Читать онлайн Практикум первый. Напиток бессмертия бесплатно

Там, где всё началось.

«Как можно было так не вовремя умереть?!..»

На каменном полу тёмного зала сидел могучий мужчина с длинными кроваво-красными волосами. «Как же не вовремя!..» – эта мысль снова и снова вспыхивала в его голове. «Мало того, что размазня, и так надежды было мало, так ещё взял и умер. Не мог пораньше этого сделать? Как теперь с ним себя вести?! Зарплату же ещё, подлец, стребует… Ни на кого нельзя положиться!» Мужчина в задумчивости повернул голову вбок, почти касаясь подбородком плеча, и не спешил начинать речь. Глаза его в полумраке светились ярко-алым. Мужчина был обнажён до пояса, белая набедренная повязка красивыми складками струилась по его ногам. «И что, демоны меня покинь, теперь делать?!»

Он отвлёкся от своих мыслей и окинул взглядом собрание, с трудом различая чуть расплывчатые силуэты. До слуха едва доносился ропот, похожий на шум океанских волн.

Откуда-то в зал пробивался единственный луч света, в котором танцевала поблёскивавшая, словно крупицы золота, пыль. По воздуху змеилась струя благовонного дыма и уплывала, извиваясь, во мрак. Всё вокруг было неясно и зыбко. Почти скрытые тьмой сидящие вокруг красноволосого мужчины наполняли комнату перешёптываниями и приглушёнными восклицаниями. Они размахивали руками и переговаривались вполголоса. Гудели, как потревоженные в улье пчёлы, и голоса их не рождали эха.

Главный сидел неподвижен и мрачен. Ситуация, в которую они все попали, была очень серьёзной, и именно поэтому он собрал всех сам. Он понимал, что расползающиеся удушливым дымом слухи вот-вот перегреют сообщество, и оно взорвётся. Взорвётся, как это обычно бывает, неверным решением. Верного решения мужчина, к сожалению, тоже не знал, но предпочёл собственноручно спустить курок, чтобы его подчинённые не натворили больших бед. Однако у него всё-таки было одно, даже не решение – идея! Абсолютно неслыханная, очень рискованная – её он и собирался сбросить на головы присутствующих. И медлил. Он переводил тяжёлый взгляд с одного лица на другое и думал, думал…

Наконец, дверь в комнату отворилась и тут же закрылась за спиной последнего участника. Он был очень красив. В длинных смоляных волосах запутались несколько косичек, короткая бородка почти скрывала надменный излом губ. Перешёптывания усилились и окрасились возмущением. Опоздавший презрительно усмехнулся и вальяжно уселся на пустую подушку, его кожаные штаны противно скрипнули. Обладатель красных волос недовольно поморщился, протянул руку с золотым перстнем на пальце и слегка постучал костяшками по полу. Все разговоры стихли. Затем по воздуху разлился густой бас:

– Я не буду разглагольствовать. Всё, о чём вы шепчетесь в последние дни – правда. Я получил сведения с Той Стороны. Он прибыл. Теперь мы можем почтить память ушедшего.

По залу пронеслась волна охов, всхлипов и тихой ругани. Новость, в которую до последнего не хотели верить, всё же подтвердилась самым достоверным способом. Через минуту, когда присутствующие почтительно затихли, главный заговорил снова.

– Нам нужен новый, тот, кто займёт вакантное место, – веско произнес он.

– Конечно, нужен, – с иронией заметил опоздавший, – да только где ж его взять? Последний кадр намедни без предварительного уведомления скоропостижно склеил ласты и рекомендаций не оставил ни в письменной, ни в устной форме!

Язык, на котором заговорил опоздавший, звучал совсем иначе, чем тот, что был родным для главного. Но, несмотря на это, они оба, как, впрочем, и остальные участники собрания, ясно понимали каждое произнесенное во мраке зала слово.

– Боюсь, что ты прав, к моему великому сожалению.

Опоздавший хмыкнул и отвернулся.

– Я не вижу иного выхода, кроме как взять работника со стороны, – главный кивнул. – Просто взять подходящего человека, как делают в обычных организациях.

Он чуть скривился, как перед уколом, и стал ждать взрыва, который не замедлил последовать. Собравшиеся загомонили одновременно.

– Вы считаете, это разумно?.. – осторожно поинтересовался смуглый толстяк.

– …мы не можем позволить себе ещё одно исчезновение! – распалялся красивый азиат. – Нами заинтересуется милиция, которая притащит с собой оружие!..

– …они совсем зелёные, чтоб меня! Никто со стороны не продержится и дня!.. – Сквозь зубы ругался кряжистый бородач.

– …появляются вопросы! Дети начинают замечать! – увещевала рыженькая конопатая девушка.

– Если у вас есть идеи, коллеги, я весь внимание, – спокойно прервал поток слов красноволосый, и все разом притихли.

– Дайте эту работу мне! – рыкнул бородач.

Все мгновенно взорвались одобрительными возгласами. Главный поднял руку, призывая к молчанию, убедился, что в зале вновь воцарилась тишина, и продолжил:

– Мы все знаем, что ни один и нас не может занять эту должность. Это против правил.

– Как будто их никогда не нарушали! – выкрикнула гречанка в пеплосе.

– И нет ни одного примера, чтобы это закончилось хорошо!

– Но можно же обратиться за помощью… – неуверенно проговорила рыжая. – Нам же могут выделить сотрудника на подмену.

– Сотрудника нам могут выделить только из собственного штата. Осталось меньше месяца, – басом отрезал главный. – В такой срок нам никто никого не отдаст. Никто не готов оказаться в нашей ситуации!

– Но можно же… найти кого-нибудь из наших, хотя бы младших, – снова залепетала рыжая.

Голос её споткнулся, девушка просяще смотрела на главного. Повисла короткая пауза, которую из глубины зала тихим голосом прервал очень смуглый маленький мальчик.

– Мы только что проводили последнего, кто был в городе. Я проверял.

– И тот не дожил даже до начала года! – встрял бородач.

– Возможно, проблема как раз в том, что он был из наших. Он был рождён, вырос и жил в нашем мире. Он не мог мыслить, скажем так, нестандартно, – размышлял вслух главный.

– То есть, Вы считаете, мы тут все – образчик стандартности? – изумился опоздавший.

Главный скривил губы в усмешке и огляделся. Сидящие вокруг него мужчины и женщины представляли собой дивное зрелище. В колеблющемся тягучем воздухе сами по себе вспыхивали золотым блеском украшения, во тьме проступал жемчужный отсвет богато украшенных шёлковых одеяний, а иногда – блеск натёртой маслом кожи. Иногда на миг проступали лица и глаза всех возможных оттенков. Цветы в волосах и на шеях, костяные браслеты, подвески из чьих-то клыков мелькали тут и там. Всё в этом зале было противоположно стандартности.

Главный задумался на минуту, а потом всё же решился идти ва-банк:

– Возможно, его учуяли. Подозрительно много наших исчезло в последнее время. Возможно, их ищут по крови. Поэтому нам нужен новичок. Кто-то совершенно не нашей породы.

– В том и беда! – вспыхнул азиат. – Любой не нашей породы сыграет в ящик ещё быстрее! Это форменное убийство!

– Что ты предлагаешь?

– Давайте перенесём практику на время, чтобы найти замену!

– Ты знаешь, что это невозможно. Всё должно происходить в своё время. Солнце встаёт и садится. Луна растёт и убывает. А дети взрослеют. И это так же неизбежно, как прилив! Мы не можем позволить себе упускать время.

Гомон стих. Азиат насупился и отвёл взгляд. После долгого молчания толстяк осторожно спросил:

– Где мы возьмём замену? У Вас есть кто-то на примете?

– Новые времена требуют новых решений, – спокойно проговорил главный.

– Что Вы предлагаете? – поинтересовался опоздавший.

– Подам объявление о приёме на работу.

Зал накрыло гробовое молчание. Все изумлённо вытаращились на своего патрона, а он решил их добить:

– В центр занятости.

– Об…объявление? – пискнула рыжая. – К нам по объявлению? Но это неслыханно!

– Боюсь, выбора у нас нет. Ни один из нас не годится, всех подходящих кандидатов мы перепробовали, наши резервы исчерпаны. Я считаю, надо попытаться.

– А я за! – развязно выпалил опоздавший.

– Ты всегда за, если дело грозит катастрофой! – резко проговорил бородач и всхрапнул.

– А тебе б только подстелить… соломки! – язвительно выплюнул последнее слово опоздавший.

– Да кто бы говорил! – не остался в долгу бородач. – Не ты ли?..

– А если опять не справится? – поспешно перебила их рыжая.

– Придётся вмешиваться, – просто ответил главный.

– Как же мы вмешаемся? – спросил толстяк.

– Так же, как делали это тысячи раз! С той лишь разницей, что теперь подсуживать придётся людям, с которыми мы знакомы лично!

– А то раньше мы никогда не выручали лично знакомых! – промурлыкала гречанка.

– О! Ну в этом тебе равных нет! – хохотнул бородач.

Гречанка кокетливо улыбнулась и потупилась. Румянца, впрочем, на её щеках не проступило.

– В принципе, если все будут действовать в рамках своих компетенций… – задумчиво протянул мужчина в тоге.

– Да, да! Это он тебе! – бородач посмотрел на опоздавшего.

– Пфф! – отмахнулся опоздавший. – Подумаешь, ну влез разок!

– Ага! Разок! – тихо буркнул бородач, но продолжать скандал не стал.

– Такого не было ещё никогда, – прошелестела бледная японка в кимоно.

– Не было, – согласился толстяк. – Но вообще, прямого нарушения правил мы можем избежать.

– Мы будем ходить по грани, – ответила японка.

Она механическим выверенным движением изогнула длинную шею, наклоняя свою кукольную голову в сторону собеседника, тот немного поёжился.

– С удовольствием! – хохотнул опоздавший.

– Достаточно! – бас главного мгновенно остановил спор. – У нас всё равно нет выхода. Прерывать процесс обучения нельзя. Потеря времени фатальна, так что наш новый коллега должен приступить к работе не позднее первого сентября!

– Но это очень опасно! – наставительно заметила чернокожая девушка. – Мы рискуем целой группой!

– Благодарю за столь своевременное замечание! Я повторю: если у кого-либо из присутствующих есть другие предложения, я прошу высказать их безо всякого стеснения!

Возразить начальству никто не решился.

– Что ж, считаю дискуссию исчерпанной.

Главный поднялся плавным движением во весь свой немалый рост. Все собравшиеся последовали его примеру, и компания потянулась к выходу. За дверью оказалась тесная залитая солнцем приёмная с выкрашенными в зелёный цвет стенами и потёртым старым линолеумом на полу. За секретером в углу сидела девушка с чёрным каре. Она сосредоточенно с замахом вонзала свои указательные пальцы в клавиатуру компьютера, будто хотела затыкать её насмерть.

Главный провёл по враз потерявшим яркость волосам, заправляя их за уши. Одёрнул белый льняной чуть помятый пиджак и отряхнул брюки. На носу появились старомодные очки-хамелеоны в роговой оправе, которые по случаю яркого солнечного дня были почти чёрными.

– Саша, – обратился он к секретарше, – подайте объявление об открытой вакансии учителя физики. Требования стандартные.

В полной тишине мимо них через приёмную к выходу гуськом шли их коллеги в деловых строгих костюмах.

– Каркаде сделать, Стах Глебович? – секретарша и бровью не повела.

– Конечно. Спасибо!

Главный вернулся в кабинет и захлопнул за собой дверь, на которой висела табличка «ДИРЕКТОР».

Небольшой взрыв, павлины и договор.

Виктор Петрович Богданов чуть не вприпрыжку шёл по улице Салтыкова-Щедрина, любовно прижимая к груди папку с дипломом и резюме. Это был молодой человек среднего роста с давно не стриженными растрёпанными каштановыми волосами и небесно-голубыми глазами. Практически блаженная улыбка, не сходившая с его лица уже несколько часов, проявила милые ямочки на гладких щеках.

Причина радости Виктора Петровича, к слову, была весьма необычна – ему только что отказали в приёме на работу. В двенадцатый раз. И это только за первую неделю. Виктор по праву мог сказать, что стал настоящим экспертом в области, так сказать, безотказного получения отказов. Всего-то и нужно было: прийти на собеседование в рубашке с зайцами, назвать свой возраст и смотреть на рекрутера преданно распахнутыми глазами херувима. Ну и эта самая улыбка, да. Спроваживали его мгновенно, не допуская до светлых очей начальства, дабы это самое начальство не пугать.

Теперь он направлялся на своё тринадцатое собеседование с твёрдым намерением получить очередной пендель. Он его жаждал отчаянно. Этот пендель поможет Виктору доказать всем, что квалификация его недостаточно высока для такой сложной, ответственной и опасной профессии, как учитель. Ну, будем честны – не всем, а маме и специалисту с биржи труда. Там почему-то без официальных бумажек ему не верили, хотя зайцев и улыбку он применял. На биржу его, кстати, тоже мама затолкала после месяца успешной погони за безработицей. Виктор даже не понял, как это вышло.

Так вот, заветная подпись на бумажке с отказом в приёме на работу заставит его благодетелей наконец сдаться. А ему, Виктору, позволит с чистой совестью вернуться в аудитории любимого университета и отсрочить неизбежное вступление в ряды несущих постылое бремя трудовой повинности. Ну не готов он был с постной миной вещать недорослям о глубинах физики! Да и кто его, скажите, пожалуйста, будет слушать, если ему самому недавно только двадцать стукнуло? Первоклашки, может, и будут. А старшеклассники, в лучшем случае, будут резаться в крестики-нолики. В худшем – обстреляют его из рогатки на первом же уроке. Нет. Позже, товарищи, позже! После магистратуры, аспирантуры и докторантуры! Тогда точно можно будет давить авторитетом. А пока – пустое это всё.

Августовское солнце припекало, грозя поджарить нос, который потом будет облезать некрасивыми хлопьями. Виктор с нежностью разглядывал обшарпанные престарелые двухэтажные домики, каким-то чудом уцелевшие среди советских пятиэтажек в центре Ярославля. Тротуар был разбомблен беспощадной российской погодой, помноженной на не менее беспощадное трудонелюбие дорожных рабочих. Прогулка по нему скорее походила на преодоление полосы препятствий. Изогнутые фонари удивлённо выглядывали из крон деревьев, чем-то напоминая знаки вопроса.

«Символично, – подумал Виктор, – знак вопроса и воздетое им в небеса сияние, ведущее нас во мраке невежества!» Даже в собственной голове фраза прозвучала излишне патетично, что заставило Богданова улыбнуться ещё шире. «Ну и ладно, скорее сойду за идиота!».

На колокольне Никитской церкви, мимо которой Виктор пробегал, что-то звякнуло. Приближался полдень. Путь к школе №42 был настолько заковыристым, что в Богдановской голове промелькнула мысль о путеводной нити и Минотавре. Несмотря на это, идти от его alma mater было всего ничего, опоздать Виктор не боялся.

Благополучно преодолев все повороты и калитки в заборах, Виктор увидел её. Школу. Старое краснокирпичное здание казалось совершенно обычным, но сад, окружавший его, был поистине выдающимся. Если бы Виктор не знал наверняка, что попал по адресу – точно поискал бы кассу с входными билетами. Очень легко было принять это великолепие за ботанический сад, а не школьный сквер, политый слезами влюблённых и потом двоечников на летней практике.

Странное дело, но вокруг не было ни души. Внутри – понятное дело, всё-таки каникулы. Но чтобы в будний день по дворам не сновали офисные бойцы, выбежавшие на обед за порцией седативных?.. И где все машины, ползущие в надежде приткнуться хоть где-нибудь? Зато на металлическом ажурном заборе, на столбе у калитки, восседал огромный чёрный кот с лоснящейся шерстью и вдумчиво смотрел вдаль. Виктор не произвёл на животное никакого впечатления.

Богданов тронул калитку. Та открылась, издав препротивнейший металлический скрип. Виктор вошёл в благостную тень. Воздух мгновенно стал влажным и тяжёлым, как в тропиках, крупные лужи и ручейки на земле свидетельствовали о недавнем расточительном поливе. Удивительно, но капало даже с деревьев, будто их поливали и сверху. Тяжёлые пышные кроны плотно смыкались над головой, напоминая своды в каком-нибудь готическом соборе. Откуда-то доносилось журчание воды, аромат от деревьев и трав шёл одуряющий. Даже свет, полосами пробивающийся через густую листву, окрасился курортным золотом.

Мимо неспешно пролетела ярко-желтая бабочка. «Argema mittrei», – машинально отметил Богданов, и глаза его полезли на лоб. Этого Гулливера в рядах чешуекрылых он запомнил отлично. В недавнем прошлом Виктору пришлось позорно прятаться в шкафу музея биофака, где он и увидел эту бабочку на витрине. Он сидел тогда среди экспонатов, трясясь от ужаса, что его найдут и с тумаками отчислят прямиком на гауптвахту. Поймать Виктора можно было в буквальном смысле по горячим следам. А точнее – шлепкам пролитого им в студенческой столовой супа, на котором так живописно поскользнулся завкаф ботаники и микробиологии. От правосудия Виктор тогда ушёл.

К слову, корпулентный завкаф тогда напрочь снёс трёх третьекурсниц, буфетчицу и стойку с пирожками, как в кегельбане. Брань стояла такая, что в здании до третьего этажа от смущения запотели стёкла. Так вот, мадагаскарской комете, так ещё называют эту бабочку, полагалось летать по Мадагаскару, а не по центру Ярославля. Вероятно, в этой школе был немыслимо богатый инсектарий, чтобы из него могла сбежать такая поразительная особь.

Главный вход здания оказался закрыт на каникулы. Виктор пошёл к боковому и несколько оторопел, увидев на ступеньках небольшого крылечка шикарный персидский ковёр в жёлто-бирюзовых тонах. Кстати сказать, рисунок был выткан намеренно несимметричным. По поверьям мастеров ничто сделанное руками человека не должно быть идеальным. Виктор замялся у края ковра, не зная, стоит ли лезть на него в грязных ботинках, или сначала нужно разуться. Вытерев обувь об асфальт, он всё же ступил на ковёр, подошёл к двери, которая при его приближении подалась под порывом ветра, распахнулась, кровожадно раззявив вход, и угрожающе грохнула о перила. Виктор придержал её и с опаской прокрался внутрь.

Вдруг навстречу ему несколько нервно выбежала полноватая женщина в старомодном тёмно-синем костюме. Из её поношенного портфеля торчали сунутые наспех документы. На голове дамы, судя по непоколебимости ондуляции, был парик.

– Извините, а где тут?.. – воскликнул Виктор, но осёкся.

Женщина лишь на миг повернула к нему потное блестящее лицо с выпученными глазами и припустила дальше, пыхтя, как паровоз. Виктор проводил её удивлённым взглядом, пожал плечами и продолжил путь.

На стене, окрашенной стандартной зелёной краской, был неровным кусочком скотча приклеен белый листок. Крупная стрелка и надпись «на собеседование» придали Виктору смелости. Он поспешил последовать в указанном направлении, приведшем его к новой стрелке. Так по пустынным коридорам, пересечённым солнечными зайчиками, пробивавшимися сквозь зелёную листву, Виктор добрался до кабинета на первом этаже с многообещающей табличкой «ДИРЕКТОР» и неуверенно постучался. На его стук из кабинета прозвучало уверенное:

– Войдите!

Виктор послушался. Поверх секретера на него посмотрела красивая смуглая черноволосая девушка в лёгком белом сарафане, доброжелательно ему улыбнулась и спросила:

–Ты из какого класса?

Виктор несколько стушевался и вместо заготовленной фразы промычал что-то вроде:

–Вот и я, собсна, собеседование, тут…

Девушка устало вздохнула и указала ему на стул у переговорного стола в другой части комнаты. Наманикюренным пальчиком с рыжим, почему-то, кончиком секретарша ткнула в клавишу на антикварном интеркоме и с ленцой проговорила:

– Стах Глебович, тут ещё соискатель прибыл!

– Ва-ви-ву, – пролаял интерком.

Сняв палец с клавиши, девушка выудила из ящичка секретера тощую стопку бумаг, которая оказалась резюме. Девушка положила её на стол перед Виктором, бросив на него заинтересованный взгляд, который, впрочем, поспешила спрятать. В углу за секретером стоял приличных размеров цветочный горшок, из которого торчало деревце с листьями, похожими на кленовые. В горшке торчала табличка с крупной надписью «Ficus sycomorus».

Дверь за спиной секретарши отворилась. Из неё отчаянно хромая вышел мужчина в белых льняных брюках, белой рубашке, тёмных очках-хамелеонах и почему-то в кожаных шлёпанцах. Его длинные рыжие с проседью волосы были аккуратно заправлены за уши. На пальце правой руки блестел массивный золотой перстень с синим камнем. Он смахивал на рок-музыканта, который вынужден соответствовать занимаемой должности, но так и не смог до конца отказаться от привычного внешнего вида. Несмотря на это, в движениях директора не было ничего фривольного, он держался весьма строго.

Стах Глебович уселся напротив Виктора, приподнял и пролистал резюме. Понять, читает ли директор, было невозможно – и что ему там видно через такие чёрные окуляры? , Через минуту он опустил бумаги, сложил на них руки и, наконец, заговорил неожиданно басовито:

– Приветствую. Меня зовут Стах Глебович. Да, такое странное имя. Отголосок советской эпохи. Половина страны была одержима пятилетками, четырёхлетками и прочим. Сами понимаете, – директор ухмыльнулся. – А Вы – Виктор Петрович. Добро пожаловать. Что ж, Виктор Петрович, рассказывайте! Кто Вы? Что Вы?

У Виктора появилось ощущение, что его хлещут репликами по мордасам.

– Добрый день, меня зовут Виктор Петрович Богданов, мне двадцать один год, этим летом выпустился из Ярославского педагогического, – затараторил Виктор.

После стольких собеседований речь была затвержена круче, чем мелодия в плюшевом мишке.

– Явился по направлению с биржи труда. Премного благодарен за ваш интерес к моей скромной кандидатуре…

– Скромной? – прервал его директор и, помолчав секунду, продолжил: – Резюме Ваше? Там указано, что диплом у Вас красный. Рекомендательные письма в порядке.

– Нуу, – замялся Виктор, сброшенный с накатанной колеи, – опыта работы у меня пока нет.

– И именно с этим были связаны Ваши трудности.

Стах Глебович произнёс это как утверждение, покивал, пожевал губы и вдруг с улыбкой спросил:

– Сколько раз Вас уже развернули?

– Двенадцать, – радостно сообщил Виктор.

Стах Глебович весело хмыкнул.

– Я не страдаю заблуждением, будто молодые люди ни на что не способны. Македонский, помнится, в двадцать стал царём. И сразу же разгромил мятежные Фивы.

Виктор сник. Разговор шёл как-то не так, как он рассчитывал. А директор продолжал допрос:

– Университет заканчивали экстерном?

– Нет, поступил в шестнадцать. В школу пошёл в шесть, вот и… – пробубнил Виктор.

– А, это понятно. А почему Вы избрали педагогику?

– Не прошёл в другие ВУЗы по результатам вступительных экзаменов, – поспешно выпалил Виктор.

– Неужели?

Губы директора тронула улыбка. Виктор замялся, но всё же нашёлся с ответом:

– Да я и не был особенно амбициозен.

– А диплом с отличием…

Директор чуть растягивал слова, улыбка его стала более заметной.

– К дому было близко? – уже наполовину вопросительно ответил Виктор.

– Не годится! – хохотнул Стах Глебович.

Вдруг в кабинете директора раздался оглушительный хлопок. Дверь с табличкой тряхнуло на петлях, вокруг неё пробился слепящий белый свет, из щели у пола взметнулась пыль. Виктор заполошно вскочил. Секретарша, не отрываясь от монитора, флегматично придержала вспушившуюся стопку бумаг левой рукой. Виктор с ужасом посмотрел на дверь, ожидая, когда из-за неё вырвется столб пламени и удушающего чёрного дыма.

– О, не волнуйтесь! – успокоил его Стах Глебович.

Директор помахал рукой, призывая Виктора вернуться на стул, и добавил:

– Просто небольшой взрыв.

– Та…там лаборатория? – слегка осипшим голосом спросил Виктор.

– Лаборатория, лаборатория. Моя личная лаборатория.

Директор небрежно кивнул и внезапно сменил тему.

– У кого, кстати, диплом писали?

– У Вадима Борисовича Асова.

Виктор не смог сдержать гордость в голосе, хотя глаз от слегка курящейся дымом двери не оторвал.

– Даже так? – протянул Стах Глебович, подняв одну бровь. – Вы что, забаррикадировали его? Морили голодом, пока он не согласился взять подопечного?

– Да что Вы, он из благотворительности брал всех, кого не разобрали другие.

Виктор смущённо спрятал глаза. Стах Глебович вскинул брови, а потом расхохотался.

– Да бросьте, я его тысячу лет знаю! Старик пальцем не шевельнёт, если к нему не применять шантаж или пытки! Так хотелось быть учителем?

– Наверное. В школе веселее, чем в офисе. Ну… я так предполагаю.

Виктор чуял, что его план победоносного получения очередного отказа рушится прямо на глазах. Директор вдруг хлопнул ладонью по столу, показывая, что разговор завершён.

– Что ж, у Вас будет отличная возможность это проверить.

– Что? – опешил Виктор.

– Вы нам подходите. Приступаете завтра. Нужно подготовиться к учебному году. Расписание. Планы уроков. Прочие мелочи, сами понимаете. В бой первого сентября. Методички возьмёте у Саши. – Директор махнул рукой в сторону секретарши и продолжил: – Ах да, Саша, подай, пожалуйста, договор.

Секретарша вскочила, точным движением выудила из стопки тонкую пачку бумаг и подала директору. Тот передал её Виктору.

– Ознакомьтесь!

Стах Глебович навис над Виктором и замер над ним, как коршун. Виктор, как тёртый соискатель, первым делом поискал пункт с указанием зарплаты, и глаза его раскрылись в удивлении.

– Сколько?..

– Это с учётом ненормированного рабочего дня, – отмахнувшись сказал Стах Глебович.

– Ненормированного? – подозрительно спросил Виктор.

– Как у всех учителей. Классные часы. Выездные экскурсии. Шестидневка… Также Вам несколько раз нужно будет поработать воспитателем в группе продлённого дня.

– И чем я должен буду там заниматься?

– Помогать ученикам с их домашним заданием или с исправлением двоек… Всё как обычно.

Директор неопределённо пожал плечами.

– И долго? – допытывался Виктор.

– Ну пока не усвоят материал, – с какой-то нехорошей улыбкой ответил директор.

Виктор понял, что отказ директор не подпишет, и загрустил. Без отказа его вышибут с биржи и окрестят тунеядцем. Штрафы там какие-то. Не вариант. И как спасти так неудачно прошедшее собеседование, он не знал. Брякнуть в лоб, что он пришёл, чтобы его не взяли, ему было отчаянно стыдно. Виктор невольно посмотрел на выход из приёмной и почему-то отметил, что он совсем недалеко. Правда, как потом показаться дома?

А директор уже подсовывал ему перьевую ручку. Не ту, у которой резервуар в стержне, а настоящую, которую макают в чернильницу. Виктор с удивлением посмотрел на такой раритет и ткнул пальцем в кончик пера. Ему всегда было любопытно, острые они или не очень.

Вдруг за окном сверкнуло, грохнуло, и в стекло ударил тропический ливень, в саду что-то истошно заорало: «Уаааау-уаааааау-уааау». Виктор поклялся бы, что это павлин. Богданов вздрогнул и убедился, что кончик пера-таки острый. На пальце появилась кровоточащая царапина, перо измазалось в крови. Виктор недоверчиво покосился в окно на бог весть откуда взявшиеся потоки воды и почесал обожжённый под абсолютно безоблачным небом нос.

А Стах Глебович с доброй акульей улыбкой кивал ему, мол, не беспокойтесь, подписывайте! И Виктор, мысленно плюнув, подмахнул оба экземпляра, как в прорубь нырнул. За окном грохнуло снова. Школу ощутимо тряхнуло. Саша смотрела на нового коллегу застывшим чуть встревоженным взглядом. Стах Глебович расплылся в улыбке. Виктор пробормотал:

– Всё?

– Да, теперь всё, – как-то нехорошо отозвался Стах Глебович.

– Спасибо, – буркнул Виктор.

И слышно было в этом «спасибо» настоящее «а чтоб Вас…». Виктор подхватил бумаги и поплёлся к выходу.

– Завтра к половине девятого! – прокричала ему вслед Саша.

Статус трудоустроенного Виктору не понравился сразу. Груз ответственности давил на грудь, хотелось взирать на бегущих мимо детей свысока. А в требованиях к вакансии было указано «жизнерадостный». Совсем ни стыда, ни совести!

На обратном пути Салтыкова-Щедрина показалась ему совершенно отвратительной. Асфальт сухой, как будто и не было дождя. Пыльно, ямы эти, человеку пройти негде – спотыкаешься, дома старые и обшарпанные, погода – форменная душегубка… Автобус из средства передвижения превратился в драконью утробу.

Тяжела жизнь работящего человека – к выполнению должностных обязанностей ещё не приступил, а ныть уже охота. Виктор, будто наяву, увидел, как большие тяжёлые двустворчатые двери иняза педагогического закрылись перед его носом с каким-то гробовым «хщщщщ-баммм». За этим последовал сатанинский смех, почему-то басом Стаха Глебовича. В общем, жизнь дала трещину, и Виктору хотелось всё вернуть назад.

Мама в простом нежно-голубом халатике встретила его в прихожей и с надеждой спросила:

– Ну как?

– Взяли, – выдохнул Виктор, рухнул на скамеечку и уронил лицо в ладони.

Невозможные приборы

3.

День был для Виктора чёрен. Идти отчаянно не хотелось, и собирался Богданов, как в садик, с нытьём, торгом, депрессией и принятием. И вообще, он недоумевал, что делают в школе учителя в каникулы? Учеников же нет! Виктор честно планировал до самого первого сентября малодушно рыдать в подушку по своей горькой судьбе. Но даже такой мелочи, как проводить себя в последний безработный путь, ему не позволили. Стах Глебович на собеседовании с лёту вцепился в него, как кот – в сосиску. Фактически Виктор перестал быть безработным ровно в полдень вчерашнего дня, поэтому вечером рыдал он уже как полноправный пролетарий. И хотя это не умаляло его страданий, конъюнктура, конечно, была не та.

Так оно, наверное, и случается. Вот ты безмятежно счастлив и строишь радужные планы на долгие десятилетия вперёд, а вот в мгновение ока жизнь даёт тебе увесистый пинок по совершенно новому азимуту. И пока ты летишь, весь такой в шоке, судьба безжалостно тычет тебя физиономией в сизифову стезю, напяливая постылое трудовое ярмо по самую грудь. Виктор против такого произвола фортуны решительно возражал, но кого это интересовало?

Будильник был глух и неумолим, как асфальтовый каток с задремавшим водителем. К половине девятого Виктор дотащил себя до нового и уже ненавистного места работы и с наслаждением обтоптал персидский ковёр на крылечке. Утро не спасла даже лучезарная улыбка Саши. Секретарша заботливо вызвалась помочь ему донести угрожающе колеблющуюся пизанскую башню учебников и документации до триста первого кабинета, закреплённого за учителем физики. К удивлению Виктора, к стопке учебников прилагалась пачка «рабочих тетрадей» размером с альбом для рисования и плотный конверт с какими-то бумагами. На вершине этой горы возлежал загадочный объёмный мягкий свёрток.

– Школьная форма, – пояснила Саша. – Несправедливо ученикам ходить в форме, когда у учителей такой обязанности нет. Выдаём. Верхняя одежда уже в шкафу в кабинете.

– А что, и на улице в форме надо?

– Ну, это… – замялась Саша, – на официальные мероприятия, вот!

– На экскурсии что ли?

Глаза Саши вспыхнули, и она радостно закивала.

– Как в армии. Обеспечиваете всем необходимым.

– Кто мы, в сущности, как не рыцари просвещения? – тонко улыбнулась Саша.

Виктор не нашёлся, что ответить, а потому предпочёл напустить на себя многозначительный загадочный вид.

– Вот, сегодня осваивайтесь, располагайтесь.

Секретарша с улыбкой протягивала Виктору связку массивных ключей, одним из которых только что открыла дверь кабинета.

– Это ключи от кабинета, лаборантской и шкафов. Можете прибраться в лаборантской, уборщица туда не заходит.

– Почему? – без любопытства спросил Виктор.

– Мало ли, эксперимент какой. Учительская рядом, если что – заходите. Ну, удачи Вам.

Саша бухнула учебники на заднюю парту и удалилась. Хлопнула дверь, Виктор остался в кабинете один. Вот и его вотчина. Средних размеров школьный кабинет с тремя рядами двухместных парт и стенами, выкрашенными в светло-зелёный цвет, какой бывает во всех Российских казённых домах. По задней стене класса выстроился ряд застеклённых шкафов с какими-то книжками, на шкафах – пара горшков с цветами. На стенах – портреты великих физиков, лица серьёзные, как у экзаменаторов. Довершали обстановку доска и чёрные рулонные шторы, плотно скрученные над окнами. Здесь была единственная, впрочем, не столь редкая, особенность – раковина у двери в лаборантскую и водопроводный кран. В общем, заурядный школьный класс. Он показался Виктору настоящей тюремной камерой, только без решёток.

Засунув руки в карманы, Виктор прошёлся по слегка скрипучему полу, покрытому кусками разномастного линолеума поверх рассохшегося советского паркета. Ощущение было непривычным. Впервые он оказался здесь в качестве хозяина. Обычно Виктор бывал в классах и аудиториях только в компании однокашников и преподавателей. Ну, в крайнем случае – бегом, чтобы забрать забытую книжку или взять мел.

Виктор в нерешительности застыл между первыми партами и учительским столом, совершенно не зная, с чего начать. Потом зачем-то подошёл к раковине, открыл кран. Вода побежала. Закрыв кран, Виктор вдумчиво посмотрел на водоворот вокруг сливного отверстия раковины и почесал подбородок. Дальше от нечего делать направился к столу, сел за него, сделал грозное лицо в сторону пустых парт. Представив себя древнеримским оратором, он встал и прошёлся вокруг стола, выразительно жестикулируя в полной тишине. Через минуту наткнулся глазами на собственное отражение в зеркале над раковиной и хрюкнул.

Виктор поднял со стола новенькую рабочую тетрадь. Она и правда оказалась обычным альбомом для рисования на пятьдесят листов с простой нелощёной серой обложкой. На каждой странице альбома была нарисована еле заметная извилистая пунктирная кривая, делящая страницу на произвольные части. Непонятно.

Взгляд Виктора упал на дверь лаборантской, и он решил первым делом спрятать там в каком-нибудь шкафу ту гору литературы, которую ему всучила Саша. Замок в двери был большим, медным, с завитушками – чистый антиквариат. Виктор долго гремел связкой, пытаясь подобрать ключ, пока наконец замок со щелчком не поддался. Богданов повернул ручку и толкнул дверь, но та не пошевелилась. Тогда он подёргал ключ и налёг плечом. Бесполезно.

Может, деревянная дверь разбухла от влажности? Ага, в солнечном августе… Виктор упёрся в дверь спиной и удвоил усилия. Дверь не шелохнулась. Учитель покрутил ключом в замке, прильнул глазом к щели между дверным полотном и коробкой и внимательно проследил, как в замок втянулся запирающий язычок. И тут Виктор заметил кое-что неожиданное.

Дверь была неумело заколочена небольшими гвоздями. Вокруг шляпок и рядом виднелись вмятины, будто молотком орудовал маньяк.

– Хм…

Виктор в недоумении остановился. Любопытство толкнуло его к действиям. Он спустился на первый этаж и спросил у Саши, просунув голову в приёмную:

– А тут есть кабинет технологии? Мне бы кусачки и плоскогубцы.

Саша не повела и бровью. Виктор подумал, что она бы спокойно, без единого вопроса проинструктировала его, где взять водородную бомбу, если бы он попросил.

– По лестнице, что от другого бокового входа, спуститесь в подвал. Там недалеко хозяйственная комната, на ней табличка, не ошибётесь. Там господин Лютэн, наш завхоз. Спросите у него.

Виктор поплёлся в другое крыло, для чего требовалось пройти через центральный вестибюль. Толкнув большую деревянную двухстворчатую дверь, Виктор попал в просторное помещение с четырьмя греческими колоннами, поддерживавшими потолок. Справа от него, напротив входа, была балюстрада и винтовая лестница, которая вела вниз. Над ней висела табличка, на которой было крупно написано красивым готическим шрифтом: «Оставь одежду всяк сюда входящий». Очевидно, в подвале располагался гардероб. Винтовые лестницы Виктор раньше видел только на картинках. Как, собственно, и витражные окна.

Вестибюль был белым. Белые стены, белые колонны, бело-серый каменный пол с ненавязчивым орнаментом. За окнами на ветру колыхались деревья. Проходя сквозь багряные витражи, мерцающие блики создавали головокружительный эффект переливающегося света всех оттенков охры, словно вестибюль был объят пламенем. С потолка свисала огромная круглая свечная люстра. Электрическая, разумеется. На стенах, к своему удивлению, Виктор заметил металлические конструкции, подозрительно похожие на кронштейны для факелов. Над ними на белых стенах остались пятна будто бы от копоти.

Виктор на секунду замешкался в дверях, оглядываясь по сторонам с приоткрытым ртом, и сделал пару шагов. «БЗДЫНЬ-ДЗЭНЬ-ДЗЫНЬ!» – разнеслось по вестибюлю. В гулкой тишине шаги рождали такое эхо, будто учитель шёл в полном боевом доспехе по каменному полу парадного зала. Лязг стоял такой, что Виктор споткнулся, присел, замер и начал оглядываться по сторонам. Он ошарашенно посмотрел на пол, породивший такой грохочущий звук, поднял ногу и внимательно осмотрел подошвы своих кроссовок. Камней и железяк в них не было. Эхо затихло.

Виктор подозрительно исподлобья осмотрел вестибюль – ничего необычного. Сделал шаг: «ДЗЫНЬ-ЗЫНЬ-ЗЫНЬ», –грянуло снова. Виктор с перепугу подскочил на месте и припустил зайцем к противоположной двери. «БЗЫНЬ-ДЗЭНЬ-ЗВЯК-БРЯК!..» – обрушилось на него и ещё долго отскакивало от стен вестибюля даже после того, как он выскочил в коридор. За захлопнутой дверью звук всё ещё продолжал бесноваться, как пёс, которого закрыли в комнате оторвав от кого-то недокусанного.

Виктор, заполошно оглядываясь, поспешил от двери подальше, размышляя, что могло способствовать такому удивительному эффекту. Он знал, что есть пещеры, где даже негромкий шёпот слышен на большом расстоянии, а в оперных и театральных залах подобного эффекта добиваются сознательно. Но Виктора отчего-то не покидало зудящее ощущение неправильности.

Встряхнувшись, он попытался оттолкнуть от себя эти тревожащие мысли и малодушно решил потом вернуться на третий этаж по другой лестнице, минуя вестибюль. К слову, коридор, где он проходил, был отдан на растерзание младшим классам: на стенах красовались нарисованные мультяшки, как в поликлиниках, ручки на двери висели ниже, в безлюдных классах стояли маленькие парты и крохотные стульчики, занавесочки на окошечках в рюшечках и цветочках. Тфу! Это место будто избили розами.

Несмотря на всё это конфетно-розовое мракобесие, весь пол был умиротворяюще испещрён чёрными чирками от обувных подошв. Одно стекло в окне держалось несколькими слоями клейкой ленты, на двери в один из классов виднелась отчётливая вмятина аккурат в форме ученической головы. Огнетушитель был подвешен на высоте двух метров, под ним – следы от вырванных из стены с мясом креплений. Этакая ясельная группа для хищных с рождения велоцирапторов.

Лестница в подвал выглядела мрачновато. Густая растительность застилала окно так плотно, что даже ярким августовским утром там было темно. Виктор предпочёл вцепиться в перила. Идти он старался медленно, прощупывая ступеньки носками кроссовок, справедливо опасаясь, что если оступится, то до конца лестницы догремит уже в разобранном виде. Крашенный деревянный дрын, прикрученный к металлическим перилам, норовил выскользнуть из-под руки. Проникнувшись глухой тишиной, Виктор крался, как заправский медвежатник. Достигнув пролёта, он в темноте ощупью нашёл перила второго пролёта лестницы. Там дрына почему-то не было, пальцы холодил голый металл. Это Виктора в общем-то обрадовало – легче хвататься.

Внизу тусклая лампочка тёплого оранжевого цвета освещала глухую дверь и небольшой участок пола неопределённого цвета и текстуры. Виктор, ободрённый видимостью цели, поспешил вниз и чуть не споткнулся, будто на неровной ступеньке. Воздух стал тяжёлым, как в настоящем подвале. Вообще, то, что Саша назвала подвалом, на самом деле являлось цокольным этажом с маленькими вытянутыми зарешёченными окнами, выходящими на уровень земли. Свет этих окошек был пока не виден.

Виктор добрался до освещённого пятна. Проём перегородила простая толстая неокрашенная доска на огромных петлях, давшая в нескольких местах крупные трещины. В них просачивался свет. Виктор попытался рассмотреть стены, но безуспешно. Нерешительность заставила его ненадолго остановиться, но Виктор отругал себя и дёрнул дверь.

В подвале царил полумрак. В неярком свете казалось, что пол сделан из не очень точно подогнанных друг к другу булыжников. Как и стены. В свете, пробивавшемся из маленьких окон, был виден сводчатый, как в замках, потолок. Откуда-то доносился звук капающей воды, шаги отдавались гулким эхом. Слева Виктор заметил деревянную дверь на массивных петлях с бронзовой позеленевшей от времени и сырости табличкой «Хозяйственная комната». За дверью шебуршали. Виктор постучал, приоткрыл дверь, на удивление не издавшую ни единого скрипа и заглянул.

Внутри комната, слабо освещённая единственной лампочкой в металлическом абажуре-тарелке, напоминала жилище клинического Плюшкина, в которое со своим уставом ворвался не менее клинический педант и разложил всё строго по ранжиру. Стены вообще невозможно было разглядеть. На ней сплошным ковром висели мётлы, шланги, газовые и водопроводные ключи, молотки и топоры. Вперемежку с этим добром органично расположились кузнечные меха и клещи, ручная водоотводная помпа, кочерга, ухват, деревянное колесо от телеги и настоящее дамское седло.

На полках по росту и цвету стояли пузатые бутыли с наклейками. «Хлорка», «медный купорос», «синька», «полироль», «масло машинное», «для стирки», «для мытья стёкол», «бензин», «керосин». Рядом с ними Виктор, открыв от удивления глаза, увидел флаконы «Aqua vitae», «Aqua Toffani», «Aqua fortis», «бура» и «Алкахест». На самой большом и пузатом красовалась угрожающая наклейка с черепом и костями.

На полке ниже громоздились большие деревянные ящики с бирками «золото дурака», «стиральный порошок», «отбеливатель», «молниеносное серебро», «каустическая сода», «крысиный яд», «взрывчатое золото» и «порошок Альгарота». Половину слов Виктор не понял. В дальнем углу сверкал медными боками какой-то агрегат, вроде античного перегонного куба, высотой в человеческий рост. На всём этом богатстве не угадывалось ни пылинки, стекло и металл сверкали, как в день сотворения, пахло чистящими средствами и лимоном. Даже воздух, казалось, был кристально чист от пыли.

В центре комнаты стоял массивный так же отполированный до блеска деревянный стол. За столом лицом к двери сидел маленький белобородый сухонький древний старичок в красной вязаной шапочке. Он уютно ел пухлую сдобную булку, обмакивая её в блюдечко с молоком.

Они столкнулись взглядами – дедушка и половина Викторова лица с выпученным глазом, появившимся в приоткрытой двери. Старичок застыл с надкушенной булкой в руке и в недоумении поднял кустистые белые стоящие торчком брови.

– Мёсьё? – спросил он тихим дрожащим голосом.

– Господин Лютэн? – в свою очередь спросил Виктор.

– Да, это я.

Старичок аккуратно положил булку на краешек блюдечка, отряхнул руки, дотошно собрал крошки в блюдце и поднялся из-за стола. На нём оказались надеты неприлично короткие коричневые штаны и крупные ботинки неопределённого цвета.

– Чем я могу помочь?

– Меня к Вам Саша направила, которая у директора. Меня Виктор зовут. У меня кто-то дверь в лаборантскую в триста первом гвоздями заколотил, мне бы кусачки какие-нибудь. Вот, – сбивчиво выпалил Виктор.

Выговорившись, он наконец решился войти в хозяйственную комнату весь целиком.

– Oh là là! Что Вы говорите, мёсьё Виктор, – старичок произнёс его имя с ударением на последний слог, – прямо гвоздями? Прямо насквозь?! Какое непотребство! Какая порча дорогого имущества!

Возмущаясь на ходу, господин Лютэн направился к стене и безошибочно нашёл подвешенные кусачки и плоскогубцы вполне современного вида.

– Уж я до них доберусь! Я непременно пойду к директору! – продолжал завхоз. – Эти малообразованные учителя совсем разнесут кабинет натурфилософии! Понабрали по объявлению, а я потом оттирай! А Вы, собственно, кто?

Господин Лютэн внезапно прищурился, окинул Виктора подозрительным взглядом и отдёрнул назад руку с протянутыми было инструментами.

– Я это… Который по объявлению, – ответил Виктор, примериваясь забрать инструменты из руки завхоза. Тот, чуя неладное, сжимал руку сильнее и сильнее.

Пауза затягивалась.

– Новый учитель я. Натурфилософии. Тфу! Физики, – брякнул Виктор

– Опять?! – зашипел господин Лютэн и хищно подобрался. – И кабинет уже попорчен?! В прошлом году я устранял пожар и наводнение! Две парты были уничтожены!

– Да это же до меня! – праведно возмутился Виктор.

– Редчайшие портреты учёных работы девятнадцатого века!

Завхоз угрожающе размахивал инструментами и наступал на Виктора, попятившегося из комнаты.

– Берегите себя, если на них появится хоть пятно! Бесценная библиотека розового дерева! Редчайшие книги! Вам лучше бежать в Арктику, если там хоть след от пальца найдётся!..

Старичок продолжал вопить. Виктор догадался, что господин Лютэн, должно быть, слегка не в себе, и сосредоточился на главной задаче – добыть инструменты. Господин Лютэн действовал ими, как профессиональный фехтовальщик, твёрдо вознамерившийся совершить ку де фигюр а гош. Виктор невольно встал в левостороннюю стойку и, совершив молниеносный выпад, выхватил инструменты из руки завхоза. Не теряя времени, учитель бросился в сторону спасительной лестницы.

– Спасибо! – крикнул он через плечо. – Я всё верну! – И побежал под резонирующие в пустом подвале возмущённые крики о бесценном паркете и незаменимых ортопедических классных стульях.

Виктор ускорился, небезосновательно опасаясь быть покусанным одичавшим завхозом, вынырнул на полутёмную лестничную клетку и помчался наверх.

Добравшись до своего кабинета, Виктор закрылся в нём для верности на ключ. Он мимолётно подумал о том, чтобы после трусливо подбросить инструменты под дверь хозяйственной комнаты, не встречаясь с её громким обитателем. Но, впрочем, любопытство быстро взяло верх над мыслями о насущном, и Виктор устремился к двери лаборантской. Выдёргивание гвоздей из дверной коробки заняло довольно много времени и потребовало недюжинных усилий. Виктор предпочёл свалить это на то, что дверь и гвозди были качественными, а не на то, что кусачки он раньше видел только издали. Спустя добрых полтора часа взмокший Богданов с гордостью осмотрел одиннадцать гнутых собственноручно выковырянных гвоздей и снова отпер дверь в лаборантскую. На этот раз она поддалась, открывшись с громким скрипом несмазанных петель.

Помещение было тёмным, маленьким и очень пыльным, как будто сюда не заходили целый год. Свет с трудом пробивался сквозь грязное окно. В глубине лаборантской стояли два резных старомодных шкафа. Перед небольшим окном расположились письменный стол и тумбочка, цвет которых под слоем пыли было невозможно определить. Ботинки Виктора оставили чёткие следы на полу.

Очень хотелось чихнуть, но было страшно. От малейшего дуновения вся эта вековая грязь грозила взметнуться ввысь песчаной бурей и погрести Виктора под собой насмерть. Такое бесславное окончание первого рабочего дня напрочь убьёт перспективу нести бесконечный свет знаний в условиях отдельно взятого учебного заведения.

Уборка грозила сравниться с подвигом Геракла в Авгиевых конюшнях. Но Виктор решил, что его лимит трусости на день исчерпан, и, вернувшись в класс, скинул с плеч кофту. Обратиться к господину Лютэну за ветошью он не решился, поэтому позаимствовал тряпки, лежавшие в лотке классной доски. Доска, к счастью, оказалась новомодной, белой, предназначенной для письма маркерами, так что тряпки не должны были дополнить пыль меловыми разводами.

Для начала Виктор решил прорубить, то есть отмыть, окно на волю, чтобы в дневном свете провести рекогносцировку. Взяв с окна пустой цветочный горшок, в который он набрал воды, и тряпку, Виктор решительно устремился на подоконник. Стекло отмылось на удивление хорошо. Через пятнадцать минут горе-уборщик оглянулся и с подоконника окинул взглядом лаборантскую.

За стеклом одного из шкафов виднелись корешки книг, а за стеклом другого поблёскивали какие-то инструменты и установки. Стало ещё интереснее. Виктор бегал за водой, тёр, ополаскивал и снова тёр. Понемногу лаборантская выбиралась из-под слоя грязи. Стены оказались обшиты деревянными панелями тёплого медового оттенка, как в кабинетах английских особняков. Пол был устлан паркетом такого же цвета. Виктор невольно вспомнил крики завхоза о бесценной отделке кабинета.

На стене у входа Виктор обнаружил опущенный рычаг с надписью «беспроводная подача электроэнергии» и усмехнулся. Видимо, предыдущий учитель был юмористом и решил пошутить насчёт одного из несбыточных желаний любого физика. Виктор отчистил письменный стол, и тот засверкал идеально отполированной поверхностью. На нём стоял цветочный горшок с песком, из которого торчала большая лампочка с толстой нитью накаливания. Виктор даже достал её, чтобы рассмотреть, и воткнул обратно.

Затем он оттёр книжный шкаф и заглянул внутрь. Там в ряд стояли учебники и задачники по физике для всех возрастов, стопкой были навалены научные журналы, а за ними какие-то монографии. Чем ниже Виктор опускал взгляд, тем основательнее становились переплёты и старше труды. За работами Стивена Хокинга, Митио Каку и Перельмана следовали работы Эйнштейна, Дойча, Шредингера, Фейнмана, Кавендиша и Резерфорда. Через пару томов Виктор с удивлением наткнулся на надпись на греческом «Αριστοτέλης». Благодаря сходству кириллицы и греческой азбуки учитель смог узнать имя Аристотеля. За этим томом стояли ещё несколько талмудов на греческом, потом на арабском, латыни. Дальше шли книги на совсем уже неизвестных Виктору языках и азбуках. На нижней полке лежали свитки пожелтевшего пергамента. Библиотека здесь и впрямь была бесценной.

Но когда Виктор распахнул второй шкаф, он обомлел. В самом центре полки на уровне его глаз стояло колесо Бхаскара. Одна из попыток сконструировать вечный двигатель. В общем-то простая установка. Диск, в котором подвижные металлические шарики или тяжёлая ртуть в запаянных пробирках при движении постоянно смещали общий центр тяжести, побуждая диск крутиться. Очередная наглядная демонстрация несбыточности perpetuum mobile. В нашем мире работа подвижного механизма невозможна. Энергия неизбежно теряется, уходя на преодоление трения движущихся частей, и вся система требует подпитки извне.

Да, точно сконструированное и тщательно смазанное колесо Бхаскара после получения внешнего импульса способно долго двигаться. Долго, но не бесконечно. Никогда. Ни одно. Кроме вот этого, что стояло перед самым носом Богданова. В заколоченной лаборантской, в покрытом слоем нетронутой пыли шкафу, к которому не подходили несколько месяцев, а, может, и год. Установка крутилась бесшумно и вполне очевидно. Её конструктор, похоже, сразился с непоколебимыми первым и вторым законами термодинамики и, что совсем немыслимо, вышел из схватки победителем.

Виктор открыл глаза и долго смотрел, как в пробирках переливается серебристый жидкий металл, приводя в движение красивый резной деревянный диск. Он сглотнул и окинул взглядом остальное содержимое шкафа: старинные вольтметры и амперметры, весы, барометры, динамомашина и воздушный насос. Но рядом с ними… Виктор изумлённо смотрел на армиллярную сферу, секстант, квадрант, астролябию и что-то поразительно напоминающее Антикитерский механизм.

Дальше было ещё хуже. По краям верхней полки стояли два идентичных устройства: деревянные коробки, из которых торчали какие-то шестерни и трубки. Из передних панелей обеих коробок выступали маленькие площадки, накрытые полусферическими стеклянными куполами размером с винный бокал без ножки. Под одним из них лежала сморщенная изюминка. На коробках имелась надпись «Телепорт». На средней полке покоилась герметично закупоренная бутылка с этикеткой «Антивещество, только в специализированную тару». Рядом с бутылью с антивеществом имелась какая-то металлическая машина, напоминающая малину-переростка, с какими-то выгравированными символами на каждом сегменте. Машина была снабжена ручкой, как у мясорубки, и крупной надписью «Машина времени. Пальцы не совать». На нижней полке стоял перевёрнутый аквариум с металлоломом внутри. Наклейка на стекле гласила «Антиграв нестабилен. При поднятом рубильнике беспроводного электричества корпус не снимать».

Виктор онемел. Он просто не мог поверить своим глазам, хотя теперь отчётливо понимал, почему дверь в лаборантскую была заколочена. Но Виктор не был бы физиком, если бы не сделал этого – он подошёл к двери и дёрнул вверх рубильник. Лампочка, торчавшая в цветочном горшке на столе, загорелась ярким светом. В шкафах и под потолком без всяких лампочек вспыхнули какие-то светлячки, металлолом в аквариуме всплыл и закружился под стеклянным потолком устройства. Изюминка под куполом телепорта начала с громким «поп-поп-поп» перепрыгивать из одного купола под другой.

Виктор, окружённый звяканьем, треском и жужжанием аппаратов, в полном молчании долго-долго смотрел на то, чего не может быть.

Первое первое сентября

Первое сентября. Виктор был одет в новый форменный выглаженный чёрный костюм, делавший его ещё более худощавым. Сущий саван! Для полноты образа не хватало только кожистых крыльев. Виктор надел галстук, хотя эти удавки ненавидел с детства. Он даже прикрепил к лацкану выданный Сашей символ рабства, то бишь значок со школьной эмблемой.

Лицо его было чисто выбрито, волосы пострижены и расчёсаны, новые туфли скрипели при ходьбе. Тощий кожаный портфель, ещё дебёлый, непривычно лежал в правой руке. Словом, похож Виктор был чёрт знает на что. К тому же необходимость встать до восхода солнца, учителям полагалось явиться на праздник заранее, придала его лицу скорбное выражение. Мама утешала тем, что такая мина, впрочем, неплохо вписывалась в высокодуховный образ демиурга, несущего свет знаний дремучим школярам.

Как гвоздь в гроб, первое сентября выпало на субботу, а учительский организм упорно требовал отдыха. Виктор смотрелся в мутное зеркало в школьном туалете, поворачиваясь так и сяк, и решительно себя не узнавал. Но мама сказала, что нужно соответствовать. За окном робко проплыли первые бантики и букет, такие цветастые, что выглядело это так, будто вместо грачей в Ярославль с летней отлучки прилетели попугаи. Обладательницу этого комплекта за объемными воланами видно не было. Пора.

Виктор вышел на школьное крыльцо. На площадке перед главным входом ротами, как на параде, выстраивались затянутые в чёрную форму ученики, безжалостно вытолкнув первоклашек в авангард. Двое учителей в попытке придать этому брожению подобие порядка, ревели в мегафоны: "Ва-ва-ваааа, ва-ва-вааааа". Их усилия не очень влияли на ситуацию. Строй рассортированных по росту школьников назойливо напоминал шахматную армию. "Белые ходят первыми", – пронеслось в голове у Виктора.

Цветы на праздник принесли только первоклассники, старшие ученики пришли с пустыми руками. Виктор не без содрогания заметил, что в задних рядах было несколько парней крупнее него самого. Чёрная форма и угрюмое выражение лиц делали их похожими на мордоворотов-вышибал.

На улицу вытащили тяжёлые, очень тяжёлые – Виктор проверял, колонки, из них лилась всем знакомая с детства музыка про "учат в школе" и "дважды два – четыре". Не хватало вымпелов. Наконец суета стихла, учителя вышли на главную лестницу, благосклонно улыбаясь толпе под ними, как ожившие скульптуры на ступенях зиккурата. Ученическо-родительское море улеглось, готовое внимать.

Из помпезно открывшейся двери в центр композиции к микрофону вышел Стах Глебович, весь в белом, с плотоядной улыбкой и распахнутыми в приветствии руками. Музыку приглушили до невнятного "пум-пара-пум-пам-пум". Шепотки стихли, толпа замерла, и только ветер колебал бантики, локоны и подолы. Выглядело довольно жутко.

– Дорогие друзья! – загремел директор через колонки. – В первый день осени я счастлив видеть вас и приветствую вновь, а кого-то и впервые на школьной площадке, – он кивнул заворожённым первоклашкам. – Всем вам, а в особенности первоклассникам, я хочу сказать: добро пожаловать в храм науки! Сердечно поздравляю всех вас с этим прекрасным праздником, Днём Знаний! Вы наше будущее, наше продолжение и наша гордость!

Первоклашки надулись от важности.

– Мы вместе вступаем в новый учебный год, и я хочу пожелать ученикам, чтобы этот год был полон новых свершений, достижений и побед! Прилежание и неподдельный интерес к знаниям будут вознаграждены успехами и новым опытом! Пусть занятия не тяготят вас, но приносят только пользу и радость. Учителям я желаю зажечь пламя вдохновения в сердцах наших подопечных и передать им всё, чем вы обладаете. Труд и терпение, а также умение сопереживать и вести учеников к поставленной цели принесут свои плоды!

Учителя вежливо повернулись к директору, чуть поклонились и слаженно вернулись в прежнее положение. Стах Глебович так и говорил, раскинув руки, будто хотел обнять всю площадку.

– Пусть этот год поможет тем, кто ещё не нашёл увлечение своей души, сделать это! Желаю нам всем учиться друг у друга! Не бойтесь делать ошибки, ведь ошибки суть ступени к вершине, и кто не ошибается, тот ничего не достигнет, а кто стремится и ошибается, достигнет многого! И я уверен в конце пути мы все сможем довести наши умения до совершенства! Так пусть же прозвенит первый в этом году звонок!

На середине речи Виктор с удивлением заметил, что парочка громил с задних рядов глумливо шевелят губами в такт речи директора. Что характерно, не промахнулись они ни разу.

Из строя школьников в полной тишине вышли прямой, как палка, одиннадцатиклассник и та самая малышка с пёстрыми бантами. Девочке вручили колокольчик. В её маленькой ручке он напоминал скорее суповую чашку. Одиннадцатиклассник без усилий поднял девочку на плечо, как заядлый штангист – котёнка. Парень стал неотличим от пирата с попугаем на плече, хоть сейчас на каравеллу под флаг с «весёлым Роджером»!

То ли девочке не хватало сил трясти колокольчик активнее, то ли так и было задумано, но вместо весёлого «динь-динь-динь» получалось какое-то похоронное «боммммм-бомммм». Пара в абсолютном молчании без улыбки обошла школьную площадку, останавливаясь в четырёх её углах. Виктор поёжился. Штангист сгрузил первоклашку на прежнее место, и оба встали в строй.

– Успехов в учёбе! – громогласно воскликнул Стах Глебович.

Толпа взорвалась аплодисментами без малейшей паузы. Музыку снова включили погромче, первоклашки потянулись к учителям начальных классов, остальные – к классным руководителям. Виктор остался один и поспешил скрыться в стенах школы.

Сегодня ему предстоял первый пробный урок, и сразу у одиннадцатого класса. Давить авторитетом будет трудно. Вскоре он услышал топот множества ног, ученики, как кровь, наполняли до этого мёртвые коридоры и классы, и всё здание запульсировало жизнью. Виктор мялся в учительской перед дверью и выглядывал в коридор через щёлочку. Дальше увиливать было невозможно. Виктор выдохнул, как перед прыжком в холодную воду. Харитон Корнеевич, шкафообразный физкультурник, дружески шваркнул его по плечу, чуть не выбив дух, и залихватски тряхнул кулаком в воздухе, будто пожелал удачной драки, а не урока. Виктор почему-то икнул.

Сверившись с заученным наизусть расписанием, которое сам же и чертил на ватмане, Виктор подхватил классный журнал 11В и направился в соседний триста первый кабинет. Дверь учительской располагалась на лестничной площадке, поэтому всего-то и нужно было, что шмыгнуть в широкую арку. По коридору бродили родители, на целых девять месяцев счастливо сгрузившие детей со своих плеч на специально обученные бюджетные. Они все пребывали в полнейшей нирване и смотрели сквозь друг друга с блаженными улыбками.

Дверь кабинета располагалась в его конце, отчего решительно распахнувшему её Виктору первым делом предстала камчатка и те самые три здоровых лба, что знали речь директора наизусть. Сидели они на партах в развязных позах и слаженно повернули головы в сторону Виктора. Шум стих. Троица улыбнулась, как гиены – внезапно выскочившему из-под земли тушканчику. На лице самого здорового из них красовался заживший, но ещё красный шрам, перечеркнувший наискось щёку. Жуть.

Ученики заинтересованно переглядывались, шушукались, привставали. Пара девочек хихикнула, а одна даже покраснела и потупилась. Виктор, сухо сглотнул и, держа спину прямо, пошёл на свою Голгофу. Шестое чувство настойчиво уверяло, что сейчас ему будет плохо.

Он прошёл к учительскому столу, что располагался на некотором возвышении. Ньютон и Резерфорд строго взирали на него с портретов под потолком. Мимоходом Виктор заметил, что у Планка на носу, как гигантская бородавка, намертво прилип комок жёванной бумаги. Явный след давних научных баталий.

У стола Виктор почувствовал себя несколько увереннее, расправил плечи и прочистил горло.

– Добрый день, ребята! Меня зовут Виктор Петрович. Я буду вашим новым учителем физики. Надеюсь, наше сотрудничество в этом году будет продуктивным! – оскалился он в киношной улыбке.

– Это вряд ли… – послышался шёпот с задних парт.

Передние ряды выжидательно посмотрели на Виктора.

– А мы всё же постараемся, – настоял Виктор.

Собравшись с духом, он вызвал в памяти речь, которую репетировал перед зеркалом. Мама посоветовала заинтересовать и поразить класс с самого начала.

– Сегодня вводный урок, так что для начала поговорим о планах. Физика – это прекрасная наука! Ещё древние греки считали её царицей учений и не отделяли от другой науки, философии, которая призвана отвечать на вопросы о смысле бытия, о вечном и прекрасном. Для древних греков физика от этих основополагающих вопросов была неотделима. Все достижения нашего общества, от космических полётов до изобретения и подведения рабочего водопровода с горячей водой в каждую квартиру так или иначе связаны с успехами учёных в этой великой науке и применением их изобретений на практике!..

Виктор ораторствовал пространно и самозабвенно, стараясь не обращать внимания на то, что его речь интересует учеников всё меньше и меньше. Сон, леность и разброд медленно, но уверенно овладевали классом, как прилив: через пять минут после начала речи на камчатке уже резались в морской бой, через десять – средние парты стали приглушённо переговариваться, листать дневники и рисовать сердечки на полях, через пятнадцать – со второй парты донесся деликатный храп рыжего парнишки, уснувшего, расплывшись щекой на кулаке. Виктору пришлось слегка повысить голос, чтобы перекрыть посторонний шум.

Только одни глаза за чёрной оправой крупных очков смотрели на него холодно и сосредоточенно. Огненно-рыжая девушка с толстой косой буравила его изумрудным взглядом слегка исподлобья и не думала отвлекаться.

– Обратите внимание, на ваших учебниках написано "11 класс", а это значит, что вы ступили на финишную прямую вашего обучения, и в этом учебном году вам предстоит тяжёлое испытание – единый государственный экзамен и поступление в высшее учебное заведение. Среди вас есть те, кто решил связать свою будущую карьеру с техникой и наукой и собирается поступать на факультет, где требуется экзамен по физике?

Виктор ничуть не удивился, когда девушка с первой парты невысоко подняла руку.

– Как тебя зовут? – с энтузиазмом спросил он.

– Светлова Ольга, – ответила она.

– И на что замахнулась?

– МГУ, – мрачно проговорила Ольга.

«Эта пролезет», – почему-то подумал Виктор. Тем временем, энтропия в классе нарастала. Ученики уже веселились, не таясь.

– Так, – обиделся Виктор.

Хвалебная песнь его предмету никого не увлекала, а на её сочинение ушло целых три вечера!

– В этом году курс физики включает в себя динамику, атомную физику, физику атомного ядра…

– Повторяетесь, профессор, – нагло выкрикнул с последней парты амбал.

Виктор не обратил внимания.

– Квантовую физику, оптику, электромагнитные колебания…

– Колебания, – заржал амбал.

– Электромагниииитные, – провыл его сосед по парте, вся троица загоготала.

Кто-то отпустил тихий смешок. Передние парты мгновенно сбросили дремоту и снова уставились на Виктора.

– Со сдвигом по фазе, – распалялся амбал.

Смех в классе нарастал. Ребята переглядывались и шумели всё увереннее.

– Хватит! – Виктор хотел рявкнуть, но неожиданно дал петуха, испортив всю картину.

– При активном сопротивлении! – второй товарищ амбала хлопал ладонью по парте.

– А эбонитовая палочка будет? – хохотал кто-то.

Всё вышло из-под контроля. Выкрики полетели один за другим, класс превратился в толпу. По кабинету полетели скомканные бумажки, хохот перерос в рёв, хлопали тетрадки и книжки, ученики повскакивали со своих мест. Ольга в одиночестве сидела на первой парте, сложив руки на груди и опустив глаза. Виктор прирос к месту с выпученными глазами, изредка вскрикивая: "Хватит, прекратите", – но его никто не слышал.

Внезапно дверь распахнулась и грохнула о стену. В проёме молча стоял Харитон Корнеевич. Очевидно, гвалт был прекрасно слышен в учительской через стену. Буйство мгновенно остановилось. Ученики спешно возвращали стулья на места и втискивались за парты. По классу пронёсся шум закрываемых учебников и открываемых тетрадей. Заводила с камчатки сел медленно и с явной неохотой, в упор глядя на физкультурника. Шум стих.

– Вы! – прогремел Харитон Корнеевич. – Что вы себе позволяете? Ваше поведение позорит не только вас, но и нас, ваших наставников! Не этому мы вас учили! Вы не просидели спокойно и одного урока! Как в зверинце! А ты, Кривов?! Затейник! Дважды на второй год не оставляют. Захотел прохлопать ещё один год и со справкой выйти? Тебе придётся учиться, чтобы тебя хотя бы допустили к экзаменам! Вы все, я ждал от вас большего!

В тишине прозвенел звонок, ученики спешно побросали принадлежности и книги в рюкзаки и поспешили ретироваться. Физкультурник посторонился. Последними вышли так и не поднявшая глаз Ольга и амбал Кривов. Харитон Корнеевич прожёг его спину взглядом, перевёл взгляд на Виктора, горько хмыкнул и ушёл, закрыв дверь.

Вечером того же дня Виктор плакал в суп. Он сидел в старенькой тесной кухне за столом, накрытым практичной скатертью. Его мать, Мария Ивановна, моложавая женщина в голубом домашнем платье и пушистых тапочках, сидела напротив, подперев щёку, и смотрела на сына со смесью усталости и сочувствия.

– Они бумажки швыряли через весь класс! Никакого уважения! Они меня вообще ни во что не ставили! – сокрушался Виктор, некрасиво размазывая слёзы кулаком с зажатым в нём куском хлеба. – И всё этот Кривов!

– Какой Кривов?

– Второгодник! Ему восемнадцать! Я ему едва до плеча достаю! Не удивлюсь, если он по вечерам кирпичи об голову крошит. Не факт, что об свою! – стонал Виктор.

– И что он натворил? – тихо спросила Мария Ивановна.

– Он сорвал урок! Ржал над эбонитовыми палочками! Половина класса ему поддакивала!

– И что ж ты его не приструнил?

– Да как его приструнишь?! Он одного физрука только и боится, – буркнул Виктор.

– А ты его запугать или научить хочешь? – удивилась Мария Ивановна. – Ты сам-то что же, от страха на уроках молчал?

– Ну так я и не был второгодником! – возмутился Виктор.

– Ну так и он не будет, если ты его чему-нибудь научишь.

– Добрая ты, мама! – упрекнул её Виктор. – А этот Кривов, я считаю, неуправляемый. Его для опытов надо сдать в поликлинику!

– Вот уж сразу в поликлинику! – Мария Ивановна всплеснула руками. – Он тебя на прочность проверил разок, а ты уже и сдался.

– Я не сдался! – разозлился Виктор.

– Так и не сдавайся! – строго сказала Мария Ивановна. – Отправить на выволочку к директору – это не метод. Он-то их осадит, но тебе что толку? Не будет же директор на каждом уроке с тобой сидеть…

– Не будет, – Виктор тяжко вздохнул. – Но что мне делать, мама?!

– Кто из нас педагогику с отличием сдал? Ты! А кроме теоретических приёмов педагогики вспомни, из-за чего ты учился. И дай им это!

Мария Ивановна взяла со стола тарелку Виктора, но тот отнял её и пошёл мыть сам. Возюкая губкой, он задумался. А и правда, почему он так любил учиться? Нравилось ему, и всё тут. Как же это пересадить в голову всяким Кривовым, у которых интеллект на уровне эбонитовых палочек?

Виктор устало поплёлся в свою комнату, забрался под одеяло и выключил свет. Настроение его болталось где-то между "отвратительно" и "ужасно". Он так хотел передать все свои знания ребятам, так хотел рассказать им удивительные вещи об этом мире, а им ничего и не надо. Виктор вертелся с боку на бок и никак не мог заснуть.

На стене над рабочим столом висели грамоты и награды за все школьные олимпиады. Виктор не пропустил ни одной. В педагогический его, честно сказать, взяли без экзаменов – впечатлились той стопкой бумаг, что он принёс в приёмную комиссию. И ради чего он это все? Виктор не знал.

Просто учёба с самого детства приносила ему ощущение цели и приобщённости к тайнам мироздания, как в тайных обществах. Это был пропуск в мир чудес, где силой разума можно управлять огнём, водой и воздухом. Где можно, не выходя из класса, покинуть пределы земли, предсказать будущее, или создать новые, хотя бы в теории, элементы из ничего, стоило только применить нужную формулу. А они ходят в школу за оценками…

Виктор прошёлся взглядом по книжному шкафу. Собрание учебников, справочников, энциклопедий впечатляло. Его собрание. Каждую книгу он нашёл, выбрал и изучил сам. Его кладезь знаний, его Александрийская библиотека. Он страшно ей гордился и показывал всем однокурсникам, что приходили к нему заниматься. Его экзальтации, к слову, никто не разделял, что Виктора чрезвычайно бесило.

В коридоре раздался мелодичный «боммммм». Это старинные часы ткнули Виктора носом в то, что его светлый педагогически подкованный ум, похоже, безнадёжно забуксовал на просторах ученической прокрастинации и апатии. Взгляд его упал на ночник, волшебный светильник на прикроватной тумбочке, из которого торчала метёлка оптических волокон. На концах волокон горели цветные огоньки. Этот простейший прибор всегда завораживал Виктора, превращаясь в темноте в рой магических светлячков. Такое простое явление и такое красивое. Как поймать неуловимый свет. Чудо на коленке.

Ну конечно!!! Виктор вскочил и бросился к своему столу.

На следующее утро он помчался за покупками. Вынес все капельницы из ближайшей аптеки и трубы из строительного, набрал контейнеров в продуктовом, скупил все батарейки, а, вернувшись домой, заперся в комнате на весь день. Правда, один раз Виктор все-таки вышел из комнаты, его рубашка была застёгнута неправильно, волосы взъерошены, глаза горели энтузиазмом. Он налил себе чаю в старую щербатую кружку в горошек, глотнул и вдруг вскинул голову со словами: "И спецэффектов, непременно спецэффектов…" Высказавшись, бросился назад в комнату под тихий смешок матери, листавшей роман.

Так продолжалось до самого вечера и, судя по всему, Виктор работал бы до утра, если бы не разбившаяся призма. Только тогда Виктор вывалился из комнаты, улыбнулся матери и со словами: "Призму расквасил", – пошёл в сторону прихожей.

Ярославль уже накрыл вечер. Виктор не сразу сообразил, что найти вечером воскресенья оптическую призму весьма проблематично. Очень быстро он обнаружил, что закрыто всё. Юный техник, канцелярские магазинчики, электротехнический, хотя чёрт знает, зачем он туда пошёл. Через два часа пробежек по улицам, заполненным прогуливающимися людьми, Виктор сдался и поплёлся домой, перебирая в уме идеи, в которых призмы не фигурируют.

Внезапно взгляд его упал на таинственно мерцавшую вывеску. Столько раз он ходил мимо этого места, но никогда не обращал на неё внимания. Стеклянная пирамида, глаз на её вершине и струящийся сверху золотой свет. Виктор хмыкнул: хрустальная пирамида вполне подойдёт. Под вывеской начиналась потёртая каменная лестница, ведущая под землю к небольшой старомодной чёрной двери.

Никогда ещё Виктор, воинствующий адепт науки, не ходил в такие места, так что спускался он осторожно, будто готовясь к поспешному бегству. Дверь открылась натужно, звякнул колокольчик. В подвале царил полумрак, из скрытых колонок доносилась спокойная мелодия ситара, пахло благовониями, палочка на прилавке тлела и испускала завитки белого дыма. На стенах живописно висели куски раскрашенного вышитого шёлка. В застеклённых шкафах стояли многорукие статуэтки и книги, какие-то лампадки и подносики с чашечками. На полках сверкали полудрагоценные и поделочные камни и всякие фигурки из них, бубенчики, варганы, разноцветные свечи, там был даже чей-то череп.

Продавца не наблюдалось. Виктор внимательно скользил глазами по шкафам в поисках пирамидок. Вот они! Между полками с картами Таро и Ленорман, рунами в мешочках и какими-то палочками сверкал хрусталь. Главенствовал там здоровенный шар для предсказаний на медной подставке в виде трёх орлиных лап. А вот на полке ниже были расставлены они, его оптические призмы.

Виктор невольно перевёл взгляд на шар. Когда-то несколько странная женщина в подземном переходе всучила ему учебник по магии. Виктор без сомнений тут же определил сей труд в дачный клозет. Дабы, так сказать, применить по тому назначению, которое, как он считал, сему опусу более всего приличествовало. Но делать в тесной тёмной будке, как известно, особо нечего, и книгу перед употреблением Виктор всё-таки прочёл, как сборник анекдотов.

По технологии в шар полагалось пялиться с самой серьёзной миной. Нужно было очистить сознание от посторонних мыслей, сосредоточиться на желании увидеть будущее. Далее требовалось, выпучив глаза, сидеть перед шаром, пока в хрустальных глубинах не покажется какое-нибудь видение, которое потом нужно будет толковать по толстому справочнику. Со справочником Виктор ознакомился. Там говорилось, что крысы видятся к деньгам, а вода – к почесухе. Лично Виктор считал, что крысы в хрустальном шаре – это не к деньгам, а к психиатру.

Но всё-таки Богданов был учёным, ещё не обезображенным приобретённым научным авторитетом. В шар он, естественно, заглянул. Из чистого любопытства. Кроме своего отражения, он не увидел ничего. Виктор сосредоточился на мысли о том, каково же будет его будущее на новом рабочем месте. Вспоминая инструкции, он прищурился и изо всех сил напряг сознание, транслируя в Эфир свою могучую думу.

Вскоре, к немалому удивлению Виктора, за его плечом замаячила какая-то эфемерная тень. Она бесцельно кружилась. Богданов, застыв на месте, силился разглядеть хоть какие-то знакомые очертания. Холодок пробежал по его спине. Тень проявилась уже явственно, её нельзя было назвать обманом зрения. Виктор раскрыл глаза, боясь моргнуть. Тень становилась всё отчётливее, приобретая более чёткие контуры, слегка напоминающие человеческую фигуру, окутанную тьмой. Фигура механически повернулась, и Виктор увидел белые расплывчатые пятна лица и рук, которые потянулись к нему. В горле пересохло, на лбу проступили холодные капельки пота.

Фигура медленно приближалась, странно раскачиваясь за его спиной. Лицо становилось всё чётче и чётче. На нём обозначились чёрные провалы глаз и беззубый рот.

– Вам подсказать что-нибудь? – прошелестел голос за плечом.

– ААААААААААА! – Виктор подпрыгнул чуть не до низкого потолка, как напуганный кот.

За его спиной стояла женщина и удивлённо хлопала ярко подведёнными глазами. Ещё в полёте Виктор сообразил, что это – продавщица, и её отражение он видел в шаре.

Выглядела она колоритно, под стать магазину. Неопределённого возраста, чёрные курчавые волосы драматично растрёпаны, лицо бледное, густо напудренное. На ней было столько бус и колец с камнями, что случись ей выйти по зиме на озеро, ко дну пошла бы, как тевтонский рыцарь в полной броне вместе с конём.

– Извините, что напугала, – с улыбкой пропела продавщица.

– Ага… – вежливо ответил Виктор, пытаясь унять колотящееся сердце. – Мне бы вот… Пару штук. – он ткнул пальцем себе за спину.

– О, прекрасный выбор для начинающих!

– Да я не то! – возмутился Виктор.

– А что? – удивилась продавщица.

– Мне для научных экспериментов! – гордо выпалил Виктор.

– А, Вы из «этих» – протянула продавщица разочарованно.

Виктор опешил, поскольку до этой секунды был уверен, что из «этих» была как раз продавщица, а он сам что ни на есть самый нормальный.

– Пирамида из чистого горного хрусталя лучше всего накапливает космическую энергию, – грудным голосом проговорила продавщица.

– Это вряд ли! – усмехнулся Виктор.

Но женщина была непреклонна. Она достала одну пирамидку и начала выписывать над ней какие-то пассы рукой. Увидев пальцы с угрожающим маникюром, Виктор на всякий случай чуть отклонился назад.

– Вот! Мощнейший поток! – она ткнула ему пирамидку в нос. – Попробуйте сами!

Виктор зачем-то вытянул руку, помахал ладошкой над пирамидкой, почувствовал себя дураком и плюнул с досады.

– В общем, заверните, пожалуйста, пять космических аккумуляторов и вон тот шарик, – буркнул он.

Женщина улыбнулась, но пирамидки с полки сгребла. У кассы она достала колоду затёртых карт и предложила погадать.

– Бесплатно! – она заговорщически подмигнула.

Виктор кивнул, то ли из вежливости, то ли из любопытства. Продавщица быстрыми движениями раскидала карты по стойке и через секунду подняла на Виктора прищуренные глаза. И до того её взгляд был торжественен и полон превосходства, что Виктор понял – сейчас ему будут предсказывать мучительную смерть.

– Необычный расклад. Вам предстоит путешествие. Опасное для жизни. Вот!

Сивилла ткнула чуть подрагивающим когтем в карту. На карте был изображён какой-то мужик. Виктор силился понять, как этот мужик может быть связан с путешествиями, а дама продолжала драматичным свистящим шёпотом:

– Путешествие совсем скоро и очень далеко. И компания будет трудная. Вам следует остерегаться змей и тигров. Также смертельную опасность может нести вода.

– Отпуск у меня не раньше июня, так что путешествия в ближайшем будущем не предвидятся, ни по воде, ни по джунглям с тиграми, – хмыкнул Виктор.

Потеряв интерес к предсказательнице, он начал рассовывать пирамидки по карманам. Продавщица наклонилась под стойку и тут же выпрямилась, держа в руке кожаный шнурок, на котором сверкнул дешёвый латунный кулон в виде пёрышка.

– Возьмите, пожалуйста. Для Вашего путешествия. Бесплатно, – с нажимом повторила продавщица.

Виктор, начавший было отнекиваться, как любой любитель халявы, кулон взял. Домой он дошёл с чувством выполненного долга.

Чудеса в кабинете.

Следующим утром Виктор тащил громадный рюкзак. Колени дрожали, по лицу тёк пот. Богданов чувствовал себя крохотным пони, впряжённым в слишком большую телегу. Встал он ни свет, ни заря и зевал через шаг, но всё равно был полон энтузиазма.

На автобусной остановке Виктор столкнулся с милицейским патрулём, стражи порядка сразу же обратили на учителя пристальное внимание. Немудрено – шесть утра, парень в чёрном кафтане ждёт автобус, на спине грандиозный баул, из баула на проводке висит неведомая штука и подмигивает красным. Канонический обезьян с гранатой. И Богданов к тому же, понимая, как всё это выглядит, изо всех сил делал невинное лицо, чем только усугублял ситуацию.

Не выдержав, милиционеры подозрительно попросили Виктора открыть рюкзак. Ну, тот и открыл. А в рюкзаке ворох капельниц, несколько пачек батареек, портативный компьютер, лазерные указки, провода какие-то… В общем, чуть не повязали на пятнадцать суток, для профилактики. Виктор насилу отбился. «Профессор фигов», – шипел ему вслед милиционер.

Вывалившись из автобуса на площади Труда, Виктор решил прибегнуть к новомодному способу проснуться и купил большой стакан кофе. Прихлёбывая, он побежал к школе. Вокруг спешили ранние работяги, солнце было по-осеннему добрым, и вообще мир играл яркими красками.

Кофе действительно оказал эффект. На подходе к школе Виктор почувствовал, что просыпается, а тело наливается подрагивающей силой. На ступенях крыльца, прямо посередине, сидела огромная бродячая собака. Она, не двигаясь, смотрела на Виктора и, очевидно, никуда не собиралась. Вообще, Виктор собак не боялся, но он с уважением относился ко всему, что входило в его весовую категорию и имело априорную юридическую неподсудность. Огромные псы определённо попадали под оба условия. Виктор остановился в нерешительности.

–Шу! Пшла! – рявкнул он.

Богданов хотел избежать схватки и надеялся, что резкие звуки прогонят собаку. Но той, казалось, было всё равно.

– Ай-ай-ай, – завопил Виктор, размахивая руками и бренча рюкзаком.

– Придурок… – отчётливо проговорила собака.

Затем псина презрительно цыкнула языком, состроила надменную морду, расправила крылья и круто взмыла в воздух, теряясь в густой листве сада. Виктор онемел, с подозрением посмотрел на стакан и выбросил недопитый кофе в ближайшую урну.

Оглядываясь на кроны, где исчезла собака, он прошёл в школу и поспешил в свой триста первый кабинет. До урока было ещё очень далеко, но времени требовалось много.

Виктор заперся и до третьего урока громил класс. Он старался не шуметь, чтобы не портить сюрприз, но получалось плохо. Виктор производил такой грохот, щёлканье и скрипы, что это всё не могло не быть услышано из коридора. Виктор с ухмылкой представлял себе, как ученики и учителя с опаской оглядываются на дверь, решая, не взбесился ли новенький учитель, не догрызает ли он там кого-нибудь. Или того хуже – не вырвется ли, чтобы нападать на учеников, как вервольф в разгар полнолуния. Наверное, подходят и прикладывают ухо к двери. Небось, количество рабочих версий того, что происходит в классе, растёт экспоненциально.

Когда приблизилось время звонка на третий урок, Виктор уже порядком нервничал. Судя по шепоткам за дверью, рядом с классом собралась одиннадцатая параллель почти в полном составе, а также несколько ребят из младших параллелей. Обычно Виктор приветливо распахивал дверь кабинета перед уроком, сегодня же она была интригующе закрыта. Для создания необходимой атмосферы Виктор заблаговременно наглухо заклеил фольгой окна в коридоре и потушил в там свет.

Как только прозвенел звонок, Виктор загадочно, с протяжным атмосферным скрипом, распахнул дверь, явив таинственную темноту в кабинете. Виктор исчез за ней с самым заговорщическим видом. По стенам кабинета скользил какой-то призрачный зеленоватый свет, и что-то журчало. Ребята в нерешительности болтались у двери, сгрудившись, как терьеры у норы, в которой они вместо лисы заподозрили медведя. После секундного замешательства Саша Кривов раздражённо цокнул языком и, растолкав одноклассников, решительно ступил в кабинет. И замер.

Виктор довольно хмыкнул про себя. Есть! Получается!

В классе творилась магия. Нереальный свет клубился по стенам и потолку. На партах, сдвинутых к стенам, были расставлены ёмкости, из которых вверх, вопреки всякой логике, текла вода, светящаяся радиоактивным сиянием. Некоторые струи застыли в воздухе так, будто кто-то плеснул светящуюся жидкость и остановил время. На стенах танцевали и вращались в гипнотическом танце световые полосы. Изломанная радуга опоясывала весь кабинет, отражаясь от потолка, стен и пола. В бассейне на учительском столе зелёный луч изгибался плавной линией.

Толпа, не услышав диких криков Кривова, обуздала страх, взалкала зрелищ и ввалилась в кабинет, затолкав упирающегося Сашу к самой доске. Раздались удивлённые вздохи и восклицания. Через секунду из толпы раздался тихий голос:

– А может, за остальными сбегать?

Виктор одобрил и вскоре в класс потянулись паломники. Одиннадцатая параллель, пара человек из десятых и несколько учителей. Они совали пальцы в свет, тыкали в водяные струи и решительно не понимали, как учитель всё это соорудил. Зашёл даже Стах Глебович, улыбнулся, потёр подбородок и на ухо предложил Виктору после завершения демонстрации перетащить всю инсталляцию полным комплектом в школьный музей. Когда всё было ощупано и осмотрено, в классе прозвучал робкий вопрос:

– Как это оно так?

– Так, юные студиозисы, дружно сели, чтобы всем было видно! – зычно проговорил Виктор.

– А куда садиться? Стульев нет, – подал голос Кривов.

– На попу садитесь!

Виктор расстроился столь приземлённым желаниям в такой момент. Класс, переглянувшись, уселся на пол.

– Вы своими глазами наблюдали представление некоторых оптических явлений. Увидели работу призм, линз, зеркал. Также вот поведение луча в неоднородной среде. – Учитель указал на ванну на своём столе, в которой лениво изгибался луч. – Некоторые явления неочевидны, как, например, это…

Виктор приставил мощный фонарик к стеклянной ванне с белёсой жидкостью. Жидкость засветилась голубым, а за ней на белом листе появилось жёлто-красное размытое световое пятно.

– Чтоб вы поняли, в ванне вода с молоком, белая. Свет фонарика – белый. Но вы видите голубую жидкость, а свет фонарика стал жёлтым. То же самое происходит в нашей атмосфере, вы видите это каждый день.

Виктор прервался на секунду. Ученики напряжённо слушали.

– Небо кажется голубым, хотя атмосфера вообще-то прозрачная, а солнце выглядит жёлтым, хотя на самом деле свет солнца – белый.

Виктор громко обратился к Кривову:

– Кривов, держи! – и, как фокусник, вынул из-под стола и сунул Саше в руки небольшой огнетушитель. – Пользоваться умеешь?

Кривов, выпучив глаза в немом удивлении, неуверенно кивнул.

– Учти, моя жизнь в твоих руках! – Виктор хохотнул и открыл рот, чтобы продолжить пояснения, когда Кривов нервно спросил:

– А может, не будем рисковать?

– Давай, давай, Саша, не дрейфь. Ты творишь историю! В миниатюре. Итак! Сейчас вы своими глазами узрите мощь науки! Кривов, готов?

Саша сглотнул и кивнул.

Богданов ухмыльнулся, как киношный злой гений. Напротив него на столе стоял аквариум, а в нём – журавлик из какой-то полупрозрачной тонкой бумаги. Виктор отогнул лоскут ткани, прячущий дырку в плотной чёрной занавеске. В комнату ворвался яркий луч солнечного света. Учитель поймал его зеркалом на штативе и отправил его на систему линз, которая собрала луч в тонкую яркую нить, направила, и…

Журавлик вспыхнул красивым факелом, постоял немного в раздумьях и внезапно взлетел. Поднявшись из аквариума, он взмыл над учительским столом и угрожающе закружился, повинуясь току воздуха, взбитого дыханием множества учеников. Кривов резко вскинул огнетушитель, струя дыма ударила в мизансцену. Журавлик исчез в белых клубах, аквариум снесло со стола и влепило в классную доску, послышался звон разбитого стекла. Виктор с воплем и кашлем нырнул под стол, первые ряды завизжали. Девочки, пользуясь случаем, прыгали на руки к мальчикам. Мальчики мужественно орали басом и сами норовили залезть кому-нибудь на руки. Виктор вопил из-под стола: «Баста, хватит, майна, стоп!» Наконец, через минуту, общие возможности Кривова и огнетушителя иссякли. Виктор высунул из-под стола тряпку, которая очень символично оказалась белой, и замахал ею над столом.

– Всё! Всё, Саша, ты нас всех спас! Всё!

После секундной паузы, которая была выдержана во избежание рецидива, Виктор высунулся из-под стола и огляделся. Кривов с выпученными глазами и всё ещё поднятым огнетушителем стоял в центре, как последний герой на баррикадах. Толпа отхлынула назад, ученики обнимались, из-под парты торчали чьи-то ноги. На подоконниках несколько человек сидели в обнимку с горшками с драценами и хлорофитумами. Словом, передним партам было страшно, зато задним – интересно. Последние вскочили на столы, чтобы посмотреть на представление с безопасного расстояния. Никто не шевелился.

– М-да. Про конвекцию я как-то забыл, восходящий поток нагретого воздуха поднял лёгкую папиросную бумагу, – Виктор смущённо кашлянул. – Спасибо, Саш! Давай огнетушитель сюда, больше пироманить сегодня не будем. И да! Это… Веник бы…

Ученики потихоньку отмерли и снова пододвинулись, хотя смотрели на учителя несколько настороженно.

– В общем, вот. Поджигать можно предметы без всяких спичек. Да, Ольга?

– А можно про огненных змей подробнее? – проговорила Ольга.

Девушка поправила висевшие на одной дужке очки и указала на светящиеся струи.

– Огненные змеи, – сказал Виктор, улыбнувшись. – Обратите внимание, это обычный прозрачный шланг, подключенный к водопроводу.

Он подошёл к первой попавшейся установке и подсветил конструкцию фонариком.

– Струя падает в пластиковый контейнер со стоком в раковину. То есть, струи вверх не ползут, это иллюзия, специально чтобы вы спросили. Всё дело в том, что я прилепил шланги к колонкам.

Виктор поднял палец вверх, призывая всех затихнуть. Действительно, за журчанием воды был едва слышен низкочастотный шум, а кончики шлангов скотчем приклеены к обычным звуковым колонкам. Виктор окинул взглядом подсвеченную лазерами толпу учеников. На него были устремлены десятки пар заинтересованных глаз, тишина стояла полная, если не считать весёлое журчание и шум воды в трубах. Наконец, учитель завладел вниманием класса полностью и безраздельно. Виктор почувствовал, как наполняется какой-то лёгкостью и эйфорией, и продолжил:

– Как из обычной капельницы и колонки сделать такую вот стоячую струю – это мы с вами подробно рассмотрим в рамках курса динамики. А конкретно – колебаний.

Последнее слово Виктор выделил особо, найдя в темноте Кривова

– Я имела в виду, почему они пылают, – непреклонно проговорила Ольга.

– Это, Светлова, и есть ваше первое домашнее задание. Как минимум – определить, что это за явление. Как максимум – объяснить его природу. Кто забуксует – приходите за подсказкой. Да! Прочитайте также параграфы первый и второй. Задачки три и шесть.

В тишине прозвенел звонок, заставив всех подпрыгнуть. В темноте класса, наполненной шорохами, бормотанием и журчанием все забыли про время. Никто не встал.

– А почему вообще луч меняет направление при переходе в другую среду? – спросил кудрявый мальчишка.

– Ну… Согласно учебному плану, я должен вам ответить "потому, что так вот происходит". Но вообще, кому интересно, могу нарисовать, станет понятно.

Виктор с улыбкой зажёг светильник над доской и взялся за маркер.

– Так…

На следующем уроке, у седьмого «Б», была раскрыта тайна рабочих тетрадей-альбомов. Входя в кабинет, Виктор обратил внимание, что на столе у Даши Медведевой лежит небольшой букет хризантем, и спросил, по какому поводу цветы. Класс дружно рассмеялся. Маша, сестра-близняшка Даши, хихикая, рассказала, что однажды на музыке учительница попыталась выгнать из класса нарисованного Дашей котёнка.

Даша показала учителю «букет» в её рабочей тетради по физике. Это был настолько мастерский рисунок акварелью, что цветы казались настоящими. Виктор даже потрогал краски. Оказалось, что ребята пришли к нему на урок аккурат после занятия по изобразительному искусству. Альбомов для рисования в этой школе не признавали, поэтому шедевры создавали прямо в рабочих тетрадях и в дневниках. Пунктирные линии как раз и делили листки на куски, в которых полагалось писать или рисовать.

В рисовании Даша считалась непревзойдённым мастером. Её сестра, Маша, была не так искусна. Девочки-близняшки одинаково одевались и заплетали волосы, и Виктор со временем приладился отличать их по тетрадкам.

С того достопамятного дня дела пошли лучше. В лаборантскую Виктор старался без нужды не заглядывать, на рубильник вообще не смотрел. Берёг психику. В учительскую же заходил, как герой. Учителя ему улыбались, а Харитон Корнеевич ходил гордый, будто успех Виктора – это его личная заслуга. После победоносного возвращения Виктора в учительскую Стах Глебович зашёл, чтобы поздравить его со срывом третьего урока у целой школы.

Потом директор невинно поинтересовался, кто всю экспериментальную красоту потащит из триста первого, который на третьем этаже, в школьный музей на первом. Путём неподкупного общего открытого голосования ответственным был назначен сам Виктор. К слову, от голосования его почему-то отстранили, так что решение вышло единогласным. В помощники Богданову почему-то определили Харитона Корнеевича, что несколько притушило гордость физрука за участие в Витином триумфе.

Через неделю, ругаясь шёпотом, они инсталляцию-таки перетащили, поскольку долее держать триста первый кабинет в непотребном состоянии не разрешил господин Лютэн. Правда, туда же пришлось перенести часть уроков. Толпа школяров требовала зрелищ, и уроки физики стал больше похожи на посиделки. Ученикам приходилось сидеть на полу, писать, положив тетради на спину соседа, и подсвечивать себе фонариками, когда эксперимент требовал темноты. Впрочем, это никого не расстраивало, кроме завхоза.

После встречи с мадагаскарской бабочкой, Виктор ожидал увидеть в музее зоологический уголок, но его там не оказалось. Ничего, ровно под его триста первым располагался двести первый, который был отдан на откуп учительнице биологии. Надо будет зайти туда. Любопытно же.

Ученики стали слушать Виктора гораздо охотнее и ходили на уроки без пропусков. Они даже, в это почти невозможно поверить, стали выполнять домашнюю работу. Даже Кривов притих и наскребал на заслуженную тройку. Правда, было не ясно, это он из любви к науке или от желания наконец закончить школу. Чтобы никогда больше в глаза не видеть ни ненавистного физика, ни его опыты.

Словом, Виктор был счастлив. Он повторил каждый эксперимент на уроке с подробным описанием и расчётами. Он очень обрадовался, когда к нему через день ввалилась толпа учеников, вставших на путь познания истины. Ребята, фактически забаррикадировав его в кабинете, спросили об обещанной подсказке. Вместе с одиннадцатиклассниками пришёл девятиклассник Эрик Берг. Он был младше присутствующих на два года, но ростом превышал всех. Пожалуй, размерами он мог поспорить с Кривовым. Но не в пример Кривову учился гораздо прилежнее.

Виктор направил свет лазерной указки на воду в аквариуме на столе, показал излом луча и начал вещать:

– Если на пальцах, то свет – лентяй, при переходе из среды в среду он будет стремиться туда, где его скорость ниже. Фраза ненаучная, в ЕГЭ не пишите ни за что.

Ребята хихикнули.

– Скорость связана с коэффициентом преломления, но эту скукоту я оставлю вам на дом. В параграфе прочтёте. Смотрите: я свечу на воду. – Виктор подвигал указкой. – При попадании в воду луч ломается так, как будто хочет попасть на глубину поскорее, а на выходе обратно в воздух начинает стелиться ближе к поверхности. Смотрите, чем больше угол падения…

Он переместил указку снова.

– Но это меньше! – нестройно выкрикнули несколько человек.

– По какой-то абсолютно непонятной мне причине угол падения, отражения и преломления света измеряют не к поверхности, а к перпендикуляру к ней. Так что это – больше. Вот!

Виктор нарисовал на доске пояснение.

– Поплавок показывает угол падения, равный нулю…

– Ересь какая-то! – послышалось из класса.

– Согласен! – ответил Виктор. – Но проще запомнить эту небольшую деталь, чем переделывать все формулы оптики, которые добрые дяденьки так заботливо за нас вывели. Так вот, чем угол больше, тем заметнее эффект.

Виктор поводил указкой медленно, чтобы ребята смогли рассмотреть эксперимент.

– Наверное, все видели, как «ломается» ложка, погружённая в стакан воды? Это всё туда же. Работает не только с водой, но и с любой другой средой. Например, со стеклом. Кстати, если границы среды сделать непараллельными, то на этом можно сыграть и сделать то, что называется…

– Линза! – чётко ответил Эрик Берг.

– Именно! Можно на секунду?

Виктор протянул руку к Светловой, та сняла очки и подала ему.

– Вот! Это – простейший оптический прибор. В нём линзы. Ещё они есть в телескопе и микроскопе.

– А в фонендоскопе? – спросил кто-то.

– Там нет. Он для ушей, а не для глаз. Спасибо! – сказал Виктор и вернул очки Ольге.

– А у света разных цветов скорость тоже разная? – спросила девушка.

– Да.

– Интересно, а можно как-нибудь так запихать белый свет в воду, чтобы через бока вышел только синий, а в конце – красный? И почему если свет при преломлении расщепляется, то картинка всё равно чёткая, и цвета никуда не съезжают?

Богданов только подмигнул и сказал:

– Пробуй, Светлова, пробуй! Материалы в твоём распоряжении после уроков.

Светлова почти каждый день оставалась после уроков и до позднего вечера сидела в кабинете, что-нибудь мастеря. Первое время Виктор оставался с ней до победного или пытался выгнать домой, если они задерживались совсем допоздна. Девушка уходила неохотно, и Виктор смирился. Он просто начал оставлять ей школьный ключ от кабинета. Каждое утро неизменно следы пребывания Ольги были подчищены, доска – вымыта, а ключ аккуратно висел на месте в учительской.

В кабинет начали заглядывать на переменках, оценки многих учеников поползли вверх. Виктор ходил гоголем. Он с огромным удовольствием подсказывал, подначивал и подсовывал книжки, не отвечая на вопросы напрямую. И это сработало. Контрольная по оптике у одиннадцатой параллели прошла без единого неуда. После устроенного им представления к оптике проявили тягу даже пятиклашки. На просьбы повторить трюк с летающим факелом Виктор загадочно подмигивал.

Не обошлось и без ложки дёгтя. По совместительству на Виктора нагрузили и природоведение, которое он вёл у пятых и шестых классов. Пятиклашка, Ян Купала, рыжий конопатый мальчуган, наотрез отказывался изучать предмет. Он мотивировал это тем, что природоведение ни к чему настоящему военному, а он, Ян, непременно планировал стать военным, когда вырастет. То есть, годика через полтора. Первую же контрольную он провалил с таким треском, что вздрогнули даже портреты великих физиков на стенах.

Реакция на красивую красную двойку в дневнике последовала незамедлительно. Ян бранился, размахивал руками, как ветряная мельница, и кричал, стуча себя кулаком в грудь, что так плохо он написать контрольную не мог. А бумажку с решением и его, Яна, подписью Виктору, конечно, просто кто-то подбросил. А настоящую, написанную, естественно, без единой ошибки, у учителя кто-то бессовестно украл. В связи с этим Виктор должен, просто обязан, немедленно исправить двойку на пятёрку. Безо всяких бюрократических проволочек, вроде проверки усвоенных знаний! Иначе у его, Яна, бабушки случится сердечный приступ, за что его, Яна, насмерть прибьёт суровый отец. А затем Янова собака издохнет от голода, ибо гулять с ней и кормить её после Яновой кончины будет некому.

Виктор не смог противиться такому неудержимому напору слёз и причитаний. Он предложил Яну то, бессовестно украденное неизвестно кем решение, восстановить по памяти прямо тут, не сходя с места. Ян замялся, но крыть было нечем Новый опус оказался ещё хуже прежнего, хотя Виктор считал, что это невозможно. Виктор сильно подозревал, что, пользуясь массовостью мероприятия, Ян нагло, но бесталанно списывал на контрольной. Теперь, тет-а-тет с учителем списать не получалось, и решение утеряло всякую логику, которую имело ранее. Ян был безутешен. Новая попытка разжалобить учителя потерпела неудачу. Пришлось нести двойку домой.

Этим дело не кончилось. На следующий день к Виктору явилась вышеупомянутая бабушка. Низкая, крупная женщина в цветастом платке. Только завидев издалека её бледное лицо и нарочитую позу с рукой на сердце, Виктор безошибочно понял, у кого Ян научился так качественно лицедействовать. Яна рядом не было. Видимо, честь воина не могла вынести такого позора, как заступничество бабушки.

Через секунду бабушка картинно повернула голову в сторону Виктора, и тот понял, что Яну до бабушкиного таланта ещё расти и расти. Ой что было… Виктору пришлось согласиться, что Ян, безусловно, самый прекрасный на свете мальчик, надёжа и опора семьи. И что в его предках на пятнадцать колен одни сплошные аристократы, стахановцы, убеждённые партийные и герои с медалями. И что их память будет оскорблена двойкой по природоведению, которую, в сущности, так легко росчерком пера исправить на какую-нибудь более благородную оценку. А без этого обещанный сердечный приступ у бабушки всё-таки случится. Равно как и полная цепочка последствий, включая смерть любимого питомца Яна, которая будет на его, Виктора, совести.

Виктор безуспешно пытался объяснить, что он вообще за предков, медали и пятёрки, но для этого надо было в контрольной хоть что-нибудь написать без ошибок. Бабушка очень натурально бледнела, скатывалась по стеночке в обморок в пяти разных позах, воздевала руки к небу и тяжело дышала. До того, как Виктор сообщил, что свою законную попытку переписать контрольную Ян уже использовал, и двойка на самом деле грозила попортить четвертную оценку. После этой новости бледность бабушки стала, кажется, настоящей.

Бабушка грозила, что Виктор вечно будет осеян благодарностью, если не попортит двойкой Янову блистательную семейную историю. Бабушка причитала и зачем-то пыталась убедить Виктора, что его предмет, в сущности, не так уж важен для образования. Что становление гармоничной нетравмированной личности и является целью всего окружающего их учебного заведения. И что это заведение, то бишь школа, не понесёт никакого морального ущерба от того, что Виктор просто исправит оценку.

Виктор оскорбился до глубины души и попытался возражать, на что получил такой поток слёз, что чуть не захлебнулся в них. Учительское возмущение было смято, как атака аборигенов на танковую дивизию. Богданов сдался. Сошлись они на том, что семья примет самое серьёзное участие в привитии Яну любви к домашним заданиям. А Виктор, в свою очередь, даст Яну ещё один шанс на предстоящей практике. Поскольку из всех способов написать контрольную два худших Ян уже использовал, третья попытка более низкого результата показать уже не могла.

Ночной кошмар.

В конце сентября Виктора вызвал Стах Глебович. Надо сказать, что вызов к начальству после какого-нибудь достижения всегда вызывает некоторую настороженность. Никогда не знаешь, то ли заслуженно наградят, то ли незаслуженно устроят выволочку. Виктор тоже шёл на ковёр с некоторой опаской, как на минное поле. В приёмную он на всякий случай сначала зашёл не весь, но несколько успокоился, когда увидел начальника. Улыбающийся директор встретил его в приёмной и широким жестом пригласил за стол.

– Ну, Виктор Петрович, смотрю, в работу Вы втянулись? Мне слышно, как Вы в нашем музее лекции читаете. Больше никакого бунта на корабле? – спросил он.

– Да, Стах Глебович, всё хорошо, – с улыбкой ответил Виктор. – мы сработались.

– Помните расписание, у Вас скоро практика с продлёнкой?

– Да!

– А по ночам как, хорошо спите?

Виктор опешил, а директор впился в него взглядом анаконды через свои чёрные очки.

– Д-да… – промямлил Виктор.

– Ну и хорошо. Удачи!

И директор, как ни в чём не бывало, отпустил его, махнув рукой.

– И все? – с подозрением поинтересовался Виктор.

– Да, всё, – с улыбкой ответил Стах Глебович.

Виктор встал и, подозрительно глядя на начальство, пятясь вышел из секретарской в полном недоумении.

У кабинета, бросив сумки на подоконник, стояла неразлучная троица с Кривовым во главе. Ребята переговаривалась вполголоса. Виктор заметил, что выглядит Саша сегодня потрёпанным и уставшим. Богданов и раньше замечал, что Кривов довольно пренебрежителен к одежде. Но сегодня он был откровенно помят.

– И что, ты на два месяца один? – выпытывал у него Дима Вельский.

– Может, и больше, – мрачно ответил Кривов.

– И чё? Рванёшь куда-нить? – с горящими глазами спросил Андрей Сорокин.

– Куда я рвану, башкой подумай? – огрызнулся Кривов. – Мне к ним каждый день ездить! И здесь прогуливать нельзя!

– И что, прохлопаешь такой шанс? – вскричал Вельский.

Кривов хотел что-то ответить, но заметил Виктора и осёкся. Богданов неловко поспешил пройти мимо под пристальными взглядами троицы.

На подоконнике на лестничной клетке между этажами в окружении девчонок сидел десятиклассник Георгий Асатиани. Он держал на коленях потрёпанную гитару, мастерски перебирал струны и напевал. Девчонки млели, Георгий грелся в лучах всеобщего внимания. Виктор усмехнулся и вспомнил, как в школе пытался научиться играть на гитаре, но не хватило терпения. Струны резали пальцы, а петь Виктор не умел совсем. Так что идея так и закончилась ничем.

По пути домой Виктор решил зайти в тот самый магазинчик, чтобы купить ещё пару призм для приближающейся практики. Каково же было его удивление, когда он не обнаружил характерной вывески над уходящими под землю ступеньками. Он даже обошёл квартал, решив, что ошибся, а, завершив круг, вернулся к тому месту, где, как он был уверен, и находился злосчастный магазин. Вот они, ступеньки. Но теперь в конце не красивая дверь, а покосившееся деревянное нечто с облупившейся краской невнятного цвета. Дверь держалась на одной силе воли. Ржавые петли грозились рассыпаться от любого прикосновения. В болтающихся на одном гвозде ушках висел хлипкий амбарный замок. Виктор постоял минуту, озадаченно глядя на дверь, а потом развернулся от нечего делать и побрёл домой.

Вечером Виктор остался один. Мария Ивановна объявила, что пойдёт в театр и вернётся поздно. Мечтательно улыбаясь, она провальсировала мимо Виктора к зеркалу и надела любимые жемчужные серёжки. Она так тщательно укладывала волосы, что Виктор понял – вернётся она с цветами. И, к слову сказать, он был очень рад.

К восьми вечера Виктор заварил себе чаю и уселся за старый исцарапанный и прожжённый в паре мест письменный стол, чтобы проверить промежуточную работу десятой параллели. Ребята ждали оценки в понедельник.

Стол стоял у подоконника, занавески были открыты, так что Виктор периодически поднимал глаза и выглядывал на улицу. Вечерело. Осень потихоньку просыпалась в Ярославле. Ещё не окрасились ярким золотом и охрой скверы, только берёзы первыми нерешительно примеряли осенние наряды. Небо приобрело более насыщенный оттенок лазурита, утренние и вечерние сумерки затягивались, и в довершение ко всему начали накрапывать осенние дожди.

Виктор любил осенние дожди. Это вам не летние бури. Те вваливаются в город, как гусар в кабак, выдувают зонтики из рук, и наотмашь лупят по лицу каплями, как дуэльной перчаткой. Летом тучи внезапно глотают солнце и скребут набрякшим пузом по крышам домов. Сизый наволок наползает с грохотом и взрывается такими ливнями, заливая город, что люди бредут по воде, вскидывая ноги, как цапли в поисках ужина.

Да, осенью грозы вежливее. Вежливо приближаются и нежно обнимают пушистым дождём. Гром будто мягким валом прокатывается над землёй, а капли дружески хлопают по плечам и гладят окна. И аромат после этих гроз бывает чудным.

За окном как раз накрапывало. Умиротворяющий шелест дождя убаюкивал. Переполненные тучи накрыли город, скрывая свет удаляющегося на покой солнца. В сквере напротив зажглись фонари, облив уютным светом мокрые дорожки. По ним спешили горожане под цветными зонтиками. Виктор в очередной раз поглядел на сквер и поразился тому, как там темно, и проверил время. Было всего девять вечера. Ещё работать и работать. И он продолжил просматривать изобилующие ошибками опусы. Ну кто высоту в Ньютонах измеряет? Перезанимались ребята.

Виктор уютно устроился за столом и прихлёбывал чай, вчитываясь в работу Руслана Агеева из 10А. Задача: имея барометр, нужно определить высоту башни. Агеев предложил подняться до самого верха башни, прикладывая барометр к стене, а затем выразить высоту башни в барометрах. Вот хулиган! Любит выделиться! Виктор расхохотался, поставил четвёрку с припиской «переведёшь барометры в метры – поставлю пять». Строго говоря, Агеев ошибки не сделал. Условие задачи не указывало, в каких единицах, и каким способом нужно измерять башню. Прямая дорога ему в юриспруденцию или математику.

Вдруг какая-то мысль промелькнула на краю сознания Виктора, заставив его насторожиться. Он поднял глаза и осмотрелся – ничего. Он даже не мог понять, что его побеспокоило. Просто какое-то свербящее чувство вдруг ввинтилось в его мозг и осталось там, как заноза. Настольная лампа светила ровным светом, в квартире было тихо.

Тишина!

Виктор не помнил тишины в этом доме с самого своего рождения. Всегда в коридоре громко и надоедливо тикали часы, всегда что-то поскрипывало или дышало. Через стены доносились приглушённые отголоски соседских разговоров, под окном орали коты, гавкали собаки, гудели машины… Теперь всё исчезло.

Но даже не это напугало Виктора. Секунду назад он отчётливо слышал, как дождь громко и задорно стучит в стекло и по железному отливу окна. А потом звук дождя смяли, как лист бумаги. Все звуки просто пропали в одно мгновение. Стояла оглушительная гнетущая тишина, какая, наверное, бывает в космосе.

Виктор постучал пальцем по столу и с облегчением понял, что не оглох. Он напряг слух, стараясь уловить, хоть какой-то звук, но безуспешно. Виктор выглянул в окно, чтобы убедиться, что дождь прекратился, и похолодел. За окном ничего не было. Совсем ничего, как будто стекло снаружи заклеили непроницаемой чёрной бумагой. Исчезли фонари, прохожие, сквер… Исчезли даже потёки дождя на стекле.

Виктор вскочил, перегнулся через стол и потянулся носом к стеклу, чтобы оглядеть улицу. Но не смог увидеть даже металлический отлив окна с внешней стороны, который уж точно должен быть освещён из комнаты. Богданову стало жутко. Его пронзила безумная холодная мысль, что за окном не просто ничего не видно. Ему показалось, что за окном вообще ничего нет. Совсем. Ни сквера, ни города, ни земли, ни звёзд.

Окно забаррикадировала глухая темнота, которая ничуть не походила на ночь. Это была Тьма. Виктору вдруг стало тяжело дышать, на грудь давило, он опустился обратно на стул. Он ощущал приближение Тьмы, как если бы исчезновение света вокруг было лишь её предвестником. Она надвигалась. Омерзительное давящее ощущение нарастало. У Виктора болезненно заложило уши, как будто его сдавило водой на большой глубине. Двигаться тоже стало труднее, словно ему приходилось преодолевать сопротивление. Постепенно из тишины вынырнул еле слышный шёпот множества голосов. Невнятный, бессмысленный и настолько низкий, что Виктор слышал его не ушами, а костями, самым своим нутром.

– Кто здесь? – прошептал Виктор.

Он не надеялся услышать ответ, просто хотел услышать хоть что-то. Голос натужно поборол молчание, но прозвучал так бессильно, что напугал ещё больше.

– ..хэт хэ сах мес аммат исфет шесму им пет хэт хэ…

– Что?..

Звук нарастал, приближаясь со всех сторон. Виктор оглянулся и почувствовал, что его клонит к полу какая-то тяжесть. Он с трудом проталкивал воздух в лёгкие, широко открыв рот. Лоб покрылся холодной испариной. Виктор рванул ворот рубашки, сердце колотилось в горле. Он тонул.

Тьма за окном стала осязаемой, обрела плотность и плоть. Виктор видел, как она перекатывается по стеклу раздутым шершавым брюхом и шарит щупальцами. Она смотрела, Виктор кожей ощущал взгляд тысяч глаз. Враждебный, голодный взгляд абсолютного бесчеловечного зла, не способного осознать себя.

Виктор понял, что это конец. Сейчас чёрное изначальное бесконечное ничто поглотит его, и он исчезнет, будто его и не было никогда. От него не останется даже пыли. Он уже погиб, хотя всё ещё дышал. Руки тряслись, он прирос к стулу. Капля пота потекла по спине.

К ужасу Виктора, его настольная лампа начала тускнеть. Круг тёплого яркого уютного света сузился. Казалось, что вместе со светом исчезли и стены комнаты. Что в этой чёрной пустоте, в этом вакууме остались только стол и стул. И сам Виктор, подвешенный в чернильном шепчущем мраке, что ждал свою жертву. Терпеливо ждал, когда погаснет последний луч света, чтобы добраться до единственной искры жизни, дотянуться и сожрать.

Краем глаза Виктор уловил какой-то блик. Кулон-пёрышко из исчезнувшего магазинчика в подвале, небрежно подвешенный на лампу, каким-то образом поймал тускнеющий лучик и блеснул. Нет… Кулон светился сам. Сначала еле заметно, но со временем всё ярче, и Тьма шипела вокруг него. Тьме не нравился этот свет.

–…хэт хэ мешер сах ба ка хэт нэх грах… – рокотало Ничто, вызывая мучительную дрожь в костях.

Виктор трясущейся рукой схватил кулон и надел на себя. Тёплый толчок в область сердца придал ему сил вскочить. Виктор попятился, сшибив стул. Звук падения прозвучал не громче вздоха.