Читать онлайн Сын «Дьявола» бесплатно

Сын «Дьявола»

Пролог

– Мама.. – слышу снизу писк Демьяна и перестаю в страхе озираться.

– Да, милый? – вижу, что говорить ему неудобно, но он очень явно показывает на штаны. Все понимаю без слов. В этом сборище богатых и знаменитых, от которых я давно отвыкла не удобно и мне. Что уж говорить про трехлетнего малыша.

Веду его в туалет и хочу зайти с ним, но его острый взгляд меня останавливает. Точно такой же как у отца.

– Хорошо, ты уже взрослый, иди сам. Только…

– Руки мыть, – кивает он и скрывается за дверью, а я снова озираюсь. Высокие потолки с лепниной. Люстра, стоимость которой под несколько тысяч баксов. Вышколенные официанты. Раньше это был мой мир, но я ни на мгновение ни пожалела, что оставила его. Теперь у меня есть сын от любимого человека, как бы я его до сих пор ни ненавидела.

Слышу как смывает вода, как шумит напор в раковине и с улыбкой отворачиваюсь. Маленький и взрослый одновременно, он уже считает себя моим защитником.

Смотрю вверх на балкон и замираю. Застываю как каменное изваяние, чувствуя как сердце совершило последний удар и остановилось.

Сколько бы лет не прошло, сколько бы дорогих костюмов и причесок он не сменил, я всегда его узнаю. По прищуренному хищному взгляду, по линии скул, по орлиному носу, по плечам, что казались всегда непропорционально широкими. Максим Одинцов все такой же. Любимый. Ненавистный. Желанный. Под руку с очередной шлюхой, не знающий, что я от него забеременела и родила сына.

– Убью Давида, – шиплю себе под нос и отворачиваюсь от прожигающего платье взгляда и хочу захлопнуть дверь в которую выходит Демьян, понимая, что сейчас вскроется ящик пандоры.

– Мама, я все…

Наверное он мог не понять, что это его сын. Но разве хотя когда нибудь Максим отличался несообразительностью?

– Лана! – слышу я пронизывающий до костей крик и осознаю, что вот сейчас я не готова ничего рассказывать, объяснять, кажется, я просто хочу исчезнуть и не смотреть в его выпивыющие душу глаза.

Подхватываю ничего не понимающего Демьяна на руки и бросаюсь бежать. Я всегда от него бегу. От любви. От порочного желания. От жестокости. Бегу сквозь разодетую толпу, не обращая внимания на яростные окрики и вижу спасительный блеск своей старенькой хонды. Открываю дверь щелчком брелка, почти закидываю свою кровиночку в салон.

– Мама!

– Тихо, тихо милый. Это игра такая. Догонялки.

Только закрываю дверь, завожу с первой попытки двигатель как стекло машины сотрясает удар. Раз. Второй. И я пытаюсь вдавить педаль в пол, но он словно зверь держит ручку, не дает мне тронутся.

И я поворачиваю голову, смотрю в бесовские глаза и тону в них, вспоминая ослепляющую сладость объятий, горечь расставания, стыд за вранье. Все в одно мгновение как перед смертью. Не могу. Не сейчас. Я только наладила жизнь, я не готова пустить в нее сына дьявола. Не готова, Макс! Отпусти! – кричу мысленно. Но разве его проймешь жалостливым тоном? Он слишком много пережил.

– Открой эту долбаную дверь! Лана, сука! Открой! – орет он сквозь стекло, уже готов вырвать дверь, но его отбрасывает подоспевший Макар Черкашин и я рву когти. От него. От себя. От прошлого, в котором я была так счастлива. И несчастна.

Глава 1. Лана

– Ты их знаешь?

– Даже не собираюсь. Это отбросы общества. Возятся как свиньи в грязи, – морщит Виталик красивое лицо, отворачивается, но я вижу, как его заинтересовала драка, мимо которой мы шли.

Впервые, наверное, я с ним не соглашусь.

Эта схватка непохожа на возню в свинарнике, скорее, на столкновение двух хищников.

Двух яростных животных. Огромного медведя и резкого, жестокого тигра. Медведь машет лапами, пытаясь загрести тигра, но тот ловко изворачивается.

В усмешке скалит зубы. В игру играет. Заманивает. Заставляет выдохнуться соперника.

Наверняка, ждет, чтобы нанести решающий удар. Будоражит сознание движениями мускулистого тела, которое очень явно видно уже под разодранной черной майкой. Пресс кубиками, мощная грудная клетка.

Кажется, что он не большой, но крепкий, с увитыми венами руками и кровью, что теперь мелькает от случайного удара на губах.

Он внушает подсознательный ужас, страх, но я не боюсь, просто стою как жертва, наблюдая за схваткой хищников. Чувствую, как тело наполняется истомой, а внизу живота что-то сладко сжимается.

И я была права. Инстинкты самосохранения меня не подвели. Мощный бросок руки-лапы и медведь закатывает глаза, рушится в толпу. Где теперь он никому не интересен. Теперь он не волнует даже собственных болельщиков. У них новый фаворит. Все смотрят на победителя уличной схватки. Восхищаются. Скандируют: «Бес! Бес! Бес!»

А ему словно по барабану. Ни тени улыбки на его бледном, словно вылепленном скульптором лице. Бес обводит пеструю толпу скучающим взглядом. Они продолжают кричать, требуя лишь хлеба и зрелищ.

А в этой толпе я. Одетая совершенно не к месту в свое пышное желтое платье с белой лентой на поясе.

И лишь на мгновение, на одно такое короткое мгновение Бес вылавливает в гуще людей меня. Как летящую по небу комету. Как рыбку под толщей воды. Как ягоду среди лесной зелени.

Всего секунда. Но сердце пропускает удар. Его глаза чуть прищурены, губы поджаты, а меня кроет.

Словно мир раскололся на две части. До и после. В голове шумит кровь. Кажется, что иссушенные источники заполняются влагой. Сожжённые поля снова цветут. А в вены впрыснули сладкий наркотик, который делает кровь гуще. И нет и шанса избавиться от этой зависимости.

Да что же это со мной? Такое. Горькое. Сладкое. Живое.

Всего мгновение, которое кажется мне целой вечностью, и вот Бес уже отводит взгляд и сплевывает кровь рядом с ботинком медведя.

Уходит к друзьям не обернувшись, а меня тянут в сторону.

Виталик ворчит, что опаздываем в кино, а я слышу его голос, словно через толстое стекло. Еще не помня себя от ошеломительно злого, дикого, прищуренного взгляда.

– Крутой, да? – пробивается лепет Снежаны. – Это Макс Одинцов. Лучший боец в банде Громова.

– Бес, – шепчу я непослушными губами, понимая, что придётся приложить множество усилий, чтобы стереть из памяти неожиданный ожог на душе. Надеюсь получится

***

Добро пожаловать, мои дорогие во взрыв эмоций, чувств, боли и наслаждения. Вас ждет. Злой герой. Первая любовь. Острый сюжет. Очень откровенные сцены.

Герои неидеальны, а некоторые сцены содержат нецензурную лексику. Так что только 18+

Глава 2.

Иногда мне кажется я канарейка. Пою по заказу. Ем по расписанию. Сплю. И никому не нужны мои мысли, чувства, эмоции. Все правильно. Я должна благодарить судьбу за такой подарок. Любая восьмилетняя девочка, живущая в трущобах с матерью проституткой, мечтает, чтобы к ней пришла фея и показала сказку. Большинству не везет. Матери умирают, садятся в тюрьму, и они оказываются в детдоме, готовые точь-в-точь повторить жестокую судьбу.

Мне повезло. Меня забрали и подарили ту самую сказку. Большой дом. Прислуга. Красивая темноволосая мать. Строгий, но справедливый отец. И я была счастлива. Честно – честно!

Правила меня не пугают и сейчас мне нравится есть по расписанию, а не тогда, когда вспомнит мама. Мне нравится наряжаться в фирменную одежду. Да что уж говорить, мне нравится даже будущий муж, которого подогнал муж Марины.

И скоро из принцессы дома Андроновых я превращусь в королеву дома Королевых. М-да. Королева Королёва.

Об это мечтает каждая замарашка. Я должна быть благодарна судьбе. Должна!

Я должна боготворить новоявленного отца, именно так мне следует его называть, и маму. Должна! Должна…

Только вот, почему после очередного пафосного мероприятия, где отец, мэр Балашихи, толкал речь, в горле ком, а на шее словно повесили удавку. Может быть, потому что канарейку в очередной раз попросили спеть. Ну… не попросили. Приказали.

И ведь не было раньше такого. Принимала все как должное. Что же случилось? Почему я стала думать о свободе. Не недельной ли давности драка пошатнула уверенность в моей идеальной жизни?

Я смотрю на себя в зеркало и вижу идеально лицо, макияж, летнее платье, обтягивающее тонкую талию, вполне себе стройные бедра.

Все идеально, кроме души, которая рвется куда-то, к чему-то. Да хотя бы на воздух.

Быстрыми рванными движениями смываю макияж и завязываю узлом светлые волосы, пытаюсь дотянуться до молнии на голубом платье, но тщетно – там пуговицы.

А звать Петровну не хочется.

Смотрю в узкое туалетное окно и вижу раскинувшийся густой лес. Июнь в самом разгаре. Экзамены позади, аттестат получен и осталось только отпахать ежегодный бал. Все спланировано. Все как надо. Надо сесть и готовиться к вступительным экзаменам. Нужно…

А там… свежо и жимолостью пахнет.

Поджимаю губы и на носочках по кафельному полу, словно вор подхожу к окну, ручку поворачиваю. Отрываю и почти задыхаюсь от запахов леса и свежести.

Резко оборачиваюсь на закрытую дверь и принимаю решение за пару секунд. Выхожу из ванной, спускаюсь по большой с резными перилами лестнице вниз, почти не замечая дорогую обстановку идеально чистого дома, и по стенке прохожу мимо кухни. Оттуда доносятся приятные ароматы будущего обеда и ужина.

Приемные родители уже наверху, наверняка, каждый в своей комнате, даже словом не перемолвились после мероприятия.

Раньше я всегда спрашивала, можно ли мне сестренку или братика, на что меня смиряли насмешливым взглядом и говорили:

– Зачем нам еще один спиногрыз? Ты вполне нас устраиваешь.

Это слово я сначала не понимала, а как дошло… Боль адская. Весь мир, так тщательно построенный внутри меня богатой жизнью, рассыпался. Осталось только осознание, что я просто показатель благополучный жизни счастливой семьи.

Но я смирилась. Приняла как должное и это. Тишину за обедом. Отказ от детских шалостей. Постоянную учебу и отсутствие друзей. Да потому что все это лучше, чем побираться как дети из детского дома, которых я часто видела за окном дорогущей машины с кожаным салоном и перегородкой между водителем и пассажирами. Такой контраст и желание смеяться застревало комом в горле. Лучше так, чем на улице.

Глава 3.

Я останусь в своем вечном одиноком благополучии, я буду четко следовать правилам, вот только… прогуляюсь.

Почувствую ногами мягкость травы и острые ветки. Просто проведу рукой по шершавому стволу. Просто окунусь в лесное, сладко пахнущее море. И побегу. От себя. От него. От того, кто заставил сомневаться. Одним своим видом. Одним только прожигающим взглядом. От собственных неправильных желаний.

– Ой, – вскрикиваю я, когда натыкаюсь на бревно и чуть не падаю. Руками задерживаюсь, осматривая место, в котором оказалась. Часто дышу после бега. Вау…

Поляна. Вокруг очень тесно деревья, а словно спущенные ветви делают её скрытой от посторонних глаз.

Кто-то специально создал себе уютный уголок в лоне Подмосковной природы. Вон там даже гамак висит, а рядом банка из-под пива. Я смотрю назад, облизываю пересохшие, дрожащие губы, понимая, что перелезь я через это дерево, войду без приглашения в чужой дом.

Но рядом никого, а это земля Андронова, значит, теоретически – моя. Тем более ноги от бега гудят, а трава такая высокая, сочная, как будто шелковая постель в моей спальне.

Не надо, Лана. Не надо этого делать. Но желание сильнее разума. Я ведь только прилягу. Ненадолго. Подумаю. Помечтаю. Вдали от правил. Вдали от пустого, безжизненного дома.

И я перелезаю через ствол, прохожу в центр поляны и задираю голову. Надо мной небо. Кроны деревьев, подсвеченные слепящим солнцем, вокруг плотный запах зелени, кореньев, земли и жимолости. И я вдыхаю эту смесь ароматов и начинаю кружится, танцевать, тихо смеяться, снова чувствуя себя свободной, легкой, невесомой.

Больше нет правил. Обязанностей. Ответственности. Нет больше Светланы Андроновой. Есть Лана. Лана – свободная. И я смеюсь с себя, с собственной глупости и падаю на спину.

Часто дышу и прикрываю глаза. Сердце так стучит. И словно снова перед ним. В платье. Которые он словно не заметил. Только глаза в глаза. И кровь на губах, вкус которых я никогда не узнаю.

Рот заполняется слюной, и я сглатываю, прикусываю губу и рукой касаюсь между ног. Вспоминаю то чувство, что настигло в тот самый миг. Перед ним.

Быстро оглядываюсь, смотрю по сторонам, выискивая взглядом посторонних и резким движением расстегиваю снизу кнопку полупрозрачного боди.

Прикрываю глаза и касаюсь обдуваемой ветерком промежности. Только мои пальцы были там. Виталика держу на расстоянии, потому что он любитель потрахаться на стороне. Меня должно это задевать, но нет.

Пусть ждет тогда свадьбы, а я пока сама… Сама трогаю себя, ласкаю увлажненную щель, касаюсь нежно, трепетно, нахожу нужный бугорок и обвожу его по кругу. В одну сторону. В другую. И снова.

Чуть быстрее. Давлю. Чувствую, как в теле просыпается нечто тяжелое, глубокое, издаю протяжный стон и вожу пальчиками чуть быстрее. И сквозь шум в голове, внутреннее нарастающее напряжение и ослепляющее удовольствие я различаю… треск ветки.

Распахиваю глаза, хочу дернуться, убежать, но замираю, не смея двинуться с места. Это был он. Стоит в вопиюще мужской позе, облокотившись на дерево и выпускает кольца дыма. И эти кольца словно давят на мою грудь, я задыхаюсь, не зная, как себя вести. Макс Одинцов. Здесь. Наедине со мной.

Глава 4.

С одной стороны, надо бежать, сделать вид, что ничего не произошло, в с другой, больше всего на свете я хочу остаться здесь и смотреть. Смотреть. Смотреть. И понимать, что я всего лишь гостья, а этот уголок его. И плевать, что земля Андронова. Без разницы, что у Максима ничего нет. Он словно хозяин мира, с четко очерченным силуэтом тела, словно вырезанным из бумаги.

Дыхание сбивается, и я хочу хоть на мгновение отвернуться, отдохнуть от испепеляющего взгляда, но Одинцов делает движение головой. Одно единственное, и я не смею шелохнуться. Лишь стою на локтях и жду. Как кролик перед удавом.

А вот он взгляд опускает, ведет линию, как лезвие по телу, вспаривая одежду, оголяя душу, разрывая чувства. Особенно, когда его глаза буравят руку, так и не убранную от влажной киски, я почти задерживаю дыхание. Как унизительно и… сладко. Я пробую поднять, свести ноги, но слышу почти рык:

– Не смей.

Максим, не сводя оттуда взора, тушит об дерево сигарету и прислоняется к нему спиной.

– Ноги шире, – требует он, а я дрожу от низкого с хрипотцой голоса, чувствую, как потерянная нега возвращается в тело. Подчиняюсь. И вот уже запахи и звуки ярче. С губ же срывается еле слышный вздох, когда я вижу, как он тянется к ширинке на синих джинсах, рукой украшенной сеткой вен, расстегивает молнию.

И я медленно вожу пальчиками по складочкам, вздрагивая, когда задеваю клитор и наблюдаю как появляется Это. Об этом не принято говорить вслух. Хотя, Виталик часто рассказывает, как мне повезет в первую брачную ночь.

Я видела, конечно, раньше. Видела на фото в интернете, на видео и статуях.

И было ощущение, что оказалась в порно фильме и герой показывает, чем собрался меня наказывать. К щекам приливает жар, и я раздвигаю ноги еще шире, непроизвольно, чувствуя, как напряжение всего тела скапливается в одной конкретной точке. Ждущей этот вот конец, по которому так медленно водит рукой Одинцов.

В его кулак этот агрегат даже не помещается, и я с трепетом думаю, что пришлось бы испытать мне, попади он в мое влагалище, из которого прям сейчас на пальцы натекает много смазки.

Глава 5.

Максим вдруг стискивает пальцами основание, сжимает челюсти и смотрит, как я все чаще вожу пальчиками между ног. И сама не в силах оторвать взгляд, от все увеличивающегося в его руках органа. Такого влажного, словно сбрызнутого водой и блестящего на солнце.

Во рту скапливается слюна, и я думаю, какие на вкус эти вот блестящие капли на темно розовой головке.

Боже! О чем я только думаю?! И что я делаю?! Что я здесь делаю!

Смотрю, как надрачивает какой-то, по сути, незнакомец, бродяга, детдомовец? Мастурбирую сама, чувствуя, как близка к развязке. Тру себя активнее, другой рукой стискивая грудь, кусаю губы, чувствую, как от слепящего, пронизывающего наслаждения катятся по щекам слезы.

А он уже рычит, смотрит зло, словно обвиняя, что не моя рука так быстро гладит его вздыбленный большой член, так яростно, так часто.

– Кончай, – говорит он третье слово за встречу, и я падаю, закрываю глаза и издаю хриплый стон, теряясь в ошеломительном оргазме, сотрясаясь всем телом, не понимая кто я, где я, а главное, почему солнце перестало греть лицо.

Открываю глаза и вскрикиваю. Максим нависает надо мною прекрасным образчиком молодого мужчины. Делает последние пару движений рукой на члене и обильными брызгами кончает в траву у моих ног. Орошает семенем, обжигающая капля которого точно попадает мне на бедро.

Он сгибает колени, руки, кулаками вбивается в землю возле моей головы, захватывая в ловушку, увлекая в порочное совокупление взглядов. И я стыдливо опускаю глаза, вижу, как близко влажная розовая головка к моей промежности, словно стрелой устремляется прямо туда. Словно в созданное специально для него место.

– Еще раз, – говорит он неожиданно зло и рванно, – появишься здесь, принцесса, и я тебя трахну. Разорву в клочья твою плеву и буду слизывать оттуда кровь. Поняла?

Страшно. И от его взгляда. От слов. И от мускулистых рук, кулаки которых, кажется, могут убить. А главное, страшно от предвкушения, которое вызвала его угроза.

Он поднимает брови, видя, что не двигаюсь с места и рукой резко касается нижних влажных губ. Меня словно пробивает током. Не своя рука, чужая, и я кричу от силы испытанных эмоций, дергаюсь и отталкиваю его.

– Поняла…

Вдалеке слышится глумливый смех, и он кивает в сторону моего дома.

– Вали отсюдова, пока целая.

И я тут же отползаю, чувствуя, как сознание, затуманенное похотью, проясняется. Встаю, отхожу под его взглядом назад, смотрю, как прячет удовлетворенный орган, и разворачиваюсь. Перелезаю через дерево и тут же срываюсь на бег, коря себя за такой грязный проступок. Бегу, бегу от него, хотя так хочется обратно, испытать то, о чем он говорил.

И только у дома останавливаюсь, перевожу дыхание, опираюсь на дерево, точно так же как Одинцов, и провожу по телу руками, словно стряхивая вожделение.

И на бедре ощущаю налипшее пятнышко, рвано вздыхаю, смотрю на него и… провожу пальцем, а потом просто беру его в рот.

Вкус странный, горьковатый, но при этом с ноткой сыра. Обвожу взглядом лес, смотрю на возвышающийся за ветками дом, и тяжело вздыхаю. Глупость. Я совершила настоящую глупость. Но никогда раньше я не чувствовала себя свободнее. Счастливее. Никогда еще я не хотела испытать боль.

Глава 6. Максим

Да охренеть. Вы вообще можете в такое поверить? Признать за истину. Не видел бы я так близко эти зеленые глаза, точно бы подумал, что свихнулся. Что никотин, в котором я прячусь окончательно, съел мне мозг.

Сама принцесса, дочка Мэра. Андронова. Я её и вблизи-то не видел никогда. А тут сама пришла. Без лыж. Зато с ошеломительно невинной киской. Такой розовой и маняще влажной, что рот сам собой заполняется слюной.

А запах. Бля, какой там запах…

Подношу пальцы к носу и вдыхаю его. Свежий, мягкий, терпкий. Одна мысль оказаться внутри этого тепла сводит с ума. Кружит голову. Наполняет тело жаром.

И пофиг, что уже кончил. Кажется, что ничего не было. Просто призрак посетил мою поляну, специально спрятанную ото всех.

Нашла. Пришла. До одури красивая, с шелком волос и свежей, как сливки кожей.

Я, когда ее увидел, то чуть не обмер, а когда понял, что пальцами себе дрочит, прикусывая пухлые губы, сердце остановилось.

Даже осмотрелся, чтобы убедиться, что нет скрытых камер, и ущипнул себя. Вдруг сплю. Ну потому что… блять!

Светлана Андронова здесь, передо мной. И вдруг так захотелось узнать, как кончают богатые сучки. Кричат? Воют? Сладко стонут? Так захотелось, что ветка под ногой сломалась не случайно, а член достать оказалось жизненно необходимым.

Больше всего на свете мечтал залить спермой ее покрасневшее личико, увидеть, как она сглатывает, давится и смотрит при этом в глаза.

На лице возникает предвкушающая улыбка, но тут же сползает, когда снова слышу смех Антона и его чуть развязный голос:

– Братан, смотри какую киску сегодня распечатаем. Новенькая. Свеженькая, как майская роза, – гоготал старший по крови брат и тащил за собой только поступившую в приют деваху. Рыжую, с лишним жирком.

Наверное, она в свои восемнадцать была уверена, что уже через месяц выпустится, получит квартиру и будет жить припеваючи, но Антон захотел ее поприветствовать. Посвятить в таинство жестоко мира.

Он всех приветствует. И парням своим дает. И мне.

Морщу лицо и иду к компании на встречу, стараясь не привлекать внимание к своей поляне. «Нашей» – шепчет внутренний голос, и я сжимаю пахнущую Андроновой руку в кулак.

Антон бросает, вроде бы Дину, через поваленное дерево и тут же задирает черную строгую юбку. Смачно берет двумя руками за зад. Сжимает. Оттягивает жир.

– Смотри, какая жопа, а? А то одни плоскодонки попадались. Да не реви, сама же хотела со мной познакомиться поближе… – рвет ей трусы и почти до конца пихает несколько пальцев в вагину. Когда новенькая дергается, шлепает ладонью по заднице.

– Фу, да она уже распечатанная. Ну, нашим легче, – скалится он хищно, стягивает с себя футболку, демонстрируя лесу свою прокаченную форму, приспускает джинсы и даже не смочив чуть вялый член слюной, толкается внутрь крупной задницы.

Парни из нашей банды стоят вокруг, сжимают руками яйца и часто дышат. Антон всегда первый, потом дает остальным.

После такого посвящения у многих девок стираются иллюзии о происходящем в детских домах. Всегда есть тестестероновый главарь. Банда. И я в вот оказался в ней.

По началу все казалось нормой. Девки ложились сами. Потом начали сопротивляться. Я отказывался, но Антон давил на слабо. Как бы не было противно, брал силой после него. И по хрен, что кровь уже текла из вагины ручьем.

За собственными мыслями и третьей подряд скуренной сигаретой, не слышу, как плюхнулся рядом удовлетворенный Антон.

– Ты че? Не нравится? – задает он вопрос и стряхивает пот со светлых волос. Трудился, не покладая члена.

– Да, передернул уже, – выбрасываю сигарету в жестяную банку. И ведь не соврал. Главное, чтобы Антон никогда не узнал при каких обстоятельствах.

– Узкая дырка лучше кулака, – философски замечает он, внимательно наблюдая, как девку натягивают уже на три члена и кричит: – Баранов, что ты с ней шепчешься. Всаживай по самые помидоры, чтобы орать перестала.

Глава 7.

Странные эти девушки, ведь все понимают. Против четверых точно не справятся и все равно пытаются строить невинность, потом плакаться Горбачёвой, получая, как стукачки, вдвойне.

И по идее директор приюта прислушаться должна. Но нет… Нас ни разу не наказывали, даже беседы не вели. Всем было глубоко насрать или есть кто-то сверху, и это знание развязывает всем руки.

И я бы бросил на*уй все это. Тошно от самого себя, но Антон брат. Когда-то он спас меня от изнасилования, убил ради меня, вытаскивал из карцера за спизженную сгущенку, защищал все детство, научил драться. Чтобы из хилого мальца я стал хоть немного походить на мужчину.

Меня привели в детский дом почти без кожи. Мать алкоголичка меня не кормила, а когда начинал плакать, избивала палкой. Недостаток роста я заменял чтением совсем недетской литературы русских классиков, и она успокаивала меня. В этом мире всем плохо.

Все страдают. Значит, страдание норма. Счастья нет. Такова природа человека.

Надо просто смириться и жить с тем, что есть. Я с Антоном. Он мой брат, отец, соратник. Никого ближе.

В нашем мире остается только найти стаю волков и следовать их законам, чтобы не загрызли. Что я и делаю. Да и выбора особо нет.

Зато теперь душу будет греть приятное воспоминание о глазах, в которых плескалось возбуждение, а не страх.

Пиздец, как хотелось увидеть их снова. Дотронуться. Одежду сорвать. Посмотреть, каковы соски, прикусить, вылизать. Трахнуть в узенькую дырочку.

Хотелось, чтобы она пришла на то же место, не смотря на запрет, и дала себя распечатать. Окунуться в девственную глубину и познать величайшую радость.

Почему-то я знаю, что с ней не возникнет гадливого ощущения, что пьешь из кружки, в которую уже поплевали.

С ней все будет правильно, красиво, как в кино, которое мы тайком смотрим на телике комендантши, подсыпав ей снотворного.

Но наши желания не всегда отвечают возможностям.

Андронова не пришла, хоть я и ждал почти пол дня каждый день в течении недели, а потом надо было идти тренироваться перед очередным боем в клубе.

Это здесь, в Балашихе, бой напоминал игру, забаву, а там в Москве по-настоящему было.

С дядьками, что больше меня раза в два.

Но там и бабки не подростковые, а настоящие, хрустящие. Я откладываю помаленьку, все то, что не отдаю Антону. И там, кстати, обед нормальный. Не безвкусная баланда, а нормальный супец, наваристый, с большими кусками мяса.

И тот мир давал мне надежду, что я вырвусь из Балашихи. Может быть, даже поступлю на службу к Черкашину или Самсонову. Они берут с двадцати одного года, но парни что одного, что другого в полном шоколаде.

Поступать учиться смысла нет – бабло нужно, так что зависну с осени в армии.

– Смотри, какие крали… – Антон пихает меня в бок несколько дней спустя после встречи с Андроновой, пока мы стоим в магазине.

Он в очередной раз пиздит водку, а я на стреме. На кралей смотреть не хочется, лучше поскорее свалить, пока все-таки не замели, но приходится повернуть голову и рвано выдохнуть.

Вот же ебанутая!

Надо дать затрещину этой идиотке. На*уя было переться в этот район? Чтобы не только я увидел, как хороша дочь мэра между ног?

– Да эта же Андронова дочь? – с удивлением в голосе спрашивает Антон, расправляет плечи и даже откладывает водку. Пугающий признак.

– Не уверен, – пытаюсь отвлечь. – Они все похожи друг на друга.

– Да не… Она. Точно тебе говорю. Я ее на сцене видел, еще сказал тебе, как мечтаю, чтобы мой член оказался на месте микрофона, и она в него спела, – гогочет он громко, и девушки на этот звук резко оборачиваются.

Сука!

Глава 8.

Девки быстро отворачиваются, но Антон уже на взводе. Он делает шаг в сторону, но я крутым броском руки хватаю его за локоть.

– Ты больной? – рычу я ему в ухо. – Это дочь мэра. Думаешь, тебе и это сойдет с рук?

Он смиряет меня внимательным взглядом и кривит в усмешке губы.

– Трахнуть ее хочешь? Так уж и быть, дам ее сначала тебе.

– Ты из ушей член-то вытащи, это дочь – давлю я слово, как глазное яблоко, – мэра. Тебя посадят в лучшем случае, в худшем – линчуют.

– Кто не рискует, тот не кончает, – вырывает он локоть, – к тому же, она ему не дочь, а вот я – сын.

– Не понял… – замираю я, не веря своим ушам. Не то чтобы я не доверял слову Тохи, просто почему я узнаю только сейчас, а главное, почему он числится детдомовцем?

– Слышал разговоры, что наши проделки прикрывает отец. Чей не уточнялось, но судя по тому, что я еще бегаю на свободе – мой.

– Ты не знаешь этого…

– Ну… так гляди, какая замечательная возможность проверить. Сочная, спелая ягодка. Сама явилась в этот район. Значит, хочется любовных приключений. Мы же альтру… ну ты уяснил, – ржет он. – Должны подсоблять друг другу.

Мы почти подошли к девкам и мне кажется, что грудь кто-то давит ногой, одетой в армейские ботинки. Нахуй, ну вот нахуй она сюда припёрлась?

– Пошли отсюда, – шипит она своей темноволосой пышногрудой подружке, но та лишь отмахивается. Наклонилась так низко, что явно хочет, чтобы в задницу вставили болт. Дура.

– Да погоди, я выбираю воду.

– В выборе жидкостей всегда можете обратиться ко мне, – подает голос Антон и подходит близко. Улыбается широко. И как-то искусственно, наверняка уже в голове раздел каждую.

Впрочем, с подружки Ланы, как я стал ее про себя называть, много убирать и не требовалось. Короткое желтое платье на бретелях оставляло мало простора для богатой фантазии. На Лане, судя по блеску ткани, шелковый синий комбинезон с бежевой водолазкой. И, наверное, можно считать меня психом, но эта легкая ткань привлекает и возбуждает больше, чем полуобнаженное тело, сверкающей карими глазами, крали.

– Но я бы рекомендовал вам белковые натуральные напитки, – продолжает свой грязный флирт Антон, который тоже не сводит сального взгляда с испуганной мордашки Ланы. На его слова она морщит лицо, словно учуяла отвратительный запах и прицельным взглядом настойчиво попросила у меня поддержки.

Но я молчу. Смотрю мимо. Потому что она сама виновата, а Тоха брат по крови.

Когда она понимает, что я не помогу, что-то в ее лице меняется. Всего доли секунды, но передо мной другая Лана. Не милая, сексуальная девочка, а фурия, которая разгадала, что я не принц на коне, а скорее, верный конь Антона. И даже пальто не заимел.

– Свои жидкости оставьте при себе, как и воду. Мы в этом магазине ничего покупать не будем. Здесь плохо пахнет. Пойдем, – задирает острый подбородок, дергает на себя подружку, но ту резким хватом берет за талию Антон.

– Что так неприветливо? Я к вам со всей душой. Готов даже сначала трахнуть вас в рот, а не жопу, – его вторая рука резко накрывает грудь Ланы, на что та вскрикивает и со всей дури бьет его по лицу.

Пизда. Просто пизда. Я на мгновение прикрываю глаза, соображая, что девка встряла. Тоха чересчур трепетно относится к насилию. Когда оно в его отношении.

Он рычит, дергает головой, смотрит зло и грозно, а потом делает движение руками и почти достаёт Лану, но она делает испуганный шаг назад, врезается в полку с консервами. Все с диким грохотом тут же рассыпается градом нам под ноги.

Пока к нам бежит с грозными воплями продавец, разобраться, кто навел бардак в его забегаловке, девки сматывают удочки.

Антона это злит еще больше, и он просто отталкивает дядьку в другую полку с крупами и рвет когти за убежавшими.

Я останавливаю его на выходе, пихаю в стену.

– Остынь! Она убежала, че ты нарываешься-то?

– Эта сука меня ударила? Ты видел? Ты знаешь, что за такое положено? – мечет он глазами молнии.

– В нашем мире, она из другого! Оставь ее! – уже кричу.

– Значит, пора познакомить ее с нашим, – орет он в ответ и пытается вырваться, но я сильнее. Прижимаю шею локтем, не даю дернуться. Ну давай же, включи мозг! Он унимается и хохочет с меня.

– Запал, да? Чаешь эта богачка даст тебе просто так? Она Королеву сосет уже два года. Замуж за него собирается. Он всем хвастается, что отодрал ее во все дырки. Так что не такая она и чистая, как кажется. И вообще. Мы же братья. Одна кровь! Разве не помнишь, что я для тебя сделал?

– Помню, – бурчу, отпускаю, понимая, что не свезло. Да и слова про сладкого Королева набатом бьют мозг. Мне казалось она другая. Иллюзия.

– Так ты со мной? – делает он паузу. – Брат.

– С тобой.

– Тогда погнали, покажем этим цацам, какие мы любезные, пока они на трамвае не уехали.

Мы выходим на дорогу, осматриваемся по сторонам, на лес, на заправку, возле которой и был магазин. Я часто дышу, чувствуя, как горячие пары от асфальта заполняют легкие. Все еще надеюсь на удачу, может быть хоть солнце ослепит этого придурка.

– Вон они. – Антон сразу замечает вдалеке две тонкие фигурки. Даже не бегут, уверенные, что все закончилось. Жопа в том, что все только начинается.

Глава 9.

Дура! Бог мой, какая же я дура! Поверила в нелепую иллюзию. Думала, что влюбилась… В кого? В шестерку главы банды?! В человека, который даже слова против сказать не может. Мнения своего не имеет. Это не мужчина. Это тюфяк. И даже взгляд лидера у него или то, что член в кулак не помещается, значения не имеет. Это… Зла на себя не хватает.

Еще и Снежане рассказала. Не все, конечно. Не совсем же я дура? Но… Лучше бы не рассказывала. Никому.

Унесла бы с собой в могилу. Спрятала приятный миг в душе, как на самом дне колодца. Забыла. Разбила в дребезги. Но нет… Так меня распирало от восторга, от такого контакта душ, что хотелось поделиться с целым миром. Облечь это чувство в какую-то форму. Сначала я просто включила на всю громкость музыку и кричала, кричала от переполнявших меня эмоций. Потом хотела подойти к маме Марине, но та была чем-то расстроена. Что даже на работу в больницу уехала без чулок. Не, не подумайте, она не врач. Как-то я порезалась, пытаясь себе тосты сделать, так она мне водкой рану залила и сказала, что до свадьбы заживет. Она главврач, проще говоря, администратор.

Отвлеклась, но суть в том, что поговорить я могу только со Снежаной. А после того, как не сдержавшись рассказала о встрече с Максом, она повела меня туда, где… «Он точно может ошиваться». Если честно, ее энтузиазм пугал, возможно, это как-то связано с ее томными взглядами в сторону Королева. И чем в итоге закончилась моя несдержанность?

Уходим быстрым шагом от этого урода Антона, слухи о банде которого ходят прямо сказать не слишком приличные. Некоторые прямо ужасают. Поговаривают, что он выловил какую-то деревенскую девушку и лишил ее девственности с помощью автомобильного фаркопа (1).

Закончилась, наверное, громко сказано, потому что спокойным шагом направляясь к трамвайной остановке, я слышу шарканье по асфальту.

Оборачиваюсь и вздрагиваю… Они идут за нами. Антон чуть впереди с мерзкой, вызывающей тошноту улыбку и Максим сзади. Мрачный, напряженный. Но теперь я понимаю: одна команда этого перекаченного не по годам блондина и его пес сорвется с цепи.

Я сразу ощущаю, как душа ручейком стекает в пятки, точно так же, как пот по спине. А Снежане все весело.

– Кажется, они на нас запали. Может повеселимся? Ты со своим, я с блондинчиком.

– Дура, Снежана, он не будет любовью заниматься, ты не помнишь, что о нем говорят?! – кричу шепотом я, дергаю очумелую подружку и ускоряю шаг.

А потом и вовсе перехожу на бег, держа крепким захватом руку Снежаны.

– Стойте, богатые сучки, мы же хотим просто поиграть, – кричит развязным тоном и ржет этот Антон, а я бросаю взгляд на темную шевелюру его добермана. Он мрачен и суров, но, как и Антон, ускоряет шаг. Бежит за нами.

Быстро перебираю ногами, и чувствую радость, когда вижу, как приближается трамвай. Нам бы только успеть. И называйте меня мнительной, но играть с этим человеком я не собираюсь. Ни во что. Даже с Максимом больше не хочу. Ничего не хочу.

Только бы успеть, – думаю я, и почти тащу почему-то ржущую в голос Снежану. Надеюсь, от страха. Но рука у нее уже влажная, соскальзывает, а на физкультуре у нее всегда были проблемы со сдачей нормативов. Трамвай издает писк, двери открывает, до него всего сотня метров. Я бегу все быстрее, подгоняя хриплым шепотом подругу, перескакиваю через камни, уже почти добегаю до заветной двери, как чувствую рывок.

Не соображая от сбившегося дыхания, почти залетаю на верхнюю ступеньку и резко оборачиваюсь.

Ахаю от страха и ужаса.

Снежану прижимает к асфальту Антон, смотря на меня, а рукой лезет ей между ног.

– Снежана! – кричу, хочу сойти, помочь. Не знаю, что сделаю, тем более, она отчаянно под ним елозит, сопротивляется. Надо помочь, делаю шаг в воздух, как вдруг водолазку на груди сжимает, растягивает крепкая рука.

Я тут же поворачиваю голову, смотрю в пустые синие глаза. В искорки гнева в них. На длинные ресницы и черные, спадающие на лоб, волосы. Все так быстро, а кажется, что проходит целая вечность.

Сейчас Максим меня схватит и будет делать все то же, что собирается со Снежаной. Моей подругой. Часто-часто выдыхаю горячий воздух, сердце бьется отчаянной канарейкой в груди. В горле ком от бега, бок колит. И все так быстро. Быстро-быстро. Или долго, кажется, что так долго тянется мгновение…

Но вот всего одно моргание и тяжелая рука ударом в грудь пихает меня назад. Взглядом дает приказ не дергаться, сидеть на заднице, что ушибла.

Двери тут же закрываются, и транспорт трогается с места. А я стою. И слезы льются по щекам, потому что теперь я не могу ничего сделать. Или не хочу. Или боюсь.

А издалека уже бегут несколько плохо одетых парней, глумливо смотрят, как Антон, что-то выговаривая Максиму, затаскивает себе на плечо Снежану и смачно шлепает по оголившейся заднице.

Нет, нельзя так это оставлять.

______________________________________________________________________________

1) фаркоп – куда цепляется прицеп

Глава 10.

Оборачиваюсь к кондуктору, к людям, что как будто не видели, что сейчас произошло. Их немного, но все безразлично уставились в свои окна.

А меня трясет. Надо что-то сделать. В милицию бежать далеко. Ближе к Отцу, в Мэрию. Он поможет. Он хоть и строг, безучастен, но справедлив.

Андронов всех накажет. Вытащит Снежану из лап этих уродов. Накажет и всех посадит. Даже Максима. Пусть тоже сидит. Тварь. Безразличная тварь. Собака. Пес!

«Он спас тебя», – шепчет внутренний противный голосок, но я отмахиваюсь, потому что уверена, если Антон скажет, он тоже трахнет Снежану.

Какое ему дело до меня. До моих чувств. Влюбленности.

Слетаю с трамвая в центре города, снова бегу. Уже через главную площадь. Вбегаю по лестнице и дергаю на себя половинку двустворчатой двери.

Врываюсь в приемную, и почти не глядя на секретаршу Зину, иду к его кабинету. Я была здесь всего однажды, случайно. Почему-то мне казалось, что мне запрещено здесь появляться. И раньше я не нарушала негласное правило, но сейчас был особый случай. И невзирая на окрик Зины: «Там совещание», я быстро убираю за уши растрепавшие волосы, выпрямляю спину, распахиваю двери и вхожу. Мне нужна помощь, а кто если не мой опекун может ее оказать.

– Не понял, – слышу холодный, всегда пронизывающий до костей, голос и смотрю в сразу заострившееся лицо. Он стройный, высокий и опасный. Я всегда сморю на него исподтишка, потому что всегда понимала: я не ровня такому как он. Простая дочь шлюхи, которой повезло, а он мужчина. Наделен властью и какой-то внутренней силой. Но есть ощущение, что сила эта грязная, кровавая, как лопата, которой забили человека. Прикасаться к ней противно. Даже смотреть на него не очень приятно.

Но я сглатываю и говорю в густую тишину светлого кабинета, где все семеро строго одетых мужчин обратили на меня внимание.

– Отец, мне нужна твоя помощь.

– Если ты не заметила, я занят, – холодно, как скользкая рыба по щеке, хлещет словом. – Выйди, Светлана, и подожди за дверью.

– Нет… – впервые перечу, на что его и брови мужчин взлетают вверх. – Мне нужна помощь, даже не мне. Снежане. Ее поймали парни из…

– Выйди! – резкий рев и меня мысленно откидывает на дверь, а потом спокойное: – Я приду через пять секунд.

Хочется добавить «время пошло», но я судорожно киваю и с тихим «Извините, что помешала» выхожу.

Даже не сажусь на диван для посетителей, а просто стою у двери как постовой. Раз, два, три, четыре…

Дверь открывается, выходит опекун – отец – Андронов. Быстрый взгляд на сразу опустившую глаза Зину и поворот ко мне.

– Снежана… – начинаю я воодушевленно, как его рука резко поднимается, а щеку обжигает удар. Хлесткий, больнючий до слез.

– Никогда не смей мне перечить. Тем более на людях. Ясно?

– Ясно, – киваю, слизываю с губ покатившееся по щекам слезы и на миг замечаю, как он смотрит за этим движением языка. Странно, но не важно… Главное Снежана. Ради нее я стерплю и не такое.

– Где она, – задает он вопрос, и я тут же расплываюсь в улыбке.

– Конечная пятого трамвая. Возле заправки. Там еще магазин…

– Ринат, – перебивает меня Андронов и из-за двери в коридор выходит его не русский водитель. Я так бежала, что даже его не заметила. Он как тень, такой весь черный и худой.

– Домой ее отвези и смотри, чтобы не выходила.

– Отец…

– Я разберусь, – более участливо говорит он и тянется рукой к моей щеке. Хочу отшатнуться, как от змеи, но терплю холодное касание. Стирает слезы, улыбается. – Живо домой.

Глава 11.

Сижу жду. То на кровати с бесяво-розовым покрывалом. То у окна с ажурной тюль.

Смотрю, как по небу плывут, меняя форму, облака. Такие свободные, такие невесомые.

А у меня в груди тяжесть, а на шее удавка. Это все я виновата? Конечно, я, что за вопрос. Не стоило туда идти. Нельзя было рассказывать про Максима.

Нельзя! Мое это было. Интимное. Личное. Деликатное! И вот чем закончилась моя несдержанность.

А может… все хорошо? Может, парни просто посмеялись? Ничего не сделали.

Просто проводили Снежану до дома. Точно!

Позвоню, спрошу. Наверняка сейчас услышу веселый голос и полный подробностей рассказ о флирте с плохим мальчиком.

Только беру телефон, как мне звонок от Виталика. Вот уж точно с кем не хочу разговаривать. Он еще на выпуском повел себя как хамло, порвал мне платье, получил оплеуху.

Даже обижался несколько дней. Капец!

Он значит прижимает меня к грязной стене туалета, пытается порвать трусы, а теперь обижается?

Выключаю, к черту. Даже в кино, вместо того, чтобы просто спокойно посмотреть отличную комедию, он начала трогать мои бедра. Не то чтобы прикосновения мне не нравились, просто какой-то внутренний барьер… Не знаю.

Набираю сотовый Снежаны. Слушаю гудки и брожу по комнате, как зверь в клетке. Золотой клетке.

В комнату стучится Петровна. Грузная, с добрыми глазами и самыми ласковыми руками.

– Пойдем, хоть поешь, – просит она. – Уже два часа ждешь. Стемнело. Решит все Игорь Борисович. Я тебя уверяю.

– Не могу я есть, говорю же, – топая ногой, слушаю гудки, чувствуя, как прежнее чувство паники снова побеждает надежду. – Ладно. Через пять минут.

Вру, конечно, но иначе она бы не ушла. Упертая. Иногда кажется, что в этом доме она единственная, кого заботит мое состояние здоровья. Именно с ней я всегда ездила на медицинские осмотры. Именно она заменила мне отца и мать, но все равно не имела того авторитета.

На нервах набираю домашний телефон Снежаны.

Гудок. Второй. Третий. Слышу, как сняли трубку и радостно кричу:

– Снежана, Снежана, как ты?! Я так волновалась!

Меня перебивает резкий со всхлипом голос ее матери, очень неприятной женщины с почты.

– Никогда больше не звони сюда, тварь. Это ты виновата!

Она кидает трубку, а меня трясет. По коже расползается мурашками холод. Неприятный. Мерзкий. В горле ком, в груди дыра.

Я сглатываю, чувствуя тошноту, и бегу в туалет. Меня рвет от бессилия и осознания. Случилось. То, чего я так боялась, случилось.

Вижу, как темное пространство за маленьким окном озаряет яркий свет фар и быстро умываюсь.

Приехал. Я уверена, что он со всеми разобрался. Снял скальпы. Порвал на куски. Посадил за решетку и рассказал, что эти подонки сделали с девочкой.

Бегу вниз, спускаюсь в гараж, где стоят несколько нехилых автомобилей, и почти врезаюсь в выходящего из одного из них Андронова.

– Ну что?! Ты разобрался?! Ты всех их порвал?!

Глава 12.

– Угомонись… – привычным жестом отталкивает он меня, как когда-то делала мама, когда я просила поесть. Идет ко входу в дом. – С это шлюхой больше не общайся.

– Да в смысле?! – вскрикиваю, и тут же тушуюсь, когда он замирает и поворачивает голову, опаляет пустым взглядом. – Извини… Просто ты так сказал. Шлюха. Ее же осквернили… Она…

– Теперь для тебя закрытая тема. Человек, который остался за бортом. Ей не повезло. Забудь и двигайся дальше.

– Но почему! – чуть ли не плачу я. Она ведь единственная. Близкая. Родная. – Она не виновата.

– Общение с ней повредит твоей репутации. Нам… – он выделяет это слово, давит на статус, благодаря которому у меня есть все. – Это не нужно. Ты поняла?

Молчу, смотрю исподлобья, желаю запихнуть этот статус в его тощую задницу. Жую губу, пока он ждет ответа, уже полностью ко мне повернувшись.

– Ты. Меня. Поняла? … – пауза. Не может же он быть таким жестоким! Но его голос, как лезвие по и без того рваному сердцу. – Отвечай!

– Да! Да! Да! Я больше не буду с ней общаться, потому что вам, – давлю, – это не нужно.

– Я всегда знал, что из тебя выйдет очень послушная девочка, – говорит он и хочет повернуться, уйти, но вдруг раскрывает объятия. Я хмурюсь. Только не снова. – Иди к папочке, давай вместе порадуемся, что ты оказалась такой шустрой.

Я смотрю на раскрытые руки, как на колючую проволоку, которая собирается меня поразить металлическими шипами, пустить кровь, и медленно шагаю вперед. Как на плаху. Потому что не имею права отказывать тому, кто сделал для меня так много. Дал мне кров, платья, образование, еду в конце концов. И сколько бы не прошло лет, я буду помнить то яблоко с помойки. Первое яблоко за много месяцев.

Сжимаю зубы и вхожу в эти длинные руки как кольца змеи и стискиваю зубы, чувствуя, как опекун прижимает меня к себе, заботливо гладит по спине, спускаясь на поясницу и ниже.

Отшатываюсь от ужаса, но он сдерживает порыв, поднимает руку выше и шепчет в волосы.

– Ты так выросла, моя девочка.

Он сам раскрывает объятия и, даже не взглянув, уходит. А меня бьет озноб. Хочется кричать, срывая голос. Хочется содрать с себя одежду, на которой теперь его запах. Дорогие сигареты, виски, тошнотворный сладкий парфюм. Бегу наверх, не откликаясь на зов Люси сходить поесть, залетаю в комнату, кажется, не изменившуюся с моего появления в этом доме, и начинаю срывать всю одежду. К черту фирменные бриджи, к дьяволу голубую майку! Даже дорогущее белое белье – сворачиваю и в пакет.

Ненавижу его эти штучки. Никогда их не понимала. То он безразличен, то пытается примазаться. И почему такое ощущение, что на кожу налили рыбий жир и теперь не отмыться. И так каждый раз. Иду в душ. Включаю кипяток и кричу. Потому что я не могу! Не могу пойти против! Не могу сказать: «Да пошел ты на*уй со своими деньгами». Не могу вернуться к той жизни, из которой меня забрали. Остается только смириться и жить дальше. Всего месяц, летний бал и я поеду в Лондон. Там все будет иначе. Там я стану свободной!

И только один вопрос беспокоит меня, пока смотрю на проекцию звезд на потолке, а шелковое одеяло ласкает тело.

Сядут ли те ублюдки? Ну и еще один… Трахал ли Макс Снежану. Не трахал. Насиловал ли

Глава 13.

На следующий день все тело ломило, как будто по нему проехался каток, но я все равно заставила себя встать и пойти на репетицию бала, который считался украшением нашей области. На него собирался весь город, и даже кое-кто из правительственной Московской верхушки. Разумеется, без Андронова не обошлось.

Виталик подловил меня на входе в спорт клуб и по его возбужденному состоянию я поняла, что ему что-то надо мне рассказать. И, кажется, я подозревала что…

– Снежана вчера нарвалась. Говорят, их было четверо, и на ней не осталось живого места. Во все щели… Бля… Хорошо, что с ней не было тебя, – быстрит он, рассказывая мне версию, придуманную отцом, и тут же прижимает к себе.

А я поджимаю губы, чтобы не закричать, насколько мне тошно это слышать. Нарвалась?! Но она не нарывалась. Это случайность! И в ней много и моей вины.

А теперь я осталась чистой, незапятнанной, а она осквернена, осмеяна на весь город.

Я выкрутилась из неприятных объятий и осмотрелась.

– Ее нет?

– С ума сошла. Она теперь до самых вступительных экзаменов нос из дома не высунет. Если не носила таких вещей…

– Ей нечего стыдиться! – резким голосом осаживаю я своего, так называемого, парня, и иду в сторону собравшихся на репетицию.

В центре баскетбольного стоит грузная, но всегда стильно одетая Ольга Михайловна. Именно она – завуч нашего законченного лицея – считает делом своей чести идеальное проведение мероприятия в этом спортивном зале с трибунами, которые через три недели заполнятся зрителями.

И несмотря на упорную танцевальную репетицию и грозные окрики Ольги Михайловны, я слышу шепотки. Слух о случившимся распространился, как огонь в сухом лесу, и вот уже каждый знал историю Снежаны, правда интерпретировал ее по-своему.

А я не могла ничего сказать или сделать. Теперь я даже не могу ей позвонить. Так я и думала пару дней, коря себя и занимаясь самобичеванием. Чтение книг, так любимое раньше, больше не привлекало, музыка раздражала слух, оставались только прогулки по лесу.

Правда далеко я не заходила. Не рисковала. Теперь только одна мысль – встретиться с Максимом, вызывала липкий страх и острую тошноту.

Их не посадили, даже не наказали. Вы представляете?!

И как бы это не было ужасно, я ничего с этим не могла не сделать, кроме разве что звонка в службу правовой поддержки. Там сказали, что должно быть заявление от самой пострадавшей. Иначе уголовное дело не будет возбуждено.

Значит Снежана не пошла в полицию, но почему, почему…?

Этот вопрос я решила задать ей самой. Еще можно понять: не делать этого, чтобы скрыть сам факт насилия, но ведь знает уже весь город. И все почему-то считают виноватой ее саму.

Как было пять лет назад, когда одна девушка заявила об изнасиловании своим парнем. Майя Солодова, кажется. И ведь тогда парня посадили, я точно помню.

Так может быть и в этот раз… Может быть, Снежана все-таки решит разобраться с компанией.

Звонки ни на ее личный телефон, ни домой, ничего не дали. Отвечала ее мать. Весьма нелестно обо мне отзываясь. Весьма, весьма нелестно. Короче, поливая отборным матом, некоторых слов я даже не слышала никогда. Но я упертая.

Продолжала названивать. Просить прощения. Снова и снова. Весь остаток недели, когда приходила домой после репетиций. Правда моя настойчивость вышла мне боком, вернее оплеухой, которую я получила от отца.

Я проглотила слезы, пообещала больше не звонить семье Лоскутовых и поднялась к себе в комнату, ненавидя себя и весь свет. А в особенности Марину, которая в очередной раз за меня не заступилась.

Но ведь я пообещала только не звонить. Верно?

Наступает час икс моей глупости, но я не могу поступить иначе. Я дожидаюсь, когда опекуны свалят в ночь, в пятницу это происходит постоянно, и я подозреваю, что не друг друга они будут греть этой прохладной ночью. Перед Петровной делаю вид, что ложусь спать и в полной амуниции вылезаю из дома.

С собой я взяла фонарик, перочинный нож, гуделку, перцовый баллончик и надела тяжелые ботинки.

Все это я купила вчера в Москве, куда выбралась вместе с Мариной на «успокоительный» шопинг, как она любила говорить.

Купить-то это все было не сложно, а вот объяснить, зачем мне берцы – сложнее. Но и тут удача не подвела меня, я просто подарила пышное платье какой-то глазеющей на витрины девочке, а в огромный пакет запихнула не стильные покупки.

Глава 14.

Так что, выбираясь из дома, я была в полной боевой готовности. У меня был четкий план. Я хотела сделать так, чтобы подонки сели, а для этого мне придется пробраться в дом к Снежане. И самое главное, повиниться перед ней, хотя бы потому, что мне без нее плохо.

Душа не на своем месте.

Направляясь к ней, очень надеюсь – это не из-за снов, что мучают меня последние несколько дней. Об одном цепном псе, который сидит на цепи, обнажает клыки и клацает зубами в мою сторону.

Потом срывается и бежит за мной. Долго-долго, пока я, срывая дыхание, все бегу и бегу. Но как спастись от дикого животного. Зверя. Обученного убивать. Силы быстро исчезали, темный лес не помогал скрыться, и черный пес валил меня на землю. Рычал, капал слюной, и мой крик ужаса был для него песней. Он впился своими клыками мне в шею, разрывал в кровь плоть. Но вместо того, чтобы ощутить боль, страшную, острую, невыносимую, я кончала во сне, просыпаясь вся в полу.

Ужасный сон. Странный, дикий. И точно не из-за него мое дыхание сейчас ускоряется, а тело бьет озноб, пока продолжаю трусцой бежать по дорожкам города, постоянно озираясь. Не из-за сна я в каждом прохожем вижу его.

Его. Его. Максим так прочно поселился во мне, что выдрать его, кажется, невозможно даже скальпелем.

Даже мокрые поцелуи и вялые ласки груди Виталиком не помогали. Была мысль заняться с ним сексом, и я знаю, с каким энтузиазмом он бы принял мою идею, но я отмела ее. Не время, я не готова.

Устаю. Уже иду по темным улицам, натянув темную шапочку и капюшон пониже, крепко держу руками баллончик и гудок. Внутренности продолжает сжимать страх, не отпускающий меня с того ужасного дня. Не трястись от каждого шороха не помогает даже яркое городское освещение, наоборот, слишком много теней. Тем более, что этот район уже не был столь благополучным. Такой хороший среднячок для семей шахтеров и других рабочих.

Лоскутовы были одной из них и жили в таком же, как и все, двухэтажном доме, оббитым белыми панелями, с крошечным клочком земли для огорода. Не бывай я тут так часто, точно бы не узнала дом. Обойдя его по периметру, я встала напротив окна на втором этаже, в котором горит желтый свет прикроватной лампы, а за легкой шторкой скрывается женский силуэт на кровати.

Я сглатываю и быстро думаю, как привлечь внимание. Может, как-то забраться наверх, постучать в окно, но есть шанс, что Снежана просто столкнет меня. Не подходит. Поджимаю губы, размышляя и коря себя, что не продумала этот момент, как вдруг окно на половину открывается, и из него сыпется табачный дым.

Снежана никогда не курила, а значит ей стало действительно плохо. Все еще горящий окурок летит из окна и приземляется в сухой траве.

Я качаю головой и нажимаю на него мыском носка, а потом начинаю насвистывать мелодию любимой песни Снежаны.

Елка – Девочка в пежо.

Когда дыхания почти не остается, а я отчаиваюсь обратить на себя внимание и уже беру камень, чтобы кинуть в окно, из него высовывается бледное в этом тусклом ночном свете лицо Снежаны.

Глава 15.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она негромким голосом, и я тут же начинаю шепотом тараторить.

– Снежана, Снежана, я не могла дозвониться, твоя мама брала трубку и кричала. Я хотела тебя увидеть, не могла иначе. Я бы хотела все исправить, я бы хотела извиниться, загладить свою вину. Если бы можно было повернуть время вспять, я бы осталась, я помогла, я сделала бы все возможное…

– Нет, – прерывает, надеюсь, все еще подруга, мой нескончаемый поток речи и качает головой. – Ты бы поступила так же. И я бы так поступила. Это называется инстинкт самосохранения.

Не ожидала от нее такой мудрости и вдруг поняла, что у меня, похоже, этот самый инстинкт напрочь отсутствует. Потому что я готова была спрыгнуть с трамвая, я готова была переться в ночи просить прощения, я готова защищать подругу перед всем городом, не смотря на запрет отца.

– Пускай, но я все равно виновата, что мы туда пошли.

– Может быть, – задумчиво произносит она и вдруг скрывается в окне.

– Снежана, – кричу я шепотом, и через пару мгновений она появляется снова.

– Да не ори, мать разбудишь.

– Как ты? – тут же спрашиваю я о главном. – Такое перенесла. Ты курить начала, ты была у врача?

Снежана как-то странно на меня смотрит, а потом вдруг кивает.

– Очень плохо, – слезливым шепотом говорит она, и сердце мое бухает вниз. – Я хотела с собой покончить, но потом подумала, как ты будешь без меня.

– О, Снежана, – закусываю я дрожащую губу и чувствую горячие слезы в глазах. – Что мне сделать для тебя? Я так переживала. Я так боялась, что эти уроды сделали тебе больно. Их надо посадить! Ты должна написать заявление, и тогда их посадят за изнасилование в тюрьму. Почему ты этого не сделала, раз уж… – я перевожу дух. – Раз уж весь город знает.

Она сразу меняется в лице.

– Весь?

– Да, и отец запретил мне с тобой общаться, но я все равно буду. И пусть что хочет, то и делает. Пойдем завтра заявление писать. Я с тобой…

– Слушай, – снова прерывает она меня резко и как-то раздраженно. – Забирайся ко мне, я все расскажу. И мы обсудим, что делать дальше.

Я осматриваю дом на наличие выступов, но, кажется, вор скорее сломает себе шею, чем заберется на второй этаж.

– А как?

– Легко… Вон, – она указывает за угол дома. – Там лестница. Забирайся на нее и просто перелезай по крыше в коридор, там я тебя и поймаю. Если не боишься, конечно.

Высота была моей маленькой слабостью настолько, что я даже отказалась лететь с Мариной заграницу. Но ради Снежаны…

– Не боюсь. Я сейчас залезу!

– Жду тебя, – говорит она с кривой улыбкой и снова прячется в окне.

Я опускаю взгляд на белую панель и вижу грязное пятно. Такое же грязное и темное, как страх, липкой субстанцией растекающийся по венам. Я тяжело вздыхаю, смотрю на краешек показавшейся лестницы и не понимаю, как я ее не заметила. Возможно, подсознание не давало мне, защищая от возможного головокружения. Результатом чего может стать падение.

Мама не была доброй. Когда я просила есть, она применяла разные способы заставить меня замолчать. Одним из таких был толчок из окна. Не знаю, правда, каким чудом, но я уцепилась за подоконник и влезла обратно, но с тех пор высота выше человеческого роста казалась мне невообразимо страшной.

Но делать нечего. Ведь у меня была цель, и раз Снежана не так уж сильно обижается и злится, то всегда можно ее уговорить пойти в полицию. Правда, прошла уже неделя, но ведь я свидетель. Я все подтвержу, и мама ее… Тоже захочет сказать правду.

Я на негнущихся ногах подхожу к лестнице и с трудом, словно вместо костей стальные вставки, поднимаю голову. Она тут же начинает кружиться, и я смотрю вперед. На старую древесину. Набираюсь смелости, вздыхаю и переставлю руки выше, чтобы ступить на шаткую лестницу.

Только поднимаюсь выше, еще ступень, возможно, я преодолею страх, как вдруг сзади слышу треск ветки.

Замираю от страха, чувствую на горле лезвие.

– Что вы…

– Ни звука, – слышу до трепета знакомый, низкий голос, и все тело наполняется порочной истомой. Такой неправильной, что я сжимаю зубы. – Крикни, что испугалась высоты и придешь завтра.

– Не буду, – говорю зло и обижено. – Ублюдок.

На горло лезвие давит сильнее, режет кожу, пуская тонюсенькую струйку крови по телу, и я ахаю.

– Делай, как говорю, пока на твоей чудесной коже не остался шрам. Нужна ли ты тогда будешь Королеву, – шипит Максим мне в ухо, и я как дура млею от его сигаретного горячего дыхания. Делаю, как он говорит и тут же чувствую, как меня поднимают в воздух, поворачивают и ставят на землю.

Сразу достаю из кармана берцовый баллончик, направляю в лицо этого придурка и нажимаю кнопку.

Глава 16. Максим

Не сработало. Будь ситуация менее опасной, я бы даже поржал. Может быть, изобразил коня.

Но я лишь дергаюсь в сторону и рукой выбиваю бесполезный предмет из тонких пальцев.

Наивная дура.

Реально думала, что эта пукалка сработает против нормального пацана?

В леске послышался шум, и из окна спальни темноволосой шлюшки высунулась морда Тохи.

Я тут же хватаю идиотину за шею и валю на землю, укатываясь под дом.

Она пытается дергаться, смотрит ошалевшими глазами, но я только сжимаю горло, грязное от крови, и кивком головы указываю на ноги.

– Макс! – негромко зовет меня Динар – любитель полизать задницу Тохе, но я смотрю в испуганные, блестящие в темноте глаза и дергаю головой в сторону просвета.

Под домом, конечно, не чисто, но принцессе придется потерпеть, если не хочет стать очередной жертвой Антона.

Но она ничего. Ползет и звука не издает.

Внутри теплится странное чувство, но названия дать ему не могу, лишь внимательно смотрю, чтобы Лана ни за что не зацепилась и не поранила тонкую, будто прозрачную, кожу на руках. Интересно, везде такая кожа? Не то, что у ее подружки. Загорелая, жесткая.

Снежана была рада поучаствовать в групповушке, пока это не превратилось в откровенное насилие. И сколько бы она ни кричала, ни вырывалась, парни жадно набрасывались на нее снова и снова. Как будто не распечатали на днях одну девку. Но ничего, оклемалась быстро, даже попросила хлебнуть пивка.

На мой отказ присунуть в раздолбанную двумя одновременно членами задницу, Антон подошел вплотную и резким ударом выбил воздух из легких.

Потом пнул по яйцам.

Неприятно, сука, что пи*дец. Но заслужено. В тот день я уже дважды ему отказал, чего не было со времен….

Да никогда не было.

А все она… Мечта мальчишки, который увидел в большом замке принцессу. Она кружилась в своем пышном, желтом платье, смеясь снова и снова. Я возненавидел ее тогда, потому что хотел смеяться вместе с ней, но знал лишь как гоготать и ухмыляться.

Я больше не приходил к этому особняку мэра, зато организовал свое место неподалеку, словно пытаясь быть ближе к ее беззаботности, которой мне не видать никогда.

На повторный отказ присоединиться к групповухе, меня по приказу Тохи уже избили остальные парни. Возбужденные после секса, они были только рады помутузить любимчика главаря.

– И что мне с тобой делать? Ты совсем никаких поступков не помнишь? Я из говна тебя достал, а ты не хочешь помочь мне наше будущее организовать? – причем тут секс и будущее, я так и не понял.

Как раз в этом момент, когда Снежана уже пыталась натянуть снятую весьма аккуратно футболку, к нашей вечеринке присоединился он. Мэр города. Снежана тут же изобразила жертву, тыкала в нас пальцами и кричала, что ни в чем не виновата.

Труханули мы знатно, как по струнке выпрямились, но он лишь приказал поднять обнаженное, залитое спермой и мочой тело, и бросил в багажник.

Правильно, такому дерьму нечего делать в кожаном салоне.

Андронов осмотрел нас по очереди, задержавшись на мне лишь на мгновение, и вернулся в свою дорогущую тачку, мечты о которой снедали каждого нормального пацана.

Антон раскидывал мозгами всю неделю, все время убеждая меня, что именно мэр города его непутевый папаша, но мне было наплевать, я просто смотрел в потолок и ждал очередного вызова в Москву на бой.

Даже из комнаты не выходил.

Но к концу недели, даже извинившись, Антон предложил подзаработать деньжат и против этого я пойти не мог.

Деньги для меня как воздух, каждая копейка на счету. И я пошел к этому белому дому.

Кто же знал, что трясти собираются Снежану, которой, оказывается, прилично заплатили за молчание. Судя по тому, как плакала ее мать перед тем, как я ее вырубил на пару часов, с ней дочка не поделилась.

Снежана заимела славу на весь город и даже заявления не подала. Но когда светит большое бабло, и не на такое пойдешь.

Тупой план угрожать той, что изнасиловали своим чистосердечным, я считаю. Но Тоха так решил, и Снежана долго возмущалась.

Но уже спустя пол часа я увидел, как запотели в комнате окна, а крики изменили тональность, а значит, они о чем-то договорились, судя по всему, по средствам половых органов.

Но кто же знал, что припрется эта дура?

Глава 17.

Да еще и лезть соберется туда, где в полной боевой готовности ждет Антон.

За дочку мэра стрясти бабла получится даже больше, это понимал и я, поэтому ничего не придумал лучше, как вытащить ее оттуда.

Когда мы выбрались из-под дома, я дернул ее на себя, и мы побежали, слыша вдалеке только тихое:

– Где Макс?

Добежав до какой-то остановки, мы забираемся в трамвай и садимся в самый конец, посильнее натянув капюшоны. Рядом. Плечо к плечу. Бедро к бедру.

И я смотрю, как дрожат ее руки, как вздрагивает от малейшего толчка трамвая тело, думаю, как одержимый, лишь о том, что ехал бы вот так и ехал. Тук, тук, стучат колеса в такт моему сердцу. Ехал бы и ехал. С ней. Вечно. Просто молчал. С ней и говорить не требовалось. Она понимала меня с полувзгляда.

На нашу грязную одежду кондуктор смотрит с отвращением, но я показываю проездной, а Лана платит монетами.

– Ты спас меня, – утверждает она свершивший факт через несколько минут и отворачивается от окна. Рассматривает мое лицо. Так близко.

Бляя, какая же она красивая. Даже с перепачканным лицом, в каком-то тупом костюме не с ее плеча и растрепавшимися волосами. Мечта, а не девка.

– Допустим.

– Зачем?

– Заплатишь мне, – пожимаю плечами и смотрю мимо нее за городским ландшафтом, мелькающим за окном, но вижу свое размытое отражение. Урод. Склоченные волосы торчат из-под капюшона, острый подбородок, огромный нос, скулы и уже пожелтевший синяк на пол лица.

Кто я рядом с ней? Бомж.

– Деньгами? – спрашивает она осторожно, а в голове вспышкой мелькают другие возможные варианты оплаты.

Один краше другого.

Вот она задирает футболку, показывая свою молочную грудь с розовыми, торчащими сосками, или расстегивает мне ширинку и прямо при всех начинает дрочить. Или разворачивается спиной, встает раком, и я толкаюсь членом глубоко внутрь. Или я беру ее за волосы и насаживаю на себя ртом. Глубоко, чтобы задыхаться начала. Или целую мягкие губы, долго, пока болеть не начнут. Не покраснеют. Не сотрутся.

– Деньгами, – отвечаю я, не смотря на планы, и она, успокоившись, кивает, а мне вот теперь ни хрена ни спокойно. Стояк готов из брюк вырваться. Да и коленка эта, штаниной обтянутая, на глаза попалась. В голове новый образ, как я сажусь перед ней, раздвигаю эти самые коленки, ножом прорезаю дырку в штанах между ног и языком слизываю смазку.

– У Снежаны кто-то был, да. В комнате? – спрашивает она испугано, словно вспомнив, что вообще произошло. Блять, а я уже и забыл, как эта дура чуть не попалась. Хотел ведь ее домой доставить, но похоже придется кое-что объяснить.

Смотрю, что мы в трех улицах от ее дома, хватаю за руку и заставляю вместе с собой сбежать с трамвая.

– Был, – отвечаю односложно, когда она недоуменно смотрит в след транспорту, а уличный фонарь высвечивает пятно на ее шее. Запекшуюся кровь.

– Надо позвонить в полицию! – решает она и даже достает свой крутецкий айфон, но я тут же его забираю и бегу в сторону ближайшего темного леска. Прекрасно знаю, что побежит за мной. Но не из-за телефона, или звонка в полицию, а потом что наверняка хочет узнать, трахал ли я Снежану.

Глава 18.

Добегаю до темного пятна леса и резко разворачиваюсь. От неожиданности Лана врезается в меня и падает на землю.

– Отдай мне телефон, надо позвонить…

Невероятно, бля! Такое ощущение, что она только из своего замка вылезла и даже по сторонам не смотрела.

– Угомонись, – говорю грубо, зло, хлестко и она как-то странно застывает, морщит лицо и одним ловким движением вскакивает. Воинственная. Не моя.

– Там мою подругу насилуют, а ты хочешь, чтобы я просто прошла мимо? – повышает она голос и тянет руку за телефоном.

Реакция хорошая, но у меня лучше. Отворачиваюсь на ее рывки, попытки. Поднимаю руку вверх и ей остается только прыгать и обдавать меня запахом и шелком своих светлых, как луна, волос.

Пытается пнуть меня в голень, но тут же оказывается ко мной спиной, вернее даже, оху*нной задницей.

– Твоя Снежана та еще шлюшка, – говорю над ухом, и она снова пытается вырваться. – А ты просто дура, если думаешь, что полиция сможет с нами что-то сделать.

– Не правда! Вы сядете, и не смей упираться в меня своим…

О, да. Член ломит и болезненно упирается мне в трусы, словно уговаривая: «Вы же тут, блять, одни. Нагни. Покажи этой крале, что такое реальность, покажи ей, кто ты такой».

– Нам ничего не будет, хочешь, докажу? – шиплю ей на ухо и толкаю на землю, наваливаюсь сверху, хочу просто показать, как легко в действительности надругаться над девкой. Особенно, такой слабой и глупой как она. – Баллончики, ножи. Как только ты оказываешься наедине с мужиком, нужно помнить, что его член всегда хочет тебя вые*ать.

– Отпусти, ублюдок, не смей туда лезть, – кричит она, упираясь руками в землю, пытается меня столкнуть, пока я лезу дрожащими пальцами ей в тугие брючки, уже предвкушая нежную писечку. Но ее рывки задницей только распаляют, не оставляя шанса отказаться от сладкого десерта, что она прячет в своей манде.

– Да, стой! Стой же, Максим! – кричит она и извивается сильнее, а я замираю от звука собственного имени. Все называют меня Макс или Бес. Повелось так. Но Максим, да еще ее мелодичным голосом, сносят крышу, впрыскивают яд в кровь.

Но и это не все. Следующие слова заставляют не просто биться сердце чаще, они его стягивают колючей проволокой, протыкая и выпуская вместе с кровью что-то дикое, необузданное. Желание сделать ее своей. Не на один трах, а навсегда.

– Максим, ну у тебя же руки грязные.

Обычная фраза, а сколько в ней смысла. Я вытаскиваю руки из штанов и сразу поднимаюсь наверх. Смотрю на ладони с налипшей грязью, потом на то, как она вдруг встает на колени и тут же срывается на бег.

Реально думает, что сможет убежать? От меня? Телефон опускаю в карман медленно, давая ей фору. Но уже спустя несколько секунд подрываюсь за ней.

Бежим уже по городу, приближаемся к ее дому. Она бегает неплохо, но я быстрее.

Слышу впереди, так близко, уже тяжелое дыхание и хватаю ее за руку, ровно за секунду до того, как мимо нас проехала машину, поднимаю на руки и несу к закрытой остановке, что неподалеку.

Лана уже не вырывается, просто рвано выдыхает, когда ставлю ее у кирпичной стены.

– А если бы не были грязными? – задаю вопрос, мучавший меня всю дорогу, пока смотрел за ее попкой. – А если бы не были?

– Я не знаю, – раздраженно рычит она и хочет обойти, но я толкаю ее назад к стене и упираю руку над головой. Теперь она в ловушке, смотрит куда-то в шею, и сама резко поднимает глаза.

– Вы изнасиловали ее! – заливается она той же песней. – Вы надругались над ней, использовали и пришли снова. Звери.

– Слова-то какие. Ты бы еще сказала: взяли без надлежащего на то согласия. Лучше письменного.

– А как мне нужно разговаривать, – огрызается, руки складывает на груди. Внимание к ней привлекает. – Трахнули? Отъебали? Выдрали? Прожарили?

– Смотрю, ты шаришь, – хмыкаю. – Но ведь ты права. Там насилия-то не было. Так, небольшая групповушка. Они просто развлекались.

– Развлекались? – поднимает она брови, судя по всему, без всякой краски, которую любят наши девки, и внимательно смотрит.

Оглядывает сверху вниз и обратно, а по мне, как будто ток бежит, заполняя все тело чем-то вязким, сладким, словно сгущенкой.

– Вы? – задет она вопрос, который я ждал, и хочу, чтобы она знала… Зачем только?

– Мы.

– И ты? – спрашивает осторожно, ступая на весьма тонкий путь. Теряя последний шанс избежать со мной общения. Потому что я, пиздец, теряюсь. В запахе, в глазах, в этом теле, которое даже в балахоне манит изгибами.

Губами, так естественно приоткрытыми, зовущими окунуться в эту теплоту.

Смотрю по сторонам и коленом раздвигаю ноги, чуть приподнимая ее тело, потираясь о промежность.

– Нет. Я нет.

Глава 19.

– Ты мне врешь? – еле слышным шепотом спрашивает она, расширяя глаза все больше, выдыхая воздух все чаще. Опаляя мне лицо. Снося мозг своим возбужденно-испуганным видом. Делая стояк почти каменным.

– Ты хочешь, чтобы я соврал?

Она нервно облизывает пересохшие губы, показывает язычок, применение которому я бы с удовольствием нашел, и судорожно сглатывает. Волнуется. Из-за меня. Не боится, а просто хочет.

Вижу, что хочет, и через ткань влажно.

Бляя. Разодрать, нагнуть, вставить. Не сложно, быстро, так возбуждающе. Но еще более возбуждающе, вот это…Предвкушение и знание, что ее накрывает точно так же, как меня. Руки грязные, да, а если бы были чистыми?

– Хочу.

– Но я не вру, – шепчу ей в губы, второй рукой накрывая через кофту грудь и начиная елозить коленом между ног. Лана дергается, но руку не отталкивает, пальцами впивается в стену. Слиться пытаешься, уже поздно. Для нас обоих поздно.

– Я получил по яйцам, но не трахал твою Снежану.

– Почему я должна верить тебе? Почему я должна верить, что Снежана хотела этого? – выстанывает она, когда я между ребрами большого и указательного пальцев сжимаю сосок. Вот бы его в рот взять. Не сдерживаюсь. Задираю кофту, лифа не нахожу и ртом накрываю сосок. Бля…

– Потому, что ты наивная дура? – предполагаю я, сквозь ее рванные стоны, и вдруг чувствую удар по щеке.

Рефлекторно бью в ответ.

Блять…

Она смотрит на меня ошалелым взглядом и хочет уйти, но я уже на грани, пусть закончит то, что начала своими взглядами.

– А в чем я не прав? – иду за ней. Проводить-то надо. – Ты веришь всем, веришь в полицию, веришь шлюхе, которая взяла деньги и даже матери не дала. Веришь той, которая звала тебя в гости к своему ебарю.

– Там был этот… Антон? – спрашивает она, развернувшись, и я киваю. Она прикрывает глаза и все равно глупо настаивает на своем.

– Он просто ей угрожал, – идет Лана дальше. – Я уверена в этом.

– Завтра у тебя будет синяк, – я похоже силу не рассчитал. – А у нее ты видела хоть одну ссадину? Телки, которые сопротивляются, еле языком ворочают, чтобы ты знала, губы потому что разбиты в кровину.

– Тебе виднее.

– Мне, да.

Она замирает, а я вдалеке вижу башни ее замка. Сжимаю руки в кулаки в карманах и уже хочу уйти, надеясь, что сегодня она поняла хоть что-то…

– Там так плохо? – вдруг останавливает меня вопрос, и я поворачиваю голову. Смотрю в напряженное, чертовски красивое лицо. Хочется в подкорку ей залезть, узнать, что думает. Обо мне. – В приюте.

– Лучше аборт, чем такая жизнь для ребенка, – говорю то, что думаю, и Лана тут же всхлипывает, тянется к рюкзаку и достает… Да ну нах… пятитысячную купюру. Ебать…. Это ж сколько бабла.

– Это много, – грублю я и смотрю, как ходуном грудь ходит у нее, как губы дрожат. На дом смотрю, потом на руки свои.

Деньги – это хорошо, но сегодня я могу получить кое-что гораздо более ценное. Сказку.

– Лучше пусти меня к себе… руки помыть.

Глава 20.

Это, разумеется, неправильно. И чувства, гейзером всколыхнувшиеся внутри тела, запретны. И осознание, почему именно про чистые руки Максим сказал, бьет по мозгу пожарным набатом.

Я не могу оторвать взгляд, смотря как его иссиня-черные волосы высвечивает уличный фонарь, а блики на лице делают его более хмурым. Он способен на насилие. Горящая щека недвусмысленно об этом напоминает, но почему же страха перед ним нет совсем.

Лишь тягучая, сладостная, жалящая сердце, нега и ноющая боль глубоко в груди. Да и руки у него действительно грязные и от таких денег он отказался.

Прячу купюру в рюкзак, вешаю его на спину и, поворачиваясь, через плечо кидаю:

– Я вылезала из дома тайком, так что придется через заднюю дверь.

– Не боись, – слышу смешок. – Если парадный вход пока недоступен, можем и сзади.

Я замираю, пытаясь уловить в его словах смыл, потому что намек весьма очевиден и очень грязен. И теперь после его толчка в спину и спокойного «пошли уже» я не могу думать ни о чем другом, как о задних и передних входах, в которые он может ворваться. А я, что самое постыдное, готова его впустить.

Когда подходим к двери, он меня останавливает и сам заглядывает, еще раз доказывая, что вся его жизнь не подчинялась правилам.

Правила, правила, их так много в моей жизни, а сегодня ночью я нарушаю буквально все. Но в душе нет дискомфорта, скорее пьяняще чувство свободы и желание познать запретный, сладостный плод.

И он был передо мной, вел по моему собственному дому, прекрасно ориентируясь в темноте, иногда только спрашивая точное направление.

Страх узлом скручивает внутренности.

Вдруг его здесь обнаружат? Что обо мне скажут? Побьют, или отправят в приют к таким, как Максим. К первому я готова, а вот ко второму…

Но мысли разом разлетаются стайкой птиц, вспорхнувшей в небо, когда Максим заталкивает меня в спальню и мягко закрывает двери. На ключ.

Он стоит все еще спиной, я уже с трудом дышу, ощущая, как сгустился вокруг нас свежий воздух. Стоило ему взглянуть на меня из-за плеча, как сердце почти остановилось, и я тут же опускаю взгляд, не выдерживая внутреннего напряжения. Дрожащих коленей.

– Ванная там, – указываю я на приоткрытую дверь, из который виднеется полоска света. И вот теперь он оглядывается. Пусть темно, но ему хорошо видно обилие розовых оттенков и ажура, потому что он иронично усмехается.

Очень долго смотрит на широкую расправленную постель. Туда его манит магнитом, но он резко шагает в ванную, не забыв схватить меня привычным движением за запястье.

– Гигиена прежде всего, – говорит он уже в ванной и сразу идет задергивать шторку. Быстрым, оценивающим взглядом окидывает помещение.

– У нас спальни такого размера, – замечает он и отрывает шкафчик с идеально расставленными в ряд баночками, берет пачку тампонов.

К моим щекам, и без того горящим, приливает жар, и я мысленно бью себя по голове.

Ну хватит. Как дома, честное слово.

Подхожу и рывком забираю у него пачку тампакса, ставлю на место и с хлопком закрываю дверцу шкафчика.

– У тебя руки грязные или менструация началась.

– А у тебя когда начнется? – тут же нахально, сверкая темно-синими глазами, спрашивает он, и я закатываю глаза.

– Идиот…

Иду к раковине, кивая на кусок ванильного мыла.

Открываю воду, замечая, как долго он держит в руке мыло и рассматривает его почти как под лупой.

И внутри все переворачивается от мысли, что я могла жить как он. Не знать ни удобной кровати, ни душистого мыла, ни безопасности, которую мне обеспечил этот дом.

И самое ужасное, что я наглым образом все пытаюсь похерить своим поступком. Приглашением оборванца к себе. В не свой дом. «Хочу свой», – вдруг подумалось мне.

Хочу Максима поторопить, но он сам, как будто все понимает, кивает на окно.

– Тут второй этаж, забор не высокий, я успею если что. Не подставлю тебя, Лана… – поднимает он от мыла взгляд, и я тону. Тону в его глазах, голосе, в его серьезном, красивом лице. Теряюсь в ауре, скрытой мощи поджарого тела, мускулистые руки которого так хорошо видны из-под летней безрукавки с капюшоном.

– Спасибо, – сдавленно выговариваю я, и все-таки принимаюсь за помывку рук, но и тут он не оставляет меня в покое.

Легким ударом толкает в сторону и встает рядом. Очень близко.

– Двинься, толстушка…

– Это я-то толстая…? – ахаю и тут же хмурюсь, нацеливаясь в его смешливые глаза через отражение в зеркале. Он становится серьезным, сексуальным и качает головой.

– Нет, конечно, ты идеальная, сама же знаешь… – говорит он и приступает к обильному намыливанию рук, специально или нет, не знаю, но тут же касается моих пальцев. Мне бы уже надо их отнять, но его цепкий взгляд не позволяет нарушить контакт. Нигде.

И я сглатываю вязкую слюну, слежу, как наши руки, словно щупальца под струей воды спутываются, гладят друг друга, и не хотят разрывать порочное, но такое сладостное касание.

Просто руки, просто пальцы. Просто гигиена. Но в теле зачинается ураган, закручивающий эмоции и чувства в тугой комок нервов, по которым словно оголенным проводом проходится Максим.

Острым взглядом. Горячим телом. Сильными, длинными пальцами, что уже не стесняясь чертят линии между моими, уже не намекая, а почти прямо демонстрируя, чего Максим хочет.

– Мне кажется, – не узнаю свой сдавленный, приглушенный голос. – Достаточно…

Отнимаю дрожащие руки и поворачиваюсь к полотенцу, краем глаза замечая, как он прикрывает воду и делает шаг ко мне, окружает длинными сильными руками.

Через огрубевшую кожу вижу проступающие вены и, кажется, забываю, как дышать. Максим притискивается все ближе, спиной ощущаю стояк, прекрасно помня размеры и красоту его органа.

Максим стискивает руками мои и вытирается полотенцем, продолжая играть с моими пальцами, носом зарываясь мне в волосы, дыша глубоко и рванно.

– Не думала, что в приюте учат так умело флиртовать, – говорю я тихо и обращаю голову к его лицу, вижу твердую линию губ и скулы, довольно крупный нос. Сердце бьется в грудь все чаще, предупреждая о надвигающейся грозе, ноги почти не удерживают, в голове шумит ливнем возбуждение.

– В приюте, Принцесса, многому учат, но только не флирту…

– Тогда откуда…

– Оттягиваю удовольствие, смакую то, что скоро начну пожирать без остатка…

– Изнасилуешь меня, – шепчу, хоть и испугано, но чувствую на своих губах жгучее дыхание, а полотенце тем временем летит на вешалку.

– А ты хочешь грубо?

– Я как бы, вообще, ничего не хочу, – пытаюсь придержать последнюю дистанцию, но вторая рука ложится ладонью на живот и пальцами поддевает резинку штанов, дотрагивается до подрагивающей горячей кожи… Поглаживает линию лобка…

– Тогда меня бы здесь не было, Лана, – шепчет Максим, заглядывает в глаза и вынимает кончик языка, принуждая меня буквально задыхаться от желания. От лихорадки во всем теле.

Язык задевает верхнюю губу, нежно чертит контур, а рука взлетает и нажимает на нижнюю, заставляя отворить рот и принять в себя плоть языка.

Ощущаю его горьковатый сигаретный вкус, и дергаюсь от пронзительной силы удовольствия. Тут же поворачиваюсь и руками цепляюсь за его безрукавку, как за единственный ориентир во мраке страсти, в который Максим меня тащит все активнее и жестче, орудуя языком. Хлестко атакуя мой, не давая продыху ни на мгновение, не давая возможности даже вдохнуть порцию воздуха. И этот поцелуй такой правильно влажный, дерзкий, грязный, пошлый, с причмокивающими звуками, от которых разум давно махнул на меня рукой.

И я дрожу. Внизу живота пламя. Между ног потоп и я издаю протяжное мычание. Сквозь грешный морок ощущаю, как меня поднимают в воздух, хватая за задницу, заставляют обнять мужскую талию ногами, и куда-то тащат.

Во тьму спальни. В омут страсти. В порочную тюрьму похоти, от которой надзиратель Максим просто выкинул ключи.

Глава 21. Максим

Мягкий шелк простыней, мягкий шелк волос, мягкое дыхание в губы, мягкий взгляд зеленых глаз. Наверное, это в первые в жизни. Когда все настолько мягко, когда можно расслабиться и просто глубоко дышать, массажируя затылок красивой девки.

Держу крепким захватом голову, смотрю в глаза, переводя взгляд на приоткрытые, дрожащие губы. Она ждет поцелуя, а я тяну, мучаю, пытаю, вклинившись между ног и потираясь о промежность. Медленно. Все так сладко медленно. И я не хочу спешить, боюсь, что одно прикосновение и вся сдержанность полетит к чертям, как с обрыва. Прямо на острые колья похоти, которые стремительно выпустят наружу животное.

И я держу его в руках, контролирую, но мне все тяжелее, потому что она даже не пытается противиться желаниям, подчиняется каждому движению, ласково пальцами перебирает волосы. Эти нежные движения сводят с ума, заставляют буквально задыхаться. Она вся сама нежность. Красивая, прямо вот сейчас моя. Только моя. И пусть завтра она будет кричать, что это было насилием, пусть завтра я сяду в кутузку.

Когда-нибудь это все равно произойдет, но прямо сейчас, здесь, я буду наслаждаться каждой секундой, тем тактильным кайфом, который дарит мне Лана.

Одной рукой продолжаю держать затылок, другой кочую ниже, к шее. Мягким, нежным губам. Провожу по ним большим пальцем, лаская как в колыбели ее лицо остальными.

Она тут же берет мой палец в рот, елозя подо мной все быстрее.

– Детка, ты просто бомба, – шепчу в губы, чувствуя, как палец обволакивает влажное тепло. – Знала бы ты, как мне хочется разодрать на тебе одежду и просто вставить, чтобы яйца перестали гудеть, а член болеть…

– О, боже, – мычит она сквозь мой палец, и я размазываю влагу по губам, жажду снова ощутить их вкус… – Почему ты не целуешь меня?

– Куда, – тут же усмехаюсь я, и слышу еле слышный шепот.

– Не знаю, куда угодно… Просто я, кажется, умру без этого…

– А я сдохну, как только это случится…

– Тогда у нас дилемма, – соблазнительно улыбается Лана, скручивая мои внутренности жгутом еще сильнее. – Тогда я тебя сама поцелую. Это будет называться компромисс.

– Мне нравятся компромиссы, – рычу я и дергаю бедрами между ног сильнее, словно пытаясь пробиться сквозь тканевый барьер. И снова. И снова. Почти трахая Лану через одежду.

– А мне нравишься ты, – выдыхает она после очередного толчка и короткого стона.

Сама касается моих губ. Нежно, так нежно гладит их своими, кончиком языка прося разрешения на вход.

И я теряюсь. В ней. В нас. В чувствах. В эмоциях. Даже не думал, что секс на кровати может быть настолько хорош. Но до секса далеко. Сначала я хочу попробовать кое-что другое.

Читать далее