Читать онлайн Конечная бесплатно
© Роман Владимирович Смородский, 2023
ISBN 978-5-0059-7733-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Правила общежития
Лехе было хорошо.
Нет, он был совсем не богат, не имел успеха в личной жизни, да к тому же умудрился одновременно поссориться с родителями и вылететь из техникума за прогулы. Но, тем не менее, в те прекрасные минуты, вероятно, на всей земле не было человека счастливее.
Он лежал на спине и из последних сил напрягал зрение, пытаясь остановить кружение калейдоскопа звезд над своей головой. Шутка ли – три литра дешевого разливного пива, густо чередующиеся с горькой и почти теплой водкой. Леха Анишин в целом любил выпить, но никогда еще ему не доводилось пить так отчаянно.
Содержимое желудка робко просилось наружу с двух сторон одновременно, а глаза уже начинали слипаться, как вдруг его отдых прервал бодрый голос над ухом:
– Эй, дружище, жвачку будешь?
– Иди ты в ж-ж-ж, – почти внятно прожужжал отдыхающий, отметив к своему неудовольствию, что сон как рукой сняло.
– Не сердитесь, дяденька, – взмолился тот же голос, оказавшись вдруг детским. – Я дверь в подъезд открыть не могу – тяжелая очень!
Леха с трудом приподнялся на локтях и сфокусировал взгляд на его источнике.
Им оказалась девчонка в легкой не по сезону курточке, нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу в явно слишком больших для нее ботинках.
– Меня мама дома ждет, – жалобно протянула она. – Поздно уже, она ругаться будет!
– Ладно, шелупонь, – проворчал парень, стараясь скрыть легкий стыд за свою грубость, и со второй попытки поднялся на ноги. – Показывай, где живешь.
Девочка с неопределенно-радостным возгласом схватила его за руку и потащила к ближайшему подъезду. Глаз его зацепился за табличку, висевшую рядом, на углу дома. На таких обычно пишут название улицы и номер, но полустершаяся надпись на этой гласила лишь: «общежитие». Леха удивленно потер лоб свободной рукой. Здание определенно казалось знакомым, практически будто в этом общежитии он и вырос, но где оно (а следовательно, и он сам) находится относительно остального города, вспомнить не получилось.
– Сюда, дяденька! – девочка наконец дотащила его до двери и теперь приплясывала от нетерпения за его спиной. – Открывайте, скорее!
Замка на двери видно не было, так что Леха пожал плечами, взялся за ручку и дернул, что было сил. Дверь оказалась куда легче, чем он ожидал – пьяное тело покачнулось, вцепившись в ручку, чтоб не упасть. «И вот это она открыть не могла?..» – пронеслось в голове. А в следующую секунду две детские руки с неожиданной силой толкнули его в спину, и, вскрикнув неразборчивым матом, он провалился в обволакивающую темноту подъезда.
***
Первым делом, проснувшись, Леха отметил жесткость своего падения. Ощущения походили на последствия избиения толпой. Особенно ныли грудь и левая скула, которыми он, видимо, приложился о кафель с высоты своего роста. Покряхтывая как дед, он поднялся на ноги и сунул руку в карман в поисках телефона. Пусто. Ну конечно.
Вчерашняя шелупонь стащила? Или потерял еще раньше? Шепотом ругая себя и детей в целом, как класс, самыми забористыми выражениями, он толкнул плечом дверь подъезда, шагнул за порог и замер, хлопая глазами.
Улицы за дверью не оказалось. За дверью оказался коридор.
По правую сторону тянулся ряд разномастных деревянных дверей, покрытых облупившейся краской, над которыми торчали, как бородавки, такие же разномастные плафоны. Некоторые из последних даже работали, освещая коридор тусклым, едва заметно мерцающим светом. По левую же сторону располагались окна с деревянными рамами старого образца и подоконниками, покрытыми пылью и размашисто вырезанными на них нецензурными восклицаниями. У одного из окон, не глядя наружу, мрачно курила потрепанного вида женщина в коротком халате.
– З-звините, – осторожно окликнул ее Леха заплетающимся языком, подойдя на пару шагов. – Не подскажете, где тут выход?
– Еще одного Шелупонь привела, – процедила незнакомка сквозь зубы, смерив Леху недовольным взглядом, и качнула головой в сторону дальнего конца коридора. – К Коменданту все вопросы. За поворотом кабинет, не пропустишь.
– Спасибо, – растерянно пробормотал Леха и двинулся в указанном направлении.
Почти дойдя до поворота, он бросил взгляд в окно, но ничего не увидел. Точнее, увидел сплошное серое ничто.
«Не знал, что у нас бывают такие туманы», – подумал он мимоходом. Останавливаться Леха не стал – очень уж хотелось поскорее найти выход.
За поворотом оказался почти такой же коридор, только уже без окон. По правую руку обнаружился прокуренный лестничный пролет с щербатыми бетонными ступеньками, одинаково равнодушно уходящими вверх и вниз.
По левую же шел ряд уже знакомых на вид дверей. Над первой вместо плафона висела неожиданно ярко-алая табличка с надписью позолоченными буквами: «Комендантъ». За неимением лучшего варианта, Леха пожал плечами, постучал в нее и, не дожидаясь ответа, вошел.
Кабинет коменданта оказался освещен даже хуже, чем коридоры. В нем не было окон, а единственным источником света была старая на вид настольная лампа. За столом сидел усатый мужчина неопределенного возраста в офицерской форме времен Первой Мировой. Перед ним лежала стопка листов бумаги с какими-то списками, и он был занят тем, что дописывал на одном из них что-то мелким, убористым почерком. Под рукой у него поблескивал черным металлом старинный люгер. Сувенир? Или зажигалка?
– Кто таков? – спокойным начальственным тоном спросил он вторженца, едва удостоив того взглядом.
– Алексей, – растерялся Леха. – Анишин. Мне сказали… я тут ищу…
– Алексей, – протянул комендант без особого интереса. – И что полезного вы, Алексей, умеете?
Этот вопрос тоже застал Леху врасплох, но не ответить он почему-то не смог:
– Электрик я. Могу розетку починить или там выключатель. Из техники кое-что тоже…
– Электрик, – снова повторил за ним комендант будто с легкой досадой. – Надо же. Даже жаль, право слово. Но, по всем правилам общежития… Макароны или греча?
Этот вопрос окончательно поставил Леху в тупик. Пока он раздумывал, как бы перевести разговор в нужное русло, в дверь за его спиной робко постучали.
– М-мать, – тихо прорычал комендант и тут же гаркнул. – Войдите!
В дверь просочился щуплый юноша в коротком пальто. По растерянному виду Леха сразу признал в нем товарища по несчастью.
– Извините, вы не подскажете… – начал было новоприбывший.
– Кто таков? – строго оборвал его комендант.
– Гена… то есть, Геннадий. Ромашов я, – промямлил юноша.
– Что полезного умеете? – не сбавлял напора комендант.
– Ну, я вообще программист… не то чтобы умею… я учусь там, в институте…«си» как раз проходим…
– Программист? – из-под усов коменданта сверкнула довольная, но немного печальная улыбка. – Хорошо. Даже очень хорошо!
Люгер вдруг оказался у него в руке, а в следующее мгновение раздался оглушительный хлопок. Юноша издал странный, свистящий вздох и повис на лехином плече. Тот успел перевести ошалелый взгляд с него на коменданта и обратно, когда пальцы юноши разжались, и он с шорохом осел на пол, как какая-нибудь куча тряпья.
– Убили, – выдохнул Леха, отказываясь верить в происходящее.
– По всем правилам общежития, – важно кивнул комендант, аккуратно положив дымящийся пистолет на стол. – Баба Варя теперь такой супчик сварганит – просто мое почтение…
Супчик? Из человека?!
Борясь с тошнотой и почти теряя сознание, Леха вывалился из кабинета в коридор и побежал. Мелькали мимо двери, окна, редкие хмурые лица, прокуренные лестничные пролеты, тусклые плафоны и ржавые батареи. Леха Анишин в целом умел бегать, но никогда еще ему не доводилось убегать так отчаянно.
***
– Жвачку будете?
Леха всхрапнул, дернулся и сверзился с подоконника на пол. Тело болело еще сильнее, чем до сна: все же подоконники – вещь для этого не приспособленная. Перед глазами вдруг оказались чьи-то большущие ботинки и торчащие из них непропорционально тонкие ноги.
«Да это же та шелупонь!» – озарило его будто молнией.
Рывком поднявшись на ноги, Леха схватил девчонку за плечи и встряхнул, что было сил.
– Выход! Где выход, ну! Говори!
– Не трясите меня! – обиженно пискнула она, но смысл ее слов до адресата не дошел.
– Говори, где! – выл Леха, неистово дергая свою жертву взад-вперед. – Выход где?! Ну, говори!
– Ладно! Ладно! – отрывисто выкрикнула та в ответ. – Окно! Там! В окне! Смотрите!
Эти слова Анишин, хоть и с задержкой, но понял. Отцепившись от продолжившей по инерции шататься малявки, он прильнул к окну. Картина за ним не отличалась от вчерашней. Вернее, картины за ним попросту не было – сплошная серая пелена.
– Вон там, – девочка уверенно ткнула пальцем куда-то чуть ниже направления его взгляда. Впрочем, не менее уверенно ее палец тут же переместился в другую точку. – Или там. Не знаю.
– Просто скажи мне, где выход, – умоляюще простонал Леха.
– Вам надо увидеть! – для придания веса последнему слову девочка даже слегка подпрыгнула. – Смотрите внимательнее!
Парень послушно поднес лицо вплотную к стеклу и сощурился. Ничего. То есть, абсолютно. Не получается даже определить высоту этажа. Только эта чертова дымка слегка колеблется… или это только так кажется? Кажется, что понемногу начинают вырисовываться за ней странные, ни на что не похожие очертания. Но глаза уже слезятся от напряжения – и очертания расплываются, теряя свою эфемерную форму.
А что если, – возникает вдруг тревожная мысль, – что если там, за этой дымкой скрывается что-то неописуемо страшное? Что если с той стороны сейчас хлопнет по стеклу огромное щупальце? Или лапа с окровавленными когтями? Что если из тумана возникнет лицо, обезображенное настолько, что от одного его вида можно сойти с ума? Что если – поистине кошмарная мысль – что если там, за туманом есть ужас, вовсе лежащий за гранью человеческого воображения?
Анишин вцепился руками в подоконник, слепо ища защиты в его твердости, но ничто не способно спасти человека от его собственных мыслей.
Что если… что если это вовсе не дымка? Что если весь мир за пределами этого бесконечного дома – лишь великое серое Ничто? Огромное, безразличное, поглотившее, растворившее в себе все, что Леха когда-либо знал? Что если это Ничто проберется внутрь и точно так же растворит его самого?…
– А ну, Шелупонь, не морочь человеку голову, – раздалось откуда-то сзади, как сквозь вату.
Две крепкие на ощупь руки легли Лехе на плечи и отвернули, оттащили наконец от окна. На глаза попалась девочка, с недовольной гримасой топнувшая ногой. Чувства тревоги и какой-то непонятной тоски потихоньку отступали. Парень слегка обмяк и позволил провести себя в ближайшую дверь, покрытую облупившейся белой краской.
***
Внутреннее убранство блока оказалось таким же непрезентабельным, как ведущая к нему дверь. Старинная электроплита со следами ржавчины и одинокой кастрюлей, низенький столик на покосившихся ножках, три деревянных табурета. Сбоку – проход в тесное спальное помещение с рядом одинаковых коек, заправленных грубыми на вид бурыми покрывалами. На стенах – растрескавшаяся краска болезненно-зеленоватого цвета. На потолке – желто-коричневые разводы. А за единственным окном…
– Ты в окна-то поменьше смотри, – пробасил на ухо незнакомый голос. – Была у нас девчушка – все выглядывала там чегой-то. На два дня ее хватило, разбила об стенку голову всмятку.
Леха повернул голову и окинул все еще слегка ошалелым взглядом радушного хозяина. Им оказался жилистый мужичок в тельняшке с живым морщинистым лицом.
– Мне эта сказала… – промямлил Анишин в свое оправдание.
– Шелупонь? – мужичок сморщился и неопределенно крякнул. – Ты ее конечно слушай, а и головой думать не забывай.
– А зачем она… – начал было формулировать вопрос Леха.
– Травма у меня, дяденька, – раздался сзади знакомый жалобный голос. Леха и не заметил, как она просочилась за ними в дверь. – Сижу я, понимаете, на подоконнике, в окошко смотрю, а оно возьми и тресни. Так и вывалилась. А падать высоко-о-о было… Вот с тех пор тут и живу.
– Так ты что… – парень почувствовал, как поднимаются дыбом волосы на его руках. – Ты, типа, привидение?
Девочка, проигнорировав вопрос, вприпрыжку обогнула стол и уселась на дальний табурет, весело болтая ногами.
– Арсений, – представился мужичок и с наигранной серьезностью протянул руку.
– Алексей, – растерянно ответил Леха и на автомате пожал ее. – Что… что у вас здесь происходит?
– Новенький? – мужичок обнажил в улыбке неполный комплект грязно-желтых зубов. – Тут такое дело – за минуту и не объяснишь… Глаша! У тебя кипит!
Кастрюля на плите и вправду начала громко булькать. На зов в кухню вкатилась полная женщина в бигудях и засаленном переднике, едва удостоившая гостей взглядом.
– Голодный, поди, – подмигнул Арсений Лехе.
– Да, – признался тот. – Спасибо.
Глаша молча поставила на стол две тарелки и наполнила неожиданно аппетитным на вид бульоном. Лехин живот громко заурчал в предвкушении.
– А нет ли у тебя, Алексей, чего-нибудь, так сказать, для сугреву? – с нескрываемо отчаянной надеждой поинтересовался хозяин, поигрывая ложкой в руке.
– Нет, – вздохнул Анишин и принялся за трапезу, продолжая говорить между ложками. – Самому бы не помешало. Тут такая жесть была. Знаете же местного коменданта?
– Как же не знать, – кивнул Арсений, вытирая тыльной стороной ладони бульон с подбородка.
– Он человека убил, представляете? – Леха содрогнулся, воссоздав в голове эту сцену. – И сказал, что из него суп сделают…
– Баба Варя, – снова задумчиво кивнул хозяин.
Воображение Анишина в красках нарисовало ему огромную инфернальную старуху с развевающимися седыми космами, с жутким хохотом помешивающую свое варево в чугунном котле.
– Очень тебя понимаю, – Арсений зачерпнул еще ложку и поднес ее к лицу. – Дикость, само собой, несусветная. Где ж это видано, чтобы живого человека – и в суп? А только посиди с мое на постной грече. Небось, уже через месяц задумаешься… – он качнул ложкой вверх-вниз и несколько капель бульона упали обратно в тарелку. – Может, ежли я одну юшечку только, то это и ничего, а?..
На несколько секунд повисла тишина – до Лехи не сразу дошел смысл сказанного. Когда же наконец дошел, парень вскочил, опрокинув свой табурет, и тут же согнулся в приступе рвоты. Единственным его желанием на тот момент было исторгнуть из себя всю проглоченную ранее «юшечку» без остатка. Девочка, сидевшая до сих пор тихо, захохотала в голос, показывая на него пальцем. Хозяйка с досадой плюнула, видимо, жалея напрасно потраченный продукт.
– Ну ты чего, ты чего, – успокаивающе потянулся к гостю Арсений.
– Не трогайте! – крикнул Леха и отскочил к двери. – Не подходите! Убью нахер!
Хозяин с печальным вздохом послушно опустился обратно на свой табурет, а гость, с трудом справившись с простеньким замком, вывалился в коридор и быстро зашагал прочь.
***
Каждый встреченный на пути человек теперь имел в глазах Лехи особую, жутковатую ауру. Обходя редких, к счастью, жильцов по самой дальней траектории, он вглядывался в их тоскливые лица и задавался вопросом: а этот тоже ест «одну юшечку»? Или не только?
А выхода все не было. Леха не имел представления, сколько километров он уже прошел по этим тусклым, обшарпанным коридорам. Три раза он думал, что добрался до первого этажа, но каждый раз находил лестницу, ведущую ниже. Посещала его мысль о том, чтобы разбить окно и просто выпрыгнуть, но страх перед серым туманом был куда сильнее. Где-то в глубине души парень уже понемногу смирялся с мыслью о том, что выхода и не будет.
Завернув за угол, Анишин дернулся и прижался к левой стене. Справа на подоконнике, задорно болтая ногами, сидел парнишка лет тринадцати в старинной форме гимназиста. Он казался смутно знакомым, как давно забытый друг детства, хоть это и было невозможно ввиду большой разницы в возрасте. Другие жильцы дома лишь молча провожали Леху взглядами, но этот будто только его и ждал.
– Жвачку будете? – беззаботно спросил он, спрыгнув с подоконника.
Леха сжался, инстинктивно готовясь бить или бежать.
– Вот так номер, – хохотнул парнишка. – Своих не узнает! Напрягитесь, дяденька, знаете ведь, как меня зовут.
– Не лезь, шелупонь, – пытаясь звучать угрожающе, прорычал Леха.
– Знаете, – удовлетворенно кивнул парнишка. – Давайте я вас в награду проведу куда-нибудь. Куда хотите?
– К выходу, – с остатками смутной надежды выдохнул Леха.
– Еще чего, – снова хохотнула Шелупонь. – Нет отсюда выхода, дяденька. Вторая попытка, так и быть. Ну?
– Подальше от людей, – смиренно вздохнул Анишин.
– А вот это можно, – Шелупонь отряхнула заднюю сторону своих коротких брюк и махнула рукой. – Айда за мной, не отставайте.
***
Коридоры сменялись лестницами, лестницы – коридорами. Странная парочка уходила по бесконечному зданию все ниже и ниже. Если верхние этажи здания производили впечатление старых и неухоженных, то нижние оказались вовсе практически не жилыми. За последние полчаса Леха не видел ни одного человека, кроме своего спутника (или спутницы?), многие двери были распахнуты, а помещения за ними – пусты и безжизненны. Все меньше становилось света. Все больше становилось пыли.
– Здесь! – радостно воскликнула Шелупонь, сворачивая на очередную лестницу. – Здесь начинается подвал. Ни одного человека там не встретите, честное пионерское!
Эта лестница оказалась короче предыдущих и упиралась в тяжелую металлическую дверь. Потребовалось несколько минут совместных усилий, чтобы сдвинуть ее с места. Проскользнув внутрь за своим провожатым, Леха замер на минуту, оглядывая новое для себя пространство.
Потолок здесь был ниже, чем в коридорах наверху. Кроме того, по нему проходили разнокалиберные трубы, из-за чего двигаться в полный рост можно было только вдоль грубых бетонных стен. Под ногами тихо чавкали и хлюпали мелкие лужи, покрывающие почти весь пол. Освещали все это великолепие редкие голые лампочки, соединенные небрежно закрепленным проводом. На несколько секунд Лехе даже захотелось обратно, в казавшиеся уже почти что уютными коридоры. Но мысль о жильцах-людоедах погнала его дальше, следом за Шелупонью.
– Вот в таком подвале меня когда-то и заперли, – жалобно протянул провожатый, не сбавляя, впрочем, шаг. – Воду пришлось со стен слизывать, но без еды все одно долго прожить нельзя. Так и не нашли меня. Вот с тех пор здесь и околачиваюсь.
Что-то у Лехи в голове не сложилось, но на повестке стоял более насущный вопрос:
– А куда мы придем? – спросил он, нагнав своего провожатого.
– Это общежитие, – пожал плечами тот, не сбавляя шаг. – Куда не иди, а из него не выберешься. Если очень долго идти, может быть, выйдем из подвала в другом крыле здания. Или просто упремся в тупик. А может он так и будет длиться бесконечно. Вы, дяденька, этого ведь хотели? «Подальше от людей», да?
Леха мрачно промолчал. И в тишине, нарушаемой лишь шагами, он вдруг услышал в отдалении посторонний отзвук. Парень замер. Сделав еще несколько шагов, остановился и его спутник. Теперь сомнений быть не могло – где-то далеко впереди что-то мягко постукивало по трубам.
– Что это? – шепотом спросил Леха. – Ты же говорил, здесь никого нет!
Стук постепенно приближался. И понемногу ускорялся при этом: шлеп-шлеп-шлеп.
– Неправда. Я говорил, что здесь нет людей, – весело отозвалась Шелупонь.
– И что это должно значить?! – Анишина решительно одолевали злость и смутный, не оформившийся еще страх.
– То и должно, – лжегимназист сплюнул себе под ноги и прислонился спиной к стене. – Знакомьтесь, дяденька, с местными. А если не хотите, то я бы на вашем месте брал разбег.
Что-то закрыло собой свет самой дальней из видимых лампочек в паре десятков метров. Звук приближался все быстрее. Несколько… нет, больше. Десятки маленьких ладошек по трубам под потолком: шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-шлеп…
Леха развернулся и, не помня себя, бросился к выходу из подвала. Каннибалы уже не казались ему такой уж страшной проблемой. Всем своим нутром он чуял: то, что ползет к нему по трубам – гораздо, гораздо хуже.
***
– Молодой человек… молодой человек! Вы живы?
Леха не знал, сколько прошло времени с тех пор, как он выбрался из подвала. Ровная серость за окном, насколько позволял увидеть осторожный, беглый взгляд, не меняла своего оттенка с течением дня, а часов у него никогда не было. Он бродил по одинаковым полутемным коридорам, пил воду с привкусом ржавчины прямо из кранов, спал на голых койках в пустых комнатах – больше от тоски и безнадеги, чем от настоящей усталости. Людей в этой части здания он не встречал. До сих пор.
Не успев толком проснуться, Леха открыл глаза и осовело уставился на нарушителя своего спокойствия. Им оказался невысокий мужичок в слишком маленькой и явно не идущей ему джинсовой куртке. На его остром носу красовались большие круглые очки с треснутым левым стеклом, на плече висел рюкзак с одной лямкой, а редкие седые волосы были забавно всклокочены.
Убедившись, что Леха жив, странный незнакомец выставил перед собой руки и поспешно попятился. Сам Леха же наконец вспомнил весь ужас своей ситуации и в свою очередь дернулся назад, крепко приложившись затылком об стену.
– Я проблем не ищу, – поспешно выпалил незнакомец. – Просто вы, кажется, далековато забрались от остальных, вот я и подумал…
– Что подумал? – буркнул Анишин, приняв сидячее положение и потирая ушибленный затылок. – Что меня можно сожрать?
– Нет-нет, – мужичок в очках замахал руками. – Что вы! Я этих порядков не придерживаюсь. Да и другие нападать бы не стали – не звери ведь. Кому здесь жить, а кому нет, решает только Комендант.
– Себе подобных жрут – и не звери? – саркастически усмехнулся Леха. – Ну-ну. Иди, мужик, куда шел, и без тебя тошно.
– Так может помощь какая нужна? – незнакомец осторожно протянул руку для пожатия. – Меня Иннокентием звать.
– Не надо мне ничего, – пробурчал Леха, игнорируя руку.
«Еще немного – и я от голода сдохну», – пробурчал в ответ его желудок.
–
Есть хотите? – просиял Иннокентий. – Так у меня ж тут есть это самое…
–
Юшечка? – снова мрачно усмехнулся Леха. – Нет уж, не надо мне вашей еды.
– Да говорю вам, не из таких я! – Иннокентий скинул с плеча рюкзак и зарылся в него обеими руками. – Вот честное профессорское, не из таких! Котелок у меня с собой, да макароны в пакете. Тут, в общежитии, мало что есть, но уж этого добра – чуть не в каждой кладовой навалом. Я с собой-то таскаю так, на всякий пожарный случай, да вот он, случай-то и выпал. А вода в кране должна быть, только надо ржавчине дать протечь. Ну, что, молодой человек, составите старику компанию за обедом?
***
Закинув в рот первую ложку обжигающе горячих пресных макарон-«ракушек», Леха едва сдержался, чтобы не застонать в голос от наслаждения. Сколько времени он блуждал по бесконечному зданию на голодный желудок? Он не смог бы сказать даже примерно. Могла пройти уже целая неделя, а могла и всего пара дней.
– А вы давно здесь? – обратился он к Иннокентию.
– Поди, знай, – крякнул тот с горьковатой усмешкой. – Пытался я из местного хлама что-то навроде водяных часов соорудить. Воронку нашел, трубку узенькую, кастрюлю с высоким бортом, отметки на глазок нацарапал. Стал крепить систему – разваливается, хоть ты тресни. Мучился с ней, мучился – кое-как приладил, стою, воронку руками придерживаю – уже просто из спортивного интереса. И что бы вы думали?
– Что? – заинтересовался Леха, не забывая, впрочем, работать ложкой.
– Вода по трубке не течет – вот, что! – Иннокентий с досадой хлопнул себя по колену. – С одного конца затекает, а с другого – хоть бы капля вышла! Такому нас в университетах не учили, знаете ли. Смотрел я на это дело, смотрел, плюнул да разобрал к чертовой бабушке. Несу хлам в кладовку, а навстречу Шелупонь. Глаза хитрющие – ничего, говорит, у вас, дяденька, не получится, не по правилам это. Так и провалился эксперимент. Тогда-то я и подумал: что толку мне на одном месте сидеть? Не такого, знаете ли, я склада. Мне знания нужны. Как наркотик, понимаете? Потому из университета и не ушел до самых седин. Вот с тех пор и брожу тут, как неприкаянный. Исследую, насколько Шелупонь позволяет.
– В каком смысле «позволяет»? – переспросил Анишин. – Она ж мелкая.
– Мелкая-то мелкая… – Иннокентий многозначительно цыкнул зубом. – А только супротив ее воли и команда силачей ничего не сделает. Думал я карту составить – здание-то большое. Досоставлялся до того, что ум за разум стал заходить. Помню, одну и ту же комнату в пяти разных коридорах нашел. Или вот еще случай был: выхожу в экспедицию – спускаюсь по лестнице на два этажа, возвращаюсь – снова на два этажа вниз. Прохожу к себе, начинаю зарисовывать на память, и тут доходит… и Шелупонь тут как тут: «Не по правилам это, дяденька». Я вам, молодой человек, так скажу: не знаю, что она такое и какую роль играет, но коль захочет – на ровном месте заплутаешь. Не то восприятие наше мнет, как пластилин, не то само здание…
– И что, совсем ничего узнать не получается? – Леха выловил из котелка последнюю макаронину и с тяжелым вздохом блаженного переедания отправил в рот.
– Да так, то-се – обрывки, – Иннокентий поправил очки. – Но обрывки крайне любопытные. Как-то раз встретил коллегу-профессора. Разговорились мы об университетской жизни, и оказалось, что перед попаданием сюда он жил без малого за сотню лет до меня, а сам знавал тех, кто еще дольше. А еще он был уверен, что находится не в каком-то там общежитии, а в настоящем, хоть и скромном, пансионе. Наводит на размышления, а?
– Э-э-э… – Леха смущенно почесал затылок. – На какие?
– Есть у меня гипотеза, – Иннокентий сощурился и важно почесал нос. – Насчет местной традиции каннибализма. Что если здание существует уже не одну сотню, а то и тысячу лет, постепенно меняя форму, не слишком гибко, но подстраиваясь под новых жильцов? Что если оно – и законы, по которым оно живет – сформировались задолго до появления тех законов, по которым привыкли жить мы с вами?
Анишин почувствовал, что его голова пошла кругом.
– Тогда встает закономерный вопрос, – продолжал рассуждать Иннокентий. – А кто же тогда такая Шелупонь? Проводник этих самых законов или их автор? Что если изменения, что мы видим в здании, имеют источник в ее разуме? Она наблюдает за нами, учится – хоть и медленно – и меняясь сама, меняет нашу печальную новую действительность. Вот, молодой человек, к каким бредням способен прийти старческий ум от скуки и одиночества, – Иннокентий хрипло рассмеялся. – Но это все пустое. Я же хочу поставить один настоящий эксперимент. Возможно, последний в жизни.
– Это вы о чем? – Леха сглотнул нехорошее предчувствие, но оно упрямо поднялось снова.
– Вы, молодой человек, не интересовались, что ждет нас там, снаружи здания? Знаю, что интересовались, это каждому в голову приходит. А только чуть не в каждом блоке есть история, как люди голову теряли без возврата, просто вглядываясь в этот чертов туман. Я же хочу пойти дальше – разбить окно и попробовать спуститься.
– Может, не надо? – Леха снова сглотнул, а Иннокентий снова засмеялся.
– Как не надо? Где же ваш дух естествоиспытателя, молодой человек? Так или иначе, для себя я все решил – тошно мне здесь, как вы сказали. Присутствовать при этом я вас не заставляю. Попрошу о другом: встаньте снаружи у двери и слушайте. Если все хорошо, я подам голос. Если нет… бегите, не оглядываясь, и донесите это знание до других, может иного старого дурака оно убережет. Что скажете, сделаете для меня эту малость?
Поколебавшись, с тяжелым сердцем Анишин кивнул.
– Вот и славно, – Иннокентий в предвкушении потер ладони. – Ну-с, тогда расскажите мне напоследок, не встречалось ли вам в общежитии чего-то необычного?
– Более необычного, чем бесконечное здание, населенное каннибалами? – невесело усмехнулся Леха. – Ну, недавно я побывал в подвале…
– В подвале? – еще больше оживился Иннокентий. – Сделайте милость, расскажите подробнее. Я даже не знал, что здесь есть подвал!..
***
Леха стоял, приложившись ухом к бледно-зеленой деревянной двери и слушал. Прошел уже, наверное, не один час с момента, когда он услышал с той стороны бодрое «Р-раз!» и звон битого стекла. С тех пор по обе стороны двери стояла тяжелая, давящая тишина. Ни крика, ни вздоха, ни даже предсмертного хрипа. Будто профессор вместе со своим рюкзаком, очками и джинсовой курткой растворился в тумане без остатка.
– Жвачку будете?
Леха подпрыгнул, издав жалкое «И-ить», и развернулся. Перед ним стояла странно знакомая почти взрослая девица в вызывающе короткой юбке и протягивала початую упаковку жвачки со стертым до неузнаваемости названием.
– Я тут жду… – пробормотал Анишин, указав себе за спину.
– Чего? – Шелупонь насмешливо склонила голову набок.
– Там профессор, он… – Леха обернулся и обомлел.
Бледно-зеленая дверь исчезла. На ее месте была сплошная стена, покрытая неровной штукатуркой, и выглядела она так, будто никакой двери на этом месте вовсе никогда не было. Леха провел по стене рукой, легонько стукнул костяшками. Ничего. Какого черта?!
– Так будете или нет?
Леха, поколебавшись немного, снова повернулся к собеседнице и машинально протянул руку, но Шелупонь тут же спрятала упаковку за спину:
– А фигушки! Сначала – к Коменданту.
На языке Анишина крутились целые стаи вопросов, но взглянув в насмешливые глаза Шелупони, он проглотил их, не задавая, и почти безучастно ответил.
– Ладно. Веди.
***
Дорога заняла не так долго, как ожидал Леха. Может быть, Шелупонь знала короткий путь. Или он все это время ходил кругами. Или пространство общежития устроено так, что до Коменданта можно легко добраться из любой точки. Так или иначе, минут через двадцать Анишин уже стоял перед дверью с ярко-алой табличкой.
Отчего-то он чувствовал себя виноватым перед строгим усачом. Но, помявшись с минуту, все же решился – постучал и вошел в кабинет.
Теплое пятно света от настольной лампы. Сурово поблескивающий люгер. Бумаги со списками, усы и старинная форма. Все в точности, как в прошлый раз.
– А, Алексей… Образумились, стало быть, – добродушно проворчал Комендант. – Теперь-то оформитесь по всем правилам общежития?
– А у меня есть выбор? – вздохнул Леха.
– Ничего, – Комендант поднялся со своего стула и с хрустом размял затекшие от сидячей работы плечи. – Пообвыкнетесь еще. Поначалу тяжело, я понимаю. Но и вы поймите: раз попали к нам, значит, так было нужно.
– Кому нужно? – Лехин голос дрогнул и с губ сорвался наивный вопрос, который он, тем не менее, не мог не задать. – Почему вы людей едите?
Комендант задумчиво подкрутил ус, подбирая слова.
– Видите ли, – начал он медленно. – Шелупонь приводит сюда тех, кто утратит смысл жизни. Утратит предназначение – что-то, что связывает нас друг с другом и с окружающим миром. Это место живет по законам более древним, чем само человечество. Здесь каждый получает новое предназначение – пользу, которую он принесет остальным. И если своими действиями он эту пользу принести не способен, то должен стать для нуждающихся пищей. Поверьте, не сразу, но вы поймете – мало какая судьба может быть благороднее. Таковы правила общежития.
– Жестокие правила, – произнес Анишин с горечью и осуждением. – Зачем вы их такими установили? Их нужно изменить!
– О, их установил не я, – с не меньшей горечью отозвался Комендант. – И не в моей власти их менять. Я просто служу на этом месте силе, которую сам не до конца понимаю. Только вы и ее винить не спешите. Ведь она – покровительница потерянных – самая потерянная и самая несчастная из нас, потому как потеряла даже сама себя. Но довольно рассуждений. Вам, юноша, и так уже есть, что обдумать. Пойдемте, я покажу вашу комнату. У бабы Вари в блоке как раз недавно освободилось место, когда один товарищ к друзьям этажом выше перебрался. Думаю, вам полезно будет познакомиться с ней.
Перед мысленным взором Анишина вновь предстали седые космы и котел с чудовищным варевом, но он был слишком раздавлен, чтобы спорить.
Выйдя из кабинета, Леха увидел коротко стриженую детскую макушку, торчащую меж лестничных перилл напротив.
– Не балуйся, Шелупонь, – по-отечески мягко рыкнул Комендант, запирая кабинет на ключ. – Упадешь же.
Ребенок повернулся к нему и скорчил рожу, но голову все же убрал.
– А я уже упала, – донесся сверху жалобный голос. – Четыре этажа головой пересчитала. Больно было – аж жуть. Вот с тех пор…
Проходя мимо, Леха бросил взгляд вверх по лестнице. Там, в темноте пролета, пульсировало и извивалось что-то большое и бесформенное. Что-то знакомое и родное, как первый друг в детском саду, как блины с вареньем на завтрак. Но Комендант уже двинулся дальше по коридору и Леха поспешил за ним следом.
Искомый блок оказался всего в паре минут ходьбы от кабинета. Комендант трижды стукнул в дверь костяшками пальцев и посторонился, пропуская нового жильца вперед.
– Иду-иду, – послышался с той стороны приглушенный голос.
Через минуту замок щелкнул и дверь отворилась. На пороге, подслеповато щурясь, стояла старушка с благообразным седым пучком на макушке, едва достающая ростом Анишину до плеча. На ней был синий махровый халат почти до пола и мягкие на вид коричневые тапочки.
– Никак соседушку мне нового привели, – радостно всплеснула руками она.
– Так точно, Варвара Митревна, – подтвердил Комендант. – Знакомьтесь, это Алексей, электрик, а это повариха наша, баб Варя.
– Очень приятно, – выдавил Леха.
– Ой, да вы заходите! – старушка пригласительно махнула рукой. – Чайком хоть угощу, раз такое дело.
– Некогда, Варвара Митревна, – с сожалением покачал головой Комендант. – Служба, понимаете. Так что вы уж без меня пообщайтесь.
***
Чай оказался почти безвкусным, но Леха, успевший уже от него отвыкнуть, наслаждался каждым глотком, между делом оглядывая окружающее пространство. Кухня бабы Вари была несколько больше, чем в других блоках, а один из углов был огорожен раздвижной ширмой. Эта ширма внушала неприятное чувство тревоги, но почему-то куда меньшей, чем можно было бы ожидать. И все же…
– И все же, я не понимаю, – Леха опустил голову и сглотнул вдруг подступившие к горлу слезы. – Почему я здесь? Почему я не могу уйти? Почему…
– Ну-ну, – проворковала Варвара Митревна. – Все ты, милый, знаешь, только признать не можешь. Вот скажи, что последнее помнишь перед тем, как попал в общежитие?
– Я… – Леха густо покраснел от стыда. – Я много выпил и… ну… лежал на улице…
– Это в каком же месяце? – уточнила бабушка, помешивая ложечкой несуществующий сахар в чае.
– В феврале… – Леха затряс головой, отказываясь принимать собственную догадку.
– Эх, молодежь, – вздохнула баба Варя. – Не бережете вы себя. Ты, милый мой, седьмой уже на моей памяти, кто в пьяном виде в сугробе уснул…
– Я не понимаю, – прошептал Анишин, запустив руки себе в волосы. – Не понимаю…
– Эх-эх-эх… – теплая и мягкая рука ласково погладила его по затылку. – Тут вот ведь, какая штука. В старину, милый мой, люди верили, что есть на Земле райский сад, и гуляет по этому саду добрый старец, который его для них создал. И я тоже верю, что есть и сад, и старец этот. Только не для нас, понимаешь? – старушка вздохнула и отхлебнула чай из кружки. – Для нас – общежитие. Общежитие и Шелупонь.
На несколько минут повисла тишина.
Леха думал о своей бездарно загубленной жизни и беззвучно плакал. Баба Варя раздумывала, чем бы его отвлечь.
– Ты ведь, милый мой, электрик?
Анишин отрешенно кивнул.
– Так может, посмотришь электричество в комнате? Что-то оно искрит, когда я эту штуковину новомодную включаю… капятильник, вот.
– Что? – приподнял голову Леха.
– Капятильник, – повторила старушка и, подумав, пояснила. – Который капяток капятит. Ты уж посмотри, милый мой, а я тебе за это… – она перешла на заговорщицкий шепот. – Малинового варенья банку дам. Последняя осталась, но для хорошего человека не жалко. Как там, бишь, товарищ Комендант говорит? По всем правилам общежития?
– Точно, – кивнул Леха и улыбнулся сквозь слезы. – По всем правилам общежития.
Мальчик, которого не было
Валентин хмуро месил ногами до неузнаваемости грязный ноябрьский снег. Подняв воротник короткого черного пальто, он бросил угрюмый взгляд на дорогу перед собой и зябко поежился. Его глаза тут же снова заволокла почти незаметная взгляду пелена. Он шел по следу. По следу, которого даже не видел.
Часом ранее он сидел в странноватой, но, по крайней мере, теплой гостиной и пытался понять, чем же она ему не нравится.
– …а главное – какой умный стал! – лился в его левое ухо безостановочный поток слов, своей назойливостью похожий на комариный писк. Слово «умный» звучало в нем как страшное оскорбление. – Где начитался – ума не приложу. Книги, телевизор, интернет – все под присмотром. А как ввернет какую-нибудь фразочку – хоть стой, хоть падай. Говорю ему, подстригись, чучело, не то сама обстригу, не рад будешь, а он мне про обуз какой-то. Да не было у нас в Советском Союзе никаких обузов, вот выдумают тоже…
Гостиная была оформлена в теплых, успокаивающих по задумке тонах, но вместо этого наполнявшие ее вещи страшно давили своей духотой. От выцветшего ковра с вышитым изображением каких-то крестьян, тянущих телегу по лесной дороге, веяло непередаваемой тоской. Угловатый деревянный стул, на котором сидел Валентин, будто со злостью давил снизу на ягодицы, отчего они затекли с совершенно феноменальной скоростью. В потрепанном бежевом диване, который заняли его наниматели, даже на расстоянии чувствовались торчащие под жесткой обивкой колючие пружины. Массивный дубовый шкаф-стенка со множеством ящичков и полочек, забитых бесполезным, никогда не использовавшимся барахлом, казалось, вовсе грозил раздавить одним своим видом.
– …я ж его как щенка облупленного знаю, – перехватил нить повествования более грубый и низкий голос. – Он – что? Ноль без палочки, вот что. Ничего не знает, не умеет и учиться не хочет. У всех дети как дети, а наш – ну весь из себя какой-то не такой. Еще бы они его уму-разуму не учили в школе. Ну, ничего, я эту новомодную дурь из него еще выбью. Вы только найдите, куда он сбежал, а мы уж тут, того, справимся.
– Ну куда он мог уйти? – плаксиво затянула женщина и шумно высморкалась в болезненно белый платок с идиотскими рюшечками по краям. – Ума не приложу. Он же у нас совсем домашний, никуда не ходит, не общается ни с кем. Ой, зачем, ну зачем он сбежал, стыд-позор, прости, господи…
«Я бы тоже сбежал, – подумал Валентин. – И ни за что бы больше не вернулся».
Браться за эту работу ужасно не хотелось. Было что-то неправильное в том, чтобы возвращать беглеца в это место. Все равно, что гнаться за удравшим с живодерни соболем. Но с другой стороны, мальчику могла грозить опасность. Без еды и воды, да при ночных заморозках – медленная, мучительная смерть.
Было и еще какое-то ощущение по поводу этого дела. Чутье почти кричало Валентину, что что-то здесь не так. Родители много говорят, но точно чего-то недоговаривают, упуская в своем рассказе что-то очень важное. Но выпытывать у них информацию, угадывая нужный наводящий вопрос, не хотелось еще больше. Валентин наконец поднялся с негостеприимного стула, прервав тем самым пустившуюся уже по второму кругу речь, строго поправил очки с узкими прямоугольными стеклами и с нажимом спросил:
– Вы же понимаете специфику моей работы? Я беру деньги вперед и не даю никаких гарантий. На вашем месте я бы просто положился на полицию.
– Да ничего она не сделает, полиция эта, – театрально всплеснула руками женщина, выронив платок. – Им-то что, дело открыли – дело закрыли, что есть человек, что нету. А нам-то, нам-то как людям в глаза смотреть? Это же такой позор, что соседи подумают? И из школы уже звонили… Не жалко нам денег, постарайтесь только нашу бестолочь вернуть.
Что-то в голове Валентина щелкнуло, будто встал на свое место важный кусочек паззла, но он не успел его уловить и тут же потерял среди бесчисленного множества других. Скомканно попрощавшись, он прямо-таки вывалился сперва в прокуренный подъезд, а затем на холодную улицу.
Теперь же он хмуро месил ногами до неузнаваемости грязный ноябрьский снег. Он представлял подростка в смешной вязаной шапке с синим помпоном, бегущего из того ужасного места, которое ему приходилось называть домом. Представлял – и шел за ним следом. Он не знал, как это правильно называется, не знал, как это работает, но это работало с достаточной степенью надежности, чтобы он мог называть себя дурацким, напыщенным словом «экстрасенс». Валентин не видел ничего экстраординарного в своей работе. Он просто делал, что умел, и получал деньги за то, что делал.
Ноги вынесли его с относительно оживленной улицы через тихий сквозной дворик на огромный по местным меркам пустырь. Валентин остановился и окинул еще более помрачневшим взглядом здание, нависающее над припорошенной все тем же снегом голой землей. Он знал, что это за место. Неприятное, даже опасное место, но поворачивать назад было поздно. Да и, если судить по совести, мальчика, нашедшего едва ли не худшее из возможных укрытий от ветра, нужно было спасать.
Кто знает, что могло случиться с ним в заброшенной много лет назад детской больнице.
***
Висящая на одной петле и собственном упрямстве дверь равнодушно качнулась, когда Валентин ступил на опасную территорию. На секунду ему показалось, что его нос уловил слабый «медицинский» запах дезинфекции. Но нет, на самом деле внутри пахло только пылью и – только у самого входа, совсем немного – мочой. Пол был усыпан обвалившейся штукатуркой, которую разбавляли лишь несколько шприцев (очевидно, появившихся здесь уже после закрытия) и одинокая бутылка из-под крепкого пива с остатками жидкости внутри.
Со стены, чуть дальше по коридору, на Валентина вылупился полустершийся нарисованный зверек, похожий не то на кота с круглыми ушами, не то на какого-то грызуна с пушистым хвостом. Больше всего от времени досталось глазам. Два огромных слепых пятна без остатков радужки или зрачков. Жуткий взгляд. Будто навеки посмертно застывший в каком-то дебильном восторге.
Сделав несколько шагов по коридору, Валентин ясно почувствовал: его вторжение не осталось незамеченным. Куда бы он ни обращал лицо, в затылок жадно впивались невидимые взгляды. «Еще один пришел, – говорили они. – Еще один останется с нами».
– Нет, – тихо ответил вторженец, стараясь убедить скорее себя, чем кого-то еще. – Я живой. Живой.
След вел вглубь здания, мимо жутковатого рисунка и нескольких других, которые экстрасенс предпочел не разглядывать. Мимо одинаковых пустых кабинетов, лишь в одном из которых сломанным грибом торчало пыльное гинекологическое кресло. Мимо лестничного пролета, и, наконец, в тесное помещение, бывшее, вероятно, подсобным. На его полках покоились ветхие коробки с твердым и холодным содержимым, а на полу был оставлен мешок с какими-то бурыми тряпками. Несколько из последних валялись, брошенные, отдельно, формируя что-то вроде подстилки или неряшливого гнезда.
Вот оно.
Валентин присел на корточки и брезгливо ткнул пальцем одну из тряпок. Одеяла. Колючие, жесткие, пыльные одеяла. Кто-то был здесь недавно. Кто-то, кто отчаянно пытался хоть немного согреться в промерзшем насквозь заброшенном здании. Кто-то маленький, немного напуганный и очень несчастный. Кто-то в шапке со смешным синим помпоном.
Экстрасенс осторожно, чтобы не спугнуть добровольное наваждение, присел на мешок, сглотнул все плотнее подступавший к горлу страх (я живой… точно, живой) и закрыл глаза. Пара минут в полной темноте и тишине – и он стал различать смутные очертания, постепенно складывавшиеся в ту самую картинку, которую он ожидал увидеть.
Впрочем… не совсем.
***
– Ну и откуда она здесь? – прошипел раздраженно-сосредоточенный девичий голос.
– А я почем знаю? – ее совсем юный собеседник тихо шмыгнул носом. – Я только спустился этаж одним глазком проверить, смотрю – дверь открыта и она тут эт» само… лежит.
– Сколько раз тебе говорить, чтоб один не шастал, – раздался тихий хлопок подзатыльника. – Ты б еще в зеркало какое глянул «одним глазком проверить». Ну, ткни ее хоть пальцем, раз такой смелый.
– Сама ткни, – обиженно пробурчал смельчак и шмыгнул громче. – Вдруг она эт» само… ну, из этих.
– Н-не из эт-тих, – вмешался третий голос, в котором слышалась напряженная борьба с заиканием. – Они с-с-с… сами нас н-наход-дят. Н-не спят в к-к-кл…
– Ну тогда тебе и флаг в руки, – перебила его девушка.
– И перышко в зад, – поддержал ее собеседник, заработав этим еще один легкий подзатыльник.
Тихий, осторожный шаг в ее сторону. Еще один. И тут она вспомнила, где находится и проснулась окончательно.
– Шевелится! – взвизгнул самый маленький из троицы, юркнув за спину высокой девушки.
– Тихо, – шикнула та, не сводя глаз с угрозы. – Правило, как учили! Главное – понять правило…
– Она н-не из эт-т-т… – упрямо повторил заика, но тоже немного отступил, вытянув перед собой странно подергивающую всеми мышцами попеременно руку. – Т-ты к-к-к…
– Кто? – пискнул мелкий из-за чужой спины.
Оккупантка кладовки наконец выпуталась из одеял, подняв облако пыли, и, в свою очередь, подалась назад, прижавшись спиной к полкам. Ее руки нашарили в одеялах небольшого плюшевого медведя и рефлекторно выставили перед ней как смехотворно слабый щит. Незнакомцы не выглядели угрозой, но она привыкла не ждать от детей ничего хорошего, а потому морально готовилась к обороне. Собрав в кулак всю свою храбрость (достаточно маленькую, чтобы поместиться в ее кулаке), она с вызовом вскинула голову и ответила:
– Я Диана. А вы?
Ненадолго воцарилось молчание. Единственным, что нарушало немую и бездвижную сцену, было сбивчивое дыхание подростка, стоявшего к новоприбывшей ближе всех. Присмотревшись к нему внимательнее, она заметила, что подергивается у него не только рука. Его лицо то и дело заметно пронзало судорогой, а кадык почти безостановочно ходил взад-вперед. Неужели настолько боится?
– Похоже, и правда не из этих, – с сомнением протянула его почти взрослая подруга.
Один ее глаз был надежно скрыт за спадающей на пол-лица плотной светлой челкой, а другой придирчиво скользил по незнакомке. Не найдя признаков угрозы, девушка едва заметно выдохнула и шагнула вперед, осторожно поднеся руку к груди:
– Я Тина. Просто Тина.
– А я Кастет, – вышел из-за ее спины мальчуган лет десяти.
Тощий и с какой-то непропорционально большой головой, он старался говорить басом и чуть подпрыгивал при движении, пытаясь казаться больше.
– Дурацкая кличка, – холодно констатировала Тина. – Долго думал? А, неважно, будешь и дальше Костей.
Несостоявшийся Кастет показал ей язык и скрестил на груди руки в знак протеста.
– А я П-п-п…П-п-п…
– Пашка он, – не справился с нетерпением Костя и шумно втянул в ноздрю то, что, было, из нее показалось. – Пашка-какаш…
Тина среагировала молниеносным подзатыльником. Шутник надулся и замолчал.
– Так… – девушка пригладила челку, будто хотела, чтобы она надежнее закрывала глаз. – Как ты здесь оказалась? Давно не появлялось новых… ну, ты понимаешь.
– Вообще-то не очень, – призналась Диана. – Я…я сбежала. Не думала, что здесь кто-то есть. Могу уйти, если хотите.
– Уйти? – хором спросила троица, ошарашенно переглянувшись.
– Она не с нами! – взволнованно прошептал Костя.
– Н-нет, – согласился Паша. – Н-но б-близко.
– Да, пожалуй, – протянула Тина, разглядывая гостью с еще большим интересом. – Знаешь, Диана, я бы на твоем месте так и поступила. Беги, пока можешь.
– Мы не гоним, не подумай, – встрял Костя. – Просто эт» само… так лучше будет.
– Т-тебе есть к-куда п-п-п…п-п-п… – Паша со злостью ткнул кулаком стену, так и не справившись с коварной буквой.
Диана потупилась в нерешительности. Откуда-то вдруг потянуло запахом со смесью приторной сладкой ваты и нафталина. Из-за дальнего угла коридора донесся неопределенный слабый отзвук. Тина бросила в ту сторону настороженный взгляд – видимо, тоже услышала, и теперь пыталась понять, не показалось ли ей.
– Нет, – наконец вздохнула Диана. – Мне некуда пойти. На улице только быстрее замерзну. Можно я… побуду с вами?
– Плохая идея, – тихо проговорила Тина, продолжая вслушиваться. – Почему бы тебе…
– У-у-у, – донеслось из-за угла чуть громче. – О-о-ой-ей-ей…
– Макан! – Тина схватила мальчишек за вороты футболок и дернула к противоположной от кладовки к стене. – Прячьте головы! Быстро!
– Что происходит? – недоуменно спросила Диана.
Трое из заброшенной больницы почти синхронно присели на корточки вдоль стены, прижав к груди подбородки и закрывая руками головы так, словно ожидали, что с потолка на них посыпятся кирпичи.
– Нет времени объяснять, – приглушенно прошипела Тина. – Делай как мы! Спиной к стене, голову закрой, не двигайся и молчи! Макан идет…
В перерывах между завываниями из коридора стал слышаться приближающийся шорох. То, что напугало странную троицу, определенно двигалось в их сторону. Что-то во всей этой ситуации подсказывало Диане, что ребят лучше послушать, и она свернулась у стены, спрятав голову между локтей а медведя зажав коленями.
– Что же мне де-е-елать, – глухо, будто в подушку, подвывал приближающийся голос. – Как же мне бы-ы-ыть? Я тако-о-ой несча-а-астный…
Настоящего страдания в нем не чувствовалось и близко. Напротив, по мере его приближения фальшь все сильнее резала ухо. Неизвестный звучал как начинающий актер-самоучка на провинциальном спектакле для самых маленьких.
– Не хочу Макана, – тихо пискнул Костя. Диана заметила, что его бьет почти такая же дрожь, как Пашу. – Только не Макан, все, что угодно, только не…
– Ш-ш-ш, – Тина чуть развернулась к нему, прикрывая собой от все еще невидимой Диане угрозы. – Тише. Дыши, как я учила. Дыши и не высовывай голову. Он не тронет, пока ты прячешь…
– Мне так одино-о-око, – раздалось уже совсем рядом, но куда-то в сторону. Похоже, владелец голоса заглянул в соседний кабинет. – Почему-у-у со мной никто не игра-а-ает…
Дверной проем полностью перегородила пестрая шуршащая фигура, от которой прямо-таки разило все тем же сладко-химическим запахом. Диана не удержалась и приподняла голову, продолжая прикрывать ее руками. Сказать, что увиденное сбивало с толку – не сказать ничего. Оно било все мыслимые и немыслимые рекорды безумия.
В дверях стояла огромная ростовая кукла, не похожая ни на одно известное Диане животное и ни на одного известного ей персонажа. Бесформенное тело, покрытое блеклой разноцветной бахромой и свисающими рваными лоскутами синей ткани, стояло на толстых, постоянно пребывающих в движении ногах, коих Диана насчитала пять или шесть. Казалось, что в костюм, предварительно крепко напившись, набилось сразу несколько человек, не все из которых способны держаться в вертикальном положении и согласовывать с остальными движение. Венчала это чучело вытянутая морда, формой и фактурой напоминающая выцветший сине-зеленый валенок, размером превосходящий человеческую голову. Открылась беззубая красная пасть и именно оттуда раздался глухой голос запертого в костюме бедолаги:
– Бе-е-едный-бедный Макан, никто-о-о не хочет дружить с Мака-а-аном…
Диана не сдержалась и прыснула. При всей своей фантасмагоричности, пестрое чучело совсем не выглядело страшным. Скорее нелепым, а потому – комичным. Звук не остался без внимания – направившийся было дальше по коридору аниматор поэтапно остановил все свои ноги, вновь сунул морду куклы в кладовку и засопел, словно принюхиваясь. Девочка с улыбкой продолжала наблюдать в щель между закрывающими голову руками.
– Никто-о-о не хочет быть моим дру-у-угом…? – снова затянул незнакомец с вопросительной интонацией.
Несмотря на по-прежнему явную фальшь в его голосе, Диана почувствовала жалость. Так старается человек (а может и не один) – а от него все прячутся. Не дело это.
– Я, – ответила она громко и убрала руки от головы. – Я могу быть твоим другом.
Пасть куклы открылась шире – ее глупая морда теперь определенно выражала простодушную детскую радость. Бахрома на ее груди и по бокам колыхнулась, будто та всплеснула несуществующими руками. Ноги пришли в движение, шатко, но спешно втискивая пеструю тушу в слишком тесную для нее кладовку.
Беззвучное движение, – вдруг поняла Диана. Она слышала шорох лоскутов и сопение, но совсем не слышала шагов.
И прежде чем она успела обдумать этот феномен, пасть куклы разъехалась почти на сто восемьдесят градусов и мгновением позже сомкнулась на голове девочки.
Было совсем не больно. На ощупь голова куклы оказалась даже мягче, чем на вид. Тем не менее, спихнуть, стащить ее с себя не получалось. Странный аниматор словно упорно пытался затолкать свою жертву в несуществующую кукольную глотку, на месте которой явно чувствовался шов, соединяющий воняющие подслащенным нафталином челюсти.
– Что ты делаешь? – крик вышел таким же глухим, как предшествующие стенания нападавшего. – Отпусти! Отпу…
…сти. Странное слово. Отпусти. Что оно значит? Отпусти. Отиступ. Иступот. Ха-ха. Иступот. Ы?
Из разрозненных мыслей одно за другим исчезали слова. Ногти скоблили по свалявшейся шерсти. Уже не помня, зачем она это делает, девочка вслепую лягнула присосавшуюся к ней исполинскую фигуру. Нога прошла сквозь бахрому, не встречая сопротивления. Костюм был пуст. Если это вообще был костюм…
Что-то прокатилось в отдалении и мягкие челюсти тут же разжались. Девочка снова видела своего мучителя целиком. В голове стоял туман. Звеневшие в ней звуки постепенно, очень медленно начинали складываться в слова. Девочка поднесла к лицу руки, разглядывая их с искренним интересом. В полку над ее головой стукнулся и отскочил прямо ей в руку камешек. Забавный шершавый камешек.
Иступот?
Следующий кусок штукатурки угодил с трудом обернувшейся в тесноте твари прямо в пластмассовый глаз.
– Макан-таракан! – выкрикнул Костя почти без дрожи в голосе.
– А ну, поймай меня! – Тина пнула чудовище туда, где по ее мнению должна была находиться его филейная часть, и тут же отпрыгнула. – Спорим, не поймаешь?!
С громким сопением чучело двинулось в ее сторону. Этим воспользовался Паша: подкравшись на дрожащих (от страха – в меньшей степени) ногах, он молча выдернул из спины чудовища клок бахромы и отступил к лестничному проему.
Еще какое-то время из коридора раздавались отрывистые выкрики, смысл которых Диане был совершенно неясен. Ребята кружили своего противника, отвлекая его друг от друга, не давая броситься на кого-то одного. Затем их топот стих где-то наверху. А еще через минуту в кладовку снова заглянула большая сине-зеленая голова.
Ее глухие завывания не нашли отклика. Выпуклые пластмассовые глаза подслеповато шарили по углам. Не найдя свою добычу, существо шумно вздохнуло и побрело дальше по коридору, протяжно жалуясь на что-то само себе.
Диана сидела в углу кладовки, обхватив голову руками, и раскачивалась из стороны в сторону.
Иступот. Что же такое иступот? Что-то очень важное, точно. Иступот. Отиступ. От… пу…
С болезненным щелчком в ее поврежденном мозгу на место встал маленький кусочек разбитой мозаики. Диана вскрикнула и проснулась. Проснулась по-настоящему.
***
Видение, от которого Валентин ждал некой определенности и пользы для его миссии, привело его в полнейшее замешательство. Наниматели точно говорили о пропаже сына, и он все это время был уверен, что идет по следу сбежавшего мальчика. Маловероятно, что родители соврали. Скорее уж подвели способности, показав ложный след. Но что ему теперь делать?
Логика услужливо подсказала: выбирайся из этого кошмарного места и делай то, за что получил деньги – все равно всех не спасешь. Но логику моментально заткнула совесть. Она ни за что не позволила бы Валентину бросить в беде беззащитную девочку. А в том, что Диана в беде, он не сомневался ни на секунду.
Он сразу понял, кем были ее новые знакомые. Как показывала его практика, встреча с подобным не могла закончиться ничем хорошим. К тому же, в этом богом забытом здании они были не единственной, и может быть даже не самой страшной угрозой.
След, между тем, вел в коридор. Он стал еще менее четким и то и дело прерывался, будто оставившая его девочка периодически выпадала из связного восприятия реальности. Усугубляла ситуацию траектория ее движения. Хоть раньше она и шла, куда глаза глядят, путь был относительно осознанным и рациональным. Теперь же она просто бродила по бесконечным коридорам и кабинетам, непредсказуемо меняя направление и выписывая петли. Вероятно, сказывались последствия встречи с этим… Маканом. Валентин не встречал раньше подобных чудовищ и не имел представления о том, что оно способно сделать с человеком.
«А что, если оно может добраться и до меня?»
По спине экстрасенса пробежал противный, липкий холодок. Нужно было торопиться.
Попетляв по первому этажу, след уходил вверх по лестнице. Поднявшись по ней, Валентин шагнул в коридор второго этажа и с опаской (или с надеждой?) огляделся. Пусто. Плохо, что не видно Дианы. Хорошо, что не видно кого-то еще.
Внимание экстрасенса привлек ближайший к лестнице кабинет. В нем сохранились остатки мебели – массивный стол без столешницы и покосившийся шкаф, зияющий пустыми полками. За ним к стене была прислонена стопка картонок. Поддавшись внезапному порыву, Валентин присел на корточки и начал листать.
Как он и предполагал, на лицевую сторону картонок оказались наклеены детские рисунки. Косой квадратный домик с сияющим над ним черным солнышком. Неожиданно профессиональный натюрморт с мертвыми цветами в вазе и коричневым яблоком. Несколько человечков, склонившихся над своим лежащим собратом, подпись под которым гласила: «млмл». И фотография. Валентина как пыльным мешком по голове ударили. Он вытащил ее из стопки и поднес поближе к глазам, поправив очки.
На фото была запечатлены две усталые женщины в белых халатах и разновозрастная группа детей, большинство из которых были явно напуганы. Неудивительно. Ведь в центре композиции, навязчиво положив мохнатую морду кому-то на плечо, возвышалась пестрая туша Макана. Под ним была кривая, размашистая подпись черным маркером: «Макан торока…». Видимо, на последней букве хулигана поймали.
Валентин неуверенно улыбнулся картине, которую моментально выстроила в его воображении интуиция. Видимо, какие-то неравнодушные граждане смастерили этот нелепый костюм из подручных материалов и решили порадовать, подбодрить местных детей. Только вот эффект от их появления оказался прямо противоположный. Сначала заплакали один-двое самых впечатлительных малышей, а дальше – цепная реакция. Пришлось быстро сделать фото на память и убрать это страшилище подальше от детских глаз. Но такой запоминающийся образ из памяти просто так не сотрешь. У маленьких он, похоже, долго еще вызывал ужас, а у больших – скорее недовольное недоумение: к чему, мол, эта глупость, делают из нас малышей каких-то.
Где яркий образ – недалеко до фольклора, а в фольклоре такой образ может жить десятилетиями, обрастая все новыми и новыми деталями. Теперь Валентину стала относительно ясна природа чудовища. Он много читал о таких вещах. Видимо, это то, что в эзотерических книгах называют «эгрегором».
Из коридора донесся какой-то скрип. Мужчина резко поднялся, выронив фото.
Идиот, нашел время любопытствовать. Диана. Ее все еще нужно спасти.
Снова настроиться на след оказалось нелегко. К счастью, следующий отрезок состоял из двух почти прямых линий. Первая вела к окну, на котором еще уцелела ржавая решетка. Девочка несколько часов стояла на этом месте с накинутым на плечи одеялом и плюшевым мишкой в руках, наблюдая за мокрым снегопадом. Видимо, все еще пыталась привести в порядок мысли. Затем свое взяли усталость и умственное перенапряжение – она завернула в ближайшее помещение, инстинктивно ища наименее продуваемый угол. В большом зале с поломанными столами и опрокинутыми тяжелыми скамьями она задерживаться не стала. Прошла за деревянную стойку, в комнату поменьше, в центре которой важным музейным экспонатом высилась допотопная электроплита. Здесь, за плитой, она и свернулась в долгом и мучительном ожидании сна.
Валентин бросил беспокойный взгляд назад, в огромное пустое помещение, но внезапно расслабился. Это место казалось ему куда уютнее той каморки этажом ниже. Чувствовалось, что любовь и забота не выветрились из него до сих пор. Он закрыл глаза и сосредоточился. Похоже было, что Диана провела здесь много времени. Что ее задержало? И что погнало ее дальше? Для облегчения дальнейших поисков нужно было понять, как развивались события с ее точки зрения.
***
Диану разбудил запах. Поначалу он нежно щекотал ее ноздри, но постепенно становился все ярче, до того момента, когда игнорировать его стало решительно невозможно. Девочка открыла глаза и приподнялась на локтях.
Когда она забрела в эту комнату, то не имела ни малейшего понятия о ее предназначении. Теперь же, когда на плите аппетитно побулькивали огромные алюминиевые кастрюли, в сознании наконец всплыло смутно знакомое слово: кухня. Содержимое кастрюль ее заинтересовало, но даже поднявшись на цыпочки, она не смогла заглянуть за их высокие борта.
– …с-спустимся, – донеслось из соседнего помещения. – Н-найдем ее. Т-там оп-п-п… опасно.
– А если Макан еще там? – отозвалась его собеседница. – Вы хоть понимаете, как нам повезло от него уйти? Второго шанса не будет, зуб даю.
– Но вы видели? Видели, да? Как я его эт» само! – третий голос явно говорил с набитым ртом, не в силах сдержать возбуждение. – Прямо в глаз зарядил! Прямо в глаз!
– Я сейчас тебе в глаз заряжу, – беззлобно проворчала Тина. – Знаешь пословицу? Когда я ем, я глух и нем.
– П-поговорка, – встрял Паша, шумно отхлебнув из своего стакана. – Н-не п-пословица.
– Дать бы вам обоим по шее… о, вы посмотрите, кого к нам занесло. Ходить разучиться не успела, значит?
Смысл вопроса от Дианы ускользнул – она все еще не очень хорошо связывала слова между собой. Вместо ответа она обвела помещение удивленным взглядом. Еще бы – оно сильно отличалось от того, через которое она проходила в прошлый раз.
Целые столы стояли в два ровных ряда, как и тяжелые скамейки за ними. На каждом было расставлено по четыре тарелки с жиденьким картофельным пюре и рыбными – Диана наконец вспомнила запах – котлетами, а также по четыре граненых стакана с какао. В животе девочки громко заурчало.
– Садись с нами, – махнул рукой Костя. – Пашка, эт» само, подвинется. Да, Паш?
– Д-да, к-конечно, – заика чересчур поспешно передвинул свою уже опустевшую посуду на край стола и Диана послушно присела за противоположный край.
– Ешь, – подбодрила ее Тина, поглаживая свою челку. – Этим не наешься, но хоть вспомнишь вкус… ну не руками же! Вон, у тебя ложка лежит.
Девочка выронила неожиданно горячую котлету и так же послушно взяла в руку ложку.
– Другим концом, – с пониманием подсказал весело болтавший ногами Костя.
Диана перевернула хитроумный прибор, по-детски зажав его в кулаке. Правая рука слушалась неожиданно плохо.
– Т-ты п-правша? – с усилием спросил Паша.
– Сейчас-то уже вряд ли, – усмехнулась Тина. На непонимающий взгляд Дианы она пояснила. – Туман в голове пройдет. Леворукость – нет.
– У меня так и не прошла, – радостно подтвердил Костя.
– Да у тебя и ум не особо восстановился, – съязвила Тина.
Костя вдруг помрачнел и отвернулся. Диана заметила в краешке его глаза слезинку.
– Ну, то есть… – девушка вздохнула. – Зря я это, извини. Я не хотела.
– Проехали, – буркнул мальчик, украдкой вытерев щеку пятерней.
– Ты очень храбро поступил там, внизу. Я знаю, чего тебе это стоило, после предыдущей встречи с Маканом. Если бы не ты… – Тина снова вздохнула, придвинулась к Косте и призывно развела руки. – Мир?
– Черт с тобой, – проворчал тот с плохо скрытым удовлетворением от заслуженного признания, придвинувшись навстречу и позволив себя обнять. – Мир.
Вскоре еда была съедена, а какао – выпито. Как и говорила Тина, чувства насыщения это не принесло, но знакомые с детства вкусы как будто помогли Диане заново выстроить некоторую часть разрушенного сознания. По крайней мере, в достаточной степени, чтобы она смогла сформулировать вопрос:
– Что… что он со мной сделал?
– Макан? – Костя уже успел снова повеселеть, но тут перешел на театрально-гнетущий шепот. – Он приходит за теми, о ком никто не беспокоится. Приходит и съедает у них… что-то.
– Рассудок, – подсказала Тина. – Сознание. Ум. Что-то такое. По крайней мере, какую-то часть.
– Ага, – подтвердил мальчик, утерев подтекающий нос тыльной стороной ладони. – Ты постепенно забываешь все, что знал и умел. Несколько минут – и ты сидишь, как эт» само, капуста на грядке, и пускаешь пузыри из носа, пока он не наестся. Хуже и придумать сложно. Никому не пожелаешь.
– И поэтому, – Тина строго наставила на Диану палец. – Слушать надо, когда тебе помочь пытаются. Не ты одна могла пострадать, ясно?
– Ясно, – откликнулась та.
Тина уронила руку на стол и устало фыркнула. По тону гостьи было очевидно, что из сказанного она поняла в лучшем случае половину. Но ликбез выживания откладывать больше было нельзя, и она заговорила, стараясь произносить слова медленно и четко:
– Значит так. Если заиграет веселый марш задом наперед – смотри только в пол. Увидишь зеленые глаза – съедешь с катушек тут же и навсегда. Поняла? Дальше: зеркала мы завесили простынями, к ним не подходи вообще. Мы не знаем, на каком из них нарисована лесенка. И главное: если услышишь скрип…
– Беги, – внезапно без заикания выпалил Паша. Диана заметила на его лбу капли пота.
– Беги, – подтвердила Тина. – Гроб на колесиках и так сожрал слишком многих. Когда он близко, хочется в него лечь. С двух-трех метров – непреодолимо. А из тех, кто лег, уцелел только Паша.
Диана снова перевела взгляд на заику. Тот вцепился обеими руками в край стола. Его правый глаз дергался почти непрерывно.
– Что… – слова, как и мысли, все еще давались ей с трудом. – Что там было?
Лицо подростка исказила нечеловеческая мука. Глаза закатились, а руки отцепились от стола и бешено выплясывали в воздухе в тщетных попытках что-то изобразить. Вместе со звуками из его рта, в уголке губ показалась пена:
– Т-т-т г-г-г гр-гр-гр гл-гл-гл к-к-к…
Тина с Костей одновременно сорвались со своих мест. Мальчик схватил друга за руки, с огромным трудом удерживая их относительно неподвижными, а девушка склонилась над ним, прижав к груди его голову и успокаивающе поглаживая по волосам.
– Ш-ш-ш, все хорошо, его здесь нет. Только мы, мы с тобой, видишь? Видишь? Все хорошо…
– Не спрашивай, – бросил через плечо Костя. – Не может он. Ни сказать, ни написать, ни нарисовать. Слишком сильно эт» само, колотит.
Диана виновато потупилась. Следующие несколько минут она занималась тем, что пыталась уложить в голове поступившую информацию. То ли от убедительности рассказчиков, то ли от помутнения рассудка, она ни на секунду не подвергала ее сомнению. Только когда Костя с совсем не по-детски тяжелым вздохом опустился на скамью напротив, она вышла из оцепенения.
– Вот так, молодец, – негромко приговаривала Тина, поддерживая у Пашиных губ стакан с какао. – Ты у нас сильный, ты справляешься. Уже легче, правда? Ты пей-пей…
– Тина, – странно изменившимся голосом окликнул ее Костя, сосредоточенно разглядывая алюминиевую ложку со следами сгибов. – Эт'само… Мы одни. Повторяю, мы одни. Никто сейчас в столовую не вошел. Совсем никто.
Диана непонимающе подняла голову. Неестественно глядя прямо перед собой, ребята вылезли из-за стола и, как по команде, двинулись в сторону кухни.
– А давайте поиграем, – с нажимом проговорила Тина и пихнула Диану локтем, проходя мимо. – Видите – под потолком штукатурка осыпалась? Мне кажется, это пятно похоже на…
Со стороны входа раздался тяжелый хрип. Диана рефлекторно повернула голову. В ее сторону, согнувшись почти пополам, двигался еще один подросток. Но этот разительно отличался от остальных.
Его синюшно-белая кожа блестела, как воск, еще сильнее выделяя черные с красным провалы глаз и открытого рта, из которого, оставляя темную дорожку на полу, стекала слегка пузырящаяся черная жижа. При движении он ритмично содрогался и прерывисто хрипел – казалось, что он уже очень долго переживает сильнейший приступ рвоты.
– На котенка, – отрывисто подсказал Костя, нарочно шмыгнув погромче.
– Б-без хв-воста, – кивнул Паша. – Д-давай с-с-с нами, Д-д-д…
– Кто это? – спросила Диана, наконец поднявшись. – Ему плохо?
– Здесь. Никого. Нет, – отчеканила Тина. – Позже все объясним. А сейчас иди сюда и поиграй с нами.
Девочка перевела непонимающий взгляд на странного изгоя. Тот уже подошел достаточно близко, чтобы его хрип пробирал сильнее, чем скрип пенопласта по стеклу. Но еще больше пробирал его взгляд. Наполненный нечеловеческой ненавистью взгляд бездонных черных глаз с полностью залитыми кровью белками.
– Если бы здесь кто-то был бы, – осторожно, подбирая слова, проговорил Костя, с мольбой скосив глаза на Диану. – Он бы ушел, если бы его эт» само… не замечали.
Паша сглотнул и сделал шаг назад, пытаясь вслепую нашарить руку проблемной гостьи, но та отстранилась и упрямо топнула ногой:
– Так нельзя! Ему больно!
– Д-диана… – Паша сделал еще шаг, но опоздал – бледный мальчик добрался до нее первым.
Хрип резко оборвался и в комнате воцарилась тишина. Тина осторожно обернулась и выругалась шепотом.
Кроме них троих в столовой никого не было.
***
Холодно. Холодный белый свет мучительно режет глаза. Холодная белая подушка, холодная белая простыня, холодная белая стенка, твердая, как стиснутые до скрипа зубы. А где-то глубоко в животе – единственный, кажется, во всем мире источник жара. Как будто кто-то залез туда раскаленной докрасна кочергой и пытается намотать на нее кишечник. Стон сквозь зубы – никто не слышит. Никто не хочет слышать. Никто не придет. Никогда.
Пробел в помутненном сознании милосердно выдернул Диану из кошмара. Она скатилась с койки и скорчилась на полу, держась за живот. Боль. Оказывается, она не знала ее и наполовину.
Прочь – хоть на четвереньках, хоть ползком – прочь от этого ледяного света, бьющего с потолка. Коридор. Сестринский пост. Безликая фигура занята какими-то бумагами. Холодная белая фигура.
– Я не могу выписывать лекарства, – раздраженно говорит она уже в тысячный, миллионный, миллиардный раз. – Доктор будет завтра в одиннадцать. Иди в палату.
Хочется кричать на эту фигуру, хочется бить ее кулаком. Но тело скручивает приступ рвоты. Он продолжается, хотя желудок давно уже пуст. Он продолжается, не давая вдохнуть. Последний воздух с хрипом выходит из легких… или этот хрип слышится где-то сзади? Неважно. Это одно и то же. А фигуры больше нет. Вместо нее перед глазами стена. Холодная. Белая.
Холодно. Холодный белый свет мучительно режет глаза. Холодная белая подушка, холодная белая простыня, холодная белая стенка, безразличная, как и положено камню. В животе проворачивается невидимый нож. Белый. Горячий. Стон сквозь зубы – никто не слышит. Никто не хочет слышать. Никто не придет. Никогда.