Читать онлайн Сгоревшее лето бесплатно

Глава 1.

– Ты скоро ту стену насквозь просмотришь.

– А?..

Тетя Марина засмеялась и подвинула к племяннице сахарницу, затейливо разрисованную пестрыми алыми цветами.

– Сахар не забудь положить, так вкуснее.

Аня не стала спорить и сыпанула себе в чашку две полные ложки сахара.

В Аниной семье редко завтракали вместе, за одним столом. Мама часто спала почти до полудня, укрывшись с головой стеганым бежевым одеялом, отец уходил чуть ли не с рассветом, каждый раз громко хлопая входной дверью. Аня с младшим братом Сашей наскоро хватали бутерброды, запивали их кто соком, кто растворимым кофе, и бежали на учебу.

У тети Марины завтрак был обязательным, не подлежащим пропуску ритуалом с зерновым кофе, булочками с корицей и бутербродами с маслом и медом. В центре стола всегда стояла ваза правильной геометрической формы из матового стекла, в которой красовалась охапка пионов – ярко-розовых, броских, нахальных.

– Анют, только не говори, что до сих пор чувствуешь себя неловко в этой квартире, – сказала тетя Марина, подперев рукой подбородок. – Она теперь такая же твоя, как и моя.

– Формальности говорят об обратном, да и мама тоже, – возразила Аня. – На меня накатывает какая-то тревога каждый раз, когда я сижу здесь, будто у себя дома.

– Считай, что это еще один твой дом. Если Наташе так приспичило оставаться под одной крышей с этим… – Тетя Марина сделала красноречивую паузу. – Не знаю даже, как его назвать. Я знаю, он твой отец, но… но твоя мама в юности вышла замуж непонятно за кого.

Аня вздохнула. Что она могла на это сказать?

Уезжать из дома было мучительно, но в то же время это дарило смутное чувство освобождения – словно она отправлялась на край света, не зная, состоится ли возвращение туда, где все началось.

Вспоминать тошнотворную сцену прощания на вокзале не хотелось. Мама ломала руки, без конца поправляла светлые, уложенные как всегда в сложную прическу волосы, то и дело всхлипывала, хотя ни одной слезы из ее прекрасных серых глаз так и не пролилось. Отец стоял рядом и придерживал жену за плечи. Его темные курчавые волосы шапкой спадали на массивный лоб, а темно-карие глаза поблескивали из-под густых бровей. Отец смотрел на Аню сурово, но вместе с тем как бы снисходительно, словно говоря – не преувеличивай, ничего не случилось, просто тебе кажется. Младший брат Саша, которому едва исполнилось двенадцать, то и дело беспокойно поглядывал то на сестру, то на родителей. Он отличался некоторой нервозностью, часто волновался по пустякам, был неутомимым, но легкомысленным жизнелюбом и сейчас, видимо, не совсем понимал, какая темная туча нависла над их семьей.

Вокруг кто-то спешил и толкался с тележками, сумками, чемоданами. Нестройный гул голосов пассажиров и неразборчивые объявления об уходящих и прибывающих поездах отдавались от грязно-белых высоких стен вокзала гулким эхом.

Когда там уже поезд? Когда можно будет просто помахать рукой семье, остающейся на перроне, и выдохнуть? Чуть наигранная тревога мамы, неподвижное лицо отца, брат, рассматривающий свои ноги в пыльных кедах, – Аня смотрела на все это словно со стороны, оставаясь пассивной и безучастной.

Со стороны казалось, что семья отправляет ее куда-нибудь отдохнуть на каникулы. Конечно, так и задумывалось, но вряд ли кто-то мог догадаться, что эта девушка с ярко-оранжевым чемоданом, покрытым разношерстными самодельными наклейками, не уверена, что вообще когда-нибудь вернется. По крайней мере, надолго.

И вот на перроне она делает шаг в пустоту, которую только предстоит заполнить. От безучастности – к любопытству и решимости. Надо бежать, нестись, мчаться, как можно скорее.

***

Аня вздрогнула и резко открыла глаза. Дыхание перехватило, руки тряслись, а кожа покрылась мурашками. В последнее время мрачные видения не переставали преследовать ее в тревожных снах, какие зябко снятся под утро.

Ей снилась погоня, неотвратимая и цепкая, как трясина. Глаза преследователей горели, словно фонари во мраке ночной аллеи, но не теплым живительным светом, а опасным, не предвещающим ничего хорошего огнем. Вокруг было темно и неспокойно. Чтобы не окоченеть в ледяных объятиях того, что неумолимо приближалось с каждым мгновением, нужно было бежать, бежать как в последний раз. Быть может, это и есть тот самый последний раз?

Как выбраться? Кричать, звать на помощь? А если в легких не хватит воздуха, чтобы крикнуть? Даже если крикнуть, услышит ли кто-нибудь?

Аня, щурясь, посмотрела на слабо мерцающий циферблат будильника: было шесть минут девятого, не так уж и рано. Еще несколько минут ушло на то, чтобы прийти в себя.

Она потерла глаза. Все вокруг тонуло в полумраке.

Ане очень нравилась эта комната, вся в сиреневых тонах. Здесь пахло деревом, цитрусами и еще чем-то неуловимо приятным. Это было ее новое убежище, ее тихая гавань. Правда, тишина иногда нарушалась лаем соседской собаки и криками ее не менее громкой хозяйки, которая не стеснялась в выражениях, но в целом новую обитательницу комнаты это не смущало.

Потянувшись, Аня встала, подошла к окну, раздвинула шторы и выглянула на улицу.

Перед окном простиралась небольшая аллея, залитая лучами утреннего солнца, куда-то спешили редкие прохожие. За ночь ветер не переменился, но что-то в окружающем мире было неуловимо новым, именно в этом было очарование этого утра. Все вокруг будто выглядело чуть свежее и ярче обычного – синева неба, зелень листвы, краски клумб, даже многоэтажные дома не казались такими серыми.

Будучи странно чувствительной к подобного рода проявлениям жизни, Аня отчетливо ощутила дух перемен и трепет невидимых крыльев за спиной. С тех пор как она перебралась сюда, внутренние зажимы отпускало день за днем, час за часом. Тетю Марину Аня мысленно окрестила Героиней в длинном плаще – ей почему-то именно так представлялись супергерои, спасающие заблудившихся на дороге жизни людей.

«Ну а что, мужчины у меня нет, собак-кошек тоже, а тебя местечко точно найдется!» – смеялась тетя Марина, расправляя складки на своей темно-коричневой шали, привезенной ею из какой-то жаркой восточной страны.

Тетя Марина носила объемные туники с ярким геометрическим рисунком, а пышные, чуть вьющиеся светлые волосы собирала в высокий пучок. Ощутить ее присутствие также можно было благодаря пряным восточным ароматам, разливавшимся в воздухе, словно облако. Несмотря на свою не самую миниатюрную фигуру, тетя Марина всегда двигалась бодро, горделиво держа осанку, и жила, по всей видимости, без оглядки на кого-либо.

Немного поразмышляв о дне грядущем, Аня отправилась в ванную и попыталась справиться с непослушными светлыми волосами. Вечно всклокоченные, они больше походили на гриву, чем на приличную прическу.

Ане было двадцать лет. Внешне она мало чем выделялась среди ровесниц и в редких случаях могла назвать саму себя красавицей. Руки у нее были тонкими, с проступающими сквозь светлую кожу голубыми венами. На бледноватом лице, не отличавшемся выразительностью черт, ярко выделялись только глаза – льдисто-серые, блестящие и живые, в обрамлении длинных ресниц.

Аня еще раз взглянула на свое отражение, скорчила рожу, высунула язык. На полочке в ванной рядом с деревянной расческой выстроились в ряд разноцветные резиновые уточки размером с ноготок. Аня усмехнулась и провела пальцем по маленьким утиным клювам. Откуда вообще здесь взялась эта утиная ферма? Неплохо было впервые в жизни ощущать себя не единственным человеком в доме с любовью к таким бесполезным, но поднимающим настроение вещам. С другой стороны, если эти нелепые желтые уточки способны поднять настроение, они уже не бесполезны, верно?

Квартира тети Марины была наполнена горшками с цветами, вазами и расписной глиняной посудой, коврами, деревянными статуэтками и тяжелыми альбомами с репродукциями старинных гравюр. Диван в гостиной пестрел подушками в разноцветных наволочках с вышивками, так что комната напоминала роскошный, затейливо разбитый сад. Почти на всех горизонтальных поверхностях высились кипы книг и журналов. Это был мир запахов и картин, мир книг и цветов.

Как отличалась от этого тропического уголка квартира Аниной семьи! Единственное, что Ане в ней нравилось – это окна, выходившие во двор и близость к автобусной остановке. Но все остальное – тесные комнатки, пропахшие сигаретами ковры, вечно полное пивных банок мусорное ведро – все это она вспоминала с содроганием.

***

Аня вновь устремила взгляд на стену, украшенную панелями красного дерева, картиной и роскошным светильником в форме шара. После ее переезда в квартиру тети прошло около двух недель. Каждый раз, когда Аня садилась за обеденный стол в этой небольшой кухне, где по утрам витал аромат кофе, а вечером зажигался тот самый светильник, ей было трудно оторвать взгляд от картины в позолоченной раме.

Лучи закатного солнца окрашивали все в розовый цвет – горы и ветви деревьев, цветы, небо над ними, это было торжество засыпающего дня. В гуще поля, среди этого цветочного моря, словно в изумрудной воде, двигалась тонкая фигурка девушки. Ее одеяние было легким, оно развевалось на ветру и напоминало полупрозрачную розовато-желтую дымку. Порыв ветра подхватил подол платья, и оно распустилось длинным красивым шлейфом. За спиной девушки трепетали волосы цвета спелой пшеницы. Подожженные лучами заходящего солнца, они горели желтым пламенем, рассыпавшимся в искры и пепел.

Аня вдруг подумала, что в своей жизни редко видела такие грандиозные закаты. Ей казалось, что девушка на картине бежит за солнцем, за всем тем, что ей дорого и будто могла чувствовать дыхание этого теплого вечернего воздуха на коже.

– Красивая картинка, а?

Аня вздрогнула. Звонкий голос тети Марины мгновенно вернул ее к реальности.

– Да, мне очень нравится. Она как-нибудь называется?

– Мне ее подарил один приятель, он уличный художник. Только вот название не помню! – Она улыбнулась, помолчала, а затем подняла взгляд на племянницу. – Тебе явно интересны такие штучки.

– У вас тут настоящий музей! Я еще не все рассмотрела как следует.

– Да, я давно собираю разные красивые вещи под своей крышей. Ты не пробовала рисовать, Ань?

– Да. То есть нет.

Тетя Марина не уловила в голосе племянницы ни воодушевления, ни даже энтузиазма, поэтому повторила:

– Нет? Или все-таки да? А то я у тебя на столе видела какие-то альбомы…

Аня метнула на тетю тревожный взгляд. Та никогда не лезла к ней в душу, но эти ее слова застали ее врасплох. Тетя Марина в очередной раз будто прочла Анины мысли и мягко тронула ее за руку.

– Не волнуйся, я их даже не открывала! Если захочешь, сама покажешь… Но врать не буду, любопытно было бы взглянуть. Я вообще женщина любопытная!

Аня хотела быстро пояснить, что ничего толком не знает о своих художественных способностях, редко когда рисует и вообще учится на экономиста, но вдруг подумала, что обманывать, да еще таким наглым образом, будет как-то уж совсем невежливо.

– Да там смотреть-то особо не на что, так, наброски. Но мне это нравится, очень.

Тетя Марина улыбнулась.

– Я так и поняла. У меня немало знакомых художников. Люди искусства бывают очень разными – и гениями, и негодяями, и скрытными, и ранимыми, как и все люди. Но каждый из них находит свой собственный способ передавать красоту. Я каждый раз нахожу это удивительным.

Аня опустила было глаза, но, услышав эти слова, словно эхом отозвавшиеся в ее сердце, улыбнулась и наконец принялась за чай.

***

После завтрака Аня решила разобрать оставшиеся лежать в чемодане вещи.

Комната, которую отвела ей тетушка, явно выделялась своей лаконичностью в этой яркой квартире. Стены, выкрашенные сиреневой краской, покрывало на кровати, украшенное птицами, небольшой письменный стол в углу, чуть потертое кресло с зеленоватой обивкой, деревянный шкаф с маленьким зеркалом, полка с книгами и лампой, обрамленной тонким, будто кружевным, абажуром. Но цветы! Цветов в комнате было много, и на широком подоконнике разросся настоящий сад.

В первые дни после приезда Аня ходила по своей новой обители туда-сюда, как зачарованная. До чего же спокойно здесь было! Можно было упасть в кресло и почитать в тишине. Или можно было стоять у подоконника, наблюдая за птицами, порхающими среди ветвей, или слушать шум дождя, который барабанит по карнизу своеобразной музыкой, или вдыхать запахи зелени, влажной земли и цветов, залетающие с вечерним воздухом в открытое окно.

Было странно старательно развешивать одежду в пустом шкафу, раскладывать на столе личные вещи вроде альбомов, книг и фотографий. Никто и не подозревал, что Аня взяла некоторые снимки с собой, вряд ли за последнее десятилетие хоть кто-то из ее домочадцев листал тяжелые семейные альбомы, хранящие фотографии многих памятных, щемящих сердце моментов.

Аня взяла в руки одну из фотографий в светлой деревянной рамке. Этот снимок они сделали во время совместной поездки к морю: Саша забрался на парапет набережной и задорно машет рукой в камеру, мама и Аня стоят рядом, одетые в похожие голубые платья, как раз под цвет окружающего пейзажа. Отец остался за кадром, исполняя роль фотографа.

Аня хотела поставить пару семейных фото на письменный стол, но в последний момент сунула их в верхний ящик. Не сейчас, не сегодня.

Сейчас у нее есть только она сама, а еще синее небо за окном, бесконечно далекий горизонт, дыхание свежего ветра, скользящее по коже, теплый свет лампы. И, конечно, чистые листы, на которых можно создавать похожий на калейдоскоп мир каждый раз, когда этого захочется.

Глава 2.

Деревья в обрамлении сверкающей листвы покачивались на ветру. Бездонной синевой сияло над городом высокое небо, в открытое окно доносились шум уличного движения и пение птиц. На верхнем этаже кто-то опять кричал и ругался, но даже голоса неугомонных соседей вскоре стали тише, теряясь в шуме зазвучавшего дня.

Тетя Марина разлила по чашкам кофе и поставила на стол большое блюдо с печеньем, посыпанным сахарной пудрой.

– Ань, я тут кое о чем подумала вчера…

– О чем? – Аня потянулась за печеньем.

– Не знаю, понравится ли тебе эта идея… Здесь недалеко есть художественная студия. Я знаю, там вполне себе хорошая обстановка, туда ходила пара моих знакомых, говорят, место отличное. Ты же этим летом все равно у меня будешь жить? Будет тебе интересное занятие, и всего в двадцати минутах езды.

Аня скептически заметила:

– Мне уже не двенадцать, чтобы по кружкам ходить.

– А кто тебе сказал, что это кружок? Это настоящая художественная студия, причем для взрослых. Причем тут кружки?

Аня задумалась, кроша печенье на желтой тарелке тонкого фарфора.

– А вы уверены, что с меня там будет толк? Вы ведь даже не знаете, что я рисую.

– Я бы рада узнать, да ты же мне ничего не показываешь!

Аня замялась. Больше всего на свете она любила рисовать, и все, что касалось этого странного рукотворного мира искусства, восхищало ее как ничто другое. Полотна, расписанные акварелью, гуашью или масляными красками, романы, рассказывающие о разных людях и удивительных уголках мира, знаменитые оперы и балеты, застывшие в камне фигуры, тысячи лиц и сюжетов. Мир искусства казался Ане волшебным, окруженным чудесной вуалью, а мир вокруг, такой реальный и полный тоски, был будто бы фоном, расплывчатым и невзрачным.

Никто в Аниной семье не разделял ее восторга. Саша считал, что любовь к искусству – это как минимум скучно. Мама, больше всего на свете любившая красное вино и толстые глянцевые журналы, была гораздо больше озабочена тем, как приобщить Аню к более простым житейским радостям, и в этом плане была довольна сыном гораздо больше, чем дочерью. Для отца искусство было чем-то вроде бесполезной сентиментальности, граничащей с глупостью, ведь это не касалось никоим образом ни футбола, который он мог смотреть, не отрываясь, ни его лично.

Дорожный чемодан Аня укрыла коконом наклеек незадолго до отъезда к тете. Увидев пеструю поклажу, отец фыркнул.

– Аня, тебе сколько лет, десять?

Та вздохнула. Если бы можно было вернуть все те драгоценные часы жизни, потраченные в прошлом на увещевания, доказательства, крики и скандалы! В голове то и дело всплывали мысли о скором отъезде, и Аня каждый раз хваталась за них, как за спасательный круг. Помогло в этот раз.

– Ты зачем этой дребеденью сумку обклеила?

– Я подумала, что получится красиво.

В коридор вышла мама.

– Что за шум, а драки нет?

Отец картинно указал на Анин чемодан.

– Ты видела, чем она занимается? Как будто снова в школу вернулись. Зря мы тогда тебя в художку не записали, юная барышня! Может быть, ты бы там выросла из всех этих рисуночков и поделочек.

Мама подошла к дочери и приобняла ее за плечи.

– В самом деле, Ань. Пора бы тебе стать серьезнее.

Аня поспешила освободиться из родительских рук и сказала:

– Я вполне серьезна. Действительно жаль, что с художкой тогда не вышло. Но я все равно обклеила бы этот чемодан, я давно мечтала это сделать.

Отец расхохотался.

– Зря мы тебя к Маринке отправляем, у нее тоже квартира барахлом засыпана. Какие мечты, такая и квартира, – презрительно, с кислой миной добавил он.

– Миш, не забывайся, пожалуйста, – сказала Анина мама и нахмурилась.

Отец развел руками.

– Я всего лишь сказал правду! Твоя сестрица свою хорошую квартиру непонятно во что превратила, сама же видела!

«Все лучше, чем здесь, по крайней мере, барахло интересно разглядывать», – подумалось Ане, но вслух она ничего не сказала. Отражать нападки родни было привычным делом, но сил на это оставалось с каждым днем все меньше.

Она даже растерялась, когда тетя Марина проявила такой искренний интерес к ее «рисуночкам-поделочкам». Аня давно привыкла считать это свое увлечение не достойным ни внимания, ни времени, а потому запрятывала альбомы и скетчбуки подальше от посторонних глаз. А то кто-нибудь найдет, лекции начнутся по новой и не стихнут до самого вечера.

Но что, если глаза тети Марины не такие уж и посторонние?

Чтобы не передумать, Аня схватила главную свою драгоценность – большой альбом для рисования на спирали с плотной обложкой – и решительно положила на кухонный стол перед тетушкой.

Та с улыбкой заметила, открывая альбом:

– Немаленькие просторы для творчества!

Аня просто стояла рядом и никак не решалась прокомментировать свои творения.

Тетя Марина открыла альбом прямо на середине. На одной из страниц был изображен полутемный зал ожидания с двумя рядами кресел в глубине и силуэтами сидящих людей. На следующей странице открывался вид из окна поезда. Легкими штрихами было обозначено приоткрытое окно, обрамленное светлыми шторками. За стеклом можно было узнать небольшую железнодорожную станцию, а рядом – аллею с круглыми клумбочками и несколько человек, ожидающих прибытия поезда.

– Хронология твоего путешествия сюда? – с улыбкой спросила тетя Марина.

– Да, вроде того, – ответила Аня. – Есть в дороге что-то такое, что заставляет меня рисовать. У меня почти из всех моих поездок есть наброски.

– Я бы не назвала это набросками, это вполне себе законченные рисунки, – констатировала тетушка, переворачивая страницу.

Увидев изображенное, она вздрогнула. С листа на нее смотрели глаза, сверкавшие во тьме. В них, как в часах, стояли шестеренки, и казалось, что они в любой момент могут начать двигаться, отсчитывая секунды.

Дальше шли рисунки моря, полей и тихой пристани, клочок берега с деревянной беседкой, сад с тонкой рябиной, засыпанной снегом. Были и совсем маленькие наброски – дома, цветы, далекий лес, лодки, горы, причудливые скопления белых облаков, похожих на сахарную вату…

Тетя Марина закрыла альбом и объявила:

– В этом всем что-то есть. Надеюсь, ты не забудешь меня, когда прославишься.

Аня засмеялась и кивнула. В эту минуту она жалела лишь о том, что не решалась показать альбом раньше, а где-то внутри стало тепло-тепло.

***

Художественная студия находилась в центральной части города и занимала высокое кирпичное здание, формой напоминавшее огромную скрипку. Двор был засажен зеленью, у крыльца расположились заросли сирени и черемухи. Совсем рядом находился парк, в глубине которого можно было увидеть сверкающую гладь озера.

Это место в считаные дни стало для Ани чем-то вроде двери в сказочное царство, где о реальном мире с его прозой остается лишь смутное воспоминание.

Студия была просторной и светлой, с высокими окнами и огромным холлом, откуда наверх вела массивная лестница. На стенах висели картины и фотографии: покрытая снегами гора Фудзи, морское побережье, усеянное осколками раковин, синий Байкал с тремя чайками на гребне волны, заснеженная русская деревня, большой лес с поблескивающими на солнце стволами. Почти во всех помещениях во множестве ящиков и шкафов хранились кисти, мелки, холсты, карандаши и краски. За большими столами и у мольбертов с натянутыми на них холстами каждый день замирали в упоении пленники искусства, с карандашами и кистями в руках. Из радиоприемников неслась тихая музыка, на каждом этаже находились кофемашины, и запах краски смешивался с запахом кофе, образуя густой пряный аромат.

Аня сосредоточенно рисовала тюльпаны в вазе. Вода сверкала в лучах солнца, проникающих из большого широкого окна, а цветы отливали красивейшим коралловым оттенком.

Этот утренний час дышал свежестью. Ане самой становилось легче дышать, особенно сейчас, когда кончилось ее долгое, бесконечное в своей безысходности путешествие. Хоть она сошла с поезда не вчера, а гораздо раньше, внутренняя тряска не прекращалась, чувство дороги не покидало ее. Но сейчас надежда на освобождение гораздо более реальной, всполохами появляясь в спутанном сознании.

– Ань, привет! – послышался голос Нелли.

Аня оторвалась от работы и улыбнулась.

– Сегодня снег пойдет, ты даже не опоздала.

Нелли расхохоталась.

– Я не специально, просто какой-то придурок начал орать под окнами, вот я и проснулась! Понаехали тут всякие… Представляешь, недавно въехали новые соседи, так теперь никакого покоя!

Разговорчивая Нелли, не прекращая болтать, продолжила работу над несколько замысловатым рисунком – это был портрет молодой женщины с венком из полевых цветов на голове. Рисунок выходил довольно реалистичным. Оставалось только гадать, сколько у Нелли ушло времени, чтобы так изобразить глаза, яркие, цвета моря, взгляд которых словно прожигал насквозь.

– Кого ты рисуешь? – решилась спросить Аня.

– Так я себе представляю основательницу вот этого всего, – ответила Нелли и всплеснула руками, словно пытаясь обнять пространство вокруг. – Говорят, она была гениальной художницей и верила в то, что сила искусства может преобразить мир. Ты правда не слышала эту историю?

– Нет, пока не слышала. – Аня откинулась на спинку стула.

– Это что-то вроде городской легенды, – начала Нелли, подтачивая карандаш. – Студия была открыта в середине прошлого века одной из местных художниц. Она учила детей рисовать и, по слухам, сама писала картины на довольно необычных холстах. – Нелли шмыгнула носом и замолчала.

Аня завороженно внимала.

– И что дальше?

– Дальше… Многие горожане рассказывали, что видели ее работы в разных местах. Знаешь, я бы многое отдала, чтобы посмотреть на них! Они вроде как были невероятно реалистичными вплоть до мельчайших деталей, а их сюжеты пересекались с реальной жизнью. Как я сказала, она верила в то, что искусство преображает мир, и даже оставила что-то после себя. Согласись, звучит круто! – Нелли помолчала. – В общем, я пытаюсь ее нарисовать.

Звучало действительно потрясающе, пусть и не совсем убедительно.

– Думаешь, она была такой кудрявой? – скептически спросила Аня.

Нелли улыбнулась.

– Мне нравится думать, что да, – сказала она, тряхнув собственной кудрявой головой.

После непродолжительных раздумий Аня хотела было продолжить рисовать букет в вазе, но в этот момент зазвонил ее телефон. Она взглянула на экран – это была мама, можно было бы догадаться. Соблазн не отвечать был слишком велик. Может, притвориться, что она не слышала звонка?

После секундного замешательства Аня поднялась со своего места и, проскользнув мимо остальных художников, все же вышла в коридор.

– Аня, ты чего трубку так долго не брала? Не может быть, что ты еще спишь! – раздался в трубке громкий голос мамы. – Как дела? Чем занимаешься?

«Лучше бы спала», – подумалось Ане. Она присела на низкую скамейку возле окна. Сказать правду? Сказать, что она не в настроении? Сказать, что очень соскучилась, то есть, снова соврать?

– Все хорошо, мам. А у тебя?

– Ну что с тобой опять? Вечно у тебя голос невеселый. Сама же просилась к тете на каникулы!

Одна рука держала телефон, из которого лились обвинения, другая рука вцепилась в скамью. Мамин голос звенел то ли от напряжения, то ли от негодования.

– Мам, я записалась в художественную студию. Вот сейчас рисуем с натуры…

Она заранее знала, что матери не понравится то, о чем она рассказывает. От этих разговоров у обеих неизменно портилось настроение, только у Ани от щемящего чувства, что она вновь сделала что-то не так, а у мамы – от осознания того, что еще немного, и дочь окончательно отобьется от цепких родительских рук.

На том конце провода повисла долгая пауза, потом раздался тяжелый вздох.

– Аня, ты бы лучше учебниками занялась, что ли. Кто-то экономическую теорию собирался подучить, не помнишь, кто это был?

Аня выразительно закатила глаза, радуясь, что мама этого не видит. Учеба в университете давалась ей с трудом. Она уставала, а лекции и семинары казались невыносимыми и давили тяжелым грузом на плечи. То, чем ей приходилось заниматься, не слишком серьезно напрягало академически, но часто заставляло задумываться о несправедливости жизни. Каждый раз по дороге на учебу Аня убеждала себя, что поступает правильно, все еще посещая занятия, в конце концов, образование нужно получать. Так говорили в школе. Так говорили родители. И друзья родителей. Прогуливать не хотелось, но каждый раз Аня ждала того момента, когда можно будет наконец покинуть учебный корпус. Если шел дождь, она пряталась под прозрачным навесом остановки, а если погода позволяла, любила прогуляться вдоль запущенного городского сада, заключенного в высокую черную кованую ограду. Верхушки деревьев словно впивались в небо, где-то в ветвях пронзительно кричали вороны, то и дело слышался лай собак.

Ане все никак не удавалось отделаться от мысли, как же она все это допустила. Она смотрела на влажный после дождя грязно-серый асфальт, размытые огни офисных зданий на другой стороне улицы, низкое небо, грозившее упасть прямо на голову, если вовремя не спрятаться.

В один из таких пасмурных дней к ней пришла идея упросить родителей отпустить ее на лето в другой город к тете. Перспектива провести три долгих месяца дома казалась Ане настолько удушающей, что все было решено в ту же минуту. Кто сказал, что тетя не поднимет ее на смех? Никто. Но прыгнуть в вагон поезда, пусть даже последний, было едва ли не единственным выходом.

И теперь, снова попав в эту бесконечную сеть упреков, Аня ощутила странный прилив бодрости. Ее ждал лист бумаги с незаконченным рисунком, Нелли, которой явно было больше некому рассказать пару легенд и несколько историй о новых не в меру громких соседях, и звуки музыки, к которым Аня успела привыкнуть. Все это было в ту секунду самым важным на свете, а ждать – подобно смерти. Она спокойно выслушала мамины стенания, к которым примешивались помехи на линии, и проговорила, чеканя каждое слово:

– Мам, прости, но мне пора, меня ждут. Я потом перезвоню.

Быстро, чтобы не передумать, она нажала на разъединение.

Глава 3.

– Все, тут уже ничем не поможешь.

– А ты, я смотрю, оптимистка!

Аня беспомощно наблюдала за попытками Нелли починить молнию на ее рюкзаке, которая в самый неподходящий момент предательски отказалась застегиваться. Надо сказать, что эти попытки не давали решительно никаких плодов.

Нелли нетерпеливым жестом откинула со лба темные кудри. В эту минуту она напоминала взъерошенного воробья, суетливая и недовольная.

– Брось ты, Нелли! Тут уже ничего не попишешь! – бесцветным голосом просила Аня.

– Ну ага! Нет таких вершин, что взять нельзя!

Аня и Нелли расположились на одной из скамеек в парке недалеко от студии. Занятия закончились, и решение пойти прогуляться возникло как-то само собой.

День складывался вполне неплохо, если бы не бесконечные звонки мамы, которые Аня раз за разом сбрасывала. Выключить телефон было бы более разумным решением, но ей это казалось чуть ли не предательством. Впрочем, намеренно не отвечать на звонки было не лучше…

– О чем опять задумалась? – проворчала Нелли. – Починим мы эту молнию, не переживай.

Тут Аня почувствовала себя смертельно усталой. Вернуться бы домой – можно ли так говорить? – и лечь поспать! Тетя Марина еще просила зайти в продуктовый по дороге, купить кое-что для ужина…

Нелли довольно усмехнулась, подвинула рюкзак в сторону Ани и по-дружески стукнула ее по плечу. Молния благополучно застегнулась и была готова, по всей видимости, служить дальше.

– Говорила же, не надо паниковать!

Аня благодарно улыбнулась, забирая рюкзак. Нелли прищурилась на солнце и посмотрела куда-то вдаль, за озеро. Потом сказала, ни к кому не обращаясь:

– Мне кажется, я вижу знакомые лица. Это, похоже, наши коллеги по цеху. Опять что-то придумали.

Солнечные лучи, отражающиеся от поверхности озера, били в глаза и застилали весь обзор. Подставив руку наподобие козырька, Аня попыталась получше рассмотреть тех, о ком говорила Нелли. Незнакомцы рисовали у озера, изредка о чем-то переговариваясь. Один, темноволосый, сидел на большом камне, в руках у него был толстый альбом вроде Аниного, а второй, худощавый, слонялся из стороны в сторону, иногда заглядывая приятелю за плечо.

– Точно, это они, – наконец сказала Нелли. – И ведь не подойдут к нам, пока свои каракули не закончат, глянь на них!

– А это кто? – спросила Аня.

– Это наши местные художники. Они часто здесь бывают, пейзажи рисуют. Один из них, кстати, в нашу студию ходит, может, видела его? Антоном зовут.

Аня пыталась припомнить, кто такой Антон. Видимо, тот парень, который вечно торчит у кофемашины в перерывах между занятиями. Да, Нелли пару раз с ним разговаривала, точно. Сама Аня ни разу не говорила с Антоном и знала его лишь заочно. В студии она в основном была погружена в свои мысли и мало кого замечала вокруг помимо шумной Нелли, которая познакомилась с ней первой.

С остальными любителями искусства, посещавшими занятия в студии, Аня не была близко знакома. Стеснительная Оля, которая в основном любила рисовать акварелью, с первого взгляда произвела на нее хорошее впечатление. У нее было приятное круглое лицо, обрамленное короткими русыми волосами. Катя, которую все звали Катериной, была высокой худенькой девушкой и напоминала тростинку, и словно оживала во время занятий: у нее вспыхивали глаза, рисовала она вдохновенно, с каким-то особенным рвением. Дима, коренастый парень с темными курчавыми волосами, пришел в студию, чтобы научиться рисовать комиксы, но так увлекся портретами, что о своем первоначальном стремлении, кажется, забыл. Каждый раз, засучив рукава клетчатой рубашки, он терпеливо работал, высунув от усердия язык. Еще было несколько парней, державшихся вместе, пара девчонок, которые чересчур громко хохотали над шутками Димы и еще несколько человек, имена которых Аня не запомнила.

Нелли вскочила и потянула Аню за руку:

– Пошли же! А то их вечность дожидаться.

Аня хотела было уточнить, надо ли их вообще ждать, но не успела: Нелли уже уверенно вела ее на другую сторону озера по каменистой тропинке, тянувшейся вдоль воды. Рядом росли кусты жасмина и шиповника, чуть дальше располагались заросли сирени, которая успела отцвести. За озером раскинулась большая поляна с еще совсем маленькими голубыми елочками и кустами земляники, а дальше, за парком, до самого горизонта простирались зеленые холмы. В противоположной стороне виднелись городские здания, но в этом тихом месте было так легко забыть, что город совсем рядом. Тишина по большей части нарушалась лишь криками птиц, плеском воды и приглушенным шумом, несущимся со стороны дороги, заполненной машинами.

Нелли помахала знакомым рукой и прибавила шаг. Аня поспешила за ней.

– Антон, привет!

Высокий худощавый парень со светлой челкой, падающей на глаза, махнул рукой в знак приветствия.

– Девчонки, привет! Гуляете?

– Можно и так сказать. – Нелли кивнула и затем взглянула на Аню. – Вы с Аней знакомы?

Антон на секунду задумался.

– Ты тоже в студию ходишь, если я правильно помню?

Аня кивнула.

– Да, не так давно присоединилась, если можно так сказать, к пленникам искусства.

Неожиданно парень расхохотался.

– Как ты сказала? Пленники искусства? Ну ты даешь, как тебя, Аня? Громко сказано, мы тут все только балуемся, убиваем время.

– Ну не скажи. Я видела, как некоторые тут рисуют, хоть сейчас в рамку и на стену, – возразила Аня, чувствуя, как в ней поднимается волна негодования.

– Плевать, это все равно никому не надо, – сказал Антон и махнул рукой. – Максимум, если скучно, да и то, если руки из того места растут.

– Ты не любишь рисовать? – неожиданно вырвалось у Ани.

Антон поднял брови, пожал плечами и задумчиво почесал голову.

– Не то чтобы очень.

– Тогда зачем сюда ходить? Неужели только чтобы убить время?

Нелли распахнула карие глаза и уставилась на Аню. Та стояла, словно была готова к схватке: кулаки сжались, волосы растрепаны, а серые глаза сверкают холодным блеском, совсем как сталь. Тем временем ничего не заметивший Антон продолжил:

– Это ведь просто куски холста и краски на стенах, чтобы было за что зацепиться глазу. Было бы из-за чего переживать! Можно подумать, ты прямо по зову сердца всякие цветы срисовываешь…

– Исключительно так.

– Да неправда, все здесь какую-то повинность отбывают, либо кому-то заняться совсем нечем.

– А я готова с тобой поспорить.

Анин голос прозвучал как клинок, перерубающий канат. Нелли закашляла и неловким движением перекинула сумку с одного плеча на другое. Антон лишь отмахнулся.

– Не надо тут комедию ломать, из себя художника корчить, знаем, видали таких! Ты откуда здесь вообще взялась?

– Отстань от нее, – раздался вдруг голос.

Все трое, Антон, Нелли и Аня, как по команде, обернулись. К ним подошел тот, кто сидел на камне. Он был чуть ниже Антона, но шире в плечах. Лицо, на котором ярко сияли серьезные карие глаза, не выражало ничего, кроме какого-то мрачного спокойствия. Своими слегка взъерошенными темными волосами, смуглой кожей и черным плащом, несколько небрежно накинутым на плечи, он напомнил Ане бывалого воина.

Антон бросил на приятеля короткий взгляд. Нелли тревожно оглянулась по сторонам. Парень в плаще тем временем оглядел притихших собеседников и, подойдя поближе, протянул руку Ане:

– Марк.

Аня после секундного колебания протянула в ответ свою. Марк крепко, но деликатно пожал ее тонкую руку своей, большой и теплой. Потом метнул на Антона странный взгляд. За внешней невозмутимостью угадывалось нечто похожее на брезгливость, через мгновение уступившее место легкой усталости.

Марк чуть отошел, сел обратно на камень и жестом пригласил остальных последовать его примеру. Нелли пожала плечами и села. Аня, ничего не говоря, сделала то же самое. Антон остался стоять и выглядел немного растерянным. Марк вновь обратил на него взгляд темных глаз и еле заметно улыбнулся.

– Что, Тох, тебе уже пора?

Антон сверкнул на приятеля глазами.

– Как ты проницателен. – Он неловко подхватил свои вещи. – Мне на работу надо, как раз собирался уходить.

Более миролюбивая Нелли встала и, подарив всем широкую улыбку, сказала:

– Тох, не начинай, ну пожалуйста. Давайте не будем препираться, такой хороший день, зачем его портить. Верно, Ань?

– Верно, – поспешила согласиться Аня.

– Ну если так, то до скорого, – хмыкнул Антон.

Пожав руку Марку и кивнув на прощание Нелли и Ане, он довольно быстро пошел прочь вдоль берега озера прямиком к выходу из парка.

Нелли закатила глаза.

– Каким он бывает вредным, сил моих нет.

Аня едва слышно усмехнулась и поджала губы, поймав на себе взгляд Марка, чуть с прищуром, внимательно изучающий ее.

Нелли хотела было сказать что-то такое, что было бы способно немного разрядить обстановку, но, видимо, не нашла в себе на это ни силы, ни смелости. Вместо этого она обратилась к Ане, которая тем временем успела вытащить из многострадального рюкзака свой альбом для рисования:

– Ты тюльпаны-то дорисовала?

– Нет, времени не хватило, – ответила Аня и усмехнулась. – Не люблю заканчивать работы в спешке, я уже сколько рисунков так запорола. – Она повертела в руках карандаш. – Лучше уж с чувством, с толком…

– С расстановкой, – закончил Марк.

Аня смутилась. Она и не заметила, что он тоже слушает.

– Я на самом деле тоже так считаю, – признал Марк. – Лучше изобразить что-то одно и потратить всю неделю, но сделать это хорошо, чем извести кипу бумаги за вечер и забыть на следующий день.

– А как же продуктивность? – спросила Нелли. – Люди бывают разными. Кто-то вообще ограничивается только набросками.

Аня заметила:

– Поэтому я и не смогла сегодня нормально дорисовать эти тюльпаны. У меня такое чувство, что это было бы полной халтурой с моей стороны.

– Ты же не на выставку свою работу отправляешь, – хмыкнула Нелли.

Аня покачала головой и усмехнулась. Марк улыбнулся.

– Халтурить, заранее зная, что халтуришь – это не дело. Наоборот, нужно все тщательно продумывать. Ты все правильно делаешь. Но просто на твоем месте я, наверное, не терял бы ни секунды.

– То есть? – мягко уточнила Аня.

Марк взъерошил рукой темные волосы.

– Я понимаю, конечно, что это скорее вопрос практической пользы, чем какой-то философии… Но если я чувствую, что вдохновение все-таки коснулось меня, я буду рисовать до потери дыхания. Редко когда ловишь такой момент, а спугнуть его очень легко. Но и наплевательски относиться к своей работе нельзя, иногда я действительно как будто меж двух огней.

– Ты полегче на поворотах, перетруждаться тоже вредно, – заметила Аня, наклонив голову чуть набок.

– Знаю! Я не в первый раз это слышу, но ничего не могу с собой поделать.

– А меня вообще настоящее вдохновение редко посещает, – пожаловалась вдруг Нелли. – Я пытаюсь иногда набросать что-нибудь, но у меня ничего не выходит. А потом я понимаю, что устала, и уже ничего не могу. – Она потерла глаза.

– Нел, перестань, – буркнул Марк. – Просто ты…

– Если ты опять скажешь, что я лентяйка, я тебя тресну.

– Когда это я такое говорил? – возмутился Марк. – Да у тебя вообще талант. Просто ты немного несобранная.

Нелли фыркнула, решительным жестом откинула волосы на плечо и сказала:

– Аня, я официально заявляю, что это все наглая ложь и возмутительная провокация!

В ее голосе было столько патетики, что Аня рассмеялась. Марк тоже усмехнулся. Потом повернулся к Ане:

– Ты, значит, тюльпаны рисуешь?

– Да что вы все к ней сегодня с этими тюльпанами прицепились? – заворчала Нелли, приобняв Аню за плечи. – Ты не бойся, они все только с виду совсем психи, а так тут люди нормальные. Пусть не самые умные, но все равно нормальные. Да, Марк? Нормальные?

Марк хотел чинно кивнуть, но, увидев выражение лица Нелли, рассмеялся. В эту минуту его собственное чуть суровое лицо будто осветилось изнутри – из глаз пропала настороженность, а на щеках появились еле заметные ямочки.

– Тюльпаны красивые. Я вообще люблю цветы, и в саду, и во дворе, и рисовать их люблю, – с мечтательной улыбкой произнесла Аня. – Каждый цветок – это будто отдельный мир. Нет, даже вселенная. Вы хоть раз внимательно рассматривали цветочные лепестки? Они бывают нежными и тонкими, а бывают жесткими, как листья. А вода! Как красиво лучи преломляются в воде! Только нарисовать это сложнее всего. – Аня на мгновение запнулась и заметила: – Я, наверное, чушь несу…

– Я всегда мечтал научиться достоверно изображать воду. Поэтому я часто бываю у этого озера, чего не сделаешь ради искусства, – сказал Марк, помолчав. – А еще я люблю рисовать людей.

– В смысле портреты? – удивленно уточнила Нелли.

– В том числе.

– Ты никогда не говорил.

– Ну, теперь сказал.

***

Небо постепенно начали застилать полупрозрачные перистые облака, вновь поднялся ветер, создавая рябь на поверхности озера. Листья чуть колыхались, впитывая вечерние лучи солнца.

– Еще увидимся, – сказала Нелли, кивнув на прощание Марку.

– Да, было бы неплохо. – С этими словами он взглянул на Аню, которая чуть сжалась под его внимательным взглядом. – Было приятно познакомиться, Анна.

– Взаимно! – кивнула Аня. – Ну, до скорого!

Вместе с Нелли она направилась к автобусной остановке. Марк проводил их взглядом. Остановился, машинально перелистал альбом с сегодняшними набросками.

До остановки он практически бежал. Чуть съежившись, под навесом в ожидании автобуса стояла Аня. Она заметила Марка, только когда он поравнялся с ней.

– Что-то случилось? – полюбопытствовала она.

– Да нет. – Марк пожал плечами и оглянулся по сторонам. – А где Нелли?

– Она уже уехала, повезло, автобус сразу подошел. А я другой жду, – сказала Аня, быстро взглянув на свои наручные часы на тонком ремешке. Рядом с Марком она как-то странно себя чувствовала, будто между ними возникло что-то, к чему она должна была подготовиться, но не знала, как. – Ты что-то хотел?

Марк протянул ей лист бумаги, сложенный вдвое.

– Это тебе. Я видел, как вы сидели на той скамейке рядом с воротами…

В эту минуту к остановке, тихо фырча, подкатил автобус.

– Это мой! – опомнилась Аня. – Спасибо, увидимся! – добавила она перед тем как заскочить в открывшиеся двери.

Уцепившись за ярко-желтый поручень и кое-как пристроив рюкзак, Аня развернула лист, который вручил ей Марк. Она увидела себя и Нелли, сидящих на скамейке. Нелли склонилась над рюкзаком, Аня же сидела вполоборота, смотря в сторону, и на фоне листвы выделялся ее профиль, нарисованный мягкими воздушными линиями.

Глава 4.

Громкий звук разорвал утреннюю тишину. Не открывая глаз, Аня пошарила рукой в поисках так бесцеремонно ворвавшегося в ее сон сигнала будильника. Лишь спустя какое-то время она вспомнила, что никакого будильника не заводила.

Телефон!

– Аня, доброе утро! – голос нарушительницы спокойствия звучал удивительно бодро.

– Мам, доброе утро. Ну чего ты звонишь в такую рань? – пробормотала Аня. – Я вроде бы вчера тебе говорила, что у меня все в порядке.

Мамин тон тут же стал жестким и деловым. Она, видимо, спешила.

– Послушай, я скоро позвоню Марине и скажу, чтобы она немедленно отправила тебя домой! Ты вчера почему на мои звонки весь день не отвечала?

Аня молчала. Спорить было бесполезно – вчера она так и не определилась, что же говорить в свое оправдание, и с наступлением утра ситуация магическим образом не прояснилась.

– Спасибо, конечно, но я никуда не поеду. А вчера я была занята.

– Позволь полюбопытствовать, чем?

Аня поняла, что дальше тянуть нельзя – надо срочно что-то отвечать, иначе начнется скандал. Выслушивать новый поток упреков с утра пораньше совершенно не входило в ее планы.

– Я рисовала, потом пошла прогуляться, зашла в гости к подруге из студии…

Мама резко оборвала рассказ дочери:

– Опять ты со своей студией! Ты зачем к тетке поехала, чтобы всякой ерундой заниматься? Мы думали, проветришься, придешь в себя, а то ты в последнее время какая-то дерганная ходила…

– Именно, что…

– Не перебивай! Тебе следовало бы больше беспокоиться о будущем! Еще тебе нужно на курсы походить, чтобы в следующем году нормально все предметы сдавала, без хвостов, Аня, ты меня слышишь?

– У меня никогда не было хвостов.

У Ани перед глазами сразу замелькали сцены из университетской жизни, скучной, как изнанка холста: бесконечные лекции, давка в столовой, высокомерно-равнодушные преподаватели, бормочущие всякую чушь в гулком пространстве аудиторий. Двор перед учебным корпусом, забросанный окурками, пожухлые кусты черемухи, нелепо торчащие посреди газона, сломанные ворота, которые столько раз обещали починить. Похожие друг на друга дни, сменяющиеся чередой, как фрагменты странного одноцветного калейдоскопа…

– Мам, мне уже пора. Давай потом все это обсудим, сейчас лето, до следующего семестра еще далеко.

Аня старалась говорить как можно тверже и убедительнее, но знала, что мама ее вряд ли услышит, а если и услышит, то все равно не поймет. Бросать трубку будет не самым умным ходом, но мама выручила ее, резко выпалив:

– Да делай что хочешь!

И в трубке послышались гудки.

Аня устало откинулась обратно на подушку. Потерев глаза и поразмыслив о том, как быть дальше, но так ничего путного не придумав, она решила все-таки встать.

Взгляд ее упал на рисунок, оставленный вечером на письменном столе. Легкие линии на бумаге казались слегка размытыми, но сходство с оригиналом не вызывало никаких сомнений.

Он нарисовал ее немного задумчивой; светлые волосы небрежно падают на плечи, тонкая шея и ключицы чуть прикрыты воротником клетчатой рубашки, губы изогнуты в легкой улыбке, но глаза смотрят внимательно и даже чуть задорно.

Осознание того, что Марк все это время смотрел на нее и старательно переносил ее образ на чуть потертую бумагу, подействовало как укол адреналина. Аня запрокинула голову, шумно выдохнула, затем закрыла глаза, словно пытаясь вернуть себе присутствие духа. Потом она еще долго рассматривала рисунок, то и дело водя по нему тонкими пальцами.

***

Всю неделю Аня старательно наносила на бумагу все увиденное и пережитое. Несколько раз она рисовала себя в задумчивости идущей по дороге, иногда на улице, иногда на берегу моря. Потом откладывала карандаш и сидела неподвижно, глядя на рисунок и прислушиваясь к своим ощущениям. Временами ей казалось, что она приближается к какой-то черте, за которой начнется совсем другая, прекрасная и сложная жизнь, но она не знала, насколько это точно и возможно ли вообще когда-нибудь перейти эту незримую границу.

За прекрасными огромными окнами студии проплывала бесконечная синева неба, в которую временами вплетались тонкие ажурные полосы перистых облаков, и то и дело можно было видеть стайки птиц, рассекающих воздух. Щебет Нелли, шуршание бумаги, тихая музыка, огромный светлый мир за окном – все это в последние дни действовало на Аню как-то особенно успокаивающе.

– На сегодня закончили, – решительно возвестила Нелли и потянулась. – Ты еще долго корпеть будешь?

– Я не корплю, – не поднимая головы, ответила Аня. – Я пытаюсь наконец дорисовать… Уже почти закончила. Вот, смотри.

Нелли пристально изучила рисунок, и на ее лице угадывалось нечто похожее на понимание и одобрение.

– Что это за место? Ты так нарисовала эту улицу, будто сама по ней гуляла много раз.

– Можно и так сказать, – усмехнулась Аня.

– Да? И где это? Далеко отсюда?

– Вовсе нет.

Нелли в задумчивости откинулась на спинку стула и нетерпеливо постучала пальцами по деревянному столу.

– Поблизости я ничего такого не помню.

– Вот здесь, – с этими словами Аня указала на собственную голову.

Нелли фыркнула и взглянула на часы.

– Я совсем забыла, совсем забыла! Мне же сегодня на собеседование нужно успеть!

– Собеседование? – переспросила Аня, собирая со стола бумаги и укладывая в рюкзак альбом для рисования. – Куда устраиваешься?

– Это что-то вроде подработки, тут недалеко есть кофейня на углу, может, видела? Она там существует, сколько я себя помню. Неплохое место, на самом деле. И униформа у них такая классная – черные рубашки, фартуки, все дела… Я до этого даже не задумывалась, как стильно может смотреться фартук!

– Обязательно приду, когда ты будешь работать, – пообещала Аня. – Но учти, я привыкла к хорошему кофе!

Нелли улыбнулась в ответ и подмигнула.

– Это будет лучший кофе в городе!

Подруги спустились на первый этаж и пересекли широкое светлое пространство холла. Стены между окнами украшали глянцевые фотографии, открытки, расписанные яркими красками фарфоровые тарелочки самых замысловатых форм, картины в деревянных рамах, коллажи, сделанные из стекла, дерева и старых газетных вырезок. Огромные напольные часы с причудливо изогнутыми стрелками гулко пробили четыре раза, наполнив холл тревожным эхом как раз в тот момент, когда Аня заметила недалеко от высоких двухстворчатых входных дверей знакомую фигуру. Нелли вихрем вперед, на ходу проронив:

– Привет, Марк, пока, Марк!

Тот усмехнулся, глядя убегающей Нелли вслед:

– И тебе привет!

Что он тут забыл? Занятия не посещает, всю неделю его нигде не было видно, ни здесь, ни в парке у озера. Может быть, он кого-то ждет?

Аня в нерешительности остановилась и спряталась за оживленной группой людей, где он не мог ее увидеть. Ей хотелось подойти и узнать причины его появления в этом холле, напоминающем огромный аквариум, но ей почему-то стало неловко – словно она собиралась залезть к нему в душу, подставляя себя под холод его взгляда, хотя ничего из ряда вон выходящего не делала.

Эх, была не была! Она подошла ближе. Марк быстро увидел ее, и Аня снова будто бы сжалась в своей тонкой клетчатой рубашке – теперь она показалась ей слишком яркой, а злополучный рюкзак – бесформенным и нелепым.

– Анна, приветствую! – сказал Марк, слегка улыбнулся и протянул ей руку.

– Привет, Марк, – ответила Аня, робко ответив на рукопожатие. – Я тебя здесь не видела раньше.

– Это неудивительно, я не так давно бросил занятия.

– Да? Это интересно. Могу я спросить, почему? – полюбопытствовала она.

Марк пожал плечами и отвел взгляд. Он явно не хотел продолжать разговор на эту тему, и Аня решила не навязываться, тем не менее почувствовав укол разочарования.

– Милый рюкзак, – сказал Марк.

– Брось, он совсем старый! – фыркнула Аня.

Марк вновь улыбнулся.

– У меня есть похожий. Как там молния на нем поживает? – спросил он, критически осматривая рюкзак цвета мокрого асфальта, висевший на Анином плече.

– Еще держится, – бодрее, чем того сама ожидала, отозвалась она. – Мы вчера с ней повозились. Удивительно, что этот рюкзак вообще еще жив.

– Видал виды? – хмыкнул Марк.

– Угу. – Аня помолчала. – А ты что здесь делаешь? Ну, в смысле, ты же сюда на занятия не ходишь.

Марк неожиданно замялся. Он выглядел довольно забавно: плотно сжав губы, он стоял с видом мальчишки, которого поймали на безобразиях, будто давая понять, что этот секрет не будет раскрыт, пока он сам того не захочет. Аня не выдержала и засмеялась. Марк, будто стряхнув с себя сомнения, махнул рукой.

– Да я просто хотел Антону книгу отдать… – начал он и развел руками, видимо, собираясь продолжить, но тут его спас появившийся из-за угла Андрей Николаевич.

Руководитель художественной студии всегда двигался несколько суетливо, словно на каждом шагу опаздывал куда-то, и вечно в одной его руке можно было увидеть портфель, а на другой – болтающийся твидовый пиджак. Когда он балансировал этими двумя предметами, торопливо сбегая по лестнице, то чуть походил на канатоходца. Несмотря на непрактичность, одевался он на редкость элегантно, выдавал его только взгляд, рассеянный и немного отсутствующий. И сотрудники, и обучающиеся относились к добросердечному Андрею Николаевичу с пониманием и некоторой снисходительностью. Мало кто принимал его всерьез, но каждый раз, когда он к кому-то обращался, никто не находил в себе желания отказать.

Так произошло и на этот раз.

– Ребята, вот вы мне и нужны, очень нужны!

Марк кивнул:

– Здравствуйте!

Руководитель поднял брови:

– Марк, а вы как здесь? Вы же больше у нас не занимаетесь? Или занимаетесь? Я вроде давно вас не видел… – Он потер указательным пальцем переносицу. – Хотя нет, точно не видел. Хорошо, что заглянули! Аня, а у вас как дела? Освоились у нас?

– Вполне освоилась, спасибо! – с улыбкой ответила Аня.

Андрей Николаевич кивнул:

– Ну, рад это слышать! Что же я от вас хотел?

Марк прищурился.

– А сказали, что мы с Анной вам очень нужны!

– Верно, нужны… Забыл, для чего.

Аня едва удержалась, чтобы не засмеяться и чувствовала себя при этом немного неловко. Каждый раз, когда Марк называл ее полным именем, сердце словно начинало таять в груди, растекаясь по телу приятным теплом. Она не знала, что ей делать – улыбаться, смущаться или не придавать этому значения.

– И правда, мы чем-то можем помочь? – наконец спросила она.

– Да, да! Совершенно точно! – затараторил руководитель. – Вы мне нужны, чтобы помочь разобрать вещи в складском помещении. Ничего сложного, всего пара коробок.

Марк и Аня переглянулись. Аня задумалась. Среди барахла могли остаться какие-нибудь удивительные безделушки, не предназначенные для чужих глаз. Или же совсем наоборот – какие-нибудь ценности, к примеру, забытые или же наоборот, намеренно оставленные здесь годы назад. Что-то внутри затрепетало от предвкушения загадки и возможности прикоснуться к прошлому, скрытому в этих удивительных стенах.

– Давай попробуем! – сказала Аня, взглянув на Марка. – Думаю, там есть на что посмотреть.

– Ребята, это правда нужно! – продолжал Андрей Николаевич. – Ну как, согласны?

Марк шумно выдохнул и махнул рукой.

– Ладно, показывайте, что у вас там.

Глава 5.

– А сказал, что пара коробок! – проронила Аня, с сомнением оглядывая захламленное пространство.

Марк тем временем взобрался на полированный деревянный ящик, чтобы приоткрыть маленькое окно под самым потолком. В тесноватое помещение, заставленное шкафами и коробками, ворвался свежий воздух.

– Интересно, когда тут последний раз проветривали, – проворчал Марк, выразительно поморщившись.

Аня огляделась.

– Мне это место напоминает какую-то тайную комнату, столько всяких штук! – С этими словами она жестом показала на черный сундук с металлическими полосами по бокам, на котором громоздились кипы вещей, перетянутых бечевкой.

Марк скептически взглянул на свою спутницу.

– Еще скажи, что здесь тайный ход спрятан!

– Ну а вдруг!

Резковатые крупные черты его лица будто смягчились в этом неверном свете, льющемся из-под потолка, а взгляд из колючего и слегка насмешливого превратился в сосредоточенный. Такое выражение лица Аня видела у него лишь однажды, когда он был увлечен работой и его рука, опоясанная плетеным кожаным браслетом, летала над бумагой.

Эта картина напомнила ей кое о чем.

– Хотела поблагодарить тебя за рисунок, очень мило с твоей стороны.

Марк с неприятным скребущим звуком передвигал пыльную коробку, не говоря ни слова.

– Я сегодня утром еще раз его рассмотрела, хотела сразу тебе сказать, да все как-то не могла.

Марк чуть заметно пожал плечами, и Аня внезапно почувствовала себя страшно неловко.

– Не стоит благодарности, – довольно резко бросил он.

Она хотела было сказать что-то еще, но ее будто окатили ледяной водой. В конце концов, что такого произошло? Может быть, он ей вручил этот рисунок, потому что надеялся на какой-то содержательный критический отзыв, а не на сентиментальное замечание о том, что она, видите ли, любовалась этим рисунком утром?

Аня глубоко вдохнула и постаралась взять себя в руки. Если хорошо поразмыслить, кто она ему? Да никто. Кто он ей? Тоже никто.

Телефон громко зазвонил, и Аня сбросила вызов. Затем еще и еще.

Она отвернулась и с преувеличенным интересом стала перебирать бумаги в одной из картонных коробок, раскладывая их в аккуратные стопки и убирая в отдельную кучу просроченную документацию и прочие ненужные бумажки.

Все это время Марк что-то мычал себе под нос и неуклюже копался в сваленных в углу стопках. Один из листов вырвался на свободу и, прорезав кожу на указательном пальце, упал на пол. Марк тихо чертыхнулся, поднял бумагу, скомкал ее и мельком взглянул на Аню, которая листала нечто вроде старой конторской книги в засаленной обложке из дешевого кожзаменителя.

Свет изменился, и неяркий пучок солнечных лучей, проникавших сквозь грязное окно, падал на Аню. Нетерпеливым жестом она откидывала подсвеченные солнцем волосы, и они вновь и вновь струились по плечам, словно река из расплавленного золота. Свет был именно таким, каким должен был быть солнечный свет, и Аня в тот момент сидела как раз в нужном месте. Стараясь не издавать лишних звуков, Марк потянулся за сумкой.

Он успел набросать лишь легкие контуры, когда Аня подняла голову.

– Во сне ты тоже рисуешь? Мы так до ночи тут копаться будем!

– А?

От неожиданности он вздрогнул, карандаш выпал из рук, отскочил от пола и улетел прямиком за сундук, одиноко притулившийся в углу. Вздохнув, Марк отложил бумагу и с пыхтением принялся шарить по полу руками, стараясь выудить карандаш из заточения.

– Тебе помочь?

Так и не дождавшись ответа, Аня подошла и присела рядом на корточки, критически осматривая место исчезновения карандаша.

– Не выйдет, придется двигать эту махину.

– Да, пожалуй.

Совместными усилиями им удалось отодвинуть сундук, который сначала жалобно затрещал, но все же поддался. В воздухе повисло облако пыли. Марк с надеждой заглянул за сундук.

– Тайная комната, ты говорила?

Аня отряхивала свои светлые джинсы и упрямо не смотрела на Марка. Об опрятном внешнем виде можно было забыть. Это же надо, в кои то веки она понравилась себе утром в зеркале, так нет, нужно же было обязательно извозиться в пыли! Да еще и при этом напыщенном типе! Вполне может быть, что той женщины художницы из двадцатого столетия вообще никогда не существовало и Нелли это все просто придумала!

Пока Аня боролась с накатывающим раздражением и мыслями о грязных джинсах, Марк с интересом рассматривал открывшуюся ему картину. За тяжелым сундуком прямо у темной, давно не видевшей света стены лежала груда хлама – несколько порванных книг, медная чернильница, сломанная ножка от стула, смятые пакеты, даже что-то вроде спиц от зонта.

– Нашел! – Марк наконец выудил из пыли потерянный карандаш. – Я уже думал, не свидимся!

Он еще раз оглядел клочок пола, заваленного барахлом, но тут взгляд его зацепился за нечто вроде бархатной ленты, которая робко выглядывала из-за вороха вещей.

– Так, а это еще что такое?

Марк осторожно поднял находку с грязного пола. Мягкая темно-бордовая лента связывала друг с другом бумажные листы, немного пожелтевшие от влаги и времени.

– Это, конечно, не тайный ход, но вполне себе артефакт! – заметила Аня, в изумлении рассматривая бумаги. – Как красиво…

Марк поднял брови.

– Тебе нравится?

– Очень. – Аня бережно коснулась пальцами одного листа. Тот оказался немного мягким на ощупь. – Как думаешь, это можно забрать с собой?

Он усмехнулся, оглядев помещение.

– Если вдруг кто-то позвонит в полицию по поводу кражи этого старья, то я тебя не выдам.

Аня улыбнулась. Перед ней снова был прежний Марк.

Где-то через час Анин напарник заявил, что они уже славно поработали и что он не собирается больше копаться здесь. Марк решительно вернул сундук туда, где он стоял, и демонстративно отмахивался от пыли, пока Аня в ожидании бережно поглаживала перехваченные бархатной лентой листы.

***

Когда Аня и Марк вышли на улицу, в воздухе разливался прохладный ранний вечер, а в высоком небе неслись рваные облака. Вокруг сновали прохожие, кто-то – праздно прогуливаясь, кто-то – торопливо вышагивая, и у Ани вдруг возникло щемящее чувство какой-то почти детской радости.

– Ну что, как в целом поживаешь? – тоном светской беседы поинтересовалась она.

– Хорошо, – ответил Марк. – Все как обычно.

Он явно не хотел пускаться в долгие разговоры. Плотно сжав губы, он иногда поглядывал на свою спутницу, будто бы стараясь прочесть что-то по ее лицу.

Они прошли еще немного.

– Слушай, может быть, прибавим шаг?

– Ты куда-то торопишься? – спросила Аня, глядя на Марка снизу вверх.

Тот неуверенно потер пальцем переносицу.

– Я-то никуда не тороплюсь, а вот ты, похоже, нарасхват, некстати Николаевич подскочил.

– Откуда такие выводы?

– Ну… тебе вон как названивают, мне хоть бы одна собака позвонила.

Аня нахмурилась и еле удержалась от того, чтобы не съязвить в ответ. Марк, если говорить откровенно, не был бестактным. Аню удивила такая его перемена: какую неподдельную радость выражало его лицо, когда они выбрались из этой каморки, да еще и с удивительной находкой, и каким угрюмым он сделался теперь, под этим летним предзакатным небом.

Зачем его принесло сегодня в студию? Зачем он сейчас занудствует? Много ли ему удалось услышать из этого до крайности нелепого телефонного разговора с неугомонной мамой, которая явно полагает, что ее дочь на каникулах в другом городе занимается не чем иным, как приемом наркотиков, а может быть, еще и контрабандой? Ане пришлось выйти, чтобы все-таки ответить на звонок, но это вряд ли поможет разрешить ситуацию.

– Что-то случилось? – внезапно спросил Марк.

Он остановился и посмотрел на Аню в упор. Поймав этот пронзительный взгляд, она почувствовала, что солгать будет непросто. Глаза его напоминали древесную кору, они были такого же глубокого цвета с темными прожилками, струившимися, словно вены.

– Нет, Марк, совсем нет. Пойдем, я устала.

Она рванула вперед, прибавив шаг. Он не отставал, и Аня почти бежала, не желая оборачиваться. Теперь ее мучили угрызения совести, и она ругала себя последними словами за свою несдержанность.

– Послушай, если он тебя так достал, я могу разобраться! – сказал он ей в спину, и в его голосе послышались раздраженные нотки.

Аня резко обернулась.

– Кто? О чем ты?

– Ну… я не знаю, с кем ты разговаривала.

Аня шмыгнула носом. Все вокруг, все движение, все звуки слились в один поток, который обволакивал и не давал вдохнуть. Ветер в секунду стал резким и неприветливым, и одновременно ее пронзали растерянность и какое-то смутное тепло. Это тепло было ей уже знакомо – оно было связано с тем радостным предвкушением, которое она испытывала каждый раз, когда в глазах ее спутника и напарника по приведению в порядок складских помещений вместо насмешки она читала заинтересованность и серьезность. Учитывая его несколько угрюмый нрав, это было последним, что она могла от него ждать, но все-таки…

Они стояли под порывами ветра, хлесткими, как плети. У Ани слезились глаза. Ей хотелось взять себя в руки, превратиться в каменное изваяние, но только не раскрывать все неприятные подробности того, что мучило ее на протяжении последних недель. Все вокруг плыло. Что-то уж слишком сильно холодит. Нет, к черту. Лучше держаться.

– Послушай, у меня все хорошо. Мы прибрались в кладовке, я даже закончила рисовать те дурацкие тюльпаны! У меня все в порядке.

– Ты поэтому так дрожишь?

Аня кивнула, затем покачала головой. Что-то в его тоне, да и самой манере говорить, было такое, отчего у нее слабли колени. Она изо всех сил старалась не показать этого и сделать вид, что ничего необычного не происходит.

– У меня все в порядке, – как мантру повторила она.

– Так будет еще лучше.

С этими словами Марк снял потертую джинсовую куртку и набросил ей на плечи. Тяжелая и массивная, она доходила ей чуть ли не до колен. В этом своеобразном коконе стало спокойнее, словно Марку удалось каким-то образом укрыть ее от ветра не только снаружи, но и внутри. Аня не стала задавать вопросов и проговорила:

– Спасибо.

– Не стоит благодарности. – Марк помолчал, затем неуверенно добавил: – Если тебе нужна помощь, ты мне скажи.

– Я постараюсь, – ответила Аня.

До той же автобусной остановки, под навесом которой он вручил ей тот самый рисунок, они шли молча, он – угрюмо поглядывая из-под косматых бровей на дорогу, она – стараясь не смотреть в сторону, то и дело задевая длинными рукавами джинсовки его руку.

***

– Я дома!

Из кухни показалась тетушка. Наметанный глаз сразу заприметил инородную деталь в образе племянницы.

– А я тебе говорила одеться теплее, – чуть ехидно проговорила тетя Марина.

– В следующий раз обязательно! Я просто…

Аня присела на диванчик с пестрой обивкой, стоящий прямо около входной двери – очень удобно, когда требуется без сил рухнуть вниз, а на пол падать не хочется.

– Как твои дела? Пойдем чай пить, у нас сегодня ягодный пирог, язык проглотишь! – защебетала тетя Марина, но, увидев, с каким видом Аня принялась развязывать шнурки кроссовок, переменила тон: – Что-то ты какая-то бледная. Случилось что?

Аня устало взглянула на тетю, поджала губы и сказала:

– Мама мне сегодня весь день названивала, она хочет приехать сюда. Вот тогда я точно буду бледнее всех бледных.

Глава 6.

– И когда она собралась сюда явиться? Ох Наташка… Никакого покоя не дает.

Тетя Марина расторопно накрывала стол к чаю. Посередине уже возвышался аппетитного вида пирог. Аня ждала, пока вскипит чайник, нервно постукивая костяшками пальцев по столу. Она мысленно молилась о том, чтобы все вышло не так, как она думает, и в последний момент все как-то устроилось бы. Пусть что-то произойдет! Что угодно, хоть землетрясение.

– Послушайте, а вы не могли бы…

Тетя Марина суетилась, насыпая чайную заварку в чашки. Потом она вздохнула, медленно поправила волосы и повернулась к Ане.

– Могла бы что?

– Ну, поговорить с мамой, чтобы она…

Тетя Марина усмехнулась:

– Чтобы она передумала сюда ехать? Ее остановит разве что стихийное бедствие, но даже тут гарантий нет.

Чайник наконец вскипел. Аня стала разливать кипяток по чашкам, рука ее дрогнула, и пышущая паром вода выплеснулась на стол, покрытый вышитой салфеткой.

– Осторожнее, ошпаришься! – вскрикнула тетя Марина. Аня вздрогнула и в испуге отшатнулась.

Проворно собрав со стола воду, тетя Марина заговорила вновь:

– У твоей матери есть одна особенность – она считает, что у нее огромное сердце и недюжинное знание жизни. И если кому-то из нас приходит в голову совершить что-то, не входящее в круг ее представлений, она тут же начинает это считать чуть ли не преступлением. Иногда я даже ловлю себя на мысли, что она холодно со мной держится лишь потому, что я, ее родная сестра, посмела выразить неудовольствие, когда она приехала ко мне в гости и заявила, что я неправильно повесила кухонные шкафы.

– В каком смысле – неправильно? – уточнила Аня.

– Не на той высоте да не в той последовательности. Ах да, твоей маме еще шторы ни в одной комнате не понравились.

Аня нахмурилась. Тетя Марина осторожно тронула племянницу за руку.

– Ты пробовала поговорить с ней?

– Много раз, она меня не слушает! – фыркнула Аня. – Только повторяет, что я должна быть благоразумной. Как будто изучать то, к чему не лежит душа, постоянно заставлять себя, стыдиться того, от чего у тебя вырастают крылья, не видеть солнца и не дышать этим воздухом – это верх благоразумия! И еще она говорит, что я иду путем слабых духом. Тут я вообще ничего не понимаю. Она, конечно, моя мама и всегда ей будет, и я люблю ее, но…

– Но ты хочешь, чтобы она оставила тебя в покое, верно?

– В каком-то смысле.

Аня поболтала ложечкой в чашке. Слишком много наговорила, слишком много жалуется. Надо собраться с мыслями. Она виновато взглянула на тетю Марину. Та перехватила ее взгляд и, в свою очередь, ободряюще улыбнулась.

– То, что ты слабая духом, – полная чушь, можешь выбросить из головы. Но всем приходится с чем-то мириться. Или сходить с проторенного пути, идти по неизвестной дороге. В конце концов, выбор в жизни есть у каждого.

– И у меня?

– Несомненно. Я знаю, что тебе хочется чего-то другого. Главное – решить, что для тебя важно, и не принимать чужие слова близко к сердцу.

Аня устало выдохнула.

– Знаете, я с раннего детства всегда слышала от разных, совершенно разных людей только одно наставление: будь собой. Но в результате мне приходилось и приходится делать то, что хотят другие. Будто меня запирают, трясут ключом прямо перед носом, и чтобы заполучить его, нужно заходить туда, куда заходить не хочется и страшно. Но если не пойдешь, дверь закроется, и, чтобы иметь шанс выбраться хоть когда-нибудь, нужно наступить на горло себе же. И выхода нет – только через эту дверь. Почему все так запросто говорят быть собой, если это сложнее всего на свете?

Тетя Марина помолчала, а потом произнесла:

– Все это кажется одной большой шуткой… Но у тебя есть этот ключ. Ты просто пока не знаешь, где он спрятан. Пока.

Взглянув на несколько озадаченное лицо Ани, она спросила:

– Ты мне веришь?

Аня закусила губу. В глубине души она чувствовала, что да, верит. Но вдруг это внутреннее чувство вновь окажется лишь иллюзией? Как с родителями, который в пух и прах раскритиковали даже чемодан, покрытый наклейками? Как с учителями, которые только отбирали бумагу и чернила? Как со многими друзьями, которые ни разу внимательно не рассмотрели ни одного их тех рисунков, которыми так хотелось поделиться? Нет, нельзя, нельзя вот так просто взять и расколоть эту броню, которая столько времени защищала и оберегала ее от осколков множества противоположных, чужих мнений, истин и взглядов. Но что-то в ней надломилось, и в голове набатом застучала тревога.

– Я… – «Не врать!» – Вполне.

По лицу тети Марины было непросто определить, удовлетворена она таким уклончивым ответом или нет. Наконец она кивнула и с легкой улыбкой спросила:

– Анют, так ты собираешься есть этот пирог или это сделаю я? Между прочим, с вишней!

***

Аня повесила куртку Марка на спинку стула и стала разбирать рюкзак. На столе уже высилась целая кипа завершенных и только начатых рисунков.

Ценную находку, обрамленную лентой, Аня положила перед собой с особым трепетом. Осторожно коснулась листов, перевернула, пошуршала ими, посмотрела на свет. Теплая мягкость бумаги никуда не делась, так и призывая нарисовать хотя бы что-то, оставить на поверхности след карандаша, краски, чернил.

В голове всплыли мысли разной степени отчаяния. Возвращение домой, разговоры и взаимные обвинения, дорога в полном молчании среди повисшей тишины.

Начинать рисовать на такой ноте было решительно невозможно. Аня подпирала рукой подбородок, глядя в окно на ветви деревьев, качающихся под порывами ветра, осматривала комнату и думала, думала, пока взгляд ее не упал на календарь, висящий на стене. Над квадратиками с числами, днями, бегущими мимо как ни в чем не бывало, была помещена фотография цветочного луга, переливающегося солнечными бликами, и лодки, плывущей по реке неестественно синего цвета. Быстро проходящая красота в противовес неумолимо постоянному ходу времени. Аня помотала головой, повертела карандаш в руках.

Цветы!

Время летело незаметно, и на первом листе, заботливо отделенным от массы остальных, Аня изобразила кухонный стол с неизменной вазой в центре, куда вместо броских пионов она «поместила» нежные фрезии, робко выделяющиеся на фоне окна и ярких кухонных стен.

Получилось неплохо и довольно трогательно. Карандаши скользили по бумаге с послушностью учеников, привыкших к дисциплине, а рука будто сама по себе знала, как сильно нужно нажимать на карандаш, когда провести легкую, едва заметную линию, а когда сделать точно такую же, но чуть четче и резче. Поразительная легкость напоминала то самое состояние потока, в котором, если верить многочисленным знатокам жизни, в неприличном количестве создающим курсы по самопознанию, человек способен творить так, как никогда раньше.

Не помня себя, Аня сделала последние штрихи, отложила карандаши и вдруг почувствовала, что ей стало трудно дышать, словно она вынырнула из теплой воды на морозный воздух. Стиснув карандаш, она постаралась сосредоточиться на дыхании. Вдох, выдох, вдох, выдох… Вдох, выдох, вдох, выдох… Опять вдох, выдох, вдох…

Прошла секунда, другая. Вдруг ее пальцы отпустили карандаш, который со стуком упал на стол, и судорожно сжались в кулаки, а ногти больно впились в ладони. Ей показалось, что на нее обрушилось цунами, и на несколько секунд сознание наполнилось яркими до рези искрами, похожими на фейерверки, а тело загорелось нестерпимым жаром. Собрав остатки сил, Аня доползла до постели, медленно опустилась на нее и закрыла глаза. Затем, совершенно обессиленная, забылась беспокойным сном.

***

– Теть Марин, вы ко мне в комнату не заходили, ничего со стола не брали?

Тетушка с подозрением осмотрела Аню: волосы взъерошены, глаза странно блестят, как при лихорадке.

– Нет, не заходила. Потеряла что-то?

– Да, рисунок, – ответила Аня и растерянно оглянулась по сторонам.

Тетя Марина пожала плечами:

– Я ничего не брала и к тебе не заходила. Может, ты его случайно положила куда-то не туда?

– Да, скорее всего.

Озадаченная, Аня вернулась в комнату. Окно по-прежнему было приоткрыто, ветер играл занавесками. Все вещи были на месте, кроме рисунка с фрезиями.

Аня еще раз внимательнейшим образом изучила письменный стол, за которым работала. Карандаши, стирательная резинка, альбом, органайзер с ручками и маркерами, ножницы, линейка… Нет, ничего не пропало. Может быть, она просто ошиблась?

– Ну куда он мог деться? – пробормотала Аня себе под нос.

Она рассеянно провела рукой по столу и вдруг почувствовала что-то сухое и шероховатое на его поверхности. На кончиках пальцев Аня рассмотрела что-то, напоминающее пепел, мелкий, словно песок, и поблескивающий на свету, будто кто-то рассыпал блестки. Она быстро отряхнула руки и нахмурилась.

Рисунка по-прежнему не было видно.

В дверь постучала тетя Марина.

– Ну что, не нашла свое творение? – спросила она, тоже осматриваясь по сторонам. – Анют, я правда ничего не брала.

Аня слабо улыбнулась:

– Да ничего страшного. То есть, это все странно, конечно…

– Может быть, еще найдется, ты не переживай, – сказала тетя Марина.

В дверь позвонили, и она поспешила выйти. Аня хотела рассказать тетушке о странном пепле, который она нашла, но в последний момент решила прикусить язык. Голова все еще немного гудела. Аня силилась вспомнить, что заставило ее так быстро вырубиться, ведь до этого самочувствие было отличным. Может быть, виной всему была усталость? Наверное.

Аня коснулась джинсовой куртки. Жесткая ткань выглядела немного вытертой, но джинсовка все равно смотрелась отлично. Аня сняла ее со спинки стула и накинула на плечи. Теплое чувство затопило ее, распространяясь от самого сердца дальше. Она поднесла рукав к лицу и вдохнула аромат, немного терпкий, с нотами зелени.