Читать онлайн Призраки Черного леса бесплатно

Пролог

Друзья давно приглашали меня в зимний Крым.

Я бы приехал, но вот беда – отпуск дают только летом. Крым я не просто люблю, я его обожаю, только терпеть не могу жару! Но как же хочется побродить по Херсонесу, посмотреть на зимнее море в Коктебеле, полюбоваться тюльпанами в Никитском ботаническом саду…

И вот наконец-то удача! Все сложилось так, как мечталось, – престижная научная конференция, да еще и за счет принимающей стороны, и свободные сутки!

Январский вечер у подножия Демерджи, Долина Привидений. А еще – туман, туман, туман… О Долине скал и туманов написано так много, что лишний раз пачкать бумагу описанием скал и валунов нет смысла. Могу лишь сказать, что будь я закоренелым уфологом, то после Долины Привидений бросил бы это занятие. Какие инопланетные миры, какие пришельцы, если здесь, на земле, видишь ТАКОЕ?!

Здесь, между причудливых скал, уходящих в небо, нельзя ничему удивляться. Посему выглянувшую из тумана рыжую голову лошади я воспринял как должное. Подумаешь, лошадь. Ну приблудилась откуда-то. Для полного счастья не хватает лишь ежика.

Между тем туман потихоньку рассеивался. Вместе с ним куда-то подевались окаменевшие великаны. Я покрутил головой, пытаясь понять, что тут не так? Горы оказались выше, чем были, а у меня под ногами вместо тропинки возникла дорога. Неширокая, двум легковушкам не разъехаться. А еще… Я сглотнул комок, закрыл глаза от нахлынувшей дурноты. Дорога шла вдоль скалы, а сбоку зияла пропасть. Брр. И куда-то подевались мои друзья.

– И-го-го!

Рыжая лошадь же никуда не делась. Тянется мягкими губами, смотрит на меня так, словно пытается что-то объяснить. А мне вдруг стало… не скажу, что страшно, но как-то не по себе. Можно сравнить с тем, как если бы вы получили чем-то тяжелым по затылку, но вместо того, чтобы потерять сознание, пялитесь на окружающий мир и осознаете его нелепость. Может, я сошел с ума? Не должен. Хотя врачи говорят, что сумасшедшие считают себя здоровыми.

Кажется, единственной реальностью, связывающей меня с прошлым, была лошадь. Я потянулся к рыжей морде и… Стоп! Во-первых, это не лошадь, а жеребец. Во-вторых, такая масть именуется гнедой, а не рыжей. В-третьих, коня зовут Гневко.

Жеребец одобрительно фыркнул – дескать, наконец-то стал что-то соображать. Я прошелся вдоль лоша… жеребца. Потрепал за гриву, потрогал седло. Не думая, сунул два пальца под подпругу, словно тысячу раз проверял – не сбился ли ремень, не ослаб ли. А еще… Как мог, осмотрел себя и ощупал. С утра был в джинсах, друзья одолжили свитер, теплую куртку и сапоги, а сейчас… Штаны наличествовали (ткань и фасон определить не брался), свитер (двойной вязки), а на нем? На нем легкая кольчуга. Легкая-то она легкая, но весит килограмма четыре, то есть восемь фунтов с лишним. И я ее таскаю, словно футболку? И с правого бока висит меч, с левого – кинжал. Может, я еще и мечом владею? Одно дело – махать мечом на реконструкции, другое дело – ВЛАДЕТЬ. Любой реконструктор не устоит и трех минут против профессионального воина. Проверить? Впрочем, вытаскивать клинок не обязательно, потому что я ЗНАЛ, что мечом владею не просто хорошо, а лучше всех в этих землях.

Так, а что у нас там, метрах в десяти? «В одиннадцати ярдах», – услужливо подсказала память. Ну, пусть в ярдах, не стал я спорить с самим собой. А там у нас еще один конь. Вернее, кургузый мерин. Я его приобрел как вьючную лошадь, чтобы не загружать гнедого неподобающей тяжестью. Кургузый-то он кургузый, зато сильный! Тащил на себе доспехи и серебро, мешок с овсом. Гневко его особо не обижал – лягнул пару раз, чтобы обозначить собственное старшинство, да снисходительно тяпнул за холку. Мерин, стоящий в лошадиной иерархии ниже жеребца, стерпел. Ну а потом, по мере того как мы двигались из Швабсонии, жеребец и мерин сдружились настолько, что могли есть из одних яслей.

Я почему-то не удивлялся собственным знаниям, пришедшим из ниоткуда, странным географическим названиям. Швабсония. Это что, соединение Швабии и Саксонии? А я, собственно, кто? Того, кем был в прошлом, я помнил. И что же случилось? Реинкарнация? Я, получается, умер? Умер и оказался в том мире, о котором мечтал? Так вроде не должен бы. Или шагнул сквозь какую-то щель в мироздании, о которых любят писать фантасты? Читывал я книги про попаданцев, ржал, обнаруживая ляпы.

Объяснить случившееся не получалось. Единственное, что я мог сделать, – плыть по течению. Тем более что, в отличие от моих «коллег», попал в этот мир с солидной суммой денег. И достались они мне после… М-да. Достались они мне после разбоя, где я был не рядовым участником, а возглавлял отряд разбойников. А грабили мы обоз с серебром. Обоз принадлежал какому-то графу, пытавшемуся утаить доходы от короля. То, что при мне, – это моя доля. Надо будет посчитать, сколько у меня талеров.

Стоп! – вылез вдруг провинциальный доцент, много лет читавший студентам-историкам курс нумизматики. Откуда здесь талеры? Талеры появились в Чехии, в шестнадцатом веке. Вес – двадцать восемь граммов. Полное название «йоахимстальгульденгрошены».

– Пошел вон! – приказал я самому себе. И я послушно ушел из собственной памяти, уступив место кому-то непонятному для моего прежнего «я», но хорошо знавшему новую действительность.

Значит, буду плыть по течению. Ну, применительно к сложившейся ситуации – скакать. Память, все прочее, приличествующее моему нынешнему положению человека в доспехах, вернется. Как говаривал один мой приятель, если ты ничего не помнишь после вчерашнего, то нужно ждать возвращения памяти либо известий со стороны. Кстати, о пьянке, – оказывается, я терпеть не могу ничего спиртосодержащего. Не скажу, что это меня огорчило, но показалось странным. Наемник – и не пьет?

Господи, так я еще и наемник?

Юджин Артаке, потомок знатного рода, подавшийся в наемники из-за… Да что уж там!.. В наемники я подался по собственной дурости. Хотел показать влиятельной родне, что могу обойтись и без них. А ведь показал. Двадцать лет я воюю, зарабатываю деньги собственным мечом. А коли до сих пор жив, при такой-то профессии, значит, воюю неплохо. В последние годы был уже не простым наемником, а командиром отряда. И последнее «занятие» – это как раз и было ограбление обоза с серебром.

Что ж, спасибо и на этом. Обычно в книгах попаданец является в чужой мир босым и нагим, после чего начинает карабкаться по социальной лестнице. Попутно он что-нибудь создает – если не автомат Калашникова, то хотя бы карандаш или карманное зеркало.

Теперь я знаю, кто я. Правда, не знаю, где оказался и куда еду. Ну, когда приеду, выясню…

Глава 1

Город Вундерберг и его обитатели

Дел у меня было немного, но все важные. Если оставаться в городе и пускать корни, то надобно как-то устраиваться. Итак, что мне следует сделать? Во-первых, отыскать постоянное жилье – гостиница, она и есть гостиница, а мне бы хотелось что-то свое. Если не купить, так хотя бы арендовать. Но это не срочно. Затем – придумать, куда деть кургузого мерина. Может, оставить себе? Два коня – лучше, чем один. Решено, мерина оставляю себе! Но вначале нужно куда-то пристроить деньги. Это важнее, нежели первое и второе.

Завтрак был подан в номер. Хозяин, которому я по приезде высказал свои пожелания, ничего не перепутал. Яйца сварены всмятку, масло свежее, хлеб теплый.

Спустившись вниз, я проверил, как там мои парни. Оба в порядке – морды довольные, овса вдоволь, навоз убран. Погладил по лбу гнедого, осмотрел денник. Мешки, сложенные в углу, были на месте. Я еще раз погладил гнедого по лбу, посмотрел в его умные глаза. Если бы мне кто-то когда-то сказал, что лошади могут быть такими умными, – не поверил бы! А может, это отдельно взятый жеребец такой умный?

С другой стороны, что я знаю о лошадях? Я же их раньше (в мою бытность доцентом!) только по телевизору и видел. Ну, еще издали, в парках. Вполне возможно, что та сила, что зашвырнула меня в это непонятное царство-государство, озаботилась и чудо-конем, чтобы я не пропал. Как там у незабвенного профессора Проппа – «волшебный помощник». Вроде как Серый волк у Ивана-царевича.

В последнее время мы с Гневко жили спокойно. Никого не трогали, никуда не бежали и приключений не искали. Сколько можно за кем-то бегать, кого-то спасать? Надоело. Пора подумать о спокойной жизни. В сущности, что мне нужно? Слава? Любовь к прекрасной даме? Деньги? Вера в любовь улетучилась давным-давно. Слава спасителя отечества, которому благодарные потомки ставят памятник, тоже не светила. Памятники ставят лишь тем, кто гонит солдат на убой, а не тем, кто подыхает. Нет уж, не надо мне такой славы. Уже одно то, что за двадцать лет службы остался жив, – великое достижение. Что остается?

Мне – собственный дом, чистое белье, вкусная еда, жеребцу и мерину – теплое стойло со свежим сеном и отборным овсом. Не так уж и много. Конечно, требовалось внимание противоположного пола. Но это тоже решаемо, были бы деньги. А они у нас были. Не хочу раскрывать все подробности, но добычи, доставшейся в наше последнее приключение, нам хватит на много лет – даже не знаю, на сколько именно. Столько мы и не проживем.

Мы решили обрести пристанище в хорошеньком городке Вундерберг. Как мы туда попали? Если не брать в расчет перенос бренной души из века двадцать первого в непонятно какой, то очень просто – по дороге. Ехали мы, ехали, но доехали. Тем более что он оказался первым городом на нашей дороге.

Городок мне понравился. Широкие светлые улицы, сходящиеся под прямыми углами. Около городских ворот, рядом со стражниками, – скульптура веселого чертенка, с огромными часами в руках. Чтобы тебе привалило счастье, нужно потереть у чертенка попу. Городская ратуша требовала, чтобы стража не подпускала к статуе искателей счастья, но задница все равно блестела.

Чувствовалось, что Вундерберг рос не сам по себе, а по плану регулярной застройки. Позже я узнал, что именно так и было. Когда-то, лет так четыреста назад, а может, и больше, на этом месте была деревня. В долгие зимние вечера, когда урожай собран, овцы угнаны на горные пастбища, а желание заработать деньжат остается, крестьянин Ганс (любят сказочники это имя!) познакомился с добрым чертенком по имени Вундерлекс, и тот научил его делать часы. Не башенные великаны и не каминные монстры, а карманные. Что взамен потребовал чертенок, история умалчивает, но с тех пор городок славится своими часами. Хотите часики на рукоять меча? Не важно, что на эфесе они напрочь не нужны, но сделать можем! Хотите в виде брошки или кулона для дамы сердца? Нет проблем! А жука в натуральную величину, с циферблатом вместо панциря? Платите…

Когда крестьяне превратились в ремесленников, они начали перестраивать деревушку. Улицы разметили так, чтобы дома стояли не впритык друг к другу, когда в окно может сунуть нос любопытствующий сосед, не говоря уже о языках пламени, а на бросок камня. Простор мне нравился больше, чем узкие улочки иных городков, где осел, растопырив уши, перегородит всю улицу!

Центральная площадь, где друг против друга стоят городская ратуша и кирха. По воскресным дням здесь идет бойкая торговля. Тут же выступали бродячие проповедники и разворачивали шатры комедианты, ставили колодки для сварливых жен. Еще мне нравилась чистота на здешних улицах – где-то уже полностью вымощенных камнем, а где-то наполовину. Ратуша распорядилась, чтобы горожане содержали в порядке участки перед фасадами. Бюргеры, понятное дело, в воскресенье за кружкой пива возмущались, а в понедельник уже начали исполнять приказ. Помучившись, пришли к выводу, что, выложив улицы камнем, следить за чистотой будет проще.

Сегодня не было ни жонглеров, ни миннезингеров, зато горожан развлекал папаша Генамаш. Бедолага смирненько стоял на четвереньках со спущенными штанами, обнажив белоснежную задницу, поросшую не особо густым мехом. Никто из бюргеров не злорадствовал, все спешили пройти мимо, осеняя себя крестным знамением, – не дай бог очутиться на его месте! Даже зловредные мальчишки не пытались запустить камнем или репейником по завидной цели. Человек без штанов – зрелище не самое частое, но и не редкое. Ежели бюргер вышел на площадь в таком виде, стало быть, признал себя несостоятельным банкротом. Теперь, по законам города, никто из кредиторов не имел права обращаться в суд и требовать арестовать имущество несостоятельного должника.

Со стороны может показаться, что рассчитаться голой задницей за долги – слишком просто. Просто-то оно просто, если бы не одно но. Теперь имя Генамаша будет вымарано из реестра гильдии и вычеркнуто из списка горожан, и он должен вместе с семьей покинуть город в течение двадцати четырех часов с момента натягивания штанов. Уходить можно только пешком, оставляя все движимое имущество городу.

Может, у папаши Генамаша и отложены монеты, чтобы поселиться в другом месте, завести новую лавку, но опять-таки, новости расходятся быстро, и кто рискнет иметь дело с несостоятельным должником, опозорившим свое имя (а заодно и задницу)?

Заглядевшись, задумавшись о бренности бытия, я едва не забыл, что мне нужна жаба. Из-за жабы я едва не нарвался…

– Эй, ты! – услышал я за спиной.

Оказалось, что за спиной торчали трое жлобов, вооруженных короткими дубинками. А ведь удачное местечко выбрали – узкая улочка, дома без окон. И публика, заходящая сюда в поисках ростовщиков, наверняка не бедная. Только, в отличие от меня, умная – не заходят в такие места без вооруженной охраны. А один человек, пусть он вооружен мечом и кинжалом, для тройки разбойников – на один укус.

Ха-ха, кто говорил про трех? Вон из-за поворота выходят еще двое, пытающиеся преградить мне дорогу.

Итак, что мы имеем? Пять дураков, собравшихся напасть на «пса войны». И почему они такие смелые? А, все понятно – один из жлобов вытаскивает из-за спины арбалет и старательно целится мне в грудь. Вот, сейчас он нажмет на спусковой крючок… ага.

Видимо, этим дуракам не говорили, что нельзя стоять на линии выстрела, потому что иначе можно попасть в своих. Я-то успел присесть, и стремительный арбалетный болт угодил в живот одного из бандитов. Крик, неразбериха… За это время я успел вывести из строя еще двоих – арбалетчика, благо что разряженным оружием воевать трудно, и второго, даже не успевшего вскинуть дубинку.

Два уцелевших бандита переглянулись и побежали наутек, бросив раненого товарища. Впрочем, раненные в живот долго не живут…

Не испытывая каких-либо угрызений совести, я отправился дальше.

Я искал жабу, но попадались розы, башмаки, ножницы, рогалики с сосисками и невообразимое количество циферблатов. Вот, наконец-то, родимая! Нет, не то… Слишком свежая и зеленая. Мне бы что-то посолиднее. Обойдя еще несколько кварталов, насмотревшись на желтых, зеленых и красных жаб, увековеченных в дереве, жести и стекле, я нашел-таки искомую скотинку, выбитую в камне и окрашенную в коричневый цвет. Сам камень оказался вмурованным в высокий дом – вместо окон узкие щели, а единственной выступающей частью было земноводное. Под ней, словно щербинка, прорезана дверца, на которой конечно же не было ни дверного молотка, ни окошечка. Я уже поднял кулак, как изнутри раздался голос:

– Вы по делу или из любопытства?

– По делу, – кротко сообщил я.

– Получить или взять?

– Кхе-кхе! – строго отозвался я.

Хозяин голоса понял меня правильно, потому что дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы я смог туда протиснуться.

– Пожалуйста, поднимайтесь наверх. Осторожно, здесь темно.

Зараза, мог бы и раньше предупредить! Я запнулся, но устоял на ногах и пошел наверх, понимая, что темнота и узкая винтовая лестница – тоже способ защиты. Поднимаясь, мысленно похвалил строителя, создавшего настоящую крепость. Прошло время, когда ростовщики сидели посреди шумных площадей, а за их деловыми операциями, вкупе с количеством денег, наблюдал каждый желающий. Теперь банком называют не массивную скамью с потайными ящиками (от мелкого воришки убережет, но не от пьяных ландскнехтов), а эти самые сооружения. Впрочем, как мне подсказывал опыт, от серьезных врагов ростовщика не убережет и крепость.

– Садитесь, господин рыцарь.

Глаза еще не привыкли к свету – пусть и неяркому, потому я нашел стул на ощупь. Проморгавшись, осмотрелся. Круглая комната, освещаемая скупыми лучами вечернего солнца, проникавшего через бойницы, огромный шкаф, стол, за которым сидел хозяин. М-да… Я, кажется, понял, почему здесь сумрак. Ростовщик был не совсем обычный. Худой, очень высокий и какой-то нескладный. Я сам не низкорослый, но, даже сидя, он возвышался надо мной на добрых два фута. На огромную голову надвинут капюшон, из-под которого виден лишь нос и выпяченные губы. Но самыми страшными были руки – невероятно длинные и, как мне показалось, с двумя суставами. Может, результат какой-то костной болезни? Не слышал о подобной, но кто его знает. Впрочем, какое мне дело до внешнего облика ростовщика? Мне нужно другое.

Справившись с первым впечатлением, я вежливо приподнял шляпу:

– Приветствую вас, господин…

– Мантиз, – подсказал ростовщик, потирая руки. – Мантиз из рода Инсекта.

Жест обычный, а если исходить из профессии – даже карикатурный, исполнен странно. Словно не человек потер ладонь о ладонь, а кузнечик пошевелил лапками.

– Рад вас приветствовать, – продолжил Мантиз, склоняя голову набок. Опять-таки – движение было быстрым, но странным, словно его выполнили в несколько приемов.

– Взаимно, – кивнул я, стараясь не смотреть на фигуру, пытаясь нащупать взглядом глаза ростовщика, но из-за глубоко надвинутого капюшона это не получилось.

– Позвольте, я угадаю, что привело вас сюда, – зашевелил губами-жвалами Мантиз. – Вам потребовалась крупная сумма денег? А в залог, вероятно, хотите оставить свое оружие? Или вы хотите заложить какое-то украшение?

Что ж, господин ростовщик был человеком наблюдательным. Мои штаны и куртка были крепкими, но далеко не новыми. Под стать небогатому рыцарю. А если учесть, что я пришел пешком, так и совсем нищему. Ладно, поиграем немного.

– А крупная сумма, господин Мантиз, – это сколько? – усмехнулся я.

– Если бы я мог взглянуть на ваш залог – оружие, драгоценности, – сказал бы точнее.

Я вытащил из портупеи меч и выложил на стол. Ростовщик, словно заправский оружейник, осмотрел простой эфес, а потом осторожно слегка выдвинул клинок из ножен.

– О! – не сдержался он от возгласа. Ну еще бы… – А кинжал? – поинтересовался Мантиз, но сам же ответил: – Не решаетесь расстаться со всем оружием сразу?

Конечно же не решаюсь. Даже в лавке, где вроде бы безопасно, остаться без оружия для меня все равно что быть голым.

– Могу предложить вам три талера в залог меча, а если вы захотите продать, то и все пять.

Я хмыкнул, убирая ножны на свое место.

– Меч мне обошелся в пятьдесят талеров, кинжал – в пятнадцать.

– Шестьдесят пять талеров?! – ужаснулся Мантиз. – За такие деньги можно приобрести полные доспехи и рыцарского коня в придачу.

Теперь настал черед удивиться мне. Какие-то странные цены. Мне мой доспех обошелся раза в четыре дороже. И без коня.

– Ладно, господин Мантиз, – прекратил я ненужный разговор. – Вообще-то я пришел по другому поводу. Мне хочется не взять у вас деньги, а, напротив, хотелось бы их вложить.

Мантиз высунул голову из капюшона, словно черепаха из панциря. Еще раз оглядел меня, остановив взгляд на руках. Не увидев на них фамильных перстней, втянул голову обратно.

– Наверное, вам пора представиться, – совершенно справедливо заметил ростовщик. – Коль скоро речь пойдет о серьезных деньгах, мне нужно понимать, с кем я имею дело.

– Извольте, – покладисто согласился я. – Меня зовут Юджин Артаке. По роду своих занятий я наемник.

– Наемник? – удивился ростовщик. – У вас руки не простого солдата, а аристократа. По первому взгляду на вас я решил, что вы обедневший рыцарь. Впрочем, постойте-ка. Я уже слышал ваше имя. О, точноточно! Вы же не простой наемник, а капитан? Кажется, вы даже командовали полком в армии герцога Эйзеля? Говорят, вам не раз предлагали дворянство и титулы, но вы почему-то отказались. Не удивляйтесь, господин Артаке, но мы живем в маленьком мире. События, что происходят по ту сторону гор, могут коснуться и нас.

– Да я и не удивляюсь, – пожал я плечами. – Я даже знаю, что информация – это тоже деньги.

Полком я когда-то командовал, но от этого не перестал быть наемником.

– Справедливо, – закивал Мантиз капюшоном. – Нам, ростовщикам, нужно всегда держать нос по ветру. Так о какой сумме идет речь? Думаю, о крупной. Я не льщу себя мыслью, что вы искали именно меня, но вы же не случайно оказались около моего дома?

– Искал черную жабу, но понял, что могу обойтись коричневой.

– Вы понимаете значение цветов? – удивился ростовщик.

– Ну, господин Мантиз, – покачал я головой. – Символ ростовщиков общеизвестен, а догадаться по цвету, кто из них самый богатый, может даже ребенок.

– Дело не только в богатстве, – горделиво вскинул голову-капюшон ростовщик. – Инсекты занимаются денежными операциями несколько поколений.

– А есть белые жабы? – поинтересовался я. – Ни разу их не встречал. Впрочем, черных тоже.

– Белых нет. Ростовщик начинает с желтой. А черные, говорят, существуют, но кто они, мне неизвестно, – вздохнул господин Мантиз.

Наверное, ему хотелось заполучить на вывеску черный цвет. Было бы какое-никакое продвижение. А так живи себе всю жизнь под коричневой жабой – и никакого тебе карьерного роста. Обидно.

– А кто вам мешает покрасить ваш символ в черный цвет? – предложил я, сдерживая улыбку. – Купите черную краску – и все.

– Не положено, – вздохнул Мантиз. – В вышестоящий цвет могут произвести лишь вышестоящие. Кто будет производить дом Инсекта в черную жабу, если никто не видел «черных» ростовщиков? Мой отец, дед и прадеды были «коричневыми».

Ростовщик призадумался на несколько секунд, но потом решительно помахал лапками:

– Значит, сумма вклада не менее ста талеров?

– Ох, господин Мантиз, – покачал я головой. – Если бы речь шла о такой малости, как сто талеров, разве бы я стал искать ростовщика вашего уровня? Обошелся бы цветом пониже. Сумма значительно выше – пять тысяч талеров серебром и полсотни золотых монет.

Господин Мантиз подскочил в кресле. Я испугался – не пробил бы потолок. Все-таки рост ярда три, не меньше. Но ростовщик взял себя в руки. Причем в самом прямом смысле – ухватил двусоставными конечностями огромную голову. Образумив свои непокорные члены, уточнил:

– Стало быть, у вас в наличии триста пятьдесят фунтов серебра и почти сорок фунтов золота?

– Может, меньше, может, больше. Откровенно говоря, я не взвешивал монеты. И даже, – опередил я очередной вопрос, – не сортировал их по качеству. Возможно, попадутся и фальшивые. Ну, вы человек опытный – разберетесь.

– Странно, мне почему-то не доложили о прибытии в город обоза, – пробормотал Мантиз себе под нос. Потом пояснил: – Мне нужно быть в курсе, появится ли в Вундерберге купеческий караван, отряд солдат с обозом. Купцы, как правило, имеют наличные деньги, но их всегда не хватает. У них еще есть и приказчики, слуги. Местные владетели – даже герцог – порой рассылают обозы по городам закупать провизию, а мало ли что может оказаться в мешках у солдат!

– Ваши люди должны подсказать, к кому обращаться за ссудой? – усмехнулся я.

– Разумеется, – не стал спорить Мантиз. – Мои люди не зря едят свой хлеб. Но ваш обоз они проморгали. Стало быть, будут наказаны.

– А если в город прибудет одинокий всадник?

– Одиночки меня не интересуют. Пусть ими занимаются младшие цвета. Подождите… Вы хотите сказать, что прибыли один?! Без обоза и без охраны?

– Ну, не совсем один, – уточнил я. – Прибыл с двумя конями. На одном было загружено богатство, на другом ехал я.

– Господин Артаке, вы сумасшедший! Ну кто же возит такие деньги в одиночку? Вас могли не один раз убить и ограбить!

– Возможно, – не стал я спорить. – Но кто догадается, что путник, одвуконь, везет с собой такие деньги? У обоза гораздо больше шансов быть ограбленным.

Я мог бы рассказать ростовщику, что сам приобрел богатство, отбив или, скорее, ограбив вместе с соратниками обоз с серебряной рудой, а добычу превратил в «живые» деньги. Но рассказ этот будет долгим, да и нужен ли он?

Чтобы переварить услышанное, Мантизу понадобилось время. Понимаю. А ведь я не стал говорить, куда сложил золото и серебро!

– Да, господин Артаке, не знаю даже, что и сказать, – выдавил наконец ростовщик. – Вы предлагаете огромную сумму. Такие деньги невозможно реализовать.

– Огромная? – удивился я. – Сумма большая, не спорю. Но не чрезмерная.

– В том-то все и дело, что чрезмерная. Как вы считаете, какой у нас товарооборот? Сколько денег находится в обороте города Вундерберг?

Мне бы еще знать, что такое «товарооборот». Да и оборот денег я себе представлял смутно. Вероятно, общая сумма купли-продажи?

– Может – сто тысяч в год, может – двести.

– Всего-навсего от одной до двух тысяч талеров! Вы прибыли к нам из Швабсонии? Да, у вас на один талер можно прожить неделю, а у нас в Силингии – целый месяц. Вы устроились в гостинице? Сколько с вас взяли задатка?

До меня стало доходить. Хозяин гостиницы, услышав, что я собираюсь прожить у него не меньше недели, но не больше месяца, с полным пансионом и двумя денниками в конюшне, запросил с меня тридцать пфеннигов. Я был чрезмерно удивлен, потому что обычно платил задаток не меньше двух талеров, но списал это на собственную респектабельность. Мол, бритая голова и шрам поперек морды показались хозяину достойными уважения, и он поверил, что я рассчитаюсь с ним по отъезде. Прикидывал, что проживание обойдется мне талеров пять в месяц. А тут, вишь как…

– Получается, ваши цены ниже швабсонских в четыре раза?

– Не совсем так, – поправил меня ростовщик. – Не цены ниже, а стоимость серебра и золота в Силингии выше, нежели в других краях. С той стороны гор, откуда вы прибыли, есть золотоносные рудники, серебряные прииски. У нас все гораздо скромнее. У нас копают свинец, олово. Добывают болотную руду. А вот золото и серебро встречаются редко. В Ботэне, там его будет больше.

Ростовщик уже не в первый раз упоминал неизвестные мне названия – Силингия, а теперь еще и Ботэн. Всегда считал, что неплохо знаком с географией, но эти наименования слышал впервые.

Господин Мантиз нервно постукивал костяшками пальцев по столу – принимал решение. Самое забавное, что я начал опасаться – а не откажется ли он от такого вклада? Но цепкий ум ростовщика взял верх.

– Вы со мной откровенны, господин Артаке. Что ж, открою вам тайну. Я, Мантиз из рода Инсекта, имею наличными две сотни талеров. Еще десять тысяч находится в обороте. У меня есть купчие, закладные – еще десять. Условно говоря – двадцать тысяч талеров. И я – самый богатый человек в этом городе и в этих землях. Если считать ваше золото как один к двадцати к серебру, присовокупить к нему пять тысяч талеров, то на сегодняшний день вы богаче меня. Но если вы вывалите свое богатство, то рынок цен будет обрушен. Цены резко вырастут, а золото упадет в цене в соотношении один к десяти, а следом за ним обрушится и серебро. Наши товары обесценятся, среди часовщиков начнется безработица. Наши трудности заденут всю Силингию, потом и Ботэн. Денежные притоки хороши, если они не чрезмерны.

Я улыбнулся, пытаясь придать физиономии самое простецкое выражение:

– Значит, я правильно сделал, что обратился именно к вам? Ну, неужели ростовщик, у которого не одно поколение предков жило под коричневой жабой, не поможет мне правильно потратить деньги?

– Тут надо подумать, – деловито закивал Мантиз, явно польщенный моей тирадой. Стукнув костяшками пальцев по столу – я уже начал привыкать к его манерам, – спросил: – Для начала, не хотите ли приобрести недвижимость? Недвижимость – лучшее вложение средств во все времена. Хотите?

– Хочу, – сразу же согласился я. – Чей-то невыкупленный залог? Земля и усадьба?

– Именно так, – кивнул ростовщик. – Она вам обойдется в тысячу талеров.

– И земля и усадьба? – поинтересовался я. Уже входя в роль покупателя недвижимости (ух ты, как это приятно!), решил уточнить: – А сколько построек? Какова площадь земли?

– Нужно заглянуть в купчую, – потер Мантиз лапами. – А еще лучше вам самому осмотреть усадьбу. Я дам вам своего помощника, он вас проводит, ответит на все вопросы. Примете решение, а уже потом займемся документами. Когда вам удобнее?

– Да прямо бы сейчас и пошел, – пожал я плечами. – Это возможно?

– Разумеется! – горячо воскликнул ростовщик. – Я сейчас же вызову помощника. Валдо! – выкрикнул Мантиз. Пока до двери добирался быстрый топот ног, хозяин, слегка наклонившись надо мной, спросил: – Я надеюсь, в гостинице надежная охрана? Коль скоро вы собираетесь купить у меня землю, то я уже рассчитываю на часть ваших денег, – смущенно добавил он.

– Охрана самая лучшая! – не покривив душой, ответил я. – И горе тому, кто осмелится покуситься на наши деньги!

Осматривать недвижимость я пошел пешком. Решил, что будет неловко перед пешим сопровождающим, да и идти, как мне сказали, недалеко. Но минут через двадцать пожалел об этом. Валдо был неприлично молод для помощника ростовщика и удивительно легок на ногу.

Понятие «недалеко», оно довольно растяжимо. Лет пятнадцать – двадцать назад, когда я служил в тяжелой пехоте, оно означало день-два пути. Но за последние годы многое изменилось. Я не упомню, когда ходил пешком далее ста ярдов.

Город уже не казался маленьким. И еще через двадцать минут мне захотелось стукнуть своего проводника по голове. Глядишь, пока он будет в отключке, смогу немного передохнуть…

Валдо, не подозревая о моих коварных планах, топал по мощеным улицам Вундерберга, умудряясь рассказывать о местных достопримечательностях, не сбивая дыхания.

– Вон там – Чертова стена, – махнул парень рукой в сторону каменных глыб, выстроенных в ряд, словно огромные гнилые зубы.

– Ага, – только и сказал я, украдкой утирая пот.

– Эту стену выстроил наш Вундерлекс, – не унимался помощник ростовщика, любовно постучав по одному из огрызков камня. – Раньше она была сплошная, но потом пришли другие черти и разобрали ее. Им стало завидно, что у Вундерлекса есть стена, а у них нет.

– Угу, – отозвался я, пытаясь выровнять дыхание.

– Вы не устали, господин Артаке? – забеспокоился парень. – Если устали, так и скажите. Все-таки вы уже пожилой человек.

«Ах ты, зараза!» – злобно подумал я, прикидывая, чем бы его огреть – кулаком или рукояткой кинжала, но, к счастью для торопыги, у меня открылось второе дыхание.

– А вот мы и пришли! – радостно объявил помощник ростовщика. – За Чертовой стеной начинается ваша земля, а там и усадьба.

Когда я увидел свое будущее владение, драться расхотелось. Я даже простил «пожилого» человека. Оно того стоило. Наверное, где-то в глубине сознания, когда я мерз на пронизывающем ветру, кутаясь в старый плащ, или пытался заснуть, не обращая внимания на лед подо мной, мне представлялся именно такой дом – белоснежный, под красной черепичной крышей. Не замок, где суетятся десятки слуг, где ты никогда не можешь остаться наедине с собой, а именно дом. Узкий, не очень большой. И чтобы вокруг была небольшая роща, где растут яблони. Или это называется сад? Ну, какая разница, лишь бы росло и давало тень в летнюю жару, а зимой укрывало от ветров.

По мере приближения становились заметны изъяны – стены казались белоснежными только издалека, черепица побурела от времени, а кое-где поросла мхом. Но дом мне все равно понравился.

– Земли, согласно купчей, сто югеров, – деловито сообщил проводник. – Два югера заняты садом, домом и хозяйственными постройками, а остальные сданы в аренду крестьянам. Только, – напомнил Валдо, – в этом году арендаторы вносят плату господину Мантизу. А вот в следующем вы сами будете решать – продлевать ли с ними аренду или набрать новых, согнать всех с земли и устроить здесь пастбище. Говорят, скоро будет выгодно разводить овец.

– Слушай, дружище, а югер – это много или мало?

– Югер, – призадумался парень, останавливаясь ненадолго, – это столько, сколько могут вспахать два вола за целый день.

Сколько могут вспахать два вола за один день, я имел самые смутные представления. Точнее – не имел никакого. Видеть, как пашут, приходилось. А вот оценивать, сколько волы способны вспахать, даже и в голову бы не пришло. Да и зачем бы мне это?

Когда-то, давным-давно, еще до своего наемничества, я был землевладельцем. Но никогда не видел земли, от которой мне поступали деньги. Этим был озабочен управляющий. Я даже не задумывался о том пути, который проделывали монеты и откуда они появлялись. Какая мне разница – нашли их крестьяне в земле, сорвали с дерева или заработали, продавая зерно и скот?

Теперь ситуация изменилась, и эта земля скоро станет моей. А значит, чем ее больше – тем лучше. Пара волов за один день может вспахать много. Наверное. С другой стороны, вол, как и любая здоровая скотина, выдыхается быстро. Это как рыцарский конь – мощный, как ураган, но так же, как у урагана, его силы хватает ненадолго.

– С одного югера может прокормиться одна крестьянская семья, – сказал Валдо, словно услышав мои мысли. – А еще она вносит арендную плату – треть урожая.

Я повеселел. Если арендная плата треть урожая, а таких третей у меня будет почти сто, то мы будем жить с гнедым припеваючи до самой старости. Это даже без учета той кучи денег!

– Господин Артаке, вы сразу пройдете в дом или вначале осмотрите сад и службы? – нарушил мои размышления Валдо.

Я решил, что вначале нужно осмотреть дом. Если содержимое не оправдает моих надежд, к чему мне тогда сад и службы? Проще будет приобрести сад и отстроить собственный дом, по своему усмотрению.

Холл с камином и лестницей на второй этаж. Столовая, кухня, какие-то чуланы и закутки. Все как положено. В столовой, что удивительно, сохранилась посуда – на стене разнокалиберные сковороды, над очагом висел котел для воды. На втором этаже спальные комнаты – не то шесть, не то восемь.

Нет, определенно дом мне нравился. Конечно, от стен исходил холод, запах изнутри был запахом нежилого, давно не топленного помещения. Но это легко исправить.

– Есть еще чердак, – обратил мое внимание Валдо, указав на винтовую лестницу.

Не поленившись, я поднялся наверх. Это был не просто чердак, а чердак, обустроенный для жилья, – с камином, круглым окном, через которое можно наблюдать окрестности. В окне даже сохранились куски стекла.

– Прежние хозяева использовали его как библиотеку, – пояснил Валдо.

– А кто был прежним хозяином усадьбы? – поинтересовался я. – Какой-нибудь разорившийся дворянин, проигравший свое состояние в кости?

– Увы, господин Артаке, все гораздо печальнее, – покачал головой Валдо. – Хозяином усадьбы был благородный рыцарь Йохан Йорген. И все у него было в порядке. Была земля, арендаторов он держал в строгости и повиновении, лишнего не позволял. Пять лет назад он уехал на войну и попал в плен. Супруга рыцаря и его наследник продали все драгоценности, заложили усадьбу. Сын отправился выручать отца, но вместо этого сам попал в руки разбойников. Мало того что у него отобрали все деньги, так и за самого потребовали выкуп. Фрау Йорген продала мебель, библиотеку, даже одежду. Выкупила сына, заложила все свои земли. И вот, представляете себе, когда счастливые отец и сын возвращались домой и до усадьбы оставалось каких-то десять миль, на них напали волки. Тела нашли спустя несколько дней, опознали с трудом. И то – лишь по клочкам одежды и оружию. Фрау, узнав об этом, умерла с горя.

– А наследников не осталось?

– Даже если бы они и остались, никто не решился бы вступить в права наследования. Уж слишком большие долги бы пришлось брать на себя. Где-то живет их дочь. Наверное, уехала в Силинг. Но я даже не знаю, как ее зовут. Не то Катрин, не то Кэйтрин.

– М-да, грустная история, – протянул я. – Думал, такое бывает лишь в книгах.

– В жизни, господин Артаке, все страшнее и печальнее, нежели в книгах, – изрек Валдо.

Не желая развивать эту тему, я хмыкнул:

– Но, друг мой Валдо, вернемся к дню сегодняшнему. Получается, усадьба пустует уже пять лет? Странно…

– Думаете, странно, что никто до сих пор не купил? – не понял парень. – Строения вместе с землей стоят дорого, а продавать по частям господин Мантиз не хочет.

– Странно, что дом находится в таком хорошем состоянии, – пояснил я. – Обычно за пять лет пустующие дома превращаются в руины. Крестьяне должны были вытащить половицы, снять перила, ободрать черепицу, а здесь даже камины никто не разобрал. За пять лет, – усмехнулся я, – не то что камин, а дом можно разобрать по камню. Неужели твой хозяин оставил тут сторожа?

– Посмотрите сюда, – подвел меня парень к окну. – Видите, флигель в глубине сада? Он тоже станет вашей собственностью, если подпишете купчую. Там живут бывшие слуги рыцаря: садовник Томас и кухарка Курдула. Господин Мантиз разрешил им жить здесь, а за это они должны присматривать за домом. Им также разрешено пользоваться садом, собирать плоды. Но это разрешение давал господин Мантиз, – уточнил парень. – Вы, вступив в права собственности, не несете ответственности за обещания прежнего владельца, тем более что они были устными. Теперь вам решать – можете их оставить, можете выгнать и поселить здесь новых слуг.

«И никто меня не осудит, если я выгоню стариков слуг из дома», – дополнил я мысленно. Если понадобится – так и сделаю. Но спешить с этим не стану. Судя по состоянию дома, люди добросовестные, могут и пригодиться. А выгнать старых да набрать новых – дело не хитрое.

Спускаясь вниз, я подумал, что было бы неплохо восстановить библиотеку. Но это потом.

У выхода нас ожидала пожилая пара – высокий худой старик с прямой спиной и почти такая же худая старуха. Скорее всего, они были не только слугами, но и супругами. Уже сколько раз я наблюдал, что муж и жена, прожив вместе долгие годы, становились похожими друг на друга. Оба были наряжены в чистые, но изрядно залатанные тряпки. Назвать их лохмотья одеждой язык не поворачивался.

– Здравствуйте, господин Валдо, – снял шляпу старик. Посмотрев на меня, слегка склонил голову. – И вы здравствуйте.

– Здравствуйте, Томас, – слегка смущенно поприветствовал Валдо. – И вы, Курдула, тоже здравствуйте.

Я ограничился кивком.

– Это господин Артаке, – представил меня помощник ростовщика, не уточняя, что я тут делаю. Но это и так понятно.

– Это новый хозяин? – поинтересовалась старуха. Прищурившись, прикрывая глаза, словно бы слезящиеся от ветра, спросила: – Вы нас сегодня прогоните?

– Подожди, Курдула, не суетись, – одернул ее старик. – Может, новый хозяин позволит побыть хотя бы до завтра.

Интересно, но эти ребята мне почему-то понравились. Не лили слезы, не падали на колени, не умоляли. Этого, если честно, я очень боялся.

– А у вас есть куда идти? – спросил я.

Вместо него ответила супруга:

– Мир не без добрых людей. Авось кто-нибудь приютит. А нет – так сдохнем в дороге, кто-нить да похоронит.

– Печенку умеешь готовить? – поинтересовался я.

– Печенку? – слегка опешила женщина.

– Неужели не умеешь? – усмехнулся я. Нарочито грустно вздохнул: – Жаль. А я обрадовался. Значит, рано обрадовался…

– Да как же не умею! – возмутилась кухарка. – Да я ее и в сметане, и в масле могу приготовить. С черносливом и с грецкими орехами… Да я ее в десяти видах состряпаю. А может, и больше, если паштеты и рулеты считать.

– Ладно-ладно, – остановил я разбушевавшуюся Кур дулу. – Потом проверю, когда хозяином стану. – Повернувшись к Томасу, спросил: – Ты же здесь за садовника и за конюха? Пойдем посмотрим конюшню.

Мы с Томасом в сопровождении Валдо и Курдулы пошли смотреть второе по значимости помещение усадьбы. А может, и первое. Сам-то я смогу прожить где угодно – была бы крыша над головой, а вот гнедому нужно создать условия. Не любит он сквозняков и крысиных нор.

Конюшня располагалась за флигелем, где были и другие строения. Кузница. Сыроварня. Пара каких-то круглых сараев.

Конюшня мне не понравилась. Крыша зияла рваными ранами, камни из стен повыпадали, денники отсутствовали.

– Худо дело, – грустно констатировал я, рассмотрев весь этот хаос.

– Так ведь, господин Артаке, денег у меня нет, – грустно отозвался старик. – Чтобы сохранить дом, снимал черепицу с конюшни. Можно бы землей закидать или соломой, но опять-таки – где брать деньги? Да и для чего? Коней сюда давно не ставят, а денники мы в прошлую зиму сожгли, денег на дрова не было.

– Значит, так, – подвел я итоги. – В первую очередь нужно заняться конюшней. Стены отремонтировать, побелить, крышу заменить. Сколько будут стоить наем работников и материалы?

Старик принялся задумчиво чесать затылок, прикидывая, что к чему.

– Арендаторы сейчас на полях, но заработать не откажутся. И сами придут, детей-жен пришлют. Найду! А сколько будет стоить…

– Господин Артаке, можно все проще сделать, – вступил в разговор Валдо. – Наймете рабочих в городе, купите побелку, черепицу, все прочее, да и пришлете сюда. Вам же еще и дом ремонтировать.

Проще-то оно проще, но кто знает, сколько и чего нужно покупать? Отродясь не занимался ремонтами. Получается, мне понадобится специальный человек, чтобы руководить и тратить мои деньги? Но отступать поздно.

– С домом потом разберемся, – твердо сказал я. – Вот, милейший, это тебе на ремонт, – протянул я Томасу пару монет. – Хватит на первое время? Потом еще подкину.

При виде двух талеров оцепенели не только слуги, но и Валдо. «Ух ты, голова дырявая! – ругнулся я про себя. – Тут же цены другие! Нельзя же так сразу». А вслух сказал:

– Кроме конюшни, приведите себя в божеский вид. Стоите передо мной как два пугала. Смотреть противно на ваши обноски. Еды себе прикупите, ну что там еще? Отчитываться о тратах не нужно.

– Все сделаю, господин Артаке, – дрожащими губами пролепетал Томас. – Завтра же и начнем.

– Хорошо, – кивнул я. Повернувшись к юному помощнику ростовщика, сказал: – Ну, пойдем купчую подписывать. Только я вначале в гостиницу заскочу, деньги возьму.

Возвращение обратно проходило в молчании. Кажется, Валдо осуждал меня за транжирство. Пусть. Меня его чувства трогали меньше всего, да и носом он еще не вышел. Я размышлял о том, что мечтал, прикупив домишко, получить спокойный, размеренный сон, счастливую жизнь, а получаю массу проблем на свою голову! Допустим, усадьба приведена в божеский вид. А что потом? Нужно закупать мебель, постели… Что-то еще появится, какие-то хлопоты. Пока поживу в гостинице, буду наезжать, присматривать за работами. Потом что?

Я стану жить в собственном доме, наслаждаться жизнью. Томас будет следить за садом, а Курдула стряпать. Но нужен кто-то еще, чтобы мыть полы, вытирать пыль, ходить за покупками, стирать, штопать… Стало быть, понадобится слуга. Или служанка. Слуг у меня давно не было. Пока служил, конечно же был денщик. Сколько их у меня сменилось? Не то десять, не то все пятнадцать. Но их обычно брали из увечных солдат, негодных для боя. Да и какая работа у денщика? Разбить шатер, постелить постель, позаботиться о чистом белье, принести своему начальнику, то есть мне, еду из полкового котла. Вот и все. Коня своего я никому не доверял, оружие тоже. Теперь же придется обзаводиться слугами. И что, мне самому приглядывать за их работой, выдавать жалованье, следить, чтобы не проворовались? А крестьяне? Кто будет собирать арендную плату? Крестьяне не любят расставаться с деньгами, будут канючить, вертеть хвостом. Разводить дипломатические беседы не обучен, да и лениво мне, а если я разобью пару-другую голов, особой любви от пейзан не добьюсь. Значит, понадобится управляющий.

Настроение было безнадежно испорчено. Мой сопровождающий, почувствовав волну злости, исходящую от меня, держался на расстоянии и уже не пытался знакомить с достопримечательностями.

Войдя во двор гостиницы, я отправился в конюшню, где был встречен уважительным молчанием пожилого конюха и его юного помощника.

– И что тут у вас? – поинтересовался я, хотя уже знал ответ – кто-то покусился на мешки и был наказан.

– Господин рыцарь, – почтительно сдернул конюх шапку, – ваш жеребец конокрада поймал.

– Зарко-цыгана, – хихикнул щербатый помощник. – Этого Зарко…

– Куда поперек старших? – возмутился конюх, пытаясь отвесить затрещину подростку, но тот увернулся и торопливо выкрикнул:

– Ратуша за Зарко награду назначила в пять талеров!

– А что, такой опасный конокрад? – удивился я. Даже по меркам Швабсонии, награда за конокрада была неплохая, а с учетом здешних реалий – непомерно высокая.

– Он, собака такая, в десяти деревнях лошадей увел, – сплюнул конюх. – И у нас в Вундерберге двух коней своровал. С постоялых дворов сводил! А рассчитываться-то кто будет? Понятное дело, хозяин! А хозяин с кого спросит? С нашего брата, конюха! Вот селяне и скинулись, деньги в ратушу принесли, наши – конюхи да хозяева конюшен – добавили чуток.

– Зарко-цыган у нашего бургомистра лошадь свел! – не удержался-таки конюшонок, за что схлопотал еще одну оплеуху.

– Фиска, закрой пасть! – рыкнул конюх. Потирая ладошку, завистливо протянул: – Вы теперь богач, господин рыцарь.

– Посмотрим, – кивнул я, открывая дверь в конюшню.

Конюшня была рассчитана на дюжину лошадей, но было занято лишь четыре денника. Две лошаденки, вероятно хозяйские, да Гневко с Кургузым (ишь ты, приклеилось).

Первым делом я посмотрел на гнедого, но тот стриганул ушами, показывая, что у него все в порядке и все, что сдано ему под надзор, на своем месте. Так оно и было. Мешков не убавилось, а вот живности в деннике прибавилось – в углу скрючился человек в синих штанах и ярко-красном жилете на голое тело. Конокрад тихонько поскуливал и баюкал правую руку.

– Как это ты его? – поинтересовался я у гнедого.

– Го-го-го! – отозвался Гневко. Топнув копытом, тряхнул гривой: – То-то!

Все понятно. Господин конокрад применил старую уловку – ухватил жеребца за ноздри и попытался вывести его из денника. От боли лошадь покорно идет за своим мучителем и не может подать голос. Вот только с гнедым такой трюк не прошел – жеребец воевал с тех самых пор, как перестал быть жеребенком, и подпускал к себе немногих: меня и тех, кому доверял. А мы с гнедым не привыкли доверять никому. Я-то еще могу дать промах, а вот жеребец – никогда. И правильно делает. Иначе скакал бы сейчас Зарко-цыган на моем жеребце, а не валялся на грязном полу.

– Говори, – кивнул я конюху.

Тот, снова сдергивая шапку, доложил:

– Мы шум услыхали, ржание, а потом крики. Бежим, а этот паскуда уже на пузе лежит, а жеребец ваш его копытами обхаживает. Хотели отбить, да страшно стало. За Зарко-цыгана награда хоть за живого, хоть за мертвого – все едино, а нам еще пожить охота. У вас не конь, господин рыцарь, а целый дракон!

– Драконище! – уважительно подтвердил мальчишка и опасливо посмотрел на старшего – не огреет ли снова? Но тому было не до воспитания младших.

– Вы, господин рыцарь, сами его в ратушу сдадите или помощь нужна? – робко поинтересовался конюх. – Ежели надо, мы поспособствуем. Да и поделиться бы можно… Ну, хоть по пфеннигу. А лучше – мне четыре монеты, а Фиске один. И хозяину надо бы пфеннига три отвалить. Все-таки его конюшня.

– Как интересно! Жеребец конокрада поймал, пока вы ворон считали, а делиться-то с какой стати? – усмехнулся я. Махнул рукой: – Тащите сами. Про гнедого можно ничего не рассказывать, он не обидится. Скажете, что сами поймали.

– А как же награда? – захлопал глазами конюх. – Ведь это же целых пять талеров! Это… Приданое для моей девки, да и на свадьбу останется.

Я отмахнулся:

– Некогда мне с конокрадами возиться. Забирайте и утаскивайте куда хотите.

– Ну, господин рыцарь, век за вас буду Бога молить! Я ж теперь свою младшую замуж смогу выдать! – завопил конюх. – Щас мы его… Фиска, болван, веревку неси. Только, господин рыцарь, вы уж гнедого попридержите, сделайте милость. Черепушка у меня одна, а без нее и приданое дочери не в радость будет.

Всегда приятно, если кто-то может порадоваться. Я кивнул гнедому – подвинься. Тот недовольно помотал мордой, но спорить не стал. Конюх боязливо глянул на Гневко и осторожно, бочком-бочком стал протискиваться в денник. Зарко-цыган тем временем приоткрыл один глаз, умоляюще посмотрел на меня, а я, улыбнувшись воришке краешком губ, отвернулся, делая вид, что не знаю, что сейчас произойдет.

Конокрад напрягся, как арбалетная тетива, и резко сорвался с места, сбивая с ног конюха.

До мужика не сразу дошло, что приданое улетело на волю, но, когда сообразил, принялся кататься по земле и яростно выть, проклиная судьбу и поминая несчастную дочь, которой суждено теперь умереть в старых девах.

Мне стало жаль бедолагу. Может, и впрямь перестарок. Наклонившись, спросил:

– Девке-то сколько лет?

– Восемь годков, – всхлипывая, отозвался конюх.

– Восемь?! Так какая свадьба? – оторопел я, а потом разозлился. Ухватив конюха за шиворот, резко оторвал от земли. Приподняв до уровня глаз, встряхнул: – Ей же еще в куклы играть!

– Так п-пока в к-куклы и-играет, – прохрипел конюх. – А д-деньги-то щас надобно копить…

Я разжал руку. Смотрел, как откашливается смертельно перепуганный конюх, и мне стало стыдно! И что это на меня нашло? Почему же сразу о плохом?

– Говоришь, деньги на приданое нужны… Хм…

Я зашел в денник, развязал один из мешков, вытащил пригоршню серебра. Считать не стал, просто высыпал монеты к ногам конюха. Один талер кинул мальчишке:

– Хватит? Откуда деньги взяли – никому ни слова. Уяснили?

Старый конюх что-то прохрипел, а молодой, похоже, лишился дара речи. А с другой-то стороны – какая разница, пусть болтают. Талеры и золотые я сегодня же отвезу Мантизу, и пусть теперь у ростовщика об этом голова болит.

Глава 2

Приложение к недвижимости

Не люблю неожиданностей. Особенно с утра. Но с утра они чаще всего и происходят, хотя случаются нехорошие странности и в другое время суток! Вот и сейчас сквозь сон я услышал шаги, замершие у двери. Судя по звукам – одиночка, не очень тяжелый. Но это еще ни о чем не говорит. Хорошему убийце доспехи мешают. А может, кто-то попроще решил меня «облагодетельствовать»? Скажем, обыкновенный грабитель. Кто-то мог обратить внимание на мешки, что я перевозил в банкирский дом Мантиза, и догадаться, что в них не железный лом, и нанести визит одинокому солдату – а вдруг да осталось еще что-нибудь интересное? Или конюх с конюшонком проболтались? Ежели в этих краях за пять талеров можно спроворить приданое дочери, то прирежут за пфенниг. Сколько в здешнем талере пфеннигов? Кажется, восемьдесят. Значит, если прирезать восемьдесят человек, получишь талер!

Пока думал, руки уже выхватывали меч из ножен, а тело занимало место около косяка, приготовившись к встрече с нежданным гостем. А этот «кто-то» уже пытается войти, но дверь, запертая на щеколду, открываться не захотела. Тогда я решил помочь визитеру – потихонечку отодвинул запор, резко рванул створку на себя и… едва успел удержать влетевшую в комнату пожилую женщину с корзинкой в руках.

– Доброе утро, Кур дула, – поприветствовал я кухарку. Взяв у нее корзинку, усадил на стул.

Отдышавшись, стряпуха едва выговорила:

– Ну, господин Артаке, я чуть не обмочилась со страху. Чего ж вы с мечом-то сразу?

– Не ждал гостей, – хмыкнул я, убирая оружие. Наливая воды, заметил: – Ты, голубушка, хотя бы постучала.

Отпаиваясь, кухарка только трясла головой. Придя в себя, сказала с упреком:

– У нас никакие двери не запирали. Я в господские комнаты входила без стука.

– И в спальню хозяйскую ночью? – усмехнулся я.

Но Курдулу было не так-то легко смутить.

– Добрые люди по ночам спать должны, – отбрила стряпуха. Подумав, хмыкнула: – Но коли новый хозяин стучать прикажет – будем стучать.

– И на том спасибо, – буркнул я. Потом спохватился: – А ты чего пришла ни свет ни заря?

– Так вы, господин Артаке, мне вроде проверку решили учинить, – презрительно усмехнулась кухарка. – Спросили, мол, умею ли я печенку готовить? Пробуйте – паштет печеночный, тут у меня – лепешки из гусиной печенки, с луком и специями, тут – простая печенка, с бобами, а здесь – в луковой подливке…

Курдула принялась выгружать из корзинки миски и плошки, расставляя их на гостиничном столике.

– Пробуйте, пробуйте, господин Артаке, – приговаривала стряпуха. – Я вам и ложку принесла, и хлебушка свежего, горячий еще…

От ароматов голова шла кругом. Я был готов наброситься на все это великолепие, но вспомнил, что не мешало бы привести себя в порядок.

– Все у тебя замечательно, но ты подожди, мне бы умыться да и все прочее.

– Да не стесняйтесь вы, господин Артаке, – усмехнулась кухарка. – Я уже старуха старая. Что я, мужиков в кальсонах не видела? Хошь нагишом ходите, ничего интересного не увижу. Уж насмотрелась я на вашего брата, пока молодой была. Могу горшок ночной подержать, если нужно. Мне не трудно, а вам удобнее будет…

– Помоги-ка умыться, – пресек я словоизвержение кухарки, стаскивая ночную рубаху. – Бери кувшин и лей на руки.

– А чего это вы, господин Артаке, мыться решили? – удивилась женщина. – Вроде чистый вы. Вода-то в городе дорогая, чё тратиться-то? Подождите до усадьбы, там колодец есть.

– Ты лей, да не блей! – рыкнул я на рачительную кухарку. – Ты деньги в своем кошельке считай, а я со своими сам разберусь. И на спину плесни…

Курдула притихла, взяла кувшин. Ничего не сказала, но по молчанию было понятно, что она думает о новом хозяине. И вроде бы не нарочно залила мне воды ниже поясницы…

Пока умывался, слегка посетовал на самого себя. На первый взгляд кухарка показалась мне женщиной рассудительной и не склонной к поучительству. Обычно первое впечатление о человеке оказывалось правильным, а вот поди ж ты.

Покончив с утренним туалетом, я сел завтракать. М-да, готовила Курдула божественно. Пожалуй, поварское искусство компенсирует ее длинный язык.

– Замечательно! Отлично, – нахваливал я, уплетая за обе щеки.

– Ну что, прошла я испытание? – хмыкнула кухарка.

– Могу диплом выписать! – пообещал я.

Окинув глазами миски-плошки, подумал, не съесть ли еще, но заприметил, что женщина украдкой глотает слюнки.

– Ты сама-то поела? – поинтересовался я и, не дожидаясь ответа, кивнул ей на ее же яства. – Помогай.

– Не приличествует простой служанке с господином есть, – строго заявила Курдула.

– Ты еще ко мне на работу не нанялась и жалованье не получала, – парировал я. – Считай, что в гости зашла. Давай, давай. Съешь, сколько сможешь, а остальное мужу отнесешь.

Кухарка, помявшись немного, принялась-таки за еду. Но ела бережно, аккуратно. Нетрудно догадаться, что вдоволь поесть давно не удавалось. А может, не то что вдоволь, а и просто поесть?

– Как же ты все успела? – поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.

– А что тут успевать? – отмахнулась кухарка. – Денег вы дали, сбегала да купила. Встала пораньше, очаг зажгла, вот и все. Старик мой еще вчера людей подрядил, камень с белилами купил. Верно, сейчас черепицу торгует. К вечеру конюшня будет готова. А с домом за неделю управимся. Я тут с трактирщиком парой слов перекинулась, говорит, очень вы коней своих любите, особенно гнедого. Томас мой сам в коняках души не чает. Когда госпожа Йорген коней продала, заболел весь. Думала, помрет совсем.

– Вот какие вы молодцы, – порадовался я. – Может, еще денег добавить?

– И того, что дали, хватит. Мы уж и так замучились. Вы, господин Артаке, когда деньги давали, не подумали, как их менять-то? Мы со стариком вчера полдня пробегали, да все попусту. Пришлось сюда идти, в город. И то за так просто менять никто не хотел, пришлось с мясником на целый месяц о мясе сговориться.

– Так и ладно, – пожал я плечами. – Чем плохо?

– А ежели вам его мясо не понравится?

– Мясника? – хмыкнул я. – Не понравится, так мы его есть не станем. Купим барана.

– Тьфу ты, что и сказала-то – мясника мясо, – расхохоталась кухарка. Отсмеявшись, вытерла слезы. – Я про другое толкую…

– Да понял я, не переживай. Найдем, куда мясо девать. Собаку заведем, что ли, ей скормим, – попытался я успокоить Курдулу.

– Да вы что, господин Артаке? – сразу же взъерошилась кухарка. – Доброе мясо собакам выкидывать? Ежели решите собак завести, так они за милую душу кашу овсяную с костями стрескают. Вы, господин Артаке, деньги считать не обучены, а на богача не похожи – вон, брюхо к спине прилипло, жира ни капли. И посмотреть не на что – шрамы сплошные. Не то рыцарь, из безземельных, не то и простой солдат.

– А тебе-то не все равно? Или, – жестко усмехнулся я, – у благородных господ и слуги благородные? Не хочешь служить у отставного солдата – неволить не стану.

– Да что вы такое говорите? – всплеснула руками кухарка. – Мне-то какая разница, кем вы были? Хоть солдат бывший, хоть разбойник. Не все ли равно, кому стряпать?

– Тогда, голубушка, к чему ты такие разговоры ведешь?

Курдула слегка замялась и принялась убирать со стола грязную посуду. Те миски, где оставалась еда, укладывала особо аккуратно.

– Подожди, – остановил я кухарку. – Потерпит твой Томас лишние пять минут. Если уж начала разговор – досказывай.

– Так я чего, я ничего, – заюлила Курдула, и мне пришлось посмотреть на нее так, как я смотрел иногда на подчиненных.

– Я про что беспокоюсь-то, господин Артаке, – пряча глаза, продолжила кухарка. – Вы деньги-то кидаете без счета. Истратите все, на что жить-то будете?

– И опять останетесь вы с мужем без хозяев и без жалованья, – договорил я.

– И то верно, – воспрянула кухарка. – Вы все сразу хотите – и конюшню отремонтировать, и дом господский. А на какие шиши? Мужики деревенские, что земли арендуют, плату арендную вам только в будущем году принесут. Видывала я бывших солдат, когда они с похода приходят. Сундуки с добром приносили, серебро! Так же вот покупали себе шелка да бархат, дома каменные, а потом – пшик! Промотают-прогуляют все до крейцера ломаного, а потом снова в поход. А возвернутся без рук и без ног, хорони их. Вам-то хорошо – уйдете себе, а нам опять куковать.

– А как ты думаешь, как усадьба ко мне попала, если у меня денег нет?

– Да кто вас знает, – пожала плечами кухарка. – Люди говорят, что вы господина Мантиза от чего-то спасли, вот и решил он вас отблагодарить.

– Так ведь и среди банкиров бывают честные люди, – пожал я плечами.

– Среди людей, что ростовщиками стали, честных не видела, – отрезала Курдула. – Инсекты – они честные. Свои обещания, в отличие от людей, всегда исполняют.

– Подожди-ка, – присел я от удивления. – Ты хочешь сказать, что Мантиз не человек?

– А как он может быть человеком, если он инсект? – в свою очередь удивилась кухарка.

До меня стало немного доходить. Непропорциональные конечности, огромная голова… Глаза! Какой же я болван! Он же мне сразу сказал – Мантиз из рода Инсекта. А я решил, что это фамилия. А ведь изучал же когда-то древние языки! Insecta по-латыни и означает насекомое! Кого же ростовщик мне напоминал? Кузнечика? Нет, богомола! А ведь мантиз в переводе и означает богомол. Дела… Богомолы занимаются ростовщичеством, а что же тогда могут делать кузнечики или саранча?

– Господин Артаке, вам плохо? – забеспокоилась Курдула.

– Да нет, все хорошо, – выдохнул я, мысленно просчитав до пяти. – Скажи-ка мне… – задумался я, не зная, как правильно спросить. – Много в здешних краях таких, как Мантиз?

– Таких, как господин Мантиз, – немного, – охотно поведала кухарка. – В городе всего один. Их во всей Силингии не больше сотни. В Вундерберге и в округе нашей только люди живут. А все, кто не люди, те дальше. Лесовики в лесах живут, но людям на глаза не кажутся. Иногда гномы с гор спускаются, сыр на хлеб сменять. Зимой мужики шойзеля видели. Он, паразит, медведя из берлоги прогнал да спать туда завалился. Нет чтобы самому нору выкопать, так лень ему. Медведь шатуном стал, к деревне пришел, так его убить пришлось. Шойзеля искали, хотели ему морду набить, но не нашли.

Поначалу я решил, что Курдула рассказывает сказку. Но она повествовала о гномах и шойзеле просто и искренне, как говорят о соседях, и я понял, что кто-то из нас сошел с ума.

«Сумасшедшие не признаются в том, что они сумасшедшие, – подумал я. – Все они считают себя здоровыми! Коль скоро я сомневаюсь – нормальный я или нет, значит, пока не сумасшедший».

Осознав, что сумасшедший здесь не я, выдохнул чуть свободнее. Принять бред за истину! Ну и ну… И про ростовщика невесть что подумал! Ну, похож человек на насекомое, подумаешь. Вон, был у меня сотник – башка, как у коня, зубы длинные, крупные. Даже и прозвище родовое имел – Лошак. Говорил, все деды-прадеды были такие же. Видимо, похожи были предки господина Мантиза на насекомых, отсюда и прозвище. Курдула, надеюсь, не буйная? Если разбушуется – не важно, что женщина, одному остановить трудно. В случае чего придется бить по голове чем-нибудь тяжелым. Но лучше до этого не доходить! Надо бы ее как-то выпроводить, но деликатно, чтобы не обиделась.

– А почему гномы сыр на хлеб меняют? – осторожненько начал я. – Я думал, они под землей живут, золото и серебро добывают?

– Так золото и серебро уже давным-давно выбрали! – расхохоталась кухарка. – В стародавние времена еще выбрали, их и сами гномы не помнят, а они по три человеческих жизни проживают. А даже если осталось где, так серебро не сваришь, ни в кашу не положишь и золотом сыт не будешь. А кушать хочется. В горах только ячмень растет, да и тот дохлый совсем. Так что приходят к нам гномы, форель несут, сыр. Козы у них мелкие, под стать хозяевам. Из ихнего молока сыр не в пример вкуснее нашего получается. Так вот, меняют гномы на сыр да рыбу муку пшеничную, репу да фасоль. А наши, когда обмен сделают, рыбу съедают, а сыр в город несут. В Вундерберге сыр гномий ценят, дорого платят! Если хочешь, господин Артаке, прикуплю – попробуешь. Стоит дороговато – по пять пфеннигов за фунт. Только талеров не давай!

– Вот, у меня как раз пфенниги есть! – обрадовался я.

Вчера, по совету господина Мантиза, разменял у него меди на пять талеров. Кошель получился увесистый. Развязав горловину, покосился на Курдулу:

– Сколько монеток дать? – Махнув рукой, высыпал горсть. – Бери, на хозяйство тебе. И сыр купи.

Курдула, цепко ухватив медяки, укоризненно покачала головой:

– Вот я и говорю, господин Артаке, – расточительны вы сверх меры. Ну разве можно столько денег служанке давать, да еще без счету?! Как я их до дома-то донесу? Эх, беда с вами, господин Артаке…

Кухарка принялась упрятывать монеты – что-то засунула за пазуху, что-то припрятала в переднике и даже приподняла юбку. Эх, будь она помоложе лет на двадцать, мне было бы интересно. «А ведь из нее вышла бы неплохая экономка! – подумал я, но тут же отсек эти мысли. – Ну какая экономка из сумасшедшей старухи?»

– Подожди, – остановил я стряпуху, уже взявшуюся за дверь. – Я же велел вам с мужем одежду купить. А вы, как я понимаю, все на камень да на рабочих извели. Говори, сколько вам еще нужно?

– Одежда, господин Артаке, она подождать может, – отмахнулась стряпуха. – С чужого плеча не хочется, а на портного время нужно – мерку снимать, шить. К тому ж нам девочку вначале надо одеть…

– Девочку? – удивился я.

– Ой, да какую девочку? – фальшиво удивилась кухарка. – Это я так, оговорилась. Это я себя, дура такая, все девочкой называю. Пойду я, господин Артаке. Дел у меня много.

Курдула поспешно удалилась. Кажется, сболтнула что-то лишнее. Дочка? Если у Томаса с Курдулой есть дочь, то и лет ей должно быть столько же, сколько мне – далеко за сорок. Ну, может, чуть помоложе. Но для родителей она все равно останется девочкой, будь ей хоть сорок, хоть шестьдесят.

Курдула ушла, а мне решительно нечем было себя занять. Навестил коняшек. Прошелся по городу с одного конца до другого, вернулся обратно. До обеда еще было далеко, да и есть после утреннего изобилия не хотелось. Посему оседлал Гневко и решил прокатиться в сторону своего имения. Надо же мне было посмотреть, как там дела.

Не особо торопя гнедого, одолел путь не в пример быстрее, нежели пешком. И не устал! Но вот добраться без приключений не удалось. Когда выехал за городскую черту, миновал Чертову стену и въехал в перелесок, после которого начиналась дорога в усадьбу, увидел троих оборванцев, отбиравших корзинку у старухи. Мне не пришлось особо вглядываться, чтобы узнать Курдулу. Кухарка отчаянно сопротивлялась, но где ей против троих мужчин с дубинами…

– Гневко! – слегка прижал я колени к бокам коня, и он вмиг перешел с рыси на галоп.

Первого грабителя гнедой смахнул с пути, словно муху, второму я без затей разрубил голову. Третий, оказавшийся проворнее остальных, пустился бежать, но далеко не ушел – меч можно метнуть, а с клинком между лопаток далеко не убежишь.

Соскользнув с седла, я подбежал к старухе. Голова окровавлена, одна рука повисла словно плеть. Но жива. И что удивительно, в сознании и уже пытается встать на ноги.

– Лежи-лежи, – удержал я кухарку. – Давай-ка руку. Ну-ка, пальчиками пошевели…

Рука не сломана – это хорошо. Ушиб пройдет, а в ее возрасте переломы срастаются с трудом.

– А теперь глазки открой… Молодец!

Зрачки обычные, не расширены. Значит, дубинка попала вскользь. А если и есть сотрясение мозга, то небольшое.

– Гневко! – подозвал я коня.

Гнедой был занят. Обнаружив, что первый из разбойников подает признаки жизни, привстал на дыбы и припечатал его копытами. Убедившись, что дело сделано, подошел ко мне, повернувшись боком, на котором висела баклага с водой.

Я всегда вожу с собой воду. Пить из первого попавшегося ручейка, а уж тем паче из реки может только самоубийца. Добрая четверть новобранцев погибает не от стрелы или меча, а от кровавого поноса. Посему опытные солдаты предпочитали утолять жажду либо легким вином, либо пивом. Мне, не переносящему на дух ничего спиртосодержащего, приходилось искать чистый родник или кипятить воду. Помнится, в начале военной карьеры это вызывало насмешки, потом недоумение, а потом и уважение. Медная баклага, луженная оловом, мне обошлась по стоимости среднего меча, но она того стоила. Вот и теперь – где бы я искал воду, если бы не баклага?

Напоив старуху и дав ей умыться, пошел за мечом. Вытащил, почистил лезвие и конечно же не удержался, чтобы не посмотреть – а нет ли у незадачливых грабителей чего-нибудь стоящего? Возможно, кто-то меня и осудит, но все, что взято в бою, – боевые трофеи. Но если вы попытаетесь обобрать мертвеца, убитого не вами, – это уже мародерство.

Ничего дельного не нашел. Ножи из сырого железа, кривые дубинки. В общем-то какие-то деньги можно выручить и за это, но тут я вспомнил, что собирать пфенниги мне теперь не нужно.

Возвращаясь, услышал, как воспрянувшая духом Курдула выговаривает жеребцу:

– Ну разве так можно? Ну подъехали бы, разогнали. А вы… Наскочили и зарубили. А ты тоже хорош! Хрястнул копытом – и вся недолга! Весь в хозяина.

Гневко слушал, время от времени презрительно фыркая, мол, говори, говори, но что бы с тобой было, если бы не мы?

– Не помешаю? – осведомился я.

– Жестокий вы человек, господин Артаке, – поджала губы кухарка.

Я не стал спорить и что-то доказывать. Зачем? Спросил:

– До дома дойдешь? Ну, коли сможешь, берись за стремя да пошли потихоньку. На коня я тебя сажать не буду, не усидишь.

Не стал говорить, что гнедой не понесет на себе чужака, пусть это и раненая старуха.

– Ох, а корзинка-то моя где? – всполошилась стряпуха. Увидев, что от корзинки, по которой кто-то прошелся – не то грабители, не то конь, – остались одни лохмотья, а миски с остатками нашего завтрака превратились в черепки, горько вздохнула. Кажется, уже собралась порыдать, но, посмотрев на меня, передумала.

Мы шли медленно. Курдула держалась за стремя, а с другой стороны ее поддерживал я. Стряпуха обошлась бы и без моей помощи, но мне бы тогда пришлось сесть в седло. Будь кухарка здоровая – сел бы, а так как-то неловко. Надо начинать привыкать.

– Они меня у торговца сырами углядели, – рассказывала кухарка. – Гномий-то сыр только богатые люди берут. И я-то, дура такая, не догадалась, что худое удумали. Видела ж их. Ну, оборванцы и оборванцы. Кто ж знал, что грабители?

– А что бы сделала, если бы догадалась? – усмехнулся я.

– Стала бы ждать кого, чтобы идти не одной. Из наших деревень народ все время туда-сюда ходит. Дождалась бы, да и пошли бы.

– Так и ограбили бы всех вместе, – усмехнулся я.

– Не, эти разбойники трусоватые. Они лишь на одиночек нападают. Нападали, – поправилась Курдула. – Троица эта, она тут давно промышляла.

– А что, их разве никто ловить не пытался? – удивился я. – Городская ратуша куда смотрит? Где власть-то ваша?

– Если бы они в самом Вундерберге промышляли, их бы давно поймали и повесили, – пояснила кухарка. – Но они же нарочно тут обустроились. С тех пор как госпожа Йорген земли заложила, за порядком никто и не следит. Господин Мантиз в городе, чего ему сюда ездить? Он один раз в год своего помощника посылает, за рентой.

– Безвластие, получается?

– Теперь вы и будете власть. Мужики, как узнали, что в усадьбе хозяин появился, очень обрадовались. У нас почитай пять лет как никакой власти. Ни суд вершить некому, ни воров-душегубов ловить. Чья земля – у того и власть.

Я замолчал, переваривая очередную новость. Мало мне забот с домом и хозяйством, так придется еще и во все сельские дела впрягаться? А с какой стати?

– Подожди, голубушка, – попытался я выяснить истину. – Земля, допустим, моя. Но крестьяне-то свободные. Они эту землю просто в аренду берут. Почему они сами свою власть не выберут? Ну, там, старосту или еще кого.

– Ну, старосты у нас в каждой деревне есть. Они арендную плату собирают, за порядком следят – чтобы дома в чистоте блюли, дороги. Опять же, общинные земли есть – лес там, выгоны для скота, которыми все пользуются. Нужно следить, чтобы лес рубили по правилам, а иначе без дерева остаться можно, да чтобы пастухов вовремя нанять. Мало ли что они свободные. А дома-то стоят на вашей земле. И пашут они вашу землю. Тут уж все как раньше. Ну, разве что продать вы никого не можете, до смерти запороть никого нельзя. Опять-таки без согласия общины повесить никого не вправе.

– Получается – до смерти запороть не могу, но выпороть вправе?

– А как иначе? – удивилась стряпуха. – Вы же суд будете вершить, а там без порки никак нельзя. Вон, на той неделе Герхард своему соседу Юзефу два зуба выбил. Он уже прибегал, спрашивал, когда к хозяину на суд Герхарда тащить? Можно и штраф назначить, но лучше розги. От штрафа-то вся семья пострадает, а от порки – только задница.

– А скажи-ка, Курдула, – решил я пошутить, – в первую брачную ночь невест к хозяину не приводят?

К моему удивлению, кухарка отнеслась к моей шутке всерьез.

– А тут, господин Артаке, даже не знаю, чего и сказать. При господах Йоргенах такого не было. Госпожа бы не позволила. А раньше – было. Да, точно было. Но коли господин невесту в первую брачную ночь берет, то должен ей на хозяйство денег дать не меньше талера.

– Получается, девственность стоит талер! – хмыкнул я.

– Да какая сейчас девственность! – захохотала старуха. – Уже до свадьбы по сеновалам да по кустам лазят. На свадьбу порой идут – у невесты брюхо на нос лезет, в девках, в подоле приносят. Куда это годится? Нет, многие, конечно, себя блюдут, – поправилась Курдула. – Но в наше время девство все берегли, поголовно! Подожди-ка, господин Артаке, – забеспокоилась кухарка, переходя на «ты». – А ты не право ли первой ночи хочешь?

– Нет, не хочу, – засмеялся я.

– Вот и правильно, – выдохнула старуха с облегчением. – Иначе никаких талеров не напасешься. Девство – оно что? Тьфу. Сейчас есть, а потом нет. А на талер можно корову купить. Вот, поживете немного, женитесь. Вы, конечно, человек уже не молодой, но не старик еще. По вам видно, что силы девать некуда, на двух молодых хватит.

Под разговор я и не заметил, как мы дошли до усадьбы. В отличие от вчерашнего утра тут суетились люди – ставились леса, а на крыше разбирали черепицу.

– Однако! – только и сказал я.

– Вы уж нас простите, господин Артаке, – повинилась кухарка. – Но как только вы ушли, мы с Томасом подумали и решили – а скажем мы, что новый хозяин обещал хорошо заплатить. Вот народ еще с вечера и набежал. Вы же ругаться не станете?

– Все правильно сделали, молодцы! – похвалил я кухарку и ее мужа.

– Рано еще хвалить – только работу начали. Вы уж деньгами-то направо-налево не бросайтесь. Увидят, какой вы щедрый, цены заломят. У нас народ такой.

– Договорились, – кивнул я. – Я даже могу с тобой советоваться – сколько платить.

Довольная кухарка кивнула, а я засомневался – сумасшедшая она или нет? Если судить по этой беседе – вполне себе здравомыслящая старуха.

Мы обогнули дом и подошли к флигелю. Я уже хотел распрощаться с кухаркой и отправляться к конюшне, как распахнулась дверь и оттуда выскочила девушка. Подбежав к Кур дуле, обняла ее.

– Это господин Артаке, – представила меня кухарка.

– Здравствуйте, – поприветствовал я девушку. Подумав, поинтересовался: – Вероятно, фрейлейн Йорген?

– Кэйтрин Йорген, – подтвердила Курдула с легким вздохом.

– Добрый вечер, господин Артаке, – поздоровалась девица, цедя каждое слово сквозь мелкие зубы.

Я смотрел на фрейлейн, она – на меня. Кажется, оба остались недовольны. Передо мной была молодая особа, с тонкими губками и близко посаженными глазками. Плоская грудь под старым заштопанным платьем и вылинявший чепец обаяния не добавляли. Полагаю, фрейлейн тоже узрела не рыцаря в сверкающих доспехах, а немолодого, давно не бритого солдата, одетого в потертый кожаный камзол, видавшие виды серые штаны, пришедшего забрать ее дом.

– Схожу посмотрю, как там конюшня, – зачем-то сообщил я, хотя и не должен был отчитываться ни перед бывшей хозяйкой, ни перед служанкой.

Оставив женщин на пороге, кивнул гнедому – пошли, мол, инспектировать.

Ремонтом конюшни мы с Гневко остались довольны. Дыры в стенах заделаны, плотники устанавливали новые ворота, на крыше люди сидят, меняют черепицу. Если так дело пойдет, то и впрямь к вечеру закончат.

– Здравствуйте, господин Артаке! – подскочил ко мне радостный Томас. Переведя взгляд на Гневко, расплылся в улыбке:

– Ух ты, какой красавец!

Мы с гнедым покосились друг на друга и кивнули. Наш человек! Разумеется, Гневко и так знал, что он красавец, но кому ж неприятно, если похвалят?

– Господин Артаке, а можно его погладить? – поинтересовался конюх.

«Ты как, не возражаешь?» – посмотрел я на Гневко и, когда тот раздул одну ноздрю, кивнул старику.

– Ох ты, какой красивый, статный! – ворковал конюх, оглаживая гриву и потирая бока жеребца. Гневко, к моей тайной ревности, просто-таки разомлел от ласки. – Господин Артаке, может, его расседлать? Пусть отдохнет. Устал небось…

Гневко едва не заржал. Ему приходилось ходить под седлом целыми сутками. Бывало, у меня отваливалась задница, а ему – хоть бы хны. Все-таки боевой был конь, а не парадная кобыла для каких-нибудь праздничных выездов.

Но расседлать коня я разрешил. Мы никуда не спешили, а мне было нужно посмотреть на Томаса за работой. Не так уж часто я набирал себе слуг.

Томас довольно ловко для своих лет расстегнул подпругу, снял седло. Провел ладонью по спине:

– Чистенькая спинка, ни ссадин, ни потертостей. Молодец твой хозяин, бережет он тебя! А тут чего? Шрам! А вот и еще один! И еще… – Повернувшись ко мне, конюх укоризненно спросил: – Как же вы так, господин Артаке?

Я лишь развел руками. А что тут скажешь? В бою ведь не только мне перепадает, но и коню. И погибают кони значительно чаще, нежели всадники. И мой гнедой – что уж греха таить, жив до сего дня только потому, что его хозяин редко в атаки ходит, а больше командует. Виноват – теперь уже нужно говорить в прошедшем времени.

Гнедому же выговор конюха не понравился. Повернув голову к Томасу, слегка рыкнул:

– И-гр-р.

Получилось так убедительно, что Томас остолбенел. Очухавшись, конюх вытер вспотевший лоб. Поставив на место отвисшую челюсть, перевел дух. Покачивая от изумления головой, старик не сбежал, а принялся осматривать копыта. Придирчиво осмотрел каждое, потрогал подковы, пощупал гвозди, поскреб – нет ли где затаившихся гнойников, остался доволен. Но дальше ему опять пришлось удивляться. Перекинув уздечку через голову коня, Томас потянулся к пряжке:

– Господин Артаке, а где мундштук?

Старик держал в руках уздечку, где все вроде бы было на месте – повод, ремешки, но почему-то отсутствовали грызло и кольца.

– Потеряли, – равнодушно ответил я. – А может, Гневко перекусил и выплюнул.

– Перекусил? А…

Кажется, Томас был скорее готов поверить, что жеребец способен перекусить грызло, нежели в то, что на узде его никогда не было. Зачем засовывать ему в рот железяку, причинявшую боль? Мы с жеребцом и так прекрасно понимаем друг друга, а чужое непонимание переживем. Томас внимательно осмотрел уздечку, понял-таки, что к чему, и вымолвил:

– Я, господин Артаке, семьдесят с лишним лет на свете живу, но такого не видел.

– Так ты сам говорил, что конь умница, – усмехнулся я.

– Да я не про коня, а про хозяина. Кони-то, они все разумные, а люди не очень.

– Все когда-нибудь бывает впервые, – хмыкнул я, повторяя расхожую мудрость. – Ладно, вы тут пока без меня побудьте, а я пошел. Да, вот еще что, – обернулся я к Томасу. – Оказывается, у вас живет дочь прежнего хозяина? С чего вдруг такая щедрость?

– Жалко девку. Дома лишилась, родственников нет, – вздохнул Томас. – А замуж ее кто возьмет? Бесприданница и на рожу не шибко… Вот мы с Курдулой ее и приютили. Вы уж простите, что сразу не рассказали. Думали, вдруг да прогоните девку.

– А теперь, думаешь, – не прогоню?

– Вы – хозяин, – пожал плечами Томас. – Земля ваша и дом, где мы живем, он тоже ваш. Но я так скажу, что гнать не стоит. Убытков от нее нет. Вы же вроде бы нас с Курдулой на службу берете? Ну, коли мы при службе, то, пока живы, Кэйтрин прокормим. Раньше-то хуже было.

– Как хоть и жили-то? – заинтересовался я.

– Да так вот и жили, – вздохнул старик. – Огородик небольшой есть – репу с морковкой сажаем. Кур пять штук. Ну, я еще наловчился голубей силками ловить. Курдулу иной раз стряпать нанимали – на свадьбы там, на похороны. Меня мужики звали, если с лошадками что не так, – ну, кобыла разродиться не может, болезнь какая. Бедствовали, конечно, но с голоду не умерли.

– А дочка хозяйская на вашей шее сидела?

Верно, конюху не понравилась моя усмешка, и он принялся защищать нахлебницу:

– Почему же на шее? Она хоть и господская дочка, но не белоручка. И стряпала, и стирала. К тому ж девка – головастая. Советы всегда дельные давала. Она же, когда фрау Йорген слегла, все хозяйство по дому на себе тянула. Народ говорит – это фрейлейн Кэйтрин с ростовщиком торговалась. Мол, за усадьбу и землю он ей семьсот талеров отвалил, хоть красная цена не больше трехсот.

«Ах, Мантиз, злодей этакий, не постеснялся взять с меня целую тысячу!» – вяло посетовал я. Я до сих пор соизмерял здешние цены с теми, что были в Швабсонии. А там или, как здесь говорят, по ту сторону гор, усадьба с землей потянула бы тысяч на сорок, а то и на пятьдесят.

– Господин Артаке, если вы не спешите, можно я коня искупаю? – робко спросил Томас.

Возможно, старик и на самом деле хотел искупать гнедого, может, просто хотел уйти от неприятного разговора. Что ж, не буду настаивать, да и Гневко никогда не возражал против купания.

Я вернулся к флигелю. Обыкновенный одноэтажный дом, не каменный даже, а фахверковый. Думается, флигелем называли для солидности. И довольно-таки старый. У новых домов, сколько я помнил, деревянный каркас не торчит, а замазывается.

Задерживаться у входа и стучать я не стал, толкнул дверь.

Изнутри дом представлял собой именно то, о чем я думал. Единственная комната, с очагом посередине, грубый крестьянский стол, четыре тяжелых табурета, сундук и две лежанки. Одна – совсем узенькая, другая пошире. Здесь из каждого угла била нищета, но все было чисто.

Курдула лежала, а ее приживалка – или как там правильней обозвать? – выжимала мокрую тряпку.

– Ну, как ты там? – грубовато поинтересовался я, усевшись на ближайший табурет.

Девица посмотрела на меня таким взглядом, что будь ее воля – испепелила бы. Конечно, вошел без спроса, уселся, не дожидаясь приглашения. В другое время она поставила бы на место наглеца, но пять лет голодной жизни чему-то научили. Курдула же, приподняв голову, сказала:

– Да все бы ничего, господин Артаке, да голова побаливает.

– Может, лекаря прислать? – поинтересовался я, хотя и так знал, каков будет ответ.

– Да зачем лекарь? – возмутилась старуха. – Голова сама пройдет. Отлежусь до вечера.

– А рука? – настаивал я.

– Побаливает, опухла, но тоже ничего. Фрейлейн Кэйтрин холодненькое приложила, уже лучше. Завтра стряпать смогу.

– Ну, ты давай не торопись, выздоравливай. Спешить нам некуда, – поднялся я с места. Кивнул девице: – Пойдемте, фрейлейн Йорген, во двор. Пусть Курдула немного отдохнет.

Во дворике, куда мы вышли, я выцепил взглядом небольшую скамеечку, предложил:

– Присаживайтесь, фрейлейн.

– Я постою! – процедила девица сквозь зубы. Ясное дело – не хочет садиться рядом. Ну, ее право. А я не рыцарь и в присутствии женщины могу сидеть.

– Итак, фрейлейн Йорген, – начал я, попытавшись устроиться поудобнее. – У меня к вам вопрос. Как вы собираетесь существовать дальше?

– А вам, скажите на милость, какая разница? – высокомерно изрекла дочь рыцаря.

– С одной стороны, никакой, – пожал я плечами. – Какое мне дело, кого мои слуги берут себе в приживалы? С другой, как хозяин усадьбы, я должен знать, кто болтается на моей земле. Разве не так?

Наверное, лучше бы я ее ударил. Девица прикусила губу, пытаясь сохранить величие королевы в изгнании, но из ее глаз потекли предательские ручейки. Решил ударить больнее:

– Думаю, фрейлейн Йорген, что роль приживалки при слугах, когда в ваш бывший дом въедет новый хозяин, вас не устроит. Возможно, вы захотите поискать счастья в другом месте. Уверен, многие купцы в Вундерберге захотят иметь у себя в доме служанку знатного рода.

– А тут вы ошибаетесь, мессир, – глухо ответила девушка.

Боже правый – вот это самообладание! Кажется, я уже довел девицу до слез, а дальше следовало ожидать либо истерики, либо бегства от меня куда-нибудь в поля и луга, а вот поди ж ты… Отвечает хоть и сквозь слезы, но с достоинством. А уж как пренебрежительно она проговорила «мессир».

– В чем ошибаюсь? – спросил я.

– В том, что купечество радо увидеть дочь рыцаря в качестве прислуги. Я целый месяц обивала пороги в Вундерберге и в других городах. Искала любое место – служанки, горничной, даже прачки. Но везде получала отказ. Ну, разве что… – Тут девушка замялась.

– Хозяйки борделя были готовы дать вам работу, – договорил я.

– Именно так. Одна маман даже сказала, что из-за знатного происхождения готова смириться с моей козьей рожей, плоской грудью и кривыми ногами. Не знаю, – усмехнулась Кэйтрин, – как они ухитрились рассмотреть мои ноги?

– Как я понимаю, в бордель вы идти отказались, – резюмировал я.

– Лучше сдохнуть, – скривила фрейлейн рот.

Эх, глупая барышня. Ты еще не понимаешь, как тебе повезло, что рядом оказались верные слуги и крыша над головой. Как бы запела, если бы действительно оказалась на улице? Если у женщины выбор – сдохнуть от голода или идти на панель, то восемь из десяти отправляются на панель. Хотя очень даже возможно, что Кэйтрин – из двух оставшихся.

– А в монастырь не пробовали?

– В монастырь, господин Артаке, идут из-за веры, а не из-за куска хлеба, – отбрила она. – Я же пока не готова уйти из мира. – Смерив меня взглядом, фрейлейн поинтересовалась: – И вообще, разговор с вами мне неприятен. Я, как вы выразились, являюсь приживалкой при бывших слугах, но вам лично ничем не обязана. И я устала от общения с вами.

– Я же вам предложил присесть, – хмыкнул я. – Фрейлейн, наш разговор еще только начался.

Девушка, развернувшаяся, чтобы уйти, остановилась и посмотрела через плечо с неким любопытством.

– Я уже все сказала. Вещей у меня нет, собирать нечего. Попрощаюсь со стариками и уйду.

– Мы еще не говорили о самом главном, – подавил я усмешку. – Или вы решили, что я затеял весь разговор лишь для того, чтобы оскорбить вас? – Не давая девушке открыть рот, мстительно добавил: – А я считал вас умнее…

От изумления фрейлейн Йорген присела рядом со мной. Спохватившись, слегка отодвинулась.

– Вы хотите предложить мне работу? Хотите, чтобы я осталась служанкой в своем собственном доме? Бывшем доме, – опустила она голову, но резко вскинула подбородок. – Если предложите, то я останусь.

– Нет, фрейлейн Йорген. Я хочу предложить вам стать моей женой, – сообщил я, изумляясь собственному предложению.

Идея обзавестись женой пришла мне в голову прямо сейчас, потому что часом раньше, вызывая девушку на разговор, хотел предложить ей должность экономки. Судя по словам Томаса, Кэйтрин Йорген прекрасно выполняла обязанности управляющего имением. Но управляющий в юбке – как-то не очень… Пусть она считается экономкой, но будет управлять имением. И даже пять минут назад я готов был признать ее экономкой. Всего лишь. Что же такое со мной случилось? На кой мне понадобилась жена?

Если изумился я сам, то что тут сказать о Кэйтрин? Сказал бы – сидела, словно громом пораженная, но это будет неверно. Гром, как учили меня когда-то, – это всего лишь звук, а поражает молния.

– Господин Артаке, а вы в своем уме? – поинтересовалась девушка. – Вы меня видите первый раз в жизни.

– Это единственное, что вас смущает? – парировал я.

– Нет, не единственное, – опять прикусила губу Кэйтрин. – Меня много чего смущает.

– Мой возраст? Или дочь рыцаря не может выйти замуж за бывшего наемника?

– Нет. Разница в возрасте у нас с вами лет двадцать, может, и больше. Но для мужчины быть старше женщины – ничего страшного. Мой отец был старше матушки на пятнадцать лет. Да и общественное положение, – усмехнулась она, – после пяти лет нищеты меня меньше всего смущает. Кого удивишь мезальянсом?

– Никого, – согласился я. – Нищая титулованная знать сплошь и рядом поправляет свои дела, отправляя дочерей замуж за богатых купцов, а нетитулованная – даже за ремесленников.

– Меня смущает другое, – продолжила девушка. – Вы меня не любите, а я вас…

Тут Кэйтрин слегка задумалась. Наверное, в начале нашего разговора в отношении меня у нее была ненависть, а потом презрение. Даже если и остались какие-то недобрые чувства (а они остались!), высказать их в лицо человеку, сделавшему предложение руки и сердца, язык у девицы не поворачивался. Пришлось прийти ей на помощь.

– Ну, вы меня тоже не любите. Тем более что я вас очень старался обидеть.

– Вы делали это нарочно? – изумилась девушка. – Кто же вы после этого… Вы – подлец.

Кэйтрин попыталась вскочить, но я удержал ее. Удивился, что силенок в этом тщедушном теле оказалось гораздо больше, чем ожидалось. Усадив девушку на место, спросил:

– Вы мне так и не ответили – согласны или нет?

Кажется, Кэйтрин хотела плюнуть мне в лицо. Но удержалась. Спросила сквозь зубы:

– Разве можно выйти замуж за подлеца?

– Конечно можно, – ответил я, пожимая плечами. – Сколько женщин выходят замуж за подлецов, но узнают об этом слишком поздно? У вас, фрейлейн, очень выигрышная ситуация – еще до свадьбы будете знать, кем является ваш будущий муж. Но могу вам сказать, что в большинстве своем все мужчины подлецы и сволочи.

– Мой отец не был подлецом! И мой брат не был! – вскинулась девушка.

– Значит, бывают и исключения, – не стал я спорить. – Так все же, фрейлейн Кэйтрин, вы примете решение сразу или дать вам время?

– А если я скажу – нет, что тогда?

– Ничего, – пожал я плечами. – Если вы скажете нет, значит, вы скажете нет. Я немного поплачу, но ваш отказ как-нибудь переживу.

– Нет, господин Артаке, вы определенно не в своем уме, – покачала головой девушка.

– Все может быть, – согласился я. – Пока служил, меня столько раз били по голове, что немудрено было ее и повредить. Ну, а если серьезно, то отказать – ваше право. Разумеется, никто не будет вас выгонять. Живите. Но, боюсь, вам будет очень неуютно рядом с новым хозяином. Впрочем, если захотите уйти – тоже ваше право. Я даже готов дать вам денег на первое время.

– Господин Артаке, мне надо подумать, – начала фрейлейн, – я не могу сказать… Ой!

Перед нами появился седой старичок, одетый в короткие кожаные штаны, белую рубаху и замшевый жилет. Обычный старичок, не считая того, что роста в нем было не более четырех футов, а сивая борода почти касалась земли. В руке старикашка держал увесистую палку.

Справившись с первым испугом, я дружелюбно спросил:

– А ты что за чудо такое? Неужели тоже решил на ремонте подзаработать? Дедушка, давай я тебе денег просто так дам. Чего тебе на старости лет убиваться?

– Я вот тебе сейчас по лбу-то как засвечу, чтобы глупости не говорил! – замахнулся дед на меня. – Я на этом доме двести лет убиваюсь, а конца-края не видно.

– Ты, дедушка, лучше бы палками не махал, – начал я злиться. – А не то…

И тут я получил чувствительный тычок в бок от потенциальной невесты. Опешив от неожиданности, настороженно спросил:

– Фрейлейн Кэйтрин, что это значит?

– Господин Артаке, помолчите, – огрызнулась девица.

Я послушно притих, изумленно хлопая глазами, а старичок дробно расхохотался. Отсмеявшись, сказал:

– Вот так-то лучше. Я ведь чего пришел-то? Пришел сказать, чтобы ты, девка, замуж за этого человека шла.

– А… – пискнула что-то Кэйтрин, и старичок немного рассерчал:

– Я тебе, дура дурацкая, хоть раз худые советы давал? Я пять лет в пустом доме живу, стерегу. Наконец-то хозяина дождался! А надобно, чтобы и хозяйка была. Иди за него замуж, не кочевряжься. Не выйдешь – точно уйду. В городах дикие дома строят, нам везде рады.

Погрозив на прощание палкой, старик пропал. Не ушел, не убежал, а просто исчез. Не то растворился в воздухе, не то провалился сквозь землю. Не поленившись, я встал, посмотрел, присел на корточки и пощупал землю. Никакой дыры или ямы, сплошная земля, поросшая лютиком с одуванчиками. Есть еще кротовья нора, но старик в нее бы не пролез.

– Хм… И куда старикашка подевался? – буркнул я. – Двести лет он тут убивается! Все кругом с ума посходили…

– Господин Артаке, – осторожно поинтересовалась девушка, – а вы что, никогда брауни не видели?

Я не сразу и понял – о чем это она говорит.

– Брауни? Это домового, что ли?

– Можно и так сказать. Говорят, раньше у них были коричневые волосы, из-за того и прозвали так – брауни. Но потом они поседели, а прозвище осталось. Нашего брауни только седым помнят.

– Думайте, фрейлейн Кэйтрин, не спешите с ответом, – заторопился я. – С Томасом и Курдулой посоветуйтесь.

Если бы я не видел старикашку своими глазами, не поверил бы… но, с другой стороны, день сегодня солнечный. Голову напекло, примерещилось. Нет уж, поеду-ка я лучше в город. Наверное, стоит отвлечься – побродить по лавкам, побывать у оружейника. Где там мой Гневко? И еще бы распорядиться, чтобы покойников закопали.

Глава 3

Невеста с претензиями

Я рассматривал часы, расставленные в передней комнате, а сзади, за открытыми дверями, трудились часовщики. Судя по топоту детских ножек, доносящихся сверху, второй этаж был жилым. Шуршание напильников, лязг кусачек и ядовитые испарения кислоты мешали выбирать товары, но что делать – в этом городе лавки размещались прямо в мастерских.

Несмотря на ограниченное пространство, выбор был на любой вкус – часы напольные и настольные, карманные и каретные. Глаза разбегались, и решить, что конкретно мне нужно, было трудно. Наконец я остановился на каминных часах. Мне они понравились – не слишком вычурные, в меру тяжелые. Подставка из зеленого камня, два бронзовых коня, поддерживающие циферблат. Чем-то они напоминали древний герб – простой, без излишеств.

Представив, как в зимнюю стужу сижу перед камином, смотрю на языки пламени и время от времени бросаю взгляд на циферблат, следя за минутной стрелкой, я самодовольно усмехнулся. Теперь часы мне нужны не для того, чтобы не прозевать сигнал к атаке, а чтобы не пропустить обед. Стоп! Почему я должен следить за временем? Нет уж, пусть кухарка накрывает на стол не по часам, а когда я захочу!

В лавке не было приказчика, стремящегося навязать ненужный товар или помочь покупателю. Но когда выбор был сделан, словно прочитав мои мысли, из мастерской явился хозяин. И почему все считают, что часовщики субтильный народ? Этого мастера – да в тяжелую бы пехоту!

– Берете? – только и спросил он, а когда я кивнул, обозначил цену: – Десять талеров.

Я в раздумчивости потер подбородок (надо бы обзавестись бритвой или узнать, где тут ближайшая цирюльня), мысленно взвешивая тяжесть своего кошелька. Как на грех, там звенело талеров пять, с мелочью. Видимо, придется заезжать к Мантизу и брать деньги на «обзаведение хозяйством». Часовщик расценил мои сомнения иначе.

– Могу сбавить до восьми талеров. Крайняя цена – семь, но в этом случае до гостиницы довезете сами.

М-да, вот об этом я тоже не думал. Представив себе, как везу на гнедом каминные часы, развеселился. Да и зачем мне часы в гостинице? Пусть везут сами, а рассчитаюсь по прибытии товара.

– Скажите, любезный, а вы сможете доставить часы в мою усадьбу? – поинтересовался я. Уточнил: – Раньше она принадлежала Йоргенам.

– Вы, стало быть, местный, – с неким разочарованием протянул часовщик. – Так бы сразу и сказали.

– А что это меняет? – удивился я.

– Если вы здешний, цена за часы – два талера.

– Странно, – удивился я. – Обычно цены одинаковые – что для приезжих, что для местных.

– Ну, господин рыцарь, не скажите, – засмеялся часовщик. – Местные не купят часы за четыре талера.

Я чуть было не спросил – но вы же только что назвали другую сумму, – но тут до меня дошло, что часовщик просто заламывал цену, чтобы дать пришлому купцу возможность поторговаться. А ведь окажись у меня при себе десять талеров – купил бы и не задумался. Подобная роскошь в Швабсонии обойдется в талеров сорок, а то и больше.

– Значит, два талера – это с доставкой? – на всякий случай поинтересовался я.

– Ну да, – кивнул часовщик. – Усадьбу рыцаря Йоргена я знаю. Я самолично все уложу, оберну, сынишка доставит. Конечно, – замялся мастер, – вы можете сами забрать товар, но часы – хрупкая штука. И на дороге всякие оборванцы шалят, могут ограбить. – Не дожидаясь моего ответа, мастер рявкнул: – Иоганн, серого запряги!

Я не успел спросить, мол, не боится ли мастер за ребенка, но, когда к нам вышел «сынишка», лишь уважительно крякнул. Послушный сын кивнул и отправился выполнять приказ, а папаша крикнул вслед:

– И дубинку не забудь!

Посмотрев на меня, часовщик виновато развел руками:

– Он у меня непутевый, все норовит кулаком бить. Не понимает, что можно пальчики повредить.

Я опустил взгляд на руки мастера. Ну, если эти сардельки он называет пальчиками, то я уже и не знаю… И как они с тонкой работой справляются? Чудеса. Не стал говорить, что оборванцев уже можно не опасаться, вытащил кошелек:

– Вот деньги, а часики доставьте в усадьбу, оставите кому-нибудь из слуг.

Приняв монеты, часовщик посмотрел на меня с неким недоумением. Наверное, ждал, что я начну торговаться и мы сойдемся на одном талере. Что ж, дам возможность людям подзаработать!

Мастер продает по четыре талера то, что потом перепродается по сорок! А почему бы ему самому не возить часы на продажу? И почему местные купцы не догадались скупать товар?

Неужели я самый умный? Конечно, далеко не дурак, но не стоит считать дурнее себя купцов, получающих прибыль из петушиного крика. Что служит препятствием для торговли? Пошлины, дурные дороги, война. Войны сейчас нет. Таможенные пошлины? Пусть владетели государств накручивают какие угодно пошлины, но купцы все равно будут в выгоде. Часы-луковицы уйдут по цене бриллиантов, а часики-медальоны – еще дороже. Все королевские и герцогские дома Швабсонии выстроятся за ними в очередь. Возможно, дело в дороге. А что в ней не так? Дорога долго шла по ущелью, но мы с гнедым и Кургузым ее одолели без особых напрягов. Утомляло лишь то, что не попадались ни постоялые дворы, ни трактиры. Хорошо, что прихватил толику провизии да полмешка овса. Но я был один, а купец ради выгоды свой обоз и по бездорожью провезет, а надо – так и на пузе проползет.

Странные купцы в Вундерберге. Ну, узнаю со временем, в чем тут дело.

Поставив Гневко в стойло, кивнул конюху, кланяющемуся мне до земли, пошел в гостиницу.

– Господин Артаке, постойте, – услышал я знакомый голос. Ну конечно же фрейлейн Кэйтрин. Не иначе, решила дать согласие.

– Пройдемте ко мне? – предложил я. Спохватившись, что предложение может казаться для дочери рыцаря неприличным, уточнил: – Обещаю, что вашей чести ничто не грозит.

– Вот в этом-то я не сомневаюсь, – высокомерно ответствовала Кэйтрин. – Я беспокоюсь о вашей репутации. – Видя мое недоумение, уточнила: – Гостиничная прислуга сразу же разболтает – кто ходит в номер к богатому постояльцу. А мне не хочется, чтобы потом говорили, что у моего супруга дурной вкус. Уж если вести к себе шлюху, то поприличнее. Что мне потом скажут?

Я с трудом подавил даже не вздох, а крик души! Была надежда (очень-очень слабая, но была), что девушка откажется. Сохраняя беспристрастность, спросил:

– Стало быть, вы приняли мое предложение?

– А у меня есть выбор? – скривила тонкие губы Кэйтрин. – Жить приживалкой при слугах – тошно. А тут еще и брауни.

– Брауни – конечно да, – хмыкнул я.

– Да что вы понимаете?! – вспылила девушка. – Брауни пять лет за домом следил, помогал старому Томасу латать дыры, менять черепицу! А сколько он нечисти отогнал?

– Ладно-ладно, – попытался я успокоить девушку. – Давайте-ка ближе к делу. Вы согласны выйти за меня замуж, и это замечательно.

– Господин Артаке, сразу хочу сказать – я даю согласие только ради усадьбы и дома. Никаких чувств я к вам не питаю.

– И не надо, – добродушно отозвался я. – Должны быть какие-то формальности, кроме венчания? Мне бы самому не хотелось этим заниматься.

– Господин Артаке, обсудим это не здесь, не на улице. Я пришла для того, чтобы потом не передумать. Теперь же, с вашего разрешения или без оного, но я пойду.

– Э-э-э, фрейлейн Кэйтрин, – начал я, но забыл, чего же хотел сказать. Вспомнил, что хотел предложить денег на новое платье, но передумал. Провожать она себя не позволит… а если ограбят? А, вспомнил.

– Я хотел сказать, что сегодня в усадьбу должны привезти каминные часы.

– Какие часы? – не поняла Кэйтрин.

– Ну, такие, с двумя конями. Пусть Томас их выгрузит и поставит у себя.

– Томас закапывает ваших покойников. Подождите… Господин Артаке, а зачем вам каминные часы? Куда их ставить? В нашем… простите, в вашем доме еще ремонта недели на две.

– Томас сказал – на неделю.

– Много конюх понимает в ремонтах, – фыркнула Кэйтрин. – Господский дом – это ему не конюшня. Неделя уйдет на то, чтобы починить стены, перекрыть крышу – черепица нужна новая, заменить половицы, вставить стекла. Брауни говорит, что придется перекладывать камин, а хорошо бы и кухонную печь – дымоходы почти завалились. За пять лет уцелел лишь внешний облик дома. Куда вы поставите часы, если нет камина? На конюшню?

Я начал злиться. В кои-то веки купил что-то домашнее, чем не режут, не колют, не убивают (хотя, если кинуть часы со стены, голова в панцирь провалится…), а тут замарашка в старом платье читает нотации.

– Ступайте домой, фрейлейн, – устало изрек я. – Завтра я приеду в усадьбу, и мы обо всем поговорим.

А часы, если хотите, поставьте на конюшне. Они бронзовые, ничего с ними не сделается. Считайте, что это подарок невесте.

Фрейлейн ушла, держа спину прямо, словно кол проглотила. Я же постоял немного, повздыхал и ушел в свой номер. Сняв сапоги, упал на постель не раздеваясь, чего за мной не водилось. Лежал, смотрел в потолок, ломая голову – ну зачем? Ну кой черт дернул меня за язык, когда предложил этой дурнушке выйти за меня замуж? Я же хотел спокойно дожить свой век, а вместо этого получил сплошную головную боль. Как женщина фрейлейн Кэйтрин меня не прельщала. Нечему там прельщать. К тому же разница в возрасте была ощутима, а я никогда не западал на молодых женщин – бордели в расчет не беру, там и шестнадцатилетняя выглядит далеко за тридцать.

И куда мне деваться? Сказать, мол, простите, фрейлейн, я передумал, нельзя. При всех своих недостатках – а их у меня столько, что ни один писец не возьмется перечислить, – я считал за собой одно лишь достоинство – умение хранить слово. За долгие годы привык, что меня самого можно предать, отношусь к этому с пониманием. Люди слабы и привыкли действовать так, как им выгодно, а не в силу взятых на себя обязательств. Но за собой я такого права не допускал. Умение держать данное слово – это единственное, за что я себя уважал. Отступишься от принципа один раз – значит, все! Стало быть, мне отказаться от брака невозможно. С другой стороны, можно же сделать так, что фрейлейн Йорген сама возьмет назад собственное слово. И это очень даже реально, потому что девице нужен не я, а усадьба! Да черт с ним, с имением, и с усадьбой, отдам фрейлейн купчую, и пусть она делает с ней все, что хочет!

На душе сразу стало легче. В конце концов, у меня остается уйма денег. Больше, чем я смогу истратить за всю жизнь. А уж по здешним-то ценам – так и за две жизни. Куплю себе маленький дом. Чтобы была лишь спальня с гостиной, а еще кухня. Хотел когда-то иметь библиотеку – обойдусь. Книги могут постоять и в гостиной. Или зачем мне гостиная, если я не собираюсь водить гостей? Найму приходящую кухарку – она будет стряпать, вытирать пыль. Нет уж, никаких слуг! Буду заказывать завтраки-обеды-ужины в трактире, а уборку в доме могу сделать и сам. При доме конюшня. С гнедым я и сам управлюсь. Накормлю, напою, вычищу и навоз вывезу. А что же делать с Кургузым? Вроде решил оставить мерина при себе. Стало быть, конюшня на двух лошадей. И навоз убирать за двоих…

И вообще – зачем мне свой дом? Жить по постоялым дворам, гостиницам и трактирам, не задумываясь, кто будет стирать белье, менять простыни, готовить обед, гораздо проще. Не спорю – это дороже, но если есть деньги, чего их считать? Может, остаться в гостинице, на положении постоянного постояльца? Как интересно звучит – «постоянный постоялец». Слова схожие, а смысл разный!

Идея с гостиницей мне понравилась. А возможность отказаться от свадьбы – еще больше. Не выдержав, я вскочил, и через несколько минут мы с Гневко уже скакали в сторону усадьбы.

В усадьбу мы явились в тот момент, когда сын часовщика и мрачная Кэйтрин снимали часы с повозки. Гневко, сообразивший, что я не горю желанием таскать тяжести, перешел с галопа на такой медленный шаг, что, пока мы добирались до флигеля, помогать уже было поздно.

Спешившись, полюбовался на кроткого ослика, запряженного в повозку, решил пройтись до конюшни. Вряд ли там что-то изменилось, но нужно чем-то занять время, пока Кэйтрин пристраивает свой подарок. Места во флигеле немного, но пара футов найдется.

Я успел пройти шагов пять, не больше, как за спиной раздалось презрительное ржание Гневко. Видимо, гнедой сказал что-то нехорошее про ослиную маму – в ответ послышался обиженный рев. И, как всегда, пока уши слушали, тело спасалось – я резво припустился к конюшне и прижался к стене. Вовремя. Осел, растопырив копыта, прижал башку к земле и, приподняв задницу вместе с тележкой, кинулся на обидчика. Лопнула хлипкая веревка, тележка опрокинулась на бок, а длинноухий, открыв пасть, бросился на гнедого с намерением закусать того до смерти.

И тут я пережил величайшее изумление – боевой конь в полном расцвете сил, переживший за свою жизнь две войны, восемь атак рыцарской конницы, четыре взятых города и невесть какое количество мелких стычек, пустился наутек. Моя челюсть еще не вернулась на место, когда я понял, что это было не бегство, а тактическое отступление: Гневко рванул не куда попало, а в зазор между двумя сараями. Конь проскочил, а вот осел, волочивший за собой опрокинутую тележку, застрял.

Осел орал так, словно его резали живьем, пытался вырваться из капкана, но не смог. Гнедой же, проявив чудеса благородства, не стал бить застрявшего врага (попытался, но понял, что не дотянется…), обогнул сараи и подошел ко мне.

На вопли осла прибежал хозяин.

– Что это с ним? – удивленно спросил сын часовщика. – Серый, ты что, взбесился?

Осел продолжал орать. Наверное, жаловался хозяину на судьбу, но тот его не понимал. Гнедой презрительно оттопырил нижнюю губу – мол, взбесишься тут, от такой жизни. Признаваться, что он приложил копыто к заманиванию осла в капкан, не стал. А я конечно же не стал выдавать гнедого. Ему хоть какое-то развлечение. В конце концов, длинноухий должен был соизмерять свои силы, а не кидаться в драку.

Сын часовщика попытался вытянуть осла. Увы, серый застрял так крепко, что младшему часовщику пришлось протискиваться между сараями, распрягать несчастное животное, вытаскивать его… Тележку извлекали по частям. Сам же страдалец (не часовщик, а осел) хоть и бросал свирепые взгляды на жеребца, но мстить не отважился. Может, слегка поумнел.

Мне было немного неловко перед парнем, пострадавшим по милости моего коня, но лишь самую малость. Все же я переплатил за часы целый талер, так что имел полное право на маленькую месть.

Сразу приступать к разговору с Кэйтрин я не стал. Успею. Отправив Гневко пастись, пошел смотреть – как там дела с ремонтом моего дома. Пока еще моего.

Там было на что посмотреть. Возле дома суетился народ – мужики везли на тачках глину, бабы ее топтали ногами. Откуда-то появился Томас, верно успевший прикопать трупы давешних грабителей, и радостно доложил, что черепицы понадобится много, потому дешевле купить приспособление для изготовления, нежели возить в усадьбу. Насколько дешевле, мне было все равно, но посмотреть, что за приспособление, было любопытно.

Раньше я думал, что черепицу делают так же, как кирпичи, – берут форму, забивают глиной, переворачивают, подсушивают на солнце, потом обжигают. Тут оказалось все хитрее. Наличествовал винтовой пресс и бочка. В бочку закладывали жидкую глину, закручивали винт. Очень похоже на выдавливание сока, только вместо дырок снизу была узкая щель, из которой выползала красно-коричневая лента. Мальчонка, бывший на подхвате, ловко разрезал ленту на ровные кусочки, прокалывал в них дырочки и складывал прямоугольники на деревянный поддон.

– А что потом? – заинтересовался я.

– А потом высушим, сложим в печь и будем обжигать дня два, – сообщил Томас. Зажмурившись, старик доверительно сообщил: – Это же какая красота – дом белый, крыша красная. И конюшня такая же. Все – как в прежние времена! Еще бы и флигель подремонтировать. По осени крыша течет – спасу нет.

– Так в чем же дело? – пожал я плечами. – Ремонтируй флигель, да заодно и сараи. Пускай все здесь будет белое и красное.

– А ставни у окон? – забеспокоился старик.

– Ставни… – призадумался я. А какие должны быть ставни? Зеленые? Черные? Не придумав, нашел-таки выход: – А про ставни ты у фрейлейн Кэйтрин спроси.

– Спрошу, – часто-часто закивал Томас. Потом, слегка помявшись, сказал: – Вы, господин Артаке, правильно сделали, что ее в жены решили взять.

– Не пожалеть бы, – усмехнулся я. – Языкастая, что твоя Курдула.

– Что да, то да, – согласился Томас. – Норов у девки, как у кобылы неезженой. Фрейлейн Кэйтрин с самого детства была стервочкой. Выросла, стала большой стервой. Но голова у нее соображает, и добрая очень. Зато красотой ее Бог обидел, а это для семейной жизни хорошо.

– Это почему? – заинтересовался я.

– От красоты, господин Артаке, одни хлопоты, – авторитетно заявил Томас. – Ежели баба у мужика красивая, за ней глаз да глаз нужен. Чем красивее – тем слабее на передок. Чуть отвернешься, так ей уже кто-нить юбку заворачивает. Вон, Курдула моя, по молодости-то хороша была, а сучка та еще. Как задержусь – вмиг у нее кто-нибудь между ног шустрит, только задница сверкает. Уж сколько я блудодеев с нее поснимал, сколько черепушек о стенку разбил – а все неймется. А сколько удрать успели? И ее бил, синяя вся ходила, а что толку? Раза четыре убить хотел, да жалко становилось. Только как постарела, так и угомонилась. Так что, господин Артаке, для семейной жизни супружница поплоше нужна. И рога не наставит, и благодарна будет. А рожа уродлива, так ничего. Днем на рожу можно и не смотреть, а ночью не видно.

Рассуждения Томаса меня повеселили. Но в них был свой резон. Жена, приносящая мужу свою молодость, приносила в приданое еще и рога. И чем старше муж, тем ветвистее. А ведь это еще одна причина, почему мне следовало отказаться от свадьбы. Кэйтрин некрасива, зато молода. А еще есть в ней что-то такое, что заставляет уважать девушку. Для записного ловеласа этого будет достаточно, а как поведет себя Кэйтрин? Не исключено, что и поведется. Спрашивается – мне это надо? Придется тогда убивать любовников или жену. Лучше жену. Проще один раз убить жену, чем каждый раз убивать очередного любовника.

С таким настроением я и отправился отыскивать невесту, благо предполагал, где она могла быть.

Во флигеле, где и так-то было темно, летали пух и перья, заслоняя собой единственное окно. Конечно же у меня засвербело в носу.

– Ап-ч-ч-хи! – поприветствовал я женщин.

– Будьте здоровы, господин Артаке, – почти сердечно отозвалась Курдула, а фрейлейн сурово промолчала.

– Благодарю вас, – церемонно склонил я голову. – Апч-чхи…

Фрейлейн Кэйтрин и Курдула были заняты странным делом – набивали пухом крошечные подушечки. Прочихавшись, я не удержался от вопроса:

– Это для кого, для кота?

– Это, господин Артаке, одеяло пуховое будет, – сдержанно отозвалась Курдула. – Подушечки вместе сшиваются, плотно-плотно, потом – пододеяльник сверху. И будет замечательное одеяло! Мы уж лет пять пух копили, думали – а вдруг да приданое придется шить. Слава те, господи, дождались!

– А кому приданое-то? – брякнул я.

Вопрос был глупым. Жених, то есть я, должен соображать, что невеста обязана принести что-то в дом. Не только будущие рога, о которых я вспомнил, но и что-то более полезное в хозяйстве.

– Так верно не мне, – хмыкнула кухарка. – Я свое приданое давно истрепала.

«Наслышан!» – хмыкнул я про себя, но вслух сказал:

– Вижу, что оклемалась, молодец. Ты бы сходила к Томасу, посмотрела – не утомился ли.

– Вы, господин Артаке, так прямо и скажите – пошла вон, дура старая, нам поговорить нужно, – встала кухарка.

– Курдула, сядь на место! – прикрикнула фрейлейн. – Я тебя никуда не отпускала.

Курдула замерла в нерешительности, но, когда я кивнул ей на дверь, послушалась меня, а не свою бывшую хозяйку. Интересно, как старики ее до сих пор не придушили?

Я прошелся по комнате – два шага вперед, полтора назад. Полюбовавшись на каминные часы, словно присыпанные снегом, изрек:

– Хорошие они люди, ваши бывшие слуги. Другие бы не вытерпели.

– Слуги должны знать свое место, – горделиво произнесла девица. – Знатные люди остаются знатными при любых условиях! Шваль остается швалью, даже выплыв наверх.

Я почувствовал, как во мне просыпается ярость. Я полагал, что эта девчонка заслуживает уважения за то, что она отчаянно пытается выжить и остаться человеком! А она… Да она просто маленькая спесивая дрянь! Захотелось ухватить фрейлейн за шиворот, задрать ей подол, завалить на эту жуткую постель и выдрать ее. Но я не дожил бы до своих лет, если бы позволял ярости управлять собой. К тому же, ну, что греха таить, не знаю, как бы я поступил при виде девичьей попы. Взять силой женщину – не велик подвиг. А что потом? А вот потом мне бы точно пришлось жениться на фрейлейн Йорген, и никакие уловки бы не сработали.

– По поводу швали я абсолютно с вами согласен, – изрек я, пряча злость под гадкой ухмылкой. – Из упавших в грязь мало кто способен очиститься.

– Потому что грязь пачкает не только одежду и тело, но проникает в человеческие поры, – сквозь зубы продолжила девица пришедшую мне на ум цитату. Стало быть, рыцарь Йорген учил дочь философии? Занятно.

– Именно! – поддакнул я. – Слышал я как-то эту фразу от одного проповедника. Умный, собака, хоть и пьяница. Енотом его звали.

– Это говорил Енох Спидекур – величайший мудрец современности, – с придыханием сообщила девица. – Его можно поставить в ряд с Платоном, Аристотелем и Тертиниусом-младшим.

– Да? – недоверчиво протянул я. – А я-то думал – это мой приятель Енот сочинил. Он, как напьется, та-акие перлы выдавал!

– Приятель… – презрительно фыркнула девица, осматривая меня с головы до ног, словно бы видела в первый раз. – Сомневаюсь, что ваши приятели на трезвую голову способны сочинить хотя бы строчку.

А вот тут она попала в самую точку! Мой университетский приятель Енох Спидекур, прозванный Енотом за вытянутую рожицу и узкие глазки, все свои сочинения писал только в подпитии. Врать не стану, пьяным до поросячьего визга его никто не видел, а трезвым – тем более. Говорят, именно он считал шары на защите моей магистерской диссертации. Сам я не помню… Верно, белые у него двоились, а черные куда-то запропастились. Спидекура я не видел лет двадцать пять. После университета наши пути разошлись. Я подался в наемники, покрыв родовой герб позором, а он стал светилом науки.

– Господин Артаке, – вмешалась в мои воспоминания фрейлейн Кэйтрин. – Вы хотели со мной поговорить? Я вас внимательно слушаю.

– Не знаю, с чего бы начать, – честно признался я, усаживаясь подальше от фрейлейн.

– Верно, вы хотите обсудить сроки свадьбы? Мне кажется, с этим не стоит спешить. Мне нужно сшить свадебное платье. Опять же, – кивнула Кэйтрин на пуховые подушечки, – нужно принести в дом хоть какое-то приданое. Понимаю, что с вашими деньгами купить можно все, но есть еще и традиции. Обычно приданое запасают лет с десяти. Когда были живы мои родители, мое приданое занимало пять сундуков!

– Фрейлейн, вы мне сказали, что готовы выйти за меня замуж только ради усадьбы?

– Если у вас плохо со слухом, могу еще раз это повторить.

– Стало быть, если получите усадьбу, то я вам не нужен? – уточнил я.

– Что вы этим хотите сказать? – насторожилась Кэйтрин.

– Да ничего особенного, – пожал я плечами. Вытащив из сумки купчую, бросил ее на постель. – Вот, фрейлейн Йорген, ваша усадьба. Забирайте ее с домом, конюшней и всеми потрохами в придачу.

Фрейлейн Йорген недоверчиво взяла в руки бумаги. Полистала все три страницы – саму купчую, где оставались автографы фрау Йорген и ростовщика, реестр с описанием недвижимого имущества. Сглотнула…

– Господин Артаке, нужно сделать передаточную надпись. Надеюсь, вы умеете писать?

Я сделал обиженный вид:

– Фрейлейн Йорген, судите сами – на кой хрен мне писать? Все, что мне нужно было, – поставить крестик, когда выдавали жалованье.

– Ну, ничего, – отмахнулась фрейлейн. – Сама напишу.

Фрейлейн опустилась на колени. Я испугался – не передо мной ли, но оказалось, ей нужно было извлечь из-под кровати небольшой сундучок. Вытащив из тряпок и игрушек бурую склянку, девица глухо застонала. За столько лет чернила успели высохнуть.

Фрейлейн Кэйтрин кинулась к очагу. Вытащив комок сажи, помяла, поплевала в ладонь. Ткнула туда пальцем, мазнула по полу – проба пера! – потом по табурету.

– Вот и чернила! – торжествующе продемонстрировала фрейлейн черную полосу. – А перьев у нас много. Сейчас очиню.

– Не пойдет, – вздохнул я, досадуя, что сам не подумал о такой малости – запастись какой-нибудь склянкой чернил. – Высохнет, осыплется.

Конечно, девица мне не поверила. Пришлось ждать, пока полоска не высохнет, и провести по ней ладонью. Ладонь стала черной, табурет чистым. Насколько я помню, сажа для изготовления чернил не годится, иначе школяры и студиозы тратили бы деньги лишь на вино.

– А если кровью? – в отчаянии предложила фрейлейн. Закатав рукав, потребовала: – Дайте кинжал!

– Нет уж, любезная фрейлейн, – прикрыл я рукоятку. – Чужой кровью бумаги не подписывают, а свою я не дам. Да и глупо на купчую кровь тратить.

– И что делать? – растерялась Кэйтрин.

– Да ничего не делать, – буркнул я. – Бумаги я оставляю вам. Коль скоро они у вас – вы владелица земли и домов. Можете кинуть купчую в огонь, вставить в рамочку. Или, чтобы соблюсти все процедуры, завтра приедете в город, найдем чернила – все подпишу. Даже у стряпчего можно заверить.

Оставив документы обалдевшей от счастья фрейлейн, я, ужасно довольный разрешившейся ситуацией, поспешил уйти.

Вернувшись в Вундерберг, я думал, как бы мне отпраздновать свое избавление от хомута, но придумать ничего не сумел. Ограничился лишь походом к цирюльнику.

Как отыскать брадобрея, мне подсказали добрые люди. В этом городе не было привычных багровых тряпок, развевавшихся над цирюльней, а существовали особые вывески – красно-белые столбики.

Брадобрей был занят – выдирал очередному страдальцу коренной зуб, а за занавеской полулежал тучный бюргер, ожидавший очереди на отвертывание крови из вены.

Ждать мне не хотелось, и потому дошел до лавки, где торговали всякой всячиной, включая бритвенные принадлежности, где купил-таки то, что давно собирался приобрести, – небольшой медный тазик и острейшую бритву. В прежние времена эти «приспособления» мне были не нужны – зачем таскать лишнюю тяжесть, если есть кинжал? А тут – решился.

Я гордо поставил приобретение в номере и потратил целый час, чтобы придать голове привычный шарообразный вид, а не облик ежа со шрамами.

Утром следующего дня в мою дверь робко постучали – так стучит хозяин гостиницы. Странно. Мы с ним договаривались, что завтрак мне подают по моему сигналу, и никак иначе.