Читать онлайн Лимузин бесплатно

Глава 1

– Калашников Олег? – голос, звучащий по ту сторону телефона, принадлежит мужчине, зрелому, если не пожилому. И, хотя Олег и слышит нотки вопроса, скорее воспринимает его как констатацию факта. Кажется, собеседник не ожидает отрицательного ответа.

– Да, это я, – другого ответа быть и не может.

– Я был личным адвокатом Вашего отца.

Лицо Олега растягивается в улыбке. Он уже раза три или четыре получал подобные письма (каждый раз на английском языке с приложенным корявым переводом на русский), и все три раза текст был примерно одинаковым: я адвокат Вашего деда, бухгалтер Вашего дяди, личный секретарь тетки Вашей бабки, которые переехали давным-давно за границу, умерли и так далее и тому подобное. И всегда подобные письма заканчивались каким-нибудь завещанием, но, чтобы его получить, придется оплатить какую-нибудь формальность… и всего за какие-то две сотни долларов Вы станете обладателем многомиллионного богатства!

Олег вовсе не считает себя идиотом, и потому воспринимает все сказанное мужчиной как очередной лохотрон.

– Мне известно, что Вы не были знакомы, – брови парня сводятся к переносице – неожиданно он понимает, что впервые мошенники используют не какого-то дальнего дядюшку, а отца – отца, которого Олег и в самом деле никогда не знал, – именно поэтому я не буду углубляться в детали, и предоставлю информацию в максимально лаконичном виде.

Олега напрягает, что мошенники знают о нем слишком много… или это просто выстрел наугад?

– Все его имущество было поделено между его супругой и четырьмя детьми согласно завещанию. Скажу сразу – очень долгое время он искал Вас, но безрезультатно. Лишь сегодня я, наконец, смог Вас найти, и теперь готов исполнить последнюю волу Вашего отца. Его завещание лежит у меня уже четыре года.

– Ладно, я понял, – выдает Олег, виски которого начинают слегка побаливать, – дайте угадаю – там дом или куча бабла, но, чтобы это бабло получить, мне нужно отправить деньги на какой-нибудь счет?

– Мне понятен Ваш скептицизм, Олег Егорьевич.

– Егорьевич? Я не…

– Для меня Вы будете именно Егорьевичем. Отчество потому и называется отчеством, так как дается от отца, а не от деда.

Олег в очередной раз отмечает, что звонящий знает о нем очень уж много.

– Вам не нужно ничего платить, – резко выдает мужчина, а Олег ожидает коварное «но». – В наследство отец оставил Вам свой лимузин. Он будет ожидать Вас завтрашним утром у дома. Можете использовать его в своих интересах. На всякий случай я оставил Вам свой номер телефона на столике в салоне. До скорого, Олег Егорьевич. И да – примите мои соболезнования насчет матери.

И мужчина кладет трубку.

Слегка прифигевший от такого поворота событий Олег молча слушает гудки. Очень внимательно, словно между ними можно расслышать некое тайное послание.

Сглатывает слюну и, наконец, словно набравшись смелости, вешает трубку весьма устаревшего аппарата. Он вообще редко использует стационарный телефон – человечество давно перешло на мобильники, и Олег от моды в этом плане не отстает. Стационарный ему нужен лишь потому, что через него подключен интернет… но вот некто умудрился пробить этот номер и совершить столь странный и немного жутковатый звонок.

Олег идет к письменному столу, на котором, как на троне, по самому центру восседает ноутбук, и берет свой мобильник. Ищет в контактах маму и звонит.

Один гудок, два… три…

Промежутки между гудками, кажется, становятся все длиннее…

И лишь после четвертого гудка он смотрит на часы.

Половина второго ночи! Да мама уже спит давным-давно!

Олег лупит себя по лицу за такой глупый поступок. Естественно, мать не возьмет трубку – она каждый вечер вставляет в уши затычки, и лишь затем ложится спать. Звонок его она бы не услышала уже и три часа тому назад, так как крепко спала уже тогда. Зато ее звонок с самого утра он себе уже обеспечил. Она просмотрит список вызовов, и среди них как минимум будет один полуночный… мать начнет волноваться и тут же позвонит. И уже его – Олега – разбудит прямо в пять или шесть утра – именно во столько она обычно встает. Самое большее – сможет выдержать до семи, так как вспомнит, что Олег птица ночная, и вставать по утрам не любит.

Отложив телефон, юноша отправляется на кухню, чтобы достать из холодильника Колу, попутно заглядывает в один из шкафов, берет оттуда пакет с чипсами и уже через десять минут, когда запускается бой в популярной ММОРПГ, начисто забывает о странном звонке…

***

Воскресное утро (равно как и субботнее) у Олега начинается в двенадцать часов пополудни. В универ вставать не надо, и потому можно всю ночь рубиться в компьютерные игры. Что Олег успешно и делает вот уже четвертый год. Бывали, конечно, перерывы, когда он начинал встречаться с той или иной девушкой, но все они исчезали из его жизни так же внезапно, как и появлялись в ней. И на данный момент пары Олег не имеет, и потому все его уикендовские ночи свободны для онлайн развлечений.

Встав с кровати, он медленно плетется в душ, попутно проверяя сообщения на телефоне. Ни одной смс-ки, ни одного звонка… заходит в соцсеть. Есть три сообщения, на которые он тут же отвечает. Два из них связаны с учебой, третье – всего лишь дружеское: «привет. как дела?»

Сделав все свои дела и приняв душ, Олег надевает свою ежедневную одежду и идет в магазин за хлебом и пельменями, так как морозилка оказывается пустой.

Выйдя на свежий воздух и получив удар солнечными лучами по глазам, юноша разевает рот от удивления и небольшого шока. Прямо перед его подъездом, перегородив проезжую часть, стоит черный лимузин. Не очень длинный, но…

Это, мать его, самый, что ни на есть настоящий лимузин! Черный, отмытый до блеска и, видимо, натертый воском. Как новенький. И он стоит прямо перед подъездом Олега в ожидании… чего? Своего хозяина? Его?

И что он должен с ним делать? Сесть за руль? У него даже прав водительских нет, не говоря уже о навыках езды. Нет, конечно, он неплохо водил лимузины в GTA, но очень сомневался, что познаний такого характера ему хватит для вождения в реальной жизни. Да и еще – кто умудрился поставить эту машину прямо перед его подъездом, перегородив дорогу для всех других машин?

Конечно, матерящихся водителей поблизости пока видно не было, что не могло не радовать.

Сглотнув, Олег спускается по лестнице, собираясь обойти машину, чтобы пройти к месту водителя, как вдруг пассажирская дверца отворяется. Сама собой. Словно приглашает внутрь.

– Там что, кто-то есть? – Олег наклоняется и заглядывает в до безобразия шикарный салон. Элегантно выглядящие сидения стоят, наверное, дороже, чем квартира, которую Олег снимает уже второй год подряд, а прямо напротив них располагается мини-бар с фужерами на специальных держателях. Олег даже не сомневается, что внутри бара есть множество разных напитков. Но вот людей внутри нет. – Эй!

Он выпрямляется и обходит лимузин вокруг, подходя к водительской кабине. Дергает ручку – дверь закрыта. А стекла тонированы. Да настолько, что не видно ровным счетом ничего. Даже контуров. Он наклоняется к стеклу, прикладывает к нему ладони, и подставляет лицо, будто смотрит в бинокль. Ничего.

– Разве можно у нас в стране тонировать переднее сидение? – задает он вполне логичный вопрос, но ответа не получает. Лобовое стекло тоже затонировано. – Меня же остановят, на хер!

В горле сушит, сердце стучит. Он до сих пор не верит, что лимузин принадлежит ему.

Естественно, ездить он на нем не собирается, но ведь, если это его собственность… он может его продать! Причем сумма, вырученная после его продажи – баснословна! В этом он уверен.

– Сколько ты стоишь, друг? – шепчет он, будто спрашивает у автомобиля, и тут же раздается музыка, стоящая у него на рингтоне. – Да? Алло? – он произносит эти два слова так быстро, что получается нечто вроде «Даалло?».

– Олег Егорьевич, я знаю, что обещал оставить Вам номер своего телефона в салоне, но решил, что более разумно будет позвонить, так как сами Вы все равно не удосужитесь. Можете сохранить мой номер и звонить в любой момент. Буду я Ефремом Тимофеевичем, но Вы все равно забудете, потому я напомню в следующий раз. Пока назовите меня «Адвокатом». Вы ведь все равно так и планировали сделать, верно? – ответить он не дает, и продолжает: – Также, в дополнение к лимузину, Ваш отец завещал Вам мои услуги. Вернее, так – он проплатил мои услуги на сто лет вперед, включая различные экстренные ситуации, премиальные и внеурочные.

Олег хмурится.

– Зачем мне?..

– …помощь адвоката? – заканчивает он вопрос за Олега. – Случаи бывают разные. К тому же, я не только адвокат. Через меня Вы можете решать практически любые Ваши проблемы и улаживать любые вопросы. Как, например, проблема с успеваемостью. Сегодня ночью я ознакомился с Вашими успехами, и знаю, что Вам грядут несколько перециклов.

Олег сглатывает. Ему становится страшно. Этот человек, кажется, знает о нем действительно все!

– Можете не беспокоиться на этот счет. Уже с утра я созвонился с Вашим ректором и все уладил. Это лето Вы проведете дома… если, конечно, пожелаете.

– Вы сейчас шутите, да? – его сердце забилось чаще, когда мужчина заговорил о том, что проблемы с учебой улажены. Он и правда должен был остаться на перепрохождение целых четырех дисциплин, прекрасно это понимал и готовился морально. Но…

Но!

Если этот дедок и правда уладил его проблемы с учебой… постойте! Зачем ему это делать?! Он что, действительно купился на эту историю с умершим папочкой и оставленное наследство?!

– Олег Егорьевич, Никита Максимович Вам еще не звонил?

Еще один удар под дых. Этот дедок знает непозволительно много. И, пусть это уже не секрет, однако Олег все еще не может перестать удивляться.

– Мой брат? Зачем ему мне?..

– Как я уже говорил, Олег Егорьевич, вчера – примите мои соболезнования насчет Вашей матери.

Олега прошибает холодный пот, а волосы на затылке словно наэлектризовываются. Как и волосы на предплечьях.

– Что Вы?.. – пытается спросить Олег, но адвокат снова не позволяет ответить.

– Один совет, Олег Егорьевич – езжайте домой на лимузине. Просто садитесь в салон, и говорите, куда ехать. Он сам отвезет Вас.

«Аки ковер-самолет?» – проскальзывает у него в мыслях.

– Аки ковер-самолет, – произносит адвокат, и рука Олега начинает дрожать.

– Вы… кто? – происходящее начинает напоминать глупый сон.

– Ягужинский Ефрем Тимофеевич, бывший личный помощник Вашего отца, можно сказать, секретарь, адвокат и дворецкий в одном флаконе. Отныне – Ваш личный помощник, Олег Егорьевич. Я жду Вашего звонка.

Олег хочет оторвать мобильник от уха, но в динамике вновь раздается голос старика:

– Ах да! Олег Егорьевич! Все ритуальные услуги я, набравшись смелости, взял на себя. Цветы, гроб и вопросы транспортировки решены. Памятник будет готов прямо к похоронам.

– Каким?.. – шепчет Олег, хотя знает, что пытается сказать ему этот человек по ту сторону телефона, – каким похоронам?

– Примите еще раз мои соболезнования, – вновь произносит адвокат, и лишь затем связь обрывается.

Кажется, Олег стоит в одной позе, держа у уха телефон, целую вечность. Он знает, что должен позвонить матери, но не может этого сделать – его сковал страх. Он никогда раньше не задумывался, что может ее потерять. Не так скоро.

Телефон зазвонил сам. Прямо у уха.

«Максимыч», – подсказывают дисплей и улыбающаяся физиономия его брата в медицинском халате.

Никита Максимович Вам еще не звонил? – раздается голос адвоката в голове Олега.

В животе начинает крутить. Олег чувствует, что ему срочно нужно в туалет. Такое иногда случается у него из-за сильного волнения…

И сейчас волнение – очень сильное!

Он боится отвечать. Рука трясется. Он знает, что скажет его брат. Нет, он не может этого знать…

Но он знает!

Не хочет в это верить, но он знает!

– Никита? – отвечает он, ощущая, как дрожит дыхание.

По ту сторону – молчание. Но не очень долго.

– Олег… – Никите тяжело, и Олег понимает, что это правда. Все, сказанное адвокатом, гребаная правда! – Олег, я…

– Мама?

Олег слышит, как голос брата срывается. Слышит, как он всхлипывает и шмыгает носом. И через несколько секунд плачет уже сам.

***

Олег забрался в лимузин, как только брат подтвердил его самые страшные опасения. Он не хотел реветь на улице, а еще хотел покричать. Громко покричать.

И это он с успехом сделал в шикарном салоне его нового автомобиля. Алкоголя в баре и правда было предостаточно. Как раз хватило для того, чтобы заглушить ту боль, от которой внутри все словно разрывалось.

– Как это произошло? – спрашивает он брата, лежа на мягком сидении лимузина. В левой руке он держит недопитую бутылку дорогущего коньяка, и пялится в потолок. Комната слегка ходит кругом, когда он пытается сместить взгляд, и потому сейчас он старается смотреть в одну и ту же точку.

– Думаю, сердечный приступ… вскрытия еще не было.

– Она жаловалась на сердце?

– Нет, но… она легла спать… а утром… уже не проснулась… я не сразу понял, что она… не спит… приехал на обед, стучался, она не открывала. Открыл своим ключом… смотрю – она все еще в постели. Думал, может, приболела… решил потрогать лоб…

Голос брата снова срывается.

– Я приеду, – обещает Олег и нажимает на красный круг, чтобы прекратить звонок.

Делает глоток из бутылки.

– Ну что, ковер-самолет, поехали? – произносит Олег, хотя на самом деле попросту издевается. Он не верит, что автомобиль сам тронется и куда-то поедет… если, конечно, этот самый адвокат не сидит в кабине водителя, которая ограждена от салона твердой перегородкой. В одном из фильмов он видел, что между водителем и пассажирами есть стекло, которое может опускаться и подниматься, но тут такого не было. Странно спроектированный лимузин, похоже, даже не подразумевал общение водителя и пассажира. – Вези меня в Нетлевск.

Нетлевск – родное село Олега. Именно туда беременная Олегом мать переехала с маленьким пятилетним Никиткой и осталась там жить. Этой деревни нет ни на одной карте, и про нее вообще мало кто знает. Даже в близлежащем городе. А ехать туда на поезде (на одном-единственном, идущем в том направлении) целых двадцать часов. Почти целые сутки! А потом еще полтора часа на автобусе, который идет до деревни всего раз в день – в восемь часов вечера. Именно поэтому Олег ездит в гости к матери и брату лишь на каникулах, оставаясь в столице даже на праздники.

Но только не сейчас – сейчас… сейчас иной случай…

Двигатель лимузина заводится. Очень тихо. И практически не слышим. И совсем не осязаем. Обычно машину начинает легонько трясти от работы двигателя, но только не этот лимузин. Он ожидал, что услышит, как потрясываются фужеры или бутылки в баре, но ничего этого нет.

И о том, что автомобиль уже едет, Олег догадывается лишь по меняющемуся пейзажу за окном.

Он садится и не может поверить, что не ощущает никакой инерции. Ничего. Он словно стоит на месте, но автомобиль едет. Он в этом уверен.

Вот автомобиль выезжает из двора и выезжает на дорогу. Они уже в городе. И даже при поворотах, которые неизвестный водитель совершает, кажется, весьма резко, тело Олега нисколько не наклоняется в противоположную сторону.

Он удивленно смотрит на бутылку спиртного, именно на него сетуя о столь нетипичных для него ощущениях. Сглатывает, и ставит бутылку на барный столик. Бутылка стоит как вкопанная. Словно примагниченная.

Никаких покачиваний. Даже фужеры, висящие над столиком ножками вверх нисколько не подпрыгивают и не кренятся в стороны.

– Что за хрень происходит? – спрашивает сам себя Олег, глядя в окно. Кажется, что он просто смотрит на экран, а вовсе не через стекло. Лишь так он мог объяснить необъяснимые для него ощущения.

И потому пытается подойти к двери, но падает. Голова идет кругом, и теперь он ползет. Дергает ручку, но в то же время щеколда опускается вниз, блокируя выход.

– Эй! – кричит он. – Это что, похищение?!

Олег старается подняться, и снова смотрит в окно. Они выехали из города. Уже?! Как такое?..

Он понимает, что едут они по каким-то парковым зонам. Кругом лишь деревья и растительность.

– Что это еще за лес, твою мать?! Куда ты меня, сука, везешь?!

Но ответа нет.

Лимузин продолжает ехать и набирает скорость. Скоро листва мелькает так быстро, что превращается в дикий калейдоскоп цветов. Сплошное зеленое месиво.

– Твою мать! Что происходит?! – продолжает кричать Олег и лупит себя по лицу. Ползет к бару, чтобы найти воду, которую он выльет себе на голову. Теперь ситуация объясняется для него излишком выпитого алкоголя.

Но останавливается, заглядевшись на мерцание зеленых цветов. Все окна, как сломанные телевизоры, показывают некий белый шум… нет – зеленый шум.

– Господи, что происходит? – он вовсе не верит в Бога, так как является убежденным атеистом, но сейчас даже от Него он готов получить ответ. Любой ответ…

И тут зеленые краски становятся более различимыми, вновь превращаясь в листву. Он снова видит деревья и понимает, что лимузин потихоньку сбрасывает скорость, хотя внутри она и не ощущается.

Олег поднимается на сиденье и вглядывается в окно. Лесные массивы уже начинают редеть и приобретать некоторые очертания, переставая быть той колеей деревьев, что мелькала по бокам от машины до этого.

И автомобиль сворачивает. Опять. И снова никакой инерции.

И эту дорогу Олег знает.

Он знает ее, но отказывается верить.

– Это… невозможно, – шепчет он, вплотную прижавшись к стеклу лицом.

Но машина уверенно идет по дороге, на которой всего через минуту появится огромная, слегка проржавевшая вывеска «Нетлевск».

Раскрыв рот, Олег встречает эту самую вывеску взглядом. Его руки дрожат. Он не верит, что подобное возможно, но видит прямо сейчас перед своими глазами знакомые дома до боли знакомых улиц. Слышит, как оттопыривается щеколда, и понимает, что теперь может выйти из автомобиля. Вот только боится. И не потому, что автомобиль еще едет. Даже когда он остановится, бояться Олег не перестанет.

И тут это происходит – машина плавно сбрасывает скорость… и останавливается.

Прямо напротив дома его матери.

Удивленные жители – соседи и близкие мамины друзья – разглядывают автомобиль, пытаясь понять, кто это такой подъехал к, казалось бы, тихой и не особо общительной женщине, вырастившей в одиночку двоих детей от двух разных отцов.

Он достает смартфон, чтобы убедиться, что сегодня – по-прежнему воскресенье, а не утро понедельника. И две маленькие буковки «вс» немного пугают его.

Из дома выходит Никита. Его глаза красные. Он внимательно смотрит на черный автомобиль, и Олегу кажется, что он видит его через черное непроглядное стекло. Но он не видит. И лишь молча ожидает, когда из машины вылезет незваный гость.

– Я не могу быть здесь, – шепчет Олег, боясь подходить к двери. – Это просто невозможно.

Ему до сих пор кажется, что это какой-то трюк. Сейчас он подойдет к двери – откроет ее, и окажется, что он по-прежнему в городе, в котором учится. Не дома. Он попросту не может здесь быть.

Сглотнув, Олег сползает на пол салона с раскрытым от недоумения ртом. Его сердце колотится.

Ползком он добирается до двери и тянет рукоять. Дверца легко подается, и сразу отворяется.

Никакого города. Никакой столицы. В салон проникает характерный запах деревни. Запах, с которым Олег прожил все свои первые восемнадцать лет жизни. Звук работающего неподалеку трактора и петушиные крики.

Он снова сглатывает… и выбирается наружу, едва стоя на ногах.

Глаза Никиты округляются от удивления, и раскрывается рот.

Олег и сам не понимает ровным счетом ничего, и вдруг мир плавно устремляется куда-то вбок и вниз. Последнее, что он видит – это колесо его лимузина.

Ощущает удар.

А затем мир погружается во тьму.

Глава 2

Как раз в то время, когда Олег находился в состоянии свободного падения, по длинному, широкому коридору быстро шагали элегантные женские ножки на высоких каблуках-шпильках. И точно в то время, когда Олег прикладывается головой к земле, руки этой женщины толкают перед собой массивные деревянные двери, и те распахиваются, открывая вид на огромную комнату, являющуюся и спальней, и кабинетом, и даже ванной одновременно. Выполненная в старинном стиле, эта часть особняка мигом переносила посетителей в средние века – ни единого современного прибора, никакой техники и никакого электричества. Вместо лампочек комнату освещают свечи в золотых канделябрах, а на письменном столе, вместо компьютера, разложены листы пожелтевшей бумаги, чернильница и перо.

В самом центре комнаты расстелена шкура черного медведя, который при жизни, судя по размерам шкуры, был в высоту метра два с половиной. Прямо на шкуре установлено красное мягкое кресло, и на нем, словно на троне, восседает мужчина с угольно-черными волосами. Его губы обрамляет аккуратная бородка, соединяющаяся с усами, такая же черная. Ноги мужчины расставлены в разные стороны, брюки спущены до стоп, и прямо между его обнаженными коленями, прикрывая собой его хозяйство, трудится стройная блондинка. Она стоит перед ним на коленях, а ее златовласая голова то поднимается, то опускается.

Сам мужчина тут же переводит взгляд на незваную гостью и разводит руки в стороны. Его лицо озаряет улыбка.

– Сестренка! – кричит он, раскрывая рот ровно настолько, насколько позволяет торчащая из него сигара. Девушка, до этого момента добросовестно исполняющая свою работу, внезапно замирает, и мужчина кладет на ее макушку руку, давит вниз. – А ты не отвлекайся.

Девушка продолжает, но как-то неуверенно.

– Ты потерял папин лимузин, Давид? – скрестив руки на груди, грозно спрашивает девушка на шпильках. Ее иссиня-черные волосы элегантно обрамляют оголенные плечи и частично спадают на грудь. Ее черное платье всегда нравилось Давиду. Оно идеально подчеркивало все ее великолепные формы и, не будь она его сестрой, пусть даже родной лишь по отцу, он давно бы ее трахнул.

– Никого я не терял, куколка, – он затягивается и выпускает в ее сторону клубы сизого дыма. – Разве возможно потерять то, что тебе не принадлежит? Машинка гуляет сама по себе. Куда хочет, туда и едет.

– А это ничего, что… машинка… – она вычеканивает это слово чуть ли не по буквам, – нашла нашего братика?

– Четвертый найден?.. – улыбка мигом исчезает с его лица.

– Сегодня утром лимузин впервые за последние четыре года проехал по тайной тропе. А затем, через полчаса, снова.

Давид сглатывает.

– Мы же так и не смогли ее заставить… я думал, после смерти отца…

– Бьюсь об заклад, тут постарался Ягужинский.

– Сучий… – лицо Давида наливается кровью. – Пошла на хер!

Он отбрасывает блондинку в сторону и встает. Его торчащий отросток внушительных размеров нацеливается прямо на стоящую у дверей сестру, и она даже несколько секунд на него смотрит с нескрываемым интересом.

Давид в это время наклоняется, чтобы надеть брюки и ловит ее взгляд.

– Что?! Пиписек раньше не видела?

Девушка поднимает взгляд на брата.

– Можешь его чмокнуть! – выплевывает он и пытается засунуть свой член в брюки. Безрезультатно. – Падла! Иди сюда! – кричит он блондинке, молча сидящей на шкуре медведя, и та тут же повинуется, правда с небольшим испугом на лице.

Давид бросает девушку на кресло, разворачивая к себе спиной и пристраивается сзади.

– Я сейчас! – кричит он сестре, проникая в девушку. – А то этот гад еще долго будет так торчать, – договорив, Давид начинает быстро, насколько это возможно, иметь свою гостью.

Закатив глаза, брюнетка выходит из комнаты не закрывая двери.

***

Олег просыпается на кушетке под капельницей.

Рядом стоит Алина Глебовна, сорокалетняя медсестра, весящая не менее девяноста килограмм, и потому фамилия Большакова подходила к ней прям по-гоголевски. Она готовится переустановить капельницу, так как первая подходит к концу.

– Привет, Олежка, – говорит она своим полубасом. Несмотря на свой грозный вид, на самом деле женщина она весьма добрая… по крайней мере до тех пор, пока разговор не начинает касаться религии. Если себя Олег относит к просто атеистам, то вот Алина Глебовна была самым что ни на есть борцом за безбожность. Местный священник как-то и вовсе назвал ее еретичкой, но это Олег знал уже исключительно со слов брата.

– Здравствуйте, Алина Глебовна, – когда Олег пошел в школу, она уже тогда работала в ней медсестрой, и потому, можно сказать, она знала его всю жизнь.

– Знаю, почему ты напился… и я понимаю… это тяжело, – ей трудно подбирать слова, – но…

– Я знаю. Я сглупил, – признается Олег и отворачивается к стене. Ему кажется, что из глаз полются вот-вот слезы.

– Никита Максимович прописал тебе капельницы, чтобы помочь справиться с алкогольным токсикозом, – поясняет она, глядя на лимузин, стоящий за окном. Она злится на водителя, который даже не вышел, когда Олег упал в обморок и не завел машину, чтобы отвезти его в амбулаторию, но зато поехал следом за ВАЗиком, на котором Олега и траспортировали. Вот уже три часа этот лимузин стоит возле амбулатории, а водитель так и не вылез. – Что за странный… таксист? Он ждет, когда ему заплатят?

Олег вдруг вспоминает о лимузине.

– Он здесь? Этот… таксист?

– Нет, в машине. Так до сих пор и не вылез. Никита Максимович стучался ему в окно, хотел расспросить, может, денег ему дать, да чтоб он ехал, но тот не открывает. Закрылся изнутри и… странный очень тип. У тебя же нет никаких с ним неприятностей?

– Нет, нет, – отвечает Олег не задумываясь.

Алина Глебовна молча переставляет капельницу.

– Пойду скажу Никите Максимовичу, что ты очнулся, – обещает она и выходит из процедурки.

Дождавшись, когда медсестра закроет за собой двери, Олег тут же поднимается, отмечая небольшое головокружение, и смотрит в окно, придерживая трубочку от капельницы, чтобы не сместить иглу. Лимузин и правда стоит прямо перед окном, но за территорией амбулатории.

Щурясь, Олег пристально разглядывает автомобиль, и достает свой телефон. Находит последний входящий вызов с незарегистрированным номером и создает для него контакт. Имя контакта: «Адвокат».

***

После окончания церемонии все друзья семьи медленно покидают кладбище.

Олег идет слева от Никиты, а справа семенит ротвейлер по кличке Макс, названный так в честь отца Никиты, которого он знал, от силы, года четыре. Пес, кажется, выглядит не менее скорбящим, чем оба осиротевших брата.

– Когда ты возвращаешься в универ? – спрашивает Никита, глядя себе под ноги.

– Думаю, завтра. Но я приеду на девять дней.

Он в этом уверен. Если столь быстрое перемещение между столицей и Нетлевском было не в искалеченном алкоголем воображении, а в реальности (в чем Олег уже и не сомневался, хоть и не мог до сих пор в это поверить), то ездить на учебу мог бы даже каждый день прямо из родной деревни. Правда… пришлось бы это объяснить брату. А он не знал, как объяснить то, чего он и сам не понимает.

– В середине недели? Сиди уже там. Не порть успеваемость. Она итак у тебя ни к черту.

Большинство людей идут до столовой, где пройдет поминальный обед, пешком, но Никита, Олег и Макс поедут так, как и приехали сюда – на лимузине. Никита уже и не спрашивает, почему этот водитель и спит, и ест, и, по-видимому, даже срет в своей водительской кабинке. Они оба идут, понурив головы, и даже не замечают незнакомку, усевшуюся на капот лимузина. Ее платье, цвета траура и самого автомобиля, хотя и выглядит консервативным (даже вуаль спускается с пол ее шляпки, скрывая лицо), но все же относится к категории вызывающих.

Макс начинает вилять хвостом и бежит к девушке, словно к давней знакомой.

– О, привет, песик, – произносит девушка, и от ее голоса Никиту прямо выбрасывает из пучины раздумий, словно с моря на скалистый берег.

Он смотрит на девушку. Прямо сейчас она гладит ротвейлера по голове, затем чешет животик, а тот все это позволяет.

– Надо же! – произносит Никита. – Макс никому не позволяет себя гладить! Я впервые… вижу такое…

И тут он словно тонет в глубине ее бездонно-карих глаз, когда она поднимает на него взгляд.

– О! Не обращайте внимания! Я со всеми животными так лажу! Звери и птицы, даже жучки червячки… вот… – девушка хихикает, но затем вспоминает, где находится, и тут же ретируется, выпрямляется и смотрит то на Олега, то на зачарованного ее красотой Никиту. – Я…

Она неуверенно расправляет юбку платья, словно она задралась.

– Я попыталась найти самое траурное… но черной одежды у меня не так много, и потому я вот так вот… надеюсь, я не сильно вычурно выгляжу… вы меня простите, если вдруг…

– О, нет, бросьте! – Никита взмахивает рукой, останавливая этот поток несвязных фраз. – Вы, наверное, знакомая Олега?

Олег, который до этого момента думал, что девушка является подругой Никиты, удивленно вскидывает брови.

– Я думал, что она – твоя знакомая.

Девушка, видимо, решив, что сама является виновником такой непонятной ситуации, вмешивается в разговор:

– О, нет, я ничья! – понимает, что ее слова прозвучали нелепо и исправляется: – В смысле, вы оба меня не знаете, и я хотела бы выразить мои соболезнования. Я знаю, как тяжело потерять мать… я и сама… святые угодники, что я несу?

Девушка хочет хлопнуть себя по лицу, но вспоминает о вуали, и рука застывает где-то в сантиметрах тридцати от лица.

Парни стоят в небольшом шоке, и ни один из них не знает, как себя теперь вести.

– Вы решили, что я ненормальная, – девушка вскидывает руки в стороны и закусывает нижнюю губу. Никита отмечает, что она частенько так поступает.

– Нет, что Вы! – пытается разрулить ситуацию старший брат Олега. – Просто Вы растерялись, как и мы, да еще эта ситуация…

– К слову, кто Вы? – спрашивает Олег, который, хоть и отметил привлекательность девушки с каштановыми волосами, но вовсе не был ею покорен.

– Хованская Арина Мироновна, – выпаливает девушка и протягивает руку. Не кому-то одному, а где-то между ними.

Никита делает приставной шаг по направлению к Олегу и пожимает аккуратненькую женскую ручку в черной длинной (до локтя) перчатке.

– Калашников Никита Максимович, местный доктор, – он даже улыбается, а девушка улыбается ему, отчего Олегу становится не по себе – они всего десять минут назад похоронили мать, а его старший брат уже вовсю флиртует с неизвестной девушкой, даже не успев уехать с кладбища. – А этот неразговорчивый джентльмен…

– Калашников Олег Егорьевич! – заканчивает девушка вместо Никиты.

– Вообще-то, он не Егорьевич… – поправляет Никита, но тут Олег вступает в разговор.

– Кто Вы такая? – спрашивает он резко. – Всего один человек называет меня по этому отчеству. Вы знакомы с… – он понимает, что не помнит ни имени адвоката, ни отчества, ни фамилии. – С тем… адвокатом?

– С Ягужинским что ли? – неуверенно спрашивает девушка.

Никита до сих пор держит руку девушки, хотя та уже увлечена разговором с его младшим братом, и потому он разжимает руку. На его удивление, рука девушки так и держится в приподнятом состоянии.

Никита смотрит на это с широко раскрытыми глазами и не знает, нормально ли это. Он знает про кататонию во время транса, слышал про кататонию шизофреников, но…

– Не помню его фамилию. Он был личным помощником моего отца.

– Отца?! – еще один шок для Никиты. Он даже рот теперь закрыть не может.

– Ягужинский вовсе не был… его личным помощником. Он был как бы другом… но и адвокатом тоже, да… наверное…

Рука все еще висит в воздухе, и Никита временами бросает на нее взгляд.

– Ты за лимузином? – еще один резкий вопрос от Олега, и тут девушка подпрыгивает, как ужаленная.

– Нет, срань господня, нет! – она вскрикивает это так громко, что некоторые люди, еще не успевшие покинуть кладбище, оборачиваются на них.

Зато ее рука теперь снова функционирует, как обычно, – отмечает про себя Никита.

– Патрик Ваш и только Ваш, Олег Егорьевич! Никто не смеет посягать на последнюю волю Вашего отца!

– Патрик? – переспрашивает Никита.

– Ну… Патрик… – девушка пучит глаза, как бы говоря: «Ну вы че, не понимаете, что ли?!» – и лишь затем указывает руками на рядом стоящий лимузин. – Патрик!

Олег и Никита непонимающе смотрят друг на друга.

***

На этот раз она стучится.

– Да, входи, куколка! – раздается крик Давида, и девушка открывает дверь, надеясь не застать брата вновь обнаженным.

Вопреки ее ожиданиям (и даже несмотря на то, что она постучалась), одетым он не был. Теперь и вовсе полностью. Он стоял голышом перед зеркалом и разглядывал свои гениталии. На огромной кровати спали три его подружки – к прошлой блондинке прибавилась одна рыженькая и одна шатеночка. Все три сладко спали.

– Почему каждый раз, когда вхожу в эту комнату, вижу твой оголенный зад?

– Это у тебя надо спросить, куколка, – Давид облизывает губы. – Для меня тоже загадка, почему постоянно, когда я соберусь кого-нибудь поиметь, помыться или посрать, тебя тут же приносит черт в мои хоромы.

Сестра скрещивает руки на груди. Сегодня она уже в красном платье – оно тоже великолепно, хотя и сидит на ней не так вызывающе.

– Арина уже в Нетлевске, – докладывает она.

– Где?

– В селе, в котором сейчас находится папин автомобиль.

– А… прекрасно, прекрасно, куколка, – Давид улыбается, глядя на нее через зеркало.

– Очень скоро мы сможем ее использовать.

– Если не вмешается Ягужинский, – поправляет он и почесывает свою бородку.

Сестра стоит еще немного, а затем разворачивается, чтобы покинуть комнату брата.

– Олимпиада! – окликает Давид, и она разворачивается.

– Что?

Он смотрит на нее через зеркало и улыбается.

– Я тебя люблю, – произносит он, ожидая ее ответа.

Спустя секунды три, сестра тоже улыбается.

– И я тебя.

– Ты… не голодна? – спрашивает Давид. В его глазах безумно-похотливый блеск.

Олимпиада недолго раздумывает.

– Возможно, – тихо произносит она и смотрит в его глаза, отраженные в зеркале.

Затем делает паршу шагов вперед, цокая своими шпильками. Медленно тянется к замочку платья, и вскоре она плавно спускается к ее ногам. Очень элегантно она переступает через него.

Давид оценивает ее нижнее белье и чулки. Ощущает, как кровь наполняет его чресла.

– Ты безупречна, – произносит он и поворачивается.

– Я не люблю, когда они кричат, – говорит Олимпиада.

– Они не проснутся, – обещает Давид и, тяжело дыша, ожидает, когда сестра избавится от бюстгальтера, такого же красного, как и платье. Когда и он падает на пол, достоинство Давида уже в максимальной боевой готовности.

Она улыбается ему.

Он улыбается ей.

Она раскрывает рот.

Он делает то же самое.

И затем его челюсть начинает деформироваться, вытягивается вперед. Теперь его рот напоминает волчью пасть, хотя и не такую длинную. Зубы заостряются и удлиняются, оборачиваясь клыками. А рот сестры словно разрывается по уголкам губ, и раскрывается так сильно, что теперь туда можно было бы засунуть целого пса.

Они мигом оказываются у постели, преодолев расстояние в шесть метров за долю секунды.

С пасти Давида капает слюна. Он машет рукой, позволяя выбрать первой, и Олимпиада хватает блондинку. Схватив ее за волосы, она поднимает ее вверх, словно девушка ничего не весит, и вгрызается ей в шею, перегрызая позвоночник. Голова остается висеть, а тело падает на кровать, заливая всю постель кровью. Затем сестра встает на колени и устремляется лицом к груди блондинки, туда, где все еще трепыхается сердце.

Тяжело дыша, Давид трахает спящую рыжую, изучая округлости своей сестры. Он представляет, как натягивает именно ее, а не эту бессознательную шлюху. Он смотрит, как сестра поедает внутренности блонды и кончает, даже не замечая, что его удлинившиеся ногти впились в девушку под самую кожу, выпуская наружу кровь.

Пора обедать, – думает он и разворачивает спящую шлюху, которая уже не проснется. Никогда. И, любуясь сестрой еще несколько секунд, устремляется к рыжей своей пастью. И через мгновение хрустит ее грудиной, будто чипсами.

Глава 3

На поминальном обеде Никите не по себе.

С одной стороны, он понимает, что должен находиться в трауре… да что значит, должен?! Он итак в трауре! Он горюет и скорбит!

Но лишь до тех пор, пока вновь не переведет взгляд на Арину. Она сидит как раз в зоне видимости, и он с трудом может оторвать от нее взгляд. Они с братом пригласили ее на обед во время того разговора на кладбище, так как уже на него опаздывали.

– Никит, – шепотом обращается к нему Олег, и даже несмотря на очень тихую речь, прозвучало это как-то… громковато, – давай ты… повременишь… хотя бы на часок…

Никита понимает, о чем говорит его младший брат, и теперь смотрит в тарелку с рисовой кашей с изюмом. И хотя он старается больше на нее не смотреть, не думать о ней не может.

***

– Примите мои… соболезнования, – произносит Арина, глядя на Олега. Никита стоит рядом и немного злился от того, что девушка чаще и пристальней смотрит на его брата, а не на него. Все соболезнующие уже ушли из столовой, и теперь тут только кухонные работники, убирающие со стола.

– Спасибо, – отвечает Олег, но скорее формально. – А теперь рассказывай, чего ты хочешь. Как ты нашла меня? Адвокат?

Девушка, будто испытывая волнение, начинает смотреть себе под ноги и теребить платье.

– Олег, – Никита решает вмешаться, чтобы выручить незнакомку, – почему ты так… грубо ведешь себя с девушкой? Она же ничего плохого нам не сделала, и…

– Пока не сделала, – выдает Олег. Он и сам не понимает, откуда у него этот негатив по отношению к ней, но он есть. Она не так проста. И она точно пришла из-за лимузина. Он отлично это понимает. – Кто тебя послал?

Девушка сглатывает.

Олегу кажется, что все это – актерская игра, а вот Никита начинает подозревать, что девушка и сама не очень-то понимает, что здесь делает.

– Так, хватит, – произносит старший брат и слегка отталкивает Олега от заметно нервничающей Арины. – Давай я разберусь. Окей?

Лицо Олега багровеет прямо на глазах.

– Может, – выцеживает он сквозь зубы, – прямо здесь ее и трахнешь?

Никита раскрывает от удивления рот, а удивленная, или даже испуганная Арина бледнеет.

– Или лучше прямо на кладбище! На маминой мо… – и тут Олег получает нехилую пощечину. Арина вскрикивает и подпрыгивает на месте, ее руки прикрывают рот, а глаза округленно смотрят на Олега, будто в ожидании его реакции.

– Стой! Успокойся! – вдруг кричит она, и кладет свои руки Олегу на грудь. Тот непонимающе смотрит на нее. – Все хорошо… все нормально…

Олег морщит брови.

– Что за?.. – пытается выдавить из себя удивленный такому поведению Олег.

– Боишься за него, Арина? – очень тихо спрашивает Никита, прекрасно понимая, что на них сейчас смотрят все повара и кухонные работники. – Напрасно. Я бы его не бил.

– Я… – девушка поворачивает голову к Никите, и теперь он лицезреет ее прекрасный профиль, – боюсь за тебя.

Олег закатывает глаза.

– Боже… какой-то дурдом, – он отбрасывает от себя ее руки и направляется к выходу.

***

Быстрым шагом Олег преодолевает расстояние до лимузина, и дверца того отворяется. Он запрыгивает внутрь, плюхается на сиденье и смотрит на свои трясущиеся руки. Дверца закрывается сама собой.

– Ладно! – выкрикивает он. – Патрик… да?!

Вдыхает носом воздух, играет желваками.

– Поехали в Вегас!

И машина трогается.

Сначала Олег и сам не верит в то, что только что сказал. И лишь замечая, что выезжает из деревни, понимает смысл своих слов.

Лимузин сворачивает в какой-то проселок, заворачивает в лесок, протискиваясь там, где ни один водитель проехать бы даже не рискнул, и вновь набирает скорость. Вновь опускается щеколда, чтобы у Олега даже не было желания рискнуть открыть дверь. И вновь листва превращается в месиво из зеленых красок.

Скорость снижается, и Олег понимает, что они в каком-то парке или сквере. И тут лимузин выруливает прямо на улицу огромного ночного города, освещенного разноцветными огнями. Высотные здания поражают своим величием, а мигающие вывески завораживают, словно вгоняя в гипнотический транс.

– Да ладно, – шепчет Олег, не веря своим глазам. – Мы правда в Вегасе? В Америке?!

Но Патрик не отвечает. Патрик просто движется по улицам ночного города, соблюдая скоростные ограничения.

***

Именно в тот момент, когда лимузин начинает набирать скорость и щеколды опускаются, заблокировав двери, Олимпиада вскакивает, очнувшись ото сна, чем будит и спящего рядом Давида, обнявшего свою сестру за талию.

Кровь на ее теле уже запеклась и потеряла свой характерный запах.

– Он снова едет по Тайным тропам, – констатирует она.

Давид лишь облизывает губы, смотрит на лежащую на подушке оторванную голову рыженькой и сбрасывает ее с кровати.

– Наш братик решил… покататься. И что с того?

– Арина не с ним, – Олимпиада вскакивает с постели, наступает на ляжку блондинки, тело которой было съедено начиная от пупка и заканчивая шеей. – Чтоб тебя!

Она чуть не падает, но умудряется удержаться, схватившись за кровать.

– Позови Инну. Пусть уберет, – говорит она брату, и тот обещает, что так и сделает.

Сестра собирает свое платье, туфли и лифчик и спешно удаляется.

Давид взмахивает рукой, и двери закрываются.

Он смотрит себе под ноги и замечает очередную оторванную голову. На этот раз голову шатенки. Пинает ее по направлению к себе и поднимает вверх за волосы.

Глаза девушки закрыты. Она так и не проснулась, пока умирала.

– Думаешь, сестренка, что ты тут главная, да? Как ты заблуждаешься… – он улыбается, касается своим пальцем губ мертвой девушки. – Только тс-с-с! Ты же ей не скажешь?

И Давид подмигивает ей одним глазом.

***

– Так… – Никита и Арина идут по дороге, усыпанной песком. До амбулатории совсем недалеко, и потому времени на разговор практически нет, но еще меньше его для бессмысленного молчания, – откуда Вы? Чем занимаетесь?

Арина смотрит себе под ноги, пожимает плечами.

– Все, что я помню – это служение Егору Кирьяковичу.

– Кирьяковичу? – переспрашивает Никита. – Есть… такое имя – Кирьяк?

Арина мельком смотрит на Никиту, встречается с ним глазами и кивает, затем снова опускает взгляд под ноги.

– Ладно, извини, я тебя перебил. Продолжай.

– Я делала всю домашнюю работу – готовила, убирала, – она пожимает плечами. – Еще я мыла господина и его детей – Олимпиаду и Давида, но лишь до тех пор, пока Давид не вырос и не начал ко мне приставать. После первой попытки Егор Кирьякович тут же отстранил меня от этой работы и наказал Давиду, что тот отныне должен мыться сам.

Никита выслушал ее рассказ со слегка хмурящимся лицом. Кирьяк, Давид, Олимпиада… пока не выросли, начал приставать… на вид Арине не меньше двадцати, но и не больше двадцати пяти…

– Ты… служила им что, с десяти лет?..

– О нет, девочки нашего рода отправляются на службу к Апраксиным только после того, как им исполняется шестнадцать.

Никита раскрывает рот и тут же его закрывает. Внезапно он осознает, что его знакомая – как минимум лгунья, но, скорее всего, сумасшедшая.

***

– Тупая сука! – произносит Олимпиада, стоя в душе под горячими струями воды. – Какая же ты тупая дрянь!

Она бьет ладонью по выложенной кафелем стене, упирается в эту саму стену обеими руками и закрывает глаза. Делает глубокий вдох… выдох.

Выпрямляется, улыбается, поворачивает голову вбок и легонько бьет кулаком в сторону.

– Купился?! Да брось! Я же стебусь! – сказав это, Олимпиада смеется. Ее улыбка так и сияет.

***

– Купился?! – вдруг произносит Арина и бьет кулаком в плечо Никиты. На ее лице – веселая озорная улыбка. – Да брось! Я же стебусь! – и она смеется своим звонким и милым голоском. Ее улыбка так и сияет.

Никита облегченно выдыхает воздух, хватается за сердце и тоже смеется. Не очень громко, но все же смеется. Впервые за последние три дня.

– Боже! Я то уж решил…

– Что я шизик? – Арина смеется. Перемена в ее взгляде колоссальна. Она больше не сутулится, не теребит одежду, не боится смотреть в глаза. Никита довольно глубоко увлекался психиатрией во время учебы в меде, чтобы не принять ее преображение за глупую шутку.

В его голове звенит тревожный звоночек. Ты не шизик, – думает он, – у тебя раздвоение. Или, как будет правильнее, множественное расстройство личности.

***

Вызывает «Адвокат».

Олег слушает рингтон, глядя на экран телефона.

Пожимает плечами и отвечает.

– Салют, мой добрый друг! Жаль, что тебя не было на похоронах!

– Развлекаетесь? – спрашивает адвокат, и Олег задирает голову, глядя на Эйфелеву башню.

– Можно и так сказать…

– Я понимаю, что сейчас в Вашей жизни воцарился хаос. Вы многого не понимаете, и кое-что Вас, непременно, удивляет… но сейчас нужно взять в себя руки, Олег Егорьевич.

– Слушай… – Олег хватает переносицу двумя пальцами и массажирует глаза, – не называй меня Егорьевичем. Я отца не видел. Ни разу. Мать вообще мне говорила, что…

– Все, что она говорила – ложь.

Эти слова, словно ледяная вода, окатывают Олега.

– Егор Кирьякович любил Вашу мать. И ждал Вашего появления. Все то, что… могло показаться Вашей матери – лишь происки Ваших старших брата и сестры. Я не знаю, как именно, но они смогли напугать ее… или ввести в заблуждение… мне неизвестно доподлинно, но…

Олег садится в лимузин и закрывает за собой дверь. Париж перестал его интересовать.

– …когда Ваша мать исчезла, он очень… горевал.

– Почему же не нашел нас? Двадцать лет, чувак. Двадцать… гребаных… лет. Знаешь… – он хлопает рукой по сиденью, – если у него есть тачка, которая может ездить по миру со скоростью света… он бы без труда нашел ее… за неделю. И это – максимум.

Олег и сам не верит в то, о чем сейчас говорит. Он вообще не понимает, как можно говорить о машине, разъезжающей со скоростью света.

– Нетлевск… Нетлевск – не обычная деревня, Олег Егорьевич. Она была сокрыта от нас… защищена. Ваша мать либо знала, куда Вас везти, либо ей просто повезло. В любом случае… своим визитом в эту деревню Вы порвали ту защитную… пленку, если хотите, что скрывала деревню от зла. И сейчас и она, и Ваш брат – в опасности, Олег Егорьевич.

– Что? – Олег не понимает, почему, но он верит словам адвоката. – То есть, как? Постой! Это ведь ты сам предложил мне поехать домой на лимузине! У меня даже и в мыслях не было!

– А я, Олег Егорьевич, не говорю, что Вы… накосячили.

А вот теперь он перестает понимать. Звучало именно как обвинение в жестком косяке.

– Пора взрослеть, Олег Егорьевич. Познакомиться со своей семьей… и взять то, что принадлежит Вам по праву.

***

– Ты должен меня выслушать, – произносит Арина. – Я – не сумасшедшая. Кроме того, мы уже встречались. Ты был еще совсем маленьким. Четыре годика. Как раз после смерти твоего отца. Помнишь, как вы с мамой жили в огромном особняке? Вы переехали туда почти сразу после того, как твоего отца нашли мертвым.

Никита сглатывает. Он ничего подобного не помнит. Он вообще мало что помнит из своего детства. Но знает он одно – его напрягает эта девушка, он ее боится, но, черт возьми… она так красива!

– Я – кровная сестра твоего брата Олега, – говорит Арина, подкрепляя свои слова весьма активной жестикуляцией. Никита кивает, но вместе с этим ищет выход из данной ситуации и пытается придумать верное решение. – Вернее, не я, – она закатывает глаза, – я вообще не здесь, а общаюсь с тобой через эту тупую дрянь, типа как через телефон.

Никита делает вид, что понимает, и кивает.

– Да вспомни же ты! – она хватает Никиту за руку. – Огромный дом, огроменные комнаты! Ты еще скатывался по периллам вниз, так как особняк двухэтажный!

Девушка хватается за голову, будто у нее мигрень.

– В этой чертовой тупой голове так много мыслей… мне сложно сконцентрироваться…

Никита тяжело дышит. Он даже не представляет, опасна ли эта девушка, и не знает, как себя вести. Лишь теперь он вдруг понимает, что в психиатрии он – полный ноль. Хорошо, что не пошел учиться в резидентуру и остался обычным терапевтом.

– Слушай, – тихо говорит он, – давай мы пойдем ко мне в амбулаторию и поговорим там, ладно? В моем кабинете. Здесь, на улице… мне не комфортно.

Он говорит чистую правду. Его напрягает, что некоторые из его пациентов смотрят на спектакль из своих дворов.

– Как скажешь, – она разводит руками. – Один хрен, ты мне не веришь.

И тут все прекращается.

Арина тут же сутулится, уводит взгляд к земле и начинает теребить одежду.

– Я сейчас была очень странной? – спрашивает она, и вмиг становится девушкой, от которой он не мог отвести взгляд.

– Э… да, немного…

Никита снова не знает, что делать.

– Слушай, пошли ко мне в амбулаторию? Там поговорим без лишних… глаз, – он произносит это очень тихо. – И там, в моем кабинете, ты мне все по порядку расскажешь, ладно?

– Ладно, – безропотно соглашается Арина и идет следом. – Но это была не я сейчас. Ты говорил с Олимпиадой.

Никита тяжело вздыхает.

***

Олимпиада выключает горячую воду, берет полотенце, вытирается и обматывается им, так как знает, что Давид сидит в ее комнате. Наверняка на ее кровати.

И оказывается права.

Уже чистенький (тоже принял душ), с мокрыми волосами он восседает на ее постели.

– Это моя кровать.

– Когда ты заснула на моей… я против не был.

– Зато я против, – она пересекает комнату и садится на пуфик у туалетного столика, начинает расчесывать волосы.

Давид за этим всем наблюдает.

– Скажи, куколка, – он задумчиво смотрит в потолок, – думаешь, отец может быть жив? Мог он выжить… после всего того, что мы…

– Если он выжил, – тихо говорит Олимпиада, глядя на Давида через зеркальное отражение, – то мы в большой опасности.

Глава 4

– Олег Егорьевич не понимает, в какую игру он начинает играть, – говорит Арина. Она сидит перед Никитой, и их разделяет стол. Он в белом медицинском халате – своей рабочей униформе.

Обычно на ее месте сидят пациенты, но после обеда почти никогда никого не бывает. Особенно сегодня… вряд ли кто-нибудь придет к нему на прием, ведь все понимают его утрату и считают, что он скорбит… да вот только именно в данный момент Никита Максимович как-то не особо вспоминает о своем горе – сейчас он занят всеми психопатиями, что живут в столь прекрасной юной голове.

– А ты? – спрашивает он. Здесь, в своем кабинете, он чувствует себя уверенно. – Ты понимаешь?

– Я – да, – она кивает, но как-то неуверенно. – Я знаю об очень многом… но… но не могу тебе рассказать. Она… она контролирует меня… и использует, чтобы говорить моими губами и смотреть моими глазами. И она не боится того, что я сижу сейчас здесь, и все это рассказываю, потому как… ей просто все равно! Она либо получает то, чего хочет, либо не обращает внимания на то, что ей не интересно! Ей плевать и на меня, и на тебя… ей нужен только Олег Егорьевич, но я… я понятия не имею, зачем именно.

Никита потирает лоб.

– Я сейчас вернусь, ладно? – говорит он, встает и покидает кабинет.

Быстрым шагом он направляется к лаборатории. Именно там обычно сидит самый старший медработник этой деревни.

– Зоя Ивановна, – произносит он, заглядывая внутрь.

– Да, Никита Максимович? – она старше его лет на тридцать пять, и годится почти в бабушки, однако зовет его по имени и отчеству – как никак, врачебная этика.

– У меня в кабинете… – он не знает, как сказать, – в общем, ей психиатр нужен. Я вообще не знаю, откуда она взялась… но рассказывает… такую…

Он закатывает глаза.

– В общем, я боюсь, что она может натворить чего. Похожа на вполне безобидную, но я не знаю, честно…

– Ну… – Зоя Ивановна задумалась, – можем участкового вызвать, и пусть он ее везет.

Будучи еще совсем молодым и почти не опытным специалистом, Никита Максимович во всем полагался на мнение своих медсестер, которые проработали по двадцать-тридцать лет на этом самом месте, и обладали большим, чем он, запасом опыта.

– Хорошо. Вы тогда позвоните, а я с ней побеседую.

И Никита собирается удалиться, как вдруг Зоя Ивановна его окликает:

– Никита Максимович!

– Да?

– Вы точно… не хотите сегодня отдохнуть дома? Все же…

Он вспоминает.

И лицо тут же приобретает печальные оттенки.

– Надо же… – тихо произносит он. – Как будто этого и не было… как будто не со мной.

– Наверное, это все стресс, – выносит она вердикт, и достает свой допотопный мобильник, чтобы позвонить участковому. – Я позвоню участковому, а Вы там смотрите не вызовите у нее никакую… агрессивную реакцию.

Никита Максимович кивает и направляется обратно к своему кабинету.

Арина сидит там же, где и сидела, только теперь развернулась к окну и внимательно изучает дома на другой стороне улицы.

– Хорошо тут, – говорит она. – Жаль, что такая чистота… очень скоро будет поражена чернью, как и весь прочий мир.

– О какой черни ты говоришь? – спрашивает Никита и садится на свое место.

– Ты даже не представляешь, что могут эти… – она сглатывает, чтобы смочить пересохшее горло, – нелюди.

***

– Что она делает? – спрашивает Давид свою сестру. Он сидит на диване, а она находится в полулежащем положении, подмяв под себя свои ноги. Оба держат в руках беспроводные контроллеры и смотрят в экран телевизора. Игра в видеоигры – одно из немногих современных развлечений, которое им нравится.

– Плачется своему новому дружку.

– Она же идиотка, – констатирует Давид. – Не боишься, что ее сочтут за сумасшедшую?

– Держу пари, уже сочли. Не удивлюсь, если через пару часов она окажется в дурке.

Давид задумался. Они оба колотили по клавишам своих контроллеров, как сумасшедшие, но лица были совершенно бесстрастными.

– Что будешь тогда делать?

– Мне она уже ни к чему. Там полно подобных ей. А она… пусть посидит среди себе подобных, полечится. Поколют ей в попу укольчики, может, мозгов прибавится. Тогда, когда мы ее заберем оттуда, она будет более… благодарной.

Давид усмехается.

– Жестокая ты… куколка.

На это Олимпиада лишь улыбается своей обворожительной.

– Закажем пиццу? – вдруг спрашивает она.

Ее брат удивлен.

– Не наелась?

– Что-то… – она сглатывает, – разыгрался аппетит.

***

Пока один лимузин едет вдоль Елисейских полей, совершенно другой, красный, медленно катится по улицам Санкт-Петербурга. Очень медленно он останавливается возле входа к одному из известных ночных клубов, откуда почти сразу же вываливается компания из трех эффектных девушек, разодетых как последние шлюхи в поисках мажорика, ну или просто тупака с баблом. Их поиски увенчались успехом – Макс как раз был тем самым мажором, который обещал каждой из них как минимум по новому айфону, если они подарят ему ночь вчетвером.

Они шустро запрыгивают в лимузин, и водитель берет курс на особняк Апраксиных. Ехать еще минут сорок, и потому Макс неплохо расслабляется, имея каждую из них… правда, совсем по чуть-чуть. К финалу он приходит довольно быстро, если только не пьяный, а когда дело касается сразу трех красоток… надолго его не хватает. Когда он кончает, одна из них, блондинка, опускается на колени, и хочет поработать ртом, как вдруг их мажорик резко оттолкивает ее, будто даже испугавшись.

– О нет, детка, – заявляет он, – в рот возьмешь у другого чувака.

– У другого? – подпрыгивает блондинка, прикрывая обнаженную грудь своей же одеждой.

– Эй! Мы так не договаривались! – вставляет свои пять копеек брюнетка.

– Это точно! – заявляет рыжая. – Мы тебе что, шлюхи?! Ты нас под кого подложить собираешься?!

– Спокойно, девчули, – Макс облизывает губы. – Мы едем к моим очень… хорошим друзьям. Они охрененно богатые. Это брат с сестрой. Поверьте, девчонки… стоит лишь ему отсосать – и можешь не работать до самой старости.

– С сестрой? – спрашивает блондинка.

– Да, она… типа лесби.

Рыженькой, кажется, это нравится.

– То же самое. Все ее подружки ходят в шелках, жемчугах да шубах! Зуб даю!

– Шубы из песца? – спрашивает блонда. Она, вообще-то, не по девочкам, но слово «шуба» ее зацепило.

– Писец, да, – произносит Макс, улыбаясь и кивая. – Самый, что ни на есть, писец…

***

Писец приходит практически сразу.

На этот раз девушки успевают покричать, глядя, как увеличиваются рты двух их любовников, лежащих с ними в одной постели, и превращаются в огромные пасти. Первыми отправляются на тот свет рыжая и брюнетка, блонда продолжает орать и бежит к выходу, где ее и перехватывает Макс.

Она кричит ему в лицо, матерится, визжит, а затем ее кровь брызгает ему в лицо, когда с ее шею вгрызается пасть Давида.

– Это… мерзко, – говорит Макс, вытирая лицо салфеткой.

Вся комната Давида, включая шкуру медведя, забрызгана кровью.

Олимпиада поворачивает голову, хрустя шейными позвонками – ее лицо снова принимает человеческую форму.

– Не так мерзко, как смотреть на твое уродливое лицо, – говорит она, лишний раз напоминая о том, почему он им служит.

Макс бросает на нее взгляд и не может сдержаться, чтобы не посмотреть на оголенные безупречные груди. Этот взгляд почти сразу же замечает Давид.

– Ты куда это смотришь, сука?

Макс тут же переводит взгляд на него и вытягивает руки вперед, словно пытается остановить.

– Я не смотрел, Давид! Клянусь!

Но вмиг оказавшийся возле него хозяин особняка уже хватает оправдывающего юношу за горло, поднимает вверх, лишая опоры под ногами.

– Лишь я один… могу смотреть на нее, – цедит он сквозь зубы, а затем тащит того к зеркалу. – Посмотри на себя, сука.

Макс ощущает, как его опускают на пол, он встает на колени, но держит глаза крепко зажмуренными. Он знает, что перед ним сейчас зеркало.

– Смотри… на себя…

Губы Макса дрожат. Он не хочет этого делать.

– Я оторву твои чертовы веки, если ты сам их не поднимешь!

И Макс знает, что Давид слов на ветер не бросает, и потому открывает глаза, и видит свое изуродованное лицо. В отражении оно принадлежит настоящему монстру. Изрезанное, обожженное и будто пережеванное, оно больше похоже на жуткое мясное месиво, чем на лицо.

Именно таким он был полгода назад… именно таким он стал. И хотел повеситься… когда эти двое и предложили вернуть ему былую красоту.

«Я буду таким, как раньше?» – спросил он тогда Олимпиаду.

«Даже лучше», – ответила она и не солгала.

«Но только для других. В отражении любых зеркал… ты будешь по-прежнему видеть свое уродство», – добавил Давид. И тоже оказался прав.

Быть уродом в зеркалах… но красавцем – в глазах окружающих… этого ему хватало.

– Мне, знаешь что, кажется… – произносит Давид, – от блондинки… воняло твоим вонючим членом…

– Нет! Нет! – Макс начинает судорожно качать головой. – Она хотела было, опустилась почти, но я сразу же ее оттолкнул, Давид! Клянусь! Богом клянусь!

И лицо Давида опускается на уровень с лицом Макса.

– Как ты можешь клясться тем… кого нет? – шепчет он, и Макс готов расплакаться. Он прямо ощущает, как сейчас Давид либо сожрет его, либо сделает ему больно. Он давно уже обещал вырвать ему яйца, но до сих пор этого удавалось избежать. – Но… ты, кажется, не лжешь. Только… не смотри больше на мою сестру, окей?

И Давид отпускает Макса.

– А теперь иди на хер отсюда, – и Макс ползком несется к выходу, пока его господин не передумал. По пути он марает руки и брюки в крови, но это малая цена на сохраненную в очередной раз жизнь. – И скажи Инне, чтобы убралась тут!

***

Лимузин Олега медленно катится по улицам Парижа. Он пробыл тут почти весь день, и сейчас уже начинает темнеть. Он вдруг понимает, что хочет есть, так как пропустил ужин. В животе урчит.

Ему хочется что-нибудь мясное, или что-нибудь, что это мясо могло бы сымитировать. Какой-нибудь хот-дог хотя бы… или гамбургер.

Но мысли о еде пропадают мигом, когда Олег замечает идущую прямо рядом с дорогой фигуристую девушку в коротенькой юбочке.

– Ну ка помедленнее, Патрик, – просит он, и лимузин проезжает мимо нее очень медленно, чтобы Олег мог разглядеть не только фигуру, но и лицо. И оно… прекрасно! – Еще медленнее!

Автомобиль теперь идет со скоростью девушки. Та заинтересовано смотрит на шикарный лимузин. Олег опускает окошко, и вдруг осознает, что совершенно не говорит по-французски.

Недолго думая, он выдает:

– Hello! – и машет ей рукой.

Девушка мило улыбается.

– My name is Oleg. And you?

Она отрицательно качает головой, как бы говоря, что по-английски не сечет.

– А по-русски? – с надеждой спрашивает он, но девушка лишь мило усмехается и снова качает головой. – Ты красотка.

Говорит он и улыбается.

И лишь затем поднимает окно. Кажется, девушка выглядит немного расстроенной.

– Ладно, гони… – произносит Олег, и лимузин набирает ход. – Хочу домой. Но не в деревню. Давай… в столицу… к той квартире, где мы с тобой встретились три дня назад.

Он не хочет ехать в Нетлевск. Мамы уже нет… а брат… брат словно свихнулся на этой сумасшедшей девке. Он не хочет знать, что он там делает с ней, пусть даже трахает прямо сейчас на маминой кровати. А слова Адвоката… они не имеют для него никакого значения. Только не сейчас. Весь этот бред про отца, мать, брата с сестрой – все это сейчас является для него обузой, чем-то очень сложным… тем, о чем сейчас он не хочет думать. Сейчас он лишь хочет приехать домой и лечь в свою постель. Завтра утром он пойдет в университет и вернется к своей обычной серой жизни…

Вот только…

Он смотрит по сторонам, оглядывая салон лимузина.

Вот только вернется он не совсем к старой жизни! В его голове уже мелькают сюжеты всех его многочисленных свиданий. Начиная с того, что все просто рты пораскрывают, когда увидят, что он на пары ездит на лимузине, он представляет, как говорит какой-нибудь красотке: «Приглашаю тебя на свидание в Египет», – во-ба-на! И они уже в Египте.

Этот сюжет его более чем устраивает, и потому он, довольный, вылезает из машины, глядя на подъезд своей съемной квартирки. Гладит лимузин по крыше, облизывает губы, затем хлопает его по крыше, как старого друга.

– Мы с тобой, Патрик… столько девок подцепим… – мечтательно говорит он и идет домой. – Спокойной ночи, Пэт!

И лимузин сигналит, отчего у Олега ёкает сердце.

– Надо… к этому привыкнуть, – тихо говорит он, пытаясь усмирить участившееся сердцебиение.

***

– Придется… к этому привыкнуть, – говорит медсестра психлечебницы Арине, ставя ей укол в ягодичную мышцу. Та лежит смирно, никаких проблем никому не доставляет. – Говоря откровенно, мне самой сначала было страшно, но ты не волнуйся. Буйных мы к тебе близко не подпустим.

– А я и не волнуюсь, – спокойно отвечает Арина. – Все эти пациенты… выглядят куда более спокойно, чем мои хозяева.

И она закрывает глаза, пытаясь уснуть.

Глава 5

– Вот уже неделю я наблюдаю за ней, Никита Максимович, и, знаете… признаков множественного расстройства личности так и не увидел.

Седоволосый психиатр медленно шагает по коридору, заведя руки за спину. Всего пару лет назад Святослав Борисович был любимым преподавателем Никиты, а сам Никита был, как ни странно, любимым интерном Святослава Борисовича. Любовь была взаимной.

– Не то что бы я Вам не доверяю, Вы не подумайте, – не дает он вставить Никите и слова. – Я верю, что при Вас она могла… измениться. Но подобное ни разу не произошло именно здесь – ни на моих глазах, ни на глазах моих медсестер. Никаких смен личности. Да, налицо признаки обсессивно-компульсивного расстройства, тут Вы правы, несомненно. Но, кроме них… у нее не расстройство личности, молодой человек, а бред воздействия.

– Кандинский-Клерамбо, – говорит Никита, чем вызывает улыбку бывшего преподавателя.

– Да, синдром психического автоматизма, или, как мы любим говорить, синдром Кандинского-Клерамбо.

– То есть у нее не раздвоение, а шизофрения.

– Параноидная форма, – дополнил Святослав Борисович.

– Я же могу… увидеться с ней?

– Вообще-то часы посещения у нас немного позже… но для Вас, молодой человек, я готов сделать исключение.

***

Спустя десять минут он сидит напротив Арины в комнате для свиданий.

– Почти как тюрьма, – говорит она, глядя на поверхность стола. – Даже свидания в установленное время.

– Ты на меня… обижаешься, да?

– Вовсе нет, – говорит она, но Никита понимает, что она лжет.

– Слушай… ты ведь понимаешь… что…

– Что все то, что я тебе рассказывала, неправда?

Никита сглатывает.

– Знаешь… – ее глаза бегают по комнате. Кажется, они уже побывали в каждом из ее уголков, даже его халат она рассмотрела, каждую пуговицу… но ни разу не подняла взгляд к его лицу, – может, у меня и правда не все дома… и я даже знаю, в чем это проявляется… но то, что я говорила тебе – это правда. Святослав Борисович выпишет меня лишь тогда, когда я признаюсь в обратном, но я никогда не признаюсь. И знаешь, почему?

Он молчит.

– Потому что я не стану лгать. А это… заведение, – она пожимает плечами, – оно мне не в тягость. Знаю лишь одно – стоит Давиду Егорьевичу или Олимпиаде Егорьевне захотеть – и я тут же покину это место. И надеюсь… что обойдется без жертв.

– Давид и Олимпиада… – Никита решает доказать (если не бывшему преподавателю, то хотя бы себе), что множественное расстройство личности у нее все же есть, – они иногда берут контроль над твоим телом? Управляют тобой?

– Только Олимпиада Егорьевна, – отвечает Арина. – Давид Егорьевич так не умеет… но он… он умеет много другого… он делает… более жуткие вещи.

– Например?..

Арина начинает чаще дышать.

– Однажды он сорвал с меня одежду. Взмахом руки. А затем… поднял в воздух… даже не касаясь… она знал, что делать со мной то, что он делает со многими другими девушками – нельзя, иначе тогда госпожа потеряет на-до мной контроль, и потому… он не стал… делать то, что хотел… он словно… передумал… но…

Хмурясь, Никита пытается оценить степень ее галлюциноза.

– …но это очень страшно… когда ты не можешь пошевелиться… когда ты висишь в воздухе… полностью обнаженная… а он смотрит… смотрит и… теребит свой…

– Достаточно, – вдруг останавливает ее Никита.

Он сглатывает.

– Часто он… так делал?

– Раз в неделю точно. Бывало реже, бывало чаще. По настроению. Иногда он просто просил раздеваться и танцевать… а иногда заставлял обниматься с Инной…

– А Инна – это кто? – спрашивает Никита.

– Инна – это вторая наша служанка. Ее Давиду Максимовичу тоже трогать нельзя, так как она тоже девственница, – тоже девственница? – но она… она очень красива, даже красивей госпожи. Она… держит ее для себя. По крайней мере, я так понимаю, потому что, когда однажды Давид Егорьевич чуть было ее не… ну, ты понимаешь. Так вот, Олимпиада Егорьевна сказала, что она – Инна – её, и приказала больше не трогать ее совсем. С тех пор Инне стало немного легче… раньше она постоянно боялась, что господин ее когда-нибудь съест…

– Съест? – переспрашивает Никита. – Съест… типа метафора? Съест – в сексуальном смысле?

– Съест, – как-то раздраженно отвечает Арина, – типа загрызет. Насмерть.

– Как… вампир?

– Как… волк.

***

Все входы в городской парк перекрыты. По периметру стоят полицейские машины и люди в формах. «Никого не впускать, никого не выпускать», – таков был приказ начальника полиции. Все ожидают, пока Власов осмотрит место преступления.

– Он же дилетант, – тихо шепчет один сержант другому. – Я о нем слышал. Скачет от одной должности к другой, нигде ему места нет, ничего не нравится. Теперь вот… в следаки подался.

– Криминалистом, я слышал, был он неплохим, – отвечает ему второй. – По крайней мере, результативность стопроцентная.

– Да только его вклада там не было. Слепая удача. Улики как будто из воздуха ему падают.

Сам Власов медленно шел по парку от одного тела к другому.

– Все жертвы – молодые девушки лет восемнадцати-двадцати пяти, – читает рядом идущая с ним девушка со своего айпада. – Все убийства совершены за одну эту ночь примерно в одно и то же время. Всех их…

– Загрызли насмерть, – спокойно говорит Власов, опускаясь на корточки перед одной из полусъеденных девушек.

– Что за животное могло забежать в парк, и начать здесь…

– А кто сказал Вам, Алла Алексеевна, что это животное?

Глаза девушки округлились.

– Да бросьте! Не оборотень же!

Власов, еще молодой мужчина, которому совсем недавно перевалило за тридцать никак не реагирует на ее замечание.

– Парк, – говорит он, – молодые девушки от восемнадцати до двадцати пяти… все хорошенькие, стройные… и соблазнительно одетые.

– Вы по… огрызкам их одежды?..

– Они все на шпильках, многие в юбках, и у всех, – он берет обглоданную руку и поднимает к глазам, – маникюры. А прически… Вы только посмотрите, Алла Алексеевна, на прически. Каждый из осмотренных мною трупов… при жизни так и манил.

Он поднимается. Труп обглодан почти полностью. Не съедено лишь лицо, кисти, стопы и кишечник.

– Что за волк будет охотиться столь выборочно?

– Значит, все-таки оборотень? – издевается Алла Алексеевна. – Так и запишем – всем сотрудникам полиции вооружиться серебряными пулями.

– Вы очень… плоско мыслите, Алла Алексеевна, – Власов идет дальше. Он еще не осмотрел два трупа, но знает, что они мало чем будут отличаться от предыдущих одиннадцати. – Убийца, естественно, человек. Самый настоящий, из плоти и крови… но оружие его – либо огромный пес… либо и правда… волк. Жаль, что Вы не столь умны, как красивы.

– Дрессировщик? – спрашивает она, игнорируя замечание по поводу своей внешности и умственных способностей.

Власов думает, чешет затылок.

– Возможно, Алла Алексеевна… возможно. Или просто маньяк, помешавшийся на выращивании волков.

***

Олимпиада бросает газету в лицо спящему брату.

– Тринадцать трупов, Давид! Тринадцать трупов! В одном парке!

Только что проснувшийся мужчина приподнимает газету и смотрит на заголовок.

– Они ищут дрессировщика волков?

– Или оборотня, – пожимает плечами Олимпиада. – Естественно, это написано в шутку…

– Оборотни, – Давид улыбается. – А ведь и правда… есть некое сходство.

Олимпиада разводит руками.

– Тебе смешно?! Это твой косяк! – кричит она, тыча пальцем в газету.

– Только мой? Да брось! А ты типа не при делах?

Давид все еще улыбается.

– Не бойся, куколка, – Давид садится на кровати, отбрасывая газету в сторону, – ни один здравомыслящий человек не станет искать оборотня. Они и правда начнут обыскивать всякие собачатники, зоопарки…

– Нам начнут задавать вопросы, – Олимпиада отвернулась Давида, скрестив на груди руки. На ней было элегантное зеленое платье, чертовски хорошо подчеркивающее зад, на который именно сейчас и пялится Давид.

– Мы не покидали этот особняк уже полтора века. К нам претензий не будет.

– Она спросит про лимузин.

Давид думает.

– Нужно тащить сюда нашего спятившего братца, – говорит Олимпиада и направляется к выходу. – Зря я тебя послушала.

И теперь, когда двери за сестрой закрываются, Давид мнет газету и тихо рычит.

***

Когда Никита, сидя в автобусе, проезжает мимо перекрытого парка, он даже не замечает полицейские машины, так как занят просмотром новостей на своем мобильнике. Он листает ленту ВКонтакте, читает старые несмешные анекдоты, лайкает фигуристых девчонок и внимательно изучает статьи о дрессировке и кормлении собак. Он подписан на несколько таких групп, и потому подобных новостей бывает много – с того самого времени, как у него появился Макс, его познания в этом деле обросли нехилым объемом информации.

И как раз в тот момент, когда он читает безумно увлекательную статью о ротвейлерах, на верхней части экрана появляется зеленая шапочка с надписью: «Братишкее вызывает».

Никита сглатывает. Он как раз едет сейчас к нему, чтобы узнать почему целую неделю от него ни слуху ни духу. И, только он подносит палец к зеленому кружочку, вызов пропадает.

– Единицы что ли экономишь? – спрашивает Никита и звонит сам.

Несколько гудков – четыре или пять. Никита уже думает, что Олег не ответит, как из динамика раздается до боли знакомое «Даалло?»

– Ну че ты издеваешься?! Сначала маякуешь, а теперь трубку не берешь!

Олег отвечает не сразу.

– Да я тут… просто сначала звонил… а теперь передумал и решил… в туалет сходить.

Никита хмурится.

– Все нормально, Олег?

– В принципе… да.

– Я сейчас в городе. Сюда перевели от нас Арину, ты знал?

– Арину?

– Ту девушку, которую мы… встретили на кладбище. Помнишь?

– А… да.

– Она теперь здесь. Наши спецы решили, что такую серьезную симптоматику должны лечить в столичной клинике…

Олег молчит.

– Олег, – произносит Никита, – я сейчас заеду.

– А… не, Никит, не надо. Я просто… не дома.

– Не дома? А где?

***

– За городом, у одной… подружки, – он лжет, ибо стоит посреди своей однокомнатной квартиры, глядя на свою постель. Его лицо покрывают огроменные капли пота. – Ладно, я пойду, а то и так сортир долго занимаю.

– Ты со мной из сортира разговариваешь что ли? – раздается голос брата. – И стой… у тебя что, появилась девушка?

– Да… но… это несерьезно. Наверное, мы считай что расстались.

– Через… неделю?

– Ага. Ладно, давай, а то мне надо жопу вытереть.

– Ладно, давай тогда… а ты скоро дома будешь? Я могу подождать возле твоего подъезда. Я же, вообще-то, к тебе ехал, хотел поговорить.

– Давай я позвоню тебе позже, и скажу, где мы встретимся, ок?

И Олег сбрасывает вызов.

Его руки, покрытые запекшейся кровью, дрожат.

Он смотрит на окровавленную постель, в которой лежит неизвестная ему красотка. Вот только все, что от нее осталось – это нетронутая голова и почти обглоданный скелет.

Олега тошнит. Его вырвало уже трижды. Один раз прямо в постель, и два раза на пол. Он в панике. Отчасти оттого, что среди его рвотных масс обнаружился непереваренный пирсинг этой девушки, но еще больше, что до сих пор ощущает у себя во рту привкус ее крови.

***

– Пора делать укольчик, – говорит медсестра, подходя к Арине. В одной ее руке шприц с уже набранным препаратом, а в другой – смоченная спиртом ватка.

Медсестра привыкла, что Арина почти сразу же ложится на койку и оголяет ягодицу, но сегодня она продолжает стоять к ней спиной, глядя в окно.

– Арина, у меня мало времени. Давай ложись, – говорит она, и Арина поворачивается. Она смотрит ей прямо в глаза, чего не было еще ни разу. Никакой неуверенности во взгляде, никаких перебирающих движений руками.

– Укольчик? – спрашивает Арина, и медсестра понимает, что что-то не так. Но не успевает среагировать – очень шустро девушка выхватывает у нее шприц и с размаху вводит иглу в пятую точку самой медсестры. – Так получи его сама, жирная сука!

Медсестра держится за зад, разворачивается.

– Ах ты маленькая дрянь! – кричит она и хочет врезать той по лицу, как вдруг ее рука замирает в воздухе и будто немеет. Арина смотрит ей прямо в глаза. Ее брови сведены к переносице, а во взгляде ощущается ярость, смешанная с нескрываемым презрением.

– Надо же, – хотя во взгляде ярость, в голосе проступает интерес, – сорокалетняя целка…

Медсестра раскрывает от изумления рот.

– Неужто за полвека ни один мужик так и не отважился тебя поиметь? – она усмехается. Усмехается над ней! – хотя… может, это и к лучшему – незачем продолжать столь уродливый род. А теперь… открой чертову дверь.

Ноги медсестры повинуются. Она не хочет выполнять приказ, но выполняет. Она медленно идет к выходу и открывает дверь.

– Сейчас ты выведешь меня отсюда, а затем зайдешь в туалет, и там вскроешь себе вены. Ты поняла?

– Да, – произносят губы медсестры, но сама она в панике, ее охватывает ужас. Она хочет закричать, позвать на помощь, но у нее не получается.

– Куда вы? – спрашивает постовая, и она хочет закричать: «Позвони в полицию! Меня загипнотизировали!»

Но вместо этого выдает:

– Борисыч сказал отвести эту дурочку в душ, будто мало ей раза в неделю!

Она даже слышит, как ее губы усмехаются, вот только внутри она готова рыдать. Она пытается молить о пощаде, но лишь молча следует указаниям. Сначала она выводит ее из здания, затем отдает Арине одежду одной из медсестер; ждет, пока та переодевается, садится за руль своего «Гольфа», вывозит Арину с территории, отдает ей ключи, а затем идет назад.

Спросившему о том, где ее машина, охраннику она показывает оттопыренный средний палец и запирается в туалете. Режет свои руки – вдоль, а не поперек; и, пока еще сознание ее не покинуло, пишет своей же кровью на стене: «Я плохо себя вела. Я – сорокалетняя целка».

И затем, с улыбкой на лице, но слезами в душе, ждет, когда сознание ее покинет.

Глава 6

Агния: «ты видел что сейчас в москве твориться? я новости смотрю просто в шоке!»

Сообщение улетает. Через секунду всплывает до боли полюбившееся «Панкратий пишет…»

Панкратий: «Я не смотрю новости», – наконец, приходит от него.

И немного погодя.

Панкратий: «И что творится?»

Агния: «да я в шоке ваще! прикнь тринадцать девушек найдены мертвыми прикинь!»

Агния: «в парке!»

Агния: «ваще херь какая то с этой россией. развелось психов!»

Дописав, Агния выходит из диалога, чтобы в очередной раз просмотреть фотки Панкратия. Когда он впервые написал ей неделю назад, она даже отвечать не хотела, но затем увидела его фотографию. Длинные волосы поначалу показались ей каким-то отстоем, но он вовсе не походил ни на гомика, ни на рокера. Волосы, пусть и длинные, но всегда вымытые, волнистым водопадом спадали на плечи, а аккуратненькая заостренная бородка придавала, как ей казалось, брутальности.

Но покорили ее вовсе не фотки самого Панкратия, сколько то, на фоне чего он эти фотки делал. Вот он за рулем своего «Бентли», а вот – за рулем «Феррари». И она вовсе не лохушка – она прекрасно понимает, что фотки можно сделать и в салоне, но у него полно и других фотографий – и на фоне роскошных комнат огромного, по всему видимому, особняка, и у бассейна этого самого особняка, и в салоне лимузина, и за огромным обеденным столом в огромной столовой, какие обычно она видела лишь в фильмах, причем чаще средневековых.

Она решила проверить этого Панкратия, чтобы вывести на чистую воду и предложила созвониться по видеозвонку в скайпе.

«прямо сейчас!» – написала она, и он дал ей свой скайп. А затем ответил. Он и правда был писаным красавцем, сидел за тем же самым столом, за которым несколько раз фоткался.

– Я так полагаю, юная мисс, Вы мне не верите, – сказал тогда он, улыбаясь в камеру.

– Вы меня звали, Панкратий Григорьевич? – за его спиной появился престарелый мужчина во фраке. Дворецкий, – подумала Агния и не ошиблась.

– Да, Антон. Убери со стола, я поем позже.

– Слушаюсь, господин.

У Агнии аж челюсть чуть не отвалилась.

– У тебя есть слуги?!

– Да, – Панкратий улыбнулся и куда-то пошел, держа телефон перед собой. Она видела лишь сменяющиеся за его спиной канделябры, картины и статуи. – Бьюсь об заклад, ты хочешь увидеть автомобили. Думаешь, они не мои, да?

Но она уже верила ему. Доказательств больше не требовалось. Он все равно показал ей каждый из своих двадцати гоночных каров, и даже лимузин белоснежного цвета.

– Я в нем почти не езжу, – сказал он, – хочу приехать на нем домой с ЗАГСа и привезти сюда… будущую супругу.

– И что… есть таковая на примете?

– Думаю… у одной есть шанс, – и он загадочно улыбнулся.

Она до сих пор помнит эту улыбку. Они общаются всего неделю, но она уже готова сама напроситься на свидание, хотя и понимает, что самой навязываться нельзя. Она много чего знает. Что мужчинам нравятся короткие юбки, глубокие декольте, крашеные веки, реснички и губки. Еще они любят накачанные попки и тонкие талии, и потому она почти не вылезает из фитнес-клуба. А еще… еще они любят, когда девушки громко стонут и имитируют оргазм. До настоящего оргазма ее еще ни разу никто не доводил, и впервые она познакомилась с этим ощущениям дома с фалоиммитатором в руке. Ее же парней надолго не хватало.

С десятого класса она дала почти всем парням из своего класса (ну, кроме некоторых задров), а еще перепихнулась с половиной колледжа. И всегда парни говорили ей, что в постели ей равных нет. Она это знала.

Но теперь… теперь она нацелилась на крупную рыбу! На настоящего кита!

Она знает, что нельзя писать ему первой, и нельзя говорить о своих многочисленных половых партнерах. Она даже перекрасилась в свой родной цвет, когда она сказал ей, что ей так было лучше, судя по фотографиям прошлого года, а вот быть блондинкой ей… не к лицу.

«Родной цвет лучше выделяет глаза», – написал он ей.

И она перекрасилась.

А теперь ждет, когда же он пригласит ее на свидание.

За неделю она отказала семерым парням и не приняла приглашение на три вечеринки.

Боялась, что он мог бы позвонить в тот самый момент, когда она там будет, и не сможет ответить.

И вот даже сейчас она смотрит повтор новостей, выложенных на ютуб вместо того, чтобы бухать с подругами. Но… оно того стоит… точно стоит, – говорит она себе. Вода и камень точит, – любил говорить ее брат. Упорство и труд – все перетрут.

Одно свидание, – обещает она себе. Одно свидание, одна ночь – и он будет от меня без ума! Я покажу ему все, чему научилась за последние три года!

А в свои девятнадцать… умела она больше, чем некоторые порно-звезды.

Панкратий: «Не хочешь поужинать?»

Она читает сообщение дважды, чтобы убедить, что она не тупит, и что ей не кажется, и подпрыгивает к самому потолку.

– Да! – кричит она и дрожащими от возбуждения руками печатает сообщение.

«да, конечно!», – но не отправляет. Решает, что как-то слишком легко. Потому стирает. «ну… не знаю», – пишет она. «мне надо к парам готовиться», – так-то лучше.

Панкратий: «Ну хорошо. Тогда в следующий раз».

Агния лупит себя по лицу и лихорадочно пытается исправить ситуацию.

Агния: «хотя знаешь»

Агния: «я сечас смотрю и понимаю что эту тему уже знаю»

Агния: «во сколько ты заедиш?»

Панкратий: «Как только сядет солнце».

***

К тому моменту, когда садится солнце, Агния уже готова. Во всех смыслах. Она помылась, побрила ноги и выбрила лобок, уложила волосы, выбрала самое обалденное нижнее белье, что у нее есть и самое шикарное платье – она была на нем на выпускном. Конечно, его тогда порвал ее бойфренд в порыве страсти, пока пялил в школьном туалете, но мама тут же его зашила, и оно сейчас почти как новенькое – и классика, и эротика.

«Выходи», – приходит ей сообщение, и она, счастливая, спускается вниз.

Мать и не спрашивает, куда идет ее дочь, так как привыкла, что та дома почти не ночует… еще с шестнадцати лет.

***

– Ваааау! Это мне?! – она и правда в восторге. Букет из красных роз, причем дьявольски красивых. Он точно купил их не в цветочном ларьке за жалкие триста тенге – это очевидно. – Какие клевые! Их тут… девятнадцать?

Она решила, что их столько, сколько ей лет.

– Тринадцать, – поправляет Панкратий. В жизни он еще больший красавчик, чем на фотках. И даже не смотря на шевелюру как у Игоря Николаева, просто секси.

Он открывает перед ней дверцу своего лимузина и подает руку.

– И… куда мы едем ужинать? – спрашивает она уже в машине, надеясь, что к нему домой. Сердце бьется очень часто – не только потому, что в подобных крутых машинах она ни разу не ездила, а также и потому, что рядом с ней Панкратий – любовь всей ее жизни!

– В один маленький… ресторанчик, – обнадеживает он. – Столик там заказать почти невозможно, но… хозяин ресторана – мой давний знакомый.

Она улыбается, надеясь, что он не будет возить по ресторанам ее целый месяц, а впустит в свою спальню уже сегодня.

– Очень… красивое платье, – говорит он, и она млеет от голоса. Боже, какой же он классный! Во всем! И охереть какой богатый! А какая у него улыбка!

– Спасибо, – мило отвечает она. – Ты тоже, – она прикусывает верхнюю губу, – чертвоски хорошо выглядишь.

– Чертвоски? – переспрашивает он. – Все же надеюсь, что дьявольски.

И она смеется.

***

Ужин восхитителен. Ресторан шикарен. А Панкратий божественен.

Она борется с собой, чтобы не сделать так, как видела в некоторых фильмах – не просунуть свою ногу под столом и не погладить его ногу, или даже, может… ей в голову приходит совсем уж пошлая идея, но она боится воплощать ее в жизнь.

Это может его спугнуть…

Он может подумать, что она шлюха.

А ей это совсем не нужно.

Приносят десерт, и она получает неописуемый восторг.

– Клянусь, я… в жизни ничего вкусней не ела! – говорит она и аккуратно вытирает рот салфеткой, как видела это, опять же, в фильме. Нельзя налажать! Нельзя налажать! – твердит она себе, представляя себя в белом свадебном платье рядом с ним.

– Охотно верю, – он улыбается и смотрит ей в глаза. Она ни разу не смогла поймать его на том, чтобы он опускал взгляд ниже. Ни разу он не посмотрел на ее грудь, хотя она специально для этого выбрала это платье – из-за выреза. И еще надела мамино ожерелье, чтобы оно манило посмотреть на грудь. Да и сама грудь! Она гордится своим четвертым размером, и знает, что все ее бывшие от нее в восторге

А он даже не смотрит… может, боится показаться вульгарным?

– Что ж, спасибо за столь… прекрасный вечер, – говорит он, и Агния сглатывает.

Да ладно! Это все! Никаких поехали ко мне?! Серьезно?!

– Машина уже ждет. Давай я отвезу тебя домой, – и она нервно теребит скатерть.

– К тебе… домой? – ее голос дрожит.

Панкратий слегка приподнимает бровь.

Боже, я только что повела себя, как шлюха! – ругает она себя.

– А ты разве не идешь завтра с утра на пары?

Она снова сглатывает.

– А что… твой водитель меня не отвезет?

И Панкратий улыбается.

***

Всю дорогу до особняка они страстно целуются, она зарывается своими руками в его волосы и исследует своим языком его рот. Она с трудом сдерживается, чтобы не расстегнуть ему ширинку и не начать играть с его уже готовым на все сто процентов дружком, но понимает, что нужно терпеть. Но она позволяет ему исследовать руками ее тело и целовать открытые участки груди.

Своими руками он управляет довольно уверенно, и она отмечает, что под ними она будто тает, как кусок сливочного масла. Она ощущает, как мокро у нее внизу и мечтает принять в себя Панкратия-младшего. Она стонет, не в силах сдержаться, и снова пропихивает свой язык ему в рот.

***

И уже в его спальне, на третьем этаже, в комнате без единого окна, она расстегивает его ремень и опускается перед ним на колени, но он тут же поднимает ее, не позволяя сделать то, в чем она точно взяла бы чемпионский титул.

– От многого отказываешься, – шепчет она, и он прижимает ее к стене, хватает платье и одним движением разрывает его пополам. Она в шоке от того, насколько он сильный, а еще она перевозбуждена, чтобы горевать о дорогущем платье. – Купишь новое.