Читать онлайн Овергеон. Том 1. Карусель Отражений бесплатно

«Знаете, если представить себе, что воображение – это целая вселенная у нас в головах, то попытаться хоть с чего-то начать историю, так же сложно, как попытаться обозначить во вселенной центр.

Но давайте попробуем!..»

Анимарт Тайпан

Глава 1 Рождение

«Заглядывая в калейдоскоп, мы можем наблюдать безумные сочетания форм и красок, а поворачивая его в любое направление, цвета и узоры начинают меняться, создавая новые немыслимые комбинации. Однако стоит свету перестать проходить сквозь него, то краски мгновенно исчезнут… и всё опуститься во мрак.

Увы, порой так же происходит и с людскими чувствами. Радость и ощущение счастья на фоне тумана сомнений и страхов, боли, печали и вины кажутся столь скоротечными. Белоснежно чистые мысли станут серыми от одной только чёрно-смольной капли… Мы часто становимся такими беспомощными… поддаёмся мраку внутри, и всё глубже опускаемся в бездну, утопая во тьме сознания и памяти.

Но я не стал бы разделять мир только на чёрное и белое! Мир полон целого разнообразия красок, оттенков и их слияний. Полон безумного водоворота событий и ярчайших воспоминаний в жизни каждого, что являются нам путеводной звездой в этой тьме.

То, как мы реагируем на всё – алгоритмы наших действий, паутины мыслей, искры ощущений, что даруют нам чувство жизни… Они рождают наши уникальные вселенные, и всё это порой кажется нам столь привычным и обыденным, невзрачным, что мы совершенно забываем об этом чуде, как таковом, и даже порой забываем кто мы есть. Память о былом свете и добре меркнет и мы теряемся в тёмных лабиринтах…

Погружаемся в мутные потоки, поддаёмся страхам и иллюзиям… Мы страдаем и совершенно забываем о нашей власти над этим миром и о власти над нашей жизнью.

Кто-то смотрит на мир вокруг него, как на живописную картину, когда-то кем-то написанную, лишь любуясь или даже ужасаясь, в то время как кто-то другой дополняет её, внося новые детали… Сам решает, что он видит. Разве тогда это картина, если её может кто-то дополнить?

Мир похож тогда уж на детскую раскраску. И мы – не смышлёные дети, что дополняют её цветами, там, где считаем нужным, но не всегда там, где это будет правильным. И каждый делает по-разному, по-своему… или вообще ничего не делает. Значит и это звучит не совсем точно…

Этот мир – чистый лист и всегда им был. Абсолютно. Рисуй что хочешь, вноси краски какие захочешь. Вопрос лишь в том какие краски… яркие, светлые и живые или мрачные, тёмные тона.

И что не мало важно – готов ли ты бороться за свой яркий свет и возможность вносить эти краски… Сможешь ли ты сражаться за свою жизнь и победишь ли самого себя? Ведь всё вокруг происходит у тебя в голове… Не боишься ли ты нырнуть во тьму и вернутся из неё живым? Ведь испытание тени всегда самое сложное, но исключительно важное и необходимое. Хоть и постигается сквозь боль и ужас, оно даёт нам особую силу и лишь разжигает огонь и свет внутри нас сильнее, помогая отличать одно от другого и ясно видеть свой путь даже в непроглядном мраке. Кто ты, откуда и куда.

Таким вот образом мир и постигается живыми… создаётся… меняется… преображается, а те, кто говорят, что изменить его невозможно, просто не будут теми, кто его изменит. Хотя бы для себя.

Хотел бы ты попробовать?..»

…И не досмотрев до конца этот сон, увидев яркую вспышку света сквозь непроглядную тьму и смерч, словно не существовавших событий в его голове, протянув к свету руки… он проснулся…

Яркие сны сменил холодный ожог серых красок: выцветшие обои, что покрывали стены, казалось бы, сотни лет по их виду, пыльная комната напоминающая чердак заброшенного дома, темнота и белый свет из окна, что мог лишь скудно освещать этот мрачный уголок.

Проснувшись в таком месте, вы бы невольно подошли к окну наблюдать грустную осеннюю пору, или же беспросветный зимний полумрак. Однако лежавший на скрипучей тахте смог увидеть лишь мутные стёкла в одном единственном круглом окошке и бесконечную белизну за ними. Либо вне комнаты мира вовсе не существовало, либо окна не хотели показывать что-либо, что прячут за собой.

Тот, кто проснулся, почувствовал тяжесть, как если бы только что облачил свои мысли и чувства во что-то тяжёлое. Тут же почувствовал сильную головную боль, холодное постельное бельё; всё мятое и перевороченное, и жёсткий, в местах колючий шерстяной плед. Почувствовал, как по спине мог ползти паук или муравей или ещё что-то… точно он сказать не мог.

Не слышно щебета птиц с улицы, шелеста листьев на деревьях за окном, каких-либо разговоров доносящиеся откуда-нибудь далеко… Не было слышно абсолютно ничего. Одни лишь шорохи покрытых паутиной полок с разнообразием книг, старинных потёртых книг, что шептали друг другу свои лучшие страницы… неслышимые стоны мебели, что скучала по той эпохе откуда она сюда попала… бравада пыльных вещиц одна другой старше и важнее, и живое безумие мыслей, что витало в воздухе перед глазами…

Он открыл их резко и широко, научившись смотреть и видеть, и глубоко вдохнул, а потом ещё, и ещё, и ещё, будто не видался с воздухом несколько дней, и медленно выдохнул, быстро заморгав слезящимися глазами на болотного цвета обстановку.

Подул холодный ветер откуда-то из-за деревянных щелей пола и стен, и лежавшего пробило до дрожи. Сердце начало бешено колотиться. Не помнящий ничего, он не мог даже пошевелится, парализованный страхом.

«Кто Я?.. Где Я?..» – извивались черви в его голове.

Он медленно приподнял тело и голову пытаясь при этом оттолкнуться от кровати руками (что получилось не сразу).

Взъерошенный соня оглядел обстановку. За пару минут паралича и погружения в серый шум в пустой голове, ничего не изменилось: куча хлама и застывшая в воздухе вечность.

Всё вокруг было разложено высоченными стопками чудных вещиц, словно сейчас вся комната обвалиться в центр. По углам, там и тут можно было найти всё на свете и в то же время пустоту, в которой умудрилось потеряться само время. Рваные лоскуты обоев, серое дерево интерьера, старинный, казалось, поеденный кем-то ковёр с путающими глаз узорами, что словно бы двигались… бледные пастельные тона, вводящие в транс… стол у окна покрытый стариной скатертью с кружевами, что прятала когтистые пальцы его ножек – можно было бесконечно перечислять детали. Комната в тишине и забвении словно бы праздновала свой, наверное, сотый десяток лет. В мёртвой тишине она никому не выдавала свои секреты.

Сквозняк гулял по комнате вольно, шелестел страницами книги, лежавшей на столе у окна, был холодный, казалось, скользил повсюду подобно десятку змей, осматривая свои владения. Ощутивших его дыхание спиной, тот нежно укутает и нашепчет им на ухо лукавые речи. Само собой появится желание опрокинуться назад, на спинку удобного древнего кресла. Того самого, стоящего у потухшего камина, заваленного коробками, горами старых вещей и свёртками жёлтой бумаги. Захочется расслабить ноги и навечно утонуть в небытие, повинуясь желанию сна… Это место словно намертво застыло во времени и лениво приглашало присоединится.

На стене висел странный гобелен: приставив палец ко рту хитрый месяц, изображённый на нем, тянул губами звук «Ш-ш-ш», а внизу была надпись алыми буквами: «Послушные дети, ночью должны спать». Из-под него виднелся кусок разбитого зеркала, в котором ничего не отражалось, а под ним тяжёлый комод.

Всё такое чудное… и даже чем-то… знакомое…

То ли тряслись стены, то ли маленькие зрачки-бусины на гобелене, казалось, сами по себе немного подёргивались на нём.

Однако ничего из этого не дало очнувшемуся расслабиться и уж тем более спать дальше. Всё вокруг выглядело немного сырым и наползало на него как трясина. Память словно бы стёрта. Он не знал где находится. Глаза бежали повсюду в поисках ответов. Помотав головой из стороны в сторону, он почувствовал чьё-то тяжёлое присутствие, может даже дыхание за спиной, обернулся и…

Над головой, на шкафу стоящего к нему спиной, как будто бы нависший над его сном висел ещё один гобелен. На нём было изображено кривоватое нечто, что лишь напоминало человека. Оно было серое, угловатое, жилистое… Покрытые пыльной паутиной узоры были будто бы сотканы насекомыми. Странные цвета отторгали. Материал на ощупь мог вовсе ввести в заблуждение, что его сшили не из ткани, а словно из чего-то когда-то живого или… всё ещё живого.

Нечто на нём выглядело угрожающе. Худые цепкие руки были расставлены широко. То ли существо хотело обнять зрителя, то ли наброситься. Словно бы и то, и то. В любом случае итог был бы удушающий. Бледные длинные конусообразные пальцы с почерневшими концами, как будто бы были обгорелые, а также местами были покрыты красными пятнами. Оно поминало очень больного человека. Глаза были пустыми, будто слепыми, словно высеченные в камне, в чёрных впадинах лица. Однако существо всё равно, словно смотрело прямо на зрителя по-настоящему, как живое. Рот висел на словно гниющей плоти. Потянув за челюсть та бы оторвалась.

Отведя взгляд от острых колючек зубов, юноша вздрогнул от укола двух маленьких жёлто-красных зрачков. Они словно бы появились только спустя время, и заставили сидящего почувствовать мягкий укол тающего льда в животе.

Гул в голове… Тишина вокруг…

Гобелен отражал времена через которое он прошёл и неслышимыми словами описывал события и эпохи, с которыми мог столкнуться. Но даже если бы он мог говорить, вместо слов были бы слышны одни лишь чьи-то крики… Комната шептала сидящему что-то. Настораживала. Предупреждала.

От тяжёлого нависшего силуэта сидящему стало не по себе, казалось, оно будто бы сейчас сойдёт с холста и потянет к его глазам свои руки. Дрожало внутри чувство словно на него нельзя было долго смотреть, как и на тот месяц, но они оба смотрели на него не смыкая жёлтых очей.

Пронзая бледный мрак комнаты, кровожадные пятна следили за ним. Каждая мысль или обрывок воспоминания о них делал их изображения в голове всё более живыми и всё более узорными… Они заполняли голову какофонией голосов и вспышек, разъедая конкретно те фрагменты памяти, которые и вызвали воспоминания о них… В голове туман и алые огни…

Юноша довольно молодого возраста немедленно спрыгнул с кровати и встал носками на холодный пол, подняв с него пыль. Раздался громкий мерзкий скрип, будто пол сейчас проломится, а под полом бесконечная пустота. Что-то с шорохом разбежалось по углам. Тахта была на длинных деревянных ножках, а то, что пряталось под ней, что всегда старается схватить вас и потащить в темноту, видимо пока мирно спало. Юноша огляделся по сторонам. Начал быстро соображать, пытаясь понять, что происходит, и кто или что он такое. В голове было пусто. Было страшно даже произносить звуки в этой гробовой тишине, что иногда нарушал многотонный вой эха и давления стен откуда-то из глубин, что были вне этого места. Хотя, возможно, это было просто его воображение… Но вдруг…

Свет начал неожиданно меркнуть. Белый свет из окна начал тускнеть и медленно становится серым… Освещения в комнате постепенно становилось всё меньше… стены начали пульсировать и давить. Или же это было его сердцебиение? Разум покрыл мрак, глаза – темнота. Комнатушка во мгновение почернела.

Часы, висящие на стене, начали тикать громче и быстрее. И тут же издали звук напоминающий звук колокола. Звук был громкий, разносился по всему помещению, и возможно, мог быть слышен и в других комнатах, если они вообще были. Но… еле работающие раритетные часы, висящие на стене, не могли издавать такие звуки… Это сделали часы во много тысяч раз больше. Где они находились? Наверное, по ту сторону двери цвета свежего красного мяса. Она была единственной в этом месте, пряталась и подглядывала из-за шкафа, стоящего поперек этой комнаты. Стрелка часов с месяцем на конце чей нос был её окончанием, начала медленно двигаться. Время будто бы замерло, и одновременно начало нестись с бешеной скоростью.

Внезапно был слышен чей-то крик, что заставил парня подпрыгнуть. Руки задрожали. Это было не то зверь, попавший в капкан, не то последнее мгновение чьего-то ужаса. Юноша задрожал, задрожала комната. Крик смолк, но повторялся эхом. Со всех ног нёсся голос по бесконечным коридорам извне, расшибаясь о стены.

– Что происходит?! – крикнул ошарашенный, смотря в потолок и моля о помощи. Вновь нависла коварная тишина. Она протыкала мембраны ушей сильнее визга.

Книга, лежавшая на столе, начала быстро листать свои страницы вплоть до середины. Все страницы были абсолютно пусты, но стоило ей резко остановиться (словно что-то невидимое с силой ударило по последней переворачивающейся), на ней начали вырисовываться символы. Изящно, невидимым пером растекались они алыми чернилами по жёлтому пергаменту. Символы были похожи на череду стрелок и значков, помещённых в нарисованные сердца. Красные узоры начали превращаться в кляксы. Алый цвет стал темнеть и становится бордовым. Чернила начали стекать с краёв страниц и идти вязкими жирными маслянистыми ручьями по белой скатерти, капая на пол. Книга начала трястись как бешеная, стучать по столу, красить брызгами стены, и во мгновение прекратила.

Юноша приспустился на колени и отполз к пыльному стеллажу позади, подальше от лужи книжной крови, что казалось, тянулась к нему. Лужа растекалась, просачивалась в ковёр и длинными красными пятнами стала напоминать когтистую руку. Частое обрывистое дыхание было сложно сдерживать и пытаться утихомирить. Так же сложно, как и не услышать кому-то ещё…

Скрип пола раздался за пределами красной двери. Тут ему стало по-настоящему страшно. Не тот ужас, что есть лишь чувство неизвестности и страх перед нею, а тот от которого в глазах темно, в горле колко, и в груди холодно, когда вовсе перестаёшь чувствовать тело и соображать, и лишь один вопрос в голове – «Что дальше?».

Нам, у кого прошлое – есть опора и поддержка, знания и опыт, что помогают нам понимать и действовать, не будет понятно того, у кого прошлого нет вовсе, и он с ситуацией один на один. Стон деревянного пола стал чуть громче и задребезжал череду острых деревянных низких нот, что пронзали тело дрожью. Было ясно. Кто-то стоит за дверью. И это кто-то, наверное, зачем-то хочет войти…

Парнишка попытался опуститься, не издавая звуков, и тихонько подползти, подглядеть через щель между полом и дверь. Убедится, что там никого нет, и что ему показалось.

Громкий удар о дверь, что чуть не выбил её, откинул его назад, заставил вскрикнуть от неожиданности. Руки и ноги тряслись, хотелось глубже замуроваться в стены.

Спустя какие-то секунды удары начали повторятся. Потолок осыпал крошкой и пылью. Дверь словно сгорбило. Удары повторялись снова и снова, снова и снова, снова и снова… Кому-то очень хотелось войти внутрь. Она еле держалась, покрылась трещинами. Краска сухими кусками слезала с дерева, как обгорелая кожа, разлеталась повсюду и сыпалась на пол.

Дверь была пробита на сквозь, отлетевшие щепки полетели прямо в лицо и сами зажмурили ему глаза. Из щели, что как будто пробили топором, в двери торчало красное, до черноты алое, глянцевое кривое лезвие-серп. Протирая глаза, юноша, не видел, как оно начало таять и уменьшаться в размерах, пропав во мраке.

Стоило лишь только прислушаться, и, как это всегда происходит, можно было услышать чьё-то дыхание, или как кто-то сглатывает слюну по ту сторону. То, что было за дверью сгорая от любопытства решило заглянуть в сквозную дыру.

Сквозь ресницы сидящий увидел лишь один маленький щекочущий сердце безумный жёлтый огонёк в щели. Он смотрел на него со странного рода… голодом.

Нечто захихикало сквозь зубы. И этот восторженный тихий смех, и глубокие неровные вдохи были бы вырезаны в памяти у любого, кто их бы услышал.

В миг нечто скрылось во тьме. Минуту или две пришлось сидеть неподвижно прислушиваясь вновь. Юноша сначала не мог поверить в происходящее, не мог пошевелиться, но в конце концов кое-как встал на ноги, и начал искать чем вооружиться. Глаза скакали по комнате. Ничего. Не было ничего, за что можно было бы надёжно ухватиться, разве что стоящий на столе подсвечник, что был единственным источником света. Латунный и тяжёлый. Он сам по себе загорелся тогда, когда дверь рвалась от ударов. Своим светом он сделал её ещё более бурого цвета.

Парень взялся за него и медленно подошёл к двери. Его сердце рвалось в своём безудержном шуме крови. Он подставил канделябр к отверстию и ничего не увидел, пока к двери резко из черноты не прильнул какой-то новый незнакомец, судорожно закрутив ручкой от двери (вероятно, она была заперта со стороны юноши). В щели виднелись глаза, голубые, нежного цвета глаза, полные страха и искренней надежды на спасение.

– Тут кто-то есть? Пожалуйста, откройте. – был слышен приятный, умоляющий, спокойный и чем-то знакомый голос.

Юноша примёрз к полу.

– Я видел его, оно всё ещё где-то рядом, прошу откройте мне дверь, надо убираться отсюда, впустите меня внутрь! – молил голос, глаза неподвижно смотрели, зрачки от света свечей у него сузились до песчинок. Юноша не решался открывать.

– Пожалуйста впусти меня, я сделаю тебе всё, что только пожелаешь. Что же ты стоишь? Я отдам всё, пожалуйста, открой дверь, оно может нас услышать, оно гналось за мной! – шептал голос пытаясь говорить так громко, как только мог себе позволить, но звучал необычно, и вызывал странные чувства внутри. Чувства, будто что-то происходит не так, как надо.

Парнишка пришёл в себя, взялся за дверную ручку, пытаясь открыть, но не понимал, как действует засов на этой двери, и как эту дверь отворить. Он уже перебирал в голове вопросы к своему первому новому другу, которого он спасёт, спрятав в этой комнате, куда никто не войдёт…

Боковым зрением показалось, что у смотрящего из щели на секунду, закатившись, пропали зрачки, обнажив белую мякоть глаз. Парень вздрогнул и метнул в него пристальный взгляд. Всё, как и было. Ничего необычного. Однако время словно замерло, и оба застыли.

– Ты будешь пялиться на меня или всё-таки откроешь эту поганую дверь, омерзительное ничтожество? – вежливым тоном и спокойно спросил его незнакомец. Это несколько смутило парня и…

Всё. Канделябр упал на пол и погас, вся комната пропала во мраке. Выскочил из потных ладоней. Хватка ослабла от увиденного им. Вокруг глаз было нечто, что темнота, паника и шёлковый голос смогли скрыть от смотрящего, но стоило незнакомцу подойти поближе к двери, как всё стало видно. Чёрные запёкшиеся брызги на лице. Голубые глаза исчезли за дверью. Всюду был лишь голос:

– Хорошо, следующей ночью не давай погаснуть свету… Я зайду первым делом за тобой, и, пожалуйста, я очень хочу, чтобы ты прятался… Я буду тебя искать. И я тебя найду. – был слышен заинтригованный голос, и всё в миг померкло в глазах юноши.

Не было ясно в какой момент он потерял сознание тогда. Темнота и мрак, что в комнате, что в голове, окутали разум пеленой и унесли его на глубину, где нет ни света, ни воздуха, ни единой мысли…

Глава 2 Незваный гость

Холодный пол не позволил ему долго спать. Парнишка проснулся, дрожа от холода. Воспоминания в голове терялись в чёрном тумане, в котором, как хищные рыбы, извивались алые вспышки жутких образов. Образов размытых. Словно бы всё, что он увидел прошлой ночью, был лишь страшный сон.

Ему и вправду показалось, что всё это был лишь ночной кошмар, на какое-то мгновение. Однако чувства, что всё ещё застыли липким ужасом на его сердце оживляли картинки в его голове. Делали их чётче, реальнее, возвращая обратно в ту ночь. Юноша огляделся. Снова слабый бледный свет из окна в серой комнате… Всё тот же пыльный потрепанный ковёр, на котором пришлось лежать всё это время… И тишина… Хоть и обстановка вокруг никак не поменялась, пред глазами безобразные алые тени скакали по углам.

Ему казалось, что вся скатерть у окна и весь пол были залиты алой массой в его ночном кошмаре, но всё теперь было как прежде. Таким, каким он увидел это всё впервые. Всё как будто бы вернулось на круги своя. Это и вправду был сон? Что он тогда делает на полу?

Он перевёл взгляд на дверь и невольно вздрогнул. Померещились те самые бледные, ледяные глаза, что мягко смотрели на него, и убедительно уговаривали его впустить их внутрь. Дверь цела. Нет ни дыры, ни ночных гостей. Однако слова о следующем ночном визите заставили его усомниться в нереальности прошедшей ночи и побудили двигаться.

Немедленно вскочил. Начал нервно вертеться по комнате, едва ли сохраняя равновесие на ватных ногах. Стал перебирать озябшими пальцами всё, что видит, хватать всё, что мог взять в руки с полок и перебирать груды старья, чтобы найти что-либо полезное и как можно скорее. Каждый посторонний звук заставлял его одёргиваться в сторону двери в ожидании нового гостя. Он очень небрежно бросал всё, что могло ему не пригодится на пол.

Стеллажи и переполненные шкафчики были причудливых пропорций. Они хватались за свои сокровища до последнего, и не хотели их отдавать. Однако пытаясь цепляться за всё своей серой шалью старой паутины, у них ничего не выходило, и один за другим предметы валились на пол, четно выскальзывая из рук друг друга. Переполненные до треска пыльные полки, прятали от посторонних глаз свои артефакты и совершенно не хотели делиться.

Иногда обиженный шкаф мог в отместку, как бы ненароком, уронить книгу или какую-нибудь железную бренчащую вещицу ему прямо на голову, за то, что тот взял и порушил его любимые пирамиды и привычные глазу стопки.

Огромные кучи вещей обрушивались на пол. Удивительно, что тот не беспокоился о шуме. Однако, чего только он не нашёл в этой таинственной комнате… Мусор, древний раритет и антиквар, книги без авторов с белибердой на страницах… Их как будто бы писали сумасшедшие; всяческие сказки, невообразимо красочные описания совершенно обыкновенных вещей и мыслей, истории о выдуманных существах и выдуманных событиях, которые только могло себе представить воображение. Некоторые слова, казалось, были изобретены смешением двух абсолютно различных по значению слов или просто были выдуманы на ходу. Текст мог идти по периметру страницы, а где-то быть узором гравюр.

На полках и в коробках было найдено очень мало полезного: какие-то чёрные ленты, рваная клетчатая хлопковая ткань, мутные битые очки, использованная хлопушка, сухие шипастые цветы, старый нательный крест без цепочки, куски грязных, чёрных бинтов (и он очень надеялся, что ещё неиспользованных) и даже перо павлина. Всё на свете и ничего нужного ему.

Немногое полезное, что удалось раскопать под грудой старья были лишь: коробок спичек, самодельная старая девчачья джинсовая сумка через плечо, небольшой осколок очень мутного зеркала, и ещё один предмет, что не был им найден, а скорее наоборот, как будто сам предмет нашёл его. Та самая, чёрная, в кожаном переплёте книга, что лежала на столе.

У книги даже был небольшой серебряный замок на ремешке, что отблеском света от окна и привлёк к ней внимание. Закрывать её не хотелось, потому что ключика от замка нигде не было видно.

В его памяти книга была раскрыта прошлой ночью. Сейчас она словно сама захлопнулась, а в нескольких местах была лишь немного испачкана в размазанных бурых пятнах. Но почему пятна алых чернил пропали, а эти пятна на ней остались?

– Нужно ли тащить с собой эту проклятую штуку? – рассуждал он, почёсывая затылок и вытряхивая из него соринки и кусочки облупившейся красной краски двери. Они рассыпались, как песок и шелестели в его руках, когда тот растирал их в порошок пальцами. Такие же отшелушивались от книги. Волосы казались то ли грязными, то ли вымазанные в чем-то. Это было не приятно. Он решил протереть краем своей зелёной толстовки найденный осколок зеркала и посмотреть на себя. Безрезультатно.

Его волосы были в чем-то красном, ранее густом и уже высохшем. На его волосах субстанции было мало, но подойдя ближе к окну, можно было заметить, что красные пятна были повсюду даже на плечах, и, по ощущениям, на шее и лице. Очень небрежные брызги от упавших на него червонных капель. Проведя по ним руками, пятна повторили, словно ранее забытые им, чьи-то прикосновения. Это были следы чьих-то пальцев на его бледной коже. Словно кто-то возил по его лицу руками, этой ночью, размазывая эту алую слякоть.

Это было отвратительно! Хотелось расцарапать себе лицо, сдирая эту сухую дрянь вместе с кожей. Парень в ужасе кинул осколок на тахту, начал бешено тереть руками лицо и волосы. С него сыпалась чёрная пыль и красный песок. Он больно разделял слипшиеся меж друг другом пряди и почувствовал, как кусочек провалился ему за шиворот. Того аж передёрнуло. Он схватился за шею, как только они начали закатываться один за другим, но вдруг… он почувствовал нечто странное. Нечто, что висело на шее. Цепочка. Скользя пальцами, он вынул её из-за капюшона. На его шее висел маленький серебряный ключ.

Он проверил его. Как ложка чего-то вкусного, тот идеально вошёл в замок книги, что напоминал рот. Страницы книги – пусты.

Всё сложил в сумку: спички, бинты… Осколок зеркала на кровати машинально сунул в карман. Книгу же запихнул в сумку в последнюю очередь, не закрыв на замок, и цилиндр обрёл её вес, но не изменился в форме…

– Так… – не понял он.

Сумка напоминала ничем неприметную старую девчачью джинсовую сумку с выковырянными стразами из её узоров, что делало её ещё больше похожей на мусор. Однако казалось, что в неё могло поместиться намного больше, чем в обычную, но, если смотреть на вещи реально, в обычную поместилось бы не так много, как минимум точно не столь громадная книга. Вытряхнул, вложил всё обратно. Вещи мягко тонули в ней. Ничего не изменилось. Сумка не менялась в форме. Тот же мешочек, с длинной лямкой в виде полурваной джинсовой косички. Ничего необычного. Кроме одного…

Звук. Странный стрекочущий звук. Часы.

Старинные часы на стене с окном были не похожи на обычные. Их единственная стрелка шла по кругу, где не было циферблата, а лишь рисунок дневного неба, что странно, ведь прошлой ночью ему казалось там было небо ночное.

Стрелка была похожа на винт, где одна половина отличалась от другой, видимо она имела два режима. В ту минуту, в верхней половине часов её резной наконечник был с основанием в виде молчаливого солнца, другая сторона разделения не имела гравюр на основании, однако её наконечником приходился нос улыбчивого месяца. Части стрелок, казалось, светились в их время суток.

– Что за бред. Кому нужны часы, что показывают лишь день и ночь? – нервно он размышлял. (Странно что он вообще знал, что это такое.)

Часы в ответ безжизненно шли. Было понятно, смотря на них только лишь одно – самое время было отсюда убраться и бежать быстрее, чем движется стрелка. Что если он застрял в одном доме с психопатом или ещё чего хуже? Где он вообще оказался? Ни единого воспоминания. Голова болит.

Всё снова перепроверил, выломал у ледяного подсвечника его свечи и сложил в сумку. Единственные источники света теперь сделали сумку каким-то образом намного легче, чем она была.

Перед выходом из комнаты, в голову пришла одна очень интересная хитрость. В камине чьё дыхание не грело, казалось, многие десятилетия, всё ещё лежал пепел вперемешку с углями. Парень зачерпнул горсть в мешочек из-под старых мотков ниток, а мешочек положил в карман на всякий, ему только ведомый, пожарный случай.

«Если нападут – метну пепел в глаза и убегу…» – придумал он.

Пока тот рылся в камине, за спиной раздался гулкий треск дерева, и тот обернулся. Всё было как было, словно дом, как старое судно периодически скрипит, качаясь из стороны в сторону. Или это качало его самого?.. Внутренняя головная боль продолжала мешать думать, он мог тогда удариться головой об пол, когда рухнул в обморок ночью, но ощущение было скорее словно его мозг просто разрезали пополам и одну из половин куда-то спрятали.

Когда он засунул голову внутрь камина, ему показалось, что из каминной трубы ведущей в бесконечную тьму, доносились эхом еле слышимые невнятные голоса или стоны.

Парень крикнул что-то в трубу. Голоса стихли. Зашумел чей-то топот бега по стенам. Он был слышен повсюду, но в большей степени за дверью, будто что-то приближается на десятках ног и это что-то или кто-то вот-вот врежется в неё и выломает. Парень понял – это тот самый незнакомец, и он его услышал.

Он мигом двинулся к входу, бешено соображая куда себя деть и просто спрятался в шкафу, что стоял поперек комнаты и прятал за собой тахту. Дверь в комнату и дверцы шкафа были совсем рядом, отворив её, первое, что бы увидел вошедший, был бы шкаф, но это было единственное место, а снова говорить с глазами через дыры в дверях ему не хотелось. Дрожащими руками он неуклюже затворил за собой дверцы шкафа, нырнув в темноту и целый мир трясущих тело и душу звуков снаружи. Это было похоже на очень мрачную игру в прятки. Под рёбрами шевелились змеи и заставляли его дёргаться от страха.

Шаги остановились по ту сторону двери в комнату. Минута тишины. Дверная ручка медленно поворачивается… В шкафу – маленькая щёлка между дверцами, абсолютная тьма, шум сердца и частое дыхание. Неожиданно дверь отворилась. В щели дверец шкафа просочилось свечение, и дыхание сдавлено замерло.

Парень прислонился к стенке шкафа чтобы не раскрыть себя. Над щелью нависла чья-то тень, а затем пропала, но было слышно, как кто-то ходил или даже ползал по комнате. С каждым шагом становилось отчётливее слышно, как некто то медленно, то быстро передвигался по ней и, как будто постоянно возвращался в его сторону. Словно в любую минуту оно было готово открыть дверцы и вытащить его. Никто не поможет. Нечем защититься. Страшно представить, что с ним могут сделать. Всё о чём он сейчас думал – лишь бы этот некто ушёл. Просто – ушёл.

Незнакомец тяжело дышал. Может это был не вчерашний, а кто-то другой? Звуки, что были хриплые и мурлычущие, как от маленького хищного животного, остановились. Остановилось, казалось, и сердце от страха. Стало тихо, и неожиданно в щели меж дверцами перестал проникать свет.

«Не уж то… Тень… Вновь начинается тот ночной кошмар? Почему так тихо? Незваный гость уже вышел, подумав, что тут никого нет? Как он вообще открыл дверь? Закрыл ли за собой?» – разбегались догадки.

Все пропало в тишине.

Ничего не происходило и это пугало даже больше. Парнишка легонько оттолкнулся от стенки пустого шкафа, и что-то стоявшее на шкафу, сделанное из фарфора или керамики, что было уже не важно, пошатнулось. Парень замер, стиснув кулаки. Дрожь ударила током тело. Он замер, закрыв глаза. Задрожали руки.

После, потянув руки к щёлке, тот хотел заглянуть одним глазком, понять, что же заставило тень появится. И точно ли он остался в комнате один. Странно, но почему-то он чувствовал себя в безопасности.

Толкнув пальцем одну из дверец, увидел разрисованный разными узорами краешек рваной тряпки, что приходилась кому-то одеждой. Чиркнув глазами вверх, те загорелись, как спички, от увиденного им исполосованного лица нового незнакомца, что уже о-о-очень долго смотрел на него через щель. Юноша отскочил внутрь, как можно глубже к стенке шкафа, создав гулкий грохот. Шкаф задрожал не меньше его, а та самая бедная дребезжащая вещица упала со шкафа и разбилась.

Чьи-то пальцы, как черви поочерёдно сунулись внутрь, дверцы с треском отворились нараспашку. Одна из них даже слетела с петель. Стоящий улыбался зубами на пол лица и пристально, не моргая смотрел. Похлопал в ладоши. Резко вцепился в него рукой, которой откинул дверцы и, получая отпор, потянул его наружу. Держал он его лапой с поломанными и острыми, как когти, ногтями и сжимал всё сильнее с каждой секундой.

Юноша пинал его ногами с криками: «Пошёл прочь! Тварь! Только посмей! Не трожь меня!», и в конце концов отцепил его, пнув гостя прямо в лицо. Это изрядно не понравилось человеку, чьё лицо было похоже на натянутый кожаный мешок, сотню раз зашитый от рваных дыр. Оно выхватило откуда ни возьмись что-то холодное и блестящее, и ударило парня в живот.

В один миг не было ничего, ни боли, не страха, только шок, как будто бы на секунду весь мир вокруг пропал. Мгновение спустя страхом, адской болью и пожирающим огнём стало абсолютно всё. Его окунули в ад. Рвущий жар и жгучая боль. Штаны стали мокрыми от вылившегося наружу. Тварь подёргала металлом у него внутри в разные стороны, смотря с испугом и любопытством. Сине-жёлтые вспышки в глазах, звон в ушах… Он теряет сознание..

Хотелось, чтобы это всё поскорее закончилось, хотелось молить об этом. И вот оно закончилось.

***

Сквозь черноту доносились два голоса – женский и мужской:

– Как думаешь, что у него там внутри?

– Наверное что-то очень классное…

– Что будет проще, вспороть или просто разрезать? Может легче сделать дыру и всё вывалить… Ты пробовал порвать вон ту заплатку?

– Говори тише он может тебя слышать, он мог уже проснутся.

– Как же я хочу есть…

– Ещё чуть-чуть, потерпи, ещё немного осталось.

– А куда делся Рип?

– Пополз за ножницами побольше.

– Свои он что, затупить боится?.. Ну, где же он!.. У нас не так много времени.

Сквозь тяжесть чёрного сна звучали голоса. Блёклые очертания перемешались в уродливые образы искорёженных лиц. Оживлённая беседа наяву разрывала улыбки на их лицах в воображении связанного юноши.

– Поскорей бы узнать, что та-а-ам! Когда Оливия вернётся с вылазки, она будет нами гордиться!

– Ну или очередной раз мы получим по шапке.

– Может даже мы сегодня поедим мясо… Намечается большой ужин…

Послышался скрип двери.

– Ох, наконец-то, Рип… Ну что, нашёл? – …

На пару секунд вмешалась тишина. В месте, где он на этот раз очутился, сквозь веки шелест, треск и возня скребли его мозги, буквально отслаивали их, на всё новые чёрные образы. Голоса в комнате были – нежный женский и хрипловатый, немного задорный мужской, однако, судя по звукам, в комнате теперь находилось как минимум трое человек, не считая связанного, а то и четверо, если только один из них не передвигался на четвереньках. Защёлкали большие ножницы прямо у уха так неожиданно и резко, будто бы его хотели отрезать.

Парень собрал все силы в кулак и резко поднялся, широченно раскрыв глаза, оценивая обстановку. Немного не удержав равновесие на коленях, тот упал. Он был связан очень тонкой нитью, что просто могла распилить его на части, если он будет делать резкие движения, пытаясь вырваться. Она напоминала швейную нитку и была прочная как леска, завязанная корсетом вокруг него изящными плетениями.

Перед ним на полу на коленях сидели трое вокруг его сумки с ножницами в руках, о сумке и были их разговоры;

Девушка с короткими пышными русыми волосами и ртутного отлива глазами, что ярко блестели даже в темноте, как у антикварной куклы. Она сидела и улыбалась. Она постоянно странно улыбалась. Иногда старалась делать это украдкой, прикрывая рукой. У неё было слишком честное лицо, чтобы что-либо скрывать, хоть это могло только лишь казаться. Также оно было немного бледное, не выспавшееся.

Нежная кожа, мягкий голос, невинный образ, овал лица делали её на первый взгляд немного хрупкой. Не смотря на улыбчивость, поза её частенько бывала закрытой. Её образ не вписывался в обстановку – она казалась чужой, но не опасной. Поймав её взглядом, сразу захотелось найти в ней спасение. Грязная, пыльная, разодранная в местах одежда охрового цвета, прятала максимум участков её тела. Разве что из-под разреза её тряпичного платья могла выглядывать нежная кожа ног, что играла контрастом. На груди висело что-то мерцающее. Она сидела на болотного цвета, сложенном в четверо покрывале ни во что необутая, ещё выбивало из колеи два разного цвета носка на её ногах, ещё и разной длинны.

Второй присутствующий был парень с банданой на голове, сшитой из разных лоскутов и материалов, из-за которой сзади торчали серебристые, пепельного оттенка волосы. Глаза были голубые и внимательные, сам он укрывался каким-то старым пледом трижды уже не того цвета, которого он мог быть. Парень не носил футболки или рубашки. Под пледом он прятал оголённый торс, спину держал по-волчьи сгорбившись, на ногах зелёные кожаные штаны рваные на концах. Они были как будто самодельные и сшитые из кожи невиданных рептилий. Они держались на его пояснице благодаря толстому шнуру. Из-под пледа торчали лишь кисти рук. Сидел на корточках, словно был готов в любую минуту вскочить.

А третий был уже знакомый некто, чьим лицом можно было пугать детей. И взрослых. Множество раз когда-то порезанное лицо повсюду демонстрировало на себе буграми свои шрамы. Шрамы были и на худых цепких руках. Он был похож на неудавшегося сапёра. Улыбался постоянно, шире, чем кто-либо, что аж можно было видеть края его челюстей. Смотрел чёрными глазами пристально, не моргая, словно не имел век. Имел длинные острые уголки рта, словно у него не было щёк, а лицо делилось на две половины, и зубы: деформированные, шершавые, зазубренные, напоминающие чем-то акульи. Всегда молчал, словно не имел языка, но постоянно издавал звуки.

– Кто вы? Что вам нужно? Что я здесь делаю?! – сходил с ума связанный.

– Привет, солнышко. – отреагировала на него девушка, и продолжила:

– Прости пожалуйста, но пока мы тебя развязать не можем, но ты только не рыпайся лишку, а то придётся… вжух! – сделала она символичное движение пальчиком по шее.

– Только дёрнись, я самолично перережу тебе горло. – прервал её парень в бандане. Девушка раздражённо закатила глаза на его выпад.

– Ну что так грубо-то сразу?..

– Лучше вообще сделать это прямо сейчас. Нам он уже ни к чему. Вы вообще с ума сошли притащить сюда кого-попало!.. Стоило мне отойти на пять минут. Обобрали и бросили бы. – возмущался молодой человек, – И сколько у него, кстати, Шансов осталось?.. Оу!.. Точно… Ри-и-ип… – перевёл тот взгляд на существо с рваным лицом.

Шире растопырив глаза человек-чучело, подобрал те самые большущие ножницы, взял их в зубы и пополз к нему.

– Нет! Стойте! Не надо! Я вам нужен! – умолял парень их.

Юноша, а в близи было ясно, что некто с лицом, как у жертвы автомобильной аварии, был очень молод, подполз к нему и навис над ним. Вынув ножницы из зубов, взял их в руку и с громким визжащим криком замахнулся. Связанный зажмурился, вновь почувствовав ту самую боль десятками раз повторяющуюся, адский жар, что он испытал тогда в шкафу, но это было лишь воспоминание. Чудик не ударил, а лишь захихикал разыграв его. Вместе с ним усмехнулись и сидящие. Он и не собирался ударять. Бросил ножницы рядом на пол.

Связанный дрожал, как мокрый пёс, и всё же осмелился открыть глаза, не дождавшийся удара. Чучело повозило его по полу руками, покатало взад-вперёд. Его глаза изучали всё с предельным любопытством, но вскоре оно бросило это дело, зарычав горлом.

– Не посмотреть да…? Тогда забудь, но не обрезай нити. Пока он побудет связанный. Лучше пусть будет так… – сказал парень в пледе и добавил:

– …Он сам знает сколько у него осталось Шансов, мы лишь намекнём что… – выделил он голосом, – Если что вдруг… убавим ещё на один.

– Ты неоправданно жесток. – холодно сказала девушка.

– Она меня назначила вас охранять, и тут пока я за главного, одуванчик.

– Шансы? Что? О чём вы? Я не понимаю! Где я нахожусь?! – дрожал связанный. От страха на его глазах навернулись слёзы, что он всё же старался скрыть.

– Ты сейчас с нами. Что с тобой? Ты словно вчера родился… Ох, звёзды мои!.. – воскликнула девушка, осознав нечто.

– А?! Что такое?! – дёрнулся в её сторону парень в пледе, вместе с ним подпрыгнуло и чучело.

– Ох… Как же так… Как же так… Бедный… Бедный одинокий парень… – захныкала она, закрыв руками лицо.

– Да что случилось? – не понимал седоволосый.

– ИДИОТЫ! – резко крикнула она, и все подпрыгнули на месте, – Это просто очередной недавно родившийся! – показала она ладонью на юношу.

Связанный мечтал повстречать других людей, но сейчас мечтал, лишь бы только они исчезли.

– Мы связали и лишили жизни бедного, запутавшегося, потерянного человечка! Нового проснувшегося тут… – нахмурилась она, прикрыв руками рот, бегая глазами по каждому из сидящих.

Девушка приподнялась и подошла к беспомощному. Взяла ножницы и аккуратно обрезала нити. Бедняга, не дождавшись того, как девушка закончит, сразу отполз от них подальше со злобой в глазах, как отлупленная дворняга.

– Ты что творишь! Он притворяется! Рип! Убей его! – запаниковал укрытый под пледом.

Рипом, видимо, звали паренька со страшным лицом. Тот сидел и не понимал, что ему делать. И тут… внезапно возник незнакомый голос из дверного проёма:

– Давайте вы… без отмаз, без глупостей, просто скажете, как мне это понимать? – медленно вынимая из ножен каждое слово, проговорила недоумевающая девушка, что бесшумно вошла в единственную дверь в этой комнате.

– Эм-м.. – не знал, как оправдаться голубоглазый паникёр в бандане.

– Что вы тут устроили, пока меня не было? Кто это? – была она в шоке, как пришедшая с работы мать, нежданно увидевшая дома бардак или же незваного гостя. Её голос отдавал не сталью – платиной.

– Привет, Оливия! – порадовалась её появлению освободительница нашего испуганного и почти дважды убитого парня, и помахала ножницами. Те игриво защёлкали у неё в руке, – Познакомься… Это… – призадумалась она, на секунду взглянув на взъерошенного в углу комнаты.

– …Кто? – перевела, стоящая в дверях девушка, свинцовый взгляд на него.

– Ёршик. Наш новый друг. – улыбаясь, сказала девушка с глазами цвета ртути, и дала Ёршику его имя.

Глава 3 Ритуал

Ёршик не мог осмелится начать диалог ни с кем из присутствующих. Прижался ближе к холодной стене немного сырой и незнакомой ему тёмной комнаты. Как умелая швея штопает тоненькой иглой ткань, так и страх тончайшими иглами пронизывал его изнутри и пришил к полу. Окружённый группой жутковатых ненормальных, тот чувствовал себя совершенно беспомощным.

Четверо сформировали небольшой полукруг. Расположились кто-где, поближе друг к другу и стали обговаривать какие-то планы и последние новости почти шёпотом. Они хоть и едва ли обращали на него внимание, но всё ещё не вселяли доверия. Абсолютно незнакомые люди, говорят о вещах непонятных ему, как будто на другом языке. Было страшно. Все они – угроза. Их повадки, их мимика, их интонации… Он в клетке с безумцами.

Оливия присела около Рипа и девушки, что казалась единственным светлым лучиком в этом полумраке. Возможно, благодаря двум добрым, но острым искрам почти кошачьих глаз в темноте. Она лежала на спине на небольшом зелёном диване, задрав ноги на его спинку немного вульгарно, но скорее по-детски непосредственно. Девушка свесила голову вниз, разглядывая какие-то найденные в комнате сферические детали с элементами зелёного стекла. Они пропускали свет и играли на её щеках ядовито-зелёными переливами.

Парень, чьё имя, как и имя девушки не было известно, сидел на против Оливии, и делал вид, что не замечает Ёршика, нервно зарывшись в найденные книги. Иногда подглядывал за ним. Он нравился Ёршику пока меньше всего, но не меньше, чем Рип. Глядя на оного понимаешь значение фразы – «смесь бульдога с носорогом».

Оливия выглядела довольно строго, но как-то неоднозначно. Русые волосы были собраны в небольшой пучок, закрученный в форме цветка, из которого всё равно немного небрежно торчали пряди и парочка всполохов волос. Она была одета в шаль змеиного цвета и живого узора, а под ней в одежду, в которой вы бы не увидели обычного человека. На поясе весела кожаная сумка с дюжиной карманов и отделений. На ногах кожаные сапоги. Они были потёртые и порванные в тех местах, что ей всегда удавалось прятать от глаз.

Оливия расположила на полу небольшую аккуратную скатерть, на удивление белого цвета, и разложила на ней вещи, что чудесным образом смогла вытащить из столь маленькой сумки. Это даже чем-то напомнило Ёршику его сумку, когда вместить можно много чего, а тяжелее или больше она от этого не становится.

Комната совсем утопала в болотного цвета темноте. Иногда их лиц почти не было видно. Со стороны они напоминали копошащихся ночных зверей с мерцающими глазами, что как будто бы могли видеть в этом полумраке или, как минимум, уже привыкли к нему.

Шорохи, трески и скрипы – они шарахались от каждого звука, как подвальные крысы, или как беспризорники, что пробрались в какую-то заброшенную хижину немного пошалить. Порой хихикали и переглядывались, когда деревянные стены вновь внезапно сжимало и разжимало, и те громко трещали под напором, как будто дом дышал. Парень в бандане привлёк внимание девушки на диване. Он сделал странный жест рукой, напоминающий скольжение. Она едва сдержала смех. Это похоже на то, как друзья напоминают друг другу о чём-то, что могут понять лишь «свои».

Оливия вытащила из своей сумки несколько мешочков и два красных огонька. Осколки алого камня таинственно блеснули, пропустив сквозь себя очень слабый свет из единственного белого окошка в комнате. Послышался звук, напоминающий шипение зажжённой спички, и комнату покрыл нежный свет толстой свечи, от которого стало даже как-то неожиданно и неестественно тепло.

Весь мир вокруг поменялся. Ёршик внимательно наблюдал за каждым их действием. Оливия спрятала в карман два маленьких камешка напоминающих чем-то острые осколки красных самоцветов. Свеча теперь стояла посреди комнаты и лизала стены мягкими и тёплыми, янтарными языками света. Теперь он смог разглядеть её лицо.

Небольшие салатово-зелёные глаза постоянно смотрели и довольно пристально, как будто бы в чём-то подозревали, но иногда тепло и ласково, с долей заботы. Бледная кожа. Аристократические нотки в поведении. Оливия выглядела довольно опрятно и строго, но все элементы одежды всё равно были старые и при свете заметно, что поношенные. К слову, вся компания выглядела со стороны, как кучка бездомных, фриков или сбежавших от родителей подростков, что решили жить самостоятельно, но что-то пошло не так.

– Вы можете поесть немного, у нас пока есть на это время, я обнаружила «Комнату Чудес» через… три коридора, четыре комнаты и две… лестницы отсюда… – говорила она, отрывая каждому кусок сдобного хлеба, что лежал в отдельных мешочках для каждого.

Оливия описывала маршруты перемещения по «дому» так, будто каждый раз приходилось описывать это по разному. И словно «дом», в котором, вероятно, они находились, был размером, как минимум, с замок. Замок с комнатами, что меняются местами…

Ёршику не было понятно, что это за люди перед ним, и что происходит… Исходя из услышанного их словно схватили и удерживают здесь. Хотя странно, они говорят, что могут свободно перемещаться… Они потерялись здесь? О ком они говорят? За ними охотятся?.. Они очнулись тут так же, как и он, или же давно уже живут в этом месте? Но где это «место»? А что было до момента его пробуждения?.. Ему не было понятно абсолютно ничего, и в голове не было ни единого воспоминания…

– …Оторвёмся от них, потеряют наш след, а там и будет видно. Я побывала во всех её выходах и, увы, задержалась, потому болтать времени у нас практически нет, если мы хотим успеть до полуночи. – строго, как военный приказ, но полушёпотом описывала Оливия дальнейшие шаги. Ёршик прослушал часть разговора.

– Получается, ты не нашла «Тихий Двор»?.. – спросила собеседница, подняв брови и нервно улыбнувшись. Она была явно в шоке от подобной новости.

Не дослушав ответа, та мигом взялась за кусок хлеба, что ей вручили. Она слушала Оливию с жадным интересом, тем же жадным чувством, каким она поедала свою порцию. Или этот хлеб был очень вкусный, или это она не ела пару дней.

– Увы… Нет. Это конец. Сегодня будет очень несладко. Нужно поторопиться, ребят, уже вечер… – тяжело ответила Оливия.

Слова звучали очень мрачно из её уст. Было слышно, даже, как на одном из них её голос соскочил с ритма и смолк, когда она краем глаза посмотрела в сторону Ёршика. Он мог только предполагать, о чем она говорила.

Оливия двигалась медленно, задумчиво, смотрела в пол и исподлобья поглядывала на каждого из присутствующих. Она говорила о каких-то особых предчувствиях, на лице её была тревога. Речь, манеры и внешность сильно отличались от других. Как он смог это понять? Он словно бы где-то её уже видел…

Она казалась ему холодной водой. Ты пытаешься удержать её в руках, а она ускользает, и чем дольше пытаешься, тем это сложнее, из-за озябших, горящих рук. Он пытался принять её в своей голове, но она выглядела словно отстранённо, инородно рядом со всеми. Или же только по отношению к нему? Она не просто не разговаривала, она делала вид словно его вообще нет. На её уме что-то было, что тормозило её речь…

Странные чувства. Что должно произойти этой ночью?

Другие воспринимали её тепло. Она как будто вернула спокойствие своим присутствием. Мэри цвела рядом с ней. Она никак не могла оторваться от Оливии. Азартно показывала, что они нашли в этой комнате и шепталась с ней, как с мамой.

Далее, разговаривая со всеми, периодически, девушка с зелёными глазами задавала вопросы и Ёршику, но не удерживала на нём своего взгляда. Как минимум… не тогда, когда ОН смотрел на неё. Ёршик едва ли мог ей ответить на что-либо. Диалог не клеился.

От дурных новостей об этой ночи у парня в бандане, видимо, пропал аппетит. Он не трогал пищу. Рип же поглощал еду мгновенно, набивал рот и отрывал большие куски цепкими зубцами. Ему даже удалось украсть ещё один кусочек хлеба из мешка, пока Оливия отвлеклась. Он мог брать и выуживать вещи ловко и аккуратно, вытворять движения пальцами, что казалось они гнулись в обратную сторону. Со стороны они были порой то щупальцами, то связкой серпов. Сидя рядом с Оливией было отчётливо видно по размерам, что Рип макушкой доставал бы другого человека до края плеча или живота, если бы стоял на двух ногах, чего он практически никогда не делал.

– Что нам теперь делать, Уэйн? – обратились они к юноше под пледом, имя которого оказалось – Уэйн. (Обратились все кроме Рипа, он то ли был слишком занят едой, то ли не разговаривал вообще).

– Я могу лишь попытаться увидеть, что будет дальше… – Уэйн оборвал свои слова сверлящим взглядом в сторону Ёршика, – Он всё ещё здесь… Я не буду говорить пока он тут… – боролись в его голосе злость или даже страх. Ёршик всё ещё не вселял в него доверия. Уэйн даже резко и символично захлопнул книгу.

– Он безоружен и один. Нас четверо. Что он может? – снисходительно посмотрела его взгляду вслед Оливия.

– Хм… А может тебе ПРОВЕРИТЬ его? – хитро взглянула на него девушка в поношенном платье.

– Мэри!

– А что такого? Если ты можешь предугадать некоторые события, почему бы и не узнать, что у него на уме? Нам же надо узнать правду, и ты сам этого должен хотеть… Или ты просто из принципов никому не доверяешь? – предложила девушка, игриво поглядывая на Уэйна. Её имя было – Мэри.

– Он прав Мэр, не стоит говорить об этом всём в слух, но раз так, тут уже либо-либо. – ответила Оливия.

– Либо… он и вправду останется с нами?!.. – восторженно посмотрела Мэри на Ёршика, словно ей сейчас наконец-то подарят щенка, но затем померкла, – Либо… – не успела она закончить, как её оборвал Уэйн:

– Нам… кое-что узнав о нём, придётся всё же оставить его здесь. Лежать.

– Хм. Валяйте, я пока соберу вещи. Рип, помоги мне. – отрезала Оливия и встала.

Уэйн поднялся вслед и плед чулком сполз с его плеч, нежно скользя по спине. Он стоял посреди комнаты в одних рваных брюках, сшитых вручную из разных кусков, с острым выражением на лице, словно сейчас свершится суд.

Его тело… было исписано бесконечными письменами, гравюрами и символами. Эти татуировки скользили по его телу. (Они по-настоящему двигались). Вокруг плеч, по рукам, ползли они, словно скользкие черви, змеи и сотни барахтающихся насекомых. Они обвивались вокруг запястий и расползались по всему телу кроме шеи, живота и ключиц.

Синева глаз с танцем огней от свечи во тьме и решительный взгляд приковал Ёршика к полу.

– Не волнуйся, пока что больно не будет. Наверное… – монотонно говорил он и медленно шёл к нему, улыбаясь. Видимо, вселять в кого-то уверенность у Уэйна получалось не очень хорошо.

Он вынул из кармана какой-то очень подозрительный предмет и поднял внимательные глаза на Ёршика. Ёршик был готов дать отпор и уже приготовился к худшему… Однако это оказался просто какой-то чехол прямоугольной формы. Открыв его, Уэйн вынул оттуда колоду мерцающих карт. Движение татуировок остановилось. Взгляд уже не спадал с Ёршика ни на минуту.

– Что происходит? Что тебе нужно? – уже с какой-то злостью осмелился Ёршик спросить.

Уэйн улыбнулся ещё шире и обнажил свои зубы цвета слоновой кости. Опустив лицо, он начал мешать карты фантастичным образом.

Он делал это быстро: подкидывал их воздух, перекидывал их из руки в руку щёлкающей чередой, мешал их пальцами, крутил, перетасовывал… Он даже мог периодически… управлять ими силой мысли. Они мерцали глянцем в воздухе, как чёрные лезвия. Невероятно. Тот даже создавал в воздухе узоры из них и как будто бы гипнотизировал. Те светились и от резких движений оставляли в воздухе тающих фиолетовых светлячков.

Внезапно он остановился и закрыл глаза. Все карты моментально слились в одну стопку у него в руках. Тот словно стал медитировать.

Татуировки, продолжая своё движение, неожиданно… медленно… начали мерцать голубым свечением. Подобно венам наливались они голубой кровью. Это были не простые татуировки. Они были похожи на выгравированные на нём исторические события, и каждый из них был связан с другим. Один за другим шли они одним потоком и чередой друг за другом. Он напоминал живую стену какого-нибудь храма, исписанного светящимися фресками.

Оливия даже отвлеклась от своих дел, чтобы понаблюдать за этим волшебством. Рип не особо ей и помогал, скорее с самого начала сидел с кучей барахла в своих лапах, что насобирал с каждого из уголков комнаты и пялился на удивлённое лицо Ёршика. Мэри наблюдала за гаданием Уэйна, как за фейерверком. Ёршик же рассматривая татуировки обомлел, разглядев, как поток от запястий до груди Уэйна, почти дойдя до рёбер, закончился гравюрой его самого, сидящего перед человеком с картами.

Ёршик открыл от удивления рот, поднял глаза, чтобы снова взглянуть в лицо Уэйна, и дрогнул от широко открытых, светящихся каким-то лунным холодным свечением глаз. Они погружали зрителя в воронку видений и образов, плавно витающих в воздухе.

Свет свечи немного померк, испугавшись дальнейшего. Откуда не возьмись начали доносится песни. Что-то напоминающее хоровод на выдуманном языке. По стенам начали бегать по кругу, взявшись за руки, безумные остроголовые безобразные тени. Они мотали головами из стороны в сторону и, казалось, вопили десятками перемешенных друг с другом детских голосов. Это было похоже на песню, много песен, поющих одновременно с разной скоростью. Все они имели белые дыры вместо глаз.

Откуда не возьмись, левитирующие всё это время перед Ёршиком, четыре карты мягко коснулись пола и свечение татуировок прекратилось. Тени скрылись.

– Уэйн!!! Ты снова светишься! – поражена была Мэри, судя по всему, какого-то рода редкостью.

– Необычно… Очень… необычно… Странно… – бормотал Уэйн, и, выудив взгляд из своих туманных видений, посмотрел на Ёршика. Однако уже скорее глазами полными интереса и скорее какого-то, утаённого за бледной пеленой, восторга. Можно было подумать, что тот увидел нечто фантастическое в момент свечения его тела, а карты теперь готовы пересказать увиденное.

Уэйн провёл своей костлявой рукой по каждой, и те мгновенно меняли под ней свои матовые иссиня-чёрные рубашки. Они были исписаны рисунками солнца, луны и тысячами глаз, смотрящих в разные направления, вместо звёзд на небе. Рубашки поменялись на движущиеся рисунки, один другого мрачнее.

Он прикоснулся к первой: изображённый на ней праздный юноша с лёгким выражением лица и его тощая собака стояли на скале и вот ещё пару мгновений, и они могли бы упасть и разорваться об острые скалы. Внизу картинки парило наименование – «Дурак».

Перейдя с одной на другую, Уэйн стал скользить пальцами по грандиозному движущемуся рисунку статуи с завязанными глазами, держащей меч и весы на фоне вселенной. Имя карты было «Правосудие».

Алый огонь заката (или же рассвета) на следующей карте был фоном чёрного образа женщины с песочными часами на шее и с огромной, исписанной зигзагообразными красно-чёрными узорами, ржавой косой. Она направляла свой взор углей глаз на смотрящего и указывала пальцем на часы. На карте было чернилами написано – «Смерть».

Последняя чёрная карта захватывала на себе взгляд любого неосторожного. Огромная башня, поражённая молнией, рушилась. Обвал. Мужчины, женщины, дети – все смешались в кучу и несутся на бешеной скорости вниз в бесконечную пропасть. Колонны дыма, лезвия огня. Карта так и называлась – «Башня».

Что-то в видениях насторожило Уэйна. Даже повергло в шок. Тот немедленно начал прятать их обратно в колоду дрожащими руками, швыряя взгляд то на Ёршика, то на выпадающие из его уже неуклюжих рук карты.

Мгновение…

Огонь свечи внезапно разгорелся неистовым столбом и ударил в потолок, создав безудержный огненный вихрь, скользящий по стенам. Всё вокруг начало трястись, казалось, загорелся воздух, всюду парили искры, а синий цвет татуировок сменился на червонный.

Татуировки Уэйна замерцали красным, как будто и вправду налились кровью. Сердце рвалось и хотело выйти наружу, из его не моргающих глаз текли слезы, а лицо было полно ужаса. Всё вокруг воспламенилось. Тени существ стали вращаться по стенам бешеным чёрным вихрем, перемешиваясь друг с другом и с алым огнём. Они напоминали пылающую реку из лиц и растворяющихся рук, что тянулись к сидящим. Заиграла железная музыка вибраций и стонов. Он пытался вытащить карты снова, но получал обратно все те же карты, в том же порядке. Раза два он пытался и потом просто выкинул самую нижнюю карту из конца колоды. Ёршик хотел приподняться и, нависнув над картой, разглядеть, что там изображено, но Уэйн не дал ему это сделать, забрав её обратно.

Секунда и всё вокруг стихло, став прежним. От гомона голосов звенело в ушах. Уэйн поднял на него свои тяжёлые глаза, и, как будто, хотел что-то сказать, что-то очень важное. Но не мог подобрать и слов. К концу ритуала его образ было не узнать. Грудь вздымалась, рисунки на теле волнами сменялись новыми на скользящей по движущимся рёбрам влажной коже. Он просто спрятал всё в коробок откуда достал, и свеча мигом потухла, как и всё в этой комнате.

Взяв карты, тот встал, опираясь о старую тумбочку, поднял плед, украдкой оглянулся на Ёршика и шепнул что-то на ухо Оливии, что уже закончила сборы. Та помрачнела.

Рип, Оливия и Мэри выглядели так, как будто ничего не видели. Ни теней, ни огня, но заметили, как свет свечи пропал, и комната снова погрузилась во мрак. Мэри, увидев это, неторопливо начала искать спички или же красные камешки Оливии. Как ни в чём небывало. На момент кульминации ритуала сидящие, как будто бы, исчезли и их вовсе не было в комнате. Словно бы Уэйн и Ёршик переместились в иной мир.

Свет вернулся в комнату. Свеча едва ли соглашалась зажигаться вновь.

У Уэйна и Оливии завязался небольшой диалог. Рядом с ними как будто подслушивая вертелась Мэри. Она пыталась вставить своё слово в их разговор, но её перебивали и игнорировали.

Казалось, разговор был очень серьёзным, но ей и не взбрело бы в голову лезть в него. Просто до этого она умоляла забрать с собой большого плюшевого слона, что сейчас держала в руках и всё ещё пыталась добиться согласия Оливии, не интересуясь их диалогом.

Пошептавшись, друг с другом, Оливия и Уэйн развернулись, и оба пристально посмотрели в сторону Ёршика. Уэйн на минуту смягчил лицо, но застыл в ужасе метнув взгляд на Оливию, что теперь что-то задумала. Оливия подошла к Ёршику, вынув из ниоткуда железный блеск, обернувшийся мерцающим кинжалом.

Сделав взмах в воздухе, тот моментально удлинился, и лезвие длинной иглой было направлено к горлу его цели. Она приподняла его подбородок.

– Что-ж. Теперь. Веди. Себя. Хорошо. И не посмей нанести вред моим… твоим… новым «друзьям». – тянула каждое стальное слово Оливия, чтобы он вник в их смысл. Ёршик сидел не подвижно, как заколдованный, но на удивление Оливии тыльной стороны руки отвёл от себя острое лезвие.

– Я и не собирался, в отличие от вас. – так же грозно ответил Ёршик и уронил взгляд на Рипа, тот дрогнул, припомнив прошлое. Взгляд и голос Ёршика напомнил Рипу сейчас взгляд Оливии.

– Тогда… поклянись… – загадочно протянула Оливия, вновь направив на него свою шпагу. Её зелёные глаза по-настоящему светились в темноте.

– Клянусь! – рявкнул Ёршик и схватил рапиру ладонью, – Чёрт! – оторвал он её как будто та нагрелась или сама бритва завибрировала стоило схватить. Кровь потекла из сжатого кулака.

– Ох… Оу… Замечательно. – спрятала Оливия вновь маленькое лезвие кинжала в тень плаща и посмотрела на него уже с удовлетворением.

Кровь потекла не как обычно; она обернулась вокруг его руки браслетом и впитавшись нарисовала на его кисти узор с сердцем посередине.

– Что? Ха-ха-ха, клятва на крови?! Он сам её подписал? – надменно и фальшиво смеясь посмотрел Уэйн на Оливию, и мгновенно перевёл глаза на Ёршика, что в миг перестали скрывать страх того, что Оливия могла бы и вправду сейчас захотеть совершить что-то нехорошее.

Оливия, вспомнив зачем изначально вынула нож, опустилась к Ёршику и перерезала одну оставшуюся необрезанную нить, что связывала его ноги около самих ступней. Она даже не упустила возможность с ухмылкой глянуть на Ёршика.

– Собираемся и уходим. – отрезала она и пошла укладывать толстого плюшевого слона, что протягивала ей Мэри, в свою сумку, прикрыв процесс своей спиной.

– Значит, мы оставим его в живых, да? Он теперь что? Пойдёт с нами? – громко возмущался за спиной у Оливии Уэйн, подползая к Ёршику, не сводя с её спины глаз.

Та его уже не слушала, давая какое-то распоряжение Рипу, пока Мэри оглядывала комнату, чтобы убедиться, что они ничего не забыли. Она делала это торопливо, потому как была рада услышать от Оливии торжественную новость о том, что к ним присоединится ещё один человек.

Уэйн в миг повернул голову на Ёршика.

– Прости… – скользнул шёпот Уэйна.

– Что? – удивился Ёршик.

– Не хотел напугать, надеюсь всё нормально.

– Всё… в порядке… – настороженно отодвинулся Ёршик.

– Я не хило сдрейфил, я подумал она меня просто неправильно поняла, я подумал она собирается тебя…

– Знаешь, у вас много общего в этом плане. – дерзко отвечал Ёршик.

– Знал бы я… – ушёл Уэйн в какие-то раздумья, – Знал бы ТЫ, что я увидел в картах… Я просто сказал ей… – неожиданно для Ёршика шёпотом извинялся Уэйн.

– Ничего страшного, я уже понял, что, что бы со мной не случилось, сначала оно попытается меня прирезать. – злостно посмотрел на него Ёршик, не сбавляя громкости сарказма.

Уэйн быстро оглянулся на Оливию. Та продолжала разговор с Рипом, и теперь ещё и с Мэри:

– …Я вас предупредила! Последний, слышите?.. – мотала она перед лицами у них чем-то белым, похожим на мел.

– Что с моей рукой?.. – не мог оторвать от неё взгляд Ёршик.

– Это клятва на крови. Не знаю, как так вышло, но вы… Почему-то… Если нарушить её можно лишится Шанса… а его найти очень сложно, нужно Сердце… – шёпотом, ошеломлённый неожиданностью произошедшего, кормил предсказатель Ёршика новой порцией непонятной ереси.

– Я нашла ему другое применение. – внезапно для Уэйна ответила Оливия на его первоначальный вопрос.

У того волосы встали дыбом, наверное, не только на голове. Тот обернулся к ней с тем же выражением лица, что он делал раньше и промолчал.

– И в чём же план? – не меняя спокойной гримасы сказал он, повернувшись на парня. Пока тот не смотрел, строгая Оливия, подмигнула Ёршику.

– Я скажу тебе лично. – лукаво ответила Оливия, улыбнувшись.

Мэри на фоне спорила с Рипом (а это сложное дело), насчёт того – стоит ли, пока Оливия не видит, засунуть внутрь сумки ещё и тяжёлую античную статуэтку молящейся женщины с лезвиями, торчащими из спины. Мэри была против, боясь за своего слона, что уже чудом был как-то в эту сумку помещён. Рип попытками засунуть статуэтку внутрь, настаивал на обратном. Они дурашливо ругались и теснили друг друга от сумки. Рип гоготал.

«Что это с ними?» – сказал про себя Ёршик, не понимая, что за игры у Уэйна и Оливии. – «Уэйн подхалимничает перед ней? Оливия позволяет ему это делать? Она потом посмотрела в его сторону, как подмигнула мне… Что им обоим нужно? Может она просто рада, что я теперь сними, и по-настоящему ничего не осознаёт? Ведь Уэйн извинялся… украдкой… Что происходит?..»

Неизвестность за неизвестностью.

– Оливия, раз уж вы случайно начали ритуал, то… Ох, звёзды мои… Чего пообещаешь ты? – вспомнил Уэйн.

– Я?

– Так получилось, что вы случайно зачали ритуал клятвы. Он, конечно, не сможет её нарушить… – пояснял ей Уэйн, но постепенно, переходя от нормальной громкости голоса, тот спускался до бормотания встретившись с её взглядом. Оливия смотрела на него, словно так всё и должно было быть.

– Клятва сработает, только если оба пообещают что-либо… – продолжил Уэйн.

– Я… Я подумаю?.. Пойдёмте.

Оливия встала и наконец подошла к двери ведущей к выходу, Мэри и, таки одержавший победу в споре, Рип проследовали за ней, улыбаясь и поглядывая на Ёршика. Рип улыбался слишком сильно, можно было подумать, что тот снова сейчас найдёт причину воткнуть в кого-нибудь свои любимые ножницы, висящие у него на шее. Хотя, возможно, это было его постоянным выражением лица.

Уэйн подал руку Ёршику, и тот с трудом встал с пола.

– Поговорим потом. – шепнул Уэйн ему.

Ёршик ответил отторгающим взглядом ему в спину. Не отходя от недоумения.

Оливия подошла к двери и, положив руку на дверной молоток в виде странного создания, зашептала:

«…Будь так добра, замети все следы.

Мы дети из крови, плоти и кости,

И мы хотим в гости… »

И дверь прошептала в ответ:

«...Возвращайтесь не допоздна… »

Дверь в миг отворилась. Это был хоть и второй по счёту, но один из самых безумных дней в жизни Ёршика, что ещё только начинался. Погруженный в мысли он молча схватил свою сумку и направился к своим новым «друзьям», уже стоящим по ту сторону прохода, и комната, стоило ему переступить порог, перестала существовать.

Глава 4 Погружение в Бездну

…Двери и тысячи лестниц… Проходы, потайные места… Чёрный дом без входа и выхода. Темнота, что сжирает сердца…

Бесконечные переплетения коридоров, лестниц и дверей… Гигантские залы и комнаты с высоченными потолками ведущие в никуда… Узкие пространства, где слышно даже собственное дыхание, и кажется словно из них нет выхода… Места, из которых словно бы нет пути назад. Где темнота пространств давит сильнее стен, и где ты чувствуешь себя один на один с собой и тем, что может прятаться во тьме. Всюду мрак, освещаемый скудным светом…

Лампы и фонари, свечи и факела могли парить в воздухе, висеть над головами, торчать из стен или быть в руках, зубах или даже глазах очередной статуи. Они могли гордо восседать, охраняя вход или выход в очередной крутой поворот или винтовую лестницу. Нависая над головой, ощущался их тяжкий каменный взгляд, а путешествие по этим тёмным коридорам, как будто бы обнажало душу.

Каждый уголок этого тёмного лабиринта резонировал со всем, что таилось на глубине подсознания. Предчувствия и страхи создавали полотна параноидальных мыслей. Постоянно казалось, что кто-то рядом, кого ты не видишь.

Комнаты, проходы, лестницы, входы и выходы ломали понятие перспективы и пространства. Нарушали законы гравитации. Иногда не имели логики, не имели смысла. Пересекая дверной проём любой комнаты, двери позади захлопывались сами по себе, и по ощущениям ты словно был заперт. Сквозняк просачивался в щели и визжал где-то на глубине, звеня цепями, шевеля гобелены, растворяя голоса потерявшихся в этой темнице…

Статуи же могли иногда торчать из стен, как будто поглощённые домом и пытающиеся вырваться из оков этой мрачной тюрьмы. Проломив своими телами деревянные доски или серый кирпич, те неподвижно тянулись к проходящим мимо. Их мощные тела порой держали стены, чтобы те не обвалились. Они изящно изгибали свои тела с застывшими на их лицах удивлением и страхом, безразличием и апатией. Казалось, словно когда-то они были живыми…

Иногда, некоторые комнаты напоминали коридоры мрачного музея или заброшенной академии, а в местах, казалось, словно весь внешний мир нырнул под землю, и всё что от него осталось лишь руины и замурованные в темноте мёртвые города камня, металла и забвения. Без неба. Без свежего воздуха. Без солнечного света.

Словно бы ты попал в подземный мир прошлого. Иногда прогуливаясь по древним строениям, аркам, руинам, наблюдая за сменой рельефа и архитектуры, витало чувство пустоты и потерянности после какого-то рода жуткой трагедии, в виде войны или ядерной катастрофы, что унесла жизнь отовсюду.

Меж комнатами, строениями и коридорами – пустоши с каменным небом. Словно дым от сгоревшего до тла мира затвердел и навис над небом. Копоть, пыль, песок, разруха… Под ногами твёрдые бугры камней и битого стекла, как после обвала здания… Как после военных действий, что стёрли жизнь из этого места.

Новый мир был пред глазами Ёршика. Новый ли? Скорее словно бы когда-то разрушившийся старый. Всё то, что было когда-то живым, когда-то беззаботным, когда-то и не представлявшим себе боль и огонь, не знавшим слов «разрушение» и «смерть»… сейчас заржавело и со скрипом качалось на ветру…

Вывески… Пустые дома вросшие в землю и каменным водопадом стекающие в пропасти и расщелины скал… Острых шпилей, и зубастых чёрных бездн недр этого гигантского дома…

Даже встречались детские площадки. Забытые, безрадостные, бесцветные, мёртвые. Одна из таких каруселей со скрипом безнадёжно повернулась на проходящих мимо… Безвзорно и безмолвно молила о пощаде. Молила начиная с того момента, как с этим местом случилась какая-то катастрофа, так и продолжая испокон веков…

Детская игрушка. Бесцельно и безропотно ждала на скамейке любимого малыша, что с ней играл и был всем её миром. Как жаль, что кроме неё все понимают, что этого момента никогда не наступит.

Иногда железо и камень напоминало изгибы испепелённых людей… Они и жили тут когда-то? Что стряслось с этим местом?…

Однако место это было живее, чем казалось. Люминесцентные растения и грибы, разнообразнейших форм и размеров. Дивные мотыльки и блуждающие огни светлячков. Шуршание чёрных пятен отовсюду, снующих по углам. Движущиеся реки стен и зданий, что создавали единые структуры, проходящие сквозь бледные туманы и саваны теней. Болотно-жёлтый металл и голубое стекло. Ртутный блеск изяществ живых орнаментов стен, фундаментов башен и колонн.

Нависающие над головой мосты меняли направления. Встречались здания, которые сами по себе двигали по кругу механизмы. Они работали, просто потому что были созданы для этого несмотря на то, что их создателей давно с ними нет. Всюду признаки новой жизни и следов культуры. Иной. Чуждой старому миру… Новой культуры… Росписи, картины, фрески, символы, и тишь… словно тела людей растворились в этих чернилах и содержимое их разумов соками напитало вены этого места. Их стремления, мечты, жизни сплетались корнями и цвели искусством рисунка и ожившим чудом паровой механики и особого рода магических метаморфозов. Иногда даже казалось, что дом строит сам себя. Нависая над бездной, дорога по кирпичику сама по себе выстраивалась под ногами идущих. Но людей нигде нет… Словно бы все играют в прятки.

Царило подземное эхо. Это место выглядело так, словно с минуты на минуту развалится, а порой так словно ничто и никогда в этом мире не сможет как-либо пошатнуть его. Всюду глаза, что поворачивались за проходящими мимо.

Безумие, в которое окунала тишина. Тьма, что утаскивала тебя ото всех. Та, что вызывала панику от шума крови в голове в замкнутых пространствах. Иногда казалось, что из темноты на тебя всё же кто-то смотрит и уже движется к тебе или просто мимо, избегая тебя. Были слышны шаги… Или это всего лишь эхо наших идущих?

Царило чувство словно ты, начав бежать куда-угодно во тьму, будешь бежать вечно. Шаг за шагом делал тебя всё меньше и меньше, а дом всё больше и больше…

Многочисленные портреты висели на стенах. Все испорченные и порезанные, как будто бы когда-то, изображённые на них люди сами сбежали и разорвали полотна. Боялись, как бы в них не проникло то, что таится на самой глубине этой таинственной тёмной воронки, куда спускались (или может даже наоборот поднимались, сказать точно было нельзя) наши скитальцы. Или может сами живописцы сдирали с рам полотна, не выдерживая того, что нарисованное могло смотреть на них, пока те рисуют…

Путешествуя по чёрному дому, не замечаешь, как мерцая глазками, что-то бледное прячется за углом, высунув длинный нос и половину лица.

Это лишь дверная ручка…

Отвернувшись, почему-то дверь начинает ползти по стене перемещая длинные худые конечности, а в миг, как резко обернёшься – всё станет вновь неподвижным…

Гиблое место.

Ёршик оглядывался, остерегаясь каждого здешнего звука. Стены могли немного шататься и стонать, двери шевелили сквозняки. Они дёргались и скрипели, словно из-за них кто-то пытался выйти, и никогда не было понятно так ли это. Шипели трубы. Щёлкали шестерёнки. Сам «дом» был переплетением всего на свете, его стены где-то были сделаны из дерева, где-то из камня, где-то из мрамора или бетона, а порой вообще, казалось, что очутившийся здесь ползёт под землёй; в сырости, холоде и полумраке. Ползёт, очень-очень быстро страшась быть замурованным, раздавленным или пойманным сзади. Любой в этом месте нашёл бы нечто настораживающее его.

В теле дрожало ощущение, как будто бы этот «дом» стоит на краю чего-то высокого и вот-вот упадёт. Чувство того, что здание вовсе не стоит на земле преследовало повсюду, или же, возможно, это было просто ощущение того, что конца у этого лабиринта нет, и ты с каждым шагом спускаешься, проваливаешься вниз, и «дом» постепенно тебя поедает.

Пробираясь сквозь этот мрак в поисках его тайны, в которую побоялось бы ступить сознание, их постепенно поглощала тень. Они покинули безопасное место и путешествовали по бесконечному чёрному дому.

Нельзя было назвать это место «дом», это было не здание, это был целый город, но без неба, зелени, домов и людей. Скорее паутина тысячи домов, из которых он и состоял, без возможности выйти наружу. Бесконечная неволя. Вместо витрин магазинов, лавок, ларьков или каких-либо парадных, куда могли заходить или откуда могли выходить люди… были десятки дверей.

Они находились повсюду. Маленькие, в которые едва мог бы заползти ребёнок, огромные возвышающиеся над головами, закрытые на ключ, замурованные цепями, заваленные колоннами, камнями разного возраста и состояния… Они все были, как звёзды на ночном небе, если посмотреть на потолок какого-нибудь из гигантских залов, подняв вверх голову. И за каждой из них скрывалась тайна, опасность и… сокровища.

Некоторые места выглядели разрушенными, опустошёнными, какие-то и вовсе на подсознательном уровне повергали в ностальгию и тоску… Тоску по чему-то очень далёкому и родному…

Самое страшное было для Ёршика, были не те, кто прячутся в темноте, а то, что сама темнота старается скрыть. Иногда ему мерещились чёрные силуэты людей в темноте. Они словно спали, или были на грани истощения. Они забились в угол, а иногда двигались, пугливо скрываясь от идущих. Ёршика пронизывала странная душевная боль. Ему как будто было безмерно жаль исчезнувших за их спинами людей, которых они прошли. Он не мог ни разу сказать точно, что это были люди. Он очень надеялся, что ему показалось, ведь его сотрясала одна лишь только мысль о том, что здесь есть те, кому нужна помощь, и кто блуждает тут без шанса на спасение, выход и поддержку. Не ясно почему он чувствовал нечто подобное. Вероятно, он сейчас ощущал себя таким же беспомощным, как и они. Однако каждое новое чувство, было как эхо прошлого, но в памяти – пустота… Наблюдая за пеплом этого прошлого вокруг – эти странные чувства возникали сами по себе и были более чем естественные.

Лестниц различных форм, видов и размеров тоже было не счесть. Спустившись по одной из таких, что винтом спускалась вниз и заканчивалась высокой платформой, с которой нужно было спрыгнуть на пол, Ёршик заметил, что платформа с которой он спрыгнул, оказывается, была перевёрнута вверх тормашками, и лестница была двусторонняя: чтобы спуститься вниз, и чтобы, каким-то образом, подняться по её обратной стороне вверх. Потому наверху под входом, в который они вошли в этот каменный цилиндр, находилась ещё одна дверь тоже перевёрнутая, туда и вела обратная сторона лестницы. Но… куда?..

Голова шла кругом. Было удивительно наблюдать за тем, как Оливия ориентируется здесь, если это можно было так назвать. Эта лестница была одним из ориентиров, которые перечисляла Оливия, когда делила найденные в этой бесконечной каменной ночи куски хлеба со своими друзьями. Ёршик увы, так и не успел поесть, хотя ему никто и не предлагал.

Ёршик, Оливия, Мэри, Рип и Уэйн пробирались сквозь этот чёрный фрактал лестниц и коридоров в поисках таинственной «Комнаты Чудес».

Шли молча, Ёршика распирало от бесконечных вопросов, о каждом увиденном им уголке этого места. От вопросов о том, куда же он попал, куда они идут, кто они такие… Однако он слишком боялся нарушать тишину, как и его спутники. Они как будто бы нарочно старались не издавать лишнего шума, словно их кто-то может услышать, найти, поймать и сотворить что-то поистине… не хорошее. Всё что ему оставалось либо следовать за ними, либо потеряться во тьме. Он не отставал.

Пару раз им приходилось обходить стороной определённые коридоры, хотя проход был намного короче обходного пути. Приходилось идти прижавшись к стене, перепрыгивать какие-то невидимые преграды и даже пару раз играть в игру «пол – это лава».

Зачинщиком всех этих игр была Оливия. Она шла впереди всех, освещая дорогу ещё одним странным приспособлением.

Это была выполненная из металла изящная рукоять с продолговатым наконечником и камнем красного цвета откуда источался тёплый мягкий свет. Это был какой-то аналог фонарика. Благодаря фиксирующему механизму, он мог бить лучом света, если камень прятался вглубь рукояти, а также он мог распространять свет по обширной территории, когда кристалл выдвигался полностью. Необычно то, что механизм слушался её сам по себе, без кнопок и рычагов, и черпал энергию и свет, неизвестно откуда.

Пробираясь сквозь темноту, она напоминала рыцаря, сражающегося с тенью, и стоило им покинуть какую-нибудь комнату или лестницу, их спины снова поедал мрак и казалось, позади больше ничего не существует.

В её речи были слышны недовольные высказывания насчёт зря потраченного времени, и жалобы на то, что к вечеру вечно становится слишком темно, чтобы ориентироваться. Её рука пожелтела от напряжения, она держала фонарик крепко и выглядела при этом довольно измотанной, словно он высасывал из неё силы.

Один раз, проверив что-то этим фонарём, она взяла первую попавшуюся вазу, стоящую на тумбочке по среди ещё одного из пяти или десяти тёмных залов, что они прошли, и просто бросила её поодаль впереди себя на пол. Пол затрещал и десятки деревянных щепок, что напоминали шестерню зубов, немедленно поглотили объект и дом перемолов… её съел.

Дом не был живым, скорее он был слиянием оживших неодушевлённых организмов, предметов. Каждая комната казалась самостоятельным органом или существом и вела себя по-разному. Ёршик понял к чему были все эти игры и более не хотел задавать вопросов вроде – «Почему нам нельзя смотреть в глаза изображениям лун на стенах?»

Иногда, пол над ними скрипел, и казалось кто-то бродит за ними по пятам. Они точно были в доме не одни.

Нарастало чувство, что дорога скоро прекратится, Оливия шла впереди всех, но не напролом, а осторожно, словно взвешивая каждый шаг, бережно оберегая сопровождающих. Позади её крался Уэйн, что держал такой же фонарик, что и она. Рип носился позади на четвереньках, обнюхивая каждый предмет или уголок, что они прошли. Пару раз, потянув за какой-то рычаг или рога на головах у чучел невиданных существ, позади компании создавались потайные двери. Однако сказать об этом он не мог, разве что мог нарисовать куском уголька на измятой бумажке пару своих, придуманных им же, букв и снова запрятать её за пояс, пометив это место, видимо, чтобы вернуться. Дом был для него большой детской площадкой. Он как будто что-то искал.

В самом конце группы шли Мэри и Ёршик. Мэри пару раз оглянулась на него с непринуждённым видом, и всё время жевала какие-то разноцветные конфеты, что прятала в кармане. Но тут…

Неожиданно, но только для Ёршика, тот услышал завывающий, зовущий его голос…

Он звал его куда-то в небытие, откуда он и доносился, и немедленно стих, стоило прислушаться. Это был чем-то особенный голос… Знакомый… Никто его не слышал, кроме него. Странно…

– Что это за место?.. Что вообще происходит?! – уже отчаявшись, не выдержал давление вопросов, Ёршик. И завязался диалог с Мэри, который уже невозможно было остановить.

– Никто из нас не знает, и всем всё ещё интересно. – уклончиво ответила Мэри. Её глаза играли в прятки.

– В каком смысле?.. А… как я сюда попал?

– Если бы я знала, как Я сюда попала, я была бы очень рада…

– Я ничего не помню… В голове пусто…

– Да, я понимаю что ты имеешь ввиду. Мы сами понятия не имеем, что мы такое, и кто мы такие. Уэйн предположил, что нас заперли здесь, и мы… лишились памяти что-ли…, а может родились тут, вот только сразу взрослыми. Никто не знает, кем мы были до этого… И не понятно почему и зачем мы вынуждены жить в этом ночном кошмаре.

– Это место… мне кажется столь знакомым…, но столь чужым…

– М? – удивлённо посмотрела она на него. Словно бы он произнёс вслух нечто, что она сама давно у себя спрашивала.

– Я ничего не понимаю…

– Да… Я знаю… – неожиданно для самой себя, та продолжила разговор, – Я… знаю о чём ты. Странное чувство. Потому то и возникают вопросы – «Кто мы?», «Откуда?» и, почему-то это место не всегда ощущается домом или истоками… Иногда снится такое… Словно бы другая жизнь… Другие миры… – мечтательно ушла она в себя и печально улыбнулась, разглядывая комнаты, что они проходили.

– Другие миры?.. – затаив дыхание спросил Ёршик, вторя её взгляду на сокровищницы прошлых столетий.

В ответ на его вопрос, та едва слышно посмеялась и закружилась вокруг оси, как семечко одуванчика на ветру. Живое семечко, что залетело в тёмный город из камня и стали. Она непосредственно задрала голову в её кружении, рассматривая картины на стенах. Эхо её тихого смеха, скользя по стенам, множилось, словно отражение на разбитом зеркале. Вела себя она странно, в одно время серьёзно, в другое будто под дурманом.

– Так как мне называть… это место? – поднял Ёршик голову на безграничную тьму.

– Мы так и зовём его «Дом». «Чёрный Дом» иногда… По секрету, Оливия и Я зовём его иначе между собой. Мне так тебя жалко… Хоть ты теперь и с нами, нам живётся не легко…

– У меня был выбор?

– Видимо нет. Ты тут вместе с нами родился. Увы. Хотя бы теперь – ты в надёжных руках. Не терпится узнать… что же будет дальше. – загадочно говорила она. У неё было слишком хорошее настроение. Странно. Она пыталась всё возвести в сатиру и неосознанно прекращала разговор после каждого вопроса. Что если, причина тому – паника? Она была не спокойна, она была в ужасе.

– Тут опасно?

– Очень. – нервно улыбалась она.

– Что мы вообще делаем? Куда мы идём? Если это какой-то дом, где в нём выход? Я не понимаю…

– Выхода… нет… Мы искали… И чем дольше мы тогда старались его найти, тем сложнее и опаснее была дорога и путь назад, ну, а вперёд тем более…

– Вы тут получается, живёте не по своей воли?..

– Ха-ха-ха, живём? – сделала она паузу. – Мы тут выживаем.

Ёршик напугано смолк.

– Нас потому и не покидает чувство, что мы не отсюда. Так же, как и тебя. Так что поверь. Я знаю о чём ты. Ты как и мы когда-то очнулся тут в беспамятстве… Нас это даже объединяет. Это место порой, не самое приятное и тут очень опасно, но я предпочитаю не думать обо всех этих ужасах…

– Чем оно опасно? – полюбопытствовал он, повторяя в памяти воспоминания прошлой ночи, словно бы хотел убедится в их реалистичности. Резкие вспышки воспоминаний о том кошмаре, заставили его жмурясь сбросить с себя морок этих мыслей. Мэри это позабавило.

– Тут порой очень сложно не только искать нужные тебе комнаты и беспокоится за безопасность себя и близких, тут ещё нужно пытаться искать пропитание… И… прятаться, когда наступает ночь… Столько всего… В такое место мы и идём сейчас. – сказала она и дружелюбно протянула мешочек с оставшимися конфетами Ёршику, – …Хотя, я тут на днях размышляла… Почему же любое испытание сразу воспринимается, как несправедливость?.. – задумалась она, – Да. Мы не знаем, где мы, ничего не помним, мы просто есть и стараемся выжить, но не всё так плохо. Мы зато очень сильные. – тепло подметила она, – С нас возможно, многое востребовано. Я уверена, никогда не происходит чего-либо, с чем бы мы не справились на нашем пути, здесь… Главное – держаться вместе… Добро пожаловать в наш клуб выживших. – подбодрила она его и отвела взгляд вновь задумавшись о чём-то своём.

– Хорошо… Спасибо… – задумался Ёршик и облегчённо улыбнулся.

– Не бойся ничего, пока ты с нами. Знаешь, звучит глупо, но иногда и не хочется, чтобы это всё был дурной сон.

– Почему это?

– Всё вокруг постоянно на грани реальности и сна здесь. Страшно. Если мы друг другу снимся, если мы друг у друга очередные видения – очнувшись мы исчезнем. Я проснусь, а вас больше нет. Вы все мне уже очень нравитесь…

– Нравлюсь? Ты едва меня знаешь.

– Ну не так буквально… Просто увидеть кого-то живого… Найти кого-нибудь ещё здесь, чтобы держаться вместе… большое счастье. Мне кажется, мы все в одной лодке, потому нет смысла враждовать… Мы все – в одном доме.

Мэри постоянно выглядела непосредственно и молчаливо, она не любила лишний раз сотрясать воздух, но Ёршику нужно было знать больше, и именно он что-либо спрашивал, вновь вырывая её из раздумий и безмятежной мечтательности. Её не раздражало его любопытство. Возможно, она сама была немного застенчива.

– А что насчёт тебя? Какого тебе тут? – поинтересовался Ёршик.

– Мне тут нравится всё же… Главное – знать куда смотреть и как смотреть. Потерпи немного. Дождёмся дня и солнечного света – всё будет по-другому… Поверь… Это волшебное место. Здесь возможно всё. Ну, многое. Например, ты когда-нибудь видел или ловил здесь шоколадных жуков?

– Нет…

– Интересно, а если проделать в веках дырки можно ли наблюдать за всеми притворяясь, что ты спишь, хм… Столько наверно пикантных подробностей можно подсмотреть… – дурачилась она, прикусывая губу и двигая бровями вверх-вниз.

– Ха-ха-ха, что ты несёшь! – засмеялся Ёршик.

Между ними проскочило тепло чувство безопасности. То самое чувство, когда ты точно знаешь, что ты можешь сказать или сделать. Точнее, ты даже не задумываешься об этом. Не задумываешься ни о чём. Однако расслабляться было рано.

– Слушай, а… прятаться от кого? От кого вы прячетесь? – тихо спросил он. В памяти вновь возникли кровь и жёлтые глаза.

– …Я не могу сказать. Это очень… сложно… От «них». От всех «них».

Она напугано огляделась.

– Тут так много мест для того, чтобы спрятаться от… «них». Если я правильно представляю о ком ты. Можно разделится и…

– Глупая затея. Не найдя Тихий Двор, спрятаться всем в одном незаколдованном месте? Всё равно, что сделать из себя и других мешочек конфет. – сказала она и символично протянула ему сладости ещё раз. Тот сначала стеснялся, но потом охотно брал. Это был мармелад. Мешочек разноцветных сладких конфет, жмущихся друг к другу. Не подозревающих, что их сейчас…

– На вас охотятся, чтобы съесть?! – не рассчитав громкости голоса сказал Ёршик, и тот эхом разнёсся по стенам. Вся компания развернулась, мрачно на него таращась.

– Извините… – прошептал Ёршик, и они продолжили свой путь.

– Почти… Не совсем… Нет… Уау! На этой картине ездовой баран! Мечтаю о таком! – ответила громким шёпотом Мэри, вновь упрямо уходя от вопросов, случайно или намеренно. От одной мысли о «них» ей становилось дурно.

Рип хоть и бегал отвлечённо от поисков, путаясь под ногами, как ребёнок, что был воспитан дикими животными, но всё равно не спускал глаз с Ёршика, и тот это замечал, нервничал, но не подавал виду. Рип сейчас казался безобидным.

– Что значит «не совсем»? Кто такие эти – «они», и что они хотят от вас?..

– Я правда… Мне сложно отвечать на такие вопросы… Просто береги себя и будь рядом. Всё будет хорошо. – была она неприступна.

Они продолжали путь.

– Тихий Двор? Комната Чудес? Что это? – спросил Ёршик, – Кстати зачем … – и вот он вновь отдёрнулся от резкого движения Рипа в их сторону, тот просто пробежал перед ними на четвереньках – …зачем этот псих напал на меня?

– Рип подумал, что ты один из «них», хотел привести тебя к нам, но видимо ты сопротивлялся… А насчёт комнат – это такие особенные места… Они не простые. В нашем Чёрном Доме их много видов… Этих комнат. Многие из них безопасные. Многие имеют какую-то загадку или ребус, что-ли, чтобы пройти дальше, правило, испытание или типа того, а многие…

– Рефус?.. – на момент завис в своих мыслях Ёршик, пока ему что-то объясняла Мэри. Ёршик правильно её услышал, просто это слово возникло в его голове одновременно с её речью.

– …Однако путешествуя по Дому ты оставляешь следы, а Комната Чудес их заметает… Мы к ней и идём. – продолжала она.

– Это как? – очнулся тот от гула в голове.

– Это комната, в которую ты входишь, а затем выходишь, но не туда откуда входил. В случайное место. После этого тебя почти невозможно найти по следам или, возможно, даже запахам, и предположить, где ты. Тихий Двор – это другая волшебная комната… Помнишь ту, в которой мы сидели, когда Рип притащил твой труп?

Ёршик мрачно промолчал в ответ.

– Ой… Извини, это было необходимая мера… Он и мы тебя не знали… Мне честно всё ещё очень стыдно… Ну так вот… В Тихий Двор можно войти тем, кто его нашёл. Тем кто его не находил войти в него нельзя, только с разрешения того, кто его нашёл или тех, кто в эту минуту в нём находится. Прости, что всё так сумбурно, для тебя всё в новинку, а для меня сложно это всё объяснять, но я всегда рада помочь разобраться. Короче, Тихий Двор – это то же самое, что сказать – «Я в домике!».

– Уау, ничего себе, волшебные комнаты… – ответил Ёршик и вновь уткнулся в пол, – Ой, у тебя носки разные…

– Да. У Оливии, скажу по секрету, тоже. – замерцала Мэри глазками. Полуулыбка, шёпот, полу-наклон головы – она была игривым кружевом деталей каждое мгновенье.

– Необычно… – усмешливо подметил Ёршик.

– Ага. Это была моя идея. Какой идиот вообще носит два одинаковых? Это ж было бы скучно и тупо.

Они шли в темноте, их разговоры одним только жестом могла приостановить Оливия, прислушиваясь к свисту ветра и шорохам повсюду.

– Как же тут жутко… – шептал на ухо Мэри Ёршик.

– А чего ты ещё больше всего боишься?

– Темноты. – резко оборачивался назад Ёршик на какие-то звуки.

– А я мотыльков… – передёрнуло Мэри, когда та увидела на бледные светящиеся пятна, что летали вокруг некоторых ламп.

– В смысле?! Почему? Они такие безобидные…

– Я не понимаю почему они вечно летят в огонь… Все поголовно. Кто знает, что ждать от них… Один такой подпалённый мотылёк может разжечь такое… Они не понимают, что погибнут, и даже когда больно всё равно стремятся к свету, да и бесят, когда резко летят в глаза.

– Значит… ты боишься огня?

– Да… Мой самый частый ночной кошмар… это пожар… А вообще я ничего не боюсь! Если захочу, как заеду стулом по хребтине!

– Ха-ха-ха!.. Ты чудная. Слушай… Я тут вспомнил, как кто-то…

– М?

– …Я помню, что, когда я проснулся и очутился здесь, кто-то ломился и просился впустить его ночью. Он не смог… не смог войти…

– Ничего себе! Видимо это был Тихий Двор. То место, где ты очутился. И видимо, раз ты жив, ты не впустил кого попало… Да?

– От таких, как оно, вы и прячетесь?.. – настойчиво выуживал информацию Ёршик. Мэри старалась не говорить на именно эту тему, словно бы делая вид, что ничего такого вовсе нет. В ответ она молча кивнула.

– Тебе кстати повезло очутиться в безопасности, я вот проснулась запертая в тёмном чулане, я даже вроде случайно паука проглотила…

– Ужас! Но… Рип же вошёл ко мне в комнату! Как?

– Рип может лазить где-угодно! Он единственный, кто проникает в любую комнату без спроса. – улыбаясь посмотрела на Ёршика Мэри.

– Удивительно… Как вы с ним вообще рядом находитесь?..

– Не всё тут является таким, каким кажется на первый взгляд – это правило тебе точно стоит запомнить. Нам он пока ничего плохого не сделал. Он славный малый, но я, поверь, тебя понимаю. Я его порой сама боюсь. Уэйна он забавляет. Рип безумный и любит розыгрыши со взрывами. Оливии он тоже нравится, она часто берёт его с собой в путешествия.

– Приятно познакомиться… с ним… – оглядывался Ёршик и почему-то не мог поймать Рипа взглядом, он куда-то далеко отбежал.

– Прости, что я много молчу… Я просто… вся на нервах. – сказала она, не теряя спокойствия в голосе, – Обычно Оливия, а она старше и сильнее чем мы… Я серьёзно! Я с ней однажды боролась, так она просто села на меня, и я была абсолютно беспомощна…

– …Да уж помню, как я тогда вмешался, так она мне чуть рёбра не сломала, ха-ха-ха! – отбился от Оливии Уэйн и вписался в разговор, словно подслушивал всё это время, – Помнишь, как ты её тогда укусила? Акула-Сухопутка.

– А-а-а, не напоминай!.. – засмущалась Мэри и отвела глаза.

– А что такого? Ёршик, ты с ней по аккуратнее. – шуточно издевался Уэйн.

– Ёршик? – задумался тот о своём новом имени.

– Надеюсь ты не против. Всегда хотела дать кому-то имя. – улыбаясь хихикала Мэри.

– Да… мне всё равно как-то… Уж лучше так, чем без имени, раз его не было у меня вовсе… – хмуро ответил Ёршик.

– Скажи спасибо, что не «Веник». Или «Чайник»… – подбирал Уэйн юноше новые имена, парадируя Мэри.

– Уйди блин, я ему серьёзные вещи рассказываю! – прогнала она Уэйна. Тот упорхнул обратно к Оливии. Та шёпотом, игриво поглядывая назад, что-то ему сказала, а он в свою очередь посмеялся, даже не дослушав её до конца.

– …Так вот. – вернулась Мэри к прежней теме, – Обычно Оливия находила Тихие Дворы до заката солнца. Есть и такие, что могут приютить тебя и на неделю! Но это большая редкость, как я помню. А сейчас… ещё пару часов до того момента пока не станет по-настоящему страшно. Наступит ночь.

– Мне уже ничего не страшно. Столько всего… Что ещё меня может удивить?

– Ты понятия не имеешь на что способно это место.

– Ох… Если честно… Единственное, чего я боюсь прямо сейчас.... это – вы, в какой-то мере. – шепнул Ёршик ей.

– Хм, жуткий ты.

– Почему это?

– Мне кажется предвзятое мнение у людей о поступках и намерениях – отличная возможность узнать о них самих побольше. – подозрительно всматривалась она в Уэйна, – …То, что ты ждёшь от других – то, что ты сделал бы сам. Мне изначально казалось, что ты славный. – метнула свой хитрый взгляд она теперь в сторону Ёршика.

– Хм… но это же вы на меня напали первыми! Что ты несёшь?

– Да я шучу! Но, кстати, да… не исключаю… мы стрёмные. Но тебя теперь уже никто не обидит, пока мы рядом, запомни. Это точно. Боятся нечего. Очень хорошо, что мы поговорили… Приятно было познакомиться.

– А Оливия?.. – вновь ухватился за разговор Ёршик, – Какая она? Выглядит порой словно голову мне оторвать хочет. Эти её глаза… Как посмотрит, мне сразу становится стыдно за всё на свете…

– Она очень хорошая… заботливая, серьёзная, честная, уверенная… Классная, в общем. Найдя по очереди каждого из нас тут, с тех пор бережёт, как зеницу ока. Но… не лезь к ней пока, ей надо привыкнуть к тебе. Она долго привыкала к Рипу. То, что она суровая – это только кажется. Она добрейший человек, кого я знаю. То и дело, что поражаюсь тому, как она много на себя взваливает… Иногда она бывает не в настроении… Много нервов знаешь ли, от такой вот нашей жизни, но ты ещё с ней подружишься. Она делает всё для нас. Она для нас, как мама…

– Мама? – непонятливо уточнил Ёршик.

– Всегда защищает нас… не всегда понятно, от чего, конечно, но после того, как мы на днях покинули Тихий Двор, в котором жили неделю, я всё больше волнуюсь за неё… Всегда старается выглядеть так, словно всё под контролем. Чувствую, что это не так.

– Тоже переживаешь?

– Да… Но я предпочту улыбнуться, чем хмурится без толку. Просто иногда даже смешно, как все плохо. Ха-ха-ха…

– Не теряешь веру… Я в шоке. – тепло ответил Ёршик.

– Хм… наверное… Я тебя познакомлю с ней, разумеется. Просто нужно бы найти подходящее время…

Пока они разговаривали, группа уже успела пройти ещё пару комнат и лестниц и, наконец, видимо, пришла к своей цели.

– Прости, поговорим потом. Меня, кстати, зовут Мэри. Ты уже знаешь это, но всё же. Рада, что ты теперь с нами. – напоследок шепнула она ему и неспешно подошла к Оливии, всем своим видом показывая, что она «тут как тут» и готова к дальнейшим указаниям.

Мэри легонько задела Оливию плечом, та резко обернулась, но в миг смягчила лицо в ранее невиданной Ёршику тёплой улыбке. Мэри, сделав суровое лицо в ответ, надув губки, шутливо отдала ей честь, как командиру. Она всегда старалась держать перед ней лицо. Оливия словно всегда находила в ней любимицу. С остальными была более сдержанной. Это читалось в её взгляде даже тогда, когда та оглядела компанию после достижения места назначения. Они на месте. Перед ними была дверь.

Ёршик успел лишь кивнуть Мэри в ответ, и тоже был очень рад тому, что он теперь не одинок. От души даже немного отлегло. Но… Что же ждёт за следующей дверью?..

Глава 5 Чёрный Дом

Они пришли в небольшое квадратное помещение с покрашенным деревянным полом красного цвета. По оттенку этот цвет напоминал нечто неприятное и отторгающее. Алая краска заезжала за грани плинтуса на стены брызгами и разводами. Пол словно бы красили голыми руками или наоборот, когда-то пытались смыть эту бурую слякоть, что обветрилась и даже хрустела под ногами.

На стенах – античные обои, выполненные в средневековом стиле. Люди и животные имели утончённые и угловатые, нежные и угрожающие пропорции и силуэты. Звери и птицы на полотнах стен наслаждались жизнью, аристократы – роскошью. Они вкушали тёмные виноградные напитки и в томительной лёгкости изнывали в неге ароматов дивных жёлтых цветов. В их листве повсюду прятались маленькие существа, что хищно глядели на смотрящих. Единственные две лампы висели над входом в комнату и выглядели, как уличные фонари. В комнатушке было две двери на против входа.

– Мы пришли. У нас мало времени. Заходим в эту, что справа. Мэри попытайся запереть вход и… Стоп. ГДЕ ЧЁРТ ВОЗЬМИ РИП?! – с облегчением начала Оливия, но из-за того, что одного из членов группы не было рядом, облегчение было недолгим. Она была в шоке.

– Он же был с вами! – возмутился побледневший Уэйн.

– Я? Мы? Мы… видимо… потеряли его из виду… Он… – немедленно начала оправдываться Мэри и судорожно оглядываться назад, надеясь то ли сбежать, то ли на то, что Рип выскочит и просто снова попытается их всех напугать.

– Это же всё, о чём я тебя попросила! Смотреть за ним! – возмутилась Оливия.

– Простите! Простите пожалуйста, мы с Ёршиком отвлеклись… – рванула Мэри к порогу двери, всматриваясь в темноту коридора и надеясь увидеть его там.

– Ты же знаешь, он любопытен, как ребёнок! – отдёрнула её к себе Оливия, – Поди залез куда и отстал. Он теперь может быть где-угодно! Уэйн, ты за главного. – резко обернулась она к нему, – Сидите тут, я найду Рипа. К дверям не подходить. НО! Если я не вернусь в течение получаса, бегите в проход и прячьтесь пока не наступит утро. – второпях приказала Оливия.

Теперь она была скорее в шоке, чем в гневе, и впервые на её и без того бледном лице появилась жёлтая гримаса. В нескольких словах она даже оговорилась – она была вышиблена из колеи. Ей очень не нравилось, когда что-то шло не по плану. Задумавшись и немного притормозив, она перетащила свинцовые ноги за порог и немедленно удалилась… Стоило ей переступить его, дверь резко захлопнулась за ней сама по себе с громким грохотом.

На минуту воцарилась тишина…

Один лишь шёпот стен смог вернуть их из состояния полного оцепенения. Все трое застыли в ужасе от осознания того, ЧТО сейчас может случиться. Они напоминали детей, которых на какое-то время оставили одних родители сторожить вещи на незнакомом им вокзале.

– Ну и что же теперь делать? Из-за этого Рипа мы все можем не дожить до этого самого утра! – ругался Уэйн.

Он не был трусом, а скорее, как и Оливия отвечал на проблему сначала злостью.

– Мы можем попро… – начал было Ёршик, но тут…

Послышалось пение. Оно скользящим эхом летало по стенам извне и заполонило комнату. Слов было не разобрать, но был слышен женский голос. Это пение уже могли слышать все, не только Ёршик.

Свет ламп внутри этой кабинки неожиданно начал тускнеть, и комната постепенно стала тонуть во тьме.

– Что?.. Что происходит? – послышался испуганный голос Мэри, девушка прикрыла рот ладонью.

Последнее, что было видно – это как свет в её глазах померк, пока они полностью не утонули в черноте, сквозь которую ничего не было видно.

Стены комнаты начали ёрзать, сжиматься, давить, скрипеть и медленно погружаться в кислотное, желтоватое свечение. Узоры и люди на стенах начали светится, как будто бы были нарисованы той самой краской, что накапливает свет, а потом начинает светится в темноте.

Красный цвет дерева сменился на синий и начал наполняться нежным и глубоким свечением. Контраст красок жёг глаза. Над головами у них, зигзагом пробежал по стенам рисунок напоминающий свиток, что держали когтистые лапы.

Началось.

Появившиеся по очереди буквы на свитке выцарапали светящуюся надпись:

«Три двери и вас теперь трое, тогда, давайте поиграем…»

Дверь, что служила входом вросла в стену и стала её частью. Растерянный Уэйн, увидев это, выронил пару гневных и немного неприличных фраз и полный неистовства и резкого стремления борьбы за свою жизнь, разбежался и начал выламывать дверь. Стал бить её руками, что те, чуть ли не стирались в кровь. Стал пинать её со всей силы босыми ногами и стучать по ней, но никто не мог ни услышать их, ни открыть её снаружи. Она стала словно цементная. Он выглядел как ненормальный, но его можно было понять – он знал, что означают все эти фокусы.

Люди на стенах смотрели и улыбались на его четные попытки. Мужчины хихикали переглядываясь друг на друга, дамы смущённо прятали лица веерами. Как только сил у Уэйна осталось совсем мало, искажённые образы на стенах налились скрипучим хохотом закатывая глаза в истерике. В миг их лица окаменели, глазницы почернели и испещрили их кожу чёрными трещинами. Дверь в след за ними начала медленно разлагаться и покрываться чёрными пятнами и растущими из них острыми иглами. Эта странная чернильная сыпь струпьями распространялась по всей стене.

– Прекрати! Что ты творишь?! – пришла в себя Мэри. Уэйн обернулся в страхе за окружающих.

– Что ВЫ натворили! Ты понимаешь, что сейчас будет?! – отходил Уэйн подальше от чёрных шипов, что росли на глазах.

– Я не виновата, что Рип сбежал.

– Виновата!

– Да какая уже разница! Прекрати или станет хуже!

– Что происходит? Что случилось с комнатой? Успокойтесь! Всё в порядке! Что вы так взбесились? Ребят… – недоумевал Ёршик.

– Это Комната Дураков! Она запирает тебя в ловушку, если соблюдены условия и ею придуманные правила! Если выполнить условия и разгадать её загадку, она отпустит тебя, а если нет… это ловушка. – гневно разъяснял Уэйн и смотрел на Ёршика, словно он был причиной всех бед.

– Что за загадка?

– Без понятия, но время тут бежит быстрее, посмотри! Мэри достань часы. Что ты стоишь! Только не говори, что ты их посеяла где-нибудь!

Мэри спохватилась, высунула из разреза платья край ноги, к которой был пристёгнут кожаный ремень с часами. Те неслись с бешеной скоростью, и секундная стрелка то и дело, что наматывала круг за кругом.

Мощный удар. Позади них в стороне, где были две двери, раздался мощный толчок, что ударной волной прошёлся по полу. Он переломал дерево, покрыл пол трещинами и опрокинул стоящих. Удар был таким резким и сильным, что гвозди полетали из пола и исцарапали им руки и ноги. Двери позади них начали прямо на глазах меняется местами. Они словно видения перемешивались так, что понять какая дверь была изначально проходом, о котором говорила Оливия, по итогу было просто невозможно.

Сквозь двери, как сквозь воду, вынырнули двое туловищ. Из глазниц и ноздрей их голов высунулись пальцы рук, что чуть ли не разорвали их лица пополам. Сами головы были слепы, а их рты были зашиты. Они извивались словно внутри них были руки от кистей до плеча, как в тряпичных куклах, чьи высунувшиеся пальцы теперь сомкнулись на лицах, удерживая их, чтобы те не дёргались. Растягивая сцепленные рты, они могли лишь выть и издавать рвущиеся звуки, умывая себя чёрной жидкостью дверей. Не уж то это были когда-то одни из… очутившихся тут?..

Посередине между дверьми, в стене появился маленький венистый чёрный глаз, что осмотрев каждого, хитро прищурившись, закатился обратно. Пол как будто бы таял и становился жидким, и все трое медленно начали тонуть в вязкой синей жиже, что постепенно лезла на них. По середине образовалось что-то наподобие губ, из-за которых высунулся шершавый язык. Он поднялся из недр, как лоза хищного инопланетного растения, и стал ощупывать каждого из сидящих.

Скользкий, бугристый жгут любил проскальзывать под подбородком и гладить исподтишка по спине или животу. Подобно огромному щупальцу, он оценивал добычу. Язык скользнул обратно, а рот пола широко раскрылся. Его глотка начала вращаться тысячами деревянных остриёв с горящим жерлом на дне. Из его недр вырвался лязг режущий слух, проникающий ледяными иглами в душу:

В одной из дверей выход,

Другой из дверей будешь рад,

Но двери хитрее,

Они разное говорят.

Одна всегда скажет правду,

Другая ответит враньём,

Вопрос всего один задать вам можно,

И в одну невозможно войти вдвоём…

Мэри схватилась за уши. На её лице мерцали две серебряные дорожки от слёз. Возможно, это было от боли, что причинял визг комнаты, возможно от ужаса и паники. Хоть она и сжимала уши, голос этого рта был особенным. Его невозможно было не услышать.

– И что это значит? За одной выход, а за другой? Что? И что значит невозможно войти вдвоём? Каждый войдёт хотя бы в одну, а третий останется здесь?.. – судорожно соображал Ёршик, прижавшись к стене, чтобы не упасть в хохочущий рот.

– Чёрт! Какой смысл?! Не разгадаем – нас запрут, и «им» будет ясно, где мы, а если разгадаем – всё равно кто-то останется здесь!.. – был Уэйн в ярости, – Не выбирать же нам кого-то… одного?..

На последних словах тот сполз на пол, уже не замечающий, как на него налезали синие щупальца пола. Обвиваясь вокруг его тела они напоминали силки, худые резиновые руки.

Чёрные иглы начали распространятся на боковые стены и рисунки людей сменялись на разлагающиеся шепчущиеся массы. В чёрных дырах глазниц засветились глянцевые и пустые глаза, что скорее напоминали волдыри. Они буквально были голодны на зрелища. Пасти раззевались даже вдоль шей рядами наполненных желтоватым соком жвал. Направив в центр свой взор, комната стала похожа на арену с сотнями голодных зрителей, что восторженно наблюдали за процессом. Шипы в скором времени не дали бы ребятам находится близко к стенам. Они расползались, как чёрный иней, и вибрировали, испещряя стену трещинами.

– Чем больше мы боимся, тем хуже! Комната чернеет! Отойдите от искажения! – кричала Мэри сквозь смех комнаты.

– Что нам делать?! – дрожал Ёршик.

– Держимся вместе! Парни! Взяли себя в руки! – умоляла их Мэри. – Чем паниковать, лучше сделали бы хоть что-нибудь, чёрт возьми!

Было видно, как с её лица спадали целые горошины слёз, пока та срывала синюю липкую гадость с себя. Она была настроена решительно, хоть и дрожала, переполненная ранее не испытываемым страхом. Дрожащим голосом та начала строго рассуждать, вновь закрыв уши руками;

– Нам нужно понять, где выход, чтобы выйти отсюда и найти Тихий Двор до заката солнца… Времени мало… – пыталась сконцентрироваться она. (Между слов, она всё же не могла придерживаться своих же просьб и поддавалась давлению, прерывая речь на истошные всхлипы отчаяния, когда её руки вновь хватали силки синей жижи пола. Покрываясь пузырями те лопались и всё сильнее хватались своими ошмётками за всё, что движется.)

– Надо понять, что же прячет другая дверь! Может это западня… Может это ловушка. Никто ничего не обещает! Если мы хотим понять, где-что, и кто из них лжёт, а кто говорит правду…

– …Значит нужно задать вопрос, на который ОБЕ ответят одинаково! – осенило Уэйна.

– А это значит – мы… поймём кто говорит правду, а кто ложь! – возрадовалась Мэри.

– Нет, постойте, всё не так просто! Никто не знает, что конкретно за ними кроется, лживая может вести к.… – пытался вразумить их Ёршик, но рот вдруг завизжал ещё громче.

Им приходилось громко орать, чтобы перекричать визг рта и его адский смех. Ёршика никто не смог услышать. Он оказался по ту сторону комнаты. Уэйн и Мэри по другую. Они прижимались друг к другу в попытках расслышать хоть что-то. Ёршик, озираясь по сторонам и заметив глаз в стене, зажёг фитиль динамита решения. Подобравшись поближе к глазу тот ударил по нему с размаха кулаком. Рот резко взвизгнул и от боли в миг сжал деревянные зубы, замолкнув.

– Закрой пасть и скажи мне правду и только правду, или я вырву тебя из стены! – пригрозил Ёршик неистово стуча о стену рядом с глазом. Все сразу принялись решать условия комнаты и даже подумать не могли о том, что он сейчас делал.

– Ты… что… творишь… – оцепенели Мэри и Уэйн.

– Что таится за одной из них помимо выхода?

– Это и есть твой вопрос им?.. – ехидно ответил глаз щурясь от боли.

– Это и есть твой ответ мне-е-е? – Ёршик начал засовывать в глазницу пальцы.

– Тайна! За другой дверью скрывается тайна! Печать, вскрытие которой, будет возмещено кровью того, кто узнал секрет комнаты! Она ответит на самый сокровенный вопрос, что вошедший больше всего хотел бы узнать, но ждёт его кошмар, что он меньше всего хотел бы пережить! – молило о пощаде око и вдруг… неожиданно усмехнулось.

Оно начало смеяться в предвкушении чего-то. Смеялось сначала тихонько, но затем постепенно, безрассудно начинало гоготать во весь голос доходя до хриплого визга и постепенно утихало и утихало…, растворяясь в глубине стен…

Ёршик оступился. Рот растворился в полу. Всё в миг стихло и развеялось. Чёрная гниль полностью покрыла стены. Глаз просочился обратно и исчез. Тишина. Звон колоколов… Ночь.

Это был конец.

Нельзя было предсказать, что будет дальше. В груди играл оркестр страха и паники. Вопли отчаянных мыслей в голове напоминали овации публики на композицию из оглушительного шума крови, что волнами проникал куда-то в районе висков, мощными барабанными импульсами. Под рёбрами начались бешеные скачки сквозь снежную метель, что проносилась в районе живота, напомнив Ёршику об ударе, сделанном в это место. Ёршика начало трясти от ужаса. Он узнал этот звон.

Его сумка начала дёргаться и трястись вместе с ним, словно в неё засунули кошку, и та хотела вырваться из ловушки. Однако, резким рывком из неё вылетела та самая книга Ёршика. Ударившись о стену, та растворила чёрные иглы в огромном светлом пятне, что снова затянулся коррозией, стоило книге упасть на пол. Словно бы эта загадочная чернильная болезнь отторгала её.

Книга раскрылась на середине. Посреди одной из её коричневатых страниц алыми чернилами начали образовываться узоры и три таинственных символа помещённых в бьющиеся горячие сердца. К ним что-то приближалось, скользило по странице. Это был ещё один рисунок в сердце – изображение кривого красного серпа.

Уэйн, вскочил к левой двери. Чего-то не рассчитав, тот даже немного опрокинулся на неё и выпалил прямо ей в лицо:

– Если я спрошу у второй двери ведёт ли твоя к выходу, что она ответит?

Дверь, широко растянув своё лицо вниз не естественным образом, разорвала себе рот и из-за нитей послышался ответ:

«Нет…»

– За ней выход. Она говорит правду! – произнёс ответ Уэйн.

– С чего бы?! А что, если она лжёт? А что, если она лжёт и за ней всё равно выход? – недоумевала Мэри.

– А плевать! Если она лжива, и мы угадали с дорогой – она знает… она знает, что правдивая скажет нам – «ДА». И… потому соврёт и скажет – «НЕТ»! Если же это правдивая дверь, то она знает, что лжец скажет – «НЕТ», и ответит также – «НЕТ». А если мы не угадали с дорогой, то наоборот, обе сказали бы «ДА»! – заикаясь восторгался гениальностью задачи Уэйн.

Он никогда не соображал так быстро и ответ, вырывающийся из его уст, казался на ходу придуманным.

– А ведь и правда!.. – сильно не задумываясь о логике выкрикнул Ёршик.

– Они скоро будут за дверью! Сейчас начнут ломиться! Это не Тихий Двор! Поднялись! – скомандовал Уэйн. Присутствовало ощущение, словно нечто приближается к ним со скоростью движущегося рисунка на страницах книги.

– Но, что нам выбрать? Куда идти? – среагировал Ёршик, и немедленно подполз к книге, пытаясь её утихомирить, засунуть обратно в сумку. Книга захватила внимание Мэри. Та не спускала с неё глаз.

– Я… Не знаю… – задумался Уэйн.

– Значит за второй… ответы на вопросы… Так ведь это… это же шанс для нас всех! Она поможет узнать, что мы такое, и что это за место! Разве нет? Мы же так этого хотим! Это возможно… наш единственный шанс. – осенило Ёршика, и тот уже предвкушал ответы и объяснения происходящего вокруг.

– Да к чёрту! Кто останется здесь?! В одну нельзя войти вдвоём. Их всего две! – зарычала Мэри оторвав взгляд от пола.

И все трое на миг смолкли.

– Я останусь тут… – сказал Ёршик.

– Нет… Ты же пропадёшь… – умоляюще просмотрела на него Мэри.

– Ещё не всё потеряно! – раздался голос Уэйна, – Ночь – не значит, что мы все в неминуемой… опасности… и тебе что-либо грозит. Тот, кто тут останется – у него будет время… время спрятаться! – пытался он её обнадёжить.

– Ёршик ничего не знает об этом месте! Нечестно будет оставлять его тут! Он тогда ТОЧНО будет в опасности! – пыталась вразумить его Мэри.

– И что делать? – отчаялся Уэйн.

– Мэри, пусть ты пойдёшь на выход, ты беззащитна, а так будешь в безопасности. Уэйн, останься здесь, прошу, ты сильнее, чем мы оба. А я… Я же никто вам и… – смирившись с неотвратимостью дальнейшего говорил Ёршик едва-ли не шёпотом.

– Никто? Все мы друг другу никто! И что с того? Не для этого люди держатся вместе… – сказала Мэри.

Сказала она это, переча словам Ёршика, но в то же время было слышно, что та словно готова была опустить руки. Она ничего не могла решить, изменить, и также не могла согласиться на это.

– Я пойду во вторую. – продолжил он, – Я приму любую боль, всё вынесу… Мне плевать. Я хочу знать всё. Я… потом найду вас, ребят… Найду и расскажу вам правду, если выживу… Я могу задать ей вопрос о нас и об этом месте, разве нет? Она же должна сказать мне «правду»! Дверь же не закроется? Может вы даже послушаете её ответ… – говорил он с тяжестью в голосе.

– А вдруг ты и вправду не выживешь, горе-герой! Ты УМРЁШЬ! Всё! «Фините»! Ты это понимаешь? Хотя… это и не факт, но… И, кстати, почему это будешь именно ты?! – возмутился Уэйн.

– В смысле?..

– Почему именно ты подвергнешь себя этой лотереи?.. – напрягся Уэйн.

– Мне всё равно. Я не оставлю вас. – сопротивлялась обоим Мэри.

– Вы МЕНЯ тут помирать оставите?! – не мог успокоиться Уэйн.

Странные звуки по ту сторону стен стали более частыми. Их голоса единственное, что издавало шум в теперь абсолютно тихой комнате.

– Что ты такое говоришь! – крикнула в ответ ему Мэри. – Нет…

– Что «нет»?! Это безумие! Что если он один из «них»?.. – ответил Уэйн.

Повисло молчание.

– Ты гадал. Ты знаешь, что это не так! Что за дурацкий вопрос? Что с тобой?..

– Карты никогда не скажут прямо. Оливия бы знала о Комнате Дураков. Это бред! Что если… – отодвинулся Уэйн подальше от Ёршика, – …он контролирует комнату? Она ведь его словно слушается… – замерцали глаза Уэйна безумным огоньком. Иглы стен вибрировали в такт его словам.

– Знаешь, никто ничего ни о ком не знает! Ты тоже можешь быть одним из «них», я могу…, но в этом и смысл нашей семьи! В том, чтобы знать на сто процентов, то, что мы не враги друг другу! – со слезами на глазах роняла каждое слово Мэри в надежде, что Уэйн поймёт её. Хотя, напомнив ей этот факт, сидящие встретили, но лишь на миг, её подозрительный взгляд. Стены волной завибрировали вновь, за её спиной.

– Мы не знаем его… – снова не доверял Ёршику Уэйн и сощурил свои глаза.

От каждого их слова шипы на стене странным образом становились длиннее и больше. Они росли. Они тянулись к ним. Они пели в такт их голосам, а их голоса вибрировали с ними на одной частоте. Что происходит?

– Так вы тоже можете быть одними из «них»?! Да кто же такие эти – «ОНИ»?.. И… – был повержен такой правдой Ёршик и даже остановился на полуслове. О таком он и подумать не мог.

Охватившие Уэйна паника и подозрительность стихли… На их смену пришли они; по стенам извне крались странные звуки, что внезапностью своего очередного появления перебили желание спорить. Треск, шаги, дыхание?..

– Я хочу остаться. – неожиданно опрокинула голову вниз Мэри. Шипы на миг замерли прекратив свой рост.

– Что ещё ты хочешь? – спросил Уэйн с сарказмом и отчаянием.

– Уэйн, ты важнее чем я. Ты можешь предсказать судьбу. Что могу Я? Выбора нет… Либо здесь остаётся один, либо все сразу… Я – не оставлю вас тут, уйдя в безопасное место.

Уэйн замотал головой. Шипы «смолкли» и вдруг втянулись обратно.

– Ладно! РЕШЕНО! Сделаем как ты сказал, Ёршик! Хорошо! Или… Хм… – призадумался на секунду Уэйн, – За второй ждёт какой-то кошмар… «самый страшный кошмар»…, но и ответы… – пробурчал он и на миг померк.

Ёршик вновь поймал на себе его острые глаза и заметил ещё кое-что. Уэйн уронил тяжёлый взгляд в пол, когда тот повернулся, чтобы взглянуть на дверь с выходом от сюда, видимо, на прощание. Уэйн не двигался. Это не были глаза недоверия. Это был взгляд возлагаемых надежд и ожиданий. Был слышен странный звук, словно Уэйн начал прерывисто втягивать воздух.

Мэри и Ёршик приподнялись, хотели подойти поближе к нему… но тот резко для них направился ко второй двери и открыл её.

– Что?! Стой! Уэйн! – вскрикнула Мэри. Ёршик обомлел.

– Простите… – обернулся он к ним с красными глазами уже за порогом и продолжил, – …Пусть вы хотя бы услышите ответы, а там будет, что будет. Мэри прошу, иди на выход. Так будет… проще… – смиренно ответил Уэйн.

Вторая дверь скрывала за собой ответ на страстный потаённый вопрос и самый жуткий кошмар входящего. Он вошёл. Она была абсолютно пустая и ярко белого цвета, словно этот цвет стен, пола и потолка мог светиться. Уэйн прослезился. Возможно, от резкой смены освещения. Мэри и Ёршик стояли в дверном проёме, как заколдованные, и не могли пошевелиться или пойти за ним. Было слышно, словно по ту сторону чёрной комнаты что-то, как будто бы, прильнуло к той самой запечатанной двери, благодаря которой они вошли сюда, что была позади них.

На полу комнаты, открытой Уэйном, стояла маленькая шкатулка. Уэйн подошёл к ней с боку, чтобы им было видно, что будет дальше. Он сначала не понял, как её открыть, но увидел справа катушку, за которую нужно было крутить… Вероятно это была музыкальная шкатулка.

– Что это… такое?.. – был он ошарашен. Он начал быстро крутить тихим шёпотом проговаривая свой вопрос, а его друзья смотрели на это. Музыка не играла. Крутил… Крутил… Крутил… Хлопок! И Уэйн отскочил от неё, как от раскалённой. Она открылась, из неё выскочил кукольный чёртик, высунув половину тела.

– Нет, не стоит доверять! – ехидно произнесла кукла.

Уэйн сидел парализованный неожиданностью и не понимал, что происходит. Мэри и Ёршик сами резко вздрогнули, Мэри отошла на шаг назад мрачно оглядывая спутников.

– Что?.. Но… Но это… Это не мой вопрос! Я не это спросил! Это не по правилам! Это не мой самый… потаённый… вопрос… – возмутился Уэйн и под конец возмущений покраснел и замер.

– Ахах-ахах-ахах-ха! – заверещала кукла и захлопала в плюшевые ладошки.

Кукла повернулась на стоящих на входе. Она долго смеялась над ними и даже пару раз передразнила, повторив некоторые из ими ранее сказанных душещипательных фраз, только с издевательской насмешкой. Вдруг та резко поломала себе шею в сторону Уэйна и бодро заиграла песенку шатаясь из стороны в сторону:

Если ты сюда пришёл

И здесь ответа не нашёл,

Познаешь боль и будешь знать,

Как лезть куда попало впредь,

И если ты сюда пришёл,

И знать не знаешь, как уйти,

Уйти не сможешь, просто жди,

Как за тобой придут ОНИ.

Выхода у белой комнаты не было. Был тупик. Ни для кого не было выхода. Даже для него самого. Белая комната почернела за первой.

Стены повсюду стали абсолютно чёрными и во мгновение импульсом наполнились бесконечным количеством изображений месяцев начиная с комнаты с Уэйном. Каждый месяц своим громадным, пухлым жёлтым глазом, прорезав воздух, взглянул на стоящих на полу и приковал к земле. Все трое опали на пол, словно взглядом им перерезали сухожилия на ногах и под энергетическим давлением они не смогли более держать равновесие. Комната открыла местоположение каждого из них, не только Уэйна. Теперь они все стали добычей.

– Ох звёзды мои… – осознала что-то Мэри.

– Что это? Что это такое? – озирался Ёршик.

– Это… месяцы… «Они» знают где мы! Мы посмотрели им в глаза-а-а!!! – кричала Мэри взявшись ладонями за лицо, словно пытаясь вдавить свои глазницы внутрь. На её веках отпечатались желтые огни зрачков месяцев.

Звуки извне прекратились, но вскоре начал нарастать шум чьего-то топота.

Топот ускорился и стал громче, и книга, что все так же лежала на полу, замерла. Сердце с корявым серпом давно остановилось и не двигалось. За тем, отодвинулось чуть поодаль от троих других. По другую сторону страницы неслось другое сердце с изображением черепа и цветка.

Резкий рубящий удар в дверь заставил их подпрыгнуть. Дверь, через которую они пришли изначально, резко начала грохотать и разрушаться. Нечто подобно кувалде било о дверь, и та покрывалась массивными трещинами, что повергло в оцепенение уже сидящих на полу Ёршика и Мэри. Кто-то очень хотел внутрь. Ломившийся был очень близок к цели. Вновь загоревшиеся огни фонарей-ламп испуганно дрожали. Темнота снова начала сгущаться.

Если бы звук лязга лезвия мог быть сравним с игрой на скрипке, а грохочущий топот погони и преследования мог бы быть игрой на пианино, удары о дверь – ударами в громадный барабан, а эхо голосов – хором, то в этом месте заиграла предсмертная рапсодия.

Мэри шустро вскочила, взяла книгу Ёршика, что защёлкнулась на замок, и всунула книгу ему в сумку одним движением, и та, как по волшебству, растворилась в ней. Уэйн подбежал к ним, прикрыв их за своей спиной, приготовившись к нападению. Удары в дверь. Мэри незаметно для обоих позади открыла вторую, что вела к неизвестному выходу, пока парни были прикованы взглядами к разрушающейся двери.

– Как я могу не сдержать обещание, когда у вас там такое происходит… – послышался знакомый Ёршику, восторженный голос за дверью.

– Что?.. – упал вопрос с его уст. Он узнал этот голос… Это же…

Удары усилились. Дверь сломается, она не будет держаться долго. Стены отрастили глаза и уставились со всех сторон. Нечеловеческими усилиями оба парня сжали каждую мышцу тела готовясь к нападению. Они чувствовали, что, если оступиться, замедлиться и отвести взгляд – случится что-то ужасное. Трещина прошла точно по замочной скважине и удары прекратились. Тишина… Ручка двери стала аккуратно… медленно поворачиваться и…

Мэри резко вырвала Ёршика из транса. Сделав подножку, толкнула его в дверь с выходом, бросила в его сторону что-то со своей шеи и сказала:

– Береги себя…

Ёршик упал за порог. Дверь захлопнулась и вернуться назад было уже невозможно.

Глава 6 Тёмный мир

Стук и тарабанящие удары, отчаяние и попытки, вежливые просьбы или же угрозы в никуда, крики, вопли, и даже шёпот мольбы – ничего не помогло ему вернуться обратно к ним. Закрывая и открывая дверь, в десятый, а то и в тысячный раз, за ней всё равно растворялась в темноте какая-то пыльная кладовая.

Казалось, что теперь их больше нет и их разделяет целый мир. Самый настоящий Тёмный мир. Мир тайн и вопросов, на которые нет ответов, мир тяжёлых тёмных пространств и настоящих пылающих бездн, бесконечных лабиринтов и резких поворотов, ведущих прямиком в какой-нибудь капкан, или в никуда, или даже вновь туда же, откуда вы могли начать… Безумный и необъяснимый – Чёрный Дом.

Сидеть на одном месте было, возможно, самое безопасное… и одновременно НЕ безопасное занятие. Безумный страх за друзей стал кандалами, что заставили его до последнего пытаться вернутся обратно. Они приковали к двери, создавая надежду на то, что друзья сами смогут прийти к нему и вот-вот выйдут. Вот-вот появятся. А по сути, он висит над пропастью, зацепившийся одной рукой за краешек земли, и остаётся только дождаться миг, когда тот сорвётся и упадёт. Или же его здесь просто кто-то найдёт. Оставаться не подвижным в одном месте, когда другие перемещаются – дурная затея. Это были не привычные нам жуткие прятки.

Оглушающий ужас от того что он остался один и страх за них взял над ним верх. Ёршик сидел неподвижно и поникши. Словно мёртвый. В ушах звенело. Все мысли вращались только вокруг злополучной Комнаты Дураков.

Нужно бежать… Нужно двигаться, нужно прятаться… но… как? Как он может уйти? Вдруг есть шанс их вернуть?.. Хотя… Кто они ему? Просто единственная опора в этом мире? Просто единственный уголок, где он успел почувствовать хоть какую-то безопасность? Или же некто, кого он хотел бы называть чем-то большим?.. Друзьями?

Теперь он один, каким и пришёл в этот мир. Какими и они пришли в этот мир. Возможно, это и было одна из немногих вещей, что их могла объединить… Перед лицом смерти все равны, каким бы человеком ты ни был. Все должны держаться вместе, всё остальное – на второй план. Однако дело было не в банальном желании выжить. Они хорошие люди. Наверное… Было бы время их узнать… Мэри души не чаяла в каждом. Перед глазами – её беспомощность… страх Уэйна… нежность на лице Оливии… Нет. Он нужен им. Они нужны ему… Он в это верил.

В конце концов, где-то внутри себя он выковал обещание самому себе, найти их и помочь им, найти их и узнать всё ли хорошо, всё ли обошлось, найти их и снова быть с ними рядом…

С ними что-то случилось… и это точно. Их разделили за мгновение, и сердце саваном душило чувство того… что было уже поздно. Удостоверится в ином – невозможно. И одиночество, как снаружи, так теперь и внутри перекрывало дыхание. А самое страшное было – слушать тишину. Он впервые слышал её столь отчётливо, словно всё в этом мире перестало существовать вместе с ними. Тишина просто кричала. Самый громкий звук из существующих, что способен слышать даже глухой. Она сводит с ума.

– Этот кто-то… – говорил он сам себе, – …Этот кто-то был тем самым чудовищем, что пыталось войти в Тихий Двор, где когда-то я очнулся… Оно одно из «них»? Оно запомнило меня и обещало вернуться за мной? Оно знает меня… Может, если ему был нужен я, оно не тронуло их… Что же теперь делать?.. – сквозь пальцы вытекали его мысли, что он не мог удержать, но пытался хотя бы проговорить в голове сквозь сердечные спазмы.

– Книга! – вспомнил он, – На ней всегда, каждый раз вырисовываются новые и новые рисунки. Может она тесно связана с этим местом, и она какой-нибудь заколдованный артефакт?.. Когда оно приближалось, в книге тоже что-то начало двигаться, может это… карта? – осенило его, и тот стал бешено соображать и трястись, мотая головой в стороны, пока не сообразил, что она должна быть в его сумке. Сумка всегда была при нём, висела на плече и вместе с ним оказалась тут.

Всунув в неё руку и подумав о книге, он вытащил какой-то предмет, книгу, но почему-то она ему показалась какой-то не привычной. Странно, книга и книга, это чувство было мгновенным пока он её вытаскивал, и вынув он осознал, что это совершенно не знакомый ему предмет. Книга была не та. Меньше и тоньше.

В ночной темноте Чёрного Дома было ничего не разглядеть. Ёршик вспомнил про свои свечи и спички, что он добыл в своём первом Тихом Дворе. Быстро зажёг одну свечу, создав крайне слабую видимость окружения. Он наконец увидел, где находится.

Комнатка, где на этот раз оказался Ёршик, напоминала кабинку какого-нибудь химика. Сидя на полу, он увидел несколько столов и стеллажей, свет свечи слабо отражался от каких-то стеклянных сосудов, стоящих всюду. Было плохо видно, где кончалась комната, однако пока что всё, что ему хотелось рассмотреть, было то, что он держал в своей руке.

«ОВЕРГЕОН» – гласил начертанный заголовок.

– Что это такое?! Кто?.. Мэри… Что ты наделала… Почему?.. – был он ошарашен.

Тогда, за мгновение перед встречей с чудовищем, что прервала Мэри, толкнув Ёршика в выход, он заметил, как она всунула ему книгу обратно в наплечную сумку, но только краем глаза. Ему показалось, что она положила обратно именно ту самую, чёрную книгу с серебряным замком, ключ от которого оставался висеть у Ёршика на шее. Однако, она каким-то образом подменила её. Это привело его в оцепенение.

– Зачем?!… – был он в ярости, – …Чёртов Уэйн, сделал бы как я сказал, и всё бы обошлось… Проклятый Рип! Какого мрака он вообще куда-то забрёл?! Мэри туда же – выкрала книгу… Зачем?!… – взялся он за голову, нырнув в волосы пальцами. Выронив из руки книгу, та звякнула, упав на пол. Ёршик присмотрелся и поднёс свечу к полу. На полу лежало что-то, что Мэри кинула ему со своей шеи перед тем, как закрыть дверь.

Это был медальон или что-то похожее на него. Был круглым и сделанным из блестящего желтоватого металла. По периметру его круга внутри было пять треугольников, вершины которых были направлены от центра к обрамлению, боковые стороны соприкасались друг с другом, образуя меж ними пространство пятиугольника, грани которого лучами так же шли от центра к краям амулета. По итогу создавался геометрический узор самоцветной огранки, или же звезды. Так же на нём было множество мелких надписей, разобрать которые, было совсем никак, однако взяв его в руки стало как-то даже спокойнее и тише внутри… Ёршику сразу вспомнилось лицо Мэри и её слова – «Береги себя»…

Обвинять всех подряд невесть в чём, пока их нет рядом – удобно, однако глупо. Ёршик попытался взять себя в руки. Всё, что могло произойти, уже случилось. Переживать о том, что происходило или на сколько теперь всё плохо, о том, что можно было бы сделать, или как всё могло бы быть иначе – уже было неважно и бесполезно – подумал он. Он делал всё что мог, как и все остальные.

– Последнее, что я мог бы сделать – обвинить всех тех, кто сберёг мне жизнь… – осознал он, надев медальон на шею.

Не хотелось подниматься на ноги, казалось, что стоит подняться, высунуть голову выше уровня стола, то тебя тут же кто-то заметит и вцепится тебе в горло, или просто одним взмахом её отрежет, не предупреждая. Ещё и сил не было после того, как со всех стен красно-жёлтыми огнями загорелись глаза безумных месяцев на стенах. Они, вонзая в зрителя свой взгляд, как в кошмарном сне не позволяли ему двигаться быстро. Ты пытаешься бежать, а ноги еле двигаются. Пытаешься найти в себе силы бороться, а тело не слушается…

«Так продолжаться не может, время не стоит на месте…» – подумал он. – «Нужно бежать. Бежать!»

Почувствовав резкое рвение, вдруг… что-то пошло не так.

«Я должен двигаться, я должен найти силы… Я должен… Но почему… я должен?..» – внезапно померк он, – «Почему? Почему всё так? Почему я в таком ужасном месте? Почему мне так плохо? Почему?.. В чём я провинился?.. Почему Я?.. Мне так… плохо…» – свернулся он, ощутив нечто на своём лице, и просто лёг. Его руки бил тремор, даже когда они искали поддержку в его плечах.

Свеча погасла. Как и всё внутри него. Больше терпеть он не мог. У всего существует предел. Он не хотел принимать ни в лице самого себя, ни даже демонстрировать это темноте, что с его подбородка невидимые миру упали на пол слёзы. И в них таилась чернота – самая жгучая и горькая.

Никто не должен их видеть. Горечь их была сокрыта и накоплена им на протяжении этих дней. Каждый раз её становилось всё больше, но тот старался её подавлять. Под давлением сжимал он её в своём сердце, она твердела и медленно отравляла его изнутри, словно бы имела ещё и гнойные корни откуда-то из прошлого… Он не мог позволить этой горечи выйти наружу, и почувствовать себя… ещё слабее, чем он был. Этим самым, он загнал самого себя в ловушку. И сейчас он лежит в темноте. И теперь она внутри него – просочилась через трещину в иллюзии доспехов. За одной слезой пошла другая и тот просто плакал. Беспомощный и жалкий. Угнетённый миром и самим собой. Он – ничто. Он – один.

Тень вокруг… поняла его печаль, приняла его мучения и страх, и стала с ним снисходительна… Она нежно прижала его к себе. Леденяще прикоснувшись к его душе, ласково обняла и заботливо накрыла нежной тёмной пеленой, как одеялом, и грусть перестала быть такой невыносимой, холод таким непривычным… Он принял то, насколько ему плохо и просто лежал в её объятиях уже не способный прекратить это. Может глаза и видели абсолютно ничего, но хуже того, внутри, в его душе – всё стало темнеть, как будто все краски выкачали, или они с внутренней чернотой и слезами вышли из него, оставив его серым и пустым – мутным сосудом, скорлупой… А может темнота просто очернила их, затуманив разум?

Холодная тьма приняла внутрь себя его чувства, обнажив его истинную сущность, обнажив его, и показав ему самому, что он такое на самом деле. И легонько покачиваясь в объятиях… темнота медленно, едва слышно, запела ему на ушко колыбель:

…Саван мягких снов…

Тишь без лишних слов,

Время пусть замрёт…

А тело… пусть уснёт.

Свет не ранит глаз,

И не спрячет тень,

Дольше будет Ночь,

И не наступит День.

Ключ от всех оков,

Тела кандалов,

Он – всему ответ,

И впредь вопросов нет.

Легче чем парить,

Дольше чем идти,

Боли больше нет,

Не будет, потерпи…

Прочь исчезнет грусть,

Муки долгих лет,

Мыслей шум пропал,

Теперь их просто нет…

Их просто нет…

Всё, абсолютно всё, что он так долго копил наконец обрело свободу, завернув его душу в невидимый гроб. Нет смысла в что-либо верить… Его клонило в сон… Хотелось забыться и заснуть, чтобы всё это прекратилось. Чтобы всё прекратилось…

Однако… Вцепившись в сердце, тот почувствовал нечто тёплое, и нет, это был не он, это был медальон Мэри. Не понятно почему, но он источал тепло. Ему было так холодно, как не может быть. Холод был внутренний, его не легко согреть, но он сжал медальон в дрожащем кулаке, прижал поближе, чтобы согреться и услышал зов:

– Ёршик…

Открыл глаза и увидел в непроглядной темноте нечто – маленький жёлтый огонёчек. Он звал его. Ёршик протянул к нему руку, медальон грел всё сильнее. Ёршик хотел двигаться по направлению к нему, и пока тот тянулся, на его глазах, сквозь тень, лучи огонька образовывались и растворялись очертаниями улыбки Мэри, её смеха, её согревающих слов, её балетных движений, очертаниями его друзей, и набросков их силуэтов… Перед глазами витали несколько светлых воспоминаний… Бледные вуали света, доносящиеся откуда-то из тёмного прошлого. Он переполнился ощущениями от этих воспоминаний… Тёплыми ощущениями. С жёлтым лучиком проявились очертаний его потаённых мечт и вопросов, истинных стремлений, что проявились один за одним… Их соединяла тоненькая эфирная нить. Ему привиделось солнце… Откуда?.. Почему?..

Это был огонь надежды и желания жить. Он не мог больше лежать здесь. Он видел его. Это точно были они! Это была Мэри! Она жива, она зовёт его! Она связана с ним через медальон? Нет… Но он почувствовал, поверил, что это так и так оно и стало. И нежданно… черноту вокруг заполонило огромное количество огней…

Все они вспышками, градом разноцветных стрел внезапно прорезали темноту, как кометы. Все разного цвета и размера они сияли, как звёзды на ночном небе, и все робко дрожали посреди ночи, но горели и жгли её лучами, сопротивляясь. Это были другие. Не только Рип, Уэйн или Оливия. Все эти звёзды сияли в его видении, и он видел их. Он их чувствовал.

Однако… не только их… Словно в темноте могло быть ощутимо присутствие кого-то ещё, невидимого ему, прямо позади него, или впереди, или повсюду… Он не мог обернутся, но он ощущал его. Его гнетущий смех… ИХ смех… их чёрные глаза…

Нежданно… он вновь услышал таинственный голос откуда-то издалека лишь на миг, и тот вновь пропал в пучине. Он слышал его впервые, когда путешествовал по этому миру с Мэри и другими, но что он значил, и откуда он доносится ему не было понятно.

Ох… этот свет…

Нечто в груди в унисон с огнями Ёршика засияло синим пламенем. Это было рвение, страсть, сила, желание – это была его душа. Она есть. Она всегда жива и будет жить.

– Нет! – сказал он, – Ни за что. Я ни за что не позволю вот так всему закончится, ещё чего! Нет… Я… Я больше никогда… Никогда не сдамся, Мэри. – сказал он в слух, и свеча рядом с ним вспыхнула огненным хлыстом. Ёршик удивлённо взялся за неё, как за факел в царстве тьмы, первые секунды пламя могло быть синего цвета и свистеть искрами. Темнота покинула его, довольная, украдкой смеясь и лукаво обещая вернутся. Она спряталась, просочившись в углы комнаты. Ему вернулось его зрение. Однако внутри всё равно что-то стонало…

Ноги сами отказывались шевелится, однако стоило надеть таинственное украшение и сжать его в руках, от самого сердца к голове, рукам и ногам начало литься внутреннее тепло, что вернуло в него силы. Это волшебство. Или же так бывает всегда, что надежда и чудо всегда неподалёку от отчаяния. Ёршик принял, то, как ему было плохо и со слезами отпустил. И теперь его переполняла вера, и то рвение двигаться, что только померкло – теперь зажглось бушующим огнём решимости. Боль просто душила изнутри его хрупкую птицу души. Отпусти её, открой затворы клетки и птица расправит свои крылья.

Рядом лежала подброшенная ему книга.

– Что-ж… Что теперь дальше? Как быть?.. – крутил он в голове попытки принять решения и перебирал имеющиеся знания насчёт того – в какое время суток не стоит покидать укромные места. Свеча утихомирилась.

– Может, это какая-то подсказка, Мэри всунула мне её в сумку в тот самый момент, как вышвырнула за дверь… – посмотрел он на книгу. Провёл пальцами по сходящей краске надписи что, казалось, была древнее времени.

– Что такое «ОВЕРГЕОН»? – открыл он первую страницу.

Это была не книга, это был дневник. Не все страницы были заполнены, несколько из них вообще были изрисованы, или вовсе вырваны, или зачирканы красными чернилами, некоторые были пустые. Примерно в середине удалось-таки найти хоть что-то полезное. Заметки?

• Не заходите в тёмные места без света, однако изучайте осторожно, в темноте можно найти или увидеть то, что вам не следует видеть.

• Давите бегущие на вас чернильные руки и ноги. Не давайте им собираться в кучу. Эти кучи – голодные…

• Найди и съешь сердце.

• Если вы идёте по длинной и прямой дороге, вы обязательно почувствуете, что кто-то позади вас. Вам самим решать стоит ли смотреть. Когда-как выбор правильный.

• Если вы общаетесь с кем-либо незнакомым, не делайте это в одиночку. Будьте на чеку. Задавайте, чему бы это ни было, только вежливые вопросы. Всегда ищите глазами путь к побегу.

• Можно испытывать вспышки различных эмоций. Постарайтесь их контролировать. Пожалуйста. Пространство искажаемо.

• Вы можете найти некоторые артефакты, возьмите их и сохраните. Они наделяемы силой. Теперь они принадлежат вам.

• Вы можете видеть людей в своём боковом зрении; это тоже они. Но «эти» не сделают вам больно.

(Подпись – «Наверное»)

• Вам нужно знать, с чем вы можете столкнуться и быть готовым ко всему. Не ходите туда-не-знаю-куда, ведь так можно прийти к чему угодно, и потом… будет всё равно куда идти.

• Если чернильные люди подходят и задают вопросы, не говорите правду о своём доме и себе, твоё молчание защитит тебя.

• Сущности, что могут не захотеть, чтобы вы уходили и покидали их – опасны. Если вступите в контакт с такими, немедленно уходите.

• Не пытайтесь поднять лежащую статую, оставьте её в покое, она отдыхает. Она сама подойдёт если нужно.

• Книги – источник знаний, комнаты – тайн, ваша интуиция – ответов. Хотя определения можно поменять местами, и итог будет тот же.

• Ты видишь, то, что хочешь и то, что хочет быть замеченным. То, что не захочет, чтобы его увидели, ты не заметишь. А если и заметишь, будешь хотеть сделать всё, чтобы больше этого не видеть.

И рядом разноцветными чернилами, и большим обилием злобных рожиц и солнышек:

– Рип, руки прочь! Я первая нашла его!

– Оливия, если ты это читаешь, прости что укусила тебя, мне очень стыдно.

И рядом рожица – « >:З »

– Уэйн – неразборчиво – (были слова – любимый, ударю, гаечный ключ).

– И что мне это даст?.. – пытался он найти ответы на других страницах и решил осмотреться. Пролистав до конца дневника не вчитываясь, тот заметил, словно его сменило несколько владельцев, так как цвет чернил и почерк часто менялись.

Свеча горела. Подняв её в воздух, тот попытался осмотреть площадь комнаты получше, но внезапно ощутил резкий электрический удар судороги в запястье и выронил свечу онемевшей рукой. Свеча погасла. Ночь была в зените, а в комнате не было ни окон, ни светильников, всё стало чёрным в момент. Темнота украдкой улыбнулась. Запястье Ёршика пекло на том месте, где в прошлый раз просочились в кожу красные письмена какой-то «клятвы», что заботливо оставила ему Оливия.

С ударом тяжёлой свечи о пол, показалось, что с какого-нибудь невидимого ему кресла в этой деревянной комнате что-то со скрипом приподнялось и встало. Ёршик обомлел. Рывки руками в пол в поисках сумки были безрезультатны. Срочно нужен был свет, а судороги вновь сжимали руку обратно. Тянули внутри выпуклым шнурком боли, и отдёргивали её, как марионетку. А это «что-то»… вдруг… начало двигаться.

Шаг, ещё шаг. Когда перед лицом нет ничего и никак нельзя что-либо рассмотреть, любое чувство защищённости пропадает в этой черноте. Звук шагов ближе, начал двигаться один из столов, стеклянные колбы падали и разбивались, появилось чувство словно в темноте кто-то тянет к его лицу руки. Ёршику не показалось. Нащупав сумку, сознание на какое-то время покинуло его, ноги разжались в прыжке, и искра спички была мгновенной. Вспышка. Он выпрямил руку, и огненный кинжал прорезал тень, развеяв её в прах… и… перед ним никого не было.

Ёршик стоял посреди комнаты, стол оказался позади, битого стекла -нет, рядом кресло – на нём никого не было, дверь кладовой в шагах пяти позади.

Как он тут оказался и где он был пару мгновений, ему не было понятно, словно на секунду он перестал существовать. Такое же чувство у него было в тот момент, когда на него напал Рип. Ёршик стоял невредимый, только лёгкое головокружение. Это место играет с ним. Очнувшись от мыслей и сфокусировав взгляд, лицо перед ним улыбнулось шире, чем раньше…

Сердце пропустило удар, но это был всего лишь гобелен.

Изорванный висячий кусок ткани хранил на себе лицо кого-то очень знакомого. Голубые глаза не долго путали его насчёт того, где он их встречал. Те самые. И тут же вспомнился гобелен, что был над головой, когда тот проснулся впервые; всё это выстроилось в одну картину и стало ясно – сейчас и во всех воспоминаниях до этого, перед ним был изображён и разговаривал с ним один и тот же незнакомец. Тут он смог разглядеть его поближе и познакомиться.

Безобразные растрёпанные медные волосы, безумный и голодный взгляд пленяющих глаз, обнажённое тело, угловатые ключицы и неестественно длинный, острый палец руки, приставленный ко рту, что тянет звук «Ш-ш-ш…», обрамлённому острым и довольным, томным, словно вырезанным в воске выражением лица. Тянувшийся до середин щёк рот был полный острых бледных жвал. Глазницы словно выжжены на лице. Черно-смольным углём окружали их тени, и белок, покрытый красными капиллярами, смотрел пронзительней. Натянутые кожей узкие кости и выпирающие сосуды рук имели орнамент болотных вен и жёлтых пятен. Острые когти. Внизу надорванная надпись «Живи пока можешь, Спи пока хочешь». Дом, казалось бы, воссоздавал окружающую действительность в зависимости от смотрящего.

Ёршик почувствовал резкий прилив холодного чувства злобы на отродье тёмного мира.

«Как я могу не сдержать обещание…» – вертелись в его голове слова. И он яростно сорвал кусок ткани со стены, не желая видеть это лицо.

«Я найду тебя… Я хочу тебя искать… Прячься…» – шептал сквозь его воспоминания обрывок в руках.

– О-о-о нет, я не буду больше прятаться, лучше будет прятаться тебе, если ты их хоть пальцем тронул. Я во всём разберусь и тебе не поздоровится… Как скажешь, поиграем… – сказал он и разорвал пополам его лицо на куске ткани.

Глава 7 Душа

Под гобеленом был сейф. Ёршик, удивившись находкой, обронил кусок ткани на пол. Сейф металлический. На нём не было ни затвора, ни замка, ни ручки. Разве что его серебряный орнамент посередине сплетался в печать в форме сердца. Что же было в сейфе? Заперт. Открыть – невозможно.

Подойдя обратно к своей сумке, тот вынул ещё пару свечей и зажигая расставил их на двух столах комнаты. Стало светло. Комната напоминала собой маленькую лабораторию. По идее, никто и не знал, куда конкретно Комната Чудес могла их вывести. Это место не вписывалось в идею Ёршика о том, что здесь, в этом Доме, можно найти нечто подобное. Место – которое можно было бы посещать часто. Оно выглядело одновременно и покинутым, и словно бы сюда часто кто-то приходил.

На столах были разложены несколько огромных книг с исписанными до черноты страницами. Множество колб, фляжек и стеклянных сосудов различных форм и размеров. Многие из них содержали образцы необычных растений и грибов непохожие на свои названия. Разноцветные жидкости и переливающиеся перламутром туманности мерцали во тьме. Всюду были разбросаны разные куски, остатки, обрывки чего-то неприятного. Их не особо хотелось разглядывать и уж тем более прикасаться. Пятна, подтёки, порезы, трещины, опалённые участки, сушёные травы – этим местом пользовались миллион раз.

– Что это?.. – поражался он надписям на бирках различных микстур. Он небрежно хватал руками всё, что мог увидеть и внимательно рассматривал одну за другой:

Первая бирка – «Не пей меня, лучше выпей другую», вторая – «Не пей меня, пока не выпьешь первую», третья – «Выпей меня, когда выпьешь те обе».

Несколько таких зелий имели названия неприсущие жидкостям или каким-либо веществам – «Повиновение», «Помрачение», «Гнев», «Туманность сознания»… Подлей подобное кому-нибудь и можно было бы манипулировать им на уровне подсознания! Некоторые имели и более сложные, витиеватые названия – «Кризализм», «Либеросис», «Алекстимия», «Атараксия», «Сыворотка Дистимии», «Ригидность» и так далее… Подобные сосуды не обещали ему вечной жизни или сверхчеловеческой силы. Многие вообще намекали, что выпиты будут в его жизни последними. В кладовке комнаты скорее всего хранились различные ингредиенты для их создания.

Нужно обследовать это место и уходить. Во всяком случае «след» Ёршика, о котором ему говорили был «стёрт» Комнатой Чудес, но никто не обещал, что она не перенесёт его в какую-нибудь соседнюю по коридору комнату. Что если находясь здесь, кто-нибудь снаружи услышит его или увидит свет под порогом? В то же время, появление странных гобеленов, может быть знаком, что некто, на них изображённый – близко… Кто знает?

Одна из восковых свечей уже плавилась до середины и совсем уменьшалась в размере… времени мало. Зная про способности своей сумки, тот просто начал складывать в неё всё что видел. Он нашёл парочку любопытных снадобий и ещё одну пыльную книгу, выделяющуюся среди себе подобных.

На её страницах было много рисунков человека, чертежей и наклеенных пометок. Она напоминала учебник анатомии или же начертанный от руки гримуар, полный таинственных гексаграмм и небрежно нарисованных, как будто кривым острым пером, символов. Книга, переполненная до треска различными вкладышами и вложенными в неё бумагами, лежала на самом видном месте. Стоило её приподнять, чтобы рассмотреть обложку, из неё вылетела небольшая страница, словно вырванная откуда-то:

«Проект – Голем-Гомункул»

«…Создание подобного существа требует огромного количества времени и сил. На проработку сетей взаимосвязей между органами и костным составляющим потребуется время. Не исключаю, что каркас придётся сделать из полимера по формулам и чертежам «мануала». Необходимо применить максимум концентрации и продумать всё до мелочей…»

Страница была вырвана из чьего-то дневника и содержала пометки и мысли неизвестного автора. Подписи наползали друг на друга чернилами разного цвета, как и в дневнике Мэри, но были одинакового почерка.

«– То, на чём моё творение будет стоять и как оно будет передвигаться – разработать на основе поясных креплений и нижних конечностей големов-стражей, но сделать таз и ноги крепче и обозначить центр тяжести для устойчивого положения ниже пояса… »

Это была одна из пометок. По всему листу прошёлся творческий хаос чьих-то разработок и проектирования.

«Двигательный механизм. Опорно-двигательный аппарат проекта необходимо создать надёжным, тазовая кость проекта связана с позвоночником – опорой телесного составляющего, основой. «Ноги» сделать просто, потому я нача… (на этом слове была клякса) бы с них…

…Ткани, мышцы и сосуды, по которым бежит жизненный сок, жизненные силы – их стоит начать подбирать и связывать с основанием голема и с каждым его органом заранее.»

Снова пометки:

«– Разобраться с био-силикатным волокном… Эфирным воздействием и нагревом добыть экстракт силикона используя магний и песок…

– Украсть брак со Швейного Цеха дома Горгея . Плюс – остатки из Хирургического Театра Серых Комнат – в случае, если образцы Горгеи будут критично повреждены.

– Они должны быть в совершенном состоянии. При необходимости – изъять новые из каких-нибудь новых проснувшихся. »

На дно живота Ёршика упал кусочек льда.

«Связать органы, выполняющие каждый свою функцию и цель, это поможет сделать «проект» более жизнеспособным. Вены проведут горячую кровь и суть, и оно оживёт.

– Основа для крови человека – железо. В нашем случае – медь. Синий цвет… (Необычно!)

Плюсы:

– Хорошая электропроводимость…

Завернуть в плоть и наружные ткани, и проект будет защищён от внешней среды.

– Исключительная работа!.. Обеспечить максимальную сохранность внутренностей любой ценой… Использовать – Эфирный Титан.

– Наполнить жизнью, заложить в него суть и смысл. Или же… В этом и ключевая особенность! В противоположном общепринятым стандартам Строматолита Горгеи и иных его последователей!..

Самая главная составляющая проекта – душа.

Важно!

– Уточнить каждый из пунктов мануала «Гуманоидного Пошива»…

Чтобы СОТВОРИТЬ что-то, нужна единая душа. В противном случае получится «ходячий мертвец», что проживёт недолго, как стандартный срез гомункулов и модель големов.

Цитата – «Ваш голем послужит вам. Вдохнув в него жизнь, тот продолжит дышать и жить сам.»

Новшества:

– Необходима некая квинтэссенция нескольких человеческих чувств, объединённых душой – «любовь». Некий первый импульс. Увы, без вложенной души и «любви» в дело, творение не сможет жить… Именно что – ЖИТЬ,

Главное:

– Соблюдение четырёх основных правил: «Знать», «Желать», «Дерзать» и «Молчать» при элементальной практики укрощения Эфира.

– Стандарт мануала твердит о процессе сшивания осколков душ воедино… У меня на это иные планы. Придётся вложить в него нечто большее…

Цель:

– Избежать деформирования тела, избежать нестабильной и зависимой от искусственной подпитки системы энергообмена…

Актуальные Задачи:

– Внести правки в мануал, чтобы не запутаться…

Выполнив все условия, голем будет создан и выполнит предназначение, заложенное создателем»… – или в нашем случае – найдёт своё…»

Подпись отсутствовала. В конце чьих-то записей слова совершенно были не разборчивы и можно было вычленить лишь отдельные:

«Мой самый большой проект… Материя… Изучение… Душа… Живой Голем…»

В самом конце записей было обведено в круг имя – «Шон».

– Это ещё что такое?.. Что такое… «душа» в здешнем понимании? Что это за мерзость тут написана?.. Кому принадлежит это место?.. – начал Ёршик смотреть по сторонам с отвращением. Почерк записки и всех остальных рукописных творений отличался.

На других пометках и страницах гримуара было написано о существовании по меньшей мере дюжины «типов» дыханий душ – «векторов направленности душевного света». Всюду торчали какие-то рисунки изображений древних, могучих светил и множество чертежей, напоминающих слияние анатомии и кибернетики. Рядом с гримуаром повсюду лежали маленькие блокноты с изящными закладками, а в них перепутанные даты написания различных мифов и легенд, выуженных из контекста истории паутины этого Тёмного Мира.

Светом свечи в руках Ёршика прошёлся по стенам.

Они были покрыты бумажной чешуёй из записок и заметок идей, рисунков и чертежей механизмов, схем и набросков человеческих частей тела. Они были разных форм, размеров и цветов. Что самое жуткое – они для наглядности были разобраны на составляющие, как снаружи, так и изнутри .

Казалось, кто-то писал на клочках бумаги эти жуткие вещи и клеил их на стену. Выуживал их из своей больной фантазии лишь бы не держать это всё в мыслях – слишком много всего было. Кому-то не хотелось обо всём этом думать, осознавая мрачные истины. Не хотелось переполняться этими безумными идеями. Одну за одной этот некто клеил поверх старых бумаг всё новые и новые записки. Писал поверх них свои знания и предположения, а рисунки с частями тел людей, помещаясь поверх друг друга, образовывали множества омерзительных существ, состоящих из различных кусков…

Одни рисунки просвечивали другие. Лица одних были масками и словно скрывали лица чужие… Искрученные и неестественные слияния конечностей и мимики. Казалось, что это не просто небрежность и совпадение. Алые слияния кружились вокруг, по стенам, словно держась за руки, и создавали рябь перед глазами. С каждой секундой были заметны всё больше и больше деталей. Какие-то из их выражений лиц были ненормально счастливы и изнывали от удовольствия, что даже пугало Ёршика. Частыми словами была надпись – «Бардовый Вальс». С ударением на «о».

Здесь, словно, когда-то взорвалась чья-то голова. Тайны, сокрытые в торопливом подчерке, облепили стены брызгами. Кластеры знаний Чёрного Дома соединялись друг с другом стрелочками, символами и овалами. Они все вели ровно в центр, подобно паутине. По середине стены было десятки раз нарисованный узор – сердце с подписью – «Душа». Оно было наполнено чернотой из середины. Возможно краска разных цветов, перемешиваясь, давала такой эффект.

– Что такое Душа?.. – спросил Ёршик ещё раз.

– То же что и ты, только глубже, чем другие могут увидеть и ярче, чем другие могли бы почувствовать… – прошептал ему задумчивый мужской голос. Он звучал скорее размышлением, чем ответом.

Ёршик резко обернулся. Никого рядом не было.

– Кто здесь?! – шепнул он и повернулся спиной к исписанной стене.

Сделав пару шагов назад, страшась, что сейчас из любого угла быстро выползет на десятках колючих ножек что-нибудь и наброситься на его, тот не рассчитал шаги и прислонился к стене спиной прямо на рисунок сердца.

Внезапно загорелись зелёные огни в настенных лампах, и дверь в комнату ударом распахнулась:

– Это грандиозный прорывище! Я тебе говорю! Я смог разгадать смысл символов на наших телах! Это именно то, что было в тех книгах! – ворвался в комнату некто.

Двигаясь тот оставлял за собой мягкий призрачный шлейф.

– Я знала, что ты справишься… Я сама была уверена, что тут присутствует какая-то связь, но что ты теперь будешь делать? Каков план? Я всегда готова помочь… – послышался спокойный и воодушевлённый женский голос ему вслед.

– Я собираюсь создать сосуд на основе сердец, что ты находила нам. Я обращу процесс их действия в обратную сторону, но для этого мне нужно целое, а они, увы, кончились… – обернулся ко входу кудрявый юноша.

Они рябью рассеивались в воздухе, словно призраки прошлого. Ёршика никто из них не замечал.

– Может-таки… попробовать воспользоваться чем-то более нам доступным… В попытках гонятся за «сердцами» можно потерять Шанс или два. Они на дороге не валяются. Это НЕ допустимо. Я… не хочу больше рисковать другими… Мне хватило прошлого раза и первых двух… – лукаво ответила некто в капюшоне высунувшись из дверного проёма.

– Ох… Столько жертв… В этих твоих походах… Но это же всё во имя благой цели! Мы теперь сможем сохранять души ушедших, вместо того чтобы…

– …Их отпускать, или же использовать… И… есть…

У Ёршика похолодело в груди от этих слов.

– Не говори об этом со мной! – передёрнуло её собеседника, – Ты знаешь. Меня воротит каждый раз… – зажмурившись вновь задрожал парень в зелёной одежде сбрасывая с себя морок.

– Извини. Ты так забавно морщишься. Да и вообще… Ты же никогда не пробовал… – усмехнулась собеседница, с, казалось бы, вызовом. Эта фраза звучало по-роковому жутко.

– И не собираюсь. – ответил он твёрдо, – Я сейчас просто прошу ещё немного помощи… И… что ещё за доступные средства? Ты что… имеешь ввиду «это»? То, что мы обсуждали у водопадов? Потратить чей-либо Шанс напрямую? Часть чужой души?

Собеседница промолчала.

– Я уже сказал, что – нет! Я против. Я боюсь за них! Ты понимаешь, что они могут вовсе погибнуть в следствии экспериментов? Да и в голове не укладывается… Отнять часть чужой души… Резать то, что невозможно залечить в случае чего…

– «Их» ничего не останавливает использовать разорванные части душ… Такая мелочь, как волнение попусту – не должна останавливать и нас. Есть предмет способный отнять один Шанс у человека. Ну, не совсем один, но всё же. Он способен передать его тому, кто ударил цель, но увы, разорвал все связующие нити меж оными. Да, дело не из приятных… Кривое ржавое лезвие. Насколько я помню этот «Миф» называется… «Ренегат». Да. Выкован из крови тысячи предателей… Ну или можно к примеру…

– Что?! Это ещё что? И как же ты тогда душу сохранить решила? После удара… им? Безумие! Как, если она станет твоя? Что ты несёшь? Как это работает?!

– Мой профиль – алхимия и магические артефакты. Ты просишь о помощи – я предлагаю идеи. Я давно изучаю его свойства и вижу в нём большой потенциал… Можно временно поместить часть души в одну из «скорлуп», вынув из той всё её содержимое. Они всё равно бесцельно ползают по «Овергеону». Они уже не люди.

– Звёзды! Какая мерзость. Скажи, что ты шутишь! Ты знаешь, что на ТАКОЕ я не пойду. Прекрати уже уговаривать. Да и плюс, в самих скорлупах всё равно остались части прежней жизни и памяти. Это как пришивать кому-то первый попавшийся орган! – возмущался юноша.

На мгновение видение Ёршика окутало молчание и едва уловимое напряжение…

– Нам нужен другой способ… – продолжил молодой человек, Я не разделяю идеи подобные дому Горгея. И я тебе… уже… об этом говорил. И советую тебе быть с этим поосторожней.

– Хм. – ухмыльнувшись промолчала собеседница вновь.

– Прости… Я надеюсь всё будет хорошо и готово в скором времени. Я уже сказал – я теперь знаю, что такое метки на наших телах, что такое «Шансы», а ведь понимание этого – первый шаг. – мечтательно пробегался парень взглядом по стене с чертежами, которых словно бы стало меньше.

Ёршик запомнил его лицо.

– Прошу, мы все на тебя рассчитываем. – низким голосом вновь прервал раздумья парня тёмный силуэт в дверном проёме, – Ты единственный, кто способен манипулировать нитями эфира и восстанавливать тела. Ты наш единственный доктор… Ты очень талантливый, у тебя уникальные способности, и ты способен на всё… Правда… Я в тебя верю. – воодушевляла она его мягким, но холодным тоном.

Кудрявый улыбнулся ей в ответ оторвав задумчивый взгляд от странных часов в форме сердца у него руках. Те висели на шее, как серебряный ключ у Ёршика.

– …А ты мой самый главный и верный помощник! И… ученик.

– Хм… Не без этого… – послышался смешок, – Верный?.. Я всё же стала близка тебе?.. – тепло переспросила собеседница и опустила голову ещё ниже, прильнув к дверному косяку. – Несмотря на то – откуда я родом…

– Безусловно. Мы через столько прошли с тобой, – обернулся юноша спиной к ней, из его спины стрекотом распустились большие стеклянные крылья, как у насекомого, а на правом плече замерцали изображения сердца и двух ползущих, обвивающих его руку змей.

– Через столько… – печально вспоминала она. В просвете капюшона была видна её грустная улыбка.

– Да… Всё ещё помню, ты приносила их без сознания ко мне… Я делал всё, что мог… Мне так стыдно, что я кому-то не смог помочь… Они не выдерживали, не выживали, но ты хотя бы всегда была со мной и с ними, когда было особо тяжело. Я до сих пор не понимаю, почему лечение было безрезультатным. Я видел – они шли на поправку… Я до сих пор в шоке… До сих пор не понимаю, что могло идти не так… Почему им ничего не помогало?.. До сих пор вижу эти глаза… Я вижу их глаза, до сих пор! Как они смотрели на меня. Как же они смотрели на… тебя… Как они парализованные не могли произнести и слова, и как они плакали…

– Я понимаю… – послышался нежный голос, – Но доверься мне, такого больше не произойдёт. Я постараюсь. Ты же веришь мне?

– Не произойдёт… – улыбнулся юноша в зелёной одежде, взявшись за сердце, к которому тот ближе всего держал часы висящие на шее. Стеклянные узоры из спины зашелестели и, засияв, приподняли его в воздух, чтобы тот смог наклеить на стену что-то взятое с соседнего стола.

– Ты веришь мне? – подошёл к нему беззвучно силуэт, стоило его ногам коснуться пола.

– Верю. – обернулся тот резко.

Девушка дёрнулась в его сторону, но, не ожидая, что тот обернётся так внезапно, та резко сделала шаг назад.

Ёршик почувствовал, просто ощутил, как нечто в её руке под плащом создало импульс в воздухе. Даже не в воздухе, а скорее на каком-то ином уровне. Он с любопытством наблюдал за чудесами, что происходили вокруг. Юноша глядел на собеседницу пристально и улыбался.

– Ах! Слышишь? Это кажется наши! А ведь уже самое время, хах. Быстрее! – встрепенулся юноша, услышав нечто только ему одному показавшееся. Тот в миг буквально вылетел из комнаты. В видении его дымчатый силуэт растворился в воздухе. Осталась только тень. Тень девушки.

Она проводила его своим зелёным взглядом и повернулась в сторону Ёршика. В этот момент произошёл горный обвал у него в голове. Девушка медленно направилась к нему. Ёршик стоял неподвижно в полном оцепенении. Он не мог поверить в то, кого он видел пред собой. Они были здесь перед ним, он хоть и боялся издать и звука, но понимал, что они его не слышат и не видят. Он осознавал, что это какое-то видение, но девушка подошла ближе к Ёршику смотря прямо на него. А точно ли они его не видят?.. Тот совсем прижался к стене, даже встал на носки ног.

– Души… – остро и тяжко протянула подошедшая к нему Оливия.

Ёршик сначала не поверил глазам, но, едва успев осознать, что перед ним стояла она, та резко выбросила руку из своего плаща. Лезвие в её руках воткнулось скорпионьим жалом прямо Ёршику в грудь. Оно пронзило его насквозь и вонзилось в стену до треска. Видение обожгло Ёршика, и на этом мгновенно прекратилось…

Боли практически не было, но тот долго пытался прийти в себя стоя в тёмной комнате один. Наконец, отойдя от стены, тот всмотревшись в неё, понял, что послужило причиной черноты в её центре. По середине сердца скрывалась еле заметная в ворохах записок глубокая трещина, налитая чернилами изнутри. Ёршик прикоснулся к ней и его снова пронзил тот удар. Снова, и снова, и снова, но на этот раз в области спины, стоило тому лишь ещё раз коснутся или вспомнить про упомянутое Оливией лезвие. Ренегат? Он отошёл подальше. Его бросило в холодный пот.

– Что бы тут не происходило, Оливия… У меня к тебе много вопросов… Ты единственная, кто знает что-либо про… – задумался Ёршик и взглянул на руку которой коснулся дыры.

На запястье всё ещё переливались узоры клятвы с сердцем по середине. От прикосновения к стене те взбудоражено зашевелились.

– Какие ещё «метки на теле»… – задумался он, – А Шансы? Уэйн говорил это слово раньше… Что это такое?.. – спросил он самого себя в который раз и начал трогать себя повсюду, словно пытаясь что-то нащупать. Затем направился к выходу, попутно забрав свои свечи, гримуар и заодно парочку мелких книжек, например рукопись – «Трансмутация. Автор Э. Вир». В последний момент его внимание привлекло нечто, что лежало на столе. Оно поманило к себе отблеском от огня свечи. Оно стояло в серебряной подставке посередине круга, очерченного мерцающим порошком.

Это был небольшой булыжник хрусталя, что по овальной форме удобно лежал в руке. Назначение было неизвестно. Было лишь известно, благодаря маленькой бирке, лежащей рядом с ним, его вероятное название – «Пленяющий Камень». Ёршик догадывался для чего он, но решил изучить этот вопрос попозже, так как нужно было уходить. Парень положил камень в карман и направился к выходу. Находиться здесь было невыносимо, хотя и переступать порог было безумно страшно.

***

…Где-то, куда не способно заглянуть сознание… Где-то, где граничат друг с другом сон и явь… Где-то, где любой свет, слабый огонёк становится центром чёрной вселенной… Где бесконечность оглушающе поёт тишиной – он шёл и чувствовал тяжесть этой бескрайной темноты и нарастающую лёгкость странной навеянной апатии. Ночное путешествие по Чёрному Дому рассеивало память, притупляло сознание, а иногда вызывало возбуждение и необъяснимый зверский страх граничащий с безумием. Холод одиночества и жар невидимой погони, умиротворение и нескончаемое приключение, свобода и вечная тюрьма.

Это было место, где он ощущал себя никем и ничем, и одновременно всем. Его путешествие по Чёрному Дому Овергеону началось.

Слившись с темнотой, тот словно бы стал невидимым и неосязаемым. Голова в тумане, жар в груди и тяжесть во всём теле. Единственное, что не давало раствориться в этой пучине – нечто, что горело факелом изнутри и вело его в недра Овергеона.

– Вера… – стучало сердце.

– …Наивность. – шептали голоса.

Ёршик шёл. Смотрели стены. Плавали, нависали невидимые силуэты. Шуршали углы. Прятались чёрные сущности. Ему даже показалось, что в темноте мимо него проскочило маленькое круглое существо блеснув глазками.

Казалось, в темноте дорога шла спиралью, и он мог идти по потолку, так как периодически присутствовало ощущение притока крови к голове и давление. В ушах шум. В ногах тяжесть. Дорога была бесконечной, а шёл он без света, чтоб его не заметили. Казалось, что он шёл вперёд, а пол, наоборот, к нему на встречу, и он никак не мог сдвинуться с мёртвой точки.

Ёршик шёл, шёл, и шёл… и постепенно начал ускорять шаг поддаваясь панике. Темнота над ним нависла абсолютная. Он немного ускорился. Всё ещё ничего не видно. Тот вновь ускорил шаг, в надежде попасть в какой-нибудь коридор или зал со слабым светом факелов или фонарей, но в глазах по-прежнему непроглядная чернь. Ни стен, ни препятствий. Он начал бежать. Страх ударил кнутом. Сначала бежал не быстро, боясь врезаться во что-либо, ведь всюду тьма, и ничего невидно. И то самое чувство – отсутствие чего-либо и полная темнота давили как ни одни стены. Ты заперт, и как бы ты не хотел вырваться у тебя ничего не выходит. Вырваться откуда? Ты и есть тюрьма. Слившись с темнотой, ты – душащая тюрьма без стен, прутьев и пространств.

Темнота стала не просто бесконечной, а как вода, полностью утопила в себе и, казалось, просочилась внутрь. Он бежал, оглядывался и вновь ничего не видел. Ёршик совершенно запутался. Продолжает ли он бежать по прямой и не свернул ли он? Тот начал метаться в ужасе из стороны в сторону, разрываться во все направления, а вокруг, казалось, кто-то уже идёт в его сторону. Идёт со всех сторон. Шаг за шагом. Шаг за шагом. Отовсюду слышался скрип деревянного пола, что проминался под чьими-то шагами. Его скорость нарастала и нарастала, пока он не начал нестись так быстро, как мог. Он убежал? Его преследуют? Паника была неимоверная. Дыхание сумасшедшее. Как только тот выдохся и остановился чтобы отдышаться, а это было сложно, (нужно стараться делать это тихо, сдавленно) впереди… ему послышалось какое-то реальное движение. Осязаемый ногами треск половиц. Совсем рядом.

Что это?.. Всё стихло вновь. Показалось?.. Показалось.

Ёршик решил всё-таки зажечь свечу и поставить её на пол, чтобы понять, где он находится и почему дороге нет конца. Присев на пол, чтобы зажечь свет, тот ощупав заметил, как коробок спичек совсем опустел, и в нём оставались всего две-три спички.

И тут… снова как когда-то, когда он был с друзьями, его начал звать очень знакомый ему голос. Вновь из неоткуда пришедший и вновь растворившийся в тишине…

– Это явно не совпадение, я слышал его раньше… Что это такое?.. Оно зовёт меня? – шуршали мысли.

Немного осветив место, где он был, он увидел, что сидел в каком-то проходе. Он перестал быть бесконечным и стал вполне осязаемым. Стены, по которым скользил голос, молчали, но что-то вдруг опять издало треск шагов позади него. Ёршик резко обернулся и увидел… как некто бредёт в его сторону.

Высокая фигура с длинными пальцами немного трясла головой. Оставив свечу стоять на полу, Ёршик ощутил своё первое чувство погони… и побежал. Побежал по богато обставленному коридору, что вновь растворялся во тьме. Свет отдалялся, и того снова накрывала темнота, где он не мог двинуться с места. Сколько бы тот не старался, он словно бежал на месте, как в кошмарном сне.

Дыхание и пульс неслись быстрее него, а некто вполне спокойно двигался в его сторону… и догонял. Как только свет оказался за спиной существа, оно обножило свой чёрный острый силуэт. Увидев его очертания, Ёршик постарался ускориться вновь, но сбился с шага, споткнулся и упал прямо на колено. Он ощутил боль, словно оно раскололось внутри. Лёжа на полу уже не способный ничего сделать, он просто в ужасе закрыл глаза трясущимися руками. Некто подошёл и остановился прямо перед ним.

– Пожалуйста, прошу, мне нужна твоя помощь… – послышался жалобный нежный голос.

Сердце забилось медленнее и охладело, словно остановившись. Раскрыв широко глаза, он увидел лицо существа в паре сантиметров от своего. Существо перед ним было абсолютно ничем, ходячей скорлупой с клубящейся дымкой теней внутри. Его кожа была гладкой и матовой, оно имело острые наконечники вместо ступней и пальцев. Двигаясь, оно сливалось с тенью, растворяясь в ней, и словно бы теряло очертания, превращаясь в рябь, что путала глаза.

– Что? Кто ты?.. – спросил Ёршик.

– Пожалуйста… Пожалуйста… Ты… Где я? Моё тело, всё что было внутри… Где оно? Где они?.. Где мои друзья?.. Я потерялся… Я не знаю, где я.. – не останавливалось оно, но Ёршик ощущал словно ничего не слышал своими ушами. Что бы оно ни произнесло, голос шептал в его голове. Он взывал к пощаде.

– Кто ты? – спросил Ёршик вновь.

– Кто Я?..

– Что ты тут делаешь?

– Что я тут делаю?..

– Что тебе нужно? Как… тебе помочь?.. – протянул к нему руку Ёршик.

– Ты… – указало существо на него.

– Я?

Холодное провело по его руке и нежно ухватилось за запястье.

– Что я? Тебе нужна помощь? Кто ты такой?.. – спросил Ёршик ещё раз в недоумении.

– Я? Это – ТЫ? – ответило оно.

Существо воткнуло ему в запястье палец и Ёршик ощутил жар. Из него что-то высасывали.

– Нет… Стой… – просил он, задыхаясь, четно и обессилено отталкивал незнакомца.

– Пожалуйста… – шептало существо.

Нечто проникало внутрь, покрывало собой, и их рука стала общей. Ёршик задыхался. Сжимался в судорогах. Нечто залезло к нему в область шеи и словно поцеловало, но тут же это обернулось укусом. До звона в ушах высасывающий из него силы укус. Нечто сливалось с ним, налезало, как вторая кожа. Онемели и отнялись ноги, не чувствовалась половина тела. Нечто сдавливающее приближалось к груди, давило на рёбра. В глазах рябью расплывались вспышки бледного цвета, сине-жёлтые искры. Он был парализован и лишь сдавленно хрипел, а удушье постепенно приносило ему… удовольствие. Его тело отторгало существо и в сдавленном сопротивлении наполнялось странным чувством. Приятным чувство сотрясающее тело. Этого чувства не должно быть. Существо проникало в Ёршика. Было так страшно…

– Нет… – выдавил Ёршик, едва сопротивляясь.

– Пожалуйста… – наползало на его лицо оно, закручиваясь удавкой щупалец вокруг шеи…

– Я СКАЗАЛ… НЕТ! – напрягшись дёрнулся Ёршик, разорвав существо на части.

Стоило душителю прикоснуться к медальону Мери, из груди Ёршика вырвался синий свет, что световой волной содрал с себя сущность и отбросил её на несколько метров. Ёршик сиял, а на груди у него горел бьющийся символ сердца, заливая коридор голубым свечением.

В момент этой вспышки из него вылетели искры, что дробью, жгучими стрелами пронзили разорванную в клочья оболочку существа. Оно теперь выглядело, как изорванная ткань, а в местах выстрелов всё истлевало, словно подпалённая бумага, что превращалась в серый пепел. Оно упало и в агонии рассыпалось в прах и небытие. В небольшом коридоре, где он находился, загорелись огни настенных фонарей. Синее мерцание кожи Ёршика погасло.

Ёршик подпирал спиной какую-то дверь. Было холодно. Было стыдно. Было горячо. В животе гудело. Ёршика трясло. То нечто теперь словно бы постоянно трогало его изнутри. Он дрожа взялся за сердце и увидел, как медальон на его шее словно почернел, стал тусклым. Руки были ледяные. Он вцепился в больное колено.

«Что это была за вспышка?» – промелькнула мысль.

Нужно было отдышаться.

Душа, Ренегат, Оливия, все эти жуткие существа, неизведанный мир, опасности и тёмные коридоры, чувство, что ты оказался где-то на перекрёстке сотен дорог, не ведая пути, назначения и цели – всё это играло тяжёлые ноты в его голове. Словно на пианино нажимали клавиши разной тональности в безумной какофонии, что при этом гармонично сливалась в симфонию ужаса.

Путешествуя по дому, перед глазами то и дело появлялись очертания далёких воспоминаний взявшихся из неоткуда. Как воспоминания из детства, когда ты возвращаешься в прошлое – в дом, в котором ты вырос, но давно его покинул.

Смех… Бегущее в припрыжку эхо слов… Он видел себя со стороны играющим с кем-то в нескольких местах Дома. Ёршик словно бы узнал их. Стоило подойти ближе – наваждения растворялись в воздухе. Странно…

– «Эта верёвка была бы не плохой тарзанкой через ту пропасть… В этих разбитых лампах можно держать светлячков, вместо свечей… Если сделать пружинный механизм с кусками вот этой странной светящейся руды, при столкновении осколков друг о друга создастся фейерверк со взрывом… Эти грибы позволяют дышать под водой… Хах, правда от них кожа светится и шелушится… Те разноцветные розы – оживят образ ушедших пред глазами, но они смертельно ядовиты… Краски из них выходят просто бесподобные… картины написанные ими – оживают…» – всплывали фрагменты в памяти. – «Откуда эти мысли?.. Дом их создаёт?.. Я понятия не имею откуда знаю это…»

Карусель тёмных отражений не останавливалась даже сейчас, когда тот сидел на полу в состоянии шока. Наоборот, она лишь вращалась сильнее, и одна мысль рождала другие.

Сидя на полу, в голове роились мысли об этой «скорлупе». Многорукий визжащий образ… Безрассудная шалость… Упряжка…

– «Можно пристегнуться к ней и носится по стенам!..» – промелькнула очередная идея.

– Что?.. Что за бред… – сбросил с себя он морок Овергеона вновь. В голове опять раздались смех, а за ним вновь гомон слов и голосов… Он словно бы сходил с ума.

– «А если залезть внутрь скорлупы?.. Это ж самый настоящий скафандр. В нём наверное не холодно гулять по «Зимним Граням»… Много рук… Сколько же снежков можно запульнуть за раз… А что, если пришить эти руки к пластине на спине, или к поясу? Найти бы Чёрный Камень…» – вновь говорил голос в его голове. Словно бы чужой.

И так всю дорогу сюда. Мысль за мыслью… Снова и снова. И вот теперь этот свет… Синий свет, что отогнал голодную тень… Что это был за свет?.. И снова эти голоса, и снова пение…

– Дом?.. Ты говоришь со мной? Я сошёл с ума? Это что, чьи-то воспоминания?.. – мысленно молил он об ответах, – Это твои воспоминания?.. – спросил он пепел чудища на полу. Никто не ответил. А чувство «проникновения» этой скорлупы… Оно словно бы вновь возникло откуда-то из прошлого, оно пряталось от него, скользило в голове, прикрываясь другими воспоминаниями… Жуткое, вяжущее чувство боли и наслаждения, шёпот в районе уха… Ёршик резко вскочил, словно голоса подползали к нему по полу.

Ночь была в зените. Дальше дорога лишь темней. Взявшись за свечу, что так и горела поодаль, Ёршик попытался продолжить свой путь. В животе тянуло словно бы вяжущее чувство пустоты.

Крик. Безумный крик раздался в памяти, когда тот напоследок взглянул на пепел монстра на полу в том коридоре. Как в первую ночь. Истошный, ржавый крик. Вокруг пепелища кораллами нарастали чёрные иглы. Перед глазами во вновь родившихся воспоминаниях они были огромные. Как колья вырывались из пола и нанизывали на себя тени каких-то людей. Кровь. Дрожь в ногах. Ёршик, сжав свечу по крепче как можно скорее покинул коридор не оборачиваясь…

…Казалось, путь был бесконечный. Словно прошло уже десяток ночей. Были бы у него часы… Казалось его кожа уже почернела, и он сам становится частью этого дома. Ему казалось, что с каждой минутой он уменьшался и уменьшался, а всё вокруг становилось всё больше и больше. Прихрамывая, державшись за стены, шёл он, уже сбавляя шаг.

Проходы, залы, потайные двери, распутья, люки, лестницы, канаты – фиолетово-чёрной паутиной распространялись ходы Овергеона. Без конца и без края. Главное было ему не задеть эти невидимые нити. Вибрация в одном месте распространяется повсеместно. Что за нити? Он знал о них, но не знал откуда…

Повсюду пауки… Где бы он ни был, маленькие чёрные шарики с острыми ножками порой бегали по его рукам или заползали под ворот одежды, спускались сверху. Всюду оплетения вокруг мебели, серая пелена на стенах, словно он спускался в подземелье к восьминогому чудовищу. Это уже показалось аксиомой, что где бы ты не находился, всегда, ВСЕГДА, где-то рядом будет паук… Они его не пугали. Странно…