Читать онлайн Игры гормонов. Как гормоны движут нашими желаниями, определяют наши отношения с людьми, влияют на наш выбор и делают нас мудрее бесплатно

“Не проси сегодня Холли повысить тебе зарплату, она съест тебя живьем”. Почему? У нее гормоны. “Одну минуту она счастлива, а потом сразу впадает в уныние”. У нее гормоны. “Ох, она все делает с надрывом”. У нее гормоны.

Жуткая тетка… автомат по производству Детей… сумасшедшая баба… знойная женщина… ледяная королева… сумасбродка.

В каком бы современном и прогрессивном обществе мы ни жили (или ни думали, что живем), все эти стереотипы женщины сохраняются до сих пор. Они, безусловно, не исчезли в прошлом столетии, когда рекордное количество женщин вышло на работу, заняло руководящие позиции практически во всех сферах деятельности и стало преобладать над количеством выпускников мужского пола, выходящих из стен американских колледжей и университетов{2}. Но это не обычные стереотипы – в них есть биологическая составляющая, отличающая их от других приевшихся образов типа “дева в беде”. Эти определения женщины (как и многие другие, которые мы слышим каждый день на работе, дома и в школе) являются проявлениями одной главной идеи: поведение женщин контролируется гормонами, поскольку у них есть гормоны.

Женщина – гормональное существо: месячные флуктуации эстрогенов и других женских половых гормонов заставляют ее вести себя тем или иным образом. Но говорить об этом не принято.

А вот вам правда: пусть женщина – гормональное существо, но гормональные циклы есть у всех людей – как у женщин, так и у мужчин. (Однако про мужчин никто не говорит, что у них играют гормоны, по крайней мере, не говорит в негативном ключе, хотя уровень тестостерона меняется циклическим образом на протяжении суток, а не месяца.) Сказать “у нее гормоны”, по-видимому, чуть более корректно, чем сказать “из нее течет”, и все-таки женщины, кажется, полностью присвоили себе ярлык “гормональных” существ.

В этом-то и заключается проблема. Объяснять поведение женщин, особенно излишне агрессивное, неуравновешенное или по каким-то признакам не характерное для той или иной женщины или девушки, влиянием половых гормонов является преувеличенным и дискредитирующим упрощением. По сути, из такого объяснения следует, что женщины практически не контролируют свое поведение, поскольку их поступками движет биология. Но такая абсурдная интерпретация маскирует нечто ценное, важное и жизненно необходимое как для женщин, так и для мужчин.

Вообще говоря, женский гормональный цикл является результатом эволюционного процесса длительностью в полмиллиарда лет. Да, гормоны влияют на поведение женщин (в конце концов, вся моя книга именно об этом), но в женском репродуктивном цикле скрыта древняя мудрость, которую женщины могут использовать и в современной жизни, чтобы находить лучшие решения. Кроме поведения в каждодневной жизни, которое некоторые считают “гормонозависимым”, существует биохимический процесс, помогавший миллиардам особей женского пола тысяч разных видов животных выбирать партнеров, избегать насилия, конкурировать с соперницами, бороться за ресурсы и производить потомство с правильными генами и хорошей перспективой выживания. Для решения всех этих задач женский мозг эволюционировал таким образом, чтобы сговариваться с гормонами, а не спорить с ними.

Гормоны – решающий фактор, позволивший нам выжить и процветать.

Биология – не судьба (но политика)

Как ученый и феминистка, я уже знаю, что любое обсуждение женских гормонов и их влияния на поведение женщин никогда – даже в кругах единомышленников – не проходит гладко. Поначалу меня это удивляло: мне казалось, что всем, особенно женщинам, выгодно получать подобную информацию. Мы имеем право знать, как и почему функционируют наш мозг и наше тело. Однако я обнаружила, что информация подается избирательно и легко теряется в неустойчивом мире сексуальной политики. Плохо осведомленные сторонники гендерной дискриминации по-прежнему считают возможным искажать правду и представлять биологические различия в качестве непреодолимого препятствия для женщин. Естественно, феминисты этого не хотят. И в результате этой динамики становится сложным отделить миф от реальности.

Рассмотрим, к примеру, весьма противоречивую историю, озвученную на канале CNN в 2012 году в связи с выборами, когда, казалось, на сцену вышли сами гормоны. За две недели до выборов на сайте CNN появилась информация, что по данным исследования, которое вскоре должно было быть опубликовано{3}, одинокие женщины в период овуляции (в фазе максимальной фертильности) склонны отдавать предпочтение кандидату в президенты Бараку Обаме и его политике, а не Митту Ромни. Результаты исследования объяснялись следующим образом: «В фазе овуляции женщины “чувствуют себя более сексуальными” и, следовательно, лучше воспринимают либеральную политику в отношении абортов и равноправия в браке»{4}. В то же время замужние женщины или женщины, имеющие постоянного партнера, больше склонялись в пользу консервативной политики Ромни.

Благодаря быстроте реакции в интернете, эта новость немедленно вызвала шквал возражений. “CNN считает, что сумасшедшие тетки голосуют вагиной” – писала Кейти Бейкер на сайте Jezebel. “Элегантная замужняя дама хочет Обаму, но только не когда у нее овуляция” – гласил заголовок статьи Кейт Кленси на сайте Scientific American. “Это в точности тот самый кошмарный образ женщин, выбирающих кандидатов по форме подбородка, который так долго вредил женщинам-кандидатам” – комментировала Александра Петри из Washington Post. Через несколько дней CNN убрала эту информацию, над репортером посмеялись, а первый автор статьи получил гору гневных писем.

Отступление CNN было воспринято как победа женщин, как веха в их политической борьбе и прогресс по сравнению с далеким миром 1970-х годов, когда видные политические деятели заявляли, что “неконтролируемое гормональное влияние” не позволяет женщинам занимать лидирующие позиции. Доктор Эдгар Берман был членом комитета Демократической партии по национальным приоритетам и ближайшим советником вице-президента Хьюберта Хамфри, а также его личным врачом. В 1970 году, когда женщина, член Конгресса, заявила, что борьба за права женщин должна стать приоритетным направлением в политике партии, со стороны Бермана последовала открытая пренебрежительная реакция в духе викторианской эпохи. Он назвал менструальный цикл и менопаузу в качестве причин, по которым женщины никогда не добьются равенства с мужчинами.

“Если у вас есть вклад в банке, – объяснял он, – вы вряд ли захотите, чтобы президент вашего банка брал кредит под влиянием гормонов в этот конкретный период… Предположим, нашим президентом в Белом доме была бы женщина в период менопаузы, которой предстояло бы принять решение по поводу высадки в заливе Кочинос[3], которое, конечно, было неправильным, или по вопросу действий русских на Кубе”. Особенно Бермана беспокоило, что в свободном мире нервная женщина-лидер может поднять красную трубку в Овальном кабинете, позвонить в Кремль и спровоцировать ядерный холокост (и я пишу это после выборов 2016 года, вот ведь ирония судьбы!).

Возможно, стойкий демократ Берман, ратовавший за такие полезные для женщин вещи, как большая доступность детских садов и клиник по контролю за рождаемостью, просто хотел сменить тему и обсудить проблемы типа войны во Вьетнаме и поэтому пошутил, но в таком случае он не умел слушать, а выбор времени для шуток оказался крайне неудачным. Это был важнейший момент женского движения, когда его лидеры пытались привлечь внимание общественности к таким вопросам, как, например, равенство зарплаты и поддержка поправки о равноправии. И тут выступил Берман со своей сексистской шуткой о том, что место женщины – у домашнего очага. В том же 1970-м, когда Берман назвал женщин слишком гормонозависимыми, стартовало телешоу Мэри Тайлер Мур, в котором актриса играла роль деловой и целеустремленной Мэри Ричардс. Однако королевы красоты в шоу “Мисс Америка” все еще привлекали больше внимания, чем Мэри, а Саманта из комедийного сериала “Моя жена меня приворожила” при всей своей неординарности значительную часть времени посвящала уборке дома (как простая смертная).

Впрочем, даже в отсутствие интернета слова Бермана достаточно быстро дошли до публики, и через несколько месяцев он лишился поста в комитете. Под сомнение были поставлены не только его политические взгляды, но и научные знания. «Заявление о “неконтролируемом гормональном влиянии” бессмысленно или, по крайней мере, сильно преувеличено», – прокомментировал ситуацию эндокринолог из Гарварда Сидни Ингбар, отражая мнение профессионалов, которое затем повторили и другие. “Любой, кто делает подобные безапелляционные заявления, – добавлял психиатр из Университета Калифорнии Леон Дж. Эпстайн, – стоит на прочной основе предубеждений и непроверенных предположений”{5}.

Однако, в отличие от CNN, Берман не отказался от своих слов и даже продолжил развивать ту же мысль. Позднее, защищая свои высказывания, он писал: “Никакие врачи (и большинство женщин), наверное, не станут отрицать, что на протяжении определенных периодов жизни многие женщины сильнее переживают стрессовые состояния и эмоциональные расстройства, чем мужчины. Я утверждал, что при прочих равных условиях в такие моменты лично я отдаю предпочтение в принятии важных решений суждению мужчин… Я не могу и не буду утаивать научную истину”{6}.

Совершенно очевидно, что в словах доктора Бермана нет никакой “научной истины”. Но он озвучил устоявшееся мнение, складывавшееся на протяжении многих поколений и даже столетий, о том, что влияние женских гормонов – запутанная и сложная проблема, которую нужно каким-то образом “контролировать”. Менструальный цикл и менопауза считались деликатной темой, и врачи недостаточно информировали женщин о том, что происходит в их организме. Говорили о “месячных”, об “изменениях”, а также весьма расплывчато высказывались на тему секса, беременности и деторождения.

Но как раз в то время, когда Берман сделал свое невероятное заявление, в Бостоне собралось несколько женщин. Они только что опубликовали 193-страничный буклет о женском репродуктивном здоровье – наглядный рассказ о сексуальности, беременности, деторождении, абортах и прочих табуированных на тот момент предметах. Теперь они намеревались превратить свою простую, но смелую публикацию в то, что стало первым изданием книги “Наши тела и мы сами” – этого бестселлера о женском здоровье, который в корне изменил ситуацию, вооружив женщин информацией – и заключенной в ней силой – об их собственных телах{7}.

Да, детка, мы с тобой проделали долгий путь. Но не следует забывать, как много препятствий нам еще предстоит преодолеть. Не забывай, что в 2015 году Дональд Трамп, тогда еще кандидат в президенты, жалуясь на журналистку, атаковавшую его за уничижительные высказывания в адрес женщин, намекнул, будто она вела себя так потому, что “из нее текло”.

Другими словами, даже 45 лет спустя женщин все еще считают “гормональными существами”.

Порочный круг (гормонов)

Однако от анализа информации о связи гормонов с поведением женщин нас ограждают не только мужские предубеждения. Иногда барьер выстраивают сами женщины, даже те, которые стремятся добиться равенства с мужчинами в деловой сфере.

Ход их мысли таков: как только мы признаем различие между полами, мы проигрываем игру и никогда уже не сможем встать вровень с мужчинами. Нас будут считать слабыми, уязвимыми, неспособными. О беременных женщинах станут думать, будто они слышат только гормональный сигнал материнства и не хотят возвращаться на работу, так что нет смысла повышать их в должности. Женщины в менопаузе не достигают максимальной эффективности в работе из-за сонливости и приливов, их забывчивость мешает делу, а в некоторые дни с ними вообще невозможно общаться. И, опять же, им не стоит ждать повышения.

Одна художница, с которой я недавно познакомилась, рассуждает диаметрально противоположным – причем довольно неожиданным – образом. И хотя своими работами она пытается сделать женщин сильнее, ее ставят на место… другие феминистки. Однажды на дружеском ужине ее спросили, чем она сейчас занимается, и она описала свою последнюю работу: арт-проект в интернете под названием “Невидимый месяц”{8} – необычную иллюстрацию того, как уровень эстрогена и прогестерона влияет на поведение женщины в 28-дневном гормональном цикле, исполненную в виде цветочной метафоры (появление бутона, расцвет, увядание).

Например, если посетитель сайта кликает на иконку “фаза бутона”, он видит общую информацию об уровне эстрогенов и прогестерона и комментарии (со ссылками на научную литературу) типа: “На этой неделе уровень эстрогенов повышается и усиливаются положительные эмоции. Настроение улучшается, сон ровный. Женщины способны четко и ясно мыслить и прекрасно концентрироваться”. Если кликнуть на следующую иконку, “фаза цветения”, можно прочесть что-то вроде: “Женщины с большим вниманием относятся к мужчинам. В период овуляторной фазы цикла они с большей вероятностью дадут свой номер телефона незнакомому мужчине, с которым встретились в парке”. (На самом деле для этого незнакомец должен быть очень хорош собой!) Или, в “фазе увядания”: “Менструальные головные боли снижают работоспособность”.

“То, о чем вы говорите, – обеспокоенно заявила одна из ее соседок по столу, – указывает на отсутствие у женщин свободы воли”. “Это правда! – прокомментировала другая. – Что если этот проект попадет в плохие руки, скажем, к главному исполнительному директору компании Goldman Sachs, который уверен, что женщинам нельзя доверять руководящие посты?” Еще одна гостья поинтересовалась: “Так вы утверждаете, что если женщина сегодня говорит нет, то нужно спросить ее о том же через две недели – и она согласится?” И еще, и еще, и еще. Такая реакция удивила художницу. Это были успешные, образованные и прогрессивно мыслящие женщины, но они, казалось, пытались заставить ее замолчать и держать подобную информацию при себе, чтобы ненароком не остановить продвижение женщин вперед.

Ее исходная задача была проста. “Я видела свою цель в том, чтобы создать публичный сервис”, – рассказывала она. Чтобы помочь женщинам – и мужчинам – понять, как внутренние процессы проявляются внешне{9}. Концепция связи внутреннего и внешнего давно занимала ее воображение. “Невидимый месяц” был артистическим проектом, но одновременно она хотела поделиться информацией, которую, по ее мнению, женщины желали получить и готовы были принять. Однако, с точки зрения ее знакомых, она открыла ящик Пандоры в сфере сексуальной политики.

Мне хорошо знакомо это ощущение.

Выплескиваем биологическое дитя с сексистской водой

Когда я впервые занялась изучением гормонального цикла, основание социальных наук строилось на принципе, что мы, люди, с нашим крупным и умелым мозгом и отставленным большим пальцем, очень сильно отличаемся от наших братьев из царства животных. Конечно, нам рассказывали о некоторых важнейших эволюционных связях, но когда речь заходила о нашем мозге, наших желаниях или сексуальном поведении, всегда проводилась разделительная черта. Мы занимаемся любовью, когда захотим, а не тогда, когда нас толкает на это природа. Другие животные действуют по указке гормонов – и только во имя репродукции. Белки носятся, как безумные, а потом набрасываются друг на друга. Мы обмениваемся номерами телефонов.

Можно сказать, моя работа заключается в том, чтобы найти в человеке животное; примерно этим я занимаюсь всю свою жизнь. Поиски связи между человеком и животными не всегда находят одобрение в определенных научных кругах или в определенных областях науки, где принято считать, что мы, люди, являемся продвинутыми в культурном плане существами со сложным интеллектом и эмоциями, переплетенными со свободой воли. На протяжении сотен лет множество ученых пыталось установить истинную суть различий между человеком и животными. Многие области исследований и структура общества в целом основаны на представлении о том, что человеческая природа делает нас лучшими, особыми, отличными от других. Если мы делаем что-то, мы делаем это по имеющимся у нас на то причинам, а не из-за того, что половые гормоны запустили какую-то химическую реакцию. Мы действуем на основании тонкой человеческой природы, а не примитивных животных инстинктов.

Однако исследования, проведенные в моей лаборатории, показывают, что способные к зачатию женщины ищут самых привлекательных партнеров – точно так же, как это происходит у приматов, хомяков и многих других видов между ними (подробнее я расскажу об этом в главе 5). Исследуя гормоны и поведение животных, я обращала внимание на характерное поведение особей разных видов, которое нельзя не заметить. Если говорить попросту, в той фазе цикла, когда вероятность зачатия максимальна, самки (обезьян, крыс, кошек, собак и т. д.) ведут себя так, чтобы привлечь внимание самцов, которые могли бы произвести наиболее приспособленное потомство. “Приспособленное” в том смысле, что в анцестральных условиях оно получало максимальный шанс выжить или произвести собственное потомство. Безусловно, проявления этого поведения у разных видов животных разные, но я не могу согласиться, что люди никоим образом не вписываются в эту предсказуемую физическую схему.

Женщины способны зачать лишь на протяжении нескольких дней в месяц, из-за чего человеческая фертильность является быстротечной и ненадежной. Так почему бы нам не иметь возможности принимать наилучшие в сексуальном плане решения именно в этот ответственный период времени? Начиная с 2006 года, я публикую статьи, которые показывают, что женщины действительно меняют поведение в период “пика фертильности”. Вот что мы, в частности, обнаружили: женщины с большим желанием ходят в клубы и на вечеринки, начинают обращать внимание на других мужчин, а не на своего “основного” партнера, тембр их голоса повышается и становится женственней, они одеваются более привлекательно, а запах их тела кажется мужчинам более притягательным{10}. Я не считаю, что человеческое сексуальное поведение “преодолело” гормональный контроль. Напротив, я допускаю, что поведение женщин в период фертильности имеет нечто общее с поведением животных: сексуальные желания женщин изменяются, и возникают внешние признаки фертильности. Таким образом, фертильность у человека скрыта не полностью и каким-то образом проявляется, хотя и в гораздо меньшей степени, чем у наших родственников приматов.

Я быстро поняла, что некоторым людям не нравится, когда им напоминают, что у наших предков когда-то были хвосты. Мои исследования казались им радикальными. Для кого-то это было равносильно тому, как если бы я, отметая результаты научных изысканий многих поколений ученых, заявляла: Знаете что, мы ведь, в конце концов, лишь одна из линий животных.

Радикальными – и при этом устаревшими. Кто-то воспринимал мои результаты как отступление. Таких людей живо интересовали те части исследований, которые могли привлечь внимание публики (в телешоу “Доброе утро, Америка” был использован заголовок “Делает ли вас привлекательнее ваш цикл?”), но при этом они почти полностью игнорировали более широкий смысл исследований, заключавшийся в том, что женщины прекрасным образом развили свое сексуальное поведение для решения задач воспроизводства, воспитания детей и даже собственного выживания. Но как только я указывала на различия в поведении мужчин и женщин, мне говорили, что я лью воду на мельницу сексистов. Примерно так же, как и мою подругу художницу (или исследователя, чью работу обсуждали на CNN), меня обвиняли в озвучивании идей, которые способствуют понижению статуса женщин (я называю такие идеи “гормональными”).

Сорок лет назад, примерно в то же время, когда Эдгар Берман опубликовал книгу, одна глава которой называлась “Мозг, который у женщин хромает”, женщины с боями отстаивали феминизм как ведущее общественное движение и пытались перекрыть провал между полами, сглаживая различия между женщинами и мужчинами или даже полностью их отрицая. В конце 1960-х годов появились первые научные статьи феминистического толка, в которых даже ставилось под сомнение существование предменструального синдрома (если вы действительно хотите разозлить женщину, скажите ей, что ее физический и эмоциональный дискомфорт – лишь плод ее воображения). На протяжении нескольких десятилетий во имя борьбы за равноправие считалось вредным подчеркивать различия в поведении мужчин и женщин. Ладно бы я просто пошутила о мужчинах, которые никогда не спрашивают дорогу, но я-то осмелилась говорить, будто половые гормоны влияют на функционирование мозга женщины!

В моих исследованиях мне пришлось противостоять сторонникам двух направлений мысли: тем, кто не соглашался с найденными мною параллелями между поведением животных и людей, и тем, кто отвергал проводимую мной границу между мужчинами и женщинами. Мой метод исследований и мои результаты подвергались тщательнейшему изучению, и прозвучало даже чудовищное клеветническое обвинение в том, что мы манипулируем данными.

Мне бы хотелось думать, что все противоречия разрешились, но это не так, и я сомневаюсь, что это вообще возможно. Новые продюсеры, редакторы и другие люди, формирующие поп-культуру и делающие науку “более привлекательной” для публики, продолжают описывать мою работу и работу других ученых в этой сфере, используя заголовки типа: “Похоть: увлекательная эволюционная биология человеческого притяжения” (с любезного разрешения New York Post).

Однако в таких исследованиях есть реальная новизна, которая, вероятно, не станет предметом газетных заголовков. Углубленное понимание функционирования нашего мозга и нашего тела усиливает, а не ослабляет права женщин, но нам еще многое предстоит узнать. В значительной мере именно это и заставляет меня двигаться дальше. Нам нужно больше узнать о влиянии гормонов на наши отношения с другими людьми, включая сексуальные и романтические связи, а также общение с друзьями и коллегами. Эти отношения формируют весь опыт человечества – как мужчин, так и женщин. Нам также нужно лучше понять, как гормоны влияют на наше здоровье и самочувствие. Но чтобы больше узнать, нам в лабораторных исследованиях нужно больше женщин – и не только в качестве экспериментаторов.

Почему “Виагру” придумали для мужчин

На протяжении нескольких десятилетий важные биомедицинские исследования, в том числе изучение онкологических заболеваний или проверку эффективности лекарственных препаратов, проводили в основном на мужчинах, а женщин по большей части в такие исследования не включали. Даже изучение инсульта, который чаще случается и чаще приводит к летальному исходу у женщин, чем у мужчин, проводилось почти исключительно на мужчинах, и у врачей не было достаточного количества данных, чтобы диагностировать болезни сердца у женщин, поскольку все исследования были выполнены на мужчинах. Сегодня ситуация изменилась в лучшую сторону, и в клинических испытаниях участвует больше женщин и представителей различных меньшинств, чем раньше, но равновесие еще не достигнуто.

Такое половое разделение в клинических исследованиях – совершенно реальная вещь, так что недавно Национальный институт здоровья (NIH) начал требовать от ученых, подающих заявки на финансирование исследований на животных, равного участия двух полов. Если исследователь предполагает изучать представителей только одного пола, он должен представить “строгие обоснования” для исключения второго пола{11}. Понятное дело, существуют специфические для каждого пола заболевания, такие как рак яичников или простаты, но это исключения, а задача NIH заключается в том, чтобы стимулировать более широкие и эффективные исследования болезней и способов их лечения.

Если вы не ученый, вас может удивить, что в экспериментах используется неравное количество самок и самцов крыс. Почему ученые чаще изучают самцов? Это вопрос цены? Доступности? На самом деле, причин несколько, но среди них есть самое примитивное предубеждение. Когда на заре XX в. начали проводиться медицинские исследования современного типа с использованием животных, проблемы здоровья женщин, а также этнических меньшинств, не стояли на первом плане, и, кроме того, ученые не до конца осознавали биологические различия между полами. Лабораторные стандарты, включая изучение только особей мужского пола, отражали культурные нормы эпохи. В результате наши представления о некоторых состояниях, таких как постродовая депрессия или некоторые виды рака у афроамериканцев, развивались чрезвычайно медленно.

Кроме предубеждений, есть и другая причина, объясняющая, почему самок животных не использовали в качестве объекта исследований. Из практических соображений большинство ученых не хотят вносить в свои эксперименты дополнительные переменные, а гормональный цикл самок добавляет дополнительный “шум”, усложняющий выявление четких зависимостей. В 1923 году было опубликовано исследование, в котором говорилось, что в период течки, когда есть вероятность забеременеть, самки крыс чаще бегают в тренировочном колесе{12}. Это исследование, выполненное почти 100 лет назад, подкрепляло идею, просуществовавшую до наших дней: наличие гормонального цикла у особей женского пола приводит к гораздо более сильным вариациям поведения, чем у самцов. Кому захочется с этим возиться?

Когда исследователь пытается экспериментальным путем установить причину и следствие, вариабельность действительно является помехой. Вспомните школьные уроки биологии у мисс Даниельсон, когда вам и всем вашим одноклассникам выдавали высохшую горошину, которую нужно было поместить в картонный стаканчик с землей, а затем описать скорость роста маленького растения в зависимости от того, поставили вы его на окно или на полку в гардеробе. Мисс Даниельсон всем выдавала горошину и стаканчик с землей. Никто не получал семечко подсолнуха и удобрения. Контроли были очевидными. Другими словами, не было никаких дополнительных переменных.

Для ученых бегающая в колесе беспокойная крыса в течке служила доказательством того, что особи женского пола в качестве объекта исследований вносят дополнительные флуктуации, которые могут усложнять интерпретацию результатов тщательно контролируемого эксперимента. Особи женского пола в период течки были “слишком непредсказуемы”, так что исследователи решили, что для успешной постановки эксперимента лучше использовать только особей мужского пола с более прогнозируемым поведением. И такая ситуация сохранялась на протяжении многих десятилетий, так что особи мужского пола преобладали в лаборатории в нескольких ипостасях. По данным исследования 2009 года соотношение самцов и самок лабораторных животных составляло 3,7:1 в психологии, 5:1 в фармакологии и 5,5:1 в нейробиологии. Это нехорошая статистика, если вы пытаетесь установить, почему какое-то обезболивающее средство действует на мужчин, но не действует на женщин. И особенно это плохо, если вы женщина и у вас что-то болит.

Некоторые ученые не соглашаются с пересмотренными NIH правилами подачи грантов, указывая, что в каких-то исследованиях в ходе лабораторных экспериментов не выявлено различий в реакции женских и мужских особей (или клеток), или, напротив, что такой выбор делается намеренно, поскольку позволяет углубить эксперимент и подчеркнуть различия между полами. Возможно, в некоторых ситуациях это справедливо, но факт остается фактом: существует множество физиологических и психологических состояний, которые следует изучать на женщинах, таких как депрессия или нарушение половой функции, поскольку они могут чаще возникать у женщин, чем у мужчин. И наука не продвинется вперед и не поможет женщинам, если в исследованиях – от экспериментов на животных до клинических испытаний – не будут участвовать особи женского пола.

Профессор интегративной биологии и психологии из Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе (UCLA) Артур П. Арнольд специализируется на исследованиях биологических различий между полами. Он и руководитель его диссертации Фернандо Ноттбом первыми открыли значительные половые различия в специфических нейронных сетях мозга певчих птиц. (Обычно самцы птиц исполняют более сложные мелодии, чем самки, что позволяет им конкурировать с другими самцами и привлекать партнершу. Арнольд и Ноттбон обнаружили, что кластер клеток, отвечающий за пение, у самцов в пять или шесть раз крупнее, чем у самок.) Арнольд цитирует исследование, в котором показано, как половые различия могут способствовать или препятствовать развитию заболевания в различных системах организма, и полагает, что необходимо включать в исследования больше женщин, что соответствует рекомендациям NIH. Но Арнольду пришлось столкнуться с теми же возражениями, о которых я упомянула выше: существует мнение, что, высвечивая биологические различия между особями мужского и женского пола, как он сделал в своей работе, мы ставим под сомнение способность женщин достичь равенства с мужчинами.

Арнольд называет эту точку зрения “излишне феминистической” и полагает, что она не помогает, а вредит женщинам. Половые различия в чувствительности к заболеваниям доказывают, что отрицание биологических различий между полами замедляет прогресс в развитии медицины для женщин. Аналогичным образом, из моих результатов следует, что отрицание этих различий ограничивает наше понимание женской сексуальности (и, возможно, интимной жизни в более широком плане), а также здоровья женщин.

В частности, как расценить тот факт, что мужчины, ищущие сексуального удовлетворения, получили маленькую синюю таблетку с запоминающимся названием, а женщины – через много лет – получили нечто под названием флибансерин (это лекарство предназначено для борьбы с так называемым “гипоактивным расстройством сексуального влечения”, HSDD, т. е. со снижением либидо)? “Эдди” (это торговое название флибансерина) действует совсем не так, как “Виагра” и, скорее, не на уровне физиологии, а на уровне психологии.

Мужчина принимает одну таблетку “Виагры” (или “Левитры”, или “Сиалиса”), поскольку в течение часа или двух хочет заняться любовью, и лекарство вызывает необходимый прилив крови к пенису. Женщины принимают “Эдди”, поскольку им не хочется секса, и лекарство пытается обратить это состояние путем снижения уровня серотонина в головном мозге и повышения уровня дофамина, если говорить попросту. Женщина должна принимать “Эдди” каждый вечер перед сном, даже если ее партнер находится в фазе глубокого сна, уехал из города или просто не в настроении. Препарат действует только на женщин в пременопаузе, и при его приеме строго запрещено употребление алкоголя, поскольку это может вызвать резкое понижение кровяного давления. (Возможно, запрет на употребление алкоголя объясняет, почему продажи этого препарата невысоки.)

Подумайте об этом. Это ведь очевидное неравенство.

Почему не существует «женской “Виагры”», и почему понадобилось несколько десятилетий, чтобы обнаружить опасные побочные явления от приема противозачаточных препаратов и научиться правильно подбирать дозу, чтобы избежать этих явлений? Почему мы многого не знаем о женщинах? Создается впечатление, будто женское либидо настолько сложная проблема, что, чем ее решать, проще усилить давление крови. Но, что совершенно очевидно, если мы будем больше исследовать женщин, мы больше о них узнаем. Однако даже сегодня среди биологов существует тенденция исследовать пенисы в ущерб женским гениталиям. За последние 10 лет половина морфологических исследований половых органов всех видов животных проводилась исключительно на самцах{13} и лишь в 10 % исследований изучались особи женского пола{14}. И дело не в том, что женские гениталии не представляют интереса. Например, женские особи некоторых водоплавающих птиц имеют гениталии в форме лабиринта с несколькими тупиковыми вагинальными ходами, которые могут прятать сперму нежелательных самцов{15}. Исследователи, обращающие внимание на данную тенденцию, указывают, что ей нет никакого оправдания и она лишь отражает представление о доминантной роли самцов в сексуальных отношениях (эта же тенденция объясняет, почему мы не можем прийти к единому мнению относительно того, реальна ли точка “джи”[4] или это миф, оживающий только на страницах Cosmopolitan).

Выходит так, что если женщинами не заниматься в лаборатории, ими не будут заниматься и в реальной жизни.

Ищем ответы

На протяжении многих лет мы делали выводы о здоровье и поведении женщин на основании тех закономерностей, которые наблюдали для мужчин. В сексуальной сфере самцы догоняют самок, конкурируют с другими самцами, у них большой сексуальный аппетит: они доминируют. Самцы павлинов устраивают великолепное шоу, и из кустов к ним вылезают скромного вида самки. Доминантные самцы горилл убивают других самцов и спариваются со многими самками. Самцы лабораторных крыс агрессивно усаживаются на самок, которые отвечают рефлекторной позой, позволяющей осуществить оплодотворение. Но это устаревшее, ограниченное видение секса в мире дикой природы, которое постоянно отводит самке пассивную роль, заключающуюся только в принятии самца. И это видение не совпадает с тем, что обнаружили ученые за последнее десятилетие, и с тем, что существует в реальности.

Чтобы понять сексуальное поведение особей женского пола (от сексуального желания до ответной реакции и репродукции), нужно перестать изучать только поведение самцов. Чтобы понять, почему женщины делают то, что они делают, нужно изучать их действия, а не просто их реакцию на мужчин. В частности, нужно подробнее изучить роль гормонального цикла и то, как в процессе эволюции женский мозг учился извлекать преимущества из различных временных фаз этого цикла. Трудно оценить, насколько тенденциозность исследований затормозила прогресс в изучении женского здоровья и благополучия, включая сексуальность и роль репродуктивного цикла, но теперь пришло время оставить старые привычки и двинуться вперед.

Пришло время оценить разум, который обеспечивают нам гормоны.

Эта история об ученых, исследующих ранее неизученную сторону женского социального и сексуального поведения – ту, которой командуют гормоны. Чтобы ее обнаружить, нам пришлось полностью пересмотреть представление о женской сексуальности.

Выражение “самка в период течки” вызывает перед глазами образ блуждающей между домами кошки, истошными воплями призывающей хоть какого-нибудь кота, или развратной женщины, потерявшей над собой контроль либо ставшей добычей похотливого мужчины.

Реальный смысл термина “течка” (в обыденной речи так называют фазу гормонального цикла, когда вероятность зачатия наиболее высока) гораздо тоньше, и описываемое им биологическое явление – как у людей, так и у животных – требует гораздо более глубокого анализа и не сводится к тривиальной потребности половой связи. Это не просто: Соглашайся, детка (и сделай мне ребеночка)