Читать онлайн Скверна бесплатно

Скверна

Siri Pettersen

RЕTA

© Siri Pettersen 2014 by Agreement with Grand Agency

© Лавринайтис Е., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Рис.0 Скверна

Пролог

Он сидел в туннеле перед платформой, прислонив к коленям картонную табличку. Жирные волосы скрывали лицо, но сомнений не было, это он. А двери поезда метро вот-вот закроются.

Стефан толкнул какого-то подростка и локтями проложил путь сквозь толпу. Хорошо, что у него в ушах наушники – они заглушают гневные возгласы. Одна бабка открывала и закрывала рот, как золотая рыбка, но у него в ушах звучала только музыка Трента Резнора.

You had all of them on your side, didn’t you? (Все они были на твоей стороне, так ведь?)

Надо выйти. Немедленно. Он уже дважды упускал этого упыря, но подобное больше не повторится. Стефан бросился к двери вагона, локоть зажало, но он сумел выбраться наружу. Он вывалился на платформу, а поезд умчался вдаль. Здесь было полно народа. Подземный свет высасывал жизнь из лиц. Люди походили на зомби, но никто из них не был мертв настолько, чтобы не заметить случившегося, если Стефан решит проделать все здесь, внизу. Надо найти другой способ. И другое место.

You believed in all your lies, didn’t you? (Ты верил во всю свою ложь, так ведь?)

Он вошел в туннель. Попрошайка вытянул руку, не глядя на него. Стефан улыбнулся.

– Привет, Жареный.

Жареный поднял голову. Едва он узнал Стефана, как тут же вскочил на ноги. Это произошло быстрее, чем Стефан мог представить. Жареный побежал вверх по туннелю. Он был одет в черное и взъерошен, совсем как ворона. Стефан бросился за ним. Стук каблуков эхом разносился по выложенному кафельной плиткой туннелю. Он пронесся мимо билетного автомата, преодолел в три прыжка лестницу и вылетел на улицу. В лицо ударил дождь. Было темно. Жареный опережал его всего на несколько метров, но вот он бросился на проезжую часть и стал лавировать среди уворачивающихся от него машин.

Стефан не медлил – его гнал инстинкт. Визг тормозов. Он наткнулся на мокрый капот и помчался дальше. Гудки клаксонов смешивались с музыкой.

The Ruiner is your only friend, he’s the living end, to the cattle he deceives. (Разрушитель – твой единственный друг, он – смерть скота, которому дурит голову.)

Стефан кинулся наискосок к площади Сохо и выиграл несколько метров. Люди оборачивались им вслед, но никто из них не станет особо беспокоиться, пока в роли добычи выступает бездомный.

The raping of the innocent, you know the Ruiner ruins everything he sees. (Насилие над невинным, ты знаешь, Разрушитель разрушает все, что видит.)

Жареный пробежал, расталкивая людей, через «Сейнт Энн Корт», свернул налево и двинулся дальше мимо «Флэт Уайт», кафе, где они впервые встретились. Легкие горели, но Стефан рассчитывал на то, что нищий чувствует себя еще хуже. Так и было. Попрошайка сбросил скорость, в ужасе огляделся и нырнул в помещение ночного клуба.

Now the only pure thing left in my fucking world is wearing your disease. (Единственная настоящая вещь, которая осталась в моем гребаном мире, носит твой недуг.)

Стефан протиснулся сквозь толпу вслед за ним. Жареного было легко заметить – неряшливый дикарь среди узких платьев и глубоких вырезов.

How did it get so hard? How did it get so long? (Как это стало так тяжело? Как это все затянулось?)

Жареный подбежал к запасному выходу, распахнул дверь и скрылся. Стефан успел добраться до двери еще до того, как она захлопнулась. Он оказался в проулке. В тупике. В самом его конце у мусорных контейнеров стоял попрошайка. Он дышал хрипло, как загнанный зверь.

The Ruiner’s a collector, he’s an infector, serving his shit to his flies. (Разрушитель – собиратель, он разносит заразу, подавая свое дерьмо мухам.)

– Игра закончена, Жареный, – Стефан приблизился к нему.

Беглец вжался в стену у водосточной трубы. Штукатурка вокруг ее креплений отвалилась и осыпалась ему на плечо. Дождь смыл ее вниз по изношенному пальто.

– Я ничего не сделал! Я ничего не сделал! – истерично вопил он.

Ложь. Кличку Жареный он получил не просто так, но Стефан не стал ему отвечать. В нем не осталось ничего человеческого, поэтому дискутировать было не с кем.

Maybe it’s a part of me you took to a place I hoped it would never go. (Возможно, часть меня ты забрал туда, где я надеялся никогда не оказаться.)

Стефан прекрасно сознавал, что преимущество на его стороне. «Глок» может покоиться на бедре: пуля сэкономлена. Вместо этого он вынул плоскогубцы.

And maybe that fucked me up much more than you’ll ever know. (И может быть, это так меня испортило, что ты и представить себе не можешь.)

Жареный широко раскрыл глаза и стал искать взглядом какой-нибудь предмет для защиты. Он оторвал металлическое крепление водосточной трубы. Болты упали на асфальт. Он принялся выбивать себе зубы, поранив при этом губу. Очевидное отсутствие боли указывало на то, что адреналин был далеко не единственным химическим веществом в его теле.

And what you gave to me, my perfect ring of scars. (Ты дал мне лишь идеальный круг шрамов.)

Жареный выплюнул зубы в кулак и протянул Стефану.

– Возьми их! Возьми их! Ты не можешь меня тронуть, а то они найдут тебя! Мусора тебя найдут! – кричал он, и из его рта капал красный дождь.

Стефан взглянул на два зуба. Белые обломки в грязном кулаке. Вокруг них образовалась кровавая лужица.

– Идиот, – ответил он. – Мусорам плевать, от чего ты умрешь. Никто и копейки не потратит, чтобы это выяснить. Никому нет до тебя дела. Ты забыл об этом?

Стефан не стал дожидаться ответа. Он ударил беглеца локтем в нос. Голова стукнулась о стену. Стефан схватил зубы перед тем, как Жареный повалился на землю. Потом он оттащил тело в угол за контейнерами. Мусор выпирал из-под крышки, как будто контейнер рвало. Запахи смешались. Гнилая пища. Кровь. И вонь, которая указывала на то, что во время визитов в туалет Жареный стал не слишком опрятен. Наверное, после ста лет жизни это можно понять.

Стефан свернул ему шею. Жареный оказался крепким парнем, Стефан услышал хруст лишь после второй попытки.

Он опустил зубы в карман и осмотрел место преступления. Окон нет. Камер нет. Людей нет. Он в безопасности. Асфальт сверкал. Капли дождя колотили по крышке контейнера. Стефан провел рукой по мокрым волосам и засунул плоскогубцы обратно в сумку. Он одернул куртку и сделал музыку погромче.

You didn’t hurt me, nothing can stop me now. (Ты не причинил мне вреда, теперь меня ничто не сможет остановить.)

Рис.1 Скверна

Дыра

– Единственное, чего мы хотим – это душевного покоя, – сказала Телья Ванфаринн, положив руку на грудь. Цепь, которую она несколько раз обернула вокруг шеи, зазвенела.

Ример, можно сказать, страдал. Кто угодно узнал бы этот спектакль, даже если рос не в Маннфалле. Она была одета в угольно-черное траурное платье с рукавами до пола, как вдова, хотя ее совершенно живой муж стоял рядом с ней. Ее горе было не чем иным, как нарядом, причудливым орнаментом, призванным вызвать сочувствие у присутствующих. Каким-то хитроумным способом ей удалось добиться встречи с Советом.

– Мы распадаемся на части, Ример-отче. От незнания. От того, что не можем понять смерть Урда.

Ример почувствовал, как уголок рта начинает подергиваться. При звуках имени Урда ему по-прежнему делалось нехорошо, и он не находил никаких признаков того, что это пройдет. По крайней мере до тех пор, пока место Урда свободно. Оно было подобно кровоточащей ране в кругу членов Совета, откинувшихся на своих креслах. Опасной раной. Воспаленной. Раной, о которой невозможно говорить, не вызвав суеты, способной разбудить половину Шлокны.

– Мы принесли вам свои соболезнования, – ответил Ример. – Я сам нанес визит главе дома Ванфариннов. Она знает, что случилось. Ты… дочь ее сестры?

Он посмотрел на Телью, которая без приглашения подошла ближе к столу.

– Ворононосец, наша мать стара, – сказала Телья, не ответив на вопрос. – Ее память уже не та, что прежде. Ты оказал нам честь, нанеся ей визит, но… Кое-какие слова, которые она приписывает тебе, кажутся… Как бы это сказать… – Телья поправила цепь на шее.

– Невероятными, – закончил за нее Даркдаггар. – Настолько невероятными, что семья вполне может пожелать получить подтверждение этим словам от имлинга, который лично присутствовал при гибели Урда.

Ример ожидал нападения, но не думал, что оно будет таким открытым. Он посмотрел на члена Совета.

– Ты хочешь привлечь меня к ответственности, Даркдаггар?

– Никоим образом, Ворононосец. Семья Ванфаринн просто хочет завершить это дело.

Казалось, Даркдаггар улыбается неживой улыбкой. На его лицо падал свет, отчего оно выглядело обескровленным, высохшим, контрастирующим с золотистыми стенами у него за спиной. Стены были разделены на 12 участков, на каждом из которых красовалось семейное древо семьи Совета. Ветви деревьев тянулись к сводчатому потолку. Когда Ример смотрел на них, у него создавалось ощущение, что он сидит в клетке, а спинка кресла – стена, плотно прижимающая его к столу.

Он пленник. Он прикован к месту, которое никогда не будет считать своим. Это кресло Илюме, матери его матери, и он поклялся никогда не занимать его. Но вот он здесь. Член Совета. Ример-отче. Ворононосец. В окружении врагов, которые используют каждый подходящий момент для того, чтобы спланировать его свержение.

– Завершить это дело? – Сигра Клейв сложила мускулистые руки на груди. – Урда убили в Равнхове, и до тех пор, пока дикари не ответят за это, дело не завершится.

Ример почувствовал возрастающее раздражение. Ему приходилось прикладывать усилия, чтобы не вскочить с места.

– Повторяю в последний раз, Сигра. Войны не будет. Смирись. Равнхов нельзя привлекать к ответственности за то, что совершили слепые.

Сигра сделала вдох и приготовилась ответить, но ее опередил Даркдаггар.

– Возможно, но ведь мы не можем привлечь к ответственности слепых, так ведь? – Он отпил вино из бокала, пока члены Совета смеялись.

Ример посмотрел на Телью Ванфаринн. Ее щеки разгорелись от возбуждения. Наверное, смена настроения в зале понравилась ей и придала смелости. Маска горя спала с ее лица.

– Могли бы, если бы не тот факт, что никто их не видел, – улыбнулась она.

Ример встал.

– Никто?

Улыбка Тельи померкла. Она с мольбой взглянула на Даркдаггара. Ример не удивился. Это Даркдаггар организовал встречу Совета с Тельей, и Ример полагал, что он не раз обсуждал ее с Тельей. Сколько способов нападения они нашли, еще предстоит выяснить.

– Ничего личного, Ворононосец, – сказал Даркдаггар. – Телья лишь повторяет то, что все и так знают. Самая поразительная черта трупорожденных – это их полное отсутствие. Кто утверждает, что видел их? Горстка Колкагг? Так стоит ли удивляться тому, что народ говорит о заблуждении? Или об отравлении? Мол, вы съели что-то такое, чего не выдержали ваши желудки. Или же вы подверглись воздействию… колдовства?

За столом разразился смех. Ример сжал кулаки и подошел к Телье. Она отошла на несколько шагов назад, подметая платьем пол. Ример указал на нее:

– Вы находитесь в этом зале лишь потому, что многие здесь лояльны семье Ванфаринн. Это не относится ко мне. Обвиняя меня и моих людей во лжи, вы себе не поможете.

Взгляд Тельи метался между Римером и Даркдаггаром.

– Я бы никогда… Я не говорила… От злости легко потерять голову, Ворононосец. Говорят, многие сильные мужчины видели троллей в тумане, и мы…

– Троллей в тумане? – Ример поймал ее взгляд и удержал его. Судя по морщинам вокруг ее глаз, она была старше, чем он подумал вначале. Может быть, в этом источник ее смелости. Она знала – сейчас или никогда. – Кровь того, кого ты считаешь мифом, капала с моего меча. Я проткнул его сталью и смотрел, как жизнь покидает белые глаза. Я чувствовал его дыхание. Слышал рычание. И я помню, какой запах исходил от костра, в котором мы их сожгли.

Смех затих. Телья сглотнула и потупилась.

– Во имя Всевидящего, – произнес Даркдаггар. – Неужели нам надо устраивать из этого трагедию? Все, о чем нас просит семья, это о бальзаме на рану. Они потеряли члена Совета, Ворононосец.

Взгляд каждого из присутствующих в зале обратился к пустому креслу. Никаких сомнений в том, что за бальзам был нужен семье, не осталось.

Ример вновь взглянул на Телью.

– Правда? И что же, кресло даст тебе ответы на все вопросы? Тебя перестанет интересовать, как он умер, если один из вас займет кресло за этим столом?

Телья помедлила, но у нее хватило совести отрицательно помотать головой.

– Конечно нет, – ответил Даркдаггар. – Но это как минимум станет гарантией того, что Урд не был убит из-за места в Совете.

В зале наступила тишина. Явное обвинение в убийстве было произнесено в присутствии посторонних. Ример обвел всех взглядом. Мужчины и женщины в три, а то и в четыре раза старше его. Они молчали, и большинство потому, что поддерживало Даркдаггара. А те, кто его не поддерживал, сидели тихо, чтобы не усугубить ситуацию еще больше.

Телья Варфаринн сделала шаг в сторону Римера.

– Ворононосец, ты должен простить нас, нами движет горе! Все эти разговоры о слепых и каменных вратах… Для нас это более чем непостижимо. Никто не видел доказательств того…

– Вздор! – прервал ее Ярладин. – Переполненный зал Ритуала видел, как Колкагги прорывались через врата и как разваливались стены. Если тебе нужны доказательства, ступай в гавань и купи кусочек красного купола!

Телья охотно ухватилась за эту возможность, как будто вела переговоры.

– Переполненный зал Ритуала – это множество разных историй, Ярладин-отче. Прости, но нас там не было. Мы слышали только, что здание обрушилось. Кто-то сказал, что стены не выдержали тяжести купола. Другие утверждают, что виной всему дрожь земли.

Даркдаггар сцепил руки на затылке.

– Как это ни трагично, но мы не можем вас успокоить. А ведь все могло быть очень просто. Но правда заключается в том, что врата столь же мертвы сегодня, как и тысячу лет назад, разве не так, Ворононосец?

Он посмотрел на Римера без улыбки, и только глаза его светились осознанием победы.

Ример сжал зубы. Все зашло слишком далеко. Он распахнул двери, и теперь в них ломились волки. Дипломатия больше не поможет.

– Имлинги могут болтать что хотят, пока не сгниют в Шлокне, – сказал он. – Они всегда так делали. Но это ничего не меняет. Я знаю, что произошло. Урд сам построил себе погребальный костер. Он был безумным псом.

Сигра преувеличенно громко ахнула. В глазах Тельи полыхнула искра, но пока ей удавалось сдерживать улыбку. Она схватила черный сверток, который держал ее муж, и подняла его вверх. Это была разрезанная кем-то мантия. На груди, там, где должен был находиться знак Всевидящего, виднелась прореха. Зияющая дыра над сердцем.

– Это принадлежало одному авгуру, Ворононосец. Его видели идущим по тонкому льду Оры. После этого его никто не видел. Говорят, он лишился рассудка. И не он первый. Я признаю, что Урд был необычным, Ример-отче, но безумным он не был никогда. Возможно, утрата Всевидящего погрузила его душу во мрак? Возможно, поэтому он поступил так, как поступил. И с этой точки зрения, возможно, виноват во всем…

Ример с трудом верил в услышанное. Он посмотрел на нее.

– Виноват во всем я?

Она прикусила губу и смерила его взглядом.

Римеру стало душно. Он уставился на мантию. Дыра затягивала его, пожирала живьем. Черное ничто.

Он подошел к Телье. Муж протянул руку, чтобы защитить ее. Беспомощное рефлекторное движение. Ример взял его за запястье и отвел руку назад, не удостоив его взглядом. Телья схватила мантию, как будто приготовилась бежать.

Ример склонился к ней:

– Урд убил Илюме прямо у меня на глазах. Мать моей матери. Он взломал круги воронов и впустил в Имланд трупорожденных. Собственное слеповство свело его с ума. Нет, я не убивал его. Но я клянусь, что, если бы мне представился такой шанс, я сделал бы это, не моргнув глазом. Хорошенько посмотри на это кресло, Телья, ведь больше ты его никогда не увидишь.

– Хватит! – стукнула кулаком по столу Сигра. Сидевший рядом с ней Лейвлунг Таид вздрогнул, и его двойной подбородок затрясся. Бокал с вином опрокинулся. Старик пребывал в полусне во время этой беседы и почти не прикасался к бокалу. Темное вино стало растекаться по поверхности стола. Раздался шум отодвигающихся стульев, члены Совета поднимались, чтобы не испачкать свои мантии.

– Заседание окончено, – сказал Ример. Он распахнул балконные двери и вдохнул холодный воздух, втянул его в легкие. Он вышел на мост и остановился. Ример стоял на одном из старейших мостов Эйсвальдра. Раньше он вел в зал Ритуала, теперь же – в никуда. Мост был похож на застывший язык. Резные змеи свешивались с края моста, как будто намертво прилипли к нему. Ример понял, что с ним произошло то же самое, и оторвал руки от перил. Перила были покрыты белым инеем. Его руки растопили снег и оставили следы.

Внизу на земле раскинулся круг воронов. Бледные каменные столбы впервые были укутаны снегом после тысячелетнего покоя за стенами зала. Они были мертвыми. Бесполезными. Ример целые ночи проводил среди них, сливаясь с Потоком, притягивая его к себе до тех пор, пока виски не начинали лопаться, но врата отказывались открываться перед ним. Возможно, ему привиделось, что они когда-то открывались. Даркдаггар сказал правду. Врата померкли в тот день, когда она покинула этот мир. Угасло и все остальное.

За спиной у Римера раздались тяжелые шаги. Ярладин встал рядом с ним и посмотрел на край моста.

– Если бы ты просто пошел дальше, то избавил бы их от тяжкого бремени, – сказал он. Ветер играл его белой бородой.

Ример усмехнулся:

– Такого удовольствия я не доставлю никому из них. Если они желают моей смерти, то им придется сделать работу самим.

Ярладин вздохнул:

– Ты растратил все свое преимущество, Ример. Ты больше не можешь нападать на них, в противном случае ты очнешься в цепях на площади перед тингом. Даркдаггар перешел черту, но ты даже не пытаешься объединить их. Если не отбросишь свою ненависть, то завлечешь в ловушку не только себя, но и нас.

Ример хотел сказать, что не испытывает ненависти, но это было бы ложью. Он ненавидел их за то, что они правили под сенью фальшивого божества. Ненавидел за то, что они подчиняли действительность своей воле. Интриги. Вранье. Горькая правда заключалась в том, что ни у одного члена Совета не было иной цели, кроме удержания своего места в нем.

Ярладин ткнул Римера кулаком в спину, как будто оказал услугу.

– Кроме того, в их словах есть кое-что. Нас покинуло несколько авгуров, и это не останется без последствий.

– Тебе никто не говорил, что никому нельзя запретить покинуть тебя? – Ример почувствовал себя беззащитным после этих слов. Он оторвал взгляд от каменного круга и ударил кулаками по перилам. – Это бессмысленно! Они сами видели! Они видели, как рассыпаются стены и как из них появляются камни. Они знают, что слепые были здесь. Они знают правду так же хорошо, как и я, но выражают сомнения, поскольку это в интересах Совета.

Ярладин взглянул на него:

– Тебя это мотивирует? Собственная правота? Чушь! Ты никогда не переживал за свое положение. Если бы переживал, то усилил бы позиции своей семьи.

Ример отвернулся от него. Могучий и похожий на буйвола Ярладин был его единственным другом в Совете. Но это никак не означало, что с ним было легко общаться.

– Я выразил свое мнение об этом деле. Я Колкагга. Мы никому не даем клятв.

– Ты говоришь о правилах, Ример? Можешь переворошить всю библиотеку, но не отыщешь ни одного правила, которого бы ты уже не нарушил. Выбери хотя бы причину, чтобы я смог в нее поверить.

– Ты считаешь меня идиотом? Совет хочет, чтобы я создал семью, потому что это укрепит Совет. Не меня.

Ярладин взял его ладонью за шею. Крепкий захват. Как у отца.

– Ример… Что полезно для тебя, должно быть полезно для Совета.

Ример закрыл глаза. Голос седобородого здоровяка звучал у самого его уха.

– Послушай меня. Нельзя позволять ей управлять всеми твоими поступками. Ты Колкагга. Ты Ример Ан-Эльдерин. Ты ворононосец, во имя Всевидящего! Тобой не может руководить бесхвостая дочь Одина, которую никто больше не увидит. Включи голову, мальчик! Если хочешь дать людям надежду и сплотить этот Совет, возьми себе законную жену. Устрой праздник. Покажи им, что семьи сильны. А если непременно хочешь вступить с ними в противостояние, выбери девушку, которая не принадлежит к семье Совета. Воспользуйся шансом, чтобы укрепить связи между севером и югом. Ты ведь этого хочешь. Найди девчонку на севере. Я знаю, что Силья Глиммеросен не станет возражать.

Ярладин не ждал ответа. Он отпустил Римера и направился обратно к залу Совета.

– Камни мертвы, – прокричал он. – Но мы все еще живы!

Он вошел в зал Совета и закрыл за собой двери.

Ример стоял, переполненный неприязнью. Пальцы онемели от холода. Он засунул руку в карман и вынул клюв ворона. Хлосниан подобрал его на горе Бромфьелль перед тем, как огонь поглотил камни. Это все, что осталось от Урда. Клюв. Даже заклинатель камней не мог этого объяснить.

Клюв был мрачным, чужеродным. Цвет кости становился темнее ближе к острию. В царапинах запеклась кровь.

Ример взвесил его в ладони. Тяжелее, чем кажется. По коже пробежал холодок. И все же клюв привлекал его. Только он казался реальным подтверждением тому, что все случившееся произошло в действительности. И что это только начало.

Рис.2 Скверна

Викинг

– Норвегия?

– Нет.

– Финляндия?

– Ты уже называла. Нет.

– Исландия! Наверняка Исландия! У вас есть такой звук… как у викингов. Тххх, – Джей просунула язык между зубами и выдохнула.

– Не знаю никаких викингов, – сказала Хирка и надавила на точку на плече Джей, после чего девочка обмякла.

– Ай-ай-ай! Нет, не останавливайся! Викинги? Ты никогда не слышала о викингах?

Хирка молча массировала ее плечо.

– Норвежцы, которые жили тысячу лет назад? Корабли? Грабежи? Берсерки?

Слово «берсерк» казалось знакомым, но Хирка ничего не ответила. Слова часто казались ей знакомыми, но это ничего не значило. Она прекратила поиски сходства. Почти всегда это вело в никуда и лишь повергало ее в уныние. К тому же она научилась никогда не говорить правды и не рассказывать, что пришла сюда сквозь камни. Она не пыталась продавать чай из иного мира людям в кафе. Если она это делала, то владелец заведения звонил в полицию, и единственным путем отступления становилось окно в туалете.

– Можешь их вынуть? – Хирка коснулась ее наушников. Джей всегда ходила в них, куда бы ни направлялась. Было похоже, что из ее ушей вытекают тонкие струйки молока. Джей вынула наушники, и они повисли у нее на груди, пристегнутые зажимом.

– Тебе надо перестать… как это называется? Наклонять. Наклонять спину, – сказала Хирка.

– Я знаю. Сутулиться. Унаследовала это от мамы. Она говорит, что там, откуда мы родом, быстро привыкаешь ходить с опущенной головой. Иначе не выжить.

– Выжить?

– Выжить. Продолжать существовать. Как-то перебиваться. Понимаешь? Не умереть.

Хирка кивнула. Она слышала это слово раньше, просто забыла его.

Джей потянулась, как кошка, а потом вынула мобильник из чехла, который висел у нее на шее на блестящем шнуре.

– Что будем искать?

– В другой раз, – ответила Хирка и бросила взгляд на горы грязных стаканов и тарелок. – Нам надо навести порядок и закрыть столовую.

– Нет, нет, уговор дороже денег. Ты помогаешь мне, я помогаю тебе. Что искать?

– Посмотри, не найдешь ли растение с желтыми колокольчиками. У него почти нет листьев, – сказала Хирка. Она счистила остатки торта с тарелки и загрузила ее в посудомойку.

– Оʼкей, желтые колокольчики, появитесь, – Джей нажала на кнопку телефона. Темные волосы закрывали ее лицо. Так всегда случалось в конце дня – волосы Джей выбивались из заколок, особенно когда у них было много работы. Как сейчас.

Снаружи раздались крики. Хирка выглянула в окно. На церковной лестнице стояла пара, глаза людей блестели, щеки раскраснелись. Их окружали родственники и друзья, которые делали фотографии. Эти фотографии останутся в их телефонах. Мгновение, застывшее навечно.

Хирка многое отдала бы за возможность иметь фотографии из Имланда.

Она почувствовала, как горе сжимает сердце, и поспешила заполнить посудомоечную машину. Нет никакого смысла думать о вещах или личностях, которых она никогда не увидит.

Последней грязной тарелке, к счастью, нашлось место в машине. Она закрыла дверцу и пару раз нажала на кнопку. Обычно ее настроение поднималось, когда она смотрела, как маленький огонек гаснет и зажигается.

– Вот, – сказала Джей и повернула экран к Хирке. – Растения с желтыми колокольчиками. Какое из них ты ищешь?

Хирка разглядывала маленькие картинки. Пара растений походила на золотой колокольчик, но ни одно из них не было им. Она ощутила укол разочарования. Это удивило ее, она думала, что давно потеряла надежду.

– Наверняка это одно из них, – сказала Джей. – Я прогуглила все растения с желтыми колокольчиками, а я неплохо умею искать информацию. Надо бы тебе тоже научиться, Хирка. Я еще не встречала человека, который никогда не пользовался телефоном.

– Мне он не понадобится, – ответила Хирка, с болью осознавая, что ей некому позвонить.

– Ого, ты что, уже закончила? – Джей встала и отряхнула фартук. – Нам осталось запереть дверь и можно валить. Типа ты такая эффективная.

Хирка улыбнулась. Обычно если она не совсем понимала собеседника, улыбаться было безопаснее всего.

– Надо подождать, пока все разойдутся, Джей. Мы там чужие.

Она бросила взгляд на толпу на улице. Мужчины и женщины с влажными от счастья глазами в блестящей обуви. Они заполнили всю площадь от столовой до церкви.

Столовая представляла собой странную пристройку к церковному зданию, флигель, спроектированный в совершенно ином стиле. Новое крыло, где имелось место для всех, кто в нем нуждался. Как она сама. Это место, где бездомные могли переночевать ночь или две. Бедные могли получить бесплатную еду. А еще здесь имелась комната, где помогали больным. Хирка заходила в нее несколько раз, но не заметила ни одного растения.

– Пока ждем, можем рассортировать вот это, – сказала Хирка и вывалила на стол одежду из мешка. Она пахла пылью и потом, но была целой. Вначале Хирка удивлялась, как много люди готовы отдать другим, но потом Джей сказала, что все это барахло. Вещи, которые вообще никому не нужны. Хирке трудно было поверить в такое.

Хирка отложила один свитер в кучу вещей, требующих починки.

– Забудь об этом, – рассмеялась Джей. – Ты молодец, но вот это даже тебе не под силу починить.

– На нем меньше дыр, чем на твоем.

Джей посмотрела на собственный свитер.

– Эй, ну это же совершенно другое! В нем дырки проделаны специально. Потому что это типа круто!

– Тогда можем в этом прорезать еще несколько дырок, и он тоже станет крутым.

Джей посмотрела на нее, высоко подняв бровь. Ее глаза были подведены черным. Она покачала головой:

– Ты как не от мира сего, да? Уф, а это что?

Хирка схватила Джей за руку.

– Стой!

Она выхвалита рубашку из рук Джей. На рукаве виднелась прореха со следами крови. Она сложила рубашку и бросила в кучу вещей на выброс.

– От крови можно заразиться, – сказала она Джей. – Лучше не будем ее трогать.

– О господи, ты даже не представляешь себе, как я ненавижу эту работу!

Хирка улыбнулась:

– Так ненавидишь, что приходишь сюда почти каждый день?

– Только потому, что мама меня заставляет! Ей нужна причина приходить сюда самой. Пялиться на отца Броуди. Это так пошло, ты не представляешь. Священник, эй! Он даже жениться не может, а она начинает выделываться, если он две минуты не обращает на нее внимания. Как думаешь, почему она, типа, сердится на тебя? Потому что ты здесь живешь все время, поняла? – Джей наклонилась ближе к Хирке: – Она говорит, у тебя нет права находиться здесь, и он должен передать тебя службе опеки или еще кому.

Хирка пожала плечами. Совсем неудивительно, что мать Джей привязалась к отцу Броуди. Дилипа сама жила в подвальной комнате церкви много лет назад. Тогда у нее родилась Джей. Теперь Джей было столько же лет, сколько Хирке, и у нее имелась пятилетняя сестра. Семья Джей боялась, как бы их не отправили домой. Хирка понятия не имела, ни где находится их дом, ни от чего они бежали, но знала, что сейчас у них все в порядке.

Куда они меня отправили, если бы знали, кто я? Где дом?

– Это ненадолго, – сказала Джей и скривилась, глядя на стоящую на лестнице парочку.

– Не веришь в них?

– Неа. Только глянь на него. Он лет на двадцать старше ее. А ей наверняка просто хотелось надеть свадебное платье. И деньги. Как только ему стукнет полтинник, до нее дойдет, что он старик, – Джей бросила фартук на стул. – Они уезжают. Я пошла. До завтра, Хирка.

Она вышла на улицу, вставив в уши плеер, и начала покачивать головой в такт музыке, которую, как было известно Хирке, не слышал никто, кроме Джей. Застывшие звуки. Совсем как фотографии.

Хирка протерла столы и повесила их с Джей фартуки на крючок. Она заперла наружную дверь и прошла в церковь через черный ход. Храм во многом походил на чертог Всевидящего. Каменное здание, построенное для того, чтобы произвести впечатление.

Отец Броуди уже ушел. Хирка в одиночестве брела между рядами скамей. Вокруг располагались высокие окна с разноцветными витражами. Картинки с изображением неизвестных ей историй. Боги и люди. Имлингов нигде не было видно. Ни у кого нет хвостов. И трупорожденных нет.

Сто пятьдесят четыре дня. После Имланда. После Маннфаллы.

После Римера.

Она зашла за алтарь, открыла дверь в колокольню и поднялась по лестнице на самый верх. Ей разрешили жить там, хотя наверху не было комнат, предназначенных для людей. Священник сказал, это место похоже на строительную площадку – ни тепла, ни света. Хирка не скучала ни по одному, ни по другому. Он пытался поселить ее в комнату в подвале, в ту, где когда-то жили Джей с мамой, но подвалы напоминали Хирке шахты Эйсвальдра. Она хотела наверх. Высоко наверх. Забраться так высоко, чтобы никто не смог до нее добраться. И поэтому она каждый вечер приходила сюда, пока отец Броуди не сдался. Она отмыла большую часть пыли и помет летучих мышей. Сейчас здесь хорошо. Пока не начали бить колокола.

Хирка оглядела пристанище, которое стало ее домом в новом мире. Большую часть помещения занимала лестница. Когда она смотрела наверх, то видела колокола, расположенные этажом выше. На самом деле они были на одном этаже, но кто-то настелил здесь дополнительный деревянный пол. Наверняка временно, скорее всего, полом пользовались во время реставрации, но потом так и не убрали.

В узком пространстве между лестницей и стеной лежали матрац и подушка с вышитым лебедем странных очертаний. Судя по всему, ее сделал человек, который в жизни не видел лебедя. У Хирки имелась чашка, которая на самом деле была половинкой чашки с надписью: «Вы просили полчашки». Ей объяснили смысл шутки, она оказалась смешной. Маленький комод с тремя ящиками. Нижний ящик не закрывался, и в нем поселился Куро. Еще здесь была печка, которую приволок наверх отец Броуди. Тепло выходило из маленьких отверстий внизу стены и бежало по длинному проводу прямо в печку. Хирка несколько раз включала и выключала ее, но потом печка перестала работать. Ничего страшного. Она не мерзла. К тому же у нее имелось несколько стеариновых свечек.

Еще Джей дала ей книгу о том, как выучить язык. Хирка еле-еле смогла прочитать ее заглавие. Книги здесь были доступны всем. Да и вообще, изобилие разных вещей казалось просто непостижимым. Но и в этом мире существовали бездомные. И что еще хуже – такие, как она. Люди без номера. У всех людей были номера. Без номера человека нет. Хирка с тем же успехом могла быть призраком.

Она прижалась к стене в широком оконном проеме. Призрак или нет, но у нее хотя бы есть собственное окно с настоящим стеклом. Окно заострялось кверху, и в нем имелась форточка, которая по большей части была открыта.

Хирка провела рукой по прохладному стеклу. Стекло хорошее. Камень хороший. Эти материалы она понимала в отличие от многих других вещей этого мира.

Она обвела взглядом Йорк, как называли этот город. Церковь носила имя Святого Фомы и располагалась недалеко от центра. Дома плотно лепились друг к другу, как в Маннфалле. Единственное свободное пространство находилось прямо перед ней – безобразный садик с выпирающими из земли камнями, которые были похожи на гнилые зубы. Под каждым камнем закопан труп. Здесь умерших не сжигали, а просто закапывали в землю и оставляли там гнить. Это неправильно. Так поступают только убийцы. Но здесь это никого не беспокоит.

Хирка однажды спросила, скармливают ли когда-нибудь умерших воронам, но об этом, как и о многом другом, она больше никогда спрашивать не станет.

Только подумать, для чего она могла бы использовать участок, где проводились их извращенные ритуалы. Она могла бы выращивать коренья, а может, и золотой колокольчик, солнцеслез и…

Вещи, которых здесь нет. Вещи, о которых никто не слышал.

Здесь никто ничего не выращивает. Даже необходимую еду.

Хирка потрогала одно из растений на подоконнике. Отец Броуди свозил ее в теплицу у школы и купил ей три ростка. Они стояли каждый в своем бумажном горшке. Что это за растения и от каких болезней они помогают, она понятия не имела. Все надо было учить заново. Абсолютно все.

Она водила глазами по сторонам в поисках надежной вещи, за которую можно зацепиться.

Далеко внизу она разглядела мужчину у скамейки. Он счистил снег не со всей поверхности, а только с того места, куда собирался сесть. Поднял глаза, но тут же отвел их в сторону – сделал вид, что не заметил ее. На нем был серый свитер с капюшоном и кожаная куртка. Она уже видела его раньше, накануне он проходил мимо. Она уверена. И Хирка видела его поблизости от магазина с едой. Что ему надо? Зачем он здесь? Он из полиции? Пришел забрать ее, потому что у нее нет номера?

Страх сковал ее холодом. В животе появился ледяной комок.

Мужчина резко поднялся, пересек кладбище и вышел через кованые ворота. Она смотрела ему вслед, но он уже скрылся из виду. Ей были видны только проезжающие мимо машины.

В этом мире отсутствовала тишина. Куда бы ты ни пошел, тебя постоянно окружали звуки. Постоянный рокот машин. Так много неизведанного. Здесь столько всего надо знать, столько ошибок можно совершить.

Хирка зажимала руки ушами до тех пор, пока не услышала, как по ее телу течет кровь. Все быстрее и быстрее.

Воздух отказывался проникать в легкие. Она задыхалась. Ее накрыло чувство нереальности происходящего. Руки затряслись. Она принялась срывать с себя одежду, молнию на брюках заело, и она не смогла раздеться быстро. Она высыпала содержимое своего мешка. Вещи рассыпались по полу. Старые вещи. Знакомые вещи. Ее вещи. Травы. Их осталось ничтожно мало. Зеленый свитер, который все так же расходится по швам. Хирка натянула его. И штаны. Перочинный нож. Здесь никто не носит ножей. Это запрещено законом.

Хирка опустилась на матрац и посидела, обхватив себя руками. Потом она нащупала украшения на груди. Ракушка и волчий зуб. С маленькими зарубками. Каждая зарубка символизировала что-то настоящее. То, что произошло в действительности. Победу в единоборстве между нею и Римером.

Ример…

Она уже привыкла к внезапным приступам. Привыкла к потрясениям. А вот к тоске никак привыкнуть не могла. Дыра в груди пожирала ее каждый день. Каждый из ста пятидесяти четырех дней.

Имланд в безопасности, это единственное утешение. Теперь, когда ее там нет, слепые не угрожают тому миру. Теперь, когда она унесла скверну с собой.

Но у нее остались воспоминания. И подарки.

Сердце стало биться медленнее. Дышать стало легче. Она – Хирка. Она настоящая. Ее вещи – настоящие. Просто они не принадлежат этому миру.

И этому тоже.

Она засунула руку в карман и нащупала три камня-кровавика. Подарок Ярладина. Член Совета спрятал их в плаще перед ее отбытием. Они могли бы помочь ей в Маннфалле, а вот здесь – неизвестно. Здесь она не видела ни одного места, где торговали бы камнями. И в магазины их не принимали.

И еще книга от Хлосниана. Подарок, который наверняка стоил заклинателю камней так дорого, что даже думать об этом страшно. Ример отдал ей книгу в ночь ее отбытия.

Хирка услышала шелест крыльев. Куро приземлился на подоконник и протиснулся в форточку. Он спланировал вниз и устроился в ящике. В последнее время он был какой-то странный. Он мало прыгал, вместо этого ходил, и Хирка даже видела, как он падал. Казалось, он просто-напросто впал в депрессию. Может быть, ворону было так же тяжело, как и ей. Тяжело находить себе пищу в этом мертвом мире, лишенном энергии Потока.

Но они были друг у друга, а это уже немало. Едва ли она смогла бы выдержать последние пару месяцев без него.

Хирка взяла книгу Хлосниана, толстую, в коричневом кожаном переплете с ремешками, с помощью которых ее можно закрыть. Хирка приделала к обложке одну круглую штуковину. По словам отца Броуди, это старый компас. Она нашла его на кладбище. Стрелка всегда указывала на север, и на нее хорошо было смотреть, когда от окружающего мира начинала кружиться голова.

Хирка открыла книгу. Она никогда не отличалась особенными способностями к чтению и письму, умела читать и писать лишь чуточку лучше, чем отец. И все же она заполнила множество страниц беспомощными словами и рисунками. Карта окрестностей. Изображения растений. Картинки, которые она нашла на улице. Мертвые листья. Фантики от леденцов. Маленькие лоскутки.

Сначала она собирала все подряд. Каждая, даже самая маленькая вещь была новой и невообразимо красивой. Еще она записывала все, о чем хотела рассказать Римеру, но это причиняло слишком сильную боль, которая с каждым днем становилась все острее. И Хирка перестала записывать.

А вот новые слова она записывала по-прежнему. Постепенно у нее появилась целая система. Отдельные страницы для слов, обозначающих вещи, знакомые ей. Стул. Окно. Хлеб. Дождь. И другие – для слов, обозначающих вещи, в существование которых она бы никогда не поверила. Телефон. Шоколад. Асфальт. Солнцезащитные очки. Стиральная машина. Бензин.

Она отыскала карандаш и записала новое слово, которое услышала от Джей. Викинг: тот, кто тысячу лет назад жил на корабле. Она подняла карандаш и снова начала писать.

Выживать: существовать. Перебиваться. Не умирать.

Чужак

Можно избежать любых проблем, если от тебя есть польза.

На самом деле никто не должен жить в церкви, это Хирка уяснила. Во всяком случае, не такой человек, как она. Говорят, это дом Бога, но с момента появления Хирки он туда не заходил, и она сомневалась, что Бог часто им пользуется. Отец Броуди мог уже давно вышвырнуть ее оттуда. Мог сдать в полицию. Как там говорила мама Джей? В службу опеки.

Но он этого не сделал, ведь Хирка стирала одежду, занималась с детьми, разгребала снег и делала покупки. Он никогда не просил ее делать это, она сама стала работать, как в чайном доме Линдри. Спустя несколько дней ее уже никто ни о чем не спрашивал. Ни о том, откуда она, ни о том, что она тут делает.

И все же того чувства, которого она ждала, не появлялось. Чувства, что она находится дома, что у нее есть семья. Все было не так. Вокруг нее слишком много людей, и никто из них не знал ее родственников. Она оставалась чужаком в этом странном мире.

Всякий раз, когда впечатлений становилось слишком много, Хирка концентрировалась на чем-нибудь знакомом. На списке покупок в руке. На текстуре бумаги, почти такой же, как дома. На сбросивших на зиму листву деревьях, на маленьких островках растительности в суматошном городе. Или на новых вещах, которые ей нравились. Звук шагов по мокрому снегу. Сапоги – отличная вещь. Они не съезжали вниз по голени и никогда не промокали. Пара, которую ей подарил отец Броуди, была желтой.

Желтые сапоги. Ну и мир.

Она сделала глубокий вдох и вошла в магазин. Свет резал глаза. У людей его так много! В фонарях вдоль дорог, в окнах. Их окружает свет без пламени.

Хирка подошла к прилавку и улыбнулась во весь рот женщине, которая помогала ей в прошлый раз. Важно быть радостным и не нуждаться в большом количестве чего-либо одного. Быстрее всего двери закрывает отчаяние.

Женщина улыбнулась ей в ответ. Она была дородной, а ее талию стягивал пояс, благодаря чему ее фигура походила на песочные часы. Хирка вызубрила список наизусть, но на всякий случай прихватила с собой бумажку. Женщина помогла ей найти кофе, печенье, туалетную бумагу и другие вещи, которые требовались в церкви. Отвратительный чай. Хирка пробовала его – подобный чай она не подала бы и злейшему врагу. Неужели без Потока все становится таким?

Женщина вложила кассовый чек в книгу и отдала Хирке товары. На улице стемнело, подул ветер. Снег налипал на уличные фонари. Она натянула на голову капюшон дождевика. Это был своего рода плащ, не особенно теплый, но совершенно невесомый и непромокаемый. А в свернутом виде он мог уместиться за щекой. Она попробовала засунуть его туда – просто для того, чтобы проверить свое предположение. Дома никто бы в такое не поверил.

Хирка резко остановилась. В кафе прямо перед ней сидел знакомый человек. Она прижалась к стене и заглянула в окно. Мужчина в помещении не видел ее. Это тот самый со скамейки, в кожаной куртке и сером свитере с капюшоном. Он расположился спиной к окну.

Хирка проскользнула за угол и приблизилась к другому окну. Теперь она видела его лучше. Одной рукой он держал чашку, другой – телефон. Он был, наверное, вдвое старше ее, коротко стрижен, небрит. Мужчина сидел на высоком табурете и болтал ногой.

Хирка опустила свой пакет на землю и придвинулась ближе. Ее дыхание оставило след на стекле.

Мужчина обернулся и посмотрел прямо на нее. Хирка отскочила от окна. Ее щеки покрыл румянец. Какое-то мгновение она раздумывала: помахать или убежать? Она побежала.

Сапоги хлюпали по слякоти в такт ударам сердца. Интересно, он один? Разве ей не встречались другие люди, которые бросали на нее быстрые взгляды на улице? Люди, которые болтались вокруг церкви, но не заходили внутрь? Неужели она настолько отличается от других, что на нее можно вот так пялиться?

Хирка посмотрела на колокольню и вспомнила о пакете с покупками. Он остался у кафе. Она остановилась и подумала, что с ней случалось такое и раньше.

На нее нахлынули воспоминания. Папа на стуле с колесами. Хижина. Хирка стоит на крыльце, она забыла корзину с травами у расселины Аллдьюпа. У упавшей ели. Там, где Ример ее спас.

Дашь мне зарубку, если я вытащу тебя?

Воспоминания оказались настолько живыми, что в горле у Хирки появился ком. Она сглотнула. Это происходило в другой жизни. В другое время. В мире, который она никогда больше не увидит.

Она развернулась и направилась обратно в сторону кафе, стараясь ни на кого не смотреть. Она опустила глаза вниз, на желтые сапоги, на случай, если встретится с тем мужчиной в свитере с капюшоном.

Пакет с покупками стоял там, где она его оставила, прямо под окном. Сверху его замело тонким слоем снега. Хирка заглянула в кафе. К счастью, мужчины там уже не было. Она с облегчением подняла пакет и зашагала к церкви.

Вдруг кто-то схватил ее и потащил назад, в переулок. Она хотела закричать, но рот ей зажала чья-то ладонь. Ее прижали к стене рядом с мусорным баком. Ладонь мужчины пахла табаком. Хирку парализовало. Она похолодела. Сердце колотилось в горле, ей было тяжело дышать. Пакет выскользнул из рук и упал на землю. Печенье и яблоки высыпались в жидкую грязь. Мужчина из кафе смотрел на нее глазами дикого зверя. Он что-то говорил, но она не понимала его слов. Хирка ударила его. Он схватил ее за горло рукой и сжимал до тех пор, пока она не перестала сопротивляться. Это помогло, и ей снова было позволено дышать.

Хирка взглянула на улицу. Они стояли в нише в стене, поэтому обзор был не слишком хорошим. Мимо проходили люди. Никто их не замечал и не мог помочь. Хирка наклонилась и закричала. Он снова сжал ей горло. Какая-то дама в мехах бросила на них взгляд и заспешила по своим делам, словно ничего не видела. Но она видела. Хирка знала, что видела. И все равно ушла. Надежда сменилась отчаянием.

Мужчина вытащил что-то из-за пояса и приставил к ее виску. Что-то холодное, но не нож, а это самое важное. Она почувствовала небольшое облегчение. Мужчина снова заговорил лающими словами. Его фраза была похожа на вопрос, но он говорил так быстро, что Хирка ничего не понимала.

Она сглотнула и почувствовала, как мышцы шеи сопротивляются его захвату.

– Я не понимаю… Я плохо говорю.

Он резко утратил уверенность. Хирка обратила внимание на маленький шрам, от которого его губа слегка приподнималась.

– Нет! – Хирка отвела голову в сторону, но он вернул ее на место. Он был сильным. Большим пальцем он задрал ее губу и рассмотрел зубы. Сейчас он не казался таким грозным, скорее растерянным. Это было настолько странно, что на мгновение Хирка забыла о страхе и почувствовала себя лошадью на базаре.

Хирка опустила руку в карман и нащупала кровавики. Она не могла их потерять, в противном случае у нее ничего не останется. Ничего, что можно обратить в деньги. Ничего ценного.

Это движение привлекло внимание мужчины. Он рывком вытащил ее руку из кармана. Хирка попыталась спрятать камни в кулаке, но он уже схватил их. Он не стал тратить время на изучение камней, а просто опустил их в свой карман. Он огляделся, как будто оказался не в том месте.

А потом он отпустил Хирку и отступил на несколько шагов. К несчастью, он наступил на пачку печенья и вздрогнул, когда та треснула у него под ногой.

– Ничего страшного, – быстро сказала Хирка. – У нас еще есть.

Он посмотрел на нее, наморщив лоб, отступил в глубину переулка, развернулся и скрылся на улице.

Хирка стояла, прислонившись к стене, и тяжело дышала. Холод ужаса сковал ее тело и отказывался отступать. Она вспомнила шахты Эйсвальдра, мужчину, который хотел взять ее силой. В тот раз она не сомневалась в том, что ему надо. Сейчас же она не имела ни малейшего понятия о случившемся. Это плохо. Она ничего не знает, а в совершенно новом мире возможно все. Абсолютно все.

Она соскользнула по стенке и опустилась на мокрый асфальт. Перед ней лежала пачка печенья. С одного бока ее раздавили. Из мусорного бака воняло кислым молоком. Хирке захотелось домой. Просто домой. Домой в Имланд. В Эльверуа. К папе.

Отец мертв. Хижина сгорела. Все кончено.

Зачем она явилась сюда? Здесь она не чувствует себя дома. Хирка ненавидела это место. Ненавидела. Свет. Фонари. Шум. Так много шума. И тем не менее все мертво.

Место без Потока. Холодный мир, полный ужасной жизни.

Искушение

Они открывались. Врата.

Ример видел, как меняется пейзаж за камнями. Видел, как трава склоняется под порывом ветра из неизвестного места. Его поглотила пустота, и мир прекратил свое существование. И он вступил в зал Ритуала.

Вошел в одном месте, вышел в другом. Врата пробудились, а значит, их можно пробудить вновь. Всего лишь на короткий безопасный миг. Ради доказательства своей правоты. Ради истины.

Ради нее.

В поисках ответа Ример бродил вдоль рядов книг в библиотеке. Ему подумалось: если бы Совет захотел скрыть свои тайны, их надо было просто поместить сюда, чтобы они находились у всех на виду. Все равно на их поиски уйдут долгие годы.

Разговоров здесь вели мало, да и те тихо. Из распахнутой настежь двери доносился скрип перьев по бумаге. Интересно, что там пишут и правда ли это.

Ример направился к галерее, окружающей столб льющегося сквозь потолок дневного света. Одетые в серое пастыри перемещались между этажами при помощи длинных лестниц, которые скользили по рельсам, проложенным по всему помещению. Он надеялся, что один из пастырей сможет указать ему верное направление к книгам о Потоке. Ример уже поднял руку, чтобы задать вопрос, как вдруг обратил внимание на одну женщину на нижнем этаже. Она выделялась благодаря своей огненной юбке. Женщина озиралась по сторонам, движения ее были мягкими и грациозными. Она что-то ищет. Женщина встретилась взглядом с Римером. В ней было что-то знакомое. Поняв, что слишком пристально ее разглядывает, Ример отвернулся к читальному столу у лестницы.

На столе лежала Книга Всевидящего. Бессовестно раскрытая. В ней по-прежнему содержалась ложь, как будто ничего не изменилось. Ример почувствовал укол разочарования – имлинги все еще читают ее. Конечно читают.

Он провел пальцами по переплету, готовому в любое мгновение развалиться. Эта книга попала в библиотеку задолго до его рождения. Задолго до рождения Илюме, чьим единственным желанием было увидеть Римера в числе членов Совета, и знать, что, заняв свое кресло, он свяжет прошлое с будущим. Едва ли она хотела, чтобы он занял его именно таким способом. Перемены никогда не привлекали ее. Она скорее лишила бы Римера наследства, чем увидела падение Всевидящего, ведь представления об этом божестве не давали миру распасться на протяжении тысячи лет.

Сколько ненастоящих богов существовало до ворона? Сколько новых богов еще придет?

Книга манила его, как будто, если он почитает ее сейчас, ему откроется что-то совершенно новое. Ример с детства помнил каждое слово.

Так велико было сердце того, кто видел, что по милости своей вместило их всех. Так глубоко было горе по павшим, что его слезы смыли с них грехи. Безгрешными были они, когда встретились со своим пророком, и молвил он: «Вся власть земная отдана мне».

Безгрешными? Хорошая шутка… Сомнений в том, кому власть досталась после войны, не было никаких. Ример полистал книгу.

И древо взросло до самых небес, черное, как кровь, и сильное, как все те, кто пожертвовал свои жизни. По воле своей создал он его, по велению сердца, чтобы служить роду Има, и молвил он: «Вот мой трон».

Ример огляделся. Он чувствовал, что за ним наблюдают, и его внезапно охватил стыд. Он разломал древо. Трон Всевидящего. Воспоминание об этом оставалось беспощадно живым. Дождь из черного стекла. Падающая на пол Илюме. Звук ударов его собственного сердца. Урд. И Хирка…

Он захлопнул книгу. Достаточно лжи. Теперь ему нужна правда.

Ример нашел пастыря, седоволосую женщину со следами чернил на пальцах, и спросил у нее про книги о Потоке.

– Двумя этажами выше, – ответила она и указала: – Юго-западная часть, двенадцатая полка. Я могу принести то, что ты ищешь.

– Спасибо, я сам люблю искать, – сказал он. Женщина тепло улыбнулась, как будто у них появилось что-то общее.

Ример поднялся по лестнице, нашел двенадцатую полку и стал изучать ее. Здесь в основном находилась поэзия. О Потоке, о природе, о любви. Но были и другие вещи… Он вытащил книгу в зеленой обложке под названием «Происхождение». Ример ощутил нетерпение. Предвкушение. Надежду. Страницы были настолько тонкими, что он испугался, как бы они не растаяли в его руках. Он принялся нетерпеливо читать.

Поток, источник жизни… Был здесь прежде всего остального… Появился первым. Сила творения… Баланс.

Он перепрыгивал через слова, абзацы, целые страницы. Это не ново. Но потом…

Набирны настолько сильно жаждут Потока, что многие лишились из-за этого жизни, в результате чего появилась известная поговорка «каждому ворону по трупу». Но по моему глубокому убеждению, смерть, которую они причинили, дала нам необходимую силу для борьбы с ними. Смерть поборола смерть. Всевидящий – это слепой, он формирует Поток так, как не может никто из рода Има. Но несмотря на это, слеповства боятся и презирают во всех уголках Имланда. Поток – как его используют слепые – считается насмешкой. Он слишком сильно связан с ними и способен довести до гниения и уничтожения. Даже до утраты нами души, по мнению людей, которые живут подо льдами севера.

Ример закрыл книгу.

Слеповство. Поток, как его используют слепые.

Он видел его собственными глазами. Видел, насколько быстро мог передвигаться слепой. И воду, которая превратилась в песок и начала сыпаться через край водопада как песок в песочных часах. Что это, если не слеповство? Колдовство. Неужели только слеповство способно вновь пробудить камни? Урду это удалось…

Ример услышал хлопок позади себя, вздрогнул и обернулся. Это она, женщина, которую он недавно разглядывал, уронила на пол книгу. Что он за Колкагга, если не знает, кто находится в одном помещении с ним? Ример поднял книгу и протянул ей. Женщина улыбнулась и взглянула на него из-под тяжелых век. Он узнал этот взгляд. Уверенный в себе. Призывный. Но, казалось, она флиртует вполне естественно, и флирт – просто часть ее естества. Губы женщины были необыкновенно пухлыми и как будто требовали, чтобы к ним прикоснулись. Трудно не таращиться на них.

– Я уже видел тебя, – произнес он.

Она взяла книгу из рук Римера, положила к тем, что несла, и проскользнула мимо него. Ее рука задела Римера. Он ощутил запах цветов. Женщина направлялась к галерее. Ее хвост покачивался в такт шагам. Он был украшен позвякивающими кольцами. Густые прямые волосы темного цвета доходили до середины спины.

Она бросила взгляд на Римера через плечо.

– Я танцевала для тебя, Ворононосец, – сказала она так мягко, что ее слова прозвучали как начало стихотворения.

Он пошел за ней, зная, что именно этого она и хотела. Женщина опустила книги на читальный стол. Две книги о танцах, а заголовка третьей он не видел.

– Для меня с детства никто не танцевал, – сказал он.

– Ты забыл собственную церемонию, Ворононосец?

Она права. Тот день, когда он стал носить ворона. Праздник. Танцовщицы на лестнице.

– Ример. Меня зовут Ример.

– Ну что же, у нас больше нет ворона, которого надо носить…

Ее откровенные слова приносили облегчение. Прядь волос упала с плеча, и женщина узкой ладонью убрала ее за спину. Это быстрое движение стало небольшим танцем. Казалось, каждое ее движение рассказывает какую-то историю. Неудивительно, что мужчины готовы платить большие деньги, чтобы увидеть ее танец.

Расстегнутый ворот на ее блузе ложился на грудь так, что на него невозможно было не обратить внимания. Она сложила книги стопкой. Том, названия которого Ример не видел, переместился наверх. «Искусство радости» было написано на обложке над рисунком, изображавшим мужчину и женщину в невообразимой позе.

Внезапно Ример ощутил опасность. Как в драке в тот миг, когда преимущество переходит на сторону противника. Он кашлянул и развернулся, чтобы уйти. Женщина остановила, опустив на его руку свою теплую ладонь.

– Я Дамайянти, – сказала она. – Но ты это уже знаешь.

Он вновь взглянул на нее.

– Нет. Прости, если я должен знать, но я тебя не помню.

Она коснулась пальцем губ, как будто собиралась укусить его, но не укусила.

– Правда? В таком случае это многое говорит о тебе.

Ее взгляд упал на книгу в его руке.

– А вот я слышала о тебе, Ворононосец. Того, что ты хочешь узнать, не найдешь ни в одной книге. А тот, кто знает, едва ли решится даже шепотом рассказывать об этом.

Она взяла свои книги, прижала их к груди и повернулась к нему спиной.

– Но это относится не ко всем. Заходи как-нибудь посмотреть, как я танцую, Ример.

Она зашагала к выходу; он проследил, как она удаляется. Танцовщица слышала о нем. Как все. Но он редко задумывался, что именно они слышали. Теперь Ример ощущал невольное любопытство. Совет хочет, чтобы он завел семью. Дал клятву верности. Что они скажут, если он явится к ним с такой женщиной, как Дамайянти? С танцовщицей?

Они возненавидят его. Придут в ярость. Станут угрожать. Начнут рвать оставшиеся на их головах редкие волосы.

Ример не смог сдержать улыбку.

Рис.3 Скверна

Вредитель

Яблоко было свежим и зеленым. Без единой морщинки. Без следов плесени. Без гнили. И сколько недель оно пролежало? Много…

Хирка нажала на кожуру, но она не поддалась. Ветви деревьев на кладбище уже совсем оголились, а она держала в руках яблоко, сорванное будто вчера.

Она положила его на подоконник. Пусть другие поступают как знают, но она не вонзит зубы в то, что отказывается умирать. Она не дура. В сказках такие вещи всегда отравлены.

Куро скреб когтями по ящику. Он спал. В последнее время он только этим и занимался. К тому же почти не ел. Как и она. Хирка опустилась на матрац и потрогала его за клюв.

– Тебе нельзя все время лежать здесь, – сказала она и задумалась, к кому обращается – к ворону или к самой себе, ведь она уже несколько дней не выходила из церкви. Слишком свежи были воспоминания о мужчине в капюшоне. О его пахнущем табаком кулаке. О силе. О голосе.

Да, она выбралась из этой ситуации в целости и сохранности. Она бывала в переделках похуже. Гораздо хуже. Но ничего не помогало. В этом бессмысленном мире она не была самой собой. Хирка чувствовала себя ужасно одинокой. Ужасно беззащитной.

Если бы Свартэльд видел ее в том переулке, он бы умер от стыда. «И ты называешь это ударом?» – спросил бы он. Хирка улыбнулась. Если она еще раз встретит того мужчину в капюшоне, она сломает ему нос локтем.

– Я знаю, что здесь все устроено по-другому, но мы должны делать, что можем, да? – Куро не шелохнулся. – У нас есть крыша над головой. Еда. Работа, за которую нам платят. Ты понимаешь, что это значит? Мы не голодаем.

Она поставила на пол перед ним сапоги.

– Посмотри на них. Посмотри на этот цвет!

Веки Куро не поднимались. Она встала и надела сапоги.

– Если ты заболеешь, я тебя никогда не прощу. Имей это в виду, цыпленок.

Слова тяжело слетали с языка. Больше не имело смысла скрывать страх. Она должна попросить отца Броуди о помощи. Он добрый. И он должен знать кого-нибудь, кто умеет обращаться с вуронами.

Хирка спустилась по лестнице с колокольни. В некоторых местах камни откололись, и ступеньки починили при помощи досок. Хирке это нравилось. Дерево и камень. Так была построена церковь. Одна из немногих правильных вещей в этом мире. Воспоминание о доме.

Теперь дом здесь.

В церкви раздались звуки шагов, и Хирка вжалась в стену. От этой привычки она никак не могла избавиться. Она покачала головой, расстроенная собственным поступком, потом открыла дверь и вышла к алтарю. Отец Броуди улыбнулся ей. Глядя на его улыбку, можно было подумать, что ему очень хочется в туалет. Лицо его раскраснелось. Он был одет в черную рубашку и брюки. Мантии не было.

– С Куро что-то не так, – сказала Хирка.

– Куро? – Он приподнял бровь. – Ах да, птица.

– Он заболел, а у меня ничего нет, и я не могу ему помочь.

– Понимаю. Понимаю.

Хирка знала, что на самом деле он не очень понимает, но все равно всегда говорит, что понимает.

– А у тебя есть? – спросила она.

– Есть что?

– То, что сможет ему помочь. – Хирка старалась скрыть страх, но, казалось, с каждым произнесенным словом он только увеличивается.

– Нет. Нет, не думаю. А что с ним?

– Он не шевелится. Не ест. Мы должны что-то сделать.

Отец Броуди кивнул. У него были голубые глаза, которые казались моложе, чем все остальное в нем.

– Могу кого-нибудь спросить. Ветеринара. Это врач для животных. Можем позвонить после того, как… В общем, я пришел за тобой, потому что скоро явится человек, который хочет с тобой поговорить.

Он произнес это так, словно это было совершенно обычное дело, но Хирку мгновенно охватило беспокойство. Кто мог хотеть поговорить с ней? Она не знала почти никого из местных, кроме Джей.

И ее мамы, Дилипы. Которая хочет, чтобы ты убралась отсюда.

Хирка кивнула. Но сначала самое важное.

– Можешь позвонить сейчас? Лекарю для животных?

Лицо отца Броуди раскраснелось еще больше. Казалось, он размышляет, не отказать ли ей, но она думала, что он не сможет даже выговорить слово «нет».

– Конечно. Конечно.

Он взял телефон и стал нажимать кнопки. Хирка прикусила нижнюю губу. Должен быть человек в этом мире, который сможет помочь. Внезапно она вспомнила того мужчину в переулке и одетую в меха даму, которая увидела ее, но прошла мимо, как будто ничего не случилось. Как будто ее это не касалось. Сцена длилась всего лишь мгновение, но во взгляде дамы явственно читалась пустота. Хирка испытала боль, когда поняла, что женщина не станет вмешиваться в происходящее и даже ничего не скажет.

Теперь Хирка поняла. Она может помочь сколь угодно многим, но когда дело коснется ее, она останется в полном одиночестве.

Имлинги опасны.

– Да, это ворон, это же ворон, Хирка? – звук собственного имени выдернул ее из воспоминаний. Отец Броуди говорил по телефону и смотрел на нее. – Либо ворон, либо даже большая ворона.

– Это ворон, – сказала Хирка.

– Ага? Вот как? – Отец Броуди кивал. – Правда? Спасибо, спасибо. Нет, я понимаю. В любом случае спасибо.

Он убрал телефон в карман.

– Что они сказали? – Хирка на шаг приблизилась к нему.

– Они говорят, что не имеют дела с вредителями.

– Вредителями? – она не поняла слова.

– Ну… с такими животными. Рядом с которыми люди не хотят находиться. С животными, которые могут причинить вред.

– Значит, они хотят позволить ему умереть?

– Обычно их усыпляют. Таких животных нельзя держать дома, это запрещено, но я сказал, ты нашла его на улице.

– Ты соврал ради меня?

– Нет, нет, нет, насколько я знаю, это правда! – Отец Броуди вновь попытался улыбнуться улыбкой человека, который хочет в туалет.

Хирка присела на самый край церковной скамьи.

Вредитель. Животное, с которым человек не хочет находиться рядом. Чтоб они сгнили в Шлокне, эти люди, все до единого!

Позади них скрипнула входная дверь.

– Отец Броуди? – В церковь вошла темнокожая женщина. Она была одета в прямую клетчатую юбку, к груди она прижимала папку.

– Ах да! Труди… – отец Броуди посмотрел на Хирку. – Это Труди, она задаст тебе несколько вопросов. Это не опасно, и я бы никогда… Люди начинают интересоваться, и мы должны…

– Люди? – Хирка знала, какие именно люди. Дилипа. Мама Джей. Для нее Хирка была вредителем. Тем, рядом с кем она не хотела находиться. Хирка ждала укола горя, но его не было. В этом мире дело обстоит именно так. Это она уже выучила.

Женщина в клетчатой юбке протянула ей руку.

– Я Труди. Можем поговорить?

– Я не очень хорошо говорю. Пока что, – ответила Хирка и подвинулась еще ближе к краю скамейки. Так у нее будет возможность сбежать при необходимости. Женщина сказала, откуда она, но для Хирки ее слова были лишь набором звуков. Труди села рядом с ней и произнесла какие-то слова на нескольких языках.

– Ты владеешь каким-нибудь из этих языков, Хирка? – Женщина смотрела на нее так, будто она была ребенком. Хирка помотала головой.

– Я живу здесь. Я говорю по-английски.

Женщина бросила встревоженный взгляд на отца Броуди. Он пожал плечами.

– Мы испробовали все, что могли. Никто не смог назвать ни одной страны, о которой она хотя бы слышала раньше. Сначала она говорила на своем языке, но потом перестала, и с тех пор ни слова на нем не сказала, сколько мы ни просили.

Хирка оглядывалась по сторонам, делая вид, что не понимает разговора. Для того, что она больше не разговаривала на родном языке, имелась веская причина. Все спрашивали, откуда она, а когда она отвечала правду, люди начинали думать, что она сумасшедшая. Или немного не в себе. Как Ветле. Мысль о Ветле принесла с собой лавину воспоминаний. Рамойя. Эйрик. Звуки пролетающих каждое утро над Равнховом вороньих стай.

Она смотрела на небо, но здесь оно было голым. Пустым. Без воронов.

Отец Броуди продолжал:

– К нам заходил норвежец, семья которого живет в Исландии. Он сказал, в ее языке есть что-то общее с исландским, но не понял ни слова из того, что она говорила. Мы вполне уверены, что она потеряла память. Возможно, она изобрела собственный язык. Такое ведь случается, да?

Труди порылась в своих бумагах.

– Как оно называется? То место, откуда ты родом?

Хирка стиснула зубы. Раньше она позволяла обмануть себя. Но эта женщина не собиралась так легко сдаваться.

– Сколько тебе лет?

В вопросе ощущалась какая-то угроза, но она больше не могла делать вид, что не понимает разговора. За нее ответил отец Броуди.

– Она утверждает, что ей шестнадцать.

Женщина казалась более обеспокоенной, чем раньше, если такое возможно, и все же она широко улыбнулась. От этого у Хирки мурашки побежали по коже.

– Твои родители, Хирка, где они?

Наконец-то она смогла ответить честно.

– Я надеялась найти их здесь.

Это обнадежило Труди.

– Папа с мамой сказали, что будут здесь?

Хирка помотала головой.

– Как их зовут?

– Я не знаю.

Труди вздохнула и встала.

– Я могу поговорить с вами с глазу на глаз, отец? Не знаю, через что ей пришлось пройти, но, вполне возможно, ей была нанесена травма.

Они шли по центральному проходу и разговаривали. Хирка неподвижно сидела и прислушивалась к голосам, пока они не затихли в новой части здания. Услышав хлопок закрывшейся двери, Хирка встала и побежала к лестнице на колокольню. Она неслась наверх, перепрыгивая через три ступеньки, пока не оказалась в своей комнате. Она судорожно огляделась в поисках предмета, которым можно было бы перекрыть лестницу, но это дурацкая мысль. Конечно. Она прислонилась спиной к стене.

Все кончено. Она прибыла сюда, поскольку думала, что здесь ее дом. Потому что она – человек. Одна из них. Но тут все оказалось так же, как в Имланде. За ней по-прежнему идет охота. Здесь она такой же чужак. И вот та женщина сидит внизу и объясняет отцу Броуди, что Хирке нельзя жить на колокольне и что полиция приедет и заберет ее. А потом они, скорее всего, ее усыпят. Как вредителя.

Мешок? Где ее мешок? Он стоял рядом с комодом. Хирка схватила его, запихала одежду, блокнот, кожаные мешочки с травами. Что еще? Чашку. Спиральной формы камень, который Хлосниан дал ей в Эльверуа еще до того, как все покатилось в Шлокну. До того, как умер отец. Она провела пальцами по бороздкам. Заклинатель сказал, что этот камень создал сам Поток задолго до того, как появились имлинги. Она опустила его в кошель. Ростки на подоконнике придется оставить, она не сможет унести их с собой.

Потом она взяла на руки Куро. Он не двигался. Температура его тела была выше обычной. Хирка постаралась восстановить дыхание.

– Ты не должен сейчас болеть. Мы не можем оставаться здесь. Ты понимаешь?

Она потрясла его, но он лишь закрыл глаза. Они казались бледными змеями на угольно-черном фоне. Хирка положила ворона обратно в ящик и прислонила голову к комоду. Надо дождаться ночи. Она может положить птицу в одну из коробок из кафе и унести с собой. А пока надо притворяться, надо убедить отца Броуди, что все в порядке. Она закрыла глаза и вдохнула так глубоко, как только смогла. Если она не спустится вниз, отец Броуди поднимется наверх. Выбора у нее нет.

Хирка снова сошла вниз по лестнице. Завывания ветра на улице были похожи на голос летающего по башне и орущего привидения. Ничего страшного. Хирка не боялась никаких призраков. Она сама была одним из них.

Отец Броуди расположился на скамье, где совсем недавно сидела Хирка. Он пристально смотрел на алтарь. Это означало, он не знает, что делать. Или ему не нравится то, что предстоит сделать. Хирка опустилась на скамью рядом с ним и поджала под себя ноги.

– Хмм, хмм, – промычал он и кивнул ей, как будто она что-то сказала. Некоторое время они молчали. Крыша поскрипывала под порывами ветра.

– Мы многого не знаем о тебе, Хирка, – произнес отец Броуди и провел рукой по лицу. Движение напомнило ей о папе. Грудь ее разрывалась. Ей хотелось прижаться к священнику, но она не могла позволить чувствам взять над собой верх. К тому же это выглядело бы лживо, ведь с наступлением ночи Хирка собиралась сбежать отсюда.

– Как и я многого не знаю о вас, – Хирка выдавила из себя улыбку. Обычно улыбка была правильным решением. Если ничто другое не поможет, она будет выживать при помощи улыбки. Щеки отца Броуди раскраснелись еще больше. На протяжении нескольких месяцев он был для нее воплощением безопасной тихой гавани. Хороший человек. Она не винила его за то, что только что случилось.

– Ты знаешь, это место не предназначено для проживания людей, – сказал он. – Это церковь. Дом Бога. Ты понимаешь, что это, Хирка? Что такое Бог? – Он казался беспомощным. Хирка понятия не имела, как утешить его, но кивнула. Она и раньше наблюдала борьбу с богами. Она была рядом, когда Ример утратил своего.

Взгляд отца Броуди остановился на картине за алтарем. На ней был изображен молодой человек в красной мантии. Он был наполовину гол, в боку у него зияла рана. Рядом с ним сидел другой мужчина и прикладывал к ране пальцы. Может быть, пытался исцелить? Она не знала. Над мужчинами парил белый голубь.

Хирка посмотрела на отца Броуди. Он ухватился за спинку скамьи в переднем ряду и смотрел на картину так, словно ждал ответа, которого все не было. Она положила руку ему на спину.

– Отец Броуди, я уверена, что это совершенно обычный голубь.

Теплица

Хирка сидела, прислонившись спиной к стене, и смотрела на колокола этажом выше. Черные дыры. Они были такими большими, что поглотили бы ее, если бы упали. Но они уже давно висят на башне в окружении шестеренок и балок. У них имеются веревки, за которые можно подергать и извлечь звук, способный разбудить всех спящих в Шлокне. Может, и отца.

Она снова сбежит. Единственное, что она хорошо умела делать, это убегать. Ускользать. Разве не так все всегда заканчивалось?

Она сбежала из дома. Из хижины. Из чайного дома Линдри. Выбралась из своей комнаты на крыши Маннфаллы. И та ночь, когда разрушилось древо Всевидящего. Та судьбоносная ночь, когда все изменилось. Она вспомнила взгляд Римера после того, как попросила его забрать свой мешок. Рискнуть своей жизнью, чтобы вызволить мешок из шахт Эйсвальдра.

Хирка услышала собственный смех, который больше всего походил на сдержанное всхлипывание. Она прижала к себе мешок, чтобы заглушить боль. Ее терзали разные мысли. Она бередила собственные раны, но остановиться не могла.

Ример. Белые волосы. Волчьи глаза. Поцелуй.

Хирка заранее знала, что пути назад не будет и что она никогда больше его не увидит. Но «никогда» было всего лишь словом.

Теперь оно превратилось в нечто иное. В часы. В дни. В месяцы. «Никогда» обрело смысл.

Он стал Ворононосцем в мире, который не принадлежал ей. Но и этот мир, совершенно очевидно, не принадлежит ей. Возможно поэтому произошедшее казалось таким несправедливым, таким болезненным, таким безнадежным.

Мужчина в свитере с капюшоном.

Это не было случайным ограблением. Он следил за ней, подкарауливал. И ей не удавалось избавиться от ощущения, что не только он. Там, снаружи, опасно, и ей некуда идти. И все же… Хирка не могла ждать, когда полиция приедет и заберет ее. Полиция – стражи в этом мире, а в руках стражей она уже успела побывать. Воспротивилась собственным инстинктам и оказалась прямо в зале Ритуала. Прямо в медвежьей берлоге. Хватит.

Куро тяжело дышал, неподвижно лежа на полотенце в картонной коробке. Что-то пошло не так. Она чуяла. Хирка отмахнулась от этой мысли и упаковала остальные вещи. Немного денег, которые ей заплатил за работу отец Броуди. Остатки чая и трав. Совсем мало. Надо экономить. А вдруг она заболеет? Хотя она не припоминала, чтобы когда-нибудь болела по-настоящему, ведь ей повезло расти с отцом-целителем.

Нехотя Хирка положила в мешок неумирающее яблоко. Все-таки лучше уж оно, чем голодная смерть. Хирка натянула на себя зеленый свитер. Он прошел вместе с ней все испытания, которые оставили на нем явные отпечатки. Он заставлял ее помнить, кто она такая. Перочинный нож Хирка засунула в шерстяной носок, чтобы голенище сапога прижимало его к ноге. Она могла вытащить нож, не расстегивая ножен. Она проделала это пару раз, пока не убедилась, что все работает.

Хирка надела дождевик, натянула капюшон и взвалила мешок на спину. Потом она подняла коробку с Куро, бросила прощальный взгляд на красивое окно и пошла вниз по лестнице.

Стояла ночь, ее никто не услышит, и все же дверь с лестницы она старалась открыть как можно тише. Церковь была пуста. Ветер свистел, как веками копившееся эхо шагов приходивших сюда. Темнота черной бездной лежала между рядами скамей. Витражи поблекли, как будто кто-то отключил на ночь их цвет. Словно они заснули.

Хирка шла по центральному проходу. Чувство, что за ней наблюдают, не покидало ее до прихожей у входной двери. Она открыла замок, а потом повернулась к алтарю, к картине с раненым человеком и голубем, который, как она думала, и был Одином. Богом людей. Но все оказалось сложнее, как она поняла. Кем бы ни была эта птица, она молчала.

– Ну вот… Теперь это снова твой дом, – прошептала она и выскочила в зимнюю ночь.

Ночью город становился не таким невыносимым. Он успокаивался. Машины не ездили. Звуки были понятнее. Пьяные – это пьяные, в каком бы мире ты ни находился. Всегда есть какие-то звуки. Когда Хирка прищуривала глаза, то легко могла представить, что шагает по улице Даукаттгата по направлению к чайному дому Линдри, пока мимо не проезжал ночной автобус и не ломал всю иллюзию.

Оставив церковь за спиной, она пошла вдоль освещенной фонарями улицы на восток. Она держалась подальше ото всех переулков и все время напоминала себе, что не нужно вжимать голову в плечи. Она одна. Здесь никто ее не ищет.

Хирка посмотрела на свой рисунок в блокноте. Карта. Она думала, что сможет найти дом Джей. Не для того, чтобы остаться, – она знала, что не сможет этого сделать. Но она должна кое-что сказать. Джей не была такой крутой, как пыталась казаться, и вряд ли у нее много других друзей, поэтому Хирка не могла просто исчезнуть и ничего ей не объяснить. К тому же, вполне вероятно, Джей сможет посоветовать, куда податься. Это ее единственная надежда.

Воздух казался тяжелым. Скоро пойдет снег. Дорога разделилась на две, и Хирке надо было идти по той, где на улицу выступал старый дом. Краем глаза она заметила движение. Хирка подняла глаза. Что это? Вроде бы она заметила кого-то на крыше? Хирка всегда хорошо видела в темноте, но и она могла обмануться. Насколько ей было известно, здесь люди обычно не слоняются по крышам. Хирка прищурила глаза, но тень пропала.

Это был он? Тот мужчина в капюшоне?

Она остановилась и посмотрела на Куро. Ворон спрятался под полотенцем в коробке и ничем не мог ей помочь. Хирка прикусила нижнюю губу и попыталась заглушить нарастающее в груди беспокойство. Она огляделась. Чужие дома и улицы. Незнакомый город, незнакомый мир. Что ей делать? Она не может пойти к Джей и ее маме, если за ней кто-то следит.

Зачем кому-то потребовалось следить за тобой? Ты никто!

Хирка побежала по улице туда, откуда пришла. Она слышала, как Куро скребет изнутри коробку. Она перепугалась и не решалась остановиться. От бега страх только нарастал. Хирка постоянно бросала взгляды наверх, на крыши, но никого не замечала. И все же бежала. Вот она вновь увидела церковную колокольню. Облегчение длилось всего мгновение, до тех пор, пока на другой стороне улицы не мелькнул силуэт. Он скрылся в тени, но теперь сомнений не оставалось. За ней следят.

На тебя и раньше охотились. Думай головой!

Что бы она сделала, если бы здесь был Поток? Разложила бы страх на части. Черпала бы в нем силы. Увидела бы, что он представляет собой на самом деле, и нашла бы решение.

Она прошла по церковному кладбищу между надгробиями и забежала за церковь. Если за ней кто-то следит, он подумает, что она вошла внутрь. Во всяком случае, она надеялась на это.

Хирка поставила коробку на стену, окружавшую кладбище, ухватилась за замерзшие ветки вьюна и подтянулась. Они хрустнули, грозя в любой момент оторваться от каменной стены, но выдержали. Она спрыгнула вниз с другой стороны стены и взяла коробку. Надо найти другое место. Немедленно. Она пыталась вести себя тихо, но дыхание вырывалось из легких с резким свистом. Куда? Куда она может податься?

Сад…

Место, где отец Броуди купил ей растения. Где выращивают травы. Даже зимой. Теплица, в которой никто из людей не жил. Вот куда она может пойти. Там она будет в безопасности. Но помнит ли она, где находится теплица? Ей казалось, что да.

Хирка крепче прижала к себе коробку и снова побежала. Она шла в сторону, откуда доносился холод, к покрытой льдом реке. На фоне черного неба белели деревья. Время смерти. Может быть, все сложилось бы иначе, если бы она явилась сюда весной? Когда все жило, цвело и пело?

Она двигалась по тропинке вдоль реки, пока не дошла до сада, покрытого льдом и снегом. Маленькие лужицы замерзли и превратились в зеркала. Они хрустели под ее подошвами всю дорогу к теплице. Когда Хирка приезжала сюда в последний раз, теплица была прозрачной, но сейчас стекла запотели. На улице не видно ни одной живой души, и это вселяло надежду на то, что внутри тоже никого нет. У нее нет выбора. Надо спрятаться.

Хирка прислушалась. Где-то вдалеке завыла сирена, но было и кое-что еще. Какой-то гул. Это может быть что угодно. Здесь все гудело и жужжало. Она шла вдоль стеклянной стены, пока не отыскала дверь. Голова Куро высунулась из-под полотенца в коробке. Клюв был полуоткрыт. Он не шевелился. Хирку охватило отчаяние. Она не может ему помочь. Мешочки с травами истощились, а новых растений здесь не было. По крайней мере, известных ей. Или тех, что могли помочь. И здесь нет наставников воронов.

– Все будет хорошо. Обещаю, – прошептала она.

Хирка открыла дверь и проскользнула внутрь. Там оказалось тепло. Между рядами неизвестных растений шла выложенная плитками дорожка. Растения казались бесцветными в темноте. Некоторые из них напоминали травы из ее мира, но не были в точности такими же. Как ими пользоваться? Они могли либо излечить, либо убить. Изучить целый мир новых растений… На это уйдет остаток жизни.

Эта мысль принесла неожиданный покой. Во всяком случае, у Хирки будет занятие, наполненное смыслом.

Она прошла мимо растений в небольшой закуток в конце парника, где было теплее, чем в других его частях, и влажно. Гул, который она слышала, производил вентилятор над дверью. Стекла запотели, но сквозь потолок виднелось звездное небо.

Куро издал звук. Сдавленный крик.

– Нет! Слышишь, ты! – Хирка поставила коробку и взяла ворона на руки. Его голова безвольно свисала, он делал короткие прерывистые вдохи. Она поворачивала его, осматривала горячее птичье тело в поисках повреждений, но с тем же успехом она могла блуждать в темноте с завязанными глазами. Что Хирка вообще знает о воронах? Ничего.

– Тебе нужно местечко поудобнее, – сказала она дрогнувшим голосом. Больше невозможно душить в себе отчаяние. Ворон казался все тяжелее и тяжелее.

Хирка заметила деревянный ящик под рабочим столом. Одной рукой она прижала Куро к груди, другой вытащила ящик из-под стола и перевернула набок. Садовые инструменты со звоном вывалились на каменные плитки пола. Ей было все равно, услышит их кто-нибудь или нет. Пусть приходят, если хотят.

– Вот так, эта коробка будет побольше. Ты можешь лежать в ней, пока не поправишься. – Она постелила на дно полотенце и осторожно опустила на него Куро. Он был похож на ворох перьев. Черные перья на белом полотенце. Он положил голову набок.

– Нет, Куро! Я не разрешаю! – Она рухнула на колени и снова взяла его на руки. Потрясла. Его голова висела слишком расслабленно, как будто шея сломалась. Хирка должна что-то предпринять! Она должна решить этот вопрос. Это же ее работа – чинить, делать имлингов здоровыми. Она заглянула в глаза ворону и увидела всех, кто умер у нее на руках. Всех, кому она так и не смогла помочь. Тех, кто ушел из их хижины после того, как они с папой лишь отсрочили неизбежное. Это неправильно! Все должно быть не так!

От плача у нее потекло из носа, и она утерлась рукавом свитера.

– Я никогда не прощу тебя. Слышишь?

Куро вздрогнул всем телом и выпал у нее из рук в ящик. Он издал жуткий крик боли. Ворон взмахнул крыльями, как будто попытался взлететь. Он скреб когтями. Клюв открылся и превратился в застывший красный зев. Его грудь расширилась, раздулась, как мех для воды. Что-то не так. Все ужасно, катастрофически не так.

– Куро… – она протянула руку, но не смогла удержать ее на весу: силы покинули тело.

А потом его грудь разорвалась.

Хирка закричала и отползла назад. Она увидела кровь. Кости.

Куро хрипел. Что-то бледное и блестящее выползало из его груди. Птичье тело растянулось и стало неузнаваемым. Между перьями проступила пупырчатая кожа. Уничтожен. Разорван. Хирка зажала рот рукой, но подавить всхлипывания так и не смогла.

Она никогда не видела подобной смерти. Это какой-то паразит. Какой-то отвратительный червь из тех, что не встречаются в Имланде, а водятся только здесь. В этом ненавистном мире. Он забрал ее единственного друга. Все, что у нее было. Куро стал не более чем падалью, в то время как из него вылезало это существо. Хирка отползла назад, но не смогла отвести глаз от происходящего. Она забралась в пространство между столами, на которых стояли ростки, и прижалась к стеклянной стене. Спине стало мокро и холодно.

Грудная клетка ворона с грохотом лопнула. Деревянные щепки ящика разлетелись по всему помещению.

Что-то ударило о стенку прямо у ее щеки, вроде бы кусок кишки. Он начал сползать вниз, оставляя на стекле кровавый след. Хирка прикрыла лицо рукой. Она не хотела смотреть. Она помнила Ветле. Помнила, как он сидел на ели, переброшенной между берегами расселины Аллдьюпа, закрывая лицо рукой, и думал, что от этого окажется в безопасности. Теперь ее очередь. Она потеряла голову.

Это сон! Этого не происходит!

Но пульс, колотившийся в горле, был настоящим. Она услышала хрип, как будто кого-то душили. Это она хрипит? Или Куро?

Хирка выглянула из-под руки. Что-то огромное лежало на полу там, где раньше стоял ящик. Бледное чудище с ногами и руками. Мужчина. На полу лежал обнаженный мужчина. Испачканный кровью и перьями. Лицо скрыто черными блестящими волосами. Он дышал.

На полу лежал мужчина. Не ворон. Мужчина.

Хирка не могла пошевелиться. Даже мысль о том, чтобы пошевелиться, была невозможна. Она превратилась в тяжелый камень. Застыла. Мужчина попытался приподняться на локте, поскользнулся на вороньей крови и снова упал, свернувшись клубком от боли. Он вытянул руку, продвинул свое тело немного вперед, но опять сдался. Так он и лежал, подтянув к подбородку колени.

Она никогда не видела… и не слышала о…

Мне надо убираться отсюда!

Лежавшее перед ней непостижимое нечто могло оказаться чем угодно. Огромным злом, о которым люди даже не решились рассказать ей. Монстром, который убивает воронов и питается людьми.

Он не заметил ее. Если она проскользнет мимо и выберется наружу…

Хирка заставила свое тело подчиниться. Она пригнулась вперед и поползла на четвереньках под столом. Дождевик скрипел при каждом движении. Она попыталась приглушить звук, передвигаясь совсем маленькими шажками. Руки дрожали. Локти грозили подогнуться в любой момент. Она не решалась даже моргнуть. Тихо. Очень тихо. До нее доносился звук его дыхания. Хрип. Она слишком близко к нему, но до двери оставалось всего лишь несколько шагов. Она должна справиться. Она справится. Она не может умереть здесь.

Хирка подняла руку, чтобы сделать еще один шаг вперед, как вдруг он схватил ее за запястье. Крик застрял у нее в горле. Она хотела вырваться, но ее ничто не слушалось – ни инстинкты, ни тело, ни мысли.

Рука существа была сильной. На фоне ее кожи она казалась бледной. А пальцы… Она знала их слишком хорошо. Пальцы с когтями, которых она надеялась больше никогда не увидеть.

Это слепой. Набирн. Трупорожденный.

Здесь. В мире людей.

Хирка прекратила сопротивляться. Прекратила думать. Если она пошевелится, действительность разобьется, как стекло. Страх ледяным столбом застыл в ее теле. Если бы не он, Хирка развалилась бы на кусочки.

Существо подтянулось, и ему удалось приподнять туловище от пола. Мужчина опирался на предплечье и пялился на нее белыми слепыми глазами.

– Кройо оза десель? – это было похоже на слова из Шлокны. Их произнес грубый голос, которого не должно было существовать.

– Кройо оза десель? – повторил он, и у Хирки не осталось никаких сомнений в том, что он смотрит на нее, хотя и считается слепым. Она приложила два дрожащих пальца к своей шее, не догадываясь, откуда появилось это рефлекторное движение.

Он зарычал, как зверь, и снова повалился на пол.

Милость

Что ты здесь делаешь? Беги! Убирайся отсюда!

Хирка не могла послушаться собственного внутреннего голоса. Она не отрывала глаз от трупорожденного. Тот весь был соткан из мускулов, обтянутых бледной кожей, а больше почти не из чего. Он казался сильным и в то же время голодным. Каждый вдох причинял ему видимую боль. Тело тряслось, как при судорогах. Мышцы на груди вздымались, вдох шел к животу и дальше к… У Хирки раскраснелись щеки. У него до самого низа не росло волос. И все у него было огромным.

Существо закрыло глаза. Хирка подумала, что, наверное, оно собирается с силами. Он был слаб. Возможно, смертельно болен. Хирка взглянула на дверь. Если она побежит, он не сможет ее остановить. Она свободна и может убраться отсюда. Если же он придет в себя, будет поздно. Он – слепой, а она видела, на что они способны. Она помнила мужчину, убитого у Равнхова. Пустые глазницы… Это существо – смерть. Дикий зверь. Опасный. Чужой.

Внезапно она поняла, что теми же словами много раз описывали ее саму. События, которые она с таким трудом старалась забыть, выплыли наружу. Меч, приставленный к спине. В тот раз она сама была обессилевшей, напуганной до смерти и даже слепой, потому что ей завязали глаза. Она стояла на коленях на твердом полу. Чудовище. Дитя Одина. Гниль.

Такое сравнение вызвало у нее приступ тошноты и словно лишило способности сбежать. Помешало бросить его. Бросить… Куро?

Это что, Куро? Нет. Как это мог быть Куро? Кровь ворона размазалась по плиткам пола. В темноте она казалась черной. Куро разорвало на кусочки, потому что он родил… вот это. Она предала его. Она не смогла спасти своего собственного ворона, и это она-то, целительница. Она-то…

Хирка закрыла глаза. Осознание утомляло. Она целительница. Девочка-лекарь. А существо на полу умирает. Выбора нет.

У нее оставалась щепотка бодряника и остатки чая из Химлифалла. Если она сейчас все истратит, то останется совершенно беспомощной. Она сможет лишь успокоить боль. Неужели последней спасенной ею жизнью будет жизнь трупорожденного? Того, кто разорвет ее на части, как только сможет поднять руку?

Он до сих пор не причинил тебе никакого вреда.

Она попробовала взглянуть на него по-новому. Если бы он только… немного меньше походил на мужчину. Но он был явно наделен опасной, дикой силой. Отец посоветовал бы убраться отсюда. Ример уже давно убил бы это существо. Хирка все это знала. Но с ними дело обстояло иначе. У них всегда был выбор. А вот у нее нет. Жизнь есть жизнь. Позволить ему умереть – это такое же самоубийство, как и спасти его. Она должна сделать то, что сможет. Решать, кто выживет, не ее дело, и никогда не было ее делом.

Она – целительница. Судить его за грехи пускай будут в Шлокне.

Хирка нащупала в мешке коробочку, берестяную шкатулочку размером меньше ладони, где лежало самое большое ее сокровище. Она встала, сняла мокрый дождевик и засунула его в мешок, не выпуская из рук коробочку. Где взять горячей воды? Чаю нужно тепло, или же он не отдаст то, что нужно существу. Здесь нет очагов, да и поджечь нечего. Слепой застонал. Тело скорчилось в очередном спазме. Он сплюнул кровь. Он умрет.

Вентилятор. Вентиляторы нагреваются.

Значит, кое-чему она здесь все-таки научилась.

Хирка налила в чашку воду из меха. Пальцы перестали дрожать. Новая цель вернула ей твердость. Она вскарабкалась на табуретку и поставила чашку сверху на вентилятор. От этого он стал дребезжать немного сильнее. Потом она открыла маленькую коробочку с чаем. Листья были высушены идеально. Не черные, но темно-коричневые. Они помогут этому существу, как помогли многим другим.

Она понюхала листья, и ей в грудь ударил запах Имланда. Хирку охватила тоска по дому. Чувство, с которым она боролась, вновь всплыло. Сожаление. Страшное. Грязное. Как труп утопленника. Она сожалела до зубовного скрежета. Зачем она ушла? Даже если слепые убьют всех до одного имлингов Манфаллы, ну и что? Она ничего им не должна! Она отдала бы что угодно, чтобы снова оказаться в каменном кругу рядом с Римером. Почувствовать, как ее обхватывают его руки, и сказать, что она никогда не покинет Имланд. Что хочет остаться там, с ним. Навсегда.

Пока он не станет твоим и не сгниет?

Слепой застонал. Хирка сняла чашку с вентилятора. Вода была не такой горячей, как ей хотелось бы, но сойдет и так. Она опустила в чашку чайные листья. Они раскрылись. Их запах обещал жизнь. Она несла чашку обеими руками, уронить ее было никак нельзя. Хирка опустилась на колени рядом с трупорожденным и поставила чашку на плитку пола на случай, если у него опять начнутся судороги. Она положила руки ему под голову. Он совсем холодный, а его длинные волосы перепачканы кровью ворона.

Куро…

Слепой открыл глаза. Хирка вздрогнула и стала озираться по сторонам в поисках предмета, за который можно уцепиться взглядом, но ничего не обнаружила. Он приподнялся на локтях. Челюсти его сжались, как будто он пытался скрыть, каких усилий ему стоило это движение. Точно так же поступил бы Ример.

Слепой наполовину поднялся, а потом рухнул ей на руки. Она положила руку ему под подбородок и подняла чашку. Он вытянул шею – понял. Она не решилась дать ему чашку в руки, а поднесла ее прямо ко рту с синими губами.

– У меня только полчашки, – сказала она и попробовала засмеяться. Он не отреагировал. Она повернула чашку, чтобы он увидел, что она сделана в форме половины чашки. – Полчашки. Понимаешь?

Нет. На самом деле ей было совершенно не смешно.

Он пил. Хирка крепко держала его. Он глотал. Кашлял, но каждый раз приходил в себя и пил, пока чашка не опустела. Потом тело слепого обмякло. Он лежал на спине, его голова покоилась на руках у Хирки.

– Еще, – пробормотал он.

Хирка уставилась на него. Слепой произнес всего одно слово, но это слово было ей знакомо. Он закрыл глаза.

– Ты говоришь по-имландски! Эй ты, слепой! – она потрясла его. Он снова открыл глаза. Она вздрогнула. В них двигалось что-то черное. Как чернила в молоке. Потом исчезло.

– Вари, – процедил он сквозь сжатые зубы.

– Вари? Что вари? Я не понимаю…

– Вари. Поток. Дай мне Поток! – прохрипел он. На эти слова он потратил все силы. Его голова свалилась набок, тело расслабилось.

Поток…

Самое красивое слово из всех, что она слышала, и его произнес набирн. Трупорожденный. Комок в горле разрастался, и до Хирки дошло, что она сомневается. Сомневается, что Имланд по-прежнему существует. Сомневается, что существует она сама, если уж на то пошло. Но перед ней лежит непонятное существо и говорит на ее языке, произносит слова, которых она не слышала с тех пор, как покинула тот мир. Оно просит ее о том, чего она никогда не сможет дать, ведь даже если бы Поток существовал в этом мире, она не смогла бы ему помочь. Она – Хирка. Дитя Одина. Она не может сливаться с Потоком.

– Не поверишь, что здесь есть, – прошептала она. – Ты мог бы попросить о колдовстве, которое позволило бы тебе разговаривать с людьми на другом конце мира. О свете, который никогда не затухает. Или о повозке, которая едет сама по себе, причем быстрее, чем любая лошадь. Ты мог бы попросить, чтобы в твоем доме текла горячая вода. О шоколаде. О звуках, сохраненных в коробочке. Все это я могла бы тебе дать. А вот Поток не могу, набирн.

На последнем слове его верхняя губа дернулась, и в темноте мелькнул острый клык.

Рис.4 Скверна

Страх смерти

Грааль опустил лоб на рояль и позволил пальцам бегать свободно. Четвертую балладу Шопена портил стук когтей по клавишам. Он старался как можно реже играть подушечками пальцев, и теперь у него получалось лучше. И все же полностью избавиться от скребущего звука не удавалось. В хорошие дни это напоминало ему, кто он. В плохие дни… Ну, в сущности, тоже. Разница заключалась лишь в том, что он чувствовал по отношению к себе.

События всегда разворачивались по одному сценарию. Неудовлетворенность, берущая начало в отчаянии, нарастала до тех пор, пока он не ударял кулаками по клавишам и не уничтожал того, что могло появиться, своей яростью. Грубое насилие. Свалить вину на инструмент он тоже не мог, ведь тот представлял собой шедевр Фациоли. Проблема заключалась в воспроизведении. В исполнителе. А вот композитор подобной проблемы не испытывал никогда.

Он прекратил играть, приложил ухо к клавишам и прислушался к звукам, которых в инструменте больше не было. Мертвые звуки. Самыми красивыми были незавершенные. Думать так было легче, чем достигать результатов. Особенно сейчас, когда столь многое поставлено на карту.

Грааль слышал, как Исак спустился по лестнице и зашагал по коридору. По мере приближения шаги становились медленнее. Это означало, что у него есть новости, но он не знает, как их преподнести. Плохой знак для них обоих. Грааль остался лежать на рояле.

Исак открыл дверь и вошел.

– Это она. Они не сомневаются, – сказал он с наигранным оптимизмом.

Грааль уставился на свои когти.

– Знаешь, что Шопен сказал мне перед смертью, Исак?

Исак подошел к бару.

– Значит, сегодня один из тех дней? – пробормотал он.

Грааль проигнорировал его слова.

– Он сказал, что у меня есть вечность для того, чтобы репетировать, но я никогда не стану таким же великолепным музыкантом, как он. Не из-за когтей, а из-за отсутствия страха смерти. Как думаешь, Исак? Не потому ли мой народ не изменился за тысячи лет? Возможно, мы не способны создать ничего ценного, потому что живем слишком долго?

Исак фыркнул.

– На самом деле все как раз наоборот, – ответил он. – Нет границ тому, что можно совершить, если не думать о том, что твое время скоро истечет.

Грааль выпрямился.

– Да, именно так ты и должен говорить, ведь если бы я не взял тебя к себе, ты был бы уже мертв.

Он подождал, пока его слова дойдут до собеседника, и продолжил:

– Но ты прав. Все, что делают люди, на самом деле посвящено вечной жизни. Искусство – охота за бессмертием. Вопрос в том, какую пользу они извлекают из всего этого. Так чего же ты достиг, друг мой, чего не смог бы достичь, если бы тебе предстояло умереть? Настолько насыщеннее стало твое существование? Что такого ты совершил?

Исак наполнил бокал джином и плеснул скромную каплю тоника.

– Я не знаю, – ответил он, уселся на диван и водрузил ноги на стол. – Но у меня впереди вечность, чтобы ответить на твой вопрос, – он улыбнулся.

Грааль посмотрел на него. Исак появился у него тридцать лет назад – пустяк, но все равно казалось, что он с ним уже давно. Исак долго не продержится.

Может статься, он уже знал это. Может, именно поэтому он стал более дерзким. Пытается казаться другим, казаться интересным. Когда Грааль взял его, Исаку было чуть больше пятидесяти. Он был умным мужчиной с хорошим чувством юмора. Британцем до кончиков ногтей. Но в последнее время он начал одеваться в яркие рубашки со слишком длинными воротничками, от чего становился похожим на закатившуюся поп-звезду. Блондинистые волосы свисали до ушей. Они были зачесаны на прямой пробор, но это не помогало.

Возможно, кризис среднего возраста заложен в генетический код людей? Возможно, он наступает вне зависимости от того, предстоит им умереть или нет?

Грааль поднялся. Исак забеспокоился и снял ноги со стола.

– Это не твоя вина, Грааль, – сказал он, как будто тот ожидал извинений. – Дело в этой комнате.

Он взмахнул рукой и пролил джин на пол.

– Здесь невозможно не впасть в депрессию! Кому понравится комната со стенами из черного камня? Кто строит дом наполовину в скале, если уж на то пошло? Из всех твоих мест это худшее. Не пойми меня неправильно, я вижу весь этот примитивный шарм а-ля Джеймс Бонд, но, боже мой, здесь же надо жить. И эта… вещь, – он посмотрел на скелет ворона, стоявший на столе. – Это не искусство, всего лишь потому, что это отвратительно.

Грааль подошел к стеклянной стене. Расположенное под углом стекло находилось на самом краю скалы. Под ним, насколько хватало взгляда, лежали синие тихие горы. Грааль знал, что Исак старается не подходить к этому окну, потому что от него у Исака мурашки бежали по коже.

– Ворон? – спросил Грааль.

Исак не сразу сообразил, о чем идет речь.

– Ах да, ворон. Да, его видели. Она несла его в коробке. Они уверены, что это она.

Грааль повернулся к нему.

– Так какова же плохая новость?

Исак приложил бокал к губам и отпил, как будто это могло помочь ему отложить ответ.

– Они не видели ее несколько дней. Но это она! И мы знаем, где она.

Грааль вздохнул:

– Она видела их, Исак.

– Да что за бред. Она – чертов подросток, а они ни черта не замечают. К тому же этим делом занимаются надежные люди. Только лучшие. Высший класс, – Исак соединил большой и указательный пальцы, как будто говорил об изысканных кушаньях.

Грааль ощутил привкус злости. Металлическое покалывание на языке. Закипание крови. Он не может позволить себе проиграть, к тому же его окружают люди. Люди, которые никогда ничего не поймут. Срок их жизни просто-напросто недостаточно долог. Люди проиграли. Это в их природе.

– Подойди сюда, Исак.

Исак побледнел. Кусочки льда начали постукивать о стенки бокала. Вот в чем преимущество настоящей власти – необходимость воспользоваться ею не наступает никогда, как и необходимость демонстрировать ее. Она всегда с тобой, она – часть тебя.

Исак поднялся и подошел к окну. Он остановился в нескольких шагах от Грааля, стараясь не смотреть наружу. Вместо этого он уставился на Грааля, как будто тот был спасательным кругом.

– Исак, я что, недостаточно ясно объяснил, насколько это важно?

– Нет! Они знают. Каждый из них знает, – не очень похоже на Исака прикрываться другими.

– А ты знаешь?

– Конечно знаю. Барышня будет здесь через несколько дней. И она, и ворон. Обещаю тебе, Джошуа.

Исак не назвал его настоящим именем, и это было явным признаком того, что он нервничает. И что ему необходимо сначала самому поверить в свои слова.

– Как ты можешь давать мне слово, когда ты не там, Исак?

На лбу Исака вдоль линии волос появились бусинки пота и засверкали.

– Я… Конечно, я отправлюсь туда! Теперь у меня все под контролем. Надежно, как в банке.

Грааль взял его за руку и подвел прямо к окну. Ему не было нужды использовать власть. Он тот, кто он есть, и все, что ему надо сделать, это намекнуть.

– Что будет, если мы сейчас вывалимся? – спросил он и кивнул на пропасть под ними.

Исак напряженно рассмеялся:

– Мы разобьемся.

– Правильно. Мы разобьемся. Оба. Но знаешь, в чем разница между нами?

Исак молчал. Возможно, у него было слишком много ответов. Слишком многое их различало. Но он улыбался. Взгляд его был нервным, но он был наполнен любовью. Вот что такое власть. Способность пробудить и страх, и любовь. Сохранять хрупкое равновесие. Невозможная пара чувств, ведущая постоянную борьбу за контроль.

– Мы будем лежать там, и ты, и я, Исак. Со сломанным позвоночником. Переломанными костями. Наши руки и ноги примут форму камней, о которые ударятся. Ты останешься лежать. А обломки моих костей найдут друг друга и срастутся. Медленно, но верно. И в конце концов я снова восстану. Но из нас двоих повезет только тебе.

Глаза Исака увлажнились. Уголок его рта подрагивал, но Грааль не хотел ничего слышать.

– Исак, ты совершаешь ту же ошибку, что и многие другие, потерявшие смерть из вида. Они думают, что им всегда представится еще один шанс. Но на этот раз никаких новых шансов не будет. Сейчас или никогда. Тысяча новых лет не поможет, поэтому никакая цена не будет слишком высокой. Ничто, абсолютно ничто не имеет большего значения, чем это. Ты понимаешь, что я говорю?

Исак кивнул и потупил взгляд.

– Хорошо. Теперь оставь меня в покое, у меня есть дела.

Исак с благодарностью направился к двери.

– Все надо сделать аккуратно, – сказал Грааль ему вслед. – Не забудь.

Он повернулся к Исаку спиной, дождался, когда за ним закроется дверь, потом подошел к ворону. Тот стоял на лапах, застыв в момент превращения из трупа в скелет. Мясо и перья давно окаменели. Даже Грааль больше не мог уловить никакого запаха. Он сжал кулак, коготь вонзился в ладонь и несколько капель крови упало на клюв. Кровь на кости.

Он слушал, ждал звуков жизни. Умирающие звуки были красивыми, но, по правде говоря, звуки, которые еще не родились, были совершенно особенными.

Тушка начала поскрипывать. Шея изогнулась. Птица открыла клюв. Прошло немного времени, и он услышал ее мягкий голос. Ее распирало от самодовольства.

– Грааль, у меня есть новости, которые заставят тебя посвататься ко мне.

Он натянул на себя улыбку.

– Хорошо, потому что в данный момент ты – единственная, кому я доверяю, Дамайянти.

Рис.5 Скверна

Кровь ворона

Башня Всевидящего стояла сама по себе. Раньше она всегда соединялась с залом Ритуала узким мостом, но теперь, когда не стало ни зала, ни моста, она торчала из земли, как предостережение богов. Последний бастион перед Блиндболом.

Из окон удалили желтые стекла, их собирались использовать при строительстве нового зала Совета. От башни остался черный скелет, подобный сломанному маяку на вершине скалы.

Ример знал, что если поднимется на башню, то обнаружит обломки древа, возможно, лежащие точно так же, как в ту ночь, когда он сломал его. Все было прежним. И ничто не было прежним.

Сады за стенами Эйсвальдра покрыл снег. По обе стороны тропы торчали белые цветы, застигнутые врасплох зимой. Птичья купальня, расположенная перед ним, замерзла. Сосульки сверкали как волчьи зубы.

Ример остановился. За ним шел Хлосниан. Здесь одно из лучших мест для беседы. Даже в больших помещениях Поток мог далеко разнести звук, а этот разговор не предназначался для ушей Совета.

Ример нащупал в кармане ампулу и протянул ее Хлосниану.

– Мне уже давно надо было спросить тебя об этом, но они постоянно подкидывают мне разные заботы.

Хлосниан взял ампулу, вынул пробку и понюхал.

– Значит, ты собираешься отравить их?

Римеру оставалось только рассмеяться.

– Опасность всегда есть. Но это не яд, насколько мне известно. Это чернила, которыми они пользуются во время Ритуала. После церемонии они помечают лбы подростков вот этим. Отметины стираются через пару дней.

Хлосниан понюхал ампулу и вернул Римеру.

– Ну что же, старый друг, готов поспорить, ты не знал, что этим они приглушают в них силу Потока.

Хлосниан приподнял кустистую бровь.

– Чернилами? Как… Аааа… Кровь воронов.

Ример кивнул. Теперь надо было навести Хлосниана на верный след. Говорить с ним было все равно что вести три беседы одновременно, особенно когда речь шла о чем-то важном.

– Они говорят, что это смесь трав, чернил и крови воронов. Ты знал?

Заклинатель камней ответил не сразу. Ветер подхватил красную мантию и обернул вокруг его ног.

– Кровь, Ример. Разве речь всегда не о крови? Мы живем ею. Мы умираем от нее. Она определяет, кто мы. Когда нам быть. Говорят, Поток создан из нее. Кровь земли. Она окрашивает нашу кровь. Круг замыкается.

– Ты говоришь, как авгур.

Заклинатель камней фыркнул.

– Авгуры. Что они знают о Потоке? Поток любит кровь. Ты видел это на горе Бромфьелль. Урд заставил камни открыться. Кровь ворона. Пламя камня. Кровь меняет имлингов. Она меняет тебя.

– Все меняются, Хлосниан.

– Ну да… Кто-то больше, кто-то меньше, – Хлосниан счистил снег с купальни и указал на замерзшую воду. – Взгляни вниз и скажи мне, что ты видишь то же самое, что видел до появления ее в твоей жизни.

Ример посмотрел в другую сторону. Угодить заклинателю камней наверняка несложно. И все же ноги не несли его ближе к купальне.

– Кровь – это слеповство, Ример. Я сделал так, как ты просил. Гильдия говорила о кругах воронов больше, чем за последние десять зим. Но ты не получишь определенного ответа. Сколько заклинателей, столько и мнений. Но если ты спросишь меня, то я считаю, это Всевидящий закрыл врата. Он вытянул Поток из каждого. Из мертвых и живых.

Ример криво улыбнулся:

– Всевидящий? Ты до сих пор веришь, Хлосниан?

– Вопрос в том, сомневаешься ли ты до сих пор. Ты видел древо. Ты разрушил его. Лучше бы тебе этого не делать.

Ример потерял нить разговора. Он не мог позволить Хлосниану увести беседу в сторону.

– Какое отношение ко всему этому имеет древо?

– То, что не имеет отношения к деревьям, и разговора-то не стоит.

– Хлосниан…

– Ты должен следить за тем, что я говорю! Я называю вещи своими именами. Древо не появилось само по себе. Его кто-то создал. Его создал Поток. Сила расколола горы Блиндбола. Сила проделала трещину через Равнхов до самой расселины Аллдьюпа, как говорят. Ты думаешь, такое происходит само по себе? – Хлосниан сжал ладони, чтобы согреть их. С его перчаток без пальцев посыпался снег.

Ример вздохнул:

– Ты понятия не имеешь, да?

Грудь Хлосниана раздулась, как кузнечный мех.

– Конечно нет, но ведь и все остальные тоже!

Ример спрятал улыбку. Заклинатель камней стряхнул снег с высоких цветочных стеблей рядом с собой.

– Посмотри на них, мальчик, и подумай, что вода, благодаря которой они живут, это Поток. Что было бы, если бы ты всю ее выпил одним гигантским глотком? Они бы увяли и умерли. Или наоборот! Что, если бы ты налил им больше воды, чем они в состоянии употребить? Тоже умерли бы, да? Вот что я говорю: врата умерли, потому что все, что осталось от Потока, было направлено на создание древа. Года увяли. Камни впали в спячку.

Ример попытался связать воедино фрагменты воспоминаний. Он прекрасно знал, что такое слишком много хорошего, когда речь шла о Потоке. Он мог притянуть к себе больше, чем кто бы то ни было. Через Хирку. Что было бы, если бы сила Потока удвоилась, когда он висел перед Советом в окружении воронов? Выдержал бы он? Или его тело разорвало бы на кусочки?

Не это ли Урд сделал с Ветле? Пропустил больше Потока через собственного сына, чем тот смог выдержать? Во всяком случае, мальчика это уничтожило, навсегда оставив в детстве.

У Римера мурашки побежали по телу, как будто на него взглянула Шлокна – мрак цвета воронова крыла, который смотрит на тебя, не отводя взгляда.

Он поднял глаза на Хлосниана.

– Значит, когда они протягивают Поток через имлингов во время Ритуала и помечают их кровью ворона…

Хлосниан постучал указательным пальцем по виску.

– И они могут заставить Поток двигаться в другом направлении. Хотя, мне кажется, ты переоцениваешь эффект. Но пути могут стереться. Или взорваться. Слишком много или слишком мало – это одинаково плохо.

– И это же самое Урд сделал на Бромфьелле? Притянул Поток с помощью крови ворона?

– Шшшш! – шикнул Хлосниан. – Не говори так! Это все равно что, открывая дверь, сорвать ее с петель. Это уничтожает тебя. Уничтожает других. Слеповство, Ример. Имлинги так не делают.

– Ну, Совету этого никто не сказал, – сказал Ример и посмотрел в сторону. Он не хотел, чтобы заклинатель камней заметил его разочарование или понял, как для него важно открыть круги воронов.

– Ты говоришь так, будто они знали, что делают, – улыбнулся Хлосниан.

– Все знают, что делают. Вопрос в том, могут они с этим жить или нет.

Ример убрал ампулу в карман, но он понимал, что Хлосниан прав. Даже Ярладин не мог ответить на вопрос, имеют ли отметины на лбу какое-то воздействие на подростков. На протяжении столетий Совет просто следовал ритуалу под предлогом того, что это делает имлингов менее привлекательными для слепых, а на самом деле уменьшал их способность сливаться с Потоком.

Но срабатывал ли рецепт зелья, значения не имело. Больше так происходить не будет, уж об этом Ример позаботился.

Хлосниан смотрел на свое отражение во льду. Казалось, у него на сердце тяжесть.

– Я сам принимал ее, Ример.

– Что ты принимал?

– Кровь ворона.

Ример на шаг приблизился к нему. Заклинатель камней сгорбил спину.

– Я принимал ее один раз. И я такой не один. Ею торгуют за пределами гильдий. Я знаю. Ты знаешь. В крови заключена власть. Заклинатели камней принимают ее, чтобы лучше слышать голоса, но это всегда заканчивается плохо. Всегда.

– И что случилось? Ты нашел источник Потока? Смысл жизни? – Ример улыбнулся, чтобы скрыть прозвучавшее в его голосе осуждение. То, что имлинги совершали дикие вещи, чтобы одурмагить разум, не было для него откровением.

Заклинатель камней поднял на него глаза.

– Я так и не стал прежним. Она не предназначена для нас.

– Как и опа, но имлинги все равно ее употребляют, – ответил Ример.

Хлосниан обхватил себя за плечи, спасаясь от мороза. Он бросил взгляд за спину, туда, откуда они пришли, как будто жалел, что сказал слишком много.

– Теперь ты смотришь на меня другими глазами, так ведь?

Вопрос удивил Римера. Обычно Хлосниана мало беспокоило, что другие думают о нем. Это даже было чем-то вроде отличительной особенности чудаковатого заклинателя камней.

– Нет, – ответил Ример и улыбнулся. – Я всегда понимал, что ты так или иначе не совсем в себе. Тшш! Все так или иначе не совсем в себе, мальчик.

Хлосниан положил руку на плечо Римера.

– Кровь воронов открывает пути. В самом тебе, не в камнях. Это не кровь странствий, – сказал он. – Такой нет ни у кого из нас. У меня нет такой. У тебя нет. Я сомневаюсь, что есть хоть одно живое существо, у которого она имеется. Так что мы никуда не попадем. А вот у нее была такая кровь. Старше, чем грех, сильнее, чем кровь ворона.

– Это не так, Хлосниан. Мы прошли через врата точно так же, как и она. Дело не в крови.

– Всегда дело в крови. Мы переместились из того мира в этот мир. Это короткое путешествие. Все прошло хорошо, потому что здесь наш дом. Но она… Она вызывает у меня множество вопросов.

Ример почувствовал, что воздух стал холоднее. Неужели он рассматривал проблему под неверным углом? Возможно, ничто не способно усилить течение Потока у камней. Возможно, усиливать надо себя самого. Он взглянул на заклинателя камней.

– В одном ты ошибаешься, Хлосниан.

– Надеюсь, почти во всем. В чем же?

– Если существует что-то вроде крови странствий, то не только у нее она есть. Она есть и у слепых.

– Ты слишком много думаешь, мальчик. Может, пойдем, а то я скоро хвост отморожу?

Хлосниан развернулся и зашагал прочь. Его мантия волочилась по снегу. Кристаллы льда сверкали вдоль обтрепанного подола.

Ример бросил взгляд в купальню. Он увидел свое собственное лицо, вмороженное в лед. Оно было бледным, как у слепого.

Рис.6 Скверна

Открытая церковь

Хирка вздрогнула. Он почти заснул.

Все из-за вентилятора, который тихо крутился над дверью и навевал сон.

Она посмотрела на слепого. Тот лежал на куче мешков с землей. Хирка укрыла его своим запасным свитером. Не потому, что думала, что он мерзнет, а… Если бы она сама лежала вот так, то обрадовалась бы, если бы кто-нибудь ее прикрыл.

У него больше не случалось судорог, и, к счастью, дыхание выровнялось.

К счастью? Это ведь набирн!

Она подтянула к себе колени и прислонилась головой к стене. Ее окружали растения, названия которых она не знала. Повсюду на скамейках стояли зеленые ростки. С потолка в керамических горшках свисали цветы. Буйный летний лес. Но снаружи мир был белым. Мокрые хлопья снега бились о стекло, таяли и скатывались вниз или собирались в сугробы на земле. Она находилась в двух мирах сразу: в том, где вещи рождались, и в том, где они умирали. Только вот Хирка не совсем уверена, где из них какой.

Стояла мгла, и это хорошо. Так легче контролировать происходящее. Она знала, что отсюда прекрасно видно все, что снаружи, а вот разглядеть ее с улицы непросто. Никто не сможет подкрасться незаметно. Хирка сглотнула, вспомнив мужские руки на своем горле. Отчаяние от непонимания. Но тот мужчина получил то, что хотел, и наверняка уже находится где-то за тридевять земель. Так кого же она видела перед тем, как пришла сюда? Кто охотится на нее? Всевидящий должен знать.

Всевидящий…

Хирка выпрямилась и уставилась на слепого. В голове пронеслось все, что она слышала о Всевидящем. Хаос из слов и картинок. Он был слепым, который повернулся спиной к своим, чтобы спасти Имланд. Он принял форму ворона. Всевидящий, которому имлинги поклонялись тысячу лет. Всевидящий, которого не существовало. Разве не это она только что видела? Куро изменил форму. Из ворона стал слепым.

Глупышка! Разве он похож на бога?

Хирка подползла к спящему и вытянула палец, чтобы ткнуть его, но остановила себя. Это опасно. Он уже не так слаб. Она схватила маленькую садовую лопатку на случай, если он проснется. От его волос до нее донесся кислый запах вороньей крови. Несколько кровеносных сосудов лопнуло около его ключицы, и под кожей словно выросли чернильные деревья. Это повреждение казалось не к месту на мускулистом теле. У него были высокие скулы, напоминавшие скулы Римера. Рот слепого оказался полуоткрыт, и она увидела единственную странность на красивом лице. Клыки.

Слепой не шевелился. Хирка протянула к нему руку, коснулась большим пальцем его верхней губы и осторожно приподняла ее. Клыки были не такими уж длинными. Не похожи на волчьи. Слепой повернул голову. Хирка отдернула руку.

Она что, с ума сошла? Разве она не насмотрелась на слепых? Немногие, помимо нее с Римером, знали, на что они способны. Именно им Урд пообещал отдать Хирку. В качестве жертвы. В обмен на что? На знания о слеповстве?

Но это существо не могло быть одним из них. Это Куро. Ее ворон.

Нет. Уже нет. Она сама собрала останки того, что когда-то было Куро, и выбросила кровавую кашу в мусорный бак на улице. Куро умер. Она потеряла его. Все, что осталось после него, – это существо. Красивое чудовище. Более мощное, чем любой имлинг. Богоподобный? Да. Но он молод, изможден, и от него пахнет кровью и тухлятиной. От богов так не воняет. К тому же Всевидящий не причмокивал во сне, в этом она уверена.

Ример бы знал.

Ример разбудил бы его, призвал к ответу и смог бы защитить их обоих, если бы слепой проснулся. Что она может сделать? Ткнуть его садовой лопаткой? Хирка отбросила ее и помотала головой. Это не наяву. Ей надо убираться отсюда. Кто бы ни ждал ее на улице, он лучше того, кто ждет ее здесь, в теплице. И скоро кто-нибудь сюда придет, это лишь вопрос времени. Сегодня ночь с субботы на воскресенье, и мало кто из людей работает по выходным, но это совсем не означает, что в теплицу никто не явится.

Но куда отправиться? У нее почти нет денег и еды, и вдобавок ко всему приходится иметь дело со слепым. Она закрыла глаза. Этот факт тяжело осознать. Да, скоро она уйдет. Но Хирка знала, что это будет не побег. Она уйдет, чтобы помочь ему.

Она знала, каков этот мир, и знала, что набирн его не поймет. Никто не должен столкнуться с этим миром в одиночку, как она. Ему нужна одежда. И еда. И ему надо помыться, но она понятия не имела, как это организовать. Единственная возможность – это церковь…

Хватит ли решимости? Отец Броуди ведь еще не знает, что она сбежала, и не узнает до рассвета. Но сейчас уходить не безопасно. Кто-то следит за ней. Она не знала ни кто следит, ни почему. Надо дождаться утра, и тогда она окажется на улице среди людей. Никто ей ничего не сделает, если вокруг будет много народа.

Удивительная мысль. Обычно, находясь в толпе, она чувствовала себя в наибольшей опасности. Пребывание в гуще народа дома было ужасным, и еще хуже здесь, несмотря на то, что в этом мире она вроде бы одна из своих. Человек. Здесь все – дети Одина. Эмблинги. Гниль. Скверна. Почему же, в таком случае, она чувствует себя совсем чужой?

Хирка встала, сняла со стола высокое растение и поставила его рядом со слепым. Он по-прежнему спал тяжелым сном. Она принесла еще одно растение. И еще одно. И так до тех пор, пока не спрятала его за стеной из зелени. Это бессмысленно. Если кто-нибудь придет, его в любом случае найдут. Но она должна сделать хоть что-нибудь.

Она слышала, как по улице проезжают машины. Первые люди проснулись. Хирка схватила свой мешок и выскользнула из теплицы.

Небо было серым, а мороз не таким колючим, как ночью. Она двинулась вдоль забора у реки. Лед подтаял, в нем появились большие дыры. Она дошла до конца забора и отыскала дорогу. Ее терзало ощущение, что она совершает глупость. Усилием воли Хирка заставляла ноги шагать вперед. Она бросала беглые взгляды во все переулки, но на улицах еще почти никого не было. Она не знала, сколько у нее времени до того момента, как отец Броуди откроет двери церкви, поэтому на всякий случай побежала.

Что она скажет? Стоит ли говорить ему, что на самом деле она сбежала? Или просто сообщить, что не ночевала в церкви? И что поведать о слепом?

Нет! Слепой должен навсегда остаться тайной. Отец Броуди назвал бы его дьяволом. Он боится дьяволов. Хирка никогда с ними не встречалась, но у нее создалось впечатление, что они похожи на трупорожденных. Она может сказать, что встретила одного мужчину. Обычного мужчину, которому требуется помощь. Отец Броуди отдаст ей что-нибудь из одежды, которую собирал для бедных, в этом она была уверена.

Перед церковью Хирка остановилась. Серые следы на снегу поведали ей, что отец Броуди уже пришел. И Джей с мамой. Маленькие следы принадлежат, скорее всего, сестренке Джей. Но следов было больше. Больше, чем должно быть. В ее груди разрасталось беспокойство. Что-то не так. Она поднялась по лестнице и дернула дверь, та открылась. Хирка проскользнула внутрь и услышала разговор. Плач ребенка. Ссору мужчин. Двоих мужчин.

– Ты что, вообще ничего не знаешь о детях?

– Я знаю достаточно. Например, мне известно, что они разговаривают. Вот что делают дети. Разговаривают!

– О господи! Она едва стоять научилась! Как ты думаешь, что может рассказать эта малявка? А уж какой будет переполох, черт ее побери!

– Переполох и так будет, Исак!

Хирка прижалась к стене. Она услышала, как в церкви открылась дверь. Третий мужской голос заглушил остальные.

– Наверху ее тоже нет. Но она точно там жила.

– Жила? В прошедшем времени? Ты сказал, она несколько дней не выходила на улицу! Ты можешь заставить эту малявку заткнуться?!

– Раз девчонки здесь нет, можешь прямо сейчас пустить себе пулю в лоб. Так проще. Он тебя убьет, потому что ты, чтоб тебя, не уследил за ней!

Хирка выискивала знакомые слова, но понимала лишь некоторые из них. Акустика помещения не упрощала ее задачу, но ясно, что мужчины ищут Хирку. Она прижалась ухом к стене и услышала, как шумит кровь, а пульс скачет галопом. Надо выбираться отсюда.

Ребенок…

Девочка по-прежнему плакала, всхлипывала и ждала маму. Этот звук разрывал сердце Хирки. Она не могла просто бросить ее. Надо каким-то образом забрать девочку с собой. А остальные? Где остальные? Надо посмотреть… Всего лишь заглянуть внутрь. Быстро.

Хирка наклонилась вперед, заглянула в церковь и остолбенела. Она понимала, что надо бежать, но не могла. Ноги сами по себе зашагали по центральному проходу. К Джей, которая лежала лицом вниз. Неподвижно. Ее наушники вывалились из ушей и валялись в красной луже.

Дилипа лежала рядом с ней, голова ее покоилась между скамьями. Женщина смотрела на Хирку мертвыми глазами. Хирка почувствовала, как немеет лицо. Она что, спит в Шлокне и видит кошмарный сон? Она подняла взгляд.

Трое мужчин у алтаря пялились на нее так, будто она была призраком. Один из них держал за горло младшую сестренку Джей. Темнокожая девочка всхлипывала. Ее ножки подкосились, она почти висела в руке мужчины.

Хирка подбирала слова. Злость и горе грозили задушить ее. Она остановилась на расстоянии от них и буравила их взглядом. Они пялились на нее. Время замерло.

Потом самый высокий начал смеяться. Блондин в яркой рубашке с геометрическими узорами. Он всплеснул руками.

– Возможно, бог все-таки существует? – произнес он и приблизился к ней. Хирка увидела груду черного тряпья на алтаре у него за спиной. Отец Броуди.

Псы. Бешеные псы. Дикие звери. Вот кто они. Хирка посмотрела на сестренку Джей. Можно было сделать лишь одно. Лишь одно заставит их забыть о девочке.

Хирка развернулась и бросилась к входной двери. Мужчины заорали в один голос. Кто-то ухватил ее за дождевик и потянул назад. Высокий зажал ей рот рукой. Она услышала хлопок. Сестренка Джей перестала плакать. Двое о чем-то перекрикивались. Тот, что держал ее, велел им заткнуться. От него пахло протухшей едой.

Внезапно Хирка оказалась в руках двух других мужчин. Третий выглядывал на улицу. Он кивнул. Ее потащили. Она пиналась, отбивалась, кусалась. Потом расплакалась. Ее волокли по снегу между могильными плитами в темный переулок позади приюта для бедных.

Рис.7 Скверна

Кровь на руках

Хирка сидела на заднем сиденье машины и дергала запертую дверцу. Ей надо выбраться. Сейчас. Пока они не тронулись с места. Пока церковная колокольня еще не скрылась из вида. В этом не было никакого смысла, но только так она могла сосредоточиться. Если ее увезут отсюда, все будет кончено. Она окажется в незнакомых местах.

Двое сидевших впереди мужчин кричали друг на друга. Машина завелась и проехала немного по переулку. Более крупный ударил того, что сидел за рулем, и машина резко остановилась. С противоположной от Хирки стороны распахнулась дверца. Она бросилась через сиденье, но третий мужчина ее поймал. Тот, что подошел к ней в церкви. Тот, кого звали Исаком.

Он сидел на заднем сиденье, выставив ноги наружу.

– Заткнитесь! – заорал он и поднял руку. Стало тихо. Хирке было так страшно, что у нее задрожали ноги. Что-то давило на лодыжку.

Нож…

Она посмотрела на свои желтые сапоги, потрясла ногой и почувствовала, как в шерстяном носке скользят ножны. Нож все еще там. Это вселяет надежду. Надо всего лишь действовать спокойно. Дождаться наилучшей возможности.

Тот, что сидел за рулем, был маленьким и перепуганным до смерти. Его мышиное лицо покрылось потом, и он без конца повторял одну и ту же фразу: «Все катится к чертям». Второй был сильным. Он несколько раз ткнул локтем испуганного, но и сам не был слишком уверен в себе. Хороший знак. Напуганные мужчины совершают ошибки. Рано или поздно.

Исак приложил палец ко лбу и вздохнул. Он вел себя не так, как остальные. Он был спокойнее их. Не показывал признаков страха. Она знала, что бояться надо в первую очередь его.

– Майк, можешь оказать мне услугу? – спросил он у маленького, который от этих слов перепугался еще больше. – Можешь застрелить меня, если мне в голову еще раз придет позвать тебя на дело? А? Сжалься надо мной, я больше не хочу быть свидетелем того, как ты создаешь… – он постукивал кулаком по сиденью в такт своим словам, – полный… хренов… хаос!

– Он назвал меня по имени, – пробормотал Майк. – Теперь ей известно мое имя! На задании не называют друг друга по именам!

– Боже, дай мне сил, – Исак закатил глаза. – Все должно было произойти тихо и бескровно. Бескровно, Майк. Мы не в кино! Ты не проедешь ни метра, пока не уберешь за собой! Слышишь меня?

– Убрать? Какого черта… Она ведь у нас! Мы выбрались. Я туда не вернусь! Никто никогда не возвращается, Исак! Это первое правило на задании! Быстро вошли – быстро вышли, так ведь?

– Я разобью его телевизор, – прошептал Исак и сжал пальцами переносицу. В машине стало тихо. Двое мужчин сверлили взглядом сидевшего за рулем.

– Что? ЧТО? У нас есть то, за чем мы пришли!

– Она, но не ворон. Может, позвонишь и расскажешь ему об этом? – спросил Исак.

Майк сглотнул.

– Так я и думал. Тогда надо добыть ворона.

– А может, просто возьмем одного из вон тех? Не может же…

– Это ворона, идиот, – Исак взглянул на Хирку. – Просто чудо, что он ходит на двух ногах, да?

Она не ответила. Ей было противно от того, что он обратился к ней с шуткой. Оба мужчины впереди теперь занервничали. Крупный выругался, вышел из машины и закурил.

– Где птица, барышня? – Исак навис над ней. От него пахло гнилью. Его одежда была чистой, и все равно от него воняло. Казалось, остальные этого не замечают. Неужели только она почуяла? Ей вспомнился Урд, запах, исходивший от его горла у каменного круга в Равнхове. Казалось, его имлинги тоже не испытывали никакого отвращения. Но убивал Майк. Без сожалений. Как будто имел право прекращать чужие жизни. Отец Броуди. Джей. Дилипа. Ребенок. Пятилетний ребенок… Это невыносимо. Хирка почувствовала, как задрожали губы, и плотно сжала их.

Исак выволок ее наружу и прижал к машине.

– Ворон?

Хирка пожала плечами.

– Он – птица. Обычно они летают куда хотят, – ответила она.

Исак придвинулся вплотную к ней. Она отпрянула от его дыхания, но его лицо вновь настигло ее. У него были бесцветные глаза. Он болен? Судя по запаху, он уже должен быть мертв. С ним было что-то сильно не так, но она не подала вида, как ее напугало это открытие.

– Так что с тобой? – спросил он. – Что в тебе такого ужасно особенного, из-за чего мне пришлось проделать весь этот путь, чтобы тебя найти? Чего такого нет у нас, что есть у тебя, а?

Судя по его виду, ответа он не ждал, но она все же ответила:

– Душа.

Она не ожидала никакой реакции, но Исак на мгновение разинул рот. Потом снова собрался и откинул светлую челку. Слишком моложавое движение для мужчины, которому не меньше пятидесяти.

– В высшей степени удивительно держать ворона в качестве домашнего питомца, – сказал он, одергивая рукава, как будто наряд плохо сидел. – Это означает, что он тебе нравится, правда? Жаль, что нам придется сжечь эту церковь. Интересно… – он приподнял рукой ее подбородок, – как, по-твоему, пахнут жженые перья?

Большой мужчина хохотнул, бросил окурок на землю и наступил на него. Потом он открыл дверцу машины и вынул канистру. Масло, догадалась она. Он принялся искать что-то в карманах, двигаясь мимо них к церкви.

Злость победила страх. Если бы они хотели убить Хирку, они бы уже давно это сделали. Но она жива. Это придало ей мужества. Она пристально посмотрела на Исака.

– Однажды, – произнесла она. – Однажды ты будешь умолять меня пощадить твою жизнь.

– Но не сегодня, – ответил Исак и толкнул ее обратно в машину.

Майк тер лицо ладонями.

– Исак, нам надо убираться! Мы теряем время!

– Мы выигрываем время, дебил! Если мы уедем, то через час на всех экранах появятся кадры массового убийства, за что тебе огромное спасибо. Вместо этого у нас будет пожар. Если повезет, он подарит нам пару часов форы. А если ты еще раз раскроешь свою пасть, я сожгу и тебя.

Хирка потянулась рукой к сапогу. Медленно, чтобы никто не заметил, пошарила в голенище и нащупала рукоятку ножа.

– Вон он, – сказал Майк, выглядывая в заднее окно.

Два хлопка раздались ниоткуда. Майк скорчился за рулем. Хирка вытащила нож и выпрыгнула из машины. Дверца ударила Исака, когда тот валился на асфальт. Он держался за грудь. С его пальцев капала кровь и смешивалась с узором на рубашке. Он растерянно смотрел на нее.

Еще один хлопок. Судя по звуку, он исходил из переулка. Источник этого звука определить было невозможно. Кто-то схватил Хирку. Она рванулась в другую сторону. Майк. Он тянул ее к себе, глядя в небо.

– Кто это, черт возьми? Кто это?

Она увидела, как какой-то человек спускается по черной лестнице поодаль от них. Последние ступеньки он перепрыгнул. Майк вытащил что-то из внутреннего кармана и приставил к ее голове. Оружие. Теперь она это знала. Кроме того, ей было известно, что он совершил в церкви. Он сделает это еще раз. Хирка крепче сжала рукоятку ножа.

– Я спасу тебя, – произнесла она.

Глаза Майка бегали. Он ничего не понимал. Он приставил оружие ей под подбородок и всхлипнул. Или он, или она. Хирка вонзила нож ему в грудь. Прямо под ребра. И вверх. Его глаза расширились. Она оперлась о нож и прошептала ему на ухо:

– Тебе больше не придется бояться, Майк.

Его оружие упало на землю. Хирка вытащила из него нож. От звука ее затошнило. Она скрючилась и привалилась к колесу машины.

Третий.

Хирка обернулась. Сильный мужчина бежал от церкви с канистрой в руках. Он был большим. В одиночку ей с ним не справиться. Еще один хлопок. Он резко остановился и повалился на колени. Тело его закачалось. За его спиной из церкви показались языки пламени. Заорала сигнализация. А потом упал на бок.

Кто-то пробежал мимо нее. Тот человек, что спустился по черной лестнице. Он присел на корточки у лежавшего на земле. Она услышала хруст. Сначала Хирка подумала, что он ломает пальцы трупа, но обе руки были видны, значит, это что-то другое.

А потом раздались сирены. Полиция. Хирка уже слышала их, это звук гибели. Конца. Она зажала уши руками. Ее трясло. Трясло так, что ей не удавалось заглушить звуки.

Кровь стекала с ножа и текла между ее пальцев. Спаситель поднялся и подошел к ней. Она узнала бы его где угодно. Это был он – человек в свитере с капюшоном. Она выставила нож перед собой и попятилась.

Он прошел мимо нее и сел в машину.

– Садись. У нас совсем хреново со временем, – сказал он.

Хирка смотрела на пламя. Почему все должно сгореть? Почему все вокруг нее непременно обращается в пепел? Единственное, чего ей хотелось – чинить. Имланд… Она стояла на гребне холма и смотрела, как горит ее хижина. Папа умер. Все умерли.

Она пошла как зачарованная и уселась в машину к чужаку. Он завел двигатель. Машина дернулась вперед. Она услышала глухой звук и посмотрела назад. Майк. Он упал на землю, когда машина начала движение. Хирка положила ладонь на стекло.

– Ни к чему не прикасайся! – человек в свитере с капюшоном отвел ее руку назад. Машину качнуло. – Иначе они нас найдут.

Она не поняла, что он имел в виду. Хирка дотрагивалась до сиденья, как и он. Чужак бросил на нее взгляд:

– Слышала о полиции? Об отпечатках пальцев? – Он коснулся большого пальца указательным. На нем были перчатки.

– Меня они не найдут, – ответила она и прижала к себе мешок.

– Они всех находят, кого раньше, кого позже. Почему это тебя не найдут?

– Меня не существует, – ответила она.

Он хохотнул:

– Если бы это было так, девочка.

Он выехал на широкую улицу и встроился между другими машинами, а потом увеличил скорость.

Рис.8 Скверна

Сопротивление

Мечи столкнулись и запели, и Ример внезапно оказался лицом к лицу со Свартэльдом. Взгляд мастера оставался таким же спокойным, как и раньше. Когда он сражался, в его глазах совершенно ничего невозможно было прочитать. На фоне его темной кожи глаза казались белее, чем у других мужчин. Может быть, именно поэтому в них так сложно было что-то различить? Бритая голова даже не вспотела.

А вот Ример вспотел. Отступить назад сейчас значит проиграть. Его руки горели, и мастер знал об этом. В его глазах Ример разглядел намек на улыбку. Он крепко стиснул зубы. Ример попался. Это вновь заставило его вспомнить о Хирке.

Ример наступил на ногу мастера. Свартэльд фыркнул и прыгнул назад. Ример трижды взмахнул мечом, и клинок оказался у горла Свартэльда. Мастер рассмеялся. Его веселое настроение стало единственной причиной, по которой Римеру удалось получить преимущество. Те случаи, когда ему удавалось застигнуть Свартэльда врасплох, можно было пересчитать по пальцам одной руки, и этот поединок к ним не относился.

– Только подумать, она научила тебя сражаться лучше, чем я, – игриво произнес Свартэльд.

Рука Римера с мечом упала.

– Она? – спросил Ример, хотя прекрасно понимал, о ком идет речь.

– До встречи с ней ты никогда не был импульсивным.

Ример почувствовал разочарование от того, что мастер не назвал ее по имени. Когда другие говорили: «Хирка», она словно оживала, и ему казалось, что она по-прежнему находится где-то поблизости. В месте, до которого он мог добраться.

Ример вернулся на середину комнаты и вновь поднял меч.

Свартэльд подошел ближе.

– А я-то думал, от сидения за столом в Эйсвальдре ты станешь толстым и ленивым. Ворононосцы не обязаны потеть. Или посох слишком тяжел?

Он начал описывать круги вокруг Римера, не зная, что разбередил невидимую для всех рану.

Ример следил за его движениями.

– Я носил посох всего один раз на церемонии посвящения.

– Нет Всевидящего. Нет посоха. Нет ворона на лбу. Как ты можешь вести за собой, когда никто тебя не видит? – спросил Свартэльд и попробовал нанести удар ему в бок. Ример взмахнул мечом и парировал удар. Он не позволял вывести себя из равновесия.

– Главное, чтобы они меня слышали.

– Ты не настолько глуп, чтобы в это верить.

Свартэльд произвел серию выпадов, которая заставила Римера отступить назад. Он проскочил под мечом и обошел мастера сзади. Мастер наградил его небольшим перерывом, чтобы он смог перевести дыхание.

– Ример, работая против них, ты никому не делаешь лучше. Совет должен быть един. Вы были рождены для этой миссии.

– Никто не был рожден для этой миссии! Никакой бог не наделял нас правами на кресла!

Ример открыл раздвижные двери и вышел на край скалы. Он привык считать, что Блиндбол дарит ему покой, но правда заключалась в том, что у него никогда не было покоя. Все, что у него было – это краткие мгновения забвения.

Далеко внизу под его ногами туман сгустился больше обычного. С одной стороны горы были покрыты снегом. Ветер сдувал его с вершин, и было похоже, что горы постепенно растворяются.

У себя за спиной Ример услышал шаги Свартэльда по снегу.

– Ты возненавидишь тот день, когда проиграешь мне, – сказал Ример.

– В тот день, когда я проиграю тебе, я сделаю это из любви, – ответил мастер. Его слова оказались неожиданными. Он произнес их безо всякой теплоты в голосе, и все же… Это напомнило Римеру, что у него имелись союзники. Семья.

– Они сражаются против меня, мастер. Отчаяннее, чем ты со своим мечом. Каждый день они придумывают что-нибудь новенькое, чтобы заставить меня молчать. Погрузиться в забвение. Если бы они могли меня убить, то убили бы.

Свартэльд встал рядом с ним.

– Так может тебе дать им, чего они желают?

Ример посмотрел на него.

– Трусливый Ворононосец? Что может быть опаснее? – Свартэльд не ответил. Ример спрятал меч в заплечные ножны. – Они хотят, чтобы я принес клятвы. Чтобы нашел себе жену.

– Да, это решило бы многие проблемы.

– Вот и я говорю! Никакие проблемы не решатся от того…

– Я говорю серьезно, – ответил Свартэльд. – Это решило бы многие проблемы.

Ример подумал, что не расслышал его. Мастер Колкагг должен был первым отмести идею о браке. Ример сжал кулаки. Даже Свартэльд не на его стороне.

– От того, что мы потратим деньги на свадебный праздник, на столах имлингов еды не прибавится.

Свартэльд тихо посмеялся:

– И сколько у тебя наберется причин?

– Достаточно, – ответил Ример и отвернулся.

– Ты смотришь на это с неверной стороны, Ример. Подумай о том, что это может тебе дать, а не забрать. Слышал, ходят разговоры о девушке с севера. Такое без сомнений сблизит Равнхов и Совет, хотят они того или нет.

Ример не ответил. Он знал, что это правда, но все было для него неважным, не касалось непосредственно его. Римера волновала только судьба врат.

Свартэльд указал мечом на полсотни Колкагг, которые карабкались вдалеке по вертикальной горной стене. На спинах у них висели плетеные корзинки с крышками. Рыба, птица, зимние травы. В Блиндболе даже выживание превращалось в тренировки, а карабкаться по скалам обычно посылали новичков. Черные костюмы сливались с каменной поверхностью. Могло показаться, что корзины парят вверх сами по себе.

– Они лазают вверх и вниз по несколько раз за день, – сказал Свартэльд. – Чтобы поддерживать в себе жизнь. Чтобы поддерживать жизнь в нас. Ты помнишь?

Помнишь? У меня на плечах до сих пор не зажили следы от ремней корзин.

– Я помню.

– Когда день подойдет к концу, они лягут спать. На следующий день они поднимутся и будут делать то же самое. А потом наступит зимнее солнцестояние. Они будут сидеть в домах вокруг очагов, пить чай и забродившее вино. Они будут закатывать рукава и показывать свои шрамы. Станут смеяться над ошибками друг друга, дарить вещи, сделанные своими руками, купленные или украденные. А на следующий день они будут долго спать.

– Долго? – Ример поднял бровь и взглянул на мастера, у которого хватило наглости хмыкнуть.

– Дольше, чем в обычные дни, скажем так. Но вот мой вопрос тебе: надо ли нам отобрать у них этот вечер?

– Конечно нет, мастер.

– А почему нет?

– Потому что их дни трудны, – Ример знал, что угодил в ловушку, но ловушек Свартэльда всегда было трудно избежать. Хочешь или нет, все равно попадешься.

– Это так. Их дни трудны. Подари имлингу праздник – и можешь мучить его остаток года.

– Так давай устроим праздник, не приплетая никаких женщин!

Свартэльд посмотрел на него.

– Ты Ворононосец. Они не могут заставить тебя. Но если ты создашь семью, имлинги отпразднуют это. Они забудут всех павших у Равнхова. Забудут пепел, убивший урожай. Они забудут даже Ворона. Все, что они хотят видеть – молодость, надежду и любовь. Новое поколение Ан-Эльдеринов. Что-то незыблемое посреди хаоса. И под каким углом ни взгляни на случившееся, этот хаос устроил ты, Ример. Самое страшное, что с тобой может случиться – ты обретешь теплые объятия, в которые сможешь погружаться по вечерам. Бывают судьбы похуже, мальчик.

Ример пристально смотрел на него.

Свартэльд откровенно развлекался.

– Что? Ты думал, что тебе не придется расплачиваться за пост Ворононосца? Что тебе ничем не придется жертвовать?

Ример не ответил. Что он мог сказать? Он уже пожертвовал единственным, в чем видел смысл. Отдать себя другой казалось смертным приговором. Это означало, он принимает тот факт, что Хирка потеряна для него. Что она никогда не вернется.

Между деревьями бежал одетый в черное Колкагга.

– Мастер Свартэльд! Ворон! – Он подбежал к ним и сделал все возможное, чтобы скрыть сбившееся дыхание. Он протянул Свартэльду белый чехол с печатью Совета. Знак ворона жив, хотя сам Всевидящий не существовал никогда.

Свартэльд протянул чехол Римеру.

– Это твоя печать.

Ример взял его и извлек маленький бумажный свиток. Пока он читал, по его рукам бегали мурашки.

– Это последний отряд из Равнхова. Он недалеко от Маннфаллы. Говорят, их мало и на них напали. Несколько имлингов тяжело ранены.

Свартэльд кивнул:

– Я знаю. Но мы отправили всю подмогу, что могли, несколько недель назад.

– Нет. На них напали совсем недавно, – Ример протянул ему письмо. – И не имлинги. Они утверждают, это были набирны.

Свартэльд схватил письмо. Никто не видел слепых с того самого момента, как взорвалась гора Бромфьелль. С того судьбоносного дня. Со дня, когда погиб Урд и пал зал Ритуала. Когда Хирка все еще находилась здесь. Теперь ее не было, и все указывало на то, что и слепых хотя бы пару минут быть не должно.

Ример сжал чехол в руке. Свартэльд смотрел на него.

– Будь осторожен со своими желаниями, Ример Ан-Эльдерин. Возможно, ты нашел причину не устраивать праздника.

Рис.9 Скверна

Охотник

Я убила.

Мысль пришла к ней еще до того, как она поняла, что проснулась. Кровь согревала руку, которой она сжимала нож. Ее убийство. Ее падение. «Не убивай», – говорил отец Броуди. Хирка предпочла бы, если бы он сказал: «Не умирай». Может быть, он еще жив?

Глаза опухли, и она вспомнила, что плакала. Это несправедливо. Просыпаясь, надо чувствовать себя прекрасно и не помнить ни о чем. Недолго, пока не нахлынут воспоминания о том, что пошло не так. Она часто думала об этом раньше. В другом мире. В другом времени. В хижине в Эльверуа, где за окном кричали чайки, а в гостиной сидел отец и толок сушеный солнцеслез. В тот раз она проснулась и была обычной девочкой. До тех пор, пока не вспомнила.

Дитя Одина. Гниль. А что я теперь?

Как только она откроет глаза, все исчезнет. Нет никакой хижины. Нет ставней на окнах. Нет даже нормальных бревенчатых стен. Просто голая комната в гостинице, в высоком постоялом дворе, где никто друг друга не знает. До Хирки доносился шум города. Он был слышен, когда она засыпала, и был слышен теперь, когда она проснулась. Тот факт, что здешние люди не сходят с ума, удивлял. Потом она вспомнила, что произошло, и поняла, что да, сходят. Все до одного. Не надо было ей являться в этот мир.

Если бы она осталась в Имланде, все остались бы в живых. Отец Броуди. Джей, ее мама и младшая сестренка. В груди завыла боль, она горевала по всему и всем, кто больше никогда не будет с ней.

Ну, по крайней мере, Хирка прибыла сюда не одна, ведь у нее был Куро. Друг, который знал, что она говорит правду, потому что они оказались здесь вместе. Можно было говорить: «Мы». Теперь осталась только она.

И слепой…

Ей надо выбираться отсюда и идти обратно в теплицу, пока никто не нашел набирна. Пока он не начал бродить по окрестностям. Голый. Знающий об этом мире так же мало, как и она когда-то.

Хирка открыла глаза. На ночном столике горел светильник с зеленым абажуром. Она все еще была одета, но кто-то укрыл ее одеялом. Должно быть, это он. Мужчина, который ее ограбил. И спас. Мужчина в свитере с капюшоном. Пахло дымом. Она осторожно повернулась. Он сидел на стуле перед окном и вглядывался в серое небо. Капюшон спущен. У него были русые волосы, которые топорщились во все стороны, как густая трава. Их кончики выгорели. Теперь он казался другим. Теперь, когда она знала, что он ей ничего не сделает.

Мужчина постукивал по подлокотнику кресла, сжимая в руке сигарету. Джей курила, но скрывала это от мамы. «Курение убивает людей», – говорила она. Но Джей убило совсем не это.

Мужчина бросил на нее взгляд и вздрогнул, когда заметил, что она проснулась. Он нажал на свой телефон.

– Сейчас четыре часа вечера. Ты проспала пару часов, – сказал он.

Хирка села в кровати. Люди здесь озабочены временем, как будто им всегда его не хватает. Ей же надо было всего лишь выглянуть на улицу. Небо знало, сколько она проспала, а более мелкие частицы времени ей без надобности.

Хирка встала и подошла к окну. Комната располагалась высоко. Неподалеку находилась церковь, окруженная машинами и мигающими огоньками. Отсюда не видно, что осталось от храма, но колокольня устояла. Сейчас она была угольно-черной. Люди роились у входа. Они еще лежат внутри? Отец Броуди и остальные?

– Сядь, – сказал мужчина и указал на другой стул. Хирка сделала, как он велел. Он и так уже был раздражен, потому что она отказалась покинуть город. Хирка даже не смогла объяснить ему, почему хочет остаться, но он послушал ее. По причинам, неясным им обоим.

Мужчина вынул свое оружие – черный изогнутый уголком кусок металла, который теперь, когда ей было известно его назначение, выглядел значительно страшнее. Он положил его между ними на стеклянный столик.

– Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что это такое, так ведь? – спросил он. Хирка ничего не ответила. Она и знала, и не знала.

Он нервно качал ногой. На нем были синие штаны из плотной ткани, название которой она слышала, но не помнила. В приют для бедных приносили много таких штанов, но обычно в лучшем состоянии, чем у него. Над коленями были дыры, а под карманами ткань протерлась. Он нагнулся вперед.

– Никто не сможет сохранить спокойствие, если к его виску приставить «глок». Никто.

Он затянулся сигаретой и затушил окурок в стакане, хотя не докурил до конца.

– А вот ты не испугалась, – сказал он, изучающе глядя на нее. Он был, наверное, раза в два старше нее. Его глаза были такого же коричневого цвета, что и волосы. Она узнала бледную полоску у рта – шрам, который немного приподнимал губу с одной стороны. Его было почти не видно под бородой.

– Как же объяснить тот факт, что подросток не пугается, когда к его виску приставлено дуло? Вот о чем я спрашиваю себя, понимаешь? И знаешь что, на этот вопрос есть только два ответа, – он вновь откинулся назад. – Может быть, девочка бывала в горячих переделках так много раз, что сдержит свое желание молить о пощаде. Это не так уж фантастично. Но в сложившихся обстоятельствах никто не станет таскать за собой девчонку. Второй ответ – она просто-напросто не знает, что происходит. Итак, это «Глок-19». Девятимиллиметровое оружие. Пистолет. Но ты понятия не имеешь, что это, так ведь?

Хирке показалось, она поняла, что он сказал, хотя половина слов была ей не знакома. «Глок»? Пистолет? Она посмотрела на лежавшее на столе оружие.

– Это оружие. Оно убивает людей, – произнесла она и пожала плечами в попытке сделать вид, что всю жизнь только и делает, что болтает о таких вещах.

– Да, теперь ты это знаешь. Но тогда-то не знала, так ведь?

Хирка помотала головой. Не имеет никакого смысла делать вид, что она знает о вещах, о которых ничего не знает. Этот мужчина, несмотря ни на что, помог ей, хотя и против своей воли.

– Вот именно. И на лифте ты никогда раньше не ездила?

– Лифт?

– Гостиничный лифт. Тот, что поднял нас сюда, наверх.

– А… Нет.

– И ты даже не предполагаешь, сколько это может стоить? – Он высыпал на стол три камня. Ее камни. Те, что он забрал.

– Они мои! – Хирка схватила их. – Это подарок, – добавила она и посмотрела на него обвиняющим взглядом. Он был вором, не она.

– Это означает нет? Ты понятия не имеешь, сколько они стоят?

– Да. Или… Нет. Не здесь.

– Вот именно. И тут мы подходим к самому интересному, так ведь? Ты знаешь, сколько они стоят в каком-то другом месте, но не здесь. Тогда у меня возникает другой вопрос, – он снова склонился вперед. – Откуда, черт возьми, ты явилась?

Хирка прикусила губу. Разговоры о том, откуда она, до добра еще никогда не доводили.

– У тебя есть попить? – спросила она.

На мгновение он растерялся, как будто ему никогда раньше не высказывали таких простых просьб, но поднялся и прошел в ванную. Хирка взглянула на входную дверь. Не сбежать ли? Возможно, лучшего шанса не представится… Она дернулась, но раздумья заняли слишком много времени.

Чужак вернулся и поставил перед ней стакан воды. Хирка выпила его до дна. Он не спросил, хочет ли она еще.

– Ты их кому-нибудь показывала? Камни? – спросил он.

Она помотала головой.

– А вот я показал. И будь я на твоем месте, то хорошенько бы следил за ними. Черт, напрасная трата времени. Я мог бы продать их, выйти на пенсию и жить спокойно, а ты даже не догадываешься об их ценности. Надо было забрать их, эх, надо было.

– Ты их и забрал.

– О господи… – он смотрел на мигающие у церкви огни. – Я подумал, что это принадлежало им, понимаешь? А ты имеешь к ним какое-то отношение. Но ты понятия не имеешь, кто они такие, так ведь? Ты никогда не слышала о Вардарах? Или о забытых?

Она помотала головой. Мужчина провел рукой по лицу. Казалось, он очень устал.

– Как тебя зовут? – спросила Хирка и забралась на кресло с ногами. Ей хотелось вскарабкаться куда-нибудь, но здесь не было такой возможности. Он криво усмехнулся и от этого стал каким-то теплым, можно даже сказать, симпатичным. Просто этого нельзя было разглядеть, когда он был опасным врагом. Хотя, может статься, он до сих пор оставался врагом. Во всяком случае, другом он точно не был.

– Стефан. Меня зовут Стефан Бароне, – казалось, он удивился собственному ответу. Она надеялась, это потому, что он сказал правду.

– А я Хирка.

– Милое имя, что и неудивительно. Так откуда ты, Хирка?

– А ты откуда?

Он внимательно изучал ее, как будто искал, за что бы зацепиться взглядом и решить, отвечать на ее вопрос или нет.

– Мой отец был шведом, а мама – итальянкой. А домом можно назвать сотню мест, только бы там была гостиница или знакомые. За последние полгода я побывал в десятке стран Европы. Но тебе это ни о чем не говорит, так ведь?

– Мой отец был из Ульвхейма, своей матери я не знаю. Еще до того, как мне исполнилось десять, я повидала почти весь Имланд из окна повозки, и я прошла весь Блиндбол пешком. Но тебе ведь это тоже ни о чем не говорит.

Стефан рассмеялся и потер подбородок. Он был взрослым и все же казался немного потерянным. Хирка улыбнулась и вдруг поняла, что очень давно не улыбалась по-настоящему. Комната мгновенно стала теплее. Она не знала отчего, но смогла немного расслабиться. Неужели в обмене именами заключено так много власти? Возможно, она сломала лед, и теперь ей удастся выкрутиться и вернуться к слепому.

И сделать что? Сидеть там и ждать, когда явятся другие враги?

– Что случилось с твоей губой? – Хирка указала на свою губу, на случай если подобрала неправильные слова.

– Таким родился. А пялиться невежливо.

– Мне кажется, это красиво, – сказала Хирка. – Не пялиться. Твоя губа.

Стефан рассмеялся и снова нажал на телефон.

– Значит, если я правильно понял, тебя только что пытались похитить какие-то больные люди. Ты понятия не имеешь, кто они такие и чего хотят. Каждый коп Йорка работает сегодня сверхурочно, чтобы найти нас. На расстоянии метра от тебя сидит вооруженный чужак. И при этом ты говоришь о моих губах?

Хирка пожала плечами и потупилась:

– Я не сделала ничего плохого. Я не знаю, почему все так получилось.

Стефан отложил телефон и снова встал. Она заметила у него на шее цепь, которая скрывалась под свитером.

– Ты когда-нибудь встречала по-настоящему больных людей, Хирка?

Хирка скрыла улыбку. Она сомневалась, что Стефан встречал так же много больных, как она, но не ответила.

– Я хочу сказать, серьезно больных. Тех, кто знает, что скоро умрет? Только представь, что увидела одного такого обреченного на смерть человека через год, причем совершенно живого. Или через три года. Тридцать лет, – он посмотрел на Хирку. – И не просто живого, но ни на год не постаревшего. Что бы ты подумала?

Стефан закурил, но, судя по всему, это не доставляло ему никакого удовольствия.

– Могу рассказать тебе, кто они такие, Хирка. Один из них – нанятый рецидивист, его больше не стоит бояться. Насчет второго я не уверен, но это скоро выяснится. А вот третий… – Стефан посмотрел на нее с отчаянной мольбой во взгляде, словно она принуждала его говорить. – Ну, он тоже был когда-то человеком. До того, как стал хищником. Рабом крови. Больным.

Исак.

Хирке не было нужды спрашивать, она была уверена, что знает, о ком говорит Стефан.

– Его что-то заразило. Это что-то передается из поколения в поколение. Те, кто об этом знает, помалкивают, потому что это одна из вещей, о которых нам знать не положено, понимаешь? Человек делает то, что может, так ведь? Я охочусь на них с подросткового возраста.

Он расхаживал взад-вперед по комнате, собираясь с мыслями и подбирая слова.

– Они называют себя Вардар. Я проследил за ними досюда, а они следили за тобой. Сначала я подумал, что ты одна из них, но ты здорова, так ведь? И все же ты нужна им, а я не понимаю зачем.

Стефан говорил так быстро, что Хирка едва поспевала за его мыслью, к тому же он употреблял много новых слов.

– Что такое раб крови? – спросила она.

Он остановился и посмотрел на нее.

– Тот, кто должен был умереть давным-давно, но все еще жив, потому что так кому-то надо.

– И кому это надо?

– Я жизнь потратил на то, чтобы это выяснить. Если бы мне был известен источник, я не терял бы здесь попусту время. Единственное, в чем я уверен – он не человек, – Стефан снова уселся. – Меня беспокоит, что ты сейчас не рассмеялась и не посмотрела на меня так, словно я из психушки сбежал. Что это говорит о тебе? Ты не боишься нелюдей?

Ей не удалось сдержать смех. Он вопросительно взглянул на нее. Кое-что она понимала очень хорошо, чего-то не понимала вообще, и словами это выразить было сложно, но она попыталась.

– Я привыкла к тому, что надо бояться людей. Не быть человеком – это очень хорошо там, откуда я. Уж поверь мне.

Стефан изучал ее.

– Если ты говоришь правду… Почему ты никому об этом не рассказала?

Хирка закрыла глаза. Легко ему говорить. Он был одним из счастливчиков, одним из тех, кому никогда не доводилось объяснять, кто он. Хирка не знала, смеяться ей или плакать.

– Знаешь что, я думала, что попаду домой. Я думала, что как только окажусь здесь, все сразу увидят, что я такая же, как вы. Дитя Одина. И вы примете меня с распростертыми объятьями. Вот что я думала.

Хирка знала, что ей лучше промолчать, но слова зажгли в ней искру, и та быстро разгорелась. Она должна выговориться. Должна заставить его понять, что не так с этим миром, как плохо он функционирует.

– Когда я впервые попала сюда, то ничего не поняла! Я шла. Я шла дни и ночи. Вода была кислой, но я все равно пила ее. И хотя деревья уже увяли, я радовалась, что они есть. Потому что я знаю, что такое деревья. Что-то знакомое. Что-то правильное. А потом я увидела эти… – она была взволнованна и стала забывать слова. – Машины! Они носились так быстро, и я… Я сначала спряталась. В мертвом лесу без зверей. Там нечем было питаться. Тогда я вышла на дорогу и помахала, но никто не остановился. Потом я бросила камень. Одна машина остановилась. Человек вышел из машины, и я обрадовалась, потому что он заметил меня. Потому что теперь вы узнали, что я здесь. Я подумала, что он отвезет меня в деревню. Туда, где можно жить. В такое место, как Равнхов. И там я буду пить чай и рассказывать по вечерам истории об Имланде, и…

Хирка встала.

– Он стал меня трясти. Орал на языке, которого я не понимала. Я укусила его за руку и убежала. Я встретила еще нескольких и всем пыталась объяснить, кто я. Пыталась сказать, что я прошла сквозь камни, но они не понимали ничего из того, что я говорила. Тогда я начала показывать на вещи и спрашивать, как они называются. Но это было трудно. Я… я воровала еду, – она сглотнула. – Отец Броуди стал первым, кто захотел меня выслушать. Я смотрела на всех, кто заходил к нему, и подумала, что это место, наверное, что-то вроде чертога Всевидящего. Я пошла за ними. Я села на… стул. Как это называется? На скамью. И отец Броуди не выгнал меня. Мне позволили остаться там. Он каждый день спрашивал меня об одном и том же, до тех пор, пока я не начала понимать его. Он знал многих, и я рассказала им, кто я, и знаешь что? Для них это не имело значения! Они сказали, я сама не понимаю, что говорю. Что я все придумала. Некоторые смотрели на меня так, будто меня камнем по голове ударили. Одна старушка прямо так и сказала. Иной мир, так не говорят, сказала она, – Хирка говорила быстрее и быстрее, судорожно хватая воздух ртом. – Я не дура. И я не сумасшедшая. Так что – да, я рассказывала людям, кто я. Еще советы будут?

Она подхватила свой заплечный мешок.

– К тому же мои слова не имеют никакого значения. Я чужак. Вам безразлично, что мы принадлежим к одному роду. Что я тоже человек.

Стефан схватил ее за руку.

– Значит, ты явилась из сказочной страны Диснея, да? Из места, где не убивают, не воруют и не врут? Так обстоит дело? Там, откуда ты, все равны?

Она вырвала руку.

– Нет! Но там, откуда я, все знают, что жизнь так устроена. Никто не делает вид, что дела обстоят лучше, чем на самом деле. У нас есть убийцы и целители. Бедные и богатые. Здесь люди считают, что имеют все необходимое для выживания, но это не так. Вы слепы, все до одного. Слепы… – голос ее ослаб. – Но, по крайней мере, среди вас легче оставаться невидимкой.

Он поднялся. Она сделала шаг назад. Стефан был на целую голову выше нее и гораздо шире в плечах. Он схватил прядь ее волос и скользнул по ней пальцами.

– Если ты хотела быть невидимкой, могла бы выбрать другой цвет волос.

– Я его не выбирала. Это мой настоящий цвет.

– Правда? Ты что, родилась с такими красными волосами?

– Так же, как и ты с такой губой. Ты понял, в чем проблема? Теперь я ухожу, я не могу оставаться здесь. У меня есть дела. Я могу одолжить это? – Хирка указала на пачку печенья на столе. Она забеспокоилась, почувствовала себя раненой, обнаженной. Как тот трупорожденный, что ждал ее.

– Пожалуйста. Если, конечно, успеешь поесть до того, как Вардар придут за тобой, – Стефан засунул большие пальцы в карманы штанов, уверенный в том, что его слова заставят ее остаться.

– Пусть приходят. Первым за мной пришел ты, – Хирка запихала печенье в мешок.

Стефан вздохнул:

– Послушай, мне жаль. Я сказал намного больше, чем надо, но мне необходимо было понять, с ними ты или нет. С больными. Я так понимаю, что ты не одна из них, но они за тобой охотятся. Они не похожи на обычных людей. Болезнь что-то делает с ними. С их головами. Это инфекция. Тело борется со всем чужеродным, но всегда проигрывает. Рано или поздно. Ты в опасности, Хирка.

– Я всегда в опасности, а они все равно умерли.

– Придут другие.

– Значит, буду убегать. Это я хорошо умею.

Хирка натянула сапоги. Ее нож валялся на полу. Она помедлила минуту, а потом засунула его обратно в шерстяной носок. Она старалась не думать о том, что сделала этим ножом.

– Где мой плащ?

– Висит в душе, – ответил он. – Будь я на твоем месте, я бы его сжег. На нем была кровь. Так тебя и поймают, точно.

Она стиснула зубы и подавила в себе чувство вины. Все так, как есть. Она жива, потому что убила.

Хирка надела плащ и открыла дверь. Она показалась ей тяжелее, чем можно было представить. У нее не осталось знакомых. Единственным был Стефан. Он представлял собой опасность, это ясно, но она верила ему. Он не собирался причинять ей вред. Он преследовал людей, которые носили в себе заразу, но в тех случаях, когда она обычно старалась исцелить, он выбирал убийство.

И все же она не могла остаться. Кровавые следы вели за нею, куда бы она ни направлялась. Как в Имланде, так и здесь. Остаться со Стефаном означало убить его.

– Спасибо за помощь, – сказала она.

– Не могу сказать, что меня это беспокоит, но ты уходишь навстречу своей смерти, девочка! Хочешь, я буду держать тебя здесь против твоей воли? Я могу принудить тебя, если надо.

– Ты этого не сделаешь.

– Почему это?

– Не думаю, что у тебя хватит места для кого-то, кроме тебя самого, Стефан Бароне, – сказала она и вышла из комнаты.

Рис.10 Скверна

Умпири

Пусть с ним все будет в порядке, пожалуйста, пусть с ним все будет в порядке.

Весь путь от гостиницы Хирка проделала бегом. Женщина за прилавком магазина успела только махнуть рукой ей вслед. Она ничего не спросила и не побежала за ней. А Хирка неслась вперед.

Темнело. Она уже один раз застряла в снегу так, что сапог слетел с ноги. Теперь в нем было полно талой воды, но остановиться Хирка не могла, как не могла отправиться прямиком в теплицу. Сначала она должна убедиться, что за ней никто не следит.

Хирка пересекла парк, покрытый слоем нетронутого снега. Она описала круг по улицам и вернулась обратно, на угол того же парка. Других следов, кроме собственных, она не увидела. Хорошо. Значит, ни Стефан, ни кто другой не пошел за ней.

Она побежала по кратчайшему пути к теплице. У нее не было времени двигаться вдоль реки, поэтому она перелезла через ворота и спрыгнула по другую сторону. Вокруг теплиц следов на снегу тоже не было видно. Хорошо. Он не ушел, и его никто не нашел. Но так будет не вечно. Надо найти другое укрытие до восхода солнца.

Хирка ворвалась в теплицу, пробежала мимо всех растений и оказалась в отгороженном растениями закутке. Его там не было. Кровь ворона на плиточном полу высохла, но никакого трупорожденного не было. К горлу подступила тошнота. Она принялась раскидывать мешки с землей, как будто он мог оказаться под ними. Хирка огляделась по сторонам. Она почувствовала уверенность в том, что он здесь, и подняла глаза.

Он был наверху, сидел подобно птице на балке под потолком. Колени его были разведены в разные стороны, руки сложены на груди, голова свешена набок. Он хлопал белыми глазами. Хирка опустила мешок на землю.

– Вижу, тебе лучше, – сухо сказала она, не ожидая ответа. Какая же она дура, что беспокоилась о нем.

Он вытянул ноги к потолку и встал на руки на балке. На его теле не было жира, каждый работающий мускул был отчетливо виден, и некоторые из этих мускулов она раньше точно не видела. Ни у имлингов, ни у людей. Тонкие мышцы вдоль позвоночника. Бугорки у лопаток… Он медленно сделал оборот, как будто хотел показать, что умеет, а потом спрыгнул на землю и улыбнулся ей.

Хирка отступила на шаг назад. Он находился ужасно близко, и в нем больше не было никакой слабости. Она не очень отчетливо помнила набирнов, но это существо было явно похоже на них.

Хирка открыла мешок и протянула ему яблоко и печенье.

– Ты не можешь разгуливать здесь в таком виде, – сказала она и кивнула на его пах. – Обычные люди не ходят голыми.

Хорошо было снова говорить на родном языке, хотя она и не знала, что он понял из ее слов. Он взял еду, и она быстро отдернула руку. Его когти были противными, и Хирка помнила, как он хватал ее за руку.

Набирн обошел вокруг нее. Какое-то время она раздумывала, не сбежать ли ей, но он уселся на мешки с землей и запустил когти в яблоко. Кожура начала сжиматься, съеживаться и гнить. Хирка разинула рот.

– Ты ешь когтями, – прошептала она и закрыла рот, чтобы не выглядеть идиоткой.

– Ты бы тоже так делала, если бы эволюция была к тебе более милосердной.

Хирка зажала рукой рот и попятилась назад. Его голос был глубоким и грубым, но он говорил на имландском даже правильнее, чем она.

– Вот видишь? – сказал он. – Я говорю именно о таких вещах. Полное отсутствие контроля над телом. Просто удивительно, что ты до сих пор жива.

Он стряхнул с руки остатки яблока.

– У тебя есть что-нибудь более питательное, чем это?

До Хирки стало доходить, что он не поблагодарил ее и не похвалил. Нельзя сказать, что она сильно рассчитывала на это, она ведь даже не предполагала, что ей придется вести с ним беседу. Хирка готовилась к забегу на выживание.

Она приблизилась к слепому, который казался совершенно нереальным.

– Ты один из слепых. Набирн.

Что-то опять шевельнулось в его глазах. Он встал и навис над ней, обнажив клыки. Его длинные волосы касались ее лица. Она не могла пошевелиться – ее одновременно охватили восторг и ужас. Он прошипел:

– Трупорожденный? Ты называешь меня трупорожденным? Я Наиэль. Я Дрейри. Я Умпири, в чьих венах течет кровь первых. Я прожил тысячу лет, умноженную на три. Вас в огромных количествах рожают матери, которые умирают еще до того, как вы покинете их тело, и после этого нас вы называете трупорожденными? Завтра никого из вас не будет. Что вы такое, если не трупы?

Хирка упала на каменные плитки пола.

– Три тысячи…

Он выпрямился и посмотрел на свои когти.

– Внезапно начинаешь видеть мир по-иному, да? А что касается зрения, могу заверить тебя, что я вижу лучше, чем ты когда-либо видела или будешь видеть. Это вы слепы, раз не видите того, что видим мы.

– Три тысячи лет… – она не отводила от него глаз. Это невозможно.

Он взмахнул руками, будто в подтверждение своих слов. Или, может быть, просто чтобы дать ей насмотреться на себя досыта, потому что больше она ничего делать не могла. Только пялиться. Дыхание застряло в груди, как будто ее ударили. Столько смертей. Джей и ее младшая сестренка, которой довелось прожить лишь несколько лет. Их нет. А он стоит здесь и утверждает… Три тысячи…

Она рассмеялась своим мыслям о том, кем он может быть. Слепой в виде ворона. Но именно так и было. Он то, что она думала. Ворон, не способный умереть, и он стоит здесь. Перед ней.

Она сбежала в Равнхов, пряталась в Маннфалле, чтобы избежать встречи с Вороном. Всевидящим. А он все время был рядом с ней! Она кормила его медовым хлебом! Она… Она отреклась от него.

Внезапно Хирку переполнил стыд.

– Мы не верили… Мы сказали, что тебя не существует! Тебя там не было! Почему тебя там не было? Всевидящего не существует!

Он присел перед ней на корточки и склонил голову набок.

– Проверь-ка еще раз.

Хирка почувствовала, что у нее отвисла челюсть. Она подняла руку, чтобы прикоснуться к нему, но отдернула ее и прижала к своей груди. Сердце заколотилось быстрее и наполнилось предвкушением. Надо что-то сделать. Срочно. Это все меняет.

Ример! Я должна поговорить с Римером!

Все, что они сделали, все произошедшее… И вот она сидит здесь, в мире людей, а перед ней стоит легендарное божество Имланда. То, что должно быть ложью. В ее голове судорожно сменялись картины. Ритуал. Знаки на костюмах членов Совета. Скульптуры. Мифы. Все.

Он встал и продолжил говорить скрипучим голосом:

– Проблема, естественно, в том, что я такой не один. Круги воронов спали тысячу лет, а потом появилась ты, маленькая Сульни, и все изменилось. Умпири вновь явились в Имланд, но это совершенно нежелательная ситуация. И ты можешь проходить сквозь камни, как будто они тебя знают. Тут уместно добавить – нельзя сказать, что это добрый знак. Вопрос заключается в другом: зачем ты здесь и что ты собираешься делать, – произнес он так, что его последняя фраза оказалась похожа на что угодно, но только не на вопрос.

– Что? Я… – Хирка искала ответ или смысл. Слепой выражался странно, но она понимала каждое слово. Он что, думает, она оказалась здесь по собственной воле? Когда она проходила через каменный круг, она следовала за Куро в какое-то случайное место, которое, как она надеялась, станет ее домом. Потому что уж вороны-то знают.

– Я шла за тобой! – ответила она.

– Хммм. Нда. У вас имеется тенденция к такому поведению, не так ли? – Он улыбнулся, показав клыки. Хирка подавила внезапное желание прикрыть свое горло. – Ты здесь, Сульни, потому что кто-то хочет, чтобы ты была здесь. Ты – путешественница, созданная открывать двери, которые никогда не должны быть открыты. Это твой друг?

– Что? Кто?

– Тот, что крадется там, снаружи.

Стефан!

Хирка встала. Ей пришлось приложить усилия, чтобы снова не упасть. Что ей делать? Что сказать? Стефан никогда не поймет. А слепой… Он… Хирка посмотрела на него.

– Я не знаю. Не знаю, друг ли он. Может быть. Что нам делать?

– Мы можем убить его или пригласить войти. Как думаешь, что полезнее, Сульни?

– Я думаю… Меня зовут не Сульни. Мое имя Хирка.

– Я Наиэль. Я знаю, кто ты. Пригласим его войти, как считаешь? – казалось, он развлекается, но он не смеялся.

Наиэль. Всевидящего зовут Наиэль.

От этого имени ее кожа покрылась мурашками. Оно было чужим и в то же время знакомым, как будто Хирка когда-то уже его слышала, хоть и знала, что это не так. Хирка прошла между растениями ко входной двери, открыла ее, но никого не увидела.

– Стефан?

Стефан вырос прямо перед ней. Щеки его раскраснелись.

– Он говорит, чтобы я пригласила тебя войти.

– Он?

Хирка вошла в теплицу и услышала, что Стефан шагает за ней.

– Должна предупредить, – прошептала она. – Он голый. И немного… Большой.

Стефан шел за ней между растениями прямо к Наиэлю. Едва увидев его, Стефан достал пистолет. Хирка закричала, но было слишком поздно. Наиэль оказался над Стефаном. Хирка услышала, как что-то сломалось, и пистолет упал на пол. Стефан заорал. Он согнулся и прислонился к стене, прижимая к себе локоть. Хирка подбежала к нему. Она хотела помочь, но он не позволил ей приблизиться.

Стефан смотрел на нее не столько растерянно, сколько разочарованно.

– Я умолчал о самых ужасных вещах, чтобы поберечь тебя, так ведь? Подумал, зачем тебе об этом знать, и вот… О господи! Если бы я знал…

Он смотрел на Наиэля.

– Где-то на свете бродит чума. Это мужчина. Он умеет привязывать к себе людей. Убивать и исцелять в одно и то же время. Я охотился за ним пятнадцать чертовых лет и часто сомневался в его существовании. Но это ты, так ведь? Это ты источник?

Стефан взглянул на пистолет на полу. Хирка подняла оружие, чтобы ему не пришло в голову совершить какую-нибудь глупость.

– Я даю тебе слово, что он не тот, на кого ты охотишься, – сказала Хирка. – Наиэль прибыл сюда со мной. С тех пор и года не прошло. Мы оба здесь чужаки.

– Наиэль? – Стефан повторил его имя так, словно поразился, что у него вообще оно есть. Хирка разделяла его чувство.

– Не имеет значения, – сказал он. – Черт их знает, кто они такие, но они – одно и то же. Оба.

Стефан попытался согнуть локоть. Лицо его исказилось от боли.

Наиэль посмотрел на Хирку.

– Что он говорит?

Она сообразила, что Наиэль ни слова не понял из их диалога. Это вернуло ей знакомое чувство преимущества. Она перевела сказанное Стефаном на имландский.

Наиэль фыркнул:

– Эмблинг ошибается. Мы совершенно не одно и то же.

Хирка перевела его слова Стефану.

– Он говорит, что они совсем не одинаковые. Он и тот, на кого ты охотишься.

– Откуда, черт его возьми, он может это знать, если он только что прибыл сюда, а?

Хирка посмотрела на Наиэля.

– Откуда ты знаешь?

Наиэль оскалил зубы.

– Си вай умкхадари досаль.

Хирка и Стефан переглянулись. Эти слова были из языка, которого ни он, ни она не понимали. Наиэль посмотрел на Хирку и повторил на имландском:

– Он мой брат.

Рис.11 Скверна

Прощание

Больница. Последний бастион людей. Врата в смерть, окруженные таким количеством суеверий, что люди не боятся попадать сюда. Практичное место. Техническое место. А для умирающих – храм. Разум они оставляют за его стенами, внутри есть место только для молитвы. Для бесполезной надежды на то, что все люди в белых халатах могут спасать.

Грааль шел по коридорам и принюхивался к жизням, которые вот-вот должны были завершиться. Все люди смертны, но они отрицают это с такой силой, что доходит до смешного. Если бы они знали, кто он такой и какая власть находится в его крови, они бы наступали друг другу на пятки, чтобы добраться до него. Никакая цена не покажется слишком высокой, когда твое время на исходе.

Он вошел в отделение, которое называли изолятором. Оптимистичное название для места, где в лучшем случае двери закрывали чаще, чем в других. Никто не предпринял попытки остановить его или спросить, куда он направляется. Грааль этого и не ждал.

Исак лежал в унылой палате в окружении аппаратов и шлангов. Технологии позволяют увидеть то, что люди не в состоянии разглядеть сами. На его голове была повязка, и Грааль учуял, что спасти Исака – нелегкая задача. Правда жаль. Он не любил вещи, пришедшие в негодность. Усилия должны вознаграждаться.

Грааль закрыл за собой дверь и подошел к кровати. Исак повернул голову. Медленно, как марионетка. Казалось, это причиняет ему боль. Глаза Исака посветлели, когда он увидел Грааля. Зрелище было бы трогательным, если бы любовь в его взгляде не была отравлена отчаянием.

– Грааль… – Исак попытался нащупать его руку. – Ты пришел.

– Да, я пришел, Исак.

Затем началось неизбежное. Извинения. Рассказы о том, что пошло не так. О том, в чем Исак был не виноват. Подробности. Исследования человеческого предательства. Молитва самому всепрощающему богу из всех: богу непредусмотренного.

Исак так и не понял, насколько важным было его задание, теперь это совершенно очевидно. Но у его проблемы нет решения. Мог ли человек, кому предстояло прожить каких-то восемьдесят лет, понять, что на самом деле имеет значение?

Самое удивительное в том, что со временем это становилось все труднее. Первые пару сотен лет объяснять людям, что важно, было легче. Хотя в те времена их жизни были в два раза короче.

Грааль не слушал Исака. Он уселся на стул рядом с кроватью и включил телевизор грязным пультом. Жаль, что они проглядели такой источник заразы. Он переключал каналы, пока не нашел программу новостей. Женщина с микрофоном стояла перед церковью. На заднем фоне мигали синие огни. Он приглушил звук, не в силах слушать.

Исак замолчал. Он знал, что произойдет дальше. Светлая челка прилипла к виску. Под глазами Исака образовались зеленые круги.

– Исак, что я сказал тебе перед тем, как ты ушел?

– Я пытался остановить его, но это было…

– Я произнес всего одно слово, Исак. Какое?

Исак сглотнул.

– Аккуратно.

Грааль закрыл глаза и прислушался к шороху аппаратов, к шуму легких Исака. Запах испорченного мяса и чистящих средств становился навязчивым.

– Я пытался, Грааль. Я пытался остановить его, но слишком поздно! Майк был дерьмовым выбором. Мы не хотели… Там не должно было… – слова с хрипом вылетали у него изо рта.

Грааль положил палец на его губы. Исак схватил его руку и втянул в себя его запах, как будто в нем находилось больше питательных веществ, чем в капельнице рядом с его кроватью. Хотя так оно и было.

– Аккуратно, Исак. Аккуратно! – Грааль встал. Он редко злился, он слишком долго жил, чтобы злиться. Но сейчас он был в ярости. Грааль ткнул в телевизионный экран:

– Аккуратно! Священник! Священник, мать и две ее дочери! Маленький ребенок! Истекли кровью в церкви посреди города! Праздник убийств! Жертвоприношение на день зимнего солнцестояния!

– У нас еще… есть время, мы можем…

Грааль снова сел. Взгляд его был направлен в пол. В гладкий, ядовито-зеленый линолеум.

– Я люблю детей. Я когда-нибудь говорил это, Исак? Дети – это будущее, как здесь говорят, но люди не понимают, что это значит. А я понимаю. И я люблю их. Мне надо было сказать тебе это, Исак?

Исак моргал каждый раз, когда слышал свое имя. Грааль сжал подлокотник. Дерево хрустнуло.

– Я люблю детей. А она до сих пор не у тебя, и ты не знаешь, где она. Отчаянное положение, Исак.

– Каплю, Грааль. Одну только каплю, и я обещаю! Она скоро будет у тебя! – Исак потянулся к нему. У него на пути оказался катетер, прикрепленный к руке, и силы покинули его. Грааль снял перчатки и вынул из кармана лист бумаги. Развернул его.

– Случается, я сам себе пишу, – сказал он. – В хорошие дни. Чтобы в плохие дни не забывать, что все не так, как кажется. Знаешь, что я написал здесь? Я написал, что совершать ошибки – это в человеческой природе. Что я должен прощать и быть терпеливым.

Лицо Исака исказила гримаса. Грааль понял, что тот пытается улыбнуться своей обычной очаровательной улыбкой. Это было совершенно не к месту, учитывая, что он, бледный и худой, лежал в больничной одежде. Хорошо еще, с него сняли кричащую рубашку.

– Это было написано в хороший день, – сказал Грааль и убрал лист бумаги обратно во внутренний карман. – Сегодня нехороший день.

Рука Исака, лежавшая на простыне, дрожала. Грааль поковырялся в аппаратах. Они ничего не могут изменить.

– О людях много чего можно сказать, но они как минимум умеют извлекать пули, как я вижу. Ты прожил долгую жизнь, Исак. Тебе больше восьмидесяти лет, но ты выглядишь так, будто тебе пятьдесят. Ты получил больше, чем многие другие.

– Грааль, не…

– Тебе нечего бояться. Никто здесь не догадывается о том, кто ты. Они не догадываются, что с тобой случилось, так что можешь рассчитывать на то, что немного полежишь здесь. Пока их не озадачат твои анализы. А это ведь большая удача, принимая во внимание обстоятельства. Неосведомленность врачей будет держать на расстоянии полицию.

Глаза Исака увлажнились. Следов высокомерия в них не осталось. Он больше не был Вардаром. Все, что осталось, это оболочка. Человек.

Грааль подошел к куртке Исака, висевшей на крючке на стене, и опустил письмо в его карман.

– Все, что тебе нужно знать, написано здесь. Где ты можешь забрать свои вещи. Где можешь снять деньги. Ты ни в чем не будешь нуждаться до тех пор, пока не придут боли. Постарайся захватить отсюда гидроморфон. Это производное морфина. Оно поможет.

Грааль вновь подошел к двери. Исак горько заплакал, как маленький мальчик. Слушать его было мучением, но Грааль больше ничего не мог сделать. Он уже и так в полтора раза продлил его жизнь. Теперь Исаку предстоит самому позаботиться о себе. Некоторые могли заботиться о себе лет сто, а то и больше. Могли выживать на вторичной крови. Но не Исак. Он слишком зависим. Грааль дал ему лет пять. Не больше.

– Грааль… Я люблю тебя.

Грааль посмотрел на человека в кровати.

– Нет, Исак, ты любишь то, что я могу для тебя сделать, – сказал он и покинул палату.

Крик Исака потонул в булькающем кашле.

Рис.12 Скверна

Слепая смерть

Ример шагал за дюженником через толпу усталых мужчин. Дюженник – невысокий ранг, командир двенадцати, но здесь ни у кого не было ранга выше.

Последние воины вернулись домой в Маннфаллу после похода на Равнхов. Вернулись после долгих месяцев жизни в военных лагерях и походов под пепельными дождями и снежными буранами. После получения противоречивых сообщений от пошатнувшегося Совета. А потом Ример победил, и все кончилось.

Но никакого ликования не наблюдалось. Уставшие молчаливые воины испытали трудности и болезни, но кроме того, знали, что война не имела никакого смысла. Всевидящего больше не было. Равнхов оставался свободным, как и раньше. По приказу Римера.

Он не стал бы осуждать их, если бы они возненавидели его.

Когда он проходил мимо, воины склоняли головы. Они бормотали «Ример-отче» и бросали взгляды ему вслед. Слухи о его представлении с полетами по залу Ритуала разлетелись по миру, но страх в глазах воинов был вызван не этим.

– Вот они, Ример-отче, – дюженник остановился перед небольшой группой людей, которые лежали на носилках. Вокруг них все сняли с себя кожу и сталь, а они нет. Их закутали в куртки и одеяла. Раненые.

За свою жизнь Ример повидал более чем достаточно раненых. Все эти выживут – за исключением одного, того единственного, кого больше не знобило.

Он лежал на спине с полуоткрытыми глазами, но ничего не говорил и никого не узнавал. Пот заледенел вдоль линии его волос. Губы утратили цвет. Он не переживет грядущей ночи.

– Это Карн, – сказал дюженник, кивнув в сторону мужчины, который был не намного старше самого Римера. Едва ли ему исполнилось двадцать зим. Ример отодвинул одеяло и приподнял пропитавшуюся кровью рубашку. В груди парнишки зияло три раны, но эти глубокие порезы были нанесены не сталью. Это следы когтей. Один удар медвежьей силы. Раны тянулись наискосок от плеча к подмышке с другой стороны груди. И уже начали гнить. От парнишки пахло смертью.

– Его называли Царап-Карн, но… теперь перестали, – произнес дюженник и снял шлем.

Ример сжал зубы.

– Почему его не лечат? Почему не перевязали?

– У нас ничего нет, Ример-отче. Мы могли бы послать гонца с просьбой прислать больше припасов, но это заняло бы столько же времени, сколько наш путь домой.

– Маннфалла не бедна, дюженник. У каждого мужчины должны быть доспехи! Никто не должен отдавать свою жизнь даром.

Дюженник опустил шлем на землю и открыл один из стоявших поблизости ящиков со снабжением. Он вынул из него кожаную кольчугу и показал ее Римеру.

– Даю вам слово, Ример-отче, здесь никто не ходит голым.

Кожа, которую он держал в руках, была порвана в клочья на груди. Ример схватил кольчугу и швырнул ее обратно в ящик. Но он знал, что другие ее видели. Возможно, задолго до его приезда. Прятать такое не имело смысла.

Ример подошел ближе к дюженнику.

– Ты их видел?

– Нет, Ример-отче, мы отправили туда группу из двенадцати имлингов. Обратно вернулся только Карн.

– Где? Где это произошло? – Римеру приходилось прикладывать немало усилий, чтобы говорить спокойно. Мужчины украдкой поглядывали на них. Они снимали доспехи очень медленно в надежде услышать что-нибудь из разговора Римера с дюженником. Кто-то придумывал другие предлоги, чтобы послушать, например складывание шестов от палаток, одеял и кастрюль.

Что сказать? Это не то, о чем они думают? Что все наладится?

Дай им сил. Это твоя работа. Дай им надежду.

– Дюженник, где? Назови место!

– Два дня на север, на восточном берегу озера Тистванн.

Ример закрыл глаза. Два дня. Слепые на расстоянии двух дней от Маннфаллы.

– Доставь своих имлингов домой, дюженник. Я возьму с собой Колкагг и немедленно отправлюсь в путь. И пусть кто-нибудь посмотрит Карна.

– Да, Ример-отче.

Ример оставил их. Мужчины перешептывались у него за спиной. Хотелось бы ему, чтобы они вели беседы о женщинах и пиве.

Девять черных теней беззвучно бежали по лесу. Они двигались по опушке Блиндбола, там, где дует ветер из Среднего Има. Они неслись без остановок до наступления темноты. Тогда они посменно поспали и продолжили свой путь. Они не разводили огня, а для поддержания тепла пользовались Потоком.

Римеру казалось, его ноги отяжелели. Страх перед тем, что он мог обнаружить, работал против него. Инстинкт уже давно рассказал Римеру, что речь идет о трупорожденных, но он надеялся, что ошибается. Хирка покинула Имланд, потому что слепые находились здесь из-за нее. В это верили и она, и Хлосниан. И они были правы. Подтверждение их правоты – мертвые камни.

Возможно, речь шла о бродягах, о трупорожденных, которые оказались заперты здесь. Но вряд ли они полгода проспали, а потом снова принялись убивать.

Нет. Раз они здесь, значит, они прошли сквозь камни, а Хирка покинула Имланд напрасно. Он заметил, как эта мысль отравляет его сознание, ослабляет способность мыслить здраво. Краем глаза он видел Свартэльда. Участие мастера в экспедиции повышало шансы вернуться с берегов Тистванна живыми.

Всю дорогу Колкагги держались вместе. Они приближались к району озера с юга. Вид на все стороны света отсюда был одинаковым. Из-под снега торчали белые березовые стволы, прямые как столбы. Они создавали иллюзию, что Колкагги никогда не продвинутся вперед.

Ример заметил, как кто-то из его спутников поднял руку. Он что-то заметил.

Все опустились на корточки, а потом поползли по склону между деревьями к выступу над водой. Черный выступ по форме напоминал серп и был покрыт тонким слоем льда. В снегу рядом с ним лежали одиннадцать безжизненных тел. Ветер приносил снег, который заметал их, хлестал по льду, задувал между деревьями и собирался в сугробы.

Тела ничем не были прикрыты. Другие воины даже не искали погибших. Они увидели Карна и быстро ушли. Ни одна армия не хочет вступать в сражение со слепыми.

Свартэльд подал Колкаггам знак рассеяться. Они окружили периметр, но здесь никого не было, только они и мертвецы. Ример поднялся и зашагал вниз по склону. Колонна молчаливых, одетых в черное имлингов следовала за ним.

Он стянул с лица маску и остановился рядом с одним из погибших. Могучий мужчина лежал на боку. Его волосы волнами примерзли к груди. Ример перевернул его на спину. Он был холодным, но еще не промерз насквозь, как и все остальные. На земле не было видно следов крови. Ни на ком из погибших Ример не увидел смертельных ран. Что же случилось?

Двое погибших оказались женщинами. Лучницы. Луки так и остались висеть у них за плечами. Только один из мертвых вынул меч. Ример почувствовал, как холод начинает проникать ему под кожу. Что бы ни произошло, эти воины были застигнуты врасплох.

Он услышал, как кто-то прошептал у него за спиной:

– Что их убило?

– Страх, – ответил другой Колкагга.

Ример повернулся к ним:

– Никто не умирает от страха.

Ответа не последовало. Ример смотрел на мертвых. Они понятия не имели, с чем столкнулись. Они с тем же успехом могли сражаться с завязанными глазами. Неужели такова судьба Маннфаллы? Погибнуть в неведении? В заблуждении?

Нет!

Римера переполняло яростное желание знать. Кого можно ранить, того можно и убить. Он должен выяснить, с чем имеет дело, любой ценой.

Он поднял меч, вонзил в ногу мертвеца и отрезал ее прямо над коленом. Нога отвалилась. Отделилась от остального тела. Свартэльд прошептал его имя. Ример не ответил. Он смотрел на меч. Меч остался чистым – сухим и без следов крови. Из раны сыпалась пыль. Блеклая красная пыль. Ветер принялся вытягивать ее из мертвых сосудов и разносить по льду.

Она ушла напрасно.

Ример услышал собственный смех. Сначала тихий. Потом он стал громче. Смех его был безрадостным, как будто он смеялся над всеми, кто когда-нибудь веселился.

Свартэльд опустил руку ему на плечо. Облаченные в черное воины пристально смотрели на Римера. Сквозь прорези в масках были заметны только их глаза, но Ример видел, что они размышляют, не лишился ли он рассудка. И не понимают.

Слепые вернулись. Она ушла напрасно. Навсегда.

Ример скрипнул зубами и вонзил меч в лед. Лед треснул. Звук разлетелся по замерзшей поверхности земли. В трещине показалась вода. Две льдины. Две мысли.

Горе от того, что ее нет.

Но еще изгнанная надежда. Надежда, потому что произошедшее здесь подтверждало: врата до сих пор открыты. Круги воронов живы.

Ключ

Хирка сидела на полу в простенке между ванной и спальней и пыталась не смотреть на стоявшее под душем создание. Она предпочитала наблюдать за Стефаном, который складывал свои вещи в прямоугольную коричневую кожаную сумку с карманами по бокам. Уголки стерлись почти до дыр.

Стефан взглянул на Хирку.

– Что? Она еще вполне годная.

Хирка понятия не имела, о чем он говорит, поэтому не ответила.

– Она у меня уже больше десяти лет, и чего только не выдерживала. Натуральная кожа, так ведь? Таких сумок уже не производят, вот в чем дело. Я не испытываю никакой сентиментальности, если ты об этом.

– Сентиментальность?

– Ностальгия. Романтика. Привычка, – сказал он и стал упаковываться дальше так, как будто ненавидел свою одежду. – К тому же она практична. В ней много карманов.

– Место для всех твоих темных вещичек, – ответила она и посмотрела на стеклянный стол. Там лежали пистолет, складной нож, мобильный телефон и еще какие-то вещи, назначение которых было ей неизвестно.

– Эй! Благодаря вещам, которые ты называешь темными, ты до сих пор жива, так что радуйся, что сейчас ты не сидишь в аду и не ведешь со мной беседы о морали.

– Мораль?

– Что правильно, а что нет. Ты ведь об этом говоришь, да?

Она указала на его вещи:

– Я говорю о цвете.

– Ааа… Ты хочешь сказать черные… – он провел рукой по лицу, но дошел только до середины и внезапно застонал от боли и схватился за локоть. Он все время забывал о своей травме.

Стефан снова проверил свой мобильник.

– Господи, каждая проведенная здесь секунда на шаг приближает нас к тюремной камере, – пробормотал он. – Ты говорила, что у нас мало времени, так ведь? Или же ты напутала с переводом и сказала, что он может поселиться в душе?

Она помотала головой. Стефан был так напряжен, что Хирка боялась, как бы он не рассыпался на части. Но не он один. Если бы кто-нибудь заглянул к ним сейчас, то моментально развернулся бы в дверях и удалился, в этом она была уверена. Хотела бы Хирка, чтобы у нее тоже была возможность уйти.

Читать далее