Читать онлайн Хамелеон бесплатно

Пролог

– Ты когда-нибудь видел, как танцуют мотыльки?

Она сидела рядом с ним на бетонном блоке в поле у дороги и куталась в шерстяной плед, пытаясь согреться под тусклым светом звездного неба.

– Не знаю. Да, наверное. А что? Это красиво?

Она затянулась сигаретой и передала ему со следами сиреневой помады у фильтра.

– Мой дедушка считал, что да. Я сама никогда не обращала на них внимания, но он говорил, что это нормально, ведь они красивы только в один момент твоей жизни.

Даже будучи в паре дюймов от нее, ему приходилось напрягать слух, чтобы сквозь стрекот сверчков и стрекоз слышать полушепот ее тонкого высокого голоса. Он выдохнул дым в звездное небо и посмотрел на ее профиль, обрамленный лунным светом, только подчеркивающим ее красоту. Красоту, которую не все признавали и которая оставалась скрыта для многих, но не для него. Он чуть наклонился, увлекаемый еле уловимым ароматом духов с ее черных локонов.

– В какой момент?

Она посмотрела на него, окунув в бездну своих черных глаз.

– Дедушка говорил это самое красивое, что можно увидеть перед смертью.

Он стоял в одиночестве под фонарем, и над головой его танцевали мотыльки. В конце улицы горела неоновая вывеска «Обелиск» – лучшее казино в городе, и сегодня там не играла музыка и не доносился искренний беззаботный смех, как в любой другой день недели, – сегодня там было тихо. «Маленький Лас-Вегас», как говорили о нем местные из-за сочетания большой площади и огромного ассортимента развлечений и выпивки, но именно сегодня – в вечер вторника – там было тихо. У него вздулись вены на лбу, и он только сейчас заметил, что пытается успокоиться незажженной сигаретой. В руках он крепко, до бледноты костяшек, сжал тяжелый револьвер. Рука окостенела и отказывалась разжать холодную рукоятку, будто примерзла к ней. В голове пронеслась наивная мысль, что, может, действительно виноват холод? «Нет, нет. Тогда почему ты вспотел?» Молодое тело, на вид не больше тридцати, дрожало под светом фонаря, а к спине его липла красная клетчатая рубашка. В попытке успокоиться он сделал глубокий вдох, провел рукой по гладко выбритому худому лицу и обнаружил, что по щекам текут слезы. Он протер глаза левой рукой, словно мальчишка, который не понимает, как он вообще может плакать. Разве он не из тех, кто никогда этого не умел? Он что, боится? Нет, глупость! Не страх привел его сюда посреди ночи, и сейчас не время для страха. Воспоминания потоком пронеслись в его сознании, гримаса гнева исказила лицо. Сжав отполированное дерево револьвера покрепче, словно он был во сне и это единственное, что было настоящим, единственное, за что стоило держаться, он шагнул вперед, заставляя свои ватные ноги слушаться, затем еще раз и еще, лишь бы не повернуть назад. В один миг сработали инстинкты, и он замер, затем резко повернулся влево. Он мог бы поклясться, что слышал что-то в переулке. Слишком темно. Вот опять. Он присмотрелся: что-то шагало к нему из мрака к свету – темная, сгорбленная фигура, все ближе и ближе, не спеша, уже можно различить силуэт. Это явно человек и, похоже, раненный. Он держался рукой за живот и капал кровью на тротуар. Взгляд раненого упал на револьвер. Он не знал почему, но стоило ему увидеть эти глаза, как он вздрогнул и, повинуясь внезапному порыву, нацелил на незнакомца револьвер. Между ними три метра, он может сделать точный выстрел. Хромая, раненый казался совсем слабым. Два метра. Опустив голову, раненый сделал, с явным усилием, дружеский жест – вытянул свободную руку, тоже заляпанную в крови. Полтора метра. Раненый хромал к нему, всем своим видом пытаясь показаться простым слабым человеком, которому нужна помощь, но глаза его выдали – это был взгляд, полный отчаяния и боли, и там, в глубине, за всеми этими живыми эмоциями, читалась холодная решимость. Метр. Раненый резко шагнул в его сторону и выбросил вперед руку, которой зажимал рану, в темноте мелькнула сталь вперемешку с кровью. Он нажал на курок, но слишком поздно. Несколько мотыльков кружили в танце вокруг мнимого солнца.

Глава 1

Доктор Стэрон прошел по коридору мимо своих коллег, зашел в лифт и нажал на кнопку третьего этажа. Пять минут назад ему сообщили, что пациент пришел в себя и начал буянить. Встав с кровати, пациент на шатающихся ногах подошел к зеркалу. Он издал истошный хрип, что в его случае, скорее всего, являлось криком. Несмотря на уговоры медсестры, пациент не захотел лечь обратно в койку, а, напротив, начал крушить все вокруг себя и вскоре попытался сбежать из больницы, что, по опыту доктора Стэрона, повлекло бы за собой еще больше проблем как для пациента, так и для больницы. Благодаря вовремя среагировавшим санитарам этого удалось избежать. Они скрутили его прямо у выхода, пока тот вырывался. Быстро подоспевший анестезиолог смог усыпить пациента уколом пропофола в вену, пока четверо санитаров пытались зафиксировать его. Все происшествие заняло от силы десять минут, однако за это время пациент успел разбить оборудования в палате на три тысячи долларов и избить трех санитаров – не сильно, но достаточно, чтобы им пришлось выплачивать компенсации за полученный ущерб на рабочем месте – плюс еще минимум тысяча долларов. Однако пациент мог оказаться невменяемым, что затруднило бы ситуацию с взысканием штрафа. Но доктора Стэрона, вопреки его навыкам в области психотерапии, которым он обучился на курсах одного из самых именитых психологов страны, вызвали не из-за опасений насчет психического состояния пациента – для этого в больнице имелся дипломированный специалист, а из-за проблемы, входящей в юрисдикцию его официальной должности в этой больнице, – у пациента разошлись швы. Доктор Стэрон миновал отделения венерологии, травматологии и педиатрии. Затем вышел из лифта и направился прямо в хирургическое отделение. Через полминуты он уже просовывал шовную полинить через иглу, стоя над изрезанным телом, которое он еще две недели назад зашивал на протяжении девяти часов.

Стэрон стоял у кровати своего неудачливого пациента. Несколько приборов констатировали стабильное состояние, капельницы мирно кормили пациента отмеренными дозами плазмы и эритроцитной массы. По заявлению медсестры, больной пришел в сознание, но Стэрон видел перед собой все то же перебинтованное лицо, что и позавчера на столе, с одним лишь отличием – теперь глаза были чуть приоткрыты. Пациент словно побоялся открыть их полностью, но и закрыть снова не решился. Был ли он в сознании или еще только на полпути к нему? В любом случае, Стэрон имел инструкции на этот случай и потому, недолго думая, включил карманный фонарик и посветил им в приоткрытый глаз.

– Вы меня слышите? – мягко и тихо, чуть ли не шепотом, спросил Стэрон.

Пациент закрыл глаза и отвернулся от света, однако перед этим Стэрон успел заметить, что зрачок уменьшился до размеров точки.

– Зрачки реагируют… Вы меня понимаете? Подайте знак, скажите что-нибудь.

Пациент набрал в грудь немного воздуха, и Стэрон чуть ли не вплотную приблизился к потрескавшимся губам больного.

– Да, я слышу…

Слабый голос, больше походивший на предсмертный хрип старика, прорезал тишину в палате, и Стэрон невольно опустил взгляд на перебинтованную шею. Грудь снова поднялась, закачивая в легкие воздух.

– Это… это я сказал? Это мой голос?

– Успокойтесь, все в порядке.

Пациент попытался встать, но Стэрон рефлекторно положил руки ему на плечи и мягко прижал к кровати.

– Нет, нет. Вы пока дезориентированы, лучше полежите.

Пациент вдохнул так резко, что Стэрон в опаске бросил взгляд на грудь пациента, ожидая увидеть проступившую кровь на бинтах под свежезашитыми ранами.

– Что со мной? Что с моим голосом?

– Все хорошо. Вы помните свое имя?

– Да, я… – Пациент внезапно замер, уставившись в пустоту. Так же внезапно его взгляд снова обрел ясность, но голос теперь звучал не столь уверенно. – Я Алекс. Алекс Дорвин.

– Да, верно. Итак, Алекс, вы знаете, где вы?

– В больнице? Вы врач? Что с моим голосом? – Вопрос был задан невинно, будто ребенок потерялся и теперь ищет, на что опереться.

– Все в порядке, Алекс. Вам прорезали гортань, но…

– Что сделали?!

– Но теперь все в порядке! Дышите ровнее!

Пациент нервничал, что неудивительно, но что было странно, так это то, что и Стэрон тоже нервничал. Чтобы снова зашить этого Франкенштейна, у него ушло четыре часа – раны открылись и стали вновь кровоточить, а пациент и так потерял немало крови. Теперь же, когда он проснулся, он первым делом начал паниковать, рискуя этим вновь лечь на хирургический стол. Однако нужно отдать должное – организм у него крепкий и быстро заживает, не смотря на многочисленные ножевые ранения. После недавнего инцидента прошло тридцать часов, но уже можно сделать вывод, что пациент вскоре полностью оправится. Скорее всего, если перестанет дергаться и хоть немного успокоится. Стэрон думал, что сказать, и решил понадеяться на здравый смысл пациента.

– Алекс! Буквально позавчера вам провели сложную операцию, а до этого еще более сложную, в ходе которой вас еле вытащили с того света! При резких движениях и больших нагрузках велики шансы, что у вас вновь разойдутся швы, и вы лишь усугубите свою ситуацию. Лучшее, что вы сейчас можете сделать, – это успокоиться и послушать меня, понимаете?

Видимо, Алекс Дорвин относился к тому малому проценту граждан, которые могли трезво оценить свои шансы в критической ситуации, ведь, хоть в глазах и читались страх и паника, потное дрожащее тело замерло, а затем медленно и осторожно опустилось обратно в койку. Отлично. С этим можно работать. Стэрон поправил рукава халата и продолжил как ни в чем не бывало.

– Алекс, две недели назад двое прохожих нашли вас на улице Стрегенс в критическом состоянии со множеством ножевых ранений и травмой головы, явившейся причиной сотрясения. Приехавшая бригада врачей оказала вам первую медицинскую помощь и доставила в центральную больницу, где вам и провели первую операцию. В данный момент вы в стабильном состоянии и идете на поправку. Ваши раны хорошо затягиваются, в основном, конечно, благодаря грамотному плану лечения и крайне успешно проведенным операциям. – «Сам себя не похвалишь – никто не похвалит», – подумал Стэрон и дружелюбно улыбнулся. – Я постараюсь выписать вас как можно скорее, однако вы должны понимать, что если повторите нечто подобное недавнему инциденту, то вновь ляжете на операционный стол. А зашивать вас с каждым разом все труднее. – Последнее предложение он произнес медленно, чтобы придать словам весу.

– Недавнему инциденту? – По растерянному взгляду можно было догадываться, что последствия сотрясения могли быть хуже, чем они предполагали.

– Позавчера вы вышли из комы. Зеркало, побег, санитары, операция – помните?

Алекс Дорвин медленно перевел взгляд на свой торс, почти весь покрытый бинтами. В данный момент пациент напоминал Стэрону кролика на бойне, постепенно осознающего свое положение, – испуганный, рассеянный, с беспорядочно бегающими глазами и непрекращающейся дрожью. С трудом верилось, что этот человек, две недели пролежавший без движения, потеряв два литра крови, с тремя десятками порезов разной степени тяжести, еще недавно разнес палату и пытался сбежать. Стэрон вспомнил эпизод с зеркалом.

– Алекс, что вы помните из недавних событий?

– Помню? Что?

Вопрос вывел его из мрака отчаяния, заставив отвлечься на время, но тут же вверг в новую пучину. Стэрон уже видел подобное: ты помнишь, что это когда-то было, но абстрактно, будто тебе об этом рассказали, не вдаваясь в подробности, и в результате у тебя в голове лишь мутная картина без четких образов – все равно что спрашивать старика с болезнью Альцгеймера.

– Я помню, что… – Губы замерли на полуслове – застыв, он будто силился вспомнить детали тех событий, и в этот момент в глазах пациента можно было видеть нарастающую панику по мере того, как он осознавал, что не может придать резкости той мутной картине, не может поймать те события, что ускользают во тьме разума. Об этом Стэрон судил по суженным глазам, которые постепенно расширялись, подрагивающей нижней губе и учащающемуся дыханию – все это предшествовало новому приступу паники.

– Алекс! – Стэрон положил руку на плечо пациента, пылавшее жаром, и тот резко повернулся и сфокусировал на нем взгляд. – Все в порядке. Потом вспомните. В вашем состоянии это нормально – такое часто случается после комы. Как я уже говорил, для вас сейчас главное сохранять покой и самообладание.

Алекс Дорвин неуверенно кивнул – доверие. Хорошо.

– Мы не стали вас связывать, понадеявшись, что прошлый эпизод был следствием посттравматического стресса, Алекс, но если подобное повторится, нам придется принять соответствующие меры, и о возвращении домой в этом случае и речи быть не может. Вы понимаете, Алекс?

Легкий, еле заметный кивок. Казалось, паника отступила, но в глазах остался след бесконечной тревоги. Стэрон хотел бы спросить, что ввергло его в это состояние, но понимал, что пациент, скорее всего, сам задается тем же вопросом. Алекс Дорвин посмотрел на него взглядом одинокого потерянного ребенка и издал неуверенный хриплый стон, смысл которого Стэрон еле смог уловить.

– А…

– Да, Алекс, спрашивайте.

– Моя жена, Хьюги.

Это было сказано так тихо, что Стэрон не был уверен, смог бы он разобрать, не прочитай слова по губам.

– Вашу семью оповестили, как только вы очнулись. Скоро они будут здесь. – Поправив очки, он уставился в стену с отрешенным видом. – Они приходили сюда позавчера, после инцидента – ваша жена и несколько друзей. Хотели остаться на ночь, но я запретил. В тот момент решался вопрос о переводе вас в психиатрическое отделение. Признаться честно, с момента операции у двери палаты дежурит несколько санитаров. На всякий случай, конечно же.

Стэрон вспомнил матерящихся санитаров, изукрашенных синяками, и поймал себя на мысли, что дольше положенного разглядывает изрезанное тело своего пациента. В этот момент Алекс Дорвин поднес руки к лицу и стал осторожно ощупывать многочисленные раны под бинтами. Сам Стэрон насчитал на лице дюжину, самая крупная, вдоль щеки и виска, была из тех, что открылась. Вспомнив фотографию, которую ему дали перед операцией, чтобы хоть как-то ориентироваться, сшивая болтающиеся и расплывшиеся куски кожи, Стэрон с грустью отметил, что до всего этого кошмара его пациент обладал довольно симпатичной приятной внешностью, от которой теперь не осталось и следа. Алекс поднес дрожащие пальцы к неровным бугоркам швов и провел ими вдоль раны вверх к голове. Тело пациента задрожало, и Стэрон уже приготовился вновь взывать к спокойствию, но тот лишь посмотрел на него и хрипло произнес:

– У вас есть зеркало?

Стэрон сухо поджал губы.

– Думаю, это подождет. Для начала пусть вас увидят родные.

Пациент хотел что-то возразить, но, увидев, что в этом вопросе Стэрон непреклонен, смиренно кивнул.

– Также с вами хочет поговорить полиция. Вы помните, кто на вас напал?

В этот момент Алекс Дорвин замер, уставившись перед собой.

– Я запомнил его лицо, – произнес он после долгой паузы.

Стэрон в замешательстве посмотрел на своего пациента – он ожидал, что события того дня напрочь стерлись из его воспоминаний, однако он почему-то запомнил лицо. Пациент удивленно посмотрел на него – видимо, пауза затянулась дольше, чем ожидал Стэрон.

– Хорошо, что вы помните. Постарайтесь зафиксировать детали, инспектор приедет через час. Я решил, что вам лучше сначала увидеться с родными. – Пациент никак не реагировал, продолжая пялиться в пустоту. – Они уже, наверное, ждут в холле. Я их встречу. – Тут пациент посмотрел на него. Стэрон ожидал какого-то вопроса, но тот лишь вновь промолчал.

Немного потоптавшись на месте, Стэрон вышел из палаты, прошел по коридору и, выйдя к посту, увидел, что медсестру за стойкой атакует вопросами толпа из четырех человек. Одна из двух женщин, молодая брюнетка, заметив доктора, бросилась к нему. Стэрон сразу узнал жену своего пациента, чьи влажные глаза, полные горя, ему приходилось видеть каждый раз, как он наведывался в палату, пока однажды не убедил остальных членов семьи, что девушке лучше оставаться дома. Горе оставило на лице миссис Дорвин свой отпечаток: взъерошенные черные волосы, круги под глазами и бледная кожа заметно состарили ее, хоть Стэрон и знал, что она на год младше своего мужа, а значит, ей не могло быть больше двадцати шести. Резким жестом руки остановив девушку, Стэрон громче, чем он думал, произнес:

– Опережая ваши вопросы, миссис Дорвин: да, мы перевели вашего мужа в другую палату и не сказали вам, так как хотели для начала убедиться, что он достаточно вменяем, и да, он очнулся и чувствует себя вполне удовлетворительно в его состоянии. – Встретив непонимающий взгляд, Стэрон поспешил объяснить: – Вернее сказать, учитывая степень тяжести травм, можно надеяться на очень оптимистичный прогноз…

– Где мой муж?!

Стэрон оглядел взволнованные лица вокруг, вперившие в него взгляды, снял очки и произнес в гробовой тишине:

– Для начала я должен предупредить вас, миссис Дорвин: ваш муж получил серьезную травму головы. – Остальные – девушка и два парня – подошли и обступили его полукругом. Все, затаив дыхание, слушали доктора. – Из-за этого, а также из-за пережитого стресса у вашего мужа развилась травматическая, а также, возможно, антероградная амнезия. Если говорить прямо, то ему очень повезло, так как органы и двигательные функции не были задеты, лишь внешний кожный покров и мышцы, но болевой шок, что он испытал, серьезно отразился на психике.

– То есть он ничего не помнит? – Вопрос прозвучал от мужчины в твидовом костюме, который вкупе с красивой внешностью придавал ему солидный вид обеспеченного человека. А то, как он держался рядом с блондинкой, которая, судя по схожим чертам лица, очевидно, являлась родственницей больного, говорило о том, что они, скорее всего, женаты или помолвлены, а значит, сам мужчина кровным родственником не являлся.

– Понимаете, мистер…

– Карвин Локкер. – Стэрон пожал протянутую руку, бросив мимолетный взгляд на швейцарские часы стоимостью в три его зарплаты. – Я зять больного. Мы с вами говорили по телефону.

– Ах да, точно. Так вот, мистер Локкер, амнезия Алекса в основном связана с событиями нападения: вашему шурину пришлось пережить нечто ужасное, и его мозг оградил его от этих событий. К сожалению, это распространенное явление в подобных случаях: мозг стирает травмирующие воспоминания во избежание стресса. К тому же у Алекса обширная черепно-мозговая травма, что лишь усугубляет ситуацию.

– Он нас узнает? Он помнит нас? – Стэрон, к удивлению для себя, еле сдержался, чтобы не улыбнуться: вопрос, заданный наивным тонким детским голоском, вкупе с миловидной внешностью вызывал лишь умиление этой феей. При этом миссис Локкер не выпускала из объятий руку мужа, а в голосе ее чувствовалось искреннее переживание за брата, что только добавляло ей очарования. Сделав серьезное лицо, Стэрон произнес как можно более деловито:

– Не могу сказать наверняка, миссис…

– Алиса.

– Не могу сказать наверняка, Алиса, но, скорее всего, да. Во всяком случае, вас, миссис Дорвин, он упоминал. – Женщина вздрогнула и взглянула Стэрону в глаза, готовая вот-вот разрыдаться. – Травма могла затронуть гиппокамп, однако, исходя из личного опыта, могу предположить, что в подобных случаях основной удар приходится на кору головного мозга, а значит, долговременные воспоминания не должны быть затронуты. Но ничего не могу утверждать наверняка.

– А кратковременные? – Голос худого мужчины с взъерошенными волосами прозвучал тихо, с нотками тревоги. Стэрон встретился взглядом с этим грустным человеком, от которого веяло холодом и меланхолией. – Насколько я знаю, также частое явление, когда при подобных травмах нарушаются ассоциативные связи, верно?

– Простите, а вы…

– Эспен Вансент – друг Алекса. – Стэрон ожидал, что тот протянет руку, но парень даже не шелохнулся. – Вместе заканчивали медицинский, – только и добавил он.

– Алекс Дорвин – врач?

– Фармацевт. Так что, доктор?

– Конечно, при подобных травмах возможны и такие последствия. Возможно, вы правы, но, пока он не пройдет психологическое обследование, ничего нельзя утверждать наверняка.

Эспен поджал губы и кивнул.

– А после вы, разумеется, направите его на терапию, которую порекомендует психолог.

Стэрон холодно улыбнулся. Как бы этот парень не пытался спрятаться под маской безразличия, дрожь в голосе выдавала его, но истинную цель этих странных расспросов Стэрон уловить не мог, да и не особо хотел.

– Поговорим об этом после, согласны? – Стэрон, не дожидаясь ответа, повернулся к миссис Дорвин и, видя весь ее ужас перед страхом грядущего, постарался изобразить искреннее сопереживание. – Хьюги, вас же так зовут? Ваш муж упоминал вас. Он сейчас переживает сильный шок, и ему важно избегать эмоциональных потрясений. Постарайтесь не говорить о нападении или о ранениях, по возможности избегайте негативных воспоминаний. Словом, меньше стресса, понимаете?

Все четверо посмотрели друг на друга и понимающе закивали.

– Хорошо, доктор.

Стэрон хотел было уже повернуться, но его окликнул мужчина, представившийся как Карвин Локкер.

– Доктор… Стэрон. Там внизу нас встретил человек в костюме и устроил допрос. Сказал, что ведет это дело. Вы не могли бы…

– В костюме? Это, наверное, Харди. Я вызвал его, не думал, что он так скоро приедет. И в костюме? Может, мы оторвали его от важного мероприятия?

– Нет, доктор, я знаю Харди Виннера. И всех полицейских в городе. Тот парень нездешний.

– Тогда… Даже не знаю. Может, кто-то из охраны приехал из-за взлома. У нас недавно третий этаж ограбили. Или, может, кого-то из разведки прислали?

– Может. В общем, если вы говорите, что Алексу сейчас лучше избегать неприятных моментов, не потолкуете с тем парнем, чтобы отложил свой допрос? Я всегда ратую за правосудие, но не думаю, что тот парень примет во внимание ваши слова об избегании стресса.

Стэрон ответил, чуть замешкавшись.

– Да, конечно. Скажу, как только он появится.

Стэрон повернулся и направился в палату, а через секунду услышал топот четырех пар ног, следующих за ним. Краем глаза он заметил в конце коридора приоткрытую дверь, но, не обратив внимания, вошел в палату и замер, увидев пустую кровать и валяющиеся на полу шприцы от капельниц.

Стэрон обернулся и наткнулся на лица, столь же озадаченные, как и он сам. Растолкав всех, не обращая внимания на вопросы, он вышел в коридор, огляделся и остановил свой взгляд на двери в конце коридора. Остальные, видимо, проследили за его взглядом, и теперь вся пятерка молча уставилась на приоткрытую дверь мужского туалета. Преодолев расстояние до двери в пару быстрых шагов, Стэрон остановился, осторожно взялся за ручку и со скрипом открыл дверь. В свете моргающих люминесцентных ламп он увидел своего пациента, стоящего к нему спиной, опершись руками о белую раковину. В отражении зеркала возвышалась гора запачканных красным бинтов в раковине. Стэрон шагнул вперед и остановился, увидев в отражении лицо своего пациента. Невольно возникла мысль, что еще секунда, и он сорвется на крик, полный боли и ужаса, или забьется в угол и тихо заплачет, бормоча себе под нос, что все это сон. И Стэрон не стал бы его осуждать. Лицо в отражении слабо походило на того белокурого счастливого юношу с фото: шрамы и соединяющие их швы, пересекающие друг друга, непропорционально натянутая кое-где кожа, грубо обросшая борода, которая не скрывала и половины этого безобразия, наоборот, выделяя белыми пробелами самые глубокие раны. Алекс Дорвин хватал ртом воздух, разглядывая каждый шрам, не отрывая взгляд от своего лица, даже когда Стэрон подошел к нему вплотную и положил руку на плечо, почувствовав ладонью, как все тело дрожит и пылает, словно в лихорадке. Он принялся отрицательно качать головой, а красные глаза наполнились влагой, и Стэрон уже было хотел вызвать медсестру, как вдруг увидел, как к ним из-за спины подходит жена пациента. Надрывающимся голосом она тихо окликнула мужа:

– Алекс?

Одно слово, произнесенное супругой, заставило пациента замереть, а затем стыдливо опустить голову, спрятав лицо. Хьюги Дорвин подошла к своему мужу, обняла его со спины, и в момент прикосновения Алекс вздрогнул всем телом. Стэрон отступил на шаг и стал наблюдать, как она крепко сжала его в объятиях и уткнулась лицом в больничный халат, оставив на том мокрые пятна. Алекс дотронулся пальцами, а затем крепко сжал ее руку. Она скользнула ему под руку, провела ладонью по мокрой щеке и запустила пальцы в растрепанные волосы, но он все так же стыдливо прятал лицо, не решаясь открыть глаза, пока вновь не услышал ее голос, в котором угадывались утешение, любовь и искренняя и самая наивная вера.

– Алекс. – Едва она вновь произнесла имя, как он поднял на нее взгляд и увидел ее улыбку и глаза, полные слез. Пару долгих мгновений они смотрели друг на друга, не в силах произнести ни слова, и в конце концов он прижал ее к изрезанной шрамами груди, стискивая зубы от боли. В этот момент Стэрон невольно подумал, что подобные объятия вполне сойдут за клятву больше никогда ее не отпускать.

Глава 2

– Я припарковался у заднего входа. Подумал, так будет лучше.

Карвин подал ему толстовку, которую Алиса хотела помочь надеть, но Хьюги ее остановила. Алекс застегнулся и накинул капюшон. Растрепанные и неухоженные космы светлых волос спадали на лицо. Руки и шея все еще были покрыты бинтами. Они свободно шли по белому коридору, наполненному врачами в белых халатах и освещенному белым светом люминесцентных ламп, но, когда увидели, как Алекс отворачивается при приближении людей, будто преступник в бегах, они, не сговариваясь, обступили его, образовав живой щит. Хьюги взяла его под руку и пошла с ним в ногу, прижимаясь головой к теплому плечу. Эспен вышел вперед и своим ростом заслонял их ото всех. Карвин и Алиса шли по бокам от него.

– Мисс Дорвин?

Какой-то лысый врач окликнул ее, и всей группе пришлось остановиться. Врач подошел и встал рядом с Алексом, который упорно не желал поворачиваться к нему лицом, но врач будто и не замечал его, прикованный радостным взглядом к Хьюги.

– Мисс Дорвин! Простите, я вас не сразу узнал. Рад вас видеть. Эспен, как дела? – Он пожал руку ему и Карвину, а когда протянул ее Алексу, то, заглянув под капюшон, невольно отпрянул назад. Мотая головой в поиске спасения из этой ситуации, он встретился с жестким взглядом Эспена и укоризненным – Карвина. Оба своим видом намекали ему на то, что он стал невольным участником игры «притворись, что все в порядке». Проблема для них сейчас заключалась в том, хватит ли врачу ума выйти из этой игры приличным человеком.

– Алекс? Тебя выписали? Черт, Алекс! Мы думали, ты там годы пролежишь! А ты стоишь тут как ни в чем не бывало! Алекс! Черт! – Доктор обнял его, будто это было у них в порядке вещей. Алекс всосал воздух сквозь стиснутые зубы, показывая этим, что ему больно, и доктор мгновенно отпрянул. – Ой, да, прости.

Хьюги и Алиса рассмеялись против воли комичности ситуации, остальные позволили себе слабые улыбки.

– Знаешь, я просто хотел сказать, что рад. Просто рад, что ты держишься. Знай, ты много пережил, и я очень сожалею, что Мария…

– Спасибо, Томас, – резко перебила его Хьюги. – У Алекса сейчас проблемы с памятью из-за сотрясения. Мы стараемся беречь его. – Она повернулась к мужу. – Дорогой, вы с Томасом были в одной группе на первом курсе.

Врач Томас быстро перебегал взглядом с одного взволнованного лица на другое, избегая только Алекса.

– Да… – Немного помявшись, он легонько хлопнул его по животу. – Я теперь тут ошиваюсь, этажом выше. Служу на благо общества – кто бы мог подумать, а? Зато как мы с тобой отжигали, пока нас не разбросало. Видел недавно твой дом – впечатляет. – Алекс смотрел на него, пытаясь уловить хоть толику смысла в этом беспорядочном потоке слов. – Давно мы где-то вместе не собирались, согласен? Надо бы как-нибудь встретиться. Но я понимаю – мы давно уже не те дебоширы, что напивались в хлам и становились головной болью для этого парня! – Он хлопнул Эспена по руке. – Помнишь, Эспен, а? Как ты наши туши по домам развозил?

Эспен слабо кивнул. Томас посмотрел Алексу в глаза. Повисла неловкая пауза.

– Приятель, я просто хотел сказать, что… Что ты… Держись, – наконец выдал он. – Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Ладно? Ты, главное, держись. Это ведь важно. – Томас улыбнулся. Ответом ему были легкий кивок и хриплое «спасибо».

Они шли по коридору и все больше отдалялись от него, пока врач провожал их взглядом.

– Алекс, я уважаю твое рвение к справедливости, но, думаю, сейчас для тебя лучше всего будет, если мы все вместе поедем домой. С полицией я все улажу, твои показания снимет мой знакомый в участке. Он свой парень, поверь, лучше ищейку не найти. Сэм зовут, может, знаешь? Войдет в положение, навестит тебя дома, и ты ему все подробно распишешь, что там да как было. Сэм того урода быстро найдет, всех копов на уши поднимет. – Карвин взглянул на Алекса через зеркало заднего вида, параллельно выезжая на обгон, но тут же встретился с укоризненным взглядом своей жены, настоявшей на том, что поедут они вместе и на одной машине, а Алекса посадят сзади вместе с нею и Хьюги.

– Карвин, если Алекс говорит, что хочет в участок, значит, надо в участок. Он помнит этого человека и может его опознать. Карвин, ему это нужно! – Последняя фраза прозвучала до того умилительно, что Карвин посмотрел на Эспена, сидящего рядом, взглядом, говорившим: «Ну что я могу поделать?»

Эспен ответил ему усталым вздохом и произнес:

– Карвин, сворачивай к участку.

Тот фыркнул и резко свернул влево, не включив поворотник.

– Вы, ребята, видно, плохо знаете Харди.

Скупой на эмоции, по словам Карвина, детектив Харди Виннер, подтянутый мужчина за пятьдесят с аккуратной белой бородкой, в твидовой жилетке, джинсах и туфлях с высоким носком, встретил их у входа в участок и сразу проводил Алекса в свой кабинет, не подав и виду, что удивлен представшим зрелищем, зато все остальные в участке – полицейские, клерки и парочка дебоширов и пьяниц в наручниках – пялились, выпучив глаза, те несколько секунд, что они шли до кабинета. Хьюги попыталась зайти следом, но детектив сказал что-то про непредвзятость свидетеля и запер за собой дверь.

Виннер дал Алексу время осмотреться в просторном помещении, вполне осознавая, как нетипично для полиции обставлен его кабинет: образцы ружей всех эпох на стенах, начиная с мушкета и заканчивая снайперской винтовкой Баррет М-107, стеллаж с коллекцией охотничьих ножей из разного вида сплавов, деревянная мишень со множеством насечек и воткнутыми метательными ножами, фотографии с мест преступлений, развешанные вокруг, и безмолвные лица преступников, с ненавистью и отрешенностью наблюдавшие со стен. Всем своим видом комната внушала опасность, стремилась к тому, чтобы не дать ни одному живому существу, переступившему ее порог, почувствовать себя в безопасности, расслабиться. Каждый должен чувствовать страх, быть начеку и не терять бдительность – догматы, которые в этом месте не нужно произносить, чтобы ты их услышал. Но самому Виннеру, похоже, было комфортно в своем логове. Он сделал два кофе в новенькой навороченной кофемашине, протянул Алексу один в бумажном стаканчике и сел в свое удобное офисное кресло, держа в руках кружку с надписью на латыни «Fallaces sunt rerum species».

– Итак, Алекс. – Он жестом указал на стул, приглашая сесть напротив него. – Это дело у нас в приоритете. Люди буквально боятся выходить ночью из дома. – Он почесывал бороду, лениво растягивая слова. Теперь его расслабленный вид ярко контрастировал с окружающей обстановкой, что бросало в смятение, будто он пытался играть в хорошего и плохого копа одновременно. – Те две недели, что ты провел в коме, мои ребята изучали место преступления, опрашивали свидетелей, обыскивали каждый угол этого города. Департамент разорился на сверхурочных. И все равно мы ничего не нашли. Поэтому хочу сказать спасибо, что ты сразу пришел ко мне. Надеюсь, поможешь хоть чем-то. Попробуй кофе. Это латте. А себе я сделал американо. Теперь только его и пью. Сон в такое время – роскошь. – По идее, подобные шуточные фразы должны сопровождаться улыбкой, но детектив Виннер оставался все также скуп на эмоции и удостоил Алекса лишь холодным взглядом голубых глаз. Казалось, что в монотонном голосе проскальзывало участие, но это могли быть игры разума – самовнушение в наивном желании видеть во всем только хорошее. – Давай пройдемся по хронологии событий. Итак…

Виннер извлек тонкую папку из ящика стола и пролистал.

– …По показаниям свидетелей, ты стоял на Минстон, четырнадцать, под фонарем в ночь с пятого по шестое апреля и курил. Тут из переулка вышел этот парень. Хромой. Ты достал револьвер, он не остановился, ты сделал предупредительный выстрел, и он на тебя напал, так?

Виннер посмотрел из-под аккуратных седых бровей на Алекса. Тот сидел, уставившись перед собой. После долгой паузы детектив несколько раз кашлянул и, не добившись результата, спросил напрямую:

– Алекс! Так и было?

Алекс Дорвин посмотрел на него с видом, будто только что проснулся.

– Я… Я не знаю. Наверное.

Виннер замер, глядя на него в упор. Так прошло пару минут. Он будто оценивал своего собеседника, проверял на вменяемость. Затем детектив закрыл папку и отложил в сторону.

– Алекс, – начал он медленно. – Я хочу обрисовать тебе текущее положение, чтобы ты понимал всю серьезность ситуации: родители боятся выпускать детей одних из дому, подростки больше не гуляют ночью, нам постоянно звонят и сообщают о подозрительных незнакомцах на улицах и в барах, пресса только подливает масла в огонь, соревнуясь в бредовости версий, а на меня давит начальство, потому что по городу ходит псих с бритвой и уродует граждан. Те времена, когда прохожий мог спросить дорогу у первого встречного, прошли. Люди боятся. Слово «наверное» тут неуместно. Давай оставим его где-то там, за пределами этой комнаты, хорошо?

Алекс неуверенно кивнул после небольшой напряженной паузы.

– Хорошо, – ответил Виннер за него и снова открыл папку. – Итак, я повторю: ты стоял на Минстон, четырнадцать, под фонарем в ночь с пятого по шестое апреля, так? Тут из переулка вышел хромой человек. Ты достал револьвер, но он не остановился. Тогда ты сделал предупредительный выстрел, и в этот момент он на тебя напал. Так и было?

– Да, – тихо произнес он, ожидая, что детектив попросит повторить погромче.

– Отлично. Так-то лучше. – Виннер кинул папку на стол, откинулся в кресле и оперся подбородком о кулак строго между костяшками указательного и среднего пальца. – Что еще ты помнишь?

Алекс недоуменно посмотрел на него, и Виннер поспешил добавить:

– Ты очень поможешь следствию. Поверь, я из свидетелей весь дух выбил, а добился только выговора от начальства. За давление на свидетеля, представляешь? Оказывается, есть такое нарушение. – Он отпил из дымящейся чашки кофе и, обжегшись, сразу поставил обратно. – Ну так что ты еще помнишь, Алекс?

Алекс посмотрел на свой кофе так, словно только сейчас заметил, что держит его в руке. Поставив его на стол, он взялся за уголок бинта на руке и размотал его. Раскрасневшаяся кожа пылала жаром. Он сжал руку в кулак. Кожа натянулась в месте, где была зашита рана. Он разжал кулак и снова сжал. Виннер с интересом наблюдал за ним.

– Я помню, что смотрел в переулок и потом… – неожиданно заговорил Алекс.

Снова долгая пауза. Виннер подался немного вперед.

– И что потом?

– Я… Я сидел на стуле, перед зеркалом, а он стоял сзади. С бритвой. – Последнее слово он произнес на выдохе, будто только осознал весь ужас случившегося.

– Это… интересно. То есть ты его видел?

Алекс кивнул, не поднимая головы. Детектив резко встал со стула, отпер дверь и выкрикнул в коридор имя. Через минуту рядом с Алексом сидел молодой парень в очках, с карандашом и планшетом. Алекс описал все приметы, отвечая на наводящие вопросы. Через десять минут художник показал им рисунок. Алекс посмотрел на худого лысого мужчину сорока лет и кивнул детективу. Харди отпустил художника, затем взял листок и с минуту задумчиво смотрел на него.

– Может… Нет, не знаю. – Он посмотрел на Алекса и убрал портрет в карман. – Очень неприметная внешность. Разошлем ориентировку, людей поспрашиваем. За себя не бойся – я сказал патрулям, чтобы чаще проезжали мимо твоего дома. Один звонок, и мигом примчат. – Он задумчиво потер подбородок. – Правда, не думаю, что вы ему сдались. Тут наверняка замешан какой-то душевнобольной, или, как говорят в народе, псих. Мы давно разослали запросы в тюрьмы и психиатрические клиники соседних округов. Ни случаев побега, ни схожих преступлений у отбывших срок не замечено. Но я продолжу – что-то должно быть. – Виннер со вздохом оперся рукой о стол. – Знаешь, не хочется верить, что это кто-то из местных. Живешь себе, живешь, и вдруг выясняется, что твой добрый сосед, который отвозит твоих дочек в школу и нарезает барбекю по выходным, по ночам тем же ножом режет людей.

Он подошел к белой доске и сделал пометку.

– Ты с ним говорил? – Детектив, склонив голову набок, осматривал доску, исписанную фактами, вопросами и стрелочками, словно это искусная картина. Не дождавшись ответа, он повернулся и увидел, как Алекс рассматривает деревянного человечка, утыканного ножами.

– Нравиться? Поставил мишень, чтоб практиковаться. Любое дело требует постоянных тренировок. Сам больше предпочитаю стрельбу, но в участке шибко не постреляешь, разве что в преступников, но и то дело редкое. – Он подошел к креслу и рухнул в него. – А жаль. Я давно прошу начальство сделать тир, а он все на бюджет ссылается. Думаю, старый боров просто боится, что побьют его рекорд. Я здесь лучший стрелок, и он это прекрасно понимает, но со своим титулом расставаться не хочет – чем он тогда на барбекю хвастаться будет, а? – В этот раз Виннер слегка усмехнулся, но в тот же момент вновь заговорил ледяным тоном: – Ну, так что, Алекс? Ты говорил с ним?

Алекс повернулся к нему и сухо произнес:

– Я не помню.

Детектив, не шевелясь, бурил его своим холодным взглядом несколько минут, а затем спокойно сказал:

– Иди домой, Алекс, отдохни. Жена небось соскучилась.

– Я могу идти? – спросил он недоверчиво.

– Да. – Виннер встал и медленной походкой пошел к выходу. – Я скажу, чтоб за твоим домом присматривали. На случай, если он захочет оказать тебе услугу и завершить начатое. – Возможно, это была шутка, но в его голосе не чувствовалось ни капли сарказма.

Харди Виннер стоял у открытой двери, приглашая Алекса на выход, а из проема на него смотрели его самые близкие люди.

Он вышел к ним и поневоле почувствовал, как на душе полегчало, стоило переступить порог кабинета Виннера. Остальной участок с первого взгляда кипел работой: гудел сканер, стучали степлеры, но не было слышно голосов. Да, кто-то задавал дежурный вопрос, а в ответ ему утвердительно хмыкали, но оживленного разговора нигде не наблюдалось – каждый тихо занимался своими делами, и все старательно делали вид, что не смотрят в его сторону, не обращают внимания. Он накинул капюшон и поспешил уйти, чтобы участок мог вздохнуть с облегчением.

Глава 3

Боль. Сопровождая его с самого пробуждения, она сделалась нестерпимой, когда он сидя замер. Боль вспыхивала то тут, то там по всему телу. Она сковывала зубы и заставляла все его тело трепетать в предвкушении нового приступа. Нагрянув неожиданно, на скуле или в ноге, где и ран-то почти не было, она окунала его на секунду в ад. Стоило боли отступить, и он благодарил всех богов и вселенную за передышку. И в ту же секунду начинал ненавидеть себя, ведь понимал, что это уловка – тебя подвергли пытке, а после ты вновь пришел к тому, что имел, и теперь благодарен Господу нашему всемогущему за то немногое, что имеешь. В Библии наверняка есть похожая история с великой моралью в конце. В голове против воли повис яростный вопрос – и к чему мы должны прийти? Чему это учит детей, насильно затащенных в дом Божий в их выходной? Что, как бы плохо тебе не было, всегда может быть хуже? И только поэтому нам нельзя позволить ненависти обуять нас? Напротив, получая боль, мы должны быть благодарны за скорое избавление от нее. Глупая уловка, которая может подарить счастье лишь на секунду. Если ты здравомыслящий человек, то после тебе будет противно смотреть на себя в зеркало, стыдясь, что так легко попался в эту ловушку. У тебя отобрали то, что было твоим. Тебя лишили этого. А теперь просят еще и радоваться, что вернули хоть крупицу прежнего счастья. «Нет, объясните, что я имею в итоге?» В качестве наказания боль снова вспыхивает в уголке носа. И ее сопровождает верный неразлучный спутник – зуд. Адский, нестерпимый зуд. Рука невольно дрожит, готовая впиться ногтями в кожу и расчесать больной участок до крови, разорвать швы, вырвать ненавистный кусок плоти и отбросить в сторону, чтобы просто не чувствовать все это. Но рука не шевелится, как и сотни раз до этого. Через пару секунд зуд и боль отступают, чтобы дать небольшую передышку, позволить почувствовать вселенское облегчение, от которого чуть ли не плакать хочется. Они отступают, готовые вновь напасть, вновь окунуть в пульсирующий огнем и пронзающий сотнями игл ад, который должен сопровождаться надрывающимся истошным криком и ударами головой о стену. Но он терпит. Он сидит и молча терпит. Возможно, легкая дрожь на лице и влага в уголках сомкнутых глаз смогли бы выдать его пытку перед другими, если бы они не отводили глаза, не удосужившись задержать взгляд на его лице хотя бы на секунду. В этот момент Хьюги накрыла его ладонь своей.

Хьюги легонько толкнула Алекса. Она решила, что он уснул и ему привиделся кошмар. Он огляделся и понял, что они приехали. Все вышли из машины, и перед ним предстал поистине благородный вид: красивая чистая улица, частные идеальные дома с ухоженными газонами, дети, перегородившие проезд игрой в футбол, – олицетворение американской мечты. Остальные уже прошли в дом. Хьюги пошла вслед за ними и потянула Алекса в дом, но тот стоял как вкопанный. Обернувшись, она увидела, что он смотрит на играющих детей. Она несколько раз позвала его, но он не сдвинулся с места, пока один из ребятишек на воротах не обратил на них внимание. Алекс накинул капюшон толстовки и поспешил в дом, пока мальчик с выпученными глазами смотрел ему вслед, пропуская гол за голом.

Они сделали все, чтобы придать дому уют, и здесь явно недавно прибрались – это первое, что пришло Алексу в голову при виде гостиной, залитой лучами заходящего солнца. Но нечто тревожное, нечто неестественное, что-то, что он пока сам не мог понять, тихо угнетало его в этой обстановке. Он включил свет и закрыл все ставни, пока остальные возились на кухне. На книжной полке обнаружились несколько справочников по медицине, собрание пьес Шекспира и с десяток мировых бестселлеров. На каминной полке одиноко красовалась фотография счастливых молодоженов в серебряной рамке. Алекс провел ладонью по полке и не обнаружил на ней пыли, а на стенах висело, по его мнению, слишком мало фотографий или картин для такого большого пространства, что навевало чувство пустоты и одиночества.

От размышлений его отвлекла Хьюги, позвав на кухню неестественно радостным голосом. Там его ждали хлопушки, поздравления и кремовый торт с надписью: «Добро пожаловать домой». Алекс против воли улыбнулся и тут же пожалел об этом: боль пронзила места, где швы пересекали губы, и он невольно схватился за них. Хьюги и Алиса хотели подбежать к нему, но Алекс остановил их, вытянув руку, затем, стиснув зубы, мягко улыбнулся, ровно настолько, насколько мог стерпеть. По их лицам он понял, что вышло нечто наподобие ободряющей улыбки.

– Когда вы успели, ребят? – спросил он страдальческим голосом с наигранной радостью.

Карвин дружески хлопнул Алекса по плечу, да так сильно, что тому опять пришлось стиснуть зубы.

– Мы заскочили в кондитерскую, пока ты сидел с видом покойника. Я же говорил, что он спит, – обратился он к остальным. – Ты как, приятель? Ты что-то побледнел.

– Все в порядке, просто давление.

– Уверен? – Видимо, поняв, в чем дело, он виновато убрал руку за спину.

– Да, да. Давайте займемся тортом. Мне жуть как не хватает глюкозы.

Все посмеялись над этим суррогатом шутки. Даже Эспен, мрачный, как туча, позволил себе ухмыльнуться.

Они пили чай, закусывали тортом и рассказывали веселые истории из жизни, которые все как одна начиналась со слов: «А помнишь?», а он мотал головой и отвечал: «Нет, рассказывай». Они с дюжину раз поперхнулись, потому что каждый поджидал своего удобного момента, чтобы рассмешить других, и они каждый раз велись на это, как дети. Алиса рассказывала, как они проказничали в детстве, Эспен травил байки про их пьяные выходки во времена учебы в колледже, Карвин хвастался успехами в своем магазине смокингов и вспоминал романтичные моменты с Алисой, а Хьюги говорила о нем – об Алексе. О том, каким человеком он был, о том, за что его полюбила, искренне, с нежностью. И когда она закончила, он поцеловал ее, при этом ничем не выдав адскую боль, пробежавшую по телу.

Глава 4

Стэрон просматривал карту пациента и недовольно цокал себе под нос, как часто делал, когда читал заключение об операции, которую провел другой врач. Будь он азартен, сделал бы ставку на то, что пациент пролежит у них еще неделю-две, хотя, проведи операцию Стэрон, беднягу, вполне возможно, выписали бы уже сегодня. Но ставить под сомнение опыт и навыки заведующего хирургическим отделением, на чье место он и претендовал, было бы глупо, учитывая, что эта возможность представится ему уже в следующем году, если Стэрон, как говорит его жена, «не будет тешить свое эго и подумает десять раз, прежде чем что-то сделать или сказать».

Стэрон положил карту на место и с удивлением взглянул на часы: его смена заканчивалась через десять минут. Он накинул куртку поверх халата, взял себе кофе из автомата и вышел через черный ход больницы в тихий прохладный вечер. Опершись о перила лестницы, он взглянул в звездное небо и отпил горячего капучино. Затем достал телефон, перечитал эсэмэску от жены, в которой она спрашивала, что приготовить на ужин, и подумал, что давно не дарил ей цветы. «Надо будет купить по пути домой».

– Доктор Стэрон? – От неожиданности он чуть не выронил телефон и кофе: перед ним стоял человек в деловом сером костюме с аккуратной короткой стрижкой и холодной вежливой улыбкой. Видимо, он не заметил, как тот к нему подошел.

– Да. С кем имею честь? – осторожно спросил он, вглядываясь в острые черты лица.

– Мартин Дуглас, агент ФБР. – Правой он пожал Стэрону руку, а левой показал удостоверение с тремя грозными буквами.

– Простите, ФБР? Здесь?

– Да. И у меня к вам несколько вопросов, если вы не против.

– Касательно…? – спросил он с немалой долей скепсиса.

– Вашего пациента.

Стэрон кивнул, затем вновь задержал взгляд на его лице – агент, не моргая, смотрел на него без тени эмоций.

– Можно снова посмотреть на ваше удостоверение?

– Конечно. – Он с улыбкой достал и протянул доктору маленькую корочку со своей фотографией. Убедившись в подлинности, Стэрон отдал документ обратно агенту.

– Что вас интересует, Мартин?

– Медицинское заключение профессионального хирурга и по совместительству психиатра относительно его пациента Алекса Дорвина, – сказал он, даже не пытаясь скрыть лесть.

Стэрон холодно кивнул.

– Алекса Дорвина сегодня выписали.

– Да, днем. Я хотел с ним поговорить, но меня остановила охрана: якобы указ его лечащего врача. Как истинный джентльмен, я решил не настаивать – на то наверняка были веские причины.

Лампочка над козырьком тускло заморгала. В коробку из кирпичных строений пробрался сквозняк и мигом развеял столб пара, поднявшийся от остывающего кофе в руках Стэрона.

– Алекс Дорвин пребывал в тревожном состоянии после пробуждения. После того ада, что он пережил, у меня были все основания для опасений насчет его психического здоровья. Я рекомендовал ему избегать стресса и беспокойств и посчитал, что ваш допрос может дурно на нем сказаться.

Мартин, поджав губы, искоса взглянул на него.

– Емко, логично, аргументировано. Вы, видимо, много думали над этой ситуацией. Предполагали нашу встречу?

– Это забота о пациенте. Вы никогда не встречали хороших врачей, которые любят свое дело?

– Как раз ищу одного такого. – Напускная вежливость и заискивание сменились деловой серьезностью. – От вас он сразу поехал в полицейский участок. Видимо, допрос детектива, в отличие от допроса федерала, беспокойств не вызвал.

Стэрон удивился скорее тому, что Мартин Дуглас охарактеризовал себя оскорбительным в их сфере словом «федерал», чем полученной информации о пациенте. Этот агент явно вел беседу не по методичке бюро.

– Послушайте, Мартин. Я дал Алексу Дорвину рекомендации, а следовать им или нет – его забота. Может, я проявил излишнюю осторожность, но честно говоря, даже эта, казалось бы, светская беседа заставляет меня сейчас нервничать.

Мартин усмехнулся и покачал головой. Уронив голову вперед, он протер глаза указательным и большим пальцем, глубоко вздохнул и задержался так на некоторое время. Наконец он выпрямился, и перед Стэроном предстал совершенно другой человек – добродушный, измученный усталостью и недосыпом клерк, делающий свою работу и выполняющий свои обязанности вне зависимости от собственных желаний.

– Простите. Издержки профессии: когда все время сталкиваешься с озлобленными на весь мир индивидами, поневоле сам начинаешь что-то от них перенимать. Порой даже дома забываюсь. Жена из-за этого все время скандалит.

Стэрон, слегка потрясенный внезапной переменой характера агента, замешкался и не сразу сообразил, что тот ждет от него реакции.

– Ничего, я понимаю – людям вашей профессии приходится непросто, – ответил он.

Мартин кивнул с благодарной улыбкой, и Стерон невольно улыбнулся в ответ. Мартин оперся плечом о стену, обнял себя руками и сдержал зевок.

– Если вас не затруднит, расскажите о нем. Я, конечно, слышал о людях с ускоренной регенерацией тканей, но две недели? Я бы назвал это чудом. Или россказни о двух дюжинах ножевых ранений оказались городскими байками?

– Да, вы правы – это городские байки. – Стэрон выдержал паузу, с удовлетворением отметив разочарование на лице Мартина. – Ран было намного больше – тридцать четыре. Почти три дюжины. – Стэрон усмехнулся, видя, как агент растерялся от удивления. – К тому времени, как я за него взялся, из него вытекло два литра крови.

– Почти верная смерть, – тихо заметил собеседник.

– О, поверьте, мне попадались случаи и похуже. Но вы правы – операция была не из легких. – Стэрон отпил уже теплый кофе, напиток за пару секунд прошел путь пищевода, согревая своим теплом изнутри. Он предложил и Мартину, но тот жестом вежливо отказался. – Что именно вы хотите знать, Мартин?

Он вдумчиво уставился в стену, подбирая вопрос.

– У Алекса было сотрясение, – заговорил он. – Какова вероятность, что это вызвало у него амнезию? Может, преступник просто запугал его? Человек пропал на два дня. Один бог знает, что там между ними произошло.

Стэрон оперся о столб козырька у перил, подражая Мартину.

– Вы правы, один бог знает. Но, думаю, сотрясение в этом случае лишь поспособствовало проявлению амнезии. Основной причиной явились обширные травмы. Скажите, Мартин, вы сталкивались с людьми, пережившими шокирующую трагедию, или с жертвами жестокого насилия?

– Чаще, чем хотелось бы.

– И вы понимаете, как действует мозг человека после такого нападения?

Мартин кивнул:

– Если грубо обобщить, то два варианта. Первый – человек постоянно прокручивает у себя в голове трагические события, зацикливаясь на этом. И второй…

– Мозг стирает эти события и ограждает жертву от травмирующих воспоминаний, – закивал Стэрон. – Самый распространенный вариант, из-за которого так сложно опознать преступника, даже если жертва видела его в упор. Факты путаются, а порой и вовсе стираются. В данном случае мы имеем дело именно со вторым вариантом. Только в этом варианте событие было настолько травмирующим, что мозг предпочел выбросить все. Нет, воспоминания есть, только доступ к ним ограничен, и инстинкт самосохранения не позволяет информации просочиться в сознание, так как любое событие из прошлого может оказать пагубный эффект и вызвать цепочку воспоминаний, которая может вернуть Алекса Дорвина в тот злополучный день.

Стэрон отпил кофе и осторожно добавил:

– Скорее всего. – Мартин недоуменно покосился на него. – Это область психотерапии – тут ничего нельзя утверждать наверняка. А я вообще простой хирург.

Мартин рассмеялся себе под нос шутке доктора, но внезапно замер.

– Постойте, вы сказали, что Алекс Дорвин забыл абсолютно все?

– Нет, нет, я не берусь это утверждать. Просто у меня сложилось впечатление, что амнезия затронула многие аспекты его жизни.

– Странно. Обычно в таких ситуациях жертвы забывают события именно дней нападения, и только. Согласен, это особый случай, но все же…

Мартин задумчиво уставился в стену. Стэрон пожал плечами.

– Возможно, этому нападению также предшествовали другие травмирующие события или затяжная депрессия.

– Возможно, возможно…

Они молча простояли пару минут, пока Стэрон допивал кофе. Надо бы сходить за еще одним, подумал он. Сделав последний глоток, Стэрон взглянул на Мартина, смотрящего в небо, выглядывая из-под козырька лестницы.

– Не хотите кофе? Вы продрогли.

Мартин покачал головой, продолжая разглядывать ночной небосвод.

– У вас тут красивые звезды.

– Да, одна из наших городских достопримечательностей.

Стэрон выглянул из-под козырька и завороженно замер: все обозримое пространство занимал сказочно красивый млечный путь.

– До свидания, доктор, – донеслось до него.

Когда он обернулся на голос, то успел заметить лишь, как одинокая фигура скрылась за поворотом.

Глава 5

– Алекс? – Хьюги легонько коснулась его руки.

– Да?

– Ты уже минут десять моешь эту тарелку.

Он с удивлением взглянул на гору посуды в раковине.

– Что с твоими руками?

Он посмотрел на свои бледные руки, обсыпанные мелкими ранами, с отчетливо проступающими вздутыми венами. Хьюги поднесла руку под струю воды и тут же отдернула.

– Боже, Алекс. Вода ледяная. – Она выключила кран и обхватила его ладони, чтобы согреть. – Знаешь, ты лучше посиди в гостиной с парнями. Мы с Алисой тут как-нибудь справимся. – Она улыбнулась, проведя ладонью по его волосам.

В гостиной Эспен и Карвин расположились на диване, посасывая пиво в бутылках, пока телевизор над камином громко вещал местные новости. Оба что-то обсуждали, но, завидев его, замолкли и подвинулись, приглашая сесть между ними.

– Итак, Алекс, что-то вспомнил? – прервал неловкое молчание Карвин.

– Да. Все было замечательно, – уклончиво ответил он после недолгой паузы.

Карвин перевел взгляд с Алекса на телевизор, стуча пальцами о подлокотник.

– Помню, в первую неделю по телеку только про вас и говорили. Все, кого я знал, вдруг вспомнили, что я твой шурин. Даже те, кто этого не знал. Ты всполошил весь город. Копы нас постоянно будили по ночам своими мигалками под окнами – патрулировали район. Местные организовали дружину и шастали везде с ружьями, аки Рэмбо. Чудо, что они друг друга не перестреляли. Благо, их хватило только на неделю.

Алекс вежливо улыбнулся, и Карвин посчитал это за добрый знак. Он откинулся назад и ослабил воротник рубашки.

– Но я рад, что ты вернулся. Кроме всего остального, Алиса за тебя очень переживала – постоянно общалась с врачами, весь интернет перерыла. Думаю, она сейчас смогла бы сдать экзамен по медицине. – Карвин посмеялся себе под нос, не обращая на друзей внимания, словно он один и говорит сам с собой, а их здесь и вовсе нет. – Тебе повезло – такая девчонка любит тебя только потому, что ты ее родня. Знаешь, она ведь из тех, кто дорожит близкими просто так, без причины. Будто для этого и не нужен особый повод. Просто верит в это, как мы, праведные католики, верим в Бога. – Помолчав, он прочистил горло пивом. – И это правильно. Нам всем бы у нее поучиться. Всем надо во что-то верить. Во что ты веришь, Эспен?

Эспен поднял голову и медленно повернулся в его сторону. Выражение его лица спрашивало, не напился ли Карвин, потому что в таком случае вопрос можно было считать риторическим. Карвин с улыбкой повернул бутылку этикеткой к Эспену, на которой отчетливо можно было различить слово «безалкогольное». Эспен устало вздохнул.

– Я верю в любовь.

– Правда? Не ожидал от тебя такого. – Карвин поджал нижнюю губу и закивал, видимо этим выказывая уважение.

– Да. Я верю в эту искреннюю и беспощадную суку, которая приносит только боль.

Эспен засмеялся, Алекс улыбнулся, Карвин возвел очи горе и покачал головой, но от улыбки тоже не сдержался.

– Тебе просто некого любить, Эспен. У меня есть Алиса, у Алекса – Хьюги, а у тебя что?

Эспен задумчиво уставился перед собой, затем пожал плечами:

– Чувство собственного достоинства?

– Кстати! А как та брюнетка, с которой ты встречался? Как ее там звали? Роза. Красавица. Вы до сих пор вместе?

– Не знаю. Она звонила иногда. Но потом перестала. Наверное, стоило взять трубку. Хоть раз. – Из его уст вырвался горький смешок.

Все трое молча уставились в телевизор.

– Перезвони ей. – Карвин поставил пустую бутылку у подножия дивана. – Видит бог, тебе это нужно.

Вновь наступила тишина, прерываемая монотонным голосом диктора телеэфира, вешавшего про нарастающую угрозу наркотиков среди молодежи. Где-то на кухне гремела посуда, доносились голоса – девушки тоже болтали о своем. В какой-то момент Карвин усмехнулся себе под нос и с улыбкой покачал головой.

– Нет, – резко сказал Эспен.

Карвин удивленно на него посмотрел.

– Что «нет»?

– Нет, не начинай рассказывать одну из ваших с Алисой историй, которые только тебе кажутся забавными. Мне и за столом хватило.

Карвин ухмыльнулся, хотел что-то к этому добавить, но передумал. Затем достал откуда-то из-за дивана еще одну бутылку и, открывая, произнес:

– А это ведь ты нас познакомил. Помнишь?

– Да, помню, – отрезал Эспен и отложил свою пустую бутылку, затем протянул руку, чтобы Карвин подал и ему. Тот отдал свою. Достав из-за дивана еще две, одну он предложил Алексу, который осторожно ее взял и держал в руке, словно аксессуар, необходимый для продолжения беседы, но, видимо, Карвину и Эспену было все равно, говорит он или молчит. Должно быть, заключили между собой договор, исходя из предостережений и советов врача. Он крепче сжал холодную бутылку в надежде почувствовать что-то.

Карвин чокнулся с ними донышками и продолжил.

– Вы тогда были на первом курсе. А она постоянно приезжала к тебе, так? Приносила, как она говорила, «нормальной еды», которую сама приготовила. Эспен дал мне попробовать ее стряпни, и я до жути удивился, что такая, как она, да еще и хорошо готовит. – Карвин усмехнулся.

– О чем болтаете? – Алиса зашла в гостиную с подносом, на котором красовались тарелки с изящно нарезанными сыром, салями и фруктами. – Подумала, вы захотите перекусить.

– Мы говорили о том, что красивым девушкам необязательно уметь хорошо готовить… – Алиса поставила поднос на стеклянный столик перед ними и села на подлокотник подле мужа. Карвин подхватил кусочек сыра и закинул в рот. – Но с тобой я сорвал джек-пот. – Он улыбнулся ей, и Алиса запустила пальцы в его волосы, бросив обеспокоенный взгляд на Алекса.

– Помнишь, как ты приходила в кампус, когда я только познакомился с Эспеном? Они тогда были на первом курсе.

– Конечно, помню! Вы питались жуткой дрянью! Приходилось самой все готовить.

Эспен легко улыбнулся воспоминаниям.

– Я заходил в комнату, а вся моя еда уже лежит в мусорке. Так я и понимал, что ты пришла, – сказал он тепло.

Алиса, заметив, что слишком долго смотрит на Алекса, встала и быстро бросила через плечо, идя на кухню:

– Ладно, не буду вмешиваться в мужской разговор. – Все трое сделали вид, что не заметили плохо скрываемую дрожь в ее голосе.

Алекс поставил трясущуюся бутылку на стол и сжал дрожащую руку второй.

– Хорошо, когда есть такая родня. – Карвин поставил свою бутылку на стол рядом с бутылкой Алекса. – Вроде ты и старше, но смотрю и вижу, как она тебя опекает. Мой старший брат – земля ему пухом – так обо мне никогда не заботился. – Он посмотрел на него. – У вас хорошая семья, Алекс. Знаю, с родителями вы не дружите, но все равно у тебя хорошая семья. Дорожи ею.

Вновь наступила тишина, разбавляемая репортажем об ограблении магазина, которую снова прервал Карвин:

– Алекс…

– Алекс, сходим в бар? – перебил его Эспен.

Алекс посмотрел на его усталое лицо, которое украшали круги под глазами и трехдневная щетина, в тусклых карих глазах читались отрешенность и меланхоличность. Хриплым голосом он спросил его: «Какой?», и Эспен ответил, что это тот самый бар, в котором они часто собирались, будучи студентами, и там же он встретил Хьюги. По рассказу, место было памятным, и он, немного подумав, согласился.

– Отлично. Карвин, ты с нами?

– Нет, ребят, идите. У меня завтра дел по горло, хочу выспаться, – ответил он. Вид у него и впрямь был усталый.

Они накинули куртки, оба спрятали лица в капюшоны и пошли в бар, с трудом, не без помощи Карвина, уговорив девушек, что с ними все будет в порядке.

Эспен предложил пройтись пешком, как в былые студенческие времена, а Алекс не нашелся, что ему возразить. Они прошагали добрую пару миль, любуясь пустыми улицами и на удивление чистым небом в такую ветреную погоду. Изредка Эспен рассказывал про то или иное место, встречавшееся им по пути, и историю, которая их с этим местом связывала, будь то пикник в парке или драка в ресторане, но в основном они молча шагали по устланному плиткой тротуару, пока не дошли до бара с ярким названием «Красный всадник».

У входа красовалась подсвеченная вывеска с всадником, одетым в багровую мантию и залитым красным светом. Кроме названия, бар особо ничем не выделялся: в маленьком уютном помещении парочка официанток болтали у барной стойки, бармен смотрел бокс по телевизору, несколько клиентов играли в бильярд и громко спорили, другие расселись по столикам. Народу было мало, и дюжины не наберется, но, когда они зашли и сняли капюшоны, парочка посетителей обернулись и замерли, а за ними обернулись и другие, удивленные внезапно наступившей тишиной. В итоге Алекс снова накинул капюшон и прошел к столику в углу под ошеломленными взглядами всех, кто был в помещении.

Эспен подумал подозвать официантку, но, взглянув на друга, нервно уставившегося в одну точку, отбросил эту идею. Руки у Алекса дрожали, и он сцепил их, широко открыв глаза, как испуганная лань, окруженная врагами. Зрелище жалкое, но Эспен его понимал: они забились в самый дальний и темный угол, а посетители все равно оборачивались на них самым неестественным образом и перешептывались так, что можно было почти различить слова. Часто мелькали имя Алекса и детали нападения. Для постороннего человека в этот момент было бы очевидно, что эти люди знали его раньше, возможно, с некоторыми он даже выпивал вместе, заводя душевные разговоры в такие вечера, как этот. А сейчас они лишь бросали шокированные взгляды в их сторону. Даже бармен, который просто не мог их разглядеть, умудрялся высовываться из-за стойки под предлогом разговора с официанткой и как бы невзначай бросать на них осторожные взгляды.

– Помнишь, это то самое место, где вы познакомились с Хьюги? – решил он его подбодрить. – Я позвал тебя на двойное свидание, а она привела с собой подругу. Дэгни вроде бы. Мы с ней расстались через три дня. А ваши отношения продлились чуть дольше. – Он хлопнул его по руке, пожалуй, даже слишком сильно.

Эспен убрал руку, огляделся.

– Знаешь что? Я сделаю тебе один коктейль. Эта штука кого угодно расшевелит. «Блаженный соус», помнишь? – Алекс слегка усмехнулся. Он понял, что это был лишь жест вежливости, но решил не рушить созданную иллюзию. – Жди здесь.

Эспен встал и пошел к бару. Увидев приближение одного из гостей, бармен быстро спрятался за стойку, придав себе самый невозмутимый вид. Эспен лишь назвал бармену название напитка, и тот сразу же достал все необходимое и поставил перед ним. Он принялся смешивать ингредиенты и так увлекся, что даже не заметил, как в бар вошел еще один посетитель. Незнакомец тихо промелькнул за спиной Эспена и направился в темный угол. Если бы он в этот момент обернулся, то увидел бы, что незнакомец одет в серый костюм.

Серая тень бесшумно появилась там, где минуту назад сидел Эспен. Человек в дорогом костюме с галстуком и белоснежной рубашкой под ним смотрел на него так, будто они деловые партнеры, договорившиеся о встрече. Он что-то произнес, Алекс убрал руки, плотно прижатые к ушам, и незнакомец повторил:

– Привет, Алекс. – Незнакомец протянул руку. – Я – Мартин Дуглас.

Тусклая лампочка в коридоре едва позволяла разглядеть его лицо, а свет от уличного фонаря, падающий на них через оконный проем, четко очертил свои границы так, что незнакомец по имени Мартин оставался в тени, выставляя на свет лишь протянутую руку. Алекс огляделся.

– Он говорит с барменом.

– Мы знакомы? – вопрос прозвучал очень грубо неожиданно для самого Алекса.

– Нет. – Незнакомец достал значок агента ФБР и подержал пару секунд перед ним. – Я здесь, чтобы найти одного человека.

Он вновь оглянулся, но Эспена не было видно.

– Успокойся, это не допрос. Мы просто говорим, – сказал агент ФБР Мартин Дуглас и добродушно улыбнулся, но встретил на это лишь враждебный взгляд.

Поджав губы, Мартин устало вздохнул и произнес уже более серьезным и деловым тоном:

– Мне нужно задать тебе пару вопросов, если ты не против. Ты тоже можешь задать парочку, если тебя это успокоит. Может быть, я на них даже отвечу. Может быть, даже честно.

Это было сказано без доли иронии в голосе. Между ними повисла немая пауза. Агент, видимо, ждал вопроса, но Алекс лишь тупо уставился на него с каменным лицом, и Мартин, не дождавшись реакции, первым нарушил тишину:

– Вполне естественно спросить, кого я ищу, не считаешь?

– Того, кто сделал это? – Алекс выставил вперед лицо, чтобы на него падал свет. Мартин и глазом не моргнул, лишь прищурился, разглядывая многочисленные красные шрамы, стянутые нитью, затем кивнул, будто разобрал почерк знакомого человека.

– Возможно.

Повисла пауза.

– Утром я дал показания детективу. Загляните в участок.

– О, полицейский отчет я уже читал. Весьма сухо, если честно, а фоторобот вообще можно выбросить. – Алекс растерялся. Мартин прочитал это во взгляде, так как лицо с трудом передавало эмоции. – Видишь ли, я охочусь за не вполне обычным преступником. И даже не вполне обычным маньяком. Можно было бы уже понять, ты же на своей шкуре это испытал. Итак, расскажи мне все, начиная с того момента, как на молодого юношу в переулке напал псих с ножом.

Алекс уставился на него, будто это шутка, которую он не понимает.

– Я ведь…

– Алекс. Пожалуйста. – Он посмотрел на него в упор, затем вздохнул и опустил взгляд. – Ладно, чтобы тебе было легче, давай так: я выделил для себя три основных вопроса, на которые нужно ответить. Итак: что ты делал ночью в переулке, зачем тебе нужен был револьвер и кто на тебя напал? Можешь отвечать не по порядку, или начни с чего хочешь.

Алекс замер, не зная, что на это сказать. Он начал говорить медленно, с расстановкой.

– Я уже рассказал. Все, что я знаю, было в том отчете! – Он повысил тон, и голос его теперь походил на скрежет ржавого механизма. – Если он вас не удовлетворил…

Алекс сорвался на крик, или неразборчивый хрип в его случае. Прокашлявшись, он продолжил, усиливая напор, хоть и звучал не громче обычного.

– Если он вас не удовлетворил, идите туда и ищите что-то. Улики, кровь, хоть что-то! Он был ранен! Идите и ищите.

Мартин замолк, давая ему время успокоиться. Затем, опустив голову, постучал пальцами по столу.

– Судебная экспертиза ничего не дала, – проговорил он чуть погодя, медленно, стараясь звучать искренне. – Я понимаю твой гнев. Я понимаю твое положение. И я не представляю, что ты пережил. Но именно поэтому сейчас мне важно услышать твою точку зрения.

Алекс замер, уставившись агенту в глаза.

– Я ведь просто делаю свою работу. – Он развел руками.

Они смотрели в глаза друг другу с минуту, затем Мартин устало вздохнул, расстегнул пиджак и откинулся на мягкую спинку кабинки.

– Алекс, я не знаю, что тебе сказать. Если бы со мной сотворили подобное… – Он обвел пальцем свое лицо. – Я бы хватался за любую соломинку, чтобы найти чудовище, сотворившее это. Не думаю, что ты не в состоянии оценить, в насколько трудную ситуацию попал. Ты ведь умный парень и сам понимаешь, что это не просто опасный преступник – подобным людям не место на свободе. Будут же еще трупы. Возможно, он захочет завершить начатое, а возможно, придет за твоими родными и друзьями. Спроси себя: ты пожелал бы кому-то из них ту же участь?

Последняя фраза, видимо, изменила расстановку приоритетов в рассуждениях Алекса Дорвина, что-то сдвинула в нем. Мартину показалось, что он заметил дрожь в уголках глаз. Немного потупившись, будто отруганный ребенок, которого заставляют признаться в проступке, Алекс произнес:

– Я… Мало что помню… – Алекс вертел головой, лишь бы не встречаться с агентом взглядами. – Я пытался, но…

Мартин смотрел на него усталым взглядом, в котором чувствовался укор.

– Алекс, ты же понимаешь, что, возможно, это не единичный случай?

– Да, знаю, просто… – Он неосознанно потянулся к макушке.

– Алекс, я говорил с твоим врачом. Я знаю про сотрясение и что у тебя отшибло память. Но ты как-то запомнил его физиономию, значит, припомнишь и еще что-то. Три вопроса, Алекс. И я хочу на них для тебя ответить. Так дай мне хоть что-то, чтоб оттолкнуться.

Алекс потупил взгляд.

– Я правда хотел бы, но каждый раз вспоминаю только его лицо и… – Мартин с интересом покосился на него – он, казалось, пытается выдавить из себя слова. – Пытки. И вспышки света.

Мартин, не скрывая живой интерес, выпрямился и положил сложенные руки на стол, ожидая подробности. Он хотел бы замолчать, но своим немым взором агент будто испытывал его гордость и мужество.

– Этот человек… Он просто… Просто делал надрез за надрезом… – Он сглотнул ком в горле. – …С таким безразличным видом. Даже не говорил ничего… а потом вспышки. Вспышки яркого света. И пустота.

Чья-то тяжелая рука легла на его плечо, и знакомый голос произнес:

– Алекс, все в порядке? Что это за мужик?

Эспен обращался к Алексу, но смотрел на Мартина. Он был настроен воинственно и одной рукой легко держал поднос с четырьмя пол-литровыми кружками разной формы, расцветки и консистенции их содержимого. Мартин достал свой значок, и ему показалось, что в глазах Эспена за пару секунд мелькнули пять этапов принятия смертельной болезни пациентом по модели Кюблер-Росс: сначала отрицание, затем гнев, торг, депрессия и, наконец, принятие того положения, в котором он оказался. Все это время он стоял, стараясь безуспешно скрыть все эти эмоции. Наконец Эспен, взяв себя в руки, перевел взгляд на поникшего Алекса, затем поставил поднос на столик, чуть не уронив его, сел рядом с подвинувшимся другом и поставил каждому по коктейлю, ни произнеся при этом ни слова. Мартин, рассуждая о причине такой реакции, учтиво поблагодарил его и пригубил коктейль. Алекс с Эспеном сделали то же самое, после чего второй произнес:

– Мама всегда учила меня помогать полиции.

– Дельный совет вам дала ваша мать. Я как раз обсуждал с вашим другом ход расследования.

– Как интересно, – протянул он и покосился на Алекса. – И? У вас уже есть подозреваемые?

– Подозреваемые? Да полно. Например, вы двое. – Алекс и Эспен переглянулись. Мартин кружкой указал в сторону бара, где белокурая официантка брала заказ. – И вон та девушка. И бармен. Да кто угодно. Я б не удивился, если б этот человек сел напротив тебя, Алекс, а ты б и бровью не повел. – Он отпил из кружки. – Отличный привкус. Тут точно есть виски. Ирландский, да?

Эспен кивнул.

– И насколько большой список?

– А каково население этого городка?

Эспен сделал большой глоток, чтобы проглотить ком в горле.

– Но вы сказали, это он.

– Да, сказал.

– То есть вы знаете, что это парень.

Мартин кивнул, отпивая из кружки.

– Вы, друг, ловко подмечаете детали.

– А официантка?

– Все равно подозреваемая. – Мартин смахнул холодную каплю воды с края стакана и растер ее между указательным и большим пальцем. – Не хочу повторять ошибки своих прошлых коллег: исключать девушек, стариков или детей.

Эспен и Алекс сами не заметили, как легкий шум в баре из голосов и звона бутылок, хоть как-то разбавлявший угрюмую обстановку, исчез, оставив их в мрачной неловкой тишине.

– То есть у вас ничего нет? – спросил Эспен.

– Я этого не говорил. Теперь, благодаря вашему другу, у меня есть информация. А информация, Эспен Вансент, это то, чем Хасан ибн Саббах смог завоевать крепость Аламут без единой капли крови. – Мартин застегнул пиджак на обе пуговицы. – Спасибо за выпивку. Приятно было пообщаться. До встречи, Алекс. Будет случай – загляну к тебе как-нибудь. Не против? – Алекс в ответ рассеянно кивнул. Мартин собрался уйти, но вновь повернулся к ним и достал из кармана визитку. – Ах да, я обязан сказать вам, чтобы вы были осторожны и сообщали о любых деталях, которые могут показаться вам подозрительными или иметь отношение к расследованию.

Он встал и вышел из бара. Эспен подождал, пока захлопнется дверь за ним, и произнес, глядя на запотевший стакан у себя в руках:

– Очень странный тип. – Он поднял взгляд на место, где сидел Мартин. – Тебе не кажется? Не думаю, что нам стоило с ним общаться, не обговорив с кем-то вроде адвоката. Или того детектива.

Алекс молча отпил из своей кружки, будто не услышал его.

– Что ты ему сказал? Если не секрет, конечно.

Алекс молчал. Эспен, не дождавшись ответа, медленно повернулся к нему. Алекс сглотнул смесь, приятно охлаждавшую рот, и еле слышно произнес:

– Ничего.

– Он ведь что-то сказал про информацию.

– Это личное, – прошептал Алекс. Он не отвел взгляд в ту долгую минуту, пока Эспен смотрел на него.

– Алекс, скажи честно, – Эспен заговорил неожиданно серьезным тихим голосом, и он против воли наклонился вперед, ловя каждое его слово. – Он трогал тебя там, где не светит солнце?

Секундное замешательство, после чего шрамы на лице и груди вновь завыли от боли из-за улыбки и смеха, которые он не смог сдержать.

Эспен с улыбкой жестом подозвал официантку:

– Этот тип мне все веселье испортил, а это для меня роскошь. – Он взглянул на часы. – Черт, уже одиннадцать. Я обещал Хьюги вернуть тебя к полуночи. Придется догоняться, как в старые добрые. Надеюсь, полы тут все такие же удобные, на всякий, конечно же. – Он перечислил взволнованной официантке пару странных малоизвестных напитков, дал пять долларов на чай, чтобы она поторопилась, и пересел напротив Алекса с видом, будто всей этой истории и не было вовсе.

Они еще полчаса просидели в баре, тихо попивая коктейли. Потом взяли такси, и им попался самый шумный таксист на свете, постоянно норовивший обсудить новости экономики, политики и того маньяка, который является последствием воспитания современного общества потребления и алчных корпораций. И его совершенно не заботило полное отсутствие интереса у его пассажиров, один из которых вообще предпочел уснуть, зарывшись в капюшон. Они дали ему пару долларов на чай, за которые таксист поблагодарил на непонятном им языке. Эспен решил проводить Алекса до дома, хотя оба были вполне трезвые. Попрощавшись, Эспен ушел, взяв обещание встретиться еще раз компанией побольше.

Он зашел в дом, снял обувь и поднялся на второй этаж в спальню. Хьюги мирно спала под одеялом в одной ночнушке. В воздухе стоял запах ароматических свечей и холодной ночной свежести из открытого окна. Алекс посмотрел на нее, на то, как она тянется к месту, где должен лежать он, снял клетчатую рубашку, взял одеяло из шкафа и пошел вниз. Уютный диван легко принял его, он лег на бок, но, увидев свое отражение в одной из ножек стеклянного столика, перевернулся на спину. Он закрыл глаза, зная, что вновь окажется в комнате, где есть только бритва и два человека в отражении зеркала.

– Испанец, друг мой, поведай: что ты выяснил?

Низкий раскатистый рокот прокатился по большому богатому залу, украшенному кожаной мебелью, безвкусными, но дорогими картинами, хрустальными люстрами, шелковыми бордовыми занавесками и узорчатым ковром того же цвета. Грузная туша босса сидела, или, скорее, лежала в массивном изящном резном кресле перед ним. Этот шедевр искусства, на котором он так небрежно развалился со стаканом виски стоимостью в хорошую машину в одной руке и сигарой, тоже наверняка не дешевле золотого слитка, в другой, изготовлен специально под заказ из редчайшего дерева амарант стоимостью в двенадцать тысяч долларов за фут. Само дерево так дорого ценится за прочность, что было очень кстати, учитывая вес владельца, в три раза превышавший норму среднестатистического человека, и насыщенный пурпурный цвет, который дерево приобретает сразу после среза. Деньги на ветер, сказал бы обыватель, но босс Испанца не был простым обывателем. Годовой оборот в два миллиона долларов без налогового обложения давали этому человека карт-бланш на любые прихоти. Это касалось, естественно, еды, алкоголя, машин, зданий и людей. Осознавая это, он пользовался своим превосходством над другими в полной мере, наводя страх на своих врагов и, в особенности, подчиненных. Испанец догадывался, что эти атрибуты роскоши имеют двойной смысл. Босс, хоть и казался, как это говорят, «разжиревшим котом», был не глуп и понимал, что, как бы ему не хотелось, на одном страхе империю не удержишь, поэтому не стеснялся тратить свои деньги и показывать свое богатство, а остальные, видя это, желали отхватить хоть кусочек этой беззаботной жизни. Преданность на фундаменте жадности – самая лучшая гарантия власти.

– Он потерял память, – наконец ответил он.

Грузная туша хмыкнула, покосившись на него.

– Правда? Я бы решил, что это шутка, не услышь это из твоих уст. Выпей, не стесняйся – самый дорогой виски в этой стране. – Босс указал рукой в сторону обширного бара, дорогой напиток из его стакана пролился на подлокотник за двенадцать тысяч долларов за фут. Испанец любезно принял стакан виски из той же бутылки, предложенный одним из амбалов босса. Вроде бы они называли свои имена, но он их постоянно забывал, так как не видел смысла относиться к ним иначе, чем как к расходному материалу. Все равно кто-то из них однажды случайно отпустит тупую шутку при боссе, или сядет с ним за один стол без разрешения, решив, что прослужил достаточно долго, чтобы заслужить доверие, и тогда старое лицо заменится новым, а имена сотрутся в памяти. Глупая ошибка предполагать, что толстый единоличник терпит панибратство.

– Если все так, как ты говоришь, придется помочь ему вспомнить, – произнес толстяк ехидно, сотрясая своими подбородками.

Испанец догадывался, какую помощь предложит его босс и на чьи плечи ляжет эта грязная работа. Подняв руку, он дождался кивка, что означало добро на серьезное заявление, идущее наперекор желанию начальства.

– Боюсь, это не поможет, а скорее только усугубит ситуацию. Если мы на него надавим, существует серьезная опасность, что он вообще свихнется. Сами подумайте – кто бы выдержал все то, что он пережил? Нам повезло, что наш неудачливый друг вообще говорит, а не лежит и пускает слюни, уставившись в потолок. Думаю, лучше всего сейчас будет подождать. Если он все вспомнит, то сам придет к нам. Помните – у него еще есть что терять.

Маленькие глазки-бусинки прищурились и почти исчезли в складках жира, уставившись в никуда. Через некоторое время толстые несимметричные губы-червяки разомкнулись и замерли. Испанец терпеливо ждал решения босса, которое он вот-вот озвучит. Вместо этого толстые пальцы обхватили стакан и подняли его, словно для тоста. Испанец с улыбкой поднял свой, и самого дорогого виски в стране стало на двести граммов меньше.

Глава 6

Запах кофе. Солнечный свет ярче любого прожектора. Она разбудила его чашкой свежезаваренного кофе и утренними лучами солнца, наполнившими комнату летним теплом и ослепляющим светом. Он поспешил спрятаться под одеяло, но она схватила его и со звонким детским смехом потянула на себя. Он не мог не рассмеяться в ответ этому ребячеству. В конце концов он сдался. Она отбросила трофей в сторону и осторожно легла на него, пару секунд смотрела в глаза, и он чувствовал ее дыхание на своих губах. Она поцеловала его.

– Идем завтракать. – Шелковый голос, в котором есть что-то божественно прекрасное. В этот момент он подумал, что именно так звучит ангел. Голос, полный безграничной любви.

В тот миг он вдруг осознал, что она одна из тех женщин, которым нужно кого-то любить, чтобы самим быть счастливыми. Ей это было нужно, но знала бы она, как это нужно ему.

Хьюги приготовила омлет на двоих и нарезала фрукты. Сев напротив него, она как бы невзначай сказала:

– Я решила устроить званый ужин завтра вечером. Пригласим твоих родителей.

Он перестал жевать. С трудом проглотив пережеванный кусок, он тупо уставился на нее, затем покачал головой. Она взяла его руку в свою.

– Слушай, они не самые лучшие родители на свете, но дай им шанс. Они приезжали к тебе в больницу, пока ты был в коме. Звонили мне, спрашивали о тебе…

– Нет, – прошептал он, так как заметил, что, когда переходил на шепот, его речь можно было принять за человеческую. Речь, в которой прослеживалось личное мнение, с которым надо считаться.

Хьюги убрала руку и понимающе кивнула.

– Тогда просто позовем друзей, – сказала она с улыбкой. – Посидим маленькой компанией. Обзвонишь их? Думаю, запеку утку.

Она встала и пошла в прихожую, затем вернулась с мобильником в руках и положила его перед ним.

– Твой телефон. Пойду принесу почту.

Алекс невозмутимо кивнул, отхлебнув сладкий кофе почти без горечи. Как только она вышла, он взял телефон и включил – на табло высветилось поле для ввода пароля. Он пару минут смотрел на него, пытаясь достать из прошлого хоть что-то, связанное с паролем телефона. В памяти всплыли четыре цифры. Он ввел «десять одиннадцать». Пароль требовал еще одну цифру и он понял, что это не то. Очистив поле, он вновь стал рыться в памяти, и спустя пару минут стараний перед его глазами ясно предстали пять чисел. Он ввел их медленно, словно боясь, что собственное сознание решило сыграть с ним злую шутку, и остановился на последней, потому, что вдруг понял, что на ум ничего не приходит. Он быстро среагировал на звук и посмотрел в сторону двери: босые ступни, шагающие по ковру, – Хьюги возвращалась обратно. Он силился вспомнить последнюю цифру, словно боялся, что ошибка навсегда отберет у него ее. И с негодованием отметил, что страх этот имел над ним слишком большую власть. Будто в протест этому безосновательному страху, он в ту же секунду безропотно нажал пятерку. Пароль не подошел. «Введите вновь через тридцать секунд». На кухню зашла Хьюги с парочкой писем в руке. Среди белых конвертов затесалась рекламная брошюрка ресторана фастфуда. Он положил телефон экраном вниз.

– Нам желают поскорее поправляться наши добрые друзья из Франции. Помнишь их? – Она села напротив и улыбкой ответила на его покачивание головой. – Я тоже нет. Мы там отдыхали три года назад и, помню, подружились с назойливой парочкой. Неужто мы оставили им свой адрес? – Она склонила голову набок и шокированно открыла рот, так, что видно было неровные зубы. Лицо ее приняло очень странное выражение. Он смотрел на это пару секунд, затем что-то непонятное сдавило ему грудь, поднялось вверх и вышло наружу в виде смеха. Хьюги застыла с такой глупой миной, и он, несмотря на упорное сопротивление, стал падать головой вперед, выдавливая из себя воздух в виде все новых приступов смеха. Взяв себя в руки, он выпрямился и увидел, что она тоже тихо смеется.

– Закажем пиццу? – Она помахала брошюркой в воздухе. – «ПиццаДог»! – Хьюги положила глянцевую бумажку на стол. – Помнишь, ты часто брал ее у них? Лучшая пицца в городе с твоих слов. Вовремя они решили о себе напомнить. – Она ушла и крикнула из коридора: – Оставляю это на тебя. Возьми «Цезарь», если будет.

Он вновь взялся за телефон. Если начинать вводить по одной цифре за раз, учитывая, что интервал времени блокировки будет увеличиваться, то, скорее всего, у него есть три попытки на ближайшие пять минут, после чего телефон или продолжит докидывать время, или, что вероятнее всего, заблокируется окончательно. Он уже хотел ввести тройку, как взгляд его упал на брошюрку. Мультяшный загорелый толстый повар в черной шапке, солнцезащитных очках и перевязанным платком на шее сурово смотрел на него, одной рукой держа пиццу, а второй указывая на номер в углу. Пароль в точности совпадал с последними цифрами номера. В конце значилась восьмерка. Недолго думая, Алекс ввел недостающую цифру. Пароль подошел. Этому можно было бы удивиться, но если подумать логически, то выбрать номер, который мало чем может ассоциироваться с тобой и твоим домом, но часто мелькает перед глазами, – не самая глупая затея. Он набрал номер, и у него высветился контакт с названием пиццерии. Милый голос девушки с легким, незнакомым ему акцентом и без фальшивого раздражающего энтузиазма, ответил через два гудка быстрой приветственной фразой, доведенной до автоматизма.

– Алло, пиццерия «ПиццаДог» слушает. «ПиццаДог» – лучшая пицца в городе.

– Я… Хотел бы заказать пиццу.

Было слышно, что она немного растерялась. Видимо, из-за голоса.

– Да, конечно. Перечислить вам наш ассортимент?

– Нет, спасибо. Мне «Цезарь». Средний. Без соусов.

– Один» Цезарь» средний без соусов. Есть. – На том конце провода пальцы застучали по клавиатуре. – Вам доставка или на вынос?

– Доставка.

– Отлично. Назовите адрес.

Он взял одно из писем на столике и прочел адрес конечного пункта назначения на бланке. На том конце линии повисла пауза. Алекс даже решил, что связь прервалась, и думал сбросить и перезвонить. Но из динамика вновь послышался голос девушки.

– Вы… Вы не могли бы повторить адрес. – Теперь голос ее звучал тревожно. Растерянное лицо девушки так и предстало перед его глазами. Он повторил адрес. Она вновь умолкла. Алекс напряг слух так, что буквально чувствовал ее дыхание. На заднем фоне было слышно, как она положила телефон, видимо, проводной, после чего встала и вышла из комнаты. Затем зашла спустя пару секунд, переговариваясь с кем-то в быстром темпе на непонятном ему языке, но было понятно, что оба – второй, очевидно, мужчина – очень нервничают. Ссора, казалось, быстро накалялась, но оба внезапно умолкли, а после он услышал ее серьезный голос, словно она бронирует ему номер в отеле:

– Заказ принят. Расчетное время готовки – двадцать минут. Вы сможете забрать его по адресу Инингет, двенадцать. – Три коротких гудка.

Он ушел, не сказав ей ни слова, – Хьюги, скорее всего, никуда бы его не отпустила. Но чтобы ей было спокойнее, оставил записку, где написал, что решил немного прогуляться и пройтись за пиццей пешком. Такси приехало, и, сев в него, он увидел, что это та же машина, что привезла их с Эспеном вчера домой. Таксист, тот же самый, в этот раз довез его, крепко вцепившись в руль и без единого слова до конца поездки. Видимо, хоть солнечные очки и были к месту в такую жаркую летнюю погоду, толстовка с накинутым капюшоном вызвала у него подозрения, и он решил приглядеться к оставшейся открытой части лица. Когда машина доехала до Инингет, двенадцать, таксист просто назвал цену. Алекс, не найдя мельче, дал ему сотенную купюру из своего бумажника, который нашел в одной из курток в прихожей. Таксист посмотрел на купюру и замотал головой, не отрывая рук от руля.

– Знаете, не надо. Поездка бесплатная, – произнес он, тщетно пытаясь звучать невозмутимо.

Алекс вышел из машины, оставив купюру на заднем сидении. Он огляделся: перед ним стояло кафе быстрого питания с вывеской «ПиццаДог» и логотипом в виде маленького бандита-поваренка, занимавшее первый этаж одной из сотен десятков многоэтажек, раскинувшихся по всему центру города ровными рядами широких, озелененных маленькими декоративными деревцами и цветистыми кустами улиц, среди десятков таких же кафешек. Но «ПиццаДог», без сомнений, была самой яркой. В основном в кафе преобладали, в соответствии с шапочкой и платком на логотипе, зеленые и желтые цвета, как внутри пиццерии – он видел это через широкую стеклянную витрину, – так и снаружи.

Почти все столики были заняты разношерстной молодежью и семьями, поэтому он пониже опустил капюшон, но, вспомнив встревоженное лицо таксиста, которое ему мельком довелось увидеть в зеркале заднего вида, не справился с нахлынувшим волнением и забежал в ближайшую аптеку в двадцати метрах от кафе. К удивлению, человек в солнечных очках и в медицинской маске под капюшоном не вызвал такого ажиотажа среди шумной толпы заведения – на него обернулись лишь пара карапузов да несколько подростков за одним столиком, отпустившие глупую шутку про наркодилера и сами же посмеявшиеся над ней.

Он подошел к свободному окошку заказов и своим видом сразу встревожил девушку за терминалом.

– Я пришел забрать заказ, – произнес он хрипло и еще более невнятно из-за маски и, лишь сейчас вспомнив про шею, застегнул толстовку повыше и опустил голову. Руки он прятать не стал, посчитав, что это будет уже слишком. Девушка, видимо, поняла, чего он хотел, и попросила показать чек, на что он покачал головой и пожал плечами, мол, чека нет. Девушка попросила подождать минуту, отошла и вернулась с администратором – низким парнем с темным оттенком кожи.

– Здравствуйте, какие-то сложности? – спросил он почтительно и с уважением, как истинный англичанин, без тени акцента. Латинос или итальянец, решил он про себя, пока тот пристально его разглядывал.

– Он хочет забрать заказ, но говорит, что чека нет. Может, по теле… – Он остановил ее жестом руки.

– Спасибо, Ванесса, я разберусь. Будь добра, встань за кассу, там уже очередь. – Девушка кивнула и ушла, а администратор жестом показал ему в сторону двери, куда направился сам.

Пройдя через дверь, они оказались у лестничного пролета, видимо, использовавшегося еще и как склад, судя по ящикам с соком. Администратор запер дверь, опустив с гулким звуком ручку, посмотрел вверх лестничного проема и, убедившись, что никого нет, встал напротив него.

– Алекс, это ты? – спросил он тихо, но, отрезанный от шума толпы плотно запертой дверью, голос слабым эхом прокатился вверх. Алекс, на секунду замешкавшись, кивнул. Его собеседник тяжело вздохнул.