Читать онлайн Глеб, отпусти! бесплатно

Пролог

Марианна

Моя мама меня продала.

Я не в обиде на нее. У нас и правда была нелегкая жизнь. Это в столицах между кризисами случаются хорошие годы. А в маленьком провинциальном городе, где нормальная работа только на одном химическом заводе, вся жизнь кризис.

Когда даже в Москву приходит мировой кризис, нам вообще смерть.

Мама была бы рада работать на том заводе. Хоть и говорят, что там за пять лет зарабатываешь рак. Кому очень повезет, тот получает рак костей и долго не знает о своей судьбе. Кому не очень, тот рак крови, и умирает быстро и очень болезненно.

Но зато там хорошо платят. А это жизнь. Хотя бы для детей.

Увы, мама закончила только швейный техникум, а швеи на химическом производстве не нужны.

Когда папа-дальнобойщик ушел от нее к молоденькой официантке из придорожной шашлычной, маме пришлось вернуться к своей профессии и снова шить. Сначала задешево подрубать простыни и подшивать джинсы. Потом начала подгонять по фигуре платья. А потом стала уже и шить на заказ. Но люди у нас небогатые, индивидуальный гардероб мало кто себе мог позволить, так что зарабатывала она мало, но тянула меня, как могла.

Я заканчивала школу, но изо всех сил старалась маме помочь. Подрабатывала почтальоном, мыла полы в подъездах. Копейки, но и они нам помогали.

Скоро я бы закончила школу и нашла полноценную работу. Мы с ней мечтали об этом дне, и о том, какие пирожные купим себе с моей первой зарплаты. Об институте я даже и не думала, конечно. Проще было бы выиграть в лотерею. Хотя, конечно, хотелось. Но это как с духами из глянцевых журналов: помечтала и дальше пошла душиться дезодорантом.

Кулинарный колледж принимал всех, а быть поварихой можно и на химзаводе. Это если бы мне повезло. Или в детском саду, например. Да в той же шашлычной!

Но тут, в мой последний школьный год вернулся отец. Больной, с циррозом.

Та официантка-вертихвостка как узнала, что ему недолго осталось, так сразу его бросила. Он и приполз к матери. Кто еще будет за ним ухаживать, когда станет совсем беда?

И сразу заделал ей ребенка.

Он был счастлив. Ходил, выпятив грудь. Вот он я каков! Даже в таком состонии все еще молодец.

Мама, конечно, малыша оставила, хоть ей было уже сорок пять. Ходила, гладила живот, говорила, что чувствует себя счастливой как в юности.

Да только отец-то был все еще больной.

И ребеночек, как родился, оказался больной.

Чтобы жить, ему нужны были дорогие лекарства. Не такие дорогие, чтобы уж совсем махнуть рукой, но достаточно, чтобы на них уходили все наши деньги. Мама шила по двадцать часов в день, стала кашлять от мелких ниток в воздухе, разлетающихся от дешевой ткани, и носить очки.

Братик мой лежал в кроватке с катетером в руке, бледненький и страшненький.

А я считала дни до окончания школы. Восемнадцать мне уже было, в кулинарном мне бы сразу дали практику, оставалось совсем немного. Я уже не мечтала о пирожных. Только о том, чтобы съехать из дома и жить хоть в общаге, но без этого лазарета на дому и предателя-отца.

Он вскоре совсем слег.

Врачи предложили операцию, которая продлила бы его жизнь еще на пару лет.

Да только где взять денег?

В тот день я подала документы в колледж и возвращалась домой, светясь от счастья. Меня обещали принять, как только я сдам экзамены. Меня знали, были уверены, что сдам хорошо. Появилась надежда.

На входе в квартиру меня встретили два мрачных амбала два на два метра. Молча кивнули, подхватили под руки и понесли по лестнице вниз, невзирая на сопротивление. Я брыкалась, как умела, но молча, потому что горло перехватило ужасом. Мама, рыдая, тащила за ними мой матерчатый чемодан и порванный пакет, откуда выглядывало платье, которое она сшила мне на выпускной.

– Прости меня, доченька, – только и сказала одними губами, когда за мной захлопнулась дверца огромного черного внедорожника.

Я онемела с первой секунды. И ослепла. Слезы текли, не переставая.

Слышала я про такое. Было у бандитов из соседнего райцентра такое развлечение: покупать себе молоденьких любовниц. Ненадолго, как расходный материал. Да и стоили мы тут недорого. Говорят, в Москве чистеньким мальчикам платят в офисах за месяц столько же, сколько тут отваливают за симпатичных девственниц.

Я потом узнала, что за меня заплатили в три раза больше. Хватило папе на операцию и на лекарства Егорке на год.

Я могла бы гордиться своей красотой и тем, как помогла близким.

Но в тот момент я была эгоисткой и думала только о том, что моя мама меня продала.

***

Машина ехала так долго, что никакая истерика, никакое горе и никакие слезы не сохраняли своего первоначального накала. Дороги у нас в районе строили еще на заре молодости моей мамы и сейчас от них остались только раздолбаные куски асфальта на обочине. Меня быстро укачало от езды по колдобинам и начало подташнивать. За тонированными стеклами мелькал лишь однообразный лес и вскоре я впала в немое отупение, устав и бояться, и злиться, и оплакивать свою судьбу. А когда мы выбрались на более-менее ровную трассу, так и вовсе задремала, обняв пакет с выпускным платьем.

О том, чтобы нормально разбудить меня, конечно, никто не позаботился. Просто выволокли из машины, как и запихивали, под руки, и потащили по каким-то коридорам, не дав толком прийти в себя. Я постоянно спотыкалась, но никто меня не ждал. Тащили и тащили. Подозреваю, что поволокли бы и волоком, если бы я не справилась с собственными ногами. Тем, кто меня вез, было все равно.

Затащили в какое-то помещение, резко бросили, так что я покачнулась, привыкнув к поддержке с двух сторон и над ухом развязно гавкнуло:

– Вот, привезли.

– Так и валите.

Голос того, кто меня купил, был тяжелым, грубым, неприятным. Каким еще мог быть голос бандита, который платит деньги за живого человека?

Дверь за моей спиной захлопнулась, щелкнул замок. Воцарилась тишина.

– Как зовут? – Обратились на этот раз ко мне. Больше тут не к кому было.

Думаю, он знал, как меня зовут. Просто… ну, хотел как-то по-человечески? Не знаю.

– Марька… Марианна! – Тут же исправилась я. Мое детское прозвище звучало неуместно. А Марианна слишком выпендрежно.

Я не видела его. Не смотрела. Так и пялилась в пол, прижимая к себе пакет с платьем. Но услышала, как отодвинулся стул и шаги ко мне. Он остановился слишком близко. Я видела начищенные ботинки и острые стрелки на брюках. И темную, какую-то узловатую грубую руку, которая отобрала у меня пакет и кинула в сторону.

– Худая больно, – цокнул он языком. Взял меня за плечо и повертел из стороны в сторону, словно сбоку я покажусь помясистей. Толстеть мне было не с чего, последние месяцы если появлялись лишние деньги, все шло брату, потом маме, которая никак не могла восстановиться после родов, потом отцу. Я была в списке последней.

Может быть, не понравлюсь такая тощая и меня отпустят?

Хотя нет, вернут же и деньги назад захотят. А мама, небось, уже бросилась все оплачивать.

– Покажи сиськи.

Я вздрогнула. И тут же скрестила на груди руки.

Но он был сильнее, и грубые пальцы силой отвели мои руки от груди, а потом просто рванули тонкую маечку, которая с готовностью расползлась, открывая все, что он хотел видеть.

Так я и стояла, глядя в пол и заливаясь краской, пока мужчина разглядывал меня беззастенчиво и нагло. Товар же можно рассмотреть после покупки?

И проверить в деле. Это был следующий логичный шаг. Но вместо этого мой хозяин вдруг отпустил меня, обогнул, подходя к двери и отпирая замок и свистнул куда-то в коридор.

Я воспользовалась моментом, чтобы запахнуть на себе остатки футболки, натягивая на невеликие свои богатства, подхватить пакет с платьем и загородиться им. Они ведь захватили мой чемодан?

Но в комнате, куда меня привели, его не было. Зато была широкая кровать и кресло. Здесь было все очень просто, но чисто.

Я не успела испугаться, что замок за мной заперли и сообразить переодеться хотя бы и в выпускное платье, как дверь снова распахнулась и в комнату вошла женщина средних лет. С пучком на голове, в котором виднелись седые пряди и в белом халате. Впрочем, довольно мятом.

– Ложись, – равнодушно сказала она, не глядя на меня. – На край. Трусы снимай, раздвигай ноги.

Я остолбенела. Ей-то зачем? Что за извращения?

– Ты девственница, что ли? – Нахмурилась она и наконец посмотрела мне в лицо. – Все равно ложись. Если ты чистая, то анализы, наверное, можно не брать… Хотя мало ли, наркоманка какая.

– Нет! – Возмутилась я. – Я нет!

– Посмотрим. Ложись, ложись.

Пришлось подчиниться. Тем более, что я наконец сообразила, что это врач и насиловать меня пока никто не планирует.

У гинеколога я была один раз, и мне очень не понравилось. Эта женщина вела себя гораздо аккуратнее. Я почти ничего не почувствовала, а она уже сдвинула мои колени, собралась и вышла, не удосужившись попрощаться.

Только я выдохнула, ожидая, что никто теперь не побеспокоит меня, пока анализы не будут готовы, как дверь снова щелкнула и шкафообразный охранник внес поднос с едой. Я забыла прикрыться, ошеломленная всем происходящим, и его взгляд запомню надолго. Липкий, влажный, как будто он меня потрогал потными руками.

Но он быстро отвел глаза, грохнул подносом о тумбочку у кровати и вышел, не забыв запереть дверь.

На этот раз я первым делом бросилась к пакету с платьем.

Не в таких условиях я собиралась его надеть. Тут даже зеркала не было, чтобы посмотреть на себя. Ткань была легкой, летящей, словно невесомой. Благородный цвет пепельной розы. Прихваченные на плечах золотистыми фибулами складки ткани спускались до талии, где пояс плотно обвивался вокруг моего стана, а дальше юбка расходилась волнами до самого пола. Но чтобы не оставлять руки совсем обнаженными, от фибул еще разлетались широкие ленты. Это платье даже для нашего сельского выпускного было слишком роскошным. Мама хотела, чтобы у меня был настоящий сказочный бал перед тем, как мне пришлось бы на всю жизнь погрузиться в безрадостный бесконечный быт.

Для дома бандита, купившего меня для секса, оно было настолько вызывающим, что даже как-то приободрило меня. Вот такой у меня будет выпускной. Под насильником и преступником. Все, о чем может мечтать девушка на пороге взрослой жизни.

Но тот, кто меня купил, не задумывался об этом.

Он пришел через несколько часов, когда я уже поела и отдала пустую тарелку амбалу, который на этот раз на меня не пялился.

Я наконец посмотрела на него. Высокий, крупный. С жестким, но даже как-то по-мужски красивым лицом. Большими руками, унизанными золотыми перстнями.

Зачем таким мужчинам кого-то покупать? Наши девчонки за гораздо меньшие деньги сами побежали бы, задрав подол.

Он прошел к моей кровати, с которой я вспорхнула при первых звуках в районе двери. Расстегнул и снял рубашку. Плюхнулся, откидываясь на подушки. Коротким властным жестом поманил меня:

– Иди сюда. Расслабь меня.

– Как… – я приблизилась вплотную.

– Ну как, как… губами, – проворчал он, расстегивая ремень и ширинку на брюках. – Давай сама.

До меня дошло. Что ж, мой первый опыт будет слегка нетрадиционным.

Эта будничность происходящего, совершенное спокойствие мужчины, чьего имени я даже не знала, абсолютная его уверенность, что я не начну орать, выцарапывать ему глаза и биться в истерике, гипнотизировали меня. Как кролика перед удавом.

Ну начну. Орать, выцарапывать и биться. А толку? Кто тут придет мне на помощь? Громила за дверью? Он скорее подержит, чтобы хозяину было сподручнее насиловать.

Из ширинки показался толстый и вялый член. Я впервые видела его так близко и желания продолжать смотреть не возникало. Мою ладонь схватили и заставили положить на мягковатую отвратительно теплую плоть.

– Не умеешь, что ли? – Насмешливо и презрительно спросил мой хозяин.

– Нет… – я держала его кончиками пальцев, чувствуя, как подрагивая твердеет его орган.

– И девственница. Где ж тебя до восемнадцати хранили? В морозильной камере?

У меня было ощущение, что его этот факт раздражает.

Я промолчала. Не оправдываться же всерьез тем, что мне было не до любви. А просто так, ради опыта, не хотелось. Тем более в подвале, на покрытом странными пятнами матрасе, как большинство моих подружек.

– Ладно, просто ляг рядом, я сам, – вздохнул мужчина.

Я неловко вытянулась на краю кровати, стараясь не смотреть в район его паха. Зажмурилась и приоткрыла губы. Он тяжело засопел, завозился и моих ноздрей коснулся мускусный и кисловатый мужской запах.

– Открой ротик шире! – скомандовал он, и это было последнее, что тот, кто купил меня у моей матери, сказал в своей жизни.

За дверью что-то взорвалось, она шарахнула об стену, я зажмурилась еще сильнее, в комнате оглушающе грохнуло и на лицо мне брызнули теплые соленые капли.

***

Глеб

Сколько лет прошло с шальных девяностых! В столицах давно научились не только заключать контракты на сороковых этажах небоскребов, но даже с женщинами. Но в провинции до сих пор ради закупки сраной арматуры нужно выжрать пять литров водки, выпотеть из себя мозги в сауне и выебать хотя бы одну целлюлитную шлюху из местного «эскорта». Иначе ты не мужик! И не достоин использовать в строительстве своего херового торгового центра их великолепный металлопрокат!

Особенно роскошно это все выглядит, когда ты день назад прилетел из Лондона, где зарубежные партнеры в честь сделки сводили тебя на премьеру в Национальный театр, пригласили выпить бархатного портера в паб с пятисотлетней историей, а ночью ты зажигал с двумя охренительно рыжими студенточками, подцепленными в одном из клубов Сохо.

А сегодня обливаешься потом в обшарпанных интерьерах советской бани. Стараясь не смотреть на то, как жирный боров с тремя подбородками, который собственный хер последний раз двадцать лет назад видел, крякая, впердоливает сисястой блондинке.

Та фальшиво вскрикивает и ненатурально стонет. Но кто это слышит за гремящей попсой?

Контракты уже обсуждены и почти подписаны. Это будет с утра. Сейчас мы «отмечаем». Выжрали уже половину водки, заели местным каким-то жирным мясом: «Ты попробуй, у вас там в Москве такого нет, все себе оставляем». И вместо того, чтобы удалиться в кабинет пить виски и курить сигары, закрепляем дружбу публичным трахом.

Тут все равны: и я, и боров со своим пузом, и начальник гаража, на которого мы свалили логистику, и лысый качок Алекс, телохранитель борова, и Вадим Сергеевич с Сергеем Вадимовичем, чиновники из администрации города, которым полагается самый большой откат.

У всех есть дело.

Вадим Сергеевич с Сергеем Вадимовичем на двоих дерут совсем мелкую девчонку с двумя рыжими хвостиками. Маленькая собачка до старости щенок. Несмотря на морщины у глаз и растяжки на животе, она явно работает под малолеточку, и с пьяных глаз можно лет пятнадцать смело не заметить. Стоит раком, приподняв зад. В жопе у нее снует член Вадима Сергеевича, а между надутых силиконом губ поблескивает обслюнявленный член Сергея Вадимовича.

– Надо своей тоже губы накачать! – замечает боров, жадно поглядывая на эту троицу. Его вялый отросток из блондинки вывалился, и она стоя на коленях старательно возвращает его к жизни. Но пока безуспешно. Глазами он бы все сожрал, но увы.

Он оттолкнул блондинку, подошел ко мне и плюхнулся рядом.

Я, как и все, в полотенце вокруг пояса, с кружкой пива в руке, к которой стараюсь прикладываться пореже. Не английский там портер, ох, не он!

– Чо скучаешь? – боров подцепил вилкой плавающий в масле грибок из миски и замахнул чью-то рюмку с водкой. – Импотент, чтоль?

– Да как-то… – я поморщился, глядя как качок Алекс поймал отпущенную блонду и похлопал ее по заду, как племенную кобылу.

– Нагнись, – сказал он, разворачивая ее задом. Блондинка послушно уперлась руками в стол и подставила корму единственному приличному мужику здесь.

Себя не считаю.

Ее огромные надутые сиськи торчали сосками ровно вперед, как у резиновой куклы. Алекс пошурудил пальцами ей между ног, быстро, не церемонясь, засадил и начал мерно двигать жопой, словно насосом накачивая что-то внутрь ее пизды. Она так же размеренно стонала.

Все это выглядело как унылый кошмар старика с простатитом на виагре.

– Женат, чтоль? – снова поинтересовался боров. – Да ты не ссы, тут камер нету, мы ж не враги себе.

– Не в моем вкусе девочки, – дипломатично отозвался я.

***

– А кто в твоем вкусе? – неожиданно заинтересовался боров, подхватывая с блюда жареную куриную ногу и впиваясь в нее зубами.

– Менее опытные…

Я намекающе улыбнулся, надеясь только на то, что мне сейчас не предложат несовершеннолетних шлюх. Бывало и такое, но в последнее время борзеть перестали. Они так и не знали, кто их сдавал федеральным отделам по борьбе с проституцией.

– Хах! Как знал!

Боров постучал костью по столу и ткнул ею в сторону входа.

В дверях стояла худющая девчонка, в самом деле едва совершеннолетняя. Темноволосая, сероглазая, наряженная в какое-то ублюдочное блестящее платье, едва прикрывающее зад.

Красотка.

Даже с учетом того, что сутулилась, пряча почти открытую грудь и все время одергивала подол.

От нее было сложно отвести взгляд.

Почему-то сложно.

Мне.

– Новенькая моя, – боров шумно обсосал куриную кость и бросил в тарелку. Тут же потянулся за новой. – Маринка уже все, скурвилась. Пусть Леха имеет

Он кивнул на блондинку, которую Алекс теперь обрабатывал в зад. А потом махнул девочке рукой и та поковыляла, едва не падая с высоченных шпилек. Которые надела, наверное, впервые в жизни.

Подошла, снова одергивая подол, но рука борова задрала его, демонстрируя мне отсутствие трусов на девочке. Та мгновенно залилась краской, аж до самой груди.

Хренова провинция. Ей ведь едва ли восемнадцать.. А уже шлюха. К тридцати у нее между ног буджет раздолбанное ведро.

Алекс обернулся и застыл, глядя на девочку. Даже перестал вколошмачивать свой отбойный молоток в потасканное тело бывшей фаворитки борова.

Вадим Сергеевич и Сергей Вадимович тоже заинтересованно оглянулись.

– Неееет… – протянул боров, хитро улыбаясь. – Эта сучка только моя. Вы свою долбите? Вот и продолжайте. Моя со мной. Давай на колени, маленькая, и в ротик.

Он повернулся к ней, раздвигая волосатые ляжки, между которыми вяло трепыхался едва приподнявшийся член. Я глотнул пива, чтобы пережить этот омерзительный момент. Но та моча осла, что у них тут разливалась по бокалам, только усилила отвращение.

Девушка робким жестом убрала волосы за ушки и, пошатнувшись, начала опускаться на колени на кафельный пол бани.

– Я ее прям из-под Гагарина вынул, был у нас такой авторитет. Не договорился с нужными людьми и…

– Что и? – резко заинтересовался я. Диктофона с собой нет, но навести на нужные мысли кого положено я смогу.

– Заболел… – буркнул боров, тут же сориентировавшись. – Стремительно текущей пневмонией. И помер. А эта мне досталась при дележе. Говорит, девочка еще. Хочешь, угощу? Достаточно неопытная для тебя?

И он хитро сощурился.

Девочка молча стояла на коленях, опустив руки. Про нее пока забыли. Не для того он мне предлагал, чтобы уважить гостя.

– А я тебе что? – хмыкнул я, в принципе понимая, куда он ведет. Была там пара мест в контракте, где я мог бы и подвинуться. Совсем чуть-чуть, а ему польза.

Правда он еще не догадывался, что сегодня сорвал большо-о-о-ой куш, показав мне эту сероглазую.

Глава 1. Знакомство

Марианна

В гостиницу меня привез молчаливый пожилой мужчина, ни разу за всю поездку не встретившийся со мной взглядом в зеркале заднего вида. Я сидела там в одной позе, обхватив руками пакет со своим многострадальным выпускным платьем, заляпанным кровью. Боялась пошевелиться, чтобы подол блестящей ночнушки, в которую меня вырядили, чтобы отдать на поругание, не задрался выше бедер и не пришлось сидеть голой попой на кожаном сиденье.

Тот же мужчина отвел меня в роскошный номер, наверное, самый лучший тут и оставил одну, оставшись снаружи. Я тут же приоткрыла дверь, высунув нос в коридор, и увидела его в конце коридора, дремлющим в гостиничном кресле. Не было никаких сомнений, что проскочить мимо не получится.

Сначала я ждала, что кто-нибудь придет ко мне, чтобы сделать то, ради чего меня позвали в сауну к бандитам. Там все произошло слишком быстро. Вот я иду, умирая от кошмарного страха перед обещанными «развлечениями», вижу именно то, чего боялась и почти теряю сознание от ужаса. А вот меня уже выводят обратно на улицу и сажают в запертую машину, чтобы отвезти сюда.

Несколько часов я просидела в тревожном ожидании. Мышцы были напряжены так, что начали болеть как после копания картошки на огороде или кросса в школе. Хотя я не двигалась. Но никто так и не пришел.

Я наконец решилась встать с кровати и отправилась в роскошную, всю в золоте, ванную попробовать отстирать брызги крови с платья цвета пепельной розы. Платье скоро запахло роскошным гостиничным мылом, но выстиралось не до конца. Развесив его на спинке стула, я задремала, свернувшись калачиком на краю кровати.

В аэропорт меня вез все тот же человек, без единого слова подхвативший под локоть, так что я едва успела захватить с собой еще влажное платье. Почему я за него так держусь? Какой-то последний символ моей прошлой, настоящей жизни.

Когда моя мама еще любила меня.

– Привет, я Глеб, – рядом со мной нарисовался высокий темноволосый мужчина, которому меня и передали из рук в руки. Он так же подхватил меня под локоть и поставил рядом перед женщиной в форме, которой протянул два паспорта. Свой и мой… в знакомой желтой обложке с воздушными шариками. Она долго смотрела на меня, сравнивая с фотографией и хмурясь. Я и правда выглядела странновато в блестящем платье, на каблуках, на которых еле держалась и с облаком грязно-розового цвета в руках. Но нас пропустили дальше, и Глеб отстранил меня, разглядывая с ног до головы.

– Ничего поприличнее одеться не нашлось? – Брезгливо, через губу спросил он.

Я моментально уперлась взглядом в пол и покачала головой.

Над моей головой пронесся тяжелый выдох.

– На вот карту, купи тут что-нибудь. Я буду ждать в VIP-лаунже, – в ладонь ткнулась углом черная пластиковая карточка, а платье у меня, наоборот, отобрали.

Я тупо смотрела на золотые тисненые буквы на черном: «Глеб Бойцов». Вот, значит, кому я теперь принадлежу.

– Пин-код 1798, не стесняйся.

– Не боитесь, что я все потрачу? – дерзко хмыкнула я. Больше от испуга, что сейчас меня бросят в холодном огромном аэропорту одну, и я даже не буду знать, где этот его лаунж!

– Прямо все? – насмешливое удивление в голосе. – Интересно посмотреть. «Боинги» здесь не продаются, я проверял. Остальное хоть все скупи. Хотя из шмоток тут только сувенирный «Боско», похоже. Ты права, дома закупимся.

И он подхватил меня под локоть, снова куда-то увлекая. Все никак не удавалось рассмотреть его лицо. Оставалось только ощущение мощи и силы, ума, проницательности и насмешливости, от которой тоскливый ужас в груди потихоньку рассасывался, уступая место любопытству.

Куда мы летим? Зачем? Кто этот человек и почему он решил забрать меня с собой?

Возможность задать эти вопросы появилась только в самолете, когда я наконец отлипла от окна, в которое наблюдала свой первый в жизни взлет.

Я никогда не летала на самолете. Тем более, в бизнес-классе с такими удобными большими креслами и тонкими стеклянными бокалами с соком, которые разнесли, как только погасло табло «Пристегните ремни».

Глеб задержал стюардессу, поставившую перед ним тяжелый квадратный бокал с темно-янтарным напитком, поманил ее к себе и что-то шепнул на ухо. Она, не удержавшись, хихикнула, стрельнула глазами в мою сторону и так же тихо ему ответила.

Он расположился в кресле вольготнее, похлопал по своему колену, как бы приглашая присесть. Стюардесса замотала головой, но бедром прителась к спинке, и Глеб тут же по-хозяйски положил ладонь на него. Девушка не стала возражать, только улыбнулась шире.

Потом словно опомнилась, чирикнула: «Я попозже еще загляну к вам!» и скрылась за шторкой. Глеб проводил ее голодным взглядом и повернулся ко мне. Пойманная за подглядыванием, я еле успела опустить глаза.

– Марианна, значит… – он так же вальяжно перевел свое внимание на меня, поднял бокал, отхлебнул и прошелся взглядом по мне с ног до головы.

Я нервно одернула вновь ползущее вверх платье.

– Марька. Меня звали Марькой всегда, – поправила я.

Марианна звучало как-то слишком.

Я вскинула глаза, чтобы посмотреть наконец на него. Но успела заметить только жесткие складки вокруг четко очерченных губ, острые скулы и густые нахмуренные брови, когда колющий взгляд впился в меня, и я снова потупилась.

Так было видно только его жилистую руку, обхватывающую длинными худыми пальцами бокал, предплечье с напряженными мышцами и дальше туго натянутый на бугрящимся мускулами бицепсе рукав черной футболки. Выше смотреть было опасно, там снова был проницательный взгляд.

– Будешь хорошей девочкой, Марька? – сухими шелестящим голосом спросил Глеб. – Погуляешь полчасика по самолету?

– Зачем? – удивилась я, тем не менее, отстегивая ремень. Не знаю, где там можно гулять, но если я схожу попросить воды и в туалет, от меня не убудет. Мало ли для чего Глебу нужно полчаса одиночества? Кроме нас в бизнес-классе никого не было, тут вообще было всего шесть кресел.

– Хочу отыметь ту малышку, – Глеб отсалютовал бокалом стюардессе, которая выглянула из-за занавески и тут же быстро спряталась обратно. По его жесткому лицу расползалась предвкушающая ухмылка. – Она прям из трусиков выпрыгивает. Будет жарко.

Я застыла, едва приподнявшись из кресла, пытаясь одновременно выбраться в проход и удержать короткий подол от демонстрации моих причинных мест.

– Но… – я растерянно пыталась найти слова. – Глеб… Зачем вы меня купили? Зачем вам вообще нужно покупать женщин, если они и так готовы?

Кривая ухмылка стала жестче и страшнее. Он наклонился ко мне, резко потянул вниз край декольте, обнажая грудь и хозяйским жестом положил на нее свою руку.

Вскинув на него глаза, я увидела, как его зрачки сузились, превратившись в крошечные точки. Пальцы больно сжали и вывернули мой сосок.

Голос прозвучал холодно и жестоко:

– Чтобы делать с тобой все, что захочу.

***

Глеб

Как только за нами захлопнулась дверца такси и машина вырулила на шоссе к городу, я спокойно сказал, глядя на несущийся на окнами подмосковный лес:

– Молодец. Не помогло бы.

Она дернулась, испуганно оглядываясь на меня. Судорожным привычным движением одернула подол серебристого платьица, который временами таки задирался и светил окружающим ее розовые гладкие полупопия.

Смотреть на эту борьбу было забавно.

У нее на лице были ясно написаны все неглубокие мысли.

Как я догадался, что она собиралась закричать на паспортном контроле?

Попросить помощи и сказать, что ее похитили?

Вот так и догадался, по выражению лица. Прочитал каждое слово.

К счастью, у меня с собой были бумаги из которых следовало что Марианна Евгеньевна Кислицина направляется в столичную психиатрическую клинику для прохождения планового лечения. А я ее сопровождающий. То, что в комплекте с ее паспортом мне выдали и эти бумажки без всяких просьб с моей стороны, несколько настораживало.

Не первый раз такое проворачивают? Сколько же девчонок вот так ехали в Москву с друзьями и партнерами борова? И куда потом исчезали в большом городе?

Она нервно скомкала свою тряпку, которую везде таскала с собой, и попыталась отодвинуться от меня. Но я положил ладонь ей на колено, все так же глядя в окно. И улыбнулся про себя, услышав судорожный вздох и почувствовав как пробежала дрожь по ее телу. Боится.

Пусть боится.

Это даже красиво.

Едет в такси из аэропорта ко мне домой и испуганно гадает, что там ее ждет.

Добавим пищи для размышлений.

Моя рука поползла вверх. Небыстро, но достаточно ощутимо. Замерла у края блестящего платья. Дешевка. Обтрепанные нитки уже свисали с подола, а еще суток не прошло с момента как я увидел ее в сауне.

Марианна замерла. Застыла, аж заледенела, даже кожа стала как каменная. Бросила испуганный взгляд на равнодушного водителя, на меня, даже на ручку двери, но снова приняла разумное решение не выпрыгивать и напряженно уставилась в окно. Только рука дернулась к тому месту на бедре, где лежала моя ладонь, но так и не добралась до нее.

Я аккуратно большим пальцем приподнял край подола и расслышал как застрял у нее в горле воздух. При такой длине платья моему пальцу оставались считанные сантиметры до стратегических мест.

Но я медлил, наслаждаясь ее смятением. Смотреть в окно слепыми глазаими становилось все сложнее, но я держал, держал, держал паузу.

И ровно в тот момент, когда она осмелилась вдохнуть крошечный глоток воздуха и расслабиться, моя рука разом преодолела эти сантиметры и сильно, властно сжала ее промежность. Теплую, голенькую, с мягким пушком на лобке, доверчивым котенком ткнувшимся мне в ладонь, и влажной щелью, куда попали мои пальцы.

Мари взвизгнула, но тут же заткнулась, поймав на себе взгляд водителя.

Неудержимо покраснела вся с ног до головы и даже, кажется, между ног.

Там тоже сразу стало горячее.

Обхватила руками мое предплечье, словно надеясь сдвинуть его и убрать меня от себя. Посмотрела глазищами, налитыми слезами.

Отлииииично. Меня прям прокатило на всех американских горках удовольствия, передернуло как кота под пуходеркой. По хребту прокатился раскаленный шар и гулко упал вниз живота. Следом, словно в пинболе, дернулся и восстал член.

Лишать Марианну ее девичьей чести в каком-то вонючем такси я не собирался, но так хотееееелось. Ай, как хотелось перевернуть ее сейчас на живот, навалиться, развести бедра и вогнать в горячее тельце до писка. И чтобы громким шепотом орала, что не может при водителе, материлась, но выгибала спинку мне навстречу и сама насаживалась на звенящий от притока крови член.

Рука моя дернулась, сгребая все ее нежные складочки и припухлости на пизденке, и я склонился, приблизив к Мари лицо.

Хотелось поцеловать или укусить.

Сделать что-нибудь, чем обозначить, что она моя!

– Глеб… – сиплым полушепотом попросила малышка. – Не… не надо. Пожалуйста. Отпусти.

Я рассмеялся ей в лицо, сжал руку, но тут же расслабил и вытащил ее из-под куцего подола.

Откинулся на спинку сиденья и шумно втянул ее сладкий девичий запах с пальцев.

Покосился, ловя реакцию.

– Отпустил, – сообщил галантно. – Довольна?

– Нет… – пискнула она. – Нет. Совсем. Совсем отпусти. Домой. Пожалуйста…

Она скорчилась на сиденье, дрожа крупной дрожью и притискивая к себе комок ткани.

– Совсем отпустить? – искренне изумился я. – Ты вообще знаешь, сколько я за тебя заплатил?

Я знал, что ее первый владелец заплатил намного меньше. Ну или наоборот больше, если учесть, что его грохнули прямо в тот момент, когда он готовился воспользоваться покупкой.

– Нет…

Я назвал сумму и усмехнулся, увидев изумленно распахнутые глаза. Она была потрясена. Шокирована. Открывала и закрывала рот, не находя слов.

Понимаю. Будь это любая другая девка, я бы тоже понимал уровень шока.

Дрожащим голосом:

– Я того стою?..

Скривил губы:

– Ты – нет.

Я слизнул ее вкус с кончиков пальцев, достал платок из кармана и вытер руку.

За каждый, каждый потраченный рубль я получу свое удовольствие. Вот увидишь.

***

Сначала я планировал поселить свое свежее приобретение в одной из гостевых спален на верхнем этаже. Чтобы не пересекаться, пока я буду жить своей жизнью, включая личную. Но пока мы ехали, зуд нетерпения стал так силен, что я послал к черту все задуманные долгие игры. По пути Марианна вертела головой, с приоткрытым ртом пялилась на сверкающие огнями центральные улицы Москвы, а когда приехали к дому и прошли через выложенный мрамором и заставленный цветами холл к лифтам, настолько увлеклась, что перестала одергивать подол платья, и я опять насладился подтянутой попкой, подпрыгивающей при ходьбе.

Совсем забыл, что эта девочка всю жизнь прожила в жопе мира и ничего слаще морковки не ела. Она и на мою квартиру смотрела с распахнутым ртом, так что просто хотелось ей в этот рот засадить, до того бесила этим своим наивным видом!

Подхватил ее под локоть и сжав зубы поволок в свою спальню.

– Здесь будешь жить, – толкнул к кровати, невольно ощутив разряд возбуждения, когда платье задралось, показав маняющую темную глубину между ног.

– Это же… – Марианна оглянулась, безошибочно считывая мелочи: темно-серые тона, бутылку виски на столике, россыпь презервативов и литровый флакон смазки на полке в изголовье. – Это же ваша комната!

– Называй меня на ты, – я прошел в ванную, скидывая на пол носки и рубашку. По дому предпочитаю ходить в одних брюках. – Разумеется, моя. Я тебя должен по всему дому, что ли, разыскивать, чтобы воспользоваться?

Я покосился на нее, но представив, что она так и таскается в этом платье с голой жопой через половину страны, желания пользоваться сейчас не ощутил.

– Сейчас перекусим и поедем купим тебе одежду. Прими душ пока, – я вышел из комнаты, направляясь к холодильнику узнать, оставила ли что-нибудь пожрать домработница или проще заказать еду из ресторана. Но на лестнице вспомнил, что не сказал Марианне, где хранятся полотенца и вернулся.

Распахнул дверь и увидел, что она времени даром не теряла: собрала мои вещи, сняла платье и так и стояла голой, оглядываясь в поисках корзины для белья. Хозяйственная такая.

Увидев остолбеневшего меня, заметалась по комнате, заойкала, не зная, какой стороной повернуться: круглой попкой или аппетитной грудью. Все такое вкусное… Аж в паху заломило.

– Хотя нет… – протянул я. – Никуда не поедем. Мне и так все нравится. Ходить по дому будешь голой.

Она аж выронила вещи и уставилась на меня шокированно и жалобно одновременно.

Я воспользовался случаем, чтобы тщательно осмотреть свое приобретение. И только сейчас понял, что все это время смотрел на лицо да на сиськи с жопой. Они у нее сочные, ладные, рука так и тянется сжать, стиснуть, шлепнуть с оттяжкой, особенно когда это все так сочно и аппетитно подрагивает и трясется. И сейчас, стоит подумать об этом, как в голове сразу взрываются картинки: мои руки на ее худеньких плечах, обхватывают тонкие кости, вжимаются пальцы в белую кожу, она вскрикивает, а я пью этот крик и толкаю ее к кровати, чтобы разложить там, развести бедра, вонзить внутрь пальцы и вытрахать ее, вывернуть наизнанку резкими быстрыми движениями. Чтобы выла подо мной, билась и выгибалась.

Да вот в том и проблема, что плечи эти слишком уж худенькие, а поверх костей почти нет мяса. Я не только ее ребра под грудью пересчитать могу и о косточки на бедрах порезаться, я вообще по ней устройство скелета могу изучать.

Кстати, хреново я скелет знаю. Вот что там за кости над грудью, тоже ребра, что ли? А это вообще нормально, что я ее ключицу могу пальцами обхватить и сомкнуть их?

Она там голодала, что ли, в своем Усть-Пердюйске?

Как я сразу не заметил? Или это блестящее платье скрадывало чудовищную худобу, а меня интересовали совсем другие вещи? Вот лобок у нее как раз немного припухлый со светлым кучерявым пушком на нем, и розовые губки, что выглядывают снизу, тоже пухленькие, нежные.

Я сглотнул. Опавшая было при разглядывании ее супового набора костей эрекция вновь вернулась и предложила времени зря не терять, а прямо сейчас натянуть эти пухленькие губки на мой член. Там, в глубине, у нее наверняка влажно, горячо и мягко, как у всех.

– Вымоешься, приходи на кухню, – бросил я, разворачиваясь в дверях. – Тебе надо хорошенько есть. Ах да, полотенца в комоде у раковины!

Чуть не забыл, зачем приходил.

***

Пока она плескалась, соорудил несколько сэндвичей. Домработница моя позаботилась как следует. Раньше я набирал молодых девчонок, чтобы посмотреть приятно было, когда тянутся повыше шкафы протереть или полы моют раком, выпятив зад, но быстро понял, что они только этим и занимаются. Тянутся да зад выпячивают в надежде на горячее и сладкое, а потом на премию. Дом же зарастает грязью, а под «сооруди чего-нибудь пожрать» они понимают только свои влажные киски, сервированные на кухонной стойке между раздвинутых ног. Так что взял постарше, лет пятидесяти, надеясь, что она таких фокусов устраивать не будет. И не прогадал. Квартира вся блестит как языком вылизанная и в холодильнике всегда жратва.

Марианна пришла нескоро. То ли плескалась так долго, то ли не решалась выйти голой. Но ослушаться не посмела. Только рукаими старательно прикрывается и глаза строго в пол.

Я кивнул на тарелку с сэндвичами, обогнул стойку, за которой она устроилась на высоком табурете, чтобы достать ей лимонада из холодильника, а заодно поиграть со смущенной девочкой, елозящей по гладкой поверхности.

Но тут запиликал домофон.

Вот черт. Марианна сразу вся поджалась, даже соски скукожились как изюминки, хоть облизывай. Эх, черт. Не сейчас.

– Бери! – я придвинул к ней всю тарелку. – Чтобы все съела, поняла? Мне тут узник Бухенвальда не нужен в доме.

За дверью стоял Олег. Мой старый приятель. Сказал бы, что друг детства, но друзьями мы не были, просто общались иногда, в одну хоккейную секцию ходили, потом замутили партнерство по бизнесу, быстро разбежались в противоположные стороны, а потом стали сотрудничать. Ну и бухать вместе иногда. Развлекаться: по барам, по бабам, вот это все.

Сблизились только недавно, когда вместе тащили из жопы третьего собутыльника нашего, Андрюху, который умудрился вляпаться по самое не балуйся. Я ему еще вчера все рассказал, и вот он не выдержал, прискакал посмотреть на мое прибавление в хозяйстве.

Сразу похлопал по плечу, заржал, с порога начал оглядываться:

– Сколько, говоришь, стоила? Четыре лимона?

– Не совсем… – я демонстративно перевел взгляд на его ботинки, и Олег, скривив морду, принялся их стаскивать. Да, у меня тут свои правила. Я сам босиком хожу, девочки у меня голые бегают, а где он в своих говнодавах бывал, я даже слышать не хочу. – Если б я тот пункт не убрал из договора, то при самом шоколадном раскладе мне бы это сэкономило миллиона три. Но тоже не разом. Лет за десять. Живых денег за нее никто не платил.

– Все равно не лишнее бабло-то? – Поднял брови Олег, плюхаясь на диван и тут же врубая телек по дебильной своей привычке. – Пиво есть?

– На кухне… – я тоже уже развалился и вставать было влом. – Секунду.

Едва слышное шлепанье босых ног по коридору. Секундная заминка. И еще тише на цыпочках крадется сюда. Любопытная какая. Значит, покорность ее только мнимая.

– Марька, поди сюда! – гаркнул я на весь коридор.

И тут же шлеп-шлеп-шлеп быстро к спальне. Пауза. Шорох. И обратно.

– Марька!

Она показалась в дверях гостиной… завернутая в покрывало.

Олег хохотнул и устроился поудобнее: смотреть спектакль.

Я процедил сквозь зубы:

– Сними. Быстро сними.

– Но… – Марианна только туже обмотала его вокруг груди и покосилась на Олега. – Твой друг здесь…

Я медленно поднял бровь и склонил голову, разглядывая ее до боли родное лицо.

– Именно что друг. Хочу похвастаться покупкой.

И жестом показал ей ускориться.

Закусив губу, Марианна дернула край и покрывало само поползло с ее узких плеч. Обрушилось разом ей под ноги пеной морской.

Воцарилась пауза.

Олег прочистил горло и хрипловато заметил:

– Ну что ж. Ты был прав. Реально копия твоей суки, только лет на пятнадцать моложе и килограмм на пятнадцать легче.

Я кивнул, довольный тем, что мне не приглючилось в пьяном угаре: Марианна действительно один в один моя бывшая жена.

– А теперь пива нам принеси, девочка! – Олег закинул руки за голову, поворачиваясь к телевизору. – В горле пересохло от такой красоты.

***

Марианна

Где-то в глубине души я надеялась, что Глеб мой принц из сказки. Который явился спасти меня от злой моей судьбы и плохих людей.

Третий раз всегда волшебный.

Третий хозяин, забравший меня в последний момент перед тем, как случилось непоправимое должен оказаться рыцарем.

Красивый. Умный. Богатый. Нездешний.

Совсем не похожий ни на наших прыщавых парней, обрюзгших мужиков с завода и толстых наглых бандитов с сальными взглядами. То, что он сразу не тронул меня, внушило мне надежду, что он не такой.

Зачем ему насиловать девушек, если любая пойдет с ним по щелчку пальцев?

Да и мне должно было уже повезти!

Судьба уже несколько раз круто поворачивала, и все к худшему. Пора уже закончиться черной полосе!

Но Глеб сам оказался из тех плохих людей.

Двигаясь как во сне, я сходила на кухню, негнущимися пальцами взяла две бутылки пива и вернулась. Моя кожа, казалось, горела, словно стесанная наждачкой. Никогда еще ни один мужчина не видел меня голой, а теперь сразу два.

Друг Глеба даже не посмотрел на меня, увлеченный чем-то в телеке. Только забрал холодную бутылку из рук и нетерпеливо махнул, чтобы не заслоняла экран.

Глеб же задержал меня.

Положил широкую ладонь на попу. Раскаленную, как клеймо из печи. В этот момент мне было так горько и плохо, что я даже не дернулась.

Зато дернулась, когда он вдруг без предупреждения прислонил к моему бедру ледяную запотевшую бутылку пива!

Я вскрикнула и вырвалась у него из рук, метнулась в коридор, чувствуя, как сотрясает все тело дрожь и напоследок услышала сказанное сквозь смех:

– Вот и она мои приколы не понимала. Говорю же, одинаковые!

Хозяйская спальня сразу вселила в меня ужас. Очень уж она была мужской, брутальной, насквозь пропитанной тестостероном и мужскими запахами. Когда я вошла в нее в первый раз, уже ошеломленная тем, что сказал Глеб в самолете, тем, что он делал со стюардессой, которая потом очень долго проверяла его пристегнутый ремень, тем, что происходило в машине, я была уверена, что мой ад начнется сейчас… сейчас.

Глеб застал меня в ванной голой и смотрел своим злым волчьим взглядом. Даже не вожделеющим, а яростным.

Так сильно я не боялась даже своего покупателя. Ведь я надеялась убежать внутрь себя, когда мной будут пользоваться. Сжать зубы, закрыть глаза и потерпеть, пока все кончится. А рано или поздно я надоем. Все надоедают.

Но в глазах Глеба зрело такое жестокое предвкушение, что я была уже не уверена в своем плане. Он не просто хотел девственницу в постель.

Ему нравилось издеваться надо мной.

То, что он проделал сейчас с холодной бутылкой было совсем не о сексе.

О власти и страхе.

Чем больше я пугалась, тем слаще ему было смотреть на это. Что меня могло ждать?

До сих пор я жила надеждой, что он поимеет меня разочек, ну два, ну три, а потом я ему надоем, и он выкинет меня на улицу. Отдаст паспорт, и я смогу вернуться домой.

Я придумаю, как.

Ненадолго, конечно. Все уже наверняка знают, что меня увезли как шлюху для бандитов. Такие не возвращаются или возвращаются под покровом ночи за вещами. Не любят у нас шлюх. Даже Ленка Осколычева, которая уезжала замуж, да не сложилось, когда вернулась, недолго смогла терпеть, что к ней толпами ходили одинокие мужики. Жалко, что ли?

Собралась и уехала в соседний город воспиталкой в детский сад.

Я тоже придумаю что-нибудь.

Горячая вода хлынула из крана в ванной, пар заволок зеркала мутной белизной, скрывая мою позорную наготу. Я забралась в ванну и села под струю воды, обняв колени. Даже не чувствуя, как она ошпаривает мою онемевшую кожу.

Как же так вышло, что из-за чьей-то прихоти вся моя жизнь пошла под откос?

Лучше бы отец не возвращался.

Я испуганно хлопнула себя по губам.

Что я такое думаю!

Родители не виноваты!

Они просто не устояли. Ведь не выставляли же они меня специально на аукцион! Просто кто-то зажравшийся увидел меня на улице и захотел себе.

Мы, девчонки, для них не люди. Люди для них только такие же мужики. А девчонки делятся на ценный товар из приличных семей и таких вот дешевых игрушек вроде меня.

Я ничего не стою. Правильно сказал Глеб. Все эти огромные суммы ведь не за секс отдают. За жизнь. За возможность делать что угодно.

Не знаю, сколько я просидела под текущей горячей водой в ванной. Выходить не хотелось, плакать не получалось. Вместо мыслей в голове плыл горячий туман. Кожа сморщилась и стала мягкой. Казалось, я растворяюсь в воде и вот-вот просочусь через слив в канализацию и утеку по реке к морю. Свободная.

Но тут дверь дернулась, дернулась посильнее, и запертый замок не выдержал, открылся.

На пороге ванной стоял Глеб.

Пьяным взглядом он уставился на меня и тыкнул пальцем:

– Идем. Трахать тебя буду.

***

Глеб тяжело шагнул ко мне, разом вытолкнув весь напоенный сладковатым паром воздух из ванной и заместив собой и тяжелым душным запахом алкоголя. Завернул краны, подхватил меня под мышки и сдернул белое полотенце с крючка. Я вцепилась в него пальцами и мгновенно завернулась с ног до головы, закрепив так, что оно стало выглядеть как платье. От слов Глеба, от его напряженного волчьего взгляда внутри натянулась и дрожала болезненная струна. Вот оно и пришло.

Было не страшно. Только как-то горько.

Хотелось уже скорее избавиться от этого женского проклятия и будь что будет. Может быть, тогда стервятники оставят меня в покое?

Глеб подхватил меня на руки, вынося из ванной, а я отчаянно подумала про себя, что когда-нибудь буду вспоминать эту ночь именно так: красивый мужчина отнес меня на руках в постель. И никогда-никогда о том, что происходило дальше.

Его даже не шатало, пока он преодолевал пару метров до кровати, и руки не дрожали. Очень сильный и красивый. И даже пахнет приятно: кожей, табаком и острой, яркой ментоловой свежестью. Под запахом алкоголя, конечно. Но я уже так увлеклась, сочиняя себе новую реальность этого вечера, что получалось все лучше и лучше.

Пусть уж так, чем в подвале. Пусть так, чем с тем бандитом. Пусть так, чем на оргии с жирным уродом.

Глеб усадил меня на кровать и зачем-то сел рядом. Я сложила руки на коленях, по привычке поддергивая край полотенца вниз. Оно и то было длиннее, чем платье, в котором я летела много километров до Москвы. И чувствовала я себя в нем защищеннее, хотя что меня могло защитить здесь?

В спальне вовсю работал кондиционер, разгоняя ледяными волнами воздуха тяжелый запах перегара. Оставался только легкий намек. Намек на то, что рядом со мной мужчина. Но после горячей воды в ванной меня начало потряхивать от озноба. И странное поведение Глеба добавляло нервозности.

Он сидел рядом совершенно расслабленно и никак на меня не покушался. Только глубоко дышал и, казалось, о чем-то думал.

– Сколько тебе лет? – Вдруг спросил он. Пальцы его щелкнули и сложились в фигуру, словно он держит сигарету, но он не стал закуривать.

– Восемнадцать.

Зачем он спрашивает? У него же есть мой паспорт.

– Ого. А выглядишь на пятнадцать максимум.

– У нас дома было мало еды.

– Совсем беда?

Глеб аккуратно, даже нежно, отвел волосы от моего лица и убрал влажную прядь за ухо. Он всматривался в мои глаза, но я старалась не ловить его опасный взгляд. Знала, еще с детства знала, с тех пор как, несмотря на недоедание, у меня лихо отросли грудь и попа, что хищники могут и помиловать, если сделаешь вид, что тебя нет. Но встретишься взглядом, и тебе конец.

– Угу. Но я собиралась пойти учиться и работать.

– Куда учиться?

– В кулинарный.

– Готовить любишь?

Какая-то ненормально нормальная беседа. Вовсе не то, что случается перед тем, как берут силой. Хотя я не собиралась сопротивляться. Без толку.

Глеб склонился ко мне и шумно втянул запах с моей шеи.

Чуть не коснувшись губами кожи. Но все-таки не коснувшись.

– Нет, но это нормальная работа в нашем го…

Он впился губами в мою шею, не дослушав. Резко сгреб рукой грудь под тремя слоями полотенец и сжал со всей силы, так что я ойкнула. Случайно, качнувшись, оперлась о его бедро и задела… что-то очень твердое и большое. Он уже был готов.

Давно был.

Только отвлекал разговорами, как волк Красную Шапочку.

Какие такие пирожки у тебя в корзинке? А я с яблоками больше люблю.

Глеб потянул вниз обматывающее меня полотенце и пальцы его нащупали сосок, легонько сжали и потеребили, пока губы оставляли пылающие огнем поцелуи на шее. Каждый злой, острый, как укус. Горящий даже после того, как он переместился на другое место.

Я сглотнула и прохрипела:

– Не… пожалуйста. Глеб… отпусти.

Он оторвался от меня, тяжело дыша и снова посмотрел мне в глаза, но теперь вместо опасной остроты в его взгляде была только тупая похоть. Такая же, как у отцовских дружков, провожавших меня липкими взглядами, когда я проходила мимо лавок, на которых они приходили подбухнуть и поддержать друга при смерти. Они словно ощупывали меня в своих грязных мыслишках. Глебу этого было даже не нужно. Он щупал меня вживую.

– Нет? – удивился он. – Боишься, что ли?

Он откинулся назад и потянулся за бутылкой виски, стоявшей на столике у кровати. Наполовину пустой. Они больше не пили пиво и перешли на что-то покрепче?

Квадратная и тяжелая, она угнездилась в моей руке, а Глеб кивнул:

– Пей. Анестезия будет. И трястись перестанешь.

Его голос был низким и дребезжал, а рука легла на выделяющийся в тесных джинсах член.

Немаленький. Совсем немаленький.

Не то чтобы передо мной не махали членами. Всякое бывало, когда парни нажрутся. Но этот был явно побольше. Ох, и он будет во мне.

Трясущимися руками, обливаясь, я сделала несколько глотков. Бутылка ударилась о зубы, горячая жидкость прокатилась огненным пожаром по горлу, а Глеб тянул полотенце все ниже, потихоньку его пытался разматывать. Его голова маячила в районе моей груди. Он то лизал, то посасывал, то тянул зубами мои соски. Это не было больно или приятно, только странно и страшно.

– Пей, пей… – бормотал он. И я пила глоток за глотком, чувствуя, как ватное тепло разносится по всему телу.

Мужская грубая рука задрала нижний край полотенца, вдвинулась под него и зашарила у меня между ног.

– Ложись на спину, – сказал Глеб. – Раздвигай ноги.

***

Глеб

Она посмотрела на меня испуганным взглядом, судорожно обернулась полотенцем, но поползла на середину кровати, отталкиваясь ногами и руками. Я остановил ее:

– Погоди. Полотенце разверни и подстели под себя. Перепачкаешь тут все.

В глазах ее что-то мелькнуло. Не так уж я был и пьян, чтобы не заметить, что под внешней покорностью тлело что-то. Не могло не тлеть. Не просто так в мире рождаются совершенно похожие женщины. Даже если и растут они в разной среде, такой разной, характер, природа, закладывается намного раньше. Не верил я этим дрожащим плечикам и скорбно собранным бровкам на лбу. Если даже она сейчас не испорчена, рано или поздно природа возьмет свое и Марианна станет такой же меркантильной сукой и лживой тварью как Варвара.

Сейчас, когда надо было порвать девочку, Марька меньше всего напоминала мне бывшую жену. Та, хоть и строила из себя девочку-пай, досталась мне в свои восемнадцать уже вскрытой. Уверяла, что я у нее только второй, первый был подлецом, наобещал золотых гор, поматросил и бросил, а уж она так рыдала, так рыдала!

Не верил ей ни на секунду тогда, уж очень охотно запрыгнула она ко мне в постель, чуть ли не против моей воли. Я, конечно, за ней приволокся, как положено, зажал там и тут, но это была всем знакомая игра. Она должна была влепить пощечину, чтобы вернуть меня на место и тогда бы все покатилось по извечным правилам с букетами роз, поцелуями в щечку и нагловатыми поглаживаниями под смущенное хихиканье.

Вместо этого Варвара пустила ползущую под юбку руку куда дальше, чем я намеревался двинуться, сама перепрыгнула с соседнего сиденья машины мне на колени, а дальше какой мужик откажется?

На следующий день оказалось, что мы уже в отношениях, котоорые как-то охуеть стремительно развиваются! И папенька уже в курсе, что «Глеб – это мой жених», и маменька уже платочек к глазкам прикладывает и детишкам имена выбирает.

Ну и я алень, не без того. Баба красивая, трахается грамотно, за пределами постели глазки в пол, а что вечерами с подругами по клубам отплясывает, так молодая еще. Вот колечко на пальчик наденет и сразу рванет борщи пиздопарить.

Ага, щаззз!

Когда я увидел Марианну, в чаду и угаре той сауны, она мне поначалу показалась просто похожей. Но чем дольше смотрел, тем больше черт той былой моей красавицы-невесты проступало в повороте головы, во взмахе ресниц, в жестах каких-то.

Так что заныло не только в яйцах, но и в сердце.

Зато в голове взялись взрываться аневризмы ярости и обиды на бывшую суку. И захотелось… ах, как захотелось отыграться за былое! За того молодого оленя, что решил жениться на влюбленном ангелочке! Что посмел, позволил себе обмануться! Подумал, что красивая и скромная девочка из хорошей семьи души в нем не чает, раз так охотно разводит свои стройные ножки!

Охотно. До печати в паспорте.

А после…

Зато как сладко звенит глубоко в душе, когда сейчас можно скомандовать юной копии моей бывшей суки:

– Ноги раздвинь!

И она раздвигает. Ладошкой прикрывает грудь, второй лобок, а сама и не видит, что самое нежно-розовое торчит напоказ. Складочки и губки, открывающие еще стянутую нетронутую дырочку. Варвара сейчас бы ебало кривила и «как ты со мной разговариваешь, я тебе шлюха?»

Эта точно не шлюха.

Но слушается, не возникает, колечко за минетик не выклянчивает. Впрочем, это мы еще проверим.

Я прилег рядом, вплотную прижавшись к трясущемуся телу Марианны. Худющая, смотреть же страшно! Такую трахать нормально, только кости ломать. Все того, чего мне от нее захочется, это тельце точно не выдержит. Пока не отожрется, некоторые очень плохие вещи, которые мне всегда хотелось сделать с любимой женой, придется отложить…

Отбросил ее руку, закрывающую грудь, убрал вторую, жадно ощупывая взглядом юное тело. Давно у меня таких молоденьких не было. Забыл уже, какая у них упругая кожа, как они пахнут: собой, чистым и свежим молодым телом, но без болезненной горечи возраста. Провел ладонью по вздрогнувшему впалому животу, запутался пальцами в пушистой юной поросли между ног. Это мы тоже изничтожим… Варька за собой следила тщательно. Но пока пусть будет. Меня почему-то заводит эта нетронутость, дикость!

Дотянулся до бутылки вискаря, сделал глоток, не отрывая взгляда от розовой блестящей полоски между раздвинутых губок, уходящей дальше, вдаль между ног.

Она сама потянулась за бутылкой. Жадно глотнула, хотя ее даже вискарь не брал от страха. Облилась: янтарные капли сверкнули на сморщившихся сосках, и я дотянулся и слизнул их, чувствуя, как учащается дыхание малышки подо мной.

***

Поймал губами крошечный розовый сосочек, пососал его, чувствуя под языком нежный вкус незрелой вишенки, а сам уже расстегивал ширинку, чтобы выпустить набухший, звенящий от похоти член. Прохладный воздух коснулся оголившейся головки, и я зашипел от резкого прилива потребности воткнуться им в женское, мягкое, влажное и пульсирующее. Рядом же, рядом лежит!

Потерся им о бедро Марианны, оставляя влажные следы смазки на девичьей коже.

– А… презерватив? – она кинула быстрый взгляд на полку над кроватью, где всегда россыпью валялись мои любимые японские гондоны, в которых чувствуешь чуть ли не лучше, чем без них.

– Ты же девочка еще, чистенькая, – пояснил я. Не хотелось тыкать в нее резиной в первый раз. Да и самому хотелось ощутить всю тесноту и узость в полной мере.

– А… как же…

– Кончать в тебя не буду, не бойся, – ухмыльнулся я. Надо же, весь вечер молчала, рот открыла, только испугавшись залететь. Неужто ей это страшнее всего остального, даже Олежки в качестве штурмана при лишении невинности?

А то ведь никогда не поздно его позвать! Он обычно не по этим делам, да и девка не в его вкусе. Но разве откажется оказать дружескую помощь вторым хуем на вылете?

Наивной Марьке это даже в голову не приходило, похоже. А зря… Ух, как мне хотелось временами натянуть Варвару аж на три члена сразу, чтобы распялилась на них как лягушка на соломинке и забыла, как принимают позы покрасивше в койке! Чтобы выла и захлебывалась, едва терпела и потом ценила мою, сука, нежность!

Навалился сверху меж раздвинутых худеньких бедер, оперся на локти. Она дрожала подо мной как олененок на тонких ножках, в помутневших было от алкоголя глазах снова плескался ужас. Член ткнулся пару раз между ног, почуял влагу и затвердел как каменный.

Я сгреб ее за шею, потянулся поцеловать, но она вдруг начала мотать головой и всхлипывать тоненько, без слов, от паники потеряв всякое человеческое соображение. Убирала губы, стоило мне коснуться их своими, колотила ладонями по плечам, то отталкивая, то цепляясь за них.

Я для нее был слишком большим, и не только членом. Она была распялена подо мной как цыпленок табака, ножки совсем раздвинуты и сладкое розовое раскрыто беспомощно.

Потерся всей длиной ствола о ее разведенные губки, пощекотал пушком головку и впился жестко и сильно в шею, оставляя засос-укус. Сам весь вздрогнул от колючей волны огня, продравшей позвоночник и скатившейся прямо в пах. Яйца подтянулись, толкнули вперед: ну же, давай, воткни этой малышке, чего ты ждешь!

Но сначала я хотел пометить ее всю. Каждый сантиметр нежной розовой кожи испятнать жесткими поцелуями, синяками от засосов, багровыми клеймами. Даже на груди оставил расползающееся пятно, царапнул сосок зубами и усмехнулся безжалостно, когда она пискнула.

Терпи, красавица. Ты входишь в мир женщин, в мир боли. Терпи. Теперь вся твоя жизнь будет терпением и болью.

Пора было уже, пора. Все ныло и просилось внутрь, в эту худенькую маленькую девочку. Попробовал ее пальцем, а она сухая. Вот черт. Ну ничего. Плюнул на пальцы, смочил головку, развел ее губки пошире и все равноо толкнулся внутрь.

Как в стену уперся. Она сжалась, заскулила. Напряглась вся так, что бедра стали деревянные, твердые и дыхание едва-едва грудь приподнимает. Положил руку ей на живот: показалось, что сейчас прощупаю даже свой хер, если чуть дальше толкнусь. И живот был каменный, напряженный.

Шлепнул:

– Расслабься! Больно будет!

Она только сильнее сжалась, скрюченными пальцами заскребла по моему плечу и дышать начала часто, коротко, со всхлипами, как перед истерикой.

Проверил, что туда вообще толкаюсь. Палец вошел, но с трудом, она прям сжала вся собой его и сухая как в Сахаре, но я все равно приставил туда же головку и надавил сильнее. Если есть дырка, значит туда можно попасть.

Марьяшка аж захрипела, поползла назад, отстраняясь от меня. Дернул обратно, уже больше злясь, чем желая. Придержал за бедро, второй рукой снова надавил на живот и, сжав зубы, попытался протолкнуть член внутрь сопротивляющегося дрожащего крупной дрожью тела. Она закричала вдруг в голос, будто я ее режу, заплакала, задыхаясь, тело выкрутили судороги, словно у нее эпилепсия. Стучалась своими костями о матрас, билась.

Сделал последнюю попытку разом воткнуться, чтобы закончить уже этот цирк, но дикий визг зазвенел в ушах, а она с такой силой выгнулась как при столбняке, что буквально сбросила меня с себя!

И тут же свернулась калачиком, всхлипывая и крупно дрожа.

– Хрен с тобой!

Плюнул, встал, глядя как она все туже и туже сворачивается, словно хочет и вовсе исчезнуть из мира.

Накинул на нее одеяло, переключил кондиционер на отопление и вышел из спальни, долбанув дверью об косяк.

Истеричка долбаная.

Глава 2. Приручение

Марианна

Больно и страшно. Я все трогала себя между ног, ожидая увидеть кровь или почувствовать что там просто дыра, продолбленная его огромным членом, который он пытался в меня запихнуть. Но пальцы были чистые и сухие. Просто очень болело там, в промежности, где только что незваным страшным гостем пытался ворваться озверевший вдруг Глеб, из внимательного и аккуратного вдруг превратившийся в одержимого маньяка. Он все совал и совал в меня, пытался проткнуть насквозь и боль была настолько сильной, что сил терпеть не оставалось. Даже когда я решила, что могу это пережить, могу закрыть глаза и потерпеть, пока он там возится, как делали все девчонки, как учили нас те, что постарше. Что мужчине это надо. Бывает приятно, но часто надо просто «дать».

Я готова была дать, но почему так невыносимо больно, мамочки!

Все говорят, что в первый раз просто до слез, но не настолько же!

Утыкаясь в подушку, я захлебывалась рыданиями, не понимая, как я смогу пройти через эту пытку. А ведь мне придется, вряд ли Глеб согласится оставить меня в покое. Страшно было, что он сейчас вернется и продолжит измываться над моим телом, но время шло, а в спальню никто не заходил. Я зажала ладонь между бедрами, прикрывая ею больное место, словно это могло помочь против огромного мужика, который придет и возьмет меня, если захочет.

Но время шло, а никто так и не явился, и я задремала, вздрагивая от каждого шороха, согревшись под теплым одеялом.

Проснулась, по ощущениям, днем. Выскользнула из-под одеяла, сбегала в туалет, почистила зубы пальцем и осторожно выглянула за плотные шторы окна. Солнце было высоко, суетливый город шумел: ездили машины, ходили люди. Мне был виден совсем небольшой кусочек дороги, но на нем происходило больше интересного, чем у нас в городе за неделю.

Усилием воли я оторвалась от окна, на цыпочках дошла до двери и прислушалась. Вроде бы никого. Ни шагов, ни голосом.

Но все равно вернулась в постель, нашла вчерашнее полотенце и замоталась в него. Как бы мне вчера ни хотелось, чтобы все кончилось как можно скорее, сегодня я об это позабыла и мечтала только о том, чтобы обо мне подольше не вспоминали.

Но мои молитвы не были услышаны. Еще не успела я заскучать и задуматься о том, чтобы поискать у Глеба в спальне какую-нибудь книгу, как ни смешно это звучит, как дверь приоткрылась и…

В спальню вошла женщина.

На вид ей было под пятьдесят, может, больше. Я не очень разбиралась, но она могла бы быть моей матерью или даже бабушкой. Крепкой такой бабушкой с очень недовольным выражением лица, прямо как у моей. На ней было простое синее платье с белым воротничком и пуговицами до середины груди.

Увидев меня, она скривилась:

– Чего лежишь? Давай, давай, вставай, пора уже!

Я оторопела. В смысле «вставай»? Зачем?

Почему? Кто она такая?

Между тем женщина деловито раздвинула занавески, приоткрыла окно, щелкнула пультом кондиционера и он перестал шуметь, зашла в ванную, включила воду и снова вышла оттуда с грудой полотенец в руках.

Оглядела орлиным взором комнату, наткнулась на меня, подошла и дернула то, в которое я была завернута:

– Дай сюда!

От шока я кое-как выпуталась из него, закрывшись одеялом, но она не собиралась оставлять меня в покое:

– Чего разлеглась? Все, твое время вышло, вали уже. Мне еще убираться тут.

– Я… не… – в голове путались мысли. – Буду тут!

– Чего ты будешь? – Проворчала женщина. – Все уже. Деньги взяла уже? На тумбочке нет, значит взяла! Так и нечего тебе тут делать!

Я вслед за ней посмотрела на тумбочку, где было пусто. Деньги?

Все еще с трудом соображая, я не смогла не подчиниться ее настойчивому подпихиванию и слезла с кровати, придерживая одеяло у груди. Но его у меня тут же вырвали.

Сгребли остальное белье на кровати, сбрасывая его на пол, к полотенцам. Я жалась к двери, не зная, что делать. Сколько там еще народу в квартире? А я вообще голая! Мой пакет с платьем вроде был в ванной?

Я попыталась туда протиснуться, но женщина перегородила мне пусть своим немаленьким плотным телом:

– Чего ходишь, жопой сверкаешь? Не смотри на меня так, я ему не мамка, жениться не заставлю! Иди уже отсюда до дому!

– Мне некуда! – В отчаянии призналась я.

– Как это, некуда? – Хохотнула женщина. – Жила ж ты где-то до тех пор, как Глеб тебя приволок? Вот туда и иди!

Она подтолкнула меня к двери всем телом и продолжила снимать наволочки с подушек, ворча:

– Каждую неделю вас, шалав, выпроваживаю, а вы все надеетесь на что-то! Липнут шлюхи как банный лист! Были б нормальными девками, он бы сам за вами бегал, а не вы на нем висли! Да где ж там! Все думаете пизда-кормилица вас до конца жизни греть будет.

Я не выдержала:

– Вы вообще кто?!

– Домработница я его! – Ответствовала женщина. – А ты подстилка!

Мое терпение и смирение просто истощилось. Гордость поднялась к горлу, я захлебнулась ею. Пусть меня и продают как вещь! Но если один человек владеет мной и может делать, что хочет, это не значит, что унижать может кто угодно!

***

– Вот раз домработница, – отчеканила я звенящим голосом. – То вам вряд ли платят за ваше мнение о подстилках Глеба! Делайте свою работу молча, а то ведь не только шалавы могут отсюда вылететь!

Распахнула дверь и ушла, вскинув голову как можно выше. Пусть мне за это влетит потом. Пусть я не права и она может высказываться, но в тот момент я должна была вернуть себе достоинство!

Слава богу, она была одна, больше никто не пришел. Но ходить голой по квартире, ключи от которой есть у всех подряд было слишком некомфортно. Я пробежалась по всем комнатам, но повезло мне только в гостиной, где стоял тренажер со штангой, а на ней валялась несвежая майка Глеба. Я быстро натянула ее на себя, и она укрыла меня чуть ли не до колен, гораздо лучше давешнего платья. Запах пота, как ни странно, не был неприятным. Он мешался с естественным запахом Глеба и ароматом его одеколона и я даже зависла на секундочку, уткнувшись носом себе в плечо. Пахло опасным мужчиной, напоминало о вчерашнем, но сам по себе запах даже нравился.

Я не успела обдумать эту мысль, потому что вдруг со стеллажа заиграла мелодия. Аккуратно приблизившись, я увидела, что это был городской телефон, стоявший на базе. Он звонил и звонил, а я тут кто? Не хозяйка же. Не подходить же теперь. Может, надо домработнице сказать?

Но как я туда приду растерянная и с трубкой. И я решила, пусть звонит.

Однако он не унимался и после паузы заиграл опять, словно кто-то точно знал, что люди дома есть и добивался, чтобы ответили.

Я все же решилась и взяла трубку.

– Где ты шляешься, что подойти не можешь? – Сразу с порога возмутился Глеб – Там уборщица пришла?

– Да…

– Скажи ей, чтобы почистила диван в гостиной, мы его вчера пивом залили. Пожрать себе пиццу закажи, не знаю, что еще делать. На холодильнике реклама висит. Карточку заплатить возьми у меня в кабинете, рядом с ноутбуком.

И отключился.

Я тряхнула головой, натянула на попу футболку и направилась к спальне. Столкнулась с уборщице уже по пути и остановила ее жестом:

– Глеб просил передать, чтобы вы обязательно почистили диван в гостиной, на него вчера пролили пиво. – И добавила, чтобы казаться солиднее: – Я буду в кабинете, прошу вас меня не беспокоить!

Только с облегчением отгородившись от нее темной дверью прохладного сумрачного кабинета, я сообразила, что не взяла с холодильника рекламу пиццы. И толку мне от карточки не будет. Но за то, чтобы меня больше не шпыняли пожилые тетки, я готова была заплатить и несколькими часами голода. Тем более, что пиццу я ни разу в жизни не заказывала и как это делать не знала.

Зато добралась до стола, села в высокое кресло и вздрогнула от холодной кожи, коснувшейся голой попы. Прямо передо мной лежал закрытый серебристый ноутбук, а рядом черная кредитная карточка. Ноутбук меня интересовал больше. Я аккуратно подцепила крышку и с дико стучащим сердцем открыла.

Моя кожа зудела от предчувствия, что сейчас меня засекут и… Я будто была в секретном подвале Синей бороды. Но с тех времен технический прогресс зашел так далеко, что мне осталось лишь разочарованно смотреть на надпись на экране, которая предлагала прислонить палец для разблокировки.

Увы. Ключи от тайных комнат с трупами убитых жен стали слишком надежными.

Я так и просидела до вечера в кабинете, дожидаясь ухода уборщицы. Она шумела пылесосом, ходила, чем-то гремела долго, часа четыре. И только после того, как хлопнула дверь, я решилась выбраться и совершить набег на холодильник. Где, увы, был только кусок сыра и банка оливок, которую я не решилась открыть. Да и от сыра отрезала тонкий кусочек, стесняясь взять больше, вдруг нельзя? Но он унял резь в желудке, а более плотная еда, боюсь, мне бы в горло не полезла.

Потом я ушла обратно в кабинет, решив, что раз Глеб разрешил мне туда войти, то и посидеть тоже можно. Взяла с открытой полки рассказы Чехова и хоть так хотела взбодриться, но почему-то они оказались печальнее, чем я помнила их с детства.

Заслышав открывающуюяся дверь в квартиру, я быстро поставила книгу на место и высунулась в коридор. Глеб в деловом черном костюме стоял там, подкидывая на ладони связку ключей и глядя на меня пронзительным взглядом.

– Футболку. Сними.

Я испугалась его холодного голоса так сильно, что у меня аж в ушах зазвенело от ужаса. Что мне стоило вспомнить о его приказе раньше!

Быстро стянула ее с себя и бросила куда-то в сторону.

Не снимая идеально сияющих начищенных ботинок, он прошел по коридору несколько шагов ко мне, четким жестом отвел волосы от лица и запустил в них пальцы. Сжал их, оттягивая мою голову в сторону и медленно произнес, приблизив лицо в упор:

– Марианна, Марианна… Бронированная целочка. Что мне делать с тобой, а?

***

Глеб

Тоненькая, большеглазая, в этот момент безумно похожая на Варьку в наш первый год вместе, она встретила меня в коридоре. Стояла, прижавшись к дверному косяку.

В моей футболке, которая ей как платье.

Сердце сжалось от пронзительного чувства ностальгии. Тогда я верил, что сейчас мы притремся друг к другу и у нас будет самая счастливая семья. Разве это сложно, встретить меня вот такой: растрепанной, мягкой, смотреть как на своего хозяина? Пахнуть мной, принадлежать мне. И даже раньше всего остального, раньше приветствия и ужина, принять меня, показать, что ждала, любила?

Но обычно все бывало совсем иначе.

Варька либо даже не выходила мне навстречу, сидела где-нибудь, занималась всякой фигней. Либо встречала при параде: накрашенная, с уложенными волосами и пахнущая духами. Для кого-то другого. Потому что она убегала: «Ой, как хорошо, что ты пришел, я с подружками, надолго, пока, чмок!»

Я отпускал, как дурак. Вместо того, чтобы накрутить волосы на кулак и насадить накрашенными губами на член, который вздергивался, едва я видел эту тварь. Любил. Любил безумно.

Больше такой ошибки не совершу.

– Встань на колени, – произнес ей прямо в лицо.

Сладко вспыхнуло в паху, когда увидел, как расширились ее глаза. И не дожидаясь, пока сама сообразит, пригнул ее, показывая, что делать. Она почти не сопротивлялась, только в первую секунду затормозила, но тут же подчинилась. Глухо стукнулись коленки о плитку на полу.

Пронесся легкий вздох.

Она была великолепна в таком ракурсе. Глядя на меня снизу вверх, ожидая, догадываясь, что будет дальше.

– Открой рот.

Держа ее за волосы, другой рукой расстегнул ширинку и достал разбухший, звенящий от напора крови член. За один этот момент я заплатил бы еще раз. Только чтобы на месте Марьки была Варвара. Но раз нет, этой придется отрабатывать подольше.

Испуганные серые глаза выпустили меня из плена влекущего взгляда. Она теперь глядела на мой член. Со страхом. С ужасом.

– Что смотришь? – Криво улыбнулся я. – Думаешь, мне оно надо, держать в доме бабу, которую даже трахнуть не могу? Хоть в рот тебя поиметь. Ты не умеешь, поди, ничего?

– Нет

Откуда бы ей уметь, хорошей девочке Марианне.

– Поцелуй его, – я подался бедрами вперед. Член закачался, чуть не задев ее губы. Она отсранилась. На несколько миллиметров, но моя рука у нее на затылке ощутила это.

Вот сука!

Но уже через секунду, на мгновение полоснув меня прозрачным серым клинком взгляда, Марька наклонилась вперед и дотронулась сухими теплыми губами до головки.

Ааааааа, хорошо-то как…

Но мало.

Еще.

Хочу еще.

Вот бы натянуть ее ротик, преодолевая сопротивление, на всю длину войти, потереться о щеку изнутри, а потом скользнуть к горлу и вдолбиться по самые гланды! Вот бы положить ладонь на затылок и иметь ее узкое нежное горло, влажное, смыкающееся, таранить не хуже чем девственную дырочку между ног, закрытую от меня до времени.

Вот бы…

Но серый взгляд отрезвлял. Вспомнилось, как жалко было ее, еще до того как разглядел схожесть с бывшей женой, как сочувствовал бедняжке, которую будут иметь все эти мудаки в сауне по очереди. Может быть, это тоже сыграло роль, что я ее забрал.

– Еще.

Ее губы слегка разомкнулись, касаясь ствола, задержались на секунду.

И снова отстранилась.

– Ну как? – С усмешкой спросил я. – Как он тебе?

Думал промолчит. Скромница Марианна.

Но она вскинула глаза и тихо-тихо ответила:

– Нежный. Он нежный.

Ого! Ого-го! В голову ударила кровь, член рванулся к ней так, словно планировал порвать ее сам, без моего участия. Еле удержал, сжав у корня. Провел гладкой головкой по губам, налившейся, разбухшей. Ну открой ротик, Марька, только открой, мы-то тебя таааааааааааак накачаем…

– Давай… – голос был сиплым, перед глазами плыли круги. – Теперь язычком.

Она высунула кончик языка и провела им, задев уздечку. В позвоночник будто шокер воткнули!

– Еще! – Прохрипел, с трудом выталкивая слова из сжатой глотки. – Как мороженое облизываешь… или что угодно. Лижи.

До одури горячий нежный язычок уже медленнее проскользил по головке, завернулся вокруг нее и снова спрятался между розовых губ.

Сука, она что – издевается?!

– Высунь язык! Открой рот и высунь язык!

Она послушалась, не споря. Но и глаза больше не поднимала. Мне хватало и так. Держа крепко, чтобы не сорваться и не затолкать пульсирующий орган ей в глотку по самые яйца, коснулся головкой кончика языка и проскользил дальше, внутрь по нежному горячему пути.

– Давай, давай, бери головку… – как в лихорадке, чувствуя только жар, поднимающийся от пояснице, прошептал я. – Открывай рот, полностью открывай.

Толкнулся в препятствие, с трудом протискиваясь через сложенные буквой «О» губы, откатился.

– Не… влезет… – пробормотала она и облизнула губы языком.

– Широко рот открой! – Скомандовал я, стискивая челюсть пальцами с двух сторон. – Давай, не ленись.

Она послушалась, и я преодолел первые ворота, оказавшись внутри, во влажной манящей глубине. Губы сомкнулись на стволе прямо как надо. Забывшись, все же двинулся вперед резко, остановленный только собственным кулаком на середине ствола.

Серые глаза распахнулись до предела, девчонка дернулась, попыталась соскочить, но моя рука осталась на затылке.

– Глубже… – сжав зубы, прошипел я и протолкнул хер к горлу.

Она попыталась вдохнуть, не смогла, подавилась и попыталась выпихнуть его, потянула руки ко мне, но я откинул их и несколько раз вогнал член на полную длину, наслаждаясь тем, как скользит он в шелковой влажной и горячей глубине ее рта.

Вынул, позволив ей откашляться и стереть текущие слюни и слезы.

– Давай, снова открывай рот! – Я уже знал, что он поместится, что она возьмет. Оставалось только дать ей возможность. – Шире. Я тебя потрахаю, не бойся, не глубоко. Расслабься. Ну!

Она подняла глаза, покрасневшие от спазмов, но не найдя в моем взгляде жалости, распахнула губы.

Офигительное ощущение, что я имею Варьку в рот первым, никакой мужик еще не запачкал своим членом, я первый имею мою шалаву в развратный ротик, ооооооо, за это можно было много отдать.

Сжал кулак на середине ствола и несколько раз погрузился внутрь. Марька безропотно принимала меня, держала рот открытым, и я жалел ее, тыкаясь в нежную бархатистую поверхность щеки. Она так раздувалась, что яйца поджимались и готовились выплеснуться раньше срока.

– Давай теперь сожми губки, обними его.

Она сомкнула губы и стало еще слаще скользить внутри, толчками насаживая ее ротик на хер, наслаждаясь гладкостью и шелковистостью нутра.

– А теперь бери сразу. Давай, на счет три задержи дыхание.

И я отпустил кулак, позволяя пульсирующей плоти взять надо мной верх! Ооооо, как было великолепно погружаться в сжимающееся вокруг ствола горло. Позволять Марьке откашляться и вновь входить, чувствуя как влажно там и глубоко!

Головка распирало ее горло, я положил на него ладонь, чувствуя как она полирует его изнутри.

– Д-дай… Дай… подышать… – вымолила она наконец. Я отстранился, позволив ей откашляться и прийти в себя. Дыхание было судорожными и тяжелым, но потихоньку успокаивалось.

Когда она сглотнула в последний раз, я сжал ее запястья, положил руку на затылок и ласково сказал:

– А теперь я буду трахать тебя, пока не спущу, готовься, моя хорошая!

Испуг вспыхнул на ее лице, но было уже поздно: я вошел сразу до упора, вышел почти до конца и снова вонзился, а потом начал трахать ее глотку быстро и яростно, не позволяя отстраниться, надевая, насаживая девичье горло на свой болт, раскачивая ее. Она билась и извивалась, стараясь выскользнуть, но россыпь электрических искр перед глазами не позволяла остановиться, шумевшая в ушах кровь толкала и толкала вперед, пока разбухшая головка не застряла в горле и не взорвалась струями семени. Я прижал ее голову к своему паху и кончал, кончал, заливая в нее вязкую жидкость и, фак, это был лучший оргазм в моей жизни!

Глаза Марьки закатились, она обмякла, почти теряя сознание, но я освободил ее, с облегчением выпуская ее голову. Последняя капля спермы осталась на нижней розовой губке и она машинально слизнула ее.

Марианна, жестко оттраханная в рот девственница.

Я заржал, глядя на то, как опускается она на пол, все еще содрогаясь от спазмов.

Вот такая она, взрослая жизнь, Варвара.

***

Марианна

Глеб выдохнул удовлетворенно и почему-то зло. Оттолкнул меня и застегнулся, даже не глядя вниз, где я скорчилась у него под ногами.

– Я тебе сказал ходить голой, – холодно напомнил он. – Ты в школе для отсталых училась?

Я смотрела вниз только на его сверкающие ботинки. На нос левого упала маленькая капелька спермы, и я сама удивилась своему испуганному желанию ее слизнуть. Но он не заметил. Развернулся, толкнул дверь в кабинет и захлопнул ее за собой, так и оставив меня с горьковатым вязким привкусом во рту и на коленях у двери. Ничего больше не сказал.

В голове было пусто и гулко, сердце сжалось в черную точку, познав всю меру унижения.

Еле опираясь на пальцы, я поднялась на дрожащих ногах и слепо глядя перед собой поковыляла в ванную. Где-то по пути стянула с себя футболку. Он хочет голой, значит буду голой. Бросила на пол. Сделала два шага, вернулась и подняла.

Прижала к лицу, вдыхая его запах, но он и так был во мне. Я была наполнена этим запахом по самое горло! Хотела поесть, так поела! Получи!

Меня тошнило от голода, но я уткнулась лицом в эту футболку и беззвучно разрыдалась, понимая, какая судьба меня теперь ждет. И чем больше я плакала, тем больнее мне было. Слезы не облегчали боль, не унимали отчаяние, только распаляли его все сильнее.

Кажется, у меня начиналась истерика.

Рыдая, я бросила футболку в корзину для грязного белья, дошла до кухни и выпила стакан воды, чуть не захлебнувшись им. Но не помогло. Ничего не помогало. Мне стало страшно. Я не могла контролировать даже себя. Все, кто хочет, могли взять мое тело любым способом, а я даже не могла остановиться и перестать плакать.

Спряталась в ванной, встала под душ, то выворачивая воду до кипятка, то обратно до холодной, но и это не помогало. Я корчилась на дне ванны, гасила спазмы в животе как могла, но плач пробивался через любые преграды. Меня тошнило, но было нечем. Меня выворачивало наизнанку, но я плакала и плакала.

Это длилось долго, наверное, часа два или три. А может и дольше.

Я просто устала до одури, выплакала из себя все силы и чуть не упала, попытавшись выбраться из-под душа.

Даже не стала смотреть на себя в зеркало, просто добралась до спальни, пошатываясь, встала в дверях, глядя на застеленное чистое белье. Вчера было так больно… Я боялась повторения, боялась следующей попытки Глеба лишить меня невинности. После принудительного минета у меня не было ни единой иллюзии, что мне понравится.

Но я сделала несколько шагов, обошла кровать и легла на дальний край, постаравшись занять как можно меньше места. Но даже не успела сомкнуть глаз, как в коридоре послышался шум.

Я приподнялась на локте, повернулась… Глеб, кажется, собрал все углы в квартире. Его шатало от стены к стене, от косяка к косяку, за которые он хватался пальцами как потерпевший кораблекрушение за прибитую к нему выломанную из корабля доску.

Он был пьян. Но не забывал раздеваться, стаскивая с себя по одному предмету одежды и роняя где-то по пути. К моменту приближения к кровати, он как раз пытался стащить штаны и не рухнуть.

Не получилось. К счастью, рухнул он на кровать и потянул обе брючины сразу, запутался, кое-как стянул их с себя и безумно устав от сражения, упал спиной и закрыл глаза.

Думала, он так и вырубится.

Но отдохнув полминуты, он снова поднялся, буквально не открывая глаз и снял часы, трусы и носки. Причем часы умудрился положить аккуратно на полку над кроватью.

И только после этого рухнул лицом в подушку окончательно.

Хотя нет, не окончательно. Приоткрыв один глаз, он заметил меня: