Читать онлайн Нарко бесплатно

Глава 1

Давние времена Великого Союза

Рыжая не хотела подслушивать, но это вышло случайно. Она шла к Генриху за новой партией товара. В общине ее не любили. Цыганам не нравилось, что она продает на их территории. Афганы ей не доверяли потому, что она сама немного употребляла. А кто-то просто считал ее ведьмой и не хотел лишний раз связываться. Рыжая всегда приходила на встречи трезвой, Генрих ни разу не видел ее под кайфом, и только он один относился к ней относительно по-человечески. Рыжая подошла к калитке и уже собралась стучать, как вдруг услышала голос цыганского барона:

– Ты же сам понимаешь, что это необходимо сделать, – послышалось со двора. На территории перед домом стояла вытянутая деревянная беседка. Летом афганы часто там ужинали. Лариса стояла за высоким металлическим забором, где хорошо было слышно все, что происходило на другой стороне.

– Да я понимаю, но мне не нравится эта идея. Генрих – часть нашей общины.

Лариса узнала голос Гоги. Он руководил всей афганской диаспорой в общине, включая Генриха и его семью, которая занималась производством товара и транспортировкой его на территорию Великого Союза.

– Ему нельзя доверять. Однажды он уже предал нас.

– Тогда вышло случайно.

– Это он так сказал. У меня другое мнение. Да ты и сам все видишь. У тебя поля, цветы, люди, а у него только маленькая фабрика где-то в пустыне, да и та работает плохо. А сколько он претензий тебе предъявляет? Разве это справедливо? Синтезировать порошок мы сможем и без него, а если подумать, то даже здесь завод построим. Я сам помогу. Просто подумай, зачем кормить бесполезные рты?

– Мы с самого начала работаем с Генрихом. Он занимается поставками…

– С поставками проблем не будет. Как ты не видишь, что он прогибает всех под себя. Протаскивает своих людей. Оглянуться не успеешь, как в общине будут только друзья Генриха. А потом он и у тебя власть отнимет. И нас всех прогонит. Недаром же он своего дилера завел. Продает все по дешевке, только рынок портят.

– О ком ты говоришь?

– Рыжая, эта стерва, наркоманка.

– Лариса, что ли? Ой, да не смеши, она так… – Гога отмахнулся и скорчил лицо, будто его перекосило от омерзения.

– Скоро ты сам все увидишь. Он подминает бизнес под себя. Дилеров у него станет больше, а ты будешь ему не нужен.

– Дай мне время подумать…

Лариса слушала их разговор практически не дыша, так что стук собственного сердца заглушал едва доносившиеся голоса. Но в тот момент, когда она решила, что ее никто не видит, в забор с внутренней стороны врезалось что-то тяжелое. Раздался громкий лай, который мигом взбудоражил Ларису. Собаки рычали и рыли землю. Под забором показалась оскаленная зубастая пасть. Разговор прервался. Лариса отскочила от забора и побежала. Она старалась бежать тихо, но быстро, надеясь, что так ее не поймают. Все улицы в общине тянулись параллельно друг другу, как в обычной деревне, они выходили на главную дорогу, которая их объединяла. Лариса выбежала на дорогу, свернула на другую улицу и спряталась в небольшом проеме между заборами соседних участков, прижавшись спиной к невысокому бетонному столбу. Собак выпустили наружу. Они выбежали на центральную магистраль и принюхивались к земле. За ними шел высокий мужчина в черном костюме и рубашке с красными манжетами, застегнутой на три нижние пуговицы. Собаки завернули на улицу, где пряталась Лариса. Она зажала рот ладонью, сердце бешено колотилось. Живот скрутило. У Ларисы всегда болел живот от волнения. Одна из овчарок шла вдоль забора и подобралась к углу, за которым скрывалась Лариса. Но в тот момент, когда собака уже намылилась завернуть к ней, мужчина в черном пронзительно свистнул, подозвав ее обратно к дому. Лариса с трудом выдохнула и еще долго стояла на месте, прежде чем заставила себя выйти из укрытия. Тело не слушалось, колени тряслись. Она хотела быстрее скрыться из виду, тихо шагала по краю дороги. В окне одного из домов внезапно включился свет. Лариса инстинктивно подняла взгляд и увидела силуэт мужчины. Она отвернулась, взяла себя в руки и ушла.

Глава 2

Москва. Наше время

Клоун смотрел на Яна искоса. Глаза-бусинки, чуть меньше носа, под которым красуются маленькие усы а-ля Адольф Гитлер. Одно ухо оттопырено, второе прикрыто пышным афро. Персонаж, случайно размазанный грязью на полу, злобно смотрел снизу-вверх. Поезд скользил по рельсам, разрывая теплый весенний воздух. Полупустые вагоны освещались новыми лампами. Люди сидели, уткнувшись в телефоны, словно бежали от уныния своей жизни в электронную нирвану социальных сетей. Ян стер физиономию клоуна подошвой и задумчиво посмотрел в окно. За последнюю неделю в его жизни случилось больше событий, чем за все прошедшие двадцать три года. Он морально умер в тот момент, когда доктор огласил диагноз. В первые минуты даже не верилось, что это происходит с ним. Он смотрел на проносящиеся мимо деревья и вспоминал, как они с мамой вышли из больницы. Она молча взяла его под локоть, держа в другой руке большую оранжевую сумку, с которой ходила уже двадцать лет и никогда с ней не расставалась. Сумка рвалась несколько раз, но мама всегда ее зашивала и ни за что не хотела выбрасывать. А Ян, наоборот, мечтал избавиться от этой уродской сумки, символизирующей в его понимании бедность и полную безнадегу, от которой он всеми силами пытался сбежать. Мама выглядела абсолютно здоровой. Ян собирал свои вещи, но его не покидало чувство вины. Он думал, что бросает ее и больше никогда не увидит.

На следующее утро, после оглашения диагноза, Ян долго не мог встать с постели. Тело, как огромный мешок с потрохами, лежало без сил и желания начать новый день. В такие минуты ему хотелось уткнуться в подушку и рыдать. А мама, напротив, вела себя как обычно, спокойно переживала все сама и делала вид, что ничем не болеет. Она приготовила завтрак и заварила чай. Ее больше волновал отъезд Яна, не хотелось отпускать сына в Москву одного.

Консультацию назначили на утро. Врач принял их без очереди. Он сидел за своим столом, в белом халате и толстых очках, перебирал результаты анализов. В углу стоял маленький белый холодильник, а сбоку, у стены, – два шкафа. На стенах висели страшные анатомические плакаты и рекламный постер с какими-то зарубежными препаратами.

– У вас рак мозга первичного типа. Такое встречается редко. Третья стадия уже сильно запущенна. Необходимо начать лечение, чем быстрее, тем лучше. Оперировать нужно срочно. Времени практически не осталось, – он перебрал кипу документов и дал Яну несколько брошюр, не содержащих ничего конкретного, только общую информацию.

– Давайте сделаем операцию, – сказал Ян, – еще же не слишком поздно?

– Это очень сложная операция, и успех гарантировать невозможно. Даже при самом благоприятном исходе вам придется пройти длинный курс реабилитации. И даже в этом случае есть вероятность рецидива.

Доктор протянул Яну папку с планом лечения, подробно изложенным на нескольких листах. Врачи всегда казались ему бездушными циниками, смотрящим на мир через призму практической анатомии, но в этом враче было что-то по-человечески душевное. Что-то внушающее надежду на лучшее.

– А как же химиотерапия? – спросил Ян. – Она может помочь?

– Боюсь, что в вашем случае химиотерапия не даст желаемого результата. Она имеет свои плюсы и минусы, но вещества практически не доходят до мозга и потому работают очень слабо. Радиохирургия будет гораздо эффективнее. Современное оборудование позволяет проводить точечное облучение пораженных зон.

– Хорошо, можем начать уже сейчас?

Доктор слегка замялся, почесал затылок и сказал:

– Наша клиника не может предоставить такое лечение. Но у нас есть партнерское соглашение с немецким онкологическим центром в Москве, – доктор дал Яну брошюру, – это частное учреждение и очень хорошее. Там делают операции и курсы реабилитации. А с нами вы получите скидку на лечение.

Он протянул распечатку с длинными таблицами. Ян посмотрел на прайс-лист. «Вот как интересно получается, – подумал он, – может, их в мединституте учат такому мягкому, эмпатичному тону, полному сочувствия и понимания. А потом, когда больной расслабится и обзаведется мизерной крупицей надежды, они, как обухом по голове, огорошивают тебя ценой на жизнь. Удовольствие не из дешевых. Бизнес на здоровье, хочешь бери, хочешь умри, скидки предусмотрены. Сперва приласкали, маслицем смазали, а потом как засадили по самые гланды во имя отца, сына и…»

– А как же страховка? – спросил Ян. – У нас же есть страховка.

– К сожалению, страховка не покрывает такое лечение. Его предоставляют только в частных клиниках. У нас нет соответствующих специалистов и оборудования.

– Что вы говорите? – спросила мама.

– Я понимаю, это большие деньги. И к сожалению, государственная страховка не оплачивает подобное лечение. Мне очень жаль, что с вами это произошло…

«Да уж, тебе очень жаль», – думал Ян. Доктор продолжал говорить, но он его уже не слушал. Он сильно сжал кулаки, и обкусанные ногти вонзились ему в ладонь. Ну конечно, ты все понимаешь. И где простым людям достать такие деньги? Да что вообще значат деньги? Всего лишь мера человеческого времени, выраженная в форме общественных ценностей, непропорционально распределенных между всеми людьми на этой планете. «Ты не на нашем месте, – думал Ян, глядя на доктора, – ты сидишь в просторном кожаном кресле и продаешь людям здоровье, спекулируя надеждой на жизнь. Мне такие деньги и за десять лет не заработать, а у нас каждая неделя на счету, но кого это волнует».

Ян сидел в полупустом вагоне. Мимо пролетали деревья, поля и небольшие деревушки, сменявшиеся унылыми поселками, которые еще не доросли до полноценных городов. В соседнем ряду сидела женщина с маленьким ребенком. На вид ему было года четыре. Он ковырялся в носу, а она легонько шлепала его по рукам, чтобы тот не тащил козявку в рот. За ними сидели два школьника, ученики средних классов. Один из них схватил оставленную кем-то недопитую бутылку пива и предлагал второму отхлебнуть глоточек. Потом он харкнул прямо в горлышко бутылки.

– Зачем ты это сделал? – спросил его товарищ.

– Да так, – ответил малой, – не хочу, чтобы из нее еще кто-то пил, а если попьют, то с моим харчком.

Прямо перед Яном сидела бабка в сером пиджаке и темных очках в толстой оправе, которые придавали ей внешнее сходство с Элтоном Джоном. Рядом с бабкой расположился дед, от которого за версту несло низкопробной спиртягой, будто он хлопнул фуфырик с боярышником перед выходом. «Элтон Джон» постоянно ворочалась и отдавила Яну ноги, когда пробиралась к выходу.

Ян хотел сбежать от проблем, но понимал, что от рака не получится просто уехать. Воображение рисовало страшные картины: как он хоронит мать, как люди пришли на похороны. Он будто примерял рак на себя, думал, что заболел вместо нее или забрал эту смертельную хворь. Ян начинал сам себя жалеть, а потом снова ненавидеть свою беспомощность. Он хотел остаться и провести с мамой столько времени, сколько у нее есть в запасе, но понимал, что долг службы никуда не денется. К тому же он надеялся, что там помогут достать нужную сумму, хотя сильно на это не рассчитывал. Поначалу у него будет небольшое жалование, но если получится найти дополнительную работу… Он решил, что возьмется за что угодно и достанет деньги, чего бы это ни стоило.

Глава 3

Давние времена Великого Союза

Несколько больших свечей слабо освещали алтарный зал. Прихожане толпились внутри, но старались не шуметь. PRO-ерей Самсон проводил воскресную службу. Веруны кланялись в пол и шепотом читали молитвы. Самсон начал принимать исповедь. Длинная очередь выстроилась в исповедальную комнату, похожую на большой деревянный шкаф с двумя дверьми, одна для священника, другая для веруна. На фронтоне висела объемная голова KOTO-бога из почерневшего дерева. Люди садились внутрь, рассказывали про свои страхи и опасения, каялись в грехах, а потом бросали деньги в ящик, стоящий рядом с шкафом, таким образом искупая провинности. Последним пошел молодой человек. Он был скромно одет, худощав, с чопорным серым лицом. Брюки свободно болтались на нем. Парень сложил ладони.

– Я впервые на исповеди, батюшка, и не знаю, что говорить.

– Расскажи о грехах и покайся перед Всевышнем, облегчи душу свою, – Самсон набросил епитрахиль ему на голову.

– Я не был образцовым веруном, не посещал службу и не постился. Я обманывал своего начальника.

– Хорошо. Что еще?

– Пьянствовал, курил и спал с чужой женой.

– Это все? – спросил Самсон. Ему хотелось побыстрее закончить службу.

– Кажется, да. А нет, – живо взвизгнул парень, – еще я изнасиловал лошадь и убил маленькую девочку. Или наоборот, уже и не припомню. Это ваш бог тоже простит?

Самсон резко отклонился, епитрахиль спала с головы мужчины. За всю службу священник никогда не встречал такой дерзости. Он сидел на месте, крепко вцепившись в подлокотники стула. Перегородка между двумя отделениями в шкафу доходила только до плеча, чтобы священник мог видеть прихожан. А молодой человек смотрел на Самсона и широко скалился. Он достал из штанов небольшое квадратное устройство с тремя кнопками и дал команду: «Заходим!»

В ту же секунду двери церкви распахнулись и внутрь влетели вооруженные люди в черной форме. На рукавах у них были нашивки в форме щита с красной трехглавой змеей, под которой красовался всевидящий глаз Великого Союза. Спецназ Кабинета Безопасности. Самсон сразу все понял. Он подсознательно ждал этого момента. Церковная деятельность была под запретом, и раз за разом Самсон нарушал закон. Проводя очередную службу, он мысленно представлял, что в любой момент его могут арестовать. Каждый раз, читая молитву, он был морально готов к тому, что в церковь ворвутся люди в масках и наденут на него наручники, он даже в некоторой степени хотел этого, желал, чтобы все закончилось. Но сегодня Самсона застали врасплох.

Бойцы построили прихожан в две шеренги и записали их данные в толстый журнал.

– Религиозные потребности нынче дорого стоят, господа, – выступал молодой человек, – вы рискуете лишиться работы, льгот, социального положения, а в некоторых случаях даже свободы, – он посмотрел на Самсона. – Меня зовут Присветов Филипп Кириллович, майор второго главного управления Кабинета Безопасности Великого Союза, отдел по обеспечению внутренней безопасности. Расходитесь домой, товарищи, в ближайшее время мы вызовем вас на допрос, и рекомендую явиться к нам добровольно. А вам, господин священник, придется проехать с нами.

* * *

Комната для допросов находилась в одном из корпусов Кабинета Безопасности на Лубянке. Самсон знал, что нарушил много запретов, и уже пожалел, что начал эту воскресную службу. Он сидел в наручниках за маленьким железным столом, прикрученным к полу. Стены кабинета были выкрашены в темно-зеленый цвет. У двери висела небольшая карта Великого Союза. Самсон сидел в одиночестве уже больше часа и думал, как будет устраивать жизнь в тюрьме. В его голове всплывали чудовищные образы трудовых лагерей, собранные по рассказам других священников из центральной Патриасии. Ходили слухи, что людей везут на Урал или на Дальний Восток в вагонах для скота, заставляют валить лес, рыть котлованы и выполнять другую очень тяжелую работу, кормят плохо, медицина отсутствует, а из одежды им дают легкие штаны и тонкую куртку. Заключенные работают по двенадцать часов на жутком морозе и изнурительной жаре. Неудивительно, что оттуда почти никто не возвращался. Мало кто выдерживает больше шести месяцев. Это были только слухи, хотя и не безосновательные. Те, кто возвращался из лагерей, почти ни с кем не разговаривали, были замкнутые и нелюдимые. Самсон знал, что за преступление, которое он совершил, сажают надолго, и готовиться надо к самому худшему. Если бы он просто вел службу, не собирая при этом деньги с прихожан, может, приговор смягчили бы. Филипп вошел и сел напротив PRO-ерея, шлепнув на стол картонную папку.

– Ну что же, Самсон Димитриевич, вынужден вас огорчить. Нарушение уголовного кодекса Великого Союза в части закона об отделении церкви от государства, наказание за которое – до пяти лет лишения свободы. А также статьи 227, запрещающей создание группы, в том числе религиозной, причиняющей вред здоровью и посягающей на личность и права граждан. При этом еще и с незаконным сбором средств…

После слов о пяти годах Самсон уже не слушал, что Филипп ему говорил. До него доносились только отрывки фраз, в основном с обвинениями и статьями уголовного кодекса. Самсон думал лишь о том, проведет ли он эти пять лет в тюрьме или все-таки в лагерях. А Филипп продолжал накидывать обвинения, как петли на шею.

– Я не виноват, у меня не было выбора, – вдруг перебил его Самсон, – Патриас приказал проводить службу, я и подчинился. Вы же тоже выполняете приказ вашего начальника, – робко заметил он.

– Если Патриас прикажет вам повеситься, вы тоже подчинитесь? Приказывать в нашей стране может только Партия.

– Церковь в бедственном положении. Нам приходится идти на крайние меры и нарушать закон. Да я бы сам никогда в жизни не пошел бы против Народной Партии и нашего Великого Союза. Это все Патриасия нас заставляет. А деньги я собирал, только чтобы еды себе купить и с голоду не помереть, – божился Самсон. – Мы же на грани вымирания, как вы не понимаете, – у него тряслись руки и дергался глаз.

Самсон понимал, что эти аргументы ничего не значат. Филипп встал и закурил сигарету.

– Вы еще молоды, а уже стали PRO-ереем. Это ведь высокое звание в церкви? Невероятно быстрый карьерный рост. Как же вам это удалось?

– Всех PRO-ереев, которые служили в этой церкви до меня, посадили или сослали в лагеря, вот меня и назначили. Потому что больше некого было назначать, я один служу в церкви. Ну вы же тоже молоды, а уже майор.

И правда, после войны в Великом Союзе не хватало квалифицированных кадров, что вызвало такой стремительный рост в званиях даже у молодых офицеров. Филипп смотрел в папку. Искал какие-то записи.

– Вам светит большой срок. Жаль будет потерять в тюрьме всю молодость.

– Я не виноват в том, что вы терроризируете церковь. Вы почти всех священников посадили, вот меня и поставили служить. А деньги собирал в личных целях. Сами попробуйте жить без жалования, посмотрел бы я на вас. Если бы не я, там служил бы кто-нибудь еще. Посадите вы меня в тюрьму, на мое место придет другой, потом вы и его посадите, пока все священники не закончатся или тюрьмы не переполнятся.

– Подбирайте выражения. Если будете называть политическую программу «террором», вы рискуете в придачу получить еще несколько статей. И с чего вы взяли, что вам светит именно тюрьма?

Самсон покраснел. Филипп закурил вторую сигарету. Несколько минут они сидели молча. Комната наполнилась дымом. Филипп листал папку и внимательно изучал материалы дела. Потом стряхнул пепел на бетонный пол.

– Впрочем, есть выход из вашего положения. Вы можете принести пользу Великому Союзу и остаться на свободе. Если вы согласитесь сотрудничать, я лично обеспечу вам безопасность. Вас не посадят в тюрьму и не отправят в лагеря.

– Как сотрудничать? – растерялся Самсон.

– Вы знаете, что я могу посадить вас в любой момент, но не хотел бы этого делать. Поймите правильно, я ничего лично против вас не имею. Давайте допустим, что вы стали жертвой духовно-идеалистической пропаганды вашей Патриасии, которая противоречит политике Великого Союза. Я смогу убедить начальство и доказать это в Кабинете. Я же вижу, что вы можете принести гораздо больше пользы на свободе.

– Так чего конкретно вы от меня хотите?

– У вас высокая должность. Я хочу, чтобы вы информировали меня о том, что происходит в Центральной Партиасии. Их перемещения, планы, цели, связи. Все новости, все, что так или иначе связано с высшим церковным управлением и Патриасом. Все это вы будете рассказывать мне и записывать на специальное устройство, которое я вам дам.

– Хотите, чтобы я шпионил?

– Не шпионил, а сотрудничал. Послушай, – Филипп вытянулся к Самсону, – выбор у тебя невелик. Скажу откровенно, мы это не каждому предлагаем. Это твой шанс, держись за эту возможность, работай на нас. Станешь приносить пользу, все у тебя будет в порядке.

Выбора, по факту, и не было. Самсон вышел на улицу с тяжестью на душе и без копейки в кармане. Он снова обдумывал слова Филиппа: «Либо так, либо тюрьма». Конечно же, он мог отказаться и сесть, как святой мученик, но кому от этого будет лучше. Церковь не оценит его жертву, а потом и вовсе забудет, как забыла всех репрессированных до него священников. Живот свело от голода, но Самсону было все равно. Времена давно изменились, а свобода дороже всего, даже бога.

Глава 4

Москва. Наше время

Ян поднимался по лестнице и чуть не упал, споткнувшись о кривую ступеньку. Он старался не дышать, вонь гнилого мусора и запах табака резали нос. Наверху ждала хозяйка, престарелая советская хабалка, чей муж получил в свое время квартиру, которую Ян собирался снять. Однушка в старой пятиэтажке показалась ему настоящими хоромами после шести лет казармы-общежития в высшей духовной Лупенарии. На первый взгляд все выглядело неплохо, но потом, первое впечатление угасло, стало понятно, что это унылый гадюшник с тараканами. Дом постепенно разваливался, полы скрипели, потолок и стены покрылись трещинами, и любой скрип у соседей звучал громким аккомпанементом на весь этаж. Но Яну нравилось это жилье, оно было только его.

Хозяйка курила на кухне. Ян протянул ей конверт с авансом за жилье. Она быстро пересчитала купюры и ушла, оставив сигарету тлеть в пепельнице. Ян впервые оказался один. В Лупенарии с ним жили пятнадцать человек, а сейчас он в одиночку расхаживал по квартире, из комнаты в ванную и на кухню. Он подобрал непотушенный бычок из пепельницы, затянулся и выбросил его, потом разобрал вещи, нагладил новую V-рясу и быстро перекусил бутербродами с колбасой. На лестничной площадке раздался сильный грохот. Соседи ругались. Ян закрылся в комнате, но до него доносился шум, кто-то кричал: «…Чтобы я тебя больше здесь не видел, мудак!..». Ян хотел помолиться, но не успел даже подумать об этом, как в дверь его квартиры громко заколотили. На пороге стоял крепкий мужик. На вид ему было за тридцать, на лице – щетина, а виски начинали седеть.

– Здорова, сосед, – бойко сказал незнакомец. Он тяжело дышал, лицо его покраснело. – Одолжи тряпку какую-нибудь или бинт, рану замотать.

Ян растерялся, он оглядел незнакомца и спросил:

– А что случилось?

– Руку порезал. Спроваживал одного торчка. Болтаются в подъезде всякие уроды. Потом обоссут здесь все под героиновым приходом. Вот ищу, чем бы рану заклеить.

На внутренней стороне ладони красовался длинный порез, из которого медленно сочилась кровь.

– Я сейчас поищу что-нибудь, – Ян отправился в комнату и заглянул в чемодан.

– Так я зайду? – спросил он, уже топчась в прихожей.

– Да. Можете сесть на кухне.

– Только заселился?

– Да, сегодня перевез вещи.

– Ну и как тебе у нас?

– Пока нормально.

– Хех, – засмеялся мужчина, – это не надолго. Меня Ден зовут.

Ян нашел чистое полотенце, порвал его надвое и протянул ему. Они промыли рану, криво перемотали руку и закурили. Ден жил в квартире напротив, сказал, что работает на государство, которое оплачивают ему проживание, но не уточнил, что это за структура. Ян решил, что организация какая-то бедная, раз поселила его в этом доме. Он проводил Дена и предложил ему второй кусок полотенца, но тот отказался, мол, эта ерунда и так заживет.

* * *

Купола Любянской церкви ярко отражали утреннее солнце. На территории у заднего входа стояли служебные фургоны и легковушки, а рядом расположилось длинное одноэтажное здание из белого кирпича, похожее на вытянутый сарай с окнами. За ним построили небольшой мраморный домик для кошек, с фонтанчиком. Внутри церкви пахло воском и ладаном. На передней стене, поверх алтаря, висел огромный крест с символом Всевышнего Божества – распятым черным человеком с головой кота. Высокая молодая женщина в серой V-рясе зажигала свечки в притворе и алтарном зале. Затемненные стекла отражали ее лицо, длинные тонкие пальцы и худые кисти. Она была стройной, вытянутой и красивой. Неожиданно кто-то хлопнул Яна по плечу.

– Понравилась? Это наша сестра Мария.

– Марк! – воскликнул Ян и тут же его обнял.

– Ну здравствуй, братец, – улыбался молодой человек. У него были светлые волосы торчком и мелкие зубки чеширского кота.

– Сколько лет не виделись!

– Три года, не меньше.

Они вышли покурить перед началом утренней службы. Прихожане постепенно наполняли церковь. Из белого сарайчика вышел PRO-ерей.

– Здравствуйте, Виктор Геннадьевич, – пролепетал Марк. От высокого худощавого мужчины тянуло сильным запахом алкоголя, но с виду он был бодр. «А ведь ему уже не тридцать и даже не сорок», – подумал Марк.

– Здравствуйте, вы у нас новенький? – обратился он к Яну.

– Да. Ян Ронин, только окончил Первую Московскую Лупенарию.

– Виктор Геннадьевич, PRO-ерей Любянской церкви. Поздравляю и добро пожаловать, – он пожал Яну руку, – приготовьтесь к службе, скоро начнем. Марк, проконтролируй.

Они вернулись в церковь. Отец Виктор поставил толстенный криптослов на широкий аналой, и началось утреннее служение. Ян с Марком встали рядом, немного позади отца Виктора. В промежутке между молитвами сестра Мария и певчие добровольцы заливались пением. Виктор невнятно читал, Ян внимательно слушал и подпевал, Марк изо всех сил боролся со сном. Прихожане, в большинстве своем пожилые женщины и мужчины, отбивали поклоны, стоя на коленях. В толпе Ян узнал свою арендодательницу – Ларису. Марк вышел в огороженную ризницу, чтобы подготовить крест для исповеди. Ян стоял и смотрел на происходящее. А прихожане глядели на него с каким-то благоговейным ожиданием, как на конферансье небольшого театра. Он поймал взгляд Ларисы. Отец Виктор вышел из алтаря в золотисто-голубой епитрахили и отправился в исповедальную комнату. Прихожане выстроились в очередь и заходили по одному. Марк продолжил петь. Мария готовила кувшин с молоком для причастия.

* * *

Ян думал, что длинный белый сарай используют как склад для церковного хозяйства, но на самом деле он оказался административным зданием. Ян сидел в комнате и внимательно изучал церковный служебник. Марк отправился на заказ: освящать новый автомобиль местного начальника полиции. Церковь хорошо дружила с силовыми структурами и другими госорганами. Сестра Мария выполняла мелкие поручения по хозяйству, а Виктор куда-то уехал.

После вечерней службы Ян с Марком переоделись и сели в парке. Закусывали пиво соленым арахисом и каким-то подобием беляшей из палатки на колесах. Марк рассказывал, как освящал черный крузак со спецномерами. За работу он получил двадцать тысяч, что не так уж и много, учитывая гонорары Виктора.

– Как тебе первая служба? – спросил Марк.

– Да нормально, – замялся Ян, – я ее так и представлял.

– Не переживай. Скоро привыкнешь и это станет, знаешь, как пойти кота покормить.

– Я до сих пор не верю, что меня сюда взяли, – радовался Ян.

– Да, хорошо, что ты сюда попал, – подмигнул Марк, – нам нужны надежные люди.

– Спасибо.

– За что? – смутился Марк.

– За то, что замолвил словечко. Я же понимаю, в такую церковь не возьмут кого попало.

– Но я ничего не делал, – сказал Марк, – тут меня никто слушать не станет.

– Тогда кто мне помог?

Марк только пожал плечами и глотнул пиво.

– А что это за сестра Мария, – спросил Ян, – давно она служит?

– Что, понравилась?

– Да нет, не то чтобы… Просто интересно.

– Понравилась, – ехидно улыбался Марк.

Ян покраснел от стыда.

– Да, она красивая, но, к сожалению, глупая. Иногда смотришь, лицо вроде милое, симпатичное, но есть в нем что-то туповато-примитивное. И понимаешь, что человек-то не твоего уровня. Мария красивая, стройная, одаренная большими… – Марк визуально изобразил руками грудь, – но по одному взгляду видно, что интеллекта там нет, и волей-неволей приходится сводить все общение до уровня примитивных инстинктов.

Ян засмеялся.

– Узнаю старого доброго Марка. Ты же всегда девчонкам ранги приписывал. Кто там у тебя был, – Ян сморщился от напряжения, пытаясь вспомнить, – «грошовые», которые шли на черный день, если тебе не давали «массмаркет», и были еще другие, самые дорогие, не могу вспомнить…

– «Золотой стандарт», – помог ему Марк, – да, да, все так.

– А как ты сюда попал? Сюда же никого просто так не берут. Только по знакомству.

– Что, в церковь? Меня Виктор подтянул, по старой дружбе. Мама с ним знакома, вот и замолвила словечко, – Марк закурил и протянул Яну зажигалку. – Виктор у нас строгий, часто ходит угрюмый, неразговорчивый, потому что на отходняках, но в целом он неплохой, просто работа очень нервная.

– Ты хотел сказать служба? – поправил его Ян.

– Нет, именно работа. Служба-то как раз ни при чем.

– Не понял?

– Ты еще не в теме, – продолжил Марк, – пока я не могу все рассказать. Думаю, скоро тебе предложат хорошую работу. Виктор сам все объяснит, когда поймет, что ты готов. Как ты и сказал, сюда просто так не попадают. Значит, нашли тебя. Если ты не будешь тупить, все срастется как надо, я уж надеюсь на это. Главное – не умничай и делай, что тебе говорят.

– Ты это о чем говоришь? Какую еще работу? А как же служба?

– Забудь ты о службе. Это дело вторичное. Церковь теперь другой жизнью живет, братец.

– В каком это смысле?

– Потом, все потом, – отмахнулся Марк, – про церковь много не думай. Она никуда не денется. Да и не осталось уже верующих священников.

– Это как? – недоумевал Ян.

– Потом все узнаешь. Не задавай лишних вопросов. Я уже пожалел, что начал этот разговор. И вообще, пора уже по домам расходиться. Не все же тебе сразу выкладывать.

Ян лежал в постели и не мог заснуть. Он долго думал над словами Марка. Как может священник не верить во Всевышнего? Сами, значит, не верят, а других учат. Глупость какая-то, сюр.

* * *

Ян служил в церкви и занимался хозяйством в администрации. Дни проходили скучно. Виктор давал ему задания, а потом куда-то пропадал. Марк помогал Марии в церкви, когда сидел без заказов что-либо освятить. Четыре раза в неделю приезжал невысокий старик с сонными глазами и очень крепким рукопожатием. Его звали Генрих. Ян думал, что он был кем-то вроде завхоза или снабженца, но спрашивать стеснялся. Он проводил много времени в кабинете с Виктором. Яна отпускали домой раньше всех. Марк, как правило, уходили последними.

Иногда Виктор посылал Марка на проповеди в районные школы. Формально это называлось программой духовного воспитания молодежи, хотя больше напоминало жалкие попытки приумножить паству, что было необходимо, ведь она с каждым годом убывала естественным путем. Ян активно помогал со службой и даже сам читал некоторые молитвы.

Весь день светило солнце, но стоило только Яну выйти на улицу, как пошел дождь. Теплый вечер понемногу превращался в прохладную ночь. Он вышел из магазина с полным пакетом продуктов, закурил и по дороге домой случайно встретил Ларису.

– Здравствуйте, батюшка, – слегка поклонилась Лариса, – я как раз к вам направлялась.

– Здравствуйте, – ответил Ян, – я еще не батюшка, пока только PRE-ерей. Так что меня пока нельзя так называть.

– Батюшка, вы можете мне помочь? – не унималась Лариса. – Сегодня в церкви, на вечерней службе, я забыла свою сумку. Голова-то старая, больная, все забывать стала. Вернулась, а церковь уже закрыта. А в сумке-то ключи от квартиры. Как теперь домой попасть на ночь глядя?

– Да как же я вам помогу? У меня нет ключей от церкви.

– Так ее, наверное, в вашу администрацию передали. Все забытые вещи туда передают. Но меня не пускают. Может, она еще открыта, батюшка Виктор Геннадьевич до поздней ночи там сидит, дела церковные решает, – умоляла Лариса.

Ян решил помочь, хоть и не надеялся застать церковь открытой, но отказывать своей хозяйке было неудобно. Они вышли на ответвленную дорогу, уходившую в сторону от шоссе. По обочинам росли деревья, с одной стороны за ними был крутой овраг. Фонари тускло освещали безлюдную улицу. Издали доносился лай стаи бродячих собак. По пути Лариса все упрашивала Яна поговорить с ее младшим сыном.

– Батюшка, я вас очень прошу, помолитесь за здоровье моего младшего. Он болен. Пристрастился к наркотикам. Я смотрю на него – и сердце кровью обливается. Мне страшно за сыночка, спать по ночам не могу.

– Я помолюсь, – коротко ответил Ян.

– Может, вы с ним поговорите? – просила Лариса. – ваши слова на него повлияют. Я в молодости, по глупости, тоже употребляла. Но мне удалось бросить, церковь помогла. Тут еще прежний батюшка был, сейчас-то его нет уже в этой церкви. Я давно сюда хожу, все помню. Я думала, что у него это возрастное, что пройдет, но не проходит. Тут помощь нужна. Батюшка, молю о помощи.

– Приходите к нам завтра. Я могу поговорить, но думаю, лучше, если это сделает Виктор Геннадьевич.

– Да я каждый день к вам хожу, вот только младший мой не пойдет. А у меня же он только и остался. Старший сын со мной не общается. Видеть меня не хочет. Но с ним, слава Всевышнему, все хорошо.

– Почему же так? – поинтересовался Ян. – Почему не общаетесь с сыном?

– Это долгая история, батюшка, не хочу об этом говорить.

– Перестаньте называть меня батюшкой.

Яна смущало это обращение. Лариса была гораздо старше, но звала его батюшкой, в то время как он, по современным церковным меркам, и полноценным священником еще не считался.

Блестящие купола Любянской церкви показались впереди. Когда они подошли к территории, калитка была заперта, но ворота небрежно приоткрыты. Лариса на территорию не пошла, осталась ждать снаружи. Ян поставил пакет с продуктами на скамейку рядом с забором и вошел. Витрина церковного магазина ярко светилась голубыми огнями. Церковь сияла – снизу ее заливал свет прожекторов. Ян дернул дверь администрации, и она легко поддалась. Внутри было темно и пусто. Он окликнул Марка, но никто не отозвался. Свет не горел, все кабинеты были заперты. Ян вошел в кладовку, на тумбе стояла зеленая кожаная сумка. Он схватил ее и собирался уходить, как вдруг заметил приоткрытую дверь в конце коридора. Ян решил, что, возможно, Марк еще тут. Он постучался и, недожавшись ответа, вошел, но вместо комнаты увидел лестницу, ведущую вниз. Хорошо освещенный и глубокий спуск. Ян ощущал слабость в коленках и что-то нехорошее внутри. Предчувствие никогда его не подводило, но в тот момент любопытство победило страх. Он тихо спускался вниз к тяжелой металлической двери. Ян ощутил, что ему стало трудно дышать. С каждой новой ступенькой воздух становился тяжелее и прожигал легкие. Что-то тянуло его назад. Ян дошел до конца и толкнул тяжелую дверь.

Внутри, с широкого парапета, ему открылся вид на огромное помещение. У стены в ряд стояли высокие металлические стеллажи с какими-то белыми мешками и картонными коробками. Слева от двери были три длинных стола, размещенных друг за другом, там стояли мерные колбы, стаканы и лабораторное оборудование – титраторы, хроматографы и бог весть что еще. За ними находилась переговорная комната, огороженная стеклом. Из прохода между дальними стеллажами вышли Генрих и Марк. В руках у них были небольшие пакеты с веществом белого цвета. Они уставились на Яна, он на мгновение замер. Все тело продрогло и заледенело. Он развернулся и не заметил, как пробежал все ступеньки. В глазах мерцала лестница, узкий коридор, запертые двери. Ян споткнулся в темноте, упал, но быстро встал и выбежал наружу. За воротами его ждала Лариса. Он всучил ей сумку, взял ее под руку и поспешил назад к шоссе, оставив свой пакет с продуктами на скамейке. Лариса ничего не понимала и просила его притормозить, но Ян торопил ее, бормоча себе под нос что-то невнятное.

Глава 5

Давние времена Великого Союза

Когда Генрих вернулся в главный особняк общины, скандал разгорелся нешуточный. Цыганский Барон требовал увеличить его долю, обосновывая это тем, что продавать товар стало сложнее и его людей со всех сторон зажимает милиция вместе с Кабинетом Безопасности. В то же время Гога, возглавлявший афганов, с присущей ему вспыльчивостью объяснял цыгану, что завозить товар через границу опаснее и дороже, чем вынимать его людей из тюрьмы. Генрих занял место в углу зала и молча следил за разговором. Атмосфера накалялась. Члены общины наблюдали за происходящим, никто не решался вмешаться или занять чью-то позицию. Они просто ждали, что вся эта ситуация разрешится и их главари примут единственное правильное решение. Все понимали, что эти двое не могут обойтись друг без друга, афганы не наладят сбыт, а цыганам больше негде брать товар. Если падет один, то он обязательно утянет за собой второго. Бизнес был отлажен до мелочей. Афганы производят и поставляют товар, а цыгане его распространяют.

– Я не буду рисковать за копейки, в то время как ты купаешься в деньгах, – стоял на своем Барон.

– Не такие уж и копейки. Ты много зарабатываешь, а ведь все производство, вся логистика лежит на мне. А ты хоть в курсе, сколько денег уходит на взятки? Ты продаешь мой товар, и комиссия у тебя большая, – парировал Гога.

Генрих мысленно ухмыльнулся: он знал, что Гога в жизни не занимался логистикой. Всю перевозку осуществляли он и его братья. Казалось, что Гога только сидит и считает выручку.

– Так, а ты хоть понимаешь, как сложно продавать, когда на тебя с одной стороны давит власть, а с другой – зажимают конкуренты?!

Пустая дискуссия продолжалась еще полчаса, спорщики жаловались друг другу на жизнь, но каждый остался при своем мнении. Потом стали обсуждать запасы, за что отвечал Генрих.

– Я думаю, что следует поменять склад, разбить товар на более мелкие партии и найти другие способы хранения. Кабинет Безопасности дышит нам в спину. Со дня на день они могут вычислить нашу точку на Молзаводе, а там все наши запасы.

– И куда, по-твоему, мы переедем? Может, сюда, прямо у нас дома будем хранить, – иронизировал Гога. – Молзавод нормальное место. Ничего менять не будем.

– Нескольких наших уже взяли, они ошивались недалеко от Молзавода. Пара человек попала под следствие. За нами следят. Я уверен в своих друзьях, они никогда нас не предадут, но Кабинет Безопасности может достать информацию другими путями, – Генрих посмотрел на Барона, который сидел напротив Гоги, красный от злости.

– Это все ерунда, – отмахнулся Гога, – если что не так, избавься от людей и найди новых. Мне тебя учить нужно?

Найти новых людей будет очень сложно, размышлял Генрих, Гога только сидел и давал указания, но сам никогда ничего не делал, зато требовал все и со всех. Любая его безумная идея, которая никак не соответствует реальности, должна быть исполнена. Генрих много раз объяснял ему, почему тот или иной проект никогда не сработает на практике, но Гога не хотел слушать. Ему не хватало практики. Он начитался западных книжек по бизнесу и строил из себя черт-те что. Бизнес достался Гоге по наследству, что сильно раздражало Генриха.

– Но это же наши люди, – сказал Генрих, – нельзя ими разбрасываться. Хорошие люди всегда на вес золота. Таких тяжело найти.

– Это неважно, – отмахнулся Гога, – делай, что тебе говорят. И не забудь, что через месяц нам нужна еще партия. Свяжись с братьями в Афгане и организуй поставку.

– Я все же считаю, что так нельзя поступать, – повторил Генрих, – и прошу обдумать мое предложение насчет склада. Давайте подберем возможные альтернативы.

– Пока ничего не подбирай. Пусть все остается как есть. Потом, может быть, вернемся к этому разговору.

Генрих вышел из комнаты, желая разорвать Гоге глотку. Совсем рехнулся и уже не видит ничего дальше собственного носа. Его интересуют только деньги, а на людей плевать. Генрих обладал удивительной способностью испытывать невероятную злобу и отвращение без единой видимой эмоции. Максимум, что он мог, это сильно сжать кулак, но ни один мускул на его лице не дергался. После собрания он не хотел завозить следующую партию, но цыгане очень быстро распродавали продукт. Генрих собрал рюкзак и уже хотел выдвинуться к телеграфу, но с улицы раздался громкий стук в калитку.

* * *

Уродливое серое здание, огромные окна которого были почти всегда закрыты плотными, не пропускающими свет занавесками, внушало ужас Патриасу Алексию каждый раз, когда он к нему приближался. Кабинет Безопасности окружал половину центрального района своими корпусами, главный из них возвышался над остальными. Внутри был просторный холл с высоченными потолками и толстыми колоннами круглой формы. Алексий прошел через несколько постов охраны, неохотно раскрывая V-рясу для проверки. Его проводили на последний этаж и подвели к кабинету без номера и обозначений, где была назначена встреча с членами Партии и руководством ведомства. Алексий вошел в большое светлое помещение с длинным столом. Помимо стола там висели портреты вождей и карта Великого Союза. Через некоторое время появился Председатель Кабинета, с ним были члены Партии. Алексий поприветствовал каждого, пожав руки и слегка поклонившись.

– Спасибо, что нашли время нас посетить, – начал Председатель, – повестка встречи вам известна.

Члены Партии молча смотрели на Патриаса, не выражая видимой заинтересованности в этом мероприятии.

– Спасибо, что согласились меня выслушать, – Патриас говорил каким-то напугано-услужливым тоном. Он беспокоился о результатах встречи.

– Мы давно ведем дела церкви, и политика вождей Партии вам тоже известна, – продолжал Председатель, – долгое время церковь брала на себя роль основных институтов общества. Но Партия придерживается другого мнения по этому вопросу. Главным нашим опасением остается ваше идеологическое влияние. Мы понимаем, какими рычагами давления обладает церковь. И в то же время цели Партии направлены на то, чтобы обеспечить полный контроль над обществом из одного единого органа управления. И этим органом будет не церковь. Поэтому мы вынуждены временно ограничить вас в правах на распространение духовного влияния во всех зонах священной дистрибуции, поправьте меня, если я путаюсь в вашей терминологии.

Патриас внимательно выслушал Председателя и некоторое время обдумывал свой ответ, потирая крохотный деревянный крестик в руке.

– Церковь и власть всегда шли рука об руку. Мы лишь хотим обеспечивать духовные потребности прихожан. Народу нужна вера. Поэтому я прошу вас дать нам возможность проводить службу. Мы можем ограничиться какими-нибудь днями или даже часами, но все же мы хотим хотя бы немного вести свое дело. Без веры люди впадают в отчаяние, и наступает духовный кризис. Он ведет к бунту. Мы обещаем, что наша духовная повестка не будет противоречить политике Партии. Наоборот, мы станем всячески поддерживать нашу Партию и наших вождей. Церковь не будет источником влияния на умы, а станет дополнительным каналом, который Партия сможет использовать для своей повестки. Мы окажем вам любую поддержку, которую вы попросите и станем для вас очень полезным союзником…

– Мы, конечно, понимаем вашу просьбу и благодарим за предложение, но позиция вождей и Партии Великого Союза в том, что у народа должен быть один институт влияния на массовое сознание и все каналы должны подчиняться ему.

Эта пустая дипломатия продолжалась целый час. Патриас слушал одну и ту же песню про позицию Партии, влияние церкви и прочее, а сам повторял, как он может быть всем им полезен, пытался переубедить Председателя. Раз за разом он замечал, что на встрече все очень приветливые, улыбаются и кланяются друг другу, а после отправляют в лагеря священников, которым не посчастливилось попасть им под руку. Вежливые лицемеры, не лишенные этикета. Не встреча, а какое-то соревнование по притворству. Патриас с трудом сдерживал отвращение при виде Председателя, который еженедельно отправляет его подчиненных в трудовые колонии. Он сидел напротив партийцев, которые очевидно не понимали сути этой встречи и пришли только потому, что им поручили явиться старшие по званию. В таких переговорах рано или поздно обе стороны осознают, что компромисса нет и быть не может. Каждый останется при своей позиции. Возникает неловкая ситуация, когда смысла продолжать обсуждение уже нет и нужно завершать встречу, но при этом о чем-то договориться, чтобы убедить самих себя в том, что время было потрачено не впустую. Патриас вышел на улицу, где его встретил митрополит Московский. Вместе они вернулись в администрацию Патриасии, стоящую напротив уже давно закрытого Главного Храма.

Глава 6

Москва. Наше время

Поклонский женский монастырь расположился в городе, недалеко от центра. Сестра Евдокия помогала пожилой даме избавить ее мужа от недуга. Мужчина спивался. Много лет он работал на заводе, но однажды резко перестал общаться с семьей и начал пить. Женщина думает, что его сглазили. Евдокия взяла небольшую бутылку с водой и маленький зеленый пузырек с ароматическим маслом, положила их на главное священное писание – KOTAN в твердом переплете с серебряной окантовкой, – поднесла деревянный крест и начала читать молитвы. Она добавила несколько капель масла в бутылку, потом встала и велела прихожанке в следующий раз, как муж пойдет пить, подлить ему этой воды. Повторить процедуру три раза и недуг исчезнет.

Народ, узнав о волшебном даре Евдокии, записывался к ней в очередь. Как бы ей ни хотелось помочь всем, но нуждающихся было гораздо больше, чем она могла бы принять за всю оставшуюся жизнь, даже если бы работала без сна и отдыха. Письма приходили даже с самых дальних уголков страны. Ее популярность раздражала многих священников, и даже Патриас до конца не понимал, что с этим делать. В детстве Евдокия страдала приступами эпилепсии. Бабушка, вместо того чтобы лечить внучку, отвела ее в церковь. Девочка искренне верила во Всевышнего и молилась каждый день. Уже тогда проявились ее необычные способности: приходили вещие сны, она могла распознавать болезни и даже предугадывала катастрофы. Бабушка истово верила, что Евдокия – божий дар грешным людям и однажды она спасет весь мир. Девочка пришла в монастырь на общих основаниях, без каких-то особых привилегий. Сперва она была трудницей, работала усердно и со временем перешла в послушницы, а через несколько лет приняла постриг монахини.

О Евдокии ходило много слухов, но еще больше было споров. Ее методы были, мягко говоря, неординарны, а некоторые священники считали их незаконными. Иногда она впадала в подобие транса и проводила в этом состоянии много времени. Вся ее деятельность сильно расходилась с позицией Патриасии. Церковь не могла запретить ей службу, но всегда просила прихожан остерегаться ее нетрадиционных практик. Это, наоборот, усиливало интерес людей. К Евдокии обращались с разными недугами, приходили те, чьи родные пили, употребляли наркотики, одна женщина пришла к Евдокии, чтобы та помогла ее ленивому мужу встать с кровати и зарабатывать больше денег. Евдокия бралась за все и не взимала плату, хотя люди сами оставляли пожертвования. Она стремилась помочь своим прихожанам. И от зависимостей избавит, и личную жизнь наладит, и богатство привлечет. Слухи об этой чудотворнице распространилась по стране, что уже создавало проблемы для Патриаса, который прежде был вне конкуренции в духовной жизни общества.

Пожилую прихожанку проводили к выходу, и Евдокия собралась ужинать. На пороге ее комнаты беззвучно возникла фигура.

– Ты же понимаешь, что я не могу тебе помочь, – сказала Евдокия. – на маленькое чудо я способна, и то, если повезет, но в твоем случае нужна чуть ли не благодать господня.

– Я не для себя прошу помощи.

Женщина стояла в дверном проходе, голова ее была покрыта белым платком, черное платье свисало до щиколоток. Евдокия повернулась к ней.

– Для него?

– Да.

– Он сам должен справиться. Я могу подсказать ему направление, но принимать за него решение не стану.

– Я и не прошу от тебя большего, – сказала женщина, – он все сделает правильно, я верю.

Евдокия подошла ближе и осмотрела ее с головы до ног.

– Твои дела совсем плохи, – сказала она, – тебе нужна помощь, которую я не в силах дать. Я знаю, что должна тебе, и, если бы могла, все бы для тебя сделала.

– Мне помогут.

– Кто?

– Всевышний.

– Тогда молись Всевышнему. Я буду просить о твоем выздоровлении.

* * *

Ян закуривал третью сигарету подряд. Он невольно вспоминал тот подвал, ряды высоких стеллажей, столы с оборудованием и Марка с каким-то пакетом в руках. Помещение выглядело практически стерильным, а воздух был свежим и теплым. Все это совсем не напоминало ни церковное помещение, ни склад их магазина. Ян думал о том, стоит ли вообще возвращаться в церковь. Он знал, что его заметили, и вопрос только в том, что будет дальше. Идти в полицию прямо сейчас? Но не успел он подумать об этом, как в дверь громко постучали. Снаружи донесся знакомый голос:

– Это я, Марк, открой, я один.

Ян подкрался к двери, пытаясь не издать ни звука, но пол под ним громко заскрипел прямо у самого порога. Через глазок он увидел Марка и открыл дверь.

Они молча сидели на кухне и курили. Марк выглядел озадаченным, ему было неловко. В комнате повисла гробовая тишина, так, будто они оба знали какую-то неудобную тайну, но не могли начать разговор, и каждый из них ждал, что другой первым возьмет слово. Марк смотрел то на Яна, то по сторонам. Он пытался придумать, с чего бы начать и как объяснить все, чему Ян недавно стал случайным свидетелем.

– Сейчас ты поедешь с нами, – неделикатно сказал Марк.

Внизу, у подъезда, ждал Генрих.

– Марк, объясни мне, что происходит? – Яну не удалось скрыть дрожь в голосе.

– Я все тебе объясню. Как раз за этим и приехали. Выбора у нас нет. Не усложняй, и все будет хорошо. Ты не пострадаешь, я обещаю.

От его слов Яну стало еще страшнее.

– Куда едем? Я ничего не понимаю.

– В церковь. Все уже собрались. Все будет хорошо, только не делай глупостей.

У Яна было много вопросов. Они вышли на улицу. Рядом с подъездом стоял темно-синий джип, за рулем сидел Генрих. Все молчали, будто ехали на похороны. Ян сразу вспомнил это неприятное чувство, возникавшее в детстве, когда мама вела его в больницу и он знал, что рано или поздно они дойдут до кабинета врача, но очень хотел, чтобы дорога не заканчивалась. Марк сидел рядом с Яном и грыз ногти, а Генрих вел машину.

Подвал в здании администрации хорошо освещался и был оснащен современной системой вентиляции. Ряды широких стеллажей прилегали к боковой стене, напротив них стояли столы с оборудованием. В углу за последним стеллажом пряталось небольшое помещение, где была установлена линия по смешиванию и упаковки порошков – своеобразный мега-миксер.

Яна завели в переговорную комнату. Там сидели Виктор и пожилой мужчина с куцей седой бородой. Оба в гражданской одежде, курили, но вытяжка хорошо убирала запах. Марк и Генрих уселись напротив Яна. Виктор потушил сигарету и сказал:

– Я не думал, что ты обо всем так быстро узнаешь. Обычно мы несколько месяцев присматриваемся к кандидату и только потом решаем, брать его в дело или нет, – он напряженно переводил взгляд то на Яна, то на стол перед собой, этот разговор был ему неприятен, но он старался скрыть раздражение. – Раз уж так вышло, придется обсудить все условия сейчас.

Виктор делал долгие паузы и тщательно подбирал слова.

– Ты наверняка знаешь, что много лет назад церковь была в отчаянном положении. Великий Союз, тогда еще существовавший, практически запретил религию, а мы, в свою очередь, хотели выжить и нашли способ договориться. Как ты понимаешь, эти мешки не просто так здесь хранятся, – Виктор указал рукой на стеллажи, – нам пришлось пойти на сделку. Я не могу сказать, что это приятная сделка, но в ней есть и свои преимущества.

– В мешках кокаин? – спросил Ян.

– Кокаин, героин, мефедрон, соли, есть еще много видов травы, гашиш и марки. У нас широкий ассортимент, а благодаря развитой сети церквей по всей стране мы вне конкуренции.

– У меня в голове не укладывается, как такое возможно, как вообще можно сочетать одно с другим, – Ян догадывался, но не мог в это поверить, – то есть вы травите людей наркотой и служите богу одновременно? Опиум для народа продаете?

– И в прямом, и в переносном смысле, – подметил седобородый мужчина, – мы работаем с обществом. У людей есть потребности, и мы их удовлетворяем, как в случае с верой, так и с веществами.

– Не усложняй, – вклинился Генрих, – люди сами себя травят. Мы никого не заставляем употреблять.

– Как и не заставляем верить, – добавил пожилой мужчина.

– Более того, – продолжал Виктор, – у нас самый чистый товар, а не какая-то подвальная дрянь. Сам подумай, если бы мы этим не занимались, кто-нибудь другой был на нашем месте. Так мы хотя бы обеспечиваем качество, от которого люди не дохнут как мухи. Да, это дело не богоугодное, но, как я уже сказал, у нас нет выбора.

Марк молча сидел и внимательно следил за дискуссией.

– Чего вы хотите от меня? – спросил Ян.

– Раз ты все знаешь, мы хотим, чтобы ты работал с нами. Есть позиция, которую ты можешь занять.

Ян смотрел на них, казалось, все сейчас настроены против него. Генрих уставился на него своим вечно-сонным взглядом. Ян интуитивно понимал, что особого выбора у него нет. Он знает слишком много, чтобы отказаться без последствий. А если он пообещает обо всем забыть и по-монашески всегда хранить молчание, ему не поверят. Скорее всего, они добьются молчания другим способом. И если прикинуть варианты, полиция не сможет помочь ему.

– Что за позиция?

– Мы работаем в региональном распределительном центре. Принимаем товар, поставляем небольшие оптовые партии в местные точки, потом все идет в розницу. Нам нужен помощник, который будет формировать продукты, вести учет склада, выполнять подручные работы.

– Все как в супермаркете, – добавил Марк.

«Интересно, какие еще подручные работы», – подумал Ян.

– Могу я подумать? – спросил он.

– До утра, – улыбался Виктор, – потом ждем твое решение. Кстати, совсем забыл вас представить, это Самсон Дмитриевич, наш настоятель, – Виктор указал на пожилого мужчину. Ян вспомнил, что видел его по телевизору рядом с Патриасом, когда тот выступал перед толпой на одном празднике, – митрополит Самсон отвечает за наш склад перед всей Патриасией и самим Патриасом.

– Я занимаюсь этим уже очень давно, – произнес Самсон, – это сложное дело, но к нему быстро привыкаешь. Через неделю ты и не вспомнишь, что именно в этих мешках. Для тебя их содержимое станет просто обычным товаром, как сахар или крахмал. Я думаю, все сложится хорошо, но первое время за тобой будет присматривать Генрих, – митрополит кивнул в его сторону, – он отвечает за нашу безопасность. Выполняй все требования Виктора и проблем не возникнет, это я гарантирую.

Ян кивнул. Он прослушал половину из того, что сказал Самсон, думая о том, как ему незаметно заявить об этом в полицию до утра.

– Я вижу, у тебя остались сомнения, – сказал Виктор, – это нормально. Но что ты сам думаешь об этом?

– Не знаю, – ответил Ян, – я как-то по-другому представлял себе церковь. Ну, я думал, что мы близки к богу и несем добро.

– Реальность, конечно, далека от этого. Святых нигде нет. В западном KOTA-лицизме много ответвлений и структур, но, по сути, там всего две палаты: верхняя и нижняя. Есть Ваттика и есть все остальные. И все остальные рвутся попасть в Ваттику. А как только тебя туда приглашают, считай, все, добро пожаловать в элитный клуб престарелых педофилов. Да, мы не святые, но мы хотя бы не насилуем мальчиков в Лупенариях.

– И самое главное, – добавил Генрих, – платить тебе теперь будут много. Работа тяжелая, но несложная. Мы знаем, что у твоей мамы проблемы. Ты сможешь помочь ей. Сможешь оплатить ей лечение в лучшей клинике, где могут ее спасти. Если нужно, мы дадим тебе хороший аванс. Подумай.

«Откуда они узнали о болезни мамы», – подумал Ян. Он вышел на улицу, в абсолютно другую для себя действительность. Время запустило обратный отсчет. Непонятно, доверяют ему или нет, скорее всего, нет, но это неважно. Он не был в безопасности и думал, где можно спрятаться так, чтобы Генрих не узнал об этом. К тетке в Белгород. Но его найдут. И еще не факт, что полиция будет его слушать. Все церковные учреждения под особой защитой государства, они практически неприкосновенны. Там даже пожарных проверок не бывает. Яну показалось, что мир в одночасье сделался другим, враждебным и серым, а люди стали косо на него смотреть, как будто знали, чем он собирается заниматься. Внезапно он подумал о маме. Как поступить с ней? Бросать нельзя. Генрих предлагает заработать денег на ее лечение. Судя по количеству мешков на стеллажах в подвале, денег у них очень много. Ян шел по улице в полном одиночестве, погруженный в сложные переплетения своих мыслей, но все, чего ему хотелось, это вернуться домой, заснуть и обо всем забыть.

Глава 7

Давние времена Великого Союза

Элитная деревня, где жили афганы и цыгане, вплотную прилегала к городу. После недавно пережитых событий Лариса боялась туда возвращаться, но желание снова принять дозу побороло страх, да и деньги заканчивались. Больше всего ей не хотелось встретить собак, которых цыгане разводили для охраны. Хотя животных держали за высокими заборами, они поднимали оглушительный шум каждый раз, когда чуяли приближение чужака на улице. Афганы вели крупный подпольный бизнес. Жители ближайших округов все понимали, но никто не мог ничего сделать. Люди сами страдали от наркомании, и все равно терпели неприятных соседей. Лишь раз один мужчина пошел в эту деревню со старым охотничьим ружьем – после того, как его шестнадцатилетний сын умер от передозировки. Афганцы быстро сориентировались и скрутили его. Оружие отобрали, но мужика отпустили. Никто не пострадал. Лариса подошла к широкой металлической калитке и три раза громко постучала. Ей открыл невысокий молодой человек с короткой стрижкой и сонными глазами.

– Привет, Генрих. Мне как обычно.

Он кивнул ей и повел за собой в пристройку трехэтажного кирпичного дома.

– Ты быстро все продала, – он положил на стол небольшой мешок с белым порошком, – тут полкило.

Рыжая раскрыла пакет, зачерпнула краешком мизинца малюсенькую дозу порошка и вдохнула его. Тепло охватило ее. Оно разливалось из центра во все направления. Мозг взбудоражено гудел от радости, а серый и унылый день стал красочным и ярким. Дофаминовый прилив поглотил Ларису. Она расстегнула куртку и вытащила из внутреннего кармана перевязанную стопку наличных. Из-под рубашки выбился золотой крестик.

– Тут все, как договорились.

Генрих пересчитал деньги.

– Ты принимаешь? – спросил он.

– Да ты чего, – возмутилась Лариса, – я только качество проверяю, дегустирую немного, не хочется же клиента подводить.

Генрих ей не поверил, а она сделала вид, будто обиделась.

– Товар сама расфасуешь, – он еще раз взглянул на Рыжую. На ее шее висел крест. – Ты ходишь в церковь?

– Да. Каждую неделю. А что?

– Как-то не вяжется с тем, чем ты занимаешься.

– Все не без греха, – отмахнулась Лариса, – а я свои регулярно отмаливаю.

– Смотри не подсядь, от этой дряни потом не отделаешься.

– Я же говорила, – Лариса закатила глаза, – я только нюхаю чуть-чуть. Исключительно для контроля качества. Я же не наркоманка.

– Не доверяешь мне?

– Конечно доверяю, доверяй, но проверяй, как говорится.

– Ну да, ну да, – кивал Генрих. Он понимал, что практически все наркоманы начинают и заканчивают одинаково. Он надеялся, что Рыжая избежит этой печальной участи, но, видимо, у всех дилеров свой срок годности.

Лариса засунула пакет под куртку и вышла. Она больше не боялась собак. Весь мир для нее окрасился в радужный цвет. То ли она догадалась, что ее никто ни в чем не подозревает, то ли геро хорошо работал, но Рыжая по-хозяйски шла мимо домов общины, она не думала ни о цыганах, ни о Генрихе, ни о том, что слышала за забором в тот вечер. Прилив энергии, бодрости и сил подхватил ее и уносил все дальше от реальности.

Глава 8

Москва. Наше время

Лунный свет пробивался через толстые стекла окон Любянской церкви. Ян стоял в алтарном зале перед огромным крестом с фигурой распятого KOTO-бога – черного мужчины с головой кота, – который считался божеством. Он вел людей к просветлению и принял страдания за весь человеческий вид. Ему поклонялись предки, и со временем он стал главным символом К’исизма, древнейшей из религий. Ян опустил голову вниз и увидел отражение KOTO-бога на зеркально-мраморном полу. Широкие глаза кота светились. В одном из них была белая вселенная, во втором – черная. Две половины мироздания, уравновешивающие друг друга. Ян смотрел на него. Сзади пробежала черная кошка. Глаза KOTO-бога расширились, и незримая сила подхватила Яна. Она втягивала его внутрь черной вселенной. Ян уперся ногами в пол, пытался сопротивляться притяжению, но это было бессмысленно. Сила втянула его прямиком в огромный черный глаз KOTO-бога. Ян пролетал мимо галактик. Его скорость постоянно возрастала до тех пор, пока белая пелена не залила собой все пространство вокруг. В тот же миг он очутился на каменной глыбе, лежащей в поле, со всех сторон окруженном лесом. Перед ним пробежала белая кошка. Сзади стоял черный мужчина с головой кота.

– Кто вы? – спросил Ян.

– Я есть то, что вы называете богом, – ответил мужчина, – идейное воплощение несуществующей в природе сверхсилы, которую придумала ваша человеческая шиза.

– Это неправда. Это всего лишь моя галлюцинация, – прошептал Ян, – думаю, вы ненастоящий.

– Мене все равно, о чем ты думаешь.

Ян исступленно смотрел на него, не ожидая такой грубости.

– Как же с вами сложно, – сказал он.

– Никто не обещал, что будет легко.

– Как я здесь оказался? – спросил Ян.

– Какая разница, – ответил Koto-бог, – разве это сейчас важно? Ты оказался перед тем, кого считаешь богом, и все, что тебя интересует, – это то, как это произошло?

– На самом деле у меня только один вопрос, но мне стыдно спрашивать.

– Говори.

– Я хочу, чтобы мама излечилась от рака. Вы мне поможете?

– Нет, ты сам способен ей помочь.

– Я знаю, что могу, – мешкал Ян, – но, допустим, если я поступлю мерзко по отношению к другим людям ради спасения дорогого мне человека, могу ли я считаться священником? Мне придется делать то, чего я никогда бы не сделал. Стану ли я тогда неким подобием зла?

– Нет никакого понятия добра и зла. То, что тебе кажется вселенским злом, для другого как фантик на тротуар бросить. Но тебя больше волнует совесть, а не поступки.

– Я думаю тех, кому могу навредить. Меня поставили в такое положение и выбор не велик. Я не хочу им вредить и буду за них молиться. Будет ли спасена моя душа?

– Сам с собой договориться не можешь? – спросил мужчина.

– Как же с вами сложно, – повторился Ян.

– Никто не говорил, что будет легко, – будто промурчал мужчина, – ты еще не сделал выбор, а уже ищешь себе оправдания? А если бы ты точно знал, что никакой души у тебя нет, что не существует добра и зла? И что бы ты ни делал при жизни, конец будет один для всех, без исключений?

– Это несправедливо. Я думаю, что должны быть какие-то принципы, я в них верю.

– Лучше подумай о себе.

Облака неестественно быстро летели по небу. Ян замолчал. Он не хотел обдумывать слова мужчины.

– Нам пора попрощаться, – сказал мужчина.

– Подождите, но я еще не решил…

Ян взглянул на него. Он держал в руках окровавленное тело белой кошки и пережевывал его голову, хрустя черепушкой. Ян вздрогнул и упал на землю, невидимая сила потащила его обратно, через звездные системы и галактики, он летел спиной вперед, скорость нарастала, а котоподобный доедал тушку.

Ян открыл глаза. Утро не задалось. Он опрокинул чайник и обжегся кипятком. Ян не мог понять, был ли это действительно Всевышний или он только что побывал в непонятно откуда взявшемся бэд-трипе.

* * *

Геро долгое время остается самым ходовым товаром. «Счастливые» люди потребляют примерно шестьдесят тонн порошка в год, а в чистом виде, получается, где-то порядка сорока тонн. Марк долго объяснял Яну, как построена структура их собственного производства. Сейчас геро постепенно теряет популярность, его смещает с рынка новый дизайнерский наркотик – мефедрон, дающий гораздо больше кайфа за меньшие деньги.

– Нет, тут мы ничего не производим, – пояснял Марк, – а только распаковываем, проверяем качество, смешиваем и фасуем.

Ян помогал ему тащить мешок к смесительной машине. Они высыпали героин в миксер, затем добавили субстраты, использовали сухой дилтиазем, который служил не только для экономии основного вещества, но и поддерживания сердечный ритм употребившего, чтобы тот не откинулся от случайного передоза. «Бизнес заботится о постоянных клиентах», – говорил Марк. Использовался именно сухой порошок, который поставляла их фармацевтическая компания. Иногда использовали декстрозу, она способствовала лучшему усвоению вещества и снижала себестоимость. После того как смесь стала однородной, ее отправили на упаковочную линию, где фасовали в мешки по пять килограммов и ставили печать. Товар был готов к отправке.

– Я думал, кокаин – самый популярный наркотик в России, – интересовался Ян.

– Нет. Кокаин очень дорогой, его берут в небольшом количестве. Мы закупаем три тонны в год из Аргентины и Перу. Везем через «трамплин» в Испании. А самой популярной всегда была травка.

– Что такое «трамплин»?

– У нас есть сеть фармацевтических компаний. В Испании наши партнеры принимают груз, проверяют чистоту и переупаковывают. Мы забираем товар под видом фармкрахмалов. Та же фракция и цвет, и никто не проверяет груз на таможне. Не умеют его тестировать, да и не будут. Это сложные продукты, никто за них не берется.

Марк прочистил смеситель и притащил мешок с кокаином. Они аккуратно засыпали его в миксер.

– Розничная цена на кокаин, – продолжал Марк, – сейчас в районе двенадцати тысяч рублей за грамм. Кайф слабый и недолгий. Хватает минут на двадцать-тридцать. Берет его в основном элита только потому, что привыкла. Мы закупаем кокс по три тысячи за грамм, а продаем по семь. Маржа и объем маленькие – не очень интересный бизнес. Другое дело мефедрон. Производим здесь, за копейки, себестоимость выходит примерно двести рублей за грамм, а продается по две тысячи рублей, и объемы постоянно растут – скоро обгонит геро по популярности. Что-то мы производим сами, остальное ввозим. Когда занимаешься таким бизнесом, глупо работать на маленькой марже.

– А травы много продается?

– Вместе с гашем и спайсами получается больше ста тонн в год. Мы ее возим из Афгана. Одно время хотели у себя выращивать и даже теплицы соорудили, но объемы там совсем небольшие. Мы сами можем вырастить максимум десять тонн, остальное импортируем.

Марк высыпал кокаин в миксер, но добавлять ничего не стал, пустил его сразу на упаковочную линию. Каждый мешок взвешивался на кухонных весах. Затем он достал из ящика специальную красную печать, поставил штамп и написал «VHQ».

– Самый чистый кокаин в стране, мы его поставляем нашим специальным друзьям, – подмигнул Марк и показал указательным пальцем вверх.

– Кому? – не понял Ян.

– Не тупи, это для наших покровителей… и не интересуйся больше это темой.

Виктор незаметно зашел в «нехороший» подвал. Он передал Марку документы на ближайшую отгрузку в местный распределительный центр Подольска. Заказ был на десять килограмм геро, двадцать кило мефедрона, пять упаковок MDMA (по пятьдесят таблеток каждая), гашиша шесть кило и двадцать килограмм травы.

– Заедут сами, – сказал Виктор, – расплатятся наличными. Деньги пересчитаешь и поможешь загрузить товар.

– В этот раз наличными? – переспросил Марк.

– Да, наличными. Примешь деньги, проверишь и положишь в сейф. И еще кое-что. На следующей неделе нужно съездить в Белгород, забрать товар с производства. Возьмешь Яна с собой, пусть посмотрит.

Виктор дал указания и ушел. Через полтора часа приехала машина. Марк прокрутил купюры на счетчике, а затем убрал их в забитый пачками денег сейф. Он открыл ноутбук и внес данные в систему учета. Ян помогал переносить товар из склада в машину. С виду все выглядело не так отвратительно, как он это себе представлял. Марк выдал водителю квитанции и документы, как будто они работали в простом розничном магазине. Ян не хотел думать о последствиях и представлял себе, что они продают не наркоту, а какой-то обычный товар, например, крахмал. Но все равно его мучило гадкое ощущение, что это неправильно.

* * *

Подмосковная резиденция Патриаса включала два гостевых дома, трехэтажный дворец, большой подземный гараж, грушевый сад, банный комплекс и пруд с лебедями. Самсон не очень-то хотел идти на встречу, но выбора у него не было. Внутри давило давно забытое чувство, будто тебя вот-вот накажут за то, в чем ты, по большому счету, не виноват. Патриас не любит плохих новостей, а старуха Евдокия слишком быстро набирает популярность, а вместе с ней растет ее влияние на верунов. Патриас сидел в конференц-зале, во главе длинного мраморного стола. На стене висели дорогие иконы. Виктор шел следом, он впервые видел резиденцию. Вычурные коричнево-золотые шторы закрывали огромные окна, широкая люстра, выполненная в венецианском стиле, освещала всю эту безвкусицу. Патриас холодно встретил Самсона, он уже знал новости.

– Садитесь, пожалуйста, располагайтесь, – Патриас указал ему им на стул.

– Михаил Кириллович, – начал Самсон, – сами понимаете, новости неприятные. Слухи об этой чудо-монахине подтвердились. Люди ее боготворят, говорят, что сам Всевышний ее послал якобы для их спасения. Они часами стоят в очереди, только чтобы увидеть ее. В народе говорят, что она исцеляет от всех недугов, но это все глупость, конечно. Было несколько случаев, но никаких подтверждений нет. Лично я считаю ее обычной шарлатанкой, а чудеса эти больше похожи на самовнушение. Вроде того, что у какой-то бабы был нервный тик, Евдокия прочитала молитву, похлопала ее по щекам – и все прошло. Еще мне доложили, что уже почти в каждом приходе среди верунов ведутся разговоры о чудесах Евдокии. А о Патриасии, наоборот, выражаться стали скверно. Говорят, что вы ненастоящий, что жируете за их счет, пока народ голодает.

– Все только урвать что-то хотят, – Патриас сидел с задумчивым видом, смотрел на золотую вазу с фруктами, стоящую на отполированной столешнице, – надо вычислить подстрекателей в каждом приходе, где о ней говорят. Откуда люди о ней узнают?

– Через социальные сети, – пояснил Самсон, – ее снимают на видео и выкладывают в интернет, но ведет эти каналы кто-то другой, не она лично. Профессионально все сделано. Работают как конвейер.

– Значит, у них целая система. Узнай, кто стоит за Евдокией. Кто всеми командует.

Самсон кивнул и продолжил:

– А еще, помимо излечения, она каким-то образом благословляет людей на успех в работе, делах и всем прочем.

– Вот это она не имеет право делать, – сказал Патриас.

– Она лечит людей от наркомании. У меня есть человек из ее окружения, он говорит, что она действительно во все искренне верит.

– Она спекулирует религией в собственных целях. Вот сука. Монополия на религию должна быть только у нас.

Патриас побелел от злобы.

– Мы можем объяснить людям, кто она на самом деле, – предложил Самсон, – поручим всем священникам рассказать об этой шарлатанке в приходах. Пусть о ней говорят на проповедях.

– Нет, – возразил Патриас, – попробуешь очернить ее – и только подогреешь их интерес. А все твои слова сработают против тебя, когда люди ближе с ней познакомятся.

– Так что прикажешь нам делать?

– Где она служит?

– В Поклонском монастыре.

– Следите за ней. Лучше внедрите в ее окружение кого-нибудь из наших. Пусть докладывает обо всем, что там происходит. Вычислите все ее связи, но пока никого не трогайте. Избавиться от нее всегда успеем. Сперва попробуем присоединить. Выясните точно, чего она хочет. Мы даже можем ее канонизировать, но только в крайнем случае. У каждого святого есть своя цена.

Виктору поручили заняться слежкой, от чего он, конечно, не был в восторге, но и отказать Патриасу не мог. Его просили внедриться и наблюдать за Евдокией. Виктор не питал иллюзий и понимал, что его позвали на встречу для чего-то подобного, но он не был разведчиком. Он думал о том, как это осуществить и кого привлечь к делу. Сам он заниматься этим не хотел и считал, что Евдокия – не такая уж серьезная проблема для церкви. В разное время появлялись подобные шарлатаны и получали дешевую популярность среди доверчивого народа. Толпе проще поверить в чудо, чем сидеть и в чем-то разбираться. Но Виктор никого не осуждал. Сама человеческая природа диктует нам искать легкие пути, считал он, к тому же, если бы все были скептиками, кто бы тогда ходил в церковь. Эта шумиха вызывала у него смех и отвращение. Такие, как Евдокия, быстро теряют популярность, подобно искрам бенгальского огня, которые гаснут, не долетая до земли.

Глава 9

Давние времена Великого Союза

Политика Народной Партии стала часто меняться. Страну раскачивало в разные стороны, и казалось, что в высоких кабинетах уже нет ничего постоянного. Министры и секретари все время спорили и не могли прийти к единому соглашению. Каждый был сам за себя, гнул свою линию. Появлялись новые звезды, смещавшие ослабевших лидеров на важных постах. Но одна вещь всегда оставалась стабильной. Власть лезла во все щели общественной жизни Великого Союза. Кабинет Безопасности служил на благо Партии, как незыблемая цитадель политической стабильности. Но даже в этом оплоте первой и последней надежды шла непрерывная борьба. Генералы подсиживали друг друга ради более теплого и денежного места.

Филипп пришел на службу после обеда. Кабинет Безопасности делился на два основных идеологических лагеря. Первые – фанатичные тоталитаристы-крикуны, готовые защищать любого авторитета, который им платит. Поддерживали глобальный контроль общества на всех уровнях. Умом они не отличались, в основном вся их структура строилась на автократии, связях и необоснованной вере в собственную несокрушимость. Вторые – латентно-утопические мечтатели. Умные, но разрозненные. Всегда ставили под сомнения решения правящей партии, но из-за большого количества «блестящих» идей и мнений не могли прийти к единому соглашению, поэтому всегда проигрывали сплоченным тоталитаристам. Голосовали за свободу во всех ее возможных проявлениях. Оба лагеря активно подмазывались вышестоящему начальству, но делали это по-разному. И был еще третий пласт – хитрожопых, которые хотели усидеть на двух стульях. Только задница для этого нужна очень крепкая, чтобы не порвалась под излишней нагрузкой. Такие особи появились недавно. Никому они не нравились, но приходилось терпеть это явление как данность. Филиппа, без его ведома, почетно опустили в эту категорию силового меньшинства.

Филипп пытался прикинуть, что на этот раз взбредет в голову начальству и как лучше подстроиться под вечно меняющиеся директивы. Центральное управление расположилось на последнем этаже главного здания. Генералы сидели в своих «высоких кабинетах» и вместо того, чтобы обеспечивать безопасность страны, выполняли распоряжения, которые регулярно получали от Народной Партии. Филипп работал на несколько этажей ниже. Не самый последний человек в иерархии большой силовой семьи, но и карабкаться до верхов ему еще предстояло долго. Раз в неделю он зависал с его другом – Пазельским, который уже успел вырасти на целый этаж выше. Они пили водку и коньяк, обсуждая новые капризы генералов.

Партия вела себя странно. Ее задачи расходились одна с другой. Филипп не понимал, как можно установить точную цель по количеству пойманных преступников, на которых нужно завести дела. Это значит, что нужно каждый месяц приносить определенное количество дел, даже если столько преступлений не было совершено. Если оснований для заведения дела не было, офицеры сами начинали их придумывать и ловить невиновных, чтобы показать хороший результат и получить премию. Филипп не хотел фабриковать дела только потому, что Партия решила увеличить количество преступников в стране. Формально посадить можно любого, но Филипп отказывался это делать. Он до последнего сопротивлялся и частенько не выполнял план, оправдываясь долгосрочными проектами. И начальство ему верило. Сложная ситуация возникла вокруг церкви. С одной стороны, ее хотели принести в жертву идеалам Великого Союза и устроить показательную порку для всех, кто мнит себя лидером мнений, но с другой, нельзя было физически терроризировать священников, если они не нарушили ни одного установленного Партией ограничения. Вот и разберись, что делать. «Если что пойдет не так, крайним станешь», – думал Филипп.

* * *

Самсон жил в сарае. Без удобств, зато в тепле. Раньше этот сарай служил хозяйственным складом Любянской церкви. Его несколько раз перестраивали и добавляли новые блоки. В итоге получилось вытянутое, уродливое здание с кирпичным цоколем и деревянным верхом. Один раз в неделю Самсон ходил в «Филевские Бани». Хозяин пускал его туда бесплатно, по знакомству. Он мог бы ходить и мыться хоть каждый день, но из скромности появлялся редко. Служба почти не приносила дохода, и, несмотря на свою очень высокую должность, он жил впроголодь.

Унылое осеннее солнце слабо прогревало воздух. Самсон вышел на улицу в полдень, чувствуя приближающийся закат, и отправился в главное управление Кабинета Безопасности, на встречу с Филиппом, чтобы доложить о планах Патриаса Алексия. Они договорились встречаться два раза в месяц. Самсона бросало в дикую дрожь перед каждым таким отчетом. Полезной информации у него было мало, а без этого его могут арестовать в любой момент. На интересы Патриасии Самсону стало наплевать с тех пор, как Патриас отказался помогать церквям. Сначала он взымал ежемесячную церковную плату как франшизное роялти, а когда Партия закрутила гайки, Патриасия и пальцем не повела, чтобы помочь хоть одной церкви. Но сегодня Самсон чувствовал себя на удивление спокойно. Страх, мучивший его перед встречами, прошел. Он начал привыкать к бездушному зданию КБ и его серым стенам, к запаху старой деревянной мебели и бумаги.

Филипп сидел за широким столом и заполнял документы по арестованным священникам. Окна его кабинета выходили на восток. Солнце пробивалось сквозь толстые стекла, освещая летающие в воздухе пылинки. На столе – два черных телефона, кипа бумаг, папки без номеров и миниатюрный флаг Великого Союза. На стене – портреты Великих Вождей. Когда Самсон вошел, Филипп быстро перевернул папку и отложил ее в сторону.

– Ну садись, рассказывай, – он указал Самсону на стул, – чем порадуешь?

– Патриас снова созывал общее собрание. Это уже третий крупный съезд за последнее время. Он требовал от всех PRO-ереев продолжать ежедневную службу несмотря ни на какие запреты, а еще он хочет, чтобы мы проповедовали.

– О чем же вы будете проповедовать?

– Этого я пока не знаю. Нам должны прислать методичку. Ходят слухи, что Патриасия планирует что-то масштабное. Церковь зажата. Патриас целый час проклинал власть. Думаю, они готовят общий протест против Партии. И людей хотят к этому привлечь.

– Угу, – хмыкнул Филипп, слушая его и одновременно листая тонкую желтую папку с документами.

– Ты мне лучше скажи, откуда у Патриаса деньги?

– Но я не знаю, откуда у него деньги, – оправдывался Самсон, – мы сами должны ему отчислять с того, что зарабатываем на службе, но мы же ничего не зарабатываем. Я уже давно ничего не отчислял. Меня так могут и звания лишить, но пока держусь.

– Ты давай языком не чеши. Сам службы втихую проводишь и деньги с верунов собираешь. Думаешь, я не вижу.

– Да разве это деньги, – Самсон был готов заплакать, – мне на еду не хватает. Службу я раз в неделю провожу. Ты посмотри на меня, я весь в обносках, как думаешь, есть у меня деньги или нет?

Филипп смотрел в папку с личным делом Самсона и думал, не бросить ли ее в корзину к арестованным, но решил повременить. Что-то подсказывало ему, что Самсон еще нужен.

– Хорошо, – продолжил Филипп, – узнай, кто спонсирует Патриаса и для чего. У меня есть подозрение, что это кто-то из наших. В Кабинете Безопасности стало неспокойно. Возможна диверсия, и Патриаса могут использовать. Но я не знаю, кто это может быть. Поспрашивай у своих. Если будет хоть какая-то информация, фамилии или звания, сразу беги ко мне. Будешь хорошо служить, страна в долгу не останется.

– Да, да, – повторял Самсон, – я обязательно выясню. Сейчас я знаю только, что они собирают деньги. Пока не понятно, для чего, но, судя по тому, как они на нас наседают, сумма им нужна большая.

– Выясни и, если будет поступать важная информация, сразу иди ко мне, не жди условленных встреч.

– Могу ли я снова начать регулярную утреннюю службу и собирать пожертвования? – спросил Самсон. – Патриас требует сдавать деньги, если я ничего не дам, меня выселят, поставят нового батюшку. Это престижная церковь, многие хотят на это место попасть.

– Вообще-то служба под запретом, – Филипп снял очки и протер стекла маленькой тряпочкой, – ну хорошо. Можешь служить, но будь на связи. Не привлекай лишнего внимания. Выясни, что планирует Патриасия, зачем они собирают деньги и что хотят проповедовать.

Самсон кивнул. Он выглядел истощенным. Он пошел в сторону выхода, потом развернулся и спросил:

– Простите, не сочтите за наглость. Не могли бы вы одолжить мне денег? Я не проводил службы с момента, как вы меня арестовали, и теперь мне совсем нечего есть.

Филипп на мгновение замер, прикусил нижнюю губу, потом достал из ящика своего стола несколько купюр и протянул их Самсону.

– Держи, тут тебе на первое время. Будешь приносить пользу – получишь еще.

Самсон взял деньги и сразу отправился в гастроном. Он уже пять дней нормально не ел. Сперва он купил сосиски, молоко, яйца, картошку и гречку. Потом подумал и взял еще одну бутылку «Союзного» пива. Вернувшись домой, он жадно набросился на еду.

Глава 10

Москва. Наше время

Поля опиумного мака цвели в Афгане, как тюльпаны в Голландии, только их было гораздо больше. Мировая общественность финансирует афганские власти, чтобы те помогали истреблять злосчастное растение, но это не дает результатов. Солдаты приходят, уничтожают малую часть урожая, снимают все на камеру и отправляют отчет начальству, а фермеры и дальше, как ни в чем не бывало, продолжают выращивать золотые цветы. Формальные меры не приносят положительных результатов, и геро по-прежнему распространяется по миру.

Марк рассказывал Яну о том, как зрелый семенной бутончик разрезают и выжимают мутную жидкость. Этот сок высушивают до состояния густой клейковины. Получается сырой опиум. Затем всю эту массу уваривают со специальными ферментами, чтобы выделить из нее морфий, а его, в свою очередь, превращают в героин с помощью карбоната натрия, соляной кислоты и угля для фильтрации.

– Половину всего объема геро мы производим сами, – продолжал объяснять Марк, – для этого завозим опиумную пасту и дорабатываем ее на нашем производстве. Контрабанда идет через Китай, у них с Афганом есть общий «коридор», а из Китая провезти легче, чем тащить с Афгана напрямую. Вторую половину мы закупаем в виде уже готового товара, выбора нет, всю потребность рынка мы сами не закроем.

Есть всего две производственные площадки геро: одна в Белгороде, она обеспечивает центральную часть страны, юг и север. Вторая площадка находится в Перми и готовит товар для Урала. Патриасия очень гордится этими заводами. Марк рассказывал, что сам Патриас приезжал на открытие, конечно, это совместили с церковными праздниками, чтобы не привлекать лишнего внимания.

Они вышли из машины у небольшой церквушки, стоявшей практически вплотную с химзаводом. Геро производился в подвале, который работал одновременно с рядом стоящим производством химии. Заводские линии шумели и источали едкие запахи, что скрывало деятельность в подвале.

Внутри горел яркий свет, было сухо и тепло. На полу светлой лентой зонированы области хранения сырья, производства и готовой продукции. В ряд стояли три высокие металлические емкости для варки и фильтрации, соединенные системой труб, которые выводили продукт в сушильную камеру. После сушки порошок перегоняли на упаковочную линию, где его фасовали.

Марк и Ян загрузили фургон мешками с героином, накрыли их черным чехлом и сразу же отправились обратно в Москву. Чаще всего товар доставляли сразу на место и им оставалось только принять его и взвесить, но бывали исключения. Они ехали ночью, Марк вел машину, а Ян молча смотрел в окно на широкие поля пшеницы, густые хвойные леса, дома, в окнах которых горел свет, а из труб валил белый дым. «Вот это жизнь, – думал Ян, – все просто и спокойно». Хозяйство, природа, баня, тишина, а не двадцать пять больших мешков героина в багажнике. Никаких проблем, но, с другой стороны, никаких денег. А деньги ему были нужны. Лечение и операция стоили дорого. За такую несложную на первый взгляд, но очень тяжелую и опасную работу ему платили в семь раз больше, чем он мог бы получать на обычной службе. Ян кайфовал оттого, что больше не нужно заморачиваться насчет цен в продуктовом или искать что-то по акции, но все же старался экономить, чтобы побольше отложить на лечение. Почти всю жизнь они с матерью были бедны. Денег едва хватало оплатить счета за квартиру и купить что-то поесть. Поход за новой курткой казался ему праздником, а мама экономила каждую копейку и ходила со старой оранжевой сумкой, потемневшей от времени. Зато сейчас он может позволить себе практически что угодно, но самое главное, что лечение для мамы становится доступно.

Марк выехал на светлый участок дороги и повернул в сторону трассы М2. Асфальт тихо проплывал под колесами. По пути их сопровождали грузовые фуры, изредка встречались легковушки. Ян проспал большую часть маршрута. Его разбудил яркий свет фар машины сзади. Он привстал, Марк напряженно смотрел в зеркало. Кроме них, на дороге никого не было. Раздался вой полицейской сирены, и автомобиль стал отсвечивать красно-синей мигалкой. Марк очень надеялся, что патрульные просто едут на вызов, но в этот момент из громкоговорителя скомандовали: «…Черный фургон… Госномер… Прижмитесь к обочине…». Марк вцепился руками в руль. Казалось, что он сейчас вдавит педаль в пол. Но с груженым под завязку фургоном оторваться от погони попросту невозможно. Он сбавил скорость и остановился.

Двое полицейских медленно вышли из машины. Один – высокий блондин спортивного телосложения, а второй – смуглый, коренастый мужчина средних лет, похожий на азиата.

– Прошу ваши документы, – обратился к Марку блондин.

– Разве мы что-то нарушили? – спросил Марк.

Ян сидел молча, он был еще слишком сонный и не понимал, что происходит.

– Нет. Простая проверка, – подмигнул второй полицейский, пока светловолосый проверял документы.

Марк натянуто улыбнулся, он пытался держаться уверенно, Ян щурился от яркого света полицейских фонариков.

– Прошу вас выйти из машины, – скомандовал блондин.

Марк подчинился. Ян тоже решил выйти, чтобы размять затекшую спину и ноги.

– Откройте багажник, – попросил полицейский.

Ян моментально проснулся, живот скрутило и стало сложно дышать. У Марка подкосились колени, на лбу в свете фонаря блестели капельки пота.

– Это еще зачем?

– Это проверка, – повторил светловолосый полицейский.

Марк покосился на Яна и подошел к багажнику. Открыл замок. Полицейский сам поднял крышку и посветил фонариком. Героин был надежно упакован, но несколько мешков, накрытые черным чехлом, выпирали. В багажнике была мелкая церковная утварь – подсвечники, кресты, лампада и ряса Марка. Блондин освещал их фонариком и внимательно рассматривал эти предметы, потом взял потрепанную книгу, которую, судя по виду, читали со времен первого пришествия.

– Вы священник? – спросил второй полицейский.

– Да, – ответил Марк, – спешим на службу.

– На службу среди ночи?

– Нам еще долго ехать.

Второй полицейский подошел к блондину и сказал:

– Тут нечего искать, пусть едут.

– Да, – согласился тот, – тут нечего искать, – и легонько бросил книгу вглубь багажника. Она перевернулась и задела свисавший чехол. Он немного спал и приоткрыл мешок с белым порошком.

– Стой, – произнес второй полицейский, – что это? – он протянул руку и сорвал чехол полностью.

* * *

Их привезли в небольшой поселок с труднопроизносимым названием. Полицейский участок со стороны выглядел очень необычно. Не то чтобы Ян много их повидал, но этот поражал своей невзрачностью. Маленькое двухэтажное здание розового цвета без условных обозначений стояло на краю городка, рядом с гаражами и полем подсолнухов. На территории не было ни одного флага, вообще никакой государственной символики. Внешне оно напоминало маленькую обшарпанную больницу. Внутри, у входа, висел информационный стенд, где мелкими буквами было написано «УВД № 123». На охране никто не дежурил, рядом была установлена отключенная стойка металлодетектора, не вписывающаяся в общий интерьер старой постройки. Люди как будто вымерли в этом месте, только на втором этаже, в одном из окон, горел свет.

Ян сидел в душном, маленьком кабинете. Их с Марком разделили еще на трассе, рассадив по разным машинам. Фургон с грузом эвакуировали. Два стола были завалены бумагами и картонными папками. Никакой электроники, даже компьютера нет, все как в старые времена. Светловолосый полицейский сидел напротив Яна и переписывал данные документов в журнал. Потом вошел второй полицейский, что-то шепнул блондину и запер дверь.

– Куда вы направлялись? – спросил блондин.

Ян молчал.

– Откуда вы выехали?

Ян сидел на стуле, уставившись на черные пуговицы рубашки полицейского.

– Что в пакетах? Наркотики? – продолжал давить светловолосый. – Сколько вы везли? Тонну?

Ян пытался сообразить, сколько времени прошло после их ареста, ему казалось, что пролетела целая вечность. Он думал лишь о том, когда их с Марком вытащат. Генрих говорил, что в случае подобных неприятностей он будет со всем разбираться, а Яну велено сидеть и молчать.

– Вы понимаете, что сядете в тюрьму, – сказал второй полицейский, – статья двадцать восемь, пункт первый – незаконное производство, сбыт и пересылка наркотических средств. Документов у вас нет. Вы будете сидеть в тюрьме строгого режима, в камере с убийцами, бандитами и психованными маньяками. Вы сами можете догадаться, что они с вами сделают. Вы же этого не хотите? Начинайте говорить.

Ян впервые оказался на допросе и не понимал, чего от него хотят. Пытаются ли они помочь или просто выбивают признание? Он был бы рад забыть навсегда обо всем, как о ночном кошмаре, выбросить из головы все мысли о «нехорошем подвале» и больше туда не возвращаться. На секунду он задумался, может быть, это шанс, Всевышний дает ему возможность сделать выбор, рассказать обо всем, покаяться и заплатить за грехи? Но у него еще недостаточно денег, чтобы оплатить лечение мамы. А если его посадят, то наверняка отберут все деньги, которые он уже заработал, и о спасении можно будет забыть. О тюрьме и думать не хочется. Оставалось только мысленно молиться, чтобы Марк дозвонился Генриху.

– Ваш друг, Марк, благо ездит с документами, уже все нам рассказал и активно согласился сотрудничать. Он поступил разумно. За помощь следствию ему сильно скостят срок, а может, даже дадут условный. Ваши показания нужны только для протокола, но если нам удастся найти всю вашу сеть целиком, возможно, вы даже не сядете в тюрьму, мы замнем это дело.

Светловолосый наседал на Яна, пытался запугать его.

– Мы же все понимаем, что вас втянули в это дело, – продолжал второй полицейский, – не обижайтесь, но вы не похожи на преступника. Я их много повидал, и вы даже шоколадку из магазина не украли бы, не говоря уже о наркоторговле, я же прав? Понимаю, священникам тяжело живется. Платят немного. Но я не верю, что вы делаете это по своей воле. Расскажите нам, откуда вы ехали и где взяли эти мешки? Кто вами руководит?

Ян только усмехнулся. Все звучало так глупо и наиграно. Он невольно вспоминал старые американские фильмы, которые смотрел в детстве. Там каждый допрос в точности был похож друг на друга, с одними и теми же шаблонными фразочками типа «Я же знаю, что вы этого не хотели…».

– Послушайте, – наседал второй полицейский, – незачем подставлять себя. Ради чего вы молчите? Кого покрываете? Расскажите нам все, что знаете, а мы вам поможем.

– Да, – подхватил светловолосый, – мы можем включить вас в программу защиты свидетелей.

Ян молчал. В детстве он с друзьями играл в игру под названием: «плохой полицейский – хороший полицейский». Они делились на группы, в первой был один бандит, а в другой – два полицейских. Полицейские по очереди допрашивали всех участников второй группы чтобы найти бандита. Ян чаще всего играл хорошего полицейского, а когда выпадала очередь изображать бандита, его раскалывали за один ход.

– Я больше не намерен это продолжать, – сказал светловолосый и шепнул что-то на ухо напарнику.

Второй полицейский покачал головой, затем встал и повел Яна в маленькую пустую комнату, похожую на операционную из Освенцима, где работал доктор Менгеле. Внутри стояли два металлических стола и несколько стульев. Стены были покрашены в неприятно-больничный цвет. Яна приковали наручниками к столу и оставили на полчаса. Позже зашел светловолосый, а за ним в комнате появился огромный боров с большим пивным пузом, выпирающим из-под формы. Он вкатил небольшой столик на колесиках. На столике стояла пластиковая коробка с приборной панелью, проводами и присосками.

Глава 11

Давние времена Великого Союза

Новая партия геро поступила на арендованный склад небольшого молочного завода, находившегося в городской промзоне. Генрих договорился с директором, откатывал ему кругленькую сумму, чтобы тот позволял им хранить товар и держал язык за зубами. Директор не знал, что хранится на его складе, и не задавал лишних вопросов. Продукт шел из Афгана через границы с Туркменистаном и Казахской республикой. Генрих платил военным таможенникам за перегонку товара на территорию Великого Союза, потом его доставляли до Тулы, а оттуда он лично забирал каждую партию и вез в Москву на специальном авто с маркировкой этого молочного завода.

На склад поступали большие мешки, их дробили на средние и мелкие партии. Афганы практически никогда не продавали товар лично потребителю, для этого у них были цыгане с большой, кочующей по стране сетью «бегунков-дилеров». Геро еще не был широко распространен, им замещали дефицитный морфий. Да и власти старались прикрыть нелегальные каналы поставок, но их структуры успели сильно зарасти бюрократией, что создавало прекрасную среду для коррупции, чем активно пользовалась Община.

Генриху не нравился склад молочного завода, главным образом из-за оживленной местности вокруг и периодических проверок самого комбината. Директор заранее предупреждал обо всех проверках, и в те дни работы на складе не велись. Он был закрыт, чужих внутрь не пускали, даже проверяющих. В последние несколько недель Генрих начал замечать посторонних, проявлявших нездоровый интерес к складу. В органах разведки, где он служил до увольнения, его учили выявлять и распознавать слежку. Генрих предположил, что за ним наблюдает кто-то из Кабинета Безопасности, но до конца не понимал, как на него вышли. Вероятно, кто-то из арестованных дал наводку. Он уже сто раз поднимал вопрос о замене склада, но никто всерьез не рассматривал его предложения. У Общины были собственные грузовые автомобили. Генрих хотел держать часть товара внутри кузова, создав таким образом «склад на колесах», но Гога быстро отмел эту идею. Автомобиль могли вскрыть или угнать, а охраняемый склад никуда не денется. Держать порошок на территории общины было запрещено.

В машине тихо играла кассета с американским блюзом. Генрих въехал на завод. Склад одиноко стоял в самой отдаленной зоне предприятия. Неприметное продолговатое здание из белого кирпича казалось заброшенным. Раньше тут был цех по пастеризации и разливу молока, но его закрыли, когда построили новое здание, в два раза больше этого. Оборудование вывезли, и цех долгое время пустовал, пока Община не нашла ему новое применение. Генрих вышел из машины и некоторое время ходил вокруг склада, заглянул поверх забора, проверил оставшуюся территорию, но не обнаружил и намека на слежку. Разгрузку закончили за полчаса, все пересчитали и заперли ворота.

Конфликты с Гогой чаще всего начинались по абсолютно непонятным причинам. Гога предъявлял Генриху совершенно необоснованные претензии. То производство срывало поставки, то партии перехватывались властями еще до въезда на территорию Великого Союза, там, где община их не контролировала. Но во всем был виноват только он. Однажды Гога решил, что таможенникам платят слишком большие взятки, и Генрих нашел других, но вскоре те запросили еще больше, и пришлось вернуться к старым, которые сразу подняли цены на свои услуги. Крайним опять оказался Генрих, хотя инициатива была не его. Он всегда считал, что не стоит менять то, что прекрасно работает, надо менять то, что уже устарело. Конечно, Генрих не высказывал это в открытую, но его недовольство чувствовали все. Гога и члены общины выдвигали разные безумные идеи, например, возить героин легально, под видом каких-нибудь добавок, или спрятать его в узбекских коврах, или доставлять личным самолетом через границу. Генрих не разделял их энтузиазма. Его практический опыт подсказывал, что многое из предложенного не более чем фантазии дилетантов, насмотревшихся фильмов. Никто из его нынешних руководителей не имел настоящего опыта контрабанды наркотиков, а сюжеты а-ля Пабло Эскобар ему сильно надоели.

Оранжевая жилетка и каска всегда лежали в багажнике. Генрих и его друзья должны были выглядеть так же, как и все работники завода. Он всегда приезжал на склад рано утром, но в этот раз у главных ворот собралась большая толпа рабочих. Они курили и громко разговаривали. Генрих вышел на парковке и сразу встретил директора завода. Волосы у того взъерошились, а глаза бешено скакали из стороны в сторону.

– Вы… вы что там… Вы чем… что… – не мог сформулировать директор.

Генрих взял его под руку и отвел в сторону от парковки, слегка похлопал ладонью по щеке.

– Успокойся, – тихо сказал он, – и говори, что происходит.

Директор выдохнул, взял сигарету в рот, нервно подкурил и сказал:

– Наш завод остановили.

– Кто?

– Кабинет Безопасности. Они подозревают какую-то незаконную деятельность. Все склады и цеха опечатали. Внутрь никого не пускают.

Руки у директора дрожали, штаны с растянутыми коленями свисали, он с трудом держал сигарету и нервно вдыхал дым. Генрих обошел забор, заглянул за шлагбаум. На территории завода были люди в костюмах и милиционеры в форме. Он не смог разглядеть свой склад из-за деревьев, но видел, что все рядом стоящие здания опечатаны красной лентой. На их складе осталось восемь тонн геро.

Глава 12

Москва. Наше время

С одной стороны пластиковой коробки свисали четыре провода, на конце каждого – кожаные лямки. С другой стороны выходили резиновые присоски, очень похожие на электроды от кардиографа. «Детектор лжи, – подумал Ян, – для проверки на детекторе нужны основания. Вряд ли полиция успела сделать анализ порошка, да и в такой дыре наверняка нет нужного оборудования, – размышлял он, – эти показания не примет ни один суд». Боров застегнул лямки на запястьях и щиколотках, Ян почувствовал холод от металла с внутренней стороны ремешка. Потом полицейский расстегнул ему рубашку и прикрепил шесть электродов к груди.

– Это – «электрошок», – сказал светловолосый полицейский, – наша специальная разработка. Умная штука, она будет бить тебя током поочередно с разных концов контакта, пока ты не расскажешь все, о чем я тебя буду спрашивать. Не убьет, но будет очень больно.

«Нет, – подумал он, – они не посмеют. Это незаконно. Они просто пугают, пытаясь выбить признание, но ничего не сделают». Но боров включил прибор в розетку. Светловолосый закурил и пристально смотрел на Яна.

– Вы не имеете права, вас за это посадят, – сказал Ян.

Светловолосый потушил бычок о столешницу и кивнул борову. Тот включил аппарат и вдавил зеленую кнопку. В тот же миг через все тело прошел разряд. Ян чувствовал, как ток прорвался от груди до ног и какая-то невидимая сила ударила в голову. Он рефлексивно дернулся от пронзающей боли, но не мог кричать. Мускулы свело судорогой. Металл на лямках обжигал руки. В комнате запахло горелой кожей. Потом светловолосый махнул рукой и боров отпустил зеленую кнопку. Адская машина выключилась.

– Это был пробный заряд, очень слабый. А теперь рассказывай! – прокричал светловолосый.

Ян молчал. Боров крепко держал его за волосы.

– Рассказывай! – кричал полицейский. – Ты хоть представляешь сколько людей умирает от этой дряни? А! Я тебе скажу! Больше миллиона жизней в год вот это дерьмо забирает, вот это, – он тыкал Яну в лицо маленький пакетик с порошком, – ты в своем фургоне смерь везешь, гнида. Рассказывай!

Полицейский ударил Яна по лицу. Он почувствовал соленый привкус крови во рту.

– Ты о них подумал? О матерях! Каково им смотреть, как их дети сгнивают заживо. Загоняют себе в вену эту дрянь, а потом в овощи превращаются.

Полицейский говорил правду. Конечно, Ян понимал, что героин делал с людьми. Но как иначе спасти маму? Он просто не представлял себе другого выхода. Где взять деньги на лечение? Получается, чтобы вылечить маму, он косвенно убивает других. Ян решил, что уйдет со службы, как только маме проведут операцию и она поправится. Но пока слишком рано. Светловолосый повернул тумблер на пластиковой коробке и вдавил зеленую кнопку. Ток с еще большей силой прорезал тело. Он сжал веки. В глазах сверкали искры. Запахло металлом. У него попеременно сводило то руки, то шею, то другие части тела. Во рту пересохло. Зубы стучали друг о друга, Ян боялся откусить себе язык, пытался его спрятать, но он не подчинялся. Полицейский отжал кнопку.

– Ну что, будешь говорить?

Во рту появился привкус соплей и гари. Ян вспомнил уроки в Лупенарии. Их учили проповедовать, объясняли, как нужно убеждать прихожан. Нельзя просто сказать людям, что им делать, а чего избегать. Необходимо заставить человека самого поверить в то, что он поступает правильно, как будто он сам этого хочет. Главное вызывать сильные чувства. Играть эмоциями. Заставить взять на себя вину и привести тысячи примеров. Нужно напугать и утешить, потом снова напугать. Держать в напряжении, но не позволять замыкаться. Манипулировать, но мягко, незаметно, чтобы усыпить бдительность. Ян не понимал, почему вытягивать информацию решили у него, а не у Марка.

– Знаешь, – сказал красный от злости полицейский, – я не буду с тобой возиться.

Он повернул тумблер по часовой стрелке до конца и занес палец над зеленой кнопкой.

– Ну? Будешь говорить?

Ян молчал. Ток пронзил его тело. Ян чувствовал боль в каждом миллиметре кожи. В голову ударила тепловая волна, уши заложило. Он ощущал удары своего сердца, они отдавали импульсом во все тело, а потом будто прекратились. Яна тошнило, в глазах потемнело. Ему уже казалось, что все это происходит с ним во сне. Он был вымотан, боль притупилась. Полицейский убрал палец с кнопки.

– Говори, – спокойно сказал светловолосый.

Ян с трудом поднял голову и тихо произнес:

– Прости.

– Что? Я не расслышал.

Но не успел Ян открыть рот, как в комнату вошел второй полицейский. Он позвал светловолосого, и они оба вышли. Боров остался с Яном. Через десять минут вернулся только второй полицейский, снял с Яна наручники и повел по длинному коридору к выходу. На проходной его ждали Генрих и Марк. «Интересно, его тоже пытали, – подумал Ян, – меня пытал светловолосый, а его тот, другой». Генрих похлопал Яна по плечу и спросил, все ли в порядке. Ян молча кивнул. Они сели в джип и уехали. Фургона с грузом на парковке не было.

* * *

Поклонский женский Монастырь со всех сторон окружали толстые стены из красного кирпича, и внешне он напоминал древнюю крепость с колоннами. Народ собирался группами во внутреннем дворе. Все ждали первую проповедь сестры Евдокии, которую в народе прозвали «Поклонской Святой».

Евдокия сидела перед зеркалом. Раньше ей не приходилось выступать перед большой аудиторией. Она волновалась, но в то же время желала высказаться, донести до людей то, что считала важным. Молодая прислужница зашла в комнату и сообщила, что людей пришло гораздо больше, чем они ожидали. Они плотно заполонил весь двор, люди теснились вокруг храма, лишь бы хоть краем глаза увидеть ее. Началась давка. Некоторые стояли за оградой, не имея возможности протиснуться поближе к сцене. Ян с Марком пришли рано и заняли места в первых рядах. Люди поджимали их сзади. Виктор просил Марка понаблюдать за обстановкой и по возможности познакомиться с самой Евдокией. Ян пошел туда за компанию на случай, если Марку потребуется помощь.

Евдокия повязала голову черным платком, надела клобук и вышла на высокую паперть. Люди кланялись и громко ее приветствовали. Она недолго смотрела на них, потом глубоко вдохнула, взяла микрофон и сказала: