Читать онлайн На Фонтанке ожидается солнечный ветер бесплатно

Пролог

Петроград

Сто с лишним лет назад от наших дней

Она не знала, сможет ли сюда когда-нибудь вернуться. Она вообще не была уверена, что уцелеет, выживет в предстоящих ей испытаниях, и надежды на то, что кто-то однажды найдет ее тайное послание, у нее тоже не было. И все-таки она спрятала эти безмерно дорогие ее сердцу сокровища в старый тайник, словно отправляя таким образом некое письмо в будущее. Ведь если для нее будущего нет, для кого-то оно наступит. А может статься, еще не все потеряно и однажды она сможет вернуться и передать эти вещи их хозяину?

Что ж – время покажет.

Глава 1

День начинается

Санкт-Петербург

Наши дни

В это раннее мартовское утро Леша Белкин шел на работу в любимую кофейню «Экипаж» по своему привычному маршруту – вдоль набережной реки Фонтанки.

Утро было серенькое, этакое классическое петербургское утро той безрадостной поры, когда зима уже сломалась, но весна никак не наступит. В такое унылое межсезонье, столь хорошо знакомое любому петербуржцу, трудно заставить себя выйти из дома в холод и ветер; вот и Леша сегодня выполз из квартиры, можно сказать, не приходя в сознание, и брел вдоль реки, едва не засыпая на ходу.

«Ничего, главное, дойти до кофейни, а в «Экипаже» сварю себе «Черного капитана», этот кофе и мертвого вернет к жизни, – повторял Леша, – потом сбалансирую завтрак десертом от Мананы, и, глядишь, жизнь наладится!»

Ветер с реки дунул сильнее, и Леша плотнее запахнул куртку. Набережная в этот ранний час была почти безлюдной, город только начинал просыпаться, готовился к новому дню. Вдруг откуда ни возьмись серое небо прорезал солнечный луч, и вскоре нежданным подарком показалось солнце. И хоть оно выглянуло ненадолго, Леше этого хватило, чтобы прислониться к парапету набережной и, отсалютовав отощавшим за зиму уткам: «Здорово, птицы!», подумать, что день будет хорошим.

* * *

В «Экипаже» Лешу ждет ежеутренний ритуал подготовки кофейни к новому дню. Леша еще раз промывает кофемашину и настраивает ее; о, эта музыка кофемашины, которая звучит как прекрасная кофейная симфония!

Наконец аппарат подготовлен, касса открыта. Бариста Белкин заполняет витрину умопомрачительными десертами Мананы: тортами, пирожными, пирогами, печеньем, булочками, – и вот уже витрина сверкает и выглядит как рай сладкоежек. Из подобных повседневных обязанностей складывается обычное Лешино утро.

Итак, кофейня «Экипаж» плывет сквозь время. С тех пор как хозяйка «Экипажа» Ника вместе со своим мужем Иваном уехала из Петербурга во Францию, прошло полтора года. По просьбе Ники Леша остался в кофейне за главного, и хоть он и не чувствует себя здесь капитаном (эта роль навсегда принадлежит придумавшей, создавшей «Экипаж» Нике), он изо всех сил старается быть хорошим рулевым и не сбивается с курса.

Первая чашка кофе в кофейне заслуженно принадлежит бармену; покончив с утренней суетой, бариста Белкин заваривает себе кофе – легендарного «Черного капитана» – и подходит к окну. Увидев в окне дома напротив фотографа Данилу Суворова, год назад поселившегося в квартире своего приятеля Ивана, уехавшего с Никой во Францию, Леша салютует ему чашкой.

Заметив Лешу, Данила приоткрывает окно и машет бармену. Чуть позже Данила – завсегдатай кофейни, по обыкновению, придет в «Экипаж» пить кофе, но вот это первое утреннее приветствие на расстоянии, из окон, давно стало у них с Лешей традицией.

Леша садится за свой любимый столик у окна, делает глоток кофе;

крепчайший «Черный капитан» бодрит и заряжает энергией нового дня. Теперь Леша чувствует, что окончательно проснулся и подпевает поющему из динамика Бобу Дилану, чья песня «One More Cup of Coffee» в треках «Экипажа» идет первым номером.

Еще одна чашка кофе на дорогу,

Еще одна чашка кофе, прежде чем я спущусь в долину…

Под кофе и песню Дилана Леша наблюдает, как просыпается город.

В соседнем доме открывается цветочная лавка, и через стеклянные двери видно, как милая девушка-продавщица расставляет в вазы свежие цветы. Наблюдать за цветочницей – одна из любимых утренних привычек бармена Белкина. А вот по соседству с цветочной лавкой заработал фруктовый магазинчик. Он не так хорошо просматривается изнутри, как цветочный, но Леша легко может представить, как в этот миг продавец раскладывает на прилавке чернильные баклажаны, ароматные томаты, наливные яблоки, россыпи винограда, и зелень, много зелени, которая пахнет так, что ее можно собирать в букеты и дарить любимой женщине. Цветочный аромат смешивается с запахом фруктов, и кажется, что его волны через улицу проникают даже в кофейню.

Город просыпается… Мимо кофейни проходят жители окрестных домов, многие в это время выводят своих собак на прогулку. Леша знает вот эту забавную собаку породы корги и ее вальяжного хозяина – владельца антикварной лавки на соседней улице (каждое утро этот джентльмен с собакой приходит в «Экипаж» пить кофе); и этого смешного бородатого пса, выгуливающего свою старушку (глядя на эту парочку, кажется, что именно собака выгуливает хозяйку). Этот квартал давно стал для Леши родным, многие из посетителей «Экипажа» приходят сюда постоянно и общаются с барменом, как с добрым знакомым. Хозяин корги бросает взгляд в сторону окна, замечает Лешу и приветствует. Леша кивает в ответ. По улице стайка студентов спешит на занятия в художественное училище, расположенное неподалеку от кофейни. Иные из них, завсегдатаи «Экипажа», улыбаются Леше как приятелю. Бариста Белкин доволен – это его город, его работа, его жизнь.

Каждое утро, перед тем как начать рабочий день, Леша чувствует себя отчасти дирижером необычного оркестра, отчасти рулевым корабля.

«Еще одна чашка кофе на дорогу», – повторяет Дилан, и Леша пританцовывает с чашкой в руке. Но вот кофе выпит. Бариста встает за стойку – за штурвал своего корабля. Все, поплыли.

Звякает колокольчик, входит первый посетитель. День начинается.

* * *

Санкт-Петербург, кофейня «Экипаж»

Леша Белкин стоит за стойкой и занимается производством чистой энергии: эспрессо, латте, капучино, макиато, флэт уйат (или «плоский белый», конечно!) – ну а для не любящих кофе нечестивцев он готовит раф с волшебными наполнителями, который пробудит кофейного адепта даже в завзятом чаемане. И текут кофейные реки, переполняются молочные берега! Да что там реки! За свою бытность в «Экипаже» Леша сварил целое море бодрящего, живительного кофе, способного разбудить весь этот сонный город.

Часам к десяти утра в кофейню вплывает коллега Леши – кондитер Манана. Смешливая, обаятельная Манана, темноглазая брюнетка с внушительными формами, с виду напоминает обычную приятную даму «слегка за сорок», а между тем женщина-то она совершенно выдающаяся и заслуживает права быть отмеченной какими-нибудь внешними сказочными регалиями феи – скажем, волшебной палочкой. Дело в том, что Манана, награжденная посетителями «Экипажа» званием «Лучший кондитер земли», – выдающийся кулинар, за чьи десерты можно не только продать бессмертную душу, но и проститься с мечтой о красивой фигуре. Ежедневно на кухне «Экипажа» Манана, как алхимик в тайной лаборатории, извлекает квинтэссенцию кондитерского золота – счастья сладкоежек. Как демиург, Манана создает личную сахарную вселенную – творит мир, полный воздушных и фруктовых пирожных, изящных трюфелей, нежнейшего тирамису с маскарпоне и клубникой, вишневых и маковых штруделей, всевозможного печенья. Кроме кулинарного таланта Манана обладает еще одним, самым важным на свете качеством – даром общения. Благодаря своей доброте и оптимизму она стала душой кофейни. И Леша, и второй бариста «Экипажа» Никита относятся к Манане с неподдельной любовью.

Надо сказать, что в свои двадцать семь лет Леша Белкин изобрел собственную философскую систему, суть которой сводилась к тому, что в нашей жизни, увы, нет счастья, но – хорошие новости! – в ней есть радость. Собственно, много радостей. И прожить жизнь безрадостно – большой грех. Лешина полноценная радость, как жизненный фон, складывалась из маленьких каждодневных приятностей и любимых вещей; из отличного кофе, прекрасной музыки, книг, фильмов и – вот это уж всенепременно! – космических десертов Мананы.

Вот и сегодня, стремясь украсить этот серый мартовский денек чем-то приятным, Леша с надеждой заглянул на кухню, в алхимическую лабораторию Мананы.

Подглядывать за Мананой, когда она готовит – одно удовольствие. Манана замешивает тесто, вздыхает, поет, приговаривает – это ритуал, магия, священнодействие, настоящий театр.

Леша долго наблюдал за ней, сглатывая слюну.

– Иди, иди, – усмехнулась Манана, заметив коллегу, – у меня еще ничего не готово. Но после обеда дам тебе попробовать мои новые пирожные.

Леша вздохнул – он не прочь продегустировать их прямо сейчас! – и в который раз за последний месяц напомнил Манане о том, что если бы она испекла для него свой легендарный пирог «Двенадцатой ночи» и добавила в него удвоенную порцию рома «Бакарди», то жизнь стала бы прекрасной и…

– Этот пирог я пеку только на Рождество, в крайнем случае на Новый год, – прервала его неприличные фантазии Манана. – Так что жди следующей зимы!

Леша пробубнил, что тогда он сегодня хотя бы просто выпьет «Бакарди».

– Еще чего, я тебе выпью! Тоже мне, пират нашелся, любитель рома! – проворчала Манана. – Ох, Лешка, надо бы мне заняться твоим воспитанием!

Леша улыбнулся – он никому не рассказывает, что его воспитанием занимался дед, всю жизнь прослуживший во флоте корабельным коком, и что его мировой дед практиковал весьма своеобразные методы воспитания – мог и оплеуху дать любимому внучку за особо тяжкие провинности. Хотя в целом они с дедом жили душа в душу, и тот как мог старался скрашивать внуку его переживания по поводу того, что своего отца Леша не знал и что Лешина мать, актриса, была всецело занята искусством и карьерой. Леша вообще никому никогда не рассказывал о своем непростом детстве, о том, как он переживал, что у всех – матери, а у него – гастролирующая актриса, и никому, даже любимой Манане, он не станет рассказывать, как два года выхаживал деда, когда тот тяжело заболел, и каким ударом стала для него смерть любимого человека. Леша не расскажет и о том, что его мать живет в Москве и общаются они с ней исключительно по телефону несколько раз в год, потому что ей всегда некогда, – нет у него дурной привычки «грузить» других людей своими проблемами.

– Лешка, а ты в мать такой красивый, как девчонка? – рассмеялась Манана.

Леша нахмурился – собственная внешность была для него болезненной темой. Еще когда он был мальчишкой, дед, походивший на былинного богатыря (плечи – во! ручищи – во! рост под метр девяносто) подтрунивал над внешностью внука, посмеивался над его миниатюрностью, невысоким ростом и девичьими ресницами. И Леша что только не делал, чтобы добавить себе брутальности, – таскал огромную дедовскую гирю, отжимался до потери пульса, занимался боксом, но ничего не помогало. Былинным богатырем он так и не стал.

– Ну такая у тебя, Леха, конституция, – разводил руками дед. – Видать, пошел в своего папашу, который, сволочь, вообще не обозначился.

И вот эту самую собственную «конституцию» Леша прямо ненавидел и на сей почве приобрел много комплексов. Возможно, из-за них у него и завелась привычка пристально следить за своей внешностью и за модой.

Ника с Мананой часто подшучивали над ним, считая его самовлюбленным метросексуалом, не догадываясь о том, что на самом деле его озабоченность своим видом была продиктована лишь неуверенностью в себе.

– Ох, Лешка, я, признаться, уже отчаялась дождаться, когда ты женишься! – вздохнула Манана. – Вот не пойму: ты такой симпатичный парень, так в чем проблема?

Леша отшутился и поспешил вернуться к себе за стойку.

Готовя посетителю лавандовый раф, Леша размышлял над вопросом Мананы. Так что с ним не так, в чем же проблема? Может, в том, что он оказался однолюбом? Но эту Лешину тайну мы раскроем чуть позже.

* * *

Вошедший в кофейню Данила Суворов прервал Лешины ностальгические воспоминания.

– Доброе утро! – пробасил Данила.

Леша обрадовался, увидев приятеля. С тех пор как Данила поселился в доме напротив «Экипажа», в квартире своего давнего друга Ивана, он стал завсегдатаем кофейни. Иногда он заходит к Леше выпить кофе несколько раз на дню. И если в это время в кофейне мало посетителей, Леша непременно усаживается за столик с Данилой, чтобы выпить с ним кофе, поиграть в их любимые «го» или в нарды и послушать рассказы о его путешествиях. Слушать Данилу Леша может бесконечно, хотя немногословного, серьезного Суворова обычно сложно разговорить.

Несмотря на абсолютную внешнюю противоположность и разность темпераментов, невысокий, подвижный и шебутной брюнет Леша и рослый, плечистый, погруженный в себя голубоглазый шатен с небольшой рыжей бородкой Данила Суворов на удивление легко и быстро сошлись и стали приятелями.

С точки зрения Леши Белкина, да и с точки зрения многих других людей, Данила – легендарная личность. Дело в том, что имя фотографа Суворова известно во всем мире. Данила – обладатель всевозможных международных премий, его уникальные снимки дикой природы, русской Арктики, Африки публиковали лучшие географические издания мира. Профессионал высочайшего класса, фотограф Суворов объездил со своей камерой весь свет: он снимал на Крайнем Cевере и в пустынях, в национальных заповедниках Австралии и Новой Зеландии, освещал военные действия в горячих точках и природные катастрофы, делал специальные проекты, посвященные социальным проблемам, к примеру, серию фоторабот из жизни русской глубинки.

Сам о себе Данила говорил, что он по природе своей – человек-странник, перекати-поле: сегодня он на Курилах, завтра в Боливии, послезавтра выслеживает в засаде краснокнижного амурского тигра на Дальнем Востоке, чтобы сделать снимок, который потом разлетится по всему свету. Фотограф Суворов был готов в любую минуту сорваться на поиски новых подвигов, чтобы открывать людям мир во всех его непостижимых, удивительных гранях. Странствуя по миру с камерой, в последние три месяца Данила осел в Петербурге, чтобы сделать уникальный фотопроект «Исчезающий Питер» о разрушающихся старых петербургских зданиях и подготовить выставку, посвященную развитию фотографии в России.

При всей своей известности и востребованности Данила совсем не искал славы, а, напротив, тяготился своей популярностью и старался избегать любой публичности, особенно в последнее время. Дело в том, что после того, как Данила получил главную премию в одном из самых популярных международных конкурсов, он, к своему удивлению, в одночасье сделался модным фотографом и объектом вожделения гламурных блогерш, желавших, чтобы он их фотографировал. Девицы писали Даниле, обрывали ему телефон, но хуже всего, что его петербургский адрес стал известен в социальных сетях и поклонницы стали караулить фотографа даже у дома. Данила, в принципе предпочитавший женскому обществу общество ушастого тюленя, атлантического моржа или беломордого дельфина, безмерно страдал от этого нашествия инстадив.

Вот и сейчас, зайдя в кофейню, он первым делом огляделся по сторонам – не выскочит ли из засады какая-нибудь очередная девица с предложением снять ее «ню»?! Но увидев, что подозрительных девиц в кофейне не наблюдается, Данила расслабился и попросил Лешу сварить ему кофе.

Леша удрученно вздохнул. Увы, у брутального, сильного во всех отношениях фотографа Суворова была одна слабость; c точки зрения Леши – совершенно постыдная. Всем разновидностям кофе Данила предпочитал нежный девичий капучино.

Вот уже три месяца Данила приходит в «Экипаж» и каждый день заказывает…

– Нет, ну хоть бы раз ты взял «Капитана», – проворчал Леша, – или хотя бы эспрессо, но тебе, конечно же…

– Капучино, пожалуйста, – рассмеялся Данила.

– Словно девушке! – фыркнул Леша. – Может, тебе и сердечко в чашке нарисовать?

Данила невозмутимо кивнул:

– Валяй, Леха.

С огромной чашкой двойного капучино Данила сел за столик у окна. На улице шел снег. Зима вдруг решила напомнить о себе – снег был такой густой, что грозил обернуться скорой метелью.

Леша подсел к Даниле со своей чашкой кофе.

– Так, значит, вот это и есть любимый столик Ники, за которым она сидела, а Иван наблюдал за нею из своего окна? Ну давай, расскажи мне еще раз! – попросил Данила, зная, что Леша обожает вспоминать старые времена «Экипажа».

И Леша в который раз начинает рассказывать ту самую историю. (Подробнее читайте в романе «Девушка из кофейни» – примеч. автора)

Закончив, Леша рассмеялся:

– Романтично, да? А теперь из окон той квартиры на нас смотришь ты!

– Только в отличие от Ивана я вообще неромантичный парень, и со мной такая история приключиться не может! – усмехнулся Данила.

– Надолго ты в Петербурге? – спросил Леша.

Данила пожал плечами:

– Думаю, задержусь до осени. Если только блогерши окончательно не достанут! Представляешь, вчера возвращаюсь домой из Кронштадта со съемок, а у парадной караулит очередная девица. Главное дело, я им говорю, что специализируюсь на белых медведях и редких выдрах, а не на женщинах, но эти блогерши все равно идут косяками.

– И что, неужели ты никогда не воспользовался своим служебным положением? – хихикнул Леша.

Данила махнул рукой:

– В данный момент меня больше привлекают форты Кронштадта и старые рассыпающиеся усадьбы в области.

Подхватив камеру и пообещав приятелю сегодня еще зайти в «Экипаж», Данила Суворов уехал на съемки.

Ближе к вечеру, когда за окнами уже стемнело, а метель все-таки обрушилась на город, из кухни выглянула Манана и с необычайно важным видом позвала Лешу.

Леша, надеясь на дегустацию, поскакал на кухню как конь. Он, конечно, рассчитывал найти там много прекрасного, но такое диво дивное и не чаял увидеть! На столе стоял большой, украшенный звездами из глазури рождественский пирог «Двенадцатой ночи».

– Это мне? – не поверил глазам Леша.

– Тебе, – царственно сказала Манана. – Подарок на Восьмое марта. И да – рома я добавила побольше!

Леша аж замычал от радости, в его тарелку – не иначе, с неба?! – посыпались глазированные звезды и восхитительный, пахнущий лучшим ромом рождественский пирог.

Манана заботливо подложила Леше добавки и вдруг заметила:

– Какой ты красивый парень, Лешка!

Леша согласно кивнул.

Но когда Манана сказала, что он еще и славный, Леша встревожился. После ее заявления «какой ты умный» он взглянул на Манану с подозрением, пытаясь понять, в чем тут подвох. И вот тогда Манана сообщила, что в выходные она с мужем Вахтангом хотела бы уехать в Москву на свадьбу их друзей.

– Да, конечно, поезжай, я тебя отпускаю, – быстро подтвердил Леша, изрядно расслабленный десертами.

Но это оказалось не все. Манана спросила, чем Леша будет занят в субботу вечером.

– Ничем особенным, – Леша безмятежно пожал плечами.

После этого Манана сказала, что в субботу в Петербург из Тбилиси приезжает ее племянница, хорошая девушка Теона, и вот если Леша встретит Теону и отвезет ее в квартиру, которую Вахтанг с Мананой приготовили для своей девочки, он тоже будет хорошим парнем.

Леша (в сущности, он и есть хороший парень!) легко согласился:

– Ладно, встречу и отвезу.

– Спасибо! – расцвела Манана. – Понимаешь, я про ее приезд узнала только сегодня, а московским друзьям мы уже пообещали приехать… Ой, Лешка, она такая милая девушка и такая красавица! Возьмем ее на первое время к нам на работу?

– А она умеет варить кофе? – насторожился Леша.

– Она же из Грузии, – хмыкнула Манана, – кто в Грузии не умеет варить кофе?

– Ну если она еще и также прекрасно печет, как ты…

– Даже лучше меня! Вот увидишь, какая это девушка! Мечта, персик! Я бы ее за тебя замуж отдала, но …

– Ну нет, замуж за меня не надо! – испугался Леша и даже перестал жевать.

– Да она сама за тебя не пойдет! – вспыхнула Манана. – Она, знаешь, какая? Первая красавица Тбилиси!

Леша откусил еще кусок пирога – в данный момент несравненный пирог с карибским ромом интересовал его больше, чем все красавицы.

* * *

Снег по-прежнему валил как сумасшедший. Нет, зима и не думала отступать. К вечеру Леша не без грусти подумал, что завтра утром ему придется чистить снег перед входом в кофейню.

Звякнул колокольчик, и в кофейню вошел Никита Арсеньев – Лешин сменщик, второй бариста «Экипажа».

Двадцатилетний студент университета, будущий математик Никита появился в «Экипаже» полгода назад. Никита зашел в кофейню узнать, нет ли тут вакансий бармена, да так и остался здесь работать. Спокойный, рассудительный, фанатично влюбленный в кофе Никита, с точки зрения Леши, идеальный бариста. Леша искренне не понимает, зачем Никите в принципе нужна какая-то математика, если можно всю жизнь быть прекрасным барменом.

Пока Никита готовится сменить напарника на боевом посту за стойкой, Леша встречает посетителей, которые заходят в кофейню один за другим. В «Экипаж» входит владелец антикварного магазинчика, расположенного неподалеку. Джентльмен занимает свой излюбленный столик, а его рыжая корги Бобби отряхивается от снега и устраивается под столом. Следом в кофейню забегает еще одна постоянная посетительница и хорошая Лешина знакомая – экскурсовод Мария, хрупкая блондинка средних лет.

– Алексей, сварите мне «Капитана» покрепче! И если можно, быстрее, – просит Мария. – У меня через полчаса вечерняя экскурсия, посвященная Серебряному веку.

Леша недоуменно смотрит в окно на разыгравшуюся метель: какие уж тут экскурсии?!

– Так вроде нелетная погода?

Мария безмятежно смеется:

– Мне не привыкать, тем более, что эти метельные декорации идеально подойдут для рассказов о Серебряном веке – о роковых любовях, трагедиях и тайнах, страстях к разрывам.

Леша спешит выполнить заказ, а в кофейню опять, теперь уже на вторую чашку кофе, заходит фотограф Данила Суворов.

Леша кивает Даниле:

– Скоро освобожусь, и нас ждет сеанс игры в нарды.

– Давай на этот раз в шахматы? – улыбается Данила.

Леша соглашается: шахматы он тоже любит, к тому же он как раз хотел опробовать на практике новую технику эндшпиля. Данила садится за любимый столик Ники, рядом со столом, где расположились джентльмен с Бобби. Мария выпивает своего «Капитана», машет Леше рукой и убегает в снежный вечер.

Кофейня наполняется людьми. Забегают постоянные покупатели – прикупить домой выпечки к чаю – и случайные прохожие, застигнутые снегопадом.

Леша довольно оглядывает зал. На улице бушует непогода, а в «Экипаже» тепло и уютно, пахнет свежесваренным кофе и сдобой. Джентльмен читает, Бобби посапывает во сне, Данила расставляет шахматы на доске, парень за крайним столиком держит за руку свою спутницу – симпатичную рыжую девушку.

А дама за тем столиком работает – набирает текст на своем ноутбуке. Леша уже знает, что эта женщина – астролог. Когда-то увидев ее в «Экипаже» в первый раз, он случайно заметил на экране ее раскрытого ноутбука странные карты и схемы и потом долго гадал, чем же занимается незнакомка. А позже, познакомившись с посетительницей, ставшей в кофейне частой гостьей, он выяснил, что та – астролог. Узнав, что она составляет карты и гороскопы, Леша поначалу сильно удивился, а затем рассудил, что это раньше астрологи выглядели экзотически (ему так и представлялся какой-нибудь седобородый старец в плаще, подбитом звездами), а современный астролог вполне может выглядеть, как эта миловидная женщина со стрижкой, в джинсах и с ноутбуком.

Леша приносит астрологу заказанный ею коретто и малиновые трюфели и спрашивает:

– Ну что там звезды?

Дама отвлекается от своих карт и озабоченно сообщает:

– Мы имеем дело с весьма опасным положением планет, молодой человек! Видите ли, на небе выстраивается ось катастроф! Нечто подобное уже происходило сто лет назад и обернулось для всех большими бедами.

– В самом деле?! – вежливо отзывается Леша. – Это и впрямь так серьезно?

Астролог вздыхает:

– Более чем! Вот увидите, в скором времени нас всех ждут большие перемены, а кого-то потрясения и катастрофы!

* * *

Итак, на звездном небе выстраивалась ось катастроф, и скоро все траектории судеб наших героев должны были сойтись в одной точке – в кофейне «Экипаж».

В то время как в «Экипаже» бариста Леша варил «Черного капитана», экскурсовод Мария, как сталкер, вела своих туристов по странным петербургским дворам, кондитер Манана придумывала очередной умопомрачительный десерт, а ее юная племянница Теона прощалась с Тбилиси и собиралась в Петербург, еще одна героиня нашей истории тоже собиралась в Петербург. В свое последнее путешествие.

Екатеринбург

Лина подошла к окну, взглянула на серый мартовский пейзаж; в городе шел снег с дождем, и казалось, что весна никогда не наступит.

Глядя на серенький двор, в котором прошло ее детство, Лина испытывала грусть. И с этим домом, и с этим двором было так много связано, ведь здесь жили и здесь умерли ее близкие, любимые люди. Она и сама была когда-то здесь счастлива, прежде чем стать непоправимо несчастной. И вот теперь, пережив в этих стенах и счастье, и ту самую страшную трагедию, Лина прощалась с городом детства и с этой квартирой, куда она больше никогда не вернется.

В этот час расставания с родным городом и с прошлым она чувствовала, как в груди что-то болит, рвется – то последнее, теплое, нежное, что еще удерживало ее в мире живых. А впрочем, что уж теперь – скоро, после того как она исполнит задуманное, для нее в любом случае все будет кончено.

Она положила в дорожную сумку запасной комплект одежды, несколько дорогих сердцу фотографий своих любимых умерших и, наконец, главное – пистолет.

После чего Лина взяла саквояж, поехала на вокзал и села в поезд до Петербурга.

Глава 2

Опасное положение звезд

Тбилиси

«Какой плохой день! – вздохнула Теона. – А впрочем, в последнее время они у меня все такие!» Теоне вообще кажется, что вся ее жизнь теперь будет состоять только из плохих дней; особенно учитывая ее предстоящий переезд в Петербург.

При мысли о Петербурге Теона совсем сникла: она знала о Петербурге только то, что это город на болотах, с отвратительным климатом, серый, мрачный, так не похожий на ее любимый, зеленый и солнечный Тбилиси. И отчего тетя Манана не поселилась в другом месте?!

До отъезда в Петербург оставалось два дня, а Теона не представляла, как она сможет покинуть свой старый двухэтажный дом на горбатой улочке в центре старого города и оставит эту огромную квартиру ее детства, с высокими потолками, скрипучим паркетом, с развешанными на стенах афишами дедушкиных спектаклей, с камином, с породистым, принадлежащим еще бабушке Нино роялем и с балконом, увитым диким виноградом.

На этом балконе Теона любит пить чай по утрам и наблюдать за тем, как просыпается ее улочка. Улица такая узкая, что Теона может переговариваться со своей подругой Софико, живущей в доме напротив, с семьей Багратиони, живущими в доме справа, и с семейством Канталадзе, живущими слева от семьи Кантария.

Девятнадцатилетняя Теона Кантария любит каждый булыжник на своей улице и знает каждую соседскую собаку, и она бы никогда – уж вы не сомневайтесь! – отсюда не уехала, если бы обстоятельства или судьба не сложились так, что ей придется уехать, а точнее сказать, сбежать из родного города.

Уложив в чемодан вещи: любимое черное платье, изумрудный шелковый палантин, пару кукол, доставшихся ей от бабушки Нино, – Теона бросила взгляд в зеркало на стене и поймала в нем свое отражение. Видок у нее сейчас, конечно, закачаешься! Бледная, под глазами круги от постоянной бессонницы, осунувшаяся (такая худоба при ее маленьком росте выглядит уже критичной), и без того большие темные глаза теперь кажутся огромными, да вдобавок еще и растрепанная! У нее и так-то с детства на голове копна кудряшек, словно бы она сделала какую-то безумную химическую завивку, а потом подмела своей головой вместо метлы весь Тбилиси, а теперь и вовсе ее прическа напоминает нечто невообразимое!

Теона поправила волосы, подкрасила губы красной помадой, надела любимый красный берет и попыталась улыбнуться своему отражению. Но улыбка задрожала, спряталась, угасла где-то внутри Теоны.

Увы, Теона была абсолютно, категорически несчастна: заполнена несчастьем и ощущением своей неприкаянности по самые уши.

Впрочем, так было не всегда.

В сказочно красивом городе, полном невероятных пейзажей, старинных храмов, садов и парков, широких проспектов и узких улочек, жила-была девочка Теона Кантария. Больше всего на свете Теона любила своих бабушку Нино, деда Георгия и тот мир поэзии и сказок, который они создали для своей любимой единственной внучки. Дело в том, что бабушка и дед Теоны были не вполне обычными людьми: до десяти лет Теона вообще считала, что Нино и Георгий работают волшебниками.

Ее бабушка и дедушка работали в кукольном театре – дед был режиссером, а бабушка артисткой этого же театра. Детство Теоны прошло за кулисами: она присутствовала на репетициях и премьерах, смотрела, как делают кукол и как они – настоящая магия! – затем оживают; разговаривала с ними, как с добрыми друзьями, и придумывала для них истории. Благодаря дедушке с бабушкой, театру и особенной атмосфере отчего дома (дед с бабушкой жили на первом этаже, а родители Теоны здесь же, на втором), ее детство было удивительным и волшебным.

Во дворе дома Кантария всегда стоял огромный накрытый стол, за который мог сесть любой вошедший во двор человек. Нино с Георгием устраивали шумные застолья для всех жителей старого квартала. За их столом обычно собиралось множество людей – пели песни, читали стихи, пили вино. Все праздники в этом старом квартале отмечали сообща и провожали в последний путь тоже так, всем кварталом. Теона помнит, как на похороны ее деда Георгия собрался весь район, как соседи плакали на похоронах и пели на поминальной трапезе. И также много людей провожали ее бабушку Нино, пережившую своего Георгия всего на полгода.

После смерти деда и бабушки Теона, которой тогда было шестнадцать, как-то разом повзрослела – детство закончилось. От Нино с Георгием ей остался бабушкин рояль, две любимых театральных куклы, которых так и звали – Нино и Георгий, целый альбом прекрасных, дорогих сердцу воспоминаний и светлая грусть. В тот печальный год Теона закончила школу, и тогда же в полной мере проявилась ее странность.

На самом деле про эту свою особенность Теона узнала еще в детстве.

– Ну что ты плачешь? – опечалилась бабушка Нино, увидев пятилетнюю рыдающую внучку, оплакивавшую детское горе – сорвавшийся с веревочки и улетевший в небо воздушный шарик – со всем размахом трагедии.

– Ничего страшного ведь не случилось, – пожала плечами бабушка Нино.

Теона запрокинула кудрявую голову вверх и, проводив голубой шарик глазами, залилась еще пуще. Как ни крути, улетевший шарик был не пустяком, а серьезной потерей.

– Жизнь долгая, если переживать по любому поводу, никаких слез не хватит! – заметила бабушка.

Теона не унималась и продолжала плакать. Тогда Нино, в тот день красившая забор их дома, сунула Теоне кисточку, чтобы отвлечь внучку.

– На вот, держи, помоги мне!

В итоге девочка с упоением красила забор до самого вечера, это занятие неожиданно увлекло ее и уж точно успокоило.

С тех пор Теона полюбила красить все подряд – любые поверхности, включая фасады домов, стены, пол в доме, ногти на руках и ногах. Ее странным образом успокаивал сам процесс окрашивания и запах краски. Со временем это увлечение стало для нее своеобразной психотерапией, ее личным способом гасить стрессы, позволявшим ей больше никогда не плакать.

Сама Теона считала, что, в сущности, ей повезло – все же у нее не самый плохой метод борьбы с неприятностями. Есть люди, которые заедают свои проблемы, – ее подруга Софико, к примеру, может навернуть на почве переживаний пару здоровенных, размером с пароход, хачапури; а кто-то, например, матушка Теоны, красавица Рита, поднимает себе настроение, покупая бесчисленные платья и туфли. Ну а она сама вот так: берет валик или кисточку в руки и – взмах туда-сюда – преображает поверхность, делает ее свежей и чистой.

Если в детстве Теона красила что-нибудь только время от времени, то после школы у нее наступил интенсивный «покрасочный» период. Она тогда сильно переживала из-за смерти любимых Нино и Георгия и к тому же была растеряна из-за необходимости наконец определиться с выбором будущей профессии.

Увы, в свои семнадцать лет Теона еще не была готова к взрослой жизни и не очень понимала, чем же она дальше хочет заниматься. Ей хотелось, подобно бабушке с дедушкой, связать жизнь с искусством и творчеством, но это желание было еще очень смутным, неоформленным, не связанным с чем-то конкретным. Она толком не представляла, какую творческую специальность выбрать: стать ли ей режиссером, как ее дед Георгий, или быть актрисой, как бабушка Нино, а может, мастерить кукол или вообще создать кукольный театр?

– Сама не знаешь, чего хочешь, – нахмурился отец Теоны, когда дочь рассказала ему про свои смутные желания.

Деликатная мама Теоны – красавица Рита (кстати, благодаря ей у Теоны есть русские корни) попыталась смягчить диалог Теоны с отцом и задала наводящий вопрос:

– Доченька, чем конкретно ты хочешь заниматься?

Теона вздохнула и промолчала.

– Ты должна получить хорошее образование, лучше всего – экономическое, – в итоге заключил отец Теоны. – Даю тебе время до конца лета, чтобы подумать!

После этого на Теону и накатил «малярный период». Какой-нибудь умный психотерапевт наверняка установил бы связь между давлением на нее со стороны отца и возникшим на этой почве у девушки психологическим дискомфортом, а также последующей сублимацией, проявляющейся вот в этих ее «сеансах с красками». Но Теона в психотерапевтические дебри не углублялась. Она просто чувствовала, что ей плохо, что любимое занятие отчасти снимает переживания и, прихватив ведро с краской, красила все вокруг.

Покрасив у себя в доме все, что можно, Теона перешла во двор и переключилась на соседские дома. Подруге Софико Теона выкрасила забор нежно-розовой краской, будку своего пса Гриля – голубой, в цвет неба, сарай дяди Михаила – фисташковой.

К исходу лета перекрасив весь квартал, Теона приняла решение и – в конце концов, она всегда была хорошей, послушной дочерью! – отложила на время мечты о кукольном театре, поступив в тот институт, на котором настаивал отец, чтобы в будущем, к радости родителей, стать дипломированным экономистом. Ну а что, экономика – важная вещь, кому-то надо заниматься и этой уважаемой, серьезной специальностью.

В следующие пару лет Теона добросовестно погрузилась в учебу; забытые куклы скучали на ее столике, а ведра с краской и кисточки пылились в чулане. И все шло благополучно, пока прошлым летом не случилось нечто, перевернувшее жизнь Теоны.

В тот летний день она сидела на балконе и переговаривалась с подругой Софико, сидевшей напротив, на балконе своего дома. Жара стояла такая, что и неугомонный пес Теоны, черный кудлатый Гриль, валялся у хозяйки в ногах, не подавая признаков жизни. Барышням было так жарко и лениво, что ни у одной даже мысли не возникало, что можно перейти улицу и пойти к подруге домой.

Попивая чай, девушки обсуждали… Ну что они могли обсуждать?! Как и положено юным девушкам, они говорили о любви, об отношениях мужчины и женщины.

– Все о любви да о любви! – насмешливо сказал проходящий по улице высокий молодой человек.

Теона с Софико разом замолчали и наградили незнакомца презрительным взглядом, но когда они признали в нем сына их соседей, Михаила Багратиони, обе радостно ему замахали. Четыре года назад, закончив школу, Михаил уехал из Тбилиси учиться в другой город. И вот теперь он вернулся домой.

– Эй, красавицы, приглашаю вечером прогуляться по городу, – улыбнулся Михаил.

– А кого из нас ты приглашаешь? – уточнила Софико.

– Обеих! – не растерялся Михаил.

В тот вечер они втроем гуляли по городу, на следующий – втроем пошли в ночной клуб, а через два дня в кино тем же составом.

Сложно сказать, какая из двух подруг влюбилась в Михаила первой – Теона или Софико. Да и так ли это важно? Обе еще не знали серьезного чувства, но обе о нем мечтали, а умный, красивый, обаятельный Михаил как нельзя лучше соответствовал представлениям подруг об идеальном мужчине. В общем, Теона и Софико влюбились в красавчика соседа одновременно. Но первой о своем чувстве более скрытной подруге рассказала Софико.

Услышав признание Софико, с которой Теону связывали не просто дружеские, а можно сказать, нежные сестринские чувства, Теона растерялась и приуныла. Увы, в любви подобная похожесть не сулила ничего хорошего (любовь все-таки не синхронное плавание!). Погрустневшая Теона не сказала Софико о том, что вполне разделяет ее мнение насчет того, что Михаил – средоточие всех мужских достоинств, и умолчала о своей влюбленности в достойнейшего из мужчин.

Между тем прогулки «втроем» как-то быстро прекратились – Михаил с Софико теперь предпочитали встречаться вдвоем. Намечалась традиционная пара и классический сюжет. Теона поняла, что в этом союзе третий лишний – она. При этом Теона не находила ничего удивительного в том, что из них двоих Михаил выбрал высокую статную красавицу Софико, а не ее – метр с кепкой, кудрявую швабру. «Да и можно ли не любить Софико? – вздыхала Теона, глядя на себя в зеркало. – Она такая красивая и обаятельная! А я… Я похожа на какого-то воробья или мышонка! Мелкая, худая – на такую никто никогда не взглянет!»

Теона молчала, замкнувшись в себе, и ждала дальнейшего развития событий. А вскоре Софико ей сообщила, что у них с Михаилом полная гармония и любовь до гроба и что через месяц они поженятся.

Услышав про скорую свадьбу подруги, Теона почувствовала какую-то острую, сродни зубной, душевную боль. Ее воздушный шарик снова улетел. И, как когда-то в детстве, Теона была безутешна. Но, видя счастливое лицо любимой подруги, она не считала возможным испортить Софико ни настроение, ни жизнь. Посему Теона жестко скрутила в кулак свои эмоции и ничем не выдала того, что творилось у нее в душе. Просто на следующий день она вышла из дома в пять часов утра с ведром краски и покрасила все гаражи на своей улице, а потом на соседней. Она, можно сказать, взялась за старое.

К личным переживаниям на почве неразделенной любви добавилось разочарование в будущей профессии. Теона поняла, что совершила ошибку, поддавшись на уговоры отца, и что хорошего экономиста из нее никогда не получится, поскольку нельзя состояться в нелюбимом деле.

Через месяц Софико с Михаилом поженились. Накануне их бракосочетания Теона решила заболеть, чтобы иметь благовидный повод не присутствовать на свадьбе и не портить никому праздник своим похоронным видом. С этой целью она заставила себя съесть тонну мороженого. Теона глотала лед кусками, пока не почувствовала, что внутри нее образовался злой ледник и что она почти превратилась в айсберг. С тех пор ей вообще казалось, что ее тогда заморозил какой-то злой волшебник и вот такой замороженной ей теперь и придется жить.

В день торжества Теона валялась в постели с высоченной температурой, слушала, как в соседнем доме полгорода гуляет на свадьбе Михаила и Софико, и страдала.

Ну а что – личная жизнь не задалась, с профессией тоже не сложилось!

Заледеневшая Теона обхватила пса Гриля руками и уткнулась в его теплую шубу. «Неудачная жизнь!» – взвыла Теона, икая от холода, и Гриль поддержал ее солидарным воем.

В тот день девятнадцатилетней Теоне казалось, что жизнь кончена.

Однако наступили другие дни – жизнь продолжалась и чего-то требовала от Теоны. Девушке предстояло принять важное решение. Перед тем как уйти из института, она думала неделю, а потом все-таки забрала свои документы и вечером объявила отцу, что экономистом она не будет.

– А кем ты будешь? Маляром?! – схватился за голову отец и в гневе швырнул ее ведро с краской об стену.

С тех пор отец с ней не разговаривал.

Теона, конечно, переживала их разлад, и ее мама, и сам отец тоже. Но он, хоть и безумно любил дочь, простить ее не мог. Помимо переживаний из-за ссоры с отцом, Теону каждый день ждала пытка ревностью. После свадьбы Михаил переехал к Софико и частенько, выходя на балкон, Теона видела счастливых молодоженов.

В первый раз увидев на балконе напротив целующихся Софико и Михаила, Теона задохнулась от боли и кинулась обратно в комнату, захлопнув дверь своего балкона. Но и в комнате не было спасения! Страшным зверем по ней металось зеленоглазое чудовище – ревность.

Теона не желала, чтобы эта зеленоглазая тварь поселилась в ее комнате и в ее душе; она не хотела избегать Софико, не хотела испытывать по отношению к любимой подруге никаких негативных чувств. Тем не менее Теона понимала, что она не может «выключить» свои эмоции волевым усилием, что каждый день она будет видеть счастливые лица Софико и Михаила и чувствовать, будто ей в сердце воткнули нож и теперь его медленно поворачивают.

«Я должна уехать! – в какой-то миг поняла Теона. – И чем дальше от Тбилиси, тем лучше!»

У нее было три варианта: переехать в соседний Кутаиси к старшему брату, в Грецию к дяде по отцовской линии или к тете Манане, сестре матери, в Петербург. Вообще самым простым и прекрасным вариантом был Кутаиси. Этот город совсем рядом от Тбилиси, и она всегда сможет вернуться домой, если станет невыносимо. На втором месте в ее хит-параде «перемены участи» стояла Греция – красивейшая зеленая страна с морем и постоянным солнцем. И самым ужасным Теоне представлялся русский город на болотах с его паршивым климатом. Конечно, в Петербурге прекрасная архитектура, но когда весь год будешь клацать зубами от холода, а солнца вообще не увидишь, то и никаких архитектурных красот не захочешь. Короче, Петербург Теона отмела сразу; с ее точки зрения, туда можно было отправиться разве что в ссылку за какое-нибудь серьезное преступление.

В итоге она решила выбрать Кутаиси. Но в тот миг, когда Теона уже вроде бы все решила, она услышала Софико, призывавшую ее выйти на балкон.

Теона съежилась и пошла на балкон, как на казнь.

Улыбающаяся Софико прокричала Теоне:

– Приходи сегодня к нам, дорогая, отмечать день рождения Михаила!

– Приду, если смогу! – выпалила Теона и умчалась обратно в комнату, где ее скрючило от боли.

Она вдруг подумала, что вот сейчас ей так плохо, что, может быть, единственный вариант избавиться от этой тоски – сделать себе еще хуже?! А хуже можно сделать только, если…

– Я еду в Петербург, к тете Манане, – вечером объявила Теона.

Услышав ее слова, мать заплакала, а пес Гриль даже завыл от ужаса.

Они смотрели на Теону так, словно прощались с ней навсегда.

И вот через два дня она будет в Петербурге. Уже куплен билет на самолет, собраны вещи, все решено.

Теона застегнула чемодан и вышла из дома, чтобы еще раз пройтись по любимому Тбилиси и попрощаться с ним перед долгой ссылкой в северный Петербург.

* * *

Санкт-Петербург

По выходным в «Экипаже» Лешу замещал Никита, хотя Леша запросто мог обойтись и вовсе без выходных, потому что отдыхать он не любил и, честно говоря, не умел. Вот и в субботу с утра он маялся, не находя себе дела. До вечерней поездки в аэропорт, где он должен был встретить племянницу Мананы, оставалась еще уйма времени.

Не зная, чем заняться, Леша слонялся по своей большой, доставшейся ему от деда квартире. В этой квартире в старом доме у Никольского собора прошло Лешино детство. Сколько он себя помнил, вся его жизнь была связана с прекрасным небесно-голубым Никольским собором и сереньким Крюковым каналом. И с дедом Василием Ивановичем Белкиным.

Лешин дед почти всю жизнь прослужил корабельным коком на флоте, но после того, как на его шею неожиданно свалился внучок-подкидыш, Василий Иванович уволился с флота и осел на суше. В последние годы жизни он работал шеф-поваром в кафе и воспитывал внука.

Гениально варить кофе, мастерски жарить картошку и оптимистически смотреть на жизнь – все свои главные навыки Василий Белкин передал внуку. Леше до сих пор не хватает его адски вкусной картошки, крепчайшего, сваренного на огне кофе и психотерапевтических бесед в стиле «а жизнь, Леха, как тельник у моряка, в полосочку, сегодня – черная, завтра – белая!» После смерти Василия Ивановича их большая квартира враз опустела. И хоть деда нет уже несколько лет, Леша до сих пор не решается здесь что-то изменить – хотя бы сделать ремонт или переставить мебель.

Устав слоняться, Леша вышел из дома. Он поторчал на набережной, погонял силой мысли льдины на Неве, потолкался в толчее Дома книги, зачем-то купил там здоровенный, с центнер весом, справочник о кофе и кофейной культуре, затем прошел через сырой, бесприютный об эту пору Михайловский сад, долго глядел, задрав голову на плывущие в небе купола собора Спаса на Крови, а потом, поняв, что замерз, решил где-то погреться. Ближайшим местом оказался Русский музей, и Леша нырнул внутрь.

Бродя по залам, Леша пришел в тот, где висели картины художника Саврасова, и задержался здесь дольше всего. В саврасовских пейзажах была такая среднерусская звенящая тоска и бесприютность и что-то такое до боли родное, намертво вписанное в нашу русскую матрицу, что это почему-то не отпускало. Но странное дело – разглядывая одну из картин, которую никак нельзя было назвать жизнерадостной, Леша тем не менее почувствовал, как его настроение улучшается. Да, еще предстояло пережить долгий март и до настоящей весны было еще ох как далеко, а все-таки весна уже чувствовалась!

Из музея Леша вышел в хорошем расположении духа. Он думал о том, что скоро станет тепло и у них в «Экипаже» будет летняя терраса и живые цветы, и красивые девушки в летних платьях будут сидеть за уличными столиками и пить кофе. Ну? Разве это не прекрасно?!

Как бы подтверждая Лешины догадки о скорой весне, рядом зачирикали воробьи и мимо прошла красивая девушка с распущенными волосами, у которой был какой-то подозрительно весенний вид. Вот так – город еще не успел оттаять от долгой зимы, но женщины и птицы весну уже чувствовали (они всегда первыми чувствуют ее приближение).

Довольный Леша поймал такси и поехал в аэропорт.

Аэропорт гудел, люди расставались, встречались, летели куда-то, а Леша Белкин стоял посреди зала прилета, высматривая в толпе племянницу Мананы. Причем высматривал он (спасибо за наводку, Манана!) первую красавицу Тбилиси.

И вот наконец он ее увидел! Прямо к нему шла, рассекая пространство, гордо неся свою красоту, фигуристая рослая брюнетка, принадлежащая к той редкой породе женщин, бесконечные ноги которых начинаются где-то на уровне ушей. Обрадовавшись, Леша резво побежал ей навстречу.

– Привет! – широко улыбаясь, сказал Леша. – Я – Алексей! Будем дружить?

– Отвали, урод, – бросил Леше невесть откуда взявшийся шкафообразный мужик.

Завидев громилу, красотка тут же бросилась ему на шею.

– Простите, вы – Теона? – попятился Леша.

Мужик-шкаф буквально зарычал на него:

– Сказано – отвали! – И повернулся к спутнице. – Идем!

Леша пожал плечами – ошибочка вышла! – и растерянно огляделся по сторонам. Все прилетевшие пассажиры этого рейса уже разошлись, и только поодаль стояла маленькая худая девица в красном берете.

Леша отвернулся. Эта Красная Шапочка не была похожа на первую красавицу, да и вообще на красавицу – будем честны! – тоже. Но поскольку зал опустел и выбирать больше было не из кого, Леша снова остановил на ней свой взгляд.

Красная Шапка деловито поправила берет и шагнула к Леше:

– Это ты – Белкин?

Леша удивился ее вопросу не меньше, чем недавнему незаслуженному грубому «отвали», и уставился на незнакомку.

– Так ты Белкин, нет? – не выдержала девушка.

Леша долго молчал, потом не без грусти признался:

– Белкин. Я.

– А я – Теона! – заявила девица. – Племянница Мананы.

Леша глядел на нее во все глаза. Девица была мелковатого калибра, тощеватая, с огромными, в половину физиономии, темными глазищами. Самым примечательным в ней были как раз глаза (смотрит, кстати, с вызовом, как будто он ей что-то задолжал) и прическа в виде швабры из мелких кудряшек. В целом вид у новоприбывшей был довольно странноватый: красный берет, легкое пальтецо, шарфик в горошек – нет, петербургские женщины в начале марта так не ходят! И честно говоря, она вообще была похожа не на женщину, а на какого-то нахохлившегося воробья. Поначалу Леша с племянницей Мананы добросовестно пытался быть гостеприимным, словно бы та приехала в гости лично к нему – шутил и старался ее как-то поддержать; к примеру, когда они вышли на улицу, он предложил отряхнуть ее дурацкий берет от снега, но встретив в ответ лишь угрюмое молчание, Леша решил заткнуться, оставил ее и ушел искать такси.

С такси, кстати, что-то не задалось, Леша никак не мог найти вызванного им водителя. В результате, когда через полчаса он на такси подъехал к тому месту, где оставил Теону, та, уже насквозь промерзшая и промокшая, наградила его взглядом тяжелым, как булыжник.

В машине оба молчали. Дар речи оба обрели только, когда водитель, подъезжая к улице, сообщил, что дальше он проехать не сможет, потому что дорога к нужному дому перекрыта.

Леша, вспомнив неподъемную тяжесть чемодана Теоны, тихо ойкнул.

– Здесь второй год трубы меняют. Пешком идите! – пожал плечами водитель и высадил незадачливых пассажиров посреди улицы.

Леша передал Теоне купленный днем в книжном кофейный справочник и, со стоном обхватив проклятый, размером с гроб, чемоданище, поплелся вслед за Красной Шапкой.

– В нормальном городе разве будут зимой менять трубы?! – на ходу ворчала Теона.

Озираясь по сторонам, она налетела на строительное заграждение и, пытаясь сохранить равновесие, выронила Лешин книжный том в лужу.

Леша вскрикнул: ой, моя прелесть!

Теона подняла перепачканный справочник:

– Извини, я нечаянно.

Леша махнул рукой – он уже понял, что новое знакомство как-то не задалось, и хотел лишь побыстрее распрощаться с этой девицей. Тем не менее он вежливо дал ей пару инструкций относительно того, как надо вести себя в старых петербургских квартирах, а также перечислил основные достопримечательности квартала, где ей теперь предстояло жить.

– Кстати, не знаешь, где здесь поблизости нормальная еда? – поинтересовалась Теона.

– В каком смысле? – не понял Леша.

– В смысле поесть! – усмехнулась Теона. – Надо же мне будет где-то поужинать.

Леша удивился:

– А ты разве сама не готовишь?

– Я готовить вообще не люблю, – пожала плечами Теона, – и не умею!

Леша посмотрел на нее с нескрываемым разочарованием: м-да, а племянница-то не в тетю пошла!

Сверившись с написанным Мананой адресом, они наконец нашли нужную парадную.

Отдуваясь (камней она туда напихала, что ли?!), Леша кое-как взобрался на третий этаж, поставил чемоданище перед старой, пошарпанной дверью и вручил девице переданные Мананой ключи от квартиры.

– Спасибо. Может, зайдешь на чай? Хотя вообще-то я не уверена, что он у меня есть, – буркнула девица.

– Не стоит беспокоиться! До понедельника, – без энтузиазма пробубнил Леша, – встретимся в «Экипаже».

* * *

Если что-то могло пойти не так, то вот оно все и пошло не так с самого начала.

Из иллюминатора самолета Петербург показался Теоне таким серым и мрачным, что ее передернуло. А выйдя из самолета и увидев эту гнуснейшую смесь дождика и снежка, она тяжело вздохнула. «Ну, ты же хотела, чтобы тебе было плохо? Так вот цель достигнута, потому что хуже, кажется, и не бывает!» Потом этот встречающий клоун, которого прислала тетя Манана, совершенно вывел ее из себя. Она ведь видела, как он бросился к той роскошной девушке, и последующее разочарование в его глазах Теона увидела (не дура, знаете ли, все понимаю!) и разозлилась: ах, не подхожу? ну извините!

Между прочим, внешне он ей тоже не понравился. Какой-то хлипкий чудик в пижонской курточке, пожалуй, слишком смазливый, вообще не в ее вкусе! Так, мальчишка какой-то! И мелет ерунду. «А мне с ним еще и работать придется!» – подумала Теона, поеживаясь от холода. Вот, кстати, холодно было так, что сводило уши, зубы, вообще все. С небес, как из худого ведра, сыпал противный то ли снег с дождем, то ли дождь со снегом. Ее любимый красный берет, который, как она считала, придавал ей залихватский французский вид, намок и сейчас облипал ее мокрым блином. И похожа она теперь была не на француженку, а на мокрую – се ля ви! – курицу.

Теона видела, что клоун в пижонской курточке, глядя на нее, еле сдерживается, чтобы не заржать. Теона была такая огорченная и злая, что, если бы он заржал, она бы тоже не сдержалась и, пожалуй, высказала все, что думает про этот город на болотах.

Она, разумеется, полагала, что сейчас он посадит ее в машину, но он сообщил, что вызвал такси.

– Я не вожу машину, – улыбнулся чудак и, вручив ей какой-то огромный книжный том, куда-то ушел.

Теона взглянула на книгу – ну, конечно, справочник по кофе и кофейной культуре! Тетя Манана говорила ей, что этот Леша Белкин немного сдвинутый на кофе; видимо, так и есть, если он даже в аэропорт приперся со своим толстенным справочником!

Между тем ее новый знакомый все не появлялся. После получаса ожидания такси под дождем Теона была уже не злая, а просто очень-очень расстроенная!

Наконец подъехала машина, и Белкин замахал ей руками.

Они долго ехали по городу в наступающих сумерках, а затем водитель вдруг высадил их посреди улицы и сказал, что дальше они должны идти пешком, потому что в этом диком городе кому-то посреди зимы приспичило менять трубы.

Постукивая зубами от холода, Теона выползла из машины и долго наблюдала битву титанов – схватку кофемана Белкина с ее чемоданом.

Потом им предстоял долгий квест «как найти нужный дом в петербургском лабиринте сообщающихся дворов», а затем в одном из ответвлений лабиринта Белкин вдруг решил дать ей парочку наставлений, так сказать, инструкций на предмет правильного поведения в старых квартирах.

– Слушай, ты там, в этой своей квартире, главное, ничего не бойся! – назидательно сказал Белкин.

– Ты о чем? – мгновенно перепугалась Теона.

– Ну, я про призраков!

– Про каких призраков?! – сердце Теоны куда-то упало.

– Про тех, что водятся в старых квартирах, – невозмутимо ответил Белкин. – Так вот, их не надо бояться. Просто ночью, когда почувствуешь, что тебя кто-то ощупывает, нужно спокойно – без суеты! – сказать им: «Ребята, все нормально, я своя».

Теона остановилась и уставилась на Лешу:

– Ты это сейчас серьезно?

– Конечно! – кивнул Леша. – Понимаешь, Петербург – необычный, мистический город! Вот этому твоему дому лет сто пятьдесят, не меньше!

– Ну и? – не поняла Теона.

– Ну и представляешь, сколько людей здесь жило и умерло? – со значением заметил Белкин. – Их тени бродят, не находя покоя.

– Спасибо большое за разъяснение! – фыркнула Теона.

Этот чудик сейчас свалит отсюда, а ей, между прочим, придется здесь ночевать! С призраками и тенями, которые придут ее «ощупывать».

Теоне стало так тоскливо, что, когда они наконец отыскали нужную парадную (уж конечно же, оказавшуюся готически мрачной!) и остановились перед дверью ее будущей квартиры, она, чтобы оттянуть момент, когда ей придется остаться одной, предложила чудаку Белкину зайти на чай.

Но Белкин от чая отказался. Он подхватил свой толстый справочник, напомнил, что в понедельник будет ждать ее в кофейне, и, подкрепив свои недавние страшилки контрольным увещеванием «ты, главное, ничего не бойся», откланялся.

Теона открыла заскрипевшую старую дверь, вошла в большую прихожую, нащупала выключатель, включила свет. Позже она, конечно, вспоминала этот день и то свое первое впечатление от квартиры, но неизменно приходила к выводу, что нет, пожалуй, никаких особенных предчувствий у нее тогда не возникло, она просто чувствовала раздражение, усталость, тревогу, но интуиция ей тогда ничего не подсказала.

Глава 3

Кофейные реки, молочные берега

Квартира, в которой Теоне предстояло жить, оказалась внушительной: три большие комнаты, высоченные потолки – здесь было куда больше пространства, чем нужно одинокой молодой девушке. Вообще тетя Манана, добрая душа, долго уговаривала племянницу жить у них, но Теона от ее предложения отказалась, поскольку не хотела стеснять родных. В итоге Манана предложила девушке бесплатно пожить вот в этой самой квартире, принадлежавшей каким-то ее знакомым.

Теона обошла комнаты, осмотрелась. Квартира выглядела слегка запущенной: паркет поскрипывал, старинная мебель, видимо, знавала и лучшие времена; и все же в ней было какое-то благородство и сдержанный стиль. В гостиной разместилась огромная библиотека, на стенах висели картины, одна из которых – портрет незнакомой молодой женщины – привлекла внимание Теоны. Красивая незнакомка на портрете смотрела на Теону холодно и строго, в ее взгляде будто читалось: «Еще посмотрим, девушка, как мы с вами уживемся!»

Теона вздохнула – новая жизнь казалась ей такой же сумрачной, как эта квартира. Она подумала, что надо бы потом сделать здесь хотя бы косметический ремонт, если, конечно, владельцы не будут против. Ну хотя бы покрасить стены!

В холодильнике на кухне девушка нашла еду, заботливо приготовленную Мананой, и бутылку красного вина.

Теона распаковала чемодан, разложила одежду и определила место для своих любимых кукол. Эту кукольную пару: большеглазую золотоволосую Нино в бархатном платье и в шляпке и ее постоянного спутника Георгия, музыканта со скрипкой, – Теона посадила на прикроватный столик в спальне.

Закончив с обустройством на новом месте, она налила бокал вина и забралась на широченный подоконник в гостиной. С этой точки обзора была видна набережная и река.

«А какая, кстати, это река? Ладно, завтра разберемся!» – зевнула Теона.

Она уже чувствовала невозможную усталость и хотела спать. Поэтому, когда ей вдруг позвонил заполошный Леша Белкин, она постаралась побыстрее закончить разговор.

Уснула она довольно быстро и крепко проспала до самого утра. Проснувшись утром, Теона усмехнулась: «Подумать только – обошлось без призраков! Никто не приходил меня пугать, как обещал этот дурачок Леша!»

Она подошла к окну. Небо было серебряно-серое, река вилась серой лентой. Небо, река и улица сливались в один свинцовый фон. «Да-а-а, жизнерадостный город, ничего не скажешь!» – хмыкнула Теона.

Взглянув на часы, она увидела, что пора собираться на встречу с Лешей. Вчера, позвонив ей уже поздно вечером, он неожиданно пригласил ее в какой-то музей. Положа руку на сердце, ей не очень-то хотелось встречаться с чудаковатым Лешей, но и сидеть одной в пустой квартире в чужом городе тоже не хотелось, поэтому Теона решила принять его предложение. Она было натянула свое пальтецо, но, вспомнив, как вчера было холодно, задумалась: что же надеть? Припомнив, что тетя Манана во вчерашнем телефонном разговоре упомянула о том, что привезла ей на первое время кое-какую теплую одежду, Теона примерила тетин пуховик. Увы, в этом огромном черном пуховике Теона сама себе напоминала мышь в мешке. Ну делать нечего, это все же лучше, чем мерзнуть. А завтра она купит себе что-нибудь приличное.

Она уже собиралась уходить, но вернулась в спальню за сумкой и сначала почувствовала, что что-то не так, а потом и увидела. Ее внимание привлекли куклы на прикроватном столике. Теона была готова поклясться, что вчера ее куклы Нино с Георгием сидели иначе, а теперь они были сдвинуты, словно бы этой ночью их кто-то переставил местами. Да и шляпка у принцессы Нино почему-то сбилась набок.

«Я просто вчера очень устала, поэтому и не помню точно, как они сидели», – тоскливо сказала Теона, заставляя себя поверить в то, что все в порядке. Она поправила шляпку Нино и посадила кукол так, как ей казалось правильным.

Потом она надела берет и пошла в город – разбираться, что за река течет под ее окнами и где находится этот Русский музей.

* * *

Простившись с разлюбезной племянницей Мананы, Леша пришел домой и уже собирался устроиться на диване, чтобы посмотреть на сон грядущий новый увлекательный сериал, когда в его подсознании зазвенел злобный комар – недовольный голос за что-то его бранившей Мананы. И тут Леша вспомнил, что забыл передать Теоне сверток с пирогами, которые ему перед отъездом вручила Манана.

Леша аж подскочил на месте: как это у него вылетело из головы?! И что теперь делать, однако? Тащиться сейчас на ночь глядя к этой угрюмой Красной Шапке ему совсем не хотелось. Может, сожрать пироги самому и дело с концом? Но Манана ему потом это точно не простит.

Леша нехотя набрал телефонный номер Теоны и с ходу предложил:

– Слушай, такое дело, давай я к тебе заеду?

– Зачем это? – встревожилась Теона.

Леша честно покаялся в том, что забыл передать ей дары от любимой тети. Но Теона вдруг проявила великодушие и сказала, что раз такое дело – пироги он может съесть сам, потому что она вообще-то уже собирается спать.

Леша так обрадовался ее неожиданному благородству, что решил дать ей второй шанс – ну, может, она все-таки нормальный человек?! – и спросил, чем Теона занимается завтра. Та ответила, что никаких планов на воскресенье у нее нет, разве что поздно вечером к ней заедет вернувшаяся из Москвы тетя Манана.

Леша, поняв, что по логике вещей должен сопроводить вопрос каким-то конкретным предложением, задумался: а куда, собственно, сводить эту Красную Шапочку? Куда вообще таких водят? Что до него, то он иногда пускался во все тяжкие – ходил, бывало, в ночные клубы, знакомился там с девушками, завязывал необременительные отношения, потом без сожаления разрывал их… Или он просто изредка мог накатить виски в баре. Но не поведешь же Красную Шапку в бар или в ночной клуб? Она же потом сдаст его Манане с потрохами. О! Есть отличный вариант культурного досуга!

– А идем в музей? – предложил Леша, чувствуя себя воистину жителем культурной столицы.

Вот так и получилось, что в воскресенье, с утра пораньше, Леша топтался у входа в Русский музей.

«Красная Шапка сегодня выглядит еще страньше, чем вчера», – отметил Леша, увидев Теону.

На кучерявой голове девицы красовался все тот же берет, но вместо пальто на ней теперь была какая-то странная плащ-палатка, настолько огромная, что казалось, она затрудняла хрупкой Теоне передвижение. В целом впечатление было такое, будто мышь засунули в сумку. Леша едва сдержался, чтобы не хихикнуть.

Поймав его удивленный взгляд, Теона пожала плечами:

– Это пуховик Мананы, кажется, он мне немного великоват.

Когда она сняла берет и пригладила волосы, Леша опять чуть не расплылся в улыбке: все-таки странно – такая маленькая хрупкая девушка и такая кудрявая, пышная копна волос! Словно бы конкретно этой девушке пришили башку от другой. Ну да ладно…

Они долго ходили по музею, рассматривали картины. Теона с удовольствием простаивала перед полотнами, на которых было изображено море или солнечные пейзажи. А потом Леша отвел ее в зал, где висели картины Саврасова, и доверительно сказал, что ему очень нравится этот художник.

Теона застыла перед одним из полотен, на котором разливалась половодьем робкая русская весна – мрачное небо, болотца, чахлые, словно долго болевшие березки, – и вдруг с тоской выдохнула:

– Какой ужас! Это же называется «отгружаю депрессняк тоннами». Вот что есть ваш Петербург и ваша страна в целом!

Леша аж взвился:

– А у вас-то в Грузии что?!

– А у нас огромное солнце! И горы, и красное вино, и люди поют песни. И всегда-всегда весна и лето! – гордо изрекла Теона.

Леша задохнулся от обиды:

– А что же ты тогда сюда притащилась? Ну и сидела бы в своем лете?!

– Да просто жизнь приперла к стене, и пришлось уезжать.

На лице девушки застыло такое отчаяние, что Леше неожиданно стало жаль Теону, и он примиряюще заметил:

– Да ладно. Я вообще-то Грузию люблю: шашлыки, хинкали, хачапури!

– Какой же ты примитив! – усмехнулась Теона. – Грузия – это не только еда!

Вот и поговорили. Опять полаялись, как кошка с собакой. В итоге всю дорогу из музея до дома Теоны они молчали.

Лишь на прощание Леша сухо сказал:

– До завтра! Утром жду в «Экипаже». И не вздумай опаздывать!

* * *

Леша угрюмо смотрел на часы – Теона опаздывала уже на полчаса. Прекрасное начало ее первого рабочего дня!

Он заглянул на кухню, где Манана пекла круассаны, и ехидно поинтересовался:

– Ну и где наша новая барменша?

Манана безмятежно махнула рукой:

– Сейчас придет! Мы с ней вчера полночи проговорили, может, заспалась девочка, ничего страшного. Или заблудилась бедняжка в незнакомом городе, растерялась!

– Растерялась! – насмешливо протянул Леша. – Я не сказал бы, что она теряется…Честно говоря, племянница у тебя – чистая скорпиониха. Мелкая, но так ужалит, что полруки оттяпает!

– Что ты, Лешка, – вскинулась Манана, – она такая хорошая девочка – добрая, нежная, просто стесняется.

– Что-то я не заметил в ней особой стеснительности, – буркнул Леша. – Все время дерзит и колется – чистый кактус!

– Ну не злись, – примиряюще сказала Манана. – Ты просто ее еще плохо знаешь!

– Да у меня как-то и не возникает желания узнать ее получше! – честно признался Леша и тут же услышал рядом возмущенное фырканье.

Оглянувшись, он увидел, что за его спиной стоит насупленная Теона.

– Привет, Белкин. Вижу, ты без меня очень скучал?! – усмехнулась девушка.

И только появление Никиты Арсеньева предотвратило возможную перепалку Леши и Теоны. Кстати, Леша отметил, что с Никитой Теона ведет себя куда любезнее, и в беседе с ним она даже производит впечатление относительно нормального человека.

– Отличная девушка, – подмигнул Леше Никита, когда Теона отвернулась, – умная и обаятельная!

Леша сморщился и поинтересовался у «мисс обаяния», какие виды кофе она умеет готовить.

– Честно говоря – никакие, – улыбнулась Теона. – Я кофе вообще не люблю.

Леша застонал, как смертельно раненный зверь:

– Да как же, да что же это?!

– Ну вот так, – пожала плечами Теона. – Но я ответственный, легко обучаемый человек, поэтому я быстро усвою все, что нужно.

– Но кофе нужно любить! – вскричал Леша. – Тут все серьезно!

– А ты вообще какой-то чрезмерно эмоциональный парень, – неодобрительно заметила Теона. – Неужели ты так уж любишь кофе?

– И даже еще больше! – отрезал Леша. – А ты-то что из напитков предпочитаешь?

– Чай, а еще лучше красное домашнее вино! – призналась Теона.

– И с этим человеком нам придется работать?! – возмутился Леша.

Манана с Никитой, наблюдавшие за диалогом Леши и Теоны, переглянулись.

– Ну ничего-ничего! Мы еще сделаем из тебя приличную девушку! – с тихой угрозой пообещал Леша и тут же включил гимн отъявленных кофеманов, песню Фрэнка Синатры «The Coffee Song».

Старина Фрэнк пел о чудаках, которые даже в яичницу с ветчиной добавляют кофейный кетчуп, да что там говорить – они даже в кофе добавляют кофе! В какой-то миг оба бармена не сдержались и тоже затянули песню.

Услышав слова «Ты встречаешься с девушкой и позднее понимаешь, что она пахнет как кофеварка», Теона взглянула на парней с изумлением. Ну ладно чокнутый Белкин, но от Никиты она такой кофейной экспрессии никак не ожидала.

– Понимаешь, нам всем нужна энергия, – улыбнулся Никита. – А эту энергию дает что?

– Что? – переспросила Теона.

– Кофе! – прокричали Леша с Никитой.

Теона выразительно на них посмотрела:

– Парни, вы сумасшедшие!

Но как бы там ни было, несмотря на всю разность характеров, темпераментов и глобальное различие вкусов, отныне Леше и Теоне предстояло работать вместе. Ничего не поделаешь!

* * *

Весь день Данила Суворов провел в Кронштадте, без устали снимая этот гордый город с разных ракурсов. Кронштадт завораживал Данилу не меньше, чем красоты Крайнего Севера или экзотика африканских пустынь, поскольку в нем сохранился неповторимый петербургский «гений места».

Данила долго снимал на набережной. Ветер рвал серое полотно Финского залива, небо сливалось с водой, покачивались корабли на причале. Непогода испытывала город-крепость, его жителей и самого фотографа на прочность. Но Данила радовался разбушевавшейся стихии, позволявшей сделать характерные, образные снимки. Сделав целую серию фотографий на заливе, Данила дошел до прекрасного, уходящего ввысь Морского собора и невольно улыбнулся: «Создал же Господь такую красоту!» Серия фотоснимков собора, и дальше в путь.

Суворов бродил по окраинам города, заглядывал во все дворы, закоулки, фиксировал камерой проступающее в трещинах на стенах, в следах старых военных снарядов, в золоте церковных куполов время. По сути Данила всегда занимался тем, что стремился удержать ускользающее время, запечатлеть его. Вся его жизнь была попыткой зафиксировать, поймать и бережно сохранить что-то очень зыбкое, эфемерное, ускользающее. Потому что кто его знает – вдруг через несколько лет в этот гордый, тихий, дремотный город, сам по себе похожий на застывший корабль, ворвутся какие-нибудь преобразователи и захотят переиначить здесь все на современный лад: уничтожат этот старый форт, снесут тот старый дом, а на месте этого магазинчика с трогательной, советской еще вывеской соорудят очередной безликий супермаркет. Любой город может исчезнуть, уйти как Атлантида под воду. Понимая это, Данила хотел сохранить любимые места в их первозданном виде хотя бы на карте памяти.

Изрядно постранствовав по свету, фотограф Суворов в какой-то миг решил отдать дань уважения родной стране – он много снимал русский Север, красоты Алтая и Урала. И вот теперь осел в Петербурге. До этого времени у Данилы не было своего жилья (московская квартира, где жили его родители – не в счет). Он и не хотел пока обзаводиться собственным жилищем, чтобы не привязываться к месту, не ограничивать себя в странствиях по миру, в своей свободе. Он предполагал, что когда-нибудь, возможно, бросит где-то якорь и осядет, но когда это будет и в какой точке земного шара, еще не знал. Пока же его временным приютом стала квартира друга Ивана в старом, истинно петербургском доме и отчасти уютная кофейня «Экипаж», где он проводил много времени.

Вот и в этот вечер, вернувшись из Кронштадта, по пути домой Данила зашел в «Экипаж» – купить круассанов на завтрак, выпить еще одну чашку кофе и сыграть с Лешей в шахматы.

Однако Леше сегодня, судя по всему, было не до шахмат. В кофейне появилась новая сотрудница, и Леша был занят тем, что объяснял девушке тонкости их работы.

Попивая кофе, фотограф Суворов наблюдал за приятелем и новой барменшей Теоной. У девушки была своеобразная внешность и не менее своеобразная манера держаться: резковатые жесты, но при этом прекрасная пластика (иногда казалось, что девушка сейчас затанцует), необычайно живая мимика и очень выразительные глаза. Данила даже подумал, что если бы он в принципе занимался портретной съемкой, то он хотел бы снимать эту девушку. Ее нельзя было назвать красивой, но она была больше, чем красива. В ней угадывалась, мерцала яркая индивидуальность, а именно это столь редкое в наше время качество фотограф Суворов больше всего ценил в людях вообще и в девушках в частности.

При этом, судя по всему, отношения у напарников не складывались, временами от Леши с Теоной начинали искрить некие, видимые даже для окружающих электрические разряды. Улучив момент, Леша подмигнул приятелю и, указав на Теону, сделал выразительный жест в области шеи: дескать, вот она мне уже где!

Данила улыбнулся: ничего не поделаешь, старик, с девушками вообще непросто! – и пошел к себе.

* * *

В то время как Данила просматривал сделанные за день фотографии, а Леша объяснял Теоне разницу между степенями обжарки кофе, на петербургский вокзал прибыл поезд.

Лина вышла на перрон, вдохнула сырой мартовский воздух. В Петербурге было по-зимнему холодно, дул колючий, пронизывающий ветер. Лина крепче прижала к себе чемодан. Толпа подхватила ее, понесла.

На выходе из вокзала к ней вдруг подошла женщина, закутанная в платок, из-под которого блестели только черные глаза, и завела классическую шарманку:

– Эй, красавица, давай я тебе погадаю, всю правду расскажу!

Лина удивилась (так вроде цыгане давно перевелись?!) и посмотрела прямо в эти черные бездонные глазищи.

Незнакомка – цыганка или не поймешь кто – ответила ей пристальным взглядом и вдруг покачала головой:

– Ох, милая, ты несешь свою беду, а беда у тебя большая. Смотри, утянет она тебя на дно.

Лина усмехнулась: а правду говоришь, чернявая! и вышла в город.

Она несла свою беду, тяжелую, неподъемную ношу несколько лет, и вот теперь она в городе, который станет ее дном или могилой.

* * *

В следующие дни Леша с Теоной упорно старались друг друга не замечать, разве что им приходилось общаться по рабочим вопросам. Иногда Леша злился: «Ты все делаешь не так!», Теона – тоже на подзаводе – огрызалась и бурчала в ответ.

Манана с изумлением за ними наблюдала и только качала головой: вот ведь нашла коса на камень!

Бариста Никита теперь работал пожарником – старался вовремя гасить огнеопасные вспышки в отношениях коллег. То Леша поддавал жару, причитая: «Нет, тебя вообще нельзя подпускать к кофеварке!», то Теона пыхтела, как закипевший чайник: «Белкин, да ты меня уже достал своими придирками!».

В свободное от работы время Леша с Теоной расходились по разным углам и делали вид, что друг друга не замечают.

Если бы Теону спросили, что именно ей не нравится в ее новой жизни, она бы, не размениваясь по пустякам, честно ответила, что ей не нравится все. Абсолютно все. Ей не нравился здешний ужасный климат, этот холодный и высокомерный город, и ей не нравилось то, что происходило в ее квартире. Не то чтобы сама квартира вызывала негативные эмоции, но вот эти странности, которые в ней продолжались, Теоне никак не нравились.

Нет, она не ошиблась, когда в первое утро в этой чужой квартире ей показалось, что кто-то касался ее кукол и переставил их местами, потому что через пару дней история повторилась. Как-то, проснувшись утром, Теона увидела – о нет, опять! – что ее куклы снова сидят не так, как их усаживала она.

Встревоженная Теона несколько раз спрашивала Манану о хозяевах квартиры: кто здесь жил раньше, чем занимались эти люди? Но странное дело, обычно словоохотливая тетя Манана, услышав этот вопрос, предпочитала делать вид, что она ничего не знает, и упорно отмалчивалась.

У Теоны было ощущение, что ее испытывают. Постоянно испытывают на прочность – этот недружелюбный, надменный город, какие-то неведомые духи, обитающие в старой квартире, да и в кофейне ее все время проверяют – справится она с новой работой или нет. Даже этот дурацкий Белкин…

Теона метнула в коллегу угрюмый и острый, как дротик, взгляд. В этот миг Белкин как раз наворачивал десерт тети Мананы. Однако же пущенный Теоной дротик попал в цель – Белкин поперхнулся и перестал жевать.

– Что такое? – занервничал Леша.

– А что ты тогда говорил про призраков? – спросила Теона.

– К тебе приходят? – страшно заинтересовался Леша.

Теона пожала плечами: да как сказать?! Видеть, впрочем, никого не видела, врать не буду, но что-то не так… С этой квартирой, с этим городом, да и со мной тоже.

Леша понимающе кивнул:

– Обычное дело, я же говорил! Но ты не дрейфь, просто повторяй, если что, как я учил: «Спокойно, я свой, то есть, своя!»

Теона вздохнула – вот что с этим городом «не так». В нем все до одного чокнутые. А почему так – кто его знает. Может, йода им всем не хватает, а может, болота, на которых построен город, источают какие-то вредные для мозга и нервной системы испарения.

В кофейню вошла постоянная посетительница – экскурсовод Мария, с которой Теона уже успела познакомиться. В Марии было что-то невыразимо располагающее и притягательное – Теоне очень хотелось с ней разговориться и даже напроситься к ней на экскурсию, но она не решалась. Всю свою симпатию к Марии Теона старалась выразить широченной и искренней – в пол-лица – улыбке.

– Да ты что творишь, бестолковая? – раскудахтался у Теоны под боком Белкин. – Ты же молоко перельешь, испортишь весь кофе!

Дружелюбная улыбка погасла, и на лице Теоны появилось привычное – зверское – выражение, какое было всегда, когда девушка разговаривала с Лешей.

– Ну ладно, вот тебе сейчас двадцать семь лет, и в этом возрасте вот это «подай-принеси» – нормальное занятие, а дальше-то что? Ты и в пятьдесят лет будешь работать барменом?! – не сдержалась Теона.

– Какое «подай-принеси»? – побледнел Леша. – Ты о чем?

– Да о том, чем ты занимаешься.

– Я «не подай-принеси», – отрезал Леша. – Я варю людям хороший, максимально хороший кофе, можно сказать, заряжаю их чистой энергией!

Он отвернулся и полдня с ней не разговаривал.

К обеду Теона не выдержала:

– Давай, что ли, мириться?

Леша пожал плечами:

– Я с тобой и не ссорился. А на счет «подай-принеси»… Я вообще-то скоро буду дипломированным дизайнером и начал, между прочим, с дизайна «Экипажа».

– Ты что, здесь все сам придумал? – изумилась Теона.

Дизайном «Экипажа» Леша занялся полтора года назад и тогда же поступил в университет на дизайнерский факультет. На самом деле Леша Белкин всегда хотел заниматься обустройством интерьеров, а тут все сложилось так удачно, что он мог совмещать учебу с любимой работой в кофейне, да еще и внедрять в жизнь свои дизайнерские идеи. Леша с увлечением взялся за дипломный проект «Дизайн кофейни».

Заручившись согласием Ники и согласовав с ней важные интерьерные преобразования, Леша условно разделил помещение кофейни на солярную и лунную часть. Солярная тема по Лешиной задумке обыгрывалась свисающим с потолка золотистым муляжом солнца и огромным зеркалом в виде солнца на стене. В ее оформлении использовались светлые тона, особый текстиль и постеры картин. А «лунную», затененную часть кофейни отремонтировали в темных тонах; на ней расположили множество светильников и такое же большое настенное зеркало, как в солнечной части зала, только выполненное в виде улыбающейся луны. В «лунной» части кофейни Леша повесил на стены черно-белые постеры с фотографиями знаменитых рокеров, джазменов, и специально заказал текстиль в тон картинам.

Леша считал, что подобное оформление как нельзя лучше соответствует философии кофейни, в том числе и музыкальной, потому что в «Экипаже» всегда играл старый, добрый, проверенный временем джаз, рок или французский шансон.

После ремонта о кофейне «Экипаж» стали говорить: «А-а-а, это та самая кофейня «луна-солнце?!»

– Ну ладно, не обижайся, – примиряюще сказала Теона. – В «Экипаже» очень красиво и здорово! Я бы никогда не подумала, что такой, как ты, может придумать… – она запнулась.

– Спасибо, – отрезал Леша. – Давай лучше вернемся к правильной обжарке кофе!

* * *

Накануне Восьмого марта Леша купил несколько ведер тюльпанов специально для кофейни. В день праздника он дарил каждой посетительнице «Экипажа» цветы. Теона хмуро наблюдала за тем, как Леша, ослепительно улыбаясь и отпуская комплименты, вручает женщинам тюльпаны.

К вечеру у Леши осталось одно ведро с невостребованными цветами. Леша взглянул на мрачную Теону и пожал плечами:

– Давай, что ли, тебе подарю? Раз уж все равно осталось.

Теона усмехнулась:

– А мне не надо! Вот еще – идти по городу с тяжеленным ведром!

Леша хмыкнул: ну нет, так нет! но вдруг почувствовал укол совести. Все-таки сегодня – женский день, а эта пигалица все же особь женского пола, хоть и похожа скорее на шипящую драную кошку, чем на женщину. К тому же она недавно приехала, у нее нет друзей в чужом городе, и надо бы как-то проявить радушие, хоть проводить, что ли, ее домой, помочь отнести ведро. Но глядя на кактус по имени Теона, Леша понимал, что идти с ней куда бы то ни было ему совсем не хочется. Вообще не хочется.

– И не стыдно тебе, Лешка? – вдруг откуда-то донесся голос Ники.

А добрая Ника уж, конечно, взяла бы Теону под свое покровительство!

– Ладно, давай я тебя сегодня провожу и отнесу тебе цветы, – вздохнул Леша и, прихватив ведро с тюльпанами, поплелся за Теоной.

Они молча идут по скользкой набережной – говорить им не о чем, да и не хочется. По дороге Теона поскальзывается и, чтобы удержать равновесие, делает нелепые движения, как сломавшийся лыжник, потом падает и больно ударяется. Леша наклоняется, чтобы ее поднять, и роняет ведро, тюльпаны кинематографично сыплются на снег.

Теона встает, отряхивается, в глазах – злые слезы.

– Э, ты чего? – Леша внимательно смотрит на нее.

– Разве это весна?! – спрашивает Теона даже не Лешу, а какую-то небесную канцелярию, забросившую ее в эту странную версию пространства. – Разве это нормальный город?!

Леша, полагая, что вопрос адресован ему, пожимает плечами:

– Да, Петербург, в сущности, сложно назвать нормальным городом. Откровенно говоря, это самый странный город на свете. Но в нем много хорошего, и со временем ты…

– Ненавижу этот город, – перебивает Теона.

Оставшийся путь до ее дома оба угрюмо молчат.

У парадного Леша вручает Теоне ведро со словами:

– Ведро только отдай потом. Я его в подсобке взял, надо вернуть.

Да, на романтическую сцену все это мало похоже!

Теона зашла домой. Впрочем, домом это назвать невозможно. Дом – это что-то теплое, родное, а тут чужая квартира, где все незнакомое.

Она прошла в спальню и увидела, что куклы опять сдвинуты, а прическа у барышни Нино растрепана. Теона упрямо поправила шляпку и волосы Нино и снова усадила кукол, как она считала нужным. Потом Теона оглянулась и почему-то вслух, словно бы сейчас ее кто-то слышал, с вызовом сказала:

– Может, хватит меня испытывать?! Спокойно, я – своя.

Ей вдруг очень захотелось услышать родной мамин голос, и она позвонила в Тбилиси. Они с мамой разговаривали долго, забыв о времени. Мама рассказывала, как у них сейчас тепло, что она вчера готовила на ужин, а сегодня на обед, и что пес Гриль скучает без Теоны. А Теона описала ей кофейню, рассказала, что она уже научилась варить много сортов кофе и даже упомянула о своих коллегах (один умный – Никита, другой совершенный дурак – Леша Белкин), и призналась, что сильно скучает и по городу, и по Грилю, и по родителям, конечно.

Они уже прощались, когда мама вдруг сказала, что видела сегодня Софико с Михаилом, и те передавали Теоне привет.

Закончив разговор, Теона тяжело вздохнула. Зачем она здесь, где все-все чужое? Но не возвращаться же ей теперь обратно, пасуя перед сложностями? Это будет неправильно. Ее возвращение сейчас означало бы поражение и признание в собственной слабости.

Теона нашла вазу, поставила в нее тюльпаны. Как ни странно, но этот разноцветный весенний букет на столе в центре гостиной здорово преобразил пространство, наполнил его теплом. Квартира перестала казаться враждебной.

Теона вдруг вспомнила, как бабушка говорила, что, если предстоит что-то неподъемное, к чему и подступиться страшно, надо разбить эту пугающую громадину на обозримые поэтапные задачи. Собственная жизнь сейчас представлялась Теоне такой вот необъятной и непонятной космической черной дырой, но эту пугающую бесконечность можно было осмыслить небольшими фрагментами.

«Ладно, – решила Теона, – мне нужно продержаться еще два месяца! Будем считать, что это испытательный срок. А там посмотрим. Надо просто дожить до лета. Наступит же оно когда-нибудь в этом городе вечной мерзлоты?!»

Глава 4

Девушка, которая пахнет как кофеварка

Два месяца спустя

Май

За эти пару месяцев у Теоны еще не раз возникало чувство, что город продолжает ее испытывать. Да и квартира по-прежнему казалась ей странной – временами она находила здесь подтверждение чьего-то незримого присутствия; впрочем, Теона решила, что пока это присутствие остается деликатным и не угрожает ее жизни, она может с ним мириться.

Иногда ей казалось, что к ней словно присматриваются, и она вновь, уже более уверенно заверяла, что она своя.

За это время город успел проститься с зимой и готовился расцвести. Долгожданная весна все-таки наступила.

День сегодня был особенно теплым, солнце щедро пригревало, оживленно пели птицы. Утром, по дороге в кофейню, Теона даже подумала, что об эту пору город выглядит вполне пригодным для жизни и, если честно, очень красивым.

В кофейне она увидела, что Белкин уже давно пришел и успел все подготовить к открытию «Экипажа».

С тех пор, как Леша узнал, что в конце мая поедет в Москву на чемпионат бариста, он совсем тронулся. Бедняга мог говорить только о предстоящем чемпионате и бесконечно репетировал. К этому чемпионату Белкин готовился как к полету в космос.

Вот и сейчас он словно проигрывал свой выход на сцену.

– Белкин, ну не выиграешь ты этот чемпионат, и что такого страшного случится? – усмехнулась Теона. – Жизнь на этом закончится?!

Леша в ужасе закатил глаза, показывая, что в этом случае его жизнь вот именно что закончится.

В обед Леша сообщил, что накануне он купил ведро краски и собирается вызвать мастера, чтобы тот покрасил подсобку и предбанник перед входом в кафе.

Теона всплеснула руками:

– Зачем мастера? Я сама все покрашу!

Леша взглянул на нее с удивлением, но пожал плечами:

– Ну ладно. Тоже мне Том Сойер нашелся!

Теона немедленно взялась за дело – нацепила старый рабочий халат Мананы, забрала кудри в хвост, вскочила на стремянку, и понеслось! Вспомнив былое увлечение, она красила вдохновенно, словно бы стирая все стрессы и обиды, и радовалась проступающей чистой, гладкой поверхности.

К вечеру она выкрасила все, что просил Леша, и подумала, что надо бы сделать косметический ремонт в ее квартире – покрасить потолки и стены, правда, сперва нужно будет заручиться согласием хозяев.

Теона подошла к Манане и завела разговор про ремонт.

– Можешь делать, что хочешь, – пожала плечами Манана.

– А хозяева не будут возражать?

Едва заметная тень пробежала по лицу Мананы, и та поспешила закончить разговор.

– Они не будут против. Думаю, им все равно.

Теона вздохнула – ясно, почему-то эта тема находится под негласным запретом! – и решила, что в следующем месяце она возьмется за ремонт.

Ее размышления прервали вопли Белкина, доносящиеся из зала.

Выглянув, Теона увидела, что на одном из столиков сидит пестрая кошка.

– Я только дверь приоткрыл на улицу, а эта кошара забежала к нам, как к себе домой! – пояснил Леша.

– Красивая какая! – засияла Теона.

Леша хмыкнул – красивой эту кошку мог назвать только слепой или очень добрый человек. У кошки была довольно своеобразная расцветка – казалось, что ее ради шутки некий развеселый создатель кошек создал из множества разномастных шубок. Леша тут же про себя окрестил ее «ржавой».

– А давай ее себе возьмем? – предложила Теона, очень любившая животных.

– В смысле? – не понял Леша. – Лично мне не надо. К тому же я через два дня уезжаю на чемпионат.

– Я бы взяла, но куда мне в съемную квартиру? – сникла Теона.

– Вынесу ее на улицу, – Леша сделал попытку подступиться к ржавой кошке.

Та в ответ недобро зашипела.

– Трехцветные кошки, говорят, приносят удачу, – как бы вслух заметила Теона. – Нам на чемпионате удача как раз пригодится!

Леша насторожился и как будто задумался.

Теона взяла кошку на руки, та прижалась к ней и замурчала.

– Удачу приносят именно такие ржавые? – уточнил Леша.

Теона кивнула.

Леша молчал, было видно, что в нем происходит внутренняя борьба.

– Лешенька, – вдруг своим самым нежным голосом сказала Теона. – Пожалуйста, ну давай ее оставим?! Это будет наша с тобой кошка. Твоя и моя.

Белкин вздрогнул, как будто через него пропустили электрический ток. И хотя он собирался решительно и категорично отказать Теоне, но вдруг неожиданно для самого себя сказал:

– Да. Ладно. Если ты хочешь.

Теона расцвела, в ее лице промелькнула какая-то детская радость, и девушка чмокнула Лешу в щеку.

От неожиданности Леша подскочил и потер щеку, словно его укусил овод.

Теона со словами «сейчас я тебя покормлю», ускакала с кошкой на кухню.

А Леша так и стоял на месте, глядя ей вслед. «Это что сейчас было?! Называла Лешенькой, поцеловала? Как это все понимать? А голос у этой пигалицы может быть очень чувственным, даже странно…»

Впрочем, когда Теона вернулась со своей обожаемой кошкой, Леша уже пришел в себя, и на его лицо вернулось обычное ироничное выражение.

– Лешенька, а как мы ее назовем? – не унималась Теона.

Леша взглянул на пеструю, как лоскутное одеяло, кошку и заржал:

– Давай назовем ее гоблином?

– Совсем дурак? – вспыхнула Теона, тоже мгновенно вернувшись в свое обычное, угрюмое состояние. – Сам ты гоблин! Мы назовем ее… – Подумав, она решительно заявила: – Мы назовем ее Лора!

– Попробуй только не принести мне удачу! – Леша выразительно посмотрел на свое сомнительное приобретение. – И заметьте, меньше, чем на первое место, я не согласен!

Кошка невозмутимо зевнула.

Так в «Экипаже» появилась собственная кошка.

В день отъезда на Лешу было жалко смотреть, он буквально не находил себе места. Даже Теоне стало его жаль, и она искренне пожелала ему удачи на чемпионате.

– Смотри там, не подведи нас! – напутствовала Лешу Манана.

Услышав ее слова, Леша закивал, как ужаленный.

Никита пожал напарнику руку:

– Давай, Леха, ни пуха!

Леша вздохнул: да к черту! и уехал в Москву.

* * *

После отъезда Белкина Теона осталась в кофейне за главного бармена. У Никиты была сессия в институте, и девушке приходилось работать за троих.

Однако несмотря на все трудности, она справлялась. Странное дело, но именно теперь, когда она осталась одна и на нее легла вся ответственность за кофейню, Теона поняла, что ей нравится то, чем она сейчас занимается. Она вдруг вспомнила, как назвала Лешину работу «подай-принеси», и ей стало стыдно. «Вот дурацкий у меня характер, – вздохнула Теона, – ляпну что-нибудь, а потом сама жалею…»

Ей было так неловко перед Белкиным, что она даже подумала, что к его приезду можно будет сделать ему какой-то подарок.

В итоге она решила устроить в «Экипаже» выставку ретрофотографий с видами старого Петербурга. Теона хотела посоветоваться с Данилой Суворовым насчет выбора снимков, но Данила три недели назад уехал на съемки в Карелию. В итоге Теона попросила совета у экскурсовода Марии, когда та забежала в кофейню.

– Отличная идея! Я помогу подобрать фотографии, – сразу согласилась Мария.

– Буду благодарна за помощь! Я этот город совсем не знаю и не очень его люблю, – призналась Теона. – А он, кажется, отвечает мне взаимностью!

– Понимаете, Петербург – своеобразный город. Он не сразу открывается, – улыбнулась Мария. – Хотите, я проведу для вас экскурсию и покажу свой Петербург?

Теона радостно кивнула, и они с Марией условились на следующий день отправиться на прогулку.

В этот майский вечер Теона была в кофейне одна. Небо затянуло тучами, послышались раскаты грома. А вскоре на город обрушился настоящий ливень и началась гроза. Пользуясь тем, что посетителей не было, Теона отлучилась на кухню, чтобы покормить кошку. Вернувшись в зал, она увидела, что у окна, за любимым столиком Белкина, который Леша называл «столиком Ники», сидит девушка.

Теона подошла к незнакомке:

– Что будете заказывать?

Но девушка, казалось, не слышала вопроса – она смотрела в окно.

Теона мягко повторила вопрос. Девушка по-прежнему неотрывно смотрела на противоположный дом на той стороне улицы. Теона кашлянула.

– Что, простите? – встрепенулась незнакомка. – Ах, да. Давайте, что там у вас… кофе.

– Какой именно?

– Не важно, любой! – отмахнулась незнакомка, не сводя глаз с улицы.

«Какая странная девушка!» – подумала Теона, вернувшись за стойку.

* * *

Петербург, как и предполагала Лина, оказался идеальной версией пространства для человека в состоянии полного отчаяния; этакой своеобразной шкатулкой, в которую можно было запечатать свое несчастье и скрыться от посторонних глаз.

Ее никто здесь не знал, и Лина могла погрузиться в одиночество, не опасаясь, что ей придется отвечать на чьи-то вопросы о ее прошлом, настоящем, планах на будущее. Не было у нее ни прошлого, о котором бы она хотела говорить, ни полноценного настоящего, а будущего – и подавно.

Лина не знала, насколько затянется ее последнее путешествие и как быстро она сможет осуществить то, что составляло смысл ее жизни в последние годы. Приехав в Петербург, она сняла скромную однокомнатную квартиру в спальном районе на окраине и почти сразу устроилась на работу медсестрой в ближайшую больницу, что с ее медицинским, хотя и незаконченным высшим образованием оказалось не сложно.

В больнице она ни с кем не сближалась и, хотя была исполнительна и трудолюбива, держалась со всеми сухо и отстраненно. Учитывая ее нелюдимость и внешнюю неприметность, коллеги не проявляли к ней интереса. Лишь однажды, после сложной операции, во время которой Лина ассистировала молодому хирургу, тот, удивившись ее компетенции, поинтересовался, откуда у нее такие знания, и спросил, почему она не получила высшее образование.

Лина пояснила, что училась в медицинском институте, но ушла из него незадолго до защиты диплома.

– Почему? – удивился доктор.

Лина пожала плечами: так сложилась жизнь. Больше в разговоры с коллегами она не вступала. Это был ее выбор – стать невидимкой для всех.

Несколько лет назад она даже постаралась стереть любую внешнюю индивидуальность и сознательно отказалась от собственной привлекательности. В какой-то миг внешность перестала иметь для Лины хоть какое-то значение. Длинные волосы, платья, каблуки, красная помада, улыбка, а главное, наивность в глазах – все это осталось в прошлом, в той, разбитой жизни. Лина равнодушно обрезала волосы, отказалась от косметики и нарядов, влезла в бесформенные свитера и джинсы и навсегда перестала улыбаться. Бледное, усталое лицо, потухшие глаза – обычная девушка из толпы.

Ее жизнь в Петербурге была скучна и монотонна – с работы домой и снова в больницу. Лину не интересовали ни архитектурные красоты города, ни музеи, ни новые знакомства – ничего, кроме единственной цели – найти того человека.

Ей нужно было найти его во что бы то ни стало. Она выслеживала его, как охотник подстерегает дичь. И вот однажды, через два месяца после приезда в Петербург, в мае, она вышла на его след.

Она шла по набережной, повторяя его адрес, который заучила наизусть. В воздухе парило, как бывает перед скорой грозой, небо затянули тучи.

Увидев этот старый дом на одной из тихих улиц в самом центре города, Лина почувствовала, как бешено колотится сердце.

Она обошла дом, вглядываясь в окна, пытаясь угадать нужные ей. А потом она заметила на противоположной стороне улицы кофейню. «Экипаж» – прочла на вывеске Лина и зашла внутрь, чтобы переждать подступившее волнение, справиться с ним.

В этот час в уютной кофейне никого не оказалось. Лина села за столик у окна и замерла. Из большого окна прекрасно просматривался дом напротив и предполагаемые окна нужной ей квартиры. От волнения или от духоты Лине вдруг стало трудно дышать. Она не сразу услышала вопрос официантки, кудрявой брюнетки в красном берете, спросившей, что ей принести. Когда девушка повторила вопрос, Лина отмахнулась: принесите чашку кофе.

Девушка-барменша гладила смешную пеструю кошку, в небе сверкали первые раскаты грома, от чашки кофе шла легкая дымка – но Лина смотрела на улицу, на дом напротив.

И вдруг Лина увидела человека, ради которого она приехала в этот город. Она вздрогнула, чашка кофе выскользнула у нее из рук и разбилась.

* * *

Из Карелии Данила Суворов возвращался усталый, но довольный. За три недели путешествия ему удалось погрузиться в этот удивительный мир уникальной карельской природы с ее дремучими лесами, волшебными озерами и водопадами. Для своей будущей выставки фотограф Суворов без устали снимал музеи-заповедники, красоты национального парка, краснокнижных животных и редких птиц, забыв на время и о людях, и о суете больших городов.

Но сейчас, выйдя из поезда на перрон петербургского вокзала, Данила понял, что скучал по городу и по квартире Ивана.

По пути домой Данила остановился на набережной и опытным взглядом не просто фотографа, а художника оценил игру красок – тяжелое серебро наплывающего на реку неба, вспыхивающие тут и там разноцветные грозовые всполохи. Суворов расчехлил камеру и, только отсняв в разных ракурсах замерший перед грозой город, пошел домой.

Увидев дом Ивана, Данила едва не кивнул ему как давнему знакомому. Поднимаясь по старой лестнице парадной, похожей на темную пещеру, он представил, как войдет сейчас в квартиру и распахнет окна, чтобы впустить внутрь свежий воздух, как делал всегда, возвращаясь домой после долгого отсутствия.

Данила снял куртку, бережно положил сумку с камерой, поставил на кухне чайник и подошел к окну в гостиной. В открытое окно ворвался невесть откуда налетевший ветер. Казалось, что в самом воздухе сейчас будто застыла туго скрученная гигантская пружина, которая вот-вот рванет и обрушит насторожившийся в предчувствии грозы город.

Данила взглянул в сторону кофейни «Экипаж», намереваясь помахать Леше или Теоне рукой. И вот тогда он увидел ее в первый раз.

За столиком Ники сидела незнакомка. Девушка как девушка – короткие рыжие волосы, серый свитер, разве что лицо очень бледное. Однако в ее лице было нечто, что привлекло внимание Данилы. На лице этой девушки была написана катастрофа, печать трагедии.

Она неотрывно смотрела в окно. Прямо на него. Данила вздрогнул и задернул штору.

* * *

«Странная девушка», как про себя окрестила незнакомку Теона, пришла в кофейню и на следующий день. История повторилась – девушка снова села за тот же столик у окна и долго разглядывала, словно изучая его, дом напротив. Незнакомка просидела до глубокого вечера. Когда настала пора закрывать кофейню, Теоне пришлось подойти к посетительнице и вежливо сказать, что они закрываются. Незнакомка молча поднялась и поспешно вышла.

Когда Теона уже собиралась уйти из кофейни, ее телефон зазвенел. По скайпу ей звонила подруга Софико. Не без напряжения Теона ответила и сразу поняла, что у Софико что-то стряслось. Софико призналась, как ей не хватает Теоны, и пожаловалась на то, что она поссорилась с мужем.

Теона вздохнула: я еще и утешать тебя должна?!

Но у Софико было такое несчастное лицо, что Теона искренне принялась уверять ее, что все наладится!

После разговора с Софико Теона почувствовала странную смесь неловкости, уже знакомого ощущения горькой детской обиды оттого, что любимый мужчина предпочел ей красавицу подругу, и вместе с тем какой-то жгучей вины перед этой любимой подругой. Ставшее привычным отчаяние снова наплывало.

Теона долго сидела в пустой кофейне, уткнувшись в теплую шерстку Лоры, потом натянула любимый берет и вышла в город.

Она долго гуляла по ночному городу. Ночь была ветреной, но теплой. Петербург уже давно оделся в листву и расцвел.

Манана еще в апреле говорила ей, что в Петербурге весна может наступить в один день. Дескать, однажды ты проснешься утром и увидишь, что то – робкое, просыпающееся, наконец, пробудилось, город очнулся от долгой зимы и зазеленел. И вот однажды в мае Теона поняла, что в город пришла полноценная весна. Словно бы какой-то волшебник вдруг взмахнул своей волшебной палочкой и окрасил парки и бульвары в нежно-зеленый цвет. И потянулись к солнцу цветы, а на Марсовом поле начался парад сирени, и сотни сиренево-розовых оттенков красоты благоухали и манили горожан приобщиться к этому чуду.

Теона побродила в зарослях сирени на Марсовом поле, прошла мимо спящего Летнего сада, вышла к Неве и застыла, увидев, как разводят мосты.

Нева несла свои воды, шпиль Петропавловского собора плыл над городом.

Теона стояла перед разведенными мостами – маленькая, неприкаянная, растерявшаяся, но в этот миг, может быть, впервые по приезде в Петербург, она чувствовала не враждебность, а уважение к этому суровому городу с его удивительной историей и восхищение его красотой и величием.

Потом она снова прошла мимо Летнего сада, где перешептывались статуи и отдыхали уставшие за день фонтаны, и вышла на спящую Фонтанку.

Она вдруг поняла, что не хочет сегодня возвращаться в съемную квартиру. Ноги сами привели ее в знакомый переулок; увидев родную кофейню, Теона почувствовала неожиданную радость. Она открыла дверь, вошла внутрь. Обрадованная Лора бросилась ей навстречу.

Теона отрезала себе кусок вкуснейшего сырного пирога тети Мананы, заварила любимый васильковый чай и забралась на широкий подоконник в зале. Лора тут же расположилась рядом, прижалась к хозяйке и включила свой мурчащий мотор, способный обогреть и утешить не одну девушку.

За окном, как на большом экране, разворачивалась ночная жизнь города. Попивая чай, Теона наблюдала за ней, словно смотрела кино.

Вот мимо проследовала влюбленная пара – парень привлек спутницу к себе и поцеловал. В свете фонарей целующаяся пара смотрелась удивительно по-киношному. А вот рядом прошел любитель ночных прогулок – владелец расположенной поблизости антикварной лавки, с корги Бобби на поводке. А потом (Теона чуть не слетела с подоконника, увидев ее) на улице промелькнула тень той самой странной девушки, которая накануне просидела в кофейне до закрытия. Незнакомка быстро проскользнула мимо окна и растворилась в ночи. В ночном сумраке она показалась Теоне то ли призраком, то ли героиней, сошедшей со страниц таинственной книги. Этот город вообще напоминал огромный – никакой жизни не хватит прочитать! – роман, полный бездонной глубины, смыслов и тайн.

В конце концов, Теона решила остаться ночевать в кофейне и устроилась в подсобке на диванчике, где любил отдыхать Леша Белкин. Найдя на диване две оставленных Лешей книги, Теона взялась почитать их перед сном. Одной из книг оказалась кофейная энциклопедия. Рассказы о том, как кофе распространялся по Европе, как саженцы кофе похищали и тайком вывозили из разных стран, напоминали детективные истории и неожиданно увлекли Теону. Прижав к себе Лору, Теона долго изучала этот кофейный атлас. А потом она взялась за другую книгу, принадлежащую Леше, – томик Харуки Мураками.

Раскрыв книгу, Теона увидела подчеркнутые Лешей слова. «Утренний свет, запах кофе… ничем не испорченный день…». Теона полистала страницы – вместо закладок они были заложены деревянными палочками, которые в «Экипаже» предлагали посетителям для размешивания сахара. Ее внимание привлекла еще одна фраза. «Мир – это просто кофейный столик, созданный из возможностей». Бариста-философ Леша Белкин обвел эту фразу карандашом.

«Интересно, как там наш Белкин?» – подумала Теона и мысленно послала Леше лучи-пожелания столь желаемой им победы.

А потом она провалилась в сон.

Проснувшись утром и приведя себя в порядок, Теона вдруг сварила себе первую за много лет чашку кофе. Наверное, был бы доволен, узнав, что она приготовила себе кофе по его рецепту, – да-да, это был тот самый «Черный капитан».

С чашкой кофе она вышла на крыльцо кофейни. И вот так, стоя на крылечке, она пила крепчайший кофе, наблюдая за тем, как медленно просыпается город.

«Утренний свет, запах кофе… ничем не испорченный день», – улыбнулась Теона.

Этот день и этот город таили в себе тысячу новых возможностей и открытий.

Вскоре, передав смену бармену Никите и оставив кофейню на его попечение, Теона отправилась на встречу с Марией, обещавшей показать ей волшебное Семимостье – место, где сбываются желания.

Глава 5

Семимостье. Поосторожнее с желаниями!

Хрупкая светловолосая Мария меньше всего была похожа на сталкера, однако же она уверенно вела Теону через ущелья петербургских дворов, рассказывала истории домов (у каждого дома, как у человека, была своя судьба), заводила девушку в пещеры старых парадных, наполненных сокровищами: драгоценными сохранившимися витражами, великолепной лепниной; рассказывала о людях, которые здесь когда-то жили. В рассказах Марии века сменяли друг друга, причудливо переплетались легенды, судьбы, тайны.

В негромком голосе Марии, в ее спокойной манере повествования без надрыва и экзальтации было что-то завораживающее. Теона чувствовала, что у Марии есть какая-то своя тайна, и ей хотелось узнать о своей спутнице как можно больше, но девушка понимала, что время для этого еще не настало.

Широкие площади, вычерченные, будто циркулем, волей царя Петра проспекты, реки, каналы. Но вот позади остались шумный Невский проспект и Сенная площадь с ее толчеей и суетой, и Теоне показалось, что она словно переместилась на машине времени в прошлое. Здесь, в тихой Коломне, куда ее привела Мария, время, кажется, застыло навсегда.

Старая колокольня, золото куполов Никольского Морского собора, отразившееся в водах канала, – вечность и тишина. Теона замерла. В этом удивительном месте хотелось остаться надолго – постоять на мосту, подумать.

Когда Мария упомянула о том, что совсем недалеко отсюда живет бармен Леша Белкин, Теона удивилась, поскольку напарник ассоциировался у нее с каким-нибудь шумным, модным местом, а не с этим, где в воздухе были разлиты благодать и покой.

Они остановились на Пикаловом мосту, и Мария сказала, что это и есть то легендарное место силы, волшебное Семимостье, на котором, если у тебя получится увидеть отсюда семь расположенных рядом мостов, можно загадать желание. Насчитав семь мостов, Теона застыла. Она не знала, что загадать и о чем попросить. На самом деле, желаний-то у нее, конечно, было много. Как и всем, ей хотелось, чтобы ее любили, хотелось найти своих людей и очень хотелось понять про себя что-то главное (она знала, что по большому счету все ее метания и неприкаянность происходят оттого, что она до сих пор себя не раскрыла); но сформулировать единственное важное желание было так нелегко!

Мария деликатно отвернулась, не торопя Теону. В свои сорок пять лет она знала, как порой сложно бывает определить самое заветное и главное и как важно в этом не ошибиться. Потому что желания – штука опасная, они ведь всегда исполняются, но в таком (как сказал великий писатель, который, кстати, любил гулять в этих местах) искаженном виде, что мы их не узнаем; и загадывая, надо бы понимать, что мы будем с ними делать потом, когда они неожиданно исполнятся.

В голове Теоны быстро, как облака на небе в этот день, плыли мысли, и вдруг среди этих наплывающих друг на друга желаний возникло и явственно прозвучало одно, как ни странно, оказавшееся самым сильным. «Пусть Софико с Михаилом помирятся, – выдохнула Теона. – И пусть у них все будет хорошо!» Подумав так, она словно выпустила свое желание на волю, почувствовала, как на душе стало легко, и улыбнулась.

Разные люди, разные желания… Леша Белкин страстно мечтал одержать победу на чемпионате бариста, чтобы прославить свою любимую кофейню и подарить эту победу Нике. Фотограф Данила мечтал сделать однажды уникальный снимок – поймать и запечатлеть настоящее чудо – и поделиться им с людьми. А где-то на другом конце города в это время девушка Лина страстно хотела отомстить человеку, сломавшему ее жизнь.

Разные желания, как пух одуванчиков, кружили в воздухе, летели над старым каналом, над Невой и над городом. И может быть, каким-то из них суждено было исполниться.

* * *

Странная девушка уже несколько дней приходила в «Экипаж» как по расписанию – утром, к самому открытию, и вечером (и тогда уж просиживала до закрытия кофейни). Вот и сегодня сценарий повторился – незнакомка пришла, заказала кофе и уставилась в окно, словно она наблюдала там что-то важное, видимое только ей.

Разгуливающая по залу кошка Лора подошла к незнакомке и потерлась о ее ноги. Однако девушка не обратила на кошку внимания.

Теона не выдержала и обратилась к необычной посетительнице:

– Может, вам принести что-то сладкое? У нас потрясающие десерты, правда!

Девушка повернулась к Теоне. В ее глазах было такое недоумение и даже некое раздражение, что Теона отпрянула. Было очевидно, что эту девушку десерты не интересуют, и что ее в принципе не слишком интересует реальность. Больше Теона не обращалась к ней ни с какими вопросами.

Когда незнакомка ушла, Теона села на ее место и попыталась понять, что же включает в себя эта точка обзора.

Именно за этим занятием ее и застал влетевший в кофейню Леша Белкин. Вид у Белкина был самый что ни на есть торжественный – Леша был в костюме, с букетом сирени и с бутылкой шампанского.

– Лешка вернулся! – радостно закричала Манана. – Ну что?

Леша театрально потряс в воздухе бутылкой:

– На сегодня «Экипаж» закрывается! Будем праздновать мою победу!

– Ты выиграл чемпионат? – всплеснула руками Манана.

– А у кого-то были сомнения на этот счет?! – хихикнул Леша.

* * *

Прямо с вокзала Леша Белкин рванул в кофейню. Радость от победы на чемпионате бариста, о которой он мечтал весь последний год, переполняла его, и ему хотелось разделить ее с самыми близкими людьми. А еще ему очень хотелось оказаться дома – в родной кофейне, за своим любимым столиком у окна.

Влетев в кофейню с шампанским и с купленным у бабули на углу букетом сирени, Леша увидел Теону, сидящую за столиком Ники. В этот день у Леши было такое прекрасное настроение, что он даже скорпионихе Теоне дружелюбно кивнул – здрасте, здрасте! – а потом заметил, что на стенах кофейни висят черно-белые фотографии с видами старого Петербурга.

– Это что? – выставился Леша.

– Тея решила сделать тебе подарок! – пояснила Манана.

Теона, накануне потратившая на оформление кофейни полдня, скромно молчала.

Леша разглядывал тщательно отобранные Теоной фотографии, среди которых не было ни одной случайной. Старинный Петербург, старый Лёнинград оживали, проступали на этих снимках. Увидев на одной из фотографий то место в Коломне, где прошло его детство, Леша улыбнулся.

Он молча – глазами – спросил Теону: а зачем ты это?

– Ну а что? – Теона пожала плечами. – Кофейня-то у нас петербургская?! Вот ты все время говоришь о том, как любишь свой Петербург, а, между прочим, в зале до этого времени висели только портреты иностранных музыкантов!

Вместо ответа Леша протянул Теоне букет сирени:

– Это тебе! И знаешь, мне очень нравится твоя идея!

Теона взяла разлапистую сирень и смутилась.

Манана с Никитой благостно улыбались, глядя на эту лирическую картину.

Но Леша вдруг разрушил все махом, ляпнув Теоне:

– Я даже не думал, что ты можешь придумать что-нибудь стоящее!

Теона усмехнулась – вот спасибо!

– Ну что тут у вас нового? – поинтересовался Леша, примеряясь к бутылке шампанского, чтобы ее открыть.

Теона рассказала, что за время его отсутствия у них в кофейне завелась странная девушка.

– Вот жили мы спокойно, без всяких проблем, – усмехнулся Леша, – а стоило тебе появиться – у нас и кошка завелась, и странная девушка! А может, эта ваша странная девушка просто очередная блогерша, которая охотится за фотографом Суворовым?

– Вот меньше всего она похожа на блогершу! – фыркнула Теона. – Она скорее похожа на…

– Привидение! – выпалила Манана.

В этот миг раздался звук, похожий на маленький, но мощный взрыв. Манана с Теоной вскрикнули от испуга, а кошка Лора, доселе сидевшая на окне, с воплем ринулась прочь из зала. Оказалось, что пробка от бутылки шампанского выскочила из Лешиных рук и, описав круг по сложной траектории, угодила прямо в светильник, отчего тот вдребезги раскололся. При этом Леша обдал струей шампанского сидевшую рядом Теону с ног до головы.

Теона взвизгнула. Увидев ее страдальческое лицо и испорченное платье, Леша виновато заерзал. Манана с Никитой опять переглянулись – нет, лирические или хотя бы просто нейтральные отношения у этой пары – что ты будешь с ними делать! – не выстраиваются!

Через пять минут Теона вернулась из подсобки в рабочем халате Мананы и проворчала:

– Ну давайте, что ли, уже выпьем?

Леша разлил оставшееся шампанское по бокалам и только приготовился произнести тост, как звякнул дверной колокольчик, и в зал вошли двое мужчин в черных костюмах.

– Простите, но мы закрыты! – Леша постучал по своим наручным часам.

Однако незнакомцы уверенно прошли внутрь и попросили позвать управляющего кофейней.

– Я замещаю владелицу кофейни, – сказал Леша. – А в чем, собственно, дело?

– Мы бы хотели купить это кафе и открыть здесь свое заведение! – пояснил один из мужчин.

– Да вы что? Продать эту кофейню? – Леша даже не сразу понял, о чем идет речь.

– Продать, – кивнул незнакомец, – за хорошие деньги, в надежные руки! Поверьте, мы сделаем вам отличное предложение! Вы получите достойную сумму просто за то, чтобы закрыть этот ваш «Экипаж». А здесь откроется сетевое заведение общепита. Между прочим, наши торговые точки расположены по всему городу!

– Сетевое заведение?! – оскорбился Леша. – Небось, торгуете какими-нибудь гамбургерами и суррогатным кофе?! Так вот запомните – «Экипаж» никто никогда не продаст!

Леша так разнервничался, что едва не подскакивал на месте.

– Молодой человек, не горячитесь так, – усмехнулся тот из мужчин, что был старше. – Я настоятельно советую вам подумать! А то, знаете ли, может всякое случиться.

– Вы нам угрожаете, что ли? – вскинулась Теона.

– Пока только предупреждаем! – сказал второй незнакомец – здоровый громила – и как бы невзначай подтолкнул Лешу.

И вот тогда доселе молчавший Никита Арсеньев, увлекающийся, помимо математики и кофе, боксом, выступил вперед, заслонил собой Лешу и в расслабленной, исключительно интеллигентной манере попросил непрошеных гостей валить куда подальше. Переглянувшись и пообещав еще вернуться, незнакомцы вышли из кофейни.

– Продать «Экипаж»! – растерянно бормотал Леша. – Ника никогда на это не согласится!

Радость, переполнявшая его последние сутки, вдруг съежилась и померкла. Леша внезапно почувствовал, что очень устал, и обессиленно опустился на стул.

– Да ладно тебе, – с неожиданным сочувствием сказала ему Теона, – ничего у них не выйдет! В любом случае не позволяй никому сегодня испортить тебе радость от победы, ты ее заслужил!

Но Леша все вернее погружался в меланхолию. Выпив залпом (так только водку пьют, и то с горя) шампанское, он вдруг вспомнил весеннее предсказание женщины-астролога про выстраивающуюся в этом году ось катастроф.

– Вот, небось, и заработало, – вздохнул Леша. – Чувствую, что все это не к добру!

* * *

Представители крупной сети, желающие приобрести «Экипаж», пришли и на следующий день. Бедного Лешу аж затрясло, когда незнакомый молодой человек в костюме и с папкой, представившийся юристом большой компании, положившей глаз на маленькую кофейню, снова озвучил то, что прозвучало накануне.

Вновь услышав это «гнуснейшее предложение», Леша театрально схватился за сердце и закричал:

– Передайте своим коллегам, что тема продажи кофейни закрыта раз и навсегда!

– Вы бы хоть суммой поинтересовались?! – усмехнулся юрист.

– Дело не в сумме! – Леша клокотал как взбесившийся закипевший чайник. – Есть вещи поважнее денег, это вы понимаете? Уходите!

Парламентарий с папочкой взглянул на Лешу, как на чокнутого, и вышел из кофейни.

Наблюдавшая эту сцену Теона коснулась Лешиной руки:

– Да все, Белкин, успокойся!

Однако Леша еще долго не мог успокоиться.

В этот же вечер, когда после закрытия кофейни Леша с Теоной вышли на набережную, дорогу им заслонили два парня в спортивных костюмах.

Эти уже на юристов и вообще хоть на сколько-нибудь приличных людей не походили. Дюжие молодцы имели самый что ни на есть лихой разбойничий вид и, судя по колоритной внешности, вполне могли состоять в свите Соловья-разбойника. Вместо деловых папок у них в руках были здоровые биты.

Поигрывая битой, один из них обратился к Леше:

– Это ты Белкин?

Леша прижал уши и призадумался. Интуиция подсказывала ему, что конкретно сейчас ему лучше быть не Алексеем Максимовичем Белкиным, а кем-то другим.

– Так кто из вас Белкин? – повторил второй молодец – обладатель особенно интеллектуального лица.

Теона аж подскочила от возмущения и вышла на первый план, указывая на Лешу:

– Ну он – Белкин, а вы-то, собственно, кто?!

Леша мысленно послал ей ненавидящий взгляд – спасибо.

– Значит, это он? – ухмыльнулся первый молодец, подступая к Леше. – Ну что, Белкин, кофе варим, пирожки едим?

Леша даже ничего не успел ответить, как парень размахнулся и ударил его прямо в глаз. Дома, набережная, река – поплыли у Леши перед глазами. В его голове что-то взрывалось и ухало, на минуту он потерял ориентацию в пространстве. Зато не растерялась его спутница. В одно мгновение все прежние размолвки с Лешей Белкиным потеряли для Теоны всякое значение, а важным стало только то, что твой человек попал в беду и – «наших бьют!». За своего человека Теона Кантария могла подорваться без всяких раздумий. И не оценивая последствия и риски, Теона разьяренной кошкой бросилась в атаку. Она подскочила к Лешиному обидчику, впилась длинными ногтями ему в лицо и завопила так, что у всех невских чаек и голубей в радиусе ста километров случился инфаркт. Маленькая Теона, оказывается, обладала мощным басом, таким, что где-то вдали, в акватории Финского залива, ей даже ответил пароходным гудком корабль.

В этот миг из-за угла выехала машина, а на той стороне улицы показалась группа туристов, и парни в спортивных костюмах быстро ретировались.

Очухавшийся Леша изумленно смотрел на свою спутницу.

– Ну ты даешь, красная шапка! Тея, да ты бедовая, вообще без тормозов! Ты и драться умеешь?

Теона усмехнулась:

– У меня прадед на фронте был разведчиком! Он меня учил, что есть ситуации, в которых честный человек должен драться!

– А у меня дед пацаном всю Великую Отечественную прошел, – обрадовался Леша, прикрывая подбитый глаз рукой, – и тоже мог врагам навалять!

– Идем, тебе надо приложить лед! – сказала Теона.

Они вернулись в кофейню. Теона обработала Леше ссадину. Закончив, она спросила:

– Ну что делать-то будем? Они ведь вернутся и снова потребуют отдать им кофейню? Мне кажется, тебе надо позвонить Нике и все рассказать.

– Зачем ее беспокоить? – вскинулся Леша.

– Ты этого боишься, что ли?

И в этот миг Леша понял, что да – он боится. На самом деле Теона, сама того не зная, выбила десятку – попала в его самое больное, уязвимое место. Он действительно боялся, что однажды Ника решит закрыть эту кофейню. Тем более что сверхприбыльного дохода «Экипаж» не приносит, а сохранять кафе как дорогой сердцу сувенир тоже вечно не станешь. Леша просто совершенно не представлял, что тогда делать ему, как жить без «Экипажа». Поэтому он бессознательно оттягивал разговор с Никой.

– Позвони ей, – повторила Теона, – даже нечестно, скрывать от нее правду.

Леша долго собирался с духом, потом сделал Теоне выразительный жест – кыш-кыш! – и набрал номер Ники.

Теона вышла и прикрыла за собой дверь.

Услышав красивый, чуть усталый голос Ники, он, как всегда, когда они говорили, заволновался и заговорил быстрее, чем обычно. Впрочем, сегодня он частил еще сильнее, чем всегда. Разумеется, он не стал рассказывать ей ни про угрозы, ни про нападение, просто упомянул о поступившем предложении продать кофейню за очень хорошие деньги. «Может быть, тебя интересует, насколько они хороши?»

Ника рассмеялась:

– Я никогда не продам «Экипаж», это не обсуждается.

И через все разделяющие версты она его обняла. Я все помню, Лешка, люблю. Всегда. Ты же знаешь.

Их разговор закончился, но Леша так и сидел с телефоном, прижимая его к уху.

* * *

Теона постепенно привыкала к своей квартире. Не сказать, что девушка полюбила ее и стала считать своим домом, но она с уважением относилась к истории этой старой квартиры, к ее стенам, наверняка повидавшим многое, к тем людям, которые здесь жили (а кто-то и умирал). Теона как бы мысленно извинялась за то, что она – непрошеная гостья, временная постоялица, и еще за то, что она – живая, тогда как другие люди, жившие здесь много лет назад, умерли. Она мысленно просила неизвестно кого считать ее своей и заверяла, что они могут мирно сосуществовать, ничуть не мешая друг другу. По большей части так и происходило, старая, наполненная тайнами квартира, не выказывала Теоне очевидной враждебности, но иногда Теона словно бы находила подтверждения чьего-то присутствия – странные шорохи, звук шагов на скрипучем паркете. И кто-то опять играл с ее куклами.

В петербургских белых ночах было что-то тревожное. Во всяком случае этот знаменитый петербургский аттракцион, заставляющий туристов со всего света приезжать в Петербург в июне, Теону не радовал, а, скорее, тревожил. В белые ночи город словно обволакивал белесый таинственный свет, от которого нигде невозможно было укрыться. Гулять по городу в такие ночи Теоне, конечно, нравилось, а вот нормально спать сейчас она не могла – ее все время что-то тревожило, и сон выходил прерывистым и беспокойным.

Вот и в эту ночь она плохо спала – сначала долго ворочалась, потом, наконец, провалилась в забытье и увидела не то странный сон, не то видение.

В спальню вошла женщина в белом платье. Незнакомка взглянула на Теону, потом подошла к ее кровати и вдруг коснулась рукой стены, рядом с изголовьем, словно показывала или хотела что-то рассказать.

Теона вскрикнула и проснулась. Белый молочный свет струился по комнате, в которой никого не было. «Какой странный – на грани реальности – сон!» – поежилась Теона.

Она подошла к стене, осмотрела ее – ничего необычного, старые обои, трещинки, следы времени. Надо бы все-таки покрасить здесь стены.

Уснуть в эту ночь она уже не смогла. Она ходила по квартире, пила чай, пыталась читать и вдруг подумала о той женщине на портрете, что висел в гостиной. Кто она была, какую жизнь прожила? Жива ли она, а если нет, когда и отчего умерла? И вот еще вопрос – имеет ли к ней отношение та женщина из сегодняшнего сна?

Вопросы, вопросы… Теона вздохнула – этот город задает слишком много вопросов.

* * *

В то время как Теона искала ответы на свои вопросы, фотограф Суворов тоже мучился загадкой.

Его занимала странная девушка из кофейни, которая, кажется, приходила туда только для того, чтобы следить за ним. Не то чтобы его смущало ее присутствие, но в целом эта непонятная ситуация его напрягала – во всяком случае, после того как незнакомка появилась в «Экипаже», он перестал захаживать в кофейню.

Вот и в этот вечер, подойдя к окну, он снова увидел-почувствовал ее тяжелый, пристальный взгляд.

«С этим надо покончить, – решил Данила. – Если завтра она опять придет в «Экипаж» – я подойду к ней!» Данила еще не знал, о чем он спросит незнакомку, как заговорит с ней, но интуитивно чувствовал, что должен это сделать.

На следующий день с утра Данила расположился у окна, чтобы наблюдать за происходящим в кофейне. Он видел, как Леша приносит кофе посетителям – выбегает на летнюю террасу, возвращается в зал, как Теона, пританцовывая, стоит за стойкой, как пестренькая кошка Лора сидит на подоконнике; люди сменяли друг друга, кофеварка бесперебойно варила кофе, витрина со сладостями опустошалась и вновь наполнялась. Солнечное небо затянулось тучами, пошел дождь, а после июньского ливня вновь выглянуло солнце, и вот уже наступил вечер.

Незнакомка не появилась.

Увидев, что до закрытия кофейни остается полчаса, Данила понял, что девушка не придет, и неожиданно ощутил смутное разочарование и вместе с тем тревогу. «Видимо, с ней что-то случилось!» – подумал Данила и отправился в «Экипаж».

Когда он вошел в зал, Леша с Теоной оживленно о чем-то спорили. Увидев его, неугомонная парочка смолкла. Данила попросил кофе и как бы между делом поинтересовался, не знают ли Леша с Теоной, почему их постоянная посетительница – «странная девушка за столиком у окна» – сегодня не пришла.

– А почему ты о ней спрашиваешь? – удивился Леша.

– Мне кажется, с ней что-то случилось, что она попала в большую беду! – вздохнул Данила, понимая, как бредово звучит его ответ, а главное, насколько в принципе абсурден его интерес в отношении незнакомки.

– Да ладно тебе! – хмыкнул Леша. – Попала в беду! Видел я ее вчера – бледная как мел, глазищи горят, и, если честно, похожа на городскую сумасшедшую! Такая сама кого хочешь до беды доведет! Я к ней подошел, думал, может, эта бестолочь… – Леша осекся, заметив огненный взгляд Теоны, – в смысле Тея, не смогла наладить с ней контакт, а у меня это получится. Короче, я попытался завести с ней беседу – заговорил про погоду, предложил свой новый кофе «Взрывной каштан» и пирожное с княженикой (ум отъешь!) – все бесполезно. Такое ощущение, что у нее отмерли все нервные окончания! Молчит и пялится в окно, словно кино там наблюдает. Слушай, амиго, а, может, она ради тебя сюда приходит?

Данила ответил Леше недоуменным взглядом.

– Я сначала предположил, что она тебя караулит, ну чтобы ты ее фотографировал, – продолжал Леша, – но когда ее увидел, отмел эту нелепую версию. Потому что у этой девицы такой видок, что фотографироваться ей можно разве что на похоронный памятник.

– Может, она просто влюбилась в Данилу? – подала голос Теона.

– Да бросьте, – смутился Данила, – какая девушка может в меня влюбиться?!

– Любая, – честно сказала Теона.

Леша с Данилой уставились на Теону.

– Чего вы? – покраснела Теона.

– А ты бы смогла в Суворова влюбиться? – поинтересовался Леша.

– Белкин, что за бесцеремонные вопросы! – возмутилась Теона и ушла в подсобку.

– Значит, смогла бы! – пробубнил Леша и надолго о чем-то задумался.

– Так насчет той девушки! – напомнил Данила. – Если она еще придет – дай мне знать, ладно?

Леша пожал плечами:

– Ладно, изволь. Только, знаешь, старик, держался бы ты от нее подальше! Мне одного взгляда на нее хватило, чтобы понять, что это – девушка-беда.

– И все-таки сообщи мне, если она появится, – твердо сказал Данила.

* * *

Лина решила, что все случится сегодня и что этой ночью она приведет свой приговор в исполнение. Технически у нее все было готово – она знала об этом человеке все в мельчайших подробностях: когда он встает, во сколько обычно уходит из дома, когда возвращается. А психологически она давно решила закончить эту историю именно так. У нее были сомнения только по поводу того, стоит ли ей сегодня идти на дежурство в больницу. Сначала она не хотела идти на работу, но представив долгий монотонный день, который ей наверняка предстоит провести в рефлексии и в печальных воспоминаниях, Лина решила отработать смену, а вечером, после дежурства, отправиться в знакомую кофейню и просидеть там до закрытия, чтобы дождаться намеченного «часа икс».

В больнице она поняла, что решение провести сегодняшний день как обычный было правильным – она механически выполняла свои обязанности, и привычная больничная рутина вытеснила возможные сомнения и переживания. О том, что случится вечером, Лина не думала. Она давно жила с осознанием своего предназначения – стать однажды орудием возмездия и принести себя в жертву – и шла навстречу своей трагедии спокойно, как герой древнегреческого мифа, понимающий и принимающий неотвратимость рока.

Его привезли, когда она уже заканчивала дежурство. Увидев, что в отделении началась суета, Лина поинтересовалась у коллеги: что там?

Доктор, тот самый, который как-то спросил ее, почему она не получила диплом, коротко, на ходу, ответил: «Шестилетнего пацана сбила машина. Травмы у парня такие, что разве что чудо поможет. Ну, ты понимаешь!»

Формально ее смена закончилась, и она могла идти. Могла… Минута на принятие решения. Зачастую самые важные решения в нашей жизни принимаются именно так – на семь вдохов.

Узнав, что она хочет остаться и ассистировать на операции, доктор кивнул.

Они сделали все, что могли. Но иногда этого бывает недостаточно, вот разве что случится чудо. Но в этот раз на него, похоже, никто не надеялся.

– Если доживет до утра – будет жить, – вздохнул доктор, когда ребенка увезли в палату реанимации.

Но все понимали, что с такой черепно-мозговой травмой и с такими внутренними повреждениями, шансов у мальчика немного.

– Бедные родители, – никому, как бы в пустоту, сказала Лина.

– Да, говорят, у него никого нет. Пацан сам по себе, – откликнулась ее коллега-медсестра.

– Как это? Разве может так быть, что шестилетний ребенок – сам по себе? – удивилась Лина.

– Полицейские сказали, что его мать умерла два года назад и что ребенок сейчас живет с отцом, – пояснила медсестра. – Папаша там – конченый алкаш. Его хотели лишить родительских прав, да не успели. Пацан рос, как трава под забором. Он и на велосипеде мчался как бешеный, говорят, неожиданно выскочил из-за угла на дорогу, так что водитель, может, и не виноват был. Ну, полиция разберется.

«Разберется, – про себя повторила Лина, – знаем, как они разбираются». Она вздохнула – обычно она старалась не погружаться в истории пациентов, не вовлекаться эмоционально в их несчастья, жизненные обстоятельства. Не из-за черствости и равнодушия – скорее, потому, что у нее не было ни сил, ни времени отвлекаться на что-то другое, кроме своей единственной цели. Но тут был другой, особенный случай.

Ей давно пора было идти. На город опускался вечер, кофейня скоро закрывалась, и рок вел героя греческой трагедии к закономерному трагическому финалу.

«Ты ничем не поможешь этому мальчику, – повторила себе Лина, – скорее всего, он умрет сегодня ночью, и с этим ничего не поделаешь». Но сама мысль о том, что этот ребенок, если ему действительно суждено умереть этой ночью, будет умирать вот так – в полном одиночестве, никому не нужный, так же, как при жизни он был никому не нужен – казалась ей невыносимой. В какой-то миг чаша весов сомнений покачнулась (возможно, ее перевесила легчайшая пушинка). Как бы там ни было, Лина пошла к палате, где лежал мальчик.

Она сидела у его кровати и держала ребенка за руку. Ей казалось, что пока она рядом – он не умрет. Она словно переливала в него свои жизненные силы.

Белая ночь протянулась над городом. Лина не знала, сколько часов она так сидит. Она ничего не знала об этом мальчике, кроме того, что его зовут Лёня и что ему шесть лет.

– Какого цвета у тебя глаза? – спросила Лина. – Что ты любишь? О чем мечтаешь?

Странное занятие: сидеть рядом с чужим ребенком и не давать ему уйти – держать за руку. Впрочем, ее мама говорила, что чужих детей не бывает. Сколько Лина себя помнит – в их доме всегда было много детей. Мама опекала и угощала друзей Павлика и соседских ребятишек, подкармливала всех собак и кошек в округе. Мама… Всегда, когда Лина вспоминала о ней, ее сердце сжималось.

Длинная белая ночь рассеивала молочный свет, в котором стали проступать любимые лица и – вот это хуже всего – давние кошмары. «Так, оставить эмоции, только не сейчас. Потом, поплакать можно будет потом, когда все закончится». Она чуть сильнее сжала худенькую детскую руку. Шестилетний Лёня был сейчас где-то далеко, и она не знала, как помочь ему вернуться. Она вдруг вспомнила, каким Павлик был в этом возрасте – смешной, непоседливый. «Павлик – тридцать три несчастья» – говорила про него мама. Он действительно был озорником – то сиганет с крыши сарая, то ввяжется в драку. А у этого мальчика какой характер?

– Эй, не уходи, – попросила Лина. – Этот мир – сволочное место, но ты еще и пожить не успел! Так что, парень, держись, давай, держись. Цепляйся за свою маленькую жизнь.

Что человеческая жизнь – хрупкая, Лина знала. Это только кажется, что ты прочно привязан к этой земле толстенными канатами: кровеносными артериями, любовью близких. На самом деле ничего подобного – ветер дунет чуть сильнее, и жизнь твоя – тоненькая ниточка воздушного шарика – оборвется. Шарик рванет вверх, и ничто – никакая любовь и слезы близких – его не остановит.

Пацан все решал – куда ему. Остаться здесь или рвануть туда, в неизвестное. Металась душа…

«Если он выживет этой ночью – будет жить!» – сказал врач. И Лина повторяла как заклинание – надо продержаться до рассвета.

В белую ночь рассвет приходит незамеченным, но Лина его почувствовала, просто что-то разрядилось в самом воздухе, словно вот сейчас был преодолен какой-то важный рубеж, разделяющий тьму (ведь даже самая белая ночь – темна) и свет.

Утро наступило. И детская рука, которую Лина по-прежнему держала в своей, была тепла. Мальчик выжил.

В палату опять заглянул доктор, оперировавший ребенка. Ночью он приходил несколько раз, молча, ни о чем не спрашивая Лину, проверял своего безнадежного пациента и уходил. Он заговорил с Линой только сейчас.

– Вы так здесь и сидели? Что вы, идите домой!

Лина промолчала.

Доктор внимательно посмотрел на нее. Может быть, он что-то такое понял, потому что вдруг мягко сказал:

– Идите. Ему лучше. Он выживет.

Пошатываясь от усталости, Лина прошла по тихому больничному коридору. В сестринской она заварила себе дешевый растворимый кофе, подошла с чашкой к окну. Долго стояла, не сделав ни глотка.

Город просыпался. Медицинский центр оживал – мелькали машины скорой помощи, в ближайшую поликлинику потянулись больные, на солнышке щурились местные кошки. Кофе в ее чашке совсем остыл. Она вылила его в раковину, помыла чашку, сменила халат на привычные джинсы с футболкой и вышла из больницы.

Лина понимала, что этой ночью судьба ненадолго дала ей временную отсрочку. Однако, по сути, для нее ничего не изменилось, и она по-прежнему стоит на краю бездны.

Глава 6

День за днем

В чем измеряется время?

В бессчетном количестве чашек свежесваренного крепчайшего эспрессо, в белых ночах, что долго висят над городом молочным туманом, а потом постепенно отступают, в июле, пришедшем на смену июню? В тех дорогих сердцу мгновениях и впечатлениях, что мы стараемся сохранить на пленке памяти или в том успокоении, которое вдруг, может быть, как награду, кто-то дает тебе после сильных разочарований?

Теона чувствовала, что с течением времени она постепенно стала успокаиваться, горечь несбывшейся любви уже не казалась ей такой всепоглощающе горькой, а то, что прежде представлялось настоящим горем, заслонившим весь горизонт, все вернее съеживалось в масштабах, превращаясь в разочарование и обиду, с которыми все же можно было смириться. Она потихоньку привыкала к этому странному городу и к своей новой жизни. Теона пыталась находить радость в каждом дне, и город благоволил ей и посылал такие радости. В доме, где она жила, обнаружился выход на крышу, и Теона полюбила выходить на нее ранним утром и встречать рассвет. Внизу блестела река, вдали виднелся шпиль собора, и крыша старого петербургского дома была лучшей точкой обзора и местом для медитаций и мечтаний. Теоне нравились разноцветье городских крыш и отмеченные патиной времени здания, нравилось, как солнце золотит купола собора или что дождь намочил гривы львам вон на том мосту. Ей было интересно читать знаки, что посылал и заставлял разгадывать этот город, и очень нравилось чувствовать себя здесь своей. Она стала чаще улыбаться, что, наверное, располагало к ней окружающих. С ней теперь куда чаще стали заговаривать посетители кофейни или просто прохожие на улице.

У нее складывалась своя система примет и знаков; к примеру, Теона знала, что ежели она встретит и покормит с утра вальяжного черного кота, живущего в ее дворе, – день будет приятным. Или, скажем, недавно Мария научила ее считать ангелов на прогулке (ведь в этом городе их больше, чем где бы то ни было, можно провести целый день, гуляя по городу и считая ангелов!), и, если Теоне на пути встречалось больше трех, это означало что-то хорошее.

Теона привыкала не только к городу, но и к кофейне «Экипаж». Она даже стала находить радость в том, чтобы пропустить чашечку-другую кофе в течение дня. Тем более что Леша заботливо накачивал ее своими кофейными напитками, дегустируя на ней новые рецепты.

Вот и сегодняшним утром, еще до открытия кофейни, Леша уже приготовил для нее что-то новенькое.

Взяв чашку из его рук, Теона улыбнулась. Леша всегда рисовал для нее узоры на пенке – яблоко или цветок, но сегодня на белой нежной пенке он изобразил смайлик.

– Кофе романо, – важно сказал Леша, – или кофе по-римски.

Теона сделала глоток и благосклонно кивнула:

– Очень вкусный и крепкий! Такое ощущение, что я только теперь начала просыпаться!

Теона только было хотела поблагодарить его за заботу, но тут Леша невозмутимо добавил:

– После этого и соображать будешь получше!

– Белкин, ты все всегда умеешь испортить!

– Да пей, пей! – заржал Леша.

А через какой-нибудь час он кричал на нее:

– Какого черта, Тея, опять у тебя кофе уехал? Ну сколько можно тебя учить, садовая голова?!

И она огрызалась в ответ. Так и жили.

Июль буйно цвел, шумел ливнями, раскалял город. В кофейне было много туристов, и бармены, бывало, сбивались с ног, угощая гостей «Экипажа» напитками и десертами. И вдруг посреди туристического сезона Манана сказала, что ее свекровь заболела, и попросила дать ей отпуск на две недели, чтобы она могла поехать в Тбилиси. Поняв, что они теряют кондитера, Леша охнул, но Манана заверила, что ее заменит сестра, которая печет «даже еще лучше».

Леша было успокоился, но тут выяснилось, что сестра появится только через несколько дней. А пока отвечать за десерты Манана предложила Теоне.

– Тея все сделает наилучшим образом! – заверила Манана.

– Ты вот эту Тею имеешь в виду? – с иронией уточнил Леша, в принципе сомневавшийся в том, что Теона способна на что-то большее, чем, скажем, вскипятить чайник.

– Ну так я ее научу, – пожала плечами Манана. – За два дня вообще многое можно освоить!

В следующие два дня Манана тренировала племянницу, как молодого бойца, натаскивая ее на выпекание коржей, изготовление кремов и прочие кондитерские премудрости. А потом Манана уехала, и в кофейне сразу стало тоскливо.

– А мы справимся? – Леша посмотрел на печальную Теону с подозрением. – Ну давай, Тея, настало время проявить себя!

Теона вздохнула и обреченно, как на казнь, пошла на кухню.

Леша пожелал ей успеха и ушел в зал работать. Однако вскоре из кухни повалил такой дым, что Леша не выдержал и помчался тушить пожар. Кухня была заполнена гарью, в центре этого хаоса стояла расстроенная Теона, перепачканная мукой и сажей. На столе красовался поднос с чем-то таким черным и омерзительным, что, увидев сей кулинарный шедевр, Леша сделал шаг назад и тихо спросил:

– Это что же?

– Пирог, – пискнула Теона.

– Ты в этом уверена?!

Теона пожала плечами – особенной уверенности в том, что она только что испекла пирог и что его можно есть, у нее не было.

– Может, он просто немного подрумянился? – робко предположила Теона.

– Подрумянился? Да он черный, как головешка! Вот все у тебя так, – в сердцах выпалил Леша. – Какая-то ты… неправильная!

Теона последний час обдумывала ту же самую мысль, все больше в ней утверждаясь, и, когда Белкин произнес ее вслух, это сработало как триггер. Теона вдруг тихонечко хлюпнула носом и – набирая обороты – разревелась. Ну а что, между прочим, она несколько лет не ревела – не плакса ведь какая-нибудь! – но даже «не плакса» иногда, знаете ли, может себе позволить.

Леша тоскливо вздохнул – женских слез он не выносил по определению.

Следующие полчаса Теона рыдала у него на плече, признаваясь в том, что она действительно неправильная, что все у нее всегда наперекосяк, и сама она такая вот… шиворот-навыворот.

– Так, хватит реветь, – не выдержал Леша. – Сейчас мы все исправим! Будем печь торт «Мишка» и хворост с водкой по рецепту моего деда!

Леша решительно надел фартук Мананы и для настроения включил музыку. Пока Никита обслуживал посетителей в зале, Леша делал замес для коржей, взбивал яйца, яростно орудовал венчиком, выпекал коржи, делал кремовую пропитку.

На самом деле его дед, в принципе не слишком жаловавший сладкое, в бытность свою корабельным коком освоил только два вида десертов – торт «Мишка» и хворост. Не размениваясь по пустякам, вот эти два рецепта Василий Иванович Белкин довел практически до совершенства. Его знаменитый торт «Мишка» и воздушный, хрустящий хворост нахваливали все его знакомые и просили поделиться рецептом этих сладостей.

Рецептом Василий Иванович делился, но какую-то его часть дед все же оставлял в тайне, посмеиваясь и приговаривая: «Есть, есть у меня один секретик!» Леша, постигший тонкости приготовления дедовских десертов, считал, что весь секрет заключается в том, что в хворост нужно добавить побольше водки, а «Мишку» готовить с хорошим, выдержанным коньяком (при этом добавлять его непосредственно в торт не надо, а вот потягивать во время самого процесса приготовления – очень даже рекомендуется). По праздникам у Василия Ивановича на столе всегда были бутылка водки и блюдо с хворостом. Именно это удачное сочетание Лешин дед считал верным залогом того, что праздник пройдет на славу. Для внука же дед пек «Мишку». Поскольку Леше с малых лет доводилось ассистировать любимому деду, эти два рецепта он знал практически наизусть.

Теона, забыв о своих переживаниях, изумленно смотрела на напарника, который прекрасно справлялся со всем без нее. На столе росла гора коржей и множились миски с кремом и шоколадной помадкой.

К вечеру, заполнив кухню свежеиспеченными «Мишками», Леша с чашкой кофе, а Теона с кружкой василькового чая сели отдохнуть в уже пустой закрывшейся кофейне.

– Надеюсь, покупатели оценят моих медведей! – гордо заметил Леша.

Теона улыбнулась – она была благодарна Леше. Парень он, конечно, своеобразный, но надо признать, что иногда и у него случаются проблески доброты и человечности.

Вот так они сидели в пустой кофейне – похрустывали хворостом и слушали джаз. Два человека плюс одна пестрая кошка.

Фирменных «Мишек» от Василия Ивановича Белкина назавтра раскупали, как горячие пирожки. Леша довольно посмеивался, принимая очередной заказ на «новый тортик», и приговаривал, что советская классика и тортики из детства – вечные ценности!

* * *

Теона почти сразу после отъезда Мананы переехала в ее дом в Павловске, в пригороде Петербурга, чтобы по просьбе тетушки присмотреть за домом, садом и за двумя ее терьерами.

Дом Мананы и дяди Вахтанга – большой, двухэтажный, утопающий в зелени – напомнил девушке ее родительский дом в Тбилиси. В отличие от мрачноватой квартиры на Фонтанке с ее тревожными шорохами и знаками, этот дом был уютным, залитым светом и солнцем и созданным для жизни в каждодневной радости. К дому прилагались великолепный сад, поддерживаемый заботами Мананы в безупречном порядке, две веселых лохматых собачонки системы «шальные терьеры» по имени Шельма и Варежка и прекрасная библиотека дяди Вахтанга.

Теона была рада возможности отдохнуть за городом и попросила Лешу дать ей неделю отпуска. Поворчав для вида, Леша ее отпустил.

Наслаждаясь отдыхом и тишиной, по утрам Теона завтракала на залитой солнцем веранде с видом на цветущий сад, потом шла гулять в огромный Павловский парк, который располагался поблизости, а по вечерам долго читала, засиживаясь на веранде с книгой в обществе Шельмы и Варежки до глубокой ночи.

Лето нигде не чувствуется так, как за городом, и Теона радовалась безмятежности и зеленой вольнице. В один из дней она позвонила Леше Белкину – узнать, как там дела в кофейне. На Лешин вопрос о том, как сейчас за городом, Теона ответила, что здесь хорошо – можно пойти в лес по грибы-ягоды, можно махнуть в парк на велике, а можно никуда не идти – раскачиваться в саду в гамаке. Леша аж захрипел от зависти, когда это услышал, и грустно заметил, что в городе теперь такая жара, что плавится асфальт.

– А приезжай ко мне?! – предложила Теона.

Леша мгновенно, словно бы только и ждал ее приглашения, заорал, что сегодня приедет.

Взяв велосипеды, они махнули в Павловский парк и долго мчались наперегонки друг с другом и с цветущим, звонким летом.

Распахнутая, затягивающая синева неба и зеленый, с тысячей оттенков океан трав – эти две стихии подхватывали и уносили в бесконечное плавание по лету. Вековые сосны пронзали небосвод, одуряюще пахло мятой и луговыми цветами, и по всей земле гулял сейчас солнечный ветер.

Решив отдохнуть, Леша с Теоной остановились у цветущего луга и спешили своих железных коней. Увидев на краю луга одинокую скамеечку, они двинулись к ней. Скамеечку эту, вероятно, срубил и расположил здесь человек, либо любивший пошутить, либо пребывавший под мухой, потому что была она кривенькая и уж с очень высокими ножками. Гулякам, решившим отдохнуть, надо было еще постараться забраться на нее, а потом сидеть, свесив ноги на метр от земли. Леша с Теоной, как акробаты, забрались на лавочку и сидели на ней, словно куры на насесте.

– Какая прикольная лавочка! – заржал Леша и заболтал в воздухе ногами.

Теона машинально повторила его движения и вдруг нашла в этом безмятежном болтании ногами какую-то детскую радость.

Так они и сидели, щурились на солнце, смотрели на раскинувшийся перед ними цветущий луг с ромашками да васильками и болтали ногами. Иногда, особенно когда на часах макушка лета и полдень мира, это именно то, что надо – просто сидеть целую вечность посреди цветущего луга, глядеть на кружащих, разомлевших от зноя шмелей и, ни о чем не думая, болтать ногами. Так, в молчании и полной безмятежности, они сидели долго-долго. А потом, когда солнце стало гаснуть, слезли со своей волшебной лавочки и на велосипедах поехали домой.

Леша качался в гамаке и наблюдал за тем, как Теона в окружении непоседливых терьеров хлопочет на веранде, разливая чай. Он вдруг впервые подумал о том, что она – привлекательная и стильная. Вот даже сейчас, вроде так просто одета – белая майка, короткие джинсовые шорты, из украшений только четки на крепкой руке, но ведь красивая! «У нее стройное загорелое тело и ножки очень даже ничего, – улыбнулся Леша, – конечно, подлиннее бы метра на полтора, но и так тоже неплохо!»

– Белкин, иди пить чай! – позвала Теона.

Леша сорвал маргаритку в ближайшей клумбе и, поднявшись на веранду, прикрепил ее девушке в кудрявые волосы.

Чай в пузатом цветастом чайнике, букет полевых ромашек в вазе, в чашках разлит июль. Теона разложила привезенные Лешей из кофейни пироги по тарелкам, положила в розетки сваренное Мананой варенье, Леше – его любимое – облепиховое с грецким орехом, а себе – инжирное.

За чаем, под опускающийся мягкий закат и ароматы цветов из сада завязался разговор. В какой-то миг Теона попросила Лешу рассказать о старых временах «Экипажа», и он начал рассказывать, забыв о настоящем, словно полностью переместился сейчас в прошлое, в ту волшебную зиму, случившуюся много снегов назад.

Теона слушала внимательно, не перебивая. Только однажды не выдержала, спросила про Нику, о которой Леша мог говорить бесконечно.

– А какая она?

Леша, мечтательно улыбнувшись, ответил:

– Необыкновенная!

За разговорами и воспоминаниями они засиделись до полуночи.

Когда Леша спохватился, что ему пора в город, все небо уже было усыпано звездами.

– Да ладно, куда ты на ночь глядя! Оставайся ночевать! – предложила Теона.

– А ты не будешь ко мне приставать? – усмехнулся Леша.

– Нет, Белкин, я просто сразу тебя убью! – ласково (ну что они за чудесная пара!) пообещала Теона.

Заварили еще чая, зажгли фонарь. Огромные звезды висели над домом, мирно посапывали угомонившиеся терьеры, а где-то рядом наяривал кузнечик.

В такую ночь можно признаться в самом потаенном. Теона рассказала Леше о том, почему она сбежала из Тбилиси, и даже о своих мечтах про кукольный театр.

– Понимаешь, больше всего на свете мне всегда нравилось рассказывать истории, – призналась Теона, – но не как это делает писатель, или художник, или музыкант, а через кукол. Для меня куклы – это как для тебя… твоя кофейня, понимаешь? Такая вот мечта. Но пока еще не осуществленная и даже не додуманная, что ли…Бывает ведь так, что ты свою мечту пока еще не додумал, не понял?

– В жизни все бывает, – сказал Леша. – Я тоже многое про себя не знал, пока не встретился с Никой, не попал в «Экипаж».

– А ты ее любишь?

– Ты о ком? – встрепенулся Леша.

– Ну сам знаешь о ком.

Леша неловко отставил чашку, при этом плеснув горячим чаем себе на пальцы.

– Ну и вопросы у тебя… – вздохнул он и быстро добавил: – Вот только не надо меня жалеть или, упаси боже, утешать!

Теона пожала плечами:

– Я и не собиралась.

– Все у меня нормально, – словно в пустоту или обращаясь к спящим терьерам, сказал Леша. – Я и с девушками встречаюсь! Обычно недолго правда, но это же ничего, да?

Теона опять пожала плечами – наверное, ничего. Тебе виднее.

Так они и просидели до поздних петухов и ушли с веранды в дом уже глубокой ночью.

Леша примостился в гостиной на диване; терьеры тут же облепили его, как родного.

– Спокойной ночи! – улыбнулась Теона и ушла свою спальню.

Утром она проснулась от какого-то шуршания и посмотрела в сторону открытого на ночь окна. На подоконнике стояла чашка, в воздухе пахло кофе и шоколадом.

Теона подошла, выглянула в окно. Под ним обнаружились два терьера и взъерошенный Белкин.

– Доброе утро!

– Ага, – кивнул Леша, – пей, пока не остыл. Я добавил тебе в моккачино шоколад и карамель.

Теона взяла чашку в руки – на молочной пенке было нарисовано сердечко. Она хотела спросить Белкина, чего это он вдруг впервые нарисовал ей не смешную рожицу, а сердечко, но почему-то промолчала. Она забралась с ногами на подоконник и отпила глоток. Леша стоял под окном и смотрел на нее.

– Будешь завтракать? – спросила Теона.

– Нет, – вздохнул Леша. – Мне пора в город, работать. Сейчас иду на автобус.

Он достал из кармана зеркальце, повертел им и запустил толстого солнечного зайца. Заяц попрыгал по лицу Теоны, по ее кудрявым волосам, примостился на ее плече, как будто он птица, сполз вниз по лямке спустившейся ночной рубашки, чуть обнажившей грудь, и вдруг замер.

– Чего уставился? – вспыхнула Теона и поправила рубашку.

– А я понял, – вдруг невпопад сказал Леша.

– Что ты понял?

– У тебя глаза цвета кофе!

Он смотрел и буквально не мог отвести от нее взгляд.

Теона окончательно смутилась:

– Да отстань ты!

– Они еще и цвет меняют, – заметил Леша, – то темные, как эспрессо, то ореховые, словно капучино.

Теона пожала плечами:

– Вот странный ты, Белкин. Но моккачино у тебя хорош, это да.

Солнце разгоралось, пели птицы, терьеры носились по саду как угорелые.

– Ну пока, – сказал Леша и пошел к калитке.

– Стой! – крикнула Теона.

Белкин замер и повернулся к ней.

– А хорошо было этой ночью, да? – выпалила Теона.

Он улыбнулся, кивнул и теперь уже ушел. Калитка захлопнулась.

Теона допила свой кофе, потянулась навстречу новому дню. Этой ночью ей действительно было хорошо и спокойно. И вдруг среди этой солнечной пасторали большой черной птицей пролетела тревожная мысль.

Она подумала, что все даже слишком хорошо и спокойно. Что так иногда бывает перед большой бурей.

Глава 7

Странная находка

Лето словно проскальзывало мимо нее. За два летних месяца Лина не то что не ездила куда-то за город, она даже ни разу не выбиралась в центр Петербурга.

В ту июньскую белую ночь, проведенную рядом с умирающим ребенком, она еще не знала, что это только начало большой истории.

Когда после той ночи она пришла на следующее дежурство в больницу, то сказала себе, что не пойдет к мальчику. «Это не твоя забота, у тебя своя война, и ты солдат на этой войне». Повторила себе несколько раз, а потом вдруг, поддавшись порыву, бросилась к той самой палате. «Ладно, я только зайду посмотреть, как он, – решила Лина, – только краем глаза гляну. Удостоверюсь, что все в порядке, и уйду!»

Она зашла, посмотрела на него и поняла, что ничего не в порядке, что впереди у него – целая битва за то, чтобы вернуться к жизни, ему предстоит заново учиться ходить, говорить, да что там – ему нужно заново родиться. И если в этой битве с ним никого не будет рядом, он ее проиграет.

После дежурства она осталась с Лёней. И после следующего тоже. Сначала в отделении все удивлялись ее внезапно проснувшейся заботе о мальчике, а потом привыкли и даже перестали спрашивать, отчего она проводит с этим ребенком так много времени. Словно бы она на самом деле была ему родным человеком. Между тем единственным родным человеком у Лёни был отец.

Когда через несколько дней после аварии отец Лёни пришел в больницу, Лина вышла ему навстречу, чтобы познакомиться. Они стояли в больничном коридоре друг против друга. Лина смотрела на него – невысокий изможденный человек, стертое лицо, потерянный взгляд, руки дрожат; неопрятная одежда, устойчивый запах спиртного. Мужчина, попавший под поезд трагедии и собственного безволия, – печальное зрелище. И ведь, наверное, неплохой человек, но без хребта или, как говорят, стержня. Такие легко ломаются.

– У вас сын, ради него стоит, понимаете? – не выдержала Лина.

Мужчина долго смотрел на нее, потом усмехнулся:

– Да что вы знаете о трагедии? Когда вся жизнь летит к чертям! Легко говорить…

Лина промолчала – о трагедии она знала многое. Но, в конце концов, каждый делает свой выбор, и этот человек, вероятно, его уже сделал.

Лёнин отец ушел и больше не приходил в больницу.

Надеяться было не на кого, и Лина продолжала держать Лёню за руку. Когда однажды он наконец пришел в сознание и открыл глаза – Лина оказалась первым человеком, кого он увидел, кого он встретил, вернувшись в эту жизнь. В тот день Лина почувствовала ответную реакцию – рука Лёни цепко сжимала ее руку, не желая отпускать. Иногда так бывает – чужие становятся своими. Как странно… Она готовила себя к тому, чтобы отнять чужую жизнь, но вместо этого ей пришлось спасать жизнь ребенка.

Следующие два месяца Лина провела рядом с мальчиком. Лёня учился есть, ходить, разговаривать. Он оказался смышленым и очень терпеливым – не ныл, не жаловался, боль выносил стоически, как маленький мужик. Однажды он спросил ее про отца: «Почему папа не приходит?»

В тот вечер, после работы, Лина пошла к Лёне домой. Грязный подъезд, коммунальная квартира, открыла соседка и сказала, что Лёниного отца можно найти во дворе, где он обычно «проводит досуг». Лина действительно нашла его во дворе, на покосившейся лавочке, в компании собутыльников, встретивших ее появление пьяным гоготом.

– Ваш сын спрашивает про вас! – сказала Лина.

Лёнин отец ответил ей мутным, безразличным взглядом.

– Пошла отсюда! – крикнул ей один из персонажей пьяной компании. – Что прицепилась к человеку?!

Лина вздохнула: ясно. И ушла.

Лёне она сказала, что, такое дело, парень, отец твой уехал в командировку и просил меня пока за тобой присмотреть.

– У него запой, да? – серьезно спросил Лёня. – Ты лучше не ври. Не умеешь.

Лёня быстро восстанавливался – в этом возрасте компенсаторные способности велики. Однажды, когда после одной из наиболее болезненных процедур, он скривился от боли, Лина приобняла его:

– Ничего, Лёня! Скоро у тебя все заживет как на кошке!

– Как на коте, – поправил Лёня, – как на худом и драном коте. У нас такой во дворе живет. У него после драки – ухо оторванное, клок шерсти вырван! Но что ты думаешь? Все зажило, и кот стал как новый, ухо, правда, не отросло, но это ладно. Слушай, а ты теперь будешь, да?

– В каком смысле? – испугалась Лина, хотя она, конечно, прекрасно поняла, что имеет в виду Лёня.

Вместо ответа он крепко сжал ее руку. Лина руку не убрала, так и сидела с ним – рука в руке, как в ту первую ночь. Но про себя она сказала: нет, парень, я не могу. Прости, но дальше ты как-нибудь сам.

Она старалась не привязываться к нему, потому что знала – ей нельзя, нет у нее права ни на что живое, человеческое, на теплоту, любовь, привязанности. Но случилось худшее, что можно было представить – он привязался к ней.

Лина кормила Лёню с ложечки, пока он не окреп настолько, что мог справляться сам, поддерживала его, когда он делал первые шаги, читала ему книги, приносила вкусности, подарила планшет, на который записала хорошие мультфильмы, чтобы Лёне было не так одиноко, когда она уходит домой. В каком-то смысле история повторялась – Лина вспоминала, как когда-то она также читала книги Павлику, рисовала ему картинки. Сероглазый светлоголовый Лёня внешне не был похож на Павлика, и все-таки у них было что-то общее – живость, веселый нрав, любознательность, чувство юмора. Лёня, несмотря на свою недетскую серьезность, прекрасно шутил сам и понимал шутки, и Павлик всегда был смешливым, любил устраивать розыгрыши для них с матерью. Вот только в шесть лет Павлик уже умел читать, а Лёня и представления не имел о буквах. Решив исправить это упущение, Лина взялась учить его читать. Они о многом разговаривали, но у обоих были запретные темы – Лёня почти не говорил ни о своем доме, ни о родителях, Лина – о своей семье. Вот такие у них были странные отношения.

Однажды в июле Лине сообщили, что в приемный покой больницы пришел тот самый, сбивший Лёню водитель и что он хотел бы поговорить с кем-то из родственников мальчика. Услышав это, Лина почувствовала, как волна ярости подбросила ее и понесла. В приемный покой она буквально вбежала. Она почему-то представляла, что увидит сейчас перед собой молодого, полного сил человека, но посреди холла стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу, пожилой мужчина. На мгновение Лина растерялась – у незнакомца был виноватый, потерянный взгляд, да и выглядел он несчастным. Запинаясь, мужчина сказал, что не мог предотвратить трагедию и что все это время он глубоко переживает случившееся.

– Мой внук такого же возраста, как этот ребенок, – вздохнул незнакомец. – Как не переживать… Знаете, у меня после этой аварии случился инфаркт. Я сам из больницы недавно вышел. Вот пришел узнать, как там парень.

Лина испытующе смотрела в его глаза – можно ли ему верить?

Еще в июне она говорила со следователем, который вел дело Лёни, была в курсе обстоятельств аварии и знала, что формально водитель был не виноват. Лёня выскочил на проезжую дорогу, и водитель попросту не мог сориентироваться, затормозить. Она также знала, что водитель повел себя достойно – он сам вызвал полицию и медиков, предлагал помощь.

Однако же бессознательно Лина все же ненавидела этого незнакомого человека, принесшего Лёне столько боли. Но вот теперь, увидев его, она чувствовала, как ее злость отступает.

Мужчина повесил голову:

– Вроде и не виноват ни в чем, а на душе так тяжко, словно горой придавило. Ночами не сплю, верите?

Лина видела, что его сожаление искренне. Совсем другим, своим давно забытым – мягким – голосом она сказала:

– Вы действительно не виноваты. Пожалуйста, не переживайте.

Мужчина вдруг беззвучно, скупо заплакал и отвернулся.

– Мальчик поправится, – повторила Лина. – Не вините себя.

В больничное окно Лина видела, как пожилой незнакомец пересекает двор усталой походкой. Она провожала его глазами, пока он не скрылся из вида. После этого разговора на душе у нее посветлело – виновник аварии оказался человеком. Она решила сохранить его номер телефона – может быть, он сможет позаботиться о Лёне, когда ее не будет? Она знала, что времени у нее почти нет.

Между тем лето убегало – теперь уже и не догонишь.

Как-то в конце августа ей приснился один из ее давних кошмаров – мама с Павликом на ее глазах падали в бездну, и она ничем не могла им помочь. Лина проснулась в холодном поту, и чувство вины накрыло ее с головой. «Мои дорогие, я не забыла о вас, не забыла!»