Читать онлайн Линия жизни бесплатно

1. Одинокая крепость

Стоял погожий осенний день. Все еще теплое солнце нежно согревало остывший за ночь воздух Южного Корса; багровые кроны и запах палой листвы придавали природе то непередаваемое очарование, что свойственно лишь этому времени года.

Марийское войско, пятью днями ранее одержавшее убедительную победу над союзом корсанских князей, неспешно приближалось к городу-замку Син-Ти. Замок Син-Ти или, как его еще называли, Одинокая крепость, возвышался в самом центре залитого лугами поля, предоставляя неприятелю полную свободу в выборе стороны и направления атаки.

В былые времена, когда князь Гит вел войны с соседями, Одинокую крепость окружали глубокие рвы, а с западной стороны ее обнимала илистая, поросшая камышом река. С тех пор река обмелела, а рвы были засыпаны, дабы не мешать проезду обозов – красноречивый признак того, что в Корсе наступил долгожданный мир.

Мир привел к спокойствию, спокойствие – к благополучию, а уже оно побудило корсанцев бросить вызов Марии – южному государству, которому они долгое время платили дань – золотом и детьми. Последнее было столь унизительно, что бывшие еще недавно врагами князья, накопив достаточно сил, все же сумели прийти к согласию относительно совместного марийцам противостояния.

Союз князей имел втрое большее войско, родную землю под ногами и убедительные причины победить во что бы ни стало. Однако все пошло не так, как думалось. Когда много слабых собираются, чтобы низвергнуть сильного, зачастую находится тот, кто выбирает сторону последнего в обмен на его благосклонность и покровительство в будущем.

Будучи преданным, корсанское воинство не смогло ничего противопоставить более умелым и храбрым марийцам. Вместо того чтобы поймать в засаду врага, в ловушке оказались сами корсанцы; растерявшись, князья начали отдавать ошибочные приказы, большое войско стало неуправляемым и вскоре обратилось в бегство.

Марийцы, немало рассерженные княжеским бунтом, методично истребляли бегущих, пока собственные их силы не иссякли. Воинам Гита, стоявшим в первых рядах, досталось больше других – в Син-Ти смогла вернуться лишь пара десятков смертельно напуганных и уже непригодных к бою мужчин.

Теперь победитель спешно двигался вглубь Корса – для получения положенной ему репарации, восполнения запасов, а попутно – ради грабежа и сопутствующих тому утех.

После столь ошеломительной победы марийцы ожидали увидеть Син-Ти с дружелюбно открытыми замковыми вратами, радушной знатью, рьяно извиняющейся за прежнего князя и предлагающей многое ради сохранения малого – их жизней и личных наделов.

К неожиданности победителей Одинокая крепость, ощетинившись копьями и наглухо заперев свои врата, встретила их полным молчанием. Яль, младший сын погибшего князя Гита, хмуро стоял на центральной стене, обозревая приближающиеся к его замку полчища неприятеля.

По всем понятиям воинского искусства защитники Син-Ти в предстоящем сражении не имели и малейшего шанса. Многократный численный перевес марийцев, большой и слабо укрепленный замок, разница в боевых навыках и силе духа – абсолютно все складывалось не в их пользу. И все же они решили драться.

Удивленный безрассудной смелостью врага, Зига – назначенный на этот поход гаири1, – приблизившись к стенам Син-Ти, остановил свое устрашающее войско. Вид Зиги был также пугающим: бритая голова с тонкой полоской «гривы» по центру, изуродованная шрамом правая щека, усеянная мелкими шипами кожаная броня, неспособная скрыть могучести торса своего хозяина.

Завидев на стене знатную особу, Зига выехал вперед, повернул коня боком и громко, но в то же время зловеще-неторопливо, произнес:

– Малыш, в этом нет смысла. Ты обречен.

Яль глубоко вздохнул, про себя моля богов, чтобы голос его предательски не дрогнул. Собрав свою волю в кулак, он оперся на крепостной зубец и как мог спокойно молвил:

– Рединок.

Рединком называли сражение между лучшими воинами двух враждующих сторон, решающее исход всей битвы без масштабных баталий. К рединкам в те времена прибегали редко: когда силы были равны, а предмет войны не сильно важен, вернее, менее важен, чем доброе имя предводителя, которое могло быть утеряно при нарушении условий поединка.

Для марийцев подобное предложение было столь удивительно, что Зига даже решил, что ему послышалось:

– Чего?! Громче давай!

Яль вновь вздохнул, напряг горловые связки и выдавил на йоту громче:

– Рединок! Твой лучший воин против моего!

Получив подтверждение, Зига от души расхохотался. Авангард марийского войска вторил ему, так что казалось, земля начала сотрясаться.

– Малыш, а мне это зачем? – успокоившись, Зига подъехал ближе к стене Син-Ти, перевел взгляд с молодого князя на свое воинство и обвел его рукой. – Зачем?!

Яль натужно улыбнулся и выпрямился в полный рост:

– Если будет штурм, мы будем стоять насмерть, все до последнего! Зажжем дома, склады с зерном, воду отравим. Женщин порежем, детей удавим, – от мысли об этом Ялю стало дурно, к горлу подкатил ком. – Ты потеряешь людей, а ничего… а взамен ничего не возьмешь! Возьмешь рединок – я все отдам тебе сам, даю слово! Слово князя! Если уступишь – мой замок и земли тогда не тронешь, будто мы и не нарушали уговора!

Выполнив самую сложную часть своей роли, Яль вновь облокотился на зубец замка, словно нависнув над поставленным перед выбором неприятелем. Он все еще сильно сомневался, что из их с сестрой плана, единственного плана, дающего хоть какой-то шанс, что-нибудь выйдет.

Сердце Зиги не смогло дать ему быстрого решения – ничего не ответив молодому князю, он повернул гнедую лошадь и медленно направился к своим воинам. Не за советом марийцев, для которых он был безоговорочным авторитетом, а лишь для того, чтобы перед окончательным ответом, который по духу ситуации должен быть решительным и сильным, выгадать чуточку времени.

Слова князя звучали разумно. И хотя оставались сомнения, что мягкотелые, по разумению Зиги, корсанцы смогут в такую минуту быть столь решительными, он понимал, что и среди них может найтись горстка мужественных и крепких духом людей. С другой же стороны…

С другой стороны, хитрый гаири также понимал, что взять рединок корсанцы могут лишь с помощью чуда. Их лучшие бойцы полегли накануне, а сама идея оставить в замке искусного воина, не взяв его на главную битву, выглядела безумием. И это даже не считая того, что в искусстве боя марийцам не было равных – хоть в строю, хоть один на один.

Подъехав к своим помощникам, Зига поднял правую руку. Сердце молодого князя замерло в ожидании близкого решения.

– Да будет рединок! – громко объявил Зига, опуская судьбоносную ладонь вниз. – После победы я заберу твоих жен себе! Будут одежду стирать и коней наших чистить! – он вновь громко расхохотался. – Кира, займись полем!

Кира был самым опытным и именитым командиром Зиги. Этот матерый воин прошел через десятки сражений, не получив ни единого серьезного ранения. Единственным его недостатком был возраст: в свои сорок два он уже не имел той сноровки, сил и выносливости, коими обладал прежде. Их убыль пока восполнялась растущим уважением со стороны марийских солдат, но все же его военная карьера клонилась к закату.

Всего несколько взмахов его тяжелой руки – и марийские отряды образовали место для арены – квадрат стороной в тридцать шагов. Роль дальней стороны играла парадная стена Син-Ти, а остальные, ничуть не страшась атаки сверху, заняли Зига, его командиры и марийские ветераны.

– Дори? – тихо спросил Кира, приближаясь к своему предводителю. – Дори! – на этот раз громко крикнул он, получив знак одобрения от Зиги.

В квадрат вошел огромный по человеческим меркам воин – на целую голову выше прочих, с длинными мускулистыми руками, в обхвате сравнимыми с бедром обычного человека. На вооружении Дори был тяжелый изогнутый меч, которым даже этот гигант мог орудовать лишь в двуручном хвате. В ожидании своего соперника он снял оружие и опустил конец его устрашающего зазубренного лезвия наземь.

В предвкушении веселой расправы марийцы протяжно засвистели.

– О боги! – потеряв на миг самообладание, Яль прикрыл глаза ладонью.

В этот момент засовы на замковых воротах скрипнули, их створки подались вперед. Спешным, но вместе с тем мягким шагом на арену вышел воин в длинном плаще, из-под полы которого выглядывал тонкий кончик ножен. Лицо воина укрывал широкий капюшон.

– Забавно! – процедил Зига, разглядывая необычное одеяние.

Плащи и капюшоны ценили путешественники и никогда не использовали хорошие воины. Подобные тряпки не прибавляли защиты, зато ухудшали обзор и затрудняли движение.

Корсанский воин понимал это не хуже прочих: дойдя до центра арены, он развязал тесьму и сбросил обременительные лохмотья.

Взору марийцев предстала девушка: молодая, почти мужского роста, с насыщенно-медными волосами, на время битвы наскоро собранными в короткую косичку. Она мельком оглядела своего противника, правой рукой вынула легкий меч, скорее предназначенный для колющих, чем рубящих ударов, а левой взяла висевший на поясе кулачный щит.

Зига ухмыльнулся, однако вслух ничего не сказал. Если для корсанцев участие женщин в бою считалось чем-то сверхъестественным, для марийцев, народность которых промышляла войной, это было обычным делом. Насмешка же полководца была адресована кулачному щиту, который против гигантского меча выглядел бесполезной игрушкой.

– На щите лезвие, – словно уловив ход мысли своего лидера, вставил Шива – один из лучших воинов Марии, который вполне мог сейчас стоять на арене вместо гиганта Дори. Однако огромные размеры Дори и его меча обычно производили на врага такой ошеломляющий эффект, что тот терял всякую уверенность и в итоге мало что мог противопоставить силе последнего.

Тем более было странно для марийцев, что рыжеволосая девушка не казалась смущенной и напуганной. Чуть выставив щит вперед и подняв меч на уровень пояса, она первой шагнула в направлении своего противника.

– Начали! – с любопытством сложив руки на широкой груди, скомандовал Зига.

Услышав знакомый приказ, Дори тут же взялся за дело: ухватив тяжеленный меч двумя руками, он стал бешено им рубить – из стороны в сторону, снизу, сверху, наискосок, снова по сторонам.

На горизонтальный удар девушка делала два быстрых шага назад, на вертикальные и диагональные – шаг вперед и в сторону. Кулачный щит и обнаженный меч почти все время оставались наготове.

– Она хороша, – снова вставил Шива, чуть обернувшись в сторону гаири.

– Даже слишком хороша, – с едва ощутимой горчинкой в голосе отвечал ему Зига.

Исход боя скоро перестал быть предсказуем. И если рядовым солдатам могло казаться, что победа Дори – лишь вопрос времени, наметанный взгляд опытных воинов моментально распознал в девушке мастера. Хладнокровие и точность, с которыми она уходила от летящего на нее меча, подсказывали им, что она как минимум не уступает своему грозному визави.

– Еще молода, может ошибиться, – сухо процедил Кира, тоже распознавший в девчонке мастеровитого бойца.

Позабыв, что с военной точки зрения поражение Дори было для него крайне невыгодно, Зига невольно стал переживать за девушку. Уж слишком ловко и проворно она вела бой, а испокон веков именно ловкость и скорость более всего ценились марийскими воинами. Большой Дори хоть и был неоспоримо силен, но все же был силен по-другому, не по-марийски.

– Уклоняется красиво, но вот что она может в ата… – не успел договорить Шива, как бой закончился.

Дори провел еще одну серию смертоносных взмахов. К последнему, десятому взмаху усталость накопилась в его могучих руках, и он с излишком вложил в удар тело – в результате меч рассек воздух, а плечо ушло слишком далеко, открыв спину для контратаки. Если бы не секундная усталость, Дори мог бы вложить еще больше сил и отмахнуться в обратную сторону. Но сил этих не осталось, и чтобы укрыть спину, он крутнулся в направлении удара.

Марийский гигант был опытным бойцом. Понимая, чем ему грозит такая ошибка, во время разворота он выхватил левой рукой спрятанный на поясе нож, чтобы резким взмахом встретить нападающего противника или, если тот помедлит, хотя б отпугнуть его. Подобный прием иногда использовали как уловку, и Дори, заучивая его как на случай ошибки, так и обмана, выполнил взмах не задумываясь.

Заметив ошибку противника, девушка двумя шустрыми прыжками сократила дистанцию, парировала хлесткий удар кинжала, поймав кисть Дори на маленький щит, и тут же всадила клинок под нагрудный щиток марийца.

Гигант не успел опустить свой меч, как последовал еще один удар – на этот раз лезвием щита – в правую глазницу. Лезвие достигло мозга, и Дори беспомощно рухнул наземь.

Зига улыбался, Шива оценивал свои шансы в бою с девушкой, марийские воины, наблюдавшие за рединком, застыли в безмолвии. И только с дальних рядов, которые не могли видеть происходящего, доносилось: «Ну, как там?», «Что происходит?»

Яль и немногочисленные защитники Син-Ти тоже молчали. Выигранный рединок еще не означал, что марийцы сдержат слово и не будут с досады штурмовать крепость.

Казалось, только девушка не была озадачена. Убрав оружие, она наклонилась к павшему врагу и, словно по марийскому обычаю, собрала трофеи – мешочек с монетами, двуручный меч и кинжал. Не без усилий водрузив тяжелое оружие на плечо, она повернулась к марийскому гаири.

В ужасе Яль снова прикрыл глаза ладонью. По его разумению, подобная дерзость была совершенно неуместна, могла лишь разозлить проигравшего врага, скорее всего, еще колеблющегося – выполнить условия рединка или сравнять его замок с землей.

В этот момент Зига наконец осознал, что на самом деле произошло; невольная улыбка вмиг исчезла с его лица. Не покидая седла, он выехал на арену, медленно приближаясь к ее неожиданному триумфатору.

В его душе очарование этим мастером боролось с нежеланием признавать поражение в борьбе за замок, поражение совершенно неожиданное, глупое и немыслимое. Как обычно в таких случаях, он просто тянул время, ожидая, когда его сердце определится с решением.

Когда он подъехал к девушке и внимательно посмотрел в ее бесстрашное лицо, сердце тут же сказало свое слово. Чистая светлая кожа, широко посаженные карие глаза, просвечивающие за медной краской черные волосы – если внимательно присмотреться, она была самой настоящей, чистокровной марийкой.

– Красивая победа, девочка! – приняв решение, весело произнес Зига.

Девушка медленно моргнула и едва заметно улыбнулась.

– Уходим! – бросил он командирам. – А ты? Может, с нами?! – все еще улыбаясь, гаири вновь повернулся к молчаливо стоящей победительнице, теперь олицетворявшей для него всю марийскую доблесть.

Вопрос был задан бессознательно, скорее как шутка, произнося которую, человек выдает свои истинные желания, но нисколько не надеется на удачный для себя ответ.

– Идет! Только коня возьму.

2. Ученик

– Яна, сейчас мы сыграем в одну игру, – говорил князь Гит своей едва вставшей на ноги полуторогодовалой дочери. – Я буду бросать тебе этот мешочек, а ты должна его бить ручкой. Вот так! – он продемонстрировал ей желанное движение. – Поняла?

Девочка кивнула.

– Теперь ты, – князь бросил мешочек аккурат в ладонь девочки, даже не успевшей пошевелить рукой. – Молодец! – он широко улыбнулся и обнял свою дочь.

Девочка довольно улыбнулась ему в ответ.

– Давай еще… Превосходно!

У князя было трое детей – старший Минг, Яль и младшая Яна. В своих грезах Гит видел их всех непревзойденными воинами, наследующими его земли и власть не только и не столько по праву наследства, сколько благодаря своей доблести и достоинствам.

Поскольку мечты князя всегда приобретали форму конкретных поступков, с каждым из ребят он с ранних лет начинал практиковать такие игры-тренировки. Сначала пуховый мешочек, который надо отбить рукой, затем мешочек, от которого надо увернуться, потом мешочек надо было отбить игрушечным мечом и далее в том же духе.

Он уделял уйму времени «военной подготовке» каждого из троих детей, однако только с младшенькой получалось так, как он задумывал.

С Мингом он был слишком строг, и в какой-то момент мальчик всеми способами стал избегать занятий с отцом. С Ялем князь смягчился, но камнем преткновения стала безудержная материнская любовь: мальчика баловали, ласкали, развлекали играми, не требующими такого усердия, как воинские тренировки. В итоге Яль быстро потерял интерес к занятиям, его прогресс был медленным, а слабохарактерность мальчика выводила отца из себя: малейшая неудача в «игре» оборачивалась слезами, а то и истерикой.

С Яной же для князя все сложилось удачно. И он уже был научен ошибками прошлого – был с дочерью нежен, не дозволяя играть с ней кому-либо, кроме себя. Не мешала на сей раз и материнская ласка: родилась Яна в военном походе от случайно встреченной марийки, умершей через день после родов. И девочка, со своей стороны, словно была рождена для битвы: движения ее быстро координировались, отменная реакция была дана ей с рождения. Иными словами, обучение у нее спорилось, князь искренне ее хвалил, что придавало Яне рвения.

Князь тоже чувствовал, что на этот раз все идет хорошо, и посему уделял занятиям с дочерью еще больше времени и стараний.

Парадоксально, но именно желание сделать из дочери великого воина отвлекло князя от собственных воинских дел, способствовав наступлению в Корсе долгожданного мира и согласия.

…

– Доча, – обратился князь к Яне, которой в тот день исполнилось семь лет, – за последнее время ты добилась таких успехов, что самое время подарить тебе это! – он протянул ей тонкий, специально облегченный для слабеньких рук меч. – Это самый настоящий взрослый меч, как у меня, как у дяди Нукера и других знатных воинов! Он твой самый главный друг и помощник, твое спасение в бедах и горе для твоих врагов!

– Папочка, а как же ты? – усомнился тонкий, почти писклявый голосок девочки. – Я думала, ты мой самый главный друг…

Отец крепко обнял девочку, стесняясь показать ей свою сентиментальность.

– И я тоже, Яна, – украдкой князь утер рукавом выступившую на глаза влагу. – Только я не могу всегда быть с тобой, а он – может.

– М-м, ясно, – удовлетворилась девочка. – Сегодня будем отбивать мешочки этим мечом?!

– А хочешь? – слукавил отец, будто планировал нечто другое.

– Да! Очень!

С того дня началось знакомство маленькой девочки с большим холодным оружием. Держать в руках меч, даже облегченный, даже двумя руками для Яны было еще сложно. Очень быстро – уже после трех-четырех ударов – она уставала. К радости отца, однако, это лишь раззадоривало ее. Не успевая насытиться «игрой» с мечом, она с нетерпением ждала каждой следующей возможности вновь сжать в руках тяжелый эфес.

Девочка беззаветно полюбила свой меч, везде носила его с собой и, даже засыпая, крепко сжимала ножны своей маленькой ладошкой.

– Папа, ну зачем я такая слабенькая?! – жаловалась Яна. – Хочу стать сильной, чтобы драться весь день!

– Сильной? Быстрее?!

Дочь согласно кивала.

– Чтобы быстрее, надо много и скучно заниматься.

– Заниматься не скучно! Говори как! Говори!

И снова все шло по княжьему плану. Девочка делала многократные физические упражнения, ее мышцы укреплялись, она чувствовала эффект и занималась еще и еще.

Родные посмеивались над князем, что своими тренировками он ненароком сделает из Яны мальчика. Гит знал, что его жены и его сыновья (коих, к слову, он также не допускал до дочери) считали его занятия с Яной причудой, но оставался в своем стремлении непреклонным.

…

– Хороший удар! Так, неплохо! – комментировал князь по ходу своего спарринга с дочерью. – Выпад!.. Молодец!.. Блокируй!.. Атакуй! Постой-постой!

Отец не стал использовать грубую ошибку девочки, просто остановив поединок. Опустив свой деревянный меч, он подошел к дочери, постепенно из ребенка превращающейся в девушку.

– Мне вот что интересно, – хотя дочь повзрослела, князь все еще не мог расстаться с детской манерой общения с ней, – почему перед ударом твоя рученька, да-да, вот эта, каждый раз отклоняет твой меч назад? Не знаешь?! – князь дружелюбно улыбнулся, состроив озадаченное лицо.

– Это Синк ее так научил! – поддержала Яна отцовскую игру. – Он сказал, это самый лучший и правильный удар!

– М-м, Синк…

Синк был мечником из дружины князя, хорошим мечником, которому тот доверил занятия с дочерью на время своего отъезда в Ванд.

– Знаешь, Яна, этот подлец гнусно обманул твою правую руку!

– А-ха-ха!

– Слушай, что тебе скажет отец! Правильный удар тот, который идеально подходит для ситуации, – начал серьезно вещать князь. – Ты блокируешь, смотри, где я открыт? Верно, справа! Если будешь замахиваться, успеешь использовать мою слабость? Не успеешь. А если быстро ткнешь, просто заденешь мою руку мечом, да, вот так, – вмиг получишь преимущество. Улавливаешь?

– Еще бы!

Дочь тоже тяготило, что под наставничеством Синка, считавшего, что без правильно поставленного удара в бою делать нечего, ее тренировки стали немного скучными.

– Настоящий мастер наносит решающий удар из той позиции, в которой он находится. Нет возможности – перемещайся, маневрируй, блокируй, – поучал князь, сам не обладая подобными навыками. – Появилась – бей! Противник не будет стоять на месте, пока ты будешь замахиваться!

– Па-ап, то есть заучивать удары – это неважно? – обрадовалась дочь.

– Ну… – замешкался князь, желавший добиться несколько другого эффекта. – Без поставленного удара ты просто промахнешься. Вот как: у тебя должен быть десяток, а лучше сотня заученных ударов, каждый из которых ты мгновенно можешь призвать себе в помощь!

– Сотня! У меня будет сотня!

После этого разговора князь распорядился соорудить для дочери новый тренировочный двор – с чучелами, на которых можно отрабатывать точные удары, и подвесными снарядами для тренировки уклонений и парирования.

Что до Синка, с того самого дня тот был отстранен от занятий с Яной и потерял привилегии в дружине…

…

– Что скажешь, дед? – не отрывая глаз от учебного боя своей дочери, обратился князь к старому марийскому мастеру.

Князь велел искать старика – легендарного мастера меча, покинувшего Марию, – после того, как в учебных поединках с Яной начал испытывать трудности. Талант и безустанные тренировки дочери начинали превосходить его силу и опыт.

Чтобы поддержать реноме учителя, каждый раз ему приходилось выкладываться по полной. Чувствуя, что через несколько месяцев и этого будет недостаточно, князь послал за мастером: корсанские земли полнились слухами, что на границе с Ализией живет легендарный марийский воин, почему-то решивший покинуть свою родину.

Небыстро, но легенду нашли, правда, как это часто бывает, слухи оказались сильно преувеличенными: мариец уже был преклонных лет, своего легендарного прошлого не отрицал, но и подтверждать его отказывался. Более того, беглый воин был настоящим упрямцем: на все посулы, уговоры и угрозы людей князя поехать в Син-Ти мастер отвечал равнодушным отказом.

Однако князь слыл не меньшим упрямцем, особенно когда дело касалось воспитания его дочери. Гит поехал в Ализию и уговаривал старика сам. Тот не купился ни на деньги, ни на земли. Только когда князь открылся старику, что речь идет о наполовину марийской девушке, очень и очень умелой, тот согласился. Согласился лишь посмотреть, дать совет и сразу отправиться обратно. Задорого…

– Дед, не молчи, не для того я тебя вез сюда! – князю не терпелось скорей получить заключение мастера.

Мариец игнорировал князя, свое подугасшее с годами внимание сфокусировав на шестнадцатилетней девушке, с кажущейся легкостью лупившей отцовского мечника. Изобретательность, точность движений, азарт – ничто не могло ускользнуть от наметанного глаза ветерана.

– Копейщики есть? – вдруг прохрипел мастер.

– Чего? – не сразу понял князь.

– Дай ей копейщика, – мастер оставался верен себе, говоря минимум от возможного.

Князь распорядился, подали копейщика. С первого взгляда смена противника не изменила ситуации – девушка побеждала, правда уже без прежней легкости и изящества. Лишь изредка деревянный меч Яны достигал ее визави, тогда как в обороне стала заметна избыточность движений.

– Ясно, – скоро заключил мариец и поднялся с места.

– Дед, что скажешь о ней? Ну! Выполняй обещание! Про копейщика я понял. Что еще? – Гит беспокоился, что второй бой мог разочаровать старика.

– Я остаюсь, – не оборачиваясь, объявил мариец.

Князь был по-настоящему счастлив его ответом и все же не отпустил от себя бывшего воина, пока не выпытал из него оценку:

– С мечом неплохо. Даже хорошо… Рука левая бесполезная. Куража с избытком. Тактика… Будет толк, – заключил старик и ушел на кухню.

…

Еще семь лет, до самой своей смерти, старый мариец каждодневно наставлял Яну. Сначала он намеревался пробыть в Син-Ти месяц, затем – полгода, а потом остался совсем. Усердие и успехи молодой марийки увлекли старика, наполнили загрубевшую душу старого мастера давно забытыми эмоциями и стремлениями.

– Главный враг – беспокойство, – важно бухтел неседеющий мариец своей ученице. – Страх… Кураж… Ярость… Нетерпение… Все одно. Плохо! С опытом приходит. Не все доживают…

– Вира, и что мне делать? – недоумевала Яна. – Мне не страшно, не зло, а с радостью битвы… разве могу я что-то с ней сделать?

– Есть… Один способ есть.

Успехи в обуздании девичьего азарта пришли не сразу. Два полных года понадобились ветерану, чтобы научить Яну любить поединок «нежно», «без суеты».

Прочие, не касающиеся эмоций уроки и наставления Виры были выучены много скорее. Все его советы девушка впитывала, словно губка. Даже кулачный щит, с которым ранее она никогда не имела дела, неожиданно быстро и органично вписался в ее неформатную технику боя.

Мариец чувствовал, что потенциал девушки безграничен – ее талант, бесстрашие и маниакальное усердие с лихвой компенсировали недостаток мышечной силы. Но он также чувствовал, что дни его на исходе: сильные боли в животе никак не оставляли его. Потому он торопился, проводя с княжеской дочкой дни напролет.

Усердие Виры естественным образом вызвало в князе ревность. Он не мог прогнать марийца – уж слишком очевидным было его влияние на успехи дочери. И также не мог позволить ему единолично занять весь ее день. Посему князь часто наблюдал за их занятиями со стороны, слушал, о чем они говорят, иногда вставлял свое словечко, чаще выходящее не очень уместным.

Мариец косился, Яна улыбалась, князь успокаивался. Она любила его по-прежнему.

…

Примерно за половину года до сражения с марийцами Вира не смог встать с постели, призвав Яну к себе. Встревоженная, девушка незамедлительно явилась.

Сильнейшие боли мучили старого мастера, самолюбие которого не позволяло ему стонать или жаловаться.

– Кончаюсь, – как всегда кратко, описал он ситуацию.

Девушка села перед ним на колени. Хотелось плакать, но зная, что проявление эмоций лишь расстроит ее учителя, она держалась. Она внимательно посмотрела в его глаза и, как учил ее Вира, по-марийски очень медленно моргнула ему в знак признательности за все, что он для нее сделал.

Старый мастер криво улыбнулся.

– Рано. Не все еще… Теперь слушай…

Вспоминая науку Виры, она заставила себя успокоиться и вся превратилась в слух.

– Привычки, обычаи… Характер. Все можно использовать против врага… – Вира облизал губы, подавляя очередной приступ боли. – Корсанцы. Неплохи на мечах, ужасны со всем прочим… Вспыльчивы и плохо организованны… Почитают отцов. Всегда держат слово… Почти… Что значит?

– Например, если в бою назвать его отца бычиной2, враг может впасть в ярость и утерять контроль… – с готовностью отозвалась Яна. – Или что пятеро корсанцев не сложнее, чем два или три.

Старик одобрительно кивнул.

– Ванды… Преклоняются перед Вандой, богиней справедливости…

Мариец продержался еще день, после чего наконец позволил смерти забрать свою жизнь. Последнее, что он сказал своей ученице в бреду горячки, было:

– Все смертны. Боги тоже… Срази их…

3. Боец

В тот год Яне исполнилось тринадцать. Несмотря на ее выдающиеся успехи в обучении, одна мысль сильно беспокоила князя. Мысль та заключалась в известной истине, что настоящий бой разительно отличается от учебного. В свои сорок семь Гит прекрасно помнил, как дрожали его колени перед первым сражением, помнил ту пустоту и тот страх, что заполняли тогда его разум. И после он много раз видел юношей, умелых и способных, умирающих в первом же реальном бою.

Зная, что только боевой опыт позволяет спокойно смотреть смерти в лицо, князь желал своей дорогой дочери получить сей бесценный опыт наименее болезненно.

На то подвернулся случай. Князь объезжал свои дальние земли, осматривал собранный урожай, как в хлебном амбаре обнаружили вора – босоногого мальчишку, лет тринадцати-четырнадцати. Парень оказался чужаком, за воровство ему полагалось отсечение пальцев.

Когда местный староста уже собирался исполнить жуткий приговор, князь неожиданно вмешался, забрав парня себе. Гит не соврал, объяснив, что намерен использовать того для боевой тренировки молодых воинов. Что, по сути, было равноценно смерти. Женщины, услышав решение князя, даже пожалели мальчишку, хотя в действительности отрубленные пальцы означали ровно то же: без рук нет работы, без работы нет хлеба, а без хлеба – всего остального.

Поручив Урису – верному старику, который служил еще при отце Гита, – с восходом привести парня в условленное место, сам князь отправился в Син-Ти. Стремясь оградить дочь от ненужных переживаний, он лишь предупредил ее, что завтра на рассвете будет особое занятие. Себя же избавить от волнений князь не сумел, всю ночь проведя в сомнениях, терзаниях и кошмарах.

Рано утром, когда еще не успела высохнуть роса, а солнце появиться над горизонтом, князь с дочерью, оседлав своих лошадей, спешно подъезжали к месту будущего сражения.

– Будем драться на конях?! Или, может, с волками? – гадала возбужденная дочь.

Ее волосы были сплетены в десятки маленьких черных косичек. Яна впервые придумала себе такую прическу, однако взволнованный князь даже не заметил перемены.

Дабы побороть волнение, а заодно избежать допроса дочери, Гит пришпорил своего коня. Яна, к тому моменту уже неплохая наездница, галопом помчалась за ним.

Вскоре они уже стояли под огромным раскидистым дубом. Запыхавшиеся лошади натужно фыркали, на горизонте показались первые лучики, слепя спешившихся наездников. Издали к ним приближались Урис и его спутник.

– Сегодня ты будешь драться с ним, – предательски дрожащим голосом сказал отец.

Дочь недоуменно обернулась к нему, и князь тут же сделал вид, словно ему холодно.

– С Урисом, что ли? – удивилась Яна.

Отец на мгновение повеселел.

– Нет, с тем парнем.

– Хм… – привыкшая соревноваться со взрослыми мужчинами, Яна не понимала, что такого особенного в бою с мальчишкой.

– Это бой насмерть, – серьезно предупредил князь. – Ошибка может стоить тебе жизни.

– Жизни? – переспросила девочка, не отрывая глаз от своего будущего противника. – Тогда придется не ошибаться.

Казалось, она не принимает угрозу всерьез, не понимает всех связанных с ней рисков. Это одновременно и радовало, и пугало князя, который тревожился много сильнее, чем в день своей собственной первой битвы.

Когда путники приблизились, князь молча бросил к ногам мальчика легкий щит и короткий меч. Парень, обо всем подробно проинструктированный Урисом, также молча подобрал оружие.

Победа в сражении не гарантировала ему свободы, она давала лишь шанс на еще один день – зато сытный и спокойный. Хотя со стороны это выглядит грустным, для вора, в каждой ходке привыкшего рисковать всем, все это не казалось столь безнадежным.

Противники вышли в поле. Мальчик чуть смутился, увидев, что ему надо драться с девчонкой. Даже такому сорванцу, как он, бить девочек было совестно.

– Прошти, – шепелявя произнес он, – придется тебя зачипакать3.

Без малейших промедлений он напал на свою противницу, что есть дури маша мечом из стороны в сторону. Терять мальчику было нечего. Лицо его обезобразилось злым звериным оскалом.

Яна, глубоко пораженная неистовством и яростью, с которыми парень бросился на нее, просто отступала, на заученных рефлексах уклоняясь или блокируя летящие в ее направлении удары.

Сердце князя было готово вырваться наружу. С безумной силой он сжимал поводья своей лошади; его виски ритмично пульсировали, в глазах устрашающе темнело.

Очень скоро мальчик, впервые взявший настоящий меч в руку, выдохся. Он остановился, махнул еще пару раз и, почувствовав непреодолимую тяжесть в непривыкших к нагрузкам руках, опустил оружие.

К тому моменту временное замешательство Яны уже испарилось. Погрузившись в схватку, она, словно в тренировочном бою, быстро пришла в привычное для себя состояние.

– Ты совсем неумеха! – заключила девочка, подходя к переводящему дух противнику. – Но ты ведь хотел моей смерти…

Мальчик ударил наотмашь, попал в выставленный мечом блок и тут же получил восходящий рубящий по шее. Кровь хлестнула Яне в лицо, невольно заставив зажмуриться. Когда она открыла и протерла глаза, мальчик уже лежал на земле, его истекающее кровью тело еще подергивалось от конвульсий.

Князь подбежал к дочери и, встав на колени, обнял ее.

– Па-ап, он умер?

– Да, доча, умер, – князь судорожно поглаживал дочь по голове, волнение понемногу отпускало его. – Тебе его жаль?

– Не-а. А что с нами происходит, когда мы умираем? То есть после того, когда мы умираем?

– Души умерших забирает Бог Смерти, – князь освободил дочь от объятий, взял за руку и потянул по направлению к огромному дубу.

– Для чего они богу Дари? – Яна хорошо знала, как зовут Бога Смерти.

– Если в жизни он был достойным человеком и храбрым воином, Дари поднимает его душу на небеса. Оттуда умерший может смотреть за великими битвами, за тем, что происходит с его родными, – поведал князь устоявшееся в народе поверье. – А если был злодеем, подлецом или трусом, то всяко забавляется с его душой: палит ее огнем, кипятит в масле, щекочет до умопомрачения.

– М-м, – уходя, девочка обернулась к еще теплому трупу, – этому в небеса не попасть.

После стольких переживаний, сопутствующих первому бою, мысль о новой дуэли князь запрятал в самых укромных уголках своего разума. Любое напоминание о том дне вызывало у него неприятные эмоции, что заставляло тут же переключиться на иные дела или иной предмет размышлений.

Даже когда Яна спросила о следующем бое, он, всегда с дочерью учтивый и обходительный, повысил голос и наговорил ей ненужных грубостей. После ему, естественно, стало совестно, и, желая загладить перед дочерью вину, князь обещал устроить ей новый поединок, но… не раньше чем через полгода.

К означенному сроку дочь стала напоминать отцу о данном обещании. Для Яны тот поединок оставил позитивные воспоминания – первое ошеломление быстро забылось, а вкус победы и совершенно небудничное ощущение смерти, принесенной своей рукой, крепко отпечатались в ее памяти.

Гит был бы рад забыть о том обещании, но слово князя было дано, и нарушить его он никак не мог. Когда оставалось всего десять дней до оговоренного срока, князь позвал Уриса и вместе с еще одним верным и крепким дружинником отправил их с заданием в приграничные земли Корса – найти и незаметно украсть юношу, «не слишком опытного, но и не хлипкого».

Те двое все сделали, как поручено: тайком добрались до приграничного кабака на северной границе Корса, приметили подходящего ванда, а когда тот, крепко выпив, пошел прогуляться, повязали его, погрузили на лошадь и спешно доставили князю.

Князь встретил всю компанию в охотничьем доме, недалеко от того самого злополучного дуба. Не показываясь юноше из темноты, князь огласил ему свои условия.

– Вот это точно!4 – впервые заговорил кудрявый юноша, весь путь стойко хранивший молчание. – Во имя каких богов я должен соглашаться?

– Ты не в том положении, чтобы отказываться, – сухо отрезал князь.

– Свободного и честного человека самым бессовестным способом похитили и вынуждают невольником идти на арену? Вот это точно! – юноша в возмущении раскинул в стороны руки. – Чудесно, князь, я сыграю по вашим правилам! Ведь князь Гит всегда держит свое слово, не так ли?! – юноша хитро улыбнулся.

Только тогда князь внимательно пригляделся к пленному: чистые пальцы рук, несвойственные пахарям и ремесленникам, простенькая одежда, но дорогие кожаные сапоги, а на правой руке – перстень со знаком коронованной змеи – одного из княжеских домов Ванда.

От досады Гит сжал губы и закрыл глаза. Его двое посыльных умудрились украсть и, как догадывался князь, вдоволь поизгаляться над княжьим сыном соседнего королевства.

«Уж верно, их вел злобный Рога5, – недоумевал про себя князь. – Что ж, вся эта затея не нравилась мне с самого начала!»

Любой возможный исход не сулил князю ничего хорошего. Победит Яна – знатного юношу будут искать, и, если будут делать это усердно, следы их приведут в имения Гита. Если победит юноша, по его возращении домой грянет война. Хотя что могла значить для князя война в сравнении с потерей своей обожаемой дочери.

Тем не менее князь уже был себе не хозяин: он дал слово юноше, а еще ранее дал его Яне.

– До завтра будешь моим гостем, – решив: «Будь, что будет», ответил князь. – В замок пригласить не могу. Но еду, теплую постель и доброе оружие обещаю. Бой на рассвете. С чем будешь сражаться?

– Благодарствую, князь! Тяжелый меч6 сойдет, как ваш, допустим. Вот это точно! – юноша снова недобро улыбнулся.

Соперник обещал быть непростым, и это еще сильнее портило Гиту настроение. Поручив обращаться с молодым человеком достойно, князь отбыл в Син-Ти, чтобы провести еще одну кошмарную ночь.

Утро. Снова фыркающие лошади. Тот же дуб, то же волнение и та же, лишь чуть повзрослевшая, дочь. Парадоксально, но князь нарочно выбрал то же самое место и время, понадеявшись, что раз все получилось тогда, то наверняка получится и сейчас.

– Прекрасный меч, князь! – похвалил юноша, сделав несколько выверенных взмахов. – Вот это точно! Искусная работа! Так где мой противник?

Князь указал ему на стоящую рядом с ним Яну.

– Князь, это шутка?! Я ожидал бычины злобного, – казалось, ему весело.

– Это моя дочь… – с тяжелым сердцем молвил Гит. – В поле, – тихо скомандовал он, нежно направляя свою отраду вперед, а в мыслях зарекаясь устраивать подобные поединки и давать подобные обещания.

– Чуки-пу!7 – засмеялся юноша. – Посмотрим, чему тебя научили!

Молодой ванд и в самом деле вышел умелым бойцом. Однако из-за своей самоуверенности и потому, что перед ним была девушка, он вел бой вальяжно. Яна, со своей стороны, также не торопила события, ведь она ждала этого сражения так долго.

Сначала они обменивались редкими ударами, много маневрировали, однако с каждой следующей атакой темп боя возрастал. Юноша проверял способности девушки, она делала то же самое.

– Ох, а это было сильно! – воскликнул ванд, едва увернувшись от неожиданно закрученного удара. – Вот это точно! Ого! Безумная красота! – с трудом отвел он едва уловимый для глаз укол снизу.

Ловкость, храбрость и совершенно нетипичная техника владения мечом заставили юношу проникнуться к своей сопернице симпатией. Все еще позволяя себе временами отвлекаться от боя, он разглядел ее необыкновенные медные волосы, гладкую, без изъянов кожу, непривычную для вандов маленькую переносицу.

Вместе с тем приглянувшаяся ему особа продолжала наращивать темп. Сначала прошел скользящий укол в плечо, затем юноша замешкал и не успел уберечь от пореза кисть.

– Па-ап, – заговорила Яна, вполне обычный голос которой также показался юноше удивительным. – Мне точно надо его убивать?! С ним весело!

– Право, князь, что за дикие вы забавы придумали?! – поддержал противник, проведя неожиданный удар, наконец заставивший Яну отступить.

Тут же юноша развил наступление: еще один сильный и неудобный для контратаки выпад, толчок, размашистый удар со смещением. Не без труда избежав атаки, Яна отбросила веселость, бой выровнялся.

Отскочив после очередной серии атак, юноша вдруг поднял вверх левую руку и громко обратился к наблюдавшему за ними князю:

– Князь Гит, я всецело покорен вашей дочерью, – чуть запыхавшись, начал он, – и не могу себе позволить погубить столь прекрасное создание. Если вы ставите мне условие, моя жизнь или ее, я готов умереть!

С этими словами он отбросил меч в сторону, встал на одно колено и склонил свою кудрявую русую голову.

Яна растерялась, князь тоже. Мысленно он сомневался, не схитрил ли ванд, таким изощренным способом надеясь получить пощаду. Однако на момент остановки бой был равным, хотя князь не исключал, что последний натиск юноши был совершен из последних сил.

Как бы то ни было, сложившаяся ситуация давала возможность князю выйти из щекотливого положения, сохранив при этом лицо.

Дав друг другу слово до конца дней молчать о случившемся, мужчины расстались. Уже с теплотой в сердце посмотрев на огромный дуб, князь с Яной отправились домой, а юноша еще долго провожал их взглядом. Он точно знал (чувствовал), что эта встреча не может быть последней.

После той дуэли князь стал глух к просьбам дочери о новом поединке. Не помогали ни уговоры, ни мольбы, ни, конечно же, угрозы.

– Она уже не боится, страха нет, – объяснял себе князь, – а лишний раз рисковать – просто глупо.

Когда обучением занялся Вира, он сразу объявил о дефиците боевого опыта. На вопрос князя, как много, по его мнению, этого опыта нужно, старый мариец отвечал, что «много не бывает».

К тому моменту мастерство Яны достигло уровня, при котором князь мог бы не переживать за исход дуэлей. Однако отец есть отец: он согласился лишь после того, как мариец заявил, что тогда он уходит.

Согласившись, князь, однако, поставил условие: своих людей он не даст (это было бы слишком расточительно для казны), а приглашать всех желающих он запрещает (придут лишь матерые дуэлянты).

Решение было найдено элегантное и полезное общественно. Вира заключил соглашение с местным разбойничьим главарем: тот организует поединок, обе стороны делают ставку, кто выиграет – забирает весь куш. Мариец в свою очередь обещал платить за организацию боя восемь десятых своего выигрыша.

Сделка казалась выгодной, и Виншт – лидер негодяев – согласился. Каждые десять дней он устраивал самое настоящее зрелище: собирались зеваки, делали на бойцов ставки, много пили. Все это давало Виншту доход: со зрителей – по полмедяка, со ставок – одну десятую, выпивка – втридорога.

Эти походы к разбойникам очень нравились Яне. Сначала надо было незаметно выскользнуть из Син-Ти, принять маскировку, поблуждать в лесу, затем сразить двух-трех противников и с теми же приключениями двигаться обратно. В город они возвращались уже к утру, когда начинали орать петухи, а выгнанные из кабаков пьяницы были единственными прохожими, коих можно было встретить на улицах.

Поскольку женщин в Корсе к войне не допускали, Яне приходилось играть роль юноши. Грудь для этого перетягивали тканью, волосы пришлось остричь до стандартного у корсанских мужчин «до плеч», а на голову надеть модный в то время среди воров кожаный, скрывающий нос и губы шлем.

Все это не так стесняло Яну, как замена ее кулачного щита на защитную перчатку и кинжал. Даже самый умелый воин привыкает к своему оружию, и всякая такая замена сильно сказывается на точности движений. Однако деваться было некуда: ее щит был столь особенным, что бандиты скоро бы догадались, с кем имеют дело.

Сначала от желающих не было отбоя: рядовые разбойники из шайки Виншта, заезжие бандиты, невольники. Затем, когда победная серия Яны достигла двадцати пяти, желающих резко убавилось. Никто не хотел драться сам, все были готовы только ставить на «Малыша», как прозвали бандиты юношу, которого она изображала.

Тогда Вира поднял свою ставку впятеро, сохранив прежним требование к взносу противника. Это позволило привлечь еще дюжину алчных бойцов, которым мысль о столь крупной сумме вскружила голову. Еще пятеро вышли на арену осознанно: заслышав о непобедимом парнишке, они нарочно ехали к Виншту, чтобы бросить тому вызов. С точки зрения опыта бои с ними были для Яны особо ценными.

Потом Вира снова повысил ставку, но ворье не шевелилось: все были готовы с удовольствием наблюдать за боем, но никто не хотел выходить против «Убойного Малыша».

– Ладно, – Вира и не думал сдаваться, – Малыш сразится с двумя сразу.

– С двумя?

С таким маневром желающие снова нашлись. В паре противники стали выглядеть более достойно, а сами сражения выходили более затяжными. Виншт потирал руки, дела снова шли хорошо.

Бой против двоих абы как подготовленных негодяев не сильно утруждал Яну. Однако мариец дал ей четкую установку: драться дольше, врага калечить, но не кончать.

Так и пошло: сначала двое, потом трое, пятеро. Слухи о жутко способном юноше, не проигравшем ни одного боя, быстро заполонили весь Корс, достигнув Ванда и даже Ализии. Князю советовали сыскать молодого воина, простить ему былые разбойничьи прегрешения и взять в состав дружины.

В конечном счете Виншту приходилось трудиться вдвое больше, чтобы найти им противников; все больше времени он проводил как делец и все меньше занимался своим основным ремеслом. Так, естественно, не могло продолжаться долго.

Очередной ночью, тайно пробираясь к бандитскому лагерю, бывалый мариец почуял неладное. Вместо привычного гудежа, слышались лишь отдельные диалоги, вместо зарева костров тускло сияли одинокие факелы на стенах форта; караул у центральных ворот пристально вглядывался в темноту.

– Нехорошо, – недовольно процедил Вира, давая знак своей спутнице следовать за ним.

Подкрались к караульным. Не обремененные воинской дисциплиной, они открыто обсуждали предстоящую засаду.

Вира еще сомневался, как им поступить, когда второй караул обнаружил их. Сделав вид, что они только-только подошли, учитель и его «Малыш» поприветствовали сторожащих и таки вошли внутрь.

– Присмотри стрелков, – немного отстав от караульных, прошептал Вира. – Атакуй неожиданно!

Виншт встретил их, словно ничего не случилось:

– О, ну вот и Малыш пожаловал! Думал, уж и не придете вовсе! – он вышел им навстречу, тогда как его соглядатаи начали медленно подниматься со своих мест и окружать долгожданных гостей.

– Здравствуй, – тихо буркнул Вира, хмуря густые черные брови.

Стоило им сблизиться, как мариец молниеносным движением кинжала полоснул Виншта по горлу. Его сподручные еще не успели понять, что происходит, как он хлестнул еще дважды, и вновь обе его цели упали замертво.

«Малыш» тоже вступил в сражение, спешно напав на приближающихся к ним неприятелей. Даже для Яны, неплохо, как ей казалось, знавшей своего учителя, его внезапность и смертоносность стали полной неожиданностью.

Оттянув на себя группу врагов, «Малыш» сместился вправо, поближе к стене, дабы они с Вирой не мешали друг другу. Кружась в толпе не слишком умелых бандитов, когда выдавалась секунда передышки, она бросала взгляд на стену, где находился одинокий лучник. Мельтешение в темноте своих и чужих не давало ему прицелиться – все в точности как учил ее Вира.

– На стену! – крикнул тот, как только рукопашных бойцов осталось пятеро.

Уложив еще одного, девушка перепрыгнула через нагроможденные вокруг нее трупы и рванула к стене. Бои со стрелками всегда давались ей просто; достаточно было увернуться от первого снаряда. Все, что для этого требовалось – отменная реакция и пространство для маневра. Которого как раз и не хватало…

Когда она выглянула наверх, стрелок уже ожидал ее. Он не стал спускать тетиву сразу, надеясь прицелиться наверняка. Ускоряя бег, Яна поразилась насколько узким был проход на стене – в нем вряд ли могли разойтись двое взрослых мужчин.

«Уклониться не выйдет!» – мелькнуло у нее в голове, и она тут же бросила свой кинжал в противника.

Яна совсем не умела метать левой рукой, а потому ее бросок прошел мимо. Тем не менее этого оказалось достаточно, чтобы незадачливый стрелок чуть сбил прицел и, испугавшись, выстрелил. Стрела слегка ковырнула ей по правому бедру и глухо стукнула о стену. Прыжок, выпад, смерть.

– Сделано!

– Теперь кабак, – прохрипел мариец.

Вира уже разделался с остальными и, подняв большой деревянный щит, тихонько передвигался по двору, закрывая Яну от прицела прячущегося в кустах стрелка.

– Старик, ты нечто! – улыбаясь шепнула она.

Через несколько секунд Вира услышал предсмертный вскрик засевшего в доме разбойника.

– Готово, – отрапортовала Яна, осторожно выглядывая из окна небольшой бандитской таверны.

– Догоняй, – спокойно ответил мариец, опуская щит. – Он побежал.

Через пять минут они уже сидели рядом. Яна, наконец снявшая свою маску, пыталась восстановить дыхание, сбившееся после долгой погони. Вира, тоже тяжело дыша, молча рассматривал свои драгоценные ножи.

– Не ожидала… что ты все еще так хорош! – не скрывая своего восхищения мастером, молвила девушка. – Словно Бог Смерти! – она улыбнулась.

– Какое… – чуть сморщился учитель, отвыкший от комплиментов. – Чуть не кончился… Со своих же ударов.

Старик повернулся к своей ученице, только теперь заметив небольшую кровоточащую рану на ее бедре.

– Что с ногой? – с беспокойством спросил он.

– Стрелок задел.

– Покажи! – неожиданно старик засуетился, мигом присел на корточки и обнюхал порез. – Яда нет, – с облегчением выдохнул он, возвращаясь на свое место. – Трофеи собери… Раненых добей.

Яна ушла обирать трупы, а мариец устало запрокинул голову к небу и довольно улыбнулся.

4. Заговор

Яль крепко спал. Он вообще отличался на удивление крепким сном, хотя очень многое его беспокоило: доверие отца, интриги, женское внимание, собственное здоровье и даже урожай в дальних полях Южного Корса. Яль был слаб характером, по-женски красив лицом, смышлен и очень самолюбив.

В ту ночь он видел обычный, мало отличающийся от его повседневной жизни сон: те же женщины, те же простодушные козни, те же переживания о судьбах корсанской власти. И так же, как в жизни, больше всего его нервировал старший брат: тут и там он возникал, чтобы украсть у Яля чужое внимание или просто над ним потешиться.

Минг был сильнее, решительнее и обладал той самой величавой харизмой, какую часто приписывают великим князьям. Отец поверял ему важные дела, и в целом знать относилась к Мингу не иначе как ко второму человеку во всем Южном Корсе.

Яль не считал себя хуже брата, а потому видел в том лютую несправедливость. Не будет преувеличением сказать, что Яль ненавидел своего брата, который неведомым ему способом смог очаровать отца и получить его благосклонность.

Тремя днями ранее, провожая княжеское войско на битву с марийцами, Яль очень надеялся, что с братом приключится какая-нибудь неприятность. И за эту надежду ему нисколько не было совестно.

Наоборот, склонившись у молебного камня8, он просил богов о помощи в реализации этих чаяний. А поскольку в Син-Ти камень был лишь один и принадлежал он Богу Мудрости, в своих мольбах Ялю приходилось просить того донести его слова до столь чтимого им Роги.

– Молодой князь! Просыпайся, вставай! – громко кричал Урис, тормоша спящего Яля за плечо.

Урис первым встретил вернувшиеся в Син-Ти остатки княжьей дружины – двадцать семь человек, которым посчастливилось уцелеть и в бою, и во время длительного преследования марийцев. До безумия напуганные, они поведали старому слуге о десятках тысяч марийского войска, об их демонической силе и беспощадности. Совершенно отчаявшиеся, они хоть и смогли убежать от преследователей, но полагали, что тем лишь отсрочили себе конец – на пару, а в лучшем случае на три дня.

Напугавшись пуще выживших, Урис стрелой рванул в покои Яля, даже не постучав в тяжелую дверь и не упредив о своем приходе.

– Что?! Сволочь, Урис, ты что себе позволяешь?! – даже в злости Яль не разрешал себе использовать грубые бранные слова, столь распространенные среди корсанских мужиков, ограничиваясь лишь простыми ругательствами.

– Прости, князь! – со слезами на слезах отвечал старик. – Дело-то безотложное!

Расслышав столь необычное к себе обращение, вняв жалкому виду и кротким словам верного слуги, Яль умерил свой гнев.

– Хорошо-хорошо! – с подступающим к сердцу волнением прошептал он, поднимаясь с постели. – Ну, говори скорей!

– Так ведь это… – расстроенный Урис не мог подобрать слов. – Отец твой… – он сложил руки на груди, как делают с умершими, – и брат… и все наше войско, – глотая слезы, договорил он и, обессиленный, рухнул на колени перед Ялем.

– А… – начал было говорить новоиспеченный князь, но так и застыл в безмолвии.

В представлении Яля все было плохо и даже очень. Совсем не о такой помощи просил он Рогу, который, как на это ни посмотри, явно перестарался. Отца было жаль, но не его смерть повергла Яля в шок. Самой ошеломляющей для молодого князя стала утрата войска – силы, без которой власть теряла самую свою основу.

С открытым ртом, не проронив и слова, Яль сел на кровать, прислонился к спинке и просто беспомощно глядел сквозь Уриса. Время от времени его мозг включался, чтобы найти какую-нибудь зацепку, хоть малый шанс выбраться из этой ситуации. И, ничего не придумав, князь вновь погружался в прострацию.

– Да что ж это… что ж это! – беспомощно размахивал руками слуга, не оставляя надежду привести молодого князя в чувство.

Урис нежно тормошил Яля за худые плечи, пробовал легонько бить по щекам, брызгал в лицо водой. Безуспешно: молодой князь, словно истукан, продолжал невозмутимо глядеть за невидимый через стену горизонт.

За этой сценой и застал их вездесущий Нукер – уже слишком старый, чтобы отправиться вместе со своим двоюродным братом Гитом на битву. Несмотря на ранний час, кто-то поднял старика с постели, принеся страшную весть и ему.

Завидев оцепеневшего Яля, даже Нукер, давно переставший удивляться, высоко поднял обе свои седые брови, задумчиво почесал худо выбритый подбородок и в нерешительности сел рядом. Вскоре к Нукеру присоединился Хима – вассал Гита из западных земель, также избежавший битвы, поскольку умел ладить с хозяйством, но не с оружием.

– Нукер, дорогой, – тонким голосом, совсем не соответствующим его тучному сложению, начал Хима, – а что делают… я имею в виду, как обычно поступают в такой ситуации?

– В ситуации безумия? Даже не знаю.

– Ай, старый шутник Нукер! – засмеялся Хима. – Я о том, когда мы проиграли сражение и теперь ждем победителя… Ставлю сотню, что мы здесь не первые! – и он снова засмеялся.

– М-м… вот ты о чем, мой друг, – он состроил озабоченную мину, делая вид, что действительно шутил. – В подобных случаях… как бы это сказать… сдаются и торгуются за привилегии.

– О! А вот это уже по моей части! – оживился Хима. – И какого сорта привилегии?

– От сил зависит.

– От сил? – удивился вассал.

Нукер знающе закивал.

– От них… Чем больше осталось силы, военной силы, тем на большее можно рассчитывать.

– Ох, – улыбка сошла с лисьего лица Химы. – И все-таки, хоть на что-то ведь мы можем надеяться? Если сдадим им замок, князька полоумного?

Урису, невольному свидетелю их разговора, речи эти пришлись не по нраву. Он служил при Арине, отце Гита, служил при самом Гите и за долгие годы этой службы – иногда суровой, но чаще веселой и сытой – так сроднился с ними и своим особым положением, что даже помыслить себя не мог без княжеской семьи.

– Хо-зя-инь-ка! – неожиданно завопил Урис. – Скорей же, к нашей хо-зя-инь-ке! – он бесцеремонно схватил Нукера за руку и с невиданной ранее силою выдернул того за собою вон.

…

В тот день Яна проснулась по обыкновению рано. Открыв глаза, она долго всматривалась в беленый потолок ее светлых каменных покоев. Теперь уже тоже по обыкновению.

Половина года прошла со смерти Виры, шесть самых тяжелых месяцев в жизни ранее не ведавшей горя девушки. Факт смерти учителя был неприятен, однако Яну, привыкшую к чужим смертям, один этот факт не мог ввергнуть в уныние.

Уйдя из жизни, наставник забрал с собою и жизненную цель своей ученицы. Теперь не к чему было стремиться, не с кем было тренироваться, никто ей не мог помочь – ни примером, ни советом. С десяток дней она еще поворошила отцовские свитки и, не найдя там ни капельки мудрости, что могла бы помочь ей в бою, постепенно и неумолимо начала терять понимание, что ей делать, зачем и как быть дальше.

Девушка не забросила тренировки. Только если ранее они давали ей радость, то теперь лишь помогали убежать от этих неимоверно сложных мыслей и надвигающейся пустоты.

Подлил масла в огонь и отец. Со смертью марийца он тоже задумался о будущем дочери и вдруг с совершенной ясностью осознал, что боевой подготовки в ее воспитании было слишком много, а всего остального – ужасно мало. Ведь великий правитель, коим он видел свою Яну, должен не только быть видным воином, но и обладать недюжинным умом, харизмой, ярким словом и благородными манерами. Все эти вещи он долго откладывал на потом, когда дочь подрастет, а в итоге, увлекшись боевыми успехами девушки, вовсе о них позабыл.

Осознав это, Гит пробовал увлечь дочь политикой, редкими нарядами и изящными речами. Пробовал тщетно. Ни власть, ни мудрость, ни броские платья не могли завладеть той, что всю свою жизнь посвятила сражениям: она засыпала с мыслью о том, как драться лучше, просыпалась с ней и с ней же проводила почти весь свой день.

Неизвестно, как бы все повернулось, если бы князь был в этом деле столь же аккуратен и ненавязчив, как ранее, когда чуть ли не в младенческом возрасте начал приобщать Яну к мечу. Однако сопротивление корсанских князей набирало силу, требовалось заниматься ополчением, переговорами, будущим сражением; все это слишком отвлекало князя, чтобы он был столь же хитер и деликатен.

Вместо этого решив, что дочь уже вполне взросла, Гит выложил ей все напрямую, упирая на рациональные и, как ему казалось, неопровержимые доводы. И получил очевидный, но совершенно неожиданный для него ответ: дочь не хотела быть великим правителем, не хотела власти, богатств и, что самое удивительное для отца, не хотела славы. В горячке он довел дело до ссоры.

Хотя у князя и были идеи, как повлиять на строптивую дочь, всем этим идеям не хватало действия: мешала военная кампания. Отложив сей вопрос до окончания войны, Гит предоставил дочь саму себе.

Потеря учителя, цели, нарушение привычного хода жизни, непонимание отца, одиночество – все это сложилось в крепкую и глубокую хандру. Каждое утро, сверля взглядом белый потолок, Яна жалела, что проснулась и что надо прожить еще один тусклый день.

Из всей этой беспросветной тоски Яне виделся лишь один выход – уехать. Неважно куда и зачем. Но эти стены, этот потолок, эти переживания – все хотелось оставить позади. Девушка давно собрала походные сумки и лишь искала удобного момента, чтобы попрощаться со все еще дорогим ей отцом.

Более прочего тому мешало приближавшееся сражение с марийцами: Яна резонно полагала, что ее помощь в бою будет отцу не лишней. Да и сама мысль о сражении с марийцами – не знающими себе равных воинами – очень ее привлекала. Потому она временила с отъездом.

Каково же было разочарование девушки, когда отец наотрез отказался взять ее на битву. Князь уже знал, как сильно влияют на него переживания за дочь, а потому очень хотел от них избавиться. Решив, что уедет по возвращении отца, Яна вновь замкнулась в себе.

В то утро, привычно глазея на потолок, она развлекала себя безобидными фантазиями. Ей очень хотелось участвовать в наверняка уже состоявшемся сражении, и все, что ей теперь оставалось, – оказаться в нем мысленно.

Яна воображала, как князь, старший брат, а с ними еще несколько верных воинов прибудут в Син-Ти, скрываясь от преследования грозного врага: загнав лошадей, потрепанные и обессиленные. Выдумывала, как она встретит отчаявшегося отца, как предложит ему выход – конечно же, рединок. В ее грезах отец возражал, что марийцы не согласятся, а она находила доводы и аргументы в пользу того, чтобы они все же приняли вызов. Закончились фантазии спокойной и убедительной победой девушки с медными волосами.

Тяжело выдохнув, Яна уже начала подниматься, как вдруг заслышала приближающийся топот ног и протяжные завывания знакомого голоса:

– Хо-зя-инь-ка!

Она еще не успела подумать, что бы это могло значить, как дверь в ее комнату распахнулась, в нее влетел седой Урис, а за ним – безуспешно сопротивляющийся его крепкой хватке дядя Нукер.

– Хо-зя-инь-ка! – снова завопил слуга, сходу падая на колени. – Спасай, родненькая! Спасай, защитница! – он припал к ее одеялу и, совсем заигравшись, истошно зарыдал.

Хлопая глазами, Яна непонимающе смотрела на двух вломившихся к ней мужчин.

– Кхм… Ну… М-м… – мялся Нукер, немало смущенный нахождением в девичьей спальне. – Племянничка дорогая… плохо у нас все… Совсем плохо.

– Князь! Минг! – всхлипывал слуга. – Дружина! Все! Конец!

– Яль наш от горя в безмолвие пал, – наконец освоился Нукер, усаживаясь на край постели, – ни слова сказать, ни решенья принять! Выходит, нам с тобой думать надо… – сделав ударение на «нам», он важно заглянул в широко раскрытые глаза племянницы. – Хотя… чего уж тут думать, без выхода дело.

– С выходом, – твердо возразила девушка, вставая на ноги.

В своем широком спальном платье, вышитом мелкими кружевами, она выглядела по-настоящему женственно. Не в пример лаконичной боевой одежде, в которой привыкли видеть ее окружающие.

Ошеломленные – то ли этой неожиданной переменой, то ли твердым ответом девушки – непрошеные гости безмолвно уставились на нее.

– План такой…

По ходу изложения Яной со всех сторон обмусоленного ей плана лицо хитреца Нукера постепенно светлело. Зная от брата, что перед ним стоит тот самый легендарный «Малыш», старый лис тут же смекнул, что дело и впрямь обретает выход. И что потери, которые он уже рассчитал себе на случай капитуляции, можно таким ходом свести к самому незначительному.

Удивляло его лишь то, что сам он – матерый хитрец и выдумщик – не дошел до такой простой и изящной идеи.

– Пожечь хлеба?! – непонимающе возмутился Урис, для которого хлеб имел чуть ли не божественное значение.

– Нет-нет, – по-отечески похлопал его по плечу Нукер, – жечь не будем, но объявим об этом решительно! – он довольно хихикнул, на ходу обдумывая все нюансы операции. – Идемте скорей! Надо посвятить в план молодо… – он поперхнулся, теперь уже не будучи уверенным, кто более достоин наследовать власть. – Надо рассказать Ялю, без него не сойдется дело!

Старик вскочил с кровати и спешно двинулся к выходу. Краем глаза заметив, что «хозяинька» за ним не следует, он обернулся:

– Так? – разводя широкими рукавами белоснежного спального платья, Яна продемонстрировала свое одеяние.

– Ничуть, – он быстро понял замешательство девушки. – Подходи, как оденешься, племянничка! В главный зал, полагаю.

…

Когда Яна вошла в главный зал – большое светлое помещение, используемое для важных совещаний, официальных приемов и торжеств, – там уже толпилась корсанская знать, вассалы – все, кто на время войны поспешил затаиться в Син-Ти. К тому моменту страсти накалились, люди кричали, топали ногами; совсем малого не хватало для начала простого мужицкого мордобоя.

К глубокому неудовольствию Уриса и Нукера, им не удалось встретиться с Ялем наедине. Хима – в целом ошибочный, по мнению Нукера, человек – тоже не сидел без дела; он поднял на ноги тех, кого так или иначе имел удовольствие знать, и, более того, уже успел создать коалицию для сдачи замка.

Оглашенный Нукером план не произвел и малого эффекта. Лишь он знал об истинном лике «Убойного Малыша», лишь он верно оценивал шансы на успех предприятия. Остальные же хоть и не спорили с тем, что марийцев возможно склонить на рединок, просто не видели достойных для сражения кандидатов. В итоге диспут вновь взял крен в сторону сдачи Син-Ти.

Реальной альтернативы варианту капитуляции не было. Кто-то предложил вместе молить богов о защите, и эта безнадежная идея даже нашла сторонников, однако так же скоро их потеряла. Любому, кто хоть немного был в курсе военных дел, было известно, что боги уже давно не участвуют в людских войнах.

Войдя в залу и увидев всех этих людей, Яна растерялась.

– Тихо!!! – неожиданно заорал все еще находящийся в отчаянии Урис и указал пальцем на вошедшую.

Девушка, облаченная в свое лучшее боевое одеяние, продолжала смущенно осматривать заговорщиков.

Дядя Нукер, так и не решившийся раскрыть личность «Малыша», прихрамывая на левую ногу, подбежал к девушке:

– Яна, дорогая, я поведал нашим друзьям придуманный тобой план, но они совсем не сочли его хорошим, – он возмущенно цокнул. – Предпочитают сдать крепость.

– Что не понравилось? – не к месту тихо спросила Яна.

– Бойца нет! – выкрикнул из толпы Ларь, возглавлявший союз городских купцов. – Кто драться-то будет?!

– Я, – невозмутимо ответила девушка.

Недоумение присутствующих быстро сменилось улыбками и смехом. Видя, что все идет не так, как она думала, Яна обратилась к единственному средству, коим она умела пользоваться хорошо.

Девушка вынула меч и сняла с пояса кулачный щит. Толпа замолчала.

– Я буду кончать всех желающих сдать Син-Ти, – в наступившей тишине тихий голос девушки прозвучал очень отчетливо. – Одолеете – поступайте как знаете.

Сколь бы то ни было достойных Яны соперников среди сборища женщин, стариков и торговцев, естественно, не было. Лишь Браль – отцовский вассал, еще вчера лежавший в горячке, – был вооружен и умел орудовать мечом.

Озлобленный этим фарсом, бородатый мужчина вышел вперед:

– Дрянная ты дочь! – он картинно плюнул себе под ноги. – Вздумала угрожать нам?! – Браль резко махнул мечом, рассчитывая выбить из рук девушки выставленное вперед оружие.

На это неловкое движение клинок Яны крутнулся, избегая столкновения с мечом Браля, и тут же устремился к горлу обидчика. Когда он покинул плоть, а из раны хлынула кровь, вассал, потеряв твердость в ногах, медленно опустился на каменный пол.

Верна – мать Яля и любимая жена погибшего князя, вскрикнула.

– Продолжим, – Яна невозмутимо шагнула в сторону зашумевшей толпы, твердо намереваясь исполнить задуманное.

– Постой, сестра! – неожиданно раздался мягкий голос позабытого всеми Яля.

Сквозь мглу отчаяния он увидел вооруженную сестру и сразу вспомнил озвученный ранее план дяди Нукера. Вдруг забрезживший спасительный луч надежды тут же освободил его от оцепенения.

Молодой князь не ведал, что сестра его была «Малышом», зато прекрасно знал, что та дни напролет машет мечом и что с ней занимался марийский мастер. А потому… потому это давало надежду.

– Наши гости, – совершенно придя в себя, он мельком всех оглядел, – ты зря полагаешь, что они плохи… просто, ты понимаешь, – вкрадчиво продолжал Яль, кладя свою худую ладонь на плечо сестры, – они растерялись… а потому и не мыслят здраво… не могут просто. И это можно понять, правда же?

Не найдя что ответить, девушка продолжала оценивать своих потенциальных врагов.

– Но… мои дорогие защитники Корса, разве только что вы не получили доказательство? – Яль обратил взгляд на истекающее кровью тело. – А если и этого мало, могу вас уверить, что пять лет назад, совсем еще юной, моя сестра била отцовских дружинников. Ну, все еще мало?

– Нам бы Малыша! – выкрикнул Хима. – Вот тогда б можно!

Проигнорировав неудобное возражение, Яль наигранно добродушным взглядом заглянул в ближайшие к нему лица – напуганные, растерянные, сомневающиеся.

– Кто все еще за то, чтобы сдаться, – прошу к столу, – улыбаясь, он сделал приглашающий жест рукой.

Нашлось трое смелых, кому происходящее было настолько нестерпимо противно, что они не подумали считаться с рисками. Хима же, начавший оппозиционную кампанию, опасливо затерялся в толпе.

– Яна, – также добродушно продолжал Яль, отходя от стола с несогласными, – полагаю, для блага всего нашего княжества предателей надо убить.

Довольный собой, молодой князь бросил снисходительный взгляд на приговоренных, вместо расправы ожидавших переговоров. Один закричал, прочие обомлели от жестокости детей всеми любимого Гита.

И все же кровь хлынула, дело было сделано.

– Что ж, мои дорогие, – Яль довольно потер руки, – теперь самое время обсудить детали.

5. Марийцы

Издали наблюдавший за поединком Яль не мог понять всего содержания произошедшего и тем более всех его следствий. Молодой князь видел, как громадный воин рухнул наземь, видел, как сестра разговаривает с гаири, как она направляется к крепостным воротам, а Зига приказывает своим воинам подниматься и идти далее.

Как бы то ни было, угроза миновала. От облегчения Ялю хотелось прямо там, на высокой стене Син-Ти, присесть на корточки и тихо заплакать. Заплакать слезами истинного счастья, которое дается нам испытать считанное число раз за жизнь. К его сожалению, рядом с ним ликовала корсанская знать, перед лицом которой князь не мог выказать такую слабость. В итоге он обратил свой взгляд на проходящие мимо замка бесконечные потоки марийцев, видом сим продлевая настигшую его эйфорию.

О решении Яны уйти он узнал лишь спустя время. Несколько воинов, с высоты стен наблюдавших за рединком, радостно встретили победительницу и засыпали ее вопросами. Они не хотели верить в согласие новоявленного героя покинуть свою родину, самые мнительные из них полагали, что это очередная хитрая уловка.

– Я давно решила, – пришлось отвечать девушке обступившим ее мужчинам. – Отец мертв. Меня тут ничто больше не держит.

После слов о смерти любимого в народе князя улыбки быстро покинули лица корсанских воинов. Те из них, что несколькими днями ранее бежали от марийцев, вспомнив о пережитых ужасах, стыдливо помрачнели.

– Я назову в твою честь дочь! – в повисшей на мгновение тишине объявил один из верных дружинников Гита. – Прости, что не верил в тебя!

Сборы не заняли у девушки много времени. Лошадь снаряжена, седельные сумки собраны, прощаться не с кем.

Яль поймал сестру уже на ее подходе к вратам:

– Все же уходишь? – очень мягко и ласково, но без положенной в таких случаях толики сожаления спросил ее князь.

Весть о том, что героиня Син-Ти покидает свой замок, стала для Яля еще одним приятным сюрпризом. Он уже задавался вопросом, как в случае победы быть с Яной, авторитет которой вознесется до небес. Князь надеялся, что за счет ума и хитрости ему удастся управлять своей героической сестрой; и все же, хоть, по его мнению, она и была изрядно глупа, ее сумасбродство и непредсказуемость нельзя было недооценивать. Теперь же еще один камень упал с плеч молодого князя, и он едва сдерживал желавшую широко растянуть его губы улыбку.

– Да, – ответила ему Яна, совсем не желавшая встретить сейчас брата.

Яль распростер свои руки и, едва касаясь спины девушки, обнял ее.

– Спасибо, сестра, за твой подвиг, за твою силу и твою поддержку! Я, да, думаю, нет, уверен, да и каждый подданный Южного Корса до конца жизни, до конца, – Яль утер скупую слезу, которая сейчас уже точно была к месту, – все мы будем поминать тебя словами благодарности и глубокого уважения! Мне бесконечно жаль, что ты покидаешь наше княжество… Однако я понимаю, что великому герою нужно больше места для подвига! И не буду, не могу тебя удержать от этой судьбы…

Князь говорил еще немного, а после поцеловал сестру в лоб и велел дать ей путь.

На выходе из замка Яну поджидал одинокий воин; все прочее марийское войско двумя неровными потоками текло мимо Син-Ти – лишь он беспокойно кружил своего коня около ворот, по приказу гаири ожидая выхода рыжеволосой девушки.

– Хм-м, а ты быстро, – язвительно заметил воин, залихватски закидывая свою толстую, по-мужски грубо сплетенную косу за левое плечо.

Богатая и опрятная одежда воина выдавала его высокое в марийском войске положение. Простой солдат тоже мог сорвать с врага яркий наряд, однако сохранять его чистым было хлопотно, дорого и в бою бесполезно.

Девушка не ответила. Прилежная ученица, она переняла у Виры не только искусство боя, но также его нелюбовь к малозначимым разговорам. Если можно было молчать, она молчала, надо говорить – говорила, но лишь немногим более нужного.

Остановив лошадь в паре шагов от воина, то и дело щурившего свои и без того неширокие глаза, Яна застыла в ожидании.

– Следуй за мной! – довольно улыбнулся мариец.

Влившись в поток солдат, девушка сразу же стала оценивать их снаряженье и силу. Преобладала пехота, чаще прочего вооруженная легкими мечами и круглыми деревянными щитами. Иные марийцы прямым мечам предпочитали палаши и топоры – неизменно легкие, чтобы можно было орудовать одной рукой. Изредка встречались копейщики, щиты которых уже были заметно больше и тяжелее.

Марийцы не отличались крепким телосложением, будучи чаще худыми и жилистыми. С виду – самые заурядные вояки, мало чем отличающиеся от отцовских дружинников. И все же Яна чувствовала, что они другие.

Долго взгляд девушки блуждал по сторонам, пока наконец к ней не пришло осознание. Марийцев выделяло не сложение или оружие, не сплошь черные волосы и карие глаза – марийских воинов отличала радость, сугубо позитивное настроение, в котором они пребывали в военном походе. Кругом улыбающиеся лица, шутки – не натужно-показные, как бывает при чувстве страха, а вполне себе обычные, естественные. Словно шли они не к очередному сражению, где каждый рискует расстаться с жизнью, а к праздничной площади, где их ждет редкое веселье, забавы и яркие представления.

– Эй, ты вообще меня слушаешь?! – прикрикнул мариец, заметив, что его спутница засмотрелась по сторонам и совсем не обращает внимания на его мерное бормотание.

Голос его был хрипло-звонким – обычно преобладающий хрип иногда срывался на звон, что придавало ему бесспорную уникальность, не очень, однако, приятную обычному человеческому уху.

– Нет, – ответила Яна, решив, что молчания в этом случае будет уже недостаточно.

– И зря, рыжая! Я вот тебе что говорил, – мариец тронул лошадь поближе к девушке, дабы наверняка быть услышанным. – Мариец радуется битве. Каждое сражение он ждет с нетерпением! Битва – это праздник! А что сегодня сделала ты? – он язвительно улыбнулся. – Лишила их праздника! – воскликнул он, привлекая внимание рядом идущих.

Яна не стала оправдываться. Девушка чувствовала, что это неправда, однако не могла сходу сказать почему, не могла подобрать нужных слов. Она вообще не была скорой на слово, а тут еще и сомневалась, действительно ли требуется что-то говорить.

Потому она снова молчала.

– А?! – обратился мариец к одному из воинов – худому мечнику в изумительно грязной одежде. – Лишили нас сегодня праздника! Верно ж, Кадана?!

– Верно, Сумиля, – довольно кивнул грязнуля.

– Именно так! – продолжал хрипеть мариец. – Ни подраться, ни отдохнуть, ни с девками северными полюбиться! Боюсь, не примут тебя тут, – с наигранным вздохом и едва скрываемой улыбкой он обернулся к Яне, ожидая ее реакции на этот выпад.

Ранее Яна никогда не оказывалась в подобных ситуациях. Отец был дружелюбен и ласков, Вира – серьезен и честен, а дружинники и прислуга – неизменно почтительны. Лишь Минг иногда позволял себе подшучивать над сестрой, да и то больше добро, почти с любовью: старший брат во всем брал пример с отца, а потому был с Яной заботлив и мягок.

Девушку не злили нападки и оговоры марийца: плохое отношение других ее не беспокоило, а Вира крепко выучил не злиться, какой бы повод для этого ни был. Яна всего лишь была растеряна, не представляя, как ей следует поступать. За растерянностью следовало смущение, за ним – молчание.

– Да что ж я! – не встречая сопротивления со стороны девушки, продолжал наседать Сумиля. – Надо ж рассказать тебе, что тут да как! Все новобранцы должны поначалу прислуживать кому-то из старших и опытных.

Мариец поймал едва заметное удивление, мелькнувшее на лице девушки.

– Так заведено, – словно извиняясь за обычаи, он пожал плечами. – Уже сотни лет. Устраивает?

Рыжая корсанка сразу не понравилась Сумиле. Чужестранка, из стана битого ими врага, с неясными намерениями, убившая великолепного воина Марии, при помощи богов или, что, по разумению Сумили, было скорее, колдовством получившая личное приглашение Зиги. Учитывая последнее, ее должны были зачислить в красный отряд9 – то, к чему сам Сумиля шел долгие восемь лет. Зависть, неприязнь, досада за глупость гаири – все смешалось воедино.

Яна все еще не понимала, что происходит, твердо зная лишь то, что воин с косичкой и странным голосом говорит неправду. В людях она разбиралась плохо и вряд ли смогла бы отличить ложь от правды, однако учителем девушки был старый мариец:

«Мариец никому не прислуживает. Даже богам, – говорил Вира о своих соотечественниках. – Чужое командование он принимает лишь на время войны. И по своей воле».

Ничего не ответив, она отвернулась от обманщика, вновь обратив свой взор на идущее рядом с ними войско. Марийцы с любопытством разглядывали девушку, ее крашенную в цвет сажи одежду, белого в пятнышко коня и в особенности ее трофей, закрепленный слева от седла, – огромный двуручный меч Дори.

Один из них – крепкий на вид бородач – не мог оторвать взгляда от кривого клинка и шел быстрее прочих, дабы не сильно отстать от вожделенного оружия.

– Если не устраивает, возвращайся к себе домой! – небрежно бросил Сумиля, державшийся чуть позади. – Иначе никак!

Заметив бородача, он перевел взгляд на огромный меч, мастерски выкованный из превосходной стали. За такой кусок железа в Марии можно было получить небольшой дом или пару красивых невольниц. Если же посчастливится найти того, кому нужен гигантский меч, цена возросла бы вдвое.

До того момента желая прогнать девчонку или по меньшей мере выместить на ней свою злость, Сумиля быстро поменял свои намерения:

– Хотя, знаешь, есть выход… – он поравнялся с Яной, дабы не быть услышанным другими.

Девушка повернулась к нему, невольно давая хитрому марийцу надежду на простодушный обман.

– Можно не прислуживать, если у тебя есть чем откупиться, – сказал он, полный лживой серьезности. – Обычно у новеньких нет ничего интересного… А у тебя есть конь, наверняка есть золото… наконец, меч этот есть. Он все равно не по размеру тебе, – Сумиля дружелюбно усмехнулся. – Так что? Согласна?

Растерянная Яна упрямо продолжала молчать. Ей не было жаль меча, однако отдавать трофей за обман, просто за то, чтоб ее оставили в покое, девушке не хотелось. Посему она решила молчать, пока дело не дойдет до драки, в которой для нее все становилось просто и понятно.

В своей жизни Сумиля сталкивался с разными «жертвами» – и дерзкими, и откровенно глупыми, и, конечно же, молчунами. Не задумываясь, он тут же форсировал нападение:

– Так что? Прислуживать или меч отдаешь? – мариец потянул руку к седлу, на котором был закреплен изогнутый меч.

Вместо ответа клинок, сразивший недавно гиганта Дори, был выхвачен из ножен и без сомнений направлен на тянущуюся к трофею руку. Яна не торопила удар, желая лишь отпугнуть, но не ранить обидчика.

Сумиля моментально отдернул руку:

– Ты что творишь, дапка10 корсанская? – вновь срываясь на громкий звон, возмутился мариец. – Напала на меня?! На воина красного гая11?! На Сумилю?! Во время похода?!

В течение военной кампании дуэли среди марийцев были запрещены, нарушение сего закона каралось смертью. Естественно, что об этих тонкостях марийского уклада жизни Яна не была осведомлена.

– Смерть! – завопил Сумиля, ища поддержки у окруживших их воинов. – Я требую ей смерти!

В толпе начались пересуды, бормотание. Кто-то за спиной Яны поддержал соотечественника, призывно прокричав: «Смерть ей!»

Все пошло совсем не так, как ожидала Яна. Вместо поединка теперь ей грозила расправа, самосуд, выйти из которого победителем совершенно не представлялось возможным.

«Прежде чем умереть, надо вдоволь подраться», – мелькнуло у нее в голове, и она тут же подняла верного коня на дыбы.

Подступившая было толпа чуть ретировалась, что дало девушке время соскочить наземь, хлестко ударить лошадь по крупу и крепко сжать эфес своего меча. Безумная ухмылка, появившаяся на ее лице, отпугнула противников сильнее рванувшей от удара лошади.

– Смерти! – охмелевши от азарта, вновь завопил Сумиля.

Замерев в боевой стойке, Яна присматривалась к окружившим ее марийцам, оценивала их возможности, одновременно прислушиваясь к происходящему за своей спиной. Оттуда следовало ожидать атаки прежде всего.

– Довольно! – властно заявил голос как раз за спиной у девушки.

Схватившиеся было за оружие марийцы разом остановились, обратив недовольные взоры за спину ускользающей жертвы.

– Нет, Кира, не хватит! – раздраженно возразил властному голосу Сумиля. – Она напала на меня! И должна умереть посему! Закон для всех един!

Кира тяжело выдохнул.

– Кончай дурачиться, – спокойно, словно уставши, отвечал марийский командир. – Во-первых, у тебя ни царапины – это раз. Во-вторых, законов наших она не знает. И объяснить их должен был как раз ты, Сумиля. Это три.

С укоризной смотря на своего подчиненного, он степенно выехал на место предполагаемой казни, тем самым пресекая всякие мысли о расправе.

Недовольный сим поворотом событий, Сумиля зло сплюнул под ноги девушки и, ехидно улыбнувшись, отвернулся. Для него ничего не кончилось. Ничего не могло так кончиться для Сумили, уже давно прозванного Коварным.

Свое прозвище он получил неспроста. В честном бою один на один Сумиля был по марийским меркам середнячком. Зато в подлых уловках, засадах, скрытных вылазках, разведке ему не было равных. Без чести, без совести, его острый ум всегда был направлен на достижение цели.

– Вы оба! – окликнул их Кира, правой рукой поднимая золотой ярлык с изображением богини Марии. – До конца похода объявляю вас кровниками. Умрет один – умрет другой.

– А? – от неожиданности Сумиля так и застыл с открытым ртом.

– Решение гаири, – закончил Кира, взглядом указывая ошарашенному воину на символ власти, молчаливо означавший, что Зига доверил тому распоряжаться от своего имени.

– Боги, за что?! – сжав кулаки, Сумиля с надеждой и негодованием уставился в небо.

Такие кровные связки применяли редко, но не было ничего более эффективного для примирения двух врагов. Неважно, где и при каких обстоятельствах умрет один, – второй будет в ответе. Если умер – значит не уберег, а следовательно виновен.

– Эй, пройдохи! – обернувшись кругом, закричал Сумиля. – По прихоти главного эта рыжая дапка теперь моя кровница! Запомните сами и другим передайте! – он вскочил на коня и без жалости пришпорил всю жизнь покорно служившее ему животное.

Крепкий бородач, ранее так внимательно наблюдавший за мечом Дори, привел Яне ее ожидавшего поодаль коня. Девушка благодарно моргнула.

– Меч продашь? – кивнул бородач на бок лошади.

– Возможно, – одномоментно Яна испытывала и облегчение, и разочарование.

– Славно, – мариец улыбнулся. – Сколько?

– Не знаю, – честно ответила она. – Сколько ты дашь?

– Неправильно, – недовольно закачал головой бородач. – У нас цену продавец называет. Раз назвал – менять нельзя. Кто первый спросил, тому и первое право купить. Я – первый! Запомни! – строго заключил он.

– Хорошо, – как бы извиняясь, девушка скромно улыбнулась. – Подходи завтра.

– Вот и славно, – довольный, мариец с заботой потрепал пятнистого коня за гриву и вскоре смешался с потоком возобновивших движение воинов.

Последовав его примеру, Яна погладила морду верного Кинжала, как звала она своего коня, даренного ей отцом на двадцатилетие.

– Езжай за мной, – спокойно скомандовал Кира и так же спокойно, без толики суеты тронул вперед.

Яна послушно последовала за ним.

– Военные законы Марии просты, – не откладывая в долгий ящик, начал Кира. – Выполняй приказы своих командиров, не сражайся со своими и не калечь их. За нарушение этого устава положена смерть. Своруешь у своих – десятикратный штраф. Это все.

– Поняла. А как…

– Что как? – строго прервал ее командир.

– Как быть с хамством?

По отцовской дружине Яна хорошо знала, что крепким мужчинам обойтись без этого решительно невозможно. Где хамство, там обида, а где обида, там драка, кровь и ранения. Не отвечать на гнусные выходки? Это казалось ей непонятным. Особенно после недолгого общения с Сумилей.

– Просто, – казалось, Кира имел ответ на любой вопрос. – Потерпевший выбирает кулачный бой или тренировочное12 оружие… по своему вкусу, организуется поединок. Но если будут нанесены тяжелые раны… – он испытующе посмотрел на девушку с медными волосами.

– Смерть?

– Верно.

Князь Гит решал сию проблему иначе, в каждом случае пытаясь вникнуть, определить кто прав, а кто виноват и насколько. После чего признанный виноватым подвергался наказанию, обычно в пользу князя, – чистил конюшни, стирал одежду, выполнял прочие мало кому приятные, но общественно необходимые работы.

– Какой у тебя опыт сражений? – прервал Кира на секунду повисшее молчание.

– Бои на арене.

– Хм, – ухмыльнулся марийский командир, наконец разгадав, почему этот мастер не участвовал в генеральном сражении. – И сколько?

– Не счесть.

– О-о, – улыбаясь скромному бахвальству девушки, протянул Кира. – Полагаю, у тебя был хороший учитель.

– Лучший, – без доли сомнения заявила Яна.

Обычно спокойный мариец от души рассмеялся. Слишком молодой казалась ему девчонка, чтобы делать такие громкие заявления.

– И как его звали?

– Вира.

По телу Киры пробежали мурашки. Из всех мастеровитых марийцев он знал лишь одного Виру – непобедимого и без преувеличения легендарного воина Марии, одним своим появлением нагонявшего страх на целые полчища врагов.

Взрослые навыки девушки хорошо подтверждали эту единственную гипотезу, и все же кое-что в голове марийского ветерана не складывалось:

– Твоим учителем был сам Молчаливый Вира?

– Не знаю. Болтать он точно не любил.

– Вира Молчун не брал учеников, – поучительно возразил Кира. – Никогда!

В знак того, что ей незачем на это возражать, Яна пожала левым плечом.

Некоторое время они ехали молча. Кира невольно предался воспоминаниям о молодости. Молчаливый Вира был для него кумиром, образцом для подражания. Да что там, он был для него богом. Много раз Кира умолял учить его, а «бог» столько же раз безжалостно ему отказывал… Впрочем, как и всем прочим просителям. И все же с годами люди становятся мягче.

«А Вира все-таки был человеком», – так заключил для себя Кира.

Он с трепетом и в то же время с безотчетной ревностью лицезрел появившееся перед ним наследие легенды, некогда всецело им обожаемой. По разумению Киры, неблагодарная девчонка даже вообразить не могла той благосклонности богов, что заставила упрямого мастера таки взять ее в ученицы… и сделать из нее превосходного бойца.

– Ты лучше не говори никому о своем наставнике, – холодно предупредил он.

Девушка недоуменно взглянула на него.

– Знаешь, каким было второе прозвище Молчаливого Виры? Вира Отступник.

6. Предложение

– Небесный камень мне в лоб13! Что за демоническая точность! – шептал себе под нос Шива, наблюдая, как кончиком катури14 Яна попадает в солнечное сплетение спешно отступающего противника. Ошеломленный воин сгорбился, безуспешно глотая ртом воздух. – Будь это настоящий клинок, ты бы уже сдох!

Шива был очень самолюбив и дотоле не позволял себе хвалить чье-либо боевое мастерство. Он был молод, очень талантлив и еще не достиг тех вершин признания, с которых можно раздавать честные комплименты, не переживая за свое собственное эго.

Но последние дни будто преобразили Шиву. И не только его: ежедневный и всем привычный вечерний быт элитного гая за эти дни тоже изменился.

Как и опасался Сумиля, Яну определили в красный отряд. Гаири с самого начала собирался так поступить, а после доклада Киры лишь убедился в верности своего решения.

Можно сказать, что девушке определенно повезло. Если прочие марийцы в своих обыденных тяготах были предоставлены сами себе, красный гай стоял на особом счету: его членам стирали одежду, за них сооружали спальные шатры и готовили еду. Эти неприятные обязанности для них выполняли те самые бывшие дети, которыми марийцы брали дань со слабых соседей (обычай брать дань детьми имел своей целью не только унизить соседей, но и не дать им стать сильными).

Вечерами бездельничая и поглощая армейскую барзу15, красный гай являл всем прочим воинам вожделенный образ успешной военной карьеры. Бывшей княжьей дочке, не умеющей о себе заботиться, все это было очень кстати.

Как кровницу Сумили и победительницу гиганта Дори, Яну более не задирали. Исключением был лишь сам Сумиля, не жалевший для нее едких словечек и гнусных поддевок:

– Корова корсанская… мечта моя кровная, боль моя неуемная! – под одобрительный хохот любивших его марийцев напевал он у костра.

Подобные словесные оскорбления девушку не беспокоили. Беспокойство же, как оно часто бывает, возникло там, где она его совсем не ждала.

Помимо Яны, в элитном отряде находилась только одна девушка – Альма – миниатюрная лучница, способная с пятидесяти шагов поразить стрелой яблоко. При других условиях для них бы подняли отдельную «женскую» палатку, однако лучница была в отношениях с Харди, тоже воином красного отряда, с которым и делила свою постель.

Посему Яне пришлось ночевать вместе с двумя другими мужчинами, что в военном походе никак не может пройти без последствий. Девушка была молода, недурна собой и в отсутствие конкуренции многим воинам представлялась эталоном желания, даже несмотря на презираемые марийцами цветные волосы. Неудивительно, что один из ее двух соседей по шатру той же ночью не сдержался и домогался ее тела.

Свидетели того происшествия – караульный и ранее упомянутый Шива, будто нарочно вышедший в тот час по нужде, – сначала заслышали ругань и стоны, а затем увидели и самих виновников беспокойства. Крепко схватив наглого воина за обычно мягкий мужской орган, она выдворила того из палатки, приземлив аккурат к ногам любопытного караульного.

– Победишь на катури – получишь тело, – без толики злобы в голосе объявила ему Яна. – Не раньше.

Поправив перекосившуюся от борьбы с мужчиной рубашку, она развернулась, чтобы вновь отойти ко сну.

– Огонь-огонь-огонь-огонь! – безумно закричал все еще валяющийся на земле мариец. – Эта женщина создана для меня! – он всклочил на четвереньки. – Эй, рыженькая! Подождешь?

– А? – удивилась Яна.

– Я мигом! Портки натяну – и за мечом! Не уходи!

Не дожидаясь согласия, он стрелой рванул мимо девушки в их совместное походное жилище.

Вскоре, освещаемые скупыми языками ночного костра, они уже стояли друг против друга: он, словно зверь, высунувший язык в ожидании добычи, и она, в ночном наряде превратившаяся в самую обычную девушку с деревянным дрыном.

В неравном противостоянии отточенные навыки и холодное сердце быстро взяли верх. Больно хлестнув по правой кисти обидчика, Яна наступила ногой на оброненный им катури.

– Ну надо же! – оправдывался неунывающий мариец. – Это, верно, боги подшутили надо мной! Дай мне еще шанс, а? – заискивающе он смотрел в ее черные глаза.

– Хорошо. Но не ночью, – неожиданно согласилась девушка, вдруг поймавшая на себе удивленный взгляд караульного. – Ты тоже можешь попробовать. Любой может, – она посмотрела на Шиву.

Тот надменно отвернулся.

Следующим днем весть о возможности таким манером завоевать расположение «рыжей пройдохи», как часто называл ее Сумиля, облетела весь лагерь. Стоило войску закончить дневной переход, как тут же пожаловали первые претенденты – не только вчерашний безумец, но и еще пятеро изнывающих от желания вояк.

Получив так необходимые ей поединки, пусть и тренировочные, Яна вновь обрела душевное спокойствие.

А еще через день неожиданно пробудился общий азарт: одни жаждали ее тела, другие хотели одолеть в бою, третьи желали оказаться на ее месте, дабы показать другим свою удаль и отвагу. Азарт этот играючи вытеснил, казалось, неодолимое пьянство, пустой мужской треп и бесцельное натирание своего оружия.

Благодаря новенькой вечера красного, а по его примеру и первого гая теперь проходили под сопровождение лихих тренировочных дуэлей. Одни набирались опыта, другие оттачивали навыки, третьи учились, просто наблюдая за действом.

«Как и подобает воинственному народу, – одобрительно говорил себе Шива. – Только вот… неужели она большая марийка, чем все мы?!»

Сам Шива в этих боях не участвовал: ему было интересно наблюдать. Наблюдать, как эта стройная девушка играючи расправляется с элитными марийскими воинами, изучать ее приемы, вникать в странную технику владения мечом. Не считая первого боя, Яна не стремилась сделать все быстро, предоставляя любопытству Шивы огромный объем исследовательского материала.

Сперва он был эгоцентрично предвзят, про себя критикуя или недооценивая мастерство девушки. Но с каждым следующим поединком Шива все сильнее и сильнее проникался к ней симпатией.

Поражали его не столько легкие с виду победы Яны: все же лучшие из лучших марийских воинов, страшась утерять свой авторитет, не вызывали ее. И не столько ее, как Шиве казалось, скромность: одерживая верх, Яна не насмехалась, не потешалась, лицо ее не озарялось снисходительной улыбкой. Поражало его богатство технического арсенала девушки: когда число подмеченных им приемов перевалило за пять десятков и он потерял им счет, Шива был окончательно ею околдован.

Яна мерещилась ему днем, в лучах слепящего солнца, неизменно снилась по ночам, и сам он утерял способность видеть ее изъяны, отмечая и гипертрофируя лишь то, в чем она была хороша. Даже ее медные волосы, местами утерявшие надлежащий цвет, казались ему несказанно очаровательными.

Шива ясно понимал, что это любовь… и был уверен, что именно эта любовь и есть та самая – настоящая, одухотворяющая, что даруется лишь раз в жизни.

Не зная, как подступиться к объекту своего вожделения, он даже подумывал принять участие в предложенной ей игре – вызвать на бой и победить ее на катури. Однако промысливая такой сценарий, Шива все же отказывался от затеи: совсем не так хотел он добиться ее взаимности – только не силой, не принуждением.

Потому Шива просто продолжал наблюдать за боями девушки.

– Снова не будешь добивать? – чуть слышно пробормотал он, в то время как Яна сделала шаг назад от задыхающегося после меткого удара, но все еще сжимающего в своей руке катури соперника.

– Все, все! – нашлись недовольные таким добродушием. – Мотай уже! Сдули тебя!

Тот недовольно обвел взглядом своих товарищей и, наконец отойдя от шока, выпрямил спину и поднял катури.

– Раз так оно вышло, стоит еще кой-чего попробовать, – хитро улыбнулся он, начав маневрировать вокруг своей цели. – Вот так, например!

Воин опустил деревянное лезвие к земле и, незаметно ковырнув почву, метнул в обидчицу комок грязи, а после сразу бросился вперед с прямым выпадом. Комочек полетел так, как и хотел хитрый мариец, – ровно Яне в лицо; по той же траектории следом направился и кончик катури.

Если бы она укрылась ладонью или закрыла глаза, времени для блока или уклонения не осталось. В таких случаях Вира учил девушку делать шаг в сторону, после чего «рубить набегающего». Прилежная ученица, она в точности исполнила заученное движение – шаг вправо со взмахом меча, удар по правой кисти.

Однако и на этот раз упрямый мариец не пожелал сдаться: не в силах более крепко держать катури правой, он мигом сменил хват на двуручный.

Словно обозлившись на его упрямство, девушка немедля нанесла два несильных, но очень быстрых тычка – легкий в шею, а затем в живот. После вскинула меч вверх, чтобы, вложив вес, сильно рубануть в место «слияния» рук и меча противника.

Не обращая внимания на одобрительные уханья, Яна устремила вопросительный взгляд на Киру, чуть ранее подошедшего к самому краю наспех сооруженной арены.

Тот с любопытством осмотрел полуголую, как принято в учебных марийских боях, девушку. Обычай марийцев оголять в тренировочных боях торс пошел от стремления повысить чувствительность от ударов тупого деревянного оружия.

– Оденься и через половину часа будь у шатра гаири. Верхом и при оружии. И да, – чуть принюхавшись, добавил командир, – умойся!

Шива насторожился. Намечалось что-то серьезное, намечалось с ее, но без его участия. Прикусив от досады язык, он встал с насиженного места и вышел в центр пока еще пустующей арены. Подобрав с земли катури, Шива направил его на ближайших к нему зрителей:

– Ну что? Дерзнет кто-нибудь выйти против меня?..

Яна же в означенный срок предстала перед гаири. В его огромном шатре уже собрались командиры, горячо обсуждая предстоящее дело. В дальнем от них углу скромно сидели наложницы, ни словом, ни звуком не напоминая мужчинам о своем существовании.

Без лишних церемоний девушка направилась прямо к Зиге. Завидев ее быструю поступь, один их командиров, люто не доверявший новенькой, преградил ей путь.

– Спокойно, Мази! – усмехнулся гаири, довольный заботой своего командира. – А ты, девочка, – он обратил лицо к Яне и приглашающе поманил рукой, – давай сюда, не стесняйся.

– Зачем звал?

Хоть и спокойный, но все же, по его мнению, не подобающий обращению с гаири тон, взбесил Мази, лицо его скривилось. Зига улыбнулся. Его всегда забавляли подобные потуги сделать из гаири некое подобие бога.

– Ты, милая, едешь со мной на переговоры.

Семь дней назад, пройдя мимо Син-Ти, марийское войско свернуло в земли Западного Корса. Местный князь – Гуарт – также посылал войска на сражение с марийцами и по его завершении недосчитался семи десятых своих солдат. Большая часть регулярного войска погибла, прочие, в основном из наемников и ополчения, разбежались.

По пути к замку Гуарта марийцы разорили и разграбили все близлежащие поселения. Грабеж у марийцев был также строго упорядочен. Разорением занимались не все четыре тысячи войска, а в порядке очередности – один или два гая, в зависимости от размера поселения. Провиант шел на общие нужды армии, прочие ценности командир гая распределял между своими подчиненными, исходя из их недавних заслуг. Лишь полученные в бою трофеи по древнему марийскому обычаю отходили непосредственно их завоевателям.

Замок Гуарта оставался в полудне пути от лагеря марийцев. Переговоры в такой момент могли означать лишь то, что князь хочет заключить соглашение, не допуская неприятеля до столицы.

Сам Гуарт был из того поколения корсанских князей, что войне предпочитали торговлю и ремесло. Он уже давно платил марийцам, платил не только как слабый сильному, но и за защиту от других слабых – иных корсанских князей, ализийцев, вандов и солитиканцев.

Благодаря марийскому протекторату и деловой хватке, княжество Гуарта стремительно разрасталось и богатело. Свободные ремесленники, торговцы, крестьяне и просто бездельники – все стекались сюда в поисках спокойной и сытой жизни. Некогда небольшой княжеский замок очень скоро оброс многочисленными торговыми и рабочими кварталами.

Из-за быстрого роста экономики, ранее назначенная марийцами дань перестала быть обременительной. Даже с детьми Гуарт нашел простой для своих земель выход: у солитиканцев были приобретены невольники, они рожали детей, которых по достижении трехлетнего возраста он отнимал и отдавал марийцам.

И все же Гуарт просчитался. Восставшие корсанские князья собрали большую силу – почти двенадцать тысяч человек, – грозившую напрочь разбить марийцев. Взвесив шансы сторон на успех и ту плату, которую ему могут назначить победившие князья, он предпочел к ним присоединиться.

Теперь же ему предстояло найти аргументы, которые бы смогли удержать Зигу и его воинство от разорения Каелана – большого города, выросшего вокруг замка князя Гуарта, – его детища, его гордости, воплощения всей его жизни.

– Какова моя задача? – спросила Яна.

– Твоя задача? – Зига встал и медленно зашагал в сторону девушки. – Быть рядом, внимательно слушать, и… – он подошел к ней вплотную, с высоты своего роста чуть нависнув над девушкой, – и, возможно, я спрошу твоего совета.

– Ты шутишь?

Гаири непонимающе мотнул головой.

– Я ничего не смыслю в переговорах.

Искренне довольный честностью этого признания, признания своей слабости, на которое мало бы кто решился с такой легкостью, он рассмеялся и, по-отечески обняв ее за плечи, повел к выходу.

– Мы, марийцы, вообще мало смыслим в переговорах, – Зига с сожалением покачал головой. – Думаешь, эти вояки, – он кивнул на своих притихших командиров, – ты думаешь, они что-то в этом смыслят? Не-а. Не смыслят! Только вид делают! – гаири обернулся, чтобы добродушно подмигнуть уязвленным командирам. – Но один я пойти не могу – не принято так, и так, знаешь ли, небезопасно. А ты… ты много лет жила среди этих мягкотелых, верно, и понимаешь их лучше нашего. Ум-м?

Приняв для себя, что главная ее задача – обеспечивать безопасность миссии, Яна не стала более возражать. Оставалось уточнить один момент:

– Переговоры с князем Гуартом?

– Верно, – одобрительно кивнул Зига. – Что-то не так с ним?

– Он знает меня. Это не страшно?

Всего год назад Гуарт гостил в Син-Ти, пытаясь сосватать своего младшего сына за Яну. Несколько раз они вместе ужинали, а в конце девушка имела одну личную беседу с князем. Из затеи той ровным счетом ничего не вышло. Став свидетелем ее учебного боя, наследник князя – юноша милый, но болезный и слабый – сам просил отца не форсировать события.

– Знает тебя?! – громко, ничуть не скрывая удивления, вопросил Зига.

– Конечно. Ведь я дочь князя Гита.

7. Каелан

Место для встречи с Гуартом было организовано в двадцати минутах езды от лагеря марийцев. В центре поля разожгли высокий костер, около которого поставили чурки для переговорщиков: две главные в центре – для предводителей и еще по пять за каждой из них – для советников. Места для сопровождающих находились за пять-шесть шагов от центра, что позволяло слышать обычный разговор основных фигур, но при необходимости скрывало их шепот.

Князь Гуарт и его свита прибыли позже марийцев, уже успевших занять свои места. Зига, слегка покачивая головой, не вставая с места наблюдал, как те привязывают своих коней, как топчутся, не смея двинуться к костру прежде князя.

Сам князь был худ телом, сед и имел за спиной без малого шесть десятков лет. Его борода, свисая почти до груди, была тщательно вычищена и аккуратно пострижена, что сильно контрастировало с его простой, почти крестьянской одеждой.

Проведенные перед этой встречей дни сильно истощили князя. Сложно придумать что-то более тягостное, чем неизвестность того, насколько плохо все кончится. Лицо Гуарта исхудало, глаза ввалились, щеки приобрели мертвенно-серый оттенок.

Сев на предназначенное ему место, князь тяжело вздохнул.

– Как звать тебя, гаири?

Гаири не были знатного происхождения, не являлись правителями Марии, а назначались на свои должности исходя из их опыта и талантов. Зига впервые стал гаири лишь два года назад, а потому Гуарт не мог о нем что-либо знать.

– Зига, – ответил гаири, исподлобья щурясь на князя.

– Что ж, Зига, – еще раз вздохнул князь, – неправ я был, прямо скажу… Было у меня с Марией соглашение, и тридцать пять лет я прилежно его выполнял… Да что там, ты ж знаешь… И вот, попутал меня Рога супротив вас… Да не вышло.

– Да, не вышло, – продолжая щуриться, широко улыбнулся гаири.

– Как думаешь, Зига, – виновато, словно просьбу, произнес князь, – может ли у нас быть новое соглашение? Само собой, более выгодное для Марии, чем то, что было у нас прежде.

Чуть приоткрыв рот, будто собираясь что-то сказать, Зига почесал свой подбородок, но вместо этого выдержал долгую паузу.

– Полагаешь, – медленно начал он, – полагаешь, Марии можно воткнуть в спину нож, а потом вот так запросто договариваться? – он снова улыбнулся и сощурил глаза.

– Я бы не сказал, что это «запросто», Зига, – мягко возразил князь. – Я потерял своих воинов, сотни хороших воинов, и ты собрал с них трофеи; мои южные земли разорены… твоим войском, между прочим. И, как я уже сказал, Западный Корс готов платить больше. Итого… мы уже понесли наказание и готовы претерпеть еще.

Ничего не отвечая на это, Зига продолжал улыбаться и сверлить своего визави взглядом.

– Хорошо, назови тогда требования Марии, – решил зайти с другой стороны князь. – Если скажешь, чего нашептали тебе старцы, мы сможем найти наилучший для всех сторон выход.

Гуарт хорошо знал, что гаири – всего лишь полководец; он вправе заключать соглашения от имени Марии лишь в тех рамках, что ему заранее обозначит Совет марийских старейшин.

Сложив руки на своей широкой груди, Зига вновь испытующе замолчал. В этот раз князь не стал ничего добавлять, направив свой обреченный взгляд на сложенные против него крестом руки.

– Я тебе вот что скажу, корсанец, – наклонившись к Гуарту, Зига вмиг избавился от своей улыбки, – ты умрешь в любом случае.

Ответ ничуть не смутил Гуарта:

– Вот как? Хочешь сказать, нам не о чем толковать?

– Как я уже сказал, ты умрешь, а Западный Корс будет платить обычную раку16. Вопрос лишь в том, Гуарт, оставим ли мы твоего сына в живых, дадим ли ему править этими землями, и… – Зига опять сделал паузу, – и будет ли разрушен твой горячо любимый Каелан. Вот об этом, князь, мы с тобой потолковать можем.

Выдвинув сей ультиматум, Зига уперся руками в колени и чуть наклонился вперед, словно нависая над старым князем.

Хоть Гуарт и готовил себя к худшему, неизбежность близкой смерти вдруг испугала его. Строго говоря, он, конечно, мог избежать этого – забрать казну, забрать сына, жен и махнуть подальше, где мстительные марийцы его не достанут. Однако такое решение имело другие следствия: семья его теряла власть, положение, а Каелан приходилось оставить на волю судьбы.

Гуарт же чувствовал, что он устал. То ли действительно утомила старость, то ли последние десять дней стресса слишком вымотали его, но это чувство усталости переполняло его. В связи с чем смерть не так уж сильно страшила князя. По крайней мере, не так сильно, как судьба его княжества и его сына.

Пережив мимолетное потрясение, князь даже испытал некоторое облегчение. В отношении него самого все стало ясно, оставалось лишь выторговать лучшую долю для Мития (его сына) и жителей Каелана.

Яна без интереса слушала их диалог, с трудом заставляя себя сосредоточиться на происходящем. Соглашения, рака, обмены, предательства – все это мало трогало девушку. Даже вид обреченного на смерть правителя не смог тронуть ее сердца.

На тот момент другие люди, за исключением отца, Минга и Виры (дорогого учителя и лучшего из воинов), вообще не были ей симпатичны. А где нет симпатии, там мало места и для сопереживания.

Внимание же ее привлек ранее упомянутый Митий. Он занимал крайнее правое от центра место, сильно нервничал, никак не находя себе места, то и дело пяля глаза на свою старую знакомую. Юноша не мог понять причины ее нахождения здесь, и это лишь добавляло ему беспокойства. Мысленно он молил богов, чтобы отец повернулся и он мог указать ему пальцем на девушку. Услышав же о неминуемой смерти отца, Митий в кровь закусил указательный палец правой руки.

– Чего ты хочешь взамен? – деловито, уже совершенно успокоившись, спросил Гуарт.

– Смотря за что, – улыбнулся глазами Зига.

– За все, что ты сказал.

– Если за все, то это будет десять тысяч золотом, две сотни лошадей, тридцать обозов зерна, пять сотен мечей и десять тюков соли.

Князь усмехнулся. Требования Зиги были слишком высокими, что, впрочем, для начала торгов было объяснимо.

– Сбавь, Зига, – холодно ответил князь, – цена непомерно высока.

– Полагаешь, если мы войдем в Каелан, то возьмем меньше? – гаири нарочито высоко вскинул черные брови.

– Не буду утверждать, Зига, но, скорее всего, да.

– Вот как?! – усмехнулся мариец. – И это самый богатый город Корса?!

– Посуди сам, Зига, если я вывезу казну, а люди разбегутся, что вам останется? Всякий хлам и упрямое дурачье, которое останется на годами насиженном месте, – князь развел ладони. – Ты, конечно же, будешь нас преследовать и кое-что сможешь отнять, но сколько это будет в итоге – никто не знает.

– Тогда мы сожжем Каелан, а всех пойманных мужчин перебьем, – возразил гаири. – Твое княжество пострадает настолько, что моя цена покажется тебе пустяком!

– А разве выиграет от этого Мария?! – не согласился князь, чуть повышая свой голос. – Ну, сожжешь, ну, разоришь! Кто тогда заплатит вам через год? А через два? И сколько?

– Так и ты должен понимать, – тихо, почти ласково продолжал гнуть свою линию Зига, – если вы станете слишком сильными, то вскоре вовсе платить перестанете.

– Да, да, паршивая марийская логика, – отмахнулся Гуарт, – вместо того, чтобы становиться сильней самому, делай слабее других! И даже в этой поганой логике, согласись же, Зига, нужна середина, мера нужна. Если мы станем слишком сильными или слишком слабыми, толку от нас не будет, верно? Потому надо попасть где-то между. Вот это для Марии выгодно! Согласен?

Казалось, князь увлекся и совсем забыл об уготованной ему участи.

– Возможно, – не стал возражать Зига.

– А знаешь, гаири, что для Марии еще более выгодно?

– Скажи мне что?

– Позволить нам стать сильнее в торговле и ремесле, даже помочь с этим, а в части войск, обороны оставить нас совершенно слабыми! Ограничить, не давать создавать дружину, армию. Разве что самую малость, чтобы разбойников гонять… Вот тогда бы Мария с каждым годом получала все больше и больше, не боясь, что вас перекроют! И мы бы росли, и вы бы тоже становились сильнее! А для этого…

– И что же для этого?

– А для этого вы должны быть заинтересованы в новом соглашении не меньше моего. Вот что я хотел сказать тебе, Зига, – завершив свою мысль, князь успокоился, предоставив говорить своему противнику.

Гаири чуть задумался. На первый взгляд слова Гуарта звучали логично и разумно, но в логике этой, по разумению Зиги, обязательно должны быть «дыры».

– Вот ты говоришь, ограничить с дружиной, – выдал он первое пришедшее на ум, – да вот как? У тебя огромные земли, как уследить, где ты ее будешь прятать?

– Прятать дружину? Она ж не колечко, монетка или девушка! Оставь здесь своего наблюдателя, засылай разведчиков, поверенных – вот тебе и контроль!

– При желании армию можно купить, – все еще не желал соглашаться гаири.

Князь поморщился.

– В этом нет смысла; это как лису в курятник пустить! Сначала они прогонят вас, волков, а затем сожрут и нас, куриц. Понимаешь? Да и толку с них!

В битве под Хартом на стороне корсанских князей участвовало более трех тысяч наемников. Они были первыми, кто дрогнул, пустился спасать свои жизни и тем посеял среди корсанцев панику.

– Красиво ты излагаешь, Гуарт, – ухмыльнулся Зига. – Слишком красиво, чтобы быть на самом деле… Ты лучше назови свою цену, и я подумаю, есть ли у нас шанс договориться.

Умудренный жизнью князь не особо рассчитывал, что простой полководец сможет понять и осознать всю рациональность сего предложения, однако он не мог не сказать об этом. Слишком очевидным, слишком выгодным для обеих сторон представлялось ему дело.

– Буду честен с тобой, Зига. У меня сейчас чуть более четырех тысяч в золоте. Полагаю, три мы отдать можем спокойно… С конями тоже туго: много под Хартом слегло. Семь-восемь десятков – да. Зерно и соль, думаю, соберем. С клинками плохо… тоже под Хартом. Сотню-другую… Остальное могу заменить темной сталью17, в двойном весе. Примерно так.

Князь посмотрел прямо в глаза гаири, дабы тому было легче проверить, правду он говорит или нет.

Зига молчал, не имея четкого ответа на встречное предложение, которое оказалось заметно скромнее его ожиданий. Гаири хорошо знал, что здесь можно сразу назвать новую, серединную цену, а можно чуть погодя, что даже лучше. Однако больше его беспокоили слова Гуарта о выгоде для Марии: к его собственному удивлению, доводы старого князя почему-то возымели на него действие.

«Зачем морить голодом корову, которая дает тебе молоко?» – спрашивал себя гаири.

– Так что мы решим, Зига? – пришел ему на помощь Гуарт. – Может, сделаем паузу, подумаем еще, с людьми своими посоветуемся? – он оглянулся за спину. – Вдруг у них есть идеи получше наших?

– Верно говоришь, – согласился мариец, – прервемся.

Старый князь чувствовал, что первый раунд остался за ним. Так или иначе, ему удалось донести до марийского гаири здравый смысл, удалось навязать торг по откупной – об этом красноречиво свидетельствовал тот факт, что Зига сходу не высмеял и не отверг его встречное предложение.

С облегчением Гуарт встал, чтобы отойти к своим спутникам. Стоило ему подняться, как Митий, пренебрегая благородными манерами, немедля подскочил к нему:

– Отец, отец, – задыхаясь от волнения, быстро шептал Митий, – посмотри! Посмотри! – не находя нужных слов, он тыкал пальцем в направлении Яны.

Благодушное настроение князя вмиг сменилось беспокойством:

«Дочь Гита среди доверенных лиц марийцев? – тут же закрутилось в его рациональной голове. – Значит ли это, что Мария заключила союз с южанами? Союз… Тогда понятно, почему им не нужно соглашение со мной… Нет-нет, не стоит спешить с выводами… И все же, для чего она здесь?! Проклятый Рога, ты снова меня путаешь!»

Порешив, что наблюдение за совещанием марийцев позволит ему определить роль девушки в этой истории, князь отмахнулся от своих советников и стал внимательно вглядываться в происходящее на противоположной от костра стороне.

И первое, что сделал Зига, – отозвал злополучную девушку в сторону. Сердце князя сжалось.

– Ну, чего ты о нем думаешь? – тихо спросил он.

– Он изменился.

– Неплохо! А теперь подробнее, – аккуратно взяв Яну под локоть, он отвел ее еще дальше, в темноту ночного поля. – Что в нем изменилось?

– Похудел сильно.

– Еще?

– Да. Раньше он много смеялся.

– Все?

– Рядом с ним справа. Его сын.

«О Дурга!18 – тревога князя достигла верхних пределов. – Да у них точно есть договор! И возможно… – князь начал воображать худшее, – и возможно, их цель – разорить Каелан, чтобы Син-Ти мог взрасти за его счет…»

При их предпоследней встрече с Гитом тот восхищался торговой мощью Каелана, высказывая пожелания видеть таким же Син-Ти – город большой, но все же несравнимый по размеру и живости с Каеланом.

«Если Гит отдал свою любимую дочь, значит, марийцы потребовали гарантий, а значит, дали что-то очень ценное взамен, – продолжал накручивать себя князь. – Не иначе! Хотя…»

Гуарт был не из тех людей, что принимают решения быстро. Как правило, ему надо было все хорошенько обдумать, со всех сторон посмотреть, как он любил говорить, «разложить по коробочкам».

В этот раз времени на «коробочки» не хватало, и он обратился к своим поверенным – сыну, зятю и трем главам гильдий Каелана. Учитывая тяжелый выбор, уготованный их правителю, те сидели, опустив головы, не смея молвить и слова.

– Эй, бездельники! Как считаете? – он кивнул в сторону Зиги и Яны, возвращающихся к костру. – Это значит союз Гита с марийцами или… Или что это вообще значит?!

Сын безвольно согласился с ним, а зять, не желая казаться глупым, также высказался в пользу этой версии. В итоге бездумные согласия совершенно недалеких людей склонили мудрого князя в сторону ложной догадки.

Зига же, получив от Яны информацию, ни с кем более говорить не стал – ни с Кирой, ни с Кунши – командиром первого гая, коих он считал (причем небезосновательно) намного глупее себя в переговорах.

Как и Гуарт, Зига тоже чувствовал, что переговоры эти складываются в пользу князя. Гуарт говорил верно, но его голос разума звучал слишком громко, выставляя всех остальных дурачьем.

Это чувство, чувство неудовлетворенности, довлело над Зигой, вынуждая его жаждать реванша. Хоть небольшого, но реванша. На помощь подоспела и логика: как виделось марийцу, сын Гуарта был совсем юным и слабым.

«В руках такого князя Каелан потеряет силу сам собой. Раз так, то никакого смысла в союзе для Марии нет!» – удовлетворенно заключил он и, полный решимости, вернулся на свое место.

Гуарт последовал его примеру:

– Так что ты думаешь, Зига? – осторожно начал он.

– Решение мое следующее, князь: у тебя три дня, чтобы собрать все мною сказанное. Либо так, либо мы выжжем твои земли… Теперь решай ты.

– Судя по всему, – вздохнул князь, – Южному Корсу повезло больше.

– Вероятно, так, – согласился Зига, имея в виду рединок у Син-Ти.

– Будь по-твоему, Зига. Мы постараемся сделать это и собрать все к сроку… Но у меня будет условие: мы скрепим наш уговор бумагой, а пока она будет готовиться – клятвой свидетеля.

– Клятва свидетеля? – поморщился Зига. – Слова гаири уже недостаточно?

– Не желаю тебе зла, Зига, но ты воин, и только боги знают, что с тобой будет через три дня. Мне же нужны твердые гарантии.

– Да как хочешь, – после того, как князь совершенно уступил в торговле, гаири готов был легко согласиться в такой мелочи. – Вот только чья клятва тебя устроит? – Зига усмехнулся, намекая на то, что в культуре марийцев не было принято давать и во что бы то ни стало соблюдать клятвы.

– Княжечки19, – с улыбкой ответил Гуарт. – Уверен, наследница Гита не нарушит своей клятвы.

– Так и порешим.

Зига, хоть и не подал виду, был весьма удивлен тому, как просто сдался этот старый лис. Не стал возражать, аргументировать, не стал усреднять, а просто взял и сдался; словно тот небольшой перерыв сломил его волю. Тем не менее успех есть успех, и причины, по которым он был достигнут, людям не так уж важны.

– «Княжечка»! – несколько раз по пути до лагеря передразнивал он Гуарта.

Зига был доволен, что взял девушку с собой, хотя и не осознавал реальной ценности ее появления на этих переговорах.

Когда немногим ранее Яна сообщила о своем происхождении, в шатре гаири воцарилось молчание. Командиры не знали, как реагировать, а стоящий рядом с ней Зига долго сверлил ее взглядом. Чуть после он расплылся в широкой улыбке, а еще секундами позже, не в силах сдерживаться, громко расхохотался.

Ему льстило, что наследница, которая после рединка вполне могла встать у руля княжества, отказалась от власти в пользу похода с ним, Зигой; с ними, марийцами.

– Послушай, но ты же вылитая марийка! – он посмотрел в ее карие глаза, глянул сбоку на профиль лица и даже внимательно обследовал ее макушку, чтобы убедиться в истинном цвете волос.

– Моя мать была марийкой.

– А! Неудивительно, что марийская кровь оказалась сильнее корсанской!

Кира, а вместе с ним еще несколько бывалых командиров, совсем не разделял радости своего гаири.

Ее отца убили, убили марийцы – у девушки должны быть все основания для мести. Она наследница Южного Корса, все еще богатого и сильного княжества, а значит, награды, трофеи и почести красного гая не будут ее целью. Вдобавок к этому, она ученица Виры Отступника, покинувшего Марию при весьма неоднозначных обстоятельствах.

Кира не мог отрицать, что ее собственное признание говорило против наличия у девушки дурных намерений. И все же в глазах матерого командира она стала менее надежным воином, чем была минутой ранее.

– Гаири, может, нам стоит опасаться этого? – спросил верный Кира сразу после того, как Яна покинула шатер.

– Опасаться?! – Зига не разделял его страхов. – С чего бы?!

– Тогда ответь, для чего она с нами? Ведь у нее есть земли, есть подданные…

– Мой друг, ты меня расстраиваешь! – отвечал Зига улыбаясь. – Разве сражение для марийца – не наивысшая радость жизни? И чем сильнее враг, тем приятней победа. Разве не так, Кира?! С каких пор не так?!

– Ты правда считаешь ее марийкой?

– Кира, у меня нет в этом ни капли сомнения!

В ответ командир скривился, намекая на необъективность гаири.

– Скоро ты сам во всем убедишься!

…

Ровно через три дня состоялась оговоренная капитуляция Западного Корса. Оставив основную часть войска в стороне, малыми силами марийцы подошли к Каелану.

Их взору предстало огромное поселение, которое не мог объять взгляд. На холме в центре возвышался старый белый замок, а вокруг него, словно кольца свернувшейся в клубок змеи, вились ленты деревянного новостроя – торговые и ремесленные ряды, кабаки, конюшни и дома каеланцев, отошедших от ведения сельского хозяйства.

Жители Каелана, относящие себя к смельчакам или просто не ведающие страха, вышли навстречу вражескому войску в надежде увидеть грозных марийцев и лицезреть казнь их старого князя, из-за недальновидности которого все они стали много беднее.

Длинные ряды повозок – с зерном, сталью и солью, ожидали своих новых хозяев. Обозы сопровождала группа доверенных лиц, отвечавших за пересчет передаваемых ценностей.

Сам князь, представляя, как много времени может отнять проверка, не спешил идти на встречу со смертью. Гуарт скупо простился с женами, долго наставлял сына, а оставшееся время, молча наблюдая из своей башни за горизонтом, старался вспомнить все лучшее, что было в его долгой жизни. Правда, ничего особенно яркого ему не вспомнилось, потому как жизнь его была размеренной, без резких падений и взлетов. Даже Каелан, который князь любил больше жизни, разрастался и богател постепенно.

Князь появился, когда пересчет уже кончился: в парадном одеянии, с гордо поднятой головой.

Хотя всего три дня назад он встретил известие о смерти как облегчение, сегодня Гуарту было страшно; немного страшно. Примут ли его боги? Или он отправится на потеху демонам? Или вообще ничего не будет, как в крепком пьяном сне?

– Все как договаривались? – чуть дрожащим голосом спросил он Зигу.

– Да, – невозмутимо подтвердил Зига. – Не считая твоей смерти.

– Бумага! – Гуарт протянул Зиге обещанное, уже подписанное им соглашение. – И сургуч.

Яна как принесший клятву свидетель стояла чуть в стороне. Ей передали бумагу, чтобы она могла подтвердить идентичность условий сделки. Девушка, за всю жизнь прочитавшая не более двух десятков свитков, долго всматривалась в упрямые буквы.

Наконец одолев их, она кивнула и передала соглашение Зиге. Тот достал свой ярлык, залил предварительно разогретый сургуч, поставил печать и передал его Гуарту:

– Держи свою бумажку!

Князь аккуратно взял у него соглашение, осмотрел свежий узорный оттиск с изображением меча и богини и передал новому князю западных земель Корса.

– Знаешь, Зига, – задумчиво обратился к нему старый князь, – жизнь – какая-то никчемная штука…

Не понимая, гаири повел бровью.

– Если бы Анижа20 предложила сейчас новую, я б отказался.

Мариец внимательно посмотрел на него.

– Ты просто стар, князь… И телом, и духом.

– Верно.

Князь медленно снял свой красный камзол, расстегнул ворот белоснежной рубахи, и, чуть разведя руки в стороны, подошел почти вплотную к Зиге.

– С сыном прощаться не будешь? – с искренней ноткой сочувствия спросил мариец, заходя Гуарту за спину.

– Уже.

– Тогда прощай…

Без всякой помпы и церемонии, кои приличествуют процессу публичного наказания, Зига вынул свой кинжал и перерезал князю глотку.

8. Разведка

Весь Корс послушно склонился перед марийцами без малейших сражений. Пока Зига вел свое войско к Солнечному (географически – северо-западному) Корсу, восточные и северные князья, которые в битве при Харте выступили против, спешно выслали своих поверенных. Никто не желал сражаться, но многие очень хотели, чтобы марийцы не ступали на их земли, так как этому неизбежно сопутствовало разорение крестьян и волнение народа.

Длительные переговоры и ожидание отступных сильно затормозили ход марийского войска. Вынужденно скучая в богатых землях Солнечного Корса, марийцы, тем не менее, хорошо знали, куда им предстоит двинуться дальше.

Никто не сомневался, что следующим их противником будет Ванд – обширное королевство, на севере граничащее с Корсом, а на востоке – с Курией. Прошло более года с того дня, как ванды должны были привезти в Марию раку; все посланные с тех пор к ним гонцы не вернулись – то есть либо подверглись пленению, либо, что вероятнее, были убиты.

О том, что на самом деле происходит у северян, Зиге было известно мало. От торговцев и союзных корсанцев удалось узнать лишь то, что несколько лет назад княжества Ванда объединились под властью короля, что народ их многочисленный, но в массе своей бедный, и что единственное, за чем стоит ехать на север, так это за высочайшего качества сталью.

Преимущество марийцев в сражениях основывалось на их навыках, боевом опыте, жажде битвы и железной дисциплине. Однако все это не означало, что можно было побеждать где угодно, кого угодно и при каких угодно условиях. Зига повидал на своем веку не только победы, но и горькие поражения, а потому с пиететом относился к тактике, полевым укреплениям и, конечно же, разведке.

– Не беспокойся, гаири, все узнаем! – отвечал Сумиля, получив от Зиги задание и комплименты о том, что равных ему в этом ремесле нет.

И это вряд ли было преувеличением. Целеустремленный, хитрый, хорошо знающий привычки и обычаи разных народов, словно птица ориентирующийся на местности – все эти качества делали Сумилю незаменимым разведчиком.

На этот раз о противнике было известно почти ничего, что предвещало тому крайне опасную и насыщенную событиями вылазку. Глаза Сумили уже блестели, охотничий азарт вмиг разогрел его кровь.

– Княжечку нашу с собой возьми.

– Зига, к чему она мне? Корсанка эта, – возникшая эйфория вмиг испарилась; Сумиля по-прежнему всем сердцем ненавидел свою обидчицу.

Присутствовавший при разговоре Кира одобрительно кивнул.

– Я вот что вам скажу, пройдохи, – Зига использовал это обращение, только когда к нему приходил Сумиля, – если вы не доверяете ей, то вы оба болваны, не знающие в людях!

– Зига! Да разве дело в доверии? – морщась, попытался отбрехаться Сумиля. – Ну какой мне с нее толк?!

– Девушка, похожая на корсанку… – медленно расхаживая по шатру, растягивал свою мысль гаири, – с их акцентом и знанием их обычаев… которая в бою любого из нас троих сдует? Точно не нужна? – хитро улыбаясь, он ласково посмотрел на давнего боевого товарища.

Сумиля снова поморщился, потер нос, скривил губы:

– Да, ты, как всегда, прав, Зига! Но поверь, мне нестерпимо противно рядом с ней находиться! Прям воротит!

Поглаживая пуще нужного отросшую на голове гриву, Зига добродушно рассмеялся.

– Сходишь, и я сниму с вас кровные узы. Так лучше?

– Эх, приятель, знаешь ты, чем купить мое злобное сердце! – Сумиля рассмеялся вслед за ним.

– Вот и славно! Еще нужен кто?

Сумиля задумался. Не считая личной неприязни и отсутствия опыта, «Мумуня», как он временами дразнил Яну, подходила для миссии превосходно. И все же нужен был третий – тот, кто сможет без видимого остальным отвращения играть роль ее мужа или брата.

– Нужен, конечно, – задумчиво прохрипел Сумиля. – Вот только кто?

– Бери любого! – щедро разрешил Зига и, заметив сидящего рядом Киру, добавил: – Кроме него! А ты, – обратился он к посыльному, – пришли ко мне нашу княжечку!

Вернувшись от гаири, Сумиля задумчиво ходил по лагерю, внимательно рассматривал элитных бойцов Марии, будто ища среди них нужного. Он был так погружен в себя, что не заметил, как к нему обращались, как его окрикивали. Лишь дернув его за рукав, Молли – старый приятель Сумили – смог привлечь его внимание.

– Че, худо? – поинтересовался тот, переживая за товарища.

Скривившись, Сумиля помотал головой и тут же громко, чтобы услышали многие, сквозь хрип прозвенел:

– Эй, пройдохи! Кто из вас готов нырнуть со мной в Ванд, на разнюшку?!

Желающих избавиться от скуки и заняться достойным делом нашлось немало: кто поднял в знак согласия руку, кто крикнул, а кто уже направился прямо к Сумиле, дабы первым застолбить место в предстоящей вылазке.

Завидев, как засуетился элитный гай, хитрый мариец вновь подал голос:

– С одним условием, смельчаки! Надо покрасить волосы в рыжий! – он ехидно оскалился.

Поднятые было руки опустились, а шедшие к Сумиле воины либо развернулись, либо как ни в чем ни бывало прошли мимо. Кто-то в сердцах назвал его извергом.

Истинные марийцы носили густые черные волосы, гордились их цветом и считали его неотъемлемой частью себя. Окрашивание волос считалось в Марии делом в крайней степени постыдным, поскольку поступали так лишь невольники и проститутки, цвет волос которых призван был говорить об их социальном статусе. Появление Яны, которую многие уже уважали за умение владеть мечом и катури, пока это отношение ни для кого не исправило.

Ни для кого, кроме Шивы. Влюбленность не только позволяла ему допустить подобное, но даже делала этот шаг привлекательным: через общность внешности он будто становился со своей любимой ближе, роднее. Эта же влюбленность, так измучившая его за последние дни, заставляла Шиву желать на время оставить лагерь, отдалиться, дабы собрать свои непослушные мысли и чувства в кучу, и тем самым собраться воедино самому.

– Я пойду, – видя, что у него нет конкурентов, Шива нарочито вальяжно поднял свою руку.

С досады Сумиля аж закусил нижнюю губу: так не хотелось ему брать с собой этого парня – юношу, безусловно, талантливого, но горячего и, что хуже, обладающего сильным марийским акцентом.

Чуть подождав, не будет ли еще желающих, Сумиля выложил свое последнее условие:

– С нами пойдет корсанская девка. Согласен?

Измученное сердце Шивы так сжалось, что он чуть не потерял над собой контроль. Зрачки его расширились, дыхание перехватило, грозились задрожать губы.

– Все равно, – махнул он рукой после паузы, благодаря которой кое-как сумел взять себя в руки.

Хотя минутой ранее Шива искренне жаждал отлучиться от объекта своего желания, перспектива оказаться с ней рядом или даже тет-а-тет теперь стала представляться ему не чем иным, как подарком Богини Дурги. Теперь он сгорал от желания поскорее отправиться в это во всех отношениях интригующее путешествие.

…

– Давай же, повтори еще раз!

– Ка-неш-но, – пытаясь четко артикулировать звуки, произнес Шива.

– Никуда не годится! – кривясь, замотал головой Сумиля, который никак не мог заставить юношу говорить правильно.

Как большинство марийцев, все шипящие тот произносил очень мягко, тогда как корсанцы, коим он должен был вскоре предстать, изрекали их заметно более твердо и отчетливо. А когда ты что-то не задумываясь делаешь с самого детства, враз перестроиться невозможно.

– Вот что мы будем делать, пройдоха, – разочарованно вздохнул Сумиля. – Запомни свои слова: «да», «нет», «пусть», «Хана», «Зуль», «идем», «согласен» и «довольно». И больше ты ничего не говоришь! Корчишь мрачное задумчивое лицо, чтоб никто к тебе ненароком не подошел! Понял меня?