Читать онлайн Университетские истории бесплатно

Глава 1

ВАЖНАЯ ДЕТАЛЬ

– Все события этой книги вымышлены и меня никогда не существовало в действительности! – поглаживая седеющую бороду, сказал профессор Щукин.

– И меня не существовало? – нервно проблеял вечно во всем сомневающийся доцент Воздвиженский.

– И филфака? И кафедры русской литературы университета? – каменными зубами размалывая баранку, поинтересовалась ответственный секретарь Маргарита Михайловна.

– Смелое, очень смелое заявление, коллега! – басом сказал заведующий несуществующей кафедрой несуществующий профессор Сомов.

– Нет, не в том смысле. Мы все существуем, конечно, в каком-то смысле или могли бы существовать, но мы все преломились в сознании автора! Поэтому все, конечно, и так, и сильно не так! – сказал Щукин и погрозил кулаком куда-то вверх и в пространство.

Из пространства хихикнули.

– Ну тогда ладно! – примирительно сказал многодетный доцент Мымрин, извечный репетитор и трудяга. – Ведь что, такое, в сущности, литература? Последовательное вычленение в себе отдельных шизофренических личностей с последующим приданием им статуса героев.

ВЕДРО

На кафедре истории русской литературы не было ведра, а полы мыли сами преподаватели по очереди. И всякий раз ведро приходилось просить на юрфаке.

Сомов просил ведро без проблем. Шел на юрфак, пил там чай, брал ведро, покровительственно похлопывал кого-нибудь из юристов по животу и царственно уходил.

Маргарита Михайловна делала еще проще. Открывала окно и громко орала, наплевав на то, что ее слышат все 9 этажей: «Тонь! Ведро есть? Ведро, говорят тебе, давай!» И Тоня с юрфака спускала ей с юрфака ведро на веревке. Если же Тоня не слышала, Маргарита Михайловна стучала ей в окно шваброй. Если Тоня была не в духе или, допустим, читала лекцию по римскому праву, она швабру вырывала и выкидывала. Тогда Маргарита Михайловна шла к Тоне и они там устраивали громкие разборки.

Доцент Югов тоже легко решал проблемы с ведром. Он начинал ныть под дверью юрфака, зудеть, производить противные звуки, двести раз перезванивал в неудачное время и ему давали ведро, потому что он умел доставать и делал это мастерски.

Доцент Кулемышев принес сто справок, что он насквозь больной и ему мыть полы нельзя, а когда с ним стали спорить, он заломал Маргариту Михайловну и с ним решили не связываться.

А вот доцент Воздвиженский ужасно заморачивался. Проблема представлялась ему неразрешимой. Он представлял, как он зайдет на юрфак, как будет произносить слова «Дайте мне, пожалуйста, ведро!», как его не услышат, как ему не дадут ведра. Все эти представления его страшно выматывали и лишали сил. Он грыз ногти, переживал и ведра не просил, а воду носил в пластиковом стаканчике через весь коридор. Ему приходилось ходить так раз восемьдесят, но ему так было проще.

– Слушай, как все сложно! – сказал он Щукину. – Я совершенно не умею просить! И меня грызут все эти представления! А ведь на юрфаке ко мне нормально относятся. И уж если они Югову ведро дали, то почему бы мне не дать? Но все равно не могу переступить через себя! Мне проще восемьдесят раз сходить со стаканчиком, потому что я просто БОЮСЬ попросить. Но ведь это не потому, что я хороший или трепетный, а они плохие. Просто я БОЮСЬ коммуникации.

– А ты просто СПРОСИ! – посоветовал Щукин. – Дадут – хорошо. Не дадут – наплюй!

– Нет, не могу. Боюсь. Все эти представления… – Воздвиженский пошевелил в воздухе рукой.

– Да, – сказал Щукин. – Дико сложная штука жизнь. Чаще всего мы себе изобретаем сложности там, где их вообще нет… Ну так делай, как я!

Сам Щукин мыл полы из аквариума, заявляя, что там улитки, а грязь – это биофильтр.

САМЫЙ ВАЖНЫЙ ЗАКОН

– Самый важный закон любой профессии. Меня научил ему научный руководитель! – сказал профессор Щукин. – Всю жизнь я его придерживался. Его придерживаются также все врачи, все ученые, все юристы и так далее. Я за всю жизнь ни об одном коллеге и ни об одном писателе не сказал плохо. Если мне человек нравится, я говорю: «он хороший филолог». Если меня смущает деятельность какого-то конкретного деятеля, я изо всех сил сдерживаюсь и говорю: «это очень-очень хороший филолог». И все. Это сберегает кучу времени и сил.

В аудиторию заглянул профессор Сомов, который шатался по этажу и понятия не имел, чем ему заняться.

– Это профессор Сомов! Очень-очень хороший ученый! – сказал Щукин.

– Здрасьте! – буркнул Сомов и ушел.

УНИКАЛЬНАЯ ЦЕННОСТЬ

– Все заметили, что исчезли дедушки? – спросил профессор Щукин на лекции. – Бабушки еще есть. Их гораздо меньше, чем хотелось бы. Они порой прячутся от внуков, порой тащат все на себе, но они существуют. Их можно еще увидеть. А вот дедушки исчезли. До обидного рано умерли, или развелись и ушли из семьи, или просто никогда их не было. Лично я не видел ни одного своего дедушку. Мои дети видели одного дедушку и очень недолго. И у других то же самое. Если у вас есть дедушка, которого можно обнять, то вы относитесь к двум процентам счастливчиков. «Тойоты» (разных марок и лет выпуска) есть у пяти процентов, а дедушки – у двух человек из ста. Поэтому если у вас есть дедушка, пусть даже слегка ворчливый, обхватите его двумя руками очень крепко и не отпускайте! Это совершенно уникальная ценность!

ДИСБАЛАНС СЕРОТОНИ́НА

Профессор Щукин вошел в аудиторию и посмотрел на студенток.

– Чего вы все такие вялые? Прям никаких лекций читать не хочется! – спросил он.

– У нас дисбаланс серотони́на, дофамина и эндорфина! Вы в свои девяностые годы не знали, что это такое, и у вас все прекрасно выделялось! – хором сказали студентки.

Профессор Щукин подошел к двери, выглянул в коридор и закрыл дверь на ключ. Потом взял забытую электриком дрель, включил ее и мрачно ухмыльнулся. Студентки с ужасом смотрели на него.

– Вот-вот! – сказал профессор Щукин и выключил дрель. – Интерес к жизни появился, не так ли? Это и есть великая тайна девяностых годов! Недостаток серотони́на, дофамина и эндорфина блокируется адреналином!

БЕДНАЯ ЛЕНА

– Что вы думаете о гендерном неравенстве? – сурово спросила аспирантка Лена.

– Я думаю: оно есть! Мужчин однозначно угнетают! Сегодняшняя модель цивилизации уничтожает настоящих мужчин, причем страдают от этого в том числе и сами женщины… – сказал профессор Щукин.

– Что-о? Почему это мужчин угнетают? – вспылила Лена.

– Доказываю пошагово. Кто лучше учится в школе? Отвечай кратко!

– Девочки.

– А на мальчиков в школе что делают?

– Ворчат, кричат или жалеют. А как еще? Они никогда ничего не помнят!

– А педагоги кто?

– Женщины.

– Правильно. То есть вчерашние отличницы и хорошистки, которые хорошо знают, что можно ожидать от мальчиков и на какие парты какого ряда их сажать. Поехали дальше: в институте кто лучше учится?

– Девушки, – сказала Лена радостно.

– А на юношей что?

– Кричат, ворчат, угрожают отчислить.

– Ты мыслишь правильно! – одобрил Шукин. – Дальше работа. А работа сейчас у всех одинаковая: компьютер, бумаги, отчетность. Мужских профессий осталось… ну десятка три… пожарный, военный и т. д…. и то, когда все будут делать компьютеры, смотреть за компьютерами поставят опять же женщин. Мужчины будут выпендриваться, класть на пульт пуска атомных ракет валенки, рассуждать «авось прокатит», «так сойдет», «а мы проводочки напрямую соединим» – я уж нас знаю! С женщиной реально безопаснее!.. Но берем бумажную работу. Кто не путает бумаг, в срок все сдает, всё помнит?

– Женщины.

– Лена, ты гений! Лишь один из десяти мужчин в состоянии вспомнить, куда он положил шариковую ручку. Я лично покупаю их по сто штук, лишь бы хоть одна случайно где-нибудь нашлась. Про бумаги и отчеты не говорю. Мужчина боится их сильнее, чем боялся школьных уроков. Значит, и начальниками ставят чаще женщин – работа же должна хоть как-то двигаться. Отсюда неудачные браки… Как женщина может покориться, если она во всем первая, всегда главная и все лучше знает? Ха!

– Может, спорт? – предположила Лена.

– Некоторые виды спорта. Бокс, борьба, футбол – тут понятно. Но, например, выносливость у женщин выше. Мужчина не может бежать без отдыха трое суток, а некоторые женщины могут. Хотя максимальное расстояние – 560 км без отдыха – пока что пробежал мужчина.

Лена смотрела на профессора Щукина с подозрением.

– Единственное, в чем мужчина пока обходит женщину глобально – это в парадоксальной логике. Женщина нередко мыслит по схеме, как ее научили в школе, т. е. abcdef – целая последовательность логически выверенных действий. Девять клеточек вправо, три вниз, две отступаем и пишем «Домашняя работа». Две клетки от домашней работы пишем число и т. д. Здесь женщину никогда не победить. А мужчина за счет того, что ничего не помнит и даже дочитать не может до конца, вынужден выкручиваться. Он только видит аb – кричит радостно «так это ж английский алфавит!» И все удивляются, как он догадался. А просто парадоксальный опыт! Так что в творческих специальностях мы еще поборемся… В спорте тоже. И в беге. И во всяких прочих вещах! Мы вам так просто не сдадимся! Так кто тут ныл и говорил о гендерном неравенстве? Кто кого угнетает?.. Всё! Бери спиртовые салфеточки и беги протирать на кафедре чашки!

Глава 2

НОВЫЙ ФИНАЛ ДЛЯ «МУМУ»

Доценту Воздвиженскому надоело каждый год читать один и тот же курс по русской литературе, и он стал сочинять книгам новые финалы. Что Муму на самом деле не утонула, потому что была по породе водолаз, что Наташа Ростова была чайльдфри, что Ленский и Онегин стрелялись из пистолетов-пулеметов, поэтому живых не осталось вовсе. К Воздвиженскому собиралось столько студентов, что уже даже девятая поточная аудитория всех не вмещала. Однажды пришел профессор юрфака. Посидел, послушал и говорит.

– Нет, что-то не то. Я давно уже «Войну и мир» не перечитывал, много профильной литературы изучать приходится, но, кажется, у Наташи Ростовой какие-то дети все-таки были…

– Не было! – говорит Воздвиженский. – Вот у меня четыре студента с Кавказа есть! Все стобалльники по русскому и литературе! Они не дадут соврать!

ЖЕЛЕЗНАЯ РУКА

У ответственного секретаря кафедры Маргариты Михайловны было аномальное строение кисти. Она могла сжиматься, но не могла разжиматься, особенно если Маргарита Михайловна деньги увидит. В маршрутке ее попросят: «Женщина, передайте, пожалуйста, за проезд!», а у нее рука сомкнется и не размыкается. Водитель потом монтировкой ей пальцы разжимает, а все равно достать не может. Она в монтировку вцепится и так и приходит в университет с деньгами и с монтировкой.

А тут в круглом спортивном зале проходила универсиада по армрестлингу и приехал один очень мощный студент из Гарварда. Руководство опасалось, что он всех наших победит, потому что для наших это спорт довольно новый. А перед выступлением привели его на кафедру. Стали показывать портреты, где Чехов, где Толстой. А так он никого не узнавал, потому что его в Гарвард только за силу взяли. И тут этот богатырь возьми и урони бумажку в десять долларов.

Маргарита Михайловна хотела ему эту бумажку подать, а рука у нее – раз! – сомкнулась. Ну просто государственный конфуз. Студенту говорят: «Простите нас, пожалуйста! Но плакали насовсем ваши денежки!»

А спортсмен упорный оказался, принципиальный. Вцепился Маргарите Михайловне в руку и давай отнимать. Целый час трудился, а потом отчаялся и уехал, совершенно обессиленный. А выступать не стал, не захотел позориться. Думает:

– Если у них тетеньки такие, то чего же о мужчинах говорить?

Профессор Сомов ее спрашивает:

– Маргарита Михайловна, а что у вас с рукой-то?

– А я сама даже не знаю. Я в семье младшая. У меня четыре старших брата, все борцы. И все вечно хотели из моей копилки деньги украсть. Копилку разобьют, а я в деньги вцеплюсь и не отдаю. И вот так как-то натренировалась.

ВНИМОМЫ

На лекции профессор Щукин скромно сказал:

– У меня еще одна гениальная теория. Только тем, кто еще помнит физику, чур не смеяться. С единицами измерения все будет очень гуманитарно. Короче, мне кажется, что люди выбирают друг друга по степени энергии. Например, мужчина в двадцать лет говорит себе – подсознательно, разумеется – мне нужна жена с запасом жизненных сил где-то в (-) тысяч джоулей, ежедневной выдачей энергии не больше (__) джоулей и пиковым напряжением не больше 100 ампер, а то меня разнесет, потому что у меня предохранитель на 110.

А девушка говорит: мне нужен молодой человек с жизненной энергией где-то в таких-то и таких-то пределах. Я буду выдавать ему разово по 200 ампер, а он будет меня тормозить хотя бы на 150, а то меня разнесет. Или у него мало ампер своих – я буду его амперить…

Каждому возрасту соответствует своя энергия.

Человек может подзаряжаться – у каждого своя скорость зарядки. Сон, еда, прогулка и т. д. Оставаться в разряженном состоянии долго нельзя. Это как пытаться заставить телефон работать на 1 проценте энергии. Поэтому если вы устали – нельзя, например, втыкать в телефон. Это будет убийство батареи, сами знаете. Надо пройтись.

Единица получения энергия – внимание. Я называю их «внимомы».

Внимание может быть как положительным, так и отрицательным. Т. е. если вы получили пятерку, вы заслужили, допустим, 10 джоулей похвалы, а если уронили в суп мамин телефон, то 10 джоулей воплей, но это те же джоули. Мозгу без разницы откуда они взялись. Если человек не получает положительного внимания, то начинает зарабатывать отрицательное. Оно разрушительно, но человек все равно будет его получать, если ощутит себя обделенным. Если вы не обращаете внимания на Васю добром – Вася нахлобучит вам на голову мусорный пакет и свое внимание все-таки получит.

Мы с трудом привыкаем к изменению энергетического фона другого человека. Т. е. если мы всегда получали от него по 100 единиц энергии, а стали вдруг получать по 50 – это будет дискомфорт сильный. Ну как если бы вам понизили зарплату в четыре раза, забыв предупредить. И если человек стал выдавать вдруг по 300 единиц – тоже тревожно.

Наше раздражение на детей связано с тем, что взрослый не может выдавать то же пиковое напряжение. Например, ребенок внезапно завизжит, а для взрослого это стресс, потому что чтобы погасить его амперы, взрослому нужно столько же энергии выделить, а он не может. У ребенка 500 ампер, а у его мамы максимум 200. И у мамы сносит крышу. Надо всегда помнить, что крик – это агрессия. Никогда нельзя его применять – ищите любые другие методы противодействия.

Раздражение, гнев – это срабатывает сбросовый предохранитель. Но если постоянно пользоваться этим предохранителем, то будет как со старым выключателем, по которому ногами бьют, чтобы лампочка загорелась. А она почему-то все не горит и не горит. Лучше все-таки не бить, а подумать, что с ним случилось.

САМЫЙ ГЛАВНЫЙ СЕКРЕТ

Профессор Сомов принимал экзамен.

– Скажите три раза: «Блок, Блок, Блок».

– Блок, Блок, Блок… – повторяет студентка.

– Зачетку. Четыре. Следующий… Скажите три раза: «Блок, Блок, Блок».

– Блокблокблок.

– Два, на пересдачу. Следующий. Скажите три раза: «Блок! Блок! Блок!».

– Александр Александрович Блок! Александр Александрович Блок! Александр Александрович Блок!

– Зачетку. Пять.

После экзамена к Сомову Щукин подходит и спрашивает шепотом:

– Как ты это делаешь? За десять минут весь поток разогнал. Я тоже так хочу.

Профессор Сомов усмехается.

– В будущем учителе русского языка и литературы должно быть что? Самое главное?

– Он должен хоть что-то знать? Строгость? Пед. мастерство? Острая железная указка, переделанная из шпаги? – пытается угадать Щукин.

– Нет, это все вторично! В нем должно быть БЛАГОГОВЕНИЕ! Только оно одно и передается ученикам. Все остальное они забудут. А очень трудно произнести «Блокблокблок» с благоговением. Но кто справляется, тому сразу пять.

ВЫБОР ФАКУЛЬТЕТА

– О! – сказал профессор Щукин на лекции. – Я, кажется, придумал простой тест, как выбирать гуманитарный факультет. Ситуация такая: в столовой разбили большое блюдо. Подходит разгневанная буфетчица.

Реакция типичного филолога: «Ах! Я такой растяпа! Но ведь это такие мелочи! Кто-нибудь уберет, а я буду занимать его разговорами!»

Реакция психолога: «Давайте поговорим не о блюде, а о ваших чувствах. Что вы чувствуете по этому поводу?»

Реакция искусствоведа: «Интересные получились осколочки! Ой, не выбрасывайте! Можно сделать мозаику!»

Реакция историка: «А вот мне по этому поводу вспоминается интересный случай! Однажды во время своей поездки в Европу царь Петр…»

Реакция философа или религиоведа: «Надо увидеть в этом что-то хорошее. Например, на этом месте мог сидеть ребенок, а блюдо могло упасть ему на голову… Или кто-нибудь мог порезаться… А так отделались одним жалким блюдом!»

Юриста: «А это не я! Вы не докажете! У вас не ведется видеофиксации.»

ЗАВЕТНОЕ ЖЕЛАНИЕ ДОЦЕНТА ВОЗДВИЖЕНСКОГО

Доцент Воздвиженский разделся до пояса, надел боксерские перчатки, стал прыгать перед зеркалом и кричать:

– Хочу быть простым, элементарным, счастливым! Хочу быть сам себе понятным! Не хочу сомневаться! Хочу видеть вещи только с одной стороны! Влюбляться хочу как простой водопроводчик, а не чтобы непременно видеть какой-то там поэтический идеал! Хочу быть простым! Амебным хочу стать! Не желаю быть гнилой интеллигенцией! Надоело!

Профессор Щукин смотрел на Воздвиженского, смотрел и говорит:

КРОКОЗЯБР ВОЗДВИЖЕНСКИЙ

Профессор Щукин любил всех дразнить. И вот он подкрадется к Воздвиженскому, хлопнет его по спине так, что у того в груди загудит, и громко крикнет ему на ухо:

– Воздвиженский, ты крокозябр!

Воздвиженский напряженно улыбнется, будто понял шутку, а сам отбежит, спрячется за фикус у деканата и страдает:

– Почему он сказал это мне? Почему именно мне? Почему крокозябр? Что он хотел этим выразить? Чего добиться? Какую тайную мысль преследовал?

ПРИВЕТЛИВАЯ УЛЫБКА

– Уже два месяца я учусь здороваться с людьми! – радостно сказал доцент Воздвиженский. – Я интроверт. Раньше мне это было дико сложно. Здороваешься, а сам с ужасом думаешь: «А ну как он сейчас со мной будет разговаривать! Вот он сейчас рот откроет и заговорит! Лучше сделаю вид, что мимо иду и сильно задумался». А сейчас здороваюсь, и мне это нравится. Правда, все равно немножко опасаюсь, что будут разговаривать… погода там, вопрос про как дела. Ненавижу это тошнотство. Но уже научился приветливо улыбаться. Единение чувствуешь, радость. Словно движешься в правильном направлении. Правду говорю, честное слово!

– А вы, кстати, с нами сегодня не поздоровались! – сказала аспирантка Лена.

Воздвиженский покраснел.

НОЧЕВКА У ДРУГА

Однажды Воздвиженский поссорился с женой и пришел ночевать к профессору Щукину. У Щукина в пустой квартире был матрас из Икеа, стол и два ящика-стула. И какой-то дремучий ноутбук. И больше ничего.

– Свари мне пельмени, – попросил Воздвиженский.

– Я не умею варить пельмени, – сказал Щукин. – Но могу написать книгу, как варят пельмени!

– А яичницу?

– Я могу написать работу, как делают яичницу. Видишь ли сушествуют самые разные виды яичниц. Тортилья, норвежский омлет, пашот, орсини, шакшука… Это будет хорошая книга, поверь!

Но Воздвиженский хотел просто есть.

– А устроить свой быт ты можешь? – спросил он, укладываясь спать на выложенных в ряд томиках ПСС Чехова.

– Нет! Но я могу написать книгу, как устраивать быт! – воодушевился Щукин.

– А влюбиться?

– Ты не понимаешь! Я могу написать книгу, как влюбляются! Это гораздо интереснее, – сказал Щукин.

Он потушил свет и заснул. И, возможно, ему снилось, что он спит и пишет книгу про сон.

Глава 3

ШЕСТИДЕСЯТЫЙ ВОПРОС

Однажды аспирантка Лена пришла сдавать зачет профессору Горкину, а Горкин торопился и предложил ей:

– Давайте, я вам просто так зачет поставлю. Вы девушка умная.

Но Лена была очень честная, просто патологически.

– Нет, – говорит она. – Я не имею морального права получить этот зачет. Я шестидесятого вопроса не знаю. Пятьдесят девять выучила, а шестидесятый не успела. Лучше я в другой раз приду, на пересдачу.

Профессор Горкин смертельно испугался, что ему еще и на пересдачу в университет тащиться, и говорит:

– Я тоже шестидесятого вопроса не знаю. И вообще я доктор наук, а доктора наук только свою специализацию помнят. Так что давайте мне свою зачетку! Я, сказать по секрету, и так уже всей группе поставил, даже тем, кто ни одного вопроса не знал.

– Нет, не хочу просто так зачет получать. Я на пересдачу приду! – упрямится Лена.

– Давайте так, – схитрил Горкин. – Я вам сейчас поставлю зачет, а вы домой придете и шестидесятый вопрос выучите. Или, если не хотите, тяните билет, скорее всего вам шестидесятый и не попадется.

– Нет, – говорит аспирантка Лена. – Это нечестно. Я так не могу! Лучше я в другой раз…

– А зачем же вы тогда сегодня пришли, время у меня отнимаете? – кипит Горкин.

– Потому что так по правилам полагается в день зачета приходить и ставить профессора в известность о своем незнании… Я в другой раз.

– Никакого другого раза не будет! Я говорю, давайте! – профессор Горкин у нее зачетку вырывает, а Лена ее за спину прячет и брыкается. Не хочет нечестный зачет получать.

Вспылил Горкин и говорит:

– Ну и ладно. Не хотите зачет – ваши трудности! Будете тогда сдавать профессору Пингвинчикову, потому что я его у вас принимать не стану.

ДЕМОНСТРАТИВНЫЙ ОБМОРОК

У ответственного секретаря Маргариты Михайловны была привычка падать в демонстративные обмороки. Только что-то не по ней, или кто-нибудь ей перечить начнет, Маргарита Михайловна простонет: «Я умираю!» – и хлоп в обморок.

Лежит на полу, а сама в щелочку между веками смотрит, как это подействует. Обычно действовало стопроцентно, и Маргарита Михайловна получала, что хотела.

Как-то во время экзаменационной сессии, когда Щукин пришел за билетами, Маргарите Михайловне чем-то не понравился его тон и она – хлоп в обморок.

Щукин забеспокоился и, бормоча: «Нужно ее водой отливать!» схватил со стола чайник. Но не успел он даже одного раза плеснуть, как Маргарита Михайловна вскочила и заорала:

– Ты что с ума сошел? Там же кипяток!

И не стала больше при Щукине в обмороки падать.

ЮГОВ И СКАКАЛОЧКА

Доцент Югов очень любил прыгать через скакалочку. Как увидит где-нибудь скакалочку или даже просто веревочку подходящего размера, схватит ее и давай через нее прыгать.

Студенты, которые похитрее, знали об этой юговской слабости и на каждый экзамен приносили по скакалочке. Повесят как бы невзначай на спинку стула, а Югов увидит, схватит и прыгает до изнеможения. А потом упадёт на стул и охает:

– Уф! Умаялся, не могу больше. Давайте сюда ваши зачетки!

Однажды когда Югов прыгал, снизу прибежала преподавательница юрфака и давай кулаками в дверь барабанить: «Что у вас тут происходит? У нас в аудитории потолок дрожит! Заниматься не даете!»

А потом увидела скакалочку, глаза у нее загорелись, и она спрашивает у Югова:

– Можно я буду с вами по очереди прыгать?

– Нельзя, – говорит Югов. – Не хочу с тобой прыгать! Сама себе покупай скакалку!

ПИАНИСТКИ ДОЦЕНТА ВОЗДВИЖЕНСКОГО

У доцента Воздвиженского в окружении были только пианистки. И родственники у него все были пианистки, и сам он пианист. А хороший пианист – это обычно толпа дичайших тараканов. И вот Воздвиженский поэтому не женился. Он ужасно боялся, что вдруг женится, а жена окажется пианисткой, да еще одаренной пианисткой? И потому он очень внимательно смотрел на каждую женщину и если начинал подозревать, что она хотя бы на пол процента пианистка, то сразу убегал.

И вот он однажды придумал сам себе теорию, что вся беда тут в творчестве. Он слишком творческий. И его потянуло к людям простым и здоровым. В университете он приходил в плановый отдел. На стенах там висели календари с аккуратно отмеченными кружочками праздничными днями, а на окнах – цветы в горшках. За столами сидели радостные спокойные женщины, печатали на принтерах отчеты и ели джем и бутерброды. Доцент Воздвиженский прятался за кулером с водой и грелся в лучах их психического здоровья.

Но вдруг в один день экономистка поссорилась с бухгалтером из-за какой-то ерунды, вскочила, заплакала и кинула в нее бутербродом.

Но тут же ссора и прекратилась, потому что всех напугало поведение доцента Воздвиженского. Он выпрыгнул из-за кулера, схватился за голову и крикнул жалобным голосом:

– Ты что, пианистка, что ли? Что ты себе позволяешь? Как же можно так мечту убивать? – и кинулся вон из планового отдела.

БАБУШКА ТЮТЧЕВА

У заведующего кафедрой профессора Сомова был аспирант Костя Бобров.

Каждое утро Сомов вызывал Костю к себе в кабинет и говорил:

– Вот вы, молодой человек, аспирант… Уже даже не студент! А знаете, в каком году умер Писемский?.. А как звали бабушку Тютчева? Тоже не знаете? Плохо, молодой человек, очень плохо… Я уже жалею, что взял вас в аспирантуру.

Костя вылетал из кабинета Сомова, злой и красный, и тут на него на него набрасывался профессор Щукин:

– Кто был старше Суворин или Майков? Как звали детей Толстого по порядку их рождения? Какое было отчество у Батюшкова? Какой формы бумажки на окнах у Плюшкина?

Когда же Костя и на это не мог ответить, профессор Щукин смотрел на него презрительно, поворачивался спиной и уходил.

В коридоре Костя встречал аспирантку Лену и жаловался ей на жизнь.

НЕЗНАЮЩАЯ РИТА

У Щукина была аспирантка Рита, которая занималась Блоком. Она сама себя до конца не понимала и на все вопросы отвечала: «не знаю». За ней ухаживал Костя Бобров. Иногда он у нее спрашивал:

– Рит, я тебе нравлюсь?

– Не зна-аю, – тянула Рита.

– Но что-то же ты чувствуешь?

– Чувствую, но я не зна-аю любовь ли это. У Блока все как-то по другому описано. К тебе я этого не чувствую.

– Знаешь, я тоже не чувствую к тебе того, что описано у Чехова!

– Вот видишь. Все безнадежно! – говорила Рита.

– Может, тебе кто-то другой нравится? – допытывался Костя.

– Не зна-а-аю. Наверное, нет. Просто я не понимаю параметров.

Костя тихо выл.

– Чего параметров?

– Любви. А без параметров я путаюсь.

– Рит, хочешь пойдем куда-нибудь? Ну хоть в буфет на пятом этаже? – отчаянно предлагал Костя.

Рита некоторое время думала, а потом грустно отвечала:

– Не зна-аю. А что, надо куда-то идти?

– Ну хоть что-нибудь ты знаешь?

На глаза у Риты наворачивались слезы, и она отвечала:

– Ничего.

Костя ударял кулаком по стене, топал ногой и уходил.

– Но ты хотя бы страдаешь? – с надеждой спрашивала его вслед Рита.

– Страдаю. Нет, не страдаю, – отвечал Костя. – Тьфу, ты меня запутала. Я тоже уже ничего не знаю.

И Костя шел в буфет с аспиранткой Леной. Но с ней Косте было неинтересно, потому что она очень много болтала и все почему-то про науку.

ГДЕ ВАШ КОНВЕРТИК

У доцента Мымрина было много детей, и чтобы прокормить их, он подрабатывал уроками – готовил к поступлению в университет. Учеников у него были толпы, по две группы в день, во все дни, кроме воскресенья.

Порой Мымрин так переутомлялся, проверяя у учеников сочинения, что начинал заговариваться. Например, смотрит за обедом на какого-нибудь из своих родных детей и говорит:

«ДЕТКИ, ДРУЖИТЕ!»

Когда дети были маленькие, доцент Мымрин выйдет с ними на улицу, приведет их к песочнице. А там другие дети гуляют. Доцент Мымрин им скажет: «Детки, дружите!» И дети сразу с теми другими детьми дружить начинают. Бегать, играть. Через полчаса уже не разлей вода.

Потом детям стало лет по 16-17-18. А к доценту Мымрину ученики часто приходят того же возраста литературой заниматься. Мымрин хочет их со своими детьми познакомить и опять говорит: «Дети, дружите!» А дети, вместо того, чтобы дружить, начинают фыркать, отворачиваться, в упор друг друга не замечать. Что за чудо? Мымрин ничего не понимает. Вроде и интересы похожи, и вкусы, и даже внешнее сходство. Загадка.

Как-то пришел Мымрин в школу выступать, про Пушкина рассказывать, а с ним учительница из соседней школы. И очень стесняется, напряженная, словно на войну пришла. Мымрин решил ей доброе дело сделать, в учительскую ее привел и говорит: «Учительницы! Вот вам еще одна учительница! Дружите!» А учительницы косятся друг на друга и тоже не дружат, хотя Мымрин точно видит, что у них куча общего. Ну что за бред такой?

А как-то Мымрин пришел домой, а там его ждет филолог из далекого города. Тоже мрачный, тоже стихи пишет, тоже с бородой. Дети говорят Мымрину: «Дяденьки, дружите!»

А Мымрин на филолога исподлобья косится и совсем ему дружить с ним не хочется.

«Да, – думает Мымрин, – что-то не то с нами со всеми творится. Сложные мы какие-то становимся, противные. Может, это означает фраза: «Будьте как дети?»»

ХОРОШАЯ ШУТКА

Однажды на вступительных экзаменах в университет абитуриенты писали сочинение, а доцент Воздвиженский и профессор Горкин были назначены в аудиторию наблюдать, чтобы не списывали.

Занятие это было тоскливое, нудное, и Воздвиженский с Горкиным очень скучали. Чтобы хоть как-то развлечься, Горкин подкрадывался ко всем хорошеньким абитуриенткам и, если у кого-нибудь находил телефон, то забирал его и начинал на нем играть. А доцент Воздвиженский вдруг вспомнил, что сам уже сто лет не писал сочинений, и загорелся.

Он взял листок с печатью, подписался чужой фамилией и стал выбирать себе тему из предложенных. Так как Воздвиженский занимался Тютчевым, то и тему он взял по Тютчеву, заранее предвкушая, как удивит тех, кто будет проверять его работу.

Написав сочинение, Воздвиженский положил его в общую кучу и подумал: «Пятерка мне, конечно, обеспечена, но всё равно хорошая получилась шутка.»

А на другой день пришел на кафедру, нашел свое сочинение и видит, что оно всё исчеркано, а на последней странице стоит жирная тройка за подписью главного проверяющего профессора Сомова.

Удивился Воздвиженский, пошел с этим сочинением к Сомову и, не признаваясь, что это он автор, спросил:

– Почему у этого абитуриента тройка? По-моему, хорошо написано.

– Нет двух запятых, Белинский не процитирован, присутствует субъективный аргумент «мне нравится», почерк какой-то детский, слабоумный, да и вообще слабая… очень серенькая работка! – зевнул Сомов.

Глава 4

СПЕЦИАЛИСТ ПО ШЕВЧЕНКО

Однажды на кафедру приехал доцент Олексiй Максимов, специалист по Тарасу Шевченко. Он говорил только по-украински и требовал себе переводчика. Стали профессора спорить, умеет Олексiй Максимов говорить по-русски или нет.

– Да всё он прекрасно умеет! – говорит профессор Львовский. – Я по его глазам вижу, что он меня понимает. Это я как славист говорю.

– А я помню его лет десять назад на конференциях. Он тогда был Лешка Максимов, первейший мой друган! Булгаковым занимался, «Белой гвардией». Но потом чего-то на Шевченко перескочил, – огорчается доцент Воздвиженский.

– А вот, интересно, если он ночью палец дверью прищемит, на каком языке он ругаться будет: на русском или на украинском? – ехидничает Югов.

– Нет, – огорчается Воздвиженский. – Боюсь, что тоже на украинском. Я по глазам вижу, что Лёха окончательно перековался. Если Сидорчук, или Колесник, или Кац – те нормально, всегда по-русски говорят, хоть дома, хоть на работе, а вот если Иванов или Тарасов, у тех психика не выдерживает.

Так бы и спорили до бесконечности, но тут Маргарита Михайловна, ответственный секретарь, случайно помогла. У нее на шкафу конфеты были припрятаны, которые студенты на зачеты натаскали. Много конфет, коробок пятьдесят. И потому к этому шкафу даже на два метра подходить было опасно: Маргарита Михайловна воевать начинала. Все на кафедре это знали, а Олексiй Максимов все-таки человек новый. И вот он закинул на шкаф свою шапку, а как стал ее доставать, коробки и посыпались.

Маргарита Михайловна услышала звук и как подскочит. Схватила двумя руками словарь Ожегова, издание второе, дополненное, и ну за Олексiем гоняться. Размахивает словарем, совсем себя не помнит. А Олексiй Максимов даже и защищаться толком не может, только вокруг стола бегает и кричит:

– Спасите! Уберите ее от меня, а то я за себя не отвечаю!

Так и вспомнил русский язык. Потом с Воздвиженским до третьего часа ночи на кафедре водку пили, там потихоньку и заночевали. В университете пить было нельзя, но охрана там нормальная. Пить нельзя, но если культурно, то немножко можно.

– Чего ты мою водку наливаешь? Ты свою горилку наливай! – говорил Воздвиженский.

– Вiдчепися, москаль! – отвечал Олексiй Максимов и плакал.

ПУШКИН И ДАНТЕС

Однажды один ученый изобрел машину времени и вытащил Пушкина из прошлого за три секунды до того, как Дантес его ранил.

Разгоряченный Пушкин в бой так и рвется, пистолетом размахивает и требует, чтобы изобретатель его назад вернул. А у того как назло машина испортилось. Пришлось оставить Пушкина в настоящем.

Бродит Пушкин по Москве, впечатлений набирается, к лифтам и автомобилям привыкает. Стал было по издательствам ходить, но там не поверили, что он Пушкин и говорят ему: «Хватит у классиков списывать. Идите еще потренируйтесь, наработайте свою стилистику!» Расстроился Пушкин, стал работу искать. Хорошо, что он французский в совершенстве знал. Устроился в МИД.

Мидовцев обычно из ромгерма набирают. И много там таких, у кого французский язык – третий. Английский и немецкий они нормально знают, а французский не особо. Первые годы чаще пальцем показывают и говорят «пардон». Но французы – народ понимающий. «Политика, мадмуазель, это такая грязь! Но вы не волнуйтесь, мы сами все слова напишем, а вы только подпишитесь, что ознакомлены!» А тут Пушкин им всю политику испортил, потому что, оказалось, французы какую-нибудь хитрость напишут, типа им русские денег должны, а наши только подписываются. А Пушкин им говорит: «нет, вы свои глупости сотрите, а просто напишите: «Дантес – хам!» и хватит с вас. В общем, очень Пушкина в МИДе ценили, платили ему зарплату и даже поселили его в служебном семейном общежитии в Одинцово.

Однажды Пушкин услышал, что доцент Югов его творчеством занимается, заинтересовался и решил его навестить. А для начала, чтобы не быть узнанным, сбрил бакенбарды, очки темные надел и пришел к Югову. Видит, Югов сидит у окошка в 918 аудитории, ножку на ножку закинул и на закат грустит.

Увидел он Пушкина, от окошка отвернулся и спрашивает:

– Вы ко мне по какому вопросу?

– Экзамен сдавать! – говорит Пушкин.

– А почему я вас на лекциях не видел?

– Я болел, – отвечает Пушкин.

– Бедняжка! – сочувствует Югов. – Ну так и быть: я у вас приму. Тяните билет!

Вытянул Пушкин билет и читает на билете: «Творчество А.С.Пушкина». «Ну, думает, это пустяки. О себе-то я много чего рассказать могу».

Сел он перед Юговым, а тот спрашивает:

– Какова периодизация творчества поэта?

Пушкин от неожиданности растерялся и бормочет:

– Ну, так сразу и не скажешь. Помню, еще когда-то в детстве нянюшка…

– Неправильно! – обрывает его Югов. – Вы, юноша, демагогией занимаетесь, а надо все точно знать! Существует лицейский период, есть вольный, гражданский, романтический, затем Болдинская осень и зрелая лирика. Каждый из периодов в свою очередь делится на три подпериода. Ну-ка какие подпериоды лицейского?

Тут Пушкин совсем в замешательство пришел. У него всегда с датами напряженно было.

– И этого вы не знаете! – морщится Югов. – А кто у Пушкина был дедушка, это вам известно?

Пушкин обрадовался, что сумеет хотя бы на один вопрос правильно ответить, но только он рот открыл, как доцент его перебивает:

– Его дедушка был Ганнибал! Повторяю по слогам: Ган-ни-бал!

– Я знал! – сердится Пушкин.

– Ничего ты не знал, не знал, не знал! – дразнится Югов. – Ты небось даже не помнишь, как его по имени-отчеству звали!

– Абрам Петрович! – выпал Пушкин, пока Югов его снова не перебил. Да только доцент ему опять язык показывает:

– А вот и нет. Не Абрам Петрович, а Александр Сергеевич! Я не про деда, а про самого поэта спрашивал!

Понурился Пушкин, понял, что снова впросак попал. А доцент Югов завелся, вскочил, стал ногами топать и на него кричать:

– Ты совсем неподготовленный пришел! А все потому, что на мои лекции не ходил! Противный! Не буду тебя больше спрашивать! Давай свою зачетку!

Схватил со стола зачетку и, к удивлению Пушкина, поставил ему жирную пятерку.

– Имей в виду, – говорит Югов, – я тебе ее не за знания поставил. Просто у меня принцип такой: я всем пятерки ставлю, чтобы они не пересдачу не приходили! У меня здоровья не хватит ваши пересдачи принимать! Брысь отсюда и не нервируй меня больше!

ТВОРЧЕСКИЕ ДЕТИ

У доцента Мымрина были очень творческие дети. А творческие дети отличаются от нетворческих тем, что обычно до десяти лет не умеют завязывать шнурки, читать, писать, нос вытирать, вообще ничего.

И вот серым утром понедельника сонный Мымрин думает о чем-то своем и дети думают о чем-то своем и слушают аудиокниги в наушниках. А за окном идет дождь, и снег, и ворона сидит на проводах.

Мымрин возьмет какого-нибудь сына, наденет на него одни трусы, потом другие трусы, потом третьи трусы и так пока трусы в доме вообще на закончатся. Потом погладит по головке и скажет:

ФЕНЕЧКА

Аспирант Костя Бобров мечтал влюбиться. И чтобы ему родили дочку, а он назвал бы ее Фенечка. Когда какая-нибудь девушка начинала ему нравиться, он приходил к ней на страницу вконтакте и тщательно проверял, не цитирует ли она где-нибудь Иосифа Бродского или Ричарда Баха. И если оказывалось, что цитирует, Костя говорил с тоской:

– Эх! Опять плакала моя Фенечка!

ОПЯТЬ ОПОЗДАЛ!

Доцент Мымрин был очень необязательный. Например, лекция у него стоит в десять тридцать, а он придет в одиннадцать пятнадцать. Староста курса Лена ему звонит в тревоге, а Мымрин ей:

– Лена, вы там меня не выдавайте! Займитесь чем-нибудь!

– А в буфет можно? – спрашивает староста.

– А вас там никто не увидит? Только давайте тихо, – разрешит Мымрин.

На кафедре Мымрина за это ругали, но не очень.

– Творческий человек! Что с него взять? – говорила Маргарита Михайловна и звонила домой мужу, бывшему подполковнику.

– Ты суп выключил? Уже 13:57. А я тебе когда велела?

– Так точно! В 13:55 еще! – отвечал муж.

ФРАНЦУЖЕНКА

Косте Боброву поручили заниматься с французской аспиранткой Софи. Она разложит перед собой ноутбук, телефон, какой-нибудь планшет-переводчик, а сама в блокнотике пишет. Костя ей что-то говорит час, другой. А Софи слушает. Глаза такие медовые, лицо умное. «Насколько она лучше всех этих Лен, Рит! А, главное, чувствует сам дух нашей литературы! Надо будет ее как-нибудь в буфет пригласить!» – мечтает Костя.

Закончит консультировать и спросит:

– Вопросы какие-то у вас, девушка, имеются?

Софи заглянет в ноутбук, в блокнотик, в планшет. Глаза поднимет:

– «Льев Толстой»? Это значит толстый, кви? Большой?

– Большой и толстый лев! Да! А «лев» – это такой зверь. Понимаешь, кви? Хищник! Р-р-р! – скажет Костя и, умиленный, погладит Софи по голове.

ДИАЛОГ КУЛЬТУР

Однажды доцент Мымрин и профессор Щукин вели совместную лекцию по диалогу культур.

– Тут надо вот какой отличительный момент понять. Французская революция – это ничего не значит. Это как мои дети. Попсиховали, все на пол покидали, квартиру разнесли. Потом сами же все собрали, поцеловались и смотрят Миядзаки, – сказал доцент Мымрин.

ПОЦЕЛУЙ ВАМПИРА

Однажды профессор Щукин пришел на кафедру и видит, что аспирантки Лена и Рита спрятались под столом, и Лена читает Рите ужастик: «Вампир обнял девушку холодными руками и поцеловал ее. Его дыхание было горячим, а глаза горели!»

Увидели Рита и Лена Щукина, испугались и перестали ужастик читать.

СЛОЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Однажды доцент Воздвиженский пришел на кафедру и видит, что профессор Щукин метает в стену топор.

– Что ты делаешь? – спрашивает Воздвиженский.

– Я очень сложный, я сам в себе запутался! Я от этого страдаю! Счастье в простоте, в амебности, а я дефективный какой-то! – жалуется профессор Щукин. – Я летом в селе живу, и там люди ясные, понятные. Двинешь его – он тебя двинет. Обнимешь – он тебя обнимет. А я во всем вижу дополнительные смыслы! Например, для всех нормальных людей кошка – это кошка. В нее ботинком швырять надо, пока она цыплят не сожрала, а для меня кошка – это символ свободы и воплощения внутреннего «Эго»! Для других женщина – это символ плодородия и вовремя приготовленного обеда, а меня пять жен уже бросили! И все мне что говорили: «Будь проще!» Я так больше не могу!

Тут Щукин опять метнул топор и попал в шкаф, где у Маргариты Михайловны хранились конфеты, которые студенты за зачеты приносили. Щукин с Воздвиженским переглянулись, топор спрятали и бежать со всех ног, пока Маргарита Михайловна не вернулась.

– Вот она тоже человек простой! И я ей дико завидую! В ней ней невротизма, нет противоречивости! Она живительное начало, антагонистическое моей внутренней аморфности, – бормочет на бегу Щукин.

ИЗВЕЧНЫЙ ЗАКОН

У доцента Мымрина дети дрались в машине во время длинных переездов. Как не посадишь – дерутся. Он как не изощрялся, и мусорное ведро между драчунами ставил, и старших детей сажал – все равно дерутся. До того доходило, что сам Мымрин из машины выскакивал и бежал куда глаза глядят.

И тут как-то дочка Рина ему говорит:

– Вот смотри, что я заметила! Когда подерутся два ребенка, то от тебя потом почему-то получает самый нормальный и вменяемый.

Мымрин задумался.

– Да, – говорит, – странно. Получается, чем меньше ты виноват, тем больше получаешь. Но тут, наверное, есть какой-то высокий философский смысл. Например, родитель наказывает того ребенка, у которого есть мозги и который в силу наличия мозгов в состоянии хоть что-то воспринять… А второго… его хоть ругай… хоть шлепай… все бестолку!

– Как-то это нечестно, – говорит Рина.

– Совсем не честно, – соглашается Мымрин. – Выходит, что выгодно быть ненормальным и невменяемым. Но вообще, сказать тебе по секрету, во взрослой жизни то же самое!.. Смотри! Опять дерутся! Разнимай их! Оттаскивай того, который с мозгами, а я другого!

Глава 5

ЗАГАДКА ПРИРОДЫ

В одном подъезде с Мымриными жила учительница младших классов Анна Ивановна Кнопина. Каждое утро она вставала в пять утра и бежала за десять километров купаться в проруби. А когда возвращалась, кричала Мымриным в окно:

– Вы еще здесь? Форму погладили? Пуговицы пришили? Быстрее! Быстрее в школу!

СВИДАНИЕ С ПИСАТЕЛЕМ

Однажды профессор Щукин и доцент Воздвиженский случайно узнали, что аспирант Костя Бобров пригласил аспирантку Лену на свидание и решили ее отговорить. Спрятали ее за штору, а сами пригласили на кафедру Костю и спрашивают у него:

– Костя, вы ведь, говорят, книжки пописываете?

– Ну это, собственно, не книги. Это, собственно, рассказики, – краснеет Костя.

– Осторожнее, молодой человек! Вам ведь известно, что все писатели психи? – говорит Щукин.

– И я… я псих! – поспешно говорит Костя.

– И все страдают пограничным расстройством, – говорит Воздвиженский.

– И я! Я тоже пограничник!

– И все алкоголики, – добавляет профессор Щукин.

– И я алкоголик!

– И они все невротики!

– И я! Я невротик! – кричит Костя, и на одном месте прыгает, так ему хочется настоящим писателем стать.

Тут Воздвиженский штору отодвигает и говорит Лене:

– Вот смотри, Лена! И с этим вот сокровищем ты хотела идти на свидание! Давай ты лучше у нас на кафедре посуду помоешь. А то много ее, понимаешь, накопилось.

ПРО ЖЕНУ МЫМРИНА

Жена доцента Мымрина была скульптором. До шести утра она обычно творила что-нибудь монументальное, а потом ложилась спать. А в семь уже приходилось собирать детей в школу. Жена отрывала голову от подушки и спрашивала у детей:

– У вас ничего не болит? А вчера вы не кашляли? А позавчера? А позапозавчера? А когда-нибудь вообще?

И дети сразу начинали мучительно кашлять.

– Вот видишь! Может, пусть сегодня полечатся? – говорила жена.

– Нет! Так дело не пойдет! Если они останутся дома, они мне вынесут мозг! В школу! Все живо в школу! – кипел доцент Мымрин и начинал искать во всем доме хотя бы один чистый носок. Ничего найти не мог и искал место, где можно топнуть ногой, потому что повсюду была разбросана творческая глина.

– Мы что, нищие? Есть у нас какая-нибудь одежда?!

– Спроси у детей, куда они все положили, – советовала сквозь сон жена.

– Угу. Сейчас спрошу, – отвечал Мымрин и начинал наматывать детям портянки и крепить их скотчем.

НЕПРАВИЛЬНАЯ ОБЕЗЬЯНА

Доцента Мымрина и его жену достали вайбер-группы школы, кружков и так далее. Их было много, и во всех каждый день по 30-40 сообщений. Фотки какие-то по пять мегабайт, смайлики, картинки, собрания всякие, жалобы на родительский комитет, что они куда-то потратили 29 рублей 56 копеек без чека. А если чего-то не ответишь – потом ругаются, что упускаешь важную информацию и не проявляешь интереса к учебе.

Жена Мымрину говорит:

– Давай купим обезьяну, чтобы она отвечала на вайберы! Научим ее посылать смайлики и делать фотки.

– Давай! – говорит Мымрин, а потом спохватился.

– Нет, – говорит, – не надо. Я заранее знаю, что это будет неправильная обезьяна. И будет она делать не то, что от нее ожидают.

У Мымриных всегда так. Купят они, например, собаку, чтобы она дом охраняла. А собака будет добрая, толстая, ленивая и только будет красть все со стола. А потом лежать в детских кроватях, детей под одеяло не пускать и рычать.

СЛОЖНЫЙ ВЫБОР

Аспирантка Лена решила влюбиться в футболиста, но у нее не получалось. Она подойдет к какому-нибудь футболисту, походит вокруг него, улыбнется, но как только футболист разговаривать начнет, она за голову схватится и бегом от него.

Пожаловалась она аспиранту Косте Боброву.

– А ты как хотела? – говорит Костя. – Футболисты – это типичные представители группового мышления. То есть в составе команды мыслят хорошо, а по отдельности не очень… Ты лучше влюбись в боксера. Боксеры – эти хоть и чаще футболистов по голове получают, но почему-то гораздо умнее. В целом, если между футболистом и боксером выбирать, то тут вообще выбирать нечего. Боксер твою внутреннюю сложность уравновесит.

Обрадовалась Лена и убежала влюбляться в боксера. А Костя смотрит ей вслед и грустно думает:

СТОПКА КНИГ

Однажды доцент Воздвиженский пришел в университет, а ему навстречу аспирантка Лена. Щеки красные, лицо круглое. В руках огромная стопка книг. Воздвиженский поманил ее к себе пальцем и говорит:

– Леночка! Что это у тебя?

– Книжки! – говорит Лена.

– Выбрось это сейчас же вон в ту корзину и беги отсюда, пока ты еще молода!

Но Лена никуда не побежала.

– А где мне тогда искать? – жадно спросила она.

– В религии.

Лена испытала искреннее разочарование.

– Но это же узко и наивно!

Воздвиженский вздохнул.

– Ну тогда ступай, деточка, еще почитай! – сказал он.

ЛЕКЦИЯ НЕ ПО ТЕМЕ

Профессор Щукин опять стал читать лекцию не по теме.

– Я не совсем понимаю вопрос про муз. По моему мнению, это симулякр. Копия, не имеющая отражения в реальности! – заявил он.

– Как симулякр? – всполошилась аспирантка Лена.

– А так. На самом деле писатели не выносят, когда музы даже близко подходят к их компьютеру. Некоторые, конечно, вежливо улыбаются, но сразу отсылают музу за чаем. Вот когда текст отвердеет, тогда уже хоть прыгай на книжке, хоть критикуй – чихать! А пока книга пишется – ни-ни! Это как ребенка в животе у матери руками трогать и с замечаниями лезть! «Ой, глазки какие-то неоткрытые! Ой, ножки какие-то не такие!»

– А хвалить можно? – морщится Лена.

– Хвалить нужно. Но тоже без перегрева и никаких советов! Да это как, допустим, жена художник, а муж такой с бензопилой «Дружба». «О, елки-палки! Давай я буду твоим музеем!» «Мастер и Маргарита» – вот уж симулякр в квадрате. Мастер пишет, а она ему рукописи ноготочком отчеркивает! И на его стуле любимом, небось, сидит! Это, конечно, приятно, но если б на самом деле так было, Мастер взял бы так рукопись потолще, подкрался и так эдак по-доброму… не читай!

– Но там о другом совсем! О том, что писатель никому не нужен. На улице темень, дожди, снег, депрессия, государство лезет, чего-то хочет. А писатель кому-то должен быть нужен. Человек не может без одобрения, внимания и прикосновений – он дохнет. И вот эта Маргарита в одном лице и читатель, и любовница, и жена, и муза, – сказала Лена.

– Ну тогда понятно… Тут можно и ноготочки потерпеть, – уступил Щукин.

– А исключения есть? – спрашивает Лена.

– Есть два. Жены Толстого и Достоевского. Жена Толстого переписывала его рукописи, чтобы ему править удобнее было, но при этом не вникала особо, что переписывает и советов не давала. «Вчера Левочка писал что-то грустное. Что-то там у него герои все ходят с места на место. Барыня какая-то от мужа ушла. Переписала две тетрадки». А жена Достоевского – вот это действительно титан. Уважуха! Ее книга воспоминаний моя любимая!

И Щукин ударил себя кулаком в грудь.

– Но ведь у писателей очень плохо с самодисциплиной. Он две буковки напишет и отвлекается. Вот тут и нужна муза! – сердито сказала Лена.

– Это – да, это в самую точку, – вздохнул Щукин. – Но для этого есть прекрасный метод! Идеальная современная муза должна находиться где-нибудь в пределах видимости, и все время повторять: «Пиши-пиши-пиши!» или «Дайденег», «унаспродуктовнет». Вот это проверенный метод. А остальное все не работает.

ВЕЛИКИЙ ПИСАТЕЛЬ

Два писателя спрятались за дверью буфета, а это была хорошая такая дверь, деревянная, надежная, и договаривались между собой.

– Давай так! Ты будешь всем говорить, что я великий! А я буду всем говорить, что великий ты! Понимаешь? Потом мы найдем третьего. И он тоже будет говорить, что мы великие! А мы, что великий он!

– А если он не будет великий? – тупо спросил второй писатель.

– Ты идиот и графоман! Какая разница? Ты не понимаешь, как устроен литпроцесс! Никто никого не читает, но все образуют всякие там литературные партии, потому что надо же выживать… Тут как в сказке о голом короле. Если ты слышишь все время, что кто-то великий, то покупаешь его книгу и начинаешь всем говорить, что она тебе нравится! На всякий случай, чтобы быть как все… Ну понял, как все работает?

– Не-а.

– О небо! С кем я связался! Короче, потом мы находим четвертого, лучше всего критика, и говорим ему: слушай, как там тебя, критик! Мы будем говорить, что ты великий критик, а ты говори, что…

Тут писатели заметили профессора Щукина, который шел по коридору в буденовке и вез за собой игрушечную машинку. Писатели переглянулись, подскочили к нему бочком и начали бубнить:

– Слушай, Щукин! Ты говори всем, что мы великие!

– Я не стайный, – сказал Щукин и, всхлипнув, поправил буденовку.

САМОЕ БОЛЬШОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ

Доцент Мымрин сказал:

– Самое большое удовольствие мужчина испытывает, когда узнает, что станет отцом. Даже, наверное, не сам ребенок, а некое радостное предожидание. Ну как в детстве ждешь первого января, чтобы заглянуть утром под елку. А все остальные удовольствия, даже если бы мне Нобелевскую премию дали или подарили спортивную машину – ну такое все… даже говорить не буду.

– Детей надо не только рожать, но и воспитывать! – ответила жена Мымрина. Она всегда знала, как испортить мужу настроение.

КОНСТРУКТИВНЫЙ ПРОБЕЛ

– Есть одна вещь, которую никогда не поймет ни одна женщина. Не потому что женщины плохие, просто тут у женщин какой-то баг в сознании, конструктивный пробел, я бы сказал. Одним словом, мужчине очень важно ощущать себя любимым, чтобы он мог заняться чем-то другим и вообще не думать о любви, – сказал профессор Щукин.

– И, кстати, ребенку тоже, – подумав, сказал доцент Воздвиженский.

– Чего ребенку? – не понял Щукин.

– Ребенку тоже, – повторил Воздвиженский.

МАЙ ЛАЙФ – МАЙ РУЛС

Аспирантка Лена купила майку с надписью «Мое тело – мое дело», пришла в университет и стала ходить взад и вперед перед аспирантом Костей Бобровым. Она решила, что Костя спросит ее про майку, а она скажет: «Май лайф – май рулс! Майка – это мое личное пространство!» и гордо отвернется.

А Костя про майку ее спрашивать не стал и говорит:

– Пошли в буфет!

Лена растерялась, потому что она про буфет никакого ответа не приготовила, и кричит:

– Майка – это мое личное пространство! – и побежала дальше.

А тут доцент Югов выскакивает:

– Ой, девушка! Что у вас на майке написано? Вы, наверное, в партию какую-нибудь записались?

Югов вечно подозревал, что все в партию записались. Ему скажут: «Я люблю фрукты!» А он сразу: «Ой! Да вы, наверное, в партию какую-нибудь записались?»

– Май лайф – май рулс! – гордо ответила Югову Лена и пошла в библиотеку.

Глава 6

ЧУЖАЯ ТЕРРИТОРИЯ

Дети доцента Мымрина делили маму. Взяли ее расчертили зеленкой на отдельные сектора и вопят: «Моя! Моя мама! Убери руку! Ты на чужую территорию залез!»

– Нет, – сказал Мымрин. – Вот вы женитесь, будут у вас свои мамы. А это моя мама! Идите все отсюда!

НЕБЛАГОРОДНЫЕ МИЗИНЦЫ

Аспирантка Лена и аспирант Костя каждый день приходили в университет, чтобы ругаться друг с другом. Они прятались за фикусом рядом с деканатом и начинали.

– Я тебя ненавижу! У тебя неблагородные мизинцы на ногах! – говорил Костя.

– И я тебя ненавижу! Ты зооморф, примитивный индивид, прикидывающийся сложным! Пьер Безухов, ха-ха-ха! Славянофил!

– А ты либералка!

– А у тебя уши торчат! И еще ты не любишь Иосифа Бродского!

– А ты фанатеешь от Тургенева! И вообще ты Михайло Ломоносов в теле прекрасной женщины!

– А ты сутулишься, и у тебя прыщ на носу!

– А ты косолапая, и ноги ставишь носками внутрь!

Декан Кутузова потихоньку открывала дверь деканата, слушала и умилялась.

АБСУРДНОЕ КИНО

– Я мог бы стать прекрасным сценаристом в жанре абсурдного кино! Чую в себе силы великие! – сказал профессор Щукин.

– Но тебе лень! – ехидно сказал доцент Воздвиженский.

– Откуда ты знаешь? – испугался Щукин.

– Ну ты всегда так говоришь.

ПОЭТ-ФИНАНСИСТ

У профессора Щукина был приятель Пряжкин. Он был поэт, но по необходимости получил финансовое образование. Вначале этот Пряжкин ушел от жены, потом ушел от еще одной женщины, потом поправился на сорок килограммов, потом стал веганом и на шестьдесят килограммов похудел. Потом уехал на Тайвань изучать духовные практики. Потом уехал в Норвегию торговать рыбой, потом открыл онлайн магазин, потом вернулся еще к одной женщине и ушел от нее к жене. И все эти годы очень часто, когда его откуда-нибудь выгоняли, месяцами жил у Щукина. Щукин его любил, потому что сам был примерно с такими же заскоками, даже иногда похлеще. Например, захотел проехать на велосипеде от Якутска до Ленска и его еле-еле спасли дальнобойщики.

А однажды Пряжкин вдруг очень воцерковился и стал петь в хоре. Пел месяца четыре, потом остыл, из храма ушел и вдруг однажды у Щукина посреди ночи – звонок в дверь. Щукин берет топор, которым он гонял чертиков Ивана Карамазова, и идет открывать. На площадке стоит Пряжкин, злой такой, с чемоданом, и говорит:

– Я знаю, Бог живет не в церкви! Я знаю Бог живет в сердцах, в друзьях, в любви! Сегодня когда жена мой чемодан в окно выбросила, мне все это открылось. Как прозрение – вспышкой! Можно я у тебя опять поживу? И параллельно буду доносить всем людям свою новую веру!

И бочком в дверь лезет. Щукин подумал и говорит:

– Знаешь, Вась, иди отсюда! Если бы ты опять похудел, потолстел, уехал в Арктику поваром, сделал себе татуировку на лице – я бы тебя понял! А это уже явная ересь, даже для меня! Брысь отсюда, а то вдарю!

И закрыл дверь.

ВОСПИТАНИЕ ХАРАКТЕРА

Профессор Щукин сказал:

– У многих девушек изначально кошмарный характер, особенно у серьезных, правильных, самых лучших девушек. Прямо-таки кошмарнейший. И поэтому их надо регулярно дразнить. Иначе девушка костенеет в своей правильности, а это гибель. Поначалу девушки поддаются дразнению плохо, но если девушку продолжительно дразнить – она со временем становится человеком.

– Но может и озвереть, – сказал Костя.

СТРАНИЦА В ИСТОРИИ

– Чтобы остаться в истории, писатель должен или попасть в коллективное бессознательное, или быть невероятно бодрым и жизнелюбивым! Так, чтобы это прямо прорывалось сквозь прозу и сквозь века! – сказал профессор Щукин.

– Коллективное бессознательное – это как? – после вежливой паузы спросил Воздвиженский.

– А шут его знает! Оно, понимаешь, коллективное. И оно бессознательное.

– А биография?

– У писателя нет биографии. Имя автора – это два слова над названием книги для обозначения примерного, но не гарантированного качества продукции. Все остальное узнавать вредно. Я потерял для себя три четверти литературы, когда стал изучать биографии.

– Ну а как же те биографии, что мы даем студентам?

– Это симулякр, который выдумали школьные учителя. Краткая выжимка, которую кто-то, может, запомнит. Ну там Есенин – рубаха-парень, крестьянский поэт, ходил по трактирам. Или Маяковский – вначале ходил в желтой кофте с бантами и шокировал барынь, а потом стал ходить по заводам и шокировать рабочих. Чушь.

– А депрессивная проза?

СОНЕЧКА НЕ-МАРМЕЛАДОВА

Аспирантка Лена пришла к выводу, что она похожа на Сонечку Мармеладову, и решила, что навеки влюбится в того, кто узнает в ней Сонечку. Решительная, бледная, она пришла в университет и сказала Косте:

– Кто я из литературных героинь? Только говори правду! Не задумывайся!

– Наташа Ростова! – покраснев, сказал Костя.

– Кто-то?! Наташа? Но это так узко и скучно! Дети – они все такие красные и так визжат!

Лена махнула на этого дурака рукой и побежала дальше. Следующим ей встретился доцент Воздвиженский.

– А у вас кто идеал женщины? В смысле, я на кого похожа? – спросила Лена.

– На Татьяну Ларину! – сказал Воздвиженский.

Лена разочарованно хмыкнула.

– А ваш идеал кто? – зачем-то спросила она у старенького профессора Пингвинчикова, который как раз появился из девятой поточной аудитории.

Профессор Пингвинчиков настороженно огляделся по сторонам.

– Никому не скажешь? Леди Макбет Мценского уезда! – шепотом ответил он.

Лена схватилась за голову и кинулась на кафедру. Там сидели профессор Щукин и профессор Сомов и играли в русскую рулетку котлетами из столовой.

– Эй вы, двое! Вот вы, вы! Кто ваш идеал женщины? – отчаянно глядя на них, крикнула Лена.

Профессора вначале стали врать, что их идеал декан Кутузова и ответственный секретарь Маргарита Михайловна, но Лена сказала:

– Перестаньте юродствовать! Имейте мужество сказать правду!»

– Ладно! – сдался Щукин. – Три-четыре!

И они с Сомовым хором произнесли:

КАПРИЗНЫЙ ПУПС

Когда занимаешься литературоведением, всегда нужно учитывать, что в каждом писателе, поэте, актере живет противный пупс-капризон. А это жуткая, совершенно жуткая собака! – сказал профессор Щукин.

– В каждом?

– Некоторые его из себя выдавливают. Но получается только хуже. Как выдавленный прыщ на лбу всегда страшнее, чем когда его оставляешь.

– То есть лучше оставить?

– Угу. Но контролировать.

ПРОБЛЕМА ЗАПЯТЫХ В РУССКОЙ ФОНЕТИКЕ

Аспирантка Лена пришла в университет очень грустная. Отозвала в сторону свою лучшую подругу Машу, которая занималась проблемой произнесения запятых в русской фонетике, и сказала ей:

– Маша! Я проанализировала три тысячи источников на всех языках мира. И вот вывод: все лучшие мужчины достаются счастливым, глупым и радостным женщинам! Понимаешь, ни красивым, ни худым, их в подборке вообще нет, а глупым и радостным. То есть можно не сидеть на диете, не мучить себя, а просто приобрести эти качества и все…

Маша задумалась.

– А давай тренироваться! Ты хихикай, а я буду притворятся глупой! – сказала она.

– Давай!

Они уставились друг на друга и стали пытаться. Пять минут пытались, десять.

– Да. Это не симулируешь. Это должно идти от души! – убито сказала Лена.

– И что же нам делать? – спросила Маша.

– Пойдем в буфет и съедим тот кекс с метровым слоем крема! Может, там повеселеем!

МОЙ СУСЛИК МАРГАРИТОЧКА

Муж Маргариты Михайловны был большой жук. Работал автомехаником. Однажды у Щукина сломалась машина, и он решил с ним посоветоваться. Муж взял с него за компьютерную диагностику пять тысяч, пять тысяч за подбор детали, пять тысяч за саму деталь, пять тысяч за моделирование и еще пять за работу. Потом поменял какую-то крошечную пружинку, и машина опять стала ездить.

Щукин обрадовался, но неосторожно спросил:

– А как бы ты для себя починил?

– Да никак не чинил бы, – наивно ляпнул муж. – Там у нас «Жигуль» брошенный во дворе стоит. Я бы из него пружину выковырял, и машина бы и с ней прекрасно бегала. Никуда б не делась!

– А моделирование? – спросил Щукин.

– Чего? – спросил муж, который уже забыл, какие слова говорил.

Щукин затаился.

А еще через год муж Маргариты Михайловны пришел к Щукину очень смущенный.

– Вот я мемуар написал в пяти томах! Называется: «Как я встретил моего суслика Маргариточку!» Не мог бы ты его посмотреть?

Щукин посмотрел мемуар.

– Пять тысяч за анализ стилистики. Пять тысяч на лексику. Пять тысяч за семантику. Пять тысяч подбор синонимов. Пять тысяч – статистика удобочитаемости. Пять тысяч состыковать сюжет и композицию в целях лучшего выражения идеи, – сказал он.

Муж приуныл.

– А для себя бы ты как сделал? – спросил он.

Щукин уже понял, что ему не заплатят и, смягчившись, сказал:

– А для себя бы я выбросил все начало и начинал сразу со слов:

«Я вышел из подъезда. Какая-то огромнбезумная бабища громила мою машину. «Неужели кто-нибудь на ней женится?» – подумал я». Сильное начало! С таким началом от книги не оторвешься.

МЕТОДИЧКА В ШЕСТНАДЦАТЬ СТРАНИЦ

Профессор Щукин написал методичку в шестнадцать страниц по последней трети девятнадцатого века. Раздал ее студентам-вечерникам на время занятий, а после экзамена перед объявлением оценок собрал методички, унес в дальнюю комнату и стал нюхать между страницами.

– Так… Эта девушка готовится к экзаменам в «Макдональдсе». Вот тут вот кусочек филе-о-фиш остался и пятно кетчупа. Хм… Поставим ей «3», будет в следующий раз бережнее относиться к книгам.

Нюхает следующую методичку.

– А эта методичка пахнет порохом… Я, кажется, знаю у кого она была. Девушка служит днем в спецназе. Идет операция, стрельба, взрывы. А она читает мою методичку. К ней подскакивает двухметровый негодяй с пулеметом, а она его моей методичкой хрясь! И нокаут!.. Что ж, поставим ей «4» за мужество и героизм.

Нюхает Щукин последнюю методичку.

– Ну? А эта чем пахнет? – нетерпеливо спрашивает Воздвиженский.

– НИЧЕМ! – мрачнеет Щукин. – Она ее даже из сумки не доставала! О подлая коварная женщина! О ехидна! Ну шут с ней, поставим ей «пять»!

– За что? – теряется Воздвиженский.

СЕКРЕТ ОБРАЩЕНИЯ СО ВРЕМЕНЕМ

Профессор Щукин сидел дома, болел и читал Ветхий Завет.

– Он завораживающий! В нем, кроме базового спокойствия и простора, есть идея красивого и свободного обращения со временем. Ну как если бы я сказал: «Переселюсь лет на четыреста в Новосибирск, потом на двести лет уйду в тайгу, потом на триста лет уеду на Камчатку и вновь вернусь в Подмосковье». И если бы умер где-то по пути, это совершенно не нарушило бы моих планов.

Глава 7

3 КГ БАНАНОВ

Доцент Мымрин покупал каждый день 3 кг бананов. И больше ничего не покупал, потому что боялся магазинных полок и не понимал, где на них что лежит. Дети ворчали и говорили:

– Твои бананы никто не ест!

ДЕВЯТЬ НЕМЕЦКИХ ПИСАТЕЛЕЙ

На лекции профессор Щукин сказал:

– Назовите мне десять современных французских писателей…

– Бальзак, Дюма, Монтень… Антуан де… – начала Лена.

– Современных… ныне живущих!

Тишина.

– Назовите мне десять современных немецких писателей! – потребовал Щукин.

– Корнелия Функе? – робко спросил Костя.

– А еще девять?.. Ну она одна, конечно, сойдет за десятерых… Назовите мне десять современных китайских писателей. Индийских? Бразильских?

– Э-э…

– Вот! А теперь десять английских и американских!

Сразу вскинулся лес рук.

– А двадцать можно? А тридцать? – закричала Лена.

– Вот, – сказал профессор Щукин. – И я о том же. Почему так?

– Кино! У них есть Голливуд! Мультфильмы! Экономика! – завопил Костя.

Профессор Щукин пожал плечами.

– Ну да… Но это все равно не может быть полным ответом. Да и какая экономика нужна для книг? Старый ноутбук? Тетрадка с ручкой?

– Может, качество литературы? Великий красивый мировой язык?

– Мимо. Аналитический язык не может быть лучше синтетических.

– Много носителей языка? – предположила Лена.

Щукин опять пожал плечами.

– Не знаю… Мы же их не по-английски читаем… Нет, тут что-то еще. Не могу понять.

– Тогда что?

– А вот этого я сам не могу сформулировать. И ощущаю себя точно девочка из деревни, которая смотрит в зеркало и думает: блин, я же красивая! Я же лучше, чем эти модельки на показе мод! Но почему, почему? В общем, тут опять какая-то область коллективного бессознательного! – сказал Щукин.

ПРО СТУДЕНТА СЕРЕЖУ

Кроме Лены и Кости Боброва, был на курсе еще студент Сережа. Он занимался атлетической гимнастикой и очень любил всем сообщать, сколько он весит и какой у него бицепс.

– Я сейчас вешу сто два. Бицепс у меня сорок семь. Мне нужно добрать до ста восьми, а потом подсушиться до ста ровно! Понимаете какой замысел?

Девушки-филологи кивали. Лица у них были серьезные, восхищенные, и Сережа не понимал, что они издеваются.

Костя Бобров как-то отвел Сережа в сторонку и говорит:

– Понимаешь, это не вариант! На юрфаке это бы сошло с рук, но для филфака ты не типаж. Здесь студентки любят только тех, кого жалеют! А как тебя можно жалеть, когда ты такой лось? Ты прикинься депрессивным, вялым таким. И еще: ты занят только собой. Ты скажи девушке: «У тебя красивые глаза!» Комплименты лучше использовать самые простые, а то когда начинаешь правду говорить, тут можно себе навредить. Я, например, однажды сказал одной девушке, что полюбил ее, потому что она похожа на морскую свинку, а она… Ну, в общем, про глаза самое безопасное!

Сережа заплакал и застучал кулаками по стене.

– Так нечестно! – закричал он.

– Почему? – растерялся Костя.

– Я качаюсь, я стараюсь, я пытаюсь соответствовать! А какой-то дурак просто соврет, что у нее какие-то там глаза, прикинется вялым и она его полюбит? Не хочу я так! Я этих козлов всех закопаю!

И Сережа опять начал плакать. Девушки-филологи услышали, что он плачет, налетели со всех сторон и стали его утешать. Сережа стоял между ними счастливый и делился мыслью, что до ста он сбрасывать не будет. Лучше доберет до ста пятнадцати, а потом уйдет на сто десять – сто одиннадцать.

– Он безнадежен! – подумал аспирант Костя и отправился объяснять аспирантке Лене, как сильно он ее презирает. Костя объяснял ей это каждый день по часу, и Лена всегда внимательно его слушала и поощрительно кивала.

ЖЕНЩИНА С ДЛИННЫМИ ВОЛОСАМИ

– Мне очень нравятся женщины, которые поют и у которых длинные волосы. Даже можно плохо петь, я все равно в этом не разбираюсь, – сказал профессор Щукин.

– Закон компенсации. Наверное, наша генетика ищет себе недостающие таланты… А меня вот в детстве не отдали в художественную школу. И вот если женщина рисует… – нервно сказал доцент Воздвиженский.

– А волосы длинные? – перебил Щукин.

МЫМРИН ХВАТАЕТСЯ ЗА ГОЛОВУ

Дети доцента Мымрина постоянно ныли:

– Я не пойду на выпускной! Зачем вы туда деньги заплатили? Будут на меня смотреть, чего-то хотеть, какие-то слова говорить…

– Ну надо, наверное, для социализации. Люди же живут в обществе, – отвечал Мымрин.

– Я не хочу! Я не пойду! Надо было меня спрашивать! Там такие все вонючки!

Только доцент Мымрин отбежит, другой ребенок подойдет:

– Я не пойду на новогоднюю елку! Все будут прыгать, хлопать! И там Ярослав, я его ненавижу, такая вонючка!

– Но там подарки будут! Дед Мороз, квест! – соблазняет Мымрин.

– Не хочу! Почему ты у меня не спросил разрешения? – ноет ребенок.

Схватится за голову доцент Мымрин, опять отбежит.

А однажды жена его спрашивает:

– Ты пойдешь завтра на заседание ученого совета?

– Нет, ни за что! – кричит Мымрин. – Сплошная потеря времени! Один профессор Сомов чего стоит… Чего-то будет хотеть, какие-то слова говорить…!

– Но ты же часть кафедры, живешь в социуме.

СТО ДВА ПРОЦЕНТА

Однажды на заседании экспертного совета по творчеству Мандельштама профессор Щукин сказал:

– Я не знаю ни одного хорошего филолога, который смог бы посчитать, чему равны сто два процента от ста рублей!

– Здрасьте! Процентов всего сто! – сказал Воздвиженский.

– Я знаю, что всего сто, но чисто теоретически высчитать можно, – смутился Щукин.

– Да запросто… Вы что, в школу не ходили? Сто надо разделить на два и умножить на сто! – сказал аспирант Костя. – Это будет… пять тысяч!

Профессор Щукин расхохотался.

– Тебе надо работать в банке кредитным калькулятором! – сказал он.

– Нет! – запротестовал Воздвиженский. – Все гораздо проще! Сто надо умножить на два и разделить на сто! И плюс те два, потому что больше ста процентов не бывает!.. Эти два мы вычитаем из ста, и девяносто восемь прибавляем к предыдущему ответу! Я не знаю, сколько будет… дайте бумажку!

– Сто два процента от ста – сто два! – выпалила аспирантка Лена.

Щукин уставился на нее с недоумением, сверился с ответом в интернете и помрачнел.

– Странно… и тут такой же результат… А сто четыре процента от ста?

– Сто четыре!

– А сто шесть процентов от ста?

– Сто шесть.

– Хм… ну либо ты не филолог либо… Стоп! А сколько будет два процента от тысячи? – внезапно крикнул осененный Щукин.

– Да так же! Тысяча плюс два! Тысяча два! – сказала Лена.

– Наша ты! Наша! – закричал Щукин и кинулся ее обнимать.

«АЙ ДА, ПУШКИН!»

Однажды на заседании кафедры стали спорить должен ли писатель быть социально активным или медийным.

– Ни в коем случае, – сказала Лена. – Писатель должен ходить в черной маске и отсутствовать в соцсетях. Писатель – тайна и пророк. Слишком малая дистанция уничтожает пиитет. Нереально уважать человека, которого хорошо знаешь…

– Да все есть в сети! Даже те, кого там нет! Потому что это удобно! – заспорил Костя Бобров. – Просто зовут его там, допустим, «Сладкий котик», стена пустая, а на аватарке качок из мультика. Все думают, что писатель в тайге сидит, ест сырое мясо и мыслит о судьбах человечества. А он сидит рядом с вами в «Шоколаднице» и ест кремовое безе с сердечком. Так что лучше уж быть самим собой, чем так!

– Ты, Костя, чушь говоришь!

– Это ты, Лена, чушь говоришь, – краснея, сказал Костя Бобров. – Хорошо, конечно, рассуждать со стороны, но если я не буду себя на форумах хвалить, меня никто не будет читать! Сейчас даже программа такая есть… считает количество упоминаний… Вот и упоминаешь: Бобров, Бобров… Авось хоть один издатель на эти форумы зайдет!

Доцент Воздвиженский брезгливо поморщился.

– Я понимаю твои мотивы, Костя… Но тут другая опасность… Ты теряешь фокусность, творческую энергию, не знаю даже… Ну, представь, Пушкин писал бы про себя на форумах: «Ай да, Пушкин, ай да классик!»

– Он по-другому писал, гораздо хуже! – злобно сказал Костя. – И тогда интернета не было. А сам бы не писал – Дельвига бы попросил. Они командой пробивались. Дельвиг, Жуковский и так далее. Настоящие друзья были, своих не сдавали! Не то, что некоторые!

И Костя недовольно посмотрел на Лену. Та отвернулась и опять забормотала про «тайну» и «черную маску».

– М-м-м… – протянул профессор Щукин. – Ну медийность – это хорошо, но времени сжирает много. Через какое-то время тебе уже неинтересно писать, а интересно только выступать, выступать, выступать… Зона кайфа смещается в другую область, а «это уже залет, воин»! Ни за что опять писать не начнешь. Писатель там – где зона его кайфа. Мне кажется, для медийности лучше изредка делать что-нибудь громкое. Ну там снять с ножа живого медведя или жениться на английской королеве. Все лучше, чем писать «Бобров, Бобров, Бобров»… Ха-ха! Бобров!

– Что вы к Боброву прицепились! – завопил алый, как пион, Костя. – А вот Лев Толстой ваш! Землю пахал, сапоги тачал, с медным чайником в лаптях по станции «Ясная Поляна» бегал! Дамы такие: «На тебе, милый старичок, пятачок!» – «Да это же великий писатель земли русской!» – «Ах, да что вы говорите!» А у самого, между причем, были две английские лошади! Это что, не пиар?

– Толстой он искренне… Ему просто наплевать на всех было. Он широкая душа! Хочу на английской лошади езжу, хочу с чайником бегаю! – сказал Щукин и погладил себя по бороде.

– То есть искренне с чайником бегать можно? – рассердился Костя.

– Искренне все можно! Только любя! Вот как сейчас, например! – Щукин взял кусок пластыря и тщательно заклеил Косте рот.

– Помолчи пару минут! А вот публицистика? Мне кажется, она в сто раз опаснее медийности. Журналистика – вот главный враг и одновременно искушение. Газетки всякие, интернет-порталы. Сил отнимают много, кажется, что ты в гуще борьбы, деньги даже платят, а ведь это ничто, пшик, симулякр, продажа пустоты!

– Ну тут еще от последовательности много зависит, – сказал Воздвиженский. – Если вначале ты пишешь статьи и публицистику, а потом понимаешь, что все это фигня, то это один путь. А если всегда писал книги, а потом вдруг статьи – это уже тревожный звоночек.

– Нет! – сказал Костя, языком отрывая пластырь. – Вот Чехов пробился с ежеденельных журнальчиков.

– Так говорят. Но это школьная версия успеха. По сути, его узнали после пьес и отчасти после «Острова Сахалина». А журналы дали ему стартовый рывок, краткость и поставили перо. То есть каждый путь уникален. Но все равно публицистика после книг низзя! До – можно, после – нельзя.

– А что? Многие на публицистику подсаживались? – спросила Лена.

– Да почти все. Вот Достоевский, скажем. Он горячий человек был, желчный, кипящий. Журнал издавал. Писал замечательные статьи про войны, про освобождение южных славян, боролся с западниками и т. д. Очень злободневные статьи. Ты эти статьи знаешь?

Лена замотала головой.

– Вот! А ведь сильные статьи, горячие, если все их вместе сложить, была бы книга толще «Братьев Карамазовых». А все в пустоту пролетело, получается, раз никто их не знает.

Маргарита Михайловна громко кашлянула и застучала по столу карандашиком.

– Так что в протоколе заседания кафедры писать? Что на английских королевах жениться можно, а статьи писать – это «залет, воин»? Только покороче! Я домой хочу! У меня сериал начинается.

– Да что тут писать? Пишите как всегда: «провели», «слушали», «присутствовали», «постановили». А в конце отметьте там где-нибудь, что писатель вообще никому ничего не должен. А что он должен, то он прощает. Надо, короче, жить, а там видно будет, куда тебя принесет! – сказал профессор Щукин.

Глава 8

ПРО ИСКРЕННОСТЬ

Профессор Щукин прибежал в университет в большом волнении.

– Я понял, что такое творчество, если сформулировать совсем просто! Это когда искренно плачешь, искренно смеешься и искренно делаешь то, что тебе интересно. И все! И больше ничего! И ни в коем случае не думаешь о стилистике, о всяких злободневных темах общества, никого не агитируешь… Если об этом думать, то все – теряется священное безумие и ты деревяшка!

– И плюешь на читателя! – страстно сказал Костя Бобров.

– Нет. Тут сложнее. Если ты говоришь, что на кого-то плюешь, ты уже немного симулируешь. Ну как в школе. Нравится тебе девушка, а ты делаешь вид, что ее презираешь. А сам изо всех сил косишь глазом, видит она, что ты ее презираешь или нет. Нет… презирать нельзя… но думать о читателе нельзя это точно. Вообще ничего симулировать нельзя – не прокатывает. Просто фиксируй все состоянии, которые с тобой происходят – и все, и будь предельно искренним. Это и есть творчество.

НОВОГОДНЕЕ ПОЗДРАВЛЕНИЕ

– Сейчас праздники! Все люди будут вместе, дома, с детками, у елочки! Счастливые пары будут ходить по городу и смотреть салют! – восторженно сказал холостой доцент Воздвиженский.

– Не хочу каркать, но сейчас начнется дурдом, – хмыкнул профессор Щукин. – Мужья и жены смертельно устанут друг от друга, от детского ора, капризов, требований и так далее. Все издергаются, будут не знать о чем друг с другом говорить и начнут рвать друг друга в клочья. Бездетные пары станут грезить, когда можно будет выйти на работу. Все дико устанут от отдыха. А числу к десятому или когда там первый рабочий день, ЗАГСы будут забиты заявлениями о разводе. Люди совершенно не умеют быть вместе. Терпеть друг друга вечером – еще ладно, но вот праздники и выходные – это жесть.

– А как тогда выживать? – жалобно спросил Воздвиженский.

НЕ ГРЫЗИТЕ СОБАКУ

– Не грызи, пожалуйста, собаку, а то она даст сдачи, – рассеянно сказал доцент Мымрин ребенку.

ШКОЛЬНОЕ СОЧИНЕНИЕ

Доцент Мымрин налил себе чай и устало сказал ученику:

– Написать школьное сочинение может каждый, имеющий мозг, несколько классов образования и шариковую ручку. Все, чему надо научиться – это понять как работает голова у проверяющего. Голова же работает просто: есть выход на тему или нет. Режут только на этом и на аргументах. Все остальное изначально субъективно.

– А если я гений? – шмыгнул носом ученик.

– Тогда один раз попытайся это скрыть, особенно если сочинение выпускное. Допустим, тема называется: «Свобода в творчестве Лермонтова». Первое твое предложение должно звучать: «Тема свободы является одной из главных тем в творчестве Лермонтова». Последнее: «Таким образом раскрывается тема свободы в творчестве Лермонтова». В середину сочинения помещаешь все свои жалкие огрызки знаний. Ну что Лермонтова зовут М.Ю. и всякое такое. Но главное: все время давишь на тему! Все время повторяешь «свобода, свобода».

– Как можно давить на тему, если я только и знаю, что он М.Ю? – огрызнулся ученик.

– Тогда пишешь так: «М.Ю.Лермонтов всей своей жизнью, всем своим творчеством раскрывал тему свободы». Понял? Гуманитарные науки тем и хороши, что в них можно ничего не знать и неплохо выкручиваться. С математикой такое не прокатывает. Там если не знаешь, то с концами.

– Угу. Я понял уже.

ГЛОКАЯ КУЗДРА

Профессор Щукин сказал:

КОПИИ СТАРЫХ МАСТЕРОВ

– Есть один верный способ быстро научиться хорошо писать. Тот же самый, кстати, который используют живописцы, когда копируют картины старых мастеров, – сказал профессор Щукин.

– Какой? – спросила Лена.

– Переписать Евангелие от руки. Можно начать с одного из четырех. Сама увидишь большую пользу. Я дважды в жизни в этом убеждался. Первый раз, когда в пятом классе получил тройку по русскому и меня заставили переписать повесть Сетон-Томпсона, а в другой раз на втором курсе, когда переписал три главы «Мертвых душ». Почему-то такое переписывание на всю жизнь запоминается. Ты как бы сливаешься с другой душой, потом разделяешься с ней, но опыт остается.

ВОСПИТАНИЕ ДОВЕРИЯ

Профессор Шукин сидел у окна и смотрел во двор. А во дворе у них каждый день собирались сектанты. Они ходили вокруг кустарника, пели, а потом перебрасывали через кустарник старушку. Двое перебрасывали, а двое ловили. Это называлось «воспитание доверия». Потом главный сектант поднимал голову и, видя, что у Щукина борода, предлагал:

– Иди к нам, мужик!

– Не, не хочу! – отказывался Щукин. – У нас сегодня праздник!

– А у нас каждый день праздник! – говорили сектанты и запускали через кустарник какую-нибудь другую бабульку.

Профессор Щукин смотрел на это, смотрел, призадумался, пришел в университет и говорит:

– А давайте кидать через стол Маргариту Михайловну! Что нам, православным, мешает друг другу доверять? Ведь мы же, действительно, как тараканы какие-то! Сидим в норках, в квартирах своих! Дружнее надо быть! Совершать поступки, творить добро!

– Давайте! – обрадовались остальные профессора. – Маргарита Михайловна, идите сюда! Мы вас бросать будем!

Но Маргарита Михайловна не согласилась. Она стала вопить, кусаться, царапаться, а под конец даже залезла в шкаф и начала тыкаться оттуда карандашом, причем метила в глаз.

РУССКИЕ АТОМНИКИ

Профессор Щукин пришел на лекцию и торжественно прочитал:

– Русские атомники бросили вызов западным атомщикам!

– Чего? – спросила Лена испуганно.

– Ничего не поняли? А это ведь по словарю Ожегова. «Атомник» – это хороший ученый, который изучает атомы правильно, атомщик – это плохой, который изучает атомы неправильно. А сейчас кто знает слово «атомник»? Никто.

КОНКУРС НА ЛУЧШУЮ ЖЕНУ

Однажды профессора стали спорить, у кого самая хорошая жена.

– У меня жена – заместитель министра! – похвастался профессор Сомов. – Глыба, а не человек! Но очень послушная! Марина, иди сюда!.. Пришла? Нет, ничего не нужно – я тебя просто так позвал.

– А у меня мистическая жена! Ей известны тайны всех измерений и даже то, что фантасты называют «кротовыми норами» и червоточинами времени! – сказал доцент Мымрин.

– Это как?

– Вот смотрите: я зову свою жену! «Даша, Даша, Даша! Иди сюда! Ты мне очень нужна!» Тишина! Не идет! Звать можно два часа и результат будет нулевой. А теперь смотрите! Я произношу шепотом: «Даша, я сейчас выкину твой старый свитер, который ты все равно не носишь!»

– Где? Что? Не вздумай! Не трогай мои вещи! – закричала жена Мымрина, возникая прямо из глухой бетонной стены.

СУЕТА СУЕТ

Вечером профессор Щукин сел за текст и текст показался ему дрянью. Он испугался, но решил проверить, не дрянь ли бег, которым он увлеченно занимался. Подумал и понял, что и бег дрянь, и отжимания дрянь, и наука – дрянь. Еще немного подумал и понял, что и другие книги его дрянь, и вся его жизнь тоже, если задуматься, дрянь. Все происходило и происходит не так, как он хотел бы, не в те сроки, не по тем правилам… Всё, всё не так! И тогда профессор Щукин успокоенно встал, вздохнул и пошел спать. Потому что когда все кажется тебе дрянью, то надо срочно ложиться спать. А через несколько часов он опять проснется и обнаружит, что всё вовсе и не дрянь. Просто человек, увы, существо физиологическое и самое глупое, что он может сделать – это поверить сам себе.

ТИПИЧНОЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕ

– Собак нередко заводят, чтобы они тебя защищали или охраняли дом. Но это типичное заблуждение. На самом деле хозяин собаки гораздо чаще защищает свою собаку, чем она его. Он постоянно должен быть настороже. На него вечно орут, он вечно оправдывается, с утра до вечера в чем-то виноват. Вечно боится, что его собака не так отреагирует на какую-нибудь бегущую за автобусом тетеньку или ребенка, и минимум раз в месяц влипает в истории, которых бы не было, не будь у него вообще никакой собаки, – сказал доцент Воздвиженский. – Посмотри полицейские сводки! В каждой второй или хозяин собаки дал кому-то по мозгам, или ему дали. И кто кого защищает?

– Точно, – усмехнулся профессор Щукин. – Но и дома этому хозяину не лучше. Все пожевано, везде шерсть, от которой он чихает. Выходишь ночью в коридор и в темноте наступаешь в миску с собачьей водой. Или не в миску. Что может сравниться с этим восхитительным чувством?

– Да-да-да! – горячо закричал Воздвиженский. – Если у тебя никогда не было собаки, надо приложить все усилия, абсолютно все, чтобы не заводить самую первую собаку! Все столбы объявлениями обклеить! Предостеречь от ошибки!

ДОКТОР КАМУФЛЯЖНЫХ НАУК

У нас вообще-то учебное академическое учреждение! Чего вы все время ходите в камуфляже? Это что-то символизирует? – спросила декан Кутузова у профессора Щукина.

– Просто удобно. Плохо с бензопилой включенной ходить, а тут все продумано, ничего не рвется, любое движение сделать можно. Через забор перелезть, пробежаться и все такое, – сказал Щукин.

– Я вас понимаю, – сказала Кутузова. – Я сама на даче и дома только в камуфляже хожу. У меня и наш есть, и натовский. Но тут учебное заведение! Тут студенты учатся, а студенты они же в душе дети! Так что потрудитесь одеваться согласно офисным стандартам! – сказала она.

– Хорошо! – сказал Щукин и на следующий день пришел в кимоно.

РАССЕЯННЫЙ УЧЕНЫЙ

Американский профессор Гумбольт был сумасшедший, но только не очень, а слегка. Однажды он пришел в гости к сомовской аспирантке Лене, поговорил о науке, выпил по ошибке бутылочку перекиси водорода, съел мочалку, нечаянно разбил телевизор, одел по ошибке вместо шапки кошку и ушел.

– Зачем ты такого психа к нам привела? От него же нужно ножи прятать, – спросила у Лены мама.

– Ах, мама, если бы ты знала, какой он замечательный ученый! – восхищенно воскликнула аспирантка Лена.

Глава 9

НАСТОЛЬНЫЙ ТЕННИС ЛЮБВИ

Доцент Воздвиженский все никак не мог жениться. Чего он только не делал. И в пустом лифте стихи читал, и какой-то итальянке в интернете на китайском языке письмо написал, и даже на свидания пару раз сходил – ничего не помогало. А все потому, что он был замороченный.

– Как работает любовь? – с обидой сказал он Щукину. – Это обоюдный честный обмен вниманием! Это как настольный теннис. Я послал шарик – другой его отбил. Я опять послал – другой опять его отбил. И у нас игра! У нас процесс! А теперь представим, что один игрок положит ракетку, начнет тупо собирать шарики и прятать их в карман. Я послал один шарик, другой, третий, а он все насобирал в карманы и стоит глазами моргает… Тут любая игра прекратится, потому что количество шариков не бесконечно! Это нечестно! Один не может все время давать, давать, давать, а другой все брать, брать, брать… Нужен хотя бы минимальный баланс!

СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ

– Самое сложное в семейной жизни – это то, что все люди очень умны, – сказал доцент Мымрин. – И дети умные, и взрослые умные. Они очень быстро друг друга раскусывают, особенно во время долгого общения. Например, муж только вот так вот поправил пальцем челочку, жена знает, что он будет ворчать. Жена только провела рукой по лицу, муж уже знает, что сейчас у него попросят денег. И знает, что на что-нибудь не очень нужное, в чем она сомневается, потому что когда жена всерьез хочет их получить и знает, что получит, она рукой не по лицу проводит, а ухо трогает. А когда бабушка начинает ответ на вопрос со слов «понимаешь», то ответ отрицательный, однако бабушка этого прямым текстом не скажет и надо будет слушать длинную речь на десять минут. А дети так еще наблюдательней взрослых. Они знают все о родителях только по звуку ключей в замке. С ними можно вообще только глазами общаться, мне кажется. А когда все друг о друге знаешь, общение становится сюрреалистичным. Чеховским таким общением. Никто друг друга не слышит и со стороны кажется, что все полные психи.

– Что, правда, что ли? – не поверил Воздвиженский.

– Да, – сказал Мымрин. – Я всегда знаю, что хочет сказать любой человек, если я с ним знаком.

В кабинет вошла Маргарита Михайловна и задумчиво остановилась, глядя в окно.

– Нет! Зарплату еще не выдавали! Вы же об этом хотели спросить? – сказал Мымрин.

Маргарита Михайловна вздрогнула и скрестила на груди руки.

ШЕСТЬДЕСЯТ ДВЕ ДЕВУШКИ

Аспирант Костя Бобров составил полный список девушек филфака. Получилось 62 человека. Из них выделил тех, кто умеет жарить яичницу. Вышло семь девушек. Из семи девушек выделил тех, кто, кроме яичницы, умеет еще включать стиральную машинку. Их осталось четверо.

Костя потер руки, оторвал себе две пуговицы, отпорол молнию, растрепал волосы, стал по очереди подходить к этим четырем девушкам на перемене и надрывно говорить: «У меня нет жены! Это место вакантно! Ох нелегок сей труд быть женой музыканта!»

А сам внимательно смотрел, будет ли девушка расчесывать ему волосы и поправлять молнию. Две девушки из четырех это сделали. Костя просиял, отошел в сторону и пометил их в тайном блокнотике.

Студент Сережа-культурист увидел это, подскочил, схватил его за ворот и кричит:

– Эй ты, музыкант! Ты хотя бы ноты знаешь?

– Убери руки, горилла! – говорит Костя. – Причем тут это? Да плевать девушки хотели на музыку! Ничего ты не понимаешь в жареных попугайчиках! Женщина, как и мужчина, проверяется поступком: родит она тебе ребенка или не родит, пришьет пуговицу или не пришьет, проживешь ты с ней всю жизнь или не проживешь. А разговаривать я и сам умею.

ЗАКОН ВЫЖИВАНИЯ

Когда Щукин стал заниматься бегом, он пересмотрел взгляды и понял, почему у Льва была фамилия «Толстой». Не потому, что кто-то из его предков был толстый, а потому что он был физически сильный, крепкий. «Толстой» означало именно это. Кроме того, у всех северных народов эпитет «толстый» означал «сильный и красивый». И фраза «толстый мужчина познакомился с толстой женщиной» означала «два очень крутых красавца наконец повстречались!»

– Есть можно все, что угодно! И даже нужно! Почему раньше толстые люди ценились? Потому что толщина – это как полный бак у машины. Больше проехать можно. В военных походах теряли до двух пудов. И если ты весил всего четыре пуда, то ты просто умирал… Или, например, охота… У некоторых северных народов женщина традиционно несла на плечах убитого оленя, причем на большие расстояния и по глубокому снегу. Я, правда, подозреваю, что это был пятнистый олень, то есть весил не больше сорока кг… – пояснил он на заседании кафедры.

– И вы можете определить, сколько кто пробежит, чтобы стать как тростиночка? – усомнилась Лена.

– Запросто. Ну плюс-минус, конечно…

– А у меня сколько?

Щукин оценивающе взглянул на нее:

– Восемьсот километров бега… ну девятьсот от силы… Но, конечно, не по пять км в день. Так можно вечно бегать с нулевым результатом. Бегай по семьдесят в неделю и хватит с тебя по твоей немочи. Ну и втягивайся постепенно, колени береги, кроссовки купи «пегасусы», чтобы не травмироваться сдуру в первую же неделю. Прочитай книжку «Рожденный бежать». Это шедевр!

– А у меня? – спросила аспирантка Рина.

– Ничем не могу обрадовать. И трехсот не пробежишь. Мало тортиков съела… Но ты, скорее всего, сможешь быстро подзаряжаться и будешь как моторчик «чук-чук-чук».

– А у меня? – подала голос Маргарита Михайловна.

– Вам повезло больше всех! – с восхищением сказал Щукин и поцеловал ей руку. – Тысяча двести – тысяча триста, причем с оленем не плечах, а потом повернуться и бежать обратно… О вас писались бы саги!

Маргарита Михайловна зарделась.

ЧЬИ ЭТО ДЕТИ?

Доцент Мымрин и его жена сидели в пиццерии. Вдруг послышался страшный грохот посуды, детские крики и вопль официантки из соседнего зала:

– ЧЬИ ЭТО ДЕТИ?!

– Так… деньги под стакан, бери одежду, быстро уходим через заднюю дверь…. – шепотом сказал Мымрин.

– Да, но мы же сегодня без детей! – сказала жена Мымрина.

– А… ну да… А кто их родители-то? Но ведь можно же было, чтобы дети спокойно посидели рядом. Вот тут и телевизор есть, мультики идут. Здесь общественное место, в конце концов… – сказал Мымрин и сокрушенно покачал головой.

ДУША ЖЕНЩИНЫ

Однажды на свободной паре Щукин и Воздвиженский стали спорить, есть у женщин душа или нет.

– Имеется душа! – авторитетно говорит Воздвиженский. – В Ветхом Завете очень точно на это указывается. Много ссылок, доказательств… Это вас, коллега, сбила с толку легенда о Маконском соборе. Кроме того, есть такая книга «О том, что женщина не имеет души». Она упоминается у Пьера Бейля, но самой этой книги не существует. Это современная наука уже доказала.

– Нет! – не соглашается Щукин. – Я готов признать, что у женщин есть сердце, ум, благородство! Женщины вообще, в целом, лучше мужчин. Мы пальца их не стоим. Если бы мне нужно было отправляться на необитаемый остров, я бы даже не сомневался, кого брать с собой в лодку. Но души у них никак не может быть.

– Есть душа, – спорит Воздвиженский. – Не иди вслед на анабаптистами! Это ересь! Есть душа. Сам не видел, но знаю, что есть.

– Нету, – не соглашается Щукин. – Ну, может, изредка встречается, но, в целом, нет. Это я тебе как глубочайший, убежденнейший феминист говорю!

А на кафедре еще сидела аспирантка Лена и протирала посуду спиртовыми салфеточками. Она тоже слушала про женскую душу и ей тоже хотелось что-нибудь сказануть умное. А профессора разгорячились, уже толкаются.

– А я вот думаю… – начала Лена.

ТРИ СОБАЧКИ И МОРСКАЯ СВИНКА

У Миши Торопыгова с кафедры языкознания жена ушла к турку и оставила ему двух мальчиков.

– Ну как дела, папаша? Справляешься? – спрашивает у него как-то профессор Щукин.

– Да ничего… – отвечает Миша Торопыгов. – С бытом хорошо справляюсь, только вот тут вот какое дело. Они, понимаешь, сидят в темноте в комнате и смотрят в телефон. Понимаешь, ночью! На одной кровати сидят и смотрят телефон. А в телефоне блогерша. У нее три или четыре собачки, морская свинка и еще кто-то там. Она их кормит, говорит их голосами – в общем, ничего особенного. Но она дико радостная… Просто радость как из шланга… Тонны радости. Я тоже ее смотреть стал. Втроем ночью смотрим, как кормят собачек и пищат их голосами… Шиза!

– М-да… – сказал Щукин.

– Но это не самое страшное, – добавил Торопыгов. – Самое страшное, что там каждую секунду еще сообщения всплывают от пользователей. С дикими ошибками «Я тибя лубу», «Ты хрошая», «Ты супир» и т. д. В двух словах по шесть ошибок. Но эти сообщения они все про любовь. То есть дикое количество детей хотят, чтобы их любили. Причем у 90 процентов этих детей точно есть мамы, но они сидят ночью в своих темных комнатах и хотят радости, эмоций, чтобы с ними разговаривали и пищали этими голосами за собачек, тормошили их и впрыскивали в них эмоции… Сейчас все у людей есть, а вот с эмоциями и радостью дикая засада.

– Жесть, – сказал Щукин.

ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ХОРОШАЯ НЕВЕСТКА

– Есть такая любопытная вещь! – сказал профессор Щукин. – Обычно отношения между двумя семьями очень напряженные. Не враждебные, но такие прямо стеклянные. Ну там свекровь почти никогда не скажет: «у меня хорошая невестка», а только «у меня очень-очень хорошая невестка!» и при этом лицо такое сделает, ну вы поняли. То есть семьи не верят друг другу до конца, боятся поссориться, чтобы не испортить очень хрупких отношений, и потому ведут себя как две старушки в одном подъезде. Если одна поздоровается с другой 9 раз в день, а другая ответит только 6, то это будет уже почти ссора!

Щукин замолчал и мечтательно взглянул в окно:

– А эти Сидоровы… У них все не так. Как только человек к ним какой-то новый попадает, он сразу становится Сидоров, хотя бы он был Гелашвили. Как-то само собой это происходит. Они его любят, им гордятся, с ним совершенно не церемонятся, повсюду его таскают, грузят домашними заботами, ворчат на него и вообще через пять минут уже искренно не помнят, что познакомились с ним совсем недавно. Он остается Гелашвили, само собой, но уже через месяц совершенный Сидоров. А еще через месяц родители этого Гелашвили тоже Сидоровы… И тоже как-то автоматически, хотя песни, конечно, поют свои и фамилий не меняют. А тут еще какая-нибудь семья подваливает. Например, Патрикеевы. И этими Патрикеевыми тоже гордятся… И в этой тусовке быстро оказываются еще и все прочие Патрикеевы – человек так тридцать, включая их дальних племянников. И получается огромная такая тусовка Сидоровых – человек сто, двести, триста. И все заодно, и никто особо друг с другом не церемонится. Трения случаются, конечно, не вся святые, но все как-то сами собой гасятся, по закону больших коллективов. Никаких там «очень-очень хороших невесток». Это очень круто! Попробуй их обидь! Через какое-то время у них происходит разделение труда – свои семейные строители, свои юристы, свои доктора, свой дядя в ГАИ… Постепенно все переселяются в огромнейший уютный дом, который построил племянник шестого брата для невестки второго племянника восьмой сестры. У всех семей отдельные входы, но главная комната общая. Три мамы с двадцатью детьми сидят, остальные все на охоту ходят! Это дико круто, на самом деле! Круто, безопасно, уютно, вечно! Я вот тоже все думаю… может, мне в Сидоровы напроситься?

БИЛЕТ В РАЙ

На соседней кафедре была доцент Чумпумпунчикова. У нее на факультетском совете случайно спросят что-нибудь невинное, например: «Вы цветы поливаете когда-нибудь? А то завяли».

А она начнет:

– Это я цветов не поливаю? Я? А почему вы это именно мне сказали? Нет, я просто хочу понять! Нас тут сидит шестьдесят человек, а говорят это именно мне! У меня что, какая-то особенная связь с цветами? У меня на лице написано, что я их не поливаю?

Накрутится, начнет вазочки швырять. Все Чумпумпунчикову успокаивают. Обнимают ее, наливают ей чай. Она икает, отхлебывает из чашки и, наконец, успокаивается. И так как-то хорошо всем становится, спокойно. Лампа горит, голоса жужжат. А на сердце ласково, мирно, хорошо.

– Странно мы, люди, как-то устроены… У меня уже примета такая – если Чумпумпучикова на совете, все пройдет прекрасно. А нет ее – все плохо. Ругаемся между собой, ехидничаем… То есть по-глобальному если разобраться, то она святая женщина! Она делает нас людьми! – говорит как-то Щукин.

– Да, – говорит Воздвиженский. – Может, благодаря Чумпумпунчиковой мы все попадем когда-нибудь в рай. А она сама попадет в рай, потому что она все-таки поливала иногда цветы и нас терпела.

НОНФИКШН

СВЯТОЕ ТВОРЧЕСКОЕ УЕДИНЕНИЕ

Профессор Щукин сказал:

– Есть такое высокое понятие – святое творческое уединение. Но, откровенно говоря, это очередной удобный симулякр, ну вроде легенды о том, что у каждого великого художника обязательно будут в жизни двадцать муз и каждую он будет любить особой неповторимой любовью с разными нравственными оттенками.

– А это не так? – грустно спросил Воздвиженский.

– Навряд ли. У него фокус любви изначально будет не там, а где фокус – там и пламя. Но тут о другом речь. Творческий человек не должен работать в замкнутом помещении наедине с самим собой. Личная комната – это мечта многих. Но на самом деле в личной комнате, в четырех стенах, человек только с ума сходит. Чем полные психи отличаются от тех, которых считают образцом душевного здоровья? Только тем, что у первых комната есть, а у вторых ее нету и общество других людей помогает им быть частью какого-то человеческого сообщества, а так как творческие люди притворюшки, то они очень удачно притворяются нормальными. Если бы я был бизнесмен, я открыл бы в Москве кафе для творческих людей, всяких писателей, журналистов, поэтов. Они бы приходили туда в восемь утра и уходили оттуда в восемь вечера. Их бы там даже изредка кормили.

НО: им нельзя было бы болтать друг с другом.

При входе они сдавали бы телефоны.

Там не было бы интернета.

И они могли покинуть бы это кафе, только показав охраннику четыре страницы текста. Они бы ныли: «Но у меня не было вдохновения!» – а охранник бы отвечал: «А мне по барабану! Нет четырех страниц – нет еды в тазике! Вас никто сюда не приглашал!»

– И они больше не приходили бы!

– Ха! – сказал Щукин. – Ломились бы! Мое кафе пользовалось бы просто дикой популярностью. Ко мне приезжали бы из всех стран. Конечно, появились бы конкуренты, но я оформил бы патент с формулировкой «идея помещения добровольного дневного пребывания, лишенного вайфая, мобильного интернета и других технических средств».

– Но тебе, конечно, опять лень! – сказал доцент Воздвиженский. – Гениальная идея! Украдут же!

– Да пусть крадут. Я просто генератор идей. У меня примерно сто парадоксальных идей в неделю! Я как бегаю – они все лезут, лезут! – сказал Щукин. – Если б у меня был брат, который бы воплощал мои идеи… Но брата, увы, нету, а ты, Воздвиженский, даже кредитку в банкомат вставляешь не тем концом.

Глава 10

ПУСИКИ-ХРЮСИКИ

Была на филфаке такая студентка Бобочка. Она всегда ходила в розовом, губы у нее были бантиком, она сюсюкала и всегда говорила:

– Пусики-хрюсики! Я вас люлю!

И все мужчины в нее влюблялись. Аспирантку Лену это бесило.

– Она неискренняя! Ненастоящая! Она сюсюкает как черт знает что! Чего все в нее влюбляются?

Костя Бобров задумался.

– Хм… Ну она просто жизнерадостная! – сказал Костя. – Ну да, ты гораздо симпатичнее. Но ты все время злая и придираешься. Тебя боятся! Ну что тебе мешает сказать: «Пусики-хрюсики! Я вас люлю!» И я в тебя сразу влюблюсь! Ну! Что тебе стоит? Все мужчины, между нами, просты как табуретки!

– И ты прост как табуретка?

– Ну я… хм… прост как стул, – сказал Костя. – Ну… скажи же! Ну!

Лена тужилась, краснела, багровела.

– Нет, не могу сказать! Слишком противно!

– Ну тогда к ней не придирайся. Каждый охотится как умеет.

МЫСЛЬ ПРО ЛЮБОВЬ

Профессор Щукин сказал:

– Мысль про любовь. Не про ту, когда тили-тили тесто, а про другую.

В храм ходят очень разные люди. Разных профессий, жизненных историй. Иногда невероятные какие-то люди. Бывает какая-нибудь старушка, которая людям в горячих точках ноги нитками пришивала. А сидит такая тихая в уголке, свечку мизинцем ковыряет. Или дедушка с патриархальной бородой, у которого биография такая, что человек на шесть хватит. Бывают такие тарасы бульбы, что ого-го. Иные тебе понятны, иные совсем какие-то другие. С многими даже общаться не получается. Стоишь мычишь, и другой человек стоит мычит. Даже погода не прокатывает как тема для разговора. Но можно же и не говорить. Рукой махнул, улыбнулся, мимо прошел – и вроде как срабатывает. И есть там один человек – он просто всех обнимает. И это как-то искренно у него получается. И бабулек, которые не всегда такие уж одуванчики, и суровое руководство с партийными лицами и в вечных костюмах, и вообще всех. И как-то так у него это получается, что люди точно растворяются и тогда понимаешь, что это вот и есть настоящая какая-то любовь, которая без слов.

И я почувствовал недавно этот момент. Когда в тебе какая-то легкая радость поселяется, то всех любишь. Слова тогда вообще не нужны, и какая-то растворяющая смелость появляется.

ШНУРКИ

Профессор Щукин сказал:

– Постоял сегодня в пробках, посмотрел на людей. Состыковалась одна закономерность. Заметил, что если мужчина любит женщину, он завязывает ей шнурки. Если женщина любит мужчину, она тоже завязывает ему шнурки. Когда родители любят детей – особенно оболтусов всяких – они тоже завязывают им шнурки лет так до сорока. Причем сам человек никогда не знает, что на этом прокалывается. В общем, если кто-то завязывает вам шнурки, то это проявление любви.

ТОННЕЛЬ

Профессор Щукин сказал:

– Вчера в неосвещенном тоннеле под аэропортом, когда проезжал его, стало вдруг страшно. И дурацкое радио сразу смолкло, точно заткнул кто его. Фары почти не светили, едешь в темноте, скорость большая. Кажется, что проваливаешься под землю, в черную яму. И сразу какое-то отрезвение. Вот она – вечность. А ведь назад не повернешь – тоннель. И понимаешь, что там снаружи мало молился, мало чего-то важного запас, фар не починил, раз они такие тусклые. И назад не повернешь, как в узком тоннеле повернешь – и погружаешься все глубже. Кажется, будто не горизонтально тоннель ведет, а вертикально. Стал молиться. А только из тоннеля выехал, сразу молитва пропала. Сразу радио проснулось, суета, мысли мелкие. Просто как во сне. Снится что-то важное, а потом просыпаешься и опять все трын-трава.

15 ТОЧЕК СНАЙДЕРА

Профессор Щукин сказал Воздвиженскому:

– Читаю про всякие литературные схемы, арки, антагонистов, катализатор, открытие темы, катарсис, переход ко второму акту, 15 точек Снайдера, секвенции, Гулино и всякое такое прочее! Стал такой умный, что даже самому тревожно. Думаю: хорошо, что я раньше этого не знал. А то когда по схеме работаешь, получается как при вышивании крестиком, у всех одно и то же. Схема тебя давит.

Вспомнился электрик у нас в гаражах. Я приехал к нему с воющей машиной. Она постоянно выла и никак сирена не вырубалась. Другие электрики не брались. Этот посмотрел, говорит, да что я их не знаю? Они все оборудование вешают на доп. предохранитель – вытащил его и – раз! – машина починилась. Вот, говорит, только обратно его не втыкивайте, а то все заглючит к летающим ежикам…

Это такой электрик. У него есть только одна отвертка и море пофигизма. Я теперь к нему всегда езжу. Он всегда действует по наитию. Типа:

– Да тут у японцев защитка, а мы ее тупо отдерем!

– Вот у тут у них контакт, а мы его тупо заглушим!

– А это вообще лишняя деталь!

– Вот тут у них лампа – а нам она нужна? Не нужна!

– А работать будет?

– Да куда оно денется?

Вот это мне нравится! Зачем нам арка? Да мы тут колонну воздвигнем или сразу Мавзолей! А это вот тупо отдерем и сразу в третий акт, а второй потом присобачим – и все прекрасно будет работать, я уверяю…

– Ну это формальный подход! – сказал Воздвиженский. – Да, конечно, он имеет свои минусы. Наперед знаешь, что будет дальше, потому что все сценаристы как бы в одну секцию ходили. Смотришь американский мультфильм и наперед знаешь: ага, раз ручками отвлекает – сейчас ногой двинет! Сейчас будет эмоциональный откат! А сейчас они врубят прогрессию усложнений!.. А вот эта хорошая героиня окажется главной негодяйкой… Но все же, согласись, у них за счет формализма средний уровень выше.

– А кому он нужен средний уровень? Особенно сейчас, в эпоху победившего интернета? – вздохнул Щукин. – Зато у нас, что не писатель, то Кулибин. «А работать будет?» – «Да куды ж оно денется!» Ну спросите у Льва Толстого, знал ли он про 15 точек Снайдера…

ГАНТЕЛИ СО СТРАЗАМИ

– Любопытное наблюдение! – сказал профессор Щукин. – Самая выгодная торговая ниша – это люди, которые хотят чем-то заняться, но заниматься этим никогда не будут. Например, зайдите в любой дорогой спортивный магазин. 95 процентов всего, что там продается, реальный хлам, который годен только для того, чтобы подарить его коллеге на день рождения. Причем коллега забудет ваш подарок в офисе, скорее всего.

– А как же? – жалобно спросил Воздвиженский, который уже две недели читал книжку «Как накачать пресс», подчеркивая интересные места наслюнявленной шоколадкой.

– Чтобы чем-то заняться, НАДО ПРОСТО ЭТИМ ЗАНИМАТЬСЯ. И больше ничего. Просто подарить этому занятию свое время. И ВРЕМЯ ТЕБЯ ВСЕМУ НАУЧИТ. И тогда уже будут понятны и книги по данному виду деятельности и много что еще. Но если времени не уделять, то не будет и продвижения. По факту же все покупают гантели со стразами, восемь платных видеокурсов, платную методику тренировки от супертренера и… всё. Это же относится к литературным курсам, высшим учебным заведениям и вообще ко всему.

БАБУШКА ГЭ-ГЭ

Профессор Щукин сказал:

– Прочитал целую кучу сценариев. Обнаружил массу общего в характеристиках героев. Делюсь, пока не забыл. Видимо, мы сейчас входим в область всеобщего сокровенного.

Итак,

БАБУШКА Гэ-Гэ (главного героя)

Некая кормящая сущность, до тридцати раз в день спрашивающая: «А вы случайно не проголодались?» Кругла, толста и любит огород. Приезжает с подарками и едой, после чего исчезает.

ДЕДУШКА Гэ-Гэ

Обычно где-то встречается с друзьями. В действии почти не участвует. Любит природу. Коронная фраза: «А у тебя деньги есть? Дать?» Изредка решает проблемы главного героя.

ПАПА

Некий индивид, занимающийся бизнесом. Красивый, стройный, чаще брюнет. В чем состоит бизнес, обычно почти не прописано. Все время смотрит в ноутбук и произносит непонятные слова, списанные автором из интернета, типа «акция, облигация, поставщики, банки, заемы, мой друг Илон Маск, опять Генка склад не закрыл, снова у нас с точки у метро все газеты стащат».

МАМА

Очень красивая женщина. Обычно портрет ее занимает строчек десять, из которых на трех строчках описываются глаза. Разговаривает всегда проникновенным голосом, пересказывает целые страницы из женских журналов про отношения. Помогает мужу в бизнесе, но как именно не совсем понятно, потому что все время сидит дома. К мужу обращается:

«О, повелитель, делай со мной все, что угодно!» после чего идет к бабушке обедать. В остальное время ругается в вайбере с классной руководительницей.

ДЕТИ

Обычно девочка. Появляется в сценарии с дневником и произносит:

– Папочка, я сегодня получила двадцать пять пятерок и одну четверку! Можно я пойду немного погуляю, если ты не совсем разочаровался во мне!

– Ах! Как чудесно! Я так хочу посмотреть такой фильм! Он такой чудесный! – воскликнул Воздвиженский.

– Я же говорю: область всеобщего сокровенного! То есть чего-то такого, о чем каждый человек втайне мечтает, но признаться в этом может только сценарист. У него работа такая, – сказал Щукин.

ВНУТРЕННИЙ БАРОМЕТР

Профессор Щукин сказал:

– Для мужчины очень важна способность делать что-то вопреки, руководствуясь только внутренней интуицией. Когда у мужчины появляется какой-то новый проект – неважно какой – кафе, шиномонтаж или книжная серия, то прежнее окружение нередко встречает его в штыки. Друзья говорят: «Мы не будем ходить в твое кафе! Шашлычная на рынке была лучше!» Жена говорит актеру: «Я любила тебя только в роли Чебурашки! Так не достанься же ты никому!»