Читать онлайн Махно II. Пропавшая выставка бесплатно

Махно II. Пропавшая выставка

Иисус сказал:

« …Ищите, и обрящете,

толците, и отверзется…»

ГЕЛЕНДЖИК

1983год

«Железная Белла»

I

Геленджик, середины восьмидесятых годов, являл собой великолепную жемчужину в ожерелье черноморских курортов Краснодарского края, хотя и был менее раскручен и популярен, чем такие известные советские здравницы, как Сочи, Ялта и Анапа. Геленджик получил известность и «особую славу», благодаря истории с «Железной Беллой».

«Железная Белла», Бе́рта Нау́мовна Боро́дкина (урождённая Король,1927—1983)  советский деятель торговли, директор Геленджикского треста ресторанов и столовых. Заслуженный работник торговли и общественного питания РСФСР. В 1982 году она была арестована и в этом же году осуждена и приговорена к смертной казни путём расстрела по так называемому «сочинско-краснодарскому делу». В августе 1983 года приговор был приведён в исполнение в Новочеркасской тюрьме. Бородкина, одна из трёх женщин в СССРв отношении которых была применена мера высшей социальной защиты, в период с 1960 по 1987 годы »..

Не то, чтобы на каждом углу в Геленджике, шептались по этому поводу, но разговоров было предостаточно, поскольку эта ситуация затронула практически весь торговый мир Геленджика. Говорили много и разное, но больше было слухов и домыслов.

Тему эту подогревало еще и то обстоятельство, что одновременно с арестом Беллы, пропал и первый секретарь горкома партии Геленджика, Николай Федорович Погодин. Он вышел вечером и своего дома по улице Советской и направился в горком партии, располагавшийся в те времена на улице Ленина. Однако, на работе он не появился. Утром следующего дня, в срочном порядке были подняты по тревоге все силовые структуры: милиция, КГБ, внутренние войска, и даже были задействованы пограничники. На границе был введен усиленный пропускной режим. Но все усилия были тщетны. Первый секретарь Геленджикского горкома партии исчез бесследно!

Более-менее достоверную историю, поведал мне, мой товарищ Гена Сокирко, а он был близко знаком с Бородкиной. С Геной мы случайно встретились на Геленджикском базаре.

Геленджикский базар конца лета, без преувеличения, изобиловал кавказскими ароматами и яствами. Здесь было всё, или почти всё. Бабульки, гречанки, торговали солениями и пряностями. В огромных эмалированных кастрюлях, источая неповторимый аромат маринадов и специй, нежились фаршированные овощами, помидоры и баклажаны, которые на местном жаргоне, назывались «синенькими». Хрустели, как снег под ногами, соленые огурчики и маринованная капуста «чам-ча». Домашняя аджика была нескольких сортов, а продавалась она в бутылочках из-под пепси колы. В них же продавали и всевозможные соусы, от жгучего «кавказского», до терпко-кислого «ткемали». Ярко зелёными курганами, на прилавках лежала свежайшая зелень от укропа, кинзы и петрушки, до цицмаки, регана и тархуна. Лавровый лист продавали прямо с ветками. Из-под прилавка, можно было продегустировать домашнее вино и чачу.

Фрукты и овощи были наисвежайшие, как правило, утреннего сбора. Виноград переливался всеми цветами виноградной палитры, от бледно фисташкового оттенка, до иссиня черного колера. Величина гранок была так же впечатляющей, некоторые грозди были размером с голову. А мед и варенье, соревновались между собой множеством видов и сортов. Здесь я, впервые, попробовал варенье из грецких орехов и молодых сосновых шишек.

Как семечки, в кульках, торговали черноморскими вареными креветками, здесь же продавали вяленых бычков и ставридку. Про копченую рыбу, без обильного слюноотделения, рассказывать просто не возможно. Копченая скумбрия и кефаль сверкали золотом и перламутром, а толстолобик был настолько жирный, что когда его ели, то жир стекал по рукам.

И вот, среди этого изобилия продуктов и ароматов, нашему взору предстала такая картина. Между торговыми рядами, ни на кого не обращая внимания, гордо вышагивал огромный ворон. Уже потом я узнал, что это местная достопримечательность, ворон «Яша». Птица вела себя, явно, как хозяин. Шел он неторопливо, поворачивая голову, то в одну, то в другую сторону, иногда наклоняя её на бок и как бы присматриваясь к товару на прилавках. Не узрев ничего, на его взгляд, подходящего, он переключил свое внимание на покупателей, и заприметил впереди идущую женщину, которая несла в каждой руке по авоське. В одной были помидоры, огурцы, одним словом овощной набор, а в другой сетке, вместе с бутылкой кефира и буханкой хлеба, находились сосиски, завернутые в бумажный пакет. «Яша», вприпрыжку, но не издавая лишнего шума, устремился вдогонку за женщиной. Подскакав на достаточное расстояние, он стал прицеливаться к сосискам. Изловчившись, и, ухватив за одну из них, потянул на себя. Сосиски дружной вереницей, стали выползать из сетки, удерживаемые мощным клювом птицы. Кто-то из покупателей обратил внимание женщины на этот инцидент, но было уже поздно. Добыча была крепко зажата в клюве ворона. И тут началась погоня. Женщина с криком кинулась за «Яшей», а тот вприпрыжку стал убегать от потерпевшей. Оказавшись на открытом месте, ворон взмахнул крыльями, и был таков, а за ним летела гирлянда сосисок. Наверное «Яша» был умнее вороны из басни Крылова, и ни разу не каркнул, что позволило ему благополучно скрыться с добычей.

II

Вместе с нами эту драму наблюдало множество зевак, и в толпе я не сразу приметил небольшую группу людей, явно не похожих на отдыхающих. В одном из них я, к большой своей радости, узнал Геннадия Сокирко. Он выделялся среди остальных, явно, начальствующим видом, и отдавал какие-то распоряжения, а остальные, внимательно и с достаточным уважением, вслушивались в его слова. Дождавшись небольшой паузы в их разговоре, мы с Мариной подошли к ним. Такую довольную физиономию, мог состроить только Гена. Мы дружески обнялись, я представил ему Марину, как свою жену. Он извинился перед сопровождавшими его людьми, и мы покинули территорию рынка.

Возле ворот его ожидала служебная машина «Волга». Геннадий открыл заднюю дверь, и галантно помог Марине сесть в машину. Я сел с другой стороны, а Гена взгромоздился на переднее сиденье.

– В «Лесное» -, просто сказал он водителю, и машина плавно тронулась с места, увозя нас за город.

Конечным пунктом нашей не продолжительной поездки было кафе «Лесное», расположившееся в живописном месте на берегу небольшой горной речки, с черкесским названием Адэрба. Мы не успели остановиться, как нам навстречу, из кафе, вышел хозяин заведения, не высокий, но толстый армянин. На его лице расплывалась добродушная улыбка, выражавшая не только радость встречи дорогого гостя, но и огромное почтение       к нему.

– Барев дзес, Геннадий Михайлович, джан. Как я рад видеть Вас и ваших друзей. Милости просим. – с неповторимым армянским акцентом проговорил он и развел руки для объятий.

– Без фамильярностей, Эдик, – сказал Гена,

– Организуй нам стол у речки. Ну и, «поляну», по полной программе. -

Минуя летнюю веранду, мы прошли к спуску, и по ступенькам из дикого камня, вышли на берег речки, правда, и речкой, этот ручеек, трудно было назвать. Воды в ней было по щиколотку, но была она хрустальной чистоты, и текла, издавая успокаивающе журчание, перекатываясь через валуны причудливыми гребешками. По дну шныряли мальки гольцов и голопузиков, проскальзывала и молодь речной форели. Марина сняла обувь, и бродила по воде, вдоль берега, обрамленного вязами и зарослями ольхи, наслаждаясь тенистой прохладой небольшого ущелья.

Тем временем, на берегу, в мановение ока словно скатерть-самобранка, появился стол сервированный фруктами и шампанским, не забыли и про бутылочку армянского коньяка. Выпив по бокалу шампанского за знакомство и встречу, Марина, продолжила прогулку по речке, а мы с Геннадием, откупорив коньяк, окунулись в мужские разговоры.

Гена рассказал, что его, с понижением в должности, перевели в Геленджик, директором курортторга. Образовалась такая оказия, вследствие крупного скандала, центром которого стала управляющая Геленджикским общепитом, Берта Наумовна Бородкина, в простонародии «Железная Белла», хотя в действительности не она была ключевой фигурой. Ставки были гораздо выше.

– Первым, в поле зрения сотрудников ОБХСС, по чистой случайности, попал зам. министра рыбного хозяйства СССР Владимир Рытов, – начал свой рассказ Гена.

– То ли по недогляду, то ли по чьему-то злому умыслу, мехсекция (а это четыре железнодорожных вагона-рефрижератора), заполненная трехкилограммовыми жестяными банками с этикеткой «Сельдь атлантическая пряного посола», в реальности же, заполненные черной икрой, была отправлена не в тот адрес. Придя по указанному адресу, получатели груза, вначале обрадовались, столь щедрому подарку. Но сложив дважды два, пришли к выводу, что это «чужой каравай», и рот на него открывать не безопасно. В общем, отправили груз обратно, но, как говорится: «Шило в мешке не утаишь», и информация о пересортице товара, протекла. Этим непременули воспользоваться сотрудники компетентных органов, и материал поступил в разработку сразу двух структур, а именно МВД СССР и КГБ СССР. Нити этого дела привели на самый верх руководства нашего государства. Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь то, что на одном из этапов разработки, в поле зрения силовых структур попала Берта Бородкина. Когда копнули глубже, то были в шоке от масштабов хищений, наглости, самоуверенности и безнаказанности фигурантов дела, которое было выделено в отдельное производство. – перевел дух Гена, и налил по очередной рюмке коньяка.

Пока он рассказывал эту криминальную историю, на столе, чудесным образом появились закуски. Марина присоединилась к нам, и мы продолжили застолье. Все выглядело аппетитно, включая армянский лаваш, сыры, зелень, балык и икру. Вкус продуктов, приправленный свежим лесным воздухом, буквально дурманил, возбуждая аппетит, и призывал организм ни в чём себе не отказывать. Закуски менялись, как картинки в детском калейдоскопе, одну бутылку коньяка, сменила другая, холодные блюда сменились горячими закусками. Долма произвела на нас колоссальное впечатление. Она была приготовлена в армянских традициях и подавалась вместе с куриными ножками в нежнейшем чесночном соусом. А налистники – это блинчики, приготовленные не из муки, а из крахмала, с творожной-сырной начинкой, просто сами залетали в рот. Это напоминало эпизод из фильма «Вечера на хуторе близ Диканьки», когда вареники сами заскакивали в рот пузатому Пацуку.

Затем дошла очередь до нежнейшей кюфты, которая без преувеличения таяла во рту. В довершении хоровода гастрономических изысков, на столе появился люля-кебаб вместе со слабо маринованным луком, зеленью и остро-пикантным соусом. Всё это разнообразие армянской кухни и гостеприимства умиляло Марину, и она не переставала восхищаться. Ну, а мы с Геной, не забывали взбодрить наш и без того разыгравшийся аппетит, очередными порциями божественного армянского коньяка. И под этот аккомпанемент кулинарной симфонии, Геннадий продолжил рассказ о «Железной Белле».

– Масштабы воровства поразили оперативников. Воровали все, всё и везде. О других промолчим, остановимся на Берте. Оказалось, что кафе «Волна», расположенное в самом центре геленджикской набережной, полностью работало на Беллу. Сотрудники были оформлены и получали зарплату в тресте столовых, продукты поступали с продовольственной базы, а весь товарооборот, прямиком поступал в карман к Бородкиной. Произведя небольшие подсчеты, получим следующий результат. В день кафе обслуживало, в среднем, три тысячи посетителей, средний чек составлял трирубля, сезон продолжался сто дней. Получается, около миллиона рублей, оседали за сезон, в кармане Берты, только с одной этой «точки». Кроме того, все заведующие производством, бармены, буфетчики, заведующие складами, ежемесячно несли «дань», что составляло «не малую» сумму. Были и не учтенные свинарники, «левые» спиртные напитки, и прочее и прочее. И это была только верхушка айсберга.

А, те махинации, что проворачивала Бородкина с Минрыбхозом, были в разы больше местных доходов, но они покрыты тайной, в которую лучше не лезть.

За время следствия при странных обстоятельствах погибло больше десятка ключевых свидетелей по делу. Кто-то попал под автобус, кто-то утонул, а директор продовольственной базы курортторга, покончил жизнь самоубийством у себя дома, в ванной. Он заколол себя ножом, нанеся себе два удара в сердце, причем, первый был смертельным, – уже немного опьянев, продолжал свой рассказ, наш друг,

– Но расстреляли ее не за это. Все дело в её последнем любовнике, первом секретаре горкома партии Геленджика, Погодине Николае Федоровиче, который пропал при весьма странных обстоятельствах, не надолго выйдя из дома. И не просто пропал, а вмиг растворился в воздухе.

Его искали все спецслужбы страны, шутка ли, пропал первый секретарь горкома партии. Были опрошены сотни свидетелей, прочесаны все окрестности Геленджика и прилегающих районов, вскрыты некоторые участки объездной автомобильной дороги, которая строилась в то время. Проводились поиски, даже,на городских очистных сооружениях. Но все потуги были тщетны. Погодина так и не нашли, но это не помешало, впоследствии, благодарным гражданам, воздвигнуть ему бюст на центральной площади города.

Зато при обыске, в доме у Бородкиной, нашли документы, с грифом «секретно», которые должны были находиться в сейфе у первого секретаря горкома. Выяснилось, что когда Бородкина узнала, о её разработке силовиками, то она попыталась прикрыться Погодиным, и для этих целей выкрала у того из сейфа секретные документы, и стала его шантажировать. Но, где она, а где «Система»? Вот и поплатилась. «Система» её сожрала. Нельзя мочиться против ветра. – закончил эту криминальную историю, захмелевший Геннадий.

– Да, весело, тут у вас, – со вздохом, сказал я,

– У нас, то же не все гладко, пришлось экстренно покинуть свой любимый город Пермь. – огорошил я его.

Вернее, я так думал, что огорошил, но в ответ, Гена, довольно спокойно произнес,

– Это твои дела, брат. -

– На этом официальная часть еще не закончена, – нарочито серьезно произнес я,

– Надо Марину трудоустроить. Может, поможешь? – нарочито жалостливым голосом, попросил я.

– Кого? Марину? Да, никогда! Не откажу! – то же шутливо ответил он,

– У меня в курортторге, вакантное место начальника планового отдела освободилось. Если устраивает, то завтра к одиннадцати, жду вас в конторе. – уже серьезно сказал он.

В ответ, мы с Мариной дружно рассмеялись. Гена смотрел на нас с непониманием, только моргал глазами. Успокоившись, Марина сказала,

– Геннадий, не обессудьте, просто таких совпадений, я думала, не бывает. На прежнем месте я то же руководила планово-производственным отделов в тресте ресторанов и столовых. Поэтому, я с признанием и удовольствием приму Ваше предложение. – закончила она.

– Вот теперь, официальная часть завершена, можно перейти к культурной программе. – подытожил я.

– Только меня домой завезите. – улыбнувшись, попросила Марина.

Я не возражал, и Геннадий распорядился, что бы водитель отвез её домой, а мы продолжили нашу культурную программу.

III

Лето в Геленджике, не заканчивается по календарю. Сентябрь на черноморском побережье, не зря называют «бархатным сезоном». Воздух прогрет до комфортной температуры, при которой не получишь солнечный удар, но в полной мере насладишься бархатно ласкающими лучами солнца, а вода в бухте, всё ещё сохраняет температуру, благоприятную для принятия «водных процедур», чем мы с «Цунами» и Махно, непременули воспользоваться в полной мере. Познакомившись с капитаном небольшого прогулочного катера, которого все называли просто «Пиля».

Немного остановлюсь на этом персонаже. Это был тридцатилетний грек, ниже среднего роста, худощавый и с длинными, до плеч иссиня черными волосами. Он всегда находился «под шефе», нет, не пьяный, а именно в состоянии легкого кайфа. Он единственный из команды сейнера «Топорок», который остался в живых. Сейнер затонул у берега в районе села Архипо-Осиповка. А остался «Пиля» в живых, потому, что появился на корабле выпившим. Капитан был строг и не терпел такого поведения у себя на судне. Когда он, уже в море, обнаружил, что матрос его команды пьян, то он причалил к берегу в районе поселка Джанхот, и высадил «Пилю» на берег, как пираты высаживали своих моряков на необитаемый остров. В те времена Джанхот был маленьким посёлочком, и ни какого транспорта кроме подводы с кобылой в селе не было. «Пиле» пришлось добираться до города пешком. Когда он пришел в Геленджик. То узнал, что их судно «Топорок» затонуло в районе Архипо-Осиповки из-за внезапно налетевшего шторма. После этого он сам для себя решил, что это было Божье проведение. И стал ежедневно выпивать. Это продолжалось уже больше пятнадцати лет.

Так вот, мы практически каждый день фрахтовали его и выходили в открытое море, где вода была кристальной чистоты, и плавание в маске приносило нереальные впечатления. К тому же «Пиля» не возражал, когда мы в открытом море брали управление катером в свои руки, совершая манёвры, не хуже, чем русские корабли при Чесменском сражении. Правда, мы не топили корабли Османской империи, но не потому, что не умели, а потому, что, на горизонте турков не было. Но это не мешало нам праздновать воображаемую победу, и поднимать бокалы с изумительным «Шардоне», вином, местного производства. Кстати, геленджикские виноделы изобрели самое народное крепленое вино, под названием «Анапа». А марочные вина местного винзавода, «Черные глаза», «Мускат янтарный» и «Южные ночи», неоднократно завоевывали гран-при на международных выставках виноделов. Не многие знают, что сухое вино «Каберне», приготовленное из винограда, выращенного на геленджикских виноградниках, поставляли, в лечебных целях, для выведения стронция из организма, для советских космонавтов. А еще, космонавтам поставляли яблоки сорта «джонатан», выращенные в поселке Архипо-Осиповка.

Как-то, все тот же «Пиля» рассказал, как его дед ловил рыбу на рогожу. Весьма забавный и не ординарный способ ловли рыбы, доложу я вам. А делается всё элементарно просто. Опытные рыбаки, зная «маршруты» движения косяков рыбы в Геленджикской бухте, подплывали на лодках к известным только им участкам, и расстилали на воде полотнища рогожи, притапливая его примерно на полметра. В солнечный день, под рогожей образовывалась тень. Эта тень располагалась на пути следования косяка рыбы. Рыба, увидав впереди темное пятно, образованное тенью, предполагала, что на пути скала, и начинала подниматься вверх, чтобы обогнуть её. Когда перед косяком рыб вновь появлялось солнце и светлый участок воды, она продолжала движение. Этого рыбаки и ждали. Как только рыба оказывалась над «ловушкой», рыбаки начинали подъём рогожи. Как правило, такая ловля была удачной.

III

Вот в один из таких чудесных дней, «Цунами» и завел разговор о возвращении в Донецк.

– Никитос, помнишь, я обмолвился, что у меня есть одно очень серьезное дело, которое одному мне не потянуть. А доверять в таких мероприятиях, как ты сам убедился, я практически ни кому не могу. Так вот, расклад таков. Мне сможешь помочь только ты.

Но дело очень серьезное, и если нам не повезет, то мы пополним ряды тех, кому «помазали лоб зеленкой». Ну, а если удача будет на нашей стороне, то мы сможем стать богаче в несколько раз. – проговорил Володя, и выжидающе посмотрел на меня.

– Красиво жить не запретишь, а плохо – не заставишь. По этому, не томи моё, и без того буйное воображение, и рассказывай. – спокойно сказал я.

–Начну издалека. Еще в тридцатых годах, на Донбассе, орудовала банда братьев Лукьянченко. Кроме четверых братьев, в семье была еще и сестренка. Так вот эта сестрёнка, моя мама, Оксана Пантелеевна. Она то, и поведала мне интересную историю, из которой я узнал, что мои дядьки, до тех пор, пока их не расстреляли, были отъявленными бандитами, и многие годы держали в страхе несколько районов Донецкой, а в то время Сталинской области.

Не они были такими, а времена были таковы. Бандитизм в те годы носил характер повседневного бытия. То и дело, в Сталино и окрестностях кого-нибудь убивали или грабили. В городе Сталино, еще пять лет назад бывшем Юзовкой, царили голод, эпидемии тифа. Если вспышки тифа в области носили эпидемиологический характер, то бандитизм, имел уже все признаки пандемии. Судя по заметкам рабкоров в газетах тех лет, писалось: «…Повсеместно в шахтерских поселках царили дикая антисанитария и грубый произвол – сильный пожирал слабого, невзирая на советскую власть…».

Кроме братьев, в банду входили и другие «отморозки», которые ни чем не гнушались. Был в банде и такой вор Кравцов, по кличке «Чемберлен», ставший первым мужем моей мамы, и которого застрелили в Ростове на Дону, при попытке к бегству, 7 ноября 1941 года, аккурат, на день Великой Октябрьской социалистической революции.

Грабили все, и всех. Могли прямо средь бела дня, раздеть догола или вообще убить, могли забрать лошадь посреди дороги, а могли украсть из товарного вагона десятки пудов товара или продовольствия. Грабили и почтовые поезда, прямо как в Америке. Продолжалось это безобразие до самой войны, да и во время войны, бандиты не переставали заниматься своим ремеслом. Правда, немцы жестоко карали преступников. Разговор всегда был коротким, либо ставили «к стенке», либо, вешали на площади. – продолжал «Цунами».

Начало было интригующим, но прежде чем продолжить, Володя решил промочить горло очередным стаканчиком сухого вина. Мы, конечно, поддержали компанию. Выпив, и закусив мидиями, выловленными нами буквально за полчаса до этого, Володя продолжил,

– Перед самой войной, в Сталино приехала из Москвы, передвижная выставка произведений советского изобразительного искусства. На выставке была представлена живопись и графика советских художников старшего и младшего поколений. В начале июня 1941 года, выставку открыли на двух площадках. Одну часть экспозиции, а именно, выставку гравюр, выставили в школе имени Димитрова, ныне музыкальная школа №1 по улице Артёма, в доме 66, а вторая, экспозиция живописи, разместилась в здании Музея изобразительных искусств, который размещался в то время по адресу – улица Артёма, дом 25, но это здание после войны не сохранилось.

Однако, как мы знаем, 22 июня началась Великая Отечественная война. Музей и выставку пришлось закрыть. Экспонаты выставки, сложили в ящики, и 5 июля 1941 года, по акту, подписанному директором Сталинского художественного музея Старенко и директором передвижной выставки Щупловым, передали на временное хранение Сталинскому художественному музею, для последующей эвакуации экспонатов в Москву. Речь идет о почти двухстах предметах живописи и графики, упакованных в семнадцать ящиков. Общая стоимость произведений искусств, по тогдашним ценам, составляла триста сорок тысяч рублей.

В этот же день, ответственный сотрудник музея, Елена Меркулова, получила в бухгалтерии командировочные документы, для сопровождения в Москву, в адрес Всесоюзного комитета по делам искусств, подготовленные для эвакуации экспонаты музея. Как следует из описи, в их числе были наиболее ценные предметы, в основном произведения живописи, как русских классиков, таких как Брюллов, Васнецов, Репин, Шишкин, Верещагин, так и зарубежных художников, в том числе и Спинелло, Беллини, Ливене, Греза и других авторов. Туда же вошли и семнадцать ящиков с предметами передвижной выставки. Ровно тридцать ящиков с произведениями искусства, спокойно разместились в кузове автомобиля ГАЗ-АА, в простонародии, «полуторка». Водителем «полуторки», для доставки груза на железнодорожную станцию Сталино, был некто Кравцов, (известный нам, как вор по кличке «Чемберлен»). Для сопровождения груза выделили двух молоденьких бойцов ВОХРа. В восемнадцать часов, машина и сопровождающие груз работники, покинули территорию музея.

С тех пор и до сегодняшнего дня, не о Меркуловой и сопровождавших ее бойцов, не о самих произведениях искусства, вообще никому и ничего не известно, – после этих слов Володя сделал театральную паузу, а затем загадочно добавил,

– Никому. Кроме меня. -

– Меня интересуют два вопроса. Какова на сегодняшний день, хотя бы примерная стоимость экспонатов выставки? Ну и меркантильный вопрос. А что, я с этого буду иметь? – спросил я.

– В отношении долей, предлагаю пополам, на пополам, за минусом расходов. А в отношении стоимости, вопрос пока открыт. Нужно, сначала, вывезти их за «бугор», но в любом случае, время играет на нас. Цены на произведения искусств, с каждым годом растут. Тебе, как экономисту, думаю это хорошо известно. – ответил на мой вопрос «Цунами».

– Меня это устраивает. Как говорит Жванецкий, «Лучше маленький доллар, чем большое спасибо». – сказал я, и мы дружно рассмеялись.

После чего перешли к обсуждению деталей предстоящего мероприятия.

ЛЕНИНГРАД

Ленинградский рок и прочий андеграунд

1983 год

I

Тем временем наши барышни создавали домашний уют, вернее Агата Николаевна занималась этим. Оказалось, что она изучала Фэн-шуй, (на тот момент наимоднейшее веяние), и была ярым адептом этого учения. У нас в квартирах появились колокольчики, статуэтки жаб, кровать переместилась в другой угол комнаты, и вообще, мебель в квартирах, совершала пируэты, позволяющие «…улучшить общий фон жизни и привлечь в дом удачу и благополучие…». Мы с Владимиром Леонтьевичем, спокойно относились к этим нововведениям в нашей жизни, тем более, что они ни коим образом нам не мешали.

Через пару месяцев Агафья закончила преображение жилища, и предложила поехать в Ленинград, что бы перевезти Елизавету Карповну, и спустя два дня, мы звонили в дверь её квартиры, на улице Чехова.

Владимир Леонтьевич изъявил желание побывать в Ленинграде, чем несказанно обрадовал свою тётку, с которой он не видался с пятьдесят третьего года. Дело в том, что после амнистии, Махно был в Ленинграде только один раз проездом, что бы забрать Агафью. По условиям освобождения, он не мог проживать в Ленинграде, как и в ряде других городов Советского Союза.

Елизавета Карповна время даром не теряла, и всё, что ей было необходимо, уже собрала, а то, что не собиралась брать с собой, раздала соседям. Эта оперативность обрадовала всех, поскольку Агата спланировала обширную программу экскурсий по Ленинграду и лишнее время, намеревалась провести с пользой для дела.

– Наверное, мне необходимо заняться продажей квартиры и мебели? – спросил я.

– Нет, Никитушка, – ласково сказала бабушка Лиза,

– Мы подумали, и решили, что квартиру, и всё, что в ней находится, я подарю тебе. И не спорь, мы посовещались в семейном кругу, и пришли к заключению о том, что ты для нас не чужой. Ты член нашей семьи, и эта квартира по праву должна принадлежать тебе. – твердо произнесла она.

Признаюсь, это немного удивило меня, но в душе, я был польщен тем, что эти люди, считают меня членом своей семьи.

На следующий день, старшая часть семьи отправилась на экскурсии по Ленинграду, а я поехал к Лёхе, нам было, что обсудить.

Лёша больше не приставал к гостям Ленинграда, с предложением запечатлеть свой образ на фоне «Медного всадника». Благодаря многочисленным связям, появившимся у него в результате «теневой» деятельности, в сфере валютных операций, он смог получить должность начальника сервисного центра завода «ЛОМО». Находился этот центр на Невском проспекте, в доме № 20. В послевоенные годы этот адрес был хорошо известен многим фотографам. Здесь располагалась лаборатория, знаменитого Ленинградского оптико-механического объединения. Кроме ремонта фотоаппаратуры, была и фотолаборатория по проявке пленок и печати фотографий. Благодаря, всё, тем же связям, Лёха добился того, что фотографы, работающие в службе быта Центрального и Адмиралтейского районов, обязаны были сдавать фото пленки в лабораторию сервисного центра «ЛОМО». Таким образом, Алексей стал фактически монополистом в этой сфере. Да и для фотографов это было выгодно, во-первых они не отвлекались на проявку пленки и печать фото, а во-вторых, качество фотографий намного улучшилось. Улучшилось и официальное благосостояние Лёхи, и он смог купить себе кооперативную квартиру в Сестрорецке.

На втором этаже сервисного центра, у Алексея был свой кабинет с секретаршей. Когда я вошел в кабинет, Лёха, с умным видом разглядывал журнал «Фото», но увидав меня, подпрыгнул от радости, и кинулся обниматься. Затем, он достал початую бутылку коньяка, тарелочку с лимоном и шоколадку. Выпив по рюмашке, я предложил прогуляться, и заодно поболтать за обедом. Лёха понял, что разговор будет серьёзным, и не став спорить, накинул пиджак и направился к выходу, на ходу бросив секретарше,

– Меня сегодня уже не будет. -

На улице он в нерешительности остановился, но, буквально, через секунду принял какое-то решение, и уверенно сказал,

– Как говорят «шестидесятники»: «Вышли мы все из «Сайгона», давай, Никита, для начала промочим горло коньячком в «Сайгоне» и закусим бутербродиками с копченой осетринкой, а там видно будет. -

И мы направились по «Бродвею», именно так в 60-70-х годах назывался этот участок Невского проспекта, заканчивающийся «Перекрестком трех проспектов»: Литейного, Владимировского и Невского, где расположилась агломерация важных для городской молодежи заведений, в том числе и кафе «Сайгон», получившее свое название с лёгкой руки постового милиционера, который сделал замечание двум барышням, курившим в кафе: « Не стыдно вам? Накурили, как в Сайгоне» (может быть, это просто байка), но с тех пор это название прилипло к этому заведению.

У входа в «Сайгон», вдоль знаменитой «стеночки», прогуливались и бородатые семидесятники, и их наследники, «восьмидерасты», поколение хипарей с фенечками, и «хайрасты» с «ирокезами». Вход в кафе был, прямо с угла Невского проспекта. Сразу, при входе, был довольно большой подиум, где размещался бар. Это была наиболее аристократическая часть. Здесь продавали коньяк и дорогие бутерброды с черной и красной икрой, а так же с осетровым и кетовым балыками. Дальше, несколькими ступеньками ниже, располагалась длинная барная стойка с кофе машинами «Balaton», которых было не меньше десятка, и к ним тянулись длинные «хвосты» очередей. Мы взяли четыре по сто молдавского коньяка «Белый аист», бутерброды в ассортименте, тарелку с лимонами, и расположились у окна. Лёха, каким-то образом, моментально, принёс две чашки двойного эспрессо, и, выпив по первому «шоту» коньяка, мы погрузились в обсуждение насущных дел.

Не вдаваясь в подробности, я рассказал Алексею, что имеется «не учтенная» партия предметов живописи и графики, но реализация их на территории СССР, чревата, и может привести к непоправимым последствиям, которые, не минуемо, завершатся для нас, высшей мерой социальной защиты. Для успешного завершения мероприятия, по реализации «неучтенки», необходим канал сбыта этой продукции «за бугор». Лёха поинтересовался объемами, а когда узнал, даже присвистнул, чем привлек внимание посетителей бара.

– Вечно ты подкидываешь нереальные задачки, которые решать приходится мне, – ворчливо проговорил «Школьник», но, тут же, хитро улыбнулся, и поинтересовался,

– А каков будет мой процент со сделки? -

– Значит, ты уже согласен? – рассмеялся я –

– Договоримся. -

– Какой идиот откажется от такого гешефта? Но, признаюсь честно, я реально не представляю с чего начать. Все, имеющиеся варианты, немного другой специфики. Здесь товар иного, более интеллектуального характера. Сколько времени у меня есть? – спросил он.

– Как сказал бы товарищ Саахов, из «Кавказской пленницы», «…Нет, нет, торопиться не надо, понимаешь…». Лёша, время работает на нас. Это перспектива нашего будущего. Здесь нельзя ошибиться. Нужно всё правильно рассчитать, и действовать наверняка. – подытожил я сложившуюся ситуацию.

II

– Какие у нас перспективы на сегодня? – поинтересовался Алексей.

– До следующего понедельника, я совершенно свободен. – отшутился я.

– Тогда на мое усмотрение. – сказал Лёша,

– Сегодня пятница, и у нас намечается культурная программа. Мы пойдем в Ленинградский рок-клуб, на улицу Рубинштейна, 13. Там с восемьдесят первого года выступает андеграунд ленинградского рока. Если нам повезет, то сможем услышать «Аквариум», «Алису» или «ДДТ». С некоторых пор, я стал фанатом русского рока, – воодушевленно заговорил Лёха,

– Но сначала, нам необходимо дойти «до определенной кондиции». – заметил он, и мы взяли еще по «соточке» коньячка и закуску, в виде всё тех же бутербродов.

– Кем ты стал? – удивился я.

– Да, фанатом, чего тут не понятно, поклонником, если тебе так удобнее, – пафосно начал Алексей,

– Я каждые выходные там зависаю, стараюсь не пропустить ни одного концерта. Довольно модное место, билеты на концерт, достать практически не возможно. С рук билет «пятерку» стоит. Скажу тебе по секрету, у меня туда свободный вход. – гордо сказал он.

По пути на Рубинштейна, мы увидели картину, как менты забирали с Невского проспекта молодежь, только потому, что они были в рваных джинсах и с фенечками на запястьях рук. Правда были там и панки с «ирокезами» и с серьгами в ушах, что в то время считалось явным вызовом обществу.

Улица Рубинштейна, тех времен не была еще, главной «пьяной» улицей города, но кафе и бары, там уже присутствовали. Возле некоторых из них кучковались молодые люди, по «прикиду», явно собирающиеся на концерт в рок-клуб. Лёха периодически здоровался с парнями, и между делом рассказывал, «Who is Who».

– А вот, смотри, это Эдмунд Шклярский, лидер «Пикника», он участвовал в самом первом концерте рок-клуба, позже признался журналистам, что испытал, от выступления на сцене, настоящий оргазм. – без умолку «трещал» «Школьник».

По прошествии многих лет, я с благодарностью к Лёхе, вспоминаю этот вечер. Тогда, я смог познакомиться с легендами нашего отечественного рока.

Зал был забит до отказа. На сцене появился Майк Науменко, очень интеллигентный человек. Для меня остается настоящей загадкой, как он затесался в рокеры. Этим вечером Майк исполнял роль конферансье. Он без обиняков выкрикнул в зал,

– На сцену выплывают рыбки из «Аквариума», – публика взревела, а на сцене появились музыканты, во главе с Борей Гребенщиковым, который всегда отличался хорошими манерами поведения, и был высоко порядочным человеком. Но не сегодня. Они решили представить публике, свою композицию, которая принесла им гран-при на рок-фестивале в Тбилиси.

В финале их композиции, флейтист Дюша Романов начал плеваться из флейты, во все стороны, в том числе и на публику, а виолончелист Сева Гаккель стал перепиливать своим смычком, лидера группы Борю Гребенщикова, который, (в свою очередь), кувыркался на сцене с чужой гитарой и в бороде, выкрашенной в зелёный цвет. Публика неистовствовала, и не хотела отпускать музыкантов со сцены но «Аквариуму» всё-же пришлось покинуть её.

А, появившийся на сцене Майкл, с присущим ему чувством такта, непринужденно объявил, что сейчас выступит молодая, но весьма прогрессивная группа «Младшие братья», и попросил зал, встретить их со всей рокерской теплотой. Зал взорвался рёвом, свистом, топотом ног, и прочими овациями.

– Они безбашенные типы. – попытался объяснить Лёха, перекрикивая всплеск восторга публики.

Но поначалу ничего не предвещало его предсказания. Это продолжалось не долго. Музыканты, буквально, с каждым аккордом «повышали градус» накала. В какой-то момент солист группы на мгновение пропал за кулисами. Через мгновение там раздался какой-то шум, и на сцену, кубарем выкатился музыкант. В руках у него был огнетушитель, который от удара о сцену, (при падении солиста), сработал и из него начала извергаться пена, причем ее струя вылетала под сильным давлением, и её брызги, грязно-жёлтого цвета, стали заливать передние ряды, на которых размещалась приглашенная VIP публика. Там были работники министерства культуры, комсомольские деятели, и конечно, представители МВД и КГБ.

Но, как оказалось, это была только увертюра.

Дело в том, что вслед за «Младшими братьями» должны были выступать сверхэпатажные «Автоматические удовлетворители», которые для поднятия имиджа, придумали жёсткий план. Музыканты, во главе с Андрюхой «Свином» (Пановым), решили удивить зрителей. Они, подготовили два ведра экскрементов. Предполагалось, что на финальной песне участники группы включат вентилятор, и запах этого «добра» понесёт ветром в зал, для того, чтобы все могли в полной мере насладиться «силой русского панк-рока».

Однако, экскременты, при падении солиста «Младших братьев», были перевернуты, вентилятор включился автоматически, и ощущение было такое, что из огнетушителя вырывается струя дерьма.

Паника началась неимоверная. Дамы, в вечерних туалетах, от шока, падали в обморок, особо нежных мужчин, рвало прямо на соседей. В общем, концерт был сорван.

Скандал был грандиозный.

III

По окончании концерта, небольшая компания музыкантов, в которой, Леха был своим человеком, потому, что частенько спонсировал тусовки рокеров, направилась отметить этот «исторический» концерт. В нашей компании, душой которой был Борис Гребенщиков, были будущие монстры отечественного рока, такие как, Юра Шевчук, солист «ДДТ». Тогда-то, я и узнал, что означает аббревиатура «ДДТ». Оказывается, так называлось химическое вещество «Дихлордифенилтрихлорэтан», а в просторечье просто «Дуст», порошок для борьбы с тараканами. Мне кажется, Шевчук с тех пор почти не изменился. Он всегда был рубаха-парнем, и так же курил папиросы «Беломор-канал». Такие люди, я думаю, с возрастом и статусом, не меняются.

В тот вечер с нами был, и Виктор Цой, Он был довольно закрытый человек. Не замкнутый, а именно закрытый. Но при этом он неплохо умел тусить, и веселиться. Это уже позже, в восемьдесят восьмом году, когда ребята начали собирать стадионы, стало понятно, что «Кино» – это «глыба» отечественного рока, а до этого, многие воспринимали их просто как еще одну группу из рок-клуба.

Конечной целью нашего вояжа, было заведение, в простонародье именуемое «Очки», выйдя с концерта, туда мы и направили наши натренированные тела.

Шумно беседуя, мы двигались по Невскому проспекту. Прошагали мимо «Катькиного садика»,  места встречи геев, «Колыбели Великой Октябрьской революции», облюбованного ими еще с девятнадцатого века. Несмотря на поздний час, представители «голубого» Ленинграда дефилировали по дорожкам парка, узнавая друг друга благодаря особой системе тайных знаков.

"Катькин садик" – это еще и мир игр, где шахматисты, шашисты и доминошники, играли только на деньги. А вдоль ограды, напротив Александринки, в такси «шпилили» блатные, обыгрывая «краплеными стирами» заезжих лохов, после чего «каталы» провожали, облапошенных вахлаков шуточками, типа: «Денег нет – читай газету».

Проходя мимо крупнейшего ленинградского универмага № 1, больше известного, как «Гостиный двор». Четыре линии которого Невская, Садовая, Перинная и Зеркальная, образовывали единый огромный торговый комплекс, в котором всегда что-нибудь «выкидывали», Леха не громко мне сказал,

– Я недавно познакомился с директрисой «Гостинки», некоей Наталией, и если я её правильно понял, то при определенных условиях, я могу рассчитывать на «пригласительный» в «Голубую гостиную» -.

– Леха, ты меня пугаешь -, хохотнул я.

– Дурак, так называется зал в небольшом здании, во дворе универмага, в котором представлены все наименования товаров, естественно, в основном это дефицит. Туда попадают только дипломаты и прочая номенклатура, и то, только по специальным пропускам -, пояснил Алексей,

– А эта дама, пардон, слаба на передок. И о моих мужских достоинствах, ей кто-то уже успел шепнуть -, добавил он.

«Галера», была жерлом вулкана, вокруг которого, крутились фарцовщики, ломщики и воры. Лозунгом «центровых», стала фраза, не утратившая высшее метафорическое значение и сейчас: «Кто понял жизнь, работу бросил».

По пути, мы миновали еще одну «достопримечательность», это женский туалет на Думской, известное место встречи валютных проституток, которых тогда ещё не называли путанами. В этот поздний час, они продолжали нести свою не лёгкую трудовую вахту, дружелюбно улыбались и помахивали нам нежными ручками. Упирая изнутри язычок в свои намакияженные щёчки, они не двусмысленно показывали нам, на что они способны.

Угол перекрестка Невского и канала Грибоедова, с одной стороны являлся выходом из станции метро «Невский проспект», который был под открытой аркадой. Теплый воздух, выходящий из метро, создавал определенную атмосферу. Вследствие чего, на местном жаргоне, получил название «Климат», закрепившееся и до наших дней. Говорят, раньше тут можно было встретить Бродского или Довлатова. У них, практически, никогда не было денег, но валютчики, которые вряд ли их читали, угощали поэтов от души, особенно Довлатова, который был охоч до портвейна «777», или, как у нас называют «Три топора».

На перекрестке, мы свернули налево, по каналу Грибоедова, и не пройдя двадцати шагов, оказались у входа в огромное заведение, имеющее народное название «Очки». Данное название происходило, наверное, от того, что со стороны Невского проспекта, находился магазин с одноименным названием, да и в самом помещении, что-то напоминало очки. Было у этого кафе и другое название, «Конюшня», на мой взгляд, более подходящее, потому, что было поделено деревянными перегородками, отдаленно напоминавшими стойла для коней. Место было топовое, и всегда было заполнено посетителями. Вот в этом пристанище жаждущих веселья и развлечений, мы и расположились. Как потом выяснилось, основательно и надолго. Вино и песни лились рекой. Вскоре весь зал подпевал нашей компании. Как оказалось, публика, хотя и была разношерстная, но хорошо знала репертуар рок музыкантов. Эту знаменитую пирушку, наверное, не многие помнят, но те, кто помнит, подтвердят, что в эту ночь кафе так и не закрылось, а работало до самого утра.

На каком-то этапе, к нам присоединились представители ленинградского андеграунда, во главе с хозяином знаменитой галереи «АССА», Тимуром Новиковым, которого сопровождали его сподвижницы и постоянные модели скандальных показов и выставок Катя и Наташа. Новиков устроил у себя на квартире по улице Воинова, ныне Шпалерная, галерею стиляг и модников «АССА», в которой состоялись первые показы альтернативной моды и проходили репетиции «Нового театра», в котором, впоследствии играли музыканты группы «Кино», и пела начинающая, и ещё ни кому не известная певица Жанна Агузарова. Галерея занимала целый этаж здания, и досталась Новикову «на халяву». Дело в том, что дом поставили на капитальный ремонт, и всех жильцов расселили в другие дома. Но ремонт не состоялся, и Тимур «прихватизировал» весь этаж. Такие помещения в простонародии стали называть сквотами.

Так вот в это самое пространство, под названием сквот, или «флэт», как его называли хиппи, по настойчивому приглашению хозяина, и переместилась вся наша дружная компания, и наш праздник российского рока, продолжался.

В этом андеграундном пространстве было всё, что бы устроить целый рок концерт. Была сцена, аппаратура, световое оформление. Музыканты сменяли друг друга на сцене, как в калейдоскопе. Все старались выложиться по полной, без оглядки на представителей власти, которым здесь было не место.

IV

Со сцены хрипел, выплевывая куски гланд, Юра Шевчук, исполняя композицию «Они играют жесткий рок» (Монолог в Сайгоне).

Народ в сквоте, прибывал с каждым часом. Лёха, рассказывал о тех, кого знал,

– Это писаки, эссеист Костя Кузьминский, и поэт Олег Григорьев, у них тоже есть свой салон, только поэтический. А это художники Женя Юфит и Олег Котельников, у этих, флэт на улице Марата -, рассказывал Алексей, поражая своей осведомленностью.

Кого-то я запоминал, чьи-то имена просто в одно ухо залетали, в другое вылетали, поскольку, приходящих и уходящих было, как народу на демонстрации. У меня, от постоянной смены персонажей, уже начала кружиться голова.

В этот момент кто-то коснулся моего плеча.

– Привет -, прозвучал мелодичный женский голосок.

– Привет -, на автомате ответил я, и застыл от неожиданности.

Передо мной стояла Лика. Она засмеялась, и встряхнула своими шикарными волосами, цвета персидской хны, подстриженными под каре. Ее карие глаза, тонкие, сочно накрашенные темной помадой губы, прямой носик и немного вздернутые брови, как и при первой встрече, заворожили меня, и одурманили ароматом новомодных духов «MagieNoire».

Конечно, на её лице уже присутствовал тот, слегка заметный оттенок усталости и отрешённости, от бурной и насыщенной жизни, но тем не менее, она, как и раньше, была мила и привлекательна, и как раньше, её можно было спутать с Мирей Матье.

– Я соскучилась -, сказала она и без всякого перехода, страстно поцеловала меня в губы.

Я был немного обескуражен, но не подал вида, и попытался обнять ее за талию и притянуть к себе.

– «…Хо хо, парниша…» -, словами, из лексикона Эллочки «Людоедки» Щукиной, персонажа книги Ильфа и Петрова «Двенадцати стульев», проговорила она,

– Не торопи события, сначала мне надо обставить всё, как можно пристойнее. Я ведь здесь не одна, и к тому же я замужем за французским атташе по культуре -, уже шепотом проговорила она, немного удивив меня.

И действительно, она была здесь не одна. Их компания, выделяющаяся из общей картины своим снобизмом, была инопланетным элементом, этого карнавала андеграунда. Во главе компании выделялся высокий парень, с козлиной бородкой. На первый взгляд, мне показалось, что парень слишком флегматичный, но приглядевшись, я понял, в чем дело. Тип был под «кайфом», и созерцал на происходящее с высоты своего эйфорического полета. Я подошёл к Лёхе и спросил, знает ли он этого дылду, с козлиной бородой.

– Да, это Юра Циркуль. Кстати, Циркуль это его реальная фамилия, а не погоняло. Мерзкий, высокомерный тип, вечно под «кайфом" -, дал Лёха исчерпывающую характеристику этому бородачу.

В этот момент появилась Лика.

– Выходи на улицу через пять минут, я буду ждать тебя в машине -, не громко обронила она, проходя мимо меня.

Через пять минут, я вышел на улицу, и, увидев красную «шестёрку», сел в неё. Машина плавно тронулась с места, и мы покатили по вечернему Ленинграду. Да, да, уже по вечернему. Сутки пролетели как стрела, выпущенная Иваном-царевичем из сказки, про лягушку-царевну, почему-то подумалось мне. Лишь бы эта стрела не упала в болото, продолжил я, логический ряд, своих умозаключений. Видимо, сутки беспробудного пьянства и веселья, давали о себе знать. Но долго размышлять мне не пришлось, буквально через пять минут, мы свернули на Садовую улицу, и въехали во двор знакомого дома. Затем вошли в ближайшую парадную, и поднялись на первый этаж. Лика открыла дверь, в уже знакомую мне квартиру, обставленную просто, но со вкусом.

Не став бросаться в объятия друг друга прямо в прихожей, хотя, это было моим первым желанием, мы спокойно вошли в гостиную, и под классическую музыку, не торопясь стали освобождать друг друга от ненужной, в данной обстановке, одежды, любуясь и лаская друг дружку. Лика, эта совершеннейшая копия Мирей Матье, была прекрасна. Упругие сосочки, аккуратных грудей, «лисьими ушками» торчали в стороны, притягивая к себе, как магниты. Тонкая талия и сексуальные бедра, были безупречны. А место их слияния, украшало сердечко, коротко стриженых волос, что было необычно для того времени, и тоже являлось своеобразным андеграундом. Пройдя в ванную, мы приняли душ, где Анжелика, исполнила превосходную «увертюру» перед первым актом. Затем, уже в спальне, не спешно, но с чувством, толком, расстановкой, не экономя сил, и отпустив поводья безудержной страсти, мы предались плотским утехам, и отыграли первое отделение этого эротического спектакля, под бурные овации, звучавшие в моих ушах, с каждым тактом все сильнее взвинчивая темп, и достигнув максимума в момент апогея.

В антракте, на кухне, мы утолили жажду шампанским, а голод ананасом, который Лика изящно нарезала треугольными ломтиками. До кровати мы не дошли, поскольку, не преодолимое желание, заняться любовью на массивном, круглом обеденном столе, взяло верх над другими эротическими фантазиями. Оказалось, что стол не менее удобен, чем огромная кровать, и на нем можно исполнить массу сексуальных желаний. Анжелика была великолепна. Она исполняла свою партию, в этом любовном балете, под названием «Безумная страсть», как прима-балерина из «Мариинки». Апофеозом нашего «представления» стало нежнейшее соитие двух тел в бурном экстазе бесконечного танца ласк и поцелуев.

Нежнейший «французский поцелуй», сначала вернул меня в реальность из объятий Морфея, а затем отправил в небесную высь, и там разложил на атомы феерического наслаждения. Таким, весьма не тривиальным способом, Лика разбудила меня, и пожелала, доброго утра. В довершение всех удовольствий, напоила меня великолепным кофе, и приготовила воздушный омлет.

– Никита, чем ты на этот раз занимаешься в Ленинграде? -, решив удовлетворить свое женское любопытство, поинтересовалась она.

– Приехал оформить на себя кое-какую недвижимость, доставшуюся мне в наследство, и ещё, меня теперь зовут Наум Хартман -, коротко ответил я на ее вопрос.

– Ух ты. Ну и как, классно быть евреем? -, смеясь, спросила она.

– Еще не понял, я недавно стал иудеем, наверно заметила, что следы от циркумцизио, ещё свежи -, то же пошутил я, не собираясь продолжать разговор на эту тему,

– Что это мы все обо мне? Расскажи о себе -, попросил я.

– А что я? В том же году, когда мы познакомились, моя семья эмигрировала, и обосновались во Франции. Там я, удачно вышла замуж, за французского дворянина, по фамилии Селин. Теперь он атташе по культуре, при консульстве Франции в Ленинграде -, обыденно, как о самом себе разумеющемся, рассказала свою историю «Маркиза ангелов», как я назвал ее про себя,

– Вот, опять в Совдепию пришлось ехать -, уже с неудовольствием, закончила она.

– Все, что не делается – к лучшему -, философски изрек я, думая о своем, и достал из кармана список художников-графиков, чьи произведения пропали вместе с передвижной выставкой в Сталино.

– Попробуй осторожно, поинтересоваться у мужа, что ему известно об этих авторах. Только не показывай весь список, а назови выборочно, несколько фамилий -, обезоруживающе улыбаясь, протянул я ей листок бумаги.

– Никита, что ты задумал? -, смотря на меня с прищуром, спросила Лика.

– Всему свое время -, шепотом сказал я и поцеловал ее.

– Мы еще увидимся? -, спросила Анжелика, не поднимая глаз.

– Если дашь номер телефончика, то я, обязательно тебе позвоню. Только не обещаю, что это будет в ближайшие дни. У меня много дел -, не обнадежив, но и не разочаровав её, ответил я.

Она моментально написала номер телефона на листке, вырванном из записной книжки, который я убрал в карман батника. На прощанье она прильнула ко мне всем телом, и нежно проговорила мне в самое ухо,

– Мне было хорошо с тобой. Позвони мне -.

Где-то я уже это слышал, подумалось мне, но я уверенно шагнул за порог.

С удовольствием, я прогулялся пешком по Невскому проспекту, дошел до Литейного, и повернул налево, дойдя до улицы Жуковского, повернул направо, продолжив путь по направлению к улице Чехова. Весь путь, занял у меня не более получаса. Дома меня встретила Елизавета Николаевна, она была одна. Чета Махно, не жалея своих ног, продолжала «марафонский забег» по достопримечательностям «Северной пальмиры».

– Добрый день, Никита. Где был, что видел? -, добродушно поинтересовалась бабушка Лиза.

– «Видели ночь,

Гуляли всю ночь,

До утра…» -, нараспев ответил я,

– А если серьезно, то приобщался к современной субкультуре -.

– И что же из себя представляет современное культурное общество? -, заинтересованная моим ответом, спросила Елизавета.

– Я встречался с представителями ленинградского андеграунда -, ответил я,

– Слушал российский рок, был на показе модной одежды в галерее «Асса», познакомился с представителями современной живописи, и послушал, о чем пишут эссеисты -, как мне показалось, исчерпывающе ответил я на поставленный вопрос.

– Хоть я и отношу себя к образованным и интеллигентным ленинградцам, но не слышала о том, что у нас есть такие представители современной интеллигенции. Хотя, и в наше время были талантливые, инакомыслящие и творческие люди -, задумчиво и с нескрываемым сожалением, сказала она, и как мне показалось, ответ был скорее адресован самой себе, чем мне,

– Да и Бог с ними. Никита, нам с тобой, завтра предстоит заняться твоей пропиской и переоформлением квартиры на тебя, по этому не планируй на завтра ни каких дел, хотя бы на первую половину дня -, вежливо, но безапелляционно сказала она.

Я, в знак согласия, кивнул головой.

На следующий день, все юридические вопросы были решены, и моя фамилия была вписана в ордер на квартиру. Все формальности были улажены, и отъезд в Геленджик, был запланирован на выходные.

ВОЛГОДОНСК

Ударные стройки сталинской индустриализации

1948-1952 года

I

Скорый поезд «Ленинград-Новороссийск» отошел от перрона Московского вокзала по расписанию. Мы разместились в купе четвертого вагона. Решение ехать поездом, а не лететь самолетом, имело строго рациональный характер. Как не старалась бабушка Лиза избавиться от лишнего скарба, все равно, ее пожитки потянули на восемь мест багажа, да и дорога на авто от Новороссийска до Геленджика, составляла всего 36 километров (это в то время), а не 180, как из Краснодара.

Женщины, по-хозяйски, стали располагаться в купе, а мы с Владимиром Леонтьевичем, решили не мешать им, и отправились в вагон-ресторан. Там, заказав бутылочку коньяка и легкую закуску, мы погрузились в воспоминания Махно.

Разговор зашёл о его послевоенном жизнеописании. А было оно, как и вся его не лёгкая жизнь, как грозовая туча, которая застилала половину небосвода, и извергала жуткие, пронизывающие все небо, сверкающие молнии, при этом издавая оглушительные раскаты грома, которые сотрясали всё вокруг.

– Из фильтрационного лагеря, размещавшегося на территории Чехословакии, нас, фронтовиков, этапировали в Калачевский ИТЛ, располагавшийся на моей родине, в Сталинской области. «Все возвращается на круги своя», как сказано в Ветхом Завете -, грустно начал свой рассказ ветеран.

Для осуществления грандиозного проекта, строительства Волго-Донского комплекса, из Варнавинского, Калачевского, Цимлянского и Мартыновского ИТЛ, были этапированы заключенные общим количеством до пятидесяти тысяч человек. В эти годы, теневой мир сталинской «индустриальной цивилизации», достиг наибольшего расцвета. В это время в Советском Союзе более двух с половиной миллионов человек находились на положении принудительных рабочих. Это соответствовало примерно четырем процентам всего трудоспособного населения страны.

Еще в фильтрационном лагере я сдружился с такими же фронтовиками, попавшими в заключение по разным обстоятельствам. Люди были разные по возрасту, национальности, званию. Но одно нас отличало, чувство фронтовой дружбы, и то, что почти все мы ушли на фронт из лагерей и тюрем. Народу нас подобралось на несколько отрядов. Бригадиром в нашем отряде был Герой Советского Союза, Рамзес Атикян. Армянин лет сорока, с глубоко посаженными карими глазами, которые были в тени черных густых бровей и глядели внимательно, замечая абсолютно все. Орлиный нос и как будто вырубленный из камня подбородок, безапелляционно подтверждали его кавказское происхождение. Высокий, широкоплечий со статной осанкой. Своей не подражаемой походкой он подчеркивал то, что он сын гор. Воевал он во фронтовой разведке, и звание героя получил за спецоперацию на территории Венгрии. В чем заключалась суть операции, он не рассказывал, а просто ссылался, на то, что это все ещё государственная тайна. Срок ему дали за убийство в Берлине двух советских офицеров. Он застал их, когда они насиловали малолетних немецких детей, брата и сестру, причем девочке было не больше десяти лет. Сидельцы относились к нему с почтением, и уважительно называли его Георгий Павлович.

Когда мы прибыли на стройку канала, то там вместо бараков, стояли какие-то ветхие сараи и лачуги, даже по сравнению с УхтПечЛагом, здесь реально был Ад. Жить в этих сараях не представлялось возможным ещё и по тому, что в бараки загоняли сразу по три отряда, и получалось, что на одного человека приходилось не более полутора метров жилого пространства. В женских бараках эта норма была и того меньше. Но хуже было то, что в начале строительства, из-за нехватки помещений, случалось женщин поселяли в мужских бараках.

«Вертухаи» были безразличны к тяготам сидельцев. Надлежащие требования к охране заключенных не соблюдались. Учёт заключенных практически не вёлся. Вследствие чего в первый же месяц сбежало семнадцать человек, а поймали только девять. Остальных «не нашли».

В бараках содержались все, без разбора и рецидивисты-уголовники, и убийцы, и насильники. Вместе с ними содержались крестьяне, унесшие с колхозных полей горсть пшеницы для своих голодных детей, и «каэровцы» (ст.58 УК РСФСР), явные и мнимые, члены семей «врагов народа.

Там же находились и немецкие прислужники, полицаи, старосты, информаторы, каратели, западно-украинские националисты, «бандеровцы», «лесные братья», «власовцы».

Был один фронтовик-сиделец, которого в 1949 году по доносу отправили в лагерь за «…восхваление капиталистическими порядками и преклонением перед Западом…».

А дело было так. Уже в конце войны, он с группой разведчиков из пяти человек получил задание проверить небольшой немецкий городок на наличие или отсутствие там войск. В итоге, немцев не обнаружили, а волею случая попали они в публичный дом, где их встретили, как триумфаторов, с положенными почестями и привилегиями. Там-то наш вояка и вкусил всю прелесть «продажной любви». Так бы всё и осталось «под покровом ночи», но уже после войны, он не переставал рассказывать мужикам и восхищаться немками-проститутками, восхваляя их умение доставлять удовольствие. За что и получил 10 лет лагерей.

Руководству лагеря не удавалось искоренить проявления лагерного бандитизма, хулиганства, поножовщины, краж, пьянства, азартных игр, убийств заключённых заключёнными.

Это был первый круг ада, в котором жили «строители коммунизма», низведённые до скотского состояния советской системой наказания.

Вторым кругом ада была промзона.

Не смотря на отсутствие условий для жизни, планы, поставленные руководством страны, по строительству Волго-Донского пути никто не отменял. Было организовано две смены по десять часов. На работы выходили практически в любую погоду. Исключительной поблажкой в зимний период было то, что при температуре ниже – 15 градусов, выдавали солидол, для смазки открытых участков лица и рук.

С питанием дела обстояли не лучше, чем с проживанием, и это был третий круг ада. Человеческая жизнь стоила дешево. Вороватые интенданты практически никогда не интересовались положением дел с питанием в лагере, не контролировали обстановку. На самом деле они просто расхищали продукты. Только за 1949 год они украли более 150 тонн продуктов «…на сумму 10 млн. рублей, из них незаконных расходов на руководящий состав – 3 250 тысяч рублей…». Все отдавалось на откуп лагерной обслуге. Заключённые умирали от недоедания, поскольку банды из числа уголовников и матерых убийц враждовали между собой из-за передела сфер влияния в том числе и за продуктами питания в зоне. В результате между бандами возникали поножовщина и побоища, часто заканчивавшиеся многочисленными человеческими жертвами.

Жизнь заключённых, в советских зонах, всегда была связана с риском быть убитым, изнасилованным или избитым, ограбленным или униженным. Все были безлики, всё было общее, не было ничего святого, кроме  дня освобождения.

Неизвестно, сколько погибло людей, на строительстве Волго-Донского пути. Кто-то долгие годы  числился в бегах, хотя, возможно, давно уже был закатан в асфальт, замурован в бетон, или зарыт на дне Цимлянского водохранилища.

В четвертом круге этого Ада были женщины. Более бесправных сидельцев, чем женщины, на строительстве соединительного канала не было. Мало того, что условия содержания их были хуже, чем мужчин, так ещё и пайку они получали урезанную, а нормы выработки были не по-женски высоки, да и продолжительность смены была наравне с мужской.

Лагерное начальство открыто издевалось над ними. Заключенных, которые работали на восстановлении поверхности откосов канала, для смачивания грунта, могли заставить таскать мисками воду из котлована, и все это из-за того, что они попросили дать им немного мыла, для гигиенических нужд.

Если женщина беременела, то она ходила на работы наравне с остальными, вплоть до самых родов. Дети, рожденные в зоне, жили там же в лагере, вплоть до освобождения матери, или передавались в детские дома.

● 

Относительный «порядок» образовался с приходом нового этапа, в котором был и известный «ссучившийся» вор «Черкес», получивший во время войны звание Героя Советского Союза.

В криминальной среде он запомнится, как человек, предложивший в восьмидесятые годы авторитетам перейти на «крышевание» цеховиков. Именно поэтому, впоследствии, его называли «отцом рэкета».

Лагерному начальству это было на руку, поскольку в войне «правильных авторитетов» и «автоматчиков» (воров-фронтовиков), они поддерживали сторону последних. На какое-то время беспредел прекратился. Но это было затишье перед бурей. «Ссучившиеся» прибирали к рукам всё больше сфер влияния, а «законники» группировались и набирали сил, хотя их было гораздо меньше.

Читать далее