Читать онлайн Хранитель в красных доспехах бесплатно

Хранитель в красных доспехах

Человек, который умер в постели

Мужчина не должен умереть в постели.

Эрнест Хемингуэй

Рис.1 Хранитель в красных доспехах

1

Ветер гонял по небу футбольные мячи грозовых туч, передавая пасы с востока на запад. Окно на чердаке монотонно аплодировало. Иван взобрался на крышу и сидел на коньке, как всадник, свесив ноги по обе стороны скатов. Ждал грозу, ему нравилось наблюдать за мельканием огненных росчерков на чёрном небесном холсте. В эти часы он представлял себя дирижёром светового оркестра, который одним движением руки оживляет ночное небо. Пасс левой рукой – озарился восток, пасс правой – блеснуло на западе. Кивок головой – и небо стало ярко-белым, розовым, или красным.

Давно стемнело, семья собралась в гостиной, а Иван продолжал торчать наверху. Ветер и гроза манили на чердак, башенка которого представлялась ребёнку сторожевым постом. Проводя здесь почти все вечера, он зорко вглядывался в горные пики, покрытые туманной дымкой, и чего-то ждал. Как любой нормальный ребенок, ожидал чуда, но чудеса редко посещают этот мир.

Несмотря на то, что это лишь игра, она приносила пользу – именно Иван первым замечал редких непрошенных гостей. Часто приходили пастухи-ваханцы, забредающие сюда в поисках потерявшихся овец. Отказывались оставаться на ночь, лишь просили зелёного чаю, и после пары чашек прощались – горцы не любили нарушать спокойствия в чужих домах.

Но встречались и туристы. Отец не очень-то жаловал непрошеных гостей, но отказывать людям в помощи нельзя – таковы законы гор. Именно горцы-ваханцы научили отца законам гостеприимства – отказать в предоставлении крова нельзя даже своему заклятому врагу, в горах это издавна считалось тягчайшим преступлением.

Сергей построил этот дом пятнадцать лет назад, а затем почти полностью изолировал себя и семью от всего мира. Единственной связью оставался радиоприёмник, по которому они слушали новости, и Интернет, доступный лишь пару часов в день, ранним утром. Раз в год заказывали необходимые вещи, которые доставляли кибер-комми, не задававшие глупых вопросов в отличие от людей. Такой расклад устраивал отца – если б не нужда, и вовсе отрезал бы себя от цивилизованного мира, как новорождённого младенца отрезают от матери, отсекая пуповину. Но что бы он ни думал, семья продолжала зависеть от окружающего мира, такого далёкого, вроде бы и нереального, но всё же, достаточно материального для того, чтобы снабжать семью необходимым. Жить совсем уж дикарём Сергей не хотел и не умел – бегать по горам в травяных набедренных повязках и вонючих коровьих шкурах он бы ни за что не согласился.

Иван никогда не видел ни автомобилей, ни другой техники, кроме самолётов и спутников, изредка пролетавших высоко в небе. Самолёты можно даже услышать, особенно свистящие сверхзвуковики, которые сперва появлялись, и только потом, где-то позади, плёлся этот шелестящий свист работающих на полную катушку двигателей. Иногда в стратосфере планировали флай-бомбардировщики, похожие на бабочек, но разглядеть их формы возможно только в телескоп. Отец говорил, что одной бомбы, сброшенной с борта этого монстра, достаточно для того, чтобы вдолбить в грунт целый город. Иван смутно представлял, что такое огромный город – это сотни тысяч Домов. При этих словах перед его глазами вставала картина – здоровенный кулак обрушивается вниз и сминает крыши, вбивает крепкие стены в землю, кроша в пыль кирпич. Но до конца поверить в то, что можно куском металла угробить столько домов, не мог.

Некоторое представление о цивилизации он вырвал из двух помятых журналов, оставленных однажды искателем приключений, что прожил здесь пару недель. С удивлением разглядывал тогда цветные фотографии – неужели действительно есть на свете подобные штуковины? И для чего они предназначены? И как они работают? По поводу одного из журналов отец сказал, что это просто глянцевая дребедень, зато о втором отозвался более сдержанно – научно-популярная литература. И даже сам соизволил прочесть последний от начала и до конца.

Иногда мальчик видел тот далёкий мир во снах. Снились ему яркие, красочные сны. Вторая жизнь, там можно встретить то, что пожелается, делать то, что заблагорассудится. Часто перед тем, как уснуть, заказывал себе сон по прочитанной книге, где главным героем становился он сам. Когда увидел фотографии городов в журнале, то сны стали более конкретными, они приобрели новые формы.

Иван младше Дома на пять лет, недавно ему исполнилось десять. Уже пятнадцать лет как семья живёт здесь, на Памире, и никто не хочет покидать Дом. Это их Родина. И другой не будет никогда. Любил это ярко-синее небо, эти рваные скалы, этот чистый воздух, которым иной раз так тяжело дышать, если поднимешься слишком высоко. Любил, но ещё не знал об этом – такие вещи люди понимают только тогда, когда лишаются того, что любят.

Так они и жили современными отшельниками. Изредка отец вместе с Саней, старшим братом, ходил на охоту, но никогда они не брали слишком много дичи. «Нельзя быть жадными, – говорил папа. – Природа этого не простит». Сергей любил эти горы и считал, что их дарами следует пользоваться размеренно, иначе можно погубить природу. Переживал за всё живое, и эта любовь, это беспокойство передались жене и детям.

***

…Когда гроза разошлась во всю силу, Иван продолжал сидеть на крыше, свесив ноги по обе стороны конька. Гремел литаврами гром, то глухо бабахая где-то за горизонтом, то рядом, оглушительно, будто стреляя из пушки. Молнии то и дело освещали тропинку, ведущую к дому. В дальнем конце, там, где тропка начинает извиваться между валунами, он угадал фигуру. При следующей фотовспышке снова увидел человека. Мужчина был завёрнут в тёмный плащ и казался весьма высокого роста. Вскоре фигура проявилась в свете, падающем из запертых окон, и мальчик разглядел, что тот слегка прихрамывал. В руках путник держал суковатую палку, на которую опирался при ходьбе, кривую и длинную.

– Откройте!

Мужчина заколотил в дверь огромными кулачищами – одним ударом такого кулака можно отправить в нокаут медведя – дверь едва не слетела с петель, но ей не впервой, и кулаками били, и сапогами пинали, а однажды Саня нечаянно всадил в неё заряд дроби.

Сергей спустился, вышел во двор, отворил дверь в стене и впустил незнакомца. Гостю повезло – едва оказался под крышей – по листве, по валунам, по черепице, по стёклам забарабанил сильный ливень. Когда Иван сбежал вниз, то увидел высокого старика, хотя с крыши, в темноте, показалось, что странник довольно молод. Он имел крепкую фигуру – немудрено перепутать с молодым атлетом. Лицо пожилого мужчины исполосовано древними шрамами – и где это так угораздило? Куртка под плащом наглухо застёгнута до подбородка и, видимо, скрывает такие же шрамы на шее. Гость снял с головы несуразную меховую шапку, подобную той, в которых и зимой и летом ходят чабаны на высокогорных пастбищах, и по плечам рассыпались густые длинные волосы, чуть тронутые сединой.

Гость и хозяин обменялись скупыми приветствиями.

– Меня зовут Ассир.

Незнакомец протянул руку. Отец, помедлив, пожал широкую ладонь. Жанна, мать Ивана, забрала плащ и шапку гостя, а Сергей проводил в гостиную.

– Откуда вы пришли? – спросил отец, указывая на место за большим круглым столом.

– Из Ирана.

– Пешком?

– Пешком, – пожилой богатырь усмехнулся, заметив, что хозяин недоверчиво смотрит на него.

– С больной-то ногой?

– Ерунда! – отмахнулся старик. – Если считать каждую царапину, то ходить надо сразу в саване.

– А зачем… из Ирана… пешком… Для чего?

– Ну, так… хочется. Путешествую.

– Понятно, – сказал Сергей, и по интонации стало ясно, что он ни черта не понял.

Разговор не клеился. Ассир, заметил, что глава семьи не очень любит гостей, и потому языку воли не давал. Оба и вовсе замолкли и молчание висело над столом, как проклятие, пока обстановку не разрядила Жанна.

– Ужин готов!

За столом все, кроме отца с интересом разглядывали Ассира. Отец не любил людей и с уважением относился только к горцам, которых называл детьми природы. Своё отношение к остальным демонстративно выпячивал и зачастую это выглядело смешно.

– Ассир, – сказал Иван, вдребезги расколотив нависшую тишину. – Расскажите что-нибудь про мир, откуда вы пришли. Мы о нём так мало знаем, в основном радио слушаем.

Сергей недовольно крякнул и исподлобья посмотрел на сына, но промолчал.

Гость задумался, потрепал грубой ладонью свои длинные космы и ответил глухим голосом:

– Радио? Нашли кому верить! Радио Европы в своих бедах обвиняет Россию и восточные страны, азиатские радиостанции вовсю пропагандируют джихад против мира и винят европейцев в том, что из-за тех начался экономический кризис. Американцы в прямом эфире вещают о том, что их ракеты несут мир, и только мир, и даже Австралия, отколовшая от блока НАТО, заверяет, что ни при каких обстоятельствах не вступит в войну, хотя её подводный флот обнаружен невдалеке от Огненной Земли.

Отец оживился.

– И что там с австралийским флотом?

– Штаты обещают раздолбать его своими мирными ракетами.

– А что австралийцы?

– Говорят, что это научная экспедиция.

– А может и правда, научная, – заметила Жанна.

– Научная, конечно! Хиросиму в сорок пятом раздолбали именно в научных целях. Начинается третья Мировая война.

– Она идёт уже несколько лет. Но ещё не произвели ни одного выстрела.

– Ещё бы! – Ассир хищно улыбнулся. – Если пушки локальных войн бабахают очень часто, то в большой войне достаточно будет только одного залпа. Бах – и тишина! Думаю, это будет последний спектакль в сезоне. Очень короткий, – одноактовый.

– О том, что большая война не за горами, нам и так известно, – сказал Саня, он был старше Ивана на пять лет и многое понимал. – Привирают, конечно, как же без этого – но картина ясна. Если снять по килограмму лапши с каждого уха, то можно увидеть то, что происходит в мире на самом деле. В общем, мы это и без вас прекрасно знаем и понимаем. Расскажите нам что-нибудь другое. Лично мне не интересно слушать о том, как мирные американские ракеты ведут переговоры с мирными австралийскими атомаринами.

– Да, нам неинтересно слушать о войне! – добавила Мария, сестра Ивана.

– О чём ещё можно говорить в этом говённом мире? – старик резко повернул голову, тяжёлые волосы взметнулись и снова упали на плечи. – Время сейчас такое – насилие порождает насилие. Хотя… да, именно в такое время в кинотеатрах начинают крутить комедии, мелодрамы и разные задушевные фильмы. Смешно даже, ей богу – вокруг война, а толпа идиотов сидит перед экранами и смеётся над плоскими шутками или плачет над пластмассовыми чувствами.

Он замолчал и принялся за ужин – заячье рагу пришлось гостю по вкусу. На последней охоте, на которую отец впервые взял Ивана, им удалось подстрелить нескольких талаев, а мать готовит как бог – тут обо всём забываешь. Старик стал рвать зубами нежное мясо и урчать, как голодный кот.

После ужина Ассир поднялся из-за стола и сказал:

– Я устал и хотел бы лечь спать, если хозяева будут не против.

Жанна и Мария, мать и дочь, вызвались проводить его в комнату для гостей.

2

Ассир ушёл. Постепенно разошлись по своим комнатам и остальные, в гостиной остался сидеть только Иван. В камине, потрескивая, перешёптывались дрова, обсуждая вечернего гостя. Мальчик сидел перед огнём и в язычках пламени видел разные миры, о которых мечтал с тех пор, как научился мечтать. Вот сказочное синее море разбивает свои волны о неприступную крепость, вот зелень предрассветного неба над теменью коричневых гор. Но вдруг крепость стала волшебной, стены затрепетали, и она, взмахнув ими, как крыльями, взлетала в небо. А горы превратились в мифическое животное огромных размеров, и этот зверь пытался ухватить за крылья порхающую над ним крылатую крепость, но у него ничего не получалось.

Было уже поздно, когда и Иван тоже отправился спать. Порхающая крепость растворялась в угасающих углях, зелёное небо заволокло едким дымом и фантазировать, глядя в камин, уже не хотелось.

Мальчик лёг в постель, уснул и перешёл в мир сновидений. В нём чувствовал себя уверенно, он умел управлять своими снами. Всегда снилось то, что заказывал. Обычно он переживал во снах прочитанные книги, то за одного, то за другого героя.

***

…Поздно утром, проходя мимо комнаты постояльца, которая находилась на первом этаже, Иван увидел, как приоткрылась дверь и из-за неё выглянул Ассир. Лицо осунувшееся, глаза окаймляли синие круги, щёки стали бледными, как у покойника, а белая рубашка в пятнах крови.

– Малыш, – сказал негромко старик. – Ты вовремя. Подойди ко мне.

Когда мальчик оказался рядом, гость слабым голосом прошептал на ухо:

– Скажи матери, что мне нужен бинт и что-нибудь для промывания ран.

– Вы порезались?

– Старая рана. Этого добра у меня на всех хватит.

Ран у старика действительно было много. Лицо покрыто сеточкой шрамов и рубцов, а что скрывала нательная рубашка, оставалось только гадать. И где только в наше время можно получить столько ран?

Мальчик побежал на кухню, передал матери просьбу и она, захватив необходимое, бросилась в комнату постояльца. Оттуда донёсся звонкий возглас:

– Бог мой, сколько крови! Как же это получилось?

Мальчик подошёл поближе и прислушался к разговору за дверью.

– Старые раны, хозяйка, они часто открываются.

– Ну, мы их сейчас быстренько закроем!

– Однажды мне сказали, что это болезнь, но, к счастью, я забыл, как называется, – прохрипел Ассир. – А за постель не беспокойтесь, я заплачу. Я всегда при деньгах.

– Не нужно денег! – Жанна повысила голос. – Давайте бок! Потерпите… Так… обработаем… Я на этих порезах собаку съела, у меня очень неспокойные дети. Так что сделаю всё, как положено.

– Спасибо, хозяйка.

– А теперь забинтуем. Так, а теперь повернитесь этим боком.

– Спасибо! Вот, возьмите! Это за постель.

– Да Бог с ней, с постелью-то, выздоравливайте.

– Нет, возьмите!

– Вот чудак, – пробормотала Жанна, выходя из комнаты. – Деньги, на кой они мне? На что я здесь потрачу эту макулатуру?

В руках мать держала несколько банкнот.

В гостиной гость появился только к обеду. Лицо бледное, шрамы слегка посинели от потери крови. Прихрамывая, подошёл к столу и тяжело опустился на крепкий дубовый стул, жалобно заскрипевший под весом старика.

– Как рана? – участливо спросила Жанна, наливая кофе.

– Спасибо, хозяйка, уже, лучше. Если у вас есть ром, плесните немного в кофе, пожалуйста. Это меня взбодрит.

Ром нашёлся. Старик благодарно кивнул и, взяв чашку обеими руками, поднёс к губам.

– Эти чёртовы раны, их у меня так много! И кровоточить они начинают в самый неподходящий момент, во сне.

– Не совсем нормальное явление, я бы сказал, – в задумчивости изрёк Сергей, разглядывая старика.

– А что в нашем мире может быть нормальным? Самые нормальные места, где природа сохранила остатки благоразумия – это сумасшедшие дома.

– А вы и там побывали? – с интересом спросил Сергей.

– К сожалению, не в качестве пациента.

Угрюмое лицо старика было разрисовано синеватыми рубцами, как боевой раскраской. Чем-то эти мрачноватые узоры напоминали рунические татуировки. Не обращая внимания на откровенные взгляды Ивана, Ассир продолжил говорить:

– Санитаром я там работал. А по поводу моих царапин я могу сказать вот что: когда-то у меня был хороший друг. Но в одной переделке я потерял его и сам едва унёс ноги. Тогда и появился этот рисунок на моём лице.

Старик помолчал и потом обратился к Ивану, переключившись на другую тему.

– Ты не хочешь учиться в каком-нибудь большом городе?

– Учиться? Я учусь дома.

– Ты не хочешь посмотреть мир?

– Мир? – недоумённо спросил Иван. – Что в нём смотреть? Грязные заводские трубы? Автомобили? Они загрязняют воздух. Войны? Они убивают.

Отец с благодарностью посмотрел на сына, Ассир улыбнулся и подмигнул мальчику.

– Войны приходят и уходят! – После непроизвольного кровопускания настроение старика стало куда лучше. – К тому времени, когда ты вырастешь, они утихнут, если, конечно, не уничтожат этот мир. Трубы химических заводов дымят не только для того, чтобы выпускать паралитические и слезоточивые газы. Автомобили и самолёты – это обязательные компоненты техноцивилизации. Без них мир рухнет. Но ведь и много прекрасного. Книги… Очень много книг, и плохих, и хороших.

– А что там есть, кроме книг? – заинтересованно спросил Иван.

– Театры… Картинные галереи… Знаешь, малыш, сказочная красота! Там есть ещё колледжи, институты и университеты, в которых учатся умные парни, такие же, как ты.

Иван не ответил. Замолчал, и весь обед просидел тихо, как мышка. Не слушал разговоры взрослых, погрузившись в свой мир. Пообедав, ушёл в горы, прогуляться в одиночестве и подумать над словами гостя. Вернулся только поздно вечером.

За ужином старик опять разговорился. Рассказывал про театры и про библиотеки, про парки и заповедники, в которых приходилось побывать. Говорил так оживлённо, словно в столовой сидел другой человек. У него даже взгляд изменился – оттаял, подобрел. Может быть, виной этому всё то же кровопускание?

– Приятно попасть в такую компанию, где знаешь, что тебя поймут и где можно говорить о том, что тебе дорого, не боясь, что после тебя будут высмеивать за твою откровенность. Мой покойный отец мне часто говорил: «Если ты окажешься в незнакомой компании, не вздумай сразу заводить разговор на серьёзные темы. Присмотрись к людям, выясни каковы их интересы, узнай, чем они дышат. Только потом можешь открываться перед ними. Да и то я не советую тебе этого делать. Нечего каждому показывать свою душу, это не кино и не театр. Это твой храм, твои мысли, твои чувства». Так говорил мой отец.

– У вас умный отец, – заметила Жанна, сидя в глубоком кресле у камина. В глазах отражался мерцающий синеватый огонь.

– Да, мой папа не дурак, – гость коротко, с придыханием, вздохнул. – Но однажды совершил очень бестолковый поступок.

– Какой же? – спросил Сергей.

Постоялец замялся, словно случайно проговорился о том, чего говорить не хотел. С минуту молчал, глядя в огонь. Затем, с трудом, будто память изменяла, стал выталкивать из себя слова, тяжёлые, будто налитые свинцом.

– Ушёл добровольцем на войну… э-э-э… оставив меня на руках моей матери. – Тяжёлые, свинцовые слова падали на пол и с глухим стуком катились к притихшим слушателям. – Мне едва исполнилось три года, я совсем ещё ничего не понимал. Мать умерла через полгода от сердечного приступа, когда получила письмо, в котором сказано, что отец пропал.

– А что дальше? – с детской нетерпеливостью спросил Иван. – Папа вернулся?

Он уже знал, что старик расскажет свою историю. Отец называл это интуицией.

– Дальше? – гость перевёл взгляд на мальчика. – Ты прав, малыш, вернулся. Когда мне исполнилось десять лет. Я жил у тетушки, и отец появился так неожиданно, что даже она не сразу узнала родного брата. Волосы поседели, лицо покрыто шрамами, левую кисть потерял в бою, да ещё и хромал на одну ногу. На груди висела серебряная цепь с круглой бляшкой, амулетом. Вот этим самым.

Он извлёк из-под куртки цепь. Металл тускло поблёскивал, как и полагалось благородному серебру. На массивной круглой пластине изображён древний замок с несколькими башнями, а над этими башенками меч, длинный меч, какими бились ещё средневековые рыцари. По краю медальона шла витиеватая надпись на незнакомом языке.

– Вот этот амулет, – сказал и спрятал медальон под куртку. – Единственное, что осталось от отца. Он умер через три месяца после приезда. Врачи говорили, что заболел какой-то неизлечимой болезнью, которой в наших краях никто и никогда не страдал. Сгорел быстро, мне даже казалось, что хворал и до своего приезда, и держался только на одной мысли – вернуться домой и спокойно умереть. Перед смертью повесил цепь на мою шею и с тех пор я ношу этот амулет, не снимая.

Ассир замолчал глядя в окно, по которому как мухи ползали крупные капли дождя.

Дальше разговор не клеился. Постоялец словно закрылся, и никто не решился расспрашивать.

***

Все разошлись спать. Иван уснул сразу, и проснулся уже поздним утром. Вышел из своей комнаты и увидел, как мать пробежала по коридору к гостевой комнате. «Опять открылась старая рана», – подумал мальчик.

Дверь в комнату постояльца оказалась открыта, и Иван, заглянув внутрь, увидел, что на полу наляпаны алые пятна. Старик сидел рядом с кроватью, без рубашки, крепкое смуглое тело посинело от потери крови, вытекающей из широкого пореза на боку. Рана оказалась такой глубокой, что пришлось накладывать швы. Сергей когда-то работал хирургом и ещё не растерял мастерства – осмотрев порез, принялся за дело. Ввёл в вену обезболивающее и, когда оно стало действовать, наложил несколько швов, стянув края раны.

– Это никак не может быть старой раной, – сказал, закончив работу. – Она свежая, вероятно, это удар ножом с большим широким лезвием. И достаточно острым, я бы сказал, потому что края не рваные.

На это постоялец ответил:

– Да нет же, это древнейшая рана!

Сергей не сказал больше ни слова, не поверив Ассиру.

Мальчик обратил внимание на то, что грудь старика в крови, а амулет блестел ровным серебряным светом. Это казалось более чем странным – на звеньях цепи не видно ни одной капельки красной жидкости. Чуть ли не вся комната залита кровью, но цепь и медальон оставались чистыми.

– Этого не может быть, как ты не понимаешь! – сказал Сергей жене, когда они вдвоём сидели на кухне. – Это не старые раны… Зачем ему понадобилось себя резать? Этак и нас ночью в перережет! Он просто сумасшедший! Маньяк!

– Или стигматик, – заметила мать.

Иван ушёл в горы и целый день гулял там, а вечером от усталости свалился спать, даже не поужинав. Он не знал, что значит слово «стигматик».

3

Иван проснулся ночью, когда все спали.

Оделся, зажёг свечу (лампы, работающие от ветряного генератора включать не хотел) и, держа, как маленький факел, стал осторожно, стараясь никого не разбудить, спускаться по лестнице. Дубовые доски скрипели и стонали под ногами, рождая в мозгу то вой шакалов, то унылое пение ночных птиц, то человеческие голоса.

Подошёл к двери и тихо отворил. И, поняв, что свеча уже не нужна, задул её. Комнату озарял мягкий бледно-зелёный свет. Источник освещения находился рядом с постелью на груди Ассира. Старик спал прямо на полу без рубашки. Светящимся предметом был серебряный амулет с изображением меча. Цепь переливалась разноцветными бликами необычайной красоты, амулет казался живым, чуть подрагивал, будто хотел сорваться и улететь.

Иван приблизился к кровати. «Это какое-то волшебство, – подумал он. – Амулет даёт человеку возможность видеть красивые сны. Или не красивые, откуда кровь-то бралась? Может быть, он каждую ночь переживает кошмары. И он тоже умеет заказывать сны, как я. Только у него какие-то настоящие сны, не то что у меня. Кто же этот старик? Какой-нибудь добрый маг? А может – злой?»

Иван протянул ладонь к светящемуся амулету и прикоснулся к металлу пальцами. Приятное тёплое покалывание охватило кисть и стало растекаться по телу, оккупируя каждую клеточку, мальчик тонул в свете амулета. «Нет, Ассир не может быть злым, не может. Как приятно прикосновение к амулету…»

***

…Иван не сразу воспринял, что с ним произошло. В один миг мир вокруг изменился. Исчезли стены, слабо освещённые зелёным, исчез сам источник света. Комната провалилась в темноту. Он почувствовал слабое прохладное дуновение. Ветер шелестел в волосах, напевая древнюю колыбельную песенку. Потом стал появляться свет, – обычный, солнечный. Постепенно вырисовывались незнакомые предметы – это не могло быть комнатой в Доме Отшельников.

Он стоял на земле, усыпанной крупными и мелкими чёрными камнями, озираясь по сторонам, даже не пытаясь осознать случившееся. Оказался в незнакомом месте, здесь нет ни привычных гор, ни заволочённого тучами неба, ни Дома, наконец. Ничего мало-мальски знакомого, одни только чёрные камни разбросаны по равнине до самого горизонта. В таких местах очень редко бывают люди, это мёртвый край. «И вообще, таких мест не бывает».

Услышав позади шум, развернулся и увидел невдалеке Ассира, одетого в странные чёрные одежды. Узкие сапоги, облегающие икры, штаны и куртка. Поверх накинут длиннополый плащ. Даже из волос вроде бы исчезла седина и они стали иссиня-чёрными. В руках старик держал меч, похожий на тот, что изображён на амулете. Он стоял к Ивану спиной и не мог видеть мальчика. Смотрел куда-то вдаль, и вскоре стало ясно, что здесь есть ещё кто-то.

– Ассир! – послышался чей-то скрипучий голос, будто открылась дверь на несмазанных петлях. – Ты не проснёшься!

Мальчик вытянул шею и увидел огромную кошку, которую подсознательно окрестил пантерой, с неимоверно длинными лапами, тонкими, но сильными. Верхом, как на коне, на ней сидел мужчина неопределённого возраста, держа в руке меч с таким же широким лезвием, как у Ассира, но короче. Оружие смахивало на гладиус, древнеримский короткий меч – однажды Ивану попался в руки исторический журнал, и одна статья подробно рассказывала о древнем холодном оружии, из которой и нахватался верхушек. Одной рукой человек держался за кожаную уздечку и при каждом скачке пантеры подпрыгивал в седле. Красные глаза переполнены злобой, лицо, перечёркнутое шрамом от уха до подбородка, перекошено в крике. Размахивая мечом, приближался к противнику и продолжал что-то кричать, но порывы ветра уносили слова в сторону.

– Халит! Я разобью твои иллюзии!

В этот момент всадник и пеший встретились, и послышался звон металла. Веером рассыпались искры, будто здесь прошёлся Зевс-Громовержец. Тот, кого Ассир назвал Халитом, промчался мимо и, развернувшись, пришпорил пантеру.

Для ролевых игрищ это слишком уж взаправду, и Иван в который раз за последний день подумал, что попал в сказку. Но в какую-то неправильную, жестокую сказку.

И снова донёсся звук удара. Над головами обоих огненным нимбом разлетелись искры – занялись и погасли, для того, чтобы вспыхнуть ещё раз. Затем ещё раз. И ещё. И ещё. Звон мечей рождал какую-то дисгармоничную музыку – рапсодию битвы.

Пантера бежала, зловеще мурлыча, напевая кошачью боевую песню, холодными глазами разглядывая врага. Ледяной блеск глаз заставил бы запаниковать любого, но старик стоял без движения, меч блестящей чёрной линией застыл перед каменным лицом. Казалось бы, ничто не может заставить стронуться с места, но…

Ассир оглянулся, оценивая своё положение, и взглядом встретился с глазами мальчика. Тот увидел, как выгнулись густые брови, как расширились зрачки. Похоже, что старик испугался за него.

– Иван! Как ты здесь оказался? Тебе здесь не место!

Ребенок отвлёк его от очередной атаки. Нет, это точно не ролевая игра! В играх, а он видел много видеороликов в Интернете, не рубятся с такой злостью. Там люди дерутся на специальных игровых мечах, которыми даже хлеб нарезать не получится, да к тому же они заранее обговаривают, как должен протекать бой, чтобы сделать наиболее красивым и безопасным. Здесь что-то другое – никаких элементов игры, никакого благородства и красоты в этом Иван не видел. Открытый в крике рот атакующего Халита перекошен от злобы. И впервые мальчику стало страшно.

В этот момент Халит оказался рядом и ударил противника в плечо своим коротким гладиусом. Удар пришёлся вскользь, однако сквозь плащ проступило пятно крови. Пантера неслышно пробежала мимо на своих мягких лапах. Халит осадил её, развернул и, взмахнув мечом, вкусившим кровь врага, закричал:

– Ты слабей меня! Ты последний из Хранителей Равновесия. Последний! Все давно уже мертвы!

– А это мы сейчас посмотрим! – ответил Ассир и, подняв меч, рубанул им воздух, раз и другой, затем прокрутил оружие вокруг своей кисти подобно циркачу. Но только это не цирк, а на арене дрались не артисты.

Обернувшись назад, он громко сказал:

– Иван, убирайся назад! Как ты попал сюда без медальона?

– Я.. я не знаю, как вернуться! Я… не умею!

Чёрная пантера уже приближалась, низко склонив голову, едва ли не подметая землю своими длинными и пышными усами. Халит размахивал мечом направо и налево, используя различные кавалерийские приёмы. Иван отступил на несколько шагов, надеясь, что его не заметят. Но поздно, всадник увидел мальчика, скрывающегося за большим валуном.

– Уходи! Спрячься!

Старик повернулся лицом к мягко бегущей пантере, несущей на себе всадника в чёрных, сияющих в солнечных лучах доспехах. Халит налетел на пешего, как ураган. Но старого воина не так-то легко обыграть в честном бою. Очередная атака отбита, и они снова оказались на внушительном расстоянии друг от друга.

Халит, остановив пантеру, привстав на стременах, и посмотрел на мальчика.

– С каких это пор, ты таскаешь с собой детишек, Ассир? – Халит хрипло рассмеялся.

– Только посмей его тронуть!

– Я вижу, ты переживаешь за него? Не бойся, Халит не убивает детей.

– Поверил я тебе, как же!

– Я могу перебросить его через Барьер. – Пантера сделала ещё несколько грациозных шагов. – Надеюсь, это тебя успокоит перед смертью.

Вытянув руку в сторону мальчика, Халит что-то громко и быстро проговорил на незнакомом, колючем языке, после чего в глазах Ивана сверкнула молния, на мгновение ослепив. А когда тьма рассеялась, он увидел, что уже находится в комнате. По-прежнему мерцал бледно-зелёный свет, рождённым медальоном. Старик продолжал спать, глаза закрыты, но грудь тяжело колыхалась. Дыхание сбитое, неровное, словно Ассир не спал, а… дрался на мечах.

Иван удивлённо посмотрел на спящего постояльца. Последние события настолько запутали его, что никак не мог разобраться ни в себе, ни в своих чувствах. Было ли это на самом деле? Не показалось ли? А может быть, настолько размечтался, как частенько бывало, что почти поверил в свои фантазии? Показалось или нет? Нет? Или да?

За окном начиналась заря, и розоватый свет утра, сплетаясь со свечением амулета, создавал невиданные краски, растекающиеся по стенам. Постоялец лежал на полу, грудь поднималась и опускалась, поднималась и опускалась, из горла вырывалось шипение кузнечных мехов. Спал и бодрствовал одновременно – сейчас его второе тело далеко отсюда, в каком-то другом, сказочном мире. И эта сказка совсем не такая, какой представлялась Ивану – без счастливого финала. Сказка оборвалась неожиданно – по груди стала стекать тонкая красная струйка из невесть откуда появившегося разреза. Так же, как и прошлым утром, Иван заметил, что серебряную цепь кровь не испачкана. «Волшебство», – после недолгих колебаний решил он.

Вдруг как сквозь сон он услышал голос. Видел лицо с закрытыми глазами и неподвижными губами, и в то же время слышал голос. Бока спящего поднимались и опадали. Он тяжело дышал, то ртом, то носом, но молчал – и вместе с тем в комнате, а вернее, в голове Ивана слышался голос. Ассир выкрикнул какое-то проклятие.

Затем мальчик услышал звон мечей, но высекаемых ими искр видеть не мог – это происходило в другом месте, в другом мире. Он мог разве что представить себе это поле, до горизонта усыпанное чёрными булыганами, и человека, сидевшего верхом на пантере.

– Надеюсь, ты умрёшь, а не восстанешь, как это было однажды! Прощай, мне будет тебя не хватать! Демон, наподдай-ка ему! Конец вашему проклятому равновесию!

Поверх раны вдруг пролегли четыре борозды, след огромных когтей.

***

…Иван бежал по коридору, кричал, звал отца, пока не натолкнулся на него у двери комнаты. Пытался объяснить, но потом уткнулся лицом в рубашку и заплакал.

Когда они вошли в комнату, гость уже не спал. Из искромсанной груди едва сочилась кровь… Казалось, только амулет поддерживает в нём жизнь.

– Иван… – слабым голосом прошептал старик. – Ты здесь, он не солгал. Я больше всего боялся, что обманет…

– Что здесь случилось? – спросил Сергей, осматривая рану.

– Возьми, теперь это принадлежит тебе, – старик снял со своей шеи цепь и вложил в ладонь мальчика. – Теперь ты Хранитель Равновесия. Сейчас оно нарушено, но когда ты вырастешь, то сможешь восстановить его. От тебя зависит жизнь на планете.

– Что за чушь он бормочет? – заорал отец.

Ассир, расставшись с амулетом, закрыл глаза и перестал дышать.

***

…Ассира похоронили под скалами, недалеко от Дома Отшельников. Сергей и Саня два дня рыли могилу, в жёстком каменистом грунте делать это очень тяжело. Никто не знал, какую религию исповедовал покойный и по какому обряду его следует хоронить. Отец поставил над могилой камень и высек на нём надпись:

«Ассир, человек, который умер в постели».

Это была первая могила на Крыше Мира.

***

– Не знаю, что этот псих с собой сделал, – сказал Сергей Жанне. – Если бы я нашёл его в горах в таком состоянии, то решил бы, что старика сначала пропороли острым ножом, после чего он побывал в лапах медведя. Именно на это указывал характер ран. Но он-то лежал в кровати! В комнате, где нет ни медведей, ни острых ножей!

***

А ещё через день началась Третья мировая война. Даже здесь, в горах, вдалеке от мира, слышались разрывы бомб. А далеко за горными грядами в высоком небе плавали странные облака, похожие на грибы.

С тех пор Ивану перестали сниться детские сны. По ночам он видел только одно – бескрайнюю равнину, до горизонта усеянную чёрными камнями. В этих снах он ничего не мог изменить – они не подчинялись ему. Это были другие сны. Чужие.

Он знал, что когда вырастет, то должен восстановить Равновесие. Ассир не мог соврать.

Равновесие мира, или конец всех империй

Ты помнишь, когда-то мы были детьми?

Ведь Фракия – это детство Болгарии!

Мы и сейчас остаемся детьми,

Мы – фракийцы! Фракийцы мы!

            Рок группа «Траки»

Рис.2 Хранитель в красных доспехах

1

Когда ты считаешь себя древним как мир – это нормально. По крайней мере, для такого человека, как ты. Плохо, если что-то подобное начинают замечать в тебе другие люди.

Вообще, люди частенько бывают очень любопытны. И до такой степени назойливы, что не знаешь, куда от них деться. И если раньше обманывать их было проще простого, то сейчас задача усложнилась и превратилась прямо-таки в глобальную проблему. Тяжело стало скрываться уже в двадцатом веке, а в двадцать первом – почти невозможно. Слишком уж много стали знать и уметь люди.

А ведь как легко было раньше. Король умер – да здравствует король! И никаких тебе расспросов. Менялись внешность, имя, иногда приходилось переезжать в другую местность. И все. Сейчас такой номер не пройдет. Надо переделывать все, что возможно. Разве что код ДНК еще перезаписывать не научились. Но все равно любопытные людишки выслеживают их. Слишком уж умные приборы стали они создавать. И, кроме того, очень уж большая база данных накопилась. А когда в конце двадцатого века спецслужбы различных государств начали обмениваться информацией, то стало намного легче искать тех, кого считали чужими в этом мире.

***

…Зоран шел с концерта домой. Саксофон в футляре, казалось, все еще хрипел, или это просто ветер свистел. Магия музыки задевала за живое всех без разбора, а Зоран умел с нею обращаться. Он играл на саксе, как Бог, ему все это говорили. Зоран Зарев только молчал в ответ. Знал, что это так, и молчал. Ему похвала давно уже была, мягко говоря, по барабану. Ведь если человеку тысячу лет говорить, что он Бог, он им станет. Или просто начнет относиться к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. Или вовсе перестанет обращать внимание. А Зоран за две с лишним тысячи лет многого наслышался и еще больше насмотрелся.

«Эх, старик Сакс, какой ты молодец, что придумал такую штуку! – часто думал Зоран, поглаживая медный бок инструмента. – Даже и вспомнить не могу, что я делал без саксофона все эти долгие тыщи лет?»

Зоран, конечно, лукавил. Он прекрасно помнил. Уж он-то старческим маразмом не страдал. До саксофона у него была флейта. Да и сейчас есть, только не здесь, не в этом мире. Там, куда он не может взять саксофона, у него есть флейта.

…Софийский университет, где он преподавал историю, был закрыт на каникулы до конца лета. Времени много, отчего бы не поиграть на любимом саксофоне? Зорана изредка приглашала на свои концерты молодежная рок-группа «Траки», для которых он был чем-то вроде ископаемого. Старый человек, тусующийся среди молодежи, да к тому же отлично владеющий инструментом, для многих был в диковинку. С «фракийцами» он познакомился несколько лет назад на джем-сейшене, и ему понравилось играть с этими ребятами. Они знали свое дело и, что больше всего заинтересовало в них, совсем не спешили за музыкальной модой. Всегда оставались верны доброму старому блюзу. А саксофон очень хорошо подчеркивает блюзовую музыку. Кроме того, у них были тексты. Не набор рифмованной чуши, а тексты, которые хочется осмыслить. Слова которых тянет повторять и повторять, потому что в них есть что-то такое, что заставляет остановиться и прислушаться, прислушаться и повторять вслед за «фракийцами»:

Ты помнишь, когда-то мы были детьми?

Ведь Фракия – это детство Болгарии!

Мы и сейчас остаемся детьми,

Мы – фракийцы! Фракийцы мы!

У ребят было много хороших песен, они любили свое дело и в первую очередь думали именно о музыке и текстах, а не о деньгах.

И еще Зорана тянуло к этим ребятам то, что они считали себя фракийцами. А уж он, Зоран, прекрасно помнил детство Болгарии. Ведь он и сам был фракийцем.

***

Зоран шел по темной улице и прокручивал в голове отыгранный концерт. Несмотря на столь преклонный возраст, в душе он был молод и полон огня. За это его не любили многие из стариков, считающие своим ровесником. Ах, если бы они знали! Если бы знали они о том, сколько ему лет! Если бы знали они, какую музыку умел играть Зоран! Музыка жизни, и музыка смерти, подвластная ему, могла творить чудеса – вылечить безнадежного больного или убить врага.

Если бы кто-нибудь знал, как иной раз тяжело держать все это в себе, ведь не откроешься первому встречному! Хорошо, что у него были сны, в которых он мог быть самим собой, не боясь встречи с излишне любопытными. Конечно, там было полно врагов, но врагов явных, от которых всегда ждешь нападения. Здесь его больше утомлял даже не страх, коего давно уже и след простыл, а вечное ожидание, что вот, именно сейчас, в это мгновение, к нему подойдут, подхватят под руки и поведут на допрос. Или на костер. Хотя на костер Зорана не водили уже лет шестьсот. Впрочем, до костра дело никогда не доходило – всякий раз удавалось сбежать. А нескольким его подругам этой казни избежать не получилось. И ведь по всем законам тех времен жечь нужно было его, а не их, уж они-то были самыми обычными людьми.

Он шел по темной улице, держал за ручку футляр с саксофоном и тихо напевал, повторяя как мантру:

«Ние сме траки! Траки сме ние!»1

***

Во сне его называли двумя именами. Для своих, для Спящих, живущих в его мире, он был Фракиец, для всех остальных – Менестрель. И только здесь, вот уже два тысячелетия его звали Зораном. Хотя первое имя было Спартак. И его следовало забыть сразу после событий на реке Силар. Раз люди посчитали его мертвым, то пусть и считают дальше. А фамилию время от времени ему приходилось менять. В последние лет семьдесят, это, конечно, бесполезно, но сила традиции велика. Кем он только не был, уж и не упомнить всех фамилий, какими себя называл. Вот уже тридцать лет в паспорте было написано, что он Зарев. И Зоран уже настолько привык к этой красивой фамилии, что не хотелось ее менять. Остаться, что ли, навсегда Заревым? Зоран Зарев, красивое сочетание.

***

Когда это было? Очень давно. Его, еще совсем мальчишку, выдернули из привычного мира. Ну, кто знал, что в нем течет кровь Спящих? Рождаются они не часто, раз в двести-триста лет. И если уж тебе довелось появиться на свет не таким, как все, то забудь о спокойной жизни. И о короткой жизни тоже забудь. Жить ты будешь долго и неспокойно, а возможно, и несчастливо.

А когда умрешь – одному Богу известно. Да и нет его, Бога, и Дьявола тоже нет. Есть только борьба двух сил, и ты должен стоять на страже равновесия и не допустить перевеса. Ничто не должно одержать победы, ни Добро, ни Зло. Потому что перевес в любую сторону ведет за собой катастрофы и хаос. И ты каждую ночь, из года в год, из века в век без устали вынужден быть противовесом. Побеждает тьма – бей темных, побеждает свет – гаси светлых. Нет ни чужих, ни своих, только ты, сам себе друг, сам себе брат. И несколько таких же обреченных на вечную борьбу, с которыми ты эпизодически пересекаешься во Сне. И некому пожаловаться на усталость, и все друзья, настоящие друзья, с которыми ты рос и взрослел, умерли кто от ран, а кто от старости, и только ты продолжаешь жить. Один, среди чужаков. И лишь только Сон – твоя настоящая жизнь. И вот еще «фракийцы», к которым ты успел привыкнуть.

…Когда Зорану исполнилось пятнадцать лет, в селение, где они жили, прискакали шестеро всадников. У одного был странный кристалл, который показывал путь. Он держал камень под плащом, изредка вытаскивая на свет и проверяя, правильной ли дорогой идет. Только потом, когда забрали Зорана, мальчик узнал, кто были эти люди. Жрецы Храма Спящих.

Ни отец, ни мать, конечно, отдавать сына не хотели. Потерять рабочие руки, потерять воина? Ни за что! А когда старший из прибывших показал свой меч, да предложил в добавок коня и золото, то родители согласились продать Зорана. Мальчик их не винил. Не винил, но простить все же не смог.

Так он и узнал о том, что принадлежит к роду Спящих. Кто они? Откуда? Ему даже казалось, что их посылают на землю специально. Но кто? Боги? Но ведь их нет. В непорочное зачатие Зоран не верил, но в то же время он понимал, что родители слишком уж непохожи на него. Он не их сын. Чей тогда?

Зорана отвезли в горы, где находился Храм Спящих. Там ему и объяснили, на чем зиждется порядок и хаос этого мира. Он несколько раз пытался сбежать домой, и его ловили и возвращали в Храм.

Обучали бою на мечах, верховой езде и много чему еще. И лишь потом объяснили, кто он и зачем рожден. Спящий…

Зорану дали медальон, с помощью которого он попадал в Сон. Там все было не так. Там не было ни Добра, ни Зла. Лишь равновесие. Зло и Добро, Тьма и Свет – это понятия людей, так они и называли те силы, которые действовали во Сне. Стоило перевесить злу, как это сразу отражалось на Земле, и начинались новые войны, эпидемии страшных болезней, голодомор. Но и перевес добра тоже не предвещал ничего хорошего. Лишь равновесие могло спасти мир. И Спящие каждую ночь, засыпая, были вынуждены бороться то на стороне Света, то на стороне Тьмы.

И никто не спрашивал ни Зорана, ни его товарищей, хотят они этого или нет. Участь Спящего такова, и он не вправе распоряжаться своей жизнью.

Так они и жили в горном храме, днем делая простую работу, как монахи в монастырях, а по ночам участвуя в битвах Тьмы и Света. И каждый раз, стоило одной стороне взять верх, они, как дезертиры перебегали на сторону врагов. В отличие от обычных дезертиров, переходили они в лагерь ослабевшего противника, чтобы сохранить равновесие.

2

В подъезде многоквартирного дома, где Зоран жил пять лет, было темно. Лампа перегорела. Или…

– Братушка, – услышал он вдруг в темноте незнакомый голос с русским акцентом, – поговорить надо.

В лицо хлестко ударил тугой луч.

Зоран хотел было оттолкнуть человека с фонарем, но слева стоял еще один. И этот второй, не церемонясь, сунул в бок ствол пистолета.

– Не бойся, мы не бандиты, – сказал он на болгарском.

– На полицию вы тоже не больно похожи.

– Поднимайся в свою квартиру, поговорим.

Зоран пропустил русского вперед и стал подниматься по лестнице. Он уже почти наверняка знал, кто эти люди. Скорее всего, представляют какую-нибудь спецслужбу. На научников не похожи, те пистолетами перед носом не размахивают. Лобастые просто предлагают сделку. Хотя, если они скооперировались, то такое вполне возможно. А еще могут быть армейские. Военных тоже может интересовать бессмертие. Ну, не бессмертие. Долголетие.

– Здесь, – сказал Зоран, когда русский поднялся на пятый этаж.

Мог и не говорить. Его незваные гости наверняка знали адрес. А то и дубликаты ключей имели.

Русский остановился, посторонился и осветил дверь. Зоран приставил футляр с саксофоном к стене, достал ключ и открыл замок. Клацнуло, тяжелая бронебойка мягко, без малейшего скрипа отошла от дверной коробки.

Русский вошел первым. Пошарил рукой на стене и включил свет. Поманил Зорана и тот, подхватив инструмент, послушно шагнул за ним. Следом – болгарин, тыча в спину пистолетом.

– Напред! – сказал он негромко. – И без номера! 2

Когда в спину тычут пистолетом, то о фокусах как-то особо и не думаешь. Зоран услышал, как за спиной закрылась дверь.

– Пошли, хоть чайку попьем, – сказал русский и, не разуваясь, вошел на кухню. Он включил там свет и, повернувшись к Зорану и его конвоиру, добавил. – Ну, идите сюда, чего вы там застряли?

Зоран разуваться тоже не стал. Все равно натоптали. Все равно здесь ему жить уже, скорее всего, не придется. Пора уносить отсюда ноги. Но сначала нужно узнать, кто это такие, и что им от него нужно. А, главное, что им о нем известно. Эх, жаль, с фракийцами больше не поиграть! Да и к университету привык… Да ладно, рано или поздно это произошло бы обязательно.

Зоран изображал из себя гостеприимного хозяина, а эти двое – прилежных гостей. Болгарин даже спрятал под стол пистолет. Он, не отрываясь смотрел Зорану в лицо. Хозяин заварил чай. Чаепитие началось.

– Кто вы такие? – спросил Зоран. – Зачем я вам нужен? Вы не полицейские и не преступники.

– Вы Зоран Златев? – спросил вдруг русский.

Златев… Эту фамилию Зоран носил, наверно, лет сто назад. Хорошо же они научились копать! Этак и до первого его имени докопаются, которым его отец с матерью назвали. Которым он себя не называл уже очень давно, с того самого момента, когда его якобы убил солдат Красса. Как звали этого врунишку из Помпей? Феликс. Он увидел, как Зоран, то есть не Зоран, тогда его звали Спартаком, бросается в Силар и переплывает на другой берег, а потом стал рассказывать всем подряд, что он убил Спартака. Спартак умер – да здравствует Зоран!

– Я не понимаю, что вам от меня надо! – ответил Зоран, разливая чай. – Да, меня зовут Зоран, но с фамилией вы ошиблись. Зарев моя фамилия. Вот и паспорт!

– Паспорт? – русский усмехнулся и отхлебнул глоток чая. – Не смешите меня. Я могу вам завтра принести свой паспорт, и в нем будет сказано, что я действующий президент США. Паспорт – это бумага.

– Вы меня с кем-то путаете. Я старый больной человек, – Зоран съежился и действительно стал выглядеть больным. – Я историю в университете преподаю. Университет имени Святого Климента Охридского, может, слышали?

– Меня это особо не интересует. Я бы хотел поговорить о вашем сне.

– Зачем мне рассказывать вам свои сны? Вы не мой психотерапевт.

«Неужели они докопались? – подумал Зоран. – Они знают о Сне?»

– Меня зовут Иван Заречный, – сказал русский. – Я бы хотел с вами поговорить.

– О чем? Что вы хотите от меня узнать? Я старый, я больной, я музыкант обычный, историк я. Я ничего не знаю, а вы в меня пистолетом тыкаете.

– Вы случайно не знаете Максима Светова? – спросил Заречный. – Впрочем, ни одна из его фамилий вам многого не скажет, потому что он менял их, как перчатки. Но, если вы глянете на его фотографию, то, возможно, узнаете.

Заречный выложил на стол несколько фотографий. Это лицо, его нельзя забыть. Спящий… Это был Макс… Когда же он таким выглядел? Давно, не меньше пятидесяти лет назад.

– Впервые вижу, – сказал Зоран, разглядывая знакомое лицо.

– Жаль. Вы могли бы мне очень помочь, если бы вспомнили этого человека.

Зоран встречался с Максом в реале всего один раз. Когда это было? Ох, давно… Тогда советским гражданам только разрешили выезжать за границу, и Максим рванул в Болгарию по туристической путевке. Он был почти таким же, как и во сне. Хотя, какие-то отличия между тем Максом, с которым они боролись за Равновесие и тем, с которым пили пиво и бродили по вечерней Софии, все же были. Они были разные. Не совсем похожие.

– А что такого он натворил, что его ищут аж в Болгарии. Вы ведь из России?

– Из России, – ответил Заречный. – Да он ничего натворить не успел. Умер он. Двадцать лет назад.

«Умер? – пронеслось в голове Зорана. – Вероятно под ножом этих мясников он и умер. То-то я давно его не видел. Но ведь не мог он умереть. И я знаю, что он жив, просто я его давно не видел. Да и не мог он вот так вот взять да и умереть. Кроме того, ведь все говорили, что видели Макса, правда, он стал совсем другим. Будто чужим стал. Говорят, что его обратили и он теперь против нас. А эти мясники, они ведь пытались всего лишь докопаться до тайны нашего долголетия. А заодно и до Сна докопались».

– И что? – спросил он. – Мне-то какое дело, что он умер? На земле миллионы умирают.

– Значит, вы его не знаете? – спросил Заречный.

Зоран покачал головой.

– И он вам даже не снился во сне?

Болгарин продолжал внимательно смотреть в лицо Зорана, от его пронизывающего взгляда стало не по себе.

– А почему мне должен сниться человек, которого я не знаю? – сказал Зоран.

– Ну, хотя бы потому, что вы ему снились.

Заречный выложил на стол еще несколько фотографий. Качество их было неважнецкое, будто снимали с экрана старинного телевизора – помеха на помехе. Однако Зоран без труда узнал себя. Это был, действительно он. Тот Зоран из Сна, Спящий. Менестрель. Странно, каким образом его умудрились заснять его во Сне?

– Он несколько похож на меня, – сказал Зоран.

Заречный рассмеялся.

– Простите, это у вас привычка такая? Когда таким как вы показывают их фотографии, все начинают говорить, что да, очень на меня похоже, но это не я. И Светов этот тоже в глухую несознанку ушел, аки преступник какой.

– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, – сказал Зоран, продолжая наблюдать за болгарином.

Болгарин ему отчего-то очень не понравился. Было в нем что-то такое, чего стоит опасаться. И это даже не пистолет под столешницей, а что-то другое, но Зоран не мог уловить этого.

– Да все вы понимаете, – голос Заречного вдруг показался усталым. – Я ведь к вам не как сотрудник спецслужбы. Я, как бы это сказать, с частным визитом. А эти фотографии, уж извиняюсь за качество, сняты во время сканирования сна Максима Светова. Он видел довольно интересные сны. Будто бывал в других мирах, пока спал. Вы не поверите, когда во сне он получал рану, то наяву его тело истекало кровью. Но он умер, и я хочу поговорить с вами о вашем Сне.

– И фонарем ослепили вместо приветствия? – спросил Зоран. – А пистолет в бочину, это какой-то новый этикет?

– По-другому мы с вами сейчас здесь не сидели бы. Вы бы меня просто не пустили. Мне очень было нужно с вами встретиться.

– Но зачем?

– Мне необходимо туда, к вам.

– Куда?

– В Сон. Я знаю, это где-то там, в другом мире. Я всю жизнь мечтал попасть в такое место. И когда встретился со Световым, то понял, что смогу найти способ пробраться туда. Но Светов умер.

– А зачем вам… туда?

– Здесь я простой офицер. Был… Сейчас в запасе. А там смог бы найти свою судьбу, понимаете? Я был бы счастлив.

– Что такое счастье? – спросил Зоран.

– Найти свою мечту, – ответил Заречный. – Я нашел.

«Романтик чертов!» – подумал Зоран.

– Счастье, это когда ты можешь спокойно жить, когда тебя никто не замечает, – сказал он вслух.

– Да, я понимаю, вы намекаете на таких, как мы, – Заречный показал пальцем на себя и кивнул в сторону болгарина, продолжавшего сверлить взглядом Зорана. – Но мы просто были вынуждены начать поиски таких, как вы, чтобы узнать ваш секрет. Секрет долголетия не разгадали, зато столкнулись со Сном. Я почти сразу понял, что это другой мир, а не просто сон. И, наверное, мы смогли бы раскрыть все тайны, но Светов того… помер. Поймите, Зоран, я должен туда попасть, должен.

– Но поймите и вы, господин Заречный, – ответил Зоран. – Я не понимаю, о чем вы говорите. Я не знаю никакого Светова. Мне в последнее время не снится снов. Я не читаю фантастики. Я музыкант. Я историк. Я просто старый человек.

– Боюсь, что тогда придется говорить с вами на другом языке. Я не хотел этого, – тон Заречного стал холодным как русская зима.

Зоран понял, что сейчас что-то должно произойти. Наверняка в него станут стрелять или просто махать перед носом пистолетом, а то и по кумполу рукояткой врежут. Или пинать сапогами по почкам. Или гладить утюгом, русские раньше это успешно практиковали. Все ясно. Пора уносить отсюда ноги. А жаль, он так привык к этому городу. И ему будет не хватать этих безбашенных фракийцев. Как там они поют? «Ние сме траки! Траки сме ние!»

– Давайте поговорим на языке музыки! – Зоран потянулся к футляру, который поставил здесь же, рядом. – Вы любите блюз? Или предпочитаете джаз? Вы слушаете Би Би Кинга? А Джимми Дорси? Лично мне больше нравится джаз в исполнении Чарли Паркера и Джона Колтрейна.

– Я не слушаю музыки, – коротко сказал Заречный.

– Я вам сейчас сыграю.

– Постави тръбата на мястото му!3 – сказал вдруг болгарин.

– Сам ты труба! Это саксофон.

– Знам, как свириш на него!4 Постави тръбата на мястото му!

На столе появился пистолет, зрачок которого смотрел прямо на Зорана.

«Он знает и про саксофон?» – подумал Зоран.

Сейчас Зоран был больше Менестрелем, чем Фракийцем. Воином-музыкантом. Хотя, больше ему нравилось быть лекарем-музыкантом. Или рассказчиком-музыкантом. Или просто музыкантом.

Нет, на саксе поиграть ему не дадут, это уж точно! Зоран аккуратно прислонил футляр к стене. Это в кино музыкальные инструменты с пулевой вентиляцией смешно выглядят, на деле ничего веселого из этого не получится.

Болгарин все так же пристально смотрел ему в лицо. Что он там нашел? Лицо как лицо. Зоран посмотрел Болгарину в глаза, затем заглянул в зрачок пистолета.

– Ну что ты на меня так смотришь, как будто я тебе доллар должен? – спросил он.

Болгарин промолчал. Пистолет снова спрятался под столом. Заречный, видимо ничего не понял, он не знал болгарского. Он решил пойти на крайние меры, но не знал всего, что могли знать о Зоране болгары. Оно и понятно, дружба между спецслужбами может быть только такой – никогда не выдавать всех тайн своим друзьям.

«Саксофон отменяется», – подумал Зоран. Ну, есть и другие способы, не такие эффективные, конечно, но все же действенные. И, судя по тому, как спокойно ведет себя болгарин с пистолетом на коленях, он об этом ничего не знает. Ну, что ж, стоит попробовать…

Зоран сложил губы трубочкой и засвистел древнюю мелодию, которую сочинил очень давно. Она не раз помогала ему в подобных ситуациях. Когда нужно вырубить на время противника – самое то. Конечно, флейта или любой другой инструмент усилит действие, но сейчас выбирать не приходится. На время отключить обоих, тогда у него будет время убраться отсюда, пока болгарин не проделал пару лишних дырок в его голове.

Этой мелодией в качестве оружия мог воспользоваться только Зоран. Тут мало просто просвистеть или проиграть набор нот – нужно пропустить музыку сквозь себя, отфильтровать все ненужное. Направить звуки куда следует, вложить в них свою силу – только в том случае они подействуют.

Для того чтобы уложить русского, понадобилось три секунды. При первых же звуках глаза его затуманились, и он завалился набок. Не отворачивая от Зорана головы, он поленом грохнулся на пол.

Болгарин не упал. Мелодия, которую свистел Зоран, нисколько на него не подействовала. В одно мгновение пистолет снова выскочил из-под стола.

– Млъкни!5 – выкрикнул он, и Зоран перестал свистеть.

– Ты глухой? – спросил Зоран, поняв, почему его свист не подействовал на болгарина.

– Ну да, – болгарин осклабился. – А ты хотел так легко отделаться? А я думал, ты только трубой умеешь людей глушить. Давай колись, как ты в сон попадаешь! Только говори медленно, я по губам читаю.

Он поднял руку с пистолетом и направил ствол в лоб Зорану.

– Это детектор лжи, – болгарин хохотнул. – Стреляет при первом намеке на вранье.

Заречный продолжал лежать на полу. Минут через двадцать он должен прийти в себя. Прямо как Штирлиц. Тянуть нельзя, нужно действовать.

Зоран резко подбросил край стола. Стаканы с остывшим чаем посыпались на болгарина. Рука эсбэшника дернулась и пятнадцатизарядный «арсенал» выплюнул пулю. В шкафу над головой Зорана брызнули стекла. Пистолет грохнул второй раз. На этот раз выстрел был прицельным, но Зоран успел присесть и выскочить в коридор. Болгарин, выматерившись, отбросил стол и, споткнувшись о Заречного, выбежал вслед за Зораном.

Зоран, добежав до двери, ударил рукой по выключателю и скользнул в гостиную. В темноте у него было преимущество перед болгарином – он мог ориентироваться на слух. Тот это понял и принялся стрелять наобум. Зоран упал на пол и перекатился к дивану. В метре взорвалась настольная лампа, обсыпав его стеклянной крошкой. Вспышки выстрелов на мгновение озаряли комнату, но навряд ли глухой успевал что-либо разглядеть.

Ждать, пока стрелок опустошит обойму – все пятнадцать патронов – смысла не было, хоть одна из пуль обязательно достигнет цели. Зоран, пользуясь тем, что противник его не слышит, а в полной темноте еще и не видит, подполз поближе к дверям и, схватив попавшую под руку табуретку, вскочил на ноги. Ударить он успел, но очередная вспышка, ослепила его, пуля полоснула по предплечью и, кажется, порвала мышцы. Удар табуреткой пришелся прямо по голове – болгарин уронил пистолет и упал на пол.

Зоран включил свет и бегло осмотрел свою руку. Рана оказалась неопасная, пуля лишь чиркнула по мышцам. Крови, правда, многовато. Он закатал рукав и, найдя на столе ножницы, отрезал кусок от занавески. Быстро замотав руку, вернулся к болгарину. Тот лежал на спине, раскинув руки. «Арсенал» валялся рядом с ним. Зоран взял пистолет, проверил обойму – она была наполовину пуста, и положил оружие в карман куртки. Обшарив вещи, он нашел водительские права на имя Демира Танчева. Знать бы еще, кто это такой…

Да, надо уходить. На кухне лежит в глубокой отключке русский, в гостиной болгарин. Оба имеют прямое отношение к спецслужбам. Так что нужно сваливать отсюда, и поскорее.

***

Через полчаса к центральному вокзалу подъехало такси. Из него вышел седовласый старик. В одной руке он держал небольшой кейс, во второй футляр с саксофоном. На этот раз старика звали Зоран Златков. Поезд должен был скоро отойти. Зоран ехал на восток, к морю. Некоторое время он думал прожить, зарабатывая игрой на саксофоне. На морском побережье в это время года много туристов, так что без денег не останешься. А потом снова устроится в какой-нибудь университет и станет преподавать историю, или литературу. Может быть, даже вернется в Софию. Но не сейчас, пусть сначала все уляжется.

Зоран вышел из такси и направился к железнодорожным путям, серебряными ниточками связывающим два мира – прошлое и будущее. В прошлом осталась вся его жизнь, будущее предстояло отстраивать заново.

***

…Когда Спартак привык к храму и уже не пытался убегать, то даже проникся идеей. Хотя не очень-то и желал он быть героем только потому, что миру грозят войны и катастрофы.

Да, в истории человечества хватает разрушений, но если бы не Спящие, то Земля и вовсе развалилась бы на части.

– Учитель, – спросил однажды Спартак наставника, – зачем все это? Ну, убьют еще тысячи людей, а нам-то что? Всего лишь очередная война. Я не хочу геройствовать, я желаю жить в свое удовольствие. И, к тому же не хочу рисковать жизнью ради этих…

– И не мечтай! – ответил наставник. – Ты просто еще многого не понимаешь. Здесь дело не в количестве погибших от землетрясений и убитых в битвах. При нарушении равновесия нервы Земли расшатываются, и если мы не будем заниматься своим делом, то когда-нибудь планета просто сойдет с ума. Она погибнет, а с нею погибнут и все люди. Конечно, с точки зрения одного человека – это пустяк, ведь Земля погибнет не сейчас и свой век он уж как-нибудь доживет. Но думать нужно не только о собственном благополучии. И ты должен это помнить всегда. И там, где мы являемся противовесом, то сражаясь на стороне Света, то на стороне Тьмы, ты должен это помнить и понимать.

«Свет» и «Тьма», «Добро» и «Зло», «Хаос» и «Порядок» – это понятия людей, другими категориями мыслить они не умели. В том мире ничего этого не было. Только равновесие и перевес одной из сил. А уж что это за силы, людям не понять. Но ученики требовали конкретных объяснений происходящего, вот наставники и выкручивались, как могли, порой и сами не совсем понимая, о чем они говорили.

3

Поезд шел северным путем, через Червен Бряг, Плевен и Тырговище. Мерно перестукивались колеса, вагон покачивало и кренило на поворотах. В окне мелькали огни домов, в которых обычные семьи сидели перед телевизорами и смотрели дежурные вечерние мелодрамы или комедии. Жизнь у них текла как обычно, вот только у Зорана снова все переменилось.

В поезде медальона он надевать не стал. Мало ли что может произойти во Сне. Истекать кровью на виду у проводников ему совсем не хотелось. Одну ночь Мир равновесия как-нибудь без него обойдется.

Соседями Спящего были подслеповатая старушка, которая ехала к сыну в гости, веселый рабочий с завода проката цветных металлов, решивший провести отпуск на море и молодой человек, о себе ничего не рассказывавший, он вел себя скромно и все больше помалкивал. Рабочий тараторил без умолку, запивая вином рассказы о буднях родного цеха переплавки цветмета, бабка что-то трещала о своих внуках, а молодой человек молчал и выглядел каким-то слишком уж нервным. Нервничать полагалось Зорану, но он улыбался, глядя в мелькающие огни за окном. Целая жизнь. Для него и таких как он – полвека – это всего лишь один миг.

Поезд остановился на небольшой станции. Фонарь вырывал клочья пространства из темноты и Зоран вдруг увидел, что в вагон поднимаются трое полицейских с собакой. Бояться ему было особо нечего – перед тем как покинуть квартиру, он оперативно изменил цвет волос, наложил на лицо биомаску, подправил «узоры» на подушках пальцев и даже подкорректировал радужную оболочку глаз. На подобные случаи у него всегда имелся комплект, который он называл «новой жизнью». Открываешь припрятанный кейс, достаешь все приборы и через десять минут начинаешь новую жизнь. Новый паспорт, новое имя. Пальцы так и остаются «чужими», а биомаску он со временем снимет и снова поменяет фотографию в паспорте – уж очень Зоран не любил эти органические маски, в них он себя чувствовал каким-то ущербным.

Несмотря на то, что встречи с полицией не боялся, Зоран приготовился к худшему. Жаль, на саксе сыграть не дадут, но уж троих он и художественным свистом сможет уложить.

Однако обошлось. Полицейские искали наркотики. Собака облаяла молодого парня, сидевшего напротив Зорана, и после короткой беседы юноше предложили сойти с поезда. Причем, предложение было сделано в категорической       форме. А отказать невозможно только женщинам и полицейским, о чем бы они ни просили. Больше Зоран молодого человека не видел. Работяга болтать перестал, припрятал вино и полез на верхнюю полку. Старушка, еще немного рассказав неизвестно кому о своих любимых внучатах, тоже улеглась спать. Зоран продолжал сидеть у окна и, глядя на мелькающие по ту сторону стекла огни, потягивать вино. В последнее время ему начинало казаться, что как здорово быть простым рабочим с завода цветных металлов. Отработал смену – ушел домой. Отработал год – поехал на море. Отработал сорок лет – ушел на пенсию. Прожил семьдесят лет – попал в Рай. Не жизнь, а малина!

Из головы все не выходили эти двое. Один, конечно, был русским. Вот только кем? Скорее всего, он был военным, выправка выдавала его. Но вещи, о которых он знал, наталкивали Зорана на мысль, что его недавний собеседник – из русской спецслужбы. Вот только из какой? Этих чертовых служб с приставкой «спец» развелось уж слишком много.

Далеко за полночь Зоран уснул. Ему ничего не снилось. Он уже давно не видел снов. А может быть, видел, но не запоминал. И только Сон, который на самом деле сном не являлся, он помнил всегда во всех деталях. И за всю жизнь так и не мог понять, где его жизнь была реальней – в яви или во сне.

Несколько раз Зоран просыпался и думал о Максе. Он был, наверно, самым молодым Спящим, ему и тысячи лет не стукнуло. Пятьсот с лишним лет назад он носил имя Михаил Триволис. Но помнят его как Максима Грека, православного богослова и переводчика богословских книг. Грек по происхождению, он волею судьбы попал в Россию. И за свой неспокойный нрав, за критику власти и духовенства был заточен в монастыре, где и провел целых двадцать два года. Борода его стала такой густой и широкой, что все считали его глубоким стариком. Но Спящие стареют намного медленнее обычных людей, и в свои восемьдесят с лишним лет он выглядел на сорок, но никто об этом и не догадывался. А потом Максиму Греку подошел срок умереть. Это произошло 21 января 1556 года в Сергиевом посаде. Нельзя жить дальше, люди бы заподозрили неладное, ему и так было уже восемьдесят шесть лет. Максим Грек умер – да здравствует Максим Светов, или как тогда было его прозвище? Макс сбрил бороду, превратившись в относительно молодого человека и даже некоторое время пожил в монастыре в качестве послушника, а потом ушел. К тому времени он уже давно был прозревшим Спящим и знал все, что положено знать для борьбы за Равновесие.

…И вот что-то произошло, и никто не знает, что именно. Макс пропал, но другие Спящие говорили, что видели его в стане врага. Макс перешел на сторону сильных, и для равновесия это был большой удар. Не было больше равновесия. И не может быть, пока Макс не вернется назад. Все считали, что Макс дезертировал не по своей воле, что его обратили. После того, как Заречный сказал, что Максим Светов умер, то эта версия более чем верна. Макс умер в этом мире, но во сне он остался жить. И он наверняка находится под психологическим влиянием, а то и под воздействием гипноза, или что там еще можно применить для подавления воли. И его обязательно надо найти и вернуть, иначе равновесие так и будет нарушено и нервы Земли расшатаются и в конце концов она погибнет. Макса надо вернуть.

***

Беда пришла, когда ее никто не ждал. Римские легионеры железным клином прошли по Фракии, сожгли несколько селений. Местные жители пытались противостоять сильной и организованной армии римлян, но что могли сделать варвары против хорошо вооруженных и обученных солдат? Нет, фракийцы были прекрасными воинами, но им не хватало организованности.

Храм Спящих был разрушен, больше половины людей убиты, Спартак взят в плен и продан в школу гладиаторов Лентула Батиата. И чудом было то, что у него не отняли медальон, с помощью которого он переносился в Сон. И он очень хорошо помнил слова наставника. И каждую ночь, где бы он ни оказывался, Спартак призывал Сон, в котором был противовесом зарвавшимся добру и злу. И несмотря на жестокость варваров, живших на Земле, он продолжал оберегать их от всеобщей гибели.

Но он оставался в душе все тем же обычным человеком, который помнил все обиды, боль и кровь. И ни за что не хотел быть куклой в кровавом спектакле под названием «гладиаторские бои». И целых два года держал в страхе Римскую Империю. Целую империю. По ночам он был воином Равновесия, а днем – нарушителем этого самого равновесия. И не важно, хорошее дело делаешь ты или нет (любое дело для одних является хорошим, а для других плохим), важно то, что ты нарушаешь равновесие. Даже если и пытаешься противостоять сам себе.

Глупые римляне, сами того не ведая, разрушили свою империю в тот момент, когда сожгли Храм Спящих. Спартак долго не мог найти никого из своих товарищей и пытался удержать мир в равновесии в одиночку и это у него не получалось. Со временем он смог разыскать кое-кого из товарищей, но процесс разрушения уже был запущен. Он не любил устоев Римской империи за то, что она сделала с Фракией, но любая Империя – это порядок. А хаос – это всегда хаос, как его не назови. Прошло четыреста лет, Империя раскололась на Западную и Восточную. Еще сто лет борьбы за равновесие не увенчались успехом – Западная Империя пала. Не удалось удержать и Восточную, хоть она и просуществовала достаточно долго, еще целое тысячелетие. С тех пор не рождалось ни одной империи, которая продержалась бы столь же долго, как Рим. Восстановить Равновесие не удавалось.

4

В восемь утра поезд был уже в Варне. Зоран выбрался в город, и бросил взгляд на башню с часами – пятнадцать минут девятого. Еще минут пять осматривался, потом купил газету и стал искать жилье. С деньгами проблем не было, и отдельный домик невдалеке от моря он нашел довольно быстро. Не то, что небольшая квартирка на окраине Софии, в которой он жил последние несколько лет. Он вообще любил жить отдельно ото всех, но в любимой им Софии это было практически невозможно – слишком уж большой город, и очень уж мало в нем места. Небоскребы, в которых жили софиянцы, эти унылые серые параллелепипеды, подпирающие параболическими антеннами дождливое небо, не позволяли людям жить в одиночестве. Одиночество в подобных ульях было чисто условным.

Нет, конечно, Варна тоже была не маленьким городом, но не таким как София. По крайней мере, здесь можно было снять домик у берега. Зоран сразу решил посмотреть свое новое жилище и, договорившись с риелтором о встрече, заказал такси.

Домик ему понравился. Конечно, никакого вида на море не было, был вид на другие такие же домики, но до берега минут пятнадцать ходу. Все ж не трястись по часу в автобусах. Расплатившись с риелтором, отдав деньги за три месяца, Зоран отдохнул немного и отправился на пляж. Там на старика в трусах до колен никто не обращал внимания, на пляже таких было много. Море было теплым, волны слизывали песок с пляжа и уносили с собой, оставляя взамен кусочки водорослей и ошметки пены. Несколько раз под ноги Зорану попадались маленькие рачки, выплюнутые морем. Они тыкались во все стороны и не могли сориентироваться. Легким толчком Зоран отправлял детей моря в их обитель.

Целый день он провел на пляже, а потом вернулся, поужинал, надел цепь с медальоном и лег спать.

***

Когда-то они с Максом ходили по ночным улицам Софии, заглядывали по дороге то в одну, то во вторую забегаловку, и разговаривали.

– Как ты думаешь, – сказал Макс, держа в руках тяжелую пивную кружку, – обращенные, что они чувствуют?

– Не знаю, – Зоран пожал плечами. – Может, ничего и не чувствуют вовсе. А может, ничего, кроме ненависти. Ведь должно что-то двигать ими? Ненависть к бывшим друзьям, пусть даже и навязанная… хороший двигатель, не правда ли?

– Если вдруг меня обратят… – Макс запнулся. – Убей меня, ладно? Или попробуй вернуть меня. Но навряд ли это удастся, я слышал, что обращенные – люди пропащие.

– Я даже представить не могу ни тебя, ни себя… – сказал Зоран и сделал пару глотков темного Каменицы. – Это ведь безумие полнейшее. Все твои мысли, идеалы, все перевернуто, и ты думаешь иначе, и делаешь все иначе. А может, и вовсе уже не думаешь, ведь ты станешь просто куклой, и кто-то будет дергать за ниточки… – Зоран с силой шваркнул кружкой о стол, расплескав пиво. Официант встревожено посмотрел в его сторону, но Зоран улыбнулся ему и жестом показал: «все нормально». – Я не понимаю, зачем им надо это? Зачем нарушать равновесие? Кому это надо? Почему ни та, ни эта сторона никак не поймет, что планета не выдержит.

Макс всегда уравновешен и флегматичен, если конечно не нужно было рубить врагов, и в любой ситуации умел успокоить собеседника лишь взглядом. Он посмотрел в глаза Зорана и ответил:

– Виной всему страсти. В нашем мире люди тоже умные, они знают все это. Но их эмоции, их нравы… Ведь каждому обязательно надо добиться успеха, кто-то борется за деньги, а кому-то нужна власть, а другому просто женщина приглянулась, и он хочет взять ее в свой гарем. Страсти угробят этот мир, если мы не будем на страже. Все эти страстишки земные, лишь отражение тех страстей, которые мы пытаемся утихомирить там.

***

Во Сне Менестрель шел по каменистой пустыне, усыпанной черными камнями. Вдалеке показалась точка. Вскоре она выросла до размеров взрослого человека. Это был Макс – богослов, теолог и воин, а теперь еще и враг. Враг, которого нельзя убивать, но и в живых оставлять тоже нельзя.

Менестрель погладил рукоять меча и потянул оружие из ножен. Макс сделал то же самое. Их и так мало осталось, они должны быть вместе. Если один из них сейчас погибнет, то равновесие будет нарушено окончательно. Если Менестрелю не удастся вернуть Макса к нормальной жизни, то равновесие так же будет нарушено. А когда еще родится Спящий? Что-то давно они не приходили…

Двое сошлись вплотную. Зазвенела сталь. В безумных глазах Макса не было и тени осмысленности, только бешенство и злоба.

Менестрель не атаковал, он только отбивал выпады своего старого товарища. И пытался проникнуть в его сознание, чтобы возродить в нем весну.

Еще немного и…

Жнец

Рис.0 Хранитель в красных доспехах

Банда разбойников орудовала в Северной волости вот уже два месяца. Она разграбила несколько деревень и угнала два табуна лошадей у мирных и тихих жителей Стромской губернии. А когда за них взялись царские уланы, подалась на юг. Рыжий одноглазый Бондарь, имя которого говорило о том, что когда-то он был ремесленником, не хотел связываться с дисциплинированными и обученными военному делу конными бесами. Это не с крестьянами воевать. Уланы – опасные противники, и если они преграждают дорогу честным татям, лучше уйти с миром, причём, уходить надо как можно быстрее. Бондарь это знал и ушёл заранее, пока уланы только пересекали границу губернии. Орда грабителей бежала налегке, не загружая себя лишней обузой скарба, которым они всегда могут поживиться в любом селении.

На третьи сутки погони, после полудня, когда тени начинают вытягиваться на земле, четвёртый взвод улан настиг шайку и ввязался в бой. Вернее, боем это не было – вояки, не раз бывавшие в боевых схватках, легко и без потерь перебили разбойников. Бондарь с десятком товарищей успел убежать, а около сорока человек остались лежать в поле, окропив землю кровью.

Уставшие уланы, там же похоронив убитых, вышли к деревне под названием Черешенки, затаившейся невдалеке от густого дикого леса. Преследовать Бондаря было бы безумием, солдатам нужно дать роздых.

– Отдохнём здесь вечерок да ночку, – объявил унтер-офицер Старх и приказал трубачу играть сигнал к привалу.

Кавалеристы стали готовиться к ночлегу. Дым костров слился с небом. Люди наслаждались отдыхом после безумной трёхдневной скачки с короткими, в два-три часа, привалами. Их уставшие кони щипали траву, фыркая и пуская по ветру паутину слюней.

Ещё на подходе к селению Старх почувствовал было присутствие Жнеца, да, видимо, показалось – ощущение чужого душевного холода, скользнув по груди, царапнув сердце, улетело прочь. Сейчас ничего похожего он не испытывал, да и жемчужина, висевшая на цепи, ничуть не подрагивала. Последний раз он сталкивался с себе подобным около десяти лет назад. В тот раз он стал сильней на одну душу Жнеца. Глупо тогда всё вышло. Случайно. Старх не любил случайностей, иногда они просто перечёркивают чью-то жизнь двумя красными линиями – клац-клац – и нет человека! А ведь Жнец не должен убивать Жнеца. А он, Старх, убил. Неосознанно, защищаясь, но убил своего соплеменника.

Взяв с собой ефрейтора Ларго, Старх поехал по главной, единственной, впрочем, улице деревеньки, надеясь разузнать о том, знают ли они, куда подался Бондарь с остатками шайки. Ему показалось странным, что люди не встречают их радостными криками. Раньше, бывало, взвод останавливался в каком-нибудь посёлке, и сразу со всех сторон начинал собираться народ. Женщины к ним так и липли, особенно, если одеты уланы были не по-походному, как сейчас, а в щёгольскую парадную форму. Но сегодня Старх не произвёл на жителей деревни впечатления – это могло означать только то, что у них есть развлечение поинтересней пропахших потом улан. К тому же от всего великолепия у Старха остались только офицерская выправка и огромные усищи, за которыми он ухаживал, как садовник за розами, но и те были покрыты пылью трёхдневного похода. Ларго расспросил нескольких селян о банде, которую преследовал взвод. Люди, все до одного, куда-то спешили и отвечали как школяры на уроке, из них нужно было вытягивать каждое слово – видели схватку улан с разбойниками, да на этом и все, больше ничего не знают.

Выехав на площадь, если можно так назвать утоптанный лошадьми пятачок, Старх понял причину невнимания к нему и его уланам. Посреди майдана было установлено грубо сколоченное деревянное возвышение. На помосте стоял стол, за которым сидел пожилой мужчина с изрядно поседевшими волосами, а напротив него – молодой человек со связанными за спиной руками. Лет пятнадцать или шестнадцать, уж точно не старше семнадцати. Рыжий, с едва начавшим пробиваться пушком на лице. Первые несколько секунд Старху казалось, что это бродячие актёры дают представление. Когда он был пацаном, то очень любил балаганы и при каждой возможности сбегал из дома, чтобы посмотреть представление. За что отец обычно надирал ему уши, но даже это не останавливало неугомонного Старха, и он старался не пропускать этих зрелищ. Мгновением спустя унтер-офицер подумал, что эта инсценировка, скорее всего, не похожа на театральную. Слишком уж реально выглядела кровь на щеке и на рубахе юноши. Старх сделал знак ефрейтору, и их кони замедлили шаг.

Подъехав поближе к людям на помосте, Старх понял, что никакие это не актёры и что это не представление, а судебное заседание. Седоватый пожилой мужик, что сидел за столом, сцепив пальцы в замок, подпирал руками подбородок. На нём была чёрная судейская мантия, сшитая из окрашенной мешковины, на голове поварской колпак, а на столешнице лежал тяжёлый молоток кузнеца. Одежда подсудимого была перепачкана кровью, но Старх не заметил ни одной раны.

– Встать, суд идёт! – выкрикнул судья, хотя и без того все стояли, потому что сидеть было негде, и ударил молотком по столу.

– Малк, ты зачем убил их? – спросил он подсудимого – Какова причина твоего поступка?

– Я их не убивал, господин Сем! – названный Малком опустил глаза.

– Не ври! Тебя поймали сразу после совершения тобой преступления!

– Я не убивал! – Малк не отрывал глаз от своих башмаков, забрызганных кровью.

– Там был только ты, следовательно, больше некому! – повторил судья.

– Не убивал! – юноша поднял глаза и посмотрел в лицо обвинителя.

Старх увидел глаза мальчишки, и ему показалось, что тот не врёт. Он почти поверил, что этот мальчик не может убить человека, а если и убьёт, только своего заклятого врага. Ему захотелось поиграть в детектива и выяснить всё, что здесь случилось. Он желал восстановить справедливость, но, в первую очередь, ему просто было скучно – он устал от погони, надо же было как-то развлечься.

– Что у вас тут произошло? – спросил он, не слезая с коня.

– Ничего, что могло бы потревожить ваш покой, господин унтер-офицер! – ответил деревенский судья. – Этот мальчишка около часу назад зарезал всю свою семью.

– Он? – Старх удивлённо посмотрел на Малка. – А по нему не скажешь, что он способен на такое!

– В тихом омуте черти водятся, господин унтер-офицер! Видно, у него с головой не всё в порядке. Хотя раньше ничего такого за ним не замечали. Мирный был парнишка, тихий, все его любили.

Старх подвёл коня ближе к столу.

– Ну, и… откуда такая уверенность, что это сделал именно он? В ваших краях сейчас обитает целая армия разбойников, кто-нибудь из них запросто мог бы… – он сделал всем понятный жест, проведя пальцем по горлу. – Расследование проводили?

– Нет, господин унтер-офицер! Да там и так всё ясно. Никого рядом не было! Это он убил. Только сознаваться не хочет.

– И всё же, давайте по порядку! Если кто-то что-нибудь видел, пусть подойдёт и расскажет.

Старх ловко спрыгнул с коня и отдал поводья ефрейтору.

– Ларго, привяжи коня к дереву и можешь возвращаться. Я немного задержусь.

Ефрейтор оставил его одного. Подойдя к столу, Старх сел прямо на него. Достал из подсумка кисет, трубку из красного дерева, помял табак, забил, утрамбовал, взял спички.

– Вызывайте всех людей, кто может сказать что-нибудь толковое по этому поводу! – сказал он, раскуривая трубку.

К новоиспечённому судье подошёл худощавый старик с клюкой.

– Я хочу сказать, господин унтер-офицер. Я не видел, что там произошло, но я знаю, что Малк рос добрым мальчишкой, он даже мухи не обидит!

Старх посмотрел на Малка. Пыхнул дымом. Юноша стоял, не опуская глаз, но взгляд его был стеклянным, он словно ничего не видел вокруг себя.

– То мухи, а то приёмные родители! – заметил судья. – Может, они его чем-то обидели, всё ж не родной сын.

– Были у него враги? – не обращая внимания на судью, у которого, наверняка была какая-то личная неприязнь к Малку, спросил Старх.

– Враги? У Малка? Скорее небо с землёй местами поменяются, чем у Малка появятся враги! – старик выпрямился и стукнул палкой о землю. – Он же помогал всем подряд, кто бы не попросил у него помощи!

– А что вы можете сказать по существу? Только правду говорите!

Старик исподлобья посмотрел на Старха. Не торопясь, вынул кисет, трубку, набил её дешёвым табаком. Раскурив её, он затянулся, пыхнув сизым дымом чуть ли не в лицо командиру кавалерийского взвода, как бы говоря: «мы тоже не пальцем деланы».

– Я вдвое старше тебя, улан! Я знаю, когда надо говорить правду, а когда полезно солгать. Меня там не было, я ничего не видел. Я только слышал, как закричал Граб, Малков приёмный отец, а потом вдруг – чавк – крик его прекратился!

Между тем жемчужина на груди вдруг ожила, она потеплела и, кажется, стала слегка подрагивать. Неясно, что это означало. Если бы, например, рядом находился Жнец, то ощущение было бы куда сильней. Старх вспомнил своё мимолётное чувство при подходе к селению, тогда тоже показалось, что где-то рядом объявился Жнец. Ему подумалось, что это может каким-нибудь боком относиться к убийству, но углубляться в эту мысль не стал.

– Раны нанесены иллурским оружием, – заявил Старх, затянувшись крепким еланским табаком, и судья с недоверием, а старик с интересом посмотрели на него.

– Как вы это узнали? – спросил судья.

– Когда вытаскиваешь из тела короткий иллурский меч, он издаёт чавкающий звук. Это происходит оттого, что клинок его сделан с небольшими зазубринами – вырывает огромные клоки мяса и для того, чтобы его выдернуть, надо обладать немалой силой. А этот малец не очень-то силён. К тому же оружие дорогое, не каждый может себе его позволить. И уж тем более не мальчишка. И, насколько я могу это знать, подобным оружием пользуются люди, которые обожают причинять боль и страдания другим.

«Жнецы, например, – подумал Старх, – но когда я видел последнего Жнеца? Нас почти не осталось. Одного из последних я убил собственными руками».

Он докурил трубку и выбил из неё пепел. Мужчина за столом, судья, которого называли Семом, сказал:

– Во дворе мы нашли брошенный иллурский меч. Он был уже обычного и намного короче, почти как простой нож. Лезвие в крови, на зазубринах кусочки мяса. Жуткое зрелище – куски человеческого мяса на волчьих зубах! – насчёт волчьих зубов Сем, конечно, загнул. – Думаю, что Малк с этим мечом справится, он короткий и лёгкий. А насчёт цены, кто знает, может, он его где-нибудь украл.

– Это не мой меч! Я их не убивал! – повторил Малк, и снова замолчал, отстранённо глядя в пустоту.

Интересно, подумал Старх, юнец вырезает свою семью иллурским мечом, который стоит целого состояния. У кого здесь можно украсть столь дорогое оружие? Владетель этой деревни наверняка не намного богаче своих подданных.

– У вас здесь много, э… богатых людей, которые способны купить подобное оружие? – спросил Старх.

– Я слышал, что этот меч стоит не дешевле всей нашей деревни, – заметил Сем. – Разве что господин Зет… Даже и не знаю, что сказать. Зачем ему этот меч? Он ведь не воин.

– Кто такой господин Зет?

– Это наш хозяин.

– Могу я его увидеть?

– Можете, но наверно, не сейчас. Мы искали его, чтобы сообщить страшную новость, но его нигде не было. Может, уехал в поле, на зайцев охотиться.

Старх заметил, как напряглось лицо Малка, при упоминании имени хозяина.

– Кто хочет сказать ещё что-нибудь? – спросил он, не сводя глаз с лица юноши.

Из толпы вышел огромный мужик с пудовыми кулачищами.

– Я не верю, что это мог сделать Малк, – заявил он. – Старый лис сказал правду, Малк и мухи не обидит. Он был моим учеником, из него может выйти хороший кузнец. Правда, силёнок пока маловато для этого дела. Так и запиши, – добавил он, посмотрев на судью.

– Это всё? – спросил его Старх.

– А что, ещё что-то надо? Я всё сказал, – кузнец повернулся к Старху спиной и снова слился с толпой.

– Мы вернулись с поля после того, как это случилось, – сказал землепашец в холщовых штанах и рубахе, заляпанных чернозёмом. – В деревне почти никого не было. Мы проходили по улице, и я заглянул во двор Хеггов. Я увидел там Малка, он стоял, прислонясь спиной к стене, и держал в руках окровавленный меч. Взгляд его был диким, безумным каким-то, я никогда его таким не видел.

1 Мы – фракийцы! Фракийцы мы! (болг.)
2 Вперед! И без фокусов! (болг.)
3 Поставь трубу на место! (болг.)
4 Знаю как ты на нем играешь! (болг.)
5 Заткнись! (болг.)
Читать далее