Читать онлайн Конвой бесплатно
Предисловие
Конвой! Как много в этом слове…
В 90-е годы эту функцию от внутренних войск передали Минюсту.
Все меньше и меньше остается тех воинов-ВВшников, кто помнит это необыкновенное время. Именно им хочется посвятить данные воспоминания. Многие увидят в них что-то из своей службы, вспомнят былое.
Уверен, что абсолютное большинство людей при слове «конвой» могут представить хмурые лица охранников с ружьём и их «подопечных» – зэков, ЗК, осуждЁнных, осУжденных, кому как нравится.
Но это не совсем так. Конвой – это широкое понятие. Конвой – это жизнь, это состояние души, это тяжелая служба с бессонными ночами и опасностями, это армейское братство. Это незабываемые факты, в которых всегда находилось место оптимизму и юмору.
Мало, кто знает, что конвойные подразделения в основном находились вдали от шума городского. Чаще всего это были небольшие богом забытые поселки, где население делилось на несколько категорий – сидел, сидит, будет сидеть, сотрудники зоны и военнослужащие внутренних войск. Именно в таких поселениях и родилась поговорка: «Раньше жил напротив зоны, теперь – напротив дома!»
Военный городок – это чаще всего старая пошарпанная казарма и небольшая территория, на которой удивительным образом помещались плац, котельная, свинарник, учебные городки, гараж…
И, не смотря на это, каждый, кто служил в конвое, может совершенно искренне сказать: «Конвойник –это звучит гордо!»
Интересен факт, что вся дальнейшая служба, в каких бы подразделениях, частях и соединениях бы она не проходила, делила офицеров ипрапорщиков на две категории «конвойник» или «неконвойник»! К последним конвойники относились с неприязнью и с недоверием.
Моя служба продолжалась более тридцати лет. Все было – многие годы в «горячих точках» в составе оперативных частей, и охрана важных государственных объектов, и милицейские (специальные моторизованные) воинские части, даже педагогическая деятельность в военном училище, но конвой…
Шокирующий конвойный дебют
Моя служба в конвое имела все шансы не заладиться с самого начала. И к этому выводу располагали все события первых дней офицерской службы.
Итак, все по порядку. В теплое августовское утро в начале 80-х я прибыл в один из областных центров. В глазах местных граждан новую офицерскую форму с золотыми погонами несколько портила моя сильно хромающая нога в сапоге по причине потертости. Этот факт не замедлил «оценить» командир полка, который с прямотой человека «кавказской национальности» (к которой он и относился) спросил: «А Вы откуда и зачем такой красивый к нам припрыгали? Служить, наверное, также будете попрыгунчиком!» На мой очень убедительный и аргументированный ответ «Никак нет», – он, не сильно уважительно теребя мою, как мне казалось, гордость – «красный» диплом – сказал: «Знаю я Вас отличников, сплошные проблемы. Не будет никакого толку. Однозначно». Внутренне восстав, я решил промолчать, потому что как это опровергнуть я не знал, да и уже немного опасался.
В этот день моя дальнейшая судьба оставалась в тумане, т.к. нам было предписано явиться на следующий день утром по причине прибытия нового начальника политотдела, который и должен был распределить новоявленных замполитов по подразделениям.
Прибыв в гостиницу и расположившись в номере с видом на красивый памятник, я ненадолго прилег, чтобы проанализировать первую встречу с человеком, от которого на годы будет зависеть моя судьба. Желудок требовал не мыслей, а еды! Поэтому вечером решил спуститься в ресторан чисто перекусить и ни-ни. У входа в сие питейное заведение я встретил остановившихся здесь же несколько выпускников наших ввшных училищ, в том числе и однокашников. Пока мы здоровались и знакомились, подъехал еще один лейтенант, у которого за спиной уже был день службы в должности взводного. Он с гордым видом опытного вояки громко произнес: «Чего боимся, салабоны! Заходим, не стесняемся».
В ресторане было много народу, поэтому сесть всем вместе не удалось. Мы с «опытным» расположились за столиком с семейной парой. Сначала они тихонько говорили о своем, а мы о своем. Уже после пары тостов наш неподготовленный к спиртному в стенах военного училища организм потребовал знакомства с соседями по столику с целью воспитания у них чувства патриотизма, любви к армии и готовности в любой момент встать на защиту нашей необъятной Родины. Для начала мы познакомились с мужчиной, предварительно выяснив, не косил ли он от армии. Узнав, что не косил, возгордились за него и предложили высокопарный тост, который мы выпили вдвоем, так наши соседи по столику были с дороги, устали и просто ужинали, ограничиваясь из напитков чаем. Пока они доедали, успели услышать от нас истории опытных конвойников, а мы от них – пожелания успешной службы. На том и расстались. Чувство ответственности за завтрашний день остановило нас от продолжения банкета, и я прибыл в свой гостиничный номер отдыхать к священной для правоверных членов партии и комсомола программе «Время». Убедившись в продолжающихся успехах в строительстве социализма и непрекращающихся происках проклятых империалистов, я быстро заснул в полной готовности дать врагам отпор в любой момент.
Утром я прибыл к кабинету начальника политотдела. Вскоре подошли еще трое, и майор-кадровик пригласил нас всех в кабинет. Я бодро строевым шагом вошел, приложил руку к головному убору и собрался установленным уставом образом представиться старшему начальнику. У окна в майорских погонах стоял вчерашний сосед по столику в ресторане. Речь у меня отказала, рука не опускалась, ноги не двигались. Сзади меня настойчиво пытался подвинуть «бывалый», шепча: «Сдох, что ли?». Немного придя в сознание, но без восстановления речи и опускания руки, я молча сделал шаг вправо. Мой товарищ также бодро вошел и повторил все мои действия, связанные с утратой некоторых функций организма. Нам было предложено присесть, а остальным подождать. Не знаю, что думал в этот момент собрат по несчастью, но я отчетливо вспомнил тему политзанятий, которую проводил на войсковой стажировке с «дембелями»: «Служба закончится. Что дальше?» Я был абсолютно уверен, что эта тема – мое ближайшее будущее.
Начальник политотдела больше часа беседовал с нами, не подавая даже намека на вчерашнее оригинальное знакомство. Мы терялись в догадках. Забегая вперед, скажу, что причина оказалась проста. Но о ней удалось узнать только через много лет. Оказывается, не мы первые попали в подобную ситуацию. И начПО в лейтенантские годы оказался не исключением. Да и наши патриотические лозунги (тосты) в ресторане и преданность Родине, погонам и конвою сыграли немаловажную роль.
В общем, повезло.
На строгий режим
Меня распределили замполитом отдельно дислоцированной роты по охране колонии строгого режима. Подразделение находилось в поселке в нескольких десятках километров от штаба полка. Представлять меня вез лично начальник политотдела. Перед убытием я был вызван к комполка на инструктаж, где ожидал услышать самое главное о предстоящей работе. Так оно и получилось. Не успев зайти к нему в кабинет, я услышал это главное: «Слушай, лейтенант! Рота развалена! Все твои предшественники на этом посту были сняты с должности. Последнего изгонят сегодня. В поселке на танцы не ходить. Водку не пить. «Макли» (поделки осужденных: ручки из оргстекла, выкидные расчески и т.д.) в зоне не брать, а то тебя спалят. Все, свободен».
Вдохновленный добрым напутствием полководца, я сел в уазик к начальнику политотдела, и машина повезла меня в неизвестность. «Макли» и водка меня не беспокоили, а вот снятые все предшественники и запрет на танцы в поселковом клубе глубоко запали в душу.
По пути я осматривал окрестности. Сердце наливалось гордостью. Справа протянулось известное промышленное предприятие, следом за ним усадьба великого русского писателя, далее райцентр, на заводах которого родился известный на весь Союз метод социалистического соревнования. Я был счастлив тем, что мне повезло попасть служить в оазис социализма, притронуться к истории страны, победам в труде. Да и населенный пункт, в котором мне предстояло прожить и прослужить ближайшие годы, носил название, не позволяющее усомниться в победе мирового коммунизма.
Последний десяток километров пути значительно уменьшил мое эстетическое наслаждение. Заброшенные шахты, покосившиеся дома, разбитые дороги, народ, не испытывающий оптимизма…
Зато въезд в поселок сразу порадовал. Прямо – зона, справа – местный клуб и рота, слева – почта и магазин. Что еще надо конвойному офицеру для нормальной службы? Несколько нетрезвых средь белого дня граждан пейзажа не портили, а лишь добавляли колорита.
«Валюта" из зоны
Макли – так назывались зэковские поделки. Это своего рода народное зоновское творчество. Наиболее популярными из них были выкидные ножи и расчески, ручки из оргстекла, открывалки для стеклянных бутылок, охотничьи и перочинные ножи и т.д. Макли могли быть и высокохудожественным творчеством: картины, гобелены, чеканки, а также красиво выгравированные или расписанные предметы основного производства исправительно-трудовой колонии. Среди них были кастрюли, сковородки, самовары, рабочий инструмент и даже лопаты с тяпками.
Макли выполняли на зоне и за ее пределами роль валюты. На них можно было купить чай, продукты, рабочую одежду и даже определенные льготы. Если знали, что ты работаешь в зоне или охраняешь ее, то и в различных организациях за «макли» можно было добыть что угодно: доски, металл, асфальт, краску, цемент, стекло, бензин и даже дефицитные большие портреты Членов Политбюро. Но и, естественно, оценка любой проверки и комиссии в немалой степени зависела от «даров зоны» проверяющим.
Если офицеры и прапорщики имели возможность найти поделки в ходе обыска или взять у зэков в обмен на какие-то послабления, то солдат мог их добыть только через неслужебные связи с осужденными. Эти связи они, не имея доступ непосредственно на зону, могли осуществлять только через вышки, где несли службу. Как правило, это выражалось бросанием в зону денег, маленьких пузырьков одеколона, которые воины перед заступлением в караул прятали в сапоги или трусы. В ответ прилетали «макли». Солдаты прятали трофеи в укромных местах на территории военного городка. Наличие поделок в первую очередь свидетельствовало о преступных контактах военнослужащих с зэками. Поэтому главной задачей было найти места хранения маклей и перекрыть возможности их приобретения.
В один из первых дней я и занялся этим поиском. Начал с чердака казармы. Пол этого чердака был почему-то засыпан землей(?!). Поиск относительно быстро принес результаты. Воины, не утруждая себя фантазией, просто прятали все в эту землю, запоминая примерно место. Я набрал целый мешок и доложил начальнику штаба полка. Он несколько раз меня переспросил, уточняя размер мешка. Потом подполковник, все-таки поверив, что мешок из-под картошки, сказал: «Не выпускай мешок из виду! Я скоро буду!» Не прошло и часа, как уазик с начальником штаба был в моей роте. Я поразился, как же он за такое малое время проехал значительное расстояние. Забрав мешок, он сказал: «Давай разбирайся, переверни все и сразу докладывай мне, больше никому! Я скоро приеду на расследование». Прошло пара недель, но ни подполковника, ни расследования». Я ему звоню и прямо спрашиваю: «Товарищ подполковник! Вы скоро приедете расследовать?» Он спрашивает: «Расследовать что?» Я: «По поводу мешка с маклями». Он: «Какой мешок? Какие макли?». Я спросил разрешения повесить трубку. Только спустя какое-то время я понял свою ошибку. Из-за моей неопытности рота лишилась стольких возможностей для приобретения материалов на ремонт и оформление казармы и военного городка. Ушел целый мешок «валюты». Можно сказать, я пережил дефолт.
Хотя главное было положительным: за короткий срок были перекрыты все пути для неслужебных связей солдат с зэками.
Для этого во время командировки в столицу нашей Родины я приобрел подзорную трубу, с которой не расставался. Все воины знали, что в любой момент они на контроле. Но однажды меня за этим занятием застал проверяющий из Москвы. Он сказал, что я бездельник, негодяй и трубой заменил всю работу. После еще нескольких сотен нелестных и громких слов с «оценкой» моего труда подзорная труба прекратила свой путь борьбы с преступностью, а мне был обещан «славный» боевой путь моих предшественников- «карьеристов».
Конвой против американского империализма
Как-то по радиостанции пришло распоряжение провести митинг, посвященный заявлению генерального секретаря ЦК КПСС, где он осуждал какие-то происки американского империализма. Я, как неопытный политработник, принял это распоряжение, как очень важное и ответственное. На тот момент мне было еще неведомо, что большинство распоряжений формальны, и об их выполнении можно доложить простой отпиской, не утруждая себя выполнением. В крайнем случае, можно было что-нибудь изобразить в Ленинской комнате. Но это было позже.
А сейчас я начал готовиться очень серьезно. На массовый поток было запущено производство транспарантов с обличающими лозунгами, большими портретами Членов Политбюро и призывами типа: «Ответим на заявление Ю.В. Андропова бдительностью, высокой боевой готовностью, честность, неподкупностью…» В общем, всем, чем мы можем навредить проклятым империалистам.
Всем офицерам и прапорщикам было приказано привести мужей, жен, тестей, тещ, свекров и свекровей, соседей, знакомых… Отговорки о рабочем дне не проходили. Серьезность момента требовала полной поселковой мобилизации.
В назначенный момент на территории военного городка собрались сотни людей. Поскольку городок когда-то и кем-то был спланирован «гениально» и на три четверти состоял из спортивного городка, то многие расположились, на брусьях, конях, козлах. Сооруженная зэками ночью деревянная трибуна была обтянута красной материей с важным призывом. На ней, кроме меня, собрался весь цвет поселка: директор клуба, заведующие магазином, столовой и почты, ветеран войны и «кум» с зоны. Были еще достойные люди, но трибуна могла рухнуть в любой момент. Не все из присутствующих были трезвы. К ним для контроля за поведениям были приставлены родственники из числа прапорщиков и сверхсрочников.
Митинг начался. Вначале выступали только назначенные и проинструктированные, но потом к неработающему микрофону народ просто повалил. В момент пика моей гордости за советский народ неожиданно в ворота въехала «Волга» с командиром полка. Его вид говорил, что такое он видел только по телевизору 1 мая и 7 ноября.
Закончив митинг единогласным принятием обращения к Ю.В. Андропову, я подошел к КП и услышал: «Ты что за бедлам здесь устроил?» Я ответил, что провел митинг в соответствии с его распоряжением. Он на меня посмотрел взглядом человека, который не мог такого написать подчиненным и потребовал письменных доказательств. Радиотелеграфист быстро принес книгу распоряжений. Ответ не замедлил себя ждать: «Подсунули политработнички». Садясь в машину, он пожал мне руку и сказал: «Ты делом занимайся, а не митингами».
Я расстроился, но вскоре раздался телефонный звонок начальника политотдела, который меня похвалил и передал благодарность командира полка. Труд не пропал даром.
Женитьба старшего конвойного начальника
Замполит батальона решил поступать в академию. И тут, о горе, выясняется, что холостому политработнику об этом даже не стоит мечтать. Более того, считалось, что неженатый инженер человеческих душ – это подозрительно. Невеста у него в соседнем областном центре давно была, даже в гости пару раз приезжала. Поэтому с этим проблем не возникло.
По столь значимому в жизни батальона событию комбат собрал срочное совещание. Быстро были определены дата, место, распределены обязанности офицеров. Свидетельница приезжала с невестой, а вот на кандидатуру свидетеля был объявлен кастинг.
В это время я проверял службу караула на зоне. По телефону дневальный взволнованным голосом на сильно ломаном русском сообщил, что меня срочно ищет комбат. Я подумал, что-то случилось и быстрее обычного преодолел восемьсот метров.
Сложность момента я ощутил по дымовой завесе в кабинете комбата, где, кроме него, с сосредоточенным видом находились замполит и начальник штаба. После некоторой паузы мне было сообщено о предстоящей свадьбе. Я высказал поздравление начальнику, но вновь воцарилось молчание. Я терялся в догадках. Слово вновь взял комбат. Начав с разъяснения важности события для батальона, жениха, советской страны, он перешел к главному и сообщил, что мне выпала историческая миссия быть свидетелем на этой свадьбе. Я попытался воспротивиться, мотивируя тем, что не может же свидетель обращаться к жениху по званию, а по другому устав не позволяет. На это мне было отвечено, что вопрос продуман, и на два дня будет для меня объявлена демократия. Аргумент оказался весомым. Я ответил: «Есть»,– и спросил разрешения выйти. Но не тут-то было. Следующий вопрос оказался не менее серьезным: «Костюм новый есть?». Я ответил, что есть, т.к. одевал его всего пару раз. На что комбат побагровел, и на повышенных тонах с использованием убедительных русских выражении, обильно сдобренных феней, продолжил: «Где два,…, там и три,…, и четыре… Вы что,…, в обносках … замполита… женить будете…? Вы,…, видать,…, не поняли значимости события…!» На завтра мне впервые за несколько месяцев было приказано убыть на выходной с выездом в областной центр на поиск нового костюма.
Послонявшись по нашим советским универсамам, я понял: «Миссия не выполнима». И на свой страх и риск побрел в комиссионку, где сражу же увидел недорогой приличный костюм и даже с этикетками.
На следующий день я, упустив слово «комиссионка», с наигранно усталым видом, доложил высокому собранию о выполнении задачи, наглядно продемонстрировал покупку. Выбор был одобрен, а я удостоен похвалы.
Наступил день свадьбы. Две черные «Волги» начальника колонии и командира полка (накануне полученная из капремонта) с женихом и невестой, свидетелями, начали свое торжественное движение в сторону поселкового совета, который почему-то был один на два поселка. Процессию замыкал видавший виды «УАЗик» с комбатом, начальником штаба и прапорщиком – секретарем бюро ВЛКСМ батальона. На полпути безнадежно сломалась машина начальника колонии. Других вариантов не было и не могло быть. Пришлось уплотниться и жених с невестой воссоединились на заднем сиденье еще до церемонии бракосочетания.
Прибытие в поссовет ознаменовалось еще одной неожиданностью-отключением электричества. После короткого совещания офицеров комбат принял важное решение: будем женить замполита без Мендельсона. Не ждать же включения электричества, когда столы ломятся от еды и напитков.
Церемония прошла довольно быстро в полумраке, т.к. день был очень хмурый, а окна зала для бракосочетаний были завешаны закрепленными гвоздями к подоконникам плотными шторами.
Выйдя на улицу, жених при свете дня предложил продемонстрировать всем документы со штампами о регистрации брака, что знаменовало окончание холостяцкой жизни и рождение новой ячейки общества. Паспорт невесты, открытый на странице «Семейное положение» был встречен бурными аплодисментами. Наступила очередь жениха. Однако, его попытки найти в своем «Удостоверении личности офицера» хоть что-нибудь, чтобы говорило о состоявшемся радостном и важном событии в жизни, успехом не увенчались. Возникла молчаливая пауза. Во время которой я почувствовал некий внутренний дискомфорт и на всякий случай проверил свой документ. Я ведь его тоже сдавал как свидетель. Опасения подтвердились. У меня в удостоверении красовался штамп о бракосочетании с чужой невестой. Председатель поссовета быстро устранила недостатки. Жениху поставила вожделенный штамп, а мне отметку с круглой печатью о том, что «Брак признан недействительным». Это меня не порадовало. В те времена такая запись была равносильна брачному аферизму. Так за несколько минут у меня в почти девственном лейтенантском документе появилась уже третья запись с еще одной печатью: «Предыдущие отметки поставлены ошибочно».
На этом неприятности не закончились. Следующая нас поджидала совершенно неожиданно в усадьбе великого русского писателя, куда по традиции приезжали молодожены для возложения цветов на его могилу. На стоянке машин было одно свободное место с правого края возле разбираемого, вернее разбиваемого, одноэтажного ресторана, на месте которого планировалось возведение более современного питейного заведения. Разбитые куски стен экскаватор грузил на «самосвал». Когда мы уже подходили к стоянке, одна из глыб не удержалась в ковше экскаватора и упала на крышу «Волги» командира полка. Так мы остались с одним великовозрастным «УАЗиком». На помощь были призваны такси, и мы добрались до ресторана.
На восстановление машины комполка были брошены лучшие умы и руки «зоны». За двое суток, за вызодные, автомобиль был как новый.
Свадьба прошла в дальнейшем весело и без приключений.
На этом можно было бы и закончить, если бы не комбат. Утром в понедельник командир батальона возвращался в образ военноначальника. С тяжелым видом он снял гражданский костюм, остался в майке и длинных семейных трусах «в красных цветочках» и начал надевать военную форму, но почему-то наоборот: начал с фуражки, затем рубашку, галстук, китель. В том момент раздался звонок дневального по КПП с сообщением, что приехал зампотылу полка. Комбат, забыв про брюки, впрыгнул в ботинки, выскочил из казармы и подал команду «Смирно». Тыловик такого никогда не видел и, сосредоточив взгляд на трусах в «цветочках», подал команду «Вольно». К счастью, последствий этого не было, он только посмеялся и пообещал никому не рассказывать. К слову сказать, зампотылу приезжал по анонимной информации на расследование порчи «Волки», но следов повреждений не обнаружил.
Так закончилась эта необычная свадьба.
P.S. Жених и невеста давно отметили серебряную свадьбу, имеют взрослых детей, ожидают внуков.
Комары и оценка труда
Самые тяжелее времена наступали для меня в период сезона комаров, если он совпадал с отпуском замполита батальона. Комбат и мы двое проживали в одной из квартир в двухэтажном доме, которая была отдана для проживания бесквартирным офицерам нашего подразделения и «зоновским». В маленькой комнате жили мои начальники, в большой – все остальные. Когда замполит уходил в отпуск, комбат волевым порядком переселял меня на его место в свою комнату.
Возникает вопрос: «А при чем здесь комары?» Отвечаю: «Самое прямое!» Постараюсь, на одном из примеров (а их было множество) это показать.
В очередной раз после насильного переселения я прибыл с работы в «общагу», где уже находился комбат. Мы мирно поужинали, поговорили о делах, сыграли в шахматы и легли спать. Ничто не предвещало грозы. Уже в полудреме я начал слышать легкое похлопывания ладони соседа по кровати и его возмущение шепотом: «Проклятые комары. Достали». Постепенно хлопки и возмущение усиливались. Через какое-то время я уже слышал самоизбиение и отборный мат, пока еще адресованный комарам.
Я уже не спал, знал, что далее начнется главное. И вот оно началось: «Разлегся здесь. В роте бардак, никто работать не хочет, а ему только отдыхать!» И все это на фоне остервенелых попыток убиения комаров на своем теле. «Развалился! Двери не покрашены! Неделю уже твержу, б…! Краски у них коричневой нет, е…! А у комбата, б…, все есть! Комбат, е…, все найдет!» И здесь я на свою голову подал голос: «Вы только сегодня после обеда задачу поставили, а не неделю назад. Краски коричневой в «зоне» нет. Завтра с утра старшина поедет в город и купит. К вечеру все будет сделано».
О, Боже! Зачем я это сказал? Дальше я «узнал» все о себе, о своем беспробудном безделии, вредительстве, беспринципности по отношению ко мне командира роты, партийного бюро и «особого» отдела. Но тут же «выяснилось», что ротный ничем не лучше меня, а в ряде вопросов еще хуже.
Примерно в два часа ночи я уже был готов к трудовым свершениям, быстро, как «по тревоге» в курсантские годы оделся и убыл в роту. По прибытии нашел только голубую краску, разбудил пару солдат с «незаточенными» руками и зачем-то дал команду красить все двери, в т.ч. и в кабинет комбата. К утру все двери казармы отливали яркой голубизной.
Я находился на втором этаже, когда услышал команду дневального «Батальон, смирно!» Это означало, что комбат прибыл на службу. Воцарилась тишина. Команды «Вольно» не последовало. Это могло означать только одно: голубые двери старшему начальнику явно не понравились. Дальнейшее подтвердило самые худшие предположения. Это я понял из нечеловеческого крика «Аааааааааааааааааа…!» Это явно указывало на то, что мне пора сваливать из роты. Так я и поступил, быстро преодолев окно, козырек столовой, забор и восемьсот метров до «зоны». Там я спрятался в комнате свиданий, предварительно предупредив начальников караула, войскового наряда, контролера за «бесконвойниками», т.е. всех тех, у кого я мог появиться. Они должны были дружно отвечать, что я несколько минут назад от них вышел, а куда пошел, не известно.
Мне надо было продержаться до обеда. Комбат был человеком строгим, но незлопамятным и быстро отходчивым. Полдня – это вполне достаточное время для преодоления кризиса. Но в этот раз процесс затянулся до позднего вечера. И объяснялось это следующим. Водитель съездил в ближайший город и привез нужную краску. Обиженный комбат взял валик и кисточку и, ни с кем не общаясь, молча лично покрасил все двери в колер, предписанный руководящими документами.
Когда он убыл в общежитие, я вернулся в роту. Дежурный офицер сообщил мне, что комбат по-доброму сказал меня найти, и что он меня ждет на ужин. Я с опаской выполнил просьбу и прибыл в «общагу», где меня ждал накрытый стол с бутылкой лучшего в те годы коньяка «Апшерон». Инцидент был исчерпан. Я вновь стал лучшим.
Вот вам и связь комаров, отпуска замполита батальона и покраски дверей. Самая что ни на есть прямая.
В депутаты
Приближались выборы в местные советы народных депутатов. В нашей роте был определен отдельный избирательный округ с выдвижением своего кандидата в депутаты поселкового совета от нерушимого блока коммунистов и беспартийных.
Мы с командиром роты накрыли стол и стали обсуждать, кто из нас должен представлять народ в столь высоком собрании. Где-то под утро моя кандидатура почему-то оказалась более предпочтительной.
На следующий день наше решение единогласно и в едином порыве озвучили от своего имени партийная и комсомольская организация роты, Собрание прапорщиков и сверхсрочнослужащих, пост народного контроля… Все, как и в наше время.
На специально оформленном красивом стенде «Уголок избирателя» появилось мое цветное фото с биографией и призывом всем голосовать за меня. Уменьшенные копии появились в Ленинской комнате, караулах, на территории военного городка. Над этими шедеврами работали лучшие руки и художники роты и «зоны». Везде был я – кандидат в депутаты!
Неуклонно приближался день выборов. Уже оформлен в бытовой комнате избирательный участок, из красного кумача сооружена кабина для голосования. Я становился добрее к подчиненным. Надо знать было то время, чтобы понять, что процент проголосовавших за меня должен быть не менее ста. Иначе, могли наступить нежелательные для меня последствия. Поэтому в день выборов я был предельно демократичен, каждого воина лично провожал в кабину и оказывал помощь в голосовании. А вот в караул с урной был направлен надежный офицер, который также обеспечил результат.
Так я со стопроцентным показателем стал депутатом поселкового совета народных депутатов, о чем уже через полчаса после начала выборов доложил в политотдел.
На сессии поссовета меня ввели в какую-то комиссию. Вопросы моего подразделения там не рассматривались. Поэтому я не частил с работой в Совете, а приезжал только на важные заседания по личной просьбе председателя.
Стоит отметить, что депутатство давало две льготы: депутатскую неприкосновенность и бесплатный проезд на общественном транспорте в пределах избирательного округа. Поскольку преступлений я совершать не собирался, то первая льгота оказалась ни к чему. А отсутствие общественного транспорта на территории военного городка лишило меня и второй привилегии.
Так за свое депутатство я им воспользовался в личных целях всего один раз, когда женился и мне разрешили не ждать установленные три месяца.
Была, правда, еще одна попытка, но неудачная и даже опасная для моего здоровья. Я как-то в одном из небольших городков, где находился проездом, на автовокзале стоял в большой очереди за билетом на междугородный автобус. Шансов уехать ближайшим рейсом было мало, а следующий надо было ждать часа два. Но тут я увидел объявление на кассе с перечнем лиц, обслуживающихся вне очереди. Среди прочих категорий там было написано: «народные депутаты всех уровней». Я достал депутатское удостоверение и с гордым видом народного избранника подошел к кассе, попытался приобрести билет. Находившиеся в очереди простые избиратели моего порыва не разделили. Далее послышалось: «Зажрались депутаты. Обнаглели. Простой народ ни во что не ставят. Морду бы ему набить…» На этой оптимистичной ноте я сел в такси и за немыслимые по тем временам семьдесят рублей убыл к месту службы.
Зеркало и бык
Общебатальонные мероприятия комбат периодически старался проводить в разных подразделениях, разбросанных примерно на сто километров. Вот и очередное совещание офицеров было назначено в отдельно дислоцированной роте по охране образцовой колонии строгого режима. Да и казарма, в отличие от моей, была новая и образцовая.
Одним из вопросов был «Оформление плаца военного городка». Комбат, естественно не мог обойти эту тему, так как ему не терпелось похвалиться огромным зеркалом, которое было установлено посредине и на нем большими буквами было написано: «ВОИН! ЗАПРАВЬСЯ!».
Почему похвалиться? Во-первых, это зеркало было редких для тех лет размеров, где-то два на три метра. Во-вторых, его неизвестно где бесплатно достал лично комбат. В-третьих, он лично разработал конструкцию для установки и, не отходя, руководил ее изготовлением руками лучшего сварщика – «зэка». В-четвертых, установка конструкции, ее бетонирование, покраска «серебрянкой» и главное, тщательное крепление зеркала- все под неусыпным контролем и при личном участии комбата.
Как и любой монумент, это произведение искусства было обернуто «холстом», роль которого выполняли две заштопанные и сшитые списанные солдатские простыни с черными штампами, четко указывающими их принадлежность к воинской части.
И вот настал поистине исторический момент. После небольшого вступления и рассказа о трудностях при добыче зеркала и душе, вложенной в изготовление данного шедевра, взмах комбатовской руки возвестил, что замполит принимающей роты может сбросить холст. Пока мы все любовались своему отображению в зеркале, заправлялись в соответствии с требовательной надписью, никто не заметил, как между строем и зеркалом образовался здоровенный бык-производитель из прикухонного хозяйства, который на расположенном рядом футбольном поле выполнял функции газонокосилки. Бык внимательно и задумчиво посмотрел в зеркало. Судя по раздавшемуся громкому мычанию, ему что-то там не понравилось. Никто не успел ничего сообразить, как домашнее животное вдруг превратилось в дикое и с разгона вошло своим мощным лбом в зеркало, превратив их в груду осколков. Шедевр перестал существовать.
Дальнейшее в исполнении комбата переводу поддается трудно. Из всего, что я понял, оказалась фраза в адрес местных ротного, замполита и старшины о том, что воспитание людей и животных в их исполнении безнадежно запущено.
Дефицит бензина
В те годы были серьезные проблемы с бензином. Доходило до абсурда. Чтобы отвезти «зэков» на автозаке в СИЗО, другую колонию или в экстренных случаях в лечебное заведение надо было найти топливо. На АЗС заправляли только спецтранспорт, к которому почему-то машина с преступниками – рецидивистами не относилась. Даже наличие талонов на бензин не действовало. А, помимо «зэков» надо было ездить за продуктами, возить белье в прачечную и т.д. Я не говорю уже о боевой готовнеости и возможных чрезвычайных обстоятельствах. Заправлять машины в полку также было не выгодно. Надо было найти заправку туда, а на обратном пути от полного бака оставалось совсем немного. Но выход приходилось искать. Существовало несколько способов.
Один из них – это шоу в «автозаке» на АЗС в ближайшем городе. На этот случай была подготовлена специальная группа солдат из художественной самодеятельности, которая сажалась в камеры «автозака» и, когда на заправке нам отказывали, то начиналось представление с раскачиванием автомобиля и душераздирающими криками: «Всех порешу! Скоро освобожусь, порву заправщицу на части!» Отборный мат, «феня» не заставляли долго сопротивляться сотрудников АЗС. Следующим этапом их надо было убедить залить бензина побольше, т.к. «очень далеко надо везти особо опасных рецидивистов, среди которых почти все душегубы».
Другой способ – это ополовинивание бака пожарной машины на «зоне». Ее заправляли без проблем. Дежурным водителем этой машины в ночное время был, как правило, один из положительно характеризующихся администрацией «зэков». Ночь была длинной, а чая не хватало. Поэтому несколько пачек чая играли свою роль, и бензин по ведру перекочевывал за пределы «зоны» в обе ротные машины
Следующий способ – это незаметный слив бензина с машин, которые привозили грузы в «зону». Там система была такова. Водитель подъезжает к наружным воротам КПП, они открываются, машина заезжает на контрольную площадку, водитель выходит и ворота закрываются. Следом открываются внутренние ворота, выходит водитель-«зэк», садится в машину и загоняет ее к нужному объекту в «зоне». Назад машина выезжает в обратной последовательности. Вот за те несколько секунд, что машина оставалась без контроля водителей в одну или другую сторону, воины должны были наполнить бензином, в зависимости от машины, одно – два ведра и спрятать в собачью будку.
К концу службы многие часовые транспортного КПП становились настоящими виртуозами по добыче бензина, которым не были помехами даже кодовые навесные замки, которые ставили отдельные водители на бензобаки.
Вот так, полукриминально-творческими способами мы поддерживали боеготовность и жизнедеятельность конвойного подразделения.
Котлеты и моральный облик
Наступил день отчетно-выборного партийного собрания батальона. После долгих дебатов для коммунистов в ротной столовой был организован праздничный обед. Ради этого случая на столе появился винегрет, сметана в борще, жаренная картошка, ножи, вилки, салфетки, соль, перец и прочие атрибуты праздника, в том числе дежурный по залу из числа воинов с опытом работы в «чайхане» в чистой белой куртке и впервые чистом после пошива колпаке. Поваров в нашей роте, как и везде по штату, было четверо: три бабушки и молодая, только что выбывшая из комсомола по возрасту, «разведенка», чья смена и пришлась на день партийного собрания.
Пока ели закуску и первое, комбат рассказал такую историю: «На днях приезжаю в соседнюю роту. Поработали мы и пошли в столовую пообедать. В этот день работала молодая повариха. Представляете, второе блюдо она всем, даже мне и ротному, принесла с одной котлетой, а замполиту роты – две. Что это значит?» Сидящий рядом партийный обладатель двух котлет начал сбивчиво и смущенно рассказывать, что он холостой, готовить ему некому, все время с утра до ночи проводит на работе. Вот повар о нем и позаботилась, пожалела, можно сказать, молодой утомленный голодающий организм. На это комбат продолжил, многозначительно повторив свой вопрос: «Так что же это значит? Это значит, что у замполита роты проблемы с моральным обликом! Девушка она, конечно, симпатичная, молодая, незамужняя, но как же моральный облик коммуниста-политработника? Она ведь его подчиненная. Чувствую, что здесь придется скоро тщательно разбираться». Среди коммунистов воцарилась тягостная атмосфера.
Наступило время второго блюда. Когда «чайханщик» всем подал, случилось совершенно неожиданное. В тарелке комбата, в отличие от других, лежали две котлеты. Естественно, это не укрылось от бдительных взоров всех без исключения членов парторганизации. Вновь повисла давящая тишина, которую самым радикальным образом прервали звук пролетевшей в сторону окошка раздачи и разбитой тарелки, а также громогласный крик комбата: «У меня с ней ничего нет!».
На этом обед закончился, праздник партийной демократии оперативно сменился армейским единоначалием. Повариха была доведена до слез, обещание уволить ее с позором – это было самое нежное, что она услышала за свои старания.
Шок: жених-конвойник
В одном из отпусков я познакомился с девушкой-студенткой, которая мне очень понравилась. После многомесячной переписки и телефонных звонков я пригласил ее на каникулах посмотреть мое житье-бытье. Она пообещала, и вскоре решила сделать мне сюрприз, о чем, наверное, потом пожалела, но мне не говорила. Но все по порядку.
В один из дней она прилетела на самолете и на такси сразу решила приехать в мой поселок. О том, что я служу во внутренних войсках и охраняю «зону» она даже не догадывалась. Поэтому в ее представлении пунктом назначения должен был стать какой-то гарнизон с множеством военных с семьями, аэродромами, полигонами, танками, пушками, ракетами и т.д.
Прибыв зимним вечером в поселок, она остановила такси возле самого светлого (в прямом смысле) строения – магазина, отпустила машину и огляделась. Военными маневрами здесь явно не пахло, людей в форме видно не было. Увидев полупьяную бабулю, гостья явно обрадовалась и спросила о гарнизоне. На это аборигенка глубокомысленно задумалась и с большим трудом сообщила, что гарнизонов здесь даже в войну не стояло: ни наших, ни немецких. Место, мол, проклятое. Ситуация явно складывалась для потенциальной невесты удручающе. Подошедший, не менее пьяный гражданин, подтвердил худшее. Но речь ему давалась несколько полегче, и он порекомендовал обратиться к «тюремщикам», которые находились через дорогу. Приехавшая нам всякий случай и без малейших шансов на успех назвала мою фамилию и уточнила, не слышали ли они о таком старшем лейтенанте. Ответ ее шокировал: «Так бы сразу и сказала. Знаем мы твоего хахаля. Он и есть замполит тюремщиков».
То ли будущая, то ли не состоявшаяся невеста с крайне неодухотворенным выражением лица направилась к КПП. В нескольких сотнях метров виднелся большой освещенный прямоугольник «зоны» с тысячами охраняемых преступников, перед лицом -закрытая дверь и кнопка звонка, больше напоминавшая кнопку пожарной тревоги на предприятии. После нажатия кнопки за дверью кто-то нехотя пошевелился и на сильно ломаном русском языке спросил: «Че надо?» На просьбу позвать замполита, последовал ленивый ответ: «Иво нэт. Иды атсуда. Завтра приходы». Дальнейшие попытки что-либо выяснить были аналогичны.
Еще один взгляд на «зону» позволил гостье вспомнить несколько слов из фильмов об уголовном розыске и произнести свои просьбу более настойчиво и по «фене». Это подействовало, так как за дверью послышались звук крутящейся ручки военного телефона и слова: «Таварыш лытынант! Здэс какой-то злой баб замполыт трэбуэт»
Вскоре дверь КПП открылась, на пороге в полевой форме появился высокий статный офицер явно не лейтенантского возраста, приложил руку к головному убору и четко отрапортовал: «Лейтенант…»,– назвав фамилию недавно почившего генсека. Посчитав это неудачной шуткой, сильно продрогшая приехавшая хотела съязвить в ответ и сообщить, что она – Валентина Терешкова. Но что-то ее удержало. Как выяснилось чуть позже, офицер действительно носил такую фамилию.
В канцелярии гостье был предложен чай в неотмывающемся от заварки стакане в обычной «зэковской» концентрации: полстакана чая на столько же воды. Вместо сахара из кармана офицера появилась необернутая карамелька в табачных крошках, которая виртуозно об рукав кителя офицера была приведена почти к тому состоянию, в котором находилась на складе «зоны».
Согревшись, но не притронувшись к «чаю», девушка уточнила время моего появления. На что лейтенант прямо ответил: «Не знаю, как получится. Он поехал в соседнюю «зону» воровать доски для ремонта Ленинской комнаты!» Это уже был удар поддых, и она надолго замолчала, обдумывая, как будет отсюда утром эвакуироваться.
Вскоре появился и я, сразу заметив, что мое появление радости ей не добавило. Оставшись наедине, она бросила последний для себя спасательный круг, спросив: «Это же не правда, что ты в соседнюю «зону» ездил доски воровать». Начало моего ответа гостью несколько успокоило: «Конечно, неправда!» Затем я продолжил: «Не в соседнюю «зону», а в соседнее ЛТП, и не доски, а стеклоблоки!» Дальнейшие минуты были сравнимы только со знаменитой сценой из гоголевского «Ревизора».
В ЗАГС на автозаке
Невеста жила в поселке у моих сослуживцев уже месяц. По нормам социалистической нравственности давно пора было жениться. И вот я решился. Утром, взяв лучшую из двух машин в роте, я приехал с утра к избраннице и с самым серьезным видом предложил ей руку и сердце и поехать подать заявление. Она, не колеблясь, согласилась, оделась и вышла из дома. Ее первый вопрос был: «На чем поедем? На этом?». Она показала на «автозак» и засмеялась, довольная своей шуткой. Я ответил вопросом на вопрос: «А чем не машина? Смотри, какой комфорт: хочешь – садись в кабину, не хочешь – в камеру. Можно на выбор – в многоместную или эксклюзивную одноместную («стакан»)». Невеста молча предпочла в кабину.
По пути следования в противоположную от ближайшего города сторону она спросила: «А куда мы едем?» Я ответил, что в поссовет. Она расстроенно пробурчала, что мечтала о красивом Дворце бракосочетаний, но быстро успокоилась.
Председатель поссовета попросила побыстрее заполнить документы по причине необходимости отъезда по каким-то делам. Невеста, как назло, испортила два бланка, на что председательша сказала мне: «Заполни сам, а то я точно опоздаю». Я быстро заполнил и автоматически расписался за избранницу». Таким образом, в наших заявлениях на бракосочетание следов невесты не обнаружено.
Далее председатель попросила сообщить о свадьбе хотя бы накануне. На это невеста удивилась и спросила: «А что, не надо ждать три месяца». Ответ был в духе нынешнего времени: «Милочка! Ваш жених – депутат нашего Совета, а депутату мы всегда сделаем исключение». Если и дальше увязывать с нашим временем, то скажу честно, что я посещал заседания Совета не чаще, чем нынешние депутаты Госдумы.
Мальчишник с видом на "зону "
Накануне свадьбы, я по настоянию свидетеля и одного из друзей организовал мальчишник. Поскольку у этого друга жена с ребенком была в отъезде, свидетель остановился с ночлегом у него, я проживал в общежитии, то и место мероприятия, естественно, было выбрано безальтернативно.
Вечером мы все начали чинно – благородно. Хороший стол, благородные напитки, приготовленные назавтра, а, значит, учету не поддающиеся. После неоднократно произнесенных пожеланий в мой адрес, сопровождавшихся тостами, кому – то из нас пришло в голову устроить турнир по попавшейся на глаза дефицитной в то время игре «Дартс». После каждого круга по десять бросков каждым подводились итоги с тостами за жениха и победителя, и начиналась новая игра. Если жених, то есть я, побеждал, то тост был всего один. С каждым кругом результаты падали, все чаще дротики пролетали мимо мишени, иногда на значительном расстоянии.
Наступила вторая половина ночи, показатели точности бросков неуклонно приближались к нулю, упоминания о предстоящей свадьбе достигли абсолютного нуля. И в этот момент прозвучал чей-то (чей, не помню) ответственный возглас: «Жениха надо мыть! Негоже жениться грязным!» Меня быстро раздели и усадили (или уложили) в быстро наполненную теплой водой ванну.
Дальнейшее могу рассказать только с чужих слов. Поскольку мы никого о мальчишнике не предупредили, утром родители, невеста и родственники обеспокоились отсутствием жениха и свидетеля. В общежитии и роте мы обнаружены не были. Был организован общепоселковый розыск. В результате проведенных мероприятий были найдены два участника мальчишника, которые не могли по причине проблем с сознанием и речью ответить на вопрос: «Где жених?» Была полностью проверена квартира, в том числе и шкафы. В ванную и туалет заглянули бегло, так как там не было света.
Пока все гадали, куда и когда я мог отсюда уйти, кто-то решил пойти помыть руки. Я был обнаружен в уже холодной воде в ванной в позе эмбриона. Причем, моя остывшая натура категорически отказывалась просыпаться и разгибаться. Так меня и вытащили. При этом самые слабые в психологическом плане родственники и друзья ставили под сомнение саму мою способность сегодня жениться.