Читать онлайн На пути к звёздам. Размышления ротного барабанщика бесплатно

К читателю.

Каждый из нас, идя по жизни, стремится покорить вожделенную образную вершину. И не важно какой высоты, у всех она своя. Мы с раннего детства, в зависимости от окружающей среды, формируем свои желания, взгляды и пристрастия, определяем, чего же мы хотим иметь сегодня, завтра, через месяц, год, десятилетие… Для человека взрослого, что конкретно иметь – вопрос исключительно личный, всё зависит от меры испорченности каждого индивидуума. В любом случае понятие «иметь» трансформируется в некую цель бытия, которая может быть сиюминутной, кратковременной и даже низменной, а может быть благородной, с далёким прицелом, высокой…

В общем, если отвлечься от попытки пофилософствовать, а выразиться простым, не напрягающим заумностями сознание большей части читательской аудитории, языком, можно с уверенностью сформулировать прописную истину – «У каждого своя цель в жизни!».

Дабы не свалиться в дебри теории целеполагания, скажу лишь то, что материальное выражение цели может быть весьма разнообразным, например, финансовое благополучие или карьера. Естественно, это самые распространённые стремления в жизни человека. И всё-таки, хоть и реже, но, не менее важными могут быть и такие, как банальное выживание в конкретно сложившейся обстановке или здоровье, счастье и процветание ближнего своего.

На эту тему дискутировать можно бесконечно. Для человека с неким багажом опыта за плечами, жизненные устремления в целом понятны, а соответственно, не представляют особого интереса. Важно в этом вопросе другое – как каждый из нас идёт к своей заветной цели, на что человек способен и готов для её достижения. Вот тут-то мы и проявляем свои индивидуальные глубинные, иногда скрытые до поры до времени, качества, от глупой, трусливой, патологически-ленивой тупости, до живого, яркого, подвижного, пытливого, не боящегося преград и ответственности, способного горы свернуть, деятельного ума. От лживой, подленькой меркантильности, до честной, благородной бескорыстности. От бессовестного, слепого эгоизма, до всеобъемлющей человечности и тончайшей чуткости к людям. Диапазонов «от» и «до» безмерно много, как различных настроек на современном пульте звукорежиссёра в театре. Вот так, регулируя в разных регистрах звучание, чего-то больше, чего-то меньше, и создаётся единственный, неповторимый тембр. Именно это эксклюзивное «звучание» натуры человека на пути к, им же самим определённым вершинам, и представляет особый интерес…

Так сложилось, что одной из моих жизненных целей была карьера военного. Божьим проведением мне выпала великая честь, пройти нелёгкий и, далеко не самый короткий, но, всё же счастливый и успешный путь от курсанта военного училища до генерала. С начала, находясь в стенах военного училища, я вместе со своими однокашниками стойко и терпеливо переносил тяготы и лишения военной службы на пути к лейтенантским звёздам. Потом была многотрудная, не всегда однозначная, но, уверен, нужная стране и соотечественникам, служба в офицерском звании. И опять, стремление и ожидание новых звёзд, не вселенских, конечно, а капитанских, майорских, полковничьих, вплоть до генеральских. В общем, совершенно определённая часть моей жизни, образно представляется как путь к звёздам. И это был мой, понятный и известный только мне до мелочей путь. Как я его прошёл? Не мне судить. Одно могу с уверенностью сказать, всегда был честен перед собой и перед окружающими меня людьми. Насколько это было взаимно, могу лишь предполагать, но, думаю, что в основном взаимно. А иначе и не было бы генерала…

В представленной Вам, Дорогой Читатель, книге, я не ставил себе цель рассказать о своих «подвигах» и успешной службе. Каждый из нас может извлечь из потаённых уголков памяти множество историй и ситуаций происходивших с нами в жизни. Историй поучительных и не очень, весёлых и грустных, захватывающих и скучных. Разных. Вопрос только в желании донести их до широкой аудитории. И ещё, немаловажный фактор – надо понимать, для чего это делать.

Находясь уже в новой ипостаси – отставного генерала, захотелось поделиться своим жизненным опытом, но, рассказав не о себе, а о людях, с которыми меня свела жизнь. При чём, рассказать просто, по-свойски, как за дружеским столом или сидя на завалинке, без ретуши и идейной выхолощенности. Смею надеяться, что мои незамысловатые повествования заставят кого-то задуматься, кого-то улыбнуться или удивиться. Возможно кто-то, прочитав книгу вспомнит свою молодость, а кто-то узнает другую, оборотную, неизвестную широкой аудитории, сторону военной службы.

И так, о людях. Людях, повстречавшихся на моём пути к звёздам…

Размышления ротного барабанщика

Барабанщик – рядовой, отбивающий барабанные бои и подающий установленные сигналы с помощью барабана. Должность барабанщика впервые в русской армии была введена ещё царём Алексеем Михайловичем и существут по сей день…

Барабанщик в курсантской роте нужен для того, чтобы водить эту роту на обед. Ну ещё сопроводить своё подразделение на какое нибудь праздничное мероприятие в город, или, на худой конец, побарабанить на разводе факультета. В общем, всегда с барабаном, всегда при деле.

Кого назначают в барабанщики? В строевом уставе написано, что сигналист – барабанщик назначается из числа подготовленных военнослужащих. А у нас назначали желающих, конечно же, умеющих хоть немного барабанить. Вот и я в своё время пожелал. Наверно пожелал выделиться, хотелось быть не таким как все. На построении начальник курса вручил мне барабан и отправил роту в столовую. После команды «Шаго-ом марш!» я, не успев толком начать , сбился, прекратил отбивать марш.

– Да ты не барабанщик. Ты просто хочешь им быть! – высказался один из сержантов.

Я не знал что делать от стыда, казалось, что вся рота идущая сзади, взглядами презрительно сверлит мне затылок… Но я всё-таки начал барабанить, и с каждым шагом всё увереннее и увереннее…

Так вот к чему это я? Если хочешь, то надо БЫТЬ!

Абитура

Абитура – так называли период, включающий в себя отрезок времени от момента прибытия, до зачисления абитуриента в учебное заведение. Это период, в который в три недели спрессована масса событий и впечатлений. Период, когда, приехавший поступать в военное училище, молодой человек получает столько новой информации, что не успевает её усвоить, переварить и, зачастую, начинает осмысливать происходящее только надев военную форму или оказавшись по ту сторону забора. Именно в это время вчерашний выпускник школы попадает в жернова по большей части незнакомых, жёстких и бескомпромиссных отношений. В его жизни одномоментно появляется немалое число новых людей, в повседневный обиход лавинообразно врываются такие понятия как казарма, строй, дисциплина. И не всегда, окружение, формирующееся вокруг абитуриента, доброжелательно, в условиях конкуренции бывают и проявления агрессии. Надо вжиться в новую реальность, да ещё суметь сдать экзамены, и не просто сдать, а набрать нужное количество баллов, обеспечивающих вожделенное поступление…

Всех, приезжающих в училище, распределяли по факультетам, сразу при встрече на КПП проверяли документы и отправляли в нужную казарму. Там из прибывающих абитуриентов формировали группы. Но процесс этот не был спонтанным, так как документы кандидатов задолго до начала вступительных экзаменов присылались в училище, где предварительно изучались начальниками курсов. Хотя, мы тогда об этом не задумывались, а старательно пытались освоиться в новой, непривычной для себя роли. Контингент подобрался разнородный, от выпускников школ, профтехучилищ, техникумов, до солдат срочной службы. Последних сразу назначали старшими групп и отделений. Я и мой одноклассник, с которым мы приехали вместе, попали в группу, которой командовал сержант, отслуживший срочную службу в армии и поступавший уже во второй раз. Это обстоятельство, отчасти, сыграло для нас положительную роль, так как человек он был доброжелательный и охотно делился опытом, а в чём-то даже предостерегал. Если для большинства из нас, вчерашних школьников, трудности заключались в соблюдении норм воинской дисциплины, то для ребят, прибывших из войск, камнем преткновения была подготовка к экзаменам. И это понятно, мы выпускные экзамены сдавали несколько недель назад, а они от года и больше. В общем все пригодились друг другу.

Подготовка к экзаменам началась буквально на следующий день. Нам выделили аудитории в учебных корпусах, объявили расписание экзаменов и консультаций. Предстояло сдать три устных экзамена – математику, физику, химию, написать сочинение и отчитаться по физической подготовке. Согласитесь, не каждый университет или институт проводил в то время столь жёсткий отбор. В нашей группе подобрались ребята со средним баллом аттестата не ниже четырёх. У всех, кроме меня. Мой аттестат «стоил» три целых, девятнадцать сотых балла! Естественно, что окружающие смотрели на меня как на потенциального кандидата на отчисление. А особенно те, у которых вопрос поступления был, практически, решён…

Ну скажите, как дремучему троечнику поступить в высшее учебное заведение? Если по хорошему, то никак. Есть конечно варианты. Ну, например, иметь родителей с соответствующими связями, или быть мастером спорта, на худой конец, дать взятку. Хотя последнее в конце семидесятых прошлого столетия было явлением редкостным, до конца не изученным и не освоенным простым обывателем. В общем, что и говорить, у меня не было ни одного, ни другого, ни третьего. Было только непреодолимое желание стать офицером, а по сему предстояло сдавать экзамены не ниже чем на четвёрки. Вся надежда была на школу. Да именно на школу! Дело в том, что учителя средней школы в которой я учился, предъявляли очень высокие требования к нашим знаниям и всегда занижали оценки. К примеру, на контрольной по алгебре или физике можно было решить всё, но при этом, получить тройку только за то, что не поставил запятую в предложении или не достаточно развёрнуто сформулировал ответ. Если говорить о математике, то в десятом классе, изучение школьного курса мы закончили уже в начале второго полугодия. А дальше, преподаватель заставляла нас решать задачи и примеры, которые включались в экзаменационные билеты институтов. Учась в режиме постоянных жёстких требований, мы привыкли, воспринимали это как должное и даже не задумывались над тем, что могло быть иначе. Некоторое несовпадение в общепринятой оценке и своих знаниях я почувствовал на первой же консультации. Преподаватель математики на доске написала нам длиннющий пример, который надо было решить, и предложила кому нибудь из нас попытать счастья. В аудитории повисла тишина. Мне лично задание показалось элементарным, я огляделся вокруг, понял, что мои товарищи в смятении и решился выйти к доске. Решение было недолгим. Математичка выслушав меня, сказала:

– Вы молодец. А что у вас по математике в аттестате?

– Три! – гордо ответил я.

– Три-и? – Удивилась она и подумав несколько секунд добавила. – Я буду наблюдать за вами на экзаменах. Садитесь.

Я сел на своё место, а ребята, сидевшие рядом начали меня поздравлять, прямо как чемпиона:

– Ну ты даёшь!… А молчал-то, молчал… Откуда ты всё знаешь?… Здорово!

Именно тогда в моей голове появилась не просто надежда, а решимость и какая-то уверенность в своих силах. Я понял, что смогу. И смог!

Первым экзаменом была именно математика. Вытащив свой билет, сев за стол для подготовки и, прочитав вопросы, я, с удивлением для себя, обнаружил, что прекрасно знаю что отвечать и как решать задачи. Правда была одна проблемка. В первом вопросе надо было представить вывод формулы корней квадратных уравнений. Формулу я знал, а вот вывод, увы…

Подошла моя очередь, я сел за стол напротив преподавателя и начал:

– А можно я с третьего вопроса начну?

– Ну давайте.– с снисходительной улыбкой ответила математичка. – Что у вас там?

– Вот, график… – я спокойно рассказал условие задачи и как я его решал и строил итоговый график.

– Хорошо. Давайте второй вопрос.

– Упростить тригонометрическое тождество… – начал я, тыча ручкой в листок с решением.

– Постойте, постойте. Надо было решить по другому. – перебила она меня.

Я замолчал на несколько секунд, но осмыслив ситуацию тут же продолжил:

– Да, я знаю. Вы имеете в виду вот так? – И я начал прямо у неё на глазах писать на листочке демонстрируя другой способ.

– Да, именно так! – Математичка утвердительно кивнула.

– Но первое решение гораздо короче…

– Хорошо, давайте первый вопрос. – Решительно перебила меня она, и глядя на листок, добавила, – Что-то пусто у вас тут.

– Э-э… Я вот тут написал формулу… и дискриминант… вот …тут…

– Понятно, молодой человек. Не знаете… Ну, не обессудьте. Только четыре. Всё что могу…

Я выскочил из аудитории с ощущением, только что поставленного мною, олимпийского рекорда. Сдал! Последующие экзамены прошли в том же русле. Правда, следует признаться, что когда я готовился к школьному выпускному экзамену по химии, то выучил досконально всего три билета, а, в доставшемся мне в училище, были вопросы из тех самых трёх. Толи так высшие силы распорядились, толи просто мне повезло, но я сдал всё и поступил…

А дальше всё закрутилось как-то буднично. Мандатная комиссия, после построение, баня, парикмахерская, вещевой склад и отбой…

Подняли нас в пять утра. Оделись, позавтракали и погрузились в автобусы, дожидавшиеся нас на плацу, для отправки в учебный центр, где мы должны были пройти курс молодого бойца. В новенькие ПАЗики сажали по две группы, мест сидячих не хватало, пришлось стоять. Колонна тронулась, выехала из ворот. Толи с непривычки к ранним подъёмам, то ли от монотонности езы и подвывания мотора, народ поголовно заснул. Спал и я, стоя, держась рукой за верхний поручень. И в этом сонном мареве, под аккомпанемент дружного сопения и причмокивания, ПАЗик увозил нас в желанную, но ещё неизвестную жизнь. Увозил к мечте…

Ода командирам

Каждый, кто связал свою жизнь с военной карьерой, доподлинно знает, что мировоззрение будущего офицера, его отношение к профессии, понятия чести, порядочности и дружбы формируются в годы учёбы в училище, и, в большей степени, этот процесс зависит от того, кто эти истины закладывает в умы и души курсантов. Конечно, всё это делает командир. Тот командир, который ведёт тебя с самых первых шагов и до лейтенантских погон…

Командиры бывают разные. Один ровняет подчинённых, как садовник стрижёт кусты, по ниточке, чтобы ни одна веточка не торчала. Воспитывает молодёжь в духе «Не высовываться из идущего трамвая по пояс, чтобы чего-нибудь не оторвало». Другой «закручивает гайки», держит своих подопечных в ежовых рукавицах, ломает о колено любое проявление вольнодумия. Третий… Да, в общем-то, перечислять варианты порчи человеческого материала можно бесконечно. И те и другие решают, по их мнению, главную задачу – обеспечивают высокий уровень воинской дисциплины и успеваемости в подчинённых подразделениях, а, на выходе, уже в лейтенантских погонах, получают откровенную серость или весьма грамотных солдафонов. Но, впрочем, таких воспитателей меньшинство. Всё же, несоизмеримо больше тех, которые в каждом курсанте видят личность, учат видеть окружающий мир во всех его проявлениях и, не ограничиваясь рамками уставов и учебной программы, готовят подопечных к службе отечеству и предстоящей жизни в обществе. Вот у них-то и получается в итоге штучный товар – офицер. Таких и называют отцы-командиры. Это их выпускники почитают всю свою жизнь как вторых родителей…

Наш начальник курса, тогда ещё майор Павлович Виктор Вильгельмович, по праву считался одним из лучших командиров училища. Думали ли мы об этом? Конечно же, нет. Мы, с самых первых шагов, в новой для себя, курсантской ипостаси пытались встроиться в окружающую нас действительность, найти нужный ритм, позволяющий адекватно существовать в условиях, так радикально отличающихся от вчерашних, оставленных за порогом КПП училища. А командир наш, мягко, изучая каждого, постепенно наращивая моральную и физическую нагрузку, ставил в строй будущих, а потом и настоящих офицеров. Нет, он с нами не манерничал, порой был жёстким и непримиримым, но всегда справедливым и поступал адекватно ситуации. Он любил пошутить сам и с удовольствием принимал шутки «снизу». Ругал, но не унижал. Мог повысить голос, но никогда не сквернословил. Говорил просто, всегда с крупицей прикладного юмора. И получалось как-то доходчиво, понятно, сразу записывалось на подкорку. Помню один из его инструктажей перед увольнением в город:

– …Напоминаю, товарищи курсанты, спиртные напитки не употреблять! А почему знаете? Не знаете. Наш курсант после ста грамм становится шире в плечах раза в два. И ему не пройти свободно ни в дверь, ни в автобус или трамвай не зайти, да вообще, ему и тротуар узок. Он начинает всех задевать, ему все мешают. И откуда-то у него появляется желание врезать по интеллигентной морде кому-нибудь, особенно студентам, да ещё по очкам… Кончается это всегда печально. Напоминаю, на гауптвахте камеры просторные, туда вас засунут даже с очень широкими плечами!…

И ещё, инструктируя тех, кого отпустили до утра:

– …Товарищи курсанты, сидя дома, кушайте хоть дерьмо, но на утро от вас должно пахнуть «Красной Москвой»…

(«Красная Москва» это дорогой и престижный по тем временам одеколон.)

Должен сказать, что многие из нас, этот совет восприняли на будущее как незыблемый принцип поведения офицера.

Наверное по тому, что вся служба Виктора Вильгельмовича прошла в стенах училища, от курсанта до полковника, он, практически досконально, знал нашу психологию. Каким-то неуловимым образом, Павлович просчитывал наши возможные действия и всегда появлялся в нужном месте и в нужное время, когда, кстати сказать, мы были уверены, что всё продумали и всех перехитрили. Начальник курса легко мог показать упражнение на гимнастических брусьях или провести тренировку боксёров, надев на руки «Лапы». С удовольствием играл с нами в бильярд, при этом ведя неспешную беседу «за жизнь». Он искренне гордился нашими успехами и переживал наши же неудачи и «косяки». Наверно мы это чувствовали и по-этому командир пользовался непререкаемым авторитетом и всеобщим уважением.

Однажды, в начале второго курса у нас вышел конфликт с старослужащими солдатами батальона обеспечения учебного процесса, казарма которого была рядом. Один из дембелей «воспитывал» молодого солдатика, бил его ремнём. Наш курсант заступился за несчастного, дембель взъерепенился, началась драка. Как штормовой ветер пролетел традиционный клич – «Наших бьют!». Дело было вечером, в свободное время, на улицу высыпали группы поддержки с обоих сторон. Началась массовая драка. Со всех сторон к нам бежали офицеры, дежурный по училищу, пытались разнять, разогнать противоборствующие стороны. Но всё было тщетно. Наша рота, взяв дембелей в клещи, принялась их добросовестно мутузить, не обращая внимания на грозные крики дежурного по училищу. Павловича, в это время уже выходившего через КПП, вернули. Он бегом, с огромным кожаным портфелем в руках, направился к месту ристалища и на ходу громко крикнул:

– А ну стоп! Брэк, я сказал!

Услышав его голос, как по волшебству мы все отскочили назад, прекратив драку. Дембеля, изрядно потрёпанные, к тому времени уже только оборонявшиеся остались на месте. Разбирательство было коротким, зачинщиков увели, остальных отправили в казармы. Стоя рядом с дежурным по училищу и другими офицерами, Павлович, уже немного остывший от возбуждения, глядя нам в след, с хитрой улыбкой сказал:

– А всё таки я их чему-то научил…

Конечно же он имел в виду не умение драться, не нашу физическую подготовку, а она была на высоте, речь шла о том, что за год учёбы мы стали дружным, сплочённым коллективом, где своего никому не дадут в обиду. А ещё, немаловажно то, что драку не смогли остановить ни дежурный, ни другие офицеры. И только услышав голос своего командира мы немедленно прекратили потасовку…

Потом, что естественно, было примирение и даже, отчасти, братание с дембелями, в результате чего с бойцами батальона установились взаимные дружественные отношения. Но с тех пор начальство нас стало называть просто – «Банда Павловича».

А на третьем курсе у нас вышел серьёзный конфликт с курсовым офицером, старшим лейтенантом Калинычевым. Этот человек, в силу своих особенностей, и так авторитетом у нас не пользовался, а тут, в один из вечеров, будучи ответственным по курсу, он почему-то решил заняться нашим воспитанием. Причём делал он это мерзко, некрасиво, с употреблением ненормативной лексики и уничижительных идиом в адрес курсантов. Сказать проще – оскорблял и унижал. Время было отправляться на ужин. Объявили построение на улице. Калинычеву не понравилось как мы строились. И началось! Бегом назад, на третий этаж, потом снова вниз. Потом длительное выступление перед строем в духе – «Я вам козлы ща устрою! Вы у меня ползать ща будете». Градус напряжения в подразделении подскочил, а потом и вовсе зашкалил…

Роты уже возвращались из столовой, а мы всё стояли и слушали старшего лейтенанта. Наконец наговорившись вдоволь, насладившись властью он скомандовал:

– Курс, на пра-а-во!

А курс не шелохнулся. Мы, не сговариваясь, решили не подчиняться. Это был бунт!

– Я чо, бл…, не ясно скомандовал?– заорал Калинычев.

А в ответ тишина. Выражавший, до сего момента, всем своим видом превосходство и собственное величие, старший лейтенант как-то сник, и, уже голосом, содержащим нотки испуга и беспомощности, сказал:

– Старшина, ё… твою мать, веди курс на ужин. Командуй…

– Товарищ старший лейтенант, они вас не послушались. Меня и подавно пошлют. – спокойно ответил старшина и остался стоять на месте.

Калинычев, разволновавшись:

– А я сейчас пойду доложу дежурному по училищу! Вы знаете что будет?! Щас и Павловича вызовут! И ему будет!…

Тут старшина вышел, не обращая внимание на старшего лейтенанта, встал перед строем и , обращаясь к нам, сказал:

– Мужики, поймите правильно, у начальника курса могут быть серьёзные неприятности.

Упоминание о том, что можем подвести командира возымело должное действие, мы отправились на ужин. Калинычев, видно подумав что победил, догнал строй и у столовой решил нас потренировать. Ну не понравилось ему как мы входим в столовую, захотелось провести занятие на эту тему. Кончилось это тем, что мы прошли в столовую и дальше, не останавливаясь, через варочный зал и заднее крыльцо из столовой, потом через плац на спорт городок. Ужинать, естественно, не стали. Калинычев, поднявшийся вслед за нами в обеденный зал, опешил. Стоял и хлопал глазами, не понимая что случилось. Старшина отправил гонца за начальником курса. Тот жил рядом с училищем, по-этому примчался моментально. Построил курс, спокойно, без криков и угроз, отправил нас на ужин. Мы, беспрекословно подчиняясь, отправились жевать остывший жаренный минтай с картошкой и пить холодный чай. После нас вывели на плац и началась строевая подготовка под руководством начальника курса. Калинычев, с угрюмым видом топтался за спиной командира. Примерно на третьем прохождении торжественным маршем мимо трибуны, Павлович повернулся к старшему лейтенанту и с улыбкой сказал:

– Ну что, хорошо идут?

Тот, не поднимая глаз , утвердительно кивнул. Подполковник обращаясь к старшине:

– Всё, достаточно. Инцидент исчерпан. Веди в расположение…

Тогда Виктор Вильгельмович поддержал офицера, но при этом, сумел погасить занявшийся было пожар конфликта и примирить враждующие стороны. Для нас поведение начальника курса в этой не простой ситуации стало уроком…

Сейчас, по прошествии нескольких десятков лет, могу с уверенностью сказать, что для большинства из нас, те взгляды, убеждения и принципы, вложенные в наши буйные головы начальником курса, стали крепким фундаментом, стержнем, позволяющим выстоять в самых трудных, иногда безнадёжных ситуациях не только в службе военной, но и, в жизни светской.

Говоря о начальнике курса, нельзя не упомянуть и других офицеров, сыгравших далеко не последнюю роль в нашем становлении. Самым первым нашим командиром взвода был Старший лейтенант Абакумов Алексей Егорович, человек неординарный, редкостный оптимист. Его можно сравнить с волшебным горшочком каши из старой сказки. Так вот, как там из глиняного горшка непрерывно выливалась каша, заполонив весь город, так и из Алексея Егоровича прямо таки пёрла энергия. При чём, энергия светлая, позитивная, оживляющая всё вокруг себя. Нам было весело даже после многокилометровой пробежки по лесу в противогазах. А что, взводный бегал с нами, и хохотал, глядя на наши потные и грязные рожи, и мы начинали хохотать, и усталости как не бывало.

А потом упражнения на перекладине и выполнение нормативов. Самым краеугольным был так называемый подъём переворотом. Не скрою, для многих из нас гимнастика на первых порах была серьёзным барьером. Но разве это проблема с таким взводным? Всё, турник – родной снаряд! Загоняя нас на перекладину, Абакумов всегда страховал сам, не доверял это ни кому. А как он это делал! Когда кто-то из нас выбивался из сил и был уже не в состоянии подтянуться и перекинуть ноги через перекладину, старший лейтенант начинал щипать несчастного, подталкивать, тыча и подталкивая его в бока, в спину, в поясницу, при этом громко и задорно комментируя:

– Ну, Соколик! Ну, ещё раз, на мужчину! Давай! Ну, что же ты, Соколик?! Давай!

И, о чудо, давали, переваливались через эту проклятую перекладину!

Старшего лейтенанта Абакумова очень быстро назначили на вышестоящую должность. Пришлось расстаться. Но, по сей день, слово «Соколик» вызывает в каждом из нас светлые и добрые воспоминания о человеке, на двести процентов состоящем из света и позитива.

Лейтенант Осин Иван Николаевич, кстати сказать как и Абакумов, воспитанник Павловича из предыдущего выпуска, которого назначили к нам на курс сразу после окончания им училища, по возрасту был не многим старше нас. Его профессиональный рост и становление проистекали на наших глазах, отчасти демонстрируя наше же возможное будущее. Иван Николаевич оказался человеком серьёзным и потрясающе уравновешенным, про таких говорят: «Спокойный как удав». Его несколько флегматичная манера общения, в сочетании с жёстким, прямым и пронзительным как выстрел взглядом, слегка исподлобья, не раз парализовали нерадивых смутьянов. Именно из-за этой особенности и способности без крика и ругани привести собеседника в трепет, наши острословы придумали ему прозвище – Маузер. Не удивлюсь, что Иван Николаевич знал об этом, но как умный ученик мудрого учителя относился к этому с добрым юмором.

Павлович заочно заканчивал инженерный факультет нашего же училища и к концу первого курса у него началась сессия, а потом диплом. Командовать нами на это время остался лейтенант Осин. И период этот совпал с проведением ротного тактического учения. В добавок ко всему, начальник училища решил провести эксперимент. Если раньше курсанты в учебный центр и на полевые занятия ездили на машинах, то теперь в учебный центр Солдатская Ташла мы должны были идти пешком, не много не мало, а протопать на своих двоих предстояло пятьдесят три километра. Марш спланировали, совместив его с началом учения. В назначенный срок, как всегда неожиданно в четыре часа, курс подняли по тревоге и вперёд…

Дело было в июне. Стояла жара, в небе ни облачка, воздух как будто застыл, полное безветрие. И только жаворонок где-то там в высоте выводил свои трели. А прямо по асфальтовому шоссе, растянувшись метров на четыреста, волоча на себе оружие, противогазы и вещевые мешки, шкандыбала колонна первокурсников военно-технического училища, всего около пятисот человек. Впереди медленно двигалась машина ВАИ, в которой ехали руководители всего мероприятия, а замыкали строй медицинский Уазик и большая водовозка. В этих машинах, набившись как кильки в банку, расположились командиры марширующих подразделений. И только лейтенант Осин шёл со своим курсом, от начала и до конца. Наверно в таких моментах командиры и приобретают искреннее уважение и преданность своих подчинённых, именно так зарабатывается авторитет. Не покривлю душой, если скажу, что лично для меня, и смею утверждать, для многих других моих однокашников, Иван Николаевич был и остаётся наглядным примером носителя истинной офицерской чести и благородства. Впрочем, другие командиры, участники того легендарного марша, тоже люди неплохие, но вот только ехали на водовозке…

Строевая

Что такое строевая подготовка? Многие скажут, что это не нужная ни кому муштра, пустое занятие, шагистика. А ещё, это действенный способ довести праведные мысли до подчинённых через ноги, в случае, когда они, ну мысли эти, не доходят через голову. Были времена, и я так думал. Но…

Строй – упорядоченное размещение военнослужащих для их совместных действий. А вот строевая подготовка это уже целый предмет в системе боевой подготовки, вырабатывающий у военнослужащих строевую выправку, подтянутость и выносливость, а также умения правильно и быстро выполнять строевые приёмы с оружием и без него, в одиночку и в составе подразделения и даже части. И организуется она на основе Строевого устава.

Как часто можно услышать от несведующих лиц, что строевая подготовка подавляет личность. Увы, так можно утверждать, не зная сути. Кроме всего вышеуказанного, этот предмет обеспечивает формирование коллективизма. Нет, не коллективизма муравейника, а сообщество личностей осознано действующих.

Строевая подготовка это ещё и труд. Нудный, тяжёлый труд, незаметный для обывателя, но дающий внешний лоск, демонстративную красоту и зрелищность. Для нас понимание этой истины приходило постепенно, вместе со взрослением и набором опыта и выучки. Так часто бывает, начинаешь что-то уважать и понимать лишь тогда, когда научишься это делать. И мы были не исключением. С первых дней учёбы, сам факт наличия в расписании занятий предмета «Строевая подготовка» энтузиазма не вызывал, но выбора у нас, что естественно, не было. Хочешь учиться в училище, выполняй всё что тебе предписано. Вот и стаптывали на плацу каблуки юфтевых сапог, зубрили устав, учили строевые песни. Сначала одиночная подготовка, потом в составе подразделений. У нас были хорошие учителя, по этому уже на первом курсе в строевом отношении мы были в лидерах. Как-то незаметно для самих себя мы стали гордиться и даже пользоваться своим умением. Однажды в выходной, когда часть нашего курса собиралась в увольнение, прилетела неожиданная весть, что в город ни кого не выпускают. В тот день ответственным по училищу был полковник Наговицын, человек жёсткий и даже, где-то , своенравный. Кремень, если решил что, то всё, не сдвинуть. На сей раз ему что-то не понравилось: то ли территорию плохо убрали, то ли подразделение какое плохо промаршировало мимо него. В общем, не в духе полковник был, злой и непримиримый ко всему, что двигалось мимо. Он встал на дороге, не далеко от КПП и грозно крича, без разбора заворачивал обратно всех, мечтающих только о «девчонках и танцульках», курсантов, пытающихся пройти в город. У грозного полковника была одна слабость. Уж больно он любил строевую подготовку. А у нас желание попасть в увольнение было настолько велико, что мы решились на отчаянный поступок. Все увольняемые собрались, построились и под командой сержанта, печатая шаг направились к КПП. Когда мы приближались к, стоящему вместе с дежурным по училищу, Наговицыну, как на параде прозвучала команда:

– Счёт!

– Р-раз! – подбородки синхронно дёрнулись вверх, – И-и раз! – головы вправо, правое ухо выше левого…

Шаг зазвучал резче, громче, подразделение как единое целое, как монолитный параллелепипед, продвигалось к заветной цели. Полковник вытянулся, чуть на носочках не привстал, правая рука взметнулась к виску в воинском приветствии. На лице засветилось выражение восхищения и крайнего удовольствия, грудь вздыбилась от набираемого воздуха:

– Здравствуйте, товарищи курсанты! – громогласно выдохнул Наговицын.

– Здравия желаем, товарищ полковник! – В такт шагу ответили мы.

– Хорошо отвечаете! – продолжил довольный начальник.

– Служим Советскому Союзу! – браво и дружно рявкнули мы, продолжая движение.

Так и прошли до ворот и в город, а Наговицын, глядя нам в след, улыбаясь, скомандовал:

– Вольно, открыть ворота…

Больше в этот день в увольнение ни кого не выпустили…

На третьем курсе нас включили в парадный расчёт училища и начали готовить к поездке в, тогда ещё, Куйбышев. Вместо занятий в аудиториях начались ежедневные занятия по строевой подготовке. Причём организовано это было так, что мы с редкими небольшими перерывами ходили по кругу на плацу училища. Сначала пошереножно, потом несколько шеренг, а потом и всем курсом, а далее в составе сводного батальона. Помню самым желанным моментом было подведение итогов, в это время можно было расслабиться, немного передохнуть, пока руководитель, стоя на трибуне, в громкоговоритель перечислит все недостатки и всех выпавших из общего равнения. Но, так как в парадный расчёт входило только три роты, то через десять – пятнадцать минут мы уходили на новые круги.

Ноябрьский парад Приволжского военного округа проводился в Куйбышеве, по-этому нас, за месяц до начала мероприятия, в целях качественной подготовки отправили туда. Разместились мы в казарме военного городка учебной дивизии. Там был огромный, имитирующий центральную площадь города, плац, на котором и предстояло тренироваться. Площадку для занятий готовили очень скрупулёзно. Каждое утро асфальт обрабатывала специальная машина для чистки аэродромов. По сути это был большой трактор, с установленным на нём авиационным реактивным двигателем, который, в свою очередь, струёй горячих выхлопных газов сдувал и испарял всё под чистую. На плацу никогда не было ни луж, ни пыли. Сапоги можно было чистить один раз, и этого хватало на весь день.

В тренировках участвовал весь парадный расчёт округа. Занятия организованы были так, что в каждый цикл мероприятие отрабатывалось от начала до конца, после чего, понятное дело, подводили итоги. И здесь обнаружилась новая феноменальная особенность. Теперь, в отличие от училищных занятий, мы с нетерпением ждали команды «Шагом марш». Причина в том, что на тренировках отрабатывались в реальном времени все элементы воинского ритуала по сценарию, включающего встречи знамени, командующего, объезд войск, поздравления. Самое смешное и одновременно нудное было стояние во время речи командующего войсками военного округа. Естественно, что речь на тренировке ни кто не произносил, просто давали команду:

– Идёт речь командующего!

И, в течении пятнадцати минут, мы стояли по стойке смирно. А наш батальон, к слову сказать, размещался прямо напротив руководства. На плацу, где находилось несколько тысяч человек, нависала тишина, а с трибуны, целый генерал-полковник и несколько его помощников зорко следили за дисциплиной строя и, как только кто-то смел шевельнуться, руководитель кидался к микрофону и орал:

– Батальон …училища, первая рота, вторая шеренга, третий слева, не шевелись! Гауптвахта по тебе плачет!

Было комично, но немного страшновато, особенно тогда, когда генерал вызвал к трибуне старшего лейтенанта в фуражке с неестественно большой тульей и при всех отправил под арест за нарушение дисциплины строя в подразделение и несоблюдение правил ношения формы одежды.

К стати, о форме. Перед парадом нас переодели во всё новое. Но так как размеры у всех разные, а начальство требовало полного единообразия то пришлось полы шинели подрезать по ниточке. Делалось это просто. Каждую роту строили на плацу, две-три женщины из окружного ателье по пошиву военной формы одежды ставили по углам деревянные стойки, натягивали на нужной высоте нитку, натирали её мелом, слегка оттягивали, как тетиву лука и резко отпускали. Нить щёлкала по нашим шинелям, оставляя меловой след в виде чёрточки, по которым уже ножницами отрезали лишнее. В результате получалась идеально ровная линия. Шевроны и курсовки, размещаемые на левом рукаве, пришивали и на правый, для эстетики. Ну и конечно аксельбант! Фуражки, чтобы ветром не сдуло, подвязывали леской. Усовершенствованию подвергались и сапоги. Подковы набивали на каблуки и на носки подошв, а в пространство между каблуком и подошвой на шуруп прикручивали две маленькие подковки, при чём до упора не затягивали, оставляя люфт. В итоге звук шага получался мощный, щёлкающий с металлическим звоном. На марше создавалось впечатление, что под ногами роты вибрирует земля.

А за день до парада у нас вынули из автоматов затворы, так что на мероприятии мы были можно сказать, с макетами…

Тренировки проходили ежедневно, с утра и до обеда. Примерно после шести часов занятий, когда раз пять прокручивался весь сценарий парада, начинались прохождения на зачёт. Расчеты проходили торжественным маршем, и когда подразделение ровнялось с трибуной, генерал в микрофон объявлял оценку и «приговор»:

– Молодцы, отлично! Зачёт, рота свободна.– и потом уже следующим, – Так, в пятой шеренге равнения нет! На следующий круг… А у вас головы не однообразно повёрнуты… и оружие не ровно…. А-а-а, и фуражка на нос поехала!

Те кто получал зачёт отправлялись на обед, а остальные продолжали накручивать круги на плацу до победы. Мы всегда уходили с первого раза…

Парад прошёл как и всегда – блестяще, мероприятие длилось не более сорока минут, а готовились к этому ежедневно в течении двух месяцев. С тех пор мы научились ценить качество строевой подготовки и теперь наблюдая, например, за выступлением роты почётного караула в Кремле понимаешь, какого труда стоило им лёгкое и изящное исполнение строевых приёмов. И конечно же вспоминается наш, уже далёкий, но в то же время и близкий курсантский строй, плац училища, плечо товарища…

Мясо сальное…

Сытый солдат – щит родины! А сытый курсант? Это явление философское, зависящее от многих составляющих. Все знают, как после сытного обеда хочется поспать. А нельзя, учиться надо. С другой стороны, как учиться на голодный желудок, когда в животе кишка на кишку протокол пишет? И там, и там одновременно, хорошо и плохо, отсюда и философия…

Ну а если без шуток, то сам процесс приёма пищи для курсанта военного училища является элементом обучения и воспитания. И это не только культура и эстетика питания, хотя, такой аспект весьма важен в процессе формирования будущего офицера, но и отношение к делу и людям. То есть, через то – что, как и какого качества подано на стол, как через призму, преломляется зарождающееся мировоззрение. Проще говоря, в столовой воочию видно отношение к тебе. Здесь важно всё, и состояние обеденного зала, и мебель, и какая скатерть на столе, и какие посуда и столовые приборы. И конечно же крайне важно чем тебя кормят. Здесь, в определённой степени, и закладываются основы отношений будущего командира и начальника к подчинённому, к солдату.

У нас была прекрасная столовая, большая, светлая, хорошо оснащённая. Как и во всех училищах тех времён, пищу готовили повара-профессионалы, столы накрывали официантки, закреплённые за каждым подразделением. Скатерти белые, посуда фарфоровая или полу фарфоровая, столовые приборы из нержавеющей стали в полном комплекте – ложка, вилка, нож, чайная ложка. Сидели мы за четырёхместными столиками. И никаких лавочек, только стулья. Всегда всё вовремя, всегда горячее. А какие были праздничные обеды! Конфеты, фрукты, лимонад, печенье, или булочки и конечно же суп гороховый, котлета с гречкой. К стати, на этих обедах гречка была всегда рассыпчатой, в остальные дни – так называемая, каша вязкая…

На первых порах, признаюсь, с непривычки было голодновато. Спасало курсантское кафе, располагавшееся на первом этаже столовой. Туда привозили в бидонах сгущённое молоко и продавали на розлив. Можно было купить и пол стакана и стакан, и даже больше при желании. А вот на булочки денег не всегда хватало, по-этому мы брали в столовой ржаной хлеб, который был в свободном доступе, и с удовольствием поглощали сие изысканное блюдо – ржаной хлеб со сгущённым молоком.

Наверняка, знающий читатель заподозрит мою необъективность в столь идеалистичном описании организации питания в нашем училище. А я и не против, ибо бывало по разному. Иногда, по причине некачественного приготовления пищи, у нас возникали страсти, близкие к Потёмкинским. Говоря проще – почти восстание.

Как-то на ужин подали плохо почищенный жаренный минтай. Кто-то из старшекурсников узрел во внутренностях червей. Были они там или нет, доподлинно не известно, скорее всего остатки кишок вызвали такую ассоциацию. Однако волна негодования, стихийно возникшая на этой почве, в один момент разлетелась по подразделениям. Народ брезгливо отказался есть! Это было ЧП! Дежурный по училищу тщетно пытался уговорить и успокоить увлекшихся бунтом, как бы сейчас сказали – ловивших хайп, курсантов. Среди зачинщиков сформировалась инициативная группа. Несколько человек собрали на тарелку рыбу и направились прямо к начальнику училища, благо тот был на месте. Когда парламентарии вошли в кабинет, генерал, естественно уже предупреждённый сидел за столом и спокойно читал газету, а перед ним стоял стакан с чаем, накрытый салфеткой.

– Что случилось, товарищи курсанты? Что за шум? – с показными безразличием и усталостью в голосе спросил он.

– Товарищ генерал-майор, нас кормят червивой, гнилой рыбой! Вот мы принесли Вам,– чётко и уверенно доложил главный зачинщик, но всё же осёкся, а через мгновение добавил, – Показать…

– Ну покажите,– генерал ткнул пальцем в стол. – Ставьте сюда.

Тарелку с уже подзастывшим минтаем поставили перед начальником, который достал из стола вилку и начал с аппетитом, причмокивая и немного чавкая, есть рыбу. Бунтовщики молча стояли и смотрели. Как потом признался один из них, им в этот момент особенно захотелось есть. С предоставленным ему блюдом генерал справился минут за десять, на тарелке остались только косточки. Он запил это дело чаем, вытер губы салфеткой и посмотрел на пришедших к нему курсантов:

– Спасибо за ужин. Не будете ли вы так добры, коллеги, отнести тарелку в столовую?

«Главный» взял тарелку:

– Разрешите идти?

– Идите…

Инцидент был исчерпан, но, что абсолютно нормально, не остался незамеченным. Начальника продовольственной службы училища в срочном порядке перевели куда-то далеко, а качество питания, на какое-то время, значительно улучшилось. «Парламентарии» вскоре выпустились и поехали служить кто в Забайкалье, кто в степи Казахстана, а кто и в авиацию Северного флота… Место нашли всем.

Потом был период, когда нас прямо закармливали порционной свининой. Причём, не мясом, а чистым салом, которое после тепловой обработки приобретало вид скрюченного, подозрительно прозрачного, параллелепипеда с кусочком щетинистой кожи на одной стороне. И вот в один из таких дней на обед в столовую, как будто предчувствуя недоброе, заглянул начальник училища. За ним неотступно следовали зам по тылу, начальник продовольственной службы, начальник столовой и дежурный по столовой. Подойдя к обедающим, генерал спросил:

– Ну что, приятного аппетита, товарищи курсанты. Как обед?

Ожидаемого в таких случаях, бравого ответа не последовало. Начпрод и зам по тылу начали краснеть и озираться. И тут с разных сторон послышалось:

– Спасибо, товарищ генерал-майор, нормально! Хорошо! Вот только мясо…

– А что мясо? – Генерал подошёл к ближайшему столу, взял вилку и перевернул в, стоящей там тарелке, прозрачный, ослизлый кусок.

Порция в прямом смысле ощетинилась, выдав на свет необработанную кожицу. Начальник наколол на вилку «небритую свинью», протянул это начпроду:

– Это что, товарищ капитан? Где нормальное мясо?

Начпрод напрягся, побагровел, но всё-же чётко, уверенным тоном доложил:

– Товарищ генерал, это мясо сальное! Нам такое поставляют! – Он застыл, тараща глаза, как будто ожидая удара.

Генерал поднёс кусок к его лицу:

– Сам ел такое? На попробуй.

Начпрод перехватил вилку и уверенно засунул в рот варёное сало. Проглотил вместе со щетиной, казалось, не жуя! Потом «Мясо сальное» съели зам по тылу, начальник столовой и дежурный… На следующий день были котлеты…

Особого упоминания заслуживает то, как нас кормили в учебном центре. Там уже не было официанток, не было белых скатертей. Пищу варили повара из числа солдат срочной службы. Да и сама столовая представляла из себя металлический ангар с заасфальтированным полом, с десятиместными столами, без отопления и с весьма посредственным освещением. Так что качество питания, во многом, зависело и от времени года, а конкретнее от температуры окружающего воздуха. Помню, на зимнем полевом выходе, утром, в двадцатиградусный мороз, на завтрак, согласно норме, нам давали сливочное масло. Причём, реально мы получали двухсотграммовую пачку «Крестьянского» на девять человек. Командир отделения алюминиевой ложкой не резал, а ломал этот брикет на части. А потом… Вы когда нибудь пробовали замороженное масло намазать на хлеб?! В общем масло ели, кусая как конфету. Были попытки бросить его в кашу, но так как на морозе она быстро остывала, масло не успевало растопиться.

Ещё, по непонятной для нас причине, зимой в учебном центре нас кормили капустой. Глобально кормили! Как правило, ежедневно на обед мы получали на первое щи, на второе бигос, на третье чай. То есть, на первое вода с капустой, на второе капуста без воды, на третье вода без капусты. Всё бы ничего, но такой рацион усваивался моментально и нам на морозе всё время хотелось есть. Спасались перловкой на ужине…

И всё же, должен сказать, что кормили нас нормально. Да были ситуации, описанные выше, но, толи по причине воспитания, толи по молодости и наивности, мы их воспринимали как приключение или очередную хохму. А большинство из нас училось. Училось понимать и чувствовать самого незащищённого…

Тревога

Тревога в арми это не негативно окрашенная эмоция, выражающая ощущение неопределённости, трудноопределимые предчувствия и ожидание отрицательных событий, как трактует психология. Тревога в армии – это сигнал, по которому подразделение или часть в целом приводится в готовность к действиям по прямому назначению. Тревога бывает боевая, это когда супостат напал и надо отражать это нападение. А бывает учебно-боевая, когда личный состав учится действовать по тревоге боевой. В идеале каждый солдат должен чётко знать что и в каком порядке он должен делать если подразделение поднято по тревоге, причём до мелочей. А так как сигнал традиционно поступает в шесть часов утра, то тренируют бойца начиная с подъёма. К стати, тут возникает вопрос, на который так просто и не ответить. А почему с утра? Разве нельзя тренировать подразделения днём, вечером, ночью? Безусловно можно! И все от солдата до маршала это понимают и осознают. Но вот сигнал тревоги упорно приходит на рассвете…

Что такое тревога для курсанта военного училища? Если ты не входишь в боевой расчёт, то после подъёма необходимо быстро одеться, обуться, правильно намотав портянки, а это очень важно, ведь в противном случае мозоли и потёртости на ногах тебе обеспечены, взять свой вещмешок, шинель из шкафа, получить экипировку и штатное оружие. А вот если курсант включён в боевой расчёт, то после подъёма, даже не одев штаны, он может выполнять некоторые несложные задачи. Например, забравшись на подоконник, завешивать окно одеялом. Зачем? Резонный вопрос. Нужно это для того, чтобы обеспечить светомаскировку здания казармы, иначе, прилетевший на самолёте супостат, увидит куда бомбу сбросить. С высоты века двадцать первого стоит задуматься, а от кого светомаскировались? Увы, дорогой читатель, и в начале восьмидесятых прошлого века мы тоже задавали себе и командирам этот вопрос. Существует утверждение, что генералы готовятся к прошедшим войнам. И это утверждение, как бы оно не было обидно на первый взгляд, от части верно. Ну скажите пожалуйста, влияет ли на точность попадания боеголовки баллистической ракеты наличие освещения в казарме? Да и крылатому Тамагавку со спутниковой навигацией глубоко индифферентно, висит у вас на окне одеяло или нет. Он всё равно прилетит в заданную точку, если не собьют конечно.

Так вот, после того, как завесят окна, все оденутся, экипируются, получат оружие, подразделение выходит на улицу, строится и бегом в секретный район по секретному маршруту, гремя амуницией, топоча кованными сапогами по улицам города…

В нашем Ульяновском военно-техническом секретный район был у моста через реку Свиягу. Прибежим туда, посчитаемся, командиры доложат начальству и обратно. Почему именно туда? Почему бегом? Наверное потому, что так было написано в наставлениях и инструкциях, которые утверждали генералы.

Был такой анекдот:

Ракетная часть готовилась к проверке. Командир обошёл все объекты, проверил состояние, поставил задачи. Пришёл на позицию, а там стоит ракета, в небо устремилась, но облезлая какая-то. Командир и говорит:

– Надо покрасить!

– А как, она ж на дежурстве и высокая такая, – ответил командир батареи.

Но командир части бывалый воин, сразу сообразил как решить проблему и говорит:

– Так возьмите ведро, наберите краски и подкиньте вверх. Оно перевернётся, краска вытечет на ракету и покраска произойдёт самотёком.

Так и сделали. Но когда бросали ведро последний раз, оно перевернулось и оделось на носовую часть ракеты. Что делать? Снять не получилось. Оставили как есть.

Приехал генерал, пошёл проверять. Везде всё прекрасно, добрался до позиции. Смотрит а там на ракете ведро висит. Спрашивает командира части:

– А это ещё что такое? Совсем афонарели тут?!

А тот ему уверенно так:

– Дак это же фотоноотражатель, товарищ генерал!

Генерал посмотрел ещё раз и говорит:

– Я полковник не дурак! И без тебя вижу что фотоноотражатель! А вот ты мне скажи, почему он не покрашен?!

Вот и наставления и инструкции писались так, что бы у генерала не возник вопрос – «Почему не покрашено?» А мы, соответственно, вешали одеяла на окна и бегали. И должен сказать, тренировали нас качественно, особенно перед проверками и особенно тех, кто обеспечивал светомаскировку. Не скажу что это было тяжело, но изматывало порядком. А там где трудности, там в нормальном воинском коллективе и юмор. Как-то два шутника, будучи дневальными по роте, решили развлечься. Объектом своего прикола они избрали своего товарища, который был очень ответственным человеком и крайне серьёзно относился к поручениям. Они ночью, дождались пока жертва розыгрыша заснёт, подкрались к нему, потом резко разбудили и «объявили тревогу», вручили ему полотенце и отправили закрывать окно. Бедняга вскочил на подоконник и начал закрывать окно. Да где там! Полотенца явно не хватало, он упорно пытался «растянуть» его на всю площадь. Прикладывал то в один угол, то в другой. Никак не мог понять, в чём же дело? Почему «одеяло» маленькое? Со стороны это было похоже на ритуальный танец ловца насекомых на стекле. Метания продолжались минуты три, пока несчастный окончательно не проснулся. Дело кончилось миром и весельем всей роты.

А однажды, когда мы готовились к очередной проверке, начальник курса, тренировавший нас, придя с утра, с удивлением обнаружил, как по команде «Курс подъём, тревога!» несколько шутников, скинув с себя одеяла, оказались полностью одетыми и экипированными, с вещмешками за плечами. Все посмеялись от души, но юмористы так весь день и проходили с вещмешками…

Так, одновременно старательно и весло, с метаниями молодых, неокрепших умов в извечном треугольнике между «Надо!», «Зачем?» и «Почему?» мы осваивали азы Боевой Готовности…

Хроники рок-группы «Парадокс»

В те времена, о которых идёт речь, ещё не было ни дискотек, ни, тем более, ночных клубов и прочих специфических заведений, где можно послушать музыку и потанцевать. Да и многого, привычного сегодняшнему обывателю, ещё не существовало ни физически, ни ментально. Всё что мы имели, это телевизоры с двумя всесоюзными каналами, радиолы, проигрыватели, да бобинные магнитофоны. Но это совсем не значит, что мы были чем то обделены. Даже наоборот! У нас было несомненное преимущество – живое общение друг с другом, помноженное на неудержимое желание творить! Вдобавок, да простит меня читатель за высокопарный и идеологически устаревший слог, наши партия и правительство всемерно способствовали этому желанию ТВОРИТЬ. Конечно, не без определённых ограничений, но всё же художественная самодеятельность процветала.

Наша юность и молодость пришлась на период расцвета Вокально-инструментальных ансамблей, которые к восьмидесятым годам прошлого столетия стремительно переродились в новомодные Рок-группы. И мы, что естественно, как любое другое поколение копировали, примеряли на себя все трендовые течения. А по сему, практически, в каждой школе, училище, техникуме, институте, университете, в клубах, домах и дворцах культуры, просто на предприятиях и в колхозах, в парках создавались самодеятельные ВИА, а потом и рок-группы. Естественно, они были разного уровня профессионализма и технической оснащённости. Всё зависело от финансовых возможностей заведения, при котором организовывался коллектив и наличия музыкантов и вокалистов. А ещё, от желания и упорства участников! К стати сказать, из этих самых самодеятельных ВИА и рок-груп, в последствии, вышло не мало знаменитых и талантливых музыкантов, радующих нас своим творчеством и по сей день.

Не стали исключением и военные училища тех времён…

Рождение

Начало первого курса – время, когда в формирующемся воинском коллективе происходит притирка недавно перезнакомившихся друг с другом курсантов, перенимаются у предшественников старые традиции и закладываются новые, принимаются решения, определяющие внутренний психологический настрой и отношения в подразделении на весь период обучения. Вот в этом потоке процессов и событий и зародился сначала ручеёк, а потом и полноводная река истории под названием «рок-группа Парадокс», именуемой в простонародье – «Ансамбль»…

Нам повезло, причём повезло дважды. Во первых – наш начальник курса был одним из лучших командиров училища, а, соответственно, как нормальный лидер, он считал, что в вверенном ему подразделении всё должно быть лучшее, в том числе и художественная самодеятельность. Кроме того, он, как человек прогрессивный, любил музыку во всех её проявлениях. Во вторых – на наш курс, опять же не без стараний командира, был зачислен курсант Сергей Родин. А это был человек энергичный, целеустремлённый и, главное, талантливый. До училища он серьёзно занимался музыкой, прекрасно, практически профессионально, играл на гитаре, имел потрясающие вокальные данные, которыми умело пользовался. По сути, в свои семнадцать лет Сергей был состоявшимся музыкантом, имеющим связи в среде Ульяновской богемы. Забегая вперёд, стоит сказать, что часто профессионалы побывавшие на наших выступлениях задавали Родину вопрос «Зачем ты в военное училище пошёл, почему не в консерваторию?». А тот лишь отшучивался. Так велико было желание стать офицером! Ну а нам, повторюсь, крупно повезло на этот счёт.

И так, ответственным за создание ансамбля был назначен курсант Родин. За дело он взялся рьяно, с присущем ему энтузиазмом. Очень кстати оказалась командировка на уборку картошки. После дневного ковыряния в грязи, после выполнения норм по количеству отгруженных мешков, по вечерам в нашем палаточном лагере мы собирались вокруг костров. Пекли картошку, травили разные байки. Ребята расслаблялись, раскрывались. И на этом фоне, как бы невзначай появилось несколько гитар. И оказалось, что среди нас есть и музыканты и певцы. Там у костра , между поеданием картошки и анекдотами, состоялись первые спевки и определился состав будущего «Парадокса».

Гитаристы и вокалисты нашлись. Теперь дело оставалось за малым. Предстояло ответить на один определяющий вопрос – «На чём играть?». У Родина были знакомства, позволяющие добыть приличную аппаратуру, но на это нужны были деньги и не малые. А где их взять? В училище к тому времени, не считая четырёх рот первого курса уже было одиннадцать вокально-инструментальных ансамблей, по одному на подразделение. В клубе кроме старого комплекта русских народных инструментов не было ни шиша. Из этого следовало, что от командования в этом вопросе помощи не будет. Было решено идти по устоявшемуся в училище пути – скинуться на аппаратуру всем миром. На одном из построений начальник курса предоставил Родину слово. Сергей вышел и начал:

– Мужики, у нас на курсе создаётся ансамбль. Мы будем обеспечивать для вас танцевальные вечера, выступать на концертах. Мы готовы, но у нас нет инструментов и аппаратуры. Возможность приобрести хороший комплект есть, но нужны деньги. Я тут посчитал и получается по двадцать пять рублей с каждого. Вы как согласны?

– Стой, стой! – Это вмешался начальник курса, – Пусть подумают.

Строй загудел, зашевелился:

– Мы согласны! Да! Скинемся!

Думать не стали и предложение было принято сразу и единогласно. Надо сказать, что в те времена двадцать пять рублей – деньги не малые. И не у каждой семьи можно было вот так сразу выдернуть такую сумму из бюджета. Это была серьёзная жертва! Но тем не менее идею поддержали все. Процесс сбора средств затянулся примерно на месяц – полтора.

И вот, настал тот день, когда в расположение привезли аппаратуру, сразу весь комплект. Усилители, акустика, другие аксессуары были, в большей степени, самопалом. То есть, продукцией местных умельцев, которые копировали образцы известных производителей. Делалось это не с целью обмана, а по причине отсутствия в свободной продаже настоящих фирменных изделий. Все это знали и понимали. Но, к слову сказать, качество этих поделок, зачастую, не уступало оригиналу. Гитары были подержанные, но настоящие, фирменные. Такие даже профессионалам иметь не стыдно! И только один инструмент оказался новым из магазина – в огромном фанерном ящике была упакована ударная установка.

Здесь стоит отметить, что на роль барабанщика в нашем ансамбле рассматривалось три кандидата, среди которых был и Ваш покорный слуга, дорогой читатель. И если гитаристов и певцов можно было прослушать, то в виду отсутствия инструмента, выбор ударника отложили до лучших времён. Правда, однажды, попытка «вступительного экзамена» всё же состоялась. В клубе училища проходил концерт художественной самодеятельности факультета, где выступал ансамбль второго курса. У них была весьма стоящая ударная установка и Родин договорился с ребятами о возможности проверки кандидатов. По стечению обстоятельств в нужный момент под рукой оказался я один. Меня посадили за барабаны. Вокруг, плотным кольцом, в составе двух музыкальных коллективов, расположились экзаменаторы. Ударник – второкурсник начал настукивать ритмы, предлагая мне повторить их. В принципе, было не сложно, но, то ли от такого пристального внимания, толи от страха «облажаться» я впал в ступор. Сидел, глупо улыбался и молчал… Первый экзамен я завалил на корню…

И вот теперь следовало распаковать инструмент, собрать и настроить установку. И вот тут-то у меня проявилось преимущество. Ещё в школе, в нашем ансамбле я пытался из старых разбитых барабанов, в том числе и пионерских, собрать ударную установку. Пришлось потрудиться, но желание играть в ансамбле было настолько велико, что я, проявив завидное упорство и старание, добился своего. Конечно, получилось нечто смешное, но учиться азам игры на барабанах уже было можно. Позже школа закупила новую установку и я, уже как «опытный» музыкант, собирал и настраивал её.

Мои визави проявили некоторую нерешительность при виде огромного фанерного ящика, а я молча взялся за дело. Часа через два работы всё было готово и как то само собой я уселся за барабаны и начал играть. Надо же было проверить! Наблюдавший за этим Родин махнул рукой и решительно произнёс:

– Всё, забирай, она твоя.

Так я стал полноправным членом нашего ансамбля, чем и горжусь по сей день. Должен признаться, в том, что не сказали мне мои друзья – самым безграмотным и неподготовленным, ну в смысле умения играть, в коллективе был я! Но, желание творить, быть причастным к чему то нужному и важному, подсознательное желание выделиться, а ещё поддержка товарищей и безапелляционная требовательность художественного руководителя – Сергея Родина сделали своё дело. После нескольких месяцев упорных занятий, тренировок и репетиций, к концу первого курса я заиграл…

О составе

Костяк состава нашего ансамбля сформировался как то сразу, ещё на картошке. Это были три гитариста. Естественно, что безоговорочным лидером, а следовательно и руководителем стал Сергей Родин. В группе он взял на себя роль соло-гитариста и основного вокалиста.

Вторым вокалистом и ритм-гитаристом стал наш тенор – Игорь Беркутов, тихий, добрый, мягкий, очень отзывчивый и безусловно талантливый парень.

На бас-гитаре играл Фарид Шайдулов, человек целеустремлённый, где то даже жёсткий, при этом добропорядочный и потрясающе работоспособный. Прекрасный спортсмен, единственный на курсе, владеющий диковинным в то время карате. Конечно мы брали с него пример тянулись за ним, учились у него.

Четвёртым участником, а соответственно барабанщиком стал я, Ваш покорный слуга, уважаемый читатель, человек музыкально не сильно грамотный, если не сказать – безграмотный, но очень желавший освоить такого рода инструмент и к тому же, имевший некоторые навыки.

Позже, на какое-то время к нам присоединился второй барабанщик Виктор Захаров. Но он как то быстро от нас ушёл, так и не закончив с нами училище.

На втором курсе, когда мы уже приобрели статус училищного ансамбля, по ходотайству Родина в наш коллектив влился прекрасный клавишник курсант первогодка Олег Фадеев. Он единственный из нас имел полное музыкальное образование, очень обязательный и внимательный человек, обладал прекрасным чувством юмора. Как то наше командование устроило примирительную встречу между курсантами трёх Ульяновских училищ, Гвардейского танкового, Связи и Технического. Мероприятие проходило в доме офицеров, где посреди помещения стоял рояль. Олег с удовольствием присел за него и начал что-то наигрывать. Вокруг собрались присутствующие и один из них, связист попросил сыграть чего нибудь для их училища. Фадеев заиграл что-то типа «Красная Армия всех сильней…». Потом с такой же просьбой обратились танкисты и к своему полному удовольствию и гордости получили «Три танкиста, три весёлых друга…». После чего один из танкистов смеясь спросил, а что мол он может сыграть для своих технарей. Олег не задумываясь уверенно заиграл «Всё могут короли…».

Когда клуб училища стал нашим постоянным местом обитания, в коллективе появилась девушка, звали её Маргарита Белаго. Пела она прекрасно, мы были уверены, что даже не хуже Пугачёвой. К стати, после нескольких выступлений её начали донимать предложениями о переходе в более профессиональные коллективы города. Но Рита нас не бросила, оставаясь с нами до четвёртого курса.

Мы развивались, амбиции наши, а точнее нашего художественного руководителя росли и по этой причине у нас появились ещё и вокалисты из числа сокурсников Валера Костин и Володя Зилов. Способные и старательные ребята. С их появлением мы зазвучали намного лучше и профессиональней.

Хозяйственно техническую сторону взяли на себя звукооператоры, первым из которых был Вася Поморцев. Но, к великому нашему сожалению, Вася попал в тюрьму, не проучившись и полгода. Заменил его Сергей Соловов, который все время существования сопровождал нас. Его светлая голова и умелые руки не раз помогали нам в решении технических вопросов. Чего стоило одно лишь светомузыкальное сопровождение с милицейскими мигалками, сделанное им.

Так как мы представляли училище, то шефство над нами взял оркестр, во главе с дирижёром. В связи с этим, на некоторых ответственных выступлениях в наш состав добавлялись музыканты, играющие на духовых инструментах, кроме того, нам оказывалась действенная профессиональная помощь. И конечно же мы многому научились у них…

Первый концерт.

Для хранения аппаратуры и инструментов, а также репетиций нам выделили довольно просторное помещение, находящееся за комнатой для чистки оружия, в самом дальнем углу расположения. Получилось удобно, мы ни кому не мешали и нас ни кто не отвлекал. Теперь всё своё свободное время мы проводили там. Репетиции пролетали на одном дыхании. Нам надо было наработать репертуар. Естественно, композиторов и поэтов среди нас не было, по этой причине для начала мы занялись копированием известных хитов того времени. Сейчас бы нас обвинили в плагиате, но тогда мы и слова то такого не знали. Мы просто играли то, что нам нравилось. А нравилось многое. Ах, какой драйв мы испытывали когда сыграли знаменитый «Поворот» Машины Времени! А потом «Скачки», потом «Свечу»… А «Битва с дураками» стала для нас своеобразным тайным оружием. А после «Машины» пошли в ход «Аракс», Антонов, «Земляне» и даже фрагменты из рок-оперы. Через несколько месяцев у нас появился репертуар, позволяющий сформировать программу вечера. Ревностно следивший за нашими успехами начальник курса, зашёл как-то к нам на репетицию, посидел, послушал, после чего встал, и, уходя, заявил:

– Всё, в воскресенье, эдак часиков в одиннадцать, в расположении курса концерт. – Окинул нас взглядом, оценивая реакцию, и деланно строго добавил, – Вопросы есть?

– Никак нет! – Дружно как на плацу гаркнули мы. Эффект многократно усилили включенные микрофоны с ревербератором, и в колонках заколыхалось, – Нет… нет… нет…

Командир, довольный произошедшим, хохотнул и вышел. А мы начали возбуждённо обсуждать будущую программу концерта. Сергей, как художественный руководитель и общепризнанный лидер, взял тетрадку, ручку и тут же на колонке, под шумок дебатов составил список и сформировал порядок исполнения композиций, которыми к тому времени мы располагали. Ну, в смысле – могли исполнить. С этого момента, оставшиеся до выступления дни, были посвящены работе над ошибками и обкатке утверждённой программы…

К назначенному времени всё было готово. Аппаратуру поставили в торце центрального прохода расположения, напротив разместили стулья для публики. Получился небольшой, но довольно вместительный концертный зал, человек на сто – сто пятьдесят. Этого было предостаточно, как для нас – начинающих, так и для наших слушателей, включая гостей из других подразделений.

Мы сильно волновались. И причина заключалась не в предстоящем выходе на публику, все участники ансамбля имели опыт выступлений в своих школах, на танцплощадках и в концертах, волновались по тому, что боялись не оправдать надежды, чаяния и доверие своих сокурсников, которые сейчас рассаживались в импровизированном зрительном зале. Мы тогда уже прекрасно понимали, что реализации своих амбиций, самой возможности заниматься любимым и желанным делом мы обязаны этим ребятам. А по сему мы старались. Старались выкладываться по полной…

…Помню, напряжение спало только тогда, когда, после бурных аплодисментов и криков «Браво», начальник курса объявил о завершении концерта и назначил построение на обед. Мы ещё какое то время стояли, смотрели друг на друга. Разгорячённые, вспотевшие, как будто вагоны разгружали, и СЧАСТЛИВЫЕ. Это был успех! Наш первый успех!

С тех пор, выкладываться по полной, стало нашим кредо. Везде и всегда, будь-то на концерте, на танцевальном вечере, любом другом выступлении мы старались оправдать чаяния и надежды наших однокурсников. Смею предположить, что у нас это получилось!

Появление «Парадокса»

Наш ансамбль набирался опыта, расширял свой репертуар, а в месте с ними росла и популярность не только в училище, но и в городе. И, естественно, рано или поздно, должны были появиться вопросы – «А что это за музыкальный коллектив? Кто такие? Как называются?». Мы, конечно думали над этим, но как – то всё не складывалось. Так, практически до конца первого курса мы оставались просто ансамблем.

И вот, весной, мы выступали на концерте художественной самодеятельности в клубе. После того, как нас пару раз попросили на «Бис», дирижёр училищного оркестра, присутствующий там, обращаясь к комиссии, воскликнул:

– Это парадокс! Что они творят на первом курсе! А что будет дальше?… Парадокс!

Его слова быстро разлетелись по залу. А нам это так понравилось, что мы решили закрепить свой успех появлением собственного названия у нашего коллектива.

Так, с лёгкой руки профессионального музыканта, мы стали рок-группой «Парадокс».

Вы дорогой читатель спросите – «А почему не вокально-инструментальный ансамбль?» Ответ прост. Ну не модно, как бы сейчас сказали «отстойно» было называть себя ВИА. Кроме того, музыка, исполнение которой мы примеряли на себя, соответствовала именно этому жанру.

Но было у нас и второе название. А связано это было с выступлением на отборочном конкурсе самодеятельных коллективов, проводимом районным комитетом комсомола. Тогда наше выступление было одним из лучших и жюри, заседавшее прямо в зрительном зале, проголосовало за наше выдвижение на городской фестиваль. Но на подведении итогов неожиданно прибыл первый секретарь райкома. Он ознакомился с подготовленными для утверждения предложениями и сказал:

– Ну это всё понятно. Всё хорошо, товарищи. Ну вот вопрос! Что это за роковая группа «Парадокс»?! Это прямо какой-то вызов обществу! Нет, не пойдёт. Надо заменить, товарищи…

– А кого тогда выдвигать? – робко подал голос второй секретарь, а по совместительству председатель жюри. – У нас, к сожалению, нет больше коллектива такого уро…

– А я что, сказал что коллектив надо поменять? – перебил его первый секретарь. – Название замените, дундуки вы. Где руководитель? Давайте его сюда.

Через пару минут Родин стоял перед благородным жюри.

– Ну что, хотите дальше представлять наш район? – строгим, даже чуть командирским тоном спросил первый секретарь.

– Так точно, хотим. – ответил наш художественный руководитель.

– Ну так вот, вам срочно надо сменить название. Ни какая вы не роковая группа! Что это за поклонение иностранщине?! Какой ещё «Парадокс»? От нашего района должна выступать современный, молодёжный вокально-инструментальный ансамбль.– Комсомольский бог сделал паузу и сощурившись, слегка привстав и подавшись вперёд, спросил, – Ну и как мы назовём наш ВИА?

На какое-то время в зале повисла тишина…

– Хмельничане! – обрадовавшись своей сообразительности выпалил Родин.

Секретарь от неожиданности плюхнулся на место:

– Ну и почему же? При чём тут хмель?

– Так мы же учимся в Ульяновском Высшем Военно-техническим училище имени Богдана Хмельницкого. – чётко, по военному отрапортовал Сергей.

– А-аа. Ну… пойдёт.– И, обращаясь к комиссии, – По моему логично, товарищи…

С тех пор во всех официальных документах и дипломах мы именовались ВИА Хмельничане…

Гастроли

Ну какие могут быть гастроли у самодеятельного коллектива, да ещё военного? Вопрос закономерный. Но! Если понятие «Гастроли» или «Гастроль» определяется как выступление артистов вне места постоянной деятельности, то любой выезд нашего «Парадокса» за территорию училища, вполне правомерно, будет являться гастролями.

На первых порах наши выступления ограничивались игрой на танцевальных вечерах, организуемых на различных площадках города. Эти мероприятия заслуживают отдельного упоминания, так как являлись удивительным симбиозом женских непосредственности и активности с одной стороны и мужских, точнее военных, дисциплины и прагматизма с другой. Дело в том, что инициаторами таких вечеров всегда выступали девушки. Так сложилось, что в нашем случае это были студентки педагогического и медицинского училищ и педагогического института. В их среде сформировалась весьма устойчивая инициативная группа, которая и занималась организацией наших встреч. Они согласовывали время с командованием училища и курса, арендовали залы, оплачивая их из своих средств. Нам же оставалось обеспечить музыкальное сопровождение и явку курсантов к назначенному часу. Вопрос доставки аппаратуры решался по военному. Наши сокурсники, а это более ста человек, разбирали инструменты, колонки, усилители, чемоданы с проводами, барабаны, стойки и на руках, строем, переносили всё к месту проведения мероприятия и, по его завершении, обратно. Иногда приходилось маршировать через весь город, но это никого не пугало. Всё делалось дружно, весело, и как само собой разумеющееся. За всё время учёбы я ни разу не слышал от своих однокашников какого либо недовольства или несогласия в этом вопросе. Наградой же за это было два – три часа весёлого и приятного времяпровождения в обществе прекрасных девушек и, простите за высокомерие, хорошей живой музыки.

Кроме танцевальных вечеров мы довольно успешно выступали на смотрах художественной самодеятельности и уже в начале второго курса наш статус изменился. Мы уже представляли не своё конкретное подразделение, а училище. Произошло это как-то незаметно. Вдруг, ни с того ни с сего, определять, где и когда нам выступать, начал начальник клуба. Естественно, он в своей деятельности в качестве импресарио опирался на поддержку начальника политотдела училища. А там целый генерал-майор! Авторитет непоколебимый и непререкаемый. Так мы начали ездить сначала с шефскими концертами в клубы различных предприятий, а позже и в колхозы области. В клубе училища нам выделили постоянное помещение для репетиций и хранения инструментов, а, для переездов на концерты, всегда выделялся транспорт. Мы же довольствовались сорванными у публики аплодисментами и словами благодарности. Иногда нам вручались почётные грамоты. Было интересно, ведь мы были поглощены любимым делом и не задумывались о том, почему и для чего всё это устраивается, пока не произошёл один забавный случай…

В одном из колхозов, по окончании концерта в местном доме культуры, посвящённого празднованию Международного Женского Дня 8 марта, после вручения очередной благодарственной грамоты, нас пригласили за кулисы. Там, в укромном углу, уже был накрыт большой стол, ломившийся от дефицитных по тем временам деликатесов. В ходе дружественного шефского ужина директор сельского дома культуры предложил нам не уезжать, а ещё и отыграть на танцах. Его поддержал и секретарь местной комсомольской организации:

– Ребят, давайте, сыграйте. Всем очень понравился концерт. Ну? Решайтесь. В училище мы позвоним, что вы задерживаетесь. Мы же понимаем. Ну? Молодёжь просит! А?

– А мы в долгу не останемся, – поддержал его директор дома культуры, – Мы вам дополнительно деньги перечислим…

Родин аж жевать перестал. До нас не сразу-то и дошло. Что значит «дополнительно перечислим?» Тут-то и открылась страшная тайна! Оказывается за наши самодеятельные выступления кто-то получал деньги. По «музыкальному альтруизму» группы «Парадокс» был нанесён серьёзный меркантильно-циничный удар. На танцах мы конечно отыграли, но после с начальником клуба училища состоялся серьёзный разговор, в ходе которого выяснилось, что деньги перечислялись на нужды политотдела училища… Помню как каждого из нас накрыла волна праведного гнева. Как так?! Аппаратура принадлежала курсантам нашего подразделения, мы тоже не невольники на галерах! Здорово устроились товарищи начальники! Выходит так, что нас обманывали, использовали вслепую. Мы даже отказались выступать. Дело дошло до начальника курса, тот разобравшись в ситуации, вызвал нас и сказал:

– Если хотите выступать и дальше, то плюньте на всё. Исходите из того, что вы приносите пользу родному училищу и курсу. Не создавайте проблем ни себе, ни тем более, мне. Я уговаривать не буду. Вопросы, возражения? Нет?

Вопросов и возражений не было. Мы всё поняли. Стихийно вспыхнувший было в наших буйных головах бунт, также быстро погас…

Уже с высоты сегодняшнего дня, считаю что мы тогда поступили правильно. Не устроили восстания, не поставили вопрос ребром, а просто махнули рукой на эту проблему. Ну получает училище деньги, да и пусть получает. У нас были другие цели и желания и нам совсем не хотелось тратить время и нервы на выяснения отношений и споры с «непоколебимым и непререкаемым авторитетом». Да и жизнь гастрольная нам нравилась больше, чем сидение в четырёх стенах. А наш демарш грозил именно этим – потерей возможности выступлений и разнообразия в нашей курсантской повседневности. В обмен на свою сговорчивость мы выторговали для себя некоторые преференции и вольности. Теперь у нас был свободный выход в город, так как клуб училища находился вне его территории и полное, неограниченное право пользоваться его сценой. Такое положение нас вполне устраивало.

Начался благословенный период в деятельности нашего ансамбля, продолжавшийся почти два года. Мы много работали, идеи буквально фонтанировали. Даже пытались произвести запись своих композиций. Что-то получалось, что-то нет… Ну а когда «фонтан идей» пересыхал, просто дурачились. Однажды взялись за народные инструменты, валявшиеся в клубе без дела. Привели в порядок несколько экземпляров и попытались их освоить. Как интересно и привлекательно было исполнять современные мелодии на балалайках и домрах! Получилось очень даже ничего. В итоге, баловство принесло нам лауреатское звание на одном из региональных фестивалей самодеятельных коллективов. Мы получили диплом первой степени за лучшее исполнение народной песни.

Наши гастроли успешно продолжались. Выступали на разных площадках, от концертного зала в Ленинском мемориале и дворцов культуры, до открытой летней эстрады. Мы не задумывались о профессиональной карьере музыкантов, а просто делали то, что нам нравилось и получали от этого огромное удовольствие и удовлетворение. Ну а самой желанной и благодарной публикой для нас всегда оставались ребята с нашего курса.

Операция «Новый год»

Говорят, что новогодние праздники для артистов различных жанров самое хлебное время. И это действительно так. В описываемые времена это были ёлки, вечера отдыха, праздничные представления и спектакли. Теперь к этому списку стоит добавить такое понятие как корпоратив. Тысячи актёров, как профессиональных, так и самодеятельных, в образах Дедов Морозов, Снегурочек, лесных зверей, всевозможной сказочной нечисти, да и просто певцов, танцоров, акробатов, фокусников, в течении двух – трёх недель, не считаясь со временем, обстоятельствами и собственным здоровьем, в прямом смысле, в поте лица несут своё искусство в народные массы. А народные массы, в свою очередь, благодарно кормят, поят, а главное – щедро платят за доставленное удовольствие и , наверное, возможность прикоснуться к детству…

Не минула сея чаша и наш «Парадокс». Как-то в преддверии Нового Года, начальник политотдела от щедрости своей душевной сдал нас в аренду Ульяновскому драматическому театру на две недели…

Здесь стоит отметить, что театр этот в те времена был весьма популярен, и работать в нём, да ещё бок о бок с профессиональными артистами, да не простыми, а народными, было большой честью и уникальном, положительным опытом для нас. И конечно же мы были не в претензии к нашему начальству, а новость о предстоящих мероприятиях восприняли с радостью и энтузиазмом.

Нам предстояло выступать на Новогодних представлениях для молодёжи в совместной программе, включавшей в себя музыкальный спектакль «Мамаша Кураж и её дети» и танцевальный вечер в фойе театра, в ходе которого были: традиционные коллективный вызов Деда Мороза под руководством Снегурочки, вездесущее «Ёлочка зажгись!», и всевозможные конкурсы с призами. Как в замыслах сценаристов сочетались бессмертное произведение Бертольда Брехта и хороводы вокруг ёлки объяснить трудно, но что было, то было…

Руководство театра выделило нам отдельную гримёрку, нас представили артистам. Знакомство, не смотря на наши волнения, получилось простым и непринуждённым. Уже в первый день мы перезнакомились, провели совместную репетицию, так как Дед Мороз, он же народный артист Рыжиков и Снегурочка в ходе вечера должны были исполнять несколько песен. Всё получилось с первого раза. Да и в целом последующая работа получилась. Да, именно РАБОТА. После общения в среде театральной богемы понятие «выступать» приобрело для нас другое звучание. Мы, даже с некоторым пафосом, стали говорить – «Идём работать!».

И так, мы начали работать. Днём мы приходили за пару часов до начала вечера, а по окончании возвращались в училище. Мероприятие должно было превратиться в довольно рутинный процесс. Однако отдельные, на первый взгляд незначительные происшествия превращали его в яркое, так непохожее на нашу курсантскую действительность, запоминающееся событие…

Мы подружились с артистами театра, особенно с молодыми. Самым активным, я бы сказал – заводилой, у них был парень, очень похожий на Пушкина. Он даже шутил, что ему не нужен грим для роли Александра Сергеевича. Так вот, этот «Пушкин» одной из своих главных задач считал организацию мелких пьянок. Он подбивал на это своих коллег, а те, надо сказать, не особо-то и сопротивлялись. Но так как руководство театра зорко следило за подобными процессами, по всей видимости проблема такая стояла ребром, то каждое следующее возлияние в конспиративных целях всегда назначалось на новом месте. Всё действо походило на ежедневную тайную операцию. Однажды нас пригласили в мужской туалет. Мы зашли туда, думая, что там будет просто перекур, но, увиденное, привело нас в некоторое замешательство. Прямо на полу, к чести заведения сказать – хорошо отмытом, между писсуарами стояли тарелки с жаренным минтаем, котлетами и хлебом, стаканы. Бутылку с водкой откупоривал «Пушкин». Посмотрев на нас, хитро улыбнувшись, не без гордости объяснил:

– Ребят, сегодня на хозяйстве администратор – женщина. Сюда не пойдёт, так что мы в полной безопасности. – И, подняв перед собой уже открытую бутылку, как бы демонстрируя сокровище, добавил, – Можем спокойно приложиться.

Все присутствующие приложились…

Заслуженные и Народные интеллигентно сторонились этих мероприятий, у них был свой междусобойчик и надо сказать – регулярный. В один из дней наш Дед Мороз по всей вероятности принял несколько больше обычной нормы. По сценарию, он выходил из бокового коридора, мы начинали играть и, пока звучало вступление, поднимался на сцену, брал микрофон со стойки, находившейся у самого края подиума, и начинал петь «В лесу родилась ёлочка…». Рыжиков был рослым, спортивного вида мужчиной, в хорошей физической форме, поэтому он всегда проделывал этот путь легко, грациозно перепрыгивая ступеньки. В этот раз по какой-то причине Дед Мороз споткнулся, забуксовал, пошатнулся, балансируя на ступеньках и понимая, что музыкальное вступление заканчивается, сделал рывок к микрофону. Получился, потрясающий по одновременно продемонстрированным грации и комичности, скачок. Он приземлился на одну ногу, вторая, в белом валенке вытянута на зад, изобразив классическую ласточку, схватил микрофон и запел, попав при этом в ритм и ноты:

– В лесу родилась ё…. твою мать! – равновесие отказало, дед рухнул со сцены прямо в народ…

Всё происходило в доли секунды, мы не прерывались. Рыжикову повезло, он упал на группу крепких парней, как потом выяснилось – борцов вольников. Ребята поймали Дедушку и, качнув пару раз, как будто хотели запустить тело в космос, лихо поставили его на ноги… Импровизационный акробатический трюк получился в такт музыки и Рыжиков бодро продолжил:

– Зимой и летом стройная зелёная была, – и, взмахнув свободной рукой, ка бы дирижируя. – И-ии, все вместе!

Сначала борцы, а потом и весь зал громко запели:

– Зимой и летом стройная зелёная была…

Мы были потрясены произошедшим! Ну что тут скажешь? Народных просто так не дают…

В предпоследний день у нас случилось «ЧП». В самый разгар вечера напроч сгорел голосовой усилитель. Настал звёздный час нашего оператора и звукорежиссёра в одном флаконе – Сергея Соловова. До этого он находился как бы в тени, даже скучал немного. Теперь же его светлая голова и очень умелые руки нашли своё применение. Серёга старался, упорно ковырялся в усилителе, потом ездил к местным умельцам, благо директор театра выделил для этого свою «Волгу» возил аппарат на диагностику, добывал какие-то запчасти. К началу следующего вечера всё стояло на своих местах и исправно функционировало. Наверное непомерно устав от трудов праведных, пока мы музицировали, наш герой решил посетить театральный буфет, где на разлив продавался армянский коньяк. А так-как человек он был в принципе не пьющий, его развезло…

Гастроль наша завершилась, как это частенько бывало, в канцелярии начальника курса. Мы, в очередной раз, стояли на вытяжку в одну шеренгу, а курсовой офицер старший лейтенант Осин по очереди заставлял нас дышать в гранёный стакан. После каждого выдоха он, брезгливо морщась, нюхал пойманный амбре. Пьяным в тот вечер оказался только младший сержант Соловов…

Первая свадьба…

В истории любого музыкального коллектива, будь то профессионального или самодеятельного неизбежно наступает момент, когда приходится играть на званых мероприятиях, каковыми являются свадьбы. У кого-то это старт в большую творческую жизнь, у кого-то вынужденная, осознанная необходимость, а у кого-то самоцель, достижение которой позволяет зарабатывать средства к существованию. В нашем же случае это выглядело как бескорыстная дружеская помощь. Ну как дружеская? Кто-то из знакомых нашего начальства, решивший выдать замуж или женить своё чадо, обращался за помощью. А уж это начальство принимало решение и давало команду. Таким образом наш ансамбль отправлялся на мероприятие в виде гуманитарного подарка. Должен признаться, мы даже не знали на чьих свадьбах играли… Естественно, что энтузиазма особого не испытывали, но отрабатывали честно. Да и не часто это было, несколько раз за четыре года. Тем не менее, свадьбы стали своеобразным этапом в нашем становлении. Этапом взросления и повышения мастерства. Почему? Закономерный вопрос. Если проанализировать течение подобных мероприятий, связанных с коллективными возлияниями, с точки зрения музыканта, то с уверенностью можно сказать, что свадьбу, как таковую, можно разделить на четыре основных этапа. Первый – официальный, когда всё идёт чинно, по заранее продуманному сценарию. Второй – разогревочный, публика в это время расслабляется, начинаются танцы, весёлые конкурсы, тосты, тосты, тосты… Далее идёт третий период – концерт по заявкам. Это когда уже разошедшийся народ, получивший добрую порцию сценарных увесилений, подкреплённых горячительными напитками, сначала просит, а потом уже и требует исполнить что-то из личного сокровенного плейлиста. И завершает этот процесс четвёртый период, который я бы назвал традиционным. Это уже хорошо знакомая всем стадия – «Ты меня уважаешь?» При этом, должен отметить, что начиная со второго, этапы могут проистекать параллельно и стихийно. Всё зависит от скорости и степени «созревания» гостей. И что очень важно! Исход каждого этапа может завершиться как полным удовлетворением гостей с слёзными заверениями любви и восхищениями, так и банальным мордобоем. И музыкант, работающий на свадьбе, в целях собственной безопасности, сохранности инструментов и аппаратуры, да и своего заработка вынужден балансировать и выкручиваться. И песни исполнять на заказ, и петь дуэтом, или даже хором с гостями, и имитировать поглощение спиртного настойчиво предлагаемого добросердечными представителями жениха или невесты. А это всё, согласитесь, в комплексе накладывает определённый отпечаток на уровень профессионализма и психологической зрелости артиста.

Вот так, мы, не искушённые, ещё неустойчивые к соблазнам, не окрепшие духовно, в конце первого курса попали на свою первую свадьбу…

…Сначала всё шло своим чередом и ничего не предвещало проблем. Мы расположились на не большой сцене в углу весьма просторного зала кафе. Как-то очень дружно и организовано появились гости, человек сто пятьдесят, не меньше. Зал наполнился гулом голосов, но в какой-то момент всё резко смолкли, появились новобрачные. Мы заиграли традиционного в этих случаях Мендельсона. Процесс пошёл. Незаметно для нас неопытных подкрался третий этап. Сначала нас просили повторить на «Бис» то что мы исполнили раньше, но через некоторое время пошли заказы песен, которых мы не исполняли. С отечественными «Малиновками» и «Птицами счастья» мы справились довольно легко. Во-первых, мы почти знали слова этих песен, звучавших в те времена из «каждого утюга». А во-вторых, захмелевшие гости старательно нам подпевали. Сложности появились, когда свидетель жениха подошёл и заказал композицию группы«Чингиз Хан» – «Moskau». Он не спросил можем мы сыграть или нет, он сказал:

– Ребят, жених с невестой просют. Надо сбацать! – и повернувшись к стоящим между столами гостям громко, как заправский конферансье выдал. – Щас Москау будет!

– Ура! А-аа! Масква-а! – загалдела, запрыгала разгорячённая толпа.

Так простодушно и изящно мы были поставлены в положение, когда отказ грозил армагедоном местного масштаба. К счастью Игорь Беркутов ещё до поступления в училище пробовал играть эту вещь. Гитаристы сгрудились, набросали аккорды, Родин повернулся ко мне и бросил:

– Дискостиль…

Потом он на листочке, рядом с записанными аккордами начал набрасывать текст русскими буквами на немецком, а точнее на псевдонемецком языке. Вся процедура заняла не белее семи минут и когда в зале уже появился ропот недовольства мы начали…

Эх, дорогой читатель, такое надо слышать! Словами наше состояние передать весьма сложно. Было что-то среднее между страхом разоблачения и желанием сползти на пол от смеха…

Серёга уверенно и старательно пел не зная текста. Он под музыку произносил слова, пришедшие ему на ум. Единственным местом в песне, которое звучало близко к оригиналу было то, в котором звучало – «Moskau…» В этот момент Родину подпевал Беркутов и , практически, весь зал. Получилась откровенная лажа. Так думали мы. Но, к нашему удивлению, гости свадьбы были другого мнения. Они потребовали повтора, а потом и ещё. И каждый раз стены кафе сотрясало дружное – «Маскау, Маскау… тарарарара Эх! Маскау…»

Что нас спасло от позорного краха? Скорее всего это настрой публики и её кондиция, не позволившая разобраться чего мы там поём…

В конце торжества к нам стали подходить, уже плохо соображающие гости с рюмками в руках, предлагая нам выпить с ними. Мы пытались отказываться, нас тут же обвинили в неуважении, в нежелании счастья молодым. Перед сценой начала скапливаться группа особо недовольных, картинно выражавших обиду. Возглавлял эту сходку свидетель жениха. В окружающей, как будто наэлектризованной, атмосфере появились искорки неотвратимой традиционной свадебной драки. Разрядил ситуацию Родин. Он, сделав страдальческий вид , жалобно, как бы ища сострадания, обратился к начинавшей бурлить компании:

– Мужики, ну ведь сами служили. Знаете же, нас проверять будут. Это залёт. Поймите нас. – он умолк, внимательно посмотрел на стоящих перед сценой краснолицых, разгорячённых парней, оценивая эффект своих слов.

Хлопцы с рюмками в руках умолкли и внимательно смотрели на Сергея, который неожиданно добавил:

– Вот если бы с собой…

Как позже Родин признался, он наивно надеялся что проблема будет закрыта. На столах уже не было не вскрытых бутылок. Но он глубоко заблуждался. Свидетель, после кратковременного замешательства кинулся на кухню и через пару минут приволок пять бутылок «Пшеничной». Когда всё закончилось, мы собрали аппаратуру, а водку спрятали в колонку. Ну кто будет откручивать заднюю стенку и проверять содержимое? Ясно, ни кто! И уже во время погрузки жених принёс шестую бутылку, которую, уже не сопротивляясь взял, оставшийся один на сцене Беркутов. Он второпях сунул водку в чемодан с проводами и в суете забыл…

В казарму мы вернулись поздно ночью. Выгрузили аппаратуру, перетащили её в свою комнату. Только собрались идти спать, как вдруг, на пороге помещения, словно всадник апокалипсиса, появился курсовой офицер – старший лейтенант Осин…

Музыканты застыли в немом оцепенении.

– Ну что, как дела? – как всегда спокойно, без тени эмоций, упершись в курсантов своим фирменным гипнотизирующим взглядом – выстрелом, спросил Иван Николаевич, – Водка где?

– А-а-а, ка-акая водка? – медленно соображая, но, всё же, выходя из ступора, ответил Родин, – Нет никакой водки, товарищ старший лейтенант. Да и ва-аще, мы не пили и не пьём…

– Ва-аще, говоришь?! – слегка повысив тон, делая упор на «Ва-аще» перебив Серёгу, и передразнивая его, спросил Осин. И дальше, вернувшись к своему естественному флегматичному состоянию, тихо, но очень чётко произнёс, – В одну шеренгу, вдоль стеночки, становись…

Рок-группа, с бодрым видом, в мгновение ока, выстроилась как на параде. Каждый, вытянувшись в струнку, вздёрнул вверх подбородок. Как учили! Если немного пофантазировать, то, происходящее в кладовой музыкантов, походило на торжественную встречу почётным караулом королевской особы, которая проходя вдоль строя рослых, статных красавцев, с низу в верх разглядывала бравых гвардейцев. Только вот на яву, эта королевская особа прибыла, отнюдь, не с дружеским визитом. Королевская особа задалась целью найти спрятанную водку…

– Родин, а что в этом чемодане? – указав пальцем на ближайший баул, спросил Осин.

– Да ничего, товарищ старший лейтенант, провода, микрофоны…

– Открывай.

Серёга бросился к чемодану, щёлкнул застёжками, открыл, начал вынимать, лежащие там провода.

– В-вот, провода и … – Родин запнулся, под очередным мотком кабеля блеснуло стекло…

– Стой! … К стене! – отрывисто, не повышая голоса, скомандовал Осин и шагнул к, стоящему на полу, открытому чемодану, наклонился, запустил руку в пучки проводов и медленно, как сапёр мину, извлёк оттуда бутылку «Пшеничной».

– А это что? – стрельнул исподлобья на музыкантов Осин, держа бутылку за горлышко двумя пальцами, как будто фокусник собирающийся провести свою хитроумную манипуляцию, и, демонстрирующий перед этим предмет зрителям, затем поднёс её к носу каждого, стоящего вдоль стены кладовой, курсанта, – Я спрашиваю, это что? А где остальное? – он опять упёрся взглядом в Серёгу.

Мы, вытянувшись в струнку, закатив глаза, чтобы не попасть под прямой «выстрел» Осина, дыша через раз, молча, стояли по стойке «Смирно». В буйных головах, в нескольких интерпретациях, но всё же об одном, металась мысль – «Как? Откуда он узнал? Почему сразу нашёл?» Было ясно, что засыпались на Серёгином «Ва-аще». Но плох тот курсант, который сдаётся при первом предъявлении неопровержимых доказательств вины. По этой причине мы, с невозмутимым видом, разглядывали потолок, а Родин уверенно доложил:

– Не могу знать, товарищ старший лейтенант! Наверно мужики на свадьбе подсунули. Ну… в знак благодарности…

– Логично, – произнёс Иван Николаевич и, поставив бутылку на пол, не прикасаясь ни к чему, начал рассматривать остальную аппаратуру, – О! А почему вот у этой колонки на задней стенке не хватает двух винтов?

Он ткнул пальцем в сторону самой большой колонки и опять тихо, но уже с примесью интонации судьи, зачитывающего смертный приговор, сказал:

– Родин, откручивай оставшиеся…

Серёга взял из злополучного чемодана отвёртку и, одеревеневшими руками, начал откручивать шурупы. А оставалось их всего два, поэтому через минуту задняя стенка отделилась от корпуса и сначала медленно, а потом быстрее и быстрее повалилась на пол, хлопнув и открыв нутро колонки, из которого тихо позванивая и булькая, с глухим рокотом выкатились веером пять бутылок водки. Самая первая откатилась дальше всех и остановилась, стукнувшись о носок сапога старшего лейтенанта Осина…

Иван Николаевич плавно, как будто выполняя упражнения китайской гимнастики, наклонился и, беря за горлышко двумя пальцами, даже как-то брезгливо, начал выстраивать стеклянную батарею в ряд…

– Всё, приплыли! – головы наши, с каждой поднятой и поставленной офицером бутылкой, синхронно, как у дрессированных пуделей, опускались всё ниже и ниже. После пятой все уже смотрели не в потолок, а тупо разглядывали свои сапоги…

– Это тоже пьяные мужики замуровали? – угрюмо глядя на подопечных, спросил Осин и, не дождавшись ответа, добавил, – Родин, неси это богатство в канцелярию, – и, глядя на метнувшегося Серёгу, – Да смотри не разбей…

Утром мы опять стояли на вытяжку, но теперь уже в канцелярии перед начальником курса подполковником Павловичем Виктором Вильгельмовичем. Тот стоял перед строем, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Поза, в его исполнении, ничего хорошего не предвещавшая. Рядом на письменном столе стояли, зловеще поблёскивая, шесть бутылок Пшеничной.

– Та-ак, братцы кролики, – как всегда с еле уловимой саркастической улыбкой, спросил он, – Негодяи, вы мне курс решили споить? Ну пол беды ещё, если бы сами употребили. А то, все спортсмены, не пьющие Но зато добрые и щедрые ребята, мать вашу!

Начальник окинул нас, замеревших как в почётном карауле, презрительным взглядом и, ещё больше распаляясь, продолжил:

– Добычей с друзьями решили поделиться! И что теперь мне с вами делать? Кому везли? А? Родин, чего язык то в задницу засунул? Или не поётся с утра?! Как мне теперь доверять вам прикажете? Или может закрыть к чёртовой бабушке вашу лавочку?

– Н-не-е-е, не надо, товарищ подполковник, – приглушённо, немного запинаясь толи от страха, толи от волнения, заговорил Серёга, мы это , больше не будем. Обещаем. Просто так получилось…

– Интере-есно, как это получилось? Вас скрутили пьяные мужики на свадьбе, насильно засунули водку в аппаратуру и отправили в училище?! – и уже почти переходя на фальцет, – Так что ли?! Вы чего это мне тут Маньку в лапти обуваете, рокеры хреновы?

– Товарищ подполковник, – уже решительно начал Родин, – Мы уже собирали аппаратуру, когда нам принесли водку. Я попытался отказаться, так там чуть до драки не дошло. Что бы избежать инцидента, мы решили взять…– Серёга на секунду замолчал и, глядя прямо в глаза начальнику, выпалил, – Решили взять с собой, а на утро вам и отдать…

Он замолчал, виновато опустив голову, в канцелярии на какое то мгновение повисла тишина и вдруг Павлович, закинув голову назад, звонко так, от души расхохотался. Смеялся долго, до слёз. Потом всё же немного успокоившись сел за свой стол и, всё ещё похихикивая, сказал:

– Родин, ну ты… и-и выдал! Ха! Значит меня осчастливить решили? Кормильцы вы мои!

Мы немного расслабились, даже заулыбались.

– А ну марш на построение, обормоты! – и уже вслед нам, ломанувшимся к двери, добавил, – я ещё подумаю что с вами делать, вы на долго запомните своё благодеяние, менестрели хитрозадые, мать вашу.– и, бросив взгляд на, стоящую перед ним водку, уже с хитрой улыбочкой тихо добавил, – Надолго, да надо-олго … хватит…

Нет, наш командир не был пьяницей, хотя и от ста грамм в хорошей компании никогда не отказывался. И конечно же у него были свои взгляды на нежданно свалившееся «богатство»… Как позже мы узнали, большая часть «добытого» спиртного была разменяна на строительные материалы и инструменты для ремонта расположения курса.

Ростовские страдания

Зимой 1982 года наш курс отправился на практику, которую предстояло пройти в старинном русском городе Ростове Ярославском. По прибытии нас поселили в инженерно-сапёрном полку. Работать предстояло на местном военном ремонтном заводе. Там производили капитальный ремонт авиационных топливозаправщиков и изготавливали прицеп-цистерны для горючего. Буквально на следующий день после приезда мы строем через весь город пришли на предприятие. Нас встретили, распределили по цехам и бригадам. Я, вместе с ребятами из своего отделения, попал на участок, где ремонтировали вихревые насосы. Нам объяснили что и как надо делать, это оказалось не сложно, и мы с энтузиазмом принялись за работу. В первый же день постарались на славу, и уже к обеду выполнили дневную норму бригады. Помню как радостные, окрылённые успехом, мы зашли в комнату отдыха – курилку, где за огромным столом с алюминиевой столешницей расположилась вся бригада. Работяги забивали «Козла», громко стуча по металлу. Мы начали, было, докладывать о своих успехах, но наши стахановские порывы были остановлены резким возгласом бригадира, он отложив костяшки и зло зыркнув на нас, рявкнул:

– Стоп, молодёжь! Вы чо, работать чтоль приехали? А, будущие начальники, блин! Я вам показал как и что надо делать на участке, но не говорил план перевыполнять. Сели все и сидите, курите, анекдоты травите! Блин, нам теперь из-за вас до вечера прятаться от начальства!

Мы ошарашенные ситуацией молча сели на лавку за столом, в недоумении гладя друг на друга. Самый старший рабочий, которого все называли «Дед» по отцовски глядя на нас спокойным, примирительным тоном сказал:

– Погоди, шеф. Ребята – то не при делах. Надо объяснить сразу было. – И уже к нам,– Сынки, вы поймите, у нас есть норма, за выполнение которой платят деньги. Если норму сильно и постоянно перевыполнять, то сразу урежут расценки. И нам, за те же денюжки придётся за смену делать не восемь насосов, а в два раза больше. А это, сами понимаете, нам на хрен не нужно. Ну, усекли?

А что там было не усекать, математика, отнюдь, не затейливая. Мы дружно кивнули:

– Угу! Усекли.

Так, неожиданно, с урока экономики началась наша производственная практика. Мы больше не стремились к трудовым свершениям, а только имитировали активный индустриальный грохот, когда цех посещали руководитель практики и наши командиры. По началу приходилось сидеть в курилке и наблюдать как работяги режутся в домино. Нам тоже хотелось, но комплект был только один и от нечего делать мы начали состязаться в «Коробок». Это такая игра, когда обыкновенный спичечный коробок ложится на краешек стола и игрок щелчком большого пальца подбивает его в верх, коробок подлетает, переворачивается и падает на стол. А от того какой стороной, на какую грань он ляжет зависит начисление очков, и выигрывает тот, кто первый наберёт определённое их количество. Проигравший же должен был этот коробок, поставленный на ребро, двигать по столу носом, без помощи рук. Мы даже увлеклись этим не хитрым развлечением. Рабочие один день наблюдали за нами, а на второй, отдав нам домино, азартно резались в «Коробок». Чаще всех носом работали Дед и бригадир…

«Козёл» быстро приелся и мы пошли блудить по участкам и цехам. Сначала мы пробовали освоить работу на огромной гидравлической гильотине, предназначенной для резки листового железа. Почему-то нам пришло в голову на этой махине резать на части шоколадную конфету «Ласточка». Увидев наши опыты, начальник цеха, интеллигентного и тщедушного вида мужчина в очках, со старенькой потёртой кожаной папкой под мышкой, так нас обматерил, что мы вдруг сразу всё про себя поняли. Вдруг стало понятно, что у нас на лбу вместо совести выросло, где дети пищат, каким местом мы думаем, из чего у нас мозги и как нас надо поставить, что бы мы поняли что можно, а что нельзя. Такого изысканного, я бы даже сказал утончённого излияния чувств мы не слышали ни до, ни после практики. Очень доходчиво!

Следующим повальным увлечением неожиданно стал пошив джинсов. Дело в том, что на авиационных топливозаправщиках ставились большие фильтры, главным элементом которых была белая хлопчатобумажная ткань, по своей выработке и консистенции ни чем не уступала знаменитым заграничным брендам. В полку, где мы жили, нашёлся солдат, который до армии работал в доме моды. Он, естественно за разумную плату, взялся за работу. Правда и сама идея пошива принадлежала этому доморощенному модельеру. Мы у него были далеко не первые. В каптёрке соседнего расположения у него «случайно» обнаружились и швейная машинка , и стол для кройки, и даже примерочная. Оказалось, что он даже костюмы для офицеров шил. Штаны получались как фирменные, не хватало только лейблов и подвесок на замки. Позже, многие из нас в следующем летнем отпуске форсили перед друзьями в ультрамодных белых «фирменных джинсах».

Особое место в цепочке событий заняло посещение Ростовского кремля. Потрясающее, удивительное по своей энергетике, величию и красоте, место! Но без приключений не обошлось. Экскурсия была обзорная, на улице. А в тот день свирепствовал двадцатиградусный мороз. Пришлось спасаться медовухой. Из всей группы за экскурсоводом ходило несколько человек, остальные, поочерёдно сменяя друг друга, «ныряли» в кремлёвский подвальчик, где располагался бар.

Когда на трубе заводской котельной кто-то из нас привязал белые кальсоны, начальник курса понял, что мы, от великой занятости, бодро движемся к полному моральному разложению. Но Павлович не был бы Павловичем, если бы не нашёл выхода из этой, казалось бы тупиковой ситуации. В Ростове была школа интернат для детей из неблагополучных семей. Виктор Вильгельмович связался с директором и вместе они придумали нам дело. Приближался день Советской Армии и Военно-морского Флота. В школе надо было подготовить смотр строя и песни. Курсантов закрепили за классами, составили график занятий, выделили места для тренировок. Кроме того, в интернате имелся полный комплект аппаратуры для вокально-инструментального ансамбля. По этой причине решили подготовить концерт и танцевальный вечер для старших классов. Нашлась работа и для «Парадокса». Завертелось…

Аппаратура хранилась в помещении, располагавшемся на четвёртом этаже спального корпуса. Нам представили заведующую всем этим хозяйством учителя пения Марину – воздушное, хрупкое создание. Она говорила тихо, мягким обволакивающим голосом и, как будто стесняясь, всё время по очереди поправляла то большие очки в роговой оправе, то длиннющий розовый мохеровый шарф намотанный на тонкую шею, концы которого свисали до колен. Довершал картину такого же цвета вязанный берет из под которого выбивались светлые кудряшки. Создалось впечатление, что перед нами стояла неуверенная в себе старшеклассница.

– Как вы справляетесь с детьми? – спросил её Родин, не скрывая удивления.

– Да так и справляюсь. Добром да лаской. – смиренно прошелестела Марина.

– Ну что? Ведите. – Сергей галантно поклонился, деланно расшаркиваясь.

На что девушка улыбнулась и тем же, скромным тоном произнесла:

– Идите за мной, мальчики. Только осторожней, у нас там ремонт, краска, цемент, грязь. Смотрите не испачкайтесь.

Прямо на лестничной площадке четвёртого этажа, за большой, обитой железом, дверью находилось весьма просторное помещение в котором хранились инструменты. К нашему удивлению аппаратура была очень даже приличная и уже расставлена по комнате так, что бы можно было репетировать. Нам осталось только подстроить инструменты. Марина оказалась подготовленным продвинутым профессионалом. Она быстро разобралась с нашим нехитрым репертуаром и прекрасно вписалась в ансамбль в роли клавишника. Пока мы увлечённо репетировали, в помещение всё время заглядывали, кривлялись и строили нам рожицы какие-то мальчишки. С начала это было смешно, но позже начало напрягать и нервировать. Общим решением пацанов шуганули, а дверь закрыли. А надо было поступить совсем наоборот! Поняли мы это только тогда, когда закончив репетицию попытались выйти из комнаты. Дверь не открылась! Не помогли и толчки плечом. Что делать? Пришлось использовать нашего басиста Фарида Шайдулова в качестве первобытного тарана. Я и Родин встали слева и справа от входа, Фарид разбегался, подпрыгивал и двумя нагами сильно бил в дверь, после чего, отлетая назад, падал, а мы его ловили и ставили на ноги. Не смотря на сокрушительные удары нашего каратиста, дверь удалось приоткрыть лишь сантиметров на десять – пятнадцать. Однако этого хватило, что бы понять в чём дело. Вход со стороны лестничной площадки был завален батареями отопления, трубами, мешками с цементом. Мы немного передохнули и продолжили пробивать «Осаду». Ударе на пятнадцатом дверь поддалась, отошла сантиметров на двадцать, а за ней раздался грохот, звук разливающейся жидкости и мальчишеские крики возмущения и недовольства. При чём по содержанию своему эти крики не были мальчишескими…

– Сидоркин, стоять! – резанула нас по ушам жёсткая, практически армейская команда.

Мы даже застыли от неожиданности. Марина, стоявшая за нашими спинами, хорошо поставленным командирским голосом, громко и уверенно продолжила:

– А ну быстро убирайте завал! Уши надеру!

Голоса стихли, послышалось сопение и стук откидываемых радиаторов. Дверь открылась…

Когда мы таранили преграду, после одного из ударов на лестничный марш свалилась бочка с синей краской, водружённая на самый верх завала, содержимое разлилось, перемазав всё вокруг, в том числе и четверых пацанов. Теперь они, насупившись, стояли на ступеньках, с головы до ног измазанные синей краской и цементом. На обратной стороне двери висел тетрадный листок на котором кривыми печатными буквами было написано:

На гаре стаит буфет,

И чего там толька нет!

Сахар, масла и писок

И фигятины кусок…

Марина достала из сумочки носовой платок, подошла к, потупившимся, сразу притихшим мальчишкам – акселератам, и, глядя снизу вверх, начала оттирать их чумазые лица. При этом, вновь изменившимся, строгим голосом с металлическими нотками, но уже мягче приговаривала:

– Ну вы что? С ума сошли? Что вы здесь устроили, хулиганьё? Вот что с вами делать?

– Мы это, пошутить… Мы не хотели… Мы не будем больше…– Бубнили пацаны, стыдливо глядя в пол.

Девушка, продолжая очищать мальчишек, глянула на нас, улыбнулась, увидя наши, удивлённый происходящим, физиономии, пояснила:

– Это наш школьный вокально-инструментальный ансамбль. – голос её опять зашелестел. – Правда мы только учимся. Ухажёры мои, заревновали? – она ткнула пальцем в лоб самого длинного, – Сидоркин голова тебе зачем, шапку носить?

С пацанами мы подружились, они прибрали всё безобразие, которое сами же и учинили. Теперь на наших репетициях постоянно присутствовали местные «Битлы»…

Смотр строя и песни удался на славу. Наши однокашники, закреплённые за классами, пройдя в разной степени суровую «прописку», с задачей справились. К делу подошли нестандартно, по-этому в спортзале, где проходило мероприятие, кроме традиционных военно-строевых песен. можно было услышать «Катюшу», «Смуглянку» и даже «Поворот». Концерт хоть и был небольшим, прошёл на «Ура». Потом начался танцевальный вечер. Особый фурор у публики пришёлся на тот момент, когда на сцену вышли местные «Битлы», мы передали им инструменты, и они сыграли для школьников свою первую песню…

Как же это здорово, делать правильные вещи! Мы стояли в сторонке и смотрели на этих пацанов, а в душе у каждого из нас шевелилось доброе чувство, именуемое счастьем. Ведь в то, что у мальчишек сегодня получился дебют, мы вложили чуточку себя. И наверняка придёт время, когда и они сделают что-то доброе и правильное.

Да, это вам не кальсоны на трубу вешать…

Сулико

Кто бывал на школьных выпускных вечерах, прекрасно знает что порядок их проведения не меняется с незапамятных времён. Начинается всё с торжественной части, дальше банкет, танцы, потом выпускники отправляются встречать рассвет, а далее уже могут быть интерпретации. То есть, после восхода солнца все расходятся или же возвращаются к месту проведения торжества и банкет продолжается уже до победного конца. Нам достался второй вариант. Как и в случае со свадьбами, гуманитарный подарок в нашем лице был отправлен играть на выпускном вечере подшефной школы. Мы добросовестно отработали вечер, выпускники уже собрались встречать рассвет. Решили сворачиваться и мы, как вдруг к нам подошёл один из родителей, а в реалиях – полковник, заместитель начальника нашего факультета и объявил нам:

– Так, товарищи курсанты, дети встретят рассвет и вернутся потанцевать. У вас примерно два часа. Вы пока отдохните.

Он повернулся и, уверенный что дело сделано, пошёл в толпу праздновавших…

Страшного конечно ничего не было. Не первый раз нам предстояла бессонная ночь. Сами понимаете, караулы, наряды, учения. Но был один момент, который всё-таки вызывал некоторое беспокойство. У нас на утро следующего дня был экзамен по неорганической химии, при чём – итоговый, оценка за который шла в диплом…

Делать нечего. Мы перекусили слегка и пошли из душного школьного актового зала прогуляться. Настроение было не очень, надо было найти развлечение. А что можно придумать в час ночи в жилом микрорайоне, в темноте, так как фонари горели через два на третий. Ночной полумрак разбавляли редкие светящиеся окна панельных девятиэтажек. Было тепло и тихо. Родин хлопнул в ладоши, звук заметался между соседними домами.

– Однако акустика! – восхитился Серёга. – А ну давай попробуем… Сулико!

Родин загорелся идеей, даже в темноте было видно, как заискрились его глаза. Он повернулся к Беркутову:

– Игорь в терцу, – потом обращаясь к Шайдулову, – Фарид, в униссон.

И сначала негромко, но потом всё более набирая уверенность и стройность в ночьной тиши спального района города поплыло:

Долго я бродил среди скал,

Я могилку милой искал,

Но её найти не легко,

Где жи ты моя, Сулико…

И вот уже все пятеро, в полный голос, млея от удовольствия, подхватили:

Увидал я розу в лесу,

Что лила, как слезы, росу.

Ты ль так расцвела далеко,

Милая моя Сулико?

Ты ль так расцвела далеко,

Милая моя Сулико?

Как только смолкли последние слова куплета, Родин, хлопнув над головой в ладоши крикнул:

– Лезгинка! Тара-ра-ра-ра

Все подхватили:

– Гоп! Гоп! Гоп! Тара-ра-ра-раа-ра-ра…

Сначала мы просто хлопали в такт музыке, потом, разгорячённые собственным самодеятельным битбоксингом, кинулись танцевать. Ночная тишина взорвалась, разлетаясь на мелкие, звенящие между домами, осколки эха. И дома, казалось задрожали, закачались, зажигая окна…

– Вы чё там ахирели что ли?! – жахнуло у нас над головой, перекрывая полёт нашего вокально- танцевального марафона.

Мы остановились от неожиданности, затихли.

– Время знаете сколько?– это из окна ближнего дома, прямо над нами возмущался какой-то мужик.

– Совсем совесть-то потеряли, гулёны. Перепились поди, да горланют что есть мочи. На завод бы вас, поработать! – Это уже из другого окна.

Родин, хитро улыбаясь, как бы сжавшись от ругани свыше, произнёс:

– Кажись переборщили…

Ну раз петь нельзя, решили посидеть на лавочке. Тишина вроде как бы и восстановилась, но тут опять над головами:

– Эй, джигиты, Сулико давай!

– Да черти с вами, пойте. Только не орите…

Мы переглянулись,Серёга вскочил, встал перед нами, взмахнул рукой, как заправский дирижёр, и в ночном воздухе опять поплыло:

Над любимой розой своей

Прятался в ветвях соловей.

Я спросил, вздохнув глубоко:

«Ты ли здесь, моя Сулико?»

Я спросил, вздохнув глубоко:

«Ты ли здесь, моя Сулико?»

Дальше события начали развиваться совсем по неожиданному сценарию. В домах пооткрывались окна, люди вышли на балконы…

– Эй, ребята, а русскую можете?

И мы уже захваченные этим сумасшедшим импровизированным концертом, сидя на лавочке, повинуясь взмахам Серёгиной руки запели:

По буеркам, по дальним буерочечкам,

Письмо моё, к тобе летит

Я буду ждать родёмого ответу…

А потом были «Ой то не вечер, то не вечер…», «Нич яка мисячна…» и ещё, и ещё…

Наше выступление Акапелла по заказу слушателей продолжалось около двух часов. Наверно людям понравилось, потому как нас не обматерили, не облили водой или чем нибудь ещё вонючим…

После окончания выпускного, уже утром мы вернулись в училище. Единственное что мы успели сделать перед экзаменом, это позавтракать.

Я вытянул свой билет, сел готовиться, вчитался в вопросы и отчётливо понял, что ничего не соображаю. Но ни испуга, ни беспокойства не почувствовал, была какя-то апатия. Дождавшись очереди, подсел к экзаменатору. Наверное мне повезло, я попал к преподавателю химии Гусевой, женщине, которая славилась в курсантской среде справедливостью и исключительной доброжелательностью. Она молча выслушала мой около научный бред, потом взяла журнал, посмотрела мою успеваемость по химии.

– Странно, у вас одни пятёрки, а отвечаете вы, пардон, на пару. А нука давайте решите вот эту задачку…

Она на моём листке набросала условие. Надо было составить обыкновенную пропорцию для определения доли вещества. Составив эту пропорцию, я тупо упёрся в цифры не в состоянии выполнить элементарные математические подсчёты.

– Да уж, молодой человек. Что мне с вами делать. Вы как будто не спали всю ночь. Вид у вас уставший и подавленный…

– Так я и не спал, – безразличным тоном пробубнил я, – Мы на выпускном играли…

– Понятно, – вздохнула она, – но пятёрку я вам поставить не могу. Четыре, идите отоспитесь.

Да, это была жертва, принесённая мной на алтарь искусства. Вместо планируемой пятёрки, я получил четвёрку. Так можно было подумать в этой ситуации. Но, в душе, сквозь оболочку апатии, усталости и безразличия пробивалась живая и радостная мысль – «Ура!Сдал!!!»…

PS. Завершились наши выступления 1 апреля 1983 года. Это был концерт, посвящённый дню рождения Ульяновского Высшего Военно-технического училища имени Богдана Хмельницкого. Мероприятие проходило в городском дворце профсоюзов. Так что последний аккорд нашего «Парадокса» прозвучал в прекрасном, современном даже по нынешним меркам, зале и при полном аншлаге. Потом была войсковая стажировка, госэкзамены и выпуск. А дальше? Дальше другая, самостоятельная жизнь в новом качестве и в разных уголках нашей необъятной Родины…

«Парадокс» ушёл в историю, но навсегда остался в сердце…

Сила традиции

Умные люди утверждают что традиции – это устойчивая система норм, правил, представлений и образов, формирующаяся на основе накопленного жизненного опыта, которую использует в своём поведении обширная, социально-сложившаяся группа людей.

А что такое традиция для курсанта военного училища? В этом случае это деяние, которое необходимо исполнить не взирая на логику, здравый смысл и даже запреты командования. Традиция для курсанта это непререкаемый долг обязательный к исполнению! Если спросите курсанта о смысле какой либо традиции, то скорее всего, ответа вы не получите. Традиция и всё! Кто может объяснить, почему выпускники военно-морских училищ одевают в тельняшки памятники известным флотоводцам? А зачем юные лейтенанты бронзовым коням начищают срамные места? Не знают ни они, ни те, кто был до них. Главное здесь в проявлении бессмысленной удали. Да и кто это придумал, истории не известно.

Есть традиции общие, которые сложились ещё во времена «царя Гороха» и сохранившиеся по сей день, а есть традиции, характерные только для каких-то определённых учебных заведений.

Наше училище и мы не были исключением. И у нас существовали традиции, передаваемые из поколения в поколение, одна из которых – обязательное празднование тысячи и одной ночи. Само название говорит о том, что связано это было с количеством дней, а точнее ночей, прожитых в стенах родного училища. Обязательно находились самодеятельные, никем не назначенные и не выбранные, счетоводы, своеобразные хранители традиции, которые высчитывали день и час, когда наступала круглая дата. Готовились все, и командиры тоже. Не смотря ни на что, праздник наступал. Обязательно ночью! Надо было хоть под одеялом, но приложиться, хотя бы пробку, но понюхать. Все старания командиров сводились на «нет» терпением и упорством курсантов. Одни сидели в расположении и зорко следили за подопечными, другие лежали в кроватях, изображая спящих, и ждали, когда первым надоест и они всё таки пойдут домой. И дожидались! Конечно же на следующий день, а то и два, наступало время разбирательств, внеплановых кроссов и строевой подготовки. Но это уже было не важно для нас. Задуманное свершилось, а ежа голым задом не напугаешь…

В общем, большая часть курсантских традиций связана с итоговыми событиями. Например, последний караул. У нас это отмечалось скромно, но с пылью и музыкой. Караул №2 располагался в учебном центре, а это более пятидесяти километров от зимних квартир. Туда и обратно подразделение вывозилось, как правило, бортовым автомобилем ЗИЛ, у которого в кузове были установлены лавочки, тента не было. Это сейчас машины для перевозки личного состава оборудуются как междугородные автобусы, обвешиваются кучей предупреждающих табличек. А тогда всё было проще, и главной нашей задачей в дороге было не поймать ртом насекомое и не выпасть из кузова. Так вот, после сдачи караула, мы полевым кабелем привязывали к автомобилю огромный берёзовый веник. Чем больше, тем лучше! ЗИЛ ехал, а за ним всю дорогу тащилась своеобразная метла, поднимая пыль и разгоняя мусор и конечно же, «заметая следы» в караул. Ко всему этому полагалось музыкальное сопровождение, посему мы во всю глотку орали песни, особенно когда ехали по городу. Метла обрезалась когда автомобиль въезжал в ворота училища, так, чтобы она осталась примерно на границе. Это, конечно не нравилось наряду по КПП. Им же убирать! Но и они в своё время делали то же самое. Традиция, однако…

Наше училище носило имя Богдана Хмельницкого, в честь которого перед КПП был установлен бронзовый бюст. Художественной особенностью этого сооружения был его размер. Говоря проще, это была большая тёмно-бурая с зелёным налётом голова на гранитном постаменте. С момента установки памятника в чьих-то буйных головах, сначала возникла шальная идея, а потом и заложилась традиция в ночь перед выпуском начищать до кошачьего блеска нос великому гетману. И не смотря на жесточайший контроль, инструктажи, увещевания и даже запугивания и угрозы со стороны командования, каждый год в день выпуска у Богдана нос золотом сиял на солнце, оповещая всех входящих через КПП о празднике…

Наши традиции – это события, от воспоминаний которых, на душе становится тепло и немного грустно…

Дождь в дорогу

Выпуск! Это событие, которое ждёшь все время обучения в училище. Собственно уже, поступая, начинаешь мечтать об этом дне. Дне, когда на твоих плечах заискрятся золотые офицерские погоны с лейтенантскими звёздочками.

Ни что не предвещало дождя. С утра светило яркое июльское солнце, в лазурном небе ни облачка. Мы, в парадной форме, сияя от счастья как начищенные медные пятаки, незаметно бросая взгляды то на левое, то на правое плечо, это чтобы звёздочки увидеть, со всего города стекались в училище на построение. Сегодня заканчивался четырёхгодичный марафон к вожделенной цели. Сегодня нам вручат дипломы и на груди у каждого засверкает заветный ромбик!

У открытых настежь ворот КПП оживление: ещё бы, там, проходящий народ, встречает славный гетман с носом, золотой блеск которого, соревнуется с искристым изобилием новеньких лейтенантских погон. И от этого настроение ввысь и ликованию нет предела…

Построились, грянул оркестр и колонна училища, за своим боевым знаменем, рассыпая счастливые улыбки, двинулась в центр города. А там всё как репетировали: выпускники выстроились в две шеренги, получили дипломы и знаки. Пришло время прощания со знаменем, прозвучала команда и … Небо словно прохудилось! Мы, занятые получением дипломов и самолюбованием, даже не заметили, как небо затянуло, свинцового цвета, тучами, и на город хлынул ливень. Минут пять мы стояли под сплошным потоком, потом прозвучала команда:

– Училище, разоиди-ись!!!

В одно мгновение строгий строй рассыпался по площади. Все, лейтенанты, полковники, курсанты, гости и просто наблюдатели кинулись в ближайший сквер под деревья. Дождь лил минут пятнадцать, потом резко прекратился и тут же, разрезая серые, уже опорожненные облака, над площадью сверкнул луч солнца.

– Училище станови-ись!

Все быстро встали на свои места. Опять команда, опять зазвучал оркестр, знамённая группа двинулась вдоль лейтенантских шеренг. Мы опустились на колено… Опустились не сразу, сначала зависли, так ка под ногами протекал слегка пузырящийся поток дождевой воды. Но это было мгновение, один за другим лейтенанты уверено опустились в лужу…

Потом был обратный марш в училище, где нас ждал праздничный обед, и где ещё надо было получить документы и первую лейтенантскую получку. Шли уже не выбирая дороги, прямо по лужам, черпая воду новенькими туфлями, и от этого становилось ещё веселее.

А когда уже все дела были сделаны, когда заранее заготовленные железные рубли были розданы курсантам, тем, кто первым отдал честь новоиспечённым лейтенантам, мы, так и не просохшие, вышли за ворота родного училища, ещё не осознавая, что вышли в самостоятельную, полную невзгод и опасностей, неожиданных трудностей и проблем, новую жизнь. У нас говорили, что курсант выпускного курса – это человек, который знает всё, а вот лейтенант не знает ничего. В этом есть смысл, ведь всего через месяц каждый окажется один на один с обстоятельствами, когда надо будет доказывать личную профпригодность и отстаивать своё «Я». Но сейчас мы были уверены в своём успехе, мысли не допускали, что у нас что-то не получится. А как же иначе? Ведь дождь в дорогу счастливая примета!

Курсантский трактат…

Ульяновскому Высшему Военно-техническому училищу имени Богдана Хмельницкого, командирам, учителям и однокашникам, а также всем тем, кто лучшие годы юности провёл в курсантских погонах…

Курсант – Колоссальная Универсальная Рабочая Сила, Абсолютно Не желающая Трудиться

(Из фольклора)

Жизнь казарменная…

Для справки:

Казарма – специально оборудованное помещение для размещения воинских подразделений и совместного проживания военнослужащих, включает в себя спальное расположение, умывальник, туалет, бытовую комнату, канцелярию для офицеров, кладовую для хранения личных вещей, оружейную комнату, комнату досуга (ранее – Ленинскую комнату). Здание казармы может быть, как одноэтажным, так и многоэтажным, в большинстве случаев это типовые строения. На каждом этаже, в зависимости от численности, как правило, располагается одно подразделение – рота или батарея, средней общей численностью до ста человек.

Современные казармы называются общежитиями и больше похожи на бюджетную гостиницу. Здесь уже другой набор помещений. К ранее указанным, добавились учебные классы, комнаты для занятия спортом, душевые, постирочные. Да и живут военнослужащие теперь не в общем расположении, а в комнатах по два – четыре человека.

Так какова же жизнь в казарме? Для ответа на этот вопрос необходимо понять сущность этой жизни, а точнее сущность тех, кто в ней живёт. Что такое курсантская рота? Это подразделение, которое формируется при зачислении абитуриентов в училище, продолжающее своё существование четыре – пять лет, вплоть до выпуска. По своему составу, в большей степени, это вчерашние выпускники школ. Конечно, есть ребята, поступившие на учёбу, отслужив какой-то срок в армии, и по этой причине имеющие больше жизненного и военного опыта. Однако, таких меньшинство, да и за годы совместной учёбы и службы все преимущества стираются. Представьте себе коллектив, состоящий из молодых людей – мужчин, имеющих единую цель, и, при этом, делающих всё вместе. Вместе учатся, вместе метут дороги и чистят снег, вместе занимаются спортом, вместе едят, спят, опять же в одном месте, вместе в караул заступают, вместе уголь разгружают, вместе ходят в кино и на танцевальные вечера, на плацу строем шагать и песни петь – снова вместе. И даже получить по загривку от местной шпаны за компанию, заодно с однокашником, а потом, собравшись с силами, отлупить как следует распоясавшихся хулиганов, проучив их тем самым, тоже вместе. Никто не побежит прятаться и не бросит товарища! Всё вместе! И вот это «Вместе» формирует особенный, не похожий ни на что, одновременно жёсткий и сплочённый коллектив, в котором нет места фальши и где каждый член сообщества прозрачен, чист и понятен для всех. Здесь можно стать всеми уважаемым героем, общепризнанным лидером, а можно превратиться в объект насмешек и шуток, различной степени юмора – от добрых и по-товарищески безобидных, до злых и жёстких. И много, ох как много зависит от реакции человека на эти шутки и розыгрыши.

В общем, жизнь казарменная, как бы это не показалось странным, совсем не скучная. В меру серьёзная, в меру весёлая, в меру монотонная и в меру разнообразная. А в конечном итоге, всё зависит от жителей…

Эффект хлястика.

– Сынок, ты зимой ходишь в своей шинельке. Тебе не холодно?

– Да что ты, Батя, она же шерстяная!

– Ну, дак, летом я видел, то же в ней ходишь. Не жарко?

– Да нет, конечно, она же без подкладки…

Старый анекдот.

Старый солдат царской армии помогал знатной даме переносить вещи. По завершении дела она, прощаясь, протянула ему руку для поцелуя. Тот непонимающе уставился на неё:

– Чего изволите?

– Фу, темнота деревенская! Видишь разрез на перчатке? Вот сюда надо поцеловать!

Солдат целуя:

– Сколько лет служил, а только сейчас понял, зачем у шинели разрез сзади…

Старый анекдот.

Что такое шинель? Ответ очевиден – предмет военной формы одежды. Причём, предмет, форма и сущность которого не менялись лет двести – двести пятьдесят. Кто носил или хотя бы видел сие одеяние, тот знает, сзади, на спине у шинели делалась большая складка, ниже переходящая в разрез – отголосок кавалерийского прошлого. Что бы эта складка не разъезжалась на уровне талии на двух пуговицах пристёгивался хлястик. Если хлястик на месте, то шинель выглядела на хозяине очень даже презентабельно, если же нет, то одежда приобретала вид бесформенного балахона.

Курсанту шинель давалась одна на два – три года. В ней он стоял на посту, маршировал на парадах, ползал «по-пластунски» на занятиях, в ней же ходил в увольнение и на свидание к любимой девушке. Всё в ней! Стоит ли говорить о важности этого предмета в жизни военного?

Курсант шинель берёг, холил и лелеял, чистил, гладил. Не обошла её стороной и казарменная мода. Чтобы складка на спине не расходилась и выглядела аккуратно, её зашивали и заглаживали. Ещё подрезали полы снизу. В результате этого шинель становилась похожа на приличное пальто. Но, эти безобразия зорко отслеживались комендантами гарнизонов. Некоторые из этой «высокоинтеллектуальной плеяды» несостоявшихся командиров даже носили с собой специальные футлярчики с лезвием. Для чего? Для того, чтобы «распускать спинки» нарушителям формы одежды! Ну а уж если несчастный военный попадётся с укороченной шинелью, то тут и на гауптвахту определить можно и деньги высчитать за умышленную порчу казённого имущества. В общем, как не крути, а шинель вещь важная!

В казарме шинели обычно висели в одном месте, недалеко от выхода, в специальных встроенных шкафах, обязательно левой стороной, на которой нашиты шевроны и курсовки, к расположению. Задачей дневальных и назначенных уборщиков было выравнивание рукавов так, чтобы все нашивки находились строго на одном уровне, тем самым создавая яркие ровные полосы. Красиво висящие шинели – признак порядка в подразделении!

Даже самый идеальный и образцовый порядок не гарантировал от возникновения одной специфической проблемы – в подразделении с устойчивой периодичностью на одной из шинелей пропадал хлястик. То ли он терялся, то ли его кто-то крал, доподлинно не известно, но факт оставался фактом. Конечно, в мировых масштабах это ни чего существенного. Но вот как быть тому бедолаге, у которого нет хлястика? Ни в строй встать, ни в увольнение пойти. Что делать? Выход один – позаимствовать у товарища. Но, товарищу тоже хлястик необходим. Как же без него? И он заимствует у другого товарища. И так по кругу. Обычно страдает самый нерасторопный. Это как игра со стульями, когда на пять игроков четыре стула и тот, кто по команде ведущего не успевает занять место – выбывает из игры. Так и с хлястиком. Объявили построение роты, все устремляются к шкафам, одевают свои шинели и в строй. А один, зазевавшийся мечется в опустевшем расположении, шарахается, что-то ищет. … Ищет пропавший хлястик! Так продолжается до тех пор, пока кто-то из страдальцев не посетит соседнее подразделение. После визита «дружбы» хлястик ищут у них, потом в другой роте, в третьей, и так по всему училищу. Но, через некоторое время проблема непостижимым образом возвращается – бесследно исчезает один хлястик…

Майна.

В Ленинской комнате царило необычайное оживление, там проходил шахматный турнир местного масштаба. Само по себе событие заурядное, но только не в этом случае. В этот день курсант Володя Попов проводил сеанс одновременной игры на трёх досках. Конечно, играть на трёх досках не велико достижение, если не учитывать одно обстоятельство. Володя сидел спиной к соперникам, голосом давая команды своему напарнику и другу – Виталику Триголосу, который передвигал фигуры на досках. Ну, типа – «Пешка Е2 – Е4». Три соперника напротив, не только видели игру, но и имели возможность советоваться с товарищами. Играли не просто так, а на интерес – обед в офицерской столовой на две персоны. Борьба развернулась не шуточная, но всё же, коллективный разум… проиграл «слепому» шахматисту. На всех трёх досках Попов одержал убедительную победу, выиграв тем самым три обеда для себя и своего друга – Виталика. Принимая поздравления Володя, торжествуя, выкрикивал:

– Майна! … Вперёд, Майна! …Ха! Три обеда!

Майна – это его Родина, небольшой районный городок в среднем Поволжье. Майна для Попова был и боевой клич, и выражение радости и ликования. Его так и звали в роте – Вова Майна.

Володя Попов, выросший в учительской семье, слыл в курсантской среде эдаким интеллигентом – интеллектуалом. Имел широкий кругозор, в шахматах, шашках и отгадывании кроссвордов ему не было равных. Была у Володи одна слабость – он до помрачения сознания любил футбол. Нет, играл неважнецки, но был болельщиком. Причём, болельщиком фанатеющим! И была у него любимая команда – Спартак. И любовь эта, порой выражалась в гипертрофированной форме.

Как-то Володя простыл и с воспалением лёгких попал в санчасть. Лечение двигалось своим чередом, дело шло к выздоровлению, но вот беда – медицинские процедуры часто совпадали с трансляцией финальных футбольных матчей чемпионата страны. И вот, в один прекрасный вечер играл Спартак. В фойе лазарета, у большого цветного телевизора полукругом, в два ряда расположились больные – любители футбола. А набралось их человек двадцать. Трансляция началась, играли Спартак и ЦСКА. Матч обещал быть интересным и зрители, увлекшись игрой, позабыли о лечении. Они то восхищались игрой, то критиковали игроков или судью, хлопали в ладоши, чертыхались. В общем, всё как обычно на футбольном матче, только в масштабах маленького медицинского учреждения. И тут мужскую идиллию нарушил громкий женский голос:

– Попов, на банки! – скомандовала медсестра, – Давай, давай, некогда мне тут ждать с вашими футболами.

– А можно потом? – попытался оказать сопротивление Володя, – Спартак же…

– Так, – перебила его медсестра, и пригрозила, – Я сейчас начальника позову! Быстро в кровать! Кому сказала?!

Поняв, что сопротивление бесполезно, Попов, понурив голову, поплёлся в палату:

– Мужики, сделайте погромче, чтоб в палате слышно было, – и уже медсестре, – дверь не закрывайте, пожалуйста.

… Володя лежал в кровати с банками на спине. Уткнувшись лбом в сложенные замком руки, закусив угол подушки, он плакал. А как же не плакать – как только он лёг в кровать, Спартаку забили гол. Через открытую дверь доносились отзвуки футбольной баталии. И тут, о радость, Спартак сравнивает счёт! Попов выпустил изо рта подушку, слёзы моментально высохли. Он, весь подрагивая от нетерпения как стоялый жеребец, посмотрел на часы, – «Сколько ещё лежать?». В палату зашла медсестра, принялась было снимать банки, как вдруг Спартак забил гол в ворота ЦСКА. Это уже победа! Володя подпрыгнул на кровати, одеяло полетело в сторону. Он вскочил и опрометью кинулся к двери. Выскочив из палаты, сиганул через сидящих на стульях зрителей, перелетев через «трибуны», приземлился на колени, вскинул руки вверх и неистово заорал:

– Ма-ай-йна-а! Го-о-ол! Спартак – чемпион! Майна! – обнял телевизор и начал целовать экран.

Банки отвалились, рассыпались по полу, на спинет осталась одна. В дверях палаты, держа одеяло в руках, стояла, онемевшая от происходящего, медсестра…

Друг Володи – Виталик Триголос был не столь щедро одарён интеллектуальными способностями, но, компенсировал это завидным упорством и целеустремлённостью. Кроме того, он также как и Попов фанател футболом. Правда, с одной существенной разницей – его любимой командой был ЦСКА. На этой почве друзья и сошлись, на ней же и бурно спорили, и ссорились, и опять мирились. Они настолько сдружились, что везде и повсюду были вместе, как сиамские близнецы, были, как говориться «Не разлей вода». Так продолжалось до тех пор, пока в одном из матчей сборная страны не потерпела сокрушительное поражение. Друзья сильно расстроились и, как часто бывает в таких случаях, начали теоретический поиск источника проигрыша. Володя обвинил игроков из ЦСКА, а Виталик – из Спартака. Слово за слово, дело в споре дошло до личных оскорблений. Ну, типа «Спартак – мясо» или «ЦСКА – кони». Такой обиды не могли вынести оба и на дружеском интеллигентном совете решили разрешить конфликт посредством сатисфакции. В общем, товарищескую драку назначили на ночное время, чтоб посторонние не мешали.

Примерно в час ночи, оба поднялись с кроватей и, как были в трусах и майках, отправились в бытовую комнату. Правда, перед этим обулись, один в сапоги, другой в ботинки. Войдя в помещение, прикрыли за собой дверь, стали друг напротив друга, постояли, набычившись, и, молча приступили к выяснению отношений. Сначала Володя удачно с левой заехал Виталику в правый глаз. Виталик ответил тем же и тоже удачно. Они разошлись в стороны, ещё погарцевали, как заправские рукопашники.

– Майна! Взвизгнул Попов и бросился на Триголоса.

А тот как будто и ждал этого. Они одновременно ударили друг друга ногами в пах. Оба попали, один сапогом, другой ботинком. Оба схватились за ушибленные места, скрючились и, сдавленно воя, повалились на пол.

На шум в помещение вбежал дежурный по роте и дневальный. Бойцы со стонами и проклятиями катались по полу, держась руками за больные места. Вызвали врачей. С большим трудом, совместными усилиями у одного и другого оторвали ладони от болячек. Там, куда попали, один сапогом, другой ботинком, у обоих всё посинело и раздулось до страусиных размеров…

В госпитале их положили в одну палату, койки рядом. Так они и лежали, с синяками под правым глазом, растопырив ноги и мирно беседуя. Володя и Виталик остались друзьями, но о футболе больше не говорили никогда…

Северные похождения.

Воскресный вечер. В роте переполох. Не пришёл из увольнения младший сержант Серёга Соловьёв. Всегда пунктуальный и дисциплинированный человек пропал. После недолгого разбирательства выяснилось, что никто в подразделении не знает, куда он собирался и с кем встречался. В общем, оставалось только ждать.

Часа в два ночи в роту позвонили с КПП, там появился, избитый до неузнаваемости, Соловьёв. Его привели в казарму. С сине-лиловым отёком на пол лица, испачканной в грязи и крови одежде, Серёга, шамкая разбитыми губами, поведал свою историю…

А дело было так. Соловьёв проводив до дома знакомую девушку, с которой провёл вечер, пришёл на трамвайную остановку. Время было предостаточно, училище не далеко, трамваи ходили исправно, ни что не предвещало беду. Он стоял и с умилением вспоминал прошедший вечер. Как вдруг, из ближайшего закоулка вышла группа молодых людей, человек пятнадцать, и направилась к остановке. Причём, прямиком к Серёге.

– О, Сапог! – завопил один из них, – Пацаны, сма-ари, курса-ач.

– Ага, – уже подойдя ближе и обращаясь к Соловьёву, громко, сказал другой, – О, четвёртый курс, скоро лейтенантом станешь, будешь над простыми солдатиками издеваться.

– А получи авансом, сука – крикнул третий и, бросившись вперёд, попытался ударить Серёгу.

Тот увернулся и умудрился дать тумака вдогонку нападавшему. Толпа, как разъярённая шакалья стая, повизгивая и подвывая кинулась на свою жертву. Конечно, пятнадцать человек смяли, снесли одного, начали его пинать, матерясь и проклиная «офицерьё». Через несколько минут, насытившись, стая побрела дальше. Серега, какое-то время лежал в забытьи. Мимо проезжали трамваи, проходили какие-то люди, но ни кто не обратил внимания на валявшегося в грязи военного. Очнувшись, отдышавшись, Соловьёв пошёл в училище пешком, как мог…

Следующие несколько дней прошли в непрерывных обсуждениях случившегося. Народ негодовал. Как так? Курсанта, не за что отпинали и бросили в грязи! Через знакомых навели справки. Оказалось, что эта компания давно будоражит Северный район города, обитает, в основном, в парке за кинотеатром. Самые горячие головы требовали справедливого возмездия. Ситуацию подогрело известие из параллельной роты, у них в том же районе, в аналогичной ситуации, пострадал курсант. На вечернем собрании «актива» решили провести акцию, которую назначили на ближайший выходной…

В оговоренное время, все, кто был в увольнении, начали собираться у кинотеатра. Остальная часть роты, под видом культурно-массового мероприятия – похода в кино, строем, под командой старшины прибыла туда же – на «Север». На месте распределились на группы, определились, кто с какой стороны заходит, кто выставляет заслон. Окружили сквер и пошли…

… Били, практически, всех подряд, в самом центре парка нашлась и та злосчастная компания. Шпана есть шпана, увидев столь грозную силу, пацанва бросилась врассыпную. Но где там! Все ходы и выходы были перекрыты. Молотили их качественно, от души, но, соизмеряя силу. В общем, чтобы было больно, обидно, запомнилось на долго, но вреда здоровью не причиняли. Так цепью прошли весь парк. Народ в ужасе разбежался, кто-то вызвал милицию. Рядом с одним из выходов, в кафе гуляла свадьба. Видно местные мужики, бывшие там, решили заступиться за своих земляков. В итоге, разгорячённые дракой курсанты разогнали и свадьбу…

Завыли сирены, завертелись синие фонари на крышах милицейских машин. Пора было уходить. Все дружно подошли к месту сбора, построились и, так же организованно как пришли, выдвинулись в обратный путь. Вернулись благополучно, потерь не было, за исключением нескольких фуражек. Последнее обстоятельство было весьма нежелательным. Дело в том, что на головных уборах изнутри стояли клейма с номерами военного билета владельцев. Из положения вышли старым, распространённым во всех училищах способом. Ребята позвонили своим девушкам, те рано утром собрали фуражки и принесли в училище. Так, возможные улики были успешно нейтрализованы…

На следующий день в училище приехали милицейские начальники, привезли каких-то изрядно побитых молодых людей, которых водили вдоль курсантских шеренг. Вглядываясь в лица, пострадавшие пытались узнать своих обидчиков. Но, как это сделать, когда перед тобой две тысячи человек и все как один хитро улыбаются и строят гримасы, откровенно издеваются. Да ещё те, кого и можно было узнать или заподозрить, спрятаны в казарме под видом дежурных, дневальных и больных. В итоге никого не нашли, решили, что это были курсанты другого училища. Поехали туда…

Ближайший год на «Севере» никто даже не посмотрел косо в сторону курсанта…

«Железная» подушка

В роте было сто пять человек, поэтому кровати в расположении стояли в один ярус, сдвинутые попарно. Но в одном ряду, из-за несущей колонны, закрывающей проход между койками, для красоты, а точнее – для соблюдения симметрии, вынужденно сдвинули три кровати к ряду. Слева и справа оставались проходы, а вот на среднюю кровать можно было попасть, только перелезая через соседние или через спинку…

Курсант Серёга Самсонов, в простонародии – Сэм, был человеком спортивным. А ещё он любил перед сном, после хорошей работы с железом, ополоснуться холодной водичкой. Делал он это в умывальнике перед самым отбоем, а иногда и после. Короче, в койку он ложился несколько позднее своих товарищей. И всё бы ничего, да вот только кровать ему досталась из тех трёх сдвинутых вместе – средняя. Поскольку к его приходу слева и справа уже лежали соседи, Сем забирался через спинку, но, с некоторых пор, ему захотелось острых ощущений, и он делал это, прыгая «рыбкой». После каждого такого «захода на посадку» товарищи на крайних койках подпрыгивали вверх, барахтались, ловя одеяла и подушки. Всё сопровождалось шутками и смехом окружающих, ситуация приобрела статус вечернего шоу. И если всем, наблюдавшим со стороны, происходящее доставляло удовольствие, то хозяевам правой и левой кровати это изрядно надоело. Уговоры и требования действенного результата не принесли, тогда друзья предприняли другой, более радикальный шаг…

… Вечер. Отбой. Сэм, по обыкновению, облился холодной водой, вытерся и, с полотенцем на шее, в одних трусах, смакуя приятной усталостью после гирь и гантелей, не торопясь, подошёл к кровати. Как всегда, народ уже улёгся и собирался засыпать, но всё же – было не привычно тихо. На секунду, Серёге показалось, что все затаились. Но, это на секунду. В следующее мгновение он, повесив полотенце, сделал шаг назад, оттолкнулся и сиганул «рыбкой» через спинку кровати. По обыкновению, головой он всегда утыкался в мягкую подушку. В этот раз произошло тоже самое, за исключением одного нюанса – подушка оказалась не мягкой, а железной! Раздался глухой, низкочастотный звук, отдалённо напоминающий голос вечевого колокола. От удара Сем дёрнулся всем телом и замер. До этого, прикидывающиеся спящими друзья, сначала сдавленно захихикали, а потом в расположении раскатисто завибрировал гомерический хохот. Однако, Сэм этого не слышал, он пребывал в глубоком нокдауне, лежал без движения и остатками сознания пытался понять происходящее с ним.

На шум подошёл старшина:

– Что у вас тут? Чего рыгочите, команда «Отбой» вас не касается?

Продолжая смеяться, друзья перевернули Серёгу, вытащили из-под него подушку.

– А ну дайте сюда, – потребовал старшина.

Ему подали подушку. Он взял её за угол одной рукой, но, видно от неожиданной тяжести, рука резко провисла, пошла вниз, наволочка порвалась и на пол, прямо ему под ноги вывалился здоровенный, десятикилограммовый блин от штанги…

– Ё… Вы… На… Вашу дивизию! Вы чё, умом тут тронулись, – выругался старшина, но последние слова он произносил уже сквозь смех…

Больше Сэм не прыгал «рыбкой», а, в скором времени, кровати всё же переставили.

Друзьям Серёга отплатил той же монетой, перед очередной тревогой он, втихомолку, засунул обоим в вещевые мешки по паре гантелей. Те в утренней суматохе «подарок» не заметили, почувствовали его примерно на втором километре бега с полной выкладкой…

Пробитый туалет

Личное время. Время, когда после дневной суеты и беготни, занятий, построений, всяких хозяйственных работ можно расслабиться и отдохнуть, заняться своими делами. Например, написать письмо, поиграть в шахматы, почитать книгу или свежую газету.… Хотя, нет! Для написания писем, чтения газет и художественной литературы есть лекции и самоподготовка. В личное время можно сбегать на КПП и пообщаться с девушкой, позвонить домой по междугороднему телефону, используя «вечную монетку», привязанную на ниточке, сходить в спортзал, поиграть в футбол, пообщаться с друзьями из других рот, а, если получится, смотаться в краткосрочную самоволку. Да и просто, можно, расслабившись, «почесать языки» с товарищами, поболтать за жизнь да за любовь. Ну, в смысле, о женщинах. В общем, личное время – это очень важный отрезок повседневной жизни курсанта.

Что в личное время происходит в казарме. Как правило, ни чего особенного. Народ отдыхает, готовится морально и физически к следующему дню. Не отдыхает только суточный наряд. Новый потому, что заступает на сутки, а старый – потому, что сдаёт. Сдаёт чистоту и порядок во всех помещениях. И если нет этих чистоты и прядка, то старые дневальные вместо своего личного времени их наводят…

В тот вечер в роте в очередной раз забилась канализация в туалете. Вода переливалась через края унитазов, вонища, грязь, жуть, Новый дежурный наотрез отказался принимать такое безобразие. Старому наряду ни чего не оставалось, как засучить рукава и приняться за работу.

Устранение подобной ситуации – дело обычное и привычное. Шесть унитазов присоединены к одному канализационному коллектору. Исходя из этого, не мудрёная технология заключалась в создании в трубе избыточного давления. Для этого пять «очек» затыкались пробками, представляющими из себя палки с намотанными на них тряпками. В шестом, как правило, крайнем от засора унитазе такая пробка применялась в качестве поршня. То есть, за счёт резкого опускания в «очко» палки с намотанной тряпкой и создавалось то, необходимое избыточное давление, которое проталкивало засор в общий канализационный коллектор.

Именно эта стандартная процедура и была проделана в тот вечер. В шкафу для инструмента оказалось только пять палок. Ни кому не хотелось тратить драгоценное время на поиски шестой и по этому для изготовления «поршня» использовали попавший под руку лом, на который намотали тряпку. Ребята с энтузиазмом принялись за работу.

– У-ух, у-ух, – забурлила канализация, – У-ух!

На третьем качке в трубах раздался глухой звук, бульканье, фекальные массы, чвакая и пузырясь, закручиваясь в воронку устремились в канализацию. Всё, готово! Когда достали «поршень», то увидели, что тряпка на нём сдвинулась вверх почти на половину. Однако, этому факту никто не придал значения. Туалет, ведь, пробили! Старый наряд, довольный одержанной победой, отправился реализовывать своё личное время…

Минут через пятнадцать в расположение роты, буквально, влетел дежурный с нижнего этажа. Его трясло от смеха, предпринимая попытки справиться с собой, он спросил:

– Муж-жи-жики, что у вас с туалетом случилось? – и окончательно подавив смех, – У нас кусок канализационной трубы отвалился, и всё говно вылилось … – его опять затрясло, он начал приседать, – вылилось на Пчё… на Пчелкина! … Он в это время в туалете сидел.

Все причастные к делу, а также любопытствующие отправились к соседям. Ох, как было интересно посмотреть, где это там труба отломилась. Ну, а если по правде, то народу хотелось увидеть Пчёлкина. Не каждый день в училище людей говном обливают!

В расположении соседей царило невиданное оживление. Курсанты поочерёдно заглядывали в туалет, потом выбегали, на ходу затыкая носы, и ржали как кони в диком табуне.

В туалете же взору любопытных открывалась потрясающая трагикомическая картина. Кабинка открыта настежь. Внутри, стоя во весь рост, со спущенными брюками, опустив голову стоял несчастный курсант Пчёлкин. Стоял и тупо смотрел себе в штаны, а там было ведра два фекалий. Эти самые фекалии были так же и на плечах, на голове, на стенах кабинки. Рядом на полу среди полуразмытых какашек валялся кусок чугунного колена от канализации, выбитый ударом лома. Прикрыв правый погон, к плечу прилипла кем-то пользованная газета, порезанная по размеру карманного устава. В те времена, вместо нынешней туалетной бумаги использовались газеты, которые дневальные нарезали на куски, равные по размеру томику устава «Гарнизонной и караульной службы».

Пчёлкин долго приходил в себя. Он всё не мог понять, откуда столько дерьма у него в штанах и почему все смеются. Но, нашлись более решительные товарищи, подтащили шланг, включили воду, начали смывать весь этот ужас. Потом Пчёлкина раздели, ещё раз помыли из шланга холодной водой, завернули в простыню и отправили в кладовую переодеваться.

Шутки и издёвки над пострадавшим продолжались ещё недели две. Каждый считал своим долгом полить Пчёлкина одеколоном. Не потому, что он вонял, а просто так шутили. Тот даже реагировать перестал, так и ходил, благоухая на разные лады – то лавандой, то «Красной Москвой», а то и «Арбатом». За несколько дней у них в роте были полностью израсходованы запасы парфюма…

Всем повезло, говном облило флегматика и пофигиста. Он пережил…

Швабра «Машка»

Что такое мастичный пол? Сегодня даже строители и дизайнеры не смогут толком ответить на этот вопрос. Технологии далеко шагнули вперёд. Теперь везде полы покрывают натуральным камнем или керамогранитом, ламинатом, который даже не царапается. Где победнее, линолеум. А в последнее время всё чаще применяется композитный наливной пол, разных оттенков и фактуры, вплоть до трёхмерного изображения. И прогресс не стоит на месте!

Во времена, о которых идёт речь, в казармах, даже самых современных, были деревянные мастичные полы. Что это из себя представляло? Дощатый пол зачищался, далее, в него втирался слой красителя, как правило свекольно–розового цвета, поверх красителя наносился слой водоотталкивающей мастики. Когда мастика впитывалась в древесину и подсыхала, полы натирали специальными щётками.

Более подробно этот процесс выглядел следующим образом:

Примерно один раз в месяц, в парково-хозяйственный день. для приведения в порядок полов выделялась специальная команда, которая вооружалась стёклышками или фрикционными кольцами (запчасти от бортовых фрикционов танков и БМП). Этими «инструментами», вручную, стоя в позе оленя на водопое, курсанты сдирали с пола слой мастики и красителя. И желательно добела! Потом, опять же вручную, наносился краситель, далее мастика. И уж после этого в дело вступала «Машка».

Машка – это не помощница, не человек, а нечеловеческое орудие насилия над вольнодумством и разгильдяйством. «Машка» – это такое тяжеленое приспособление, сделанное из железа, деревянных брусков, кусков шинельного сукна и щёток, при помощи которого натирали намастиченные полы до блеска. Причём, делалось это не реже одного раза в день, а если не понравится, что–то ротному, то и чаще.

Выглядела «Машка» незамысловато. Квадратное основание, примерно шестьдесят на шестьдесят сантиметров, сваренное из железа, утяжелялось траками от танковых гусениц, блинами от штанги, иногда гирями или гантелями, снизу крепились деревянные бруски, обмотанные тканью или жёсткие щётки. В движение это приводилось посредством физических усилий, передаваемых через длинную, более двух метров, отполированную до серебряного блеска курсантскими руками, трубу, прикреплённую к основанию на шарнире. Длинная рукоять нужна была по двум причинам. Во-первых, тяжёлый агрегат удобней двигать вдвоём. Во-вторых, такая рукоять обеспечивала длинные, размашистые поступательные движения «Машки» по полу, которые, в свою очередь, гарантировали качество растирания мастики и придание полу необходимого блеска. В зависимости от вкусов, желаний и настроений командования, а иногда и творческой инициативы курсантов, полы натирались до «зеркального блеска», в «ромбик», в «шашечку», в «диагональ». В общем, «Машка» – это ещё и инструмент, обеспечивающий создание казарменных изысков.

Ещё «Машку» применяли в качестве ночного сторожа. Дверь в расположение была двухстворчатая и довольно широкая, открывалась наружу. Пользовались обычной одной половиной, вторая постоянно была закрыта на щеколду. «Машку» подтаскивали к входу, её железную трубу пристраивали к дверной ручке таким образом, что если с внешней стороны кто-то потянет на себя дверь, то эта труба, уперевшись в неподвижную часть двери, падала на пол расположения, создавая шум и грохот. Короче говоря, пробраться не замеченным, а точнее – не услышанным, в расположение было невозможно. Это давало возможность суточному наряду немного расслабиться ночью, почитать, а может и вздремнуть…

Как-то раз, дневальный курсант Андрюха Коржиков, по обыкновению, притащил «Машку» к двери, начал её пристраивать. В этот момент его позвал дежурный по роте. Коржиков оставил агрегат в покое, просто оперев его рукоять на входную дверь, пошёл на зов. Что они там делали и чем занимались покрыто тайной времени. Главное это то, что Андрюха забыл про «Машку».

Под утро в расположение с целью проверки решил заглянуть сам командир роты. Он медленно. бесшумно подошёл к двери, взялся за ручку, потянул на себя. … Ротный рассчитывал зайти по-тихому, но вместо этого, сначала услышал громкий шуршащий звук, это железная «Машкина» труба скользила по дверной поверхности, потом получил неожиданный скользящий удар в левый глаз, далее в плечо, по ноге. После этого раздался грохот – железяка достигла бетонного пола на лестничной площадке…

Что тут началось! Крик и отборная ругань с проклятиями в адрес Коржикова потрясли расположение. Роту подняли по тревоге. Ничего не понимающие курсанты построились в проходе. Перед ними появился командир роты, по левым глазом у него прямо-таки сиял огромный бланш. Забывчивого дневального вывели на середину. Ещё раз обматерив Андрюху, ротный определил его на гауптвахту. Потом … Потом начались две недели неплановых кроссов, строевых подготовок в вечернее время, дополнительных уборок, чистки и натирки полов. В общем, настрадались курсанты, пока у ротного окончательно не исчез синяк под глазом.

Всё изменилось, когда в расположение провели ремонт и постелили паркетные полы, покрытые лаком. «Машку» торжественно, к всеобщему ликованию, отволокли в подвал – на «пенсию» …

Эквилибр со стульями

Дневальный по роте курсант Вася Малко томился от безделья. Все задачи выполнены, рота на занятиях, в казарме тишина. Ротный закрылся в канцелярии, прапорщик – начхоз ковыряется в кладовой, дежурный по роте убежал на кафедру сдавать долги, напарник лёг спать после ночной смены. Скука!

Вася отошёл от тумбочки дневального, прогулялся по центру расположения, проверил насколько ровно стоят кровати и стулья и неожиданно вспомнил, как один старшекурсник показывал фокус со стулом. Шутки ради он переворачивал стул и ставил его ребром спинки на спинку кровати. Васе пришла в голову мысль попробовать. Он взял крайний стул, перевернул, попытался приладить к спинке кровати. Получилось не сразу. Но получилось! Окрылённый успехом, он взял второй стул и проделал то же самое. Получилось! Потом третий, четвёртый… Далее настала очередь следующего ряда. Вася, осторожно ступая, дабы не нарушить хрупкого равновесия, так увлёкся этим занятием, что потерял чувство времени и реальности. Минут за тридцать – сорок он водрузил на спинки кроватей все сто пять стульев, находящихся в расположении и только после этого осмотрелся и застыл от ужаса…. В самом центре расположения, на сверкающем паркете стоял начальник факультета, его заместитель по политической части, командир роты, два взводных и дежурный. Казалось, они, затаив дыхание, наблюдали за магическим действом курсанта Малко.

Начальник факультета, увидев, что Вася застыл, начал медленно аплодировать:

– Браво! Браво товарищ курсант! – и далее, обращаясь к замполиту, – Пётр Александрович, запишите это юное дарование в художественную самодеятельность. Представляете, какой будет убойный номер! Эквилибрист на стульях! У нас есть певцы, декламаторы, танцоры. А вот циркачей ещё не было.

Вася так и стоял, не шевелясь, в голове как заевшая старая пластинка крутилась одна фраза: «Во, попал! … Во, попал! …».

– Ну что, товарищ курсант, за доставленное удовольствие конечно спасибо. – продолжил свою речь начальник факультета, – А вот за то, что со своего места ушёл, службу бросил, начальство прозевал надо тебя наказать. Как ты думаешь, чего заслужил?

– Простите, пожалуйста, товарищ полковник. Больше не повторится. – залепетал Вася.

– Э-э, бра-ат, так дело не пойдёт. Объявляю тебе трое суток ареста! … Но, условно. Через две недели смотр художественной самодеятельности училища. Покажешь номер со стульями – получишь амнистию. Нет – на гауптвахту. И ещё добавлю!

– Есть! – уже чётко, как положено служивому, ответил Вася.

В дальнем углу упал один стул, потом второй. Дальше, грохоча по паркету, как карточный домик, посыпались все остальные, разрушая созданное Васей творение вместе с надеждами на запланированное в ближайшие выходные увольнение.

Следующие две недели Вася провёл со стульями, что называется «в обнимку». Он что-то придумывал, изобретал, тренировался. Всё это делалось в стороне от посторонних глаз. Чтобы никто не мешал, Малко уходил в подвал, закрывался там и работал, работал.

В назначенный срок публике был представлен головокружительный номер. На сцене, под медленную, приятную музыку Вася сначала выстроил пирамиду из нескольких, перевёрнутых вверх ногами, стульев. А потом началось невероятное! Он ловко, как заправский мастер начал жонглировать сначала двумя, потом тремя стульями. Вася перекидывал стулья из руки в руку, вертел ими в воздухе. Завершилось выступление перешагиванием с одного стула на другой, при этом, удерживая на голове, стоящий на одной ножке табурет.

Васю простили. Не за цирковой номер, а за упорство и успехи в физической подготовке. Попробуйте покрутить в воздухе деревянным стулом…

Инновации против философии

Поступил Василий Иванович в академию. После первого семестра приезжает на каникулы в дивизию. Вечером сидят в штабе, пьют чай. Петька спрашивает:

– Василий Иванович, расскажи, чему в Академии учат, какие такие предметы преподают?

– Петьк, да много чего, – отвечает Василий Иванович, – Тактику, стратегию, математику, историю. Ну, и конечно, философию.

– А что такое философия, не унимается Петька.

– Э-э-э, брат. Философия – это сложно!

– А ты объясни по простому.

– Ну, хорошо. Вот смотри, ситуация. Приходят в баню два человека, один грязный, другой чистый. А душевая кабинка одна. Кто будет первым мыться?

– Грязный, естественно, – уверенно отвечает Петька.

– А вот и нет! Как же чистый после грязного мыться будет?

– Ве-ерно, – говорит Петька, – и что же?

– А вот теперь другая ситуация. Приходит два человека в баню, один грязный, другой чистый. А душевая кабинка одна. Кто из них первый будет мыться?

Петька ошарашенный:

– Чистый?!

– А вот и нет! Зачем вообще чистому мыться?

– Василий Иванович, так это ж ерунда какая-то получается!

– Э-э-э, Петька, вот и я раньше думал, что ерунда. А это, друг мой, и есть – ФИЛОСОФИЯ!

Старый анекдот.

Сессия. Для курсанта это время, когда решается два главных вопроса. Первый, какие оценки будут стоять в приложении к диплому. Второй, поедет ли курсант в отпуск, или будет пересдавать заваленный зачёт или экзамен. И то и другое важно. По этой причине надо стараться. А как стараться, если в предмете ориентируешься слабо? То есть, конечно, учишь, читаешь, но, в голове то всё не укладывается. Попробуй усвоить за два – три дня материал, который изучался в течении пары лет. А добавить сюда ещё наряды, караулы, пребывание в санчасти, ну, и самое распространённое – сон на лекциях, так вообще катастрофа получается. Вот и остаётся или зубрить до посинения, или писать шпаргалки, или разрабатывать систему передачи информации «тонущим», или же применять какие-либо технические приспособления…

Учебной группе предстоит сдача экзамена по философии. Предмет не являлся основным и поэтому курсанты частенько попросту дрыхли на лекциях. На семинарах обычно каждый готовил один, заранее распределённый вопрос, не углубляясь в общую тематику. Так, «шаляй – валяй» и подошли к экзамену. И всё бы ничего, да вот группа шла на звание отличной, а это означало, что по итогам экзамена должно быть не менее половины отличных оценок, а остальные не ниже «хорошо». Предстояло решить весьма сложную задачу. Экзаменатор требователен и принципиален, шпаргалок особо не напишешься, ведь весь требуемый объём материала невозможно вместить на микроскопическом листе бумаги. Так называемая «Бомба», это когда в аудиторию вносят готовый и написанный на бланке ответ на билет для терпящего бедствие, не пройдёт. Накануне в соседней группе преподаватели раскрыли этот способ, был скандал. Что же делать? В курсантских рядах появились первые признаки паники и мандража. И тут, благая весть! В связи с ремонтом в учебном корпусе, сдачу экзамена перенесли в казарму, в помещение «Ленинской комнаты».

Сдавать экзамен в казарме, в своём расположении – всё равно, что дома! Это была удача. На коллективном совещании решили не связываться со шпаргалками, лучше применить технические средства, а конкретно – обеспечить каждого экзаменуемого проводной связью. С это целью был разработан целый проект, за осуществление которого взялись лучшие умельцы. В сушилке – помещении без окон и находящемся в дальнем углу расположения, оборудовали командный пункт. Приспособили для передачи информации магнитофон с микрофоном, протянули под обшивкой стен провода в Ленинскую комнату и по щелям в полу провели к столам, за которыми должны были готовиться к ответу вытянувшие билет. На кончиках проводов закрепили жестяные контакты, которые торчали из щелей и напоминали шляпки гвоздей. Для экзаменуемых подготовили пять гарнитур, включающих в себя маленький микрофон и наушник. Для экипировки курсанта необходимо было в течении минуты переобуть его, протянуть провода под одеждой, закрепить на одной руке под рукавом на запястье наушник и микрофон на другой руке. Сложнее всего, как оказалось, было найти пять пар ботинок универсального размера. Дело в том, что для замыкания контактов на полу, обувь оборудовали металлическими пластинами на подошвах. После такого усовершенствования ботинки становились не пригодными к дальнейшей носке, по этой причине, пришлось искать их на складе. Найти удалось, но размер был только сорок первый и сорок третий, а в группе были ребята и с сорок четвёртым и с сорок пятым, а один даже с сорок шестым.

По замыслу авторов изготовленной системы, курсант, предварительно экипировавшись, должен зайти в аудиторию, вытянуть билет, громко объявить его номер и сев за один из подготовленных столов, поставить ноги на контакты, замкнув тем самым цепь. Находящийся у двери человек, услышав номер билета должен бежать в сушилку и передавать его на «Командный пункт». Там оператор, сидя в наушниках перед микрофоном, дождавшись сигнала о готовности – несколько щелчков по микрофону или покашливание, начинал читать содержание вопросов прямо из учебника. Среди всех участников процесса были распределены роли. Кого-то определили помогать переодеваться, кого-то дежурить у двери в Ленинскую комнату, кого-то помогать оператору, искать необходимый материал для ответа на вопрос.

Техническую сторону проблемы, в целом, решили. Осталась одна малость – добыть экзаменационные билеты. Предлагались разные варианты, от «гангстерского нападения» на лаборантскую, до подкупа работников кафедры. Но, в конце концов, победил разум! На кафедру снарядили самого опытного ловеласа группы – Саню Одинова. Он должен был, жертвуя собой ради коллектива, охмурить молоденькую лаборантку Леночку – дочь одного из преподавателей училища, работавшую на кафедре общественных наук, коварно вскружить её голову и добыть секретные материалы – экзаменационные билеты по Философии.

Как задумали, так и сделали. Хоть и не сразу, но на второй день крепость под названием «Леночка» выбросила белый флаг и в руках «злоумышленников» оказалось несколько листов бумаги, на которых красивым, ровным девичьим почерком были переписаны вопросы всех билетов по философии.

Утро экзамена по философии группа встретила во всеоружии. Первые пять человек отвечали с блеском! Преподаватель начал беспокоиться и что-то подозревать на втором десятке. Откровенные троечники излагали материал чуть ли не на отлично. До этого он сидел за столом и слушал доклады экзаменуемых, теперь встал, прошёлся по аудитории, внимательно осмотрел всех присутствующих. Ни чего подозрительного, ни каких лишних движений, курсанты спокойно готовятся к ответу по билетам, делают какие-то записи на промаркированных на кафедре листочках. Преподаватель вернулся на своё место и, с хмурым видом продолжил экзамен.

Процесс шёл гладко. Единственная возникшая проблема – натянуть ботинок сорок третьего размера на ногу сорок пятого. Но, как ни странно, натягивали! И курсанты, стиснув зубы от боли, мужественно шли на экзамен. Вот что значит нацеленность на единый результат! По-честному пошёл только обладатель сорок шестого размера. Ну не налезли ботинки! Но, как оказалось, ему не требовалась посторонняя помощь, он знал предмет.

По завершению экзамена преподаватель взялся было заполнять ведомость, однако, результаты сдачи не давали ему покоя. После некоторых раздумий и переговоров с командиров группы он заключил:

– Я не знаю, как вам удалось так хорошо отчитаться. Разбираться и что-то искать у меня нет времени и желания. – и, немного помолчав, уверенно добавил, – У вас своя система, у меня своя!

Всем участникам процесса были выставлены оценки с учётом прежней успеваемости по предмету. Группа так и не стала отличной…

А самый опытный ловелас группы Саня Одинов так пожертвовал собой ради товарищей, что через несколько месяцев женился на миловидной лаборантке Леночке…

Правильная реакция

Ночь. В казарме тишина. Мирно посапывают спящие курсанты, изредка, кто-то бормочет во сне. У тумбочки дневального никого нет, дверь в ленинскую комнату приоткрыта. На ближайшем столе, спиной к выходу, свернувшись калачиком, положив Общевоинский Устав Вооружённых Сил СССР под правое ухо, спит дневальный по роте курсант Санёк Торопнов. Спит так кротко, тихо, чему-то сладко улыбаясь. Идиллия!

Внезапно негромко скрипнула входная дверь, послышались осторожные шаги. Ротный, решивший проверить своих подопечных, неслышно, как снежный барс, подкрался к мирно спящему Саньку, тот продолжал улыбаться, взялся за край стола и резко наклонил его от себя. Торопнов в той же позе что и спал, сполз со столешницы и грохнулся вниз. Упал на скрюченные ноги и руки, слегка ткнувшись носом в пол.

– Торопнов! Спишь, разгильдяй! – гаркнул ротный.

– Ни как нет! – Сразу и без паузы, как ни в чём ни бывало, ответил Санёк. Он как был на четвереньках пополз под соседний стол. – Я тут бумажки собираю, товарищ подполковник.

Ротный даже рот открыл от неожиданности. Секундное замешательство, а Санёк уже, выбравшись из-под четвёртого стола, чеканя шаг, подошёл к командиру и чётко доложил:

– Товарищ подполковник, во время моего дежурства происшествий не случилось. Дневальный за дежурного курсант Торопнов.

Командир рассмеялся. Потом он отчитал Санька по первое число, но наказывать не стал. Вот что значит правильная реакция…

Эпидемия

В училище день открытых дверей. В училище праздник! Очередное поколение курсантов принимает присягу на верность Родине. К виновникам торжества со всех концов страны съехались бабушки, дедушки, мамы, папы, братья, сёстры, невесты, да и просто друзья. И все не с пустыми руками, а с полными, до отказа, набитыми всякой снедью, чемоданами, сумками, авоськами. А что за снедь? Так ясно, от пирожков, котлет и колбасы, до овощей и фруктов. В общем, чем богаты, то и привезли…