Читать онлайн Безобразная Эльза бесплатно

Безобразная Эльза

Алиса Перова

Аннотация

– Как Вы говорите Вас зовут – Эльза? – он скользит по мне взглядом, полным недоумения, и понятия не имеет, какой ураган творится в моей душе.

– Я Элла, – сдержанно напоминаю ему, забывчивому и такому невозможно красивому… Моему первому и единственному мужчине.

Впрочем, о том, что он был моим первым, Евгений доже не догадывается.

Я люблю его... давно и совершенно безнадёжно. А он… Он без ума от другой.

Вот только той, другой, плевать на его чувства – она любит не его!

И тут, по закону справедливости, хорошо бы замкнуть этот чёртов круг, но в моём случае всегда работает только закон подлости.

Пролог

– Ах ты тварь! Прикинулась тут сиротливой овцой! Тебя же, как человека, пригласили в приличный дом, принарядили даже... Так ты ещё и в постель к моему парню решила пролезть?! Очень любишь чужое, жалкая побирушка? Да ты просто мерзкая шлюха и воровка!..

Из вязкой паутины воспоминаний меня выдёргивает ЕГО голос:

– Как Вы говорите Вас зовут – Эльза? – он скользит по мне взглядом, полным недоумения, и понятия не имеет, какой ураган творится в моей душе.

– Я Элла, – сдержанно напоминаю ему, забывчивому и такому невозможно красивому… Моему первому и единственному мужчине.

Впрочем, о том, что он был моим первым, Евгений Ланевский тоже не догадывается. Это даже немного веселит, если отфутболить задетое самолюбие и перестать реагировать на шкафообразного мордоворота Гену, который не сводит с меня глаз. Кажется, на Жениного друга я произвела неизгладимое впечатление. Плевать на его гримасы. Никто и ничто вокруг не нарушит мои планы и не сможет изменить сценарий. Никто, кроме главного героя моего романа. Долгого романа… длиной почти в целую жизнь.

Я люблю ЕГО... Люблю очень давно и совершенно безнадёжно.  А он… Он без ума от другой.

Вот и сейчас – дверь позади меня распахивается, и в кабинете появляется ОНА… Словно чёрная ядовитая змея! Чтобы поглотить его внимание, затуманить взгляд, размягчить мозг… Чтобы я растворилась в пространстве вместе со своей неразделённой любовью и незапоминающимся именем. Я восхищаюсь ею – роковой обольстительницей. И как же я её ненавижу! За то, что ОН пожирает её взглядом и настолько оглушён её присутствием, что даже не реагирует на громко вопящий мобильник.

– Жень, может, ты уже ответишь на звонок? – ОНА с раздражением кивает на телефон.

Немного очумевший, он всё же отвлекается на настойчивую звонилку.  

– Кирыч, здорово, брат! – Женя настолько рад слышать неведомого Кирыча, что мгновенно забывает о нашем присутствии.

Но, главное – он больше не смотрит на НЕЁ – на чертовку Диану, которая делает моего любимого мужчину больным и слабым. И он словно оживает… А я получаю уникальную возможность разглядывать любимые черты лица, широкие плечи, крепкие руки. Возмужал. И стал ещё красивее. Женька мой… Он так искренне улыбается говорящей трубке, что мне тоже хочется улыбаться, но я не могу себе этого позволить.

Под проницательным взглядом Дианы у меня даже мышцы заныли от напряжения.

– Я не сразу узнала Вас, Элла, – и никаких эмоций. – Скажите, а Вам обязательно в свой первый рабочий день изображать пугало?

Вот же стерва!

Ей, похоже, недостаточно жёстко контрастировать со мной. Решила испытать меня на стрессоустойчивость?  

– Вы ведь знаете, Диана, я умею быть разной.

– Вижу, что умеете, – она улыбается лишь уголками губ, и напряжение начинает отпускать меня понемногу.

– Это лишь моя первая попытка, но я не намерена сдаваться, – мой голос не дрожит, и я стойко выдерживаю жутковатый огненный взгляд.

– Я так и думала. Тогда предлагаю Вам, Элла, обсудить это в моём кабинете.

Я согласно киваю и бросаю короткий взгляд на Женю. Всё, что мне нужно, я успела услышать из его разговора.

Не прощаюсь, любимый. До вечера. Я умею быть разной.

1 Женя

– Жека, скажи, за каким хером Господь Бог придумал мобильники? – трубный бас Геныча прокатился по всему этажу, а спустя несколько секунд дверь в мой кабинет с грохотом распахнулась, чудом удержавшись на петлях.

– Геныч, ты мудак, – цежу сквозь зубы, поспешно застёгивая ширинку. И всё же радуюсь, что воинственный клич незваного гостя успел предупредить меня об опасности, прежде чем малышка, с которой я проводил собеседование, с перепугу сомкнула челюсти.

Самое ценное я спас, а вот девчонке повезло меньше. Она всё же испугалась и больно ударилась головой о стол.

Я пронзил полным негодования взглядом своего лучшего друга, машинально поглаживая пострадавшую голову неудачливой соискательницы.

– Жек, ты хоть когда-нибудь бываешь мне рад? – оскорбился Геныч, нисколько не впечатленный моим гневным взглядом. – Я, между прочим, о твоём досуге беспокоюсь, в такой снегопад ехал, а вместо благодарности... А что это ты там творишь правой рукой, извращенец?

Девчонка, сидевшая на корточках у моих ног с плаксивой гримаской, от услышанных слов скукожилась ещё больше. В таком неприглядном виде её и застал дотошный следопыт Геныч.

– О-о! Так вот где проводят свои нелёгкие трудовые будни самые прекрасные представительницы рота человеческого! – взревел этот клоун, но, присмотревшись к несчастной, сокрушённо всплеснул гигантскими ручищами. – Голубушка моя, да Вы никак плачете? Что этот изверг с Вами сделал? Поднимайтесь, миленькая, давайте я Вам помогу.

Сбитая с толку нежно воркующим над ней чудищем, девчонка протянула ему руку. Геныч же уставился на девичью ладонь, как на ядовитую змею, но мгновенно нашёлся и, подхватив девчонку под мышки, легко поставил её на ноги.

– Спасибо, – тихо пробормотала она, покачнувшись на затёкших ногах, и покраснела.

– Да было бы за что, моя хорошая, обращайтесь, – галантный Геныч бережно придержал блондиночку за талию, и сочувственно поинтересовался: – В первый раз?

С трудом сдерживая смех, я закатил глаза, а лицо девчонки из розового окрасилось в малиновое. Но она воинственно задрала нос и отшатнулась от Геныча.

– Что Вы имеете в виду?

– Да не пугайтесь Вы так! Что имею – у меня надёжно припрятано, Вам вовсе не о чем беспокоиться. Я спрашиваю – Вы в первый раз... у Евгения?

Но она не отвечает и переводит на меня вопросительный взгляд.

– Геныч, да отвали уже, не пугай девушку, – приходится вмешаться, – она на собеседование пришла.

– Серьёзно? И как побеседовали?

– Так ведь ты ввалился, урод! Забыл уже?

– Жек, слово «урод» мне не нравится, ты же знаешь, – нахмурился Геныч, а мне захотелось отгрызть себе язык.

– Прости, брат, не хотел, случайно вышло, – я искренне прикладываю руку к груди, – только маме своей не рассказывай. Ага?

– Ладно, не буду, – примирительно буркнул Геныч.

Звук шагов и какое-то шуршание заставляют нас обоих вспомнить о присутствии дамы. Она предусмотрительно передислоцировалась в сторону выхода и теперь таращится на нас, как на двух идиотов. Где-то я даже её понимаю – мой друг умеет произвести впечатление.

– А-а, ну так вот, – встрепенулся Геныч и широко улыбнулся моей гостье, отчего она отступила ещё на пару шагов назад. – Возвращаясь к выбору секретарши...

– Помощника руководителя, – исправил я.

– Да, прошу прощения, – покаялся Геныч и продолжил: – Выбор помощницы – дело непростое и очень ответственное, и такие решения с кондачка не принимаются. Помощница… она ведь что? Прежде всего она должна уметь работать головой... э-э... в смысле, думать ею. Так что Вы пока идите, барышня, а мы здесь тоже подумаем, с руководителем посоветуемся, а потом Вам непременно позвоним.

– Непременно, – поспешно подтверждаю под звереющим взглядом несостоявшейся помощницы.

Ну, Геныч, сволочь! Это он мне за «урода» отомстил.

– Посоветуетесь с руководителем? А ты кто? – злобно шипит девчонка. – И где тогда руководитель?

– Ну-у, вероятно, руководит где-то, – я пожимаю плечами, ничуть не оскорбившись, что она перестала мне выкать.

– Но ты же мне сказал, что ты и есть Ланевский, – она повышает голос, обличительно направив на меня палец. 

– Так я и есть... – хочу её успокоить, что никакой я не обманщик, а заместитель Ланевского-старшего, но внезапно зависаю, услышав быстрый цокот каблучков, приближающийся к приёмной.

Геныч тоже его слышит…

– Жек, как я выгляжу?

– Херово.

Девчонка что-то тоже говорит мне, но я уже не с ней... Слух, зрение, обоняние... все рецепторы сосредоточены на дверном проёме, где спустя несколько секунд появляется ОНА.

– Что здесь происходит? – всего несколько слов, произнесённых этим невероятным голосом, вспенивают кровь и взрывают мой мозг.

Как же давно я не слышал этот голос. Как тяжело было его не слышать... И как же спокойно без него было. Мой взгляд жадно скользит по её совершенным ногам, пробирается в распахнутые полы шубы из меха какого-то невинно убиенного зверя, ласкает шею, губы... Губы, бл@дь!

Какие-то глупые претензии возмущённой девчонки, словно едва различимые звуковые помехи, а в ушах только грохот собственного сердца и голос Дианы:

– Поверьте, девушка, никогда не будет лишним пропустить полученную информацию через мозг. И да – в отсутствие руководителя решение всегда принимает его заместитель, Ланевский Евгений Александрович. Он сейчас перед вами. Полагаю, позднее Евгений Александрович и сообщит Вам о результате собеседования. А сейчас покиньте, пожалуйста, кабинет.

Громкий хлопок двери выдёргивает меня из ступора и извещает о том, что собеседование закончено. Отлепив свой взгляд от полных чувственных губ, я поднимаю его выше и встречаюсь с холодными янтарными глазами.

Как же я устал без тебя, чёртова ведьма... И от тебя чертовски устал.

Эта экзотическая птица теперь нечастая гостья в нашем офисе. Но по немыслимому закону подлости она постоянно ловит меня на горячем.

– Будьте милостивы, Королева, – задорно трубит Геныч в мою защиту, – уж Вам ли не знать, насколько коварны бывают эти женщины! Да они перед Жекой из трусов, пардон, выпрыгивают! Диан, только меня не надо испепелять, я же сейчас не о тебе говорю. Хотя… вот если бы ты, моя Королева, выпрыгнула из... хм…белья, то, клянусь, я бы принял весь удар на себя.

– Ген, заткнись, а, – Диана начинает смеяться, а мне хочется удавить друга. В отличие от него мне никогда не удаётся вызвать улыбку у этой ведьмы.

– Ну, Диа-ан, выключай уже дракониху, Жека ведь не виноват, что он такой красивый, – Геныч лыбится во всю пасть, и меня, наконец, отпускает.

– Какими судьбами, любимая? – звучу вполне бодро и это радует. – Ты к нам насовсем или ненадолго залетела, крови попить?

– Я тоже рада тебя видеть, Женечка, – и каждое слово по нервам... Терплю. – Но я по делу. Скоро подойдёт девушка, Образенская Элла. Я договоривалась с Александром Алексеевичем, чтобы он её принял, но поскольку у него нашлись неотложные дела, я сама проведу собеседование.

– Ещё одна соискательница?! – радостно оживился Геныч, но и я тоже не остался равнодушным.

– Диан, я не понял, а почему ты проведёшь, если я здесь?

Я уже готов к порции яда в ответ, но Диана не настроена больно кусаться и мягко улыбается.

– Хочу проследить, чтобы хорошая девочка не попала на ваши членские взносы. А ты, дорогой, пока остынь от предыдущего собеседования. Так что не забудь меня позвать, буду у себя в кабинете, – и исчезла за дверью раньше, чем я нашёлся с ответом.

Сука!

– Жек, да включи мозги уже! Сколько можно?

– Геныч, мне кажется... я её ненавижу...

– Вот! А я давно тебе говорю, что тут любовью и не пахнет, ты болен, брат! Научись уже смотреть на нашу дракониху, как... Ну вот, как я, например. Мне она тоже нравится... И к Монике Беллуччи я неравнодушен! А ещё...

– Да заглохни ты! Понял я...

– Ну а раз понял, не расстраивай меня своей унылой рожей! Встряхнуться тебе надо, брат. О, кстати, я чего пришёл-то... Кирыч прилетел, прикинь!

– Да ладно?! – моё настроение стремительно взлетает на полсотни пунктов. – А какого же он мне не позвонил?

– Так а я о чём – ты же трубу не берёшь, Кирюха тебе обзвонился.

Я поозирался в поисках мобилы…

– Бл@дь, похерил где-то....

– Это ты, похоже, на собеседование торопился, – хохотнул Геныч. – Короче, сегодня в семь в «Трясогузке», Макс тоже подвалит. Прикинь, Жек, опять вчетвером! Как в старые добрые времена!

– Да что за... Геныч, ты забыл, что ли? У Наташки сегодня днюха, – напоминаю с досадой и, подойдя к рогатой вешалке, прощупываю карманы куртки. Телефон на месте, звук заглушён и херова туча пропущенных вызовов. Половина от Кирыча.

– Как я могу забыть! – возмущается друг. – Натаха – это святое! Заскочим сперва к вам, облобызаем твою сеструху и – в «Трясогузку»!

– Лобызальник закатай, а то она так до пенсии замуж не выйдет, тебя будет ждать.

– Да какое ей замуж! Писюха ещё мелкая...

– Ты ток ей не вздумай такое ляпнуть.

– Да что ж я, без понятия... – начал оправдываться Геныч, но внезапно скомандовал: – Тихо! Слышишь?

– Что? Желудок у меня урчит, жрать охота.

– Чш-ш! Не-не-не, Жек, у тебя мыши, и они за дверью – басовитый шёпот Геныча по громкости мог посоперничать с моим командным голосом.

– Ну, иди, запускай по одному, – сдаюсь я. – Геныч, почему рядом с тобой меня каждый раз не покидает чувство, что нас снимает скрытая камера? Для шоу «Идиоты среди нас».

– А ты зря иронизируешь, у меня слух, как у-у... А у кого, кстати, самый лучший слух?

– У тетерева, бл@дь!

И в этот момент раздался решительный стук в дверь.

– Ага, а что я говорил?! – Геныч ломанулся к двери, распахнул её и... завис широченным столбом, перекрыв весь обзор.

– Э, ты там что, гостей обилечиваешь?

Геныч тут же посторонился, впуская посетительницу...

– Добрый день, я прошу прощения, но в приёмной никого нет и в кабинете Александра Алексеевича, кажется, тоже.

Чертовы бабы! Они из одного кружка сирен-террористок, что ли? Устроили мне тут голосовую атаку...

Низкий грудной голос вызывает совершенно неожиданную реакцию в паху и настолько диссонирует с внешностью этой...

– Девушка, а Вы кто?

– Я Элла Образенская.

Скорее уж – ОбразИнская.

За её спиной Геныч, скрестив руки, вцепился себе в горло и скорчил жуткую рожу. Он и так-то красотой не отличался, а с выпученными глазами и высунутым языком – полный трэш. Таким его и застукала наша необычная визитёрша, когда внезапно обернулась.

– Задолбали судороги, – придушенно просипел мой находчивый товарищ и, доковыляв до кресла, рухнул в него, как подкошенный.

– Одну минуту, – предупреждаю гостью, не обращая больше внимания на Геныча.

В отличие от него мне не смешно. И, вместо звонка, к Диане улетает мое сообщение: «Пришла твоя протеже! ТЫ ИЗДЕВАЕШЬСЯ???!!!»

Убедившись, что моё послание доставлено и прочитано, я нехотя отрываю взгляд от экрана телефона.

– Как Вы говорите Вас зовут – Эльза? – а в голове уже звучит навязчивый мотивчик «Крематория».

Мне хочется смотреть куда угодно, только не на неё. Но это будет невежливо. Почему-то сейчас меня это волнует. Может, всё дело в её голосе? Или в изящной шее?.. Под распахнутым шарфом этот островок незащищенной кожи притягивает взгляд и совершенно не вписывается в общую картину. Сюр какой-то... Этой… девочке совершенно точно не угрожают наши «членские взносы». И, боюсь, не только наши.

– Я Элла, – отвечает спокойно, а мне охота прикрыть глаза и только слушать. Не смотреть.

Такое чувство, что я уже когда-то слышал этот голос, но где? И ассоциации странные… и очень неожиданные. Я внимательно разглядываю очередную соискательницу на должность помощницы руководителя. Эту нелепую четырёхглазую мышь я абсолютно точно нигде не встречал.

2 Элла

Два года назад (Предыстория)

– ПиZдец! – хриплый возглас, усиленный акустикой, взрывает тишину просторной мансарды и действует на меня, как заклинание призыва.

Не то чтобы само слово было волшебным, но голос... Этот голос мгновенно вызывает полчища мурашек даже на самых труднодоступных участках моего тела. Женечка… Дерзкий самоуверенный красавец, пошляк и плейбой… И моя болезненная фантазия.

Я замираю на последней ступеньке лестницы, стараясь унять сердцебиение, и прислушиваюсь...

– Жень, ты нормальный?! – а это уже совершенно другой визгливый голосок, который загоняет мои мурашки туда, откуда они пришли. – Да убери руки, придурок, я тебе не девка одноразовая!

И когда только эта проныра успела сюда прошмыгнуть? Подавив тяжёлый вздох, я разворачиваюсь, чтобы вернуться назад, к шумной вечеринке, на которой я очутилась лишь благодаря великодушной виновнице сегодняшнего торжества. Здесь я чужая, но вовсе не обольщаюсь, что меня примут и полюбят. Знаю, что мне никогда не стать своей в их глянцевом обществе – мы живём в слишком непохожих мирах и даже говорим на разных языках. И я здесь вовсе не потому, что хочу быть ближе к ним…

– Конечно, не одноразовая, Викуль, я так-то рассчитывал на много раз, – Женечка мурлычет, словно большой ленивый кот, и каждое слово острым когтем по моему сердцу.

А я, как мазохистка, снова застываю на месте, не в силах уйти и прекратить эту пытку.

– И поэтому ты надрался, как свинья? – грозно рявкает Викуля.

Вика – близкая подруга Жениной сестры и мисс Университет, но это по её мнению. Хотя, должна признать, что девчонка действительно очень красивая. И, к моему горькому разочарованию, именно она сейчас рядом с Женей, а он недвусмысленно пытается стать к ней ещё ближе. Только она, похоже, против, а ещё мне совсем не нравится её пренебрежительный тон.  

Вот и Женя тоже со мной солидарен:

– Викуль, ты бы своё жало прикусила, а то ведь его можно и дверью случайно прищемить.

Да, прищеми уже её болтливый язык...

– А знаешь, Жень, мне тоже было обидно, – надрывно и плаксиво обороняется Вика, – я вчера тебя весь вечер прождала!

– Ну ты же знаешь, что у Геныча проблемы с тачкой были. Не мог же я его бросить...

– Конечно, нет! Геныч ведь важнее какой-то там Вики! Да его тачку давно пора под пресс, а он до сих пор с ней позорится.

– Ты только ему этого не скажи, а то малыш очень расстроится. А к тому же, извини, но Геныч мой друг, а ты...

– А я никто – да, Жень? – глупая самоуверенная девчонка снова включает гонор.

– А кто ты мне, Вик? – в голосе слышится насмешка, и я прикусываю нижнюю губу, сдерживая торжествующую улыбку. – Тебе ведь хочется большой, но чистой любви, детка? А с этими розовыми соплями, извини, не ко мне. Я же не пятиклассник, чтобы фантазировать о твоих недоступных прелестях, и гонять лысого перед сном.

– К-какого лысого? – недоуменно озвучивает Вика. Вот тут мы с ней синхронно недопоняли.  

– Вот этого, – его резкий ответ мне ничего не объясняет, а видеотрансляция, к сожалению, отсутствует. Да и Вика отчего-то смолкла.

Что у них там происходит?

– Но, Жень… если бы ты приехал вчера… – залепетала девушка, а я мысленно умоляю её продолжать оставаться гордой и неприступной.

– Зато я сегодня здесь, малышка, и весь к твоим услугам. Хочешь потрогать моего услужливого? Давай ручку…

О, господи, этого я точно слышать не должна! Не могу! Я торопливо и бесшумно спускаюсь вниз, стараясь сбежать от ранящих меня слов. Но они догоняют:

– Ну, смелее, Викуль.

– Жень, ты совсем охренел, ты что делаешь?! Я не хочу так! Да пошёл ты, козёл озабоченный!

Я ускоряюсь, потому что стук Викиных каблучков свидетельствует о том, что мы скоро встретимся, и вряд ли я смогу внятно объяснить, что потеряла на недостроенном этаже чужой дачи. Стремительно слетев со ступенек, я укрылась под лестницей и, придерживая руками гулко стучащее сердце, наблюдаю, как злющая красавица Вика промчалась в полуметре от меня, оставляя за собой долгий шлейф нежного и слегка сладковатого аромата. Спустя полминуты яростный грохот её набоек потонул в общем шуме веселья, доносившегося с первого этажа.

– Вот же коза! – доносится сверху рычание-стон. Не злобное, а скорее, досадливое.

Запрокинув голову, я смотрю туда, куда так сильно рвётся моё сердце, но здравый смысл настойчиво сигнализирует о том, что следует убраться подальше от искушения. Наверное, я даже понимаю Вику, ведь я и сама не выношу пьяных. Но ведь это Женька…  

Очень тихо я выбираюсь из своего укрытия и усилием воли заставляю себя вернуться к гостям.

– Эльчик, вот ты где! – веселый вихрь Наташка перехватывает меня на входе в гостиную. – А ты чего такая невесёлая? Тебе здесь плохо, да?

Замечательный человечек – она с искренним беспокойством заглядывает мне в глаза, состроив при этом такую умильно-трагичную мордашку, что я не могу не рассмеяться.

– Да ты что, Наташ, на твоём празднике просто невозможно скучать. Ты молодец, здорово всё организовала!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Правда? Я же знала, что тебе понравится, а ты ещё ехать не хотела, – она с легкостью принимает мою ложь и порывисто меня обнимает. – Элка, как же я рада, что ты здесь! Слушай, ты только не обижайся, но скажи, зачем тебе эти линзы? Неужели ты не понимаешь, что отказываешься от своей уникальности?

– Да перестань, какая там уникальность! Аномалия! Не хочу об этом, Нат, – стараюсь уйти от неуютной темы, но Наталья сегодня главная и от неё так просто не уйдёшь.

– Правда, что ли? А аномалия – это тебе что? Та же уникальность, только вид сбоку! Глупая ты, Элка, и цены себе не знаешь. Подобная аномалия, чтоб ты знала, встречается лишь у одного процента населения Земли.

– Я в курсе, Наташ, но без неё как-то спокойнее.

– Эх, мне бы до тебя дорваться – и тогда тебе просто учиться будет некогда. Да с такой фигурой и глазищами будешь только успевать от мужиков отбиваться! Тебе демонстрировать себя надо, а не… – Натка неожиданно замолкает и вдруг начинает лепетать извиняющимся тоном: – Эльчик, котик, ты только ничего не подумай, ты и так симпатичная, просто…

– Просто мне не хватает стиля, шика и секса, – завершаю я, а Натка, как мне кажется, даже облегчённо выдыхает, но великодушно дарит мне шанс:

– Просто ты ещё не влюбилась, моя хорошая.

Я покладисто киваю, понимая, что ей не понравятся мои откровения. По большому счёту они и мне не нужны, но от себя ведь не спрячешься.

– Но попомни моё слово – ты ещё будешь самой сногсшибательной невестой на своей свадьбе! – никак не унимается этот генератор позитива. – И вот тогда ты от меня никуда не денешься!

– Договорились, Наташ.

– Элка, а помнишь, как мы с тобой собирались быть друг у друга свидетельницами на свадьбах?

Я улыбаюсь и киваю – конечно, помню. Я всё помню, Наташенька.

– А ещё мы всем говорили, что мы сёстры! Помнишь? Надо же, Эл, оказывается, я ничего не забыла!

Мне стоит огромных усилий не растерять свою улыбку, и я снова молча киваю, а к горлу внезапно подкатывает ком.

Ты забыла, подружка. Забыла, почему мы назывались сёстрами. Мы ведь с тобой рождены в один день.

– Спасибо, что помнишь, Натка, – я с внезапным порывом обнимаю её и шепчу почти не слышно: – С днём рождения, сестрёнка.

Оглушительная музыка бьёт по ушам и по нервам и, наконец, достаёт виновницу сего торжества.

– Слушай, Эл, а пойдём, поможешь мне с тортом.

Я с радостью позволяю ей увлечь себя в кухню и уже готова слушать Наткину болтовню бесконечно, лишь бы не оставаться в толпе полупьяных однокурсников и не думать каждую минуту о том, что Женечка сейчас наверху совершенно один.

– А ты Женьку моего видела? – спрашивает именинница, словно подслушав мои мысли.

– Н-нет, – зачем-то вру я, хотя заметила его с первой секунды, как только он переступил порог этого дома. – А он разве здесь?

– Уже здесь! – недовольно подтверждает Наташка и, плотно прикрыв кухонную дверь, становится на стул и достаёт с верхней полки подвесного шкафа одинокую сигарету.

– Ты куришь? – спрашиваю машинально. Мне гораздо интереснее, почему она не рада своему брату.

– Ай, да так, балуюсь, – она щёлкает зажигалкой и с наслаждением затягивается. – Женька вообще не должен был сюда приезжать. Мы договорились, что сегодня я отмечаю с друзьями, а семейное торжество в субботу. Но сделать всё по-своему и испортить людям праздник – это как раз в духе моего придурочного брата. И хорошо, что ты его не видела! Кажется, Женёк сегодня не в адеквате, да ещё и Вику обидел. А она, дурёха, мечтала, чтобы он приехал – вот и получила сюрприз. Не поверишь, Эльчик, но хуже нет, когда твоя лучшая подруга встречается с твоим любимым братом. Я как меж двух огней!

– А они встречаются? – выпаливаю, а в моём вопросе громко вопит неприкрытое отчаяние, но Наташка, к счастью, не замечает.

– Да какое там! – она с досадой отмахивается, но тут же, спохватившись, добавляет: – Я бы сказала – они пытаются.... Тут просто надо знать моего Женьку. Ох, ну а кто его знает-то? Мне иногда кажется, что он и сам не понимает, чего хочет.

Наташка снова делает затяжку и внезапно на её хорошеньком личике появляется довольная и хитрющая улыбка.

– Элка, а всё же какой он у меня красавчик, скажи? Я даже не представляю, кто способен укротить этого альфа-самца, – в каждом её слове столько гордости и любви, словно и не она минуту назад прилепила своему альфе клеймо придурка.

– Да, он интересный, – осторожно соглашаюсь.

– Да ладно?! И это всё? А не ты ли когда-то по нему сохла?

– Ну, ты и вспомнила! Когда это было-то? – я усмехаюсь, с горечью признавая, что так было всегда. И пока эта болтушка не вогнала меня в краску, я тоже напоминаю её секрет:

– А ты, помнится, умирала от любви к Женькиному другу.

– Тоже мне новости, – фыркает Натка, а её взгляд мгновенно грустнеет, – я и сейчас по Генке умираю.

Судя по её обречённому тону и тяжёлому вздоху, я понимаю, что зря затронула эту тему и уже жалею, но подруга сама переключается:

– Элка, а помнишь, как мы с тобой у прохожих деньги клянчили? По сколько нам было – лет по восемь?

– Ага, – я смеюсь, вспоминая, – а по заднице от матери я, как большая, получала.

Забыв про торт, мы вспоминаем смешные случаи из нашего детства и хохочем до слёз. Вспоминать приятно. Я словно провалилась на много лет назад – туда, где я была беззаботная и счастливая. В том чудесном мире мы с Наткой были неразлучными подружками и у нас было очень много общего. Мы жили на одной улице, учились в одной гимназии и вместе ходили в танцевальную школу. А ещё у нас обеих были красивые мамы, сильные папы и любимые старшие братья. Всё это было в моей жизни до того, как однажды она разделилась на «до» и «после».

– Знаешь, хоть мы тогда и жили бедно, а я всё равно скучаю по той квартире, по танцам… – ностальгирует Натка, и я согласно киваю.

Знаю, что она не пытается меня обидеть. Тогда ещё наши семьи были на одной социальной ступеньке, только Наташа вспоминает бедность, а я – изобилие. Странная всё же штука – жизнь…

Мы не виделись с Наткой шесть лет, а встретились лишь полгода назад на одном факультете в Архитектурном. Впрочем, для меня наша встреча не стала неожиданностью, я всегда знала, что подруга, как и её брат, продолжит династию строителей.

Я же там оказалась по иной причине. Сейчас думаю, что и Вика поступила туда с той же целью, и ещё, как минимум, три девочки с нашего факультета. Остаётся надеяться, что через пять лет компания «СОК-строй» будет рада принять в свой штат толпу неопытных, но очень целеустремлённых молодых и длинноногих архитекторов.

Наташку я узнала сразу, несмотря на то, что когда-то эта девочка была едва ли не на целую голову ниже меня.  Теперь же эта стройная и красивая брюнетка была со мной одного роста – просто топ-модель. Неудивительно – Наташка всегда была, как куколка.

В отличие от подруги я в детстве была гадким утёнком – нескладная, долговязая и большеротая. И хотя я с годами мой рост стал ещё выше, но тело сложилось ладненько и даже рот на моём повзрослевшем лице уже не выглядел таким большим. А в остальном – ничего примечательного – высокая, русоволосая и очень скромно одетая абитуриентка. Я была уверена, что без моей главной отличительной особенности – разноцветных глаз, узнать меня нелегко, а благодаря другой примете, появившейся сравнительно недавно, – так и вовсе нереально. Но удивительно – Наташка узнала меня сразу и очень обрадовалась.

Конечно, мы не стали снова не разлей вода, тем более у Натки теперь была Вика, которая невзлюбила меня с самого первого взгляда. Не скажу, что меня радовало такое предвзятое отношение, но зато частенько спасало от Наташкиных расспросов. Освещать подробности своей личной жизни я совсем не желала, а Вика делала всё возможное, чтобы держать подругу от меня как можно дальше. А вне стен университета нам просто негде было пересечься – мы разъезжались по разным мирам.

В конце концов, Натка поняла, что я не пытаюсь с ней сблизиться и оставила меня в покое. Мы здоровались, улыбались друг другу, перекидывались ничего не значащими фразами и снова расходились. Так и продолжалось до сегодняшнего дня. Вернее, всё изменилось раньше. Неделю назад Натка подловила меня в аудитории и пригласила на свой день рождения. Ну как пригласила – вынудила принять приглашение. За несколько дней взяла меня измором и шантажом. Обещала объявить всем, что из-за моего отказа она отменяет вечеринку. Глупость, конечно, но на меня подействовало. Меньше всего мне хотелось оказаться в центре внимания. Оставался последний аргумент и, пряча от стыда глаза, я его озвучила. Не сработало!

«Элка, обалдела?! Из-за такой ерунды?! Да я тебе сотню платьев предоставлю на выбор! И туфли!.. Ой, насчёт туфель я не уверена... А у тебя какой размер?»

И вот теперь на мне Наташкино платье. Оно совсем не выглядит праздничным и куда больше напоминает форму гимназистки, но это мой выбор, а к тому же это единственное платье, в котором Наташу никто не видел, даже она сама.

«Мне его тётка из Италии привезла! Наверняка побывала в местном монастыре на неделе высокой моды. Я этот траур даже примерять не стала», – эти слова и решили судьбу «траурного» платья, а заодно и откорректировали мои планы на вечер.

– Я тоже скучаю по нашей прежней квартире, Наташ, – признание вылетает непроизвольно и даже в моих ушах звучит трагично, поэтому я старательно растягиваю губы в улыбке.

Из гостиной, заглушая музыку, доносится дружный хор голосов: «Раз, два, три, четыре…», но Натка не реагирует на шум и спрашивает:

– Эл, а куда вы переехали? Я ведь к тебе приезжала и дозвониться…

Закончить фразу ей не позволяет резко распахнувшаяся дверь – а вот и Виктория. Она же спасает меня от нежелательных расспросов.

– Наташ, эти идиоты тебе всю дачу разгромят, пока ты здесь неизвестно чем занимаешься. Кажется, ты за тортом пошла?

– Ох, я и забыла о нём, с Эльчиком заболтались, – Натка беззаботно отмахивается и будто совсем не замечает, как злится её подруга.

– Да неужели? Обсуждали новый завоз в секонд-хенд? – Вика с вызовом смотрит на меня. – Платьице не жмёт?

Я отрицательно качаю головой и поворачиваюсь к Наташке, которая выпучив глаза на Вику, яростно крутит пальцем у виска.

– Нат, тебе помочь? – предлагаю, потому что именно за этим мы сюда и пришли.

– Может, и всех остальных на помощь позовём? – фыркает Вика и, не обращая внимания на одёргивание Наташки, бросает мне: – Мы вдвоём отлично справимся.

– Ну, что ж, отлично! – я улыбаюсь ей почти искренне, потому что и сама не хочу оставаться здесь.

Подмигнув Наташке, я покидаю кухню, но, не успев ещё закрыть дверь, слышу летящее вдогонку «уродина». Возмущённый Наткин возглас «Вик, ты с ума сошла?!» уже не имеет значения. Мой взгляд находит лестницу, ведущую на верхние этажи. У меня не осталось сдерживающего фактора.

3

Элла

Два года назад  

Когда мы становимся взрослыми, наши детские мечты кажутся нам наивными и глупыми. Впервые я увидела Женю, когда мне было восемь. В тот день он встретил Наташку после танцевальных занятий и очень злился, что из-за сестры опаздывает на важную встречу. А я завидовала подруге, потому что такой взрослый, серьёзный и невозможно красивый тринадцатилетний парень отложил ради неё свои важные мужские дела. К слову, моему брату Юрке было уже пятнадцать, но он никогда не казался мне таким взрослым, как Женя Ланевский.

Но он тогда даже внимания на меня не обратил. Схватил сестрёнку за руку и повёл домой быстрым шагом. Маленькая Наташка телепалась за ним, как собачонка на привязи. А я бежала следом, стараясь не отстать. Я так хотела, чтобы он заметил меня, что, приблизившись почти вплотную, нечаянно наступила ему на задник белоснежной кроссовки. А он резко остановился, взглянул на испачканную обувь своими невозможно синими глазами и с досадой произнёс: «Бл@дь!» Это прозвучало так серьёзно, весомо и по-взрослому!.. Наверное, именно тогда я и влюбилась. И весь остаток пути держала дистанцию и мечтала, чтобы Женя меня тоже взял за руку и тащил за собой. Куда угодно...

Прошло десять лет... А мечты, связанные с Женей, так и не повзрослели. Серж, мой учитель танцев, и просто очень замечательный позитивный человек как-то сказал: «Птенчик мой, мечтать надо о великом и несбыточном. А всё, что в наших силах – это просто планы на ближайшее будущее».

И прямо сейчас мой план, заявленный ещё в позапрошлой пятилетке, снова привёл меня в недостроенную мансарду. Здесь очень тихо и прохладно. Я в нерешительности замираю около закрытой двери, за которой не слышно ни звука. В груди так сильно заходится сердце, что, кажется, ещё минута промедления – и оно лопнет, накрыв разлетающимися ошмётками и великие мечты, и планы на мое ближайшее будущее.

«Удача любит смелых», – говорю себе и толкаю дверь внутрь. Темно. Но терпкий запах алкоголя, смешанный с приятным ароматом мужского парфюма, подсказывает мне, что Женя ещё здесь. Отступать поздно, и я готова к недовольству хозяина...

Женя, простите меня, я правда не знала, что здесь кто-то есть. Просто внизу такая громкая музыка, а у меня от шампанского закружилась голова, и я подумала...

О чём бы я там не подумала, заготовленный текст мне не пригодился.

Освещения, проникающего из коридора в тёмную комнату, и мерцания заглядывающей в окно луны вполне достаточно, чтобы различить мужскую фигуру на широком разложенном диване. Женя спит. И я облегчённо выдыхаю. Он лежит на спине, широко раскинув руки и ноги. Красив как бог.

Я никогда не чувствовала в себе достаточно уверенности, чтобы бороться за своё счастье. И не гналась за счастьем, я за ним подглядывала. Украдкой, как воровка.

Тихо прикрываю дверь и осторожно ступаю в темноту. Но оглядываюсь и снова возвращаюсь, чтобы повернуть замок на двери. Не хотелось бы, чтобы Виктория застала меня здесь врасплох. Приближаюсь к широкому ложу и любуюсь в лунном свете на свою недоступную мечту. Мамочки мои, какое же у него красивое тело! Разглядываю очень жадно, стараясь запомнить каждую чёрточку. Хотя, казалось бы, вот он, полуобнажённый и расслабленный… Только руку протянуть. Не оторвёт же он эту руку.

Женечка, я тебя только потрогаю…

Я присаживаюсь рядом с ним на краешек дивана и кладу свою ладонь ему на живот, едва касаясь.

Я только поглажу…

Совсем немного провожу ладонью ниже, задевая подушечками пальцев аккуратную дорожку волос, убегающую под пояс джинсов. Множество иголочек мгновенно впиваются мне под кожу и начинают покалывать. Я отдёргиваю ладонь и перевожу дыхание.

Я только раз губами прикоснусь… И отпущу тебя, Женя… совсем. Пойду дальше… без тебя.

Очумевшая от собственной дерзости и смелости, я наклоняюсь и касаюсь губами тёплой кожи рядом с тёмным и манящим соском. Прикрываю глаза и вдыхаю… запоминаю…

И даже не сразу понимаю, что дыхание Жени изменилось. А в следующий миг я уже в ловушке крепких мужских рук. Резко дёргаюсь, но куда там!.. Одной рукой Женя обхватывает меня за талию, а второй зарывается в волосы и, крепко сжав, тянет на себя. Больно, страшно и... восхитительно. Я успеваю заметить ухмылку на красивом лице и полусонный взгляд, прежде чем Женин язык ворвался в мой рот.

Не сказать, чтобы я совсем была дремучая, но вот это действо вряд ли можно назвать поцелуем. Это жёсткое нападение и порабощение. В ушах шумит, губы болят, язык не знает, куда спрятаться, а в голове сражаются две противоречивые мысли – непонятно, что люди находят прекрасного в поцелуях и... Вот оно – моё долгожданное счастье!

На моей талии Женина ладонь не задерживается. Теперь она под платьем сминает мои ягодицы, а они мнутся очень плохо, и я почти сожалею о своём спортивном фанатизме. А ещё я никак не могу определиться с собственными руками. Обнять стесняюсь, а куда деть – не знаю. Так и барахтаюсь на любимом мужчине, словно птица с подбитыми крыльями. Правое крыло едва не ломается, когда подмятая сильным телом, я оказываюсь на спине. Сопротивляться даже и не думаю – мечта же сбывается!

Теперь рука Жени уже шарит по обнажённой коже ягодиц. Хоть бы внутрь не полез! Ох! Лезет! Я в ужасе распахиваю глаза и сквозь гул в ушах слышу треск... То ли колготки рвутся, то ли искры из глаз потрескивают.

Женя отстраняется внезапно, но не весь. Его нахальная ладонь продолжает пробираться в святая святых, пробуждая во мне гремучую смесь – стыд, волнение и восторг. А в моё лицо впивается внимательный взгляд.

О, господи! – на секунду я зажмуриваюсь от страха, понимая, что он уже всё разглядел. Прогонит?

– Тебе сколько лет, мелкая? – в его голосе слышится недовольство, и даже его пальцы, гуляющие у меня в трусиках, замирают.

– Восемнадцать, – дрожащим шепотом, глядя в его глаза. Не вру, мне уже часов пять, как восемнадцать.

– Точно? – переспрашивает недоверчиво, однако его руки не сомневаются в моей честности и продолжают свои исследования у меня между ног.

Я вздрагиваю от непривычных ощущений и молча киваю. Разговаривать в подобной ситуации мне кажется неуместным. Прекрасно осознаю, что опытную жрицу любви мне не сыграть, но если дело только в возрасте, то я очень постараюсь. Лишь бы не останавливался.

– Уже большая девочка, значит, – смотрит с улыбкой, словно ничего не замечает. – А что делаешь в моей постели?

– Люблю т-тебя, – спотыкаюсь на слове и всхлипываю, потому что в этот момент его пальцы нащупывают самое чувствительное местечко.

– Вот как? – он проводит по моим губам языком. – Такая отзывчивая девочка и пахнешь очень вкусно.

От его слов во мне вспыхивают тысяча солнышек – ласкают тело, припекают между ног и поджаривают мозг.

– Какой у тебя красивый и сладкий ротик, – продолжает мурлыкать Женя, и я невольно подаюсь навстречу его пальцам. – Отсосёшь мне?..

Этот вопрос, прозвучавший на той же мурлыкающей ноте, совершенно точно не отсюда. Наверное, весь ужас и разочарование отражены в моих глазах, потому что Женя тихо смеётся:

– Ну, тихо-тихо, маленькая, чего ты испугалась? Не хочешь – не надо, научишься ещё. Может, ты хочешь уйти?

Его руки мгновенно покидают моё тело, но вместо облегчения я ощущаю холод и пустоту. Наверное, я выгляжу сейчас абсолютной дурочкой… Именно такой я себя и чувствую. Быть придавленной его тяжёлым телом, ощущать его руки – сейчас кажется самым правильным и необходимым. Я совсем не хочу уходить! И так яростно трясу головой, что он снова смеётся.

– Ты прелесть, – обнадёживает Женя и садится сверху, зажав мои ноги между своими. – Ну, давай посмотрим, что тут у нас…

Мои колготки, сдёрнутые вместе с трусиками, улетают куда-то в темноту. Сейчас в этой темноте – моё спасение от стыда, поскольку Женин исследовательский интерес меня шокирует. К счастью, чтобы рассмотреть «что тут у нас», ему вполне достаточно и лунного света. А у нас тут – я, готовая провалиться сквозь… Ох, но туда провалиться никак нельзя – там праздник, куча людей и ещё Вика. А главное, там моя доверчивая Наташка, мечущаяся между братом и любимой подругой, как меж двух огней. Меня же, уродину, никто всерьёз не рассматривает. Хотя…

Хотя Женя сейчас очень даже внимательно рассматривает. Кажется, даже женский доктор на плановом осмотре был менее сосредоточен...

– Какие аккуратные нежные губки, – бормочет Женя, удобно расположившись между моими широко разведёнными бёдрами.

Ну, зачем он это говорит? Неужели нельзя посмотреть молча? Я стыдливо пытаюсь свести бёдра...

– Ку-уда? – в голосе слышится улыбка, а его палец начинает скользить по моим тем самым аккуратным губкам, специально задевая самые чувствительные участки, от чего моё тело отзывается неконтролируемой дрожью, а с губ срывается стон. – Ай, какая хорошая девочка! 

Поощряет, как послушную собачку, а мне вдруг хочется услышать ещё, какая я хорошая и как у меня там всё красиво. И в то же время становится горько оттого, что между ног ему смотреть приятнее, чем на моё лицо.

Он наклоняется ниже и дует, запуская очередной миллион мурашек по всему телу и заставляя меня выгибаться ему навстречу.

– Ух ты, какая прыткая! Э, нет, милая, боюсь, мой язык не предназначен для подобных игр, – снова смеётся и тут же, словно оправдываясь: – Он у меня слишком шершавый для такой нежной малышки.

Женя становится на колени меж моих ног и протягивает руки к моему платью, задранному до талии и беспощадно смятому.

– Давай-ка освободим тебя от этой ненужной тряпочки.

Я помогаю ему избавить меня от одежды, и сама торопливо расстёгиваю и сбрасываю бюстгальтер. Не потому, что я такая развратная и смелая, а просто лифчик у меня слишком несоблазнительный.

– Ах*еть! Что ж ты такое сокровище от меня прятала?! Скорее ко мне, мои сладкие! М-м…

Он накидывается на мою обнажённую грудь, как голодный зверь, – тискает, лижет, посасывает и урчит. А я с ума схожу от невероятных ощущений внизу живота, в груди, висках… везде.

– Женя, Женечка!.. – почти ничего не соображая, вцепляюсь пальцами в его волосы. – Женя…

Ноги дрожат, пальцы на ногах сводит болезненной судорогой, и в этот момент он запускает свою руку меж моих бёдер и безошибочно находит нужную кнопку. И все блуждающие во мне горячие солнышки вмиг сливаются в одно мощное, опасно вибрирующее светило, которое взрывается жаркой ослепляющей лавиной экстаза и оглушительным восторгом, круша барьеры, вырывая из горла крик и высвобождая крылья...

– Фу-ух! Ну ты и зажигалка, детка! – осипший и прерывистый голос Жени вытягивает меня из вязкого сонного тумана, возвращая к обнаженной греховной реальности. – С возвращением, прекрасная сирена. С ним-то что теперь делать?

С ним?! С кем?

Я непонимающе смотрю на него и смущение ко мне возвращается снова. Женины джинсы расстегнуты и спущены, а в ладони зажат член – большой такой и очень решительно настроенный.

Это я, что ли, должна знать, что с ним делать? У меня, конечно, имеются некоторые предположения на этот счёт, но озвучить их я вряд ли осмелюсь, а уж проявить активность...

– Слушай, а ты точно со всех сторон девственница? – ошарашивает он меня.

Как это – со всех сторон?

Обняв пятернёй свой агрегат, Женя медленно водит рукой вверх-вниз и изучающе рассматривает моё обнажённое тело, будто размышляет, куда бы пристроить свою кувалду.

– Почему ты так решил? – спрашиваю с вызовом, предусмотрительно решая не уточнять по поводу сторон и не смотреть на эту его штуку.

– А это не так? – он прищуривается. – Извини, детка, но ты слишком зажатая и ничего толком не умеешь. Ну, не пыхти, малыш. Зато как ты вкусно кончаешь! А голос какой! Да я чуть диван членом не пробил, когда ты выкрикивала моё имя.

Не сдержавшись, я тихо смеюсь, представляя ситуацию в красках.

– И смех у тебя очень красивый, – мурлычет Женя. – А опыт ещё придёт. Невинность – это не так уж и плохо, кто-нибудь непременно оценит.

Моя улыбка тает, оставляя горечь.

Кто-нибудь… Но не ты, Женечка. А зачем мне кто-нибудь?

4

Ложь бывает разная. Некоторые лгут ради самой лжи – это патология. А ещё бывает ложь во спасение… Моя же – ради грехопадения.

– Я не девственница, – бормочу себе под нос и отвожу в сторону лживые глаза.

– Что? – Женя дурашливо прикладывает руку к уху, отпустив свой член в свободное мотание.

– Не девственница, говорю! – повышаю голос.

– Серьё-озно? И много у тебя было партнёров? – насмешливая улыбка играет на его губах, а взгляд сосредоточен на моём лице, от чего я невольно прикрываю скулу тыльной стороной ладони.

Не смотри, пожалуйста, не смотри!

– Один, – шепчу еле слышно.

– Убери руку! – неожиданно рявкает он и отбрасывает мою ладонь.

Я совершенно не понимаю, что произошло... Женя грубо хватает меня за руки и до боли сжимает их над моей головой. Смотрит так жутко, что под его взглядом мне хочется сжаться, стать незаметной... невидимой. Ещё никогда я не ощущала себя настолько уязвимой, как в эту минуту. Сейчас я обнажена не только снаружи... Я показала свой страх и свою слабость. А ещё солгала. Наверное, он всё понял... Поэтому разозлился? Или потому что я не стала сосать его член? Да я и целоваться-то, как выяснилось, не умею... Какая уж из меня сосальщица?..

Не в силах выдерживать его взгляд, я закрываю глаза. Если ждёт, что стану хныкать и уговаривать меня отпустить, то ждать ему придётся долго. Я вдруг очень живо представляю, как Женя выгоняет меня, голую, из своей комнаты и как оживляются пьяные однокурсники...

Неожиданно сковывающие мои запястья крепкие руки выпускают меня из захвата. И что теперь? Что он станет делать? Но меньше всего я ожидала прикосновения его пальцев к моему лицу. Я вздрагиваю, но глаза не открываю. Зачем он это…

– Тебе не надо прятаться, – тихо и спокойно говорит Женя и осторожно касается подушечками пальцев моего шрама на левой скуле. – Ты сама придумала проблему. Знаешь ведь, что красивая?  

Я вслушиваюсь в интонацию голоса, пытаясь уловить в нём насмешку или фальшь... А в следующую секунду моей скулы касаются его губы. О, Боже! Это настолько дико и необъяснимо, что я просто замираю и перестаю дышать.

Он целует меня долго и очень нежно, зарываясь руками в волосы... Так восхитительно! Его руки ласкают мое тело то осторожно, то грубо... Но мне всё очень-очень нравится. Потому что его дыхание учащается, и я знаю, чувствую, как он меня хочет... Его твёрдое желание очень недвусмысленно упирается мне в бедро. Всё по-настоящему... Вот такую! – целует и хочет! И я хочу! Больше всего на свете! А потом... Хоть потоп! Хоть ураган! Хоть смерть... Мне не важно потом!.. Ведь красивее и желаннее, чем сейчас – С НИМ! – я никогда себя не чувствовала.

Нетерпеливо ёрзаю под тяжёлым телом.

Ну сделай же это, Женя!

– Женя, пожалуйста! Хочу тебя очень! Очень хочу! – почему-то просить совсем не страшно.

Его пальцы снова там, а я бесстыдно подаюсь им навстречу.

– Знаю, что хочешь, – усмехается, а пальцы внезапно сменяются горячей и твёрдой мужской плотью.

Я ещё успеваю подумать, что он ни за что не пролезет… Как в следующее мгновение мою девичью честь пронзил раскалённый кол. От невыносимой боли даже крик не долетел до выхода, рассыпаясь жалящими искрами где-то в груди.

– Вот дура! – рычит мне на ухо Женя. – Терпи теперь!

А я что делаю? Только глаза вылезли из орбит и короткие ногти намертво впились в мужские плечи. Удивительно, что я ещё продолжаю воспринимать звуки, когда моё тело разорвано надвое. А ещё я думаю, что бабочке, нанизанной на иглу, наверняка легче. Меня же нанизали уже не один раз и, кажется, ни конца, ни края этой пытке.

– Бл@дь!

Воистину это волшебное слово! Потому что, как только я его услышала, раздирающая боль прекратилась. Но у Жени секс ещё продолжается с собственной рукой. И продолжается... и продолжается... А я завороженно наблюдаю, как в его широкой ладони, словно поршень, мелькает огромный член. И вдруг выстреливает горячим и липким мне на живот.

Наконец, хозяин убойного члена падает рядом со мной. Дышит тяжело и молчит. Я тоже молчу. И обсыхаю. И мечтаю о тёплом душе. В голове бардак, между ног – пожар.

– Пожалел тебя, идиотку, – произносит Женя спустя целую вечность. – А надо было долбить до победы.

Молчу. Ну и долбил бы. Дятел!

– А соснула бы – и была б сейчас бодрячком.

– Я ведь не спать сюда пришла, я дома выспалась, – тихо ворчу в ответ.

На целую минуту повисает молчание, а потом раздаётся ржание. Чокнутый, что ли?

– Ой, бля-а-а… Откуда ж ты взялась-то?

Наверное, это риторический вопрос… Но что не так-то?

Неожиданно Женя подтягивает меня к себе и, прижав к своему горячему боку, шепчет доверительным тоном:

– Ведь чувствовал, что врёшь! Зачем, а?

– Я хотела... – голос от волнения совершенно осип, – хотела, чтобы это был ты.

– М-м-м, что ж вы, дурочки, вечно не в тех вляпываетесь? – со вздохом произносит мой любимый мужчина и целует меня в макушку.  

Лёжа в его жарких объятиях, я раздумываю над ответом. А через минуту понимаю, что этот вопрос тоже был риторический. Женя крепко спит.

А я улыбаюсь сама с собой, как дурочка.

Да не так уж это и больно... Теперь я уверена, что смогла бы выдержать подобную экзекуцию сколько угодно раз. Лишь бы Женя вот так же лежал рядом со мной и дышал мне в волосы...

Надо же – как быстро уснул. А я так счастлива, что, наверное, теперь никогда не смогу спать...

***

«Неужели уснула?» – разочарованно думаю я, но ещё не открывая глаз, всей озябшей кожей ощущаю на себе недобрый взгляд…

Я прислушиваюсь к своим ощущениям... В комнате очень холодно – тут даже и прислушиваться нечего. Между ног явный дискомфорт, но терпимо. А вот ощущение постороннего присутствия – нестерпимо. Просто невыносимо! И я сейчас не о Жене. Его присутствие и ровное дыхание я ощущаю совсем близко. Но есть ещё что-то другое... Враждебное...

То, что дверь заперта, я уверена на сто процентов, но отчётливо различаю где-то поблизости тихие смешки и шушуканье. Во рту пересохло, а в груди формируется неприятный холодок. Сейчас я ощущаю себя мышью, которой мышеловкой прищемило хвост, а вокруг кровожадные хищники… Мне становится очень страшно, и вместе с этим приходит трусливое решение – а может, вообще не открывать глаза и притвориться спящей? Не вышло...

В поясницу неожиданно ткнулось что-то твёрдое и шершавое. Неприятное. Глаза мгновенно распахнулись, и, к своему огромному облегчению, я поняла, что в комнате темно, а рядом безмятежно спит Женя. Но на этом всё хорошее и закончилось.

Опасность ждала меня за спиной, я буквально почувствовала её позвоночником. Резко развернулась – и очень вовремя. В этот момент Вика занесла ногу и как раз примерялась к очередному пинку. Так это она меня ногой, что ли, пинала?

– Ты совсем с ума сошла? – уворачиваюсь от занесённой надо мной ноги и удивляюсь, как эта дура мне своей острой шпилькой спину не продырявила.

Я быстро подтянула к себе тонкий пледик, укрывавший мои ноги и бёдра, и прикрыла обнажённую грудь.

– А ну, заткнись, уродливая шлюха, – шипит Вика. – Или ты надеешься разбудить Женьку? Думаешь, он заступится? Так пойдём, я расскажу тебе, как он поступает с дешевыми одноразовыми подстилками.  

Мне хочется ответить что-нибудь язвительное, но в этот момент я оглядываюсь на спящего парня и осознание собственного унизительного положения накрывает меня с головой. Это чужой парень, а я пришла к нему без приглашения и повела себя, как… Именно так, как назвала меня его девушка. Наверное, она в своём праве… Но пинаться зачем?

– Ты оглохла, сука? Пошла вон отсюда! – Вика продолжает шипеть, но делает это достаточно тихо. Бережёт сон своего Женечки?

Уйду, конечно – глупо пытаться отстаивать свою правоту. Подрагивая от холода, я озираюсь в поисках своей одежды, и мой взгляд застывает на распахнутом настежь балконе. Я и не предполагала, что здесь, под самой крышей, имеется балкон. А ещё стало понятно, откуда несёт холодом… Только всё это не важно…

В дверном проёме, обняв себя руками за плечи, стоит Наташка. Она дрожит то ли от ледяного ветра, то ли от разочарования, и смотрит на меня, как… Я не вижу в темноте её глаз, но знаю, как она сейчас смотрит – как на подлую предательницу. Позади неё кто-то перешёптывается, но это уже не имеет значения.

Трудно передать словами, насколько мне сейчас стыдно и плохо. И какой грязной я себя чувствую. Как назло, именно в эту напряжённую минуту мой взгляд находит платье. Отброшенное Женей, оно валяется на полу, как ненужная мятая тряпка. Платье из Италии... подаренное Наташкой. Я подлая и неблагодарная свинья.

– Наташ, мне надо с тобой поговорить, – подавленно лепечу, а она вдруг нервно передергивает плечами, всхлипывает и уносится прочь.

Я растерянно смотрю, как она исчезает за оконным стеклом. Так, значит, они все через балкон пришли? А зачем? Может, меня искали? Натка, наверное, волновалась... А я... вот...

Зато на балконе остались трое однокурсников из Викиной свиты.

– Ну, что, поговорила, тварь? – язвительно интересуется Вика. – А теперь брысь отсюда!

Я потуже заматываюсь в плед, встаю на ноги и делаю шаг к платью, но Вика проворно хватает его с пола и отбрасывает ребятам.

– Это не твоё, забыла?

Помню. И, поморщившись, вспоминаю, что туфли тоже не мои. А как найти своё бельё в темной комнате, я даже не представляю. Но оставить его здесь просто немыслимо. Господи, о чём я только думала?! Я скольжу взглядом в темноте, приседаю, вглядываясь в чёрный пол, и больше не слушаю Вику. Мне бы убраться отсюда быстрее.

Одна находка есть! Наклоняюсь за бюстгальтером, придерживая одной рукой пледик, но он внезапно слетает с тела, оставляя меня совершенно голой.

– В чём дело, кобыла сисястая? Ты что-то потеряла? – гаденько хихикает Виктория, очень довольная своей выходкой. – Напяливай свой убогий насисьник и вали на помойку, из которой ты вылезла.

Я протягиваю к ней руку, надеясь вырвать покрывало, но Вика отводит руки назад и взбрыкивает снова своё неугомонное копыто. Да что ж такое? Я перехватываю её ногу у своего живота, касаясь ладонями подошвы, и с силой дергаю вверх. Стройная и не очень высокая Вика, соприкасаясь с полом, издаёт невообразимый грохот, сравнимый с рухнувшим шкафом.

– Тебе следует поработать над растяжкой, Виктория, – говорю в полный голос. Какой смысл соблюдать тишину после такого погрома?

Двое ребят, пасущихся на балконе, кидаются на помощь своей распластанной, как лягушка, и подвывающей королеве. А Женечка... что-то недовольно пробормотал и накрыл голову подушкой.

– Спи, дорогой! – почти с умилением говорю его спине и сдергиваю с диванного подлокотника его светлый свитшот.

Едва успеваю просунуть голову в горловину, как чья-то, явно лишняя, рука хватает меня за волосы. Я шиплю от боли, но продолжаю одеваться. Успеваю заметить, как один из парней выводит из комнаты прихрамывающую и поскуливающую Вику. А чьи-то крепкие пальцы сильно сдавливают мне шею – так ведь и придушат...

– Ты, шалава неумытая, на кого руку поднимаешь? – гремит у меня над ухом. Это однокурсник Димочка.

Я всё время думала, что его главный недостаток – шестерить перед Викторией. Но, как оказалось, он полное ничтожество. Таким бы не размножаться. Правая рука уже в рукаве, и я с размаху луплю ею Димочке в пах. Но шустрый парень изворачивается и удар получается вскользь. Он взвизгивает по-бабьи, а в следующую секунду из моих глаз летят искры. Я со стоном зажимаю глаз и думаю, как же мне повезло, что он не мужик, иначе лететь бы мне через всю комнату.

– Ах ты, сука е**чая!

Следующий удар прилетает в живот и сгибает меня пополам. А мой нос встречается с коленом Дмитрия. И снова искры из обоих глазах. Праздник же… Вот гадство!

– Э, Диман, ты чо, охренел? – кажется, с балкона спешит помощь, но опаздывает…

– Ни хYя себе! – как сквозь вату доносится рычание Жени, и в то же мгновение удары прекращаются. – Ты бабу, что ль, пиZдишь, чепуш? Кто ж тебя, бл@дь, родил?!

Позади меня раздаются крики и звук падающего тела, а я вздрагиваю и на полусогнутых отступаю к двери.

– Э, Женёк, это не я, я помочь ей хотел! А-а, сука, меня за что?

– За нескорую помощь, урод! Э, подруга!

Кажется, это уже мне. Я на секунду замираю в дверном проёме, не осмеливаясь оглянуться. Ещё недавно он говорил, что я красивая, а теперь…

– Оглохла, что ли? Ты, вообще, кто? 

– Овца в пальто, – сиплю я и горько усмехаюсь, захлопнув за спиной дверь. И не соврала ведь. Ну, если только про пальто…

***

– Безобра-а-азная Эльза, короле-ева фли-ирта, с банкой чистого спирта я спешу к тебе! О, е!.. – этой заунывной песенкой группы «Крематорий» меня встречают на первом этаже «добрые» однокурсники.

Сейчас даже не очень обидно, потому что полностью соответствует действительности – на мир я смотрю одним здоровым глазом, под которым скулу украшает кривой отвратительный шрам, оставшийся после глубокой рваной раны. Нос… Да я даже сама вижу свой распухший окровавленный нос.

Кто-то из девчонок сочувственно охает, кто-то спрашивает – «Кто это тебя так?» Ещё прилетает неожиданный вопрос: «Эй, а почему у тебя глаз зелёный?» И возражения: «Не зелёный, а синий!», «Голубой!», «Ножки – отпад!»

Какой дурдом! А линзы всё же жаль…

Сочувственные и злорадные комментарии продолжаются всё время, пока я разыскиваю свою сумочку.

– Случайно, не это ищешь? – раздаётся звонкий голос Вики, и через всю гостиную в меня летит моя сумка, почему-то расстёгнутая, и теряет на лету содержимое.

И снова многие смеются и хихикают, но у кого-то даже хватает смелости возмутиться Викиной выходке. Мне всё равно. Голова кружится невыносимо, и я сосредоточиваю все силы, чтобы отследить места падения моих вещей. Сумка шлёпается почти у самых ног, и из неё выезжает мобильный телефон. Слава богу – не разбился! Не без труда я фокусирую взгляд на Виктории.

– Это поступок не слишком умного человека, Вика…

– Что-о?! Ах ты тварь! Уж кто бы говорил! Прикинулась тут сиротливой овцой! Тебя же, как человека, пригласили в приличный дом, принарядили даже... Так ты ещё и под моего парня решила подлезть?! Любишь чужое, жалкая побирушка? Да ты просто мерзкая шлюха и воровка! Пошла отсюда! – Викин визг переходит в истерику, и она начинает рыдать, а на шум прибегает Натка.

Давно не виделись, подружка! Слабо меня узнать?

Лицо у Наташки заплаканное, но, увидев меня, она громко охает, икает – с перепугу, наверное, и тоже начинает реветь. И как по команде несколько ребят начинают собирать выпавшие из сумочки предметы, а я наклоняюсь к полу за сумкой... к горлу подкатывает тошнота, и меня выворачивает на глазах у всех.

– Какого хера тут творится?! – гремит со стороны лестницы обозлённый голос Жени, а я отползаю на четвереньках назад, в сторону выхода, волоча за собой по полу сумку.

Встать я уже физически не могу, но продолжения позора мне не вынести. И сейчас я даже благодарна Вике, которая со слезами бросается навстречу своему парню.

– Что случилось, малыш, ты почему хромаешь? – его заботливый и обеспокоенный голос забирает у меня остатки сил.

Уже в прихожей я просто плюхаюсь голым задом на холодный пол и, прислонившись спиной к стене, прижимаю к груди сумку, как последний щит.

Мечты сбылись! План перевыполнен!

Из груди непроизвольно вырывается смех.

– Эл, не плачь, пожалуйста, – рядом слышится жалобный скулёж Наташки, а я провожу рукой по мокрой щеке.

Это от смеха.

– Эльчик, я же не думала, что ты с моим Женькой…

– И я не думала, Нат… Я просто не умела целоваться, поэтому… пришлось вот так.

– А я тебя искала... – пищит и всхлипывает подруга. – Я просто вспомнила... У тебя ведь тоже день рождения... кажется. Вместе со мной, да?

Вместе? Нет…

– Это было так давно, Наташ.

5 Женя

Два года назад

– Так, всё! Пьянству бой, бляDству – хYй! – громко провозгласил Геныч, выплескивая содержимое моего стакана в раковину.

– Повторяешься, брат, – я поморщился, глядя на произвол друга, но бычить не стал.

– А повторение – мать учения! Слыхал о таком?

– Это ты бате тогда моему скажи, – выплюнул я со злом.

– Не, Жек, с батями, ты же знаешь, я стесняюсь.

Вот и я сегодня постеснялся позвонить отцу и объяснить, какой он мудак. И из дома мотанул, как спринтер. Мать с утра голосит на всю квартиру, как по покойнику. Я её успокаивал, как мог, скрипя зубами от желания проредить отцу улыбку. Шестой десяток мужику, а он всё не успокоится. Это надо додуматься – позвонил утром матери, а вызов не сбросил после разговора, и она полчаса сосредоточенно слушала, как он клянётся какой-то шмаре в вечной любви и обещает свалить из семьи. Но позже! Старый мудила! Он чем её вечно любить собирается? Она же, небось, как обычно, моя ровесница.

И матушка тоже хороша – нет бы внутри семьи всё порешать, так она собрала дома целый консилиум стервятниц предпенсионного возраста. Представляю, что они ей насоветуют. Я же два часа слушал её рыдания, а когда рискнул высказать своё мнение, то выяснилось, что я такой же кобель, как и отец.  

О ситуации в своей семье я мог рассказать только Генычу – он и сам когда-то варился в подобной каше, правда, ему пришлось ещё хреновее. Его отец свалил четыре года назад. Геныч очень старался оценить ситуацию с философской точки зрения, но сорвался... Уходя, его батёк имел неосторожность упрекнуть жену в потере физической привлекательности, а как итог – на несколько месяцев потерял собственную привлекательность.

Не знаю, смог бы я втащить своему бате... Но у Геныча с матерью какая-то особенная связь. Он над ней, как наседка, трясётся, и забота друг о друге у этих двоих в приоритете. Если честно, то я даже завидую. У моей же маман во главе угла иные ценности. Чтобы дом большой, муж статусный, дети – умные и красивые. И как бы она нас с Наташкой не любила, прежде всего ей важно нами гордиться. И вот тут самое интересное! Поводом для гордости может быть только успех, который непременно влечёт за собой материальные блага. Поэтому Геныч никогда не узнает, что его обожаемая мамуля заслуживает лишь жалость и презрение, по мнению моей продвинутой матушки.

Никогда не забуду случай, как я впервые привёл домой девчонку. Я тогда в десятом классе учился и здорово запал на баскетболистку, но она была на пару лет старше. Через неделю крепкой дружбы привёл её к себе. Перепихнулись, как положено, а потом мамуля проявила гостеприимство – предложила нам присоединиться к чаепитию. Она тогда со своей подругой чаёвничала. Я-то, лох, сразу и не просек, в чём подвох – обрадовался! И две душевные акулы так распотрошили биографию моей баскетболисточки, что она это чаепитие всю жизнь будет помнить. А ещё тонко ей намекнули, куда заплывать не следует. Так тонко, что я и сам не понял. А уже доступно расшифровала мне моя подруга, едва не обратив мои яйца всмятку. Стоит ли говорить, что это было наше последнее свидание. Но когда я наехал на маман, она совершенно невозмутимо ответила: «Дорогой, ни к чему такому красивому мальчику терять время на бесперспективных подружек. У неё отец – сантехник, мама – повар! И ты считаешь, что она тебе пара? А ты видел, какой у неё размер ноги?»

Взбесился я тогда страшно, но в следующий раз приволок домой девчонку только через год, когда нашёл с сорок третьим размером. Зато матушка, глядя на её модельные лыжи, вовсе не расстроилась, ведь её-то отец был депутатом.

– Да не грусти, Жек, прорвёмся! – Геныч лихо перевернул ароматный блинчик на сковороде. – Ну, хочешь, в «Трясогузку» завалим, отпиZдим кого-нибудь?

– Сыночек, что ж ты так ругаешься? – в кухню вошла маленькая, пухленькая и улыбчивая родительница Геныча. – Здравствуй, Женечка.

– Привет, мам Галь! А ты всё хорошеешь?   

Я не льщу – эта женщина всегда вызывала во мне восхищение. Добрая, неунывающая, умная и всегда готовая прийти на помощь – накормить, приютить или дать ценный совет. Как-то так вышло, что её советы всегда были в кассу. И «мамой Галей» она стала неслучайно – давно и заслуженно.

– Мамуль, а кто ругается?! Так, к слову пришлось. Это Жека на меня плохо влияет. А ты чего так рано, ничего не случилось? – Геныч чмокнул мамулю в румяную щёку и заботливо отодвинул для неё стул.

– Ох, да что у меня может случиться? Отстрелялась раньше. Ген, не суетись, я кушать не буду, только чайку с вами попью и пойду, у меня там последняя серия скоро начнётся. Женька, а ты чего серьёзный такой?

– А его, мам, женщины любить перестали, – отвечает Геныч, а я сокрушенно киваю в знак согласия.

– Болтуны! – смеётся мама Галя. – Вы сами-то кого-нибудь любите?

– Что за вопрос? – возмущённо гудит Геныч. – Я тебя люблю! И Жеку вон терплю.

– Я тоже тебя люблю, мам Галь. Можно?

– Можно, сынок, – великодушно соглашается. – Только очень уж заелись вы, деточки. Пока будете носами крутить, всех хороших девчонок замуж разберут.

– Да где их взять-то, хороших, мам Галь? Одни шамотры...

Фразу жёстко обрывает прилетевшее по губам скрученное полотенце.

– Молоток, мамуль! По мордам его! – радуется Геныч.

– А там, где ты ищешь, Женечка, ты других и не встретишь, – ласково вещает добрая женщина, перекручивая в руках тряпичный жгут.

– Так мне ещё рано жениться, – оправдываюсь, потирая губы.

– Вот и Генка мой так думает. Довыбираетесь! Вы сперва научитесь ценить отношения. Вы хоть знаете, как за девушкой ухаживать? Вы же потребители оба! А отношения – это постоянный компромисс, мальчики. Вам следует научиться не только брать, но и отдавать. А вы эгоисты! Потому у вас и нет хороших девушек.

– Это меня у них нет, – проворчал Геныч под укоризненным взглядом мудрой мамы. – Вот когда встречу такую, как ты...

– Трепло! – припечатала мама Галя, от души навернув сына скрученным жгутом.

***

– Жек, да оставайся у меня! На хера ты туда поедешь? Вдруг помешаешь Натахиной личной жизни?

– Вот я и проверю, а заодно и за уши оттяну, а то ж я её сегодня ещё не видел.

– А за что ж – за уши? – вытаращился на меня Геныч.

– Не «за что», а «почему», дятел! Днюха же! А за уши, чтобы выросла.

– А-а, тогда за сиськи надо тянуть. О, кстати, Викуле привет передавай и мои извинения за вчерашний облом. Надеюсь, сегодня она расслабится и разглядит твой потенциал.

– Большой потенциал! – поправляю.

– Ну, тебе, брат, виднее! Вали давай, вон мотор подъехал. Тачку твою завтра пригоню, алкаш!

6

Женя

– Жень, да что за фигня? – возмущённо пищит Наташка, вырываясь из моих объятий. – Ты решил мне весь праздник испортить?

– Ты матери звонила? – игнорирую её наезд.

– Конечно! – недовольно фыркает. – Но у неё там женский совет, так что папе лучше задержаться в Москве и переждать бурю.

– Вот дура! Надеюсь, ты ему так не сказала?

– Женечка, какими судьбами? – Вика, до одури красивая и серьёзная, оттесняет от меня насупившуюся сестру.

– Де-евочка моя, похоже, мне здесь никто не рад. Может, хоть ты утешишь? – распахиваю объятия, но Вика брезгливо морщит нос.

– А мне кажется, ты уже утешился вискариком. Ложка дорога к обеду, Женечка.

– Надо чаще обедать, Викуль, а то ведь так недолго и гастрит заработать. Но хозяин – барин. Удачной диеты, малышка!

Я обхожу хмурую Вику и отправляюсь к себе наверх. Знаю, что не продержится и десяти минут и придёт выяснять отношения. А вернее, отсутствие таковых.

Вика явилась минут через пять.

– Жень, а ты ничего не хочешь мне сказать? – наезжает прямо с порога. – Извиниться за вчерашнее, например.

– А я вчера был виноват? Ну, извини, малыш! – развожу руками, и Вика взрывается.

Говорит много, запальчиво, неинтересно. Красивая. Хитрая. Любит меня. Нетронутая – для меня.

«Вы эгоисты, мальчики. Научитесь ценить отношения». «Вы хоть раз ухаживали за девушками?»

Ухаживал. За баскетболисткой. В десятом классе. Влюбился тогда. А потом... Потом поухаживать как-то не пришлось – сами косяком пёрли. Вот и Вика приперлась. Да неужто за романтикой?

Впрочем, с ухаживаниями я, кажется, перестарался, и компромисс так и не сложился. Вика вылетела из моей берлоги, как подстреленная. Ну, значит, не судьба.

На хрен я вообще сюда приперся?

Позвонил матушке и оптимизма слегка прибавилось. Алла Дмитриевна пребывает в боевом настроении и сдаваться не собирается. К Генычу, что ли, вернуться? Бросаю взгляд в окно – опять метель. Февраль в этом году лютый.

***

Прохладная ладонь несмело шлифует мой пресс. Так и знал, что вернётся.

Смелее, Викуль.

Губы едва касаются, обжигая кожу на груди горячим дыханием. Ну, хватит играться.

Что это ни хрена не Вика, понимаю уже, когда впихиваю девчонке в рот свой язык. Глаза ещё не привыкли к темноте, но на ощупь фигурка гораздо крепче и задница каменная. Похоже, спортсменка. Вот только испуганная и совершенно неопытная.

– Тебе сколько лет, мелкая?

– Восемнадцать, – еле шепчет.

– Точно? – переспрашиваю на всякий случай. Хотя на ощупь совсем не ребёнок. Но кто же их теперь разберёт, когда сопливые школьницы выглядят, как тридцатилетние?

Луна выбралась из-за туч и сквозь потолочное окно освещает её лицо, отчего кожа кажется голубоватой. На скуле четко заметен шрам – небольшой, но кривой и глубокий, словно рвали кожу.

Кто же тебя так, девочка?

Губы её подрагивают. Такой большой красивый ротик, но судя по испугу в тёмных глазах, явно нерабочий.

Может, заблудилась? Ну, да – и решила разбудить поцелуем, чтобы спросить дорогу.

Лучше б я ужрался вусмерть и остался у Геныча.

По-хорошему, надо было выпроводить девчонку. Не слушать, гнать её ко всем чертям!

Но такая она залипательная… И вкусная… Очень вкусная девочка. И какое тело! Податливое, гибкое – очень красивое. Красивая и закомплексованная. Прячется, дурочка, а ведь шрам нисколько её не портит. Меня же – только заводит. Извращенец, сука!

И отзывчивая очень. И невинная… Была.

Терпела – не пискнула даже.

Видел же, что больно и еле остановился. Животное. Не зря Геныч до смерти целок боится. А эта – совсем дитё. Наивная и влюблённая. Проглотив своё запоздалое и наверняка неуместное «прости», прижимаю её к себе.

– Ведь чувствовал, что врёшь! Зачем, а?

– Я хотела... хотела, чтобы это был ты.

Вот же… И не отмотать уже.

– Что ж вы, дурочки, вечно не в тех вляпываетесь?

«Вы же потребители оба! Потому у вас и нет хороших девушек».

Твоя правда, мам Галь. Употребил уже… хорошую… Злоупотребил даже.

***

Низко нависшие над головой тучи неумолимо приближаются, окутывая верхушки деревьев густым ледяным туманом и угрожая поглотить всё живое. Мир накрыла паника – все бегут куда-то, орут и только спокойный Геныч стоит, запрокинув голову, в самом эпицентре шумной суеты и невозмутимо цитирует Булгакова: «Что бы ни говорили пессимисты, земля все же совершенно прекрасна, а под луною и просто неповторима». Я хочу сказать, что он дебил, и нет никакой луны, и пора валить… Но резкий порыв ветра бьёт по лицу, срывая с губ слова и развеивая их в потемневшем холодном пространстве. И друга я больше не вижу, и люди кричат, барахтаясь и задыхаясь в страшных тучах.

«Ах ты, сука е*учая!», – кто-то рявкает из темноты. Стонут, перекликаются…

Открываю глаза – всё так же темно и холод никуда не делся. И люди... Хотя нет – это какие-то дерзкие полупокеры устроили замес буквально в метре от меня. Балкон настежь, и оттуда ломится ещё один незваный гость. Но когда по длинным голым ногам понимаю, что в центре месива девка и расправу чинят над ней, глаза застилает кровавая пелена.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Ни хYя себе! Ты бабу, что ль, пиZдишь, чепуш? Кто ж тебя родил, падла?

Одним рывком я оттягиваю урода от согнувшейся девичьей фигуры и гашу наглушняк. Пока встречаю второго гостя, девка делает ноги.

– Э, подруга! – окликаю резко и зло, а она вздрагивает и замирает в дверном проёме.

Даже не поворачивается. Охренеть – устроили здесь проходной двор.

– Оглохла, что ли? – повторяю съёжившейся длинноногой девахе, не забывая успокаивать её очнувшегося обидчика. – Ты, вообще, кто?

– Овца в пальто! – полухрип-полустон в ответ и хлопок двери.

Ну, чо – нормально поговорили.

Я взираю на два полутрупа у своих ног и, потирая кулак, думаю, какой бы сейчас разбор полётов устроил мне Геныч. Друг никогда не бывает доволен моими боевыми навыками. Но чтобы приблизиться к его уровню мастерства, мне и жизни не хватит. Менее травмированный сопляк пытается подняться и получает ленивую оплеуху.

– Да какого... Женёк! – взвывает он. – Не трогал я твою девку, я помочь ей хотел!

– Мою? – зло усмехаюсь. – То есть ты считаешь, что за чужую девку и впрягаться не стоит? Да за свою я б тебя в пол втоптал!

Смотрю на тот самый пол и, протянув руку, поднимаю белый лифчик.

– Да я-то при чем? – отчаянно горланит этот додик, а я подношу к его носу находку.

– Это что? – и одновременно с вопросом меня волнами накрывают воспоминание и осознание.

Разворачиваюсь к дивану, словно каким-то чудом надеюсь там обнаружить свою ночную гостью.

Ой, е*ла-а-ан!

– А это, наверное, чехлы для сисек твоей, то есть НЕ твоей девки, – язвительно и дерзко комментирует парень, подтверждая и мою догадку, и печальный вывод. В три шага добравшись до двери, врубаю свет.

– Какого хера вы тут делали? – рявкаю, не глядя на пострадавших, ведь сейчас у меня самого на роже написано, какой я мудак.

«Ты кто? – Овца в пальто!»

Сука! Сука! Сука! Ну как так-то?!

Нахожу свои джинсы и попутно натыкаюсь взглядом на следы крови. Сейчас их здесь много, но думаю я только о характерных следах, которые оставила эта девочка на память одному гондону.

– Э-э... Ну... Наташка искала Эльзу, а Вика нашла её здесь и... – непонятно излагает малый.

– Какую... – вовремя осекаюсь, встречаясь с насмешливым взглядом борзого щенка. Уже и сам понимаю, какую Эльзу, и предостерегающе смотрю на рассказчика.

– Здесь что было? – перефразирую вопрос и запрыгиваю в джинсы.

Оглядываюсь, но толстовку не нахожу.

– Ну-у-у… Эльза с Викой... Короче, Эльза Вику об пол приложила, а Диман её наказать решил.

В этот же момент охеревший мститель Диман, услышав своё имя, зашевелился и глухо застонал, но был мгновенно отправлен мной в лечебный сон.

– Этот пидор пусть меня здесь дождётся, – говорю его напарнику и слышу доносящиеся с нижнего этажа крики и визг.

– Это Вика! – встрепенулся пацан, но я уже на выходе.

– Какого хера тут творится? – рычу ещё с лестницы, изрядно пугая весь хоровод бухих первокурсников, столпившихся в гостиной.

Вика громко всхлипывает и, сильно прихрамывая, устремляется ко мне, вся взъерошенная и заплаканная. Чувство вины накрывает меня с новой силой. Кажется, я сегодня перевыполнил план по хорошим девочкам, впору слёзы девственниц собирать.

– Что случилось, малыш, ты почему хромаешь? – стараюсь звучать ласково.

Она налетает на меня и бьет кулачками в грудь. Очень страшно!

– Какая же ты сволочь, Ланевский! – тихо и зло бормочет Вика. – Теперь здесь все знают, что ты мне изменил! – ревёт с новой силой и снова лупит меня.

Прижимаю Вику к себе и, учитывая ситуацию, не комментирую странное заявление об измене и ещё более странную причину её истерики. «Все знают» – это серьёзная трагедия!

– Ты поэтому хромаешь? – напоминаю о своём вопросе и поверх её головы разыскиваю взглядом высокую длинноногую фигурку пострадавшей девчонки. Среди пялящихся на нас студентов её явно нет, хотя было бы странно обнаружить её здесь с голыми ногами. Наверняка в ванной…

– Да – поэтому! – взвизгивает Вика. – Твоя шлюха меня толкнула! Она мне чуть позвоночник не сломала!

– А ты, наверное, хотела с ней рядом прилечь? – едва сдерживаю злость.

– Ты идиот?!

– Есть такое. Поэтому скажи мне, Вик, где сейчас Эльза? – и, глядя, на вспыхивающую Вику, добавляю: – Наказать хочу хулиганку.

– Без тебя уже справились, – зло выплёвывает она. – Уползла твоя уродина на свою помойку зализывать раны. Понял?

– Ты натравила? – стискиваю её предплечья.

– Нет! – уже испуганно и громко. – Клянусь, я не знала!

Но я резко отстраняю Вику, когда вдруг вижу Наташку. Тоже вся зареванная, моя сестрёнка пронеслась мимо нас, прижимая к груди какие-то тряпки.

– Стоять! – рявкаю вслед, но она даже не реагирует.

Настигаю её в прихожей. Наташка торопливо напяливает шубу и испуганно смотрит на меня.

– Ты далеко намылилась? – снимаю и свою куртку на всякий случай.

– Элкиной верхней одежды нет, – ноет Натаха, нервно дёргая молнию на сапоге, – а там минус двадцать! А она с голыми ногами! А я за вещами пошла... А у неё сегодня день рождения-а-а!

– Наверное, за ней прилетел волшебник на голубом вертолёте, – раздаётся позади голос Вики, но я уже на крыльце. Перепрыгиваю ступеньки и с порывом ветра меня догоняет Наташкин крик:

– Это всё из-за тебя, придурок!  

7 Элла

Элла

А ведь мы с Наткой не только собирались быть свидетельницами друг у друга на свадьбах. Когда нам исполнилось одиннадцать, мы договорились, что своё совершеннолетие будем отмечать в самом модном клубе нашего города. Вместе! Смешно.

Как же давно это было, Наташка… Будто и не со мной…

***

– Где моя принцесса Лиз?

Моё полное имя Элиза, а принцессой Лиз меня называет лишь один человек.

В приоткрытую дверь моей комнаты заглядывает букетище разноцветных тюльпанов, зажатый в крепкой руке.

Это мой папочка. Он появляется вслед за цветами. Высокий, плечистый, бородатый и всегда весёлый. И красивый… Очень красивый.   

А из-за папиной спины выглядывает Юрка – долговязый, с длинными, рассыпанными по плечам, волосами. Он тоже улыбается и прячет руки за спиной. Я знаю, что у него там подарок, и даже знаю какой – это новый телефон. Но мы все продолжаем разыгрывать этот чудесный спектакль – я принимаю поздравления мужчин и пищу от радости, обнаружив в подарочной коробке модный мобильник. Мы все целуемся, обнимаемся…

И, наконец, появляется мама. Она красавица – высокая, стройная, с копной длиннющих волос, заплетенных в толстую русую косу. Мама у нас очень серьёзная и строгая. Но сегодня она улыбается и в её в руках тоже коробка. Там может быть только полезный подарок, но я знаю, что это не поваренная книга и не набор для кройки и шитья, а крутые кроссовки. Поэтому я счастлива.

А потом мы все вместе завтракаем. Сначала непременно геркулесовая каша, даже несмотря на праздник. А потом эклеры и конфеты! Это такое счастье, когда мы все вместе собираемся за одним столом, и никто никуда не спешит. Мой папа пилот гражданской авиации, и его выходные дни нечасто совпадают с нашими. Сегодня совпало всё – и воскресенье, и мой день рождения, и папа дома.

Юрка заглатывает уже шестое пирожное (и куда только вмещается?), облизывает свои тонкие музыкальные пальцы и торопливо покидает наше уютное застолье. Ему скоро восемнадцать, и через каких-то три с небольшим месяца он уже окончит школу. А ещё он у нас крутой рок-гитарист, поэтому мой праздник – это для него вовсе не повод пропускать репетицию.

Мама смотрит на меня укоризненно, когда я тянусь за третьим пирожным. Юрке можно, а мне – ни-ни! Я же девочка, и должна следить за своей фигурой. Впрочем, папа тоже обязан следить за своей. В нашей семье только Юрка неподдающийся, неспортивный и никому ничего не обязан. Он у нас творческая личность, и мама с этим смирилась.

Наша мама – тренер по спортивной гимнастике, и она буквально помешана на здоровом образе жизни. Папа говорит, что у неё профессиональная деформация и, кажется, он всегда радуется длительным командировкам. А когда возвращается, мама заставляет его взвешиваться и сажает на диету. А мне его жалко, ведь папа такой сластёна. Я-то уже привыкла к режиму, ведь у меня не бывает командировок, где я могу отъедаться.

Зато у меня ежедневные тренировки. Уже три года я занимаюсь спортивными танцами. Спасибо папе – помог мне отвоевать право заниматься любимым делом. Мама же мечтала о другом. Гимнастикой я занималась с трёх лет, хотя папа говорит, что с самого рождения.

Но, вопреки маминым ожиданиям, не вышло из меня звезды большого спорта. Длинноногая и длиннорукая, я почти на голову переросла всех хлипких гимнасток из нашей группы. Меня сперва и в танцах-то не очень приветствовали. А недавно я взяла первенство на межрегиональном турнире. И маме пришлось смириться с тем, что я на своём месте.

После завтрака я целую маму и папу и сбегаю к Наташке. У нас всего один час, чтобы поздравить друга друга, похвастаться своими подарками и просто побыть вместе. Месяц назад моя подруга переселилась в новую квартиру и теперь живёт в другом районе, а с нового учебного года и учиться будет в другой школе. Нам очень не хватает наших прогулок, но сегодня её специально привезёт водитель, чтобы мы смогли встретиться.

А вечером наша дружная семья снова соберётся за праздничным столом. К нам придут гости и будут дарить мне подарки. И будет трёхъярусный торт с одиннадцатью разноцветными длинными свечками. Я их задую и загадаю желание...

Если бы я знала, что это наш последний семейный праздник, я бы загадала другое желание. Но я тогда не знала... Я была так счастлива! Привычно счастлива. А Юрка... Мой талантливый брат сочинил для меня красивую песню и сыграл её при всех. Наши гости его хвалили и говорили, что он будет звездой...

Через год Юрки с нами уже не было. Я верю, что он стал звездой... Но уже не на земле.

Папы с нами тоже не было. Нет, папа не стал звездой. Он продолжает быть лётчиком, только из полёта он возвращается в другой дом. В другом городе. Горе не сплотило нас, оно разбило вдребезги нашу семью.

Мой двенадцатый день рождения мы отмечали с мамой вдвоём в нашей кухне. Я ела торт, а мама продолжала соблюдать строгую диету. Перед ней стояла бутылка водки и мюсли, запаренные кипятком. Мама весь вечер говорила о сыне и плакала. А я не знала, что сделать, чтобы она вспомнила обо мне. А ещё, встретившись в тот день с Наташкой, я даже представить не могла, что прощаюсь с ней на долгие шесть лет.

***

Это было слишком давно, Наташ.

Так давно, что ты не вспомнила, что мы рождены в один день. Я правда не понимаю, как человеческая память может быть настолько избирательна. Но, возможно, именно поэтому я здесь. Надеялась, что твоя забывчивость избавит меня от ненужного и неудобного внимания однокурсников. Не помогло. Я сама всё испортила. Испортила в тот самый, свой одиннадцатый день рождения, когда задула свечи. Желание сбылось сегодня. С довеском. Тогда я загадала, чтобы Женя меня поцеловал.

Кто-то пытается протиснуться в прихожую, но Наташка не пускает.

– Эльчик, встань с пола, ты же застудишь себе всё.

Я согласно киваю. Если бы можно было выстудить память… «Эльчик» – тоже оттуда. Имя Элиза моей подруге всегда казалось грубым и неподходящим для меня. И мне нравилось это милое «Эльчик».

– Эл, а может, скорую вызвать? Вдруг у тебя сотрясение?

Нет! Я качаю головой… Ох, зря я это делаю. Мне бы на воздух сейчас.

Прикрыв глаза, я пережидаю головокружение и пытаюсь встать. Натка мне помогает, а потом забирает из рук сумку и ссыпает в неё всё, что растерялось в полёте.

– Эл, тебе срочно нужно в ванную, – она морщится, глядя на мои ноги – голые и в кровоподтёках.

Какой позор! Неужели она думает, что я вернусь, чтобы снова пройти через строй однокурсников? И там ведь Женя… А ещё он может зайти сюда в любую минуту и увидеть меня такой…

– Так, подожди пару минут, я сейчас принесу тебе вещи, чтобы ты не шла в таком виде. Не волнуйся, Эльчик, мы что-нибудь придумаем.

Я уже придумала…

Едва я справилась с массивным засовом на воротах, как услышала Наташкин писк. Как же быстро она вернулась. Или это я так долго плелась по двору. Несмотря на мороз, здесь я чувствую себя намного лучше, чем в доме. Обратно я ни за что не вернусь.

– Эльза! – громкий взволнованный окрик.

Господи, ну почему он?

В панике, с бешено колотящимся сердцем, я озираюсь по сторонам – сонную пустынную улицу ярко освещают фонари. Вокруг лишь спящие дома и тёмный лес через дорогу. Куда мне?

Огромная железная бочка с замёрзшей водой – единственное укрытие. Я сижу за ней на корточках, натянув на голые колени пуховик, и слушаю, как зовёт меня любимый мужчина. Он добежал уже до конца улицы, но продолжает звать меня по имени. Мне отвратительно это имя. Никогда ещё Эльза не была настолько безобразна.

Я прислоняюсь лбом к обжигающе ледяной бочке. Сегодня у меня нет именинного торта с горящими свечами. И, наверное, я опоздала с желанием… Но как бы я хотела, чтобы он нашёл меня – ту, имени которой не знал, но так волнующе целовал и называл красивой...

8

«Февраль пришёл в конце зимы. Холодный он, но рады мы…»

Это придумал человек, смотрящий на зиму из окна своей тёплой квартиры и наверняка попивая при этом горячий ароматный чай. Посмотрела бы я, как он радовался, сидя на морозе с голым задом и прижимаясь к ржавой заледеневшей железяке.

Хотя, если задуматься, то можно извратить и опошлить любое творческое начало. Кто-то воспевает весну и пору цветения, а у кого-то аллергия на почки-цветочки или того хуже – страшная трагедия. И тогда всё это буйство цветов и всеобщей радости кажется человеку жестокой насмешкой.

«Ведь очень скоро снег сойдёт! Подснежник нежный расцветёт!»

А это как раз обо мне. Криминалисты называют подснежниками трупы-нежданчики, проявившиеся из-под таящего снега. Думаю, что мне недолго осталось, если я не выберусь из своего укрытия и не начну шевелиться. Ног я уже не ощущаю и, кажется, даже чувствую, как замедляет движение кровь в моих венах, а вокруг сердца кристаллизуется ледяной кокон.

Я вовсе не хочу умирать. Так я с уверенностью сказала бы себе ещё полчаса назад. Но инстинкт самосохранения, наверное, тоже замёрз. Я подумала о том, что не чувствую больше боли. Морозная анестезия справилась даже с тошнотой. И всё же я не готова так бездарно и позорно погибнуть. И пусть в моей застывшей голове нет ни одного оптимистичного плана на ближайшее будущее, но там присутствует страх. Даже ужас! Стоит лишь представить, что, когда меня здесь обнаружат, моё безобразное посиневшее лицо увидит Женя…  

И уж совсем дико и ненормально замёрзнуть из-за его неравнодушия. Ведь если бы он не бросился меня искать, я уже давно добрела бы до трассы… А вот здесь очередной затык. Кто захочет подобрать меня у дороги в таком виде? Разве что голодные волки. Наверное, странно, что в списке телефонных контактов современной девушки нет ни одного номера службы такси. А если бы и был – что толку – старенький телефон мгновенно окочурился на морозе. И нет человека, который примчится меня спасать.

Мне хочется верить, что папа обязательно сорвался бы мне на помощь. Наверное, так и было бы, но папа в Москве или в очередном рейсе. И я бы ни за что его не попросила. Но верить-то я могу. Есть ещё Серж… Он очень великодушный и милый, но мы не друзья. И вряд ли я посмею потревожить своего учителя глубокой ночью, у него ведь жена и дети…

– Эльчи-и-ик! – это поскуливает Наташка, подпрыгивая у ворот и кутаясь в тёплую меховую шубку.

Нас разделяют метров двадцать, и я могу наблюдать за ней в щель межу бочкой и чужим забором. Я почти уже отважилась на то, чтобы обнаружить себя, но только встать не получается.

Я видела, как Женя с фонарём носился вдоль леса, а потом умчался на машине кого-то из гостей в сторону трассы. Слышала, как негодует Вика вслед отъезжающей машине и как Наташка истерично приказывает ей заткнуться. А потом я услышала приближающиеся шаги и увидела, как Вика промчалась в полуметре от меня, раздражённо тыча пальчиком в экран телефона. Дальше по улице тупик, поэтому в этой стороне меня не искали.

Вот и Виктория на обратном пути едва не проскочила мимо, но её телефон внезапно пиликнул. Она остановилась прямо передо мной, и наши взгляды неизбежно встретились. Мой, затравленный до отвращения к себе самой, и её – полный лютой ненависти и презрения. Наверное, целую минуту мы молча смотрели друг на друга, а потом Вика перевела взгляд на экран мобильника и устремилась к дому.

А там взбудораженные однокурсники строили немыслимые предположения – от трагичного варианта, что меня сожрали дикие звери, до оптимистичного – я уехала на такси или с попуткой. А судя по весёлому оживлению, первая гипотеза по душе большинству из них. Обидно ли мне? Эти эмоции тоже замёрзли.

Теперь на пустынной улице осталась только жалобно хнычущая Наташка. Она что-то тихонечко бормочет себе под нос и семенит короткими перебежками вдоль ворот.

– Наташ, – мой голос осип до такой степени, что я и сама себя не слышу. – Наташ!

Ветер уносит мой слабый хрип в обратную сторону. Но подруга вдруг останавливается и прислушивается. Разворачивается и смотрит прямо в мою сторону. Не видит, конечно, но несмело приближается, опасливо озираясь по сторонам.

– Элка! – взвизгивает она и бросается ко мне.

– Тихо, не трогай, Наташ, у меня что-то с ногами, – умоляюще смотрю на неё, надеясь, что она понимает. Потому что язык плохо меня слушается.

Мне стыдно, что по своей глупости я оказалась в таком беспомощном положении, но кажется, что если попытаюсь выпрямить ноги, они просто переломятся и осыплются осколками.

– Так, я сейчас… – Наташка бросает быстрый взгляд в сторону дома.

– Нет! – перебиваю резко, даже голос прорезался. – Я не хочу туда, Наташ, пожалуйста. И чтобы Женя меня не видел… Вызови мне такси.

– Ты совсем, что ли? – сокрушённо причитает она. – Да ты не доживёшь до такси! Тебе в больницу надо! Ой, какая ты, Элка, дура! Какая дура!

Она смотрит на меня с жалостью и отчаяньем – невыносимо! Но спустя несколько секунд сосредоточенно рыщет в телефоне и с победным «Ага!» прикладывает мобильник к уху.

– Спишь, что ли?!. Подъём, страна в опасности! – непривычно командным голосом рявкает подруга. – Я, конечно! А кто ещё?.. Ну, значит, богатой буду! Так, Лёсик, хорош блеять, давай – ноги в руки, заводи свой ржавый драндулет и сюда! Ну, здесь, конечно!.. Всё узнаешь… Бегом, я сказала!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Она сбрасывает вызов и торжествующе смотрит на меня.

– Всё! Жить будешь! Скорая помощь будет с минуты на минуту! Лёсик – жених мой, между прочим, из далёкого сопливого детства, через три дома отсюда живёт. Посиди тут ещё минуточку, я сейчас за тёплыми шмотками сгоняю.

– Даже не знаю, Нат. Очень хочется побегать по лесу, но раз ты просишь…

– Шутишь? Значит, мозги ещё работают. Ладно, я мигом!

Через несколько минут, сидя на пассажирском сиденье старенькой «буханки», я закусываю до крови губы, пока Наташка стягивает с меня коляные демисезонные сапожки, растирает мои ноги водкой и надевает на них колючие шерстяные носки. Презентованные штаны на мне тоже очень колючие и жёсткие. Лицо снова загорелось болью.

– Терпи, Снегурочка! – порыкивает она. – Нет, ну это надо так, а!

– Давай-ка ей внутрь зальём, – догадался водитель Лёсик и жестом фокусника извлёк откуда-то небольшой стаканчик. Деловито дунул в него и протянул руку к бутылке.

– Я не пью, – жалобно лепечу, но парень, игнорируя мои возражения, наполняет ёмкость до краёв.

– А никто тебя спаивать не собирается, – строго говорит он. – Это лекарство! Ясно тебе? Давай-ка залпом.

Во мне будто факел вспыхнул, опаляя огненными языками горло. Дыхание вмиг перехватило и даже подбитый глаз раскрылся и вытаращился на «лекаря». Лохматый светловолосый парень лет двадцати с небольшим. Очень серьёзный, но недовольства или раздражения в нём не чувствуется. И «Лёсик» ему как-то совершенно не подходит.

– Всё хорошо, не боись, – успокаивает он, мягко похлопывая меня по спине. – А лекарства – они всегда горькие. Давай-ка свои лапки сюда, сейчас мигом у меня оживёшь.

Он быстро сбрасывает с себя огромный тулуп и заматывает мои многострадальные конечности, не обращая внимания на мои вялые попытки сопротивления. Меня вдруг неудержимо стало клонить в сон. Пожар в горле утих, только во рту осталось мерзкое послевкусие. И оттаявшая было боль немного притупилась, напоминая о себе редкими, но ощутимыми подергиваниями.

– Это изнасилование? – очень жёстко прозвучал голос Лёсика.

Я встрепенулась и открыла глаз, но Лёсик спрашивал не у меня.

– Ты совсем дурак?! – взвизгнула Наташка. – Хоть думай, что говоришь! Да я...

Она внезапно осеклась и, испуганно взглянув на меня, тихо спросила:

– Эльчик, а Женька... он точно тебя не обидел?

– Ты что – нет! – я так интенсивно замотала головой, что она закружилась, а в глазах тут же потемнело.

Наташка облегченно выдохнула, но спросила снова:

– А Димку Вика натравила?

– Нет, – отвечаю уже спокойно. Ради Виктории я даже пальцем шевелить не стану, не то что пострадавшей головой трясти.

Я очень коротко пересказала, как было дело с момента моего пробуждения, и Наташка, всхлипнув, резюмировала:

– Женька молодец!

– Мудак твой Женька! – припечатал Лесик.

Натка недовольно на него зыркнула, но спорить не стала.

– Эльчик, прости, это я во всём виновата. А с Викой я обязательно поговорю. Она психует, конечно, но её ведь тоже можно понять. Знаешь, как она Женьку любит? И ревнует по-сумасшедшему. Да она уже несколько лет по нему с ума сходит, и сейчас у них только стало налаживаться, а тут...

Подруга многозначительно умолкла, зато снова очухалась моя совесть и заурчала, зачавкала, напоминая о моём подлом поступке. Влезла в постель к чужому парню и испортила подруге праздник. А она столько всего для меня сделала...

– Прости, Наташ, – я покаянно опустила голову, – я сама во всём...

– Так, ну хватит! – прогремел Лёсик, которому явно надоели эти сопли. – Ехать надо, а то у меня уже навязчивое желание подрихтовать вашему донжуану его смазливую рожу, чтоб никто больше с ума не сходил. 

– Лёсик, язык прищеми! Трогай давай, я с вами поеду, – приказала Натка и ткнула пальцем в лобовое стекло. – О, а вон, фары сюда повернули – похоже, Женька. Интересно, нашёл он тебя, Эл?

– Наташ, пожалуйста! – испуганно взмолилась я. – Я не переживу, если он меня увидит. Пожалуйста!

– Лёсик, головой отвечаешь! – распорядилась Натка и, открыв дверцу, легко выпрыгнула в морозную ночь. – Эльчик, обещаю – ты ещё будешь самой красивой и счастливой невестой! Давай, до завтра, подружка!  

До завтра? Это вряд ли, Наташ…

9 Элла

Наши дни

– Эльза-а-а! Эльза!

Начинается. Я с трудом разлепляю сонные веки и смотрю в окно. Январское утро не добавляет позитива. Кап-кап-кап... Разве это январь? Впрочем, зимы в этом году пока так не случилось. Возможно, она наверстает своё в феврале, а пока...

– Эльза, ё* твою мать! Ты долго будешь лытки тянуть?

Отвратительный будильник! Не выношу, когда к нецензурной брани приплетают мать. Кап-кап-кап... За окном – не пойми что, а в комнате, кажется, ещё холоднее, даже ватное одеяло не спасает. Я замоталась в него, как в кокон, и прикрыла глаза, зная, что всё равно не смогу уснуть. Не позволят.

– Ах, ты, падла кривомордая! – неприятный голос приближается, а я закрываю глаза и притворяюсь спящей.

Фу, как некрасиво сказал!

Дверь в мою комнату с грохотом распахивается, звякает по полу оторванный шпингалет (к слову, уже четвёртый), и тяжёлые шаги приближаются к моей кровати. Не скажу, что мне совсем не страшно, но продолжаю упрямо спать. Это иллюзия моей независимости, и с ней я намного сильнее Элизы Смирновой – глупой, прилюдно растоптанной, влюблённой девочки, готовой даже умереть ради недолгого счастья в руках любимого мужчины.

Теперь я Элла Образенская – толстокожая и поумневшая. Я не перестала любить... Но не готова умирать из-за мужчины. Разве только со смеху... Не Эльза – Элла! Не падла и не вобла мороженая, как частенько меня величает господин майор. Именно он сейчас и издаёт злобное сопение над моей кроватью. Размышляет, куда бы меня пнуть? Кишка тонка.

– Я же знаю, что ты не спишь, – рычит нервный Яков Иванович. – Подъем, страхуила!

Бессовестная ложь! Мы оба знаем, что я не такая. А это лишь недостойный способ уязвить меня. Неуязвимую. Сплю.

– Ты специально меня выводишь, тварь?

Да!

Подавляю рвущуюся улыбку и одновременно стараюсь унять свой дрожащий фантомный хвост. А в следующий миг тёплое одеяло слетает с меня, и домашняя непогода обрушивается зябкими мурашками на моё разнеженное в тепле тело. Считаю до трёх и лениво открываю карий глаз.

– А разве уже доброе утро, Яков Иванович?

– Уже давно недоброе, Элиза! – он выплёвывает это имя, словно ругательство. Не мое имя.

Взгляд у майора очень недобрый. И где-то там, за блекло-голубыми радужками, притаилась похоть. К счастью, он никогда в этом не признается, так же, как и не сможет упрекнуть меня в его совращении. Я всегда готова к войне, поэтому экипирована правильно. На мне плотная свободная футболка и пижамные бриджи. Но майор знает, что скрыто под целомудренной упаковкой. Однажды он ворвался ко мне в ванную комнату, после чего наградил меня всеми грязными эпитетами, несправедливыми даже по отношению к очень легкомысленной женщине.

– Вы опять забыли моё имя, Яков Иванович, я – Элла, – напоминаю укоризненно и открываю второй глаз – цвета моего настроения.

– Ведьма, бл@дь! – нервно реагирует майор. Значит, глаз зелёный.

У меня гетерохромия – очень редкая врожденная аномалия. Но мне повезло с цветами моих радужек, и сейчас я ни за что не отказалась бы от своей уникальности. В детстве я очень стеснялась разноцветных глаз и считала себя бракованной, несмотря на заверения родителей и брата в том, что это подарок природы. Теперь я тоже так думаю, хотя и приходится частенько маскироваться. Но это, скорее, из осторожности.

– Может, оторвёшь уже свою жопу от кровати или так и будешь телесами передо мной сверкать?

– Верните мне одеяло, и сверкать не буду, – говорю спокойно, благоразумно игнорируя оскорбления.

– Не бабы, а какие-то заблудшие овцы, – продолжил лютовать майор. – В холодильнике мышь повесилась, а им по херу! Одна шляется где-то второй день подряд, а вторая только бока отлеживает! 

Несложно догадаться, кого имеет в виду наш грозный диктатор, но я снова сочла за благо промолчать.

Надеюсь, мамочка, этот гамадрил стоит моих нервов.

Майор Яков Иванович Бойко страшно не любил, когда мама уезжала к бабуле. Бабушка живёт в небольшом городке всего в ста километрах от нашего Воронцовска, и обычно мама оборачивалась за один день. Но в этот раз у бабули сильно прихватило спину и маме пришлось задержаться. Меня бесила и одновременно умиляла привязанность майора к моей маме. И если бы этот мужчина не был таким придурком, я бы сказала, что это любовь. А если бы я не понимала, насколько мама нуждается в этом психе, то давно бы избавила её от общества чокнутого майора.

С этим воякой я познакомилась два года назад. Это несчастье приключилось как раз в мой незабываемый день рождения, когда под утро меня из травмпункта доставил домой Наташкин друг Лёсик. Вправленный нос (к счастью, не сломанный!) болел нещадно, голова страшно раскалывалась, а дома – сюрприз! В крошечной кухне бардак после недавнего застолья, а заглянув в единственную маленькую комнатку, я поняла, что беда не приходит одна.

На разложенном диване спала моя мама в опасных объятиях огромного мужика с очень волосатыми ручищами и совершенно лысой головой. А по всей квартире витало просто смертоносное амбре. Судя по остаткам торта с воткнутой в него ложкой, парочка отмечала моё совершеннолетие.

Ещё даже не зная, что передо мной совершенно отбитый майор, невзлюбила я его с первого взгляда... Вероятно, потому, что мой первый взгляд случайно упал на его кучерявый зад, торчащий из-под одеяла. В ту ночь, а вернее, уже утро, оставив «молодых» наедине, я собрала самые необходимые вещи и с первым автобусом уехала к бабушке зализывать свои раны.

Уехала, как оказалось, не зря. Уже на следующий день в нашу квартиру нагрянули Наташка вместе с Женей. Вот как она могла его притащить, зная, как я жутко выгляжу?! Умница мама предусмотрительно не сдала моё местонахождение. И в тот же день я написала подруге большое благодарственно-покаянное сообщение, после чего сменила номер мобильного. Это был только первый шаг.

Уже позднее я много чего изменила в своей жизни. На заочное отделение экономического факультета ВГУ подавала документы уже совершенно другая девушка. Но ни новое имя, ни бабулина девичья фамилия не смогли вытравить из памяти самую долгую ночь в недолгой жизни Безобразной Эльзы.

И зря я надеялась, что мужик с мохнатым задом – это лишь транзитный пассажир в маминой постели. Майор Бойко твёрдо и, я бы сказала, бойко решил узаконить отношения с очаровавшей его женщиной. И повелел нам в срочном порядке передислоцироваться из нашей крошечной однушки в его двухкомнатные хоромы. У чёрта на рогах! Зато рядом с воинской частью, в которой он нёс службу, и по соседству с кладбищем.

А могла ли я быть против, глядя, как рядом с майором расцвела моя мама? Но главное, что её больше не тянуло в одиночное пьянство. А парное ограничивалось исключительно важными и редкими событиями.

Майор, ещё молодой сорокалетний мужчина, к счастью, оказался фанатиком ЗОЖ, а мама вдруг превратилась в его преданную поклонницу и услужливую жену. А ещё говорят, что женский алкоголизм неизлечим! Вот он, рецепт – придурочный шерстяной мужик с майорскими погонами, короной генералиссимуса и лексиконом портового грузчика.

– Где твоя мать? Она совсем забыла, что у неё семья? Думает, что я с тобой здесь нянчиться стану? – загрохотал майор, швыряя в меня скомканное одеяло.

– Она так не думает, Яков Иванович, Вы ведь наверняка помните, куда уехала мама. Бабушка, кстати, тоже её семья, и ей сейчас нужна помощь, – объясняю, как слабоумному, разглаживая своё одеяло. – Выйдите, пожалуйста, из моей комнаты, я спать хочу.

– Из твоей комнаты? – майор аж задохнулся от возмущения, нависая надо мной своей массивной тушей.

– Если хотите, то могу уйти я, – миролюбивый тон мне даётся нелегко, ведь я ещё помню тот нехороший эпизод, едва не разбивший нашу «дружную» ячейку общества.

10

Я никогда не могла назвать себя искательницей приключений. Но так случилось, что с определённого момента моя жизнь стала походить на паршивый боевик. Искушённого зрителя, конечно, не проймёшь. Но если ты не в танке и не мастер спорта по боевым брыканиям, а юная беззащитная девушка, то приходится рассчитывать только на собственную смекалку. И на удачу, конечно.

Этот эпизод произошёл со мной примерно год назад.

В тот день в танцевальной студии у Сержа была гостья – его драгоценная бывшая ученица. Именно тогда я впервые увидела Диану и решила, что Серж устроил для меня психосеанс «Почувствуй себя ничтожеством». Оказалось, он специально хотел показать меня своей любимице. Похвастаться мной – талантливой. Наверное, я ещё никогда не танцевала хуже, чем в тот день – сказалось волнение, что лишний раз указывало на мой непрофессионализм. Как итог – от королевы танго прилетел вердикт «Сексуальности ей не хватает».

Подавленная и несексуальная, домой в тот день я возвращалась около восьми вечера. Посёлок Сокольское, куда нас с мамой переселил майор Бойко, теперь считается отдалённым микрорайоном города, правда от городской цивилизации его отделяют десять километров леса. Обычно на остановке «Кладбище» в такое время всегда выходит много народа. Конечно, не для того, чтобы навестить усопших родственников, просто через дорогу от кладбища, за посадками, и начинается жилой микрорайон.

Но в тот раз из полупустого рейсового автобуса вышли только трое. Мужчина с женщиной, вопреки моим ожиданиям, сразу рванули к оградкам. Я даже знать не хочу, что можно делать на кладбище зимой в тёмное время суток. Да там снега по колено! Идти одной было очень страшно. Я даже хотела позвонить майору, но ждать его здесь было гораздо страшнее, чем пробежать триста метров через посадки.

Автобус скрылся из виду, а парочка экстремалов уже затерялась меж сосен, крестов и памятников. На пустыре перед огромным кладбищем я осталась одна. Тишина. Вокруг чёрный лес, а укрывающий землю снег делал эту картину ещё более жуткой.

Я сняла правую перчатку и, сунув руку в карман, погладила холодный ствол моего защитника. Пистолет мне перешёл в наследство от брата. Мы случайно нашли его, разбирая Юркины вещи после... После. Папа тогда сказал, что это газовое оружие, и чтобы я к нему не прикасалась. Ну и перепрятал, конечно. А потом и сам о нём забыл – наверное, торопился очень. А я вспомнила и нашла.

Оружие меня никогда не интересовало, но после того, как я получила на лице боевую отметину, этот маленький пистолет стал сопровождать меня повсюду. С ним я чувствовала себя гораздо увереннее.

Уже переходя дорогу, я заметила на остановке одинокую мужскую фигуру. Казалось, не было ничего странного в человеке, ожидающем автобус. Но сердце отчего-то затрепыхалось подбитой птахой, и я снова сунула правую руку в карман.

Уже миновав остановку, я заметила краем глаза, что мужчина остаётся на месте, и шагнула в посадки. Сейчас сложно вспомнить и прочувствовать своё состояние в тот момент, когда я услышала за спиной хруст снега под ногами преследователя. Помню, что дышать стало очень трудно, а ещё я поняла, что мне уже не добежать до двухэтажных домиков, светлеющих далеко впереди.

В следующее мгновение меня грубо схватили за рукав и резко развернули. Мужчина оказался невзрачным, худощавым и невысоким, даже ниже меня ростом. Одной рукой он удерживал меня за предплечье, а второй давил в живот.

– Тихо, девочка! Будешь дёргаться, и я разнесу тебе кишки всмятку, – говорил он почему-то шёпотом. – Давай, за мной потихонечку отсюда.

Он кивнул в сторону, вероятно, намереваясь отвести меня вглубь посадок, и сделал первый шаг, увлекая меня за собой. И лишь тогда я посмотрела вниз, чтобы обнаружить, что в живот мне упирается зажатый в мужской руке пистолет. Точно такой же, как у меня, только из светлого блестящего металла.

Я не паникёрша и если именно в тот момент я испытывала страх, то его не запомнила. Зато мои мысли работали очень ясно и чётко. Я понимала, что это могла быть просто игрушка либо газовое оружие. Но у меня не было уверенности в том, что пистолет не боевой. Мы передвигались, словно в неуклюжем медленном танце, а я осторожно, по сантиметру, запускала правую руку в карман, не теряя зрительного контакта с мужчиной. Даже через минуту я не смогла бы его узнать – видела только глаза.

Моя ладонь обняла рукоятку пистолета, а большой палец сдвинул предохранитель. Я не произнесла ни звука, но в тот момент, когда незаметно вытягивала из кармана оружие, мне кажется, я улыбалась.

Ясность ума меня покинула в тот миг, когда, вскинув руку, я впечатала дуло в глаз своему противнику и нажала на курок...

Прозвучал тихий щелчок, и мы с мужиком отпрыгнули друг от друга одновременно. Я немного запоздало поняла, что произошла осечка, а что понял мужик, я не знаю... Наверное, что он счастливчик. Если бы мой мозг мыслил с той же ясностью, что минуту назад, я бы рванула наутёк. Но в голове сформировалась несвоевременная мысль – почему осечка? И было очень важно в этом разобраться немедленно. Зачем? До сих пор себя спрашиваю.

Я по-деловому передернула затвор, а сверху выскочила маленькая жёлтенькая пулька и воткнулась в снег. Каковы действия нормального пуганого человека? Даже если килограмм золота упал! У меня же родился вопрос – почему пулька вылетела сверху? И тут же возникла потребность её найти. В снегу! В лесу! В темноте!

Что в это время делал мужик? Я не знаю! Я не следила за ним! Я бросила на землю мешающий в руках пакет и, опустившись на колени, искала пулю.

И пусть весь мир подождёт!

Возможно, всё то время, что я билась над загадкой сбежавшей пули, мужик приходил в себя от шока. Какова вероятность того, что выйдя на нехороший промысел с грозным оружием, тебе попытаются выстрелить в глаз точно из такого же? И, главное – кто!

Пульку я, конечно, не нашла. Зато, ползая по снегу, обнаружила мужика, который в паре метров от меня подбирал с земли свой пистолет. Обронил всё-таки!

Мозг мгновенно просветлел и, вскочив на ноги, я рванула в сторону дома. Висящая через плечо сумка колотила по пятой точке. А мой пакет?! Там одежда для танца, полкило колбасы и килограмм сыра... Сыра! Килограмм!

И я оглянулась. Мужик меня не преследовал, а мой пакет белел у него в руке. А в другой руке он сжимал свой пистолет и целился. В меня! Целиться издали из пустышки смысла нет, из газового – тоже глупо. Боевой?! Уворачиваться от пуль я не умею... Наверное, всё же до этой секунды страха не было, потому что в этот миг страшенный страх на меня обрушился со страшной силой. Я не бежала – летела! И каждое мгновение ожидала выстрела! Я летела, не разбирая сугробов, ям и кочек, не спотыкаясь и не оглядываясь. Мне казалось, что я слышу своего преследователя, и я летела ещё быстрее.

Наш дом был третьим по счёту, но я ворвалась в первый. Дай бог здоровья этим людям, которые сэкономили на домофоне! В их подъезде так приятно и по-домашнему воняло кошачьей мочой! Я с разбегу врезалась в ближайшую дверь и колотилась о неё всем телом!

– Умоляю, откройте! Ну спасите! Ну пожалуйста!

– Не вздумай открывать! – встревоженный женский голос за дверью.

– Прошу вас, помогите! Ну, прошу... В меня стреляют!

Эти слова были точно лишними, но мозг уже соображал туго. Тем удивительнее было, что дверь тут же распахнулась, и я рухнула в объятия какого-то незнакомого и самого прекрасного мужчины.

– Дверь закройте! – это было секундное просветление.

И только услышав за спиной щелчок и осознав, что я спасена, я заплакала. Я сидела на чужой маленькой кухне и сотрясалась от рыданий – взахлёб, до спазмов в горле. Я выпила стакан воды, подсунутый чьей-то заботливой рукой, и только потом мне сказали, что это водка. Я не почувствовала.

А потом меня обнимала мама. Я не помню, как она пришла и сколько прошло времени… Помню, что очень боялась покидать квартиру, и к нам домой майор унёс меня на руках.

В ту ночь мама спала со мной. Она сказала, что майор обшарил всю округу, но постороннего мужика с моим пакетом не обнаружил. А в пакете лежал килограмм сыра. Я очень люблю сыр!

Наутро Яков Иванович учинил мне жёсткий допрос. Я рассказала всё подробно и выложила перед ним своё оружие. В обойме не хватало одного патрона. Майор внезапно побагровел, а в следующий момент в мою голову словно поезд врезался, и я оглохла.

Кажется, он что-то кричал про ответственность, непроходимую тупость и про обезьяну с гранатой. Я была словно внутри звонящего колокола и туго воспринимала информацию. Сама знала, что вчера вела себя, как дура, но ведь моё оружие, возможно, спасло мне жизнь... Так за что же майор меня ударил?

Слух ко мне вернулся, но сотрясение мозга осталось. Его не случилось даже в тот раз, когда бывший однокурсник подбил мне глаз и расквасил нос. Рука майора оказалась намного тяжелее.

Мы с мамой уехали в тот же день. Я по скорой в больницу, а мама уже из больницы – к бабушке. Свою квартиру мы сдавали и не могли внезапно выселить квартирантов.

Оклемалась я, на удивление, быстро. Не стану это связывать с количеством серого вещества... А вот моя мама не оклемалась. И снова стала пить. Простить мужа она не могла, а забыть его – вообще никак. Майор валялся у неё в ногах и каждый день со слезами вымаливал прощение. Около моих ног я ему валяться не позволила. Я всегда его недолюбливала, а теперь ещё и боялась. Но именно я уговорила маму вернуться к этому дураку. Кажется, она ждала моего прощения, а я просто выбрала из двух зол меньшее.

И мы снова стали жить одной дружной семьёй рядом с кладбищем. Мамин муж первые две недели едва ли не с опахалом над нами порхал. А постепенно жизнь устаканилась, и майор смог снова обрести командный голос. Но размахивать своми кувалдами он больше не смел. Только я не простила и не забыла.

*****

– Выйдите, пожалуйста, из моей комнаты, я спать хочу.

– Из твоей комнаты? – майор аж задохнулся от возмущения, нависая надо мной своей массивной тушей.

– Если хотите, то могу уйти я, – миролюбивый тон мне даётся нелегко, ведь я не забыла тот нехороший эпизод, едва не разбивший нашу «дружную» ячейку общества.

– А тебе есть куда уйти? Да кому ты нужна с такой рожей? – захрипел майор, больно сжимая пальцы на моём горле.

Дыхание перехватило, а внутри головы будто раздули тяжёлый шар, который грозил взорваться. Я судорожно вцепилась в волосатые руки душителя, пытаясь отодрать их от моей шеи. То ли ужас в моих глазах подействовал, то ли пинки по его животу, но майор неожиданно отпрянул, грязно выругался и, яростно потирая лицо, выбежал из комнаты.

Вот теперь всё! С меня хватит!..

11 Элла

В центре города царит весёлое предрождественское оживление. Даже совсем не январское «кап-кап-кап», разбавленное праздничной атмосферой, здесь вовсе не кажется унылым. Я долго стою на центральной площади около торговой палатки-теремка и, обняв озябшими ладонями картонный стаканчик с горячим чаем, почти с детским восторгом разглядываю гигантскую нарядную ёлку. Площадь похожа на волшебный городок – фигурки сказочных персонажей, кукольные домики, световые инсталляции по всему периметру и потрясающие арт-конструкции для фотозон.  Я с удовольствием наблюдаю за счастливыми лицами горожан и тоже улыбаюсь.

Удивительно, ведь мой университет находится совсем рядом, а я лишь сегодня заметила, как сильно преобразился город. Хотя, чему удивляться – будни студентов-заочников иногда пролетают мимо праздников. Мои последние две недели просвистели в супермаркете рядом с домом, где я бессменно трудилась до вчерашнего дня. Туда я больше не вернусь, так же, как и в опостылевшую сырую квартиру в этом Богом забытом Сокольском.

Майор не мешал моему побегу – он и сам сбежал куда-то, наверняка испугавшись, что прибьёт меня ненароком, и тогда уж вряд ли сможет заслужить мамино прощение. Маме я тоже пока не звонила, потому что ещё не решила, что ей скажу.

Сдавать дурачка Бойко мне не хотелось, зная как сильно расстроится мама, а волноваться за её безопасность у меня нет оснований – майор с неё пылинки сдувает. Орёт иногда, конечно, – куда ж без этого! – но никогда не оскорбляет, и уж тем более ни за что не причинит ей физический вред. Это ко мне у майора особое отношение. Он так и не смог мне простить тот наш побег и свои унижения, когда ему пришлось умолять меня о прощении.

Когда Яков Иванович впервые назвал меня уродиной, он и сам испугался и очень просил не рассказывать маме. Я и не собиралась, но ему пообещала, что подумаю и посмотрю на его поведение. Этого он тоже мне не простил. Когда он «обласкал» меня повторно, то больше не унижался, а просто напряжённо ждал моей ответной реакции. Не дождался. И тогда совсем распоясался, придя к выводу, что я никогда не пожалуюсь маме, оберегая её спокойствие.

Я сперва переживала, даже всплакнула один раз, а потом начала диверсионную войну. Самое жёсткое вредительство я учинила в ночь на 9 Мая, когда связала шнурки майорских парадных ботинок пятнадцатью тугими узелками. По-детски, конечно, в отличие от его взрослого поступка. Буквально накануне за распитием горячительного успокоительного он громко жаловался своим сослуживцам на то, что я никогда не слезу с его шеи, потому что… Цитирую: «Тупая ленивая корова! Кто станет драть эту дуру? Если только нахлобучить ей мешок на голову…»

Было обидно, потому что это неправда. Я хорошо учусь и много работаю на совершенно нелюбимой работе. А всю зарплату приношу домой – это мой обязательный вклад в семейный бюджет. Потому что наше государство недооценивает труд таких работяг, как майор Бойко, а о маминой зарплате и говорить нечего. А насчёт мешка на голове... Это тоже неправда. Я помню ночь с Женей. И всё, что он говорил, тоже помню.

Но пьяные дружки майора смеялись, и никто не закрыл ему рот. А ещё офицеры! Вот я и устроила ему встряску перед парадом. Мама меня тогда чуть не прибила... Ай, да ну – не хочу вспоминать даже.

***

Несмотря на весёлую январскую капель и плюсовую температуру, оставаться дольше на площади было нельзя. Ноги без движения сильно замёрзли, а на моё приплясывание уже среагировал очень нетрезвый Дед Мороз. Вообще, количество этих белогривых дедов со Снегурками зашкаливало до неприличия.

– Извините, мне уже пора, – я улыбнулась назойливому «дедушке» и отцепила от своей талии его крепкую молодую ладонь.

Через три минуты я стояла перед стильной вывеской «Леди Ди» и собиралась с духом. Не думала, что приду сюда. Хотя, возможно, предложение почти годовалой давности уже неактуально. Дверь напротив с мелодичным звоном распахнулась, и из салона вышли две девушки. А мне очень захотелось уйти. Нет, я не выгляжу, как нищая попрошайка, и одежда на мне чистая, аккуратная. Только сильно диссонирует с этим заведением и с двумя полушубками, выпорхнувшими оттуда. Но отступать некуда.

Я сделала глубокий вдох и вошла внутрь, всем своим видом выражая высшую степень решительности.

– Здравствуйте, – с вежливой улыбкой я поприветствовала девушку за стойкой администратора.

– Добрый день, – она скользнула по мне равнодушным взглядом и снова вернулась к кокетливому чириканью с посетителем.

Не очень-то профессионально, но от её собеседника за версту разило большими деньгами и дорогим парфюмом. Таких клиентов, наверное, облизывают, не отвлекаясь на сереньких мышек-замухрышек. Несколько минут в моём случае ничего не изменят и, чтобы не мозолить людям глаза, я присела на удобный кожаный диванчик и заняла руки журналом. Дверь снова тренькнула и вошла девушка, совсем юная, наверняка ещё школьница – пушистые наушники, короткий задорный хвостик разноцветных волос и улыбка до ушей.

– Добрый день! Чем я могу Вам помочь? – встрепенулась администратор.

Странно – а на таких почему-то можно отвлечься. Что со мной не так? Улыбка не такая широкая? Или я недостаточно яркая? Может, мне линзы снять и выпучить глаза?

Следующие пару минут я слушаю увлечённый девичий щебет, после чего малолетке было радушно предложено скрасить своё ожидание чашечкой горячего шоколада. Девчонка, сняв верхнюю одежду, устроилась в кресле неподалёку от меня и придвинула к себе вазочку с конфетами. Я же вся слюной истекла на это лакомство с момента своего появления здесь, но взять постеснялась.

И вдруг – о, чудо! – меня тоже заметили!

– Девушка, Вы что-то хотели?

Нет, конечно, с чего Вы взяли?!

– Да, – из-за неожиданности и долгого молчания голос прозвучал, как у Джигурды.

Вот теперь на меня обратили внимание все присутствующие. Я откашлялась, прочистив горло, и почувствовала, как загорелось лицо.

– Простите, я бы хотела увидеть Диану, – несмотря на волнение, мой голос на сей раз прозвучал выразительно и твёрдо, а мужчина вскинул брови и смерил меня уже более заинтересованным взглядом.

– По какому вопросу? – поинтересовалась, судя по бейджику, администратор Ольга.

– По поводу работы, – я поднялась со своего места и теперь чувствовала себя, как школьница у доски.

Может, надо было сказать – по личному вопросу?

– Работы – кем? – удивление в вопросе Ольги звучит настолько громко и бесцеремонно, что я мысленно умоляю её не начинать строить предположения.

К моему облегчению, снова раздаётся мелодичная трель и в помещение входит… Ох, это же Дарья! Роскошная блондинка в пушистом песце (явно не по погоде) является директором салона и, по совместительству, женой моего работодателя. Её муж, владелец модного ночного клуба, иногда подкидывает мне денежную подработку. Он – хороший человек, а его жена... Я о ней мало знаю, но девчонки из клуба говорят, что стерва. Впрочем, стерва вежливо со всеми поздоровалась и даже улыбнулась, но тут же узнала мужчину и расцвела.

– Игорь Иванович, дорогой! – обрадовалась стерва Дарья, а я снова осталась под обстрелом администратора Ольги.

Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, я подошла ближе к девушке.

– Мне необходимо встретиться с Дианой.

– Это я уже слышала. Кем Вы собираетесь здесь работать?

– Здесь я не собираюсь работать, и мне нужно поговорить с Дианой лично.

– Тогда Вам нужно в Париж, – доверительно и очень язвительно сообщила добрая девушка.

Ответить я ничего не успела, потому что за спиной Ольги распахнулась дверь подсобного помещения, и передо мной материализовалась ещё одна стерва. Эту барышню с кукольным личиком и натурой жёсткого полководца я хорошо помню – это Римма, личная помощница Дианы. Я приготовилась уйти с высоко поднятой головой.

– Римуль, привет, я не знала, что ты здесь, – это стерва номер один отвлеклась от дорогого Игоря Ивановича, чтобы поприветствовать стерву номер два.

– Документы вчера забыла в твоём кабинете, уже уезжаю, – Римма махнула рукой, мол, не отвлекайся, разговаривай, и развернулась к нам с Олей.

– Здравствуйте, – улыбаюсь очередной пиранье. У меня в запасе сколько угодно терпения и милых улыбок.

– Добрый день, меня зовут Римма Михайловна. Могу я узнать Ваше имя?

– Элла, – я сделала короткую паузу и зачем-то добавила, – Алексеевна.

– Элла Алексеевна, – Римма по-доброму мне улыбнулась, – к сожалению, Диана вернётся только после Рождества. Но в её отсутствие я уполномочена решать все вопросы, – Как мне сегодня повезло! – в том числе и по поводу трудоустройства. Давайте пройдём в кабинет, а Ольга, перед тем как написать заявление по собственному желанию, принесёт Вам чашечку кофе.

– Рим, ты чего? – пискнула Оля.

– Римма Михайловна! – прошипела Римма и, больше не обращая внимания на расклеившуюся подчинённую, предложила мне пройти в кабинет.

– Извините, Элла-а... Алексеевна, – Римма, расположившись в директорском кресле, озадаченно поцокала по столу опасным колюще-режущим маникюром, – а когда Диана предлагала Вам эту вакансию?  

Я готова уже провалиться сквозь... С тоской взглянула на напольное покрытие и обречённо произнесла:

– Простите, что отняла у Вас время. Диана предлагала ещё в апреле... Просто я подумала... Неважно... Извините, я пойду.

Мне не терпится сбежать отсюда, но Римма вцепилась в меня, как бультерьер, и вынудила оставить номер своего мобильника. Она обещает мне непременно перезвонить, как только прояснит этот вопрос. Я прекрасно понимаю, что надеяться глупо, и Диана обо мне даже не вспомнит. Мне нужна была личная встреча. Но я улыбаюсь, от души благодарю добрую стерву Римму Михайловну и даже – браво мне! – выражаю надежду на скорую встречу.

Покинув кабинет, я едва не сбила с ног печальную Олю с чашечкой кофе, извинилась и устремилась к выходу.

На улице я вдыхаю сырой холодный воздух, и вместе с нервным смешком меня отпускает напряжение. Хорошо всё же, что я не додумалась притащиться сюда с дорожной сумкой. Представляю, как бы я выглядела! Здравствуйте, я Элла из Сокольского! Мне год назад работу предложили, и вот – я приехала! А ещё мне жить негде и кушать очень хочется.

К счастью, на ближайшие пару дней вопрос с ночлегом решён. Осталось найти, где бы позавтракать, а потом, на сытый желудок, можно и приобщиться к праздничному гулянию.

– Девушка, прошу прощения, – чья-то рука касается моего локтя, и я резко разворачиваюсь.

– Игорь Иванович? – выпаливаю от неожиданности.

– Мы разве знакомы? – удивляется мужчина.

– Нет, простите, – я смеюсь, – это я в салоне Ваше имя подслушала. Вы что-то хотели спросить?

– Да! То есть нет – скорее, хочу сделать Вам предложение.

– Руки и сердца? – веселюсь. Вот меня понесло-то!

– Боюсь, я для Вас слишком старый, милая девушка, да и сердце моё давно занято. Я слышал, Вы ищете работу…

Я насторожилась. И огорчилась. Похоже, как сказала одна моя знакомая, у меня на лбу написано «Ко мне, все аферисты и маньяки!»

– Я хочу предложить Вам очень интересную и хорошо оплачиваемую работу, – продолжил дорого пахнущий Игорь Иванович.

– Даже не потрудившись сначала узнать моё имя?

– Ну, почему же?! Меня Вы уже хорошо знаете, а по Вам сразу видно, что Вы… приличная девушка…

Говорю же – всем сразу видно!

– Так как, Вы сказали, Вас зовут? – хитро улыбается этот проходимец.

12

От аппетитных запахов местной кухни у меня кружится голова и противно ноет желудок. Хорошо, что ещё не воет. Я всё же позволила настойчивому мужчине угостить меня обедом, раз уж он занимает моё время. Мы сидим в кафе-ресторане, расположенном в том же доме, что и салон красоты, из которого я так стремительно улепётывала.

– Ну что, убедились, что я не маньяк? – Игорь Иванович взирает на меня с насмешливой снисходительностью.

– Полагаете, меня должно убедить отсутствие соответствующей отметки в паспорте?

Указательным пальцем я отодвигаю от себя раскрытый паспорт Литвинова Игоря Ивановича, женатого москвича, сорока пяти лет от роду. Впрочем, на свой возраст он и выглядит, хотя очень ухоженный дядька. И маникюр у него идеальный. Даже слишком! Разве что стразиков на безупречных ногтях не хватает.

– А Вы совсем неглупая девочка, – мужчина улыбается.

– Неожиданно, правда? Похоже, Вы разочарованы.

– Да бросьте, Вы мне сразу понравились, Элла. Ваше лицо внушает доверие. Но как только Вы заговорили… Знаете, что у Вас волшебный голос?  

– Откуда же мне это знать? Будем говорить обо мне?

– А почему нет? Хотя можем и обо мне. Мне хочется, чтобы у Вас сложилось обо мне приятное впечатление ещё до того, как нам принесут обед. Тогда Вы будете есть с аппетитом. А потом, на сытый желудок, моё предложение Вам покажется манной небесной.

– Своими загадками, Игорь Иванович, Вы рискуете меня запугать до полной потери аппетита. Так что выкладывайте уже своё предложение, а то я сейчас такого себе напридумываю!..

– Хорошо, – покладисто согласился мужчина, а его мобильник сообщил о входящем звонке. – Простите, Элла, я отлучусь на минутку.

Прижимая телефон к уху, Игорь Иванович направился к выходу, а я занялась ментальным призывом официанта с подносом. По оконному стеклу внезапно застучал дождь, и я порадовалась, что нахожусь по эту сторону окна – в тепле. И на грани голодного обморока.

Из окна хорошо просматривается наводнённая людьми площадь, и народ вовсе не спешат укрыться от непогоды. Парковочная зона у тротуара плотно забита автомобилями. Люди с готовностью покидают тёплый салон, и никакой дождь не способен подорвать праздничный настрой горожан. Ещё один водитель выходит из авто, и мой взгляд прилипает к высокой мужской фигуре. Из груди вырывается судорожный вздох.

Как же давно я тебя не видела…

Мозг сигнализирует об опасности – не твоё, не смотри, забудь… Но как? Если сердце, как заполошное – бьётся со стоном, распирает грудь, сдавливает лёгкие, не позволяя вздохнуть.

Женя со своим другом направляются прямо в кафе, но у самого входа останавливаются и о чём-то спорят. А когда войдут – что мне делать?

О! Вариантов масса!

Не войдут. Поворачивают назад и… оба провожают заинтересованными взглядами длинноногих девчонок. Но это ведь естественная мужская реакция, правда? И это не мой мужчина. Почему же мне больно?

– Знакомых увидела? – голос над головой прозвучал неожиданно и заставил меня вздрогнуть.

А я уже успела забыть о своём случайном спутнике. Неопределённо пожимаю плечами и снова прилипаю взглядом к окну, чтобы увидеть, как удаляется по тротуару высокая фигура. Неужели в салон? Продолжает сохнуть по Диане? Всё же хорошо, что её нет в городе.

А я здесь, совсем рядом… Со своим волшебным голосом и внушающим доверие лицом. Когда-то показавшимся ЕМУ красивым…

– Позвольте? – официант ставит передо мной чашку и пузатый чайничек.

– Спасибо.

Чай я попросила сразу, чтобы хоть немного унять чувство голода. Делаю первый глоток…

– Дело в том, что у меня есть мама, – неожиданно и очень серьёзно произнёс Игорь Иванович и задумчиво уставился на меня.

Ах, в этом всё дело!

Табун совершенно неподходящих комментариев пронёсся у меня в голове, но я благоразумно промолчала, опасаясь задеть сыновьи чувства.

Целую минуту напряжённо молчим.

– Понимаю, – я звякнула чашкой о блюдце и поощрительно кивнула мужчине, а он будто проснулся.

– О, простите, Элла, пытался подобрать правильные слова и задумался. Так вот, я почти тридцать лет живу в Москве, а мама у меня здесь, в Воронецке, и за ней нужен пригляд.

– А я здесь при чём? – спрашиваю с несвойственным мне вызовом, уже понимая, к чему он клонит.

– Хочу попросить Вас, Элла, составить компанию моей маме, – мягко стелет Игорь Иванович и поспешно добавляет, – за хорошее вознаграждение.

– Послушайте, я даже не знаю, что заставило Вас обратиться с этим ко мне, но можете дальше не продолжать. Я искала работу иного рода и не собираюсь, да и не умею быть сиделкой. Поверьте, я очень сочувствую Вашей маме, но...

Игорь Иванович вдруг заржал, как конь, и моё сочувствие к бедной старушке возросло многократно.

– Ради бога, Элла, не подумайте ничего плохого. Я очень люблю свою маму, но она – последний человек, нуждающийся в сочувствии. И не смотрите на меня так строго, я, возможно, неправильно выразился. Дело в том, что моей маме нужна не сиделка, а компаньонка. И очень желательно – с проживанием.

Слова о проживании ложились на благодатную почву, но... Было слишком много этих «но».

– Так заберите свою маму в Москву и составьте ей там компанию.

– Не получится, – вздохнул мой визави. – Мама – очень сложный человек и плохо ладит с моей супругой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Игорь Иванович, а давайте начистоту. Ни один здравомыслящий человек не станет предлагать работу с проживанием совершенно посторонней девчонке с улицы. Вы ничего обо мне не знаете. А может, я аферистка! И, пожалуйста, не надо сейчас говорить, что у меня на лице всё написано. Я сама знаю, что у меня на лице! И я Вам не доверяю!

– Браво, Элла! Возможно, Вы и правы, но теперь послушайте, что я Вам скажу. Поверьте, куда больше риск нарваться на аферистку среди дам, охотно претендующих на эту вакансию. До того, как я увидел Вас в салоне, у меня состоялись четыре встречи в этом кафе. И ещё шесть собеседований за вчерашний день. Итого – десять! Многие из агентства, с прекрасными рекомендациями, и ни одну претендентку мне не захотелось познакомить со своей мамой. Ни одно из десяти лиц не вызвало у меня симпатии. А я привык доверять своей интуиции.

Да что ж такое с моим лицом? Неужели такой простецкий валенок?! Нестерпимо хочется взглянуть на себя в зеркало. Но официант уже принёс мой успокоительный суп-пюре и густую солянку для Игоря Ивановича. Я вооружилась ложкой и твёрдо заявила:

– Простите, но я тоже не поеду знакомиться с Вашей мамой.

– А никуда не надо ехать, Эллочка! – воодушевился Игорь Иванович. – Мама живёт в этом доме.

В этом доме… В самом центре. Рядом с моим университетом, с нарядной площадью, «Леди Ди»… Здесь круглосуточно бурлит жизнь, сверкает иллюминация, звучит музыка… Не похоронная музыка с кладбища.

– Мама очень самостоятельный человек и даже чрезмерно активный, но у неё не очень здоровое сердце, а она совершенно не хочет…

А ещё в этот ресторан иногда приезжает Женя… А, возможно, и очень часто приезжает. Наверняка часто, ведь здесь «Леди Ди». А в десяти минутах ходьбы находится офис «СОК-строя»…

– … В таких случаях, главное – с ней не спорить, и тогда никаких проблем. Она очень добрый человек, и Вы это поймёте. Возможно, не сразу…

Только сегодня я вырвалась на свободу, на целых два дня сняла номер в гостинице с видом на водохранилище…

– … Ну и сфотографировать Ваш паспорт. Только без обид, Вы же сами понимаете…

– Игорь Иванович, а на какую сторону выходят окна?

– В маминой квартире? Два во двор и два – на сквер и центральный загс. Да красотища, Эллочка! Ну, хоть на пару недель! Мне срочно надо возвращаться, и совершенно нет времени…

Римма, скорее всего, не позвонит. А работа всё равно нужна… Не такая работа, конечно, но за две недели у меня будет возможность подыскать что-то стоящее, да и жить пока где-то надо…

Мы взбираемся по лестнице на пятый этаж, и я с удовлетворением отмечаю, что подъезд очень чистый и ухоженный. Но не очень тихий. Где-то громко звучит музыка и по мере нашего восхождения становится ещё громче.

– Нам точно сюда? – недоверчиво спрашиваю Игоря Ивановича, когда мы останавливаемся перед дверью, за которой певица выводит томным голосом: «Ведь я институтка, я дочь камергера… Я чёрная моль, я летучая мышь…»

Мой спутник молча кивает и вдавливает кнопку звонка.

Долго давит. И когда открывается дверь, мои глаза расширяются, а рот непроизвольно распахивается…

Высокий тюрбан из полотенца… Дымящаяся сигарета в длинном мундштуке, кроваво-алые губы… Короткий шёлковый халатик… Сухие жилистые ноги в четвёртой позиции…

– Игорюша, сыночек, а разве ты ещё не упиZдил в свою Москву?

13

Визуально определить возраст этой женщины не представляется возможным. Но присутствие уже немолодого сыночка позволяет предположить, что даме за шестьдесят. Невероятно, но мама с сыном выглядят ровесниками. Невысокую, худенькую и очень бледную женщину вряд ли можно назвать красивой… Но она необычная и притягательная. Единственное яркое пятно на бесцветном узком лице – её губы. Алые и насмешливые, они образовали аккуратную букву «О» и выпустили навстречу родной кровиночке сизое колечко дыма.

– Мам, вообще-то у нас гости, – смущённо заметил Игорь Иванович и помахал ладонью перед своим носом, разгоняя сигаретный дым.

– У нас? – белесые, едва различимые, брови взлетели вверх, а в голосе женщины послышались язвительные нотки.

Судя по хищному прищуру её глаз и презрительно искривлённым губам, я догадываюсь, что сейчас последует едкое продолжение, и подаю голос:

– Здравствуйте, – принимаю удар на себя, растягивая приветливую улыбку во всю ширину своего внушающего доверие лица.

Игорь Иванович кивает мне ободряюще и представляет:

– Мам, познакомься, это Элла. Надеюсь, Вы подружитесь, – и уже мне: – Элла, а это моя мама – Инесса Германовна. Прошу любить и жаловать.

Свой ответ женщина, как нарочно, пропевает хрипловатым голосом вместе с исполнительницей шансона:

– «Вы мне франками, сэр, за любовь заплатите… А все остальное – дорожная пыль».

Совсем несложно догадаться, что к просьбам моего спутника здесь не очень-то прислушиваются, поэтому на любовь я изначально не рассчитываю. И всё же еле сдерживаю рвущийся смешок.

– Мам, имей совесть! – начинает нервничать Игорь Иванович.

– Рюнечка, а скажи, пожалуйста, на кой ты притащил ко мне этого ребёнка? – молвила Инесса Германовна, скользнув по мне раздражённым взглядом. Кажется, она даже не собирается приглашать нас в квартиру.

– Объясню, когда мы войдём. Или ты так и будешь держать нас за дверью?

– А я вас и не держу, дети мои. Уёбен зи битте! – Инесса Германовна взмахивает тонкой рукой с зажатым между пальцами мундштуком, указывая своим изящным жестом нам на обратный путь.

Мне и смешно, и неловко одновременно, но, памятуя о том, что в компаньонки к старой грубиянке я вовсе не напрашивалась, принимаю единственно верное решение.

– Извините, Инесса Германовна, за доставленные Вам неудобства. Я, пожалуй, пойду.

Выпаливаю уже обоим «Всего доброго!» и, не дожидаясь очередного «вежливого» посыла, устремляюсь вниз по лестнице. Реагировать на оклик Игоря Ивановича не считаю нужным – свой скромный обед, как мне кажется, я уже отработала. Слышу, как Рюнечка что-то тихо и быстро бубнит своей экзальтированной мамаше, но это меня уже не касается.

Стараюсь прогнать сожаление от потери заработка. Я ведь на него и не рассчитывала… Но за две недели мужчина обещал заплатить больше, чем я зарабатываю за месяц. Да ещё с проживанием! Я так быстро успела себя настроить и даже размечталась, как буду смотреть из окна на нарядный город, а в рождественскую ночь схожу к главной ели на площади. Тут же рукой подать.

– Эй! Как там тебя... Стой! – грубоватый и бесцеремонный окрик Инессы Германовны настигает меня на третьем этаже, но я даже не думаю останавливаться.

Ещё чего! Я собака ей, что ли? Слышу, как за мной топает Игорь Иванович и тоже зовёт. Ускоряюсь. Я вовсе не для того сбежала от сумасшедшего майора, чтобы сейчас терпеть чокнутую чужую бабку.

– Элла! – это снова Германовна. – Да постойте Вы!

Ну, надо же – имя моё вспомнила! И даже на «Вы» обратилась... Я замедляю шаг и позволяю Игорю Ивановичу нагнать меня у самого выхода.

– Эллочка, ну Вы и бегаете, а я ведь уже не мальчик, – высказывает мне укоризненно, но выглядит довольным. – Простите, Элла, на маму иногда находит. Но я ведь сразу предупредил, что она непростой человек. Но, поверьте, она совсем не злая.

– Да перестаньте меня уговаривать, я нисколько не обиделась.

Ну, если только самую малость расстроилась…

– Ох, какая же нервная молодёжь пошла! – отчитывает меня Германовна вместо извинений. – Наша жизнь, деточка, и так слишком коротка, чтобы растрачивать её на глупые обиды.

Я не хочу оправдываться и молча пожимаю плечами, не забывая выдерживать вежливую улыбку. Мы расположились за круглым столом в просторной гостиной, а Игорь Иванович суетится вокруг нас, организовывая чаепитие.

– Так ты, значит, решила со мной подружиться, – женщина сканирует меня испытующим взглядом. – И даже собираешься у меня жить?

От волнения у меня даже лоб вспотел – и что говорить? Отвечаю, как есть:

– Откровенно говоря, ещё час назад я ни о чём таком не думала.

– Ценю откровенность, – похвалила Германовна. – Но теперь-то думаешь?

Я окинула гостиную, больше напоминающую склад антиквариата. Очень богато, но до безвкусицы захламлено многочисленными статуэтками, вазочками и причудливыми фигурками животных. Я снова передёрнула плечами.

– Если Вы сочтёте это необходимым и удобным…

– Я, деточка, вообще терпеть не могу посторонних на собственной территории, – фыркнула хозяйка квартиры и почему-то покосилась на сына.

– Ну, тогда… – я пытаюсь как можно корректнее спросить, зачем же она меня вернула. Но Инесса выдаёт новый вопрос:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Готовить умеешь?

– Умею, конечно, только без особых изысков.

– А почему без изысков?

– Навыков нет…

Германовна удовлетворённо кивает и следующие полчаса буквально обстреливает меня градом вопросов: где живёшь, с кем?.. Где и на кого учишься, есть ли парень… А почему нету – как так? И как насчёт вредных привычек?

– У меня? – переспрашиваю.

– Про свои вредные привычки я и сама всё знаю! У тебя, конечно!

– Я не курю, не пью, – начинаю перечислять.

– А при слове «жопа» в обморок не падаешь?

– Мама! – одёргивает её Игорь Иванович.

– Помолчи, Игорь! И вообще, сядь уже, не мельтеши! А замечания своей Жоржетте будешь делать, если, конечно, найдёшь её дома после своего возвращения!

– Позволь тебе ещё раз напомнить, мама, что мою жену зовут Жанна! И прекрати уже эти грязные намёки, она верная и домашняя девочка. 

Раздражённый Игорь Иванович удалился в кухню. Мне было его по-человечески жаль и стало очень некомфортно от того, что мне приходится всё это слышать.

– Вот-вот – девочка! – крикнула ему вслед заботливая мама. – А девочки, сынок, не должны трахаться с дедушками. Верная она… Пф-ф!

Германовна потянулась ко мне и доверительным шёпотом сообщила:

– У Рюшечки настолько верная супруга, что даже собственному мужу не даёт. БляDища такая!

– Может, им стоит самим разобраться, – предполагаю осторожно.

– Мала ещё рассуждать! – рявкает Инесса. – А у меня единственный сын! И тот дурачок. Господи, как же он живёт-то без мозгов?

Игорь Иванович где-то за пределами комнаты взял себя в руки и вернулся уже с улыбкой.

– Мам, ты просто поверь, что у меня всё хорошо. Договорились?

– Конечно, дорогой, – покладисто согласилась Инесса Германовна. – И ты тоже помни, что я – женщина, хотя и доверчивая, но очень труднонаё*ываемая.

К концу чаепития за столом воцарилась атмосфера доброжелательности. Правда, я так и не поняла, нужна я здесь или нет… Всё решил очередной вопрос Инессы.

– А ты, Эллочка, кем в «Леди Ди» собиралась работать?

– Да я не в салоне хотела работать. Мне предлагали место в танцевальной студии.

– Так ты танцуешь? – оживилась Инесса. – А я и смотрю – фигурка у тебя спортивная, осанка, как у гимнастки. Только для гимнастки сиськи у тебя больно великоваты, да и для балерины тоже.

Я почувствовала, как щёки заливает краской, но Германовну моё смущение не тронуло, и она продолжила:

– Так ты что, спец по бальным танцам? 

– И по ним тоже, но сейчас занимаюсь стрип пластикой.

– Ты танцуешь на пилоне? – глаза у Инессы загорелись.

– Ты стриптизёрша?! – шокировано и разочарованно пробормотал Игорь Иванович.

– Нет, это не одно и то же, – пытаюсь объяснить мужчине, но Инессе до этих тонкостей нет никакого дела.

Женщина хватает меня за руку и, с обожанием глядя мне в глаза, радостно заявляет:

– Пойдём-ка, милая, я покажу твою комнату.

14

Этой ночью я вряд ли смогу уснуть. День, настолько перенасыщенный событиями и эмоциями, не даёт расслабиться, не отпускает...

Уже завтра я переберусь к Инессе. Женщина потребовала называть её именно так. Смешная она. И, кажется, очень одинокая. Я до сих пор не понимаю, что будет входить в мои обязанности, и это несколько напрягает. Но Инесса сказала – «Разберёмся!» Так задорно и уверенно, что на душе стало сразу очень легко... Словно мою хлипкую лодку во время шторма в открытом море каким-то чудом выбросило на островок суши. Вокруг по-прежнему штормит, впереди неизвестность, а на моём спасительном маленьком острове карнавал, дым ментоловых сигарет и «приют эмигрантов».

Вот только Игорь Иванович выглядел слегка озадаченным. Поглядывал на меня с тревогой и недоверием, будто я его намеренно обманула и, сбросив лягушачью шкурку, обернулась змеей, явившейся искусить и растлить бедную старушку. Почему-то моя танцевальная деятельность вызывала в мужчине ярый протест, а ведь вначале он показался мне таким продвинутым и уверенным. Игорь Иванович дотошно изучил мои документы (благо, они были с собой), отсканировал и паспорт, и студенческий билет. Он бы и отпечатки моих пальцев снял, но снова вмешалась Инесса:

– Рюшечка, тебе пора проведать столицу, а то, боюсь, Жоржетта не вынесет долгого испытания верностью и запрет от тебя свою... эм… своё сердце.

– Не беспокойся, мам, у меня имеется ключ к её сердцу.

– Ключ, сынок, должен быть твёрдым и негнущимся, а у тебя возраст, нервы... Так что отцепись уже от моей девочки и вали к своей.

И Рюшечка свалил. Даже выдал мне перед отъездом небольшой аванс и пообещал часто звонить.

Инесса, уже после того как мы с ней распрощались до завтра, успела мне позвонить дважды. В первый раз попросила купить ей утром молоко и банку зелёного горошка, а во второй – блок сигарет и презервативы. Я едва удержалась от вопроса: «А зачем Вам?» Даже и не знаю, как я их покупать-то буду, но пришлось пообещать. XXL – О, господи! К этому стоит подготовиться. 

Звонка от мамы я ждала целый день и нервничала. Но, когда она позвонила, выяснилось, что мама и сама вернётся домой только завтра. И в первую очередь её интересовало, почему майор не может мне дозвониться. Почему-почему – дурак потому что! В чёрном списке он у меня!

– Плохо, наверное, пытался, – ответила я беззаботно, чтобы мама себя не накручивала.

– Элиза, ты разве ещё не дома? Поздно ведь уже! – растревожилась она, а я даже поморщилась от того, как резанула слух эта «Элиза». Мама упрямо отказывается принимать моё новое имя.

– Я Элла, мам, – уже привычно её исправила и попыталась отвлечь расспросами о бабушке.

Отвлечь получилось ненадолго.

– Дочь, чем ты там нашего Яшку-то кормишь? У него ведь режим.

Хотелось бы крысиным ядом, но мама не одобрит. Режим у него! Он даже свою ритуальную ежемесячную пьянку с друзьями впихнул в график. Всё по плану и для здоровья. Какое же счастье сбежать, наконец, из этой тюрьмы строгого режима!

– Прости, но мне некогда его кормить. Я сегодня танцую и останусь в городе, – бессовестно вру, утешая себя, что это ложь во благо.

– Это ведь не опасно? Ты у Витюши? – мамино беспокойство заставляет меня ещё больше нервничать из-за собственного вранья.

Знал бы майор о моих танцах – придушил бы неизбежно. Он-то думает, что я балетом занимаюсь! И то постоянно дует маме в уши, что все балерины – проститутки. Эх, видел бы он меня на пилоне!

– У Витюши, мам, – скрещиваю пальцы на обеих руках, мысленно делая пометку предупредить Виктора, что сегодня я у него танцую.

Предупредила!.. Лучше бы я ему не звонила.

– Эл, ты куда пропала? Ты ж у меня так форму потеряешь! Давай уже, приобщайся, а то народ скучает. Кстати, тут твои друзья недавно снова тобой интересовались.

– Какие друзья? – спрашиваю Виктора, но ответ уже формируется где-то в солнечном сплетении.

– А то ты не знаешь, какие! Ох, коварная искусительница! Что ж ты сотворила с парнем, что он уже целый год мается?!

Больше года, Витюш… Мается? Это вряд ли! Просто охотничий инстинкт включился. А ещё мужское эго задето. Ему нужен реванш. И это не я – это он со мной сотворил.

Год назад

Ноябрь

В тот вечер я впервые танцевала на пилоне перед публикой. Замечание Дианы не пропало даром – я стала старательно оттачивать свою сексуальность. Но тогда перестаралась…

Я знала, что был день рождения Жени и не ожидала встретить его в клубе. Но всё же очень надеялась. И он там появился. Только совершенно не в праздничном настроении. Методично и угрюмо Женечка напивался в компании своего неизменного друга Геннадия. Я же ликовала оттого, что рядом с ними не было девушек. Свой первый публичный смелый танец я посвятила ему – любимому и первому мужчине. И он меня заметил.

Я видела заинтересованность в его взгляде и танцевала, как в последний раз – манила, играла, соблазняла. И среди всех девчонок он выбрал меня. Выбрал взглядом. Конечно, он не мог меня узнать – чёрный парик, широкая полумаска, скрывающая мой шрам, и вызывающе алые губы. А ещё мое гибкое соблазнительное тело. Всё это настолько сильно контрастировало с той испуганной и зажатой девственницей в его спальне… И лишь я знала, что это всё та же влюблённая девочка, отчаянно мечтающая быть красивой и желанной для него.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А потом началась бойня. Я видела, что зачинщиком был Женя, и не понимала, почему Виктор не прекратит эту драку. Но он будто наслаждался происходящим, а я сходила с ума от страха и совершенно забыла, что должна продолжать свой танец. К счастью, никому из посетителей уже не было дела до полуголых девчонок на пилонах – люди кровожадно следили за исходом боя.

– А-а, Жека, еблан ты кривоглазый! Дистанция, Жек! Отошёл, бля! – рычащим басом заорал Гена, и я лишь тогда поняла, что Женя пропустил сильный удар.

Видела, как он согнулся от боли, и помню, как стало больно мне. Захотелось забрать всю его боль… А он, глупый, снова нападал.  

Помню, как блеснул нож в руке Жениного противника, и в тот же миг меня, дико визжащую, выдернули назад чьи-то руки. Я видела, как пролетел Женя, отброшенный своим другом, и как в одно мгновение Гена уложил двоих здоровых кабанов и сломал руку, держащую нож. Почему он не вмешался раньше?

Я вырвалась из удерживающих меня объятий и бросилась к Женечке. Сидя на полу и стиснув зубы, он морщится от боли.. Но задеть его ножом не успели – слава богу!

– Женя, тебе очень больно? – стоя рядом с ним на коленях, я придерживала его затылок, обнимала. – Я помогу тебе, Женя, пойдём.

– Ещё скажи, – он пытался сфокусировать взгляд на моём лице.

– Что сказать?

– Моё имя…

– Женя… – Бесконечно повторяла бы! – Пойдём, Женя.

Он пошёл со мной беспрекословно и только просил повторять его имя. И я повторяла, и повторяла... И обнимала его, гладила, успокаивала... Его необходимо было срочно уложить и вызвать скорую, но…

Наверное, я научилась быть сексуальной, потому что до гримерки мы так не дошли. Женя, ещё секунду назад кривившийся от боли, внезапно сжал меня очень крепко и затащил в приоткрытую тёмную подсобку. Я и не думала сопротивляться – я так долго мечтала о его поцелуях, его руках на своём теле.

Его руки были везде, вот только целовать меня он не захотел, и усмехался моим попыткам прикоснуться к нему губами.

– Нет, малышка, так не пойдёт, с поцелуями – это не ко мне.

А к кому же мне с ними?..

Он раздевал меня торопливо и грубо, лапал бесцеремонно, как шлюху. А я и была в тот момент его шлюхой. И смогла лишь отвоевать возможность смотреть ему в глаза, не позволила развернуть себя лицом к стене. В темноте я с трудом различала его черты, но помнила их наизусть.

Я хотела его и боялась его напора. Он прижимал меня к стене, обнажённую и очень уязвимую, а сам оставался полностью одетым. Только ширинку расстегнул…

Он ворвался в меня резко и больно, и я не удержалась от крика. А говорили, что больно только в первый раз.

– Не понял, ты целка, что ли?

Как грубо и зло…

– Нет, Женя, продолжай, пожалуйста…

Снова терпи, дура!

– Расслабься, детка, или ты хочешь его придушить? Не выйдет, он у меня живучий!

Он беспощадно вколачивал меня в стену, а я ждала, когда же мне станет хорошо… Неведомых бабочек хотелось…

– Женя…

– Громче! – и сорвал маску с моего лица.

– Женя, ещё! – кричала громко, со злым отчаянием. И любила так сильно… И начинала ненавидеть…

– Конечно, девочка! – и двигался во мне, как отбойник.

Это не лучший секс в моей жизни из всех... двух сеансов. От грубого соприкосновения со стеной болела голова... и всё тело болело... А в кино подобные сцены выглядели так страстно…

Ну что, сестра милосердия, получила свою порцию счастья?!

Дверь в подсобку внезапно распахнулась, впуская свет в наше... место имения.

– Бл@дь, предупреждать же надо! – голос Гены дал команду «стоп» моему мазохизму, но вырваться из сильных рук не вышло.

Наши взгляды встретились. Женин – синий и мой – разноцветный. Дверь с грохотом захлопнулась, снова погружая нас в темноту, а мой любимый мужчина с низким рычанием завершил свою пытку.

А через пару секунд, схватившись за бок, резко согнулся и сполз к моим ногам...

Уже позднее я узнала, что это приключение едва не стало последним в его жизни. Из-за травмы печени у него случился запоздалый болевой шок. А наш эротический сеанс прошёл на чистом адреналине. Тогда я страшно винила себя и вспомнила все молитвы. Два дня была не в себе, пока Виктор не сообщил мне, что всё обошлось с моим Женей. И тогда же я узнала причину драки – Женя защищал честь дамы. Чёртовой Дианы! Даже не представляю, что могло угрожать её чести… И почему каждый раз ради чести других топчется моя?

Я сама во всём виновата и прощаю тебя, мой Женька. Но в наш следующий раз, любимый, тебе придётся непросто.

15

Одно на другое наслаиваются воспоминания, обида за прошлое, тревога за будущее… Лишь под утро я проваливаюсь в беспокойный мучительный сон…

***

«И вот я проститутка… Я фея из бара… Я чёрная моль… Я летучая мышь… Вино и мужчины – вот моя атмосфера…» – грубоватым развязным голосом выводит певица, аккомпанируя моему танцу.

Шест неприятный и скользкий, словно маслом облитый. Гнётся и извивается, будто живой, не позволяя мне на него взобраться.  

«Уёбен зи битте, девочка! На тебя даже шест не стоит!» – Инесса хлопает чёрными крыльями и окутывает меня густым облаком сигаретного дыма.

«Я же говорила – в ней нет секса!» – насмешливо комментирует Диана, сверкая в темноте огненными янтарями глаз. – «Это же ритмы танго, дурочка!»

Она звонко щёлкает пальцами и на подиум из темноты выходит Женя. На меня даже не смотрит. Уверенной походкой он направляется к ней, расстегивая на ходу ширинку. «Будут танцевать», – понимаю я, наблюдая, как из Жениных штанов выдвигается массивный ключ. Но Диана грозит ему пальцем.

«На моём сейфе замочек с секретом, Женечка, мне подходит только уникальный ключ. Пристраивай свою отмычку к калитке попроще», – и кивает на меня.

А мне вдруг так становится обидно за свою калитку...

***

Открываю глаза, когда на улице ещё не рассвело и, находясь в плену недавнего сна, продолжаю лелеять свою обиду. Всё же мне стоило остаться у Инессы. Но вчера я так радовалась, что удалось снять этот недорогой номер в отеле, и очень спешила в нём укрыться от суматошного дня. Хотелось подумать в одиночестве, всё взвесить, оценить перспективы... Но, как показала практика, одиночество действует на меня удручающе. Уныние – и так-то большой грех, а унывать в сочельник вообще непростительно.

Интересно, будет ли прилично приехать к Инессе – я взглянула на часы – часиков в десять? Двух часов мне за глаза хватит, чтобы без спешки собраться, сделать необходимые покупки и доехать до центра.

Как выяснилось, это я сильно погорячилась. На покупку одних презервативов я потратила почти час – несла караул возле аптеки, ожидая, когда иссякнут посетители. В итоге – дождалась, но как назло, когда произносила заветное «XXL», в аптеку вошёл мужчина и понимающе мне подмигнул. Я не знала, куда глаза девать, и очень хотелось объяснить и покупателю, и аптекарше, что это не для меня. Но глупо же!

И, уже покупая продукты в супермаркете, я поняла, что зря страдала у аптеки – эти резиновые чехлы целыми батареями висят около кассиров. И почему я раньше их не видела?

А потом позвонила мама.

– Элиза! – её голос звучал очень взволнованно. – Яша говорит, что вы поссорились, и ты на него обиделась, поэтому ушла из дома. Это правда? Ты забрала много вещей – я проверила! Дочь, что случилось?

Пустяки! Просто твой Яша хотел меня удавить.

– Мам, с наступающим Рождеством! Прости, не хотела тебя волновать, пока ты у бабули. Мы почти и не ссорились с Яков Иванычем, просто так совпало – я нашла хорошую работу и теперь буду жить недалеко от универа. Ты рада?

– Что моя дочь выросла эгоисткой? Нет, Элиза, я расстроена! Ты хоть знаешь, что Яша всю ночь не спал и переживал? Думал, ты из-за него ушла! Да он чуть с ума не сошёл!

Давно сошёл, мам.

– Прости, мамуль, всё вышло незапланированно…

Но короткие гудки известили меня о том, что мама в бешенстве. Встрепенувшееся было настроение снова шмякнулось под ноги – прямо в слякоть. Мама скоро успокоится, конечно… Но почему я должна чувствовать себя виноватой?

***

В начале одиннадцатого я остановилась у железных ворот и задумалась, как бы попасть в закрытый двор Инессы Германовны. Проще всего позвонить в домофон, но вдруг Инесса любит поспать подольше. Что я знаю о её привычках, кроме того, что она курит, матерится и слушает громкую музыку? А так – подойду к квартире, послушаю, и если тишина за дверью, то подожду ещё полчасика.

С какой-то доброй бабулькой я проскочила во двор и с ней же повезло попасть в подъезд.

В квартире Инессы стояла такая тишина, что я даже разволновалась. Не зря же меня попросили за ней приглядывать… А вдруг с сердечком неполадки? Я позвонила женщине на мобильный, но осталась без ответа. Насколько я знаю, у пожилых людей сон очень чуткий – не может же она не слышать звонка. За пять минут я успела основательно себя накрутить и решительно позвонила в дверь. А услышав торопливые шаги в квартире, облегченно выдохнула.

Да так и застыла на выдохе перед распахнутой дверью.

– Привет! – с жутким акцентом и с искренней радостью меня встретил очень симпатичный, улыбчивый и... голый мужчина. То есть парень.

Может, внук? На вид ему не больше двадцати пяти. Я ведь даже не знаю, есть ли у Инессы внуки. И если он внук, то почему тогда в таком виде? Даже если убрать с его бёдер крошечное полотенце, он вряд ли станет более обнажённым, потому что эта тряпочка ничего толком и не прикрывает. Мучительно краснея и не зная куда деть глаза, я отступила на шаг назад. А в голове засела неприличная мысль, что XXL явно нужен для каких-то других целей – здесь этими напальчниками делать нечего.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Жоржик, кто там? – из глубины квартиры послышался голос Инессы. Слава богу!

– Элиа! – не теряя широкой улыбки, крикнул в ответ Жоржик и посторонился, пропуская меня внутрь.

Похоже, ему обо мне уже известно, и мне даже понравилось, как парень меня назвал. Ещё бы отошёл от меня подальше, а лучше бы совсем спрятался. По стеночке, чтобы ничего не задеть, я просочилась в квартиру и – о, счастье! – навстречу мне выпорхнула Инесса в прозрачном пеньюаре, с идеальным макияжем и безупречно уложенными короткими волосами. Без своего тюрбана женщина оказалась брюнеткой – очень яркой и молодой брюнеткой.

– Жорик, какого хера ты выпустил перед гостьей своего Георгия?! – рявкнула Инесса, забыв со мной поздороваться.

Парень слушал её с улыбкой, но как только прозвучало «Георгий», сразу опустил глаза куда следует, хохотнул и, накрыв подглядывающего тезку большими ладонями, величественно удалился.

– Ну, что ты зависла, Элла, неужели испугалась? – рассмеялась Инесса.

– Скорее, растерялась.

– Это да, девочка, такой хер с пальцем не спутаешь! Ну, давай, проходи уже! Всё купила? Что-то вещей у тебя маловато. Так, бегом раздевайся, мой руки и давай к столу, кормить тебя буду. Голодная, небось? – Инесса раздавала команды без умолку, сама подхватила мой багаж и потащила в комнату.

– Мне кажется, Инесса, что это я Вас должна кормить, – осторожно замечаю, следуя за хозяйкой.

– Кто тебе такую ху*ню сказал? Игорь? Больше его слушай! Здесь я главная, что скажу – то и будешь делать. Сейчас приказываю устроить праздник живота. Такие роскошные сиськи не должны потеряться с голодухи.

Давно я так вкусно не завтракала! Чего только не было у щедрой хозяйки на столе! Впрочем, не было овсянки – и это радовало. Инесса ела очень мало, а вот болтала постоянно. Зато теперь мне многое стало о ней известно. Эта великолепная женщина – профессиональный визажист, но сейчас работает только по вдохновению. Инесса трижды была замужем и дважды вдова. Игорь – её единственный сын, и год назад он женился во второй раз. А ещё у Инессы есть взрослая внучка, которая, к великой скорби бабушки, живёт с мамой в Германии.

Инесса ещё много о чём говорила, а Жоржик всё время молчал и смотрел на женщину обожающим взглядом. К моему облегчению, парень оделся, и теперь я могла разглядеть его как следует. Кареглазый кудрявый брюнет, с фигурой Аполлона, южным загаром и белозубой улыбкой.

– Жор, хватит ощеряться, давай-ка нам кофейку, – распорядилась Инесса, и парень сорвался с места.

– Ой, а можно мне чай? Я к кофе как-то не привыкла…

– Жора, чай! – исправилась хозяйка, и Жорик принял к исполнению.

Тоже, что ли, здесь работает?

– А Жора… он живёт с Вами? – осмелилась я спросить.

– Да бог с тобой! – хохочет Инесса. – У меня нервы не настолько крепкие. Заглядывает иногда, если мне одиноко. Хотя, знаешь, три дня назад променял, стервец, наше свидание на встречу с другом. Оно и понятно – старый друг куда лучше старых шлюх! Зато теперь услужливый, как джинн из бутылки, – вину заглаживает.

– Он учится здесь? – перевожу тему, потому что ужасно боюсь услышать подробности об услугах парня.

– Кто – Жорик? – от удивления Инесса округлила глаза. – Да этот грек деревянный, причём весь. И по-русски только три слова знает. Так что, работает он здесь своей деревяшкой. А я его в модельное агентство пристроила трусы рекламировать, – женщина вдруг нахмурилась и начала озираться. – Да где что пиликает? Это не твой телефон звонит?

И правда – я только сейчас услышала и поняла, что не вытащила мобильник из кармана куртки, и поторопилась в прихожую.

 – Жоржик, где уже наш чай? – негодует в гостиной Инесса. – Ты его там трением, что ли, разогреваешь?

Номер, отразившийся на экране, мне совершенно не знаком. Но я принимаю вызов, и от прозвучавшего «Алло» по моему затылку мчатся острые мурашки.

16

Услышала этот голос и будто провалилась во времени…

Я не собиралась тогда подслушивать, не хотела, не знала… Просто искала Сержа, чтобы предупредить о своём уходе...

– Ди-инка моя, ты же знаешь, что навсегда останешься моим любимым птенчиком, – язык у Сержа не заплетается, но я слышу, что мой наставник нетрезв.  – Но ты ведь очень сильная и такая добрая…

– Добрая? Ты меня с кем-то путаешь, Серёж, – голосом Дианы, кажется, можно рельсы резать. – У меня не касса взаимопомощи, а твоя Эллочка не инвалид. Она способная и эффектная, но никто и никогда не узнает об этом, пока она не выползет из своей скорлупы. Руки и ноги имеются? Так пусть добавит голову и превратит свой недостаток в изюминку, у неё есть для этого все инструменты. Или пусть продолжает пастись в общем стаде и надеяться, что кто-то из жалости отшлифует её порченую шкурку.

Я даже вздрогнула, прижав ладонь к щеке. Порченая…

Серж, ну зачем? Ты с ума сошёл?! Да кто тебя просил вообще?!

– Ты очень жестокая, Ди, – сокрушённо пробормотал Серж.

– Я реалистка.

– Но ты ведь помогаешь другим...

– Лишь тем, кто не способен помочь себе сам.

– Неправда, – яро возразил Серж, – у меня полно примеров...

– Это мои собственные средства, Серёжа! И только я буду решать, во что их инвестировать. А давай-ка попробуем отнять все деньги у богатых и раздадим бедным. Знаешь, что будет? Общество просто деградирует. Кто был никем – не станет всем от того, что ты переложишь его с циновки на шёлковые простыни. У рождённых овцами копытца не заточены под рукоять кнута. Я за эволюцию и прогресс, дорогой!

– Дианка, ты же была такой нежной доброй девочкой…

– Это лечится, Сереж. И не стоит путать мое милосердие со слабоумием.

– Милосердие? А по мне – так у тебя вообще нет сердца!

– Это тоже не новость, – безэмоционально парирует Диана. – Кстати, могу предложить твоей подопечной хорошее местечко, она как раз для него выросла. Глядишь, и выйдет из малышки толк…

– Прости, моя несравненная, беру свои слова обратно, – язвительно процедил Серж. – У тебя огро-о-о-омное сердце!

– Но в нём не проходной двор, Серёж…

Раздался приближающийся стук каблучков. А я замерла, прижавшись затылком к стене, и даже не делаю попытки скрыться. Во мне хнычет обида на Сержа за его неуместную инициативу – нашёл к кому обратиться! Обида на эту змею за её злые слова... И стыд... Потому что она права.

Если Диана и удивилась, увидев меня, то об этом известно только ей. Она окинула меня нечитаемым взглядом и задержала его на моих глазах. А я лишь сейчас вспомнила, что сняла маску, а глаза не защищены линзами. Ну, пусть полюбуется!

– А Вы полны сюрпризов, Элла! Ну так что, Вы согласны поработать на меня?

Я поражённо уставилась на неё – это какой-то терминатор в юбке.

– Нет! Боюсь своими кривыми копытами испачкать Ваши шёлковые простыни, мадам, – стараюсь, чтобы мой голос не дрожал, но и сама слышу, как плохо у меня получается. Она тоже это слышит.

– Это не гуманитарная помощь, – поясняет Диана. – У Вас, Элла, есть то, что мне интересно, а взамен Вы получите необходимые для Вас навыки и знания.

– О, это слишком ценное предложение, чтобы я посмела его принять. Понимаю, что знания – это большая сила, но попытаюсь эволюционировать самостоятельно.

– Похвально, потому что НЕзнание – это рабочая сила. Удачи Вам, Элла. И да – моё предложение в силе.

***

Я понятия не имею, существует ли срок годности у Дианиного предложения. Но прошло уже десять месяцев, и вот сейчас от звука её голоса по моему затылку промчались колючие мурашки. С таким уникальным даром она могла быть похожа на крокодилицу, и всё равно не сдала бы своих позиций. Но, кажется, эту бестию природа сотворила в момент оргазма.

– Элла, мне передали, что Вы желаете со мной встретиться. В Воронецке я буду через два дня, и если Вы не передумаете...

Она назначает мне встречу, не задавая вопросов и не проявляя заинтересованности. Снова оставляет выбор за мной. И сейчас мне нельзя ошибиться.

Диана уже отключилась, а я продолжаю таращиться на погасший экран. И всё же она сама мне позвонила. Не её помощница.

– Элиа! – из гостиной доносится игривый и тягучий голос Георгиоса, и я спешу вернуться к столу.

– Ну? И что за траур на лице? Кто тебя обидел? – внезапно посуровела Инесса.

Жора тут же попытался вклиниться с ободряющим и непонятным комментарием, но был немедленно подавлен:

– Жоржик, милый, ты упустил свою возможность говорить, когда отказался заниматься с репетитором. А твой непостижимый греко-попугайский переводить некому. Поэтому иди-ка ты ещё разок чайничек разогрей.

Я проводила смущённого парня сочувствующим взглядом и ответила нетерпеливо взирающей на меня Инессе:

– Никто не обидел, я просто немного растерялась. Меня пригласили на собеседование…

– А чего теряться? Ты же сама, вроде, хотела…

– Ну, во-первых, я очень долго думала, поэтому уже и не сильно надеялась. А во-вторых, Диана сама мне позвонила, – я опомнилась, что женщина не знает, о ком речь, и собралась пояснить: – Диана – это…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– А то я не знаю эту вампиршу! – оживилась Инесса, капнув бальзам на мои незаживающие раны. Точно ведь – вампирша!

– Да, она загадочная девушка, – я постаралась прозвучать более дипломатично.

– Вот! Очень тонко подмечено – загадочная! Загадила мне всё настроение! Редкостная сука! А я ведь ни один её мастер-класс не пропустила! Восхищалась этой дрянью! Ты знаешь, сколько я ей предложила за индивидуальные занятия? А знаешь, что эта кобра мне ответила? – Инесса выдержала театральную паузу и бомбанула: – Она сказала, что ей некогда! Нормально? Значит, извиваться бесплатно перед целой толпой неуклюжих коров у неё время есть, а найти пару часов в неделю для талантливой ученицы – нет времени! И не за бесплатно, между прочим!  

– Думаю, что Вы зря обиделись, – постаралась я внести ясность. – Она же разрывается между странами, да и ребёнок у неё совсем маленький. Диана, наверное, и сама готова заплатить кругленькую сумму, чтобы только от неё отвязались.

– М-мда? А что – деньги никогда не бывают лишними. Полагаешь, стоит сесть ей на хвост? – Инесса хитро сощурилась. – Ну, и что ты глаза на меня вытаращила, как лягушка? Шучу я! А в ученицы я к ней рвалась, когда она ещё лялькой не обзавелась, я ж не зверь. А ты, кстати, почему сразу не согласилась, если она тебе давно предлагала работу?

Я задумалась над ответом, заново переживая свои обиды, страхи и сомнения. Я думала так долго, что едва не забыла вопрос, а опомнилась, когда Инесса цыкнула на появившегося с чайником Жору. Сейчас мне так много захотелось рассказать… После Наташки у меня не случилось близких подруг, а с мамой мы никогда не были настолько близки, чтобы я смогла выплеснуть ей о своей несчастной любви, необоснованной ревности, о своих желаниях…

Я взглянула на красивого парня Георгиоса. Замечательное у него имя и улыбка очень добрая. Он так ласково обнимает Инессу за плечи, а она трётся макушкой о его подбородок. И такие они милые! Почему-то эта пара сейчас не кажется мне странной и неправильной, а ведь между ними целая пропасть. И всё же им хорошо вместе.

– Я… не знаю, Инесса Германовна, это в двух словах и не объяснишь…

Инесса понимающе покосилась на своего Жоржика и даже не возмутилась на Германовну.

– А в двух словах и не надо, Эллочка! Мы с тобой вечером жахнем ликёрчика в честь праздника, а может, чего и покрепче! Да? А то сейчас мой мальчик с пальчиком заскучает от непонятных слов. Давай-ка вдарим по чайку за то, что мне теперь на хер не нужна твоя занятая вампирша. Потому что у меня есть ты!

– А у меня Вы, – добавила я с надеждой.

– А у тебя я! – с уверенностью подтвердила Инесса, потом взглянула на красавчика грека и с чувством добавила: – И у тебя, мой энерджайзер.

17

– Уа-а-га-га! – дурным голосом заорала Инесса, застав меня рождественским утром у плиты, и очень неграциозно сиганула к выходу из кухни.

Без парадного макияжа «чёрная моль» заметно побледнела, а искажённое испугом лицо выглядит настолько комично, что я не выдержала и очень неделикатно рассмеялась. Женщина тут же нахмурилась, подбоченилась и стала похожа на взъерошенного сердитого воробья.

– Доброе утро, Инесса, с Рождеством Вас! 

– И Вас тем же концом по тому же месту, – проворчала она. – Что ж так пугать-то с утра?! Глазищи, как у дьяволицы, прости господи!

Я удивлённо заморгала – неужели она забыла? Ещё вчера вечером я предстала перед хозяйкой квартиры в натуральном виде. Всё равно бы пришлось, к тому же за день линзы так измучили мои глаза, что думала – ослепну. Инесса подивилась, одарив меня нецензурным комплиментом, поцокала языком и… похоже, забыла. За разговорами под сладкое вино мы просидели до четырёх утра, и в свою спальню женщина отползала, держась за стеночку, но с гордо поднятой головой.

– Это гетерохромия, – пытаюсь напомнить, но Инесса грубо меня перебивает:

– Знаю! Думаешь, у меня старческий склероз? – но тут же смягчается. – Не обращай внимания, я по утрам всегда не в духе. Просто вечером я плохо рассмотрела твои выдающиеся лупешки, а сейчас… Знаешь, я тебе скажу – это пиZдец как круто! И на кой хер ты, спрашивается, присупонилась к этому Жентёру?

– Я люблю его, – отвечаю, как есть, потому что у меня просто нет иных аргументов.

Инесса недовольно морщит нос, словно неприличное слово услышала.

– Эх, девки, не ценим мы себя! Ты же у меня бомбища!.. – она придирчиво оглядела меня с головы до ног и обратно. – Ну-у, правда, очень замедленного действия. Вот что с твоими волосами?

– А что с ними? – рука невольно потянулась к голове.

– Какого они цвета? – рявкнула Инесса.

– Русые, – отвечаю уверенно, но уже подозреваю, что этот цвет имеет альтернативное название. И Инесса не стесняется его озвучить:

– Ни в пиZду, ни в красную армию – и цвет, и причёска, и вон та пое*ень, которую ты собираешься мне скормить в качестве завтрака.

– Это овсянка с фруктами, Инесса Германовна, она очень полезна… на… на завтрак, – я так растерялась, что в защиту своей причёски слов просто не нашла. Вряд ли будет уместно приплетать сюда пользу.

А Инесса, между тем, продолжила:

– Гардероб твой – полный отстой, деточка, а макияж…

– Какой макияж? – произношу бесцветным тоном, стараясь скрыть нарастающее раздражение.

– Вот именно, что никакой! – ехидно и скрипуче парирует Инесса, вырывая из моих рук пиалу с кашей. – Давай уже свою полезную хрень. И сядь за стол, а то стоишь тут, как статУя двухметровая. Тебе сколько лет – двадцать?

– Через месяц будет, – я устроилась за столом напротив Инессы. – Вы считаете, я настолько тупа и не знаю, как подчеркнуть свои достоинства? Не забыли, где я танцую? Я видела себя в сценическом образе, Инесса, и знаю, как могу действовать… на мужчин.

– Серьёзно? – усмехнулась женщина. – А то я уже засомневалась, что ты вокруг шеста мотыляешься, там же серые мыши не приветствуются. Ну, и что ты надулась, как та самая мышь? Как ты собираешься приручать своего плейбоя? И чем? Ты бы хоть порепетировала с кем-нибудь, навыки наработала…

– Какие навыки? – спрашиваю уже с откровенным вызовом.

Аппетит пропал начисто, а в голове засел вопрос – что я делаю в обществе этой вульгарной тётки? И ещё обида. Инесса – единственная, кому я рассказала о своей безнадёжной любви, о незабываемом первом разе и о позорном – втором. Боль, запертая глубоко внутри, выплеснулась этой ночью с неожиданными слезами. Впервые я позволила себе оплакать свою безответную любовь и призналась, что не могу представить себя с другим мужчиной, что даже их прикосновений не выношу. И что я хотела забыть, пыталась пробовать строить отношения… Не смогла…

Наверное, в глазах взрослой опытной женщины я выгляжу наивной и глупой. Но её совет – порепетировать с другими… Она же слышала меня, всё видела… Я думала – она поняла. Опять я ошиблась…

Поднимаю глаза на Инессу и встречаю её укоризненный взгляд.

– А ты уже решила, что старая развратница, ничего не понимающая в чувствах, толкает тебя в бездну порока? Думаешь, я сексуально озабоченная бабка? Да я о сексе-то знать ничего не знала – я же всё время замужем была – царствия им всем безоблачного! Да я, если хочешь, сама – вечная жертва любви. Знаешь, как я Ваньку, кобеля, любила? В семнадцать лет с этим голодранцем из дома сбежала, отдалась ему на скамейке в парке. По большой любви, между прочим! Меня отец чуть не убил потом, он был большо-ой партийной шишкой, всю жизнь на виду. А единственная дочь залетела от сына местной дворничихи. Каково?

Инесса смотрит на меня очень многозначительно, а я никак не могу провести параллель между Женей и голодранцем Ванькой.

Но всё равно стало очень интересно, чем там закончилось.

– И что потом?

– А ни х*я хорошего!

Инесса тяжело вздохнула и продолжила:

– Папа меня любил, поэтому до конца не убил. Поженили нас! Дворничиху сразу повысили до заведующей местного профилактория, квартирку дали. Ваньку учиться отправили, в партию приняли и хорошенько пнули вверх по карьерной лестнице. Эх… Так он, гондон, и ускакал от меня по этой лестнице. Я же за семь лет брака его член только спящим видела. Уставал он очень, в смысле, хер его. А в один прекрасный день уехал мой Ванечка в Москву, в командировку, и всё… больше не вернулся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Погиб? – сочувственно предположила я.

– Если бы! – крякнула Инесса. – Нашёл себе нового тестя! Побогаче! И бабу страшную, как смертный грех. Он, правда, потом с этим уё*ищем развёлся… Но бог не фраер! Детей у этого кобеля больше не получилось – только наш Рюшечка.

Инесса замолчала и стала с аппетитом заглатывать якобы несъедобный завтрак. И только когда она опустошила тарелку, я отважилась спросить:

– А дальше?

– А дальше я попала в плен к немцам, – Инесса неожиданно весело мне подмигнула. – Мой второй муж Дастин был очень большой человек у себя на родине. С виду, правда, полный идиот, но мозги, как у Эйнштейна. Собственно, он и похож был на него. Целый год этот старый стручок меня добивался, а меня от него выворачивало. В результате – в той войне победили немцы. Девять лет мы прожили с этим импотентом в Германии, а потом он умер.

– Болел?

– Нет – много пиZдил! О нём опубликовали заметку в местной газете, и он её с выражением зачитывал во время вечерней трапезы, а жрать, сука, не перестал. Терпеть не могу, когда разговаривают с набитым ртом! Короче, поперхнулся неудачно.

– Как это? – оторопела я. – Что, прямо от этого и умер?

– А чему ты удивляешься? Не такой уж и редкий случай! Только я до сих пор себя виню. Мне тогда слушать надоело, и я вышла на террасу, а он ещё громче стал читать, чтоб я ничего не пропустила. А потом заткнулся, а я, дура, думаю – ну, слава богу! А он… Эх… Хороший был мужик, правда, занудный… Ну, и без члена.

– Как это?

– Ну как… Его пипка умела только журчать. Зато он мне домик в Нюрнберге оставил и деньжат немало. А потом мы с Игорюшечкой вернулись в Россию… И я встретила Павлика…

Инесса так долго молчала, что пришлось ей напомнить о Павлике.

– Вы его полюбили?

– Кого?! Павлика? Да ты что?! Нет, он, конечно, был чудесный человечек! Очень добрый и щедрый. И тело у него было божественное… Знаешь, есть такой бог Хотэй? Фигура с моим Павлушей – один в один!

Я вспомнила фигурку этого пузана и, не удержавшись, прыснула со смеху.

– Вот-вот! – невесело подтвердила Инесса. – Но у Павлика были неоспоримые достоинства – он меня любил и… жил в Москве. Мне-то эта столица по херу, но Ванька, сволочь, сманил туда Игорька – сначала учиться, а потом и с работой ему помог. А я очень хотела быть ближе к сыну. Ну и к Ваньке, честно говоря. Я ведь всю жизнь его любила… Да и до сих пор люблю. Мы даже встретились с ним пару раз в гостинице, и во второй раз его жена нас застукала. Ну, я этой чучундре нах*ярила по очкам, чтобы не подглядывала. А мой Павлик совсем ничего не замечал. Он был очень увлечённым человеком… Филателистом – о как!

– Это же что-то с марками связано? – озвучила свою догадку.

– Да, деточка, он коллекционировал эту х*йню, а я всё время хотела смести эти бумажные огрызки на совочек и – в мусоропровод. Но Павлуша так трепетно их любил, и я очень старалась уважать его пристрастие.

– Павлуша тоже умер?

– Его убили, Эллочка. Во время попытки обокрасть. Так глупо и обидно… Потом я вернулась домой, тем более, что Ванька снова женился на какой-то молоденькой писюхе. Вот так-то, девочка! Жизнь прошла в слепой и тупой любви к мужику, в котором даже ничего положительного нет. Ну разве что резус-фактор...

– А Вы это к чему сейчас сказали? Вы же не знаете моего Женю! – говорю спокойно, а в душе бешусь от того, что она сравнивает с ним своего блудливого престарелого Ванечку.

– Твоего ли? – усмехнулась Инесса. – Ой, ладно, не пыхти, на хер мне сдался твой Женя! Только и ты ему туда же сдалась! Думаешь, подарила парню свою невинность – и он оценит? Да он уже на следующий день хрен вспомнил о тебе! Запомни, если мужик не оценил твоего присутствия в его жизни, дай ему возможность прочувствовать твоё отсутствие.

– Это какая-то перемудрённая мудрость, Инесса Германовна. Он и так всю жизнь наслаждается моим отсутствием – и ничего…

– Вот именно, что наслаждается, а должен чувствовать потерю.

– М-м, а у Вас, наверное, и нужный заговор имеется?

– А как же! Научись ценить то, что у тебя есть – и будешь вознаграждена тем, чего не хватает. Ясно?

– Как-то не очень, – признаюсь смущённо.

– Ну давай попробуем освоить эту премудрость!.. Чего тебе терять-то?

18

Это не я!

В огромном ростовом зеркале я разглядываю красивую незнакомку. У неё длинные стройные ноги, узкие бёдра, очень красивая грудь – всё, как у меня. Только эти сокровища упакованы в стильное, стального цвета платье по фигуре – в меру строгое и неприлично дорогое. Такого платья у меня никогда не было.

И ещё волосы… Медно-рыжие и тщательно отутюженные, они гладкой блестящей волной спадают на плечи, струятся по груди. Не ожидала, но мне очень подходит этот цвет. А макияж!.. Инесса – настоящая волшебница! К сожалению, не настолько могущественная, чтобы полностью замаскировать этот уродливый шрам. И всё же я не могу не признать, что эта девушка красавица. Я прикрываю скулу тремя пальцами с идеальным маникюром на ногтях – вот теперь потрясающе!

Интересно, что бы сказал Женя, загляни он в это зеркало? На чём бы он задержал свой взгляд?

– Любуешься? – в отражении появляется ещё одна красотка.

Сейчас Инесса похожа на Коко Шанель в пик её расцвета – изящная и элегантная.

– Спасибо, мне очень нравится! – я говорю совершенно искренне и с сожалением убираю руку от лица.

– Ты выглядишь очень породистой девочкой, Элла, – хмуро заявляет моя неожиданная фея. – Жаль, что твой шрам слишком бросается в глаза, отвлекая взгляд от твоей красоты. И так будет до тех пор, пока ты сама не перестанешь акцентировать внимание на этой отметине. Забудь о ней! И взгляни на себя. Это самое прекрасное женское лицо, которое мне доводилось видеть. А уж через мои руки, поверь, прошло немало физиономий – и красивых, и уёбищных. Твой рот, деточка, способен даже старого импотента погрузить в порочные фантазии. А глаза – это вообще что-то невероятное, особенно вот этот – бирюзовенький.

– Да он у меня неопределённого цвета, – я застенчиво пожимаю плечами, а ладонь снова невольно тянется к лицу.

Хрясь! Это Инесса лупанула своей маленькой ладошкой мне по руке, оставив красный след.

– Да-а, он у тебя такой неопределённый, – передразнивает женщина противным писклявым голосом. – Ну что за девка е*анутая мне попалась?! А ну-ка, подбородок вверх, сиськи вперёд и улыбайся, дура, улыбайся!

Я не обижаюсь – прекрасно понимаю, о чём она говорит. Я умею быть такой… Знаю, помню это состояние. Стоит мне надеть полумаску – и страх отступает. На сцене мне нравится воображать себя охотницей и собирать в свою тайную коллекцию мужские взгляды – долгие и многообещающие, восхищённые и жадные, голодные, плотоядные. А иногда настолько дикие, что впору содрогнуться... Но в образе охотницы мне не бывает страшно. Моя маска, словно непроницаемая броня… но лишь до тех пор, пока звучит музыка, а под рукой поблёскивает спасительный шест. Я никогда не выхожу в зал, не снимаю бельё, не танцую приват...

– ... Это какая-то леденящая кровь история? – Инесса смотрит на меня испытующим взглядом.

– Что? Простите, я пропустила вопрос.

– Я спросила про твой шрамик. Ты мне не рассказывала, откуда он.

– Вы не спрашивали, – нервно передёргиваю плечами. Мне больно и обидно вспоминать об этом.  

– Иногда мне тебя ё*нуть охота чем-нибудь тяжёлым, – негодует Инесса. – Я сейчас у тебя спрашиваю!

Она выглядит такой раздражённой – просто фурия, а мне почему-то хочется её обнять и погладить, успокоить.

– Нет, не леденящая, – я невесело улыбаюсь. – Это, скорее, глупая история. Мне было пятнадцать... В тот день я задержалась на тренировке и студию покидала одна. Было ещё светло, но район, где мы с мамой снимали квартиру, не очень благополучный. Трое ребят меня начали преследовать от самой студии. Их очень впечатлили мои глаза, и они стали меня поддразнивать – «ведьма» и тому подобная чушь. Они меня не трогали, но шли буквально по пятам. А потом... В общем, они стали громко строить грязные планы на мой счёт, и я так сильно испугалась... и побежала. А они побежали за мной. Я сейчас думаю, что, скорее всего, просто хотели попугать, поиздеваться, а иначе догнали бы. Они загоняли меня, как дичь, и в какой-то момент мне показалось, что отстали, и я оглянулась...

Инесса слушала очень напряжённо, а у меня внезапно пересохло в горле и очень ощутимо, остро задёргалось под кожей, как будто снова разрывая и уродуя моё лицо. Я прижала ладонь к щеке, перевела дыхание и продолжила:

– Ребята смеялись и бежали совсем близко... Я постаралась ускориться... кажется... не помню. Я ведь оглянулась всего на одну секунду... А когда повернулась... Это было так больно, что я даже не поняла, что случилось. Только потом узнала. Я с разбегу налетела на острые края почти сухой сломанной ветки дерева. Жуткие края... Они вырвали мне кусок кожи вместе с мясом.

Я зажмурилась, снова переживая этот кошмар, и ещё крепче прижала ладонь к лицу.

– А вообще, мне очень повезло, – открыв глаза, я посмотрела на нахохлившуюся мрачную Инессу и попыталась улыбнуться. – Повезло, что я не проткнула себе глаз, а то сейчас была бы с одним... карим. Глупо вышло... Правда? Как Вы скажете – ни в Красную Армию. Да?..

– Да, моя милая, – тяжело вздохнула Инесса. – Наша жизнь вообще состоит из череды больших и мелких глупостей. Но если бы мы могли выбирать, то наверняка оставили бы только те, что ведут к большим деньгам и ярким оргазмам. Правда?

Я рассмеялась, и напряжение меня отпустило.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Спасибо Вам.

– А мне-то за что? – удивилась Инесса.

– За то, что мне с Вами легко. Даже не знаю, как это у Вас получается.

– Хер стоит, а голова качается! – припечатала Инесса в рифму, но не очень понятно. И тут же скомандовала: – Так, хватит на себя любоваться, давай – на выход. Ещё не хватало опоздать! Ты матери, кстати, звонила?

– Да, всё нормально, мы уже помирились. Она, правда, ворчит немного, но мама всегда такая, скоро успокоится.

– Вот и отлично. Ну а что ты встала-то? Шевелись давай! И смотри, не вздумай там перед этой вампиршей язык в заднице держать.  

19

Холодно и внимательно меня сканируют два рыжих глаза.

– Вы прекрасно выглядите, Элла.

– Спасибо, Вы тоже, – ляпнула я, ощущая, как от волнения и напряжения начинает ломить в висках.

Я не понимаю, почему её боюсь, это какой-то непонятный, необъяснимый страх. ОНА подавляет своим присутствием, и мне неприятно чувствовать превосходство этой женщины. Она ведь совсем молодая, а я почему-то ощущаю себя глупой первоклассницей рядом с ней. Как Женя может любить её? Она же жуткая, словно не с нашей планеты...

– Расслабьтесь, Элла, Вы же не на королевском приёме. Хотите кофе или чай? – губы Дианы дрогнули в едва заметной улыбке.

Ей смешно? Но спасибо – напомнила, что я не во дворце! Впрочем, небольшой кабинет удивил своей простотой и минимализмом – даже странно. Я действительно начинаю успокаиваться – не сожрёт же меня эта леди Ди.

– Нет, благодарю, Диана, я не пью кофе и чай тоже не буду.

В ответ короткий кивок.

– Элла, почему почти год спустя вы всё же решили принять моё предложение?

– Скорость звука – удивительная вещь. Так вышло, что озвученные Вами перспективы долетели до меня совсем недавно. Простите, наверное, я тугодум.

Неожиданно Диана улыбается – так весело и искренне, что остатки недавнего волнения улетучиваются, а на смену приходит злость на себя за эту странную робость. И на НЕЁ – за то же самое.

– Диана, а почему Вы по-прежнему готовы предоставить мне вакансию? У Вас ведь, насколько я помню, не касса взаимопомощи.

– Это по нечётным числам, – и улыбается, как голодная акула.

– Сегодня как раз нечётное! – очень быстро соображаю. Я молодец!

– Точно! Поэтому я предлагаю бартер.

Я выслушала её, не перебивая, и, к моему удивлению, мне понравилось её слушать. И предложение мне тоже понравилось. Очень! Очень понравилось! Вот только… в чём заключается бартер? Где здесь подвох?

– А простите, в чём Ваша выгода? – задаю, наконец, терзавший меня вопрос.

– Мне это интересно, Элла. А для Вас будет очень полезно, не упускайте такой шанс. Станете моей первой подопытной.

«Мышью», – добавила я про себя. Но отказываться было бы очень глупо.

– Конечно, я согласна, – не могу сдержать улыбки. – Только мне кажется, что для меня здесь сплошные плюсы.

– Отлично! Поэтому добавим Вам ещё одну нагрузку для равновесия. Надеюсь, Вы найдёте три часа в неделю для занятий в детском центре развития?

– Но… у меня нет специального образования, – растерялась я.

– Об этом не беспокойтесь, Элла.

– Я согласна, – выпаливаю, даже не подумав, как следует, потому что в моей голове зарождается совершенно дерзкая просьба. – Диана, а можно попросить Вас о содействии? Если, конечно, это в Ваших силах..

Величественный кивок.

Ну, спасибо!

– Я очень давно мечтала, что моя практика будет проходить в «СОК-строе». Правда, теперь я перевелась из Архитектурного, но, возможно…

– Вы хотите там работать из-за Ланевского? – Диана рубит прямо в лоб. Никакой деликатности.

– Да! – моё лицо вспыхивает, но глупо уже отпираться.

– А не боитесь надорваться обязанностями?

– Я выносливая! – и сейчас я искренне в это верю.  

– Хорошо, Элла, я подумаю, что можно сделать, – Диана хитро прищуривается. – Вернее, у меня даже есть один вариант, но реализовать его получится не раньше февраля.

– Какого февраля – ближайшего? – удивлённо переспрашиваю. Вообще-то я раньше, чем через год, и не надеялась…

– А Вы на какой февраль рассчитывали? – усмехается.

– На этот, конечно! – в голосе решимость, а в голове…

О, господи, добавь ещё несколько часов к суткам!

***

– Фух! – я неграциозно плюхаюсь на пассажирское сиденье огромного внедорожника.

И как только Инесса управляет этим танком, её же из-за руля не видно?

Несколько секунд я продолжаю таращиться в лобовое стекло, на котором умирают снежинки, стекая по прозрачной поверхности тонкими дорожками слёз. Смятение и растерянность не позволяют выплеснуться моей радости. Я ошарашена и немного напугана – мне предложили куда больше, чем я хотела, и несоизмеримо больше того, на что рассчитывала.

– Так и будешь молчать, как глушеная рыбина? – Инесса рявкает так, что я подпрыгиваю от неожиданности.

Смотрю на её недовольно поджатые губы, на маленькие ладошки, так крепко сжимающие руль, словно она готова его выдрать и огреть им меня. Понимаю, что надо ответить, но в голове ещё прокручиваю недавний разговор с Дианой и ругаю себя – за наглость, за глупую растерянность…

– Ну... – я потираю лоб и пытаюсь сказать хоть что-то, чтобы не нервировать Инессу.

– Бзну! – не медлит она с ответом.

Вот оно – стоп-слово для потока моих сумбурных мыслей.

– Простите, – я виновато улыбаюсь. – Всё хорошо, Инесса, у меня будет работа... много работ.  

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Вот как? – её бровки подпрыгивают в удивлении.

И на меня вдруг обрушивается осознание – какая же я свинья! Я ведь у Инессы тоже вроде бы как работаю, и ей не понравится, что я так себя нагрузила. Правда, за прошедшие дни я так и не поняла, в чём заключается моя рабочая деятельность. Женщина окружила меня такой заботой, от чего у меня сложилось ощущение, что я в гостях у бабушки. Живу в центре города на всём готовом, а Игорь Иванович мне ещё и деньги заплатил. Стыдно-то как! За что?! Надо вернуть обязательно.

Не мешкая, я озвучиваю свои соображения Инессе и, порывшись в сумочке, извлекаю полученный от Рюшечки аванс. Клянусь ей, что деньги за новое платье и сапоги верну в самое ближайшее время. Женщина слушает молча и мрачнеет с каждой секундой. Кажется, я её обидела, но я не знаю, как поступить по-другому и остаться в ладу со своей совестью. Начинаю извиняться, но делаю только хуже.

Она грубо отталкивает мою руку с купюрами и начинает кому-то звонить. В глазах огонь, ноздри подрагивают…

– Сыночек, здравствуй, любимый. Я тебя не отвлекаю? – Инесса непривычно нежным голосом начинает ворковать в трубку. – Занят?! Да ты мой трудяжка! Но мне по х*ю, сынок, мать у тебя одна, поэтому слушай. Из-за твоего жлобства моя Эллочка нашла себе другую работу и собирается меня бросить...

Я протестующе мотаю головой, руками, но перед моим носом взлетает и покачивается маленький грозный кулак.

– Не в полтора, а в три раза! – приказывает Инесса сыну, а моё настроение стремительно падает. – Уговорил, старый куркуль, давай пока в два. Но имей в виду, если моя девочка меня бросит, приедешь сюда сам и будешь жить со мной! Без Жоржетты!

– Зачем Вы так? Я и не собираюсь Вас бросать, – укоризненно высказываю, когда Инесса, завершив разговор, сбросила вызов. – Что обо мне подумает Ваш сын?

– А тебе не по херу, что он подумает? Конечно, ты меня не бросишь! На кого же ты оставишь больную старушку? Молчи! И не стреляй своими разноцветными лупешками! Я знаю, что делаю! Мой сын ртом и жопой загребает деньги, да ещё мы с отцом ему сколько помогали. Пусть хоть иногда и о матери позаботится.

– Да пусть, конечно! – соглашаюсь я. – Но меня-то Вы зачем приплели?

– А напомни-ка мне, кем ты у меня работаешь? Компаньонкой! Вот и составляй мне компанию!

– Вы неправы, Инесса, Вы же мне друг, а теперь выходит...

– Выходит! Хером дразнит, а не вводит!

Ох, я с ума сойду от её стишков.

– Но ты права, Элюшка! – торжественно объявляет Инесса. – Дружба не продаётся! Поэтому пусть Рюшечка раскошеливается, а мы с тобой будем дружить бесплатно!

Железная логика!

Внезапно и резко наш внедорожник сорвался с места и дерзко вклинился в плотный автомобильный поток. Не бабка, а бандитка какая-то!

– Мы теперь из-за твоего соплежуйства можем опоздать! – ругается Инесса. – Эй, куда прёшь, курва тупорылая? С дороги! Ну, рассказывай уже!

Я даже не сразу поняла, какое из обращений относится ко мне, и поинтересовалась на всякий случай:

– А куда мы едем?

– Куда надо! Это сюрприз!

Инесса ведёт автомобиль уверенно и очень дерзко.

– Элла, я начинаю подозревать, что тебе предложили заниматься чем-то непристойным. Расскажешь, наконец, или ты хочешь, чтобы я прямо сейчас сдохла от любопытства?

Не хочу. Поэтому тороплюсь отчитаться:

– Завтра я приступаю к работе! Три раза в неделю по два часа, – выпаливаю радостно. – Буду инструктором у начинающих танцовщиц на пилоне. И зарплата подозрительно большая.

– Какой кошмар! Надеюсь, ты поборолась за справедливость – отказалась от лишних денег?

– Ну, перестаньте! – мне и смешно и досадно от того, что Инесса может действительно так подумать.

– Да, ладно, расслабься, эта кобра всем много платит. А ещё выгоняет быстро, даже за несвоевременный перекур. Имей в виду, кстати!

– Я не курю, но хорошо, что предупредили. А ещё два раза в неделю я буду преподавать танцы малышам в детском центре.

– Там много не заработаешь, – со знанием дела заявила Инесса.

– А это без оплаты, что-то вроде волонтёрской помощи.

Инесса смерила меня странным взглядом, но от комментария воздержалась. Ан, нет...

– Ах, ты ж, ползучий пиздакрыл! Ты чего раскорячился? – взвыла она очередному плохому водителю и снова обратилась ко мне: – Ну? Все новости?

– Не все. Диана предложила мне уроки по развитию и постановке голоса. Говорит, что у меня очень редкий дар, но не раскрытый.

Инесса молчит очень долго, и я, решив, что она недовольна, приготовилась отстаивать свою потребность в этих занятиях...

– И что, ты потом зазвучишь, как наша вампирша? Элюшка, а спроси у неё – может, она и со мной позанимается?

Подобных вопросов я совсем не ожидала и растерялась.

– Диана сказала, что я – её первый эксперимент, она ещё не пыталась никого учить. Но я обязательно спрошу.

– Не вздумай даже! Я передумала! Уж как-нибудь докаркаю свой век. Да-а, девочка, это ты сегодня плодотворно прошвырнулась на собеседование.

– Но это ещё не всё, – я приготовилась озвучить самое главное. – Диана поможет мне устроиться в «СОК-строй». Уже в феврале.

– О-о как! Ну, ты даёшь, деваха! Только скажи, а когда ты собираешься вот это всё успеть?

– Да это не самое страшное, я уже в голове всё спланировала. Только во время сессии придётся сложно. Но я о другом волнуюсь... Я же сама в «СОК-строй» напросилась, а теперь переживаю, что поторопилась. Там ведь Женя...

– И что? Разве ты не из-за него туда рвёшься? Или боишься, что он в тебе распознает развратную танцовщицу?

– Нет, это вряд ли, но я боюсь, что он узнает Эльзу... Шрам-то я не смогу спрятать, да и голос...

– Голос – это да... Вряд ли твоя вампирша поможет его изменить до неузнаваемости. Но, возможно, научит звучать ниже. А вот шрам... Вы с мамой к пластическим хирургам не пробовали обращаться? Сейчас ведь столько разных методов – и хирургия, и лазер! Ещё какое-то охлаждение…

– Инесса, то, что Вы видите сейчас – это уже после пластики. Хорошо, что Вы не видели меня до этого.

Но, кажется, Инесса нисколько не впечатлилась и, презрительно фыркнув, ответила:

– Ну и что? Если тебе попался криволапый хирург, это вовсе не означает, что все остальные такие же!

– Да я не говорю, что это совсем невозможно... Просто у меня сложный случай, и это совсем другие деньги. Поэтому сейчас для меня любая работа не лишняя.

– А вот это правильно! Не ссы, моя гулюшка, я ещё помогу тебе отбиваться от толпы горячих членоносцев! И твой первопроходец Жентёр все колени постирает в погоне за тобой.

– Звучит заманчиво, но я бы вряд ли смогла от него долго бегать.

– Ох, и дурища! Тебя ж бери без боя и пользуй! А мужик – он охотник! И чем больше у него конкурентов и чем изворотливее дичь – тем слаще и ценнее добыча. Так что идёшь в тыл врага и собираешь на него досье. И не смотри на меня так! Забыла, кто с тобой рядом? Визажист, моя красивочка, – это мастер по созданию образа. Доверься профи – и твой покоритель девственных писек тебя сроду не узнает!

Спустя десять минут мы остановились перед шлагбаумом, перекрывающим въезд на территорию, огороженную высоким забором. Заметив нас, охранник ткнул пальцем в табличку, извещающую о том, что въезд разрешён только служебному транспорту. Но тут шлагбаум начал подниматься, чтобы выпустить с территории автомобиль, и Инесса с пробуксовкой рванула ему навстречу, пролетев в паре сантиметров от выезжающего авто.

– Так ведь, наверное, нельзя... – я оглянулась на потрясающего кулаком охранника.

– Нельзя – это для тех, кто спрашивает! А нам тут некогда распинаться.

Промчавшись метров двести, наш внедорожник остановился у трёхэтажного белого здания. Явно не у парадного входа.

– На выход! – скомандовала Инесса.

– А что здесь? – спрашиваю, торопливо покинув салон.

– Хочу познакомить тебя со своим бывшим любовником. Е*арь из него, конечно, никакой, зато хирург – что надо! Я всё пыталась свои сиськи увеличить, но он не взялся и меня отговорил. Ну, что ты оробела? Мы просто на консультацию.

20

Февраль (месяц спустя)

Маленькая квартирка, в которой я прожила почти два года, кажется мне холодной, мрачной и чужой. Впрочем, такой она была для меня всегда, но сейчас я ощущаю это особенно остро. Мне неуютно здесь, но я выдерживаю целых полтора часа, чтобы не обидеть маму. Рассказываю о детском центре и своих маленьких подопечных – и мама смеётся. Хвалюсь, как успешно сдаю сессию и что остался всего один зачёт, а мама меня обнимает и на её глазах блестят слёзы.

– Элиза, девочка моя, ты такая у меня взрослая и красивая, и такая умница. Я очень тобой горжусь.

– Спасибо, мам, – я крепче прижимаюсь к ней и держусь изо всех сил, чтобы не расплакаться.

Мама нечасто меня хвалит и обнимает очень редко, но я знаю, что она всё равно меня любит, просто она такая – не всегда умеет показать свои чувства.

– Дочь, может, останешься хоть на одну ночку? Я так соскучилась! Поговорим обо всём, а я твоих любимых вареников налеплю, – мама заглядывает мне в глаза и выглядит сейчас такой несчастной, что у меня сжимается сердце.

Почему ты никогда не говорила мне, как скучаешь? Возможно, тогда у меня не хватило бы духу уйти из дома.

– Мам, прости, никак не могу, сегодня ещё куча дел, а утром мне в универ.

Мама понимающе кивает. К счастью, она знает обо всех моих подработках и о том, что нельзя рассказывать при майоре о моих трудовых подвигах. А Яков Иванович бдит. Сидит насупленный, как сыч, и прожигает меня злым взглядом.

– А что же ты, мать, не поинтересуешься, что за дела у нашей Эльзы на ночь глядя? Смотри, какая деловая стала – куча дел у неё!

Ну, разве он мог промолчать? Мне аж не терпится сказать, что через пару часов я буду обучать взрослых дам искусству соблазнения телом. Хотела бы я посмотреть на его морду... Вот только мозг потом выносить он будет моей маме, а нам обеим это ни к чему.

– Яш, вот что ты опять начинаешь? Ты же знаешь, что Элиза заботится о бедной старушке, а пожилые люди в этом возрасте бывают очень вспыльчивыми и требовательными.

– Да, – вставляю свои пять копеек и закусываю губу, пряча улыбку. Слышала бы нас Инесса!

– А я смотрю, старухи сейчас не бедствуют! Девка только месяц на неё батрачит, а уже гля – новые сапоги, джинсы... Я вот думаю, а может, на хрен эту армию? А что – пристроюсь к какой-нибудь старой кляче, а там глядишь – и на новую тачку заработаю. Ты бы, Эльза, поинтересовалась у своей бабки – мож у неё подружка немощная имеется.

– Яша, прекрати! – пресекает мама. – Неужели нельзя порадоваться за ребёнка? Девочка так старается...

– Юля, глаза разуй! Чему тут радоваться? Ты посмотри, на кого она похожа! Волосы, как у прости господи, линзы сняла – глазищами сверкает, штаны вон – все в облипку! Ты как мать хоть бы выяснила, где твоя дочь так старается! Давно бы съездила и посмотрела на эту бабку, а то, может, у неё борода по яйца и хер до колена! Иначе я сам проверю!

– Не советую, Яков Иванович, у моей бабули ещё характер вздорный и кулак меткий! – я поднялась со стула. – Мне уже пора, мам, созвонимся. И прости...

Я порывисто её обнимаю и целую в щёку. В то же время взбесившийся майор тоже подскочил со своего места.

– Ах ты ж...  

– Сядь, Яша! – зычно скомандовала мама. – Я сама разберусь со своей дочерью!

Браво, мамуль, не разучилась ещё мужчин строить!

Пока я одеваюсь в узеньком тёмном коридоре, на кухне стоит ор выше гор и гремит посуда, но за маму я спокойна – майор её не тронет. Зато злюсь на себя – могла бы и смолчать.

Мама догоняет меня, когда я подхожу к ожидающему меня такси.

– Прости, мам, – снова каюсь, но она отмахивается и берёт меня за руки.

– Девочка моя, это ты меня прости… за всё. Скажи, у тебя правда всё хорошо?

– Правда, мам, тебе не о чем волноваться, – я подношу её ладонь к своему лицу, трусь щекой и целую.

– А-а… у тебя появился кто-то?

Да, у меня появилась невероятная крёстная фея Инесса Германовна и её великолепный обаятельный и добродушный Георгиос, и роковая опасная красотка Диана, жёстко придающая мне ускорение. И мои любимые подопечные – большие и маленькие… Они смотрят на меня с восторгом и обожанием, ждут с нетерпением и уважительно называют Эллой Алексеевной.

Но мама спрашивает совсем о другом. А там… уже давно ничего не меняется.

– Обещаю, мамуль, когда у меня появится парень, ты узнаешь об этом... – слово «первой» едва не сорвалось с языка, но я не хочу врать. – Я обязательно тебе всё расскажу.

21

Это не я!

Та, что смотрит на меня из зеркала, не имеет возраста. Она... похожа на облезлую канцелярскую крысу. Долговязая и бесформенная в этих широких тёмно-коричневых брюках, длинном свободном жакете и блузке «прощай, молодость». Тяжёлый грим полностью съел моё лицо. Оно как будто моё и в то же время – не моё. Щеки провалились, под глазами залегли тени, нос кажется тоньше и длиннее, а контур бледных губ потерялся под слоем тонального крема. Только глаза остались прежними, и то под линзами. Ещё брови мои собственные, но только кто их увидит под этой идиотской чёлочкой непонятного цвета. На голове у меня тихий ужас. Прилизанные страшно-серые волосы слегка прикрывают уши и образуют на затылке отвратительный жиденький пучок. Я зажмуриваюсь, чтобы не видеть это страшилище.

И вот к этому чудовищному образу мы шли почти две недели. Инесса всласть надо мной поиздевалась, пока репетировала. И накладки на нос мне лепила, отчего он становился похожим на растоптанный башмак, и морщины создавала, и челюсть выдвигала. А ещё притащила дюжину безобразных париков и, пока я содрогалась от ужаса, примеряя их, Инесса вместе со своим Жоржиком едва ли не по полу катались, сотрясаясь от гогота.

А этот весёлый грек вообще молчал бы! Он уже целую неделю живёт с нами, пугая нас огромными сине-желто-фиолетовыми фонарями вокруг глаз, раздутым носом и загипсованным средним пальцем на левой руке. Это он так неудачно в аварию попал во время очередной встречи со старым другом. И самое удивительное, что на друге ни царапины. Инесса, выяснив все подробности, сразу продекламировала: «Если друг оказался вдруг не травмирован и в строю, то не лучше он старых шлюх! И вертеть его на х*ю!»

Сейчас Инесса выглядит серьёзной и критическим взглядом оценивает творение рук своих. Смешно только Жоржику, и его хихикающее жужжание действует мне на нервы.

– Я похожа на чучело! – хнычу, таращась в зеркало.

– Ещё нет, – невозмутимо заявляет Инесса и активно роется в комоде.

– Безобразная Эльза, – шепчу, кривя губы. – Как никогда безобразная.

– И ещё противная! – подсказывает Инесса. – Капризней моей внучки стала. Вот скажи, чем ты недовольна?

– Да всем! Мало того, что я уродина, так ещё и шрам никуда не делся! По этой отметине меня даже слепой узнает. И содрогнётся!

– Не узнает! – ворчит Инесса. Теперь она вытряхивает содержимое своей сумочки, по размеру схожей с баулом «челночника», и очень психует. – Да где же они? Жоржик! Помнишь, я утром искала очки? А куда я их засунула, когда нашла? Да что ж за трисучиный потрох?! А-а! Вот они!  

Инесса радостно направляется ко мне, потрясая своей находкой, и под сдавленный смех Жоржика напяливает на меня огромные уродливые очки.

– Специально для тебя заказала с нулевыми диоптриями и лёгкой тонировкой. Глаза, конечно, поломаешь немного, но ничего – искусство требует жертв. После работы выпучишь свои зенки на горизонт – и зрение, как новое! Зато глянь, как они идеально скрывают твой шрамик! Ну-у?!

Она издевается надо мной… А мне уже не хочется ни в какой «СОК-строй».

– Мне кажется, что в таком виде меня просто не успеют принять на работу – меня примут сразу на улице под белы рученьки...

Жоржик, который якобы ничего не понимает по-русски, радостно закивал и хлопнул в ладоши.

– Да чтобы вы понимали, пиз*юки неблагодарные! – гаркнула Инесса и погрозила кулаком своему другу. – Да этот костюм от известного местного кутюрье! Правда, цвет не очень удачный...

– А мне кажется, что ваша местная знаменитость этот костюм кому-то в последний путь готовила...

– Крестись, когда кажется.

– Вот именно – как раз к месту! – я перекрестилась, пощупала массивные подплечники на жакете и с невообразимой тоской посмотрела на то, что торчит над богатырскими плечами – узкую уродливую голову на тонкой шее. И оторвать не жалко! – Инесса, но ведь сразу видно, что на мне парик.

– Кому это видно? Самые продвинутые и глазастые тебя только пожалеют, решив, что это последствия радиации. Ты не забывай, что должна ввести в заблуждение лишь одного человека, а он – самЭц! – Инесса со значением указала пальцем на своего самца-подранка, и тот расцвёл от радости. – Запомни, моя девочка, мужики – они же совершенно не восприимчивы к деталям и способны оценить образ только целиком. Да у них зрительная память, как у собак, и половина этих кобелей даже не знают, какого цвета глаза у их жён. Они волосы различают только на белые, чёрные и рыжие, и никаких полутонов. Зато они прекрасно ориентируются по запаху и на ощупь.

– О… А как же утверждение, что мужчина любит глазами? – осторожно интересуюсь.

– А это про те глаза, что на х*ю! – быстро нашлась Инесса. – Называется – ху*вое зрение! И вот оно подмечает только те места, на которые случается твёрдая реакция. Таких мест у нас не так уж много. К счастью, и извращенцы, желающие потыкаться в уши и ноздри или пробороздить на голове причёску, тоже нечасто встречаются.

Ужас! По ощущениям я уже должна быть малинового цвета, но грим оказался качественным – моё лицо так и осталось бледно-серым.

– А Вам встречались? – не удержалась я от вопроса, глядя как заёрзал и воодушевился Жоржик.

– Ой, каких придурков только не было, – весело отозвалась Инесса и с теплом взглянула на Жоржика.

– Ну, если все мужчины такие незрячие, тогда зачем же Вы меня так изуродовали?

– Для перестраховки! Всегда лучше перебдеть! А к тому же мне интересно кое-что проверить.

– Обязательно на мне?

– А на ком мне ещё экспериментировать?! Знаешь, ещё было бы отлично, чтобы хоть иногда тебя встречал с работы какой-нибудь жгучий перец.

– Я!.. – неожиданно встрепенулся Жоржик.

– Головка от х*я! Иди глянь на себя в зеркало, перец... мочёный. И порадуйся, что обделался лёгким испугом.

Жоржик приуныл, а Инесса обошла меня по кругу, внимательно осматривая, и удовлетворённо резюмировала:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Отлично! Выглядишь редкостным уё*ищем, но… с изюминкой! Делаем ставку на твоё мурашечное контральто!

***

– С днём рождения тебя-а-а поздравляют друзья-а-а! Наша ми-и-ла-я Элла, с днём рождения тебя-а-а!

Семь утра! А о моём дне рождения теперь знает весь дом, потому что надо мной, спящей, громко распеваются две дурные глотки. А у меня в душе такая буря!.. В полдень собеседование в «СОК-строе», а я не хочу туда. Как?!. Ну как я покажусь там в таком виде? Во все времена людей встречают по одёжке. И ладно бы у меня был супермегамозг... Хотя и в этом случае… разве станет рисковать Ланевский престижем собственной компании? Я-то думала, меня посадят где-нибудь в отделе маркетинга или в бухгалтерии, или... Да где угодно! Но помощник руководителя – это ведь... Это провал! Но разве у меня повернётся язык сказать Диане, что я передумала? Нет уж, придётся отыграть эту роль до конца.

А у моей Наташки сегодня тоже день рождения… Нет, уже не моей. И всё равно мне хотелось бы, как раньше, встретиться с ней, обняться, расспросить обо всём, рассказать... Да уж, мои новости, прямо скажем, не для её ушей. И всё равно – с днём рождения тебя, Наташенька!

– С днём рождения тебя-а-а... – продолжаются завывания, вторя моим мыслям.

И ведь не надоест им – так и будут орать, пока я не среагирую. Приоткрываю один глаз... И прыскаю со смеху. Ох и чудики! Что я там говорила про плохое настроение? Инесса в кружевной сорочке и с нарядной коробкой в руках, Жоржик в трусах и переднике и с роскошным букетом. И оба в каких-то клоунских веселых колпачках. Я рада и смущена и натягиваю одеяло почти до носа.

– Доброе утро, – улыбаюсь им.

– Шутишь? Соседи так не думают, – ворчит Инесса, прервав свой вокал.

– Добро! Добро, Элиа! – ликует в разрез с ней Жоржик и лезет ко мне с поцелуями.

– Ку-уда разгубастился? – Инесса оттягивает его за трусы. – Ты смотри, какой быстрый! Нашёл повод! Штаны сперва надень!

Она пристраивает мне на колени коробку с бантом и поднятый с пола пакет.

– Так, вставай, принимай подарки и завтракать! А-а, да – и с днём рождения тебя, моя милая! – Инесса меня обнимает, целует в повлажневшие от слез щёки и быстро отворачивается, пряча заблестевшие глаза – Подъём, сказала!

Это необыкновенное утро! Фирменный омлет от Жоржика, шарлотка от Инессы, звонки от мамы и бабушки и целое море обрушившейся на меня любви. А ещё подарки!

В коробке от Инессы красивая модная сумка. Я взвизгиваю от восторга, прижимая её к груди. А в пакете – обалденное пальто, от которого я так долго упорно отказывалась. Мне неловко из-за таких дорогих даров, но я не силах скрыть свою радость.

***

Это всё же я!

У странной и нелепой девушки в зеркале моя улыбка до ушей. И отметина на скуле тоже моя! Знакомый Инессин хирург не взялся за «ювелирную» операцию, за что получил прозвище «рукожоп». Инесса, кажется, расстроилась больше, чем я. А я... по её совету учусь ценить то, что имею, и наслаждаюсь каждым мгновением. И своей внешностью я тоже очень довольна. Я осознала это особенно остро, увидев в зеркале унылую серость, созданную золотыми руками Инессы. После этого моё умытое лицо показалось мне прекрасным. Что называется – почувствуй разницу.

Сейчас мне немного жаль эту невзрачную девушку в зеркале. И вовсе она не страшилище! Простовата, бледновата, но улыбка ей очень идёт. И выглядит она сейчас куда увереннее, чем в прошлый раз, и неудивительно – с такой-то группой поддержки! Сейчас я как никогда понимаю, что важнее всего погода в доме. А Женя... он ведь всё равно меня не узнает, а значит, даже в случае провала у меня останется ещё сто одна попытка – именно столько пообещала Инесса. И я ей верю! Я незаметно подмигиваю своей серенькой альтер эго – ничего, вместе мы справимся!

22

     – Пап, а что там за пугало сидит в твоей приёмной? Мы кого-то боимся?

     – А это, Женя, моя новая помощница Элла, и пока мы все боимся только её.

Вот же бред! Позитивные мысли меня упорно избегают, и я грешу на погоду. Сжимая ручку огромного зонта, под унылым февральским дождём я шагаю к месту моей новой работы. Пешком получится даже быстрее, чем на транспорте, но на самом деле я никуда не спешу, мне просто необходимо проветрить голову и снова собраться с духом. Радует, что прохожие совершенно не обращают на меня внимание – никто не тычет в меня пальцем с криком: «Ой, смотрите, какая страшная!» Потому что это не так!

Стеклянная голубая высотка приближается неумолимо... Вообще-то, это я к ней приближаюсь, а она стоит на месте, пронзая макушкой хмурое серое небо. Интересно, а в приёмной помощницы есть окно? Было бы здорово взглянуть на город с огромной высоты.

Охранник на первом этаже скользит по мне равнодушным взглядом и утыкается в протянутый мной паспорт. Упс! Глаза его заметно расширяются… А ведь я предупреждала Инессу!..

– Простите, – мужчина выглядит смущённым, – Вы не могли бы снять очки?

– Конечно, – за приветливой улыбкой я пытаюсь скрыть нервное напряжение.

Несколько секунд охранник сличает моё лицо с изображением в паспорте (к слову, не самым удачным фото) и, кажется, с облегчением возвращает мне документ вместе с пропуском.

– Двадцатый этаж, лифты правее, – отчеканивает он и возвращает свой взгляд к монитору.

Фух! Инесса была права. Но неужели я действительно так похожа на себя прежнюю? Уж такой причёски у меня точно никогда не было.

Лифт настолько быстро возносит меня на двадцатый этаж, что я едва успеваю вернуть на нос очки, так и не успев протереть второе стекло салфеточкой. Так, и куда мне теперь?

– Простите, а приёмная господина Ланевского… – обращаюсь к мужчине, направляющемуся к лифтам.

– Направо, – недовольно бросает он, не дав мне завершить вопрос и даже не взглянув в мою сторону. Грубиян какой-то. А может, здесь все такие?

Ладно, где наша не пропадала! Воображаю, каким бы перлом украсила мою мысль Инесса, и улыбаюсь. Уже начинаю рассуждать, как она.

В просторной приёмной пусто, но я сразу определяю нужную дверь и стучу. Снова стучу… и ещё разочек. Кажется, никого. Зато в кабинете напротив определённо кто-то есть. Возможно, Александр Андреевич там, и мне следует его дождаться.

– Да ладно?! – громкий возглас за дверью кабинета мгновенно разгоняет мой пульс.

Это его голос – Женин! И, как примагниченная, я приближаюсь к двери.

– Это ты, похоже, на собеседование торопился, – этот бас мне тоже знаком. – Короче, сегодня в семь в «Трясогузке», Макс тоже подвалит…

В «Трясогузке»? М-м-м… В «Трясогузке»… сегодня в семь…

– Да что за... Геныч, ты забыл, что ли? У Наташки сегодня днюха, – Женин голос звучит гораздо тише, но всё же я различаю слова. Значит, его не будет в «Трясогузке»?

– Как я могу забыть! – гудит его друг. – Натаха – это святое! Заскочим сперва к вам, облобызаем твою сеструху и – в «Трясогузку»!

– Лобызальник закатай, а то она так до пенсии замуж не выйдет, тебя будет ждать.

Значит, моя бедная Натка до сих пор сохнет по этому шкафу Гене?

Я вскидываю руку, чтобы поправить неудобные очки и случайно чиркаю пальцами по поверхности двери. О, господи, ну что за неуклюжая корова?

– Тихо! Слышишь? – оглушительный шёпот Гены вызывает у меня невольный смешок.

Ответ Жени я не слышу, а вот Гена…

– Чш-ш! Не-не-не, Жек, у тебя мыши, и они за дверью!

Первое желание – сбежать и переждать где-нибудь несколько минут. Отступаю от двери на пару шагов, но ругаю себя за трусость и возвращаюсь. В конце концов, у меня назначено собеседование на это время. Заношу руку…

– А ты зря иронизируешь, – «шепчет» за дверью Гена, – у меня слух, как у-у... А у кого, кстати, самый лучший слух?

– У тетерева, бл@дь!

Была не была – я решительно и громко стучу.

– Ага, а что я говорил?! – дверь передо мной распахивается и слова у Гены заканчиваются.

Кажется, этот буйвол стал ещё больше. Хотя ростом он не выше меня, учитывая, что я ещё без каблуков, но зато плечами перекрыл весь дверной проём. И выражение лица такое, словно он хочет перекреститься. Я пальцем поправляю очки на переносице и смело встречаю его взгляд.

На себя лучше посмотри, Челентано перекаченный!

– Э, ты там что, гостей обилечиваешь? – нетерпеливо интересуется Женя.

Интересно, когда-нибудь его голос перестанет вызывать у меня тахикардию?

Гена исчезает с моего пути. А я, шагнув в кабинет, встречаю ЕГО взгляд. Как я жила всё это время без его синих глаз? Как часто они мне снились...

Но сейчас эти глаза взирают на меня с таким удивлением, что я тут же вспоминаю зачем пришла. Мне не следует забывать об этом.   

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Добрый день, я прошу прощения, но в приёмной никого нет и в кабинете у Александра Алексеевича, кажется, тоже.

Он смотрит на меня таким странным взглядом... И кадык нервно дёргается. Неужели узнал?

– Девушка, а Вы кто?

– Я Элла Образенская, – стараюсь говорить ровно, но за спиной ощущаю дискомфорт.

Оглядываюсь... Выпучив глаза и вывалив язык, Гена душит себя за горло. Похоже, я в его вкусе…

– Задолбали судороги, – сипло оправдывается этот дурной клоун. Да плевать на него.

– Одну минуту, – говорит Женя непонятно кому и начинает интенсивно тыкать в своём телефоне.

Почему он нервничает? А вдруг действительно узнал? Прошло ровно два года... Что он запомнил из того дня? Я помню всё...

Из вязкой паутины воспоминаний меня выдёргивает ЕГО голос:

– Как Вы говорите Вас зовут – Эльза? – он скользит по мне взглядом, полным недоумения, и понятия не имеет, какой ураган творится в моей душе.

– Я Элла, – сдержанно напоминаю ему, забывчивому и такому невозможно красивому… Моему первому и единственному мужчине.

Только он сейчас способен нарушить мои планы и изменить сценарий. Евгений Ланевский, главный герой моего романа. Долгого романа… длиной почти в целую жизнь.

Как же я люблю ЕГО!.. А он… Неужели так же сильно любит ЕЁ?

Дверь позади меня распахивается, и в кабинете появляется ОНА… Словно чёрная ядовитая змея! Чтобы поглотить его внимание, затуманить взгляд, размягчить мозг… Чтобы я растворилась в пространстве вместе со своей неразделённой любовью и незапоминающимся именем. Я восхищаюсь ею – роковой обольстительницей. И как же я её ненавижу! За то, что ОН пожирает её взглядом и настолько оглушён её присутствием, что даже не реагирует на громко вопящий мобильник.

– Жень, может, ты уже ответишь на звонок? – Диана с раздражением кивает на телефон.

Немного очумевший, он всё же отвлекается на настойчивую звонилку. 

– Кирыч, здорово, брат! – Женя настолько рад слышать неведомого Кирыча, что мгновенно забывает о нашем присутствии.

Но, главное – он больше не смотрит на НЕЁ – на чертовку Диану, которая делает моего любимого мужчину больным и слабым. И он словно оживает… А я получаю уникальную возможность разглядывать любимые черты лица, широкие плечи, крепкие руки. Возмужал. И стал ещё красивее. Женька мой… Он так искренне улыбается говорящей трубке, что мне тоже хочется улыбаться, но я не могу себе этого позволить.

Под проницательным взглядом Дианы у меня даже мышцы заныли от напряжения.

– Я не сразу узнала Вас, Элла, – и никаких эмоций. – Скажите, а Вам обязательно в свой первый рабочий день изображать пугало?

В определении образа она со мной солидарна. Вот же стерва! Ей, похоже, недостаточно жёстко контрастировать со мной. Решила испытать меня на стрессоустойчивость? Я готова.

– Вы ведь знаете, Диана, я умею быть разной, – даже в собственных ушах мой голос звучит божественно. Она должна гордиться своей ученицей.

– Вижу, что умеете, – улыбается лишь уголками губ, но напряжение начинает отпускать меня понемногу.

– Это лишь моя первая попытка, но я не намерена сдаваться, – я стойко выдерживаю жутковатый огненный взгляд.

– Я так и думала. Тогда предлагаю Вам, Элла, обсудить это в моём кабинете.

Я согласно киваю и бросаю короткий взгляд на Женю. Всё, что мне нужно, я успела услышать из его разговора.

Не прощаюсь, любимый. До вечера. Я умею быть разной.

Стук Дианиных каблучков гулким эхом отражается от холодных стен полупустого коридора. А я бесшумно следую за ней в сапожках на каучуковой подошве, и от контраста между нами меня разбирает смех. Наверное, это странно и смеяться надо Диане, а мне впору плакать. Но мне отчего-то весело – похоже, это нервное, а возможно, от предвкушения… Пока не уверена. Зато я точно знаю, что не дам в обиду свою серенькую Эллочку и намерена стать её надёжным щитом.

Неожиданно из какого-то кабинета нам навстречу выскочила молодая светловолосая женщина. Она прижимает к уху телефон и хихикает в невидимое ухо своему собеседнику. Радостный щебет прервался, как только её глаза остановились на нашем дуэте. Женщина едва скользнула растерянным взглядом по моей скромной персоне и вытаращилась на Диану.

– А я… в туалет... Здравствуйте, – пробормотала блондинка и спрятала мобильник за спину, как провинившийся ребёнок.

Занятно и... удручающе. Впрочем, моя спутница лишь коротко кивнула женщине и продолжила свой путь. И я за ней. Здесь что, для того чтобы пописать, непременно надо у леди Ди отпроситься? А мне тогда у кого? Я с негодованием уставилась Диане в затылок – вот же вампирша!

По лестнице мы поднялись на этаж выше и ещё целую минуту двигались по коридорным лабиринтам в гробовом молчании. Когда Диана распахнула дверь, впуская меня в свой кабинет, навстречу из-за стола поднялся маленький смешной человечек.

– Оди, познакомься, это Элла, новая помощница Александра Андреевича.

Помощница?! Значит, это уже решённый вопрос? Ура!.. Наверное…

– Элла, а это Одиссей, мой адвокат и самый гениальный юрист. Иногда вам придётся пересекаться.

Вот это имечко! Надо же, такой молодой, а уже самый гениальный!

Маленький пухлый и очень стильный очкарик сдержанно поздоровался (вероятно, привык к похвале), и я ответила в том же духе. Но молодой гений, тут же забыв обо мне, обратился к Диане:

– Ди, я всё проверил и сделал отметки! На свалку вашего юриста, пока он вас по миру не пустил, это же…

– Я поняла, Оди, но тогда начальника отдела тоже на свалку. Оставь документы и пусть с ними Ланевский разбирается. И спасибо, милый, – Диана обняла колобка и он, прощаясь с нами, сиял, как новенький золотой.

Вот как – оказывается, и ласка ей не чужда...

Мы уселись друг напротив друга по обе стороны стола.

– Что за маскарад, Элла? – без предисловий спросила леди Ди.

Я была готова к подобному вопросу, но всё равно растерялась, поняв, что мои домашние заготовки прозвучат неубедительно. И Диана мгновенно воспользовалась моей заминкой, озвучив собственное предположение:

– Очень неожиданный выбор образа для той, кто так мечтал приблизиться к объекту своих грёз.

– А Вы считаете, что в натуральном образе у меня были шансы?.. – слова «рядом с Вами» так и остались невысказанными. Но почему-то оказались услышанными.

– Вы его ревнуете ко мне, Элла?

Вопрос повис в воздухе, наполняя его напряжением. Наверное, я не ошибусь, если промолчу, ведь ответ ей понятен без слов. Какой позор, Элка!

Мне стыдно, а ещё я очень злюсь на Дианину прямолинейность и неделикатность. Но встречаю её невыносимый взгляд и не намерена опускать глаза. Стерва!

– Вам нравится быть кукловодом? – Ох, не иначе Инесса меня укусила перед выходом.

– Определённо, в этом есть свои плюсы.

– А разве чужие зависть и страх – это плюсы? Да Ваши служащие даже в туалет боятся выйти без Вашего разрешения!

– Скажите, Элла, а Вы бы стали спрашивать разрешения, чтобы, пардон, сходить в туалет?

– Нет, конечно.

– Ну вот и ответ на ваш вопрос. Это не мои минусы. Просто некоторым людям нужен кнут, они не способны принимать самостоятельные решения и очень боятся отбиться от стада. Страх не достоин уважения, его порождают человеческие сомнения и бездействие. И зависть, Элла, оттуда же. Это изнаночная сторона успеха. Тебя будут жалеть все, пока ты жалкий и беспомощный, но стоит лишь расправить крылья – и рука, ещё вчера подающая милостыню, бросит тебе камень в спину.  

– Вы это серьёзно? Но ведь не все люди такие...

– Конечно, не все, Элла! – мягко улыбается. Она и так умеет? – Я знаю, что не все. Но лучше заранее сплести крепкую кольчугу. Я желаю Вам удачи и не стану мешать Вашей авантюре. Вы кажетесь мне умной девушкой и, надеюсь, знаете, что делаете. Правда, непонятно, как Вы рассчитываете оформляться со своим паспортом.

Ну как – с трепетной надеждой на русский авось.

– А у меня могут возникнуть проблемы? – невинно хлопаю глазами.

– Могут, – невозмутимо подтвердила Диана. – Но не возникнут, потому что я Вам помогу.

– Почему? – мне не удаётся скрыть вызов. – Извините, но меня не отпускает мысль, что Вам от меня что-то нужно. А иначе – зачем?..

– А Вы как думаете, Элла?

– М-м, возможно, это сейчас прозвучит, как абсолютная глупость, но мне кажется, что с моей помощью Вы хотите избавиться от внимания Жени... – Она молчит, а мне становится вдруг обидно за влюблённого Женьку. Как же это глупо! – Неужели он Вам так надоел?

– Вовсе нет. Меня очень сложно достать, Элла. А Женечка просто немного заигрался… – она делает изящную паузу, наблюдая за моей реакцией.

Спасибо Инессиным очочкам и тоннам грима, которые не позволяют прочесть на моём лице желание – пройтись этой пастушке пониже спины её же кнутом.

– Элла, вам не следует видеть во мне конкурентку. Мужчин всегда манит запретный плод. Возьмите эту банальную истину себе на вооружение. Судя по Вашему внешнему виду, Вы лёгких путей не ищете, и мне это импонирует. Я, правда, не знаю, что Вы задумали, но постарайтесь не стать лёгкой добычей.

– И стать ещё одним недоступным фруктом? Звучит как-то не слишком обнадёживающе.

– А здесь как раз самое сложное. Ведь недоступный фрукт – он несомненно желанен и кажется сладким, но рискует так и завянуть неприкосновенным. И вот тут очень важно не пропустить момент идеальной зрелости, чтобы оставить сочное и долгоиграющее послевкусие. Ой, да что мы всё о еде… С днём рождения Вас, Элла! И давайте сюда свой паспорт, сделаю способной ученице подарок – оформлю в лучшем виде. Сегодня отдыхайте, празднуйте, а завтра к восьми утра приходите принимать дела. Явку Вашей предшественницы я обеспечу.

Офис я покидаю в полном смятении, размышляя над словами Дианы. Их бы с Инессой схлестнуть! Нагородила огород – теперь попробуй разберись с этими стадиями зрелости. И перезреть страшно…

Запрокинув голову, ищу окна нашего офиса. Эх, так я и не посмотрела сверху на город. Ладно, теперь завтра. А сегодня...

Я достаю мобильник и нахожу нужный номер.

– Эллочка, да неужели соскучилась?!

– Привет, Вить, включи меня в сегодняшнюю программу. Пожалуйста!

– Здрасьте, опомнилась, девочка! Не-эт, сегодня у меня полный комплект.

– Вить, но мне очень надо!..

– Эл, ну ты хоть бы вчера сказала, – слышу сожаление в голосе, но понимаю, что это отказ.

– Вить, а если я в зал выйду?

– Серьёзно? Ни хрена себе! – присвистнул Виктор и скомандовал: – Жду в восемь!

– В девять, Витюш. Спасибо тебе!

23 Женя

– Ну и прикиньте, открывается дверь гаража, и выходит эта баба, – раскатисто вещает Геныч. – А Жека так и прих*ел!

– Что, прям сходу залип? – лыбится Макс.

– Не, брат, он просто в этот момент ссал на эту дверь!

За столом раздался дружный ржач.

– Кирыч, ну хоть что-то тебя пробрало, – я хлопнул по плечу развеселившегося друга.

– Жек, ты ж не мог, – сквозь смех выдавливает Кир.

– Спасибо, братух, что не потерял веру в меня. Конечно, не мог, потому что это был Геныч.

– Да какая разница, кто оросил этот гараж, – ничуть не смутился Геныч. – Главное, что наш Царевич Несмеян ожил! Да и не видел я в темноте эту дверь…

Неожиданно Геныч смолк и осмотрел нас всех с гордостью и почти с отцовской любовью в глазах.

– Дети мои, – прорычал он, – как же хорошо, что мы снова собрались вчетвером! – Геныч обхватил Макса за шею и в порыве отцовских чувств притянул к себе. – Эх, Максимушка, сынок, вот откормлю тебя как следует и сыщем тебе новую невесту. Да не простую, а золотую – добрую деревенскую девушку. Чтоб кровь с молоком – с настоящими губами и сиськами, хозяйственную опять же. Должен же кто-то следить за твоим хозяйством.

– Да пусти, придурок, задушишь, – ржёт Макс, тщетно пытаясь освободиться из железного захвата друга. – Мне и твоей заботы за глаза.

–  Эх… Я твой холостяцкий быт облагораживаю, а ты не ценишь, поросёнок.

– Да ценю я, ценю, пусти, центнер! – выпущенный из опасных объятий Макс вытирает выступившие от смеха слёзы и жалуется Киру:

– Кирюх, прикинь, этот благодетель к моему возвращению быт в моей хате облагородил – постельный комплект мне приготовил с розовыми слониками и сердечками. Жека вон видел.

– Что-то ты, отец Геннадий, слишком сентиментальным стал, – лыбится Кир, и Геныч переключается на него.

– А кто же о вас, дурнях, ещё позаботится? Один с вахты еле живой приполз, и как только не отморозил себе всё. Зато дома его ждали тёплые слоники и целый холодильник деликатесов, между прочим! – Геныч отвесил Максу любовный подзатыльник, отчего тот едва не ткнулся носом в тарелку. – А ты, Кирыч, вообще как неродной. Страна дикобразов и кенгуру тебе явно не на пользу пошла. Истрепали вас злые чужбины, други мои.

Геныч затылочным зрением улавливает летящую от Макса ответку и, не поворачиваясь, ловко перехватывает его руку.

– Куда суёшься, недоросль, оторву ведь – чем дрочить станешь? Бабёнку-то мы тебе ещё не нашли.

Я наблюдаю за Кирюхой уже два часа, но только сейчас он, наконец, окончательно расслабился и развеселился, а мне стало намного спокойнее. Кир – мой двоюродный брат по отцовской линии, и старше меня на два года. Дружим мы с детства, и из нашей четвёрки он всегда был самый башковитый и серьёзный. И пока я покорял все самые отвязные тусовки нашего города, брат, мастер спорта по альпинизму, брал реально серьёзные вершины, а уже в двадцать два года открыл собственный центр скалолазания. Не без помощи своего отца, конечно, но это дело третье… Ещё пару лет – и Кирыч справился бы самостоятельно.  

Но три года назад он неожиданно бросил всё и сорвался за своей девчонкой в Австралию. Сначала созванивались часто, и Кир был очень доволен и работой, и личной жизнью, и всем континентом в целом. А за последний год лишь два звонка – поздравления с днюхой и с Новым годом. И вот мой брат вернулся – похудевший и осунувшийся, молчаливый и злой.

– Так что и тебе, Кирюха, поможем с адаптацией. Найдём боевую подругу с большой территорией любви, – не унимается Геныч.

– Спасибо, брат, но я – пас.

– Да кого ты там пас, в своей Кенгуряндии – утконосов? Вот оно – пастбище, оглянись! Угу-хух! – Геныч потряс гигантскими ладонями вслед проплывающим мимо девчонкам. – Видал, какие тёлочки пасутся? Наши родимые – русские! И мы пришли сюда аморально отдохнуть.

Кир, уже отвыкший от несмолкающего Геныча, выглядит слегка очумевшим, но всё же довольным.

– Жек, а тебе наш заботливый свах уже нашёл истинную пару? Или ты с Викой?

Глядя, что Геныч уже распахнул рот, я кивнул на него:

– Отвечает свах.

– Ты, Кирюха, на Жеку не равняйся, у него особо тяжёлый случай – он давно и безнадёжно залип на огнедышащую дракониху французских и ещё хер знает каких кровей. Но там вообще без вариантов… Такая мадам – табун на скаку остановит и яйца коням оторвёт. Куда уж там Жеке-одночлену тягаться. А он и Вику из-за неё бросил и теперь сидит, как гордый орёл, в своём одиноком гнезде и онанирует потихонечку. А сегодня только решил разговеться – и то обломали.

Я слушаю вполуха и скольжу взглядом по высокому подиуму, где вокруг шестов извиваются четыре девахи. Не то... Впрочем, я уже не надеюсь, но по привычке продолжаю ощупывать взглядом девчонок. Тело своей неуловимой сирены я узнаю из сотни, будь она блондинкой, брюнеткой или вовсе лысой. Даже если молчать будет. Почему-то я был уверен, что запомнил хорошо её голос, но сегодня оказался немало удивлён, если не сказать – прих*ел, когда услышал знакомый тембр. И от кого?! Бледное бесформенное недоразумение... Иногда природа умеет странно подшутить. А хотя... Должно же в человеке быть хоть что-то прекрасное. Сегодняшней «милашке» – как её там звали? – достался удивительный голос, от которого у меня, кажется, даже рост щетины ускорился. И всё же – почему ей?

Геныч увлёк Кира и Макса своими байками, но, уловив непорядок, я бесцеремонно нарушаю весёлый повествовательный процесс:

– Да задрал ты уже, Геныч! Не мулатка она, понял? Диана – креолка! 

– Жек, какая разница? Ну пусть она не из Африки, зато для её создания три континента пере*блись! А ты-то что дергаешься? Твои дети, один хер, будут синеглазыми херувимчиками и не станут плеваться огнём.

– Да пошёл ты!

Я разворачиваюсь к залу и...

– О, не-эт!

Этим вечером, несмотря на азарт Геныча, нам пока удавалось избежать женского общества, но это – особый случай. Парни реагируют на мой возглас и, как по команде, поворачивают головы в сторону надвигающейся на нас беды.

– Е*ать-колотить! – даже Геныч озадачился.

– Это кто? – без особого энтузиазма интересуется Кирыч.

– О-о! Это Машка, что ли? – оживился Макс и присвистнул. – Ни хрена себе! Её не узнать!

– Ты даже не представляешь, насколько, Максимушка, – почти искренне сокрушается Геныч. – Это уже не та прилежная отличница Машенька, по которой ты вздыхал в пятом классе и которой мечтал присунуть – в десятом. Эту Машу пальцем не испортишь.  

А между тем, высокая, тонкая, почти наголо обритая Маша в красном ультрамини прёт на нас, как вражеский танк. А ведь когда-то она мне очень нравилась. Бывшая одноклассница Геныча и Макса, золотая медалистка, спортсменка и бывшая мисс Воронцовск нравилась очень многим. Но шанс залезть к ней в трусики представился только мне. И я его не упустил. Машка в то время только окончила первый курс мединститута. Встречались мы всего неделю, а потом моя красивая и неискушённая девушка уехала на два летних месяца на заработки, на юг страны. А вернулась лишь через три года… Уже совсем другой.

Я к тому времени и думать о ней забыл, хотя в первый год ещё пытался узнать у её родителей, куда пропала моя королева красоты. Вразумительного ответа так и не получил. А когда встретились снова, не смог пройти мимо. Идиот! Три дня мы с ней трахались на моей даче с короткими перерывами на сон и еду, пока я не заподозрил, что её чрезмерная активность ненормальна. Границ и запретов для неё не существовало и, казалось, Машка даже не уставала. Зато я не на шутку испугался, что у меня член отвалится. Потом я долго Бога благодарил, что встретил её раньше других наших знакомых. А вернее, девчонка сама меня нашла, как только вернулась.

Не знаю, какая бешеная сука её укусила в чужом краю, но это была уже совсем другая Маша, а я до сих пор удивляюсь, как умудрился ничего не подцепить. С тех пор без резинки я с девчонками даже здороваться боялся.

Машка приблизилась к нам очень воодушевлённая.

– Привет, мои зайчики! Женечка, мой сладкий сахар! Ой, Максик, сколько лет, сколько зим! А ты всё такой же губастенький симпапуля!

Макс тоже было разулыбался подруге детства, но Геныч всегда на страже.

– Мария, у нас мужской разговор, пройдите, пожалуйста, мимо, – он, как Ленин, выставил руку, указав направление.

– Геночка, ну не будь таким букой, – Маша надула губки. – Хочешь, я тебе отсосу, и ты сразу подобреешь?

– Маш, задобри вон ту компанию, за соседним столиком, а то они что-то очень грустные.

– М-м, их же трое, – тянет капризно.

– А ты – один в рот, два – в уме. Иди, иди давай, а то нас вообще здесь четверо.

– Ой, а это кто у нас такой брутальный? – Машка опустила пятую точку на стол напротив Кира и, проведя острым маникюром по его груди, доверительно сообщила громким шёпотом: – Между прочим, я сегодня без трусиков.

Кирыч невозмутимо достал из портмоне купюру и протянул Машке.

– Это тебе на трусы, и проваливай.

– Хамло, – девчонка оскорблённо оттолкнула его руку, но вмешался Геныч:

– Ты бери-бери, Маш, зима же на дворе, а то застудишь свою Марь Иванну.

Но гордая Машка денег не взяла и направилась ко мне.

– Маш, уйди, – цежу сквозь зубы, но девчонка даже не слушает.

– Женечка, котик, а я ведь до сих пор помню твой вкус.

Когда тонкие руки обнимают меня со спины, я реально не знаю, что делать. Грубо оттолкнуть не могу, мягко – она не отлипнет, а от прикосновения её языка на своей шее мне хочется искупаться в кипятке. Я умоляюще смотрю на Геныча и, как раненый уж, уворачиваюсь от Машкиных губ.

– Маш, иди на х*й, – шепчу.

– С удовольствием, мой сладкий.

Геныч, поднявшийся мне на подмогу, внезапно застывает, как вкопанный, и таращится на подиум.

– Ух, е*а-а-ать мои сисечки!

Я слежу за направлением его взгляда, и в то же время освещение в зале меняется, а мои глаза находят... ЕЁ…

Отбросив Машкины липнущие руки, я резко вскакиваю из-за стола, задев рукой бутылку. Она падает и разбивается, создавая слишком много шума.

Бл@дь! Сердце бухает, заглушая басы. Никаких сомнений – это ОНА! И отчего-то я знаю, что сквозь прорези серебряной маски её глаза смотрят на меня...

24

    Сожмите струны в кулаки,

    Пока порхает язык тела…

    Встречайте!

           Бурно!

                Мужики…

    Горячая!

           Шальная!

                Гелла-а-а!

Ди-джей а-ля Маяковский грамотно заводит зал, и через несколько секунд высокий подиум окружён додиками, сжимающими свои звенящие балалайки. Свист и рёв разнузданной толпы теряются в грохоте моего сердца – и с чего, сука, оно так грохочет? – а я невольно прижимаю кулак к груди, ударяю по ней, словно пытаясь унять, замедлить этот галоп.  Зал на мгновение погрузился в полумрак, а в следующий миг лучи прожекторов скрестились в одной точке, заставляя одуревших «балалаечников» рычать и свистеть с новой силой, потому что в этот момент изящная ладошка обняла металлический шест.

– Жека, бля, медведь шатун! Ты чего творишь? – где-то рядом сокрушается Геныч, – Маш, куда он ломанулся, ты его укусила, что ли? Э, осторожно, не поранься о стекло, а лучше иди, иди уже, видишь, Жека свой инструмент в кулаке спрятал. Не приведи бог, выстрелит – насквозняк пробьёт! Ау, Жек, рот закрой! Это что – та малышка, на которой ты умер в прошлый раз? Да ну нах… правда, что ли?  У той же это… волосы другие… А-а, ну да, помню – парик типа…

Гелла, значит?

А Витёк, сука, говорил, что Элиза… И адреса он не знает, и типа уехала она. Но вот же – вернулась моя губастенькая сирена! И ни длинные чёрные волосы с красными прядями, ни короткий серебристый плащ, скрывающий тело, не способны меня обмануть. Она это! Эти сильные длиннющие ноги мой мозг ещё год назад сфотографировал. И этот алый рот – крупный, манящий, порочный…  

«Не останавливайся, Женя!..» – Да ни разу, моя Элиза… Гелла… как там тебя… Да хоть Афродита!

Раскрутившись вокруг шеста, ОНА при помощи одних лишь рук взбирается вверх и продолжает раскручиваться, переступая роскошными ножками по невидимым воздушным ступеням.

– Вот эта силища в нежных девичьих ручках, да, Жек? – бубнит под ухом Геныч. – Как сожмёт твой нефритовый жезл!.. Или мой…

Не поворачиваясь, я выбрасываю кулак в сторону звука, но его тут же ловит и успокаивающе похлопывает по нему гигантская клешня Геныча.

– Спокойно, брат, береги нервы. Максимушка, накапай мальчику вискарика…

Гелла выгибается и, зажав шест меж бёдер, отпускает руки…

– Ух, бро, я б так не смог, жопой бы пол уже проломил! Как? Ну как так?!

– Геныч, заглохни! – цежу сквозь зубы, не отводя глаз от танцовщицы.

Неуловимым движением ОНА срывает пояс, и переливающийся в свете прожектора неоновым светом плащ соскальзывает в ладони, развеваясь светящимся полотном.

– Твоя взяла, Жек! Видал, она выбросила белый флаг?!

Плащ улетает в пустоту, музыкальный темп ускоряется, и гибкое тело, подчиняясь ритму, извивается вокруг шеста и раскручивается в стремительном полёте. Бл@дь, я не понимаю, чем она держится, а где-то в солнечном сплетении начинает болезненно ныть…

– Жек, мож, водички? Надеюсь, у тебя имеется план эякуляции в случае пожара?

Сложные трюки сменяются с поразительной быстротой, заставляя во мне попеременно сжиматься то сердечную, то паховую мышцы. Невероятная сила, пластичность и грация! И всё это я уже однажды держал в своих руках... И так, сука, не вовремя умер!..

Сложившись в коробочку и зацепив ладонями свои немыслимые ходули, Гелла зависла высоко над полом, каким-то чудом удерживаясь на этой чёртовой палке... Чем, бля?!.

Трек на паузе...

– Как, Жека? – дрожащий шёпот Геныча в притихшем зале. – Она эту хрень под мышкой, что ль, зажала?

Музыка внезапно и громко взрывает пространство, и в тот же миг Гелла срывается вниз под дружный вздох многочисленной толпы и страшный рёв Геныча. Моё заткнувшееся сердце тоже падает в пропасть. Всё падает...

Падение прерывается всего в нескольких сантиметрах от пола. Зал облегченно выдыхает, а я не помню как дышать...

– Вот нах*я такие нервные танцы? Это было пострашнее нападения индейцев! Жек, не знаю, как у тебя, а у меня яйца внутрь всосались.

– Рассосутся, брат, – тихо выдыхаю и дышу, дышу...

Гелла подтягивается на руках, раскидывает ноги в стороны и зависает над полом в поперечном шпагате.

– Оу! Уже рассосалось, Жек! Я сейчас представил...

– Геныч, заткнись!

– Тебе надо выпить, брат, присядь.

Кто-то толкает меня справа.

– Ой, извините, – пухленькая официантка с метлой лавирует между нами, сгребая осколки. Ловлю её за локоть.

– Малыш, ты знаешь эту танцовщицу?

– Геллу? – округляет глазёнки.

– А она действительно Гелла?

– Ой, это Вам лучше у администратора спросить, – пампушка начинает ещё быстрее орудовать метёлкой.

– Лапушка моя, – Геныч перехватывает её рабочий инвентарь, – негоже такой нежной куколке заниматься грязным делом, давайте я помогу, а Вы совочек держите.

– Спасибо, – девчонка растерянно похлопала ресницами и выставила перед собой совок.

– Как Вас зовут-то, милая? – Геныч почти носом ткнулся в её грудь, рассматривая бейджик. – Наташенька! Ай, как хорошо! Какое имя красивое! А вот у моего друга так сестрёнку зовут, и сегодня у неё день рождения! А он здесь, представляете?! А знаете, почему?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Пампушка Наташа замотала головой и осторожно протянула руку к метле, но Геныч инструмент не уступил.

– Сказал же, помогу! Так вот, у его сестрёнки круглая дата, а парень поражён стрелой купидона в самое... – Геныч просканировал меня беглым взглядом и заключил, – в самое всё! А Вы! – он ткнул официантку в ламинированный бейджик и, не отрывая пальца, нажал несколько раз. – Прочная табличка. Так вот, а Вы, Наташенька, не хотите рассказать нам про Геллу. А ещё девушка, называется! Евгений весь с лица спал, похудел на пятнадцать килограмм!

– Да я правда её не знаю! Я её только раз видела – на корпоративе перед Новым годом!

Я продолжаю следить за танцем Геллы, стараясь не пропустить важную информацию. Вот же, Витюша, пидор! А говорил, что полгода не видел, не знает ни хрена… И глаза такие честные! Сам, сука, виноват, надо было сразу девок опросить.

– А кто из девчонок её знает? – мой вопрос звучит слишком резко, и Наташенька съёживается.

Какие же все зашуганные! На хрен я полез? В наших кругах уже давно известно – чтобы выбить из кого-либо правду, нужны утюг, паяльник или Геныч. И настойчивый утюг Геныч продолжает допрос:

– Это нервы, Наташенька, не обращайте на него внимание, – воркует он доверительным басом и шумно вдыхает носом воздух. – Аху... Одуреть, как пахнут Ваши волосы! Это что – специальный шампунь с феромонами?

Геныч, закатив глаза, продолжает с блаженным стоном обнюхивать покрасневшую девчонку.

– Нет, это специальный бальзам на травах, – бормочет смущенно.

– Да что Вы говорите! Это какие-то секретные травки, чтобы сводить с ума брутальных парней?

– Почти, – кокетливо хихикает девчонка. – Эти травки укрепляют волосы изнутри.

– Да ладно?! А у Вас изнутри есть волосы?! – с комическим ужасом горланит Геныч, а серьёзный Кир, о котором я уже успел забыть, начинает ржать, как взбесившийся жеребец.

– Отдайте мне швабру, – обиделась Наташа и, быстро загнав осколки на совок, ретировалась.

– Мудак ты, Геныч!

– Ну и что? Я и такой кому-нибудь пригожусь. А ты поменьше отвлекайся, а то самое интересное пропустишь, – он кивнул в сторону подиума, от которого охрана резво разгоняет по своим местам особо активных дрочунов.

А по ступеням... походкой – всему вокруг стоять!.. медленно в зал спускается моя Гелла.

Вот на хрена?!

Я до боли сжимаю челюсти и понимаю, что драки не избежать, потому что готов вырвать руку любому, кто посмеет прикоснуться к ней. Вот сука, приключений захотела?!

– Жек, не переживай, всё под контролем, но, если что, за погром платишь ты, – утешил меня друг и добавил: – Интересно, она сиськи нам покажет?

– Нет! – рычу, злясь на Геныча, на суку Геллу и на себя – за то, что меня это волнует. 

Витёк говорил, что она никогда не раздевается и не выходит в зал... Но она в зале, бл@дь! А Витюша потерял доверие. Но, к моему облегчению, девочка уворачивается от протянутых рук, а следующий в метре от неё охранник пресекает самых прытких. Парочку мудаков я запомнил.

– Ну, не покажет – и не надо, – равнодушно гудит Геныч. – Я всё равно уже видел. Да что ты дёргаешься, Жек?  Это тогда ещё было, когда вы в подсобке беседовали... О, похоже, вы не договорили, брат, она к нам идёт. Знаешь, Жек, ты какой-то непостоянный, мне вот за дракониху даже обидно. Да не рычи ты! Это за Дианку мне обидно, а за тебя-то я рад! И вообще, на мой вкус – задний бампер у твоей танцуристки мелковат.

– Геныч, сука! – я не свожу взгляд с приближающейся Геллы. – Если бы ты знал, как я мечтаю хоть разок тебе втащить!

– Ну, это… если что, у меня под утро сон самый крепкий… Ток смотри, чтобы моя мама не видела. Ох, Жек, в натуре – к нам идёт. Ты присядь лучше, а то проткнешь её своим копьём прямо на подлёте. Ы-ы-ы...

Геныч весь подбирается и, кажется, становится на носочки, когда моя сирена подходит к столику.

– Добрый вечер, Гелла, а я Гена... Вы меня помните?

Уголки её губ вздрагивают, но Гелла не отвечает и медленно обходит наш столик по кругу. Макс улыбается, как восторженный идиот, и неуклюже пытается встать в присутствии дамы, но под пудовой лапой всевидящего Геныча остаётся на месте. Кирыч сидит, словно примороженный. Впрочем, я тоже замёрз... только стоя. Всматриваюсь жадно... Она – точно она! Протягиваю руку, но Гелла уклоняется. Делаю шаг к ней – отступает и улыбается.

Да что за херня? Или для телесного контакта с ней мне надо быть непременно раненым? От близости её тела, упакованного лишь в мизерные шортики и кожаный насисьник, член перестаёт умещаться в моих штанах.

– Жек, не лезь к даме! – Ну а как же без Геныча?! – Не видишь – она в образе? Гелла, продолжайте, пожалуйста, я прослежу за Вашей безопасностью.

И ОНА ему улыбается и... Проводит тыльной стороной ладони по его лысому квадратному подбородку.

Поиграть захотелось, девочка?

А уже в следующий момент Гелла легко взлетает на наш столик. Для «Трясогузки» – что-то новенькое и, кажется, это экспромт...

Кирыч недовольно сощуривается, а Макс с радостным видом расчищает на столе пятачок для ходулей девчонки и бормочет:

– Пацаны, я что-то вдруг вспомнил «От заката до рассвета»...

– Молчи, сынок, сам о том же думаю, – басит Геныч, не теряя широкой улыбки. – Ты бы, Макс, от стола отодвинулся, а то столешница поднимается.

Покачивая бёдрами, Гелла поворачивается ко мне спиной, да так, что её крепкие упругие ягодицы оказываются прямо напротив моих глаз. Правда, у Геныча другое мнение, и он его тут же озвучивает:

– Братуха, дама намекает на поцелуй. Я бы рад, но не допрыгну...

Молчу. Руки подрагивают от нестерпимого желания прикоснуться. А Кирыч – ох*ел, братан? – уже тянет к её ногам свои загребущие щупальца. Но Гелла грозит ему пальцем, взбрыкивая ножкой. По зубам ему, детка, своим убойным копытцем (и как они только передвигаются в этой обуви?!).

Моя девочка слегка расставляет ножки, едва не вызвав извержение в моём паху, и медленно прогибается в спине. Протягивает красивые длинные руки, легко касаясь моих плеч. Прогибается ниже и гладит предплечья. Я делаю шаг вперёд, упираясь ногами в столешницу, и встречаю её взгляд в прорезях маски. Даже при таком херовом освещении готов поклясться, что глаза разного цвета! Её взгляд скользит ниже и губы шёпотом выдыхают в мой приоткрытый рот: «Же-ня-а». Меня ломает и штормит... Перехватываю её ладонь на своём предплечье...

И в этот миг раздаётся истошный пронзительный визг, отчего Гелла вздрагивает, едва не теряя устойчивость. Может, мне и показалось, но я решительно сжимаю её упругие бёдра – спасаю мою девочку.

Крик не умолкает, и через секунду Геныч срывается с места, а следом Макс, успевая крикнуть: «Машку пиZдят!»

Я обречённо запрокидываю лицо к тёмному потолку. Ну что за...

Резко снимаю со стола свою зажигалку и, опустив на пол, приказываю:

– Здесь меня жди! Ясно?

25 Элла

День рождения – это особенный день. Для меня он с привкусом горечи, потому что именно сегодня захлёстывают воспоминания, от которых не спрятаться. Всплывают в памяти все дни рождения… И те – из детства, казалось бы, такие счастливые… Вот только из-за них мне особенно грустно. А грустить сегодня никак нельзя – Инесса мне запретила строго-настрого. Говорит, что энергия, полученная в этот день, будет насыщать меня весь год, до моего двадцать первого дня рождения. А потом снова по кругу.

Откуда берётся эта волшебная энергия?

Да отовсюду! Проснулась утром, как в дурдоме… зато как весело! Куча поздравлений и подарков! Вкусный завтрак в приятной компании! Солнышко!.. Нет, с солнцем сегодня не заладилось. Но ведь тёплый дождливый февраль – это тоже чудо! А ещё позади сессия, а впереди – новая работа! Очень важная и сложная. Думаю, что морально мне будет нелегко. Нет, не о том я сейчас думаю, мне определённо нужны положительные эмоции…

Мой позитив – это маленькие восторженные танцовщицы, мечтающие быть похожими на меня. И мои замученные и не слишком замученные домохозяйки, называющие меня королевой Pole Dance (От автора: танец на пилоне). И мама – очень ласковая, любящая, обнимающая меня тёплыми заботливыми руками. Мы с ней встретились в отсутствие майора и так душевно пообщались, что, наверное, впервые мне было жалко и грустно от неё уезжать. А ведь это тоже моё персональное чудо, заряжающее меня положительной энергией. Сейчас, как никогда, моя жизнь наполнена смыслом и радостью.

Немного озадачивает степень зрелости запретного плода... И Женька, которому предстоит вкусить этот плод и ощутить… Как же там?.. Долгоиграющее и сочное послевкусие. Звучит красиво.

«Женечка просто немного заигрался…»

Нет, Ди, он очень много играет…  

Именно этим и развлекается Евгений Ланевский, и чем дольше он играет – тем больнее потом его забытым сломанным игрушкам. Возможно, я и сама заигралась – придумала себе сказочку с волшебным счастливым финалом… Но отпустить уже не могу. Не хочу!  

***

– Элла, здесь Ланевский! – с ходу объявил взволнованный Виктор, наверняка ожидая, что эта новость заставит меня искать пятый угол. – Может, тебе не стоит выходить сегодня в зал?

Ох, молчи, сама боюсь до дрожи в коленках!

– Ланевский? Ну и отлично! Он-то мне и нужен, Вить, – безмятежно улыбаюсь, пряча за фальшивой уверенностью тревогу и страх. – И в зал я обязательно пойду. Разве это не было условием моего выхода сегодня вечером?

– Да какие условия, Эл? – поморщился Виктор. – Мне тут Серж насвистел, что у тебя день рождения, прости, котёночек, – совсем забыл. Так что с меня ещё и причитается – в любое время самый нескромный ужин на двоих или даже на троих! Ну как?

Я сразу представляю, что приглашу сюда Инессу с Жоржиком, и улыбаюсь.

– Здорово! Спасибо, Витюш.

– Поздравляю, моя красавица! – он распахивает объятия, прижимает меня к себе и добавляет наставительно: – И держись-ка ты лучше подальше от этого Женьки. Кстати, сегодня их там четверо.

– Думаешь, большие мальчики меня могут обидеть? – игриво усмехаюсь, а от натянутой улыбки аж скулы заныли.   

Ну, что же ты делаешь, Витя?! Мой страх и без того сильнее собственной мотивации, и я отчаянно цепляюсь за нашу договорённость – выйти в народ. Обещания ведь надо выполнять, а ты тут поблажки мне устраиваешь.

– Нет, намеренно вряд ли обидят, но, Элла, – Витя смотрит на меня с сочувствием. – Просто поверь, что не для тебя этот парень.

А для кого он?! И кто тогда для меня? Кто вообще это решает?!

Мне хочется всё это выплеснуть Виктору в лицо и крикнуть, что я не хочу и не буду руководствоваться его личным горьким опытом! Я имею право на собственный выбор! И на свои ошибки! И пусть я расшибу себе лоб, но буду знать, что пыталась. И тогда мне не придётся всю жизнь гадать – «А что, если бы…»

Наверное, всё это отразилось на моём лице, потому что Виктор неожиданно стушевался:

– Элка, ты только не подумай, что я хочу сказать…

– Не надо, Вить. Ты предупредил – я услышала. И спасибо тебе за неравнодушие, но я сама решу.

Я уже на два трека отложила свой выход. В мыслях так яростно радела за мечту, исполняла немыслимые трюки, смело дефилировала меж столиков, вызывая восхищение мужчин и завистливый женский шепоток, а на деле… Мне кажется, что от волнения я забыла всю технику и постановку. Мышцы дрожат, руки ослабли…  Как сегодня сказала Диана – сомнения и бездействия порождают страх. Про меня сказала – я как раз сильно сомневаюсь, бездействую и боюсь.

Нет, не танцевать боюсь – Жениной реакции… Вдруг чересчур бурной? А если равнодушной? Это ещё хуже. Но он ведь искал меня... Почему? Не распробовал? Или настолько понравилась? Вероятно, мощный выброс адреналина тогда, после драки, обострил восприятие... Как бы то ни было, я долго не была готова к встрече, не хотела снова быть уязвимой и послушной, как кукла. Безвольная и ведомая... Я вдруг вспоминаю – да он даже целовать меня не стал, не захотел. А мне очень надо, чтобы захотел!

Если немедленно себя не пну – так и буду весь год сомневаться, кутаясь в комплексы и придумывая оправдания своей трусости. Да что там год – так и всю жизнь можно быть третьей в танго на троих.

Даю команду ди-джею и больше не позволяю себе сомневаться ни секунды. Даже когда шаловливые руки бритоголовой девчонки собственнически обнимают и гладят моего любимого мужчину... И когда встречаю его пристальный взгляд и понимаю, что узнал... вспомнил наше короткое острое приключение на двоих.

Там, в зале, среди друзей, знакомых, в окружении заинтересованных женщин, этот красавчик пользуется успехом. Там мне его не достать. Но здесь – на подиуме – я королева, повелительница эмоций, генератор настроения, муза вдохновения и плод самых смелых фантазий. И прямо сейчас все взгляды устремлены на меня. Здесь я сильная и ловкая, прекрасная и недосягаемая.

Восторженный шум толпы – и я уже не помню, что о чём-то там недавно забыла. Чувственный симбиоз пластики тела и музыкального ритма – это моё громкое признание… Дерзкое выражение жгучих и бесстыдных желаний. И мой провокационный привет возбуждённым гостям.

Мой танец на грани моих возможностей, но сейчас я не сомневаюсь, что справлюсь, потому что это становится вдруг жизненно важным. Я больше не вижу Жениных глаз, но ощущаю его разгоряченной кожей и точно знаю, что всецело завладела его вниманием. Я заставлю его сердце трепетать от волнения.

«Элла, не для тебя этот парень».

«Деточка, подойди и пощупай этого самца за яйца! Может, там одни скорлупки?!»

Наставления Инессы куда позитивнее Витюшиных сомнений. Ими я и руководствуюсь, грациозно и величественно спускаясь с подиума. Виктор всё же перестраховался – за мной, как приклеенный, следует охранник. Но и без него мне совсем не страшно. А ещё я почему-то абсолютно уверена, что два застывших изваяния, Женечка и его друг, никому не позволят меня обидеть. Я легко уклоняюсь от тянущихся ко мне мужских рук, улыбаюсь игриво и следую заданным курсом. Вон он – мой синеглазый маяк. И не имеет значения, в каких позах он сейчас мысленно пользует моё тело – думать сейчас он ни о ком другом больше не сможет. 

– Добрый вечер, Гелла, а я Гена... Вы меня помните?

Ну ещё бы! А что же, Геночка, судороги Вас больше не беспокоят?  

Сама вижу, что – нет! Зато как вдруг хочется стать выше ростом рядом со мной – вон, даже на носочки приподнялся.

Симпатичный губастенький шатен тоже мне улыбается и хочет привстать с диванчика, приветствуя меня – это мило и очень приятно, но Гена удерживает его на месте.

Четвёртый из этой компании – слишком серьёзный и хмурый. Взрослый, опасно привлекательный, он сегодня в костюме, в отличие от своих друзей. Настроением он тоже не солидарен с ними – будто случайно оказался в этой компании и смотрит на меня очень неодобрительно.

А мне и не нужно Ваше одобрение, господин Пиджак.

Прохожу мимо Женечки и прикрываю на мгновение глаза, вдыхая его запах. Как же хочется прижаться к нему!.. Он, словно угадывая мой настрой, протягивает руку.

Э, нет, милый, не сейчас!

– Жек, не лезь к даме! Не видишь – она в образе? – Каким же обаятельным парнем может быть Гена, когда не ведёт себя, как клоун. – Гелла, продолжайте, пожалуйста, я прослежу за Вашей безопасностью.

С моей растяжкой мне достаточно одного шага, чтобы оказаться на столе. Виктор мне этого не простит!.. Если ещё раньше недовольный Пиджак не скинет меня отсюда. И я его даже понимаю... Зато губастик, кажется, в восторге и живо расчищает мне путь. Какой хороший мальчик!

– Пацаны, я что-то вдруг вспомнил «От заката до рассвета», – бормочет он, не сводя с меня глаз.

– Молчи, сынок, сам о том же думаю, – ревет Гена трубным басом, тоже не переставая мне улыбаться. – Ты бы, Макс, от стола отодвинулся, а то столешница поднимается.

Очень смешно!

Макс, значит? Хорошее имя, ему идёт.

Я осторожно ступаю, стараясь не задевать стрипами (от автора: обувь танцовщицы) посуду. Поворачиваюсь спиной к Женечке, прекрасно понимая, какой вид открывается перед его глазами. Но мне не о чем волноваться – там у меня всё идеально.

– Братуха, дама намекает на поцелуй. Я бы рад, но не допрыгну.

А мне Ваш поцелуй и даром не нужен, Геночка!

А вот прикосновения Жениных губ я жду очень. Можно и в то место, куда сейчас устремлён его взгляд. Жаль, он не знает, что так можно. Неожиданно обнаглевший Пиджак пытается погладить меня по ноге. Но-но! Отдергиваю ногу и грожу ему пальцем – не твоё!

Судя по тому, как пылает кожа ягодиц под пристальным взглядом Жени, он всё ещё рядом. Я прогибаюсь в спине и встречаю его ошалелый взгляд.

Ну, здравствуй, любимый!

Протягиваю руки, касаясь широких плеч, глажу их и ощущаю, как напряжены мышцы.

Обнять хочу тебя! Люблю... Как же я люблю тебя!..

– Же-ня-а, – шепчу ему в губы.

Как жаль, что в этот момент я не могу видеть его глаза. Он берёт меня за руку, потирает внутреннюю сторону ладони... Мне кажется, он дрожит. Или это я дрожу…

Дикий женский визг неожиданно прерывает хмельное блуждание моих мыслей и заставляет меня вздрогнуть. Я бы не упала, даже не покачнулась, но Женя так не думает – сжимает крепкими ладонями мои бедра. Однако истошный визг не позволяет мне насладиться этими ощущениями. Женя перемещает руки мне на талию и резко снимает меня со стола. Разворачивая к себе лицом...

– Здесь меня жди! Ясно? – рявкает строго и, не дождавшись ответа, срывается вслед за друзьями спасать какую-то Машку.

Не ясно!

Повезло Машке – вон, сколько защитников. Надеюсь, они успеют... Это же замечательно, что ребята так дружно кидаются на защиту женщины... Тогда почему мне так обидно? И чего я вообще здесь стою? Резко разворачиваюсь...

О! А Пиджак почему здесь?! А мрачный Пиджак аккуратно перекидывает свой пиджак через спинку диванчика, закатывает рукава рубашки... Штаны снимать будет? Поднимает на меня тяжёлый взгляд...

– Жди здесь! – приказывает жёстко и глухо. И размеренным шагом удаляется вслед за друзьями.

Да... пф-ф! Ты кто такой-то?! Указывает он мне! Дурак!

– Элка, мать твою, вот ты где! – возникший рядом со мной Виктор хватает меня за руку и тащит за собой. – Решила огрести пиZдюлей в честь своей днюхи?

Да мне не впервой!

– Вить, а что там? – тяну шею в сторону потасовки, но ничего не вижу. Теперь все зрители там и прикрывают шумное действо своими спинами. Даже болельщики свистят.

– Там серьёзный замес, Элка, и тебе туда не надо!

– Но это же опасно! – приседаю, пытаясь тормозить, но локомотив Виктор дёргает меня за руку и рычит:

– Это для меня, бл@дь, опасно! Опять весь клуб разворотят! А твоему Ланевскому ни хера не грозит, там же Генка, чтоб он жидко обос*ался! Сейчас этот буйвол всех убьёт, а я потом неделю разгребать буду!

– А вдруг Женю...

– Не вдруг! Кроме физзарядки ничего ему там не светит, да и остальным тоже. Рядом с этим костоломом попрыгают, разомнутся, расх*ярят всю мебель – и по домам спать! И ты давай домой! Я тут всё равно до завтрашнего обеда, а может, теперь и до следующей недели...

– Вить, – хнычу, продолжая оглядываться.

– Эл, ну говорю же, не ссы! Потом ведь не отделаешься от него! Я позвоню тебе. Обещаю! А мачо твоему скажу, чтобы поменьше е*лом щёлкал. Всё – улетел гордый журавль, пусть синицами довольствуется.

Всю дорогу в такси я с ума схожу от волнения. Женька ведь наверняка всё время в таком ритме живёт, но… Когда глаза не видят – и на душе спокойно. Мне, конечно, приятно быть гордым журавлём… Но уж очень за Женю тревожно. Так хочу к нему!.. Но еду к Инессе.

26

Такое впечатление, что Инесса весь вечер дежурила у глазка. Дверь в квартиру гостеприимно распахнулась, стоило мне к ней приблизиться. А на мой удивлённый взгляд женщина невозмутимо ответила:

– Выражаю молчаливое сочувствие Борюсику.

– А-а, тогда ясно! – пытаюсь изобразить на лице понимание и участие.

Торопливо сбросив верхнюю одежду, я поспешила скрыться в ванной комнате, чтобы ещё немного побыть наедине со своими мыслями. Меньше всего мне сейчас хочется вникать в проблемы неведомого Борюсика. Но в своём гордом одиночестве я едва успела намылить руки, как за мной ввалилась Инесса.

– Борюсик – это наш сосед напротив. Золотой мужик, между прочим! – объявила она и, не обнаружив во мне заинтересованности, продолжила: – Он уже полтора месяца на вахте корячится, а Светка у себя кобеля принимает! Это тебе не сучара?!

Я машинально кивнула и улыбнулась. Сейчас мне не терпится позвонить Витюше и узнать, чем же завершилась потасовка в «Трясогузке», не пострадал ли кто...

– Ты меня совсем не слушаешь? – прикрикнула Инесса.

Ох, да где же её Жоржик? Почему он не развлекает свою «девочку»?! Он так смешно и трогательно называет её своей девочкой, а она его... Короче, тоже смешно.

– Я слушаю, Инесса, просто немного задумалась, извините. Так что, он Вас напугал?

– Кто?

– Ну... этот кобель... Борюсика...

– Так, всё ясно! – она тяжело вздохнула, а я покраснела, поняв, что ляпнула что-то не то. – Что случилось в клубе, Эллочка?

– Если Вы о том, пощупала ли я Женю за... – озадаченно тру лоб.

– За яйца, – услужливо подсказала Инесса. – Знаешь, Эл, рядом с тобой я иногда ощущаю себя очень старой и до предела похабной перечницей.

– Да хватит Вам, – я смеюсь. – Совсем я не смущаюсь, просто эти слова у меня не очень получается произносить. Зато мне нравится слушать Вас, честное слово!

– Скажи, а тебе скромность не мешает на глазах у толпы возбуждённых мужиков тереться полуголым телом о железную палку?

– Инесса, но это же совсем другое! Это спорт, это искусство... Это общение, в конце концов! И там, на пилоне, я ощущаю себя по-другому – смелее, красивее и... сексуальнее. Там я могу говорить обо всём! И не боюсь быть непонятой.

– По-нят-но, – протянула Инесса. – Только наша жизнь слишком коротка, чтобы делить её надвое. Там я типа вся такая яркая и недосягаемая звезда, а здесь мышь подопытная, которую и раздавить не страшно. Это всё ху*ня из-под коня! Жизнь у тебя одна, поэтому объединяй все свои сущности, чтобы они играли в одни ворота. Так чтоб – пришёл, увидел, победил! Или хотя бы наследил хорошенько.

– А я и наследила.

– Да ну?! Тогда рассказывай, в чём кручина. Что там твой великолепный Эжен – оказался невосприимчив к невербальным сигналам?

– Наоборот – очень даже восприимчив и даже слегка ошарашен...

Я с наслаждением вспоминаю выражение его лица… И рассказываю – выплёскиваю всё, что накопилось в душе за этот непростой вечер. А потом замолкаю – опустошённая и растерянная. Смотрю на недопитый остывший чай в своей чашке и даже не могу вспомнить, как оказалась на кухне.

– О как! Оказывается, под шкурой трепетной лани скрывается развратная гепардиха?! – радостно завопила Инесса. – Ещё бы твой Жентёр не остолбенел! Он, поди, не такой бесчувственный, как твой шест. Но хорошо, если такой же твёрдый. А ты умница, что не стала его ждать! Пусть он даже мысли не допускает, что имеет над тобой власть. Поверь, деточка, каждый самец уверен, что знает, как подчинить самку. А задача умной самочки щёлкнуть по носу самоуверенного болвана.

Я опустила глаза.

– Наверное, я неумная самка. Ведь это вовсе не моя заслуга, что я оказалась такой гордой и не дождалась его.

Мне стыдно признаваться перед Инессой в своей слабости, но, кроме неё, мне совершенно не с кем поделиться и покаяться. И хочется хоть как-то реабилитироваться…

– Но, клянусь, я не стала бы его ждать, если бы не переживала так. Я очень боялась, что он пострадает! Я и сейчас очень боюсь…

Инесса придвигается ко мне вплотную и обнимает меня своими тонкими руками.

– Да никакая ты не глупая, – она гладит меня по спине. – Просто ты ещё маленькая и неопытная девочка. Давай договоримся, что ты мне станешь всё рассказывать, а я обещаю, что не буду давать тебе дурные советы. И вот увидишь – вместе мы обязательно справимся. Я ведь и сама была наивной и доверчивой, и очень сильно влюблённой. Я уж постараюсь не забывать об этом.

Я обнимаю Инессу в ответ и не могу произнести ни слова. Моё молчание наполнено благодарностью, уважением и… любовью. Я осторожно целую её в щёку и кладу голову ей на плечо.

– Ну вот и ладушки, моя хорошая, – сипло и преувеличенно весело заявляет Инесса. – А за драку не волнуйся, Виктор наверняка знает, что говорит. И не вздумай принимать на свой счёт – никто тебя не бросил ради какой-то Машки. Это же мальчишки! Для них войнушка – первейшее дело! А тем более, девочку спасали. Радоваться надо, что не перевелись ещё рыцари. Правда, есть и такие – дай только повод кулаками помахать. Но это ты потом разберёшься, каков он – твой рыцарь.

– Инесса, а в Георгиосе Вы разобрались? Он для Вас рыцарь?

– А как же! Видала, какое у него копьё?

– Ну я серьёзно! – не могу сдержать смех. – А где он, кстати?

– Так это... На рыцарский турнир упиZдил, – хохочет Инесса. – А если серьёзно, то какой там из него рыцарь, смеёшься, что ли? Не-эт, он хороший мальчик, добрый... но глупый. А мне, Эллочка, его сообразительность и не нужна, мне с ним не в шахматы играть.

Мне вдруг стало очень жаль Жоржика, которого Инесса использует, как оздоровительный тренажёр, и даже не скрывает этого.

– Как-то это не очень справедливо по отношению к Жоре.

– Да перестань! Всего лишь взаимовыгодное слияние приятного с полезной. Но ты это не бери на вооружение. Поверь, моя милая, ты достойна самого лучшего мужчины! Правда, они почти все мнят себя Цезарями, но я помогу тебе не перепутать полководца с салатом. А мне уже поздно менять привычки и пристрастия. На своих ровесников смотреть очень страшно... Даже Рюшечкины одноклассники – уже нудные и старые пердуны. Вон, Борюсик всего на год старше моего сына, а ему уже замену нашли.

Я вдруг вспомнила, что наша встреча и началась с того самого Борюсика и, видя, как Инессе не терпится поделиться, терпеливо и внимательно выслушала печальную историю о распутной жене соседа, принимающей мужчин в отсутствие мужа.

– Но это ведь может быть родственник, – осторожно предполагаю. – Или там мастер какой-нибудь... сантехник.

– Вот я и говорю, что со стояком у Борюсика проблемы!

Кажется, Инесса вовсе не трубы имеет в виду, но своё предположение я оставила не озвученным. Рассуждать о том, в чём не разбираюсь, мне совсем не хочется.

– Инес, я пойду Виктору позвоню, – и я с облегчением выскользнула из кухни, оставив женщину в одиночестве сокрушаться о судьбе соседа с неисправным стояком.

***

– Ну, с богом, моя красавица! – напутствует Инесса и, не сдержавшись, прыскает от смеха себе в ладонь.

– Спасибо, – стоя перед зеркалом в прихожей, я не могу разделить её веселья.

До начала рабочего дня ещё целый час, за который мне предстоит морально подготовиться к встрече с Ланевским-старшим. А ещё я очень рада, что в сегодняшней Элле Ланевский-младший ни за что не узнает дерзкую Геллу. Да после того, что вчера сгоряча (а может, и специально) наговорил ему Витя, я вообще не уверена, что Гелле стоит попадаться на глаза Жене. Зачем понадобилось Виктору так меня подставлять? Сам же он пытался меня убедить, что повысил мой рейтинг, а моё мнение – он повесил на меня ценник.

27 Женя

«И вновь продолжается бой! И сердцу тревожно в груди-и! И Ленин такой молодой…»

В моей груди тревожно и без боя, но причина тянущего отстойного ощущения прячется за отголосками недавнего сна. Что снилось – не помню, я никогда не запоминаю сны. Тогда почему так херово с самого утра?

«И вновь продолжается бой!..» Рингтон уже заходит на пятый круг, но открыть глаза – выше моих сил. Шарю руками по постели, слышу ведь, что «бой продолжается» где-то совсем рядом, но источник звука не нахожу. Похоже, я в окопе. Открываю в полумраке глаза и пытаюсь понять, в каком краю протяжно и басовито надрывается мой телефон.

Иногда я жалею, что живу один. К примеру, когда с похмелья некому подать стакан воды... Но такое случается редко – и похмелье, и моё сожаление. Сегодня я трезвый, одинокий… и, сука, некому подать телефон.

Подпрыгивающий в нетерпении мобильник обнаружился на полу рядом с кроватью.

– Да, – рычу, как медведь в брачный период, но моего собеседника по ту сторону трубы не так легко запугать.

– Ты пьяный, что ли? – недовольно рявкает отец вместо приветствия.

– Я сонный, пап! Ты время видел?

– Да что мне твоё время, тебе один хрен на работу вставать!

– Я там вчера уже был.

– Жень, вот сейчас не беси меня своими шуточками! Ты хоть помнишь, какой сегодня день?

– Да уже понятно по твоему звонку в семь утра, что херовый, – ворчу недовольно и, врубив громкую связь, бросаю мобильник на соседнюю подушку и прикрываю глаза.

– Сегодня пятница – Сокол прилетает, его надо на объект свозить.

Пятница – это отлично! Это лучший день… Но... Он уже отравлен!

Сокол – он же Соколов Олег Константинович, он же, с лёгкой руки Дианы, – Карабас, он же главный акционер «СОК-строй». И это, к сожалению, не та персона, от которой можно запросто отмахнуться.

– Пап, а может, этот петух бройлерный сам долетит до объекта?

– Женя! – взрывается отец.

– Да понял я, понял! Я ток не понял, почему я? Это же Дианкин комплекс, пусть она и везёт туда этого борова. Как раз он с ней пообщается, и на нас его нервных клеток уже не хватит.

– Я, сынок, тоже на это надеялся, но эта ведьма улетела сегодня ночью, как обычно, без предупреждения.

Улетела? Бл@дь! Прилетит – душу вынет, попинает, прополощет и – фьють – снова улетела! Странная смесь раздражения и облегчения нахлынула короткой волной и отступила, оставив на душе тяжёлый булыжник. Или он уже там валялся?

– Жень, ты там опять, что ли, уснул? – ревёт отец, взрывая мои барабанные перепонки.

– Да что ж так орать-то? Встречу я его и отвезу, куда надо.

– Через час жду тебя в офисе! – командует отец и отключается.

Ничего, кроме его занудства, через час меня там не ждёт, и я со спокойной совестью прикрываю глаза, с лёгкостью увязая в сонном мареве.

Гелла! Твою мать! Сука!

Сна как не бывало! Как же я мог забыть?! Вчерашний вечер, обещавший быть незабываемым, таким, сука, и стал!

«Же-ня-а!» – да у меня едва яйца не взорвались от её шёпота... Но Машка, шамотра лысая, обломала весь пихательный настрой. Мало ей своих, проверенных пацанов, так нет – выискала пятерых залётных утырков, чтобы жизнь пресной не казалась. Так этим чмошникам было мало, что девка на всё согласна. Так я и не понял, на хера они её пиZдить стали... Геныч на какие-то секунды припозднился – и зубик Машуня уже потеряла.

Ох, и жаль её, больную идиотку, и зло берёт. Я, как мордаху её окровавленную увидел, убивать захотелось. Но, как обычно, мне достался недобиток, остальных Геныч успокоил в первые пять секунд. Максу слегка прилетело, но не критично. Зато хоть не мне Геныч полоскал мозги весь остаток вечера за пропущенную вражескую подачу.

Я на адреналине даже не сразу вспомнил о Гелле. Кирюха напомнил:

– Смотри-ка, а наша малышка оказалась строптивой девочкой – не дождалась.

Конечно, я сразу просек, о ком речь, и мне бы тут же за ней, но вот это «НАША малышка» меня сильно тормознуло.

– Кирыч, просто на будущее – это моя малышка.

– Серьёзно? А она об этом знает, Жек?

– Давно знает! Теперь и ты знаешь, брат.

Делить девчонок нам с Кирюхой ещё не приходилось. Хотелось верить, что и в этот раз не придётся, но уж слишком мне не понравился его взгляд.

А уж как мне не понравился дерзкий Витя!

– Евгений, я ведь уже говорил, что не знаю её контактных данных.

– А ты подумай хорошенько, пока это не опасно и не больно.

– Гелла появляется, когда захочет.

– Что ты меня кружишь, Витя? Помнится, ты когда-то говорил, что она Элиза…

– У каждой артистки, Евгений, есть сценический псевдоним, – ничуть не смутился Виктор. – Не слыхал о таком?

– Ты бы не нарывался, Вить, ты не в том положении, чтобы мне дерзить. Куда она свалила? Я ведь сказал ей ждать! – пожимает плечами, придурок. – Когда она снова здесь будет?

– Вот уж не знаю, – разулыбался этот гондон, разводя руками. – Видел, что за ней машина приехала. Но в этот раз она для вашей компании попросила кое-что передать… Так вот, время её слишком дорого, чтобы тратить его на неразумных драчливых щенков. А, вот ещё – указывать на место вы будете своим дешёвым шлюшкам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А Гелла, значит, дорогая шлюха?!

– Ох, когда-нибудь ты допиZдишься, Витя, и я твоим рылом здесь все столы отполирую.

– Но пока ты продолжаешь ронять слюни на девочек в моём клубе, ты этого не сделаешь.

– Ты ведь прекрасно знаешь, почему я до сих пор этого не сделал. И лучше бы тебе ценить мою выдержку.

– Да мне похер, Жень…

– Ох, Виктор! – откуда-то нарисовался Геныч. – Будьте сдержаннее в речах, а то ведь для длинного языка есть надёжное тёмное укрытие!

Разговор как-то сразу иссяк, но вопросы остались.

С кем и куда ты уехала, Гелла-Элиза?

И сколько стоит твоё время, чёртова сука?

*

– Я очень дорогая девочка, Же-ня-а...

– Ничего, детка, я не бедный парень, – вжимаю её в холодную стену и ощущаю, как девчонка дрожит. – Тебе сколько лет, мелкая?

– Восемнадцать, – дрожащим шёпотом.

– Уже большая девочка. А что делаешь здесь со мной?

– Люблю тебя, – тихо и очень искренне. И тут же смело, порочно: – Ну, давай же, Женя-а-а...

Громко всхлипывает, когда мои пальцы пробираются меж её потрясающих ножек. Влажная, податливая…

Изящные руки обнимают мою шею, её губы тянутся к моим, повторяя моё имя на выдохе.

Какая же ты на вкус, моя Гелла? И многие ли знают, какая ты на вкус?

У неё потрясающая грудь – полная упругая троечка с маленькими розовыми сосками. Я их облизываю жадно, неистово, как голодный зверь. Сожрал бы!

– Женя… Женечка!.. – тянет меня за волосы, царапает ногтями по шее.

Не могу больше терпеть!

У моей Геллы отличный рост, а на высоких каблучках она словно создана, чтобы её шпилить у стены.

Я закидываю её ножку себе на бедро и врываюсь в неё до упора. Член сдавило, как в вакуумной упаковке. Такая ох*енно тесная девочка! Вскрикивает и трепыхается, как нанизанная на иглу бабочка. Моя бабочка...

Прислушиваюсь к своим ощущениям…

– Не понял, ты целка, что ли?

– Я хотела, чтобы это был ты…

Да кто бы был против!

– Терпи теперь, дура! – даже не думаю останавливаться и жёстко вбиваю её в стену.

– Женя, продолжай, пожалуйста…

Меня не надо уговаривать, я с новой силой тараню тесную плоть.

– Женя!..

От звучания моего имени этим низким голосом меня здорово клинит.

– Громче! – срываю маску, а она вскидывает руки, прикрывая кривой глубокий шрам на скуле. С ним она ещё сексуальнее.

– Убери руки! – грубо их отбрасываю. – Не закрывайся, на меня смотри!

– Женя, пожалуйста, ещё! – трётся об меня, как кошка.

– Конечно, девочка! – с силой сжимаю узкие упругие бёдра и долблюсь в неё, как сумасшедший.

Луч света падает на её лицо – ух, бля, ведьма! – и наш зрительный контакт мгновенно приводит меня к финишу – бурному и оглушительному.

В ушах продолжает звенеть, а перед глазами расплываются и тускнеют два ярких разноцветных глаза – чёрный и жёлтый.

– Ты, вообще, кто?

– Овца в пальто!

Звон не прекращается… «Овца в пальто»…

*

Открываю глаза – в спальне почти светло. И звон никуда не пропал – на соседней подушке вопит мобильник.

Проспал, сука!

– Да! – гаркаю в трубку.

Короткая пауза…

– Евгений Александрович?

Кажется, у меня даже в ноздрях волосы дыбом встали…

«Люблю тебя…» «Женя, пожалуйста…»

Я сдавливаю ладонями виски и наклоняюсь к трубке:

– Ты кто?  

Овца в пальто?..

– Доброе утро, Евгений Александрович, я Элла…

«…Встречайте бурно, мужики! Горячая! Шальная! Гелла!»

Может, я е*анулся?

Стряхивая остатки сна и морщась от болезненного напряжения в паху, я продолжил таращиться на говорящий гаджет.

– Евгений Александрович, Вы меня слышите? – прозвучал из динамика низкий грудной голос.

Нет никаких сомнений в том, что мой член отлично расслышал, потому что рванулся навстречу звуку, доставляя мне ещё больший дискомфорт.

– Вы кто? – интересуюсь у мобильника, отразившего номер офиса.

Кажется, об этом я уже спрашивал, но теперь, когда я чувствую себя окончательно проснувшимся, будет не лишним уточнить.

– Я Элла, с сегодняшнего дня личный помощник Александра Андреевича. Мне необходимо уточнить, во сколько Вы собираетесь приехать в офис, и заодно передать Вам, что если Вы ещё не в здании, то будет лучше сразу отправиться в аэропорт.

Я жадно вслушиваюсь в бархатный тембр, не беспокоясь о том, что от меня снова ускользает смысл слов.

– Простите, Элла, я немного отвлёкся. Не могли бы Вы мне ещё раз повторить всё, что сейчас сказали.

Если обладательница божественного голоса и подумала, что я идиот, то ничем этого не выдала и терпеливо продублировала важную информацию в мои очумевшие уши.

Взглянув на часы, я прикинул, что на завтрак у меня времени не остаётся, а вот утешительный душ – как раз в тему. Со словами «Спасибо, красавица!» я сбросил вызов и лишь тогда включившееся в работу сознание подкинуло образ вчерашней визитёрши. Неужели она? В паху ощутимо полегчало, а настроение скатилось до отметки «паршиво». Да уж – в её случае «красавица» прозвучало как стёб.

Утренний сон сотворил со мной злую шутку, связав несколько мыслеобразов воедино. И если образ Геллы оправдан вчерашней встречей, то за каким хером в мои сновидения проникла та невинная малышка со шрамом на лице? А я ведь о ней уже и думать забыл – ну, случилось и случилось. Совесть неприятно и совершенно некстати заворочалась, и я поторопился в ванную – успокоить её контрастным душем.

28

В аэропорт я успел впритык и только заглушил двигатель, как монументальный гость вывалился из раздвижных дверей здания.

– Евгений? Неожиданно, – удивился Соколов, отвечая на приветственное рукопожатие и даже не пытаясь скрыть кисляк на необъятной роже. – А я почему-то думал, что Диана меня встретит.

Разочарование в его голосе меня нисколько не тронуло, и я с удовольствием озвучил:

– Она улетела сегодня ночью, но объект под моим контролем, поэтому все вопросы можете адресовать мне.

– Что-то с малышкой? – обеспокоился Соколов, а я даже не сразу понял, о чём речь.

– С кем? – получилось слишком резко, но меня всегда выводило панибратское отношение этого мудака к Диане.

– Ну, с ребёнком! – пояснил он. – Я, честно говоря, вообще не понимаю, как Диана оставляет такую кроху! Ей бы хоть ещё полгодика понянчиться. Что ж вы, изверги, запрягли молодую мамочку в работу?! Свою бы, небось, поберёг! А, Евгений?

В груди неприятно кольнуло. Нет, я не забыл, что у Дианы маленький ребёнок, но поскольку она предпочитает в офисе не обсуждать свою личную жизнь, я с удовольствием абстрагировался от того факта, что где-то у неё есть семья. И ребёнок от другого мужика. И жирный пидор Соколов, конечно, не мог удержаться, чтобы не стебануть меня.

И снова во мне вскипели досада и злость! Я же, как долбо*б, распинался… На всё ради неё был готов… Даже на детей! И в то время, пока я, очумевший ведомый осёл, постигал по вечерам с репетитором грёбаное танго, какой-то борзый мудак уже успел с комфортом разместить в моей женщине свой испанский сперматозоид. И, главное, Геныч, сука, поддержал не меня – ни тебе дружеской солидарности, ни патриотизма!

Соколов ещё продолжает что-то бухтеть о семейных ценностях и – пощади мои уши! – о целительной силе любви, утрамбовывая свою квадратную тушу на пассажирское сиденье моего «Лексуса». Что этот потный кусок свинины может знать о любви? Я бесцеремонно врубаю музыку погромче и… погнали! На окружной, несмотря на обычную пятничную загруженность, оказалось свободно и до спорткомплекса мы домчали минут за сорок.

– Очень даже недурственно, – комментирует Соколов и, покинув салон авто, кривится в противовес собственным словам. – Диана говорила, что половина площади уже арендована?

– Почти вся свободная площадь, у Вас устаревшая инфа. Про налоговую даже не спрашивайте, это к нашему специально обученному гению Одиссею.

– Да – ценный кадр, хваткий, с хорошим стержнем.

«Жаль, не в том месте его стержень», – думаю про себя, но Соколов тут же озвучивает мои мысли.

– Слушай, Жень, а он правда заднеприводной?

Я вскидываю руки и с языка едва не срывается: «Для себя интересуетесь?»

– Это Вам, Олег Константинович, лучше у него самого спросить. Чего не видел – того не знаю.

Он понимающе кивает и возвращается к спорткомплексу. Бомбит меня вопросами об оснащении, оборудовании, лицензировании, маркетинговой активности. Я готов и отвечаю, как на блиц-опросе.

– Райончик паршивенький, – резюмирует Соколов, оглядывая старые хрущёвки вблизи нашего сооружения.

– Скажите об этом Диане, – злорадно парирую я, заранее зная, как она уделает этого борова за критику её родного района, который она с таким рвением облагораживает.

Дождь, моросящий с раннего утра, теперь втопил шумным плотным потоком, превращая буйную растительность на роже Соколова в стрёмную старую мочалку. Я даже воспрял духом от этой унылой картины.

– Что за дрянь у вас с погодой творится?! – недовольно ворчит этот боров.

И, судя по недоброму взгляду из-под намокших густых бровей, претензия адресована мне. Но прихватить для него защиту в виде зонта я ни за что бы не догадался, даже если бы меня настойчиво об этом попросили. Поэтому в ответ я пожимаю плечами и весело выдаю нелогичное объяснение:

– Зима, однако!

По дороге в офис мы неизбежно попадаем в пробку и настроение промокшего борова окончательно портится. Он проклинает наш город, погоду, тупорылое движение и жалуется, что страшно проголодался, чем невыносимо меня бесит. Но грубость отец мне не простит, да и сам я ещё не забыл, кто владеет контрольным пакетом «СОК-строя». Скалюсь в кривой улыбке, скрипя зубами.

В приёмную недовольный Соколов вваливается первым и застывает, перекрыв дверной проём.

– Добрый день! – целительные бархатные нотки ласкают мой слух, а дальше нервы новой помощницы, кажется, сдают. – Вы, наверное, Олег Константинович… 

Имя гостя звучит сипло, а потом какой-то неясный звук, похожий на задушенный писк, и надсадный кашель. А ну-ка, кто там? Я заглядываю через плечо Соколова. И это наша сладкоголосая Элла? Вот как такое может быть?! Как этому четырёхглазому бледному недоразумению достался такой голос?

Сквозь огромные окуляры на нас испуганно таращатся два округлившихся глаза. Кажется, карие. Интересно, зачем ей тонировка на очках? Может, у неё один глаз стеклянный? Хотя, это было бы слишком несправедливо.

Как же я понимаю твой испуг, детка! Соколов с поникшими мокрыми патлами – то ещё чудовище! И по внешней привлекательности даже рядом с тобой сильно проигрывает.

– Простите, – сипит девчонка и прикрывает рот изящной ладошкой, безуспешно пытаясь подавить кашель. – Александр Андреевич… – кашляет, – простите, он просил подождать минуту… Извините…

Да хорош уже расшаркиваться перед этим гондоном!

Я вдруг залипаю на её аккуратной ладони с длинными тонкими пальчиками и короткими бесцветными ногтями. Не помню, чтобы я когда-либо уделял повышенное внимание женским рукам. Да и в этих руках ничего необычного… Только почему-то из резервов памяти всплывают руки Геллы, и сейчас я совершенно отчётливо помню её пальцы, гладившие меня по плечам… И длинные красные ногти… Казалось бы, ничего общего с этой бледной ладошкой! Тогда… почему? Что за хрень?

Элла… Гелла… Бред какой-то!

– Я – да! – Олег Константинович, – грозно рычит Соколов. – А вот кто ты, мне интересно знать?

Испуганная мышь по-прежнему прижимает ладонь ко рту, а второй рукой сдавливает горло, стараясь унять першение. Из-под очков по щеке скатывается слеза, и девчонка, охнув, плюхается на стул, скрыв лицо за монитором. Мне знакомо это состояние, и я знаю, что ответить она толком уже ничего не сможет. Единственный козырь – голос – умер, и спрятаться – самое лучшее в данной ситуации.

– А это Элла, наша новая помощница, – я подталкиваю Соколова в спину и, пока он, округлив свинячьи глазки, переваривает полученную информацию, открываю перед ним дверь отцовского кабинета. – Подождём здесь.

– Твой папаша умом тронулся? – взревел Соколов, едва я закрыл за нами дверь. – Он где это подобрал? На какой…

– Её Диана привела! – рявкаю, заглушая рёв Соколова и опережая его комментарий, который мне точно не понравится.

Сейчас я отчётливо представляю полуобморочную мышь и тоже не понимаю, чем руководствовалась Диана, бросая девчонку на амбразуру. Здесь нужны либо железные яйца, как у её помощницы Риммочки, или перепелиные мозги, как у Алинки, занимавшей место в приёмной директора ещё год назад. К счастью, недолго.

– Диана? – с недоверием переспрашивает Соколов и косится на дверь. – Но чем она руководствовалась? Это же лицо вашего офиса…

– А по мне – так лучше посетители будут видеть четырёхглазое лицо, не лишённое интеллекта, чем задний бампер Алинки, в котором ума столько же, сколько и в её симпатичной башке.

– О, вы уже здесь? – в кабинет вваливается отец и протягивает Соколову руку. Улыбка во всё лицо, но взгляд настороженный. – Здравствуй, Олег. Нам Эллочка заказала столик в ресторане… Так, может, сразу туда? И Одиссей к нам подъедет.

– Эллочка? – кривит рожу Соколов и тычет пальцем в сторону приёмной, а у меня зудит кулак.

Да ты на себя посмотри, урод е*учий! У девки аж голос пропал!

– Очень хорошая и умная девочка, между прочим, – удивляет меня отец. – Красота в глазах смотрящего, мужики.

– Жень, ты разве не с нами? – удивляется Соколов, покидая приёмную, а сам пытается рассмотреть нашу мышь, но я перекрываю ему обзор.

– Нет, поработать надо, – отмазываюсь под удивлённым взглядом отца.

От голода в желудке начинается революция, но лохматая рожа Соколова – не самое приятное соседство в ресторане. Наконец, голоса удаляются от приёмной, и я разворачиваюсь лицом к мыши. Милашка!

– Элла, значит?

Она спокойно смотрит на меня сквозь затемнённые стёкла очков и, кажется, даже не нервничает. Мой взгляд невольно соскальзывает на её руки. Руки как руки… Торчат из рукавов жуткого пиджака и совсем сюда не подходят. Да и вся она... неправильная.

– Обед для меня закажи...ТЕ, Элла.

Она тут же хватает ручку, готовая записывать. А я жду вопрос – хочу услышать её голос ещё раз. И продолжаю пялиться на её руки. Больше не на что.

«Красота в глазах смотрящего».

Хм… Думаю, сюрреализм – это не моё.

Милашка продолжает молчать, сжимая ручку длинными тонкими пальцами. Дались мне эти пальцы!

– Элла, тут ничего сложного – просто позвоните в ресторан и скажите, что обед для меня. Они в курсе, что нужно доставить.

Она молча кивает, уставившись своими очками в столешницу, и откладывает ручку. И как, интересно, отец разглядел в ней ум? Или она его бдительность одной фразой усыпила? Так я жду – пусть со мной сделает то же самое. Молчит ведь… помощница!

– Элла… – начинаю, как ласковый змей-искуситель. Самому тошно. – Соколов Вас сильно испугал?

– Нет, конечно! – это звучит даже слишком импульсивно, а очки теперь смотрят на меня. – Это случайно вышло, Евгений Александрович… как будто что-то попало вот сюда, – она взмахивает рукой и касается своими пальцами изящной шеи, чуть ниже розовой мочки уха… прямо по тонкой голубой жилке... пульсирующей. – Наверное, я неудачно сглотнула, и что-то произошло… Даже слезы выступили… Глупо получилось, извините.

Сглотнула… Ой, бл@дь! Молчи лучше! Я своим членом чуть монитор не снёс со стола.

Шея… пальцы… ухо… Я идиот! И извращенец! Закатив глаза к потолку, остаюсь на месте и пытаюсь вспомнить, какие у Дианы пальцы. А уши? Красивые, наверное, как и всё остальное в ней. Не лопоухая – и ладно! Когда в женщине всё идеально, разве заметишь такие мелочи? Вот и ответ нарисовался! Сидит мышь серая, убогая, а уши розовые. Понятно, что они сразу в глаза бросаются! Может, у неё и ещё есть что-нибудь симпатичное? Тщательно скрытое…

Я снова перевожу взгляд на странную девчонку. Такая аккуратная ладонь просто обязана иметь достойное продолжение в виде красивой руки. И плеч… Тогда почему она выглядит, как дура?!

– Элла, а почему Вы… – Стоп, мудила, не так же! – Эм… у Вас плохое зрение?

– Не очень хорошее, – и улыбается бесцветными губами, поблёскивая уродливыми окулярами.

Оправу будто специально подбирала, чтоб пострашнее выглядеть. Нереально выбешивает!

– Я жду свой обед, – ледяным тоном отвечаю на её смущённую улыбку и удаляюсь в кабинет. И всё же успеваю поймать обиженное выражение на очкастой мышиной мордочке.

Нет, не спасти Милашке своей красотой этот уродливый мир!

29

Обед доставили через полчаса, но я уже по уши в работе и, не отвлекаясь, тупо набиваю желудок, чтобы заглушить голод. В какой-то момент шевельнулась странная мысль – обедала ли Милашка. Но шевельнулась и тут же сдохла – это точно не моя забота.

В три часа отец созвал срочное и на хрен никому не нужное совещание. И первым делом – скорее давай знакомить руководителей отделов с деловой мышью. Типа прошу любить и жаловать – моя очередная правая рука. То, что любить её никто не собирается, стало понятно сразу. Мне откровенно похер – а за что её любить – за трепетные уши? Судя по её внешнему виду, в симпатиях окружающих милаха точно не нуждается. Но парочку весельчаков всё же пришлось заткнуть, чтобы впредь не было соблазна постебаться – Милашку на этом посту, как минимум, обязаны уважать. И, кстати, она очень неплохо держится в своём клоунском прикиде. Осанка императрицы, да и причёска, как у Павла I, – оборжаться. Но я серьёзен.

На деловое собрание никто не настроен – пятница же – мысленно все уже давно не здесь. Зевают втихую, чешутся, на часы поглядывают, но терпят – у Соколова разговор короткий – трудовую в зубы и на йух. Я же никуда не тороплюсь и второй час с интересом наблюдаю за Милашкой – смешная и такая сосредоточенная. Забилась в дальний угол и, уткнув нос в блокнот (зачем ей только планшет на коленях?), быстро стенографирует, пока батя в атмосфере всеобщей невменяемости пытается сеять разумное, доброе, вечное. К пяти часам посеял, и народ сорвался, как на электричку, тряся накопителями информации.

Я тоже захотел было рвануть, но взгляд зацепился за охерительную картинку. Или, скорее, сперва среагировали и встрепенулись уши. Милашка до сих пор не выползла из своего укромного угла, а наш гений Одиссей ей что-то втирает, отчего девчонка заливисто смеётся. И нет, этот звук – не хрустальные ручьи. Это как неожиданный живительный ливень после засухи – когда замираешь и молишься, чтобы он не прекращался как можно дольше. Ну ни хрена себе – кудесник Гомосей, что сотворил!

Не знаю, о чём сейчас взмолились внезапно притихшие Соколов с моим отцом, но мне отчего-то захотелось заткнуть этот смех – несвоевременный и сильно диссонирующий с источником звука. С недоумением и непонятной злостью наблюдаю, как адвокатишка оглаживает своим пухлым копытцем Милашкину ладонь и что-то шепчет в розовое ухо. А ей весело! Мне вот даже интересно, о чём этот голубой купидон может ей вещать?

– Оди, тебе заняться нечем? – озвучиваю свой самый приличный вопрос.

– Жека, а разве я перед тобой должен отчитываться? – парирует он и с улыбкой подносит мышиную лапку к своим губам.

Совсем страх потерял, гений! Зато Милашка, кажется, очень довольна – закусывает губу и поблёскивает в мою сторону своими лупами.

– Ты перегрелся, пупс, какой я тебе Жека?

– Такой же, как я – Оди. Спокойно, Евгений… Александрович, я не задержу Эллочку надолго.

Эллочку?!. Они знакомы, что ли? Сука, да с чего это вообще меня должно волновать? Я бросаю быстрый взгляд на Милашку-Эллочку. Красивое имя… и смех… Но чучело же!

Отец культурно пытается мне задать направление, но меня очень вовремя зовёт труба.

У Геныча какой-то особый дар – возникать в самое нужное время. Ну или совсем в неподходящее. Но прямо сейчас его звонок очень кстати. Хотя, мог бы чуть раньше позвонить, пока я не успел выставить себя идиотом. Но наказывать Одиссея за дерзость совсем не комильфо, как сказала бы наша француженка. На хер я к нему домахался?! Пусть развлекает, кого хочет. Принимаю вызов и покидаю кабинет главного.

– Жек, а что за беспредел творится? – ревёт Геныч в ухо. – Твой батя больше не разрешает быть нам вместе?

– Геныч, что за пургу ты гонишь? – вхожу в свой кабинет и начинаю ржать.

– Да не смешно! Я пришёл к тебе с приветом – здесь, внизу, а мой пропуск больше не действителен. Как так, Жек? А я ведь шарлотку испёк, как ты любишь! И ещё у меня новости! Две! Про Геллу! Теперь даже сомневаюсь, стоит ли говорить, когда такое отношение к друзьям.

– Геныч, да заглохни уже и стой на месте, я всё решу. Ты только это… смотри пирог там не сожри от расстройства.

Гелла!.. Чертова кукла! Слишком много я хочу знать о ней, и в ожидании информации меня уже знатно потряхивает. Интересно, что там разнюхал Геныч. Надеюсь, инфа не касается её роста и веса. А то ведь с него станется выдать это за две новости. Только, кажется, мой друг не слишком торопится и уже минут пять трубит в приёмной, развлекая Милашку. Не иначе как вчерашний косяк заглаживает. Хорошо, что Соколов с батей уже свалили, хотя ведь могли и пересечься с Генычем внизу.

«И вновь продолжается бой...» – информирует меня мобильник, а я с раздражением понимаю – пересеклись.

– Да, пап, – подношу трубу к уху и почти дословно знаю, что сейчас услышу.

– Жень, а с хера ли твой Геныч таскается к нам в офис, как к себе домой? Сам не работает и тебе мешает!

– Слушай, давай уже не будем по двадцать пятому кругу. Ты знаешь, что за один бой Геныч поднимает бабла больше, чем я за месяц. Кто на что учился, пап, и не завидуй.

Дальше мне залетает в уши уже привычное – чему там завидовать, что он будет делать лет через пять-десять и сотню раз перетёртое бла-бла, которое я давно научился фильтровать и воспринимать спокойно. К примеру, сейчас я охреневаю от погоды за окном – ещё час назад валил снег крупными хлопьями, теперь же по стеклу барабанит ливень. Февраль удался!

Батя, наконец, выдохся. А я завёлся, потому что из приёмной раздался Милашкин смех! Таким, заведённым, я и вышел в приёмную. Басни друга можно было прослушать и из кабинета, не напрягая слух, но мне нужна инфа иного рода. И что я вижу? Похоже, приличные анекдоты закончились. А этот весёлый центнер сидит на краю Милашкиного стола и скармливает девчонке мой пирог, попутно рассказывая, что белки и желтки нужно разделять, муку обязательно просеять и хорошо бы добавить корицу. И – да! – яйца должны быть тёплыми!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Милашка же взирает на него, как на божество, при этом не забывая уничтожать мой любимый десерт. Даже не знаю, что из этих двух процессов меня бесит сильнее. Думаю, третий – я зае*ался ждать новости. Увидев меня, Милашка так и застыла с куском за щекой – ну точно мышь! А Геныч оторвал от неё умильный взгляд и расплылся в дружеском оскале.

– А вот и Евгений Александрович проголодался, а мы не хотели Вас отвлекать от серьёзной работы.

– М-м… а я уж подумал, что ты яйца согреваешь, прежде чем войти в мой кабинет.

– Да нет, это же я про пирог, – застенчиво лыбится мой добродушный друг. – А ты не бойся, Жек, мы тебе тоже оставили.

– Спасибо, – по интонации моё «волшебное» слово больше походит на грубый посыл. – Но ничего страшного, Геннадий, я подожду, а ты пока можешь девушке про синих китов рассказать.

Милашка, так и не посмевшая возобновить при мне жевательный процесс, направила удивлённые очки на Геныча, а тот тяжело вздохнул.

– Нет, эта грустная история не для Ваших нежных ушек, Эллочка, – Вот на хера он про ушки напомнил? – Я, пожалуй, воздержусь сегодня от трагедий. А то Евгений Александрович, когда голодный – очень злой. А когда влюблённый – ещё и опасен. У него же сейчас только красотка Гелла на устах, вот я и решил шарлоточкой разбавить. А как по мне – имя Элла намного благозвучнее. Вы со мной согласны, Эллочка?

Милашка растерянно пожала плечами, и тут же уголки её губ дрогнули, и она согласно кивнула. Надо же – обрадовалась! Доброе слово и мышке приятно. Как же мало ей надо.

– Ты что несёшь, Геннадий Эдуардович, совсем берега попутал? – тихо рычу и мысленно прореживаю его зубы.

– Так ведь знамо что – пирожок тебе несу, болезный. Всё честь по чести – кушать подано.   

Геныч отодрал пятую точку от стола и прихватил спортивную сумку.

– Не скучайте, милая Эллочка, а мне срочно нужно подгрести к другому берегу.

– Чего ты завёлся, Жек? – Геныч, войдя в кабинет, сразу извлёк из сумки здоровый ломоть пирога, завёрнутый в фольгу, и плюхнул его на стол. – Я, между прочим, для тебя стараюсь!

– Обсуждая Геллу с Милашкой?

– Милашка? – удивился Геныч, кивнув на дверь, и хохотнул. – А что – ей подходит!

– Тебе тоже очень идёт трепаться с бабами. Смотри, брат, а то длинный язык – он и до клитора доведёт.

– Упаси бог! – перекрестился Геныч. – Только, чтоб ты понимал, пацан! Это не пустой трёп, а стратегия! Эллочка ведь здесь с подачи драконихи? Во-от! Она Дианке и задвинет про Геллу. И та перестанет тебя подозревать в неровном дыхании и онанизме. Пусть знает, что теперь твои сердце и член настроены на Геллу! Мне же за тебя тоже обидно – сколько можно уже!

– Даже не сомневайся, грёбаный ты Джельсомино, теперь об этом знает весь этаж, – я усмехаюсь, понимая, что погорячился, призвав Геныча с новостями в офис.

– Да? – он покосился на дверь и хмуро спросил: – И кто этот хер – Джельсомино?

– А это очень добрый, но е*анутый мальчик, которого никто не мог заткнуть. Слышь, давай уже свои новости, но на два тона ниже.

– Новость первая! Позитивная! – гаркнул Геныч и перешёл на шёпот. – Никто твою балерину вчера из клуба не забирал, а уехала она на такси. И это, Жека, самая достоверная инфа, а Витюша – пиZдабол. Я его, кстати, уже ласково предупредил, что за подобную лажу в следующий раз он огребёт нерукотворных пиZдюлей. Но теперь наш добрый друг станет жить по законам благонравия и обязательно предупредит нас, как только появится твоя Гелла. А он обещал, что она появится!

– Может, он и номерок телефона тебе дал? – спрашиваю без особой надежды.

– Нет. Сказал типа не знает, но если бы знал – всё равно пытать бесполезно. Жек, но я не стал, люди обычно слишком чувствительны к моим пыткам. Но зато… Та-да-ам! Вчерашние настольные игры – это был чистейший экспромт от нашей пташки… Пардон – твоей. И всё, как я понимаю, ради тебя! Так что по чужим столам твоя Жар-птица не порхает и сиськи никому не показывает. Ты польщён? И, главное, она тебя не забыла, Жек! Ну, и что ты мой пирожок не ешь? Я старался!

– Спасибо, брат, – я разворачиваю пирог и улыбаюсь, как придурок.

Даже подумать не мог, что слова Геныча настолько подбросят моё настроение. В общем-то, ничего особенного, но мою лыбу уже не стереть. Опекая нас с Максом уже столько лет, Геныч вряд ли осознаёт ценность своих поступков. Будучи на год моложе меня, он привык быть наседкой. И мы с Максом привыкли. Удивительно, но сам Геныч почти никогда не просит о помощи.

Я думаю, что даже если меня застать врасплох и задать вопрос: «Кто лучший человек на свете?» – ответ будет однозначным. Мне часто хочется сказать об этом Генычу и крепко его обнять… но… Пошёл он на хер – расплачется ещё от счастья, придурок сентиментальный.

Внезапно ожил мобильник. Наташкин звонок сейчас никак не вписывается в мой позитив, но проигнорировать я её не могу. Вчера мы с Генычем заскочили на её днюху всего на полчаса и умчали в «Трясогузку». Всё как нельзя лучше, потому что терпеть весь вечер Вику – то ещё удовольствие. Мы расстались больше года назад, но она предпочитает до сих пор считать наш разрыв моим временным бзиком. К слову, Наташка с моей матушкой думают так же.

– Ты чё трубу не берёшь? – Геныч заглядывает через плечо. – Оу, систер!

– Беру! – подавляя вздох, принимаю вызов: – Наташ, что-то срочное?

– Жень, лучше не беси меня, ты ещё за вчерашнее не реабилитировался. Ты сейчас в офисе?

Очень хочется сказать «нет», но ведь рядом со мной Геннадий!

– Привет, Натах! – горланит этот мудозвон, и Натаха реагирует мгновенно:

– Можешь не врать, я видела твою тачку на парковке. Скоро буду, и только попробуйте свалить! Геночке привет!

Куда же от тебя свалишь, мелкая прилипала?!

– Геныч, ты мудак!

– Да? – искренне удивляется. – А почему?

– Сейчас будет нам с тобой обоим счастье.

– Ну и ладно, – улыбается. – Вот если бы у меня была младшая сестрёнка, я бы радовался.

– Я тоже радуюсь, – звучу безрадостно. – Но в детстве я хотел брата.

– Фу-у! Вот ты, бл@дь, извращенец! Надеюсь, ты брату об этом не сказал?

– Да пошёл ты! – до меня доходит, и мы начинаем ржать.

– Не, Жек, а кроме шуток, я думаю, что девочки прикольнее мальчиков. Я бы хотел дочку, – Геныч с блаженным видом закатывает глаза. – А ты?

– Подумаю об этом лет через десять, – и не кривлю душой.

Один мой благой порыв был жёстко подавлен. Теперь пусть у всех будут дети, но я – пас.

– Да через десять лет ты уже будешь старым бздуном, а детей ещё вырастить надо.

– Геныч, тебе больше поговорить не о чем?

– А чем тема плохая? Вот прикинь, какие от тебя красивые девочки будут. А от меня? Ну если только для меня найдётся вторая дракониха, и её гены победят… Нет, нельзя мне дочек. Вдруг их потом замуж никто не возьмёт?

Стук в дверь раздаётся синхронно с моим ржанием. Наташка на метле, что ли, примчала?

– Войдите, – громко разрешает Геныч. – Вторую новость, Жек, я тебе потом озвучу.

А разве их было не две?

Но в дверях уже нарисовалась… Милашка. Нет, что ни говори, а девка – полная жесть.

– Евгений Александрович, извините… Мне здесь оставаться, пока Вы не уйдёте, или можно идти домой?

Ответить я не успеваю.

– Эллочка, да идите, конечно, моя гулюшка, – воркует басом Геныч. – Отдыхайте! И солнечных Вам выходных!

Актуальное пожелание под шум февральского дождя. Но я киваю, соглашаясь с Генычем – идите-идите! Солнечного пути!

– Спасибо. До свидания! – звучит музыка для моих ушей и очки исчезают.

– А прикинь, Жек, если я и плюс вот такая Эллочка! – эмоционально восклицает Геныч. – Тогда же вообще страшно иметь детей! И кто полюбит такую дочку, кроме меня?

– Бл@дь, Геныч! – одёргиваю его рычащим шёпотом, понимая, что Милашка в приёмной могла услышать и, обернувшись на дверь, упираюсь взглядом в её очки. Мне даже кажется, что они ещё больше стали.

И всё сразу в кучу – сцепленные на груди ладошки, беззащитная тонкая шея и розовые ушки. И огромные блестящие очки…

Я не знаю, почему она здесь. Справа, там, где был Геныч, сейчас очень тихо. Он, наверное, умер с горя.

– Что-то ещё, Элла? – спокойно спрашиваю, но… Сука! Я не спокоен.

– Ни-ничего… простите, – и снова неслышно исчезает за дверью.

30 Элла

Этот день оказался невероятно сложным и информативно перегруженным. По пути на работу в ушах продолжал звенеть издевательский смешок Инессы. Легко веселиться за чужой счёт, ведь это же не ей предстоит изображать пугало перед глазами десятков людей, а главное, перед любимым мужчиной.

Но беспокойство о собственной непривлекательной внешности притупилось, стоило мне включиться в рабочий процесс. Моя предшественница, суровая и уже немолодая женщина, ожидала меня в приёмной в таком взвинченном состоянии, что будь я вдобавок к своим прелестям одноглазой и хромой, её бы это не смутило. Наставница из неё оказалась – так себе, и больше, чем о делах, женщина вздыхала о своих внуках, которые по моей милости остались в этот утренний час без бабушкиной опеки. Я скромно заметила, что ни о чём её не просила и посоветовала перенаправить свои претензии Диане, за что тётка едва не спалила меня взглядом.

А потом в офис явилась Дианина помощница Римма – красивая, как ангел, и злая, как гиена. Я уже приготовилась обороняться от обеих дам, но Римма, едва смерив меня ничуть не удивлённым взглядом, – скорее всего, не узнала, – отдала команду запоминать или записывать и атаковала нервную тётку на предмет что, где, когда. Список и контакты сотрудников, расписание, документы по проектированию, по строительству и ещё великое множество нужных и важных папок.

Конечно, я всё не запомнила, но догадалась записать на видео, хоть и не сразу. Под давлением Риммы тётка выдавала информацию, как из пулемёта, и застонала о покинутых внуках лишь когда в приёмной появился директор. Александр Андреевич, в отличие от Риммы, был явно впечатлён и озадачен моей внешностью, заставляя и меня о ней вспомнить и смутиться. В процесс знакомства снова включилась Римма, но уже после того, как послала тётку развлекать внуков. Правда, это было сказано в такой форме, что как будто и не к детям отправила, а к каким-то чужим и очень взрослым внукам.

Собеседование с боссом прошло, на удивление, легко и быстро. Ланевский-старший оказался очень приятным мужчиной и не производил впечатление требовательного тирана. И Римма выключила стерву и позволила себе немного кокетства. И лишь когда Ланевский упомянул, что ждёт из Москвы главного акционера компании, Соколова, Риммочка вмиг посерьёзнела и засобиралась по делам. Перед уходом она оглядела меня насмешливым взглядом и хмыкнула.

– Неожиданный маскарад, Элла Алексеевна!

Надо же, не забыла, как я ей представилась в нашу первую встречу. Впрочем, она не ждала от меня никаких объяснений и продолжила:

– Хотела дать тебе дружеский совет, чтобы ты не вздумала пускать слюни на Женьку Ланевского и не велась на его кобелиное обаяние... Но вижу, ты уже сама решила эту проблему. Очень креативно, надо сказать, и радикально. Ладно, если возникнут проблемы и вопросы по работе, обращайся, – она сунула мне в руки стильную визитку и, задрав нос, добавила: – Только не слишком часто. Удачи, Элла Алексеевна!

И гордо удалилась из приёмной. Вот же, деловая колбаса, строит из себя всезнайку! Новость о том, что Диана улетела к себе в Париж, меня, скорее, обрадовала. И очень удивило, что она обо мне не забыла и поручила Римме провести со мной утренний инструктаж. Спасибо, конечно… Но что-то мне подсказывает, что будет лучше, если у меня не случится никаких проблем и не будет причин обращаться к Римме за помощью. И откуда она всё знает?  Уже позднее Ланевский пояснил, что Римма в делах «СОК-строя» не одну собаку съела, потому что несколько лет была личной помощницей Соколова, пока её не переманила Диана.

Несколько лет? Со школьной скамьи, что ли, начала трудиться?

Проблема возникла очень скоро. Но тут Римма мне точно не помощник. Я даже подумать не могла, что звонок на Женин мобильник потребует от меня столько моральных сил. А с другой стороны – что я тогда вообще тут делаю? И я справилась очень достойно – руки дрожали, а голос нет. Но Женечка всё равно не заметил бы моего волнения. Мне даже пришлось дважды повторить информацию в его не проснувшиеся уши, прежде чем парень понял, что от него требуется и отключился от меня со словами «Спасибо, красавица!». Это была издёвка? Или просто шаблонная фраза? Ох…

Александр Андреевич меня снова вызвал к себе, ненавязчиво прощупал уровень моей компетентности, и к моему огромному облегчению, остался очень доволен. Даже пообещал не слишком загружать меня в первую неделю, чтобы я освоилась и привыкла к новой должности. И я начала активно осваиваться, в какой-то момент даже забыв о волнении.

Оно вернулось с появлением гостя. Нет, меня вовсе не испугал огромный и неприветливый патлатый мужик. Но, заметив за его спиной Женю, я то ли неправильно вздохнула, то ли слюной подавилась и – какой позор! – закукарекала, как простуженный петух, закашлялась, а из правового глаза брызнули слёзы. Пока приходила в себя, я успела сто раз проклясть своё настойчивое стремление здесь работать! А потом стало очень стыдно за своё малодушие. Назвалась ведь груздем – сиди теперь в кузове и отрабатывай блатное место.

Ох, как же жарко здесь, на этом месте...

– Элла, значит? – Женя завис над моим столом, сверля меня синющими глазами.

Надеюсь, это риторический вопрос, потому что голос пропал, но зато я выдержала его взгляд.

– Обед для меня закажи...ТЕ, Элла, – брошено так небрежно, а это его приставленное «ТЕ» прозвучало в точности, как Риммочкино «Элла Алексеевна».

Женечка, почему же ты не отправился в ресторан вместе со своим отцом и этим бородатым грубияном?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Хватаю ручку и готова записывать. Но он молчит. Почему? И так пристально разглядывает... Неужели узнал?

Дальнейшее мне совершенно не понятно – ни его вопросы, ни реакция на мои ответы. К чему это беспокойство? А злость от чего? Наверное, я его раздражаю... Ну что же – неприятно, но этого следовало ожидать.

– Я жду свой обед! – так грубо и холодно.

Конечно! Всё будет исполнено, мой любимый босс! Иди уже, работай, дурачок неуравновешенный.

То, что Женя псих, стало понятно на собрании, которое в срочном порядке созвал Александр Андреевич. Нелегко мне далось знакомство с руководящим составом. Насмешливые взгляды сверлили меня два часа, но от едких комментариев спас Женя. Стало так приятно… Но ненадолго. Вот с чего он взъелся на Одиссея?!

Адвокат оказался очень приятным молодым человеком. Поздравил меня с первым рабочим днём, вручил свою визитку. Только, в отличие от Риммы, разрешил обращаться за помощью в любое время. И выглядел он при этом очень искренним. Конечно, я не собираюсь ему докучать, но всё равно благодарна за его тепло и участие. Хотя и понимаю, что вся эта опека с подачи Дианы. Не понимаю только, с чего бы ей это делать? Милой и доброй её даже слепой и глухой не назовёт.

Я вдруг вспомнила её мастер-класс на пилоне. В тот раз она сказала, что я такая же ловкая и гибкая, как шест под моей рукой, когда я не смогла с первой попытки повторить за ней сложный трюк. А потом назначила меня инструктором. Где логика? И помощница у неё такая же звезданутая.

А Одиссей совсем другой. Он общался со мной, как с привлекательной девушкой, флиртовал и даже руку поцеловал. А ещё шепнул пару едких и очень метких комментариев в адрес Соколова. Я рассмеялась, а Женька начал придираться к Одиссею. А за что? Значит, обижать Женя меня не позволил, но и развлекать запретил... Я что для него – офисная мебель?

Видимо, да. Это стало ясно, когда появился его друг и посмел задержаться рядом со мной. Гену я ещё вчера простила за его дурацкие гримасы. Хотя он и не заслуживал, ведь галантность он проявлял в отношении красотки Геллы. Но зато сегодня он полностью реабилитировался. Яблочный пирог в исполнении брутального мужчины, наверное, способен растопить любое девичье сердце. И я не стала исключением. А его юмор покорил меня окончательно. А потом явился Женя с недовольной физиономией и всё испортил. Хотя… и не так чтобы всё...

Теперь вот сижу и думаю, что у меня раздвоение личности.

«У него же сейчас только красотка Гелла на устах».

«А когда влюблённый...»

Слова Гены вызвали такое ликование в душе! Я с трудом сдержала свои эмоции в присутствии ребят. А теперь мне вдруг стало обидно... Как дура, сижу и ревную Женю к Гелле. Разве не глупость? Мы обе его ревнуем – и я, и моё очкастенькое альтер эго. Боже мой, кажется, у меня не раздвоение, а растроение личности. С ума сойти! Это же ненормально! А с другой стороны, если я это осознаю, то, значит, не всё потеряно.

Очередной громогласный рык Гены за дверью кабинета выдергивает меня из путаных мыслей. И очень вовремя, пока я сама с собой не подралась.

С удивлением обнаруживаю, что рабочий день мой закончен, но не знаю, могу ли я уйти, пока Женя ещё здесь. По-хорошему, спросить бы надо… У меня сегодня ещё занятия с моими тётеньками и надо подготовиться. Тяну время, наводя порядок на столе, достаю пальто из шкафа и вешаю обратно. Почему мне так страшно встречаться с ним взглядом? Вот Гелла точно не стала бы сидеть и стесняться.

Я решительно подхожу к двери…

– Нет, нельзя мне дочек. Вдруг их потом никто замуж не возьмёт? – сокрушается Гена.

Интересные у них разговорчики.

Женин смех добавляет мне смелости, и я стучу.

– Войдите, – басит Гена. – Вторую новость, Жек, я тебе потом озвучу.

Открываю дверь и взгляды обоих парней скрещиваются на мне. Женин, мрачный и задумчивый, мне не очень нравится, но я ведь не покрасоваться пришла.

– Евгений Александрович, извините… Мне здесь оставаться, пока Вы не уйдёте, или можно идти домой?

Но отвечает мне Гена:

– Эллочка, да идите, конечно, моя гулюшка. Отдыхайте! И солнечных Вам выходных!

Я невольно бросаю взгляд на тёмное окно, по которому барабанит дождь. Женя молчит, но согласно кивает – разрешил, благодетель.

– Спасибо, – вежливо улыбаюсь. – До свидания!  

Но на меня никто уже не смотрит. Ну и ладно.

Не успеваю полностью захлопнуть дверь, как вдруг вспоминаю – ой, а как же ключ от приёмной?

– А прикинь, Жек, если я и плюс вот такая Эллочка! – говорит Гена. Вопрос застыл на языке, а я – в дверном проёме. – Тогда же вообще страшно иметь детей! И кто полюбит такую дочку, кроме меня?

Я совершенно не понимаю, зачем Гена приплюсовал меня к себе. Я не хочу к нему. И детей хочу не с ним. Но его слова, как болезненная оплеуха.

– Бл@дь, Геныч! – рявкает Женя и поворачивается в мою сторону.

– Что-то ещё, Элла? – спрашивает, как ни в чём не бывало, а Гена таращится на меня, растянув губы в широкой улыбке, больше похожей на гримасу.

– Ничего… простите…

Прикрыв за собой дверь, я несколько секунд стою, не двигаясь, и пытаюсь понять, что мне сейчас делать. Беспорядочные и жалящие обрывки мыслей мешают мне, не дают собраться. Нужно что-то другое… Что?

«У рождённых овцами копытца не заточены под рукоять кнута...»

«Руки и ноги имеются? Так пусть добавит голову... или продолжает пастись в общем стаде и надеяться, что кто-нибудь из жалости отшлифует её порченую шкурку».

То, что надо – хлёстко и отрезвляюще!

Я не порченая! И не овца! Пусть моя офисная Эллочка мало похожа на домашнюю, но она совсем не страшная! И не кривая! И не тупая! Почему вдруг с ней страшно иметь детей? У меня будут замечательные дети! Умные, красивые и добрые! Обязательно добрые. Они вырастут в любви и никогда не станут овцами! И овец обижать не будут...

Я хватаюсь за эту жизнеутверждающую мысль, как за крепкий надёжный мостик, и карабкаюсь из этого болота, подальше от двух уродливых крокодилов.  

А на выходе из лифта меня поджидает очередной сюрприз… Почему я ни разу не подумала, что могу встретить в офисе Наташу? Я столкнулась с ней нос к носу и от неожиданности выпучила глаза. Небось, и рот распахнула. Хорошо хоть не догадалась поздороваться. Я очень быстро взяла себя в руки и, обогнув препятствие в виде бывшей подруги, устремилась к выходу из здания. И чёрт меня дёрнул оглянуться! Наташа не вошла в лифт и продолжает смотреть на меня.

Что надо? Вам показалось, девушка!

На улице дождь ещё больше усилился, а зонт я забыла в офисе. Не беда – не сахарная!

– Да, Витя! – отвечаю на входящий вызов и выслушиваю эмоциональную исповедь о том, как ушлый крокодил Гена навёл шороху в «Трясогузке» и вытащил из Вити обещание предупреждать его о моих спонтанных выступлениях.

– Эл, думаю, тебе пока не стоит сюда соваться. Пусть остынут немного наши сыщики. К тому же их новый друг очень хочет от тебя приват. Знаешь, сколько предложил?

Кто, интересно? Максим или Пиджак? Вряд ли Максим. А впрочем, какая разница.

Внезапная мысль вызвала у меня злорадную улыбку.

– Вить, обязательно предупреди мальчиков, что я буду в воскресенье.

Ох, нет – у меня же занятия будут!

– Эл, какое воскресенье, обалдела? Ты меня не услышала, что ли?

– Я слышу, Витюш. Ты прав – не надо в воскресенье. Скажи им, что я буду завтра.

31

 Завтра!

Это слово обладает какой-то особенной магией. Сегодня ты можешь отложить учебу, не доделать работу, съесть лишнее пирожное или даже целый торт. Сегодня можно позволить себе слабости и глупости, ведь наступит завтра – и всё можно исправить. Сесть на диету, заняться спортом, заполнить пробелы в учёбе и бросить курить.

Но я не курю, учусь на отлично и у меня стройное спортивное тело. И завтра всё это останется со мной.   

Я проснусь решительной воительницей и сожму кнут в своих… крепких ладонях! Буду вызывающе красивой и смелой. И гордой! Но завтра…

А сегодня я хочу к маме – поплакать, пожаловаться и почувствовать её тёплые объятия. Хочу, чтобы мама сказала: «Эллочка, моя бедная маленькая девочка, не плачь, всё будет хорошо. Ты у меня настоящая красавица, и твой Женька ещё сто раз пожалеет, что не разглядел такое сокровище! А этот Генка…»

Нет смысла придумывать кары на Генкину голову и грезить о Женькином прозрении, потому что для этого недостаточно, чтобы просто наступило завтра. К тому же ничего подобного моя мама не скажет, потому что мне некогда к ней ехать, а по телефону – всё не то… Лишь живое тепло и прикосновения способны согреть душу. А Диана наверняка сказала бы, что слёзы и страдания из-за мужчин достойны лишь презрения. Это слабохарактерность! И лишь борьба достойна похвалы и поощрения. Поэтому я не плачу, и никто не узнает, что сейчас я чувствую себя несчастной заблудшей овечкой в промокшем парике и… О, господи! Почему я до сих пор в этих ужасных очках?!

Я поспешно снимаю их и прячу в сумку, внутри которой тоже сыро и неприятно. Ну и февраль выдался! Прибавляю шаг, почти переходя на бег, и уже спустя несколько минут врываюсь в подъезд. Сейчас Инесса – моя единственная надежная гавань, и я мчусь через ступеньку, чтобы забраться под её заботливое крылышко.

После третьего звонка в дверь я начинаю волноваться, и в голову невольно лезут всякие ужасы. Инесса ведь должна быть дома... Что-то случилось? А может, Жоржик пришёл, и они сильно увлеклись? Быстрые шаги за дверью не принесли облегчения – Инесса никогда не топает, как слон, она порхает...

– Где твой зонт?! – рявкает... всё же Инесса. И глазищами грозно сверкает.   

Макияж размазан, волосы, как после удара током, а её любимый халатик порван на груди. Вообще на неё не похоже.

– Хто? – раздаётся из недр квартиры недовольный голос Жоржика.

– Транда в задрипаном пальто!

Ну точно я не вовремя. Но пятиться назад совсем уж глупо. И почему я транда-то? Ответ на мой невысказанный вопрос последовал незамедлительно:

– Ты почему не носишь мой подарок? Не нравится? – звучит как угроза, и я теряюсь.

– Почему не ношу? Очень даже ношу, но я же не могу в разных образах носить одни и те же вещи. Красивое пальто для красивой Эллы. Сейчас надену его на занятия.

Я устало стаскиваю с себя мокрый парик и бросаю на кожаную банкетку и лишь после этого начинаю раздеваться. А Инесса брезгливо, как на мокрую крысу, взглянула на мою сброшенную причёску и, громко стуча босыми пятками по полу, исчезла в квартире. Следовать за ней совсем нет желания, когда она в таком настроении.

Обняв сумку, я привалилась к стене и прикрыла глаза. Я просто расслабилась – привыкла к Инессиной заботе, полюбила её, вот и принимаю всё близко к сердцу. Наверное, пора уже вспомнить, что я не её внучка, а нанятая компаньонка, и мои обиды здесь совсем неуместны.

– Ну и что ты трёшься здесь, как бедная родственница? Тебя в угол поставили? – вернувшаяся хозяйка квартиры подбоченилась и нехорошо прищурилась. – Что ты с сумкой обнялась – никак большую зарплату получила и боишься, что спиZдим?

– Конечно, нет, Инесса Германовна, – натянуто улыбаюсь. – Я Вам доверяю. Да и до зарплаты ещё далеко, я ведь только первый день отработала.

– А какого хера ты здесь застряла тогда?

От направленного на меня злого взгляда мне хочется втянуть голову в плечи.

– Я... обещала маме приехать, она меня ждёт, и... наверное, я зря разделась. Можно я сейчас поеду? Пожалуйста, мне очень нужно.

Вру так неумело и глупо, но больше ничего не приходит в голову. Я так сильно хочу уйти отсюда... Так сильно!

– Уё*ывай! – выплёвывает Инесса. – Ускорения придать?

Качаю головой, пытаясь не расплакаться, и торопливо обуваюсь. От волнения никак не могу попасть ногой во второй сапог, а когда попадаю, стопа не входит, словно её раздуло с перепугу.

К Инессе присоединяется хмурый Георгиос, и двое враждебно настроенных дорогих людей – это уже выше моих сил. Я хватаю насквозь промокшее пальто и пулей выскакиваю за дверь, подволакивая полунадетый сапог. Только бы не разреветься у них на глазах.

В полной тишине я допрыгала до четвёртого этажа и только здесь остановилась, чтобы обуться как следует. Только не плакать! Надо успокоиться, ведь ничего ужасного не случилось. Майор постоянно мне грубил и оскорблял, но это никогда не вызывало во мне подобной реакции. Это моя ошибка... В разочаровании всегда виноват очарованный. Это всего лишь очередной урок – прививка от наивности и доверчивости. Не плакать!

С сапогом я справилась, а надев мокрое пальто, мгновенно продрогла.

– А ну, стой! – раздалась команда сверху, и я снова устремилась вниз по лестнице. – Стой, кому сказала! Вот же овца глупая!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Точно – овца! Из глаз всё же брызнули слёзы, и я уже перестала прислушиваться к словам Инессы. На втором этаже услышала сверху громкий и быстрый топот и ускорилась. Судя по звукам, это может быть только грек, прыгающий через десять ступенек. Догонит ведь!

Выбежав из подъезда на улицу, я заозиралась по сторонам. До ворот, закрывающих двор, слишком далеко, кусты все голые, а за спиной приближающийся топот. Я рванула вправо и присела за ближайшей машиной. Дождь немного стих и теперь моросит по-осеннему, но к моему настроению любой сгодится.

Подъездная дверь распахнулась с таким страшным грохотом, словно мой преследователь жаждет расправы. Даже выглянуть страшно и слёзы застыли. Я совсем не понимаю, что случилось... Может, у Инессы дома что-то пропало и она думает на меня? А может, майор к ней приезжал и наговорил про меня гадости? Но Инесса не такая – она не станет никого слушать... Но она почему-то очень злая. Что я успела натворить?

– Элиа! Эй! – горланит Жора уже где-то далеко, а я осторожно выглядываю из-за авто. – Элиа!

Он маячит почти в самом конце двора, у ворот. Мамочки! Он же полуголый! То ли в одних трусах, то ли в шортах... И под дождём! Бедненький, простынет ведь. Противная бабка с первого этажа, выгуливающая свою собачку, что-то грубо крикнула парню и замахнулась костылём. Я уже собралась выйти из своего укрытия, но подъездная дверь снова открылась и на улицу выбежала Инесса. Ну хоть она догадалась одеться.

– Инесса, это не твой голый мужик скачет по двору? – торопится выяснить любопытная старуха. – Что случилось-то?

– А ты не знаешь? Квартиру твою затопило, пока ты тут варежку на чужих мужиков разеваешь. Поторопись, пиZда на костылях, и зонт не закрывай.

Бабка охнула и заковыляла к подъезду, а её чокнутая собачка на спичечных ножках неожиданно обнаружила моё укрытие и залилась визгливым лаем, прыгая вокруг меня в попытке нагнать ужас. Я вообще-то люблю собак, но этой очень хочется дать пинка.

– Ко мне, Султан! Ко мне! – заорала старуха.

– А ну забирай свой кусок Султана, а то я ему сейчас быстро перекрою подачу кислорода, – пригрозила Инесса и направилась в нашу сторону, видимо, поняв, что собака не просто так брешет.

Оставаться на корточках очень неловко, зная, что сейчас Инесса меня увидит. Я выпрямилась в полный рост, а Султан совсем взбесился, заходясь в истеричном лае. Но услышав многообещающее «Ах ты, падлы кусок!», поджал хвост и втопил к хозяйке.

– Вот дура! – поприветствовала меня Инесса. – Ну-у?! И что ты тут присела под дождём, думаешь, недостаточно выросла? А ну, марш домой!

Чувствуя, что слёзы снова близко, я не могу сказать ни слова и такой дурой себя чувствую, взирая сверху вниз на строгую командиршу с голыми ногами и в зимней шубке. Инесса неожиданно всхлипнула, сделала шаг ко мне и обняла.

– Да что ж вы такие нежные, слова вам не скажи! Ну, прости дуру старую – разнервничалась я, а ты под горячую руку попала. И было бы из-за кого!.. Я тебе так скажу – все беды на этом свете из-за мужиков! Они вообще страшные существа, да ещё и хороших людей е*ут. Не обижайся, моя маленькая, ты здесь ни при чём. Всё этот кобель блохастый виноват!

– Султан? – удивилась я.

– Да какой из него, к х*ям, султан? Вон он, бегает, придурок, тебя разыскивает! Ох, боюсь, ещё один такой финт с его стороны – и он у меня евнухом станет! – Инесса отстранилась от меня и как заорёт: – Жоржик, ко мне! Нашлась пропажа!

– Где-э? – парень устремляется к нам.

– В пиZде! Как войдёшь – налево повернёшь! – гаркнула в ответ Инесса и взяла меня за руку. – Пошли быстро! Сейчас залезешь в горячую ванну и расскажешь про свой первый рабочий день. А потом я тебе поведаю, какие у нас тут страсти творились.

32

После наших пряток и догонялок под дождём нежиться в горячей ванне было неразумно – я бы раскисла, расслабилась и уже вряд ли была бы способна вдохновлять и заряжать энергией своих великовозрастных учениц. Для них я тигрица – сильная, ловкая и уверенная в себе. И мне льстит то, что каждая из этих женщин мечтает быть похожей на меня, красивую и дерзкую искусительницу. Поэтому, приняв тёплый душ, я взбодрилась нелюбимым крепким кофе, с помощью Инессы привела себя в порядок и под её же неусыпным надзором отправилась на занятие по стрип-пластике. Чувствуя свою вину, Инесса весь вечер ходит за мной, как привязанная. Наверное, испугалась, что после занятий я сбегу от неё к маме. Да куда же я сбегу? И разве я могу оставить женщину в таких растрёпанных чувствах. Ей сегодня тоже пришлось несладко.

Сегодня Инесса узнала, что любимая внучка не сможет к ней приехать на весенних каникулах, и что её единственный сын тронулся умом и купил супруге двухнедельный тур по Европе.

– Старый маразматик! – сокрушалась Инесса. – Не удивлюсь, если он к своей Жоржетте ещё и телохранителя приставит – какого-нибудь молодого жеребца! Меня окружают одни идиоты, они же меня в гроб вгонят!

Я выслушала молча и участливо, вовсе не обольщаясь, что меня не причислили к окружающим идиотам и зная, что это ещё не все неприятности.

Спальня Инессы, ещё утром напоминающая будуар принцессы, теперь выглядит, как поле битвы. Но невообразимый бардак и погром удивили меня куда меньше, нежели сияющий хромированным блеском новенький шест у изножья широкой кровати. Вот этот неодушевлённый танцевальный партнёр и стал причиной разразившейся драмы.

Оказывается, Инесса уже давно задумала установить в своей спальне шест и готовила нам с Жорой сюрприз. И он удался! После двухдневного скитания молодой грек вернулся в родную гавань и обнаружил свою женщину в смелом соблазнительном наряде, а в её спальне – двух молодых мужчин. Вот уж не думала я, что улыбчивый добродушный Жоржик настолько ревнив и горяч – бросился уничтожать соперников, даже не разобравшись, по какой причине они находятся на чужой территории. Инесса со смехом рассказала, что её отважный Жорж сражался, как лев, но силы оказались неравны... То-то я смотрю – старые синяки на его красивом породистом лице сегодня обрели свежие краски.

– Инесса, но почему? – я искренне недоумеваю. – Жора ведь не дикарь и не настолько глуп, чтобы без оснований бросаться на незнакомых людей... Они же могли быть... да кем угодно! Парни ведь были одеты… – предположила я, не посмев придать словам вопросительную интонацию, и умоляюще взглянула на Инессу.

– За кого ты меня принимаешь?! Двоих мне уже не осилить, – с сожалением ответила эта невероятная женщина. – Положительные эмоции тоже следует дозировать, чтобы не перегружать сердце. И, конечно, Жоржик прекрасно понял, что они специалисты по установке оборудования, но, видимо, в его памяти ещё свежа история нашего знакомства. Жоржик ведь у меня межкомнатные двери устанавливал, вот тогда-то я и оценила его потенциал, – Инесса многозначительно поиграла бровями, а я сочла за благо не уточнять, как она разглядела этот самый потенциал и что она вообще подразумевает под этим словом.

Прожив с этой женщиной в одной квартире больше месяца, я невольно научилась искать во всех её словах скрытый подтекст. Но история знакомства с Жорой меня откровенно удивила.

– Двери устанавливал? А как же он без владения языком?

– О-о! Как раз-таки языком он владел мастерски, – хохотнула Инесса, а у меня от смущения даже коленки, кажется, покраснели. – На самом деле он с напарником работал. Тот русский, но пять лет прожил в Греции и Жоржика моего переманил, а потом наё*ывал его безбожно, пока на меня не нарвались. Так что я спасла этого дурачка.

– Повезло Жорику, – не очень уверенно пробормотала я. – А я почему-то думала, что вы на модельном кастинге познакомились...

– Это я его туда впихнула, минуя все кастинги. Уж, конечно, ему повезло! А он, кобелина неблагодарный... Я ведь, Эллочка, прекрасно знаю, где и с кем он шоркается, и, заметь, ни разу не предъявила ему претензии. Понимаю, что мужик молодой и должен развлекаться. В конце концов, и личную жизнь ему когда-то надо устраивать. Это сейчас я ещё молода и хороша собой, но пиZдец не дремлет и уже не крадётся незаметно, а прёт на меня в полный рост. Такими темпами лет через десять и морда, и сиськи обвиснут...

Я поискала беглым взглядом Инессины сиськи и подумала, что ей такая беда вряд ли грозит.

– А ты видела, что он мой парадный халатик порвал? Псих больной!

– Мне кажется, он Вас любит и страдает от ревности…

– ХуYнёй он страдает! Этот шакал и свою личную жизнь успевает настраивать, и в мою бесцеремонно прётся. А ведь я почти зацепила мужичка, когда этот херов грека вернулся и устроил мне здесь бои без правил. А потом мириться со мной вздумал… Насильно!

Я сочувственно и очень поспешно закивала, ни в коем случае не желая знать подробности. Но тут Инесса вдруг вспомнила, что мне тоже есть о чём рассказать.

В розовой, вкусно пахнущей пене, я ощущаю такое блаженство, что от моей недавней обиды на Инессу почти не осталось следа. Вернее, обиды совсем не осталось, но включилась осторожность. Я поняла, что не стоит расслабляться и безоговорочно доверять постороннему человеку. Нет, конечно, считать Инессу посторонней я всё равно не смогу, но и, как прежде, боюсь, уже не будет. Это не я такая рассудительная, просто включился инстинкт самосохранения. Я вдруг осознала, что сегодняшняя фаворитка завтра легко может получить жёсткий пинок под зад, и мне следует быть готовой к подобному повороту.

Когда я шла домой (а ведь за короткое время я привыкла считать это место своим домом), мне хотелось выплеснуть все обиды, скинуть тяжесть этого дня, получить мудрый совет или пусть даже критику. Но всё пошло не так, и теперь откровения застревают во мне, продолжая ранить. Сейчас я каждую минуту ожидаю вспышки недовольства и грубости, и Инессе приходится по крупицам вытягивать из меня информацию, которой я делюсь очень осторожно. Я бы и вовсе ничего не рассказала, но больше мне не с кем посоветоваться. Да и образ дурнушки Эллы полностью зависит от моего эмоционального визажиста.

Инесса чутко уловила во мне перемены и теперь изо всех сил старается вернуть моё расположение, не растеряв при этом чувство собственного достоинства. Мне жалко её, и я совсем не хочу, чтобы эта боевая женщина лебезила передо мной, сопливой девчонкой. Я готова принять, что она… Ну, вот такая она – резкая, переменчивая, взбалмошная грубиянка. А ещё очень добрая, щедрая, искренняя и ранимая. Она говорит, что любит меня, и я ей верю – правда верю! Но постараюсь не забывать, что здесь я лишь временная квартирантка и лучше бы мне не распахивать так бесхитростно свою душу, чтобы потом не было очень больно.

– Инесса, я бы очень хотела выглядеть на работе хоть немного симпатичнее. И ладно очки, но этот парик просто невыносим.

– Девочка моя, кажется, это ты не хотела быть узнанной. А любой другой парик напомнит твоему Женьке Геллу, ведь он видел её и блондинкой, и брюнеткой… Причёска способна изменить образ человека почти до неузнаваемости, а у нас просто не осталось вариантов – твоя зажигалка Гелла их все использовала. Так что, не хнычь – чем сложнее путь, тем меньше на нём конкурентов.

– На моём пути их вообще нет, потому что они обогнали меня по короткой и гладкой дороге.

– Правильно. Но то, что легко пришло, и потерять не жаль, а ценится то, что досталось с большим трудом.

– Ну, это если только речь о Гелле, а очкастенькая секретарша вряд ли кому интересна.

– Как знать, – хитро улыбнулась Инесса. – И, кстати, о твоей Гелле… Рисковое дело ты замыслила. Хитро, но опасно. Ведь от хитрожопой до хитровы*банной очень зыбкий мостик, деточка, а в твоём случае это может быть один приват-танец.

33 Женя

Сквозь сон ощущаю цветочный сладковатый аромат, тёплое дыхание и мягкое прикосновение губ к моему виску. Ласковые руки ерошат мои волосы, гладят по голове.

– М-м… – это единственное, на что я сейчас способен, хотя хочется громко замурчать.

– Ну спи, спи, сыночек, – тихий шёпот, и губы целуют моё плечо.

В памяти всплывает, что я у родителей, вспыхивает совершенно неожиданная радость по этому поводу, и в сон я уплываю с улыбкой.

Следующее пробуждение настолько же не похоже на предыдущее, как кнут на пряник. На ноги резко падает тонный груз и чьи-то беспощадные руки давят на живот, грозя взорвать мочевой пузырь.

– Подъём, медвежонок! Ну, Женька-а, хватит дрыхнуть! – Наташкин голос с утра звучит куда противнее, чем мой привычный сумасшедший будильник, который я уже больше года хочу поменять, но, проснувшись, напрочь забываю об этом.

– Спасибо, что напомнила, почему я не люблю оставаться у вас на ночь, – бормочу, еле ворочая непослушным языком.

– У вас? Обнаглел?! Ты вообще-то у себя дома! – Наташкина ладонь хлёстко лупит меня по груди.

– А по ощущениям, будто в пыточной камере.

– Какая же ты сволочь неблагодарная. Тут все нарадоваться не могут – как же, молодой барин на ночь задержался! Шурочка всё утро шуршит у плиты…

Наташка ещё что-то высказывает, а до моего обоняния только сейчас долетает аромат моих любимых булочек с изюмом, которыми меня решила побаловать наша домработница Шура. Делаю про себя пометку подарить Шурочке цветы и снова уплываю в сон…

Нет – приплыл уже! Тёплое одеяло резко слетает с моего тела, а следующие слова сестры никак не способствуют засыпанию.

– Ух, ни фига себе у тебя штуковина, Женька! Спрячь немедленно свою дубину, ты меня смущаешь! Бедные твои девушки! Что это за кошмар?

– Это специальная колотушка, чтобы по лбу давать особо любопытным. Глаза лучше спрячь и одеяло верни, пошлячка. Приличная девочка даже не стала бы разглядывать брата ниже пупка.

– Ой, да что там разглядывать! Видала и побольше!

Глаза проснулись мгновенно и вытаращились на борзую соплячку.

– Это где, интересно, ты видала?

– А тебе не всё равно? Хоть бы и у Геночки…

Обсуждать размер члена Геныча мне сейчас хочется меньше всего, так же, как и меряться с ним, зато появилось желание отхерачить ему под корень всё, что так приглянулось Наташке. Сука, поверить не могу! Я вскочил с постели и быстро поймал за руку мелкую, собравшуюся слинять по-тихому.

– И что у вас было? – я сильно сдавил ей предплечье.

– Дурак совсем? – пискнула Наташка. – Пусти, больно же! Да ничего не было! А что, так не видно, что ли? Сколько раз вместе у бассейна тусили.

– Охереть! А больше у моих друзей посмотреть не на что? У Геныча так-то плечи широкие… Я думал, что девочкам такие нравятся.

– Много ты понимаешь в девочках! Сам-то, небось, не в глаза им смотришь! А что разглядывать у Гены – это моё дело, мне уже двадцать, если ты не забыл. А хотя, о чём это я? Ты же с лёгкостью променял мой юбилей на клубную тусовку.

Несмотря на язвительный тон, в Наташкином голосе слышится обида и, притянув её за шею, я прижал сестру к себе и взъерошил ей волосы.

– Ну, хорош обижаться, мелкая, я же всё объяснил.

– Во-первых, надень штаны, – захихикала Наташка, вырываясь из моих объятий, – а во-вторых, ты задолжал мне желание.

Я быстро запрыгнул в джинсы и, направляясь в ванную комнату, щёлкнул сестру по носу.

– Желание я тебе прощаю.

– Зато я не прощаю, – Наташка проскакала со мной и, едва не врезавшись в дверь, которую я захлопнул перед её носом, саданула по ней кулаками. – Жень, ты обещал! Мужик ты или кто?  

– Ну, раз обещал, значит, сделаю. Ток отвали пока отсюда. Или ты предпочитаешь подслушивать?

***

Ради такого завтрака я, наверное, всё же готов иногда оставаться на ночь в родительской квартире. Шурочка расстаралась на славу. А когда я в порыве благодарности расцеловал её золотые ручки, женщина готова была меня с ложки кормить.

Компанию за завтраком мне составила только Наташка. Точнее, я ем, а она мне в рот заглядывает и болтает без умолку. О том, что папа с мамой просили меня никуда не уезжать и дождаться их, о мегаважном ужине сегодня вечером, о том, что машину, которую сестра разбила на третий день после покупки, до сих пор не отремонтировали… И в какой-то момент во всей этой информационной чехарде снова всплыл вопрос:

– Ну и? Так что с желанием? Мужчины в семье Ланевских держат слово?

– Что надо? – хмуро спрашиваю, потому что ничего доброго не жду.

– Жень, – Наташка улеглась грудью на стол и подобралась ко мне ближе, умильно хлопая длинными ресницами, – дай Викуле ещё один шанс, пожалуйста. Я не верю, что ты мог так быстро её разлюбить.

Аппетит безвозвратно испортился.

– А с чего ты взяла, что я вообще её любил?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– А разве ты сам ей об этом не говорил?

И почему у меня в тот момент язык не отсох? Говорил, придурок! Кажется, я даже ощущал что-то подобное…

– Всё, прошла любовь, – резко подытожил я. – Пусть свои чары на ровесниках отрабатывает, с ними пока прокатит. И закрыли тему!

– А-а-а! Так мы для тебя слишком глупые? – взвизгнула Наташка. – Почему-то трахать моих подруг их юный возраст тебе не мешал!

– Что ты несёшь, дура? Да я твоих подруг и в мыслях не имел! Только Вику свою снова не приплетай, она – досадное исключение.

– Да неужели? В мыслях, может, и не имел, а вот своим… своей кувалдой очень даже поработал. Или ты забыл Элку?

Вот сука! Забыл. Вернее, недавний сон напомнил, но я бы с радостью снова забыл. Элла… Не такое уж распространённое имя, но мне прямо везёт на букву «Э». Э-эх!

– Не помню никакую Элку, – нагло смотрю сестре в глаза, совершенно не желая обсуждать свои косяки именно с ней.

– Может, потому что она – Элиза?

Элиза? Бл@дь, ещё лучше!

Я вот думаю, а какова вероятность, что на твоём жизненном пути встретятся две девушки с одинаковым редким именем? И ладно бы Элла, но Элиза… Это ведь вообще какое-то неправильное имя… даже сказочное.

– Вы, мужики, всегда думаете только о себе и куда бы внедрить свои…

– Слышь, Натах, – прерываю её выступление, – а почему ты назвала её Эллой, ну эту, подружку свою? Элла и Элиза – это одно и то же имя?

– Э-э… нет, не одно и то же, – растерялась сестра. – Блин, Женька, ты меня с мысли сбил!

– Ты советовала мне куда-то внедриться, – подсказываю. – Тогда почему ты её Эллой называешь?

– Не Эллой, а Элкой или Эльчиком. Да это ещё с детства началось, просто мне никогда не нравилось её имя, Элиза для неё слишком грубо, а она такая... А почему ты о ней вспомнил?

– Я?! Ты, мелочь, совсем оборзела! Это ты мне своими подругами весь мозг вынесла. Так ты что, эту Эллу-Элизу с детства, что ли, знаешь?

– А у тебя склероз или это стандартно – сунул-вынул и забыл? – ехидно и противно пропищала Наташка и отбежала подальше на всякий случай.

Вот же сопля дерзкая!

– Я забыл ещё до того, как сунул. За ненадобностью! Ясно? И если ты надеешься хоть для кого-нибудь стать незабываемой, то лучше держи свой ядовитый язык в заднице.

– Странно, а ведь Эльчик именно там его и держала. Она вообще в последнее время очень тихой была и неразговорчивой. Не подскажешь, почему ей это не помогло стать незабываемой? Неужели тебя так её шрам испугал? А она, между прочим, с детства была в тебя влюблена.

Шрам! Точно! Такую я бы сразу узнал. Хотя… от шрама ведь можно и избавиться.

Наташка ещё продолжает капать ядом, но шестерёнки в моей голове работают слишком громко и напряжённо, заглушая глупый бабский щебет.  

– С детства? – снова хватаюсь за это слово, но вряд ли оно ключевое. – Может, уже перестанешь выё… выпендриваться и пояснишь про ваше романтичное детство?

– Только после того, как ты пояснишь, зачем тебе это надо.

Если бы мне предложили без последующих мук совести дать хорошего леща одной-единственной бабе, я бы выбрал свою сестру. С этим желанием я живу с тех пор, как Наташка научилась говорить, а значит, уже почти девятнадцать лет. ПиZдец, какой я терпеливый! К счастью, отмотав немалый срок под одной крышей с этой жучкой, я времени даром не терял и освоил пару методов её укрощения. Поэтому, прекратив расспросы, я развернулся на сто восемьдесят градусов и отправился в свою комнату, благо меня здесь ещё не лишили собственного угла.

– Ой, какие мы гордые! Нашёл способ отмазаться от исполнения желания?! Ну да – это прям очень по-мужски! Даже не думай, что твой идиотский бойкот сработает, мне давно не пять лет! Ну и вали! Придурок!

Минус десять очков, сестрёнка.

Кажется, она это тоже поняла, и напутствия в спину резко прекратились. Зато в мобильнике возник Геныч. Он ещё вчера успел достать меня своим нытьём, и я целую минуту таращусь на экран, размышляя, готов ли я успокоить совесть друга. После того, как телефон смолк, я набрал Генычу сам.

– Жек, ну ты узнал адрес нашей красотули? – заорал он вместо «здрасьте».

– Геллы, что ли?

– Да на хер мне… Зачем мне твоя балерина? Я про Эллочку спрашиваю…

Сука! Элла… Гелла… Элиза… Кажется, от этих имен у меня скоро нервный тик начнётся.

– Жек, я всю ночь не спал, между прочим, – ревёт Геныч в трубку.

– Вот только давай без подробностей.

– Мудак ты! Мне не гребли без трусов – я испытывал душевные муки из-за вашей Милашки. Она же не шмара какая – хорошая девочка, только малость страшненькая.

– Да не страшная она, – слова вырвались против воли, и я тут же осёкся. – Геныч, да не парься ты, она наверняка не впервые такое слышит и к понедельнику уже и думать забудет. Да и не х*й было уши греть у чужой двери. Всё, забей! 

– Ты чёрствый, Жек, но справедливый! – обрадовался Геныч. – Вот не зря мне вчера мама сказала, что утро вечера мудренее.

И следующие минут десять друг, к моему облегчению, ни разу не вспомнил о Милашке. Вот нахрена он напомнил об этой чудачке с розовыми ушами? Меньше всего я хочу вспоминать о ней в свой выходной день.

34

– Жень, – под дверью уже давно скребётся Наташка, но я продолжаю её игнорировать. – Нечестно пользоваться моей женской слабостью. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю и не смогу долго злиться. А между прочим, я тебе уже рассказывала про Элку, только ты сам не хотел ничего знать. А сейчас-то чего? Я её с того самого дня не видела.

Тот самый день – это вовсе не то, о чём хочется говорить.

– Жень, я не знаю, что тебе рассказать, – продолжает скулить под дверью Наташка, а я ловлю себя на том, что прислушиваюсь, ничего не желая пропустить. – Мы с ней очень дружили в детстве и жили рядом, на Волжской, пока мы не переехали. У нас с ней даже дни рождения в один день!

Да-а! А я ведь успел забыть об этом. Вообще-то, я очень хотел забыть, когда осознал, какой подарок получила девчонка в день своего совершеннолетия. Мы даже съездили с Натахой на следующий день к ней домой, но не застали. Я был откровенно рад, что не застали. А чтобы окончательно усыпить свою совесть, я вынудил избившего её мудака бросить институт и на волне азарта организовал ему жесточайший террор, пока тот не затесался в ряды доблестной российской армии.

– Элка была такая длинная и смешная, и у неё тоже был старший брат. Но он погиб, – Наташка выдержала минуту молчания и продолжила: – Мы с ней даже учились в одной школе, только в параллельных классах, и на танцы вместе ходили…

На танцы… На танцы?!

Я в два шага преодолел расстояние до двери и резко её распахнул, отчего Наташка аж подпрыгнула.

– Твоя Элиза занималась танцами?

– С ума сошёл? Напугал до смерти! Ты не приглох? Мы вместе занимались танцами, – Наташка поспешила просочиться мимо меня внутрь комнаты, плюхнулась в кресло и даже предусмотрительно вцепилась в подлокотники, намекая всем своим видом, что избавиться от неё будет непросто. – Жень, ты сейчас только не ругайся, но я не очень понимаю твой интерес. Зачем тебе Элка, неужели совесть проснулась?

– Она ведь высокая, твоя Элиза? – я прямо чувствую, что нахожусь на пороге разгадки, и никак не могу сообразить, о чём лучше спросить.

– Нормальная, с меня ростом, – Наташка закатила глаза, а я с удивлением просканировал её щуплую фигурку. Как-то привык считать её маленькой, а сестрёнка-то уже выросла.

– Значит, высокая, – констатирую.

– А в детстве она была ещё какой каланчой. Но, Жень, я вообще-то хотела про Вику поговорить, она же тебя до сих пор любит.

Скрипнув зубами, я произнёс с угрожающим спокойствием:

– А ты, похоже, не любишь! Давай прямо сейчас расставим все точки и больше не будем возвращаться к этой теме. Твоя Вика – самоуверенная, избалованная и наглая сука, которая упрямо не хочет понимать, что она мне на хер не нужна! Но удивляет другое – что ты тоже не хочешь понимать. Мелкая, ты на чьей стороне, вообще? Или ты своей подружке тоже желание задолжала и теперь пытаешься слить родного брата?

– Ты совсем уже? – Наташка обиженно покрутила себе у виска.

– Вот-вот, подкрути. И запомни – если ты не хочешь, чтобы я грубо обидел твою Вику, лучше перестань подсовывать её мне и ей скажи, чтобы держалась от меня подальше. Договорились?

Наташка печально кивнула.

– Не дай бог, я узнаю, что ты мутишь за моей спиной! – рявкнул очень жёстко, но, взглянув на страдальческую мордашку сестры, решил не озвучивать свою угрозу.

– Же-энь, – плаксиво протянула Наташка. – А если кто-то другой замутит за твоей спиной?

Да ты моя маленькая сообразительная девочка!

– Тогда моя любимая сестрёнка меня об этом сразу предупредит. Она же не позволит делать дурака из своего умного брата?

– Умный, наверное, и сам справится, – не удержалась Наташка, но тут же сникла под моим взглядом. – Для тебя ведь не новость, что Вика хочет за тебя замуж?

– А ещё, помнится, она хотела пентхаус на Пятой авеню и печатный станок по производству баксов. Она вообще девка с фантазией.

– Жень, ты же знаешь, что Викин отец теперь советник губернатора?

– Так может он посоветует губеру на Вике жениться?

– Не смешно!

– А я и не смеюсь, как видишь. Ну и что там первая шестёрка области замышляет против меня?

– Да тихо ты, дурачок! Если бы он тебя послушал, то вряд ли стремился к нам сегодня на ужин. И, кстати, твоё присутствие обязательно.

– Даже так? И твоя подруга наверняка будет здесь?

В ответ Наташка тяжело вздохнула и опустила глаза. Стало тошно. Мама так просила провести этот вечер в семейном кругу, говорила, что соскучилась, но о гостях – ни слова. Хотя Наташка что-то трещала за завтраком, но я, как обычно, не прислушивался.

Мама… она ведь любит меня! Ну не может же она так притворяться! Тогда мне просто непонятно, как родителям пришло в голову замутить втихаря этот ужин, на что они рассчитывают? И ладно бы без меня, но они же, бл@дь, сюрприз мне готовят! Это же совсем меня не знать! Спасибо Натахе.

Сеструха тут же подсела ко мне ближе и погладила по плечу.

– Жень, ты только не волнуйся, но Вика сказала своим родителям, что вы не расстались, а просто поссорились…

– Ага, почти полтора года назад, – напомнил я.

– Для настоящих чувств это не срок. Это не я, это мама так сказала. Короче, наши и Викины родители хотят вас помирить, – выпалила Наташка. – Только я тебе ничего не говорила.

– Помирить и поженить, я полагаю? – мне вдруг стало весело. Вот же семейка! – Натах, а дочь советника – это как-то мелковато, тебе не кажется? Не знаешь, а у губера есть дочка?

– Женька, только не вздумай скандал устроить, – сестра испуганно округлила глаза.

– Тогда, может, отвлечёшь меня от негативных эмоций? Расскажешь мне о своей Элизе… А то ты меня своими стрёмными новостями совсем сбила с намеченной цели.

– Значит, не такая уж важная цель, раз ты так легко сбился. Жень, ну скажи честно, что тебе надо от Эльчика?

– Так я, может, осознал и теперь жениться хочу. Или ты считаешь, что счастье в виде меня заслуживает только Вика?

– Ты извини, братишка, но я просто не очень уверена, что ты – это счастье. Элка – она другая, понимаешь?

– Не очень. Извини за подробности, но я всё разглядел – стандартный набор. Ну-у, может быть кое-где...

– Вот поэтому ты ей не нужен! Ты пошлый и циничный кобель! А она...

– Да понял я, понял – она хорошая, неиспорченная и возвышенная. И, наверное, умная и добрая. Что же ты сама с такой хорошей девочкой не дружишь? Скучно с ней? Ладно, не пыхти и не вылупай глаза. Как думаешь, твоя Эль-чик может танцевать стриптиз?

– Ты дурак? Нет, конечно!.. – искренне возмутилась Наташка, но внезапно запнулась, потёрла лоб и спросила: – А что, ты её видел?

– Значит, ты всё же не уверена?

– Знаешь, она ведь тогда ушла из института, а с деньгами у неё было не очень... Вообще, она классно танцевала, ей бы в этом направлении стоило двигаться, а она в архитекторы решила податься. Кстати, не удивлюсь, если из-за тебя.

– А ты бы узнала её в парике?

– Так у неё же... – Наташка погладила себя по скуле, но тут же смахнула и подула: – Фу-фу-фу! Чур меня!

– А если ещё и в полумаске? Узнала бы?

Она крепко задумалась и по старой привычке начала грызть ногти. Правда, её сегодняшние когти из какого-то хитрого сплава были сестрёнке явно не по зубам.

– Ты знаешь, вчера, когда я направлялась к тебе в офис, мне показалось... – Наташка вдруг замолчала и задумчиво уставилась на меня. – Слушай, Жень, а где она танцует? Ну или девушка, похожая на Элку? Её же можно как-то отследить без маски?

Чёрт! Если бы я знал, что надо спрашивать о шраме, давно бы знал правду. А я ведь срывал с неё маску... Как же я не разглядел лицо? Да что я тогда мог запомнить в таком состоянии? Хотя глаза ведь запомнил. Бл@дь! Какой я долбо*б!

– Глаза у твоей Элки какие? Если ты с ней с самого детства, то не можешь не знать!

– Глаза-а, – Наташка загадочно улыбнулась и тут же включила стерву. – Женечка, неужели я в тебе ошиблась, и ты действительно заглядывал девушке в глаза? Ну, конечно, я знаю, какие они у неё.

– И-и?

– Помнится, ты сказал, что у Эльчика стандартный комплект, а я вот думаю, что она достойна мужчины, который способен оценить её уникальность.

– А я вот думаю, что мне стоит дождаться сегодня советника с супругой и прямым текстом донести, на какой орган они могут натянуть своё желание породниться.

– Псих ненормальный! И кому ты лучше сделаешь? Разные у неё глаза – один карий, а другой – бирюзовый! Ясно тебе? И будь уверен, это самый уникальный набор цветов. И если гетерохромная наблюдается лишь у одного процента населения Земли, то таких глаз, как у Элки, больше ни у кого нет. Я бы гордилась, а она даже показывать боялась, линзы носила! А всё потому что нет у неё защиты! Один попользовался и уснул, второй избил до кровавых соплей...

– А ты что для неё сделала, подруга?

Наташка горько всхлипнула и прошептала:

– А я даже забыла, что у неё тоже был день рождения. Я хотела, чтобы всем было хорошо в мой праздник. Я... – она закрыла лицо руками и заплакала.

То чувство, когда ты не единственное чмо в сложившейся ситуации, но от этого только паршивее. Воспоминания, выброшенные на задворки памяти, накатывают, как снежный ком. Их оказывается слишком много. И этот сон... Просто мистика какая-то. А ещё Милашкин голос, каким-то чудом наложившийся на образ моей загадочной девочки. Не ошибся – всё же разные у неё глаза. А всё Геныч, мудила! Убеждал меня, что девка просто цветную линзу потеряла, потому и цвет глаз разный. А я поверил, кретин. Геныч узнает – ох*еет!

35

– Сыночек, ты собираешься переодеваться?

Мама короткими перебежками носится по квартире, раздавая всем команды. За последний час первый этаж нашей квартиры превратился в шумный балаган. Из ресторана завезли тонну еды и теперь две ресторанные матрёшки шустро сервируют стол и заполняют его двадцатью видами разных нарезок, салатами и фруктами. Похоже, губернатора тоже зазвали пожрать.

Одна из официанток, пробегая мимо, в очередной раз задела меня грудью. Я бы, может, и подумал, что случайно, если бы стоял у неё на пути. Вот сейчас поймать бы и отжарить её до поросячьего визга. А что, укромных мест до хера, и родители как раз убедятся, что сын прямо сильно созрел для семейной жизни.

Вместо этого я удаляюсь к себе на второй этаж. Тишина действует на меня ещё более угнетающе, подкидывая образ обнажённой Геллы, нанизанной на мой член. Тогда это было очень грубо, а она тянулась к моим губам... Дурочка! Почему же она не призналась? Хотя… а что бы это изменило? Тогда я бы вряд ли её вспомнил.

А ведь я был у неё первый... И в тот, первый раз, тоже было грубо. А если и вторым тоже был я? Не зря ведь мне показалось в подсобке, что она целка. Да, бл@дь, хорошие у девчонки обо мне воспоминания! За что же она меня, интересно, любит? С детства…

– Женечка! Ты почему ещё не одет? – мама врывается без стука. А если бы я дрочил?

– Почему не одет? Я же не голый.

– Сынок, ты специально меня выводишь? Знаешь, какие люди придут?

– Откуда бы мне знать? Ты же не говорила. И обещала, кстати, семейный ужин.

– Это и будет семейный ужин, – ласково проворковала мама. – Сынок, не подводи меня, пожалуйста.

Вот Геныч – молодец! Он всегда знает, когда звонить. Я почти с любовью подношу к уху мобильник.

– Жек, будешь должен! – рычит в трубку мой друг, заставляя маму сморщить нос.

Она тоже что-то говорит, но я слышу только Геныча, и моё настроение выстреливает вверх – к отметке «Вау!».

– А ты Максу звонил? – под растерянным взглядом своей матушки я сбрасываю с себя футболку и перебираю в шкафу вешалки с какими-то незнакомыми тряпками. Кажется, заботливая мама каждую неделю моего отсутствия пополняла мой гардероб очередной новой шмоткой.

– Да нашему малышу некогда, он за своей соседкой подглядывает. И ты это… Кирычу тоже не звони.

– Почему? – удивляюсь.

– Да я вчера расстроился и не успел тебе вторую новость рассказать. Ты давай, подгребай в «Трясогузку» – всё узнаешь. И, если что, я Кирюхе уже сам позвонил.

Такой ответ меня не устроил, а выяснять у Геныча подробности по телефону бесполезно. Поэтому, сбросив вызов, я набрал Кирюхе, и тот охотно согласился подъехать в «Трясогузку».

– Сынок, ты с ума сошёл? Ты куда собрался? Сейчас люди придут, всё же ради тебя!

– Кто ко мне придёт, мам? Вы ведь и так без меня меня женили, так почему бы вам с отцом не продолжить в том же духе и, уже традиционно, без меня.

– Женя, не будь поросёнком! – мама едва успевает за мной по ступенькам, а я в ответ на её призыв громко, как большой свин, всхрапываю и встречаю обалдевшие взгляды первых гостей.

Не ожидал, что мамина заклятая подруга когда-либо появится в этом доме. Однако Надежда Соболева с мужем здесь. И дочку свою просроченную приволокли – бледнолицую Снежаночку. Неужели ещё одна невеста? Хорошо, хоть сына не догадались прихватить. Этот Артур ВездеССущий (погоняло в офисе к нему крепко пристало) мне и на работе поперёк глотки.

Гостей я приветствую сдержанно и горжусь Наташкой, которая даже не потрудилась спрятать кисляк на своей симпатичной мордашке. И началось – «Надюша, дорогая!», «Снежаночка, да ты просто красавица!», «Аллусик, вы что, снова сделали ремонт?»

Кажется, у моей матушки точно не все дома. Во всяком случае, меня сейчас здесь точно не будет.

Невесту номер один я встречаю у подъезда. Вика, опираясь на руку Советника, как раз выбралась из машины и, заметив меня, засияла от радости. Красивая кукла.

– Женька, привет! Ты за нами?

– Евгений, приветствую, – господин советник протягивает руку, и я отвечаю рукопожатием.

– Женечка, а ты куда-то собираешься? – сладким голоском интересуется Викина мама, самая прозорливая из этой троицы.

– Да, прошу прощения, но у меня свидание, – улыбаюсь, как подорванный, и неопределённо киваю на верхние этажи нашего дома. – Вас там уже заждались, а я, при всём уважении к вам, не могу заставлять ждать мою любимую девушку.

Я ухожу в сторону парковки быстро, не оглядываясь, и не вижу реакции на их лицах, но громкое молчание этой троицы доставляет мне огромное удовольствие. А ещё мысли о Гелле. Нет, Элиза – звучит круче.

Сердце… Я нечасто ощущаю его присутствие, но сейчас оно грохочет, заглушая басы. С какого… оно так завелось?! Не пацан же я зелёный!.. Ну да – сочная девочка, но их, таких, прорва! А всё же не таких. Я не знаю… возможно, это пробудившаяся совесть, что заставила вспомнить не только свои косяки, но и собственные ощущения от близкого знакомства с застенчивой малышкой Элизой, такой искренней и такой вкусной. Или это бесячий сон, спаявший два образа в моём сознании – невинной, нежной Элизы и чумовой зажигалки Геллы. Гремучий и будоражащий коктейль! Никогда бы не поверил, но глаза… Ни у кого больше нет таких глаз.

Сегодня я заставлю девчонку скинуть свою маску. Наверняка она до сих пор стесняется своего шрама, а на подиуме такая смелая и раскованная. На хер эти грязные танцы! Пусть восстанавливается в институте, а танцевать будет для меня. И только для меня. Завтра же организую для неё шест в своей гостиной. Вот и мой кожаный пилон со мной солидарен, выражая твёрдые намерения послужить надёжной опорой для гимнастических трюков моей соблазнительной малышки. А от шрама избавимся, если захочет, хотя по мне – с этой отметиной она ещё сексуальнее.

Надеюсь, ты меня ещё любишь, моя уникальная девочка? Доверься мне, и я обещаю быть очень нежным.

36

У «Трясогузки» невиданное столпотворение и я с трудом нахожу, куда приткнуть свой «Лексус». Артур Соболев – первая знакомая рожа, что маячит у входа, ощеряясь каким-то малолеткам.

– Женёк?! – он делает вид, что очень рад. – Культурный досуг? Это правильно! А твой кореш уже внутри тебя заждался, – Соболев кивает на вход.

– Это вряд ли, мой кореш при мне. А ты чего, Вездессущий, от семьи отбился? Или не голоден?

Я игнорирую протянутую для приветствия ладонь и смотрю, как мгновенно сползает улыбка с рожи Соболя.

– Нас и здесь неплохо кормят, – цедит он сквозь зубы, а пигалица рядом с ним кокетливо интересуется:

– О, Артурчик, да ты оказывается вездесущий? Это так сексуально!..

– Это патология, детка, – поясняю несведущей особе, – потому что в его случае Вездессущий – с двумя «с».

Ответ Соболя мне неинтересен, и я уже внутри, оглушённый новым хитом местной рок-банды и дружной поддержкой толпы.

– Жек, я не понял, ты сюда пешком, что ли, шёл? – ревёт Геныч, смахивая со своей шеи назойливые руки красивой и очень губастой брюнетки. – Я уже устал ждать и соскучился.

– Гена, неужели тебе со мной скучно? – мурлычет брюнетка, обнажая в улыбке крупные белоснежные зубы.

– С тобой нет, милая, а без Жеки – да! Кстати, познакомься, это мой друг Евгений. Жек, а это Оля, она недавно в нашем городе, приехала погостить к родственникам…

– Я Юля, – беззлобно исправляет девчонка.

– А я так и сказал, просто «ю» у меня не всегда получается, – Геныч гладит её по смуглой ладони. – Жек, я тут, кстати, ссыкуна вашего видел – Соболя. А разве Витюша ему не перекрыл вход?

– Виктор у нас вообще толерантный парень. Это он тебе позвонил насчёт Геллы?

– И заметь, не обманул, – радуется Геныч. – Ещё и честный!

– А вы про какую Геллу, про стриптизёршу? – вклинивается заскучавшая Оля-Юля.

– Прежде чем метлой мести, советую прогуглить значение слова «стриптиз»! – рявкаю слишком грубо. – Шла бы ты, Оля, к своим родственникам.

– Я – Юля, и я не к тебе пришла, – фыркает наглая девка. – Вас, мальчики, сегодня только двое? Я Макса ищу.

– О, господи, да зачем он тебе нужен? – шумно удивляется Геныч. – Он же губастый, да и ты… очень заметная, только представь, с какими варениками у вас дети получатся. И потом, наш Максимка такой скромный парень, а тебе нужен настоящий мачо, я же по губам вижу.

– Он нужен не мне, его ищет парень моей сестры. Ваш скромник вчера предложил ей… – Юля наклоняется к Генычу и водит своими шлёпальниками ему по уху, что-то нашёптывая.

Геныч, выпучив глаза и прикрыв обеими руками рот, гудит в ладони:

– А ты уверена, что это не Жека был? Он как раз не знал, где бы своим наточенным серпом помахать.

Но эта шмара смерила меня высокомерным взглядом и снисходительно погладила Геныча по щеке.

– Гена, котик, а я ведь серьёзно. Где мне найти Макса? За базар мальчику придётся ответить.

Ну ни х*я себе, заявочки! Сейчас посторонний человек вряд ли способен оценить перемены в настроении Геныча, ведь на его слегка растерянной физиономии продолжает играть улыбка.

– Послушайте, Оленька, – с пугающей вежливостью начал он.

– Юля, – терпеливо исправила брюнетка.

– Так вот, Ольга, во-первых, Максим, как настоящий джентльмен, никогда не предложил бы даме то, что было бы стыдно взять в рот! Во-вторых, я его личный агент, отвечающий за любой базар. Плоды просвещения раздаю совершенно бесплатно. А в-третьих, соска недальновидная, обращение «котик» мой мускулистый котик воспринимает как призыв к жёстким шалостям. Ему неведомы усталость и деликатность. – Огромной пятернёй Геныч обхватил слегка побледневшую брюнетку за талию и притянул к себе.

Сейчас бы вмешаться, но в это же время освещение в зале приглушилось, а подиум озарился прожекторами, и три блондинки в чёрных полумасках заняли свои места у шестов. Геллу я узнал бы теперь с любыми волосами, и с белыми она мне тоже нравится. Похоже, сегодня её сольный выход не планируется, но это даже к лучшему. Сейчас мне спокойнее осознавать, что внимание толпы разделено на троих. Мой же взгляд крепко залип на НЕЙ. Я с жадностью рассматриваю красивое гибкое тело и почти уверен, что узнаю в нём обнажённую фигурку малышки Элизы.

Надеюсь, детка, это не я тебя загнал на этот подиум.

Рядом раздаётся женский писк, и я вспоминаю, что не один. Геныч продолжает басовитым шёпотом очаровывать до смерти перепуганную девку. Бл@дь, ну откуда взялась эта лярва, и именно сейчас? Представить, что Макс добровольно подъехал к какой-то левой тёлке с оральным предложением, я никак не могу, а усмирить гнев Геныча способен только Геныч. Ну, что ж так не вовремя?!

– Слышь, брат, да оставь ей визитку, позднее пересечёмся, – пытаюсь его отвлечь.

– До визитки я пока не добрался, – рычит он, поигрывая пятернёй на рёбрах брюнетки.  

– Пусти, придурок, я закричу, – грозит она, впрочем, не слишком уверенно.

– Ещё как закричишь, – Геныч улыбается, как маньяк, а я молюсь, чтобы в порыве нежности он не оставил на боках девчонки свои пальцы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Здорово, пацаны, – раздаётся над головой голос Кирыча. – Вам на двоих одной не многовато?

Я кивнул в знак приветствия, хлопнув Кирюху по ладони, приласкал взглядом Геллу и вернул внимание Генычу. И вовремя – брюнетка активно затрепыхалась в его железных объятиях и зашипела на Кира:

– Ну ты и сволочь, Макс! Скажи своему чокнутому агенту, что ты сам в состоянии за себя ответить.

– А ты кто? – искренне удивился Кир.

И мы с Генычем дружно удивились.

– Я сейчас не понял, – озадачился Геныч и ткнул пальцем в Кирюху, – так это он, что ли, ваш Максим? Вот же сука! А-а, ну этого тогда можете даже ногами отпиZдить.

Он резко выпустил свою несостоявшуюся жертву и брезгливо вытер ладони о джинсы. Брюнетка тут же вскочила, как ошпаренная, и, отпрыгнув на безопасное расстояние, пообещала моим друзьям страшную месть противоестественным способом. Да откуда же они, такие дерзкие, берутся?! Но бабские угрозы волнуют меня куда меньше, чем нехороший взгляд Геныча на невозмутимо улыбающегося Кирюху. Кир никогда не был сукой, так же как Геныч – не пиZдабол.

– Геныч, я чего-то не знаю?  

Друг молчит, стиснув челюсти, и я перевожу взгляд с него на Кира, но внимание брата приковано к подиуму.

– Брюнеткой она мне больше нравилась, Жек. Я хотел заказать с ней приват, но, говорят, она не уединяется с посетителями. Может, передумает? Я ведь выяснил, что она не твоя, так давай оба попытаемся. Проигравший отвалит. Это будет честно, Жек.

Я ушам своим не могу поверить и глазам тоже. Прямо сейчас моя девочка улыбается своими алыми губами – не мне улыбается – ему. И Кирюха тоже предвкушающе доволен.

На лице Геныча желание убивать, и оно солидарно с моим. Но сейчас я чётко понимаю, что это только между мной и Киром. А ещё понимаю, что прямо сейчас не готов платить по счетам.

37

Воздух вибрирует от напряжения, дрожит вспышками света, гудит ревущими басами, заставляя учащаться пульс, закипать кровь, сжиматься кулаки. Геныч молчит слишком выразительно, и я не выдерживаю первый.

– Геныч, не лезь, это наши дела, – произношу, глядя Кирюхе в глаза, и он понимающе кивает.

Кир тоже знает, что я всё понял. Что я помню…

*

Она была похожа на фарфоровую куклу – маленькая, изящная Шин с огромными голубыми глазами, длинными чёрными волосами, прикрывающими маленькую упругую попку, и тонкими птичьими пальчиками. Мы с Кирюхой запали на неё одновременно. Я – потому что экзотика, а Кир влюбился. Он никогда не говорил мне об этом, я сам догнал. Жаль только, что поздно…

Но Кирюха просил меня её не трогать. Тогда это показалось мне несправедливым, и я честно предложил предоставить выбор девушке. «Проигравший отвалит. Это будет честно», – сказал я тогда Киру. Мне едва исполнилось восемнадцать, а Шин была старше Кира и вполне созрела для самостоятельного принятия решения. Но девчонки всегда выбирают не тех. Потому что дуры.

Шин выбрала меня – и, конечно, я уже не мог её не трогать. А через неделю не знал, куда от неё прятаться, и очень жалел, что сразу не отошёл в сторону. Я изначально рассматривал её, как десерт, а дорвавшись, очень быстро обожрался. Зато Кир смотрел на Шин, как на ожившую икону. Его взгляды я тоже не сразу расшифровал, но она-то, женщина, должна была видеть и понимать. Говорю же – дура!

Каким-то органом я чувствовал, что неправ, но не понимал почему. Извиняться посчитал глупым, но Кир меня простил и ни разу не напомнил. А Шин не простил. Но я видел, с какой тоской Кир украдкой наблюдал за ней, и чувствовал себя сволочью. И злился на себя за непонятное чувство вины – я не отнимал её, всё же по-честному! Это была курортная мелодрама под жарким карибским солнцем. Какое будущее могло быть у этого романа? Это не мне было решать, но я решил. И был уверен, что решил правильно.

Я понял намного позднее, когда Наташка, влюблённая в Геныча с детства, повзрослела. Не очень-то подходящий пример, но других у меня не было. Я не мог думать о том, что кто-то попользуется моей сестрой ради минутной похоти и заставит её плакать и чувствовать себя ненужной. Тогда, семь лет назад, я измял и обесценил то, что было дорого Киру.

*

Брат не забыл и ударил по мне моими же словами спустя семь лет. Но не может такого быть, что все эти годы Кир не мог забыть экзотическую птичку Шин. Кем она там была – кореянкой или японкой – мне они все на одно лицо. Это что, настоящая любовь? А как же его сука, за которой он умчался на другой континент, и которая променяла крутого Кира на местного толстосумчатого утконоса? Тварь продажная!

За что сейчас мне этот урок? Это месть? Тогда мне пох*й! Кирюхе стоило ещё семь лет назад жёстко объяснить мне правила, а не играть в благородство. Теперь моя очередь – и я не намерен отдавать ту, что считаю своей. Не знаю, какие у неё причины улыбаться моему брату, но пусть продолжает в том же духе и посмотрит, как я сверну ему улыбальник.

– Проигравших не будет, Кир. Так уж вышло, что я не играю. Ты мой брат и мой друг, но делить и разыгрывать мою девочку мы не станем ни по-братски, ни по-дружески. Она уже давно моя, и если ты не понял этого с первого раза, мне придётся объяснить доходчивее.  

– А почему бы не предоставить ей право выбора? Она ведь уже большая девочка…

Больше всего мне хочется подрихтовать сейчас его кривую ухмылку, но тогда уже не будет как прежде, и я даю шанс нам обоим.

– Она не выберет тебя, Кир.

– Потому что все выбирают тебя, братишка?

– Потому что я не позволю... БРАТ.

Улыбка Кирыча стала запредельной и чересчур радостной. И что это значит – наглядная демонстрация лишних зубов? Геныч дышит, как бизон в период гона, и это тоже пиZдец как нервирует.

– А я смотрю, ты вырос, малыш, и готов драться за любимые игрушки, – Кирыч небрежен и весел.

– Когда-то, Кир, тебе тоже стоило побороться. Но не теперь.

– Так ведь я никогда не играл, Жень, вот в чём разница.

И это правда. Случайные Кирюхины связи можно по пальцам одной руки пересчитать. Даже не удивлюсь, если он ограничился одним-единственным случаем, который я запомнил. И в свете этих знаний якобы вчерашнее приглашение на минет какой-то залётной соски – тем более кажется странным. На Кирюху совсем не похоже. А намёк Геныча, что на такое способен только я, – грязные брызги на мой светлый внутренний мир.

– Не играл? А сейчас ты что делаешь, Кирюх?

– Это ж я о женщинах сказал, а ты пацан неразумный, тебя и покружить не грех. Расслабься, братишка, твоя длинноногая Гелла мне не нужна.

– Именно поэтому тебя интересовал приват – сказать ей наедине, что она не нужна?

Кирыч заржал, как конь.

– Ну, если я скажу, что для тебя старался, ты поверишь?

– А я похож на идиота?

– Да! – дружно выдали Кир с Генычем. Мудаки.

– Тогда хочу напомнить двум умникам, что их недавно вые*ать обещали.

– Да, кстати! – оживился Геныч. – Вопрос ещё не закрыт! С балериной вашей всё ясно. Кирыч, а за каким хером ты Максимку подставил? Я же за него эту жошку губастую чуть к сожительству не склонил!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– А по-моему, ты её чуть до диареи не довёл, – усмехнулся Кир.

– Вот это, Кирюха, и называется – е*аться-с*аться! И что за непристойное предложение ты сделал даме? Люди приехали погостить в наш город, а теперь будут думать, что у нас и рот раскрыть страшно – сразу насуют.

– Геныч, клянусь, я не при делах, – Кир развёл руками. – Нетрезвая девочка сама мне сделала очень смелое предложение, пришлось деликатно отбиваться.

– Хочу напомнить, что твой дипломатический подход нанёс угрозу нашим тылам, – Геныч выглядит настолько серьёзным, будто действительно опасается за свой зад. – А скажи, пожалуйста, с какого ты – Макс?

– А это ты, Геныч, у той подруги спроси. Мы с Максом покурить выходили, а ты его окликнул. Девочка сделала собственные выводы.

– Надеюсь, теперь ты понял, что курение до добра не доводит?

Молодецкий свист, совпавший с окончанием трека, заставил мой взгляд вернуться к подиуму. Гелла никуда не исчезла, зато появился Соболев. И сейчас этот задрот, скалясь моей девочке, гордо размахивает перед ней тысячной купюрой.

– Он бы ещё полтинником потряс, – возмутился Геныч. – Жек, у вас в «СОК-строе» с зарплатой напряг или вы Соболева в курьеры перевели?

Вот ведь сука вездессущая! Да как он везде успевает?!

Соболя бесцеремонно вытеснил Геныч, а я весь следующий трек проторчал возле подиума, гипнотизируя свою танцовщицу. И, конечно, я не могу не заметить её волнения.

О чём ты думаешь, Элиза, под моим ощупывающим плотоядным взглядом? Тебе нравится, что я сейчас весь твой и не в состоянии отвлечься? Или тебя это пугает? Ты ведь обязательно мне скажешь об этом своим хрипловатым голосом. Напомнишь, как он произносит моё имя.

У меня нет определённого плана, но я точно знаю, что сегодня Гелле-Элизе от меня не скрыться. И сопротивляться она тоже вряд ли станет – слишком сильно я хочу эту девочку и обязательно позволю ей это прочувствовать.

После окончания очередного трека она исчезает с подиума так быстро, что на какое-то мгновение меня накрывает паника. Но лишь на мгновение. Я понимаю, что если Элиза сбежит, то Витя не покинет свой клуб, пока не выдаст мне о ней всю информацию. В служебное помещение меня, ожидаемо, не пропустили, а устраивать бойню с охраной – не вариант. К тому же мне нужен лояльный Виктор. Но лояльности от владельца «Трясогузки» дождаться я не успел…

– Вы Евгений? – симпатичная вежливая официантка коснулась моего предплечья.

В ответ на мой кивок она улыбнулась и пригласила меня в приватную комнату, находящуюся в другом зале.

– Это приглашение от Геллы? – от неожиданности я даже не могу скрыть нервозность, а в солнечном сплетении образовался спазм, как при полёте на американских горках.

Официантка Лена (судя по бейджику) неопределённо пожала плечами и с самым загадочным видом попросила следовать за ней. Спазм так и не отпустил, а это всегда предвестник либо смачного кайфа, либо какой-то х*йни. Знать бы... Но я следую за Леной, как привязанный осёл. Не пытать же мне её.

В приватных комнатах я развлекался несколько раз – ничего выдающегося. Но почему-то уверен, что в этот раз всё иначе.

38

Оу! Красная комната!? Здесь я ещё не был. Интимное освещение, тихая музыка, зеркальные стены и потолок, камин, бар, пара низких кожаных диванчиков и в самом центре на подсвеченном низком подиуме – шест.

– Выпьете что-нибудь? – интересуется предупредительная Лена.

– Спасибо, я сам, – нетерпеливо качаю головой, и девушка понимающе удаляется.

Я плеснул себе немного виски и, опустошив бокал одним глотком, осмотрел комнату. Ощущение постороннего взгляда сверлит затылок, куда бы я не повернулся. Я налил себе ещё виски, выпил и как-то сразу успокоился. Полагаю, у Элизы сейчас куда больше причин для волнения. А если сюда явится не она, то нервную встряску я обеспечу всей «Трясогузке». А сейчас спокоен. Занял место в первом ряду… Жду.

Тихая расслабляющая мелодия сменяется джазовой композицией и свет ещё на тон приглушается. Стук каблуков... Слишком долго приближается этот стук. Она на одном месте, что ли, топает? Ещё минута – и я точно рвану встречать.

Стук каблучков, бл@дь!.. И из-за зеркальной панели у дальней стены выходит... Гелла. Я облегчённо выдыхаю и лишь сейчас понимаю, что не дышал. Она неплохо упакована – плащ, перчатки, высокие сапоги, какой-то шарф на голове и неизменная маска. Алые губы улыбаются – смело, призывно. И я отвечаю…

Ну, здравствуй, Элиза!..

Привет, малышка, давно не виделись!..

Добрый вечер, детка! Скучала по мне?..

Салют, Гелла! Я е*лан! И мне сейчас лучше помолчать.

«Ты кто? – Овца в пальто» – это всплывает неожиданно и невероятно контрастирует с яркой красоткой передо мной. За каких-то два года закомплексованная невинная девочка отлично научилась владеть собой. Она двигается, как грациозная кошка. Проходит в полуметре от меня, плавно покачивая бёдрами, и шарф с её головы прилетает мне на колени. Мне хочется поднести его к лицу и вдохнуть ЕЁ аромат, но я сдерживаюсь. Обнюхивать я буду его владелицу. Мне бы только выдержать этот чёртов ритуал...

Она обнимает ладонями стальной шест и, широко расставив ноги, скользит вниз, медленно приседая... А мой кожаный шест яростно таранит джинсы, тоже остро нуждаясь в крепких объятиях.

Следующая деталь одежды – перчатка. Она сползает с руки очень медленно, постепенно обнажая кисть руки. И что такого необычного я надеюсь увидеть под перчаткой? Но я, как заворожённый, слежу за этим целомудренным обнажением.

Длинные тонкие пальцы с длинными серебристыми ногтями ныряют в карман плаща и извлекают... 

Наручники?! Ох*еть! Этот неожиданный аксессуар, обтянутый красной кожей, болтается, как маятник, на пальчике Геллы, когда она приближается ко мне. Сейчас она Гелла – никакая не Элиза – ничего общего с той робкой зажатой крошкой. Она подходит почти вплотную и ставит свою ножку мне на колено. Полы плаща распахнулись, открывая мне охренительный обзор на полоску обнажённой кожи над резинкой чулка и алую подвязку, опоясывающую ножку. Мой член, и до этого неспокойный, сейчас и вовсе взбесился, а руки крепко обхватили её упругие бёдра.

– Ты серьёзно, Гелла? А плети в твоём арсенале нет? – пытаюсь подтянуть её к себе, но изящные пальчики зарываются в мои волосы и, сжимая их, больно дёргают вверх, заставляя меня запрокинуть голову. Кожаным наручником Гелла похлопывает меня по руке.

– Руки! – предупреждает шёпотом, глядя мне в глаза сквозь прорези полумаски. – Этот танец без рук, Женечка. Без твоих рук. Протянешь их снова и – танец закончится.

– Назови громко моё имя, – даже не думаю её выпускать, но и не предпринимаю дальнейших действий.

– Здесь действуют только мои правила, – снова шёпотом. – Руки, Женя!

Её пальчики выпускают мои волосы из захвата и, вдавливая подушечки в кожу, массирующим движением крадутся к затылку. Стреляющие колкие мурашки захватили шею, плечи и, кажется, даже волосы заставили вздыбиться.

– Ладно, малышка, командуй, – хриплю, словно с бодуна, и выпускаю мою птичку. – Только давай обойдёмся без наручников, детка.

Гелла продолжает плавно двигать бёдрами и, не снимая ноги с моего колена, седлает мою вторую ногу. Трётся ягодицами, подаётся вперёд, обдавая моё лицо тёплым вишнёвым дыханием. Её запах сводит с ума, а прикосновения взрывают нервы, мозг и пах. Но каким-то интуитивным, внезапно обострённым чутьём я понимаю, что не позволю лишить свои руки свободы. Лучше постараюсь держать их при себе, хотя, видит бог – это невыносимо.

Она, не глядя, отбрасывает наручники в сторону и, когда я уже тянусь к её губам, отталкивается от меня, ощутимо придавив каблуком колено.

Нравится делать больно, девочка?

Отходит на пару шагов назад и, медленно сняв вторую перчатку, швыряет её мне в грудь.

Это вызов? Ну, спасибо, хоть не в лицо.

Продолжая двигаться под музыку, поднимает руки – гладит свои волосы, проводит пальцами по шее, плечам, груди, спускается на талию и медленно тянет за пояс. Я снова перестаю дышать… Пояс падает к её ногам, а руки – бл@дь, почему это не мои руки?! – проникают в распахнутые полы плаща и щупают, гладят всё, к чему я так хочу прикоснуться… руками, губами, языком…

С тихим шелестом плащ опадает на пол. На Гелле очень короткая кожаная юбка… Так, не юбка – недоразумение шириной с две ладони. И какая-то кофта с дурацкими завязками на груди. Идеальные длинные ноги, бёдра, обнажённый живот, скрытые под одеждой руки и плечи – всё извивается в такт музыке, заставляя моё сердце выбиваться из заданного ритма.

Гелла делает глубокий прогиб назад, и маленькая юбочка уже не скрывает трусики, а я с трудом держусь, чтобы не сжать в ладонях свой дымящийся член. Касается руками пола… переворот… обнажённые ягодицы мелькают перед глазами… Гормоны бьют в голову, сминая, прессуя мозги. Чувствую себя подростком, впервые увидевшим стриптиз.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Наблюдать за игрой её рук с завязками топа – это как следить за полётом шайбы в ворота противника...

Ну-у… Опасный момент… Го-о-о-ол!

Ненужная тряпка улетает в сторону, а полупрозрачный чёрный лифчик уже позволяет мне ощупать жадным взглядом и узнать мои сладкие троечки. Рот наполняется слюной…

Ну идите уже ко мне, мои девочки!

Нет, не торопятся... Начинаются пытки с шестом. Никакой акробатики, никаких трюков… И сплошь опасные моменты. Эта стальная дубина уже раскалиться должна от соприкосновения с таким телом.

Не об ту палку ты трёшься, детка, иди ко мне. Клянусь, мой шест гораздо твёрже, – пощупай, потрись об него, моя девочка… Он куда отзывчивее – живой, горячий… И, сука, как ананас на необитаемом острове – очень вкусный, но невостребованный.

На х*й такие танцы! Да – именно туда!

Когда на пол падает то, что считалось юбкой, моя аритмия становится очень опасной. Бл@дь, куда я смотрел всё это время?! Где был, о чём думал?!.

Идёт… крадётся, моя кошечка… Ко мне! Слава богам! И мои руки сами тянутся навстречу. Гелла улыбается и укоризненно качает головой.

Да как мне тебя не трогать?!

Она подхватывает с пола пояс от плаща и проводит сжатой ладонью по всей длине, а моя тахикардия перемещается на полтуловища ниже. Руки сжимаются в кулаки…

Да сделай ты с этим хоть что-нибудь!

Гелла подходит ко мне вплотную, бросает пояс на диван и седлает мои колени, трётся, как похотливая кошка. Вот так, хорошо…

Гладит меня по плечам, груди, животу... Тёплая ладошка ныряет под джемпер и касается обнажённой кожи... Мои кулаки разжимаются, и ладони жадно обхватывают упругую задницу моей дерзкой шалуньи – хватит играться!

Звонкий шлепок по моей руке меня никак не отрезвляет. Но улыбка мгновенно покидает красивые полные губы моей девочки, а её руки больше меня не касаются. Она пытается встать, и я сдаюсь.

– Хорошо, сегодня твоя игра – твои правила, – с болезненным сожалением отпускаю добычу. Ок – сегодня охотник не я.

Она всё же покидает мои колени и снова хватается за пояс.

– Я понял, – послушно протягиваю вперёд руки. – Связывай, сладкая.

– Нет, Женечка, – качает головой и, коварно улыбаясь, тянет меня за джемпер, заставляя встать.

Спустя полминуты мои запястья связаны за спиной, а я от бесцеремонного толчка плюхаюсь обратно на диван. А-а, сука, чуть запястье не сломал.

– Грубиянка! – высказываю ей, не скрывая восхищения в голосе. – Называй меня по имени.

– Женечка мой, – шепчет ласково… дышит неровно.

Ты тоже меня хочешь, детка. Так что нам мешает – трахни меня уже поскорее!

Она снова меня седлает, касается пальцами застёжки лифчика и под мой полустон-полурык самые потрясные в мире сиськи выпрыгивают в нескольких сантиметрах от моего лица. Я, как голодный сосунок, тянусь к ним с высунутым языком, но Гелла отклоняется назад и сама начинает играть со своими мячиками – гладит их, сжимает, касается розовых твёрдых сосков… словно по моим оголённым нервам.

– Маленькая садистка, ты же на катапульте сидишь, ну, приласкай уже меня, – то ли прошу, то ли требую.

– Конечно, Женечка, – приблизившись, выдыхает мне в губы и проводит по ним языком.

Скользит губами по скуле, прикусывает ухо и тихо стонет. Целует мою шею и жадно вдыхает. И я дышу ею и схожу с ума…

Гелла тянет мой джемпер вверх, снимает через голову, оставляя его скрученным жгутом на плечах. Гладит меня, ощупывает, спускается дорожкой поцелуев к животу… Лишь бы джинсы не треснули! Ловкие пальчики расстёгивают пуговицу на джинсах, тянут молнию… Пластичное тело Геллы не забывает двигаться в такт музыке, а губы образуют большую и волнующую букву «О». Ну ещё бы – пик Коммунизма отдыхает!

– Узнала, детка? Надеюсь, ты в курсе, что с ним делать?

В ответ она кивает и так смачно облизывает губы, что пик Ланевского растёт на глазах, хотя – куда уж больше! У неё в руках появляется шарфик, ещё недавно покрывавший её голову. Гелла сворачивает его в несколько раз и подносит к моим глазам.

– Так острее восприятие, Женя, – шепчет она, и я – о, е*лан! убейте меня быстрым способом! – позволяю завязать мне глаза.

Она права – это очень остро!

Я не понимаю, как сдержался и не кончил, когда её соски тёрлись по моему лицу, по губам… Я пытался поймать и не мог. Когда, сняв последнюю преграду, крошечные трусики, она тёрлась промежностью о мой живот и стонала… Это пиZдец как остро! Когда водила своими тонкими пальчиками по моему члену… и когда её язык лишь на мгновение коснулся головки… Как же меня не разорвало?! Я рычал уже в голос.

– Как же я люблю тебя, мой Женька!.. – шепчет так отчаянно… Просто нельзя не поверить, и я верю. – Всё будет! Не могу больше, Женечка… – И я не могу… Тороплю, как безумный… прошу… – Сейчас всё будет. Мне нужно две минуты, чтобы подготовиться… Всего две минуты. Боже, как я жила без тебя это время?! Же-ня-а! Я сейчас…

Да скорей же уже! Раз, два, три…

Джемпер на шее, джинсы на коленях… С голой жопой и без рук чувствую себя идиотом!

Двадцать три, двадцать четыре…

К чему она готовится? Хоть бы повязку сняла!

Пятьдесят шесть, пятьдесят семь…

Бл@дь! Какая-то лажа… Хотя… «Как же я люблю тебя, мой Женя!..» Она ведь не врала…

Девяносто пять, сто, на х*й!

– Гелла! – а в ответ только блюз из динамиков.

Это какой-то очень мутный блюз… Сколько там уже? Двести? Триста? Сука-а-а! И связала-то как крепко! Чего я раньше, мудила, ждал? Давно бы освободился.

Просовываю связанные руки под жопу. Тут бы сейчас в позу встать… А вдруг меня снимают?

Спокойно, Жек, без паники… Потом… Найду и… Всё потом.

Яростно трусь рожей о спинку дивана, пытаясь сдвинуть е*учий шарфик…

– Е*ать-колотить! Гы-ы… – рычание Геныча заглушает мой позорный блюз.

39 Элла

Какая же я дура! Всё с самого начала пошло не так. Виктору сразу не понравилась идея с приват-танцем. Тогда не стоило мне и озвучивать предложение Пиджака, ведь именно оно подтолкнуло меня к этой дурацкой затее. А знал бы Витя, что я замыслила на самом деле, – гнал бы меня поганой метлой подальше от своей высоконравственной «Трясогузки». Он и за мои игрища на столе сильно лютовал вчера – «У меня приличное заведение! И всё должно быть под контролем, а я даже не знаю, чего ждать от своей скромницы! Грудь она, значит, стесняется показать, а запрыгнуть на стол к молодым голодным мужикам – это просто верх целомудрия!»   

Понятны и оправданы его опасения – далеко не каждому посетителю понравится подобная выходка танцовщицы. Но мой танец был рассчитан на определённую компанию, и я не ошиблась. Просчиталась только с Пиджаком – видела, что он недоволен. Однако всё равно ведь проникся, даже приват пожелал. Плевать на него, но свою функцию он выполнил – заставил ревновать Женю и… Ох, подал мне дурную идею…

«И никаких приват-выкрутасов! Ясно тебе?» – гаркнул вчера в трубку Витюша.

Конечно, мне было ясно. Четыре приват-комнаты в его добродетельном заведении оборудованы исключительно для вечерней молитвы заблудших девчонок, обнаживших в пылу азарта свои округлости, и чересчур благонравных гостей, коих случайно угораздило как следует разглядеть это безобразие.

«Конечно, ясно, Вить. Забронируй для меня красную комнату», – попросила я очень ласково.

Глупая и неблагодарная. Я ведь всегда чувствовала его немного покровительственное отношение. И дело не только в том, что у нас с Витюшей общий танцевальный наставник, да и никаких неприличных намёков со стороны Виктора никогда не случалось. Ему просто импонировала моя скромность, и он всегда подчёркивал, что из всех его танцовщиц я – единственная творю настоящее искусство и умудряюсь оставаться чистой, несмотря на откровенность танцевального стиля. Мне бы оценить его заботу. Но я так решительно собралась скинуть образ овцы, что все добрые советы восприняла как угрозу моему волшебному преображению.

Мне хотя бы следовало прислушаться к Инессе, ведь даже она, дерзкая и склонная к авантюрам, сомневалась в разумности моих намерений и предупреждала об опасности. Но, нашпигованная обидой, я была полна решимости реализовать свой безумный план. Жалкая, пустоголовая и закомплексованная овца! Какие обиды? За что? С самого начала я без приглашения впёрлась в Женькину жизнь и его постель, и если бы не драматичные обстоятельства того вечера, я была бы счастлива, вспоминая нашу первую близость. И не я ли сама спровоцировала вторую? Но именно о ней, неромантичной и болезненной, я вспоминаю чаще всего.

Когда он с обожанием смотрел на Диану, я с горечью вспоминала, как в тёмной тесной подсобке он уворачивался от моих губ и пытался развернуть меня лицом к стене. Меня он не хотел разглядывать – просто использовал как шлюху, чтобы снять напряжение. Так же он поступил бы со мной два дня назад, когда жёстко приказал его дождаться. Это могло бы стать весёленькой традицией – сперва в бой за честь другой женщины, а остатки не сброшенного пара – в меня. От подобных мыслей мои овечьи копытца непроизвольно сжимают рукоять воображаемого кнута. Вот только я переоценила свои стойкость и отвагу.

Сегодня взгляд Жени был совершенно иным. И выражение лица изменилось. Исчезла надменность, и появилось что-то другое, словно его интерес обрёл новые оттенки. Что это? Увлечённость, неравнодушие?.. Как будто причастность ко мне лично и к тому действу, что я творю для него. Как если бы он действительно знал и ценил, что все мои стремления подчинены единственному желанию – быть любимой и необходимой для него, мужчины, которого я выбрала, кажется, целую вечность назад.

И как поступает женщина, вдруг понимая, что небезразлична любимому мужчине? Отдельно взятая Гелла сбрасывает овечью шкурку и, гордо расправив плечи, на всю мощь врубает очарование и пресловутую женскую логику…

Завести.

Довести.

Развести!..

«У судьбы нет причин без причины сводить посторонних».

Мне так хочется в это верить… И надеяться… И загадывать…

Наблюдать за Его ревностью необычно и волнительно. Наверняка Женечке и самому странно, но это именно оно – то самое чувство, заставляющее собственника увидеть и захотеть отодвинуть потенциальных соперников. Пусть не любовь, а лишь эгоистичная претензия на обладание, но для меня это уже огромное достижение. Сдержаться и не подарить улыбку Пиджаку (неважно, что сегодня он без пиджака) – выше моих сил. Кажется, перестаралась, дура. И теперь, проецируя фальшивую игривость зрителям, я беспомощно наблюдаю за конфликтом между друзьями. Нет, меньше всего мне хочется быть причиной их ссоры. Ведь это не сделает никого из нас счастливыми и принесёт Жене боль.

Женечка мой… Клянусь, что стану личным врагом любому, кто посмеет сделать тебе больно. Вот только себе я не враг… И как мне быть с навязчивым желанием заставить тебя болеть мной? Как мне привязать тебя, такого сильного и независимого?

Ты не сводишь с меня глаз, словно гипнотизируя. Вводишь в смятение, подавляешь, заставляя сбиваться моё дыхание. Такой красивый и такой жестокий. Ты привлекаешь к себе слишком много женского внимания и знаешь об этом. Для тебя это просто игра, и почти любая готова играть по твоим правилам. И я, твоя преданная фанатка и поклонница, всегда была готова… Но не сегодня…

Это лишь прелюдия, мой синеглазый мучитель. Уверена, что ты уже в достаточной степени разогрет, и приглашение в мою чувственную игру тебя непременно заинтригует и заставит гореть в ожидании…

Я не дам тебе остыть. Сегодня я главная, и для меня никаких запретов и предубеждений.

Чувственный ритм ведёт меня через весь танец… Куда он меня ведёт?.. Всё пошло не по сценарию.

Сексуальная и пленительная, я сводила с ума нас обоих от нетерпения и желания обладать. Медленно искусно соблазняла и манила, и искушалась сама… Дразнила и обманывалась… Навязывала правила и нарушала их. Пылала и плавилась, как воск, ощущая прикосновения его рук на своём теле. Попала в плен его аквамариновых глаз и пропала в этом океане безумной страсти.

Спасалась, карабкалась – спрятала любимые глаза, руки связала…

И всё равно проиграла… сдалась...  

– Как же я люблю тебя, мой Женька!.. – шепчу, а хочется кричать и отчего-то плакать… – Всё будет! Не могу больше, Женечка…

Это сильнее меня и давно перестало быть игрой. Я свободна в выборе… В выборе своей зависимости. Хочу с ним всё!  И не могу больше ждать. И пусть овца… Пусть кнут у него… Но прямо сейчас мы оба охотники и оба – жертвы. И так нужны друг другу…

– Да трахни меня уже, чёртова ведьма! – рычит почти бессвязно… – Ну давай уже, Ди…

А-ах… Как же… Как же с тобой всё-таки больно, Женька!..

– Сейчас всё будет… – Кажется, мне уже поздно сражаться за свой спасательный круг… – Мне нужно две минуты, чтобы подготовиться… Всего две минуты. – Чтобы оторваться от тебя… – Боже, как я жила без тебя всё это время?! Же-ня-а! – Как я буду жить без тебя всю оставшуюся жизнь?.. – Я сейчас...

***

Как легко потерять свою власть…

Без тебя – мне что плен… что свобода…

А с тобой – словно в пропасть упасть,

Где ни выхода, ни перехода...

Бесполезные крылья сложить…

Раствориться… Ослепнуть! Оглохнуть!

Ради этого стоило жить…

Из-за этого хочется сдохнуть...

40

Странно… Почему-то сейчас мне совсем не хочется плакать. Хотелось от счастья… от переполняющей меня эйфории.  А теперь… Это даже не обидно… Просто пронзительно больно! Это как разбиться вдребезги, но продолжать дышать и всё чувствовать. Вдох… Лёгкие будто битым стеклом нашпиговали. А сердце даже не бьётся. Я тихо прикрываю дверь Красной комнаты… Выдох.

Запахиваю чёрный шуршащий плащ и ухожу. Куда? Неважно – лишь бы подальше отсюда.

Впрочем, далеко мне сбежать не удаётся. Голоса звучат за углом, всего в нескольких шагах от меня.

– Витя, я не собираюсь с тобой ссориться, но ты меня знаешь, – звучит не слишком дружелюбно, а обладателя баса узнать несложно – это крокодил Гена, отчаянно мечтающий о красивом потомстве.    

– Послушай, Геннадий, у меня приличное заведение, и не надо грязных намёков, – распаляется Виктор. – Ты вообще не должен находиться в служебном помещении, а в вип-комнаты во время приватной беседы даже я не вхожу!

Я сделала решительный шаг, поворачивая за угол, и разговор тут же смолк, а две пары глаз вытаращились на меня. Первым отмер Гена:

– О, звезда моих очей! Как раз Вы-то мне и нужны!

– Какая жалость, что мне не нужны Вы, Гена, – я пытаюсь обойти парней, но Женин друг придерживает меня за локоть.

– Это очень досадно, но, надеюсь, я ещё пригожусь хоть кому-нибудь. Жаль, конечно, что такая прекрасная леди несвободна. Зато как приятно, что Вы знаете моё имя! Вы ведь Гелла?

– Нет, Гена, – вместе с полумаской я остервенело стаскиваю белогривый парик, и взмокшие волосы рыжими спутанными прядями падают на плечи. – Я Эльза. Безобразная Эльза.

Знаю, что макияж потёк, и мой внешний вид оставляет желать лучшего. Но не всё ли равно?!

Гена, приоткрыв рот и хлопая бесцветными ресницами, смотрит мне в глаза и хмурится, будто решает непростую задачу. Неужели голос узнал? Впрочем, для внимательного человека – неудивительно. Но на это мне тоже плевать. Я по-прежнему хочу уйти, но на мою попытку избавиться от Гениной гигантской руки, он сжимает ладонь ещё сильнее.

– Ну, зачем же Вы на себя наговариваете? Вы восхитительны... – его заявлению не достаёт уверенности и восклицательной интонации, и парень моментально исправляется: – Просто убийственно прекрасны! И я готов вернуться к этой теме, как только Вы покажете, где потеряли моего друга. Я немного беспокоюсь за его душевное состояние после встречи с Вами. Э-э… Танец ведь завершён?

Я отрицательно качаю головой, а моя улыбка наверняка выглядит, как хищный оскал.

– Ваш друг зовёт какую-то Ди. Так, может, она и дотанцует?

– Куда зовёт? – искренне удивился Гена. – Дракониху, что ли? Так она же это… улетела вроде… А я не понял, этот муд… мудрец ей звонил во время танца, что ли?

Витя, до этой минуты глядевший на меня с беспокойством, мгновенно набычился и забыл о моём присутствии.

– Ген, ты выражения выбирай.

– Вить, да пошёл ты!

Дальнейшие разборки мне неинтересны – здесь снова речь не обо мне. И я без труда ускользаю от внимания мужчин.

Наспех одевшись и даже не взглянув на себя в зеркало, спустя пять минут я покидаю клуб через служебный выход. И очень вовремя! Потому что уже слышу позади смех Гены и охрипший (наверное, от злости) голос Женечки. Сейчас я совсем не готова взглянуть ему в глаза. Мне очень страшно. Нет, я не боюсь расправы, да и не думаю, что Женя способен причинить мне физический вред. Я очень боюсь услышать нечто такое, что добьёт меня, слишком уязвимую сейчас, и заставит меня ненавидеть. Ведь от любви до ненависти – один шаг, а я уже и так балансирую на тонкой границе. Бежать отсюда.

Из огня да в полымя!.. Я поняла это, едва ступив на слабоосвещённый задний двор.

Ой! За спиной раздался лязг железной задвижки – это охранник, задорно гогочущий в прижатый к уху мобильник, выполнил свою функцию. Но разве пялиться в монитор не входит в его обязанности? А здесь есть, на что посмотреть. Прижавшись спиной к металлической двери, я разглядываю группу людей, расположившихся полукругом метрах в двадцати от клуба. Ни на первый, ни на второй взгляд не получается оценить, сколько их – кажется, очень много. Но высокую жилистую фигуру Пиджака я узнаю сразу, потому что ещё в клубе заметила, как хорошо смотрится на нём светлый облегающий джемпер. 

Что он здесь делает и почему без верхней одежды? Первая мысль – замышляет что-то против Женечки и Гены. Возможно, он вовсе и не друг им, а просто знакомый. Если бы ему грозила опасность, вряд ли он рискнул бы оказаться здесь против целой толпы. Если не заметит клубная охрана, то никто и не придёт на помощь, ведь поблизости ни одного жилого дома, только административные здания.

Сейчас я уже могу оценить, что собравшихся на заднем дворе больше десяти человек, и даже две девчонки присутствуют. Они, как и я, наблюдатели, и стоят ко мне гораздо ближе. Одну из них, яркую брюнетку, я сегодня уже видела за столиком вместе с Геной. Наверняка это тоже не очень хорошо, но я не знаю почему… Просто так чувствую. Усилившаяся во мне тревога мгновенно затмила мою личную драму. Кажется, даже воздух вокруг пропитался агрессией.   

Брюнетка словно унюхала постороннее присутствие и, повернув ко мне голову, хищно оскалилась, но тут же потеряла ко мне интерес. Какая неприятная девушка!.. К счастью, больше никто не обращает на меня внимание и сейчас мне ничто не мешает предупредить охранника за дверью, что здесь затевается что-то плохое. Не сводя глаз с подозрительной компании, я монотонно постукиваю пяткой о дверь, стараясь не производить слишком много шума. Да куда же подевался этот бездельник? Ох, я и дура – звонок ведь есть!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И в тот же миг, когда на меня снизошло озарение, Пиджак выбросил вперёд руку, а мужчину, стоящего напротив него, отбросило назад. Вдавливая кнопку звонка, я с ужасом наблюдаю, как вся эта шайка налетает на Пиджака, словно стая кровожадных волков. Они же убьют его!

– Полиция-а-а! – ору во всю глотку, продолжая яростно давить на звонок.

Но полиции на этих задворках отродясь не водилось, поэтому на мой призыв отреагировали только брюнетка со своей подругой. Они дружно развернулись и пошли на меня, но страшно мне по-прежнему за Пиджака.

– Пожа-а-ар! – быстро меняю тактику, но тушить здесь тоже некому.

Не отпуская кнопку, я вытягиваю шею, потому что приближающиеся девчонки закрывают мне обзор. И всё же я с удивлением замечаю в движущейся свалке высокую фигуру в светлом и не понимаю, как он ещё стоит на ногах.

– А подождать нельзя? Уж и поссать невозможно отойти! – за спиной негодует охранник, соизволивший, наконец, открыть дверь. – Ух! Е*а-ать! Бегом внутрь!

Втащив меня за шиворот в помещение, он захлопнул дверь, а я, не мешкая ни секунды, рванула искать Гену. А кого ещё?! Тем более, я уже дважды слышала, как Виктор и один из охранников называли его машиной для убийства.

– Вить, – я едва не сбила его с ног, – а Гена где?

– Да ё*аный рот! – взревел обычно культурный хозяин культурного клуба. – Как же вы мне все надоели! Только что свалили твои зло*бучие друзья. Между прочим, тебя искать! А вот ты здесь за каким хером?

Последний вопрос уже прилетел мне в спину.

Уже ни за каким! Я по другому вопросу.

За привычным столиком парней не оказалось и, расталкивая посетителей, я рванула к центральному выходу. Никто сейчас и не узнал бы великолепную ухоженную Геллу в растрёпанной и взволнованной мне. Женьку я нашла бы из тысячи, а уж среди пары десятков человек, столпившихся у клуба, мой взгляд мгновенно выхватил его, ну и Гену, конечно. А поскольку верхней одежды на них нет, ребята явно не собирались покидать клуб.

– А вот и птичка на ловца! – обрадовался Гена, гостеприимно распахнув объятия, в которые я и нырнула, не успев затормозить.

– Там ваш Пиджак! – запыхавшись, тычу в темноту и по выражению его лица понимаю, что искать там пиджак он не станет. – Ну, друг ваш! – я беспомощно оглядываюсь на Женю и ловлю его ошалевший взгляд. – Там вашего друга убивают!..

Со слова «убивают» и стоило начинать. Из объятий меня выбросило мгновенно, и рядом уже ни Гены, ни Жени.

– Их очень много! – с отчаяньем кричу в спины удаляющихся парней и бросаюсь за ними.

– Даже не суйся туда! – оглянувшись, рычит Женя. Это он мне, что ли?

Но Женя уже исчезает за углом вслед за реактивным Геной.

Ну раз ты приказал, Женечка…  

– Наших бьют! – ору, пытаясь сагитировать народ.

И действительно – двое ребят кидаются в нужном направлении. А остальные-то что? Вот если бы всеми дружно… Эх!..

– Там наших ребят убивают! – ору до хрипоты.

Теперь слово «убивают» работает неправильно, и пятачок перед клубом быстро пустеет. Я обвожу умоляющим взглядом оставшихся молодых ребят и леденею от ужаса, осознав, в какую мясорубку только что отправила своего любимого мужчину. Мчусь туда сломя голову в прямом смысле слова. Тротуарная плитка замерзла, и на высоких каблуках я балансирую, как пьяный канатоходец, но как будто бегу. Боковым зрением замечаю, как от припаркованной с торца клуба машины отлетает огонёк отброшенного окурка, а следом из темноты выходит невысокая тонкая фигурка во всём чёрном и быстрым шагом устремляется мне наперерез.

Господи, пожалуйста, пусть только ОН не пострадает! Прошу тебя! Ох, нет! Пусть все они будут целы! Я обещаю, что больше никогда не стану искать с Женей встреч! Даже постараюсь не смотреть в его сторону! Только спаси их, Господи!

Фигура в чёрном поравнялась со мной и оказалась совсем юной девчонкой. Она-то что здесь забыла? Быстрым движением малышка скрутила длинные чёрные волосы в жгут и, заправив их за воротник, накинула на голову капюшон.

– Кажется, тебя просили не соваться в заварушку, – нежный мелодичный голос звучит почти весело и совершенно не соответствует напряжённой атмосфере.

Я даже не собираюсь отвлекаться на ответ. Внезапный женский визг заставил меня вздрогнуть и придал ускорение нам обеим – мне и неожиданной попутчице. Что же там происходит? Но долго гадать не приходится – мы уже на месте.

41

Ой, божечки мои!

Женю я замечаю первым и, как ни странно, почти успокаиваюсь – он здорово справляется и даже дерётся красиво, и рычит, как большой и грозный зверь. «Какой же он сильный!» – эта мысль проносится сквозняком, а взгляд уже прилипает к Гене… Никогда не видела ничего подобного!.. Это выглядит жутко, но... так интересно! Такое ощущение, что у этого великолепного бойца глаза имеются даже на затылке. Я, словно заворожённая, наблюдаю, с какой лёгкостью и грацией двигается этот мощный парень, и как один за другим разлетаются в разные стороны его противники. Это похоже на неправдоподобный индийский боевик или… Да! – это здорово напоминает мультфильм «Маугли» – момент, когда медведь Балу раскидывает свору рыжих собак.

– А неплохо, да? – смешливый голос заставил меня вспомнить о девчонке и об опасности.

– Плохо! Очень плохо! Ведь наши в меньшинстве, – объясняю восторженной дурочке, будто сама только что не любовалась страшной дракой.

– А почему ты так уверена, что я из ваших? – усмехается наглая малявка. – О, смотри, смотри! Ай, красава!

Она кивает на Гену, который, видимо, решил дать отдых своим гигантским кулакам. Он ухватил одного из парней за шиворот и, наверное, за брючный ремень, раскрутил и теперь вражеским телом отбивается от нападавших. Ну и силища!

– Слушай, а тебе совсем не страшно? – оглядываюсь на девчонку и лишь сейчас замечаю на хорошеньком личике явные азиатские черты. – И тебя мама с папой не потеряли?

– Меня зовут Аика, и мне девятнадцать, – она поясняет так спокойно, словно мы телезрители, а не очевидцы реального побоища. – А ты, кстати, молодец – не истеричная. Не то, что эти… 

Она кивает в сторону, где поскуливает и повизгивает одна из вражеских подружек. Наверное, это она и визжала, когда мы мчались сюда. Мужские крики заставляют мой взгляд снова вернуться к войне.

– Надо же, наверное, полицию вызвать, – растерянно бормочу и высматриваю Пиджака.

Да где же он? Своих различить несложно – они все без верхней одежды, и парни, прибежавшие нам на помощь, тоже ещё в строю, хотя и заметно выдохлись. Почему мне не страшно? И я почти ненавижу себя за то, что мне интересно.

– Ни к чему нам здесь полиция, сами разберёмся, – уверенно заявляет девчонка с необычным именем. – Полагаю, максимум, минут через пять лягут все. Этот буйвол знает толк в бое.

Она кивает на Гену, а я озираюсь в поисках какой-нибудь увесистой палки, чтобы обороняться, ну, или попытаться помочь… Пять минут – ужас! Палку я не нашла, зато обнаружила Пиджака… И сейчас мне действительно стало страшно.

– О, господи! – шепчу, прижимая руку ко рту.

– Да, кажется, не повезло парню, – мрачно заметила Аика, проследившая за моим взглядом.

Пиджак распластался на промёрзшей земле по другую сторону поля боя и совершенно не подаёт признаков жизни, в отличие от других «отдыхающих» – те хотя бы конечностями изредка дрыгают. Ему же нужна помощь! Осторожно, стараясь не делать резких движений и не привлекать внимания вражеских бойцов, я обхожу драку, чтобы подобраться к Пиджаку ближе.

Осталось сделать пару шагов… Пиджак лежит лицом вниз – надеюсь, он не умер? Фу-ух – нет! Пошевелился. К несчастью, это заметила не одна я. Как только Пиджак сделал попытку приподнять голову, к нему метнулся бритый парень, занося руку для удара... А я… даже не знаю, как это произошло... Но в ту же секунду я скакнула к бритому и со всей силы толкнула в бок. Не ожидавший такого тарана, он споткнулся о лежащего на земле Пиджака, пролетел по инерции пару метров и растянулся на земле. Порадоваться не пришлось – он тут же вскочил на ноги и бросился ко мне... Но испугаться я тоже не успела... Бритый резко остановился, захрипел, хватаясь за горло, и завертелся на месте. Лишь сейчас я заметила Аику. Девчонка, как пиявка, приклеилась к его спине и с сосредоточенным лицом тянет на себя концы какой-то штуковины, сдавившей горло парня.

– Ты ж его задушишь! – в панике кричу ей. А её придушенный скакун, вытаращив глаза, падает на колени.

Аика мгновенно освободила его шею, но лишь для того, чтобы с двух рук припечатать ему по затылку какими-то колотушками. Я приглядываюсь – неужели нунчаки? Маленькие какие-то… Вот это девочка!.. Брюс Ли с косичками! Мне показалось, что бритый даже не успел обрадоваться глотку воздуха, прежде чем распластался рядом с ожившим Пиджаком.

– Я же говорила, что мы быстро управимся, – самодовольно произнесла Аика и кивнула на поле боя.

Там уже никто не сражается и даже звучат весёлые смешки. Мужчины и правда чокнутые – сперва дерутся чуть ли не на смерть, а потом веселятся – хромые, кривые и с разбитыми лицами. Ужас! Они бы ещё побратались. Мне даже немного обидно, ведь я так переживала. Но радость от того, что всё закончилось, гораздо сильнее. Вижу, как по-тихому улепётывают брюнетка со своей подругой, а Гена грохочет им вслед:

– А ну, стоять! А как же награда победителю? Клянусь, я буду ласковым, как тёплый банный лист!

Я невольно улыбаюсь – он в своём репертуаре и как будто не устал вовсе. А Женька очень устал. Он пожимает руки ребятам, примчавшимся к ним на помощь.

– Спасибо, пацаны.

Те тоже еле на ногах держатся, но улыбаются.

– Да всё нормально, Женёк, отличный был замес! – парнишка сплёвывает кровь на землю и, подволакивая ногу, возвращается на клубную дискотеку. А Женечка идёт к нам.

Приближаясь, он не сводит с меня глаз, и моё сердце предательски разгоняется. Какой же он красивый, гад!.. Даже несмотря на то, что один его синий глазик потух и заплыл. Но ведь главное, что он жив. И ради этого я обещала даже не смотреть в его сторону. И всё равно продолжаю вглядываться – жадно, как в последний раз. Хочется вдруг плакать, но я не могу себе этого позволить, только не при нём.

– Эй, братуха, ты там живой? – Женя наклоняется над Пиджаком.

– Слухи о моей гибели сильно преувеличены, Жек, – Пиджак переворачивается на спину, а я чуть не вскрикиваю, глядя, во что эти уроды превратили его лицо – сплошное месиво.

– Тебя домой подвезти? – предлагает Аика, коснувшись моего плеча, но ответить я не успела.

– Нет! – рявкает Женя. – Она останется здесь! И, кстати, нунчаки покажи.

– Все, кому я их показываю, принимают горизонтальное положение. Уверен, что хочешь проверить? – Аика широко улыбнулась и, кивнув на Женю, обратилась ко мне: – Этот фонарный столб – твой парень, что ли?

Если бы… Наверное, я бы голову потеряла от счастья, будь ты моим парнем, Женечка… Но, к сожалению, сейчас моя голова очень надёжно приколочена печальным опытом. Конечно, мой взгляд не способен скрывать чувства,  это мне ещё предстоит долго репетировать… Но я непременно справлюсь – впереди у меня очень много времени… Целая жизнь… Пустая... Без тебя…

– Мой парень? – я широко улыбаюсь. – Нет, конечно! Он – парень общего пользования, а такие не в моём вкусе.

42 Женя

Сегодня пиZдец какой особенный день! Кажется, за один этот вечер я исчерпал лимит идиотизма, отпущенного мне на всю жизнь, и взял взаймы ещё столько же. Вот же сука! Ни одну бабу мне не хотелось придушить столько раз за вечер! Душить и трахать! И душить!

Я на Геныча молиться должен! И как же охота ему втащить!

– О, Жека, ты, наверное, пиZдец какой сексуальный с голым членом, но можно я не буду смотреть? – и ржёт, падла.

– Геныч, сука, руки мне развяжи, а на х*й можешь не смотреть, он упал давно.

– Не ушибся?

А-а-р-р-р!

– Ух, а навязала-то – легче перерезать, – бубнит друг, возясь с поясом на моих запястьях. – А вообще, Жек, мне даже льстит твоё доверие. Я бы поостерегся поворачиваться незащищенным тылом...

– Геныч, заткнись, блядь! Если ты сию секунду не справишься с этим узлом, я начну думать, что тебе нравится разглядывать мой голый зад. И стащи с моих глаз эту сраную повязку!

Короткий смешок за спиной… Запястья сдавило ещё сильнее... Треск… А-а-а! Свобода! Давно бы уже разорвал.

Наощупь натягиваю штаны вместе с трусами и сбрасываю с глаз повязку, которую тут же перехватывает довольный Геныч и, приложив к носу, шумно вдыхает.

– Лошарик! Это не повязка, а шарфик, и он ягодками пахнет, между прочим. А у вас тут ничего – уютненько так… – Геныч осматривается, как восторженный первоклассник на первом уроке. – О! Глянь-ка, что я нашёл! Ты не собираешь?

Он подобрал с пола чёрные трусики.

– Тоже нюхать будешь? – интересуюсь, со злом глядя на эти трусы.

– Не, Жек, это ты будешь! Когда вздрочнёшь тоскливым вечером, вспоминая свою упорхнувшую золотую птичку.

Я фыркаю и осматриваюсь вокруг, уже совершенно по-новому воспринимая окружающую обстановку. Вещи Геллы так и остались разбросаны по полу, исчез только плащ. Оно и понятно – не голой же она ушла отсюда. Бл@дь, ну как же я так лоханулся?

– По-любому уже сбежала, сучка! Но проверить надо, – направляюсь к зеркальной панели, из-за которой ко мне  явилась Гелла, мать её! Элиза… Нет, ни х*я – Гелла! Элиза, которую я помню, на такую подлянку не осмелилась бы.

Дверь за зеркалом вывела в тускло освещённый коридор, по которому я устремился на звук музыки.

– Ага, нам туда, – подтвердил Геныч, следуя за мной по пятам. – Да сто пудов она мчит домой, Жек. А я всегда говорил, что рыжим бабам доверять нельзя – они все ведьмы! А твоя – стопроцентная ведьма! Одни глазищи чего стоят! Тут я тебя понимаю… – Геныч врубился в меня на ходу и удивлённо поднял глаза. – А ты чего застыл-то, Жек? Мы уже не идём никуда?

– Ты сейчас о ком говоришь, брат?

– В смысле? – Геныч удивлённо округлил глаза. – Так это... о Гелле твоей... А тебе кто нужен?

– Я не понял, ты её видел, что ли? – держусь изо всех сил, чтобы не взорваться.

– А я что, не сказал? – Геныч рубанул пятернёй себе в лоб. – Хе-хе-хе!

Я прикрыл глаза, стискивая кулаки и челюсти.

– Да ладно, Жек! Ну хочешь, дай мне в табло, ток не больно… Ты ж знаешь, как я не люблю, когда больно.

– Геныч… – цежу сквозь зубы.

– А я и говорю… Я же тебя потерял!.. И Витюшу пытал… А она нарисовалась и с ходу – «Вы мне, Гена, на хер не нужны!» Я, говорит, Эльза Безобразная! И х*як! – сдёрнула маску вместе с волосами! А там глазищи, как у Воланда, – один чёрный, а другой зелёный! Прикинь, как я впечатлился, Жек! А под белыми волосами – рыжие! – вот по сих! – Геныч рубанул ребром ладони себе по колену. – А я ей говорю: «Ни х*я! Вы очень красивая женщина! Расскажите, где мой друг Евгений и как его самочувствие». Ну? И что ты встал, как памятник дебилу? Двигай давай! Или мы уже закругляемся с охотой на ведьм?

– Геныч, что ты за мудак такой?! Ты нормально можешь рассказывать? – я двинулся по коридору.

– Да ты сам мудак! С такой нереальной девочкой мог бы и забыть на время о чужой Драконихе. Я тебе так скажу – лучше голая ведьма в руках, чем дракон в облаках!

– Говно, мёд, пчёлы – всё собрал! Можно без твоих прибауток? Диана здесь при чём?

– Вот и я об этом, братуха! – зарычал Геныч… А на нашем пути неожиданно вырос Витёк, и я тут же переключился на него:

– Вить, адрес и телефон твоей Элизы гони! Она ещё здесь, кстати?

– А экипаж вам к парадному входу не подогнать? – неожиданно потерял страх Витя. – И, кстати, она уехала! А прежде чем задавать мне подобные вопросы, подумай, готов ли ты сам по первому требованию раздавать контакты своих друзей.

– Вить, всё нормально, – похлопал его по плечу Геныч и толкнул меня в спину. – Мы сами поищем.

Бесполезно! Никто из этих додиков, скочепиздившихся на холодном ветру, никакой Геллы в глаза не видел. После тупорылого рассказа Геныча вопросов ещё больше... Но прямо сейчас меня гораздо сильнее беспокоит отсутствие Кирюхи – не к добру это.

– Может, он отлить отошёл? – неуверенно предположил Геныч, выглядевший не менее озадаченным.

– Ну, если только домой…

– О! А вот и птичка на ловца! – неожиданно развеселился Геныч и, раскинув свои загребальники, обнял врезавшуюся в него растрёпанную девку…

Вот же!.. Глаза… Губы… Глаза-а! Элиза! Она! Я прикипаю к ней жадным взглядом. Шрам… никуда не делся. И волосы… Конечно, до колена Геныча им ещё метр расти, но они её – настоящие. Я не помню, какие они были раньше, но эти мне определённо нравятся. Это совершенно точно моя девочка. Не смотрит на меня… Боится? Я прощу… Уже простил! И мне совсем не нравится, что она жмётся к Генычу… И голос… Это глюк какой-то…

– Там ваш пиджак! – выкрикивает, задыхаясь, и машет куда-то в сторону.

Вообще, Геныч плюс пиджак – явление довольно редкое. Пьяная она, что ли?

– Ну, друг ваш! – хнычет Элиза и поворачивается ко мне. – Там вашего друга убивают!.. – снова машет в сторону и притопывает ногой.

Бл@дь! Кирыч! Мы с Генычем сорвались мгновенно, но этот голос ещё продолжает что-то кричать вслед. Нельзя терять ни секунды, но я всё же оглядываюсь. Следом бежит, дура!

– Даже не суйся туда! – молнией проносится сожаление, что некому за ней присмотреть… Не сейчас…

Кирюха! Держись, брат!

Е*учий беспредел! Нахожу взглядом Кирыча – уже готов! Адреналин бурлит в крови – ненавижу! Па-а-рву-у, сука-а! Ещё успеваю засечь как Геныч, словно смертоносная торпеда, врезается в сборище сраных отморозков… И в следующий миг ныряю в жёсткое рубилово… Резко, без замаха, своим коронным с правой… Чётко в челюсть. Тяжёлые подачи посыпались со всех сторон – справа, слева, сзади…

Ух ты, больно, бл@дь! На, сука, в голову! А то бы тебе не…

Глаз ни хрена не видит… руки весят тонну…

Пох*й! Грудь… голова… пах… Отбивную печень заказывали?

– Жек, да брось ты его на х*й! Он уже умер… Тихо, брат, это свои!

Чё – всё, что ль?.. Ни хрена не вижу…

– Жек, да свои мы, свои…

А, ну отлично!..

– Спасибо, пацаны.

– Да всё нормально, Женёк, отличный был замес! – парни отваливают, а я озираюсь.

Геныч радостный, вроде здесь пряники раздавали.

– Жек, а у нас тут подкрепление знатное, – гудит он и кивает в сторону. – Вон та малышка с нунчаками…

Порхающие нунчаки замечаю раньше, чем их мелкую владелицу. Продемонстрировав ловкий финт, она быстро прячет их под куртку. Во девки пошли! Я подумал, Геныч прикололся…

Он ещё что-то бубнит, но я уже вижу ЕЁ, шагнувшую из темноты… Элизу.

Почему она здесь? Сказал же – не лезть!

Двигаюсь на автопилоте. К ней. Красивая. Почти не вижу – помню. На меня смотрит. Знаю. И тоже смотрю.

Кирюху замечаю уже на месте. Похоже, мне основательно отбили башку, если я забыл, почему мы здесь.

– Эй, братуха, ты там живой? – наклоняюсь к Киру, с трудом преодолевая желание прилечь рядом.

– Слухи о моей гибели сильно преувеличены, Жек, – он переворачивается на спину. ПиZдец – видок!

– Тебя домой подвезти? – кажется, эта маленькая ниндзя собирается увезти от меня мою девочку, и мне ещё хватает сил на протест:

– Нет! Она останется здесь! – смотрю в глаза черноволосой пигалице. Большие и ни разу не славянские. – И, кстати, нунчаки покажи.

– Все, кому я их показываю, принимают горизонтальное положение. Уверен, что хочешь проверить?

Кажется, мои резервы физических и умственных сил основательно исчерпаны. Долетает до меня долго. Правда, не настолько, чтобы не понять, что девчонка мне угрожает. И улыбается. Дерзкая!

– Этот фонарный столб – твой парень, что ли?

Чего?

Запрокинув голову и болезненно морщась, я разглядываю фонарный столб и медленно догоняю, что речь обо мне. Возвращаю взгляд к Элизе…

Ну, девочка, бери и пользуйся. Сейчас я, как Дед Мороз, только некондишн… Так что, пока сама… Я догоню… Наверстаю.

– Мой парень? – Элиза улыбается, и мне хочется греться о её улыбку. Пусть всегда улыбается. – Нет, конечно! Он – парень общего пользования, такие не в моём вкусе.

Я тупо таращусь вслед двум удаляющимся девчонкам.

Парень общего пользования… Это как? Что она имела в виду? Оглядываю на всякий случай фонарный столб… Он тоже, между прочим, общего пользования. Хм, тоже, бл@дь! Сравнение – прям в кассу.

Высокая рыжеволосая девочка растворяется в темноте.

Элиза... Твою мать! Маленькая застенчивая девственница… Чумовая зажигалка Гелла… Ведьма многоликая! И как давно я не в твоём вкусе? А может, и не был никогда? Мы ещё поговорим об этом-м-м…

43

М-м… Что-то мутно… Голова, как контуженая. Надеюсь, я не останусь… как там? Памятником идиоту – во!

Перевожу взгляд на Кирыча – совсем непорядок. Девчонки, молодцы, подсуетились – вызвали скорую, но до её приезда он окочурится на промёрзшей земле. И поднимать его нежелательно… Оглядываюсь на уцелевших чмошников, соскребающих с земли своих вонючих подранков… Вот пидоры беспредельные! Мало мы их нашинковали! Геныч что-то темпераментно прописывает двоим понурым удодам, периодически подпрыгивая, как на ринге. Не нарезвился, энерджайзер!

– Жек, не грузись, – хрипит Кирыч, – они просто хреново тебя знают.

– Кто? – не понимаю.

– Да девчонки эти, – Кирюха улыбается расквашенными губами, начинает кашлять и мучительно стонет, прижимая руки к груди. Наверняка пиZдец рёбрам.

– Да и хер с ними, разберёмся, – я стягиваю с себя основательно пожёванный джемпер. – Кто сейчас не с нами, Кирюх, – тот против нас. Слышь, давай-ка я тебе под спину подложу. Ху*ня, конечно, но хоть что-то…

– Эй, эксгибиционист неугомонный, ты чего творишь? Все тёлки покинули наше кровавое пастбище, а ты оголяться вздумал, – очень жизнерадостный Геныч приближается с какими-то телогрейками в руках.

– Ты, придурок! Эксгибиционисты член демонстрируют, а не торс, – вяло огрызаюсь.

– Да ну?! А ну-ка напомни, брат, это, случаем, не те бравые парни, которые вываливают наружу своё хозяйство, а бабы потом дают дёру? Я ничего не перепутал?

– Да пошёл ты! – его стёб попал в цель, но злиться совсем нет сил. – Ты чего там добыл?

– А я вот – у их главного пса тулупчик одолжил для Кирюхи.

– Да тут до хрена тулупов-то.

– Так многие захотели помочь! Так сказать, загладить свою неизгладимую вину. А ты тоже бегом давай накидывай какую-нибудь, а то пока до своей куртейки доберёшься – всю душу выстудишь. – Геныч сбросил несколько курток прямо на землю и наклонился над Киром. – Давай-ка, сынок, осторожно! Не ссы, я буду очень нежным. Я за тебя отомстил, бро. Вот сейчас полечишься, и поедешь на море на пару неделек. А мы с Жекой там за тобой присмотрим. А захочешь медсестричку прихватить – так наши спонсоры только рады будут. Да?

Геныч бросил взгляд за спину, где покачивались на февральском ветру наши неожиданные спонсоры.

– Жек, да помоги, ёпти! Стоит он, циклоп задумчивый, вытаращил глаз! И в скорую звякни! Где они там уснули?

То, что с моего мобильника я больше никуда не звякну, стало понятно, едва я запустил пальцы в задний карман. Вот же суки – даже корпус переломился. Но даже это напрягло куда меньше, чем яростный мятеж Геныча.

– Жек, он у тебя в заднем кармане лежал! Тебя что, по жопе били? А ты сам-то где был? Или это твоё слабое место?!

Как вообще можно было так подставиться, где была моя голова, откуда росли руки и на что мне полагается натянуть уцелевший глаз, пришлось выслушивать минут десять. Кир, упакованный, как вилок капусты, кажется, даже кайфанул от своей беспомощности – его же не коснулось восстание нашего Терминатора.

– Геныч, хорош волну гнать, и так башка трещит, – попытался я рыкнуть, но прозвучало тухло, как последняя просьба. – Слышь, а помнишь, мы с тобой пару лет назад к моей прабабке в Гремучее ездили?

– К Антонине Филимоновне? А то! – оживился Геныч и перекрестился. – Свят-свят! Страшная женщина, прости господи! Мне за всю жизнь никто так мозг не вые… не выклёвывал. А что, неужели померла?

– Жива! И здорова – твоими молитвами. Так вот, ты мне сейчас её сильно напомнил.

Геныч выпятил вперёд квадратную челюсть, нахмурил места для бровей и заглох.

Есть что-то особенное, даже пугающее в молчании моего оскорблённого друга. «Убитых словом добивают молчанием» – это прям про нас. Даже не слишком разговорчивому Киру стало некомфортно.

– А девчонка с нунчаками откуда взялась? – просипел он, пытаясь разрядить обстановку.

– О! А ты видел, как она уработала твоего обидчика? – радостно взревел Геныч. – Это пиZдец! Ураган, а не девка! И, главное, эти палки её игрушечные… А как она ими… А?!

– Да когда ты всё видел-то? – я искренне удивляюсь, потому что в пору жёсткого махача, кроме рыл моих оппонентов, ни хрена не способен видеть. Да я и сейчас-то вижу не очень…

– А как раз в тот момент, когда ты свою жопу врагам подставлял, – весело напомнил Геныч. – Эх, жаль, девки свалили, а я так хотел выразить свою сочную благодарность. И Эльзочке твоей разноглазой! Тебе ж, Рембо криворукий, некогда было, а я-то видел, как она нашего Кирыча грудью защищала.

– Как? – невольно вырвалось.

Даже странно… Поступила, как сука, а злости на неё нет совсем. Устал, наверное…

– Да как тигрица! Эх, Жека, прое*ал ты свою истинную пару! Сиди теперь, кусай коленки, котёнок одноглазый. А куда они хоть свалили-то? Может, это… проводить надо было… На такси посадить, проконтролировать, чтоб не обидел кто…

– Айку сложно обидеть, – блаженно заулыбался Кирыч.

– Кого? – это мы с Генычем в один голос стёрли улыбку Кира.

– Девчонку так зовут, – неохотно пояснил он. – Она лет пять назад у меня скалолазанием занималась. Узнал вот…

– Молодец, бро! – присвистнул Геныч. – Знатно ты её научил. Она на этот мордастый утёс, как обезьянка взобралась и чуть голову ему не открутила. Вот видишь, как хорошо – благодарная ученица спасает жизнь старому учителю! – Геныч взглянул на меня, как на неблагодарного ученика, и почти с любовью на Кира. – Но проводить всё равно надо было. Девочки же…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Она за рулём, эта мелкая, – пояснил я.

– Да ладно?! Плохи их дела! Дети за рулём – куда, бля, родители смотрят?

– Да она, вроде, совершеннолетняя, – не слишком уверенно пробубнил Кир.

– И какая разница?! – трубит Геныч на всю округу. – Нет на свете страшнее зверя, чем баба за рулём! Из-за них нормальным мужикам выезжать страшно.

– Геныч, да тебе и на пустой трассе ездить страшно, – начинаю ржать.

– Вот не надо грязи, Жек! Мой «Мурзик», чтоб ты знал, на трассе рвёт всех!

– Ага! Всех уставших пешеходов и их барабанные перепонки!

– Да пошёл ты, урод! У меня на окружной спидометр зашкаливает!

– Так его же установили ещё до Первой мировой, и на нём потолок – пятьдесят. И если верить твоему спидометру, то твой «Мурзик» даже в гараже стоит со скоростью двадцать кэмэ.

– Всё, хорош, пацаны, – хрюкнул Кирыч и застонал. – Мне ржать больно. Жень, скажи лучше, как там твой приват? Всё срослось?

– Заросло всё! И завяло! Жек, можно я расскажу? – резко повеселел Геныч и тут же словил мой предупреждающий взгляд. – Спокойно, малыш, тут все свои, а я – только правду. Короче!.. В самый ответственный момент, когда сброшенные стринги прилипли к потолку, Жеке стало скучно вдвоём и он воззвал к драконам.

– Геныч, мудак, что ты мелешь?

– За что купил! А-а, ты ж, наверное, Кирюхе не рассказывал о нашей огнедышащей мулатке? Так вот, Кир, бывают бабы-дуры, бывают хозяюшки, зайки там всякие нежные... Даже девочки-ниндзя, как выяснилось, случаются. И все они обычно к услугам нашего, ещё недавно синеглазого, мачо. Но согласись, Кирюх, это же пиZдец как скучно! А есть ещё уникумы, единственные в своём роде! Кстати, если вспомнить о Дианкиных детях, то в полку драконов скоро прибавится. Так о чём это я? Ага! Так вот, нашему Жеке повезло встретить целых двух уникальных цыпочек! И, думаешь, как он решил использовать дары судьбы? Он захотел обеих сразу! Вот я бы на месте рыжули тоже обиделся.

– Да заткнись ты, на х*й! – зверею и ощущаю, как от боли взрывается башка.

– Жек, ты чего? – Геныч участливо обнимает меня за плечи и тычется лбом в висок. – Ну прости, брат, я же…

– Ты меня ещё поцелуй! – пытаюсь сбросить с себя этот центнер.

– Ну, если тебя это утешит... Жек, но ты сам сглупил, согласись. Обидел такие красивые глазки...

– Это я её обидел?! Геныч, ты е*анутый? Да она меня спеленала, как лоха, и тихо съе*нула под музыку!

По вытаращенным глазам Кира я уже понимаю, что сказал лишнее, но… Кирыч – свой.

– А на х*я ты Драконихе звонил? – ласково вопрошает Геныч. – Понятно, что девочка обиделась…

– Геныч, ты, бл@дь, перегрелся? Кому я звонил? Ты что гонишь?!

– Не, а смысл ей врать… – искренне растерялся Геныч. – Она же сама сказала, что ты позвал Дианку…

– Реально так сказала?

– Ну-у… я точно не помню как… Но как-то так. О! Витёк тоже слышал! Хочешь, у него спросим? Э, Жек…

Да бред! Позвал… Позвал? Нет! Ну, не-эт! Я ж молчал, как варёный кальмар! Да я даже не думал!.. Сука-а… Я ж не мог!?

– Геныч, – я вытаращил на него наверняка очень круглый глаз. – Я не мог…

– Ну, – он виновато развёл руками, – как-то смог, наверное… О, вон наша помощь нескорая! Ждали, небось, когда все окочурятся!

Сука-а… Я не мог! Что ж за день-то такой?!

44 Элла

Очень хочется плакать. Не поскуливать тихонечко в дрожащую ладошку, а громко протяжно выть, запрокинув голову к небу. Чтобы вытолкнуть из себя эту изматывающую боль, что, кажется, намертво присосалась к сердцу и поразила все органы. Она дышать мешает, думать… Мысли тоже причиняют боль, ведь они все о НЁМ… А не думать – никак. Почему это со мной, за что?! Какое моё предназначение в этом мире? Найти бы его скорее и с головой нырнуть! А иначе я просто умру от невыносимой тоски.

А я ведь сама установила это табу... Господи, что же я натворила?! Зачем ты меня слушал?.. Но по-другому... как? Ведь когда очень просишь, когда это жизненно необходимо, надо обязательно чем-то жертвовать... Чем-то непременно важным и ценным... А что у меня есть дороже моей любви к Женьке?..

Но я ведь всё сделала правильно?.. И теперь я как будто тот самый гордый и свободный журавль... Тогда почему я ощущаю себя раненой одинокой цаплей, увязнувшей в болоте? Ни взлететь, ни утонуть... И холодно... как же холодно!..

– Замёрзла? – нежный голос заставляет меня вспомнить, что я не одна.

Отрицательно машу головой – вру, конечно. Но хозяйке авто, кажется, всё равно – она смотрит на дорогу, улыбается о чём-то своём и ведёт машину очень уверенно и расслабленно.

– Как знаешь, – отвечает она на моё молчаливое отрицание, даже не взглянув в мою сторону. Странная...

В её уютном комфортном салоне пахнет жасмином и играет саксофон... что-то потрясающее и очень знакомое… Это же... м-м... Что это?..

– Что это? – озвучиваю свои мысли и уже собираюсь уточнить, что имею в виду.

– Фаусто Папетти – «Эммануэль», – Аика снова демонстрирует свою ментальную проницательность.

– Да, точно, – рассеянно подтверждаю. – Красиво...

– Мило, – это звучит как возражениемоему «красиво», но я совсем не хочу спорить и просто наслаждаюсь чарующим соло саксофониста.

Одна мелодия сменяет другую, а я снова не могу вспомнить название – ох, какая же я невежественная! Поворачиваю голову, чтобы спросить...

– Это «Маленький цветок», – в очередной раз поражает меня Аика.

– Потрясающе! – не могу скрыть восторга и даю себе обещание скачать сегодня же все шедевры Папетти.

– Приятно, – озвучивает своё мнение девчонка, а я не могу не улыбнуться. А она бунтарка, оказывается!

– У тебя необычное имя. Очень красивое и приятное, – я говорю это не потому, что хочу нарушить молчание. Просто я вдруг вспоминаю, что эта хорошенькая изящная куколка спасла и меня, и Пиджака, а я от растерянности даже спасибо не сказала. И её имя мне действительно очень понравилось.

– Да, – она легко соглашается.

– А сокращённо Аика – это Айя?

Кажется, этот вопрос лишний, потому что девочка, наконец, удостоила меня взглядом.

– Считаешь, моё имя нуждается в сокращении?

Она спросила это совершенно невозмутимым тоном – без насмешки и вызова. Но почему-то я почувствовала себя дурочкой. Знаю, что это неправильно и глупо. Кажется, я слишком не уверена в себе и совершенно разучилась общаться. Да и с кем? У меня даже подруг нету, с которыми я могла бы просто поболтать обо всём и не бояться показаться глупой. Но есть непредсказуемая и взрывная Инесса, у которой на любые вопросы всегда имеется несколько вариантов правильных ответов. И я всегда к ним не готова. Поучиться бы у неё.

– Нет, Аика, я считаю, в твоём прекрасном имени каждая буква на своём месте.

– Не злись, – спокойно и мягко произносит она, угадав моё настроение.

Нет, это не люди вокруг меня странные – это я так и не выбралась из своего ледяного панциря.

– Аика, я хочу поблагодарить тебя...

– Благодари.

О, господи, как же сложно с этой малявкой. Или это со мной всё настолько туго...  

– Спасибо тебе! Ты очень смелая и такая ловкая...

– Я знаю, – улыбается, наконец-то.

– Почему ты это сделала? Я имею ввиду, почему не прошла мимо? Ты же девочка... могла просто позвать кого-то на помощь.

Аика передернула плечами и замолчала. Всё же как хорошо, что с нами гениальный Папетти.

– А разве люди не должны помогать друг другу?

Ответ прозвучал неожиданно и так подчёркнуто равнодушно, что я не поверила этой девочке. Запрыгивая на спину мордовороту, она совсем не казалась равнодушной. В ней были азарт и восторг. В чём же дело? Она тоже играет какую-то роль? Вряд ли я хочу знать. И сейчас я очень рада, что мы подъезжаем к моему дому.

– Аика, ты можешь прямо здесь притормозить, – я машу в сторону тротуара.

Сейчас мне просто необходимы ещё несколько минут одиночества, прежде чем я попаду на допрос к Инессе. Триста метров пешком – как раз то, что нужно, чтобы отрепетировать естественную улыбку. Автомобиль притормаживает как раз в тот момент, когда смолкают волшебные звуки саксофона.

– Спасибо тебе за всё и... – Первые же аккорды клавиш заставляют меня замолчать... и перестать дышать...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– А это... – решила просветить меня Аика, от которой не укрылась моя реакция.

– «История любви», – шепчу и прикрываю глаза, когда начинает звучать саксофон...

Слёзы выскальзывают сквозь сомкнутые веки и обжигают щёки. Все мои мышцы напряжены, а во рту пересыхает и становится отвратительно сладко. Внутри всё горит, а зубы стучат от холода. Я должна идти, но не могу, просто не в силах прервать эту пытку. Пленительная и безжалостная магия музыки крушит моё хрупкое самообладание, пронзает тающие щиты и больно жалит измученное сердце.

Это плачет история МОЕЙ любви... И синие любимые глаза снова смотрят на меня... Шальные и манящие, они смотрят так, словно восхищаются, как будто ласкают... Как если бы эти глаза любили... А ЕГО губы шепчут только моё имя – снова и снова… И руки гладят бережно и нежно, и его кожа пылает от моих прикосновений... И я плачу от переполняющего меня счастья, которое дарят его объятия. И жарко, страстно молюсь, чтобы продлить эти ощущения... И лихорадочно боюсь отпустить их.

И так невыносимо чувство потери, звенящее в унисон с финальными звуками колдовской мелодии.

Тихо и пусто. Я не хочу и боюсь услышать очередную композицию, не желаю разрушать эту губительную горько-сладкую магию. Открываю глаза и понимаю, что Аика убрала звук. Устремив свой взгляд в мокрое от дождя окно, она терпеливо ждёт, когда случайная пассажирка покинет салон и исчезнет из её жизни. У этой девочки удивительный дар – слышать, когда необходима её помощь и чувствовать, когда нужно просто молчать.

Никто из нас не нарушил молчания, когда, осторожно открыв дверцу, я вышла в дождливую ночь.

Запрокинув голову, я молча вою в чёрное небо... И оно плачет по мне, жаля лицо холодными колючими слезами. 

Женька! Женечка... Я сказала неправду! Тебе стоило лишь взглянуть в мои глаза, чтобы увидеть, как отчаянно я кричала, что люблю тебя.

45

Белый кроссовер Виктора я узнала сразу, подойдя к воротам, отгораживающим наш двор. Говорить совсем не хочется, и я бы, может, и спряталась в темноте, но мне необходимо расспросить о ребятах. Остановилась, пропуская машину, и Витюша меня узнал. Стекло с пассажирской стороны поползло вниз.

– Элка, ты как здесь?! Что-то случилось? Ты ко мне?

Как много вопросов!

– Охренеть! – в сто первый раз восклицает Виктор, шумно удивляясь тому, что мы с ним почти два месяца живём в одном доме, а он только сейчас об этом узнал. – Ну ты и партизанка! И как не пересеклись-то ни разу, а?! А хотя чему удивляться – я и дома-то практически не бываю. Можно сказать, живу на работе. Дашка уже давно грозится меня выгнать.

Я почти искренне сочувствую нелёгкой семейной ситуации Витюши, но мечтаю спросить о другом. А он сегодня в ударе – рот не закрывается. В какой-то момент я вдруг понимаю, в чём дело.  

– Вить, ты пьяный, что ли? А как же… Ты ведь за рулём!

– Знаешь, Эл, а ведь у меня нервы ни хера не стальные! – внезапно сменил он милость на гнев.

– Что случилось? – сердце замирает... Я думала, что тревожнее уже не может быть. – Это из-за драки? У ребят неприятности?

– У кого? У мажоров этих? – Виктор сплюнул в сердцах. – Да какие у них могут быть неприятности?! По мне – пусть хоть поубивают друг друга, лишь бы не в моём клубе! А так, что им сделается – подрались да расползлись. Парни из нашего отдела подъехали, жалом поводили и парочку недобитых упырей прихватили для отчётности. Ой, да не таращи глаза, левых каких-то замели. Ночку повялятся в обезьяннике – и по домам. У меня, Элка, другой головняк – просто за*бало всё! Веришь?

– Да, – отвечаю почти с облегчением и оглядываюсь на свой подъезд.

За время пребывания под дождём я промокла и продрогла насквозь, да и Виктор оказался гораздо пьянее, чем мне показалось вначале. Никогда его таким не видела.

– Да-а! – передразнивает меня он, а я теряюсь и просто не понимаю, как реагировать. – Думаешь, я не знаю, из-за кого ты так дёргаешься? Нашла о ком страдать! Что ж вы, девки, дуры такие?! К нему же бабы косяком прут на х*й! И дальше переть будут! А ты, дурочка, будешь на это смотреть и слезами захлёбываться.

– Я не буду, Вить, – бормочу обречённо.

Буду… Конечно, буду. Я уже очень давно захлёбываюсь!.. Наверное, это мой пожизненный приговор.

– Ой, да будешь, конечно, – вторит моим мыслям Витя, – вы же не слушаете никого! Под носом не замечаете нормальных мужиков! Зато вот по таким плохишам слюни пускаете! Красивый, богатый…

Витя уже горланит на весь двор, а я думаю, что никогда и не видела у себя под носом нормальных парней. Без маски я для всех была Безобразной Эльзой. И когда я уже сама была готова поверить, что уродлива, Женя назвал меня красивой. И целовал меня такую, и… я чувствовала себя очень желанной. Наверное, именно тогда он мою любовь и пригвоздил намертво. И что мне его богатство?.. Да будь он даже беден, как церковная мышь, я пойду за ним на край света!.. И за край пойду… За любым… Только бы с ним.  

– Вот поэтому тебе ни хрена с ним не светит! – беспощадно подытожил Виктор свою эмоциональную речь, которую я пропустила, витая в собственных мыслях.

Какой смысл переспрашивать – итог мне и так ясен. И я согласно кивнула – не светит ничего. Вот на этой минорной ноте как раз самое время попрощаться и пожелать спокойной ночи...

– Но, знаешь, как мужик я его даже понимаю, – невесело усмехнулся Витя, заставив меня тут же проглотить свои пожелания. – Она же как… татуха! А попытаешься избавиться – всё равно останется шрам. И всегда будешь помнить.

– Кто – она, Вить? – спрашиваю упавшим голосом, уже заведомо зная ответ.

– Ну кто?! Динка, конечно! – Витя внезапно понизил тон и зашарил взглядом по окнам. – Ты меня не слушаешь, что ли?

Он называет её Динкой... Так по-свойски... Почему?! Почему я снова слышу это имя?!

– Почему, Витя? – почти выкрикиваю ему в лицо. – Её ведь можно забить другой тату! Можно же, Вить?!

– Я не смог, – произносит совсем тихо и опускает глаза. 

– Что?.. И ты? – от шока я не нахожу слов.

– А чему ты удивляешься? Да у меня, может, больше на неё прав, чем у любого! Я всю жизнь её люблю! Знаешь, сколько ей было, когда я встрял по самые... по всё!? Десять! Я уже баб вовсю жарил, а она... Да это пиZдец какой-то! Маленькая, пухленькая... ребёнок совсем. Её в пару со мной поставили... А она посмотрела на меня своими глазищами – и всё! Я приплыл! Сначала не понял даже, просто был рядом, оберегал… Мне-то тогда девки постарше нравились, а тут... Она вдруг начала взрослеть, а я… Я даже педофилом себя считал.

– Вить, погоди… А-а… как же Даша твоя? – шепчу, изнемогая от жалости к ней. Да и к нему тоже.

– А что Даша? – он снова взглянул на окна. – Я её люблю... Очень!.. Только это другое, понимаешь?

– Нет! – получается слишком громко.

– Ну… Дашка... она умница и красавица… Понятная и надежная синица в моих руках. А Динка… Она даже в детстве была... необычной птицей! Огненной!  

М-м-м, жар-птицей, значит…

– Но я бы всё равно удержал!.. Если бы эти мрази её не сломали… Я ж дышать на неё боялся, а они... А-а-р-р! Почти все теперь сдохли!..

– Кто, Вить? – спрашиваю, перестав дышать.

Он долго и молча смотрит на меня и неожиданно рявкает со злом:

– Никто! Забудь! Поняла? Алкаш е*учий! Язык бы мне отхерачить! Забудь!

– Да поняла я, Вить, не волнуйся, – я успокаивающе глажу его по руке. – Скажи... а у Жени с Дианой... Между ними что-то было?

– Кто о чём, – недовольно отзывается он.

– Уж тебе ли меня не понять, Витя? – и мой нечестный укол попадает в цель. 

– Не думаю, что было, – отвечает неохотно, и я слышу сомнение в голосе.

Плохо... Это очень плохо.

– А у тебя было? – зачем-то спрашиваю и тут же смущаюсь. – Прости, это совсем меня не касается.

Но Витя неожиданно и очень светло улыбается.

– А у меня было!.. Я целовал её... Когда провожал, ещё совсем малышку... И потом, когда она вернулась спустя шестнадцать лет. Знаешь, а я до сих пор помню тот первый раз, в аэропорту... Я поднял её и просто прижался губами к её губам. Она была такая растерянная и испуганная... А я не мог её отпустить. Еле вырвали... – Виктор часто заморгал и уставился в небо. – Она улетела... А я... Я до самой ночи смотрел вслед самолёту. И сдохнуть хотел...

Не в силах сдержать слезы, я смотрю на симпатичного тридцатипятилетнего мужчину, который с таким трепетом и дрожью в голосе вспоминает невинный поцелуй, и отчётливо понимаю, что не хочу быть ручной синицей... И гордым журавлём, заблудившимся в небе, – не хочу! Я должна стать татуировкой на сердце... Не той, что прикроет ноющие шрамы, а той, что закрасит прежний рисунок, расцветая ярким огненным цветком. И чтобы ни одной жар-птице не по клюву!

46

Дома меня ждали. Кажется, даже очень. Дверь в квартиру передо мной распахнулась, едва я преодолела последнюю ступеньку.

– Элиа! Ай-ай! – Жора в коротких шортах и переднике широко улыбается, размахивая половником у меня перед носом.

– Жоржик, спроси эту девку, где она потеряла свою совесть? – горланит Инесса из глубин квартиры. – А заодно спроси, знает ли она, сколько времени! И что у этой манды с телефоном?

Парень радостно кивает, а при слове на букву «м» издаёт смешок. Ну, прямо, как собака, – всё понимает, а сказать – никак.

– Ой, а мобильник… торопливо лезу в сумочку. – Я же его включить забыла. Простите, – виновато оправдываюсь.

– Жоржик, что она там мяукает? – почти визжит Инесса. Кажется, она не в настроении. – И что за мудила отирался рядом с ней во дворе? Все мои нервы израсходовали!

– Жора всё передал, – быстро сбросив верхнюю одежду, я иду на звук. – Инесса, во дворе со мной был Виктор, хозяин клуба, Вы же его знаете…

– Это не отменяет того, что он мудак, я это и без очков разглядела. Кстати, Жоржик уже собирался к тебе на выручку.

«Хорошо, что не успел», – порадовалась я, кинув быстрый взгляд на полуголого грека с поварёшкой.

– Инесса, извини, пожалуйста, я просто… – договорить я не успеваю. Даже забываю, о чём хотела сказать, потому что, войдя в спальню, обнаруживаю хозяйку квартиры.

Инесса возлежит на кровати в длинном красном пеньюаре с дымящейся сигаретой в руке. На лбу огромная ссадина, нос всмятку, вторая рука в гипсе.

Ахнув, я прижимаю ладонь к губам и поворачиваюсь к жизнерадостному Жоржику.

– Ты что натворил, гадёныш?! – мои ладони сжимаются в кулаки, а улыбка тут же сползает с лица грека, и он начинает о чём-то быстро и эмоционально болтать на своём языке.

– Жоржик, рот закрой с той стороны! Расчирикался, пеликан откормленный, – гаркает Инесса, а я с размаха осушаю кулаки об его обнажённую грудь, и лицо парня принимает обиженное выражение.

– Эй, ты с ним полегче, бандитка! – смеётся Инесса. – Своего заведи и лупи, сколько влезет. А моего не трогай, тем более, это не он меня разукрасил. Но всё из-за него!

– Как это? – растерянно спрашиваю.

– Как-как… Кверху каком! – недовольно ворчит женщина, а Жоржик поддакивает: «Да! Да!» – Это я просто попыталась разнообразить наши отношения.

– Нестандартный подход, – лепечу я. – Как-то вы слишком радикально начали…

– Тогда же и закончили. И прекращай уже таращиться на моего мальчика. Говорю же – это не он. Это я с шеста соскользнула.  Случайно! Так, ну ладно, рассказывай лучше ты, как там всё прошло, – командует Инесса.

***

Тщательно растёртая водкой и упакованная в тёплый халат и пуховые носки, я обнимаю ладонями ещё горячую большую кружку с остатками травяного лечебного чая. В уютной кухне Инессы, где мы расположились втроём, царит молчание. После моего сумбурного повествования о событиях сегодняшнего вечера никто так и не подал голоса. До встречи с Инессой я привыкла переживать свои трагедии в одиночестве, но от этой женщины тоской не отгородиться. Я опустила лишь самые интимные подробности… Глупая… думала, если выговориться, то и на душе станет легче. Стало ещё тяжелее. Будто я не разделила свою ношу, а утяжелила придавившую меня неподъёмную цепь, воскрешая в памяти пропущенные звенья.

Инесса с совершенно безучастным выражением лица выпускает изо рта колечки сигаретного дыма и покачивает парчовой тапочкой в такт раздражающему позвякиванию. Это звенит Жора. Впав в глубокую задумчивость, он размешивает чайной ложечкой сахар. Давно уже размешивает.

Говорить ни о чём больше не хочется. Мне бы сейчас укрыться с головой под одеялом, закутаться в него и провалиться в глубокий и долгий-долгий сон без сновидений.  А потом проснуться – свежей, полной сил и начать жить заново. Вот только я точно знаю, что в той, новой жизни, обязательно встречу Женьку. И сразу вспомню забытые сны, в которых всегда видела только его. Заметит ли он меня?.. Настоящую…  

– Ночью звёзды горя-ат, ночью ласки даря-ат, ночью все о любви говоря-а-ат, – неожиданно и очень весело нарушила тишину Инесса и, тут же посерьёзнев, спросила: – И что этот Витёк от тебя хотел?

Витёк? А… при чём тут он? Боже, кажется, мне никогда не понять эту женщину!

– Просто случайно встретились и заболтались, – пожимаю плечами. – Он сказал, что Женя мне не пара, и никогда не будет со мной.

– А сам-то, этот еблуша, пара своей Дарье? – злобно рявкает Инесса. – И что он за хер, чтобы решать, кому и с кем быть?!

Ох, если бы решение действительно зависело от Вити, уж я бы нашла способ договориться с ним.

– Моему Жоржику вон тоже гораздо больше подходит какая-нибудь шалава кривоногая, а он рядом со мной до сих пор отирается.

– А почему кривоногая? – удивлённо смотрю на Инессу.

– А чтоб ему уши не натирала! – припечатала она, но уши отчего-то покраснели у меня, а Жоржик ещё интенсивнее загремел ложкой. – Нет, ну а что? Если уж мы о гармоничных парах, то мне, к примеру, Светкин Борюсик отлично подошёл бы. Он хоть и не такой красавец, как мой Жоржик, зато мужик с характером. А вот тут самое главное – не ошибиться в выборе и понять, что для тебя важнее, твёрдый характер или твёрдый член.

Надеюсь, она не станет описывать подробности этого кастинга, потому что победитель очевиден. Но к чему сейчас эта провокация? Почему Жорик должен знать о каком-то… От волнения я напрочь забыла, кто этот Борюсик, но сейчас это и не важно. Я покосилась на играющего желваками грека, и так захотелось вдруг обнять и пожалеть его. Лучше бы эта летучая мышь, падая с шеста, язык себе прищемила. Мне хочется резко встать и уйти. Но следует себе напомнить, что я, вроде как, на работе, и Инесса – вовсе не моя добрая бабуля.  

«Зачем?» – спрашиваю её укоризненным взглядом, и она меня понимает.

– Зато ты видишь, как это работает, – невозмутимо отвечает. – Я ведь говорила тебе, что мужики жуткие собственники. Вон, у моего Жорки серьёзный лямур намечается с молодой перспективной кобылкой, а он бьёт копытом, ревнуя уже не юную и временно нетрудоспособную клячу. И, вот посмотришь, никуда он от меня не денется, пока я сама не отпущу. Кроме Ваньки, ещё ни один мужик у меня с крючка не соскочил! Но тогда-то я молодая была, глупая… – Инесса перевела взгляд на Жору. – Голубь мой, если ты немедленно не прекратишь громыхать, то угадай, куда я засуну тебе эту ложечку.   

И смешно, и грустно наблюдать за этими отношениями в никуда. Теперь мне жалко Инессу, которая хорохорится и делает вид, что похождения блудного Жоржика её вовсе не огорчают. Неужели она сама не осознаёт, что ревнует и мстит слабовольному парню за все свои личные драмы?

– Элка, ты хоть понимаешь, что способна сотворить с мужиком? При желании и должном усердии, конечно. Ты же прекрасна и свежа, как дикая магнолия! Вот чует моё сердце, что мы уже стоим накануне грандиозного шухера! Надо лишь всё грамотно организовать! И я даже знаю, кто захочет нам помочь, – она кивнула на Жорика. – Да твой Жентёр сдохнет от ревности, увидев тебя с моим красавчиком!

Жора сразу просветлел лицом и счастливо заулыбался. Бедняга, немного же ему надо. Не знаю, помогает ли мне Инесса или сама развлекается, а только все эти игры не для меня.

– Инесса, но ревность – это совсем не любовь! – бормочу устало. Прилечь бы сейчас.

– Зато это прекрасная возможность заставить думать о себе. А вот пото-ом…

– А потом, – перебиваю я, – прилетит дракон и быстро развеет из его головы все эти глупости.

– Значит, надо убить дракона! – серьёзно заявила эта чокнутая тётка.

Я закатила глаза к потолку и в сгустившемся воздухе отчётливо разглядела маленькие плывущие искорки. Что-то со мной не так…

– Я час, – отчитался Жорик, выходя из кухни.

– Ох, как же ты мне нравишься, барашек блеющий! Надо говорить «сейчас»! – гаркнула ему вслед Инесса, а я поспешила воспользоваться его отсутствием.

– Извините, возможно, это совсем не моё дело, но я больше не могу! Мне не нравится, как Вы обращаетесь с Жорой! Он же не дрессированный пудель – он человек… Он мужчина! Скажите ему прямо, что Вас не устраивают свободные отношения, выгоните его, в конце концов! Но не надо над ним издеваться! Вы… Вы пытаетесь меня учить, а сами… сами ведёте себя, как капризная девочка!

Инесса опасно сузила глаза, но страшно мне почему-то не стало. Стало ещё хуже моей голове… И телу…

– Ты совершенно правильно сказала, деточка, – прошипела женщина и, подавшись вперёд, рявкнула: – Это действительно совсем не твоё дело! Что ты можешь понимать в отношениях? Много у тебя их было?

– У меня их не было, – отвечаю тихо.

– Тогда какие советы ты можешь раздавать? Ты бы сперва хоть порепетировала с кем, тебе ведь уже двадцать, а не успеешь глазом моргнуть – будет тридцать!

– Я же Вам говорю о человеческом отношении, а в этом я и в свои двадцать способна разобраться. А насчёт порепетировать… Знаете, за мной ведь очередь из поклонников никогда не выстраивалась… Да Вы и сами помните, какой я к Вам пришла. Когда мне очень хотелось быть красивой, я надевала маску, парик и выходила на сцену. Мне было достаточно ликования мужской толпы. Но как бы я смогла репетировать с кем-то из них, если я люблю Женю?

– А за каким же х*ем ты сегодня сбежала от него?

Скорее уж, от какого… а не за каким. Но всё же странно слышать этот вопрос…

– Он назвал меня чужим именем, – напоминаю Инессе.

– Ах, да-а-а! – здоровой рукой она саданула себя по раненому лбу, но, героически стерпев боль, поморщилась и продолжила паясничать: – И как же я забыла?! Ну-у, конечно, это непростительно! Как он посмел, этот кобелина?! Он же клялся тебе в любви и верности! Ведь вас так много всего связывает!.. Уже столько времени вместе!.. Строили совместные планы на будущее!.. А тут вдруг – х*як! – и чужим именем обозвал! И кого?!  Ту, чьё прекрасное имя должно было набить оскомину на языке. Напомни-ка мне только, какое… Гелла? Элла? Изабелла? Да по х*ю! Всё равно – изменщик и предатель! И как ты там сказала? А-а! Хер общего пользования! Ну-у, после такого – это ты его ещё мягко приласкала, е*ать бы его по нотам! И теперь, в отличие от меня, старой злобной мегеры, ты прямо ангел добродетельный!

Дура я! Почему же так плохо?.. Это наверняка возмездие за мои несправедливые слова! Что же я натворила, какое имела право?!. И как мне теперь…

Перед глазами прошмыгнул Жора, а я даже не заметила, когда он вернулся… Голос Инессы звучит слишком громко и… больно.

– Игорюш, подлей мне, пожалуйста, ещё чайку, – просит она… Жору.

Я округлила глаза, а неожиданный «Игорюша», слегка поморщившись, ринулся выполнять просьбу.

О, господи, она неисправима!

– Что и требовалось доказать! – торжественно объявляет Инесса. – И, заметь, никаких истерик! Жоржик уже давно привык, я ведь как только его не называла – и Игорем, и Славиком, и даже Борюсиком! – При упоминании Борюсика Жоржик заметно вздрогнул, а Инесса нежно погладила его по щеке. – Прости меня, мой сладкий сахар, иногда я бываю совершенно несносной старухой.

– Моя девочка, – ласково произнёс Жора со смешным акцентом и поцеловал Инессу в ладонь.

– Дурёха ты, Элка, а ещё учить меня вздумала! – уже беззлобно ворчит Инесса. – Согласна – неприятно, но не смертельно. Сплоховал пацан… Но это ведь даже не подсознание работает, а просто чудит память болтливого языка, выдавая…

Смысл следующих слов от меня ускользает, а мне так хочется вцепиться в это сомнительное объяснение и облегченно выдохнуть… Я старательно фокусирую зрение на Инессе, но она расплывается перед глазами…

– Элка! Эллочка!..

На лоб ложится чья-то приятная прохладная ладонь.

– А́схима, – грохочет в ушах мужской голос. (А́схима – плохо (греч.))

– И что это за слово такое ху*вое? – громко орёт Инесса.

Её голос нарастает, а слова сливаются в единый звук и бьют по голове, как ритуальные барабаны, отправляющие меня на жертвенный огонь. Он уже охватил моё тело изнутри и снаружи, обжёг горло и теперь выжигает глаза. Сквозь чёрные языки пламени я ещё различаю мечущуюся в панике женщину и, падая в пропасть, успеваю почувствовать удерживающие меня руки… прежде чем проваливаюсь в тихую и спасительную темноту.

47

Тихо. В голове совершенно пусто и так хорошо… Даже шевелиться лень. Горестный всхлип неожиданно вторгся в мою блаженную идиллию, и я открыла глаза.

– Мама? – моё удивление звучит сипло и ломко, а я лишь теперь ощущаю, как пересохло во рту. Касаюсь пальцами горла. – Водички...

– Малышка моя, – мама снова всхлипывает и подрывается с места. – Я сейчас принесу, только лежи, не двигайся.

Почему не двигаться?! О, господи!

Меня охватывает паника, и двигаться я начинаю очень интенсивно. Вроде бы всё работает… А что было-то? Последнее, что помню, – мне было очень плохо. Неужели я упала в обморок? Осмотревшись, понимаю, что нахожусь у Инессы, в своей комнате… Но мама-то здесь как… почему? И самое удивительное – за окном светло. Это же сколько я отсутствовала?

Мама вернулась с чашкой в руках, а следом за ней – Инесса. На ней лёгкий брючный костюм и домашние туфли – никаких смелых разрезов и вырезов – всё, кроме лица, выглядит элегантно и сдержанно. А зная, как щепетильно Инесса относится к своему внешнему виду, я представляю, каково ей сейчас демонстрировать свои ранения.

Инесса приложила руки к груди и с облегчением вздохнула:

– Боже мой, деточка, как же ты нас напугала!

Я посылаю ей растерянный и виноватый взгляд – неудобно получилось. Протягиваю руки к чашке и хочу привстать.

– Элиза, лежи, я сама, – командует мама. – Как ты? Голова не кружится?

– Мам, у меня ничего не кружится, – я всё же усаживаюсь в постели. – Я чувствую себя, как космонавт перед стартом. Что вы все так всполошились?

И женщины по очереди эмоционально рассказывают, что же я пропустила. Ну как эмоционально… Судя по тому, что Инесса не обронила ни одного нецензурного слова, её эмоции продолжают кипеть внутри. Перегореть она не способна, а значит, аттракцион «Прячьтесь, суслики!» – ещё впереди!

Таки да – вчера я побывала в кратковременном обмороке и долгой огненной лихорадке. Даже бредила! Представляю, что я там наболтала! Но Инесса – кремень – если и расскажет, то только мне. А моя мама, которая ни разу не паникёрша, с чего-то вдруг забеспокоилась обо мне в полночь и решила позвонить. Инесса справедливо рассудила, что мать обязана всё знать, и ответила на телефонный звонок. Спустя час мама уже была здесь и с тех пор от меня не отходит.

Ой, бедненькая моя, она же всю ночь не спала!

Спасла меня бригада скорой помощи, примчавшаяся по зову насмерть перепуганной Инессы. К счастью, с собой не забрали. Сказали – переутомилась. Отдохнёт, мол, и болезнь как рукой снимет. Вкололи убойную дозу жаропонижающего, а вторым уколом успокоили до утра. К слову, уже утро, и я спокойна, как удав. Ничего не болит, нигде не горит и страшно хочется есть. А ещё мне любопытно, куда подевался Жорик, ведь в повествовании двух женщин о его участии не было сказано ни слова.

Всё прояснилось, когда мама ненадолго вышла из комнаты.

– ПиZздос! – с чувством произнесла Инесса. – У Жоржика скоро разовьётся клаустрофобия! Он там уже весь обоссался!

– Где? – вытаращилась я на неё.

– В спальне, конечно! Не в туалете же мне его прятать! Но я предупредила – не дай боже чихнёт или бзднёт – я ему эти источники звуков местами поменяю. Так этот мандюк, пока я гостей развлекала, приспособил свой шланг в мою любимую вазу. Ни х*я не ночную!

– Простите, ради бога! – я даже попыталась встать с кровати с твёрдым намерением увести... гостей?

Она сказала гостей?

– С ума сбрендила?! – зашипела Инесса. – А ну быстро лежать! Х*й с ней, с этой вазой! Лишь бы у него от страха понос не случился!

– Инесса, Вы сказали – гостей… Мама не одна?

Отвечать женщине не пришлось – в спальню вслед за мамой ввалился майор.

– Очнулась, болезная? – недовольно поинтересовался Яков Иванович вместо приветствия.

Может, сказать ему, что ещё нет?.. Молчу.

– Не поведаешь ли нам, где это ты за столь короткий срок умудрилась истратить свои молодые нервы? Хоть бы мать пожалела – она чуть с ума не сошла! Ладно я… Хотя я, между прочим, тоже после ночного дежурства и вместо того, чтобы отсыпаться…

Претензии майора мне не понятны ещё в большей степени, нежели его присутствие здесь.   

– Яш, прекрати немедленно, – одёрнула его мама. – Элизе нельзя волноваться!

– Как раз это меня и настораживает, – рявкнул майор. – Обморок… нельзя волноваться… Сразу напрашивается вопрос – а на солёненькое твою дочь ещё не тянет?

– Ты с цепи, что ли, сорвался? Инесса Германовна нам уже всё объяснила, – мама бросает на гостеприимную хозяйку виноватый взгляд, но той не до маминых реверансов.

На распухшем носу Инессы раздутые ноздри выглядят устрашающе, только что дым не валит. А взгляд, полный вызова, устремлён на майора. Ох, только бы она не сорвалась! Но она обратилась к гостю подчёркнуто вежливо:

– Яков Иванович, вашей девочке приходится так много работать, что на личную жизнь у неё просто не остаётся времени, поэтому Ваши намёки беспочвенны и оскорбительны.

– Вот мне и не терпится прояснить, где же наша девочка так упахивается до нервных обмороков. Вы уж простите, но Ваш внешний вид не располагает к доверию. Насколько я помню, Эльза якобы ухаживает за древней старушкой, помогая той не пронести ложку мимо рта и задницу мимо унитаза. А что мы здесь наблюдаем?

– Яша!.. – свирепеет мама…

– Да что Вы несёте, Яков Иванович?! Вы забыли, что не в казарме находитесь?! – я повышаю голос, заглушая мамино возмущение, и даже боюсь смотреть в сторону Инессы. Вот что она теперь обо мне подумает?

– А знаете, что, мой недалёкий гость?.. – Инесса улыбается, как голодная пиранья. – Я не знаю, как Вы управляетесь со столовыми приборами, но за всё время существования моего унитаза Вы единственный промахнулись мимо него. А посему рекомендую Вам унести отсюда свой кривой распылитель, дабы не осквернять своими метками мою ухоженную территорию.

– Яков, езжай домой, – прикрыв лицо руками, мама отошла от майора и, словно обессилев, прислонилась к стене. – Прошу тебя, уезжай, дома поговорим…

– А я смотрю, мне тут очень рады, – угрожающе прорычал майор.

– Да чтоб вы так жили, как мы вам рады! – бесстрашно парировала Инесса.

– Эльза, собирайся, и бегом в машину! И не заставляй меня применять силу! – отдал приказ майор и повернулся к маме. – Юля, что ты расквасилась, помоги ей собраться, если не желаешь, чтобы дочь закончила так же, как твой сын!

Это была запрещённая тема и подлый приём. При упоминании Юрки мама вздрогнула и вся съёжилась.

– А ну, заткни свою грязную пасть, урод! – рявкнула я и, вскочив с кровати, подбежала к маме. – Ты не слушай этого дурака, мам.

– Эй, пёс невоспитанный, – ласково зовёт майора Инесса, – сделай так, что тебя здесь больше не стояло!

Майор сжал кулаки и попёр на маленькую воинственную женщину, выставившую вперёд свою загипсованную конечность.

– Я сегодня же прикрою твой притон, старая проститутка!

Он совсем чокнулся? Отлипнув от мамы, я бросилась на помощь Инессе.

– Да это ты, псих дефективный, изгадил приличный дом своим присутствием!   

И словно в подтверждение тому, насколько здесь приличный дом, в комнату ворвался полуголый Жоржик, страшно ругаясь на заморском языке.  В весовой категории он явно проигрывал майору, но сработал эффект неожиданности и Яков Иванович улетел с намеченной траектории в антикварный комод, увлекая за собой разгорячённого грека.

– Жоржик, ты никогда не умел ценить прекрасное, – досадливо поморщилась Инесса. – Лицо береги!

Предупреждение залетело в греческое ухо одновременно с майорским кулаком.

– Держись, малыш! Глухота не повлияет на качество фотоснимков! – подбодрила Инесса своего защитника, но бой неожиданно прервала мама, опустив на затылок своего мужа настольные часы.

– Девятнадцатый век… пиZдой накрылся, – печально прокомментировала Инесса.

***

Хорошо.

Как же хорошо, что закончился этот сумасшедший день! И что закончился не трагично. Майор, слава богу, жив, отбуксирован в родные пенаты и озабочен настроением мамы. Он нечасто от неё слышит: «Надоело, Яша, хватит!» И мне очень хочется верить, что с мамы хватит.

Инессин девятнадцатый век, к всеобщему облегчению, ничем не накрылся – и это тоже очень хорошо. Мы втроём расположились за кухонным столом для вечернего чаепития. Инесса запускает в потолок колечки сизого дыма, а Жорик улыбается и размешивает чайной ложечкой сахар.

– Тишина, – шепчет он. Это его очередной прорыв в русском языке.

– Это потому что ты оглох, голубь мой, – невозмутимо поясняет Инесса. – Похоже, для того, чтобы ты выучил новое слово, тебя следует чаще пиZдить по башке. Да прекрати уже ложкой мотылять!

Затушив сигарету, Инесса обратила свой взор на меня.

– Как ты себя чувствуешь, моя девочка?

– Как новая, – бодро рапортую.

– Вот и славно! Я подумала, что тебе следует освоить вождение, – и, пресекая мои возражения, Инесса безапелляционно заявила: – Не будем откладывать в долгий ящик, завтра и приступим.

Она словно угадывает мои мысли, но уж слишком стремительно прёт.

– После работы будет уже темно… Какое мне вождение?

– Сдурела? Какая работа? Ты же решила не видеться больше со своим Жентёром!

Со своим… Если бы!

– Я решила его не преследовать, – уточняю, – но я не имею права подводить людей. Да и Диана за меня поручилась. Как я буду выглядеть в её глазах?

– А тебе не похер? – прищуривается Инесса.

– Нет.

– Предпочитаешь смотреть, как твой мужик истекает на неё слюной?

– Не она в этом виновата, – неохотно, но всё же признаю. – Так же, как и Женя не виноват в том, что я его люблю.

– Ты же говорила, что даже смотреть на него не будешь, – Инесса провокационно улыбается.

– Если он сам меня об этом не попросит, – отзеркаливаю улыбку. А сердце уже начинает стонать.

Думаю, Женька, мне понадобится немало сил, чтобы быть рядом с тобой. Возможно, нам обоим будет непросто…

48

Девушка в зеркальном отражении выглядит… Как дура! И зло берёт за то, что я позволила Инессе вовлечь меня в эту авантюру… И так жаль эту нелепую серенькую мышку. Хотя сегодня она выглядит симпатичнее. И вовсе не потому что Инессе сложно справиться с макияжем одной правой. Просто я не позволила ей уродовать мой цвет лица и затирать контур моих губ. Между прочим, красивых губ – чего уж.

Нет сомнений, что Женя догадался, кто скрывается под серой шкуркой, – не мог не догадаться. Но даже если ещё не сложил все пазлы, то они состыкуются автоматически, стоит мне только заговорить с ним. А изображать немую на рабочем месте – не вариант. Правда, со слов Инессы, все мои аргументы притянуты за уши. Она так непоколебимо верит в непроходимую тупость всех мужчин, что спорить с ней бесполезно. Во всяком случае, не с моим скудным опытом пытаться её переубедить.

Со вздохом я водрузила на нос очки и скривилась от жалости к этой девчонке. Ещё вчера я была уверена, что даже под пытками не вернусь к этому образу, НО… Мой босс, Александр Андреевич, уже представил меня всему руководящему составу. Народ оценил. Босс тоже! Он даже глаза отводит, стесняясь на меня смотреть – впечатлился. А теперь как я докажу ему, что я – это я? Ладно, пусть докажу! Но как объясню свой маскарад? Вряд ли он будет рад, что я делала из него идиота. Одна надежда – дождаться Диану. Уж она точно придумает, как мне выбраться из собственной глупой ловушки. Если, конечно, не пошлёт меня…

Жаль, что звучать по-другому я не научилась, да и наши уроки с Дианой рассчитаны на раскрытие и усовершенствование голоса, а не на его изменение. И было-то тех уроков всего два – в периоды её спонтанных налётов на родной город. Но я честно занимаюсь самостоятельно и надеюсь не разочаровать свою наставницу. Почему-то для меня это важно. Думаю, ей самой не следует знать, что её одобрение для меня сродни благословению. Какая ирония судьбы…

До начала рабочего дня ещё больше часа. Я бреду очень медленно и вспоминаю вчерашнее «весёленькое» воскресенье. Мне было очень стыдно, и я страшно переживала из-за отвратительного поведения майора. Но Инесса попыталась меня успокоить – сказала, что ей необходимо было познакомиться с моей семьёй, зато теперь она рада, что так вовремя встретилась на моём пути и мне не придётся возвращаться домой.

Нет, совсем не успокоила – только расстроила. Инесса не сказала ничего плохого о моей маме, но я почувствовала, что она осуждает её. И меня прорвало! Я говорила обо всём! Говорила и плакала…

Хорошая моя мама – очень хорошая! И очень несчастная. У нас тоже была идеальная семья! И разбилась в одно мгновение… после гибели моего брата. Такая нелепая и страшная трагедия… Он упал с крыши многоэтажки. Все говорили, что сам спрыгнул… Но он не мог! Только не наш Юрка – весёлый, добрый и так любящий жизнь! В его крови нашли наркотики, и всё стало ещё хуже. Хотя куда уж, казалось бы?..

Мы не верили! Не могли не заметить! Мама точно не могла. Он всегда был её любимчиком, и она знала о Юрке всё. Он не с папой делился – с мамой. Он планы строил! Он влюбился! Мечтал! И вдруг… ВСЁ ЭТО…

Мама возненавидела всех! Тех, кто шептался за спиной, и тех, кто сочувствовал – всех! Она не хотела сочувствия – она хотела сына! Живого! Мне казалось, что она даже меня не могла видеть… Я не обижалась… Мне просто было очень страшно.

Мама обвиняла себя и папу – за то, что не заметили, не предотвратили, дома не удержали. За то, что мы все живы, а Юрки нет. Я тогда часто думала, что если бы у мамы был выбор между мной и Юркой – она бы выбрала сына. А папа… Мой замечательный папа… Он тоже был раздавлен горем. И мамой. Так и улетел от нас… весь раздавленный. Я не простила его. Не за себя – за маму не простила. Он должен был подождать, потерпеть, ведь он такой сильный мужчина… И так был нужен моей маме.

Мама знает, что я не простила папу, знает, что избегала с ним встреч, не принимала подарки. Но она даже не может себе представить, как я люблю его и скучаю. Как мечтаю очутиться в его медвежьих объятиях и услышать родной голос: «Где моя принцесса Лиз?!»

Твоя принцесса давно уже выросла, папочка. Но так и не дождалась твоего возвращения.

Наверное, я эгоистка, и папа имел право на собственное счастье… Но как же тогда – «и в горе, и в радости…»? Он не забывал меня и искал встреч, а я не хотела делить его с другой семьёй, мне не нужно было его внимание по кусочкам, по глоткам… Я хотела пить из полной чаши.

Нам с мамой было очень трудно, но мы никогда не просили его помощи. Свою прекрасную большую квартиру мы сдали сперва на год и сняли маленькую и недорогую. Потом продлили срок аренды… А потом со мной случилась беда и, чтобы спасти моё лицо, мама заключила долгосрочный договор аренды. Шрам всё равно остался, а в квартире до сих пор хозяйничают чужие люди. А был бы папа рядом – мама никогда не стала бы пить, и мы жили бы в своей квартире, и не было бы в нашей жизни чокнутого майора… А возможно, и травмы моей не случилось бы. Наверное, это так по-детски – назначить ответственного за все наши беды.

«Это нормально», – дипломатично сказала мне Инесса. И пояснила, что мне, маленькой девочке, было не по силам изменить ситуацию, поэтому я справедливо нашла виновного. Но я почувствовала недосказанность – моей маме было по силам. Неправда! Горе высосало все её силы. Но она всё равно справилась, не опустила руки. И она любит меня. Очень любит! Почти как Юрку. Хорошая у меня мама. И Инесса со мной согласилась.

Погруженная в тяжелые мысли и воспоминания, я с удивлением обнаружила прямо перед собой голубую высотку. Быстро же я пришла. И рано. Можно было бы ещё погулять, но пронизывающий ветер пробирает до костей, да и ноги уже замёрзли. К хорошему очень быстро привыкаешь, и теперь моё старенькое пальто уже не кажется мне комфортным, да и сумочка выглядит жалкой. Заелась совсем!

– Элла-а-а! – окрик настиг меня у самого входа в здание.

Как он здесь в такое время? Почему?

Этот голос просто невозможно не узнать – он уникальный! Рычащий раскатистый бас прокатился по центральной улице, заставляя прохожих вздрагивать и озираться в поисках источника звука.

– Эллочка, голубка моя, я здесь!

Хм, голубка!

Я вдруг вспомнила, что оскорблена и, оглядываясь, состряпала на своём лице выражение холодной неприступности.

Ну и?..

Губы сами растянулись в улыбке…

Боже! Какое чудо! Это правда мне?

Из-за охапки белых тюльпанов выглядывает короткий ёршик светлых волос. Лица почти не видно, но я знаю, что Гена улыбается. Очень заметно по глазам. Раньше я думала, что улыбающиеся глаза – это такая метафора, придуманная модными фотографами. Теперь вижу – не приврали.

Ну и как на этого парня можно обижаться?!

– Эллочка! Стой, не двигайся! А то ведь меня без Жеки внутрь не пропустят, а этот же стахановец ещё спит, небось. А я вот – раньше солнышка подорвался! Я ж третий день от переживаний не знаю, куда себя пристроить!

Теперь об этом известно всем прохожим и жильцам близлежащих домов. И только мы с Геной знаем, что он лукавит – позавчера он нашёл-таки, куда пристроиться.  

Гена приближается очень быстро, обнимая одной рукой огромную коробку с тюльпанами, а другой сжимает короткую лапу... ярко-зеленого крокодила. В натуральную величину, между прочим! Рептилия не сопротивляется, обреченно устремив в небо выпуклые стеклянные глаза и шлепая длинным хвостом по лужам. Ох, мужчины!..

– Приве-эт! – лицо Гены по-прежнему скрыто за цветами, но, судя по голосу, улыбка растянута от уха до уха. – А знаете, Эллочка, а я пока ехал, думал – вот если не захочет меня простить, брякнусь на колени и поползу следом, пока не сжалится. И это... если что, я не передумал! Просто смотрю – Вы улыбаетесь... Так что, ты меня прощаешь?  

Наверное, Гена и правда переживает, раз не замечает, как постоянно перепрыгивает с «вы» на «ты».

– Нет, не так… Эллочка, прости меня, пожалуйста! Я конченый муд... Не, «мудрец» здесь не подходит... Да? Мутант, наверное… Да?

Он пожимает широченными плечами – такой смешной со своей ношей, и так трогательно смущается, что, не выдержав, я начинаю смеяться.

– А у тебя очень красивая улыбка, – Гена говорит совершенно серьёзно, сосредоточив свой взгляд на моих губах. – А рот... э-э... А смех вообще фантастический! Ну, это я уже, кажется, в прошлый раз говорил... Ну что, ты будешь меня прощать?.. Или мне...

Вытянув шею, Гена через своё плечо обозрел мокрую тротуарную плитку и нарочито тяжело вздохнул.

– Ген, да перестань, не надо никуда ползти, тем более, вот он, – я кивнула на несчастного крокодила, – уже сделал это вместо тебя.

Пока я всё это говорю, Гена заворожённо таращится на мои губы, ощупывает взглядом лицо… А взглянув в мои глаза под крупными тонированными окулярами, тут же смущённо отвёл взгляд. На пару секунд задумался, потом мельком взглянул на рептилию, выругался себе под нос и, подтянув её выше, зажал под мышкой. После чего снова внимательно посмотрел на меня и, растягивая слова, произнёс:

– А-а... Вы сегодня отлично выглядите, Эл-ла...

– Правда? – усмехаюсь.

– Не совсем... – сейчас взгляд Гены устремлён на мои волосы, покрытые широким капюшоном. Вернее, на мой дурацкий парик. – О! То есть... прости, я не то имел в виду… Просто ты... выглядишь иначе... Да – совсем иначе.

– Иначе, чем в пятницу? – подсказываю, не теряя улыбки. И всё же с трудом скрываю волнение.

– В пятницу? – переспрашивает и тут же кивает сам себе. – И в пятницу тоже. Знаешь, у меня не очень хорошая зрительная память... Но отличный слух. И я даже неплохо пою.

Я стараюсь не рассмеяться в голос и очень надеюсь, что прямо сейчас Гена не станет демонстрировать свои вокальные данные.

– У Вас, Эллочка, очень красивый и необычный голос, – продолжает он и, впившись взглядом в моё лицо, добавляет: – Незабываемый голос. И волосы очень красивые... когда распущенные...

Я прекрасно вижу, что он и сам не уверен в своей догадке и, возможно, ещё не поздно изобразить недоумение, но... Разве я не ожидала разоблачения? Правда, от Гены я точно ничего не ждала, но раз уж он первым встретился на моём пути...

– Очень красивые цветы, Гена. Это... – внезапно меня охватывает сомнение, но я всё же произношу: – Это мне?

И облегченно выдыхаю после утвердительного кивка. В последний раз мне цветы дарил папа. А хотя… ещё однажды на работе к 8-му Марта мужчины подарили всем сотрудницам по ветке мимозы... Было приятно. Но чтобы столько тюльпанов!..

– Их, наверное, штук сто! – не могу скрыть восторга, и мне уже не терпится обнять свой букет, но Гена почему-то не торопится мне их вручать.

– Вообще-то, триста, – мрачно ответил он и, не обращая внимания на мой удивленный вздох, резко спросил: – Жека знает?

Мне бы и самой хотелось это выяснить. А ещё, кажется, мне уже никогда не подержать в руках триста тюльпанов.

– Гена, а ты как думаешь, Женя знает? – отвечаю вопросом на вопрос.

Он растерянно моргает бесцветными ресницами.

– Ну-у, я бы тогда точно знал... наверное. А ты что-то задумала, да? Что-нибудь... нехорошее против Жеки?

Насколько этот медведь опасен, мне посчастливилось увидеть собственными глазами на заднем дворе «Трясогузки». И пусть я уверена, что Гена меня не тронет, но по его заледеневшему взгляду понимаю, что лучше сейчас с ним не шутить.

– Гена, поверь, я не могу замышлять против Жени ничего плохого... Я люблю его...

– О-о-о... – Гена резко вздёрнул вверх коробку с цветами, которая немного сползла во время разговора, и полностью спрятал лицо за этой клумбой. Шумно вдохнул и, обхватив коробку двумя руками, протянул мне. – Это тебе… Вам!

Не ожидая, что подарок окажется тяжёлым, я едва не выронила цветы. А крокодил, позабытый Геной, шмякнулся на грязный тротуар.

– Вот е*лан! – с чувством прокомментировал парень. – Пардон за мой моветон.

Кого он имеет в виду?

49

Я совсем не умею принимать подарки от мужчин. Не считая папы и брата, это мой первый опыт. Он приятный, но сейчас я не понимаю, как себя вести, а Гена мне никак не помогает. Куда-то внезапно исчезли лёгкость и веселье и непонятно откуда взялась напряжённость. 

Гена резко наклонился и, подхватив за холку многострадального крокодила, грубо встряхнул его и снова зажал под мышкой. А затем забрал у меня цветы. Я с трудом сдержала разочарованный вздох. Мои цветы…

– Прости, забыл, что они тяжёлые. Там же удобрения, всякая мутотень... Ну... ты поняла, короче.

Я ничего не поняла, но кивнула на всякий случай.

– Ты это... м-м… – На лице Гены отразилось страдание. – Ты бы пока, что ли, не говорила Жеке...

– О том, что я – это я?

– Хы-гы! – он нервно хохотнул. – Не-эт, Жека хоть сейчас и одноглазый, но не слепой, да и со слухом у него нормально... Правда, петь, как я, он не умеет, но слышит хорошо. Ты про это всё не говори... – Гена попытался изобразить «это всё» руками, но подарки мешали и вышло не очень понятно. – Ну... про любовь там... морковь... Не говори пока, не надо. Эллочка, ты ведь такая хорошая девочка… Вот только, пожалуйста, ничего плохого не подумай... О, кстати, а как тебя зовут-то по-настоящему?

– Элла меня зовут, – получилось грубо и с вызовом. Я и так не собиралась объясняться, но всё же... – Почему не говорить, Ген? Потому что Женя без ума от своей мулатки?

Горько усмехаюсь. Сейчас я сама себе противна за то, что моя неконтролируемая ревность выплеснулась наружу вместе с ядом.

– Какой своей?! – искренне возмущается Гена. – Да кто тебе такую хрень сказал? Бред! Без ума… пф-ф! Жека… он без ума в принципе. Стоит только на его рожу взглянуть. Ты видела его глаз? А-а, ну ты видела… А к чему это я?.. А-а! О! Да мулатка здесь вообще не при делах! И совсем она не мулатка, кстати. Она эта… Ну как же…

– Дракониха? – услужливо трепещет моё жало.

– Ну заче-эм ты так? – Гена смотрит на меня укоризненно, а в ответ на мои округлившиеся глаза (это же с его языка!) оправдывается: – Я же любя так её называю. Дианка очень хорошая девочка, только это большой секрет. Она собачек спасает... А ещё…

Ещё плюс одна хорошая девочка!

В эту минуту меня меньше всего заботит её благотворительная деятельность. Но абстрагироваться от Гениного голоса сложно. Даже он говорит о Диане с нежностью. Уж наверняка от неё он посчитал бы за честь иметь детей. Красивых и породистых дочерей! А интересно, ей бы он подарил крокодила? Болтун!

– Почему мне нельзя говорить о любви, Гена? – нетерпеливо напоминаю вопрос.

Он сперва смотрит на меня с недоумением, а следом в его глазах вспыхивает понимание… И что это за унылая гримаса?  

– Ты меня что, жалеешь, Ген? – спрашиваю вкрадчиво. – Переживаешь, что Женя, избалованный женским вниманием, не оценит мои чувства?

– Не, я боюсь, чтоб его раньше времени не разорвало от радости! – Гена хищно оскалился. – Жеке ведь чем сложнее – тем интереснее. Он у нас лёгких путей не ищет, ему бы удовольствие с оттяжечкой. – Гена снова хохотнул собственным мыслям и внезапно уставился на меня, словно впервые увидел. – Так это же ты была в субботу в «Трясогузке»?

Он совсем, что ли, ку-ку?

– Ген, я подумала, что ты сразу догадался…

– Так я и догадался! Только меня твои… – он подёргал бровями. – Короче, меня новые декорации всё время с мысли сбивают. Я никак вас не объединю. Это ведь ты его стреножила и кинула с голым х-х… хоботом?

– Не стреножила, а просто руки…

– Да какая разница! Я как вспомню, у меня аж сердцебиение делается! Ладно, пойдём, провожу тебя, а то замёрзнешь.

Гена кивнул в нужном направлении и сам стремительно зашагал туда же.

– Ох, женщины, коварство – ваше имя! – разлетелось во все стороны, и ближайшая к нам женщина заметно приосанилась.

Нет, ну нормально? Начал за здравие… А ведь так хорошо начал!..

Я бреду следом, как провинившаяся школьница, и не понимаю, в какой момент я перестала быть хорошей девочкой. Раздвоение личности у него, что ли?

– О, здорово, Ген! – это выглянул из стеклянной будки охранник. – А у тебя же тут пропуск… того…

– Здрасьте вам через окно! Чего – того? Видишь, я даме с багажом помогаю?! Туда и обратно. Или мне специально Евгению Санычу позвонить?

– Лучше бы Александру Андреичу… Ну, ты ток давай, чтоб сразу обратно.

В лифте я стараюсь даже не смотреть на Гену и с грустью понимаю, что цветы были предназначены не мне, стерве, связавшей его друга, а той хорошей, но страшненькой Эллочке, которую он обидел ранее. Теперь наверняка жалеет, что пришёл каяться.

– Слушай, а это ведь ты Кирыча спасать бросилась? – энтузиазм снова проснулся в Гене.

– Кого? – переспрашиваю хмуро, хотя догадываюсь, что речь, наверное, о Пиджаке.

– Респект тебе, солнышко! А я Жеке давно говорил, что рыжие девчонки – самые классные и надежные!

О том, что мои волосы обрели цвет доверия совсем недавно, я скромно промолчала. Кажется, рядом с этим парнем вообще лучше помалкивать. Неизвестно, о чём он вспомнит в следующую минуту.

За короткое время взлёта на двадцатый этаж Гена чешет языком, как спортивный комментатор во время напряжённой игры. Он вспомнил Аику, восхитился её ловкостью и моей смелостью, заодно возмутился, что женщинам вообще не место в мужских разборках и за рулём автомобиля, и дважды наступил крокодилу на хвост. Мне уже хочется, чтобы на этом же крокодиле он и ускакал в обратный путь. Инессы на него не хватает – она бы ему сейчас растолковала, что такое хорошо и кому от этого плохо. А ещё стало жутко интересно взглянуть на Генин идеал девушки... Таких, наверное, и в природе не существует.

Когда дверцы лифта разъехались, выпуская нас на нужном этаже, у Гены зазвонил телефон, а я с облегчением выдохнула и рванула по коридору к приёмной.

– А... я думал, ты мне поможешь мобильник извлечь... – догнал меня обиженный басок, но я сделала вид, что не услышала.

До начала рабочего дня ещё осталась уйма времени, и я порадовалась, что на пути к своему рабочему месту никого не встретила. Но едва распахнула дверь приёмной…

Не вскрикнула я лишь потому, что от страха и неожиданности перехватило дыхание.

– Фу-ух, как ты меня напугала, – я невольно прижала ладонь к груди и, прикрыв дверь, оперлась о неё спиной. И тут же поняла, что этой фразой выдала себя с головой. А моя незваная гостья торжествующе улыбнулась. Хотя, что уж – не зря ведь она здесь.

Эффектная красавица Наташка, пристроив пятую точку на край моего стола, переплела руки на груди и довольно произнесла:

– Эльчик, неужели ты могла подумать, что твой карнавальный прикид введёт меня в заблуждение? Подружка ты моя пропащая, да я бы тебя даже в скафандре узнала. Ну-у, привет, что ли?!

Натка оттолкнулась от стола и, раскинув руки, шагнула мне навстречу. В груди вдруг стало так горько и так сладко… и защипало в глазах… И в этот же момент дверь за моей спиной распахнулась, задавая мне направление. Не надо быть провидицей, чтобы понять, что за сила отфутболила меня в дружеские объятия.

– Гена? – ошарашенно бормочет Наташка, обнимая меня и глядя мне за спину. – А ты почему здесь?

– Хо-го, сестрёнка, привет! А я к тебе имею тот же вопрос! Ты чего не спишь-то в такую рань?

– Какая я тебе сестрёнка? – заводится Наташка, напомнив мне о своих чувствах к этому непостижимому парню.

– Ну, какая… Злая и не выспавшаяся! – добродушно поясняет Гена. – Зато о-очень красивая! А повзрослела как!

Я с недоумением оглядываюсь на Гену. Разве он не ездил поздравлять её с днём рождения? И Наташка тут же отвечает на мой мысленный вопрос:

– Вряд ли, Геночка, за те три дня, что мы не виделись, я так сильно изменилась!

– Ну, не скажи! Хорошеешь не по дням, а по часам! Вот так не успеешь глазом моргнуть, а ты уже замуж выскочишь.

– А ты бы моргал поактивнее, придурок! – взрывается Наташка, продолжая удерживать меня в объятиях.

Ох, как же я сейчас её понимаю!.. И ощущаю себя лишней. А Гена совсем не обижается и пытается шутить, не выпуская из рук мои тюльпаны и чумазого крокодила, но Наташка его совсем не слушает…

– Гена, а что это у тебя? Это кому? – она переводит на меня растерянный и больной взгляд…

Гена играет бровями и загадочно улыбается, а в приёмной на несколько секунд повисает напряжённое молчание. Впрочем, напряжены только мы с Наткой.

– А это подарки для нашей милой Эллочки, чтобы скрасить её рабочий день! – запросто озвучивает Гена. А с чего бы ему переживать, крокодилу толстокожему? – А вы чего обнялись-то, девчонки? Знакомы, что ли?

Наташка тут же выпускает меня из объятий, словно и сама не понимает, с чего это она вдруг ко мне приклеилась. Я неловко отстраняюсь, чувствуя себя подлой предательницей. Понимаю, как это глупо и странно, и что я совершенно ни при чём, но подобрать правильные слова никак не выходит. В моей голове настойчиво пульсирует единственная фраза: «Наташ, это совсем не то, что ты думаешь!» Пошло и совершенно не отсюда, но по-другому не формулируется.

– А вы, я смотрю, тоже неплохо знакомы, – Наташка многозначительно кивает на цветы и обнимает себя за плечи. Её голос звучит очень глухо и горько. И ответ сразу находится...

Я бесцеремонно перебиваю Гену, который уже начал распаляться о том, как наша дружба закалена в бою. Вот же балабол!

– Наташ, мы с Геной знакомы два дня, и ему с первых минут не даёт покоя моя внешность. В пятницу он поделился с твоим братом мнением, что таким страшилкам, как я, лучше никогда не иметь детей, чтобы не плодить некрасивых, обречённых на несчастливую жизнь. А теперь он, кажется, извиняться пришёл.

– Ну во-от, – обиженно протянул Гена. – Я ведь хотел по-человечески, я ж сразу осознал и раскаялся...

– Ну, ты и сволочуга! – пылко резюмировала Наташка, а Гена покаянно опустил голову, уткнувшись носом в мои тюльпаны. – Да поставь ты уже эти несчастные цветы, пока окончательно не занюхал! А крокодила ты зачем притащил? Тоже, небось, с каким-нибудь гадким намёком?

– Только вот не надо грязи, заноза мелкая! – Гена водрузил ко мне на стол коробку с тюльпанами и с любовью погладил крокодила по плоской башке. – Всяких там зайчиков-котиков все девочки любят! Но это ж неоригинально! А крокодильчики чем хуже? Глянь, какой он милый! Посмотрит Эллочка – и меня сразу вспомнит.

Натка фыркнула и скривилась, но было заметно, что тревога и подозрения её отпустили. А я всё равно чувствую себя в их компании, словно не в своей тарелке. Я правда очень рада Наташке, но уже настолько отвыкла от общения с ней, что даже не представляю, о чём нам разговаривать. Ведь прежней лёгкости между нами никогда уже не будет. Да и сама она сейчас слишком сильно взбудоражена присутствием Гены. Ох, шли бы они лучше по домам. Но озвучить такое я не могу, поэтому гостеприимно предлагаю кофе, и наши посиделки затягиваются.

С нарастающим волнением я жду появления Жени и стараюсь вообразить его реакцию. Догадался ли он обо мне или поймёт всё сегодня, когда услышит мой голос? Незабываемый, как сказал Гена…

– Даже не знаю, стоит ли ждать Жеку или лучше свалить по-тихому, пока ваш грозный батя принудительно не попросил меня проследовать к выходу, – вслух рассуждает Гена.

– Боюсь, что Женечку тебе ещё долго придётся здесь ждать, – язвительно ответила Наташка, – так что пока можешь отвезти меня домой. До конца недели он в офисе всё равно не появится.

Несмотря на Наташкину внешнюю невозмутимость, в душе кольнула тревога – неужели повреждения оказались серьёзными или Женя просто не хочет светить в офисе подбитым глазом?

– Он больничный, что ль, взял? – озвучил Гена нашу с ним общую мысль.

– А зачем ему больничный? – похоже, Наташка не в курсе недавних событий. – Он в Крым улетел до конца недели. Командировка у него. Срочная!

В Крым? Почему?

Эта неожиданная новость вытеснила из меня весь воздух…

– В Кры-ым? – у Гены вытянулось лицо. – А не рановато ли он собрался купальный сезон открывать? Хорош друг, ничего не скажешь! А я бы тоже сгонял, между прочим!

– Думаю, ему будет не до заплывов, у нас ведь там запуск строительства намечается. Да он и сам не знал, что поедет, папа ему только вчера поздно вечером сообщил. Вот такой сюрпризик! – Наташка повернулась ко мне и состроила умильную мордашку. – Эльчик, ну его на фиг, этот кофе. А можно мне чай? Пожа-алуйста!

Я молча кивнула и, подхватив чайник, вышла из приёмной за водой. Офис уже гудит, как пчелиный рой, и изо всех кабинетов раздаются голоса. Что я здесь стану делать без Жени?.. Ох, ну что за дурочка? Работать буду, конечно! Я ведь всю жизнь обхожусь без него, и до сих пор всегда находила для себя занятие. Но почему именно он отправился в Алушту? Я знала, что там стартует большая стройка, но ведь ехать должен был другой человек…

Возвращаясь в приёмную, я протянула ладонь к дверной ручке…

– Вот только не надо мне тут творить удивлённых движений руками! Для тебя кто важнее – брат или твоя на всю голову пиZданутая подружка? – рычит Гена, а я едва не роняю чайник из внезапно ослабевших рук.

О, господи, а сейчас-то я что не так сделала?

– Ты совсем дурак? А что ты на меня-то орёшь? – Наташкин голос плаксиво дрожит. – Женька сам виноват, мог бы и не доводить ситуацию до скандала, а он всем нахамил и свалил с ужина, и не видел, как родители то краснели, то бледнели.  Так что, не надо делать из меня крайнюю, это не я всё замутила!

– Конечно, не ты! Ты просто спокойно наблюдаешь, как Жекин член поставили на кон! Пусть лучше брат проститутка, чем дочка – иуда! Да?

– Ген, ну что ты несёшь? Если Женька сам не захочет, то его член при нём и останется. Мне тоже всё это не нравится, но я и сама только поздно вечером узнала!

– Ага, узнала и преспокойно улеглась спать. А Жека – хер с ним, с него не убудет! А тебе, Натах, просто надо было ему позвонить! И не делай мне тут невинность на лице! Что ты губки писей сложила?! И плакать не надо, сейчас это вообще мимо!

– Какой же ты… Да как ты не понимаешь – если бы я ему позвонила, то он бы точно никуда не поехал и второй раз подставил бы отца! А если бы мне было всё равно, я и тебе ничего бы не сказала. Ген, но, в конце концов, не изнасилует же его Вика… Ну, не знаю… давай я сейчас позвоню Женьке, – Наташка громко всхлипнула.

А Вика-то здесь при чём? Может, она с Женей уехала?

От одной только мысли о возможной близости между ними к горлу подкатила тошнота. А если они будут вместе целую неделю?

– Вот теперь уже можешь не дёргаться, я Жеке сам позвоню. Ладно, не пищи, мелкая, разберёмся. И ты это… Элке ничего не говори!

– Ну, конечно, Геночка, зачем говорить мне, когда тебя и самого до первого этажа отлично слышно.

– Поговори мне ещё, пионерка благочестивая!

За дверью послышались приближающиеся шаги, а я прижалась спиной к стене, не в силах ни пошевелиться, ни включить невозмутимость. Актриса из меня всегда была никудышная, особенно если дело касается дорогих мне людей.

– Элла, а Вы почему здесь стоите? – удивлённо спросил Александр Андреевич, совершенно неожиданно материализовавшийся напротив меня.

И, как по команде, из приёмной выскочила Наташка, а следом Гена с крокодилом в обнимку.

– Пап, привет! – прощебетала Натка. – Эльчик, я тебе позвоню.

Куда, интересно? Номер-то она не знает…

Гена тоже буркнул моему боссу короткое приветствие и, впихнув мне в руки крокодила, бросился догонять Наташку.

И кто мне теперь объяснит, что это было?

50 Женя

Днём ранее

В уже хорошо знакомой больнице, где авторитет Геныча вознёсся до уровня «Дорогой Вы наш, Геннадий Эдуардович!», нашу троицу встретили и обласкали как героев-победителей. VIP-палата, цветы, внимание. Год назад меня здесь куда скромнее принимали. А потом этой больнице повезло принять маму Галю. Геныч свою маму забрал уже через неделю, а спонсорская помощь сюда капает по сей день. Это благодарный мамин сын настойчиво напряг своего блудного батю. А в итоге на лицах всего медперсонала крупным шрифтом – «К нам приехал, к нам приехал Геннадий Эдуардович да-а-а-рогой!»

Ночь, не сговариваясь, решили провести в больнице. Я обошёлся порцией обезболивающего и остался присмотреть за Киром. Геныч же отделался лёгким испугом за нас обоих и тоже никуда не поехал. Обследование Кирыча показало ушиб сердца, сломанные ребра и пальцы и, конечно, сотрясение мозга. Это немногим лучше, чем мы ожидали и боялись, но куда херовее, чем хотелось бы.

Твари!..

Усталость схлынула под натиском ярости, и тело снова наполнилось силой. Захотелось сорваться и крушить примитивные головы – носы всмятку, зубы в крошево!..

– Спокойнее, малыш, – до неприличия целый Геныч расслабленно откинулся на спинку кресла. – Всё поправимо и у меня под особым контролем. Приведи-ка лучше свою одноглазую рожу в порядок, а то ведь здесь, как никак, дамы.

Последнее слово он будто выплюнул. Но та, которая здесь дама, не уловила грубую интонацию. Она кокетливо улыбнулась и наклонилась над Кирюхой. Вот зуб даю – не столько для того, чтобы проверить иглу от капельницы, а чтобы мы с Генычем как следует разглядели, что у неё там под белым халатиком. А какие у нас ещё варианты – глаза завесить? Я и так не в полную силу вижу. И где только таких медсестёр набрали? Они хоть что-нибудь ещё умеют? Я отодрал взгляд от круглой задницы и перевёл на Геныча. Оп-па! Неожиданная реакция! Челюсть вперёд, ноздри вразлёт, глаза сощурены… Словно спарринг-партнёра оценивает. Ему сейчас ещё бы сигару в зубы – и я бы это кино, от греха подальше, не стал досматривать.

– Ну?! Всё показала, куколка? – небрежно поинтересовался Геныч. – Ты, главное, свои основные обязанности не забудь. Договорились?

– Вы что-то конкретное имеете в виду? – девочка захлопала пушистыми ресницами.

– Что-то конкретное я введу потом! – рявкнул Геныч, повергая меня в изумление. – Ты сейчас не вопросы спрашивай, а слова мои ушами втягивай. Кирилл Андреевич, – Геныч ткнул пальцем в Кира, – вот сейчас твоя основная задача. И пока он находится здесь, должен быть сыт, ухожен и удовлетворён! И пахнуть цветами! Возражений не имеется? Тогда свободна!

– Геныч, тебе озверин, что ли, вкололи? – бормочет охреневший Кир, а девчонка, покраснев, как редиска, лепечет уже на выходе:

– Там, на стене, кнопочка вызова, и, если что, я здесь рядом… на посту…

Дверь за ней захлопнулась, и мы с Киром вцепились ошарашенными взглядами в нашего озверевшего Терминатора.

– Что? Вы тоже уловили в этом её «если что» сексуальный подтекст? – Геныч широко улыбнулся. – И вот только не надо на меня так молчать. Я прекрасно знаю, о чём вы сейчас думаете. Сами такие!

– А что случилось, Геныч? Ты не заболел? – я слишком хорошо знаю своего друга, чтобы предполагать несправедливый наезд.

– А я тебе, Жек, скажу, что случилось! Неполноценное воспитание я получил от мамочки, дай бог ей сына непьющего! А пора уже называть ху*вые вещи своими именами! Распоясались ведь бл@ди! Их для чего сиськами одарили? Деток кормить! И нам, славным воинам, дарить радость! А как эти курвы используют свои дойки? Мозолят ими глаза серьёзным пацанам, а потом псов оголтелых спускают! И ладно бы Кир хоть пощупал… Но за то, что он её проигнорил… Это полный беспредел! Прикинь, если бы мы с тобой не успели, где б сейчас был наш Кирыч! А всё из-за кого? Из-за какой-то озабоченной вафли? И как, сука, с ними бороться?! С этими-то задротами всё просто – один грамотный удар в челюсть равен двухчасовой воспитательной беседе. А с такой лярвой как быть?

– И ты вызверился сразу на всех баб? – усмехаюсь. – Ты почто малышку в белом халатике запугал?..

– Малышку? Да сука она злая! Я, когда в другое крыло гонял, слышал, как она дедушку обидела за то, что он судно расплескал. А как он мог не расплескать, когда перед ним такая соска в детском халатике? Я просто спешил, но посмотрел на неё очень строго!.. Пальцем даже погрозил!  

– Каким пальцем? – заржал Кир и тут же застонал.

– Да вот жаль, не тем. А то надо было нашлёпать по дерзким губам. Ну, и что в итоге?! Вы видели, как она борется с моими строгими взглядами? Никакого раскаяния! То есть она наглядно продемонстрировала, где она видала мои предупреждения. А почему просто не побыть доброй сестрой милосердия на рабочем посту? И извлекать свои пышные козыри исключительно в лечебных целях! Куда она Кирюхе сиськи перед носом развесила?! Она не видит, что у него пальцы сломаны? Он даже подрочить не сможет! Малышка, драть её в нёбо! На каждую охеревшую малышку у Геннадия Эдуардовича имеется жёсткая воспитательная шишка! У меня хер сорвёшься! 

Обычно лояльный и снисходительный к женщинам, мой друг разошёлся не на шутку.

– Суров! – хмыкнул Кир. – Похоже, не так страшен Геныч, как его хреныч!

– Чтоб ты понимал, охламон! Для любой доброй женщины это жезл, дарующий счастье! Ну, и жизнь… в перспективе…

– Не поперхнулась бы девочка твоим счастьем, – Кир закатил глаза.

– А ничего – глаза слезятся, а губы делают! Всё полезнее, чем своим неразборчивым помелом почтенных старцев хулить. А ты, кстати, как себя чувствуешь, болезный?

– Не хочу вас расстраивать, парни, но жить, кажется, буду, – улыбается Кир разбитыми губами. – Женек, ты маме только не говори ничего и, если что – я у тебя завис.

– Да не вопрос, Кирюх! Думаю, проверять, у кого завис я, всё равно никто не станет. Я с сегодняшнего дня у своих в чёрном списке.

С блаженством растянувшись на узком диване, я в деталях и красках обрисовал пацанам, как без меня меня чуть не женили.

– Не, ну ты слыхал, Кирюх? – снова завёлся Геныч. – Да что за борзая баба! Не в окно, так в трубу! Воспитывать их надо! Где скромность, где честь?! Гиены, а не девки! А ты говоришь!..

Кирыч, который ничего не говорил, всё же решил высказаться:

– Ну-у, не все же гиены…

– А я согласен! – с энтузиазмом подхватил Геныч. – Чего далеко ходить-то? Наши боевые подруги, например… И хоть я никогда не доверял рыжим, а ты посмотри, как она бросилась раненого бойца защищать! Тебя, Кирюх! Огнище, а не девка!

Мой измученный мозг оказался совсем не готов к напоминанию о Гелле… Элизе. Но яркие импульсы уже прошили уставшее тело, разбудив мой печально поникший член и… Сердце… Каждый удар, словно стук каблучков рыжей бестии. Удаляющийся стук. Жёсткая динамщица! С самыми невероятными глазами! Одна такая… Чумовая девка!  

«Как же я люблю тебя, мой Женька!.. Всё будет…»

Всё могло бы быть… Не врала ведь – я точно знаю. Красивая… Отзывчивая… Нереальная! Любит меня… Любит… И зовёт так, что невозможно не услышать. Я давно услышал и хотел слышать снова. Искал… И всё время находил не тех. Плохо искал.

А она сама нашлась. В мозг ввинтилась. Кровь вспенила! Завела, как пацана зелёного, – скулить хотелось!.. Завела до чертей в глазах – и кинула… Отомстила!

«Он – парень общего пользования, а такие не в моём вкусе».

Вот же сука! Не-эт, не пойдёт так!

«Боже, как я жила без тебя всё это время?! Же-эня-а!»

Сам в ахуе!

А ведь этот вечер мог закончиться совсем по-другому… Она смотрела бы мне в глаза своими дьявольскими глазищами, а я бы трахал эту ведьму… Долго!.. Жёстко!.. Нежно…

Я помню, детка, что обещал быть очень нежным… Себе пообещал. Хотел быть таким! Для тебя хотел, моя уникальная девочка. Не срослось.

И не должно было срастись… Только не в этот вечер, когда убивали Кира. Что это – судьба? Мой самый жёсткий облом стал спасением для моего брата.

Ну ничего, это не последний наш вечер! Найду тебя, рыжая стерва! Не в твоём вкусе, говоришь? Клянусь, ты передумаешь!

В какой момент моя жизнь стала походить на грёбаные гонки с препятствиями? Гонки за бабами! Я… – и за бабами!.. Как всё меняется, однако. И, похоже, никогда не станет, как прежде.

– Э, циклоп, ты чего набычился? – рычание Геныча бесцеремонно вторглось в моё сознание. – Прикидываешь, как было бы неплохо принять на грудь пару грудей?

До меня не сразу доходит смысл. А когда догоняю, появляется злость.

– Геныч, тебе самому не надоело? Не смешно.

– А я и не смеюсь, Жек. У нас очень серьёзная тема – мы с Кирюхой про хороших девочек говорим, а тебе, как никому, полезно послушать, потому что ты таких в упор не замечаешь.  

– Где, бл@дь? Геныч, я полгода батрачу, как водовозный конь. Да я, сука, забыл, как трахаться! Потому что е*усь с работой, а по ночам мне снятся горбатый ландшафт, подземные воды и сраные плавуны! Все мои выходные ты можешь сам легко посчитать – мы провели их с тобой в «Трясогузке»! И если бы не Кир и не… Да ладно… Короче, я бы сейчас хрен засветил в клубе свою рожу! А теперь и не придётся, как видишь! Все звёзды сошлись как надо!

– Ну, тут я с тобой согласен не согласиться, – Геныч миролюбиво оскалился. – Ты у нас, конечно, труженик, но можно ведь, так сказать, не отходя от производства… Раз уж тебя так безбожно динамят, ты бы это… осмотрелся вокруг кабинета. Вон, новая помощница ваша как раз из таких – из хороших. Очень… милая девочка… на слух.

Я живо припомнил, как Геныч обласкал Милашку с её розовыми ушками, и озвучил, не без удовольствия глядя как смущается друг:

– А таких серых мышек наш Геннадий Эдуардович наказывает в целях профилактики?

Я коротко пересказал Кирюхе, как Геныч фильтрует гены для своих будущих дочерей. И как застряла в этом жёстком фильтре наша хорошая девочка.

– Ну я же сразу осознал, – оскорбился Геныч. – На хера ты вот это напоминаешь? И так тошно… Сказал же, искуплю свою вину. Вот прямо завтра! А ты, был бы путёвым начальником, зарядил бы мне разок в табло. Глядишь – и девочка повеселела бы. А ты бы стал её героем!

– Да я в твоё табло десять лет не могу попасть.

– Зато своё подсовываешь кому не лень! – с удовольствием напомнил Геныч. – Тренироваться надо, хер висложопый.

– Геныч, ты когда-нибудь допиZдишься – я тебя сонного креслом пере*бу. И, поверь, не промахнусь.

– Всё! Антракт! – гаркнул Кир. Слишком громко, как для болезного. – В таких делах, Геныч, даже танец с бубном не поможет. Ты можешь шпилить их пачками, забывая или не спрашивая имён, пока не встретишь ту, на которую встанет всё. И будет стоять двадцать четыре на семь! И похер – хорошая она или… – Кирыч поднял подбитые глаза к потолку и просипел совсем тихо: – или самая лучшая…

***

Кирыч уснул лишь под утро. Полночи проговорил. И это наш молчун! Как же много я, оказывается, не знал о своём брате... О своём друге. Кир прощения просил... за то что злился на меня и даже когда-то считал, что ненавидит. Придурок! Нашёл перед кем каяться! Я слушал его и сам себя ненавидел. И баб. Кто бы мог подумать, что наш серьёзный Кир способен так влипнуть. Знал бы, куда его в итоге занесёт, ни за что не полез бы на ту экзотическую птаху. Может, у него и правда с Шин всё сложилось бы, и жизнь не совершила такой фантастический кульбит.

Геныч шмыгнул носом и под моим подозрительным взглядом с чувством обматерил сопливый февраль. И баб туда же приурочил. С поправкой на возраст, разумеется, – чтобы маму не зацепить. Ни возражать, ни соглашаться не хотелось. Вообще хотелось молчать. Геныч сразу вспомнил, что не провёл воспитательную беседу с нерадивой медсестрой, и свалил, пообещав в обед вернуться к Киру с домашней едой.

Бля, Кирюха, ну как так-то, а?! Почему она?

Ведь эта маленькая ниндзя… это же чёрт какой-то! Даже с учётом необъективности Кира. И, наверное, неадекватности… Она же дитё совсем!  

Как-то изначально всё несправедливо устроено в этой жизни. Хоть бы знаки какие были – стоять, сука, – это твоё! И, может, не распалялся бы в хмельном разврате, забывая имена, теряя счёт и постепенно утрачивая остроту ощущений. Что, если в той веренице безликих, одинаково стонущих, смачно причмокивающих... я мог пропустить свою? Или не мог? Наверное, что-то отозвалось бы?

Но ведь отзывалось!.. С Викой точно отзывалось... Юная, неопытная, влюблённая… И красивая. Но не моя. После Дианы это понял – сразу отсекло, заткнулось и больше ни разу не откликнулось. Может, ведьма желтоглазая очень вовремя тогда мне встретилась? Мгновенно ведь вылечила! И собой заразила, сука! Ох, и здорово меня встряхнула! И отрезвила. Словно катком прошлась. Геныч оказался умнее и дальновиднее, сразу сказал – чёрная дыра – засосёт и проглотит. И отец предупреждал, и Соколов даже… Да все!

Я же – полный мудак!.. На что я надеялся? Какое будущее с ней хотел? А Геныч ведь в самом начале меня спросил – женился бы на ней? Да бред, какая женитьба – она не для этого! Она – фейерверк, вулкан, космос! И шизофрения! Ведь только шизофреник согласится жить на вулкане… В космосе. Оттуда никогда не прилетит: «Как же я люблю тебя, Же-эня-а!»

Вот это меня неслабо торкнуло!..

Наверное, ещё тогда, два года назад, когда застенчивая девочка прикрывала ладошками свое обнажённое тело – вкусное и одуряюще красивое! Как неумело и страстно отвечала на поцелуй, как звала меня своим низким будоражащим голосом. И хотела только меня! И любила. Надо было услышать, понять... А я не понял…

51

Два дня спустя

Симферополь

Свет уличного фонаря дрожит на мокром оконном стекле. Почему дрожит? Это фонарь качается? Или мой фонарь мигает? Или это нервы?..

Воскресенье прошло в полусне. Геныч отзвонился в обед и – хвала ему! – отчитался по состоянию Кирюхи, заверив меня, что тот накормлен, обласкан и приезжать мне не надо. А я и не мог никуда ехать! И ходить тоже не мог. Весь день мучился от неизбежности приближающегося понедельника, от голода и от того, что моя кровать так далеко от туалета. И вспоминал рыжую дьяволицу. Прикинул, где лучше установить шест в своей спальне, и настроение заметно улучшилось. Даже телу полегчало. Ненадолго – ровно до того момента, как позвонил отец.

Так-то я люблю Крым. Но, бл@дь, – не в феврале! И не в таком же пожёванном виде мне туда мчать. Отцу я сразу сказал, что некондишн. С тем же успехом я мог сказать об этом толчку, рядом с которым меня и настиг звонок. Отец рявкнул, что если у меня нет справки о том, что я труп, то во вторник утром я обязан быть на строительной площадке. В Алуште, сука! Быстро батя перенял драконовские методы у нашей «нежной» француженки. Интересно, она своего «Бандераса» так же прессует? То-то он рад, небось, когда она на родину улетает!

Причины, по которым мне так срочно необходимо быть в Алуште, честно говоря, идиотские. Я этот сарай, забытый на огороженной строительной площадке, что, собственноручно должен снести? Бред полный!  Отец явно мутит, а чтобы не объясняться со мной, напомнил, как я его подставил и опозорил. Нет, ну можно было послать эту командировку, но… А, да и хер с ней – Крым так Крым!

Симферополь встретил меня проливным дождём и пронизывающим ветром. Будто и не улетал никуда. В Москве, где я околачивался одиннадцать часов во время пересадки, было и то теплее. Башка раскалывалась, в сон клонило нещадно, и я справедливо рассудил, что Алушта подождёт до завтра. А хер мне там делать на ночь глядя? На командировочных батя не сэкономил – я даже присвистнул, обнаружив упавшую на карту сумму. Закралось подозрение, что чем-то я ему помешал дома, а наша крымская стройка лишь предлог. Предлог для чего?

Геныч, сука! Ему я вчера позвонил в первую очередь, как только поговорил с отцом. Спрашивается – вот на хера ему мобильник?! Хотел предложить ему со мной рвануть за компанию, но вспомнил о Кире. Кто-то должен прикрывать нашего раненого бойца. А к тому же у Геныча бой через неделю, вряд ли он забьёт на тренировки. Кирюхе я объяснил как есть и попросил эксплуатировать Геныча по полной программе. Хотя знаю, что тому напоминать не надо – он всегда был щепетильной мамой-курицей. В основном, конечно, для нас с Максом.

Киру столько внимания от нашей басовитой наседки не перепадало. Но Кирюха никогда и не ввязывался в сомнительные мероприятия, не нажирался в хламину и всегда старался не доводить конфликты до драки. Это меня удивляло и бесило больше всего. Пацаном-то он был поактивнее. Я даже помню, грешным делом, однажды решил, что Кирюха зассал. Ну что, подумал – и высказал в ярости. При Геныче. Кир только ухмыльнулся и плечами пожал, чем разозлил меня ещё больше. А Геныч, недолго думая, организовал нам спарринг. С тех пор я стал тщательнее фильтровать свой базар. Не скажу, что брат меня выстегнул, но лишь потому, что я уже просто не имел права проиграть и держался на чистом упрямстве.

Пять лет прошло, а Геныч этот случай мне до сих пор припоминает – подвёл я его как тренера. Кирюху-то Геныч никогда не натаскивал, да и в массе мне Кир уступал. Геныч тогда процитировал какую-то умную мудрость о силе мышц и силе духа. Геныч! Который мимо ни одной драки не прошёл. Философ, мать его! Я, можно сказать, тогда на одном духе и продержался. Да и Кир, похоже, тоже.

Жаль, что в этот раз мы с Генычем немного припозднились, потому что против пары десятков отморозков мудрая философия ни хера не работает.

***

Бутик-отель «Белый журавль» радушно распахнул для меня свои гостеприимные крылья, предлагая укрыться от непогоды в его комфортных объятиях. Стоимость гостеприимства, надо сказать, зашкаливала. Но что уж – гулять так гулять. То есть работать, конечно, работать!..

– К вашим услугам ресторан, бассейн, тренажёрный зал, массаж, сау…на…

Широкая улыбка кокетливой хорошенькой портье сползла мгновенно, стоило мне снять тёмные очки и улыбнуться ей в ответ. Ага – вот тренажёрный зал мне сейчас как раз в тему.

– А Вы умеете делать массаж? – подмигиваю заплывшим глазом.

– Простите, у меня другой функционал, – опускает глаза, не выдержав моей красоты.

– Ну, тогда я, пожалуй, ограничусь ужином.

Интересно, а Элиза умеет делать массаж? Ей точно стоит его освоить.

Заказав ужин в номер и приняв душ, я расположился на гигантском ложе и вооружился мобильником. Я так и не включил его ни в Москве, между перелётами, ни когда приземлился в симферопольском аэропорту. Страсть как хотелось избежать отцовских инструкций, но непривычное молчание телефона начало меня тяготить. И стоило ему ожить, как в тишину гостиничного номера ворвался первый звонок.

– Ты где, твою мать? – это вместо «Добрый вечер, сынок».

– Я в отеле, пап. Поужинать вот собираюсь.

– Почему у тебя телефон недоступен? В каком ты, на хрен, отеле, Женя? Для тебя номер в «Чайке» заказан!

– Оу! Да? А я в «Журавле». Похоже, пернатых перепутал.

Далее я выслушал длинную, понятную лишь нам, русским людям, тираду, а следом ещё одну, когда отец выяснил, что я не в Алуште. Нервный он стал в последнее время. Поэтому я слушал молча и даже покаялся, пообещав завтра утром быть на месте.

– Ну… ладно, сынок, ты меня тоже извини, погорячился я. День сегодня сложный, и тебе ещё не мог дозвониться. Хорошо хоть у меня теперь Эллочка есть. Знаешь, она такая ответственная и шустрая! Надо Диане за неё спасибо сказать. Кстати, Геныч твой сегодня спозаранку в офис приезжал. Жень, я ведь аннулировал его пропуск! И сомневаюсь, что этот буйвол мог просочиться незамеченным. Может, объяснишь мне, что за игру он затеял с моей новой помощницей?

– Какую игру? Ты о чём?

– Я о том, что он Элле целую клумбу цветов притащил! Не скажешь, зачем?

Молоток, Геныч!

– Странный вопрос, пап. А зачем девушкам дарят цветы?

– Это смотря каким девушкам! Ты дураком-то не прикидывайся! – отец снова завёлся. – Такие охапки дарят только любимым! А сегодня даже не 8-е Марта!

– Ну, тогда это точно любовь. Ты ведь сам говорил: «Красота в глазах смотрящего», а Геныч у нас очень тонко чувствующий и умеющий видеть между строк.

– Эстет, значит! А крокодил двухметровый вместо помолвочного кольца, что ли?

Крокодил?!

– Какой…

– Только попробуйте мне девку обидеть! Мужикам третий десяток, а ни ума, ни совести! Всё! Завтра чтоб как штык!

***

Свет уличного фонаря дрожит на мокром оконном стекле. Почему дрожит? Это фонарь качается? Или это нервы?..  

От Геныча двадцать пропущенных вызовов и сообщение: «Срочно перезвони, иначе – полный пиZдец!»

Кому?

Геныч не в сети. Кирюхе… Смотрю на время – уже поздно. Пусть отдыхает. И как-то… муторно внутри…

В тёмном окне отражается огромная кровать. Пустая… Сейчас, кажется, всё бы отдал, чтобы увидеть на ней рыжую бестию. Голую и связанную.

Не в твоём вкусе, говоришь?.. Я очень постараюсь привить тебе правильный вкус!

Я приложился лбом к холодному стеклу и побился об него. Легче не стало.

***

«Как же я люблю тебя, мой Женька!..» 

Мои руки скользят по обнажённому гибкому телу, рыжие волосы падают мне на лицо. Я собираю в кулак густые пряди и оттягиваю назад – хочу видеть её глаза. Они слишком огромные и блестящие… И стеклянные... Очки! В которых отражается моё недоумение. ОНА тихо смеётся, а я продолжаю разглядывать лицо девушки, не обращая внимания на настойчивый звонок.

– Кто ты?

– Тс-с-с! – шепчут бледные губы, а тонкие пальцы с длинными серебристыми ногтями прикрывают мне рот. – Я должна ответить на звонок, Евгений Александрович.

Выпускаю из захвата рыжие волосы, и ОНА растворяется в темноте, так и не ответив на звонок…

Открываю глаза. Темно… Всё тело взмокло, сердце пытается проломить рёбра, член, как булава… И звонок взрывает барабанные перепонки. Пока нащупываю под подушкой телефон, он затыкается.

Четыре утра! И два пропущенных от Геныча. В руках мобильник оживает снова.

– Жек! Ну слава тебе яйца! – трубит в ухо Геныч, и я отстраняю трубу. – Ты спишь, что ли?

– Да нет, бл@дь! Сижу вот, жду, когда ты отзвонишься!

– Ну вот! А я как чувствовал! Ты где, Жек, уже в Алуште?

– Почти. А ты хочешь ко мне, маленький? Соскучился?

– А то! Ты уже знаешь, какая напасть неминуемая там тебя поджидает? – судя по радостно-возбуждённому настроению Геныча, трагедия масштабная.

– Но ты-то, похоже, знаешь.

– А ты думаешь, я звоню, чтоб выяснить, который час? Я просто чувствовал, что ты ещё в безопасности, у меня же интуиция!

– Что за напасть? – я прикрываю глаза и кладу мобильник на соседнюю подушку.

– Что – интуиция? А это, брат, уникальная способность головы чуять жопой!

– Геныч! Про твой чувствительный орган я уже слышал! Звонишь зачем? Какая ху*та меня ждёт?

– Вот! А я всё думал, какое слово к ней подобрать… Виктория! И это я сейчас не о победе, а о той ху*те, что поджидает тебя в гостинице… э-э… «Баклан»!

– «Чайка», – поправляю машинально.

– О, точняк! Она! Чайка! А в ней – твоя Вика!

Вика?.. Серьёзно?

– Жек, ну ты прикинь, чего удумали! Это ж какая голимая подстава! Спасибо твоей Натахе! Это ж ведь она мне сказала сегодня утром! А, ну то есть уже вчера получается. А ты недоступен весь день! А я что должен думать? Это хорошо, что у меня интуиция, а то ведь…

Пока Геныч воспевает во славу себя хвалебные оды, в моей тяжёлой голове медленно, но безошибочно складывается картинка.

Ну спасибо, пап! Только что меняет присутствие Вики? Или подстава гораздо глубже? Что за игру вы затеяли?

На мой мысленный вопрос отвечает Геныч. Кстати, давно уже отвечает.

–… И если она предложит тебе выпить, то поменяй бокалы местами. А лучше сразу ей в глотку залей! Хотя… А вдруг там окажется не снотворное, а конский возбудитель? Это ж её потом только огнетушителем гасить… С размаху! Лучше вообще ничего не ешь и не пей в её присутствии. И, кстати, сырую воду там тоже не пей! Она в Крыму херовая! И на ночь закрывай все окна и двери! Иначе одно неверное движение – и ты уже отец! И пиZдец всем твоим планам!

– Да я понял, Геныч, – гондон лучше надеть заранее, мыть руки перед едой и не переходить дорогу не на тот свет.

– И на тот свет тем более не переходить! – ворчит Геныч. – Тебе всё шуточки… А я реально волнуюсь, что ты там один. Если б не Кир, я бы уже рядом с тобой загорал. Как там погода, кстати?

– Солнечная! – бросаю взгляд на чёрное окно. – Не ссы, Геныч, я справлюсь.

– Жек, ты просто не понимаешь, как это работает. Ты ведь босс!... Мне одна компетентная дама, тоже, кстати, Наташка, сказала, что во всех женских романах боссы в командировку всегда берут секретаршу. А ты ж не взял! Так, может, нам срочно Эллочку в Алушту командировать? Ну там степлер с документами тебе привезти…

– Геныч, спасибо! И иди на хер, клоун! Спроси у своей Наташки, может, про таких дятлов, как ты, тоже пишут романы? И если да – не забудь степлер.

– Про меня уже написали, Жек… «Он был свеж, как молодой редис, и незатейлив, как грабли». Наталья говорит, что это обо мне. Ты тоже так думаешь?

– Я думаю, компетентному человеку виднее, – начинаю ржать, и на подставу отца хочется просто забить. – Ты, кстати, перед Милашкой реабилитировался?

– Да не то слово, Жек! Так душевно пообщались! Ты бы присмотрелся к Эллочке, у неё масса достоинств, между прочим! Чудесный смех, светлый ум и… Э-э… Уверен, что девочка полна сюрпризов. Это я тебе, как человек с мощной интуицией, говорю!

Чудесный смех…

В памяти тут же всплывает недавний сон и, несмотря на недоразвитую интуицию, в голове формируется совершенно невероятное подозрение… Голос! Вот что не даёт мне покоя! Но это же… Да бред!

– Геныч… А ты сам хорошо к ней присмотрелся?

– К кому – к Эллочке? Ну-у… Знаешь, Жек, как говорит одна моя хорошая знакомая, с лица воду не пить. Эллочка, может, и не дракон, зато она человек хороший! И наверняка бережёт свою честь… Для единственного. И ведь будет беречь до старости, если ты не примешь меры. Ну, Жек… А кто, если не ты? Короче, братуха, оставь уже красивых женщин мужикам со скудным воображением и займись малышкой всерьёз. 

Геныч, вот ты жучила!..

52 Элла

Три дня… Уже целых три дня я живу как на вулкане. С той самой минуты, когда я узнала о Жениной командировке. И о том, что он там вместе с Викой…

Ну зачем принесло в тот день Наташку?!

Позднее она снова приезжала, и на следующий день, и через день. Но прежней лёгкости между нами так и не возникло. И в этом виновата только я. Нет – я не разлюбила свою подругу, не держала обиду. Мне даже хотелось попробовать, как раньше, но… не моглось… Усилием воли я запретила себе спрашивать у неё о Жене, а сама она не касалась этой темы. Оно и понятно – Натка заинтересована, чтобы её брат и лучшая подруга были вместе. А я для неё как старая любимая пластинка – и выбросить жаль, и вроде как не нужна давно… бесполезна…

Странно, что Натка ни разу не спросила, для чего я устроила эти игры с переодеванием. А что бы я ей ответила? Что так проявляется мой мазохизм? Или какую-нибудь пафосную ерунду о том, насколько для меня ценно почувствовать себя важным и нужным звеном этой цепочки, в смысле, коллектива. Впрочем, в этом была немалая доля правды.

Но судя по ничем не изменившемуся отношению Александра Андреевича, Наташка и ему ничего обо мне не рассказала.

И хоть бы кто-нибудь заговорил о Жене!.. Но на эти три дня о нём словно забыли.

Казалось бы, я, как помощник руководителя, должна располагать хоть какой-то информацией об этой внезапной командировке, её целях… Но нет! Сотрудник, которому полагалось лететь в Алушту, туда и отбыл своевременно, а Женина поездка остаётся под грифом «Секретно».

В голову начинают лезть глупые мысли, что в этой командировке ему могла бы понадобиться помощница... Руководители ведь иногда так поступают – берут с собой помощниц… И Женя мог бы… взять. А он и взял! Но только не меня. Теперь я очень живо и нервно себе представляю, какого рода помощь способна оказать Вика. А я?.. Сейчас я готова оказать любую помощь… Любую! Попросил бы только… Но я здесь, а с ним – она.

Невыносимо!

И глупо… Как же это глупо – ревновать! У него же было бесчисленное множество девушек! И я научилась принимать это как данность. Как неизбежность. А с Викой его связывали долгие отношения и теперь, возможно, у них снова всё наладится. Она очень красивая и из статусной семьи… Родители с обеих сторон хотят этого брака. Какие могут быть препятствия?

О, господи! Да возьмитесь же откуда-нибудь эти самые препятствия!

Только не с ней!

А с другими?.. Какая же я дурная и нелогичная. Кто я? Одна из того множества мотыльков, обжегших свои хрупкие крылья о безжалостное пламя. И единственная, которая вернулась, чтобы сгореть в нём. Сгореть – не настолько больно, как знать, что он с другой и представлять их вместе. Это ещё хуже, чем знать правду. У реальности существуют границы, а в моём воображении… Он целует её… раздевает… ласкает её обнажённое тело… И шепчет её имя.

Больно!

Разумный человек обычно ищет то, что способно избавить его от страданий, но это не обо мне. Инесса на это философски заметила: «Ну, деточка моя, кораблю тоже гораздо безопаснее в порту, но ведь он не для этого строился». Да – всё так…

Не представляю, сколько я смогу продержаться в таком режиме. Не видеть, не слышать, не знать – было легче. Мне было достаточно понимать, что Женька где-то есть… Он дышит, смеётся… дерётся… А я просто любила его за всё, что есть в нём, и искренне желала ему счастья.   

Теперь я не хочу видеть и слышать, как он счастлив не со мной. Наверное, это очень несправедливо по отношению к нему… Ведь сама я поклялась не предпринимать больше никаких попыток к сближению. Я как собака на сене. Одинокая, злая, тоскующая собака…

Так хочется громко протяжно завыть…

**********

ТОТ СЛУЧАЙ, КОГДА ПРОЗА СПОТКНУЛАСЬ, И МЕНЯ СЛЕГКА ЗАНЕСЛО) 

ИСТОРИЯ ЛЮБВИ

Сморгну с ресниц непрошенные капли…

Взлететь бы со страниц печальной прозы,

Где глупая, отчаянная цапля

Под саксофон роняет свои слёзы.

Как по открытой ране острым перцем

Пронзительная мука разольётся…

Где, гулко разгоняясь, твоё сердце

Вдруг на чужое имя отзовётся.

«История любви» пленит и ранит…             

Изматывает злая ревность душу…

И образ твой мне голову дурманит…

Но я клялась и клятвы не нарушу!

Куда ж мне деться со своей любовью?!.         

Когда так долог шлейф душевной драмы…

Когда на сердце, истекая кровью,

Болят мои разорванные шрамы.

Я их стяну, спаяв края зубами,

Оставив след уродливый и грубый...

Забуду, как ловила я губами

Чужое имя шепчущие губы.

Забуду ли?.. Обманывать – что толку?

Слова – лишь пыль… Но сердце не обманешь…

Разбив меня на тысячи осколков,

Любимым быть… увы – не перестанешь.

Я в каждый танец крик души вплетаю,

Зову тебя, не устаю молиться…

Я верю, что дождусь! Я это знаю!

Ну, а пока… я буду тебе сниться.

Обрывки сна, под утро рассыпаясь,

Напомнят, как сознание хмелело,

Как, трепетно щеки моей касаясь,

Шептали твои губы: «Моя Элла!»

53 ​​​​​​​Женя

В Крыму хорошо, а дома лучше. И было бы ещё лучше, встреть меня в родном городе такая же погодка, что сегодня установилась в Симферополе. Запрокинув голову, я щурюсь от яркого солнца, приласкавшего мой подбитый глаз. Наконец-то солнечные очки пришлись в тему. Правда, это ненадолго. Хочется постоять ещё немного, греясь под лучами по-весеннему яркого солнца, но уже объявили посадку на мой рейс.

Я не слишком торопился проходить паспортный контроль, подозревая, что могу встретиться с Викой. Но, уже отстояв здесь по времени свой критический максимум, понимаю, что самолёт ждать не станет. Ну, что ж, Вика так Вика! Во всяком случае, я могу быть уверен, что внутри здания аэропорта она безоружна. Если, конечно, не считать её опасных когтей, жертвой которых я едва не стал вчера.

Это самое «вчера» выдалось вполне себе позитивным. «Чайку» я так и не почтил своим визитом. Выспавшись в симферопольском отеле, я позавтракал и рванул в Алушту, прямиком на стройку. Я ведь, как-никак сюда по делу прилетел! Поэтому с деловым видом прошёлся вдоль котлована, сделал пару замечаний работягам, рискуя, как минимум, вторым глазом – парни-то понятия не имеют, что я за хрен такой. Отчего-то мне было весело, и я не стал нарываться, так же, как и раскрывать своё инкогнито. Правильно мне Геныч говорил: «Грамотно руководить – значит, не мешать умным людям работать». Я выбрал позицию грамотного, никому не известного, руководителя.

Как я и предполагал, никаких нелегальных строений на огороженной территории не обнаружилось. Кроме собачьей будки. Ну совершенно тупой развод, не понимаю, на что отец рассчитывал. Но командировочные я честно отработал – сфотографировал будку вместе со злобно оскалившимся псом и выслал бате на почту, сопроводив комментарием, мол, жилец к мирным переговорам не готов, предлагаю задействовать группу быстрого реагирования. Потаскался ещё пару часов по площадке, раздражая своим пижонским прикидом занятых делом мужиков. Пообщался с прорабом, пояснив тому, что же я всё-таки за хрен. Нормально поговорили – я сказал, что здесь проездом, и просто не мог не взглянуть на гнездилище будущего небоскрёба. Ну не отцовский же бред ему выкладывать!

Батя же на мой фотоотчёт никак не отреагировал. Может, он, наконец, вспомнил, что я не дебил? В другой момент я, возможно, был бы и рад этой поездке, но прямо сейчас – вообще не ко времени. И дело даже не в моей общей помятости… Элиза! Вот кто не давал мне покоя! Или всё же Элла? А это вообще тяжело утрамбовывалось в голове… И Геныч, падла, ничего вразумительного так и не сказал – прикинулся дурным автоответчиком и лепил свои прибаутки, пока я не сбросил вызов. Мудак!

Мне край нужно быть там! А я, сука, здесь! К счастью, мобила моя тоже здесь!..

– Добрый день! Компания «СОК-строй», приёмная господина Ланевского…

«Он – парень общего пользования, такие не в моём вкусе».

Та же интонация… Тембр… Не может быть на свете два одинаковых голоса!.. ВОТ ТАКИХ!

Я уже раскрыл рот, чтобы ответить этой сирене что-нибудь… эдакое… Но ничего умного в голову не пришло, и я поспешил сбросить вызов. Не хотелось грешить на последствия травмы, но связывать свой затык с волнением хотелось ещё меньше. Ну, а с другой стороны – как тут было не завестись!..

Ка-а-ак?! Ну как высокая сисястая Элиза с таким крупным перспективным ртом могла уместиться в этом розовоухом заморыше? У неё же ни губ, ни сисек... кажется... Не, ну грудь я точно заметил бы! Да и рот… А я только уши и очки разглядел. А ещё пальцы...

Додумать свою мысль мне не позволила... Сука! Вика!

Ух, хороша, соска!

Этот неоспоримый факт констатирует верхний мозг с холодным и циничным восторгом. Он никогда не грешит против истины. Нижний – беспробудно спит. Вика уже давно действует на него как успокоительное со снотворным эффектом. И даже когда в моё пространство проникает запах её духов, реагирует лишь обоняние.

Я с сожалением вижу, как отъезжает такси, доставившее эту фурию. И радуюсь, что успел покинуть огороженную территорию раньше, чем она туда ворвалась и нарушила трудовой энтузиазм многочисленной бригады строителей. Это она умеет!

И не без удовольствия думаю, что появись здесь Диана – стройка встала бы надолго!

Эх, Элизу бы сюда... Вот тогда бы встал мой спящий красавец!

– Жень, что за дела такие, ты совсем с ума сошёл? – Викин звонкий голос заставляет меня поморщиться и привлекает внимание парочки праздношатающихся рабочих.

А ведь когда-то мне нравился этот голос, и реагировал я на него совсем по-другому.

В своей белой шубе в пятнадцатиградусную жару дочь важного советника выглядит, как городская сумасшедшая.

– Какими судьбами, Викуль? – я приветливо снимаю очки и, заметив, как она сбивается с шага, удовлетворённо хмыкаю.

– О, господи, Женька!

Такое обращение мне нравится. Жаль, голос не тот.

– Ты из-за этого опоздал? Что это? Кто?.. – она кривит хорошенькую мордашку и картинно всхлипывает.

– Ну не плачь, это же я, Вик! Не узнала? – ласково отвечаю на её вопрос и тычу пальцем в чёрную гематому. – А это мой прожектор. И разве мы куда-то опоздали?

Ей остаётся всего пару шагов до меня. Сейчас начнёт лупить.

– Хватит! – два маленьких кулачка ожидаемо врезаются мне в грудь. – Ты со своим Генычем совсем дурачком становишься! Ясное дело, ты опоздал! Мы с утра должны были вместе ехать на объект! Мне это, кстати, нужно для курсовой!

Вика тянется к моему лицу и тычется блестящими губами в щеку. Вот на хера?!

– Да какой там объект, Вик, так – дыра в земле! И, клянусь, с утра здесь ничего не изменилось.

Вика тут же начинает умничать, вспоминая весь пройденный материал за три курса, а я судорожно напрягаю извилины в поисках выхода... выбега... Побега!

–…И всю ночь тебя прождала! – выхватываю финал лекции об основных этапах строительства многоквартирного дома.

– Вик, да не волнуйся ты так, здесь ночью всё равно было закрыто.

– Ланевский, ты совсем идиот? Долго ты ещё от меня шарахаться будешь? – на плечи и грудь обрушивается град ударов. Ну… ударчиков. Я отступаю на шаг, Вика наступает. – Ты же знаешь, что у меня ничего не было с Соболевым! Вообще ни с кем после тебя не было! Ты ведь сам это знаешь, Женька!

Теперь об этом знаю не только я. Вика разошлась всерьёз, расплакалась и собрала неподалёку кучку зевак. Мне надоело быть боксёрской грушей, и я всё же перехватываю её запястья…

Бл@дь, не хотел же!

Выпускаю её тут же. Но хитрая девочка мгновенно ориентируется и прижимается ко мне всем телом.

Мы всегда громко ссорились и бурно мирились. Я перехватывал её руки… А потом мы едва ли не рвали друг на друге одежду. Ну, из песни слов не выкинешь… Да – это тактильная память, и она сработала с нами обоими. Вика вздрагивает, всхлипывает, трётся об меня. А я ощущаю шевеление в паху… Пытаюсь её отстранить, но куда там! Я не могу её оттолкнуть. Не умею… Стиснув зубы, прячу руки в карманы, запрокидываю лицо к небу и посылаю ментальный приказ младшенькому – спать!

– Женька, любимый мой!

Оу! А это отличная колыбельная!

– Вик, заканчивай уже, а то нам скоро аплодировать начнут. Ты же сама всё чувствуешь, – я быстро вспоминаю   теорему косинусов, Менелая…

– Я всё чувствую, Женечка, – её ладошка втискивается между нами и ложится на мой дезориентированный член.

Смелая девочка!

– Вяленький и маленький, – говорю с надеждой на нижнее благоразумие.

– А я знаю как увеличить…

– Через лупу, что ль?

– Какой же ты дурачок! – звучит с наигранной обидой. – В «Чайке» нас ждёт чудесный обед, Женька.

– Отправляйся обедать, Вик, а у меня ещё есть дела. И нет – ты не со мной! – резко пресекаю затянувшийся спектакль и, крепко сжав прилипчивую шубу за плечи, отстраняю от себя вместе с её содержимым.

– Грубиян! А на ужин ты согласен, надеюсь? – Вика снова тянет свои руки.

– Я тоже на это надеюсь, – отстраняюсь и улыбаюсь.

На ужин я всегда согласен. И ресторан в «Белом журавле» мне понравился.

Не могу избавиться от ощущения, что поступаю, как сволочь. Но я просто не в состоянии выдерживать очередную истерику в ответ на мои заверения, что НАС давно уже нет. Вика слишком самоуверенна, чтобы это осознать.

Надеюсь, её вчерашний ужин в одиночестве хоть немного прояснил мою позицию.

Отцу прояснил! Он орал в трубку так, что у меня чуть динамики не разорвало.

Ничего, утро вечера веселее!

*****

На борту самолёта Вики нет. И на всё время полёта я проваливаюсь в беспокойный сон. Мне снятся рыжие волосы, разноцветные глаза, зачётные сиськи и… розовые уши.

А Москва встретила меня снегопадом. Кажется, это самый чокнутый февраль на моей памяти.

Из-за обледенения взлётной полосы вылет отложили. Надеюсь, не до весны.

С двойным эспрессо в картонном стаканчике я расположился в зале ожидания и включил телефон, который тут же известил меня о паре десятков пропущенных вызовов. Рекордсмен – Геныч, вот с него и начну…

Не знаю, что заставило меня отодрать взгляд от экрана… Знакомая шуба, однако. Дежавю.

Вика прёт на меня через весь зал, как реактивный бульдозер. Я успеваю подумать, как было бы неплохо, чтобы под её цокающими гусеницами тоже обледенела полоса. Мысль о том, что хорошо бы освободить руки, приходит слишком поздно… 

Размашистая крепкая подача по лицу отправляет в полёт мои очки, телефон под ноги, эспрессо – на шубу.

Просторный зал, наполненный пассажирами с обострённым в нервном ожидании слухом, огласил визг раненого животного. На самом деле никто здесь не глумится над животиной – это верещит Вика. Её усиленные акустикой вопли прозвучали одновременно с очередным объявлением. Стоит ли удивляться тому, что никто не поспешил проявить сочувствие истеричной бабёнке.   

В другой ситуации я мог бы… наверное… выразить свои соболезнования. Но прямо сейчас сильно горит и без того больная скула, мой кофе использован не по назначению, а любимые очки улетели в неизвестном направлении. Поднимаю с пола мобильник. Он, к счастью, цел. Поэтому я молча и мрачно взираю на возмутительницу общественного порядка, а не пытаюсь перевизжать её.

– Урод! Скотина! – Вика дрыгает всеми конечностями в тщетной попытке стряхнуть ржавую кляксу со своей белоснежной шкурки. – Да ты хоть знаешь, сколько она стоит? Я тебя уничтожу, Ланевский!

– Ну, вот и вся любовь, – я развожу руками. – Чувства захлебнулись двойным эспрессо.

Следующее объявление для пассажиров также тонет в Викином негодующем крике.

– Сынок, – интеллигентного вида немолодая женщина касается моего локтя и смущённо улыбается. – Не мог бы ты чем-нибудь заткнуть рот своей девушке? Я очень боюсь пропустить рейс.

– Да просто ё*ни ей в глаз! Или я могу, – внёс альтернативное предложение бородатый мужик и протянул мне мои очки. – Держи, брат.

– Спасибо, – я кивнул мужику и взглянул на внезапно притихшую горлопанку. – Сам как-нибудь разберусь.

– Только попробуй меня тронуть, – шипит на меня Вика и делает шаг назад.

Чего-о?

Я подобрал отвалившуюся челюсть и возмущённо вытаращился на неё.

– Ты че лепишь, Вик? Когда я тебя трогал-то?!

– И зря! – прилетает откуда-то со стороны. Задолбали, советчики.

На лице Вики одна эмоция сменяет другую – тревога, обида, смущение, презрение и злость… Она озирается по сторонам, словно ища поддержки. Но от уставших в ожидании людей фонит враждебностью. У меня тоже херова туча поводов злиться – целый год Вика устраивает мне засады, дезинформирует общих знакомых по поводу наших отношений, организовала едва ли не помолвку, подключив родителей… А теперь вытащила меня за полторы тысячи километров от дома… чтобы что?.. На хрена такие жертвы? Я не представляю, какой следующий финт выкинет эта девчонка, но прямо сейчас чувствую свою вину перед ней. И мне реально жаль напрасно потраченных ею сил, времени, нервов... шубейку её жаль… Виктория будто читает мои мысли – вскидывает вверх подбородок и растягивает губы в хищной улыбке.

– Ты очень сильно пожалеешь об этом, Ланевский, – выплёвывает она и, обведя лютым взглядом окружающих, цедит презрительно: – Тупое стадо!

Затем разворачивается и уносится прочь, по пути чуть не снеся двух охранников, с опозданием спешащих на шум. «Руки, козёл!» – грубо предостерегает она одного из парней, попытавшихся её задержать, и тот мгновенно капитулирует, вскидывая ладони вверх.

– Эх, хороша, сучка! – мужик, ещё недавно примеряющийся к Викиному глазу, провожает её восхищённым взглядом и громко цокает языком. – Я б такую посадил на свой кукан!

– Смотри, как бы твой кукан у тебя в глотке не оказался, – рявкаю в ответ и направляюсь к выходу.

Чёртов рейс отложили ещё на два часа, и я не могу просто тупо сидеть и ждать. Домой мне надо! Когда-то в детстве я очень любил поезда…

54

Настроение – отстой. Спустя полчаса после прибытия на Павелецкий вокзал я понимаю, что больше не люблю поезда. Наташка уже десять минут пищит мне в ухо о том, что Вика в бешенстве и нас всех теперь ждут неприятности. Что мне не следовало её обманывать, а просто нужно было набраться терпения и ещё, в сто первый раз, спокойно объяснить…   

– …Что тебе очень жаль, но так распорядилась судьба, в которой вы с Вики лишь параллели, и не в твоих силах что-либо изменить.

ПиZдец!

– Наташ, я разрешаю тебе сказать ей весь этот бред вместо меня, только мне не выноси мозг подобной хренью!

– Женька, ну вот что ты психуешь?! Мы, девочки, более ранимые, чем вы, толстокожие чурбаны. Нам нужны красивые слова. Вика должна понять, что всегда была и будет для тебя особенной… Неповторимой, если хочешь!

– Не хочу!

На этой лирической ноте я выключаю мою ранимую сестру. Бл@дь! Я ведь собирался расспросить её об Элизе… Но, похоже, и здесь распорядилась злая судьба. Телефон вибрирует в ладони…

– Да, пап!

Ведь не хотел же отвечать! Но не сбрасывать же его…

– Сынок, а ты где?

Подозрительно ласковый тон.

– В Москве, на Павелецком, пап. Теперь мне здесь стоит ждать Вику? Номер вагона и купе сообщить, чтобы особо не напрягать вас поисками?

Вот честно – мне сейчас даже хочется этой подлости со стороны отца, чтобы с чистой совестью послать «СОК-строй» и взять длительный отпуск от своей семьи.

– Ну зачем ты так, Жень? – отец тяжело вздыхает. – Я же тебе не враг…

– Разве?.. – поперёк горла будто булыжник застрял…

Мне хочется так много всего высказать отцу, упрекнуть… Вот только что нового он узнает? Если бы его интересовало моё мнение, я бы никогда не оказался в такой идиотской ситуации. Я всегда знал, что отец меня любит и гордится. Что вдруг изменилось? Такое впечатление, что раньше, когда я по-чёрному забивал на работу, отец ценил меня гораздо больше.

Но последние полтора года я, дипломированный архитектор, отпахал подсобником на всех этапах стройки – с отделочниками, каменщиками, кровельщиками, монтажниками… Надо признаться, что я протоптал всю эту кухню изнутри не столько в попытке заслужить и оправдать свою должность, сколько рвался доказать Диане, что не полный распиздяй и не белый воротничок, что я универсален, и мои руки умеют не только сиськи мять. Потом самому стало интересно. Но отцу почему-то не стало. Кажется, чем больше я пашу, тем чаще проявляется его недовольство.

– Жень, я всегда прежде всего думаю о вашем с Наташей благополучии. И сейчас в твоих интересах перестать выглядеть дураком. Но ты ведь сам понимаешь, что тебе с Дианой ничего не светит.

Та-ак, кажется, я упустил нить беседы... Откуда здесь взялась эта ведьма?

Отец, между тем, продолжил, а я обратился в слух.

– Ты ведь из-за неё расстался с Викой! Тебе сейчас радоваться надо, что девчонка тебя простила и любит до сих пор. А ты поступил с ней по-свински.

– По-свински я обошёлся с Викой больше года назад. Кажется, тогда тебя это не сильно беспокоило, ведь на тот момент к советам её отца губер ещё не прислушивался. Подозреваю, что ты даже не знал, как зовут мою девочку. Что же изменилось? И как мне назвать твой поступок? А ведь это я твоя семья, пап, а не Вика с советником!  

– Сынок, не стоит меня упрекать, я лишь хотел дать вам возможность пообщаться в неформальной обстановке, найти точки соприкосновения, вспомнить то хорошее, что было между вами, и снова попробовать дружить…

– Ага, и в итоге скрепить нашу дружбу половым актом. Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Крепкая дружба без трусов – это не мой метод, пап. А Вика мне не интересна ни в друзьях, ни верхом на моём члене. Я не хочу искать на ней точки!

– Ты ещё слишком молод, Женя, – в голосе отца сквозит вековая мудрость. – Лишь после нескольких лет брака понимаешь, что самые крепкие узы основаны отнюдь не на взаимной любви…

Кажется, я действительно слишком молод, чтобы такое осознать и принять. Но думаю, что определённо создам семью только с той, от которой у меня будет рвать крышу. А опираясь на сомнительную отцовскую мудрость, я вдруг ловлю себя на мысли, что мама наверняка несчастлива…

***

Погружаясь в сон под мерный стук колёс, я отстранённо вспоминаю, что так и не перезвонил Генычу... Завтра, брат… Сонное сознание уже цепляется за навязчивый образ.

***

Поезд опоздал на несколько минут, и к офису я подъезжаю уже в десятом часу – рабочий день начался. По-хорошему, мне бы следовало заехать домой, чтобы принять душ и переодеться. Но всё это я сделаю позднее, после того, как проверю свою совершенно дикую догадку. В лифте меня начинает потряхивать, как с жестокого бодуна, и я не вполне уверен, какой результат меня устроит больше…

Дверь в приёмную я распахиваю без предварительного стука, а мой взгляд тут же выхватывает в просторной комнате Милашку.  Она стоит у высокого стеллажа с документами и при моём появлении вздрагивает и роняет папки на пол. Но не наклоняется за ними, продолжая смотреть на меня сквозь огромные стёкла очков. Она слегка поводит плечами и обхватывает их руками… Ладошками с длинными тонкими пальчиками…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я возвращаю взгляд её к лицу и застываю, глядя, как из-под запотевшего стекла на щёку сползает одинокая прозрачная капля.

Словно чья-то железная лапа стискивает в моей груди шумный насос, качающий кровь.

Что не так? Почему?

Будто загипнотизированный, я слежу, как маленькая капля скользит по лицу, оставляя на нежной коже влажный блестящий след. Добравшись до уголка губ, она становится едва заметной и застывает в розовой впадинке…

Е*ать, я поэт!

Но этот рот… Как я его раньше-то не разглядел?! В мыслях полный разброд – от сопливо возвышенных до низменных и порочных. Самые смелые фантазии аккумулируются в нижней голове, раздувая накопитель до угрожающих размеров. И я не понимаю, каким чудом его не разорвало, когда Милашкины губы слегка приоткрылись, и кончик языка слизал каплю солёной влаги. Так естественно и невинно, без малейшего намёка на флирт… Просто пик эротизма!

 – Что… – вместо брутального низкого баритона я воспроизвожу несчастный простуженный сип и откашливаюсь для второй попытки. – Что случилось, Элла? Вас кто-то обидел?

Она отрицательно качает головой и улыбается. В ответ мои губы тоже расползаются в улыбке. Как у идиота! Потому что мой радостный оскал никак не соответствует внутреннему настрою. Как?! Ну как я мог не узнать эти губы? Где они были? А я где? Я же разглядывал её… Не было губ! Да ничего, кроме очков, не было! А теперь… ну, вот же он! – этот рот, который… в который…

Уродливые очки совершенно мешают мыслить в правильном русле.

– Можешь снять свои очки? – с удивлением узнаю свой голос. Но… бесцеремонный вопрос уже озвучен.

– Разве мы перешли на «ты», Евгений Александрович? – её губы уже не улыбаются…

Голос! Холодный и низкий, задевающий во мне самую чувствительную струну и ещё несколько, менее чувствительных, но с долгой отдачей. Как я сразу-то не идентифицировал этот голос?! Мудак!

– А разве нет, Элиза? – я, как маньяк, наслаждаюсь её замешательством, окрасившим щёки в розовый цвет. – Или для тебя привычнее Гелла, м-м? Как тебе больше нравится, детка?

– Я – Элла! – голос звучит резко и яростно. – Хотя для Вас ведь предпочтительнее – Диана! Тогда какой смысл… – она осекается, так и не закончив фразу, и поворачивается ко мне спиной. – Извините…

Вижу, как снимает очки. Наверное, стёкла протирает. Волнуется…

Высокая фигурка в совершенно идиотском костюме, какой-то невнятный старушечий пучок на голове, тонкая длинная шея, прямая спина… Но теперь вся эта е*анутая атрибутика не загонит меня в заблуждение. Где волосы? Что, на хрен, за цирк? Что она вообще здесь делает?! Кто в здравом уме согласится себя так изуродовать?!

Ну, повернись же ко мне, Элла!

Хочется подойти и сдёрнуть с головы эту серую мочалку. Наверное, я так бы и сделал, если бы… «Но для Вас ведь предпочтительнее Диана!»

Неслабо я тогда лоханулся! Баран!

Но чувству вины просто нереально выжить в обрушившихся на меня эмоциях. Перед мысленным взором гибкое обнажённое тело моей искусительницы из Красной комнаты, так жарко шепчущей, вкусно пахнущей, так много обещающей… «Женечка мой… Так острее восприятие… Не могу больше, Женя-а… Сейчас всё будет…»

И где?! Не было ни хрена! А я, бл@дь, ждал!

Вот это я был жёстко наказан!

И кем? Вот этой подпольной секс-бомбой? Я не могу сдержать смешок, уж слишком тяжело сплетаются в одной девчонке настолько разные образы. Почти волшебство! И рост у Милашки намного ниже… Ответ приходит сразу, как только я опускаю глаза на обувь – дремучая жесть!

– Эл-ла, значит, – произношу с удовольствием, мне нравится, как это имя ложится на язык. – Элла… Думаю, я запомню.

Резко разворачивается, успев нацепить на нос свои дурацкие очки. Чувствую себя словно под оптическими прицелами, но мне не страшно.  

– Кажется, у нас осталось одно незаконченное дельце, Эл-ла?!

Смятение на её лице длится лишь пару секунд, а затем улыбка – м-м, какая улыбка! – растягивает идеальные губы.

– Это в тот раз, когда ты потерял сознание, не выходя из меня?

Ах, ты кусака злобная! Неожиданно… И дерзко! Ну ладно…

– Можем и оттуда продолжить. Кажется, я тогда вёл себя, как грубое животное? Я мог бы это исправить. И клянусь, что больше не покину тебя в самый неподходящий момент.  

– Прости! – прижимает ладошку к своим губам. – Прости, я не должна была… Я знаю, что у тебя был болевой шок… что ты тогда чуть не… Прости меня... пожалуйста…

Я не понимаю, что такого в ней… Но это «Прости»… голос…  действуют на меня, как летучий афродизиак.

– Ты, наконец, вспомнила, что мы на «ты»… – медленно направляюсь к ней, едва сдерживаясь, чтобы не преодолеть расстояние в один прыжок. – Конечно, я прощу тебя, Эл-ла-а… Если попросишь ещё… И обратишься ко мне по имени.

Она нервно вскидывает руку, касаясь оправы очков, но тут же отдёргивает назад. Отступает на шаг.

– Правильно, малышка, сними эти стёкла. Посмотри на меня своими дьявольскими глазами.

Она делает ещё шаг назад и упирается в стену. Я уже совсем близко и хорошо различаю сквозь тонированные стёкла её расширившиеся глаза. Но не их цвет.

– Только не говори, что боишься меня, Эл-ла, – упираюсь ладонями в стену по обе стороны от девчонки, отрезая ей путь к бегству. – Ты ведь понимаешь, что я не могу тебе сделать ничего плохого, правда?

Не дождавшись ответа, я наклоняюсь к её шее и шумно вдыхаю воздух. Никаких духов – только её тонкий, манящий, крышесносный запах. Какой же слепой мудила!

– Зато я могу сделать очень хорошо… Очень… Я хочу сделать тебе хорошо. Только попроси меня, Эл-ла… По имени попроси.

– Пожалуйста… Евгений Александрович, я сейчас на… на работе, – упирается ладошками мне в грудь.

– Не то говоришь, маленькая, – я перехватываю её ладонь и подношу к своим губам. Целую подушечку каждого пальчика и не отрываю взгляд от её лица. – Сними очки, детка.

Кажется, бедняжка даже не дышит. Зато я дышу… Как бык во время корриды.

– Э-это что здесь происходит?! – голос отца грохочет, как в рупор. – Женя, ты что делаешь, ты оху… Ты с ума сошёл?! А ну-ка… Эй!

Я с болезненным стоном отпускаю тонкие пальцы, провожу носом по розовой щеке и поворачиваюсь к отцу.

– Ох, сынок, а что у тебя с глазом?! Кто это сделал?

– И тебе доброе утро, папа.

– Здравствуйте… – тихо шелестит голос из моих снов.

Так и не позвавший меня по имени…

55 Элла

Рабочий день только начался, а из рук всё валится. И мысли даже близко не соприкасаются с рабочим процессом. Три дня в полном неведении… На сколько ещё хватит моих сил?! Где-то там… Вика, заявляющая на Женьку свои права… А здесь я… глупая и потерянная… Добровольно отказавшаяся от него. Чтобы он достался этой гадине. Не хочу! Ненавижу её!

Как собака на сене. Одинокая, злая, тоскующая собака…

Так хочется громко протяжно завыть…

Дверь в приёмную резко распахивается…

Ой, мамочки!

Папки с документами выскальзывают из моих ослабевших рук, но и бог с ними… Я не в силах отвести взгляд от НЕГО. Большой, как медведь, и красивый…

Какой же ты красивый, Женька мой! Даже с этим фингалом… Какое счастье, что ты здесь!.. Рядом со мной. Так хочется наплевать на гордость, на обещания… И броситься к тебе… Обнять за шею, прижаться… И будь что будет! Хоть день, хоть час, хоть одно мгновение… Но с тобой.

Мне так трудно справиться с нахлынувшими эмоциями!.. Столько всего пережила, передумала... А Женя... вот он... А я совершенно не знаю, куда девать свои руки, глаза... Обнимаю себя за плечи, силясь не расплакаться от облегчения. Боже, я так люблю его! И мне так страшно...

Я не должна об этом говорить… но могла бы танцевать, крича о своей любви. А имеющий глаза… непременно увидит.

Узнал… Вижу, что узнал…

Под его тяжёлым взглядом одна из слезинок, скопившихся в уголках глаз, предательски срывается.

Ну, какая же дурочка негордая!

Никакой надежды, что он не заметил – вон как смотрит. Я поспешно слизываю с губ слезинку. Ох, не надо было так делать! Он резко вздыхает, кажется, всем телом, отчего становится ещё шире и выше ростом, и выдаёт какой-то непонятный звук. Затем откашливается… Что? Тоже волнуется? Я могла бы поверить, будь я в образе Геллы…

– Что случилось, Элла? Вас кто-то обидел?

А тебе правда не всё равно, Женечка?

Я улыбаюсь и машу головой – нет, конечно, нет. Я просто очень скучала. И он тоже начинает улыбаться, а глаза… Глаза, как у дикого зверя, – опасные и голодные. Как будто… я нравлюсь ему… вот такой…

– Можешь снять свои очки? – просьба слишком неожиданная и почему-то обидная.

А больше ничего снять не надо?! А то я мигом!

К счастью, у меня хватает ума не озвучивать свою мысль. Ну хватит уже деградировать! «Полюби меня такой, какая есть» здесь однозначно не случится. Не нравится ему серенькая Милашка – оно и понятно. Никто, кроме Инессы, на это и не рассчитывал.

– Разве мы перешли на «ты», Евгений Александрович?

Хвост пистолетом у меня не очень получается, но голос не дрожит – и то хорошо.

– А разве нет, Элиза? – он криво улыбается и даже не знает, как мне неприятно это имя. – Или для тебя привычнее Гелла, м-м? Как тебе больше нравится, детка?

– Я – Элла! – бросаю ему в лицо. – Хотя для Вас ведь предпочтительнее – Диана! Тогда какой смысл…

Ой, какая ду-ура! На мгновение я даже зажмуриваюсь, отчего ещё несколько слезинок срываются из глаз, и я торопливо разворачиваюсь к нему спиной. Отлично! Не хватало ещё закатить ему сцену ревности со слезами.

– Извините…

Стараюсь незаметно привести себя в порядок. Вот с чего я так расквасилась, спрашивается? Это всё эмоции…

– Эл-ла, значит, – мурлычет, как кот. – Элла… Думаю, я запомню.

Я разворачиваюсь.

Какой же ты… Женька! Элла – это, конечно, куда сложнее, чем Диана или Виктория, но лучше бы тебе больше не путать.

– Кажется, у нас осталось одно незаконченное дельце, Эл-ла?!

Память тут же с подленькой услужливостью подкидывает мне одно из незаконченных…

– Это в тот раз, когда ты потерял сознание, не выходя из меня?

Боже! Что я говорю?! Какая же я злобная и подлая дрянь!

Его глаза удивлённо расширяются.

– Можем и оттуда продолжить. Кажется, я тогда вёл себя, как грубое животное? Я мог бы это исправить. И клянусь, что больше не покину тебя в самый неподходящий момент.

– Прости! – зажимаю себе рот ладонью и оправдываюсь, и снова прошу прощения.

– Ты, наконец, вспомнила, что мы на «ты»…

Ох, а я даже и не заметила…

– Конечно, я прощу тебя, Эл-ла-а… Если попросишь ещё… И обратишься ко мне по имени, – приближается ко мне… крадётся.

Мы будто снова в приват-комнате, но на этот раз роли поменялись. И такие кошки-мышки мне не очень нравятся. Я начинаю трусливо отступать.

– Правильно, малышка, сними эти стёкла. Посмотри на меня своими дьявольскими глазами.

Я отдёргиваю ладонь от своего лица, ещё шаг – и упираюсь в стену, а его большие руки лишают меня возможности бежать. И сил лишают… и воли…

– Только не говори, что боишься меня, Эл-ла. Ты ведь понимаешь, что я не могу тебе сделать ничего плохого, правда?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я себя боюсь, Женька!

Его губы приближаются к моей шее. Если поцелует… Нет, боже, он меня обнюхивает!

– Зато я могу сделать очень хорошо… Очень… Я хочу сделать тебе хорошо. Только попроси меня, Эл-ла… По имени попроси.

И где-то уже на краю обморока я упираюсь руками в его грудь и лепечу онемевшими губами:

– Пожалуйста… Евгений Александрович, я сейчас на… на работе…

Его сердце бьёт в ладони, словно тяжёлый молот…

– Не то говоришь, маленькая, – он так тяжело дышит, а я совсем перестаю дышать, когда он берёт мою руку и начинает… целовать. – Сними очки, детка.

Это всё словно не со мной…

– Э-это что здесь происходит?! – голос Александра Андреевича звучит как сквозь толщу воды. – Женя, ты что делаешь, ты оху… Ты с ума сошёл?! А ну-ка… Эй!

Моим пальцам становится холодно, потому что их больше не касаются его губы… Зато пылает щека, когда он проводит по ней кончиком носа и со стоном вдыхает. Затем разворачивается к отцу.

Вот, кажется, и конец моей строительной карьере.

– Ох, сынок, а что у тебя с глазом?! Кто это сделал? – закудахтал мой босс.

– И тебе доброе утро, папа, – недовольно приветствует его Женя.

Хоть бы дыхание унял… Что теперь подумает его отец?

– Здравствуйте… – подаю голос из-за широкой Жениной спины.

– Доброе утро, Эллочка, – босс пытается сдвинуть в сторону несдвигаемого Женьку, чтобы рассмотреть меня. – У тебя всё в порядке, девочка?

Я быстро киваю и молюсь, чтобы они оба исчезли в своих кабинетах и дали мне перевести дух и прийти в себя.

– Думаю, пап, тебе совершенно не о чем переживать. Я не в Эллочкином вкусе.

Глаза Ланевского-старшего поползли на лоб раньше, чем мозг был способен осознать сказанное. Босс посмотрел на меня так, словно я заявила о своём неземном происхождении.

– Э-э… – заблеял он, – ну что… умная девочка… Разборчивая… Пойдём, сынок, поговорим.

Босс по-прежнему с выпученными глазами рванул в свой кабинет и оглянулся у двери, не скрывая ухмылки.

– Евгений, ты ведь не останешься плакать в приёмной? Как-никак уже большой мальчик. 

– Я догоню, – рявкнул Женя, не оглядываясь на отца. Наклонившись ко мне, он прижимает зубами мочку уха и хрипло мурчит: – Я о-очень большой мальчик, Эл-ла-а! Ты же помнишь?..

56 Женя

Оставив сильно порозовевшую Милашку в полуобмороке, я в приподнятом настроении проследовал за отцом в его кабинет.

Растерялась, маленькая! Охереть! А в «Трясогузке» ни хрена не терялась! Разделала меня как ананас перед трапезой. Похоже, в нашем случае смущение прилагается в нагрузку к парику и очкам.

– И что это было? – грозно вопросил отец. – Тебе твоих шлюх мало?

– Так я, может, с серьёзными намерениями, пап, – падаю в ближайшее кресло и с блаженством вытягиваю ноги. – Жениться хочу! Пытаюсь вот не упустить хорошую девочку. Что скажешь?

– А-а, ну это дело нужное. Хорошие девки, они ж, поди, на дороге не валяются. Только ты мне Эллочку-то раньше времени не пугай. Поверь, она ещё долго будет хорошей девочкой – не опоздаешь. Только побриться тебе не мешало бы, жених, а то выглядишь, как бандюга. За такого даже Эллочка выйти испугается.

Я довольно хмыкнул.

– Слово «даже» здесь неуместно. Думаю, пап, ты недооцениваешь свою помощницу. Фигурка, волосы... А глаза какие! Так что, благословляешь? – я улыбаюсь во все тридцать два зуба.

– Да, волосы особенно хороши! В добрый путь, сынок, – отец тяжело вздохнул, глядя на меня, как на расшалившегося пацана. – Может, расскажешь уже, где так отличился? Сотрясения хоть нет?

– Ты ведь сам всегда говоришь, что мозгов у меня нет… Так чему там сотрясаться?

– Но это ж не Вика тебе глаз подбила? – следует новый вопрос.

То есть с фактом отсутствия у меня мозга отец согласен. Ну… может, оно и к лучшему. Я отрицательно качаю головой – нет, не Вика. Хотя… она вполне могла бы.

– Жень, а как ты теперь в офис-то ходить будешь?  

– Ну, ноги-то целы! Пришёл же!

– Шут гороховый! – недовольно ворчит отец. – Ты с этим своим Генычем...

– Стоп! Малыш неприкасаем! – я резко подрываюсь из кресла.

– Ты куда собрался? У нас куча вопросов…

– Так ты ж сам говоришь, что жених я неподходящий. Запылился в пути. Побриться надо, женилку помыть с дороги… Вдруг пригодится? Да и позавтракать... Так что пусть потерпит твоя куча.

– А ты на чём прилетел-то?

– На воздушном змее, пап! А какие у нас ещё варианты улететь с Павелецкого вокзала?

– Ох, да забыл же я! А тебе бы только шутки твои… Стой! А ты куда Кирилла дел? Валентина там вся извелась. Он ей сказал, что с тобой, а я уж молчу... не знаю, что и думать!

Вот! Сперва к Киру надо заехать!

– Со мной он, пап, всё путём, – уже тяну ручку двери.

– Жень, а ты когда будешь-то? Макс твой сегодня приедет?

Вот же!.. Как я мог забыть про Макса?! Ну что, придётся ещё немного небритым походить… и с пыльным членом.

– Ща, перекушу и вернусь.

Милашка, как нахохлившаяся сова, поблёскивает очками из-за монитора и сосредоточенно барабанит по клавишам. Умильное зрелище. Подхожу к столу и вижу, как напрягаются у девчонки плечи. Да что ж такое?!

– Эл-ла, – зову, смакуя её имя. – Разовый пропуск моему другу организуй. Босс в курсе и уже ждёт.

Быстро записываю на листке данные Макса и вставляю в клавиатуру между клавишами. Но моя девочка не здесь. Пальчики замерли на клавишах, носик смотрит туда же. Хорошенький, кстати, носик.

– Эллочка, ты меня слышишь?

– Звонила девушка, – Милашка не отрывает взгляд от клавиатуры и выпаливает на одной ноте: – Она представилась Викторией и спросила, на работе ли Вы сегодня.

– И как – я сегодня на работе?

Милашка еле слышно вздыхает и, не поднимая глаз, отрицательно качает головой.

– Ещё нет… Извините.

– Эл-ла, ты меня ревнуешь? – лыблюсь, как придурок.

Она вскидывает на меня взгляд, в котором даже сквозь затемнённые стёкла написано «да».

57 Элла

Едва за Женей закрылась дверь кабинета, я добрела до своего рабочего места и плюхнулась в кресло, как подкошенная. Ухо горит так, словно он не прикусил слегка, а ужалил. И теперь яд этого змея парализовал и конечности, и мозг. Похоже, сил для образа гордой и неприступной Эллы мне потребуется куда больше, чем я думала. Или это просто я оказалась гораздо слабее, чем хотелось бы. Ох, да какая там неприступная… Даже самой смешно. Как там говорила Диана… Не стать для него лёгкой добычей?

А я не добыча вовсе! Я диетическое готовое блюдо – ни соли, ни перца. И разварена так, что и жевать не надо. Какое уж тут послевкусие?! То ли Диана… Кому изысканный десерт, а кому перчёная кость в глотке! А всё одно – не забудешь. Вот как такой стать? Не любить, наверное…

Телефон оглушительно шандарахнул по моей безнадёге и заставил меня вспомнить, что я вообще-то на работе.

– Добрый день! Компания «СОК-строй», приёмная…

– Ты кто? – бесцеремонно прервал меня женский голос.

– Простите, не…

– Не прощу! Долгая прелюдия! Ланевский на месте?

– Представьтесь, пожалуйста, – прошу вежливо, но уже не нуждаюсь в её представлении.

Это Вика, наглая самоуверенная стерва! Конечно, я узнала её.

– А ещё что сделать? Ты там первый день, что ли, и уже надоело работать?

Мне очень хочется повесить трубку, но я вспоминаю, что эта хамка звонит не мне на домашний, а в офис компании.

– Эй, язык проглотила? Женька сейчас в офисе?

– Евгений Александрович в командировке, – вру я, не моргнув глазом.

– У тебя устаревшая информация, девочка. Твой начальник уже вернулся, а ты ни сном, ни духом. Наберут по объявлению…

– Евгению Александровичу передать что-нибудь, когда он появится? – я сама невозмутимость.

– Привет от Виктории можешь передать! А тебя как зовут, кстати? Что-то мне твой голос знаком…

– Элла Образенская, личный помощник Александра Андреевича.

– Элла?.. – задумчиво переспрашивает трубка. – Точно Элла?

– А Вы уверены, что звоните в «СОК-строй»? Может, Вам прачечная нужна?

– Что ты сейчас…

Но мой палец уже жмёт на рычаг… Ой!

А я сейчас заткнула тебе рот, Стервоза!

Телефон тут же возмущённо затрезвонил, но я приглушила звук. Второй аппарат разразился звоном спустя пару минут. Это может быть кто угодно, но даже если это Виктория, я не имею права игнорировать вызов.

– Добрый день!.. – начинаю бодрым голосом.

– Для тебя он уже не добрый, дрянь! Ты Эльза!..

Кажется, это не вопрос. Виктория узнала мой голос. Что ж, это неудивительно.

– Меня зовут Элла. Чем могу быть полезна?

– Сдохни! – столь неожиданное заявление заставляет меня вздрогнуть. Она сумасшедшая, что ли? – Как ты туда пробралась, уродина?

Злое шипение вынуждает меня отстранить трубку от уха. Совсем недавно Женя так соблазнительно в него мурчал… И тут такое!..  

– Вы снова ошиблись номером, Виктория?

В ответ эта чокнутая выдаёт длинную тираду, в которой обещает мне все муки ада.

– Да пошла ты… – даю короткое неопределённое напутствие и кладу трубку.

Не понимаю, что плохого я ей сделала… Мы даже не виделись с того памятного дня два года назад. Не будет же она мне мстить за то, что, защищая себя, я когда-то уронила её на пол… Да и как она может мне отомстить? Следующие десять минут я жду очередную порцию негатива от каждого звонка. Но потом включился режим энергосбережения, как всегда случалось в отношении майора. Впрочем, это всегда и со всеми срабатывало, и только с Женькой все ресурсы моего организма работают в полную мощь – ни выходных, ни рекламных пауз.   

Вот и сейчас, постоянно бросая взгляды на дверь босса, я ни на секунду не забываю, что ОН находится совсем рядом, за стеной. Призвала! Дверь, наконец, распахнулась. Мне вовсе не нужно смотреть на Женю, чтобы понимать, что он рядом. Я могу почувствовать его присутствие даже с закрытыми глазами. Воздух словно начинает вибрировать, и мне становится трудно дышать.

Женя подходит к моему столу, чтобы продолжить испытывать меня на прочность.

Ох, Женечка, я же как горячий воск, когда ты рядом. И ты об этом знаешь…  

– Эл-ла…

Боже, как он произносит моё имя!.. Бесконечно бы слушала…

– Разовый пропуск моему другу организуй. Босс в курсе и уже ждёт.

Он что-то пишет на листочке, а я думаю, что надо сказать о Вике. Всё равно ведь он узнает… и разозлится, наверное. Странно, что она ему до сих пор не доложила.

– Эллочка, ты меня слышишь?

И слышу, и ощущаю каждой нервной клеткой… Ведь в любви по-другому никак…

– Звонила девушка, – говорю, не глядя ему в глаза. – Она представилась Викторией и спросила, на работе ли Вы сегодня.

– И как – я сегодня на работе?  

Кажется, ему даже весело. А мне как-то не очень.

– Ещё нет… Извините.

– Эл-ла, ты меня ревнуешь? – и столько радости в этом вопросе. А скорее, даже в утверждении.

Я перевожу на него взгляд…

Как же мешают мне эти дурацкие очки. И линзы мешают. Ослепну совсем с этими шпионскими играми и не смогу разглядеть, насколько красивый этот мужчина. Но никогда не забуду.

Чёрные волосы взъерошены, подбитый глаз прищурен, на губах улыбка… Нет, скорее, усмешка. Небритый… Так хочется провести ладонью по этой щетине… а лучше губами.

Ревную ли? Ему не надо про такое спрашивать – он ведь и сам всё видит и знает.

Ох, пропадаю я рядом с тобой, Женька! А мне ведь никак нельзя пропасть… Я ведь любимой быть хочу! Тобой любимой… В мысли твои хочу…

– Эл-ла-а, ты где?

– Евгений Александрович, Вы ревнуете Диану к другим мужчинам?

Хмурится.

– Она-то здесь при чём? – теперь злится. Значит, я попала в точку. – И смысл мне её ревновать?!

– Равно такой же, как и мне ревновать Вас. Но… смотреть приятно.

Ухмыляется. А в глазах злые черти.

– Так я по-прежнему не в твоём вкусе, Элла?

Я пожимаю плечами, на которые упала тонна моего отчаяния. И улыбаюсь непослушными губами…

– Не забудь о пропуске! – он щелкает пальцами по листку, торчащему из клавиатуры. – И завтрак закажи мне. А хотя… не стоит утруждаться, я сам.

И, не теряя улыбки, скрывается в отцовском кабинете. Он же ведь собирался куда-то…

У меня был замечательный шанс промолчать… Но я его упустила. Очень трудно быть гордой. Гораздо труднее, чем счастливой. И нет во мне никакой гордости за собственную гордость. И надежды нет, что всё само как-нибудь собой образуется… И окна рядом нет, чтобы посмотреть в него тоскливым взглядом. Есть только я – сама себе дура. Что-то не заладился сегодняшний день… Еще три дня назад не заладился.

Какая-то тётка прорвалась в кабинет к боссу, а я даже не успела понять, кто это. Долго и отстранённо разглядываю листочек, торчащий между клавиш, и думаю, что почерк у Жени очень соответствует его порывистой натуре…

О, господи! Пропуск же!

Максим, с нетерпением ожидающий пропуск, оказался тем самым парнем, что был в клубе вместе с Женей, когда я творила свой настольный танец. В тот раз этот Максим смотрел на меня с восторгом. Тогда он видел раскованную красавицу Геллу, а сегодня в его глазах недоумение и смущение.

Зато в глазах Жени злость. Я совсем забыла о его друге и заставила парня нервничать в ожидании пропуска.

– Макс, дружище, прости! Долго ждал? – Женя, выйдя из кабинета отца, приветствует друга и поглядывает на меня, как на врага народа.

Ой, всё – трагедия! Не на морозе же он ждал! Промышленный альпинист, как-никак, должен быть терпеливым.

– Да не, всё нормально, не парься, – отмахивается Максим.

А я как знала, что он нормальный парень.

– Ну отлично! – Женя отвечает таким тоном, будто вовсе не отлично. – Пойдём пока ко мне, а то у отца там главбух.   

А-а, так вот, кто прошмыгнул мимо меня неопознанной!

– А Милашка нам обязательно свистнет, как только он освободится.

Милашка, значит? Ох, как мне жаль, что я не умею свистеть.

– У тебя ж, наверное, дел полно, – предполагает скромный Максим.

– Да брось ты! Какие дела могут быть на работе?!

Друзья исчезают в кабинете, а я остаюсь закалять в себе твёрдость духа. Ну, так себе получается.

Разброд-шатание из кабинета в кабинет сопровождается весельем и продолжается больше часа. Похоже, у Максима с трудоустройством всё срослось. Пару раз, пересекая приёмную, Женя подмигнул мне синим непотушенным глазом, и неожиданно для себя мне и этот глаз захотелось потушить, чтобы не издевался. Стараюсь удержать в себе это настроение и после ухода Максима. И кто же знал, что оно мне пригодится?

Звонкий стук каблучков в коридоре с каждым шагом становится громче – он приближается. Это мог бы быть кто угодно, ведь в организации много женщин. Но я отчего-то точно знаю, кто почтил наш офис своим присутствием. Моя уверенность крепнет с каждой секундой, а боец во мне спокоен и хорошо воспитан.

Я ещё успеваю подумать, как же хорошо, что уехал Женя и как было бы некстати его возвращение, пока у нас гостья.

58

На вежливый стук в дверь я даже не надеюсь. Он и не случился – дверь распахнулась, как только стих цокот вражеских копыт.

Серебристые волосы, серебристые глаза… шубка, опять же, серебристая. Вика похожа на прекрасного ангела в сверкающем серебре. Сквозь двойной заслон никчемной оптики я не сразу понимаю, что это блестят капельки дождя. Жаль трепать такую красивую шубку в дождливую погоду.

– Это ты?! – возглас, скорее, удивлённый, чем возмущённый.

И я её понимаю – есть, чему подивиться. Вика могла бы порадоваться такому контрасту между нами, но она слишком возбуждена и накручена, чтобы впустить в себя положительные эмоции.

– Да, это я, – развеиваю все сомнения и приветливо улыбаюсь посетительнице. – Здравствуй, Виктория.

Кажется, она даже теряется на мгновение от такого радушия. Но тут же возвращает себе боевой настрой.

– Ну что, крыса, снова выползла из своей помойной норы? А я смотрю, эти годы не пошли тебе на пользу – ты стала ещё страшнее, – бросает Вика, с брезгливым выражением лица разглядывая меня с головы до ног и обратно. – Решила спрятать своё уродство за этими лупами? Кажется, Ланевский совсем растерял мозги. Или ты здесь специально для отпугивания?

– Ох, если бы, Вика… Но ты вот почему-то не испугалась.

– Кого? Тебя, что ли? – она картинно закатывает глаза и давит из себя смех. Вообще не ангельский. Потому что ей не смешно.

Впрочем, мне тоже. За стеной находится Александр Андреевич, который в любую минуту может выйти, и я наивно надеюсь избежать скандала. Не то чтобы я боялась своего разоблачения, но хотелось бы всё сделать интеллигентно и по своей воле.

– Виктория, если ты к Жене, то его ещё нет, но Александр Андреевич у себя, и я могу предупредить о твоём визите.

– Какой он тебе Женя, шавка подзаборная? – она делает несколько шагов мне навстречу и останавливается посреди приёмной, демонстративно меня разглядывая. – Думаешь, если залезла разок под нетрезвого парня, то права на него заимела? Да он на такую, как ты, при свете дня даже после трёхлетнего воздержания не взглянет.

– Бедная, как же тебе, наверное, было нелегко контролировать его по вечерам. Без света…

– Ты специально нарываешься, тварь? Ты хоть осознаёшь, убогая, с кем разговариваешь?

– Что ты хочешь, Вик? – я тихо вздыхаю и стараюсь скрыть раздражение.

Да, меня нервирует её присутствие. Так, как может нервировать жирная жужжащая муха, влетевшая в чистую светлую комнату. Но зря она надеется задеть меня оскорблениями. Не скажу, что это приятно, но совершенно точно не способно обидеть или расстроить. Кто она мне? Неприятная бестолковая муха.

– Хочу, чтобы тебя здесь не было! – отвечает она, смело сокращая расстояние между нами, и теперь пытается запугать меня взглядом свысока.

На высоченных каблуках Вика действительно выглядит немного выше меня, и в моей голове проносится шальная мысль, что эту разницу в пару сантиметров легко можно убить одним плевком.

– Такое ничтожество, как ты, – шипит она мне в лицо, – даже не имеет права дышать одним воздухом с моим мужчиной.

– Вик, ты о чём? Да я даже не знаю твоего мужчину, – стараюсь в удивлении вытаращить глаза пошире, но Вике за моими очками всё равно плохо видно.

– Я говорю о Ланевском, дура! – беснуется она на мою тупость.

– Об Александре Андреевиче? – перехожу на испуганный шёпот и в притворном ужасе прикрываю рот ладонью, чтобы скрыть рвущийся наружу смех.

– Ты специально, тварь? – Вика опасно щурится, и серебристый рукав взлетает перед моими глазами. – Зачем тебе парик, ты что, лысая?

Я перехватываю её руку за запястье в последний момент, и сама же сбиваю свои очки. Корова неуклюжая! И пока безуспешно пытаюсь поймать их левой рукой, Вика свободной пятернёй срывает мою непрезентабельную причёску. Но и под ней ненамного лучше – волосы наверняка все слиплись. Не выпуская из захвата вражескую руку, я трясу головой, чтобы хоть как-то оживить свои локоны.

Без моего маскарадного прикрытия я словно голая, и в неприглядном виде чувствую себя уязвимой. А ещё очень злой! Да кто дал право этой хамке тянуть ко мне свои тощие грабли?! Вторую руку мне тоже удаётся перехватить. Получается неудобно, крест-накрест, но моя хватка от этого ничуть не слабее. Я сдавливаю её запястья изо всех сил и, кажется, способна переломить их.

Вика шипит от боли и пытается вырваться, а я бросаю взгляд через её плечо, потому что меня не покидает ощущение, что мы не одни. Оказалось – не показалось.

Вот только ЕГО сейчас здесь не хватает!

Женя в дверном проёме на низком старте. Я качаю головой – даже не смей подходить! И в этот момент злобная вражина лупит меня пинком по голени... Это очень больно! И я не смогла сдержать писк. Но всё же успела крикнуть «Нет!» сорвавшемуся с места Жене.

«Не смей!» – повторяю ему, почти рыча. Потому что это моя война.

Ненавижу эту дрянь! За то что сейчас, утратив маскировку, я вынуждена выглядеть пугалом перед любимым мужчиной! За то, что я даже не знаю, на чьей он стороне и кого пытался сейчас защитить! И за эти мучительные три дня, когда я сходила с ума от ревности! И потому что ногу больно!

Я с силой наступаю на Викин модельный сапожок, выбивая крик из серебристой девочки. Выпускаю её левую руку, правую дёргаю вниз, а затем заламываю ей за спину. Наклоняю истеричку, с трудом подавив желание пнуть по откляченному заду. Вика воет и беспорядочно взмахивает свободной рукой. Взлететь хочет или помощь призывает?

Призыв сработал – её вопль всё же выгнал из кабинета Александра Андреевича. И пока оторопевший босс не успел сориентироваться и вмешаться, я быстро закругляю свою битву. В отличие от моих, волосы Вики свежи и уложены безупречно. Были. Я с особым удовольствием наматываю на руку её длинные пряди и, подтолкнув свою пленницу к столу, хорошенько прикладываю лбом о столешницу.

Визг разносится на весь этаж. Но меня не отрезвляют ни вопли, ни попытка босса разжать мою руку и освободить Вику. Я продолжаю продавливать её лбом столешницу и не свожу глаз с Жени. Посвежевший и гладковыбритый, он задумчиво взлохмачивает пятернёй свои волосы и выдаёт фразу, заставившую меня ослабить хватку, Вику заткнуться, а босса – уронить челюсть:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Любимая, а где твой зелёный глазик? И когда ты успела остричь свои прекрасные волосы?

– Когда ты был в командировке… – бормочу, вконец растерявшись. – Теперь они не прекрасные?

Я бросаю Вику и ладонями стараюсь взбить свою, едва достающую до плеч, прилизанную причёску. Потому что Женя направляется ко мне.

– Да ты что, малышка, даже совсем без волос ты будешь лучше всех!

Он подходит вплотную, прижимает меня к себе и целует в уголок рта, щёку и скулу, разрезанную кривым шрамом. А я прикрываю глаза и позволяю себе хоть на мгновение расслабиться в сильных руках и отдаться этим невероятным и совершенно новым ощущениям. Обмануться… поверить хоть на миг, что это всё правда, а не игра на публику. Я даже абстрагируюсь от шипения Вики…

«Ты не знаешь, с кем связалась!.. Тебе конец!.. Посажу… Вам всем здесь хана! Ланевский, ты пожалеешь!.. Умоешься кровавыми слезами…» Все эти угрозы где-то там… За моим щитом.. за моим блаженством… за коротким, но таким пьянящим счастьем!.. И прямо сейчас не имеют никакого значения.

Бухтения своего, наверняка уже бывшего, босса я и вовсе не разбираю, потому что Женя мне шепчет на ухо, что я самая красивая, сексуальная и отважная, и всё время целует…

– Хватит! – это взревел Александр Андреевич, возвращая меня в реальность.

Я мучительно краснею и отстраняюсь от Жени, опустив глаза и боясь столкнуться с взглядом озверевшего босса.

– Что ты кричишь, пап? Вика первая начала драку, я сам видел.

– Можете закрывать эту шарашкину контору, – выкрикивает Виктория, уже стоя за дверью.

На её лбу знатный рог, да и весь её облик оставляет желать лучшего. Женя быстрым шагом выходит вслед за ней и прикрывает дверь.

Но это же ничего не значит… Правда?

– Волосы, значит, прекрасные, – задумчиво бормочет мой начальник, – глаза, значит… фигура…

Я осматриваю свой сильно непривлекательный костюм и думаю, что насчёт фигуры босс явно перегнул. Но возражать, конечно, не пытаюсь.

«Я сказала!» – доносится крик Вики за дверью.

Затем удаляющийся цокот каблучков… И возвращается улыбающийся Женя.

– Что она там сказала? – зло рявкает Александр Андреевич.

– Ну-у… Она сказала мне «нахал»… А я ей х*ем помахал! – Женя перехватывает мой взгляд. – О!.. Пардон мой рот неаккуратный!

59 Женя

Голос Вики я узнал, когда до приёмной оставалось несколько метров. Да что ж такое! Кажется, эта неугомонная девка меня окружила! Раздражения добавили и две курицы, растопырившие уши у двери в приёмную. Они так увлеклись подслушиванием, что даже не сразу обнаружили надвигающуюся опасность. А когда узрели, так резво рванули прочь, что чуть друг друга с ног не посшибали.

– Такое ничтожество, как ты, не имеет права дышать одним воздухом с моим мужчиной!

От Викиного голоса, наполненного высокомерием и презрением, стало неспокойно, стоило лишь представить, кому предназначено это заявление. Я живо представил серенькую мышку, растерянно взирающую на ледяную красавицу, и расстояние до приёмной преодолел в один прыжок. Дверь оказалась наполовину открытой.

– Вик, ты о чём? Да я даже не знаю твоего мужчину, – в голосе Милашки нет страха, зато отчётливо слышна ирония, и я не спешу входить внутрь, застывая в дверном проёме.

Вика в сияющих пушистых доспехах стоит ко мне спиной и почти полностью закрывает обзор на моего отважного очкарика.

– Я говорю о Ланевском, дура! – раздражённо поясняет Вика.

Я усмехаюсь. Кто ещё здесь дура!..

– Об Александре Андреевиче? – удивлённый шёпот.

Я едва сдерживаю смех. Это уже не Милашка-растеряшка – это моя дерзкая провокаторша Эл-ла.

– Ты специально, тварь? Зачем тебе парик, ты что, лысая? – Вика вскидывает руку. Вот же сука!

Всё происходит очень быстро. Распахнув настежь дверь, вижу короткий полёт парика – ура! Слышу, как падают очки и с гордостью наблюдаю, как моя девочка ловко скручивает оху*вшую Вику. Браво, детка! Но я почти подпрыгиваю на месте, помня о длинных Викиных когтях и розовых щёчках Эллы. 

Но, судя по шипению Вики, хватка у моей девчонки железная. Я помню, как прорисовывался чёткий рельеф на изящных руках, сжимающих металлический шест. Такие ручки способны и поломать… Почему-то эта мысль находит болезненный отклик в паху. И в этот же момент я встречаю карий взгляд. Карий? Чёрт, а где моя демоница?

Но ни хера – она здесь! Качает головой, запрещая вмешиваться, а этот взгляд обещает, что и мне мало не покажется. Мой член с любопытством мазохиста-новичка ломится наружу.

Я замечаю, как взмахивает копытом Вика и срываюсь с места раньше, чем Элла получает удар. Знаю, как это больно и сейчас готов до первого этажа тащить за шкирку бешеную суку.

– Нет! – тормозит меня жёсткий голос, и уже с яростью: – Не смей!

Вот он, мой личный демон! Когда наш, обычно спокойный, Макс включает подобный тон, усмирить его способен только Геныч, и то лишь путём глубокого отключения. За Вику на какой-то миг становится даже страшно. А потом я забываю бояться, появляется азартный интерес. Всегда быстрая и драчливая Вика оказывается совсем слабой и беспомощной в руках рыжей бестии.

Только руку этой дуре не сломай, детка.

Я не любитель женских разборок, но наблюдать за преображением моей стесняшки – это особый кайф. Как нежный экзотический цветок... А попробуй тронуть – голову откусит. А я ведь трогал... Первым трогал, ещё в бутоне. В памяти всплывает тот самый первый раз... Не оценил… не защитил… не удержал...

Е*лан! А потом и во второй раз слился. А в третий она сама меня уделала! А может, так и было задумано и там между нами и не было никакой Дианы? И всё это лишь изощренная женская месть…  

Вика с заломленной рукой визжит, как свинья на бойне, и я прикрываю дверь от ненужных глаз. Кажется, пора вмешаться. Вероятно, о том же подумал и отец, выглянувший из кабинета. Дальнейших действий от своей рыжули я никак не мог ожидать. Честно говоря, я здорово очканул, когда Викина мордаха громко встретилась со столом. Ну, всё – пиZдец сопатке!

Спасать пора девку, а меня будто пригвоздило к месту карим взглядом. Где ж зелёный-то? И что она натворила со своими волосами?!

– Любимая, а где твой зелёный глазик? – пытаюсь разрядить обстановку. – И когда ты успела остричь свои прекрасные волосы?

Неожиданно, но переключить внимание Эллы получается сразу.

– Когда ты был в командировке… – полушёпотом отвечает она, и расстроенно спрашивает: – Теперь они не прекрасные?

Кажется, она совсем забывает о своей притихшей жертве. Я тоже забываю.

– Да ты что, малышка, даже совсем без волос ты будешь лучше всех!

Сейчас я не вру. И больше не обращаю внимания на её волосы. Даже не имеет значения, какого цвета у неё глаза, когда они смотрят вот так. Они так же смотрели и тогда, два года назад. Думал, что и не помню ни хрена, но нет – ошибался. Оказывается, я очень многое помню.

И взгляд этот помню... Такой же как сейчас – карий. А ещё удивлённый и испуганный. Совсем растерялась моя хищная кошечка. Не бойся, маленькая, больше не обижу. И тело помню под моими ладонями. Знаю, под этим идиотским костюмом оно такое же аппетитное и вкусное. Притягиваю к себе мою трепетную девочку и вдыхаю её запах.

Мне стоило гораздо раньше включить своё обоняние – как только ты впервые объявилась в моем кабинете и атаковала меня своим голосом. Что ж я за тупой мудак! А ведь ты совсем не изменилась. Те же губы... И, глядя на них, всё те же мысли. Неровный шрамик на скуле, который ты так застенчиво прятала. Дурочка моя!

Я провожу по нему губами. Странно, что не избавилась...

Хорошо, что не избавилась.

Викины визги, как помехи в наушниках, когда прёшься от пронзительного соло скрипки. Но они не способны прервать мой кайф.

Однако кое-кто бесцеремонно перерезал провод и заглушил поющий смычок...

– Хватит! – зарычал отец.

Да по херу! Но, к сожалению, только мне. Элла вздрагивает в моих руках, отстраняется и мгновенно закутывается в привычный серый кокон.

Ничего, малышка, я выдерну тебя оттуда.

Мне совсем не нравится настрой отца и то, как он смотрит на свою помощницу. Да неужто так быстро померкла красота в глазах смотрящего?

– Что ты кричишь, пап? Вика первая начала драку, я сам видел.

– Можете закрывать шарашкину контору, – горланит эта коза уже из коридора. За*бала!

Пру на неё, как бронепоезд, попутно и с удовольствием замечая внушительный шишак на идеальном лбу. Тот случай, когда тупая сиамская кошка решила поточить когти о пуму.

Плотно прикрываю за спиной дверь.

– Вик, лучше потеряйся сама, – предупреждаю тихо, но весомо.

– Это ты мне? Из-за неё?! Хочешь сказать, что ты с этим уродливым чучелом…

Договорить она не успевает. Я прижимаю её к стене и сдавливаю щёки, превратив губы в кривую восьмёрку.

– Понимаешь, какая история, Викуль… От этого чучела у меня сносит крышу и раздувает член, а твоё присутствие неблаготворно влияет на мою эрекцию. Но ты же, дура, слов нормальных не понимаешь! Ну, не стоит у меня на тебя, Вик! Неужели не видишь?

Она яростно затрепыхалась, а на глаза навернулись слёзы.

– Ну, извини, – отпускаю её и развожу руками. И еле успеваю поймать ладонь, несущую леща.

– Вы все очень сильно пожалеете!

– Да мне уже тебя жалко.

– Ненавижу тебя, Ланевский! Сдохнешь в муках!

– Вик, не стоит разбрасываться…

– Я сказала! – она рванула по коридору, не оглядываясь

А-а-а, на х*й!

60

Настроение в приёмной мне совсем не нравится. Элла вжимается спиной в стену, в попытке с ней слиться, а отец яростным взглядом расстреливает мою девочку. И я бы потушил этот взгляд, но... отец, всё же. Принимаю огонь на себя.

– Ну что, пап, у нас там, вроде, вопросы накопились, – киваю на кабинет. – Давай уже вернёмся к нашим баранам.

– А далеко ходить не надо, сынок, – отец продолжает разглядывать Эллу. – Я так понимаю, ты был в курсе, что под шкурой трепетной овцы скрывалась...

Вижу, как рыжуля обречённо прикрывает глаза…

– Пап, слова фильтруй, – гляжу на него предостерегающе.

– Да ты в своём уме, мальчишка?! – взрывается отец. – Ты посмотри, что она здесь устроила! А разгребать теперь кто будет? Ты? Она? – он снова ткнул пальцем в сторону моей расстроенной девочки.  – Не-эт! Потому что выкрутасы этой ряженой куклы…

– Рот сейчас закрой!.. папа... – я понизил голос до шёпота на последнем слове, а отца знатно перекосило.

– Женя, не надо, – Элла предостерегающе вскидывает руку. – Ой, то есть Евгений Александрович... Простите…

Отец бьёт копытом, готовый затоптать свою, с его же слов, такую замечательную помощницу. Во всяком случае, ещё утром он собирался одарить её премией, а сейчас…

– Интере-эсно, Эллочка… И как давно он для тебя Женя?  Или вы тут за моей спиной…

– Я ведь исправилась, – голос Эллы прозвучал неожиданно твёрдо, если не сказать жёстко. – И извинилась. Поэтому не надо домысливать, Александр Андреевич.

– Скажите пожалуйста! Да у нас, оказывается, голос прорезался! – отец аж задохнулся от возмущения. – А что ж ты, милая, прикидывалась здесь тихушницей?

– Пап, не увлекайся… – призываю его опомниться, потому что вырубить – никак.

– А ты вообще захлопни варежку, жених недоделанный! Устроили мне тут е*лю с переплясом! Понравилось из отца дурака делать? Вырастил деток на свою голову! Одна мне в уши который день заливает: «Ах, Эльчик! Такая умница, так мечтала стать архитектором!» И ни полслова о том, что она у нас уже готовая актриса!

– А ещё она очень круто танцует! – вставляю свои пять копеек под негодующий взгляд Эллы.

– Талантище, ебёнать! – взвыл отец. – А ещё она готова припечатать мордой об стол неугодных ей гостей. Я теперь даже и не знаю, куда с таким сокровищем…

– Вы неправы, Александр Андреевич, – моя боевая мышка резко прервала отца. – Во-первых, перестаньте кричать, а во-вторых, я перед Вами не прикидывалась. Я в полном объёме выполняю служебные обязанности и до сегодняшнего дня ни разу не нарушила трудовую дисциплину.

– Это как же?.. – опешил отец. – А вот эти маски-шоу… Все эти аферы… Это кто всё натворил?

– О каких аферах речь, Александр Андреевич? Разве я устроилась к Вам на работу по поддельным документам? У Вас имеются копия паспорта и справка с места учёбы. Я ни в чём Вас не обманула.

Мне бы сейчас прикрыть свою довольную морду, пока отец мне её чем-нибудь тяжёлым не прикрыл. Но ему совсем не до меня.  

– Но ты изменила внешность! – гаркнул он нервно.

– Простите, но разве устав предприятия запрещает женщинам носить очки и менять цвет волос? – голос Эллы звучит спокойно и ровно и действует на меня как Экстази.

Мне нестерпимо хочется забить на всё, затолкать девчонку в свой кабинет и сорвать с неё этот клоунский прикид. И я буду не я, если она сегодня же не отполирует своей упругой задницей мой рабочий стол. Но для начала надо бы успокоить отца, а судя по тому, что он в присутствии женщины перешёл на русский забористый, что само по себе нонсенс, задача предстоит не из лёгких. И мы с рыжулей либо справимся, либо доведём босса до нервного тика. И тогда он уволит нас обоих. Вот прямо сейчас мне по херу! Я лыблюсь ещё шире и ничего с собой не могу поделать.

– Что ты щеришься, как придурок? – отец, наконец, заметил моё веселье, но снова переключился на Эллу: – Я не про очки говорю, а про парик!

– А это запрещено?

Босс открыл было рот, но тут же его захлопнул и ещё сильнее набычился, вспомнив, вероятно, нашу кадровичку с башней на голове. Пожевал губы… Свёл брови.

– Не запрещено. Но служебные романы у нас не приветствуются!

Не согласен! Лично я очень бы поприветствовал!

– Романы?.. – неожиданно растерялась моя бойкая девочка, а её щёчки порозовели. – Но это недоразумение… Я не завожу служебных романов…

Не говори «гоп», моя розовая мышка, мы замутим с тобой самый глубокий роман…

– Прошу внести поправку! – обращаюсь к отцу.  – Это для твоей помощницы недоразумение, а я её целовал в трезвом разуме.

– Я это заметил, – съязвил отец, бросив на меня злой взгляд, и продолжил изводить девчонку. – А женские бои в офисе категорически запрещены!

– Поддерживаю! – спешу согласиться. – Поэтому предлагаю написать жалобу губернатору, о том, что дочь его главного советника своим вульгарным поведением разлагает дисциплину и подрывает рабочий процесс в нашей компании. Сама не работает и людям мешает!

– Замолкни, шут гороховый! – рявкнул отец. – Повёл бы себя как нормальный мужик, сейчас бы не пришлось гадать, откуда рванёт.

– Пап, я даже не рискну уточнять при даме, что в твоём понимании значит быть нормальным мужиком…

– А тут всё просто, сынок. Надо действовать с умом, а не по велению… – и он бросил многозначительный взгляд на мою самую неспокойную часть тела, прикрытую, к счастью, штанами.   

Ну, а после того, как туда же взглянула Элла, младшенький тоже рванулся навстречу. Наверное, в глаза ей решил посмотреть.

– Хотите об этом поговорить? – обращаюсь к отцу, даже не считая нужным прятаться.

Он тяжело вздохнул.

– Я хочу сказать, сынок, что в увольнении Эллы твоя вина тоже очевидна.

Нервно покусывая губы, Элла опускает глаза в пол, и мне кажется, что она сейчас заплачет.

– Пап, а на каком основании?

– А, то есть драка на рабочем месте – это недостаточное основание? – хмуро ворчит отец. – Да мне на самом деле плевать на Викин разбитый лоб, принесла её нелёгкая! Но вы же оба понимаете, что будет скандал, и я пытаюсь выйти из него с минимальными потерями. Хотя…

– Я понимаю, – покладисто произносит моя девочка. Радует, что не хнычет. – Простите, пожалуйста, за эту сцену, я и сама не понимаю, что на меня нашло. Обычно я не ввязываюсь в драки…

Звучит комично, и в другой момент я бы поржал, но сейчас мозг в ускоренном режиме работает над решением препаршивой проблемы. Которую, выходит, я и организовал. А всего-то и надо было – продолжать шпилить Вику, скалиться её родителям и достоверно изображать жениха. Если я когда-нибудь реально решу жениться, то придумаю другой термин, потому что «жених» – это пиZдец какой-то! Более стрёмное слово – только пидор.

И сразу Дианкин адвокат вспомнился. Юрист он, надо сказать, топовый! Но как мужик – хуже, чем жених.

А кстати...

– Пап, ну я полагаю, надо тогда нашей француженке сообщить, что ты так быстро решил избавиться от её протеже. И причину, конечно, изложить. Всё как есть – прибежала бешеная сука, набросилась на твою помощницу, а та по глупости защищаться стала, ну-у, и случайно преуспела в защите.

Но, несмотря на мои ожидания, отец вовсе не расстроился, а просветлел лицом.

– Да! Превентивные меры! – он задрал вверх указательный палец и, потрясая им, рванул в свой кабинет.

Элла проводила его удивлённым взглядом и пригладила свои волосы. Она постоянно их то приглаживает, то ерошит и озирается по сторонам в поисках своей накладной причёски. Бесполезно! Парик я ещё давно незаметно пнул под шкаф, чтобы у рыжули больше не появился соблазн превратиться в серенькую Милашку. А с очками совсем беда – я на них наступил.

– Евгений Александрович, а может, не стоит Диане по телефону сообщать? Неудобно как-то...

– Эл-ла, – я подхожу к ней и обнимаю за талию. Чуть ниже поясницы. – Тебе я настоятельно разрешаю называть меня по имени. Ну или «О, мой бог!»

Неожиданно она хихикнула, но тут же состроила серьёзное личико и попыталась отцепить мою руку от своей аппетитной… талии.

– Жень, прекрати, мы же на работе, так нельзя.

Получилось немного жалобно, но очень проникновенно. Я беру её ладонь и кладу на свой откликнувшийся пах.

– Чувствуешь, как на меня действует твой голос, Эл-ла? С этим надо что-то делать…

Она отдёрнула руку, словно ошпарилась, и прижала ладони к пылающим щекам.

– С ума сошёл?! А если кто-нибудь войдёт? Или тебе всё равно, что обо мне будут думать?

И эта девочка танцует полуголой на шесте! У меня разрыв шаблона!

– Без стука, кроме Вики, сюда никто не войдёт. Ясно? А отец, когда на эмоциях, топает как слон.

Пытаюсь снова её обнять.

– Жень, – отбрыкивает меня, – я не шлюха, я же… Ну, зачем ты так?

– Как?! – я реально не понимаю и начинаю злиться. Что ж у них всё так сложно? – Элла, я уже был в тебе. Ты же помнишь? Или тебе так не понравилось?

Молчит. Бл@дь!

– Реально не понравилось? – усмехаюсь, чтобы скрыть нервозность.

– Ты был… немного грубым, – пожимает плечами и опускает глаза. – Нам обязательно говорить об этом в офисе?

Да! И лучше не говорить, а действовать! Исправлять! Да никогда я не был грубым!

Но к нам уже, как Тыгыдымский конь, несётся отец. Дверь распахнул, улыбается…

Мне вот ни хрена не весело.

Грубый, значит…   

Отец наверняка заметил, как шарахнулась от меня Элла. Но, похоже, превентивные меры он ввинтил как надо и теперь довольно потирает руки.

– Эх, молодёжь! – он окинул нас понимающим взглядом мудрого аксакала, у которого давно всё усохло, но он ещё помнит, как это работало. – Ладно, живите пока.

Элла приказ жить восприняла буквально – дышать и моргать продолжила, но с места так и не сдвинулась, ожидая прямых инструкций.

Ты ж моя прилежная ответственная девочка! Дай только до вечера продержаться, и я уж проведу с тобой подробный инструктаж. 

Отец весело подмигнул своей помощнице.

– Ну, о чём задумалась, красавица? Работу никто не отменял. Подними-ка мне там липецкий договорчик…

Элла шустрой ласточкой метнулась к столу, а отец кивнул мне на свой кабинет, давая знак следовать за ним.

61

Я расположился в удобном кресле и, не сомневаясь, что отец звонил Диане, поинтересовался:

– И как телемост с Парижем?

– Не с Парижем, а с Санкт-Петербургом, – он снова воздел палец к потолку.

– А что у нас в Питере?

– Не что, а кто! Так ведьмочка наша там! Расширяет территорию влияния со своим этим… ну как его?

– Юрием? – я вспоминаю рыжего мужика, с которым Диана замутила бизнес в Питере.

– Придурием! – передразнивает отец. – С Баевым – вот!

– М-м… Ну и как, сказал Диане про увольнение?

– Какое такое увольнение? Я лишь честно предупредил нашу красавицу, что над «СОК-строем» нависла грозовая туча, и одному богу известно, как эта туча себя поведёт…

Раздался стук и в кабинет заглянула Элла.

– Простите, Александр Андреевич, если Вы уже подписали документы, можно их забрать?

– Конечно, милая, – отец разулыбался и великодушно махнул рукой в сторону стола. Ну, чисто добрый дедуля!

В этот момент за окном сильно загрохотало.

– Ой, это гром, что ли? – Элла оглядывается на окно, и её удивлённый возглас заглушает очередной грохот.

– Ну какой гром, Эллочка, февраль на дворе! – снисходительно и ласково пояснил отец. И уже мне: –- Но если наша Ди тучи не разгонит, тогда ждите и гром, и молнию, и чёрта лысого.

Элла, подхватив стопку бумаг, тихо выскользнула из кабинета, снова нервно приглаживая свои волосы.

Что ж день-то такой долгий?! А то я бы сейчас помог тебе пригладить…

– Женя, это не я сейчас вышел, – напомнил о себе отец и щёлкнул пальцами. – Я ещё здесь