Читать онлайн Вечерний караван бесплатно

I

Я никогда не любил общественный транспорт. Толкотня, духота и остальные прелести дешёвого проезда были вытеснены из моей жизни при первой же возможности, а именно – карманными деньгами от родителей, что, звеня и шелестя на радость водителям, перетекали из моих карманов в бардачки их неухоженных автомобилей.

Что сегодня вынудило меня вернуться к успевшим покрыться пылью истокам передвижения моего тела по городским мостовым? Окажись я пару лет назад в подобной ситуации, я, старающийся найти во всем свои плюсы, с улыбкой полоумного ответил бы, что все дело в сладкой ностальгии по беззаботному отрочеству, неотъемлемой частью которого являлись частые поездки на автобусе от моего дома до центральных парков и скверов. По воспоминаниям, вояжи сопровождались вонью от потных людей с озлобленными физиономиями, которые будто никогда не выбираются из одного и того же автобуса годами, словно там они и были зачаты, а цель их жизни – кататься по кругу будто белки в колесе, не давая случайным пассажирам чувствовать излишний комфорт. Быть может, иногда их выпускают на волю на пару минут ровно по календарю – для смены одежды, подобающей нужному времени года, дабы летом быть недовольными и покрытыми испариной настолько, чтобы не падать в обморок от смрада и теплового удара, а зимой – промерзшими, но не околевшими, и всё такими же недовольными. Но, успев зачерстветь и поубавить оптимистичный пыл, на сегодняшний день я отвечу прозаичнее – если бы вчера я отказался от ненужной бутылки вина, что продолжает напоминать о себе похмельем, то сегодня под моей пятой точкой было бы кожаное сиденье Kia Rio, а не оголившийся из-под разорванной в клочья ткани пластик.

К автобусному остановочному павильону подходит пара. Я, разлегшийся на лавочке под козырьком аки бездомный, начинаю прислушиваться к разговору. Ругань. Скрытые от моих глаз шляпой, покоящейся на моем лице от слепящего солнца, бранящиеся, судя по их голосам, все ближе и ближе. Взяв головной убор за тулью, я убираю его со своего лица. Щурясь от лучей и криков, что совместно наносят по моей голове удары, отдающиеся тупой болью в висках, я привстаю со своей общественной лежанки, дабы переквалифицировать ее в насест. Устроившись, я осматриваю новоприбывших. Мужчина и женщина средних лет. Она – с пакетами и в топике, что оголяет пузо с растяжками, он – с бутылкой пива и в штанах с лампасами. Стараясь не прыснуть от комичной картины, я пытаюсь разобрать их разговор.

– …Да я батрачил всю неделю и не могу выпить?

– Ты уже пьешь как свинья второй день.

– А ты выглядишь как свинья, я же молчу…

Последняя фраза скатывает диалог в подобие криков приматов. Смех сквозь слезы – голова раскалывается все сильнее, и на радость мне пара не планирует останавливаться, все увеличивая децибелы в своем выступлении. Нащупав наушники в кармане, я затыкаю себе уши, молясь, чтобы моя музыка смогла перекричать говорливую чету. Запустив плейлист на телефоне, я обращаю внимание на табло. Двойка придет в 19:05. Сверяюсь со временем – еще две минуты для концерта двух влюбленных, что обсуждают, кто же таки больше похож на свинью. Музыкальной подложкой для концерта выступила «We are the Pigs», от чего я не выдерживаю и начинаю смеяться в голос. Неблагодарный зритель обрывает выступление – пара оглядывается на меня, выжигая мое лицо недовольными взглядами. Не найдя лучшего решения, я радушно машу им рукой, стараясь разрядить обстановку. Мои социальные навыки подводят меня. Глава семейства, сделав финальный глоток, бросает бутылку наземь и, не сводя с меня затуманенных дешевым алкоголем глаз, начинает шествие в мою сторону. Экран блокировки на телефоне показывает 19:04. Мужчина открывает рот и начинает что-то говорить, но, на мою беду, первые слова из его обращения выпадают ровно на момент, когда в композиции начинается припев, в котором Бретт Андерсон в своей фирменной чувственно-томной манере заявляет о том, что «все мы свиньи». Вновь засмеявшись, я достаю один из наушников.

– Я смотрю тебе весело, манерный?

Я, пытаясь объясниться, не могу остановить свой смех, постепенно переходящий в неподконтрольный хохот. Прося жестом подарить мне момент для последнего слова перед тем, как мое лицо встретит его кулак, я, выдохнув, смотрю на своего оппонента. В его губах перекатывается сигарета, а ноздри напоминают две черные дыры, что еще чуть-чуть и засосут мое хлипкое тело в свое бескрайнее пространство, очерченное торчащими волосиками. Самец готов показывать перед своей самкой, кто на этой автобусной остановке альфа-единица. Стараясь подобрать нужные слова для разрядки накала, меня обдувает легкий ветерок. Прямо за спиной распаленного защитника чести стоит автобус, что приветливо открывает свои двери. Накинув шляпу на темечко и подобрав сумку с лавки, я, желая всего хорошего, запрыгиваю в салон спасительного транспортного средства. Двери закрываются, я оборачиваюсь и на прощанье салютую шляпой. Мужчина выругивается и пинает пустую бутылку.

Буду считать это прощальным жестом на его языке.

*

Мои опасения были напрасны – в салоне не было толкотни, а кое-где даже зияли свободные места. Расплатившись с кондуктором, я, понапрасну стараясь никого не задеть, опускаюсь на сиденье возле окна, параллельно успев извиниться перед моим соседом по правую руку за вероломно задетый мной туфель. Поправив наушники, я обращаюсь к окну, разглядывая уже заученный пейзаж проспекта. Я закрываю глаза. Песня сменяется, на место детской кричалки приходят звон колоколов и воздушные клавишные. «A Summer Long Since Passed». Головной боли уже почти нет – видимо, встряска на остановке пошла мне только во благо. Вспоминая диалоги о свинье, я вновь улыбаюсь, раздумывая о том, кто же по итогу вышел победителем в этой равной схватке. Маргинальное равноправие во всей красе. Открыв глаза, я поднимаю свою голову…

Девушка, чей взгляд за линзами роговых очков, встретившись с моим, смущенно отводится хозяйкой в сторону окна . Легкое покалывание в кончинах пальцев. Чувство, что, как мне казалось, я уже успел забыть, накрывает меня по самую макушку. Я закрываю глаза, стараясь привести свои мысли в порядок. Просто симпатичная девушка, которую я заинтересовал. Ничего такого. Сколько их было на моей памяти? Десятки? Ничего необычного, всего лишь пробудились гормоны. Обращать внимание на подобное – попытка запрыгнуть в ялик юношества, что уже как пару лет отчалил в последний путь. Просто девушка.

Стараясь оболванить самого себя, я отворачиваюсь к окну, внимательно читая вывески заведений, раскинутых по всей траектории моего маршрута. Бесчисленные шаурмичные – здесь, в Ч., вы никогда не останетесь голодным, пускай это и чревато несварением и смертью от язвы.

Вновь поднимаю глаза. Встреча взглядов. Ее улыбка в ответ. Одергиваю себя и закрываю веки, повторяя про себя словно мантру цель поездки. Автобус замедляет свой ход, открывая свои двери для всяк желающего к выходу. Мой сосед встает с места и покидает дизельное детище омнибуса, оставляя меня наедине с попытками не замечать ту, чей взгляд я продолжаю ощущать на своем лице. В песне зазвучал нежный вокализ Вирджинии Эстли, вырисовывая в моей фантазии полет поднятых ветром цветов качима. Картина вытесняет собой священное заклинание. Я сдаюсь. Цветы летят по загруженным автострадам, маневрируя меж потоков автомобилей. Поднявшись ввысь, цветочное шествие разлетается в разные стороны, поселившись на безоблачном небе в качестве дневных звезд. Весь небосвод усеян маленькими белыми благоухающими точками. В нос ударяет сладковатый аромат. Я чувствую легкое прикосновение к своему колену.

Девушка, все с той же улыбкой, стоит возле меня, держась за горизонтальный поручень над нашими головами. Присев на раннее опустевшее сидение, она начинает внимательно рыскать рукой в своей сумке. Я, наблюдая за этим, хочу что-то сказать, но слова предательски вылетают из головы, оставляя мне на выбор лишь две участи – молчать в тряпочку и ждать, пока моя новая знакомая волшебно щелкнет пальцами, дабы с меня были сняты чары на безмолвие, либо же мычать как душевнобольной. Рационально выбрав первый вариант, я начинаю заинтересованно наблюдать за поисками в сумке-шоппере, что, по всей видимости, обладала сверхъестественными особенностями – девушка, чье лицо сейчас выражало крайнюю обеспокоенность, все также продолжала безуспешные поиски в казавшемся бездонным тканевом пространстве. Лисья улыбка озаряет до этого хмурое лицо, и на солнечный свет, что залил собой весь салон автобуса, из своего прежнего дома является блокнот на кольцах. Передав его мне в руки, она вновь отправляется на поиски, но на этот раз они не занимают слишком много времени. Выудив карандаш из внешнего кармана шоппера, девушка забирает у меня блокнот. Прикусив феррул, она с прищуром осматривает меня, после чего открывает записную книжку и стремительным росчерком пишет послание, состоящее из одного слова. Передав мне блокнот с карандашом, моя новая знакомая опускает взгляд на пол, покрытый резиновым ковриком, ритмично постукивая по нему подошвой своих кед.

«Привет»

Растерянность все еще со мной. Ее выдает трудночитаемый почерк, которым я усиленно стараюсь ответить на приветствие символом в символ. Еле как нарисовав шесть букв, я кладу наш бумажный островок для коммуникации ей на ноги. Взяв его в руки, девушка внимательно осматривает мое послание. Убрав свисающую прядь волос за ухо, она открывает моим глазам наушник. Должно быть со стороны мы выглядим как двое глухонемых подростков, чьи отофоны от переизбытка чувств вышли из строя. Эта мысль меня настолько умиляет, что я расплываюсь в улыбке. Заметив это, девушка отвечает тем же, после чего начинает писать второе послание уже на следующей странице. Закончив его, в этот раз она не передает мне стило с блокнотом, вместо этого демонстрируя выведенное на бумаге грифелем из своих рук.

«Ты выходишь на повороте у леса?»

Я, уже успевший позабыть пункт назначения, утвердительно киваю головой, только после выказанного ответа вспоминая, что так оно и есть. Вновь лисья полуулыбка, что отдается разливающимся теплом в моей груди. Быстро написав ответ, девушка вручает мне блокнот.

«Коллега»

Боднув меня лбом в плечо, новообретенный попутчик указывает жестом, что теперь моя очередь задавать вопрос. С непосредственностью ребенка, ожидающего, каким фокусом его развлекут на этот раз, она опускает голову на свои ладони, переводя взгляд с моего лица на лист и обратно. Я же, постукивая ластиком карандаша по листу, стараюсь упорядочить мысли, что хаотично летают в моей голове, отказываясь от какой-либо навязанной моими беспомощными потугами структурированности. Не сумев сформулировать вопрос, я вывожу карандашом следующее:

«Своим появлением ты выбила меня из колеи»

Прочитав мое замечание, девушка, прикусив губу, выхватила у меня карандаш из пальцев, второй рукой попросив поднести блокнот поближе. Удерживая его двумя руками, я протянул его в сторону собеседницы, дабы она смогла на весу дать мне ответ. Сейчас она походила на художника, рисующего мой портрет в порыве творческого вдохновения, – что, на деле, было недалеко от правды. Попроси она рассказать меня свои потаенные секреты, скрытые от глаз самых близких людей, я бы ни секунды не раздумывая выдал ей список всех скелетов прошлого. Я был на крючке. Осознание этого не стало для меня драмой, на которую я рассчитывал при первом взгляде на нее. Да, потом, через пару остановок, когда мы разойдемся, и я приду в свое изначальное состояние, в котором я пребывал уже как несколько лет, все моральные вопросы, дилеммы и попытки объясниться перед самим собой за произошедшее вернуться с утроенной силой. Но сейчас я отдался чувству, эмоции, что подобно Фениксу восстали из пепла, застав меня врасплох и обезоружив того, кто в тайне мечтал об этом годами.

Мне захотелось получше разглядеть черты новой знакомой, дабы оставить ее в своей жизни хотя бы образом, картинкой, к которой я смогу обращаться в моменты необходимости; в мгновения, когда мне нужно будет доказывать самому себе, что мое сердце по-прежнему сделано не из камня. Большие глаза со стрелками-хвостиками, аккуратный нос с кончиком вверх, прическа чуть длиннее классического каре. Но, к сожалению, главного зафиксировать на фотопленке под названием «память» мне бы не удалось при всем моем желании. Что-то неуловимое, труднообъяснимое вынуждало меня созерцать ее лицо, обрамленное русыми, чутка непослушными волосами. Она дышала жизнью. Благоухала ей, как цветы гипсофилы, что распустились на небосводе в моих недавних фантазиях. Быть может, дело в мимике и движениях – то, как она покусывала карандаш, хмурясь из-за обдумывания нового послания для меня; то, как поднимала глаза и, встречаясь с моим взглядом, мимолетно улыбалась, пока по ее щекам пробегали солнечные зайчики; то, как ее нога, вторя ритму автобуса, что подпрыгивал на дорожных выбоинах, чуть касалась коврика носком; то, как…

Вихрь грез был прерван легким постукиванием карандаша по моей коленке. Вскинув брови, девушка провела ладонью у моих глаз. Вновь улыбнулся как последний дурак. Улыбка в ответ. Развернув блокнот к себе, я обнаруживаю, что огромное послание, которое моя спутница так старательно выводила на белом листе, полностью зачеркнуто. Вместо него, чуть ниже каракуль, емкое предложение в одну строку.

«Поняла, что ты не успеешь прочитать, ведь нам выходить на следующей»

Взяв мою руку, она встала с сидения, потянув меня за собой. Чуть не выронив блокнот, я, стараясь не упасть, последовал за ней, протискиваясь сквозь утрамбованную толпу пассажиров. Автобус с шумом затормозил, открыв свои двери.

*

Оказавшись на раскаленной от июльского солнца улице, мы молча двинулись вперед. Девушка слукавила – вышли мы на несколько остановок раньше необходимого, но кто я такой, чтобы возражать и отказываться от совместной прогулки?

Тополиный пух, в этом году взявший бразды правления над улицами позже положенного, витал над нашими головами, пока мы неспешно брели в сторону леса, каждый погруженный в свои мысли под собственный аккомпанемент, доносящийся из наушников. Интересно, с какой музыкой у нее будет ассоциироваться наша встреча?

Девушка, до этого держащая мою руку за предплечье, пробежала пальцами в сторону кисти, вложив свою ладонь в мою. Переплетение пальцев. Уже знакомые покалывание в подушечках и тепло, разливающееся в груди. Я, по-прежнему волочащийся позади, решаюсь поравняться.

Обмен взглядами; мимолетные улыбки; смущение; глаза в пол.

По правую сторону от нас проносится юная компания детей на велосипедах – явный признак того, что мы приблизились к парку, выстроенному у начала леса, что в нынешнее время года всегда взрывается от голосов особо активного населения города. Мы, не сговариваясь, замедляем свой шаг. Ни я, ни моя спутница не хотим неотвратимого окончания чарующего мгновения. Стараясь обмануть безжалостное время, девушка меняет курс нашего пути, сменяя оживленный проспект на поросшие кустами дворы, скрытые за монолитным фундаментом пятиэтажных домов, которые, по ощущениям, всегда являлись единым многокилометровым зданием, протараненным дорожными перекрестками. Мы оба знаем, что нам нужно в противоположную сторону. Мы оба даем негласное согласие на самообман.

Шум оживленного проспекта, до этого беспардонно вклинивающийся в музыку, сопровождающую мои уши с самого выхода из дома, отступает, оставляя меня наедине с безлюдным двором, дребезжащим звуком скрипок и безымянной соратницей по прогулке. Девушка ускоряет шаг, я стараюсь не отставать. Предметом ее заинтересованности оказывается клумба возле одного из подъездов, на которой произрастают большие ярко-желтые подсолнухи. Вещь и в правду редко встречаемая в городской среде. Перелезши через низкую ограду, все также не выпуская мою ладонь из своей вытянутой руки, она с упорством, сравнимым с настойчивостью Филиппа Гарреля по канонизации Нико, пытается беззастенчиво вырвать цветок из цепких лап разрыхленной земли. Изначально готовый помочь с учиненным варварством над бедной грядкой, я отвлекаюсь на раннее незамеченную мною деталь. На внутренней стороне предплечья девушки красуются небольшие латинские буквы, выведенные изящными черными линиями.

ILY

Аббревиатура от «Я люблю тебя». Кто адресат этого послания? Для меня это не так важно. Айли. Имя, которое останется высеченным в моем нутре; имя, хозяйка которого будет незвано приходить в мои сны, захватывая над ними власть на радость моему подсознанию.

Айли все же удается сорвать один из подсолнухов. С чувством выполненного долга она вручает мне цветок. Отряхнув свой джинсовый черный сарафан, девушка покидает место преступления, и наш путь, прерванный сиюминутным актом вандализма, продолжается. Двор за двором, мы медленно ступаем меж груд припаркованных автомобилей, временами нарушая спокойствие мирно прогуливающихся по тротуару голубей, что взмывают в небо, не рискуя воспрепятствовать нашему уединению.

Сделав крюк, мы вновь оказываемся на проспекте. Наша поступь продолжается. До финала приключения осталось буквально несколько минут – вдали становится различимым здание, у которого нам придется расстаться.

Сколько песен, проигранных сегодня по чистой случайности, навсегда будут связаны с Айли и этим июльским вечером? Сколько из них будут отдаваться жгучей болью спустя недели, месяцы, годы, что пройдут в постоянном ожидании нашей второй встречи, которой, быть может, и не суждено случиться?

Я чувствую внутреннее напряжение, мои ноги становятся ватными. На расстоянии вытянутой руки – черный витиеватый забор, за которым высится постройка, что своим исполинским видом вынуждает меня проклинать ее в разы сильнее, чем она того заслуживает.

Шаг. Второй шаг. Третий.

Я останавливаюсь. Мои пальцы выскальзывают из ладони Айли. Ее поступь, словно по инерции, продолжается. Пройдя еще несколько метров, девушка замирает, после чего разворачивается и не спеша шагает в мою сторону. Стараясь не смотреть мне в лицо, Айли берет блокнот из моей свисающей ладони. Открыв его на последней странице, она медленно выводит буквы карандашом. Замявшись, девушка достает телефон, смотрит на экран блокировки, после чего, убрав его обратно в карман, продолжает запись. Закончив, Айли вырывает страницу и вручает ее мне вместе с карандашом. Последний обмен взглядами. Наши глаза говорят за нас. Слова излишни. Последние улыбки. Айли разворачивается и уходит прочь. Мне остается смотреть ей в след, стоя посреди улицы с цветком подсолнуха, приковывая к себе взоры окружающих, до которых мне нет никакого дела. Наверняка их жизни текут в размеренном русле, ровно, как и моя еще час назад. Забавно, как одно событие в корне меняет бытие, казавшееся изученным вдоль и поперек.

В момент, когда Айли окончательно растворилась в толпе зевак, снующих подобно муравьям в своем муравейнике, выстроенном из асфальта и бетона, я, тяжело выдохнув, решаюсь посмотреть на финальное слово своего потерянного спутника.

«10 июля, 19:** – 19:55»

Последняя реплика в нашем молчаливом диалоге оказывается за мной. Улыбнувшись из-за предоставленной мне привилегии, я стираю ластиком звездочки, вписывая на их место «05». Чуть выше указанной даты грифель касается бумаги песочного цвета, оставляя послание той, что вряд ли когда-нибудь его увидит.

«Дата, когда я полюбил автобусы.

Спасибо, ILY»

II

Я никогда не любил посетителей алкомаркетов. Стандартная ситуация – пока я раскладываю бутылки с отравой по полкам, стараясь не напутать позиции и ценники, всегда найдется напыщенный любитель пропустить бутылку-другую подешевле, при этом строящий из себя ценителя мельчайших ноток в очередной бормотухе, которая ему не по карману. Сегодняшний вечер не стал исключением.

Мужчина тяжело дышал мне в спину, пока я доставал из ящика штофы с бренди. Мой старый знакомый, чей запах мне роднее, чем его лицо – последний месяц он стал завсегдатаем нашего магазинчика. Кашлянув третий раз в попытке обратить мое внимание на себя, любителю дегустации нашего ассортимента по красному ценнику все же это удается – до моих ноздрей доносится перегар, настоянный в недрах его желудка, вынуждающий меня скривить лицо из-за подошедшего рвотного позыва. Обернувшись, я выдавил из себя улыбку, что больше походила на оскал голодной бездомной собаки.

– Снова ты.

Икнув, мужчина с трудом выдавил из себя «Снова я».

– Пойдем сразу на кассу? Или мне вновь устроить тебе экскурс в лучшие новозеландские вина?

За все наши встречи я уже успел заучить, сколько времени ему потребуется на ответ. Около тридцати секунд. Вновь оскалившись в попытке продемонстрировать свою пассивную доброжелательность, я разворачиваюсь к ящику и продолжаю возню с бутылками.

– Нет, с..сегодня я бы хотел узнать побольше о видах вис..вискск… ты понял.

Из динамика, находящегося над стеллажом с водочной продукцией, начинает играть композиция «He Ain't Heavy, He's My Brother» в исполнении The Hollies – за время своей работы я успел заучить весь музыкальный репертуар, звучащий в стенах нашего магазина. По всей видимости, администратор, увидев нашу уже успевшей стать знаменитой в узких кругах пару, решил при помощи проникновенной песни расположить меня с покупателем друг к другу. К сожалению, это не помогло.

– Слушай, мы оба знаем, на что ты рассчитываешь. Ровно на то, что было вчера. И будет завтра. Я буду битый час распинаться тебе о том, какое вино лучше подойдет к морской кухне, в чем различие купажированного, солодового и зернового виски. Пройдет сорок минут. Ты, пошатываясь, выслушаешь мою лекцию. А затем мы пойдем… – я повернулся к своему старому знакомому и, взяв его за плечо одной рукой, указал другой в сторону небольшой комнаты, скрытой от глаз незнающих посетителей главного зала пластиковыми межкомнатными занавесками. – …туда. И возьмем пару твоих любимых бутыльков. Дойдем до кассы. Ты вывалишь всю свою наличность на монетницу. Я буду с улыбкой подсчитывать каждую копейку. Окажется, что там не хватает и половины от необходимой суммы. Ты попросишь записать тебя в книгу должников, которой, по секрету, у нас нет. Потому что ты единственный и неповторимый во всей округе. Я отвечу, что не вопрос, ведь ты наш постоянный клиент. Трясущимися руками ты возьмешь бутылки и, возможно, одна из них выскользнет из твоих рук. Я скажу, что ничего страшного, я все уберу. Ты поблагодаришь меня, моего отца, моего деда, эту страну, бога за проявленную любезность. И с чувством выполненного долга перед своей печенью покинешь салон, сев на лесенках у входа. Но, но… – я приложил указательные и средние пальцы к вискам мужчины, повернув его голову в сторону часов, висящих над входными дверьми. – не сегодня, друг. Сосредоточься, попробуй сфокусировать свой взгляд на циферблате. Я знаю, для тебя это сложно, но попробуй пойти на такой подвиг ради меня. Время 19:55. Через пять минут наш магазин закрывает двери для всяк сюда входящего, потому что начнется инвентаризация. Поэтому я предлагаю тебе пропустить доклад об алкогольной культуре и сразу перейти к делу. На сегодня без прелюдий.

Выпустив голову бедолаги, что и вправду щурился в попытках разглядеть ход стрелок, я, сверля его взглядом исподлобья, начал ожидать знаменательного решения, способного подорвать устоявшиеся и уже успевшие осточертеть традиции. Мужчина, качнувшись в сторону и еле устояв на ногах, замычал. Такой ответ меня не устраивает. Вновь взяв его голову в руки, я развернул ее к своему лицу, решив устроить очную дуэль. Смотря в его невидящие глаза, я тряс голову в надежде, что так я смогу наладить шестеренки в его мозгу, дабы вместо мычания до моих ушей начали доноситься членораздельные слова. Не знаю, совпадение или нет, но во время встряски я действительно начал слышать сначала буквы, а затем и полноценные слова.

– Н..не…не-не-не…не-не-не-не… Так не пойдет, я кл…клиент… – рыгнув, посетитель с трудом продолжил. – и я хочу знать, чем отличаются разные в..виды вискск… ты понял.

Меня пробирает истерический смех. Улыбаясь, хлопая и отбивая аритмичную чечетку подошвами своей обуви, я энергично киваю головой.

– И я… зови админс…админист… ты понял.

– О, я вас услышал. – похлопав по плечу амбассадора нашей продукции, я побежал меж стеллажей. – Дядя Гашим! Дядя Гашим, подойдите! Срочно, дядя Гашим!

Подбежав к прикассовой зоне, я схватил микрофон для связи с администрацией и начал вопить в него имя своего дяди. Комната администрации отворилась, из нее показался грузный мужчина средних лет, одетый в футболку-поло и черные широкие брюки, которые, по моим воспоминаниям, он носил еще в ту пору, когда я был детсадовцем. Подойдя ко мне и отвесив дежурный подзатыльник, дядя поинтересовался в чем дело. Я указал пальцем на пошатывающегося клиента, разглядывающего бутылки бренди. Кивнув, дядя рукой скомандовал следовать за ним. Подойдя к горе-покупателю вплотную, дядя Гашим хотел обратиться к нему, но дошедший букет, настоянный на самом дешевом спирте месяцами, разрушил эти планы. Отступив на несколько шагов назад, администратор, переведя дух, со второй попытки все же смог успешно начать диалог.

– Здравствуйте, продавец-консультант оповестил меня, что у вас возникли какие-то вопросы?

Мужчина проигнорировал слова дяди – все его внимание было сосредоточено на сосудах с темной жидкостью.

– Вы меня слышите?

Вместо ответа покупатель потянулся к бутылке «Cardenal Mendoza». Чуть не опрокинув ее соседей на пол, он все же смог выудить сосуд с полки. Дядя с натянутой благожелательной улыбкой с силой выхватил ее из рук пьянчуги, не дав продолжиться любви с первого взгляда. Он вновь попытался достучаться до клиента, но и эта попытка оказалась тщетной. Увидев, что дядя Гашим настроен серьезно, я все же решил намекнуть ему на бессмысленность его потуг.

– Дядя, у нас инвентаризация… – я взглянул на часы. – …должна была начаться вот уже как четыре минуты назад. Он невменяемый. Может мы его просто выведем отсюда?

– Мы не можем, клиент всегда прав. Нужно узнать, что ему нужно и подобающе обслужить.

– Как можно обслужить клиента, чьи мозги настолько проспиртованы, что это по всевозможным факторам ближе к бутылке водки, нежели к человеку?

Очередной подзатыльник. Согласен, перебор.

– Клиент. Всегда. Прав.

Мужчина, по всей видимости сумевший запустить свои мыслительные процессы, замычал в поддержку слов моего дяди, от чего тот расплылся в улыбке.

– Видишь, к каждому покупателю просто необходимо найти ключик. Подход. – дядя развернулся на пятках туфель к клиенту. – так что за вопросы у вас?

– Я хотел, чтобы ваш подчн…подчиненный рассказал о видах виски. А он мне нагрбр… он грубиян, в общем. – произнеся мою характеристику на выдохе, мне показалось, что на этот подвиг ему потребовалась вся жизненная энергия, что теплилась в нем где-то между печенью и поджелудочной.

– Ох, я приношу извинения от нашего магазина. Само собой, он понесет наказание. Штраф.

– Штраф? – мои глаза округлились до размеров чайных блюдец. – за что? За его прострацию? Он по горло в долгах, я вообще не понимаю, зачем мы продолжаем его пускать сюда.

– Ты договоришься до того, что я в этом месяце выплачу тебе лишь половину от оклада. А сейчас ты ответишь на все беспокоящие нашего дорого гостя вопросы.

– Прекрасно. А инвентаризацию мне проводить ночью?

– Если потребуется, то да. – дядя по-дружески положил свою руку на плечо покупателя, что сейчас стоял с самодовольной улыбкой, иногда нарушаемой икотой. – непредвиденные обстоятельства – это то, чем славится наш бизнес, уж поверьте.

– Да я в..вер…вр… ты понял.

– Конечно понял. И наш продавец-консультант это понимает, но зачем-то решил сегодня превратить наш магазин, славящийся уважением к каждому зашедшему клиенту, в базар. Ты меня услышал. – дядя потряс перед поим лицом указательным пальцем, после чего отправился обратно в свои покои, напоследок показательно хлопнув дверью в кабинет.

Я передразнил его последние слова, меча искрами из глаз в сторону дверного полотна, из-за которого доносились обрывки криков, издаваемых телевизором. Смотрит свои любимые политические шоу, а я должен тут страдать. Я посмотрел на свое сегодняшнее бремя, что полностью разрушило мои планы на эту ночь. Прикрыв веки, оно тяжело сопело. Уснуло на своих двоих. К черту. Я, попросив подождать меня здесь и услышав сонное «угу» в ответ, отправился к кабинету администратора. Войдя без стука, я взял пульт со стола и выключил телевизор, на что дядя, вскочив с кресла, захотел в который раз обрушить на мой затылок удар ладонью, но я, являясь с детства ярым приверженцем гонконгских фильмов про единоборства, умело парирую его замах, отбегая в сторону. Удивленный своей проворностью, я вскидываю руки по направлению к дяде, что и вправду срабатывает – он останавливается. Мы оба ошарашенно глядим друг на друга. Простояв как истуканы несколько секунд, я, сглотнув комок в горле, решаюсь нарушить повисшую тишину, что так несвойственна этой комнате.

– Дядя, мы договаривались. Сегодня я уйду раньше. У меня важная встреча. И если я не уложусь до девяти из-за забулдыги, то ты будешь заниматься описью в гордом одиночестве.

Я по-прежнему держу руки вытянутыми, ожидая момента, когда дядя, не выдержав нехарактерной для меня самоуверенности, бросится в мою сторону подобно со всей дури летящему футбольному мячу. Вместо этого он смотрит на меня как на идиота. Поза, свойственная крабам, сделало свое дело. Молча подойдя ко мне, дядя достает из моих застывших пальцев пульт, после чего возвращается к своему креслу. Усевшись, он включает телевизор. Крики телеведущего и гостей его студии. Я продолжаю стоять, ожидая словесной реакции на совершенный мной мятеж. Дядя, уставившись в экран телевизора, начинает покачивать головой и цыкать. Не отрываясь от просмотра телешоу, он устраивается в своем кресле повальяжнее, прокашливается, после чего обращается ко мне.

– Ну посмотрите на него. Опять какая-то малолетняя потаскушка улыбнулась ему в ответ на улице, а этот дурак готов бросить все свои дела ради того, чтобы носиться за ней как бездомная дворняга за кошкой. В ко…

– Дядя Гашим, не говори так про нее. – Я в одночасье осмелел, решившись перебить своего родственника. – Я чувствую, что она та самая.

– Дорогой, я слышу это день ото дня. Перед уходом с работы они «те самые», а через пару дней в разговоре с тобой они оказываются малолетними потаскушками. Затем на их место приходят следующие. И так до бесконечности. А часы недоработок никто мне не компенсирует.

– Сейчас совершенно другая история. Давай мне в три раза больше подзатыльников, если я хоть раз назову ее «малолетней потаскухой». Вот тебе крест – я криво покрестился указательным и большим пальцами, после чего подошел к рабочему столу и поднес их к лицу дяди, коснувшись его носа. Знакомый взгляд как на идиота.

– Дорогой, я муслим, что мне до твоего креста? – дядя вновь обречено покачал головой. – У тебя дед – ударник труда. Отец на заводе чуть ли не ночует. Я – ударив себя в грудь кулаком, дядя вскочил с кресла, не сумев усидеть от гордости за наше генеалогическое древо. – своими руками построил бизнес с нуля. Ну, а ты что?

Я опустил голову и молча смотрел себе под ноги. Со стороны казалось, что я каюсь за свое поведение, но на деле я вновь передразнивал его мимикой своего подвижного лица. Дядя, закончив отчитывать меня, вновь уселся в кресло. Достав пачку сигарет из кармана брюк, он закурил, попутно причитая о моей безнадежности.

– Говорил я твоему отцу, что тебя нужно в военное дело отдавать. Там бы тебя исправили, сделали мужчину. Конфету. – Выпустив едкий дым из своих легких, дядя посмотрел на меня. – Ладно. Сегодня можешь уйти, как закончишь с покупателем. Но завтра останешься после своей смены и будешь проводить опись.

Не ожидая настолько милостивого финального вердикта по отношению к своей персоне, я поднял удивленные глаза. Дядя медленно моргнул, что на его языке тела означало «не нужно излишних благодарностей». Я, улыбнувшись, вприпрыжку подбежал к двери. Взявшись за ручку, я замешкался, обдумывая, какие еще привилегии я смогу выбить для себя, пока мой дядя находится в столь располагающем духе.

– Дядя, давай еще обойдемся без штрафов, согласен?

Реакция – пульт, звучно врезавшийся в шпон дверного полотна в нескольких сантиметрах от моей головы. Переоценил свои способности переговорщика. Не оборачиваясь, я с силой дергаю ручку, выбегаю в торговый зал и хватаю первые попавшиеся бутылки с полки, представляя, что это разорванные нунчаки. Скрывшись за одним из стеллажей и встав в стойку хэнданбу-гунгу по заветам Ип Мана, я ожидаю выхода моего оппонента. До моего правого уха доносится храп – покупатель, не дождавшись моего возвращения, лежит на полу, поверженный сном, вступившим в союз с интоксикацией организма. Из кабинета администрации доносятся крики.

–…Малолетний сукин сын, да я тебя за шкирку выкину отсюда, не посмотрев, что я там наобещал твоему отцу. Обойдемся без штрафов! Может мне еще просто так выдавать тебе зарплату за красивые глаза? – выбежав в торговый зал, который в моменте переквалифицировался в клуб для поединков в стиле ушу, дядя, чей взор застилает ярость, пытается отыскать меня глазами. Тщетно. Спасибо тебе, «Китайский связной». Я с грацией цапли отступаю назад, дабы незаметно покинуть заведение замысловатыми тропами, но мое чутье подводит меня. Сосредоточив все свое внимание на дяде, носящемся из стороны в сторону, я совсем забываю о своем старом знакомом, что сладко пускает слюни на наливной пол. Споткнувшись об его вытянутую руку, я падаю навзничь. Звон разбитого стекла. Мастерски выполнив кувырок через левое плечо, я вновь встаю на ноги – одна бутылка по-прежнему цела, я все еще с оружием. Дядя, заслышав мою опрометчивую ошибку, бежит к источнику шума. Посетитель, чьи ноздри учуяли пары топлива, начинает ворочаться, возвращаясь из анабиоза к жизненным процессам. Дядя выбегает из-за витрины со снеками. Дуэль взглядами. Между нами – около пяти метров. Я выставляю руку с бутылкой водки в сторону дяди, размахивая ей подобно мечу цзянь.

– Ну так что насчет штрафа? – мой голос напорист и дерзок из-за ощущения выигрышной позиции в поединке.

– Штрафа?! – лицо дяди исполнено недоумения, он явно не ожидал от меня такой стойкости. – Ты уволен, вот что насчет штрафа!

Моя напряженно-вытянутая рука обращается в повисшую плеть. Теперь наши лица побратимы в плане выражаемой эмоции.

– Уволен? Да и пожалуйста, как-нибудь проживу без грошей и нескончаемого потока алкоголиков! – Я ставлю бутылку на ближайшую полку и начинаю трясущимися от злости руками пытаться снять бейдж со своей рубашки. – Никто в семье никогда не признавал моих желаний и не считал себе ровней! А во мне, дядя, дремлет большой артист, если ты не заметил!

– Артист? – Дядя Гашим заливается зычным смехом. – Если только клоун!

– Да лучше уж быть клоуном, чем бездушным коммерсантом. – справившись с булавкой, я снимаю бейджик. – Посмотрю, как ты здесь справишься без меня!

– Найдем кого-нибудь поусерднее, не беспокойся. Много ума для твоей бывшей должности не надо. И уж тем более артистизма клоуна.

– Ах, вот оно что. Давай я тогда помогу тебе с набором персонала. – опустившись на корточки возле полусонного покупателя, я, взяв его за плечо, трясу его бедное тело что есть мочи. – Дружище, как тебя зовут?

Дружище, приоткрыв веки, силится произнести свое имя, но все его потуги оканчиваются на букве «И», после которой следует отрыжка, пронёсшаяся громом по всему торговому залу.

– Прекрасно, будешь в этой забегаловке новым продавцом-консультантом. И тебе, дядя, не придется тратиться на новый бейдж, я же знаю, что ты за каждую копейку готов удавиться. – погладив клиента по волосам, я креплю к его засаленной рубашке бейджик, – зачеркнешь лишние буквы, друг, оставишь только необходимую «И».

Дядя, наблюдающий за моим перформансом, причитает о том, что я останусь безработным, никому ненужным и по итогу превращусь в позор семьи. Я, с улыбкой кивая и продолжая гладить по голове назначенного мной на вакантное место нового продавца-консультанта, заявляю, что время все расставит по своим местам и предлагаю дяде сказать эти же слова экрану своего телевизора, когда он увидит на нем меня, сидящего в кожаном кресле в очередном выпуске Late Night Show. Встав с корточек, я смотрю на дядю взглядом самоуверенного человека, чьи амбиции равны внутренним силам, необходимым для их реализации. Взгляд дяди же выражает замешательство.

– В лейт найт… что?

Да, англицизмы – это не про дядю Гашима.

Простояв пару десятков секунд в неловкой тишине, я, качнув головой в сторону выхода, сообщаю дяде, что ухожу. Он, по-прежнему пытающийся расшифровать три непонятных для себя слова, отрешено кивает мне в ответ.

Я в последний раз смотрю на моего старого знакомого – распластанный на полу, он выдает звучную отрыжку, что для меня станет главной ассоциацией с моим уже бывшим местом работы.

III

– Ты сегодня чересчур воодушевлен, ты не заболел?

Моя пассия с видом врача, оказывающим паллиативную помощь безнадежно больному пациенту, оглядывает меня с ног до головы. В ответ я бормочу что-то невнятное про хорошую погоду, предлагая вместо обсуждения моего нетипичного самочувствия рассказать ей про свой сегодняшний рабочий день. Долго уговаривать спутницу не пришлось – изучив ее тело и голову вдоль и поперек за год, прошедший с момента, как в умах наших знакомых мы стали парой, выучив всевозможные модели поведения, вызванные внешними раздражителями, я безошибочно понимаю, что ей нужно. Идеальный кавалер, что временами злоупотребляет властью и опытом, не брезгая прибегать к выгодным для себя манипуляциям.

Слушая рассказ про клиента, чья история ничем не отличается от мириада уже слыханных мной историй про других посетителей, я, неспешно шагая заученным маршрутом, рассматривал желтые лепестки цветка. Внимая вполуха, дабы подмечать «слова-спусковые крючки» (термин, изобретенный мною пару месяцев назад), на которых рассказчик может проверить мою внимательность, и заранее готовя ответы-шаблоны, я временами покачиваю головой, выказывая свою напускную заинтересованность.

Сейчас мы пройдем по аллее, чье устоявшееся название среди горожан имеет явно выраженный сатирический подтекст – вместо деревьев здесь по обе стороны от тротуара растут несколько облезлых кустарников, внешне больше напоминающих костлявые руки мертвецов, желающих покинуть перегретую солнцем землю, нежели пышущие плодородием растения. После – повернем на узкую улочку слева с односторонним движением, облепленную пятиэтажными зданиями, что после недавней реставрации выглядят подобно увядающей женщине, чей кричащий макияж вызывает лишь сострадательную улыбку. По левую сторону от нас будет булочная, в которую мы зайдем, так как моя пассия наверняка пропустила обед во время своей рабочей смены, предпочтя ему возможность заработать побольше. Она возьмет себе хачапури по-аджарски, небольшой кусочек мильфея и горячий шоколад. Я же обойдусь розовым латте. Дождавшись, пока моя избранница закончит с основным блюдом, дабы соблюсти все нормы хорошего тона, я выйду покурить, оставив ее наедине с десертом. Подойдя к ближайшей урне, я достану сигарету из сумки и полажу ее меж зубов. Перед тем как закурить, я вложу наушники-капельки в уши и включу первую попавшуюся песню из длинного списка наименований, покоящихся внутри телефона. Цель? Отогнать выедающие нутро мысли, что имеют свойство воцаряться в голове, лишь почуяв намек на тишину. Закончив с сигаретой, выброшу ее в урну. Я помедлю с возвращением в заведение, увлеченный созвучиями, доносящимися до меня из наушников. Дав композиции дойти до эха от последней сыгранной ноты, я отправлюсь обратно в пекарню. К моменту моего возвращения за столик, избранница со скучающим видом будет водить вилкой по пустой тарелке. Попросив счет, она не задаст вопроса, стоит ли его делить на двоих – ей известно состояние моего кошелька. Я в несколько глотков управлюсь с чашкой кофе, после чего мы выйдем обратно в переулок. Небосклон над нашими головами уже приобретет лиловый оттенок, активно готовясь к закату светила. Поднимется легкий ветер, шуршащий пакетами, вальяжно пролетающими по проезжей части. Я предложу ей свой пиджак. Она, само собой, откажется. Мы неторопливо отправимся в сторону ее дома. Сегодня я ночую у нее.

*

Закурив у открытого окна, я перебираю конверты, стоящие в обитом тканью кейсе для виниловых пластинок. Часть из моей коллекции, которую я собираю столько, сколько себя помню, переехала к хозяйке квартиры в связи с моим частым нахождением в ее покоях. Вытянув приглянувшийся мне корешок, вытряхиваю пластинку в подставленную ладонь. Подхожу к кухонной тумбе, на столешнице которой расположился проигрыватель – подарок на мой последний день рождения, преподнесенный девушкой, что сейчас помешивала макароны в кастрюле, готовя ужин на двоих. Явно считываемый намек на сожительство, который я проигнорировал, сделав вид, что скрытый посыл презента оказался чересчур потаенным для его расшифровки моими извилинами. Положив грампластинку на диск проигрывателя, я опускаю иглу на канавку.

Сев за обеденный стол, я тушу сигарету об пепельницу, вновь взяв в руки подсолнух, до этого бережно положенный мной на столешницу. Кухня заполняется голосами, ведущими томный диалог на французском – сумеречным саундтреком для малословных посиделок за уплетанием пасты выступил совместный альбом Сержа Гинзбурга и Джейн Биркин.

Прокручивая стебель цветка меж ладоней, я наблюдаю за его танцем. Балерина из шкатулки в ярком летнем одеянии. Я, зачарованный пируэтом, вглядываюсь в размытую от движения темную сердцевину цветка, вновь возвращаясь в мгновение расставания с той, что своим появлением выбила почву из-под моих ног, к которой я был намертво приращён. Я и несчастный подсолнух оказались собратьями по несчастью. Наша незавидная участь известна нам обоим – медленное и болезненное увядание, вызванное надломом устоявшихся парадигм.

Я знаю природу памяти. Годы эмпирических исследований, проведенных над подопытным, заспанное лицо которого я вижу в зеркале каждое утро, подтвердили мою теорию о том, что память – самый искусный плут, встречавшийся мне на жизненном пути. Воспоминания подобны чувствительному холсту, краска на котором идет трещинами лишь при одном неосторожном взгляде на нее. Каждый раз обращаясь к самым ценным моментам бытия, необходимо помнить – это чревато вынужденной реставрацией картины, которая, пускай изначально и незаметно, но на дистанции видоизменится настолько, что от прежнего оттиска не останется и следа. И мне становилось не по себе от того, что подобная участь ждет и Айли, чей лик в моей памяти пока что не претерпел видимых изменений.

Несколько лепестков опадают, в свободном падении ложась на стол. Кода. Я смахиваю их с края столешницы в ладонь, после чего подхожу к подоконнику. Опершись на него локтем, я подставляю длань к губам и дую на лепестки, которые немедля вылетают в распахнутое окно. Подхваченные легким ветром, они планируют над двором, пока не растворяются в сгущающемся сумраке. Быть может, один из них долетит до получателя, напомнив ему о нашей сегодняшней встрече. И если так, то какой будет его реакция на непрошенное послание? Надеюсь, что оно вызовет пунцовость на щеках и смущенную улыбку, вид которых не покидал меня ни на секунду с момента нашего расставания. Ну а меланхоличную горесть, вселенную в меня склонностью витать в эмпиреях, я взвалю на себя.

– Лучше бы с готовкой помог. Как ребенок, ей-богу.

Хранительница очага, постукивая деревянной ложкой по кастрюле, смотрела на меня глазами, знакомыми мне со времен школьной скамьи. В нашей паре она с первых дней была в позиции созревшего человека, взгромоздившего на свои плечи великовозрастное дитя и рьяно старающегося наставить его на путь истинный, пускай и путь этот был ему чужероден. Я без лишних слов, оставив подсолнух лежать на подоконнике, снимаю дуршлаг с настенного крючка и начинаю заниматься сливом макарон. Завершив нехитрое дело, я решаю помыть замаранную посуду, грудами лежащую в раковине. Окончить задуманное мне не удается – я устраиваю мини-потоп, на что моя пассия, известная своей заклятой приверженностью к опрятности, граничащей с рипофобией, просит меня просто не мешаться под ногами. Я только за.

Опустившись на свое насиженное место, я разглядываю свою избранницу. Короткие шорты розового цвета, из-под которых выглядывают округлые ягодицы. Растянутая белая футболка, вздымающаяся в районе груди из-за увесистого бюста, формам которого позавидует большинство женщин. Многие мужчины пускали на нее слюни, свидетелем чего я становился чуть ли не каждую нашу встречу, проходя по оживленным центральным улицам города, усыпанным увеселительными заведениями. Многие, но не я.

Наша встреча и последующий роман были антиподом страсти. Она – карьеристка, подошедшая к возрасту, когда для поддержания статуса необходим подобающий ей мужчина. Я – извечный тунеядец, перебивающийся редкими заработками на фотографии, видеографии, писательстве и всем том, на деньги с чего, не имея взращенного имени, прожить если и можно, то только в стиле аскета, практикующего питание солнцем.

Увидев меня на свадьбе своей подруги, где я принял на себя амплуа человека-оркестра, носясь от столика к столику то с фотоаппаратом, то с видеокамерой, моя будущая пассия поймала меня в курилке, где я переводил дух за сигаретой и бокалом игристого, заведя пространный разговор о своем круге общения. Со стороны могло показаться, что это была попытка неловкого взаимодействия с предметом воздыхания, спровоцированная любовью с первого взгляда. На деле же все дело было прозаичнее – мой внешний вид и смазливая мордашка хорошо зарекомендовали себя для будущей роли «мужчины-аксессуара». Оставалось дело за малым – узнать, что внутри черепной коробки. Будущая избранница попросила рассказать ей что-нибудь интересное. Мой выбор пал на принципы создания рейографий. Продано.

В «Ночи» Антониони Лидия говорит, что «Всякому миллиардеру нужен свой интеллектуал». Что ж, каждой карьеристке, чей ежедневник расписан строго соответствуя прагматичному тайм-менеджменту, нужен любовник, одетый с иголочки и способный при выходе в свет рассуждать об авторском кино, ставя на место напыщенных престарелых кошельков с деньгами, понимание искусства которых ограничивается умением различать натюрморт от портрета. В таких строгих рамках не до чувств.

По окончанию пиршества, девушка из комнаты для курения оставила свой номер телефона на салфетке, которую мне передал официант. Успевший отойти от тяжелого расставания и зализать все раны, я, вдобавок к этому насмотревшийся на «семейные» взаимоотношения своего круга общения, решаюсь опробовать для себя новый тип взаимоотношений с женщинами. Через несколько дней после торжества мы идем в презентабельный ресторан. Холодны как лед, мы обмениваемся дежурными фразами, попутно цедя испанское вино под сопровождение классической музыки, исполненной вживую квинтетом, разодетым в черные фраки. Спустя неделю мы занимаемся любовью. Холодны как лед. Спустя год я сижу за обеденным столом, слушая Джейн Биркин и ожидая ужина. По-прежнему холодны как лед.

Сценарий сегодняшней ночи заучен мной наизусть. Отужинав, мы отправимся в спальню. Она включит телевизор, где в 23:00 на кабельном канале день изо дня показывают европейское кино. Устроившись на кровати, я обниму ее. Она попросит массаж, мотивируя это тем, что сегодня она устала больше обычного. Я беспрекословно выполню ее желание. После она захочет близости. Кто я такой, чтобы отказывать? Управившись и с этим, мы поочередно сходим в душ. Затем досмотрим последние пятнадцать-двадцать минут фильма. К титрам моя пассия будет уже во власти сна. Я отключу звук на телевизоре и еще несколько часов буду смотреть в мерцающий экран. Не улавливая канвы повествования, я буду разглядывать сменяющие друг за другом кадры пустыми глазами, а усну лишь к рассвету. Встав ко времени, когда солнце находится в зените, я обнаружу, что в квартире, помимо меня, никого нет. Ключи от входной двери оставлены на тумбочке у изголовья постели – я заполучил их пару месяцев назад. Позавтракав остатками ужина, я покину покои моей избранницы, чтобы спустя пару часов вновь в них вернуться, повторив этот сценарий от и до.

IV

Дядя Гашим, как бы мне не хотелось этого признавать, оказался прав.

Девица уплетала уже третий кулек картошки фри, каждая вынимаемая долька из которого болезненно напоминала мне о состоянии моего бюджета, лишившегося источника пополнения в лице магазина дяди. Чавкая, она рассказывала о современных мужчинах и отсутствии у них каких-либо манер, в подтверждение своих слов приведя пример из недавнего прошлого, в котором молодой человек, пришедший на свидание, отказался платить за нее в кафе.

В ответ на столь занимательный рассказ, удачно поразивший в цель в самое яблочко, я выдавил улыбку на манер душевнобольного. Она, проигнорировав мою реакцию, продолжила свой треп. Я, незаметно для нее выудив свой кошелек из кармана брюк и заглянув в его отделение для банкнот, осознал, что ее глотка поглотила в несколько раз больше крахмала, чем я мог себе позволить. Я был на мели. Вспомнив отца, постоянно тыкающего меня в мое неумение обращаться с бюджетом, я повинно киваю фантому папы, насупленно стоящему за спинкой стула, на котором развалилось мое сегодняшнее бремя.

Рассказы девушки настолько меня утомили, что я, перестав вслушиваться в ее болтовню, начинаю прокручивать в голове лучший момент из "Бойца с шестом" – драку между пятым сыном Ен Ипа и настоятелем монастыря.

"Я смотрю на Будду и вспоминаю о своей семье" – говорит пятый сын Ена. "Я смотрю на девушку, чей желудок планирует оставить меня без средств к существованию, и также вспоминаю о своей семье" – говорю я. Да, между мной и китайскими мастерами боевых искусств все же много общего.

Мое второе "я" заявляет о себе, начиная препираться со мной внутри моей черепной коробки о том, что в шедевре Цзяляна лучшая сцена – это кровавая расправа над кидани при помощи связки бамбуковых палок, протыкающих врагов героя насквозь. Мой внутренний оппонент редко соглашался со мной, в особенности если речь шла над таким щепетильным вопросом, как лучшая сцена в одном из величайших столпов кино. Его можно понять – как выбрать лучшее среди лучшего? Сейчас мы жарко поспорим и каждый вновь останется при своем мнении.

Из толком не успевшей начаться дискуссии меня вырывает оброненная фраза, открыто предупреждающая о надвигающейся опасности – девушка заявляет о том, что у нее пересохло в горле и ей необходима содовая. Улыбка кретина, озарявшая все это время мою физиономию, сменяется каменным выражением лица. Я молчаливо смотрю на нее, надеясь, что с помощью невербальных жестов мне удастся отговорить ее от фатальной ошибки. Она, не обращая внимания на мой грозный вид, подзывает официанта. Очередной провал, нужно будет отточить навык давления на окружающих при помощи угрожающих гримас в будущем.

Растерявшись из-за внезапно нагрянувшего бедствия, я не придумываю ничего лучше, как сымитировать боли в животе. Скукожив свое лицо в подобие печеного яблока, я встаю из-за стола и бегу в сторону уборных. Дергаю ручку в мужскую туалетную комнату. Предательски закрыта. Осторожно смотрю через плечо, оглядывая столик, за которым восседает причина моего разыгравшегося артистизма. Девушка с интересом наблюдает за моими потугами скрыться от нее. Усилив внутреннее напряжение, я достигаю задуманного – пульсирующая венка появляется на моем лбе. Если и это не убедит ее в том, что мой кишечник вышел из-под контроля, то проблема явно не в моем таланте, по которому плачет эстрада, а в ее недалекости. Проблема в том, что представление не может быть оборвано на половине, ибо тогда все мои усилия по созданию образа человека, ведущего неравную битву со сдуревшим сфинктером, пойдут прахом. Время идти на радикальные меры. Кряхтя, я ковыляю к двери, на которой красуется наклейка со схематично изображенной женщиной. Провернув ручку, я открываю дверь. Передо мной – заплаканная девушка, сидящая на крышке унитаза. Подняв на меня глаза, несчастная, чье лицо было измазано потекшей тушью, приоткрыла рот, намереваясь окатить меня бранью за столь невежественный визит. Сориентировавшись в моменте, я успеваю прикрыть ее рот ладонью, второй рукой закрыв дверь на щеколду.

Приглушенные вопли доносятся из-под моей ладони, пока я спешно стараюсь найти выход из сложившейся ситуации. Приложив указательный палец к своим губам, я пытаюсь привести девушку в чувство, говоря глазами, что в моих помыслах нет ничего, что могло бы ей угрожать. Поползновения, на мое удивление, срабатывают – дева из уборной, шокированным взглядом взирающая на меня снизу-вверх, затихает. Довольный собой, я правой рукой достаю из нагрудного кармана пачку влажных салфеток, по-дружески предлагая их своей новой знакомой. Дрожащей рукой она принимает презент. Я со скоростью черепахи убираю ладонь с ее лица, настороженно ожидая, что в любой миг ей в голову может прийти мысль продолжить концерт. Но, судя по тому, как она доставала салфетку за салфеткой из упаковки, протирая свои щеки от чернильной косметики и бросая использованные сервиетки себе под ноги, девушка постепенно приходила в себя.

Я оперся затылком о дверь. Сиюминутная проблема была решена, но я по-прежнему не догадывался, что мне делать с камнем преткновения, который наверняка все также сидел за столиком, вливая в себя очередной бокал с содовой. Сожитель по туалетной комнате, закончив со снятием макияжа, встал со своего белоснежного трона, протиснувшись к зеркалу, висящему над раковиной. Из-за ограниченного пространства мне пришлось вжаться в дверь, уворачиваясь от порывистых движений локтем в нескольких сантиметрах от моего лица. На метраж туалетных комнат в этом заведении явно поскупились.

Девушка поправляла свои рыжие кудри, будто забыв о моем присутствии. Я молча наблюдал за тем, как она безуспешно пыталась привести растрепанные волосы в порядок, молясь, что моя физическая оболочка и вправду стала невидимой – так я мог бы просидеть здесь до завтрашнего открытия кафе, избежав злополучного счета и маячащей возможности мыть посуду на кухне в зачет его уплаты.

Стараясь не отвлекать девушку от наведения марафета, я проскальзываю к унитазу и сажусь на него, приняв позу эмбриона. Опустив подбородок на колени, я разглядываю свою соседку по туалетной комнате, не найдя лучшей альтернативы для изучения в помещении метр на метр.

Укороченная косуха, из-под которой выглядывала футболка с принтом звездного неба, скинни-джинсы семь восьмых и белые кроссовки на ногах. Лицо, до этого скрытое под толстым слоем растушеванной гуаши, оказалось усыпано веснушками. Рассматривая себя в зеркало, девушка, чьи искаженные до этого рыданиями черты только успели прийти в норму, снова заходится в слезах.

Я не знал, как вести себя в подобных ситуациях. Женщины оставались для меня загадкой, а весь мой опыт взаимодействия с прекрасным полом ограничивался первыми свиданиями, после которых мне так ни разу никто не перезвонил. Наверное, большинству девушек неинтересно слушать фанатичные рассказы о лучших фильмах студии Shaw Brothers, но и я не то чтобы расстраивался по таким пустякам. Моя вера в то, что где-то по городу ходит та единственная, что сможет по достоинству оценить мои редкие познания, перевешивала длинный послужной список неудач на любовном фронте.

Подобрать нужные слова, которые сработали бы подобно ключику, закрывающему ящик Пандоры со всеми горестями, взвалившимися на несчастную девочку, оказалось для меня непосильной задачей. Пытаясь выдавить из себя хотя бы несколько реплик поддержки, я закашлялся аки астматик в момент приступа – пересохшее от волнения горло дало о себе знать. Страх за свою жизнь возобладал над переживаниями за плачевное состояние соседки по туалетной комнате, из-за чего я вскочил с унитаза и, пододвинув своим тазом девушку, присосался к крану, жадно поглощая водопроводную воду. Почувствовав, что тревога отступила, я, вытерев рот ладонью, решаюсь обратиться к бедняге. Я успеваю произнести лишь "Эй, не стоит" перед тем, как девушка перебивает меня.

– Слушай, мне не нужны соболезнования от неудачника-извращенца.

– С чего ты взяла, что я извращенец? – я и вправду озадачен столь безжалостным наговором.

– То есть с неудачником я попала в десятку, любитель заглядывать к женщинам в туалеты?

Замечание, которое действительно сложно парировать. Я мямлю что-то нечленораздельное в ответ, на что девушка, чье выражение лица схоже с физиономией психиатра, слушающего изречения пациента с шизофазией, скептически кивает головой. Я замолкаю. Пожелав мне хороших посиделок на сортире, она разворачивается и касается щеколды, уже готовая покинуть мое убежище. Я, осознав, что, быть может, она и есть мой последний шанс на спасение, хватаю ее предплечье, прося остаться и выслушать меня. Замешкавшись и обдумав все за и против, девушка все же убирает руку с щеколды двери. Обернувшись вокруг своей оси на сто восемьдесят градусов, мой кудрявый рыцарь взирает на меня с приподнятыми бровями, давая понять, что времени на рассказ у меня ограничено.

Я спешно выкладываю все карты на стол. Душещипательная история, приукрашенная в нескольких местах для создания необходимого сострадания к моей персоне, оканчивается демонстрацией слушателю раскрытого кошелька, дабы засвидетельствовать правдивость ранее сказанных слов. Девушка, выслушав мою слезливую исповедь, подходит к зеркалу и начинает поправлять чашечки лифчика. Утрамбовывая свой бюст, она обращается ко мне.

– Тебе повезло, что ты встретил человека, понимающего, как работает вселенная. Эффект бумеранга – это не шутки. Карма, все дела. Ты мне помог салфетками, я помогу тебе избавиться от девочки. – закончив с грудью, она посмотрела на мое отражение в зеркале. – жди здесь, как все сделаю, вернусь. Закройся на замок. Я постучу три раза, чтобы ты не спутал меня с кем-нибудь. И не смей рыться в моем рюкзаке.

Мотнув головой в сторону унитаза, где у ершика стоял тканевый рюкзак, она покинула туалетную комнату. Как только девушка скрылась за дверью, я тотчас закрылся на щеколду.

По ощущению она отсутствовала больше часа. За это время я успел справить нужду, отработать у зеркала приемы "пятерки ядовитых", чуть не надорвав связки в руке, силясь повторить движение Змеи, и по итогу прикорнуть, устроившись на крышке унитаза. Из неглубокого сна меня вырвали многократные приглушенные постукивания. Я с трудом раскрываю слипшиеся веки, а до моих ушей доносятся недовольные крики спасительницы.

–…Если ты там умер, то я надругаюсь над твоим трупом, помяни мое слово!

Не до конца придя в себя, я, пошатываясь, добираюсь до двери и, со второй попытки одолев щеколду, открываю ее. Девушка, глядя на меня исподлобья, фыркает и, оттолкнув мое еще не проснувшееся тело в сторону, идет за своим рюкзаком.

–…Проявляешь милосердие к человеку в беде, а он вместо того, чтобы отблагодарить тебя, храпит как свинья. Вот, значит, как ты переживал! – натянув лямки на плечи, она сверлила меня взглядом.

Я, потянувшись, извинился и поблагодарил ее, спросив, как все прошло.

– Прекрасно, она за все заплатила и гордо покинула кафе.

– А что ты ей сказала?

– А это так важно? – моя заступница подошла к зеркалу и попросила достать для нее помаду из внешнего кармана рюкзака. Я беспрекословно выполнил поручение. Проведя тюбиком по губам, она звучно причмокнула. – Сказала, что у нас был страстный пятиминутный петтинг в туалете, и теперь ты мой.

Признаюсь, ответ меня одновременно и огорошил, и смутил: смутил из-за слова "страстный", а огорошил из-за слова "петтинг", чье значение мне было неизвестно. Нужно будет не забыть посмотреть в интернете, что это за монстр такой.

Я поинтересовался, не побоялась ли она, что из-за своей дерзости конфликт мог бы дойти до рукоприкладства.

– Ты переоцениваешь свою смуглую попку. – девушка отдала мне тюбик, который я убрал в его прежнее место обитания. – Она не та, что сражалась бы за тебя до последнего волоска на голове. Да даже если так – я не мягкотелая, всегда могу постоять за себя. В отличие от некоторых.

Я неразборчиво пролопотал слова в свою защиту, оставшиеся незамеченными моей покровительнице. Она же, в последний раз поправив свои яркие кудряшки у зеркала, пошла в сторону выхода. Распахнув дверь уборной, девушка обернулась и обратилась ко мне.