Читать онлайн Дочки-матери бесплатно

Дочки-матери

Глава 1

Подружка сына Юлия, Тамаре не понравилась сразу. С первого взгляда, едва Тамара ее в дверях, за спиной сына увидела.

И вроде-бы приятная на вид, скромная, эта Юлия, а только все-равно «не то пальто».

Головой Тамара покачала, губы презрительно поджала и отвернулась. В кухню ушла.

Там, в кухне, опершись полными руками о каменную столешницу своего новенького кухонного гарнитура, чуть не расплакалась: вспомнились ей слова подруг.

Про то, что «девок нынче хороших не сыскать. Они, девки, либо испорченные все, либо пиявки, ищущие, к кому бы прилипнуть как лист банный, ради прописки городской». Хорошие же девки, они как дорогой товар: на дороге без призора не валяются. Хорошие все чинно по домам или по институтам сидят, под зорким присмотром своих богатых родителей.

Испокон веков так и было.

– Так и знала, что не увижу ничего стоящего! – в сердцах молвила мрачная Тамара.

Да и как тут не злиться: сын любимый, единственный, в которого столько денег, нервов и бессонных ночей вбухано, не соседку Вику, дочь зажиточных соседей, а какую-то мышку невзрачную, в дом привел!

Юля постаралась будущую свекровь никоим образом не бесить, посему вела себя скромно, как мама учила: глазки в пол, голосок дрожит. Да только, наверное, неправильно мама Юлю учила: что-то неласково смотрела на гостью хозяйка дома.

– А-а-а, это, наверное, та самая Юля, у которой ты вечно пропадал? – строго поинтересовалась Тамара у сына.

– Она самая, – кивнул головой Витька.

– И откуда ты, «чудо»? – приступила к допросу Тамара, с неприязнью разглядывая девчонку.

А чего церемониться?

«Так ладно бы красивая была, я бы может и смолчала. А то моль бесцветная. И чем она моего Витьку окрутила?»

Сына своего Тамара считала парнем ярким, харизматичным и достойным всего самого лучшего в жизни. Лучшей партией для него ей считала Вику, дочь зажиточных соседей, которым Тамара всю жизнь завидовала.

Соседи, люди интеллигентные и обеспеченные, взращивали свою единственную дочь красавицу Вику, в любви и ласке. Ни разу на нее голос не повышали, покупали для нее все лучшее, потому и выросло их дитя любви в идеальную девушку.

О Вике Тамара тайно мечтала целых три года. Вика снилась ей во сне. Снилась, разумеется, в качестве невестки.

Вот Вика с почтенной улыбкой на губах, встречает ее, свою любимую свекровь Тамару Никитичну, с караваем хлеба в руках, у собственного двухэтажного особняка, который молодым помогут строить Викины родители.

Вот любезно просит остаться жить в одной из комнат.

– Дом большой, всем места хватит, уважаемая мамочка, – кланяется в ноги умница-невестка, а Тамара стоит, раздумывает, соглашаться ли ей на переезд.

Вот невестка Вика возит ее по театрам и концертам. Притом сама и в театре, и на концерте, конечно-же рядом сидит, по праву руку.)

А после театра и концерта они вдвоем: Вика и Тамара, счастливые и отдохнувшие, возвращаются домой. Ставят чайник, накрывают и садятся за стол, и воодушевленно обсуждают, обсуждают актеров и декорации!

Или даже просто в гости к Тамаркиным подружкам вместе ездят.

В гостях Вика покорно сидит на диванчике подле Тамары, как куколка-статуэтка, а подружки Тамарины, от зависти тихонько мрут, видя, как дружны свекровь и невестка.

Ах, как бы здорово они бы жили втроем: Вика, Витенька и Тамара!

(А дети – потом. Не надо детей. Пусть Вика с Витей для себя вначале поживут, успеют еще детьми обзавестись! Тем-более, сама Тамара как минимум до пятидесяти пяти лет, бабушкой становиться желанием не горит!)

Вика училась в престижном университете, выглядела всегда так, будто только из салону: реснички, ноготки, локоны, лакированные туфельки, нарядное платьице, кошелёчек в руках, в цвет туфелек. Загляденье же?

И передвигалась девушка исключительно на собственном авто.

Каждый вечер Тамара за этой Викой из окошка наблюдала: видела она как Вика из института домой приезжает, а вечерами по нечетным дням недели ездит на тренировки в тренажерный зал.

И по утрам Тамара часто из окошечка своего видела, как Вика домой с пробежки в шестом часу утра бежит.

Вика добрая и внимательная, всегда поздоровается с Тамарой вежливо, учтиво поинтересуется, как дела. Да все с улыбкой белоснежной.

Когда и Витьку с Тамарой подвезёт куда надо. Ни разу не отказала!

(Именно тогда, в уютном салоне Викиного «Опеля», глазливая Тамара Никитична и прозрела, поняв, какую именно невестку она себе хочет. Разумеется, такую как Вика!)

Глава 2

Юля кривенько улыбнулась, неуютно поёрзав под суровым взглядом будущей свекрови:

– Я из Березовки.

Тамара молча посверлила глазами девочку и прыснула горестным смешком, отвернулась.

– Я так и знала. Вить? Ты зачем ее к нам привел, я тебя спрашиваю? – громко поинтересовалась она у сына, – Если нравится она тебе, так и дружите, я-то тут при чем? Зачем ее знакомиться ко мне вести?

– Мы пожениться решили, – «обрадовал» мать сын.

Тамара со своего кресла вскочила как ошпаренная:

– Что хотите делайте, я тебя, сын, не раз и не два предупреждала: рано тебе еще жениться! Мы же как с тобой договаривались? Ты сначала закончишь институт, на работу устроишься и только потом невесту тебе подыщем. Кака така нужда тебе хомут сейчас на свою шею вешать? Кто вам любиться – тешиться, молодым запрещает? Балуйтесь на здоровье, обязательно что ли расписываться, я не пойму?

Женщина с явным недоумением на Юлечку взглянула и с укором в глазах заявила:

– Что тебе, жалко что ли Витеньку без штампа в паспорте любить, ишь какой он у меня хороший и ладный? Нет, жениться я вам не разрешаю. Я даже паспорт у сына прямо сейчас отберу, чтоб самую большую ошибку в своей жизни не сделал!

…Юля стояла на остановке, вглядываясь тоскливым взглядом вдаль. Туда, откуда маршрутку ждала.

– Мама против, – развел руками Виктор.

Юля помолчала немного. Озябшими руками обхватила себя за плечи. Всегда так делает, когда волнуется.

– А ты ей говорил, что я ребенка жду?

Витя глаза отвел и соврал:

– Говорил. Сама видишь, эффекта на нее это известие не возымело.

– И что делать? – в отчаянии поинтересовалась Юля.

Витя плечами пожал. На самом деле он был рад, что мать выставила их обоих за дверь. Больно надо ему такое счастье, как незапланированное дитя, ненужная жена, да памперсы.

– Ну, я тогда поехала? – уныло спросила у любимого Вити Юля.

– Покедова! – попрощался непонятным словом Витя.

***

Фаина пошуровала в печке кочергой, разгребла угли и проворно закинула внутрь чугунную сковородку, закрытую наглухо чугунной же крышкой. На крышку сверху углей нагребла.

Из-за печки высунулась измазанная в шоколаде мордашка маленькой девочки лет четырёх.

– Бабуля, а что ты там в печку засунула? – со страхом прозвенел ее испуганный голосок.

– Калачики, – ответила женщина. – Вку-усные, я их сахаром посыпала. Скоро поспеют, попробуешь.

– Точно калачики? Не Кузеньку? – подозрительно переспросила Маринка.

Фаина застыла, «переваривая» слова внучки. Рассмеялась.

– Ты что такое говоришь, Маришка! – покачала головой она, – Разве я похожа на Бабу – Ягу, чтобы из домовёнка пироги печь?

– Правильно. Она лучше из папки нашего отбивную сделает, – тихонько шепнула Олеся.

Маришка со вздохом скрылась за печкой, там у нее склад: лысые безногие куклы, игрушечные машинки без колес, обгрызанные и исчерканные фломастерами зайцы, лошадки, прочий хлам.

– Мда-а… Так и знала, что нехорошо детям такие эпизоды в мультиках показывать, – пробормотала Фаина, поднимаясь с пола. Женщина постучала кочергой об железную пластину, которой был покрыт пол около печной дверцы и аккуратно поставила инструмент, прислонив его к стенке.

Дочь Юлия раскатывала тонким слоем тесто на усыпанном мукой столе. Фаина подошла к ней, прихрамывая и западая на одну ногу.

– Накатала уже? Быстрая ты. Сейчас сковородку поставлю, – похромала дальше по летней кухне Фаина, – Где-то у меня сковородка была, котора в розетку включается. Хорошая сковородка, – бормотала она себе под нос.

Как обычно Юля приехала в деревню к маме на выходные и сейчас она с мамой стряпала пироги да булки, чтобы увезти их с собой в город.

Кухонной вытяжки в доме сроду не было, поэтому женщины решили жарить пирожки в летней кухне – избушечке такой, в которой летом обычно готовят еду и обедают.

Очень удобно в такой летней кухне кашеварить: пусть себе дымит да воняет. Ты пирожков нажарил и домой унёс.

Не нужно заморачиваться вопросами чистоты помещения, можно не снимать обувь.

А если папка пьяный домой заявится, то можно из дома его со спокойной душой выгнать, прикрикнув:

– В избушке иди ночуй, морда пьяная!

И друзей-собутыльников папкиных, тоже можно смело гнать из дома веником: пусть эти дегенераты, табаком пропахшие, в летней избушке сидят, с папкой балагурят. Нечего своим видом настроение домашним портить!

Словом, очень хорошая и незаменимая вещь, эта летняя кухня.

***

– Мама, а у нас в группе девочка одна забеременела. – вдруг завела речь Юля. – А ее парень ее бросил. А она теперь боится родителям рассказать о своей беременности.

– Кошмар какой! – воскликнула Фаина, – Правильно она боится. Я б за такое сразу из дома выгнала! И об чем только девки думают? Ужель трудно спокойно доучиться, обязательно что ли надо любовь крутить, заместо того чтоб профессию получать? Теперь у этой вашей девочки ни образования, ни мужа, зато с дитём, о как! Прямо как наша Олеся!

Женщина метнула взгляд своих зеленых глаз в старшую дочь.

Олеся, сестра Юли, сидела в углу и перебирала лук-севок в тазике.

Полная, курносая, в огромном ситцевом халате, а на спине две косички рыжие болтаются.

Олеся громко возмутилась.

– Опять? Вот возьму и уеду от вас. И девочек с собой заберу! Посмотрим, как запоете!

Фаина словно только этого и ждала – подпрыгнула на месте и резво повернулась к старшей дочери:

– Куда хоть ты уедешь, а? Луком бы лучше молча занималась, горе ты луковое! Умничать у тебя, Олеська, совсем не получается, не твое это! Ты два раза из дому убегала, ну и что, каков итог? Двоих мне в подоле принесла! Третьего что ли родить мне хочешь? Ты как Найда наша, найда и есть! Та тоже, как с цепи из будки вырвется на свободу, так обязательно обратно брюхатая вернется. Хоть вообще никогда с цепи ее не отпускай.

Олеся вскочила, бросив лук в таз.

– Ну все! Маринка! Где ты тама, выходи! – рявкнула она.

– Собакой меня уже тут называют!

Олеся подлетела к печке и выдернула из закутка запечного дочку, потащила за собой к двери.

– Мама, а как-же калачики? – заныла девочка.

– Оставь в покое ребенка, оставь! – заругалась на Олеську мать, Фаина.

Олеся хлопнула дверью и в избушке воцарилась тоскливая тишина.

– До чего же упрямая, побегу я ее останавливать, а ты тут за печкой пока присмотри, а то забуду про калачи. Хорошо хоть, что ты у меня не такая, – обернулась к Юле Фаина.

Юля пристыженно опустила глаза.

Когда мать выскочила за дверь, Юля обеими руками испуганно ощупала свой живот: не заметен ли уже? Кабы мама-то не догадалась бы, так расстраивать ее не хочется!

Олеся выбежала из избушки и побежала к бане, там отец, печку топил. А старшая Олеськина дочка, Наська, деду всячески помогала. Наське уже шесть, почти взрослая.

– Наська! – всхлипнула Олеся, – бросай все, Нась. Уходим мы из этого дома!

Выронил из рук старую мочалку отец Олеськи, хмурый Лексей. Спрятал за своей спиной любимую внучку Настю.

– Куда опять намылилась? – строго хмыкнул он, глядя на дочь.

– Да мамка опять! – всхлипнула Олеся. Огромная полная, пышнотелая Олеся, женщина двадцати семи лет.

– Нервы мне опять мотает! Ой, папка! Язык у мамки, так и жалит, так и жалит меня! Уж сколько лет прошло, а все припоминает и припоминает мне мои ошибки молодости! Доколе терпеть придется мне это все?

– Терпи дочь, терпи. Она – может. И мне весь мозг выела давным-давно! Куда пойдешь-то, с двумя детьми? – покачал головой отец. – Не дури.

К дочери и мужу неслышно подплыла Фаина.

– Ой, забыла ж сказать, – как ни в чем ни бывало начала она свои сладкие речи, заманчивые. – Денег же я хотела дать внучкам, чтобы съездили с дедом в райцентр и выбрали себе по велику!

Наська и Маришка ахнули, подбежав к бабушке.

О великах девчонки мечтали давно, все просили у Олеськи велосипеды им купить, да только откуда у безработной матери-одиночки такие деньжищи найдутся, на прихоти подобные?

Засим, конфликт самоликвидировался. Утух. Олеся утерла слезы и пошла в дом, а внучки облепили бабушку с двух сторон.

Фаина пересчитывала деньги. Перед нею на столе лежала толстая пачка сотенных бумажек и Фаина считала их. Считала с упоением, с наслаждением и даже тихонько покачивалась в такт своему счёту: вперед-назад.

Слышен был только монотонный ее шепот:

– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать.

Шуршали бумажки в руках.

– Тфу-тфу, – поплевывала она на пальчик, чтобы удобнее было листать купюры. Так уж было заведено в их семье: все деньги хранились у Фаины.

Деньги Фаина пересчитывала каждый вечер, аккурат после ужина, когда все домочадцы расходились по комнатам, чтобы укладываться спать. Это было ее любимым занятием.

– Слушай, мама, – робко подошла к Фаине Олеся. – Я тут объявление нашла: срочно продают квартиру в райцентре.

Дрожащими руками молодая женщина протянула матери газету.

Фаина оторвала от стола с деньгами свой затуманенный взгляд. Спрятала стопочку аккуратно сложенных купюр под лежавший на столе платок, платок придавила сверху ладонью.

– И что? – нервно осведомилась она у дочери.

– Цена на квартиру недорогая выходит, – теребила в руках свою правую рыжую косичку курносая Олеська.

– И что, что недорогая? – хмыкнула мать, – Чего мыслишь, от меня-то тебе чего надо?

Олеся подняла голову и посмотрела в упор на родительницу:

– У меня Маринке уже четыре года исполнилось. Можно ведь материнский капитал использовать и квартиру эту купить! А недостающую сумму в кредит взять.

Мать строго взглянула на притихшую дочь. Брови нахмурила. В доме стало так тихо, что слышно стало, как тикают старинные часы.

– Ничего не понимаю! Говори ясней, мямля! Зачем квартира? Кому?

– Мне, – развела руками Олеська.

Фаина аж привстала со стула, поглядев на дочь внимательно:

– Ах тебе-е? Хм!

Олеська опустила низко голову, словно ей стыдно стало за то, что она осмелилась у матери собственный материнский капитал просить.

– Квартира ей зачем-то понадобилось, ты посмотри! – пробормотала растерянно Фаина. – Тебе что, жить негде? Рази ж тебя кто из дому гонит? А? А этот дом, наш с отцом дом, кто будет за ним смотреть? Он же тебе, этот дом, в наследство достанется!

Женщина обвела взглядом пространство своего жилища и наткнулась глазами на притихшую в углу у телевизора младшую дочь, Юлю. Осеклась, засопела. Продолжила, только уже сбавив тон:

– Дом наш, говорю, Олеська, тебе отойдет! Тебе и Юльке! Вы ж сёстры, делить вам нечего, дом большой, всем места хватит! Если надо, то пристрой сделаете, места вон во дворе навалом! А и сам дом – на века построен!

В кухне брякнула посуда и оттуда в комнату торопливо выбежал Кирьян. Это средний сын Фаины, двадцатичетырехгодовалый мужчина. Бритая голова, на квадратном лбу – махонькая чёлочка. Новая спортивка с тремя полосками.

– А мне чего достанется? Уже без меня наследство делите? Здорово, зашибись! – в сердцах воскликнул он.

Фаина, Олеська и Юля, уставились на Кирю.

– Ты тут чтоль? – удивилась мать, Фаина. – Как так? Я ж вроде бы недавно дверь на крючок закрыла, чтоб чужие не шастали.

– Туточки я. А что, уже и права не имею к себе домой прийти? – возмутился Кирьян.

Фаина промолчала. Она принялась что-то мысленно обмозговывать, глядя на сына и двух дочерей.

Всех троих своих детей Фаина любит одинаково сильно, но в то же время, особенными «любовями».

Олеська – ее первенец, ее долгожданное дитя. Кирьяша – единственный сын. Ну и Юля – поскрёбыш, младшенькая. Самую маленькую как не любить?

Всех троих Фая любит, всех. И мечтает только об одном: чтобы все трое по жизни крепко друг за друга держались и жили дружно, рядышком.

– Ерунды не мели, Кирюш, – строго молвила Фая. – Твой это дом, твой, никто тебя обделять не собирается. Только ты дома почаще бывай.

Тут Олеська психанула. Нервы сдали. Плечом капризно дернула, из глаз слезы брызнули:

– Хватит, мама, всем нам голову морочить! У меня есть мой капитал, это я его получила, ну отдай его мне! Почему ты им распоряжаешься, ведь никакого отношения к нему не имеешь? Я хочу, значит, я куплю дом и сделаю это сама! В конце концов, капитал дали мне, за то, что я детей родила!

Фаина закачала головой, зацокала языком:

– Ты посмотри, как мы заговорили! На капитал твой я прав имею поболее твоего! С детьми твоими, тебе кто помогал? Папки их, или может быть, другие бабушки, дедушки твоих детей?

Из-за печки шустро выскочил Лексей, бросился защищать старшую дочь:

– Не обижай дочку, что ты за женщина такая невозможная?

Олеська только рукой в бессильной ярости махнула:

– Да ну тебя, мама! Даже слушать ничего больше не хочу, довольно! Не поможешь мне, так я сама выкручусь, без тебя, с чужой помощью! Я найду, у кого денег занять!

Она убежала, босая, прямо в темноту улицы, скрипнув за собой тяжелой дверью, обшитой с двух сторон толстым ватным одеялом.

***

Фаина долго сидела за столом, прижав к себе свои деньги. Она думала.

– Ну Олеська, упрямая, вся в отца!

Что поделать, пришлось идти искать девчонку. Дочь, как никак. Олеська нашлась в кладовке – Фая нашла ее по сдавленным всхлипам. Открыла скрипучую дверь – звук утих, и догадливая Фая начала шарить по темным углам, вытянув руки.

– Ну хватит, выходи. Стыдно должно быть, ить не девочка же-подросток, так плакать, – уговаривала она.

Долго сидели мать и старшая дочь темной в кладовке, прежде чем вышли оттуда и направились в дом.

Обе улыбались по-доброму. Лексей, Кирьян и Юлька ждали женщин добрых полчаса.

– Завтра Олеське квартиру поедем смотреть! – объявила Фая.

– Ну вот и ладненько, – заулыбалась Юля. С довольной улыбкой подбежал к жене Фае под бок Лексей. (Подробности разговора выпытывать).

И только вечно-жующий Кирьян ходил взад-вперёд по комнате, поглядывая на довольные лица домочадцев. Он один не радовался перемирию женщин. Ходил, сунув руки в карманы трико, поглядывал на всех мрачно.

– Настонала? – не сдержался мужчинка, поглядывая на счастливое лицо старшей сестры. – Выклянчила, таки, да?

Олеська перестала улыбаться и сверкнула гневно глазами:

– Не твое дело! Ты мои пироги в кухне не подъедай, к жене своей топай восвояси! Как ни посмотрю, вечно ты у нас харчуешься! Тебе что, твоя Любка совсем не готовит?

– Тьфу-ты, а тебе еды для родного брата жалко стало? – скривив лицо в презрительной гримасе, поинтересовался Кирьян.

Он выкрикнул это нарочито громко, отчего встрепенулась за стенкой кухни задремавшая было, мать.

Орлицей выбежала стареющая женщина к детям. Фая не любила ссор между детьми в доме, поэтому всегда вклинивалась в любое недоразумение.

– Что случилось, почто кричите? Девчат разбудите, я ж их еле спать уложила! Кирьян, иди, вели Юльке тебе диван в зале расстелить! Олеська, не буянь, на столе лучше прибери!

Так конфликт был потушен.

Кирьян с довольным видом проследовал за матерью. Он показал сестре язык, а та затряслась от злости и отвернулась к столу.

Глава 3

Тамара была очень, очень зла: вчера вечером из окна своей квартиры она имела возможность узреть пренеприятнейшую картину: к соседке Вике (которую она себе в невестки присмотрела) начал приезжать приличного вида молодой человек.

– Мажор какой-то, – нервно подметила женщина, со злостью задернув шторку.

Викин ухажер ей прямо скажем, занозой засел в самом сердце.

И где его Вика откопала?

Всем то он, как назло, хорош: брючки носит отутюженные, рубашка на накачанном торсе сидит превосходно и лицо лощеное, что у гуся.

И что самое обидное: при нем автомобиль заграничный. Словом, куда уж ее Витьке до Викиного хахаля!

– Вот ведь, какая незадача, – огорчилась Тамара.

Еле дождалась возвращения блудного сына. Методично присела ему на уши:

– Вот, ты всё по девочкам носишься и не видишь, что Вику скоро упустим!

– Какую Вику? – не понял сын. – Соседку что ли? Да ты что мать, она не в моем вкусе. Холодная, ни рыба, ни мясо. Чувства юмора у нее нет, шуток не понимает! Другие девчонки смеются взахлеб, она одна с каменным лицом мимо проходит!

– Здрасьте, приехали! А тебе оно зачем, чувство юмора? – поразилась Тамара. – Что это за критерий такой вообще? Вика красивая, из приличной семьи.

Сын, Витька, только вздохнул тяжко и улизнул из дома, пока Тамара громко выговаривала сыну претензии и учила жизни. То, что сын сбежал, не став ее слушать, Тамара поняла, когда в окно выглянула: Витька несся по тропинке от дома к автобусной остановке.

В руках у балбеса Тамара гитару увидела.

– Дурачок, – с досадой вздохнула Тамара. – Какой же он у меня дурачок, весь в отца. Тот тоже по молодости вечно из дома собственного убегал. С магнитофоном на плече.

Вздохнула снова тяжко, села на стульчик у окна, кулачком щеку подперла.

– До сих пор где-то бегает…

Посидев так с полчасика, Тамара Никитична решительно встала.

Родители Вики, Анна и Михаил, ее любимые соседи, уехали два дня назад в санаторий, а ее, как соседку, попросили заходить к ним домой раз в неделю. Цветы поливать. Ну и за Викой по-дружески присмотреть. Все-таки, боязно единственную дочь одну дома оставлять.

Как нельзя кстати они уехали.

Тамара решила, что под лежачий камень вода не течет и надо действовать самой, если уж так хочется заполучить в свои руки такую невестку как Вика.

Собралась, даже губы зачем-то накрасила. Зачем? Наверное, чтобы чувствовать себя уверенней.

И понеслась навстречу своей мечте.

Успела как-раз вовремя: только дверь открыла, как Вику увидела. Девушка вышла из квартиры напротив. Сногсшибательна, как всегда: лаковые туфли-лодочки, сумочка в тон, волосы свёрнуты в "ракушку". Брючный какой-то костюм, шибко вычурный. Сразу видно, на свиданку намылилась.

Тамара приветливо кивнула головой на вежливое тоненькое Викино «Добрый вечер Тамара Никитична!» Улыбнулась, последовала следом и втиснулась в маленький тесный лифт вслед за Викой.

Ах, как не хотелось ей выпускать эту Вику из лифта.

– Куда это ты, Викуся? На улице уже темно! – подметила Тамара.

Вика только улыбнулась в ответ своими яркими розовыми губами. Улыбнулась и отвернулась к ней спиной, давая понять, что это не ее дело и им не о чем говорить. Любой мало-мальски воспитанный человек это бы понял. Любой, но только не Тамара.

– И как не боишься? Куда родители твои смотрят? Почему отпускают тебя одну?

Вика снова премило улыбнулась, поправила свою ухоженную прическу и в лифте сразу вкусно заблагоухало вишней в карамели. Дверки лифта открылись, и Тамара выбежала вслед за прибавившей шагу соседкой.

– Вика! Смотри-ка, на дворе совсем темнотища! – выкрикнула Тамара, пробежав вслед за девушкой. Та оглянулась:

– Не волнуйтесь вы так, Тамара Никитична, я не одна! За мной Глеб приехал. Вот он. Как бы вас не продуло в одном платье, – как обычно проявила заботу Вика.

– А мать знает, куда ты по ночам бегаешь? – громко выкрикнула вслед Вике Тамара. Крикнула она так, что, наверное, на всех этажах жильцы слышали.

– Тамара Никитична, – возвращайтесь пожалуйста к себе домой, – вежливо повернулась к горластой соседке Виктория. – Во-первых, давайте сразу договоримся: не нужно на меня кричать. Моя мама конечно-же в курсе, что я встречаюсь с Глебом. Во-вторых: еще далеко не ночь, время вечернее.

Тамара увидела, как девушка-невестка ее мечты повернулась к своему Глебу и приняв из его рук цветы, зашагала вместе с ним к его машине.

– Ну я тебе покажу! – мрачно шепнула вслед парочке Тамара. – Ишь, соплячка такая, учить она меня вздумала!

Тамара просидела в засаде, поджидая соседку Вику в соседской квартире, аж до двух часов ночи.

Спать хотелось так, что глаза сами собой слипались, хоть спички вставляй! Привыкла Тамара после десяти спать ложиться, тяжело ей было высиживать до столь позднего часу. Но что поделать, коль злость в душе кипит?

– Явилась! – удовлетворенно усмехнулась Тамара, когда услышала как в дверной замок снаружи кто-то ключ вставил.

Ключ безуспешно ковырялся в замке, дверь не открывалась – Тамара ведь ее на защелку закрыла изнутри.

– Чай стынет, – вспомнила Тамара.

Пока Вика недоумевала, стоя за дверью собственной квартиры, почему это замок не поддается, Тамара проследовала в кухню, взяла двумя пальчиками крохотную чашечку с чаем и вышла в прихожую. Свет там включила. Отхлебнула чай, к замочной скважине нагнулась.

– Пришла? Блудница. А я тебе дверь теперь не открою! – громко выкрикнула она. – Где ходила, туда и иди!

Вика перестала копошиться ключом в замке и затихла.

– Тамара Никитична? – послышался ее удивленный тонкий голосочек. – Это вы?! Вы что, у нас? Откройте пожалуйста!

Тамара скривила гримасу и покривлялась у двери, передразнивая девушку. Отхлебнула снова свой чай. Улыбнулась.

– А вот не открою! – громко выдала она в замочную скважину снова. – Надо было дома сидеть, а не гулять по ночам с мужиками!

Тамаре очень захотелось посмотреть на выражение лица растерянной девушки, поэтому она метнулась в своем бледно-розовом халате к трюмо, что стояло в прихожей. Грохнула на него чашку с недопитым чаем и подпрыгнула обратно к двери. Она прильнула к глазку в двери и рот ее расплылся в гаденькой улыбочке до ушей.

Вика же пребывала в полнейшем шоке.

Она стучала кулачком в собственную квартиру и пробовала убедить Тамару открыть дверь:

– Тамара Никитична, это уже ни в какие ворота не лезет! Немедленно откройте дверь, иначе я буду вынуждена вызвать полицию! Это моя квартира, ничего не перепутали?

– Не вызовешь! – ухмыльнулась Тамара. – Сама виновата, я же говорила тебе, что на улице темно, надо было дома сидеть! Вот и стой теперь за дверью до самого утра! В следующий раз неповадно будет гулять!

Знала прожженная женщина, что такие благовоспитанные девочки-припевочки, как Вика, к самым крайним мерам (таким как полиция) прибегают лишь в исключительных случаях. Обычно эти "Вики" все проблемы пытаются решить полюбовно. Боятся обидеть. И потом, Тамара была полностью уверена в том, что девчонка не станет звонить своим родителям чтобы пожаловаться. Не захочет им отдых портить!

– Да что же это такое-то, Тамара Никитична! – снова безрезультатно попыталась повлиять на соседку Вика, – Не надо меня воспитывать у меня для этого есть моя мама!

Тамара прикинулась глухой и прильнула к глазку. Она ждала, когда наконец, начнется вторая часть ее "хитроумного" как ей казалось, плана.

Дверь квартиры напротив открылась и на лестничную площадку вышел Витька. (Сын).

– Вика? Чего кричишь? – услышала Тамара голос сына. – Что случилось!

– Да мама твоя, Тамара Никитична зачем-то заперлась изнутри и не впускает меня домой! – донесся и голос Вики.

– Ну… Бывает. У меня пока посиди. Чаю вместе попьем, – нашелся Витька.

– Нет уж, спасибо! – возмущенным тоном громко выдала Вика.

Тамара услышала цокот ее каблучков. Девушка убежала по лестнице вниз. Тамара только вздохнула тяжко.

– Ишь, гордая какая. Витька ей помощь предложил, а она нос воротит! Ничего, дожмем мы тебя, наша будешь!

– Что-ли выходи, мать! – пнул дверь Витя. Тамара открыла дверь.

– Вишь, странная она какая. Надулась, убежала. Не надо мне ее в жены сватать, – высказался недовольно Витя. – Как с такой потом жить? Она ж вон какая несговорчивая. Намаюсь!

– И то правда, – задумчиво произнесла Тамара.

***

Лексей постучал в дверь – та отперлась сама, приглашая его войти своим мягким скрипом.

Он и вошел, аккуратно сняв с ног калоши и поставив их у порога.

Сразу за дверью начиналась большая комната, огороженная белёной печкой из кирпича. Скамейки вдоль стен, на скамейках – вёдра, банки, разный хозяйственный "хлам" типа рабочих рукавиц и старых инструментов.

Эту избу Лексей помнил: когда-то в ней жили родители Любки-невестки. С тех пор в избе мало что изменилось: все те же старые скамейки и печь, все те же тканные половики на рыжем деревянном полу.

– Кирьян? – негромко позвал сына Лексей. Никто не откликнулся, поэтому он снова позвал:

– Люба?

– Спят они, деда! – выбежал к Лексею Колька, мальчонка лет пяти.

– Как спят, время-то уж одиннадцать? – удивился Лексей.

Мальчонка пожал плечами.

За печью что-то брякнуло, а потом загремели, падая на пол с громким грохотом то-ли крышки от кастрюль, то ли жестяные банки.. Лексей поспешил на шум и увидел второго мальчонку. Трехлетний Мишка был весь чумазый: в печку лазил, видать, испачкался. Лексей взглянул на печь и убедился в том, что так и было: дверца печи была открыта. Лексей и внутрь печи не поленился, заглянул: там лежала уже заготовленная кем-то скомканная газета, на полу возле печи – спички рассыпаны.

– Никак печь топить удумали? – строго поинтересовался Лексей у старшого мальчонки. Колька отвёл глаза.

– Яйца пожарить хотел.

Лексей только губы поджал.

– Мамка-то каши вам не сварила что ль?

Колька промолчал, только обиженно губы покривил, чтобы не заплакать.

– Ну собирайся, иди штаны надень, да пойдем к бабе в гости, – велел Кольке Лексей.

Пока старший мальчонка побежал искать штаны, Лексей подхватил младшего на руки и прошел в залу. Там встал у второй печи, прокашлялся для приличия и окликнул невестку:

– Любка? Пацанов не теряй, я их забрал если что. К нам забрал. Как проснетесь, приходите на обед. Бабка рагу с курицей готовит.

Дождавшись шумного вздоха и сонного "угу", Лексей вышел из залы на крыльцо.

Пока ждал Кольку, оглядел двор. Тот крапивой зарос, лебедой. Тут и там валяются старые колеса, дырявые вёдра, кирпичи да чурки. Видно, что нет в этом доме хозяйской руки и оттого так тоскливо стало старику, что хоть плачь!

– Деда, я готов! – крикнул Колька, выбегая на крыльцо.

Штанишки на нем старенькие, вытертые. На ногах сандали облезшие, большего, чем нужно размера.

– Пошли. Вот Маринка с Настёнкой обрадуются, – балагурил по дороге с детьми Лексей.

Не внуки они ему. Когда сын, Кирьян, с разведёнкой Любаней сошёлся, Лексей самый первый его от такого неразумного шага отговаривать кинулся.

– Она старше тебя! Неряха такая, с двумя детьми! Что ты в ней нашёл, не торопись, успеешь еще повстречать партию получше!

Но разве сын стал его слушать? Упёрся: «люблю» и все тут!

Практичная Фаина тоже сразу сыну указала на дверь:

– Если на ней жениться вздумаешь, к нам дорогу забудь! Мне такая невестка не нужна, так и знай! Не говори потом, что я тебя не предупреждала!

Кирьян мать послушал и к Любке ушел в чем был.

Тут надо сказать, что Любка – баба красивая. Интересная. Про таких говорят: все при ней. Что спереди как-надо выпучивается, что сзади. И главное, гармонично так, хоть и двоих в свое время, эта роковая соблазнительница местного пошиба, родила.

Гордости в Кирьяне оказалось мало: через пару месяцев он явился домой, как ни в чем ни бывало. Мать, выплакавшая за время его отсутствия, море слез, словами обидными в сторону сына больше не раскидывалась, но когда Кирьян отъелся-отмылся (из Любки-то хозяйка – никакая), то снова к Любе ушел.

Так и жил на два дома: поесть к родителям ходил, а за любовью и лаской женской – к Любе.

И даже как-то оговорился, что как только Любку разлюбит, так сразу и за ум возьмется: поедет в райцентр работу искать. А то лес валить за гроши на местного предпринимателя, заведующего лесопилкой, ему не нравится.

И все бы хорошо, да только пацанята у Любки шибко шустрые. Как прознали дорогу к «папиному» дому, так и начали бегать к «бабе» с «дедом». Фаина к Любкиным детям отнеслась терпимо: самое главное, что «профурсетка Любка» вслед за детьми к ней домой не заявлялась. Она вообще ни разу в Фаин дом носу своего не показала, чему Фая была рада.

Но вместе с тем, пацанята, Кирьяновы пасынки, стали наведываться к ним каждый божий день и это стало утомлять Фаю. У нее своих две внучки растут, не хватало еще и чужих смотреть. И Фая как-то не выдержала: самолично заявилась к Любке домой и отчихвостила невестку за то, что дети ее, беспризорно по всей деревне носятся.

– Как обезьянки они у тебя! Скачут, носятся как угорелые, ты бы хоть смотрела за ними, что ты за мать такая?

Дети, Колька и Мишка, заявляться домой к Фае и Лексею перестали, но тут восстал дед, Лексей.

– Чем тебе пацаны помешали? Пусть бы бегали к нам, ну и злая же ты, Файка! – начал вдруг он бухтеть.

– Ты не понимаешь! – стукнула кулаком по столу Фаина, – У этих бандитов малолетних, родная мать имеется! Вот пусть она сама за ними присматривает, вместо того чтобы парней соблазнять! Мало того что у меня сына отняла, так еще и своих детей мне подбросила – водись! Нашла дуру!

Лексей только головой покачал:

– Зря ты так! Дети тут ни при чем.

***

Как чуял Лексей: стал он наведываться к сыну, потому что к детям прикипел. И заметил Лексей, что живется мальчишкам Любкиным несладко: мать у них лентяйка, спит до обеда, дети сами по себе по дому неприбраному ползают. Не пахнет в Любкином доме уютом и пирогами, сыростью несет и безнадёгой.

Раз зашел рано поутру в невесткин дом Лексей, другой раз зашел, все понял. Большое сердце у немолодого мужчины оказалось, стал он забирать мальчишек с собой. Приведет в свой дом, за стол молча Кольку с Мишкой усадит, рядом с собственными внучками (Олеськиными дочками) и на недовольную Фаину лишь поглядывает.

Молчит Фая. Вздыхает только, да детям еду накладывает.

– Что ты делаешь, старик, – начинает она иногда ворчать мужу, – Нельзя к детям этим привыкать. Кирьян сказал, что все-равно скоро от Любки уйдет. Ох, горе-горюшко, что делать-то, как быть?..

Глава 4

Вика заявилась домой только спустя сутки. Тамара специально ее целый день у окна высматривала-поджидала.

– Ох, бесстыжая, ночевала то где? – ворчала она, глядя из окна на молодую соседку. – Порядочной была б, дождалась бы в конце концов, пока я успокоюсь, да дверь открою. Но нет! Нам же бежать надо, неизвестно куда!

По ее подсчетам, Вика должна была уже в лифт войти, поэтому Тамара быстро выбежала в подъезд, открыв нараспашку дверь в свою квартиру.

– Здрасьте, – себе под нос пробормотала Викушка, когда вышла из лифта. Она не смотрела на чудаковатую соседку Тамару, из-за которой пришлось по подругам пристанище посреди ночи искать.

Тамара встала: руки в боки.

– Ну и где ты ходила? Почему убежала? Ну пошутила я, обязательно было убегать? Попросила бы по-человечески, подождала бы, неужели бы я тебе дверь не открыла б?

– Все в порядке, Тамара Никитична, – торопливо заверила женщину Вика, – Мне нужно домой. Забудем вчерашнее. Оставьте меня в покое!

Девушка торопливо открыла дверь и скрылась в квартире. Однако не успела она включить в ванной воду, чтобы ванну набрать и прошла в свою комнату, чтобы халат взять, как из прихожей донесся голос Тамары Никитичны.

– Вик, я тебе расстегай несу! С мясом и яйцами!

Вика замерла с халатом в руках.

– Тамара Никитична! Что вы тут делаете?! – еле скрыв свое раздражение, вскрикнула Вика.

– О тебе забочусь, пока твои мама с папой отсутствуют! – улыбалась румяная, щекастая тетя Тамара. – Я ж раньше, помнится, когда ты маленькая была и в школу не ходила, потому что болела, также к тебе приходила. Проведывала и еду тебе носила. А как же, мы же соседи, надо помогать друг другу.

– Я понимаю, что соседи, – возмущенно произнесла Вика, – Но, если я закрыла дверь, наверное, нужно хотя бы просто постучать в дверь для приличия. Вы так не считаете? Отдайте пожалуйста ключ, я сама прослежу за цветами и порядком в квартире!

Тамара хитро улыбнулась, разглядывая потенциальную невестку.

– Как же я тебе ключ отдам, коль тебе доверия совсем нет? Мне может быть твоим родителям позвонить и доложить им о том, что ты дома не ночуешь, мужчин домой в их отсутствие водишь, а по ночам, вместо того чтобы спать, в подъезде орешь, буянишь, двери выламываешь. Ну и как тебе такой после всего доверять?

– Что?!

Вика раскрыла рот от удивления.

– Ничего! Ешь расстегай!

Тамара усмехнулась и гордо прошла к выходу. У двери обернулась:

– Если с сыном моим встречаться будешь, то так уж и быть, не скажу твоим родителям ничего. Не буду их огорчать!

Тамара Никитична прошла к себе в квартиру, и довольная уселась в кухне за стол.

– А еще приличной прикидывалась! – усмехнулась она. Отпила из блюдечка чай и довольно качнула головой, согласившись с собственными мыслями.

– И без косметики она, оказывается, не такая уж и красивая! Ничего своего то в ней нет! Вся красота оказывается, была нарисованная!

Обгадила, обругала и полегчало. Сразу так хорошо стало от мыслей таких!

***

Фаина пласталась у печи. Счастливая, довольная, она вынимала из нее пироги, какие с рыбой, какие с ягодами, был и курник.

За столом рядом уже сидел и трескал курник сын, Кирьяша.

– Кушай, кушай, сыночек, – ласково приговаривала Фая.

Фая ловко поддела деревянной лопаточкой очередной противень с печи и попыхтев, и побрякав, убрала лопатку, взялась за кочергу.

– А можно я с собой пирогов возьму? – с набитым ртом спросил Кирьян. – Пусть и Любка моя попробует, какие вкусные у тебя пироги, мать.

Женщина нахмурилась и отвернулась к печи.

– Не надо мою еду в тот дом таскать. Не нравится мне, что баба твоя сроду пирожка никакого не постряпает! Как с такой жить? Бросай ее, непутевую, другую еще встретишь, молодой, общих детей у тебя с нею нету, что тебя держит-то?

Кирьян выбрал из курника последние кусочки курицы, шумно вздохнул, облизал пальцы и отодвинул от себя тарелку со ставшим пустым, без начинки пирогом.

– Ничего ты не понимаешь, мать. Сама говоришь, молодой я еще, ну вот и рано мне семью заводить. А с Любкой можно и так пожить. С голоду не помру – у меня ты есть. Твоя еда – она самая лучшая. Поживу с ней пока не надоест и уйду, я ж мужик, ничего не теряю.

Фая замерла с кочергой в руках.

– Я ж не вечная. Вот как помру, что делать будешь? – заворчала она.

Кирьян махнул беззаботно рукой:

– Не переживай мать, сестер у меня целых две, буду по очереди к ним ходить. Накормят!

– Уйди ты! – в сердцах воскликнула она, – Сейчас как дам кочергой за такие слова! Разве можно так над человеком издеваться? Если Любку женой не считаешь, зачем тогда с нею живешь, ирод?

Кирьян снова нагло улыбнулся, отбежав от стола.

– Потому что наслаждаюсь ее молодостью и красотой! А ты мать, в наши дела не лезь!

Фая снова расстроилась. Строго взглянула на притихшую у стола старшую дочь, Олеську.

– Слыхала? Вот и мотай на ус, какие они все нынче продуманные, эти парни. Да что я тебе говорю, ты и сама это уже два раза поняла! Во поэтому я и говорю тебе: никуда тебя больше из дома одну гулять не выпущу! Доверчивая ты. Тебя такие как Кирьян, на раз-два вокруг пальца обведут и в очередной раз обманут!

Олеська учила младшую дочку, Маринку, лепить из теста махонькие пироги-плетенки. Заслышав слова матери, Олеська как обычно обиделась, уныло опустив голову и огрызнулась:

– Отстаньте вы уже от меня, мама! С Кирьяном лучше разберитесь! И за своей Юлей получше присматривайте!

– А что Юля? Юля – не ты, поумнее тебя будет! – спокойно заметила мать. – Ты за нее не волнуйся, она-то выучится и как положено, замуж выйдет с моего позволения. Ты о себе лучше бы подумала! Четвертый десяток пошел, а ты все под маминой юбкой жить собираешься! – повысила голос Фая.

Олеська рассердилась и чуть не расплакалась:

– Опять ты, мама, сама себе противоречишь! Сама же меня никуда не отпускаешь, свободы не даешь, так почто тогда попрекаешь?

– А ты мне не «тыкай».

Фая помогала как могла Олеське желанную квартиру в райцентре покупать. Обе женщины уже потратили кучу времени и нервов, чтобы поскорее подвести к сделке купли этого жилья и теперь Фаина отчетливо понимала, что рано ли, поздно, ли, но дочь все-равно уедет жить отдельно. Умом-то Фая понимала, что надо дочь с внучками отпустить в свободное плавание, но мириться с неизбежностью все-равно не хотела. Потому и ругалась с дочкой по пустякам. Любя таксзать.

Женщины перестали ссориться, когда в кухню заглянул Лексей:

– Ну полно вам ужо, ругаться-то. Бабка, доставай пироги, пацанята бегут!

Фая только вздохнула тяжко, взяв нож в руки, чтобы пирог разрезать.

– Охо-хо. Все люди как люди, а у нас как обычно, все наперекосяк!

Глава 5

– И чудненько, перестал этот нарцисс обихоженный к нашей Викуле ездить, – улыбнулась и подмигнула сыну Тамара.

Она сидела довольная у за столом у окна и наслаждалась лучами солнца, наслаждалась видом довольного единственного сына.

Сын, Витя, жевал пирожки. Вкушал, щурился от удовольствия, макал пирожок в сметанку и улыбался матери в ответ.

Нравилось Тамаре любоваться тем, как сын ест. Нравилось, что скатерть на столе чистенькая, беленькая, старательно ею, с крахмальчиком отутюженная. Не клеенка, а именно скатерть.

И посуда на столе хорошая – из настоящего белоснежного фарфору, да с синими гжельскими птичками.

И сметана настоящая, домашняя. Тамара по четвергам ее покупает у знакомой женщины, приезжающей с мужем из ближнего села. Магазинная сметана может, и вкусная где-то в магазинах есть, а только с домашней ей совсем не сравниться! Домашняя жирнее и сытнее, а магазинная будто кефиром разбавленная.

Однобокие мысли одолевали Тамару:

«А готовить-то Вика умеет хоть нет? С такими-то ногтищами как у нее, даже картошку толком и не почистить! Надо бы у Аньки-соседки все это потихоньку выведать: обучила ли она дочь готовить? Если не научила, то самой же и хуже: придется Аньке самой по первости помогать молодухе стряпаться! А то вот так вот отдашь кровиночку в чужую семью, а потом сиди и думай: голодает там сына, иль нет?»

Витя допил кисель и вытер рукой «усы» от киселя.

– Что сидишь? – пристала к сыну Тамара, – Я дорожку к девушке тебе прочистила от нежелательных элементов, теперь дело за малым осталось. Ты Вику на свидание пригласи! Сегодня же пригласи! Прямо сейчас! – сменился добродушный тон матери на сварливый.

Витя поморщился.

– Да ну эту Вику, мать. Я тебе такую Аллу приведу: увидишь, ахнешь от удивления. Вылитая ты в молодости! – засмеялся гаденько Витя.

– Не надо мне никакую Аллу! – испугалась, вздрогнув Тамара. – Хватило мне этой твоей Юли, из деревни, которая. Не женишься на Вике, значит ни на ком не женишься вообще! Так и знай! – пригрозила женщина. – Я квартиру эту на тебя потом не отпишу.

***

– Олеська, дочь, что-то шея у меня болит, давай помни-ка мне шею. – попросила Фая и Олеся с готовностью принялась разминать матери шею, встав сзади.

– Мам, тут такой шишак здоровенный. Твёрдый такой. Не поддается, у меня даже пальцы онемели его разминать. Давай я его скалкой лучше пораскатаю что ли?

– Не шишак это. Стехондроз. Давай скалкой, – кивнула головой Фая.

Внучка Настя сбегала в кухню, расположенную за огромной белой печью, и вынесла матери большую скалку.

– Бабушка, это горб, да? Горб? – затрещала девочка и Олеська цыкнула на нее, за спиной у матери.

Настенька отошла и стала таращиться на то, как мама-Олеся бабушке спину мнёт.

– Бабушка, смотри, а у мамы тоже такой-же горб растет! – не отставала языкастая девчушка и обе женщины: Фая и Олеська, тяжело вздохнули.

– А у меня тоже такой-же потом вырастет?

Олеся закусила губу. Похрустела своими широченными плечами.

– Настёнка, иди не мешай. Иди-ко вон лучше, с сестренкой на улице поиграй, – попросила она. – Иди говорю, не то получишь у меня!

Олеся была женщиной строгой и обидчивой. Не хотелось ей выслушивать от родной доченьки такие нелестные слова о собственной внешности, хоть и есть в тех словах правда. (А правда, как известно, глаза колет.)

Маленькая Настя обиделась тоже. Надулась и пошла к двери обуваться.

– А еще у мамы живот большой! – послышался ее обиженный голосок.

Олеся мрачно засопела за спиной у матери и только яростнее стала раскатывать той скалкой ненавистный холмик на спине матери.

Хлопнула дверь. Две женщины остались совершать странные действа в полутемной комнате.

– А ведь правда, Олеська, – выдала вдруг в мрачной тишине недовольная Фаина. – Я тоже заметила, что не следишь ты за собой. Фигуры у тебя совсем нет. Все висит и торчит, а походка – как у бабы Клавы-пингвинихи! Так ты замуж сроду не выйдешь, кто ж тебя такую возьмёт? Так и будешь на нашей с отцом шее сидеть до самой старости! Картошки надо меньше есть и булок, ты ж молотишь все, что не приколочено!

– Ну мама! – воскликнула недовольно Олеся, – Ты что меня, едой попрекаешь? Вечно только ворчишь и ворчишь, слова доброго от тебя ни разу не слышала! Сама катай свой скалку!

И убежала, отбросив кухонную вещь. Снова хлопнула дверь.

За шторкой на печи послышался шум возни и ворчливый голос Лексея прервал размышления Фаи.

– Зачем дочку обижаешь, старуха? Сама-то по молодости точно такая же была! Лицо рябое, сама в теле. И ходила «уточкой», вперевалочку. Забыла?

Фая встала со стульчика, нагнулась к полу, взяла валявшуюся на полу скалку в руки. Постучала ею по ладони второй руки, хмыкнула.

– Что-то разговорился ты, дед. А ну слазь с печки? Слазь говорю!

Лексей выглянул было, вытянув свою патлатую голову на тощей шее, между шторками и показал жене язык:

– Чтоб ты меня своей скалкой прибила? Не слезу! Лучше ты сюда, бабка, залазь!

– Что ж ты дразнишься, сыч старый? – заворчала негодующе Фая, – Я тебе покажу бабку! Думаешь, не залезу на печку? Возьму и залезу! Да я тебя оттуда чичас кочергой вышибу!

Ругались супруги любя. Столько лет бок о бок вместе прожили. Жизни друг без друга себе не представляли.

***

А в своем дому расхаживала вперед-назад недовольная Люба. Перед нею сидел "виноватый" Кирьян. Сидел, из спичек на полу домик складывал.

– Ты из меня все соки выжал! – громко ворчала Люба. – Зачем твои старики квартиру Олеське покупают, а не тебе? Ты же у них единственный сын! Или что, думают, что раз ты у меня живешь, то и не надо тебя жильем обеспечивать? Ну хватит! С меня довольно, я долго терпела, но дальше об себя ноги вытирать не позволю! Убирайся из моего дому! И чтоб глаза мои тебя больше не видели!

Кирьян продолжал складывать спички одна на другую.

– Тс-с-с, тихо, – попросил он, не глядя на Любу. – Не топай тут, ветер не создавай!

– Ах ты гад! – вызверилась Любовь. – Я тебя веником буду гнать!

– А если я уйду, то ты ведь одна с двумя детьми пропадешь совсем! – пробовал было договориться мирным путем со своей женщиной Кирьян.

Люовь разозлилась еще пуще прежнего.

– Без тебя как-то жила, и без тебя прекрасно одна проживу! Все-равно от тебя никакого толку мне нету!

Она топнула ногой и половицы скрипнули.

Домик из спичек развалился и Кирьян рассердился тоже. В сердцах смахнул спички с пола рукой.

– Чего тебе не хватает, Любка, чего? Живем как короли. Ты не готовишь, тебе не затратно, детские пособия копишь, покуда мы с детьми питаемся у моей мамки. Ты – на диете. Красота! Шмотки детям тебе сестра твоя из города присылает. Чего еще надо?

Люба скрестила руки на своей мощной груди.

– Я может, тоже хочу в райцентре жить! Чтоб в благоустроенной, как у вашей Олеськи квартире! Чтоб не приходилось с дровами и граблями больше никогда в жизни возиться! Иль я не заслужила такой жизни?

Кирьян покосился на женщину и снова упрятал глаза в пол.

– Так Олеська же за капитал материнский эту квартиру будет покупать. У тебя тоже капитал такой есть, могла бы и ты таку квартиру купить!

Люба задумалась. Глаза ее хищно сузились.

– Дак она еще не купила что ль квартиру-то?

– Не купила еще. Там просто хозяин квартиры сейчас выписывает какую-то свою дальнюю родственницу из этой квартиры. Как выпишет, так и купит Олеся квартиру.

Люба улыбнулась злорадно.

– Ах вон оно что. А нук узнай адрес той квартирки, может я ее у этого хозяина заместо Олеськи и куплю!

Кирьян уставился на нее во все глаза.

– Узнать то я узнаю. Да только если мамка с Олеськой про то, что ты у них из-под носа квартиру хочешь увести, на меня совсем рассердятся. А как я потом к себе домой кушать ходить буду?

Люба осерчала. Брови свои соколиные грозно сдвинула, губы поджала.

– Адрес не принесешь – на порог больше не пущу. Ступай! И без адреса не приходи, хоть какой-то шерсти клок с тебя будет, овца ты паршивая!

Глава 6

Анна с дочерью Викой лежали рядышком на большом кожаном диване. На лице и мамы, и дочери, толстым слоем была нанесена угольная маска. На закрытых веках – огуречные ломтики. Женщины релаксировали, лежа в расслабленных позах, слушали таинственные мелодии древних индийских мантр и изредка тихонечко переговаривались о своем, о женском.

Папа и муж семейства, Михаил, находился в соседней комнате. Он сидел в уютном глубоком кресле, перед ним на столике дымилась чашка с горячим шоколадом. Хозяин дома перечитывал томик Булгакова, задумчиво потирал переносицу и размышлял о чем-то, с мучительным выражением лица.

И тут раздался звонок в дверь.

Звонок и грохот: кто-то торопливо колотился в дверь и исступленно жал на кнопку звонка.

– Мишенька, посмотри, кто там! – беспомощно произнесла Анна.

Михаил медленно поправил очки, поднялся с кресла и побрел в прихожую.

– Там Тамара Никитична. Наверное, случилось что-то, – произнес мужчина, поглядев в глазок.

– Не открывай! – нервно вскрикнула Вика, однако было поздно: в прихожую беспардонно вломилась соседка.

– А я вот к Анне. Поговорить, так сказать! – заявила громко Тамара.

– В столь поздний час? Анна занята, – кашлянул Михаил.

– Ничего, я тихонько рядом посижу, мешать не буду! На, Мишенька, пирог. Банановый штрудель называется, – шмякнула в руки соседа тарелку с каким-то бледным «блином» Тамара.

Подтолкнув удивляющегося Михаила в спину, Тамара оттеснила его в сторону и рванула в гостиную.

– Девочки! – замерла она, разглядывая две странные фигуры, с серыми скукоженными от маски лицами, вскочившие с дивана.

– Вообще-то поздно уже, – заметила Анна. – Мы гостей не ждали.

– Да я разве гость? Я ж своя, – улыбнулась Тамара.

Вика пронеслась мимо Тамары в ванную со скоростью света: девушка панически боялась неадекватную соседку.

– Я вот о чем поговорить намеревалась, – схватила за рукав соседку Анну Тамара. – Присядь, а то упадешь от радости.

Ничего не подозревавшая Анна внимательно посмотрела на соседку.

– У вас товар, у нас – купец. Нравится моему Витьке ваша Виктория, – с горящими от счастья глазами, призналась Тамара.

В глазах Анны показался нескрываемый ужас. Выронил из рук книгу прямо на пол, и Михаил. Что-то упало и с громким звоном разбилось в ванной.

***

Кирьян погремел крышками от кастрюль и возмущенный выглянул из кухни:

– Наши, где все? Почему ничего не сварено?!

Олеся едко ответила, улыбаясь во весь рот:

– Наши уехали в поле. Как это ничего? А греча-то? Гречневая каша, пища наша. Хлеб черный, капуста квашеная, молоко. Чем не еда? Ужинай по-царски, да помалкивай. Ешь что дают! Твоя баба тебе и такого-то на стол не поставит!

Кирьян обиженно шмыгнул носом, стукнул по столу кулачком.

– Мамке пожалуюсь. Скажу, еду от меня прячешь, кормишь ерундой. Я мужик, меня мясом кормить надо! Хотя откуда тебе знать, ты мужика настоящего только издалека видела! Мяса мне свари!

Олеся вязала младшей дочке носки. Тряхнула своими рыжими косами:

– Иди у Любки своей командуй! Недолго мне тут осталось весь этот кавардак наблюдать. Уеду скоро в райцентр жить. Теперь тебе с Любкой придется за родителями приглядывать! Любка чтоб пусть появлялась и уборку здесь делала. А то дети ее тут носятся, везде гадят, а убираться приходится мне одной! Хватит, натерпелася! Глаза б мои вас всех не видели! Уеду, наконец-то поживу по-человечески!

Кирьян забегал возмущенный по комнате, сжав кулачки.

– Уедешь значит, да?

– Уеду! – кивнула головой сестра.

– Мамка детей твоих вырастила, на ноги поставила, тебя, дуру, из самого дна ямы вытащила, почему бы теперь не уехать, да? Человеком стала, ишь как заговорила!

– Человеком стала! – снова кивнула головой Олеся.

Губы ее на мгновение задрожали. Все-таки обидно от родного младшего брата такое выслушивать. Но она давно поняла, что на его дурацкие провокации лучше не вестись, себе же хуже. С Кирьяном спорить – настроение себе только портить!

***

Люба возвращалась из своей поездки с райцентра очень довольная собою. Наконец-то она вырвалась из своего нескончаемого водоворота "дом-огород-дом". Проехалась в автобусе, водитель которого чуть ли не всю дорогу с интересом поглядывал на нее в зеркало заднего вида. Сходила в райцентре в местный салон-парикмахерскую чтобы подровнять кончики волос, в итоге оставила там кругленькую сумму, зато вышла преобразившаяся, с модным ныне «балаяжем» в локонах.

На рынок зашла, а там такое творится!

Она выбрала себе для покупки смелое платье в-обтяг. Натянула его на себя, спрятавшись за простыней в углу отдела. Простыню, как обычно, продавец вместо ширмы в руках держала, пока Люба переодевалась. Новое платье изнутри пахнуло на миг терпким амбрэ чьих-то потливых подмышек и ноткой духов, но не суть.

– Беру! – восхищенно выдохнула Люба, оглядывая в куске зеркала, услужливо предоставленного ей торговкой, свою фигуру "Моника Белуччи" в обтягивающей "лапше-меланж".

Мимо проходивший усатый прохожий прицокнул языком:

– Вах и откуда толко такой красивый дэвушка берутся!?

– Мне б такую! – вздохнул громко продавец сумок из лавки напротив.

Однако неопрятная тетка-продавщица хмыкнула небрежно:

– Женщина, да куда же вы в тако платье влезли? Оно ж на школьниц совсем. Вам вот такое нужно!

Тетка сняла со стены, увешанной платьями, какой-то безразмерный темно-серый балахон.

– Это что? – изумилась Люба.

– Платье. Щас такое носят. Очень модно, – не моргнув и глазом, заявила тетка.

– Дак… Оно ж огромное мне будет, – с большим сомнением робко пощупала ткань предлагаемой вещи Люба.

– Ваш размер, – уверила продавщица.

В диалог включились продавщицы из ближайших лавочек.

– Берите, померьте, вам в самый раз. Очень красивое платье, – кивала каждая с видом знатока. Люба и вякнуть ничего не успела в ответ, как ушлая продавщица впихнула ей в руки платье-балахон и с готовностью развернула свою ширму-простынь.

Люба с неохотой сняла с себя понравившуюся "лапшу" и шагнула в балахон.

– Ну вот, совсем другое дело! – загалдели наперебой тетки-продавщицы.

Тусклое потрескавшееся зеркало отобразило Любе унылую блёклую женщину средних лет, закутанную в непонятную хламиду.

– Разве? – расстроилась Люба.

– Бери. Твоё. Богиня. – Лаконично кивнула головой хозяйка лавки.

Продавец сумок напротив разочарованно отвернулся от ставшей «неинтересной» Любови.

– Нет, мне вот это больше понравилось, – робко проблеяла было Люба, однако торговка вырвала из ее рук платье-лапшу.

– Куда? Рехнулась? Ты ж не девочка-подросток, в таком ходить! – строго отрезала тетка-торговка.

Люба засомневалась. Покрутилась перед зеркалом в балахоне.

– Но оно огромное. Я в нем как корова, – чуть не заплакала она.

– Дура что ли? – высокомерно объявила ей тетка в ответ. – Сейчас все модницы ищут именно такое платье! Мода такая, ничего ты не понимаешь! Я тебе скидку сделаю. За свою цену отдам, но только потому, что тебе очень идет. За две двести отдам.

– Сколько?! – ужаснулась Люба.

– Тысяча девятьсот, – торопливо прочирикала торговка.

– Бери, а то я сама это платье куплю! – выкрикнула другая торговка. – Я его куплю, а завтра за две семьсот вывешу продавать!

Услышав столь весомый аргумент, Люба поторопилась вытащить кошелек. Пересчитала лежавшую в нем наличность. Вздохнула. Залезла под ширму-простынь – вытаскивать денюжку, припрятанную в пришитом ею вчера потайном кармане одной из деталей своего исподнего белья.

Едва Люба в своем новом развевающемся на ветру балахоне скрылась из виду, хозяйка лавки облегченно вздохнула:

– Слава Богу, удалось впарить энтот неходовой утиль этой дурочке деревенской. Спасибо, Фёдарна, что подыграла. А то висит-висит, никак продать не могу…

И да, самое главное: Люба невозмутимо явилась на встречу с продавцом «Олеськиной» квартиры. Глазки построила, повздыхала, изъявила немолодому мужчине-продавцу о своем намерении выкупить квартиру, однако тот только руками развел:

– Увы, у меня уже есть покупатель.

– Может, передумаете? – вздохнула, намеренно качнув верхней своей частью туловища, Люба.

Мужчина-продавец смутился, отводя глаза.

– Ладно. Я придумаю что-нибудь.

– Ой как хорошо! – засияла от радости Люба.

Вика встретила Глеба в кафе. Подсела к нему за столик, улыбнулась.

– Избегаешь меня, трубку не берешь. Может, объяснишь, что случилось?

Глеб отодвинул от себя чашку с недопитым черным кофе.

– А ты сама-то не догадалась?

– О чем ты? – удивилась Вика.

Мужчина снисходительно склонил голову, поглядев на нее как на несмышленую.

– Не хочу озвучивать все, что я услышал от твоей свекрови. Не проси меня рассказывать тебе неприятные вещи, о которых ты якобы не знаешь.

– Какая еще свекровь? – удивленно раскрыла глаза Вика.

– Твоя свекровь, Вик.

Вика непонимающе смотрела на любимого мужчину.

– У тебя оказывается, жених есть, – поведал ей Глеб, – Ты с ним аж с детства обручена, живешь на два дома, я даже больше скажу: у вас – ребенок. Зачем тебе я?

– О, как? Ребенок! Свекровь значит, – кивнула головой Вика, – Кажется, я понимаю, откуда ветер дует. Ну это же надо так – напролом идет! Ну теть Тамара… Ну и актриса!

– Сами разбирайтесь, – отвернул от Вики лицо в сторону Глеб.

– И разберемся! – снова кивнула головой Вика, – Спасибо, хоть открыл мне глаза на происходящее! А ты тоже хорош, вот уж от кого не ожидала! Мы столько общались, а ты до сих пор не научился мне доверять! Мне очень жаль, что вместо того чтобы поговорить со мной, ты веришь посторонним людям! И мне жаль потраченного на тебя времени!

Девушка схватила со стола свой клатч и быстрым шагом выбежала из кафе, чуть не сбив с ног официантку с подносом.

Глеб расплатился за кофе и вышел из заведения. Он подошел к своей машине. С неприязнью посмотрел на заднюю часть автомобиля – там до сих пор красовался непонятный, лишенный смысла дебильный рисунок, нацарапанный каким-то острым предметом.

Это безобразие он обнаружил только после очередного свидания с Викой. До этого оказалось спущено колесо, а еще ранее – какой-то липкой субстанцией были обмазаны окна у машины.

Жаль, подловить вредителя не удалось, а потом уже желание ездить к Вике отпало напрочь: какая-то тетка с выпученными глазами приперла его к стенке у дома подруги и попросила "прекратить наконец, шашни с чужой женой".

Да ну ее, эту Вику.

От нее только неприятности.

Глава 7

Нервная система Олеськи давала сбой, женщина вот уже вторую неделю находилась в подвешенном состоянии. Ей постоянно звонил продавец и откладывал подписание долгожданного договора купли-продажи.

А ведь Олеська мысленно уже переехала в свою новую квартирку и переклеила во всех комнатах обои. И даже уже занавесочки в кухню подобрала.

– Да что ему не так? – вслух расстраивалась Олеся.

Мать, Фая, задумчиво высказывала свое мнение:

– Знаешь, дочка, а ведь если не судьба, то и не надо тебе цепляться за эту квартиру. Ведь неспроста у тебя дело не клеится, это знак свыше, что не надо связываться! Не расстраивайся, дочь. Подвернется потом другая квартира, получше.

– Но я уже привыкла к мысли, что у меня совсем скоро появится свой угол, мама! – чуть не плакала от обиды Олеся.

Тайком от матери, она сама решила поехать в райцентр, чтобы с продавцом поговорить. Поговорить, попросить его совершить сделку в кратчайшие сроки.

Чтобы мать не заподозрила что она из дома удрала, старательно подготовилась: встала ранёхонько, оделась в папин костюм-энцефалитку, взяла в руки ведро, прошла в кухню, отрезала от свежеиспеченного мамой каравая горбушку. (Мама в пять утра встает. Успевает и печь растопить, и хлеб испечь).

– По бруснику схожу, в лес, – соврала Олеська матери.

– Сиди дома, – попробовала отговорить дочку Фая. – А то вдруг там в лесу – медведь? Да и бруснику у нас не ест никто.

– Как не ест никто? А Кирьяша твой за обе щеки наяривает мои пироги с ягодой! – напомнила Олеська.

– Иди! – отмахнулась Фая.

Олеся схватила ведро и убежала через огород в лес. Там скинула с себя костюм, спрятала под ветками ведро и побежала со всех ног огибать лес – на автобус бы успеть.

Вика обзванивала очередную свою подружку:

– Приходи сегодня в семь в «наш» кафетерий.

– А что за повод? – радостно прочирикала невидимая собеседница.

– Познакомлю вас с моим поклонником по имени Витя. – усмехнулась недобро Вика, – Мне его в мужья активно навязывают. Надо осмотреть предлагаемую кандидатуру, как же я без вас, мои верные подруги? Посмотрим, обсудим.

– Витя? – услышала в ответ Вика мелодичный возглас подружки, – С удовольствием приду, конечно. Но… У тебя же был Глеб? Куда Глеба дела?

– Глебушка… – вздохнула Вика. – А объелся он хлебушка. Витя его в сторону отодвинул.

– Да ты что?! Неужели существует такой мужчина на земле, что Глеба за пояс заткнул? Блеск! Обязательно буду! Посмотрю, что за Витя!

***

Тамара Никитична юлой крутилась около сына:

– Это померь. Нет, вот это! – разворошила она в поисках нужной вещи весь шкаф. – Витя! – прикрикнула она, – Ну что ты так встал? Ты пузо-то сына, втяни! Откуда оно у тебя вдруг появилось? Не было ж его!

– Ну ма-ам, – мычал с тоской Виктор, сгорбив спину перед такой неизбежной напастью как Вика. – Сказал же, не нравится мне она. И машина у нее уже немодная. Я такую не хочу!

– Хорошая машина, – отрезала Тамара. – Какая тебе разница, на каком авто вам меня возить! Согласилась ведь она пойти с тобой на свидание, чего ты теряешься, надо брать пока согласная! Вот видишь, мечты сбываются, – исподлобья взглянула на сына женщина.

– Ты в своем уме мам? – поёжился Витя, – Зачем я буду подбирать то, что другие бросают? Неприятненько как-то.

Витя скукожился, натягивая на джинсики маловатый свитер.

– Женишься на Вике – квартиру на тебя отпишу. Не женишься – выгоню на съём. Да что ж такое-то? Это ты вырос, или свитер сел? Ну не сутулься ты! Сутулость – признак слабого духа и отсутствия силы воли! И на вот, возьми. Надень, – немного смутившись, протянула Тамара сыну что-то.

Что-то свернутое.

Витя немедленно развернул то, что мать сунула ему в руки и изумился: то оказались трусы. Новые. «Настоящий мужчина!» – значилось на самом видном месте.

– Это еще зачем? – удивился Витя.

– Надень. Мало ли что может вечером случиться, – нисколько не смутившись, заявила Тамара. – Хотя, ты знаешь, я против аморальности в добрачных отношениях! Даже если Вика вдруг будет тебя уговаривать, помни: мама против! До свадьбы – ни-ни!

***

Анна, схватившись за сердце, смотрела на то, как единственная дочь собирается на свидание с соседкиным сыном.

– Подумай еще раз, Вик? – взмолилась она. – Тебя что, замуж гонят? Да и женихи на свете разве перевелись? Только не Витька, не надо нам с папой такого зятя!

Вика бесстрашно брызгала перед зеркалом на волосы лак.

Вульгарный начёс «привет из 90-х» возвышался над ее хорошеньким ангельским лбом.

– Что это за уродство? – вздрогнула Анна, разглядывая прическу дочери. – Так давно никто не причесывается. Ужас.

– Сойдет, – услышала она дочкин ответ.

– Что задумала? – допытывалась мать.

Звонок в дверь оторвал маму Анну от грустных размышлений над происходящим.

– А вот и мой змей-горыныч летит, – пробормотала Вика.

Анна нехотя открыла дверь и с явным отвращением уставилась на Витю.

– Анна Николаевна! – воскликнул Витя, протянув печальной женщине цветы.

Позади Вити маячила его мать. (Ну куда уж без нее!)

– Погоди! Цветы – Вике! – отчетливо услышала Анна громкий Тамаркин шепот. – Маме – торт. Торт! Ты что, забыл?

Подошедшая к гостям Вика с невозмутимым видом приняла у Вити цветы и торт. Передала их маме-Анне и покорно взяв под-руку всученного ей Тамарой Никитичной Витеньку, ушла из дома на свое свидание.

– Вика! – жалобно всхлипнула Анна, глядя вслед дочери.

– Не боись, – хлопнула ее по плечу соседка-Тамара. – С моим Витей ты можешь ее спокойно отпускать. Он мальчик приличный, сама знаешь. Сводит на свидание и обратно приведет нашу Вику в целости и сохранности.

Похлопав Анну по плечу, Тамара юркнула в дверь квартиры и Анна удивленно похлопала глазами.

– Тамара, ты куда?

– Как куда? К вам, на чай. Я ж вам торт принесла, – напомнила соседке Тамара. – Надо же о будущем наших детей поговорить. О свадьбе, о том, где Витя с Викой будут жить…

А Анна же хотела в ванной поплакать.

Она ощущала себя сейчас такой одинокой!

Михаил убежал из дома еще полчаса назад – нервы у хозяина дома не выдержали. Ушел к своему другу-профессору, топить печаль в бокале с коньяком…

Глава 8

Немного поразмыслив, Олеся зашла в салон-парикмахерскую.

Встала у дверей, с тоской заглянула вовнутрь.

Как же ей прическу хотелось сделать. Но ведь если она отрежет косы, то мама узнает, что она не в лесу бруснику собирала, а где-то по райцентру тайком шарилась.

– Вы проходите, милости просим, – улыбнулась ей девушка-парикмахер. – Вижу, что у вас волосы давно в стрижке нуждаются. Кончики у вас женщина, секутся.

– Ну разве только кончики, – несмело вошла в пустой зал Олеся.

Села в кресло, зажмурилась. Парикмахерша ее накидкой прикрыла и на шею какой-то "ошейник" надела. Косы расплела и как давай ей волосы расческой чесать!

– У вас тут репей, – вытащила и показала она колючку Олесе. – У вас такие хорошие волосы! Свои?

– Конечно свои, – ответила Олеська.

– Цвет необычный. Тициановский.

– Чего? – нахмурилась Олеся.

– Какими средствами ухаживаете? – принялась расспрашивать девушка.

– Дак я только шампунем мою. Дегтярным, – бесхитростно поведала Олеся.

Общительная девушка-парикмахер состригла Олесе с волос секущиеся концы, придала прическе форму, а также помыла клиентке голову.

– Давайте я их еще маслом обработаю, чтобы не пушились, – предложила Олесе парикмахер.

– Не надо! – испугалась Олеся. – Не надо маслом!

Вышла из парикмахерской Олеся преобразившаяся.

С ее длинными волнистыми волосами цвета солнечного заката задорно играл легкий ветерок. Пока шла мимо редких витрин, присмотрела дочкам куклу, ванночку для куклы, игрушечную посудку…

– Эх, нельзя. Как я потом маме объясню все эти покупки? – вздохнула Олеська.

Навстречу шли двое тощих парней.

– Смотри, рыжая! – удивленно показал прямо на Олеську пальцем один из них.

Олеська улыбнулась, поглазев на обоих. Ничего не могла с собой поделать, рот самопроизвольно расплылся в улыбке. Один из парней чуть шею себе не свернул, на нее глядя.

– Ой, – смутилась Олеся.

У нее тут-же гулко забилось сердечко в груди. Пять лет как без мужчины живет, под зорким присмотром строгой мамы. А ведь она живой человек!

Зашла в универмаг, что в центре, прикупила себе помаду вишневого цвета. Купила тени и карандаш, тональный крем, чтоб веснушки замазать. Краситься только негде было. Везде прохожие снуют, дети какие-то носятся. Олеся вспомнила о том, зачем приехала и пошла разыскивать адрес дома хозяина квартиры, которую она собиралась купить.

***

Хозяин квартиры встретиться с Олесей согласился.

– Вы проходите, я пока картошку на кухне дочищу, – сухо предложил он после того, как открыл дверь гостье.

Немолодой угрюмый мужчина в старых трико и полосатой маечке.

Олеся огляделась в скудно обставленной комнате и села на продавленный, видавший виды диванчик, накрытый стареньким пледом. Села и пользуясь отсутствием хозяина дома, вынула из своей сумки зеркальце, карандашик и принялась накрашивать правое веко.

– О чем вы хотели поговорить? – неожиданно быстро вернулся из кухни мужчина и Олеся вздрогнула, выронив карандашик. Тот упал и закатился под диванчик.

Получилось, что правый глаз у Олеси был накрашен, а левый – нет. Пренеприятное зрелище.

– Ой, а можно его теперь как-то достать? – расстроилась Олеся. – Я же не могу так теперь пойти?

Она нагнулась и встав на четвереньки, принялась вглядываться в темную щель между диваном и полом. Огромная пятая точка Олеси выпятилась на обозрение смутившегося мужчины. Вывалились у женщины из джинсов и увесистые «бока». Мало того, спереди, в районе груди у женщины, под силой тяготения все тоже как-то нелепо «вывалилось» прямо на пол.

– Не могу вытащить! Рука застряла! – вдруг призналась Олеся. – Может вы диван приподнимете?

– Не могу. У меня сразу поясницу прихватит, – виновато признался в свою очередь и хозяин квартиры. – У меня радикулит обостряется, если тяжести подниму.

– Что же делать? Ой, а у меня кажется, рука затекла, – со страхом призналась Олеся.

Страшные мысли закрались в ее голову. Одинокий мужчина, неженатый, по всему видать. И она. Вся такая беззащитная, стоит на четвереньках перед ним на полу.

От страха такого Олеся дернула руку посильнее и вытащила ее наконец, из-под дивана.

– Можно я диван отодвину в сторону, чтобы мне карандашик мой достать. А то так обидно, я его не успела купить, как вот такая неприятность случилась, – попросила Олеся.

Хозяин квартиры промолчал и Олеся, поднатужившись, сдвинула диван в сторону. Карандашик, к ее счастью, нашелся, но теперь обнажилась вся неприглядность, существовавшая, как оказалось, за диваном.

Фантики от конфет, пустые пачки от дешевой китайской лапши и прочий мусор, пыль и паутина.

– Давайте веник и совок, я мусор уберу, – предложила Олеся…

***

Пока она мыла пол, а примолкнувший хозяин квартиры выходил на улицу выносить мусор, оказалось, что сгорела кастрюля с пригоревшей к ней картошкой в кухне. Про нее просто-напросто забыли в свете происходящих событий.

– Я вам сейчас быстренько и картошку почищу, – предложила Олеся, решившая, что в том, что картошка сгорела – ее вина. Ведь если бы она не приперлась в квартиру к этому мужчине, то он бы не остался сейчас без обеда.

– Не надо. Нет у меня больше картошки. Эта последняя была, – недовольно ответил мужчина.

– А что есть? – деловито осведомилась Олеся, пошарив без разрешения по всем кухонным шкафчикам. – Так-так… Горох, макароны, гречка…

Немного поколдовала у плиты и получилась изумительно ароматная горошница.

– Я еще не ела с утра, – призналась мужчине Олеся и тот великодушно пригласил ее разделить с ним обед.

Поели, после чего хозяйственная Олеся по-привычке помыла всю посуду в кухне.

Даже прошлогодние немытые банки из-под солений-варений, что в промежутке между холодильником и стеной небрежно понатыканы кем-то были, отмыла заодно.

– Да что вам от меня нужно, говорите уже!

Дяденька искренне не мог понять, что этой рыжей женщине нужно: явилась без приглашения в его холостяцкую берлогу, трясет тут своими "окороками", хозяйничает… Все-равно не нужна она ему такая.

(Та, другая, Люба, которая ему квартиру продать просила, поинтереснее на лицо была.)

– Дак я попросить вас хотела, – виновато поглядела на мужчину Олеся. – Понимаете, – проникновенно глядела она ему в глаза, – Мне жить негде. А у меня ведь двое детей и мужа нет. Живу с родителями. А там с ними жить стало невозможно. Мама вечно ворчит, еще и брат постоянно крутится, и пасынки эти его. Навесили на меня все хозяйство, коров, кур, приготовление еды. Целыми днями на кухне и в огороде пластаюсь. А я устала очень. Годы то идут. Еще мама, в ежовых рукавицах меня держит, – убедительно распиналась перед малознакомым мужчиной Олеся. – Гулять и то не отпускает. А я может, замуж выйти еще хочу. Вот.

Мужчина на всякий случай отодвинулся от Олеси подальше. Он вообще взирал на нее с явным испугом в глазах.

– Нет.

– Что «нет»? – расстроилась Олеся. – Почему нет? Умоляю вас! Продайте мне пожалуйста поскорее квартиру!

– А-а, квартиру? – выдохнул вдруг мужчина. – Так вы из-за этого тут? А я-то было подумал…

– А что вы подумали? – удивилась Олеся.

Мужчина промолчал. Неудобно было признаваться малознакомой женщине, что он принял ее за попрошайку-пиявку.

– Неважно. Но квартиру я продать вам не могу. Я ее другой женщине уже пообещал.

– Как так? – ахнула Олеся.

Не сдержавшись, женщина расплакалась прямо тут, сев на злополучный диван.

– Да вы не плачьте, – присел рядом мужчина. Он робко приобнял Олесю за плечи. – Ну хотите, я вам другую квартиру подыщу?

– Какую? – расстроенно произнесла Олеся. – За такую цену только у вас одна такая была!

Мужчина погрустнел. Ему стало жалко плачущую женщину. Да и потом, она же ему тут и пол вымыла и обед приготовила. А плачет-то как искренне! Неудобно как-то отказывать такой хорошей женщине.

– Ну хорошо, – промямлил мужчина, – Продам я вам квартиру, продам. Вы только успокойтесь!

Олеся так обрадовалась, так обрадовалась, что на радостях обняла мужчину, как родного. Мужчина неловко застыл в ее тесных объятиях.

– Спасибо вам! Зовут-то вас хоть как, родненький?

– Игорь Николаевич я, – скромно улыбнулся в усы мужчина.

Глава 9

Олеська приехала домой уставшая, но довольная. Сунула, не глядя матери в руки полный пакет с брусникой. Фая внимательно посмотрела на дочь. У той на лице блуждала странная улыбка.

– Олеська. Ты где была-то? – не вытерпев, поинтересовалась Фая. – Брусника-то мороженая оказывается. Ты ее что, на северном полюсе собирала?

– Мама, – подметила и маленькая Настёнка, – У тебя почему один глаз накрашен, а другой – нет?

Олеся замерла, виновато опустив глаза в пол. Но через минуту выдала громко и оживленно:

– Ой, мама, а ты ведь не знаешь! Помнишь, неделю назад у тебя деньги из «стенки» пропали? Ты еще на девчонок моих думала? Так вот: давеча там Кирьян твой шарил. Вот. Не хотела тебе говорить, да молчать не могу.

Фая ахнула, переключившись мыслями на сына-охламона. Забыв о дочери, женщина выбежала из кухни и Олеська спокойно допила чай.

– Скоро доченька, переедем в свое собственное жилье, – улыбнулась она Настеньке.

***

Вика остановила свою машину у какого-то здания.

– Приехали, – посмотрела она на Витю. – Пошли.

Витя долго дергал за ремень безопасности, прежде чем ему удалось наконец его отстегнуть.

«В этом месте уже можно поцеловать ее, чтоб закрепить так сказать, свои намерения. Чтоб она знала, кому принадлежит», – раздумывал он, борясь с неподатливым ремнем. – «И потом, надо попробовать на вкус ее губы. А то вдруг это не мое, потом мучайся всю жизнь с нелюбимым существом под-боком! Надо, надо пробовать, прежде чем связывать себя узами брака на долгие годы. Мало ли что там мать говорит. Не ей же с ней жизнь жить.»

Вика давно вышла из машины и презрительным взглядом смотрела на то, как Витенька неуклюже выходит из авто. Отбежала на почтительное расстояние, едва молодой человек приблизился к ней и скрылась за дверью незнакомого Вите здания с вывеской «Флердоранж».

***

Витя, наверное, впервые в жизни чувствовал себя настолько неуютно, находясь в компании пятерых девушек.

Хотя само кафе, в котором Вика изъявила желание посидеть, было первоклассным.

– Я думал, у нас с Викой свидание, – нерешительно промямлил он, едва Викины подружки уселись за их с Викой столик.

– А у вас и есть свидание, – улыбнулась самая наглая из подруг – Алена. – А мы что, разве мешаем вам? Мы с Викой самого садика дружим. Мы не разлей вода!

Девушка щелкнула пальцами, подозвав официанта. Она открыла меню и быстренько сориентировавшись, начала заказывать себе и подругам закуски, десерты и вино. Девицы хихикали, поглядывали на Витю, засыпали его ворохом вопросов и громко хохотали над каждым ответом.

Витя злился.

Эти девицы не давали ему и парой слов с Викой перекинуться, а сама Вика казалось, совсем о нем забыла. Она вела себя так, будто он – пустое место, нет его. Щебетала со своими подружками, ела, листала свой айфон (на который, кстати Витя сразу глаз положил. Давно о таком мечтал).

Дальше Витя остался в одиночестве в своем углу столика. Наглые Викины подружки словно забыли о его существовании: они то без стеснения поправляли при нем свои лямочки от лифчика под платьями, то обсуждали своих мужчин, маникюр, косметику, шмотки и прочую женскую ерунду. Они пили, грызли свои фрукты и закуски, «ржали как лошади» и бесили, бесили Витю своей неугомонным активным женским трёпом.

Витя страдал от неконтролируемости ситуации, которая выбила у него почву из-под ног. Ведь все пошло совсем не так, как он себе представлял.

Извинившись, убежал искать туалет.

Долго плутал в полутемном коридорчике, выискивая нужную комнату со знакомой буковкой или фигуркой, но на глаза попадалась лишь одна дверь, с витиеватой надписью, окантованной золотой рамочкой:

«Здесь можно попудрить носик».

«А мне эти волчицы пудрят мозг!» – с раздражением подумалось Вите.

Плюнув на приличия, Витя бесстрашно открыл дверь в эту самую «пудрильню» и прошел, не обращая внимания на возмущенный непонимающий взгляд девушки, подкрашивающей себе помадой губы у огромного настенного зеркала.

Плевать. Он же мужик. Захотел – пошел и сделал свое дело! И неважно, где и при каких условиях.

На деле сдулся сразу, как только закрылся в маленькой кабинке, пахнущей приторным ароматом чьих-то женских духов.

Вжался в комочек страха, осел на пол, почувствовав себя полным ничтожеством, закрыл глаза и вспомнил спасительницу-маму: что она бы посоветовала ему в данной ситуации?

И словно наяву увидел грозный мамин взгляд: «Будь мужиком! Не позволяй им вытирать об себя ноги!»

Пришел в себя, взял себя в руки. Вернувшись за столик с хохочущими навзрыд фуриями, попытался пресечь «бабий произвол».

– А ну тихо всем! Молчать! – прикрикнул он в щебечущую шайку подруг и размахнулся для удара кулаком по столу.

Но все сразу как-то пошло не так. И выкрик получился визгливым, не таким как хотелось бы, и удар.

Хотел, чтобы этот жест получился брутальным, но в момент размаха Витенька поймал чопорный взгляд приличной дамы со столика напротив, отчего понял, что такие вольности непозволительны в общественных местах и удар получился слабеньким.

Так, не удар даже. Постукивание, вконец рассмешившее девчонок. Столик их потонул в новом взрыве женского хохота.

***

Вернувшись с неудавшегося свидания, Витя тихонечко вздохнул, сев за стол в кухне.

Смахнул скатившуюся по щеке скупую мужскую слезу.

Маменька, естественно не спала и крутилась около него со своими до невозможности дотошными расспросами.

– Ну как? Чем обрадуешь? Было, не было? Предложение сделал?

– Мам, иди спать, – безжизненным голосом произнес Витя и мама всполошилась.

– Что такое? По глазам вижу, она тебя чем-то обидела! Что она тебе сказала? Витя!

– Я все деньги потратил, которые у меня были. И еще должен остался. – чуть не плача, признался ей сын.

– Кому должен? Зачем? – ахнула Тамара.

***

– Нахрена вы во «Флердоранж» попёрлись? – лютовала Тамара. – Что, для свидания другого места больше не нашлось? Это же самый дорогой в нашем городе ресторан «только для женщин». Ты разве не знал? Стыдно не знать о заведениях, находящихся в собственной местности!

– А я знал, что так будет? Да откуда ж я знал? – плаксиво затянул вконец расстроенный Витя. – Я по ресторанам сроду не ходил. Мне и на лавочках в парках гулялось с девочками неплохо. Это все Вика – молча привезла меня туда, куда ей самой в голову взбрело. Ну а что ты хотела? Ее же машина – куда захочет, туда меня и везет! Послушай, мама – это все ты, виновата! Чем тебе Юли и Аллы не угодили? Нет же, тебе именно Вику подавай! А на какие шиши я с ней встречаться должен? Она уже сожрала со своими подружками весь мой среднемесячный бюджет! Мне не осилить такую девушку, я же говорил тебе, говорил!?

– Ну надо же напасть-то какая! – со злостью усадила свою объемную пятую точку на стул Тамара.

Глава 10

– Кирьяш, а ты почему сегодня тут ночевал? Случилось чего, или с Любой поругались? – поинтересовалась у сонного сына мать, Фая.

– Поругались. Я решил от нее уйти, – кивнул головой сын, откусывая от блина кусочек. – С творогом? – скривился он, – А с мясом есть? Нету? Тогда не буду есть. Голодным буду ходить. Я творог не ем, – решительно заявил он.

Олеся, подошла ко столу со сковородкой в руках. Это она сегодня встала спозаранку в прекрасном настроении и решила побаловать домочадцев горяченькими блинами с утра.

Она со злостью шмякнула очередной блин со сковороды в тарелку и свирепо взглянула на брата.

– Как же ты надоел, а? Как я твою Любу понимаю. Мяса в доме нет! Да его никто кроме тебя не ест, а ты сам толком дома не живешь! Чего фыркаешь как баба на сносях, ешь что дают! – забранилась привычно она, но Фая царственно схватила старшую дочь за плечо:

– Не ворчи с утра, дочь. Остынь. Зачем зря себе и окружающим нервы мотаешь?

– Но мама! Мне обидно: я не успеваю их печь, эти блины, как они тут-же в этой бездонной бочке, с именем «Кирьян» пропадают! Пусть с начинкой он тогда их ест, так они будут сытнее и съедаться будут медленнее!

– Дак другой начинки что-ли никакой больше нет? – нахмурилась Фая.

– Нет!

– Ну и чего ты встала ругаться? Из-за блинов? Тебе блинов брату жалко стало? Ох… Тяжело с тобой жить будет, коль замуж надумаешь выходить, ой тяжело. Кабы мужа-то своего по пустякам не загрызла.

Мужики – они все такие, привыкай. Вот замуж выйдешь, что, ругаться чтоль спозаранку с мужем будешь, из-за блинов-то. Тоже мне, повод. Нельзя себя так вести, а то он от тебя через неделю совместной жизни сбежит! Поспокойнее надо. С мясом так с мясом. В следующий раз блины возьмёшься печь, так значит перед этим подсуетись, мяса добудь, фаршику накрути. Да все с любовью, с любовью, с желанием!

Фая ласково похлопала сына по плечу.

– Наше-то дело, доченька, маленькое: всего-то мужика сытно-вкусно покормить. У хорошей-то бабы и мужик ласковый, да работящий. Покорми-напои, улыбнись, приголубь и спать на чистое белье в чистой хате и уложи. А муж потом тебе зарплату приносить за это будет. Мужику ведь силы нужны, чтобы фляги таскать, топором во дворе махать, вилами на покосе сено кидать. А сил ему откуда взять, коль мяса есть не будет? Физиологию дочь, понимать надо.

В физиологии Фаина немного смыслила: по молодости она на ветеринара пошла учиться. Но потом ее замуж позвали, дети пошли, не до учебы стало…

Олеся замолкла, отвернувшись к плите.

Поняла она давно, что с мамой спорить бессмысленно. Мама вроде как добра всем желает, да советы ей свои материнские свои раздает. Да только советы у нее неправильные какие-то и не под каждую ситуацию подходят!

– Ну-ну. Кирька-то у нас, когда хоть инвентарем-то махал, токмо когда Любку по пьяному делу по всей деревне гонял? И на сенокосы он, собака не ходит. Туда я хожу! И всю мужицкую работу в доме делаю тоже я. Он же у нас тут «не живет»! Так, только каждый день на завтрак, на обед, и на ужин приходит и всегда мяса требует! На что вам такой «мужик»? – с обидой припомнила Олеся.

Фая разозлилась.

– Что ты опять дуешься-то, гусыня? Взяла вот, все настроение себе, мне и брату испортила! Жарила бы себе тихонько свои блины, нет же, взъесться на мальчишку надо!

Фаина в сердцах отбросила марлю, через которое в углу процеживала молоко из ведра по банкам. И ушла.

Кирьян злорадно заулыбался, сидя за столом.

Олеся заплакала стоя над блинами. Как же хотелось ей эту сковородку блинную об глупую ухмыляющуюся голову братца приложить, да ведь мама его защищать, лодыря кинется!

– Мне пожалуйста еще парочку, – требовательно постучал вилкой по столу Кирьян, видя, как трясет сестру от гнева и ярости.

***

Фая вышла в залу, вздохнув, прилегла на кровать. Отерла концом платка вспотевшее от жары лицо.

– Надо бы помидоры подвязать, – вспомнила вдруг она и встала потихоньку. Кости ее при подъеме легонько заныли-загудели и женщина ойкнула, присев на краю кровати и схватившись за поясницу.

Рёв из кухни заставил ее позабыть о боли в спине, и женщина поспешила на крик.

– Да что ж вы делаете? – ахнула она, разнимая детей. – Ну и неугомонная ты, Олеся! Иди давай, баню топи! – прикрикнула она на дочь, наивно полагая, что куча домашних дел заставит Олесю успокоиться.

– Ты тоже, Кирьян. Хватит сестру доводить! Взрослый такой вымахал, а ума не нажил! Расскажи лучше, что у вас там с Любой приключилось!

Кирьян поднялся с пола, отряхнул трико и сел на табуреточку. Сгрёб все оставшиеся блины, сложил их себе в тарелочку, придвинул к себе и вздохнул тяжело:

– Измучила она меня. Ворчит, ворчит, что-то требует.

Фая кивнула головой:

– Бабы, они такие, сынок. Не сразу и поймешь, что им надо.

– Дак не говори, – снова вздохнул сын. Он пошарил в холодильнике, вытащил оттуда колбасу, нарезал ее крупными кусками и принялся заворачивать эти куски в блины. Сверху полил блины кетчупом, затем взялся за майонез.

– Надо было колбасу-то пожарить, сынок, – заметила Фая, – Жарить надо, говорят, если не жарить, то может внутри быть «палочка». А я ведь сразу сказала, ненадолго Люба-то эта. Лентяйка такая, хоть раз бы пришла, да у нас в огороде чем помогла… Нам рабочие руки лишними не будут.

– Представляешь, – прожевав блин с колбасой, поведал матери Кирьян, – Мне за шабашку на лесопилке заплатили немного денег, и я себе с них купил телефон. А то у меня же кнопочный был.

– Ну и? – с интересом подпёрла кулачком щеку мать, Фая, сев за стол напротив сына.

– Дак вот. Она как взбесилась в последнее время. И чего ей не хватает? Лежу себе спокойно на диване, никого не трогаю, весь такой в наушниках, музыку слушаю, а она встала рядом и давай своим веником передо мною махать! Кричит что я ей все нервы уже истрепал. Что видеть меня не хочет. Что ей там в зале пришлось самой шифоньер передвигать и там, в шкафе этом дверка одна отпала.

Фая нахмурилась, слушая сына.

– Ну я ей и подсказал, какие нужны болтики, чтобы прикрутить эту дверь обратно. Поругал еще за то, что шкаф сломала, пусть бы стоял. Она два дня со мной после этого не разговаривала, потом вроде отошла и стала просить помочь ей старый сарай во дворе разобрать. А я что, дурак, вкалывать там, когда у меня свой дом есть? От Любкиного дома мне ничего не перепадет же, ничего мне там не принадлежит, так почему я должен свое здоровье гробить в угоду чужой семье? Ну и вот, раз мы с нею стали часто ругаться оттого, что она взялась меня пилить, я решил, что лучше мне уйти от нее. С вами буду жить.

Фая долго сидела, глядя на своего бессовестного сына. Головой качала, вздыхала, глядя на то, как тот невозмутимо доедает блины, запивая их чаем и думала, что же ей делать, как быть. Что будет с сыном, когда их с отцом не станет, как он дальше собирается жить?

–Доел? А теперь, уходи, – решительно произнесла Фая.

Сын замер, сидя за столом.

–Как это «уходи»? Куда?

– К Любе возвращайся. К Любе. – кивнула головой мать.

Кирьян встал, постоял, потоптался у стола, в надежде, что мать передумает. Вздохнул тяжко и ушел, свесив голову.

Глава 11

– Сегодня на твоей машине на свидание не поедем, пешочком прогуляемся, – строго заявил Вике Витя.

И добавил, поджав губы:

– И чтоб никаких подруг!

Вика приподняла брови.

– А я уже им сообщила, что сегодня у меня тоже с тобой свидание. Так они рвутся ко мне в гости, ты им понравился.

– Нет! – изменился в лице Виктор.

Ему вконец разонравилась восхваляемая мамой Вика. Из расслабленного, довольного прежде жизнью, он превратился в какого-то забитого нервного «мальчика», ожидающего от противоположного пола только подлостей.

Вика усмехнулась. Витя нахмурился.

Он понял, почему она не вызывала у него чисто мужского интереса: она отличалась от тех девочек, с которыми ему прежде приходилось иметь дело. Обычно он охмурял простых, приезжих, деревенских девиц, которые в великом множестве приезжали в их город поступать в институты или техникумы. Он выбирал себе простеньких на вид, невзрачных, не отличающихся выдающейся внешностью.

В глазах наивных деревенских дам он видел себя чуть ли не божеством. На некоторых действовала как красная тряпка на быка его принадлежность к городским жителям. Кому-то из девушек нравилась его посредственная внешность, облаченная в купленные мамой на ее вкус старомодные свитерочки и брючки, кого-то привлекало его треньканье на гитаре с завываниями грустных песен.

А Вика была другая. Не такая как его привычные простоватые и уютные «фросечки». Вика – она их тех, кого все его друзья называют «чиками». Гламурные, ухоженные, напыщенные и неприступные.

Что с Викой делать, как общаться, он не знал, не умел, да и не хотел знать.

Зачем ему тужиться, искать к Вике подход, гадая, какова будет реакция на любое его неосторожное высказывание, если можно позвонить знакомой до боли, «своей в доску» девочке Юле, или Алле из общежития?

– Короче, прогуляемся туда, – кивнул неуверенно головой вправо Виктор.

Вика закатила глаза, но пошла впереди, своей независимой походкой.

– Направо. Теперь налево. Теперь туда. – изредка «рулил» направлением топавший позади нее Витя.

Только он пытался к ней подойти, как она словно назло прибавляла шаг и оказывалась на недоступной ему дистанции.

«Резвая какая» – злился Витя.

У мужской пивнушки-разливнушки Витя гаркнул:

– Стоп. Нам сюда.

Вика остановилась, повернулась, взошла по ступенькам и преспокойно себе скрылась за дверью заведения, словно бывала там каждый день, и Витя снова расстроился.

Он ведь отомстить ей решил. Око за око. Он привел ее в чисто мужское заведение – поступил с нею также, как она с ним недавно. Вот он поржёт сейчас над ее смущенным видом, когда она увидит, что оказалась среди местных алко-аборигенов!

Это вам не тувалеты в золотых рамочках, дамочка! Это суровый мужской мир!

Потоптавшись немного на крылечке злачного места, Витя улыбнулся улыбкой чеширского кота и с видом «спасителя» вошел в дверь.

Вику он увидел сразу: она разговаривала у барной стойки с каким-то жутко бородатым, но лысым мужланом. Лица ее собеседника было и не разглядеть – очки, борода, зубы в улыбке. Да и сам он, этот собеседник казался огромной «горой мышц» в цветных наколках, просто ужас ходячий.

Витя сделал вид, что просто мимо проходил. Выбрал себе пустой столик у окна и тихонечко сел, в изумлении уставившись на свою будущую невесту.

Вика мило улыбалась бородачу, и Витя напряженно вгляделся в него: как знать, чего ожидать? Однако по виду обоих он понял, что разговор их протекает в мирном ключе.

– Кто это? – визгливым голосом потребовал объяснения оскорбленный до глубины души Витя, когда Вика подошла и села за его столик.

– А, это Толик. Мы с ним в тренажерном зале в прошлом году познакомились, – улыбнулась Вика.

– Т-т-тренажерном зале? – скукожился Витя, снова почувствовав себя крайне неуютно. Да будь она неладна, эта Вика!

Вика кивнула. Она сидела за столиком и все взгляды мужчин в заведении были прикованы к ней одной.

Она выглядела тут как инородное тело. Она и была им. В этом темном мрачном полуподвале она выглядела настоящей царицей. Она и так была очень хорошенькой, но сейчас ее красота резко контрастировала с окружающими людьми и обстановкой.

– Это что? – приподняв свои аккуратные бровки, поинтересовалась у Вити Вика. – Ты считаешь, что это место подходит для того, чтобы приглашать сюда на свидание девушку?

– Почему нет? – постарался казаться невозмутимым Витя.

Витя пожалел, что пришел в себя, когда понял, что все без исключения мужчины в пивнухе перестали разглядывать Вику и перевели вдруг взгляды на него – ее спутника.

Ему захотелось убежать отсюда, бросив все. И Вику в том числе. Но он еще не довел до конца весь свой план.

– Жди тут, – попросил он. – Закажи себе что-нибудь. Я сейчас.

Вика посмотрела на него как на инопланетное существо.

– Что я могу тут заказать? Ты в своем уме?

Голос Вики звучал требовательно, она сама смотрела на него с презрением и совсем не была растерянной, на что так надеялся Виктор.

Витя сбежал в спасительный туалет и закрывшись в кабинке, осел на пол. Дрожащей рукой вытащил из кармана телефон и набрал знакомый номер.

– Костик, Костян? Где вы? Мы же договаривались что в семь встретимся в пивнухе?

– Да не получилось, Витёк. Что там интересного, в этой пивнухе, чего мы там не видели? Мы решили лучше на рыбалку с палатками с ночевкой махнуть. В-общем, мы решили, что так будет интересней. Присоединяйся к нам тоже. Щас костер разожгем, посидим, шашлыков пожарим.

– Погоди, – удивился Витя, – А остальные парни что, тоже на рыбалку уехали?

– Разумеется. Кто ж от рыбалки откажется? Короче бросай все и дуй к нам, – услышал Витя в ответ.

Без друзей его месть Вике получалась какой-то бессмысленной. Да и не «мстя» вовсе, а так, какой-то жалкий «пук» в лужу.

Витя вышел из туалета и понял, что Вика ушла. Ее не было за столиком.

Он принялся ей звонить, нетерпеливо постукивая по столу пальцами.

– Ты почему ушла? – принялся он визжать в трубку, услышав недовольное Викино «Алло».

– Потому что я не встречаюсь с мужчинами, в таких местах. И да: мы с подругами уже повеселились над тобою вдоволь, а теперь ты уже просто-напросто стал неинтересен. Надоел. Не звони мне больше. Пока.

Виктор не смог сдержаться и нецензурно выразился, бросив на стол телефон.

Он сидел так какое-то время, пока к нему не подсели двое. Один в кепочке-«восьмиклинке», второй – с золотым зубом спереди, и с лысиной на голове, которую он постоянно промакивал платочком.

– Слышь ты? – услышал Витя от того, что в кепочке. – Откуда у тебя вдруг такая краля, а? Я б не сказал, что ты реальный такой поцик…

– И это ей ты щас звонил? – лениво подключился к разговору и лысый.

– Д-да. – кивнул головой испуганный Витя.

Лысый показал глазами на Витин телефон другу и тот вырвал его из рук Вити.

– Упс, – улыбнулся лысый, блеснув золотым зубом. – Ты как-то неуважительно разговариваешь с женщинами. Так нельзя. Ничего, научим.

С соседнего столика поднялся и подсел к ребятам за столик и бородатый качок-байкер, с которым дружелюбно общалась недавно Вика.

– Я так понял, тут за «кралю» разговор пошел? Кто чего хотел сказать? Ну?

Лысый промокнул платочком свою лысину снова. Оценил мгновенно ситуацию. Улыбнулся бородатому:

– Да вот, учим человека уважительно относиться к женщинам. Про кралю разговора никакого и нет.

– Ну вот и хорошо, – кивнул головой бородач.

Он вытянулся в кресле и с удовольствием вытянул ноги.

– Эй, ты? -добродушно посмотрел он на Виктора, – Иди нам всем выпить тащи. И рыбы какой-нибудь вкусной.

***

Домой Витя явился злой.

– Витя! – всплеснула руками Тамара Никитична, – Ты где был? Ты что, дрался? Вика уже давно дома, а ты где ходил? Смотри у меня…

– Мама! – зло и с ненавистью взглянул на Тамару сын. – Никогда мне больше не навязывай эту Вику! Достали обе!

Он демонстративно хлопнул дверью и закрылся в своей комнате. С печалью он глядел в потолок и подсчитывал свои убытки: минус сотовый телефон и еще сегодняшний вечер лысому и "восьмиклинке" и качку.

Замечательно прошло их второе и последнее с Викой свидание!

Глава 12

Кирьян долго стоял под дверью, подслушивая, что там – в Любкиной избе.

«Вроде тихо. Не орет на детей, не буянит, значит добрая. Значит, можно потихоньку пролезть в дом, пока не видит, упасть на диван, притворившись спящим. А там пусть пилит – с места не сдвинусь!» – решил он.

Когда с характерным звуком скрипнула входная дверь, Кирьян уже сидел в засаде из высоких кустов лебеды и крапивы в неприбранном дворе и настороженно выжидал, кто же там выйдет на крыльцо.

Вышел Мишка. Пухленький, в сползающих штанишках, чумазый как всегда, но жутко довольный, он пил из трубочки сок в коробочке и жмурился от удовольствия.

– Мишка! Мих! – выкрикнул из своей засады Кирьян. – А ну, подь сюда!

Мальчишка подошел. Он швыркал трубочкой в соке и доверчиво смотрел на отчима.

– Мамка чо делает, Мишк? Сок вам купила, да? А еще чо купила? – принялся шепотом выпытывать у ребенка подробности Кирьян.

Мишка молчал, вцепившись в свою коробочку с соком, сопел своим носом, из которого как обычно все текло, смотрел на Кирьяна и продолжал молчать. Кирьян вспомнил что ребенок еще слишком мал, значит ввиду своего малолетнего возраста не может объективно оценить и доложить об обстановке в периметре Любкиного дома.

– Иди Мишка, Кольку позови. Пусть придет, тока мамке не говори, что я тут.

Кольке – пять. Он постарше своего братца Мишки, поэтому лучше подойдет на роль разведчика. Кирьян с задумчивым видом пошарил в своих карманах и нашел какую-то лимонную карамельку.

– На, – протянул он ее Мишке.

«Сок детям купила, значит, «детские» получила. Значит, настроение у нее должно быть хорошее!» – оживился Кирьян.

Он успокоился немного. Значит не все потеряно. Значит не придется ему ночлег искать, раз мать из дома выгнала. У Любки он будет жить!

***

Люба лежала в горнице на диване и тихонько плакала, уткнувшись лицом в подушку.

– А ведь ушел, паразит такой! Как же я без него? Хоть и паразит, а привыкла.

Вскочив, она обежала все окна в своей маленькой комнате, выглянула в каждое, сдвинув занавеси и снова размазала кулаком слезы по щеке.

«И кому я теперь такая нужна буду? С двумя-то детьми? А он тоже, гордый такой! Взял, да и убежал. Обиделся! Мог бы понять, что у меня нервы… Что сразу вот и уходить надо было, раз выгнала?»

– Что делать-то теперь? Колька? Мишка? Бегите к деду с бабой и папке-то скажите, чтоб домой шел! – жалостливо попросила она, повернувшись к своим маленьким сыновьям.

Она пригляделась: Мишка-младший тянул Кольку за край майки. Колька грыз купленный ею с детского пособия шоколадку и идти за младшим братом отказывался.

– Там! – отчетливо произнес Мишка, показывая на дверь. – Папа. Там!

Он снова потянул старшего братишку за маечку.

– Мишенька, отпусти Кольку, маечку-то растянешь, что потом носить будешь? Я новое-то тебе не куплю, Колькино будешь донашивать! – попросила сына Люба.

И задумалась.

– Мишка? Ты сказал, «папа там»? А где «там», сына? Во дворе?

Любка порасспрашивала сына и выбежала на крыльцо.

Не было никого во дворе. Только ветерок колышет разбросанные по всему двору куски бересты да мусор. Да колыхнулась в углу двора крапива. Люба вгляделась и приметила затаившуюся в кустах фигуру мужа. Сделала вид, что не заметила ничего и лишний раз прошлась по двору, будто собирая лишний мусор.

Домой она явилась уже другая. Не зареванная и жалкая, а гордая, довольная и выпрямившаяся. И походка у нее изменилась. Вперевалочку она шла.

– Ага, прибежал обратно. Ну и пусть в крапиве-то посидит! Пусть подумает над своим поведением! Может и додумается, паразит такой, что запросто меня может потерять! А где он вторую такую дуру найдет, которая терпеть его такого будет?!

Любка заправила диван, на котором после ссоры с Кирей пластом лежала.

Она подпрыгнула к трюмо, стоявшему в углу, сняла с него сбоку подвешенные на створки зеркала красные мамины бусы, приложила к своей шее. Убрала. Накинула на плечи красивый платок и подхватив на руки младшего Мишку, расцеловала сынишку и закружилась, улыбаясь от счастья.

Хохотнула:

– А не пущу я его! Вот не пущу и все! Пусть там сидит!

…Кирьян поглядел в окно: кружится его Люба, радостная, счастливая.

Обрадовался очень, рот его расплылся в улыбке и будто камень с души упал. Подскочил к двери, дернул ее, да в дом впрыгнул. И подле кружащейся посреди комнаты женщины, в пляс пустился.

– Ты чего тут делаешь? – вскрикнула, опомнившись Люба.

– Танцую, – улыбнулся Кирьян.

Люба шлепнула улыбающегося мерзавца по темечку:

– Тебя в дом кто звал? Никто. Ушел – уходи, принимать обратно тебя не собираюсь!

Люба вытолкала Кирьяна за дверь и закрыла ее на железный крючок. Сама губы нервно покусала: не переборщила ли?

– Дак темнеет уже! Спать то я где буду? Вечер уже! – крикнул в приоткрытое окно Кирьян.

Люба с воинственным видом вышла на крыльцо и свирепо швырнула в ноги мужу старый тюфяк.

– Домой пущу только если увижу, что ты меняться начал!

Тюфяк упал в ноги Кирьяну и от него во все стороны полетели целые «облака» пыли. Тюфяк тот несколько лет в кладовке посреди всякого хлама валялся. От него сыростью несло за версту, в нем дырки были – мыши погрызли. Люба подозревала что внутри тюфяка даже мышиное гнездо прижилось, но проверять свою догадку не хотела. Она все собиралась этот тюфяк выкинуть, да забывала о нем каждый раз.

И вот, пригодился.

Кирьян лишь вздохнул, взял этот тюфяк, расчихался и унес, приспособив его на куче досок, валявшихся у бани.

Голодным Кирьян в тот день не остался: в огороде нарвал полведра огурцов, редиски надергал, малины налопался вместо сладенького. Когда горяченького захотелось, по соседям походил, чаю напился, там же и телефон свой разрядившийся, зарядил.

«Спать тут не буду, просто полежу немного. Я ж не пёс дворовый, чтоб во дворе ночевать, – решил он, укладываясь на тюфяк. – Как уснет Любка, так в дом ворвусь и на законное свое место улягусь. И пусть попробует меня потом со своей постели выгнать! Не бывает таких женщин, что от мужчины в постели отказывались бы!»

Однако поглядев немного на звезды, которые улыбались ему с черного неба, уснул, закутавшись в старую фуфайку, изъятую им из предбанника.

***

А Олеся мучилась.

Ночами подолгу ворочалась, уснуть не могла: думы разные лезли в голову.

«Скорей бы переехать в свою квартиру, сил никаких нет ждать. Так бы все бросила и уехала прямо сейчас.»

Наконец, долгожданный звонок оповестил ее, что можно уже подъехать, чтобы совершить сделку. Фая рядом стояла, весь разговор от начала до конца слышала.

– Вместе поедем, – твердо заявила она. – А то вдруг тебя обманут, ты ж наивная у меня такая.

Вместе и поехали. Олеся подписала все необходимые бумаги, мать добавила недостающую сумму. Олеся тайком все поглядывала на хмурого хозяина продаваемой квартиры и кончиками губ таинственно улыбалась.

Мужчина же. А она с тех самых пор как Маринку родила, ни с одним мужчиной больше и не общалась: мать запрещала. Маму свою Олеся прекрасно понимала: Олеся ей двух внучек родила, а замуж так ни за одного из отцов своих детей не вышла – терялись непонятно куда молодые люди, едва узнавали о том, что Олеся им родить надумала.

– Ну вот и дождались, – улыбнулась и прослезилась Фая, проворно выхватив из-под Олесиного носа ключи, которые хозяин квартиры протянул им.

Улыбка с лица Олеси тут-же исчезла.

– Мама, дайте мне ключи, – шепнула она.

– А зачем тебе ключи? – вскинула брови Фая. – Пусть у меня будут. Нечего тебе в ту квартиру шастать! Сначала мы с Лексеем съездим, посмотрим, потом тебя позовем, как ремонт начнем делать. Помогать.

– Дайте хоть ключ в руках подержать! – расстроилась Олеся.

Ей стало очень обидно, она отвернулась от участников сделки, чтобы никто не увидел ее слез.

– А чего их держать-то? – усмехнулась Фаина. – Спасибо вам всем, а теперь Олеся, если мы свободны, домой поедем.

***

Тамара Никитична заметила, что сын, Витя, перестал приходить домой ночевать.

Вздохнула нерадостно.

– Опять, наверное, с деревенскими девочками путается. Это все отсутствие у мальчика отцовского воспитания сказывается! Надо было мне замуж выйти в свое время, а не жить одним сыном. Так бы хоть ремня парень получал, может поумнее был бы!

Женщина очень расстроилась оттого, что ее мечтам о соседской девушке Вике не суждено было сбыться. Теперь она "мстила" Вике исподтишка, выкрикивая непотребные слова из окна, когда ты выходила из подъезда. Еще она распускала слухи по другим сплетницам-соседкам, очерняя репутацию Вики. Она так часто обзывала девушку плохим словом, означающим женщину низкого социального поведения, что и сама уже начала верить в это. И сразу успокоилась.

– Мне такая невестка не нужна!

Наряду с этой проблемой прибавилась еще одна: Тамара Никитична настолько разочаровалась в людях, что перестала выходить из дома. Она безвылазно сидела в четырех стенах своей квартиры и общалась с подругами-соседками исключительно из окна или по телефону, а все остальное время коротала обычно за просмотром телевизора, обложившись подушками и пледами.

Но однажды произошла из ряда вон выходящая ситуация: к сыну домой заявилась женщина!

Вначале в комнату, где Тамара плакала над очередной серии «Зулейхи» влетел сын.

– Мама, познакомься, это Стелла. Женщина, на которой я собираюсь жениться!

Тамара Никитична сидела недовольная в кресле. Она конечно же не обрадовалась этой вести. Выгнула презрительно губы:

– Ну показывай. Почему она не заходит – персонального приглашения от меня ждет? Э-эй! Выходи давай!

Из-за двери показалось нечто большое, объемное, в черном гипюровом платье с редкими блестками. В комнату тяжело дыша вошла женщина: темные волосы до ушей, маскообразное лицо с крупными чертами. По виду она выглядела едва младше самой Тамары.

Читать далее