Читать онлайн Человек, которого не существует бесплатно

Человек, которого не существует

«Рау ну пэрэт эм хэру» дословно переводится как «Речение о выходе к свету дня».

Из лекции о египетской «Книге мертвых»

Виктора Викторовича Солкина

А мечта не нова,

Чтоб до неба трава.

Будь свободна душа,

Но меня не лишай

Легких крыльев,

Ведь кажется мне,

Будто я египтянин,

И со мною и Солнце, и зной,

И царапает небо когтями

Легкий Сфинкс, что стоит за спиной.

Будто я…

Эдмунд Мечиславович Шклярский. Из песни «Египтянин»

Пройдет немало лет, и окажется, что все добытое изощренной эмпирической наукой служит лишь подтверждением или даже иллюстрацией к давно изреченным абсолютным истинам египетского учения об инобытии.

Александр Шапошников. Из книги «Древнеегипетская Книга Мертвых. Слово устремленного к Свету»

Слава тебе, пришедшему в этот мир!

Хапра – Возникший, мудрый творец богов,

ты, на престол воссев, озаряешь свод темного неба и богоматерь Нут,

что простирает руки, верша обряд, почести воздавая царю богов.

Город Панополь славу тебе поет.

Соединив две равные доли дня,

нежит тебя в объятьях богиня Амат,

что воплощает Истины ровный свет.

Ра, ниспошли же доблесть, премудрость, власть,

душу живую в плоть облеки, чтоб я

Гора узрел на розовых небесах…

Египетская «Книга мёртвых»

УСАДЬБА ГОРКИ. 1924 ГОД

Январь в этом году выдался смертельно холодным и снежным. Природа окрасилась в белое и черное, как будто деля мир на хорошее и плохое. Изредка рябину, торчащую за окном как бельмо в глазу, красными кляксами украшали снегири. В такие минуты Надежда Константиновна любила приносить чай и ставить на стол сухие шишки, собранные еще весной. Они все еще пахли, как казалось ей, сумрачной надеждой. Владимир Ильич сидел в молчаливой, задумчивой позе и читал предоставленный материал. Тусклая зеленая лампа на столе несмело озаряла его мудрое чело. Все присутствующие молча замерли в ожидании. Ленин читал медленно, вникая в смысл каждого слова, каждой написанной буквы. В папке располагался следующий текст:

«Государственное политическое управление (ГПУ) при НКВД РСФСР. Совершенно секретно. Лично в руки В. И. Ульянову (Ленину).

Для лучшего понимания текущих вопросов нашей службой была предпринята операция под кодовым названием «Переговорщик теней».

Суть проекта заключалась в следующем: в кратчайшие сроки требовалось прошерстить всех младших и старших офицеров красной армии, на предмет родственных связей и предрасположенности к необходимой для ведомства, деятельности.

Выяснилось, что таковых, в красной армии две с половиной тысячи единиц. Следующим этапом был, прогон кандидатов сквозь призму шероховатости верхних и нижних консультантов. Время и показатели отсеяли большую часть материала. Сославшись, то, на немыслимые нагрузки будущего переговорщика теней, то, на скверную репутацию изучаемого материала. В конечном итоге, коллегиально, и единодушно была выбрана кандидатура некого майора Медведева. У вышесказанного бабка была ведунья. По отцовской линии, в незапамятные, сразу троих сожгли за ворожбу и общение с хвостатым. Правда, по материнской, был один поп, но хорошо пьющий. Да инквизитор один, и тот в душе великий романтик. Влюбился в обреченную ведьмочку, да и убежал. Конечно, поймали… и конечно пожгли.

Член ВКПБ с девятнадцатого года, сны видит черно-белые. Все больше воюет или дерется. В шесть лет летал. Десять раз снилась мать, двенадцать школьная подруга, некая Семашко Антонина Юрьевна. Четыре раза небо, и один раз Бог. О чем майор тщательно умалчивает. Не пьет, не курит, с женщинами резок, оттого и одинок. Любит маму, Родину и… как показалось нашим специалистам… товарища Семашко. Но как-то отдаленно, туманно и вскользь.

Майору Медведеву требовалось напиваться до чертей (уходя в продолжительные запои) и вести переговоры с ними. После продолжительных запоев майор вышел на переговоры с нечистью. Из его сложных, написанных трясущейся рукой отчётов можно разобрать и резюмировать следующее: темная сторона начинает активные действия, которые приведут к значительным мировым преобразованиям. Сами черти в диалоге с переговорщиком теней высказались о сложности данной ситуации. По сути, девять великих европейских семей начинают прибирать к рукам весь существующий миропорядок. Черти от этого не в восторге. Но ничего существенного нечисть предложить не в состоянии. Во-первых, сотрудничать с людьми им западло. А во-вторых, они даром не работают, хотя и не желают участвовать в интригах людей».

Ленин закончил чтение и наконец пошевелился, сменив позу в кресле, немного разрядив обстановку в своём рабочем кабинете.

– Значит, зашевелились разлюбезные! Я все же предлагаю товарищам Зиновьеву и Каменеву выполнить роль мироносиц, – отчётливо проговорил Ленин и посмотрел в сторону двух женщин, сидящих у входа на табуретках. Наибольший интерес вождя привлекла небольшая лужа у порога. С их валенок натекла талая вода. Владимир Ильич увлеченно наблюдал, как по сырой черной боковине обувки по залежалому войлоку скатывались густые капли воды, наполняя и наполняя лужу. Это забавляло и одновременно отвлекало от дурных мыслей.

– По официальной версии, вы уже половину года не разговариваете, инсульт, – сказал Дзержинский и тоже обернулся к женщинам у входа, – так что ваша скоропостижная кончина не станет большой проблемой. Моя служба подготовила несколько официальных правдоподобных версий: начиная от известного всем инсульта, заканчивая отравлением товарищем Сталиным.

Все присутствующие рассмеялись.

– Мне более нравилась версия с сифилисом, – смеясь в кулачок, произнес Ленин.

– А что остальные товарищи думают о Зиновьеве и Каменеве? – не унимался вождь.

– До известной степени считаю, что свидетелем кончины все-таки должен быть товарищ Бухарин, – монотонно и уравновешенно прокомментировал происходящее Иосиф Виссарионович, – а сообщить миру и съезду советов двадцать первого января полагается товарищу Калинину. Вот вам и мироносицы. Что же касается предложенных товарищей, я рекомендовал бы им присутствовать в президиуме и в момент объявления о смерти, склонив тяжелые головы на стол, плакать как дети. Далее можно запланировать паломничество заранее подготовленных крестьян и возведение первого, деревянного мавзолея на точке приёма энергии. Ну и до уготованного часа вам придётся поработать главной аккумуляторной батареей страны. Для вас эти семь минут пройдут быстро. Мозг даже не успеет начать отмирать. Для нас же здесь пройдёт как минимум сто лет. Я предполагаю, что этого времени будет достаточно для сбора энергии и осуществления задуманного.

– Хорошо бы, Наденька, чаю всем, и пренепременно с сахарком, – обратился Владимир Ильич к неспешно подошедшей Крупской.

Она нагнулась и поцеловала его в лоб.

– Нуте-с, приступим к апогею, – Ильич встал, опершись на столешницу, – как угодно величать разлюбезных исполнительниц? – спросил он Дзержинского.

Феликс Эдмундович приподнялся и по-военному вытянулся в струну, начал говорить сухо и по существу:

– Политбюро сначала планировало несколько видов вашей кончины. Бронштейн предложил ледоруб. Бухарин настаивает на ртутьсодержащих препаратах на основе мышьяка. Каменев и Луначарский за выстрел в сердце.

– Позвольте, батенька, как же вы будете в вожде мирового пролетариата и дырки делать? – Ленин резко развернулся к дремлющему в углу Троцкому. – Отчего же именно ледоруб?

– Хорошо бы, товарищ Ленин, захерачить тебе по голове ледорубом, – сонно ответил Лев Давидович, – просто название орудия исполнения не должно звучать пошло и тем более каким-либо образом дискредитировать или порочить. Слово «ле-до-руб» – самое на это подходящее слово. Революционное. Нет в нем ни космополитизма, ни меньшевистской риторики, ни монархических, отвислых слюней. Слово надёжное как бронепоезд. Наше слово, рабоче-крестьянское. Как ядреный хрен, только ледоруб, понял?

– Хорошо, конЭчно, излагает товарищ Троцкий, – аккуратно вставил ремарку Джугашвили, – я бы на месте специалистов из НКВД взял его слова на заметку. На будущее, так сказать.

– Что еще? – Ленин нетерпеливо заёрзал на месте, всматриваясь в лица соратников.

Калинин поправил пенсне и встал:

– Я считаю, что изначальное предложение Надежды Константиновны самое правильное, тем более исполнительниц уже привезли, – сказал Михаил Иванович и устало откашлялся.

Ленин еще раз посмотрел на валенки и лужу и грустно подытожил:

– Ну что же, посему собрание по поводу моего преображения будем считать закрытым.

Все встали.

– А выбранные товарищи справятся с порученным делом? – спросил Ильич и начал неспешно раздеваться.

– Выбирали из Ивановских ткачих, – отрапортовал Феликс, – самых охочих до этого дела выбрали. Комсомолки! Не подведут. Та, что худая, мужика в общежитии насмерть заездила. А вторую вообще и хлебом не корми. У неё, товарищ Ленин, и кличка на фабрике, соответствующая: чёрная дыра капитализма.

Все присутствующие рассмеялись.

Феликс Эдмундович исподлобья посмотрел на женщин. Те в свою очередь соскочили со своих мест и начали быстро оголяться, бросая одежду прямо в лужу у порога.

– Пусть товарищ Ленин не волнуется, – затараторила высокая худощавая женщина с длинными паучьими руками, – отделаем в лучшем виде.

– Так и есть, – мотнула головой вторая, полненькая женщина с толстыми бедрами и огромной грудью.

Все присутствующие начали выходить из рабочего кабинета. Двое солдат внесли железную кровать. Девушки в белоснежных передниках принялись её заправлять. К Владимиру Ильичу подошла Надежда Константиновна и, поцеловав в макушку, заплакала:

– Помнишь, ты читал мне про то, как великий бог после воскресения позвал из тьмы своего гроба Исиду, и она воскресла, оказавшись у его ног.

– Помню, душенька, – он нежно погладил её руки и улыбнулся.

– Ты позовёшь меня? Там… после всего… в будущем…

– У меня будет всего семь минут, чтобы что-то изменить.

– Но ты позовёшь меня?

– Душенька моя, а помнишь эти строки:

Я так люблю, как перед миром свят,

А святости так мало в этом мире.

Любовь моя, я вместе с ней распят,

Нас к одному столбу приколотили.

Усталость бледная коснулась моих губ,

И пальцы тонкие мои окаменели.

Я без любви окоченелый труп,

Играющий на призрачной свирели.

На музыку мою, как на парад,

Слетаются все демоны и духи,

И щупают когтями, наугад

Костлявые, могильные старухи,

И слышится заупокойный стон.

Им это все невыносимо слушать.

Им в тишине как колокольный звон

Любовью переполненные души.

Для них на небе солнце и луна,

Для них поет полуденная птица,

И призрачной свирели до утра

Не суждено мелодии родиться.

На третий день в сиянии небес

Я со столба, как с пристани, сошедший,

Я для тебя, любимая, воскрес,

Живой, родной, любимый, не умерший.

– Помню, – сказала Надежда Константиновна и заплакала.

МОСКВА. ГОСТИНЫЙ ДВОР «АКВАРИУМ» 1904 ГОД

Гостиница была небольшая, персон на тридцать-сорок, не более. Но и в этот «не сезон», все номера забиты были под завязку. Как ни пробовала горничная выпроводить этого, странно упрямого гостя, ничего толком не выходило.

– Я уже в сотый раз говорю вам, господин, свободных номеров в нашей гостинице нет и до конца следующей недели не предвидится.

– Знаете, о чем эта книга? – спросил её молодой человек. Он был высокого роста, брюнет с немного удлиненными прямыми волосами и правильными, благородными чертами лица. Слегка прозрачная, фарфоровая кожа, размеренные фортепьянные движения рук и театральные повороты головы.

Одет в светлую шерстяную пару, кожаные коричневые ботинки. Такого же цвета саквояж стоял у его кресла. Его большие серо-голубые глаза излучали ясность ума перемешанного с усталостью проделанного пути. На вид ему было около двадцати пяти лет, не менее.

– С чего бы мне это было интересно? – Совершенно не приветливо буркнула девушка.

– Эту престранную книжонку я купил на железнодорожном вокзале в Каире. – Голос молодого человека струился спокойно и медленно. – К сожалению, выбор был не велик. Я хорошо читаю на французском и немецком. Но литературы на этих языках у букиниста-лавочника не было. Тогда он предложил мне это небольшое издание на русском. И оно немного позабавило меня теперь.

– Ладно, – успокоившись произнесла девушка, – расскажите мне быстро, о чем ваша чертова книга, и уходите. Ни к чему тут сидеть. Всю ночь пробыли здесь, уже пять с половиной часов утра. У нас так не принято!

– Это повествование называется «История необыкновенного рождения великого трупа номер один», – спокойно ответил он.

– Достаточно испытывать мои нервы, сударь. К чему читать подобное ночью? Это же безвкусица. Ладно ежели сюжет был бы о несчастной любви или погубленном замужестве за стариком. Просто фи, а не сюжет.

– Почему бы и не прочесть подобного на ночь, – парировал молодой человек и представился, – мое имя Луи Леруа Кай Говард Бернар. Я потомок остзейского баронского рода, который происходит от знатнейших семиградских князей де Сомлио. Я изобретатель.

– Вот те раз, – девушка развела руки в стороны и удивленно добавила, – времена нынче непонятные. Не боитесь?

– Времена, сударыня, – ответил Кай Говард, – они всегда одинаковы. В любую пору и всегда был равный процент дураков и бездарей. Просветленных умов и палачей. Умников и умниц. Правда, чем больше дураков, тем их меньше. Двадцатый век только набирает обороты, век добра и просветления. Спокойствия, святого терпения и участия всех ко всему.

– Это вы тоже в вашей странной книжке прочли?

– Отчасти да, – ответил Говард и положил её на стол перед собой: она была в плотном черном кожаном переплете, ничем не примечательная, обыкновенная книга.

– Опять чтение затеете? – Голос девушки стал еще более неприветливым.

– Если я не ошибаюсь, данная гостиница называется «Аквариум»? – довольно спокойно спросил молодой человек и потряс в воздухе рукой, – если это так, то именно сегодня и именно на этом самом месте я должен встретиться с человеком. И никто и ничто не заставит сойти меня с места, покуда не произойдет это действие. В номерах я не испытываю надобности и вполне ограничился бы чашечкой сваренного кофе и стаканом сока вкупе с ним.

– Ну и сиди, пижон печальный, – пробубнила горничная и удалилась в комнату для прислуги, – а кофеев у нас тут всякому сброду не подают.

Молодой человек открыл книгу в произвольном месте и прочел вслух:

– Поступай так, и никто тебе не скажет «нет». Ибо чистая воля, не укрощенная умыслом, свободная от вожделения к результату, совершенна во всех отношениях.

– Не жди его ни с Востока, ни с Запада; ибо не предвидишь дома, из которого придет дитя сие, – послышалось в ответ.

Кай Говард поднял глаза и увидел высокого нестройного лысеющего мужчину около шестидесяти лет в легких брюках, темных кожаных туфлях и пуловере, надетом поверх розовой рубашки. Он уселся напротив и охотно протянул руку для приветствия.

– Александр Григорьевич, это для встречи со мной вы прибыли в Москву. А это она? – сказал он с незначительным восточноевропейским акцентом.

– Это она, – уверенно ответил молодой человек и протянул книгу вновь пришедшему гостю, – мне велено передать ее вам лично в руки. Чтобы вы передали ему.

– Как она попала к вам?

– Мне презентовал ее в Каире некий сумасшедший медиум по прозвищу Кролик. Но он попросил говорить всем, что я приобрел её на вокзале. Странный и загадочный тип. Подобное имя он получил в каирских домах терпимости за свой необузданный нрав. Звали его, кажется, Алан. Не уверен.

– Алистер, его звали Алистер, и он плохо закончил. Опиум высушил его мозг, а чрезмерный секс вытянул оставшиеся силы. Он высох, как сморщенный финик на египетском солнце. Превратился в живую мумию. Печальный план. Но такова участь тех, кто неразборчив в выборе. Кто же так организовывает молитвенный переход?! Кстати, он всегда странным образом именовал это литургией. Спасительной литургией. Забавно, не правда ли?!

– Отнюдь, я слышал о нем другое: что он также здесь, в России. Живет с какой-то толстой балериной. Ну да ладно. Надеюсь, вы организуете все правильным образом, и я не зря рисковал собой, доставляя этот текст вам, – произнес он и наконец пожал руку гостю, – я многое слышал про вашу великую миссию. Странные делишки. Причем особенно забавно чувствовать себя у вас и абсолютно живым до сих пор. Странные делишки, – повторился он.

– Наши делишки сильно преувеличивают, и кстати, я думаю, что вы путаете термины. Я говорю о литургии и молебне. Вы же правильно понимаете их смысл? – скучно спросил Александр, и добавил: – Но серебряная пуля вам будет организована в лучших традициях местного гостеприимства. Кстати, вы отлично говорите по-русски.

– Спасибо. А в чем же отличия литургии от молебна?

– Молебен, – деловым тоном произнес собеседник, – это мистерия неведомого, для осуществления тайного замысла. Люди ошибочно именуют это смертью. А литургия – это личная аудиенция. И здесь, в России особенно, её называют воскрешением.

– Да, теперь я распознаю разницу! Хотя и до конца в том не уверен. Вы могли бы объяснить мне механизм данного таинства?

– Всему своё время, милостивый государь мой, – ответил Александр Григорьевич и лукаво улыбнулся в усы.

В это время из комнаты выглянула девушка. Обнаружив уже двоих людей, она недовольно прокомментировала происходящее:

– Вы, как погляжу, сударь, еще и дружка с улицы притащили. Так вот, для дружка вашего, как и для вас, по-прежнему мест нет. Нечего здесь греться, убирайтесь, господа хорошие, подобру-поздорову. А то я свистеть начну.

Пожилой мужчина обернулся в ее сторону и спокойно произнес:

– Требую соблюдения книги закона в угоду хозяину безмолвия.

И с горничной начали происходить метаморфозы. Она выпрямилась по струнке, на лице у нее появилась улыбка. Стремглав она убежала в свою коморку и тут же сварила кофе. Украсив столик деликатными пирожными и галетами, она вежливо поклонилась и дважды переспросила, не требуется ли господам с дороги принять теплую ванну или сделать массаж ступней.

– Сейчас же, негодница, приготовь нам апартаменты, те, что в подвале. И сделай все как следует. Поняла? И комнату для господина.

– Да, сударь. – Она присела в книксене и ускользнула.

– Она тоже из «ваших»? – спросил удивленно Говард.

– Гостиный двор «Аквариум» – наша собственность, – ответил Александр Григорьевич, – и весь персонал здесь наш. Нет лишних людей.

– Отчего же она не увидела во мне своего? И в вас сразу?

– Это, сударь вы мой, нижний кластер, у них нет духовного зрения, только пароли и коды для исполнения. А вот почему вы не увидели в ней обратимую бездуховность?

– Не посчитал нужным тратить силы на какую-то паршивую горничную в посредственной гостинице, – спокойно ответил Кай Говард.

– В наши нестабильные времена смотреть нужно на всех и на все. Причем сразу. Иначе дорого может стоить ошибочка. Да еще не ясно, кто с крылышками, а кто с хвостом. Вы, кстати, что думаете о будущей революции? В утреннем «Московском вестнике» писалось о том, что некие люди когда-нибудь придут на площадь у Зимнего дворца и устроят там шурум-бурум.

– Отнюдь, я предполагаю, что какой-то всплеск, возможно, и есть. Но, конечно, не о каких масштабах мирового хаоса говорить нельзя. Все, безусловно, раздуто вокруг этой темы до крайности. Революции не будет: ни в Германии и уж тем более в России. Увольте!

– А вы недурно просвещены, хотя и прибыли совсем недавно, – отозвался собеседник, – но я все же кое-что поясню вам. Если вы, конечно, не станете тому противиться.

– Спасибо, Александр Григорьевич.

– Я не хочу пугать вас ужасающими терминами, и потому говорить стану так как есть, по-простому. Революция в России не просто будет, она уже началась. Она в её генетическом коде. Люди, которым суждено вступить в великую битву с тьмой, уже рождены и поцелованы ангелами на небе. Все уже случилось в определенное время. Книга. Она содержит историю рождения великого и неизбежного спасителя мира от скверны. Это очень хитрый и продуманный план. И ужасно секретный, как вы понимаете. Называйте меня и таких, как я, как вам будет угодно: ангелы, духи света, вечные слуги хозяина безмолвия. Но борьба света и тьмы начинается уже сейчас. Вернее, она началась еще вчера. В книге всего-то описана история рождения трупа номер один. Конечно, это прозвучит удивительно, но в данный момент он еще жив. Сейчас он на стадии искры, из которой определенным образом и разгорится нужное нам пламя. Умереть ему только предстоит. Мы, неведомые, бессмертны, и поэтому мы были свидетелями его рождения и станем свидетелями и причиной его воскрешения. Из библейских историй все ожидают пришествия спасителя с небес, не подозревая, что он лежит в стеклянном гробу в сердце страны. Вернее, будет лежать. Черти в аду активизируются. На Земле у них большое влияние, особенно на западный блок. И еще, далеко на Западе раскручивается маховик бесовского присутствия. Но история только начинается. Вся борьба впереди.

– Значит, тот, кому я привез эту книгу, тоже великий неведомый? – спросил Говард и почти шепотом добавил: – А ваш великий Носферату – это простой человек?

– Для того чтобы судить о нём, следует как минимум прочитать эту книгу. – Александр Григорьевич приподнял указательный палец к потолку и цокнул языком несколько раз.

– Алистер сказал, передовая мне книгу, что все это нужно для проведения специальной секретной операции. И что произойдёт она в далеком будущем. Спустя сто лет. Это правда?

– Это правда, – кивнул собеседник.

– Тогда, возможно, вы позволите мне прочесть эту книгу, покуда не началась литургия?

– Горничной вы хвастались, что прочли её? – удивлённо спросил пожилой мужчина.

– Я немного полистал, но основательным чтением не увлекался, – смущенно ответил Кай.

– Извольте, сударь, я не стану торопить вас в чтении, дабы вы поняли, о каком необыкновенном человеке идет речь в повествовании. – Александр Григорьевич распорядился принести сигар и добавить свечей в фойе гостиницы.

Луи Леруа Кай Говард Бернар де Сомлио открыл книгу и начал читать вслух…

«Утро в усадьбе начиналось суетно. Все хозяйство подняли еще до восхода солнца. Не спали все: камер-лакеи, камер-казаки, вершники, арапы. В том числе и высший балкон обеспечения: камер-фурьеры, гоф-фурьеры, камердинеры, мундшенки, кофешенки, тафельдекеры, кондитеры и метрдотели.

Не спали даже обер-шталмейстер и обер-гофмаршал, не говоря уже о тех, в чем случилась причина столь раннего пробуждения.

Спал теперь только его сиятельство граф Александр Сергеевич Аничков. В такие минуты будить его решался либо вестовой со срочным сообщением о войне, либо разлюбезная его супруга или красавица-дочь. Войны с утра не наблюдалось. Жена два года как упокоилась в фамильном склепе. А вот дочь к отцу не спешила.

Лиза сидела у маленького окна в своих покоях и рассматривала бегающие по обширному двору маленькие фигурки лакеев с факелами в руках. Суета была неимоверная. Вся псарня разливалась лаем и визгом на все голоса. Как будто какое-то черное солнце вставало над этими землями, видимое только им. Как будто молоко сейчас разом скиснет, а малина почернеет. И придут в усадьбу все девять казней египетских. Но все же было как прежде темно и неуютно. Мрачно.

Спешить к отцу Елизавета Александровна не торопилась. Это было последнее утро в усадьбе. И подгонять его она не хотела. Подобрав спальные юбки, она залезла с ногами на большой каменный подоконник и вновь вытащила картинку, присланную ей месяц назад. На ней был изображен высокий длинноволосый, худощавый мужчина с бородой и усами рыжеватого оттенка, с седыми вкраплениями. Волосы на бороде и голове по бокам были заплетены в косы. Он восседал на смоляном скакуне восточных пород. Конь был поджар и очень хорошо сложен: мышцы так и играли под лоснящейся от холеной усталости кожей. Увесистая черная грива обрамляла его шею.

Мужчина сидел в седле прямо, одет он был в защитный панцирь и наплечники. Весь обтянутый кожей и защитными пластинами, крепящимися к рукам, ногам и груди. Единственное, что удивляло при взгляде на эту картинку, прорези из-под его рук и торчащие оттуда волосы. Волосы эти были также заплетены в массивные косы и свисали ниже живота его боевого коня. Кстати, такой же длинны косы были на бороде и голове. Выглядело это по меньшей степени странно. Под картинкой была подпись: Потомок великого правителя Белоземельского и Венгерского, князя-епископа Вармийского, ответвление рода князей Трансильвании и Валахии, управителя Дуная и Карпат. Венгерский магнатский род, династия князей Батори. Его сиятельство, князь Милаш Батори.

Лизу в это утро собирали замуж. За этого самого с косами из подмышек. От этого у девицы было холодно и скорбно на душе. Про князя говорили в Европе многое. И что он якобы сосет кровь юных красавиц. И что ест человеческое мясо, спаривается с козами и кабанами. Разговаривает с мертвыми и спит кверху ногами, привязанный к балке под крышей своего боевого шатра. Ходит с кошкой и крысой на плече.

Возможно, все это были предрассудки. Но вот что было чистой правдой, так это то, что каждый год для него собирали лучших невест со всех предместий и округ. Каждый год их было от трех до двенадцати красавиц, а то и значительно больше. Отцы благословляли своих девственных дочерей и на подводах увозили в далекую горную заброшенную часть Трансильвании. В наши просвещенные дни эти места редко кто так именует. Теперь это более Румынское государство, нежели Валахия или Трансильвания. Хотя и старые названия были более красивы в звучании.

Юных невест увозили туда. Более о них вестей не было. Зачем ему было столько жен? Или он действительно питался их телами и пил их кровь? Лиза этого не знала. Как и того, зачем папенька решился отправить ее замуж за это непонятное чудовище?! Россия не входила в ту часть предместий, с которой собирались невесты, и это тем более было странным. От этого бежать в спальню отца не хотелось вовсе.

В комнату вошла старуха нянька, Параскева Леонтьевна. Маленькая, чуть сгорбленная женщина в плотной стеганной фуфайке, простом фартуке и юбках до пят. Поклонилась молодой графине в пол, поправила платок на голове и перекрестилась.

– Почто, хухря неумытая, не идешь будить батька? Нюни распустила, кофею не откушиваешь? – строго спросила она, начав заправлять постель. Говор у нее был деревенский, косноязычный.

– Чего там я не видела в тех замужествах? Да и аппетита нет нянечка. – Ответила Лиза вопросом на вопрос.

– Ешь, пока рот свеж, а завянет – и кобель не заглянет. Наше дело телячье, – кряхтела нянька, расправляя перину, – обоссаться и стоять. Меня вона в девичестве матка взяла и в стойло к кузнецу моему поставила. Кто заспрашал разве, надь оно мне или нет?! Я сидела кукол из соломы вязала да в лопухах срала. А оно вишь как. А опосля я ужо Ваньку родила. Прямо под телегой на уборочной и рожала. Помню верещу как свинья резана, а бабы мне ноги держат и приговаривают: знать не ори гадина, бог терпел и нам велел. Остальных ребятишек я молча рожала. Как кошка, у кажном годе по сыночку выплевывала. А кузнец-то мой охочий был до сахарницы. Но и по девкам ходок! А мне шо? Ежели он лишной разок, где свою оглоблю пристроит, так и мне спокойнее спится. А то залезет коняка, и щакотится бородой по грудям усю ночь, и елозит как не в себе. Расковыряет мне и тама, и тама, да так что в туалет сходить боязно. Потом хоронилась от него вечерами. А он выкушает четверть и ходит по двору и зыркает своими глазищами, да дрын свой поглаживает. Ходить и ореть: «А ну, сука, иди сюда, стервь, я вот тебе заправлю».

– Глупа ты, как я погляжу, – обижено сказала Лиза и отвернулась к окну, надув губки, – в чем тогда счастье женское заключается, не пойму? Что же ты не могла убежать от всего этого, что ли?

– А как прихериться-то, ягодка моя? – Старуха всплеснула руками и заохала. – От одного сбежишь, так мало что сраму, так ведь к другому пристроят. Баба же для того дана, пока рожать годна. А от беды у нас беды не ищут. Дак и человек он был дрочёный, кузнечил редко умеючи. Знаёшь, каки розы вычугунивал, как в городе мамзелям дарят, вот-таки. – При этом нянька сложила два кулака вместе и резко растопырила пальчики в стороны. – Поняла?!

– Не впечатляет сия перспектива, – грустно констатировала услышанное Елизавета Аничкова и, спрыгнув с подоконника, скинула с себя ночные юбки и сорочку. Подойдя к большому напольному зеркалу в резной оправе из слоновой кости, она начала расчесывать свои густые длинные белоснежные пряди.

– Ух и хороша кобылка, – нянька встала, раскинув руки в стороны, – пора уже и под жеребчика.

– А ты, няня, видала того жеребчика-то? – спросила Лиза. – И зачем ему каждый год столько девушек увозят? Разве я о таком счастье мечтала? Отец, видимо, погубить меня вздумал. И участь моя предрешена.

– Ой не печалься, кровиночка, – запричитала старуха, – мы раньше, когда не знали, како решение принять, со своей стрыгой трещали. Она в народе хоть и изображается в виде гниющей принцессы с длинными кровавыми когтями, но дело верное говорит. В кажной из нас бабья стрыга сидит.

– Я думала, это причуда, которую ты мне в детстве рассказывала. А это что, не сказка, не выдумка?

– Уволь ягодка моя, – запричитала старушка, – только одно помни, часто с ней гуторить не следовает. Стрыга – энто же суть твоя бабья. Ты, только спящая в тебе же, поняла? Ты ее как бы манишь из себя, и она вылазит. А ты с ней шепчешься о том, что узнать треба.

– Откуда же какая-то твоя подсознательная сущность может знать о тебе что-то, чего ты и сама не ведаешь? Не глупость ли сия забава?

– Ой, ягодка моя, и не свижу, уж больно умно ты гуторишь. Но по мне так коды сложно, бывало, я всегда шепталась, и она дело говорила. Ни раз не наимела меня, вот те крест.

– Может, напомнишь, как там с ней связаться, с твоей стрыгой?

– Не с моей, а со своей, – пояснила няня, – я щас уйду, а ты свечи не гаси и садись, где тебе удобно, прямо у зеркала. Только не одевайси, будь так. Сиди да приговаривай так: месяц, месяц, мой дружок, позолоченный рожок, где бывал, что видал? Был я на кладбище и видал там покойника и видал его белые зубы. Не болят они и не свербят они, потому и правду говорят они. Да пускай сейчас и мне, рабе божей Лизке, те зубы всю правду откроют. Кусанут мою стрыгу, чтобы она разбудилась, да и в правде растворилась. Сим слова мои верные запечатываю сердцем и умом, и господом Иисусом Христом, аминь.

– А вот и глупости все это. – Лиза забегала по спальне весело смеясь. – Уходи, лживая старушка, более не желаю слушать тебя.

– Ежели решишься шептаться, поторапливай. Там подводы ужо на мази, отец подымится и тудыть тебя, завернут в тулуп да на барахолку.

– Проваливай. – Лиза указала нянечке на дверь и обижено уселась у зеркала. Поправив прядь волос, она улыбнулась сама себе в отражении и как будто невзначай прошептала все только что сказанное няней. Вдруг отражение в зеркале стало манятся, оно как будто разворачивалось в другую сторону. Нет, там отражалась та же Лиза, только сама она сидела сейчас справа от стоящего у зеркала большого серебряного канделябра, а её отражение – наоборот. Лиза поворачивала голову вправо, а её отражение влево.

– Что за чертовщина, – произнесла она и тут же обомлела от ужаса. Ее отражение даже рта не открыло, а, выждав мгновение, ответило ей так:

– При чем тут Черти, когда беседуют две премиленькие дамы. К черту чертей.

– Ты кто? – спросила графиня испуганным голосом, отстранившись от зеркала.

– Я твоя женская составляющая души, – деловито ответило отражение. – Эта старая женщина, что тут была, назвала меня странным именем.

– Кажется, стрыга, – произнесла Лиза и немного пришла в себя.

– Да, так вот сама она такая. – Отражение обидно состроило гримасу, но тут же улыбнулось и подмигнуло. – О чем спросить желаешь?

Но не успела Лиза открыть рта, как рядом с ее изображением появилось еще одно. Это была та же Лиза. Отличалась она тем, что была более мужественной. Ее черты лица были более волевые и строгие. Волосы аккуратно собраны в пучок на затылке. Одета она была, в отличие от обнаженной, в строгий мужской костюм.

– Без меня прошу собрания не начинать, – заявило отражение в костюме, – мнение должно быть обоюдоострым как с женской части души, так и с моей, мужской.

– Так и знала, что припрешься, – заверещала обнаженная Лиза, – где ангелы, там и демоны.

– Прибереги свои истерические выпады для другого раза, – осекла ее вторая Лиза, – если человеку нужна помощь, он должен получить ее в полном объёме, разве нет?!

– Бе, бе, бе – передразнила ее женская половина и обратилась к первоисточнику, – давай, родная, спрашивай, да я пойду, не могу с этой мужланкой рядом находиться, сил нет. Она сейчас начнет давить на нас с тобой своим альтер эго.

– Чем? – непонимающе спросила Лиза.

– Писюном своим виртуальным, да яички свои стальные будет нам с тобой демонстрировать. А они у тебя, то есть у нее ого-го. Мы-то с тобой де-ееевочки.

– Предлагаю приступить к существу дела, – спокойно произнесло отражение в костюме, – вся усадьба в беспокойстве, с минуты на минуту позовут одеваться.

Елизавета опомнилась, ведь это она запустила сей магический сеанс, и вопрос должна задавать именно она. Тем более оба ее отражения теперь очень пристально смотрели на нее в ожидании.

– Меня, я, собственно говоря… – начала она.

– Не части, подруга, – отозвалось отражение в костюме, – спрашивай.

– Спрашивай, рыбка моя, – добавило обнаженное отражение.

– Я замуж выхожу вот за этого. – Лиза схватила портрет Милаша Батори и развернула его к зеркалу. – Что скажете?

– Ух какой волосатенький, – хихикнула первая.

– Мужик четкий, – добавила вторая.

– Да, но к нему в замок невест собирают каждый год. Что у него за охота такая иметь столько жен? К чему это?

– А они ему не жены, – спокойно ответило отражение в костюме, – они его спящие красавицы. В жены он выбрал тебя, потому твой папенька и согласился, чтобы ты стала графиней Батори. Да и князь хочет, сочетавшись с тобой союзом крови, принять графский титул. А про тех, других, не думай. Их уже привезли нужное количество, достаточно. Твоей жизни это не коснется и не помешает. Главное соблюдать традиции.

– Ой и правда, – замотала головой вторая, – мы, девочки, как цветы, должны не слезами увлажняться, а хотением, и дарить себя. Так что поезжай с богом и ничего не страшись. Те красотки тебе не конкурентки. Они для других целей предопределены.

– Что за надобность такая? – спросила Лиза.

– Неужели всю правду следует ей рассказывать прямо сейчас? – удивленно спросила обнаженная и надула губки.

– Ну, что-то да придется рассказать, иначе никак, – убедительно заявила та, что в костюме, и, повернувшись к Елизавете, сказала: – На самом деле это старинная история. И об этом следовало бы вашему папеньке вам поведать. Но я как вижу, данного естества не приключилось. Посему рассказывать придется мне. Так и вот! Дело в том, что в вашем роду всегда рождались только мальчики, и всегда так было. Но вот когда родилась ты, на крестины пришла странная женщина.

– Говорили, что она дальняя родственница рода Батори по линии внучатых племянников, – поспешила с разъяснениями вторая, но, поймав на себе безукоризненный взгляд мужской половины, умолкла.

– Она вошла в здание храма в Будапеште. Туда, где шла церемония твоего крещения, в Базилику святого Стефана. Люд при этом умолк, хотя многие, как говорят, ее узнали. Она была одета во все черное, словно явилась на похороны, а не на крестины. До сих пор люди помнят ее ажурные кружева на рукавах и юбке. Эти черные мертвенные маки и тюльпаны, вплетенные в огромную широкополую шляпу с черной вуалью. Ее лакированную трость с набалдашником из черного янтаря в виде головы дракона. Ее томные и размеренные шаги, когда она подходила к колыбели. Этот стук ее палки о гранитный пол Базилики, как будто неведомый часовщик заводит огромную пружину на своих часах жизни и смерти. Тук-тук-тук. Она подошла к тебе и, убрав вуаль, мерзко улыбнулась. Окинув всех присутствующих циничным взглядом, она произнесла следующее: «Да свершится предсказанное, и род Батори продолжится сотней славных витязей».

– И что же далее? – открыв рот от удивления, спросила Лиза.

– Затем ее, конечно, начали выпроваживать, – продолжило ее обнаженное отражение, – но уходя, она выкрикнула: «Только наследница кровей Батори может продлить этот род и сохранить его в чистоте, возродить. Запомните и услышьте все, у кого есть уши. Когда это дитя вырастет, она пойдет замуж за наследника кровей великого венгерского и белоземельского князя. И родит ему сто сыновей. И великий трансильванский род возродится!»

– Что же ужасного в этом предсказании? – спросила Лиза.

– Дело в том, что в древних летописях сказано, что представитель великого рода Батори станет причиной великого ужаса в Трансильвании. В Европе и России. Что он запустит неведомый миру механизм возврата к истинному. Никто правда толком не знает, что это за истинное и о каком механизме идет речь. Что дева родит князю сотню наследников, и старший из них возглавит род и начнет пить кровь народную. Причем как в прямом, так и в переносном смысле. Род этот величественный, по историческим справкам, угас где-то в 1500-х или 1600-х годах. Был и сплыл. А сей брак и сей первенец обязан по легенде возродить былую славу Батори.

– Это как же?

– Он станет великим Носферату, – шепотом произнесло обнаженное отражение, – призраком ночи, начальником бессмертных, спасителем мира от надвигающегося ада, рыцарем, увенчанным ликом луны. Родоначальником чего-то нового. Хранителем великого наследия.

– Бр-р-р-р, – Лизоньку передернуло от леденящего чувства, – и что же, по всему выходит, что та старуха в черном была права, и я еду к этому волосатенькому по предназначению. Но вот что мне непонятно, разве я наследная Батори? Это же глупость!

– Так и не так, – ответило отражение в костюме, – дело в том, что сразу после крестин твой отец перевенчался с твоей матерью в храме и взял ее девичью фамилию: Аничкова. До этого ваша семья носила фамилию Батурины. Что является русским ответвлением от рода князей Батори в Трансильвании. После чего вся семья уехала в Россию, где надеялась укрыться. Но вот когда тебе исполнилось шестнадцать, два года тому назад, в ваше родовое имение приехал вестовой с пакетом из родового замка Батори. И там говорилось, что ваша дочь должна прибыть в назначенный час для надлежащего ритуала бракосочетания с великим князем. И что с сего момента она считается помолвленной. Так как ты единственная Батори женского пола, то тебе, мол, и рожать всех этих наследников, включая того самого крутого кровососа и спасителя в Европе. Вот так!

Вид теперь у Лизы был растерянный:

– Но зачем эти девушки в его замке? Этого-то вы мне так и не объяснили!

– А вот о том мы рассказать тебе не смеем, – опустив глаза, ответило обнаженное отражение и растворилось в зеркале.

– Но это необходимо, просто доверься судьбе и все, – ответила вторая и тоже начала испарятся. Но перед самым своим исчезновением она добавила: – Кстати, одна в путь не отправляйся, не смей. По удивительным свойствам тех мест, куда ты проследуешь, ты вряд ли сможешь общаться с князем и тем более с его прислугой. Это тоже довольно сложно пока объяснить, но со временем ты сама все поймешь. Для того чтобы ты вообще понимала, что происходит, тебе нужен сопровождающий и переводчик.

– Странно все это. Где же мне сыскать подобного? – спросила удивленно Лизонька, – обозы уже стоят. Не ровен час, поторапливать станут.

– Убеди отца отложить отъезд на неделю, – ответило отражение, – пусть папенька твой прикажет поместному батюшке провести исповедь и причастие всего люда вашего.

– Кого же искать он должен для сопровождения моего?

– Это должен быть человек неординарный. Возможно, странноватый, возможно, дурак даже.

– Ах, да дураков у нас в поместье пруд пруди. Что же это я поеду с дураком что ли по-вашему? – Лиза надула губы от нахлынувшей обиды.

– А вы посадите недалеко от места причастия свою нянечку, у нее глаз острый на такие вещи. Она твоего переводчика и заприметит. А без него не езжай. Это не просьба, между прочим. Поняла?! Это условие игры. Бо-о-о-о-льшой игры, девочка!

Произнеся последние слова, отражение растворилось в зеркале. В комнате стало тихо и безмятежно. Единственное что нарушало безмолвие, это звук приближающихся к покоям графини привратников с поднявшимся ото сна отцом.

– Не могу понять, – прошептала Лиза, – как одна женщина за всю жизнь способна родить сто сыновей? – При этом она потихоньку постучала в зеркало, как будто ожидая чего-то сверхъестественного».

ГДЕ-ТО В ПРОВИНЦИИ. НАШИ ДНИ

Как бы ни была скучна жизнь, иногда она стоит того, чтобы о ней поразмышлять. Скажу вам по секрету: не всем это свойственно. Это не значит, что кто-то более предрасположен к подобным когнитивным преобразованиям ума, а кто-то нет. Это вообще ничего не значит. Это просто одна из миллиарда обывательских тем для бесед на кухне. Для одних она простая, как бабушкина брошь, которую пытаются продать на блошином рынке, выдавая за раритет. Для других это действительно бесценный бриллиант. Руководств по эксплуатации нет, если, конечно, не брать в расчет все священные писания мира как квинтэссенцию наработанного опыта. Мол, какой-то дядька с бородой из толстой умной книжки точно знал или знает, как нужно, а как нельзя. Ну, дай-то бог! Если рассуждать подобными образами, то можно и на власть нашу современную, как и на любую власть вообще, водрузить эти самые божественные полномочия. Ну а что, считали же наши предки, что любая власть от бога. Значит, сидит себе губернатор на своем месте и точно знает, как нам всем жить. Потому что ему президент сказал, как надо. А президенту – бог. Ну, как-то так наверняка и должно быть. Я не о том. Я о своем опыте прежде всего, и только-то. Решать же вам. А дело, собственно, вот в чем.

Как-то я прочел о седьмом месяце беременности. Согласно древним ведическим трактатам с тысячелетним сроком годности, человек, находясь в утробе матери, не совсем беспомощен и глуп. В писаниях говорится, что примерно к седьмому месяцу пребывания в матке малыш начинает очень отчетливо себя осознавать, вспоминая при этом до ста своих предыдущих воплощений (прошлых жизней). Я сейчас не скреплю мозгом и не пытаюсь выказать себя докой в подобных философских вопросах. Мне эта тема просто показалась интересной и удивительной. Ведь не каждый день читаешь о подобных заворотах мыслительного процесса человечества. Мне вообще частенько попадались подобные тексты. Я просто их глотал и немного анализировал. Примерно до обеда или до первого перекура на работе. Никакой религией при этом я не интересовался. Для меня любая религиозность – это картинки с комиксами: вот Кришна что-то говорит Арджуне, вот Шива едет на своем белоснежном быке, Иисус идет по воде, или Будда сидит под деревом. Кроме радикального ислама, конечно. Там, как мне думалось, не до шуток вообще.

Что там дальше, скажет нервный читатель: индийские йоги, японские гейши, история создания цирка лилипутов или искусство вылова тунца на живца?!

Все, что посчитаете интересным, дамы и господа! На самом деле редко выходит так, как ты хочешь. Жизнь, как правило, расставляет свои капканы и ловушки. Стучит твоей головой о стены и преподносит очередные темы для изучения. Иногда просит, а иногда и требует внимания к ним. Сегодня ты инженер и за сто рублей работаешь на заводе. А завтра тебе начинают читать лекции о древних культурах прошлого. И если твоей головой начинают стучать не о стену, а о древний саркофаг, в ней происходят метаморфозы, я вас уверяю.

Древний Египет, хочу сказать сразу, тоже не особо входил в мои жизненные планы. Как и все то, что начало происходить в моей жизни. Как и сама эта жизнь, собственно говоря. Как и «поток», и смерть, и все остальное.

Это была веранда: довольно большая пристройка с бетонным крыльцом, в детстве мы с братом называли ее «слоником», видимо, из-за изогнутого широкого ограждения, по которому весело скатывались, как с горки, покуда тетушка или бабушка не видят.

Когда я вошел, она лежала на дешевой деревянной двери и смотрела немыми, мертвыми глазами в потолок. Несмотря на то, что она ушла из жизни все-таки несколько недель назад, узнал я об этом буквально вчера. Дядя Валентин, ее сожитель-алкаш, сначала дождался ее пенсии – это обычное дело, как мне объяснили. Тем более на дворе стояла лютая зима. И телу совершенно ничего не сделалось от двух недель пребывания в холодной неотапливаемой части дома. Да к тому же кого-то из родственников еще нужно было отыскать. Моего номера телефона в деревне никто не знал. Я уезжал отсюда, будучи шестилетним мальчиком. Но здесь многие знали моего отца. И вот до него сумели дозвониться.

Я заканчивал смену на заводе, где работал на производстве вспененных материалов. Довольно интересное, но вредное для здоровья занятие. Хотя и весьма неплохо оплачиваемое. Было почти восемь часов вечера, когда отец позвонил и спокойно, как будто читает сводку погоды за прошедшую неделю, сообщил, что его старшая сестра умерла.

Подобные новости выбивают из колеи. Еще мгновение назад у тебя были разнообразные планы на завтра, и в них точно не было смерти. И вот ты уже никуда не спешишь, занимаясь похоронной рутиной. Тетушка лежала на холодной веранде, в чем умерла две недели назад. На каком-то дурацком деревянном щите. Ах да, это же была старая дверь. Зачем нужно было жить, чтобы вот так умереть? А может, все справедливо и закономерно? Ну да, как же иначе?! Смерть – что это вообще такое? Странно, что живешь день за днем и совсем об этом не думаешь. А ведь оно случится с каждым из нас.

Но это будет в будущем. Пока же мы стояли с братом здесь, на этой промерзлой веранде. Будь она проклята.

Мой брат Виталик уверенно толкнул меня в плечо и спросил:

– Мы майонез с собой привезли или здесь найдем?

– Что? – глупо переспросил я и попытался переключиться на что-то более отстраненное, чем старая дверь и лежащий на ней труп пожилой женщины. Майонез был вполне приличной вариацией на данную тему.

– Так что там с майонезом? – не унимался Виталик.

Тетя Валя не всегда была любительницей выпить. Когда-то она была ребенком войны. Той самой страшной войны, через которую их поколения проходили, как сквозь чумное марево. Проходили, оставаясь при этом честными, справедливыми, искренними и непритязательными к жизни и судьбе. Мы никогда не были и не будем такими людьми. И не потому, что у нас не было своей войны. Своя война есть у всех и во все времена. И даже несмотря на то, что мы в своих генах несем их правду, мы все равно другие. Не плохие и не хорошие, просто другие.

Потом она училась на медицинскую сестру и фельдшера. Большие глаза, прелестная фигурка, умопомрачительный голос. Их поколение было сильным. Они многое видели и за многое платили, еще будучи детьми. Голод, холод, лишения, неустроенность. Но они выжили – и это факт. Ее муж, дядя Володя, женился на ней с помощью ножа. Работая шофером на грузовике, он подрядился подвезти юного сельского доктора до нужного пункта назначения. Проехав половину пути, он вынул перочинный нож. Прислонил его к юному трепетному горлу девушки и нервно спросил:

– Ты выйдешь за меня?

Ручки у молодого специалиста от медицины затряслись. Ножки тоже. Она так испугалась, что даже не поняла, как промямлила что-то, отдаленно напоминающее «да».

Через две недели они зарегистрировали брак и стали жить. Он шоферил. Она лечила.

Это может показаться странным, но дело обстояло именно так. Сначала она просто до умопомрачения боялась этого полненького, рано начавшего лысеть парня. Но потом стала присматриваться к нему, открывая в нем как в мужчине все новые и новые грани. Дядя Володя был необыкновенным мужем. Самым заботливым и любящим человеком из всех, что я встречал на этой планете. Он был нереальным человеком. А точнее сказать, самым реальным святым. Конечно, ни к какой религии он не имел отношения. Святость его заключалась в простом. Он реально просто вел себя по-людски. И в этом плане похороны человека многое могут рассказать о том, кем был усопший. Когда его хоронили, попрощаться пришла вся деревня. Вся! Он честно и бескорыстно любил людей и жизнь в них. Он вдыхал любовь и выдыхал что-то свое, нужное этому миру. Про таких говорят: «Бог рано забрал, потому что ему там такие более нужны». Но и здесь, на Земле, среди нас таких людей хотелось бы побольше.

После его смерти тетушка начала выпивать все чаще и чаще. Как правило, она ставила большую флягу браги и растягивала ее на неопределенное время. Иногда засыпала в обнимку с ней. Иногда не пила вовсе. Но недолго, потом вновь начинала.

Возможно, скажете вы, я как-то подробно описываю своих умерших когда-то родственников. И это закономерно. Людей, которых станешь видеть чаще после смерти, чем при жизни, следует знать очень хорошо.

– Какое у тебя самое приятное воспоминание о ней? – спросил меня брат.

Я стоял у зеркала и пытался «настроить» свою челку в нужную сторону. До того, как я вошел в комнату, зеркало было прикрыто большим белым покрывалом. Все зеркала в доме были прикрыты. Нет, я знал о похоронных традициях, но до конца не понимал их смыслов. Но поразило меня то, что она лежала окоченевшая на старой двери. Зато здесь, в ее доме, ее сожитель пытался восстановить весь антураж правильной скорби. Вилки и ножи наверняка тоже убрал, тварь. Брат стоял и рассматривал какие-то старые черно-белые фотографии в пожухлых толстых альбомах.

– Этот жив еще, – говорил он почти шепотом, проводя кончиками пальцев по лицам на фотографиях, – а этот умер.

О том, что он видит больше, чем остальные люди, я знал давно. Он с легкостью мог посмотреть на фотографию и увидеть внутренние органы человека, продиагностировав своими магическими методами, сказать, что там не так. Читал будущее, хорошо видел прошлое. Понимал скрытую суть вещей. Разбор фотографий на мертвых и живых для него сейчас было простым развлечением.

– Я припоминаю, как мы с тобой ходили на болото, – отвечал я, – там мы набрали в банку головастиков.

– Из которых потом появляются лягушки. – Брат немного улыбнулся и пристально посмотрел на меня.

– Да, – рассмеялся я, – а она хотела, чтобы мы, как девчонки, мыли полы во всем доме. Потому не дала нам просто сидеть и наблюдать превращение головастиков. Подошла сзади и вылила мне на голову всю болотную воду вместе со всеми головастиками.

– Ты тогда так плакал, – припомнил брат.

– Мне было жаль этих крох, – сказал я, поправив свою челку окончательно.

– Ты зря, кстати, открыл зеркало и посмотрелся в него, – брат произнес это вполне серьезно, без тени насмешки.

– Ты, правда, веришь во всю эту ерунду?

– Это не ерунда, это портал в мир мертвых. А ты в него заглянул. Так что жди в ближайшее время приключений.

– Не говори ерунды, – пробубнил я в ответ и зашторил зеркало.

Холод стоял ужасный. На кладбище жгли старые покрышки, пытаясь хоть немного отогреть ледяную землю. Рабочие боролись за каждый миллиметр, ковыряясь стальными ломами в вечной мерзлоте. Как зубочистками в граните. С районного центра привезли сосновый гроб, оббитый красной тканью с черной каймой. Ее помыли и переодели. Теперь она лежала, что называется, по-людски. В центре зала, самой большой комнаты в доме, ее положили в гроб на табуретках. Вдоль гроба установили лавочки. Начали приходить соседи, чтобы попрощаться.

А я, я начал получать все то заслуженное, о чем мне говорил брат. Я встал с дивана, вышел на крыльцо-«слоник». Посмотрел на серое зимнее небо и упал, потеряв сознание. Тогда-то я и увидел её впервые.

Для того, чтобы во что-то поверить, достаточно увидеть. Это всегда так работает. К примеру, это не относится к Богу. Ведь его мало кто видел, но тем не менее в него верят. Или Антарктида по тому же принципу. Впрочем, ко многому это относится точно так же. Но некоторые вещи, если даже о них напишут в Библии, все равно будут казаться иллюзорными. То, что я увидел, потеряв сознание, относилось именно к этой категории.

Выглядела она, я говорю она, потому что более чем уверен в этом… Выглядела она так: огромное львиное тело, длинный скорпионий хвост. На спине два огромных перепончатых крыла. Ноги и руки человеческие, с пальцами и желтыми кривыми ногтями. Длинная шея и человеческая голова. Большие темные глаза, маленький ввалившийся нос и ощеренный острыми, как стилет, зубами. На голове длинные черные волосы. Тело покрыто черно-рыжей короткой шерстью. Руки и ноги, как и голова, полностью черные. Кожа на лице и руках покрыта мелкими чешуйками. Она летала над домом и втягивала своим маленьким носом воздух. Она явно кого-то искала. Подлетев ближе к крыльцу, она начала подползать ко мне ближе и ближе. Над домом я увидел еще несколько подобных тварей. Я не могу объяснить, как я это видел. Как понимал то, что со мной происходило? Но я видел это и прекрасно помню все, что там случалось далее. А далее я увидел уже знакомый свет.

Впервые я увидел это свет в детстве. У меня было воспаление легких. Температура в тот вечер поднималась неимоверно быстро. Родители решили бороться с этим простым дедовским способом: обтерли меня раствором воды с уксусом и какими-то травками из аптеки. Завернули в мокрые простыни, уложили на большом деревянном крыльце прямо на улице. Июльская ночь была теплой и немного ветреной. Я лежал на небольшом матрасике, смотря в немое звездное небо, откуда мне подмигивал кто-то большой и неведомый. Я старался представить его образ. Но созвездия не преобразовывались в черты лица, как это случалось с большим цветным разлапистым ковром в деревне у бабушки. Там я отыскивал какой-то завиток, и история начинала твориться сама собою. На этом ковре были и сказочные герои-богатыри, и ведьмы, и дети, заблудившиеся в колдовском лесу, и избушки на курьих ножках, и страшные полуночные чудовища. Небо же было безмолвным и пустым. Я начал засыпать, как вдруг самочувствие ухудшилось. Голова сильно закружилась, и меня начало тошнить. Я немного раскачался и повернулся на левый бок. Вот тут-то меня и вынесло из моего сонного, пропитанного болезнью тела.

Чувство было странным. Я не ощущал своего тела, но ощущал свое присутствие в данной точке мироздания как чего-то, что реально существует. Хотя я отчетливо понимал, что тело мое лежит завернутым на крыльце. Я же при этом кружил немного выше него, закручиваясь в штопор и делая кульбиты в воздухе. Я не дышал. Дышать было нечем, но мне и не хотелось. Кислород как будто отовсюду сам пронизывал мое тело. Которого, кстати, тоже не было. Тогда что он пронизывал?

Но тут и появился этот свет. Он возник в нескольких метрах от меня. Сначала небольшая светящаяся точка в пустоте безмолвного неба. Затем она по часовой стрелке начала раскручиваться, словно водоворот. Скорее, это напоминало туманную взвесь, нежели воду. Светящая точка начала стремительно приближаться и остановилась надо мной. Я подвисал в воздухе перед этим явлением и не знал, как мне реагировать. Вдруг оно заговорило. Голос был мужской, глубокий и обстоятельный баритон: подобным тоном суровый отец разговаривает с заигравшимся в жизнь недорослем.

– Тебе еще рано, – спокойно произнес голос из водоворота света.

– Я умер? – вдруг спросил я. При этом я понимал, что слов как таковых не было. Была мысль, рожденная в виде вопроса и отправленная в сторону объекта. Но я отчетливо услышал свой собственный голос. Это был голос не ребенка. Голос взрослого, спокойного и уверенного в себе мужчины.

– Нет, ты не умер, смерти нет. В том понимании вопроса, как размышляете о ней вы, нынешнее поколение, населяющее Землю. Поколение твоих легендарных предков думало об этом иначе и относилось к этому иначе.

– Тогда почему я летаю?

– Самый глупый вопрос во Вселенной – это «почему», – с некой долей сарказма ответил свет и даже хохотнул немного, куда-то глубоко в себя.

– Почему? – повторился я и сам рассмеялся.

– У твоего отца осталась генетическая мышечная память, – сменил тему он, – это как один раз научиться мотать портянки в армии, и потом твои дети и внуки отчего-то смогут делать это с небывалой легкостью. Это то, что род несет в себе и как мусор, и как проклятие или как опыт. Все одновременно. Когда-то пригождается, а когда-то и нет. Тебе вот так вышло. А хорошо это или нет, покажет только время.

– Что вышло? – глупо спросил я.

– У тебя была высокая температура, и твои родители, вероятно, сами того не подозревая, подготовили состав для священного египетского бальзамирования. В свое время он назывался… хотя сейчас этот не столь важно. Так вот, омыв твое тело этим раствором, они правильным способом завернули тебя. Подобный заворот называется заворотом Анубиса. Четыре слоя оборачивания посвящены в данном случае четырем священным божествам, или священным животным перерождения: крокодилу, обезьяне, собаке и соколу. Или четырем священным обезьянам на великой ладье смерти. Завернув тебя надлежащим образом, они и уложили тебя на деревянный помост достаточно правильно для погружения в то состояние, в коем ты сейчас и пребываешь. Строго на восток головой и обязательно набок. Хотя ты, кажется, перевернулся сам. Как я уже говорил, сослаться во всей правильности происходящего я смею, скорее всего, на генетическую память. Хотя не исключаю и случайность. Но случайность в данном случае сродни случайности возникновения Вселенной от взрыва. Идея не новая, но интересная.

– Так значит, они завернули меня по подобию египетской мумии?

– Да, при этом были соблюдены все каноны и правила. Потому ты и общаешься сейчас со мною.

– А ты кто? – тихо спросил я.

– Твои предки называли меня Сфинкс, – спокойно ответил свет, – но сейчас для тебя это, скорее лишняя информация, чем нужная. Тебе следует вернуться обратно и постараться все забыть.

В тот же момент меня начало затягивать по часовой стрелке в собственное тело. Меня закрутило, как юлу в руках разыгравшегося мальчугана.

– Мы сможем встретиться с тобой вновь, – говорил на прощание свет, – это сможет произойти, когда тебе исполнится тридцать лет. Тогда при соблюдении особенных норм и ритуалов мы встретимся вновь.

– А зачем нам встречаться? – выкрикнул в ответ я.

– Я многое могу. Но сейчас тебе рано, и ты вряд ли способен правильно воспринимать нужную информацию. Пока же запомни несколько слов, которые помогут нам с тобою взаимодействовать в будущем. Эти слова: зеркало, похороны, матрешка и египтолог Эммануил Плюмб. И опасайся иллюзий и воспоминаний, если ты в них не уверен до конца. Ты запомнил?

Я повторил сказанное, как считалку, и провалился в темноту. Позже, когда я очнулся ранним утром, лежа на деревянном крыльце, у дома, я забыл все, что нужно было запомнить до тридцати лет. Мне казалось, что это был обыкновенный сон. Обыкновенный сон обыкновенного мальчика.

Теперь же я вновь увидел этот свет. Он появлялся и раскручивался где-то справа от меня в небе. Тем временем существо с крыльями и когтями подлетело ко мне и начало обнюхивать, тяжело вдыхая воздух через свои маленькие черные, почти провалившиеся ноздри. Фасетчатые огромные глаза рыскали в пространстве в поисках… меня. Да-да, она явно искала меня.

– Сестренки, – вдруг взвизгнула она и ощерила свой клыкастый рот, – я просто чувствую, что он где-то здесь. Помогите мне найти этого глупца.

При этом она встала на задние лапы и затрясла передними в воздухе, как дикая лошадь. Ее «сестренки» начали по очереди заходить на посадку, и вскоре они уже окружили меня, лежащего бездыханно на крыльце. Свет тем временем приблизился вплотную, и я услышал знакомый голос:

– Ну, наконец-то, ты вышел на связь, – с некой ноткой задора и юмора произнес он из облака света, – а я уже думал и гадал, что тогда, в твоем детстве, это была простая и глупая случайность.

– Я вновь умер? – прошептал я.

– Теперь уже почти так и есть, – расхохотался голос и тоже перешел на шепот: – Знаешь, эти девчушки, что прилетели от врат смерти, не шутят. С ними не забалуешь. Сейчас одна из них учует тебя, и они потащат свою добычу по всем кругам ада. По полной программе, родной.

– Что мне делать?

– Для этого здесь и появился я, твой сфинкс, – торжественно произнес голос и сделал театральную паузу. Видимо, в надежде на какие-нибудь хиленькие аплодисменты. Но, не дождавшись их, он продолжил: – Эти существа называются фуриями. Они охраняют мир мертвых от мира живых. Живут преимущественно на берегах реки мертвых. В камышах или небольших заводях. Питаются душами детей. Да, это любимое их лакомство. Вернее, не душами, это примитивное понятие сущности загробного мира. Как и само понятие загробного мира как такового.

Тем временем одна из фурий подкралась к моему лицу на расстояние спичечного коробка. Я отчетливо почувствовал вонь из ее пасти. Ужас сковал мое сознание.

– Главное, не смотри ей в глазки, – прозвучал спокойный совет из облака света, – она не увидит тебя, пока ты не посмотришь ей глубоко в глаза и не испугаешься. От силы, что грозит тебе, это небольшой штамп, или, как его правильнее назвать… северный поток. Позже ты поймешь, что я имею в виду. А пока же просто расслабься.

– Что такое северный поток, или штамп?

– Мир мертвых, несколько иной, чем представляете себе его вы, люди. Он намного сложнее и проще ваших представлений. Существа, в нем обитающие, питаются не столько душами, сколько переживаниями. Пыльцой, слизанной с душ. Они, конечно, могут утащить сейчас тебя с собой в глубокие камышовые заросли Стикса и слизывать твои переживания до скончания дней. Но у меня, дружище, на тебя планы.

Так вот, мир мертвых – это серьезно. Некоторые думают, что ад находится в определенном месте, где черти в котлах варят людей в кипящем масле. Отчасти это так и есть. Есть только одно «но». Если это место находится в твоем уме, то значит, это определение вполне себе верно. Ум – это не какое-то отдельное царство. Это пространство для деятельности. Ум существует отдельно, а разум – отдельно. Разум в данном случае – это то, что составляет часть души, то есть личности, обитающей в сердце. Качество характера и опыта переживаний – это разум. А сам опыт – это, скорее, ум. Вот фурии и питаются этим опытом. Как и все оборотни, живущие в области ума. Поглощая легкий налет с поверхности твоего энергетического поля, они делятся чём-то своим. А оставлять это себе или выбрасывать – решать тебе.

Тем временем одна из фурий подкралась ко мне еще ближе и начала стегать длинным черным раздвоенным языком в воздухе, как кнутом. Осторожно ухватившись за мое предплечье своими морщинистыми пальцами с когтями, она завибрировала, как стиральная машинка при отжиме в тысячу оборотов. Тело мое тоже завибрировало, я открыл глаза и нагло уставился в её темно-зеленые, почти черные зрачки.

У меня будто выключили звук, заменив его в голове лёгкой прелюдией из музыкальных нот и пения хора. Хор пел о чём-то простом, о молоке или о хлебе. О дороге, что, может быть, уходит в небо, или ручье, который пережил многих и переживёт меня. Зелень её глаз пьянила и завораживала. Они немного потемнели и даже отчасти приобрели кофейный оттенок. И в тот же миг стали жёлтыми до невозможности. Зрачок растворился в этой невыносимой желтизне. И вихрем ушёл ко дну. Я отправился за ним. Меня просто засасывало в это солнечное море водоворотов и откровений. Я как будто подобрался к самому хрусталику и сквозь толщь её взгляда увидел длинный тёмный коридор. Запахло сыростью. Я словно протискивался сквозь неудобный сырой сумеречный тоннель. Левой рукой я шарил вдоль старой кирпичной стены, постоянно стряхивая с неё паутину и неизвестно еще какую мерзость. Вдруг моя ладонь в темноте наткнулась на преграду.

Он стоял ко мне в пол-оборота и тяжело дышал. Я прищурился и разглядел невысокого лысеющего человека в длинном пальто и кепке. Он достал из стального портсигара сухую папиросу и, учтиво прищурившись, попросил огоньку.

– Что вы тут делаете? – спросил я.

– Я, в отличие от вас, милостивый государь, – ответил он, картавя, – нахожусь в привычном своём состоянии. Я, как говорят немцы, der Geist der Zeitlosigkeit. А вот что здесь делаете вы? На тупого контактёра из партийных экстрасенсов вы не очень-то похожи. Где вы совершенствовали своё НЛП?

Я замешкался. Достав из кармана зажигалку, чиркнул несколько раз, осветив его лицо. Оно показалось мне удивительно знакомым. Так выглядит твой самый обычный старый сосед. Тот, кто всегда рядом. У кого не стыдно попросить сахару и спичек. Кому нестрашно занять до получки. «Раздавить» с ним пол-литра в гаражах.

– Наверняка у меня нет утвердительного ответа на этот вопрос, – произнёс я и почему-то расхохотался. Он взял из моей руки зажигалку, несколько раз крепко затянулся прикуренной папиросой и неожиданно извлек из кармана своего пальто огарок свечи.

– В храме на петроградке спиздил, – прошептал он, перекатывая папиросу одними губами в правый угол рта, – за такую кто-то по-хорошему полтину выложил. За сорокоуст или во здравие. А я вот таков шельмец, батенька, оказался мерзавцем. Ну да нам с вами народ многое простит. Должен простить. Вернее, не простить не может. Христиане все-таки. Хотя и редкостные эгоистичные свиньи.

Он зажег огарок и в тоннеле стало уютнее.

– Куда пойдём? – как-то отстранённо спросил я, а потом добавил: – Странно вы говорите!

– Пиздеть легче, чем носить бревно. Последний раз доводилось мне общаться с человеком вроде вашего еще при Никите Сергеевиче, в оттепель. – Он почесал огромный морщинистый лоб, спускаясь вертлявыми желтыми пальцами к рыжей редкой бороденке. – Там одна дамочка вызывала мой дух посредством электрического тока и банки с царской водкой. Дура редкостная. Я ей причинное место показал и был таков. А знаешь, что им всем от меня надо?

– И чего же? – спросил я как можно равнодушнее.

– Я единственный, знаю где находится комната, – очень тихо проговорил он и, не церемонясь, выкинул окурок прямо мне под ноги.

– Мне плевать на вас и на вашу комнату, – обижено произнёс я и закутался в пуховик, – холодно и домой хочется.

– Хочешь сказать, что тебе не интересно, где находится комната? – Он нагло схватил меня за грудки, задышав мне в лицо селёдочно-луковым перегаром.

– Ну, ладно, достаточно. – Я оттолкнул его в сторону и поправил рукав. – Говори быстро, что у тебя там за комната, и отваливай.

– В Кремле есть тайная красная комната, – начал он очень серьезным тоном, – в которой находится тот самый секретный чемоданчик с красной кнопкой. В ваше время все думают, что президент держит руку на пульсе, ласково проводя пальчиками по ней. А он даже не знает, где она находится. От этого и волнение. У Запада изжога от чувства того, что у нас есть это великое орудие. У нас – от того, что оно есть, но мы не знаем где. Черти об этом, конечно, догадываются, но не более. Все разведки мира пытались и пытаются развеять этот парадокс. А наши тем временем ищут. А я знаю где она. Я её сам и прятал. Вот так, батенька.

– Что это за красная кнопка?

– Древние называли её просто и ёмко – «кавыка». Это прямая связь с ним, с Богом. Нажал и алё. Понял?! Помнишь, как там в откровении тот чудак писал: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо

прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет». Катаклизм, конец всему, Армагеддон! Поэтому и нужно поддерживать связь с высшими силами.

– А зачем? – глупо спросил я.

– Тут всё в устройстве мира. Но не о том, что по телевизору тебе показывают, а о настоящем, истинном! Люди за всю жизнь должны вырастить всего два предмета. Предметы эти – хвост или крылья. И выбирать, конечно, самому человеку, что и когда отращивать. Нет, речь не идет о правильном питании или витаминных добавках. Речь идет о смысле жизни и о природе вещей. Одни всю жизнь стремятся стать демонами и усиленно отращивают хвосты. Другие наверняка метят в ангелы и растят пушистые крылья. Этот механизм, как и принцип, прост, если вы читали в детстве историю про Пиноккио. Деревянный мальчик лгал, и у него невыносимо увеличивался его нос. Так вот мы и есть этот самый деревянный мальчик с чем-то виляющим сзади или шуршащим за спиной. А у большинства в наше время ещё и аллергия на пух и перо… и невыносимый зуд в заднице. Особенно у чертей. Вот был бы ты с хвостом, тогда понял бы… зачем, – усмехнулся он и улыбнулся. – В наше время все уже позабыли основы основ, но мой долг – напомнить тебе об этом. Особенно перед важнейшим шагом в неизвестное и тайное, которое тебя ожидает.

– Есть старая традиционная истина о пяти элементах, – начал свое объяснение странный мужичок, – и звучит она так:

«Если на севере есть высокая гора, её охраняет Черепаха–Змея,

Если на востоке есть ручей, его охраняет Голубой Дракон,

Если на юге есть обработанные поля, их охраняет Красная Ласточка,

Если на западе есть большой тракт, его охраняет Белый Тигр».

Выглядит это как пятиконечная звезда, где вершина – это огонь. Левая и правая сторона – это дерево и земля. И ножки звезды – это вода и металл. Положительное проявление состоит в следующем: дерево порождает огонь, огонь порождает землю, земля порождает металл, металл порождает воду, вода порождает дерево.

Отрицательное в том, что дерево побеждает землю, земля побеждает воду, вода побеждает огонь, огонь побеждает металл, металл побеждает дерево. И так по кругу эта звезда и крутится.

Наши предки называли это У-син (пять элементов, пять стихий, пять действий, пять движений, пять столбцов, пять фаз; пять состояний).

Объясняется же это так: Голубой дракон – это правитель востока. В какие бы времена он ни сидел на своей горе, он всегда смотрит вдаль. Но вот хоть по природе своей он и прожорлив, но уж больно ленив. В наше время его начали называть медведем, но это не так. И если он маскируется под какое-то другое животное, меняет цвет флага или птиц на своих гербах, все равно в его основе лежит та самая звезда. Особенно если их несколько, и они у тебя на погонах. Голубой дракон иногда погибает, в основной своей массе его побеждает какой-нибудь очередной спаситель народа. Как это сделал я когда-то. Но, как и всегда, поев с драконьей кормушки, он сам со временем становится этим самым драконом. Дракон умер, да здравствует дракон! На востоке так всегда есть, и было, и будет. Евразийцы – темный народ, опасный. Не будите Голубого дракона! Вернее сказать… не дрочите!

Южная красная ласточка делает в наше время все, что твоей душе угодно. Сложнее сказать, что они не производят, нежели наоборот. Знамена у этой птички тоже красные и со звездами, само собою. Основная идеология – завоевать весь мир экономической экспансией, выводя из равновесия все остальные стороны У-син. Но тем и сильнее звезда. Они вполне могли бы закидать шапками жителей драконьего царства и остальных частей света. Но предпочитают торговать этими же самыми шапками оптом и в розницу.

Северный правитель в наше время чаще именуется западным. Так даже вернее его называть. Черепаха–змея называется так оттого, что это обыкновенное двухголовое существо. Одна голова у нее, как правило, женская и величественная, а вторая – говорит на французском. Хотя в разные времена язык голов менялся, не изменялась суть. А суть Черепахи–змеи, с одной стороны, развалить старый свет, поддавшись лжемилосердию создать союз, ведущий к никому не нужной глобализации. А с другой стороны, заменив флаги Евросоюза на разноцветные радужные тряпочки, стереть условности: пол, возраст, вероисповедание, рождение и смерть. Одна голова этого существа пытается договориться с востоком, ненавидя при этом и дракона, и ласточку. Другая постоянно смотрит в рот Белому тигру, стараясь подмахивать ему в нужном ритме.

И наконец, Белый тигр. Ну, у этого все сложно. Он так долго не мог понять, за белых он или за красных, что знамя просто решил разлиновать на полосочки и того, и другого цвета. Да и звезд у него хватает. Этот вроде и сидит обособленно, но когти свои запустил повсюду. Магическим образом, используя зеленую бумагу, управляет и повелевает буквально всеми процессами внутри звезды (ну или ему так во всяком случае кажется). Очень силен, но изнутри сам себя оплодотворяет во все щели. Дело в том, что его душа разорвана на черную и белую ипостась. И вот черная его часть души сношает белую. Хотя еще сто лет назад было наоборот. От этого тигр крутится на месте и бегает, как заведенный, по кругу. Потому что во рту у него постоянная жажда крови, а в жопе постоянный зуд. Причем голове всегда кажется, что решение всех проблем именно в его же пятой точке. Что этой же пятой точке совершенно не кажется. Такой диссонанс между частями тела.

– А пятое животное? – спросил я, все это время внимательно слушающий собеседника.

– Пятое – это не животное, – объяснил он, – это место. Такое место является священным, и его называют просто и лаконично – «местом, охраняемым четырьмя богами». Всю историю человечества за него идет война. Там, под стенами вечного города собрались и все религии мира, и все его надежды и чаяния. Все четыре бога этого мира, все четыре животных всегда лезли туда, лезут и будут лезть. Если в Индии находится сердце мира, здесь его душа. А до души, мой мальчик, дело есть всем и всегда.

– Зачем ты рассказываешь мне об этом? – спросил я.

– Потому что ты не случайно вышел со мной на контакт. Обладающий красной кнопкой и становится этим самым пятым животным. Вот поэтому все эти твари так усердно ищут её. Понял? А я её того, спрятал!

И тут-то я его узнал. Ну, конечно же. Как я мог не понять сразу: добрый прищур, блеск в глазах, кепочка набекрень.

– Как же кто-то может узнать, где вы спрятали эту самую кнопку, если вы лежите в центре столицы в гробу? – удивлённо произнёс я.

Но он достал из другого кармана кусок мела и что-то размашисто написал на стене. Затем подсветил огарком свечи, немного отойдя в сторону. Так, чтобы я смог оценить увиденное. Подойдя ближе и присмотревшись, я прочёл следующее:

«Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить. Аминь!»

Я очнулся. Фурий рядом не было. Лицо обдувал ледяной ветер. Было ужасно холодно и почему-то обидно. Меня тормошил брат и пытался оживить, подсовывая под нос что-то вонючее.

– Это не нашатырный спирт, – послышалось рядом, это был приятный женский голос. – Кажется, это валерьянка.

– Что это было? – спросил я.

– Ты упал в обморок, – ответил брат.

– Ты поскользнулся на крыльце и ударился головой, – ответила Светлана, жена брата.

– Ты пережил первый в твоей жизни северный поток. – ответил Сфинкс и свернулся в белую прозрачную точку.

В МОСКВУ, В МОСКВУ… НАШИ ДНИ

Египтолог Эммануил Плюмб – это первое, что я начал разыскивать после похорон тетушки. Приехав в город, я распрощался с братом, который теперь смотрел на меня странным образом. Всю дорогу он молчал. Но когда мы вышли из машины, чтобы пожать на прощание руки, сказал:

– Ты приоткрыл крышку гроба, вот только кто туда попадет первым? Мир мертвых не для мира живых. Я почувствовал, что ты окунулся в силу, которая способна менять структуру вещей и событий. Мне не подвластна подобная сила. Это как джинн из лампы, только мощнее во сто крат. Кто посвятил тебя в эти таинства, я не в силах понять.

При этом он взял мою правую руку и развернул ладонью к себе.

– У тебя пропала линия жизни, – спокойно ответил он, – это, скорее, закономерность, а не нонсенс. Я попробую по своим каналам разузнать, что это, если ты, конечно, не против.

То, что брат называл «своими каналами», было для меня удивительным. Обычно он садился в позу лотоса и подолгу что-то бубнил себе под нос. Затем он затихал и начинал бормотать какие-то вопросы. Спрашивать пустоту о том, что его интересовало в данный момент. Он делал записи в блокноте, не открывая глаз. Иногда он улыбался, иногда начинал плакать. Но после этих сеансов он подолгу лежал в ванне с соленой водой. В простой железной ванне с теплой соленой водой. При этом он продолжал с кем-то разговаривать, шутил, смеялся и плакал. Результат таких погружений в себя был всегда один и тот же: он четко знал, что ему делать и в какой последовательности. Ему или тому человеку, который спрашивал у него совета. Так он вполне мог бы зарабатывать себе на жизнь. Но денег за это он не брал никогда. Негативно морщился при виде купюр, которые совали ему за услугу, и отвечал что-то в этом роде: «Не волнуйтесь, я свое уже с вас взял».

Как-то я спросил его, о чем он говорит?

«Когда ты ешь мясо убитого животного, его плоть, – отвечал тогда Виталик, – ты обязательно что-то отдаешь этому животному. Это закон Вселенной. Берешь его плоть для еды, отдаешь что-то свое ему на будущее. И он, воплотившись в следующей жизни, станет питаться твоим благочестием, твоим счастьем или твоим здоровьем, твоей удачей, на крайний случай. Чем-то твоим. Это такой обмен энергиями. Это всегда работает так и только так. Не можешь что-то дать – не бери. Я, оказывая услугу, делаю точно так же, беру что-то от человека взамен. Но беру то, что точно смогу унести с собой далее. И это, брат, совсем не деньги».

Я кивнул в ответ и отправился домой. По дороге я прикупил бутылку колы и первым делом, войдя в квартиру, сделал себе коктейль с хорошим ирландским виски с кусочками льда. Приняв душ, я переоделся в теплый и уютный халат, зажег электрический камин и уселся в большое кресло у искусственного огня. Мысли в голове крутились. Похороны. Зеркало, мир мертвых, поток сознания. Что же все это значит? Я взял смартфон и вбил в поисковике следующее: «Египтолог Эммануил Плюмб».

«Москва», – добавил Гугл и тут же нашел мне все, что я искал. На единственном пожелтевшем фото был изображен пожилой бородатый еврей. В руках он держал маску Анубиса и улыбался, как ребенок. Под фото была надпись: «Эммануил Плюмб на раскопках в Фивах. 1975 год».

«Вот же, – подумалось мне, – он давно умер. Если в те годы он выглядел так, то вряд ли дожил до наших дней».

Допив коктейль, я улегся в постель. Пережитой «северный поток» до сих пор меня будоражил. Я никогда так отчетливо не ощущал себя и своего собеседника, как там, в том загадочном тоннеле. Но это же был он, вождь мирового пролетариата! Это было так причудливо. При этом мне почему-то казалось, что я лежу совсем не на промерзлом крыльце и тем более не в том самом каменном коридоре. Я как будто находился в кожаном мешке, таком уютном и родном до остервенения. Но и ненавистном, как тюрьма. Я не мог ничего сделать с этим ощущением. Я принимал его как данность или как истину. Она, как заноза, царапала мой мозг изнутри. А потом еще эти его слова: «Это был первый пережитый тобою северный поток, поздравляю». Что это вообще такое?

Утром, Эммануил Плюмб объявился сам. Сначала, конечно, позвонил брат. Его звонок разбудил меня в шесть утра.

– Открой почту и прочти сообщение, потом набери меня, – сказал Виталик и отключился.

Мой мозг еще спал, и поэтому я неторопливо принял прохладный душ. Выпил крепкого кофе и только тогда открыл почту на ноутбуке. В письме от Виталика был следующий текст: «Стены молельни и склепа, готовящегося к отходу в мир ума, расписывали различными сценами. Желая попасть в рай, умерший представал перед судом бога Осириса, правителя мертвых. Его сердце, положенное на весы Тота, должно было уравновеситься страусиным пером – символом богини справедливости; в противном случае грешника пожирало чудовище. В некоторых папирусах это чудовище именовалось древним словом, которое можно перевести как «оборотень». Хотя это неточное его значение. Точное не имеет дословного перевода. А по смыслу, скорее, напоминает понятие «тот, кто употребляет внутрь переживания». Чтобы умерший не попал в «ловушки», расставленные для него на суде Осириса, в могилу клали «Книгу Мертвых». Это был учебник с правильными ответами, снабженными небольшими пояснительными рисунками. Роскошь царских захоронений не могла не разжигать алчности грабителей. Поэтому с начала Нового царства фараоны приказывали хоронить себя в пустынной местности около Фивской горы – в долине Царей, которая охранялась воинами.

Чтобы умерший ожил, жрец после церемонии очищения и принесения даров совершал над мумией ритуал отверзания уст. Оживленная подобным образом «Ка», то есть жизненная субстанция человека, нуждалась в привычной обстановке, для того чтобы жить и питаться. Этим и объясняется обилие бытовых предметов и мебели в гробнице. Некоторые из них были копиями реально существовавших предметов, другие представляли собой модели уменьшенного размера. Всю же жизнь в свободное от царствования время фараон отдавался обучению. Оно заключалось в правильности перехода из мира живых в мир мертвых. Из мира разума – в мир ума».

Я прочел текст и позвонил брату.

– Ты понял хоть что-нибудь? – его голос был спокоен и сосредоточен.

– Ты описал какой-то древнеегипетский миф? – только и спросил я.

– Не иронизируй, – сказал он вполне серьезно, – я описал тебе ту энергию, которую увидел в поле твоего эгрегора. С тобой общался некий дух. Хотя мне не хотелось бы называть его столь примитивно, это существо высшего порядка с собственным мнением. А своего мнения во Вселенной нет даже у ангелов. Уж поверь мне.

– И что мне делать?

– Просто ждать развития событий, – ответил брат, – все, что следует, ты уже сделал. Хорошо это или плохо, покажет только время.

– Он тоже что-то говорил про время, – ответил я.

– Как он назвал себя? – спросил Виталик.

– Он сказал, что он Сфинкс.

В трубке замолчали. Брат, видимо, крепко погрузился в свою тематику, и ему просто требовалось не мешать. Затем он откашлялся и тихо произнес:

– Это серьезно!

– Кстати, при чем тут матрешка? – вдруг спросил я и рассмеялся.

– Что? – Брат явно не понял вопроса, но вдруг добавил: – В этом мире все небеспричинно.

– Да, так, – согласился я, – припоминаю, что еще в детстве он говорил мне про мое тридцатилетие. Также речь шла о зеркале, похоронах и неком египтологе из Москвы, который, вероятнее всего, почил. Ну и о матрешке или матрешках.

– Тридцать нам с тобою исполнилось в ноябре, – пояснил брат, – тетушку мы похоронили в декабре. В зеркало ты смотрелся там же, на похоронах. Пока, видишь ли, все сходится. Но вот причем тут матрешка?

– Ну, если ты этого не знаешь, то мне уже подавно сие не подвластно, – ответил я и отключился. Сделал я это только оттого, что по второй линии кто-то отчаянно пытался достучаться до меня в это раннее субботнее утро.

Это и был, к моему несказанному удивлению, он. Эммануил Плюмб. Профессор-египтолог из Москвы.

Он наспех поздоровался, представился и как будто даже лениво спросил:

– Вы ждали моего звонка?

– Как вы узнали мой номер, что мне следует позвонить и вообще, что я вами интересовался?

– Молодой человек, – с явным еврейским говором произнес Плюмб, – вы искали и интересовались моим папой. Он, а я пошел по его стопам, тоже был-таки египтологом. Мы похоронили его с почестями еще в восьмидесятые годы прошлого века. С тех пор прошло много времени, но это совсем неважно. А важно то, что нам с вами следует встретиться, молодой человек. Вам нужно сегодня же уволиться с вашего этого заводика. Сделайте это как можно скорее. Затем приезжайте в столицу в институт востоковедения. Спросите меня, я вас буду ждать. На вахте спросите, как пройти в Пер Анх. Это с древнеегипетского переводится как «дом жизни». Ну или библиотека по-нашему, по-современному, что ли. Книги же древние называли душами бога Ра. Правда, интересное мировоззрение?!

– Но как?

– Ах да, – спокойно ответил он и откашлялся, – мне о вас рассказал капитан Самойлов. Капитан федеральной службы государственной, конечно же, безопасности, боже мой! Просто пришел ко мне на кафедру человек из органов. Знаете, как это бывает? И передал ваш номер телефона с просьбой связаться с вами и предложить встретиться. Но вы же понимаете, молодой человек, что просьб это ведомство не предпринимает. А предпринимает это ведомство приказы, которые не обсуждаются. Хотя и выглядят они зачастую и как просьбы. Вы же понимаете сейчас меня?

– Хорошо. Я слышу вас хорошо, а вот понимаю пока с трудом.

Это единственное, что я смог сказать. Я был немного ошеломлен всем, что со мной происходило. И почему-то сначала не особо постарался вникнуть в смысл. Но когда после разговор

а с профессором позвонил сам капитан из ФСБ, я, как говорят, протрезвел в лучших традициях.

– Самойлов, – сухо представился человек на том конце провода и так же коротко и ясно добавил: – Капитан федеральной службы безопасности России. Отдел Российского общества по изучению древней истории и наследия предков.

– Аненербе, – попытался пошутить я.

– Привет, Андрей, – коротко сказал, как будто пропев слова из песни, капитан и тут же перешел к делу и приказал: – Включи телевизор!

Я скупо повиновался и ткнул на пульте красную кнопку. На экране шла передача о какой-то восточной штуковине. Это был канал «ТВ-3». Рассказывали не то о буддизме, не то об алкоголизме. Но Самойлов попросил переключить. Уж и не знаю, как он понимал, что я смотрел в данный момент, но он все просил и просил переключать. Наконец на экране появились часовые новости, и он коротко и четко скомандовал: «Стоп». Я был полон внимания.

– Вся суть вещей, Das ist mir scheißegal, – выругался капитан по-немецки, – в том, чтобы не осознавать и верить в то, что ты видишь, а правильно осознавать то, чего не видишь или не осознаешь совсем. Это ясно, сука?

– Нет, – глупо ответил я и спросил: – А почему вы материтесь, по-немецки в том числе?

– У нас в ведомстве с недавних пор это так принято. Модно! Но это неважно. Что ты видишь на экране?

По телевизору шла беседа президента с прессой. Владимир Владимирович улыбался и что-то рассказывал корреспондентам, которые задавали ему вопросы. Суть вопросов я не понимал, но ответы были очень убедительными.

– Президент там, в телевизоре, – сухо ответил я.

– То есть ты утверждаешь, что видишь Президента России?

– Ну да, – недоверчиво сказал я. Мне казалось, все, что он говорит, истина. Уж очень убедителен был его тон. И даже если он сейчас скажет, что президент на самом деле не президент, я и в это поверю.

– Для всех да, – ответил Самойлов, – для тех, кто понимает, – и он сделал небольшую паузу, – впрочем, это пока неважно.

– А что важно? – спросил глупо я.

– Ты знаешь, сынок, что такое засекреченная связь? Так вот засекреченная связь на моем уровне – это когда все советы просто так не даются. Это либо тебе…, либо ты…, как петушок золотой гребешок. Не дай боги тебе поработать в этой сфере. Так вот. Das stinkt mir! После недавней секретной совещательной линии я получил сведения, что ты, сынок, тот, кто нужен нам.

– Почему именно я?

– Здесь на месте мы тебе все объясним популярно. Привет, Андрей!

– Но меня не Андреем зовут. Может, вы ошиблись?

– Не обращай внимания, это дурная привычка, – ответил он и продолжил: – Ты думаешь, у меня очко резиновое – каждый раз распоряжение и советы с нижних слоев нежити получать? Потому я тебе даже дважды ничего объяснять не стану. Ты нужен не просто мне. Ты нужен стране и вот тому парню, которого ты только что назвал президентом.

– Плюмб вот тоже сказал, что нужно…

– Нахер этого полудохлыша, – крикнул Самойлов, – здесь я, сука, за все отвечаю, понял? И я приказываю тебе все завязать там и быстро прибыть в расположение. Ты всосал все, что я сейчас тебе прикинул? И не сметь мне выуживаться, я тебя на небе найду и на земле. А то. Сивел наш, того, крышей зашуршал, короче давай… быстренько сюда. Du Dummkopf, понял?!

– Кто такой Сивел? – спросил я, но мой вопрос уже был адресован молчаливой пустоте. Самойлов отсоединился. Видимо, все нужное он мне сказал.

Теперь я немного не понимал, что же мне делать далее. Правильно я поступаю или же нет, но уже через два часа, будучи уволенным по соглашению сторон, я стоял у кассы в аэропорту и покупал билет на ближайший рейс в столицу нашей Родины. Причем уволили меня в выходной день. Как только я позвонил в офис, трубку тут же взял директор, как будто ждал этого звонка всю свою жизнь, и учтиво согласился с моими доводами. Он сказал, что мое заявление уже подписано, а расчет перечислен на мою карту еще вчерашним днем. Впрочем, после разговора с капитаном я ничему не был удивлен.

МОСКВА. ГОСТИНЫЙ ДВОР «АКВАРИУМ» 1904 ГОД

Вернулась горничная. Она разительно преобразилась: разделась и накинула на обнаженное тело почти прозрачный фартук. Распустила волосы и ярко накрасила глаза и рот. Взяв саквояж, она указала куда следует идти. Попрощавшись с Александром Григорьевичем, молодой человек последовал вниз по винтовой лестнице в приготовленную для него комнату. Бросив саквояж на пол у большой двуспальной кровати, девушка скинула с себя фартук и попыталась обнять его.

– Не думаю, что это хорошая идея, – предупредил её Кай и аккуратно отстранил от себя, – вечером меня ждет литургия, там мне понадобятся силы и мужество.

– Я думала с устатку приласкать господина путешественника. – Горничная лукаво прикусила губу и, размазав помаду от кончика губ до правого уха, переспросила: – Может, так лучше?

Кай Говард испуганно отпрянул. Она нагло улыбнулась и, развернувшись, направилась к выходу.

– Если передумаете, зовите, там будем я и моя напарница Вивьен. Мы обе в вашем распоряжении. Меня вы можете называть Соней, – страстно прошипела девушка и закрыла за собой дверь.

Он остался один. Эта красная полоса помады погрузила Кайя в воспоминания.

Когда они встретились, Алистер, как представился мужчина, был накачан наркотой под завязку. Ему делала минет бородатая старуха с отвислыми синюшными грудями и зеленом парике. Член у него упорно сопротивляясь, болтался, как неповерженное знамя полка. Но в глазах была неподдельная надежда на успех предприятия.

Говард хорошо помнил то мгновение. В тот вечер он стыдливо вошел в бордель. Тяжелая скрипучая дверь поддалась охотно, зазвенев китайскими колокольчиками. Навстречу ему вышла здоровенная чернокожая женщина в откровенном леопардовом обтягивающем наряде. На вид ей было около пятидесяти лет. Короткая мальчишеская стрижка, нагло намалеванные огромные алые губы и небесное синие тени на веках. Гигантские пушистые ресницы с комками туши. Выглядело вульгарно.

– Господин хочет развлечься? – спросила она на ломаном английском.

– Мне следовало бы обозначить свой визит заранее, – скромно начал Говард, – просто…

– Да я погляжу, ты мальчик, – усмехнулась она, – и хотел найти здесь нечто особенное. Первый раз, он же такой запоминающийся. И я имею честь это самое кое-что вам предложить, сударь.

При этом она позвонила в небольшой серебряный колокольчик и что-то громко выкрикнула по-арабски. Со второго этажа спустилась девушка. Небольшого роста, закутанная в неимоверно огромный халат алого цвета с капюшоном, расписанным арабскими огурцами, закрывающим лицо. Распорядительница гаркнула на нее, и та молниеносно скинула одеяние на пол. Кай оторопел. Перед ним стояла живая юная богиня, сошедшая с небес. Стройное тело, небольшая грудь, покатые бедра – все это манило к себе неземным светом. Ниже плеч спускались кучерявые белоснежные пряди. На него с интересом смотрела пара огромных зеленых глаз. Единственное, что омрачало общую картину, это безобразный розовый шрам, идущий от уголка рта к правому уху.

– Ее можешь звать ЮЮ, – пояснила происходящее чернокожая хозяйка борделя, – ее украли рыбаки в Голландии, когда стояли в порту Амстердама. Но по воле создателя до Каира она добралась девственницей. Полюбилась капитану, а тот был знаток черных ходов и игры на флейте. До тебя она обслуживала только одного японского богатея. Его звали странным образом – сэр Имамата. Совсем не по-испански. За её «детство» он вывалил приличную сумму. Она понравится тебе. Бери, не тушуйся. По мне так то что надо!

Кай подошел к девушке. Она взяла его за руку и аккуратно повела по лестнице наверх. Оставшись с ней наедине, он совсем не знал, что же ему делать. Она, по-видимому, тоже. Тогда решено было постучаться в соседние номера и расспросить более опытных девочек. В первом же номере он и встретил Алистера. Его безобразная старуха в зеленом парике сразу же заинтересовалась темой посещения:

Читать далее