Читать онлайн Злая лисица бесплатно

«Настоящее наслаждение. Эта книга вобрала в себя лучшее от корейских дорам и городского фэнтези».

РЕНЕ АХДИЕ, автор бестселлера «Красавица»

* * *

Моим маме и папе – Келло Кэти и Дэвиду Янгу Чо.

Вы показали мне, что такое любовь.

사랑해요. 보고 싶어요[1].

1

Отношения с луной у Ку Миён были непростые. Впрочем, когда дело касается силы, легко и не бывает.

Девушка стояла на краю крыши. Мышцы ее подрагивали в предвкушении, а кожа так и зудела под лунным светом, словно перетянутая струна. В попытке утихомирить грохочущее сердце она глубоко вздохнула, и легкие наполнил запах гнилого мусора.

Мать всегда повторяла: надо быть благодарной луне, ведь она дает им силу. Однако порой Миён с удовольствием бы от этого отказалась.

Она осмотрела улицы. Фонари все перегорели, и, похоже, уже давно – но ей это нисколько не мешало. В темноте девушка видела ничуть не хуже, чем при свете дня. Ей даже казалось, что погасшие фонари, наоборот, украшали здания. По осыпающимся стенам змеились трещины, покрытые соцветиями плесени. Возможно, какой-нибудь оптимист углядел бы определенную красоту в этих узорах, но Миён к ним не относилась.

Она достала телефон и набрала один из двух номеров, занесенных в адресную книгу.

– Ты нашла его, сонбэ?[2] – выпалила Нара, едва подняв трубку.

На последнем слове девушка запнулась, и уважительное обращение прозвучало оглушающе-официально. Как будто Миён была раза в два старше подруги, хотя разница в возрасте у них всего год.

Но Миён прекрасно понимала, чем вызвано такое обращение, – причин было много. Одна из них, например, заключалась в том, что две недели назад ее даже не звали Ку Миён.

– Я выследила его до того же переулка. Он сюда всю неделю приходил, но я пока так и не выяснила, в какую именно квартиру.

– Я посмотрела по карте на телефоне, – попыталась помочь Нара. – По идее, ты сейчас прямо над ним. Так, а это точно ты? Включи-ка GPS.

Миён так и подмывало сказать Наре, что лучше б та с духами общалась, но все же включила функцию отслеживания на телефоне.

– Погоди. Теперь тебя двое, – Нара что-то приглушенно забормотала.

Миён закатила глаза, но говорить ничего не стала. Криком делу не поможешь. Нара вечно нервничала – побочный эффект того, что она с детства видела призраков. К тому же девушка явно хотела как лучше. Однако Миён не волновало, как будет лучше, – ей нужна была цель.

Она бросилась наворачивать круги по крыше и села на парапет, свесив ноги над шестиэтажным обрывом. С такой высоты можно запросто следить и за окружением, и за добычей.

Правда, до сих пор она видела свою жертву только издалека, опираясь лишь на смутные описания подруги.

Миён закрыла глаза и досчитала до десяти, чтобы успокоиться.

Перед ней простирался Сеул. Небоскребы Чхондам-дона[3] – Мекки развлечений и красоты, родины моды и кей-попа[4]. Парящий в облаках Юксам-билдинг[5] – символ модернизации столицы, часовым стоящий возле реки Ханган. Огни башни Намсан[6], куда стекались туристы и влюбленные парочки, чтобы увидеть мир у своих ног. Миён с усмешкой взглянула на свои поношенные кеды, нависающие над грязной улицей.

– И что он здесь забыл? – пробормотала девушка, ни к кому особо не обращаясь.

– Дух говорит, что он ходит туда каждый вечер. Ее смерть была так ужасна, – прозвучал из трубки мрачный голос шаманки. – Она хочет, чтобы справедливость восторжествовала до того, как она отправится в загробный мир.

Миён сомневалась, что она вершит справедливость. Но лучше так, чем никак. Если уж все равно придется убивать, то пусть это хотя бы поможет заблудшим духам свести счеты.

Уже не впервые Миён задумалась: а правильно ли она поступает, доверяясь духам шаманки? Без силы полный луны она не могла питаться. Точнее, нет. Она отказывалась питаться без этой силы.

Полная луна обостряла чувства, открывала путь для чужой энергии, позволяла поглотить ее, не разрывая человека на части. Так что либо девушка питается сегодня, в полнолуние… либо становится чудовищем. Она чуть не рассмеялась. То, что ее жертвы были гнусными людьми, не делало Миён менее жестокой.

Однако самым низменным инстинктам Миён не поддавалась. Вгрызаться в плоть. Обнажать энергию, обитающую внутри каждого живого существа. Высасывать эту энергию из людей без помощи луны. Нет, она старалась действовать как можно мягче, притворялась этаким дружелюбным чудовищем.

Лишь один раз она пропустила полнолуние и после этого отказывалась питаться, несмотря на все просьбы матери. Тогда девушка впервые пошла ей наперекор. Не прошло и недели, как Миён начала слабеть, и восстановиться ей помогла лишь охота в следующее полнолуние. Поэтому у матери был целый ряд правил, одно из которых звучало так: «Никогда не пропускай охоту».

А Нара же была одаренным шаманом: она умела общаться с духами со всех уголков страны. Куда бы Миён ни отправилась, шаманка каждое полнолуние исправно находила ей новых жертв. Полезный помощник.

– Сонбэ?

– Что? – переспросила Миён, возможно слишком резко.

– Будь сегодня осторожна. В эту Сандалгосу[7] многие семьи изгнали злых духов, и они теперь бродят по городу.

– Меня парочкой духов не испугать, – Миён раздраженно поднялась на ноги и снова принялась наворачивать круги.

Вдруг раздался скрип двери, и девушка посмотрела вниз. До нее донеслись звуки смеха и музыки изнутри здания – должно быть, там находился какой-то подпольный клуб.

На улице показался человек. Он был небольшого роста, толстый, а лысая голова выглядела совсем белой под ярким светом луны. Под широким воротником рубашки виднелась татуировка – огромный паук. Мужчина наверняка думал, что так он выглядит круто, но тату лишь старило его.

– Нашла. Я тебе перезвоню, – Миён повесила трубку, спрыгнула с крыши и мягко приземлилась на землю, подняв зловонное облачко пыли.

Мужчина споткнулся; он явно был пьян. Миён следовала за ним по пятам. Девушка вышла из тени, готовясь наброситься на него и убить, но тут мужчина вдруг выронил бутылку соджу[8].

Он посмотрел на разбитое стекло и выругался. Миён поспешно скрылась в темноте, хотя это было необязательно. Неважно, увидит он ее или нет. Все равно не расскажет об этом никому, кроме духов.

Она так задумалась, что не заметила, как мужчина двинулся дальше по узким улочкам, прямиком к центру цивилизации. Девушка выругалась. Слишком долго выжидала.

Еще одно материнское правило: «Убивай в укромных местах». Миён окружили дым и пар, полные запахов кипящего соленого ччигэ[9] и паленого мяса. Над ларьками с едой висели голые лампочки, за светом которых терялись потрескавшиеся стены зданий.

Девушка только переехала сюда, но уже твердо решила: это место ей не по нраву. Она жила в Сеуле прежде – сначала среди головокружительных небоскребов Каннамгу, потом в тени старого дворца рядом с Самчхон-доном[10]. Но этот район нельзя было назвать ни новым, ни историческим. Он просто существовал. В воздухе витали запахи острого токпокки[11] и пряной выпечки, и рот девушки мигом заполнила слюна, даже несмотря на все ее презрение к жирной пище.

Мужчина остановился перед засушенным оджино[12]. Щупальца морского существа переплелись и были такими тонкими, что казалось, прикоснись к ним – и они рассыплются. Твердые и хрупкие одновременно. Миён часто раздумывала над такими противоположностями. Если бы кто-нибудь вырвал ее сердце, оно наверняка было бы похоже на искривленные щупальца этого хрупкого кальмара.

Мужчина отломал одно из восьми щупалец и запихнул его в рот.

– Эй! – воскликнула аджумма[13] из-за прилавка. – А платить вы за это будете?

Похоже, намечался скандал, а Миён совсем не хотелось ждать, пока он утихнет сам собой. Так что она решилась нарушить последнее материнское правило: «Не попадайся никому на глаза во время охоты».

– Аджосси![14] – Миён подхватила мужчину под руку. – Вот вы где!

– Вы его знаете? – Женщина оглядела Миён.

– Конечно. Извините, – девушка протянула продавщице хрустящую оранжевую бумажку. – Сдачи не надо.

И повела мужчину подальше от лавки.

– А ты ещ-ще кто? – скосил он на нее затуманенный взгляд.

Миён поморщилась: у мужчины изо рта воняло соджу.

– Мы с вами однажды встречались, довольно давно. Вы в детстве дружили с моим отцом.

Она свернула на пустынную дорогу, в конце которой виднелись деревья. Идеальное укрытие.

– А кто твой отец? – мужчина так сильно закатил глаза, будто прямо ими надеялся выискать что-то в памяти.

«Хороший вопрос», – чуть не ответила Миён. Она его никогда не видела. Так что теперь девушка пустила в ход воображение и стала говорить все, что в голову взбредет:

– Вы с ним учились в одной школе. А со мной познакомились пару лет назад, когда приходили к нам в гости. Мама еще сделала чапчхэ[15]. – Миён свернула на грязную тропу, уводя свою жертву все дальше и дальше от широкой дороги. Вокруг них сгущались деревья, и скоро они оказались посреди леса.

Она собиралась завести его еще дальше, но тут мужчина начал озираться, и весь ее план пошел насмарку.

– Где это мы?

Миён выругалась.

– Куда ты меня завела? – он вырвал руку, развернулся и, не разбирая дороги, побежал прямо в самую чащу. Миён даже стало жалко старого дурака.

Не успел он сделать и десяти шагов, как девушка схватила его за воротник; мужчина закричал, пытаясь вырваться.

Миён прижала его к стволу ясеня и положила пальцы на толстую шею. Почувствовала, как по руке потекла боль вместе с каплями ци[16] – энергии, живущей внутри каждого существа. Энергии, которую она крала, чтобы стать бессмертной.

– Что тебе от меня нужно?!

Вместо ответа Миён достала телефон.

На экране появилось бледное овальное лицо Нары. Из-под челки на Миён смотрели огромные беспокойные глаза, а под ними вырисовывались темные круги – последствия нескольких бессонных ночей, которые шаманка потратила на то, чтобы помочь подруге выследить жертву.

– Ты его поймала?

Миён направила камеру на испуганного мужчину. Вид телефона отрезвил его; он окинул взглядом высокую восемнадцатилетнюю девушку с темными волосами и ромбовидным лицом и заметно успокоился. Судя по всему, ее миловидная внешность ввела его в заблуждение. Оставалось только пожалеть его. Глупец – он и не подозревает, что под красотой скрывается чудовище.

– Он? – Миён решила оставить пылающий взгляд своей добычи без внимания. Она все равно видела его слишком часто.

– Да.

Миён кивнула и повесила трубку.

– Кто это был? – рявкнул мужчина. Он явно переволновался и при этом был уверен, что ему ничего не грозит. Жертвы Миён раз за разом повторяли эту ошибку – каждый месяц, как часы.

– Шаман, – решила ответить девушка. Она могла рассказать ему что угодно – все равно это не имело никакого значения. Да и к тому же Миён всегда учили уважать старших, пусть даже намерения у нее сейчас были самые отвратительные.

– Какая-нибудь шарлатанка-предсказательница?

– Совсем уже уважение к обычаям потеряли, – разочарованно цокнула языком Миён. – Настоящие шаманы умеют не только судьбу предсказывать. Они также общаются с духами мертвых. Например, с той девочкой, которую ты убил месяц назад.

Краска схлынула с его лица.

– Откуда ты знаешь?

– Не жалеешь, что так с ней поступил? – Вопрос был скорее риторический, хотя она и надеялась увидеть раскаяние в его глазах.

И, как обычно, надежды не оправдались.

– Чего это я должен жалеть? Она сама напросилась. – Его лицо налилось кровью. – Не надо было вопить. Я лишь пытался заткнуть ее.

– Что ж, ты сделал свой выбор, а я – свой.

Она почувствовала луну, услышала ее шепот: ешь.

И Миён впустила темную энергию, позволила ей течь по телу, выпустила наружу часть своей истинной сущности.

Мужчина тяжело выдохнул.

За спиной девушки взвились хвосты из лунных света и пыли.

Перед тем как забрать жизнь, она должна была показать себя такой, какая есть на самом деле. Никакой больше лжи и масок. Пусть убитые ею люди видят, кто забирает их жизнь.

Она схватила мужчину за плечи, вытягивая из него энергию ци, поглощая ее, пока не задрожат руки. Луна шептала: «Расслабься, выпусти на волю инстинкты. Вырвешь печень – и дело сделано». Но Миён не могла так поступить. Так что пусть медленно, но безболезненно, она капля за каплей вытягивала из него энергию ци. Не больнее, чем заснуть.

И чем больше ци заполняла Миён, тем меньше становилась ее жертва, сдуваясь, словно воздушный шарик. Девушка любила чувствовать себя полной энергии, но ненавидела за то, что была чудовищем.

– За что ты так со мной? – спросил мужчина заплетающимся языком.

– Я не хочу умирать, – она смотрела в его угасающие глаза.

– Я тоже, – пробормотал он, прежде чем потерять сознание.

– Знаю, – прошептала девушка в пустоту.

2

В компьютерном зале стояла страшная жара. Работали все тридцать компьютеров, хотя занято было только три. Здесь было душно, темно и пахло креветочными чипсами и быстрорастворимой лапшой.

Ан Джихуну тут нравилось. Пальцы его беспрерывно двигались; левая рука намертво приклеилась к «горячим клавишам», а правая – к мышке компьютера.

– Мы опоздаем, если сейчас не выйдем, – сказал О Чханван. Руки его порхали подобно взволнованным бабочкам, которым некуда приземлиться. Парень уже давно проиграл и вышел из игры.

– Значит, опоздаем. – По экрану Джихуна маршировали цифровые армии.

– Мне нельзя снова задерживаться, – нахмурился Чханван. Его лицо казалось непропорциональным: нос слишком длинный, уши слишком большие. Он выглядел как еще не выросший щенок.

Конечно, дело было не в опоздании, и Джихун прекрасно это понимал. Чханвану не хватало уверенности в себе. Он был старшим сыном, и родители возлагали на него большие надежды, а то, что семья была богатая, нисколько груз этих надежд не облегчало. Чханван родительских ожиданий не оправдывал – он много нервничал и ни в одном занятии не мог похвастаться значительными успехами. Джихуну оставалось только радоваться, что он был из бедной семьи.

– Чханван-а[17], ты слишком много думаешь о будущем. Надо жить настоящим. Зачем нам дана жизнь, если она не приносит удовольствия? – Джихун сощурился в поисках последней башни противника. Торжествующий возглас – и вот над армией протоссов[18] загорелись зеленые буквы, возвещающие о победе.

– Прекрасно, ты выиграл. Пошли? – напомнил Чханван.

Джихун встал и накинул на плечи темно-синий школьный пиджак.

– Чханван-а, хорош меня пилить.

Чханван бросил на Джихуна сердитый взгляд, а тот в ответ улыбнулся. Этот изгиб губ и глубокие ямочки на щеках были его излюбленным средством в споре. Они как будто говорили: «Я, конечно, не со зла, но к моим словам стоит прислушаться». Своей улыбкой Джихун мог обезоружить почти любого. Как, например, сейчас – стоило юноше пустить в ход свое оружие, как Чханван невольно улыбнулся в ответ.

Джихун вышел наружу и глубоко вдохнул. Пахло автомобильными выхлопами и соллонтханом[19], который готовили в ресторанчике неподалеку. Сквозь высотки ярко светило солнце. Джихун положил руку на плечо другу:

– После победы утренний воздух всегда свежее пахнет!

– А по-моему, пахнет так, будто кто-то забыл почистить аквариумы. – Чханван скривился при виде лавочки с морепродуктами. Из огромных стеклянных аквариумов на витрине на мальчишек глазела камбала.

К остановке подошел автобус, и Джихун хлопнул Чханвана по плечу.

– Пошли, а то опоздаем же.

Они уже опаздывали.

Когда юноши добрались до школы, ворота были закрыты. Значит, уроки начались без них. Джихун подсадил Чханвана, а потом и сам перебрался через стену. Однако в прыжке он зацепился за край изгороди и недовольно зашипел при виде порванной бежевой штанины:

– Аисси![20]

За последний год парень здорово вымахал, став выше всех одноклассников, и еще не совсем освоился с ростом.

Школа представляла собой здание в виде буквы «п» с длинными узкими коридорами, с одной стороны которых располагались двери в кабинеты, а с другой – окна. Во внутреннем дворе находилась спортивная площадка и зона для отдыха. Здание было старым, и центрального отопления тут не было. По коридорам гулял холодный осенний ветер.

Когда ребята пробрались в кабинет, до конца классного часа оставалось десять минут. Учительница, госпожа Квон, еще разговаривала с классом.

– Хочу всем напомнить, что сейчас не стоит отлынивать, – она пристально посмотрела на Джихуна. – Следующий год будет для вас последним. Наша задача – вас подготовить, а ваша – всему научиться.

– Да, сонсенним[21], – раздался дружный хор.

– На этом все, – подвела итог Квон.

Встала староста:

– Встать! Поклон!

– Спасибо, – студенты синхронно поклонились.

Перед тем как выйти, госпожа Квон прошла по проходу и постучала по парте Джихуна, которая находилась рядом с партой Чханвана.

– Еще раз опоздаете – и вас оставят на второй год.

– Да, сонсенним. – Чханван низко поклонился, упершись лбом в столешницу.

– Нам только в радость провести еще один год с вами. – Джихун вальяжно улыбнулся.

Госпожа Квон попыталась было сдержаться, но губы предательски расплылись в улыбке.

– Я серьезно, Ан Джихун.

– Я тоже, – мгновенно ответил Джихун и улыбнулся еще шире. На щеках расцвели ямочки.

– В последний раз предупреждаю, – госпожа Квон невольно усмехнулась и покинула кабинет.

Как только дверь за ней закрылась, класс как будто взорвался. Ребята повскакивали с мест, торопясь подсесть к друзьям.

– И как только тебе подобное прощают? – Чханван покачал головой.

– Просто я умею быть обаятельным.

– Просто он настолько возмутительно себя ведет, что остается либо смеяться, либо кричать. – К партам парней подошла Ли Сомин. 158 сантиметров наглости, сконцентрированные в маленькой упаковке. Они с Джихуном дружили с пеленок и были лучшими друзьями.

Девушка кинула взгляд на мальчишку, сидевшего перед Джихуном.

– Проваливай.

Парень мгновенно сорвался со стула, будто испуганный кролик.

Джихун взглянул на девушку. Сомин всегда плевать хотела на школьную форму: рубашка не застегнута, а под ней просматривается цветастая футболка, ногти покрашены в черный. Снова новая прическа. Сомин никак не могла остановиться на чем-то одном, ее внешний вид менялся как времена года. Это всегда выводило Джихуна из себя. Он ненавидел перемены. Слишком много мороки. Сегодня короткие волосы Сомин были окрашены в огненно-красный – и настроение у нее было таким же огненным.

– И как заместитель директора наказал тебя сегодня? – Джихун провел рукой по пылающей прядке волос.

– Пришлось с утра стоять на коленях перед школой. Снова.

– Ты же знаешь, они такое с рук не спускают, – подметил Джихун.

– Кто бы говорил, – парировала Сомин. – Уже придумал, что скажешь хальмони[22], когда тебя оставят на второй год, а ее снова вызовут в школу?

Улыбка Джихуна на мгновение угасла – мысль о реакции бабушки его явно пугала, – но тут же засияла с новой силой. Он не любил волноваться. Слишком много мороки.

– Зря ты расслабился. Осталось всего полгода учиться, – девушка кивнула в сторону окна, на покрасневшие и пожелтевшие листья. Джихуну осень нравилась. Если пришла осень, значит, скоро и зима, а там уже и школе конец[23]. Ну, хотя бы до марта, пока на горизонте не замаячит новый учебный год.

– И что? – Джихун знал, что Сомин ответит, но все равно задал этот вопрос.

– А то, что следующий год – третий, последний[24].

Джихун одарил подругу каменным взглядом, и девушка продолжила:

– Последний год, сунын[25]. А ты последний по оценкам в рейтинге учеников вторых классов.

– Ну кто-то же должен быть в конце рейтинга, – пожал плечами Джихун.

– Все шутки шутишь?

– Да не шучу я. Просто…

– Да без разницы! – в один голос прервали его Чханван и Сомин.

Джихун пожал плечами и грустно усмехнулся. Все считали его приветливым парнишкой, из которого вряд ли выйдет что-либо толковое. И его это устраивало. Чем меньше надежд на него возлагали, тем меньше будут приставать. Сомин единственная во всей школе верила в Джихуна несмотря ни на что. А он ей это великодушно прощал – в конце концов, они всю жизнь дружили.

– Когда-нибудь ты серьезно вляпаешься, и острый язык тебе не поможет, – сказала девушка.

– Тогда я возьму пример с тебя и пробьюсь кулаками. – Джихун встрепал девушке волосы.

Сомин шлепнула его по ладони.

– Да конечно. Ты свои ручки-то видел? Да тебе силенок едва хватает, чтоб поднести еду ко рту и подтереться.

– Сомин-а, даме так вести себя не положено, – смутился Чханван.

– А когда это я говорила, что я дама? – Сомин качнула головой. Прям как тигр, что высматривает жертву.

– Никогда, – Чханван опустил глаза.

Под пререкания друзей Джихун лег на парту и задремал.

* * *

Было уже очень поздно, и солнечный свет едва освещал улицы. Джихун поднимался по холму в сторону дома. Рядом тянулась опушка леса. Днем сюда часто захаживали спортсмены и семьи в поисках природы в суетливом городе, однако ночью ветви деревьев казались кривее, страшнее, а листья дрожали, когда мимо проходили невидимые чудовища. Джихун всю жизнь провел возле этого леса – и даже он не смел зайти в него после наступления темноты. Это все бабушкины сказки про нежить и призраков, которые едят плохих детей.

– Снова поздно возвращаешься, Джихун-а. – Напротив магазинчика лечебных вин сидела старая женщина. Все звали ее хальмони Хван. Среди местных она была самой старой. Женщина говорила, что давным-давно перестала следить за своим возрастом – помнит лишь, что когда-то ей уже исполнилось девяносто два года.

– Длинный день был, – подмигнул старушке Джихун.

– Учился или играл? – Она проницательно улыбалась. Сидя на низкой деревянной дощечке, женщина чистила в миску чеснок. Даже с дороги Джихун чувствовал его резкий запах.

– Играл. – Парень улыбнулся. – Как и всегда.

Старушка цокнула языком и закинула в рот головку сырого чеснока. Джихун ненавидел сырой чеснок – пусть бабушка хоть сто раз говорит, что это полезно для здоровья. Однако, когда хальмони Хван протянула ему головку, он послушно ее взял.

– Когда вы уже осчастливите меня и согласитесь стать моей женой?

– Когда-нибудь твое красноречие тебя до беды доведет, – фыркнула хальмони Хван. Глаза ее сверкнули.

– Уже. – Джихун снова ей подмигнул. – Много-много раз.

– Хватит копаться. Иди домой и поговори с хальмони.

Джихун вздохнул. Старушка права. Он поклонился ей и, перейдя дорогу, тихо прокрался в квартиру над бабушкиным рестораном. Скинув кроссовки, поставил их рядом с поношенными ботинками хальмони. Навстречу ему с громким звонким лаем выскочило что-то маленькое.

– Дубу! Тихо ты, – парень попытался угомонить маленький шерстяной шарик, но тот только прыгал вокруг, требуя, чтобы его погладили.

Дверь открылась, и Джихун вздрогнул.

– Ан Джихун! – раздался громкий голос хальмони. – А я уж собиралась в полицию звонить, чтоб по всей Корее тебя искали.

Джихун поклонился, извиняясь.

Когда-то бабушка была красавицей. Доказательства – старые черно-белые фотографии – лежали у нее на тумбочке. Но заботы и возраст не прошли для нее бесследно. Она была маленького роста – всего-то Джихуну по плечу, – но тот всегда как будто уменьшался при виде ее гневного лица.

– Хальмони, ну чего ты волнуешься? У тебя же давление повысится.

– Где ты был? – строго спросила женщина.

Джихун не стал тратить время на пустые оправдания.

– Ты и так знаешь.

Бабушка недовольно цокнула языком:

– Ты такой умный мальчик, а тратишь время на глупые игры. Я же не прошу тебя войти в тройку первых студентов университетов SKY[26]. Но в колледж-то поступить надо! Вот твоя мать выскочила замуж сразу после старшей школы – и без отца ни на что не сгодилась.

Джихун покачал головой при упоминании родителей.

– Чтобы работать в ресторане, высшее образование не нужно, – произнес он. – А может быть, я стану знаменитым геймером? Куплю тебе большой дом. В любом случае я хочу остаться с тобой, а не поступать ни в какие университеты.

Хальмони нахмурилась и решила сменить тактику:

– Я ходила к шаману. Он сказал, над твоей душой нависло нечто мрачное.

– Не трать ты деньги на этих шарлатанов, они же просто мошенники. Только с бутылкой говорить и могут. – Джихун изобразил, как отпивает из горла.

– Он говорит, скоро ты столкнешься с тьмой. Как думаешь, что это может значить?

Джихун пожал плечами и прошел на кухню, подальше от хальмони с этим разговором. Его мутило каждый раз, когда бабушка начинала вещать о душах.

Хоть бы она не взялась снова изгонять из него нечистую силу.

– Будешь долго за компьютером сидеть – глаза испортишь. – Хальмони вошла вслед за ним. Сбежал, но ненадолго. Квартирка-то маленькая, прям как почтовая марка.

– Нет, глаза мне портить никак нельзя. Иначе как мне любоваться твоим прекрасным лицом? – Джихун вальяжно улыбнулся, и губы хальмони дрогнули. Сдержав улыбку, она одарила внука сердитым взглядом.

– Не подлизывайся. Я же не дурочка какая, чтобы на твои речи клевать.

Джихун сжал ее в широких объятьях.

– И в мыслях не было. Моя хальмони – умнейшая женщина в этом районе. Может быть, даже во всем Сеуле.

Хальмони смиренно фыркнула и, сдержанно похлопав внука по спине, выскользнула из объятий.

Взяв Джихуна за руку, она вложила ему в ладонь лист бумаги. Красные символы ярко пылали на ярко-желтом фоне. Похоже на те талисманы, которые висели у них над входной дверью.

– Что это и зачем? – Джихун взял бумажку двумя пальцами, как подгнившую банановую кожуру.

– Это пуджок[27]. Мне его шаманка дала, чтобы отпугнуть от тебя зло. Носи с собой.

– Это просто смешно.

– Ты, кажется, говорил, что я умная? Вот и делай как я велю. – Хальмони зажала талисман у него в руке.

Джихун сдался и убрал бумажку в карман.

– Ладно.

– Умница. – Старушка ласково шлепнула внука пониже спины. – А теперь ужинай, пока еда не остыла, и иди выгуливать собаку.

* * *

Когда Джихун повел Дубу на прогулку, сумерки уже сменились ночью. Луну затянули облака, и дорогу освещали лишь фонари, в свете которых все тени казались длиннее. Улица шла под уклон, и, чтобы здания стояли прямо, их строили криво. Земля в городе стоила дорого, однако в районе, где жил Джихун, сохранилось множество причудливых низеньких домиков, между которыми вилась дорога настолько узкая, что машина при всем желании не могла по ней проехать.

Маленькая, едва доходившая Джихуну до икр собака с белой, словно лунного цвета, шерстью не проявляла никакого желания делать свои дела. Навострив уши, она вглядывалась в темноту улиц.

– Ну что, мы идем или как? Если наделаешь кучу дома, сама перед хальмони извиняться будешь.

Дубу разразилась громким лаем и внезапно сорвалась с места – Джихун не успел даже поводок ухватить. Он выругался и побежал за собакой, чуть не покатившись кубарем по крутой дороге.

Остановился он только перед хальмони Хван, которая все еще чистила чеснок.

– Вы Дубу не видели?

– А то, лаяла все равно что самджокку[28]. По-моему, к детской площадке побежала. – Хальмони протянула Джихуну головку чеснока, и юноша послушно ее взял, хотя руки у него до сих пор пахли предыдущим гостинцем.

Детская площадка располагалась недалеко от дороги, возле самой опушки.

– Дубу! – позвал Джихун. Может быть, спряталась под пластиковой лазалкой?

Но нет – собачий лай раздался откуда-то из леса. Джихун свистнул, надеясь, что собака вернется, но та и не подумала.

Туманное небо застилали тяжелые облака. Не очень-то хотелось заходить в лес ночью, тем более без лунного света. По спине Джихуна пробежали мурашки. Юноша включил фонарик на телефоне, расправил плечи и ступил под тень деревьев.

– Дубу! Пойдем, девочка! – позвал он, и крик его вернулся эхом.

В ночной тьме тени выглядели зловещими серыми чудищами, что тянули к нему лапы. Вокруг, казалось, бродили призраки и нежить.

И даже неважно, что Джихун давно в них не верил.

Ночью любой поверит.

Что-то потянуло его за рукав, и парень стремительно развернулся, пронзительно вскрикнув – звонче, чем хотелось бы признавать. Он уже был готов увидеть сзади скалящегося токкэби[29] с гнилыми зубами и отнюдь не добрыми намерениями. Страшное чудовище из сказки, которую рассказывают детям, чтобы они слушались.

Это оказалась ветка.

Джихун нервно рассмеялся.

Рядом промелькнула тень, и смех сорвался в очередной вскрик.

– Дубу!

Джихун кинулся вслед за собакой. Он точно свернет ей шею. А потом пойдет в зоомагазин и купит точно такую же. Хальмони и не заметит подмены.

Он старался не вздрагивать при каждом звуке и шорохе листьев и отказывался смотреть на тени вокруг. Шел, глядя только вперед.

Наконец он нагнал Дубу и взял ее на руки. Собака вырывалась, а в зубах у нее что-то было. Лишь бы не крыса… Внезапно Дубу выронила предмет из пасти, и парень быстро отскочил в сторону. Ну а вдруг оно еще живое?

К стыду своему, Джихун осознал, что это не грызун, а ботинок. Точнее, женская кроссовка.

– Отлично. Прям то, что нужно. Зачем еще идти в темный страшный лес, как не за обувью?

Он повернул было в сторону дома, но вскоре понял, что потерялся. Даже тропинки никакой не было видно. Дубу все продолжала рычать и вертеться у него на руках. Джихун нервно оглядывался, ожидая в любой момент встретиться лицом к лицу с диким животным, но вокруг были только тени и деревья.

Что же не нравилось Дубу? Может, она бестолковую белку приметила? Внезапно от старого дуба отделилась тень какого-то существа. Дубу зарычала, и тварь тоже отозвалась рыком. Джихун зажал рукой пасть собаке. Сначала ему показалось, что тварь пытается их прогнать, но потом парень увидел, что она смотрит в другую сторону.

Юноша отступил на шаг. Прислушавшись, он внезапно понял: чудовище не рычит. Оно говорит.

– Стой… лисица…

И, прежде чем Джихун успел осознать, что существо действительно разговаривает, Дубу вывернулась из его хватки и залилась громким лаем.

Сгорбленная фигура повернулась к парню, и луна осветила ее лицо.

У Джихуна перехватило дыхание.

Существо отдаленно напоминало человека: красные круглые щеки, крючковатый нос. Но человеком его было никак не назвать. Коренастое, мышцы на руках шириной с бедро Джихуна.

– И-извините. – Голос юноши предательски дрожал. Джихун почувствовал себя маленьким мальчиком, который прятался от страха под одеялом.

– Человек. Ошибся. – Рокочущий бас походил на наткнувшуюся на металл лопату.

Дубу соскочила с рук Джихуна и сиганула вперед. Чудовище легко отбросило собачонку, как какую-нибудь муху. С болезненным взвизгом Дубу врезалась в дерево и осела на землю. Джихун шагнул было к питомцу, но чудовище преградило ему дорогу.

«Не поддавайся панике», – напомнил он себе. Будь спокоен, и хищник тебя не тронет. А Джихун был уверен, что, несмотря на человеческие черты, существо это было диким.

– Слушайте, мне неприятностей не нужно, – тихо произнес Джихун. – Давайте я просто заберу собаку и уйду и никогда в жизни никому об этом не расскажу.

Тварь атаковала мгновенно. Мускулистая рука обхватила шею Джихуна; до юноши донесся запах переспелых фруктов и пота – не самое лучшее сочетание. Тварь наклонилась и обнюхала его. Колючие усы прижались ко лбу Джихуна. Парень попытался вырваться, но чем больше он сопротивлялся, тем крепче тварь держала.

Джихун представил, как он умрет посреди леса. Как будет волноваться хальмони. Как его тело найдут спустя много дней: раздутое, даже не опознать.

– Эй! – раздался вопль.

Тварь обернулась так быстро, что у Джихуна закружилась голова. Как только мир прекратил вертеться, Джихун взглянул в сторону голоса – и удивленно моргнул. Это у него от недостатка кислорода уже галлюцинации начались или там действительно стоит девчонка? Если второе, то выглядела она не старше восемнадцати лет[30] – то есть была ровесницей Джихуну. У нее были проницательные глаза, обкусанные губы и видок не менее дикий, чем у твари, которая держала юношу. Девушка была худой, высокой, но, наверное, где-то на голову ниже Джихуна. Она встала в боевую стойку, и парень невольно взглянул на ее длинные ноги. На девушке оказалась всего одна кроссовка.

– Отпусти его, токкэби секки-я[31]. – Она сплюнула в грязь.

Кусочки пазла в голове Джихуна начали складываться. Как слово, которое долго вертелось на языке и ты наконец-то его вспомнил. Чудовище выглядело точь-в-точь как коренастые сгорбленные гоблины из бабушкиных сказок – токкэби. Только вот токкэби не существовало.

Тварь громогласно расхохоталась:

– А ты попробуй забери, еву[32].

Глаза девушки блеснули.

Джихун знал, что ей не победить. Но ему не хватало храбрости, чтобы крикнуть ей бежать.

Девушка схватила токкэби за большой палец и одним движением оторвала его. Звук был такой, будто от фарфоровой вазы отломали кусок.

Взревев от боли, чудовище выпустило Джихуна. Парень упал на землю и, не в силах подняться от страха, с хрипом вдохнул сладкий воздух.

«Крови нет, – подумал Джихун. Его тошнило. – Почему не идет кровь?»

Чудовище сгорбилось, прижимая рану к груди. Морда у него покраснела, и теперь оно в точности напоминало тех краснокожих токкэби из детских книжек.

Джихун, шатаясь, поднялся на ноги, а девушка тем временем встала между ним и токкэби. В руке она все еще держала большой палец чудовища. Она с хрустом сжала кулак, и с ладони на землю посыпалась белая пыль, которая блестела в лунном свете как зачарованная. До Джихуна внезапно дошло, что облака на небе разошлись. Все было освещено серебристым светом луны, и прошлые кошмары показались лишь страшным сном.

И вдруг тени дрогнули.

За спиной девушки раскрылся сияющий веер…

Нет, не веер.

Хвосты – бледные и яркие, словно луна.

Она выглядела как королева-воительница, яростная и безжалостная. И такая же нереальная, как танцующие хвосты у нее за спиной.

Джихуну вдруг вспомнилось, как в детстве хальмони читала ему сказки из книжки с пожелтевшими страницами. Истории про лисиц, что живут вечно. Про лисиц, что превращаются в красивых женщин и соблазняют ничего не подозревающих мужчин. Про мужчин, которые не вернулись живыми.

И внезапно Джихун понял, почему токкэби назвал ее еву – лисицей.

– Кумихо[33], – прошептал он.

Девушка мотнула головой. В ее глазах горело пламя. Джихун понимал, что должен бояться, но на деле почему-то восхищался ею.

Луну снова накрыли облака, тени закровоточили. На землю опустилась непроглядная тьма. Джихуну хотелось бы верить, что это просто обман зрения, и он почти было убедил себя в этом, но потом глаза привыкли, и он разглядел девушку – на этот раз без хвостов. Они скрылись вместе с луной.

Токкэби издал гортанный рык и кинулся на девушку – лоб в лоб. Та проскользила по земле назад, оставляя под ногами глубокие рытвины.

Джихун склонился над Дубу, не отрывая глаз от битвы. Он поднял собачку на руки – та казалась пушинкой в его руках – и с облегчением обнаружил, что маленькая грудь вздымается и опускается в такт дыханию.

А буквально в паре метров от него происходила битва, которую Джихун мог бы увидеть в игре, но никак не наяву. Токкэби против кумихо. Гоблин против лисицы. Силы были примерно равны, и стоило одному из них оступиться, как другой тут же напирал с новой силой.

Джихун начал было потихоньку отступать в сторонку, но потом замер. Не мог же он взять и бросить девушку, которая его спасла? Хальмони бы точно за такое не похвалила.

Ругая себя за совестливость, он выкрикнул:

– Справа бей!

Девушка обернулась к нему – и этой доли секунды хватило, чтобы токкэби воспользовался шансом. Крутанув противницу, он схватил ее за шею и начал душить.

– Справа! – повторил Джихун.

Если токкэби и кумихо существуют, то, может, и в сказках хальмони есть доля правды? Например, там говорилось, что токкэби хорошо сражаются врукопашную, но правая половина тела у них слабая.

В глазах девушки мелькнуло понимание; она сжала губы, полная решимости, и потянулась вправо. Однако токкэби тоже слышал крик Джихуна. Вытянув полоску золотой бумаги с красными символами – это же пуджок! – существо поместило талисман противнице на грудь, прямо напротив сердца.

Кумихо хрипло вскрикнула от боли. У нее затряслись ноги, и девушка начала сдавать позиции. Токкэби все крепче сжимал ее шею. В ее глазах впервые мелькнул страх. Так она не только позиции сдаст, но и вовсе проиграет.

Джихуна сложно было назвать храбрецом. Он уже жалел о том, что задумал. Положив Дубу на землю, парень сделал два глубоких вдоха, стиснул зубы и ринулся вперед. Он врезался головой в правую половину токкэби, прямо под рукой, державшей шею девчонки. Все трое повалились на землю.

Все смешалось перед глазами; со всех сторон прилетали удары. Девушка как-то извернулась и оказалась над токкэби. Тот продолжал одной рукой сжимать тоненькую шею противницы, а другой держал Джихуна за волосы.

– Убить лисицу, – повторяло чудовище, – убить лисицу…

Девушка не сопротивлялась. Напротив, она выглядела спокойной, будто все было под контролем. Может, от боли и недостатка кислорода уже теряла связь с реальностью.

Лисица положила раскрытую ладонь на сердце токкэби.

Лисица дернулась, крепче стиснула волосы Джихуна, чуть ли не вырывая их. Парень вскрикнул от боли и, заскрипев зубами, попыталась разжать толстые пальцы.

Токкэби заколотил ногами в воздухе, точно бы это не он душил девушку, а она его. Она не мигая смотрела на чудовище темными бездонными глазами. По бледной коже бусинами скатывался пот. Вокруг призрачных хвостов, словно водоворот дыма, плясали тени.

Стало тяжело дышать, осенняя прохлада сменилась жаром и духотой. Воздух поплыл, как под знойным летним солнцем.

Токкэби продолжал тянуть Джихуна за волосы. От боли и жары перед глазами у юноши заплясали белые точки. Сливаясь в призраков, они улетали в лес – а Джихун смотрел на них и думал, что тоже хочет улететь.

«Подождите», – попытался крикнуть он. Одна из точек остановилась. Девушка? Она взглянула на него, а потом скрылась в темноте.

Рев токкэби эхом пронесся между деревьями. Гоблина трясло, из-под него вылетала грязь, хрустели листья – и наконец его тело дернулось в последний раз, как рыба на палубе корабля. Дымка развеялась. Хвосты за спиной у девушки исчезли.

Она спокойно сидела на токкэби, прям как ребенок в любимом кресле. Ее руки лежали у твари на груди. А потом по красной коже чудовища зазмеились трещины, и тело начало разваливаться.

И токкэби рассыпался мелкой пылью.

Девушка встала на ноги.

– Ты его убила, – пробормотал Джихун.

– Я спасла тебя. – Она перешагнула через то, что осталось от токкэби, и нависла над Джихуном. – Так что не заставляй меня жалеть об этом решении. И не говори никому о том, что ты сегодня видел.

Парень неистово закивал.

Девушка перевела хмурый взгляд на желтую полоску, все еще приклеенную к груди. Попыталась оторвать ее, но, зашипев от боли, отдернула руку.

Джихун встал и протянул к талисману руку, но девушка отпрянула и зарычала.

Он остался стоять с протянутой ладонью.

– Можно помогу?

Замерев, она настороженно смотрела, как парень дотронулся до пуджока. Талисман отклеился легко, как лист от дерева. Не успел Джихун удивиться, почему у него получилось оторвать пуджок, а у девушки, которая явно была сильнее его, – нет, талисман растаял.

Девчонка пошатнулась, и Джихун едва успел ее поймать. Они оба оказались на земле. Ее трясло, как если бы сквозь тело проходил разряд тока. Глаза закатились, на бледных губах выступила пена.

Джихун растерялся. Он слышал, что при припадке надо сунуть что-нибудь человеку между зубов, но, прежде чем он успел что-либо предпринять, девушка замерла.

– Ты жива?

В ответ тишина.

Он наклонился проверить, дышит ли она.

Девушка вдруг подскочила, закашлявшись, будто подавилась чем-то, и врезалась парню в лоб. Джихун упал на спину, и следом что-то приземлилось ему на щеку и откатилось в сторону. Девушка снова потеряла сознание.

Лежа на груде листьев и грязи, Джихун повернул голову. На земле лежала маленькая перламутровая жемчужина. Парень взял ее в руки, но тут же чуть не выронил – жемчужина запульсировала мерными глухими ударами. Как сердце. У Джихуна задрожали руки.

От него через жемчужину протянулась серебряная нить прямо к сердцу девушки.

Пальцы Джихуна занемели, словно из них разом вытянули все тепло. Нить все пульсировала, становилась ярче, толще. На юношу навалилась усталость, и он готов был уже упасть, когда девушка внезапно распахнула глаза и уставилась на шарик в его руке.

Вскочив на ноги, она выхватила у него жемчужину и жутко, по-звериному зарычала. Ярость на ее лице быстро отрезвила Джихуна, вся усталость вмиг испарилась – остался лишь страх.

Девушка сорвалась с места и в одну секунду скрылась за деревьями, подняв в воздух ворох листьев.

Джихун вдруг осознал, что он снова один в лесу, полном разнообразных звуков. И все еще не знает, как вернуться домой.

Позади треснула ветка, и он вскрикнул. Но это оказалась всего лишь Дубу. Жалобно скуля, она прохромала к хозяину и забралась ему на руки. Джихуна все еще трясло. Притянув к себе собачку, он зарылся лицом в ее шерсть.

Вы никогда не задумывались, со страхом глядя ночью на полную луну, откуда взялись кумихо?

Кто-то говорит, что они явились с запада – прошли весь полуостров, чтобы заселить горные леса, которые им всегда нравились. Кто-то – что первые кумихо жили на землях Кореи еще до того, как та обзавелась своим именем. Как бы то ни было, этой истории уже много-много лет, и началась она, когда принц Чумон[34] – Свет Востока – основал государство Когуре[35].

Жила на свете лисица, и было ей больше пятисот лет. Она всегда с интересом следила за людьми. Была она сильной и с блестящей шерсткой, на которую покушалось немало охотников. Однако, как бы быстры ни были их луки, никому не удавалось поймать лисицу. Даже принцу Чумону, внуку водного божества Хабэка[36], который славился своими охотничьими навыками. Лишь попав в сто мишеней из ста, он решился пойти на лисицу.

Та заходила в его земли каждый день. Поговаривали, что она влюблена в принца – или же просто хочет посмеяться над ним. Но кому дано знать желания древних?

К тысячному году жизни лисица накопила огромное количество энергии ци.

С помощью этой энергии она превратилась в человека. В прекрасную женщину, которая влюбляла в себя каждого мужчину. Однако эта любовь никогда не длилась долго.

Так она и бродила по земле – одна, не совсем человек, но уже и не животное.

Лисица, которая любила смертных и подражала им.

До тех пор, пока она не могла больше их любить.

3

Джихуну снился сон. Он знал, что это сон, даже несмотря на то, что все выглядело реально. Просто знал.

Он шел сквозь замолкший лес, освещенный серебристым светом луны. По земле стелился туман, такой густой, что не было видно ног. Юноша как будто парил над землей. Не было слышно ни звука шагов, ни шороха листьев от случайного ветерка или птиц, ни треска ветвей под лапами животных. Ни один звук не нарушал глубокой лесной тишины.

Ему еще никогда не доводилось осознавать, что он спит. Но ночь и так уже была полна странностей, с чего бы удивляться еще одной? Он как-то слышал, что в осознанных снах можно делать всякие крутые штуки, типа дышать под водой или летать. Поразмыслив, парень разбежался, прыгнул… и с глухим ударом шлепнулся на землю. В лицо полезли ветки и листья.

– Что ты делаешь?

Юноша поднял голову и огляделся. Лес был пуст. Поднявшись, Джихун поглядел вперед, на тропу. Там тоже ничего. Тогда он обернулся и увидел за спиной ее. Глаза сияют в тени капюшона. Руки сложены на груди. За спиной вьются хвосты.

Когда он увидел девушку, лес вдруг снова ожил. Ветер со свистом развевал ее длинные волосы. Юноша сделал шаг назад; под ногами захрустели листья. Где-то вдалеке раздался птичий крик.

– Что происходит? Почему ты здесь? – Джихун старался говорить уверенно.

– Мы во сне, только вот не понимаю, как ты сюда попал. И меня это беспокоит.

– Что ты имеешь в виду?

Девушка промолчала. Склонив голову к плечу, она пристально смотрела на луну. Можно было подумать, что она прислушивалась к чьему-то далекому голосу.

А потом внезапно сорвалась с места и одним рывком отбросила парня за куст.

Не успел он даже крикнуть, как она закрыла ему рот ладонью.

– Она услышит, – прошептала девушка не терпящим возражений тоном.

Юноша разом притих. Он и без того уже понял, что чудовища существуют.

Лес казался одной сплошной угрозой. Среди верхушек деревьев завывал ветер. Под ногами животных хрустели ветки. Справа что-то зашуршало. Мелькнула чья-то бледная тень.

– Это что…

Девушка шикнула на него и, подняв руку, указала куда-то налево.

Там, между деревьев, кралось небольшое существо. Оно двигалось плавно и тихо, совсем как туман. Джихун разглядел длинный нос и остроконечные ушки, густой рыжий мех и блестящие глаза. А за спиной этой лисицы вились девять хвостов.

Кумихо остановилась, вскинула голову и посмотрела прямо на их убежище. Джихун затаил дыхание. Лисица шагнула было к ним, но тут где-то далеко в лесу раздался шум, и она в мгновение ока убежала.

Джихун наконец выдохнул и взглянул на девушку. Та разжала кулак, и с ее ладони дождем посыпались камни.

– Кто это был? – спросил Джихун.

– Моя мать. Она не любит людей.

– А ты? – Джихун встал, и у него закружилась голова.

– Я их не ненавижу, – неохотно призналась девушка. – Но меня беспокоит тот факт, что ты здесь оказался.

– Это я уже слышал. Что ты имеешь в виду? – Лес покачнулся перед глазами, сначала влево, потом вправо, словно корабль посреди моря. Джихуну показалось, что его пытаются вырвать из сна, но юноша упорно сопротивлялся.

– Зачем ты поднял мою бусину?

– Бусину? Это ты про ту жемчужину?

– Зачем ты пришел сегодня в лес?

– У меня собака… – начал было парень, но в горле словно встал комок желчи.

– Ты знал, что я окажусь сегодня в лесу? Что ты собирался делать с моей бусиной? – Голос девушки звучал искаженно, как будто из телефонной трубки.

– Что происходит? – На Джихуна накатила тошнота, вязкая, тягучая, и деревья закружились в пируэтах.

Она смотрела на него с интересом.

– Когда тело хочет проснуться, ему плевать на желания разума.

– Я просыпаюсь? – переспросил юноша. – Вот почему я так странно себя чувствую…

Не успела она ответить, как лес выскользнул у Джихуна из-под ног. Парень падал в темноту, и земля поглощала и его, и его крик.

4

Миён медленно очнулась ото сна. Сначала девушка даже не поняла, что она больше не в лесу, а в своей спальне, лежит на кованой железной кровати, заваленной подушками. Сквозь большие окна рядом с кроватью светила луна. Девушка взглянула на яркие цифры на часах. 3:33 ночи.

Ощущение сна все никак не проходило, оно липло к ней жирной пленкой. Лес, туман и юноша. Девушке редко снились сны, но они никогда не были такими яркими. Как будто этот парень впрямь вошел к ней в голову. Это беспокоило. Она говорила эти же слова во сне и повторила их сейчас.

Она слышала о кумихо, которые являлись своим жертвам во снах. Медленно сводили их с ума, а потом вырывали им печень. Но сама она так никогда не делала и даже не знала, что кумихо все еще обладают этим даром. Наверное, все же не обладают. В конце концов, девушка же не специально явилась к этому мальчишке в сон. Может быть, просто думала о нем, а подсознание сыграло с ней злую шутку. И даже немудрено, что парнишка занимал ее мысли: в конце концов, он видел, как кумихо потеряла свою бусину…

Миён перевернулась на бок и открыла ящик тумбочки. Внутри лежала бусина. Такая яркая, что было непонятно: то ли она сама изнутри так сияет, то ли просто отражает лунный свет.

Девушка глядела на камешек – еву кусыль[37], лисью бусину. Если верить легендам, у каждой кумихо была такая, но Миён никогда не придавала им особого значения. Нара иногда рассказывала о бусинах, сравнивала их с людскими душами.

Может быть, Миён стоило прислушаться к несуразным теориям шаманки. Но их было так много, они были такими длинными, что Миён частенько даже не вслушивалась. Кажется, шаманка как-то предупреждала: если человек завладеет лисьей бусиной кумихо, он может заставить ее выполнить любую его прихоть. А еще были истории про кумихо, которые потеряли свои бусины, но все еще питались, с каждым разом приобретая все более демонический облик.

Миён закрыла глаза и прокатила камешек по ладони. Он вспыхнул словно от статического электричества. Или как будто в нем еще оставалась энергия. Не похоже на ци того аджосси – та была горькой и затхлой. А эта была яркой и свежей. Мальчишкина? Но ведь девушка не питалась его энергией. Тогда как же она оказалась в бусине?

Впрочем, ответ лежал на поверхности. Парень коснулся бусины, держал ее в руках. Вот та и поглотила его ци. Ведь именно прилив энергии разбудил девушку, пока она лежала на земле в лесу. Неужели бусина смогла передать ей ци того парня, даже не находясь в ее теле?

Знал бы он, что держит в руках… но он, конечно, не знал. А теперь бусина у нее, в безопасности. По крайней мере, насколько это возможно.

Она не понимала, почему спасла мальчишку. Хотя его действия смущали ее еще больше. Он остался. Он напал на токкэби, хотя прекрасно знал, чем это может обернуться. Миён сжала бусину в кулаке. Сейчас ей стоило не о мальчишке волноваться.

Надо было придумать, как вернуть камень на место. Может быть, она не слышала всех легенд о еву кусыль, но точно знала: место бусины – в кумихо. Девушка чувствовала пустоту внутри, как будто из середины пазла пропал кусочек. Зияющая дыра.

Миён выбралась из кровати и прошла по коридору в сторону комнаты матери.

В ванной был включен душ. В воздухе висел пар – настолько густой, что буквально сдавливал горло. Девушка внезапно запаниковала и смогла успокоиться, только сделав несколько глубоких вздохов. Миён боялась воды, сколько себя помнила. Даже ванну отказывалась принимать. Однако мать ненавидела любые проявления слабостей дочери, и Миён старалась не подавать виду.

Вода выключилась, и из душа выбралась Йена. Сквозь парные занавески просматривались белые кресты шрамов на ее спине.

Миён как-то раз спросила, откуда эти шрамы, и Йена ответила, что это работа людей. Она была слишком молода и слаба, чтобы полностью залечить раны. Иногда Миён гадала, не осталось ли шрамов где-нибудь помимо кожи.

Дымка потихоньку рассасывалась. Йена надела халат – и вот она снова выглядит сногсшибательно. Такая высокая, гибкая, с черными как уголь волосами и такими же темными глазами.

Все знакомые говорили, что Миён – точная копия матери.

А Миён всегда их благодарила и низко кланялась. В конце концов, Йена была самим воплощением красоты. Многие мужчины, глядя на нее, не желали даже моргать.

– Миён-а, что такое?

– Я хотела с тобой поговорить. – Как бы рассказать матери об этом тревожном сне и не выдать своей ошибки?

– Ты насчет понедельника?

Миён удивленно моргнула.

– Понедельника?

А потом она вспомнила. Новая школа.

– Все хорошо. В конце концов, не в первый раз. Я привыкла. – И это правда. Миён вечно была новенькой в классе. Никогда не задерживалась надолго, так, чтобы перестать быть новенькой.

– Это хорошая школа, пусть район и похуже прежнего. Но, к сожалению, там нельзя было оставаться из-за твоей… неосмотрительности.

В голосе матери сквозило осуждение, и Миён поджала губы. Девушке совершенно не нравилось переезжать, но приходилось – и все из-за ее вечных промахов. А Йена не уставала напоминать своим раздражением, каким же наказанием была для нее дочь. Может быть, не стоит рассказывать о последней ошибке, тем более так скоро после предыдущей.

– Извини, мама, я не хотела. И девочка ведь выжила…

Оправдания, оправдания, сплошные бесполезные оправдания.

– Но ты все равно чуть не выдала нас, потеряв контроль над собой при человеке. При свете дня!

– Я просто пыталась ее угомонить! Она все доставала меня, и я среагировала соответствующе… – Миён резко замолчала, осознав, как же ее оправдания похожи на слова того аджосси из леса: «Она сама напросилась. Не надо было вопить. Я лишь пытался заткнуть ее».

Миён ненавидела себя за то, что у нее было столько общего со злом, на которое она вела охоту.

– Не надо оправдываться, – Йена будто читала мысли дочери. – Делай как я велю, и все будет отлично.

– Если честно, я хотела тебе кое-что сказать.

– Я знаю, что ты хотела сказать. Все хорошо, не волнуйся, – развеяла Йена опасения дочери. Миён ждала другой реакции.

– Все хорошо? – Сердце пустилось вскачь. Значит, не страшно, что мальчишка узнал, кто она такая, и увидел ее бусину? – Я не хотела…

– Только не надо врать, дорогая. Я прекрасно осведомлена, что ты снова опустошала жертву – медленно. Никак не можешь научиться убивать быстро.

У Миён чуть не вырвался облегченный вздох. Значит, Йена не знала ни о мальчишке, ни о бусине.

– Меня устраивает и медленно. – Миён могла бы придумать сотню оправданий: меньше шума, меньше криков, меньше кровопролития. Но она знала, что не в этом дело. И Йена тоже знала.

– Зря ты гонишься за одобрением людей. Именно поэтому ты такая слабая. – Вот оно. Мать не одобряла того, что Миён была наполовину человеком. Что в ней текла человеческая кровь, кровь отца.

– Тяжело не переживать, когда вы бок о бок живете, – пробормотала Миён.

– К сожалению, это неизбежное зло. Если мы хотим питаться каждый месяц, надо жить рядом с едой.

Миён передернуло – умеет же мать слова подобрать, – но она кивнула.

– А если бы кто-то узнал, кто мы такие?

– Тогда, конечно, пришлось бы что-то с ним делать. Но человеческую жизнь так легко оборвать, – мать говорила небрежно, и у Миён перехватило дыхание. Смогла бы она убить того мальчишку? Свернуть ему шею и оставить в лесу гнить? Она задрожала при одной мысли об этом. Но может быть, в том-то и дело? Может быть, она недостаточно жестока?

– Что с тобой? – Йена перехватила взгляд дочери.

– Просто чувствую себя не очень, – ответила Миён. – Еще не привыкла к месту, да и охотиться так скоро после переезда…

– Иначе никак, – перебила ее Йена. – Без луны ты отказываешься охотиться.

– Знаю. – Как бы перевести разговор на другую тему и спросить о бусинах? – Кстати, я тут разбирала вещи и нашла несколько интересных книг. Одна из них была про лисьи бусины.

Йена коротко рассмеялась.

– Ты про те сказки? Это люди придумали, чтобы детям рассказывать. Лисьих бусин не существует.

Миён нахмурилась и сжала в кармане несуществующий камешек. Неужели мама, прожив на земле сотни лет, никогда не видела и не чувствовала свою бусину?

– Миён-а, я устала. Ночь была долгой. Давай оставим разговоры о сказках и всяких «если бы да кабы».

– Да, мама. – Миён чувствовала себя поверженной.

– Иногда я думаю, что даю тебе слишком много свободы, вот и вылезают всякие проблемы. – У Миён сердце ушло в пятки. Неужели будут новые правила и запреты? – Не забивай мозг глупыми сказками. Всегда будь начеку. Мы с тобой должны защищать друг друга. В конце концов, мы с тобой одни против всего мира.

Миён кивнула. Йена часто говорила нечто подобное, вместо того чтобы просто обнять, как сделал бы любой родитель. Но Йена никогда не обнималась. Она вообще редко притрагивалась к Миён.

– Мама?

– Да?

Миён попыталась собраться с силами, чтобы рассказать матери о бусине и странном юноше в лесу, но не смогла выдавить из себя ни слова.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Миён.

5

Джихун проспал.

Обычно его это нисколько не беспокоило, однако сегодня была суббота и парень должен был помогать бабушке в ресторане.

Он прошел по коридору к маленькой подстилке, где лежала, свернувшись клубком, Дубу. Тихо заскулив, собачка попыталась подойти к нему.

– Ты моя храбрая девочка, – Джихун нежно обнял собачку. Он все еще не определился, злится на нее или же рад, что с ней все хорошо. Пожалуй, и то и другое одновременно.

Он полночи не спал: все думал о гоблинах и кумихо. Хальмони часто рассказывала Джихуну истории о токкэби, обманывающих людей, и о девятихвостых лисицах, поедающих человеческую печень. Ужасы маскировали под сказки, чтобы поучать детей. Но сказки должны были оставаться в книжках, а не оживать и душить его почти до смерти.

Джихун пытался убедить себя, что это всего лишь галлюцинация. Но на виске красовался синяк от столкновения с головой девчонки. И тот странный камень, который она выплюнула… Пальцы до сих пор пощипывало, словно камешек вытянул из него жизненные силы.

Джихун спустился по черной лестнице навстречу суматошному ресторану.

Из подсобки раздавались чьи-то голоса. Джихун остановился на полпути, заслышав что-то про нападения диких животных.

– Спасибо, что зашли, полицейский Хэ, – поблагодарила хальмони.

– Детектив.

– Простите. Детектив Хэ.

– Мы решили проинформировать близлежащие дома и офисы, чтобы все были начеку. Похоже, с гор спустился волк или дикая собака. Будьте осторожны.

Джихун встал столбом, пытаясь осмыслить сказанное. Нападения дикого животного? Как, например, лисы?

– Мы предупредим посетителей. – Хальмони открыла дверь. – Заходите в гости, если вдруг захотите вкусной домашней еды.

Детектив вышел из ресторана, и Джихун услышал, как хальмони прошла на кухню.

Интересно, связано ли это нападение с той девушкой?

Наверное, не стоило о ней волноваться. Она пригрозила ему, чтоб не болтал о прошлой ночи, а значит, лучше всего будет забыть о том, что случилось.

Одновременно с тем, как он зашел в подсобку, из-за кухонной двери появилась Сомин. В руках она, опасно балансируя, держала целую стопку грязных тарелок. Девушка была одета в футболку с рисунком, рваные джинсы и ресторанный фартук до колен.

– Ты что тут забыла? – Джихун изумленно вылупился на подругу.

– Твоя хальмони сказала, что ты спишь как убитый. Она не хотела тебя будить, вот и позвала нас с мамой. Там настоящий сумасшедший дом.

Сомин не обвиняла его, но Джихун все равно виновато ссутулился.

Парень с самого детства помогал в ресторане. Иногда он часами обрезал ростки сои или защипывал тесто клецок. А не так давно его повысили до официанта и курьера.

– Я собирался тебе позвонить. – Джихун стучал по столу ложкой, обдумывая, что сказать дальше.

Сомин всегда с готовностью выслушивала друга, когда ему хотелось выговориться, а после сегодняшней ночи ему это было необходимо. В конце концов, они росли бок о бок, и Сомин знала все бабушкины сказки.

Но в голове крутилась угроза той девушки: «И не говори никому о том, что ты сегодня видел».

Поэтому парень просто спросил:

– Ты когда-нибудь верила в токкэби?

Сомин на секунду задумалась. Она всегда серьезно отвечала на вопросы друзей.

– Конечно. Когда совсем маленькой была. А еще, я слышала, есть такое приложение, которое голосом токкэби говорит детям: «Кушай овощи».

– Я не про тех токкэби, которыми нас пугали родители, а про настоящих.

Сомин засмеялась – ее смех резанул по и без того напряженным нервам, – но замолчала, увидев серьезный взгляд друга.

– Джихун-а, ты же знаешь, что токкэби не существует.

– Конечно, знаю, – решительно уверил ее парень. Или, может быть, он убеждал себя?

– И ты знаешь, что я всегда готова выслушать, если у тебя неприятности. – Сомин склонила голову набок. – Или галлюцинации.

– Эй! – Джихун бросил в подругу ложкой, но девушка перехватила ее в воздухе. В отличие от парня Сомин всегда была ловкой.

Джихун повалился на стойку, изображая поражение. Какой смысл вообще в этом разбираться? Все равно он никогда ту девушку больше не встретит.

– Мне нужен кофеин.

– Что ж, тогда тебе повезло. – Сомин достала из кармана фартука пачку растворимого кофе и надорвала ее. Джихун тут же подскочил.

– А можно мне его как-нибудь внутривенно влить? – спросил Джихун.

Сомин тем временем помешивала напиток, вместо ложки используя опустошенный пакетик. Джихун благодарно забрал у нее кружку. Кофе обжигал язык, но ему было плевать.

– Ты богиня, – он довольно выдохнул. – Когда-нибудь тебе будут строить храмы. Святыни с твоим портретом.

Сомин усмехнулась.

– Когда почувствуешь себя человеком, выходи помогать.

Когда Джихун вошел на кухню, мама Сомин, Мун Сухюн[38], спорила с хальмони по поводу специй:

– Госпожа Нам, если добавить слишком много рыбного соуса, вкус будет чересчур сильным. – Она размахивала деревянной поварешкой, и, прежде чем та приземлилась на гору горшочков, Сомин выхватила ее из рук матери.

– Ты уже получала от меня этой поварешкой. Могу добавить, – пригрозила хальмони.

– Госпожа Нам, всем всегда нравилась ваша стряпня. Но давайте признаем: вы стареете, а когда люди стареют, первыми у них ухудшаются зрение и вкус.

Хальмони цокнула языком:

– Не понимаю, почему я до сих пор тебя сюда пускаю.

– Потому что вы меня любите. – Мама Сомин улыбнулась.

– Я просто привыкла к тебе, – пробурчала хальмони. – Вы здесь с моей Ёри еще в детстве вместе бегали.

Сердце Джихуна ухнуло куда-то вниз. Ему не нравилось вспоминать, что их с Сомин матери выросли вместе. Вместе играли, ходили в одну школу, одновременно забеременели. Только мать Сомин осталась, а его – ушла.

– А мне нравится, как вы готовите. – Сомин обняла хальмони. – Может быть, я выйду замуж за Джихуна – и тогда каждый день смогу есть вашу стряпню.

Джихун наконец подал голос:

– А кто тебе сказал, что я возьму тебя в жены, Ли Сомин? Ты же знаешь: я терпеть не могу, когда люди за меня решают, что мне делать.

– Джихун-а! – воскликнули все трое: кто-то нежно, а кто-то – нахмурившись.

– О, Хуни проснулся! – В глазах у мамы Сомин горел дьявольский огонек. Она ущипнула его за щеку. Ей единственной это позволялось, и она об этом прекрасно знала. – Как вам повезло, госпожа Нам. Зачем нужны стремянки, когда есть такой высокий внук? Что угодно с верхних полок достанет.

Парень сдержал смешок.

– Не дразни его, – сказала хальмони.

Мама Сомин отпустила Джихуна, но свобода длилась недолго. Хальмони повернула к себе лицо внука и внимательно осмотрела. Зоркие глаза тут же приметили синяк на виске.

– Что случилось?

– Ничего, – выпалил парень. Он не хотел даже думать, как далеко заведет хальмони ее суеверность, узнай она о прошлой ночи.

Хальмони так пристально на него смотрела, что он готов был поклясться, что слышит ее мысли: она решала, оставить тему или все же надавить. Наконец она отпустила внука.

– Мне прошлой ночью снилась свинья.

Джихун посмотрел на Сомин, надеясь, что та ему что-нибудь разъяснит, но девушка только пожала плечами.

– Свиньи приносят удачу. Так что старайтесь и учитесь. – Хальмони наставила лопатку на Сомин и Джихуна.

– Да, хальмони. – Парень с девушкой синхронно поклонились.

– И ешьте ет[39]. Она закрепит знания.

– Да, хальмони.

– Вот, отнесите на третий столик. – Хальмони выдала внуку поднос с дымящимся тушеным мясом в керамических горшочках.

– А потом возвращайтесь. Надо будет отнести еще одно блюдо на шестой столик. Только соображу, что делать со специями, – сказала мама Сомин и вернулась к прерванному спору с хальмони.

Сомин улыбнулась Джихуну и, закатив глаза, забрала у него поднос.

Джихун последовал за подругой, впервые благодарный судьбе за то, что его жизнь была сплошным бардаком. К концу обеда он уже почти забыл о девушках-лисицах и гоблинах.

Когда первой лисице исполнилась тысяча лет, воинство Силла, объединившись с китайской династией Тан, взяло верх над тем, что осталось от Когуре, основанного принцем Чумоном. В Корее наступил рассвет буддизма.

Число девять (ку[40], 九) символизировало дракона, а соответственно, и императора. Это был символ долголетия, символ бессмертия.

Девять наций присягнули династии Силла. Они построили пагоду императорского дракона с девятью этажами[41]. Это был самый большой храм в Восточной Азии, и он символизировал силу Будды и Силла.

И тогда лисица отрастила еще восемь хвостов.

Девять хвостов – для силы.

Девять хвостов – для бессмертия.

6

В понедельник утром госпожа Квон угомонила учеников и начала классный час. Однако вместо того, чтобы, как обычно, объявить о повестке дня, она прочистила горло и зачитала что-то из своего блокнота.

– С сегодняшнего дня с нами будет учиться новая девочка – Ку Миён.

Женщина махнула в сторону открытой двери.

Первым делом Джихуну бросилось в глаза то, как тихо двигалась девушка.

Он удивленно приподнялся на стуле. За эти выходные он раз десять думал о ней, но уж точно не подозревал, что увидит ее в таком скучном месте, как школа. Тем более его школа.

В солнечном свете она выглядела поразительно – особенно лицо. Угловатое, точеное, с прямым носом, красивым изгибом бровей и темными глазами, обрамленными длинными ресницами. Парни все мгновенно выпрямились – точь-в-точь марионетки, которых разом потянули за веревочки.

– Представься, – попросила госпожа Квон.

– Меня зовут Ку Миён. – Девушка поклонилась. – Мы с мамой недавно переехали в Сеул. Рада с вами познакомиться. – Такую речь произносят все новые ученики, однако голос Миён звучал угрожающе, а в глазах читалась сталь. «Не подходите ко мне». Джихун все ждал, когда она его обнаружит, но девушка даже не задержала на нем взгляда.

– По-моему, я влюбился, – прошептал Чханван.

– Только слюнями стол не залей, – не глядя на друга, кинул Джихун. Все его внимание было приковано к Миён, которая упорно на него не смотрела.

– Можешь сесть рядом с Ли Сомин, – сказала девушке госпожа Квон.

Миён заняла предложенное место, опустив голову и полностью игнорируя любые попытки Джихуна попасться ей на глаза.

Закончив с объявлениями на сегодня, госпожа Квон удалилась под звонок с урока. Класс мигом заполнила болтовня. В эти несколько минут свободы, пока учителя переходили из класса в класс, ученики могли посплетничать или съесть запрещенные в школе снеки, заранее где-нибудь припрятанные.

Джихун обычно предпочитал перекус, но сегодня он встал и подошел к парте Миён.

Однако его тут же оттеснила Пэк Хана.

– Новенькая! – Хана была милой, но обычной: классическое овальное лицо, вздернутый нос, розовые губы. Идеально уложенная челка, идеально выглаженная плиссированная юбка. Джихуну она казалась похожей на фарфоровую куклу, только у кукол не было такого осуждающего взгляда и острого языка. – А где ты раньше жила?

Миён так долго не отвечала, будто бы собиралась проигнорировать вопрос. Но в конце концов произнесла:

– В Чолла-Намдо[42].

– Прям во всей южной Чолле?

И снова длинная пауза.

– В Кванджу.

– У меня родственники в Кванджу живут! – Хана улыбнулась, но как-то прохладно. – А ты милая. Кто тебе пластическую операцию делал?

Джихун страдальчески закатил глаза. Все прекрасно знали, что Хана умоляла родителей сделать ей хирургию двойного века, и их отказ ничуть ее не обескураживал. Миён сжала кулаки и сложила их на коленях. Интересно, она сдерживалась, чтобы не дать Хане в челюсть?

– Хана-я, тебе что-то нужно? – спросила Сомин. Полкласса мигом замолчало, а некоторые и вовсе уставились на девушек в ожидании шоу.

Хана съежилась под взглядом Сомин. Обычно Джихун не злорадствовал по поводу чужих неприятностей, но сейчас испытал мрачное чувство удовольствия. Взгляд Ханы метался между Сомин и Миён. Она оказалась перед непростым выбором: поиграть с новой жертвой или же спасать свою шкуру?

Хана вздернула подбородок, и Джихун понял, что она сделала неверный выбор.

– Я просто подошла поздороваться с новенькой.

– Ну вот, поздоровалась. А теперь лучше сядь на место, пока учитель не пришел.

– Да без проблем. – Хана нервно пожала плечами. Все в классе знали, что с Сомин лучше не связываться.

– Я твоей помощи не просила, – раздался голос Миён. Все мигом повернулись к девушке, удивленные ее реакцией.

– Прошу прощения? – удивилась Сомин. Две огромные волны схлестнулись друг с другом.

– Не лезь в мои дела. – В классе стояла такая тишина, что слова Миён расслышали абсолютно все.

Сомин сжала челюсти, сдерживаясь, чтобы не сказать что-нибудь едкое. Но Джихун хорошо ее знал. Сомин редко удавалось держать себя в руках.

Весь класс затаил дыхание в ожидании грозы.

Но вместо этого открылась дверь и в кабинет зашел учитель математики Хон.

* * *

Джихун наблюдал за Миён со своего места.

Она сидела по диагонали от него, в соседнем проходе, и быстро конспектировала урок. Джихуну вспомнилось, как ловко она оторвала токкэби палец. Парень невольно содрогнулся.

Быстренько написав что-то на бумажке, он наклонился в проход и глянул на Хона. Учитель наблюдал за тем, как двое учеников у доски пытались решить задачу, и легонько бил бамбуковой палкой по ладони. Он часто хлопал этой палкой по доске, когда ученики засыпали. Если бы телесные наказания не отменили, наверняка бил бы ею и детей.

– Эй, – прошептал Джихун.

Миён перестала писать, но глаза от тетради не подняла. Джихун перекинул девушке бумажку, и та, ударившись о край парты Миён, упала на пол.

Девушка продолжила записывать за учителем как ни в чем не бывало.

– Эй, – уже настойчивее повторил Джихун, переходя на какую-то смесь из шепота и крика.

Кто-то наступил на записку, и Джихун скривился. Учитель поднял бумажку.

– Ку Миён, Ан Джихуну, похоже, не терпится повидаться с тобой после уроков. – Класс сдавленно сдерживал смешки. – Вы двое, за мной.

В коридоре он заставил их до конца урока сидеть на коленях, подняв руки вверх. У Джихуна тут же все разболелось.

– Чего ты ее не схватила? – спросил он.

Миён молча глядела перед собой.

– Ты же могла ее поймать. Я видел, какая ты ловкая.

Она не ответила.

Сквозь окна на девушку падал солнечный свет, и она выглядела поразительно. Даже, пожалуй, изящно. Но Джихун помнил, как яростно и играючи она расправилась с тем токкэби в лесу.

Он решил попытаться снова:

– Слушай, о той ночи в лесу…

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – перебила его Миён.

– Но…

– Я только-только переехала. Еще ничего тут не знаю. Как я могла оказаться в лесу? – Она смотрела на него уверенно, не меняясь в лице, и Джихун чуть было не поверил, что девушка действительно ничего не знает.

Он снова открыл рот, как вдруг Хон ударил по стеклу и одними губами произнес: «Не болтать».

Джихун опустил голову. Он старался не замечать боли в плечах.

Тишину прорвал пронзительный звонок с урока, означавший, что пришло время для физкультуры. Опускать руки было больно. Джихун встал, чуть при этом не упав; в ноги как будто впилась тысяча иголок.

Пока он с грехом пополам поднимался, к новенькой подбежала стайка девчонок. На Миён, похоже, наказание никак не сказалось, словно его и не было.

– У тебя такое маленькое лицо. Ты могла бы стать моделью! – ворковала одна. – Эх, завидую!

– У тебя такая чистая кожа. Ты каким кремом пользуешься? – полюбопытствовала другая.

– Никаким, – холодно и пренебрежительно отозвалась Миён.

Однако девушки, похоже, намека не поняли. Они продолжали заваливать новенькую вопросами. Одна из них уставилась на юношу:

– Ан Джихун. Решил в первый же день за девчонкой приударить? Что-то на тебя не похоже.

Джихун в ответ пожал плечами.

– А Ли Сомин знает, что ты в новенькую втюрился?

Парень повернулся к Миён, чтобы увидеть ее реакцию, но обнаружил, что девушка уже сбежала.

– Ли Сомин точно знает, что вы сплетничаете за ее спиной. – Из кабинета, сложив на груди руки, вышла Сомин. Девочки подскочили и выпрямились – точь-в-точь рядовые перед полковником.

– Идите переодевайтесь к физкультуре, – велела им Сомин. Девушки кивнули и убежали.

– Сомин-а, не делай так. С нами же никто разговаривать не будет. – Джихун перекинул руку ей через плечо. Надо сказать, он просто не мог устоять на еще не окрепших ногах, но ведь об этом необязательно никому знать, верно?

– А что, это плохо? – Сомин ткнула друга в ребро, чтобы не сжимал так крепко. – Что ты от новенькой-то хотел?

– Да просто подружиться пытался, – пожал плечами Джихун. Ему не хотелось сейчас обсуждать загадку под именем Ку Миён.

– Мне она не нравится. Такая грубая.

– Тебе она не нравится, потому что не боится тебя, – присоединился к ним Чханван.

– А твоего мнения никто не спрашивал, – Сомин насмешливо ухмыльнулась, и они пустились в спор.

– Пойдемте. – Джихун перекинул вторую руку через плечо Чханвана, связывая троицу воедино. – Для физкультуры энергию приберегите.

7

Миён устала от пристального внимания одноклассников. Ей было не привыкать к расспросам, которые устраивали новичкам, но в этот раз все было иначе. Настойчивее. И девушка винила в этом Ан Джихуна – если б не его записка, непрошеных вопросов было бы меньше. Миён уже жалела, что спасла этого никчемного мальчишку.

По огромному физкультурному залу эхом гуляли голоса ее одноклассников, разделившихся на маленькие группки. Миён стояла позади всех в полном одиночестве. Как и обычно.

Учителем физкультуры был невзрачный мужчина с жабьим лицом. Миён даже не стала утруждать себя запоминать его имя. Он объявил, что сегодня они будут играть в парные вышибалы, и по залу, словно мячи, разлетелись стенания учеников.

Выдав ребятам пять красных мячей, учитель объяснил правила игры. Надо было разбиться по парам: один игрок защищает другого. Мяч может трогать только тот, кто защищает. Если в его партнера попадет мяч, пара выбывает. Если их разделить, они выбывают.

«Зачем так все усложнять?» – подумала Миён.

Все начали быстро выбирать себе партнеров по игре. Девушка одаривала мрачным взглядом каждого, кто пытался хоть на шаг к ней приблизиться, и наконец без пары остались только Миён и Джихун. Он жалобно ей улыбнулся. Девушка нахмурилась еще сильнее.

– Похоже, мы с тобой одни остались. – Его, видимо, нисколько не смущал ее сердитый взгляд.

– Я не могу играть. – Девушка буквально задыхалась от гнева. – У меня нога болит.

– Поранилась, когда упала? – шепотом спросил Джихун.

– Я не падала, – недоуменно ответила Миён.

– Не сегодня. Той ночью.

Она прищурилась. Он действительно идиот или притворяется?

– Начали, – свистнул учитель.

Все разбежались. Кто-то уже жалобно поскуливал, хотя еще даже ни одного мяча не кинули. Громче всех стонал Чханван, цеплявшийся за плечи Сомин.

Джихун встал спереди, а Миён двумя пальцами взялась за край его футболки. Они лавировали, уворачиваясь от мячей, и девушка ловко повторяла каждое, даже самое резкое, движение Джихуна. Но в какой-то момент вместо того, чтобы отбиться от мяча, парень попытался увернуться от него, метнулся вправо и оступился, а Миён пришлось отпрыгнуть назад от другого мяча, летевшего ей прямо в лицо. И девушка поняла, что ей совсем не хочется быть одной из первых проигравших.

Она представила, что сказала бы Йена: «Моя дочь ни за что не проиграет в людской спортивной игре! Особенно такой глупой, как вышибалы».

– Будь внимателен. Следи за мячом, – прорычала она сквозь сжатые зубы.

– Они слишком быстрые.

– Влево! – крикнула она, и парень наклонился. Мяч пролетел мимо, едва его не задев.

У Миён начала болеть голова, и каждый раз, когда она уворачивалась от мяча, который не смог отбить Джихун, в животе образовывался тугой комок. Она было подумала, что это гнев, но потом к горлу подступила тошнота.

– Все хорошо? – Джихун взглянул на нее через плечо.

– Конечно. – Девушка несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь утихомирить бешеный пульс. Она редко когда чувствовала себя плохо. Еще и бусина по ноге била, словно напоминая, что все отнюдь не радужно.

– Что-то не похоже.

– Аккуратно! – Она рванула вместе с ним в сторону, в последний момент уворачиваясь от мяча. – Ты за игрой следить будешь или как?

– Это с той ночи? Когда ты сражалась…

– Ты когда-нибудь заткнешься? – Из-за гнева головная боль все нарастала, как крещендо.

– Просто тогда ты тоже плохо себя чувствовала…

– А теперь у меня все хорошо. Не надо обо мне думать.

– Сам бы хотел, – рассмеялся Джихун.

– И что это должно значить? – выпалила Миён, не подумав.

– Меня сложно назвать любопытным, но о тебе я думаю не переставая. – Под взглядом Миён он быстро продолжил: – Не в том смысле. В плане, что все истории, которые мне рассказывала хальмони, оказались правдой. Это немножко сюрреалистично. Никак не могу перестать об этом думать. И еще тот странный сон…

– Какой сон? – Она посмотрела на него так внимательно, что парень отстранился.

Но, прежде чем Джихун ответил, учитель дунул в свисток и попросил пары поменяться местами. Теперь Миён стояла на защите, а Джихун держался за ее плечи. Девушка отбивала все мячи, будто ей это ничего не стоило, и не сводила глаз с партнера.

– Какой сон? – повторила она.

– Ну, когда мы прятались в лесу от… твоей мамы? – спросил он неуверенно, точно ожидая одобрения.

Таких совпадений не бывает. Он только что подтвердил ее страхи. Парень дотронулся до бусины, и это на время их связало. Неприятная ситуация сложилась. Что еще он видел в ее голове?

Миён закрыла глаза. В висках в полную силу пульсировала боль. Казалось, глаза сейчас взорвутся.

– Извини за любопытство…

Всматриваясь ей в лицо, Джихун шагнул вперед. Девушка вытянула руку, чтобы остановить его, однако головная боль затуманила ее сознание. Схватив парня за рубашку, она отбросила его в сторону, и Джихун проскользил несколько метров по полу.

– А ну не драться! – Учитель дунул в свисток, и все остановились. – Джихун, ничего не болит?

Парень покачал головой и поднялся на ноги.

– Ты новенькая, да? – Учитель подошел к Миён.

– Да, – пробормотала она. Внутри все вскипело, когда она поняла, что на нее нацелены взгляды всех одноклассников.

– С места в карьер, новенькая, – покачал головой физрук. – Придется матери твоей звонить.

* * *

Ожидание матери было сущим кошмаром. Миён еще никогда не доводилось в первый же день в новой школе попасть к заместителю директора. Она стояла перед кабинетом и ждала, пока приедет Йена.

Одноклассники осторожно поглядывали на девушку, проходя мимо. Миён их игнорировала. Она знала, что будет лучше, если ни на что не реагировать.

До нее долетали обрывки разговоров. Буйная. Чудовище. Не лучшее начало. Уж она-то все об этом знала – за спиной у нее были десятки школ, и в каждой одно и то же. В любой школе, где бы та ни находилась, ребята хотели быть частью коллектива и, соответственно, издевались над всем и каждым, кто хоть чуть-чуть отличался. А не отличаться у Миён катастрофически не получалось, как будто это было заложено у нее в генах. Сколько бы она ни старалась, она никак не вписывалась в коллектив. Фигурка лисицы, которая тщетно пытается влезть в отверстие в форме человека.

И она перестала стараться. Решила просто не выделяться. Если удастся, одноклассники подумают: «Какая же она скучная!» – и отстанут.

Но теперь она привлекла к себе внимание, и, к сожалению, это внимание было не самым лестным. Подростки любят шептаться о всяких смутьянах в классе. Сначала Миён грубо ответила Ли Сомин – она не хотела, однако ее вывело из равновесия присутствие Джихуна. Потом ее наказали на глазах всего класса. Два промаха. А теперь и третий – ввязалась в драку в физкультурном зале.

И во всех трех случаях было общее звено: Ан Джихун.

Он как раз шел мимо вместе с друзьями. Странный паренек, которого звали то ли Чханмин, то ли Чханву, быстро ей поклонился. На лице Джихуна отразилась какая-то внутренняя борьба, и наконец он повернул к ней.

Сузив глаза, Миён медленно покачала головой. Ее взгляд говорил: «Не приближайся ко мне». Джихун опустил голову и поспешил дальше по коридору. За ним, кинув на девушку мрачный взгляд, последовала Ли Сомин.

Послышалось цоканье каблуков. Оно могло принадлежать кому угодно, но Миён прекрасно знала, что это Йена. Даже проверять не надо было.

Появление ее матери вызвало фурор. Подростки вытягивали шеи, чтобы взглянуть на нее и даже учителя останавливались на полпути. А Йена как будто не замечала всеобщего восхищения. Она не сводила холодного взгляда с Миён, у которой внезапно вспотели ладони. Йена была в ярости. Миён выпрямилась и сцепила руки в замок, чтобы скрыть дрожь.

Не говоря ни слова, Йена прошла мимо дочери прямо в кабинет, где ее уже ждал заместитель директора. Миён поспешила следом, опустив голову.

Замдиректора напомнил девушке носорога: такой же большой.

– З-з-здравствуйте, – он заикался, как будто это не он вызвал мать Миён, а она его. Поднявшись со стула, мужчина поправил пиджак и выпрямился, возвращая себе самообладание. – Вы, должно быть, омони[43] Миён.

Губы матери изогнулись в дружелюбной, слегка соблазнительной улыбке. Миён ненавидела, когда мать так улыбалась, хотя сама не одну ночь провела перед зеркалом в ванной, пытаясь изобразить что-то хотя бы отдаленно похожее. Этой улыбкой Йена магическим образом могла покорить любого мужчину.

– Рада познакомиться со столь серьезным человеком, – голос матери струился подобно бархату. Интересно, подумалось Миён, у сирен такой же голос? – Извините, что отвлекаем вас от дел со своими мелкими проблемами. – Женщина махнула рукой в сторону дочери.

Замдиректора захихикал, как какая-нибудь младшеклассница. Миён чуть не поморщилась от раздражения.

– Что вы, я сам рад познакомиться с матерью нашей новой ученицы. Я считаю так: нельзя жалеть сил, мне ведь каждый ученик дорог. – Миён как-то видела мультфильм, в котором бегемот танцевал балет и все его потуги оканчивались неудачей. Позерство замдиректора сейчас выглядело так же неуместно.

– Я в шоке, что моя дочь в первый же день учинила скандал. Я считаю себя в ответе за произошедшее. В конце концов, когда дети ведут себя неподобающе – это повод родителям задуматься. – У женщины задрожали губы, она опустила веки, точно сдерживая слезы. Однако, когда Йена открыла глаза, в них не было ни слезинки.

Миён всегда напрягало актерское мастерство матери.

– Что вы, омма Миён, нельзя так думать. Уверен, наша Миён просто переживает. Ей пришлось перевестись в другую школу прямо посреди учебного года…

Омма Миён? Наша Миён? Девушка помрачнела, хотя матери готова была аплодировать – уж очень быстро та охмурила заместителя директора. Возможно, попроси его сейчас Йена, он бы автоматом зачел Миён все экзамены за второй класс.

– Я прекрасно пойму, если моей прелестной дочери назначат испытательный срок за хулиганство. Я полностью вам доверяю. В конце концов, столь почетную должность может получить только честный и справедливый человек.

Йена взяла заместителя директора за руку. У того мигом покраснела шея.

– Ну что вы, такая крошечная ошибка… Насколько я слышал, они играли в вышибалы, а это сама по себе очень жестокая игра. Мне кажется, наша Миён – девочка хорошая, и на этот раз я только выдам ей предупреждение. Пусть будет осторожней в будущем, ладно, Миён-а?

Миён удивленно моргнула, осознав, что мужчина обращается непосредственно к ней.

– Конечно, – она попыталась сказать это таким же нежным голосом, как Йена, но вышел какой-то хрип.

– О, как вы добры. – Йена пожала мужчине руку. Миён подумалось, что еще чуть-чуть, и тот упадет в обморок.

Мать с дочерью вышли из кабинета. В коридоре стояла тишина – такая плотная, что у Миён перехватило дыхание.

Они вышли на улицу. Йена даже ни разу не взглянула на Миён.

– Ты меня разочаровала.

– Извини, мама… – начала было Миён, но рука матери взметнулась вверх, и девушка замолчала. Она знала, что Йена ее никогда не ударит, но все равно заслонилась руками. Однако мать всего лишь вызвала такси.

– Увидимся дома, – сказала она на прощание.

Миён даже не подумала попросить подбросить ее – не рискнула вновь рассердить мать. Женщина села в машину и уехала.

Так будет лучше. Все равно Миён ждали дела.

* * *

Миён глядела в окно автобуса. В воздухе витало напряжение; приближалась буря.

Автобус подскочил на выбоине, и в животе что-то перевернулось. С того самого боя с токкэби девушка чувствовала себя выбитой из колеи. Она вообще не понимала, зачем туда полезла. Может, просто испугалась, что гоблин напал на человеческого мальчишку. Пусть она сама и убивала людей, ей все равно не нравилось, когда нечто сверхъестественное отбирало невинные жизни. А вот Джихун сегодня только и делал, что доказывал Миён, что он не такой уж и невинный. Но девушка понимала, что ее равновесие нарушило не сражение с токкэби.

Она опустила руку в карман. Бусина нагрелась при ее прикосновении, адаптируясь к температуре тела.

Надо поскорее вернуть ее на место. И для этого нужна помощь.

Час спустя Миён вышла из автобуса. Улицы были заполнены людьми, и какой-то офисный трудяга толкнул ее плечом, проходя мимо. Обычно Миён даже бы не обратила на подобное внимание, но сейчас к горлу подступила тошнота. Она почувствовала ци этого мужчины, словно над головой висела полная луна, а не сияющее солнце. Рот наполнился слюной, и девушка нахмурилась. Как так? Почему она чувствует голод? Она же совсем недавно питалась.

Миён снова опустила руку в карман и сжала бусину. Наверняка все это как-то связано. Она быстро свернула на соседнюю улицу – скорее даже в переулок – подальше от толпы. Рекламные щиты зазывали клиентов на второй и третий этажи, где можно было найти все что угодно: от чехлов на телефон до макколли[44] и массажа. Миён прошла мимо стоек с одеждой, приглашающих покупателей зайти в крошечные лавочки. Вместо этого она открыла дверь в небольшой магазинчик, над входом в который висела вывеска:

ШАМАН

Девушку обволокло тяжелое облако приторного ладана.

Здесь были горой навалены товары. Плетеные корзины подпирали потолок напротив окон, перегораживая путь солнцу. Столы погрязли под весом благовоний, вееров и картин. Сверху лежали медные тарелки в пластиковых упаковках. Стену, словно гобелен, украшали портреты на толстой бежевой бумаге. Смелыми красными, мрачными черными, яркими белыми и темно-синими красками были запечатлены строгие лица знатных мужчин и женщин. Миён отвела взгляд, не желая смотреть в их темные глаза.

– Осо осее![45] – пропел голос откуда-то из глубины магазинчика.

К Миён вышла низенькая миловидная девушка. На ней был льняной ханбок[46], весь мятый после работы, однако хорошо сидевший на ее худенькой фигурке; волосы наспех завязаны в пучок. При виде Миён она замерла.

– Сонбэ.

– Нара-щи[47], – поприветствовала ее Миён. – Я смотрю, бизнес процветает. – Девушка обвела рукой пустой магазин.

Нара поджала губы, но спорить не стала.

– Раз уж ты теперь живешь в Сеуле, можешь забегать почаще, – ответила она. – Как в старые добрые времена.

– Ага. На юге нам больше были не рады, пришло время что-то менять.

– Когда вы уехали из Сеула, я уж подумала, что больше сюда не вернетесь.

– В конце концов вернулись бы. Сеул – огромный город, здесь легко затеряться среди толпы.

В воздухе повисла неловкая пауза. Даже спустя пять лет Нара безуспешно пыталась дотянуться до Миён сквозь все барьеры, которые та понастроила.

– Твоя хальмони тут? – спросила Миён.

Нервный взгляд шаманки метнулся к потолку, и Миён поняла, что старушка наверху, в квартире над магазином. Девушка знала, что Нара скрывала их отношения от бабушки.

Даже Миён слышала истории о старой шаманке. Бабушка жила раньше в Чеджу[48], где шаманизмом никого не удивишь. Ходили слухи, что она повидала и изгнала больше темных духов и нежити, чем любой иной шаман в городе. И ей совсем не по нраву было племя Миён – существ, которые охотились на людей. Порождений зла.

– Я ненадолго, – сказала Миён. – Совсем быстро. Мне нужна твоя помощь. Помощь шамана.

– Пошли. – Нара проводила девушку в подсобку, в которой вещей было даже больше, чем в магазине. От пола до потолка стопками лежали книги, а на дубовых столах кучей были навалены предметы для шаманских ритуалов: свитки, бронзовые миски, благовония.

Нара легко пробралась сквозь заставленную комнату. Она помогала бабушке с магазином и знала каждый уголок в этом беспорядочно захламленном помещении. Звание шамана ей перешло по наследству, а не из-за одержимости духами. В ее семье шаманизм был и бизнесом, и традицией.

Когда они проходили мимо огромного книжного шкафа, Нара дотронулась до фотографии в рамке – единственной вещи на полке, не покрытой слоем пыли. На фотографии были изображены улыбающиеся мужчина с женщиной и ребенок между ними. Родители Нары.

Они умерли, когда Нара была совсем маленькой. Теперь у нее остались только хальмони и шаманизм.

– Чем тебе помочь, сонбэ? – Девушка слегка заикалась. Глаза ее беспрестанно двигались. Можно было подумать, она высматривала призраков в темноте.

Интересно, сколько силы кроется в этой робкой девчушке?

На самом деле самым храбрым поступком шаманки было то, что когда-то она не побоялась заговорить с Миён. В двенадцать лет Нара была щуплой, у нее были большие глаза и беспокойные, постоянно движущиеся пальцы. Миён даже внимания на нее не обратила, пока девочка не прошептала слово «кумихо», – и тогда все завертелось.

С тех пор Нара каждый месяц подкидывала Миён наводки на убийц, чьи жертвы донимали шаманку. Кумихо иногда думала: какая же они странная пара. Две отщепенки, никак не вписывавшиеся в миры себе подобных.

Нара выжидательно смотрела на Миён.

– В прошлое полнолуние кое-что произошло. – Кумихо сомневалась, стоит ли ей об этом говорить. Обычно она никому не выдавала своих секретов.

Она взяла в руки бамбуковый веер. Тутовая бумага была расписана вручную; на веере были изображены горы и леса, кричащая сорока и улыбающийся тигр.

– Что случилось? – Нара вытаращила глаза.

– Я нарвалась на токкэби в лесу. Он напал на меня. – Девушка не понимала, зачем снова умалчивает о Джихуне. Почему-то ей хотелось сохранить встречу с ним в тайне.

– Ты не пострадала? – Нара схватила Миён за руки.

Глаза шаманки застила дымка, и Миён вырвалась. Она уже знала этот взгляд: Нара чувствовала духов. Сколько ее теперь ни тыкай и ни тряси, она не вернется, пока не закончит. Нара покачнулась и чуть не сбила возвышающийся над ней книжный шкаф, заставленный томами в кожаных переплетах и мисками с песком и остатками благовоний. Взгляд ее прояснился.

– Что ты видела? – спросила Миён.

– Как будто что-то прошло сквозь меня, – Нара говорила нараспев.

– Мне казалось, тобой не могут завладеть ни призраки, ни боги.

– Обычно да. Хальмони говорит… – Нара притихла и опустила взгляд в пол.

Миён знала, что Нара обладает необычными способностями – даже для шамана. Девушка боялась призраков, из-за чего ей было тяжело управлять своей силой. Не такого ожидаешь от внучки сильнейшей шаманки, изгонявшей злых духов. От нее вообще многого ожидали и мало любили. Миён прекрасно понимала подругу.

– Это не дух и не бог. Просто ощущение. Что-то не так. Вспышка солнца, а потом – полная темнота. – Нара повторяла эти слова раз за разом, словно разгадывая загадку. – Что-то исчезло. Что-то пропало.

У Миён резко перехватило дыхание.

– Что ты потеряла? – Нара пристально посмотрела на Миён. Потом прищурилась, как будто вставляла последний кусочек пазла на место. – Твой еву кусыль.

– Да, – подтвердила Миён. Не было смысла отрицать. Все равно она пришла сюда именно из-за бусины.

Глаза шаманки стали круглыми, как две полных луны.

– Где он?

– В безопасности.

– Если им завладеет не тот человек, он сможет управлять тобой. – От волнения Нара с каждым словом говорила все громче.

– Он в безопасности. – Миён поборола желание проверить карман.

– А твоя мама знает? – прошептала Нара. Она всегда понижала голос, когда речь заходила о матери Миён. Шаманка одновременно уважала и прилично ее боялась. А еще, кажется, верила, что, если говорить о кумихо вслух, она услышит и придет.

– Она не знает и, надеюсь, не узнает. Но ты должна помочь мне вернуть бусину на место. – У Миён было ощущение, что карман становится все тяжелее, будто бусина знала, о чем идет речь.

– Так ты теперь мне веришь? Еву кусыль – это душа кумихо. В ней заключается твоя жизнь, твоя ци…

– Я не сомневалась. – Миён помолчала, потом добавила: – Теоретически. Но я никогда не слышала, чтобы душа человека вываливалась наружу.

– Люди когда-то верили, что в лисьей бусине заключены познания о небесах и земле, – тихо ответила Нара. – Но мало кому известно, что истинное назначение бусины – соблюдать баланс. Без нее ты можешь потерять свою человеческую природу.

– Это как? – Миён сжала кулаки, как будто собираясь сражаться с невидимым врагом.

– Это значит, что ты потеряешь контроль над своей сверхъестественной сущностью, и… чудовище в тебе вырвется наружу.

– Ну… – у Миён пропал голос, и она прочистила горло. – Значит, нужно как можно скорее вернуть ее на место.

– Наверное, я знаю как, – медленно произнесла Нара, и эта медлительность разозлила Миён. Она и так была на взводе.

– Ну и как? – нетерпеливо спросила девушка.

– Тебе не понравится.

– Рассказывай, – потребовала Миён.

– Можешь дать мне бусину?

Кумихо невольно отступила назад.

– Так я и думала, – с болью в глазах вздохнула Нара. Миён чуть было не почувствовала себя виноватой, но она помнила, что должна всегда защищать себя. Даже от Нары.

– Не хочу подвергать тебя опасности. – Сомнительное оправдание, и, судя по лицу шаманки, Нара тоже так думала.

– Я не могу тебе помочь, если ты мне не доверяешь.

– А другого способа нет? Обряда какого-нибудь? – уточнила Миён.

– Я таких еще не проводила. – Нара отвернулась, но Миён успела заметить в ее глазах странный отблеск.

Лисица схватила шаманку за руку.

– Что за обряд?

Нара помедлила, ее глаза бегали из стороны в сторону, и Миён никак не могла поймать взгляд подруги.

– Не знаю, сработает ли.

– Я все равно хочу попробовать.

Нара кивнула и сняла с захламленной вешалки куртку.

– Не здесь? – удивилась Миён.

– Нет, но недалеко.

Оплакиваете ли вы растерзанное, пустое сердце кумихо? А следовало бы. Ведь, сколько бы она ни жаждала любви, она никогда ее не получала.

Когда произошел этот случай, первая кумихо уже стала не более чем легендой. В страшных сказках на ночь на смену ей пришло множество других чудовищ. Люди рассказывали о них, чтобы оградить других от соблазнов. Мало кому было известно, что за сказками скрывалась правда.

Жил как-то на свете сын бедного ученого, и был он умен не по годам.

И стояла на пути к его учителю софора, также известная как дерево китайских ученых[49].

Ходили слухи, что нельзя вставать ночью под этим деревом: уж очень любили приходить к нему духи, когда светила луна.

И вот как-то раз возвращался юноша домой после захода солнца. Возле дерева он заметил человека и подошел, чтобы предупредить о злых духах. Это оказалась красивая девушка – робкая и застенчивая. Однако, когда юноша рассказал ей о злых духах, она рассмеялась. Каждую ночь после этого девушка стояла под деревом, и каждую ночь юноша подходил к ней. Они говорили о жизни, любви, мировоззрении духов.

Однажды они отправились в лес, к домику с черепичной крышей. Там девушка накормила его вкусной едой и окружила любовью, однако ни разу не поцеловала в губы.

Растерянный юноша спросил совета старших, и те поведали ему: это не девушка, это лисица в человеческом обличии. Одна из тех, кто подобно чуме заполонил окрестности. Они сказали: тебе повезло, что ты сбежал из ее когтей. Но, может, раз лисица ему доверяет, он мог бы достать нечто, чем не обладал еще ни один человек?

Говорят, у этих лисиц есть особый камень – еву кусыль. Они прячут его под языком, поэтому девушка и не целовала никого.

Если украсть этот камень, овладеешь безграничными познаниями. Надо лишь взглянуть на небо, и тогда поймешь, как все делается на небесах, и передашь эти знания своим последователям.

Юноша согласился: ему хотелось знать все, что известно небесам.

Следующей ночью он снова пришел под дерево и признался девушке в любви. Потрясенная, она ответила ему взаимностью.

«Раз ты меня любишь, тогда поцелуй меня», – попросил он.

И девушка, поверив в его искренность, поцеловала юношу.

Когда их губы соприкоснулись, он украл у нее из-под языка еву кусыль и спрятал у себя во рту.

Однако, когда юноша бежал от девушки, он споткнулся о камень и вместо неба посмотрел на землю.

И не узнал он ничего о небесах, только о земле.

И все смертные после него знали лишь дела земные.

8

Если улочку с магазином шаманки еще можно было назвать переулком, то дорога, по которой они шли сейчас, скорее походила на какой-то желоб. Протиснуться здесь можно было только поодиночке. В это узкое пространство между домами не попадал солнечный свет, и улочка была вечно скрыта в тенях.

Перед ржавой металлической дверью Нара остановилась и постучала. Никто так долго не отвечал, что Миён успела подумать, будто никого нет дома. Но потом дверь приоткрылась, и из щелки на них уставился глаз.

– Могу вам чем-нибудь помочь? – Голос был мужской, недоверчивый – и в то же время спокойный и вежливый. Глядя на этот захудалый район, Миён ожидала чего-то более грозного.

– Мы пришли к Чуну́, – пробормотала Нара.

– Он занят. Зайдите позже.

Миён успела схватить дверь прежде, чем ту захлопнули у них перед носом. Паренек еще пытался сопротивляться, однако Миён все равно была сильнее. Она распахнула дверь.

Юноша внутри оказался не старше ее, на вид ему было лет девятнадцать-двадцать. На нем была шелковая пижама; волосы растрепаны, как будто он только что выбрался из кровати. Миён приподняла бровь: на дворе уже стояли сумерки. Она оглядела паренька. Он был весьма красив: высокие скулы, прямой нос, глаза теплого карего цвета, высокий рост – Миён пришлось задрать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Но, несмотря на всю его красоту, она невольно испытывала к нему отвращение. Они были одинаковыми полюсами магнитов, отталкивающимися друг от друга.

– Я обычно не провожу встречи так рано…

– Уже вечер, – прервала его Миён.

– И что с того? – Парень вздохнул и ушел в глубь дома, не дав ей времени отреагировать.

Миён взглянула на подругу. Та пожала плечами, и девушки вошли внутрь сквозь распахнутую дверь.

Они как будто оказались в параллельной вселенной. Миён ожидала увидеть ветхую комнатушку с бетонными стенами и грязными полами. Однако коридор только что не сиял. Гладкие, точно стеклянные стены были белоснежного цвета, от мраморного пола под ногами шло тепло, и даже тапочки, которые нашла и надела Миён, были девственно-белые.

Звуки привели девушек на кухню – сплошь из гранита и стали. Парень держал в руках пакет с кофейными зернами и смотрел на кофемашину. Та выглядела новехонькой, словно ею еще ни разу не пользовались.

– Нам бы с Чуну увидеться. Не знаете, когда он вернется? – Нара подошла к юноше, взяла у него из рук пакет и засыпала зерна в кофемолку. Ох уж эта шаманская натура – вечно девушка всем помогает. Самый главный ее недостаток, как считала Миён.

Парень нахмурился, однако позволил шаманке взять его кружку, чтобы налить эспрессо.

– Что вам от него нужно? – Он облокотился на стойку – прям хоть сейчас фотографируй и ставь на обложку еженедельного журнала мод. Например, «Мятые пижамы».

– Мы бы хотели у него кое-что купить. Талисман, – объяснила Нара, поворачивая ручку на кофемашине. В кружку с шипением полился горячий эспрессо.

– Зачем шаману покупать талисман? Ты ведь сама можешь его сделать.

– Вы знаете, что я шаманка? – запнулась Нара.

– Милая, да от тебя за версту ду́хами пахнет. – Он обвел ее рукой. – Говорю тебе со всей симпатией, на которую только способен парень, еще не получивший свою утреннюю дозу кофеина.

Миён хотела было снова напомнить ему, который час, но решила воздержаться.

– Так ты скажешь нам, где Чуну, или как? – Девушкой снова овладевал гнев.

Парень с благодарным кивком забрал у шаманки чашку и залпом влил в себя кофе.

– Ну, вот он выпил кофе и теперь полностью в вашем распоряжении, – юноша поставил кружку на стол и подмигнул Миён. Она не доверяла этому самоуверенному мальчишке.

– Так вы и есть Чуну? – Нара подозрительно оглядела его с ног до головы.

– Удивлена? – Он тепло улыбнулся, как будто его нисколько не задела реакция девушки.

– Просто не думала, что вы можете так выглядеть, – ответила шаманка.

Миён впервые слышала, чтобы Нара вела себя столь бесцеремонно и грубо. Особенно с кем-то старше ее.

Паренек усмехнулся и ласково провел пальцем по подбородку шаманки.

– Ты думала, на мне будет больше растительности? Что у меня будет красное лицо? Горб и отвратительный запах?

– Ты – токкэби, – догадалась Миён. В ее голосе послышалось осуждение.

– К вашим услугам, – Чуну низко поклонился. Даже несмотря на то, что поклон был в девяносто градусов, он все равно выглядел как издевка.

– И почему ты так выглядишь? – спросила Миён.

– Я – чхонгак токкэби[50].

– Их не существует. – Миён вспомнились все рассказы о «гоблинах-холостяках», таких красивых, что девушки падали к их ногам. Говорят, эти гоблины служат одной цели: любви.

– Тогда кумихо тоже не существует. – Чуну потянулся пальцем к щеке Миён, но та увернулась. Парень улыбнулся. Миён насупилась. – Или же наполовину кумихо? Твоя человеческая сущность проглядывается на раз-два.

Неожиданно девушка зарычала.

– Ох, ну что ты злишься? Не будь ты наполовину человеком, ты бы сюда даже не зашла. У меня случались… неприятности с кумихо.

Миён не нравился этот парень – токкэби, или кто он там.

– Нам нужен талисман, – повторила Нара, напоминая о себе. – Я слышала, вы можете его раздобыть.

– Должно быть, это необычный талисман. Иначе зачем внучке Ким Хюнсук обращаться ко мне?

– Вы и про мою бабушку знаете?

– Такая у меня работа – приходится все знать. – Чуну перевел взгляд на Миён. – Например, я знаю, что твоя мать – Ку Йена, одна из старейших кумихо, с которой мне когда-либо доводилось работать. Хотя это было так давно…

– Это с моей матерью у тебя неприятности были? – уточнила Миён.

– Нет, Йена знает цену хорошим сделкам, – Чуну рассмеялся, потом объяснил: – Она много мне заплатила. Лучший клиент – тот, который платит.

– В общем, нам нужен талисман гуй, – снова влезла Нара.

Чуну удивленно приподнял брови.

– Даосский? Ты знакома с их практиками?

Миён в испуге отшатнулась. В некоторых легендах говорилось, что даосские маги обладали силой, сравнимой с мощью самого Хэмосу[51], бога солнца.

Йена однажды предупреждала Миён не связываться с даосской магией. И тогда в голосе матери слышалось не только презрение, но и страх. Что бы ни напугало мать, должно быть, оно было очень сильным. И опасным.

– А зачем нам нужен… – Миён прервалась, собираясь с силами. – Зачем нам нужен этот талисман?

– Он раскрывает для восприятия, – многозначительно ответила ей Нара.

Миён кивнула. Значит, с помощью этого талисмана она сможет раскрыться и принять бусину внутрь своего тела – на место.

– Понимаешь ли ты, что такое даосские практики? – Чуну заговорил тихо и серьезно, от былого шутовства и следа не осталось. – Может быть, ты считаешь их обычной магией, но это не так. Это как равновесие между небесными и земными путями.

Миён не нравился этот парень. Он их осуждал и относился к ним как к глупым детям, которых надо отругать.

– Лучше скажи, есть ли у тебя талисман.

Он оглядел девчонок, условно считая в уме.

– Может быть, и есть. Сколько отдадите за него? – Чуну посмотрел на Миён. Чутье подсказывало ему, кто будет платить.

– Деньги не проблема. Лучше принеси талисман. – Лисица высокомерно махнула ладонью, прогоняя парня. – Мы и так слишком долго торчим в этом странном месте.

– Слушай, радость моя, мой дом – это произведение искусства. Холодильник передает новости, а плита знает голосовые команды.

– Ты, наверное, чувствуешь себя как дома, когда говоришь с предметами, – усмехнулась Миён. Она считала токкэби единственными, в ком человеческого меньше, чем в кумихо. Кумихо хотя бы рождались, а токкэби – создавались искусственно.

Она наконец-то его задела – Чуну нахмурился и вышел с кухни.

– Зря ты с ним ссоришься. А если он теперь не продаст нам талисман? – нервно прошептала Нара.

– Еще как продаст. Токкэби интересуют только деньги.

Нара закусила губу. В отличие от Миён она сильно в этом сомневалась.

– Впрочем, никогда не слышала, чтобы они работали за деньги, – задумчиво пробормотала лисица. – Что это с ним?

Нара нервно оглянулась на коридор, а затем прошептала:

– Ходят слухи, что Чуну давным-давно потерял свою гоблинскую дубинку и теперь не может призывать сокровища, как остальные токкэби.

Миён чуть не рассмеялась. Чуну строил из себя надменного и всесильного токкэби, а на деле у него даже не было дубинки! А ведь такая дубинка должна быть у всех токкэби. Кумихо никогда их не видела, но во всех легендах и мифах они обязательно упоминались. Волшебные палки, которые могли телепортировать к токкэби все что угодно – если, конечно, он знает, где эта вещь лежит.

– В любом случае, – продолжала Нара, – у него есть связи во всех уголках мира, он не отлынивает и может достать покупателю все что угодно. Нам с тобой повезло.

– Так а что этот талисман делает? – поинтересовалась Миён.

– Он нам нужен для обряда, чтобы призвать силу гуй – пяти призраков. Надо будет преобразовать твои инь и ян, и тогда мы сможем раскрыть тебя для восприятия.

– И вернуть бусину на место?

– Теоретически.

– Теоретически?! – чуть не вскричала Миён. Ей совсем не хотелось отдавать свою судьбу на волю случая.

– Другого варианта у меня нет, – Нара развела руками.

Чуну вернулся с коричневым конвертом в руках. Миён ожидала чего-нибудь повнушительней для магии, которую боялась даже ее мать.

– Я бы спросил, зачем шаманке и кумихо даосский талисман, но мне, если честно, плевать.

– Ну и отлично. – Миён потянулась за конвертом, но Чуну поднял его в воздух и погрозил ей пальцем.

– Не-а. Деньги вперед. С вас миллион вон[52].

– Миллион? – поперхнулась Миён.

– Нет? Я также возьму иены. Или тысячу долларов США. Или твоего первенца. Биткоины пока еще не принимаю, хотя слышал, что они становятся все популярнее.

Миён решила не обращать внимания на сарказм токкэби и неохотно достала кошелек. Не то чтобы ей было жалко денег – их-то у нее достаточно, – но чувствовалось, что токкэби завышает цену. И, судя по его самодовольной улыбке, девушка была права.

– Вот. – Миён кинула купюры на стойку и снова потянулась за конвертом, но Чуну не спешил его отдавать, пока не пересчитает деньги.

Наконец он досчитал и протянул девушке талисман. Миён поборола желание выхватить конверт. Она аккуратно взяла его в руки и вместо поклона склонила голову. Возможно, парня покоробит хотя бы ее непочтительность.

– Приятно иметь с вами дело. Заходите, если понадобится что-нибудь еще. Я слышал, где-то на западе маги используют глаза тритона.

– Ха-ха. – Голос Миён от сарказма звучал ровнее вспаханного поля.

– Спасибо. – Нара низко поклонилась. Вежлива сверх меры.

– Пошли. – Миён тяжелым шагом прошла мимо шаманки в коридор. Там она скинула тапки и с такой силой запихнула ноги в кроссовки, что стало больно.

Когда Миён открыла дверь на улицу, Чуну неторопливо вышел в коридор. Над входом заколыхались пуджоки. Девушка посмотрела наверх. Талисманов было несколько десятков.

– И часто ты продаешь талисманы?

Чуну взглянул на лисицу с любопытством.

– Их довольно часто спрашивают. А что?

– А что насчет токкэби?

– А что насчет нас? – Чуну прищурился.

– Им тоже талисманы продаешь? – Миён вспомнила массивное чудовище в лесу. Где-то же оно взяло тот пуджок.

Взгляд Чуну стал недобрым.

– Я не раскрываю личности своих клиентов. Вы тоже наверняка это оцените.

– Пойдем, сонбэ. – Нара потянула Миён за рукав. Миён в последний раз кинула на Чуну подозрительный взгляд, и ржавая дверь между ними закрылась.

Девушка обернулась и ощетинилась.

– Мне больше по душе, когда у них горб.

– А мне никто из них не по душе. – Нара пожала плечами. – Что ты так пуджоками заинтересовалась?

Миён ответила вопросом на вопрос:

– Часто ли токкэби используют талисманы?

– Я знаю только о Чуну. Большинство токкэби предпочитают магию попроще, типа дубинок. Им не нужны шаманские пуджоки.

– Той ночью, когда я потеряла бусину, у токкэби был с собой талисман. – Миён прижала руку к груди: ей вспомнилась пронзительная боль.

– Даже если он купил его здесь, от Чуну ответа не добьешься. Он славится тем, что на него можно положиться.

– Да неважно. – Все равно тот токкэби уже мертв, и, какие бы у него ни были намерения, они умерли вместе с ним. Надо сосредоточиться на возвращении бусины на ее законное место.

– Что теперь? – спросила Миён, когда они дошли до шоссе.

– Ждем полнолуния.

– Но оно же только через несколько недель! – воскликнула кумихо.

– У меня маловато опыта для даосских практик. Не хочу рисковать. Лучше воспользуюсь силой полной луны.

Миён пришлось сдаться.

– Ладно.

– Все будет хорошо, сонбэ. Доверься мне. – Нара протянула к Миён руку, но лисица попятилась. – Если что-нибудь случится до полнолуния, позвони мне.

– А что, по-твоему, может случиться?

Девочка вздохнула. Она уже давно привыкла к мнительности Миён.

– Просто хочу, чтобы ты помнила: если я тебе понадоблюсь – я рядом. Будь осторожна.

Нара поклонилась и повернула в сторону дома.

Миён прошла мимо автобусной остановки. Ей хотелось прогуляться, прочистить голову.

Бусина пульсировала в кармане. Ее собственное сердце-обличитель[53], которое своим биением словно издевалось над ней.

Не думайте, что вся магия одинакова.

Шаманы долгое время были духовными вождями людей, однако существовали и другие религии.

Прошло много времени с появления кумихо, когда в Стране утренней свежести[54] узнали о даосизме. Это был расцвет государства Когуре. Мудрецы спустились с гор, чтобы обучить людей даосским практикам, и эти практики дошли до самих правителей. Даосы тренировали хваранов[55] Силла и учили дисциплине ума. Дисциплине, с помощью которой, по мнению многих, можно было преодолеть смерть.

Конфуцианский ученый И Хван был одаренным даосом и умел обращаться с магией. Будучи человеком необыкновенной дисциплины, он старался использовать свои способности мудро и редко. Однако все равно по земле ходила слава о его деяниях. Он спас ученика от призрака. Вылечил племянника. Предсказал, что еще девять поколений у семьи не будет наследника.

Однажды его даже попросили обуздать даосского мастера, служившего вану Сонджо, – он использовал даосскую магию во зло.

Говорят, И Хван взглядом мог заставить ребенка упасть с дерева.

Говорят, он мог общаться с чудовищами.

Говорят, он проглотил лисью бусину, чтобы научиться колдовать.

Возможно, именно поэтому лисы боятся даосов.

9

Скутер Джихуна ловко лавировал между машинами в пробке. За спиной юноши развевался флажок с названием бабушкиного ресторана.

Мотороллер еле-еле развивал скорость до сорока километров в час и в любой момент грозил развалиться. Смертельная ловушка на изношенных колесах. Ну в самом деле, неужели хальмони совсем не заботило личное благосостояние собственного внука?

Оставалось лишь надеяться, что скутер не сломается, когда Джихун будет объезжать какой-нибудь пыхтящий автобус.

Близлежащие районы кишели сетевыми магазинчиками и кофейнями. Двери со свистом распахивались, и наружу вслед посетителям неслись громкие попсовые песенки. Джихун подтанцовывал в такт.

Когда парень свернул на крутой холм, скутер все же не выдержал и умер. Сколько Джихун его ни уговаривал, последние пять кварталов до ресторана пришлось идти пешком. Он думал было бросить скутер на полпути, но потом решил, что бабушка не оценит, если он будет разбрасывать на дороге всякий хлам, и покорно дотащил его до дома.

– А вот и твой любимый внук, хальмони. – Джихун вошел в ресторан и стянул с себя куртку. В воздухе витал запах ччигэ, даже несмотря на то, что кухню закрывали по понедельникам, когда бабушка готовила кимчхи[56] и прочие гарниры.

Джихун уже чувствовал пряный аромат квашеной капусты.

– Я наверху, – раздался голос со второго этажа ресторана.

Бабушка сидела среди пластиковых тазиков. Столы были сдвинуты в сторону, чтобы не мешать ей работать. В части емкостей лежали еще сырые кочаны, другие же были заполнены капустой, перемешанной с ярко-красной массой. Джихун подцепил один лист – пальцы тут же стали красными, как кровь, – и положил в рот. Горько и остро – все как он любит.

Бабушка погрузила руки в резиновых перчатках в таз с кабачками.

– Джихун-а, еще одна доставка.

– Но мы же уже закрыты. И скутер сдох, – Джихун запихнул в рот еще кимчхи.

– Что, опять? – Хальмони шлепнула внука по руке, когда он потянулся за третьей порцией. – Впрочем, неважно. Поезжай на автобусе. Нужно отвезти это в «Ханян». – Женщина махнула рукой в сторону двух контейнеров, аккуратно замотанных в розовую атласную ткань.

– Зачем? – Одно название этого жилого комплекса заставило Джихуна вздрогнуть. – Кому это?

– А кто еще там живет? – цокнула языком хальмони. Обычно на этом Джихун бы сдался, но в этот раз он скрестил руки. Он решил твердо стоять на своем.

– Зачем ты ей что-то отправляешь?

– Бери контейнеры и не груби, – бабушка даже не посмотрела на него.

– Не понимаю, чего ты о ней так печешься. У нее вообще-то муж есть. И то, что она – твоя дочь, не значит…

– Не смей так говорить о собственной матери. – На этот раз в голосе хальмони послышались стальные нотки, и Джихуну пришлось сдаться.

– Она мне больше не мать, – пробормотал парень, забирая контейнеры.

На улице, точно чувствуя его гнев, собирались темные густые облака. Джихун успел дойти до остановки, когда понял, что оставил в ресторане куртку. Он взглянул на дорогу и решил, что не будет возвращаться. Все равно он был настолько зол, что не чувствовал холода.

Джихун вышел к шоссе и сел в подошедший автобус, кашляющий выхлопами. Плюхнувшись на заднее сиденье, парень положил контейнеры себе на колени, и они как будто нарочно подпрыгивали каждый раз, когда автобус наезжал на выбоину, усугубляя его и без того плохое настроение.

Джихун глядел в окно, всеми силами стараясь не думать о женщине, которая бросила его, – и, конечно же, не мог выкинуть ее из головы.

Из детства ему запомнились две вещи: долгие родительские крики и понимание, что они его не любят. После каждой ссоры отец топил горе в бутылке, а мать становилась все злее и ожесточеннее. Маленького Джихуна ругали и били как за то, что он слишком громко кричал, так и за то, что он сидел слишком тихо. Когда мальчику исполнилось четыре, отца арестовали. Тогда мать Джихуна немедленно подала на развод и переехала вместе с сыном в квартиру над рестораном хальмони.

Жизнь с хальмони напоминала солнечную погоду после долгих лет подземного обитания. Бабушка заботилась о нем, мыла, кормила. Дарила игрушки и одежду. Однако, когда мать Джихуна попросила дать ей карманных денег, хальмони вручила дочери фартук и велела идти зарабатывать.

Как-то раз, когда Джихуну было почти пять, он сидел на кухне во время обеда. В комнате пахло дымящимся на плите ччигэ – соленым и чуть-чуть острым; запах щекотал ему ноздри. Хальмони напевала старую народную песенку, которую услышала по радио, а Джихун подпевал, хотя и не помнил слов. Однако бабушка смеялась, глядя на его старания, и мальчик воодушевленно продолжал петь.

Так они и пели – под кухонный шум и крики в обеденном зале, – когда на кухню зашла мама с полным подносом грязных тарелок. Волосы у нее вывалились из-под резинки, обрамляя покрасневшее лицо, а на щеке виднелось пятнышко соуса.

Джихун тогда подумал, что нет никого красивее ее.

Обрадовавшись маминому появлению, мальчик спрыгнул со стула, подбежал к женщине и обнял ее за колени.

Поднос выскользнул у нее из рук и с грохотом приземлился на пол. Один из стаканов, разбившись, рикошетом рассек Джихуну щеку.

– Джихун-а! – закричала женщина. – Ты зачем под ноги кидаешься? Что ты вообще здесь забыл?

Мать схватила его и ударила по попе. От страха Джихун даже не почувствовал боли.

Он беззвучно заплакал. За свою короткую жизнь он уже понял, что, если не хочешь получить еще больше, лучше плакать молча. От слез защипало порез на щеке.

– Ёри-я, – строго начала хальмони, но тут мать Джихуна накинулась на нее:

– Нет! У меня уже в печенках это сидит. А все из-за него! – Она ткнула пальцем в сторону Джихуна, ревущего над разбитыми тарелками и разбросанной едой. – Если б не он, мне бы не пришлось выходить замуж. И я не застряла бы тут! Не чувствовала бы себя такой жалкой!

И с этими словами она убежала, оставив хальмони с Джихуном одних на грязной кухне.

Неделю спустя мать познакомилась со своим будущим мужем.

От этого воспоминания Джихуну свело челюсть, как будто он съел что-то кислое. Он нечасто вспоминал о той сцене, но никак не мог ее забыть. Джихун много раз задавался вопросом: неужели именно в тот момент он потерял ее? Если бы он не был таким растяпой… Если б он не путался под ногами… Может быть, тогда бы мама не ушла.

Юноша выглянул в окно. Улицы становились все шире, а здания – выше. Автобус пересек реку Ханган и ехал навстречу роскоши и богатству Апкучжон-дона[57].

Джихун терпеть не мог этот квартал. Не из-за чистоты и современного вида, не из-за показного хвастовства богатством, про которое даже в других странах пели. Просто потому, что здесь жила она. Она бросила его и уехала сюда.

Джихуну понадобилось целых четыре минуты, чтобы собраться с силами и позвонить в дверь квартиры, где жила мать.

Глазок камеры повернулся к нему. Парень почувствовал себя взломщиком. Он отвернулся, испугавшись, что ему откажутся даже открывать дверь.

– Кто там? – раздался из-за двери бодрый голос.

– Доставка, – выдавил парень.

Дверь открылась с радостным переливающимся писком.

На женщине было ярко-желтое платье. Волосы завязаны в коротенький хвостик, на талии – розовый фартук с кружевом. А на руках – сонный младенец.

– Джихун-а?! – удивленно воскликнула женщина.

Парень уставился на младенца. Тот уставился в ответ – взгляд любопытный, маленькие кулачки сжимают воротник ее платья.

– Доставка, – повторил Джихун и дрожащими от боли руками протянул женщине контейнеры.

Она взглянула на две огромные емкости, потом вздохнула и распахнула дверь пошире.

– Можешь поставить туда, – указала она на пол вестибюля. – Я пойду уложу Туджуна. Ему пора спать.

Не дожидаясь ответа, она скрылась в одной из комнат.

Джихун остался стоять снаружи, не решаясь зайти без приглашения. Квартира была вылизана дочиста. Одна гостиная оказалсь больше, чем квартира, в которой жили Джихун с хальмони. На стене портрет: мужчина с квадратной челюстью обнимал маму Джихуна со спины, а та держала на руках малыша Туджуна. Они выглядели счастливыми. Идеальными. Образцовая молодая семья.

Джихун не видел ни одной фотографии, где он был бы запечатлен вместе с обоими родителями. Хальмони рассказывала, что мама все выкинула.

Женщина вышла из комнаты и махнула рукой на контейнеры.

– Что на этот раз?

– Кимчхи. – И, заслышав презрение в ее словах, добавил: – Что осталось после ресторана. – Он скорее умрет, чем скажет, что хальмони целый день делала эти заготовки специально для дочери.

– Аппа[58] Туджуна не любит острое. Зачем она столько наготовила?

Джихун сжал зубы, чтобы случайно не выпалить что-нибудь со зла.

– В любом случае я их привез. Не забудь сказать об этом хальмони, если она позвонит.

– Как хальмони выпустила тебя из дома в таком виде? На тебе даже куртки нет, а там дождь собирается.

Ее слова были пропитаны порицанием, однако парень даже не обратил на него внимания. В голове крутилась одна мысль: она боится, как бы сын не попал под дождь. Значит, она все-таки о нем беспокоится?

– Да мне нормально, – прошептал он. Заговори он громче, точно бы сорвался.

– Подожди, – женщина заглянула в кладовку и достала оттуда целый пакет одежды, из которого вытянула длинный плащ. – Мы собирались отдать эту одежду на благотворительность, но можешь взять себе.

Джихун помрачнел. Это, по-видимому, была одежда того мужика.

– Мне твоя благотворительность не нужна.

– Не упрямься. Это же брендовая одежда.

Джихун уже собирался сказать, куда ей идти со своими брендами, как вдруг дверь в коридор распахнулась и к ним вышла пожилая женщина. На ней был халат в цветочек; волосы цвета черного оникса – ну точно крашеные – накручены на бигуди. Заметив Джихуна, она остановилась.

– Омма Туджуна, кто это? – спросила она.

Омма Туджуна. Парень медленно осмыслил это обращение. Он его, конечно, знал – к мамам его друзей иногда так обращались соседи или учителя, но он никогда не слышал, чтобы его маму называли оммой. А теперь она стала оммой Туджуна. Еще одно доказательство, что она ему больше не мать.

– Оммоним[59], – Ёри обернулась к свекрови. – Это курьер, кимчхи принес. Я хотела сегодня ччигэ с кимчхи приготовить.

Джихун чуть не рассмеялся: так легко далась ей эта ложь.

– У меня от кимчхи ччигэ изжога. – Женщина приложила руку к груди. – А сын мой когда домой вернется?

– Скоро уже будет. – Мама Джихуна принялась заламывать руки, кидая беспокойные взгляды то на сына, то на свекровь.

Джихуну хотелось смеяться, кричать, бить стены. Так что он решил, что пора идти. Он поклонился:

– Спасибо за заказ.

– Погодите, молодой человек, – скомандовала хальмони. Эта бабуля явно привыкла к тому, что все ей подчиняются. Джихуна остановило только то, что его учили быть вежливым. – Вот. – И женщина протянула ему две зеленые бумажки.

В этот раз смех вырвался наружу, и Джихун сделал вид, что закашлялся. Он поймал униженный взгляд матери. Возможно, именно из-за него парень и взял эти двадцать тысяч вон, после чего склонился в глубоком поклоне.

Когда он вышел, дверь с писком закрылась за ним.

* * *

Джихун сел на автобус в сторону дома и прислонился лбом к холодному стеклу. У него даже кости болели от усталости. Такое ощущение, что в его тело напихали хлипких палок, которые в любой момент грозились сломаться под весом.

Вот бы мама рассказала своей новой семье правду. Что Джихун – ее сын, что ей не стыдно об этом заявить. Но не это расстраивало его больше всего. Он никак не мог забыть, как нежно его мама качала на руках ребенка. Каким взглядом она смотрела на него. В ее глазах теплилась материнская любовь, которой Джихун никогда не знал. Чем он был так плох, почему собственная мать не могла полюбить его столь же сильно, как и того младенца?

За окном начался дождь, и стекло запотело. Глаза Джихуна тоже застила дымка – от слез. Он быстро их сморгнул, не желая проливать и слезинки из-за этой женщины.

Как только Джихун сошел с автобуса, он мигом промок до нитки. Одежда липла к коже, по голым рукам бежали мурашки. В голове промелькнула мимолетная мысль о мешке с кучей курток, но Джихун ее тут же отбросил. Он лучше умрет от холода, чем наденет обноски того мужика.

Домой Джихуну пока не хотелось, и он сел на скамейку на автобусной остановке.

Достав телефон, он написал коротенькое сообщение Чханвану. Джихуну сейчас бы не помешал поход в компьютерный клуб. Он долго смотрел на пустой экран в ожидании ответного сообщения, но наконец сдался, зашел в адресную книгу и позвонил Сомин. Та взяла трубку только минуту спустя.

– Алло? – Сомин пыталась перекричать толпу на заднем фоне.

– Сомин-а, – хрипло начал Джихун.

– Я тебя почти не слышу! Говори громче.

– Ты где?

– Я тебя не слышу! Мы с мамой на рынке Кванчжан[60]. По-моему, она собралась съесть весь кимбап[61] и сундэ[62] в Сеуле.

– Сомин-а! – раздался из трубки отдаленный голос. – Еще чего брать будем?

– Слушай, я пойду, а то еще чуть-чуть, и маму придется катить домой! Пиши, если вдруг что, – попрощалась Сомин и отключилась.

Парень опустил трубку и судорожно вздохнул.

Не стоило звонить Сомин. Голос ее матери так и сочился смехом, и пусть Сомин и притворялась, будто ей это все надоело, она была рада возможности провести время с матерью. Им было весело вместе. Незачем огорчать Сомин чужими проблемами.

Телефон завибрировал, и на экране засветился запоздалый ответ Чханвана:

Отец увидел мои оценки. Я наказан.:-)

Джихун знал, что это плохо, но все равно завидовал Чханвану. У того хотя бы был отец, который мог его наказать. Все пройдет, напомнил парень себе. Эта тяжесть в груди – она скоро пройдет.

Поняв, что больше нет сил сидеть на одном месте, Джихун вышел из-под козырька остановки.

Он шел по извивающимся улочкам, украшенным желтыми лежачими полицейскими. Дорогу от леса отгораживала каменная стена, однако ветки упорно стремились пробраться наружу сквозь трещины.

– Эй, пабо-я[63], ты о зонте когда-нибудь слышал?

Джихун остановился. Он даже не удивился, что его назвали глупым.

Сначала он увидел только блестящие сапоги. Потом бросил взгляд выше.

Перед ним стояла Миён. В руках девушка держала зонтик, скрыв под его тенью глаза. Было видно только усмешку на губах.

– Прошу прощения? – Голос его был холоднее дождя.

– Кто ходит в ливень без зонта и без куртки?

Она, конечно, была права, но он только сильнее расстроился.

– Отстань от меня.

Джихун свернул на маленькую детскую площадку. Красочные пластиковые тоннели выглядели выцветшими и серыми под затянутым облаками небом. Качели слегка покачивались, словно буквально секунду назад кто-то с них спрыгнул и побежал искать укрытие от дождя.

Джихун плюхнулся на сиденье. Он не думал, что Миён пойдет следом, однако она встала перед качелями и пристально вгляделась в парня.

– Мне кажется, нам нужно кое-что обсудить, – начала она.

– Ты думаешь, я всем разболтаю, – прервал ее Джихун.

Девушка сжала ручку зонтика.

– Ты поэтому сюда пришла, да? – продолжил Джихун. – Боишься, что я всем расскажу, кто ты такая. – Где-то в глубине души внутренний голос молил его заткнуться. Разве стоит шутить с девушкой, которая может буквально вырвать ему сердце?

Миён откинула зонтик за спину и наклонила голову набок.

– На твоем месте я бы придержала язык. У меня был плохой день.

– Что ж, добро пожаловать в клуб, – Джихун будто и не слышал ее предупреждения. Он и так много о чем пожалел за прошедший день. Еще одно плохое решение погоды не сделает.

Впрочем, кое-что ему хотелось спросить. Нужно было спросить.

– Как ты это сделала? Как ты убила то чудище?

– Так же как убила бы тебя, если бы захотела.

Джихун сглотнул. По телу прокатилась дрожь, и уже отнюдь не от холода. Зато хоть дождь прекратился.

– Значит, это правда? Все правда? Все те сказки и детские истории?

– Наверное. Я не обязана знать, что в людских сказках – правда, а что – просто глупые выдумки.

– Тогда почему у тебя нет лисьих ушек? Или длинной мордочки? Разве ты не должна больше походить… на лисицу?

– Вот понять не могу: ты храбрый или все-таки тупой? – невозмутимо отреагировала Миён. Она выглядела как хищник, который долго выслеживает жертву перед нападением. – Зря ты шутки со мной шутишь. Ты же знаешь, кто я. Знаешь, что я могу в любой момент вырвать тебе печень.

– Правда, что ли? – он собрал весь свой гнев, копившийся внутри, и выстрелил им в нее.

Рык, сорвавшийся с губ девушки, звучал скорее мило, чем угрожающе.

– Не думай, что раз я тебя спасла один раз, то не смогу убить.

– Блефуешь, – ответил он.

– Почему ты так решил?

– Потому что ты запнулась перед словом «убить».

Джихун не понял, когда ее пальцы оказались на его шее. Девушка рывком прижала парня к стенке детской площадки, да с такой силой, что у него вышибло воздух из легких.

– Знаешь, еще чуть-чуть – и я сорвусь, – прорычала она.

– Да плевать. – В нем смешались гнев, страх, кровь ударила в голову, и парень уже не знал, где остановиться. Может быть, если он умрет, мама все-таки пожалеет о том, что бросила его?

– Я тебя предупредила.

Миён замахнулась, и Джихун съежился в ожидании удара. Однако вместо боли он услышал хруст рядом с ухом. Джихун повернул голову. По пластиковой трубе змеились трещины, а буквально в двух сантиметрах от его головы была дыра от кулака Миён.

– В следующий раз не промахнусь.

Девушка отпустила Джихуна. Ноги отказывались его держать, и парень ухватился за край горки.

– Ладно, – прохрипел он.

– Что ты видел в лесу?

– Не то чтобы много. – Он задумался. – Токкэби. Твои хвосты. И…

– И?.. – Миён наклонилась к нему. Вблизи она выглядела еще поразительнее. Джихун заморгал, как если бы случайно посмотрел на солнце.

– И бусину, – еле-еле выдавил он из себя. Все тело заломило, словно оно было сплошным оголенным нервом. После той встречи он не сдержался и пролистал бабушкины книжки, пока не нашел наконец сказки про кумихо. В одной из них упоминались и лисьи бусины, в которых таятся знания Вселенной.

Девушка задумчиво помычала.

– Что ты чувствовал, когда держал ее в руках?

Джихун задумался, ища подвох в ее вопросе. Однако, так ничего и не обнаружив, ответил:

– Она была теплой. Точь-в-точь живая.

– И все? – резко спросила Миён.

Она как будто обвиняла его в чем-то, хотя он до сих пор не понял, где провинился.

– И еще сон. Все было так… реально. Словно это и вправду была ты, а не просто твой образ.

– Кумихо могут являться людям во снах. Такое бывает, – Миён махнула рукой, рассеивая его беспокойство.

Она что, считает, что ходить по чужим снам – все равно что на рынок забежать?

– И ты снова так сделаешь?

Ее глаза казались совсем черными.

– Нет.

Юноша хотел настоять, потребовать более подробного ответа – но промолчал. Он достаточно времени провел со своей суеверной хальмони, чтобы знать: не стоит искать неприятности там, где ты ни черта не смыслишь.

И все же он не удержался:

– С тобой все хорошо будет?

Миён удивленно раскрыла глаза. Такого вопроса она не ожидала.

– Ну, без бусины, – поспешно продолжил парень. – С тобой все хорошо будет?

Хмурый взгляд исказил спокойное лицо девушки.

– Все будет хорошо, – мягко ответила она. Голос предательски дрожал.

По Миён было видно, что дела у нее плохи. Лицо осунулось, глаза запавшие. Но парень не стал ни о чем спрашивать, лишь произнес:

– Не волнуйся, я никому не расскажу. Давай лучше вот о чем договоримся. Я клянусь, что сохраню все в тайне, а ты поклянись, что не будешь вырывать мне печень. Уговор? – Джихун протянул ей руку.

Он думал, девушка засомневается. Но к тому, что у нее будут трястись руки, он не был готов. Когда Миён обхватила пальцами его ладонь, ей удалось унять дрожь, но Джихун уже все понял. Она тоже его боялась. Может быть, не меньше, чем он ее.

– Ты должна сказать: «Уговор». – Парень дружелюбно улыбнулся. Ему хотелось как-то успокоить ее. – А то сделка не состоится!

Миён покачала головой и отпустила его руку, оставив на ладони Джихуна кровавый след.

– У тебя кровь идет! – Парень снова схватил девушку за руку.

– Да все хорошо.

– Что ты как маленькая? – Джихун достал из кармана бумажный платок. Цокнув языком при виде крови, он обмотал ладонь Миён самодельным бинтом. – У меня с собой сейчас ничего нет, так что как домой придешь, обработай рану. А то заразишься еще чем-нибудь…

– Ты прямо как бабулька.

Миён пристально смотрела на парня, одновременно сбитая с толку и заинтригованная. На мгновение сердце Джихуна пропустило удар.

Парень отпустил ее руку и вытер внезапно взмокшие ладони о штаны.

– Это все моя хальмони, – от смущения он начал говорить что в голову взбредет. – Она, например, часами может читать нотации про всякие дурные привычки. Когда я был совсем ребенком, то грыз ногти, и хальмони каждое утро обмазывала мне пальцы соком момордики[64]. Наверное, поэтому мне этот вкус напоминает о ней.

– Хорошо тебе.

– Что?

– Ничего, – пробормотала девушка, накрывая наспех перевязанную ладонь здоровой рукой. – Не представляю, каково это – когда над тобой хлопочет бабушка.

Джихун удивленно моргнул. Ему показалось или он расслышал в голосе Миён тоску? Такое простое человеческое желание – иметь семью… Ее образ становился все более загадочным, порождал все больше вопросов, и Джихун не удержался:

– У тебя родители есть?

Миён кинула на него сердитый взгляд.

– Просто во всех легендах говорится, что изначально кумихо были обычными лисицами.

– Я была рождена так же, как и ты, – чуть ли не с возмущением ответила девушка.

– А отец у тебя тоже кумихо? – Джихун ни разу не слышал о мужчинах-кумихо.

– Он был человеком.

– Был? – У Джихуна внезапно пересохло во рту, и он сглотнул. – Он умер?

– А мне откуда знать? – промямлила Миён. – Я его в жизни не видела.

– Как же до ненормального обычно, – пожал плечами Джихун. А потом поблагодарил звезды за то, что кумихо не стреляют лазерами из глаз, иначе бы девушка напрочь сожгла ему лицо. – Извини, не хотел обидеть. Я не сужу тебя, если что. – Он снова начал нести какую-то околесицу: – Вообще не имею права тебя судить: я тоже вырос без отца. С четырех лет его не видел.

– Люди иногда такие козлы, – бросила Миён.

Обычно ему отвечали что-нибудь иное, и от девушки такого ответа Джихун точно не ждал. Он затих на секунду, решая, как отреагировать. Потом громко рассмеялся:

– Спасибо!

– За что?

– За то, что, будучи сама собой, отвлекла меня от проблем.

– Ты странный, – покачала головой Миён. – Мне пора идти.

Однако вместо того, чтобы развернуться, она прищурилась, задумавшись, а потом протянула парню зонтик.

– Зачем это? – удивился Джихун.

– Кумихо не болеют. Мне он не нужен.

Парень взял у девушки зонт и улыбнулся.

– Будь осторожна. А то вдруг я подумаю, что ты в меня влюбилась.

Миён закатила глаза и ушла. Даже когда она скрылась на горизонте, Джихун еще долго не мог отвести глаз.

«Не стоит искать неприятности там, где ты ни черта не смыслишь», – напомнил себе Джихун. Это же глупо.

Ну а он, похоже, был глупцом.

10

Миён шла через лес, и в груди у нее нарастала смутная тревога. Не сглупила ли она, оставив в живых человека, владеющего ее тайной?

Йена бы просто влюбила его в себя. Она вечно повторяла, что ради любви люди готовы на что угодно. Однако Миён не хотелось манипулировать чужой любовью – претила сама идея. Может, Йена и разочаровалась в человеческих сердцах, но Миён – пока нет.

И все же Джихун беспокоил ее. Он был наблюдателен, хитро улыбался и много болтал. Плохое сочетание. Он слишком много знал и слишком мало думал.

А еще девушке казалось, что он с ходу распознает всю ее ложь. Взять хотя бы то, как она соврала об их общем сне. Она ведь не специально оказалась в его сновидении – для нее их встреча была такой же неожиданностью. Однако Миён должна была показать, что она сильнее, чем есть на самом деле. Запугать его, чтобы молчал. Парень, конечно, поклялся никому ничего не говорить, но девушка не верила его обещаниям. Хотя и очень хотела.

«С тобой все хорошо будет?» – Его вопрос раз за разом всплывал в голове. Джихун, похоже, и вправду за нее переживал. От этой мысли сердце охватила боль.

Миён с силой сжала кулаки. Правая ладонь все еще была перевязана аккуратным бантом, даже несмотря на то, как легко рвались бумажные салфетки. Девушка сорвала повязку. Кожа под ней уже зажила.

Может, стоит все-таки рассказать матери? Йена в любой ситуации знала, что делать. И да, она бы заставила Джихуна молчать – правда, навеки. Миён, конечно, не нравилось, что парень знал ее тайну, однако она точно не желала ему смерти.

Да и после поездки в школу Йена обязательно будет злиться. Наверное, лучше не рассказывать о Джихуне – хотя бы еще чуть-чуть.

Миён жила в самом конце улицы, в доме из стекла и дерева, окруженном со всех сторон природой.

Гостиная была вылизана дочиста – нигде ни пылинки. Все вещи разобрали в первый же день. Ку Йена ни за что не стала бы жить среди коробок.

В стеклянных шкафах покоились реликвии прошлого.

Керамические лошадки, навечно застывшие на дыбах. Их матери подарил поклонник. Он провез этих лошадок контрабандой, чтобы доказать кумихо свою любовь.

Шестиконечная корона, отделанная нефритом и золотом. Ее Йена получила от двоюродного брата короля.

Длинная и гладкая нефритовая заколка пине[65]. Замысловатые узоры, выгравированные на конце, складывались в изящные цветы лотоса. Набор таких заколок матери подарил ученый из Сонгюнгвана[66].

А с другого конца комнаты на Миён смотрела бронзовая лисичка. Девушка не знала, кто подарил матери этот экспонат, но он наверняка должен был обладать хорошим чувством юмора и железным характером. Иначе как ему только хватило находчивости подарить кумихо такую фигурку?

Эти реликвии Йена собирала несколько веков, и иногда Миён чувствовала себя одной из них. Эта мысль не давала ей покоя. Как можно соперничать с ворами, принцами и придворными учеными? Она хотела быть тверже керамики, дороже золота, красивее нефрита. Но выдаст ли мать дочери собственную стеклянную полочку, если у нее не получится? Будет ли аккуратно упаковывать дочь в коробку, чтобы иногда с нежностью вспоминать о ней?

Миён опустила руку в карман и зажала в ладони еву кусыль. Это уже стало привычкой.

Девушка прошла в свою комнату. Над кроватью висел постер с IU[67] – любимой певицей Миён. Йена сначала не разрешала дочери постеры. Зачем, спрашивается, заводить кумиров-певцов, когда существуют настоящие боги и демоны? Однако Миён настояла, и матери пришлось уступить. Нечасто Миён удавалось в чем-то убедить мать.

Девушка включила большой телевизор в углу комнаты. Его звук всегда помогал ей успокоиться и выбросить из головы множество беспокойных мыслей. По телевизору шел популярный сериал. Половина была уже позади: количество сопливых страданий уменьшилось, а количество признаний в любви – увеличилось. Середину дорам Миён любила больше всего.

Не успела девушка устроиться на кровати, как в дверь постучали и тут же, не дожидаясь ответа, распахнули. Миён поднялась с кровати и склонилась в поклоне.

– Здравствуй, мама.

– Долго ты до дома добиралась.

– Прости, – произнесла Миён.

– Лучше не извиняйся, а исправляйся.

Миён кивнула и смяла край рубашки, чтобы унять дрожь в пальцах. На костяшках обнаружился приклеившийся к коже кусочек салфетки, которой Джихун бережно обмотал ее руку, и девушка сцепила ладони, чтобы спрятать от матери окровавленную бумажку. Ей еще рано знать о Джихуне. Пока что.