Читать онлайн Скандерия бесплатно

Скандерия

1.

Водитель старался не смотреть в зеркало, чтобы лишний раз не встречаться взглядом с дочкой хозяина. Фарфорово-белая кожа, меловые волосы и почти не различимые брови, жуткие угольно-чёрные глаза – она казалась похожей на привидение. Будто сошла со страниц собственных страшилок. Писательница.

Погодный хаос преподнёс очередной сюрприз – первого сентября выглянуло солнце. Слабые холодные лучи прорезали тяжёлые тучи и играли радужными бликами в крошечных капельках измороси. Дорожное движение на старте учебного года стало плотнее, приходилось лавировать по скользкой поверхности, максимально удерживая внимание. Да ещё голова Агнессы отсвечивает в зеркале. Зачем так зачёсывать волосы, когда кожа почти такого же цвета. Лоб, плавно переходящий в затылок. Белоснежный перламутровый череп.

Агнесса, привычно наблюдающая за окружающими, иронично улыбнулась затылку шофёра, и, отвернувшись, провела кончиками пальцев по запотевшему окну. За гладкой поверхностью искрились кристаллы капель. Переливающиеся высотки бизнес-центров и пёстрые маркет-плейсы плавно исчезали за задним стеклом, впереди маячил образовательный кластер номер один, где концентрировались лучшие школы города. Самый удобно расположенный участок достался Гимназии для творчески одарённых детей «Скандерия» имени Бэллы Стефаниди, куда старались пристроить своих гениальных отпрысков заботливые родители.

Авто мягко остановилось на парковочной платформе у школьных ворот. Сказав водителю, чтобы заехал в час дня, Агнесса направилась к контрольно-пропускному пункту.

Почему-то руководство Гимназии никак не находило средств на реорганизацию системы пропуска, так что у ворот всегда выстраивалась длинная очередь. Стоя в хвосте, Агнесса обводила взглядом школьный забор, увитый живописным краснеющим плющом, скрывающим камеры наблюдения, сканеры движения и датчики погоды.

Год назад кругом пестрели наклейки «Клуб самоубийц», «Спасите детей» и тому подобные. На сей раз коммунальные службы сработали оперативно – ни одной пакостной надписи или плаката на школьном заборе не сохранилось. Хотя кто-то уже успел нарисовать мультяшного кролика, подвешенного за шею на верёвке, с крестиками вместо глаз.

Не все скабрезности удалили ко времени – неподалёку двое в салатовых жилетах драили штукатурку. Выйдя из очереди на пару шагов, Агнесса рассмотрела несколько букв, написанных на столбике ярко-красной аэрозолью. Усилиями коммнуальщиков от надписи остались только растекающиеся буквы «…ажи правд…». Видимо, кто-то призывал к истине.

Листья плюща по-прежнему густые, но зелёный уже уступает бордовому. На таком фоне капли крови, пожалуй, не сразу можно заметить. Запомнив на всякий случай эту деталь, Агнесса сделала шаг вперёд и чуть не потеряла равновесие от толчка промеж лопаток. Всё-таки туфли на шпильке по удобству значительно слабее балеток.

Агнесса по инерции ударила в плечо девочку в перламутровой форме факультета хореографии. Та обернулась и недовольно поморщилась.

– Простите, – Агнесса, пыталась высмотреть того, кто так невежливо расталкивал школьников. Невысокая фигура быстро удалялась в сторону парковки. Судя по отсутствию формы, не студент и не ученик. Возможно, обслуживающий персонал, хотя…

Из-за угла выехал фургон и остановился прямо перед воротами, перекрыв разом и въезд, и выезд. Из него высыпало несколько человек, ловко соорудивших лестницу. На крышу фургона забрались три дамочки в тёмно-зелёных обтягивающих комбинезонах и высоких сапогах, лестница исчезла, и на боку фургона высветилось «ЭКАМА ПРОТИВ!!!».

– Мы против промывания мозгов! – прокричала одна из женщин в громкоговоритель.

– Мы против! – раздалось с других сторон.

– Мы против гибели детей! – продолжала голосить та, что в центре. – Спасите детей!

От оглушительного металлического скрежета, звеневшего в ушах, ученики и родители морщились, указывали на пикетчиц и недовольно переговаривались.

– Мы хотим знать правду! Знать правду! Знать правду! – кричали все участницы акции разом.

Появились машины службы безопасности, мерзкая какофония с выкриками прекратилась, женщины проворно спрыгнули с фургона и бросились врассыпную.

– Пропуск, – произнёс металлический голос из динамика. Агнесса, ещё раз оглянувшись, приложила свой пропуск к сканеру и прошла на территорию школы.

Через сад к зданию Гимназии (старинной четырёхэтажной усадьбе, когда-то принадлежавшей местному дворянскому роду, уничтоженному катком Революции) направлялись студенты в разноцветной форме. Студенты музыкального факультета носили алую форму (не банально красную, а именно алую, хотя разницу могли увидеть разве что студенты-художники, да и они чаще лишь делали вид, будто отличие существует) с нашивкой в виде скрипичного ключа около герба школы. Студентам художественного факультета полагалось носить изумрудную (не зелёную!) форму с эмблемой в форме палитры и кисти.

Цветом литературного факультета выбрали индиго, отличительным знаком – свиток и перо. У студентов театрального факультета форма была грязно-бежевой, гордо именовавшейся «цвета шампань», с нашивкой в виде двух театральных масок – радостной и печальной. Студентам хореографического факультета досталась бледная сиренево-серая форма, то есть перламутровая, конечно, с нашитыми силуэтами пуант.

Студенты собирались группками на дорожках и лесенках школьного сада, весело переговаривались, фотографировались на фоне скульптур, в разное время подаренных преуспевшими выпускниками.

Самая большая группа собралась у центральной клумбы, представлявшей собой герб школы, выполненный из цветов элитных сортов. Птица, раскинувшая крылья, с красной ленточкой в клюве.

Девиз школы «Талант Труд Трофеи» сиял позолотой над парадным крыльцом, кованые створки украшались всё той же птицей, символизировавшей талант. Полёт означал тяжкий труд, а ленточка в клюве – заслуженные трофеи.

Школьная легенда гласила, что однажды основательница Гимназии балерина Бэлла Стефаниди отдыхала на пляже. Там её атаковала чайка, укравшая красную ленту для волос и чебурек. Почему вдруг наглая птица оказалась на гербе школы, никто не мог объяснить, но именно эта версия пользовалась особой популярностью.

Вот уже пятнадцать лет первым, кого видели студенты в начале семестра, оказывался профессор Фёдор Петрович Грибницкий, возглавлявший в Гимназии кафедру словесности.

В свои шестьдесят три он держался бодрячком, хотя и ходил с тросточкой. Специально для пожилого профессора у входа поставили скамейку с витыми ножками и подлокотниками (подарок именитого выпускника).

Грибницкий по старой привычке пришёл пораньше, успел добродушно посплетничать, попить чаю в буфете, а потом спустился к главному входу, чтобы лично приветствовать учащихся.

Агнесса привезла ему в подарок раритетный экземпляр «Бесов», который удалось достать по случаю на одном закрытом аукционе. Хотя профессору, пожалуй, не стоит знать, где именно. Он не одобрял подпольных… Не одобрял ничего подпольного. И, разумеется, не стоит упоминать о том, что Агнесса охотилась тогда отнюдь не за томиком Достоевского.

Очень рассчитывая, что в первосентябрьской суете Грибницкий не станет допытываться, как именно удалось выследить бумажную книгу с дореволюционным шрифтом, Агнесса поджидала момент, когда у скамейки профессора соберётся побольше народа.

– Приве-ет! – раздалось из-за спины. – А это моя лучшая подруга! Агнесса Русакова, суперизвестная и суперталантливая писательница! – Ева Долгих, подруга с художественного факультета, обняла Агнессу за плечи, развернула к летающей миниатюрной камере, и звонко чмокнула в щёку. – Помаши ручкой!

Изобразив кислую улыбку, Агнесса вяло махнула жужжащей камере рукой.

– Не обращайте внимания, она всегда такая хмурая, – прощебетала Ева для своих подписчиков. – А теперь я покажу вам нашу школу!

Задорно подмигнув Агнессе, Ева, продолжая разговаривать с камерой, направилась к главному входу. Там она сделала селфи возле кованой птицы и, продолжая выразительно жестикулировать, вошла в здание.

– За юбку Еве влетит. Вернее, за её отсутствие. Привет! – Хуберт Подпорожский, товарищ по литературному факультету, обнял Агнессу так, что ей стало трудно дышать.

– Привет, – прохрипела Агнесса, болтая ногами в воздухе. Обе туфли тут же слетели. А Хуберт оказался не настолько джентльменом, чтобы помочь их поднять – он уже вприпрыжку бежал к Грибу.

Пожалев, что снова упустила момент, когда профессора заболтали, Агнесса взяла свои «лодочки» в руки и пошлёпала дальше босиком.

– Что-то новое! – Лиза Сухарева, стипендиатка с хореографического факультета, щеголяла в широченной юбке длиной до щиколоток.

Лиза, хотевшая сказать что-то ещё, осеклась, кивнула на двор и убежала. Проследив взгляд Лизы, Агнесса автоматически натянула дежурную улыбку.

Астра МакГрайв, пожалуй, единственная из студентов старших ступеней прибыла в школу в сопровождении матери, в прошлом известной балерины, а ныне светской львицы без очевидных возрастных признаков, телеведущей и главы Родительского комитета. Астра и Жюстина (в миру Ольга) Викторовна вышагивали в ногу модельной походкой. Обе они обладали идеальной осанкой и пропорциями, а ещё безукоризненными скулами и очень правильными носами, дорого стоившими папе – главе строительного холдинга.

– Доброе утро. – Агнесса изобразила радушную вежливость.

– Доброе, – хорошо поставленным голосом отозвалась Жюстина Викторовна и, не дав Астре произнести даже «Привет», удивлённо посмотрела на босые ноги Агнессы. – Что это, дорогая?

– Это… вот. – Приготовившись к худшему, Агнесса продемонстрировала туфли.

– Каблук сломался? – подсказала Астра.

– Я…

– Как бы то ни было, – перебила Жюстина Викторовна, – ходить без обуви, как минимум, негигиенично. И потом – можно испортить педикюр. Наверняка, ты его уже испортила. За пятками надо следить, моя дорогая, это второе лицо девушки. У тебя и маникюра нет? Милая, это же просто неприлично! В конце концов, ты же представляешь элиту общества. И твои волосы, – Лицо Жюстины Викторовны изобразило красивую киношную гримасу. – Неужели нельзя выбрать менее вызывающий цвет?

– Мне так нравится, – пробормотала Агнесса, проводя рукой по белоснежным волосам, забранным в аккуратный пучок.

Астра выдавила извиняющуюся улыбку. Она знала, что цвет волос Агнессы отнюдь не искусственный.

– И ради всего святого, надень туфли! Здесь приличное учебное заведение, а не школа для отсталых. – Жюстина Викторовна, бросив ещё один возмущённый взгляд на Агнессу, заторопилась дальше, подтолкнув Астру.

Агнесса побрела к кованой скамейке, где Гриб как раз остался в одиночестве.

– Здравствуйте, Фёдор Петрович! – Агнесса улыбнулась, протягивая профессору маленькую изящную ладошку. – Счастлива вас видеть. Как вы провели каникулы?

– Добрый день, добрый день, – пророкотал Грбницкий, вставая со скамьи. Иногда студенты шутили, что именно от его голоса осенью опадает листва. – Замечательно провёл. А это к чему?

Агнесса в ответ на вопросительный взгляд профессора на её туфли только махнула рукой.

Мимо прошествовала шумная группа девочек танцевального класса средней ступени. Все они радостно поздоровались с Грибницким.

– Ох, такая суета, – вздохнул профессор. – Как прошёл протест? Что на сей раз не устраивает громогласных дам?

– Всё как всегда, – подхватила Агнесса, вылавливая удачный момент. – Ах, да. Чуть не забыла. У меня для вас подарок.

Протянув профессору книгу, завёрнутую в несколько слоёв особого пластика, сохраняющего нужную температуру, Агнесса сделала попытку ускользнуть, но профессор удержал её за локоть.

– Опять? – спросил Гриб, глядя на студентку поверх очков.

Трюк с многочисленными слоями обёртки провалился.

– А что такое? – спросила Агнесса, понимая, что невинный тон явно не её конёк.

– Откуда? – Грибницкий указал на свёрток.

– Всё законно, – чётко произнесла Агнесса, чуть понизив голос и следя за проходившими мимо студентами. – Что плохого в том, что книга будет храниться в вашей библиотеке, а не в чужой? Частные коллекции не запрещены.

– Да, но как эти книги попадают… Добрый день, добрый день! – Грибницкий закивал очередной группе студентов.

– Хотите сказать, надо пользоваться только официальными каналами? – Агнесса иронично изогнула бесцветную бровь.

– Именно так, – упорствовал профессор.

– В открытой продаже таких раритетов давно нет. А кто, кроме вас, ещё понимает этот шрифт с ятями и ерами?

– Но…

– Приятно было встретиться. С нетерпением жду ваших занятий.

– Да-да, увидимся позже. – Профессор, проводив Агнессу взглядом, быстро осмотрелся и сунул подарок во внутренний карман пиджака.

2.

Агнесса вошла в холл Гимназии и сразу почувствовала, как на мраморных плитах пола занемели босые стопы. Сев на деревянную лакированную лавочку, морщась и тяжело вздыхая, нацепила свои «лодочки».

– Привет. – Рядом, устроив на коленях разноцветный рукодельный рюкзак, расположилась Тоня Остапенко, стипендиатка с музыкального факультета. Ей явно было некомфортно в форме, ведь обычно она приходила на занятия в длинных расписных платьях. Сегодня от фолк-антуража пришлось отказаться, но в косы-колоски Тоня всё же вплела ленты – красные, зелёные, кремовые, синие и бледно-фиолетовые, в цвета факультетов Гимназии.

– Как успехи? – Агнесса кивнула на левую руку Тони, до локтя унизанную разнообразными фенечками.

– Классно! Вот, смотри, это я летом съездила на фестиваль джаза, – Тоня перебирала браслетики, – а это скалодром. Правда, оказалось, что я боюсь высоты. Сплав на байдарках… А на этот год я загадала начать осваивать арфу. Видишь шарм?

Тоня указала на браслет с золотистым шармом в виде арфы, надетый на правую руку.

– Всё наглядно, – улыбнулась Агнесса.

– Точно, – кивнула Тоня. – Пока делаю браслеты, всегда представляю, что моё желание уже сбылось.

– Хороший метод. Идём?

Девочки поднялись и направились в коридор со шкафчиками, который почти опустел, потому что все собирались на торжественную линейку и концерт в Большой зале. Тоня приложила ладонь к дверце своего шкафчика и закинула в него рюкзак. Агнесса же никак не могла отвести взгляд от удобных тапочек подруги, поэтому не заметила, откуда взялся белый пластиковый листок, упавший на пол, как только её шкафчик открылся.

– Я помогу. – Тоня быстро наклонилась и подняла карточку. – Вот, держи. Это что?

Глаза подруги расширились, когда она рассмотрела на открытке лицо Агнессы, забранное в красный круг, от центра которого расходились четыре линии. Как будто кто-то нарисовал на фото прицел.

– Не знаю, – медленно проговорила Агнесса, рассматривая фотографию. – Наверное, психопат какой-то подсунул. Не обращай внимания. Тебе такой дряни никогда не приходило?

– Нет, ни разу, – покачала головой Тоня.

– Надо же, – вяло улыбнулась Агнесса.

– О чём это вы? – рядом материализовалась Ева.

– Тебя психопаты достают? – спросила Агнесса.

– Постоянно, – фыркнула Ева.

По коридору, бросив лишь мимолётный взгляд на девочек, пробежал высокий молодой человек. Он торопливо скрылся за дверью Общей залы вслед за редкими опаздывающими учениками.

– А я не хотела туда идти, – улыбнулась Ева. – Теперь придётся, нужно же узнать, кто это.

Девочки двинулись к Зале. Агнесса, не успевала за подружками, и, снова решив снять ненавистные туфли, опёрлась о первый попавшийся шкафчик, но тут же отдёрнула руку – ладонь угодила в нечто липко-влажное. Густая глянцевая жидкость тонкой струёй вытекала из-под дверцы одного из шкафчиков литературного факультета.

– Эй! – эхом раздался голос Евы. Выглядывая из-за двери Залы, она махала Агнессе рукой. Но увидев происходящее, лицо Евы вытянулось, и она, выскользнув из-за резной деревянной створки, вернулась к подруге.

– Это ещё что? – побледневшая Ева опасливо поглядывала на густую тёмную лужу, образовавшуюся на полу под шкафчиком.

– Даже имени нет. – Агнесса, пытаясь оттереть ладонь салфеткой, кивнула на дверцу с пустой табличкой.

– Я знаю, кто хозяин, – чётко проговорила Ева и коротко кивнула на вопросительный взгляд Агнессы.

Держа смятый комок промокашки в одной руке, Агнесса достала чистую салфетку и, обернув ей вторую, осторожно потянулась к безымянному ящичку.

– Может, не надо? – испуганно прошептала Ева.

– Отойди подальше.

Когда Ева отступила на пару шагов, Агнесса резко дёрнула за ручку и отскочила. Каблук, разумеется, подвернулся, и она под визг подруги повалилась на пол. Подняться сразу никак не получалось, и поэтому она просто перебирала руками за спиной, отползая от огромной алой лужи, растекающейся по мраморной мозаике.

– Это ещё что? – раздался где-то рядом грозный голос завхоза Пал Палыча.

– Это не мы! Это как-то само случилось, – тараторила Ева, пока Агнесса поднималась на ноги. Ева мастерски умела использовать наивно-плаксивое выражение лица, хлопая длинными ресницами, что играло ей на руку – такой вид мог очаровать кого угодно. Поэтому оправдания, выдуманные Агнессой, озвучивала обычно Ева. Разумеется, ей верили охотнее, чем подруге, взиравшей на собеседников слегка отстранённо. Взгляд больших чёрных глаз Агнессы одновременно приковывал и вызывал отторжение. Она смотрела человеку не прямо в глаза, а как будто сквозь, на его затылок.

Только выпрямившись, Агнесса наконец увидела полную картину – забрызганные алыми каплями стены, испачканные ошмётками дверцы шкафчиков и пузырящееся багровое озеро на полу. По зеркалу в сверкающей раме медленно сползал бесформенный сгусток, оставляющий за собой мокрый красный след.

Шлёпая прямо по вязкой луже, Пал Палыч подошёл к шкафчику, где взорвалось жидкое красное нечто, и осторожно подвинул дверцу, чтобы рассмотреть имя.

– Ясно, – коротко произнёс завхоз. – Идите в зал.

– Но… – подала голос Ева.

– Идите, я сказал.

Девочки двинулись в сторону Зала, но свернули в туалет.

– Это шкафчик Леры, – прошептала Ева, поближе наклонившись к Агнессе, запястьем нажавшей на дозатор бутылочки с жидким мылом. Розовые струи, смешанные с душистой пеной, исчезали в сливе белоснежной раковины.

– Но ведь она…

– Пойдём. – Агнесса, отмыв руки, с тяжким вздохом снова подняла свои туфли за пятники и босиком направилась к выходу.

Проскользнув в Зал, девочки добрались до свободных мест, занятых для них друзьями. Речи директора и остальных уже закончились, и теперь шёл концерт: умильно улыбающиеся родители аплодировали и снимали выступления своих отпрысков на камеры.

– Где вы были? – шёпотом спросила Тоня, но Агнесса только отмахнулась.

А вот Ева уже переключилась (свойство, которому Агнесса никак не могла научиться). Она кивком указала на мужчину, что пробежал мимо них в коридоре. Он занял самое дальнее место на скамье для педагогов, в углу, и казалось, старался выглядеть как можно незаметнее, что ему, разумеется, не удавалось.

– Даниил Юрьевич Истомин, двадцати шести лет, не женат. – Астра, устроившаяся в переднем ряду, развернулась на все сто восемьдесят градусов, при этом сохранив идеальную балетную осанку.

– Откуда информация? – быстро спросила Ева.

– Мама рассказала, – пожала плечами Астра и отвернулась к сцене. Центральное место, предназначенное для председателя Родительского комитета, заняла Жюстина Викторовна МакГрайв. В идеально скроенном костюме цвета бордо и изящной миниатюрной шляпке в тон, она с грацией античной статуи восседала в ложе, бросая внимательные взгляды на дочь. Время от времени недовольно поджимала губы, очевидно, заметив, что Астра опять ссутулилась, говорит слишком громко или её коленка открыта.

– М-м-м, симпатичный, – улыбнулась Ева, сузив глаза.

– У него в предыдущей школе какая-то история случилась, – шёпотом сказала Астра, повернув голову в профиль и откинувшись назад.

– Наверное, что-то неприличное, – хихикнула Ева. – Первое сентября начинает удаваться.

В это время хор младшей ступени закончил петь «Прекрасное далёко», и зал взорвался аплодисментами.

Даниил Юрьевич заменил ушедшего на пенсию Мячикова, преподававшего валеологию десять лет. Бывший заместитель Мячикова Апрель Вениаминович Федотов стал заведующим кафедрой, а младшим педагогом – Истомин, который упрямо не хотел замечать заинтересованных взглядов и неподвижно смотрел на сцену.

– Всем привет! – голос Хуберта Подпорожского прозвучал чуть громче, чем следовало бы – на сцене как раз разыгрывали отрывок из «Вишнёвого сада». Но Хуберт, не обращая ни малейшего внимания на грозные шипения, спросил: – Слышали про Леру Вавилонову?

– А что с ней? – спросила Агнесса, одновременно с ахами и охами других девочек.

– Ты что, не знаешь? – Астра снова развернулась, чем вызвала грозный взгляд Жюстины Викторовны.

– Нет, не знаю, – солгала Агнесса. Ева, уже набравшая воздух, чтобы рассказать про Лерин шкафчик, длинно выдохнула.

– Она спрыгнула с крыши дома в «Монолите», прямо на эстакаду. Ужас. – Астра покачала головой.

– Говорят, это из-за того, что её отчислили, – произнесла Тоня, перебирая свои разнообразные фенечки.

– А не надо было в пошлых пьяных позах сниматься, – хмыкнул Хуберт.

– Не надо было палиться, – хихикнула Ева и звонко шлёпнула ладонью по подставленной пятерне Хуберта.

Вокруг снова раздалось шипение и злобные просьбы не мешать смотреть концерт.

– Вам не стыдно? Человек погиб. – Астра хмуро глянула на ребят через плечо.– Она ещё писала какие-то письма в администрацию, угрожала, что если её не восстановят, она покончит с собой.

Раздался кашель профессора Грибницкого, заглушивший музыку для фрагмента из балета «Спящая красавица». Все взгляды разом обратились на ложу для педагогов. Гриб виновато кашлянул, сбив с ритма фуэте юную балерину. Его толкнула в бок Магдалена Оскаровна Третьякова, прямая и высокая, как жердь, возглавляющая кафедру лингвистики и прозванная Мышьяком за строгий нрав. Грибницкий и Третьякова были старыми друзьями, работавшими в Гимназии больше тридцати лет, с самого её основания. Кроме них со «времён Потопа» в школе оставалась лишь сидевшая в центре ложи директор – милая седая семидесятилетняя Тамара Александровна Михайловская, доктор педагогических наук, заслуженный учитель, учитель года, трижды лучший педагог десятилетия и так далее, и так далее.

Балет закончился, и на сцену вышли студенты университетской ступени с отрывком из «Горя от ума». Тоня приложила палец к губам и произнесла довольно громкое «Тс-с!». Ясное дело, её бойфренд Тимур исполнял роль Чацкого, а Тоня, встав в полный рост и не обращая ни малейшего внимания на возмущённые реплики окружающих, снимала спектакль на камеру коммуникатора.

– А этот новенький ничего, – прошептала Ева на ухо Агнессе.

– Ты кого имеешь в виду? – спросила Агнесса, стараясь производить как можно меньше звуков.

– Валеолога, кого же ещё, – скучающе вздохнула Ева. Она достала пудреницу и поправляла макияж. – Других новеньких вроде нет.

Сцена из Грибоедова подходила к кульминации, когда из-за сцены отчётливо послышались резкие возгласы. Как обычно, спорили хореограф Марк Андреевич Линник (о нетрадиционной ориентации которого знали все, но вслух не говорил никто) и Лев Артёмович Штоцкий, преподаватель вокала и руководитель хора Гимназии (на его занятиях трижды происходили диверсии, но Лёва, как его между собой называли студенты, как-то умудрялся всё замять и своего места не покидал). Номера этих двоих будто специально ставили в программу друг за другом, что неизбежно приводило к шумным конфликтам между факультетами музыки и танца.

– Может, они когда-нибудь подерутся, – улыбнулась Лиза Сухарева, смуглая танцовщица-стипендиатка, которую хореограф Линник недолюбливал, потому что современный танец ей удавался куда лучше классического.

– Было бы круто, особенно если это будет битва стенки на стенку, – подал голос Арнольд Степной, потомственный режиссёр с театрального факультета. В прошлом году на первое сентября он поставил «Грозу», которую потом выдвинули на премию для молодых деятелей искусства. Критики высоко оценили Катерину в образе яблони, Кабаниху, в роли которой выступала живая свинья, и Варвару в набедренной повязке, гремевшую цепями. Особенно значимым символом было признано место действия – системный блок старого компьютера. Но в этом году Арнольд остался на «скамейке запасных», потому что правила Гимназии не позволяли студентам участвовать в концерте-открытии два года подряд.

Студенты театрального факультета под громкие аплодисменты закончили свой номер, трижды вышли на поклон и уступили сцену пианисту и барышне в кринолине. Пока она, заламывая руки, исполняла партию Татьяны из «Евгения Онегина», из-за кулис доносились частые дробные постукивания – это репетировал степ танцевальный дуэт, который вышел на сцену следующим и ещё десять минут ждал, пока укатят рояль.

– А нас становится всё меньше, – ближе к концу концерта задумчиво проговорила Ева, положив локти на спинку впередистоящих кресел.

– Ты о чём? – спросил Хуберт, отрываясь от планшета.

– О Лере, о ком же ещё, – пожала плечами Ева. – За последние пару лет нас стало как-то заметно меньше.

– Точно, – подхватила Лиза, расстегнувшая форменную перламутровую жилетку. В зале становилось душно. – Сейчас Лера, в прошлом году – Андрюха и Катюха с художественного.

– Ага, пошли на дно под тяжестью собственных корон, – проговорила Тоня, кончиками пальцев порхая по экрану коммуникатора – видимо, выкладывала видео с игрой Тимура в Сеть.

– Зачем же так грубо, – тихо произнесла Астра, снова поворачиваясь в кресле.

– Зато правда, – подала голос Ева, тоже расстёгивая форменную жилетку. – Двойное самоубийство непризнанных гениев. Шумиха-то поднялась…

– Может, если бы их не исключили, они были бы живы, – тихо проговорила Валя Евсеева, тощая прямоугольная художница-стипендиатка с угловатым лицом, прямой чёлкой на половину лба и вьющимся каре. Она весь концерт сидела так тихо, что некоторые ребята заметили её только сейчас.

– И продолжали бы свои похабные перфомансы, да? – скривилась Ева.

– Ты просто не можешь им забыть, что их чаще упоминали, – вскинулась Валя.

– Тихо, тихо, – примирительно прошептала Астра.

– О, кажется скоро конец, – картинно вздохнул Арнольд.

Действительно, после исполнения гимна Гимназии первокурсниками все участники концерта вышли на поклон, и зрителям позволено было разойтись. Ева не утерпела и рассказала ребятам о красном взрыве шкафчика Леры Вавилоновой, так что теперь там как бы случайно собралась целая толпа студентов. Но, к их разочарованию, все следы диверсии уже были уничтожены завхозом – зеркало снова сверкало чистотой, как и полы, и дверцы всех шкафчиков. Правда, сам шкаф, принадлежавший когда-то Лере, отсутствовал.

Шумные группки студентов и родителей выходили из Залы по отдельности, но в холле все скучивались у стены напротив главного входа.

– Что это там? – вытянул шею Хуберт.

Огромный герб школы в круге оказался перечёркнут красным косым крестом. Поверх него чёрной краской кто-то написал «Правда восторжествует!!!».

– Этого не хватало, – пробормотал Грибницкий, надевая очки с прямоугольными линзами. Видимо, он хотел сказать это тихо, но из-за врождённого трубного голоса его слова разнеслись эхом по коридорам корпуса. Толпившиеся вокруг студенты разом притихли. – Экххм… Позвоню завхозу.

Гриб отошёл от студентов, достал коммуникатор и стал сосредоточенно тыкать пальцем в экран.

– Ладно, пошли, – сказала Агнесса, подхватив Еву под руку. – Мой водитель уже приехал, если хочешь, подвезём.

По дороге Ева, не умолкая, восхищалась новым валеологом.

– Ты же его даже не знаешь, – заметила Агнесса, выбрав редкую паузу в трескотне подруги.

– Ну и что, – пожала плечами Ева. – Первое впечатление – самое верное.

– А как же Самсон? – наконец спросила Агнесса.

Это был вопрос, который занимал её с самого утра. Самсон Бурливин, художник с университетского курса, уже год считался официальным бойфрендом Евы.

– Он ещё даже не вернулся с Кипра, – сухо ответила Ева, отвернувшись к окну.

Последний год прошёл для Евы как мелодрама с ночными свиданиями, ссорами, жаркими примирениями, подарками и их уничтожением в пылу размолвок, письмами, разговорами до утра и остальными атрибутами любовных приключений.

А в начале лета Самсон уехал работать на Кипр, где его папа построил гостиницу и предложил сыну оформить холл. И вроде бы всё складывалось неплохо – Самсон регулярно звонил и писал, но дату возвращения откладывал уже трижды, ссылаясь на занятость.

– Может, образуется? – нерешительно протянула Агнесса.

– Может, – пожала плечами Ева, строча что-то в коммуникаторе. – Кстати, как ты думаешь, что за правда должна встор… вострорже… тьфу, ненавижу такие слова.

– Слишком длинно?

– Слишком тупо.

– Правильно, – кивнула Агнесса. – Написали бы лучше «Правда всплывёт». Ближе к истине.

3.

Собственно учёба стартовала второго сентября. В начале дня студенты расходились по общим классам компьютерного обучения, где в «кубиках» проверялось индивидуальное домашнее задание и выдавались конспекты для новых уроков. Подобное преподавание, принятое в большинстве школ, в «Скандерии» занимало минимальную часть времени.

И хотя к творческим порывам студентов в Гимназии относились намного внимательней, чем к «механическому вдалбливанию информации» в их головы, образовательные стандарты никто не отменял, а репутацией соответствия академическим требованиям Гимназия дорожила.

После общих часов студенты отправлялись на живое обучение, особый предмет гордости Гимназии.

В первый день классу, где училась Агнесса, Грибницкий рассказал о поэзии Серебряного века, задал каждому выучить одно понравившееся стихотворение и составить небольшой разбор.

На уроке истории искусств Изольда Петровна Москвина-Котова, бряцая множеством подвесок и бус, изящно размахивая руками в браслетах, пустилась в пространные рассуждения об американской живописи двадцатого века и предложила каждому написать рефлексивное эссе на тему «Сиреневый туман».

Завершением первого учебного дня стала валеология. Этот предмет в Гимназии (как и во всех остальных школах страны) делился на две части – теория в форме лекций и практика на поле за зданием Гимназии или в находившемся там же павильоне.

Заведующий кафедрой валеологии Апрель Вениаминович Федотов, хоть и являлся четырежды отцом, втайне побаивался детей. Несмотря на свой довольно устрашающий облик (громадный рост, косматые хмурые брови, волосатые большие руки и рычащий голос), человеком он был крайне застенчивым и более или менее ладил только с детьми младших классов. Необходимость общаться со старшими студентами, особенно с девочками, ставила его в тупик, заставляя заикаться и краснеть.

Новая должность заведующего кафедрой позволила Федотову забрать себе часы с младшими учащимися, а только что прибывшему Истомину передать уроки в старших классах. Схема сработала как нельзя лучше – посещаемость на занятиях Истомина обещала превзойти все ожидания, особенно среди студенток.

Погода продолжала радовать тёплыми деньками, и практические занятия проходили на стадионе.

– А здорово пробежаться по свежему воздуху, правда? – Ева, в красных минимальных шортиках и белой маечке, бежала по соседней дорожке с Агнессой, причём старалась делать максимально пружинящие движения, чтобы грудь красиво выделялась, а хвостик на затылке ритмично раскачивался. Впереди в такой же пружинящей манере, как и Ева, круги наворачивала Лиза, при этом ей удавалось ещё и пританцовывать в такт музыке, звучавшей в наушниках.

Округлые ягодицы Лизы выдавали такие впечатляющие пируэты, что Ева шёпотом посетовала на отсутствие коммуникатора с камерой. И вдруг Лиза, обгонявшая девицу с дредами со ступени помладше, споткнулась и жёстко приземлилась на колени.

– Она ей подножку подставила! – заголосила Ева. – Я видела!

Агнесса остановилась, подала руку Лизе, помогая ей подняться.

– Это она виновата, та девчонка! – Ева указала на уже успевшую убежать девицу с дредами.

– И что она сделала? – спросил подошедший Истомин.

– Подставила подножку, – с нетерпеливым вздохом проговорила Ева.

– Вы уверены?

– Вам, что, доказательства нужны?

– А они есть?

– Камеры кругом, – сказала Агнесса, щурясь на солнце.

– И что, будем разбираться? – спросил Истомин у Лизы, брезгливо осматривающей расцарапанные ладони и колени.

– Конечно! У меня кастинг через неделю, и если не заживёт, я этой пигалице все дреды повыдёргиваю!

– Только попробуй! – грубовато гаркнула виновница падения, вернувшаяся позлорадствовать.

– Ещё как попробую! – крикнула в ответ Лиза. Агнесса перестала щуриться и широко раскрыла глаза, провожая неподвижным чёрным взглядом убегающую любительницу подножек.

– Хорошо, идите в медкабинет, а потом просмотрим записи камер, – удручённо сказал Истомин. И вдруг добавил, обращаясь к Еве и Агнессе: – Три штрафных круга.

– За что?! – взвилась Ева. Агнесса ещё шире раскрыла глаза.

– Вперёд! – Истомин дунул в свисток и указал на противоположный край поля.

Агнесса силой развернула уже собравшуюся возразить Еву и побежала рядом.

После занятия в раздевалке толпились студентки разных ступеней. Лиза появилась с повязками на руках и коленях. Не снимая формы, она подошла к Еве и сказала несколько слов ей на ухо, та бросила короткий взгляд на девчонку с дредами и кивнула.

Нарушительница уже сполоснулась, и теперь натягивала футболку с принтом в виде черепов и залитых кровью костей прямо на мокрое тело. Ева и Агнесса только собирались пойти в душ, когда раздался оглушительный визг. Все девочки замерли, испуганно переглядываясь. Через долю секунды визг повторился, дверь душевой распахнулась, и оттуда с воплями повыскакивали раздетые студентки. Подойдя чуть ближе, Агнесса увидела, как по полу растеклись коричневые потоки, в которых извивались какие-то склизкие существа, а между ними мельтешили огромные тёмные силуэты со множеством лапок.

Визг перешёл в оглушительный беспорядочный гам. Студентки вылетали из раздевалки в чём были (то есть почти ни в чём), с некоторых даже мыльная пена не сошла.

Пока пунцовый Федотов, отчаянно стараясь не смотреть на девочек, загонял гогочущих парней-студентов обратно в мужскую раздевалку, Истомин вошёл в женскую.

По полу оказалась беспорядочно разбросана одежда – мятые разноцветные жилетки, тонкие чулки, сумки с рассыпанными женскими штучками. Из-за приоткрытой двери доносилось тихое журчание воды, отдававшееся эхом от кафельных стен.

Подойдя ближе, Истомин ребром ладони осторожно толкнул створку. В светлой душевой, сверкающей искрами брызг, пахло душистой мыльной смесью. По мраморному полу растекались грязные потоки, уходящие в сливы. Увидев у своих ног извивающихся глянцевых тёмных тварей, Истомин чуть не подпрыгнул. В полуметре пробежало нечто, перебирающее несколькими лапками.

– Это игрушки, – прозвучал тихий голос.

Истомин только теперь заметил, что посреди душевой в шортиках и майке стояла Агнесса. Она резко наступила ногой в резиновой тапке на одного шмыгнувшего рядом огромного таракана, и он с чавканьем взорвался, растёкшись по полу лиловой кляксой.

– Из магазина приколов, – скучающим тоном добавила Агнесса, носком поддевая что-то вроде небольшой склизкой змеи. – Мерзко, но совершенно безопасно.

– Идите к остальным. – Проглотив ком в горле, Истомин пропустил Агнессу и сам вышел в раздевалку.

– Можно пойти одеться! – громко проговорила Агнесса, выглянув в коридор, где так и топтались остальные студентки. – Только в душевую не входите.

– А если они выпрыгнут? – истерично прокричала какая-то девочка.

– Это набор «Личинки» из магазина приколов, они вам ничего не сделают.

В душевых видеонаблюдения, разумеется, не велось, поэтому найти того, кто разбросал там мерзких игрушечных существ, «оживающих» во влажной среде, не удалось.

Когда кутерьма улеглась, Истомин отправился на поле, чтобы сбросить раздражение, так некстати вторгшееся в его и без того богатую на проблемы жизнь. Толпа студентов схлынула, и школа погрузилась в тишину. Закат окрасил небо в фиолетово-лиловые тона, свежий осенний вечер создавал прохладу после тёплого, почти жаркого дня. Изумрудами в лучах заката переливались листья берёз, стеной отделявших физкультурное поле от летнего парка.

Ветра совсем не было, только прозрачная осенняя тишина, только шорох собственных шагов по покрытию дорожки и ритмичный звук дыхания. Вспоминая странную реакцию беловолосой девчонки Истомин не мог отделаться от ощущения, что ей это происшествие было если не приятно, то по меньшей мере, интересно. Другие девицы утверждали, что она не заходила в душевую, пока не начался гам, поэтому с неё подозрения сняли довольно быстро. Впрочем, с её-то фантазией и любовью к кровожадным россказням вполне можно ожидать, что именно она…

Истомин одёрнул себя. Нельзя предвзято относиться к кому бы то ни было. И определённо не стоит идти на конфликт с учащимися в первый же рабочий день. Но досада на студенток снова нахлынула, за ней последовала злость на самого себя. Пульс разогнался, автоматически прибавилась скорость.

Истомин очень обрадовался, когда получил положительный ответ по заявлению на работу в этой школе, старательно настраивался на дружелюбный тон, обещал себе не переступать границ и не заводить любимчиков.

Он не понимал, почему его так легко вывело из равновесия появление Русаковой в душевой. В общем-то ясно, он сам чуть не взвился на стену, когда увидел этих кишащих тварей, а она так спокойно стояла, как будто в музей пришла. Да ещё штрафные круги. Вот это точно было лишнее. Но он не переваривал доносов и ябедничества. И Русакову, кажется, тоже. Совсем скверно.

Солнце село, небо стало бирюзово-глубоким. Сделав несколько шумных выдохов и не ощутив в горле першения, как это всегда случалось на предыдущем месте работы, Истомин отправился в тренерскую.

Решив не принимать душ (на всякий случай), быстро собрался и прямо в спортивном костюме пошёл домой.

Он поселился в располагавшемся недалеко от Гимназии Профессорском квартале, где снимали квартиры учителя, по разным причинам не желающие жить в городе. В первом секторе, застроенном коттеджами, где проживали заведующие кафедрами, директора и завучи, по узким выложенным плиткой дорожкам прогуливались под руку пожилые пары. Грибницкий в своём дворе добродушно пытался уговорить лазающих по лесенкам и качелям детей пойти домой. Его громогласное «Илюшик, уже пора» разносилось эхом по всему кварталу.

Тамара Александровна в изящном фиолетовом халате с отливом, листая ленту в коммуникаторе, поливала клумбы из шланга. Из дома, где обитала Калерия Александровна Тяпкина (Тяпка Большая, завуч по воспитательной работе) вместе с незамужней дочерью – Ларисой Григорьевной, преподавшей в Гимназии естествознание и прозванной Тяпкой Маленькой, не доносилось ни звука, даже свет в окнах не горел. Ясно, Калерия Александровна до сих пор в Профессорской, а у её дочки явно есть дела поинтересней, чем проверка работ студентов, просмотр телешоу или приготовление ужина.

Второй сектор представлял собой небольшой посёлок дуплексов и длинное приземистое пятиэтажное здание. Квартиры здесь стоили чуть дешевле. Дуплексы заселяли молодые семьи с детьми, в пятиэтажке жили одинокие или пока не обзаведшиеся потомством семьи. После того, как дети Магдалены Оскаровны Третьяковой разъехались, забрав с собой внуков, она сменила коттедж первого сектора на дуплекс во втором.

Далее дорожка раздваивалась. Истомин свернул направо, к общежитию для педагогов. Он уволился с предыдущего места работы три месяца назад, но так и не разобрался в своих чувствах. С одной стороны, после того, что случилось, а вернее, всплыло, и выбора-то не оставалось. С другой стороны, он был даже рад покинуть ту школу.

А вот радости по поводу переезда не ощущалось. В его родном посёлке вакансий для валеолога не нашлось, а от одной мысли о том, чтобы снова пойти работать инструктором в фитнес-центр, мутило.

Департамент надзора в сфере образования подобрал для него место здесь, в Гимназии. Отказываться было глупо. Кажется, на должность было не меньше десятка претендентов, но место досталось Истомину. Конечно, все документы и рекомендации были тщательно проверены.

Сам Истомин знал, что его идеальные рекомендации гроша ломаного не стоили, но, как ни парадоксально, все они были подлинными, что с удовольствием подтвердили на его предыдущем месте работы.

Пришлось перебираться из небольшого промышленного городка в мегаполис. Привыкший к небольшим расстояниям, Истомин в первые дни намеренно сжимал своё пространство до Профессорского квартала и Гимназии. Чуть позже он расширил границы, впустив в свою жизнь музеи, парки, спортивную секцию и просто пешие прогулки по городу. Но всё же, где-то в глубине сознания маячило понимание, что он всё равно оставался здесь чужим, не принадлежал этому миру. Его случайно забросило из сурового и приземлённого мирка в высшее общество. Как ложка дёгтя в бочке мёда. Вернее, запах нестиранной месяц рабочей одежды в благоухающем магазине элитного парфюма.

С этими мыслями Истомин добрался до своей крошечной квартирки на втором этаже серого высотного дома – профессорского общежития. Как и везде, даже в самом дешёвом секторе недорогие квартиры предлагались на нижних этажах. Чем ближе к небу, тем выше стоимость.

Истомин выбрал самый дешёвый вариант из возможных, чтобы не тратить деньги на необязательные удобства. Да и зачем лишние метры – одной комнаты вполне достаточно, душ есть, бегать по утрам можно и на улице. Крошечная кухня позволяла разогреть обед из пищевого брикета быстрого приготовления. И вид из окна вполне приличный – на аккуратные дорожки и дуплексы.

Словом, всё шло очень неплохо. Во всяком случае, куда лучше, чем можно было ожидать.

Наскоро приняв душ, Истомин поставил разогреваться пищевой брикет и устроился за откидным столом, занимавшим чуть ли не половину комнаты. Он бы, конечно, с удовольствием прогулялся по ночному городу или лёг спать пораньше, но ещё оставалось дело, которым никак нельзя пренебрегать.

Разложив перед собой прописи для начальных классов, в строгой секретности заказанные в Сети, Истомин кое-как сцепил пальцы на шариковой ручке. Глубоко вздохнув, начал потихоньку выводить на пустых строках буквы, печатные и прописные, самую простенькую каллиграфию, без вензельков и петелек. До боли сжав зубами кончик языка, усердно рисовал кривульки, и всё равно рука дёргалась, линии выходили дрожащими, буквы – кособокими.

В кутерьме смены работы и переезда Истомин к началу учебного года успел освоить только написание цифр, чтобы выставлять оценки. Но скоро придётся проверять эссе и писать студентам замечания, как того требовали стандарты «Скандерии». А он даже своё имя толком вывести не мог.

Утром в Профессорской, делая вид, что рассматривает расписание, он краем глаза заглянул через плечо Грибницкого, делавшего пометки для лекции. Его изящные завитки, крючки и петли казались произведением искусства, не меньше. Что поделать – Гриб получал образование много лет назад, когда всех поголовно учили писать от руки. Самого Истомина обучали компьютерные программы, а на дополнительных занятиях по физкультуре, для оплаты которых пришлось искать работу, ничего писать не требовалось. Можно было, конечно, выбрать в качестве дополнительной нагрузки чистописание, но оно стоило дороже, имело снобистский оттенок, да и практической пользы для себя тогда Истомин в этом занятии не видел. Как недальновидно.

Теперь детей не учат писать от руки. Даже собственное имя полагалось только печатать. Как и абсолютное большинство ровесников, Истомин мог лишь шлёпнуть электронную подпись через приложение в коммуникаторе.

Вот и пришлось в двадцать шесть осваивать то, что когда-то умел каждый первоклассник.

Дойдя до конца строки, Истомин шумно выдохнул, распрямил затёкшие пальцы и потянулся. Прикрыл ладонями уставшие глаза. Сложный день, пора бы и спать лечь. Но в мыслях вдруг нарисовалась Русакова. Со своей холодной ухмылочкой она, держа в руке перо (как у всех студентов, а может, даже индивидуального дизайна), выводила каллиграфические буквы на настоящем бумажном листе. И ей это ничего не стоило – перо скользило, как фигуристы на льду.

Попадись ей каракули Истомина, она бы, пожалуй, только снисходительно улыбнулась, даже не пытаясь прикрыть презрение. Вскинувшись, Истомин повёл плечами, снова сомкнул пальцы на ручке, так что суставы побелели, и начал выписывать новые буквы на пустых строках синтетических листов прописи.

4.

– Мой врач всегда проверяет, сочетаются ли мои лекарства, – рассказывала Астра в раздевалке после занятия физкультурой. – Причём сначала надо проверить, насколько они сочетаются между собой, и как организм будет реагировать на нагрузки. А ещё…

– И сколько у тебя лекарств в косметичке? – спросила Лиза, распуская из тугого пучка пышные кудри-пружинки. От ссадин на руках и ногах не осталось и следа, а из-за плотного графика учёбы и выступлений дело о подножке она даже начинать не захотела.

Астра смутилась и стала сосредоточенно искать расчёску.

– Да бросьте вы, – сказала Тоня, складывая форму. – Все глотают таблетки и все это скрывают. Кто снотворные, кто тонизирующие. А ещё…

Вдруг Тоня вскрикнула и отбросила свой мешок для формы на середину раздевалки.

– Фу-у-у! – Ева, брезгливо морщась, отступила на пару шагов. Девочка со ступени помладше, осторожно заглянувшая в мешок Киры, взвизгнула и вскочила на лавку.

По полу растекалась матовая чёрная жижа. Будто живая, она пульсировала, тихо чавкая, выползала из мешка и увеличивалась в объёме.

– Что это за… – Смачное ругательство девчонки с дредами утонуло в харкающих звуках и захлёбывающемся визге. По раздевалке распространялся едкий запах, сжимающий горло и заставляющий содержимое желудка проситься наружу.

Закрыв лицо футболкой, Лиза подбежала к окну и стала дёргать раму, но та не поддавалась. С криками и ругательствами девочки толпились у выхода, пихаясь и мутузя друг друга. Лиза, взобравшись на подоконник, мощным пинком выбила раму и первой вылезла на улицу, прямо под серый осенний дождь. Следом выбралась девчонка с дредами и прыгнула на спину Лизы, отчего та шлёпнулась прямо в лужу. Как будто ничего не случилось, девица встала и оправила форму.

– Мерзавка, – проговорила Лиза, поднимаясь и отряхиваясь.

Но вдруг девица стала резко заваливаться на Лизу, та быстро откатилась, и «мерзавка» сама оказалась в грязной луже, и её, секунду назад чистенькая, алая жилетка со скрипичным ключом стала бурой, пропитавшись грязной дождевой водой.

– Извини, – звонко пропела Ева, облокотившись сверху о спину брыкающейся девчонки. – Я тебя не зашибла?

Как только Ева нехотя выпрямилась, не забыв прижать затылок дредастой музыкантши, отчего лицо той хлюпнуло в лужу, следом приземлилась Агнесса. Она даже не стала извиняться, просто острыми коленками упёрлась в ягодицы девчонки.

– Эй! – Агнессу попыталась оттолкнуть тоненькая девочка в изумрудной форме художественного факультета. Но Агнесса быстро и плавно отстранилась, и защитница шмякнулась в лужу рядом со своей подругой, обдав ту ещё одной волной мутных брызг.

– Разойтись! – скомандовал Истомин. Увидев, что Ева снимала происходящее на камеру, он резко выхватил у неё коммуникатор. – Заберёте после занятия!

Пока Ева ошарашено хлопала ресницами, Истомин помог подняться девочке с художественного факультета, у которой длинная конская чёлка промокла и повисла одной грязной сосулькой. Её подруга встала без посторонней помощи. Распрямившись, она вдруг, как собака, резко замотала головой, согнав грязные капли с дред и веером разбросав их по лицам и одежде окружающих.

Лиза, и так по уши в грязи, только хмыкнула, Ева брезгливо захныкала, а Агнесса стояла, молча прожигая девчонку чёрным взглядом. Харкнув ей под ноги розовой слюной, та развернулась и пошла прочь.

– Расходитесь! – повторил Истомин.

Хорошая погода давно уступила место проливным дождям, трава стала мокрой, уточки и лебеди со школьного пруда исчезли.

Девочкам пришлось переодеваться прямо в спортивном павильоне, пока Федотов стоял у двери и не пускал в зал хихикающих парней. Лиза только стряхнула грязные брызги и умчалась на репетицию, Ева отправилась искать Истомина, чтобы вернуть коммуникатор, остальные разошлись по своим делам.

Агнесса, быстро пробежав под дождём через задний двор, прошла в левое крыло школы, где находилась кафедра литературы. Гриб задал сочинение ещё на втором занятии семестра, сдать его полагалось три дня назад, но Агнесса из-за непрекращающихся переговоров с издательством и творческого ступора к назначенному сроку не успела.

Гриба она застала за проверкой тех самых сочинений. Он сидел в удобном кресле за массивным деревянным столом (тоже один из раритетных даров от благодарных выпускников). Рядом стояла чашка чая и горка домашнего печенья на блюдце.

– Пришли бы на час позже, я бы вашу работу не принял, – сказал Гриб, водя ручкой по строчкам, исписанным мелким круглым почерком.

– Прошу прощения, профессор. Больше не повторится, – улыбнулась Агнесса. Она знала, что он принял бы её сочинение, даже сели бы оно было сдано с опозданием в месяц. Гриб, как и многие, Агнессу втайне побаивался, но никогда бы этого не признал, а Агнесса слишком хорошо к относилась к профессору, чтобы злоупотреблять его слабостями.

– Раз уж вы провинились, сделайте полезное дело. Повесьте это на доску объявлений. – Гриб протянул Агнессе листок с сообщением о записи на традиционный осенний пикник.

Каждый курс Гимназии ежегодно устраивал осенний пикник, выпадавший на один из выходных дней октября или ноября, в Дубовом парке рекреационного кластера. В программе значились спортивные игры и здоровая пища. Агнесса вписала своё имя и прикрепила листок к доске объявлений.

В холле она увидела Еву, сидевшую на скамейке и рассматривающую цветные фотографии.

– Что это у тебя? – спросила Агнесса, усаживаясь рядом с подругой.

Ева протянула Агнессе несколько фото, на которых Самсон на фоне лазурного моря счастливо улыбался, обнимая миниатюрную блондинку кукольного вида.

– Это девочка с музыкального факультета?

– Да, на курс младше, – сказала Ева. Она выглядела подозрительно спокойно для девушки, только что узнавшей об измене бойфренда.

– А вы с ней чем-то похожи, – проговорила Агнесса, рассматривая фотографию.

– Что? Я и эта? Похожи? – Ева возмущённо округлила глаза.

– Ну, чисто внешне, – осторожно сказала Агнесса. – Наверное, она тебя копирует.

– Может быть. – Ева полезла в сумку за зеркальцем.

Моника Джелато (Марина Дрынкина) действительно походила на Еву, только внешность Евы лишь чуть-чуть подправили косметологи, а Моника была практически ожившей куклой. Процесс превращения девочки в манекена в своё время побил все рекорды популярности в Сети. Мама Моники снимала и выкладывала каждый свой шаг – фотографии до и после операций и визитов к косметологам, видео с выбором платья, нанесением макияжа, эпиляцией и всеми остальными «заботами матери о будущем девочки». И, разумеется, фотосессии, конкурсы красоты, милые чудачества маленькой куколки (тщательно отрепетированные и снятые с нескольких дублей).

Фото и видео набирали сотни тысяч лайков, члены Ассоциации Матерей «Жи́ва» были в ярости и даже пытались протолкнуть закон, запрещающий родителям делать пластические операции детям до пятнадцати лет. Закон отклонили, но он вызвал ожесточённые споры и шумиху, принесшую Монике, чьи фотографии активно тиражировались сторонниками и противниками, дополнительную славу и тысячи новых подписчиков.

В Гимназии Моника оказалась опять же благодаря стараниям мамы, решившей, что дочке подобает учиться в одной их самых элитных школ. А так как девочка никакими особенными талантами, кроме хлопанья ресницами и умения красиво ходить по сцене, не обладала, её записали в музыкальную школу и объявили талантливейшей певицей. Разумеется, девочку приняли, но, к великому разочарованию её мамы, без стипендии.

И теперь Моника разрушила личную жизнь Евы.

– Это они на Кипре? – спросила Агнесса, разглядывая очередную фотографию.

– Да. Она там в каком-то конкурсе участвовала. Ничего не выиграла, зато снялась в рекламе. – Ева презрительно фыркнула. – Как будто кому-то нужна ерунда, разрекламированная ходячим манекеном.

– А откуда у тебя эти фотографии?

– Представляешь, – оживилась Ева, – кто-то подбросил их в мой шкафчик.

– Кто и зачем? – пробормотала Агнесса, вспомнив о своей фотографии с пририсованным прицелом.

– О, писательские рассуждения о мотивах. Понятия не имею.

– У тебя завёлся доброжелатель.

– И прекрасно. – Ева изучала своё лицо в зеркальце.

– И ведь не поскупился на распечатку, – задумчиво проговорила Агнесса. – Да, ты знаешь, открыта запись на пикник.

– И ты молчала? – Ева вскочила и, забыв про фотографии Самсона и Моники, побежала к доске объявлений.

Агнесса собрала карточки и отправилась вслед за подругой.

В это время в Профессорской шла подготовка к внеочередному собранию педагогов Гимназии. Известно о нём стало только вечером предыдущего дня, и многим пришлось пересмотреть свои планы. Однако, учитывая срочность, пришли все.

– Я собиралась начать проверку контрольных работ шестого курса, теперь придётся сидеть до полуночи, – жаловалась Калерия Марковна Тяпкина Виктору Семёновичу Мозгову, преподавателю скульптуры.

Мозг, как его называли ученики, с выбритыми висками и светлыми волосами, забранными на затылке в узелок, и с шеей, покрытой татуировками, не очень вписывался в общий портрет преподавателей. Он получил место, потому что был выпускником Гимназии.

Мозг вежливо слушал Тяпку Большую, иногда кивал, а сам листал что-то в своём планшете.

Тяпка Маленькая сидела в углу Профессорской, бросая быстрые взгляды то на Мозгова, то на Истомина, примостившегося у окна. Грибницкий листал бумажную книгу в старинном переплёте, Федотов с заинтересованным видом слушал рассуждения Москвиной-Котовой о среднеазиатской живописи.

– О, я не опоздал, – радостно прокричал запыхавшийся Лёва, врываясь в Профессорскую. Он плюхнулся на стул и, бросив перед собой папку с нотами, взъерошил густые тёмные кудри.

– Да, вы как раз вовремя, – сказал хореограф Линник, сбрасывая невидимую пылинку со своего идеального костюма. – Кстати, кто-нибудь в курсе, что у нас на повестке?

– Ничего не знаю про повестку, – выдохнул Лёва, – но я только что видел мадам МакГрайв.

В этот момент дверь открылась, и в Профессорскую вошла Тамара Александровна в сопровождении Жюстины Викторовны. Все преподаватели расселись вокруг длинного стола, который использовался только для общих собраний. Почему-то, несмотря на его удобство, в обычные дни никто за ним не сидел, даже если места больше не было. Многие предпочитали проверять контрольные, расположившись на подоконниках, а не сидя за «столом демагогии».

– Итак, коллеги, – официальным тоном произнесла Тамара Александровна, – сегодня мы вынуждены собраться на срочное совещание, чтобы обсудить ряд острых вопросов, о которых нам сообщит Жюстина Викторовна. Надеюсь, это не займёт много времени.

Тамара Александровна уступила место во главе стола мадам МакГрайв.

– Добрый день, уважаемые профессора, – начала Жюстина Викторовна. На слове «профессора» кто-то не то хмыкнул, не то фыркнул. – Итак, Комитет поручил мне обсудить с вами некоторые обстоятельства. Во-первых, Ассоциация «Жи́ва» снова пытается протолкнуть так называемый «закон о защите детей от произвола родителей». Как вы понимаете, шум вокруг закона связан с одной из студенток – Моникой Джелато. Дамы из Ассоциации хотят заручиться поддержкой преподавателей и родителей гимназистов.

Жюстина Викторовна сделала паузу, ожидая реакции.

– Моника – это ведь девочка, похожая на куколку? – спросила Изольда Петровна Москвина-Котова.

– Да, с музыкального факультета, – отозвалась Тамара Александровна. – Сложный случай.

– Ещё какой, – усмехнулся Лёва. – Миллионы просмотров – это вам не глухота Бетховена.

– Вы сами-то поняли, что сказали? – спросила Тяпкина-старшая под смешок своей дочери.

– А что по этому поводу думает Родительский комитет? – громко спросил Грибницкий.

– Комитет против, – ответила Жюстина Викторовна. – Единогласно. За жизнь и здоровье ребёнка до восемнадцати лет отвечают родители, соответственно, нельзя им запрещать обращаться к врачам. Пластические операции – это личное дело каждого родителя и ребёнка.

– Поддерживаю, – произнёс Мозгов, листая планшет под столом.

– Кто ещё поддерживает право родителей резать своих детей? – громко спросила Тяпкина-старшая.

Все взгляды обратились на неё.

– Из-за славы и денег они кладут ребятишек под нож, выставляют их напоказ, как в публичных домах, – выпалила Калерия Марковна.

– Ну и что? – спросил Лёва. – Это их право.

– Продавать детей? – Тяпкина-старшая даже вскочила. – Ну, знаете…

– Послушайте, не перегибайте. – Мозгов оторвался от экрана планшета. – Никто не говорит о продаже…

– А что же это, если не самая гнусная торговля? Фотосессии, съёмки всякие. А гонорары кто получает? Не родители? – не сдавалась Тяпкина-старшая. Тяпкина-младшая прикрыла глаза ладонью.

– Послушайте, давайте будем обсуждать не морально-этическую сторону, – громко сказала Москвина-Котова, – а суть вопроса.

– И в чём, по-вашему, суть? – с вызовом спросила Тяпкина-старшая. Её дочь сквозь зубы прошипела что-то вроде «сядь уже».

– В навязывании людям правил. Нет, подождите, дайте мне сказать, – Москвина-Котова даже подняла ладонь, звякнув множеством браслетов. – Этим, с позволения сказать, дамам из Ассоциации просто не нравится, что есть люди, живущие не так, как они. Вот и всё. Они стремятся переделать мир под себя, ломая других, и прикрываются какими-то якобы благими намерениями. Каждый волен делать с собой всё, что сочтёт нужным. Я против поддержки законопроекта.

– Аплодисменты, – сказал Лёва.

– Но… – подала голос Калерия Марковна.

– Давайте голосовать, – перебил её Лёва.

– Вы всё равно ничего не добьётесь, – тихо обратилась к Тяпкиной-старшей Тамара Александровна. Затем, уже громко, произнесла: – Голосуем. Кто за то, чтобы поддержать инициативу Ассоциации «Жи́ва»?

Руки подняли Тяпкина-старшая, Грибницкий, Третьякова и две бледные учительницы младших курсов.

– Кто против? – спросила Михайловская.

Руки подняли почти все присутствовавшие. Истомин, Федотов и Мозг воздержались.

– Спасибо, я подсчитала, – сказала Жюстина Викторовна, записывая результаты голосования. – Далее. Эко-амазонки из движения «Экама»…

– О нет, – закатил глаза Лёва.

– Союз бездетных матерей, – пробормотала Тяпкина-младшая.

– Вот, даже женщины их не любят, – ухмыльнулся Мозгов, Тяпка Маленькая кокетливо улыбнулась.

– К порядку, – звучно произнесла Тамара Александровна.

– Итак, – продолжала МакГрайв, – их штаб уведомил нас о готовящемся пикете возле Гимназии. Они уже отправили запрос на разрешение в мэрию.

– Вряд ли им что-то перепадёт, – сказал Лёва, закидывая руки за голову. – Обе дочки мэра учились здесь, это все знают.

– А чего они требуют? – спросила Третьякова.

– Ликвидации бассейна и пруда.

Повисла пауза.

– Апрель Вениаминович, что скажете? – обратилась Третьякова к Федотову.

– Ну… – протянул Федотов, краснея, как всегда, когда ему нужно было выступить на публике. Пауза затянулась, стало тихо. Все смотрели на Федотова, отчего он ещё больше растерялся.

– А чем они это мотивируют? – пришёл на выручку Истомин.

– Недостатком пресной воды. – МакГрайв смотрела на него так, будто только что узнала о его существовании. – Новое назначение? – спросила она, забыв об эко-амазонках и обращаясь к Тамаре Александровне.

– Да, валеология, – тихо пояснила директор. – Мы же присылали вам документы на одобрение.

– Ах, да. Итак, пресная вода, – МакГрайв вернулась к повестке. – Могу вам зачитать их открытое письмо. «В то время как планета испытывает острейший дефицит пресной воды… так-так… высочайшая стоимость фильтрования… загрязнение окружающей среды… непригодные реки-озёра… так-так… Вот. Некоторые учебные заведения позволяют себе растрачивать драгоценную влагу на такие совершенно излишние объекты, как плавательный бассейн и открытый пруд. Тонны воды, расходуемые для удовольствия отпрысков привилегированных слоёв общества, можно было бы использовать для орошения сельскохозяйственных угодий, раздачи детям муниципальных школ, устроения общедоступных бассейнов…» И так далее. Смысл, я думаю, ясен.

– Чего они хотят? – громко спросил Лёва. – За воду и очистку платит школа, из бюджета мы денег не берём. Только если родители вдруг передумают оплачивать бассейн и пруд… – он вопросительно посмотрел на Жюстину Викторовну.

– Родительский комитет против ликвидации пруда и бассейна, – сухо отозвалась она. – Бассейн необходим для поддержания формы и снятия стресса, а пруд, как мы считаем, помогает детям почувствовать ценность окружающей среды и ближе её понять. Ну, и некоторые черпают в нём вдохновение. В определенном смысле.

– Да-да, совершенно верно, – подхватила Москвина-Котова. – Знаете, большинство рисунков, песен и стихов младших гимназистов связаны с нашим прудиком, лебедями и водой вообще. Так что нельзя лишать студентов этих радостей. Да что там радостей – необходимостей.

– Думаю, вы правы, – сказал Мозгов. – Дело здесь, наверное, в том, о чём вы раньше говорили – одни живут не так, как другие.

– Правильно, – кивнул Лёва. – Просто их дети не попали в нашу школу, вот и всё.

– А вы что думаете? – спросила Тамара Александровна валеологов.

Пока Апрель Вениаминович чесал затылок, Истомин сказал:

– Не вижу смысла их поддерживать. На содержание пруда и бассейна идут частные взносы, а не деньги налогоплательщиков. Питьевой воды вроде бы достаточно, если не ошибаюсь, она течёт из каждого крана. В муниципальных школах и бассейнах вода тоже есть.

– Она-то и оплачивается нашими налогами, – вставил Мозгов.

– Но мы же у них не отнимаем, – поддакнула Тяпкина-младшая.

– Верно, – улыбнулся ей Мозгов.

– А что вы думаете, Калерия Марковна? – спросил Лёва. – Не желаете запретить девочкам откровенные купальные костюмы?

– Лев Артёмович, держите себя в руках, – сказала Тамара Александровна, прежде чем Тяпкина-старшая успела ответить. – Как директор Гимназии, я против удовлетворения названного требования. Надеюсь, коллеги меня поддержат.

Все закивали.

– Прекрасно. – Жюстина Викторовна сложила листы в папку. – Вот ещё что. До комитета дошли слухи… Что это за происшествия в душевой и физкультурной раздевалке?

В Профессорской повисла тишина. Все взгляды снова обратились на валеологов. Федотов совсем сник и только беззвучно шевелил губами, уставившись в стол.

– Чья-то провокация, вероятно, – пророкотал Грибницкий.

– Да, не первая и, скорее всего, не последняя, – поддержала Москвина-Котова.

– Это ещё не самое страшное, что здесь бывало, – закатил глаза Лёва. – Дети, что поделать.

– И опять же, вопрос дисциплины, – начала было Калерия Марковна, но её перебила сама мадам МакГрайв.

– А кто такая Лера Вавилонова? – спросила Жюстина Викторовна.

В Профессорской снова повисла тишина. Все молча смотрели по сторонам, некоторые заёрзали.

– Это наша бывшая студентка, – тихо, но чётко произнесла Тамара Александровна. – В прошлом году её отчислили за неуспеваемость и непристойное поведение. Вне школы. Запрос по восстановлению комиссия педагогов отклонила.

– И она, кажется, повесилась? – спросил Лёва. Его интонация сплетника, обсуждающего жёлтую прессу, заставила почти всех отвести взгляды.

– Она уже не являлась нашей студенткой, когда это произошло, – быстро проговорила Москвина-Котова. – Но почему вы спрашиваете о ней?

– Вы, что, не видели? – удивлённо спросила Жюстина Викторовна.

На экране планшета, который она передала Тамаре Александровне, красовался баннер, изображающий тощую бледную девушку со стрижкой-каре. Одетая в белый балахон, она поднимала руки к небу, а между ладонями мигала надпись «Лера Вавилонова: вся правда о загубленной жизни».

– И что это? – спросила Тяпкина-старшая.

– Как что? Сайт Гимназии. – Жюстина Викторовна нажала на баннер и высветилась статья, сопровождаемая красочными фотографиями Леры Вавилоновой. – Некий Правдоруб пишет, что девочка покончила с собой из-за непонимания и неприятия её в школе. И что отчислили её несправедливо.

– Она за год пришла на занятия всего два раза, – сказал Лёва, с интересом разглядывая статью. – А её пьяные выходки и голые пляски…

– Мы с этим разберёмся, – твёрдо пообещала Тамара Александровна.

– Прекрасно. – Жюстина Викторовна убрала планшет. – Тогда на этом всё.

– Всё? Ради этого нас собирали? – спросил Лёва тоном человека, которого облапошили.

– Да, – кивнула МакГрайв. – Поймите, вопрос с амазонками так просто не решится. Мэр им откажет – они пойдут дальше, к губернатору.

– Его жена, сын и племянница – наши выпускники, – вставила Москвина-Котова.

– Верно, – согласилась МакГрайв. – Но близятся выборы. И потом, «зелёные» партии сейчас популярны, так что пикет эти дамочки всё равно устроят. А может, и ещё что-нибудь придумают.

5.

Вечером следующего дня Агнесса отправилась в Спортивный квартал, на занятия в «Школу Мастера Шеня».

Переодевшись, она несколько минут до начала тренировки болтала с ребятами из группы.

– А у нас пополнение, – улыбнулась Лия, высокая девушка с короткой стрижкой. – Весьма симпатичное, кстати.

Агнессе вдруг показалось, что где-то она уже это слышала. Мелькнуло понимание, что в группу пришёл кто-то, уже знакомый.

Интуиция, как это часто бывало, не подвела. Из мужской раздевалки появился новый преподаватель валеологии. Только этого не хватало.

– Вон тот, видишь? – улыбнулась Лия, с интересом глядя на вошедшего Истомина.

– Конечно. – Агнесса старалась не смотреть в его сторону. Он, впрочем, тоже не собирался демонстрировать знакомства.

Разминка прошла без происшествий, а потом Шень разбил учеников на пары. Бывшая партнёрша Агнессы месяц назад ушла в декретный отпуск и теперь посещала группу для беременных. Шень жестом указал Агнессе на Истомина.

Первым заданием для спарринга было упражнение на чувствительность. Агнессе такие упражнения обычно легко давались, и теперь она весьма удивилась, когда так и не смогла найти центр опоры Истомина и сдвинуть его с места.

Физкультурник тоже не смог подвинуть Агнессу ни на миллиметр, хотя, по правде сказать, не очень-то и старался.

Остальные упражнения у пары тоже не клеились. Даже массаж хлопками Агнесса толком не смогла сделать, потому что силы её ударов не хватало, чтобы жёсткие рельефные мышцы Истомина как следует расслабились. Раздражённый вялыми шлепками партнёрши, Истомин в свою очередь хлопнул её по лопаткам с такой силой, что она впервые с начала тренировки отпрыгнула на пару шагов и чуть не упала.

– Мягче, – спокойно сказал проходивший мимо Шень.

Агнесса обернулась, смерила Истомина вызывающим отторжение холодным взглядом и снова подставила спину для хлопков.

Заключительным заданием объявили мягкий спарринг, целью которого было уложить партнёра на спину без ударов и жёстких захватов. Со стороны могло показаться, что Агнесса совсем не старается, потому что ей всё равно не хватит сил победить партнёра, почти на две головы возвышающегося над ней. А Истомин как будто боялся сделать больно хрупкой девочке, поэтому тоже не прилагал достаточных усилий.

На самом деле они оба просто не хотели слишком приближаться друг к другу.

– Пока в каждой паре хотя бы один партнёр не одолеет другого, занятие не закончится, – громко произнёс Шень, глядя куда-то поверх голов учеников.

Почти все уже успели хотя бы по разу уложить друг друга навзничь, и только одна пара продолжала бессмысленно топтаться у своего мата. Под вопросительно-недовольными взглядами группы, ждавшей окончания тренировки, Истомин решил, что спарринг пора бы заканчивать, но опрокинуть Агнессу оказалось не так просто.

Она легко ускользала от его захватов, и он каждый раз ловил пустоту. В конце концов ему удалось крепко её перехватить, но в последний момент, перед броском он вдруг почувствовал, что партнёрша неожиданно обмякла и буквально повисла на его руках. Поэтому вместо броска он снова неуклюже её перехватил и мягко уложил на мат.

Агнесса смотрела на него совершенно спокойно, но как-то иначе, не так, как раньше. Это был уже не холодный пронизывающий взгляд, стремящийся рассмотреть то, что находилось у собеседника за спиной. Как будто Агнесса впервые признала факт существования Истомина, осознала, что находится очень близко, и теперь рассматривала его с вежливым интересом.

Её взгляд стал бархатным и обволакивающим, и Истомин вдруг понял, что его ладонь всё ещё лежит на её животе. Впервые он почувствовал исходящее от неё тепло, это уже не была мраморная статуя, а живой человек из плоти. Агнесса улыбнулась, даже как будто нежно, а в следующее мгновение мир закружился, и Истомин больно ударился затылком об пол. Сверху его придавила жёсткая сила.

– Закончили, – прозвучал откуда-то голос Шеня.

Агнесса выпустила Истомина, и когда он поднялся на ноги, поклонилась, снова глядя на него холодно и чуть насмешливо.

После занятия Истомин подошёл к Шеню и спросил, можно ли ему в следующий раз встать в пару с другим партнёром.

– Вам нужно обуздать свои эмоции, – спокойно сказал мастер. – И помните, сила женщины в её слабости.

После тренировки Истомин отправился на дежурство в студенческий общежительный сектор, где в гостиных устраивались обычные посиделки и разные игры. Главным здесь было убедиться в отсутствии алкоголя и на корню пресекать возникающие конфликты, чтобы дело не дошло до драк.

Он обошёл вверенные ему этажи и направился в комнату дежурного, чтобы заполнить журнал. У выхода на пожарную лестницу послышалось движение. Приблизившись, он увидел дым, тонкими струйками пробивавшийся из-под двери. Истомин уже взялся за ручку, чтобы открыть дверь, но услышав знакомую фамилию, остановился.

– … эта Русакова, – произнёс тихий голос, – тоже мне, аристократка…

– Говорит, он к ней придирается, – сказал второй голос. – Как же. Если кто-то ей в ножки не поклонился, всё – придирается. Мировая несправедливость.

– Подружка её – просто идиотка. Прыгнула на меня, я ей этого не забуду, – сказал первый голос. – Папочка выставку проплатил. Ты её мазню видела?

– Кстати, наша куколка у неё парня увела.

– Знаю. Терпеть не могу и эту куклу. Их обеих.

– Они где-то на Кипре сейчас. Ты когда-нибудь была на Кипре?

– Неа. Может, они там утонут?

– Ну, не надо так.

– А как надо? Их родители им покупают славу, а по-настоящему талантливые сидят в грязи.

Истомин открыл дверь, и девочки, на миг оторопев, смущённо улыбнулись.

– Курить запрещено, – мягко сказал Истомин.

Переглянувшись, девочки убрали электронные сигареты и вернулись в коридор. Истомин закрыл дверь пожарного выхода на замок.

– Ладно, тогда вы будете нас развлекать, – сказала одна из девочек. У неё были милые ямочки на щеках, длинные дреды пшеничного цвета и пирсинг по всему лицу. Кажется, это она якобы подставила подножку танцовщице-подружке Русаковой, а потом вроде как спрыгнула на неё из окна. Правда, на разбирательстве клялась, что это вышло случайно, а вот Ева и Агнесса специально приземлились прямо на неё. Компромиссом стало не накладывать взыскания ни на одну из сторон.

– Я здесь для того, чтобы за вами присматривать, а не развлекать, – дружелюбно сказал Истомин.

– Тогда мы будем развлекаться, а вы за нами присматривайте. – Девочка с дредами протиснулась мимо Истомина в комнату дежурного и плюхнулась на продавленный диван. – Не очень-то удобно.

– Сойдёт, – сказала её подруга, усаживаясь рядом. Лицо этой девочки, тоже сверкающее пирсингом, наполовину прикрывала длинная чёлка ассиметричной короткой стрижки. – Давайте знакомиться. Меня зовут Соня Рябинина, художественный факультет, восьмой курс.

– Леопольдина Ашкинази-Ростова, – представилась девочка с дредами. – Можно просто Дина. Музыка, восьмой курс.

– Да, я помню, – улыбнулся Истомин, усаживаясь за стол, чтобы заполнить журнал.

– Класс. Профессиональная память. – Дина скинула кеды и села по-турецки, так что из махристых дыр на джинсах показались острые коленки. – Ну, рассказывайте.

– Что вам рассказать? – спросил Истомин, заполняя журнал.

– Откуда вы приехали?

– А почему вы думаете, что я не местный?

– Не знаю, – Дина пожала плечами. – Почему-то по вам заметно. Мне кажется, мы с вами похожи.

– Чем именно?

– Мы с Сонькой жили в рыбацком посёлке, ну где рыбные фермы. Вот, оказались здесь, среди элиты. – Последнее слово Дина произнесла по слогам. – Вы, я думаю, тоже не во дворце выросли.

– В общем, да, – сказал Истомин, возвращаясь к журналу. – Только я жил поближе, в рабочем посёлке при автоконцерне «ПаРус».

– Где люди пашут на папашу Русаковой? – спросила Соня, накручивая длинную чёлку на палец с массивным кольцом.

– В общем, да. Хотя условия там вполне сносные, зарплаты у людей приличные, задержек не бывает. Социальные льготы, бесплатное питание и медицина, длинные отпуска…

– Вы прям как кандидат на выборах. Байки, которыми кормят неудачников, – фыркнула Дина. – Закабалили людей, втоптали в грязь, а чтобы не рыпались, пихают такие вот сладенькие истории. Дескать, вам же замечательно живётся, правда? Вот и гните спины, а мы будем получать деньги.

– Значит, вам повезло, что вы оказались здесь, – сказал Истомин, мечтая, чтобы подружки поскорее убрались из комнаты.

– О нет, мне не повезло, – резко произнесла Дина. – Я стипендиатка, и пробилась сюда своим талантом. Мой папа водит грузовик, а мама технолог на рыбозаводе. Я своим трудом из болота выбралась. И не вернусь туда.

– Вы поёте или играете? – Истомин попробовал сменить тему.

– Играю на всём, что звучит, но больше всего люблю ударные. Мы с группой вышли в полуфинал «Юного созвездия».

– А вы? – обратился Истомин ко второй девочке.

– Мои рисунки вошли в топ лучших на том же «Юном созвездии». Мне предложили здесь стипендию, и я приехала. Нисколечко не жалею, – улыбнулась Соня.

– Ещё бы, – резко сказала Дина. – Здесь хоть рыбой не воняет.

– Это не единственный плюс школы, – попыталась возразить Соня.

– Да ты хоть знаешь… – Дина даже подскочила.

– Знаю, – резко оборвала её подруга.

– Ладно. А у меня вопрос, только секретный. – Дина чуть подалась вперёд, и Истомин почувствовал исходящий от неё сладко-приторный запах электронной сигареты. – Что там про Вавилонову учителя говорят?

– Про кого? – Истомин выдал саму наивную интонацию, на которую был способен.

– Лера Вавилонова, она была на год нас старше. По правде, говоря, редкая дрянь.

Соня ткнула подругу локтем.

– Да ладно, – отмахнулась Дина. – Никакой это не секрет. Любила подгадить, особенно друзьям-писакам. Поговаривают, это они её порешили за разгромные статейки. Она даже не пряталась, дура. Как Русакову пропесочила… м-м-м, это шедеврально. – Дина от удовольствия даже голову запрокинула и закатила глаза. – Я её, конечно, терпеть не могла, но за эту рецензию дала бы премию.

– Это, кстати, не первый случай, – подала голос Соня. – Примерно за полгода до этого с собой покончили двое художников со старшей ступени.

– Ага, тоже мне Сид и Нэнси, – подхватила Дина.

– Кто? – не понял Истомин.

– Говорят, были и другие, ещё до нас. – Соня зябко передёрнула плечами.

– А знаете, кто сплясал бы на могиле у тех двоих? Ева Долгих.

– С чего это? – против воли спросил Истомин и тут же пожалел.

– Она их ненавидела даже сильней, чем Русакова Вавилонову, – с энтузиазмом проговорила Дина, активно жестикулируя руками. – Они хотя и были слабенькими художниками, ну, в смысле, техники или как там. Но что они умели – так это привлечь максимум внимания. Шумиха у них была – нам и не снилось. И они как-то придумали перфоманс, где спародировали известных художников. Ну, там Мане, Ван Гог, ещё кто-то. И Долгих заодно. Вот у неё истерика была, месяц потом где-то в психушке куковала.

– Говорят, они были в Возмездии, – шёпотом сказала Соня.

– Отбой, – громко произнёс Истомин, услышав название организации, о которой упоминать не принято.

– Да ладно вам, – сказала Дина.

– Отбой, – твёрдо повторил Истомин и выпроводил девочек.

6.

На следующий день Ева появилась в Гимназии в новом образе. Платиновые локоны её причёски уступили место огненно-рыжему каре.

– Впечатляет, – произнесла Агнесса своим обычным ничего не выражающим тоном, глядя на подругу.

– Все так говорят, – довольно ответила Ева, крутясь перед большим зеркалом в уборной.

– Тебе действительно идёт, – одобрительно сказала Астра. – А почему так радикально?

– Это разве радикально, – засмеялась Тоня. – Вот если бы под ноль…

– Что ты несёшь, – с упрёком сказала Ева. – Просто захотелось новизны.

«И отличаться от Моники», – подумала Агнесса.

В уборную вошла Валя Евсеева, явно чем-то взволнованная.

– Вы это видели? – спросила она, протягивая подругам несколько красочных пластиковых буклетов, призывающих студентов проявить активность и поддержать эко-амазонок в их стремлении спасти планету.

– И отчего мы должны спасти матушку-Землю на этот раз? – Тоня вяло листала буклет.

– От себя, – произнесла Агнесса. – Они требуют от администрации Гимназии убрать пруд и бассейн.

– Ага, щас, – сказала Ева, комкая буклет и бросая его в мусорное ведро.

– Может, они ещё заставят нас есть эти кошмарные пищевые брикеты? – Тоня отправила свой буклет вслед за Евиным.

Астра, давно питающаяся исключительно брикетами, тщательно подобранными диетологом, хмуро посмотрела на Тоню.

– Что плохого в брикетах?

– Некоторые их и так едят, добровольно. – Агнесса продолжала листать страницы.

– Ничего плохого, – отозвалась Тоня. – Но зачем есть эти порошки, если мы можем позволить себе нормальную натуральную еду.

– Мы можем себе позволить, – фыркнула Астра. – Разреши тебе напомнить, что средства на школьные обеды выделяются из фонда Гимназии. А он пополняется родителями, которые оплачивают обучение своих детей. Так что это мы можем себе позволить покупать натуральные продукты для вас, дорогие стипендиаты.

Валя и Тоня, стипендиатки, резко повернулись к Астре.

– Ты на что намекаешь? – холодно спросила Тоня. – Что у тебя больше прав, чем у нас?

– Девочки, не ссорьтесь, – примирительно сказала Ева.

– За твои обеды из натуральных продуктов платят мои родители, – бросила Астра. – И если бы не они, жрать бы тебе пищевые порошки, а не настоящее мясо с картошкой.

– Забавно, как некоторые родители заставляют своих детей питаться порошками, а натуральная еда отправляется таким нищебродам, как мы, – сухо произнесла Валя, глядя в сторону.

Астра вышла из уборной, громко хлопнув дверью.

– Зря вы так, – сказала Ева.

– Может, ты тоже считаешь, что нам не место среди вас, элита? – с вызовом повернулась к ней Тоня.

– Может, не будем из-за этого ссориться? – спросила Агнесса, отправляя свой буклет в мусорное ведро. – Вы едете на пикник?

– Да, – ответила Валя. – Эту поездку мои родители пока в состоянии оплатить.

Пикник десятого курса состоялся в середине октября. Кураторами назначили Грибницкого и Истомина. Они проследили, чтобы все студенты погрузились в омнибусы, затем благополучно из них выгрузились на стоянке близ Дубового парка, разбитого на сектора. Пока студенты делились на команды для волейбола, Грибницкий устроился в ярко-синем шезлонге рядом с высоким дубом, очевидно сохранившемся с докризисных времён. В ещё зелёной траве виднелись художественно разбросанные сухие листья и жёлуди (по ночам эту красоту обеспечивал специально обученный персонал).

Грибницкий растянулся в шезлонге, с удовольствием греясь на осеннем солнышке и наблюдая за студентами, весело бросающими друг другу мяч. Истомин выступал в игре арбитром.

Профессор часто посещал Дубовый парк, регулярно участвуя здесь в «грибной охоте». Администрация парка закупала в питомниках растения и высаживала их в предназначенных для прогулок секторах. Летом приезжали туристы для сбора черники, малины и других ягод, а осенью проходили «грибные охоты». Оплатив участие, туристы могли просто прогуливаться, собирая грибы, и устраивать небольшие посиделки на специально отведённых лужайках, а могли поучаствовать в соревнованиях на самую большую и разнообразную корзину. Несколько раз Грибницкий выигрывал призовые ленточки, что позволяло ему в качестве вознаграждения забрать несколько грибов бесплатно. Обычно Грибницкий отдавал часть собранного «урожая» на благотворительность – в детские дома и пансионаты для престарелых.

В эти выходные Гриб прибыл сюда просто на отдых, чему очень радовался. Его жена приготовила целую корзинку домашнего полусинтетического безглютенового печенья, по вкусу ничуть не уступавшего натуральному. И теперь, когда Агнесса принесла кружку обжигающего имбирного чая (полностью натурального), Гриб чувствовал себя абсолютно счастливым – студенты при деле, следит за ними молодой педагог, а сам профессор вроде бы и на службе, а по факту лишь греет косточки в шезлонге.

– Не желаете плед? – спросила Агнесса.

– О нет, благодарю, сегодня так тепло. – Грибницкий вдохнул прогретый солнцем осенний воздух. – А почему вы не играете вместе со всеми?

– Настроения нет, – отозвалась Агнесса. – Если вам что-нибудь понадобится, мы с Евой вон там. – Она указала на пару жёлтых шезлонгов неподалёку.

– Прекрасно-прекрасно, – закивал Грибницкий. – Если вдруг мне понадобится помощь, вы быстро меня спасёте. Позвольте предложить вам печенье.

Агнесса аккуратно взяла два печенья и всё-таки оставила рядом с шезлонгом Грибницкого тёплый клетчатый плед.

– Держи, – она протянула одно печенье Еве и села в шезлонг.

– Спасибо. Хорошо, что мне не надо считать каждую крошку, как Астре. Кстати, где она?

– «Щелкунчик» репетирует. – Агнесса тонкими пальцами разломила печенюшку пополам.

– А-а, – протянула Ева, откусывая печенье. – А вкусно. Интересно, он сам печёт?

– Супруга, насколько я знаю.

– А правда, что она его моложе на тридцать лет?

– Вот это не наше дело, – ответила Агнесса, тоже похрустывая печеньем.

– А почему ты не играешь? – спросила Ева после паузы.

– Настроения нет, – механически произнесла Агнесса, наблюдая за неудачной подачей Тимура и держа печеньку двумя пальцами.

– У тебя при приближении Истомина всегда настроение пропадает.

– Именно так. – Агнесса помрачнела.

– Пробовала с ним поговорить?

– О чём?

– Он ведь и правда придирается. Даже я заметила.

Накануне Агнесса, Ева, Валя и Тоня сравнивали свои тесты по валеологии. Тест Агнессы явно судили куда строже, чем остальные – правильных ответов вполне хватало на девять баллов, но внизу листа стояла цифра восемь. А вот Еве, которая по стандарту дотягивала только до шести, Истомин вывел семь.

И снова почти без замечаний.

– Почему-то он тебя не любит. – Ева лежала в шезлонге, закрыв глаза и завязав футболку в узелок под грудью, чтобы подставить солнышку живот. – А может, он просто не умеет писать?

– Мне его любовь не нужна. Оценивал бы объективно. – Агнесса оторвалась от наблюдения за игрой и повернулась к подруге. – А как у тебя с Самсоном?

– Никак, – равнодушно пожала плечами Ева.

– То есть, ты не к нему убегаешь каждый вечер, когда якобы ночуешь у меня?

– Нет, – улыбнулась Ева, не открывая глаз.

– Кто? – тихо спросила Агнесса, наклонившись к подруге, которая только шире улыбнулась.

– Приходи ко мне на неделе, – сказала Ева после небольшой паузы. – Я новую картину скоро закончу.

Через некоторое время матч завершился, Истомин объявил свободные игры и подошёл к Грибницкому, который мирно похрапывал в шезлонге. На звук рокота его храпа несколько раз приходили служащие парка. Осторожно побродив вокруг и удостоверившись, что это всего лишь пожилой профессор решил прикорнуть, они произносили пару слов в свои рации и удалялись.

Солнце переместилось, профессора накрыла тень от дуба, и Агнесса набросила на спящего Гриба плед.

– У вас всё в порядке? – Истомин наклонился к Грибницкому.

– Что? – проснулся Гриб. – А, это вы. Что, уже доиграли? Кто выиграл?

– Ничья, – сказал Истомин. – Вам нужно что-нибудь?

– Нет, спасибо, у меня всё в порядке, – ответил профессор, устраиваясь поудобнее. – Не хотите ли присесть? – Он кивнул на стоявший рядом пустой шезлонг. – Хотя компания такого старого гриба, как я, вам вряд ли будет интересна.

Истомин сел в предложенный шезлонг.

– Как вам нравится в Гимназии? – спросил Грибницкий, сцепив руки на животе.

– Всё хорошо, – коротко ответил Истомин, наблюдая, как Валя и девочка с музыкального факультета играли в бадминтон.

– Позвольте спросить, вы потомственный педагог?

– Как вы догадались? – Истомин удивлённо повернулся к Грибницкому.

– Интуиция, – пожал плечами старый профессор. – Ваша мама преподаёт?

– Здесь интуиция вас тоже не подвела. Да, мама преподаёт, а папа доктор. Я всегда мечтал стать учителем, а моя сестра – врачом.

– Прекрасные стремления, прекрасные, – улыбнулся Грибницкий. – Рад, что ваша мечта исполнилась. А ваша сестрица, она тоже добилась желаемого?

– Нет, – Истомин помрачнел. – Она закончила только курсы секретарей, теперь работает в конторе при заводе и учится заочно на искусствоведа.

– Такое обучение недёшево, – вздохнул Грибницкий. – Если я правильно понимаю, вы набрали так много часов, чтобы разделить с семьёй затраты?

– Да, – мрачно произнёс Истомин, жалея, что ввязался в разговор. Его сестра с огромным трудом закончила курсы, а теперь никак не могла справиться ни с работой, ни с учёбой. Уже дважды она брала академический отпуск и трижды меняла место работы. Осенью их маме всё-таки удалось уговорить Вику вернуться в академию, а Истомин снял самую дешёвую квартиру и взвалил на себя максимальную нагрузку в Гимназии, чтобы оплатить очередной семестр. Далось ей это искусствоведение.

– Если не секрет, у вас есть племянники? – продолжал расспрашивать Грибницкий.

– Да, двое. Младший пока в яслях при больнице, где работает отец, а старшая в этом году пошла в школу.

– Туда, где вы преподавали? – спросила вдруг Ева со своего места.

– Да, туда. – Истомин нахмурился. Он не обратил внимания на Еву и Агнессу, сидевших совсем рядом.

– А муж у вашей сестры есть? – снова спросила Ева, запрокинув голову, чтобы лучше видеть Истомина.

– Не думаю, что это корректный вопрос, Ева, – сказал Грибницкий, выразительно поводя кустистыми бровями.

– А, ну да. Был бы муж, он бы за неё платил. Всё правильно. Что? – последний вскрик относился к Агнессе, которая ткнула подругу в плечо.

– Надеюсь, ваша сестра станет высококлассным специалистом, – сказал Грибницкий, обращаясь к Истомину.

– Я тоже на это надеюсь, – пробормотал тот.

– Вот именно, – снова подала голос Ева. – Ничего нет хуже, чем недоврач. Или недопедагог, или другой плохой специалист. Не умеешь – ищи другое место.

– Кажется, пора собираться. – Грибницкий посмотрел на часы и, кряхтя, поднялся с шезлонга.

Солнце уже село, когда студенты загрузились в омнибус. Небо затянули тучи, и огни города ярко просвечивали сквозь тёмные запотевшие окна, залитые струями дождя. Грибницкий, стоило ему усесться в мягкое кресло, тут же заснул, Истомин использовал время в пути, чтобы набросать в планшете отчёт о пикнике.

Омнибус плавно завернул на стоянку у Гимназии, где студентов уже ждали их авто с водителями. Истомин проследил, чтобы студенты организованно вышли, и отмечал всех в таблице, пока они, ёжась от мокрого холода, приплясывали рядом. Вдруг кто-то ткнул Истомина промеж лопаток, так что он даже непроизвольно вскрикнул. Обернувшись с готовностью отчитать зарвавшегося ученика, Истомин захрипел, проглотив свой порыв – сзади стоял Грибницкий и выразительно двигал густыми бровями. Видимо, он ткнул Истомина тростью. Вопрос о происходящем так и остался незаданным, потому что раздался звонкий девчачий возглас, потом кто-то громко произнёс:

– Ничего себе!

Гриб разочарованно закатил глаза и захромал к воротам, на ходу размахивая тростью, чтобы разогнать скучившихся студентов.

– Расходитесь! Расходитесь! – рокотал Грибницкий. – Не на что здесь смотреть!

– Да ну! А может, есть? – Ева проскользнула мимо Истомина.

– Не подходите! – гремел голос Гриба. Пробираясь сквозь толпу, Истомин в резком свете фонарей увидел силуэт старого профессора, поднявшего руки вверх, чтобы не дать студентам подойти к… Истомин замер на миг, потом прибавил шаг. За спиной профессора плавно поворачивался чей-то силуэт, возвышаясь на метр над Грибом. На одном из фонарей висел человек. Лампа фонаря не работала, поэтому качающаяся фигура висельника как бы мерцала, освещаемая лишь косыми лучами, и от этого походила на привидение.

– Да это просто манекен! – разочарованно протянул кто-то из студентов.

– А одет как Лера, – сказал где-то рядом голос Хуберта Подпорожского.

Истомин наконец добрался до погасшего фонаря. Действительно, на верёвке болталась пластиковая кукла в человеческий рост, одетая в рваные джинсы и чёрную футболку с белым принтом. На голове криво висел парик в виде стрижки-каре.

– С чего ты взял, что это Лера? – раздался голос Евы.

– Видишь, у неё на футболке Вавилонская башня, – пояснила какая-то девочка. – У Леры была точно такая.

– Может, это и есть её футболка? – предположил кто-то из студентов.

– Смотрите-ка! – одна из девочек, пробравшаяся мимо Грибницкого к манекену, крутанула его по оси. Медленно повернувшись, кукла подставила неверному свету спину, на которой оказался приколот большой пластиковый лист, исписанный разноцветными маркерами.

– Что там? Что? – спрашивали студенты, вытягивая шеи.

– «Убита за правду», – громко прочитала девочка, уворачиваясь от Гриба.

Пытаясь не пустить студентов ближе, Истомин краем глаза заметил, как Ева, только что с энтузиазмом разглядывающая куклу, резко развернулась и, не обращая внимания на толпу и выкрики окружающих, стала проталкиваться к стоянке, где у машины её ждала Агнесса. Сложив на груди руки, она спокойно наблюдала за происходящим. Как только подбежала Ева, они быстро сели в машину и уехали.

7.

Через неделю девочки собрались в пентхаусе семьи Евы на девичник, устроенный по поводу завершения новой картины. Не было только Лизы, работавшей на подтанцовке в гастрольном туре известной певицы.

Хозяйка встретила подруг в глянцевом лиловом мини-платье без бретелек.

– А родители где? – спросила Астра, расхаживая по творческой студии Евы. Свою махровую шаль она оставила на кресле-пуфе и осталась в длинном узком белом платье с рукавами до локтя.

– Уехали за город на пару дней. Годовщина свадьбы. – Ева расставляла на низком стеклянном столе фужеры и вазочки со сладостями и фруктами.

В центре просторной круглой студии, увешанной эскизами и набросками, стоял накрытый белой тканью мольберт. Кое-где попадались и репродукции картин Евы, выставленных в галереях или проданных в частные коллекции. Девочки разместились на широком круглом диване и пуфах-мешках.

Тоня скинула свои мокасины и залезла на диван с ногами, подобрав цветастую юбку в складках. Её французские косы сверкали серебряными лентами, в тон множеству звенящих при каждом движении браслетов и ожерелий.

– Вид просто чудесный, – мечтательно сказала Валя, глядя на красочный осенний закат. Вся внешняя стена студии представляла собой одно большое окно от пола до потолка, так что вид открывался действительно впечатляющий – закат отражался от множества окон и крыш близлежащих домов, так что город в этот день сверкал.

– Прошу внимания! – громко произнесла Ева, закрыв жалюзи. – Приветствую вас на премьерном показе моей новой картины, которая, я надеюсь, займёт достойное место в достойном музее. Ну, или будет продана за кучу денег. Итак, позвольте вам представить – «Герцогиня хрустальной ночи»!

Ева сдёрнула с мольберта покрывало, и гостям предстало полотно, изображающее скрученную в спираль бледную фигуру, поднимающуюся из глянцевой поверхности тёмного озера. Головой, запрокинутой под невероятным углом, Герцогиня (очевидно, это была именно она) стремилась ввысь, к множеству разноцветных планет, расположенных вне всякой системы. Неестественно большие бриллиантовые глаза смотрели вверх, туда, где среди планет сияла яркая золотистая звезда.

Некоторое время девочки молча рассматривали картину.

– Впечатляет, – кивнула Валя.

– Да, мне тоже нравится, – подхватила Тоня.

Девочки обступили Еву и стали наперебой её поздравлять.

– Всё-всё-всё! – прокричала Ева, когда все её перецеловали. – Теперь фуршет!

Все расселись вокруг столика, и Ева стала разливать по высоким бокалам самое настоящее шампанское.

– Откуда такая роскошь? – спросила Тоня, разглядывая пузырьки.

– Отец разрешает, – пожала плечами Ева.

– Мне нельзя, – сказала Астра, прикрывая рукой свой фужер, когда Ева подошла к ней с бутылкой.

– Тогда бери сок или что тебе там можно. Ну, за меня, любимую! – Ева радостно подняла свой фужер.

– И талантливую! – подхватила Агнесса.

Шампанское кончилось быстро, других алкогольных напитков на столе не появилось.

– Да, вы видели новые брошюры? – спросила Валя спустя некоторое время. Она так и сидела на диване прямая и угловатая, как доска. Зелёное закрытое платье, напрочь спрятавшее грудь, но выделившее плечи, делало её плоской и прямоугольной.

– Кто на этот раз? – спросила Тоня, икнув от газиков в шампанском.

– Чистые Сёстры. – Валя продемонстрировала всем квадратную книжицу с пасторальным пейзажем на обложке.

– Кто вообще позволяет им разбрасывать свою рекламу в школах? – снова икнув, спросила Тоня.

– Новая секта, – фыркнула Ева, полулежа в кресле и закидывая ногу на ногу.

– Да вроде нет, к религии они не относятся, – сказала Валя, передавая буклет Агнессе. – Сплошная благотворительность и нравственность.

– Большой Тяпке бы туда, – заметила Ева, наклоняясь к Агнессе и заглядывая в брошюру. – Может, она уже с ними?

– Может быть, – хохотнула Тоня. – А вот её дочурку они не примут.

– Это почему? – спросила Астра.

– У них до свадьбы нельзя. – Тоня звонко рассмеялась.

– Ну, тогда туда никого из нас не возьмут. – Ева выхватила буклет и бросила его за спину. – Хотя на это сейчас мало кто внимание обращает – не в то время живём.

Раздался звонок домофона.

– Это ещё кто? – пробормотала Ева, поднимаясь и одёргивая коротенькое платье. Пока она топталась у двери, Агнесса и Тоня отправились на кухню, откуда вернулись с подносом, полным чашек, и кофейником.

– Что там? – с любопытством спросила Тоня, когда Ева вернулась с большой коробкой, перевязанной чёрными лентами.

– Не знаю, курьер привёз.

– Наверное, подарок от поклонника. – Тоня подсела к Еве, чтобы помочь развязать ленты.

– Как-то мрачновато, – прошептала Астра на ухо Агнессе.

Сняв крышку, Ева достала карточку, лежавшую на пластике, прикрывающем содержимое короба.

– На вечную память, – громко прочитала Ева, удивлённо приподняв брови.

– Может, на долгую? – спросила Валя, с прямой спиной наклоняясь вперёд и пытаясь разглядеть коробку.

– Нет, на вечную. – Тоня скривилась, заглядывая через плечо Евы.

Девочки собрались вокруг коробки, которую Ева поставила на стеклянный журнальный столик.

– Может, не надо смотреть, что там. – Астра сцепила пальцы так, что костяшки побелели.

Агнесса вопросительно посмотрела на Еву, та пожала плечами. Агнесса оправила чёрное платье-футляр, подошла к столику, присела и аккуратно, двумя пальцами приподняла пластиковый лист.

– Похоже на цветы. – Тоня, наклонившись сбоку, заглядывала в образовавшуюся щель.

Агнесса откинула лист, под которым оказалось что-то вроде плоского овального букета. Пёстрые красно-синие искусственные цветы в обрамлении непонятной потрёпанной бахромы оплетали проволочный каркас, образуя овалы вокруг грязно-белого эллипса в центре.

– Это ещё что? – Ева скривилась так, будто в коробке лежали гниющие отходы.

Тоня просунула руку под цветы и вытащила заляпанную грязью чёрную ленту с белыми буквами.

– Дорогой Лерочке от… Дальше непонятно. И что это значит? – Лента провисла в руке Тони.

– Это похоронный венок. – Прохрипела Валя, вцепившись в горло так, будто у неё гортань сдавило судорогой. Она даже попыталась отползти на спинку дивана. – Только причём здесь Лерочка? И кто такая эта Лерочка? Может, Лера Вавилонова? – Валя наконец отпустила собственную шею, покрывшуюся розовыми пятнами.

Читать далее