Читать онлайн Убежище-45. Роман бесплатно

© Евгений Иванцов, 2023

ISBN 978-5-0059-8907-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I

Крупные капли дождя барабанили по черепичной крыше психиатрической лечебницы для ветеранов Второй Мировой Войны, которая закончилась всего пять лет назад. Звуки грозы, казалось, способны всей своей мощью разбить все окна в здании, находящемся на прибрежье озера Слободское.

Валерий Анисимов, главный врач психиатрической больницы «Убежище-45», стоял возле окна и наблюдал, как невероятно крупные капли истязали тёмное озеро, обычно тихое, умиротворённое. Молнии рассекали грозные небеса, отражаясь на взъерошенной поверхности озера.

Врач уже закончил обход центрального блока А. Настал черёд блока Б, однако Валерию Анисимову очень не хотелось промокать под проливным ливнем при переходе из одного блока в другой. Но работа не могла ждать.

Валерий направился к выходу, однако его остановил санитар, промокший и уставший.

– Валерий Леонидович! Репортёр приехал!

– Как? – удивился Анисимов. – Уже? Он же должен был послезавтра приехать.

Санитар лишь пожал плечами.

– Ох уж эти журналисты. Везде суют свои носы.

Валерий Леонидович направился к выходу, где его ожидал журналист из газеты «Правда». Главный редактор около месяца назад созвонился сруководителем «Убежища-45» и молитвенно уговаривал его провести экскурсию по лечебнице, дать интервью и рассказать всему Советскому Союзу о единственной в стране психиатрической больнице специализированного типа. Анисимов отнекивался, всячески пытался убедить главреда «Правды», что в этом месте нет ничего интересного, кроме бесконечных вывертов пациентов и угрюмых взглядов охранников. Но всё же редактор смог его убедить, ссылаясь на то, что советские люди обязаны знать о таком заведении.

В последние годы некоторые личности в администрации Совета Министров СССР пытались направить силу журналистики на привлечение более широких слоев населения к самоотверженному труду по восстановлению народного хозяйства, на усиление идеологической пропаганды. Сама журналистика, как и все общественные структуры в стране, пострадала во время Второй Мировой и сейчас тратились силы на её восстановление. Народ пресытился военной пропагандой, а также антиамериканскими статьями, поэтому возникала необходимость в освещении структур советского общества. Валерий Анисимов это понимал, поэтому и согласился на интервью. Хотя, история «Убежища-45» – не самое лёгкое чтиво, с которым захочется ознакомиться после тяжёлого рабочего дня, сидя в удобном кресле, но советский народ окреп после войны. Сейчас для него камень не твёрже цветка.

Журналист выглядел интеллигентным, но чудаковатым. Кучерявые волосы ниспадали на очки с круглыми линзами, а в глазах играл неподдельный азарт.

Он протянул руку Анисимову и произнёс:

– Владислав Короткин, журналист газеты «Правда».

Анисимов представился и провёл журналиста в свой кабинет, расположенный на первом этаже блока А.

– Здесь чудесно, – с необъяснимым энтузиазмом произнёс Короткин. – В смысле, весьма любопытно. У меня к вам множество вопросов, и я буду очень благодарен вам, что помимо ответов на них, вы также покажете мне здешние места.

– Безусловно, – Анисимов снял очки и стал медленно протирать их салфеткой.

Врач не торопился отвечать, занятый своими очками. На одно мгновенье Короткин подумал, что Анисимов делает это специально.

Валерий Леонидович положил карандаш и ручку в подставку, затем ровно сложил бумаги в стопку и посмотрел на прибывшего гостя.

– Для начала хотелось бы уточнить. Ваш главный редактор сообщил мне, что вы приедете послезавтра.

– Да, но поезд из Москвы в Архангельск отменили, пришлось брать билет на несколько дней раньше. А разве вы что-то готовили для меня?

– Нет-нет, – приглушённо ответил Анисимов, поправляя очки. – И, как полагаю, вы собираетесь оставаться здесь на несколько суток, да?

– Верно. Как и было оговорено.

– Хорошо, тогда приступим после того, как вы разместитесь в своей комнате. Санитары принесут вам чистое бельё и халат. Я сделаю обход блока Б, а затем мы с вами побеседуем. Желательно, за чашкой чего-нибудь горячего.

После этого Короткин отправился в свое временное жилище.

Осенний вечер нагрянул быстро: за окном стемнело за считанные секунды, а пасмурная погода лишь дополняла тьму, окутавшую «Убежище-45».

Владислав Короткин прибыл настолько быстро, насколько это было возможно. Похоже, этому журналисту действительно была необходима уникальная статья. Публицисты подобного рода были готовы продать дьяволу душу за подобный материал, хотя, для Анисимова всё это было лишь рутиной, не вызывающей никакого интереса.

Анисимов пригласил журналиста присесть в удобное кресло и предложил чай.

– Если можно, то кофе, – улыбнулся он.

Валерий, понимая, к чему он клонит, аккуратно произнёс:

– Конечно. Только хочу вас предупредить, что наша сегодняшняя беседа не продлится долго, уже поздно. Обход начинается с утра…

– Нет-нет! – Владислав всплеснул руками. – Что вы? Я сам измотан после дороги. Я не займу у вас много времени. Но сами понимаете, как меня пожирает любопытство. Очень уж хочется увидеть ваших подопечных.

Анисимов не понимал. Возможно, из-за того, что он видит всё это каждый божий день. Но для остальных людей само понимание того, что в одном месте собрались те, чьи души были отравлены войной навсегда, поражало воображение. Такие люди, как Короткин, жаждали влезть в головы пациентам «Убежища», выведать каждый тёмный уголок их разума. До этого Анисимову не раз звонили писатели и публицисты, которые жаждали именно этого, но каждый раз Валерий отказывал им. Незачем потрошить и без того повреждённый разум, который погрузился в отчаяние, от которого врачи больницы и должны излечивать. А всё это только усугубляет положение. Поэтому главным условием для журналиста «Правды» было таковым: никаких контактов с пациентами, только очерки о больнице, жизни сотрудников, методах лечения и беглом знакомстве с историями пациентов. О некоторых разрушенных судьбах Анисимов мог рассказать самостоятельно, избегая прямых интервью журналиста с больными.

– Понимаю, – улыбаясь, солгал Анисимов.

– Вы не против, если я буду записывать? – врач не заметил, откуда журналист достал блокнот с ручкой. Он словно вытащил его из собственного тела. При этом журналистсначала достал блокнот и только затем спросил.

– Вы же здесь за этим, – Анисимов продолжал вежливо улыбаться.

– Ну да, – быстро бросил Короткин и тут же спросил, – я заметил, как один пациент пришёл в бешенство, увидев меня, часто такое случается?

– Этих людей может расстроить блик солнца, метко попавший им в глаз. Так что дело не в вас. Такое случается несколько раз на дню. Приходится давать пациентам мощные транквилизаторы, иначе их никак не успокоить.

– А если не помогает? – смотрел журналист исподлобья.

– Тогда мы надеваем смирительную рубашку и отправляем в комнату с мягкими стенами, – теперь улыбка Анисимова стала шире. – А что вы хотели услышать? Что мы делаем лоботомию?

– Что вы? Я не думаю, что советские врачи перенимают грязные методики нацистов на свою практику. Нет, мне интересен сам процесс.

– Наши пациенты могут навредить лишь сами себе…

– Но есть же и тюремные заключенные, – неуверенно произнёс журналист.

– Да, есть ветераны, совершившие преступления, причём, весьма жестокие, но они плотно изолированы не только от советского общества, но даже от остальных пациентов «Убежища-45». Должно быть, вы заметили соседний блок, ограждённый высокими стенами с колючей проволокой. Именно в этом небольшом здании находятся те самые «криминальные больные», которым предполагается более интенсивный уход.

– И почему их не расстреливали?

– Если бы они были вменяемым, то непременно расстреляли бы. Этих людей побуждала не корысть и не маниакальное желание убивать, они не были насильниками или маньяками. Они всего лишь несчастные люди, которых сильно изменила война. Можно осуждать их сколько угодно, но за свои грехи они расплачиваются сами.

– Ладно, я понял, – Владислав потёр лоб. Он нервничал. – Не с того я начал интервью.

– Вам необходимы формальности?

– Нет, но…

– Свободная беседа куда интереснее. Но если вы желаете задавать вопросы по бумажке, то я на них всё равно готов ответить.

Журналист немного смутился. Он елозил в кресле, не зная, с чего начать.

– Пожалуй, вы правы, – выдохнул он. – Дорога меня окончательно вымотала. Я не из тех журналистов, которые чтут конспекты, записанные на лекцияхпо филологии. Для меня главное – результат. Но мой редактор дал мне особое задание: написать статью об «Убежище-45» как можно обширнее, поэтому я хочу вам задать несколько вопросов о природе этой лечебницы.

– В каком смысле?

– Почему она появилась? В нашей стране и без того много психиатрических лечебниц, где так же пребывают преступники. Что дало толчок к созданию этого проекта?

Анисимов, не задумываясь, ответил.

– Сразу после окончания войны больницы стали переполняться пациентами. «Матросская тишина», больница при Институте имени Сербского, Минская, Орловская лечебницы. Со всей страны шёл огромный поток страдающих вялотекущей шизофренией на почве послевоенной депрессии, и если поначалу эта депрессия протекала пассивно, то вскоре она приобретала более серьёзный окрас. В 1947-м году случилось то, о чём вы наверняка слышали. В народе этого пациента назвали «Кровавым флагом».

– Конечно, слышал, но вы сами понимаете, что это всего лишь мелкие крупицы, которые позволила осветить советская журналистика на тот момент.

– Как я понял, вы получили резолюцию от самого Маленкова?

Журналист кивнул. Анисимов это и так знал, но ему почему-то захотелось спросить самому. Министр минздрава в телефонной беседе прямо намекнул Валерию о том, что этот журналист может задавать любые вопросы и, самое главное, должен получать на них ответы. Эпоха всеобщего молчания закончилась в марте этого года, после смерти «вождя».

– Вернёмся к «Кровавому флагу», – тактично напомнил Короткин, раскрыв блокнот на новой странице.

– Да, – Анисимов отпил из чашки уже слегка остывший кофе и продолжил. – Военный госпиталь переполнялся как во время войны, так и после. Тяжелораненые бойцы доставлялись из Берлина в ближайшие госпитали, а тех, кому повезло больше, отправляли на родину. Это случилось в одном из таких госпиталей в Белоруссии. Игорь Малышев, старший лейтенант, командир роты, лежал в госпитале с незначительными ранениями правой руки, а также головы. Он спокойно лежал в своей койке, когда его обхаживали медсёстры, вместе со своими сослуживцами. Рядовые, сержанты, прапорщики. Все, с кем он бок о бок сражался против общего врага. Спустя несколько дней после госпитализации врачи стали замечать странное поведение за этим человеком: он не реагировал на обращения, постоянно смотрел куда-то в пустоту, бродил по ночам, приговаривая «я не герой, я не герой». За неделю до этого ему присвоили Героя СССР. Похоже, медаль за отвагу только расстроила его. С каждым днём состояние Малышева ухудшалось, и местные врачи не знали, что с ним делать. Его было необходимо госпитализировать в Москву, но на это не было средств, ресурсов и времени. В одну дождливую ночь самочувствие Малышева резко ухудшилось. Его рвало целый час, потом он закатил глаза и впал в кому. Конечно же, образование врачей небольшого военного госпиталя не было идеальным, поэтому они попросту развели руками и оставили героя войны в покое. Хотя, слово «покой» ему не было ведомо. Этой же ночью он пробудился, сходил за медицинскими инструментами и, вооружившись скальпелями, перерезал глотки спящим солдатам. Они даже не успели понять, что с ними случилось. Выжил лишь один пациент, тот, который лежал полностью загипсованным. Он видел, как Малышев, взяв откуда-то советский флаг, обмотался им и подходил к каждой к койке, перерезая глотки. В этот момент он приговаривал «война не закончена», «мы не герои», «я не отдам вас фашистам» и всё в том же духе.

Короткин поёжился в кресле от такого рассказа.

– И неужели это не дошло до Сталина? Такого бы сразу же расстреляли.

– Вы правы. Но Малышев был абсолютно невменяемым. И кто-то из верхов не стал применять к нему уголовные санкции лишь потому, что хотел изучить Малышева.

– То есть, превратить его в подопытного кролика?

– Нет. Малышева хотели изучить для того, чтобы предотвратить дальнейшие случаи, которые могли иметь место. Медицина постоянно развивается. Прогрессируют болезни, значит, должно прогрессировать и лечение. Поэтому Малышев стал отправной точкой в развитии психиатрии в данной области.

Анисимов заварил ещё кофе и предложил журналисту. Тот, конечно же, согласился. Пар тонкой струйкой тянулся из чашки к потолку, на котором от оконных рам отображались тени, создаваемые вспышками молний.

– Затем его перевели в «Матросскую тишину», а когда построили «Убежище», то, конечно же, «Кровавый флаг» стал первым его посетителем.

– Жуткая история, – округлённые глаза журналиста были тому свидетельством.

– И у каждого пациента здесь своя история.

– Каждый из них убивал сослуживцев? – поинтересовался Владислав, едва ли скрывая ехидство.

– Нет, – снова эта натянутая улыбка в исполнении главного врача «Убежища-45». – Кто-то убивал жён и детей, а кто-то всего лишь создавал воображаемого собеседника, с которым общался как с обычным человеком на протяжении долгого времени.

Журналист долго думал, но всё же решился спросить:

– Я понимаю, что вы запрещаете контактировать с пациентами, но всё же я настоятельно попрошу вас пообщаться хотя бы с двумя-тремя. Я не прошу предоставить в моё распоряжение кровожадных убийц, что обитают в блоке Б. Мне необходимо осветить в статье несколько историй, судеб и жизней. Я хочу, чтобы они сами мне рассказали.

– Поймите, – терпеливо произнёс Анисимов. – Многие из них даже не понимают, где находятся, не говоря уже о том, чтоб рассказать свою историю.

– Их непосредственную историю вы сможете рассказать мне, но я хочу послушать их мысли, рассуждения… Валерий Леонидович, я вас очень прошу.

Анисимов долго мялся. Он мог отказать сразу же, но этот московский журналист не простой писака, который может раздуть из мухи огромного слона. Этому нужна ошеломляющая правда. А ещё есть такая мелочь, как резолюция самой партии. Анисимов не мог перечить самому Совету Министров, иначе сотрудник МГБ нескромно постучит в его дверь и предложит пройти вместе с ним. Это в том случае, если попадётся добропорядочный мгбшник, но таких там днём с огнём не отыскать.

– Хорошо, но особо ни на что не рассчитывайте, – выдохнул Валерий. – Они очень пугливые и недоверчивые. Не думайте, что все они захотят в красках рассказать о своей жизни.

– Мне это и не нужно, – довольно улыбнулся журналист. – Как я уже говорил, мне интересны только их мысли.

– Это противоречит внутреннему регламенту, поэтому будем осторожными, – устало произнёс Анисимов.

Журналист понимал, что руки главврача связаны и пользовался этим.

А затем Анисимов продолжил рассказ о создании «Убежища-45».

В 1949-мгоду больница уже была отстроена. За высокими стенами располагалось два корпуса: один – для тяжелобольных пациентов, другой – дляособо опасных, представляющих криминальную угрозу. Между двумя четырёхэтажными зданиями располагался административный корпус, в котором фактически проживали все сотрудники лечебницы. Кто-то приезжал на длительные смены с различных городов Советского Союза, кто-то жил неподалёку, как, например, сам Анисимов, которого прикомандировали из Москвы в ЗАТО Слободский. В 1951-м году лечебница была уже полностью укомплектована больными со всего СССР, основная волна психических расстройств происходила в первые годы после окончания войны. Случаи дальнейших психических заболеваний были ничтожно малы, люди постепенно отошли от послевоенной депрессии. Но всё же такое случалось. Последний пациент заселился год назад, в 1952-м году. Этот особый случай запомнился каждому, кто знал о существовании «Убежища». Григорий Манаев, служивший после армии в милиции, долгое время скрывал свою истинную личину. На протяжении четырех лет участковый маленького городка в Поволжье вылавливал, по его мнению, немецких диссидентов, которые под прикрытием работали на ФРГ. Манаев выслеживал людей, которых он по каким-то причинам принимал за коренных немцев, и различными способами заманивал их, а затем убивал. Ему казалось, что все они говорят с плохо скрываемым немецким акцентом, однако это было не так. Затем убийства, по все видимости, перестали удовлетворять его, и Манаев стал использовать более изощрённые методы расправы с «фашистскими шпионами» из возрождённого Четвертого Рейха. Своих жертв Манаев усыплял различными способами, либо вероломно похищал, а затем пытал, используя нацистские методы. Он считал, что огонь нужно побеждать огнём. Иглы под пальцы, трепанация черепа… это лишь малая часть того, что Манаев перенял у немцев. По слухам, он пережил плен, где нацисты издевались над советским солдатом как могли. Честный милиционер, в котором местные жители души не чаяли, пытал своих жертв до самого конца, а в итоге варил их живьём, искореняя, тем самым, дьявольскую фашистскую душу из бренного тела. Когда местные жители стали чувствовать неестественный запах из его частного дома на окраине города, тогда и стали возникать вопросы. Маньяк, который будоражил умы советских людей, оказался служителем закона, который сам же и участвовал в собственной поимке. Некоторые врачи отказывались его лечить, желая Манаевускорой смерти, но клятва, данная Гиппократу, не позволяла вносить в себя ремарки по поводу исключения из неё жестоких убийц.

Манаева содержали в изолированной камере, не позволяя пребывать даже в обществе себе подобных. Раздельные прогулки, приёмы пищи, даже развлечения. Порой ему приходилось играть в шахматы с самим собой, правда, человеку, больному шизофренией, это не составит огромного труда. Манаев сопровождался сотрудниками лечебницы и находился под постоянным наблюдением.

Журналист не успевал записывать за быстрой речью главного врача. Анисимов рассказывал так отчётливо и последовательно, будто зачитывал эти истории на ночь своим детям словно сказки. Короткин уже предвосхищал успех статьи, как отметил для себя Валерий. Записывал жадно, слушал с энтузиазмом, не пропуская ни единого словечка.

А когда Анисимов сделал паузу на кофе, Владислав, улучив момент, решил задать вопрос:

– А есть ли шанс на излечение всех этих людей?

– Вся жизнь это шанс, как говорил Карнеги. Но пока что в стенах этой лечебницы такого чуда не случалось. Я предполагаю, что у некоторых больных есть вероятность полного излечения или хотя бы с перманентными ремиссиями, но… У таких, как Манаев, шанс ничтожно мал. К тому же, пациенты, точнее, «криминальные» пациенты, излечившись от своего недуга, будут нести уголовную ответственность за свои деяния уже как дееспособные. Но я думаю, что никто не пойдёт на такое. В «Убежище» куда лучше, чем в тюрьме, и уж тем более, на расстрельном плацу. Если излечившийся пациент не окажется круглым дураком, он будет продолжать притворяться больным, лишь бы остаться здесь. Такой вот забавный парадокс.

– А как же ваши исследования? Неужели так трудно отличить больного от здорового?

– Понимаете, Владислав, – Анисимов поёжился в кресле, принимая удобную позицию. – Завтра сто человек укажут на вас и скажут, что вы психически ненормальный. Вы будете отрицать и чем больше будете это делать, тем сильнее будет казаться ваша невменяемость. Но вы уверены, что абсолютно здоровы. И вот на вас надевают смирительную рубашку, и вы начинаете дёргаться, кричать до потери пульса от негодования и люди, указавшие на вас, только убедятся в своей правоте. Так что это вопрос сугубо философский. Мы можем проводить длительные и даже скрытые наблюдения за пациентами, чтобы проверить его излечимость, но не всегда до конца можно понять, болен ли человек психически или нет.

– И по такому принципу вы забираете всех в эту лечебницу?

– Вы неправильно меня поняли. Пациент, который вчера бился головой об стену, сегодня утверждает, что он нормален. А через день пытается вскрыть себе вены. Тут каждый считает себя здоровым, и эти люди пытаются убедить каждого в этом, в том числе и обычный персонал. Они не просто так попали сюда, и некоторые из них понимают, что, по всей видимости, им не выбраться отсюда до конца своих дней. У пациентов, имеющих достаточно глубокий интеллект, намного лучше получается играть роль «выздоравливающего». Они прекрасные актёры, тонкие психологи. Они практически убеждают тебя в своей нормальности, но затем прокалываются.

– В каком смысле?

– Беседуя с тобой, он вдруг переключает свой взгляд на пустую стену и продолжает говорить с тобой. Их всегда выдают глаза. Не зря же говорят, что глаза – это зеркало души. Так вот, эти зеркала отражают одну лишь пустоту.

Журналисту стало не по себе.

– Ну что, ещё хотите увидеть пациентов «Убежища» воочию? – усмехнулся Анисимов, расслабившись в кресле.

За окном вновь громыхнуло. Освещение замерцало, грозясь отключиться вовсе, но проводка выдержала.

– Ещё сильнее.

– Что ж, ваша бесстрашная любознательность говорит о том, что вы профессионал своего дела, – без лукавства произнёс главврач.

– Что касается бесстрашия… я чувствую себя вполне комфортно среди этих стен. Тут немалое количество вооруженной охраны.

– Это неудивительно. «Убежище-45» относится к режимным объектам, следовательно, нуждается в столь усиленной охране.

– И всё же меня впустили, – слабо улыбнулся журналист.

– Да, меня это удивило. Ну, с приказами не спорят. Возможно, мы наблюдаем новый виток советской журналистики, несущий в себе открытость и честность.

Владислав улыбался, ему было, что сказать по поводу нынешней цензуры, которая лишь слегка ослабла со смертью Сталина. Но сейчас обсуждалась куда более интересная тема, и всё-таки он был интервьюером, а не Анисимов.

– А как проходит ваша жизнь в этих стенах? – Короткин резко сменил тему, уходя из обсуждения прогресса журналистики СССР.

– Это обычная работа. Хм… обычная для меня. Моя рабочая смена заканчивается, и я еду домой. Конечно, срываюсь и по ночам, и в пять утра, когда приезжает какой-нибудь генерал из Москвы. Но в целом… это обычная работа.

– И как ваша супруга относится к вашей обычной работе?

– Я врач. Моя супруга относится к моей работе, как обычная советская жена относится к обычному советскому врачу.

– Вы так часто употребляете слово «обычный», но на деле же вы являетесь главным врачом лечебницы, в которую ссылают ветеранов Великой Отечественной Войны с психическими отклонениями, убийц, людоедов и насильников.

– Владислав… не помню, отчество вы называли?

– Антонович.

– Владислав Антонович. Для слесаря 3 класса работа физика-ядерщика из НИИ будет необычной, однако изучение атомов для этого физика будет самым ординарным делом в его жизни.

– Хорошо, я вас понял, – Короткин показал белые зубы.

Журналист зевнул, и доктор перенял эту заразу.

– Что ж, я полагаю, на сегодня достаточно, – Анисимов символично посмотрел на часы, которые носил на правой руке. – Время позднее.

– Не спорю, – Владислав резко встал. – Простите, что задержал. Вам ещё домой ехать.

– Нет-нет, сегодня я на дежурстве. Да и ехать до дома мне около получаса.

– Беседа, конечно, сумбурной получилась. Но я получил от неё огромное удовольствие. Спасибо вам.

– Да не за что. Надеюсь, статья выйдет подробной и правдивой.

– Обижаете, – улыбнулся журналист газеты «Правда», не замечая каламбура.

– Вас проводят в комнату для персонала. Если что, я на связи.

– Валерий Леонидович, я не посмею нарушить ваш сон.

После обмена любезностями они попрощались. Журналист покинул кабинет главного врача, а тот, в свою очередь, собирался в свою комнату. День выдался трудным, а впереди ещё неспокойная ночь. Врач думал, что чертовски сильно хочет спать, когда добрался до постели, но стоило лечь на свежую простынь, как сон сняло рукой.

В голове бушевал поток мыслей, а также осознание того, что завтра с самого утра ему придётся проводить подробную экскурсию по «Убежищу». По всей видимости, Валерий не увидит свою жену ещё несколько дней, поскольку сверху ему дали прямое указание: обеспечить достойный приём для журналиста, снабдить всей необходимой информацией и проследить за его безопасностью. Сделать это можно только находясь здесь, среди десятков загубленных и страдающих душ.

Звонкие удары по металлическим прутьям окошка палаты раздавались эхом по длинному коридору блока Б. Они звучали размеренно, с математически точным постоянством. Иногда звук раздавался в унисон с раскатами грома.

Сонный охранник медленно подошёл к палате и заглянул в окошко.

– Лёша, опять ты?

– Всегда я, – раздался шёпот из темноты.

Охранник включил свет и увидел пациента, забившегося в угол. Яркий свет всегда оказывал на него негативное влияние. Больной прикрывал рукой глаза, но продолжал говорить.

– Я хочу поговорить с Анисимовым.

– Зачем? – зевал охранник. Он не успел выспаться перед сменой, потому что его годовалый ребёнок внезапно залихорадил.

– Хочу поделиться радостью.

Алексей Виданов, один из последних пациентов, бывший сотрудник МГБ. Служил на фронте до Сталинградской битвы, один из ответственных за исполнение приказа №227. После чего был переброшен в московский штаб для доклада, на фронт больше не возвращался. Отклонения начались в 1951 году, когда он начал избивать своих детей и жену.

– Какой ещё радостью? Не промахнулся в унитаз, когда писал?

– Как ты разговариваешь с майором МГБ?

– Ты уже не майор, Лёша.

Охранник говорил без злобы. Хотя, привычки бывшего инспектора по надзору за осуждёнными давали о себе знать.

– Меня разжаловала власть, которая не имела полномочий этого делать. Я…

– Слушай, у меня нет времени на твои философствования. Что ты хотел от шефа?

– Разговора.

– Завтра он будет делать утренний обход, вот и поговоришь.

– Он пройдёт мимо, как обычно. Меня никто не услышит.

– Он никогда не проходит мимо. Спи, Лёш, утро вечера мудренее.

– О да, – Виданов опустил рукав и посмотрел прямо на охранника. На его лице читалась неприкрытая радость. – Завтрашний день будет лучше и чище. А послезавтрашний… О-о-о, – протянул он, почти припевая. – Он изменит всё.

Надзорный покачал головой. Общение с психически больными никогда не перестанет вызывать удивление. Сколько вещей происходит посреди этих стен каждый день, и каждый раз что-то новенькое. Друзьям на застолье всегда есть что рассказать.

– Отбой, Лёша, два часа ночи уже.

Виданов ответил молчанием. Однако когда надзорщик подошёл к своему посту, он услышал приглушённый смех, отдалённо напоминающий шипение змеи, которая только что почувствовала опасность.

Глава II

Анисимову не потребовался будильник, чтобы проснуться рано утром, с этой ролью прекрасно справился гром. Причём, он был настолько сильным, что окна сотрясались при каждом раскате.

Голова слегка побаливала, что не удивительно. Для человека среднего возраста ложиться в три часа ночи было событием, имеющим не особо приятные последствия. Ещё со студенческой скамьи, учась в медицинском институте, Валерий не высыпался, и это уже вошло в привычку. Затем настал момент затишья, когда он устроился в городскую больницу психиатром, после чего наступила война, а затем и «Убежище-45». Анисимов будто бы вернулся в те годы, когда каждый час сна был равноценен слитку золота. Главврач был готов отдать много за то, чтобы к суткам прибавили хотя бы три часа.

До официального подъёма оставалось сорок минут, и он решил посвятить их себе. Ему нравилась работа, но не настолько, чтобы тратить на неё свободную минутку, когда от тебя ничего не требуется.

Аромат кофе заполонил комнату. Отпив глоток, Валерий скривился от горечи. Хороший кофе из Арабики, который чудным образом привёз его товарищ из далёкой страны, он оставил дома, поэтому приходилось довольствоваться сублимированным в банке. Но всё лучше, чем ничего, тем более, учитывая, что сонливость нужно было прогнать, а кроме кофе Анисимов не находил другого способа. Он мог совершить утреннюю пробежку, но не когда тебе 48, а за окном бушует ливень.

Он бросил взгляд на тумбу и приметил книгу, которую уже давно не открывал. Идеальное утро: книга и кофе. Что может быть лучше? Правда, это была весьма невесёлая книга, которую до сих пор так и не опубликовали, даже после смерти вождя. Это был тягостный роман Евгения Замятина «Мы», который напечатали в прошлом году в нью-йоркском издательстве. Но у Валерия Анисимова был прекрасный друг, который мог достать хороший кофе и любопытную литературу. Друг из таких шишек, которых не обыскивают при въезде в страну. Да и сам Анисимов не опасался проверок насчёт наличия контрабанды. Хотя, он прекрасно понимал, что может сделать «гэбня» за такой вот романчик.

К великому для Валерия Анисимова сожалению настало время обхода. Он неторопливо оделся, накинул белый халат и отправился к журналисту. Как ни странно, тот уже стоял в холле административного корпуса. Короткин, похоже, не спал всю ночь, пребывая в возбуждённом состоянии и предвосхищении. Главврач искренне не понимал этой отчасти инфантильной радости взрослого человека.

– Доброе утро, Валерий Леонидович! – радостно воскликнул он. – Готовы к труду и обороне?

– Я всегда готов, – ответил он с улыбкой. – А вы?

– Вы ещё спрашиваете? Так что, с чего мы начнём?

– Я всегда начинаю обход с блока А. Скажем так, у «некриминальных» пациентов не так всё запущено, поэтому с ними проблем возникает намного меньше.

– Что ж, давайте приступим.

Анисимов и журналист в присутствии двух надсмотрщиков начали обход.

Блок А находился справа от административного корпуса. Все три здания, включая блок Б, находились на одной линии, а перед ними расстилалось огромное зелёное поле с деревьями, скамейками, фонтанами и прочим. Созданное для уюта пациентов место для прогулок поражало своим масштабом, сравнимым с габаритами футбольного поля. А разделял это поле тротуар, ведущий от крыльца администрации до самых ворот, за которыми находилась свобода.

Конечно же, по данному тротуару передвигался и транспорт, потому что хождение могло затянуться не на один десяток минут. Само собой, обычному персоналу приходилось передвигаться пешком от самого КПП, однако для главврача и прочих приезжих шишек была предназначена тёмно-синяя «Победа».

Журналист прибыл сюда вечером, поэтому не смог оценить всех здешних красот. Только сейчас ему удалось это сделать, хотя солнце по-прежнему не собиралось выглядывать из-за громоздких туч.

– Как вы провели ночь? – тактично поинтересовался Анисимов.

– Писал, – Владислав с гордостью потряс разбухшей записной книжкой. – Пытался запечатлеть мысль, пока она ещё горячая.

– И много написали?

– Пока одни заметки. Над статьёй буду работать уже в Москве, на своей незаменимой машинке.

– Понятно. Обычно мы проводим обход полтора часа, если без эксцессов. Сегодня не будем задерживаться, потому как вы наверняка голодны. Завтрак у меня в полдесятого.

– Лично я готов оставаться столько, сколько нужно. Если будет отличный материал, то я забуду про голод.

«Пациенты для него отличный материал», подумал Анисимов. Может, журналист и был готов слушать бредовые рассказы больных, но Валерию был нужен завтрак. Он не мог есть с самого утра, однако к десяти часам его желудок взвывал от негодования.

– Посмотрим, как дело пойдёт, – туманно произнёс главный врач «Убежища-45».

Они подошли ко входу в четырехэтажный корпус А. Во дворе было пусто, все пациенты выходили на прогулку только после обхода.

За время передвижения по территории больницы журналист успел отметить довольно приятную атмосферу, витающую среди этих стен. Даже пасмурная погода не отменяла этого. Ухоженные дворы, покрашенные лавочки, чистые лестницы, внутри – новейшая отделка. Немалые средства финансировались на содержание этих замков. Для психически нездоровых убийц была создана больница, о которой может только помечтать обычный советский человек. Владислав даже высказал вслух свою нелицеприятную мысль, на что Анисимов возразил:

– Этим людям нужен особый уход. Цвета интерьера подобраны специально так, чтобы не раздражать их внимание, не побуждать к агрессии…

– А также мягкая мебель, чтобы комфортно сиделось и чистые туалеты, уж простите меня, чтобы справить нужду, не раздражаясь. Почему таких больниц нет, скажем, в Сталинграде? Ведь обычные люди также хотят всевозможных удобств.

– Это вопрос не ко мне, – натянуто улыбнулся Анисимов. – Я не строил эту больницу и уж тем более не выделял на это деньги.

– Понятно, – журналист что-то черканул в своём блокноте. Эта привычка невероятно сильно раздражала Анисимова. Ему казалось, что журналист постоянно делает какие-то выводы, которые потом изольёт в свою статейку, и она окажется совсем уж неприятной и дискредитирующей.

Внутри блока А царила сама безмятежность. Пациенты свободно передвигались по корпусу, конечно же, под надзором санитаров. Кто-то смотрел телевизор на просторном диване, кто-то играл в шахматы, кто-то просто общался между собой. Владислав Короткинсперва даже не понял, что находится среди людей с психическими отклонениями. Но стоило ему встретиться взглядом с одним из них, всё сразу же встало на свои места. Высокий, худощавый мужчина тридцати пяти лет, с огромным носом и впалыми глазами замер на месте при виде журналиста и уставился на него так, словно увидел перед собой призрака. Журналист замедлил шаг и немного отстал от Анисимова, а когда последний заметил это, то быстрым шагом вернулся к Владиславу. В это время пациент к нему обратился.

– Я вас знаю, – вытянул он руку.

– Откуда? – поинтересовался журналист.

– Владислав, не обращайте внимания, нам нужно пройти дальше, – начал главврач, но пациент, похоже, его не слышал.

– Вы пели нам вчера, – улыбнулся высокий. – Это была песня о свободе. На-най-на-а-а… ветра дуют нам в спины… най-на-на-на-а-а, мы на свободе и теперь нерушимы…

Журналист остолбенел.

– Паш, уведи его.

Санитару крупного телосложения по имени Паша не составило труда отвести в сторону пациента.

– О чём он?

– Это вам никто не скажет, даже он сам, – с горечью произнёс Анисимов. – Я же вам говорил, не обращать внимания. К тому же, вы можете расстроить пациентов, а если взбушует один, остальные могут подхватить волну и тогда нам их не остановить ещё несколько часов. Такое уже было.

– Простите, просто он так посмотрел на меня.

– Они все так смотрят. Ничего, скоро у вас выработается иммунитет. Увидеть такое – не для слабых духом, однако я вас предупреждаю, дальше будет ещё хуже.

– Я уже понял.

Они двинулись дальше. Валерий Леонидович делал пометки в своём журнале, проверял, все ли пациенты находятся в стабильном состоянии, имеются ли жалобы. В общем, канцелярская работа. Журналист уже не с таким энтузиазмом всё записывал, в его ушах до сих пор звенела песня про свободу. К тому же, последующие пациенты оказались довольно спокойными. Кроме последнего.

Его звали Анатолий Резепов. Он сам представился журналисту, после чего начал говорить без устали. Анисимов пока не стал его останавливать, прекрасно понимая, что журналисту требовался материал.

Резепов рассказал о том, что служил прапорщиком в Красной Армии и ему сразу же присвоили генерал-майора после его знаменитого подвига под Рейхстагом. Анатолий сдерживал натиск немецких войск в одиночку, после того, как все солдаты в его отряде сложили головы в сражении за Берлин. Он оставался в окружении до тех пор, пока на помощь не прибыла остальная часть советских солдат, после чего они вновь подняли красное знамя и ринулись в последнюю дляфашисткой Германии атаку.

Смотреть на этого человека было крайне тяжело. Он выдумывал несуразицы одну за другой. Короткин уже был готов услышать, что именно Резепов поднимал флаг над Рейхстагом, вместе с Егоровым и Кантарией. Но Анисимов вовремя остановил пациента, видя, как в последнем нарастает дикое возбуждение от воспроизводимой фантазии.

– Меня никто не слушает! – возмутился он.

Санитар Павел уже приготовился к привычной работе.

– Подождите, – Короткин обратился и к пациенту, и к главврачу, стараясь утихомирить обе стороны. Будто бы он был компетентен в психологии общения с душевно больными людьми. – Вы сказали, что вас повысили в звании. А что с вами стало потом, после возвращения на Родину?

Вопрос порадовал Резепова. Ему нравилось рассказывать всем о своём статусе генерала.

– Жуков лично наградил меня орденом за мужеством, после чего направил в Москву, в генеральный штаб. Все мои товарищи встречали меня как героя, хотя, я таковым и являлся.

Внезапно Анатолий помрачнел. Улыбка сползла с лица, а вместо неё появилась гримаса горечи и обиды.

– Чего не скажешь о моей супруге. Эта потаскуха и засунула меня сюда!

– Спокойнее. Анатолий, здесь все свои, – спокойным тоном произнёс журналист. – Я вас понимаю, поэтому и хочу выслушать.

Анисимов смотрел на Короткина как на соседского мальчишку, который пришёл в его песочницу и стал играть с его игрушками.

– На вокзале она встретила меня со словами: «Всё будет хорошо, милый, всё пройдёт». Она не верила в меня, не видела в упор генеральскую звезду на погоне. А я ей говорил, показывал орден! Она не верила. Будто я сумасшедший! А потом в штабе меня встретил лично Иосиф Виссарионович, который сказал мне не доверять слухам, которые распространяли завистники.

Владислав понимал, что Резепова привели не в штаб, а в клинику, а товарищем Сталиным выступал её главный врач.

– Поэтому он посоветовал мне отправиться на отдых. В санаторий. Мне тут нравится, – снова спокойным тоном произнёс Резепов. – Тут тихо. Я планирую в следующем месяце вернуться домой. И вновь на службу. Говорят, четвёртый Рейх набирает силу. Я должен оказаться на передовой! Я должен отдать жизнь Родине! Пока вы тут играете в «дурака», я буду вести своих ребят на верную гибель! Сволочи! Предатели!

Теперь его было уже не остановить. Резепов даже не заметил, как его одели в смирительную рубашку. По коридору разносились его негодующие возгласы, которые со временем утихли.

– Довольны? – тихо спросил Анисимов тоном строгой матери, чей сынок только что довёл до слёз свою младшую сестру.

– Не особо.

– Позвольте всё же мне разговаривать с пациентами. Я буду делать свою работу, вы – свою.

Журналист промолчал, подавив свою гордыню. Ему не хотелось ругаться с главным врачом, поэтому он признал свою вину. Или, по крайней мере, сделал вид.

– Думаю, на этом стоит закончить обход, – Анисимов с трудом скрывал своё недовольство. – Павел проводит вас в столовую, где мы встретимся.

Главврач развернулся, махнув длинным халатом, и ушёл. Обход блока Б он проводил уже без любопытного журналиста.

Глава III

Когда Короткин подсел к Валерию, последний уже доедал омлет и готовился к десерту.

Журналист надкусил хлеб, а затем отправил в рот тонкое колечко колбасы.

– Не могу не отметить добротное финансирование лечебницы со стороны государства. Это радует, что для работников и пациентов не существует понятия «дефицит».

Анисимов не мог понять, говорит ли журналист с сарказмом или нет, однако ушедшее раздражение возвращалось вновь. Улыбка Короткина теперь казалась мерзкой, чересчур сладкой. Решив, что журналист ожидает ответную реакцию на своё «тонкое» замечание, главврач попросту промолчал, цепляя на вилку последний лоскуток омлета.

– Мне хотелось бы увидеть заключённых… то есть, больных из блока Б.

Валерий старался жевать дольше, как можно медленнее. Говорить с полным ртом было моветоном.

– Сегодня вы успели его осмотреть. Позвали бы меня, кучу времени бы сэкономили.

«А ещё я сэкономил бы уйму времени, если бы ты провалился сквозь землю», зло подумал Анисимов.

– Я думаю, вы прекрасно помните, для кого я пишу статью, – журналист выделил интонацией слово «кого».

Валерий со звуком отложил вилку в сторону и посмотрел на журналиста исподлобья.

– Сегодня вы увидите блок Б.

И это произошло быстрее, чем предполагалось. Тревожный вой сирен эхом раздавался по всей лечебнице. Анисимов, работая здесь уже несколько лет, до сих пор не мог привыкнуть к этим леденящим душу звукам. Это сразу же возвращало его в 42-й год, когда постоянно приходилось просыпаться под вой сирен. Во время войны даже обычных психиатров направляли на фронт, ибо врач – он и в Африке врач.

Как и на войне, в «Убежище-45» эти звуки не предвещали ничего хорошего.

Бросив завтрак, Анисимов помчался наружу, а Короткин, схватив блокнот с ручкой, ринулся за ним.

В блоке Б произошло происшествие, каких ещё не было в «Убежище». Один из пациентов совершил нападение. Это вся информация, которой обладал главный врач лечебницы, прибыв на место происшествия. И увиденное заставило его ужаснуться, пусть он и не показывал этого даже на лице. В полевых условиях Анисимов повидал немало крови, отрубленных конечностей, разорванной плоти, которую приходилось сшивать. Полевой врач, пожалуй, самая неблагодарная профессия на войне, требующая стальных нервов. Но сейчас, в мирное время, видеть такое был чем-то особенным. Анисимов не отвык от крови, он лишь вспомнил тысячи других случаев, когда приходилось наблюдать за смертью советских солдат. И это было отвратным ощущением.

На ещё зелёной траве лежал человек в неестественной позе. Кровавая лужа пропитала землю. Шейная артерия перерезана, но вот только чем? Главный врач не мог представить, как пациенты могли получить доступ к колюще-режущим предметам, находясь под тщательным контролем.

– Что здесь произошло? – сквозь зубы процедил Анисимов.

Напуганный санитар решил взять на себя ношу повествования, в то время как остальные потупили взгляд. Кто-то из них был повинен в произошедшем, а, возможно, даже и несколько сотрудников.

– Валерий Леонидович, это случилось так неожиданно, – выдохнул санитар. – Мы сами не поняли, как… В общем…

Как поведал санитар, пациенты блока Б совершали обычную ежедневную прогулку. Конечно же, в это блоке работало намного больше санитаров и охранников, поскольку для данной категории больных требовался усиленный надзор. Им запрещалось что-то брать в руки, слишком близко контактировать друг с другом. Только прогулка на свежем воздухе, а затем построение и направление по комнатам. Правда, эти комнаты не многим отличались от тюремных камер по своей структуре, хотя внутреннее убранство создавалось для максимального удобства пациента. Один из пациентов по имени Кирилл Востриков вёл себя как обычно, то есть замкнуто и боязливо. Он постоянно озирался по сторонам, будто пытаясь найти лазейку, малейший шанс выбраться отсюда. Как сказал сотрудник лечебницы, Вострикову было страшно. Внезапно к нему подбежал другой пациент – Алексей Виданов, бывший мгбшник. Он начал что-то нашёптывать Вострикову, а в это время санитары стали приближаться к пациентам, говоря им, чтобы они прекратили контакт. Но Востриков буквально взорвался, стал жестикулировать, что-то выкрикивать. Санитар утверждал, что слышал что-то вроде «я всё расскажу! Они узнают!». После этих слов Виданов накинулся на Вострикова и вцепился зубами в шею. Санитары пытались вырвать его из цепкой хватки, но Виданов напоминал дикого медведя, разрывающего свою жертву на мелкие кусочки. Он рычал, пыхтел, а когда его с трудом оттащили, то захлёбывался кровью своей жертвы.

Когда молодой человек, практически юноша, закончил свой рассказ, то он уже сам начинал дрожать от страха. И его пугал не окровавленный труп, распластавшийся на траве, а взгляд главного врача, который сверлил его до глубин души.

А журналист всё это время записывал с такой скоростью, будто за ним гналась стая волков, а написание текста для него было единственным спасением от них. И Анисимов прекрасно понимал, что теперь его ожидает. В статье будет русским по белому написано, что в главной психиатрической лечебнице Советского Союза имеет место наплевательское отношение к технике безопасности, которое приводит к летальным исходам. Он уже представил звонок, поступивший сверху, в котором генерал МГБ спокойным голосом зачитывает приговор Анисимову. И не быть ему главным врачом, самое минимальное – путёвка в ГУЛАГ, в Мурманск. Если не в Магадан. И эти бесчисленные заголовки в газетах: «Убийцы-рецидивисты разгуливают по зелёной траве без цепей и наручников и разгрызают шеи своих товарищей». Конечно же, Анисимов допускал, что это преувеличение, учитывая цензуру, но он прекрасно понимал, что на его будущем только что поставили жирный крест. И этот крест сейчас обводил карандашом надоедливый журналист «Правды» Владислав Короткин. В его присутствии ничего не получится замять.

– Почему вы допустили такую дистанцию между пациентами? И сами почему так далеко стояли?

– Не знаю, вроде всё было как обычно, – трясся санитар. – Они просто гуляли и…

– Просто гуляли? – Анисимов, никогда не показывающий своих эмоций, начал выходить из себя. – Это убийцы! Кто-то из них ел людей, кто-то убивал собственных детей! И вы просто смотрели, как они гуляют? Вы головой отвечаете за их безопасность, потому что это больные люди!

Он перешёл на крик.

– Валерий Леонидович!

«Только тебя не хватало!», с раздражением подумал Анисимов.

– В должностном регламенте сотрудников лечебницы есть обязанность по надлежащему контрою за поведением пациентов? Может быть, существуют какие-то ГОСТы? Неужели для них не предусмотрены наручники? Ведь вы сами сказали, что они убийцы…

Сволочь будто бы прочитал мысли Анисимова. Заголовки обеспечены.

– Мы во всём разберёмся, я вас уверяю, – Анисимов произнёс эти слова, даже не оборачиваясь в сторону журналиста. А у последнего были ещё вопросы, которые Валерий Леонидович так и не дал задать. – Вы отвели Виданова в одиночку?

– Конечно, Валерий Леонидович.

– Сегодня же соберём комиссию по расследованию, а сейчас мне нужно к Виданову. Григорий, тебя оставляю заглавного, следи, чтобы пациенты сохраняли спокойствие. И если информация просочится в блок А, то я обещаю, все вы полетите со своих должностей. Никаких разговоров об инциденте! Ясно?

Все сотрудники, находившиеся здесь, послушно закивали.

– Валерий Леонидович, я с вами! – помчался за ним журналист.

– Я не могу этого допустить. Требуется особое разрешение…

– У меня есть это разрешение, – внезапно простофиляКороткин куда-то исчез. В голосе появилась сталь и хладнокровие.

Анисимов остановился и повернулся к журналисту. В его глазах он читал что-то другое, совершенно далёкое от былого азарта. Наивный юноша во взгляде этого человека бесследно исчез.

– Вы теперь будете постоянно мне этим тыкать?

– Тыкать? Что вы, конечно же, нет! – вновь эта фальшивая улыбка, которая совершенно не оттеняла ледяного взгляда. – Я напоминаю о долге своей службы.

– Делайте, что хотите, – сохраняя спокойствие, процедил главный врач «Убежища-45».

И он сделал.

Алексей Виданов сидел в углу комнаты с мягкими стенами. На смирительной рубашке виднелись жёлто-коричневые пятна. Он поднял голову и сощурился от яркого света.

– Здравствуй, Алексей, – профессиональная сдержанность Анисимова была выше всяческих похвал.

Больной не ответил, а лишь улыбнулся. Его губы медленно-медленно расползались в ухмылке, а затем вновь каменное лицо.

– Ты помнишь, что произошло сегодня утром?

– Хм, – вновь томительная тягучесть. – Этим утром я съел вкусное яблоко.

– А ещё что-нибудь помнишь?

Виданов призадумался, однако Анисимов был уверен, что это всего лишь очередная театральная постановка. Бывший мгбшник был большим любителем театра одного зрителя, однако раньше его выходки не носили трагического характера.

– Помню, был томатный сок. Правда, мне показалось, что он уже просрочен. Слишком явный металлический привкус. Валерий Леонидович, вам, как главному врачу, я советую тщательнее изучить вопрос питания в этом пансионате. Извините, что без соблюдения субординации.

Виданов знал, что Анисимов был полковником, хотя часто добавлял к званию статус военврача.

– Лёш, – Валерий обратился к нему по-свойски, как командир к младшему по званию. – А какие у тебя были отношения с Николаем Левандовским?

– С Колькой, что ли? – он засмеялся. – Служили мы с ним в одном взводе. Капитаном был.

Это было действительно правдой. Виданов служил с погибшим от его укуса Левандовским под Сталинградом, что было неким парадоксом. Два человека, находившихся при одинаковых условиях и знавших друг друга, полностью утратили контроль над рассудком. Их должности никак не пересекались, если учитывать, что Виданов исполнял службу как сотрудник МГБ, а не фронтовик. Однако судьба их настигла одна и та же. Тем самым, мотив убийства вызывал ещё больше вопросов.

– Больше ты ничего не помнишь? – не успокаивался Анисимов.

– Нет, – улыбнулся Виданов, и его улыбка выглядела настоящей, искренней, присущей разумному человеку.

Внезапно больной развернулся и уткнулся в угол.

– Николай мёртв, товарищ Виданов, – Валерий Леонидович понимал, что с такими субъектами можно было не ёрничать. – И ты прекрасно понимаешь, по чьей вине.

– Не-ет, он не мёртв, – почти шептал Алексей. – Он парит на крыльях свободы!

После эти слов он стал биться головой об стену.

– 12 миллилитровсульфозина! – приказал Анисимов санитарам.

Санитары сию же секунду метнулись к пациенту, чтобы утихомирить его, вколов максимальную дозу мощного успокоительного. Виданов забылся сладким сном.

– Ваши методы общения с пациентом также не идеальны, как и мои.

На злости нервов уже не хватало, поэтому Анисимов спокойно ответил:

– Нельзя выявить идеальный способ общения с психически больными людьми.

Он говорил, а сам думал о предстоящей комиссии и о том, насколько длинным и подробным будет его отчёт о произошедшем. Объяснить нужно многое, но информации взять особо не откуда. Самый главный её источник сейчас в отключке, а его пробуждение возможно минимум через пять-шесть часов.

Затем к Анисимову подбежал санитар и сообщил, что комиссию придётся отложить до завтрашнего дня, поскольку из Москвы должны были прилететь люди. Не трудно было догадаться, из какого ведомства были эти люди. Валерий Леонидович стал ощущать холод в пальцах рук ещё сильнее. Он уже видел вознесённый над своей головой Дамоклов меч.

– Простите меня, Валерий Леонидович, но у вас такое каждый день случается?

Он явно пытался вывести его из себя.

– По-вашему, всё это смешно?

– По-моему, это как раз-таки грустно. Но я начинаю понимать вас. Трудно остаться человеком в социальном аспекте, находясь здесь и наблюдая подобные сцены ежедневно.

– Смертоубийство в этих стенах случается впервые.

– Вы меня поняли, – ехидно улыбнулся журналист.

Сотни цепей сдерживали Анисимова, который уже был готов вцепиться зубами в шею Короткина, как это сделал самый опасный пациент «Убежища».

– Я думаю, стоит отложить наше интервьюирование до позднего времени. Может быть, вам стоит приехать в следующий раз, когда у меня будет достаточно времени для нашей беседы?

Анисимов корил себя за то, что его намёки не получались достаточно тонкими.

– Что вы? – всплеснул руками журналист. – Сейчас – наилучшее время для нахождения в лечебнице. Я понимаю ваши хлопоты и готов ждать, пока всё уляжется. Думаю, после завтрашней комиссии всё станет ясно.

Что означала последняя фраза, вылетевшая из уст гнусного писаки, Анисимов понять не мог. Вернее, он улавливал некий смысловой дуализм.

– Тогда стоит отложить всё до завтрашнего дня. Мне нужно завершить некоторые дела, после чего я отправлюсь домой. Может, вы поедете вместе со мной? Полагаю, местные койки не столь комфортны для столичного гостя.

Журналист вновь улыбнулся, поймав камень, направленный в его огород.

– Спасибо за великодушное предложение, Валерий Леонидович! Но я предпочту остаться в «Убежище». Это предоставит мне возможность пообщаться с работниками лечебницы, что только дополнит мою статью.

Перед уходом обязательно нужно будет провести короткое совещание с сотрудниками, подумал Анисимов. При этом хмыре нельзя болтать лишнего. Он даже обычную информацию превратит в теорию заговора.

Одно радует. Сегодня Анисимов будет спать в собственной постели. А завтрашние проблемы не позволят ему забрать остаток дня.

Глава IV

Главврач «Убежища-45» приехал домой только к десяти часам вечера. Улаживание проблем в лечебнице заняло куда больше времени, чем он предполагал. Подготовка к комиссии вымотала не только морально, но и физически.

Супруга Виктория встретила его уставшим взглядом и тихо спросила:

– Кушать хочешь, Валер?

И внезапно он понял, что хочет есть.

Конечно же, в их доме всегда была свежая выпечка, полная кастрюля супа и прочие радости жизни. Виктория любила побаловать своего мужа.

– Саша спит?

Дочка уже несколько часов как спала. Валерий удивился низкой активности своей двенадцатилетней дочурки.

– Что случилось?

Она всё понимала с первого взгляда. Анисимов рассказал, что произошло.

– И что теперь с нами будет?

– Надеюсь, меня не отправят на Колыму. В лучшем случае переведут в какую-нибудь глухомань.

– Мне кажется, любая глухомань будет лучше этого места, Валер. Тут холодно, мрачно… И Сашеньке нашей здесь тяжело. Ни друзей, никого.

Анисимов хотел сказать, что у дочери есть её любимые родители, однако понимал, что для подростка этого недостаточно.

– Ты же знаешь, что это служба.

– Знаю. И, сказать честно, буду рада, если тебя переведут куда-нибудь. Везде лучше, чем здесь, – её голос почти срывался.

– Вик, ты же понимаешь, что я буду получать в разы меньше?

– Мне уже всё равно. Смысл в деньгах, когда мы заперты в этомзахолустье?

Отчасти она была права. От самой большой части.

– И вообще, мы с тобой сейчас рассуждаем не по делу. Неизвестно, что будет завтра.

Она вздохнула.

– Журналистик-то, небось, обрадовался случившемуся?

– А то! – почти прорычал Анисимов. – Гадёныш. Всё записывал да записывал. Настрочил многостраничную кляузу на всё нашу лечебницу!

– А ты не думаешь, что его по твою душу прислали, Валер?

Холодок пробежал по спине Анисимова. Посреди всей этой суматохи в его голову даже не закрадывалась подобная мысль.

– Ты же знаешь, что на меня ничего нельзя найти, поскольку ничего и нет.

«Кроме контрафактной литературы», добавил про себя Валерий.

– Нет, значит, найдут. Будто ты не знаешь.

Он всё прекрасно знал.

– Ходил по пятам за мной, – Анисимов говорил безмятежно, а в душе сотни вилок скребли сотни сковородок. – Записывал каждую секунду. Что же, получается, сюжет о больнице ему не нужен? Вынюхивал про меня?

– Всё может быть, – прошептала в страхе Виктория.

– Мне с самого верха звонили, Вик, понимаешь? Это всё санкционировано партией!

– Либо на тебя положили глаз люди из верхов, либо он вправду делает статью о больнице. Валер, постарайся не переживать об этом…

– Сначала ты посадила эту мысль в моей голове, а теперь предлагаешь не переживать?!

Его обычно спокойный тон сменился криком. Виктория никогда не видела своего мужа таким. Обычно спокойный, безмятежный и очень тихий Валерий Анисимов превратился в испуганного параноика. Возможно, работа среди психически неуравновешенных людей сделала его таким. А сегодня кипение достигло самой верхней точки.

Его глаза перестали бегать из стороны в сторону, а уши прислушиваться к звуку машин МГБ. Спокойствие вновь возвращалось.

– Тебе срочно нужен сон. В мешки под твоими глазами можно картошку сажать.

– Да, Вика, ты права. Мне нужно в кровать. Сейчас. И дай мне аспирин, пожалуйста.

Он выпил две таблетки и рухнул в постель, даже не приняв душ. Супруга уже позаботилась о том, чтобы Валерий не спал на свежей простыне в рабочей одежде.

Проснулся Анисимов ровно в три часа ночи от пронзительного визга телефона. Ничего не соображая, он поплёлся к источнику адского звука в автоматическом режиме. За его спиной супруга недовольно ворочалась в постели.

– Алло? – прохрипел Анисимов в трубку.

– Валерий Леонидович? – раздался спокойный незнакомый голос.

– Да.

– Извините за беспокойство, но в «Убежище» серьёзные проблемы. Нужно ваше вмешательство.

– Что произошло? – сердце главного врача забилось в бешеном ритме.