Читать онлайн Синефилия бесплатно

Синефилия
Рис.0 Синефилия

© Гаджиев Т., текст, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Все события, диалоги и персонажи, представленные в данном романе, являются плодом авторской фантазии. Любые совпадения с реально живущими или жившими людьми, фактами их жизни или местами проживания являются случайными. Упоминание культурно-исторических реалий служит лишь для создания необходимой атмосферы.

В произведении упоминаются социальные сети Instagram, WhatsApp и Facebook, принадлежащие компании Meta – запрещенной в России экстремистской организации.

Глава 1

I

Они пинали его по очереди. Я сидел на низкой скамейке, скрестив руки и вытянув ноги, и наблюдал за тем, как по полю, едва касаясь газона, летает футбольный мяч. Денис бегал на острие атаки: он был капитаном FC White Horse. Счет на табло – 1:1. Играть осталось три минуты. Если никто не забьет, начнется серия пенальти. Как назло, наш основной вратарь на прошлой игре вывихнул плечо, на воротах стоял Колин Барнз, который, едва завидев мяч, отпрыгивал в сторону.

Над стадионом сгущались тучи – синоптики обещали солнце и, как всегда, обманули. Год назад никто и представить не мог, что наша команда окажется в финале первенства школ Западной Англии. И меня даже не расстраивал тот факт, что я стану чемпионом, так ни разу и не выйдя на поле.

– Marat! – тренер выкрикнул мое имя.

Я подбежал к бровке и сбросил ядовито-зеленый жилет, надетый поверх футбольной формы. Я заменил правого полузащитника, который всю игру носился по флангу и только дважды коснулся мяча. Пока я плелся до позиции, Денис объяснял тактику:

– Старайся навешивать в штрафную, я попытаюсь головой пробить.

Мы были единственными русскими на поле, никто нас не понимал. Мимо прошел игрок другой команды, недоверчиво оглядел нас, а после плюнул куда-то в сторону. Ему было поручено прикрывать Дениса, поэтому он не отходил от него ни на шаг. Игра возобновилась.

Денис носился возле штрафной соперника. Болельщики на трибунах выкрикивали названия школ, чирлидерши трясли помпонами, а наш талисман – белый конь – мотал хвостом и гривой под музыку, которую, как потом оказалось, он слушал в наушниках на протяжении всего матча. Играть осталось одну минуту.

Мяч оказался у меня. Я стоял совсем один недалеко от штрафной, но ко мне уже мчались разъяренные соперники. На противоположном фланге я заметил высокую фигуру Дениса, его длинные светлые волосы виднелись из-за спин защитников. Я замахнулся, чтобы навесить в штрафную, как мы договаривались, и у меня даже получилось что-то вроде пинка. Мяч взлетел в воздух и какое-то время кружил вокруг своей оси, словно танцовщица в кабаре. Я засмотрелся на него и не заметил, как в голень врезались шипы полузащитника команды противника. Я упал на газон, судья тут же засвистел что есть мочи, и на поле выскочили дежурные медики. Мое участие в первенстве не продлилось и двух минут.

Судья назначил штрафной, Денис вызвался его пробить. Я приподнял голову, чтобы посмотреть, как он разбегается, подражая Роналду. Заметив мой взгляд, он подмигнул в ответ и приподнял большой палец.

Игроки слушались Дениса беспрекословно, капитанская повязка ему очень шла. Он поразил тренера выносливостью, знанием многочисленных финтов и «феноменальным» видением поля. В первой игре он забил и отдал голевую, на третью вышел с капитанской повязкой.

В отличие от Дениса, который уже стал лучшим бомбардиром турнира за десять лет его существования, я был в футболе случайным персонажем, придуманным только для того, чтобы заполнить брешь на скамейке запасных. Я записался в команду, поскольку спортивная секция необходима для получения аттестата. Выбирать пришлось между футболом, крикетом и сквошем. О последних двух и говорить нечего.

– Ты тот парень с класса истории? – спросил Денис на первой тренировке. – Я тебя знаю, за мной сидел.

Помню тот урок. Профессор Вудли, не обратив поначалу никакого внимания на Дениса, который пять минут топтался на пороге с рюкзаком на правом плече, посадил его за первую парту, отметив, что у него, вероятно, слабое зрение.

– В противном случае вы бы смогли разглядеть время на часах.

Затем он подошел к электронной доске и написал: «Что такое история?»

– Прошлое, – ответил кто-то с задней парты. Наверняка с хорошим зрением.

– Не совсем, – ответил профессор Вудли. – История – это оправдание настоящего. На уроках мы попытаемся найти причины событий, которые происходят с нами сегодня. Для меня, как для историка, важно не столько знание фактов, сколько умение их правильно интерпретировать.

– Хренов зануда, – сказал Денис по-русски.

Мне почему-то захотелось показать, что я его понял. До сих пор не могу объяснить, чем это было вызвано. Но я фыркнул достаточно громко, чтобы Денис обернулся и ухмыльнулся в ответ.

Стадион заорал во всю глотку, заиграла музыка – гимн школы. Тренер и запасные выбежали на поле, тряся кулаками. Директор школы профессор Тоунер аплодировала и улыбалась, всем своим видом демонстрируя благопристойную радость. Получалось так себе, выглядела она скорее сконфуженной. Денис пробил в девятку. Команда White Horse, представляющая Wellington School, победила в финальном матче турнира школ Западной Англии по футболу. Церемонию награждения я простоял на одной ноге, за что получил прозвище Steadfast – стойкий.

II

Существует два наисладчайших вкуса – вкус победы и вкус холодного эля, когда тебе нет восемнадцати. Мы отмечали триумф в местном пабе, который носил название нашей команды – White Horse. Для паба это было такое же знаменательное событие, как и для нас. Бармен сказал, что теперь мы просто обязаны наклеить на футболки эмблему бара – белая лошадь тащит повозку с бочкой пива. «We are now officially sponsoring you»[2], – говорил он. Кстати говоря, форма у нас и правда красивая: футболка в красно-золотистую полоску и шеврон с гербом школы на левой груди. На спинке были вышиты наши имена и номер: я носил 19-й, а Денис был 7-м, как Роналду. И только Колину Барнзу разрешили носить форму вратаря «Манчестер Юнайтед».

– Прекрасный день. Держи, твоя пинта, Steadfast. Заслужил! – сказал Денис.

– Теперь всегда будете меня так называть?

– А ты как хотел? – ухмыльнулся Денис. – Привыкай. Твоя игра принесла нам победу. Можешь собой гордиться.

– Да пошел ты. Я с самого начала говорил, что футбол не мое.

– Да. Ты всегда был больше про кино.

При этих словах он чокнул свою кружку о мою и сделал глоток. Затем выдохнул в точности как в знаменитой рекламе пепси.

– Кстати, о кино. Я решил, куда хочу поступать, – отпив немного, я вернул стакан на стол.

– Слава яйцам!

– Помнишь, как я ставил Уайльда в школьном театре? Профессор МакКарти говорит, у меня неплохо получается. И еще она сказала, что, видимо, это мое и… короче, я хочу писать.

– Типа писать фильмы? Ну круто…

– Да, и не только. Снимать, если повезет… Думаю поступать на Film Studies. Только фиг его знает… тут и талант, и везение, и…

– Слушай, хорош ныть! Талант у тебя есть. Вон, даже МакКарти сказала. Уж кто-кто, а она точно шарит. Она тебе за литру ни разу ниже 90 не поставила.

– Ну, однажды она влепила 70 за «Джейн Эйр». И то я не читал…

– Чувак, я даже понятия не имею, кто это, – сказал Денис. – Короче, я чё хочу сказать: не оставляй мечту, едва шагнув к ней. Успех – это мечта, прошедшая испытания.

– Сильно сказано.

– Ага. Это из фильма…

– Hey, captain, – к нам, приветливо растопырив руки, подошел тренер. Он был все в той же спортивной форме, в которой стоял на бровке во время матча. Я уверен, он и спал в этих трениках. Лишь однажды он появился в рубашке. В первый день учебы на праздничном ужине, когда профессор Тоунер представляла преподавательский состав.

– Come here, son, I want to introduce you to someone[3].

Тренер увел Дениса в сторону. Я вернулся к игрокам. Увидев меня, они тут же заорали: «Steadfast!» – и я понял, что с новым прозвищем придется жить вечно… Команда уже прилично напилась и теперь распевала школьный гимн. Колин Барнз рассказал, что на матче присутствовал скаут из манчестерской футбольной академии, который ищет игроков для предсезонки.

– Dan might serve them well[4], – подмигнул он.

Колин принялся разглядывать чирлидерш, сидевших за столом на другом конце бара. К одной из них, Эмме Старк, он неровно дышал и совсем не скрывал этого. По вторникам футболисты и девчонки тренировались вместе, и Колин приходил с букетом ромашек, сорванных на заднем дворе кампуса. На пробежке от него за сто метров разило одеколоном. Все находили это весьма трогательным, и за то время, что Колин ухаживал за Эммой, мы не придумали ни одной уничижительной шутки. И я до сих пор уверен, что, когда я или кто-то другой из команды окажется на Страшном суде, нам это зачтется.

Сама Эмма, как и прочие чирлидерши, вздыхала по Денису. Когда он проходил мимо, натянув на нос капюшон своего худи, они старались привлечь его внимание, выкрикивая: «Hello, Daniel!» Что касается меня, то я органично смотрелся в роли друга крутого парня. Еще в школе я мечтал снять роуд-муви со мной и Денисом в главных ролях.

Тогда я только посмотрел «Беспечного ездока» и представлял, как мы, словно Питер Фонда и Деннис Хоппер, колесим по Америке, населенной байкерами и хиппи, и попадаем в передряги. Быть может, «Беспечный ездок» – самый стильный фильм Нового Голливуда. Каждый кадр передает, какое удовольствие Джек Николсон, Питер Фонда и Деннис Хоппер получают от съемок. Фонда на байке, разукрашенном в цвета американского флага, – олицетворение шестидесятых. И эта музыка… Не фильм, а настоящий рок-н-ролл!

– Офигеть чё щас было! – Денис хлопнул меня по плечу и сел между мной и Колином. – Мне только что предложили место в футбольной академии!

Едва я успел его поздравить, как Денис перевел новость Колину.

– Congrats, mate! I knew it![5] – сказал Колин.

Остальные сидевшие за столом, услышав, что Денису предложили место в академии, встали со своих мест, подняли кружки и трижды хором прокричали:

– Dan! Dan! Dan!

Прошло столько лет, а я все никак не вспомню, видел ли хоть раз Дениса таким счастливым. Он сидел, гордо выпятив грудь и положив руку на спинку стула Колина. Время от времени подмигивал чирлидершам, а те в ответ краснели и звонко хихикали.

– Смотри, чё щас будет, – шепнул он мне и направился к их столу.

Он подошел к Эмме и пригласил ее танцевать. Музыкальный аппарат играл плейлист, составленный Квентином Тарантино. Сначала Денис схватил Эмму за талию, но с каждым па его руки опускались всё ниже и ниже, и Колин Барнз, который минуту назад восхищенно смотрел на своего товарища по команде, спрятал покрасневшее лицо в ладонях. Потом он встал, бросил на стол десять фунтов и был таков. Я представил, как он идет по набережной, поднимается на мост, разглядывает свой силуэт в воде, дробящейся лунным светом, а затем ныряет – в последний раз в жизни. Но нет, в понедельник Колин вновь пришел на урок английского, который, как обычно, начался с вопроса о том, когда мы наконец пройдем его любимого Оруэлла.

С Дэном мы встретились после занятий и вместе отправились на обед. В столовой давали какую-то примитивную дрянь – остывшую рыбу во фритюре и жареную картошку.

– Ты кетчунеза побольше клади: так вкуснее, – говорил Денис каждый раз, когда я ворчал на еду.

– Ну что, ты отцу звонил? – спросил я.

– Нет, сегодня позвоню, – ответил Денис. – Ссыкотно как-то, если честно.

– А что так?

– Да блин… я же в детстве на секцию ходил… ну помнишь, я говорил. Так вот, папа тогда сказал: «Молодец, но ставку делай на учебу». Я спрашиваю: «А вдруг футболистом стать захочу?»

– Погоди, ты же говорил, что он сам тоже на футболе повернут.

– Да в том-то и дело… Ему когда лет семнадцать было, он решил выебнуться и в воздухе ножницами пробить. Ну и приземлился на копчик. Операцию сделали, тьфу-тьфу-тьфу, все хорошо. – Денис трижды постучал по столу. – Но играть запретили.

– И что? С тех пор он ни разу мяч не пинал?

– Не, почему? Пробовал как-то, знаешь, на любительском уровне. Но ничего серьезного. А потом уже девяностые. Братки там, все дела. Я вылупился, уже не до футбола было.

– Странно. Если ему когда-то не повезло, почему он считает, что с тобой будет то же самое?

– И я о том же. Но он такой человек. – Денис тяжело вздохнул. – Сам меня на матчи таскал. У него еще привычка была – да она и сейчас есть: он, когда видит, что наши за мяч ухватиться не могут, начинает ногой трясти. Я потом узнал, почему он так нервничал всегда. Ставки делал. Не, мужик он классный. Просто параноик, и ничего с этим не поделаешь.

Я вспомнил своих предков и их причуды: отца, который каждый год устраивал ремонт, из-за чего половину детства я провел у бабушки с дедушкой, и маму, которая до моего тринадцатилетия боялась отпустить одного даже за хлебом. Мое детство прошло перед теликом. Я сидел на полу на расстоянии одного метра от экрана и познавал мир. До четвертого класса я думал, что почти все взрослые русские работают ментами, а американцы в большинстве своем извращенцы или агенты ФБР. В прайм-тайм бабушка с дедушкой вели ожесточенную борьбу за пульт, из-за чего я пришел к выводу, что вечерние новости – это многосерийная мыльная опера с бессменным главным героем.

– В позапрошлом году мы ездили на финал Лиги чемпионов, – продолжал Денис. – До матча зашли в музей «Реала», и там был такой типа стенд со списком прославленных игроков. Так он вкратце пересказал биографии почти всех легенд клуба! Я посмотрел на стенд: нигде не ошибся. Сам понимаешь, ни английского, ни испанского он не знает. Вот такой фанат. Прикинь.

– Прикинул, – ответил я. – Слушай, все равно поговори с ним. Раз он так любит футбол, чем бог не шутит. Вдруг оплатит академию. В конце концов, ты сам сказал: «Успех – это мечта, прошедшая испытания».

– Да, ты прав. Вечером наберу его.

Через два стола сидела Эмма, на лице ее было написано такое негодование, что казалось, будто поедание рыбы причиняет ей жутчайшую боль.

– Как с Эммой вчера?

– Ой, лучше не спрашивай. – Денис засмеялся. – Такая жесть! Проводил до общаги. Она говорит, что охрана меня не пропустит. А я такой типа: «Ну ок» – и пролез через окно. Она запаниковала, но я успокоил. Короче, лежим, сосемся, и я давай уже там мацать… Ну ты понял, в общем. А она ломаться начинает. «Give me some time, I need to think»[6]. А чё тут думать? Говорю: «Давай, чё ты!»

– Фига ты Данила Багров!

– Ага, хер там плавал, – вновь засмеялся Денис. – Слушай, чё дальше было. Вдруг слышу: кто-то в дверь ломится. Думаю: ну ежкин крот, кого угораздило. Оказывается – хаус пэрэнт[7]. В общем, выписали Эмме ворнинг[8], а меня за «спортивные заслуги» простили. Вот и вся история.

– Ну и хорошо, на самом деле. А то Колин вчера приуныл, когда ты Эмму танцевал. Ты бы его видел. Мне даже показалось, что он руки на себя наложит.

– Пусть не расстраивается. В конце концов, нельзя исключать, что это он нас сглазил. Колин – парень хороший, но любовь всех превращает в подонков… Ладно, давай доедай. Домахи на завтра дохерища! Hey, Emma!

– Fuck you, Daniel!

III

Крис Дженкис дежурил у моей комнаты и разминал кулаки. На нем были светлые джинсы, белая футболка, красная ветровка – типичный хулиган из комедий Джона Хьюза. Увидев меня, он крикнул: «Hey, prick!»[9] – и ринулся ко мне. Я хотел было сбежать, но говнюк запрыгнул на меня и повалил на пол.

– Where is my damn money, twat? You owe me 30 quids![10]

В Англии дорогие сигареты. Поэтому мы с Денисом привозили их из России и продавали одноклассникам. В магазине пачка Marlboro стоила девять фунтов, мы отдавали за шесть. На рождественских каникулах Крис попросил купить целый блок, я уговорил заплатить вперед. На таможне потребовали показать содержимое чемодана. Увидев там четыре блока, таможенники тотчас конфисковали товар, и я прибыл в школу ни с чем.

– It was a force majeure, I don’t owe you nothing[11], – кричал я, пока меня мутузили по голове.

Вокруг столпились однокашники. Никому из них и в голову не пришло за меня заступиться. Кто-то снимал происходящее на телефон. Только очкастый индус с гигантским рюкзаком, проходя мимо, спросил, что тут происходит, и, получив ответ, пошел дальше.

– Какого хера?! – послышался голос Дениса.

Денис оттолкнул зевак и врезал Крису с ноги. Тот повалился на спину и охнул. Денис набросился на него с кулаками и принялся мутузить Криса так, как секунды назад тот бил меня.

Я встал. В глазах потемнело, закружилась голова, но мне удалось удержаться на ногах. Я схватил Дениса за локоть и оттащил в сторону:

– Не надо, хаус пэрэнт…

– Ублюдок сраный, – сказал Денис и плюнул на лежащего Криса.

Мы направились в медпункт. К кабинету дежурного врача выстроилась очередь – в основном из покашливающих парней. Две девчонки-китаянки сидели в углу, спрятав лицо за телефонами, которые противно кликали каждый раз, когда они что-то строчили в мессенджер. Каждый клик отдавался в голове приступом неистовой боли, как будто кто-то забивал гвозди прямо в виски.

– Can you mute it, for fuck’s sake![12] – закричала появившаяся на пороге медсестра. Затем она со всей силы захлопнула дверь. Я почувствовал, как по башке врезали бейсбольной битой.

– Все бабки хочет? – спросил Денис.

– Ага… – ответил я.

– Ты можешь сходить пожаловаться. Скажи, мол, у тебя силой деньгу клянчат. Тогда пидараса точно отчислят. Хотя… он же англичашка. Расисты сраные…

– Шовинисты. Расист – это когда дискриминируешь другую расу.

– Не будь занудой, у тебя глаз подбит.

– Ты о себе лучше подумай.

– А чё я? – спросил Денис.

– За то, что ты Криса отмудохал, тебе грозит отчисление. Это не в комнату Эммы пробраться, так просто с рук не сойдет. В тот раз забили, в этот могут за яйца схватить.

– Да не! – Денис демонстративно махнул рукой. – Ничего они мне не сделают. Во-первых, куча свидетелей, которые докажут, что я повел себя как «настоящий джентльмен». Во-вторых, есть ты и твой подбитый глаз!

И вдруг Денис засмеялся. Так громко, что даже китаянки отвлеклись от телефонов.

– Что такое? – спросил я.

– Уже второй раз за два дня злоупотребляю твоими травмами. То ты ногу подвернул, то глаз подбили. Реально Steadfast.

И правда, это было забавно; я попытался засмеяться, но к голове поднялась жуткая пульсирующая боль. Я схватился за скамью, подташнивало.

Врач выкрикнул мое имя. Я оказался в комнате, пропахшей антисептиками. На фоне голубых обоев и белого кафеля я не сразу заметил врача, который сидел на металлическом стуле и выстукивал что-то на клавиатуре.

– How can I help you? – начал он, оборачиваясь ко мне. – Oh, gosh! You look beastly![13]

Осмотрев меня, он наложил пару швов на виски и выписал парацетамол. Я был освобожден от занятий на пять дней. Неделю я провел за просмотром «Коня БоДжека», прерываясь только на созвон с родителями: мама распереживалась, отец поздравил с посвящением в мужчины.

Время от времени заходил Денис. Он рассказал, что профессор Тоунер ждет моего выздоровления, чтобы «прояснить обстоятельства произошедшего».

– Ты, главное, не забудь сказать, что я за тебя заступился! – говорил он.

– Ну ясен пень. О чем ты вообще?

Спустя неделю я отправился к профессору Тоунер. Ее кабинет находился в самой отдаленной части кампуса за толстой дубовой дверью. Возле кабинета всегда царила гробовая тишина. Стульев в коридоре не было: директор не радовалась гостям. Я постучался.

– Come in[14].

Профессор Тоунер сидела за огромным столом, на котором располагались широкий монитор и стопка разноцветных папок. Директор смотрела на меня выжидающе – так, словно это не она меня вызвала, а я к ней напросился.

– Please, sit down[15], – сказала она наконец.

Я сел на чертовски неудобное скрипучее кресло. По привычке хотел закинуть ногу на ногу, но сдержался. Директор спросила о моем самочувствии.

– Better[16], – ответил я.

Профессор Тоунер стала расспрашивать о «чудовищном инциденте, который произошел в кампусе на прошлой неделе». Я сказал, что Крис Дженкис силой вымогал у меня деньги и что я отказался их ему давать, из-за чего он меня избил.

– Why would he want your money? – спросила она.

– I don’t know… you know, there is a stereotype about rich Russians, – ответил я. – All these BBC shows and Chelsea and oligarchs… stuff like that…

– Yes, I know. But it’s not for nothing, is it?

– The oligarchs?

– No, you and Chris[17].

И тут я понял, что забыл придумать, зачем Крису понадобились мои деньги. Сказать профессору Тоунер, что я продаю сигареты, значило бы вырыть себе еще более глубокую яму. Нет, не только себе, но и всей школе. Наверняка профессор Тоунер задала похожий вопрос Денису, но тот забыл меня предупредить.

– What did Chris say?[18] – спросил я.

Крис, по словам профессора Тоунер, вообще отказался называть причину драки. Она сказала, что у нее возникли подозрения о каких-то «темных делишках» и что она обязательно докопается до правды. Я спросил, как накажут Криса.

– The same way we’ll punish Daniel, – ответила она. – They will have to write a 2000-word essay on fighting dangers.

– But he stood up for me![19] – запротестовал я.

Профессор Тоунер сказала, что перед школьными правилами все равны, а о запрете драк говорится на первой странице инструкции по безопасности.

– You’ve read it, haven’t you?[20]

Я ответил, что мог прочитать невнимательно или вовсе подписать, едва бросив взгляд на текст.

– Ignorance of the law is not an excuse[21], – сказала она и добавила, что я могу быть свободен.

IV

Настроение испортилось. Впрочем, оно и так было ни к черту. Я выбрался из кампуса и отправился в школьный парк. Деревья покрылись первой зеленью, и в парке было приятно спрятаться от весенней духоты. Где-то высоко на ветках носились беспечные белки. Я порылся в сумке и нашел пачку недоеденных сухариков. Раскидав их вокруг, я сел на пенек в ожидании, что белки оценят мою доброту. Одна из них прискакала к кучке, взяла один сухарь, понюхала его и брезгливо отбросила в сторону, после чего забралась на высоченную сосну.

Прилетели вороны. Они жадно набросились на сухари, а когда остались только крохи, принялись отбирать их друг у друга, противно гаркая и махая крыльями. «Ну хоть кому-то моя благотворительность понадобилась», – подумал я и поплелся назад в школу.

На обратном пути встретились Эмма с Колином. Они шли, держась за руки. Движения Колина, и без того всегда красноречивые, казались со стороны самоуверенными и развязными. Эмма смотрела под ноги, время от времени поворачивалась к нему спиной и говорила что-то в духе: «чудесный день» или «как же здесь хорошо». Я наступил на ветку – она хрустнула, и голубки обернулись. Я попытался изобразить безразличие. Они, в свою очередь, изобразили невинность. Мы поравнялись и вместе добрались до кампуса.

По пути Колин расспрашивал о драке. Он называл Криса тупорылым ослом.

– But Dan is no better[22], – добавил он. Эмма закашлялась.

Я сказал, что Денис поступил как настоящий друг и что любой нормальный человек на его месте сделал бы то же самое. Сказал, что это всяко лучше, чем стоять и смотреть, как кого-то бьют по башке, и снимать драку в Снэпчат. Эмма согласилась. Колин замолчал.

Я опоздал на историю. Профессор Вудли приветливо улыбнулся и пригласил сесть. Он стал прилюдно расспрашивать о моем самочувствии и сказал, что может замолвить за меня словечко, если потребуется. Затем он вручил мне эссе, которое я ему отправил, пока лежал с подбитым глазом.

Денис на урок не пришел. Я застал его в столовой. Он сидел в наушниках, смотрел в телефон и пил кофе.

– Что смотришь? – спросил я.

– Рэп-батл.

– И как?

– Слушай, прикольно. Мне Оксимирон нравится. Он, кстати, тоже в Англии учился. В Оксфорде.

– Ого, круто.

– Не пойду я в футбольную академию, – Денис снял наушники и отложил телефон. – Не быть мне новым Роналду. Отец против. Я знал, что так будет. Говорил же: параноик.

– Да ладно? Ты серьезно?

– Да. Сказал, что не отправлял меня в Англию дурака валять. Говорит: «Ты должен учить экономику». А меня уже тошнит от этой экономики! Я показал ему результаты за прошлый год. Говорю: «Не получается у меня. Какой смысл?» Он ответил: «Нет, надо стараться, поставь перед собой цель». Я говорю: «Вот цель, я поставил». Дальше он стал заливать, что я еще пиздюк, что буду жалеть, бла-бла-бла. В общем, денег не даст.

– А ты попробовал с академией обговорить? Вдруг они какой-нибудь сколаршип[23] дадут на первое время?

– Да какой сколаршип? Больно я им нужен! У них этих «молодых талантов» жопой жуй! Еще заливает, что без него я был бы никем. Так он сам не дает мне возможность кем-то стать. Я-то не против… Сука, блин… Слушай, есть покурить?

– Так тренер запрещает…

– Какой на фиг тренер? Нет больше тренера! В жопу этот футбол! Мне экономику учить надо! – На слове «надо» его голос сорвался.

И вдруг он заплакал. Плакал он как-то неуклюже, словно разучился. Вытирал слезы рукавом, хотя на столе была салфетница.

В столовую вошел Крис в окружении малознакомых ребят. Денис мгновенно успокоился и за долю секунды принял обычный беззаботный вид.

– What’s up, Chris? Came to get fucked one more time?[24] – спросил он с издевкой.

Крис рассказал, что был у профессора Тоунер, сказал ей, что «просил» у меня деньги, потому что решил, будто я их украл. Якобы я последний человек, который был в его комнате до пропажи. И что потом он нашел деньги в другом месте и извинился предо мной.

– You tell her same shit[25], – сказал он и вместе со своей компашкой пошел дальше.

– А знаешь, он не такой остолоп, каким кажется на первый взгляд, – заметил Денис.

– Возможно, его кто-то надоумил. Хотя бы перестал клянчить бабки. И на том спасибо!

Мы отправились в курилку. Денис продолжал ругать отца. После долгих уговоров ему удалось стрельнуть у меня сигарету. Я дал при условии, что это будет первая и последняя сигарета, которую он у меня взял. Так и случилось, далее он покупал сигареты самостоятельно.

Денис курил неумело, почти не затягиваясь. А если и вдыхал дым, то начинался приступ дикого кашля, остановить который могли только глоток воды и плевки на пол.

– Ну и дрянь. Как вы можете этим дышать?

– Привычка, – ответил я.

– А давай гульнем! – вдруг сказал он. – Пойдем в паб, возьмем пивка или чего покрепче. Отметим мой фэйл.

– Слушай, какой фэйл? Все еще впереди…

– Давай, пошли. – Денис дернул меня за рукав.

Мы отправились в White Horse. Воняло мочой и пивом. В тот вечер в пабе проходил паб-квиз, собрались местные. Детишки бегали по бару со стаканами апельсинового сока и проливали содержимое на пол. Папы пили запотевшие пинты и выкрикивали неправильные ответы, их жены орали на детей и двулично улыбались соседним столикам. Денис взял пиво, и мы сели у окна, за которым наступал вечер.

– Завтра к первому… – начал я.

– Насрать, – прервал Денис. – Не можешь с другом побыть в трудную минуту?

– Не, почему? Могу…

– Вот и славно.

Денис сильно напился. До общежития всего двадцать минут пешком, но чтобы туда добраться, пришлось вызвать кеб. В такси Дениса вырвало. Разъяренный водитель высадил нас в начале улицы, вдоль которой росли аккуратно подстриженные кустарники. Денис пошатнулся, упал на один из них и попросил оставить его там.

– Как хорошо, господи…

От его кофты, мокрой от блевотины и разлитого пива, смердело так, что я невольно заткнул нос. Мимо проходили «голубки». Я попросил Колина помочь донести Дениса до общежития. Он сначала посмотрел на Эмму, а затем кивнул в знак согласия. По дороге Колина тоже стало подташнивать. Он рванул к кустам, громко кашляя и поминая господа всуе. Помогать пришлось Эмме. Она достала из сумки влажную салфетку и протерла Денису лицо.

Охранник, смотревший на айпэде сериал, не обратил на нас никакого внимания. Кое-как мы дотащили Дениса до кровати. Его соседа в комнате не оказалось. Эмма где-то раздобыла бутылку газировки. Колин, как обычно, принялся расспрашивать, что произошло.

– Shut up, Colin![26] – не выдержала Эмма.

Я пошел в курилку. Не помню, сколько времени просидел там, но в какой-то момент пришел охранник и сказал, что студентам запрещено покидать комнаты после одиннадцати вечера. Собрался было уходить, но охранник остановил меня и спросил, не найдется ли сигареты.

– No, – отрезал я и пошел спать.

Глава 2

I

Я сидел за последней партой. Передо мной, положив голову на стол, спал Денис, от которого разило перегаром на всю аудиторию. Когда он только вошел, я первым делом обратил внимание на его покрасневшие глаза.

– Хапнул на похмелье, – объяснил он.

Последние два месяца он тусовался с Маркусом, своим соседом по комнате. Маркус родился на Марбеле. Как и Денис, болел за «Реал Мадрид», был защитником FC White Horse и с утра до ночи играл в «фифу».

– The kids must be crazy. Imagine being a video game character at your twenties[27], – говорил он.

В их комнате рос небольшой кустик конопли. Когда Денис в очередной раз попытался уговорить отца заплатить за академию и вновь получил отказ, Маркус поделился с ним косяком. С тех пор они проводили дни за приставкой, прерываясь только на то, чтобы покурить в туалете с включенной вытяжкой.

Денис перестал посещать занятия. Первые недели о нем спрашивал лишь профессор Вудли, да и тот вскоре позабыл. Денис бросил футбол. Тренеру соврал, что усердно готовится к экзаменам. По выходным его можно было встретить в пабе или в единственном на весь Веллингтон ночном клубе. Там он напивался до умопомрачения и влезал в драки с арабами, персами и пакистанцами.

Отец Дениса родился в Сальске, в девяностые переехал в Ростов и женился. Когда Денису исполнилось четырнадцать, семья перебралась в Краснодар строить новый бизнес. Отец открыл сеть автосалонов, и уже в семнадцать Денис разъезжал по городу на «Порше».

– Права выбили у знакомого гаишника, – рассказал он.

Денис плохо учился, родителей часто вызывали в школу из-за бесконечных драк и прогулов. Школе Денис предпочитал видеоигры и езду на высоких скоростях. У отца имелись связи среди местных ментов, и Денису многое сходило с рук. До Англии он никогда не употреблял наркотики, предпочитал вместо этого потеть на футбольном поле.

Как-то ночью Денис, как обычно, жал газ в пол и игнорировал гаишников с их радарами. Редкие фары проезжавших мимо автомобилей еле освещали трассу, вдоль которой росли столбы дорожных знаков и плакатов с социальной рекламой. На один из таких плакатов и засмотрелся Денис, когда протаранил джип местного священника.

– Чудом уцелел!

– Слушай, джип все-таки. И он, наверное, пристегнут был.

– Да я про себя! А поп этот руку сломал и сотрясение мозга получил… Но жить будет. И живет, я слышал, неплохо.

Чтобы как-то замять эту историю, отец отдал сына в первую попавшуюся британскую школу. Веллингтон выбрали случайно, школу посоветовали в агентстве по образованию за рубежом. Отца Дениса привлекли «регулярные занятия спортом, поощрение творчества и самое главное – 90 % учеников поступают в престижнейшие вузы Великобритании».

– Без понятия, на что пахан рассчитывал. Что я вдруг академиком стану? У меня даже репетитора никогда не было.

Языка Денис почти не знал, первое время ему приходилось посещать дополнительные занятия. Поначалу он разговаривал только со мной, но из-за врожденной общительности быстро завел кучу новых приятелей и был знаком со всеми учениками Wellington School.

Колин зажал нос и чихнул, его губы издали тарахтящий звук. Мы хором засмеялись. Хихиканья и улюлюканья не прекращались минут десять. Но в смехе этом ощущалась нервозность: все переживали по поводу экзамена.

Все, кроме Дениса. Когда смех затих, он демонстративно встал со своего места, положил пустые листы на стол экзаменаторше и пообещал, что попробует пересдать в следующем году. Экзаменаторша вежливо намекнула, что ей в общем-то плевать, сдаст Денис или нет, и попросила его бесшумно покинуть аудиторию. Следом выбежал Маркус. Вечером я застал их за приставкой. О том, как прошел экзамен, они даже не поинтересовались.

II

– Ты день рождения праздновать собираешься? – спросил Денис.

– Экзамены же.

– Ой, да ладно! Посидим где-нибудь, выпьем.

– Денис, ты же вчера тусил!

– Да, но вчера я тусил без повода. А сейчас повод есть! – посмеялся он. – Зови гостей, устроим пати. Тебе уже восемнадцать, черт бы тебя побрал!

Денис забронировал стол в White Horse, куда входил уже как ковбой в салун на Диком Западе. Он пригласил на мой день рождения себя, Маркуса, Колина с Эммой и еще двух ребят из футбольной команды, Тома и Тайлера. Эмма привела Джинни. У Джинни были сиреневые волосы, и она постоянно одевалась в мерч любимых рок-групп: AC/DC, Led Zeppelin, Scorpions – то, что Денис называл «батькиным говнороком».

– Hip-hop is about today. Any new Kendrick album is much more topical than the grandads you listen to, Jeenny, – сказал Маркус. – Tell’em, Tom!

– Don’t be rude, Marcus[28], – хором сказали Колин, Эмма и Джинни.

Пока ребята спорили, я засмотрелся на пару старичков, танцевавших медляк в центре зала. Дедуля оделся в потрепанный твидовый пиджак, женщина привязала к руке воздушный шарик в форме числа 35. Вокруг бесновались дети, их внуки.

– They’re cute, aren’t they?[29] – Эмма тоже разглядывала танцующих старичков.

– Сейчас будет бомба! – сказал Денис, простоявший десять минут в очереди за барной стойкой. Он расположил на столе шесть стаканов с зеленоватой жидкостью. Затем достал из-за пазухи две чайные ложки и отсыпал в них сахарный песок.

– Что это?

– Абсент. Повторяй за мной.

Денис зачерпнул содержимое ложкой и поджег. Напиток тлел около секунды, после чего Денис потушил ложку, слизал с нее сахар и залпом опрокинул оставшийся в стакане абсент. Потом Денис поджег и сам стакан, потушил, приложил ко рту и вдохнул образовавшийся пар. Он уронил стакан на стол и прокашлялся.

– Ух! Три таких – и ты готов!

Я повторил за Денисом.

Тем временем за столом разразился спор о правах женщин. Джинни и Эмма ругали консерваторов. Колин, отец которого служил приходским священником в местечке Салфорд к западу от Манчестера, защищал любимую партию своей семьи.

– What have Tories done to women in this country? They keep making them prime ministers![30] – говорил он.

Маркус нашел фразу остроумной. Он предложил тост. Гости нехотя чокнулись. Джинни вновь принялась проповедовать феминизм. Она загуглила статистику, согласно которой при тори женщины стали занимать меньше государственных постов и управленческих должностей в крупных компаниях. Джинни связала это с распространением правого популизма и принялась ругать Трампа и Брекзит. В те дни в Англии все что угодно могли связать с Брекзитом.

– How did you vote? – спросил Маркуc.

– I didn’t, – ответила Джинни.

– Neither did I, – сказала Эмма.

– You can’t judge people’s choice if you didn’t vote, – сказал Маркус. Колин поддакивал.

– We were seventeen, you stupid morons![31] – ответили девушки.

Мы с Денисом прикончили второй стакан. Стены паба, обвешанные фотографиями лошадей и жокеев, поскакали из стороны в сторону. Пол затрясся, какое-то время я простоял на одной ноге, тяжело дыша и растопырив руки.

– Look at Steadfast! – заржал Колин.

– You right, lad?[32] – спросил дедушка в твидовом пиджаке.

Денис и Маркус схватили меня за локти и повели в уборную.

– Ты, главное, не паникуй, – сказал Денис.

Я разглядывал возникавшие передо мной лица и испытывал какое-то необыкновенное безразличие, какое, наверно, бывает у игроков в русскую рулетку. Денис промыл мне лицо. Маркус посоветовал проблеваться. Забежавший в тесную уборную Колин стал спрашивать, чем он может помочь. Бугай в футболке английской сборной занял второй из трех писсуаров. Он воодушевленно мочился, должно быть, терпел с самого утра. Бугай ушел только после того, как услышал поросячий визг и кашель из моей кабинки.

– Братишка, сколько начосов ты сегодня сожрал? – Денис держал меня за волосы.

Придя в себя, я вернулся за стол. Эмма и Джинни уговаривали меня пойти на собрание анонимных алкоголиков. Джинни рассказала о дальнем родственнике, который нажрался, поджег соседский сарай и до сих пор мотает срок. Я обещал Джинни никогда не подходить к сараям ближе, чем на сто шагов. Когда я бываю пьян, мне двигаться неохота, не то чтобы что-то поджигать.

– Извини… Больше не пей, – Денис обладал поразительной способностью всегда делать вид, что всё под контролем. Закручивая косяк под столом, он выглядел настолько беззаботно, насколько позволяли следы блевотины на его кедах.

– Слушай, я там это…

– Да забей. На крайняк отдам в химчистку.

Маркус в подробностях рассказал о случившемся в туалете Тому и Тайлеру, которые в ответ захохотали, поглядывая в мою сторону. Но вскоре все об этом забыли, потому что в пабе разгорелась драка.

Денис и Маркус вышли во двор раскурить косяк. К ним пристала компашка рэднеков. Одетые в умбро и адики, они напоминали гопников из сериалов про английскую глубинку. Самый лысый и самый синий упрашивал Маркуса угостить их травкой. Маркус протянул было им джойнт, но Денис его остановил.

– What the fuck, mate? – спросил лысый.

Рэднеки окружили ребят и принялись вразнобой выкрикивать оскорбления. Один из гопников выбил косяк из рук Маркуса. Другой, опередив Дениса, схватил джойнт и отбежал в сторону. Маркус хотел за ним помчаться, но лысый его остановил. Тогда Денис дал лысому по роже.

Со стороны драка напоминала сцену из мультиков про Багза Банни: из столпа пыли время от времени показывалась чья-то рука или нога. Я наблюдал потасовку из окна, всеми силами стараясь игнорировать комментарии Колина. Том и Тайлер выбежали помогать. Я тоже решил вмешаться, несмотря на два стакана абсента и патологическую неспособность сжимать руки в кулак.

Улица окрасилась в красно-синие цвета, завыли сирены, заорала рация – приехала полиция. Из белого хэтчбека выбрались мускулистые офицеры Скотленд-Ярда. Одна из полицейских – темнокожая женщина – быстро и уверенно зашагала в нашу сторону. Что-то в ней заставляло повиноваться, и когда она приказала «не двигаться», мы тут же отпрыгнули от рэднеков.

Гопники разбежались. Копы потребовали встать лицом к стене и не делать резких движений. Они принялись нас обыскивать. Внимательно осмотрели пачку сигарет, которую нашли в моем заднем кармане. У Маркуса обнаружили табак, бумагу и фильтры – ничего запрещенного. У Тома и Тайлера в карманах нашлись билеты на поезд до Лондона. Когда копы принялись обыскивать Дениса, он стал качать права. Он говорил, что ловить в первую очередь надо рэднеков, а не «иностранных студентов», и что «не вывернет карманы, пока ему не предоставят адвоката». Тогда копы повалили его на асфальт, сложили руки за спину и нацепили на Дениса наручники. Женщина посадила его на заднее сиденье.

Копы записали наши адреса. Маркус назвался туристом и дал испанский адрес. Колин, едва заслышав сирены, схватил Эмму за руки и сбежал. Джинни копы попросту не заметили: она стояла возле дверей паба, на ее лице читалась трогательная взволнованность, и в эту минуту она мне очень нравилась.

Денис дергал локтями и продолжал требовать адвоката, но полицейские не обращали на него никакого внимания. Он прижал лоб к окну, фонари светили ему прямо в лицо, и я заметил свежий синяк под его правым глазом.

Маркус был уверен, что все закончится депортацией Дениса. Всю жизнь Денис попадал в бессмысленные авантюры вроде этой. Но вместо того чтобы как-то из них выкарабкиваться, он предпочитал от них убегать и делать вид, что «начинает новую жизнь». Он даже не подозревал, что жизнь одна и что она уже идет.

III

Когда в запотевшее от перегара окно постучалась белка, я проснулся. Сосед по комнате сидел на кровати и натягивал носки.

– You smell like shit, – сказал он.

– Just like your soсks[33].

Мы заселились в один день. Сосед был родом из китайской провинции с непроизносимым названием. Об этом и о том, как его зовут, он рассказал в день знакомства. Я не запомнил ни первого, ни второго. Мы почти не разговаривали.

В комнате стоял неаппетитный запах лапши быстрого приготовления. Из коридора доносились шаги студентов, торопившихся на занятия. Я схватил с тумбочки телефон – батарейка села. Спросил у соседа, который час.

– 09:40.

– Блядь! – я вскочил с кровати и бросился одеваться. Только в коридоре обнаружил, что надел футболку наизнанку. Натолкнулся на хаус пэрэнта, которая стучалась в двери проспавших студентов. Она спросила, почему я до сих пор не на экзамене. Я с ходу выдумал какое-то дурацкое оправдание и побежал в кампус.

У главного входа валялась разлитая чашка кофе, образовавшееся месиво было закидано сигаретными окурками. Наступив на это маленькое болотце, я вбежал в здание школы и помчался в аудиторию. Чернокожий охранник что-то прокричал вслед, но я не стал слушать. Постучавшись, я вошел в экзаменационный зал. Моя тяжелая отдышка нарушила мертвую тишину, царившую в аудитории. Экзаменатором в тот день был профессор Вудли. Он проводил меня до парты и вручил билет. «США начала XX века в творчестве Теодора Драйзера» – худшее, что может случиться с похмелья.

– Good luck[34], – сказал профессор и вернулся на свое место в конце аудитории.

Я облокотился на парту и уставился в окно. Охранник стучал шваброй по луже с окурками и ею же прогонял подходивших слишком близко к месиву школьников. Изредка с улицы доносился рокот проезжавших автомобилей. На ближайшей к кампусу улице меняли асфальт. Писать не хотелось.

– You have one hour left![35]

Денис объявился ближе к вечеру. Он провел бессонную ночь в участке и выглядел так, словно его обвесили кирпичами и заставили бегать марафон. Войдя в мою комнату, он рухнул на кровать и закрыл лицо ладонью.

– Это пиздец!.. – сказал он, когда я спросил, что случилось. – Надо ехать!

– Объясни, что произошло.

– Дай комп.

Он принялся стучать по клавиатуре, словно обезумевший. Он достал из-за пазухи загранпаспорт и стал вводить данные. Я взглянул на монитор: Денис покупал билеты в Краснодар.

– Почему ты уезжаешь? Что случилось?

– С-сука!

– Что?

– Батя бонусы истратил… похер, мамкиной кредиткой заплачу.

Денис взял билет на утренний рейс.

– Есть попить? – спросил он и, не дожидаясь ответа, схватил со стола открытую бутылку колы, из которой уже давно улетучился газ.

– Ты собираешься рассказать, что произошло?

Денис прикончил бутылку и смачно рыгнул. В этот момент я обрадовался, что в комнате не оказалось соседа, который всегда смотрел на Дениса с легким прищуром. Однажды он и вовсе прямо сказал, что визиты Дениса ему неприятны: «Какого хрена? Он лапает все подряд и не дает учиться!»

– Это пиздец, – повторил Денис.

– Да понял я! Ты можешь объяснить?

Я с трудом мог представить, что именно в системе ценностей Дениса является «пиздецом». Если полиция сообщит о случившемся школе, то Дениса могут отчислить. Но ему было бы на это глубоко наплевать: занятия он давно не посещал, да и учиться нам оставалось всего неделю. На худой конец ему могли впаять какой-то баснословный штраф, но зачем покупать билет?

– У меня был стаф, – признался Денис. – Они взвесили: больше шести грамм.

– На фига тебе столько? И что теперь будет?

– Ну, они отпустили пока… но будет суд. Повестка придет в кампус… Ты куришь в комнате?

– Нет, не курю, – я протянул Денису электронку. – Тебя могут посадить?

– Да, – Денис выдул два колечка. – Боже храни королеву и презумпцию невиновности! Идиоты даже не додумались вручить подписку о невыезде.

Вошел сосед. Он окинул Дениса неприветливым взглядом и тяжелым шагом поплелся к письменному столу.

– How was the exam? – спросил Денис нарочито дружелюбным тоном.

– Passed, I guess[36], – сосед надел гигантские наушники. На мониторе загорелась надпись: «Dota 2».

– Ты так и не объяснил, откуда у тебя шесть грамм.

– Ах, да… – Денис нервно захихикал. – В общем, мы с Маркусом это… продать хотели. У него же урожай добротный. Не все нам скуривать, верно? Я нашел людей и забил встречу. Сначала мы этих гопарей за них приняли, а потом… ну ты помнишь.

С каждым днем я узнавал его все лучше и лучше. И такие истории были в его духе. Он смотрел на жизнь, как уличный художник смотрит на голую стену: ему всегда хотелось рискнуть, чтобы «получилось красиво». В Краснодаре он жил жизнью провинциального мажора, в Веллингтоне хотел вкусить английской хулиганской эстетики «прям как в фильмах Гая Ричи». Стремление к красоте проявлялось и в его манере играть в футбол: он постоянно финтил и выпендривался перед другими игроками…

Последнюю ночь в Веллингтоне Денис захотел провести «отвязно».

– Кто знает, когда еще сюда вернусь? – сказал он. Они с Маркусом собрались в клуб. – Надеюсь, в этот раз нормальные телки будут!

Денис предложил присоединиться, но я отказался. Сказал, что после дня рождения чувствую себя паршиво и хочу остаться дома вздремнуть.

– Ну как знаешь. Надумаешь – звони. Я спать не собираюсь, – сказал Денис. – Утром зайду попрощаться.

Я лежал на кровати и разглядывал комнату. Уличный фонарь светил сквозь занавески, которые рисовали на стенах причудливые тенистые узоры. Они напоминали каракули, которые я делал на полях во время уроков. Я не особо парился о так называемом будущем. Был уверен, что поступлю в университет. В конце концов, чем я хуже остальных? Неуверенность была только в правильности пути, который я выбрал. В тринадцать я мечтал стать автором комиксов. Каждую неделю, возвращаясь со школы, покупал новые выпуски «Человека-паука» и «Людей Х». Потом Алан Мур со своими «Хранителями», Шпигельман, Кирби… Дома я перерисовывал сцены героических сражений в альбом. Мечта стать новым Стэном Ли или Стивом Дитко разбилась о первое же занятие в школе рисования. Так я впервые ощутил себя бездарным. Где-то вычитал, что осознание собственной бездарности – первый признак художественной зрелости.

«Человек-паук» Сэма Рэйми – первый фильм, который я посмотрел в кинотеатре. Мне было шесть. Мы сели на первый ряд (с тех пор я всегда стараюсь сесть поближе к экрану). Не помню, какой это был кинотеатр. Помню красные сиденья и занавес перед экраном, темноту в зале и как мама улыбалась, когда я время от времени на нее поглядывал. Она совсем не понимала, что происходило на экране. Зато она понимала, насколько происходящее важно для меня. И после сеанса она обещала, что впредь мы будем ходить в кино каждую субботу. Маме было плевать на возрастные ограничения – мы смотрели все: комедии, боевики, детективы, ужастики, драмы… Мама говорила:

– Маратик, кино тебе никак не навредит. Я гораздо больше волнуюсь, когда вы с дедушкой смотрите новости.

На долю секунды мне захотелось набрать Денису, но вместо этого я отправился в курилку. В темноте одиноко порхал огонек сигареты – это была Джинни. Она сидела в гигантских наушниках и листала Снэпчат. Увидев меня, она приспустила наушники на шею.

– Hey, – улыбнулась она.

Я попросил зажигалку. Мы обсудили вчерашний день. Я сказал, что все закончилось хорошо и Дениса отпустили. Затем мы говорили о школе и о том, «как будем скучать по этим временам». Джинни сказала, что первое время будет жить с мамой в Эксетере, а потом переедет в Лондон или Амстердам. Когда начался ливень и Джинни собралась уходить, я спросил, кем она хочет стать.

– I don’t know. Someone I couldn’t imagine, – Джинни засмеялась. – By the way, you like Rick & Morty, don’t you?

Ненавижу «Рика и Морти».

– I love Rick & Morty[37].

IV

Денис: «Куда пропал???»

«Зашел попрощаться, а тебя нет».

«Короче, я пошел».

«На связи».

На часах – половина двенадцатого. Джинни еще спала. Тихонько встав с кровати, я пробрался в ванную. Позвонил отец.

– Я взял билеты на воскресенье, – сказал он. – Успеешь вещи собрать?

Джинни проснулась.

– Why are you running? Let’s have a breakfast and go to cinema afterwards…[38]

Мы сходили на «Войну бесконечности». Джинни жевала карамельный попкорн. На ней была футболка с логотипом MARVEL. Она смеялась с каждой шуточки Роберта Дауни-младшего, ее любимого актера.

На протяжении всего фильма я умничал о феномене кинокомиксов и о том, почему они стали популярны именно сейчас. Люди нуждаются в супергероях в моменты кризисов. Супермен появился в тридцатые, после Великой депрессии и в год прихода к власти Адольфа Гитлера. Бэтмен стал ответом на расцвет организованной преступности, первый комикс вышел в 1939 году – год, когда Аль Капоне досрочно покинул Алькатрас. А кинокомиксы вошли в моду после 11 сентября, когда впервые за много лет цивилизованный мир перестал ощущать себя в безопасности. Поэтому в фильмах MARVEL и DC так часто падают небоскребы.

Джинни сказала, что всегда предпочитала MARVEL из-за их толерантности. У них супергерои всех цветов кожи, и они не объективируют женщин. А еще они смешивают жанры и потому их фильмы нескучные. «Тор» – семейная сага, «Железный человек» – военный блокбастер, «Капитан Америка» – исторический боевик, а «Человек-паук» – подростковая комедия.

– Spider-man wears his mask so audience could easily associate with him[39].

Мы так увлеклись разговором, что поначалу не обратили внимания на женщину средних лет в узких джинсах и с короткой стрижкой. Она попросила нас заткнуться. Мы мешали ее детям.

– It’s a bloody movie! Not some fucking opera[40], – ответил за нас сидевший неподалеку дедуля без 3D-очков.

Мы с Джинни прыснули.

После кино мы пообедали в пиццерии. Играя c соломинкой, она рассказывала о своей семье. Родители развелись, едва Джинни исполнилось десять. Отец работал в Сити, он же оплачивал учебу. Мать вышла замуж во второй раз и жила своей жизнью. Она воспринимала Джинни как лучшую подругу, а не как дочь, о которой нужно заботиться. Из-за этого у них всегда были сложные отношения.

– But I love her. No matter what[41].

День закончился прогулкой по парку. Жители Веллингтона пили пиво, играли в бадминтон и запускали воздушного змея. Кто-то пришел с гигантским бульдогом и распугал детишек; они побежали к родителям и спрятались за их спинами. Родители ругали собачника и грозились вызвать полицию. Джинни предложила пройтись до беседки, потому что видеть копов второй раз за три дня «у нее нет настроения».

Солнце убежало на запад. Где-то за холмом зажглись китайские фонари и грациозно пролетели над нашими головами. Возле беседки застали Колина с Эммой; они, громко чавкая, целовали друг друга в губы. Поначалу мы с Колином сделали вид, что не заметили друг друга, но Джинни и Эмма обменялись многозначительными улыбками. Тогда Колин предложил устроить двойное свидание. Девчонки с радостью согласились.

Чемодан собирали в день вылета, Джинни вызвалась помочь. Как только я сдал хаус пэрэнту ключи от комнаты, пришел Колин. Мы договорились созваниваться.

Школа закончилась, начиналась новая жизнь. В самолете я пытался представить, какой она будет. Строил планы, ставил цели и предавался мечтаниям до тех пор, пока шасси не коснулось посадочной полосы. На борту раздались аплодисменты. Я вернулся домой.

Глава 3

I

Отец вновь затеял ремонт. Большую часть каникул я провел на даче в Лисьем Носу и помогал дедушке по хозяйству. Созванивался с Джинни. Она вернулась к матери в Эксетер и собиралась отправиться с ней на отдых в Испанию. Колин познакомил Эмму с семьей. Они постили фотографии, на которых жарили барбекю и улыбались друг другу за пышно накрытым столом. Маркус сдружился с компашкой Криса. Они остались ждать результаты экзаменов в Веллингтоне. Маркус публиковал сторис, на которых они с Крисом рисовали корявые граффити в эмигрантских районах, обедали в «Макдоналдсе», курили траву и читали рэп. Представляю, как бы к этому бромансу отнесся Денис. Маркус, которого он неоднократно называл своим «близким», тусуется с его «заклятым врагом».

Джинни скучала. По вечерам она выбиралась тусить со старыми приятелями, и я чертовски ревновал. Мы ссорились. Она предложила сделать паузу. Пауза затянулась.

– Копай глубже, чтобы корень целиком поместился. Хватит халтурить! Я с тобой говорю, слышишь?

С тех пор как дедушку отправили на пенсию, он всерьез увлекся садоводством и нуждался в «молодом пышущем здоровьем помощнике». К счастью, я взял айпэд и свободное время проводил за чтением и просмотром сериалов. Бабушка ругалась, говорила, что так я окончательно испорчу зрение. Из книг на даче были детективы Донцовой и тома «Тихого Дона» под ножками стола.

По выходным приезжали родители. Папа запирался в кабинете и выбирался оттуда, только когда садилось солнце. Мы почти не виделись. Моя спальня находилась этажом выше, и до меня доносился его голос: он постоянно с кем-то горячо спорил. Во время ужина отец рассказывал дедушке о громких судебных заседаниях и уголовных делах. Дедушка слушал невнимательно и перебивал при каждом удобном случае.

– Нет, пап, ты не понимаешь, – отвечал отец. – Сейчас все по-другому делается. Те времена давно прошли… – а затем рассказывал, как делается сейчас.

Мама называла папу роботом. «Ты и в личной жизни такой же», – говорила она. Мать любила вспоминать семейную поездку в Париж. Когда мы осматривали залы Версаля, отец без умолку болтал по телефону с клиентом. В конце концов на него шикнули немецкие туристы, которых папа в ответ обозвал «вонючими фашистами».

Мать работала в частной клинике. О пациентах и коллегах она почти не рассказывала. В отличие от отца, она отделяла трудовую жизнь от частной. Поэтому я знаю ее любимый сериал («Аббатство Даунтон»), но понятия не имею, какая у нее специальность.

Результаты пришли в середине августа. Я сдал все экзамены. На следующий день прибыло письмо из университета: меня зачислили на режиссерский. Отец, считавший кинематограф одной из вреднейших форм педерастии, предсказал мне голодную смерть. Студентом он подрабатывал в кинотеатре, вставлял пленки в проектор. Во время сеансов предпочитал отсыпаться или штудировать уголовный кодекс. Поэтому каждый раз, когда мы с мамой включали какой-нибудь фильм, он тут же начинал храпеть. Привычка.

Мать сказала, что «уважает мой выбор».

– Но подумай, сколько мы вложили в твое образование. Ты правда этого хочешь?

Да, хочу. Школу я прогуливал в кинотеатре «Потемкин». Кирпичное здание с железными дверьми. Внутри – картонные фигуры персонажей голливудских блокбастеров прошлого века: Терминатор, Эммет Браун, Индиана Джонс – называйте сами. Это был тот самый кинотеатр, в котором отец подрабатывал в юности. В его годы у них имелся только один старый 35-миллиметровый проектор. В перестройку его заряжали завалявшимся на складах некачественным хламом. Перед каждым показом папа работал за перемоточным столом. Во время перемотки отец засекал переломы, разрывы и подпалины, которые дряхлый проектор мог зажевать. Он их добросовестно ремонтировал, аккуратно разрезал и склеивал. То же самое он проделывал после показа. Как правило, фильмы возвращались на склад в лучшем качестве, чем поступали в «Потемкин». Сейчас в единственном кинозале был только один проектор наподобие тех, что за казенный счет устанавливают в школьных классах.

По средам в обед в «Потемкине» показывали классику советского кино. В основном фильмы о Великой Отечественной. Так я впервые увидел «Двадцать дней без войны» и «Летят журавли». Я влюбился в Татьяну Самойлову, сидя в прохладном, неотапливаемом помещении на шаткой скамейке. Ботинки липли к полу, который с прошлого сеанса забыли отмыть от пролитой газировки. Время от времени в зал заходила контролерша, чтобы проверить, не хулиганит ли кто.

Вечером в «Потемкине» крутили новое кино о войне. Неуклюжее и нелепое, как пилотка на голове младенца. В отличие от советских кинематографистов, современные режиссеры не понимают, что война на экране должна в первую очередь показывать личную драму на фоне общей трагедии. А сейчас только и делают, что выдумывают зрелищные подвиги.

Оставшиеся каникулы я провел в спорах с родителями. В итоге мне удалось их убедить, что «в западном кино крутятся большие деньги». Пришла пора вновь собирать чемоданы и искать общагу. Дедушка подарил свою старую ручную камеру от Sony. В рабочем состоянии.

– А то что это за режиссер такой без кинокамеры?

Посреди этой суматохи меня набрал Денис: он никуда не поступил.

– Братишка, я в Москву перебрался. Работаю в автосалоне папиного друга. Деньги платят нормальные, хату вот снял. Приезжай как-нибудь.

II

Я нашел недорогое студенческое жилье в Шордич. Комната на первом этаже оказалась самой дешевой. В ней стояли кровать, шкаф со встроенными вешалками, телевизор и широченный письменный стол. Мой предшественник оставил на косяке двери две черточки: он измерял свой рост. Оказалось, я заселился в комнату для инвалидов: в ванной не было порогов, отовсюду торчали вспомогательные перила, а над унитазом свисал красный рычажок.

– Если станет плохо, нужно потянуть за нитку – сработает сигнализация, и вас спасут, – объяснила консьержка.

В тот же день я взял дедушкину камеру и отправился гулять. Почти на каждой улице светились вывески модных баров и кофеен, салонов виниловых пластинок, антикварных магазинов и секонд-хендов. Психоделические граффити смотрели со стен на колоритных прохожих, а тротуары были заполнены уличными музыкантами. Вокруг них собирались толпы туристов и снимали видео. Музыканты пытались продать им свои CD или хотя бы уговорить зрителей подписаться на их Инстаграм[42].

Недалеко от общежития стояла неуклюжая пятиэтажка с обвалившейся лепниной. У входа висела реклама библиотеки социалистов, которая находилась на последнем этаже. Подниматься пришлось по металлической лестнице, заваленной сигаретными окурками и пивными бутылками. Воняло мочой. На стенах висели разноцветные бумаги, на которых было написано Models.

На четвертом этаже я наткнулся на невероятной красоты девушку. Она курила на лестничной площадке абсолютно голая: правой рукой держала сигарету, а левой прикрывала грудь. Она приняла меня за очередного клиента.

– What are you looking for, babe? – у нее был латиноамериканский акцент.

– The library.

– Ah, upstairs[43], – она захлопнула дверь, и на лестничной площадке сразу стало сыро.

Библиотека была украшена красными флагами, портретами Ленина, Маркса и Энгельса. У входа висел стенд с работами Лисицкого и рекламными постерами Маяковского. Над прилавком с «популярными авторами» стояла гигантская фотография Че Гевары в позолоченной раме. Отдельный стеллаж был посвящен Оруэллу. «Колину бы здесь понравилось», – подумал я. Библиотекарь сидел у входа и смотрел в телефон.

– Good evening[44], – сказал я.

Ноль внимания. Я повторил, только в этот раз добавил «comrade». Снова молчание. Я осмотрел себя сверху донизу в попытке обнаружить в своем внешнем виде черты буржуазности, которые могли рассердить библиотекаря, но ничего не нашел: я оделся в худи с принтом школы и в потрепанные джинсы. Я постучал по столу. Библиотекарь вскочил с места. Я попятился обратно на лестничную площадку, но вдруг он приложил ладонь к уху и проорал:

– I beg you pardon!!! – библиотекарь ткнул пальцем в стену, на которой висела надпись: «Простите, я глухой. Если вы ищете определенную книгу, напишите название. Я вам ее принесу».

Первый семестр был посвящен истории и теории кино. Наш лектор мистер Патрик был повернут на советском авангарде. Это был лысый мужчина сорока лет с вечно красными, словно отшлепанными, щеками. Несмотря на полноту, он одевался в узкие джинсы и розовую рубашку, отчего за глаза его называли Свинкой Пеппой.

Вопреки прозвищу, он вызывал уважение. Мистер Патрик позволял себе курить электронку во время лекций. Он ходил между рядами, отчего вся аудитория наполнялась паром, пахнущим сочетанием манго, арбуза и лайма. На первом занятии он представился, достал из сумки кассету, вставил ее в видеомагнитофон, и на черном фоне появилась белая надпись на кириллице: «СТАЧКА».

В течение почти полутора часов аудитория завороженно смотрела в экран. Никто и пискнуть не посмел. Только раз мистер Патрик обратился к аудитории: «Не отвлекайтесь на эти ваши никчемные заметки!»

Когда фильм закончился, он вновь принялся за свою электронку.

– Через четыре года те немногие из вас, что дойдут до конца, покажут свои так называемые дебюты, – начал мистер Патрик. – Знаете, что я вам отвечу? Скорее всего, то же, что я ответил всем выпускникам этой школы: «Нет, “Стачка” Эйзенштейна – это дебют. Переснимайте».

В течение первого семестра мистер Патрик строго-настрого запретил смотреть что-то кроме немого кино.

– Мы смотрим все. Не оставляем без обсуждения ни единого кадра. С десяти утра до одиннадцати вечера. У нас одна задача – поставить глаз. С этим поможет справиться только немое кино. Человек, разбирающийся в Дрейере, Ланге, Гриффите, Вертове, не спасует ни перед Линчем, ни перед Бергманом, ни даже перед Ходоровски. Во всем этом можно разобраться самостоятельно. Но кто не поймет прохода Кримхильды к телу Зигфрида из начала седьмой песни «Нибелунгов», тому лучше вообще не связывать свою жизнь с кинематографом. Планка задрана слишком высоко. Если внутри себя вы не верите, что можете взять ее, – не надо. Это не стоит ни вашего времени, ни денег.

После этих слов он покинул аудиторию. Тотчас мы загудели. Кто-то называл мистера Патрика напыщенным индюком, а кто-то, наоборот, посчитал, что требовательный преподаватель пойдет нам на пользу. Одна девушка предположила, что мистер Патрик – неудачливый режиссер, который отыгрывается на студентах. В общем, он никого не оставил равнодушным.

Среди одногруппников друзей не нашлось. Большинство из них были сильно старше меня. Одной моей однокурснице оказалось сорок три, она обращалась ко мне не иначе как darling[45] и говорила, что я очень похож на ее сына. Изучать режиссуру она решила после прочтения романов Тони Моррисон (мечтала экранизировать), а до этого работала водителем автобуса. Другим одногруппником был добродушный дедок из Дании, ходивший в смешной соломенной шляпе и закручивавший усы лаком для волос. Он говорил, что за свою жизнь посмотрел так много фильмов, что вполне мог стать кинокритиком «или кем-то вроде того».

Моей ровесницей была пакистанка с угольными глазами по имени Хадиджа. После занятий я пригласил ее на обед. Пятнадцать минут она вела меня по улочкам мимо всевозможных кафе и ресторанов, и в итоге мы очутились в забегаловке, которая называлась «Бейрутский фалафель». Единственное заведение в округе, где подавали халяль.

Время от времени созванивался с Денисом. Он окончательно рассорился с отцом и ушел из автосалона.

– Есть темка новая. При встрече расскажу. Ну как-то крутимся… Что еще нового? Девушка. Алиса зовут. Классная.

– Круто. Подруги есть?

– Ах-ах! Для тебя всегда найдется.

Стало любопытно, я нашел ее инстаграм. Алиса ходила на рейвы и фоткала еду. У Алисы рыжие волосы и татуировка на предплечье в виде анимешного котенка. Одевалась она в черный. Джинни как-то сказала, что так девушки скрывают полноту.

На выходных приехали Колин и Эмма. Мы сходили в бар, который к тому же являлся залом для пинг-понга. Заведение было освещено ультрафиолетом. Повсюду скакали зеленоватые шарики, из-за грохота мы не смогли толком поговорить. Эмма пожалела, что «мы с Джинни не сошлись энергетикой». Колин рассказал, что скоро переезжает в Бирмингем изучать право. Прощаясь, они попросили меня «не скучать».

Чтобы как-то скрасить будни, я занялся бегом. Заказав на «Амазоне» безделушки: беспроводные наушники, держатель для телефона, спортивную бутылку, – я принялся изучать городские улицы. По утрам бегал по пустынному Сити. Из метро выкарабкивались сосредоточенные банкиры в дорогих костюмах. Глядя на них, я прикидывал, который из них мог оказаться отцом Джинни.

Клерки стояли в очередях у кофеен. По промытой плитке маршировали сногсшибательные дамы в деловых нарядах и на высоких каблуках. У автобусных остановок валялись утренние газеты. Пассажиры поднимали их и садились в транспорт. Кто-то их попросту вытаптывал. От порывов ветра газеты взлетали на воздух и врезались в прохожих, вглядывавшихся в мобилах в показатели фондовых рынков.

Вечером я бегал вдоль Темзы или канала. Очертания города, свет окон на водной глади, толпы прохожих на набережной. Бродил по узким улочкам, где после проливного дождя отражались в мокром асфальте кирпичные стены с неоновой рекламой. В Уэст-Энде из-за каждого угла выпрыгивали навязчивые постеры и театральные афиши. Их тут же закрашивали яркими граффити. Лондон пах кофе, выпечкой и свежей газетой.

Безмолвный и парализованный, я проводил дни, укутавшись в одеяло, слишком короткое, чтобы спрятать ноги. Голова на подушке, глаза уткнулись в потолок. Надо мной парит муха, время от времени она садится на стеклышко моих очков. Мне даже лень отгонять ее. Муха приняла меня за «Человека, который спит».

Написал Джинни. Спросил, собирается ли она в Лондон. Сообщение в Ватсап нацепило две голубые галочки и осталось без ответа. Скачал Тиндер. За подписку платить не стал. Вместо этого купил гитару. На фига мне гитара?

III

Университет организовал конкурс на съемки короткого метра. Для участия требовалось отправить синопсис на шесть тысяч знаков. Я придумал историю, в которой главный герой настолько увлекся супергеройскими комиксами, что сам стал бродить по городу в черном пальто и маске и блюсти закон. Однажды он видит, как двое накачанных мужиков гонятся за пожилой женщиной, и решает вмешаться. Он сбивает мужчин с ног, бабушке удается сбежать. Преследователи хватают героя и вызывают полицию. Выясняется, что это никакая не бабулька, а переодетый воришка, а мужики – охранники ювелирного магазина. Героя подозревают в сообщничестве. На суде ему удается доказать свою невиновность. Узнав, как все обстояло на самом деле, судья и присяжные взрываются от хохота. Героя отпускают домой. На следующее утро ему в дверь звонит почтальон и вручает газету. На последней странице напечатан комикс про произошедший с героем курьез.

Я вспомнил про стопку непрочитанных книг из социалистической библиотеки. Это случилось в день, когда там проходило собрание неомарксистского кружка. Какой-то старичок читал лекцию о необходимости четырехдневной рабочей недели. После старичка выступала девушка, которая рассказывала о работе в Сити и отношении к женщинам в коллективе. В глазах начальства она устроилась на работу, только чтобы «подцепить» большую шишку, ее никто не воспринимал всерьез. Однажды она подслушала разговор коллег, один из которых сказал, что «трахнул бы ее при случае». В тот день девушка уволилась. Ее речь встретили аплодисментами. Задние ряды зарыдали.

Слово дали мужчине сорока лет из Северной Англии. Выглядел он весьма неотесанно: сальные волосы, мешковатая одежда, под левым глазом у него был то ли синяк, то ли огромная уродливая родинка. У него имелся ярко выраженный ливерпульский акцент, из-за чего слушатели с трудом могли разобрать, что он говорил. А говорил он о том, как полжизни просуществовал на пособия и как ему не удалось найти работу «из-за гребаных поляков» (в зале послышался неодобрительный ропот). Тогда мужчина стал собирать у автобусной остановки вечерние газеты и продавать их на улице. Ему удалось продать всего пару копий, «пока какие-то пидарасы (а-ах!) не настучали на него в полицию»; теперь пособия получают только жена и двое детей.

Слушатели принялись осуждать бедолагу. Говорили, что неплохо бы воспитать в себе хоть капельку толерантности и что обманывать прохожих не очень-то хорошо. Отдельно отчитали за гомофобию. Выступавшая до него девушка спросила: мол, не стыдно ли мужчине разбазаривать семейное пособие? Он ответил, что у него нет выбора, но слушать его никто не хотел.

После собрания гости устроили вечеринку. Открыли просекко. Какой-то остряк назначил библиотекаря ответственным за музыку. Когда его спросили, «what the actual fuck», он призвал не ущемлять Джимми из-за глухоты.

На лестничной площадке стояла тишина. На потолке горела одинокая лампа. Ее слабого света едва хватало, чтобы разглядеть ступени. Внезапно открылась дверь квартиры, в которой жила проститутка. Оттуда вышел обруганный социалистами безработный. Девушка сказала, что либо он платит вперед, либо она вызовет полицию.

– Focking ell, – сказал он и помчался вниз, матеря проститутку, социалистов и все на свете.

– Did you find the library?

– Yes, – ответил я.

– Got a fag?[46]

Я достал из заднего кармана мятую пачку. Она трогательно улыбнулась, что я интерпретировал как спасибо, и попросила зажигалку. Я тоже закурил. Какое-то время простояли молча.

– 150, two hours, sex plus blowjob[47], – сказала она вдруг.

– Ok.

Она возилась с членом почти час. В спальне стоял жуткий холод. Напротив кровати висел знаменитый постер «Лолиты» Кубрика для галереи «Споук Артс»: леденец, одновременно напоминавший трусики. Комната была освещена розоватым светом, который, по словам девушки, создавал интимную обстановку. Я погладил ее за ухом и спросил имя.

– Роузбад.

Она легла рядышком и закурила. Я сказал, что дело вовсе не в ней. Она ответила, что все хорошо и что такое случается почти с каждым.

– You’re the type of men who prefer talking rather than fucking[48].

Я спросил, не было ли это очевидно, когда она назвала ценник. Она ответила, что не могла поступить иначе, потому что я выглядел «таким потерянным». И потом, это ее работа. На прощание я пообещал, что обязательно зайду еще и что в следующий раз все пройдет лучше. Она ответила, что мы видимся в последний раз, потому что мне будет стыдно, и оказалась права.

Конкурс короткого метра я не прошел.

IV

В Британском музее шла выставка терракотовых статуэток, принадлежавших древней цивилизации нок. В железном веке нок населяли территорию современной Нигерии, цивилизация исчезла в шестом веке нашей эры при неизвестных обстоятельствах. Статуэтки обнаружили в двадцатых годах прошлого века. С тех пор они находятся на Альбионе, и чтобы оценить богатство нигерийской культуры, совсем не обязательно летать в Африку. Это я прочел на афише, спускаясь в метро на эскалаторе.

У края платформы засмотрелся на крыс, бегущих по шпалам. На фоне рекламных плакатов «Макдоналдс» они производили совсем отталкивающее впечатление. Промокшие пассажиры возились с зонтами, шуршали одеждами, посматривали на часы, топали ногами и ходили из стороны в сторону. Поезд прибыл на станцию.

Напротив сел позолоченный араб в темных очках. Его аккуратно окантованная борода воняла на весь вагон удом. Всем своим видом он демонстрировал изможденность, свойственную привыкшим просыпаться в полдень.

На сумрачном небе едва виднелась белая выхлопная нить. Я решил пройти к каналу мимо старого кладбища с ветхими могилками. После семи у канала собирались почти все лондонские типажи: менеджеры в белых рубашках, выпивавшие здесь в конце рабочего дня, стоунеры, бросавшие бычки в воду, бегуны с тяжелым дыханием и просто зеваки, которые сами не понимали, что тут забыли.

Изредка попадались влюбленные парочки. Одна из них прижалась к кованому заборчику недалеко от мостика и, жадно целуясь, о чем-то хихикала. Парень шептал девушке нежности. Она блаженно улыбалась и поглаживала ему спинку.

Где-то вдали замерцали красно-синие огоньки, послышался джаз. Но это был какой-то особенный джаз, я прежде не слышал ничего подобного; саксофон и барабан смешались с восточным звучанием. Музыка становилась громче. Казалось, не я направляюсь к ней, а она ко мне. Так и есть: музыканты катились по каналу на длинной лодке, вдоль бортов которой были развешаны разноцветные гирлянды. На палубе сидели четверо: саксофонист – толстый афроамериканец в экзотичной зеленой рубашке и черном жилете, второй афроамериканец, игравший на барабане, пожилой бородач в тюбетейке с инструментом, похожим на скрипку, и парень двадцати пяти лет, игравший на переносном синтезаторе. Когда лодка проплыла мимо, саксофонист приветливо приподнял черную шляпу.

1 «Я камера с открытым объективом: весьма пассивная, всё записываю, ни о чем не думаю». Кристофер Ишервуд, «Прощай, Берлин», 1939 (англ.).
2 Мы теперь ваши официальные спонсоры (англ.).
3 Подойди сюда, я хочу тебя кое-кому представить (англ.).
4 Дэн мог бы им пригодиться (англ.).
5 Поздравляю, старина! Я так и знал! (англ.)
6 Дай мне время, мне нужно подумать (англ.).
7 Комендант в общежитии. (Прим. авт.)
8 Предупреждение. (Прим. авт.)
9 Слышь, придурок! (англ.)
10 Где мои чертовы бабки, ублюдок? Ты торчишь мне тридцатку! (англ.)
11 Это форс-мажор, я тебе ничего не должен! (англ.)
12 Выключите звук, чтоб вас! (англ.)
13 Как я могу вам помочь? О боже, вы выглядите чудовищно! (англ.)
14 Войдите (англ.).
15 Присядьте, пожалуйста (англ.).
16 Лучше (англ.).
17 – Зачем ему понадобились ваши деньги? – Не знаю… знаете, есть стереотип о богатых русских. Из-за всех этих шоу на ВВС, «Челси» и олигархов. – Знаю. Но это же все не просто так? – Что не просто так? Олигархи? – Нет. Я про вас с Крисом (англ.).
18 А что сказал Крис? (англ.)
19 – Так же, как я накажу Дэниэля. Они должны написать эссе на 2000 слов о вреде драк. – Но ведь он за меня заступился! (англ.)
20 Вы же прочитали, верно? (англ.)
21 Незнание закона не освобождает от ответственности (англ.).
22 Но Дэн ничем не лучше (англ.).
23 Стипендия. (Прим. авт.)
24 Что такое, Крис? Хочешь еще получить? (англ.)
25 Ты скажи ей то же самое (англ.).
26 Заткнись, Колин! (англ.)
27 Эти ребята, должно быть, чокнулись. Представляешь, быть персонажем видеоигры в двадцать лет! (англ.)
28 – Хип-хоп – это музыка про сегодня. Любой новый альбом Кендрика актуальнее дедов, которых слушаешь ты, Джинни. Скажи им, Том! – Маркус, не будь таким грубым! (англ.)
29 Они милашки, скажи? (англ.)
30 Что тори сделали женщинам? Только при них и становились премьер-министрами (англ.).
31 – А ты сама как проголосовала? – Я не голосовала. – Я тоже нет. – Ну, значит, вы не можете судить выбор большинства, если не голосовали. – Нам было семнадцать, дураки тупые! (англ.)
32 – Гляньте на стэдфаста! – Ты в порядке, парень? (англ.)
33 – Хреново пахнешь. – Прям как твои носки (англ.).
34 Удачи (англ.).
35 У вас остался час! (англ.)
36 – Как прошел экзамен? – Думаю, что сдал (англ.).
37 – Не знаю. Кем-то, что я не могу даже вообразить. Кстати, ты же любишь Рика и Морти, да? – Я обожаю Рика и Морти! (англ.)
38 Куда собрался? Давай позавтракаем и пойдем в кино (англ.).
39 Кстати, знаешь почему человек-паук носит маску? Чтобы аудитории было проще себя с ним ассоциировать (англ.).
40 Это же чертово кино, а не какая-то сраная опера (англ.).
41 Но я люблю ее, несмотря ни на что (англ.).
42 Признана экстремистской организацией и запрещена в России. (Прим. ред.)
43 – Что ищешь, малыш? – Библиотеку. – А, тебе наверх (англ.).
44 Добрый вечер (англ.).
45 Дорогуша (англ.).
46 – Нашел библиотеку? – Да. – Есть сигаретка? (англ.)
47 150 за два часа, секс плюс минет (англ.).
48 Ты из тех мужчин, что предпочитают болтовню сексу (англ.).
Читать далее