Читать онлайн Призраки тайги бесплатно
Глава 1. Барон фон Корф
1920 г.
Погожим августовским утром в глубинное таёжное село Александровка пришёл красный партизанский обоз в три пароконных телеги с десятком бойцов. Рассыпавшись по домам, они наскоро перекусили, покормили лошадей и двинулись дальше в тайгу.
Василий Капко, семнадцатилетний парень, с ночи рыбачил на Ингоде. Вернувшись, он увидел во дворе плачущую мать.
– Ой е-еченьки, – причитала она возле летней печурки, – сами на рожон лезут! Матки родной слушать не хотят!
– Что случилось, маманя? – Василий положил на крыльцо корчажку, забросил на крышу сарая удочки.
– Братка твой партизан в тайгу повёл. Сгинет ни за что ни про что!
– Эка беда! – Василий тряхнул белобрысым чубом. В бесцветных глазах его поплыла томная усталость. – Не помора какая: уведёт – придёт. Первый раз, чо ль?
– Слышала, белые всугонь1 идут, – не унималась мать. – Догонют – изничтожат!
– Каким дуралеем быть надо, штобы партизан в тайге гонять? Они, чай, не зайцы. С пушками, – рассудил Василий и, зевнув сладко, подался на сеновал досыпать оторванные для рыбалки ночные часы.
А у матери на сердце маята. Всё за поско́тину2 глядит, ждёт чего-то. И дождалась.
К полудню нагрянула в село белая казачья полусотня. С оскаленных конских морд клочьями падала пена. Ездоки с руганью и угрозами грудились у дворов: искали харчей для себя и фураж3 для загнанных коней.
Командир полусотни остановился в доме зажиточного казака Епифана Раздобреева. С его дочерью Ефросиньей, Фросей, уже два года сухарничал Василий.
Не прошло и часу после прихода в село белых, как в дом Капко явился ражий4 урядник5 с двумя дюжими казаками. Урядник был под хмельком, звучно сопел и таращил опухшие от самогона глаза.
– Хозяин где?
– На сенокос уехал, – заспешила с ответом мать, – к вечеру быть обещался.
– Нам ждать некогда! – заорал урядник.
Услышав шум во дворе, из сенника вылез Василий.
– Это что за явленье? – уставился на парня урядник. – Кто такой?
– Сынка мой, Василий, – испугалась мать и даже подалась вперёд – оборонить, прикрыть собой.
Урядник прицелился в Василия насмешливым глазом и цапнул лапищей за плечо.
– С нами пойдёшь.
И сразу же мать кинулась к уряднику, повисла на его руке. Заголосила. Запричитала.
– Заткнись, баба! К атаману идём, господину полковнику барону фон Корфу. Ничё с твоим боегоном не сделатца!
Василия привели в дом Раздобреевых, впихнули в горницу. У окна сидел офицер с серебряными погонами, рассматривал карту. Рядом стоял рыжеволосый голубоглазый парнишка в зелёном френче с большими карманами на груди, в галифе и чёрных лакированных сапожках, на которых играли солнечные зайчики. Он с любопытством поглядел на Капко. Офицер же не обратил на Василия никакого внимания.
– Отец, – сказал парнишка, – привели.
– Слышу, Герман, – в тон ему ответил офицер. – Ты местный?
Василий не сразу понял, что этот вопрос относится к нему. Офицер сидел боком, Капко видел только его округлый подбородок, тонкий нос и пышные завитки рыжих бакенбард.
– Тебя спрашивают, ты местный? – повторил парнишка.
– Тутошний.
– Тайгу знаешь? – офицер по-прежнему смотрел в карту.
– Как же! Охотничаю.
На кухне что-то звонко шлёпнуло, загремела посуда. Резанул уши женский визг.
– Урядник! – крикнул офицер.
Оправляя гимнастёрку, вбежал урядник. На его щеке расплывалось багровое пятно. Он часто дышал.
– Слушаю, господин полковник.
– Ночи дождаться не можешь, каналья. Пошёл вон!
Урядник пристукнул каблуками сапог.
– Поведёшь мой отряд в тайгу, – продолжил полковник, обращаясь к Капко и не поднимая от карты головы. – Конь есть?
Капко поколебался.
– Имеется.
– Надо отвечать: «Так точно, господин полковник барон фон Корф!»
Капко повторил.
– Через час выступаем. Пошёл вон!
В сенях Василий увидел Фросю – плачущую, с разорванным на груди платьем. Встретился с нею взглядом, показал глазами: «Выйди».
– Куда? – урядник заступил Василию дорогу.
– Господин полковник барон фон Корф приказали коня седлать, харчишек прихватить. В тайгу вас поведу.
– А-а! – урядник пожевал губами, о чём-то раздумывая, потом быстро наклонился к уху Василия.
– Бражонка в доме водится?
– Есть малость, – сказал Василий и ругнул себя за языкастость: «Попрётся за мной!»
Лёгкой белкой прошмыгнула мимо Фрося, заторопилась к воротам. Урядник вцепился красными глазами в её стройную красивую фигуру, поцокал языком.
– Тады дуй, казак, домой! Тряси харчишки и бражонки прихвати, сколь смогёшь.
Урядник хлопнул Василия по спине так, что тот едва устоял на ногах.
«Каково Фросюшке-то в лапищах этого амбала оказаться? – зло думал Капко, шагая по улице. – Нет, пьяная харя, не бывать этому! И тебе, тварь офицерская, служить не стану. Ишь, барин, барон фон … – Василий прибавил матерное слово.
Отпустив Фросю на некоторое расстояние, подальше от её дома, он ускорил шаги, перегнал её, бросив на ходу:
– Иди за поскотину. Я счас буду.
Мать без слов поняла, зачем сын так спешно седлает коня, кинулась в дом собирать харчи.
– Куда хоть, Васенька?
– В зимовье, маманя. С Фроськой мы. Пересидим лихоманку. Я знать дам.
Через час в дом Капко снова ввалился рыжий урядник с теми же дюжими казаками.
– Где боегон твой?
Обшарил двор. Огрел нагайкой мать.
– За змеёнышей своих ответишь господину барону фон Корфу. Старшой краснозадым служит, и этот мозгляк туды же подался!
Схватив женщину за воротник пальто, урядник потащил её к воротам. А в них уже въезжал верхом на коне хозяин.
– Что вы делаете, ваш броть6?
Глава 2. Рут
Рут долго шёл, внимательно оглядывая окрестность. Иногда останавливался, изучал открывающееся впереди пространство на датчике экрафона. Уже совершенно усталым он приблизился к какой-то горе. Заставил себя подняться. Внизу расстилался сплошной тёмный океан растительности. Воздух после грозы был терпким и свежим.
Рут включил экрафон и, не отрывая от него глаз, начал медленно поворачиваться вокруг своей оси. На экране поплыли чащи, завалы деревьев, россыпи камней, рытвины, ручейки, но нигде не было видно ни одного живого существа. Вдруг и без того серый день начал меркнуть, и Рут понял, что это небесное светило – несомненно, источник света, тепла, а следовательно и жизни планеты – начало уходить за горизонт. Рут уже встречался с таким явлением раньше и знал, что последует за этим. Он решил вернуться на астролёт. Тьма – стихия чудовищ. Ею они порождаются, ей и служат.
Уже осторожно опускаясь с горы, он увидел внизу дым, а потом и огонь. Рут усилил пронимающий луч экрафона и чуть не вскрикнул. На экране появились подобные ему существа. Они были гораздо выше его ростом, с длинными руками и ногами, и маленькими головами. Они сидели вокруг огромного костра, пытаясь обогреться, и огонь чётко высвечивал их лица. Да, лица, а не морды чудовищ.
Сердце Рута учащённо забилось. Из груди вырвался ликующий возглас:
– Витаны!
Да, витаны. Ведь так мама Роса называла обитателей легендарной планеты. Уж не грезится ли ему всё это в глубоком гипнотическом сне?
Витаны! Хотелось немедленно броситься к ним, заключить в объятия. Но мозг сухо и строго пресёк порывы сердца. Первая заповедь навигаторов: ни при каких обстоятельствах не вступать и контакт с любыми обитателями планет, если форма их развития и существования абсолютно неизвестна. Изучать, не вторгаясь, наблюдать, не вмешиваясь.
Шестеро взрослых и один подросток расположились вокруг костра. Они были одеты в одинаковую лёгкую одежду, с ремнями на поясе и через плечо, в головных уборах с низко надвинутыми на глаза поблёскивающими щитками. Они, видимо, веселились: подбрасывали в костёр куски деревьев, что-то пили из зажатых в руках блестящих сосудов, обнимались, падали, ползали возле огня, размахивали руками. Иногда кто-нибудь из них, пошатываясь, отходил от костра и, если надолго пропадал во тьме, оставшиеся начинали беспокоиться. Поднимали с земли тонкие и длинные предметы, вскидывали над собой и из них вылетали острые жала огоньков. «Лучемёты? – предположил Рут. – Bpяд ли». Но по всем признакам это было оружие. Спустя некоторое время у Рута не осталось никаких сомнений.
Неподалёку от огня, ничем не привлекая к себе внимания, сидел витан, видимо, старший, потому что остальные старались ничем не докучать ему и держались несколько в стороне. Подросток заботливо поправлял на нём одежду, подносил сосуд с питьём. Похоже, тот был нездоров.
Но вот они дружно улеглись у костра и затихли. Тогда, опираясь на плечо подростка, поднялся старший. Быстрые язычки пламени раз за разом вспороли темноту. Тела витанов судорожно дёрнулись и застыли. Подросток нырнул в заросли кустов, вернулся с двумя высокими четвероногими животными. Один из витанов неожиданно зашевелился и сел, обхватив голову руками. В тот же миг из тьмы появился подросток. Он вскинул руку. Сверкнул огонь. Витан опрокинулся на спину. Подросток помог старшему сесть на одного из животных, на другого вскочил сам, и они скрылись в ночном мраке.
Рут вернулся на астролёт глубокой ночью. Успокоился он только после того, как доплыв на небольшом чёрном плотике до середины озера, где он посадил свой астролёт, спустился на дно и, пройдя шлюзовую камеру и переходный отсек астролёта, снял защитный костюм.
Разминая налитое усталостью тело, он счастливыми глазами оглядел кабину. Прочные, неподвластные никакой агрессивной среде стены астролёта надёжно оберегали его от внешнего мира. Мягкий матовый свет и тёплый воздух создавали ту атмосферу уюта и умиротворения, которая может быть только в родном доме. Но стоило Руту вспомнить о бойне у костра, и настроения как не бывало.
Несколько дней по исчислению времени планеты Рут не выходил. Просматривал видеозаписи, думал. Ещё никогда он не чувствовал в себе такую слабость и безысходность. Ему не хотелось покидать Санкту Астру. И в то же время он не мог принять её такой, какой видел на экрафоне.
Рут впал в уныние: пути назад не было, а будущего здесь он не видел. Спасение было только в одном – в длительном гипнотическом сне. Он вошёл в камеру с тремя красными восклицательными знаками на двери и, уже не думая больше ни о чём постороннем, удобно устроился в гибернационной капсуле.
Глава 3. Медвежий Сивер
Звериными тропами к обеду второго дня пути Василий вывел Фросю к заветному месту. В отрогах Яблонового хребта пряталась от ветров и скорых людских глаз падь Медвежий Сивер. Лет десять назад недалеко от лесного озера отец и старший брат Василия срубили охотничье зимовье. В холодное время промышляли зверя, а осенью, даже в сухотный год, брали в достатке и голубику, и бруснику, и дикую смородину. Пять последних лет жил здесь по месяцу-два и Василий. Хорошо знал Медвежий Сивер и окрестности и чувствовал себя в тайге как дома.
Зимовье стояло нетронутым, с запасом сухих дров под нарами и душистым сеном на них.
Василий быстро снял с коня торочный груз, развёл огонь в печке-каменке, сбегал за водой на ключ, впадавший в озеро, и уже через полчаса в благостном покое, щурясь от удовольствия, они с Фросей пили крепкий чай со сливками, налитыми в туесок в последний момент побега щедрой материнской рукой.
Второй день они были вместе и ещё стеснялись друг друга. Прошлую ночь почти не спали: поёживаясь от таёжной свежести, придрёмывали у костра.
– Вот что, Фрося, – сказал Василий, – гоноши ужин, а я, пожалуй, в скрытник слетаю: зверинка там припрятана. Скоко нам тута куковать придётся? Провиантом запастись надо.
Ещё зимой у истоков ключа в болотине непролазной чащи спрятали охотники Капко сохатиное мясо. В ледяной яме, этом природном холодильнике, оно могло храниться очень долго.
– Ты не боись, – успокаивал Василий Фросю, – я быстренько обернусь. Зверь сейчас тихий, житуха нынче в тайге сытная. Ну, ежели что не так будет, берданка вона, пали!
Василий кивнул головой на бревенчатую стену, где на деревянном гвозде покоилось видавшее виды пятизарядное ружье. Увидев в глазах девушки немой вопрос: «А ты как же?», Василий похлопал себя по груди: внутренний карман брезентовой куртки взбугривал наган. Оружие, конечно, для промысла слабоватое, а для личной защиты и спокойствия души – в самый раз.
– Ты поспешай, Вась, не задерживайся, – с тревожной озабоченностью напутствовала Фрося и показала на небо, – эвон буря собирается.
Гроза начала куражиться с половины дня. Постепенно обкладывала со всех сторон Медвежий Сивер тучами, встрёпывала порывистым ветром деревья на вершинах хребта, шлёпая, точно пулями, отдельными каплями дождя.
Василий торопился. Но вернуться в зимовье до грозы не успел. С первым разломом неба над головой юркнул в скальную расщелину, натянул на голову капюшон брезентовой куртки. Каждый высверк молнии и обвальный грохот грома зажимали сердце суеверным страхом. Капко беспокойно шарил глазами по тучам, ждал новый всплеск огня. Молнии вспыхивали часто и широко, во всё небо, и мгновенно гасли. Но одна не погасла. Точно лезвие гигантского раскалённого ножа, она начала опускаться к земле над тем местом, где располагалось зимовье.
Капко сжался в комок, с ужасом представив, какой последует сейчас удар: полетят в тартарары и зимовье, и Фрося. Но молния, к удивлению Василия, опустилась в тайгу тихо, без грома.
Гроза кончилась. Капко побежал к зимовью с той скоростью, какую позволяла пересечённая местность. Небо очистилось от облаков. По горизонту выплеснулась медовая полоска вечерней зари. И вдруг в золотистых лучах её на самой макушке скалы, напоминавшей грибную шляпку, Капко увидел человека. Он был точно отлит из серебра – так сверкала на нём странная блестящая одежда. Круглая, как шар, и прозрачная голова была неподвижна. Человек придерживал на груди руками какой-то квадратный ящичек и, медленно поворачиваясь, смотрел в него.
«Вот и сошёл на землю, – обомлел Капко. – Не обманывал старик…»
После Русско-японской войны 1904–1905 годов приблудился в Александровке хворый отставной солдат. Набожная мать Капко уговорила отца приютить страдальца, «чтобы воздалось за доброту». Бродяга родом откуда-то из западных областей империи стал членом семьи Капко.
Вскоре в селе заговорили о какой-то странной вере: крещении Святым Духом и сошествии его на землю. Группками начали собираться в сеннике двора Капко люди. И Василий, нередко сиживая на тайных ночных сборищах, слушал проповеди старика: «И будет гроза великая. И выйдет он из тоей грозы весь в сияньи. Как солнце. И жарче солнца. И подойдёт к тебе. И ты попросишь у его: хочь счастия на земле, хочь на небе».
Как ни странно, но веру в Святого Духа старик поддерживал, и преизрядно, духом спиртным. И случалось, так насаживался домодельной бражкой, что начинал куролесить. Его вязали ременными вожжами и укладывали на топчан «отходить». Умер он от грудной жабы после многодневного запоя.
Капко припал к земле, и, не поднимая головы, змеёй скользнул между камнями, завалился в какую-то рытвину, долго скрёбся по ней на карачках, сбивая в кровь колени, обдирая кожу на ладонях, и выкрикивая в исступленье первые пришедшие в голову слова молитвы.
В зимовье он пришёл в сумерках, грязный, с заострившимся от страха лицом, упал перед Фросей на колени и заплакал:
– Ты жива!
Внутри было тепло и сухо. Вкусно пахло мясным борщом. Уютно потрескивали в печи дрова. И Капко быстро успокоился. Рассказал Фросе всё, что с ним приключилось.
Утомлённые ночными переживаниями, они проспали почти до полудня. Солнце ласково светило. Густо пахло травой. Стрекотали кузнечики. Мир и покой растворили в душе вчерашние страхи.
– Пойдём туда, посмотрим, – предложила Фрося, указывая на вершину скалы-гриба.
Капко некоторое время колебался, но женская настойчивость возобладала над мужской нерешительностью, и Капко полез в гору.
Фрося следила за каждым его шагом. Сердце у неё стучало, спёртое дыхание жгло горло.
Вот Василий добрался почти до самой «шляпки», огляделся по сторонам, зачем-то потопал ногой, проверяя, тверда ли земля, и призывно замахал Фросе рукой.
– Вот там он стоял, – указал Капко на скалу, когда Фрося, охая и унимая дыхание, поднялась к нему.
– Кто он? – простодушно переспросила Фрося.
– Кто, кто, – сердито сказал Капко, стягивая с себя влажную от испарины страха нательную рубашку. – Скоко раз тебе разобъяснял? Он – грозолёт, значит!
– Вась, а можат померещилось? В темень да грозу и не такое быват!
– Можат и померещилось, – с ленивой интонацией в голосе согласился Капко.
– А можат и нет?
– Можат и нет.
– А если он взаправду был… И счас здеся? – не унималась Фрося.
– Если здеся, мы и узнаем, – с мрачной решительностью сказал Василий, оглядывая вершину, – как бы к ней подлезть?
Капко двинулся по узкой площадке, плотно прижимаясь к скале. Вдруг он настороженно остановился.
– Фрося, глянь-ка сюда.
Фрося притаила дыхание.
– Нора кака-то.
– Вроде пещерка.
– Надо бы взглянуть.
– А вдруг там оно.
– Что оно?
– Привиденье!
– Днём привиденье? Нет! – подбодрил себя Капко.
– Тады зверь.
Капко навострил уши. Тишина. Только слабый ветерок играл космами сухой травы, выбивающейся там и сям из трещин скалы.
– Всякое может быть. И зверюга какая-нибудь дрыхнет.
Но непонятная сила необоримо потянула Капко к расщелине.
«Как коняку за узду попёрла, – объяснял он потом, – так и попёрла. Неспроста это! Я сразу понял – знаменье».
Фрося сходила за ружьём. Пошуровали в расщелине слегой, побросали в неё скальные околыши. Тихо. И Капко полез внутрь. Вылез он нескоро. Встал, пошатываясь, точно пьяный, с блаженной улыбкой.
– Фросюшка, – сказал он, осеняя себя крестом, – благодать снизошла на нас… Пещера это. Посмотри, не бойся. Там никого нет… Я же чувствовал! Я же знал! – бормотал Василий, устремляя глаза к небу. – Благодарю тебя, Господи. Внял моим молитвам. Вознаградил сполна paбa своего. Благодарю тебя, Отец наш! – Капко упал на колени.
Фрося пошла к пещере осторожно, точно боясь наступить на что-то горячее и колкое. Расщелина была почти в рост человека. Странно, почему Василий ползал туда на коленях?
Неспешно пробираясь, Фрося запнулась о груду какой-то одежды, увидела стволы ружей и два больших ящика: один под навесным замком, но закрытый неплотно, крышка другого откинута, по боку змеится блестящая цепочка. Фрося потянула за неё и ахнула в изумлении. Что-то круглое и тяжёлое высверкнуло во тьме пещеры. Фрося вышла на солнце. Кроваво-красным огнём жарко горело, переливалось в солнечных лучах дорогое ожерелье.
– Откуда это, Васенька? Чьё это? Как возьмём да хватим лиха?
В глазах Фроси сверкали недоумение и страх.
– Теперя наше это, Фросенька, наше, – Капко стёр с лица ладонью счастливые слезы, – всё брать не будем. Вес да мера до греха не допустят. И с пригоршней этого мы с тобой – богачи.
Глава 4. Герман
Василий и Фрося плотно заложили камнями вход в пещеру. Натаскали сушняка и навалили перед входом, чтобы скрыть все следы.
Недалеко от зимовья они увидели человека. Он шёл, падал, полз на четвереньках, поднимался на ноги, продолжал идти и снова падал. Вот он припал к земле в очередной раз и затих.
– Погодь, – приостановил Фросю Василий и ходко, но не без опаски двинулся к незнакомцу. Фрося взяла берданку наизготовку.
Человек лежал лицом вниз, широко раскидав по траве руки. Зелёный френч был в разводах и тине, хромовые сапоги – замызганы грязью. В рыжих волосах запутались сухие травинки и прошлогодняя хвоя.
Капко взял незнакомца за плечи, перевернул на спину.
– Ой! – вскрикнула подошедшая Фрося, и прикрыла рот ладонью. – Парнишка!
Она мгновенье вглядывалась в его лицо со следами царапин и ожогов таёжного гнуса, с опухшими, кровоточащими губами, с размочалившимся на лбу рыжим чубчиком и длинными белыми ресницами на закрытых глазах.
– Боже мой, – всплеснула она руками. – Вася, это же сын того атамана, ну того, с казаками! Днесь у нас на постое был.
Она мигом припомнила обед, серебряные погоны офицера, его тонкие длинные руки и носовой платок снежной белизны, которым он брезгливо протирал перед обедом вилку и ложку.
– И верно, Фрося. Мундирчик его мне знакомый.
Капко встал на ноги. Огляделся по сторонам.
– Коль волчонок здеси, значитца и волк где-нибудь неподалёку.
– Тише ты, скажённый!
– Да ладно. Чо теперя с ним делать?
– В себя привесть надо. Узнать, как в такую глухомань попал. Заблудился, чо ль. Если мы его батяне доставим, знаешь чо будет?
– А чо? – почесал в затылке Капко.
– А то, валенок ты сибирский, он же на радостях для нас что хошь сделат!
К вечеру Герман – так звали парнишку – уже был на ногах. Уписывая за обе щеки сохатиную поджарку с ржаными лепёшками и запивая сладким голубичным киселём, он рассказывал о своих злоключениях.
Отряд казаков, который возглавлял его отец, полковник Корф, пробирался через тайгу к монгольской границе. Началась сильная гроза. Вдруг с неба ударило синее пламя. Обезумевшие лошади понесли. Герман упал и потерял сознание. Когда пришёл в себя, вокруг никого не было. Два дня он скитался по тайге. Истратил силы.
Утром Капко хорошо накормил коня, приторочил к седлу две сумы. Герману предложил ехать верхом. Тот для виду поартачился, но потом согласился. Подсаживая парнишку в седло, Капко пошутил:
– Ножка у вас, ваше благородие, крепенькая. Так бы и ходил у стремя.
– Отец ценит преданных людей. Я поговорю с ним, – соврал Герман.
Через два дня они были уже в Александровке. Герман быстро поправился. Два раза надолго уходил в тайгу искать отряд отца. А потом вдруг исчез.
Глава 5. Вадим
1993 г.
Новость о том, что в гости приезжает Иванна Берёзко с папой, повергла в глубокое унынье Вадима. Значит, прощай поход. Значит, минимум месяц надо будет сидеть дома, занимать гостей. А месяц-то последний, летний.
Лето в этом году выдалось грозовым. Редко какая неделя обходилась без ливневого дождя и грома. Старожилы Александровки, поглядывая в небо, покачивали головами: не помнили такого. Землю то нещадно обжигало солнце, то окатывало дождём. Но не было затяжных и нудных пасмурных дней. И это особенно радовало Вадима Булатова, шестнадцатилетнего парня, племянника участкового милиционера Ивана Ивановича Булатова, который жил бобылём и принимал Вадима всегда с огромной радостью, как родного сына.
Каждое лето Вадим приезжал в село на каникулы. Здесь у него было три близких друга: Бато Батуев, Генка Пыжов и Шура Капко. Последнего ребята между собой называли ласково – Caшкo.
Сашко, как и Вадим, жил в Чите, а погостить приезжал к деду, Василию Дормидонтовичу Капко, глубокому старику, недавно встретившему своё 90-летие! Односельчане Капко относились к нему с подозрением, но с почтением. Самый старый житель Александровки сохранил до преклонных лет отменное здоровье и ясную память.
Поход четверых друзей в окутанный легендами Медвежий Сивер уже был под угрозой: Сашко всё не приезжал, хотя обещался быть ещё вчера. Уж и рюкзаки стояли наготове. И вот тебе на! Едет Иванна. Не потащишь же девчонку с собой в тайгу!
Глава 6. Разговор в беседке
День выдался на редкость знойным, дорожная пыль раскалилась, как на сковородке, жгла босые ноги. Вадим шёл купаться на Ингоду. Впереди весело семенила Нуби, его овчарка. В самой середине огорода, в кустах черёмухи, располагалась беседка, сплошь увитая плетями хмеля и полевого вьюнка. Нуби приветственно залаяла и скрылась внутри.
«Так вот где дядя Ваня! Наверное, отдыхает после обеда», – подумал Вадим и решил заглянуть на секунду, чтобы предупредить дядю о походе на речку. Приблизившись, он услышал неторопливый говор. Бесшумно переступая через картофельную ботву, Вадим пробрался поближе. За столом сидели двое.
– Он там не один был, – говорил дядя Ваня, разглядывая фотографию и поглаживая морду Нуби, лежащую у него на коленях. – Боюсь ошибиться, но похож. Вот если бы снимок в рост!
– Найдём и в рост, – убеждённо сказал незнакомец. – Если потребуется, и рентгеновский снимок представим, и анализ крови.
Дядя Ваня усмехнулся.
– Да уж, само собой.
Он снова вгляделся в фотографию. С неё смотрел приятный, немолодой уже мужчина. В его внешности не было ничего примечательного.
– Я правда боюсь ошибиться, но чувствую, что помню эти глаза: кровь леденеет!
Помолчали.
– Коля его должен знать, – осенило дядю Ваню, – Коля из тех мест!
– Кто это?
– Мой фронтовой друг, – улыбнулся он. – Правда, я почти на десять лет его старше. Но к старости люди как бы внешне выравниваются в возрасте. Мне ведь уже без году семьдесят пять, – словно спохватившись, вставил дядя Ваня. – Николай Остапович Берёзко, – с какой-то особой теплотой в голосе произнёс он. – Известный учёный-биолог родом с Украины. Может быть, слышали? Нет? Конечно, всех учёных знать невозможно! Он сейчас – фигура. А тогда, в сорок первом, мальчонка был: маленький, тщедушный.
– И ваше знакомство с Колей, э-э-э, с Николаем Остаповичем, – поправился незнакомец, – как-то связывается и с ним? – он кивнул на фотографию.
– Напрямую.
– А не могли бы вы об этом рассказать? Да нет! Я даже очень прошу вас рассказать. Вы уж извините, просто необходимо.
– Долгий, пожалуй, рассказ-то будет.
– Время у меня есть, Иван Иванович.
– Ну, так и быть, – дядя Ваня выпил квасу и глубоко вздохнул.
Глава 7. Коля
– Я служил в разведывательной роте танкового корпуса. Однажды под деревенькой Зозуля, это в Украине, мы нарвались на немецкую засаду. Силы были неравными. Мы отходили. И тут меня накрыло вражеской миной. Очнулся – темно кругом, холодно. Плечо болит. Оказалось – осколком его, навылет. В голове звон. Чувствую, кто-то меня по щеке треплет.
– Дядько! Дядько! Вы живы?
Открыл глаза пошире, вижу – мальчонка.
– Где я? – спрашиваю.
– В подвале.
– В каком?
– Фашистском, конечно. Вас полицаи7 притащили и бросили. Я думал, вы мёртвый совсем. Испугался сначала. А у вас зирки на погонах. Вы кто? Командир?
– Звать-то тебя как?
– Микола.
– Помоги-ка мне сесть.
Коля обхватил меня за плечо ручонками, худенький такой, лёгкий. Сволочи, думаю, фрицы. Детей и тех не жалеют.
– Как же это тебя, Коля, – спрашиваю, – сюда угораздило попасть?
– А так вот, – отвечает, – я знамя украл.
– Фашистское?
– Да нет. Наше, пионерское. Оно в школе висело на стене. Фашисты в него из наганов стреляли, а я выкрал. Зажигалку бросил в окно, бутылку такую с керосином. Ой, чого там началось! Огонь гудит, фашисты орут, шум на всю деревню! Только когда я тикал оттуда, меня полицай заметил. Здоровый такой. Вот и приволок сюда. Допрашивал.
– Бил?
– Бил, у меня даже кровь горлом пошла.
Прижал я его к себе. Дрожит он: видимо, лихорадка началась. А меня слёзы душат. Большой, взрослый человек, солдат, лежу, как колода, рёбенка защитить не могу.
– Эх, – говорю, – Коля, человечек мой дорогой. Нельзя ли отсюда как-нибудь выбраться?
– Трудно. Подвал глубокий. Здесь до войны динамит хранили.
– А в селе кто?
– Полицаи в основном. А немцы так – приезжают, уезжают.
– Скажи, а от подвала бежать можно?
– Можно. Овраг рядом, он в плавни выходит, к речке. Нырь – ищи в плавнях!
Боевой хлопец. Была не была, надо рискнуть! Убежит – весточку обо мне донесёт, а то сгинешь ни за что ни про что, без вести пропавшим.
– Знамя-то твоё где? – спрашиваю.
– Спрятал, не найдут.
– Молодец, – хвалю его нарочно. – Знамя – это святыня. Есть знамя – есть коллектив боевых людей. Потеряно оно – и нет коллектива.
У мальчонки глазёнки горят. Ну, думаю, теперь в самый раз. И о побеге ему.
Он загорелся:
– Бежим, товарищ командир!
– Мне-то куда бежать с такой раной? На ногах стоять не могу. Ты побежишь. Один.
Он вроде бы огорчился поначалу. Потом понял. Я рассказал Коле, кто я, как до наших добраться, что сообщить. У него родители в партизанах были. С бабкой жил. Bcё одно к одному складывалось. Договорились: как только полицаи за мной придут, Коля больным притворится. Надо, чтобы его тоже наверх подняли. А там…
Чуть не сорвалось. Два полицая пришли. Пьяные. Один молодой верзила. Вот на этого, – дядя Ваня ткнул пальцем в фотографию, – похожий. Заупрямились, поначалу. Пусть, мол, этот щенок в подвале и подохнет. А я припугнул. Дескать, разведчик, знаю кое-что, да не скажу, хоть стреляйте. А за мальчонку – извольте. Братишка это мой. За братишку на всё готов. Поверили или нет, не знаю. Скорее всего, нет. Только верзила говорит заплечнику своему:
– Бери его. Там посмотрим.
А Коля лежит, калачиком согнувшись, стонет. Взял его полицай, потащил. А верзила мне выбираться помогает. Схватил своими клещами за больное плечо – хоть вой! Самогоном от него прёт – тошнотой желудок скручивает. Терплю. Перед глазами туман красный. Только бы раньше времени сознание не потерять!
Вылазим наверх. Помню, день солнечный, ласковый. Жаворонок в небе заливается. Воздух мёдом пахнет. Вроде и войны нет. Вздохнул я – будто силы прибавилось.
Полицай, что Колю тащил, зажигалкой чиркает, никак сигарету прикурить не может. Верзила меня оставил, к нему подошёл. Свою зажигалку чиркнул. В самый раз! Собрал я все силы и верзиле сапогом бац между ног. Тот взвыл, пополам согнулся. Второго я за горло схватил. Пока боролись, Коли и след простыл… Ох и пинали же они меня тогда! Ох и пинали!
Коле повезло. Удрал он от полицаев, к партизанам пробрался. Через два дня меня вызволили из плена. Около года я в госпитале околачивался, еле очухался.
Незнакомец слушал дядю Ваню, не перебивая, только кивал головой и изредка помечал что-то в своём блокнотике. А когда дядя Ваня закончил рассказ, уточнил:
– Деревня Зозуля называлась? Точно?
– Никаких сомнений, товарищ половник.
– Сходится, – сказал незнакомец, как будто отвечал нa вопрос, поставленный самому себе.
Дядя Ваня взглянул на него не без любопытства. Видимо, ожидал уточнений. Но незнакомец продолжал спрашивать.
Глава 8. Старик Капко
Вадим, услышав, как дядя Ваня назвал незнакомца полковником, сразу же понял – дело серьёзное. Поболтать просто так переодетые в гражданское сотрудники милиции, а может, и военные, не приезжают.
– Если абстрагироваться и представить себе, что он всё-таки бывает в вашем селе. Кто, по-вашему, Иван Иванович, ему приют даёт?
Дядя Ваня помолчал. В прищуре глаз, в складках собравшейся на лбу загоревшей кожи билась напряженная мысль.
– Трудно сказать. Деревня наша невеличка. Все друг у друга на глазах. Как говорится, на одном конце улицы только подумают, на другом уже рассказывают. Свежий человек незамеченным не пройдёт. Хотя гостей бывает немало, особенно в летнее время. Так что я мог его видеть, конечно. Мельком.
– А может быть, он тайком? Такие всю жизнь по закоулкам ходят.
– Тайком? Возможно.
Иван Иванович пригубил квас. Глаза его остановились в одной точке.
– Если тайком, тогда путь один – к Капко.
– А это кто?
– Старик один, столетник.
– Столетник?
– Так его наши деревенские прозвали. За долгожитие. Ходячая летопись села. Гражданскую помнит. В Отечественной участвовал. Правда, в самом конце. Вернулся после ранения.
– Заслуженный человек. И что же? Почему к нему путь тайком?
– Заслуг особых за ним не числится. Человек-то он со странностями. Скрытен. Всю жизнь как-то в стороне от людей. Сам по себе. А главное – с сектантами путается.
– Вот как… А что за вера?
– Да ведь и определить трудно. Чёрт те чё за вера: грозе поклоняются!
– Это как?
– А вот громыхнёт небо, они в тайгу или на Ингоду – и поклоны бить. В грозу, говорят, с неба пришельцы из космоса опускаются.
– Стало быть, вcё равно что боги?
– Сколько я статей о сектантах перечитал, каких только чудаков не узнал: адвентисты, пятидесятники, баптисты, евангельские христиане, молокане, кавказские прыгуны, еще эти, как их… Тьфу ты, черт, хлысты, малеванцы… А вот такого направления веры не встретил. Я когда ещё на службе милицейской был, сколько с этим Капко крови попортил. Зачем, говорю, тебе мракобесие такое? Других полезных занятий нет? И что вы думаете он мне ответил?
– Что же?
– Это, говорит, моё хобби.
– Хобби? – полковник захохотал, да так громко и заразительно, что Вадим едва сам сдержался от смеха. – Вот шельмец, а! Вполне в духе времени.
– Ну, сдвинулись мозги набекрень – стучи башкой о порог. Кланяйся хоть колоде, хоть кирпичу, хоть кикиморе болотной. Но сам, единолично! Других-то не своди с ума.
– А он сводит?
– Сводит! Своих-то деревенских побаивается. Всё больше со стороны. Вот они к нему тайные тропки и прокладывают.
– Да, занятная, оказывается, фигура. Один живёт? Родных нет?
– Жена-то уже померла. Сын у него есть. В Чите живёт, на заводе работает. Но с отцом у него какие-то свои, видимо, непростые отношения. Как восьмилетку закончил, уехал из Александровки. С тех пор я его, пожалуй, только один раз и видел – на похоронах матери. А вот внучок Капко каждое лето здесь отдыхает, славный парнишка.
«Из-за этого славного парнишки мы задержали выход в тайгу», – недовольно подумал Вадим. Сашко должен был приехать в Александровку ещё вчера!
Вдруг у Вадима запершило в горле. Жгучий тонкий волосок бился в самой середине, царапал, щекотал стенки гортани. Вадим лихорадочно глотал слюну, тёр ладонью шею. Но закашлять хотелось так, что от усилий сдержаться по щекам Вадима покатились слёзы. Он вскочил и, не разбирая дороги, прямо по картофельной ботве помчался к дому. Нуби навострила уши, взметнулась и пустилась следом.
«Не дослушал самого главного, – расстроился парень. – А дядю Ваню не спросишь. Сначала надо признаться в том, что подслушивал».
Помучив себя угрызениями совести, Вадим успокоился мыслью, что всё у него произошло случайно, без корыстных намерений.
Пришёл дядя Ваня. По его хмурому лицу, острым глазам, Вадим понял: разговор его сильно озаботил и, что самое главное, дядя Ваня видел его. Поэтому, не раздумывая, признался:
– Я нечаянно, дядь Вань. Честное слово! Шёл купаться, слышу – говорят в беседке. Подкрался… Кто это?
Вопросом Вадим хотел перевести неприятно намечающийся разговор в другое русло и внутренне насторожился: примет ли дядя Ваня поворот?
Дядя, к удивлению, принял как само собой разумеющееся.
– Кто, кто… Не догадался что ли?
– Да нет, почему же… – Вадим замялся. – А, тот… Ну, которого ищут что ли, он кто?
Дядя Ваня сурово сдвинул брови.
– Гад один, каратель. С войны от возмездия прячется. Вот только-только на него вышли.
– А ты при чём, дядь Вань?
– А при том, что, кажется, знаю эту сволочь, на войне встречались. Опознать надо.
– Его уже арестовали?
– Ещё нет. Улики собирают.
– Зачем?
– Эх, ты, сыщик! – Дядя Ваня легонько щёлкнул Вадима по лбу. – В таком деле ошибиться нельзя. У человека документы в порядке. Со школьниками встречается, о своих подвигах на войне рассказывает.
– Такого быть не может, дядь Вань!
– Может, сынок. В жизни всякое бывает. Ну, ладно. Лясы точить нам недосуг. Приеду – поговорим. А сейчас помоги-ка мне чемоданчик собрать.
– Ты уезжаешь?
– Да, сынок, в Читу. Дня на три. Со старым другом – дедом Колей – повидаться нужно. Заодно-с гостей встречу: отец Иванны в городе планировал задержаться – Коле помочь, а подруга твоя уже сегодня вечером в Александровку пожалует.
Вадим недовольно хмыкнул и пошёл собирать туалетные принадлежности дяди Вани. В поисках целлофанового мешочка отправился на кухню. Выглянув из кухонного окна, изучил повнимательнее незнакомца из беседки: голова полковника торчала в кустах малинника. Он курил и, нахмурив брови, что-то бесконечно помечал в своём блокнотике.
Предчувствие необычного, неведомого волнующим холодком окатило сердце Вадима. Но только на миг. Снова явилась с утра зудящая тревога неопределённости, переходящая в зелёную тоску: отсутствие Сашко и приезд Иванны ставили поход на грань срыва, хотя ещё оставалась надежда. Отъезд дяди Вани пошатнул и её.
Вадим не ошибся. Готовый в путь, с чемоданчиком в руках, дядя Ваня остановился у дверей и подозвал Вадима.
– Теперь так: слушай мой приказ! – он крепко стиснул плечо Вадима ладонью. – Первое: встретить, устроить и не давать скучать Иванне. Второе: до моего возвращения поход в тайгу отложить.
– Почему?
– Потому, – сказал дядя Ваня, – мягко, но с той властной интонацией в голосе, которая сразу же пресекает охоту к дальнейшим вопросам, – этого требует обстановка. И третье, – дядя Ваня, словно спохватившись, предупредительно улыбнулся, – это уже напоминание – держи язык за зубами.
И, увидев всплеск негодования в мальчишеских глазах, приложил руку к сердцу.
– Виноват! Виноват! Не сердись, сынок, сорвалось. Беги на речку, коль купаться собирался. Я скоро приеду! Нуби, ты за старшую! – дядя Ваня потрепал овчарку за ушами, затем обнял Вадима и, легко ступая, быстро и не оглядываясь, пробежал через двор на улицу, где у ворот его поджидала чёрная «Волга».
Глава 9. Решается судьба похода
В ту ночь Вадим не мог заснуть почти до утра. Сверлил воспалёнными глазами темноту, не находил телу положения покоя. Рядом с кроватью понимающе вздыхала Нуби.
Уснул Вадим, как и бывает, незаметно. Утром он встал с лёгким телом, свежей головой и несокрушимым желанием осуществить намеченное. Оставалось проверить настроение ребят.
Парень с аппетитом съел завтрак, накормил Нуби и, приказав ей сторожить дом, отправился к Пыжу, Генке Пыжову, чтобы вместе с ним пойти к Бато Батуеву и держать совет.
Бато помогал отцу снаряжать патроны к осенней охоте, когда с улицы под открытым окном раздался негромкий призывной свист. Щёлки чёрных глаз Бато озабоченно сверкнули. Отец перехватил этот выразительный взгляд.
– Ладно уж, – сказал он примирительно, – беги. Я один управлюсь.
Как ветром выдуло мальчишку из дому. Через несколько минут он, Генка и Вадим сидели на берегу Ингоды под кустами черёмухи.
– Что стряслось, командир? – Бато сломил черёмуховый прутик, сунул его в рот и чуть наклонил голову: весь внимание.
– У меня плохие новости. Надо посоветоваться.
Вадим сел на землю. Бато и Пыж опустились рядом.
– Поход на грани срыва.
Ребята молча посмотрели на своего командира.
– Ко мне едет гость.
– Гость в доме – радость, – сказал Бато с улыбкой.
– Так-то оно так, – согласился Вадим. – Да только это девчонка.
– Иванна? – уточнил Генка, который познакомился с «незванной гостьей» в позапрошлое лето.
– Она!
– Ну и что?
– А то, что дядя Ваня уехал в Читу и категорически запретил уходить в тайгу до его возвращения. Он там задержится с дедом и отцом Иванны, а она приедет одна. Сегодня днём.
– Тю! – Пыж вытянул полные розовые губы в трубочку. – Вот проблема! Оставим её у нас. Мама будет рада-радёшенька.
– Легко решил – оставим. Плохо ты её знаешь!
Вадим бросил вопросительный взгляд на Бато.
– Не надо огород городить, – сказал Бато. – Возьмём её с собой.
Генка фыркнул, и это почему-то задело Вадима.
– Она, между прочим, астрономией увлекается. Если заблудимся, поможет с навигацией по звёздам! – вдруг выдал он.
– Я что, – сразу же отступил Пыж, – я не против, я так…
Он поднял с земли серый окатыш, покидал с ладони на ладонь и зашвырнул далеко в реку.
– Почему дядя Ваня запретил поход? Кажется, до сегодняшнего дня он был не против? – спросил Бато.
– Не знаю. Какое-то ЧП, – отмахнулся Вадим. – Но нас же это не остановит, правда ведь? – с жаром спросил он, будто себя самого пытаясь убедить.
– А как же Сашко? Его мнение ты учитываешь? – нахмурился Бато.
– От Сашко по-прежнему ни слуху ни духу! – вздохнул Вадим.
– Дело дрянь, – протянул Пыж.
– Подождём ещё, – спокойно произнёс Бато.
– Подождём, – согласился Вадим. – Ладно, я пошёл домой. Приготовлю чего-нибудь к приезду Иванны.
Глава 10. Иванна
Пассажиров в автобусе было мало, и Вадим ещё издали увидел в окне Иванну. Слегка наклонив черноволосую головку, она внимательно кого-то слушала.
Когда она вышла из автобуса, её тонкое нежное личико засветилось неподдельным удивлением. Живые карие глаза пытливо смотрели на Вадима. Казалось, она вглядывается в каждую клеточку его тела. На ней были синие джинсы, кеды и лёгкая белая курточка нараспашку. За два прошедших года Иванна вытянулась, чуточку раздалась в плечах и превратилась в стройную красивую девушку. По-сестрински просто и без тени смущения она обняла Вадима за шею, чмокнула в щёку. Оробевший парень даже не успел уклониться: позор на всю Европу! Хорошо ещё местных огольцов не оказалось поблизости, а то проводили бы до самого дому с оркестром: «Тили-тили тесто, жених и невеста».
– Привет!
– Привет! С приездом! Как добралась? Не сильно трясло?
– Добралась отлично, – отчиталась Иванна. – С Сашко всю дорогу болтали!
– Ого-о-о! – радостно протянул Вадим.
Тут же со ступеньки автобуса, держа в каждой руке по увесистому рюкзаку (один – свой, другой – Иванны), спрыгнул Сашко и, виновато улыбаясь, выпалил:
– Здорово, дружище!
– Ты где пропадаешь? – набросился на него Вадим. – Из-за тебя мы потеряли время. Тут такое творится!
– Извини, Вадим, – Сашко поерошил пятернёй свои чёрные, в мелких завитках, волосы и опустил голову. – Мама заболела. Я не мог.
– Чёрт! Прости, я не знал! Ей уже лучше?
Сашко кивнул.
– Ну, пошли, что ли, – буркнул Вадим, перехватывая у Сашко рюкзак Иванны. – Я обед приготовил. Или ты сначала к деду зайдёшь? – уточнил Вадим у друга.
– Не-не, он меня всё равно сегодня не ждёт. Пошли к тебе, всё обсудим!
Поскольку в дороге до Александровки надо было о чём-то говорить, Сашко не нашёл ничего лучше, как брякнуть Иванне о готовящемся походе и пригласил её присоединиться. Она пришла в восторг, и всё оставшееся время они трещали о необходимых приготовлениях и о Медвежьем Сивере: Сашко рассказывал легенды, ходившие об этом месте. Со времён Гражданской войны туда не раз ходили отряды кладоискателей. Находили в тайге изъеденные ржавчиной винтовки, сабли, стреляные гильзы, солдатские котелки. Но чего-то ценного никому обнаружить не удалось.
Возле дома друзей уже поджидала Нуби. Она радостно кинулась к Иванне и приветственно облизала ей лицо.
– Ну, здравствуй, здравствуй! – расхохоталась гостья. – И я рада знакомству!
– А что у нас на обед, шеф? – поинтересовался Сашко, в свою очередь получивший слюнявый поцелуй от Нуби.
– Жареная картошка с грибами. Я не большой мастер готовить, – усмехнулся Вадим. – Идёмте!
Глава 11. Бусыга
Дом Капко был обнесён новым высоким и плотным забором из горбыля. Он напоминал Бусыге о чём чем-то неприятном, и тот насторожился. Так пугается волк красных сигнальных флажков на облавной охоте. Бусыга верил в предчувствия, и в другой раз, даже не задумываясь, повернул бы назад и немедленно уехал. Но теперь у него не было в запасе ни одного дня.
К тому же на автобусной остановке он услышал, что внук Капко придёт к деду только часа через два: пока они пообедают, пока обсудят свой поход.
Вспомнил! Похожий забор был вокруг дома директора школы. На прошлой неделе праздновали его юбилей. Валентин Григорьевич Быков (так значилось у Бусыги в документах), обаятельный, воспитанный и талантливый преподаватель немецкого, бывший фронтовик, тоже был в числе дорогих гостей.
Дружили они уже лет двадцать, с тех пор как Бусыга приехал работать в Читу. В душе он люто ненавидел директора, но терпел, как терпел любого, от кого хоть ein bisschen зависели его, Бусыги, безопасность, работа и, в конечном счёте, безбедная и спокойная жизнь. Ох, как поблагодарил в тот раз Бусыга сам себя за это великое терпение!
– Из органов люди были, – доверительно сообщил ближе к концу праздника уже изрядно захмелевший юбиляр, – личное дело твоё смотрели. С пристрастием.
– Милиция? – искренне удивился Бусыга. – Видимо, плановая проверка: всё-таки с детьми работаем! – нашёлся он.
– Выше бери, Валентин Григорьич. Министерство безопасности.
– Хм… Это, видимо, в связи с моей предстоящей поездкой, – не растерялся Бусыга. – В Германию хочу съездить: язык подтянуть, фотографий сделать, аутентичного материала для занятий набрать.
– А-а, так это просто замечательно! А чего молчал?
– Не хотел раньше времени афишировать, Василий Романович.
– Похвально, похвально! Повезло же мне, однако, с педколлективом!
Обычно очень осторожный и знающий меру, он много выпил тогда: пытался приглушить волнение. В пьяном полусне Бусыгу донимали кошмары. Чёрный крестообразный паук с железным клювом и мохнатыми лапами в мучительной бесконечности наползал на него, и не доставало ни сил, ни воли, чтобы оттолкнуть от себя это мерзкое чудовище. Бусыга проснулся в холодном поту, прижал ладони к болезненно поднывающему сердцу.
На следующий день, возвращаясь вечером с занятий, Бусыга оступился в темноте, упал и зашиб грудь. В поликлинике сделали рентген. Врач рассматривал его в присутствии Бусыги. Тот увидел на плёнке тёмные полосы, чёрные кустистые пятна и содрогнулся: «Паук! Сердце облапал». Он понимал – это чепуха, такого быть не может, но омерзительное ощущение насекомого в груди не проходило. Ночью Бусыга слышал, как паук шевелит лапками и сосёт кровь. Снова захотелось бежать.
Боязнь разоблачения поселилась в его душе давно. Он бежал вглубь страны – подальше от тех мест, где жил до войны, а во время неё служил фашистам. Но и в глухой сибирской тайге не мог он обрести спокойствия. В газетах мелькали сообщения: то тут, то там органы госбезопасности находили скрывающихся предателей родины. Даже на краю земли, в самых забытых богом и людьми уголках.
Паук шевелил лапками и сосал кровь.
В удушающих приступах тоски и отчаяния, которые на склоне лет мучили его всё чаще, Бусыга искал утешение в молитвах. Их он знал с детства: они напоминали ему об отчиме и Оксане. Оксана! Бусыга выстанывал в пространство тупую первобытную боль. Всё, что было прожито им до того самого дня – бесконечная колготня на огороде, в коровнике, свинарнике, на птичьем дворе, долгодневные голодные посты, молитвы до кровавого пота, даже ранняя смерть матери и бесконечные порки отчима с извечными словами в промежутках между ударами волосяной плетью: «Бог есть послушание», – было привычным, покорно приемлемым порядком в движении вещей. А потом всё оборвалось.