Читать онлайн Эсмеральда бесплатно

© Василий Бахарев, 2023

ISBN 978-5-0059-4854-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1

Неудавшееся представление

⠀

Холодный январский день. Далёкие времена, 1482 год. В Париже, рядом с собором Богоматери, как обычно, царила суета: народ бегал туда-сюда, дети резвились и кричали от радости, а родители пытались не потерять их в толпе. Лишь некоторые молча любовались архитектурой собора. А из-за чего вся эта шумиха? Так на площади был праздник шутов!

Во Дворце Правосудия должны были по такому случаю поставить новую пьесу молодого поэта Пьера Гренгуара. Он с самого утра суетился во дворце, репетируя с актёрами и поторапливая доделывающих декорации плотников – его белокурая макушка мелькала то тут, то там. Несмотря на вид слегка «не от мира сего», который ему придавали рассыпавшиеся по плечам длинные волосы и небрежно наброшенный на плечи камзол, у молодого человека были умные глаза, и постановкой он распоряжался вполне толково, хотя и излишне нервничал. Впрочем, его можно было понять – за свою поэтическую карьеру он написал уже много стихов, но пьесу такого масштаба ставил в первый раз.

В Большом зале собралось много народа. Всё больше и больше любопытных взглядов устремлялось на сцену, но поэт по-прежнему стоял за кулисами, а занавес ещё не был поднят. По рядам зрителей прошёл ропот. Особенно выделялся юный Жеан Фролло, младший брат архидьякона собора – он громче всех требовал поскорее начинать. Наконец, занавес поднялся, и представление началось.

Пьеса была перенасыщена множеством аллегорий, любовных стихов и бытовых сцен из жизни главного героя. Такого сюрприза от Гренгуара никто не ожидал, да и ему самому пьеса казалась ни на что не похожей.

Но в разгар представления, когда полёт Гренгуаровой фантазии уже порядком утомил зрителей, в зале внезапно появился нищий в лохмотьях. Всё внимание моментально переключилось на него, и никому уже не было дела до заумной пьесы.

– Подайте, Христа ради, бедному человеку! – жалобно взывал бродяга, протягивая сложенную ковшиком ладонь. – Мне есть нечего, подайте на хлеб! Я на рынке был, на Гревской площади, у собора… – Он замялся, словно припоминая, где ещё мог оказаться. – А подаяния всё нет!

В этот момент у него чуть не вывалился из-за пазухи кошель. В зале поднялся невероятный шум. Даже архидьякон Клод Фролло встал со своего места и смерил попрошайку строгим взглядом.

Жеан, словно дразня брата, достал свой кошель и кинул нищему пару монет.

– Спасибо, мэтр, очень вы меня выручили! – выдохнул попрошайка, пряча монеты. – Меня зовут Клопен Труйльфу. Без вашей помощи я бы умер с голоду.

– Хватит болтать, убирайся отсюда! – взорвался наконец старший Фролло. Но Клопен и не подумал уходить, а лишь сел подальше, спрятавшись от взгляда грозного архидьякона.

Гренгуар обрадовался, видя, что пьесу можно продолжить. На лицах актёров заиграли улыбки. Но зрители, на которых малопонятное действо только нагоняло скуку, явно не разделяли их воодушевления и, воспользовавшись перерывом, принялись обсуждать последние городские сплетни. Несколько человек и вовсе покинули зал.

Первым не выдержал Клод Фролло. Когда гул толпы окончательно перекрыл все остальные звуки, он встал и быстрым шагом удалился из зала.

– Всё, братец ушёл, теперь-то можно повеселиться! – воскликнул Жеан и направился к притаившемуся в задних рядах Клопену.

– Вот скажи: неужели тебе, неграмотному бедняку, интересно смотреть такую нелепицу? – громко поинтересовался он у нищего. – Мне кажется, ты появился здесь не просто так. Тебе ведь даже нечем заплатить поэту! Или ты думаешь, что тут всё бесплатно? – Жеан засмеялся и скорчил гримасу.

– Ну вот, – вздохнул Клопен. – Даже тут нет покоя от насмешек! Ну что за день! Сначала я ждал милостыни. А теперь ещё и этот школяр ко мне привязался…

– К чёрту пьесу! Я устал и хочу отдохнуть! – прокричал Жеан. Новые зрители всё продолжали подходить. Толпа заполнила весь зал, свободных мест совсем не осталось.

– Эй, Жеан! – окликнул младшего Фролло другой такой же юнец. – Недаром тебя зовут Жеан Мельник, твои руки и ноги совсем как крылья ветряной мельницы, ха-ха-ха! Давно ты здесь?

– Уже часа два, не меньше, – отозвался школяр, – но что-то ничего путного в этом представлении не вижу. Скучно и неинтересно. Вот раньше был театр так театр, а сейчас одни сплошные шуты.

– Мельник, ты прав… – поддержал его чулочник Жак Копеноль и тут же воскликнул, указывая на Клопена: – Ба, кого я вижу! Это же Клопен, король нищих и бродяг! Зачем пожаловал сюда? Попрошайничать?

– Я хотел посмотреть пьесу Гренгуара, но теперь вижу, что ничего не может быть скучнее.

Гренгуар покраснел от злости и попытался возобновить пьесу, но даже актёры уже утомились и не выказывали желания продолжать.

– Давайте же, бездельники! – крикнул им рассерженный поэт.

– Долой пьесу! – завопили со всех сторон.

– У меня есть замечательная идея! – закричал Жак, и все мгновенно притихли, повернувшись к нему. – Давайте прекратим уже этот балаган и займёмся делом. Как насчёт того, чтобы избрать Папу шутов? Тут неподалёку есть часовня. Пусть каждый просунет голову в её окно и скорчит физиономию. Тот, у кого получится самая отвратительная гримаса, и будет Папой. Итак, кто за это предложение?

Эта затея толпе явно понравилась – по всему залу моментально вырос лес рук. Только Гренгуар молчал и оглядывался на своих актёров, ища поддержки. Ему хотелось продемонстрировать своё творение до конца, и он никак не мог понять, почему его сложная, насыщенная сценами на любой вкус пьеса не нравится зрителям настолько, что они предпочитают сомнительное зрелище избрания Папы шутов.

Пьеса всё ещё продолжалась, но никто уже не смотрел на сцену. Толпа устремилась к выходу из Дворца Правосудия.

– Дамы и господа! – взывал поэт, тщетно пытаясь перекричать весёлый гомон. – Куда же вы уходите? Пьеса ещё не закончена!

Ответом ему были свист и улюлюканье.

На зрительских местах осталось всего несколько человек, но Гренгуар решил продолжить пьесу хотя бы для них, надеясь получить хоть какое-то вознаграждение. Но, высунувшись из дверей, он мог только скорчить унылую физиономию. Последние из числа его бывших зрителей последовали общему примеру и быстро удалялись в сторону часовни.

ГЛАВА 2

Папа шутов

Замысел Жака удался на славу. Вокруг часовни собралась большая толпа. Все ждали выборов шутовского Папы, а сам чулочник суетился у входа и всех организовывал. Постепенно к часовне подходили всё новые и новые люди – каждому хотелось победить в этом веселом состязании. Больше всех, кажется, оно радовало Жеана – он носился вокруг часовни, заливаясь смехом, и то и дело принимался едко вышучивать кандидатов в Папы. Но сам школяр, втайне гордившийся своей миловидной мордашкой, желанием к ним присоединиться не горел, так что просто нарезал круги в толпе и покрикивал на людей, по очереди заходящих в часовню.

Постепенно все желающие посостязаться за титул Папы шутов оказались внутри, а зрители и просто любопытные собрались возле окна. Раньше в него было вставлено круглое стекло, но со временем оно растрескалось, так что теперь в отверстие можно было просунуть голову.

Наконец первый претендент на роль Папы шутов высунулся из окна. Он был совершенно лысый, со скрюченным носом, а на его лице явственно виднелись глубокие морщины. Но его гримаса, хоть и была уродливой, не произвела впечатления на зрителей.

– Следующий! – крикнул чулочник.

Все кругом загалдели и стали ждать продолжения.

Мероприятие длилось довольно долго. Жеан не умолкая комментировал внешность кандидатов:

– Не то… Ну вы посмотрите на него! У него же просто нос картошкой! Какой же он Папа шутов!

Чулочник с ним соглашался, и выборы продолжались. В них поучаствовал даже Клопен Труйльфу, скорчив унылую гримасу, но удача не улыбнулась ему и на этот раз.

– Он просто нищий урод, видали уже! – крикнул школяр. – И совсем не страшный.

Веселье продолжалось.

– Поглядите, эта гримаса точь-в-точь как морда быка! – кричал народ, тыча пальцами в очередного претендента.

И действительно, в отверстии часовни красовалось лицо, очень похожее на бычью морду. Жеан снова затараторил, но его уже никто не слушал. Вокруг часовни стоял оглушительный гул.

Каких только лиц тут не было: и худые, и круглые, и с кривыми носами, мужчины и женщины всех возрастов – каждому хотелось состроить самую отвратительную гримасу и стать Папой шутов.

– Глядите, а у этого голова даже в отверстие не пролезает! – заметил кто-то.

В отверстие высунулось лицо другого участника.

– А этот похож на чёрта… – добавил другой зритель.

Наконец в отверстии показалось страшное лицо. Молодой мужчина с рыжими волосами, большой бородавкой над левым глазом и вздёрнутым носом довольно внушительных размеров вызвал у толпы приступ безудержного веселья.

– Глядите, какой урод! – визжали мальчишки ещё младше Жеана, кидая в претендента огрызки и мелкие камушки.

– Посмотрите, люди добрые, на эту рожу! – потешался уже кто-то из взрослых. – Можно подумать, что сам дьявол нынче вечером заглянул в Париж!

– И не говори! – соглашался другой голос. – Клянусь моей лавкой, даже черти, что являются с перепою, и то краше!

После этого продолжать выборы не было смысла. Под всеобщее ликование из часовни вывели этого «красавчика», у которого, как оказалось, был ещё и огромный горб. Толпа громкими воплями одобрила этот выбор.

– Да здравствует Папа шутов! – закричал Жак-чулочник.

– Папа шутов! Папа шутов! – подхватили остальные.

– Да это же звонарь Квазимодо из Нотр-Дама! – воскликнул Жеан и пояснил тем, кто стоял рядом: – Воспитанник моего брата.

– Он просто отвратителен! Достойный победитель, – отметил гордый собой Жак.

Толпа бесновалась:

– Ура! Ура! Да здравствует Папа!

На горбуна надели мантию с мишурой, картонную тиару, вручили цветной посох и посадили на большие деревянные носилки.

– Это твой день, Квазимодо! Ты наш главный шут! – ухмыльнулся один старичок из носильщиков, поднимая новоизбранного Папу над толпой.

Квазимодо уносили всё дальше и дальше от часовни. Процессию сопровождали зрители, число которых увеличивалось с каждой минутой. Они тоже придавали колорит: громко дудели и стучали деревянными палочками, каждый играл, на чём мог – на колокольчиках, дудочках, тамбуринах, образовав самый странный во всём Париже оркестр. А впереди на тележке, запряжённой собаками, ехал король нищих Клопен Труйльфу.

Простодушный горбун смеялся вместе со всеми, не понимая, что его вовсе не чествуют, а лишь смеются над его уродством. Но пока ему было весело.

Внезапно на пути шумной процессии появилась девушка изумительной красоты – с золотисто-смуглой кожей, сверкающими изумрудными глазами и роскошными тёмными волосами, заплетёнными в затейливые косы. Её сине- голубое платье с пёстрыми узорами радовало глаз в серой толпе, тонкую талию подчёркивал золотой корсаж. Походка её была легка и грациозна, словно танец, а изящные туфельки подчёркивали красоту стройных ножек. Девушка держала в руках бубен.

Процессия Папы шутов остановилась. Красавица подходила всё ближе и ближе, и все взгляды были прикованы к ней. Люди моментально забыли о шутовском празднике. Квазимодо тоже не мог оторвать от неё глаз. Она казалась неземным созданием, ангелом, случайно оказавшимся в шумной городской толпе.

Наконец она подошла совсем близко, и прекрасные зелёные глаза встретились с восторженным взглядом горбуна.

– Эсмеральда! Эсмеральда! – закричали люди, узнав красавицу.

Но некоторые продолжали пристально смотреть на Квазимодо и хихикать.

– Как вам не стыдно смеяться над ним? – возмутилась девушка. – Разве он виноват в том, что некрасив? И разве не вы сами провозгласили его королём уродов?

Но отвечать цыганке никто не торопился. Большинство просто любовались, ослепленные её красотой.

– Но у нас праздник! Мы хотим веселиться, – наконец подал голос Жеан.

Большинство людей с ним согласилось, процессия продолжилась, оставив девушку позади. Вскоре они потеряли её из виду.

Толпа направилась к Гревской площади.

Между тем у Гренгуара дела были хуже некуда. Он вернулся в Большой зал и велел актёрам продолжать пьесу. Те честно доиграли до конца, хотя зрителей осталась совсем мало. Время от времени они громкими криками выражали своё недовольство, а затем и вовсе уходили.

Гренгуар успокаивал себя:

– Ну и хорошо, что крикуны уходят! Без них будет легче.

Но когда «крикуны» покинули Большой зал, выяснилось, что осталось всего два человека, да и те мирно дремали в своих креслах. Требовать плату Пьеру оказалось не с кого. Он даже не смог заплатить обещанный гонорар своим актёрам.

– И для чего мы вообще тут старались? – возмущался актёр, игравший Юпитера. – Только время даром потеряли. Не будем больше для вас играть, месье Гренгуар!

– Я заплачу вам позже, обещаю! – пытался выкрутиться поэт. – Я напишу новую поэму. И уж за неё-то точно получу хорошие деньги!

Издалека послышалась весёлая музыка, но расстроенный Пьер едва ли обратил на неё внимание. Погружённый в печальные мысли, он вышел из Дворца Правосудия и уныло побрёл по улице, не замечая, куда идёт.

ГЛАВА 3

Эсмеральда

На душе у Гренгуара было скверно. По пути он обдумывал всё, что произошло за этот день, и всё больше погружался в уныние. Ему казалось, что, если бы его пьеса была более интересной, он смог бы оплатить работу актёров, купить еду и снять комнату на ночлег. А теперь из-за его поэтической никчёмности карманы его пусты, и ему приходится в одиночестве брести по холодной улице.

Всюду горели огни, освещая улицы, нарядно украшенные в честь Праздника Шутов флажками и лентами. Даже гуляющие горожане ради такого случая сменили повседневную немаркую одежду на яркие и пестрые наряды.

– Праздник преследует меня всюду, – ворчал поэт. – Никогда не видел такой толпы… Но, может, эти люди, если я буду держаться к ним поближе, они дадут мне хоть кусочек хлеба? А там как получится!

С такими рассуждениями Пьер шёл всё дальше и дальше, а музыка, которую он услышал уже у Дворца Правосудия, становилась все громче и громче.

Наконец неудачливый поэт вышел на Гревскую площадь. Тут было ещё больше празднующих, чем на улице. Где-то на противоположном краю площади, едва различимый в быстро сгущающихся сумерках, играл незамысловатый народный оркестр. Посреди площади горел костер, и Пьер подошел поближе, чтобы согреться. Но его отвлекло другое зрелище…

В свете костра на старом персидском ковре с узорами плясала прекрасная цыганка, в которой люди из свиты Папы шутов без труда узнали бы Эсмеральду. Гренгуар, видевший её впервые, был очарован её танцем: девушка кружилась под звуки бубна, поднимая его высоко над головой и отбивая задорный ритм, грациозно взмахивала платьем, а стройные ножки выделывали невероятные па.

Потом, отложив бубен, цыганка взяла две шпаги и стала танцевать с ними. Хрупкая девушка с удивительной ловкостью вертела шпаги в разные стороны, так что восхищённые зрители могли видеть только блеск лезвий, отражающих блики костра.

И никто не обратил внимания на совершенно обыкновенного человека в священническом облачении, пока он вдруг не вышел вперёд и не закричал:

– Богохульство! Кощунство!

Зрители, включая Гренгуара, с возмущением уставились на того, кто посмел помешать им наслаждаться пляской. У него была совершенно обычная, ничем не примечательная внешность: лысина на затылке, тонкие губы, строгие серые глаза и нос с небольшой горбинкой. Однако Пьер узнал его сразу же: «Да это же архидьякон Клод Фролло, мой учитель!»

Но девушка не обратила на этот выпад никакого внимания и продолжала танцевать. Со всех сторон ей под ноги посыпался град монет.

– Молодец, Эсмеральда! – кричали зрители. – Ты восхитительно танцуешь!

«Эсмеральда! – восхитился про себя Пьер. – Это имя так же прекрасно и музыкально, как сама девушка. Я никогда такого раньше не слышал… Наверное, цыганское».

Сама Эсмеральда, кажется, была довольна своим успехом.

– Джали, теперь твой черёд! – радостно позвала девушка, и тут же к ней подбежала очаровательная белая козочка с позолоченными рожками. Повинуясь знакам хозяйки, она начала показывать фокусы и кувыркаться.

– Джали, который час? – спросила Эсмеральда.

Козочка ударила семь раз по бубну. В это время часы на башне собора и впрямь пробили семь часов. Зрители громко зааплодировали.

– А месяц какой? – продолжила цыганка.

Джали ударила по бубну один раз. На дворе был январь, и она ответила правильно.

– Богохульство! Кощунство! – снова послышался голос архидьякона. – Не может коза быть такой умной. В неё, верно, вселился дьявол!

Но Эсмеральда и в этот раз не обратила на него внимания.

Гренгуар стоял в стороне и наблюдал за происходящим. За этот удивительный танец, выдернувший его из пучины уныния, он готов был отдать Эсмеральде всё золото мира. Но у него, увы, не было ни гроша, и поэт потупил голову, ещё больше страдая от своей никчёмности.

В это время на площадь въехала процессия шутовского Папы. Квазимодо с высоты своих носилок первым увидел девушку и с радостью понял, что она та самая цыганка, которую он недавно видел на улице. Его страшное лицо расплылось в широкой и искренней улыбке.

Девушка тем временем закончила фокусы с козой и запела песню на диковинном, неизвестном даже образованному Пьеру языке:

Un cofre de gran nqueza Hallaron dentro un pilar, Dentro del, nueuus banderas, Con figuras de espantar

Она пела и широко улыбалась, а её изумрудные глаза сверкали в темноте, подобно звёздам.

Alarabes de caballo Sin poderse menear,

Con espadas, у los cuellot, Ballestas de buen echar…

Закончив петь, девушка пошла собирать плату. Она подходила к каждому зрителю, протягивала ему свой бубен, и он бросал туда несколько монеток.

Дошла очередь и до Гренгуара, но он не смог ничего заплатить.

– Простите, у меня совсем нет денег, – вздохнул поэт, смущённо отводя взгляд.

К счастью для него, внимание цыганки отвлёк Клод Фролло. Он наконец перестал прожигать плясунью ненавидящим взглядом и сразу же заметил Квазимодо. Лицо священника исказила злобная гримаса, и он поспешил к горбуну.

– Кто тебе разрешил участвовать в этом празднике? – накинулся он на воспитанника. – Ты понимаешь, что натворил? Ты выставил себя посмешищем перед всем городом, и меня, своего покровителя, тоже!

Радость на лице Квазимодо постепенно сменялась виноватым выражением.

– Простите меня, отец! – жалобно прошептал он, и по его щеке скатилась крупная слеза.

Фролло, не тронутый этим раскаянием, быстро сдернул с него тиару и мантию. Затем грубо вырвал из дрожащих рук посох и с силой сломал его об колено.

Горбун упал перед Клодом на колени, цепляясь за сутану и умоляя о прощении. Эта сцена возмутила добрую плясунью.

– Пожалуйста, не обижайте его, – попросила она, подходя поближе к Фролло. – Неужели вы не видите, как ему плохо!

Теперь даже участники процессии решили вступиться за своего развенчанного папу.

– Он же ничего не сделал! – кричали они. – Это всё Жак-чулочник, его и накажите! При чём тут бедный малый?

Но Клод не слушал их. Злобно зыркнув на цыганку, которая попыталась было в знак утешения погладить горбуна по плечу, он крепко взял Квазимодо за руку и повёл в сторону собора. Но, уходя всё дальше и дальше, он то и дело оглядывался на Эсмеральду, застывшую в осуждающей позе.

Квазимодо понуро брёл за своим учителем, не смея его ослушаться. Он слышал, как эта прекрасная, как майское утро, девушка заступалась за него, и в груди щемило от нежности и горячей благодарности – ведь до этого никто, кроме архидьякона, никогда его не защищал! Больше всего на свете ему хотелось обернуться, посмотреть в прекрасные зелёные глаза, сказать, как он ей благодарен… Но как можно заставлять красавицу смотреть на такого урода! О, Матерь Божья, если бы он не был настолько ужасен! Если бы…

ГЛАВА 4

Похищение

Когда чёрная фигура архидьякона, тащившего за собой несчастного горбуна, скрылась из виду, у Гренгуара стало легче на душе. При всём его уважении к учителю, присутствие Фролло всё же обычно не способствовало радостному расположению духа, а Пьер за сегодня уже порядком устал грустить. «Ну ничего, несмотря на все неудачи, я всё же в тепле, у костра, – утешил он себя. – К тому же у меня очень приятная компания… хотя бы из вот этой очаровательной плясуньи!»

Эсмеральда сидела чуть поодаль от него, но всё же довольно близко к огню, чтобы было удобно её разглядывать. Хотя было уже очень поздно, музыканты всё не унимались, и девушка даже сидя едва заметно пританцовывала в такт нехитрой мелодии. Монетки в её волосах при каждом движении искрились и поблёскивали в свете костра, придавая облику девушки ещё больше очарования. Поэт не скрываясь любовался ею, и в голове его сами собой рождались совершенно гениальные строки.

Но пустой желудок, как известно, не способствует сочинению од. Тем более что рядом с Пьером сидел мужчина отвратительной наружности – в поношенном костюме, обросший и явно давно не мывшийся – и одну за другой поглощал пресные лепёшки из корзины, которую держал на коленях. Время от времени он прикладывался к стоявшему тут же кувшину, в котором могла быть вода, а возможно, и вино.

Неудивительно, что от такого зрелища у Пьера, с утра не проглотившего ни крошки, разыгрался аппетит. Он хотел попросить еды и для себя, однако, глядя на хмурую физиономию едока, не решался. Но в конце концов, слушая громкое довольное чавканье в унисон с бурлением собственного пустого желудка, он не выдержал:

– Мэтр, вы не могли бы, пожалуйста, дать и мне одну лепёшку? Я с утра не ел и очень голоден…

– Обойдёшься! – хрипло возмутился крестьянин, покрепче прижав к себе корзинку. – Я сам ещё голодный. А лепёшек мало, чтоб ещё и всяких бездельников кормить!

– Да что вы такое говорите! Я поэт, и весьма успешный, только сегодня во Дворце Правосудия мою мистерию играли! – обиделся Гренгуар, и тут его осенило: – А хотите, я вам монолог Юпитера прочту?

Но в ответ все, кроме Эсмеральды, разразились громким хохотом. Гренгуар пытался прочитать первые строчки, но крики заглушили его голос.

– Видели мы твою мистерию, скука смертная! – насмехался кто-то из толпы.

– Какие стихи? Ты с ума сошёл? – поддержал его другой голос. – Мы и так за целый день устали от шума. Да и поздно уже, по домам пора!

Гренгуар, до этого воспрянувший было духом, снова загрустил.

Воспользовавшись тем, что его сосед отвлёкся на перебранку, он заглянул в корзину с лепёшками, но она уже была пуста. День кончался совсем плохо…

– На, поешь! – неожиданно предложила Эсмеральда и протянула Пьеру остаток своей лепёшки.

После всего, что случилось, такой поступок очень удивил и даже растрогал поэта. Он, обычно красноречивый, даже не сумел толком поблагодарить девушку:

– Большое спасибо, Эс… Эсмеральда… Ты просто ангел доброты!

– Да будет тебе! – звонко рассмеялась девушка и вернулась на своё место.

Длинный и суматошный день наконец подошёл к концу. Праздник Шутов закончился, музыканты разошлись, костёр погас. Те немногие, кто ещё оставался на площади, тоже засобирались домой. И только Гренгуару идти было некуда. Без огня в своём дырявом камзоле он мигом замёрз, его ужасно клонило в сон. А заснуть на голой холодной земле, подобно нищему, чувство собственного достоинства ему пока не позволяло.

Эсмеральда тоже поспешила к себе вместе с Джали. А поэт остался сидеть на корточках возле потухшего костра, тщетно пытаясь согреться теплом остывающих углей. И он решил последовать за Эсмеральдой – в конце концов, эта девушка сегодня единственная была к нему добра. Как знать, не приютит ли она его и на ночь?

Цыганка с козочкой уже успели уйти довольно далеко по улице, и Пьеру пришлось их догонять. Однако напроситься в провожатые от всё же постеснялся и просто крался за чудной парочкой. Впрочем, следовать за девушкой было даже интересно – он и представить не мог, куда она его приведёт. На улице становилось все темнее и темнее, и поэт давно бы потерял их из виду, если бы не яркое платье Эсмеральды и снежно-белая шубка Джали.

Большинство добрых парижан уже спали, лишь иногда попадались освещённые окошки. Из одного такого донёсся спор – два сварливых старческих голоса о чём-то препирались, напоминая своим скрипом несмазанную телегу. Гренгуар по старой привычке остановился послушать, о чём они говорят, – никогда не знаешь, кто подкинет очередную идею! – и даже не заметил, что Эсмеральда свернула за угол. Не услышав ничего интересного, поэт увидел её исчезновение и побежал прямо по улице, надеясь догнать.

Эсмеральда спокойно шла домой. Ей часто приходилось поздно возвращаться, поэтому она не беспокоилась и не оглядывалась по сторонам, а то, наверное, заметила бы Пьера. Девушка пританцовывала по пути, напевая одну из мелодий с площади, а умница Джали спокойно бежала рядом.

Внезапно она услышала грохот приближающихся шагов и резко обернулась.

Прямо за её спиной выросла зловещая фигура в длинном плаще. Низко надвинутый капюшон скрывал его лицо, придавая ещё больше таинственности.

Девушка даже пикнуть не успела, как он крепко вцепился в её плечо и попытался зажать рот рукой. Но Эсмеральда, не растерявшись, укусила его за палец и, когда похититель инстинктивно отдёрнул руку, закричала что было сил:

– Помогите, спасите!

Внезапно рядом с ней появился Квазимодо. Мощным ударом гигантского кулака он сбил с ног странную фигуру и тут же неожиданно бережно подхватил Эсмеральду на руки.

– Не бойся меня, – шептал он дрожащей девушке. – Я тебя спасу, я не опасен…

Эсмеральда, вняв этим ласковым уговорам, перестала кричать и робко выглянула из-за горба спасителя. Фигура в капюшоне быстро оправилась от удара и теперь бежала за ними по улице, неумолимо догоняя. Горбун был силён, но бегал, к сожалению, не слишком быстро. Эсмеральда зажмурилась и крепче обхватила его за короткую шею – он её не пугал.

Тут-то на эту процессию и наткнулся Гренгуар, поспешивший на крики о помощи. В темноте он разглядел только, что испуганную цыганку уносит какая- то массивная фигура, а другая, высокая и тощая, бежит за ними следом – и непонятно, преследователь это или сообщник… Сам поэт выручать девушку побоялся, поэтому закричал во всю мощь своих лёгких:

– Стража, сюда!

Из окон соседних домиков стали выглядывать люди, кое-кто даже выбежал на улицу. Вскоре Квазимодо с цыганкой на руках оказался под плотным огнём неприязненных взглядов. Кто-то в толпе уже кричал:

– Скорее, горбун похитил девушку!

Квазимодо в нерешительности приостановился, и в этот миг преследователь наконец настиг его. Поставив горбуну подножку, он воспользовался тем, что тот на миг потерял равновесие, и выхватил у него из рук безвольную от страха Эсмеральду. Но скрыться со своей ношей он не успел – дорогу ему преградил отряд конных стрелков во главе с офицером.

– Отпусти девчонку, негодяй! – рявкнул командир и, наклонившись с седла, вырвал у него Эсмеральду. Пока он устраивал девушку в седле, человек в капюшоне растворился в темноте.

Вооружённые стражники тем временем опутали верёвками бедного Квазимодо. Горбун даже не сопротивлялся, только приговаривал: «Я не виноват, я не виноват!» Но ему не поверили, тем более что жители соседних домов единодушно подтвердили, что именно он нёс цыганку. Про человека в капюшоне никто не вспомнил, как будто его и не было.

⠀

Эсмеральда медленно приходила в себя. Как только голова у неё перестала кружиться от страха, она заметила, что сидит необычайно высоко. Девушка запаниковала, – до этого ей, конечно, не доводилось ездить верхом, – но заметила, что её придерживает за талию чья-то сильная рука. А подняв глаза, она увидела его, своего спасителя.

Он был ещё совсем молод. В свете факелов поблёскивали богато украшенные латы, и такие же золотистые искорки проскальзывали в светлых волосах. Под такого же цвета щегольскими усами распустилась широкая белозубая улыбка, а от взгляда голубых глаз почему-то снова слегка закружилась голова.

– О, месье, я так вам благодарна за моё спасение! – воскликнула цыганка.

– Как вас зовут?

– Капитан де Шатопер, милочка, но для такой прелестной девушки – просто Феб! – представился офицер, довольно пригладив усы. – Позвольте, я провожу вас домой.

– Спасибо, но я дойду и одна… – смутилась Эсмеральда. Хотя ей нравился этот молодой человек, мысль, что он будет её провожать, почему-то пугала.

Тут она очень вовремя заметила Джали, о которой совершенно забыла в этой суматохе. Козочка бежала за конём, но, конечно, не могла его догнать.

– Что вы, что вы! – не унимался капитан. – Такой красавице, как вы, просто опасно ходить ночью одной. Вдруг на вас ещё кто-нибудь… позарится, а?

Эсмеральда была совершенно очарована. В его навязчивых попытках набиться ей в провожатые она видела только заботу и беспокойство, но никак не домогательства.

– Как вас зовут, красавица?

– Эсмеральда, – кокетливо улыбнулась девушка, надеясь, что необычное имя понравится такому благородному рыцарю.

– Эсимилярд… Симиляр… А, неважно! Ангел мой, прошу, останьтесь! – настаивал капитан, сверкая глазами. Кажется, в воображении он уже успел нарисовать довольно пикантные сцены…

Вероятно, это цыганским чутьём поняла и Эсмеральда. Еле слышно прошептав: «Благодарю вас, Феб, и прощайте!», она быстро спрыгнула с коня и вместе с Джали исчезла в лабиринте парижских улочек.

ГЛАВА 5

Двор Чудес

Проводив долгим взглядом капитана Феба, Гренгуар продолжил свой путь. Была уже поздняя ночь, и ему всё больше хотелось наконец найти себе пристанище. Но большинство горожан уже спали, и поэт не решался их будить, справедливо опасаясь, что в этом случае вряд ли его примут радушно. Наконец Гренгуар заметил огонёк в окне ветхого домика и постучался в дверь.

На пороге появилась цыганка. Ещё довольно молодая, она, однако была полной противоположностью Эсмеральде: неприятное лицо, злые тёмные глаза, неопрятная, больше напоминающая лохмотья одежда – никакого сходства с милой плясуньей.

Гренгуар всё же попытался воззвать к жалости девушки:

– Прошу вас, прелестная мадемуазель, пустите меня переночевать, я так замёрз…

Но она даже не дала ему договорить и замахала руками:

– Иди отсюда подальше, бродяга! Ты думаешь, у меня самой в доме тепло? Да мне почти месяц не на что купить дров, а тут ещё ты! Пошёл вон!

– Но я же с ног валюсь! – взмолился поэт.

– Нет! Мне есть нечего. А ты наверняка обед будешь клянчить!

Прежде чем Гренгуар успел возразить, девушка схватила палку, и он счёл за благо унести ноги.

Услышав, как вдалеке захлопнулась дверь неприветливого домика, поэт остановился и устало прислонился к стене. Над Парижем скоро встанет солнце, а он никак не может найти себе кров! Горестно вздохнув, Гренгуар собрал последние силы и побрёл дальше.

Он уже окончательно заблудился и не понимал, куда идёт. Впрочем, не будь поэт так погружён в свои нерадостные мысли, он заметил бы, что зашёл в весьма подозрительные места. Ему всё чаще встречались нищие и оборванцы, говорящие на непонятных языках, но он старался держаться от них подальше. Подать ему было нечего, а без звонкой монеты эта публика обычно весьма невежлива.

– Если уж не повезёт с самого утра, весь день испорчен! – вздыхал про себя поэт.

Домики становились все беднее. Кое-где в окнах мелькали люди, но проситься на ночлег Пьер уже боялся. Он просто шёл дальше, размышляя о своей печальной участи, пока совсем не выбился из сил и не сел прямо на холодную землю.

Однако не успел поэт перевести дух, как к нему подошли двое нищих.

– Эй, ты кто такой? И чего здесь валяешься, пьяный, что ли?

Гренгуар осмотрел себя. Действительно, рубашка его была порвана и заляпана грязью, ботинки стоптались.

– Поэт Пьер Гренгуар! – представился он, выпрямившись и стараясь выглядеть внушительно.

– Первый раз слышим! – захохотали бродяги.

– А где я? – робко поинтересовался поэт.

– Во Дворе Чудес!

Пьер содрогнулся. Ему не раз приходилось слышать, что в закоулках Парижа есть загадочное место, где живут бродяги и воры. Где оно находится, естественно, никто не знал, но слухи о нём ходили самые жуткие: будто бы любого постороннего мужчину, оказавшегося там, бродяги сразу же убивают, а женщин и детей заставляют на них работать… Впрочем, это, конечно, были байки – ведь ни один человек по доброй воле не пошёл бы туда.

– Так ты не местный? – догадался один из бродяг.

– Нет, я здесь впервые.

Ухмылки нищих внезапно сменились кровожадным оскалом:

– Ах, так ты чужак!.. К королю его, к королю!

«Похоже, это всё-таки были не байки», – грустно констатировал поэт, когда ещё двое бродяг с силой схватили его под руки и куда-то поволокли.

Его тащили по каким-то грязным закоулкам, время от времени подталкивая в спину, когда у уставшего поэта начинали заплетаться ноги. Какие-то цыганские ребятишки путались под ногами и кричали что-то непонятное, но явно оскорбительное – теперь-то Гренгуар искренне посочувствовал несчастному Квазимодо. Встреченные нищие мерзко ухмылялись и грозили кулаками, и чем дальше, тем больше их становилось.

Поначалу безразличный от усталости Пьер теперь испугался не на шутку. Он попытался поговорить со своими конвоирами:

– Отпустите, отпустите! Зачем вы меня тащите? Я не сделаю вам плохого, клянусь!

– Конечно, не сделаешь! – ухмыльнулся один из бродяг. – Король Алтынный тебе не позволит!

Наконец Пьера дотащили до довольно большой (по сравнению с тесными улочками) площади. Её освещало множество больших костров, возле которых стояли деревянные столы. За ними на грубых лавках, а то и бочонках сидели бродяги – они выпивали, резались в карты и поначалу не заметили Пьера, тщетно пытавшегося вырваться из рук своих провожатых.

Зато, когда процессию заметили, над столами прокатился взрыв грубого хохота. Поэт зажмурился, чтобы не видеть этих искажённых жестоким весельем рож.

Наконец его проволокли через всю толпу, и шум немного утих. Когда Гренгуар решился открыть глаза, то увидел довольно странную картину: на бочке около самого большого костра сидел смутно знакомый человек. В отличие от остальных бродяг, одетых большей частью в лохмотья, на нём был вполне приличный синий костюм, хотя и кое-где заштопанный. На голове его красовалась шапочка, в которой человек с буйной фантазией (как у самого Пьера, например) мог разглядеть корону.

– Зачем пожаловал, чужак?

Пьер со стыдом оглядел свой костюм, ещё больше пострадавший от прогулки по Двору Чудес, и попытался оправдаться:

– Я зашёл сюда случайно…

– Ты не бродяга! По нашим законам ты не имеешь права здесь находиться.

Голос этого человека, звучавший громко и угрожающе, показался поэту знакомым. Он наконец отважился поднять глаза и рассмотреть получше этого короля нищих.

Каково же было удивление Гренгуара, когда он узнал Клопена Труйльфу, того самого нищего, который нанёс первый и роковой удар его пьесе!

– Кто ты такой? – громко спросил король бродяг.

– Я поэт Пьер Гренгуар. Сочинил много стихов и пьес.

Теперь и на лице Клопена отразилось узнавание:

– А, так это ты написал ту скучищу, которая шла сегодня утром?

– Да, я! – Голос поэта дрожал от страха и обиды. – Как позволите вас называть?

– Называй меня как угодно, но поверь, тебя ждет незавидная участь. Выбирай, или мы тебя казним, или ты будешь обязан до конца жизни работать на Двор Чудес.

Гренгуара ни то, ни другое не устраивало. Он догадывался, что придворный поэт этому королю вряд ли нужен, а при мысли, что он должен будет обслуживать этот сброд, просто подкашивались ноги. Поэт бессильно повис на руках державших его бродяг.

– Но у тебя есть шанс, – неожиданно смилостивился Клопен. – Если ты вступишь в ряды бродяг, мы отпустим тебя. Согласен?

– Да! – воодушевился поэт.

– Готов стать бродягой?

– Да!

– Клянешься?

– Да, хочу стать бродягой, только отпустите меня!

– Но сперва ты должен доказать, что можешь быть полезен. Попробуй, обшарь чучело.

На площадь выкатили бочку, на которой стояло нечто, отдалённо напоминающее огородное пугало. Его одежда была расшита множеством колокольчиков. К бочке, довольно высокой, прислонили широкую доску.

– Иди! – скомандовал Клопен. – Пройди по доске и вытащи кошелёк из кармана чучела. Колокольчики не должны издать ни звука. Тогда ты станешь бродягой, и мы сможем тебя отпустить.

Поэт, дрожа от страха, прошёл по доске и забрался на бочку. Неловким движением он потянулся к кошельку. Но в этот момент его рука предательски дрогнула, и колокольчики подняли громкий трезвон.

Клопен был в ярости:

– Ты провалил задание! Ну так что, я ещё раз спрашиваю, каторга или казнь?

– Пощадите! – взмолился Гренгуар.

Клопен наморщил лоб, будто что-то припоминая.

– Ладно, даём тебе последний шанс. По нашему обычаю, если кого-то возьмёт в мужья жительница Двора чудес, он сам становится бродягой.

Поэт обречённо вздохнул – женщины, которых он здесь видел, были ничем не лучше мужчин. Но лучше уж так, чем в петлю головой!

– Я согласен.

Клопен взял в руки нечто вроде посоха, тоже с колокольчиками на конце, и громко зазвонил. На звон мгновенно сбежались бродяги.

– Дамы, кто хочет взять этого чужака в мужья? – спросил король. Поэта окружила толпа женщин. Но все они довольно быстро уходили, недовольно качая головами. Кто-то находил его некрасивым, кто-то – слишком молодым, кто-то – слишком бедным.

В других обстоятельствах Пьер был бы этому даже рад. Эти неопрятные, одетые в лохмотья и даже не вполне трезвые девушки внушали ему только отвращение. Конечно, в теперешнем его положении он принял бы любую…

Но вдруг из этой отвратительной толпы вынырнуло прелестное создание и ободряюще взяло поэта за руку. Пьер сразу же узнал Эсмеральду. Но… что она делает среди этих оборванцев?

– Берёшь ли ты поэта в мужья? – снова спросил Клопен.

– Да, беру! – подтвердила Эсмеральда, и толпа нищих ответила восторженным рёвом.

Клопен протянул Эсмеральде большую глиняную кружку, а она передала её Гренгуару и шёпотом подсказала:

– Разбей!

Гренгуар бросил кружку на землю, и она разбилась на четыре крупных осколка. Клопен взобрался на свою бочку и положил руки на головы Пьера и Эсмеральды.

– Поэт Пьер Гренгуар, теперь ты наш брат! – торжественно провозгласил он. – Я объявляю вас мужем и женой на четыре года!

Радости Гренгуара не было предела. Он жив, да ещё и муж такой очаровательной девушки! Уже прикидывая в голове драматический сценарий по мотивам собственных приключений, поэт направился вслед за Эсмеральдой.

ГЛАВА 6

Знакомство

Вопреки опасениям Гренгуара, новоиспечённая жена привела его в довольно уютную каморку. Она была небольшой, но светлой и даже отапливалась большим очагом. Скромная обстановка – столик с парой маленьких табуреток, тюфяк и большой деревянный сундук – показалась уставшему поэту верхом изящества.

Эсмеральда, как всегда обворожительная, усадила его рядом с собой за стол. У ног девушки, словно составляя с ней единое целое, уселась Джали.

– Огромное спасибо, что спасли мне жизнь! – искренне поблагодарил цыганку поэт. – Теперь я в долгу перед вами за то, что меня не казнили и не заставили работать на этих бродяг.

– Я очень рада помочь, – улыбнулась девушка, но тут же посерьёзнела. – Но имейте в виду, что я не смогу быть вашей возлюбленной. Может быть, мы станем хорошими друзьями, но не более.

Поэт было приуныл, но вспомнив, что девушка как-никак спасла его, смирился. Ему всё равно нравилась компания этой красавицы, и он не хотел её терять.

– Как вас зовут? – спросила Эсмеральда. – Мы же ещё как следует не познакомились.

– Пьер Гренгуар, мадемуазель. Я очень известный поэт, – не упустил тот случая похвастаться.

– Поэт? – В зелёных глазах девушки зажглось любопытство. – Может, вы прочтёте что-нибудь? Пожалуйста!

Пьеру был очень приятен её интерес. Он встал, принял важную позу, облокотился о столик и начал читать. Это стихотворение, длинное и романтичное, он сочинил только вчера, глядя на очаровательную девушку.

– Твой облик красотой сияет, твой взгляд, как сто мечей, пронзает! Один лишь взгляд – и я сражён, огнём любовным обожжён!

Эсмеральда слушала, подперев кулачком щёку, а перед её глазами стоял капитан Феб – невероятно красивый, в сияющих доспехах, улыбающийся… И этот взгляд, от которого начинают пылать щёки!

Весь вечер она думала о нём, хотя и старалась не подавать виду. Он казался ей идеальным во всём: красивый, сильный, благородный! Она даже не подумала, что стихи Гренгуара посвящены ей.

Поэт закончил и посмотрел на неё выжидательно. Девушка зааплодировала и закружилась по комнате, радостно напевая последние строчки.

У Пьера наконец потеплело на душе. Перед ним была та девушка, о которой он мечтал долгие годы – добрая, весёлая, красивая, всегда его поддерживающая. И пусть она не захотела быть его любовью, может быть, ей понравится другая роль…

– Скажите, мадемуазель, если вы не смогли стать мне женой, можете ли вы быть моей музой?

– Ну, наверное, да! – улыбнулась девушка. – Знаете, мне очень понравились ваши стихи! Они напомнили мне одного человека, который… Наверное, это талант!

– Спасибо! Но многие меня ругают, – смущённо заметил Пьер. – Вот сегодня я ставил пьесу, и она никому не понравилась. Ни одной монетки не заплатили!

– У всех бывают ошибки, – утешила его Эсмеральда. – Не вините себя. Вот когда я была ещё маленькой девочкой, надо мной часто смеялись, говоря, что я никогда не смогу танцевать. Думаю, со временем и у вас всё получится!

– Как я надеюсь, что вы правы! – вздохнул Гренгуар. – Знаете, как нелегко быть поэтом? Впрочем, всё было бы не так уж плохо, если бы не провал моей пьесы. Во всем виноват этот проказник Жеан Фролло! Он всё представление смеялся надо мной!

Про Клопена Пьер все же решил умолчать, опасаясь, что неуважение к здешнему королю обидит Эсмеральду.

– Но ведь вы могли просто прервать представление, – сказала цыганка.

– Что вы, что вы, как можно? Я обещал актёрам большой гонорар. Но, увы, ошибся… И вот теперь я у вас.

– Живите сколько хотите, – успокоила его девушка. – Вы же теперь часть Двора Чудес.

– О, вы очень добры!

После стихов настало время ужина. Эсмеральда накрыла на стол, и в уютной, почти домашней обстановке супруги разделили скромную трапезу из хлеба, яблок и похлёбки. Гренгуару, конечно, случалось отведать и более изысканные блюда, но сейчас он был голоден, и эта простая еда казалась ему самой вкусной. Время от времени Джали поднимала мордочку, и её тоже угощали хлебом.

– Какая у вас чудесная козочка! – заметил Пьер, отламывая кусочек для Джали. – Беленькая, чистенькая и такая умная вдобавок! Никогда раньше такой не видел.

– Она мне как сестра, – пояснила Эсмеральда и вдруг поинтересовалась: – Скажите, а что значит имя Феб?

Гренгуар погладил Джали по мягкой белой шёрстке.

– Это значит «солнце» на латыни. Так звали одного из богов. По-гречески его ещё называют Аполлоном.

– Богов? – удивилась Эсмеральда, и на губах её заиграла мечтательная улыбка. Больше девушка не проронила ни слова.

Пора было наконец ложиться спать. Эсмеральда легла на свой тюфяк, рядом, грея ей бок, пристроилась Джали. Поэту указали на сундук, и он, растянувшись на крышке, быстро заснул.

Эсмеральда проснулась ни свет ни заря. Пьер же ночью спал плохо, то и дело просыпаясь от кошмаров: то ему снился обидный смех уходящих зрителей, а то – угрозы Клопена и улюлюканье бродяг.

Цыганке пришлось разбудить его и заставить умыться – в каморке был ещё деревянный ушат с водой. На столе уже стоял нехитрый завтрак.

За едой супруги снова разговорились.

– Вот скажи, – спрашивал Пьер, откусывая яблоко, – как ты научилась танцевать? И… давай перейдем на ты, мы же друзья?

– Давай, – легко согласилась девушка. – Я и не помню, когда научилась, это было давно… Но я и теперь учусь. В каждом танце есть свой смысл, свое настроение, своя душа, и это нужно понять, пережить и показать людям. Так их жизнь станет чуточку светлее, а в моём бубне, – она звонко рассмеялась, – будет больше монет!

Поэт с замиранием сердца слушал эти рассуждения. В том, что говорила эта необразованная плясунья, было что-то настолько важное, что-то… Пожалуй, это могло пригодиться и ему в написании стихов.

Впрочем, цыганка не дала ему обдумать всё как следует:

– Доедай быстрее, нам нужно торопиться на площадь!

– Как на площадь? – встрепенулся поэт. – Что я буду там делать?

– Клопен всё равно не позволит тебе бездельничать, – сочувственно пояснила девушка. – Лучше пусть ты будешь работать со мной. Если не умеешь танцевать, можешь показывать фокусы – с Джали ведь ты уже подружился!

– Да-да, конечно, – со вздохом согласился Пьер и поспешил перевести разговор на другую тему: – Скажи, а почему ты вчера спрашивала про Феба?

Эсмеральда смутилась.

– Ну, понимаешь… Он спас меня. От какого-то страшного человека в плаще. Я обязана ему жизнью!

– Это Феб де Шатопер? – осенило Гренгуара. Он иногда встречал капитана и знал, какое впечатление тот производит на девушек.

Эсмеральда смутилась ещё больше, так что даже смуглые щёки покрылись румянцем, и замолчала.

Пьер сразу всё понял и загрустил. Он не дружил с капитаном, но всё же знал о нём достаточно, чтобы не пожелать такого кавалера своей подруге. Впрочем, Эсмеральда вряд ли была готова выслушать неприятную правду, а ему не хотелось омрачать их начинающуюся дружбу.

Быстро убрав со стола, Эсмеральда захватила бубен, ковёр, козочку и вышла из дому. Поэт, была не была, поплёлся за ней.

Площадь, как всегда, была полна людей. Эсмеральда, найдя в центре площади свободное местечко, расстелила ковёр и начала выступление. Гренгуар быстро убедился, что танцор из него совсем никудышный, и стал показывал фокусы с Джали.

Их рабочий день был в самом разгаре, когда на площади появился Клод Фролло. Обычно угрюмый, сегодня он был совсем мрачен. Зеваки, криками и аплодисментами выражавшие одобрение Эсмеральде и смеявшиеся над выходками Джали, при виде фигуры в чёрной сутане стали замолкать, а некоторые и вовсе поспешили уйти с площади. Парижане и так избегали иметь дело с архидьяконом Фролло, а уж если он в таком настроении, то ему лучше даже не попадаться на глаза.

Сегодня Фролло, против обыкновения, не кричал и не сыпал обвинениями в адрес Эсмеральды, но метнул на пляшущую девушку взгляд, полный такой неистовой ярости, что даже она, привыкшая отстраняться от происходящего вокруг на время представления, испуганно вздрогнула.

Гренгуар похолодел от страха при мысли, что учитель его заметит и, не дай бог, догадается о его связи с цыганкой. «Если он узнает, мне больше никогда не разрешат ставить пьесы во Дворце Правосудия!» – с ужасом подумал поэт.

Действительно, как бы ни была скромна его поэтическая карьера, без покровительства (пусть и не всегда охотного) архидьякона Фролло дела у Пьера шли бы куда хуже.

К счастью, Гренгуар выступал на площади довольно далеко от Эсмеральды, поэтому архидьякон его даже не заметил. Когда фигура в сутане оказалась к нему спиной, Пьер вздохнул с облегчением и даже позволил себе пофантазировать на тему, что так рассердило его учителя – ведь, насколько он помнил, Фролло обычно старался быть сдержанным и не проявлять своих эмоций. Почему же сегодня он – просто воплощение недовольства? «Не иначе как Его Величество изволит гневаться, – размышлял Пьер. – Вряд ли что-то другое могло настолько вывести его из себя… Или всему виной арест Квазимодо? Ну конечно! – Поэт даже рассмеялся, довольный своей догадкой. – Собор остался без звонаря, и кому же, как не архидьякону, искать горбуну замену! Клянусь моей будущей мистерией, хотел бы я посмотреть на тех бедолаг, которым пришлось нынче утром сдвигать с места Гросс Мари!»

И всё же Гренгуар окончательно успокоился только тогда, когда Фролло покинул площадь и затерялся в толпе. Пьер покосился на свою подругу и с облегчением увидел, что Эсмеральда тоже вернулась к танцам. Теперь, когда опасность разоблачения миновала, он и сам готов был пуститься в пляс.

Кажется, вчерашние приключения научили поэта ценить простые радости, и теперь он просто был счастлив, что над Парижем светит солнце, у него есть такая замечательная подруга и совсем скоро, когда народ разойдётся, они пойдут куда-нибудь перекусить.

ГЛАВА 7

История Клода Фролло

⠀

Клод Фролло родился в дворянской семье. Он рос очень тихим и послушным ребёнком. Его родителям очень хотелось, чтобы он стал священником, и маленький Клод покорно следовал их желаниям. Впрочем, подобная перспектива привлекала и его самого, и он целыми днями с удовольствием читал церковные книги.

Когда Клод подрос, его определили в колледж Торши. Умный и старательный, он очень преуспел в учении и без особого труда поступил в университет, а позднее и получил звание доктора наук.

Увы, полоса счастья и благополучия оборвалась неожиданно и трагически. Страшная чума, разразившаяся в Париже летом 1466 года, не пощадила и родителей Клода. Юный школяр, сам ещё не устроившийся в жизни, оказался единственным опекуном маленького брата. Единственное, что он мог сделать для малыша Жеана – отдать его на попечение почтенной семье мельника и навещать время от времени.

С тех пор Церковь, единственная Клодова опора, стала делом всей его жизни. Ещё довольно молодым он получил весьма почётную должность – стал архидьяконом Собора Парижской Богоматери. Кроме того, он увлекался науками: не только, как и положено священнику, хорошо знал теологию, но также разбирался в юриспруденции и медицине. К нему порой обращались за врачебной помощью, и, несмотря на нелюдимый характер, Клод ни разу никому не отказал.

Но если свои жизнь и карьеру Клод мог считать вполне благополучными и успешными, то подрастающий Жеан доставлял старшему брату сплошные огорчения. Мальчишка рос хотя и обаятельным, но довольно хулиганистым. Став юношей, он, к ужасу благонравного Клода, быстро пристрастился к вину и гулянкам, не внимая ни увещеваниям, ни угрозам. Иногда архидьякону и вовсе казалось, что брат видит в нём лишь ходячий кошель с монетами.

Имя Жеана Мельника – как прозвали выросшего на мельнице мальчишку – по-прежнему куда чаще звучало в самых злачных кварталах Парижа, чем в стенах колледжа Торши, куда брат определил его для получения образования. Единственное, чем мог утешать себя Клод – доброе дело, совершённое им много лет назад, должно было искупить все грехи юного недотёпы.

В Фомино Воскресенье, первое после Пасхи, в Собор Парижской Богоматери вошла старушка со свёртком в руках. Не произнеся ни слова, она положила его в деревянный ящик – ясли для подкидышей – и незаметно исчезла.

Когда монахи и священники заглянули в ясли, то вздрогнули от ужаса: то, что там лежало, с трудом можно было принять за младенца. Это существо с кривым лицом, словно искажённым злобной гримасой, и огромным горбом скорее напоминало, по выражению одного из монахов, «отродье самого дьявола». Нечего было и думать, что кто-нибудь возьмёт такого подкидыша.

Каково же было всеобщее удивление, когда молодой священник Клод Фролло решил приютить младенца. Не зная о том, что тот думает лишь о искуплении грехов младшего брата, одни считали его чернокнижником, а другие – почти святым.

Клод назвал воспитанника Квазимодо, в честь латинского названия Фомина Воскресенья. Это название произошло от первых двух слов молитвы, которую обычно читали в этот день.

Когда мальчик подрос, Фролло обучил его читать, писать и считать. За пределы собора Квазимодо выходил редко, встречая там лишь насмешки горожан, а то и оскорбления. Единственным его развлечением было кормить птиц, которые гнездились на колокольне. Впрочем, не зная в жизни никого и ничего, кроме собора, Квазимодо доволен своей участью и, пожалуй, даже счастлив. Разумеется, он был бесконечно предан своему приёмному отцу и слушался его во всём.

Четырнадцатилетие стало для Квазимодо переломным временем – он получил должность соборного звонаря. Эта работа стала для него не просто единственным занятием, а его счастьем, смыслом его довольно безрадостной жизни. Он очень трепетно относился к колоколам, давал им имена и беседовал с ними, дружелюбными и никогда не обижавшими его друзьями. Колокольный звон стал для Квазимодо самой сладостной музыкой, и в это занятие он вкладывал всю свою душу. С этих пор колокола собора стали парижской достопримечательностью, хотя ограниченные горожане и предположить не могли, что причиной этому был презираемый ими уродливый горбун.

А между тем его приёмный отец Клод Фролло увлёкся алхимией и стал искать путь получения золота и серебра из неблагородных металлов: железа, свинца и других. За ним окончательно закрепилась слава колдуна и чернокнижника. По природе необщительный, он стал совсем нелюдимым, часто запирался в своей келье и редко общался с другими служителями собора.

Но вся налаженная жизнь Клода внезапно рухнула, когда осенью, за полгода до Праздника шутов, он увидел на площади прекрасную цыганку. Танец, который она исполняла, просто заворожил священника, пробудив неведомые доселе мысли и желания. А когда красавица запела, её голос показался ему похожим на пение соловья. Не зная других эпитетов, Клод сравнивал девушку с ангелом, хотя её вид внушал ему отнюдь не благочестивые мысли.

Тот день разделил жизнь Клода Фролло на «до» и «после». Никогда раньше не любивший женщину, он воспылал к цыганке безумной, безудержной страстью.

Фролло пытался бороться. Всю жизнь свято соблюдавший целибат и презиравший тех священников, которые не смогли устоять перед плотским искушением, он просто не мог позволить себе дать волю чувствам. Он старался отвлекать себя молитвами, постом, чтением церковных книг. Но стоило зазвучать на площади звукам бубна, он моментально бросал все свои дела и, словно околдованный, наблюдал за Эсмеральдой из окна собора.

Запретное чувство со временем только нарастало, сдерживать себя становилось всё труднее. Образ танцующей Эсмеральды всё чаще возникал перед ним, не отпуская даже во сне. Архидьякон стал нервным и раздражительным, а по собору поползли слухи, что Фролло окончательно продал душу дьяволу. Никто из тех, кто знал его хоть немного, даже предположить не мог, что причиной мучений архидьякона была женщина.

В голове отчаявшегося священника стал постепенно вызревать план: похитить девушку, запереть в соборе, а дальше… Он боялся подумать, что будет делать дальше, и пока сосредоточился только на похищении.

Для осуществления этого плана ему нужен был Квазимодо. Увы, звонарь, несмотря на преданность Клоду и зависимость от него, имел строгие моральные принципы, внушённые ему учителем в более спокойные времена. Впрочем, после Праздника шутов, когда Квазимодо был растерян и чувствовал себя виноватым перед приёмным отцом, последнему удалось, казалось, заручиться его поддержкой.

Кто же знал, что простодушный с виду горбун вынашивает собственный план! Благодарность к девушке за то, что она пыталась за него вступиться, оказалась гораздо глубже и горячее, чем мог бы подумать Фролло. Узнав о планах Клода, звонарь, хоть и согласился для виду ему содействовать, твёрдо решил спасти её.

Гнева приемного отца он не боялся. Это был первый раз, когда Квазимодо решился его ослушался, и это, конечно, его расстраивало. Но полный ужаса крик Эсмеральды, схваченной похитителем, причинял ему куда большие муки, чем любое наказание, которое мог бы придумать разгневанный Фролло.

Но планы Квазимодо рухнули так же, как и планы его учителя. Спасителем Эсмеральды оказался капитан королевских стрелков. Квазимодо заметил, как смотрела девушка на красивого офицера – её чувства были понятны даже такому неопытному существу, как всю жизнь запертый в соборе звонарь.

Самоотверженный поступок Квазимодо остался незамеченным, более того, его, приняв за похитителя, арестовали. Клод же скрылся и сумел выйти сухим из воды.

Но в чистой душе Квазимодо не было места обиде ни на приёмного отца, ни на цыганскую красавицу. Он знал, чем отличается от других людей, и не рассчитывал на её любовь. Разве это возможно: такая юная и прелестная девушка – и уродливый горбун! Единственное, о чём он молился в темнице – чтобы Эсмеральда была счастлива.

ГЛАВА 8

Жеан и Феб

Вчерашний рабочий день Гренгуара и Эсмеральды прошёл просто замечательно. Вопреки ожиданиям поэта, в выступлениях на площади не было ничего страшного или унизительного, а смех публики, которую забавляли проделки Джали, приятно льстил его самолюбию – как любая творческая натура, он, конечно, был чувствителен к зрительскому отклику. Когда их с козочкой осыпали градом монет, Пьера даже посетила крамольная мысль, что показывать фокусы, пожалуй, приятнее, чем играть для неблагодарной публики мистерии.

Хотя целый день выступлений его всё же вымотал, и ночью Гренгуар спал очень хорошо, несмотря на неудобный сундук.

Следующий день начался ничуть не хуже. Они с Эсмеральдой встали пораньше и болтали за завтраком. Девушка интересовалась, понравилось ли её новому другу выступать на площади – какая же она всё-таки милая! Пьер смутился поначалу, но потом признался:

– Знаешь, это было очень интересно. Я даже не думал, что подобное… ну, народное искусство может приносить такое удовольствие. – Он испугался, что девушка обидится, и поспешил сделать ей комплимент: – А ты и впрямь замечательно танцуешь! Я даже жалею, что не видел тебя раньше, хотя приходилось слышать про какую-то цыганскую плясунью… Кстати, почему тебя так назвали?

– За изумрудные глаза, – смеясь, пояснила девушка. – Клопен говорит, что по-испански это значит «изумруд». Он совсем не жестокий, хотя чужаки считают его таким. Но всегда, когда мне было грустно, он напоминал мне, что я ношу имя драгоценного камня, а значит, должна сверкать! – Она задумалась. – Я тебе уже как-то рассказывала, что моё детство было не очень счастливым. Я рано потеряла родителей и жила во Дворе чудес на попечении у одной старой цыганки. Она была не злая и старалась заботиться обо мне, но мать, конечно, не заменила. Однако я выучилась танцевать и теперь могу сама зарабатывать себе на жизнь.

– А от меня пока одни убытки… – пригорюнился поэт. – Но, кажется, у меня появилась идея, как заработать больше! Фокусов с Джали недостаточно, чтобы надолго удержать публику, но я мог бы стать шутом. Например, жонглировать и читать короткие забавные стишки. А хочешь, я напишу тебе несколько новых песен? Их будешь исполнять только ты!

Девушка радостно подпрыгнула:

– Пьер, ты чудо! Уверена, что ты напишешь замечательные песни! Мне и самой не нравится петь на языке, которого я не знаю… Но ты точно сможешь выступать?

– Джали мне в этом поможет, – успокоил её поэт. – Вот только мне не хватает костюма…

– Я спрошу у Клопена, – пообещала Эсмеральда. – Может, он что-нибудь придумает. Это только кажется, что здесь все ходят в лохмотьях, на самом деле в тайниках бродяг есть много интересного.

Пока поэт заканчивал завтракать, девушка убежала и вернулась с разноцветным костюмом, который сумел раздобыть Клопен. Костюм оказался довольно старым, но вполне подходящим для их целей – шляпа с бубенчиками, разноцветная рубашка и трико. Остаток утра цыганка потратила на то, чтобы зашить многочисленные прорехи, зато Гренгуар, одевшись, остался доволен.

– Большое спасибо! – искренне поблагодарил он девушку. Та радостно кивнула и тоже ушла переодеваться.

Через четверть часа супруги-друзья готовы были отправиться на площадь.

А у Жеана были большие проблемы. За неуспеваемость его отчисли из колледжа Торши, но он не решался сказать об этом брату. Однако, приходя за деньгами, якобы на учёбу, всё время боялся нарваться на гневную отповедь. Жеан отнюдь не был глупцом и понимал, что это ему уж точно не сойдёт с рук.

Сегодня он в очередной раз, скрывая предательскую дрожь в коленках, направлялся к собору Богоматери. Что поделаешь, если уже в самых низкопробных кабачках перестали наливать ему в долг, а красотки с улицы Глатиньи даже за красивые глаза не соглашались пустить переночевать!

Настроение у Жеана, конечно, в предвкушении беседы с братом было хуже некуда, и даже сияющее утро не способно было рассеять его хандру. Наоборот, школяру казалось, что даже солнце насмехается над ним.

Как ни старался Жеан идти помедленнее, оттягивая неприятный разговор, но собор становился всё ближе, на что указывал становившийся всё громче и громче утренний звон колоколов. Погружённый в свои мысли, юноша не сразу заметил, что здесь не так. А когда прислушался, ему показалось, что звон изменился. Он был… не таким чистым, не таким светлым и радостным. Колокола гремели, но души в их перезвоне больше не было.

«Однако горбун отлынивает!» – подумал Жеан, и эта мысль его немного развеселила. Он не мог знать, что Квазимодо арестовали.

Но буквально через несколько минут юнцу стало не до смеха. Жеан стоял перед дверью в келью архидьякона и никак не мог заставить себя решиться. Наконец он набрался смелости и, выругавшись для храбрости, громко постучал в дверь.

– Братец Клод, открой, это я!

Но никто не отзывался. Он постучал ещё раз, другой, третий… Всё без толку. На четвертый раз дверь открылась, и на пороге появился Клод. Даже Жеан, привыкший к угрюмому виду брата, заметил злобное выражение его лица.

– Что тебе от меня нужно? – раздражённо спросил архидьякон. – Ты же никогда не приходишь ко мне просто так. Ты ценишь не брата, а только его кошелёк. Тебе опять нужны деньги, негодный сорванец?

– Дорогой братец, – заюлил юный повеса, – мне в самом деле нужно немного денег на учебу. Совсем немного, братец Клод! Ты же знаешь, я нигде не работаю, всё время на лекциях…

– Ты плут! – возмутился Клод. – Мне прекрасно известно, как ты посещаешь лекции. Или, быть может, ты за последние месяцы стал таким старательным? Пока я занят, но, как только немного освобожусь, непременно навещу ректора колледжа Торши…

Жеан похолодел. Если Клод действительно так сделает, ему несдобровать! Нет-нет, надо срочно отвлечь брата.

– Очень прошу, помоги мне! – взмолился он, состроив трогательную мордашку.

Старший Фролло, несмотря ни на что, любил Жеана, и хитрец прекрасно умел играть на этом чувстве. Вот и теперь Клод, хоть и сохранял внешнюю суровость, сжалился над ним:

– Хорошо, я дам тебе немного денег, но больше ко мне не приходи только за этим. Заходи по делу.

– Но я и так по делу, – резонно возразил Жеан. – Ты же поможешь, да?

C горьким вздохом Клод отошёл в глубь кельи и, взяв с письменного стола небольшой кошель, передал его брату. Жеан с удовлетворением заметил, что кошель, несмотря на скромные размеры, вполне увесистый. Но его больше заинтересовало другое – когда Клод отошёл, брат успел заметить, что келья, всегда идеально убранная, теперь выглядит совершенно запущенной.

– Почему у тебя такой беспорядок? – поинтересовался Жеан, пряча кошель в карман.

Но Клод не удостоил его ответом и постарался побыстрее выпроводить за дверь. Когда он подошёл поближе, чтобы перекрестить брата на прощание, Жеан заметил синяки у него под глазами, но спрашивать, откуда они, не стал.

«Наверняка ночами не спит из-за молебнов!» – решил он. Мальчишка и не догадывался, что верно угадал причину состояния брата, вот только молебны были совершенно ни при чём.

Впрочем, Жеан вовсе не собирался забивать себе голову проблемами брата и, весело насвистывая какую-то непристойную песенку, направился к выходу. Он был очень доволен, что получил деньги от Клода и сумел скрыть от него своё отчисление, и теперь намеревался это хорошенько отметить.

У Гренгуара дела шли просто отлично. В новом шутовском костюме он не только показывал фокусы с Джали, а ещё и жонглировал и рассказывал коротенькие забавные стишки, которые сочинял тут же. И даже кувыркался на деревянных чурбачках, хотя Эсмеральда предупредила его, что без подготовки это делать опасно.

У Эсмеральды тоже всё было хорошо. Сегодня она попробовала танцевать босиком – у неё была очень изящная ножка, и она имела все основания рассчитывать, что такое необычное зрелище привлечёт толпу. К тому же, к радости самой девушки, оказалось, что танцевать без обуви гораздо удобнее – она легко парила на цыпочках, подпрыгивала, пружинила, и выглядело это просто потрясающе. Цыганка решила, что будет и впредь так выступать, но нечасто – ноги всё же болели.

Обходя с бубном восторженных зрителей, девушка заметила чулочника Жака Копеноля и моментально припомнила, где видела его раньше – в процессии Папы шутов.

– Ах, это вы? – насмешливо спросила она, останавливаясь напротив него. – Может быть, расскажете, для чего вы тогда выставили бедного Квазимодо на всеобщее посмешище?

– Но я просто хотел повеселить народ!

– Конечно, издеваться над беззащитными – это очень весело! Вы могли придумать другой способ.

Жак смутился и замолчал. Его впервые стыдила девушка, да ещё такая красивая.

Однако народ Эсмеральду не поддержал – напротив, у многих слова девушки вызвали смех. Некоторые, услышав, что она осуждает их развлечения, даже ушли не заплатив.

Это могло бы перерасти в настоящую травлю, но тут Гренгуар весьма кстати упал во время исполнения трюка. Эсмеральда тут же подбежала к нему:

– С тобой все в порядке?

– К-кажется, да… – пробормотал Пьер, осторожно приподнимаясь с её помощью. – Большое спасибо, дорогая.

Вокруг происшествия тут же собралась толпа любопытных, к которым примкнул уже пребывавший в прекрасном настроении Жеан.

– Гренгуар – поэт великий, всех богов опишет лики! – насмехался юноша.

– Что ты тут делаешь, сочинитель мистерий? Никак решил в бродячие шуты податься, раз с высоким искусством не заладилось?

Гренгуар не то от стыда, не то от злости стал таким же красным, как его костюм. Но на помощь другу тут же пришла всё ещё взвинченная после стычки с чулочником Эсмеральда.

– Он делает, как может! – заявила она, решительно вклинившись между школяром и поэтом. – У каждого есть призвание. И если его талант – сочинять стихи и смешить людей, то что в этом плохого? Если его пьеса один раз не удалась, то это не значит, что он плохой поэт. Может быть, вы сами, – тонкий изящный пальчик негодующе упёрся в грудь Жеана, – поставили уже десяток мистерий? А если нет, как вы смеете его судить?

Мальчишка поспешно отступил от указующего перста цыганки («Ох, и острые же у неё ногти!») и тут же обрушил на неё всю свою язвительность:

– А почему ты, красавица, так яростно вступаешься за этого шута? Э, да не любовники ли вы часом?! – Он рассмеялся, в восторге от пришедшей ему в голову мысли. – Надо же, у принца парижских улиц проявилась принцесса! Как трогательно!

– Не судите всех по себе, – сухо заметила цыганка. Гренгуар за её спиной только возмущённо пискнул.

– И почему ты босая? – продолжал допытываться Жеан. – Фу, как не стыдно! Конечно, ни одна благонравная француженка не стала бы разгуливать в таком виде, на это способна только, как выражается мой братец, «египетская саранча»!

Эсмеральда промолчала и отвернулась от него.

Впрочем, школяр не стал задерживаться на площади – он слишком спешил в кабак. Кошель, выданный братом, приятно позвякивал в кармане, и Жеан уже предвкушал, какими интересными способами может его облегчить.

На входе в свой любимый кабак «Яблоко Евы» Жеан столкнулся с капитаном Фебом. Это была довольно приятная встреча – они часто выпивали вместе и поэтому считались приятелями. Впрочем, это действительно было так – большую часть времени эти молодые люди проводили именно в подобных заведениях, так что у них были общие интересы.

У капитана, как всегда, в карманах было пусто, поэтому всю выпивку и закуску оплатил деньгами Клода Жеан – естественно, не переставая подшучивать над приятелем по этому поводу.

Застольный разговор, как обычно, быстро свернул на обсуждение женщин.

– Представляешь, – говорил школяр, разливая по стаканам дешёвое вино, – я сегодня видел на Гревской площади цыганку, которая почему-то стала танцевать босиком. Вот же чудачество! Хотя ножки у неё и вправду хороши…

– А, я тоже её видел! Между прочим, мы знакомы, – не упустил случая похвалиться Феб. – Её вроде Симиляр зовут… или нет… в общем, имя какое-то басурманское!

– Боюсь, дружище, ты опоздал! – ехидно заметил Жеан. – С ней был один мой знакомый шут, – ну, помнишь, тот поэт, чья пьеса на недавнем празднике провалилась? – над которым она трясётся, как наседка над цыплёнком. Сам посуди, стала бы она так делать, если только он не её любовник?

– Подумаешь, я не ревнив, – отмахнулся уже изрядно захмелевший капитан. – Видел бы ты, какими влюблёнными глазами она на меня смотрела! Ну а если с шутом, так с шутом. У меня ещё много знакомых девушек.

– Твоё дело. Но она вроде хорошенькая такая… Хотя как я мог забыть, ты же женишься! – Жеан театрально хлопнул себя по лбу, опрокинув стакан, а капитан поморщился:

– Не напоминай.

– Надо же, дружище, совсем скоро ты станешь примерным мужем и отцом кучи ребятишек! – продолжал ёрничать школяр. – Наверное, ты уже в предвкушении? Каждый день проводишь у ног своей невесты, как её там?..

– Флёр-де-Лис. На самом деле я стараюсь заходить к ней пореже, хотя старуха-мать меня за это бранит. Но как подумаю, что нужно сидеть и битый час любоваться на её вышивание, то, пуп Вельзевула, удавиться хочется! И ругаться тоже нельзя, так что сиди молчком… Нет, она прехорошенькая малютка, но такая благонравная и скучная, что сил никаких нет.

– Тогда зачем тебе такая жена?

– У неё нет братьев, так что отец оставил ей неплохое состояние, – разоткровенничался уже совсем пьяный Феб. – Жеан, дружище, клянусь брюхом Папы, после моей свадьбы уже я буду оплачивать наше вино!

– Говоришь, она красивая? – поинтересовался чуть более трезвый Жеан.

– В общем-то да. Хотя Симиляр тоже красивая. Даже слишком…

– Но ведь надо выбрать кого-то одного, Феб.

– Я ещё не решил. Но, пожалуй, всё же Флёр. Красивые-то обе, но деньги есть только у одной…

Жеан разлил остатки вина и провозгласил тост:

– За красивых девушек и их приданое!

На этом беседа прервалась, ибо после этой крайней порции приятелям отказались повиноваться не только языки, но и все прочие части тела. Через полчаса Феб уже мирно похрапывал, положив голову на тарелку с сыром. А Жеан, сожалея, что он не капитан и у него нет подчинённых, которые могли бы отволочь его домой, всё-таки встал и побрёл к выходу.

ГЛАВА 9

Потешный суд

Рабочие будни Гренгуара и Эсмеральды текли интересно и радостно. Поэта не покидало вдохновение, хотя и не совсем обычного для него толка: он, очень сдружившийся с Джали, каждый день придумывал новые фокусы, которые они могли бы показать вместе. Умная козочка уже умела приносить палку, подавать передние копытца, брать невысокие барьеры и важно прогуливаться на задних ногах. Последний номер, когда Джали брала в зубы шляпу Гренгуара и вместе с ним обходила зрителей, пользовался особым успехом – рогатой фокуснице никогда не отказывали в плате.

Будь у Эсмеральды другой характер, она могла бы даже приревновать свою любимицу к мужу. Но добрая девушка только радовалась успехам обоих своих друзей, тем более что их забавы улучшали материальное положение странной семейки. Да и мысли самой цыганки в последнее время были заняты одним офицером…

Фантазия Гренгуара не иссякала. Однажды за завтраком он сказал Эсмеральде:

– У меня появилась замечательная идея! – Девушка, уже привыкшая слышать это каждое утро, постаралась заинтересованно улыбнуться. – Давай сделаем таблички с буквами и научим Джали составлять из них слова?