Читать онлайн Жаркий Август. Книга Вторая бесплатно

Глава 1

Солнце уже садилось, касаясь верхушек деревьев и окрашивая небо багрянцем, когда Тимур устало привалился к огромному валуну, с довольным видом глядя на результат работы. Ряды деревьев теперь действительно стали похожи на ряды, а не безумное нагромождение сухих веток, валежника и мусора.

Неподалеку от него сидел Никита, в одних спортивных брюках и неторопливо курил, флегматично стряхивая с себя мусор: листья, щепки, паутину.

— Что бы я еще раз в жизни занялся таким д*рьмом, — мрачно процедил Ник, удерживая сигарету губами и щурясь от табачного дыма, — да ни за что!

— Тебя и сейчас никто не заставлял это делать, — Тимур пожал плечами. Он за три года успел такого настоящего д*рьма насмотреться, что все происходящее здесь казалось лишь приятной прогулкой.

— Сейчас только ради Васьки стараюсь. Она этот сад, будь он не ладен, любит нежной и трепетной любовью.

— Почему?

— Росла она в этом доме. Считай детские воспоминания, ностальгия. Потом родители развелись, и они с матерью отсюда уехали.

— Из-за чего развелись?

— Не поверишь, из-за таких как ты. У отца ее рабы были, а мать была против. А в результате, видишь, как все повернулось: ты под боком завелся. От судьбы видать не убежишь.

— Ее завтра отпустят?

— Должны. Сегодня утром вывели из медикаментозной комы. Сейчас анализы, осмотры и прочие медицинские изыскания, а завтра все, домой.

— Почему ты не у нее?

— Кто бы меня еще пустил! Да и нечего мешаться под ногами. Быстрее все процедуры проведут, быстрее домой приедет.

Тимур просто кивнул.

В первые дни переживал, непривычно без нее было, пусто. Да еще перед глазами картина стояла: бледная спина, ребра, еле держащиеся в ранах, кровь.

Потом как-то успокоился, прислушавшись к Никите, уверенному в том, что все хорошо, все идет как надо.

Кстати о Лазареве. Целую неделю провели с ним вдвоем. Охр*неть какое удовольствие! Просто нескончаемый праздник! Фейерверк восторга, радости и дикой эйфории!

Биологические часы работали примерно одинаково, поэтому на завтрак выползали практически одновременно. И начиналось. То одно не поделят, то другое.

Потом Ник куда-то сваливал, оставляя его в гордом одиночестве. Судя длинному темному волосу, приставшему к футболке, и шлейфу духов, который его потом сопровождал, ездил он к девушке. Впрочем, Тима это вообще не волновало, пусть хоть переедет к ней насовсем, лишь бы мозги не плющил ему.

Как, оказывается, раздражает, когда под боком появляется некто, с упоением мотающий нервы, просто так, чтобы было. Невольно подумал о том, как Василиса его терпела. Если задуматься, то ситуация для нее вообще была безумная: живешь себе, живешь, никому не мешаешь, занимаешься своими делами и тут — бац! Мужик какой-то непонятный в доме заводится, да еще с дурным характером. Как только не продала с перепугу… и не сбагрила обратно, той же Марике. Он бы вот, например, с удовольствием от Лазарева избавился бы, если бы мог.

Дальше больше. Как-то вернувшись пораньше, Никита решил посмотреть, чем же там таким интересным Тимур занимается. Скучно ему, видать, стало дома сидеть, одиноко и печально. В результате приперся в сад, некоторое время наблюдал за работой, сложив руки на груди и нервируя одним своим присутствием. После чего почесал макушку и ушел… Чтобы вернуться обратно через пятнадцать минут в другой одежде, которую не жалко.

Тимур сначала не поверил, что Лазарев серьезно собрался вычищать сад вместе с ним, но оказалось никаких шуток.

Бл*дь, лучше бы по бабам ехал!

Такое началось веселье, что словами не передать. Один считает, что надо так делать, другой уверен в обратном. К вечеру уже в открытую спорили, орали друг на друга, забыв, кто есть кто. Да еще дождина пошел, когда в дальнем конце сада были. В результате вернулись домой сырые, грязные, злые. Разбрелись по своим комнатам, мечтая прибить друг друга. А на следующее утро, когда Тимур вышел на улицу, у гаража его уже ждал хмурый Никита, со словами "долго спишь". И все заново!

К вечеру второго дня наконец смогли придти к какому-никакому компромиссу, перестали бодаться при каждом удобном случае, и работа пошла быстрее. Оказывается, в четыре руки гораздо удобнее и эффективнее… если конечно постоянно не думать о том, как бы эти самые руки не переломать своему горе-напарнику.

Вот так эта неделя и прошла. Васьки не было, но зато был Никита.

Впрочем, совместная работа немного сгладила острые углы, и у них даже получалось общаться на отстраненные темы, делая совместное существование терпимым.

— Завтра гости придут. Таисия уже все организовала. Василиску отпустят где-то в шесть, к этому времени уже все должны быть здесь. Тайкин брат, его друзья, конечно Марика, еще парочка школьных друзей, подруг…

— Наташка еще какая-то приехать должна.

— Ах да, Наташка. Куда же без нее. Наташка — наше все, — хмыкнул Никита, и продолжил перечислять, — сама Тайка, ну и мы с тобой.

— Я-то тут причем? — недовольно поджал губы, не хватало еще на всеобщем обозрении находиться, он таким вниманием сыт по горло.

— Ну, как без тебя-то, — усмехнулся Никита, — без тебя никак. Но ты не переживай, долго терпеть нас не придется. Дома пробудем часа два, потом свалим в клуб, так что особо доставать тебя не будут.

— Угу, как же, — проворчал себе под нос, вспомнив про белобрысую сучку, про то, с каким маниакальным упорством она названивала Ваське, пытаясь его забрать.

— Ты про Марику? — словно прочитав его мысли, поинтересовался Лазарев, — поверь, ей там будет не до тебя. У нее там все силы уйдут на то, чтобы ядом не захлебнуться.

— С чего бы это?

Никита пренебрежительно отмахнулся от вопроса. Потушил сигарету о камень и поднялся на ноги:

— Давай на сегодня заканчивать. Надо еще прикинуть, что из еды на завтра заказать. Так что все, убираем и пошли отсюда. Задолбал меня уже этот сад.

Вечером прикинули что лучше заказать. Справедливо решили, что все соберутся не для того, чтобы желудок набивать, а веселиться. Поэтому остановили свой выбор на банальном: на пицце. Зато спиртного больше взяли, чтобы шампанское там всякое было, коктейли.

Следующий день начался суматошно. Во-первых, что один, что другой, измотанные работой в саду, проспали, и бедный курьер минут десять пытался достучаться, прежде чем из своей берлоги выполз Никита, а следом за ним и Тимур.

Потом в хлопотах день пролетел как-то совершенно незаметно. Туда-сюда, одно-второе и на часах уже пять.

Хоть Тимуру и не хотелось присутствовать на этом мероприятии, Ник не дал ему свалить, заявив, что сегодня он будет вместо бармена. Просто обделаться от восторга можно от открывающихся перспектив! Вслух, естественно, ничего не сказал. Если честно, самому хотелось посмотреть на Ваську, когда приедет.

Первыми появились Вадим и Руслан. Никита на правах лучшего друга хозяйки их радушно встретил, и через минуту они уже общались так, будто всю жизнь были знакомы. Вскоре появились еще две пары, которых Тимур ни разу не видел. В доме стало оживленно, шумно, весело.

Спустя некоторое время, Никита, убедившись в том, что всем интересно общаться, ретировался, усевшись на высокий стул рядом с барной стойкой.

— Плесни мне чего-нибудь крепкого, — обратился к Тимуру, рассматривая гостей и время от времени бросая быстрые взгляды на часы, — тут конечно весело, но меня больше волнует, когда Васька приедет. Она сегодня звонила, сказала, что все отлично, голос веселый, счастливый, довольный. Так что ждем.

— Почему ты ее сам не забрал?

— Не все так просто. Ей там прическу приспичило сделать, ногти всякие покрасить, — махнул рукой Ник, — у меня в такие моменты просто мозги плавятся. Так что сама на такси приедет как закончит.

Минут через десять Тимур увидел то, от чего его передернуло. Лазарев проследил за его взглядом и заметил красную машину, подъезжающую к дому:

— Марика?

— Она самая.

— Хм, ладно, посмотрим, что это за Цаца.

В этот раз Никита не пошел открывать дверь. Когда постучали, он кивнул одному из парней, чтобы открыли.

В гостиную сначала зашел Сэм с довольной физиономией, поприветствовавший друзей, а потом, словно белый лебедь, вплыла Власова.

Тимур, не сдержав брезгливой мины, поморщился. Зато Лазарев с интересом рассматривал новую гостью. Она сдержано со всеми поздоровалась, хищным взглядом из-под опущенных ресниц прошлась по помещению и, наткнувшись на Тимура, тут же расплылась в довольной улыбке.

— О как! — тихо присвистнул Никита, — напористая бабенка.

— Даже не представляешь насколько, — прошипел сквозь зубы Тимур, краем глаза наблюдая за ее приближением.

Поравнявшись с ними, Марика смерила его многообещающим взглядом, а потом обратила свое внимание на Никиту:

— Мы знакомы? — грудным голосом проворковала она, скользя по нему взглядом.

Ник, чуть склонив голову на бок рассматривал ее в ответ, а потом выдал внезапное:

— К счастью, нет, — при этом мило улыбаясь.

Блондинка нахмурилась, пытаясь понять, как реагировать на такую фразу. То ли это насмешка, то ли что-то еще. Лазарев, все так же улыбаясь, пояснил:

— Зато теперь мы можем познакомиться. Никита.

— Марика, — кокетливо улыбнулась, — мы с Василисой учились вместе, а ты?

— Мы коллеги, и встречались раньше.

Власова не смогла сдержать удивление и одарила его изумленным взглядом:

— А ты шутник, — наконец усмехнулась она, решив, что Лазарев просто прикалывается.

— Еще какой.

После этого девица переключила свое внимание на Тима:

— Почему ты всегда без браслетов?

В ответ промолчал.

— Я задала вопрос, — в ее голосе послышались холодные переливы.

— Мне нельзя с кем попало разговаривать, — монотонно соврал, и глазом не моргнув.

Власова, получив такой ответ, недовольно поджала губы, а потом снисходительно поинтересовалась:

— Неужели ты думаешь, что Василиса тебя удержит рядом с собой, — теперь в голосе появилось обещание и лишь слегка прикрытая самодовольная угроза, — и я не смогу тебя забрать? На самом деле все очень просто, а самое главное законно. Так что готовься к переезду.

Никита, до этого момента мрачно наблюдавший за происходящим, громко покашлял, привлекая к себе внимание. Марика, надменно улыбнувшись, развернулась к нему, оставив на время окаменевшего Тимура в покое:

— Представляешь, какие наглые рабы пошли. Никакого воспитания.

— Угу, — согласился Ник, и сделал зовущий жест, приглашая ее подойти ближе. Власова ухмыльнулась, сделала шаг навстречу. Тот безо всяких эмоций склонился к ее уху и что-то прошептал.

В результате Марика отшатнулась от него, словно ошпаренная:

— Хамло!

— Даже спорить не буду! — с готовностью отозвался Лазарев, глядя на нее в упор, — Вперед. Тебя кавалер заждался!

Он кивнул в сторону Сэма, который, честно говоря, даже и не думал ее ждать.

Власова вспыхнула от такого откровенного намека проваливать подобру-поздорову. Еще раз посмотрела гневно на одного, многообещающе на второго, после чего отрывисто развернулась и пошла к остальным.

— Вот с*ка, — задумчиво протянул Ник, — не нравится она мне.

— Да ладно, — с показным удивлением развел руками Тимур, — не может быть. Что ты ей сказал?

— Правду и ничего кроме правды, — Никита задумчиво посмотрел вслед раздраженно виляющей бедрами блондинке, — слова мне ее не понравились насчет законности. Надо бы перепроверить. Может, лазейку какую нашла.

— Думаешь? — Тим сразу стал предельно серьезным, почувствовав, как спине холодок пробежал. Он уже привык к мысли, что белобрысая может клацать зубами сколько угодно, но результата не будет, а тут…

— Х*р ее знает. Я не силен в законодательстве Ви Эйры.

Настроение сразу как-то пошло на спад.

— Ладно, не парься раньше времени, — взбодрил Лазарев, — надо просто посмотреть что к чему, чтобы неожиданностей не было. Поверь мне, за Васькой сейчас такой человек стоит, что если только Марика сунется к вам, он ее раскатает так, что мало не покажется.

— Ого, и что это за грозный дядя? — скептично поинтересовался Тимур.

Никита, не сдержавшись, рассмеялся:

— Даже если бы я тебе сказал, ты бы все равно не поверил. Так что сохраню личность загадочного мужика в тайне.

Тимур не понял, что именно в данной ситуации настолько рассмешило собеседника, но почувствовал, что напряжение чуть отпустило.

Они так и сидели вдвоем у барной стойки. Изредка к ним подходили остальные, чтобы обновить бокалы, произнести тост. В принципе все не так плохо, как ему показалось в начале.

На него никто не обращал особого внимания. И даже белобрысая, услышав нечто нелицеприятное от Лазарева, опасалась лишний раз к ним подходить.

Еще через полчаса к крыльцу подъехало очередное такси, из которого появилась незнакомая девица.

— О, а вот и Натаха пожаловала, — ухмыльнулся Никита, поднимаясь со своего места, — пойду встречать.

Подойдя к двери, распахнул ее, впуская внутрь новую гостью. Они тепло друг друга поприветствовали, обнялись, после чего Лазарев, приобняв ее за плечи, громко произнес:

— Так, минуточку внимания! Позвольте вам представить Наталью. Наша коллега, подруга и вообще просто распрекрасная девушка. Прошу любить и жаловать! — после этого, по очереди указывая на собравшихся, начал представлять, — Сэм, Руслан, вот эту белую не помню, как зовут.

— Марика, — вспыхнула та, прожигая Ника яростным взглядом.

— Ах, ну да, простите, запамятовал! — он глумливо улыбнулся, и быстренько назвал всех остальных, а потом потащил ее к стойке.

Тимур без особого интереса наблюдал за их приближением. Среднего роста девушка, с медовыми волосами, хитрыми глазками. Очень даже приятная, если не сказать больше.

Подойдя ближе, Никита чуть ли не давясь смехом, представил:

— Знакомься Тимур, наша Наташа! Успела-таки, прилетела!

Она открыто улыбнулась, а в глазах огоньки лукавые пляшут. На лису похожа. Хитрую, игривую. Тимур же в ответ просто сдержано кивнул. А чего еще ему делать?

— Давай-ка даме шампанского, а то с дороги только. Поди, измучилась бедная от долгого перелета.

— И не говори-ка, — усмехнулась она, забирая бокал с игристым напитком.

— Ладно, пока остальных ждем, пойдем, поболтаем, расскажешь, как долетела! — с этими словами, подхватил очередной стакан и направился в сторону окна. Наталья еще раз заинтересованно взглянула в сторону Тимура, после чего тоже отошла от барной стойки.

Неугомонная Марика все время крутилась поблизости, одаривая плотоядными взглядами, которые он старательно не замечал. Ник, к сожалению, отошел от стойки и теперь сидел в углу комнаты на кресле, а на подлокотнике, потягивая шампанское из высокого бокала, вальяжно устроилась его подруга, закинув ногу на ногу, и прислонившись к спинке кресла. Они о чем-то увлеченно болтали и ржали как ненормальные. У Тимура сложилось впечатление, что они без зазрения совести промывают косточки присутствующим в комнате. Он сам пару раз словил насмешливый лисий взгляд, и ничего не оставалось делать, как отвернуться, делая вид, будто что-то ищешь в шкафу, лишь бы не видеть, как они снова смеются, теперь уже над ним самим.

В очередной раз посмотрел на часы. Уже начало седьмого, а Васьки все нет. Задержали, что ли, в Центре? Не отпускают? Хотя Лазарев и говорил, что все хорошо, подозрения не отпускали.

На душе было тоскливо, погано и пасмурно. Только сейчас он понял, как сильно завидует им. Всем присутствующим в этой комнате. Их беззаботному времяпровождению, свободе перемещений, свободе в выборе и принятии решений. Если бы он был свободным, как раньше, то сейчас сам бы смеялся над какой-нибудь шуткой, а может, уединился бы с Марикой, но уже на своих условиях, а может, к Лисичке подкатил бы. Хр*н его знает, что бы в шальную голову взбрело. Вместо этого стоит за стойкой, и как заправский бармен готовит коктейли развлекающимся. Нет, он ничего не имел против этой профессии. Но только в этой комнате, каждый из гостей знает, что он всего лишь навсего раб, у которого прав не больше, чем у табуретки. И каждый смотрит на него свысока, не давая забыть о том, кто он есть. Разве что Ник нормальный парень. Относится как-то странно, по-приятельски, несмотря на то, что искра постоянно между ними пробегает. Хотя может это показное, так, до первого случая, просто ради Василисы старается.

Послышался звук подъезжающие машины. Гости замерли, прислушиваясь к легкому цоканью каблучков. Наконец дверь распахнулась и в гостиную влетела Таська. Одна. С огромным букетом белых роз. Обвела всех торопливым взглядом, поздоровалась кивком и направилась в сторону Ника, со словами:

— Я как всегда опоздала, вижу веселье в самом разгаре.

— Ага, — усмехнулась Марика, — только вот виновницы до сих пор нет. Прячется где-то наша королева больничной палаты, повелительница стальных уток. Не знаешь, где твоя Василиса Прекрасная потерялась?

Девушка звонко рассмеялась, довольная своей шуткой.

У Тимура перед глазами возникла белая, костлявая спина с глубокими воронками ран и реками крови, и появилось практически непреодолимое желание свернуть этой белобрысой твари шею. Сидит, скалит зубы, а сама пустышка-пустышкой, и сдохла бы, наверное, если бы ей пришлось пройти через то же, что и Чу. Парень досадливо покачал головой, отгоняя кровожадный порыв.

Тем временем Таська в недоумении остановилась и повернулась к Марике, потом обвела всех удивленным взором и рассмеялась.

— Не подскажешь, что тебя так веселит? — раздраженно поинтересовалась Марика.

— Вась, ты им так и не сказала? — даваясь от смеха, спросила Таисия.

— Ну как я могла без тебя, — раздался лукавый голос из угла комнаты, — ты же хотела на их лица посмотреть.

Все как один обернулись и уставились на подругу Ника. Девушка по-прежнему сидела на подлокотнике, потягивала шампанское, задорно покачивала ногой, и насмешливо смотрела на гостей.

В комнате повисла такая тишина, что было слышно, как где-то в коридоре жужжит муха.

Тимур во все глаза смотрел на Лисичку. Она — это Чу? Чучундра? Чудище болотное? Да не может этого быть! Та — серый заморыш, с огромными очками, а эта — красивая девушка с лукавыми глазками. Смотрел не отрываясь, не веря своим глазам, ища знакомые черты. Вот она привычным, знакомым жестом заправила за ухо прядь волос, потерла переносицу, как делала всегда, когда он косячил или вытворял какие-то глупости. Точно Васька!

— Ну у вас и физиономии, — во весь голос заржал Никита.

— Это шутка, да? — недоверчиво спросила Марика, наблюдая за тем, как Таська дарит цветы девушке с медовыми волосами.

— Что ты, — хмыкнула Наташка (или Васька?), — на самом деле мы поймали госпожу Чуракову, расчленили и закопали на заднем дворе. Теперь я за нее.

Еще с минуту стояла гробовая тишина, а потом комната взорвалась десятком голосов и дружным смехом. Все бросились к Василисе, наперебой поздравляя и что-то говоря. Девушка улыбалась, чуть склонив голову на бок, что-то отвечала на поздравления, принимала подарки.

Тимур, как и все остальные, прибывал в легком шоковом состоянии. Он-то ждал, что она вернется просто не такой тощей, более румяной и веселой. А тут такое!

Охр*неть можно! Вот тебе и Чучундра!

В этот момент их взгляды пересеклись. Он так и стоял, как каменный истукан, а Васька показала язык и отвернулась.

Наташа, твою мать!

Вся троица откровенно угорала над остальными.

Шутники, бл*дь, хреновы!

Кстати, об остальных. Всем понравилось то, как они провернули появление Василисы. Всем, кроме белобрысой.

Вот уж кто был вне себя, так это она. Ядовитым взглядом скользила по Василисе, рассматривая и недоумевая, как такое могло быть, злясь от того, как все вокруг восхищаются и прыгают вокруг заклятой подруги, еще совсем недавно бывшей серой убогой тенью.

Оторвавшись от созерцания Васьки, Марика бросила мрачный, решительный взгляд в сторону Тимура, от которого стало не по себе. Что бы она там не задумала, похоже, собирается провернуть это в самое ближайшее время.

Дальше вечер проходил весело, вся компания собралась в одну кучу. Никита отжигал по полной, Васька смеялась. Даже белобрысая улыбалась, с трудом удерживая на губах фальшивую улыбку.

Тимур искоса наблюдал за происходящим. Недоумевая, как он мог сразу не узнать в новой гостье Василису. Ведь повадки, жесты, мимика — ничего не изменилось. Все та же Васька… только красивая.

Спустя некоторое время она отделилась от толпы и направилась на кухню. Против воли, сам того не желая, пошел следом. Хотелось наедине сказать, что рад ее возвращению.

Застал Ваську, когда она задумчиво мыла руки, пытаясь что-то оттереть с ладоней.

— Поздравляю, — спокойно произнес, исподлобья глядя на нее, — Наташа!

Василиса улыбнулась и, бросив задорный взгляд через плечо, участливо поинтересовалась:

— Понравилось представление?

— Угу, — промычал, потирая подбородок, — давно себя таким идиотом не чувствовал.

— Это хорошо.

— Хорошо???

— Да. Теперь мы квиты.

— Поня-я-я-я-ятно. Это ты мне за бороду типа отомстила? — усмехнулся, сложив руки на груди.

— Ну, не все ж тебе надо мной глумиться, — она выключила воду, и стала вытирать руки светлым полотенцем, еле пряча улыбку.

Как не пытался сдержаться, взгляд все равно изумленно ощупывал ее со всех сторон. Нет, ну надо же, лягушка Царевна! Как вообще вот ЭТО могло получиться из того, что тут уныло бродило по дому??? Подтянутая, фигуристая, ноги длинные, талия как у осы.

— Нравлюсь? — снисходительно поинтересовалась она, заметив его интерес, и покрутилась вокруг своей оси.

Тимур, не удержавшись, тихо засмеялся. Надо же, помнит, тот их разговор. В прошлый раз, этот же вопрос и с такой же интонацией задавал ей он, а теперь местами поменялись. Ладно, подыграем:

— Нет, не нравишься. Как оказалось, очки тебе загадочности добавляли.

Васька усмехнулась и покачала головой:

— Я их сохранила, на долгую память.

— Я рад, что твои мучения закончились, — откинув все шутки в сторону, тихо произнес Тимур, — с возвращением.

— Спасибо, — севшим голосом ответила она, отводя глаза в сторону. Потом как-то не уверенно переступила с ноги на ногу и направилась к выходу, — к гостям пора возвращаться.

Тим отступил в сторону, уступая ей дорогу, а сам, пребывая в какой-то растерянной задумчивости, остался на кухне.

***

На экране какая-то непонятная муть. Кто-то кого-то пытается убить или напугать, или еще хр*н знает что. Вникать в суть происходящего нет никакого желания. Просто сидел, откинувшись на спинку дивана, стеклянным взглядом уперевшись в телевизор.

Спать давно пора идти, но сна ни в одном глазу. Голова тяжелая, мутная, мысли непонятные роятся, не давая нормально вздохнуть.

На часах уже глубоко за полночь, скоро два. А он до сих пор один дома. Все давно убрано и приведено в порядок, ничего не напоминает о веселом сборище. Никто не заставляет сидеть и ждать не пойми чего, но у него не получалось заставить себя идти в комнату, ложиться, закрывать глаза, засыпать. Поэтому просто сидел, механически переключая каналы, как робот.

Краем глаза уловил отблеск света со стороны аллеи. Обернулся и с каким-то внутренним негодованием увидел приближающиеся фары.

Надо же, возвращаются! Что ж не до самого утра загуляли?

Резко одернул самого себя, не понимая, откуда такой негатив. Ну, отправились они развлекаться. Что такого? Это их дело! Тем более, повод такой отличный. Васька от корсета избавилась. Явилась народу, да еще так феерически, с изюминкой.

Гнев чуть улегся, но совсем не исчез, лишь притих, затаился.

Выключив телевизор, поднялся на ноги, отнес на кухню пустой стакан и вернулся обратно, как раз вовремя, чтобы застать появление Василисы и Ника.

Привалившись боком к стойке, наблюдал, как дверь распахивается широким жестом, и внутрь вваливаются они. В обнимку, с диким смехом, мотаясь из стороны в сторону.

Пьяные, что ли?

Присмотрелся. Та и есть! Никита еще вроде ничего, а вот Васька вообще в ноль. Похоже, если бы верный друг ее не держал, то она бы благополучно стекла на пол.

Лазарев первым заметил мрачного Тимура:

— Чу, смотри-ка, твой подопечный нас сейчас взглядом испепелит, — ухмыльнулся он, поудобнее перехватывая девушку за талию, не давая ей повалиться, — я уже боюсь!

Василиса только тут заметила Тима, на секунду замерла, рассматривая его, а потом, выпутавшись из рук Никиты, сделала шаг к нему и беззастенчиво потрепала по щеке:

— У-у-у-ути, сердитенький какой!

Тимур изумленно смотрел не нее, а потом перевел вопросительный взгляд на Лазарева:

— ???

— Кто же знал, что ее после корсета в хлам развезет от пары бокалов, — тот лишь беспечно развел руками.

Василиса тем временем, сопровождаемая их удивленными взглядами, поматываясь, направилась к дивану. Провела руками по подушкам, бормоча себе под нос:

— Мой маленький, мой хорошенький, мой любименький. Они вот издевались над нами, а я все равно тебя не брошу, даже сейчас!

— Вась, что это ты тут, родная моя, удумала? — Никита, тоже не особо твердым шагом, бросился за ней, поймав, в тот момент, когда девушка уже попыталась устроиться и прикрыть глаза:

— Я спать хочу! — пробубнила она, отталкивая от себя его руки.

— Отлично, но не здесь. Идем в комнату!

— Не-а, — притянула к себе большую подушку.

— Идем! — недолго думая Лазарев подхватил ее поперек талии и потащил прочь.

— Пусти меня! — Васька неуклюже попыталась вывернуться из медвежьего захвата, — я на диванчик хочу, мой миленький!!!

— Васька! Какой, на фиг, диванчик?! А ну не буянь! Все, тебе спать пора! — не обращая внимания на ее вопли и сопротивление, Никита поволок ее в сторону комнаты. Возможно, это и не составило бы ему труда, если бы сам был в нормальном состоянии. А так получалось шаг вперед, два назад, да еще и в стороны мотает.

— Может помочь? — с сомнением спросил Тимур, наблюдая за ними.

Василиса, услыхав его голос, остановилась и развернулась к нему лицом. Резко, рывком, так что мотнуло на полкоридора, и если бы не крепкие руки Ника, удержавшие в вертикальном положении, расползлась бы она по полу.

— Тиммка! Иди-ка сюда. Я с тобой поговорить хочу!

— Нет, не хочешь, — Никита обреченно закатил глаза и, покачав головой, потащил ее дальше по коридору.

— Хочу! — она сердито топнула ногой, — мне с ним надо обсудить кое-что о-о-очень важное!

— Ничего не надо тебе с ним обсуждать! Сейчас наговоришь хр*н знает чего, а завтра придется краснеть и оправдываться! Все, угомонись.

— Нет, я с ним должна поговорить, — она попыталась оттолкнуть парня, но он лишь крепче ее перехватил:

— Ты спать хотела! Вот и идем! Не приставай к человеку!

Человек тем временем привалился плечом к косяку и исподлобья наблюдал за сладкой парочкой, из последних сил удерживая себя в руках.

Его не волновало то, в каком виде она вернулась домой. Скорее забавляло. Надо же всегда умная-разумная, а тут на тебе, в полную стельку. Лопочет чего-то, мотается, пытается строить из себя серьезную даму. Забавная зверюшка.

Не волновало и ее пьяное желание поговорить с ним. Хочет? Нет проблем, поговорим, на любую тему. Хоть насчет мирового заговора, хоть насчет того, есть ли у пингвинов колени. Любой разговор на ваш вкус.

На все это ему было плевать.

А реально волновало только одно. Эти двое опять собрались спать вместе? И следом мысль: а вот не по х*ру ли мне? Судя по урагану внутри — совсем не по х*ру. И от этого злился еще больше, не понимая, что за д*рьмо на него накатило.

Лазарев, тем временем, дотащил Василису до комнаты, боком толкнул дверь и запихал девушку внутрь, сам зайдя следом. Тимур, словно каменное изваяние застыл, не в силах сдвинуться с места, только кулаки сжал в карманах так, что костяшки хрустнули.

Послышалась какая-то возня, голоса, и через минуту Ник появился в коридоре, но уходить к себе не стал. Остался у дверей Василисы, отступив лишь на несколько шагов в сторону, и уперевшись рукой в стену. Было видно, что чувствует себя немногим лучше, чем Чу.

— Хорошо погуляли? — холодно поинтересовался Тим, и не думая скрывать недовольство в голосе. Зачем, Лазарев в таком состоянии, что все равно ничего не поймет.

— Да, полный п***ц! Давно я так не напивался, а тут на радостях оторвался, — хмыкнул Никита, прислушиваясь к тому, что у нее происходило.

— Так иди и отсыпайся, — настоятельно порекомендовал Тимур, еле удерживаясь от того, чтобы за шкирку не уволочь его в другую комнату.

— Сейчас! — Ник поднял указательный палец, — пара секунд. Вот только кое-что сделаю и сразу пойду.

— Что?

В этот момент Васькина дверь открылась и появилась взлохмаченная хозяйка, которая, не заметив стоявшего чуть поодаль Ника, на цыпочках, воровато кралась вперед, за каким-то прижимая к груди свои туфли, на высоченных каблуках.

— Вот что! — Никита ответил на вопрос Тимура, победно указав на нее.

Услыхав над ухом его голос, Василиса вздрогнула и с визгом ринулась обратно.

— Чу, блин! Я все равно не дам тебе бродить по дому! Ложись спать! Чтобы я носа твоего до самого утра не видел! Чего ты там бубнишь? Ложись, давай! Или мне тебя самому раздевать и под одеяло укладывать? Я могу, ты же знаешь!

Я тебе, бл*дь, раздену!

Сам опешил от внезапной вспышки гнева. Нахмурившись, пытался понять, откуда такой кровожадный порыв. Нахмурившись, снова еще крепче сжал кулаки, пытаясь обуздать ненужные эмоции и привести мысли в порядок.

Никита, тем временем, стоял в дверях в Васькину комнату, упираясь широко расставленными руками в косяк, и командовал:

— Брось ты эти туфли! Брось! Ну, не стол же! На пол! Молодец! Все, залезла под одеяло, закрыла глаза. Я сказал, закрыла глаза! Только попробуй еще раз высунуться — получишь! Как с маленькой, ей Богу!

Наконец, Лазарев, удовлетворившись своей работой, довольно кивнул и закрыл дверь. Тяжело вздохнул, тряхнул головой, потер ладонями глаза и направился к себе со словами:

— Вот теперь с чистой совестью можно идти спать.

Под пристальным взглядом недовольного Тимура добрел до своей комнаты, со второго раза справился с дверной ручкой, распахнул дверь, и сделал шаг внутрь, но на пороге остановился, и вполоборота развернувшись, произнес, не скрывая откровенной насмешки, — можешь не пытаться испепелить меня своими черными глазищами. Не выйдет! И да, погуляли просто отлично!

Ах ты, с*ка прозорливая!

***

На следующий день проснулся поздно. Может из-за того, что вчерашний вечер тоже не на сухую провел, а может по причине того, что до самого утра не мог глаз сомкнуть, лежа в своей постели и пережевывая непонятные самому себе мысли.

Хозяйка эта, будь она не ладна, из головы все никак не шла, со своим чудесным преображением. Нет, он прекрасно помнил рассказы отца о том, что в корсете становишься сушеным как мумия, изнеможенным, но к таким вот изменениям оказался совершенно не готов.

В голове просто не укладывалось. Как из той сушеной мартышки могла получиться вот такая привлекательная девочка, с хитрыми глазками.

А глаза-то вообще какие! Огромные! Это что же у нее за очки такие были, раз казалось, что эти глазищи не больше бусины?

Как же ей наверно было хр*ново подходить каждый день к зеркалу и видеть вместо привычного отражения, бледную измученную тень. Не удивительно, что вечно такая расстроенная бродила, грустная. Тут дело не только в боли постоянной было, но и в страхе остаться такой навсегда.

М-да. Что тут скажешь. Квиты. Как у нее тогда физиономия вытянулась, когда заставила его побриться и привести себя в порядок, так и он в этот раз завис с открытым ртом, не веря своим глазам. Отыгралась. И Наташку эту выдумали специально для него, не иначе, чтоб не догадался раньше времени, что это за гостья такая с Никитой сидит и потешается над всеми. Молодцы! Все молодцы. И Тайка эта, коварно поглядывающая в прошлый раз в его сторону, и Никита. Ну, этот вообще полный пизд*к. Неделю бок о бок провели, и хоть бы словом обмолвился, намекнул, какой сюрприз ожидает.

Кстати о Никите. Вот теперь все встало на свои места. Что, как и почему.

Не было рядом с ним никакой серой мышки! Была хитрая, веселая лиса, с которой они отлично смотрелись вместе. Один — самодовольный самец, с вечной усмешкой на наглой морде и вторая — фигуристая самочка, прекрасно знающая себе цену. Отличная пара, странно, что не удержались вместе. Хотя, может не все и закончено. Им явно друг с другом хорошо и весело. Друзья, говорите? Видел он таких друзей, и не раз.

Вот не наплевать ли? Раздраженно поднялся с кровати, умылся и покинул комнату.

С кухни донесся легкий шорох, заставив его подобраться и стиснуть зубы. Уже догадываясь, кого там увидит, отрывистым шагом вывернул из-за угла.

У окна стояла Василиса в длинной, до середины бедра, растянутой, застиранной футболке, сползавшей с одного плеча. Наряд, по-видимому, достался в наследство от отца. Небрежно заколотый хвост уныло съехал на бок. Она стояла и жадно, большими глотками пила воду, удерживая стакан дрожащей рукой.

Услыхав шаги, обернулась и подняла на него несчастные-пренесчастные глаза.

— Хр*ново? — с деланным участием спросил Тимур, чувствуя, что снова начинает закипать.

Она лишь кивнула, тут же зажмурившись от неосторожного движения, и снова потянулась за водой.

Молча, опасаясь, что скажет чего-нибудь лишнее, ненужное, подошел к холодильнику, скользнул по его содержимому быстрым взглядом и достал несколько банок. Намешал ингредиенты в пропорциях, оставшихся в памяти со времен свободы, добавил воды и все перемешал. Раньше такой коктейль ему отлично помогал в минуты тяжкого похмелья.

— Что это? — голос тихий, наполненный неземного страдания.

— Пей, полегчает! — чуть ли не насильно всунул стакан ей в руки и отошел к столу.

Василиса с сомнением рассматривала неприглядное содержимое, потом решила поверить ему на слово и отпила несколько глотков:

— Фуууу, гадость какая! — ее аж передернуло.

— Пей, — снова повторил он, не глядя в ее сторону, — эта бурда реально помогает.

С тяжелым вздохом Васька снова поднесла стакан к губам и, скривившись, выпила почти половину, после чего подошла к стулу и тяжело опустилась на него.

Тимур по привычке начал заниматься завтраком, время от времени бросая на нее косые взгляды. Сначала сидела, уперевшись обоими локтями на столешницу и разминая пальцами виски, потом одной рукой подперла щеку и прикрыла глаза, а затем вообще положила руки на столе и уткнулась в них носом, не подавая признаков жизни.

Что перепила, деточка? Дорвалась после длительного воздержания?

Непонятно почему, но эта ситуация раздражала его все больше и больше, и ничего с этим не получалось сделать. Просто стоял и бесился, не в состоянии себя сдержать.

Вскоре на кухню выполз и второй участник вчерашнего дебоша. Помятый, сонный, взгляд мутный, на голове шухер, футболка наизнанку. Тоже хорош, ничего не скажешь.

Мрачно посмотрел на Тимура, потом перевел взгляд на Ваську. Молча взял ее полупустой стакан и в два глотка все выпил, под конец закашлявшись:

— Это что за д*рьмо такое?! Чуть не вывернуло, на хр*н!

— Коктейль собственного производства, называется "Радостное утро печального алкоголика", — огрызнулся Тим.

— Глумишься или завидуешь?

Скрипнув зубами, проигнорировал последний вопрос, снова отвернувшись в сторону.

— Васька, просыпайся! — Никита тряхнул ее за плечо.

Она промычала что-то невразумительное, с трудом подняла голову, сдув с лица прядь волос осоловевшим взглядом осмотрелась по сторонам, и кряхтя приняла вертикальное положение:

— Лазарев, я тебя ненавижу!

— С чего это? — пробубнил он, усаживаясь напротив.

— Ты меня напоил!

— Даже так? Кто, по-твоему, у тебя вчера бокал за бокалом отнимал, спасая от излишков спиртного?

— Угу, и сам в результате упился?

— Неважно! Домой тебя кто тащил, чуть ли не на закорках?

— Уж не преувеличивай! Я сама прекрасно шла.

— Коне-е-ечно, — протянул он, — вон у Тимурки своего поинтересуйся, как ты тут сама шла.

Она бросила в его сторону смущенный взгляд и порозовела.

— Да ты не заливайся, не заливайся румянцем, ни к чему это! — продолжал глумиться Никита, — тебе еще повезло, что я вчера не дал тебе с ним поговорить, хотя ты отчаянно порывалась это сделать. Вот бы после чего краснеть пришлось не по-детски! А так, обошлись только фразой "у-ти, какой сердитенький"!

С тихим стоном уткнулась в свои ладони, пытаясь скрыть смущение:

— Я не ожидала, что меня так накроет.

— Забей, никто не ожидал, просто корсет хитрый оказался.

— Тим, сделай кофе, пожалуйста, — жалобно попросила она, — может, полегчает.

— И мне.

Молча сделал, что они просили. Отрывисто, чуть ли не с грохотом поставил две кружки кофе на стол.

— Спасибо. Ты чего сегодня злой какой? — подозрительно поинтересовалась Василиса, обхватывая кружку подрагивающими пальцами.

— Нормальный! — резче, чем нужно ответил он и отошел.

— Я тебе потом скажу, почему его ломает, — хмыкнул Никита, смерив его насмешливым взглядом, — когда вырастешь.

Вот козлина! Метнул в его сторону взгляд, преисполненный ледяной ярости, и отвернулся.

Васька ничего не поняла, лишь пожала плечами и принялась за кофе, стеклянным взглядом уперевшись в стену. Спустя некоторое время, встрепенулась и хитро взглянула на друга:

— Ты мне так и не объяснил. Куда ты вчера в самом начале пропал в клубе. И вернулся потом с помадой на одной щеке, и красным отпечатком ладони на втором? Как ты умудрился так быстро бабенку найти? Даже для тебя пятнадцать минут это чересчур малый срок. Да еще и так, чтобы по морде получить. Явно кто-то свой был! Колись! Ты уже и на Ви Эйре успел начудить?

— Ну… — Лазарев чуть сконфуженно потер шею, пытаясь подобрать слова, — я… это… Пфф.

— Я тебе потом скажу, куда и с кем он уходил, — не сдержался Тимур, в точности копируя фразу Ника, — когда вырастешь.

Лазарев с тихим шипением склонил голову, и чуть заметно покачал ей:

— Ладно. Уел. Один — один, — согласился, слегка усмехаясь, — учти, я все записал.

— Поздравляю.

Василиса переводила растерянный взгляд с одного на другого, а потом подозрительно поинтересовалась:

— Ребят, я вам случайно не мешаю? У меня такое чувство, что вы тут о чем-то своем беседуете, а я как бы и не при делах. Может просветите?

— Ага, обязательно! Когда вырастешь! — чуть ли не хором ответили они.

Василиса недовольно поджала губы и снова уткнулась в кружку кофе, ворча что-то относительно того, что все мужики одинаковые.

Глава 2

Дальше завтрак проходил в полнейшей тишине. Никита флегматично рассматривал содержимое своей тарелки и, похоже, размышлял о вселенских проблемах. Тимур колдовал у плиты и, судя по резким движениям, по-прежнему на что-то злился. Я же мечтала просто поспать. Стечь со стула на пол, свернуться в клубочек и заснуть. И пусть через меня перешагивают, спотыкаются о мое почти бесчувственное тело. Плевать.

В голове мутной пеленой растекалось похмелье, отдавая горьким привкусом во рту, звоном в ушах и слабостью. Каждое, даже самое незначительное движение заставляло морщиться, вызывая шторм где-то в желудке.

Не думала я, что вчерашнее веселье так закончится. Ох, не думала. Мне казалось, что от пары-тройки бокалов шампанского ничего не будет, и в результате бездарно напилась. Вот они, отголоски корсета и лекарств, которыми травилась последние месяцы. Наложилось одно на другое, и вышло мне боком.

Ладно, хоть Лазарев на чеку был и не позволил окунуться во все тяжкие, заботливо отбирая стакан за стаканом. Подняла мутный взгляд на друга и хмыкнула. Бедняга, ему тоже хреново. Допомогался, спаситель мой.

Еда не вызывала никакого воодушевления. Учитывая тот факт, что мой персональный ад закончился, и теперь я не должна насиловать себя, наедая килограммы, просто отодвинула тарелку в сторону.

Реакция последовала незамедлительно. С обеих сторон. По спине полоснуло горячим взглядом, а Никита по привычке грозно произнес:

— Чу, опять? Ешь, давай! Или силой кормить будем. Тимур подержит, а я запихивать буду.

— Ха! — фыркнула, поднимаясь из-за стола, — все, няньки, уймитесь! Я теперь хочу — ем, хочу — не ем.

Ник открыл было рот, но потом нахмурился, и махнул рукой:

— Черт, — пробасил, тоже поднимаясь на ноги, — я и забыл, что тебя починили.

Я направилась прочь с кухни, оставив обоих парней за спиной. Все мысли были заняты эротическими фантазиями на тему "я и мягкая постелька".

Похоже, я стала лежебокой! Настоящей, махровой. Ладно, сегодня спишем на похмелье, а с завтрашнего дня начну бегать по утрам. Ну, или с послезавтра. Или с понедельника. Следующего. В общем, как пойдет.

Когда прошла половину коридора, услышала хрипловатый голос Лазарева:

— Не торопись, Вась. Пойдем, поговорим.

— Я спать хочу, — простонала, понуро свесив руки по бокам и запрокинув голову к потолку, всем своим видом демонстрируя вселенскую грусть-печаль.

— Вот сейчас поговорим, и поспишь, — поравнявшись со мной, небрежным дружеским жестом приобнял за плечи и настойчиво потянул к двери в свою комнату. С тяжёлым печальным вздохом я сдалась и позволила ему себя увести. Тем более, душу грела мысль, что у него тоже есть кровать. Мне сейчас любая горизонтальная поверхность в радость. Пусть вещает что хочет, как хочет, а я пока подремлю.

Мне показалось, что Ник с трудом сдерживал усмешку. Что его так развеселило — не понятно. Наверное, думает о том, какая я чудесная в это прекрасное похмельном утро.

Оказавшись в его комнате, не стала терять времени даром и тотчас завалилась поверх пестрого покрывала, притянув к себе единственную подушку.

— Чу! — Лазарев недовольно сложил руки на груди, — сначала говорим, а потом ты спишь!

— Угу, — уже сквозь полудрёму ответила ему, — вещай, я вся во внимании.

— Во внимании она, — проворчал Ник, устраиваясь рядом, — подушку отдай!

— Фигу! — обхватила ее руками покрепче и блаженно вздохнула.

Он что-то пробубнил о наглости человеческой, если честно, слова не нашли отклика в дремлющей душе, и я с легкостью от них отмахнулась.

— Вчера, пока тебя ждали, приехала твоя разлюбимая подруга.

— Таська? — пробубнила сквозь подступающий сон.

— Нет. Марика.

— Она мне не подруга, — пыхчу, не разлепляя глаз.

— Васенька, это ирония была, — насмешливо произнес он, и мне нестерпимо захотелось толкнуть его в бок, но руки-ноги не слушались.

Никита тем временем улёгся на живот, и упёрся подбородком в сложенные перед собой руки:

— Эта звезда пристала к твоему Тимуру, — ворчать уже и не пыталась, только протестующе замычала, услыхав слово "твоему". Друг даже не обратил внимания, задумчиво продолжив, — она с видом царицы несла какой-то бред. Если честно, особо и не слушал, но вот одна фраза всё-таки насторожила.

— М-м-м-м? — снова мычу, тем самым выражая свою крайнюю заинтересованность.

— Она заявила, что ты все равно не сможешь удержать его при себе, потому что есть законный способ вернуть его обратно.

О как! Глаза сами непроизвольно распахнулись.

— Что за законный способ?

— Понятия не имею, — он пожал плечами.

— Может блефует? — чувствую, как внутри расползаются темные волны подозрения.

— Вась, не похоже. Я ее плохо знаю, но по жестам, мимике, интонации она походила на человека, который уверен в своих словах.

Сказать, что меня это напрягло — значит ничего не сказать. Что могла придумать эта блондинистая змея, я даже предположить не могла. Черт, неужели есть лазейка?

Проснувшийся страх потерять Тимура, сплелся с яростным желанием поехать к ней домой и повыдирать все косы, чтобы неповадно было к нам соваться. Как же надоела эта озабоченная мартовская кошка, переходящая все рамки в своём стремлении добраться до Тимура. Моего Тимура!

— Ты давай спи, а я пожалуй, пока почитаю, что есть в законодательстве Ви Эйры по рабству. Планшет твой где?

— В моей комнате, на столе.

— Пойду возьму, — неторопливо поднялся на ноги и побрел к выходу. Правда через несколько шагов остановился и приподнял ближе к глазам край футболки, — и ведь ни один паразит не сказал, что наизнанку!

Недолго думая, через голову стащил футболку, вывернул, и уже было собрался одеть обратно, но в последний момент ухмыльнулся и отбросил ее в сторону, на кресло. Надо же, жаркий какой!

Перевернувшись на спину, уставилась рассеянным взглядом в потолок, мыслями возвращаясь к вчерашнему дню. К тому, с каким трепетом сидела в салоне, пока мастер колдовал над прической и макияжем. Настолько срослась с образом сушеного абрикоса, что просто млела, рассматривая своё нормальное отражение в зеркале. Это непередаваемое ощущение эйфории, триумфа от того, что все на месте, все вернулось на круги своя. А ещё трепет от мысли, что предстану в нормальном виде перед Поросёнком, который считает, что я на женщину нормальную не похожа.

К дому подъезжала на такси, уже не в силах сдержать дрожь предвкушения. Мне до замирания сердца хотелось увидеть именно реакцию Тимура, не гостей, Марики, а именно его.

Никита встретил белозубой улыбкой и хитрым взглядом, представил меня остальным, как некую коллегу Наташку, попутно опустив Марику. А я стояла и боялась шелохнуться, боялась посмотреть в сторону единственного человека в этой комнате, чье мнение действительно было важным для меня.

Когда с Никитой подошли к нему ближе, еле сдерживалась, чтобы не дрожать, и не начать нервно заламывать руки и грызть ногти. Тимур встретил спокойным взглядом из разряда "ну и?".

Не узнал.

Не понял, что девушка перед ним и Василиса Прекрасная — это один и тот же человек. Меня окутали двоякие чувства. С одной стороны азарт игривый, а с другой — чуть заметное разочарование. Наверное, все-таки ожидала, что он с первого взгляда поймет, что это я, схватится за сердце от неописуемого восторга.

Не схватился. Занимался своими делами, не обращая внимания на присутствующих. Время от времени перехватывала его непонятный взгляд в сторону компании или нас с Никитой. В этом взгляде много всего намешано, и тоска, и еле скрываемое раздражение. Понимаю, что ему хочется уйти, чтобы не видеть веселящихся, свободных людей.

Ничего, Тимур, терпи, немного осталось. Два месяца. Ты и не заметишь, как они пролетят. Раз — и свободен.

Именно тогда, в голове будто перемкнуло. У меня родилась шальная идея, которая моментально захватила. А что если я ему ни слова не скажу о скором освобождении? А в день, когда произойдет дезактивация чипа и все оковы спадут, сделаю ему сюрприз? Я даже представила, как изумленно вскинет на меня темный взгляд, не веря своему счастью. А потом… Потом он уйдет, будто никогда его и не было.

Горько. Но эта горечь имеет светлый привкус, поэтому улыбаясь нет-нет, да и кидала быстрый взгляд в его сторону.

Потом словно маленький ураган появилась Таисия, с белыми розами, моими любимыми. Увидев меня, растеклась в задорной улыбке и со всех ног бросилась вперёд.

Остановила ее Марика, своим желчным:

— Ну и где наша королева стальных уток?

Вот тварь! Я вся подобралась, тут же почувствовав, как Лазарев, осаживая, крепко сжимает руку.

Таська уставилась на меня огромными глазами, не понимая, что происходит. Я же, взяв себя в руки, заговорщицки ей подмигнула. Вот радости было у подруги, когда она сама всем раскрыла глаза на правду!

Тишина. Всеобщий шок. А потом будто плотину прорвало. Все заговорили хором. Голоса слились в единый поток, так что отдельных слов и не разобрать. Марика, мне кажется, чуть своим же ядом не захлебнулась, с трудом удерживая силиконовую улыбку, больше похожую на оскал.

Я тоже улыбалась, только искренне, наслаждаясь моментом. Но взгляд упрямо возвращался на Тима.

Он, как и все остальные, смотрел только на меня. Цепким взглядом сканируя с головы до ног. Даже на расстоянии чувствовалась волна недоверия, исходящая от него.

Смотри, смотри, Свиненыш, наслаждайся! Видишь, женщина, самая натуральная!

Вспомнился момент, когда я его заставила побриться. Один в один, только наоборот. Поменялись ролями, и сегодня моя очередь удивлять. Стало так смешно, что не удержавшись, показала ему язык.

Чуть позже, когда осталась одна на кухне, в дверном проёме тихой тенью появился Тимур. У меня не получалось справиться с внутренним волнением, как не пыталась. Сердце билось в груди как сумасшедшее, мешая говорить, дышать. А от его тихого «с возвращением» будто сладкий яд по венам побежал.

Пугаясь собственных эмоций, сбежала к гостям, окунувшись с головой в шум, веселье. Вскоре собрались в клуб, но когда стояла на ступенях дома, глядя на подъезжающую машину, чувствовала, что больше всего на свете хочу остаться дома.

В клубе напряжение немного отпустило. Расслабилась, потому что только тут до меня стало доходить — теперь я прежняя, и косые неприязненные взгляды посторонних остались в прошлом. Это было как озарение, как глоток свежего воздуха.

Но чувствую, придется долго над собой работать. В один миг не выкинуть эти три с половиной месяца в образе чудовища. Что-то в голове все равно перестроилось. Беззаботность уменьшилась, открытость людям, будто незримый защитный барьер в душе. Не скажу, что он уж очень мешает, но раньше было лучше.

Хм, зато теперь понятно, зачем нужна психологическая реабилитация после корсета. Раньше все гадала, какая реабилитация? Вылечился и поскакал от радости, что там реабилитировать? Теперь ясно стало.

Лазарев пропал из поля зрения через пятнадцать минут после приезда в клуб. Тщетно я его пыталась высмотреть в толпе. Неужели опять ударился в любимое занятие: поиск красивых женских ножек? Неугомонный.

Моя догадка подтвердилась. Вскоре снова появился рядом, волосы взъерошены, глаз шальной. Только вот сдаётся мне, что обломчик случился — на щеке пунцовой тенью проступал отпечаток чьей-то узкой ладошки.

Никита отшутился от моих вопросов, как всегда тихонько щёлкнув по носу — его любимый жест, когда он не хочет что-то рассказывать.

Дальше вечер шел своим чередом, пока в один прекрасный момент я не поняла, что напилась и меня грузят в машину. Дорогу до дома не помню, в памяти осталось только как Лазарев тащил меня на крыльцо, а ноги не хотели слушаться, в результате пару раз мы скатывались вниз, и только с третьей попытки достигли последней ступеньки, после чего с диким хохотом ввалились домой.

Дальше опять все в тумане. Вроде Тимур в гостиной нас встретил, но что там происходило — опять не помню. Ник сказал, я с ним поговорить порывалась? Интересно о чем? Тут два варианта, один лучше другого. Либо я хотела ему сообщить благую весть о скором освобождении, либо признаться в своей нелепой влюбленности. Хорошо, что у Лазарева ещё сохранились на тот момент остатки мозгов, и он не допустил позорного разговора, иначе я бы сегодня от стыда сгорела.

Ник вернулся в комнату минут через десять, неся в руках планшет и зажимая подмышкой мою подушку, которую я у него тут же и отобрала. На губах улыбка играла хитрая, довольная, как у напакостившего кота. Злорадствует, наверное, глядя на растрепанную подругу, нежно поглаживающую бочок у подушки.

Он тем временем обосновался на другой половине кровати. Свою подушку приложил к стене, привалился к ней спиной и включил планшет.

Всегда завидовала его способности быстро приходить в себя после любой гулянки. Я до вечера как вареная буду, а он с каждой минутой бодрее и бодрее. Профессионал.

В груди шевельнулась совесть.

Надо бы тоже порыться в законах, поискать зацепки в законах, которые могут помочь Марике забрать Тимура, но сил нет, глаза слипаются. От меня сейчас толку — ноль.

Поэтому устроилась поудобнее, стащила на себя все одеяло, и блаженно зевнув, прикрыла глаза. Сейчас посплю часик, в себя приду и помогу Никите.

Тимур мрачным взглядом наблюдал за тем, как Василиса поднимается из-за стола, отчаянно пытаясь не зевать во весь рот. Поспешно отвернулся, чтобы не заметила выражения лица.

Сегодня его бесило все. Это утро, эта кухня. Хозяйка растрёпанная, полусонная в растянутой футболке. Друг ее сволочной, успевший за время завтрака раз пять поддеть так, что с трудом удавалось сдерживаться. Глазастый, проницательный, словно читающий мысли. Их на работе что ли так натаскивают: других людей сканировать, читать между строк? Профессиональный навык? У Василисы тоже постоянно проскакивает такое.

Чу, пошатываясь, побрела к себе, явно планируя досыпать. Пусть идет! Сейчас ему хотелось, чтобы все поскорее свалили с кухни, и он смог спокойно заниматься своими делами, не заводясь с каждой секундой все больше.

Отвернувшись к окну, краем глаза заметил, как Никита тоже встаёт и уходит прочь, останавливая Ваську хриплой фразой:

— Погоди, поговорить надо.

Сам того не желая, в несколько тихих размашистых шагов подошёл к дверям и тихо выглянул в коридор, как раз в тот момент, когда Лазарев, обнимая за плечи, завел ее в свою комнату.

Не сдержавшись, зло выругался себе под нос. Вот не наср*ть ли? Пусть куда хотят, туда и идут! Ему-то что?

Ещё злее, чем был до этого, вернулся на кухню. Внутри по непонятной причине все ходуном ходило. Недоумевая на самого себя, за непонятно откуда взявшиеся собственнические замашки, стал готовить, надеясь, что это поможет отвлечься.

Ладно, то, что бесится из-за того, что Василиса проводит все свободное время со своим другом, он понял уже давно. Ещё до того, как Васька преобразилась, сняла корсет. И про ревность неожиданную тоже давно понял. Но вот то, что творилось сейчас выходило за рамки понимания.

Тогда он был уверен, что эти двое просто близкие друзья, и ревность играла совершенно другими красками. Его просто задевало, что человек, с которым он привык проводить бок о бок каждый божий день, переключился на другого. Что ее внимание, которое так раздражало вначале, принадлежало не только ему, а ещё и наглому Ботанику.

А теперь все внезапно приобрело совершенно иной оттенок. Он внезапно понял, что его волнует не только то, что ее внимание поделено между ними, но и то, что их раньше связывало с Никитой… А может и сейчас связывает.

И больше всего бесило то, что никак не удавалось отмахнуться от этих мыслей, не удавалось убедить себя в том, что его это вообще не касается, и не должно никаким боком волновать.

Лазарев появился на кухне минут через десять. Со словами:

— Сушняк замучил, — налил себе холодной воды, залпом, большими жадными глотками выпил, как человек неделю проживший в пустыне.

Тимур лишь искоса посмотрел в его сторону, и снова отвернулся.

В одних спортивных штанах, с голым торсом, Никита стоял, опираясь на стол одной рукой, а второй устало потирал глаза. Несколько раз с силой зажмурился, тряхнул головой, налил ещё воды, и только после этого направился прочь, даже не взглянув в его сторону.

Тим раздражённо скрипнул зубами, провожая взглядом широкую спину с самодовольным разворотом плеч.

Какого хрена он тут бродит в полуголом виде? Какого хрена он вообще в таком виде?

Тихий хлопок оповестил о том, что дверь за Лазаревым захлопнулась.

— Да твою ж мать! — с силой отшвырнул в сторону полотенце.

Должно быть по х*ру, на все, целиком и полностью, а вместо этого балансирует на грани самообладания.

Лазарев с*ка, специально выводит из себя, красуется. Это же ясно как божий день. А вот что не понятно, так это на хр*на ему это надо? Заскучал? Чего он хочет добиться? На выяснение отношений вывести? Или что?

Давясь своей злостью и раздражением, Тимур делал дела, и как ни пытался отстраниться от ненужных мыслей, то и дело прислушивался.

Какого хрена они там делают?

Наплевать!

Чем можно заниматься столько времени вдвоем в закрытой комнате???

Его это не касается. Пусть что хотят, то и делают!

Перед глазами спина Лазарева.

Да, бл*дь, что за напасть?!

Рыкнул на самого себя, на непонятные порывы. Все, хватит. Торопливо свернул деятельность на кухне, быстрым шагом прошел по коридору и выскочил на крыльцо, хлопнув за собой дверью.

На хр*н всех!

В гараже быстро нашел себе дело, и с остервенением вцепился в него, радуясь, что хоть так может отвлечься от хаоса, бушующего внутри.

Погрузившись в работу, полностью отстранился от окружающего мира, лишь изредка выныривая из размытых мыслей.

В один из таких моментов понял, что в гараже не один. Кожей ощутил присутствие другого человека. Пристальный взгляд в спину. Резко обернувшись, обнаружил Никиту, стоявшего недалеко от входа.

Парень курил, не торопясь, делая затяжки, заправил одну руку в карман джинсов, второй лениво стряхивал пепел.

Тимур почувствовал, как глаза красная пелена застилает, и руки сжимаются в кулаки. В этот момент он просто ненавидел Лазарева. За эту его полуленивую манеру держаться, за цепкий взгляд и вечную ухмылку. Захотелось вмазать от души, свалив ударом на землю. Зонд моментально отреагировал, послав болезненный импульс в мозг.

Тим попробовал взять себя в руки, отогнать кровожадное наваждение. Вдохнул, задержал на несколько секунд дыхание и медленно выдохнул. Зажмурился, пытаясь справиться с мыслями. Эх, давно его так не скручивало! Уже успел забыть каково это, когда в голове начинает огненный ураган бушевать.

Никита с досадой покачал головой, подошёл и остановился совсем рядом, в опасной близости от него, пристально рассматривая, как нечто необычное.

— Что, настолько хр*ново? — серьезно поинтересовался без тени усмешки.

— Все нормально, — Тимур пожал плечами, с трудом удерживая себя от импульсивного поступка, и от того, чтобы не морщиться от боли, окольцовывающей голову.

— Да ладно врать! Тебе настолько хочется мне въ*бать, что еле держишься, и мозги кипят от боли, — констатировал факт Лазарев.

Тимур резко перевел взгляд на него, хотя до этого упрямо смотрел в сторону. На верстак, на машину, на темное окно, но не на эту ухмыляющуюся физиономию. Хотя сейчас от ухмылок не осталось и следа. Лишь пронзительный въедливый взгляд, пытающийся настойчиво рассмотреть, что скрывается за маской, рушащейся с каждой секундой все больше и больше.

— Не понимаю о чем ты, — упрямо хмыкнул Тим, мечтая, чтобы Лазарев испарился, исчез, телепортировался на любую другую планету.

— Ну-ну, — Никита сделал глубокую затяжку, а потом выпустил к потолку тонкую струйку дыма, удерживая сигарету губами. Отойдя чуть в сторону, привалился боком к столу, заваленному инструментами, пару минут молчал, а потом, не отрывая задумчивого взгляда, спросил, — ты когда-нибудь слыхал про синдром заложника?

— Нет, — сухо отрезал, пытаясь пресечь дальнейшие разговоры.

— Сейчас узнаешь, — продолжал Лазарев, игнорируя раздраженный ответ, — Это аномальное психологическое состояние, когда потенциальная жертва спустя некоторое время начинает симпатизировать своему надзирателю, мучителю. При этом изначально ничего, кроме страха и ненависти между ними не было.

— Бл*дь, ты меня решил сразить своими познаниями в области психологии?

— Ты дальше слушай, — снова отмахнулся Лазарев, — Это достаточно редкое явление и для того, чтобы синдром развился, необходимо определенное стечение обстоятельств. Во-первых, жертва должна быть изолирована от всего мира и от общения с кем-либо, кроме агрессора. Ничего не напоминает? — Никита говорил спокойно, размеренно, наблюдая за реакцией молчаливого собеседника.

Тимур, нахмурившись, развернулся к нему вполоборота, пытаясь понять, к чему клонит Василисин друг. Хочет сказать, что он — псих с каким-то там синдромом? Невольно сжались кулаки.

— Во-вторых, жертва должна быть уверена в том, что путей спасения нет, — невозмутимо продолжал Лазарев, — а также должна бояться обидчика, расправы и испытывать подавленность. И на фоне всего этого, спустя некоторое время возникает иррациональное чувство привязанности.

— На х*р ты мне это говоришь?

— Повышаю уровень твоей образованности, — холодно парировал Лазарев, — я тебе сейчас рассказываю про эту лажу не просто так.

— Диагноз собрался поставить? — рыкнул Тимур, чувствуя, что ещё пара мгновений и сорвётся. И плевать на последствия. Будь что будет.

— Легко, — Лазарев все так же до отвратительного невозмутим, — этот синдром — первое, о чем я подумал, когда Василиса рассказала о том, что твое поведение изменилось, и ты перестал вести себя как хроническая свинья. Сработала привязка раб-хозяйка. Когда приехал сюда, решил понаблюдать, посмотреть, верны ли мои догадки. Провоцировал тебя, чтобы увидеть реакцию.

— Ну и как? Удалось? — надо успокоиться, в ушах уже кровь пульсирует. Сейчас точно мозги превратятся в кашу.

Никита вместо ответа лишь пожал плечами:

— Одно я могу сказать наверняка. Синдром заложника — ни хр*на не твой случай. Я в этом уверен. Васька не агрессор, никогда им не была и не будет, даже по отношению к тебе. А тебе, несмотря ни на что, чужда психология жертвы. Да и не боишься ты никого.

— Спасибо за благую весть, а то я уже начал было переживать.

— Благую ли? — все тот же холодный изучающий взгляд, — эта хр*нь наоборот многое бы объяснила. И то, что ты явно переживал за нее, ждал возвращения, а ещё откровенно бесился из-за нашего общения. То, что вчера ночью чуть не прибил меня, когда я пытался завалить Ваську спать. А сегодня я думал точно не сдержишься, когда мы ушли после завтрака.

Тимур, уже не скрываясь, по-волчьи смотрел на Лазарева, тяжело дыша, сжав кулаки и стиснув зубы так, что желваки на скулах играли.

— Все это можно было бы прекрасно объяснить именно с позиций синдрома. А так, — Ник пожал плечами, — выводы напрашиваются совсем другие. И тебе они вряд ли понравятся. Кстати, если это важно, то Чу просто дрыхнет в моей комнате, и не более того. И что бы между нами не было, это осталось в прошлом и не нужно ни мне, ни ей. Говорю это не для того, чтобы тебя порадовать. Я через несколько дней уеду, а вы с Васькой останетесь. И я не хочу, чтобы ты трепал ей нервы из-за своих подозрений.

— Ты вообще о чём, я что-то не понимаю, — иронично ответил Тимур, пытаясь игнорировать бешено мечущееся сердце.

— Не понимай дальше, — Ник с готовность кивнул, — дело твоё. Просто, хочу, чтоб ты знал. Все, что ты сегодня видел — это чисто мои действия, чтобы вывести тебя на реакцию.

— Вывел? — сквозь зубы процедил Тимур, чувствуя как внутри закипает, но уже по-другому. Желание наброситься на Лазарева волшебным образом отступило, гася боль, но вот поскандалить хотелось просто нестерпимо.

— Все, что нужно, я увидел, — Никита лишь пожал плечами.

— Доволен?

— Отнюдь. Хочу, чтоб ты знал, если обидишься ее — я тебе морду набью.

О, а вот и угрозы физической расправы, с каким-то извращённым удовольствием подумал Тим, в очередной раз убеждаясь, что вольным верить нельзя.

Словно прочитав его мысли, Лазарев прохладно произнес:

— Нет. Даже не думай прикрываться своим рабским положением. Я сейчас говорю с тобой, не как вольный с рабом, а как мужик с мужиком. Обидишься ее — пеняй на себя. Я предупредил, — откинул окурок в сторону и направился прочь. В дверях гаража остановился, — я так понимаю, тёплых отношений между нами не возникнет, но и враждовать с тобой не собираюсь. Василисе об этом разговоре лучше не знать. Но если всё-таки выплывет, скажу ей то же, что и тебе, без утайки.

С этими словами вышел из гаража.

Тимур так и остался стоять, глядя ему вслед и невольно прислушиваясь к лёгким удаляющимся шагам. Потом с тяжёлым вздохом опустился на старый испачканный краской стул и раздражённо потёр шею. Непонятные слова Лазарева раскатами звучали в голове, вызывая какие-то странные ощущения, будто тянуло где-то в груди от непонятной тоски.

Глава 3

Проснувшись, с кряхтением села на кровати, пытаясь сдуть с лица растрёпанные пряди. Приоткрыв один глаз, нахмурились.

Это где я?

Открыв второй глаз, осмотрелась вокруг. Комната Лазарева.

А что я здесь делаю? Ах, да, мы говорили. Он мне про Марику рассказывал, а потом я бессовестно заснула. Судя по сумраку в комнате — проспала долго, очень долго.

Стыдоба.

Где сам Лазарев? Ладно, потом разберусь. Себя в порядок надо привести.

Поднявшись на ноги, зевая и мотаясь из стороны в сторону, вышла в коридор. На кухне горел свет. Там кто-то хозяйничал. Тимур или Никита? Неважно. Направилась печальной тенью в свою комнату. Забралась в душ, настоящий, а не воздушный и блаженно зависала под тёплыми струями. Хорошо-то как!

Спустя некоторое время выбралась из кабинки, с удовольствием ощущая душевный подъем. Вытерлась, замотала волосы полотенцем и остановилась у зеркала. Сама того не желая, задержала дыхание, и с трепетом перевела взгляд на зеркальную поверхность.

Невозможно передать словами то нелепое облегчение, когда увидела себя нормальную. Где-то в голове сидел маленький подозрительный червячок сомнений, из-за которого постоянно грызли опасения. Вдруг сплю? Вдруг сейчас очнусь и снова почувствую, как металлические ребра сковывают грудную клетку, не давая нормально вздохнуть.

Все хорошо.

Да какое там, все хорошо? Все отлично! Все супер!

В зеркале я не увидела ни блеклой, увядшей кожи, ни очков, ни выступающих бедренных костей, ни тощих коленок.

Все как надо. Ровно, гладко, с изящными перегибами. В нужных местах выпуклости привлекательные. Господи, я и забыла, что у меня есть грудь! Красивая, упругая. И ноги теперь не две соломины, а вполне себе ничего.

Самая большая радость — волосы. После реденького блеклого хвостика, охватывал неописуемый восторг при взгляде на густую блестящую копну.

— С возвращением, — прошептала самой себе, прикоснувшись кончиками пальцев к холодной зеркальной поверхности, — с возвращением.

Только сейчас поняла, что главный человек, ради которого хотелось измениться — это не Тимур. Это я сама.

Надела шорты с футболкой, и, не удержавшись, еще покрутилась перед зеркалом. Никак не получалось отвлечься, и перестать себя рассматривать. С такими темпами прирасту к зеркалу, как какая-нибудь расфуфыренная фифа.

Тихонько рассмеялась своим собственным мыслям и покинула комнату.

На кухне хмурым взглядом встретил Тимур.

Кто-то по-прежнему не в духе? Настроение плавно начало снижаться. Что у него опять не так? Надоело мирное существование? Ищет повод для нового скандала? Мы ведь уже миновали этот этап! Перешли на другой уровень! Или все-таки нет?

Черт, как же все сложно с ним.

Когда же он избавится от своих внутренних демонов и перестанет вести себя вот так, то оттаивая, то снова выпуская шипы? Глупый вопрос. Освободится от оков — освободится и от демонов. Все просто.

Эх, терпение, Васька, терпение.

Сама себе желаю, и сама тотчас морщусь. Не надо мне терпения. Я хочу другого.

Я устала постоянно терпеть, совсем. Тепла хочу. Чтобы вот так заходя на кухню, видела на хмурый взгляд, а улыбку.

Что-то я размечталась. Внешность исправила и словно розовые очки на глазах появились, хочется, чтобы мир тоже стал светлым и радостным. Глупая.

Из размышлений на философские темы вывел вопрос Тимура, заданный спокойным тоном, но мне показалась, что где-то на заднем фоне сарказм притаился:

— Как самочувствие?

— Уже лучше, — чуть улыбнулась, — здоровый сон творит чудеса.

Тимур лишь снисходительно усмехнулся.

— Куда Лазарев делся? Он дома вообще или уехал?

— Дома, — холодно ответил Тим, — в гостиной на твоём любимом диване лежит.

— Спит, что ли?

— Понятия не имею, я за ним не слежу. Что-то читал вроде.

Я стыдливо отвела глаза. Читал что-то. Это я весь день проспала, а Лазарев законы читает, пытаясь понять, что задумала Марика.

— Есть будешь? — интересуется Тимур, рассматривая меня исподлобья.

— Нет. Да. Не знаю, — растерянно развела руками. Вроде есть хочется, но желудок болезненно сжимается от одной мысли о еде.

Проблему за меня решил Тимур:

— Сейчас погрею.

Присмотрелась к нему. Вроде не настолько мрачный, как казалось вначале, но все равно какой-то загадочный.

Спросить, что ли? Бессмысленно. Не ответит. Только поругаемся.

Усевшись за стол, рассеяно чертила невидимые узоры по гладкой поверхности. Странное ощущение. Вроде так хотелось измениться, показать ему, какая я на самом деле. А теперь сижу, словно набрав воды в рот. Думала, все будет легко и весело, а вместо этого ощущаю себя не в своей тарелке. Будто броню защитную скинула, и от этого нестерпимо хочется спрятаться, укрыться.

Как ни глупо это звучит, но перед Тимуром в корсете я чувствовала себя увереннее, чем сейчас.

Я смущалась, давилась чувством, когда хочется поговорить, но все темы ускользают, кажутся глупыми, несущественными.

Да что за напасть.

Как за спасительную соломинку ухватилась за еду. Подрагивающими пальцами обхватила вилку и не отрывая взгляда от тарелки стала есть, не чувствуя вкуса пищи. Тимур тоже молчал, хотя периодически чувствовала, что смотрит на меня. В эти моменты безумно хотелось посмотреть в ответ, но вместо этого ещё ниже склонялась к столу.

Да что же все так сложно?!

Наше молчание начинало тяготить, пару раз уже набирала воздуха в лёгкие, чтобы начать говорить, но в последний момент слова застревали в горле, и я просто шумно выдыхала.

Ситуацию спас Лазарев, появившийся в дверях.

Хмурым взглядом смерил парня, который моментально подобрался, потом не менее хмуро посмотрел на меня.

— Тимур, оставь нас, — ровным голосом произнес друг, направляясь в мою сторону.

Тим чуть удивлённо вскинул брови, хмыкнул, с показным равнодушием откинул в сторону полотенце и неторопливо ушел к себе. Я проводила его взглядом, а потом непонимающе уставилась на Никиту:

— Вы поругались?

— Даже не думали, — отмахнулся он. Подойдя ближе, положил передо мной планшет, — на, читай.

Где-то под ребрами неприятно кольнуло, когда увидела, что он подсовывает.

Закрытый раздел. Статья 19.7. Отзыв дарственной на раба.

— Думаешь, это оно? — зачем-то интересуюсь у него.

— Оно, Вась, оно, — убеждённо ответил Лазарев, устраиваясь напротив меня.

Стараясь не обращать внимания на гул в ушах, нарастающий с каждой секундой, беглым взглядом заскользила по строчкам.

Согласно правилам… При наличии подтверждения… В случае ненадлежащего содержания раба, дарственная может быть отозвана…

— Ненадлежащего содержания? — уточнила охрипшим голосом. Он что, животное? Я должна его кормить, мыть, выгуливать, чтобы обеспечить надлежащее содержание? Вычёсывать, делать прививки и менять опилки в клетке? Так? Словами не передать насколько было отвратительно в этот момент на душе. Ненавижу Ви Эйру!

— Нет, Чу, — Ник сразу понял, о чем я думала, — под надлежащим содержанием здесь понимается содержание его так, чтобы не представлял угрозы вольным.

— Он не представляет угрозы, — пальцами отодвинула планшет в сторону Ника.

— Фиолетовая татуировка говорит об обратном. У него статус опасного раба.

— И что?

— Он должен всегда быть в браслетах, а тем более на людях и в общественных местах.

Смотрю на Лазарева, досадливо поджав губы.

— Тимур за все время пребывания у меня ни разу не надевал браслеты. Но он ведь дома. В своём доме делаю, что хочу? — вроде утверждаю, но получается так, будто спрашиваю.

— Нет, Вась, — Никита покачал головой, — если бы он был обычным рабом, то да. Дома могла бы делать, что хочешь, а с его статусом исключений нет — браслет должен быть всегда. В последнюю встречу Марика первым делом стала искать взглядом браслет на его руке, теперь понимаю почему.

Шумно выдохнув, потерла виски.

— Это ещё не самое неприятное.

— Не самое? — изумлённо спросила у него.

— Да, — Лазарев подтянул планшет к себе, несколько раз нажал на экран и подтолкнул гаджет в мою сторону.

Передо мной появилась другая статья. 19.14.

В случает отзыва дарственной, все распоряжения предыдущего хозяина утрачивают силу… включая подачу заявления на освобождение.

Сердце подскочило в груди, когда я раз за разом читала эти строки.

— Что же это получается? — сдавленным шепотом обратилась к Нику, — все пойдет псу под хвост, если Марика отзовётся дарственную?

Никита лишь сдержано кивнул:

— Если она докажет, что ты опасного раба содержала ненадлежащим образом, то заберёт его. Соответственно и все остальное потеряет смысл.

— Черт, — вскочив с места, начала мерить шагами кухню, потирая лоб и пытаясь собраться мыслями.

— Она точно знает, что Тимур у тебя без браслетов всегда. Ей нужны будут свидетели, которые подтвердят этот факт. Или кадры, на которых ясно видно, что Барсик твой не носит оков.

Прикидываю, могла ли эта змея заснять Тимура, и с раздражением понимаю, что у нее был миллион шансов для этого. Я особо и не смотрела на нее.

Дура! С этим лечением и выздоровлением все навыки растеряла. Позволила себе непростительную беспечность, хотя знала, что белобрысая хочет забрать Тимура себе. Чуть не зарычала от досады за такую оплошность, которая может очень дорого стоить мне, и ещё дороже Тиму. Ладно, браслеты я его заставлю надеть. Да он и не будет сопротивляться, когда узнает, что Марика реально может его забрать. Тут проблем не возникнет. Парень хоть и с дурным характером, но разумный. А вот как с Власовой?

На хрена я ее вообще позвала на это мероприятие?

Хотя, если бы ее не было, то и Лазарев бы не насторожился, пропустил тревожный звонок. Теперь хотя бы есть время подготовиться, принять меры. Вот только какие?

— Так, — заставляю себя остановиться, глубоко вдохнуть, успокоиться, — если она все-таки решится пойти законным путем, мне её не сдержать.

— Не сдержать, — согласился Лазарев, — можешь потянуть время, но суд все равно будет на ее стороне.

— Черт, — снова вырвалось, — а если объявить, что он вольнорожденный?

— Не вариант — себя закопаешь. Комитет по правам человека сразу вцепится в то, что подвергла риску его освобождение, что опять-таки ненадлежащее содержание. Так что даже не думай. Крысе этой тоже достанется, но тебе больше.

— Тогда остаётся одно, — закусив губу, посмотрела на Лазарева, — связаться со старшим Барсадовым.

Никита задумался, а я, пытаясь убедить то ли себя, то ли его затараторила:

— Если уж он не поможет, то никто не поможет. Игорь Дмитриевич как никто другой заинтересован в свободе Тимура.

— Так-то да. Но ты ведь понимаешь, что по головке он тебя не погладит, за то, что допустила такую ситуацию.

— Переживу, — махнув рукой, направилась прочь.

— Ты прямо сейчас собралась ему звонить? — Ник вскочил следом за мной.

— Да. Тянуть смысла нет, — ответила ему решительно, хотя никакой решимости не ощущала. Лазарев прав, отец Тимура с меня три шкуры спустит, если из-за моей беспечности Тим снова завязнет в этом аду.

Мы прошли в кабинет. Я села за компьютер, а Никита пристроился в углу комнаты, так, чтобы не попадать в объектив камеры.

Нажав кнопку вызова, с замиранием сердца стала ждать ответа.

Минута, две, три. Тишина. Штиль. И зарождающаяся паника.

Я и не думала, что Барсадова может не быть дома. Блин, он ведь деловой мужик. Что если он уехал куда-нибудь, и до него не достучаться? Что тогда?

Пыталась дозвониться раз десять, не меньше. И, наверное, так бы дальше и продолжала, если бы Никита не привел в чувство:

— Василис, все, уймись. Нет его на месте. Позже позвонишь. Марика ведь не собирается вломиться к тебе прямо сейчас.

— Ты прав, — тяжело вздохнув, уткнулась носом в ладони.

— Не паникуй раньше времени.

— Даже не думала, — поднявшись из-за стола, подошла к Лазареву и забрала у него планшет, намереваясь восполнить пробелы в своём знании законов Ви Эйры. Он пристально посмотрел на меня, словно пытался что-то прочесть в моих глазах, но смолчал и без слов отдал технику.

Присмотревшись, заметила, что он явно борется со сном. Заряд бодрости закончился, теперь его накрыл откат после вчерашней гулянки.

— Можешь идти спать, а я пока почитаю, заодно буду пробовать связаться с Игорем Дмитриевичем, — предложила, сдержанно улыбнувшись, — иди Никит, дальше я сама.

— Долго будешь сидеть? — спросил парень, поднимаясь на ноги.

— Понятия не имею. Я за день выспалась.

— Тогда, Вась, я, пожалуй, пойду.

— Иди, — прошептала ему вслед.

Как же так-то? За все время, что Тимур был у меня, не смогла выкроить несколько часов, что бы изучить законы? Будто и не я это! Куда подевалась моя собранность, способность к аналитическому мышлению? Так увязла в нытье и жалости к себе любимой, что проморгала очевидные вещи! Ведь это первое, что я должна была сделать, как только Тимур оказался в моем доме! Все досконально изучить, проанализировать и действовать в соответствии с буквой закона. Нет, меня больше волновало противоборство с самим Тимуром, чем такие мелочи, которые теперь грозят вылиться в катастрофу.

С трудом загнала все стоны, причитания поглубже. На это нет времени, надо думать, как исправлять ситуацию.

До глубокой ночи просидела над сводом законов, вчитываясь в каждое слово, каждую букву, стараясь не упустить ничего важного. Ловя каждую крупицу, которая могла помочь удержать Тимура. Исписала полблокнота, отмечая наиболее важные и полезные статьи, не зная, что может пригодиться на самом деле.

Не меньше десяти раз пыталась связаться с Барсадовым, и в ответ каждый раз была тишина. Чрезвычайно нервирующая, давящая тишина.

Когда время перевалило за полночь, отложила в сторону блокнот, планшет, измученно потерла лицо ладонями, и поняла, что больше не могу впитать ни крупицы информации.

Пора спать.

Завтра с самого утра продолжу свою работу, а ещё предстоит не очень приятный разговор с Тимуром. Придется собственноручно надевать ему браслеты. Знаю, что на благо, но зубы ломит от неприятной ситуации, в которой оказались из-за моей беспечности.

Все. Хватит. Завтра будет новый день, и я постараюсь исправить свои просчеты, пока еще не стало слишком поздно.

Утром, раскрыв глаза, поняла, что ещё совсем рано. За окном тихий птичий щебет, скромные лучи света ненавязчиво заглядывают в окно. Часов семь утра, не больше.

Рано, но нет времени прохлаждается в постели.

Неизвестно, сколько его вообще осталось! Может Марика через неделю начнет активные действия, а может уже завтра.

Вскочив на ноги, торопливо собралась и покинула комнату.

Пора решать проблемы.

На кухне никого не было. Есть не хотела, поэтому сделала себе кружку крепкого кофе и пошла в кабинет, в надежде продолжить чтение. Там меня уже поджидал сюрприз в виде сумрачного Никиты, погруженного в изучение юридических тонкостей.

Друг другу просто кивнули, после чего он снова погрузился в изучение материала.

— Тимур где? — поинтересовалась у него, подходя к сейфу.

— Ещё не выходил, — не поднимая взгляда, ответил Ник.

— Хорошо, — мне надо настроиться на разговор.

Извлекаю на свет Божий два браслета. Экраны светятся голубым, глянцевые девственные кнопки чуть поблескивают. Ощущение, будто в руках активированная бомба. Страшно, внутри все гудит, ужасно хочется избавиться от жутких украшений. Хочется отшвырнуть их, растоптать, но вместо этого бережно кладу на стол, боясь случайно что-нибудь нажать. По спине бежит холодный пот и меня всю трясет, несмотря на то, что за окном в разгаре лето. Под пристальным взглядом Лазарева пячусь от стола и усаживаюсь рядом с ним, только тут заметив, что почти не дышу.

В полной тишине погрузились в чтение, лишь изредка переговариваясь по поводу спорных моментов. Чувство такое, будто мы с ним на работе, в одном кабинете, поглощены одним делом.

Около девяти услыхали, как тихо скрипнула дверь, а потом бодрые шаги Тима. Проходя мимо открытого кабинета, он краем глаза заметил меня и, остановившись, удивлённо спросил:

— Уже встала?

Чуть рассеяно улыбнулась в ответ, кивнула и опять уткнулась в планшет. Тимур, даже если его и удивило мое поведение, не подал виду и направился на кухню.

А дальше все закрутилось с неимоверной быстротой.

Раздался размеренный стук в дверь, на который я по привычке и не обратила внимания, лишь раздражённо пожав плечами — гостей не ждала.

— Я открою, — послышался голос Тимура.

— Угу, — только и буркнула в ответ.

Спустя пять секунд в голове словно всполох молнии, острое предчувствие неотвратимой катастрофы.

Одновременно с Лазаревым вскидываем друг на друга изумлённые взоры, замираем на мгновение, а потом словно по команде срываемся с места, в надежде остановить Тима.

Хочу крикнуть, чтобы не открывал, но слова замирают внутри, когда выскочив в коридор, словно в замедленной съемке вижу, как распахивается дверь… На пороге рослый мужчина в форме пристава, и Власова собственной персоной. Оба смотрят на руки Тимура. На отсутствие браслетов.

Чувствую, как внутри каждый нерв, будто оголенный провод.

Сука! Не стала ждать.

Я сама себя уже ненавидела за этот идиотский праздник в честь возвращения. Мотивы были бледными и неубедительными. Покрасовалась, напилась, а самое главное подтолкнула Змею к решительным действиям.

Тимур оборачивается в нашу сторону, вопросительно подняв брови. Пересекаемся с ним взглядом, и он все понимает. Вижу, как подбирается, отступает в сторону.

Мы с Лазаревым выходим в гостиную:

— Чем обязаны? — интересуюсь холодно, загнав все эмоции глубоко внутрь. Они сейчас не нужны.

Власова открыла было рот, чтобы ответить, но пристав осадил ее предупреждающим взглядом.

Понятно. Это или кто-то свой, или белобрысая сунула ему денег. Зараза.

Уверенно перешагнув через порог, мужчина смерил меня серьезным взглядом. Не прониклась. Уперев руки в бока, смотрела на него, упрямо игнорируя Марику.

— Чуракова Василиса? — уточнил он без единой эмоции, и получив утвердительный ответ, заговорил.

Витиеватыми фразами, перегруженными профессиональной терминологией он озвучивал именно то, что мы и ждали.

Простой обыватель, услыхав такие речи, обычно теряется. Знаю из собственного опыта, сама таким порой грешила, в силу профессии. И мужик это знал, поэтому продолжал самозабвенно грузить ненужными подробностями, озвучивая сопутствующие ненужные статьи.

Стою внимательно слушаю, киваю, а мысли мечутся в поисках выхода. Не вижу его. Особенно когда переходит к обоснованию причин. Как и предполагали, основная зацепка — браслеты. Гребные браслеты, которые я не успела надеть сегодня, наивно полагая, что у нас ещё есть время! Дура!

Смотрю на Тимура, застывшего в стороне, будто каменное изваяние. Парень мрачнее тучи, смотрит волком на незваных гостей. Ловлю его мрачный взгляд и чуть заметно качаю головой, предупреждая любую реакцию с его стороны. Пусть стоит, молчит. Главное чтобы не выкинул ничего такого, что может усугубить ситуацию.

Он смотрит на меня, не моргая, и я мысленно умоляю его поверить нам, не делать лишних телодвижений. Вижу, что сжал кулаки, так что костяшки побелели. С трудом сглотнув, ещё раз качаю головой. Не смей!

Разворачиваюсь к Лазареву. Он слушает, что говорит пристав, не отрывая взгляда от темной папки в его руках. У нас на работе бытует мнение: слова могут быть любыми, но если есть папка, то главное находится в ней. Уж мне ли не знать после того, что случилось со мной.

Что ещё принесла Змея со своим пронырливым помощником? Надо бы узнать сразу, чтобы у них не осталось потаённых козырей. Никита, похоже, думал также, потому что снисходительно произнес:

— Вам не кажется, что доказательства так себе? В данный момент браслеты в комнате, мы их чистим. Если у вас больше ничего нет по этому вопросу, то возможно пора прекратить разговор, и разойтись по своим делам.

Марика усмехнувшись, смерила Никиту надменным взглядом, покосившись на своего сопровождающего.

Тот с готовностью распахнул папку, извлёк от туда несколько листов и протянул их мне.

Фотографии. Цветные, яркие. И до неприличия четкие.

Я и Тимур выходим из магазина на заправке. У Тимура в руках пакет, рукав задрался кверху, открывая объективу фиолетовую татуировку, и, самое главное, отсутствие проклятого браслета.

Твою мать! Как?! Каким образом эти кадры попали к Марике? Она следила за нами, что ли?

Столкнулась взглядом с Тимуром, чувствуя, как внутри все переворачивается. Он же предупреждал тогда, что будут проблемы! Не послушала! Хотелось быть добренькой?

Верно говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Чувствую, как в груди защемило. Он предупреждал, не желая, чтобы у меня были проблемы, а я отмахнулась, в результате проблемы у него. Большие проблемы, на фоне которых мой страх потерять работу кажется детским лепетом.

— Таким образом, раб по имени Барсик подлежит изъятию и возвращению первоначальному покупателю, а именно Власовой Марике, — тем временем был проведен жестокий итог, — прямо сейчас.

Власова стояла, еле сдерживая самодовольную ухмылку. Пристав с видом победителя, свернувшегося горы, смотрел на нас.

Мы с Никитой переглянулись, чувствуя друг друга без слов.

— Куда же так спешить? — улыбнулся Лазарев, при этом глаза оставались холодными.

— Закон есть закон, — развел руками пристав, — сами понимаете.

— Понимаем, — Ник кивнул, — согласно тому же закону мы можем воспользоваться консультацией специалиста. Не так ли?

Власова только раздраженно фыркнула, а пристав снисходительно посмотрел на друга, и тоном, будто говорит с неразумным ребенком начал:

— Молодой человек, специалист перед вами. Можете консультироваться. Но я уже все озвучил, так что предлагаю не терять время даром. Мы забираем имущество и покидаем вас.

При слове имущество, я прямо услыхала, как у Тимура скрипнула зубы. Захотелось подойти, взять его за руку, поддержать. Только сейчас не до телячьих нежностей, ситуацию вытягивать надо. Я пока не вмешиваюсь, сначала выход Лазарева, у него такие вещи лучше получаются.

— Э, нет, — Никита подошёл ближе к приставу, — вы не поняли. Я говорю о статье 14.8 закрытой части гражданского права. Которая гласит о том, что любой гражданин имеет право на квалифицированную помощь специалиста при возникновении угрозы конфискации его имущества. Причем, волен выбирать того специалиста, в котором уверен и которому доверяет.

Дальше он начинает цитировать саму статью, в точно копируя интонацию пристава. Тот мрачнеет на глазах, когда до него начинает доходить, что перед ним не простой обыватель, а человек, свободно владеющий нормами, который так же легко может бросаться профессиональными терминами и выдавать заумные речи.

От меня не укрылся его быстрый досадливый взгляд в сторону Марики. Похоже, дядька не ожидал такого приема, думал, что все пройдет быстро и безболезненно. Не дождетесь!

— На получение консультации отводится три часа. До этого времени пристав не имеет права на конфискацию и любые действия по отношению к спорному имуществу. Вроде, так? Я ничего не путаю?

— Нет, — сквозь стиснутые зубы выдавил мужик.

— Да что за бред? — взвилась Марика, — все, он без браслета и дома, и на людях, поэтому я его забираю. Какие три часа?

Лазарев проигнорировал ее, не отрываясь, глядя на пристава:

— Клиентку свою утихомирьте, пожалуйста.

У того заходили желваки на скулах. Понял, что просто так никто не собирается им уступать и нахрапом дело не решить.

— Марика, послушайте, молодой человек все правильно сказал. Хозяйка в своём праве. Она может воспользоваться консультацией специалиста, — потом в его взгляде скользнули злорадные нотки, — у вас есть три часа, начиная с этого момента.

Он зафиксировал время в своей папке.

— Так же, раз вы так хорошо осведомлены, хочу вам напомнить главное условие. Во избежание нежелательных действий с имуществом, вопрос о конфискации которого поднят, оно должно находится под контролем пристава на это время. Так что пока вы звоните, ищите специалиста, который все равно подтвердит законность наших требований, как вам не хотелось обратного, раб должен находится здесь, при мне. Никаких тайных отводов в другие помещения, или закрытых разговоров.

Скотина! Мне так хотелось утащить Тимура в строну, и сказать, чтобы не смел дёргаться, чтоб был тише воды, ниже травы. Теперь остаётся только надеяться на его благоразумие, если вообще можно о таком говорить. Это же Тимур! Он никогда не отличался сдержанностью. Смотрю на него, чуть ли не умоляя взглядом. Только не подведи. Только не вспыли! Марика тебя не получит, я обещаю.

Тимур на меня не смотрит. Взгляд в пол, кулаки сжаты, дыхание тяжёлое.

Пристав проходит чуть вперед, указывает на стул и интересуется:

— Позволите? — мне не остаётся ничего иного кроме как кивнуть. Потом обращаюсь к Тиму, — ты тоже садись.

Мне плевать на всех остальных, я не позволю стоять ему три часа как на витрине, под их взглядами.

Тимур механически выполняет мое указание, опускаясь на другой стул. Мыслями он где-то в другом месте.

— Блеск! Три часа псу под хвост! — раздражённо выдает Марика, и, сложив руки на груди, направляется к дивану. Садится, закидывает ногу на ногу, всем своим видом излучая недовольство.

Я завожусь до небес, глядя на эту сучку, но сдерживаю эмоции и бесстрастно обращаюсь к мужику:

— Насколько я помню, пристав должен находится три часа рядом с имуществом.

— Все верно, — с готовность кивает он, и сам цитирует нужную статью.

— Спасибо, — молодец дядя, то, что надо. Иду к двери, распахиваю ее, и, глядя на Власову, громко произношу, — на выход!

— Ага, сейчас, — фыркает она, — я здесь по делу, так что…

— По делу здесь он, — киваю на пристава, — и он сейчас четко озвучил, что только пристав имеет право находится здесь три часа. Всех остальных это не касается.

Марика вспыхнув, посмотрела на него. Мужчина, недовольно поджав губы кивнул, подтверждая мою правоту. Он уже явно был не рад, что связался с нами. Одно дело грузить простофиль, и совсем другое, когда встречаешь людей, знающих не меньше тебя.

— Я никуда не пойду! — холодно ответила Марика, смерив его презрительным взглядом.

— Хорошо, тогда я подам иск за незаконное вторжение на частную территорию.

Власова сердилась, смотрела на пристава в поисках поддержки, но он лишь пожал плечами.

В гостиной повисла тишина. Все смотрели на белобрысую. Я — настойчиво распахнув дверь. Лазарев — тяжёлым взглядом исподлобья. Тимур — холодно, пытаясь спрятать ярость за маской равнодушия. Пристав — явно не собираясь ей помогать.

Наконец девица поднялась на ноги и, раздражённо вихляя задом, направилась к двери. Поравнявшись со мной, ядовито произнесла:

— И что? Думаешь, что-то изменится от этого? Оттого что я не здесь, а на крыльце?

— Никакого крыльца. Десять метров от моего дома, в противном случае буду считать это злостным нарушением моих границ.

Она чуть не зашипела и выскочила прочь. Не глядя на нее, захлопываю дверь и, кивнув Никите, направляюсь в сторону кабинета. Проходя мимо Тимура, чуть заметно сжимаю его плечо, чувствуя, насколько он неподатлив, напряжен. Ничего, прорвёмся.

Врываюсь в кабинет, следом за мной влетает Лазарев:

— Звони Барсадову!

— Без тебя знаю, — уже включаю компьютер.

Господи, только бы он был дома!

Опять унылые гудки, разрывающие душу в клочья. Опять чувствую, как стены давят на меня, не давая вздохнуть. Хуже чем в корсете.

— Пожалуйста, ответь, — беззвучно шепчу, лишь шевеля губами, — ответь.

Гоню прочь страшные мысли о том, что будет если абонент не откликнется. Мне нужный трезвый ум, не замутненный паникой и страхами.

Уперевшись локтями на стол, уткнулась лицом в ладони, пытаясь настроиться, успокоиться. Момент, когда экран ожил, пропустила, поэтому вздрогнула, услыхав сдержанное:

— Чем обязан?

Раздвинув пальцы посмотрела на отца Тимура, не веря своему счастью:

— Здравствуйте, — киваю, нервно поправляя волосы рукой. Этот мрачный мужик с пронзительным взглядом, как и первый раз, действует на меня угнетающе.

Игорь Дмитриевич молча рассматривает меня почти минуту, после чего невозмутимо произносит:

— Поздравляю.

— Спасибо, — голос от волнения осип. Эх, накрутит он мне сейчас хвост, за то, что допустила весь этот бедлам.

— Так гораздо лучше, — в лоб произносит он, все так же не стесняясь, рассматривая меня.

Киваю, краем глаза улавливая, как Лазарев активно показывает, что время идет, чтобы заканчивала миндальничать и приступала к делу.

— Ты ведь названиваешь со вчерашнего вечера не для того чтобы напроситься на комплименты, — Барсадов тоже не любит ходить вокруг да около, — у вас все нормально?

— Нет, — качаю головой, — у нас беда.

Темные глаза становятся цепкими, колючими:

— Слушаю.

Я торопливо, чуть путаясь, выкладываю ему все события, что происходят в моем доме. Про нашу прогулку, про Змею Белобрысую и ее стремление заполучить Тимура, про пристава, который сидит в моей гостиной и ждёт когда пролетят три часа, что бы увести его от меня.

Сначала Барсадов слушал, лениво откинувшись на спинку кресла, потом выпрямился, потом упёрся локтями и наклонился ближе к экрану, ловя каждое мое слово.

Взгляд не предвещал ничего хорошего. Вот только для кого? Для Белобрысой Гадины или для меня? Опять гоню страхи прочь, продолжая свой рассказ. Да, виновата, но сделаю все, чтобы исправить ситуацию. Вот только без его помощи ни мне, ни Лазареву это не по силам.

С рассказом закончила в рекордные сроки — три минуты, чуть ли не речитативом. За все время Игорь Дмитриевич не задал ни одного вопроса, просто слушал, не отрывая от меня пронзительного взгляда.

— Кто кроме тебя в комнате? — внезапно задаёт вопрос, выбивающийся меня из колеи. Хлопаю глазами, удивлённо глядя на него, — я не люблю, когда стоят в стороне.

Сглотнув, отвечаю:

— Никита.

— Ну, так пускай выходит из тени, — вроде спокойная фраза, но волосы на загривке шевелятся. Потому что это ни фига не просьба, приказ. А ещё потому, что я отчаянно не хотела втягивать Ника во все это болото. Ладно, я уже увязла по самые уши, так что не выплыть. Но его топить не собиралась.

Бросила на Лазарева быстрый взгляд. Парень стоял, привалившись плечом к двери, и, нахмурившись, потирал подбородок. Потом легко выпрямился и подошёл во мне, остановившись за моей спиной:

— Добрый день, — сдержано без единой эмоции произнес он.

— Добрый, — Барсадов скользнул по нему быстрым, казалось абсолютно равнодушным взглядом. Но я-то знала, что за это мгновение он просканировал его от и до. Тяжёлый мужик, опасный.

— Мне нужно имя пристава. Имя твоей «подруги», — произнес он, взяв в руки карандаш.

Я назвала имя и фамилию белобрысой, а Лазарев в отличие от меня запомнил, как звали пристава.

— Все, я понял. Ждите.

— Чего?

В ответ взгляд, наполненный арктического холода. Поэтому заткнулась, проглотив все вопросы, что роились на языке.

— Не дайте его увести. Поговорим позже, — стальным тоном, нетерпящим возражения произнес Игорь Дмитриевич и отключился. А я почувствовала, как по хребту мурашки побежали, потому что не знала, как трактовать его слова. Сомневаюсь, что это приглашение на дружескую беседу, скорее обещание медленной и мучительной расправы.

— Черт, — выдохнула сквозь зубы, — он меня точно прибьет!

— Ну и дядя, — хмыкнул Никита, — как катком прошёлся, хотя и двух слов не сказал.

— Угу.

— Хороши у твоего Тимура гены, ядерная порода.

— И не говори-ка.

В этот раз не стала ворчать по поводу фразы "твой Тимур". Мой! И не отдам его этой с*ке Власовой, чего бы мне это не стоило.

— Надо возвращаться, — выдает здравую мысль Лазарев, — боюсь, как бы Тимур не выкинул какую-нибудь глупость. Если вспылит — сделает ещё хуже.

Киваю:

— Никит, ты иди. Я сейчас. Две минуты. В руки себя возьму и приду, а то трясет.

Он потрепал меня по макушке и ушел из кабинета, а я, пользуясь тем, что осталась одна, судорожно вздохнула, прижав руки к груди. Пусть Барсадов старший на меня орет, пусть хоть прибьет, лишь бы помог удержать Тимура!

Глава 4

Двух минут мне не хватило, чтобы придти в себя. Сидела, устало потирая виски ледяными пальцами и глядя в одну точку. Внутри кипела адская смесь. Страх потерять Тимура, злость на саму себя, ярость по отношению к Марике, и все это подернуто тусклой пеленой усталости. Не физической, моральной.

Когда же все наладится? Не одно, так другое! Только вздохнёшь свободно полной грудью, как очередной неприятный виток судьбы, и снова срываешься со скалы в пропасть.

Похоже, жалеть себя вошло в привычку. Раньше столько не ныла, веселее была, жизнерадостнее, беспечнее, а теперь словно беззубая старуха, чьи лучшие годы остались позади.

Мысли перескакивают на Тимура. Если я за три с половиной месяца болезни превратилась в настоящего нытика, то не удивительно, что он стал настолько чёрствым, закрытым за три года рабства.

Поднимаюсь на ноги и бреду к остальным в гостиную. Я должна быть там, должна быть рядом с ним. Хватит прятаться. Я уже не маленькая девочка, которая могла укрыться от проблем и страхов под обычным одеялом.

Обстановка была все такой же удручающей. Пристав сидел, привалившись спиной к спинке стула, сплетя пальцы на животе. Из-под густых бровей сумрачным взглядом скользил по комнате. Весь его вид говорил о том, что дядя уверен в своей правоте, и недоволен вынужденным ожиданием.

Внутри червячок сомнений: а что, если у Игоря Дмитриевича ничего не выйдет? Что тогда? Пристав просто заберёт Тимура и все? И мы не сможем ему никак помешать? Его не спрячешь в тайном месте, не отпустишь со словами "беги". Зонд свалит с ног после первого же шага.

Никита сидит на диване и, не отрываясь, смотрит мне в глаза. Его явно одолевают те же мысли, что и меня. Ищет выход, но не может его найти.

Чертова Ви Эйра. Ненавижу! Спалить ее к чертовой матери, чтобы не было таких вот жутких моментов!

Смотрю на Тимура, даже боясь представить, что он чувствует. Сидеть вот так и ждать, когда решиться судьба. И нет никакой возможности повлиять на ситуацию. Знать, что твоё мнение и желание ничего не значат в этом безумном жестоком мире.

Еле переборола желание подойти к нему и просто обнять, по-человечески, чтобы знал, что я с ним, и никому его не отдам.

Когда прошел час, я ощутила лёгкий холодок волнения, неспешно пробегающий вдоль хребта.

Когда миновало полтора часа, холодок трансформировался в озноб. Меня уже потряхивало так, что приходилось прятать руки за спину, чтобы никто не увидел, как их трясет, словно у наркомана под ломкой.

Самое страшное в этой ситуации — это состояние полной беспомощности. Все, что могла — уже сделала, теперь Барсадов старший должен сыграть свою роль, и я понятия не имела, в чем она заключается. Что он сможет сделать в этой ситуации. Да и сможет ли вообще.

Я параноик.

Надо надеяться на лучшее, но у меня не получалось, никак.

Смотрю на Тимура, пытаясь поймать его взгляд. Бесполезно, сидит в одной позе, сжав кулаки, чуть склонив голову. Плечи напряжены, дыхание тяжёлое.

Только бы не психанул, не выкинул бы что-то непоправимое. Не сделал так, что все станет еще хуже, сложнее. Я даже боюсь представить, что у него кипит внутри, но понимаю, что если он не сдержится, то наступит катастрофа.

— Неплохой раб, — внезапно выдает пристав. Я вздрагиваю от неожиданно прозвучавшей фразы. Тим весь подбирается, балансирует на самом краю выдержки. Однако мужик не обращает на его состояние никакого внимания и невозмутимо продолжает, будто говорит не о человеке, а о неодушевленном предмете, — судя по физической форме — сильный.

Он серьезно надеется на то, что я отвечу??? Поддержу светскую беседу, пустившись в рассуждения о выносливости Тимура, о его физической форме? Скриплю зубами и демонстративно смотрю в сторону.

Пристав словно не замечает моей реакции, продолжает рассматривать парня, отпуская попутно равнодушные комментарии:

— С такими данными ему самое место где-нибудь на каменоломнях, где физический труд ценится.

Тимур вскидывает на него быстрый, яростный взгляд и снова опускает голову.

Не смей! Хочется закричать, броситься к нему, встряхнуть, повиснуть на шее, чтобы удержать от любых действий, слов.

А ещё хочется выкинуть из своего дома пристава. Схватить кляп и заткнуть ему рот, что бы прекратил нести всякую чушь.

Лазарев, не отрываясь, наблюдал за Тимуром. Мне кажется, даже не моргал, не шевелился, только на скулах играли нервные желваки.

— Теперь я понимаю, почему она, — пристав кивнул головой в сторону двери, за которой скрылась Власова, — привязалась к вам. Такого можно по-разному использовать.

Все, чувствую, Тимур сейчас сорвётся. Он медленно поднимает голову, и мрачно смотрит на пристава. Вижу как подбирается, словно тигр перед броском.

О, черт!

Понимаю, что сейчас реально начнется ад и делаю шаг в его направлении.

Меня опережает Никита. Я даже не заметила, как он оказался рядом с Тимуром. Тяжёлая рука опускается на его плечо и крепко сдавливает, не давая шевельнуться, отрезвляя.

Тим словно выныривает из темной бездны, в которую начал погружаться. Поднимает мутный взгляд на Лазарева, который как ни в чем не бывало, начинает разговаривать с приставом, правда, руку не убирает:

— Да, крепкий парень попался. Сильный, — ещё жестче жмёт на плечо, — повезло, что послушный, лишних движений не делает.

На последней фразе делает особое ударение.

— Да? Странно, — пристав искренне удивляется, — с фиолетовой меткой и послушный? Нонсенс.

— Хозяйка хорошая попалась. Вот он ее и не хочет расстраивать. Так ведь?

Тимур, наконец, смотрит на меня. Впервые за все это время. Еле заметно киваю, призывая его к спокойствию. Взглядом пытаюсь погасить его порывы, потушить пожар. Ободряюще улыбаюсь уголками губ.

Тимур, чуть прищурившись, смотрит в ответ. На эти мгновения кажется, что весь мир исчезает, и остаёмся только мы с ним вдвоем. Внутри все рассыпается на миллион осколков, когда вижу, как он, поверив, успокаивается. Медленно выдыхает, берет себя в руки.

Слегка ведёт плечом, показывая, что в норме. Лазарев понимает это без слов. Ещё раз хлопает Тима по плечу и убирает руку.

С трудом перевожу дыхание, но спустя минуту, когда взгляд падает на циферблат, снова забываю как дышать.

Пошел третий, последний час.

От Барсадова ни звонка, ни весточки. Я не знаю, что и думать, секунды ускользают, словно песок сквозь пальцы. Хочется бежать, куда глаза глядят, кричать на каждом углу, что нужна помощь. Но не могу даже шевельнуться.

Единственный человек, который может нам помочь — это отец Тимура. Если с его деньгами, влиянием, связями ему это не удастся, то больше неоткуда ждать помощи. Я верю — он сделает все, что в его силах, зубами будет рвать за своего сына. Главное, чтобы смог, чтобы успел.

Остаётся час. Уже меньше.

Пятьдесят девять жалких минут, до того момента, как пристав уведет из моей жизни Тимура. Навсегда. До того момента, когда мое заявление об освобождении потеряет силу. Пятьдесят восемь.

И что потом?

Да, можно будет прижать Марику, объявив, что он вольнорождённый. И это будут уже ее проблемы, ее разбирательства с комитетом по правам человека. И ее вынудят освободить Тимура, но я даже думать не хочу, через что ему придется пройти до этого момента.

— Я не совсем понимаю, чего мы ждём, — недовольно произносит пристав.

Я тоже не понимаю, и от этого становится ещё горче, ещё страшнее. Он ждёт ответа, а я не знаю, что сказать. В поисках поддержки смотрю на Никиту. Он сдержан, собран, но я его знаю как облупленного, чувствую где-то на уровне подсознания. Вижу, что за внешним спокойным фасадом, кипит от злости, от беспомощности.

— Ждём или звонка, или приезда, — выдает он абсолютно невозмутимо.

— Кого? — не унимается пристав.

— Специалистов, — Никита только пожимает плечами. А что он может ещё сказать? Так же как и я, находится в подвешенном состоянии, в незнании.

— Думаете, они вам скажут что-то новое?

Да что ж этот хрен никак не заткнется? Каждая его фраза, каждый вопрос — словно удар по нашему самообладанию, по уверенности в счастливом разрешении конфликта, а главное по выдержке и без того взвинченного Тимура.

— Посмотрим, — произнес Лазарев таким тоном, что любой дурак бы понял, что разговоры не уместны.

Пристав не понял:

— Молодые люди, уверяю, все будет именно так, как я сказал. Закон в этой ситуации абсолютно однозначен и прозрачен. Мы только теряем своё время.

Со стороны кажется, что Никита — сама невозмутимость, что ему вообще плевать на происходящее вокруг него:

— Ничего, мы не торопимся.

Торопимся!

Очень торопимся!

Ещё десять минут из последнего часа пролетели мимо. Мне кажется, с каждой ушедшей секундой во мне что-то умирало, покрывалось коркой льда. Своя никчемность, бессилие вспарывали вены наживую. В голове сотня "если бы", но от этого нет никакого толка. Ничего уже не изменить. Я ничего не могу сделать, только ждать, надеяться на чудо.

Остаётся полчаса, и я уже не могу с собой справиться. Начинаю метаться по гостиной взад-вперед, словно тигр в клетке. Потираю ледяные руки в надежде хоть как-то успокоиться.

Лазарев перебирается ближе к Тимуру, прекрасно понимая, что тот в любой момент может сорваться от этой изощрённой пытки. От осознания того, что твоя жизнь, судьба висит на волоске. Не знаю, сможет ли Лазарев сдержать его в таком случае. Он конечно сильный как черт, но Тимур не слабей его, а если ещё в состоянии аффекта будет, то даже думать страшно, чем все это может закончиться.

Пристав, наоборот, с каждой минутой все больше оживает. С губ не сходит самодовольная улыбка, с показной радостью поглядывает на время. Разве что веселую мелодию не начал насвистывать.

Смотрю в окно и вижу Марику, неторопливо прогуливающуюся вокруг своей красной машины. Гадина, ненавижу ее! Потряхивая своими белыми волосами, поправляет узкую юбку, обтягивающую задницу словно вторая кожа. Дрянь, озабоченная!

По спине вдоль позвоночника противной холодной струйкой сбегает пот. Мне холодно и жарко. Одновременно. Я задыхаюсь от паники, которую уже никак не удается подавить.

Пятнадцать минут.

Тимура начинает трясти. Он упрямо смотрит в пол, не поднимая глаз. Я знаю, что ему сейчас больно, что зонд работает на полную, реагируя болезненными уколами на каждую его мысль. А мысли там такие, что я даже думать в том направлении боюсь. Подойти бы да поддержать его, но у меня нет сил, нет слов. Не думаю, что ему полегчает от моих жалких, никчёмных пустых фраз. От моего испуганного, отчаянно-обреченного тоскливого взгляда.

Десять минут.

Твою мать! Где Барсадов со своей помощью?! Неужели ничего не вышло?!

Неужели даже такой влиятельный человек не смог никак повлиять на ситуацию?

В животе разрастается ледяной ком, острыми шипами впиваясь во внутренности.

Пристав встаёт на ноги, разминая спину после долгого сиденья. На его лице такое явное облегчение, оттого что все подходит к концу, что мне нестерпимо хочется подскочить к нему и изо всей дурацкой мочи влепить пощечину.

Пять минут!

Да что же все за сволочи такие??? Урод этот, демонстративно загнувший рукав и смотрящий на время. Марика — шалава крашеная, чуть ли не прыгающая у своей машины от нетерпения.

Мне кажется, атмосфера в доме настолько накалилась, что любая искра привела бы к взрыву. Никита, уже не скрываясь, стоит вплотную к Тимуру, от которого волнами исходит такое напряжение, что в глазах темнеет.

Три минуты.

Нет, нет, нет! Пожалуйста! Кто-нибудь, помогите!

Две минуты!

Мамочка! Не замечаю, как подношу кулак ко рту и сильно прикусываю кожу, чтоб не завопить от ужаса. Боль немного отрезвляет, особенно когда чувствую солоноватый привкус крови во рту.

Одна минута.

Время будто остановилось. Словно в замедленной съёмке вижу происходящее вокруг. Снисходительно улыбающегося служителя закона, Тимура, который начинает подниматься со своего места, Никиту сжимающего его плечо и силой усаживающего обратно:

— Сиди, твою мать! — орет на него Лазарев, — хочешь, чтоб у тебя мозги спеклись???

— Лучше уж так, — холодный мрачный ответ, от которого душа на осколки разлетается.

Пробирает не только меня. Пристав непроизвольно отступает, растеряв всю свою снисходительность.

— А вы говорите, что послушный, — пытается сохранить спокойствие, но срывается на последнем слове, с головой выдавая свой испуг. Как тут не испугаться, когда Тимур смотрит на него не отрываясь, в карих глазах клубится такая непроглядная тьма, что даже преисподняя на ее фоне кажется светлее.

Парень словно натянутая тетива. Ещё миг — и сорвётся. Лазарев сдерживает его обеими руками, и судя по напряжённым мышцам, дается это нелегко.

Я уже не могу дышать, горло сдавливает болезненный спазм:

— Тимур, пожалуйста, — с губ срывается то ли хрип, то ли стон. Если он сейчас сделает хоть шаг в сторону пристава, зонд сработает на опережение. И нет ни единого шанса ему противостоять. И исправить уже ничего будет нельзя. Тимур это прекрасно знает и принимает, — пожалуйста.

Переводит хищный взгляд на меня. Замираю, словно парализованная. Я сейчас для него всего лишь хозяйка. Одна из бесконечной вереницы. Почти бывшая. Он меня ненавидит, так же, как и всех остальных.

Мне так хочется сказать, что все будет хорошо, но не выходит. Я уже сама в это не верю, и нет сил его и обманывать, давать ложную надежду. Слова застревают в горле, хватает только на измученное:

— Тимур, не надо!

Мы с ним словно играем в гляделки. Кто кого. Я умоляю взглядом, а он готов все сжечь, испепелить. Все вокруг и самого себя.

Пристав что-то говорит, Никита, отмахивается от него, силой пытается усадить Тимура обратно, удержать. Но я ничего не слышу, не понимаю. Все звуки словно через слой ваты — размытые, приглушённые. Только грохот сердца в ушах.

Задыхаюсь, когда вижу, как что-то гаснет в его глазах. И он даёт Никите усадить себя на стул. Мне снова удалось погасить его ураган, но какой ценой. Этот взгляд, наполненный разочарования и обречённости, будет преследовать до конца дней.

Не сразу понимаю, что пристав задал мне вопрос и теперь ждёт ответа:

— Чего? — смотрю на него, как безумная.

— Время ожидания истекло. Раб подлежит изъятию. Прошу вас отдать браслеты.

— Браслеты? — у меня внутри разливается какая-то апатия.

— Да. Оба.

Смотрю на Лазарева, и тот с горькой усмешкой кивает. Словно в тумане разворачиваюсь, бреду в сторону кабинета, отказываясь верить в происходящее.

Браслеты лежат на столе, там, где я их оставила. Экраны светятся мрачным синим цветом, словно глаза коварного демона. Я должна их взять в руки, отдать приставу. Лично передать судьбу Тимура другому человеку. Представила, как Марика нажимает на кнопки своими когтистыми пальцами, и не смогла сдержать дрожь отвращения. Я не смогу. Лучше умереть.

Почему Барсадов не помог? Не мог он отмахнуться от Тимура! Уверена, что все возможные каналы и механизмы давления задействовал. Тогда почему помощь так и не пришла???

Может не хватило времени? Пять минут, десять, пятнадцать? Может помощь уже на подходе?

Что, если я сейчас отдам браслеты, отпущу Тимура, а спасение придет? И все пойдет псу под хвост? Я себя тогда не прощу, никогда.

Решение приходит само собой. Пячусь от стола, на котором лежат проклятые браслеты, пока не упираюсь спиной в дверь. Не глядя нащупываю замок и запираюсь. Глупо, но больше ничего сделать не могу.

Подхожу к креслу и тяжело в него опускаюсь. Откидываюсь на спинку, прикрыв лицо ладонями, чувствуя себя пустой, полумертвой.

Спустя десять минут раздался настойчивый стук в дверь:

— Вась, ты тут? — слышу напряжённый голос Никиты.

— Тут, — произношу спустя некоторое время.

— Все в порядке?

— Да.

— Выходи.

— Нет, — отвечаю устало, глухо, но твердо.

— Какого… — начал было он, но осекся, поняв, что я делаю, — понятно.

Слышу, как его шаги удаляются. Снова прикрываю глаза и прислоняюсь к спинке кресла. Мысли расползаются в разные стороны, в голове будто марево, пестрый калейдоскоп из непонятных отрывков. Воспоминания, нахлынувшие с невообразимой силой. Вот Марика дарит мне оборванца в размашистой клетчатой рубашке, вот наш первый разговор, наш первый совместный ужин. Вот он бродит по дому как приведение. Вот просыпается моя наблюдательность, и я раскрываю его игру, заставляю побриться. Первоначальный шок от его настоящего вида, сменяющийся паникой, когда узнаю, что Тимур — вольнорождённый. Наше противостояние изо дня в день. Переломный момент, после которого отношения идут в гору. Наша безумная поездка на автосервис, его настойчивое стремление заставить меня ходить. Его изумлённый взгляд после того, как корсет сняли, и тихое "с возвращением". Воспоминания давят на меня, выворачивают наизнанку. По венам растекается холодный ужас от того, что все может стать просто призрачным прошлым.

Опять стук в дверь. На этот раз резкий, раздраженный:

— Василиса Андреевна! Открывайте дверь, выходите! Что за детские выходки? Вы должны отдать браслеты по закону. Открывайте!

— Нет, — разводить дебаты не собираюсь, поэтому просто отвечаю категоричным отказом.

— Вы понимаете, что оказываете сопротивление правосудию?

— Да.

Я все прекрасно понимала и добровольно ставила себя под удар. На работе за такое подробное голове не продадут, но мне плевать. Есть вещи поважнее.

— Если вы не откроете прямо сейчас, то я буду вынужден взломать дверь.

— Нет, — мой голос даже не дрогнул, — вы всего лишь пристав и не имеете на это права.

— Боюсь, что имею.

— Нет, — размеренно, безэмоционально начинаю цитировать статью, согласно которой право на такие действия имеет полиция, и то при наличии специального ордера.

Пристав молчит. Он уже давно понял, что нарвался на законников, которых так просто не запугаешь, не заткнешь, не возьмёшь нахрапом.

— Давайте по-хорошему, — снова начинает, пытаясь говорить миролюбиво, примирительно, — вы открываете дверь, отдаете мне браслеты, я забираю раба, и расходимся каждый своей дорогой.

— Нет.

— Молодой человек, вразумите свою подругу, чтобы не делала глупостей, — слышу, как он обращается к Лазареву.

— Она в своём праве, — холодно отвечает друг.

— Тогда вы меня вынуждает обратиться в специальные органы.

— А вот это уже ваше право.

— Как хотите. Вы сделали свой выбор, — раздражённо сквозь зубы произносит пристав, и я слышу, как они уходят в сторону гостиной.

С трудом сглатываю колючий ком в горле. Знаю, что подставляюсь по полной, но так смогу выиграть хоть немного времени. До моего дома дорога неблизкая, пригород всё-таки, да и ордер выписывают не за три минуты. Наверное, ещё час у нас есть. Может, чуть меньше, может чуть больше.

Надеюсь, этого хватит на то, чтобы отец Тимура смог помочь. В противном случае все зря, все напрасно.

Время, словно вязкая патока, окутывало, душило. Словно неживая сидела в кресле, не моргая смотрела в сторону, чувствуя, как меня окутывает апатия. Не было сил даже подняться на ноги. Просто сидела, глядя в одну точку на стене, ожидая, когда же решиться наша судьба.

За дверью то и дело слышались голоса. То Никита спорил с приставом, то пытался утихомирить Тимура. В какой-то момент раздался чуть истеричный голос Марики. Похоже, ей надоело ждать, и она снова ворвалась в мой дом, на этот раз с угрозами и требованиями. Сука!

Слушаю их перебранку, словно находясь в другом мире. Ни одной эмоций. Похоже, у меня шок. Что же, так даже лучше.

— О, а вон и стражи порядка! — слышу злорадный голос Власовой и будто выныриваю на поверхность мутного озера. На меня обрушивается шквал звуков: шум листвы за окном, пульсация крови в висках, голоса. Господи, неужели уже прибыли??? У меня больше нет идей как бы ещё потянуть время!

Вскочив на ноги, подбегаю к двери и приникаю к ней ухом, пытаясь уловить, что происходит снаружи.

Тишина, а потом слышу голос Лазарева, пропитанный пока непонятными эмоциями:

— Я и не знал, что ваши стражи порядка ездят на таких дорогих машинах.

Внутри все подскакивает, переворачивается, сердце мчится вскачь. Неужели это то, о чем я думаю? Неужели помощь пришла???

Глава 5

Затаив дыхание, прислушиваюсь к происходящему. Ничего не разобрать, все словно по команде затихли. В груди сводит от смятения. Кто там приехал? Стражи порядка или кто-то, кому по силам нас спасти?

Отсиживаться в комнате больше нет смысла. Если приехала полиция, то им не составит никакого труда высадить старую ветхую дверь, закрытую на простенький замок-задвижку.

С трудом подавив волнение, открываю дверь и выхожу, из последних сил удерживая на лице маску спокойствия. Пытаюсь это сделать ради Тимура. Не хочется, чтобы он увидел отчаяние в моих глазах.

На деревянных ногах выхожу в гостиную и обнаруживаю все тот же набор действующих лиц.

Пристав, растерявший всю свою холеность. Физиономия раскраснелась, галстук съехал на бок, волосы растрепаны. Похоже, препирания с Лазаревым изрядно вывели его из себя. Никита молодец, если захочет — даже каменной статуе мозг вынесет, с абсолютно невозмутимым видом, включив управленца на полную.

Марика, злющая как фурия. Красивое лицо утратило всю свою аристократичность. Передо мной сейчас стояла просто взъерошенная товарка с рынка.

Лазарев, с ледяным взглядом, непроницаемым выражением лица. Однако, вижу, что и сам завелся до самых небес. Хотя со стороны так и не скажешь — только сжатые кулаки выдавали его взвинченное состояние.

Тимур, не знаю каким чудом усидевший на месте и не разнесший всю комнату к чертям собачьим.

В мою сторону даже никто и не взглянул. Их внимание было приковано к тому, что происходило за окном.

Машина остановилась возле самого крыльца. Водитель выбрался наружу, быстрым шагом обошел автомобиль и распахнул заднюю дверь. Замерев словно перед броском в пропасть, наблюдаю за мужчиной, который неторопливо выходит из машины. Среднего роста, коренастый. На вид — лет пятьдесят.

Лазарев перевел на меня вопросительный взгляд. В ответ лишь пожала плечами. Я понятия не имела кто это. Судя по отсутствию формы, солидному костюму и цепкому взгляду исподлобья — дядя явно не был простым стражем порядка, который мчался сюда, чтобы взломать дверь в мой кабинет.

Выбравшись из машины, он осмотрелся вокруг, а потом уверенным шагом направился к входу.

Не зная, что и думать, нервно сглотнула, переступила с ноги на ногу, крепко обхватывая себя за плечи, словно защищаясь от реальности. Мы подошли к финалу, и каким он будет, я не бралась предположить.

Бросила беспомощный взгляд на Лазарева. Он не обращал на меня внимания. Тимур тоже не смотрел в мою сторону, как и взвинченная Марика. Как и пристав, взглянув на которого почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Он смотрел на приближающегося мужчину широко открытыми глазами, в которых плескалось несказанное удивление.

Его безмолвное изумление заставило сердце пуститься вскачь. Ну, не глядят так на человека, который должен помочь и которого отчаянно ждёшь.

Лазарев, как самый проворный и быстро соображающий, подскочил к двери и широко ее распахнул. Гость не торопясь зашёл внутрь и обвел всех присутствующих пристальным взглядом.

Он не задержался на Тимуре, Никите. Ему до них не было никакого дела. Чуть внимательнее и как-то раздраженно посмотрел на Марику, уперевшую руки в боки. Эта змея хотела что-то сказать, но стушевалась, когда ее окатили холодной волной пренебрежения.

Потом он смерил взглядом пристава, который растерял весь свой боевой запал. Сделав шаг к мрачному загадочному мужику, он как-то неестественно бодро, но вместе с тем заискивающим произнес:

— Добрый день, господин префект.

О, как! Префект, собственной персоной, в моем скромном доме.

— Что привело вас к нам?

— Неотложное дело, — высокопоставленный гость отмахнулся от пристава, как от надоедливого комара и, наконец, посмотрел в мою сторону.

Я почувствовала себя крайне неуверенно под тяжёлым, изучающим взглядом. Словно под кожу залезал, заглядывал в самые потаённые уголки души. Большой босс, политик до мозга костей. Не скажу, что он мне понравился, скорее наоборот, в его присутствии было некомфортно, неуютно. Но, похоже, именно этот человек будет нас спасать.

— Василиса Андреевна, — улыбнулся он одними губами. Улыбка не тронула его взора, просто дежурная отточенная маска.

— Здравствуйте, — проблеяла, чувствуя себя не в своей тарелке.

— От лица северного округа Ви Эйры выражаю искреннее сожаление по поводу сложившейся ситуации.

Стою, ни жива, ни мертва. Шутка ли, такие слова от человека, занимающего столь высокий пост. Ну, Барсадов! Это как надо было надавить, что сам префект пожаловал, чтобы извиниться?! Не по телефону, не через третьих лиц, а самолично. И сейчас стоит, смотрит на меня, пытаясь понять, что во мне такого особенного, раз ему пришлось оторваться от своих важных дел. Мои проблемы для него — сущая безделица, о которой и думать не стоит, но, тем не менее, он вынужден был приехать.

Не на того смотришь, господин префект, не ради меня все это делается, а ради вон того парня, застывшего словно статуя и не сводящего с вас напряжённого взгляда.

Лишь киваю в ответ на его извинения. Он, чуть развернувшись, смотрит на пристава и взглядом приказывает следовать за собой.

— Где мы можем поговорить? — в голосе сквозит нетерпение. У него, наверное, миллион дел, а приходится разбираться в нашей мышиной возне.

— В кабинете, — осипшим от волнения голосом отвечаю ему, и торопливо показываю дорогу. Пока они идут за мной, подскакиваю к столу, быстрым жестом сгребаю оба браслета и, на всякий пожарный, закидываю их в сейф. От греха подальше.

Как до этого приставу, так теперь и мне, префект отдает приказ простым взглядом. Я должна уйти, оставив их одних. Если честно, мне это в радость. Я настолько измучена, морально истощена, что уже нет сил присутствовать на таких разговорах.

В душе пока нет ни облегчения, ни надежды на благополучное разрешение конфликта. Подвешенное состояние. Будто муха, запутавшаяся в паутине, смотрю на паука, которому преградил дорогу другой паук. Ядовитее, крупнее, опаснее.

В гостиной меня встречает Марика:

— На что ты рассчитываешь, никак не пойму? Все равно я заберу этого раба, из принципа.

— Заткнись, — грубо прерываю ее речь.

У меня нет желания с ней спорить. Я даже не могу заставить себя снова выгнать ее из своего дома.

От меня уже ничего не зависит. Наша судьба решается там, за закрытыми дверями. Упираюсь руками в барную стойку и замираю, зажмурившись, мечтая об одном, чтобы этот ад закончился, чтобы нас оставили в покое.

Марика никак не унимается, подходит ближе, прожигая меня злым взглядом. Вижу как раскрывает свой поганый рот, чтобы выдать очередную мерзость, но ее останавливает напряжённая фраза Лазарева.

— А вот это точно полиция!

К дому подъезжает вторая машина, с характерными опознавательными знаками. Из нее выскакивают четверо бодрых ребят, в форме и, не сговариваясь, идут к дому. Чуть замедляют шаг, проходя мимо машины префекта, переглядываются между собой и стремительно поднимаются по ступеням.

Тимур, ни на что не реагируя, сидит на стуле. Вижу капельку пота, стекающую по виску, и понимаю насколько ему сейчас хреново. Вокруг все непонятно, Марика нагнетает ситуацию своими воплями, к дому подходят полицейские. А он сидит не двигаясь, борется сам с собой, со своими мыслями, с желанием послать все подальше и одним жестом прекратить это безумие. Поставить жирную точку в своих мучениях. Знаю, что сейчас голова раскалывается от импульсов посылаемых зондом, но не могу просто подойти поддержать. Сейчас не до этого. Так что, давай, Тимур, держись.

В дверь стучат и я, собрав остатки самообладания, сил, душевного равновесия, иду открывать.

Первым делом вижу перед собой документы. По привычке внимательно читаю, слушая, как полицейский озвучивает цель их визита, и ненавязчиво оттирая меня в сторону, проходит внутрь дома.

Скользит взглядом по обстановке, на долю секунды задерживаясь на каждом из присутствующих:

— Где пристав, по вызову которого мы приехали?

— В кабинете, — кивая головой через плечо, — с префектом разговаривает.

Полицейские в недоумении смотрели на меня, ожидая пояснений, а я лишь развела руками. Понятия не имею, о чем там разговор, меня никто не приглашал в нем участвовать.

Один из стражей порядка все-таки идет к кабинету и заглядывает внутрь, после чего возвращается обратно, и, кивнув остальным, встает в стороне.

Мой дом сегодня напоминает поле боевых действий и проходной двор одновременно. Столько незнакомых и неприятных людей одновременно на такой небольшой территории — это перебор. У меня даже дышать нормально не получалось в этом аду.

Марика мечется из стороны в сторону, раздраженно поглядывая на часы.

Тим с Никитой сидят чуть поодаль. Лазарев ни на секунду от него не отходит, опасаясь необдуманных действий.

Стражи порядка хмуро смотрят то на одного, то на другого, нервируя меня, да и всех остальных одним своим видом.

В безмолвной неизвестности проходит еще несколько минут, после чего тишину гостиной разрывает звонкая трель телефона Власовой.

Она раздраженно открыла маленькую сумочку, извлекла свой телефон и, глянув на экран, ответила:

— Пап, мне сейчас некогда, давай попозже…

Марика заткнулась, потому что с другой стороны трубки полился откровенный трехэтажный мат. Ее телефон был настроен так, что мы невольно услышали всю пламенную речь ее отца четко, разборчиво со всеми деталями.

"Подруга" опешила, растерялась, и замерла посреди комнаты как статуя, пытаясь вставить хотя бы слово в поток ругани, обрушившийся на нее:

— Пап…

— Какого черта ты творишь? Совсем мозги атрофировались???

— Пап, я не понимаю… ты чего? — мычит она, с каждой секундой краснея все больше и больше.

— Да ты вообще ничего не понимаешь, безмозглая! На тебя сейчас разнарядка пришла за незаконное вторжение на частную территорию и попытку присвоения чужого имущества. Чужого раба! Тебе, ****, своих не хватает что ли?

— Все законно, — начала было она, но безрезультатно.

— Рот свой закрой! Сейчас только что звонил знакомый из следственного комитета, интересовался что происходит! Ладно, хоть предупредил! Вот бы сюрприз был, скрути они тебя на улице! В общем, домой, живо! Ты у меня и шага теперь не ступишь без разрешения! Позорище! Где ты сейчас?

Марика что-то промычала, ее папаня на миг замолк, а потом разразился новым потоком брани:

— Ты там, да?! В чужом доме? Пытаешься увести чужого раба???

— Да, я его подарила, а они тут… Я просто хотела забрать… С приставом…

— Молчи, дура! Просто молчи! Во взрослые игры решила поиграть?

Власова вся сжалась от грозных отцовских воплей, бросила затравленный взгляд в сторону двери. Похоже, хвост он ей хорошо накрутит, чтобы неповадно было к другим лезть.

В гостиную заходит префект, следом за ним, подобострастно улыбаясь, семенит пристав. Все, наговорились? Внутри поднимается цунами. Я больше не могу держать себя в руках, нервы обнажены, каждый звук отзывается болью в грудной клетке.

Они подходят ближе, и я уже просто не могу сделать и вдоха.

Пристав выходит вперед и начинает растекаться передо мной в извинениях, дескать, это недопонимание, недоразумением, ошибка. Старался из всех сил, разве что руки лобызать не начал. У меня ступор, ничего не понимаю, а спросить, уточнить, просто нет сил. Только смотрю на него, медленно моргая.

Тут закручивается новый виток событий. По служебной рации полицейским поступает вызов. Ответ, минутное молчание, выслушивание собеседника, в конце невозмутимое "принято", и отбой.

Не проходит и двух секунд, как наглая блондинка, измотавшая нам все нервы, оказывается с заломленными за спину руками. Один полицейский невозмутимо читает ей ее права, другой, скрутив, ведет к выходу. Остальные просто идут следом, извинившись за доставленные неудобства.

Власова настолько ошарашена происходящим, что даже не пытается сопротивляться. Только нелепо открыла рот и недоверчиво распахнула глаза, не понимая, как так вышло, что только недавно она была на коне, практически получив желаемое, а сейчас ее уводят как преступницу. Не знаю, что ее ждет дальше, да мне, если честно, плевать на ее дальнейшую судьбу.

Пристав, чуть ли не кланяясь и не приседая в реверансах, пятится в сторону двери, и спустя мгновение исчезает из поля зрения.

Смотрю ему вслед, до сих пор не осознав происходящее. Префект подходит ко мне, и, смерив задумчивым взглядом, произносит:

— Поздравляю, у вас очень влиятельные друзья. Больше вас никто не посмеет побеспокоить. Если вдруг проблемы все-таки возникнут — свяжитесь со мной, — протягивает свою визитку, которую пытаюсь взять непослушными пальцами, роняю на пол. Вспыхнув, торопливо наклоняюсь, поднимаю бумажный прямоугольник и выжимаю из себя измученное, еле разборчивое:

— Спасибо!

Он лишь хмыкает, явно недоумевая еще больше, почему за меня просил такой важный человек, как Барсадов, и напоследок одарив снисходительным "До свидания", направляется к выходу.

— До свидания, — шепчу ему в спину.

В какие-то считанные мгновения дом полностью опустел. Незваные гости испарились, остались только мы втроем, замерев на своих местах, не в силах ни пошевелиться, ни вздохнуть нормально.

Прошло, наверное, минут пять, прежде чем Лазарев заговорил первым, нарушая напряженную, надсадную тишину:

— Черт, я с вами чуть не поседел! — быстрым шагом уходит прочь, и я знаю, что обратно он не вернётся, пока не выкурит полпачки и не успокоится.

Тимур медленно поднимается со стула и на негнущийся ногах бредет на кухню, оставляя меня в гордом одиночестве. Только сейчас получается глубоко, с надрывом вздохнуть. Сердце бьётся где-то в горле, колоколом отдавая в висках. Не верится, что все закончилось, что пристав ушел ни с чем, что Марику увели под конвоем, что больше никто не посмеет к нам сунуться.

Ноги словно ватные, не слушаются. Кое-как, пошатываясь иду в сторону кухни. Все вокруг будто размывчатое пёстрое месиво, не понимаю ничего.

Замерев на пороге кухни, смотрю на Тимура.

Парень стоял, уперевшись руками в столешницу, низко склонив голову. Широкие плечи напряжены до предела, дыхание сдавленное.

Вижу, что накрыл откат после всего произошедшего, и не получается взять себя в руки. Я даже представить боялась, что у него сейчас творится внутри, как его ломает от всего происходящего.

Не совсем понимая что делаю, направилась к нему. Тим стоял, погруженный в свои тяжкие мысли, не обращая внимания ни на что.

На миг остановилась, глядя на широкую спину, вздымающуюся в такт дыханию, чувствуя, что невыносимо хочется к нему прикоснуться.

В другой ситуации, может, и отступила бы, но только не сегодня. Только не после того, как чуть было его не потеряла.

Молча подошла ближе, прикрыв глаза, обвила руками его талию.

Он действительно не замечал моего присутствия до этого момента. Почувствовав мои руки, непроизвольно вздрогнул. Думала, оттолкнет, но вместо этого лишь, покосился на меня через плечо.

Ощущение такое будто прикасаюсь к проводу под высоким напряжением. Он весь словно гудит, вибрирует. Против воли, обнимаю его ещё крепче, прижимаясь лбом к спине, и замираю, едва дыша. Кажется, что ещё миг, ещё одна секунда и сорвусь с обрыва в пропасть.

Прислушиваюсь к тому, как быстро, гулко, неровно бьётся его сердце. Вдыхаю его запах. Чувствую, как иду ко дну.

Тимур тяжело вздыхает, нервно сглатывает, и я ощущаю, как его тело постепенно расслабляется. Он успокаивается.

Вот так. Все хорошо. Мы справились.

Сердце делает кувырок в груди, когда чувствую, как его ладонь накрывает мои руки, сцепленные на животе.

Так и стоим, не в силах пошевелиться, отступить. Держимся друг за друга, потому что по отдельности уже никак.

Странная ситуация, неправильная. Невольно ловлю себя на мысли, что нам бы встретиться в другое время, при других обстоятельствах. Тогда все могло быть иначе. Совсем по-другому. Не было бы хозяйки, раба Барсика. Не было бы всего этого кошмара. Только мы.

От этих мыслей становится не по себе. Не имею я права так думать. Вообще не имею права к нему подходить. Табу. И не только потому, что он может воспринять это как домогательство со стороны хозяина. Нет. Потому, что через два месяца он снова станет вольным и просто уйдет, сделает шаг в новую жизнь, а я навсегда останусь для него эпизодом из сумрачного прошлого. От этого становится больно в груди. Отступаю, несмотря на пустоту, разливающуюся внутри. Мои руки плавно выскальзывают из-под его ладони. Уже сожалея о своём опрометчивом поступке, иду в сторону выхода, но спустя несколько шагов, замираю, словно пригвожденная к месту его тихим, хриплым голосом:

— Спасибо, — произнес Тимур, и я прикрыла глаза, пытаясь удержать тоску, клубящуюся в груди.

— Тебе надо благодарить не меня, а Никиту. Если бы он не заметил тревожных сигналов, общаясь с Марикой, мы бы не подготовились, и она вполне могла тебя увести. Так что Лазарева благодари за своё спасение. Не меня, — говорю, уже не пытаясь скрывать дрожь в голосе. В голове пульсирует мысль: "я-то все упустила".

Развернувшись, ухожу, чувствуя, как он смотрит вслед. От пережитого трясет так, что стучат зубы. Торопливо, боясь нарваться на Никиту, иду, чуть ли не бегу в свою комнату. Ворвавшись внутрь, захлопываю за собой дверь, прижимаюсь к ней спиной, затылком. Прикрыв глаза, чувствую, как по щекам бегут первые слезы.

Этот день вымотал меня, вывернул наизнанку, выпотрошил.

Да, все закончилось хорошо, но чувство, будто разобрали, перетряхнули всю душу и бесформенной кучей засыпали обратно осколки, грязные истрепанные ошмётки.

Иду в душ, включаю воду на полную. Горячие струи обжигают, но мне холодно. Меня по-прежнему трясет от осознания того, что сегодня из-за своей халатности могла потерять Тимура. Если бы не его отец, если бы не Лазарев, то Марика смогла бы его увести.

Все кончилось, но душу рвет от ужаса всего происходящего. Уже не пытаюсь сдерживаться и не хочу этого. Опустившись на колени, реву, одной рукой зажимая рот, а второй давя на грудную клетку, пытаясь хоть как-то унять боль при вдохе.

Страшно оттого, что могла потерять Тимура. А ещё страшнее от того, что поняла простую вещь. Я без него не смогу. Просто не смогу и все. И то, что вначале приняла за влюбленность, на самом деле нечто большее.

Я люблю его.

Глава 6

После всего произошедшего дом будто застыл, погрузился в оцепенение.

Я просидела в своей комнате до самого вечера, забравшись с ногами в кресло, сама того не желая, раз за разом проигрывая в мозгу сегодняшнее утро. Изводила себя, задыхалась от переполняющих эмоций. Мне было холодно. На улице лето, жара, а мне холодно до такой степени, что зуб на зуб не попадает. И нет никакой возможности согреться, потому что ощущение, будто в груди застрял колючий кусок льда, вымораживающий внутренние органы.

Меня никто не беспокоил, никто не заходил. Я была полностью предоставлена своим мыслям, утопала в них, беспомощно барахталась и не находила сил чтобы выплыть.

Не могла понять, что страшнее. Все, что произошло сегодня в моем доме, или выводы, к которым я в результате пришла.

А еще я не знала, что же делать дальше. Внезапно осознала пугающую реальность. Через пару дней Лазарев уедет, а мы с Тимуром снова останемся вдвоем, наедине. Одолевали сомнения, что получится общаться как раньше.

Я не смогу.

Как выдержать, если сердце сбивается с ритма, когда глядишь на него? Как выдержать осознание того, что шансов нет? Мы с ним по разные стороны баррикад. Статус наших отношений: "раб-хозяйка". И он навсегда останется между нами. Хотя, наше "навсегда" почти закончилось. Два месяца и все. Не будет ни хозяйки, ни раба. Не будет ничего. Нас не будет. Впрочем, нас и так нет.

Со свистом втягиваю воздух, легкие сводит, будто приступ астмы. Чувствую себя загнанной в тупик зверюшкой, отчаянно пытающейся найти выход, сбежать, но все бесполезно. Выхода нет. Только смириться, принять горькую реальность, и попытаться не свихнуться в оставшееся время.

На ужин я не вышла. Не хотелось ничего. Ни еды, ни воды. И видеть никого не хотелось.

Пряталась от самой себя в темной тишине комнаты, устремив печальный взор на окно, рассеянно отмечая, как на потемневшем небе одна за другой загораются звезды.

Потом и вовсе перебралась на кровать, натянула на голову одеяло и прикрыла глаза, сомневаясь, что получится заснуть.

Утро встретило солнечными лучами, пробивающимися в окно. Яркие, до неприличия живые, они болью отдавались где-то внутри под сердцем, предвещая начало нового непростого дня.

Нехотя поднялась на ноги, умылась, не удостоив свое отражение в зеркале даже мимолетным взглядом. Эйфория от собственного преображения исчезла, сошла на нет и уже казалась чем-то далеким, несущественным. Будто ее и не было.

Выйдя из комнаты, уловила голоса с кухни. Оба там. И Никита, и Тимур. Непроизвольно сделала шаг назад, подсознательно желая сбежать, спрятаться, но в последний момент остановилась, одернула себя. В таком побеге нет смысла. От себя не сбежишь. От осознания этого внутри разливается апатия, приправленная обреченностью. Мне никуда не деться. Замкнутый круг, в который загнали обстоятельства. Западня.

Иду к ним. И с каждым шагом внутри снова все леденеет. Хорошо. Сейчас я этому рада. Пусть лучше безразличный холод, чем черная тоска и дикий блеск безумных глаз.

Зайдя на кухню, обнаружила этих двоих за столом.

— Доброе утро, — голос получился хриплым, монотонным.

Тимур кивнул, а Никита, скользнув по моему помятому лицу проницательным взглядом, уточнил:

— Доброе ли? По тебе не скажешь.

Я лишь отмахнулась:

— Почти не спала после вчерашнего, — пусть уж лучше думают, что из-за произошедшего мучилась, — что не сон, то кошмар. Трясло всю ночь.

Что ж, наполовину правда. Остальное им знать не обязательно.

— Не одну тебя, добро пожаловать в наш клуб, — невесело усмехнулся Лазарев, — как раз об этом говорили. Эх, и дала проср*ться твоя дражайшая подруга. Вчера просто в шоке был, даже слов найти не мог, когда все свалили. Сегодня хоть могу подвести итог. Это просто п***ц какой-то. Эмоциональная мясорубка.

Опять махнула рукой:

— Даже говорить не хочу об этом. Жесть полнейшая, — набравшись сил, смотрю на Тимура, — а ты как?

Он сделал неопределенный жест рукой, дескать, с переменным успехом.

— Ты молодец, что удержался. Не сорвался, — выдаю скупую похвалу.

— Ага. Я такой! — хмыкает Тимур, — сдержанность, вообще, мой конек. Просто Бог выдержки.

Фраза, произнесенная придурковато-бодрым голосом, звучит настолько нелепо, что нас пробирает смех. Нервный, нездоровый, навзрыд.

Ржем, как три придурка, и никак не можем успокоиться. Как ни странно, на душе становится чуть легче, несмотря на то, что от этого болезненного смеха на глазах выступают слезы.

Черт, сейчас точно разревусь, прямо перед ними. Истерично, навзрыд.

Кое-как смахиваю слезы и отворачиваюсь к шкафу, чтобы достать чашку.

На губах все еще играет полубезумная улыбка. Все, пора лечиться. Однозначно. Пока еще есть шанс без потерь восстановить расшатанные нервы.

Лазарев с Тимуром тоже замолкают:

— Бл*, это точно нервное, — протяжно констатирует очевидный факт Никита.

Сделав себе кофе, снова поворачиваюсь к ним, и чуть не роняю кружку на пол, только сейчас заметив браслет на руке у Тимура. Из легких будто выбили весь воздух. Смотрю не отрываясь на полоску ненавистного металла, плотно обхватывающую его запястье. В недоумении перевожу взгляд на Лазарева, потом опять на Тимура:

— Это что?

Неловкая тишина, парни переглядываются между собой, а у меня начинает жечь кожу, будто это на мне браслет, а не на нем.

— Тут такое дело… Мы подумали и… — начал было Никита, но его перебил Тим:

— Вась, лучше так, — произнес спокойно, невозмутимо, будто обсуждал погоду, — пусть себе висит на руке, он мне не мешает.

Смотрю на него во все глаза. Не ты ли, сдержанный ты мой, всеми силами старался избежать браслетов, мрачнея от одного только упоминания о них??? А теперь сидишь как ни в чем не бывало??? Ни один мускул на лице не дрогнет. Недовольно поджимаю губы, не понимая своей реакции. Все правильно, все так. События вчерашнего дня к такому итогу и должны были привести. Лучше в браслетах, но спокойно, не искушая удачу, которая в следующий раз может быть не на нашей стороне. Так спокойнее, чем без браслетов, но на грани. Все верно. Но внутри просто яд разъедает грудную клетку, когда смотрю на это "украшение". Господи, как же я не выношу эту планету!

Снова отворачиваюсь к окну, чтобы никто не увидел моих глаз, не понял, что творится на душе.

— Я ж говорил, что ее убедить в этом будет сложнее, чем тебя, — слышу голос Лазарева за спиной и мгновенно закипаю. От всего этого безумия, от грязи, в которой вынуждены барахтаться. И даже мысли о том, что через пару месяцев все закончится, не смягчают состояние. Наоборот, добавляют горечи.

Несколько раз вдыхаю глубоко и так же глубоко выдыхаю, пытаясь успокоить мечущееся в груди сердце. Тише, Васька, тише. Никита прав, как всегда. Он смотрит наперед. Учится на своих ошибках, делает выводы и предпринимает все, что бы снова не сорваться в бездну. Нам всем.

Взяв себя в руки, разворачиваюсь к ним, даже не пытаясь скрыть свое недовольство:

— Мне тоже надо его носить? — киваю в сторону браслета, тускло поблескивающего на руке Тимура.

— Вообще-то, да, Вась, — Никита пристально следит за моей реакцией, — у него фиолетовый уровень. Значит, браслеты должны быть всегда.

— Гадство, — простонала, потирая бровь.

— Все не так уж и плохо, — Лазарев пытается приободрить улыбкой, — Тимур вон и тот спокойно его переносит.

Невольно смотрю на парня. Он сидит, облокотившись на стол, и смотрит на меня исподлобья. Спокойно, будто говорим не о браслетах, способных скрутить его в бараний рог, а об обычных часах. И тут до меня доходит, почему он так реагирует на происходящее.

Он знает, что эти оковы ничего не изменят. Он доверяет. Мне.

На душе становится одновременно тепло, и в то же время нестерпимо тоскливо.

С всхлипом втягиваю в себя воздух и киваю, признавая необходимость такого шага. Но до чего же хр*ново!

Взяв кружку иду к выходу, но замираю, услыхав слова Лазарева:

— Чу, тебе с утра названивал благодетель, спасший нас вчера. Перезвони ему.

Замираю, обреченно прикрыв глаза. Черт, разговора с Барсадовым старшим я не выдержу, но делать нечего. Таких людей игнорировать нельзя. И простым сообщением из разряда "у нас все хорошо. Спасибо" не отделаешься.

— Хорошо.

Оставив Тимура с Никитой на кухне, бреду в кабинет. В задумчивости умудряюсь расплескать кофе, и от этого становится еще хуже. Смотрю на темное пятно, расползающееся по полу, сглатываю горький ком в горле, перешагиваю, иду дальше.

Запираюсь в кабинете, чтобы никто не беспокоил, и некоторое время просто сижу перед компьютером, уткнувшись взглядом в черный экран, на котором застыло мое собственное размытое отражение. Неясное, мутное, темное, как моя душа в этот самый момент.

Включив машину, не торопясь, достала второй браслет, положила перед собой и с каким-то извращенным интересом рассматривала. Я не хотела его одевать, наверное, даже больше, чем сам Тимур. Я боялась его, начинала нервно дрожать, стоило только прикоснуться кончиками пальцев к гладкой поверхности, будто вытягивающей тепло из сердца. Теперь придется.

Благодаря белобрысой Заразе, которая с упорством умалишенного лезла в нашу и без того сложную жизнь.

Дрянь.

Компьютер включился, и спустя долю секунды поступил входящий вызов.

Барсадов.

Даже не ответив на его звонок, чувствовала, что он раздражен.

Наверное, надо было вчера ему позвонить, все рассказать, отчитаться. Но я не могла. У меня не было сил, билась в агонии, утопала в безнадежных мыслях… Просто не могла. Я тоже человек. Тоже живая… пока… Несмотря на пустоту внутри.

Мне надоело быть сильной. Не хочу больше.

Взгляд снова возвращается к браслету, и сердце заходится в агонии. Господи, как же все хр*ново.

— Здравствуйте, — сдавленно произношу, нажав кнопку «ответить».

На экране появляется мрачный и чертовски злой мужик, у которого испарилась вся его выдержка и надменность. М-да, действительно отец своего сына. Один в один, как Тимур, когда тот злился. Темные глаза так же полыхают.

— Какого черта ты пропала? — прорычал он.

А у меня даже ничего не дрогнуло внутри. Измучилась, перегорела, как дешевая лампочка. Взгляд по-прежнему на браслете. Ненавижу.

— У нас все хорошо, — выдаю бесцветным голосом, — спасибо.

— Не вижу радости в очах, — резкий ответ заставляет вздрогнуть. Смотрю на него рассеяно, не зная что делать дальше. Вроде надо все рассказать, объяснить, а у меня нет сил, нет слов.

Игорь Дмитриевич впивается цепким взглядом, сканируя каждый миллиметр моего лица. Как всегда чувство, будто под кожу забирается.

Я в ответ просто смотрю без эмоций, без страха, без всего. Сейчас во мне пусто. Наверно, эта пустота пробивается наружу, потому что он спрашивает уже чуть спокойнее:

— Точно все нормально?

— Да, — еле шепчу, ощущение, будто силы покидают, не могу шевельнуть даже пальцем. Похоже, накрыл откат номер два. Вчера — истерика, сегодня — оцепенение, на фоне нервного истощения.

Барсадов смотрит на меня, ожидая объяснений. И я начинаю говорить медленно, будто на автомате описывая ему все, что вчера происходило. Заново переживая этот ужас, погружаясь в него, захлебываясь. Снова чувствую панику из-за неумолимо ускользающего времени, липкий страх, отчаяние от взгляда Тимура.

Рассказываю все. Про ожидание, про белобрысую, про пристава, про префекта. Обо всем подробно. Еще раз благодарю его за помощь и замолкаю. Перед глазами картинка вчерашнего утра, когда Тим распахивает дверь, и на пороге появляются Марика с приставом. И рада бы избавиться от этих образов, да не выходит.

Встаю из-за стола и отхожу в сторону от камеры, прикрываясь тем, что ищу что-то важное. На самом деле у меня просто нет сил. После рассказа, будто заново окунулась в этот ад, и по щекам побежали слезы.

Барсадов молчал с минуту, терпеливо ожидая, когда я, наконец, появлюсь в кадре, после чего со вздохом спросил:

— Ревешь?

От этого слезы бегут еще сильнее. Отрицательно качаю головой, потом спохватившись, понимаю, что он не может меня видеть, и сдавленно произношу:

— Нет.

Глупая ложь. В голосе сквозят еле сдерживаемые всхлипы.

— Понятно, — Игорь Дмитриевич естественно не поверил, — все прошло. Успокаивайся. Они теперь к вам не сунутся. Так что можете расслабиться.

— Угу, — только и могу выдавить, прижавшись лбом к прохладной стене. Чувствовала себя раздавленной, опустошенной. Оттого, что вчера чуть не потеряла человека, которого люблю. Оттого, что не имею никаких прав на эту любовь. Как все сложно.

Опять тишина. Я пытаюсь успокоиться, нахожу влажные салфетки и вытираю лицо, мокрое от слез.

Становится чуть легче. Потом большими жадными глотками пью кофе, отчаянно жалея, что это не простая холодная вода.

Мой собеседник терпеливо ждет. Другой на его месте уже бы прервал вызов, отключился, а этот ждет, давая время успокоиться.

Наконец удается обрести какое-то подобие душевного равновесия, я нерешительно подхожу к стулу и снова усаживаюсь перед камерой. Надо отдать ему должное, Барсадов не стал пристально рассматривать мою покрасневшую, опухшую от слез физиономию. Просто сделал вид, что ничего не произошло. И на том спасибо.

— Неприятно говорить, но вам надо доставать браслеты, чтобы больше такого не провоцировать.

— Уже, — ответила ему глухим эхом, — Тимур его одел.

— Сам? — зачем-то уточнил Игорь Дмитриевич.

— Сам. Добровольно, признавая необходимость этого шага.

Барсадов на миг замолчал, а потом, усмехнувшись, произнес:

— Молодец, взрослеет. Мог ведь и упереться.

— Попробуй тут не повзрослей. Не знаю, каким чудом он вчера все-таки сдержался.

— А ты?

— Что я?

— Где твой браслет? — Игорь Дмитриевич как всегда смотрит в самый корень проблемы.

— Вот он, — нехотя произношу, двумя пальцами подхватив орудие пыток, и внося его в зону видимости камеры.

— Одевай, давай.

— Не могу, — хочу отложить браслет в сторону и вытереть после него руки, словно он создан из нечистот, но меня останавливает строгий голос Барсадова.

— Ты ведь понимаешь, что это надо? Что один раз отсутствие браслетов сошло вам обоим с рук, а второй раз может и не получиться?

— Понимаю, — обреченно киваю. Отлично понимаю, со всей возможной четкостью.

— Тогда чего ждешь? Хочешь повторения?

— Не хочу, — сипло, чуть слышно.

— Или может реветь понравилось? Одевай! — в голосе прямой приказ, и я замираю, не в силах шевельнуться, глядя на этого сурового мужчину, как заяц на волка.

— Одевай, — снова давит он, — если уж Тимур смог это сделать, а у него есть реальные причины бояться этих браслетов, то ты и подавно справишься.

— Я…

— Вперед, — он кивнул на браслет, и мои руки сами, словно под гипнозом потянулись к нему, — хватит, уже поиграли в свободу, давай теперь нормально, по правилам, чтобы больше ни одна тварь не могла до вас докопаться. Сама понимаешь, что будь вы рядом, под боком, то никаких проблем бы не возникло, а так между нами миллионы километров. Я вас, конечно, прикрою, но и сами делайте так, чтобы риски свести к нулю.

Все верно он говорит, все правильно. И Лазарев то же самое говорил. И Тимур все прекрасно понимает. Одна я, как трусиха, торможу.

Выдохнув, зажмурилась, просунула руку и защелкнула браслет, чувствуя, как он неприятно холодит кожу.

— Переводи в режим ожидания, чтобы случайно не нажать, — напоминает Барсадов и я покорно набираю нужную комбинацию, после чего экран на моем браслете становится не синим, а серым.

Игорь Дмитриевич с каким-то непонятным выражением лица наблюдал за моими действиями. Тоже, наверное, не сладко смотреть как хозяйка твоего единственного сына, проводит махинации с браслетом, способным доставлять адские мучения. Невесело усмехаюсь. Мы все заложники страшных обстоятельств, утешает только то, что осталось недолго, и все это безумие закончится.

— Вы когда планируете приехать? — интересуюсь у него.

— Десятого сентября прилечу, ждите.

Надо же, день в день прибудет.

— Какие-то проблемы? — спросила, имея в виду поимку тех, кто отправил Тимура на Ви Эйру.

— Нет. Почти всех отловили. Остались только мелкие пособники. Этих крыс труднее всего отследить, но мои люди их найдут, — уверенно ответил Барсадова.

— Тогда почему бы вам не приехать раньше?

— Я бы с радостью, но… — он замолчал, — понимаешь, я не уверен, что Тимуру это надо. Не мое появление. Нет. Он бы обрадовался, но мне кажется, что он не захочет, чтобы я его видел в том статусе, который у него сейчас. С таким нравом, как у него, проще вынести все в одиночку, чтобы никто не видел, и вернуться, оставив все плохое за плечами, и больше об этом не вспоминать.

Хмурюсь, от того что внутри снова колет. Все плохое — это Ви Эйра, три года ада, бесконечная череда хозяев и я в их числе. Как только придет срок, он повернется и уйдет, не оглядываясь и ни о чем не жалея.

Проклятье. От этих мыслей не уйти, не отвлечься. Скатываюсь в эту пропасть раз за разом.

— В общем, справляйтесь. Сидите тише воды, ниже травы и никакой самодеятельности! — смотрит на меня исподлобья, намекая на наш безрассудный выход в свет, благодаря которому у Марики появились фотографии Тимура без браслетов в общественном месте.

— Хорошо, — измученно улыбнулась в ответ, — мы постараемся.

— Все, давай, удачи. Еще созвонимся.

— Непременно.

Барсадов отключился. Я пару минут посидела за столом, допивая уже остывший кофе, а потом покинула кабинет.

На кухне сидели все те же действующие лица. Им заняться, что ли, нечем?

Я так надеялась, что удастся побыть одной, а тут снова встречают две пары настороженных карих глаз:

— Ну, как? Удачно? — сразу начал Лазарев.

— Все хорошо. Обсудили, поговорили. Получила небольшой нагоняй, а так в принципе в норме.

— Что это за субъект загадочный, что заставил всех прыгать на задних лапках? — лениво поинтересовался Тимур.

Я грустно посмотрела в его сторону и лишь пожала плечами:

— Это очень важный… дядька. Когда-нибудь расскажу про него.

— Не то чтобы я сгорал от любопытства, — отмахнулся Тимур, — просто не понятно, как ему это удалось. И с чего он так подхватился, что напряг самого префекта? Поклонник?

Интересуется со снисходительной улыбкой, а у меня ладони на нервной почве становятся потными.

Эх, Тимка, знал бы ты кто стоит за моей спиной, и отводит от нас грозовые тучи! Он ради тебя горы свернет, раздавит любого, кто перейдет дорогу. А я здесь вообще не причем, просто случайный статист. Эпизодическая роль.

Глава 7

Никита должен был пробыть с нами еще три дня. Чем ближе становилась дата его отъезда, тем грустнее становилось мне. Что ни говори, но у Лазарева была отличная черта: он всегда умел отвлекать меня от тяжких дум. Его оптимизм вкупе с бьющей ключом энергией не давал мне зажаться, сомкнуть створки и уйти в себя.

Именно благодаря нему я практически не оставалась вдвоем с Тимуром. Это хорошо. Очень хорошо, потому что я пока не готова. Не получается полностью держать под контролем эмоции, взгляды. Мне нужно время. Хоть чуть-чуть. А еще лучше, что бы Никитка взял, и как по волшебству, остался с нами до самого конца. Потому что без него страшно.

Только это мечты нелепые, не имеющие никакого отношения к действительности. Любимый друг уезжает к себе, оставляя меня наедине с Тимуром, и, что хуже всего, наедине со своими чувствами и мыслями.

— Ну что, Василиса Андреевна, — бодро произнес Лазарев, бесцеремонно заваливаясь в мою комнату, — как настроение?

— Супер, — проворчала, едва оторвав взгляд от книги, и подвигаясь в сторону, освобождая ему место.

— Что-то не вижу радости в прекрасных очах, — скептично ухмыльнулся, бесцеремонно плюхнувшись на кровать рядом со мной.

— А чего радоваться-то? Ты завтра утром уедешь, а мне здесь еще два месяца одной сидеть.

— Почему одной? У тебя Тимур под боком.

Пренебрежительно фыркнула, всем своим видом показывая отношение к этому субъекту. Показное отношение, липовое. Лазарев лишь покосился в мою сторону, но промолчал. Правда, молчание было недолгим.

— Кстати, я как раз пришел поговорить насчет твоего подопечного.

Внутренне подбираюсь. Не хочу говорить о Тимуре. И думать не хочу. Слишком все сложно, все на грани. Только Никиту, похоже, это не волнует. Совершенно.

— Ты когда собираешься рассказать ему об освобождении? — спрашивает, забирая у меня книгу, в которой пытаюсь скрыться от неприятного разговора.

— А я собираюсь?

— Разве нет? — в глазах искреннее изумление.

— Не знаю, — пожимаю плечами, принципиально не глядя на друга, чтобы он не смог ничего разобрать в моем взгляде.

— Мысли же какие-то все равно есть по этому поводу.

— Допустим, — тянусь за книгой, но он поднимает ее выше, так что не дотянуться. Недовольно смотрю в его сторону, но Лазарева это мало волнует. Вернее совсем не волнует.

— Ну, так озвучь, — приваливается спиной к стене и, сложив руки на животе, смотрит в мою сторону преданными глазами. Дурень.

Не отстанет ведь. Со вздохом оставляю бесплодные попытки вернуть книгу и нехотя произношу:

— Я вообще хотела все держать в секрете до самого конца, а в день, когда зонд дезактивируется, сделать сюрприз.

Лазарев хмурится, пару минут задумчиво смотрит на противоположную стену, после чего с сомнением отвечает:

— Не уверен, что это хорошая идея.

— Это почему же? — интересуюсь, недовольно поджав губы, — ты представляешь, радость какая будет. Утром встал, а тут раз — и свобода на блюдечке. По-моему, очень даже приятно. Разве нет?

— Приятно, Вась, не спорю, но поверь, ему было бы еще приятнее узнать об этом сейчас, и оставшиеся два месяца быть спокойным за свою судьбу. Поверь, это важнее, чем свалившаяся в одночасье свобода. Он ведь сейчас все равно в подвешенном состоянии живет, не загадывая наперед, не планируя завтрашний день, ни на что не рассчитывая. Как бы нормально в данный момент вы не общались, у него на подкорке все равно сидит установка: "Не расслабляться. Мало ли, что может случиться".

Никита прав. Тысячу раз прав. Но от этого еще тяжелее в груди.

— Барсадов-старший вот советовал молчать.

— Мало ли, что говорит папенька! Он далеко, а вы здесь! Ему неизвестно, каким Тимур стал за эти три года. Он не знает, насколько сын изменился. Только с твоих слов. Его советы, может, и имеют смысл, но это не закон, не истина в последней инстанции.

— Как насчет тебя? Ты же сам настоятельно рекомендовал держать язык за зубами и ни о чем ему не говорить.

— Рекомендовал, — легко соглашается, кивнув головой, — но это было раньше. И, опять-таки, до личного общения. Сейчас я пробыл три недели с вами, и мне кажется, Тимур в полном адеквате. Особенно после последних событий. Да что я тебе говорю, ты и сама это знаешь.

Знаю. Тот Тимур, что был вначале, и тот, что сейчас — это два разных человека.

Лишь пожимаю плечами.

— В общем, думай Васька. Дело твое и тебе решать. Я вмешиваться не стану, но настоятельно рекомендую еще раз подумать… и рассказать ему сейчас. Потому что потом могут возникнуть проблемы.

— Какие?

— Я не знаю. Возможно, после первой радости он задастся вопросом: какого хрена ты держала его в неизвестности? И твое оправдание: "Хотела сделать сюрприз" не поможет. Он не девочка сахарная, которая начнет прыгать и хлопать в ладоши, получив новые бусики. Он — взрослый мужик, попавший на три года в ад. Ключи от этого ада у тебя. И если не скажешь сейчас, то получается, что добровольно, сознательно удерживаешь его в состоянии раба, не давая ему вздохнуть, расправить спину. Вот и все.

Прикрыв глаза, медленно выдыхаю. Как сказать Лазареву, почему я не могу заставить себя поведать о свободе Тимуру, если сама не до конца поняла?

Сейчас Тим близко, и наши отношения совсем на ином уровне, чем вначале. Я просто боюсь, что стоит ему узнать о свободе, как он моментально переключится. Нет, не станет вредить и хамить, как вначале. Конечно же, нет. Просто он погрузится в размышление о будущем, в страстное ожидание свободы, и на все остальное ему будет плевать. Да, он будет благодарен мне до безумия за свободу, за возможность вернуться к нормальной жизни. Но при этом будет страстно мечтать поскорее упорхнуть прочь, чтобы рабство, Ви Эйра и я вместе с ними остались далеко позади. Будет отмечать каждый день в календаре, как я делала это раньше.

— Чего ты боишься? Я никак не пойму, — Лазарев смотрит в упор, не моргая, ожидая от меня честного ответа.

Зря. Меня под пытками не заставят признаться в том, что происходит. Это моя тайна, и я хочу похоронить ее глубоко-глубоко, чтобы никто и никогда не смог докопаться.

Он понимает, что говорить не буду, и только качает головой

— Эх, Васька, Васька, — с тяжелым вздохом поднимается на ноги, — вот вроде умная, смышленая, но иногда…

— Что иногда? — подозрительно смотрю на него, потому что кажется, будто он говорит не только о Тимуркиной свободе.

— Ничего, — парень уходит, оставив меня в каком-то взвинченном состоянии.

Весь вечер не нахожу себе места. Брожу из угла в угол по комнате. Думаю. О словах Ника. Он прав во всем, я и сама приходила к тем же выводам и не раз, но…

Черт побери, как же надоело это "но"!

Вспомнила его отца, который будет тянуть до последнего с приездом, потому что не хочет напрягать Тимура своим появлением. Не хочет, чтобы Тимур чувствовал себя некомфортно из-за того, что его видят в таком статусе. Мудрый мужик.

Я тоже этого не хотела. Кто бы знал, как я мечтала встретиться с ним при других обстоятельствах. Мечтала, чтобы между нами железной стеной не стоял статус раб-хозяйка. Он все портит, пачкает, оскверняет, сводит на нет любые положительные сдвиги в отношениях. И Никитка прав, что Тимур сейчас в подвешенном состоянии, и как бы все не было спокойно, он не знает чего ждать от жизни через день, через неделю, и уж тем более через пару месяцев.

Может все станет лучше, если я ему расскажу? Он поймет, что скоро станет свободным, воспылает ко мне пламенной любовью, и оставшиеся два месяца мы проведем, купаясь в идиллии, и дальше пойдем по жизни, крепко держась за руки.

Маловероятно.

Я бы на его месте после таких новостей была бы нацелена только на одно: вытолкать из своей жизни, своей памяти все, что связано с этим периодом. И меня в том числе. Поскольку я, хоть и положительный, но все-таки эпизод, являющийся частью трехлетнего ада. Он будет благодарен до конца дней своих, но при этом будет страстно желать забыть.

Казалось бы, нелепая проблема, высосанная из пальца. Если любишь человека, то скажи ему правду. Вот и весь расклад. Но так хочется еще немного времени побыть в том мире, что установился у нас сейчас. Не имею в виду рабское положение Тимура. Ни в коем случае. Я говорю о другом. Совсем о другом.

Наверное, я эгоистка, раз в голове бродят такие мысли. Но… Я ведь тоже живой человек, со своими страхами, желаниями, эмоциями. Знаю, что должна сказать, но как же не хочется становиться статистом в этой истории, перевалочным пунктом. Не хочется, чтобы глядя на тебя, другой человек думал, что скоро свалит и больше никогда даже не посмотрит назад. Вперед к светлому будущему. А так действительно будет. Зверь, который видит выход из клетки, никогда не обернется на своего надзирателя, думая о том, как ему было хорошо, как вкусно кормили, как чесали за ухом. Нет, он будет рваться на свободу, сметая все на своем пути. От этого никуда не деться, не убежать. Суровая действительность.

Вечер провожу в сомнениях, в тяжких мыслях. И нет никакого результата. Мечусь между "сказать", "сказать, но позже" или "все-таки устроить сюрприз". У всех вариантов свои плюсы и минусы. И этот анализ, взвешивание возможных последствий, прогнозирование выматывают похуже напряженного рабочего дня. А время убегает сквозь пальцы.

Завтра Никита уедет.

Зубы сводит то ли от страха, то ли от… предвкушения. Потому что внезапно до меня доходит, что мы с Тимом останемся вдвоем, наедине. И мурашки вдоль хребта, и дрожь в груди под сердцем. Господи, как все сложно.

Вот и настало оно. Утро, когда Лазарев должен был уехать.

Завтракали, как всегда, вместе. Парни о чем-то бодро разговаривали, а я сидела в углу и угрюмо молчала, чувствуя себя грустной, испуганной и разбитой. Грустно — оттого что Никита уезжает. Страшно — от неизвестности относительно нашего с Тимуром дальнейшего совместного проживания. Разбитая — из-за бессонницы, тяжких мыслей и постоянно терзающих сомнений. Жуткий коктейль.

Как так получается, что вроде все наладилось, все хорошо… Да какое там хорошо, все просто отлично. Но на душе кошки скребут? Как?

В очередной раз проскакивает мысль, что, возможно, я сама себя перемудрила, накрутила, что надо отпустить ситуацию и жить спокойно дальше, и будь что будет.

Кто бы еще объяснил, как это сделать.

После завтрака Лазарев стал собираться. Поскольку вещей с собой привозил мало, времени этот процесс много не занял. Покидал в сумку одежду, какие-то личные вещи, документы. Вот и все. Готов.

Я в это время сидела у него в комнате, с ногами забравшись в кресло и наблюдая за другом. В этот момент поймала себя на мысли, что кроме тоски и прочих печальных ощущений на поверхность робко пробивается что-то другое. От чего кровь бежит быстрее по венам.

Никита не только поддерживающий фактор, но и сдерживающий. Мне почему-то до смерти не хотелось, чтобы он заметил мое отношение к Тимуру. И вся моя показная сдержанность была в большей степени для него, чем для Тима. Не знаю почему. Может, не хотелось, чтобы он лишний раз сообщил мне, что я дура, творящая глупости и собственноручно усложняющая себе жизнь. А может, где-то глубоко внутри, под ворохом сомнений жила надежда, что все может получиться, и я до слез боялась, что Лазарев ее раздавит, хладнокровно разложив по полочкам наши дальнейшие перспективы. Возьмет и жестоко натыкает носом в суровую реальность жизни. Пусть не со зла, а чтобы защитить меня, уберечь от ошибок, но вряд ли это будет приятно.

Когда со сборами было покончено, мы еще некоторое время сидели в его комнате и обсуждали рабочие моменты. Я передала пакет документов на работу о своем лечении и о том, что реабилитация займет еще два с небольшим месяца. Кстати, чистая правда, никакого обмана. Сергей Геннадьевич настоятельно не рекомендовал сразу покидать Ви Эйру, и первые пару месяцев не нырять с головой в прежний ритм жизни. Я ухватилась за эту идею руками и ногами. Потому что могла оставаться на этой поганой планете, не торопиться на работу, и при этом не трясти перед всеми в управлении своей собственностью. Ничего, похожу на прием раз в неделю. Пусть смотрят, проверяют все ли в порядке, мне не жалко.

Потом мы вышли сначала в гостиную, куда через пару минут подтянулся Тимур, а затем и вовсе перебрались на крыльцо.

— Ну что, товарищи, — усмехнулся Ник, — вот я и отчаливаю. Не будем разводить на прощание сопли, слезы и прочие телячьи нежности, — покосился в мою сторону, — это я тебя имею в виду, Чу. Убирай траурный вид со своей физиономии.

— Нормальный у меня вид, — ворчу себе пол нос, старательно отводя в сторону внезапно ставшие влажными глаза.

— Угу, я вижу, — хмыкнул парень, — вон, с Тимура бери привет. Чуть ли не пляшет от радости, что я, наконец, сваливаю.

Тимур иронично выгнул бровь и, сложив руки на груди, смотрел на Лазарева.

— В общем, напоследок хотел сказать пару слов. Вам обоим. Вась, ты наш вчерашний разговор помнишь?

Киваю, недовольно поджав губы. Это скользкая тропинка. Стоит только на нее ступить и опять бессонная ночь, полная сомнений.

— Подумай над этим хорошенько и сделай правильные выводы. Мне все-таки кажется, что не стоит сравнивать стабильность и уверенность в завтрашнем дне и сиюминутную радость от сюрпризов. Выбирать конечно тебе, но… — друг развел руками, как бы подводя невеселый итог, — в общем думай, Вась. Думай.

Тимур, сообразил, что говорим о чем-то своем, поэтому тактично отступил на шаг в сторону, с деланным интересом рассматривая облупившуюся краску на перилах, и не подозревая, что мы обсуждаем его свободу.

— Теперь, что касается тебя, — Никита бодро перекинулся на него, — не знаю, пересечемся ли мы когда-нибудь еще. И если да, то возможно обстоятельства будут совершенно иными, но ты тоже не забывай, что я тебе обещал тогда в гараже.

Смотрю выжидающе то на одного, то на другого, но, по-видимому, просвещать меня никто не собирается. Они смотрят друг другу в глаза, будто взглядами обсуждая что-то свое. Интересно, что?

— Надеюсь, меня все поняли?

— Не переживай папочка, поняли, — усмехаюсь, пытаясь скрыть грусть за улыбкой.

Ник как всегда тихонько щелкнул по носу, а потом сгреб в охапку и по-медвежьи прижал к себе. После чего пожал руку Тимуру.

— Ну, все, до встречи. Не скучайте, — подхватив сумку, направился к такси, как раз остановившемуся возле крыльца.

— Пока, — ответили мы нестройным хором.

Ник, махнув нам в последний раз рукой, сел в машину, а мы с Тимуром еще несколько минут стояли на крыльце и молча смотрели ему в след.

— Не поверишь, но мне жаль, что он уезжает, — Тимур задумчиво потер щеку.

— А мне-то как жаль! — нервно улыбнувшись, обхватила себя на плечи, пытаясь унять дрожь в теле.

— Что будем делать?

— То же, что и всегда, ничего не изменилось, — с усердием делаю вид, будто меня интересует что-то вдали. На самом деле просто боюсь смотреть на него. Ощущение, словно голая стою перед ним, хочется спрятаться, укрыться.

Тимур абсолютно спокоен и не замечает моего напряжения. Стоит, облокотившись на перила, чуть морщится от солнечных лучей, а я даже смотреть в его сторону не могу. Мне кажется, что все мои эмоции как на ладони. Стоит ему только заглянуть в глаза, и все раскроется.

Выдержки хватает еще минут на пять. После чего нарушаю тишину, окутывавшую со всех сторон:

— Ладно, если что, я у себя.

Тимур, не оборачиваясь, кивает, а я ретируюсь и быстренько сбегаю в свою комнату, позорно пождав хвост.

М-да, всем хозяйкам хозяйка.

В комнате я просидела весь день. Даже носа не высовывая наружу. Пропустила обед, ужин, да вообще все на свете. Тим меня не трогал. Уж не знаю почему. То ли чувствовал, что у меня что-то происходит, то ли ему было глубоко фиолетово выйду я из комнаты или нет.

Так или иначе, но мой день прошел в четырех стенах, в окружении печальных дум и метаний. Еще я злилась на себя. За внезапную слабость, не способность решить проблемы. Нет, я никогда не была стальной леди, которая, не моргнув глазом, преодолевает любые препятствия, встающие на пути, но и не пряталась никогда. А сейчас…

Я откровенно не знала как себя с ним вести. Будь на его месте любой другой понравившийся парень, с удовольствием окунулась бы во флирт, игру взглядов, игривое кокетство. А с ним все не так, все шиворот навыворот. Я помню, как тогда в гараже он окатил меня волной холода, подумав, что я рассматриваю его чумазое тело с нечистыми намереньями.

И вот как быть? Сделать вид, что ничего не происходит? Попытаться невозмутимо реагировать на его присутствие? Я бы с удовольствием, да только сомневаюсь, что сил хватит. Сомневаюсь, что в какой-то момент он не перехватит мой взгляд, полный раздирающих изнутри противоречивых чувств. Сомневаюсь, что, оказавшись рядом с ним, не начну краснеть, путаться в словах, как влюбленная идиотка. Тут уж мигом все раскроется. У Тимура чутье на такие вещи, абсолютное.

Может сказать о свободе и все? И дальше вести себя с ним как со свободным? Вдруг он решит, что я от него за освобождения жду такой вот горячей постельной благодарности?

Злюсь еще больше. За то, что выдумываю три миллиона нелепых вариантов, все больше загоняя саму себя в тупик, нагнетая ситуацию.

Мнительная паникерша. Вот кто я!

После десяти выбираюсь из своей комнаты, внезапно осознав, что безумно хочу есть, и под урчание пустого желудка все равно не засну, даже пытаться не стоит.

Выйдя в коридор, с сожалением обнаружила, что в гостиной работает телевизор. Тимур что-то смотрел, устроившись в кресле. Проклятье, а я так надеялась, что он уже у себя! Торопливо проскакиваю на кухню, еще надеясь, что удастся избежать встречи с ним.

Как бы не так!

Не успела я себе разогреть ужин, как в дверях бесшумно появляется он.

Чуть не подавилась от неожиданности и смущения.

Черт, надо было сидеть у себя! Можно подумать, померла бы с голода! С корсетом вон три с половиной месяца почти не ела, а тут, надо же, оголодала бедняга.

— Вась, у меня вопрос, — чуть насмешливо спрашивает моя Головная Боль, прислонившись плечом к дверному косяку, — ты сидела сегодня в своей норе, потому что лила горькие слезы из-за отъезда Никиты, или просто от меня пряталась?

Вот теперь точно подавилась. С удивлением и праведным возмущением уставилась на этого наглеца:

— С чего это я должна от тебя прятаться?

— Понятия не имею, — развел руками Тимур, — я уж не стал к тебе ломиться и выяснять этот вопрос, хотя порывы были.

— Ничего я не пряталась, — ворчу себе под нос, пряча взгляд и склоняясь над тарелкой. Вот точно у него абсолютное чутье на те вещи, что хочешь скрыть, — настроения просто не было. Хотелось тишины, спокойствия и уединения.

— Завтра тоже уединения захочется? — усмехается он.

— Откуда я знаю! — огрызаюсь, изо всех сил пытаясь не покраснеть.

— Ну ладно, дело твое, — пожимает плечами и разворачивается в сторону гостиной, правда останавливается через шаг, и, обернувшись через плечо, как бы невзначай интересуется:

— Помнишь, как я вытаскивал тебя ходить?

— Помню, и что?

— Да так, ничего, — произносит ровным голосом и уходит.

Сама невозмутимость, твою девизию! Это вообще что сейчас было? Он так тонко намекнул, что не даст сидеть в своем логове и все равно вытащит наружу? Или что?

Ужинаю второпях, еле удерживая себя на одном месте. Внутри эмоции непонятные бурлят, заставляя чуть ли не подскакивать на месте.

Нет, ну до чего же наглое создание!

Против воли начинаю думать о том, как себя обезопасить и не дать выколупнуть на белый свет. В прошлые разы он как попадал в мою комнату? Сначала через окно. Значит надо закрыть его на ночь. Потом ключ увел.

Так! Он его вообще вернул? Что-то не припомню!

Быстро заканчиваю ужин, убираю все за собой и торопливо иду в сторону гостиной. Тимур, не отрываясь, смотрит на экран, и мне кажется, что чуть усмехается.

— Тим, у меня тут тоже вопросик созрел, — начинаю, сердито нахмурившись, — хотела спросить…

Тимур, не дав закончить фразу, невозмутимо отвечает:

— Да. Он у меня. И нет. Я его не верну.

— Ты о чем? — опешив, отступаю на шаг назад.

— О ключе, — такой же спокойный ответ, как и раньше.

Он мысли мои, что ли, читает??? Телепат???

Стою, открыв рот и нелепо моргая глазами. Вот ведь наглец! Он все так же смотрит телевизор, словно меня и нет в этой комнате.

Так и не найдя нужных слов, разворачиваюсь и иду к себе, ощущая спиной насмешливый взгляд. Или мне это уже мерещиться. Оборачиваться и выяснять не стала, просто задрала нос повыше и продолжила свое бегство.

Эх, чувствую, все будет еще сложнее, чем я успела нафантазировать.

Ладно. Ночь посплю, приду в себя, и завтра с новыми силами в бой.

Глава 8

Утром осторожно выбралась из-под одеяла и прислушалась. Не знаю, всерьез ли я опасалась, что Тимур вломится ко мне и силой вытащит из комнаты, или нет, но будильник вечером завела. На всякий случай, решив встать на полчасика пораньше, а то вдруг все-таки учудит. Еще не хватало, чтобы за руки за ноги выволок из кровати. Он, конечно, не Лазарев, чтобы такими глупостями заниматься, но кто его знает.

Умылась, собралась, чувствуя себя крайне неуютно, некомфортно. Спустя немного времени вообще охватило какое-то нелепое смущение, приправленное изрядной долей раздражения. Знаете, вот когда надо идти на встречу, а желания нет. Вернее есть, но к нему еще примешивается почти непреодолимая потребность укрыться. В общем, странное ощущение, непонятное. В очередной раз погоревала об отъезде разлюбезного друга, поворчала себе под нос, поныла о несправедливости бытия, поругала Тимура, пожалела себя. Это заняло минут пять времени. Больше я не смогла придумать никакого занятия и поводов потянуть время.

Кое-как взяла себя в руки, собралась с духом и вышла в коридор, тихонько прикрыв за собой дверь. Вроде тихо дома и с кухни не доносится ни единого звука. Может он еще у себя? Тим, конечно, рано выходит, но вдруг именно сегодня решил не торопиться?

Как воришка, на цыпочках прокралась вперед и осторожно заглянула на кухню. Пусто. Ура!!!

Фу-у-у-х, выдыхаю облегченно и встаю ровно, чувствуя, как отступает напряжение, сковавшее тело. Еще немного спокойствия.

— Ты там кого высматриваешь? — раздается хитрый голос, моментально рассеивающий мою только начавшую просыпаться уверенность.

Резко обернувшись, обнаруживаю Тимура, стоящего посреди гостиной и скептично наблюдающего за моими нелепыми телодвижениями. Чувствую, как румянец заливает щеки. Черт, я теперь краснею как свекла! Раньше проще было. Смутилась, но осталась такой же бледно-желто-невыразительно-серой, а теперь все. Кончилась сказка! Уж краснеть, так краснеть! Так, чтобы уж наверняка. Чтобы за километр было видно!

Блин!

— Тебя, конечно! — сердито огрызаюсь и захожу на кухню. Сердце бухает где-то в животе, и дышится через раз. А день только начался!

— Соскучилась? — насмешливый вопрос в спину.

— Безумно! — снова ворчу, — с самого утра все мысли только о тебе.

Вообще-то, они уже давным-давно только о тебе. Но ты об этом не узнаешь. Ни при каких обстоятельствах.

— Ждала, когда ворвусь в твое тайное логово? — заходит на кухню следом за мной, и сразу ощущение накатывает, будто пространства становится в разы меньше.

— Ждала, — честно признаюсь в своих опасениях, при этом отворачиваюсь к шкафу, под предлогом, что достаю из шкафа кружку. На самом деле опять прячусь от его взгляда.

— Правильно делала, — наглец снова усмехается, — еще бы пятнадцать минут и точно отправился бы за тобой. Так что, вовремя ты вышла.

Нет, ну надо же какой! Котяра! Наглый, уверенный в себе котяра! Мне и представить сложно, каким он был во времена свободы, если даже сейчас, с браслетами на руках, будучи уверенным в своем рабском положении, он такой… такой… котяра, в общем! И этим все сказано.

— Кофе? — спрашиваю у него, лишь бы перевести разговор в другое русло.

— Ты сегодня ты на раздаче? — подходит ближе и небрежно приваливается боком к столешнице.

— Угу, наслаждайся! — ищу кофе в шкафчике. Нигде нет. Закончилось, что ли? Да не может быть, еще вчера почти полная банка была!

Поднимаю глаза выше и замечаю ее на самой верхней полке. Отлично! И кто это додумался туда поставить??? Наверняка кто-то высокий, наглый и совсем не думающий об удобстве других!

— Что уж ты эту банку на шкаф не затолкал? — произношу с едким сарказмом, пытаясь дотянуться до нее, — или вообще на чердак бы вынес, для полного удобства!

На цыпочках, на одной ноге, вытянувшись в струну. Бесполезно. Пальцы скользят по гладкой поверхности, но ухватить не получается.

— Может, помочь? — с сомнением интересуется Тимур, наблюдая за моими потугами.

— Спасибо, уже помог! — бурчу как старая бабка. Еще бы подсадить предложил! — сама справлюсь!

Опять пытаюсь ухватить банку и снова результата ноль. Хоть табуретку бери, чтобы повыше забраться! Бесит. Меня все бесит!

В конечном итоге все заканчивается тем, что Тимуру надоедают мои подскоки. Молча сдвигает меня чуть в сторону и не напрягаясь достает несчастную банку.

— Держи, — протягивает мне.

— Спасибо, вы очень любезны! — голосом полным иронии отвечаю на сей благородный поступок. Не глядя хватаю банку, при этом мои пальцы вместо стекла касаются его руки.

Будто током простреливает, а сердце падает куда-то в пятки, заходится в безумном ритме. Испуганно отдергиваю руку в сторону, будто обожглась.

Тимур наблюдает за мной, удивленно подняв брови:

— Ты чего?

— Ничего! — отступаю на шаг. Только не краснеть, только не краснеть!!!

Кое-как удерживаю на лице относительно спокойную маску. Рывком забираю у него несчастную банку и начинаю насыпать кофе. Руки дрожат, о чем красноречиво говорит звон ложки по бортику.

— Не обязательно стоять над душой! — ворчу на него, — пока я наливаю кофе, делай бутерброды!

— Как скажешь, — пожимает плечами и отходит к холодильнику, а у меня, наконец, получается сделать вдох полной грудью.

Через пару минут наш скромный завтрак готов. Аппетита нет совсем, но я ем, увлеченно рассматривая поверхность колбасы. Будто на ней вселенский смысл отражен. Прямо кладезь человеческой мудрости. Ответы на все вопросы и увлекательный фильм в одном флаконе.

Тимур напротив совершенно спокоен. Чего волноваться? Его изнутри не раздирает от противоречивых эмоций. У него все хорошо, все как всегда. Лазарев, периодически мотающий нервы, уехал, а уж свою несчастную хозяйку он уже давным-давно перестал воспринимать, как что-то серьезное. Так что можно сказать, что он в полном шоколаде.

А вот меня трясет не по-детски. Подумать только, это всего лишь первые полчаса из нашего нового этапа совместной жизни, под названием: "И снова мы наедине".

В корсете реально было проще, а теперь чувство, будто защитную оболочку сорвали и выставили на всеобщее обозрение. Как так-то? Ведь безумно хотела избавиться от корсета и доказать, что похожа на нормальную женщину. А теперь хвост поджала. Молодец Васька, просто молодец!

Ладно, собираемся, выдыхаем и идем вперед с гордо поднятой головой. Осталось всего ничего, каких-то пару месяцев и это безумие останется позади.

Еле сдерживаю нервный смешок и кошусь на Тимура.

В ответ получаю прямой задумчивый взгляд темных глаз. Жестко. В упор.

Кружка выскальзывает из непослушных рук, и ее содержимое живописно растекается по поверхности стола.

Черт! Это уже ни в какие ворота не лезет!

Вскакиваю на ноги, хватаю бумажные полотенца и начинаю нервно, рывками, собирать жидкость со стола.

— Вась, ты сегодня в ударе, — хмыкает он, присоединяясь к уборке.

— Ага, я такая, — нервно улыбаюсь, радуясь, что он стоит боком и не видит этой самой улыбки, больше похожей на перекошенную маску сумасшедшего.

Надо уходить. Бежать к чертовой бабушке и подальше. Отсиживаться до тех пор, пока не научусь держать себя в руках. Хотя сомневаюсь, что это когда-либо случится. Мое настроение меняется циклично. То накроет, то отпустит. Вроде удалось вчера вечером перед сном убедить себя, что смогу быть рядом с ним как раньше, но сейчас понимаю, что без толку все эти убеждения. Бесполезно! Давно уже бесполезно!

Раньше меня просто сдерживало присутствие Никиты, а теперь все мое самообладание рушится на глазах. Женская сущность, потребность быть с любимым человеком, оказывается сильнее усталых проблесков интеллекта и измученной рациональности.

Я просто не знаю, как себя вести дальше. Вроде должна быть умной, сдержанной, хладнокровной, все и всегда держать под контролем, потому что наша ситуация не располагает к фривольности, но не получается. Наружу рвется Василиса, которая любит улыбаться человеку, который небезразличен. Василиса, которой совсем не чужда игривость, кокетство и прочие девчачьи изюминки. Вот только они неуместны в нашем случае. Тимур моментально выставит перед собой шипы, стоит ему только почувствовать к себе интерес, или перехватить томный взгляд.

Проклятье. Что же так все сложно???

Несколько раз сталкиваемся, пока убираем со стола, и каждый раз я мнусь, глаза в пол, и пытаюсь улизнуть в сторону, вызывая недоумение у Тимура. С такими темпами он точно обо всем догадается. Если не сегодня, то уж завтра точно.

Сейчас он, наверное, просто мыслей таких не допускает, но никто не даст гарантии, что через полчаса у него с глаз пелена не спадет, и он не увидит, что хозяйка ведет себя как влюбленная дурочка.

Лазарев, зараза! Вернись немедленно! С тобой было проще! Там я тратила все силы, чтобы от тебя укрыться, поэтому не зависала настолько сильно в присутствии Тимура. А теперь…

Сбегаю после завтрака в кабинет, прикрывшись срочными делами. Тимур проводил меня непонятным взглядом и ушел из дома, как всегда предпочитая проводить время на свежем воздухе.

Я навела порядок в столе, на столе, в книгах, в шкафу, в сейфе, даже пыль с подоконников стерла. Посидела с умным видом за компьютером, пытаясь найти себе занятие. Бесполезно. Все мысли тянуться к Тимуру.

В очередной раз ловлю себя на том, что сижу, уставившись в одну точку и думая о том, чем он сейчас занят.

Внутри борются два противоположных желания. С одной стороны хочется укрыться подальше от него, а с другой — готова прямо сейчас идти следом.

Проклятье! Я так точно долго не выдержу. Мне надо отвлечься хоть как-то, хоть ненадолго.

Сама не осознаю, как беру телефон и набираю номер Таськи.

— Васён, привет, — бодрый голос подруги раздается после первого же гудка.

— Привет, — облегченно выдыхаю, и тут же перехожу к делу, — Тась, чем занимаешься? Может, встретимся?

— Слушай, я бы с радостью, но сегодня дел выше крыши. Так что никак. Извини.

— Жалко, — расстроено тяну в трубку, чувствуя неимоверное разочарование.

— Зато завтра полностью свободна! Весь день с утра и до самого вечера, — тут же выдает Фролова, буквально возвращая меня к жизни.

— Отлично! Давай завтра, — хватаюсь за эту добрую весть, как за спасительную соломинку, — где и во сколько встретимся?

— Предлагаю часиков в десять рвануть на пляж, — с некоторым сомнением произнесла она, не зная, как я отреагирую на такое предложение.

Хм, пляж? Я уже год с лишним не была на пляже:

— Отличная идея!

Договариваемся о точном времени и месте встречи и заканчиваем беседу.

Что ж, на завтра мне есть чем заняться, есть куда сбежать от Тимура, и от самой себя. Осталось всего ничего — сегодняшний день пережить.

День выдается насыщенным. Ярким. Как назло постоянно сталкиваюсь с Тимуром. В прямом и переносном смысле. То в дверях разойтись не можем, то за одним и тем же предметом тянемся, неизбежно соприкасаясь. И каждый раз огонь в крови разгорается. Подозреваю, Вселенная решила проверить мою выдержку по полной программе.

А еще этот гад, по-моему, понял, что на меня блажь какая-то напала, и что его присутствие меня реально напрягает. Думаете, он галантно отступил в сторону, дабы не нервировать хрупкую леди? Как бы ни так!

Он планомерно начал меня доставать. Нет, ни в коем случае не стал прежним Тимуром, мотающим мне нервы, и доводящим до белого каления. Нет!.. Все стало еще хуже! Мне кажется, он просто с упоением глумился надо мной, искренне забавляясь реакцией. Не со зла, не для того чтобы уколоть. Нет! Ему просто было весело!!!

Как тут не веселиться, когда хозяйка ни с того ни с сего начала шарахаться от тебя, и если к ней бесшумно подойти сзади и участливо поинтересоваться "о чем задумалась?", то она с диким воплем шарахается в сторону и начинает причитать.

А еще можно перегородить дорогу, ненавязчиво загнав в угол, и снисходительно наблюдать за тем, как она ужом пытается проскочить мимо. Очень весело! Просто ухохочешься!

Под вечер я уже была похожа на маленького злобного ежа, растопырившего свои иголки во все стороны, была готова на него наброситься и задушить к чертовой бабушке. Он меня своим сегодняшним поведением бесил просто неимоверно. С одной стороны, вижу, что играет, и безумно хочу подыграть. А с другой, зубы сводит оттого, что он невольно смущает меня с каждым разом все больше и больше. Невыносимый.

Надо отдать Тимуру должное, он абсолютно четко почувствовал, когда наступил опасный момент, после которого я бы начала кусаться по-настоящему.

После ужина снова перегородил мне дорогу, не дав сбежать к себе. Я уже было вскинулась, теряя остатки самообладания, как он мирно произнес:

— Может, посмотрим чего?

Колючие слова так и остались непроизнесенными. Пока Лазарев был здесь, мы каждый вечер коротали у телека, и это стало нормой. Вечер, дружеская компания в гостиной. Хорошо, уютно, весело. Сейчас остались только мы вдвоем, но что мешает продолжить хорошую традицию? Ничего. Кроме моего сегодняшнего нервного безумия, вызванного пребыванием наедине с этим субъектом.

Внезапно понимаю, что не хочу идти к себе. Хочу вечер рядом с ним. Пусть молча, глядя в голубой экран, но рядом. Потому что душа этого требует.

Вот такая я сегодня противоречивая.

— Хорошо. Давай посмотрим, — просто соглашаюсь. Удивляясь, как легко мне это согласие далось.

В результате сидим весь вечер у телевизора, время от времени переговариваясь, и я ощущаю, что становится легче. Моя тревога улеглась, притаилась. Я перестала мельтешить, смущаться, вести себя как дурочка. Просто расслабилась, перестав пытаться контролировать каждое слово, и начала получать удовольствие от нашего совместного вечера. Как оказывается все просто! Нужно было только перестать накручивать сама себя, и все наладилось само собой! Не знаю, правда, надолго ли…

Тимур почувствовал смену моего настроения, потому что больше не было подначек с его стороны, попыток вывести из себя.

Мы просто общались, как раньше. Обсуждали то, что было на экране, местами спорили. Вот только время от времени я ловила на себе задумчивый взгляд, от которого на долю секунды становилось не по себе, но потом снова отвлекалась, переключалась. Невольно вспомнила настоятельный совет Никиты, обойтись без всяких сюрпризов и открыть Тимуру правду о скором освобождении. Может, и в том вопросе все мои метания выеденного яйца не стоят? Тоже сама себя завела, накрутила, а проблемы-то на самом деле и нет никакой? Ой, не знаю… Надоели мне все эти размышления, сомнения. Каждый раз, как в них погружаюсь, нахожу не ответы, а новые проблемы.

Уже совсем ночью, когда пересмотрели все, что было можно, и собирались расходиться по комнатам, Тимур все-таки не выдержал и произнес:

— Вась, все в порядке?

— Естественно. Почему ты спрашиваешь?

— Ты сегодня странная какая-то.

— Странная? — чувствую, как тело снова деревенеет, наливается тяжестью.

— Да, — соглашается, не отводя проницательного взгляда.

Отрицать смысла нет. Он прекрасно видел, как я сегодня то белела, то краснела, то металась в панике по дому.

— Не бери в голову, — отмахиваюсь, наигранно бодро улыбаясь, — я из-за Никиткиного отъезда уже второй день сама не своя. Будешь смеяться, но уже соскучилась.

— Только из-за этого? — нахмурившись, уточняет он.

Мне снова неуютно в его присутствии, и остается только благодарить полумрак, царивший в гостиной и не дающий, как следует рассмотреть мою смущенную физиономию.

— Ага.

— Точно?

— Да, точно-точно! Не переживай. Все у нас нормально. Хотя ты меня сегодня порядком достал!

— Я старался, — невозмутимо ответил этот гад, и я поспешила удалиться в свою комнату, потому что по блеску темных глаз поняла: мой ответ его не удовлетворил, перемирие закончилось, и он снова готов взяться за свое.

Комната погружена в темно-лиловую дымку. Причудливо мерцающую, переливающуюся, искажающую очертания объектов. В ванной комнате льется вода, маленьким напором, звонко отбивая ритм по раковине.

Я легла спать, не выключив ее? Странно.

Поднимаюсь на ноги и, сонно потирая физиономию, медленно бреду туда, откуда доносится шум. Дымка будто расступается передо мной, плавно сдвигаясь в стороны. Удивленно протягиваю руку, пытаясь понять, что это такое. Просто туман, цветное марево, приятно холодящее кожу.

В ванной горит яркий свет. Настолько ослепительный, что приходится жмуриться и идти вперед на ощупь. Черт! Когда я успела поставить вместо обычной лампочки мощный прожектор??? А главное — зачем???

Коленкой стукаюсь о косметический столик. Ойкаю и потираю ушибленное место, после чего все так же на ощупь нахожу вентиль крана и перекрываю воду.

Наконец-то тишина. Облегченно выдохнув, осторожно приоткрываю один глаз и с удивлением обнаруживаю, что свет абсолютно обычный. Спросонья что ли, слишком ярким показался? С каждой секундой все больше охватывает ощущение неправильности происходящего, в груди ни с того, ни с сего распускаются огненные лепестки тревоги, страха, паники. Не понимаю в чем дело, пока не натыкаюсь взглядом на зеркало, висящее в стороне. Свое отражение не вижу, но чувствую, как ноги сами, против воли несут меня вперед.

Шаг. Еще шаг. Еще.

Стою сбоку от зеркала, пока еще не попав в зону видимости. Во рту пересохло, горло, будто сдавлено тисками.

Последний шаг.

Поднимаю глаза на свое отражение, и из груди вырывается то ли крик, то ли хрип.

Вижу себя. Тощую, некрасивую, с серыми блеклыми сосульками-волосами. Практически голую. Из одежды лишь больничные одноразовые полупрозрачные трусы.

Лицо бледное с нездоровым желтоватым отливом, сухой дряблой кожей. Только глаза нормальные. Огромные, испуганно распахнутые, подернутые пеленой паники, медленно захватывающей все мое существо.

Корсета на мне нет. Зато свои ребра, обтянутые пергаментной кожей, гипертрофированы. Выступают, как у древнего динозавра, угловато выделяясь на фоне слишком худого тела.

Я не могу дышать. Каждый раз, втягивая через силу воздух, хриплю, ловлю его широко распахнутым ртом, словно пойманная рыба.

Только тут замечаю на своем отражении металлический ошейник, плотно охватывающий шею, врезающийся в кожу. Вскидываю обе руки, чтобы скинуть его с себя. Но пальцы находят лишь пустоту. На мне ничего нет.

Снова впиваюсь взглядом в свое отражение. Оно стоит не шевелясь, не поднимая рук, не повторяя за мной никаких движений. Оно само по себе.

Василиса в зеркале смотрит на меня, чуть склонив голову на бок. Ошейник на ней будто живой. Словно змея, шевелится, поблескивая лоснящимся металлическим боком, пульсирует, постепенно уменьшаясь в размерах. Душит. Но зеркальной Чу все равно.

Удавка стягивается все сильнее именно на мне. Я царапаю когтями шею, по-прежнему ничего не находя. С хрипом падаю на колени, из последних сил ловлю воздух ртом.

Василиса-отражение снисходительно улыбается и опускается рядом со мной на корточки. Ласковым взглядом наблюдает за моими мучениями, потом протягивает в мою сторону руку. С ужасом наблюдаю, как она проходит сквозь гладкую поверхность зеркала и опускается мне на плечо. Ледяная, будто не живая ладонь участливо гладит, и в местах, где она прикасается, кожа растворяется, исчезает, обнажая розовые мышцы. Крик замирает где-то внутри, так и не вырвавшись наружу. Хочу отстраниться, но не выходит. Нет сил, не получается, нестерпимо тянет вниз, к земле. Опустив глаза, вижу на руках и ногах тяжелые, ржавые цепи, удерживающие на одном месте. Это невыносимо. Страшно.

Вскидываю затравленный взгляд на зеркальную Чу. Она все так же ласково, с участием смотрит на меня. Все такая сочувствующая, добрая, но мне она кажется жутким чудовищем.

Склоняется еще ниже, подается вперед, практически полностью выходя из зеркала, и доверительным шепотом сообщает:

— Сюрприз…

И это слово звучит для меня как приговор. Из последних сил отшатываюсь назад, валюсь на спину… И просыпаюсь.

Оказывается, я в своей комнате, в своей кровати. Лежу на животе, уткнувшись лицом в подушку, так что дышать действительно нечем. Перекатываюсь на бок и пытаюсь отдышаться, с жадностью втягивая воздух в легкие. Все тело покрыто липкой испариной, кровь шумит в висках, а перед глазами лиловые круги пульсируют. Чуть не задохнулась в своей собственной постели! А сон этот! Просто безумие! Жуткое, непонятное безумие. Хочется выкинуть из памяти эти страшные картинки, но не получается, и в голове без перерыва гремит шепот "сюрприз".

Сама того не желая, ощупываю свое тело, убеждаясь в том, что я не тощий скелет, а нормальная девушка. Рывком поднимаюсь с кровати и бегу в ванную.

Чуть притормаживаю в дверях, испытывая ни с чем несравнимый страх, но беру себя в руки и более-менее спокойно подхожу к зеркалу.

Нормальное отражение, без оков, ошейников, выступающих ребер. Все хорошо. Испытываю просто неимоверное облегчение. Несколько минут стою, прижавшись лбом и ладонями к зеркалу, приводя в порядок мысли.

Вроде понимаю, что это был всего лишь сон, но внутри настолько гадко, что словами не передать.

В комнате раздается внезапная трель будильника, из-за которой испуганно подскакиваю на месте и бурчу проклятия себе под нос.

Меня все бесит.

Торопливо собираюсь и бегу на кухню, чтобы успеть перехватить кофе перед выходом. Скоро уже выходить, а внутри творится не пойми что. Надо взбодриться.

Ну и, конечно же, умудряюсь столкнуться там с Тимуром! Куда ж без него родимого?! Настроения нет совершенно, в груди клубится раздражение, поэтому умудряюсь за время, что наливаю и пью кофе, разругаться с ним. Ну, как разругаться… Я начала кусаться и ворчать на пустом месте, а он, сообразив, что хозяйка не в духе, взял и нагло ретировался, оставив меня в гордом одиночестве. Свин! Вчера прохода не давал, а сегодня, когда я готова ругаться и даже страстно желаю этого, он идет на попятный и отступает, снова оставляя меня в дураках и с глубоким чувством неудовлетворенности. Прибила бы!

Закипая с каждой минутой все больше, торопливо собираюсь и ухожу из дома, даже не сказав, куда иду и когда вернусь обратно.

Глава 9

С Таськой, как и договаривались, встречаемся в центре города. Обнимаемся, целуемся, и я чувствую, что напряжение, сковавшее меня с утра, отступает. Обсуждая последние новости, едем на пляж. Она взахлеб рассказывает мне обо всем, что творится в ее жизни, а я лишь выдаю короткие фразы. Когда разговор предсказуемо сворачивает в сторону Тимура, мое красноречие вообще делает ручкой и исчезает.

Да, все хорошо. Живем нормально. Лазарев уехал. Все хорошо. Марика получила по заслугам. Все хорошо. Просто лучше не бывает. Что ни день, то праздник. Все хорошо.

А что мне еще сказать? Что чуть не померла от страха, когда Власова устроила нам эмоциональную встряску похуже, чем землетрясение в двенадцать баллов? Или может поведать, что отчаянно не хотела отпускать Лазарева, потому что боялась остаться с Тимуром вдвоем? Или может вот это: не знаю, как дышать в его присутствии? Что накрыло по полной так, словно электрические заряды по коже бегают? Нет уж.

Таська натура страстная, увлекающаяся, поэтому мне удается легко переключить разговор в другое русло, стоит только спросить о ее любимом фильме.

После этого становится легче, удается расслабиться и даже получать удовольствие от нежного солнца, ласковой воды и свежего воздуха.

Хорошо, что выбралась из дома, сменила обстановку, иногда полезно переключаться. И что я так распсиховалась из-за этого дурацкого сна? Тут же все очевидно. Как на ладони. Все мои страхи, сомнения последних дней сплелись в один комок змей и пробрались в мои сновидения. Вот и все. И думать тут не о чем.

Однако все равно думаю. Весь день, периодически погружаясь в свои мысли. Таисия то и дело дергает, заставляя выныривать на поверхность. Кое-как беру себя в руки и заставляю переключиться. Правда, выходит весьма посредственно и ненадолго.

После обеда становится невыносимо жарко. Мы еще раз идем в воду, вдоволь плаваем, ныряем, бесимся и после этого начинаем собираться. Солнце палит нещадно, и когда покидаем пляж уже похожи на двух красных, хорошенько проваренных раков. Ладно, у меня кожа хорошо загар принимает. К вечеру краснота уляжется и появится приятный золотистый оттенок, а вот подруга два дня красная ходить будет, а потом еще и облезать начнет. Но ее это не расстраивает. Идет босиком по песку, довольная, веселая, аж завидно становится.

Я собираюсь домой, но она уговаривает заехать к ней, мотивируя тем, неизвестно, когда еще удастся вот так собраться. И вообще, такую затворницу как я, из дома просто так не вытащишь.

Надо же. Затворница. Дожила. Всегда активный образ жизни вела, участвовала во всем, и не у кого мысли не возникало, что Василиса может отсиживаться в уголке, а тут переквалифицировалась. Надо с этим что-то делать!

Чуть подумав, соглашаюсь, потому что, во-первых, действительно засиделась, а во-вторых, это отличный повод потянуть время и не сталкиваться с Тимуром.

У Тайки дома никого нет. Поэтому отдыхаем. По очереди приняв душ, устроились на веранде с ледяным лимонадом. Она забралась в плетеное кресло, а я вольготно расположилась на мягких садовых качелях. Красотища.

Переговорив обо всем на свете, вспомнили о том, что еще не обедали, а время уже к ужину идет. Надо бы что-то перекусить.

В холодильнике полный штиль. Блаженная пустота и раскатистое эхо. Это просто праздник какой-то! Наконец-то настала моя очередь прикалываться над ней. А что такого? Обычно у меня дома шаром покати, и все в курсе, и постоянно издеваются по этому поводу. А тут на тебе, подарок судьбы!

Фролова попыхтела, посопела и, смерив меня хитрым, многообещающим взглядом произнесла:

— Ладно, ладно, Васён, я все запомнила, записала, запротоколировала и буду мстить! Все, завязывай ржать. Идем в кафе, что ли? Или пиццу закажем?

— Нет уж, никаких пицц. Я и дома могу ее заказать. Идем в кафе, — показала ей язык и пошла собираться.

А что? Гулять так, гулять. Ушла из дома в девять, а сейчас уже начало пятого. В свете последних событий это просто прорыв для меня. Вовсю опровергаю титул Мисс Затворница, насильно возвращая себя к привычному ритму жизни.

Вот только домой тянет неимоверно, потому что соскучилась. Я привыкла, что мой день проходит рядом с ним, и теперь было чувство, словно чего-то не хватает, будто кусочек себя дома оставила.

Никуда не годится! Вновь заталкиваю поглубже ненужные эмоции. Все. Не думать. Отдыхать. Развлекаться.

Пока едем на такси в кафе, звонит Вадим.

— Привет, — мурлыкает подруга, растекаясь в блаженной улыбке, — да, все хорошо… у тебя как?… Здорово… Мы с Васькой едем в кафе, перекусить… серьезно? С Русланом?

Вопросительно косится в мою сторону. Я лишь пожимаю плечами. Придут, значит придут. Больше народу — веселее.

— Приходите тоже, — щебечет она, — все, ждем вас. Целую.

— Вот видишь, и компания подтянется, — удовлетворенно заметила Фролова, убирая телефон в сумочку.

Компания — это хорошо. Это то, что доктор прописал. Вот только…

— Сэм придет? — хмурюсь, задавая вопрос. Нет, против Таськиного брата я ничего не имею. Отличный парень. Зато его зазноба — просто кость в горле. Даже думать о ней не могу, сразу мурашки вдоль хребта, и руки в кулаки сжимаются.

— Да, он тоже с ними.

— А его королева? — с содроганием спрашиваю про Марику. Ведь действительно можем сейчас пересечься. Ну уж нет, ни за что! Я эту гадину видеть не хочу, ни при каких обстоятельствах. Если она тоже притащится, то не раздумывая уйду! Пусть Таська обижается — не обижается, но с меня довольно. Эта дрянь хорошо нас в прошлый раз перекрутила, надолго хватит, до конца жизни.

— Нет, Марика не придет, — беспечно выдает Фролова, — она вообще в последнее время под домашним арестом, ее отец никуда не выпускает. Уж не знаю, чего такого она умудрилась натворить, но ее посадили на цепь.

Ха! Много чего она умудрилась натворить. Когда-нибудь обязательно расскажу подруге обо всем. Но позже, значительно позже, когда перестанет трясти от этих безумных воспоминаний.

Значит, озабоченная с*чка под домашним арестом? Отец смог отмазать? Интересно дорого обошлось? Если честно, мне плевать. Отмазал и отмазал, пусть дома сидит, лишь бы к нам больше не совалась никогда, ни при каких условиях.

Ребята добираются до кафе первыми и уже поджидают нас там. Как всегда, радостно приветствуем друг друга. Не без удовольствия выслушиваю целый ворох комплиментов, смущенно опуская глазки в пол. Как ни крути, а приятно. Очень приятно.

Интересно, а Тимур умеет делать комплименты?

Да, ё-моё, опять я про него думаю! Какая разница, умеет или нет?! А если и умеет, то я тут причем?!

Кое-как удается в очередной раз заставить себя не думать о нем и сосредоточиться на разговоре.

Сначала Таисия с Вадимом признаются в том, что планируют романтическую поездку, и мы им наперебой начали предлагать варианты. У каждого оказалось свое виденье ситуации. Я за красивый отель на берегу моря. Сэм за поход и рассветы в палатке. Руслан за путешествие с посещением огромного количества интересных мест. В результате, окончательно запутали и сбили с толку. Ничего, разберутся. Взвесят все варианты и придумают что-то свое.

Потом дружно переключились на Сэма, пытаясь узнать, сколько он еще планирует тратить свое время на Марику. Тот лишь равнодушно пожав плечами, признался, что в последнее время у них в отношениях полное затишье. Созваниваются редко, видятся еще реже, и ни один по этому поводу не печалится. Так что, наверное, конец уже близок. Осталось лишь финальный разговор провести, да жирную точку поставить.

Все дружно поддержали его. Правильно. Он хороший парень, и незачем размениваться на таких, как Власова. В тот момент очень хотелось поведать, как его «девушка» ломилась в мой дом, чтобы забрать Тимура и вовсе не для того, чтобы заставлять его в поле трудится. Кое-как сдержалась, проглотила резкие слова, решив, что не стоит всех посвящать в наши и без того запутанные дела.

Во время разговора несколько раз ловила на себе задумчивый пристальный взгляд Руслана. Что, никак не привыкнешь, что сушеный очкарик оказался похож на женщину? Черт, меня эта Тимуркина фраза до конца дней преследовать будет!

Разговор тем временем зашел о дальнейших планах на лето.

Вадим работает на себя — у него отпуск тогда, когда он сам захочет, и сколько захочет. Руслан только начал отдыхать, у Таисии впереди еще почти месяц. Я вообще в затяжном отпуске до середины сентября. Гуляй — не хочу. И только бедняга Сэм должен был приступить к труду на следующей неделе.

— Эх, как подумаю, что мой отпуск подходит к концу, так настроение ниже плинтуса опускается, — простонал он, потирая подбородок, — вам-то хорошо. Еще гулять да гулять. А у меня все! Конец свободной жизни! Снова впрягаться по полной. Я как представлю, что снова день за днем сидеть в душном здании, на привязи… Ни уйти раньше времени, ни отлучиться… Вот так вот не выберешься, в любой момент, не посидишь… Только в выходные, и то если силы будут…

— Ой, да ладно тебе ныть-то! — усмехнулась Таська, толкнув брата локтем, — можно подумать у тебя не работа, а каторга!

— Так и есть, — буркнул Семен, потирая бок, — даже вздохнуть можно только по расписанию, в специально отведенное для этого время.

— Хватит утрировать! Еще скажи, что на входе тебе браслеты одевают, как рабу.

Все начали потешаться над бедолагой Сэмом, отчаянно желавшим продлить отпуск, а меня снова накрыло.

Вот сидит передо мной парень молодой, полный сил, энергии. Ровесник Тимура. И переживает, что в скором времени его свобода будет ограничена. Хотя это ведь весьма условное ограничение. Ты работаешь, тебе платят. Не нравится работа, чувствуешь себя не на своем месте — возьми и поменяй род занятий. Все, проблем нет! Но он все равно переживает. Думает о том, что не сможет вот так просто взять и собраться с друзьями, когда ему этого захочется. Придется жить по графику. От выходных до выходных.

А у Тимура вся жизнь такая. Он не строит планы на выходные. Он вообще ничего не планирует, справедливо полагая, что его жизнь в руках другого человека, и в конечном итоге его желания и планы не играют никакой роли. Все будет так, как ему скажут.

Снова дурно от этой мысли.

Вспоминаю хмурый взгляд и понимаю, что больше так не могу. Я не там, где должна быть. Совсем не там. И трачу время совсем не на те разговоры. Мне нужно к Тимуру, прямо сейчас.

Я люблю его безумно, до дрожи под сердцем, до горьких слез. Как никогда и никого до этого, и хочу, чтобы он был счастлив, а это возможно только в одном случае — если он будет свободен. Вот и все.

Мое желание оттянуть момент, когда правда об освобождении раскроется, кажется нелепым. Даже нет, не нелепым, а эгоистично отвратительным, жестоким. Получается, что я ради собственного интереса и иллюзий держу его на привязи. Хм, а в чем тогда разница между мной и Марикой? Да ни в чем! Наверное, я даже хуже, потому что в моих силах было прекратить безумие, вытащить его из ада, но я этого не делала, упрямо молчала, находя этому какие-то оправдания.

Сюрприз?

Да кому он нужен этот сюрприз? Тем более такой ценой?

Я должна ему сказать правду. Сегодня. Хватит откладывать, хватит искать поводы оправдать собственную трусость. Насильно мил не будешь, а поддерживать иллюзию мира и спокойствия, прикрываясь желанием быть с ним… Глупость полнейшая.

Перестанет меня воспринимать? Будет мечтать о том, чтобы поскорее улететь домой и забыть? Пускай! Оно того стоит.

По венам растекается тепло, неожиданное облегчение и умиротворение. Я всегда знала, как должна поступить, но только сейчас с глаз окончательно спала пелена, и все окончательно встало на свои места.

Все. Решение принято. Обратной дороги нет. Впервые за долгое время ощущаю полную уверенность в себе, в своих силах.

Я хочу домой, и не вижу смысла тянуть.

— Вась, ты чего вскочила? — изумленно спрашивает Таисия.

— Ребята, дико извиняюсь, — говорю, вешая сумочку на плечо, — но я совсем забыла, мне срочно домой надо.

— Вот так внезапно? — подруга подозрительно смотрит в мою сторону, пытаясь понять, какая муха меня укусила.

— Всем огромное спасибо за компанию. Вечер был отличный, и надеюсь, что удастся в ближайшее время повторить. А сейчас я побежала. Все, пока, пока.

Каждого целую в щеку, еще раз извиняюсь за внезапный срыв и быстро ухожу прочь, почти убегаю.

Словно по заказу рядом с кафе стоит свободное такси. Так что через две минуты я уже еду домой. К Тимуру.

К дому подъехала около шести. Внутри ураган, но совсем другой. Не такой как вчера или позавчера, или за неделю до этого. Все иначе. Внутри кипит смесь предвкушения, какой-то непонятной радости, а самое главное абсолютной уверенности в том, что так и должно быть. Я приняла правильное решение, и теперь искренне недоумевала из-за чего изводила себя, почему сомневалась, боялась. Откуда это непонятное желание скрыть голову в песке. Детский сад. Да, моя жизнь похожа на американские горки, ну и что такого? Кому легко? Взрыв, корсет, адское лечение, подарок с диким норовом. Все один к одному. Но разве это повод загонять себя в тупик?

Конечно нет.

Подумаешь, влюбилась в парня, который вообще не подходит. С кем не бывает? Или как в сказке все всегда должно заканчиваться фразой "и жили они долго и счастливо"? Да не бывает так! Не у всех получается это самое долго и счастливо. Кто-то должен и пострадать, и на шею своей песне ради другого наступить. Наверное, это мой вариант. Ладно, переживем. Как-нибудь… потихонечку.

Сейчас искренне не понимала своего молчания относительно освобождения. Ладно, вначале это было очень даже оправданно — опасалась его, сомневалась, не доверяла. Сейчас-то что мешает? Когда вместе прошли такой путь. Когда знаю наверняка, что он изменился. Чем я лучше всех этих рабовладельцев с Ви Эйры, если продолжаю удерживать его в неведение, в состоянии раба? Чем? Да ничем! Даже хуже. Черт, мысли так и бродят по кругу, возвращаясь к одному и тому же.

Никита прав. Ключ от персонального ада одного конкретного человека в моих руках, а я пытаюсь его спрятать, утаить, идя на поводу у нелепых страхов, внезапного всплеска эгоизма, оправдывая себя стремлением сохранить иллюзию мира, установившегося у нас. Глупо. Нет никакого мира. Мы балансируем на грани, и это не изменится до тех пор, пока он будет "принадлежать мне".

Подъехав к дому, отпускаю такси и неторопливо поднимаюсь по чуть поскрипывающим ступеням, мысленно прогоняя предстоящий разговор. Как-то хочется подвести к этому, чтобы не с бухты-барахты. Хотя можно и внезапно. Это благая весть. Наверное, самая благая в его жизни. Но все равно хочется как-то плавно сделать. Не знаю.

Вот только все подряд вываливать, наверное, не стоит. Игорь Дмитриевич просил не рассказывать Тимуру о том, что приедет. Значит не буду. И о том, что знаю, кто такой Тимур, знаю всю его подноготную, тоже не расскажу. Сейчас это не важно. Главное, что парень сегодня узнает о предстоящей свободе.

Кстати, хотела сделать сюрприз? Почему бы и нет? Накину десяток дней на его срок, вот и все. Для Тима сейчас это будет уже неважным. Неделей больше, неделей меньше. Основное ему будет известно: скоро жизнь изменится, и он вернется домой. А там как раз и отец подтянется. Вот и будет сюрприз.

Прошла через гостиную, заглянула на кухню. Тимура не было. Покосившись на часы обнаружила, что до ужина еще полчаса. Значит, он либо у себя, либо в любимом гараже, либо в саду работает.

Постояла минуту под его дверью, прислушиваясь. Тишина. Тихонько постучалась. Снова тишина. Так, все понятно.

Вышла через черный ход и бодрой походкой направилась в сторону гаража.

Погода отличная. Закатное солнце медленно склоняется к горизонту, растягивая причудливые тени по земле. В воздухе витает вечерняя свежесть и насыщенный аромат лилий, растущих вдоль дорожки.

Господи, я снова научилась видеть красоту окружающего мира и получать удовольствие от мелочей! Как мне, оказывается, этого не хватало.

Еще издалека услыхала какой-то шум в гараже. Тихонько подошла и осторожно заглянула внутрь.

Тимур разбирал старый хлам, сваленный в углу. Как всегда чумазый, взъерошенный, без зазрения изгваздавший очередную светлую футболку. Свиненыш. Безумно дорогой сердцу свиненыш.

Прислонившись боком к двери, молча наблюдала над его работой. Все больше приходя к выводу, что вела себя как самая настоящая эгоистичная бестолочь.

Чувствую, как оковы, стягивающие грудную клетку ослабевают, и с каждым вздохом становится все легче. Отступают ненужные сомнения, растворяясь, становясь прозрачными.

Проходит, наверное, минуты три, прежде чем Тим меня замечает. Чуть склонив голову на бок, с легкой улыбкой наблюдаю за тем, как он вытирает бесконечно чумазые руки и направляется в мою сторону.

— Хорошее настроение? — интересуется, останавливаясь рядом.

— Хорошее, — соглашаюсь, чуть кивнув.

— С чего такие перемены? Помнится, утром кто-то был готов рвать и метать, — в черных глазах подозрительная насмешка.

— Ни с чего, — пожимаю плечами, — просто радуюсь победе.

— Над чем? — он хмурится, не понимая, к чему клоню.

— Над внутренними демонами, — вижу, что вопросительно поднимает брови, ожидая пояснений, но беспечно улыбнувшись, перевожу разговор в другое русло, — Пойдем поужинаем, а то я голодная, как волк.

Вообще-то есть совсем не хочется, я только из кафе, но заводить важный разговор вот в такой обстановке тоже нет желания.

Тимур еще раз подозрительно косится на внезапно подобревшую хозяйку, а потом просто кивает.

Не оборачиваясь, иду в сторону дома, прекрасно зная, что он еще задержится. Пока все приберет, пока гараж запрет, пока отмоет себя. Думаю, еще минут двадцать в запасе есть.

С каждой минутой все больше ощущаю, как в груди что-то подрагивает. Адреналин горячей лавой бежит по венам, заставляя чаще дышать, нервно облизывать пересохшие губы. Никак не решу, как же лучше начать разговор. Подойти и прямо в лоб заявить: "Тимур, я тебя освобождаю"? Еще чего доброго не поверит, решит, что хозяйка не в себе. Может, развести длинную пространную речь о том, как я думала-думала и наконец надумала? Заснет еще, чего доброго, пока мои излияния слушать будет.

От своих мыслей становится смешно. Главное решение я уже приняла, так пусть все идет своим чередом. Как получится, так и получится.

Приведя себя в порядок, переодевшись в домашнее, через двадцать минут направляюсь на кухню.

Тимур уже там. Меланхолично разогревает ужин, при этом полностью погружен в свои мысли, и не сразу замечает мое появление.

Интересно, какие мысли бродят у него в голове? О чем таком важном он постоянно думает? Впрочем, не важно. После того, как я ему сообщу о предстоящей свободе, все мысли мигом переключатся в другое русло.

Мы ужинаем в полной тишине. Тим молча ковырялся в тарелке, не поднимая глаз, а я в голове все проигрывала разговор, не находя отправной точки для его начала. Нет, в своем решении ни капли не сомневалась, но вот никак не могла заставить себя начать говорить. Не из-за страха или каких-то непонятных метаний. Просто нужные слова не находились, застревали в горле. Вот ведь напасть!

После ужина перебралась в гостиную, включила телевизор и хмуро уставилась на экран, задумчиво почесывая макушку. Где ж, твою дивизию, мое красноречие??? Ау!

Тимур спустя некоторое время присоединился ко мне. Он устроился в кресле, подложив руки на подлокотники, а я сидела, забравшись с ногами на диван. Снова между нами полнейшая тишина.

Мне кажется, мое внутреннее волнение, передавалось и ему. Он наверняка улавливал своим звериным чутьем, как в воздухе витает практически осязаемое напряжение. Но ничего не спрашивал. Спокойно сидел, привалившись к спинке, даже не глядя в мою сторону.

Что же у нас всегда все так непонятно, странно?

Переключая каналы, наткнулась на какой-то фильм. Ладно, сойдет, пусть для фона играет, все равно сконцентрироваться ни на чем не могу. Сотню раз пыталась начать говорить, но горло будто тисками сдавливало. Открывала рот, смотрела на Тимура, закрывала рот, отворачивалась. И так раз за разом. Держу пари, что он чувствовал мои непонятные взгляды, потому что его позу никак нельзя было назвать расслабленной. Подобрался, плечи напряжены, на экран смотрит с прищуром.

Ой, Тимка, ну помоги мне, что ли! Посмотри, как ты умеешь, насмешливо-снисходительно и поинтересуйся, не любуюсь ли я на тебя. Или еще что-то в твоем духе, а там глядишь, и у меня язык оттает.

Бесполезно. Тимур не слышит моих мысленных призывов. Вот ведь паразит! Когда не надо — изведет, а тут Мистер Отстраненность!

Впрочем, вскоре он все-таки подал голос:

— Переключай это говно! — безапелляционно заявил, махнув рукой в сторону телевизора, — у меня сейчас мозг треснет от этой ерунды!

Только тут поняла, что понятия не имею, что именно происходило на экране. Как робот, нет, как безмозглый зомби смотрю в одну точку, барахтаюсь в своих размышлениях.

С третьей попытки удалось переключить канал. Тим искоса наблюдал за мной, с каждой секундой все больше хмурясь.

Черт. Да что ж меня так трясет?

— Может, новости посмотрим? — предложила ему, скованно улыбаясь.

— Как хочешь, — снова сдержано пожимает плечами, заставляя скрипеть зубами от досады, — пускай будут новости. Мне все рано.

Ему все равно! А мне вот нет! У меня уже тик нервный начинается, на пустом месте. Я уже и так, и эдак примерялась к непростому разговору. Результата ноль. Ничего кроме невнятно мычания и пыхтения выдавить из себя не могу. Эх, сюда бы Никиту! Он мигом «красивых» эпитетов надавал бы!

Новости тоже не произвели впечатление. Мы посмотрели репортаж о строительстве нового космопорта, о слете верховных руководителей округов Ви Эйры, о достижениях спортсменов, о модном показе, прогноз погоды. Реклама какого-то очень нужного добра. Скукотень.

Следующим оказалась передача, посвященная экологическому туризму. Репортер рассказывал об открытии нового туристического маршрута, проходящему через горный перевал, и в конечном итоге приводящему к самому высокому водопаду Ви Эйры, расположенному в заповедной зоне.

— Красиво, — рассеянно произнесла, наблюдая за тем, как на экране миллионы кубометров воды срываются с грохотом с многометровой высоты.

— Не то слово! — Тимур одобрительно хмыкнул, — такие места надо лично посещать, чтобы потом до конца дней было что вспомнить. Будь моя воля, с удовольствием бы там побывал.

— Так в чем проблема? Если хочешь — побывай.

— Ага, прямо сейчас. Вот только вещи соберу и побегу, — усмехается он, даже не оборачиваясь в мою сторону.

— Ну, сейчас — это вряд ли, а вот через пару-тройку месяцев вполне можно, — в горле пересыхает от нервного напряжения, ладони неприятно вспотели, а сердце в груди отчаянно бухает.

— Как у тебя все просто, — ворчит Тим.

— И у тебя просто, — чуть слышно произношу себе под нос, но наверняка знаю, что он услышал.

Тимур скользнул в мою сторону быстрым взглядом, иронично подняв бровь, а потом снова обернулся к экрану.

Набираю полные легкие воздуха, потом медленно по чуть-чуть выдыхаю, и нервно облизав губы, произношу:

— Я подала документы на твое освобождение.

Ощущение, будто сделала шаг вниз, с того самого водопада.

Сижу ни жива ни мертва, стеклянным взором уставившись перед собой, но краем глаза наблюдая за Тимуром.

Он так и сидел, не шевелясь, не моргая, будто превратившись в мраморную статую. Мне кажется, коснись я его сейчас, пальцы наткнулись бы на твердый камень. Сомневаюсь, что он вообще дышал в этот момент.

Снова тишина, только в этот раз она громче тысячи голосов. Бьет по ушам, заставляя волосы на руках вставать дыбом. Черт. Если меня так выворачивает, что же происходит у него внутри??? Или, наоборот, ступор напал.

Все так же краем глаза вижу, как он медленно поворачивается в мою сторону. Буквально каждым миллиметром кожи чувствую его внимание, но упрямо смотрю в телевизор, с силой стискивая руки в замок, чтобы они не тряслись как у махрового пропойцы.

Тимура же, наоборот, все происходящее на экране больше не волнует. Он развернулся в мою сторону всем корпусом и теперь буквально прожигал своим взглядом.

Еле дышу, и сердечко бьется так, что эхом отдается в висках. Это самая важная новость, которую я сообщала кому-либо в своей жизни. Жизненно важная, ключевая новость, и, я вам честно скажу, ощущения просто безумные. И трясет, и парализует одновременно. И озноб плавно перетекает в жар, бушующий в каждой клеточке. Это нечто.

— Вась? — раздается напряженный вибрирующий голос.

С трудом выдохнув, кошусь в его сторону.

Тимур, чуть подавшись вперед смотрит на меня в упор, не мигая и взгляд такой, что им гвозди можно заколачивать, в бетонную плиту.

— Что? — а вот мой голос больше похож на писк мышонка.

Выключаю телевизор, потому что он больше не нужен ни ему, ни мне, беру себя в руки, и все-таки разворачиваюсь к парню лицом.

— То, что ты сейчас сказала… это…

— Правда, — киваю, прекрасно понимая, что он имеет в виду. Ему кажется, что послышалось, что галлюцинации, что это бред. Что угодно, но только не правда.

Снова молчание.

Играем в гляделки. Мой взгляд открытый, его — наполнен недоверием, непониманием. Он хмурится, не зная, как реагировать. Вдруг, я так решила пошутить… и сейчас начну смеяться, со словами «ну и физиономия у тебя, Тимурка».

Зря так думаешь, родной. Никаких шуток.

— Я подала документы полтора месяца назад, — кривлю душой. Умалчиваю, что это произошло в первый же день знакомства. Сейчас это уже не имеет значения. Самые важные слова уже произнесены, а две недели в такой ситуации роли не играют. Сюрприз я ему все равно сделаю, но уже с чистой совестью, — тебе осталось ходить с браслетами два с половиной месяца.

Он внимательно слушает, не отводя непонятного взгляда.

— Двадцатого сентября будешь свободен, — слышу, как шумно сглатывает, так тяжело дышит, — и если захочешь, можешь идти смотреть свой водопад. А можешь и не идти. Дело твое.

Выражение его темных, словно ночь, глаз меняется по мере того, как он принимает сказанные мною слова, по мере того, как он начинает верить в них. От напряженно-хмурого до изумленного. Яркими всполохами надежда побивается, вместе с радостью.

Блин. Я сейчас зареву. От этого момента мороз по коже, и в груди щемит настолько сильно, что вздохнуть не получается.

С трудом поднимаюсь на ноги. Они дрожат так, словно я бежала сотню километров. Да я вся дрожу, без остановки!

Понимаю, что сейчас самое время оставить его одного, чтобы все обдумал, чтобы принял известие о том, что почти свободен. И меня тут быть не должно. Это личный процесс. Интимный. Да и мне самой хочется поскорее оказаться в своей комнате, потому что удерживать спокойную маску невообразимо сложно.

Проходя мимо кресла, легко касаюсь его плеча, этим простым жестом пытаясь показать, что я за него рада, что я с ним.

Пошатываясь бреду прочь, еле переводя дыхание.

Этот момент стоил тысячи сюрпризов. Момент, когда с глухим звоном на пол упали тяжелые оковы. И с его души, и с моей.

Глава 10

После того, как в гараже состоялся непонятный разговор с Лазаревым, напряжение не отпускало до самого вечера. В голове раз за разом проигрывал слова Никиты, все больше убеждаясь в том, что действительно попал. Встрял, незаметно для самого себя. Спокойствие последних месяцев, иллюзия почти свободной жизни сыграли злую шутку. Перестроился, беспечно позволив себе расслабиться и просто жить, радуясь тому, что имею на данный момент. Сам не заметил, как стал на несколько шагов ближе к прежнему Тимуру. И тот, прежний, свободный Тим испытывал интерес к хозяйке, что в принципе недопустимо, нонсенс с какой стороны ни посмотри. Причем этот интерес появился не сиюминутно, стоило только увидеть ее улыбающуюся, преобразившуюся, без корсета. Он появился, когда на Чу еще без слез нельзя было взглянуть. Привлекла своим отношением, внутренним светом, теплотой.

И что теперь делать? Он не знал ответа на этот вопрос.

Лазарев — жук глазастый, все понял раньше него самого, значит рано или поздно и Васька все поймет. Она смышленая и предугадать ее реакцию в данном случае он не брался. Потому что каким-то внутренним чутьем улавливал ответный интерес с ее стороны. Скорее всего тоже неосознанный, неправильный, тщательно подавляемый.

Как же все по-идиотски! Через одно место! И сделать ничего нельзя. Потому что на разных ступенях стоят. И то, что дозволено свободному человеку, абсолютно исключено для раба. В данном случае, остается только молча терпеть, стискивая зубы, и ждать, что будут какие-то действия с ее стороны. А вот в этом Тимур очень сомневался, потому что помнил ее фразу, брошенную надменным тоном.

«Ты меня совершенно не интересуешь. У меня другие вкусы, и наглый хитрый паразит им не соответствует».

Тогда эти слова вызвали злую иронию, а сейчас не менее злую досаду. Первый и единственный раз в жизни попал в такую ситуацию, что "не соответствует". И именно с Васькой. Лучше бы с любой другой из предыдущих хозяек. Так ведь нет. Именно здесь и сейчас. Конечно, обстоятельства в их случае сложились не лучшим образом. Мало того, что он — раб, да еще и с самого начала вел себя так, что кто угодно предпочел бы держаться от него подальше, не говоря уже об измученной тяжким лечением девушке.

И исправить сложившуюся ситуацию не в силах. Будь он свободным, проблем бы не было. Просто взял бы все в свои руки и быстро показал, кто и чему соответствует, а сейчас в очередной раз уткнулся в непреодолимую стену обстоятельств. На какой бы уровень их общение не перешло, как бы Василиса не отличалась от всех остальных, все равно она — хозяйка, и этим все сказано.

Утром, как обычно покинул свою комнату, рассчитывая на пару часов спокойного одиночества, но по пути на кухню, с удивлением обнаружил, что Васька уже не спит. Сидит в кабинете, склонившись над книгой. Между бровей хмурая складочка пролегла, тени под глазами. Вся какая-то измученная, усталая, растерянная.

Отстраненно поздоровались, и она снова уткнулась в книгу, а он пошел дальше, задумчиво потирая подбородок. Интересно, чего она так тщательно изучает? Явно не развлекательную литературу, а что-то важное. Самому лезть с расспросами не хотелось, а посвящать в происходящее явно никто не считал нужным.

Раздался стук в дверь, отвлекающий от ненужных мыслей:

— Я открою, — по привычке произнес он и направился к двери.

Где-то на задворках сознания зазвенел тревожный колокольчик, особенно когда за спиной, в кабинете послышалось, как с грохотом опрокидывается стул, и торопливо приближаются шаги. Только в тот момент уже не смог остановиться, даже если бы хотел: твердая рука привычным жестом распахивала дверь.

По правде говоря, сначала просто опешил, обнаружив на пороге Марику и какого-то мужика.

Белобрысая вцепилась в него цепким взглядом, от которого холодные иглы вдоль хребта побежали. В недоумении обернулся к остальным. Васька и Никита стояли, замерев в дверях, словно две каменные статуи, и от выражения их глаз стало не по себе. Потому что понял. Эта дрянь пришла за ним.

Дальше начался ад. Несколько часов кромешного ада, подводящего к самой грани, к опасной черте, шагнув за которую уже не вернешься обратно.

Окончательно очнулся только в своей комнате перед зеркалом, бездумно глядя на свое отражение. Черные как ночь глаза, на дне которых притаились демоны. Взгляд безумного, еще не поверившего в спасение. Дрожь не отпускала. Казалось, все нервные окончания бьются в судорогах, отдаваясь в каждой клеточке, в каждом атоме.

Черт, ведь действительно был готов прекратить все это одним махом. Поставить точку в жутком карнавале. За эти три часа перестал верить во что бы то ни было, чувствуя как сквозь пальцы утекает все живое, что возродилось, ожило в последнее время.

Передернуло от воспоминаний. До отвращения живые картины пролетали перед взглядом, снова сталкивая в черную пучину.

Пристав. Равнодушный до тошноты. Все, что его волновало — это внезапная задержка, сопротивление, оказанное другими. У него прямо морда вытянулась, когда он понял, что его пространные речи никого не волнуют, и просто так добиться своего не выйдет. Потом взял себя в руки, и сидел, глядя по сторонам со снисходительностью победителя, который вынужден общаться с малыми детьми.

Сука белобрысая, решившая из принципа забрать его. Показать, что главная, что все будет именно так, как она захочет. Тварь. Ее накрашенная физиономия до конца дней в ужасах будет сниться. Этот взгляд, которым она его сканировала с ног до головы, как товар на прилавке.

Странные люди, внезапно наводнившие дом. Когда он уже находился в непонятном состоянии. Когда здравый смысл буквально испарился, оставив за собой выжженную пустыню, придавливающую к земле непреодолимую апатию. Когда внутри не осталось ни единого живого тлеющего угля. Полное отсутствие страха, как такового, за себя, за свою жизнь, свою судьбу. Лишь беспомощность, смешанная с отчаянием, и сожалением, что не дошел до финала, не смог завершить начатое. Потому что внутри перегорело, переключилось от одного отчаянного взгляда, пробравшего до самых костей, умоляющего остановиться.

Никита. Отдельная история. Самоуверенный с*ченыш, испытывающий терпение, выводящий из себя, не единожды выталкивающий из зоны комфорта. Но если бы не Лазарев — не стоять ему здесь и сейчас. В этот раз уперся как бык, встав на его сторону, осаждая пристава, удерживая от необратимых поступков. Они с Василисой работали как хорошо отлаженный механизм. Один говорит, второй продолжает. Команда.

Поморщившись от боли, через голову стащил футболку и бросил ее на край раковины. Красные отметины на плечах, руках, груди. На их месте скоро появятся синяки. Кожу саднило, мышцы ломило — последствия медвежьего захвата Никиты. Давил, не жалея, со всей дури, лишь бы сдержать на месте, не дать сделать шаг за грань.

Чу. Тут вообще все странно, до разрыва мозга. В тот момент, когда уже подошел к черте и балансировал на грани именно ее взгляд, ее беззвучное "не надо", слетавшее с подрагивающих губ, заставили остановиться, выбивая опору из под ног, ломая решимость, вынуждая уступить. Почему? Сам себе не мог ответить, да и не хотел.

Чуть не сдох, когда ушла за браслетами, чтобы вручить их приставу. Думал все, конец, и по венам тоска, смешанная с арктическим холодом разлилась. На хрена надо было останавливать его? Зачем? Чтобы собственноручно передать крашенной суке, нетерпеливо пританцовывающей на улице у машины, и планирующей для него "веселую" жизнь? В этом смысл? Да?

Ощущение, будто умер, и осталась лишь оболочка, способная только на механические бездумные действия. В оцепенении ждал ее шагов, ее появления с чертовыми браслетами. Только в ответ была тишина.

Сначала Лазарев напрягся и ринулся проверять, потом и пристав.

Чу просто взяла и заперлась в кабинете, отказываясь выходить. Тогда ее действия показались нелепыми, детскими капризами, вызывая лишь раздражение. Сейчас, когда мозг начал приходить в норму, начал хоть и медленно со скрипом, но все-таки соображать, понял, что тянула время как могла. Помощи ждала, спасения.

И помощь пришла, от какого-то неизвестного "спасителя", поднявшего на уши самого префекта. Внезапная, невероятная, на которую лично он уже не рассчитывал.

Когда все закончилось, накрыло ощущение, будто в жерновах побывал. Ни одной целой кости, ни одного необожженного нерва. Чистилище.

Оказавшись на кухне, просто не мог перевести дыхание. Легкие горели, а желудке — ком ледяных змей, рвущий внутренности. В крови чистый адреналин. Густой, неразбавленный, ядовито-горячий.

Не мог поверить, что все закончилось, что выбрался из этой мясорубки, что Белобрысая ушла ни с чем, оставив их в покое. Не просто ушла, увели с позором, и пристав, лебезивший перед префектом, исчез, так и не выполнив свой "гражданский" долг.

Стоял чуть дыша, не в силах пошевелиться. Тело одновременно деревенело и плавилось, как желе, а душа металась в груди, заходясь в такой агонии, что слезы на глаза наворачивались.

А потом внезапно почувствовал, как вокруг талии обвиваются прохладные, подрагивающие девичьи руки. Как она прижимается к спине, утыкаясь лбом. Ее дыхание рваное, надсадное. Бешеный стук сердца, сливающийся с его собственным.

Прижалась и замерла. И у него внутри все замерло, просто оттого, что она рядом, с ним. Оттого, что не один.

И не возникло мысли оттолкнуть, потому что… Не знал почему. Просто не было и все. Готов стоять вот так хоть целый день, целую жизнь.

Когда отстранилась, видать решив что позволила себе лишнего, под кожу такое ощущение пробралось, словно пустота окутывает, холод.

Проклятье! Привык, привязался, подпустил к себе непозволительно близко, не заметив, как пробралась под броню, защищающую от жестокой реальности. Не думал, что такое возможно, что будет чувствовать к хозяйке что-то, отличное от ненависти и презрения. Только с Чу все иначе получилось. Все неправильно, не так.

Ночь выдалась странная. Только коснувшись головой подушки, заснул, но сон странный. Вроде спишь, а вроде бодрствуешь. В голове все равно непрерывно обрывки мыслей бродят, кружатся, не давая окончательно забыться и расслабиться.

Снова становится горько до ужаса, от ощущения западни, из которой не выбраться. Потом перед мысленным взором всплывает момент, как все посторонние уходят из дома, оставляя их в покое. И горечь отступает, сменяясь невыносимым, почти болезненным облегчением.

Утром как всегда вскочил раньше всех, чувствуя, как переполняет бурлящая энергия. Психованная, нездоровая.

Полчаса стоял под контрастным душем, пытаясь смыть вчерашний день. Бесполезно. Так и трясло, ломало изнутри, несмотря на то, что все закончилось, осталось позади. Похоже, нервы после вчерашнего придется долго восстанавливать. Ой, как долго!

Не зная чем себя занять, решил пораньше выйти на привычное рабочее место. На кухню. Проходя мимо кабинета, с удивлением обнаружил, что дверь открыта. Все как вчера. Дежавю. Даже не по себе стало. Только в этот раз за компьютером сидит Лазарев, флегматично уставившись в монитор.

— Доброе утро, — Тимур остановился в дверях, привалившись плечом к косяку. Надо поговорить с Никитой, сказать, что благодарен. Без всяких игр, демонстрации зубов. Без всего того дерьма, неизменно сопровождающего их общение.

— Доброе? — Ник невесело хохотнул, — не знаю, как ты ночь провел, а я думал, что с ума сойду. Внутри все кипело, сна ни в одном глазу. Хоть иди в этот ср*ный сад, деревья выкорчевывать голыми руками. Стоит только глаза прикрыть, как все заново накатывает. Нескончаемый диалог в голове и запоздалые мысли: надо было вот так сказать, или так, или так. Так что ничего доброго в этом утре не вижу.

Раздался звук входящего звонка. Никита опять нахмурился и покачал головой:

— Спаситель наш звонит. Уже, наверное, двадцатый раз.

— Так ответь, — если честно, хотелось хоть краем глаза глянуть на того, кто вытянул их всех, а особенно его, из черной бездны.

— Нет, — Лазарев категорично покачал головой, — ему Чу нужна. У них свой диалог, и вмешиваться в него не стоит.

Звонок затих, и парень выключил компьютер. С минуту они провели в полной тишине, после чего Никита шумно выдохнул и устало потер шею:

— Зайди-ка сюда и дверь прикрой, — тон изменился с устало-расслабленного на деловой. Тимур моментально почувствовал перемену и непроизвольно подобрался, не зная чего ожидать на этот раз, но спорить, упираться не стал, просто зашел в кабинет, закрыл дверь и вопросительно посмотрел на Ника. Тот поднялся на ноги и подошел ближе, остановившись на расстоянии вытянутой руки:

— Тимур, — произнес, неуверенно потирая бровь, — ты ведь не дурак, да?

— Допустим.

— Ты понимаешь, что вчера нам всем, а особенно тебе просто чертовски повезло? Так, наверное, раз в жизни везет и то не каждому. Мы с Васькой успели хоть как-то подготовиться, смогли осадить этого м*дака, пришедшего с Марикой. Чу тянула время как могла, хотя подставлялась по полной. В случае провала у нее бы грязной кляксой в личное дело выговор прилетел, за сопротивление правосудию, и немалые проблемы на работе. А она работу любит, несмотря ни на что. Повезло, что префект приехал на пять минут раньше стражей порядка. Да тут можно долго перечислять слагаемые везения. Суть одна: вчера ты реально мог оказаться у Власовой и откатиться назад, причем даже не представляешь насколько.

Тимур мрачно слушал, понимая, что Лазарев абсолютно прав, но не понимая, к чему вообще весь этот разговор. Вряд ли Ник описывает все эти тонкости, чтобы напроситься на благодарность. Тут что-то другое. Впрочем, поблагодарить все равно не мешает, потому что без Никиты его бы здесь не было.

— Спасибо, — перебил на середине фразы, заставив Лазарева удивленно замолчать, — за то, что вчера был на моей стороне. И за то, что не дал совершить фатальную глупость.

— Не за что, — хмыкнул тот, принимая благодарность, но тут же взгляд снова стал мрачным, — только рановато благодаришь. Сначала выслушай, что хочу сказать. Как ни печально это говорить, но во вчерашнем аде виноваты вы с Васькой. И Васька в большей степени. Если бы не ее человеколюбие, категорическое непринятие устоев Ви Эйры…

Лазарев замолчал, подбирая слова, потом махнул рукой и продолжил, как есть:

— Все дело в гр*баных браслетах. Они дали Марике козырь против вас. Вернее их отсутствие.

— И-и-и-и-и? — протянул Тим, уже понимая, куда ведет Никита.

— Ты должен надеть браслет, — жестко, в лоб, — потому что везение — штука непостоянная. И если выбрались из засады один раз, совершенно не обязательно, что так же повезет в другой. Вам надо обезопасить себя, чтобы не оказаться в такой ситуации как вчера. Я, конечно, понимаю, что тебе эта мысль как серпом по…

— Хорошо, — Тимур невозмутимо кивнул.

Лазарев непонимающе нахмурился, так и недоговорив фразу:

— Что хорошо?

— Хорошо. Я надену браслет.

— То есть… Сам? Без боя? — похоже, Ник ему не поверил.

— Да, — с удивлением отметил, что согласие далось легко, как нечто само собой разумеющееся.

Впервые за три года, проведенного в кандалах, у него ничего не дрогнуло, при мысли о браслетах. Совсем ничего. Будто они были простым куском металла, а не орудием пыток, способным сломать человека. Наверное потому, что в душе поселилась уверенность: браслет ничего не поменяет. Это просто необходимость. И да, Никита прав, пора заканчивать с самодеятельностью, нужно обезопасить и себя, и Чу. Лучше без изысков, но мирно, чем вот так, словно на действующем вулкане сидеть. Хватит, наигрались в свободу, пора успокаиваться.

Лазарев еще раз недоверчиво покосился в его сторону и направился к сейфу. Извлек один из браслетов, задумчиво покрутил его в руках, невесело усмехнулся и протянул, глядя в глаза:

— Держи украшеньице.

Легкий трепет все-таки прошел вдоль позвоночника снизу вверх, поднимая волосы на затылке, когда пальцы прикоснулись к холодному металлу. Засунул руку внутрь и защелкнул замок. Вот и все. Он снова с браслетом… и это ничего не меняет.

— Не знаю, как ты, а я жрать хочу, словно волк, — произнес, как ни в чем не бывало, и направился к выходу.

Лазарев, подозрительно наблюдавший за ним все это время, выдохнул с чуть заметным облегчением:

— Ну что ж. Треть дела сделана.

— Треть? — Тим бросил на него удивленный взгляд через плечо.

— Треть, причем самая простая, — улыбнулся Ник, — осталось всего ничего. Объяснить Ваське, почему на твоей руке браслет, и заставить ее надеть свой.

— Удачи, — хмыкнул Тимур, выходя в коридор.

— Это все, что ты можешь сказать? Удачи? Э, нет, — Лазарев направился следом за ним, — так дело не пойдет. Будешь помогать.

— Я???

— Ну, а кто еще, — они зашли на кухню почти одновременно, — ты ж теперь мой должник, вот и отрабатывай.

Тимур лишь ухмыльнулся себе под нос. Лазарев в своем репертуаре. С ним не расслабишься, где-нибудь да подцепит.

Чу, хоть и сопротивлялась, но не прислушаться к доводам здравого смысла не смогла. В итоге на ее тонком запястье тоже появился браслет. Тяжелый, неуместный, явно причиняющий неудобства. Она его то и дело неосознанно трогала, прокручивала, поправляла. Пару раз холодный пот прошиб, когда казалось, что еще миг и ненароком зацепит какую-нибудь кнопку, отвечающую за порку, или шипы, или электрический разряд.

Как оказалось, беспочвенные страхи.

Василиса предусмотрительно позаботилась о том, чтобы браслет был переведен в режим ожидания. В результате окончательно успокоился, и смирился с его присутствием на своей руке.

После произошедшего казалось, что второе дыхание открылось. С еще большей четкостью осознал, как ему повезло очутиться именно здесь, у нее. И пускай он не мог планировать свою дальнейшую жизнь, не мог распоряжаться ей, но здесь и сейчас было все хорошо. По-настоящему хорошо. Просыпаясь по утрам, с удовольствием ощущал давно забытое желание улыбнуться. Глупо, наверное, в его положении, но, тем не менее, это было так.

Зато Ваську после этого случая словно подменили. Казалось, она взвешивает каждое свое слово, каждый жест, каждое движение, все больше предпочитая отсиживаться в своей комнате. Она бы там все время проводила, если бы не Лазарев, которому было категорически плевать на ее желание уединиться. Как всегда бесцеремонно залетал к ней и вытаскивал на свет белый, пропуская мимо ушей недовольное ворчание.

Когда Чу была с ними, то старательно держала доброжелательную непроницаемую маску. Вроде такая же как обычно, но Тимур видел… даже нет, не так. Не видел. Чувствовал, что она играет, прикрывается, пытаясь скрыть от посторонних глаз то, что происходит у нее внутри.

Как ни странно Никита этого не замечал. Или не хотел замечать, или не предавал значения, или делал вид, что не придает значения. Не поймешь, тоже любитель конспирации. Но Лазарев волновал мало, а вот что творилось с Василисой? Это вопрос не давал покоя. И чем дольше об этом думал, тем сильнее тянуло где-то под ребрами.

Эти ее грустные взгляды, искусанные губы, отрешенное, задумчивое молчание. И спросить хочется, в чем дело, и чутье подсказывает, что правду все равно не скажет. Но почему-то где-то на уровне подсознания, на уровне того же чутья, казалось, что из-за него. Тот жест на кухне, после ухода пристава, когда подошла сзади и обняла, прижавшись лбом к спине, показал, что ей не все равно. Далеко не все равно. Может, в тот момент она и сама это поняла, и теперь прячется, недоумевая, как такое могло случиться.

Глупые предположения, возможно не имеющие под собой никаких реальных оснований, но от них невольно в груди становилось теплее, и кровь разгонялась в жилах.

Отъезда Лазарева ждал со смешанными чувствами. С одной стороны, этот гад ни на секунду не давал расслабиться, иногда вызывая практически непреодолимое желание хорошенько вмазать. С другой, с ним не скучно, можно было поговорить, посмеяться. Они вообще были на одной волне, и Тимур невольно подумал, что в иной ситуации, они вполне могли подружиться. После того памятного разговора в гараже, когда Никита в завуалированной форме ткнул в очевидное, ревность, мешающая трезво мыслить, утихла. Стало спокойнее, когда понял в чем дело. Да, сначала изрядно напрягся, не понимая, как такое могло произойти, а потом как-то расслабился, принял неизбежное. У него вообще вся жизнь через одно место: умудрился попасть на Ви Эйру, выступил в роли подарочка, а теперь еще и это. Судьба, наверное, такая непростая, а что поделаешь? Правильно, уже ничего. Расслабься и получай удовольствие, а что еще остается?

После того, как проводили Лазарева, Василиса тотчас скрылась в своей комнате, еще больше убеждая его в правильности предположений. Прячется от него, скрывается. Очень бы хотелось знать почему. Ведь если с ее стороны тоже есть хоть какой-то интерес, то возможно, они могли бы… Черт, как же все сложно!

Вечером, когда эта партизанка все-таки выбралась из окопов, не особо тактично заявил, что отсиживаться дальше он ей не даст, сам удивляясь своим словам.

Эх, и обнаглел! Совсем перестроился, ушел от рабского поведения. И как-то боязно внутри, но вместе с тем безумно приятно, ощущать себя нормальным человеком.

Василиса поворчала, побубнила и ушла к себе, бросая на него сердитые взгляды, вызывая тем самым неподдельную улыбку. Чудная она, загадочная. Эта ее показная отстраненность, так и подбивает к какой-нибудь подрывной деятельности. Так и хочется вывести на эмоции. А что мешает?

На следующий день этим и занялся, с самого утра. Не особо выходя за дозволенные рамки, играя на полутонах, заставлял ее то белеть, то краснеть, искренне наслаждаясь реакцией. Чисто девичья, без каких-то там хозяйских заморочек. Она вела себя именно так, как он и предполагал. Как девушка, которой не безразличен молодой человек, но она пытается всеми силами это скрыть. Бесполезно. Видно, как ты не пытайся это утаивать.

Под вечер, почувствовав, что еще немного, и она сбежит, запрется у себя, оставил ее в покое, предложив просто посмотреть телевизор. Подозрительно покосившись в его сторону, Васька согласилась, и остаток вечера прошел относительно спокойно.

Под конец все-таки решил уточнить:

— Вась, все в порядке?

— Естественно. Почему ты спрашиваешь? — перевела на него взгляд широко распахнутых глаз.

— Ты сегодня странная какая-то.

— Странная? — она вся подобралась, сжалась, но попыталась скрыть скованность за натянутой улыбкой.

— Да.

— Не бери в голову, — неестественно бодро отвечает, ища пути отступления, — я из-за Никиткиного отъезда уже второй день сама не своя. Будешь смеяться, но уже соскучилась.

— Только из-за этого? — почувствовал неприятный укол куда-то в грудь. Наверное, именно в этот момент ему отчаянно захотелось, чтобы эти нелепые игры закончились, и она перестала прятаться и от себя, и от него. Призналась, в том, что у нее к нему далеко не дружеский интерес, и позволила возникнуть чему-то большему. Потому что без этого признания, ничего не изменится. Они загнаны в рамки, которые под силу разрушить только ей.

Утром Василиса выскочила на кухню как маленький злобный бультерьер. Рявкала, огрызалась по поводу и без повода, поэтому он отступил, отошел в сторону, прекрасно понимая, что в таком состоянии ее лучше не трогать.

Она собралась и ушла из дома, на встречу с подругой. Весь день провел в гордом одиночестве, гадая, когда же она вернется и в чем причина дурного настроения. Неужели из-за его вчерашнего поведения? Все-таки перегнул палку, или наоборот подтолкнул ее к неудобным размышлениям?

Вернулась уже под вечер, почти перед самым ужином. Умиротворенная, спокойная, с теплой улыбкой и сияющими глазами. Что бы ее с утра не терзало, она справилась, перешагнула. От этих мыслей кровь в висках зашумела.

Поужинали и снова устроились у телевизора. Только в этот раз атмосфера была такой напряженной, что между ними чуть ли искры не пробегали. Она сидела, словно на иглах, ерзала, то и дело, бросая в его сторону загадочные взгляды, и явно не зная, как начать сложный разговор. Неужели созрела? Набралась храбрости и выскажет все, что думает по этому поводу? Наконец-то! Затяжное молчание всегда раздражало. Ему проще сразу, в лицо сказать, чем копить внутри себя, переживать, мучиться. У Васьки, похоже, все наоборот.

Искоса наблюдал за ее терзаниями, с каждой секундой лишь крепче стискивая зубы. Давай, Василиса, скажи, что тебя гложет! Хватит играть, хватит строить из себя участливую, заботливую, но вместе с тем равнодушную девочку. Это не так. Совершенно. Думаешь, не видно твоей реакции, твоих смущенных попыток спрятаться?

Они же как на ладони.

Вчера специально провоцировал, неоднократно пытаясь вывести на эмоции. Бесполезно. Удержалась, хотя была на грани. Как иначе? Ты же вся такая собранная, деловая, умная-разумная. Интересно, сколько сил приходится тратить на поддержание образа? Ведь другой можешь быть. Видел собственными глазами, как с Никитой своим драгоценным общалась. Веселой становилась, когда не думала о том, что все нужно контролировать. В глазах огоньки лукавые, улыбка лисья, игривая, и смех искренний. Зачем это прятать? Почему, стоило только Нику исчезнуть из поля зрения, моментально превращалась в безмолвную статую? Эх, знала бы ты, насколько это раздражает.

Кожей чувствовал ее взгляд, но стоило только посмотреть на нее, отворачивалась, хмурясь, оттого что поймали за этим занятием. И так раз за разом. О чем она думает? Метания настолько очевидны, что становится не по себе.

Прошло еще десять минут в напряженной, выматывающей тишине.

Вась, хватит уже! Скажи, о чем думаешь! Прекрати издеваться над обоими. Ты же должна понимать, что в этой поганой ситуации решающее слово именно за тобой. Сделаешь шаг вперед, и многое изменится, если нет — то все так и останется на своих местах. Ты же знаешь это, чувствуешь, но упрямо молчишь. Или может, решила, что тебе этого не надо? Что все это ерунда, от которой проще отмахнуться, чем пытаться разобраться?

Будь обстоятельства другими, сам бы давно сделал этот чертов первый шаг, не задумываясь. Не в его правилах сидеть и отмалчиваться или ждать у моря погоды. Всегда напрямую, но сейчас связан по рукам и ногам, и от собственного бессилия зубы сводит.

Ситуация, сложившаяся вокруг них удерживала лучше, чем самые крепкие цепи и решетки. Хозяйка и раб. Хуже смертельного диагноза, и нет шансов на спасение. Казалось бы, даже намеков не должно возникнуть на какие-либо положительные эмоции по отношению друг к другу, позывов, а тут все наоборот.

Кто-нибудь может объяснить, как они вообще пришли к этому?! К сегодняшнему вечеру, где каждый на иголках, бросает друг на друга взгляды исподтишка, но молчит.

В голове не укладывалось, как мог увлечься хозяйкой. Как??? Уму непостижимо! Ненавидеть должен, люто, как и всех остальных до нее, а не получилось. Тихими шагами, неторопливо, забралась под кожу, незаметно став неотъемлемой частью. Нонсенс.

И вместо того, чтобы разозлиться и послать все на х*р, выкинуть из головы ненужные эмоции, сидит и отчаянно ждет, чтоб хоть что-то изменилось.

Будь он свободным, таких барьеров перед ним не стояло бы. Вперед и с песней, но сейчас все наизнанку, шиворот навыворот. Непонятно, сложно, на грани.

По телевизору показывают водопад, такой мощи и красоты, что сердце от восхищения замирает. Постоять бы рядом, вдыхая воздух, наполненный миллионами мельчайших брызг, чтобы в голове, наконец, прояснилось.

— Красиво, — произносит Василиса, озвучивая его собственные мысли вслух.

— Не то слово! — рассеянно согласился, любуясь картинкой, — такие места надо лично посещать, чтобы потом до конца дней было что вспомнить. Будь моя воля, с удовольствием бы там побывал.

— Так в чем проблема? Если хочешь — побывай, — в ответ Василиса лишь спокойно жмет плечами.

— Ага, прямо сейчас. Вот только вещи соберу и побегу, — ироничная фраза слетает с губ.

А что? Действительно, вот прямо сейчас соберется и как побежит… Буквально триста метров, чтоб потом хлопнуться на землю и корчиться в судорогах.

— Ну, сейчас — это вряд ли, а вот через пару-тройку месяцев вполне можно, — снова это показное спокойствие, от которого уже выть хочется.

Пара-тройка месяцев? У нее планы какие-то на тот период? Собралась путешествовать? Или что?

— Как у тебя все просто, — проворчал он, сжимая кулаки, от внезапно накатившего раздражения.

— И у тебя просто, — чуть слышно, на выдохе произносит Васька.

Угу! Прямо проще не бывает. По щелчку пальцев. Раз и готово!

Бросил на нее взгляд полный иронии и тут же отвернулся. Сидит, поджав губы, в глазах чуть ли не слезы стоят, и дышит так, будто кислорода в комнате почти не осталось. Хотя он и сам не лучше. Как на иголках, на раскаленной сковороде. Чувствуя ее напряжение, нерешительность.

Давай же уже, скажи что хочешь!

Черт, если она сама не начнет этот разговор, то руки так и окажутся связанными.

Слышит, как она набирает воздуха в легкие, сипло выдыхает, собираясь силами.

Давай!

Хочется встряхнуть, поторопить, заставить говорить, но с трудом сдерживает себя, понимая, что она на грани, но в любой момент может пойти на попятный.

Наконец раздался тихий сдавленный голос:

— Я подала документы на твое освобождение.

Словно мешком по голове, ломая хребет. Сердце ухнуло куда-то в живот, превращаясь в камень.

Что она сказала???

Ему послышалось? Слуховые галлюцинации? Хотел переспросить, но язык, словно к небу прирос, и нет сил пошевелить даже пальцем. Шок, смешанный с непонятным внезапным страхом.

Наверняка послышалось. А как иначе?

Все-таки развернулся в ее сторону и уставился мрачным взглядом. На бледное лицо, на дрожащие искусанные губы, на нервно сцепленные руки. Смотрит прямо перед собой, словно боится взглянуть на него.

— Вась, — позвал, чувствуя, как голос не поддается контролю, хрипит. Ему нужно видеть глаза. Видеть, мать твою, что в них отражается.

— То, что ты сказала, это…

— Правда, — кивает. Наконец смотрит прямо на него — открыто, не прячась, не скрываясь, как это было в последние дни.

Внутри творится не пойми что. Разлад такой силы, что забыл все слова. Надо ведь что-то сказать? Спросить, не шутит ли или… или что? Да, хр*н его знает, что надо говорить! Тут дышать-то не получается, не то, что звуки из себя выдавливать.

Васька смотрит на него, и в красивых глазах тепло отражается, радость, чуть прикрытая какой-то непонятной ласковой грустью.

Нападает ступор. Полнейший. Тело будто свинцом налилось, и по венам вместо крови тяжелая ртуть перекачивается. Постепенно, продираясь сквозь джунгли подозрений и недоверчивости, приходит осознание.

Не шутит!!! Ведь ни хр*на не шутит! Васька не из тех, кто будет такими вещами играться. Только не она.

— Я подала документы полтора месяца назад, — взволнованно и как-то смущенно произносит, нервно потирая руки, — так что осталось тебе ходить с браслетами два с половиной месяца. Двадцатого сентября будешь свободен. И, если захочешь, можешь идти смотреть свой водопад. А можешь и не идти. Дело твое.

Хр*н с ним, с водопадом!

В голове не укладывается, что эта ошеломительная новость не снится ему, не является бредом воспаленного мозга.

Васька его отпускает!

Нет сил сдвинуться с места, сказать хоть что-то. Буквально парализовало.

Черт! Этого ведь просто не может быть? Да?

Она поднимается на ноги и тактично уходит к себе, напоследок легко прикоснувшись к плечу. Место касания горит, будто клеймо поставили, и от него жар по всему телу расползается.

Два с половиной месяца! Два гр*баных месяца с хвостиком! И все! Конец этого затяжного безумия.

Она отпускает.

Минут сорок сидел в гостиной, сцепив руки в замок и глядя в одну точку. Эмоции вели нешуточную борьбу. Оголтелая радость то накатывала, то уступала место сомнениям. Может, что-то не так понял? Или Василиса как-то не так выразилась?

Бл*дь, да как не так-то? Прямым текстом сказала, что подала документы на освобождение! Прямым, мать твою, текстом, глядя в глаза!

Откинулся на мягкую спинку кресла, прикрыв лицо руками, чувствуя, как с каждой секундой все больше охватывает ураган, который не сдержать.

Трясло, било крупной дрожью, выворачивало внутренности наизнанку, и впервые за три года не от страха, боли, тоски и безысходности, а от неимоверного восторга, смешанного с дикой эйфорией.

Два с половиной месяца и он свободен! И можно вернуться домой, к нормальной жизни. Увидеть отца, который, наверное, уже успел его похоронить, зная дурной характер и способность нарываться на неприятности. Изнутри затапливает горячее нетерпение. Хочется бежать прямо сейчас. Домой, не оглядываясь, не вспоминая ни о чем. Домой, где можно начать жизнь заново, попытаться забыть кошмар последних лет и стать другим человеком. Тем самым, которым был до Ви Эйры.

Он не знал, возможно ли это в принципе после всего пережитого на жестокой планете, но желал всей душой.

Эх, Васька, Васька! С тобой всегда, с самого начала все не так, как с другими.

Усмехнулся, вспомнив, как она мялась, сидела, ерзая на месте, словно ежа подложили. Ждал от нее слов признания, но совсем иного. Думал, мается, потому что не знает, как сказать о том, что испытывает к нему, а оказалось все совсем не так.

Она его отпускает. Невероятно. Даже несмотря на то, что их общение давно не укладывалось в рамки раб-хозяйка, он даже мыслей не допускал, что она пойдет на такой шаг.

Тихо рассмеялся:

— Партизанка, блин!

Спать не хотелось идти, совершенно. Во-первых, эта новость начисто лишила покоя, взбудоражила, будто в душу бомбу ядерную скинули. Все перевернула, перетрясла. Во-вторых, никак не мог избавиться от опасений. Что если утром встанет, и обнаружит, что это был всего лишь сон? Красивый, реалистичный, безумно желанный, но все-таки сон. Такого разочарования не перенести.

Сидел, уставившись в одну точку еще не меньше часа, после чего все-таки заставил себя идти спать. Не раздеваясь, завалился на кровать, заложил руки за голову и устремил взгляд в окно, в темное небо, испещренное звездами.

Кажется, или сегодня они действительно сияют по-другому. Ярче, таинственней, призывнее?

Утро встретило хмурым, не по-летнему тяжелым серым небом. Казалось, тучи чуть ли не задевают набухшим брюхом за верхушки деревьев. Одинокие небольшие капли дождя редкими брызгами разбивались об окно. На душе скребли кошки, потому что сейчас от вчерашней эйфории не осталось и следа. Только сомнения. А было ли это на самом деле?

Мрачный, как то самое серое небо, собрался и вышел из своей комнаты. Хотелось немедленно поговорить с Василисой, но сдержался. С одной стороны, неудобно ломиться к ней в комнату и спозаранку приставать с вопросами. А с другой, жуткий страх, что вскинет на него удивленный взгляд и поинтересуется: "Тимур, ты о чем? Что за нелепые фантазии". Что, если это мозг, на фоне внезапной увлеченности дорисовал идеально-ванильную картинку?

Черт, это ощущение полнейшей неуверенности в окружающем просто сводило с ума. Вроде реальный разговор в памяти, но за три года привык к тому, что надежда — непозволительная роскошь, за которую обычно приходится очень больно расплачиваться. И очень часто то, что кажется явью — всего лишь жестокий мираж.

От раздирающих противоречий, тяжелых мыслей отвлек легкий скрип двери. Замер, как дикий зверь на охоте, прислушиваясь к происходящему в доме. Вроде тихо. Показалось? Нет, раздаются легкие шаги.

Бросив взгляд через плечо, увидел Чу, возникшую на пороге и скованно помахавшую ему одними пальчиками:

— Доброе утро, — кивнула она, подходя ближе, всматриваясь в его лицо.

Развернувшись всем корпусом, мрачно смотрел на нее, не зная, стоит ли заводить этот разговор. Если это бред, привидевшийся ночью, то незачем ей об этом знать.

— Тимур? — настороженно спросила Василиса, подходя еще ближе.

— Да? — получилось так сердито, что сам поморщился.

— Все в порядке? — она в нерешительности замерла, не осмеливаясь сделать еще шаг навстречу к нему.

— В полнейшем! — снова сухой раздраженный ответ, и не получается сдержаться, хотя надо бы. Она ведь не виновата в его фантазиях.

— Хорошо, — тихо произносит на выдохе, и разворачивается в сторону стола, — надеюсь, ты не надумал себе чего-то, не имеющего отношения к действительности.

Под ребра кольнуло, и, не сдержавшись, молниеносным выпадом схватил ее за руку. Васька от неожиданности вздрогнула, отшатнувшись в сторону, но он держал, не давая отступить, даже не замечая слабых попыток высвободиться.

— Ты о чем? — голос дрожал он напряжения.

Она замерла, всматриваясь ему в глаза. Так и стояли друг напротив друга, не шевелясь, гипнотизируя взглядами. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем на ее губах появилась легкая, несмелая улыбка.

— Все-таки надумал, — убежденно произнесла девушка, качая головой.

Подняв брови, ждал ответа, чувствуя, что с каждой ударом сердца кровь по венам бежит все быстрее. Неужели…

— Тимур, я действительно тебя освобождаю, — спокойно проговорила Василиса, и свободной рукой попыталась расцепить его пальцы, стискивающие локоть, — а теперь, пожалуйста, прекрати ставить мне синяки.

Тяжело сглотнув, наконец разжал свой захват:

— Извини, — в этот раз хрипло, приглушенно, потому что горло спазмом передавило.

— Да, ладно, — беспечно пожала плечами, потирая покрасневшую кожу, — я чего-то подобного ждала. Вряд ли кто смог бы такую новость сразу и безоговорочно принять, не пытаясь найти подвоха. Давай сразу проясним, чтобы не топтаться на месте, не сомневаться и не искать потайной смысл. Все, что вчера сказала — правда. Никаких шуток, розыгрышей, обмана. Твои документы уже в работе. Когда наступит нужная дата, твой чип будет дезактивирован, а мне придет уведомление, о том, что Барсик, теперь свободен.

Хмыкнул, услыхав свою кличку, впервые не почувствовав от этого раздражения. Хоть Барсиком пусть называет, хоть Тузиком. Как угодно! Ей можно. Черт, да ей все, что угодно можно!

— Если есть желание, то можешь еще помучить себя сомнениями, терзаниями, только ничего не изменится. Два с половиной месяца — и это, — она кивнула на браслет, обхватывающий его запястье, — останется в прошлом.

Еще не смея до конца поверить ее словам, нахмурившись, поджал губы.

— Могу повторить еще раз, — усмехнулась она, забавляясь его реакцией, — раз такой недоверчивый и подозрительный. Двадцатого сентября ты будешь свободен.

Казалось, сердце пробьет ребра, так сильно оно билось в груди.

Это все происходит на самом деле? Не галлюцинации? Не бред? Он действительно почти свободен???

— Все, поверил? Или еще разок-другой повторим?

Снова откуда-то изнутри поднимается волна сумасшедшей радости. Не такая, как вчера, когда услышать-то услышал, но до конца не поверил. Сейчас он действительно верил полностью, безоговорочно. Василиса его отпускает.

Усевшись за стол, подперла щеку рукой и исподлобья наблюдала за ним, за тем как пытается сдержать порывы:

— Тим, судя по твоей сдержанности, ты или не рад, или боишься шокировать меня прыжками счастливого бабуина.

Не выдержав, тихо рассмеялся, потирая переносицу и качая головой:

— Рад, Вась. Ты даже не представляешь насколько.

— Догадываюсь.

— Спасибо, — произнес, глядя в глаза.

Она как-то сконфуженно улыбнулась, смущенным жестом заправила за ухо прядь волос, и, отведя взгляд в сторону, прошептала:

— Не за что.

Минут десять они провели в тишине, каждый погруженный в свои мысли. Василиса водила пальцем по столу, рисуя замысловатые узоры, а он, чтобы хоть как-то погасить энергию, бьющую через край, стал делать завтрак.

Подумать только! Свободный. Два с половиной месяца ожидания не в счет, это невообразимые мелочи по сравнению с грядущей свободой.

Скоро улетит с этой проклятой Ви Эйры, забыв обо всем, как о страшном сне. Вернется к нормальной жизни. Увидит отца.

И все благодаря Ваське. Вот мог ли подумать, когда Белобрысая привела его в качестве подарка своей " прекрасной подруге", что все обернется вот так? Что именно то непонятное создание, увидев которое в первый раз, откровенно опешил, не только станет далеко не безразличной ему девушкой, но и дарует свободу, о которой не смел и мечтать.

Она права. Хотелось скакать от радости, как самому настоящему бабуину, орать дурным голосом, схватить ее в охапку и кружить, обнимая изо всех сил.

Сдержался, хотя все кипело, требовало выхода.

— Значит, теперь я твой должник, — усмехнулся, усаживаясь напротив нее. Это бред или воздух действительно стал слаще, а за окном не так уж и мрачно?

— А то, — хмыкнула Василиса, — до конца срока будешь пахать по-черному.

— И что от меня требуется? — прекрасно видел, что шутит, но если бы выдвинула какие-нибудь условия — согласился бы не задумываясь. Да за такие новости, что угодно можно просить, и все равно мало будет.

— То же, что и раньше. Завтрак, обед, ужин. И учти, это в твоих же интересах, потому что если начну готовить я, то до освобождения ты точно не дотянешь — помрешь голодной смертью. В общем, ничего не меняется. Что делал, то и делай. И сразу скажу, чтобы не питал иллюзий. В браслетах ходим до самого конца, чтобы больше никаких "приключений" в виде Марики и ей подобных.

— Плевать на браслеты.

— Я смотрю, теперь тебе на все плевать, — снова улыбнулась она, — надеюсь, за оставшийся срок нервы не измотаешь мне, как ты это любишь.

— Не обещаю, — улыбнулся в ответ, упиваясь ощущением, будто заново родился. Мотать нервы — это последнее, чего ему хотелось в данный момент. Какие могут быть нервы, когда руки так и чешутся, чтобы обнять?

Она с легкой усмешкой покачала головой.

— Вопрос можно? — успокоиться, никак не получалось.

— Давай, — с готовностью кивнула.

— Лазарев об этом знал?

— Знал, — не стала отпираться, — с самого начала. Он вообще в курсе всего, что у нас происходило. Мне нужна была его поддержка.

Что же, теперь понятно, почему Никита вел себя именно так, а не иначе.

— Кто еще знал?

— Таисия. С ней я тоже поделилась, так сказать, в момент отчаяния. Больше никто не знает. Это их не касается.

Теперь многое прояснилось, встало на свои места. Он недоумевал, почему они общаются с ним как со свободным, а оказывается они его таким и считали, только с небольшими поправками.

— Почему не сказала раньше? Почему именно сейчас?

От этого вопроса Василиса поморщилась, словно услыхала что-то неприятное:

— Тебе правду, или необязательно?

— Как хочешь, но правда все-таки предпочтительней.

— Изначально вообще не хотела тебе ничего говорить. Потому что, чего уж тут скрывать, опасалась. Тебя, твоей реакции, того, что станешь неуправляемым. Учитывая, как непросто складывались наши отношения — это весьма резонные опасения, так ведь?

— Так, — согласился, чуть призадумавшись, — теперь все, не опасаешься?

— Не опасаюсь.

— Совсем?

— Совсем.

— Думаешь, подобрел? Стал желтым и пушистым?

— О таком даже не мечтаю! — рассмеялась она, — ты? Желтый и пушистый? Это что-то из области фантастики.

Смех замолк, когда их взгляды пересеклись. Она смотрела на него радостно, но с легким налетом непонятной грусти. А Тимур смотрел, не в силах до конца поверить, принять то, что это происходит на самом деле.

Почти свободен. Все закончилось.

— Спасибо, Вась, — снова произнес тихим, чуть слышным шепотом, чувствуя, что простых слов нестерпимо мало, для того чтобы выразить свою благодарность.

— Не за что, Тимур, — снова отвечает она, заправляя прядь за ухо.

Разговор словно на повторе.

На миг показалось, что она добавит что-то еще, но Василиса отвела глаза в сторону, прерывая зрительный контакт, а через секунду, снова спряталась за непроницаемой маской, вызывая легкую, пока еще непонятную досаду.

Глава 11

Хорошо ли быть проницательной? Предугадывать действия других людей наперед, знать заранее, как они поведут себя в той или иной ситуации?

Наверное.

Полезный навык, который помогает избежать разочарования, стойко встречать трудности, готовиться к неприятным поворотам судьбы.

В теории.

На практике все совершенно иначе. Страшнее, жестче, безысходнее. И осознание того факта, что ты была права в своих предположениях, ничего не меняет. От этого, наоборот, даже хуже становится, потому что где-то глубоко внутри теплилась надежда, что все будет иначе. И собственная правота режет больнее самого острого ножа, и разочарование ничем не перекрыть, и к неминуемым трудностям все так же оказываешься не готова.

Как я и ожидала, Тимур замкнулся. Его хорошего настроения хватило только на один день, который он провел в какой-то нездоровой эйфории, с сумасшедшим блеском в глазах. Мне кажется, он был готов прыгать и скакать, хлопая в ладоши, как маленькая девочка, которой подарили клубничное мороженое и плюшевого мишку, а еще разрешили позднее лечь спать.

Только он — не девочка, и то, что я ему подарила, гораздо серьезнее, чем безмозглый плюшевый медвежонок.

Я все наблюдала за ним исподтишка, пытаясь уловить момент, когда его накроет по-настоящему, необратимо. Смотрела, как он готовит ужин, как уходит в гараж, чуть ли не пританцовывая от радости. Смотрела в сияющие глаза, переполненные диким восторгом, какой-то щенячьей благодарностью и чуть ли не пламенной любовью. Казалось, что еще миг — и сорвется, закружит, прижимая к себе, затискает как куклу, настолько его распирало от эмоций.

Если честно, мне этого безумно хотелось, вот только я знала наверняка, это все временное. Он еще не до конца осознал, принял близкое освобождение. Он еще находился на той острой грани, когда каждый нерв оголен, когда чувства кипят, отключая здравый смысл. В тот день он был просто диким, возбужденным до такой степени, что подключи его к системе электроснабжения, весь город будет полыхать яркими огнями.

Я не обольщалась. Ждала, когда же начнется откат, когда бешеный эмоциональный подъем сменится задумчивостью, нетерпеливой тоской и непреодолимым желанием поскорее уйти.

Так и случилось на следующее утро.

Проснувшись, как всегда, в первую очередь постояла перед зеркалом. Покрутилась, рассматривая себя со всех сторон. Без особого рвения, скорее по привычке. Ужасы, сопровождавшие мою жизнь в период ношения корсета Августовского, постепенно сглаживались в памяти. Уже не казались такими острыми, выматывающими. Ну, было и было. Починили и починили. Главное, что теперь здорова, и все осталось позади, а остальное уже становилось неважным. Моя собственная эйфория от возвращения прежнего вида окончательно улеглась, трансформировавшись в спокойную удовлетворенность.

Одевалась не спеша, даже непроизвольно тянула время, то долго копаясь в шкафу, то переодевая футболку, заметив на ней несуществующие пятна. Было боязно выходить из своей комнаты, сама не знаю почему. Мне все казалось, что за дверями встретит суровая реальность, от которой не скрыться.

Наконец собралась. И я имею в виду вовсе не одежду, а внутреннее состояние. Спрятала подальше тревогу, волнение, и, взявшись за ручку, смело распахнула дверь, убеждая себя в том, что я готова ко всему, что я справлюсь со всеми трудностями, которые могут возникнуть на нашем извилистом пути.

Как всегда с кухни доносились какие-то звуки, и я направилась прямиком туда, нервно вытирая потные ладони о задние карманы шорт. Наше привычное место встречи, с которого начинается практически каждое утро на протяжении нескольких месяцев.

Тим стоял спиной ко мне, неспешно помешивая что-то на плите. Невольно замерла, залюбовавшись, рассматривая расслабленные плечи, чувствуя как сердце заходится в щемящей тоске. Хотелось просто подойти и обнять, уткнувшись в него носом. Чтобы опять накрыл мои руки своей ладонью. Вроде такое целомудренное обычное прикосновение, но воспоминания о нем вызвали целую бурю эмоций.

Одернула себя и прошла вперед:

— Привет, — на удивление голос звучал совершенно обыденно, будто не было метаний, раздумий, страхов. Будто это очередное утро. Такое, как и все остальные.

— Привет, — он обернулся через плечо, смерив меня рассеянным взглядом, от которого внутри все замерло.

Началось.

— Как дела? — спрашиваю наигранно бодро, запрятав эмоции глубоко внутри, там, где он их не разглядит.

Да он, если честно, не пытается, настолько погружен в свои мысли.

— Отлично, — кивает и снова отворачивается к плите, продолжая свое занятие.

— Очень хорошо, — бубню себе под нос, усаживаясь за стол.

Тимур не отвечает. Мне кажется, он даже не замечает моего присутствия. Забыл о том, что я уже выбралась из своей пещеры.

Когда спустя минут десять, проведенных в полнейшей тишине, он развернулся в мою сторону и заметил меня, было отчетливо видно его удивление.

Точно, забыл!

Опять неприятно сдавило под ребрами.

— Извини, задумался, — Тим улыбнулся, присаживаясь напротив меня, — у меня сейчас все мысли только об одном.

— Понимаю, — сдержанно киваю на это признание.

Я действительно его прекрасно понимаю, наверное, лучше чем кто бы то ни было. Это ощущение, когда готов секунды считать, изнемогая от ожидания, навсегда останется в моей памяти.

— Как спалось?

— Вообще никак, — вздыхает он, качая головой, — проваливался на три минуты в сон, и тут же просыпался, как от толчка. То ужасы снились, то бред, а то просто глаза не закрывались. Под утро даже башка трещать начала от того безумного роя мыслей, что в ней копошился. В общем, ночка выдалась отменная.

Впрочем, расстройства по поводу упущенного сна на его физиономии я так и не увидела, сколько не искала. Говорил спокойным будничным тоном, как ни в чем не бывало. Даже слишком спокойным.

Понимаю, что его даже сейчас не отпускают мысли о происходящем, поэтому осторожно интересуюсь:

— Какие планы после того, как они, — кивнула в сторону металлических браслетов, — отключатся?

Тимур скованно улыбнулся, перевел задумчивый взгляд на "украшение", обхватывающее его руку. Каким-то неосознанным потерянным движением прикоснулся к нему, чуть покрутил, а потом посмотрел на меня, прямо в глаза:

— Улечу с этой гребаной Ви Эйры и попробую забыть как страшный сон.

Укол сильный под ребра, отдающий острой болью в животе. Но я держусь.

Даже бровью не повела, ничем не выказав своих чувств. Наоборот, кивнула, даже вроде бы одобрительно. Надеюсь, движение не вышло таким, будто у меня судороги смешанные с нервным тиком?

Чуть было не спросила, полетит ли он сразу домой или есть какие-то другие идеи, но вовремя осеклась. У него бесполезно спрашивать, чем бы он хотел заняться, куда отправиться, какие именно планы на будущее. Это все под запретом.

Даже если бы он захотел обсуждать со мной эту тему, зонд-то никуда не делся, по-прежнему контролировал слова и действия. На какой-то миг захотелось самой рассказать ему обо всем остальном, но тут же вспомнила Барсадова-старшего. Он не хотел, чтобы Тимур был в курсе его присутствия в нашей жизни. Он решил, что до самого конца его роль во всей этой истории должна оставаться за кадром, и я обещала молчать, хранить его секрет.

Господи, как же надоело балансировать на грани этой проклятой недосказанности! Просто невыносимо постоянно думать, что можно говорить, что нельзя. О последствиях думать, о чужой реакции. Я устала от этого, и, похоже, гораздо больше, чем сама себе могу признаться. Хочется просто дышать полной грудью, без оглядки. Я устала от собственной слабости и беспомощности.

Хотя, зачем все эти мучительные вопросы, ненужные предположения и догадки? Самое главное я и так знаю. В его будущем для меня места нет, а значит надо убрать за замок все свои неуместные чувства, заставить страдающее сердце успокоиться, принять жестокую реальность и отпустить. Его отпустить, себя отпустить.

Он вернется к прежней жизни, и мне, наверное, тоже пора об этом задуматься. Я тоже скоро вернусь домой. Только почему-то от этой мысли становится тошно.

Разговор не идет, хоть я и пытаюсь найти общую тему. Скорее из упорства, из желания доказать что-то самой себе. Только все попытки проваливаются одна за другой. Тимур отвечает невпопад, то и дело уходя в свои мысли. Даже когда смотрит в мою сторону, его взгляд пустой, рассеянный, устремленный куда-то сквозь меня. Он не здесь, не со мной.

Наконец сдаюсь, перестаю пытаться его разговорить, отступаю, признаваясь в собственном бессилии.

Я ведь ждала такой реакции, знала о ней наперед! Тогда почему же так больно, и жжет в груди?

После завтрака Тим механически все убрал, навел порядок. Мне кажется, он даже не видел, где находится, не замечал того, что его окружает, не понимал, что делает. Стопроцентный автопилот. Мыслями он уже был на свободе, далеко отсюда.

Закончив с уборкой, буркнул что-то невразумительное, относительно того, что пойдет работать в сад, развернулся и, не глядя на меня, пошел прочь.

Грустным взглядом провожаю широкоплечую фигуру, направляющуюся к черному выходу, и с тоской понимаю, что это только начало. Дальше будет хуже. Он неумолимо отдалялся, отторгая все то, что было ненавистно. Браслеты, Ви Эйру, свое рабское положение, ну и меня заодно, как элемент этого безумия.

Злюсь. В этот раз на саму себя за то, что в снова растекаюсь бесхребетной лужей, погрязнув в сожалениях. Человек увидел просвет в черной пучине, тянущей его ко дну. Узнал, что ад приближается к концу, а я тут сопли жую из-за того, что он, видите ли, говорить со мной не хочет, о будущем думает. Да мне радоваться за него надо! А я как бабка столетняя охаю и причитаю. Не смотрит на меня, не говорит со мной, уехать хочет поскорее и забыть… Можно подумать, сама вела бы себя иначе! Да я бы целыми днями в своей комнате сидела одна, мечтательно глядя в окно!

Самой от себя противно, от своего вечного нытья. Что вообще со мной приключилось? В очередной раз диву даюсь от осознания того, какой стала в последние месяцы. Будто подменили. Вижу только одни проблемы и никаких положительных моментов. Это отвратительно, это душит, это мешает нормально жить.

Надо выплывать, иначе, вытащив Тимура, сама пойду ко дну вместо него.

Недолго думая, иду в кабинет. Мне нужно пообщаться с тем, кто умеет взбодрить и направить на путь истинный. Мне нужен волшебный пендель, от лучшего Мастера по вправлению мозгов.

Пока включается компьютер, пытаюсь вспомнить какой у него график. Вроде сегодня выходной после ночного дежурства. Так что должен быть дома, если конечно не остался у очередной красотки на ночь.

К моей превеликой радости, Лазарев дома и даже не отсыпается после рабочей ночи. На мой вызов он отвечает практически сразу бодрым, но смазанным чавкающим «Здрасте».

— Привет, — растекаюсь в улыбке, когда вижу, как он уплетает огромный гамбургер, такой, что даже в рот не влезает, — опять на подножном корме?

— У меня, в отличие от некоторых, персональных поваров нет, так что ем, что придется, — ворчит он, запивая из большой кружки.

— Бедный. Жениться тебе надо, барин, чтобы супы с кашами дома были.

— Непременно. Вот прямо сейчас и побегу на поиск невесты. Главное, чтобы не досталась такая как ты, а то с голоду помрешь, — хмыкает он.

— Злой ты, — фыркаю, ничуть не обидевшись на его слова. Ну не умею я готовить, и что такого? Изюминка у меня такая.

— Зато красивый, — самодовольно улыбается.

— И скромный.

— И умный.

— И очень скромный!

— И вообще замечательный, — снова кусает гамбургер, набивая обе щеки.

Не могу сдержаться, смеюсь, и настроение медленно, но верно ползет наверх. С ним всегда так. Мой личный антидепрессант.

— Как вы там поживаете в мое отсутствие? Балдеете в гордом одиночестве и не можете нарадоваться, что я, наконец, свалил, оставив вас наедине?

— Никита! — шиплю на него, изо всех сил стараясь не покраснеть. Хмырь догадливый. — Хватит глупости говорить!

— Почему это глупости? Всем известно, третий — лишний, — он все так же усмехается, прекрасно понимая, как двусмысленно прозвучали его слова, — твой Тимурка чуть ли от радости не прыгал, когда меня провожали.

— Тебе показалось!

— Угу, я так и подумал. Чего звонишь-то? Только не говори, что соскучилась!

— Соскучилась, но звоню не поэтому, — сажусь удобнее, опираясь локтями на стол, — я все рассказала Тимуру.

— Да ладно! — темные брови изумленно взметнулись вверх, от удивления он даже отложил в сторону обкусанный гамбургер.

— Представь себе.

— Ну, ты даешь! Я-то, если честно, полагал, что будешь долго и упорно мусолить, думы думать, титьки мять…

— Ник! Ничего я не мну!

— Молодец, быстро собралась, — с одобрением кивнул, показывая большой палец, — как он воспринял сию благую весть?

— Нормально воспринял. Сначала, правда, не поверил, думал, шучу. Потом ничего, оценил, проникся.

— Блин, Вась, еще бы он не проникся, — Никита засмеялся, — затискал, поди?

— Нет, сдержался, — скромно опустила глаза, чтобы не заметил досады, — вчера как бешеный по дому летал, а сегодня весь в себе. Все чего-то думает, размышляет.

— Пусть думает, — Ник беспечно жмет плечами, — полезное дело.

— Со мной почти не разговаривает, — пожаловалась, жалобно надув губы.

— И?

— Что и? — не поняла я.

— Ну, не разговаривает, и что такого? У него вся жизнь с ног на голову перевернулась, так что есть вещи поважнее, чем светские беседы.

Сочувствия от Никиты — ноль. Даже бровью не повел. Не сказал даже банального: "Бедная Васька, за что он с тобой так несправедливо". Нет, вместо этого в глазах полное недоумение, вызванное моим недовольным видом.

Стало обидно. Очень обидно. Очень-очень обидно.

— Да он меня вообще не замечает! — все-таки не сдержалась и выдала свое недовольство.

Лазарев с минуту смотрел на меня исподлобья, а потом протянул:

— Как все запу-у-у-щено.

— Ничего не запущено!

— Еще как запущено! Чу, отстань от мужика! Дай ему время. Он сейчас посидит, подумает, все осмыслит. Примет, в конце концов, свои радужные перспективы. Не сегодня, так завтра эта его задумчивость пройдет. И все у вас будет нормально, и даже лучше! Так что просто уймись и не дергай его.

Поддержал, блин!

Легко сказать «уймись», когда сидишь за миллионы километров и даешь умные советы. А я-то здесь, в эпицентре. Тут захочешь — не уймешься.

Спорить с Никитой бесполезно, поэтому предпочитаю уйти от темы Тимуркиного нежелания со мной разговаривать.

— У тебя-то как? — интересуюсь у друга. — Втянулся в привычный распорядок жизни? Или мысленно все еще в отпуске?

— Да как сказать, — его настроение тотчас меняется. И на место добродушной беспечности приходит непонятная для меня настороженность.

— Ник, ты чего вдруг какой сумрачный стал? — подозрительно всматриваюсь в образ друга на экране.

Он напряжено повел широкими плечами, зарылся пятерней в густые темные волосы и недовольно покачал головой.

— Случилось чего?

— Нет… Да… Не знаю, — потом нехотя добавил, — после возвращения меня Управление трясет, проверяет всю подноготную, на ковер к начальству уже несколько раз вызывали. Все какие-то странные вопросы, допросы.

— Накосячил? — стало тревожно.

— Нет, все спокойно, все как всегда.

— Тогда зачем тебя вызывали? Надеюсь, не из-за нас с Тимуром?

— Ты вообще здесь ни при чем, а твой подопечный тем более. Это что-то другое. Насколько я могу судить по обрывочным фразам, операция какая-то планируется повышенного класса сложности, и, по-моему, за каким-то хреном им нужен именно я.

— Какая операция? — всполошилась, тотчас вспомнив, как однажды вот так на повышенный класс сложности уходил Майлз. И не вернулся. Еще одного близкого человека я не отпущу!

— Ты у меня спрашиваешь? — он растерянно потер висок. — Это только мои догадки. Не более того. Может, и нет ничего…

— Им нужен ты один или мы оба? — я уже ухватилась за это предположение о спецоперации, потому что безоговорочно верила чутью Лазарева. Если у него возникли такие подозрения, значит, основания есть и более чем весомые. Он не из тех, кто любит делать выводы на пустом месте.

— Про тебя не было сказано ни слова, даже намека не было, — Никита развел руками, — и вообще, не бери в голову. Может, это паранойя и не более того.

— Сам-то в это веришь?

Смотрим друг на друга, глаза в глаза, не отрываясь. В наших отношениях нет места лжи и недомолвкам, и мы оба это знаем. Наконец он отрицательно качает головой, от чего больно становится под грудиной.

— Ник, — шепчу, чувствуя, как легкие жечь начинает. И перед глазами палата больничная, слепяще белая, стерильная. Из мебели лишь стул да койка, до которой сузилось все мое восприятие. Тот больничный запах навсегда отпечатался в моей памяти, как и мерный писк приборов, хладнокровно констатирующих, что жизнь медленно угасает, — откажись. Что бы тебе ни предложили — откажись, пожалуйста!

— Ты думаешь, будет выбор?

— У Майлза он был… — голос оборвался.

При упоминании о друге, его взгляд потемнел. Шумно выдохнув, устало потер лицо ладонями, после чего произнес:

— Вась, ты не переживай. Я не собираюсь лезть сломя голову в самое пекло. Но сама понимаешь, что выбор в таких случаях чисто символический. Или соглашайся и выполняй, что сказали, или можешь распрощаться со службой.

— Плевать на службу!

— Ты ли это? — усмехнулся он.

— Одного я уже потеряла, и не хочу потерять еще и тебя!

— Васька, не паникуй раньше времени, — Лазарев снисходительно улыбнулся, — может, меня на повышение решили выдвинуть, а ты уже хоронить собралась. Так просто ты от меня не отделаешься, даже не мечтай.

— Не смешно, — ворчливо выдохнула, пытаясь унять мечущееся в груди сердце.

Черт, действительно, что я завелась на пустом месте? Может, действительно, Никиту решили повысить, у него же показатели отличные, лучше всех в отделе. Если так, то нужно радоваться, но, честно говоря, не получалось. Тревога никак не хотела отступать. Причем здесь повышение и спецоперация?

— Никита, хоть пообещай не делать глупостей, — серьезно обращаюсь к другу, нервно закусывая губы.

Он смотрит на меня в этот раз без усмешек и просто кивает:

— Обещаю.

Потом мы с ним еще недолго разговариваем. Только и с этим собеседником беседа ни в какую не клеится, но уже по моей вине. Его слова выбили у меня почву из-под ног, окончательно лишая покоя. Вот мало мне проблем и переживаний, так теперь еще и это!

— Блин, Вась, я уже жалею, что рассказал тебе о своих подозрениях, — наконец ворчит Никита, когда в очередной раз невпопад отвечаю на его вопрос.

— Не переживай, все хорошо. Я просто задумалась, — скованно улыбаюсь, при этом руки опускаю ниже уровня стола, чтобы он не заметил как они подрагивают.

— О чем? — пытливый взгляд в мою сторону не оставляет шансов скрыться, утаить, но я все таки пытаюсь.

— Да про Тимура опять думаю, — чуть повела плечами, бессовестно соврав ему прямо в глаза.

Про Тима сейчас даже не вспоминала, но Лазарев мне верит:

— Нормально все с твоим Тимуром будет.

— Не знаю. Он весь в себе…

— Отстань ты от него! Вась! Сейчас переварит, в себя придет и все нормально будет. Самим собой станет.

— Тебе-то легко говорить! Ты далеко! А я переживаю!

О тебе, дурак, переживаю! Как бы ни влез куда-нибудь. В какую-нибудь яму, из которой не будет выхода!

— Зачем? Ты ему самую важную и лучшую новость в жизни сообщила, а не смертельный диагноз!

Ник еще долго пытается вправить мне мозги относительно Тимура, и я наконец делаю вид, что сдаюсь, что он меня убедил.

— Все, Чу! Давай не дури, не доставай ни его, ни себя! Все у вас будет нормально.

Главное, чтобы у тебя все нормально было! Мы-то с Тимуром справимся, наши проблемы уже на финальной стадии, скоро точка и разрыв. А вот ты, похоже, находишься в начале нового пути, и куда он приведет — неизвестно.

Распрощавшись с Никитой, начинаю бесцельно слоняться по дому, пытаясь придумать себе занятие, отвлечься. В душе полный разлад. С одной стороны — Тимур и его замкнутость, с другой стороны — тревога за Лазарева.

Ему никогда не были чужды амбиции и тщеславие, тем более, когда речь шла о службе. Вдруг Управление сделает такое заманчивое предложение, что он не сможет отказаться, неосмотрительно влезет куда-нибудь?

Оставалось надеяться только на его здравый смысл. У Ника, конечно, с этим полный порядок, он умудряется сохранить холодный рассудок в любой ситуации, но все равно было тревожно.

У Майлза вон тоже все в порядке было, и с рассудком, и со всем остальным. И где он теперь? Нет его.

Одергиваю себя, отгоняя неприятные мысли. Почему я сразу думаю о самом плохом? Вдруг у Лазарева действительно новые перспективы на горизонте замаячили? Новые возможности? Он мальчик большой, взрослый, умный, со всеми трудностями справится! Так ведь? Так?

В итоге весь день не нахожу себе места из-за Никиты и его подозрений насчет какой-то спецоперации. Зато в голове не остается места на размышления о том, что происходит с Тимуром, что будет дальше с нами.

Глава 12

Потратив на переживания о судьбе Лазарева весь день и почти всю ночь, утром выползла из постели как заправский зомби, причем не первой свежести. Ну, знаете такой, который еще ходит, но если упрется носом в стену, то все, зависнет, медленно перебирая ногами. Вот и я такая была. Вялая, мрачная, неуклюжая. Из рук все валилось, есть не хотелось, настроения не было. Хорошо, что и моего подопечного тоже не было. К тому времени, как я соизволила проснуться, он уже вовсю вкалывал в саду.

Ограничившись кружкой несладкого кофе, побрела в кабинет с твердым намерением снова связаться с Никитой и еще раз убедительно попросить его никуда не лезть, а сидеть тише воды, ниже травы. Бесполезно, наверное, зная, насколько этот товарищ деятельный и упрямый, но все-таки решила попытаться. Вдруг мой разнесчастный вид его проберет и удержит от неосмотрительных поступков.

Конечно же, я совершенно забыла о том, что Никита на работе и не слоняется по дому как некоторые, не зная чем себя занять. Обидно. Когда сам уже который месяц сидишь без дела, как-то негативно воспринимается тотальная занятость других людей. Посидела, поворчала, даже подумала, а не попробовать ли связаться с ним через служебные каналы, но вовремя остановилась. Никита за такое по голове не погладит, да к тому же он действительно может быть занят чем-то неотложным и мои звонки, наполненные паранойей, ему только помешают.

Грустно вздыхая, просидела за компьютером полчаса, пытаясь найти хоть что-то интересное. Ничего. Скучно. Грустно и печально.

Этот день прожила кое-как: провалялась у телека, как в лучшие времена корсета Августовского, пообедала с молчаливым Тимуром, как всегда пребывающем в царстве тяжких дум и не желающем со мной разговаривать, потом почитала, потом убралась в своей комнате — единственном месте в доме, где за порядок была ответственна я, а не Тим. Опять полежала, опять поела. Жизнь рядового кабачка. Скорее бы уж на работу выйти, там скучать некогда.

Ближе к вечеру снова отправилась в кабинет, заготовив пламенную речь и надеясь, что Никита все-таки соизволит со мной поговорить.

Не соизволил.

Дома этого бродяги не оказалось, о чем свидетельствовала тишина в ответ на все мои потуги связаться. Где-то с кем-то гулял. А может и дома был, да не один, и занят чем-то более интересным, нежели разговоры с вечно причитающим напарником, например, прелестями очередной фифы. Где только силы для нескончаемого разврата берет?

Хотела было снова погрузиться в печаль печальную, да заметила как в уголке экрана моргает красный конвертик, сообщая о входящем письме.

Кто там весточку прислал?

Открыв почту, увидела сообщение от Лазарева. Ну, надо же! Я до него весь день достучаться пытаюсь, а он мне письма шлет, паразит!

Ладно, посмотрим, что он тут наваял, писатель самоучка.

"Разлюбезная Василиса Андреевна!

После нашего вчерашнего разговора меня измучила совесть окаянная. Уже сто раз пожалел о том, что поделился с тобой подозрениями. Ты ведь, наверное, столько дум передумала, столько вариантов моей скоропостижной кончины перебрала, что хватит на целую энциклопедию, под названием "Миллион способов мучительного умерщвления".

В общем, зная, что тебя не переубедить и не успокоить простыми словами решил все-таки прояснить ситуацию у начальства. Между прочим, непростое это занятие — пытаться добиться ответов от вышестоящих лиц. Сама знаешь, не маленькая. Полдня на это убил, мотался по всему управлению, пытаясь получить хоть какой-то ответ. Зато мучения увенчались успехом, правда, весьма относительным. Потому что изменения будут как положительные, так и отрицательные.

Итак, прежде всего мне удалось выяснить общую суть проблемы. Меня будут переводить в другой отдел. Не сейчас, а где-то через полгода. Может, чуть раньше или чуть позже. И да, с повышением. Расту. Так что можешь порадоваться, купить мне сладкий пряник и медаль. Это плюсы.

Теперь минусы. Переводят только меня, соответственно, ты остаешься, и соответственно, в скором времени мы перестанем быть напарниками. Кто тебе достанется вместо меня — пока не знаю. Думаю, этот вопрос будет решаться позже, когда подойдут сроки перевода. Но это не такая уж и большая проблема, как мне кажется. Всех в отделе ты знаешь, со всеми ладишь, так что, кого бы тебе не поставили — общий язык найдешь, ни капли в тебе не сомневаюсь.

Вот, в общем-то, дорогая Васятка, и вся проблема. Как видишь, мне ничего не грозит, разве что на новом месте притираться придется, хрен знает какое там начальство, какой коллектив. Но, думаю, справлюсь. Так что расслабься, прекрати себя накручивать и получай удовольствие от жизни.

Теперь по поводу вашего сладкого досуга с Тимуром (уверен, что и по этому поводу себя изводишь). Еще раз повторяю, расслабься! Сейчас этот Упырь придет в себя, и все у вас наладится. Так что, прекращай грузиться, терзать себя сомнениями, ладно? Просто будь рядом с ним, вот и все.

За сим откланиваюсь, желаю хорошего дня и отличного настроения.

Вечно ваш, в скором времени идущий на повышение, Никита Алексеевич.

Пы. Сы. Зная, что ты параноик, высылаю тебе копию соответствующего документа".

Раз десять пробежалась взглядом по ироничным строчкам, придирчиво изучила приложенный документ, чувствуя, как на губах сама собой расцветает улыбка. Ой, дурень! Самый натуральный. Тоже мне, Никита Алексеевич, блин! На душе становится легче, хотя грустинка все-таки есть. Я рада за него искренне. За то, что его повысят. Это правильно. У него работоспособность, как у демона. Упорный, упрямый, умный. С такими мозгами, с такими качествами, как у него, можно до самой верхушки карьерной лестницы добраться, было бы желание. Нечего ему прозябать в нашем отделе, он способен гораздо на большее. Только вот жаль, что наш тандем распадется. Я так привыкла быть всегда с ним, всегда рядом. Быть уверенной в том, что за твоей спиной стоит человек, который прикроет в любой момент, который понимает с полуслова. Это дорогого стоит. Впрочем, по жизни мы все равно всегда будем идти рядом, нога в ногу, такие узы, как у нас, не разорвать ничем. А работа… С работой справимся. Оба.

Спать я отправлялась в приподнятом настроении, с глупой улыбкой, намертво прилипшей к губам, и чувством, будто все налаживается, все будет хорошо. Одна проблема, терзающая душу, отпала сама собой, а с остальным как-нибудь разберусь. Ник прав, надо просто расслабиться и отпустить ситуацию. И я расслабилась, позволив себе безмятежно заснуть, погрузиться в спокойный ласковый сон.

На следующее утро проснулась в боевом настроении. После того, как с Лазаревым все наладилось, решила, что и с Тимуром пора сдвигать дело с мертвой точки. Приняв к сведению советы и наставления Никиты, я решила действовать. А именно — быть рядом с Тимом, искренне веря в то, что это должно помочь.

Ник прав, надо постепенно, ненавязчиво с ним сближаться, быть рядом и мало-помалу Подарочек оттает, перестанет закрываться.

Итак, с чего начать такую ответственную миссию? Конечно же, со своего собственного настроя! Хватит ходить бледной тенью, заламывать руки и думать, думать, думать. Бесполезное это занятие, неблагодарное.

Правильно говорят, чужая душа — потемки. И что бы я ни накрутила в своих мыслях, нет никакой гарантии, что нечто подобное бродит в голове у Тимура. Он всегда сам себе на уме, и нет смысла в моих бесконечных потугах все разложить по полочкам и проанализировать. Все равно все карты, как обычно, спутает и глазом не моргнет. Это же Тимур! С ним всегда все шиворот-навыворот.

Насильно прогоняю все тревожные мысли, выталкиваю их и плотно закрываю дверь. Устала от них, сама себя уже измучила. Хватит.

В этот раз, стоя перед зеркалом, не обращаю никакого внимания на фигуру, на привычный внешний вид. Чего смотреть-то? Все на месте, все красиво, нарядно. Есть вещи поважнее. Я тренирую улыбку, которая в последнее время стала редким гостем на моем лице.

Растягиваем губы, растягиваем. Во-о-от. Очень даже миленько. Только естественности добавить надо, а то чем-то на безумный оскал смахивает. Эта мысль рассмешила. И вот я уже стою, действительно улыбаясь искренне.

Ведь могу же! Могу!

Оделась, причесалась, хвостик на макушке заколола — все, готова. Мысленно пожелав себе удачи, вышла из комнаты, не позволяя себе ни на миг остановиться, задуматься, засомневаться.

Никита был прав! Хватит титьки мять. Хватит!

Блин, до чего же фраза дурная! Тьфу.

На кухне я появляюсь первая, что само по себе весьма неожиданно. То ли он проспал, то ли я рано вскочила. Подозрительно кошусь в сторону часов.

Хм, это я рано. Внезапно.

Ладно, и что теперь? В идеале, наверное, если бы я сейчас дивной феей, кудесницей поварского искусства, сообразила завтрак. Чтобы он вышел и обомлел от моих кулинарных талантов.

Вот только проблемка одна есть.

Кулинарные таланты крепко спали вот уж двадцать с лишним годочков, и, по-видимому, не собирались просыпаться.

И мои попытки сразить его своим гастрономическим шедевром скорее всего закончились бы несварением желудка или чем пострашнее.

Так что нет. Никакой готовки. Может, кофе сварить? Это вроде у меня получалось.

— Вась, ты такими влюбленными глазами смотришь на холодильник, что у меня закрадываются подозрения, будто ты собралась готовить, — раздается насмешливый голос над самым ухом.

От неожиданности подпрыгнула и отшатнулась в сторону.

— Тимур! Зачем так подкрадываться? Я чуть не поседела от испуга!

— Даже не думал, просто кто-то замечтался.

— Есть маленько, — смущенно улыбаюсь, поправляя выбившуюся из хвоста прядь.

— Ты давай-ка, фантазии свои приглуши, присядь, а я сам все сделаю, — без особых церемоний сдвинул меня в сторону.

— Давай помогу? — во мне бурлила кипучая энергия.

— Давай я лучше своими силами обойдусь, — усмехнувшись, направился к холодильнику.

Не доверяет, поганец! Знает, чем ему грозит моя готовка. Тоже мне, гурман нашелся!

Проворчав под нос что-то из разряда: "Ну и пожалуйста!", уселась на стул и, подперев щеку ладонью, наблюдала за его действиями.

Спокойно, размеренно, без суеты, по-хозяйски.

Мне нравилась эта его манера держаться. Она всегда была при нем, с самого начала (если, конечно, не считать маскарада с бородой), несмотря на все трудности, что выпали на его долю.

Интересно, каким он будет, когда скинет с себя браслет и вернется к прежней жизни? В груди снова зашевелилась тоска, когда вспомнилось о том, что в той жизни нет места для меня, но была бесцеремонно придавлена на самом корню. Никаких сомнений! Сегодня день решительных действий и хорошего настроения.

Спустя некоторое время завтрак был на столе, и мне в очередной раз стало немного стыдно за то, что я катастрофически не умею готовить. Вроде и руки есть, и растут из нормального места, а все равно никогда ничего не получается. Просто патологическое неприятие готовки.

— Приятного аппетита, — приступаем к еде.

Исподтишка наблюдаю за Тимом. Он опять задумчив, опять ушел в себя, глядя стеклянным взглядом сквозь тарелку, в которой меланхолично ковырялся, размазывая содержимое по краям. Похоже, аппетита у него не было совсем. Я же, наоборот, была голодна, как волк. Словно местами с ним поменялись.

Сегодня мириться с этим его разобранным настроением я не собиралась. Себе не даю грустить и копаться в мыслях и ему не дам!

— Чем планируешь заниматься? — завожу разговор, выталкивая его из задумчивого состояния.

Парень чуть улыбнулся уголками губ и пожал плечами:

— Ты же знаешь, у меня сейчас одно дело. Сад в порядок привожу. Хочется успеть, до того как, — он неопределенно мотнул головой куда-то в сторону выхода.

"До того, как уеду с этой гребаной Ви Эйры, из этого дома и от тебя подальше", — продолжаю мысленно за него.

— Если тебе это в тягость, можешь оставить как есть. Я не обижусь.

— Мне не в тягость. Наоборот, нравится. Делаешь себе, и делаешь. Тихо, спокойно, можно подумать.

"Ага, помечтать о том, что будет, когда спадут браслеты, когда хозяйка перед носом перестанет маячить", — опять язвит мой внутренний голос.

Давлю его, затыкаю. Мне не хочется в очередной раз погружаться в болото серых мыслей, поэтому изо всех сил держусь на плаву. А еще у меня появилась цель — удержать на плаву Тимура. Доказать ему, что и сейчас все не плохо, что оставшееся время вполне можно провести приятно, а не замкнувшись, закрывшись на все замки.

— Покажешь, что ты там уже сделал? — с улыбкой смотрю на него.

Тимур сначала растерялся, не зная как реагировать. Я еще ни разу не совалась в его работу в саду, оставляя все на его усмотрение, так что, мой интерес стал для него сюрпризом. Надеюсь, приятным.

— Конечно, — наконец медленно кивнул, по-прежнему недоверчиво поглядывая в мою сторону.

— Здорово, — сердце в груди бьется как бешеное, оттого что делаю первый шаг. Пусть крошечный, но все-таки шаг.

После завтрака торопливо ухожу к себе переодеваться. Я намерена не просто постоять рядом с ним пять минут, а по возможности помочь. Совместный труд сближает людей, так? Так! Вот и начнем сближаться. Проведем время с пользой.

Одежды на Ви Эйре у меня совсем мало. Что-то прихватил Ник, когда привез меня сюда после взрыва. Не глядя покидал в сумку то, что первым попалось под руку — вот и все его сборы.

Что-то нашлось в доме. Мое старое подростковое барахло. Во многое я уже не влезала: у пятнадцатилетней девочки формы были не такие выпуклые, но вот одежда свободного кроя вполне подходила.

А еще я нашла старые мамины вещи. В доме их осталось совсем немного. Большую часть она увезла с собой, когда покидала ненавистную планету.

В моем гардеробе даже нашли место некоторые вещи отца — широкие рубашки, в которые я могла завернуться дважды, растянутые футболки, в которых было так удобно и мягко спать. В общем, одежда была, но красивых нарядов — единицы. Сразить Тимура мне попросту было нечем. Да я и не уверена, что ему это надо. Нам надо.

Я просто иду помогать, так что выбираю трикотажные брюки и очередную пеструю застиранную футболку. Вот и все, к садовым работам готова.

Вприпрыжку спустилась с крыльца и поскакала к гаражу, уже призывно распахнувшему свои двери.

Давно я тут не была. Может и неправильно это, но меня совершенно не тянет место, заваленное всяким барахлом, деталями от машин, непонятными штуками, которые лично мне напоминают орудия пыток. Поэтому Тимур в этом царстве был полноправным хозяином. Делал, что хотел, обустраивал, как хотел, а я и не совалась. До сегодняшнего дня.

Каково же было удивление, когда моему взору предстал совсем не тот гараж, что раньше. Тим постепенно все переделал под себя, навел порядок, обустроил все так, чтобы было удобно. Я только изумленно крутила головой из стороны в сторону, скользя взглядом по аккуратно разложенным инструментам. Молодец он все-таки, и руки у него прямые, и эта его хозяйственная педантичность к месту пришлась.

Обладатель прямых хозяйственных рук обнаружился в дальнем конце гаража, в закутке за синей машиной. Чем-то гремел, шумел и наконец появился с большими садовыми ножницами.

— Ну что, готова? — спросил без тени улыбки, мазнув по мне придирчивым взглядом.

— Да, — я действительно готова. К чему угодно, лишь бы рядом с ним.

— Идем, — он кивнул в сторону сада, и мы вышли на улицу через заднюю дверь.

Яркое солнце заставляло щуриться, поэтому непроизвольно прикрыла глаза ладонью, соорудив козырек, и побрела следом за Тимуром, уверенно идущим вперед.

Сад встретил нас ласковым шепотом листвы, одинокими птичьими голосами, а еще непередаваемым ароматом скошенной травы. Миновав большие ивовые кусты, за которыми я когда-то давно пряталась, подловив Тимура на обмане, мы очутились в начале широкого ряда плодовых деревьев.

Когда я тут была в прошлый раз, все выглядело иначе: бурьян, сухостой, нагромождение старых веток и крапива выше головы. Сейчас все разительно изменилось.

Ухоженные деревья, под которыми зеленела аккуратно постриженная трава, широко раскидали свои ветви, образуя кружевные купола. Теперь, когда не осталось мусора, можно было просмотреть во все стороны на десятки метров.

Слева от плодовых деревьев начиналась "дикая зона". Там не было упорядоченности, ровных рядов насаждений. Кусты, смыкающиеся плотными рядами, изящные ясени, зеленые шапки ив, меняющих свой цвет в зависимости от направления ветра с насыщенно зеленого до нежно-серебристого, широколистные липы, готовящиеся к цветению.

— Здесь уже чисто, — Тимур указал в сторону культурной части сада, — конечно, чтобы привести в надлежащий вид, здесь еще работать и работать. Надо бы выкорчевать совсем старые деревья. Толку от них нет, все равно сломаются во время очередного урагана. Ягодные кусты тоже проредить и пересадить на новое место. Стволы побелить. Все газонной травой засеять, чтобы она заглушила сорняки. А то придется постоянно косить. Да всего и не перечислишь. Но хотя бы так пока. Косметику навел.

Открыв рот, смотрю на эту «косметику». По мне, так здесь идеальный порядок. Но Тимур оказался перфекционистом, поэтому скептично относился к результатам своей работы:

— Оставшаяся часть сада все так же запущена. Мы с Никитой, пока он был тут, убрали основные залежи, теперь хоть пройти можно, не продираясь сквозь навалы сухих веток, поваленных деревьев, и не утопая по пояс в прошлогодней листве. Я сегодня планировал лишние ветви срезать, что бы тропинки не закрывали, — несколько раз лязгнул садовыми ножницами, — дело скучное, монотонное, так что не знаю, есть ли смысл тебе ходить со мной.

— Ничего, — отмахнулась, беспечно тряхнув волосами, — я тоже хочу поучаствовать, а то совсем обленилась. Буду тебе помогать носить ветки.

— Как знаешь, — хмыкнул он, с сомнением скользнув по хрупкой фигурке, и направился в сторону ближайшего дерева: низкорослого кряжистого клена.

Не скажу, что помощница из меня вышла золотая, но все-таки хоть немного толку от меня было. Пока Тимур срезал ветки, забравшись на дерево, я оттаскивала их в сторону, складывая в неровную кучу. Так я, по крайней мере, избавила его от необходимости отвлекаться на несколько дел одновременно.

Тим методично осматривал деревья, попадавшиеся нам на пути, и обрабатывал их, а я, как козочка, скакала рядом с ним, не давая ему снова погрузиться в свои мысли. Особо болтливой особью меня не назовешь, но сегодня я из кожи вон лезла, чтобы разговорить его. И про работу говорила, и делилась историями из своего детства, большую часть которого провела в этом доме, этом саду. Рассказывала про любимые укромные местечки, про большой мшистый камень, который служил наблюдательным пунктом, про мрачную липу, на которой у меня был удобный домик. Про семью ежей, в прежние времена живущих у ручья.

Много историй, разных. Порой детских и нелепых. И каждый раз, когда он сдержанно улыбался, чувствовала как щемит в груди от радости. Оттого, что возвращается обратно, оттого что все налаживается.

Давай, Тимур! Почувствуй, что можно быть счастливым и довольным здесь и сейчас, а не через два месяца, когда зонд дезактивируется и браслеты погаснут. Ты уже свободен. Давно. С первого дня как попал ко мне! Просто будь собой, тем самым несносным упыренышем, не обращающим внимания на рамки приличия, на ограничения. Мы с тобой за эти два месяца через многое прошли, проросли друг в друга. Не отказывайся от этого. Не закрывайся, не надо!

И он не закрывается. Почти. Иногда делает попытки задуматься, потерять связь с реальностью, но я ему не даю. Вытаскиваю из защитного кокона, вывожу на разговор, на эмоции, на что угодно.

Тимур отвечает рассеянно, но хотя бы не молчит, не уходит в себя. Я считаю это большим шагом вперед, моей победой, греющей душу.

Он тоже рассказывает какие-то вещи, но сдержанно, осторожно. Но ему сложнее, зонд не дает поведать о себе настоящем, а я уверена, что если бы мог, то рассказал ого-го-го сколько. Жизнь-то у него была буйная, насыщенная.

Мне безумно хочется пообщаться с ним на равных, без ограничений, но, к сожалению, пока это невозможно. Надо ждать, когда сдерживающие барьеры падут.

После обеда я снова увязалась за ним в сад, вызвав у него откровенное недоумение:

— Вась, тебе скучно, что ли? — с усмешкой спросил он, наблюдая за тем, как я затягиваю волосы в высокий пучок на макушке.

— Типа того, — жму плечами, — Надоело дома сидеть одной.

Тим смерил меня непонятным взглядом и направился к выходу, а я засеменила следом, напевая про себя какую-то детскую песенку, внезапно всплывшую в памяти.

Тяжелый день. Если честно, я измучилась, раз за разом пытаясь вытащить Тимура на поверхность, прогнать его задумчивость. Кошмар.

Как, оказывается, сложно быть болтушкой!

Тимур, если вначале еще изумлялся моим болтливым порывам, то к концу дня смирился и поглядывал в мою сторону с легкой иронией, похоже, для себя решив, что я маленько тронулась умом.

Пусть думает. Пусть что угодно думает, плевать. Главное результат.

Потому что, после сегодняшнего дня, я практически поверила, что у нас все может наладится, что мои страхи — не более чем плод воображения.

Вечером, когда наконец все огородные работы были закончены, я почувствовала себя бесконечно усталой, но в то же время довольной и даже непростительно счастливой.

Мы разошлись по своим комнатам: я к себе, он к себе.

Не знаю, чем занимался Тимур, а я чуть ли не бегом бросилась в душ, отчаянно желая смыть с себя пот, налипшие соринки, травинки, из-за которых все чесалось.

Под горячим душем сначала стояла, еле сдерживая писк — все руки были в мелких ссадинах и порезах. То веткой где-то шаркнула, то крапиву не заметила, а то длинной травиной провела, рассекая кожу. Щипало, кололо, жгло, но постепенно неприятные ощущения притупились, уступив блаженной неге. Хорошо-то как!

Тимур, как всегда, быстрее справился со своими делами, и когда я выбралась на кухню, он уже был там: разбирался в холодильнике, разогревал на плите еду, уловив аромат которой, я внезапно осознала насколько была голодна. Даже в животе заурчало, пришлось покрепче обхватить себя руками, а то заунывные трели услыхала бы не только я, но и все обитатели этого дома.

Несмотря на насыщенный день, во мне по-прежнему кипела неуемная энергия, и пока мы ужинали, я все думала, чем заняться дальше.

Может, предложить ему покататься на машине или посмотреть фильм? Или просто погулять?

Пусть будет машина! Точно. Покатаемся по загородным трассам, чтобы не нарваться на стражей порядка, посмеемся, купим в придорожном кафе каких-нибудь вкусняшек.

Идея показалась настолько заманчивой, что я едва смогла дотерпеть до конца ужина. Хотелось схватить его за руку и утащить прочь из дома немедленно.

Изнемогая от предвкушения, бросала в его сторону быстрые нетерпеливые взгляды. Мне кажется, Тимур чувствовал мое эмоциональное напряжение, но упорно делал вид, что не замечает.

Бедняга, наверное, голову ломает, какая муха укусила хозяйку. Ничего, Тимка, скоро узнаешь! Гарантирую, тебе понравится.

Наконец с ужином покончено. Улыбаясь, как сытая кошка, поднялась из-за стола и сделала шаг по направлению к нему.

Тимур стоял ко мне спиной, раскладывая по местам кухонную утварь, поэтому я замерла на миг, собираясь с силами, с духом, и еще неизвестно с чем. Когда он почти закончил свои дела, я все-таки решилась.

— Тимур, — позвала, чувствуя странную дрожь в груди.

— Да, — посмотрел на меня через плечо, одарив внимательным и вместе с тем настороженным взглядом.

— Как ты смотришь на то, чтобы покататься?

— Когда, куда и зачем? — полностью развернувшись в мою сторону.

— Просто так, — пожала плечами, смущенно улыбаясь, — возьмем сейчас машину и поедем куда-нибудь.

Тимур смотрел на меня, не отрываясь, и в его взгляде сложно было что-нибудь прочесть. Давай, задумчивый мой. Соглашайся уже и поехали кататься.

— Вась, извини, — парень сдержанно улыбнулся уголками губ, при этом глаза остались серьезными.

Внутри что-то неприятно загудело, задрожало. Он стоял передо мной, заправив руки в карманы брюк, и смотрел себе под ноги:

— Неудобно было тебе об этом говорить, но мне хочется побыть одному.

Улыбка сползла с моего лица, сменившись растерянностью.

Как… Как же так… Да что же это…

Я-то думала, что у нас все налаживается, а на самом деле он весь день тяготился нашим общением. Это как ворох ледяных крошек за шиворот. Холодно и гадко одновременно.

Черт! Какая же я глупая! Скакала вокруг него, принимая молчание за благосклонность, легкие улыбки — за желание наладить контакт, а ему просто было неудобно отсылать меня восвояси.

Он из чистой вежливости не мог отравить меня из сада, терпеливо снося мое присутствие, как человека даровавшего вожделенную свободу.

Со всего маху наваливается невообразимая усталость, придавливающая к земле, вынуждающая опустить руки. Снова растягиваю дрожащие губы в жалком подобии улыбки:

— Я понимаю.

Ни черта я не понимала! Вернее, понимала, но старательно отталкивала от себя эти мысли, потому что неприятно знать, что от тебя мечтают избавится. Мечтают, чтобы ты оставила в покое и не путалась под ногами.

— Я пойду к себе, ладно? Не обижайся.

— Даже не думала, — вру, чувствуя горечь внутри.

— Хорошего вечера, — развернувшись, Тимур пошел прочь и через несколько секунд уже скрылся в своей комнате, а я так и стояла, безвольно опустив руки и глядя ему вслед.

Он пошутил, да? О каком хорошем вечере может идти речь, когда дышать больно?

Захотелось убежать к себе, спрятаться от всего мира, забравшись под одеяло, и дать волю слезам, выплескивая свои обиды.

Только я сдержалась, силой воли заставила себя подойти к дивану, сесть на него и включить телевизор. Нельзя раскисать, просто нельзя. Его действия и слова вполне ожидаемы, иначе и быть не могло. Так что нет смысла искать причины, гонять в голове бесконечные тягучие мысли "а что, если". Надо переключиться. Хоть мы и рядом, но нужно привыкать жить без него, потому что он уйдет, не оборачиваясь. Уже ушел, мысленно.

Выдыхаю, чувствуя, как дрожит подбородок. Нет. Реветь тоже нельзя! Никаких слез. Тем более, повода для них нет. Все так, как и должно быть, все правильно. Он же не со зла все это делает, а просто потому, что иначе не может. Никто бы иначе не смог.

Хорошо быть предусмотрительной. Знаешь все наперед и готова к любым поворотам судьбы. Здорово быть понимающей, внимательной для других, помогая им встать на ноги, скинуть с тебя тяжкие оковы. Но иногда… Иногда хочется быть просто счастливой. Для самой себя. К сожалению, это у меня пока никак не получается.

Смотрю какую-то передачу, с трудом улавливая суть. Мысли постоянно пытаются скатиться в ненужном направлении, поэтому то и дело приходится себя одергивать, насильно концентрируясь на событиях, происходящих на экране.

Про себя упрямо повторяю: все хорошо, все правильно, я справлюсь.

Верится с трудом, но звучит красиво. Обнадеживающе.

Телефон, лежащий на диване рядом со мной, оживает, тихим писком сообщая о новом сообщении.

Таисия.

"Васен, привет. Как дела? Не хочешь завтра сходить на выставку?"

Раз за разом пробегаю растерянным взглядом по веренице букв, и меня накрывает ощущение, будто я путник, случайно забредший на болота, и, оступившись, свалившийся в темную, неумолимо засасывающую трясину, а это сообщение — как спасительная веточка, склонившаяся к рукам.

Еле дыша, с трудом сглотнув ком в горле, дрожащими пальцами набираю ответ. Ошибаюсь, стираю, исправляю, и, наконец, отправляю:

"Тай, привет!!! Все отлично (здесь я вру, но ей не обязательно об этом знать). С превеликим удовольствием пойду на выставку (куда угодно, хоть на плаху, лишь бы вырваться из этого капкана)."

"Отлично. Мы планируем завтра в час."

"Мы?"

"Да, всей компанией."

В животе неприятно закололо. Интересно, а в Тайкином понятии Марика тоже часть компании? Удержаться не могу, поэтому интересуюсь:

"Власова с нами?"

"Конечно… нет! Все, рудимент отсох. Они с Сэмом расстались окончательно. Брат уже неделю пьет."

"Бедный. Страдает."

"Нет, от радости. Не может поверить, что избавился он нее."

Невольно улыбаюсь, хотя глаза по-прежнему на мокром месте, и в уголках скопились непролитые слезы.

"В общем, подъезжай к двенадцати ко мне, и вместе пойдем."

"Договорились!"

"Ну, все дорогая моя, целую, и до встречи."

Дышать немного легче. Самую малость. Завтра переключусь, пообщаюсь с другими людьми, и все наладится. Все будет хорошо. Осталось только сегодняшнюю ночь пережить.

Глава 13

Утро выдалось мучительным. Я проснулась поздно, разбитая, по-прежнему усталая, словно и не было тревожного сна.