Читать онлайн Круэлла де Виль. История злодейки с разбитым сердцем бесплатно

Evil Thing

Copyright © 2020 Disney Enterprises, Inc. All rights reserved.

© Мольков К.И., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

С любовью посвящаю моему псу Гозеру

Глава I

Круэлла де Виль

Наверное, свою историю я могла бы начать отсюда, от Хелл-холла, где из тьмы рождались все мои чудесные планы. Но правильнее всё же, я думаю, будет вернуться к самому-самому началу или, уж во всяком случае, достаточно далеко назад, чтобы вы лучше смогли понять, что сделало меня такой, какой я стала. Не сомневаюсь, что всем вам хорошо известна история о тех щенках и тех проклятых далматинцах, а также их совершенно неинтересных, серых хозяевах, Роджере и Аните. Уверена также, что все вы как один переживали за них и болели против меня. Ну ещё бы! Ведь я монстр, чудовище, «женщина-дьявол» в натуральных мехах! Но даже если это так, то разве не имею я права сама рассказать о себе? Разве не знаю я историю своей собственной жизни лучше, чем кто-либо ещё? Причём это будет самая правдивая, самая настоящая история, уверяю вас! И потрясающая, да-да, потрясающая, можете мне поверить! Итак, давайте начинать. Маэстро, сыграйте марш! На сцену выхожу я, Круэлла де Виль!

Тикают часики, крутят свои стрелочки назад. Тик-так, тик-так, и вот, мои дорогие, мне снова одиннадцать лет, и я живу в особняке моих родителей. Вы готовы пуститься вместе со мною в путь? Готовы? Тогда, как говорится, пристегните ремни, потому что гонка будет сумасшедшей. Бешеной будет гонка.

Итак, я жила тогда со своими мамой и папой в доме на Белгрейв-сквер. Это был огромный особняк – серый, мрачный, но вместе с тем величественный, с четырьмя массивными колоннами, на которые опиралась выходившая на площадь терраса. С неё было видно, как суетится вдали лондонская чернь, от которой мы были надёжно отрезаны. Мы жили на правильной стороне площади, в своём собственном тихом и уютном мирке, окружённом тенистыми парками и зеркальными прудами. В мирке, который принадлежал только нам одним.

Нет, разумеется, в нём мог иногда попасться на глаза слуга, полирующий медную ручку на крыльце, или сердитая нянька, волочащая за собой по парку отвратительного визжащего ребёнка. Мелькали изредка где-то на заднем плане неряшливые старухи, торговавшие фиалками на той стороне площади, кричащие мальчишки-газетчики и вечно спешащие мальчишки-рассыльные, но все они оставались для нас совершенно безликими, почти невидимыми.

Для меня они, во всяком случае, настоящими людьми не были никогда. Так, размытые серые тени, не более того.

Да и наши собственные слуги скорее походили не на людей, а на безмолвные привидения, появлявшиеся из небытия только тогда, когда нам было что-то от них нужно. Так что настоящими людьми они для меня тоже не были. Живыми, настоящими были только мама и папа. Ну, и я сама, конечно, а как же!

Впрочем, некоторые из наших слуг всё же казались мне чуть более реальными, чем остальные. Они постоянно мелькали у меня перед глазами и были, пожалуй, уже не совсем слугами, а скорее кем-то средним между прислугой и младшим членом семьи. Но к ним мы вернёмся позднее, когда придёт время.

Как же сильно я любила мою маму, и моего папу, и наш огромный дом с его хрустальными люстрами, роскошными обоями и полированными, накрытыми экзотическими коврами паркетными полами! А вы знаете, я, пожалуй, любила даже наших похожих на молчаливые привидения слуг, неслышно сновавших по дому и готовых исполнить любую нашу прихоть. Они всегда были здесь, рядом. Невидимые, готовые материализоваться по первому звону моего колокольчика.

Наш прекрасный особняк до сих пор остаётся одним из самых ярких моих воспоминаний, он, словно магнит, тянет меня возвратиться туда, назад. С невероятной, непреодолимой тягой! Кажется, я всё могу отдать, лишь бы вновь оказаться под надёжной защитой его стен, вновь погрузиться в безоблачное счастье моего детства, в те времена, когда всё в жизни казалось таким простым и ясным. Как много лучших моих дней я провела в этом доме! Они до сих пор живут в моей памяти, не дают покоя, вызывая порой чувство сладкой тоски. Ностальгией называется эта болезнь, ностальгией.

Очень много времени я проводила тогда в комнате для занятий с моей гувернанткой, мисс Прикет. Думаю, что больших хлопот со мной у мисс Прикет не возникало. К тому времени, когда она появилась у нас в доме, я уже умела читать, поэтому моя гувернантка учила меня говорить по-французски, рисовать акварелью, вышивать и писать, читала мне интересные детские книжки. Большинство девочек из того круга, к которому принадлежала и наша семья, получали образование – если это можно так назвать – тоже от своих гувернанток. Вот если бы я родилась мальчиком, тогда другое дело. Тогда меня послали бы учиться в какую-нибудь закрытую школу, где изучают множество самых разных предметов – греческую мифологию, например, историю и математику. Девочкам знать все эти науки не считалось необходимым. Для них гораздо важнее было уметь вести себя в гостиной, принимать гостей, составлять меню праздничных обедов и ужинов, а во время них поддерживать застольную беседу. Всему этому мисс Прикет меня обучила, разумеется, но при этом, нужно отдать ей должное, никогда не запрещала мне изучать вещи, которые считаются неинтересными и даже совершенно ненужными для юных леди. Например, она охотно помогала мне осваивать географию и позволяла сколько угодно времени изучать культуру и традиции разных стран и народов, поскольку знала, что я мечтаю, как только появится у меня такая возможность, отправиться путешествовать по всему миру. Но самым радостным для меня тогда был час, который я, спустившись в малую гостиную в сопровождении мисс Прикет, могла провести со своей мамой. Со своей любимой мамочкой.

Пускай всего один час в день, но он полностью принадлежал мне.

Страсть моей мамы к изысканным нарядам была постоянной и неистребимой. Она всегда одевалась по самому последнему слову моды, порой даже опережая его. В этом с мамой никто не мог поспорить, даже такая модница, как я. А уж вы-то наверняка знаете, как я всегда одевалась, правда, дорогие мои? Вспомните мои бесчисленные фотографии в газетах и журналах. Вспомнили? Ну и хорошо. Так вот, моя мама была точно такой же, точно такой же. Жизнь мамы была роскошной, захватывающей, гламурной – и она по праву заслуживала такую жизнь. Мама была самой красивой и очаровательной женщиной, какую я когда-либо встречала. Она была настоящей леди.

Такая жизнь отнимает очень много времени, так что мама вовсе не должна была уделять мне часть своего времени, но она делала это. Каждый день по одному часу, сразу после моих занятий с мисс Прикет. Спускаясь в малую гостиную по роскошной широкой лестнице нашего особняка, я уже начинала предвкушать встречу с мамой, и мне стоило большого труда удержаться, чтобы не броситься со всех ног, не скатиться кубарем по этой лестнице. Нет, я, разумеется, ничего подобного себе не позволяла, вела себя так, как подобает юной леди, и даже не визжала от восторга, увидев наконец маму. Не визжала, хотя очень хотелось. Мысль о том, что из маленькой девочки я постепенно превращаюсь в юную леди, не покидала меня с того самого дня, когда мою бывшую детскую переделали в классную комнату.

При этом мисс Прикет постоянно находилась рядом, держала меня за руку – следила за тем, чтобы я вела себя как положено. Впрочем, как нужно себя вести, я знала и без неё. Помощь мисс Прикет была нужна мне для того, чтобы правильно одеться. Что поделать, в те времена я ещё не достигла гениального маминого уровня в искусстве подбирать идеальные ансамбли. Вот почему каждый день, перед тем как покинуть классную комнату, мисс Прикет тщательно проверяла, в каком виде я покажусь сегодня перед мамой. Я терпеливо ждала, пока мисс Прикет проверит мою причёску, платье, банты и всё прочее, ждала, потому что, если мама вдруг заметит какой-нибудь непорядок… Пусть даже самый мелкий непорядок в моей одежде – хотя бы одну незастёгнутую пуговку, – это станет ужасным ударом для меня и чудовищным оскорблением для мамочки. Короче говоря, классную комнату я покидала только после того, как вместе с мисс Прикет сто раз убеждалась в том, что самое красивое платье сидит на мне как влитое, а все локоны до последнего аккуратно уложены в безупречную причёску.

Малая гостиная была любимой маминой комнатой. Она считалась, если так можно сказать, её личным владением и, естественно, была обставлена с маминым изысканным вкусом. Малая гостиная, как понятно уже из её названия, была не из самых больших комнат в доме, что делало её ещё уютнее и красивее. Вся дальняя от двери стена сплошь состояла из окон и двух застеклённых до пола французских дверей, ведущих на террасу, с которой открывался вид на Белгрейв-сквер. Возле окон стоял массивный дубовый письменный стол, за которым мама вела переписку и откуда командовала всем домашним хозяйством. Почти всю правую от двери стену занимал камин. Его широкая, длинная мраморная полка была уставлена сувенирами, которые мама и папа привозили из своих многочисленных путешествий. Помню пару замечательных зелёных нефритовых тигров, маленькие золотые часы и статую Анубиса из чёрного как ночь оникса. Анубис был египетским богом погребальных обрядов и изображался с головой собаки. В те годы я ещё слишком мало знала о смерти и обо всём, что с нею связано, поэтому искренне считала Анубиса покровителем собак. О том, чем на самом деле занимался этот бог, меня позднее просветил папа. Ну и, разумеется, здесь же лежали пригласительные билеты на всевозможные выставки, обеды и вечера, полученные из самых фешенебельных домов Лондона. Приглашений мама всегда получала много, не менее трёх за неделю.

Над камином стену украшала большая полукруглая фреска в стиле ар-деко, она намертво отпечаталась в моей памяти. Стоит мне закрыть глаза и подумать о нашем особняке в Белгрейвии, я первым делом вижу эту фреску. Нет, все детали этой фрески я описать не могу, я их не вижу, да и не нужны мне они. Просто общий вид этой фрески сразу вызывает у меня сладкое, щемящее сердце ощущение родного дома. Помните, я уже говорила вам про ностальгию? Это она, она.

Ощущение родного дома. Разве найдутся у кого-нибудь слова, чтобы описать его?

Правый дальний от камина угол был занят книжными полками, по бокам которых стояли две кадки с пальмами, между ними столик на колёсиках, уставленный графинами с разноцветными спиртными напитками, бокалами для коктейлей и большим сифоном с «колючей» сельтерской водой. Перед камином стояла кожаная кушетка, напротив неё два мягких кожаных кресла и круглый столик возле них. Стены малой гостиной были выкрашены в какой-то сизый, сливовый цвет, а левую от двери стену украшали написанные маслом портреты строгих джентльменов и леди в золочёных рамах. Очевидно, это были родственники моего папы, чьи имена со временем оказались забытыми. Мы, во всяком случае, их не помнили.

Почти каждый раз у меня перехватывало дыхание, когда я, войдя в малую гостиную, видела маму, ожидавшую меня на той самой кожаной кушетке. Она была поразительно красива, моя мама. Знаю, что уже говорила вам об этом, но всё равно буду повторять ещё и ещё. По тому, как мама была одета, можно было догадаться о её планах на сегодняшний день. Обычно ей предстояла дружеская встреча за чашкой чая или поездка по модным салонам. Чаще всего в своих воспоминаниях я почему-то вижу маму в прелестном длинном платье цвета чайной розы с низко опущенным на бёдра по тогдашней моде кушаком. На маминых губах матово блестит нежно-розовая помада, что вместе с платьем создаёт удивительно красивый и сильный контраст с чёрными, как вороново крыло, волосами. Они у мамы длинные, блестящие и искусно уложены наверх в пучок. Когда мама выходит куда-то по вечерам, она наносит на губы красную помаду, но днём? Никогда! Днём помада должна быть только светлой – нежно-розовой, например, или персиковой. Но красная? Фи! Это полная безвкусица! «Красная помада годится только вечером». Иногда я словно слышу, как мама произносит это наставление, и снова чувствую себя тогда маленькой девочкой.

Особенно ярко в моей памяти отпечаталась одна из таких дневных встреч с мамой.

Честно говоря, я не могу сказать точно, то ли это действительно воспоминание о каком-то одном конкретном дне, то ли воспоминания о нескольких разных днях слились воедино, не знаю. Но воспоминание, повторюсь, очень яркое, из тех, что остаются навсегда.

Итак, я вошла в малую гостиную. Мама в элегантной, непринуждённой позе сидела на коричневой кожаной кушетке, изящно задрапированной роскошным красным покрывалом. Я хотела побежать, броситься к маме, но мисс Прикет сильно сжала мою руку, напоминая о том, что нужно вести себя так, как подобает юной леди. Так что я никуда не бросилась, а осталась стоять на месте, наблюдая за тем, как мама заканчивает разбирать пришедшую утром почту – конверты с письмами и пригласительными билетами. Наконец она подняла голову, посмотрела на меня, и я ответила ей своей самой лучшей улыбкой. Надеюсь, она получилась у меня очаровательной.

– День добрый, Круэлла, дорогая моя, – напевно произнесла мама, подставляя мне свою щёку для поцелуя. – О, я вижу, ты сегодня снова надела это красное платье?

Я была убита. Уничтожена. Стёрта в пыль. Мама выглядела разочарованной, и у меня похолодело под сердцем.

– Мне показалось, что тебе нравится это платье, мама. Ты сама об этом сказала в прошлый раз. Да-да, сказала, что оно мне очень идёт, я же помню.

Мама вздохнула и положила на стол письма, которые ещё не успела разобрать.

– Тогда я всего лишь высказала свою точку зрения, моя дорогая. Да, мне показалось, что это платье тебе идёт, но это ещё не повод вновь надеть его спустя всего несколько дней. И это при том, что твои шкафы буквально ломятся от новых платьев! Запомни, Круэлла, настоящая леди никогда не допустит, чтобы её дважды видели в одном и том же наряде!

Мне захотелось тут же, на месте придушить мисс Прикет. Как, ну как она могла допустить такое? Как она могла позволить мне второй раз надеть одно и то же платье? Не знаете? Ну так я тоже не понимаю.

– Мисс Прикет, не прикажете ли подать нам чаю? А затем, прошу вас, сядьте обе, не мельтешите у меня перед глазами, словно пара голубей. На нервы мне действуете.

– Да, конечно, ваша светлость. – Мисс Прикет отошла к камину, дёрнула подвешенный возле него шнурок звонка, затем села в одно из кресел, стоящих напротив маминой кушетки, на которой обычно устраивались мы с мамой. Пока мы ждали, когда принесут чай, мама всегда задавала мне одни и те же вопросы, причём в одной и той же последовательности. Всегда. И ни разу за всё время не сбилась и не пропустила ничего, вот какой была моя мама!

– Ты слушаешься мисс Прикет, моя дорогая?

– Да, мамочка.

– Хорошая девочка. А со своими уроками хорошо справляешься?

– Да, мама. Очень хорошо справляюсь. Вот прямо сейчас, например, читаю книжку про храбрую принцессу, которая могла разговаривать с деревьями.

– Что за чепуха? С деревьями она разговаривает! Мисс Прикет, что это за дрянь, которую вы заставляете читать мою дочь?

– Приключенческая история для подростков её возраста из книги, которую дал Круэлле лорд де Виль.

– Ах, да… Но я не желаю, чтобы моя дочь портила себе зрение, читая при искусственном освещении.

– Она не читает, миледи. По вечерам я сама читаю ей вслух.

– Ну тогда ладно. О, смотрите, уже Джексон с чаем явился.

Это действительно был он, наш дворецкий Джексон, а вместе с ним Джин и Паулина – две молоденькие горничные в изящных форменных чёрных платьицах с кружевными передничками и белыми шапочками на голове. По цвету униформы слуг я всегда могла приблизительно определить, сколько сейчас времени. С раннего утра и до обеда слуги носили розовую униформу, после обеда и до позднего вечера чёрную.

В руках Джексон торжественно нёс поднос с чайником, чашками, блюдцами, маленькими тарелочками, сахарницей и кувшинчиком сливок. Сервиз был мой любимый, с мелкими красными розочками. Джин принесла сэндвичи, булочки и маленькие белые пирожные с прелестными розовыми марципановыми цветочками на них. Всё это великолепие было разложено на трёхъярусной стеклянной вазе, которую Джин поставила рядом с мамой. Паулина, которую моя мама звала Полли, принесла большое блюдо с малиновым желе – оно тяжело, плавно колыхнулось, когда его ставили на стол.

– Что это, Полли? – спросила мама. – Что-то особенное от миссис Бэддли?

– Да, миледи, это нечто особенное специально для мисс Круэллы, – ответила она, глядя на маму, но при этом непостижимым образом умудряясь улыбаться мне.

– Что ж, я полагаю, тебе после чая следует заглянуть на кухню и поблагодарить миссис Бэддли, Круэлла. Это было очень мило с её стороны – прислать тебе желе. Только в следующий раз пусть она отправляет его в детскую, передай ей, Полли. Я не желаю видеть липкие сладости в своей гостиной.

– Она больше не детская, мама. Это теперь классная комната, – тихо напомнила я.

– Что ты там бормочешь, дорогая? Говори нормально и не будь робкой, словно мышка, – сказала мама, поглядывая на желе так, словно опасалась, как бы оно само собой не спрыгнуло со стола и не испачкало ненароком элегантный ковёр в гостиной.

– Это теперь классная комната, а не детская, – громче повторила я.

– Да, конечно, дорогая, но вряд ли тебе стоило перебивать меня из-за подобной мелочи. Ну, а теперь не заставляй миссис Бэддли слишком долго ждать тебя. Ведь ты почти уже допила свой чай, верно?

Мисс Прикет взяла в одну руку мою тарелку, до краёв наполненную маленькими сэндвичами и пирожными, другой рукой подхватила мою чашку вместе с блюдцем и перенесла всё это на серебряный поднос, к желе, к которому я так и не успела притронуться.

– Джин отнесёт всё это вниз, на кухню, да, Джин? А мисс Круэлла спустится и доест всё это прямо там, хорошо?

– Прекрасная мысль, мисс Прикет. А ты как думаешь, Круэлла? Знаешь, мне всё равно уже нужно бежать. Я не могу опаздывать на встречу с леди Слэптон, иначе она так и будет говорить только о моём опоздании, пока у неё мозги на что-нибудь другое не переключатся. – И добавила, обращаясь к дворецкому: – Мою шубу, Джексон.

– Слушаю, ваша светлость, – склонил голову дворецкий и выплыл из гостиной в сопровождении горничных, которые унесли всё, что оставалось после нашего чаепития.

– Поцелуйте свою маму на прощание, мисс Круэлла, – сказала мисс Прикет. Ага, будто я сама этого не знала! Однако с поцелуем я старалась как можно больше затянуть, а знаете почему? Потому что мне очень хотелось увидеть маму в её меховой шубе.

– Если хочешь, можешь проводить меня до вестибюля, Круэлла, а уже оттуда спустишься на кухню, – предложила мама.

Мисс Прикет взяла меня за руку, и мы все вместе пошли из малой гостиной в сторону вестибюля, к главному входу. Вестибюль был связующим звеном и пересечением всех путей-дорог нашего дома, его сердцем, если можно так сказать. В центре вестибюля стоял круглый стол, на нём всегда красовалась ваза с букетом свежих цветов. Эти цветы меняли каждый день, независимо от времени года. На этот же стол часто клал, войдя с улицы, свою шляпу мой папа. Разумеется, очередной призрак-слуга унесёт потом эту шляпу и аккуратно почистит её, прежде чем вернуть на то же самое место, откуда шляпу назавтра заберёт папа перед выходом из дома. Справа от главного входа располагалась наша большая, роскошно обставленная столовая, а слева начиналась парадная лестница, ведущая наверх, в гостиную и бальный зал. А поднявшись по лестнице ещё выше, на третий этаж, можно было попасть в наши спальни. Был ещё и четвёртый, чердачный, этаж с низкими потолками, где в крохотных комнатках-каморках ютились слуги. Если же вернуться в вестибюль, то у подножия парадной лестницы можно обнаружить дверь, за которой начиналась уже совсем не парадная, а обычная лестница, ведущая в подвальный этаж, где находилась кухня и работали слуги. Ну и, наконец, прямо напротив главного входа располагалась малая гостиная, душа нашего дома. Как и положено, его душа и сердце были неразрывно связаны друг с другом.

Возле дверей главного входа уже стояли, ожидая нас, Джексон и Джин. Дворецкий держал в руках мамину меховую шубу, а Джин – мамину сумочку, блестевшую в лучах вечернего солнца. Джексон почтительно подал и помог маме надеть шубу, после чего она (мама, конечно, а не шуба) сказала, потрепав меня по голове:

– Веди себя хорошо, Круэлла. И не переедай сладкого, как бы тебя ни пичкала наша добрая миссис Бэддли. Прощай, моя дорогая. К ужину меня не будет.

Послав мне воздушный поцелуй, мама исчезла за дверью – последним, словно хвост, мелькнул длинный, волочащийся по полу край шубы. Уходя на встречу со своими друзьями, мама обычно возвращалась уже поздно вечером, а когда папа был в отъезде или сам задерживался в Палате лордов, то и поздно ночью, когда я давно уже была в постели.

Многие дни проходили именно так, очень многие, и были похожи друг на друга как близнецы.

Ах, как я любила этот заветный проведённый с мамой час. Всего один час в день, но зато каждый день! И как мне не хватает его сейчас, этого посвящённого мне одной часа! Этот час был главным событием каждого моего дня и остаётся самым ярким воспоминанием, живущим в моей памяти.

Час, проведённый с мамой.

Мама, моя прекрасная мама в своих меховых шубах, модных платьях, вся в сверкающих драгоценностях. Моя прекрасная мама, отправляющаяся навстречу захватывающим приключениям, в удивительные, волнующие моё воображение места. Моя прекрасная мама – высокая, стройная, гибкая, с угольно-чёрными волосами и карими глазами – такими тёмными, что они тоже кажутся чёрными, как ночь. У моей мамы высокие скулы и запоминающиеся, чуть угловатые черты лица. За то, чтобы иметь такую внешность, любая топ-модель или актриса отдала бы полжизни, поверьте! А эти умопомрачительные мамины бриллианты, её роскошные сверкающие платья и всегда и непременно меховая шубка на плечах. Именно такой я вновь и вновь вижу её, когда закрываю глаза. Мамин образ является и светит мне в темноте, словно мерцающая волшебным светом звезда.

Но вернёмся с небес на землю. После чудесного, счастливейшего часа, проведённого рядом с мамой в малой гостиной, мисс Прикет ведёт меня вниз, на кухню, чтобы я могла поблагодарить нашу кухарку, миссис Бэддли, за малиновое желе. Она не каждый день присылала мне желе, но, когда это случалось, мама всегда настаивала на том, чтобы я сходила поблагодарить её. Настоящая леди должна быть образцом вежливости – всегда и во всём.

Признаюсь вам честно: миссис Бэддли была несносной, просто чучело какое-то. Приземистая, коренастая, с красным лицом и вечно насмешливыми какими-то глазами. Часто заляпанная с головы до ног мукой, с неряшливыми, выбивающимися из пучка на голове прядями. Смахивая упавшую на лоб прядь, она каждый раз ещё сильнее пачкала себе лоб мукой. А ещё у неё была отвратительная привычка сюсюкать со мною так, словно я всё ещё оставалась маленькой девочкой, а не юной леди. Да и вопросы, к тому же, любила задавать о вещах, которые совершенно её не касались. Ну зачем, скажите, было миссис Бэддли знать, что я сейчас изучаю с мисс Прикет? Ей-то какое до этого дело? Вот моя мамочка никогда не спрашивает меня об этом, так зачем же какой-то кухарке в мою учёбу свой красный нос совать?

Вот почему, спускаясь по лестнице на кухню, я всегда закрывала глаза и старалась настроить себя на то, чтобы быть с миссис Бэддли очень вежливой и заранее готовясь отбиваться от вопросов, которые сейчас дождём обрушатся на меня.

– А, Круэлла! Как поживаешь, дитя моё? – спросила она, едва услышав мои шаги на лестнице. Знаете, для такой старухи, как миссис Бэддли, у неё был ужасно острый слух. Могу поклясться, что она слышит, даже когда я начинаю спускаться в малую гостиную со своего третьего этажа. Слышит и, возможно, успевает за это время приготовить желе. Или его всё же дольше надо готовить? Не знаю, не знаю. В конце концов, я леди, а не кухарка.

– Я отлично поживаю, миссис Бэддли, – напевно отвечаю я. – Спасибо вам большое за желе, оно сегодня на вид просто великолепным получилось.

Смех миссис Бэддли под стать её уродскому виду – хриплый, грубый и слишком громкий.

– Ну, а на вкус-то оно ещё лучше, чем на вид! Вот, попробуй, – говорит она, накладывая на тарелку огромную порцию желе и ставя её на большой, испачканный мукой деревянный остров, на котором раскатывают тесто. – Присаживайся, моя дорогая. Я же знаю, что желе ты любишь больше всего на свете.

Сказать по правде, желе я ненавижу больше всего на свете, но миссис Бэддли вбила себе в голову, что я без ума от этой дрожалки, и пичкает, пичкает меня этой своей дрянью с самого детства.

Помня о том, как должна вести себя настоящая леди, я присела на стул и принялась через силу глотать холодное желе, похожее на воняющую малиной медузу, наблюдая при этом за тем, как миссис Бэддли раскатывает тесто. Но вот она улыбнулась, и это означало, что сейчас посыплются дурацкие вопросы. И они посыпались.

– Не собираешься пригласить на чай кого-нибудь из своих подружек, Круэлла? Например, ту милую девочку, Аниту? Я такое угощение могла бы соорудить! Всё, что ты любишь. Анита любит лимонные полоски, не знаешь?

– Любит, а как же, – ответила я, прекращая сражаться с малиновой медузой. Между прочим, мама просила меня не увлекаться сладким, не правда ли?

– Ой, просто глазам не верится, какой ты большой стала. Ведь тебе скоро двенадцать исполнится, мисс Круэлла! Двенадцать лет! Подумать только! Ну, по такому случаю я уж постараюсь приготовить что-нибудь… совершенно особенное, можешь не сомневаться! – Нет, когда миссис Бэддли начинает болтать, её даже пушкой не остановить, честное слово. – И уже совсем недолго осталось до тех пор, когда ты отправишься заканчивать школу. Всего пара лет каких-то. Волнуешься, наверное, а, Круэлла? Нервничаешь? Не стоит, не стоит так переживать. В школе тебе понравится, Круэлла, я уверена. Новые подруги, приключения разные…

И вот так она готова была болтать целую вечность. Без перерыва. Кошмар какой-то! Эта несносная миссис Бэддли вела себя так, словно лучше меня самой знала, что мне понравится, а что не понравится. Интересовалась буквально всем, что было связано со мной – или только делала вид, что интересуется? Не важно, всё равно эта её манера совать свой нос в мои дела доводила меня до белого каления. Моя мама и то никогда не задавала мне столько вопросов! С чего же, интересно, какая-то кухарка взяла, что ей можно меня так расспрашивать? Или так принято, что ли, кухаркам вести себя с хозяйскими детьми? Кстати, может быть, это не так уж редко и случается с кухарками, вполне может быть. Даже мама рассказывала мне о кухарках, которые были в доме её родителей, то есть у моих бабушки и дедушки. Так вот, они тоже постоянно совали маме всякие сладости, а потом приставали с совершенно неуместными расспросами. А Анита, я знаю, просто обожает кухарку своего опекуна, она для неё прямо как вторая мама стала. Ну вот уж этого, извините, я никогда не могла понять. Кухарка – и вторая мама? Бред! У меня была моя мама, и никакой другой я знать не желала. Да разве можно просто рядом поставить мою прекрасную элегантную маму и это вот обсыпанное мукой чучело? Нет, я, конечно, вела себя с миссис Бэддли очень и очень вежливо. Отвечала на её глупые вопросы. Старалась всегда оставаться милой, приятной – не такой, конечно, приторной, как жуткое желе миссис Бэддли, но тем не менее. Одним словом, вела себя так, как подобает юной леди, спустившейся на кухню поблагодарить свою кухарку, и выдерживала эту роль до конца.

Моя мама, кстати, тоже спускалась сюда иногда, чтобы поговорить с кухаркой, поблагодарить её за какое-нибудь особенно удавшееся блюдо или за то, что своей стряпнёй она сумела произвести впечатление на наших гостей. Думаю, что на самом деле мама боялась, что, если не будет изредка хвалить миссис Бэддли, та рано или поздно может перейти на работу к другим хозяевам, к кому-нибудь из наших гостей, например, которым так нравилось, как готовит наша кухарка.

– Да, теперь всё не так, как раньше, – вздыхала порой мама. – В прежние времена слуги на всю жизнь были привязаны к одному дому, одним хозяевам. Это сейчас они свободу получили, выбирать могут, видите ли. Очень умные стали! Некоторые, видите ли, даже читать и писать умеют! Увы, приходится быть с ними ласковей, чтобы удержать их в доме, ведь хорошего, преданного слугу ох как трудно сыскать!

Вот почему моя мама иногда спускалась на кухню в своём роскошном платье и благодарила миссис Бэддли – с улыбкой, но при этом слегка снисходительно, словно щеночка по головке гладила.

Ах, щеночки, щеночки. Но вскоре мы и до этой части истории доберёмся.

Итак, я взяла пример с мамы и отправилась вниз, на кухню, благодарить миссис Бэддли за желе. Самым главным было не забыть сказать ей, что из всех желе мне больше всего нравится малиновое. Бр-р! И я пришла, и ворковала, закатывая глаза, о том, как я обожаю малиновое желе, и спросила, нельзя ли мне увидеть форму, в которой оно делается. Миссис Бэддли сразу же заулыбалась, радостно захихикала и сама стала похожей на своё чёртово желе – так же вся колыхалась и тряслась. Полезла на верхнюю полку, достала с неё жестяные формы и принялась с гордостью показывать их мне. Ну, а я принялась делать вид, что восхищаюсь этими железками.

– Благодарю вас, миссис Бэддли, – заливалась я, непрестанно думая о том, как бы мне поскорее смотаться отсюда. – Скажите, а нельзя ли в следующий раз сделать желе не в овальной форме, а в круглой? Вон в той, с маленькими выпуклыми деревьями вдоль этого… обруча, что ли? Очень мне нравится эта форма.

Честно говоря, мне было совершенно наплевать на то, какой формы будет моё желе – всё равно давиться им придётся. Но я знала, что моя просьба наполнит глупенькое маленькое сердечко миссис Бэддли радостью, и не ошиблась.

– Конечно, конечно, мисс Круэлла! Сделаю в следующий раз желе в форме с деревцами на ободе, непременно! И малиновое, само собой!

– Благодарю вас, миссис Бэддли, – сказала я, а сама подумала: «Ну и дура же ты».

– А как прошла сегодня встреча с вашей мамой? – слегка озабоченно спросила кухарка, глядя почему-то не на меня, а на мисс Прикет, словно именно от неё ждала ответа.

– Замечательно, как всегда, – громко ответила я, давая понять, что мне такие вопросы следует задавать, а не моей гувернантке.

– Уверена, что ваша мама была бы рада уделять вам больше времени, мисс Круэлла, если бы только смогла, – заметила кухарка, продолжая раскатывать тесто для острого пирога, который она готовила для слуг. Такой пирог с кроликом больше всего любил наш дворецкий, Джексон, об этом миссис Бэддли сама мне сказала. Я постаралась не морщить при этом нос. Когда я в прошлый раз была здесь, она готовила так называемый деревенский пирог. Тоже та ещё гадость. Но, как я догадывалась, слуги, да и вообще, наверное, люди из низших сословий любили пироги.

– Мы с мамой чудесно провели целый час вместе, – сказала я, улыбаясь сквозь зубы. Миссис Бэддли и мисс Прикет при этом вновь переглянулись.

Почему они так переглядывались, когда речь заходила о моей маме? Непонятно. Впрочем, я решила объяснить эту странность их завистью. А чем ещё это можно было объяснить, скажите? Завидовали, ох как завидовали нам с мамой, вот и переглядывались друг с другом! Как ни крути, а моя мама была леди, а они кто? Просто прислуга, и больше никто!

И тут, словно прочитав мои мысли и опасаясь, что я могу произнести всё это вслух (ну уж нет, я такого вслух никогда не сказала бы, я же знаю, как должна вести себя настоящая леди!), мисс Прикет взяла меня за руку, давая понять, что нам пора возвращаться наверх. И очень хорошо, что она так сделала, потому что мне начинало казаться, что я бог знает сколько времени торчу уже на этой кухне. Несколько часов, наверное.

– Пойдёмте, мисс Круэлла. Поднимемся наверх и позвоним мисс Аните, пригласим её завтра на чай, вы не возражаете?

– О да, мисс Прикет! С удовольствием приглашу её! – радостно согласилась я, моментально спрыгнула со своего стула и крепче ухватила за руку свою гувернантку.

На лестнице я обернулась. Миссис Бэддли, улыбаясь, махала нам вслед рукой. На сердце у меня отлегло, и я бодро начала подниматься из мрачного кухонного подземелья в свой привычный, залитый ярким светом мир.

Мой «верхний» мир был полон жизни и красоты, и в нём не было ни единого белого пятнышка мучной пыли.

Я ненавидела походы вниз, в подвал. Там всегда было темно, душно, тесно, слуги в тусклом свете казались бледными серыми призраками. А на кого они ещё могли быть похожими, проводя целые дни в подвале и никогда не выходя на солнце? Наверное, это было одной из главных причин, по которым я никогда не считала слуг настоящими живыми людьми.

А вот мисс Прикет для меня была почти настоящей. Прислугой она, пожалуй, уже не была, хотя и членом нашей семьи ещё не стала. Она не ела вместе со слугами и не ютилась в одной из каморок на чердаке. Ела она либо вместе со мной, когда моих родителей не было дома, либо уносила поднос с едой к себе в комнату, которая находилась напротив моей, в том же коридоре. Мисс Прикет, пожалуй, могла бы даже за леди сойти, если бы только одевалась как леди. К тому же она была очень хорошенькой, это было заметно, несмотря даже на форменное платье, в котором она выглядела несколько старше своих лет. Когда я была совсем маленькой, меня сбивало с толку то, что мама называет мою гувернантку старой девой. Повзрослев немного, я поняла, что мисс Прикет ещё очень и очень молода. У неё были ярко-зелёные глаза, медно-рыжие волосы, веснушки на щеках и стройная фигурка. Тонкая и гибкая, как у настоящей леди. Вот только леди мисс Прикет не была.

Она была чем-то… ну, серединка на половинку, как говорят.

Когда мы с мисс Прикет поднялись из подвала в вестибюль, я увидела нашего дворецкого, Джексона. Он как раз подходил к входной двери, собираясь впустить кого-то в дом. Джексон был высоким, седовласым и, как подобает хорошему английскому дворецкому, совершенно невозмутимым. Двигался он всегда неспешно, плавно, держался с достоинством, а слугами командовал, словно ведущий сражение генерал. При этом Джексон никогда не повышал на них голос, слуги и без этого беспрекословно подчинялись ему. Впрочем, может, в подвале или на чердаке Джексон и кричал на них, не знаю, но на «наших» этажах я ни разу такого не слышала.

Джексон отворил дверь, и на пороге, к моему величайшему удивлению, появилась… мама! У меня сердце едва не оборвалось. Я никак не ожидала, что она может возвратиться так скоро, и даже взвизгнула от радости.

– Круэлла, прошу, возьми себя в руки. Не забывай о том, что ты леди! – сказала мисс Прикет, крепче сжимая мне руку.

Мама впорхнула в вестибюль, словно кинозвезда, за её спиной красиво взметнулись полы расстёгнутой роскошной меховой шубы. Вслед за мамой в дверь вошли несколько лакеев, тяжело нагруженные пакетами и коробками.

– Привет, мамочка! – воскликнула я, подставляя ей свою щёку для поцелуя.

– Привет, Круэлла, дорогая! – ответила мама и добавила, скользнув взглядом по моему платью: – Вижу, вы ходили поблагодарить миссис Бэддли за желе. Вы сейчас прямо с кухни, да? Мисс Прикет, взгляните на Круэллу. Как долго вы там пробыли, внизу? У моей дочери такой вид, словно она сама там что-то пекла! Но я не желаю, чтобы Круэлла выглядела как какая-то кухарка! Нет, что это такое, а?

Я посмотрела вниз на своё платье и помертвела от ужаса. Как же это я сама-то не заметила? Ай-яй-яй! Спасибо мамочке, что обратила на это внимание, иначе я так бы и разгуливала по дому в обсыпанном мукой платье, словно… словно последняя идиотка!

– Спасибо, мамочка, – пробормотала я, отступая назад. Как же меня угораздило подставить мамочке для поцелуя свою испачканную мукой щёку? Хорошо ещё, что я, кажется, не успела роскошную мамину меховую шубку запачкать.

– Круэлла, твой папа сегодня возвратится поздно, поэтому я буду обедать у Слэптонов, а оттуда вместе с ними поеду в оперу.

– О… – У меня сразу упало сердце. – А я-то подумала, что ты решила дома обедать.

– Нет, моя дорогая. Домой я заскочила, только чтобы переодеться. А ты пообедаешь вместе с мисс Прикет в детской. Я перед уходом загляну к тебе, чтобы попрощаться.

– Это теперь классная комната, а не детская, леди де Виль, – напомнила мисс Прикет, искоса бросив на меня поспешный взгляд, и с улыбкой добавила, специально для мамы: – И должна сказать, что мисс Круэлла очень хорошо учится, миледи. Очень хорошо.

Мама на это ничего не ответила, словно мисс Прикет вообще не произнесла ни слова. И то сказать, с какой стати мама должна отвечать ей? Ведь она, собственно, перед этим ко мне обращалась, а не к мисс Прикет. И вообще, кто она такая, эта гувернантка, чтобы поправлять мою мамочку? И зачем мамочке запоминать, как теперь какая комната называется? Их, этих комнат, в нашем доме не перечесть, так к чему голову свою нагружать подобными мелочами? Я… Ну, я другое дело. Я-то как раз очень гордилась тем, что моя бывшая детская стала теперь классной комнатой.

У мисс Прикет сразу вытянулось лицо. Я подумала, что она расстроилась оттого, что мама ей не ответила. Или оттого, что мама сама расстроилась, увидев, какая неприятность случилась с моим платьем. Мисс Прикет взяла меня за руку, повела к лестнице, и я побрела вместе с нею, так и не решив окончательно, отчего это у моей гувернантки такое кислое лицо сделалось. Наверху мисс Прикет привела меня в порядок, после чего мы, как обычно, провели вечер с нею вдвоём. Самым радостным событием того вечера стало появление моей мамы в классной комнате, куда она пришла попрощаться со мной перед тем, как уехать по своим важным делам. На маме было блестящее шёлковое вечернее платье, весело щёлкали по паркетному полу её высокие тонкие каблуки, мерцала, покачиваясь на сгибе руки, элегантная сумочка.

– Доброй ночи, Круэлла, – сказала своим мелодичным голосом мама, целуя меня в щёку. – Если хочешь, можешь проводить меня до лестницы и посмотреть, как я уезжаю.

Хотела ли я? Конечно, хотела, ещё как! Я всегда любила наблюдать за тем, как мама уезжает по вечерам.

Вот и в тот раз я остановилась на верхней площадке лестницы, облокотилась о перила и смотрела, смотрела… Мамино платье мерцало, опускаясь всё ниже по ступеням, и вот уже мама появилась целиком внизу, где её ожидал Джексон, держа наготове длинную меховую шубу. Затаив дыхание, я следила за тем, как мама в накинутой на плечи шубе плавно идёт к дверям. Она была самой роскошной, самой умопомрачительной женщиной, какую я когда-либо видела в своей жизни.

А как я завидовала её меховым шубам! Кто бы только знал, как завидовала! И с каким нетерпением ждала, когда же и у меня появится своя собственная первая меховая шубка.

Я стояла на лестнице до тех пор, пока не пропал в уличном шуме звук мощного двигателя маминого автомобиля, и только после этого вернулась к себе в спальню.

Заканчивался каждый мой вечер одинаково.

Мисс Прикет принесла мне чашку какао, и, пока я пила его, мы поболтали с ней о том, как прошёл сегодняшний день. Потом она почитала мне книжку, а уже уложив меня в постель, обсудила наши с ней планы на завтра.

– Ну что, будем приглашать Аниту завтра на чай? Мы давно с ней не виделись.

– Ага, – сонно согласилась я. – Буду рада с ней повидаться.

И это было чистой правдой. Дело в том, что на лето Анита куда-то уезжала со своей семьёй, может, за границу, не знаю. Одним словом, мы действительно давно с ней не виделись, и я очень соскучилась, потому что Анита была моей лучшей подругой. Если подумать, Аниту я знала с тех пор, как помнила себя. Она находилась под опекой, а опекуном её был один из папиных коллег и лучших друзей по Палате лордов. Мама, правда, считала Аниту не подходящей для меня подругой, поскольку она родилась в семье, не принадлежавшей к высшему обществу, но папа был иного мнения. Он находил, что Анита оказывает на меня хорошее влияние, и настаивал на том, чтобы мы приглашали её на свои семейные праздники и даже брали с собой в поездки. Короче говоря, Анита была мне как сестра. Или почти как сестра.

Но хотя лорд Сноттон и позволял Аните жить у него в доме, настоящей леди она, в отличие от меня, всё же не была. И высшему обществу её представить было невозможно из-за низкого происхождения. Самое большее, на что могла рассчитывать Анита, – это получить хорошее образование, что позволило бы ей впоследствии стать няней или гувернанткой в богатой семье. Но это в том случае, если опекун Аниты не сумеет найти джентльмена, который согласится взять Аниту в жёны, закрыв глаза на отсутствие у неё семейных связей. Ну и на её происхождение, само собой. Конечно, Анита могла бы и в самостоятельное, как говорится, плавание пуститься, то есть зарабатывать на жизнь, работая продавщицей или машинисткой, вот только зачем ей такое счастье, скажите на милость?

Вообще, история Аниты напоминала мне книжку Джейн Остин… Как же она называлась? «Гордость и предупреждение»? Как-то так, точно не помню. Там ещё про двух сестёр рассказывается – одна из них по любви замуж вышла, а вторая по расчёту. Ну, которая вышла замуж по любви, та, разумеется, жила в бедности, и ей пришлось послать одну из своих дочерей жить к той своей сестре, которая по расчёту замуж вышла. Это прямо-таки история Аниты, хотя не совсем один-в-один, поскольку, в отличие от книжки, у её опекуна нет красавца сына, который влюбится и женится на ней. Такое, по-моему, только в книжках и бывает. А у опекуна Аниты вместо прекрасного сына две дочери, которые только и делали, что Аните козни строили, всё старались ущипнуть побольнее её за то, что она не такого высокого происхождения, как они. Боюсь, что если бы я не успела узнать и полюбить Аниту раньше, чем моя мамочка наговорила мне про неё много всякого, то, возможно, и я стала бы относиться к ней ничуть не лучше, чем эти сёстры Сноттон. Но этого я, наверное, не узнаю уже никогда.

Да, Анита была всего лишь на ступеньку выше, чем серединка на половинку, ну и что? Зато она была моей лучшей подругой, и поэтому мне совершенно не было никакого дела до её семьи или отсутствия ценных связей. Плевать. Она была самым милым человеком, которого я знала. И я любила её.

После того как мы поговорили о том, чтобы пригласить Аниту на чай, мисс Прикет предложила мне почитать на ночь сказку – именно этим у нас с ней и заканчивался каждый вечер.

– Может, почитаем сегодня перед сном дальше про принцессу Тьюлип? – предложила мисс Прикет. – В прошлый раз мы остановились, как мне помнится, на том, как она уговаривает Великанов-Циклопов помочь ей и Повелителям Леса защитить Страну чудес от грозной опасности, верно?

– Мне кажется, я слишком устала сегодня, чтобы слушать на ночь продолжение этой истории, мисс Прикет, – вяло ответила я. Глаза у меня начинали уже слипаться, но промелькнувшая в голове мысль не дала мне уснуть. Я встрепенулась и спросила: – Мисс Прикет, вы можете понять, почему моя мама недолюбливает Аниту? Это из-за её семьи, да?

– Если честно, ничего не могу сказать наверняка, мисс Круэлла. – Я знала, что моя гувернантка таким способом уходит от прямого ответа, и, в общем-то, даже уважала её за то, что она не хочет говорить ничего плохого о моей маме. Хотя, надо признаться, я не была бы против того, чтобы она сказала всё как есть. Видите ли, как бы сильно ни любила я маму, но её отвращения к Аните никогда не могла понять.

– Я как-то раз подслушала – совершенно случайно, конечно же, – как мама и папа спорили об Аните, и мама сказала очень странную вещь. Сейчас вспомню точно. Ага, так вот мама сказала: «Анита заставляет меня чувствовать себя так, словно кто-то скрывается в моём доме, крадётся по нему, царапает его стены. Ужасное ощущение. Я не хочу, чтобы оно и впредь тревожило меня». Как вы думаете, что это могло бы означать, а, мисс Прикет? – спросила я.

– Очень нехорошо подслушивать, о чём говорят взрослые, тем более ваши родители, мисс Круэлла, – мягко упрекнула меня мисс Прикет. – Юным леди так вести себя не подобает.

Ну, это всё я и без моей гувернантки знала. Но бывает в жизни иногда, что ты, совершенно не желая того, поступаешь так, как не положено поступать леди. Поступаешь случайно, даже не осознавая этого. Ладно. Я зевнула и перевела разговор на другую тему.

– Мама потрясающе выглядела сегодня вечером, правда, мисс Прикет? Разве я не самая счастливая девочка на свете, раз у меня такая мама?

– Да, она очень хорошо выглядела сегодня, мисс Круэлла. Очень мило, – без особого восторга подтвердила гувернантка.

– А я? Разве я не самая счастливая девочка на свете? – не отставала я.

Мисс Прикет ничего не ответила, лишь грустно взглянула на меня. Не знаю почему, но взгляд мисс Прикет всегда делался грустным, когда разговор заходил о моей маме. А самым печальным он становился именно по вечерам. Мисс Прикет наклонилась, чтобы поцеловать меня в щёку и пожелать мне доброй ночи, я улыбнулась ей в ответ, но при этом мне вдруг стало очень грустно за неё. Я подумала о том, какой одинокой, наверное, должна быть жизнь мисс Прикет. Проводить дни напролёт с чужим, не своим ребёнком, есть в одиночестве в своей спальне. Не иметь ни семьи, ни друзей – никого, кто любил бы её, мог бы о ней позаботиться… На минутку я представила, каково было бы мне на её месте. Каково это вообще – быть одной в целом мире?

– Доброй ночи, мисс Прикет, – сказала я, надеясь своей улыбкой немного поднять ей настроение.

Вначале лицо гувернантки оставалось по-прежнему неподвижным и печальным, затем внезапно изменилось, ожило.

– Ах, Круэлла! Я совершенно забыла, прости! Твоя мама оставила для тебя подарки на туалетном столике. Вот, смотри!

Она метнулась к туалетному столику и принесла мне прямо в постель несколько коробок. Я открыла первую из них – в ней лежало очень красивое, замечательное красное платье и такой же красный пояс к нему. В другой коробке, поменьше, оказались красные туфельки и красная блестящая сумочка. Самую большую коробку я оставила напоследок, и не прогадала. В ней лежал не просто подарок, но настоящий волшебный дар – белая шубка с чёрным воротником. Увидев шубку, я пулей выскочила из постели – разве можно было утерпеть, чтобы тут же моментально не примерить её? Даже поверх моей ночной рубашки шубка смотрелась потрясающе.

Точнее, я в этой шубке потрясающе смотрелась. Точь-в-точь как мама. Наконец-то у меня появилась своя – своя! – меховая шубка, и я понимала, что вместе с нею открывается новая страница, начинается новая, очень важная пора в моей жизни. Эта шубка была моим первым шагом к тому, чтобы стать настоящей гламурной леди. Такой же, как моя мама.

– Вот видите, мисс Круэлла, как заботится о вас ваша мама. Я думаю, она очень сильно вас любит, – сказала мисс Прикет, однако было не в её словах, а в её глазах что-то такое… Ну, словно в том, что моя мама меня любит, она пыталась убедить себя сильнее, чем меня. Впрочем, меня-то убеждать в этом вовсе не нужно было, я и без мисс Прикет знала, что моя мама меня очень любит.

– Какую странную вещь вы только что сказали, мисс Прикет, – сказала я, поворачиваясь от зеркала и удивлённо глядя на свою гувернантку. – Разумеется, мама меня любит, тут и думать нечего. Взгляните, какая шубка!

Мисс Прикет кивнула, но взгляд её радостнее не стал, да и улыбка тоже. Она молча принялась убирать мамины подарки, а я спросила её напрямую:

– Почему вы такая грустная? Что случилось?

Мне стало жаль мисс Прикет, а она слабо улыбнулась, но вновь ничего не ответила.

Вот так всегда происходит, когда имеешь дело с такими созданиями серединка на половинку, как мисс Прикет. Поскольку они выглядят почти настоящими, тебе может стать жалко их. Ты можешь даже почти полюбить такое существо, но при этом никогда не заглянешь ему в душу. Вот и мисс Прикет – с чего она так грустна? Не поймёшь…

Наш разговор в тот вечер прервал неожиданный стук в дверь.

– Круэлла? – раздался из коридора знакомый бархатный баритон.

– Папа? Входи! – отозвалась я.

Он приоткрыл дверь, с притворной нерешительностью заглянул в мою спальню. На папином лице играла озорная улыбка, с которой он каждый вечер заходил пожелать мне доброй ночи. Такого красивого папы, как мой, не было ни у кого из моих подруг – темноволосого, с неотразимой голливудской улыбкой, которая всегда играла на его лице, когда он смотрел на меня. Мой папа был совершенно не таким, как большинство других лордов – важных, надутых, похожих на объевшегося моржа или неуклюжую птицу. Оглядываясь назад, я начинаю думать, что маме, возможно, хотелось бы видеть его чуть более серьёзным. Или даже чуть более чопорным. Теперь я знаю, что маме не нравилось, когда папа поощрял мою дружбу с Анитой или смотрел сквозь пальцы на то, что я иногда читаю сказки всю ночь напролёт, вместо того чтобы спать. Знаю, что маме не нравилось, что папа иногда начинает строить за обедом забавные рожицы, заставляя меня покатываться от смеха. Что же касается меня, то я была просто без ума от своего великолепного папы.

Могу добавить, что мисс Прикет всегда чувствовала себя третьей лишней, когда папа заглядывал ко мне поболтать перед сном – разумеется, если в тот день он был уже дома. В этих случаях мисс Прикет неловко извинялась и спешила уйти прочь, становясь при этом похожей уже не на серединку на половинку, а на обычную призрачную прислугу. Мне всегда было забавно наблюдать за тем, как моя гувернантка сдувается и спешит ускользнуть из спальни ещё до того, как папа тяжело плюхнется на край моей кровати. Вы думаете, он тяжело плюхался потому, что был неуклюжим? Как бы не так! Это он просто притворялся, разыгрывал для меня этакого слона неповоротливого.

– Как поживает моя девочка? – замогильным голосом болотного лешего спросил он, и я закатилась от хохота.

– Замечательно, папа! Отлично провела сегодня день с мамочкой!

– Ты виделась с ней сегодня? – своим нормальным голосом переспросил папа. Он, знаете ли, временами бывал очень забывчивым, очень. И всегда удивлялся, когда я говорила, что мама провела со мной целый день, хотя на самом деле это был всего лишь один короткий час после моих занятий.

– Да, да, папа! Мы, как всегда, пили с ней чай. Прекрасно провели время!

– Прекрасно, говоришь? Ну, что ж, очень рад это слышать. – Его взгляд задержался на валявшихся возле моей кровати пустых коробках. – О, вижу, твоя мама снова ходила по магазинам. – Меня вдруг зло взяло на мисс Прикет, которая не удосужилась убрать их с глаз подальше. – И что она купила тебе на этот раз? – слегка нахмурился папа.

– Ой, папочка! Она мне такую шикарную белую шубку купила, глаз не оторвать! – Я вскочила с кровати, накинула на себя шубку, повертелась перед папой. – Ну, что скажешь? Похожа я в ней на мамочку?

– Да, Круэлла. Боюсь, что да.

Он так странно смотрел на меня, что я резко остановилась, прекратила кружиться. Я рассердила его? Но чем?

– Пап, ты что, ты на меня сердишься?

– Нет. Нет, моя дорогая. Не сержусь. Ты выглядишь просто волшебно. Давай потанцуем. – Он подхватил меня, и мы с ним закружились по комнате, и смеялись, смеялись, а потом задохнулись от смеха и остановились, чтобы перевести дыхание. Тут папа полез к себе в карман и вытащил из него маленький, перевязанный бечёвкой пакетик из коричневой обёрточной бумаги.

– У меня тоже кое-что для тебя есть, моя дорогая. Это, конечно, не меховая шубка, но у этих вещиц интересная история, которая тебе, я думаю, должна понравиться.

Папа редко приносил мне подарки. Улыбки, шутливые розыгрыши, разговоры, ласковые слова – это пожалуйста, это сколько хочешь каждый вечер, когда он бывал дома. А вот подарки – редко. Я понимала, что у папы слишком мало времени, чтобы делать мне подарки, он был слишком занят в своей Палате лордов – в отличие от мамы, которая постоянно приносила мне что-нибудь замечательное.

– Ах, папочка! – воскликнула я, торопливо разрывая обёрточную бумагу. Полетели клочки, усыпали белое покрывало на моей постели, которое было покрыто теперь коричневыми горошинами.

– Прости, но у меня не было времени завернуть мой подарок элегантно, по всем правилам, – хмыкнул папа. – Он был очень интересным человеком, этот владелец антикварного магазина. И, уж во всяком случае, не из тех, кто станет предлагать вам положить купленную вещь в красивую коробочку и бантиком перевязать.

Мне было совершенно не до коробочек и бантиков. Мне не терпелось увидеть, что там, в пакете. А оказалась в нём ничем не примечательная коробочка. Я открыла её, и улыбка на моём лице сразу погасла. Подумаешь, пара каких-то круглых нефритовых серёг. Тускло-зелёных и совершенно ничем не примечательных.

– Спасибо, папа, – через силу улыбнулась я.

По сравнению с меховой шубкой, которую мне подарила мама, эти серьги вообще, честно говоря, не подарок, а так… безделушка. Один разок взглянуть и выбросить. Мне подумалось даже, что папа меня не любит. Ну, или, во всяком случае, любит меня вовсе не так сильно, как мне казалось. Ведь если бы он по-настоящему меня любил, то подарил бы что-нибудь стоящее, правда? Какую-нибудь красивую, модную, элегантную вещицу, которые мне всегда дарит мамочка.

– Круэлла, дорогая, я тебе самого главного ещё не рассказал, – ответил папа. – Эти серьги были найдены в пиратском сундуке. Самом настоящем!

У меня глаза широко раскрылись и дыхание перехватило. Вот это поворот!

– Что, в самом деле?

– Да, моя дорогая. Тот пират был великим, знаменитым, а сундук он выкрал из далёкой-далёкой волшебной страны. Помнишь книжку, которую я тебе недавно подарил? Ну, в которой всякие странные истории собраны? Так вот, и та книга, и эти серьги попали к нам из одного и того же места. Из волшебной страны.

– Ой, как интересно!

Это действительно было очень интересно. Я обожала тогда истории о магии и приключениях. При мысли о пиратских сокровищах у меня сильно забилось сердце, но заставить себя восхищаться папиным подарком у меня не получалось. Папа явно огорчился, увидев, что его серьги мне не нравятся, но он решил продолжить свой рассказ.

– Но самое интересное ещё впереди, моя дорогая. По некоторым сведениям, на этот сундук с сокровищами наложили проклятие какие-то злые колдуньи, а может, тёмные феи или ещё кто-то вроде них. Можешь себе представить?

Я попыталась представить. Попыталась заставить себя восхищаться папиным подарком, у которого, возможно, была такая удивительная, связанная с чёрной магией история. Возможно. А вообще-то дурацкие это были серьги, совершенно неинтересные. Если честно, я с удовольствием отдала бы их за возможность хотя бы пять минут на палубе настоящего пиратского корабля постоять, да только невозможно это.

– Так ты что, пап, прóклятые серьги мне купил?

– Нет, на самом деле, они никакие не прóклятые, Круэлла, – рассмеялся папа. – В жизни не существует никаких проклятий и никакой чёрной магии. Просто я знаю, как ты любишь волшебные сказки, ну и решил, что эта история тебе тоже понравится. Вы же с мисс Прикет уже до дыр, по-моему, зачитали историю о той принцессе, которая то и дело попадала во всякие приключения… Как её звали?

– Принцесса Тьюлип, – подсказала я.

– Точно, именно так её и звали. Я знал, что тебе нравятся рассказы об этой принцессе, поэтому, услышав историю этих серёг, решил, что стоит их купить для тебя… Хотя они стоят целое состояние, – со вздохом добавил он.

Целое состояние? Что же он сразу мне об этом не сказал? Тогда совсем другое дело, совсем другое. Я снова рассмотрела серьги, подумала и решила, что они мне, пожалуй, нравятся. Да нет, что там! Я решила, что люблю их! И как только могла я подумать, что папочка меня не любит? Ведь целое состояние эти серьги стоят, целое состояние!

– Они мне ужасно нравятся, папочка! Спасибо! – воскликнула я, обнимая папу за шею. Он непонятно почему вдруг перестал улыбаться.

– Ты бываешь очень похожей на свою маму, Круэлла, – сказал папа.

И это были самые лучшие, самые дорогие моему сердцу слова, какие я когда-либо от него слышала.

Глава II

Последняя в роду де Вилей

А часики-то тикают, тикают, мои дорогие! Тик-так, тик-так, и не можем мы навечно зависнуть в прошлом, хотя именно это я и пытаюсь сделать, затягивая свою историю. Так вы подумали, да? Может, и правильно подумали. Очень уж трудно мне переходить к этой главе, мои дорогие, очень трудно. Сейчас мы перенесёмся вперёд на пять лет, в то лето, когда мне исполнилось шестнадцать. Именно тогда моя жизнь переменилась очень во многом и навсегда.

В течение нескольких недель перед смертью папы и сразу после его кончины единственным человеком, который находился рядом со мной, была Анита. Когда папа заболел, мамочка гостила у своей сестры, и нам чертовски долго пришлось дозваниваться до неё, чтобы сообщить, что она должна немедленно возвращаться домой. Мисс Прикет тоже не было, она уехала ухаживать за своей заболевшей тёткой. Честно вам скажу, просто не представляю, как я справилась бы со свалившимися на меня проблемами, если бы рядом со мной в те мрачные, ужасные дни не было Аниты.

Заболел папа стремительно и совершенно внезапно. Как-то сразу исчезла его голливудская улыбка, погасли, помутнели глаза. Он в одночасье перестал быть тем человеком, которого я знала. Перестал быть моим папой, который заходил ко мне по вечерам перед сном, который приносил мне сказки и истории о приключениях на суше и на море, покупал бесценные серьги из далёких волшебных стран. Он больше не был человеком, который танцевал со мной в моей спальне и заставлял меня хохотать в самые неподходящие моменты. Папа стал бледной тенью самого себя, и мне было невыносимо и страшно видеть его таким. Доктор сказал, что у папы слабое сердце, и мне стало ещё больнее видеть его вот таким – хрупким, слабым и бледным. Мне хотелось запомнить папу сильным, смеющимся, неистощимым на шутки и розыгрыши.

Когда доктор появился наконец из папиной комнаты, я вздрогнула. Он опустил глаза и сказал:

– Мне очень жаль, Круэлла.

После ухода доктора я целую вечность простояла возле двери папиной спальни. Мой папа умирает? Я не могла понять, не могла смириться с этим. И не могла войти и взглянуть папе в глаза. Не могла позволить ему увидеть написанное у меня на лице горе и отчаяние. Я хотела… Нет, я должна была выглядеть перед ним сильной, но не могла.

И тут, словно ангел, посланный с небес, появилась Анита. Если честно, ангелом она представлялась мне с самого детства, когда была ещё совсем девчонкой с мелкими чертами лица, блестящими волосами и маленьким остреньким носиком. Если не знать правду о её происхождении, Аниту легко можно было принять за леди. Настоящую леди. А для меня она и была настоящей леди, если только не обращать излишнего внимания на начитанность Аниты и на то, как она одевалась. Анита не любила роскоши, но при этом умудрялась выглядеть элегантно и эффектно даже в самой простенькой расклешённой голубой юбочке и розовой блузке. В отсутствие мамы она взяла на себя все заботы по дому и сейчас поднялась ко мне прямо с кухни, где командовала готовившими ужин слугами. Благодаря ей я могла полностью посвящать своё время и внимание папе.

– Что ты здесь стоишь, Круэлла? С тобой всё в порядке? – спросила Анита. Она заботилась обо всём и обо всех, подбадривала не только слуг, но и меня тоже. Не знаю, как ей это удавалось, просто не знаю.

– Только что ушёл доктор, Анита. Он сказал…

Увидев, что я вот-вот расплачусь, Анита мягко накрыла мою руку своей ладонью.

– Я знаю, Круэлла, он сказал мне, – шепнула она, сама с трудом сдерживая слёзы. – Ты ужасно расстроена сейчас, я понимаю. Как сейчас твой папа? Спит или нет?

– Не знаю. Я еще не была у него после ухода доктора. Не могу заставить себя войти в его спальню, Анита. Не могу посмотреть на него.

Я действительно ужасно боялась увидеть своего папу беспомощным. Была бы здесь мама, я, пожалуй, чувствовала бы себя уверенней, но одна… Нет, одна я не могла найти сил, чтобы зайти и попрощаться с ним. Не могла смириться с тем, что он навсегда покидает нас.

– Конечно же, ты можешь, Круэлла. Ты должна, – сказала Анита, сжимая мою руку. – Он так сильно любит тебя, Круэлла. И ты тоже любишь его, я знаю.

– Как мне хочется, чтобы здесь была мама. Джексон пытался ещё раз дозвониться ей? Она будет в отчаянии, если…

Анита слабо улыбнулась мне. Она знала, как сильно будет убита горем моя мама, если не успеет попрощаться с папой.

– Ах, я знаю, знаю, Круэлла. Но даже если Джексон дозвонится ей, она вряд ли успеет вернуться вовремя, я думаю. Во всяком случае, судя по словам доктора. Я так боялась, что именно это он скажет. Но, Круэлла, ты должна набраться смелости. Ты же сильная девушка, я знаю. Ты должна быть сильной – ради своего папы. Твоей мамы здесь нет, и ему нужна ты. – Она легко сжала мою руку, но даже в этом почти нежном прикосновении я почувствовала, насколько сильна сама Анита. Она была самым сильным человеком на свете, которого я знала. За исключением моей мамы, разумеется. И то сказать, как иначе ей удалось бы выжить, оставаясь где-то между двумя мирами – слуг и хозяев? Как иначе ей с такой лёгкостью удалось бы занять место моей отсутствующей мамы и помогать мне во время папиной болезни? Что же касается меня, то я воспринимала Аниту как члена своей – нашей – семьи. – Иди к нему, Круэлла. Поцелуй своего папу, пока не стало слишком поздно. Скажи ему, что любишь его. Скажи ему всё, что он хотел бы от тебя услышать. Позволь ему унести твои слова в то путешествие, из которого нет возврата.

Меня глубоко тронули слова Аниты, запали мне в душу. От них мне ещё сильнее захотелось заплакать. Но ради моего бедного папочки я должна была оставаться смелой и сильной, и я вошла к нему в комнату.

Там было темно и душно. Эта спальня явно была не тем местом, где должен был провести свои последние часы такой великий человек, как мой папа. В полумраке я с трудом различала силуэт его головы на подушке. Папа спал. Рядом с кроватью дремала, сидя на стуле, нанятая медсестра, на её белом халате ярко светилось пятнышко пробившегося в щёлочку между плотными шторами солнечного луча. Медсестра вздрогнула и проснулась, когда я раздвинула шторы и яркий свет залил спальню.

– Мисс Круэлла! Что вы делаете? Вы разбудите вашего отца! – заморгала заспанными глазами медсестра. Лицо у неё было кислым, помятым.

– Здесь просто ужасно, – сказала я, окидывая комнату взглядом. – Душно, скучно, тоскливо. Послушайте, почему бы вам не принести сюда из папиного кабинета маленький проигрыватель, а?

Медсестра в ужасе посмотрела на меня. Если честно, то я сама была слегка в шоке от собственных слов. Это как-то само собой вырвалось, однако у меня к этому времени появился план.

– Что, простите? – Это всё, что смогла вымолвить медсестра, продолжая моргать, прикрывая ладонью глаза от ослепительного света.

– Слушайте меня внимательно. Пройдите в кабинет моего отца, найдите там маленький проигрыватель и принесите его сюда. Повторять я больше не буду, – всё это я проговорила медленно и чётко, чтобы мои слова дошли до непроснувшихся мозгов медсестры. Но она, кажется, так ничего и не поняла, продолжала всё так же оторопело смотреть на меня.

– Мне платят за то, чтобы я исполняла обязанности медсестры, мисс Круэлла. А в служанки я не нанималась, – гордо задрала она свой маленький носик.

Ну, тут уж я тоже не сдержалась, сказала ей всё, что думаю:

– Ясно, ясно. Только не думаю, что мы платим вам за то, чтобы вы спали на работе! Так что ступайте и принесите проигрыватель, о котором я сказала, по крайней мере, хоть какой-то прок от вас будет. А если нет, я вас увольняю. Немедленно. Прямо с этой минуты. Поэтому выбирайте – либо вы делаете то, что я вам приказываю, либо убирайтесь прочь. Всё очень просто, не правда ли?

Медсестра бросилась вон из комнаты, а я позвонила в колокольчик, вызывая дворецкого, потому что так и не поняла толком, куда она побежала – то ли за проигрывателем, то ли прочь из нашего дома.

– Круэлла, что ты задумала? Опять бушуешь, как обычно, ураганчик ты мой? – Это был папа. Моя маленькая перепалка с медсестрой разбудила его. Каким маленьким он казался сейчас, когда лежал в этой постели! Каким хрупким, беззащитным. У меня сердце разрывалось, глядя на него.

– Прости, папочка! Я разбудила тебя, – сказала я, и наградой мне стала знакомая озорная папина улыбка. Он всё ещё был здесь, он всё ещё не угас. – Позволь, я помогу тебе.

Я подошла к кровати и стала помогать папе приподняться. В этот момент в спальню вошёл Джексон.

– Разрешите мне, мисс Круэлла, – сказал он, ловко усаживая папу и подкладывая подушки ему под спину и под голову.

– Ну, согласись, что так лучше, правда, папа? – спросила я. – А миссис Бэддли тем временем готовит для тебя на кухне что-то особенное. Вку-усненькое!

– Благодарю тебя, моя дорогая, – ответил папа, сверкнув своей знаменитой улыбкой.

– Мисс Круэлла, – раздался робкий голос. – Вы просили медсестру принести сюда проигрыватель его светлости?

Это была наша горничная Полли, она стояла в дверях с папиным проигрывателем в руках.

– Да, Полли, да. Поставьте его сюда, на комод, и скажите миссис Бэддли, что мой папа готов позавтракать.

– Слушаюсь, мисс Круэлла. – Она поставила проигрыватель туда, куда я сказала, а затем, слегка замявшись, добавила: – Надеюсь, вы не рассердитесь на то, что я беру на себя смелость сказать об этом, но… медсестра подняла столько шума там внизу, в холле. Мне кажется, она собирается покинуть нас.

Я ещё не успела сказать, что очень рада этому, как Паулина уже покинула спальню.

– Могу ли я ещё что-то для вас сделать, лорд де Виль? – осторожно прокашлявшись, спросил Джексон. Высокий, сильный, он возвышался в комнате, как скала, на которой держится вся наша семья.

– Нет, Джексон. Я думаю, у Круэллы всё под контролем, – ответил папа, с улыбкой глядя на меня.

– Спасибо, Джексон, – сказала я. – Это всё.

Я прошлась по спальне, раздвигая все шторы, затем включила проигрыватель. На нём уже стояла любимая папина пластинка, с американским джазом. Мама джаз терпеть не могла, поэтому папа всегда слушал эту пластинку один у себя в кабинете.

– Ни к чему тебе чахнуть в тёмной скучной комнате, правда, папа? Давай добавим немного жизни, ты не против?

Папа снова улыбнулся и ответил, протягивая мне свою руку:

– Подойди сюда, Круэлла. Посиди со мной.

Нет, присаживаться к нему на постель я не стала, знала, что если сделаю это, то непременно разрыдаюсь. Чтобы успокоиться и взять себя в руки, я ещё немного походила по комнате, делая вид, будто чем-то занята. Но до бесконечности продолжаться это не могло, и я всё же приблизилась к папе, изо всех сил стараясь сдержать подступающие к глазам слёзы.

– Спасибо, дорогая моя, – прошептал папа. Он был слишком слаб, чтобы ещё что-нибудь сказать. По-моему, он пытался сесть ровнее, а мне… А мне, знаете ли, вдруг ужасно захотелось в этот момент… потанцевать с папой под его любимую песню.

– Жаль, что мы не можем потанцевать с тобой, папа. В последний раз.

– Как тогда, в твоей комнате? – рассмеялся он. – Да, мне тоже этого хотелось бы, дочка. А ещё мне очень жаль, что меня уже не будет здесь, чтобы потанцевать с тобой на твоей свадьбе.

– А я и не собираюсь замуж, папа, – ответила я, но он на мою уловку не купился.

– Сейчас не собираешься, но однажды всё же выйдешь, Круэлла, дорогая. Хотелось бы мне дожить, чтобы увидеть это, но… – Тут уж я не смогла сдержать слёз и разрыдалась. – Ну-ну, не плачь, девочка моя, не плачь. Давай-ка помоги мне лучше на ноги подняться. Помоги, ты же у меня сильная. Я поднимусь, и мы с тобой потанцуем.

– Нет, нельзя, ты что, папа?

– Тсс! Ты упрямая в меня, но я всё равно упрямее тебя, дорогая. Давай, помоги мне встать. Я хочу танцевать с моей дочерью! Точка.

И мы с ним танцевали. Танцевали так, как могли бы танцевать на моей свадьбе – медленно кружились и покачивались взад и вперёд до тех пор, пока папа окончательно не ослаб и не мог больше стоять на ногах. Когда я уже собиралась помочь папе лечь назад в постель, к нам в комнату ворвалась медсестра.

– Что здесь происходит? Лорд де Виль, я настаиваю на том, чтобы вы немедленно вернулись в постель. О чём вы только думали, мисс Круэлла? Какая чудовищная безответственность! Вы подвергаете опасности жизнь вашего отца, неужели это вам не понятно? – завизжала она.

Я посмотрела на медсестру и ненавидела её в этот момент как никого на свете. Я буквально чувствовала, как меня переполняет ярость, она вылезала из меня, словно шапка на вскипевшем молоке.

– Пойдём, папа, я отведу тебя назад в постель. А потом мне нужно будет переговорить с твоей медсестрой. В холле. – Я помогла папе улечься, подоткнула ему подушки, затем крепко взяла медсестру за руку и вывела её за собой в холл. – Я думала, вы уже убрались прочь. Как вы смели говорить со мной в таком тоне? Я леди, а вы кто такая? Я хочу, чтобы вы навсегда покинули мой дом. Немедленно!

– Я не уйду, – ответила медсестра. – Я отвечаю за состояние вашего отца.

– О своём отце я сама позабочусь, а вы уволены. Прочь отсюда!

– Да уж, вы о нём заботитесь! Вижу я, как вы заботитесь! Шторы раздвинуты, громкая музыка играет, а он… танцует! С его-то сердцем! Вы не заботитесь о нём, вы в могилу его толкаете!

– Он так и так на пути в могилу, я просто хочу сделать это путешествие более приятным для него. Не мрачным, не скучным. Не хочу, чтобы он уходил из этой жизни, глядя на ваше унылое лицо. Одним словом, убирайтесь.

И она убралась, скуля и громко жалуясь на прощание всем подряд, как последняя дура. Я была рада видеть, как она уходит.

Я уже собиралась вернуться в папину спальню, когда мне показалось, что снизу, из вестибюля доносится мамин голос. Я выбежала на лестничную площадку и увидела, что это действительно она. А ведь я совсем уже потеряла надежду на то, что она успеет возвратиться домой до папиной кончины.

– Мама! Сюда! Поднимайся скорее! – крикнула я.

Мама подняла голову, увидела меня, вздрогнула и отпихнула в сторону продолжавшую причитать медсестру. Я увидела выражение маминого лица, и у меня сердце ушло в пятки.

Затем мама бросилась бежать вверх по лестнице. Я в первый и последний раз в своей жизни видела мою маму бегущей. Она была в панике. И в ярости.

– Круэлла! – выкрикивала она на бегу. – Мне уже сказали, что ты вытворяешь в папиной комнате! Танцевать его заставляешь? Такого больного? Да я видеть тебя после этого не хочу! Отправляйся в свою комнату и сиди там, пока я не пришлю за тобой. – Я стояла и молчала, не в силах сдвинуться с места. – Отойди, Круэлла, или я ударю тебя!

Мама с силой оттолкнула меня в сторону и вбежала в папину спальню. Двинуться следом за ней я не решилась, знала, что она действительно меня ударит. Уж не знаю, что ей ещё наговорила та проклятая медсестра, но уж наверняка постаралась выставить меня в самом неприглядном свете. Затем музыка в папиной спальне резко оборвалась, громко, противно скрипнула игла проигрывателя, царапая пластинку, а затем раздался мамин крик.

Папа умер, и я была уверена, что в его смерти мама будет теперь винить меня.

* * *

Сразу после того как было прочитано папино завещание, моя мама решила отправиться путешествовать по миру, и я не винила её за это. Мамино сердце было разбито. Смерть папы стала для неё полной неожиданностью. Вот ещё вчера папа был жив, а сегодня его уже нет с нами и никогда не будет. И мама даже не успела попрощаться с ним. Пока она ругала меня за ту ложь, которую наговорила ей обо мне та гадина-медсестра, папа тихо ушёл от нас, ускользнул в Вечность. Разумеется, моя мама была в шоке, да и я тоже. Было очень странно привыкать к тому, чтобы жить в мире, в котором больше не было папы. Мне так не хватало наших с ним встреч перед сном, наших разговоров. А больше всего я тосковала по его смеху.

И по его улыбке. Ах, как мне не хватало его озорной улыбки!

Я почти час просидела перед зеркалом, пытаясь решить, хочу ли я надеть на папины похороны подаренные им нефритовые серьги. Представляла, как он улыбнётся на небесах, увидев их на мне. Но, когда я надела их, какое-то странное чувство накатило на меня. Возможно, я что-то надумывала, но ощущение было такое, словно я, надев эти серьги, перестаю быть собой. Но я и без этого очень странно чувствовала себя, пытаясь привыкнуть существовать в новом мире, где больше нет папы. В конечном итоге я решила нефритовые серьги не надевать.

Вечером после похорон пришёл наш адвокат, чтобы прочитать нам папино завещание. Адвоката звали сэр Хантли, это был забавный маленький человечек с кругленьким лицом, на котором темнели очки в круглой оправе и смешно дрожали при каждом слове обвисшие, как у бульдога, щёчки. Мы собрались в утренней гостиной и молча следили за тем, как мистер Хантли роется в своём пузатом потёртом портфеле. Наконец он нашёл нужный конверт, открыл его, вытащил исписанные листы бумаги и начал читать:

– «Я, лорд де Виль, будучи в здравом уме и твёрдой памяти…»

– Сэр Хантли, прошу вас, пропустите всю эту чушь и переходите сразу к главному, – перебила его мама.

Адвокат замялся, прокашлялся, порылся в бумагах и перешёл к главному:

– Хорошо, леди де Виль, как пожелаете. Ваш муж, лорд де Виль, завещал всё своё состояние своей дочери, Круэлле, душеприказчиком которой буду я до наступления её двадцатипятилетия. – Адвокат пыхтел, видно было, что он ужасно нервничает. Вероятно, сэр Хантли очень опасался, что мама вот-вот взорвётся от гнева. Устроит сцену, закатит истерику…

Но моя мама – по крайней мере, в тот момент – сумела сохранить спокойствие. Просто сидела и молча смотрела на адвоката. Я не могла понять, что с ней – мама то ли в шоке, то ли просто не верит своим ушам.

– Вы слышите меня, леди де Виль? – рискнул спросить сэр Хантли, и вот тут это произошло, накликал-таки он взрыв, на который нарывался.

– Разумеется, я вас слышу. И что мне теперь делать? Может, подскажете, что я, по-вашему, должна теперь делать? Вы – законник! Ну, давайте, говорите, если вам есть что сказать!

У адвоката от страха задрожала нижняя челюсть – уж что-что, а напугать моя мама умела! Однако он справился с собой и, набравшись храбрости, продолжил:

– Лорд де Виль предусмотрел всё необходимое и для вас тоже. Вам пожизненно будет назначено ежегодное содержание в сумме…

– А дом? А остальное его имущество? – вновь перебила адвоката мама, резко вскакивая на ноги. Бедный сэр Хантли съёжился в своём кресле, испуганно глядя на маму своими круглыми, как у крота, глазками-бусинками.

– Всё это также оставлено мисс Круэлле и не подлежит разделу, как и основной капитал, – ответил адвокат. Руки у него просто ходуном ходили от страха.

Мама швырнула свой стакан на пол, и он со звоном разлетелся на мелкие куски. Сэр Хантли побледнел. Клянусь, он с удовольствием провалился бы в тот момент сквозь землю, если бы только сумел.

– Если это всё, – презрительно поджала свои губы мама, – вы можете быть свободны, сэр Хантли.

Сказать, что мама разозлилась – значит, не сказать ничего. Такой злой я ещё никогда не видела её ни разу в жизни. Но – можете себе представить? – забавный маленький человечек в твидовом костюме не дрогнул. Не отступил. Не сбежал. По-моему, он даже не понял более чем прозрачного маминого намёка, когда она встала.

– Прошу прощения, леди де Виль, но в завещании имеется ещё целый ряд условий, с которыми я, прежде чем уйти, должен познакомить мисс Круэллу.

Было видно, как неловко он чувствует себя при этом, но держался, держался…

– Ну, раз уж я вам больше не нужна, тогда я сама уйду, с вашего позволения, – ледяным тоном сказала мама и стремительными шагами, едва ли не бегом, покинула утреннюю гостиную. После этого я осталась один на один с сэром Хантли, который больше был похож на бульдога в твидовом костюме, чем на адвоката. Осталась, хотя больше всего в тот момент мне хотелось броситься вдогонку за мамой.

Сэр Хантли пошелестел своими бумагами и после недолгой паузы первым нарушил молчание.

– Полагаю, ваша матушка переживает сейчас очень сильный стресс, – медленно начал он, явно пытаясь как-то оправдать поведение моей мамы. – Ваш отец хотел, чтобы вам ясно и понятно были объяснены некоторые условия его завещания, чем я и намерен сейчас заняться. Итак. Он желал, чтобы вы оставили себе фамилию де Виль и не меняли её даже после замужества. Вы последняя в роду де Вилей. Поскольку у лорда де Виля наследника мужского пола не было, он возлагает на вас ответственность за то, чтобы его фамилия сохранилась и была передана следующим поколениям его потомков.

С этим условием я поспешно согласилась, думая гораздо больше о том, чтобы поскорее найти и утешить маму. Сказать ей, что я на её стороне, надеясь услышать, что она простила меня за все ужасные вещи, о которых ей наговорила та наглая медсестра. Но очкастый крот на этом не остановился и продолжал монотонно бубнить. Почему, интересно, все юристы, учителя и политики говорят таким суконным языком?

– Поясняю, мисс Круэлла, что, если вы выйдете замуж и смените свою фамилию на фамилию мужа, всё завещанное вам состояние немедленно перейдёт в руки вашей матери. Вам понятен этот пункт, мисс Круэлла?

– Мне известно, что означает «сохранить девичью фамилию», сэр Хантли, – нетерпеливо ответила я.

Адвокат, прищурившись, взглянул на меня и вновь нервно зашелестел бумагами.

– Ваш отец очень беспокоился о том, чтобы вы со всей серьёзностью отнеслись к этому его волеизъявлению, иначе всё его состояние перейдёт леди де Виль.

«Волеизъявление»! И где они только такие слова берут, крючкотворы эти!

– Я всё поняла, сэр Хантли. Действительно поняла. Вообще-то я ни за кого замуж выходить не собираюсь. А если вдруг сойду с ума настолько, что решусь выйти, обещаю при этом сохранить фамилию моего отца.

Адвокат прокашлялся и нервно затряс своими бульдожьими щеками, явно собираясь что-то добавить.

– Это сейчас вы так говорите, мисс Круэлла. Но однажды вам может встретиться мужчина, который заставит вас изменить ваши взгляды на брак.

Между прочим, косноязычный сэр Хантли был прав, хотя в тот момент мы оба ещё не догадывались об этом.

– Чтобы я могла изменить своё решение не выходить замуж, это должен быть просто необыкновенный мужчина, сэр Хантли! – легко воскликнула я. – Он должен хотеть от жизни того же, чего хочу я. Он должен предоставить мне независимость и согласиться принять фамилию моего отца. Этот человек должен быть похожим на моего папу. Знаете, сэр, я очень сомневаюсь, что когда-нибудь встречу такого человека, так что сумею сохранить фамилию моего отца, уверяю вас. Это, кстати, лишь самое малое, что я могу сделать в память о таком великом человеке, каким был мой отец.

Сэр Хантли после этого стал выглядеть несколько спокойнее, однако всё ещё не торопился отпускать меня, а мне так хотелось поскорее броситься к маме. Хотелось удостовериться, что между нами всё хорошо, и успеть это сделать до того, как мама отправится в своё путешествие по свету.

– Ваш отец оставил также устное сообщение для вас. Оно носит исключительно личный характер, но я надеюсь, что вы вполне сумеете понять его подлинный смысл. – Адвокат откашлялся и продолжил: – Он сказал, чтобы вы искали того, кто будет достоин вас. Того, кто будет не покупать вам сокровища, а обращаться как с сокровищем с вами самой. Того, кто будет проявлять свою любовь к вам словами и поступками, а не подарками.

– Благодарю вас, сэр Хантли. Мне кажется, я всё поняла, – сказала я, поднимаясь на ноги и давая адвокату тем самым понять, что пора бы ему уходить. И сэр Хантли прекрасно понял меня, тем более что его работа на этом была закончена. На сегодня, во всяком случае.

Я проводила сэра Хантли до выхода, и Джексон распахнул перед ним дверь. Теперь я собиралась бежать к маме, но, повернувшись в сторону лестницы, увидела спускающуюся по ней Аниту.

– Круэлла, как ты? Давай поднимемся к тебе в спальню. Ты, должно быть, очень устала. Хочешь, я чаю тебе принесу?

Анита всегда была рядом со мной. Преданная, милая Анита.

– Спасибо, Анита, но я вначале хочу повидаться с мамой.

– Прошу прощения, мисс Круэлла, – деликатно вмешался в наш разговор стоявший у двери Джексон. – Но ваша мать уже уехала. Я знаю, она была очень огорчена, что не смогла попрощаться с вами.

Я смутилась, но, конечно же, не могла показать, будто не знаю того, что происходит в моём собственном доме. Высоко нужно марку свою держать, высоко! Думаю, что Джексон сумел прочитать на моём лице и удивление, и замешательство, однако, как всякий настоящий дворецкий, он прекрасно знал правила игры. Вот почему Джексон невозмутимо сказал, делая вид, словно мне было хорошо известно о планах моей мамы, хотя ничего я о них не знала.

– Да, мисс, она отбыла в своё кругосветное путешествие. Уверен, что она говорила вам об этом, но её слова вылетели у вас из памяти, что совершенно неудивительно в связи с последними событиями. Перед отъездом её светлость сказала, что возвратится не ранее чем в конце лета, чтобы проследить за вашей отправкой в школу-интернат.

– Ах, да… кругосветка. Ну, как же, как же, – бормотала я первое, что приходило мне в голову, в которой бешено крутились совершенно иные мысли. Мысли о том, что вот только что, буквально несколько минут назад мы с мамой ещё были вместе в утренней гостиной, и вот её уже нет. – Но… её вещи? Как ей удалось так быстро собраться?

– Багаж её светлости был уже упакован и уложен в автомобиль, – почтительно склонил голову Джексон.

Ах, вот как. Уже упакован. Очевидно, мама собрала свои вещи сразу после смерти папы. И при этом ничего мне не сказала. Ни слова, ни полслова. И уехала, даже не попрощавшись со мной.

Анита осторожно взяла меня за руку, и это ласковое прикосновение придало мне сил устоять в мире, который прямо на моих глазах разваливался на куски.

Смутно припоминаю, что у меня хватило ещё сил сказать:

– Понятно. Очень хорошо, Джексон. Распорядитесь подать сегодня нам с мисс Анитой ланч в столовой.

Да, кажется, так я сказала тогда… Или что-то в этом роде. А как же иначе? Ведь с этого момента я становилась хозяйкой в этом доме и буду оставаться ею как минимум до возвращения мамы. Вот я и начала без промедления вживаться в эту новую для меня роль.

Глава III

Уехавшая

В кругосветке мама пробыла всё лето, до самого моего отъезда в школу-интернат. Писала она редко и только о том, чтобы договориться об условиях нашего с Анитой оформления в эту школу. Оглядываясь сейчас в прошлое, я думаю, что мама очень злилась на меня за то, что это я была с папой перед его смертью. Я, а не она. Это, как я считаю, сильнее всего злило маму, а не ложь, которую выплеснула тогда на неё та идиотка медсестра. Поэтому, наверное, и уехала тогда мама не попрощавшись, и отписки какие-то из своей кругосветки присылала. Ну и, конечно же, маму не могло не злить то, что папа всё своё состояние оставил только мне. Что ж, тут я её вполне понимаю и нисколечко не виню. Сама злилась бы на её месте. Мне очень хотелось восстановить наши прежние отношения, я, казалось, на что угодно для этого готова была пойти, но только невозможно было это сделать, когда я здесь, а она в своей кругосветке.

Мне очень повезло, что у меня была Анита и что она должна была отправиться в школу вместе со мной – это было не так страшно, как отправляться туда одной. В настоящей школе я до этого никогда не училась, занималась только дома с мисс Прикет. Насколько настоящей оказалась та школа, куда нас с Анитой отправили? Не совсем, если честно. Там, в основном, меня должны были научить тому, как быть леди, но это я, извините, и без них давным-давно знала от своей мамы. Нет, были, разумеется, ещё некоторые предметы в нашем расписании вроде литературы, французского, рисования и так далее, но главным, чему нас учили, было умение правильно вести себя «в свете». Во всяком случае, именно так я всё представляла себе в общих чертах по рассказам дочерей женщин нашего круга. Этих девочек посылали в такую закрытую школу – кого на год, кого на пару лет, в зависимости от того, как скоро они будут готовы к тому, чтобы можно было представить их «обществу». Слава богу, к нам уже возвращалась от своей заболевшей тётки мисс Прикет. Уж она-то поможет мне уяснить все детали.

Если честно, мысли о школе – как и обо всём остальном, что должно было «подготовить меня к жизни» – навевали на меня смертную тоску. Вот почему я была так счастлива, что отправляюсь в школу не одна, а вместе с Анитой. В одном из своих писем к маме я настоятельно просила её поговорить с опекуном Аниты о том, чтобы она отправилась в школу вместе со мной. Помню мамин ответ на это письмо. Он был положительным, но написанным сухо, равнодушно, словно предназначался какому-то незнакомому ей человеку. Но ещё больше меня беспокоило, даже угнетало, если хотите, то, что я ни разу не получила от мамы ни одного подарка. Это заставляло думать о том, что она меня больше не любит. Мне ужасно хотелось исправить положение, но я понятия не имела, как можно снова сделать счастливой мою маму и чтобы она вновь полюбила меня.

Но при всём этом я была ещё так молода, и меня отвлекало от забот и грустных мыслей радостное предвкушение того, что вскоре я отправлюсь в школу вместе со своей лучшей подругой. Мы с Анитой решили не терять драгоценного времени и задали такого жару, что лето промелькнуло, как порыв ветра. Из школы прислали список вещей, которые нам понадобятся, мы их заказали, выбрали одежду для школы, упаковали всё заранее в свои дорожные чемоданы. Миссис Бэддли принялась варить варенье и другие «долгоиграющие» вкусности, которые мы возьмём с собой. Одним словом, мы с Анитой готовились к большому, выдающемуся приключению.

Анита прочно вписалась в жизнь нашего дома. Она практически поселилась у меня. Почти каждый день оставалась ночевать. Слуги любили её. Анита с неподдельным интересом выслушивала истории, которые рассказывала миссис Бэддли, и произвела отличное впечатление на мисс Прикет своей начитанностью и тем, как легко она схватывала французский. Ну а для меня самой Анита стала теперь даже больше, чем просто лучшей подругой. Она стала членом моей семьи. Анита не всегда говорила о моей маме так же, как мисс Прикет, которая вечно убеждала меня в том, что мама меня любит, но вместе с тем умела утешить, согреть меня. Помогала мне не думать со страхом о будущем, заваривала чай и сидела рядом со мной, когда меня мучили кошмарные сны о папе. Не представляю, как бы я пережила то лето, если бы рядом со мной не было Аниты.

Как я уже говорила, мы с Анитой не теряли времени в ожидании маячившего на горизонте отъезда в школу, навстречу новым приключениям, и спешили, спешили, спешили заняться тем, что, как мы подозревали, совершенно не к лицу юным, но уже настоящим леди. А проще говоря, мы с ней играли. Играли как маленькие девочки – устраивали чаепития для моих кукол, воровали на кухне пирожки и кексы за спиной миссис Бэддли, рядились и разыгрывали сценки из своих любимых историй перед мисс Прикет и слугами. Но больше всего мне нравилось сидеть с Анитой летними ночами и читать волшебные сказки из книги, которую мне подарил папа. Вот и ночь накануне отъезда в школу мы с Анитой долго не ложились спать – читали папину книгу и вместе придумывали свои собственные сказочные истории.

– Я не думаю, что нам придётся отказаться от наших любимых сказок и книжек о приключениях, Круэлла, – сказала Анита.

– Конечно! Думаю, что сама я буду читать их всегда, даже когда стану старой-престарой леди. А мои самые любимые – это истории про принцессу Тьюлип, – мечтательно добавила я, стремительно перемещаясь мыслями из нашей спальни в волшебный мир, в котором жила принцесса Тьюлип. – Она такая храбрая и… откровенная! Не боится никого и ничего, и не страшится прямо сказать всё, что у неё на уме.

– Да, хотя она не всегда была такой, – заметила Анита. – Вспомни историю про Чудовище. Тогда Тьюлип вела себя совершенно иначе.

Нужно признать, что Анита была права. Тогда Тьюлип была совсем другой, но именно это, быть может, и делало её такой привлекательной в моих глазах. Была робкой, не уверенной в себе принцессой, но сумела стать отважной, не боящейся говорить правду в глаза женщиной.

– Но мне больше всего нравятся истории о том, что случилось с принцессой Тьюлип после Великой войны, когда она помогала Оберону и Повелителям Леса, – продолжала Анита, и глаза её расширились от восторга. – Помнишь, как она пошла к Великанам-Циклопам и уговорила их сразиться с драконом Тёмной феи? Вот это история, я понимаю!

– Да, это было потрясающе! – согласилась я. – Но знаешь, мне почему-то жаль Тёмную фею. Не могу поверить, что те ведьмы сумели воскресить её.

– Ну-ка, постойте, погодите, дайте я попробую угадать, о чём вы говорите. По-моему, снова о Цирцее и Тьюлип, верно? – раздался голос мисс Прикет. Она стояла на пороге открытой двери в нашу спальню. – Круэлла, мне нужно, чтобы ты закончила паковать вещи, которые берёшь с собой в школу. Анита свои чемоданы уложила, они уже стоит внизу, в холле. Буду рада, если твои чемоданы к утру тоже окажутся там.

Ну что вам сказать? Конечно, я с волнением ожидала начала нового, «школьного» приключения, но при этом нервничала, не могла не нервничать, впервые так надолго покидая родной дом. Я совсем недавно потеряла папу, а сейчас у меня было такое ощущение, что теперь я и маму тоже могу потерять, и мне хотелось оттянуть отъезд. Как можно дольше, дольше…

– Есть, мисс Прикет! – звонко, как солдат, отрапортовала я. – Мне очень жаль, что не все могут быть такими идеальными, как Анита.

– Да будет тебе, Круэлла, – покраснела Анита. – Никакая я вовсе не идеальная. Просто жду не дождусь, когда смогу наконец уехать отсюда! Я так волнуюсь!

– Я тоже волнуюсь, – кивнула я. – А точнее сказать, нервничаю слегка.

– Конечно, нервничаешь, понимаю, – накрыла мне ладонь своей рукой Анита. – Впервые свой дом покидаешь.

– Как мне будет не хватать тебя с твоим чудесным характером, Анита, – улыбнулась, глядя на нас, мисс Прикет.

– Скажите, мисс Прикет, – спросила я, резко меняя тему разговора. – Как вам кажется, другие девочки… ну, там, в школе… мы понравимся им? И какие они, эти девочки, как вы думаете?

– Я думаю, что вы с мисс Анитой очень им понравитесь, хотя вряд ли они так же сильно, как вы, увлекаются волшебными сказками. А ещё я сомневаюсь, что они окажутся такими же умными и красивыми, как вы.

– В таком случае, они будут совсем на нас не похожи, – рассмеялась я.

– Ну, прекрати, Круэлла, – мягко остановила меня Анита. – Я уверена, что нам понравятся эти девочки. И вообще, ведь это наше с тобой Большое приключение, помнишь? Скажите, мисс Прикет, вот вы встречались с директрисой нашей новой школы. Какая она?

Умница Анита! Всегда правильно найдёт, что спросить.

– Директриса? Очень солидная дама. Строгая и серьёзная. Смотрите, не озорничайте, если увидите её поблизости!

Что бы ни сказала в тот вечер мисс Прикет, её слова неизменно вызывали у нас с Анитой приступ смеха. И мы, разумеется, расхохотались, да так заразительно, что вскоре и мисс Прикет присоединилась к нам. А это всё из-за Аниты с её умением сгладить излишнюю резкость, которой я всегда отличалась, и развеселить мисс Прикет.

– Ну а другие девочки, ученицы то есть? Вы их видели? Какие они? Наверное, ужасные задаваки и воображалы все, да?

– Ну, это вы сами разберётесь, когда туда приедете, Круэлла, – продолжая улыбаться, ответила мисс Прикет. – А теперь заканчивай, пожалуйста, собирать свои вещи, или я уведу Аниту с собой в другую комнату, чтобы она тебе здесь не мешала. И не забудь, завтра рано утром приедет твоя мама, чтобы проводить вас в школу.

– Есть, мисс Прикет! – вновь шутовски отсалютовала я. – Обещаем больше не болтать и немедленно заняться делом!

Проводив взглядом вышедшую за дверь спальни мисс Прикет, я повернулась к Аните и сказала:

– Знаешь, Анита, мне очень интересно, какими окажутся эти другие девочки. И учителя тоже. Но скажу тебе по секрету, между нами: мне кажется, что все они просто выскочки и серединки на половинку.

– Это как – серединки на половинку? – спросила Анита, и моё приподнятое настроение улетучилось. Забылась я. Забылась. Не подумала о том, что Аните неизвестны прозвища, которыми я втайне наделяю людей.

– Ну, как бы это сказать, – медленно начала я, лихорадочно придумывая, как бы мне выкрутиться. – Вот мисс Прикет, например, серединка на половинку. Она и не одна из слуг, но и к высшему обществу не относится. Так и висит где-то… посерединке.

Я увидела, как исказилось от обиды лицо Аниты.

– То есть я тоже… на половинку, – сказала она.

– Нет, Анита, нет, что ты! Ты совсем не такая, как остальные серединки на половинку, ты лучше! Я люблю тебя! – неуклюже попыталась я успокоить её.

– Но при этом ты же любишь и мисс Прикет, хотя она, как ты говоришь, серединка на половинку, так?

– Так, да не так, – ответила я, немного подумав. – Да, допустим, я её люблю, но… как бы это сказать… по-другому. Не так, как тебя. Ты другая, Анита. Мисс Прикет – моя прислуга. А ты моя подруга. Чувствуешь разницу? Ты моя лучшая подруга, а значит, тебя, как и меня, тоже можно причислить к высшему обществу. К свету. Так что никто в школе не посмеет смотреть на тебя сверху вниз, даже самые большие задаваки не посмеют!

– Но ты же знаешь, Круэлла, что меня совершенно не волнуют подобные вещи. И мне совершенно наплевать, что подумают обо мне эти девочки.

– Хорошо, – с улыбкой ответила я. – В таком случае я позабочусь о том, чтобы они думали как можно лучше о тебе, Анита. Ты же гораздо больше, чем серединка на половинку.

Я встала, пытаясь вспомнить о том, какие вещи собираюсь взять с собой, взяла свою шкатулку с драгоценностями и принялась разбирать её.

– Ой, а что это? – спросила Анита, когда я выудила из шкатулки маленькую коробочку.

– Старинные серьги. Их подарил мне папа. Как они тебе? – спросила я, доставая серьги и прикладывая их к своим ушам. – По-моему, ужасно старомодно выглядят. Или, наоборот, это как раз то, что нужно, чтобы заткнуть рот школьным задавакам?

– Замечательные серьги, по-моему. К тому же их подарил тебе твой папа. Ты должна носить эти серьги, Круэлла, да-да, должна, – сказала Анита, возвращая мне коробочку. Каким печальным при этом стало её лицо, если бы вы только знали! Милая, милая Анита. Постоянно любящая, заботливая и всегда… сентиментальная.

– Знаешь, я едва не надела их на папины похороны, – сказала я. – Если честно, совсем забыла про эти серьги, вспомнила о них в самый последний момент, но не надела. Просто не смогла.

– Но почему, Круэлла?

– Да я сама не знаю. Стоило мне взять эти серьги в руку, как у меня появилось странное ощущение. Словно меня все предали, бросили, и что я никогда больше не буду счастлива. А потом мне вспомнилась история этих серёг, которую рассказал мне папа. Ну, что какая-то ведьма проклятие на эти серьги наложила.

У меня по шее вдруг пробежал холодок. Зашевелились, встали дыбом волоски у меня на руке.

– Но ты же не веришь, что эти серьги действительно прокляты? – нервно сглотнула Анита. – Я уверена, что всё, о чём ты говоришь, просто почудилось тебе оттого, что ты сильно переживала из-за смерти папы. Мне кажется, тебе нужно взять эти серьги с собой и носить в школе – они будут напоминать тебе о папе.

Анита так ласково говорила со мной, что коварный холодок исчез, волоски на руке улеглись, и в комнате вновь стало тепло, как прежде.

– Ты права. Глупостями я занимаюсь, прости. Прямо сейчас их и надену.

Но, когда я поднесла серьги к ушам, прежнее ощущение несчастья и какой-то обречённости вернулось, и я никак не могла избавиться от него.

– Круэлла, Круэлла, что с тобой? – воскликнула Анита.

Я не могла ей ответить. Просто не знала, что сказать. Наверное, что-то случилось с моими нервами. А может, вся моя жизнь вдруг оказалась на грани пропасти, на грани больших перемен.

– Ты что, переживаешь оттого, что уезжаешь из дома? Или из-за завтрашней встречи с мамой нервничаешь? – спросила Анита.

Я ничего на это не могла ответить, честное слово, ничего. Скажу лишь, что странное ощущение, о котором я вам только что рассказала, так и не отпускало меня весь остаток вечера. А когда я так с ним и уснула, тревожное чувство прокралось в мои сны, наполнило их одноногими и одноглазыми пиратами, какими-то потусторонними волшебными землями и загадочным тёмным лесом, в котором повсюду горели зажжённые свечи.

* * *

К следующему утру мои чемоданы были упакованы и поставлены на пол рядом с чемоданами Аниты и сумками мисс Прикет у подножия нашей парадной лестницы. Я была счастлива, что Анита едет в школу вместе со мной, а мисс Прикет проводит нас до места, чтобы посмотреть, как мы устроились. В школе она останется вместе с нами на первую ночь, а наутро возвратится в Лондон.

Все мы нервничали, ожидая появления моей мамы.

– Нам скоро нужно выезжать, мисс Круэлла, иначе мы на свой поезд опоздаем, – сказала мисс Прикет. В десятый раз уже сказала, будто я этого не знала. Тоже нервничала, наверное. Джексон деликатно прокашлялся и постучал по стеклу своих круглых карманных часов, подтверждая тем самым, что полностью согласен со словами моей гувернантки. Честно говоря, мне не терпелось увидеть свою маму, и бесконечные напоминания мисс Прикет и Джексона о времени начинали меня раздражать, поэтому я спросила, повернувшись к Аните:

– Как я выгляжу, Анита?

Она улыбнулась в ответ, и мне сразу немного полегчало.

– Ты выглядишь прекрасно, как всегда, Круэлла, – сказала моя лучшая подруга.

Это хорошо. Мне очень хотелось показаться перед мамой в самом лучшем, по возможности идеальном виде. Я надела одно из своих лучших дорожных платьев, выбрав мамин любимый цвет – бледно-розовый, словно слегка припорошённый пылью – и надела папин подарок, нефритовые серьги. Мне просто не верилось, что я вот-вот, прямо сейчас после долгой-долгой разлуки увижу наконец маму. И наша встреча состоится прямо перед самым моим отъездом в школу, надо же!

– Я вижу автомобиль. Это, должно быть, она, – сказал Джексон, выходя на крыльцо, чтобы встретить мою маму. Но, когда дворецкий возвратился в дом, он был по-прежнему без мамы, зато в сопровождении целой роты лакеев. Они тащили бесчисленные пакеты и коробки и вскоре завалили ими большой круглый стол в вестибюле так, что не стало видно даже стоявшую, как всегда, в его центре высокую вазу с цветами. Джексон подал знак стоявшей возле лестницы служанке и сказал, указывая головой на грозившие рухнуть на пол со стола коробки:

– Полли, помоги, пожалуйста, с этими вещами.

Я моргнула, поняв в эту самую секунду, что мамы не будет.

– Мисс Круэлла, на всех этих коробках и пакетах значится ваше имя, – сказала Полли. – Если не возражаете, я упакую их в ящик и отправлю в школу, и там уж вы с ними разберётесь. Но вот эта коробка… Как я догадываюсь, ваша мама очень хотела, чтобы вы сразу же взяли с собой то, что в ней лежит. Смотрите.

И она протянула мне большую белую, красиво перевязанную красной лентой коробку. Пока Полли держала эту коробку передо мной на вытянутых руках, я развязала бант, открыла крышку и вынула роскошную меховую шубу – самую красивую, какую мне когда-либо доводилось видеть. Она была длинной, белоснежной, с чёрным воротничком и очень похожей на ту шубку, которую мама подарила мне когда-то давно, в детстве, но только гораздо, гораздо красивее. Кроме шубы, в коробке лежала маленькая картонная карточка, на которой было написано всего лишь одно слово: «Выделяйся».

– Ах, какая красота, Круэлла, – восхитилась Анита. Восхитилась совершенно искренне, без доли зависти или неодобрения, с которым обычно встречала подарки моей мамы мисс Прикет.

– Мисс Круэлла, – с ожидаемым неудовольствием сказала мисс Прикет. – Вам не следует брать эту вещь в школу. Оставьте шубу дома, здесь с нею ничего не случится. Найдёте её в целости и сохранности, когда на каникулы приедете.

Я редко спорила с мисс Прикет, ведь она, как ни крути, была моей воспитательницей, гувернанткой, кроме того, я привыкла верить и доверять ей. Но что-то произошло со мной в этот момент, сдвинулись в голове какие-то шестерёнки, и я сама удивилась, услышав свой резкий ответ:

– Моя мама хочет, чтобы я носила эту шубу, поэтому я беру её с собой.

– Мисс Круэлла, но во всей школе ни у одной девочки, кроме вас, не будет такой дорогой вещи, – более осторожным и нейтральным тоном заметила мисс Прикет, но было поздно. Я уже успела услышать презрительные нотки, когда моя гувернантка говорила о мамином подарке, и очень хорошо знала, как вообще она относится к моей мамочке. А ещё я была на все сто, как говорят, уверена в том, что мисс Прикет не права. Совершенно.