Читать онлайн Буран бесплатно

Наш автобус отъезжает. Я осматриваюсь по сторонам. Нас немного. Удивляюсь, когда понимаю сколько специалистов отказалось от поездки. Но некоторых я знаю. Алла принимает в центре. Сергей замкадом. Уже темно и я плохо вижу их лица, поэтому не могу считать их эмоций. Свет то и дело мигает. Я сижу около окна, как и в самолете. Полет был долгим. Но удалось поспать несколько часов. Никто не собирался оплачивать нам бизнес-класс и поэтому мы летели обычным рейсом. Мысленно я настраиваюсь на тяжелую работу, придется завязать свои нервы в кулак. Головой прикладываюсь к холодному стеклу и тяжело вздыхаю. Мне тридцать два года. Я давно уже не работала с родственниками погибших. Справлюсь ли я? Психологов МЧС вокруг меня мало, всего несколько человек. Именно поэтому здесь и обычные специалисты и профессионалы. Самолет разбился всего шестнадцать часов назад и нам предстоит помочь не одному десятку людей. В их числе: пострадавшие, их родственники и конечно же спасатели. Некоторым из нас после этой работы и самим потребуется помощь…

Когда в мой офис позвонили и попросили поучаствовать в общем сборе я, не раздумывая, согласилась. Уже потом до меня дошло во что я ввязываюсь. Разговаривать с родственниками погибших…это не то же самое, что утешать жен крутых бизнесменов. Я так же принимала в центре, как и Алла. Иногда я подкидывала ей своих клиентов, когда их становилось чересчур много. Я неплохо зарабатывала по Московским меркам. В эти дни мне пришлось отменить все назначенные сеансы, и я ощутимо потеряю в деньгах, но долг психолога, как врача, быть там, где от него больше пользы. Надеюсь, хоть кому-то после моей работы станет легче. Я погружаюсь в собственные мысли и перебираю в голове разные методики, даже не замечая, как наш автобус набирает скорость. Аэропорт остается позади. Нам предстоит многочасовая поездка до маленького городка, а именно до дома культуры, где временно разместился штаб психологической помощи и поддержки. Стараюсь быть безучастной и объективной, но воображение работает против меня. В голову лезут разные ненужные мысли. Вот самолет поднимается в серое небо. Его двигатели рычат как овчарки! Что-то происходит и грозовое небо начинает наказывать лайнер. Крики детей сменяются криками взрослых. Стекла трещат. Потом трескаются. Самолет с шумом меняет свое направление и ускоряется в сторону темно-коричневой земли. Эта земля, такая мягкая и плодородная…,и она становится для многих из них могилой, последним пристанищем…

Внезапно автобус резко останавливается, и я больно стукаюсь о стекло.

– Там какой-то ненормальный мужик машет руками прямо перед колесами, – предупредил водитель. – Придурок!

– Откройте дверь. Этот с нами – распорядился Иван, ведущий специалист МЧС. – Предупреждал, что догонит нас по дороге.

От резкой остановки меня начинает подташнивать. Все-таки я очень устала. Но это ощущение сразу проходит, как только я понимаю, кто именно заходит в автобус. Я судорожно вжимаюсь в кресло и на место самоуверенной молодой женщины возвращается восемнадцатилетняя студентка Уля в разорванных кедах. Потому что в автобус только что поднялся Хабиб!

*****

Я так ненавижу его, что готова выскочить наружу через запаянное окно и идти часами по снегу до самого центра поддержки. Внешне он уже не тот мальчик, что чмырил меня больше года в университете. Высокий и широкоплечий мужчина сейчас жал руку Ивану. А потом он стал осматриваться. Его черные глаза изучали каждого живого в автобусе. И они без слов говорили: годен ты или нет для данного мероприятия. Хабиб бесцеремонно ходил между рядами.

– Это все? – спросил он грубым пугающим голосом. Голос у него тоже изменился и мягче не стал, скорее наоборот.

– Да.

– Не густо! – разозлился он. – Там сотни родственников, а нас всего двенадцать человек. – Сколько здесь штатских?

– Четверо, – отвечает Иван. – Ты пятый.

Они, совсем не скрывая своих чувств, считали нас неподходящими для всего этого.

– Пять человек! – злился Хабиб. – Остальные кто?

– Добровольцы из Москвы, – пояснил Иван.

– Они вымотаны перелетом. Посмотри на них! Ты сказал им что, как только мы приедем, к ним ринутся убитые горем люди? Или они рассчитывают на душ, кофе и номер в гостинице?

– А, может, вы перестанете общаться так, как будто нас здесь нет? – это была Алла. И она была смелой. – Мы бросили все свои дела, летели десять часов, чтобы помочь! Имейте хоть грамм уважения!

– Как вас зовут? – Хабиб переключил свое внимание на Аллу.

– Алла, – с вызовом ответила она.

– Алла, у вас большой опыт в общении с пострадавшими в катастрофах? – спокойно спросил у нее Хабиб.

– Нет, – честно ответила она.

– Вы уверены, что можете помочь, а не навредить еще больше? – задал он провокационный вопрос и глаза Алла забегали по сторонам в поисках поддержки. Но никто не решался спорить с этим человеком. От него исходила сила, как от горы, которую никто никогда не сдвинет с места. Черная короткая борода закрывала его рот и невозможно было понять насколько сильно он злился сейчас. Только его глаза говорили о нарастающем недовольстве.

– Хорошо, пока мы едем проинструктируйте нас, – предложила Алла.

– Вы шутите что ли! – психанул он. – Там у людей дети погибли! Вы хотите, чтобы я вам в несколько предложений рассказал, как вернуть родителям смысл жизни?

– Ну вы же как-то планируете это сделать! – не сдавалась Алла.

– Я психолог МЧС! А вы кто? – переспросил Хабиб. – Внешне вы выглядите так, словно помогаете своим клиенткам выбирать сумки в дорогих магазинах!

– Знаете что! – возмутилась Алла. – Границы соблюдайте!

– Про границы вы все забудьте! Там их не будет, – печально добавил он. – Люди будут лезть плакать у вас на груди, на плечах, на коленях. Огромные мужики в соплях будут вытирать свои слюни о вашу дорогую блузку, Алла! А ваша задача, как психолога МЧС на эти дни, добиться того, чтобы они плакали как можно дольше. Если человек уходит от вас с сухими глазами и не сказав ни слова – значит, вы не справились. Их эмоции должны выйти наружу сейчас. Отрицание – штука более сильная нежели о ней написано в учебниках. Стремитесь к разрядке пострадавшего любыми методами, он не должен погрузиться в себя. И ваша задача подойти первыми. Это не ваш дорогой кабинет, Алла, где симпатичная секретарша приглашает клиентов. Мы сами ищем кому нужна помощь! И, пожалуйста, слушайте их! Будет очень тяжело. Предупреждаю. После своего первого ЧС происшествия я написал заявление, – честно признался Хабиб. – Но потом передумал!

Повисло тяжелое молчание в автобусе.

– Ну что, так стало понятнее, Алла? – Хабиб пристально смотрел на мою коллегу.

Я разглядывала его и не понимала каким образом он вырос до такого уровня? В универе его интересовали только девушки, на учебу он иногда полностью забивал и временами приходил только на зачеты. Но то, что он говорил, сейчас все слушали с открытым ртом.

Он сел впереди меня рядом с Иваном. Они продолжали разговаривать о своем.

– Они совсем сырые, – расстроился он. – Почему нам никого не прислали?

– Все остальные работают с беженцами. Ты разве не знаешь?

– Здесь сейчас погибло триста человек! Разве это не важно? – изумился Хабиб.

– Все важно! И это то же. Может, ты зря так накручиваешь себя? – пытался успокоить его Иван. – Но они все-таки тоже психологи.

– Да какие они психологи! – выплюнул Хабиб. – Я работал в Москве. Парень не позвонил вот уже проблема века! Клиенты по полгода воют об одном и том же, не желая двигаться дальше

– Ты сейчас обесцениваешь чужие переживания, – деликатно намекнул Иван.

– Жизнь – только она имеет свою цену. Все остальное пустое, – ответил Хабиб и, как и я, отвернулся к окну.

Он не узнал меня. Неужели я так сильно изменилась?

****

Я успел догнать автобус. То, что я увидел внутри, печально разочаровало меня. Четверо мужчин и четыре женщины. Две совсем пожилые. На них вся надежда. Остальные две как будто из салона только что вышли. Уставшие, но нереально красивые! Сразу видно, что из Москвы. И совсем не подготовленные. Алла смелая. Вторая блондинка какая-то перепуганная. Кто и них сбежит в туалет рыдать первой? Или одновременно? Мужики чересчур холеные. Белые рубашечки и пиджачки. Куда они собирались? На конференцию? Я снял свою шапку и вытер ей лицо. Оно огрубело от мороза. Я два часа шел по снегу, боясь пропустить автобус.

Я помнил свое первое ЧС. Зеленый мальчишка, только недавно получивший диплом, прибыл на место аварии автобуса. Двое детей погибли. Много раненых. У половины шок, вторая половина без сознания. Я как ребенок бегал за Федором и боялся, что он оставит меня одного со всеми ними. Все эти лекции и скрины, что я читал буквально за час до прибытия, повылетали у меня из головы. В тот момент мне самому требовалась помощь. От увиденного меня размотало похлеще чем пассажиров того автобуса. Хотелось и плакать, и смеяться одновременно. И еще очень хотелось к маме. Зарыться в ее пышную грудь. И никогда больше не слышать этих стонов. Федор дал мне тогда по морде, да так сильно, что отпустило сразу. И я пошел работать. Я использовал все, что я знал, но все равно получалось коряво и пострадавшие начинали уходить в себя. Подобрать слова в таких ситуациях очень сложно. Один способ работает беспроигрышно – это присоединится к страданиям. Но есть минус – быстрое выгорание. Поэтому надо умудриться быть как бы НАД всем этим. Но это очень сложно. И, на самом деле, я все еще до сих пор учусь. Хотя за плечами не один десяток ЧС. Мы для них всех супергерои – но если бы они только знали, как мы боимся!

– Дорогие мужики! – обратился я к сильной стороне. – Предупреждаю сразу! Если у кого из вас начнутся истерика или же паника – я сразу врежу! На вас сейчас совсем нет времени. Старайтесь держать себя в руках. Девушек это не касается. Но вы тоже постарайтесь не раскисать сразу.

До центра культуры ехать еще четыре часа. Если я сейчас не посплю я ничем не смогу помочь этим людям. Блондинка за мной, похоже, была того же мнения. Она долго ворочалась позади, но потом все-таки затихла. Ее лицо расслабилось так же, как и дыхание. Она уснула. Чуть позже уснул и я.

****

Я боюсь этого мальчика. Хоть он очень красивый и все девчонки по нему с ума сходят. Как только он появился на курсе, я сразу поняла – быть беде. И я не прогадала. Он каждый день с презрением смотрел на мои кеды, заклеенные по бокам. В этих кедах я ходила и зимой, и летом. Другой обуви первый год у меня не было. А потом он подошел и сказал мне.

– Тебе здесь не место, оборванка!

Это было только начало. Рванье, уродина, приживала – все это сыпалось на меня с утра и до самого вечера. Я не решалась пожаловаться на него. Его отец был меценатом и мне казалось это все бесполезным. Университету было проще отчислить меня, нежели вступать в конфликт с наследным принцем.

Но я совру если скажу, что мне было плевать на высказывания Хабиба. Его слова больно ранили мое самолюбие. Раньше никто меня не оскорблял. Было ужасно стыдно за свой внешний вид. Девчонки с курса просто хихикали за спиной и тыкали пальцем, но никто из них не высказывался в открытую.

Я выросла в сельской местности и ходила в простую школу. Там мы были все равны. Поступив на бюджет, я словно в другой мир попала. Москва город-людоед. И она норовила сожрать меня с первого дня. Хабиб терпеть не мог вот таких выскочек и всезнаек, а еще он терпеть не мог нищебродок. Он считал, что бедным место на навозной куче, туда он и пытался меня определить каждый день, оскорбляя и унижая как крепостную. Но не распуская руки. Он ни разу меня не ударил и даже не толкнул. За это ему я, как не странно, благодарна. Отец бил меня часто и я испытывала большой страх перед физической расправой.

Я ненавидела в Москву и мечтала сбежать. Но сбегать мне было некуда. Дома меня ждали только завалившийся забор, грязный двор, отец алкаш и забитая мать. Поэтому я терпела как могла. Скрипя зубами. А еще я много училась…В школе я была лучшей во всем. Я мечтала вырваться из родительского дома и никогда не видеть этот наш замызганный пол, следы на стенах от мух, позорную нищету… и поэтому я была готова на все.

Уже в тринадцать я стала ходить в местный центр реабилитации и помогать воспитателям и педагогам. Я хорошо ладила с детьми и они мне все рассказывали. Марья Ивановна, корректор проблемного поведения, посоветовала мне поступать на психологический.

– Уля, у тебя талант – восхищалась она. – Ты умеешь слушать! А люди любят слушать тебя! Ты должна попробовать! – уговаривала она.

В пятнадцать я проводила полноценные сеансы с детьми, которые подвергались насилию. Все в этом же центре. В шестнадцать меня оформили как практикантку. Но у меня уже был свой кабинет и свои «пациенты». Мир психологии заворожил меня. Я даже представить себя не могла на другом месте.

Моя мама простая сельская учительница – бедная забитая женщина с огромным чувством вины передо мной за то, что она выбрала в отцы своей дочери алкаша. Я простила ее, хотя раньше на меня накатывали волны гнева за то, что мне так стыдно за свою семью. Сейчас, в свои тридцать два, у меня практически здоровая психика. Как я считаю. Но я никогда не допущу, чтобы мой ребенок ходил в рванной обуви. Этот «пунктик» остался на всю жизнь.

Через пару лет Хабиб все-таки отстал от меня. Он женился и перевелся на заочку. Видела я его крайне редко. Что стало с его женой и как проходила его жизнь я понятия не имела. Я лишь обрадовалась, что этот высокомерный ублюдок больше никогда ко мне не приблизится…И вот сейчас он здесь. Как все-таки непредсказуема жизнь!

****

Я проспал целых три часа. Чувствовал себя гораздо лучше. Нам повезло. А вот там, где сейчас раскопки, специалисты иногда не спять по двойным сменам, особенно если не хватает людей. На данный момент уже триста погибших. Остальных пока еще не идентифицировали или же не нашли. Но есть выжившие. И я благодарю Бога за это. Понимаю необходимость выступить перед этой автобусной публикой и попытаться их настроить на работу. За окном по-прежнему темно. Хотя уже пять часов утра. В автобусе очень холодно. Представляю какого сейчас на улице и мысленно сочувствую всем сотрудникам МЧС.

Я иду в начало автобуса и по пути растираю замерзшие руки.

– Так, – завожу я. – Мы не очень хорош начали. Извиняюсь за свою резкость. Все же вы правы. Вы откликнулись на зов о помощи, и я очень благодарен вам. Меня зовут Хабиб. Я ведущий психолог МЧС. Через час мы прибудем в штаб. Там будет очень шумно! Уже есть триста погибших. Опознанных. И есть их родственники. Завтра пострадавших будет больше. Пострадавшими я буду называть всех! И родственников погибших, и выживших, и спасателей, и даже нас с вами! Повторюсь, в штабе будут стоять такой гул и гам! Работать в такой обстановке очень некомфортно. И у нас не будет отдельных кабинетов с дуечкой на полу… Вам нужно моментально настроиться на крики и тесноту общения. В штабе будет много штатских. Но штатских психологов там мало. В основном, это руководители поискных работ. Волонтеры тоже будут там. Не стесняйтесь и обращайтесь к ним за помощь. Если вы понимаете, что сейчас упадете от усталости, попросите принести вам кофе или же аспирин в случае головной боли. Сейчас нужен каждый специалист способный сказать хоть что-то адекватное. Мужчинам и девушкам нужно переодеться. У вас есть более простая одежда? – спрашиваю я у парней. – Не такая вычурная. Девушки вам нужно смыть всю косметику.

– Зачем? – не понимает Алла.

– Для того, Алла, что когда вы начнете рыдать, а вы начнете, поверьте, ваша тушь под глазами и черные синяки не пугали родственников еще больше.

– Вы не считаете нас профессионалами, верно? – спросила Алла.

– Честно? – переспрашиваю я. – Не считаю. Но все равно спасибо, что приехали. И поешьте что-нибудь. Сейчас мы по дороге заедем в пит стоп и возьмем всем кофе и что-то из еды. Что вы будете есть, Алла?

– Я не голодна, – отвечает Алла.

– Я понимаю, что пит-стоп не ваш вариант, – догадываюсь я по ее недовольному лицу. – Но на это все сейчас нет времени. И сходите все в туалет. Стоянка пятнадцать минут. Не больше. Так вы, –обращаюсь я ко второй блондинке. Она поспала и выглядит сейчас отдохнувшей. – Что вам взять?

– Я сама выберу. Спасибо, – коротко отрезала она.

– Обязательно поешьте! – настаиваю я. – Мне там голодные обмороки не нужны. Так, мужики, вы должны поесть очень плотно. Когда девушки устанут нам придется их отпустить, поэтому всю их нагрузку возьмем на себя.

– Да что вы из нас сейчас делаете маленьких девочек! – вдруг не выдерживает вторая блондинка и взрывается. Она резко встает. – Все прекрасно понимали куда едут! Мы будем работать наравне со всеми. И никто никуда сбегать не собирается. Согласна, что у вас колоссальный опыт работы с пострадавшими. Но мы справимся! И давайте больше не будем поднимать тему нашей бабской никчемности. Там на месте все само решится, кто тут лишний, а кто нет!

Я смотрю на нее, не произнося ни слова. Так вот кто тут смелый на самом деле. Она злится. На щеках у нее играет румянец. Похоже, я ее реально достал. Но эту гневную тираду поддерживает женская часть автобуса аплодисментами. Я улыбаюсь под бородой.

– Ну, настрой у вас боевой, – это меня радует. Как вас зовут? – спрашиваю я у блондинки.

– Неважно! – резко отвечает она. – Мы сюда не знакомиться приехали.

– Умыться не забудьте, – напоминаю я. – Вы дорого одеты. Переоденьтесь. Людям не очень приятно будет видеть в момент их горя разряженных. Толстовка есть?

Она мотает головой.

– А говорили, что знаете куда едете.

Я достаю из сумки черную толстовку и кидаю ей.

– Мою наденьте, – распоряжаюсь я тоном, которому нереально противиться. И если она не полная дура, то согласится.

– Хорошо, – девушка моментально начинает стягивать с себя красную водолазку. Не стесняясь и не отворачиваясь. У нее дорогой красный лифчик и большая грудь. Все, до глубины смущенные мужчины, начинают поспешно отворачиваться. И я в их числе.

– Так лучше? – раздраженно спрашивает она.

Я поворачиваюсь и вижу ее в своей кофте. Она конечно же велика ей. Но сейчас эта блондинка похожа не на разодетую куклу из Москвы, а на волонтера. И люди начнут открываться ей. Эта девушка кого-то напоминает мне. Но я не могу вспомнить. Даже когда я очень стараюсь.

– Гораздо! Так, Алла. У вас есть во что переодеться?

– Да, – тихо отвечает она и открывает свою дорожную сумку. Мы, мужчины, заранее отворачиваемся.

– Ногти покажите! – приказываю я.

Девушки по очереди демонстрируют мне свои ногти.

– Слава Богу у вас хватило ума не красить их в яркие цвета.

– К вам претензий нет, – объявляю я двум пожилым женщинам. – Спасибо, что приехали. Предлагаю познакомиться.

– Клавдия Ивановна, – громко объявляет женщина с рыжими короткими волосами. Я жму ее сухую руку. Она теплая.

– Хабиб! – повторяю я свое имя.

– Елена Николаевна, – объявляет вторая седоволосая.

– У вас есть опыт работы с суицидниками? – спрашиваю я.

– Да. Я работала в школе в девяностых годах. Много детей тогда были в депрессионных состояниях.

– Хорошо. А вы? – перевожу взгляд на Елену Николаевну.

– Я работала очень долго в центре поддержки. Особенно с теми, кто лишился всего имущества. Пациентов было очень много. Я справлюсь. Можете не переживать за нас. А вот молодежи надо будет помочь. Они все из Москвы из дорогих клиник.

– Это я уже понял, – тихо добавляю я. – Но тогда я попрошу вас взять на себя более сложных. Девочки будут обрабатывать на первичном этапе и самых тяжелых, у кого нет больше живых родственников…. ради кого они могли бы жить дальше…, отправлять уже к вам. Ну а вы уже по привычный схеме.

– Хорошо, Хабиб. Не переживайте, – она жмет мою руку. – Так трогательно видеть человека, который так искренне переживает за всех этих людей! Которых вы даже не знаете!

Я скромно улыбаюсь ей и слегка прикасаюсь к ее плечу.

Мне гораздо сейчас лучше, когда я понимаю, что он меня не узнал и вряд ли узнает. Он пристально разглядывал меня в своей толстовке, но так и не понял кто перед ним. Поэтому можно расслабиться и нормально готовиться к работе. В голове я начинаю перебирать наиболее подходящие скрины. Сразу появляются схемы и ответвления от них, если пострадавший начнет реагировать не по сценарию. Все это я знаю наизусть. Но применять на практике…это все совсем по-другому. Когда на тебя сыпется поток эмоций других людей гораздо сложнее оставаться в ресурсе и не поддаваться их настроению. Необходимо применить эмпатию, но в то же время не утонуть в ней.

Автобус останавливается у пит стопа. Все начинают выходить. Я накидываю капюшон от толстовки, а сверху свой пуховик.

– Здесь очень скользко, – предупреждает Хабиб и помогает женщинам, которые спускаются из автобуса. Он ждет меня, чтобы протянуть мне руку. Но я делаю вид, что не замечаю его.

– Я вас раздражаю, да, – догадывается он.

– Да, – не церемонюсь я с ответом. – И очень сильно!

– Всему виной первое впечатление, – выдает он популярную версию. И попадает в точку. Мое лицо неосознанно расплывается в презрительной улыбке.

– О, это вы точно подметили, – говорю я и перед глазами у меня снова проплывает фрагмент из моего прошлого. Как Хабиб в студенческой столовой демонстративно заплатил за меня, приговаривая, что сегодня у него акция помощи бездомным. Это было так унизительно!

– Не пропадайте, – попросил он и направился за кофе.

Я направилась в сторону туалета. Алла крутилась около Хабиба. Он ей понравился. Я считала ее мимику и жесты за пол секунды. О том, что мы знакомы, она понятия не имела. Эту позорную страницу из моего прошлого никто не знал. Ровно и то из какой я семьи. И кто мой отец. Друзей в Москве у меня не было, лишь знакомые. Все свое время я тратила на работу, потому что не хотела больше в чем-либо нуждаться. И у меня это отлично получалось.

****

– Пришли новые данные, – объявил я своим автобусным, когда мы отъехали от пит стопа. – Пятнадцать человек в реанимации. Шансы на выживание десять процентов. Поэтому, пожалуйста, не используем никаких фраз типа: «Все будет хорошо». Это понятно? Главный принцип в работе психолога ЧС – не навреди. На ваших бейджах будет указано только ваше имя без отчества. Говорите уверенно, хоть это и не правда, что у вас большой опыт в работе чрезвычайных ситуаций.

Я отпил из бутылки и прополоскал горло. Автобус мчался на повышенной скорости и иногда меня слегка кренило из стороны в сторону. Я снова находился на ногах перед публикой и пытался запихать в их головы как можно больше информации. Большинство из них понятия не имеют, как работать с жертвами катастроф. Они работают с внутренними детьми своих клиентов, которых не «долюбили» и не «доласкали» в детстве. Это совсем другое.

– Будьте максимально доброжелательны. Легкий телесный контакт. Запомните – легкий. Никаких объятий. Никаких теплых покрывал. Ничего это быть не должно. Сессия на одного человека пятьдесят минут. Не больше. Чтобы не уходить в проблемы одного человека целиком и оставаться объективными. Если не знаете, что говорить, лучше вообще молчите! Но будьте рядом. Никаких фраз «Возьмите себя в руки». Лучше чаще давайте им пить. В случае панической атаки или же истерического психоза подождите пятнадцать – двадцать минут, не вступайте сразу в контакт, но не забывайте про воду. Так…внимание… и сейчас очень важное. Вы не должны забывать о себе! Если кто-то из вас понимает, что сейчас сорвется – используйте дыхательную гимнастику. В случае потери контроля над ситуацией срочно сообщите мне! Категорически запрещены слезы на глазах у потерпевших. Захотите порыдать – идите в туалет! Как обычно работаем в двух направлениях. Профилактика со здоровой частью населения – это девочки и вы, парни. А вторая группа работает с населением в наличии у которых уже могут быть нервно-психические нарушения. Это я, Клавдия Ивановна и Елена Николаевна и штатские. В первой группе будет еще Иван. Он присмотрит за вами. На месте уже работают несколько штатских психологов. Если не решитесь вступить в контакт с пострадавшими сразу, можете посидеть рядом и послушать как это делают психологи ЧС. Вопросы?

Я пристально осматривал каждого из собравшихся. Где вопросы? Почему они молчат? Все совсем хреново!

– Так. Все плохо! – произношу я вслух. – Вы, девушка без имени. Выйдите сюда, – приказал я блондинке в моей толстовке. Пошатываясь, она двигается в мою сторону. Ее походку я помню. Кто-то уже так ходил в моей жизни. С гордо поднятой головой и дерзким взглядом на лице. Кого она мне напоминает? Мозг мучительно перебирал в голове всех знакомых…Нет. Я не помню ее. Но откуда-то знаю. И это очень сильно бесит!

– Вы не задаете вопросов. Вы все знаете? – спрашиваю я у нее.

– Да, знаю, – честно отвечает она.

– Может, хотите что-нибудь добавить? – предлагаю я.

– Могу и добавить, – она и не пытается скрыть свое раздражение в мою сторону. Где я так сильно успел ей насолить?

– Разговаривайте с ними как с обычными людьми, а не как с пациентами, – начинает она перед автобусными. – Представляйтесь просто именем и желательно коротким.

– Отлично, – я хвалю ее. Девушка абсолютно права.

– Не оказывайте им никакой медицинской помощи. Это делают медики! Оставайтесь с ними на одной позиции. Не поворачивайтесь к ним спиной не оставляйте одних до окончания сессии. Не трогайте их по голове! Избегайте лишних расспросов. Больше слушайте. Общайтесь как можно проще и без терминов. Они все сейчас в измененном состоянии, в остром стрессе. И никаких разговоров между собой! Хабиб сказал правильно. Плач – это хорошо. Ступор -это плохо. Иногда после ступора начинается истерика, будьте готовы к этому

Блондинка говорит громко и без суеты. Я начинаю менять свое мнение в отношении ее персоны. Она хорошо подготовлена. Возможно даже в прошлом она уже участвовала в подобном. Но этот голос я уже слышал раньше. Может, он звучал иначе. Но тембр и способ выводить определенные слова – все это я слышу уже не в первые.

– Не приступайте к действиям сразу. Подождите секунд тридцать и сначала подумайте, чем вы можете помочь этому человеку. Постарайтесь уменьшить чувство страха за своих близких у людей, которые еще не знают всех новостей. Они сейчас в самой нестабильной позиции. Скажите им, что они не одни и весь мир пришел им на помощь, и это правда! – блондинка продолжает оповещать всех нас и я внутренне радуюсь, что хоть кто-то из Московских в курсе предстоящей работы.

– Прекрасно. Спасибо, – я хлопаю ее по плечу и отправляю на место.

****

От этого хлопка меня чуть не перекосило. Ненавижу, когда он меня трогает. Кожа сразу начинает зудеть в этом месте. Будь моя воля я бы его облила бензином и подожгла! Господи! Я ужасаюсь собственным мыслям. Я столько лет отрабатывала негатив в сторону Хабиба и убедила себя в том, что все забыто, а обиды побеждены. Ничего не вышло! Годы тренировок и походов к другим психологам вопроса не решили. Я хочу, чтобы он закрыл свой рот хочу, чтобы он закрыл свои черные глаза и выпрыгнул из автобуса. И желательно на огромной скорости! Я чересчур гордая девочка. Не могу и не хочу его прощать. Мой внутренний ребенок шепчет о том, как ему было больно все этим годы, и никто не пожалел его.

– Подъезжаем, – предупреждает Хабиб. – Совершенно правильно сказала белокурая девушка. Не бросайтесь в работу сразу. Дайте себе пару минут адаптироваться к шуму и суете. Людей внутри много. У каждого свой характер. Терпения вам! Здесь нет шаблонов, действуйте по обстоятельствам! Держим связь друг с другом. Нам предстоит после работать со спасателями. Им так же потребуется психологическая поддержка. Поэтому экономно расходуйте свои силы. Будет хуже если на вторую смену никто из вас не сможет выйти. И запомните, первый пострадавший, который к вам сядет, будет самым сложным – потом будет проще. Потому что ваш мозг адаптируется. Просто дайте ему время. И не обязательно работать за столом. Можете работать в зале, сидя, стоя, как вам удобнее.

Дом культуры горит огнями не смотря на приближающееся утро. Вокруг все забито машинами. Бегают люди в форме. Я стараюсь держаться и не поддаюсь расползающейся панике от этого места. Я случайно встречаюсь взглядом с Хабибом. Он, похоже, догадывается о моих чувствах, но молчит. Мы все, кроме настоящих психологов МЧС, выходим из автобуса на ватных ногах. На улице холодно и очень ветрено. Мои длинные волосы разлетаются в разные стороны и я поспешно надеваю капюшон.

– Давайте сумки, – Хабиб забирает вещи у Елены Николаевны и Клавдии Ивановны.

– Алла, – зовет он ее. – Что там у тебя? Давай сюда, – Алла передает ему свой небольшой чемодан. Он ждет, когда я отдам ему свою сумку.

– Не тяжелая, – грубо кидаю я ему и первая двигаюсь к центру культуры. Алла догоняет меня и берет под руку.

– Ульяна, мне очень страшно, – признается она мне. – Я никогда раньше не была в таких местах. У меня нет такого опыта как у них, – она кивает в сторону Хабиба.

– Ни у кого нет, – сухо отвечаю я. – Но раз мы уже здесь, то сбегать поздно. Будь сильной, – даю я ей ободряющее наставление и прибавляю хода по хрустящему снегу. Алла остается одна. К ней подходит Хабиб и они вместе направляются по моими следам.

Внутри очень шумно и многолюдно. И гораздо светлее чем в автобусе. А в первые минуты я чуть не оглохла. Плач детей и взрослых перебивают жесткие маты убитых горем людей. Их понять не сложно – там под завалами самолета их родные и близкие люди. И некоторые еще неопознанные. К горлу инстинктивно подступает ком, но я сглатываю его. Не время раскисать. Кто-то из детей кричит «Мама, где моя мама? Я хочу к маме!». Трехлетний малыш начинает капризничать. Его берет на руки усатый мужчина. Вероятнее всего, дедушка. Его глаза почти мокрые от слез. Но он тоже старается не раскисать, чтобы не напугать своего внука. Я приближаюсь к волонтерам.

– Ульяна Замитова, – говорю я волонтеру и та протягивает мне бейдж пропуск с моими данными и фотографией. Я надеваю его на шею и отправляюсь в туалет, чтобы умыться, как настаивал Хабиб. В гардеробе оставляю свои вещи и беру с собой лишь телефон, блокнот с ручкой и бутылку воды. Сейчас семь часов утра. Первая смена будет длиться двенадцать часов. Потом сон и вторая двенадцатичасовая смена. После третья. За эти дни максимальное количество погибших будет выявлено, а все, кто сейчас находятся в подвешенном состоянии, наконец, узнают, чего и кого им ждать. Когда я обратно возвращаюсь в общий зал-штаб около волонтеров уже толпятся мои коллеги и так же разбирают бейджики с пропусками. Хабиб сначала смотрит на меня, потом на мой бейдж. На мгновенье мы замираем. Его глаза говорят все сами за себя. Он узнал меня. Но я не даю возможности ему заговорить со мной и занимаю первый свободный стол. Нахожу дедушку с внуком и мягко приглашаю его поговорить. Он не отказывается. Я полностью погружаюсь в работу. Хабиб, как парализованный, продолжает наблюдать за мной. Я чувствую это своим затылком. Но уже через несколько секунд я превращаюсь в настоящего психолога МЧС и стараюсь действовать как можно профессиональнее.

****

Как я мог не узнать ее сразу? В автобусе было темно, пытаюсь оправдать сам себя. Конечно, это было Ульяна. Когда она вышла без макияжа и с поднятыми в хвост волосами на место красивой женщины вернулась та девчонка из университета. Она выглядела сейчас скорее как практикантка, нежели как опытный психолог. Я моментально вспомнил все то, что сделал ей, и как вел себя на протяжении целых двух лет – стало ужасно стыдно. Ульяна поняла, что я наконец узнал ее, но она не разрешила мне заговорить с ней…Я видел, как она очень быстро включилась в работу. Никакой воды. Все только по теме. Я гордился ей. Она смогла бы работать настоящим психологом МЧС если бы только захотела. Но о такой работе мог мечтать только ненормальный человек. Никакой романтики здесь нет. Если в вас живет спасатель, которого вы никак не можете утопить в глубинах своей души, то тогда вам, вероятнее всего, к нам.

****

– О ком вы так скорбите? – задаю я вопрос дедушке с внуком.

– Моя дочь, – отвечает он и сморкается в платок. В глазах непролитые слезы. Я пытаюсь отгородиться от него, но меня как клеем тянет присоединиться к его горю.

– Уже есть новости? – аккуратно начинаю я.

– Да, – через длинную паузу отвечает он. – Час назад узнал.

– Мне очень жаль, – поддерживаю я его. – Как вы справляетесь? Расскажите мне, – прошу я его.

– До сих пор не могу поверить. Это как страшный сон, понимаете? – он смотрит на меня. Скупые слезы стекает по его морщинистому лицу. Я держусь из последних сил. Малыш плачет у него на коленях и постоянно спрашивает о маме. Первый пострадавший самый сложный, как сказал Хабиб. Конечно, он прав. Мой мозг еще не успел переключиться. Я умышленно тяну время и молчу, чтобы дать себе подсказку. Сейчас мозг заработает в другом режиме. Сейчас. Надо просто подождать.

– Как ее звали?

– Наташа, – громче всхлипывает дедушка.

– Как я могу к вам обращаться, – не торопливо спрашиваю я.

– Василий Иванович, – он продолжает сморкаться в платок.

– Я Ульяна я из МЧС, и я здесь для того, чтобы вам помочь! У меня большой опыт работы в данной сфере, – начинаю я врать, чтобы показать свою компетентность в данном вопросе. Первые часы после потери самые сложные. Если человек уйдет надолго в себя его психика может ощутимо пострадать и в дальнейшем добавятся новые когнитивные психорасстройства. Поэтому психологическая помощь так важна именно в первые часы после трагедии. Мы должны «дожать» пострадавших.

– Попейте воды, – я прошу Василий Ивановича сделать несколько глотком. Мягко, без давления, я жду продолжения его рассказа и это работает.

– Я так не хотел, чтобы она летела! – Василий Иванович начинает плакать по-настоящему. Я мысленно ставлю себе плюсик. – Это я не уберег ее!

Я слегка касаюсь его руки.

– Вы же, наверняка, понимаете, что вашей вины в этом нет. Уверена, вы прекрасный отец, – я общаюсь без эмоциональных скачков и нажимов. Мой голос ровный и не громкий. Я не привлекаю лишнего внимания к нам. – Вашей дочери очень повезло, что у нее был такой отец!

– Родители не должны хоронить своих детей! – срывается он на рыдания. Он плачет долго. Я не тороплю его и жду, когда все его эмоции выйдут.

– Да, это правда, – мягко поддерживаю я его. – Но у вас хотя бы осталось ради кого жить, – я переключаю внимание деда на малыша. Который наконец успокоился и уснул у него на руках. – У некоторых людей, которые так же, как и вы, сейчас скорбят, не осталось никого. Но даже им предстоит отпустить эту боль и жить дальше. Посмотрите вокруг.

Василий Иванович оглядывается по сторонам. Он видит сколько людей сейчас страдают. Взрослые мужчины, а рыдают как дети……Он не один такой и, как не странно, от этого становится легче.

– На кого похож ваш внук? – по-прежнему перевожу я тему на связывающее с этой жизнью звено.

– На Наташу, – плачет Василий Иванович. Я улыбаюсь.

– Это прекрасно! – говорю я от всего сердца. – Бог вас любит.

Слезы начинают подкатываться к глазам, но я упрямо не даю им хода.

– Спасибо, дочка, – Василий Иванович трепет меня за руку.

– Вы можете позвонить мне в любое время, как только вам это потребуется, – я пишу свой телефон на листике из блокнота и протягиваю Василию Ивановичу.

Василий Иванович поднимается со своего стула с ребенком на руках и уходит. Я не вижу куда именно он движется. Я выдыхаю. Это было очень трудно. Смена только началась, а я уже эмоционально выпотрошена. Психолог МЧС – невероятно сложная профессия. Для меня они настоящие герои наравне со спасателями. Начинаю смотреть по сторонам. Хабиб одновременно работает с пострадавшими и наблюдает за всеми нами, а именно, как мы справляемся. Он кивает мне, что означает одно – ты справилась. Я поспешно отворачиваюсь.

****

Мне приходится контролировать их всех. Но после того, как пожилой мужчина уходит совсем растроганный, но выплакавшийся от Ульяны, я выдыхаю вместе с ней. Она молодец. Все хорошо. На контроле сейчас минус один. Это очень трудно и следить за всеми и делать свое дело. Передо мной молодая девушка. Она потеряла обоих родителей в этой катастрофе, и я изо всех сил пытаюсь подобрать подходящие слова. Она плачет. Это уже хорошо. Но она такая молодая и, похоже, до сих пор не прошла сепарацию. Предлагаю ей походить в дальнейшем к местному психологу. Говорю, что это ей необходимо и она верит мне. Все идет совсем неплохо. Пока без срывов….И как только я подумал об этом я слышу крики Аллы. Она сидит недалеко от Ульяны. Та моментально подскакивает. Я тоже оказываюсь рядом. Алла плачет. Под глазами у нее растекается тушь. Она так и не умылась, хотя я просил! Эта ситуация действует как шок на собравшихся, и они начинают моментально закрываться от всех нас. В глазах Ульяны понимание происходящего. Она смотрит на меня как на спасательный круг, но моментально берет себя в руки.

– Я возьму, – оповещает она меня и садится на место Аллы. Перед ней женщина, которая в руках держит фотографию своего маленького сына. Я мысленно сочувствую Ульяне.

– Давай я, – предлагаю я ей.

– Я справлять, – шепчет она. Мне страшно за нее. Я понимаю, что нужно увести Аллу и передаю ее волонтерам.

– Это ваш сын? – я слышу ровный как стекло голос Ульяны. – На вас похож, – тепло добавляет она, но без лишней эмоциональности. – Красивый. Очень.

Женщина начинает плакать.

Она справилась. Слава Богу! Я смотрю на потолок словно и правда могу увидеть там Бога и возвращаюсь на свое место. Но сейчас никто не спешит возвращаться к нам. И поэтому я сам начинаю искать себе работу. Я подхожу к пострадавшим и ненавязчиво вклиниваюсь в их разговоры и через пятнадцать минут за моим столом снова сидят люди.

****

Я никогда раньше в своей жизни так не уставала. Если я еще раз услышу про то, что кто-то умер, я просто сойду с ума. У меня нет сил. Совсем. Мои коллеги все уже выдохлись и покинули свои места. Остались только штатские с Хабибом и я. До конца смены еще час. Я судорожно поглядываю на часы и думаю только о подушке. Люди передо мной уже давно потеряли свои индивидуальные черты и сейчас все на одно лицо. Но голос мой по-прежнему как на аудио записи. Я стараюсь им помочь, но не понимаю качественно это у меня получается или нет. Я единственная женщина из всех сотрудников. Горжусь ли я собой в данный момент? Плевать вообще. Очень хочется курить и кофе. Подзываю волонтера и незаметно прошу принести мне кофе. Заканчиваю с пожилым мужчиной и выхожу на улицу вместе со стаканом в руках. Я без куртки, но мне не холодно. Мои чувства притупились и я мало что ощущаю. Только легкую тошноту. Я уже не способна сопереживать людям. Работаю просто на потоке. Но они плачут и благодарят. Значит, все получается.

– Угостите сигаретой, пожалуйста, – прошу я у штатских на улице. Похожи на спасателей. Они предлагают мне разные сигареты из открытых пачек. Я беру те, которые не самые крепкие. Подкуриваю у ближайшей зажигалки и отхожу в сторону. Я хочу побыть одна. Хочу оглохнуть и никогда больше не слышать про смерть. Пусть она сама сдохнет, сука! Я затягиваюсь и сразу улетаю. Не курила уже несколько лет и вспоминаю, как это может быть приятно. Кто-то мягко берет меня под локоть и отводит в сторону.

– С тебя уже хватит на сегодня, – говорит мужчина низким охрипшим голосом. – Иди в автобус, – распоряжается он. Конечно, это Хабиб.

Я смотрю на него сейчас без страха. Продолжаю курить прямо в его красивое, смуглое лицо.

– Я сама решу, когда мне хватит, – я вручаю ему в руки свой стакан с кофе и, докурив сигарету, тушу ее о колонну дворца. Выкидываю бычок в урну и возвращаюсь в зал. До конца смены еще сорок миную. В штабе по-прежнему много народу. Одни пострадавшие родственники уезжают, но появляются другие. Ровно, как и люди из списков пассажиров, они становятся либо выжившими, либо нет. И мне кажется это каким-то нескончаемым конвейером. Словно лента в магазине. Но как только я сажусь на свой стул напротив меня сразу появляется человек. И я радуюсь искренне. Я могу помочь кому-то еще. Люди верят в меня и я буду стараться до последнего.

****

Наша смена закончилась. Это были тяжелые двенадцать часов. Ульяна ушла вместе с нами, но я нигде ее не вижу.

– Ты не видел Ульяну? – спросил я у Ивана в автобусе.

– Здесь ее нет, – ответил он.

– Я видел ее в гардеробе, – ответил Вася штатский психолог. – Крутая баба. Думал, свалит одна из самых первых, – слышу у себя за спиной. – В результате, меня пересидела.

Я возвращаюсь в гардероб. Ульяна сидит на полу в полной темноте, прижав колени к груди. Взгляд потерянный и бессмысленный. Она выжата, как лимон, это и так понятно. Не знаю пока что говорить и поэтому просто сажусь на пол рядом с ней. Она по-прежнему в моей толстовке, только эта вещь уже пропахлась насквозь ее запахом и поэтому больше принадлежит сейчас ей нежели мне.

– Надо было поплакать, – говорю я ей. – Было бы легче.

– Я сюда не плакать приехала, – отстраненно отвечает она мне.

– На вот, – я протягиваю ей две таблетки. – Уснуть сегодня будет очень тяжело. Твоя нервная система перевозбуждена. Это поможет.

– Себе оставь! – она отпихивает мою руку. – И чо ты таскаешься за мной целый день? – начинает нападать она на меня. Ей нужна эмоциональная разгрузка и вместо слез она выбирает агрессию. Я молчу и разрешаю ей делать все, что она хочет.

– Хватит лезть ко мне со своей помощью! Сама разберусь, понял? – кричит она мне прямо в лицо.

Ульяна сверлит меня своими карими глазами. Они злые и искры сыпятся из них.

– Понял, – соглашаюсь я с ней. – Я все понял, – я разговариваю с ней мягко и ровно. – Хочешь посидеть, давай посидим…Жаль ребят только. Они там в автобусе нас ждут. Устали очень. Поспать хотят.

Ульяна не спеша поднимается на ноги.

– Твои дешевые приемчики не работают, – кидает она мне, но все-таки идет в сторону автобуса. Я усмехаюсь и иду следом. Держу между нами дистанцию, потому что понимаю, еще чуть-чуть и мне в голову что-нибудь прилетит. Она очень устала. Это видно. Но она слишком гордая и сильная, чтобы пойти и просто выплакаться.

– Ульяна, – подает ей руку Иван. Она ее принимает не раздумывая, и залезает в автобус. – Хорошо поработала сегодня, – хвалит он ее. Она скромно улыбается и направляется в конец автобуса. Я иду сначала за ней, но она шипит в мою сторону.

– Я хочу побыть одна! – цедит она сквозь зубы. – Совсем! Ясно тебе?

Парни переглядываются между друг другом и прячут свои улыбки.

Значит, такая злая и неприветливая она только со мной. Девочка не выросла. Ульяна совсем не простила меня и она ничего не забыла, хотя я так на это надеялся. Я должен поговорить с ней и попросить прощение.

– Хорошо, – я возвращаюсь в начало автобуса и занимаю место рядом с Иваном.

****

До гостиницы ехать ровно двадцать минут. Меня слегка растрясло по неровной дороге и от этого начинает болеть голова. Мы останавливаемся перед старым зданием. Мигает вывеска «Рандеву» – название гостиницы.

– Там стол заказан на восемь часов, – говорит мне Хабиб. – Надо поужинать обязательно.

Я хочу сказать какую-нибудь гадость, но понимаю, что мои поступки так сейчас предсказуемы для него. Он прекрасно разбирается в импульсном поведении и поэтому я просто молчу.

– На первом этаже, – поясняет он на выходе из автобуса.

Я сама несу свою сумку. Но Хабиб забирает ее у меня и провожает ровно до номера. Я открываю дверь ключом и мы входим в комнату. Все это происходит в полном молчании. Внутри чисто и хорошо пахнет. А, главное, здесь тихо и никто не плачет. Хабиб догадывается, о чем я думаю.

– Выпей аспирин, – советует он. – И нам надо поговорить!

Я подпрыгиваю от его слов. Боюсь того, что он мне скажет.

– Выход там, – я указываю на дверь. – Спасибо за помощь. А теперь убирайся! – мне не терпится избавиться от него.

Он терпит мою грубость и мне нравится это ощущение. Теперь мы поменялись местами.

– Нам работать еще два дня, – начинает он. – Нам нужно прийти к нормальному существованию.

– Мы работаем в разных группах, – напоминаю я.

– Завтра я заберу тебя себе, – произносит он эти слова, но смысл от сказанного доходит до нас одновременно.

– Куда ты меня заберешь? – переспрашиваю я.

– К себе в группу, – исправляется он.

– Я же в первой!

– Мне не хватает людей. А Ты хорошо справляешься. Пострадавших с расстройствами гораздо больше, чем я предполагал.

– Нет, – отвечаю я ему. – Я останусь в первой.

–Тогда завтра я заберу Ивана к себе и ты останешься одна! – Хабиб начинает меня запугивать. – Тебе придется и работать, и контролировать всю первую группу одновременно! У меня же ты будешь просо работать. И я тебя подстрахую, если ты споткнешься.

– Ладно, – я отпиваю из бутылки.

– Что ладно? – не понимает он и подходит ближе. Руки держит в карманах. Я снова глотаю из бутылки. – Ты переходишь ко мне во вторую группу?

– Ладно – это значит, что я остаюсь в первой группе и буду работать в том же режиме, что и Иван сегодня.

Хабиб приближается еще ближе. Я вижу, насколько черные у него глаза и мне хочется отодвинуться от него, но я сдерживаю порыв.

– И тебе совсем не страшно? – дразнит он меня.

– Конечно страшно! Я же человек, – поясняю я ему. – Но работать с тобой еще неприятнее, чем работать на грани своих возможностей.

Он молча переваривает услышанное.

– Ты так и не простила меня, да? – спрашивает Хабиб.

– Нет, – честно отвечаю я. – Хотя совсем недавно мне казалось, что все уже закончилось. Но вот сегодня я увидела тебя и я снова хочу, чтобы ты умер, – спокойно добавляю я. И мне совсем не стыдно за свои слова. Я говорила правду.

Воздух между нами становится тяжелее. Никто не предполагал, что сегодняшний день закончится вот так.

– Я думаю, на самом деле ты этого не хочешь, – Хабиб улыбается мне, показывая ровные белые зубы.

– Ты трешься целый день около меня из-за чувства вины, да? Терпишь мое плохое поведение…пытаешься быть хорошим парнем…..я догадалась, что тебе, похоже, стыдно за свое прошлое. Ты же не имбецил все-таки. Ты вырос. Я это вижу. И ты человек. С большой буквы, наверное, раз ты психолог МЧС. Ты очень крутой! Правда. Я восхищаюсь тем, как ты работаешь с людьми. Как ты разговариваешь с ними. Они уходят совсем другими…Но я все равно ненавижу тебя! Даже не смотря на то, какой хороший ты стал! – я не могу сказать больше ни слова. Все, что у меня накопилось за целый день, я только что вылила ему на голову.

Он продолжает молча смотреть на меня.

– Я знаю, чего ты боишься, Ульяна, – он двигается с напором и мне приходится вжаться в стену. Колкие мурашки поползли по всему телу, а волосы на затылке поднялись. – Ты боишься осознать, что за всей этой своей ненавистью, ты упрямо топишь одну вещь – то, как сильно ты меня хочешь!

Гнев придает мне сил и я отталкиваю его от себя.

– Да я скорее умру, чем лягу под тебя! – плюю я словами в его сторону. Хабиб лишь ухмыляется. Он уходит и закрывает за собой дверь.

– И не напивайся сегодня, – кидает он мне напоследок.

Я знаю, что он не прав. Он лишь провоцирует меня и проверяет реакцию. А с ней, как выяснилось, у меня все в порядке…Но уснуть сразу не получается. Злит, что Хабиб мне об этом говорил, а я его не послушала. Я ворочаюсь с час и пытаюсь найти удобное положение для себя, но сегодня его нет. Перед глазами у меня снова плывут лица всех этих несчастных людей, дети, что в один момент остались сиротами, родители, которые, наоборот, остались без детей! И не знаешь, кому из них больнее на самом деле! И мне так хочется все это изменить и сделать каждого из них хоть капельку счастливее. Но я не могу! Я так напряженна, что вся чешусь, а еще вдобавок слышу, как капает кран в ванной. Кап, кап, кап…Звуки кажутся оглушительными на фоне моего морального истощения, и я их чувствую даже через подушку на лице. От них начинает болеть голова. Сегодня был очень тяжелый день. Я наспех выпиваю весь коньяк в мини баре у себя в номере. Я знаю, что пить нельзя. Но по-другому я сегодня не усну…

****

На ужине Ульяна так и не появилась. Вся наша группа, с Аллой в том числе, уничтожала все съестное с длинного стола в ресторане гостиницы.

– Мне очень жаль, что я не справилась, – извинилась перед всеми Алла. – Но я принимаю тот факт, что данная работа мне совсем не подходит. Я не Ульяна. Это она может работать абсолютно в любой обстановке и по сверх нагрузкам.

– Все нормально. Все мы имеем право на ошибку и все мы имеем право быть слабыми, – успокаиваю я Аллу. – А как давно ты знаешь Ульяну? – закидываю я удочку.

– Да уже несколько лет. У нее много клиентов. Некоторых она отдает мне.

– Как ты считаешь, она хороший психолог?

– Ты же сам знаешь ответ на этот вопрос, – она мило улыбается мне. – Она сегодня пропустила через себя людей больше, чем каждый из вас, и не сломалась!

– Ты хорошая подруга, – похвалил я Аллу.

– Мы не подруги, – пояснила она. – У Ульяны нет друзей. Она все время работает.

– Зачем?

– Ну, я так поняла, что у нее были тяжелые детство и юность. Сейчас компенсирует, пополняя свои банковские счета, – Алла придвигается ко мне ближе.

– Ну, а муж, дети? – продолжал я добывать информацию.

– Думаю, для мужа в ее жизни нет времени. Тем более, учитывая Улин характер….Не любой мужик ее потянет. Ну, ты понимаешь о чем я! Она настолько упряма и прямолинейна, что рядом с ней должен находиться мужчина еще более упрямее чем она. Который сможет тряхануть ее за шиворот при необходимости и поставить на место, – Алла показывает визуально в воздухе как избранник Ульяны должен с ней обращаться.

– А… – начинаю я, но Алла перебивает меня.

– Думаю, обо всем ты можешь узнать у нее лично, учитывая твой повышенный интерес к ней, – Алла продолжает мило улыбаться. Я, пойманный с поличным, чешу свою макушку и скромно улыбаюсь в бороду.

****

Кто-то продолжает выламывать мою дверь. Я с трудом отрываю голову от подушки. А она сегодня очень тяжелая! Перевожу взгляд на часы. Половина седьмого. Я проспала! Смена начнется через полчаса. Добираться минут двадцать. Если это Хабиб там за дверью, он меня убьет сейчас!

– Ульяна, – орет он в коридоре. – Открой дверь сейчас же!

Мне становится страшно. Я хоть и пытаюсь казаться очень смелой, но этот человек приводит меня в ужас. На трясущихся ногах я тащусь к двери и открываю ее. На пороге Хабиб и он очень зол. Я крепче закутываюсь в простынь.

– Ты проспала! – рявкает он на меня.

– Да, извини, – шепчу я. – Меня просто вырубило вчера. Я даже будильник не поставила.

– У тебя десять минут! – он заходит внутрь.

– Выйди, – приказываю я ему.

– Нет! – отрезает он и я больше не спорю. Он поднимает с пола маленькие бутылочки.

– Та все-таки пила! Я же запретил вчера! – он злился на меня так сильно, что я снова ощутила себя девочкой студенткой.

– Все будет нормально, – пытаюсь я оправдаться. Но ничего не получается.

– Одевайся! – он швыряет в меня форму сотрудника МЧС.

– Что это? – не понимаю я.