Читать онлайн А леший его знает! бесплатно

А леший его знает!

Совершенно уместное ПРЕДИСЛОВИЕ, которое,

желательно, не пропустить

Если прочитав название, у вас, уважаемый читатель сразу возникнет куча вопросов, и первый из них: какого лешего?! А потом уже: о чем вообще эта книга? Что за детские сказочки? Где же тут взяться острому сюжету и замороченной интриге? Отвечу – а леший его знает! Да, леший знает где вы были, когда вышла первая часть и теперь, здесь и сейчас, весь такой непонимающий с кучей вопросов. Мой вам совет: дальше лучше не читайте, а верните книгу на полку и поищите-ка сначала первую часть, под названием «Какого лешего?!» потому что зная предысторию следить за дальнейшими лихими приключениями товарищей полуночников гораздо интересней.

А теперь обращаюсь к тем господам, кто прочитал первую часть и, не мудрствуя лукаво, решил взяться за вторую. В это случае – и снова здравствуйте!

Итак, я коротко. В общем, основными героями продолжения повести «Какого лешего?!», как и в предыдущий раз, будут наши давние славные соседи, труженики невидимого «фронта»: домовые, гуменные, дворовые, банники, водяные, кикиморы, лееешие само-собой, и многие другие представители этой многоликой да разношерстной братии, с их заботами, хлопотами, страстями и авантюрами, которых мы, люди, с чьей-то легкой руки, издревле незаслуженно называем обидным словом «нечисть». Но в этот раз им будет противостоять самая что ни есть настоящая нечисть, без кавычек, нечистая на руку сила, с которой мы «венцы» эволюции, по своему незнанию, совершенно незаслуженно, ставим их в один окаянно-калашный ряд. Как говорится – нивелируем всех под одну гребенку. Я имею в виду наших общих с ними вечных недругов, истинных злодеев невидимого фронта. Это выходцы из потусторонних или зазеркальных миров, чужаки и душегубы тонкого плана: привидения, барабашки, амурчики, придорожные щекотухи, кладбищенские завывухи, белые постирухи, красные дьяволята, а также «ребята» посерьезнее – бесы, демоны, джины, шайтаны, черти и многие другие духи темных помыслов и делишек. С этими зазеркальщиками шутки плохи, но они сами так и лезут на рожон (и шутки неуместные, и сущности лиходейные). Поэтому и разборки между полуночниками и потусторонниками будут далеко нешуточные, а совсем даже драматические, если не сказать трагические.

Уже страшно? Теперь представьте, что будет творится на страницах книги?!

Так что, ещё раз предупреждаю: подумайте хорошенько, прежде чем взяться за это нелегкое и неблагодарное читательское дело, чтобы потом не было мучительно больно сдерживать свой гомерический хохот, если вы вдруг вздумаете читать эту жуткую историю во мраке ночи, когда все нормальные люди давно спят и не хотят, чтобы их будили таким вот жутким способом.

Подумали? И все равно готовы пуститься по стопам героев? Ну, тогда я умываю руки и сажусь за свой писательский стол писать для вас третью часть. А вы читайте, читайте и да пребудет с вами сила книжного притяжения и мощь вашего воображения.

Приятного вам читательского аппетита!

Глава 1. В тихом омуте водяного.

«Шла лесною стороной, увязался черт за мной,

Плюнула на плешь ему и послала к лешему!»

Из устного творчества полуночников

Друзья, не верьте тем, кто заявляет, что в тихом омуте черти водятся: ни волхву, ни попу, ни работнику его, тому ещё балде стоеросовому, ни даже водяному. Уж тем более водяному.

Те, кто так утверждают, либо ничего толком не знают, либо нарочно вводят вас в заблуждение, либо хотят что-то скрыть, али просто отпугнуть от тихого омута.

Водяной Тритоха, с заговорщицким видом говоривший о данной неподтвержденной сплетне на каждом медвежьем углу и в каждой обитаемой луже, однозначно что-то скрывал и именно поэтому старался отпугнуть от одного тихого и неприметного омута разных любопытных особей с глазами выпучено-завидущими и руками перепончато-загребущими.

Зачем он так говорил и вообще при чем тут черти?

Дело тут вот в чем. Нелюди-полуночники, как и люди добрые, не особо горели желанием лишний раз встречаться с настоящим чертом, демоном, бесом или тем же призраком – астральными сущностями, которых тайный народец меж собой прозвал потусторонниками или зазеркальщиками.

Понятно почему люди опасались сих иномирцев: черти и демоны их не просто пугали, как безобидные в общем-то полуночники, а в отличие от тех же домовых и леших, пользовались слабостями человеческими, да и самими людьми, как расходным материалом, сугубо на свое усмотрение. Все эти сущности для человека являлись весьма опасными тем, что при малейшей возможности высасывали из него и так невеликие жизненные силы, вызывая болезни, а то и подселялись в него, порабощали его душу, крушили мятежный свободолюбивый дух, доводили до нервного срыва, сумасшествия, самоубийства и даже, представьте себе, до уныния – самого страшного греха. В общем являлись такими зловредными тварями, что по сравнению с ними даже злыдней с их хмельным пойлом можно было считать «белыми и пушистыми».

А каким боком тут, вы спросите, тайный народец?

Поясняю!

Полуночники недолюбливали и избегали потусторонников по той простой причине, что пришельцы из потусторонних миров не соблюдали местных законов, установленных почитаемым ими стариком Родом, ну а люди, повторюсь, из-за суеверного страха перед малопонятным, зачастую считали и тех, и других одного поля ягодой, той самой «нечистой силой». А ещё потусторонники, эти наглые чертяки, обладая большей магической силой и меньшей порядочностью, при каждой встрече с полуночниками, не упускали возможности поизмываться над ними, покуражиться, подразнить, считая последних прислужниками человеческими (что по сути таковым и являлось). Ладно если там некий черт с лешим столкнется в дебрях, он обойдет хозяина лесного надела стороной (и то если один), потому как угрюмые и вспыльчивые лешаки им тоже спуску не давали. А если, допустим, какому бесу безобидный водяной, луговой или домовой под лапу подвернется, то проблем тогда с ними не оберешься. Замордуют полуночников от души бездушные сущности, наглумятся по полной.

Так что, можно сказать, в этом плане нелюди и люди были по одну сторону баррикад в своем неприязненном отношении к потусторонникам. Хотя, повторюсь опять, люди ошибочно считали и нелюдей, и зазеркальщиков одной шайкой-лейкой, то бишь «нечистью». Что тут сказать, если даже бывалые волшебники и опытные ведьмаки не считали нужным отделять «мух от котлет», в смысле, полуночников от потусторонников, гребя их всех под одни и те же грабли.

Исходя из вышеизложенного надеюсь теперь понятно почему распространял слухи о чертях и омутах дошлый Тритоха, в качестве предупреждения не в меру любопытным гражданам и гражданочкам, что не стоит совать свои носы и носики куда не просят.

А теперь позвольте открыть вам великую тайну, покрытую илистым мраком веков.

Был у водяного в озере один такой тихий и скрытый от посторонних глаз омут, о котором не то что жена его Ундина, даже лучший дружок Бульгун ни сном, ни духом не ведал.

Да и друг ли ему нынче леший после того, что натворил намедни, это знаете-ли бо-ольшой вопрос.

А то вы не знаете, что лешак натворил?!

Как же! Мало того, что сам скоропостижно женился на Нимфее и запропастился на своем заповедном островке с молодой красавицей женой, так ещё и для его дочек-русалочек из-за кордона одним махом привел женихов строго по числу имевшихся невест. Нет, за это, конечно, спасибо. Однако все произошло так быстро – выскочившие замуж дочери расселились с зятьями отдельно по ручьям и прудкам, Бульгун тоже практически исчез из повседневной жизни водяного (со дня свадьбы, на которой они виделись крайний раз, уже почитай полгода прошло) – что Тритоха даже опомниться не успел. А когда опомнился, то понял, что остался, аки былинный герой, один на один с Ундиной, которая все свое пристальное внимание теперь стала уделять исключительно ему, окончательно лишив водяного предпоследних радостей жизни.

Вот и стал Тритоха, в те редкие мгновения безрадостной жизни, когда утомленная нравоучениями супруга засыпала, заныривать безлунными ночами в кромешную глубь тихого омута, о существовании которого, как он надеялся, никто не догадывался. И не для того он туда нырял, чтобы хлебнуть ключевой водицы из подземных источников, а совершенно по другой причине. Было у него там припрятано кое-что, то что глаз радовало. Та самая последняя радость…

Сегодня ночь выдалась как-раз такая – темная, хоть глаз выколи Ундине. Но, побоявшись при этом разбудить благоверную, Тритоха юркой плотвичкой выскользнул из подводной семейной пещерки, ставшей ему брачным узилищем, и поплыл на другой конец озера к потайному омуту, навестить свои сокровенные штуковины.

Доплыв до секретного места, водяной ещё раз огляделся по сторонам, дабы удостовериться, что никто за ним не подсматривает. Вроде никого. Раз так, Тритоха скрылся в густых зарослях саргассума – не местных диковинных водорослях, которые он самолично взрастил из спор, обменянных им много лет назад у бродячего фавна (дай Род памяти, как же его звали, Сатрис вроде), который в свою очередь выиграл их в домино у одного из морских нелюдей. В цепких лентах таких водорослей запросто мог запутаться не один косяк любопытных окуней, вздумай они опрометчиво заплыть сюда. В центре подводной бурой гущи и располагался омут водяного. Потрепав за усы сторожевого сома, чья сонная бульдожья голова показалась из темноты омута, водяной закружился волчком и скрылся в бездонной яме. На самом дне этого бездонного омута и хранились тайные артефакты.

Тритоха подплыл к сундуку обитому нержавеющим железом, в основном уже изъеденному ржавчиной, и, вытащив из складок спинного плавника ключ, вставил его в замочную скважину. Дважды провернув ключ с жутким скрипом, водяной откинул крышку и с благоговением заглянул в темное чрево сундука.

Думаете там у него хранились золото-брильянты?

Слишком банально. Этого бесполезного для полуночников добра у него и в семейной пещере хватало. Здесь же Тритоха хранил самые редкие артефакты, о которых мало кто из нелюдей, и практически никто из людей, слухом не слыхивал. Или думали, что это все мифы и враки. В сундуке, в отдельных ячейках лежали такие редкости как акулий зуб мудрости, молочный зуб лохнесского дракона, коренной зуб зубной феи, два пресловутых зуба первой тещи на земле – один для боли, второй для откупорки пивных бочонков, и, конечно же, таинственный самый острый в мире точильный зуб – который глупые люди одной своей мыслью точили, когда злились друг на друга. Но самое главное место в тайном ассортименте водяного, занимали не эти редкие зубы. Жемчужиной его коллекции являлась… жемчужина. Да-да, самая настоящая жемчужина. Да не простая, а необыкновенной красоты и свойства расчудесного.

В памяти водяного давно уже стерся облик того бродячего фавна с дурацким прозвищем (Сатрис вроде?!), у которого он в далекую ночь на Купалу за какую-то из своих безделушек выменял небольшую ракушку со склизким моллюском внутри. Как уверял его тот проходимец, прося за свой обмен не одну, а две безделушки, внутри сей раковины находилась соринка из всевидящего глаза одного циклопа, которая впоследствии может разрастись в нечто дивное. Помнится, Тритоха тогда ещё приоткрыл ракушку, но так ничего в ней не увидел – ни соринки, ни песчинки, ни маломальской икринки. Решил он, что попросту заливает ему в уши ушлый нелюдь из южных краев, чтобы повысить стоимость обмена, и категорически отказал проходимцу. Заявил тогда: «Либо баш на баш, либо катись отсель со своей ракушкой! Не велика диковинка!». Проходимец поохал, повздыхал и согласился на неравнозначный по его мнению обмен.

Тритоха и сам ещё долго потом переживал, сомневался, зачем он свою безделушку на эту безделицу променял. Хотел даже обмен аннулировать, да того проходимца уже и след простыл. Одно мокрое место от него только и осталось на бережку. Закинул тогда в сердцах водяной раковину с моллюском куда-то под корягу и забыл о ней лет эдак на сто сорок тире сто пятьдесят.

Однажды случайно наткнулся он на эту раковину, когда искал в иле потерянное рыбаками грузило и сразу не узнал её. За сотню с лишним лет, проведенных на дне озера, морской моллюск не только не отдал концы в пресной воде, но и вместе со створками вымахал до небывалых размеров, что тебе блинная сковорода с крышкой. Когда же ошалевший Тритоха приоткрыл эти самые сковородоподобные створки, он едва не захлебнулся от внезапной радости – внутри раковины находилась жемчужина величиной с богатырский кулак. Если вы когда-нибудь видели богатырский кулак, то наверняка представляете себе размеры перламутровой красавицы! Мало того, жемчужина не просто переливалась нежнейшими оттенками перламутра, изредка на её гладкой поверхности возникали картины далекого прошлого – размытые образы странных существ и неизвестных местностей. Тритоха конечно же слышал о магических хрустальных шарах, через которые шарлатанистые ведьмы якобы заглядывают то в прошлое, то в будущее, то в параллельное. Но их «стекляшки» не шли ни в какое сравнение с этим таинственным перлом. Жемчужина была чем-то сверхдиковинным. Испугавшись, что кто-нибудь узнает о его сокровище и захочет во чтобы то ни стало его отобрать, водяной поспешил скрыть свою «прелесть» от чужих глаз. Одновременно ругая себя прежнего последними словами за безалаберность и отсутствие интуиции, и хваля того же себя за деловую хватку, он, не медля ни секунды, отнес жемчужину вместе с раковиной в свой тихий омут, где те заняли достойное место среди других ценностей его личного клада. То самое центральное место в экспозиции.

Как оказалось, проходимец тогда не соврал – жемчужина, скорее всего и впрямь наросла на соринке из всевидящего циклопского глаза. Уж больно много странных образов на ней возникало: неясных, расплывчатых, обрывочных, но волнующих воображение и даже иногда тревожащих разум. И в этот раз водяной вновь увидел нечто, отчего бросило его в жаркий пот. Согласен, водяные по своей физиологии и при всем желании не могли бы вспотеть, тем более в холодном омуте, но именно это состояние присущее организмам простых смертных, показалось самому Тритохе наиболее подходящим для описания его самочувствия. Он до конца не понимал происходящее на поверхности жемчужины. Какие-то смутные тени существ. Они то ли сражаются, то ли танцуют, то ли просто кувыркаются. Вот появляется ещё нечто полупрозрачное и размытое, с огромным количеством извивающихся отростков. Нечто примыкает к другим теням. Отростки устремляются к танцующим теням, движение ускоряется и… все скрывается в густой пелене… Ничего толком не разглядеть. И леший знает, что там дальше происходит.

Стоп!

А может леший и впрямь знает?! Может быть он разберет, что там происходит?!

Как-никак Бульгун был одним из немногих знакомых водяного, кто побывал на чужбине, свет повидал и единственным кому можно было без опасения доверить сию перламутровую тайну.

Несмотря на то, что Тритоха был дюже обижен на дружка, если не сказать рассержен, он все же решился показать тому свою «прелесть». И вовсе не оттого решил смотаться к лешему водяной, что соскучился по обществу Бульгуна, а из присущего всем нелюдям интуитивного любопытства, подсказывавшего ему, что на радужной оболочке жемчужины прокручивается картина древнего преступления, на которое, впрочем, за сроком давности можно было закрыть глаза. Но все равно ведь интересно! Да и перед Бульгуном похвастаться удивительной штукой и хоть тем его уязвить, не мешало бы.

В общем, решено! К лешему!

Тритоха захлопнул раковину и вытащил её из сундука. Заперев сундук с остальными артефактами на ключ, он завернул свою «прелесть» в водоросли и поплыл на встречу с лешим. Выбравшись из воды на берег от которого уже лед отошел, Тритоха побрел в просыпавшийся после зимней спячки лес, подозрительно озираясь по сторонам. На земле снег тоже уже почти сошел, остался лежать почерневший, лишь в овражках и густых ельниках. А на пригорках уже было сухо и даже распустились подснежники. Зима как не злилась, а все же отступала, сдавая занятые у осени позиции веснушчатой девчушке весне. В предрассветной округе ещё стояла такая тишина, что было слышно, как кряхтит-тужится прорастающая между березовых корешков травушка-муравушка, скрежещут, распускаясь почки на деревьях, – звуки, прямо скажем, не для слабонервных ушей. Посему Тритоха старался не прислушиваться к зловещей фонеме низших представителей флоры. Водяной брел со своим бесценным грузом под мышкой все больше по проталинам, шлепая перепончатыми лапами по рыхлому снежку. Шагал он для водяного на суше относительно быстро, но все равно сравнительно медленно. Вот уже и первые птахи, вернувшиеся с зимовий, проснувшись пробовали свои силы в трелях, оповещая дремавших в дуплах и норах животных и нелюдей о приходе тепла на землю, а Тритоха все брел по бескрайнему лесу.

Водяной думал о хорошем, о том, что еще немного и нерест в озере начнется. Мальков да головастиков народится целая уйма, а может и две уймы. Значит и работы ему с Ундиной прибавится. А это что значит? Что тотальный контроль со стороны супруги поубавится.

Тритоха зажмурил глаза от удовольствия…

Так совпало, что именно в этот миг в их семейной пещерке открыла глаза Ундина.

Открыла, огляделась и, не обнаружив в пределах прямой видимости супруга, свела брови на переносице, состряпав недовольную гримасу. Поразмыслив, где может быть супруг, Ундина путем логических умозаключений пришла к выводу, что в это время суток и года только в своем сверхтайном тихом омуте.

Ну, что тут сказать?! Да, она знала о его потайном месте, ибо, как она сама считала – плоха та жена, которая не знает где хранятся заначки мужа. Лично себя она считала хорошей и заботливой женой.

Еще на заре их совместной жизни, назначив себя ответственной за все что происходит с мужем, Ундина отправилась проверить не угрожает ли её «водянистой зайке» какая опасность, например, чужая одинокая русалка с пониженной социальной ответственностью, случайным образом оказавшаяся в их шикарном семейном озере.

К её великой радости никаких блудливых русалок ни в окрестностях, ни в самом омуте Ундина не встретила. Правда это ещё ни о чем не говорило. Потому как к её смутной тревожности и Тритохи тоже нигде видно не было – ни в самом омуте, ни около. Окончательно убедившись, что вблизи тихого омута её благоверного и след простыл, Ундина отпугнула сторожевого сома и нырнула в бездонную тьму, туда где покоился сундук с артефактами. Открыв своим ключом сундук (она считала, что хорошая жена должна иметь свой ключ от ларчика с заначками мужа), озерная домохозяйка не досчиталась одного артефакта из коллекции мужа. Естественно, жемчужины.

Ух, как она разозлилась на своенравного Тритоху!

Что это за своевольность?! Гляньте-ка, нелюди добрые!

Тайком забрать из заначки их главную семейную реликвию, это вопиющий произвол! И неважно, что Ундина вроде как не должна была знать о ней абсолютно ничего. Ежели узнала, то значит это уже их общее достояние!

– Ну я этому стерляднику покажу! – скривилась в недоброй усмешке Ундина и вновь включила женскую логику.

А логика ей уже подсказала, что жемчужина Тритохе понадобилась не для того, чтобы охмурить какую-нибудь молоденькую кикимору-потаскушку – для этого хватило бы и акульего зуба – а для того, чтобы похвастать ею перед кем-то более серьезным. Более серьезного и к тому же более безопасного объекта для подобного рода хвастовства, чем Бульгун, она не вспомнила.

Да! Скорее всего к лешему ушел.

Нет, точно не к кикиморам. Уже легче!

Ундина немного успокоилась.

Но все равно надо проверить совпадают ли её логические выводы с реальным положением дел. Она решила не останавливаться на достигнутом и проверить свою догадку.

Заперев сундук Ундина отправилась по следу мужа…

Тритоха уже почти достиг берега реки, а там, по воде, он в мгновение ока доберется до заповедного острова Бульгуна. Осталось только ещё одну лощинку одолеть, и уже вскоре он окажется в гостях у забывчивого дружка.

Водяной сделал несколько шагов и столкнулся морда к морде с… чертом.

Да-да-да, друзья! С самым настоящим потусторонником. Он их, не соврать, уж лет эдак сто двадцать пять не встречал в родимых краях. Потому сразу и не признал в первом встречном мерзопакостного черта. А может его и сам этот бес-проходимец попутал. Они ведь и не такое могут. Тритоха сначала с потаённой надеждой подумал, что это опять какой-то бродячий сатир, из своих, из родимых братцев полуночников, ему навстречу попался. Потом пригляделся и понял, что первое впечатление от увиденного, к сожалению, оказалось не обманчивым. Сущность ростом семи пядей (не во лбу, а целиком), пятачок свинячий, рожки овечьи, а копыта на ногах козлячьи – самый настоящий черт! И ещё один глаз повязкой пиратской прикрыт – никак в драке потерял. Сразу видно тот ещё сорвиголова!

Вот же незадача, так незадача! Вот же досада, какая засада!

Неужто подкараулил, анчибел?! Эх, старик Род, батюшка всемилостивый! Как бы не отобрал этот разбойник его «прелесть».

Впрочем, как оказалось, встреча для обоих была неожиданной, ибо и чертик тоже поначалу резво шарахнулся в сторону. Потом, видно разглядев с кем столкнулся, парнокопытный несколько осмелел, вернулся, да приосанился.

– Ты кто такой? Чего здесь бродишь? – устроил черт допрос водяному, на всякий случай поглядывая по сторонам.

– Я водяной, я водяной! – миролюбиво представился водяной, причем повторил дважды, на всякий случай, если черт глуховатый, надеясь быстрее разойтись с этим потусторонником пусть худым, но миром. – Тритоха я, хозяин озерной. Ну, то бишь у меня здесь озерко недалеко.

– Вот, значит, как! – хмыкнул черт. Смекнув, что водяной один, а поблизости нет других полуночников, окаяшка осмелел ещё больше. Даже, можно сказать, обнаглел. – Так, значит, говоришь, водяной-водяной?

– Ага, водяной, – утвердительно кивнул Тритоха. – А ты кто?

– Я личный наземный адъютант самого дона Приапона Антического – главного морского черта Посредиземельского моря-окияна! – с апломбом отрекомендовался черт. – Подляндопуло великолепный.

– Ни черта себе! Личный адъютант! Слово какое заковыристое! – протянул Тритоха и даже присвистнул от удивления. – А что значит «адъютант»?

– Эх, деревня! – усмехнулся одноглазый черт. – Это значит, что я его правая рука для важных поручений.

– Ишь ты! Правая рука, для поручений! – почти искренне восхитился Тритоха. – Да ещё того самого дона Препона?

– Приапона, – поправил собеседника чертик, – И, да, того самого! – для пущей важности понизив голос, с оглядкой по сторонам адъютант добавил: – Заметь! Главного морского черта не абы какого, а Посредиземельного моря-окияна.

– Ого-го! А не врешь?!

Что-то Тритохе не верилось, что такой важный одноглазый чертенок, что-то забыл в их глуши.

– Но-но, малявка! – сердито бросил Подляндопуло, хоть и был росточком больше водяного лишь на пару дюймов. – Я адъютант самый настоящий, клянусь своим правым глазом.

Черт ткнул на черную повязку на правом глазу, которая придавала его и так хулиганской роже совсем уж пиратское выражение.

– Я, как ты понимаешь, и сам оттуда, – вновь доверительно шепнул адъютант. – Из жарких, почти, как и мой родной пекельный мирок, краев.

– Хо! Так ты оказывается землячок женки нашего Зыбуна, – не к месту вспомнил водяной корни Омелии.

– Может быть и землячок, – деланно зевнул Подляндопуло, мол не очень-то ему и интересно знать. – А кто она вообще такая?

– А-а! – тряхнул ушными плавниками водяной. – Обычная наяда из ваших краев. Давно уже тута у нас обосновалась. Там, на болоте у болотника, – махнул рукой за спину.

– Хм, наяда, значит, на болоте, говоришь, у болотника, – задумчиво протянул черт и тут его взгляд остановился на «прелести» водяного. – Ну и черт с ней! Ты лучше скажи, это что у тебя там в лопухе завернуто?

Тритоха по заинтересованному взгляду черта понял, что миром разойтись не получится, но все же попытаться стоило. Этот Подляндопуло его повыше и в плечах пошире, да и магической дури у потусторонника наверняка побольше будет. Если бы в озере сошлись, там ещё можно было окаянному показать где у него раки зимуют. А на земле, пусть и сырой, он вообще никакой боец.

– Да так, ничего особенного, – как можно более непринужденно ответил Тритоха пряча за спину артефакт, чем ещё более раздразнил интерес черта. – Безделушка.

– Так если там ничего особенновая безделушка, зачем прятать? Дай-ка поглядеть!

– Не могу, извини, некогда мне, тороплюсь я! – коря себя за безрассудство, пытался неуклюже выкрутиться из сложившейся ситуации водяной.

– Слушай, Тритоха, хоть ты и полуночник, не знаю что я в тебя такой влюбленный! – зашел с другой стороны Подляндопуло, который чувствовал, что уже всенепременно желает заиметь то, что не хотел показывать ему водяной, но при этом он все ещё не хотел применять силу. Наверняка водяной начнет ещё орать как резаный. На крик сбегутся другие его собратья, тогда самому придется удирать не солоно хлебавши. – Ну покажи по-дружески! Не будь скупердяем.

Гусь свинье не товарищ, а полуночник потустороннику не друг, хотел ответить Тритоха, но, скажем так, постеснялся. Не ровен час, рассердится этот черт с плутоватым взглядом, тогда совсем несладко придется.

– К сожалению, не в этот раз, – только и ответил водяной. – Я на самом деле спешу.

Он вспомнил, что скоро уже должна проснуться Ундина и, обнаружив его отсутствие, обязательно рассердится. А что хуже встреча с чертом или с сердитой супругой, тут ещё можно было поспорить.

– Так что всего доброго!

Тритоха попытался было проскочить мимо черта, но Подляндопуло вновь перегородил ему путь.

– Ну куда ты так спешишь, дружище?! Мы ещё разговор наш почти дружбанский не закончили.

– Закончили! – произнес Тритоха и нетерпеливо оглянулся по сторонам, решая куда бежать. – Я к другу своему спешу. К лешему! К Бульгуну!

– К кому-кому? – подбираясь ближе к водяному, вкрадчиво поинтересовался черт.

– Тебе же сказали, к другу он спешит! К лешему! Ты что глухой?!

Голос принадлежал явно не водяному: бесцеремонный, уверенный, даже грубый, с угрожающей хрипотцой.

Черт замер на месте, отработанным веками движением втянул голову в плечи и огляделся. Пошарив единственным глазом по округе, он обнаружил хозяина голоса у себя за спиной на небольшом пригорке. Стоит статный полуночник, весь такой из себя бесцеремонный, уверенный, под стать своему голосу. Сразу видно, что крепкий как чурбачок березовый в стеганной тужурке из медвежьей шерсти. С такой деревенщиной не забалуешь.

– А ты ещё кто такой? – в голосе черта, наоборот, наглый тон заметно поубавился. Да и весь он как-то сразу сник, поскучнел.

– А я и есть тот самый леший! – ответил наглый полуночник, глядя на черта сверху вниз.

– Это мой друг, Бульгун! – выдохнул счастливый Тритоха, едва не упав от внезапно нахлынувшей радости в обморок. Как все-таки здорово, когда есть кто-то, кто одним своим появлением решает за тебя все твои проблемы. Ну… почти все.

– Да, друже, это я!

Леший спустился с пригорка и остановился рядом с чертом.

– А ты чьих будешь? – теперь уже леший был здесь хозяином положения и задавал здесь вопросы.

– Я… это… вот…

Спесь с черта окончательно сошла. Подляндопуло смутился под пронзительным взглядом лешего.

– Это черт Подляндопуло, адъютант самого дона Припона Арктического, – непринужденно подсказал Тритоха. – Его правая рука для поручений.

– Приапона, – кашлянув, подсказал чертик. – Антического.

– А, ну да, Антического, – поправился водяной.

– Понятно! – нахмурился Бульгун. – А здесь чего потерял?

На это вопрос осмелевший водяной ответа не знал, поэтому тоже поинтересовался у черта:

– В самом деле, Подляндопуло, сказывай-ка чего тебя в наши края-то занесло?

Вот значит, как! Двое на одного.

Подляндопуло трусовато прищурился, нутром чуя, что сейчас его будут бить.

– Я тут… того… мимо проходил… эм-м… по делам…

– Ну так иди скорей отсель! Иди лесом, иди и не останавливайся! – соизволил Бульгун. – Вали давай, пока ветер без камней!

Осознав, что мордобоя не будет и его благородно отпускают на все четыре стороны, черт несколько приободрился.

– Ладно, в самом деле, задержался я тут с вами! Дела-делишки. – скривился он в виноватой, и вместе с тем мерзкой ухмылке. – Пойду я! Но надеюсь, мы ещё встретимся!

– Для твоего же здоровья нам лучше не встречаться, – слегка озадаченный последними словами черта, произнес леший.

– Кто знает… кто знает… для кого лучше… – многозначительно протянул Подляндопуло. – Чуют мои копытца, мы все накануне грандиозного шухера!

– Да не. Просто у тебя на погоду ноги ноют, – участливо подсказал водяной.

– Всяко может быть!

С этими словами черт крутанулся на месте и в мгновение ока скрылся в лесной чаще, оставив недоумевающих товарищей с тревогой размышлять над его последними словами.

Хотя Тритоха не особо долго размышлял. Его интересовал куда более важный вопрос, который он не преминул задать.

– Кстати, Бульгун, ты как здесь оказался?

– А? Что?

Задумавшийся Бульгун не расслышал вопроса. Не нравился лешему этот гусь, в смысле черт. Вот он и размышлял, чем именно тот потусторонник вызвал в нем смутную необъяснимую тревогу.

Водяному пришлось повторить вопрос.

– Я спрашиваю – ты здесь каким чудом вообще очутился?

– А-а, так я к тебе как-раз в гости шел!

– Вот те раз! А я к тебе шел! Как у нас вовремя мысли совпали, да?

– Угу! – вновь вспоминая последние слова черта, леший задумчиво проворчал. – У дураков всегда мысли сходятся!

– Ой! Что верно, то верно! – хохотнул водяной. – Я, знаешь, зачем к тебе-то шлёпа…

– Слушай, Тритох, – перебил его Бульгун. – Так какого черта, этот черт здесь крутился?

– А, леший его знает! – отмахнулся водяной, потом опомнился. – Ой, прости! Откуда же тебе знать. И я не знаю. Да, забудь. Сказал же он, что мимоходом. Случайно видать к нам забрел.

– Да, не скажи. У демонов, чертей и бесов случайностей не бывает.

– Ой, Бульгун, прекращай параноить, видеть в каждом лукавом злокозненного интригина, – хлопнул дружка по плечу Тритоха. – Этот Подляндопуло ведь вообще не местный. Может, заблудился. Хм, кстати, он из тех краев, откуда твоя теща родом. Земляк еёный.

– Земляк, говоришь…

Леший пристально посмотрел на водяного.

– Надеюсь, ты ему ничего лишнего не ляпнул?

– Обижаешь, Бульгун, – фыркнул Тритоха. – Ещё я с чертями не якшался. Я молчал как могила. Почти как ты последние полгода.

– Ты это о чем?

Леший недоуменно уставился на дружка.

– О том, что ты совсем позабыл обо мне. Ни разу не заглянул в гости, как женился. Вычеркнул меня из коротенького списка своих друзей.

Бульгун рассмеялся.

– Ну ты ляпнул! Вычеркнул из списка!

– Чего тут смешного? – смех лешего, образно говоря, окатил самолюбие водяного ледяной водой. Старая обида вновь нахлынула на него приливной волной (тоже образное выражение). – Смеется он ещё!

– Тритоха, ты чего дуешься как жабьи щеки! – не переставая веселиться воскликнул Бульгун. – Ты что забыл, когда мы свадьбы играли?

– Ещё бы я забыл! Поздней осенью!

– Ну, вот! А потом ты почти месяц своих молодоженов по речкам и ручьям распихивал, владельные грамоты у Поставца для них выбивал! Так?

– Так!

– Аккурат к началу морозов поспел. Так?

– Угу! Но причем тут это?

– А притом, что когда ты все дела закончил – я об этом от твоих зятьев узнал – пришел навестить я тебя, а озеро уже крепкой ледяной коркой к тому времени сковалось. Я стучал тебе, стучал по льду, да видать ты умаявшийся был, не слышал. Ну, думаю, никак в зимнюю спячку после всего случившегося залег мой лепший кореш. Не стал тебя, утомленного послесвадебными хлопотами, больше беспокоить. А вот как на реке ледоход пошел, решил, что и озеро уже ото льда немного очистилось, и сразу к тебе направился. А то через лед до тебя и не достучаться. Понятно?!

Ах, вот оно в чем дело! Выходит, не позабыл Тритоху дружок его бывший. То есть никакой не бывший, а самый настоящий. Это он сам виноват в недоразумении, даже прорубей не нарубил, чтобы до него можно было докричаться. Вот же балбес!

– Теперь мне все понятно, дорогой ты мой братец! – Тритоха умиленно всхлипнул и еле сдержался чтобы не броситься на шею друга. – А я старый дурак… грешным делом подумал…

– Да никакой ты ни старый! – хмыкнул леший, к огорчению водяного почему-то не добавив в свое предложение слова «и ни дурак». – А, кстати, с чем это ты ко мне пожаловал?

Тут пришло время водяного задирать нос.

– Ха! Знаешь ли, это одна интересная диковинка, которую я хотел тебе показать, – водяной криво усмехнулся. Хоть это выглядело неуместным, но желание криво усмехнуться оказалось сильнее здравого смысла. – Глянь дружище какая красотища!

Тритоха развернул сверток и отбросил в сторону водоросли. Затем раскрыл огромную раковину и предъявил свою «прелесть» лешему. На воздухе жемчужина переливалась гораздо ярче, сочными оттенками, чем под водной толщей, хотя образы на ней все равно оставались очень туманными и размытыми.

Бульгун разинул рот от удивления.

– Вот это ничего себе! Какая огроменная! Откуда «дровишки»?

– От черного верблюда! – кичливо усмехнулся Тритоха, мысленно радуясь, что удивил-таки дружка.

– А ежели серьезно?

– А жемчужинка сия из соринки циклопьего глаза, – отмахнулся водяной, довольный произведенным эффектом. – Завалялась у меня в одном потайном месте…

– Это в том твоем секретном тихом омуте что ли? – выдвинул предположение Бульгун и, сообразив, что проболтался, недовольно топнул ногой.

Теперь пришло время водяному озадаченно пялиться на друга.

– Что это ты сейчас сказал, Бульгун? Какой это тихий омут ты имел в виду?

Под растерянно-вопросительным взглядом Тритохи, леший чувствовал себя не в своей тарелке.

– Я… это… просто предположил… наугад… А что?

– А ничего! Ты никогда наугад не говоришь! Ну-ка не юли как угорь на сковородке, отвечай, откуда про мой тайный омут узнал? Следил за мной?

– Да что ты, Род с тобой! Еще не хватало мне следить за своим корешом! И вообще, ты сам как представляешь меня следящим за тобой на такой глубине? Я максимум аршина на два занырнуть смогу и то минуты на три. Сам ведь время засекал.

– Ну, да! Это верно! – согласился с доводами друга водяной и тут же встрепенулся. – А тогда откуда узнал? Отвечай!

Поняв, что водяной не отвяжется, леший не стал врать, честно признался.

– Ты только не сердись и не переживай, Тритох, но это мне Нимфея рассказала. Замечу – по большому секрету.

– Вот те раз! – признание Бульгуна обескуражило водяного ещё сильнее. – А она вообще… откуда?

– Да, вроде как с ней по ещё большему секрету, одна из болотных кикимор поделилась, – леший пожал плечами, как бы давая понять, что его супруга тут особо не при делах, сама случайно узнала. – А кикиморе, как Нимфея сказала, кто-то из твоих дочурок тайну твоего омута слил. Дальше сам кумекай, кто и как об омуте и сундуке первым узнал.

– Ты… вы… они… и об сундуке в курсе?! – возмущению водяного не было предела. – Ну дочурки, ну мои родимые «икриночки». Вот таким, значит, вы добром отплатили папочке. Хороши же доченьки, ничего не скажешь.

Расстроенный водяной, заложив руки за спину, зашагал из стороны в сторону.

– Ладно тебе причитать, – попытался успокоить Тритоху Бульгун. – Слышал поговорку: «яблоко со здоровой яблони недалеко на больную голову падает». Это как раз про вас. Ты же и сам любитель поделиться сплетнями и слухами со всеми встречными и поперечными. Согласись? Так что нечего точить на дочурок свой точильный зуб, который у тебя кажется тоже в сундуке припрятан.

– Да, чего уж там! Что есть, то есть! – водяной уже ничему не удивлялся, в том числе и информированности лешего содержимым сверхсекретного сундука. – Нынче это не столь неважно. Потом с ними разберусь. Не знаю почему, но чую я своим нутром, что важнее сейчас разобраться с непонятными образами, которые возникают на поверхности жемчужины. Глянь какие они размазанные и смутные, как мои сомнения и опасения по этому поводу.

Выслушав друга, леший приблизил лицо к жемчужине в надежде разглядеть переливчатые танцующие силуэты. Спустя несколько томительных секунд он, наконец, заявил:

– Кажется я знаю в чем дело.

– Иди ты! И в чем?

– Ты свою жемчужину протирать не пробовал?

– Это как?

– Начисто, Тритоха, начисто! Как же ещё…

Глава 2. А зори здесь жуткие

Никогда не трите магические вещи или что-либо хотя бы отдаленно на них похожее! Никогда! Слышите?! Ни в коем случае! Предупреждаю раз и навсегда! Не трите не только ради спортивного интереса, но даже если просто проводите влажную уборку на антресолях. Тем более если точно не знаете, что это за штуковина и как она у вас оказалась. Особенно не трите ничего похожего на медную лампу, или на бронзовый кувшин, или терракотовую статуэтку дракона, или эбонитовую палочку, или нефритовый стержень, или… переливающуюся жемчужину величиной с богатырский кулак. А то, знаете ли, всякое может произойти. Это ещё полбеды, если из лампы повалит зеленый дымок, который затем обернется синим джином – исполнителем желаний. А если перед вами объявиться голубенький дракончик с томным взором?! Каким фальцетом вы тогда запоете?! То-то же…

Бульгун не знал о том, что тереть подозрительные штуки не рекомендуется даже полуночникам, поэтому не задумываясь обтер с жемчужины рукавом своей тужурки небольшой налет липкой слизи. К счастью ни джина, ни дракона после опрометчивых действий лешего пред нашими героями не возникло. Зато картинка на поверхности жемчужины обрела на удивление четкие контуры, ясные очертания, а ещё рельефность, живость и сочность красок. Складывалось такое впечатление, что смотришь на происходящее прямо через тот самый большой циклопский глаз, из соринки которого и выросла жемчужина. А то что дружки теперь отчетливо узрели, заставило их немало удивиться. Лешего, к тому же, ещё и очень сильно разволноваться (а я предупреждал, что не стоит тереть то, что тереть не стоит).

Во-первых, местность, которую увидели кореша, была им совершенно однозначно незнакома. Под призрачным светом полной луны их взорам предстала небольшая, заросшая травой полянка, в тенистой оливковой роще, окруженной скалистыми холмами. Через полянку протекал неширокий ручей, на обоих берегах которого столпилось множество самцов полуночников из южных краев: фавны, сатиры, силены, кентавры, куреты, дактили, коребанты, тельхины. Судя по тому, что вся живописная картина виделась как бы сверху, это означало, что и циклоп, самое огромное существо из когда-либо существовавших полуночников, склонившись над ручьем, не моргая, как говорится, глядел в оба своим единственным глазом на то, что привлекало взгляды всего, без исключения, мужского коллектива бравых нелюдей, собравшихся на полянке.

А посмотреть было на что.

Тринадцать прекрасных полуночниц танцевали на зеркальной глади ручья практически в чем мать родила. Венки на головах из виноградной лозы и невесомые полупрозрачные туники – единственная условная одежка танцовщиц – не только не скрывали их тонкие станы, а наоборот придавали каждой из обладательниц в отдельности и всему танцевальному коллективу в целом, а также и самому танцу в их исполнении, ещё большую страстность и, не побоюсь этого слова, эротичность. Танцующие полобнаженные полуночницы по всей видимости не испытывали ни капли смущения, наверняка подбодряемые ахами, ухами, эхами, охами и томными вздохами наблюдавших за ними нелюдей. Все девушки были одинаково хороши и похожи друг на друга, словно сестры-близняшки. Похожи-то они были похожи, да только все же отличались друг от друга и когда взгляд циклопа остановился на одной из танцовщиц, Бульгун от волнения едва не захлопнул раковину. Однако сдержался леший, намереваясь досмотреть чем все закончится, но все равно попытался прикрыть глаза водяного рукой, чтобы тот не пялился на кого не следует. Тритоха хоть и поморщился, но не стал возмущаться, а продолжил смотреть на жемчужину сквозь растопыренные пальцы лешего. Он тоже узнал одну из танцовщиц и глаз отвести уже не мог.

Так кто же танцевал обнаженной для лесных нелюдей?

Не буду интриговать. И леший, и водяной сразу опознали в одной из танцовщиц Нимфею, возлюбленную, а теперь уже и законную супругу Бульгуна.

Это где и когда она успела так засветиться?! Что это вообще за сходка?! Вот, значит, какая его женушка на самом деле тихоня и недотрога! Вот вам, нелюди добрые, и болотная затворница!

Обида и ревность взбудоражили буйную голову Бульгуна.

Конечно же, он осознавал, что Нимфея участвовала в этих непотребных танцах задолго до их знакомства, когда о свадьбе и речи ещё не было. Но все равно, сейчас леший чувствовал себя полным идиотом, оскорбленным рогоносцем, обманутым мужем.

Циклоп же, как назло любовался в основном Нимфеей, следя за каждым движением её тонких рук, длинных ног, стройного стана, копной зеленых волос, задорными огоньками в голубых глазах. Эх, Нимфея, Нимфея…

Э-э… стоп!!!

Почему это у неё волосы зеленые, а глаза голубые?!

У дочери болотника и волосы, и глаза были чернее ночи!

Ничего не понятно! Кто же это тогда?!

Бульгун и Тритоха не сговариваясь одновременно сообразили, что это за прелестная танцовщица, как две капли воды похожая на жену лешего.

– Омелия??!! – в один голос выдохнули они, а водяной ещё добавил. – Это же твоя теща… по молодости.

– Я уже и сам понял, – облегченно ответил Бульгун.

Теперь все сразу стало на свои места и кривая настроения лешего поползла вверх. Он слышал краем уха, что там, на жарком юге, где Омелия провела, как выяснилось, свою весьма бурную молодость, и нравы посвободнее, и нелюди тамошние, как и люди ихние, раскованнее, а порой распущеннее. Так что все нормально.

Правда глазеть на такую зажигательную тещу было все равно как-то не очень ловко, да к тому же в компании с высунувшим влажный язык Тритохой, но все же гораздо спокойней для нервной системы. Главное, что Нимфея тут была ни при чем. А дочери, как известно, не в ответе за своих матерей.

– Слушай, Бульгун, а теща у тебя, оказывается та ещё шалунья по юности была, – толкнул в бок лешего водяной. – Глянь какие пируэты выписывает с подружками.

– Тритоха, ты бы постеснялся такое говорить в моем присутствии про бабушку моих будущих детишек, а лучше бы вообще отвернулся, – попенял другу Бульгун, сам продолжая внимательно отслеживать все происходящее на жемчужной сфере.

– Вообще-то, мне как постороннему нелюдю не возбраняется, – хмыкнул Тритоха. – А вот тебе бы не мешало немного проявить учтивости. А то ещё Нимфея узнает, чем ты тут занимаешься…

– Тише! – воскликнул леший и ткнул пальцем в перламутровый шар. – Смотри как они быстро закружились, что аж воронка на воде завертелась. Видимо это кульминационный момент!

Друзья завороженно замерли перед гигантским жемчугом, наблюдая за событиями давным-давно минувших лет.

Тринадцать взявшихся за руки наяд, завихрившихся в безумном хороводе по водной глади ручья, вскоре замедлили кружение и остановились. Их благодарные зрители захлопали в ладоши, затопали копытами, и хоть не было ничего слышно, но и так понятно было, что выступление им пришлось по вкусу.

Ещё бы оно не пришлось!

Омелия практически все это время находилась в центре внимания циклопа, который, по всей видимости, положил на неё глаз. Почему-то этот факт тоже стал раздражать лешего: то ли он приревновал тещу за своего несведущего тестя Зыбуна, то ли ему просто не нравилось, что кто-то посторонний пялился, хоть и много сотен лет назад, на мать его жены. Но факт оставался фактом – Бульгун заочно невзлюбил неизвестного циклопа, которого уже возможно и в живых-то не было.

И тут вдруг на поверхности сферы появилось новое действующее лицо. Даже не лицо – рыло! Из густых зарослей олеандра, росших на дальней стороне поляны выскочило нечто невообразимо уродливое – существо, являвшееся абсолютным антиподом прекрасных наяд, которые в испуге стали разбегаться в разные стороны, как и все присутствующие на поляне полуночники.

Ладно девицы драпанули, но куда сатиры и кентавры ломанулись?!

Тоже мне мужики!

Бульгун укоризненно покачал головой, продолжая смотреть на мелькавшие в сфере картинки.

Не разбегался в разные стороны только смотревший на образовавшуюся панику с высоты своего роста циклоп, что позволило нашим героям более детально рассмотреть нападавшего. У уродливого существа, похожего на гигантскую змею с задними лапами, вместо передних лап имелось двенадцать длинных щупальцев с клешнями на концах. А ещё у неё была ужасная женская голова с извивающимися змеями вместо волос и не менее длинный хвост, на подобии скорпионьего, с костяным шипом на конце. В общем, та ещё образина! Однозначно чудище не из полуночников. Скорее демоница-потусторонница.

Не обращая внимания на мужскую часть полуночников, чудовище своими клешнями стало хватать именно наяд, ловко вычисляя их в этом броуновском столпотворении. Оно уже схватило своими двенадцатью щупальцами соответственно двенадцать танцовщиц и за неимением тринадцатой конечности, нацелило заостренный шип на хвосте прямо на метавшуюся из стороны в сторону Омелию.

Вот-вот сцапает она свою тринадцатую жертву!

Видимо медлительный циклоп наконец сообразил, что к чему, и какая опасность грозит понравившейся ему наяде, потому как леший с водяным увидели две огромные мохнатые лапы, накрывшие домиком Омелию. Напавшее чудовище увидело в заботливом циклопе препятствие для своего черного замысла и перенацелила острие хвоста на новую цель. Последнее что увидели дружки в жемчужной сфере, так это стремительно летящий прямо на них (то есть циклопу в глаз!) хвост с шипом на конце. В следующий миг все исчезло, лунный свет в сфере померк, жемчужина потемнела. Как понял леший, именно на этом моменте циклоп либо погиб, либо, как минимум, ослеп на один глаз, тот самый, что был у него единственным и неповторимым.

Чуть погодя жемчужина вновь стала переливаться разными оттенками, возвращаясь к начальной стадии запечатленной трагедии.

Несмотря на то, что картинка пропала, зато появился звук.

Точнее крик. Женский крик.

Женский истеричный крик, полный ужаса и скорби. Еле слышный, обрывистый, но тем не менее, до боли знакомый.

– Ты тоже это слышишь? – шепнул Тритоха лешему, надеясь, что это не слуховые галлюцинации у него.

– Безусловно! – кивнул Бульгун.

У водяного глаза на лоб полезли.

– Это что, тоже из жемчужины?!

– Да, вроде нет.

– Ну голос-то, знакомый.

– Согласен! – вновь кивнул леший. – На голос Ундины похож!

Теперь Тритоху на самом деле бросило в жар – если Ундина так орет, значит она очень-очень сердита. Ему точно несдобровать.

– Верно! Её голос! – сдавленным голосом просипел водяной. – Я давно уже не слышал, чтобы она так дико верещала. Теперь мне точно крышка!

– Ты обожди хоронить себя, дружище! – озадаченно протянул леший, прислушиваясь к крикам. – Её крики не гневные. Погодь! Да она кажись на помощь зовет!

Ундину в княжестве знали все полуночники и в силу её крутого нрава старались с ней жить дружно и по возможности никогда ей не перечить. Так что её отчаянные крики о помощи, услышанные разными лесными нелюдями, находившимися в радиусе пары верст, стали для всех полной неожиданностью.

Леший с водяным переглянулись и практически в один голос воскликнули:

– Черт!!

А Тритоха встревоженно добавил:

– Подлый Подляндопуло!

Действительно кто кроме черта мог так напугать обычно невозмутимую Ундину!

– Помчались к ней! За мной! – коротко бросил Бульгун и метнулся в сторону озера.

Тритоха захлопнул раковину и поковылял следом за скрывшемся в чаще другом. Мчаться по земле так как леший водяной не мог. Вот если бы в воде, то он бы тут любому наземному спринтеру фору дал. А так только в развалочку.

– Держись моя рыбонька! Я спешу к тебе! Уже… уф… скоро буду…

Когда Тритоха доковылял до места происшествия Ундина, находясь в компании лешего, немного успокоилась и уже вовсю давала тому показания. На нервной почве тараторила она безудержно.

– …Я же говорю, что на меня налетели два черта, – повторила она свой, видимо, предыдущий ответ, на один и тот же вопрос. – И в глазах у меня не двоилось, и бес меня не попутал, и сама я ничего не путаю! Оба черта такие рыжие как лисы, а глазенки у них такие же хитрые, так и бегают туда-сюда, туда-сюда, из стороны в сторону. Кстати, вот вам доказательства.

Ундина разжала свои цепкие кулачки, в которых сжимала по клочку рыжей шерсти, которые на воздухе сразу же испарились словно утренний туман. Черти ловко умели заметать следы и не оставлять улик.

– А как думаешь, чего они к тебе прицепились: домогались, просто безобразничали или с целью ограбления? – леший многозначительно посмотрел на жемчужные бусы водяницы.

Вопрос Бульгуна не застал Ундину врасплох.

– Значит так! Сначала я подумала, что просто безобразничают лиходеи: налетели с двух сторон, окружили, закружили, голову вскружили. Потом давай они меня хватать за руки, за ноги… облапали всю, охальники. Эх, думаю, гнусность затеяли. Ну и схватила я их за загривки, чтобы неповадно им было к беззащитной женщине в лесу приставать. А они давай извиняться, мол я их не так поняла, и что вроде как они перепутали меня с какой-то там наядой из южных ручьев. А тут третий черт из кустов выскочил…

– Третий! – вновь одновременно воскликнули дружки, а леший ещё добавил: – Три черта в одном месте это уже перебор!

– Согласна! – кивнула Ундина. – Это полный швах! Третий чертила, черный как смоль, с повязкой на глазу…

– Подляндопуло! – Тритоха сразу узнал в описании подозреваемого адъютанта.

– Не знаю! Мне он не представлялся, – отмахнулась его жена и с подозрением уставилась на супруга. – Погодь-ка! А ты это его откуда знаешь? Ась?!

– Потом, уважаемая Ундина, вы это обсудите, – попросил не отвлекаться её Бульгун от главной темы. – Лучше расскажи, что дальше произошло?

– А ничего! – водяница состряпала обиженное выражение на лице. –Этот хам обозвал меня сушенной воблой…

– Это что он себе позволяет, полуслепой срамец! – вспылил тут Тритоха, услышав, как обозвали его «рыбоньку». – Что, дорогая, он прямо так тебя и назвал?!

– Ага! Так и сказал: «Бросьте вы эту сушенную воблу, я знаю где наяда прячется. Она на болоте». После чего они все вместе сбежали от меня. Я хотела их остановить и выяснить кто это ещё из нас «вобла», да этих бесстыдников и след простыл. Только по клочку шерсти у меня в руках и осталось. Это же надо, такое про меня сказать. Тут я шум и подняла.

Ундина замолчала, всем своим обиженным видом показывая, как сильно задели её самолюбие залетные черти, что пришлось им с тоски немного шерстку в гривах проредить.

– Ну и лесок у нас! – в порыве праведного гнева воскликнул Тритоха. – То обворовать пытаются, то обзывают! Это же кошмар! Кошмар!

Бульгун же, не был столь эмоционален. Обдумав сказанное Ундиной, он перевел взгляд на водяного.

– Тритоха, ты точно ничего не хочешь мне сказать?

Водяной, понимая, что он и в самом деле мог ненароком сболтнуть лишнего одноглазому черту, даже не знал, что и ответить.

– Да вроде ничего, – пожал плечами Тритоха и в свою очередь перевел взгляд на Ундину. – Кстати, рыбонька моя, а чегось это ты так далече от озера забралась, в самую глухомань?

Теперь пришло время искать вразумительный ответ его супруге, которая не хотела признаваться в том, что намеревалась проследить за муженьком.

Внезапный рев со стороны болот заставил их всех содрогнуться и, кажется, позволил водянице оставить неудобный вопрос супруга без ответа.

Ревел Зыбун.

Лесная мелюзга, высунувшаяся на рев из дупел и нор, подумала, что, наверное, Зыбун опять не с той ноги встал.

С учетом того, что у болотного было восемь конечностей, вероятность встать «не с той ноги» у него и впрямь была довольно высока. К слову сказать, частенько болотник ревел с утра пораньше, потягиваясь спросонья или разгоняя надоедливых кикимор.

Но наши герои в виду последних событий сразу просекли, что дело совсем в другом. Да и ревел болотник не как обычно, с озорным задором, или больше для острастки незваных гостей. А ревел он утробно, протяжно, истошно – практически предсмертно.

Неужто черти и впрямь на болото нагрянули и сцепились с тестем лешего?!

– Да, чтобы вас всех! – бросил в сердцах Бульгун и немедля ломанулся на дикий рев.

– Держи! – Тритоха сунул в руки Ундине раковину. – Иди домой и не высовывайся! Видишь, что творится?! А я с Бульгуном на болото смотаюсь! Может быть придется там пару пятаков кое кому начистить.

Ундина, конечно, жемчужину взяла безропотно (она уже даже знала куда её припрячет), но насчет идеи мужа поучаствовать в драке с чертями, заявила категорический протест.

– Никуда ты не пойдешь! Ишь, драчун тут нашелся. Удумал же ввязываться в разборки с потусторонниками. Ты на себя посмотри. Какой из тебя боец?! Не пущу! Ну-ка, быстро в озеро, я сказала!

Ундина сурово зыркнула на мужа, ожидая от того привычной покорности и безграничного послушания. Но не тут было. То ли водяной чувствовал за собой вину перед лешим, то ли супруга его перегнула палку, заявив, что он никудышний боец – но Тритоха даже глаза оробело не отвел. Наоборот, так на неё в ответ посмотрел, что Ундина сама смешалась.

– Хватит тут мне указывать, баба! Я сказал, бегом домой! А какой я боец не тебе решать!

Сказал так Тритоха, развернулся и пока супруга не пришла в себя от такой неслыханной его наглости, с гордо поднятой головой удалился в сторону болота.

Так как путь к владениям Зыбуна лежал через озеро, то водяной добрался довольно быстро по воде, пока Бульгун его озеро огибал, но все равно Тритоха появился на месте преступления вторым. Леший к этому времени уже вытащил тестя на кочку и склонился над избитым до полусмерти болотником.

– Зыбун, это кто тебя так? Сколько их было? Что им было надо? – безжалостно тормошил леший тестя, задавая вопросы, на которые он и так знал ответы. Но надо было лишний раз удостовериться, что его догадки совпадают с реальным положением дел.

Пришедший в себя Зыбун простонал и кое-как приоткрыл заплывшие глаза. Увидев склонившегося над ним лешего, болотник прошептал:

– Омелия…

– Что?! Что с Омелией?

– Её… её похитили… – морщась от боли, прохрипел Зыбун.

– Это были черти, да? Трое? Один из них одноглазый?

Болотник, соглашаясь, в ответ прикрыл глаза и, превозмогая боль во всем теле, сипло добавил:

– Пять!

– Что? – не расслышал сказанного леший.

– Пить! Он просит пить? – подсказал Тритоха.

– Пять, говорю! – чуть громче произнес болотный.

– Что пять?

Бульгун теперь расслышал, но не понял, о чем речь.

– Чертей было пятеро, – пояснил болотный. Видно было, что слова даются ему с большим трудом. – Они схватили Омелию, а когда я кинулся к ней на помощь…

Зыбун не договорил, откинулся на кочку и несколько секунд лежал неподвижно.

– В какую сторону они скрылись?!

Болотный лишь желейно качнулся из стороны в сторону, мол, не видел. Леший и рад бы погнаться за похитителями, да куда бежать-то непонятно.

– А вы видели куда черти драпанули? – обратился Бульгун к собравшимся со всего болота кикиморам.

Те лишь виновато понурились и развели руками.

– Пить! – наконец прошептал болотный.

– Да мы уже поняли, что их было пять, – бросил удрученно Тритоха, с опаской поглядывая по сторонам (как бы назад те черти не вернулись).

– Дайте мне попить, недоумки! – в ещё слабом голосе Зыбуна начали проступать стальные нотки. Видимо он постепенно восстанавливался.

– А-а, пить?! – встрепенулся Тритоха. – Так бы сразу и сказал. Сейчас я сгоняю за ключевой…

– Не надо! Я уже принесла! – раздался за его спиной до боли родной голос.

Водяной и леший оглянулись и увидели Ундину, которая держала в одной руке раковину, а в другой ушат полный чистой воды. Водяница, не послушала мужа и тоже пришлепала на болото – её обостренное женское любопытство взяло верх над притупленным страхом. Предусмотрительная баба как чувствовала, что водица пригодится, захватила с собой немного артезиановки.

Тритоха решил и тут сыграть роль строгого мужа.

– Я же тебе сказал сидеть…

Но Ундина, уже отошедшая от двойного стресса, вызванного сначала чертями, а потом норовом мужа, только фыркнула в ответ.

– На, вот, напои Зыбуна.

Расплеснув немного воду она протянула водяному ушат.

– Э-э, женщина! – безнадежно вздохнул Тритоха и, приняв ушат, стал с помощью лешего поить болотника.

Весь ушат мигом влился в Зыбуна как в воронку. Тому сразу полегчало: взгляд прояснился, а лицо приняло осмысленное выражение. Избитый чертями полуночник приподнялся на локте, точнее на согнутом щупальце, и, видя, что вокруг собрались уже почти все кикиморы с его болота, поманил пальцем к себе лешего.

– Бульгун, наклонись поближе, что-то скажу, – уже более твердым голосом подозвал он зятя.

Бульгун наклонился. Наклонился и Тритоха, хотя его не просили, но он не хотел пропустить ни одного слова.

– Мою жену, Омелию, похитили, – раскрыл «секрет» болотник.

– Я знаю, – ответил леший.

– А знаешь ли ты, кто её похитил?

– Ага! Черти.

– А знаешь сколько их было?

– Пятеро.

– А знаешь кто меня так отмутузил?

– Они же.

– Да откуда ты все это знаешь? – искренне удивился Зыбун.

– Ты же сам только что рассказал, – честно признался леший.

– Да? Не помню.

– Видать хорошо по голове приложили, – задумчиво предположил Тритоха.

– Ешкин кот! А это ещё кто?! – увидев вблизи мордашку водяного отшатнулся Зыбун.

– Это же Тритоха, сосед твой! – поспешил успокоить тестя Бульгун.

Болотный присмотрелся и… расслабился.

– А, точно! Не признал сначала! Ну и рожа у тебя Тритоха.

– Морда как морда! По крайней мере не такая помятая как у некоторых, – обидчиво отозвался водяной, но воротить эту самую морду не стал, чтобы ничего интересного не пропустить, только проворчал: – Отпаивай потом после этого…

Бульгун видя, что болотнику уже легче, поинтересовался у того:

– А какого дьявола они Омелию схватили?

– Даже не знаю, – пожал всеми восемью плечами головоногий болотник. – Я этот вопрос хотел вообще-то тебе задать.

Леший с сожалением посмотрел на тестя – видно и впрямь ему неплохо по голове настучали черти.

– Да я-то откуда знаю, – вздохнул он и вновь пристал к Зыбуну: – Зыбун, ты же нелюдь мудрый, наблюдательный. Все примечаешь. Да и память у тебя до последнего времени была хорошая. Давай-ка вспоминай, может тебе Омелия что-нибудь раньше о своем прошлом рассказывала?

В свете последних событий, в том числе увиденных им в жемчужине, леший своим нечеловеческим чутьем улавливал их взаимосвязь. Подумать только, пятеро (!) чертей, искавших в их краях наяду, которая много сотен лет сбежала от чудовища с того полуночного празднества в южных землях. А то что в ту танцевальную ночь ей удалось сбежать и ежу было бы понятно. В противном случае не объявилась бы Омелия здесь, не притаилась на болоте у Зыбуна. Вот только кто мог навести потусторонников на её след, и зачем, спустя полтысячелетия с гаком она им понадобилась. На простую месть не похоже. Может она что-то такое знала, что не должна была знать? Вполне вероятно. Только теперь от неё ничего не узнать.

– Знаешь Бульгун, – вывел лешего из раздумья голос болотника. – Я вот сейчас вспоминал, вспоминал и понял, что моя милая Омелия ведь никогда мне не рассказывала ничего о своем прошлом. Я же на самом деле ничего не знаю о ней, о её прошлой жизни до нашей встречи. Она сама мне никогда не рассказывала. А я, самовлюбленный болван, никогда не интересовался её прошлым.

– Или она сама на тебя чары наводила, чтобы ты не любопытствовал и лишнего не узнал, – выдала Ундина более фантастическую, но и более щадящую самолюбие Зыбуна версию.

– Вполне может быть! – ухватился за «соломинку» болотный, с благодарностью посмотрев на водяницу. – Я ведь жизнью Нимфеи интересовался куда больше чем своей. Каждый шаг её отслеживал. Так неужели я по своей глупости не стал бы интересоваться любимой женушкой, тем более её прошлым. Видать Омелии действительно было что скрывать. Ай-яй-яй! Какой же я близорукий болван.

После недолгих колебаний, Бульгун обратился к тестю:

– Не знаю поможет это или нет, но у Тритохи есть кое-что, что возможно поможет приоткрыть завесу тайны над прошлым Омелии.

– Неужели! – удивился Зыбун. – И что это?

– Это жемчужина, которая выросла из соринки, находившейся в глазу одного циклопа…

– Извини Зыбун! Бульгун, подь на два слова! – водяной оттянул лешего в сторону и зашептал: – Дружище, ты в своем уме?! Ты что хочешь показать ему то, что видели мы? Это же добьет его!

– Возможно! – не стал отрицать такого исхода леший. – А может и наоборот, встряхнет бедолагу. Глядишь что-нибудь да вспомнит, что-то да наведет его на мысль.

– Ох, как бы чего худого не вышло, – с сомнением покачал головой Тритоха.

– Думаю, хуже уже не будет, – тоже начал сомневаться в своей затее Бульгун, но отступать не собирался. – Давай покажем ему!

– Смотри, дружище, я тебя предупреждал, – посетовал водяной и обратился к супруге. – Ундина, рыбонька, подай ка мне жемчужину.

– Это ещё зачем?

Его благоверная не собиралась расставаться теперь уже со своей прелестью.

– Дай сюда! – настоятельно потребовал Тритоха, чего за ним ранее не наблюдалось.

Его тон заставил Ундину скрепя сердце (кто-то любит употреблять идиому – скрипя сердцем, что в корне неправильно, но созвучно) отдать жемчужину.

– Ой, да на, подавись!

– Да не кипятись, ты, дуреха! – хмуро бросил Тритоха своей ненаглядной «рыбоньке». – Мы только кое-что покажем Зыбуну.

Ундина обижено подернула плечом, но сама все же заглянула через плечо мужа, когда тот раскрыл створки огромной ракушки. Любопытство оно, знаете ли, не порок, а искреннее неравнодушие.

Зыбун и все остальные уставились на жемчужину, на поверхности которой уже в тысячный раз прокручивалась одна и та же картина чрезвычайного происшествия из далекого прошлого.

Ундина беззвучно охала и ахала, поглядывая на полуголых красавцев – сатиров и кентавров. Водяной не спускал глаз с танцующих наяд. Бульгун все больше следил за тем какое впечатление разворачивающаяся сцена произведет на болотного – не разобьет ли сердце бессердечному (в прямом, но далеко не переносном смысле) нелюдю. Зыбун же смотрел не моргая только на одну наяду – на свою Омелию. Даже когда на поляну выскочило потустороннее чудище и стало гонять по ней наяд и остальных полуночников, на лице болотника не дрогнул ни один мускул. После того как в глазу циклопа потемнело, Зыбун ещё некоторое время пялился на переливающуюся жемчужину, думая о чем-то своем.

– Красивая какая, да? – наконец взволнованно прошептал Зыбун.

– А тебя во всем увиденном больше ничего не смущает? – удивленно поинтересовался Тритоха.

– Нет! А что меня должно смущать в её красоте?!

– И то верно! Чего такого в непотребных полуголых танцах на глазах десятков полуголых нелюдей, – развел руками водяной. – Конечно! Обычная история.

– А-а, ты об этом! Лично я не вижу в том ничего плохого, – сообразил Зыбун куда клонит водяной. – Это у наших южных собратьев так весенний праздник плодородия отмечается каждый год. Такие там порядки были издревле заведены их богами и никуда от этого не деться. Обычные ритуальные танцы, Тритоха, почти такие же как у наших русалочек в купальную ночь. Ну, может быть у них чуток раскованней выглядит. Но точно никакого непотребства на этих празднествах не бывает.

– Это тебе, случайно, не Омелия рассказала? – с сомнением хмыкнул водяной, но получив подзатыльник от Ундины, заткнулся и обиженно засопел.

– Нет. Я же говорил, что она мне совершенно ничего не рассказывала, – не распознав сарказма в вопросе Тритохи, ответил Зыбун. – Я об этих традициях и ритуалах читал где-то. Так! А где же я читал об этом? Секундочку! Где-же, где-же? А! Вспомнил! Обо всем этом рассказывалось в Книге Мертвых, которая была с Омелией, когда мы с моим бывшим дружком нашли её обессиленную у границы нашего княжества.

– С каким ещё дружком? – поинтересовался Бульгун, точно зная, что болотный ни с кем с роду не дружил.

– Знамо с каким, с Поставцом.

Удивлению всех присутствующих не было предела.

Первым отреагировал на новость Тритоха закономерным вопросом:

– Ты сказал «с Поставцом», это не оговорка?

– А что тебя смущает? – не понял в чем вообще вопрос болотный.

– Ну, не знаю, – заметил Тритоха. – Дружба болотника с домовым, это все равно что, дружба лешего допустим с…

– Водяным! – закончила за мужа предложение Ундина, которая не особо одобряла что Тритоха водится с Бульгуном. Эта их дружба приносила свои нехорошие плоды – супруг все чаще стал перечить, а сегодня даже попытался указать ей её место в семейной иерархии.

– Так! – вмешался Бульгун. – Давайте не будем отвлекаться. А ты Зыбун, давай-ка поподробнее с того места как вы с Поставцом дружбу водили и однажды Омелию встретили.

Зыбун поморщился – не хотел он ворошить прошлое – но ответил:

– Что сказать? Раньше мы с Поставцом были друзья, как говорится, не разлей вода. Много времени вместе проводили. Лазили везде где вздумается, бродили где захочется. Вот в один день мы и наткнулись у дальнего ручья на выбившуюся из сил наяду. Этой наядой, как вы понимаете, оказалась моя Омелия. У неё в дорожной котомке была древняя книга. Не папирус, ни табличка, на свиток, а самая настоящая книга. Таких в наших краях ещё в ту пору не делали. Да, по-моему, и нигде ещё не делали. Как мы её не расспрашивали, пытаясь узнать откуда она и что с ней случилось, Омелия ничего не ответила, но попросила приютить на пару дней в укромном месте. Поставец не мог к себе в избу забрать наяду, а у меня на болоте ей было бы вполне комфортно, да и мест тут укромных хватало. Чтобы Поставцу не было обидно, а может быть и преследуя иные цели, Омелия отдала ему на хранение свою книгу, которая как вы понимаете и была той самой Книгой Мертвых. Пару дней прошло. Потом минуло пару недель, затем пробежали пара месяцев, а там и пара лет пролетели незаметно. Омелия оклемалась, освоилась на болоте и никуда уходить не собиралась. Да и мне, честно признаться, не хотелось её отпускать. Все это время к нам часто наведывался Поставец. Он приносил Книгу Мертвых, которую я им читал. Из нас троих только я знал мертвый язык, на котором естественно и была написана книга. Вот в этой книге я и вычитал об мифах, легендах, обычаях, традициях и ритуалах южных полуночников. В том числе и о весеннем празднике плодородия. Знаете, скажу я вам, Книга Мертвых была написана весьма живым языком. В смысле, конечно же мертвым, но живым слогом, захватывающим. И когда мы с Омелией решили связать себя узами брака, мне стало её не хватать…

– Кого? Омелии? – захваченный рассказом спросил Тритоха.

– Нет! Причем тут Омелия! Книги! Мне стало не хватать Книги Мертвых!

– А почему?

– Поставец почему-то совсем перестал к нам приходить и приносить Книгу. Наверное, многочисленные дела ему мешали. Одна кикимора сказала, что между нами с Поставцом пробежала одна симпатичная черная кошка.

– Да, это плохая примета! – согласилась Ундина, единственная из присутствующих, понявшая истинную причину разлада двух друзей.

– А потом я узнал, что мой бывший кореш стал в граде княжьем теремным, а значит ему и вовсе не до нас с Омелией. Со столетиями мы и вовсе стали друг другу как чужие. Я ведь и впрямь едва вспомнил о том, что когда-то мы с нашим теремным были закадычными друзьями.

Зыбун замолчал, мысленно вспоминая дела давно минувших дней, когда они были молоды и беззаботны. Его история тоже тронула сокровенные струны остальных полуночников. Даже кикиморы перестав хихикать, сидели по кочкам в тоскливой тишине.

К этому времени подоспел Стопарь в своей цветастой рубахе. Кикиморы, чувствуя скорую заварушку, на всякий случай отправили за ним самую молодую из своей шайки. А что вы хотите, в среде болотных полуночниц, «дедовщину», в данном случае «кикиморовщину», ещё никто не отменял.

Атаман злыдней был уже в общих чертах проинформирован о происшедшем, поэтому молча поздоровался с водяным и лешим, и переглянувшись с Бульгуном, кивнул на болотного – дескать, как он, не свихнулся от горя? Леший только отрицательно покачал головой – дескать, вроде в здравом уме, как минимум в своем обычном странном состоянии.

– Так вот! – вновь заговорил болотник, не обратив внимания на объявившегося злыдня. – Мне бы эту Книгу Мертвых дочитать. Скорее всего там мы сможем найти разгадку и узнаем кто напал в том далеком прошлом на её соплеменников, и кто, зачем и куда похитил сегодня Омелию.

– Но мы и так знаем, что Омелию похитили черти и, скорее всего, утащили её на юга, – напомнил присутствующим очевидные вещи водяной. – Не так ли?

– Эти черти, мелкие сошки, исполнители, – парировал Зыбун. – Нам нужно найти заказчиков. Короче, стащите мне эту книгу у Поставца! В ней много чего можно почерпнуть.

– А может нам просто попросить её у теремного? – внес леший вполне разумное предложение, которое ему подсказывал внутренний голос. – Объяснить, что к чему. Неужели он откажет?

– Не факт, что пойдет навстречу, – высказался болотный. – Последние столетия Поставец каким-то чересчур вредным стал. Может отказать, а узнав о том, что нам позарез нужна Книга Мертвых, либо усилит за ней присмотр, либо вообще её перепрячет.

– Зыбун дело говорит. Не стоит рисковать и идти с просьбой к теремному. Лучше рискнуть и стибрить у него, что там вам надо, – влез в разговор Стопарь. Ещё до конца не зная, о чем речь, атаман злыдней был готов поддержать любой кипишь, если можно было хоть как-то досадить Поставцу.

– Я тоже с ними согласен, Бульгун, – вставил свои «пять копеек» водяной, хотя его мнения уж точно никого не интересовало.

– Но это же не наш метод, братцы! – все ещё противился мнению большинства леший.

– Наш не наш, это можно будет потом обсудить, – нетерпеливо заерзал злыдень. – Надо действовать!

– А я считаю, что с теремным надо договариваться, – подала голос Ундина и то больше для того чтобы стать поперек своему строптивому муженьку.

– Хватит умничать, женщина! – тоже больше из вредности напустился на жену водяной. – Я за то, чтобы выкрасть книгу у Поставца!

– И я двумя руками «за»! – поддержал его Стопарь, но поднял только одну руку.

– А я вообще-то сам инициатор этой операции! – кривясь от боли поднял вверх наименее пострадавшее щупальце болотник.

Выслушав все стороны, в том числе и внутренний голос, леший принял решение.

– Хорошо! Но, заметьте, не я это предложил! Итак, допустим, мы, скажем так, решимся взять на время Книгу Мертвых у теремного. А как мы узнаем где он её прячет?

– Это не проблема. Я знаю, – сказал Зыбун. – У теремного, как вон и у Тритохи, есть свой тайный «тихий омут»…

– Зашибись! Даже болотный о моем потайном омуте знает, – проворчал себе под нос водяной. – Куда катится этот мир…

Болотный, не обращая внимания на ворчанье водяного, продолжал:

– … В общем книгу он прячет на самом дне колодца, на осиновом щите в речной гальке. Этот колодец вырыт на заднем дворе княжьего терема. Поставец считает, наивный, что туда никто не сунется. Вам остается только проникнуть на княжье подворье, добраться до колодца, вытащить из него книгу и сразу сюда. Всего-то делов.

– Да! Это же просто, как раз плюнуть… в тот колодец, – усмехнулся Стопарь.

– Я вот тебе плюну в колодец! Так плюну! – начал отчитывать злыдня Тритоха, но леший не дал ему развить тему.

– Ладно! – поднялся Бульгун. – Если все так просто, то может быть и в самом деле проще книгу взять без спросу. Но, имейте в виду, после прочтения мы её обязательно вернем на место.

– Какой разговор! – уверил его Стопарь, многозначительно переглянувшись с болотником. – Обязательно вернем!

– Тогда всем оставаться на своих местах, а мы со Стопарем туда-обратно смотаемся. Как раз утро в самом разгаре. Самое время для похода в гости. Домовые уже после третьих петухов как сонные мухи…

– Я с вами! – изъявил желание отправиться на преступление и Тритоха.

Ундина среагировала мгновенно:

– Ещё этого не хватало! Дурак старый!

– Уймись, Ундина, я сказал пойду, значит – пойду, – водяной раздулся как рыбий пузырь.

Все-таки чувствовал за собой Тритоха небольшую вину в произошедшем и хоть чем-то хотел помочь.

– Хошь, чтобы от озера отлучили?! – не унималась его супруга.

– Не важно! – отмахнулся вдохновленный Тритоха. – Ундина, золотце моё, посмотри, как скучно мы живем! Во мне пропал дух авантюризма! Я перестал делать большие хорошие глупости! Семейный быт, затянул нас с головой в серое болото рутины.

Опасаясь семейной сцены Бульгун поспешил отговорить водяного.

– Сильно сказал, друже! Я ценю твое желание помочь, но мы и сами со Стопарем справимся. – поблагодарил водяного леший, которому к тому же не хотелось рисковать и более-менее добрым именем друга. – Ты лучше останься и присмотри за Зыбуном!

– Ага! Справитесь вы, как же! А кто в колодец нырять из вас станет? Ты или Стопарь? А если там глубина как у меня в омуте?

– Хм! Об этом я и не подумал!

– То-то же! – попрекнул друга Тритоха. – Так что не отговаривайте, вместе пойдем. А ты Ундина, раз домой не пошла, остаешься тут с Зыбуном. Приглядишь за пострадавшим до нашего возвращения. Ясно?

– Угу, – безропотно подчинилась на глазах изменившемуся мужу водяница.

Что сказать? Такой изменившийся супруг, проявивший характер, неожиданно понравился Ундине даже больше, чем тот, прежний: тихий, покорный подкаблучник. В этом Тритохе было что-то вызывающее интерес, некий внутренний стержень, который ранее в нем практически не проявлялся.

– Ладно! Мы скоро! – деловито буркнул водяной, довольный тем, как себя повела супруга.

– Идите уже, горе-разбойнички! – бросила его супруга.

Трое авантюристов скрылись в лесу в направлении стольного града.

Ундина проводила их тревожным взглядом, затем оглядела безмолвную топь, укрытую серой дымкой болотных испарений. Она остановила взор на живописном островке с корявыми сухими сосенками, которые торчали словно костлявые руки мертвецов, пытавшихся выбраться из трясины. Ни с чем не сравнимый пейзаж. Бывать в этих местах ей все как-то не приходилось, но она слышала о потрясающих красотах трясины, в том числе и от мужа.

– М-да! Красота! – вздохнула очарованная пейзажем Ундина. – А зори здесь, и впрямь, жуткие…

Глава 3. Краткий экскурс в мир потусторонних сущностей

Пока наши герои направляются в светлый стольный град на темное дело, давайте-ка мы с вами присядем на придорожный камень и немного разберемся кто же такие потусторонники и с чем их употребляют. Не переживайте, обещаю, мы эту троицу быстро нагоним и ничего интересного не пропустим.

Итак, кто же такие эти потусторонники? Если в двух словах – это всяческие сущности, проникающие в наш прекрасный, безумный и в целом гармоничный мир из ужасного, безумного и в целом хаотичного потустороннего мира. Все просто и логично, не правда ли? Это все равно что сказать: полуночники – это трудяги полуночной поры. Только вот если полуночники эту самую гармонию нашего мира поддерживают что есть сил, то потусторонники стараются нарушить заповеданный самим стариком Родом миропорядок. Как говорится, до основания хотят его разрушить и свой новый, полный хаоса, мирок установить. Вредные, лукавые, коварные, злобные, беспринципные – это все о них, о потусторонниках. Простые смертные, обычные люди, именно из-за происков этих деятелей невидимого фронта, называют и полуночников, и потусторонников, той самой пресловутой «нечистью» или «нечистой силой». Но мы-то уже доподлинно знаем, что нелюди не «нечисть», а наши добрые соседи, а вот потусторонние сущности самая что ни есть «нечистая сила», я скажу больше – нечистая на руку сила. И к этой «нечисти» относятся всякие бяки, такие как: привидения и призраки, безобрашки и барабашки, пукачи и гугачи, утырки и гопняки, подкаблучники и амурчики, захребетные исподтишечники и придорожные щекотухи, кладбищенские завывухи и белые постирухи, красные дьяволята и рыжие шайтанята, а также ребята посерьезнее – бесы, дэвы, демоны, иблисы, джины, черти и многие другие духи темных делишек и помыслов.

Самыми безобидными из этой чернобратии по праву считаются привидения. Эти шалопаи могли только привидеться в самый неподходящий момент, испугать до полусмерти своим жутким видом или остудить кровь в жилах нервически-гомерическим хохотом, а потом, довольно скалясь, с чувством выполненного долга растаять во мраке ночи (предрассветных сумерках, зловещем тумане, кроваво-коричневом закате).

И это самые безобидные, скажите вы?

О, да! – отвечу я нисколько не кривя своею чистою душой. Поскольку если кривить душой, тогда жди в гости их более вреднючих сообщников. Тех же призраков, например. Потому как их близкие кореша призраки уже не такие безобидные. Эти товарищи, которые нам вовсе не товарищи, тоже объявляются без предупреждения и приглашения, где не попадя, только призраки уже не просто завывают волками, скрежещут зубами и гремят цепями, а начинают презрительно унижать и рассказывать вслух о тебе такое, что ты даже батюшке во время исповеди старался не говорить в самые депрессивные моменты жизни. Конечно, если у человека совесть чиста и в душевном шкафчике не пылятся обглоданные скелеты прошлого, то ему опасаться призраков нет нужды. Таких призраки не трогают. Но много ли среди людей таких святош, которые могут похвастаться чистотой помыслов и праведностью дел? Вот то-то же. Потому призраки и лезут в душу, плюют в неё, тем самым подготавливая почву для других своих соратников и коллег по цеху – демонам, бесам и чертям. От этой братвы только и жди основных проказ, бед и катастроф душевных. Они так закрутят, так заморочат, так обведут вокруг пальца, что сам не заметишь, как уже продал им бессмертную душу за неразменный пятак, скатерть самобранку или рог изобилия. Только вот вскоре их «дары» обязательно придут в негодность: самобранка только и будет делать что браниться последними словами, неразменный пятак в первом же кабаке шинкарь зубом согнет и выставит его хозяина за дверь хорошим пинком, а рог изобилия, станет приносить его обладателю лишь горести и страдания, причем в таком несметном количестве, что никому из смертных и не снилось. Тут, конечно, черти, слово держат – изобилие напастей из рога так и прет безостановочно.

Остальные потусторонники тоже зря время не теряют. Безобрашки и барабашки, ищут где в семьях разлад, измены, ругань и печалька. Там они и начинают безобразничать и барабанить. А ещё драться с домовыми за территорию, гонять котов, гадить на ликоны, бить посуду и мебель.

Джины прячутся в лампы, кувшины, другую утварь и подстерегают простаков, чтобы потом безвозмездно исполнить им пару желаний и тем самым подсадить на халявные блага. А потом предлагают заключить договор, для продолжения исполнения желаний. Даже дураку понятно, что обманут его с договором, потому как никто не читает то, что в нем написано мелким шрифтом (как, впрочем, и в наше время, с теми же кредитами-ипотеками бесовскими). Но дурак на то и дурак, что хоть и чует нутром, что тут что-то не так, а все равно подписывается, тем самым подписывая себе приговор.

Про пукачей и гугачей даже говорить не хочу. Не хочу, а надо бы сказать. Те ещё мерзкие твари. Затешется в толпу парочка таких. Один, простите, громко воздух испортит. Второй загугочет, заржет как сивый мерин. Глядишь и не в чем не повинные люди скалятся, хихикают, подозревая друг-дружку в естественном, но тем не менее неблаговидном деянии. Так что, глядите в оба и не идите на поводу у гугачей и пукачей, чтобы не попасть впросак.

Утырки и гопняки, сущности глупые, но свирепые, отмороженные. Они все больше по пустырям и темным подворотням кучкуются, где обычно поджидают своих жертв. От этой нечисти лучше всего помогают либо заговор на зубы, либо заговоренные кастеты. Но кастеты более действенны.

С подкаблучниками и амурчиками тоже надо держать ухо востро. Первые окаяшки в любой момент либо каблучок у красной девицы подломят, что она на виду у всего честного народа ножку подвернет, оступится и в лужу сядет, либо гарного парубка так окрутят, что он потом долго из-под девичьего каблучка не выпростается. Вторые же так и норовят подсунуть вам «любовь с первого взгляда и… до гроба». И поверьте, до гроба не так уж далеко будет. Так что, если к вам обратиться некий кудрявый карапуз с белыми крылышками, бирюзовым луком и розовыми стрелами, и предложит вам оказать услугу в получении руки и сердца вашей зазнобы, категорически отказывайтесь. А ещё лучше, если есть под рукой, гоните эту тварь куда подальше поганою метлой (весьма действенное средство, из чсила нелетальных, супротив амурчиков и иной нечисти). В противном случае пульнет амурчик стрелою в нечто пышное, бесформенное и прожорливое, и будете потом всю оставшуюся жизнь работать себе на хлеб и воду, потому как все остальное у вас будет отобрано, пережевано и проглочено. Да вы и сами, наверное, слышали, как один такой амурчик одному царевичу помог стрелу пульнуть аккурат в болото. Потом бедолага всю жизнь с жабой маялся, и жизнь эта несчастная, на его же счастье оказалась недолгой.

С изподтишечниками захребетными все итак понятно. Они науськивать людей друг на дружку любят. И если им это удается, то пойдет брата на брата, сват на свата, тесть на свекра, кум на свояка. Это если на свадьбе. А ежели в период смуты али недовольства народного где, то тогда там одними фингалами и ушибами не отделаются люди. Тот же брат на брата руку с топором подымет, сват наступит на грабли свата, тесть на косу свекра найдет, кум на вилы свояка наткнется. Вот они какие тихони изподтишечники.

Красные дьяволята и рыжие шайтанята специализируются на пакостях священнослужителям. Они неподалеку от культовых сооружений ошиваются и пытаются подобраться к попам, имамам, дьяконам и монахам. Простые люди им неинтересны, а вот свести с верного пути священника это у них за «крутяк» почитается.

Кладбищенские завывухи своим воем замогильным в ночи душу одиноким спутникам выстужают. Уж больно любят гурманши, прохладненькие душонки аки мороженое облизнуть.

Придорожные щекотухи, прояви прохожий минутную слабость, защекочат бедолагу до икоты, доведут до безумия, а потом его смехом идиотским отужинают.

Белые постирухи, самые мрачные из бабья потустороннего, но и самые ненастырные. Стирают они себе в ночи саваны с мертвецов ворованные. Бормочут заунывные проклятья. Никого не трогают. Однако, ежели кто им под горячую руку попадется (а руки у них хоть и костлявые, но горяченные до жути), они этой рукой так заедут что потом на том месте у человека ожог на всю жизнь останется. Ну а коли саваном огреют, могут и вовсе на тридцать лет и три года на печь обездвиженным уложить. И ещё не факт, что опосля встанет человек вообще. Так-то вот.

К слову сказать, потусторонники в отличие от полуночников, привязанных к родимым полям, лесам, озерам, весям и домам, как истинные чужаки являются сущностями безродными, блуждающими, побродяжными как перекати-поле, эдакими шалтайскими шайтан-балтаями. В основном болтаются окаянные по белу свету как неприкаянные. Правда обрывочные слухи долетали до княжества, якобы где-то в южной стороне чертовы твари обосновались всерьез и надолго. Но это ведь всего лишь слухи.

А так, смысл вечных скитаний потусторонников сводился к одной цели. Уж больно любили пожрать окаянные. Хлебом их не корми, дай только кусок послаще, да пожирнее от человеческого душевного равновесия оттяпать. Ведь питались чертовы духи не хлебом единым, то есть совсем не хлебом, а тонкими материями человеческими: астральными и ментальными телами, отрицательными эмоциями и негативными чувствами. Теми самыми, которые они старались и вызвать: страхами и фобиями, чувствами вины и неполноценности, черной завистью и багровой ревностью, зеленой тоской и фиолетовым безразличием, злобным хохотом над чьей-то бедой или досадой, хвастовством и гневом, злобой и подхалимством, похотью и прихотью, занудством и паскудством, трусостью и гнусностью, депрессией и агрессией, и много-много ещё какими человеческими слабостями. Безусловно самым желанным куском пирога являлась для окаяшек сама душа человеческая. За неё родимую любой потусторонник готов был родную мать продать, имеется в виду родная мать того человека, на чью душу чертяка позарился.

Правда, чтобы вы не думали, что все так плохо, обязательно надо иметь в виду, что стращались бесы и демоны людей добрых, честных и открытых, тех, кто не держал камня за пазухой, ножа в сапоге, заточки в рукаве, мата на языке и греха на душе. Как от ладана бежали черти и дэвы от людей отважных, щедрых и отзывчивых, смеявшихся страхам (читай – бесам) в лицо, отважно плевавших в рожи фобиям (читай – демонам) и попиравших ногой зависть (читай – джинов).

А особенно крючило лукавых от радостного настроения, добродушного веселья и светлых улыбок, в общем, всего того, отчего пышет положительным зарядом бодрости духа.

Ещё одно благо, надо заметить, что окаяшек этих в нашем многоликом и многогранном мире было относительно немного, в процентном соотношении, разумеется. В княжестве же удельном их и вовсе редко встретить можно было. Не только потому, что климат тут суровый был для них, как говорится резко континентальный: зимы снежные, метельные с морозами, лета жаркие и душные, вёсны-осени сырые да ветреные. И не только потому, что полуночников здесь была уйма и следили нелюди, считавшие потусторонников своими заглавными недругами, за просторами родимого княжества не хуже некоторых былинных богатырей. А в основном потому, что народ человеческий в основной массе своей тут был хорошим и душевным: добрыми были молодцы, а девицы – умницы и скромницы; старики уважаемыми, а молодежь – уважающая; богатые были щедрыми, а бедные – дружными. Нет, конечно же в любой семье не без уродов. Были и такие недобрые экземпляры в княжестве среди людей, на которых без слез и смотреть больно. Вот только на общем светлом фоне их грязно-серые фигурки терялись и быстро стирались из памяти людской, не позволяя поселиться в светлых душах душевной гнили и плесени. Возможно это и было главной защитой человеческих душ в княжестве.

Кстати, может потому и люди были такими, что стариком Родом при их роде был приставлен и тайный народец?

Ладно, друзья, не время сейчас об этом размышлять. Мы же договаривались в этом лирическом отступлении поговорить только о чертях и иже с ними. Так, что давайте догонять наших отважных и в целом добрых молодцев-героев.

Да, и улыбайтесь господа, улыбайтесь!

Глава 4. За семью печатями

Пока мы узнавали подноготную потусторонников, трое потенциальных воров антиквариата отошли всего лишь на пару верст от болота. Так что ничего мы особо не пропустили, как я и обещал. Значит отошли, они на пару верст, а водяной уже заметно запыхался. Он, бедолага, уже и в лягушку оборачивался, и в каждой встречной луже окунался и даже оставшимся в ложбинках снегом обтирался, но ничего особо не помогало. Тяжеловато было Тритохе поспевать за лешим и злыднем, которые чувствовали себя на суше, как водяной в воде. Дружкам приходилось то и дело сбавлять шаг и дожидаться товарища, телепавшего из последних сил. Тот уже и сам сто раз пожалел, что увязался с ними, но признаваться в этом, а тем более возвращаться назад, не собирался. Дух авантюризма, возродившийся в нем из повседневной тины-рутины, не позволял.

Поняв, что так они будут до вечера тащиться, леший, дождавшись Тритоху, предложил тому помощь.

– Дружище, при всем моем уважении, может я возьму тебя на руки? Так мы проворнее будем двигаться!

– Я что тебе невеста, чтобы меня на руках носили! – буркнул отдувающийся водяной. – Уж сам как-нибудь справлюсь. Это просто с непривычки.

– Не хочешь на руках, полезай мне на шею.

– Я что тебе жена, на шею залезть и ножки свесить!

–Тогда полезай за пазуху мне.

– Я что тебе дочка-спиногрызка!

– Тьфу, ты! – не выдержал Бульгун. – Ну, пеняй на себя, привереда! Мы больше тебя поджидать не будем. Ежели отстанешь, мы без тебя дело провернем. Понял? Справимся ведь сами, Стопарь?

Атаман злыдней, не принимавший участие в перепалке друзей, лишь криво усмехнулся, давая понять, что целиком и полностью поддерживает заявление лешего.

– Э-э, братцы, так не пойдет! – выразил протест Тритоха. – Я так не согласен!

Злыдень, вспомнил, что у него в кармане рубахи завалялся коробок спичек, который где-то сперли его ухари, а он у них отобрал, чтобы те кабак случайно не спалили.

– Кстати, Тритоха, думаю от моего-то предложения ты не откажешься, – Стопарь вытащил коробок и потряс им. – Любой уважающий себя водяной, я слышал в старой легенде, не прочь попутешествовать в коробочке.

– Это в какой ещё легенде? – что-то не припомнил Тритоха.

– В той самой, где одна надводная царевна, прикидывалась лягушонкой в коробчонке, инкогнито путешествуя по весям, и вводя кого надо в заблуждение.

– А-а, про это слышал! – кивнул водяной.

– Тем паче, что тебе на самом деле лучше спрятаться, а то увидят наши в неурочный час водяного в городе, слухи ненужные поползут. До теремного дойдут. А Поставец далеко не дурак, если и не догадается, то точно заподозрит неладное.

– Верно глаголешь, – согласился с доводами злыдня водяной.

– Тогда чего мы время теряем?! Полезай в коробок, дружище, если хочешь с нами дальше отправляться, – поторопил его Бульгун, подмигнув находчивому Стопарю. – Уже солнце взошло!

– Ладно!

Тритоха вздохнул, затем выдохнул и, уменьшившись до размеров головастика, забрался в коробок, где оставалось ещё несколько спичинок.

– Сиди там тихо и со спичками не играй! Головастикам они не игрушки! Хо-хо-хо! – хохотнул атаман злыдней и, закрыв коробок, передал его лешему. – На! Сам неси эту ворчливую мочалку!

Друзья теперь резво устремились к городу.

Надо было наверстывать упущенное время.

– Здорово ты придумал с коробком, – шепнул Бульгун мчавшемуся рядом Стопарю.

– А-а, пустяки! – усмехнулся злыдень.

– Лягушонка в коробчонке! – хмыкнул леший. – Придумаешь тоже!

– Я все слышу! – раздался приглушенный и дюже недовольный голос из спичечного коробка, который Бульгун нес в руке. – И, пожалуйста, не трясите так сильно. Меня укачивает!

Леший поднес коробок ко рту и прошептал.

– Хорошо! Постараюсь! А ты помолчи, друже, мы уже до стольного града добрались.

– Уже?! – раздался такой же приглушенный, но теперь удивленный голос водяного. – Так быстро?!

– А ты что думал, мы до вечера будем сюда ползти, как слизняки по твоей излюбленной коряге? – не остался в стороне от общей темы Стопарь.

– Всё! Тихо! Всем заткнуться! – скомандовал леший. – Смотри в оба Стопарь, чтобы мы ни на кого из наших общих знакомых не нарвались.

– Так точно, ваше лесное высочество! Буду бдеть! – отрапортовал злыдень и первым протиснулся через частокол, окружавший город.

Следом за ним протиснулся Бульгун.

Крались подельники огородами, канавками, ровиками и садами, чтобы не столкнуться с другими полуночниками, которых в городе было пруд пруди. Спасало то, что утро было в самом разгаре, для нелюдей означавшее примерно то же, что поздний вечер для людей: кто-то дрых после бессонной трудовой ночи, кто-то только собирался на боковую, а кто и просто забрался в укромное место, чтобы в тиши предаться раздумью о смысле бытия и бренности жизни.

В общем наши герои как-раз и рассчитывали на то, что тайный народец сейчас весь на своеобразной сиесте.

Рассчитывали, рассчитывали, да не рассчитали…

Уже неподалеку от боярских усадеб, когда крались мимо одного из хлевов купеческого подворья, из-за сарая прямо к ним навстречу выскочил хлевник Метла с вилами в руках.

– Стой! Кто идет?! – сурово прикрикнул Метла, нацелив вилы на чужаков. Вилы для хлевника были чересчур великоваты, поэтому он выглядел с ними так же нелепо как курица с коромыслом через плечо.

– Свои, Метла, свои! – наигранно поднял руки вверх Стопарь. – Не стреляй! Сдаемся!

– Ишь, какие нелюди к нам пожаловали! – узнал хлевник двух народных героев княжества и опустил вилы. – Здорово, Бульгун!

– Здорово Метла! – поздоровался в ответ леший.

– Метла, ты же вроде не буйный, и не дурак, зачем тогда с вилами на нелюдей кидаешься? – лукаво щурясь, поинтересовался злыдень. – Ты что действительно думаешь, что они могут навредить полуночникам?

– Нет, конечно же, – засмущался хлевник и отбросил вилы в сторону. – Да, блин, соседский котяра повадился у нас молочко воровать, вот я на него засаду и устроил. А тут вы…

– Погоди-ка! – удивленно поднял брови Стопарь. – То есть, как я понял, ты окриком «Стой, кто идет?!», хотел арестовать соседского кота? Метла у тебя с головой все в порядке?

– Я… это…

Метла совершенно смутился.

– Чего ты пристал к хлевнику, Стопарь?! – пришел к нему на выручку Бульгун. – Видишь, нелюдь важным делом занят – в засаде сидит. А мы его отвлекаем. Пошли уже!

– Лады! Бывай, Метла! И это… не тяни… за ум возьмись.

Друзья уже развернулись, чтобы идти дальше, когда любопытный, как и все нормальные нелюди, хлевник, окликнул их.

– А что это у вас в коробочке?

– Водяной! – без задней мысли ответил Бульгун. Поняв, что сболтнул лишнего, леший прикусил язык.

– Кто? Водяной? – на лоб хлевника полезли глаза, а в голову всякие подозрительные мысли. – А зачем вы туда его засунули? Задумали чего поди?

Ни злыдень, ни леший даже не знали, что ответить на такие с виду простые вопросы. Пауза затягивалась. Смутные домыслы в голове Метлы набирали силу, формируясь во вполне конкретные подозрения. И тут из коробка послышалось унылое лягушачье кваканье.

– Ук-к-ва, ук-к-ква, ук-к-ва!

Бульгун со Стопарем недоуменно переглянулись и уставились на коробок, внутри которого самозабвенно выводил лягушачьи трели водяной.

– Хех! – криво усмехнулся Метла. – Когда будете делать шашлык из лягушачьих лапок этого водяного, не забудьте пригласить! Бывайте!

– Ага! Пока! – скоропостижно попрощались с хлевником дружки и мигом исчезли в зарослях смородины, на которой только начинали распускаться почки.

Наслышан был хлевник о сплетнях про то, что злыдни головастиков и лягушек пожирают, но чтобы и леший такой гадостью питался, это было для него откровением. Вот вам, нелюди добрые, и доблестный защитник животных, вот вам, господа хорошие, и бескомпромиссный борец с браконьерами. Хлевника от этой мысли сначала скукожило, а потом ещё и передернуло.

– Фу! Какая гадость! – проворчал он себе под нос и, поглядывая вслед знаменитым полуночникам, пошел по своим делам, точнее по одному делу, но очень срочному.

Отвязавшись не без помощи находчивого Тритохи от дотошного Метлы, друзья остановились немного перевести дух.

– Блин, дружище, как это ты не уследил за Метлой? – попенял Бульгун Стопарю.

– Это я-то за метлой не слежу? Это вообще ты за своим языком следи! Надо же, на этом торчке раскололся, при первом шухере!

– Ты вообще, о чем, Стопарь?

– О том же, о чем и ты! А ты, о чем?

– Ладно, проехали!

– Тогда пошли дальше! Вон уже маковки княжьего терема!

Усилив бдительность и осторожность до предельного значения, новоявленные похитители артефактов продолжили движение короткими перебежками, чередуя их длинными, но не менее быстрыми переползаниями по-пластунски.

Спустя несколько минут они уже заняли удобную позицию для предварительного наблюдения и рекогносцировки. Вспомнив, что их вначале было трое, Бульгун вытряхнул из коробка задремавшего водяного. Потирая затекшую шею, Тритоха прилег рядом с сообщниками на ворох прошлогодних листьев, собранных княжеской челядью в саду.

Хорошее место выбрали подельники. Несмотря на то, что посреди весеннего благоухания, опавшие листья источали стойкий запах тлена, в случае опасности можно зарыться в них или просто слиться с их пятнистой раскраской. Но главное, отсюда открывается хороший обзор всего заднего подворья и виден старый заброшенный колодец в другом конце сада. Тот самый, о котором говорил Зыбун. Понаблюдав некоторое время за княжеским теремом, конюшней, другими хозпостройками, бесшабашные полуночники пришли к выводу, что опасности нет и можно смело действовать.

– Значит так, братцы! – шепнул Бульгун. – Давайте сделаем это по-быстрому! Я сейчас заберусь на ту яблоню, около колодца, ещё раз осмотрюсь и подам вам знак. Вы подбегаете и ты, Стопарь, спускаешь Тритоху в колодец. Главное, постарайся чтобы колодезный ворот не скрипнул, когда спускать его будешь…

– А что это сразу я ворот крутить?! – запротестовал злыдень. – Давай лучше я буду на яблоне куковать, а ты, Бульгун, крути лебедку с Тритохой. У тебя и силушки побольше, и опыта. Я как-то не особо к тягловому труду предрасположен.

– Ну, ладно, давай так! – усмехнулся леший, считавший, что самому ему будет проще и сноровистее водяного спустить в колодец. Просто зная несговорчивый норов дружка, он был уверен, что предложи сразу Стопарю забраться на дерево, тот обязательно бы захотел вращать лебедку, потому что он «вам не воробышек, на ветках чирикать».

– Ну, тогда я пошел! – сказал Стопарь, довольный что вышло именно так как ему вздумалось, и метнулся к новому наблюдательному пункту. Мигом взобравшись на яблоню, злыдень сделал контрольный осмотр местности и помахал рукой группе захвата и группе прикрытия, в лице водяного и лешего.

Те не заставили себя долго ждать: утренними тенями просочились они между кустарниками и деревьями, и притаились у колодца. Короткая передышка. Осмотр периметра. Все чисто! Можно приступать к финальной фазе операции!

Бульгун подсадил Тритоху на бревенчатый сруб колодезного околотка, забрался сам и, протянув водяному конец веревки, намотанный на ворот, шепнул:

– Держи крепче, чтобы не сорвался и не плюхнулся! Нам шуметь нельзя.

– Держу!

– Тогда действуй! С Родом, дружище!

Леший подождал пока Тритоха зависнет на колодезной шахтой и стал аккуратно вращать ворот. Водяной исчез в полумраке колодца. Прошло несколько напряженных минут, пока ворот не остановился, полностью размотав верёвку.

– Тритоха, ну что у тебя? Видишь что-нибудь? – склонившись на колодезным жерлом, шепотом спросил Бульгун.

– Вижу! – донеслось снизу. – Твою голову косматую вижу, а ещё звезды вижу!

– Да ты не вверх смотри, а вниз! Там что-нибудь видно?

– А-а, там темень как у меня в омуте. Надо в воду нырнуть, чтобы что-то увидеть, у меня на воздухе глаза слезятся.

– Ну так ныряй! Чего ждешь?! Там вода вообще есть? Далеко тебе до воды?

– Сейчас скажу!

Спустя несколько секунд водяной вновь дал о себе знать.

– Да вроде лапкой до воды дотягиваюсь. Но если сейчас веревку отпущу, то потом до неё не допрыгну.

– Тогда сделаем так: ты пока ныряй и ищи книгу, а я вытащу веревку и что-нибудь к ней ещё привяжу, чтобы ты смог за неё легко ухватиться.

– Хорошо! Только давай там не долго!

– Я постараюсь!

Леший услышал легкий всплеск, возвестивший о том, что водяной ушел с головой в родную стихию.

Вытащив веревку из колодца, Бульгун начал осматриваться вокруг, ища что-нибудь, неважно что – шпагат, уздечку, пояс, кусок материи, – главное, подходящей длины. Конечно, он мог бы, при крайней необходимости просто вытянуть руку, чтобы достать Тритоху с достаточно большой глубины, но делать это было нежелательно – другие нелюди сразу бы почувствовали его присутствие из-за использования магической силы, и вся их затея оказалась бы под угрозой разоблачения. Город не его вотчина, здесь правят бал домовые. Так что, в случае чего, их криминальному трио так просто не сбежать. Именно поэтому лешему позарез нужно было найти ещё кусок веревки. Надо завершить дело, как говорится, без шума и пыли, без сучка и задоринки.

Пока леший оглядывался в поисках нужного отрезка, наблюдатель Стопарь продолжал внимательно следить за подступами к колодцу, но опять не уследил. Теремной появился перед Бульгуном словно из-под земли.

Что-что, а появляться эффектно он умел!

– Ишь, какие нелюди к нам в гости пожаловали! – почти искренне обрадовался теремной встрече с лешим и помахал атаману злыдней, чтобы тот слезал с дерева, а то чего доброго навернется бедолага с такой высоты от неподдельного удивления.

С разных сторон, как грибы после дождя, выросли и приспешники теремного: Кочерга, Веретено, Ухват. За спиной Поставца маячил широкоплечий Копуша, его новый распорядитель. Он был тоже из бывших домовых. Не такой расторопный как прежний думный тиун, всем известный Расторопша, но суровый, молчаливый и весьма крупный для домового, габаритами почти со среднестатистического лешего. А главное он преданный и не пишет всякие заумные глупости в своих свитках. Да и читать не любит, хорошо хоть вообще читает, пусть и по слогам.

Чуть поодаль изумленный Бульгун увидел любопытно глазевшего на все происходящее Метлу. Вот, значит, кому они обязаны.

– Ну-с, рассказывайте молодой нечеловек, какими вешними ветрами вас в нашу скромную юдоль занесло?

Казалось, Поставец был настроен максимально дружелюбно.

Леший молчал как воды в рот набравший. А что говорить? Ни соврать, ни признаться он не мог. Во-первых, врал он из рук вон плохо, а во-вторых, язык не поворачивался сказать правду по поводу «вешних ветров». Леший прислушался к внутреннему голосу – может он что толковое подскажет. Голос обиженно молчал, он ведь его предупреждал ещё там, на болоте, не соваться сюда по-разбойничьи.

К некоторому облегчению лешего с дерева спустился Стопарь, переведя внимание на свою скромную персону.

– Наше вам здрасте! – игриво козырнул атаман злыдней Поставцу, хотя было видно, что хорохорится и он с некоторым напряжением. Имевший гораздо более низкий уровень моральных устоев, нежели Бульгун, Стопарь попытался включить «дурака» и затараторил: – Это что получается, мы мирно шли ко мне в кабак, нечаянно заблудились и случайно забрели на княжеское подворье? Эх, как неудобно получилось! Обещаем, подобного больше не повторится! Извините, Ваше Околородие, за беспокойство! Всего вам доброго! И вам, ребята, не хворать! Пошли, Бульгун, нам туда!

Злыдень, выразительно косясь на все ещё пребывавшего в ступоре лешего, уверенным шагом направился к забору, но был остановлен все ещё доброжелательным окриком теремного.

– Обожди-ка, Стопарь! Не торопись ускользать от нашей честной компании аки мимолетное видение. У меня ещё пара вопросиков к вам осталось.

– Да не вопрос! – остановился и развернулся Стопарь. – Задавайте, ваше околородие!

– Метла! – крикнул через плечо Поставец и хлевник прытко подбежал к теремному.

В руках у Метлы оказался спичечный коробок, который дружки-сообщнички сразу узнали. Это был тот самый коробок, который леший опрометчиво бросил у вороха листьев, после того как вытряхнул из него Тритоху.

Стопарь переглянулся с нахмуренным Бульгуном, и в его красноречивом взгляде сквозил дружеский упрек о том, что нельзя оставлять улики на месте преступления, даже если преступление ещё только начинается. В ответном, виноватом взгляде лешего читалось всего два слова: в левом глазу «болван», в правом глазу «согласен».

– Ваше? – прямо задал вопрос Поставец.

– Даю вам честное, благородное слово, что в первый раз вижу! – даже не моргнув глазом «признался» Стопарь и многозначительно посмотрев на лешего выразительно промолвил: – Бульгун, ты ведь тоже ЭТО видишь впервые? Не так ли?

Понимая, что леший, с его нечеловеческой правдивостью, может нагородить лишнего, злыдень всю работу уже за него сделал, сформулировав вопрос таким образом, что Лешему оставалось только пробурчать коротенькое «да». С учетом того, что такой его ответ можно было трактовать одновременно и как ответ на вопрос Поставца, так и ответ на вопрос Стопаря, моральных сложностей у лешего не должно было возникнуть. Ан нет, возникли.

– Не знаю… – только и смог процедить Бульгун сквозь сжатые зубы (даже при всем желании лешего, его рот и тот был категорически против вранья).

Такой ответ, застал врасплох не только злыдня, но и домовых.

И вообще, кому нужен такой неопределённый ответ на вполне конкретный вопрос! Додумался же!

– Что значит – «не знаю»? – переспросил Поставец, поставив второй вопрос ребром: – «Не знаю» ваш? Или «не знаю» не ваш?

Переспросил теремной и сам задумался, что это он сейчас ляпнул. Остальные присутствующие, включая лешего и исключая хлевника, тоже призадумались, что имел в виду Поставец, задавая такие «квадратные» вопросы.

– Да их, их это коробок! – крикнул не искушенный в манерах вести светские допросы Метла.

Поставец сурово зыркнул на нетерпеливого хлевника и вновь взял слово.

– Итак, свидетель Метла заявляет, что этот коробок был в руках у Бульгуна, когда он вас увидел за своими сараями.

– Чем докажете?! – не сдавался без боя Стопарь, беря защиту их добрых имен в свои руки и надеясь, что леший будет хотя бы просто молчать. – Нашли тоже свидетеля. Метла соврет и недорого возьмет! Ладно мне не верите, но правдоруба Бульгуна-то с хлевником не ровняйте, Ваша честь!

Метла аж затрясся весь от негодования.

– Да как ты смеешь так говорить обо мне! Я честный труженик! Ночи напролет в навозе копошусь, за скотиной ухаживаю, а не шастаю по кабакам как некоторые, и людей не спаиваю!

– Вот и иди, копошись в своем навозе! – вместо слов восхищения трудовыми подвигами хлевника, злыдень в свойственной ему манере предложил тому заняться своим делом и не лезть в чужие. – И не мешайся тут у нормальный нелюдей под ногами!

Следившие за их перепалкой домовые, и даже Поставец, нисколько не оскорбились явным оскорблением хлевника. Они едва сдержали улыбки, когда атаман злыдней послал Метлу на… рабочее место.

А вот лешего покоробили слова дружка. Он к трудягам относился с почтением.

– Стопарь, ты это… полегче на поворотах! – буркнул он злыдню.

Увидев какую-никакую моральную поддержку со стороны лешего, хлевник воззвал к его совести.

– Бульгун ты то честный малый! Признайся, ты же этот чертов коробок в руках держал! Я своими глазами видел.

Леший повинно опустил глаза, держась из последних сил, чтобы не признаться. Надо отдать должное его выдержке, давалось ему это нелегко.

– А ещё я своими ушами слышал, как оттуда лягушка квакала! – добавил Метла.

– Я же говорю, он бредит! – вновь выступил с опровержением Стопарь. – Какая к бешеным собакам лягушка?! В этот коробок и головастик еле поместится, ну никак не квакша. А головастики, всем известно, квакать не умеют. Так что, диагноз один – у Метлы смысловые галлюцинации.

Теперь уже и домовые во главе с Поставцом стали с подозрением поглядывать на хлевника – не бредит ли тот в самом деле.

– Да, говорю же вам, Ваше Околородие, худое замыслили эти двое, – не сдавался Метла, все ещё надеясь не ударить лицом в… навоз, и потому кидая все более и более бредовые версии: – Понятно, что лягушку они сожрали, ибо, по поверьям, лягушачье мясо придает хитрости…

– Сдается мне, Метла сам лягушачьего мозга отведал, – пробормотал себе под нос Стопарь, но так, чтобы все расслышали. – Тот ему и придал ума, да не в ту сторону, а в жабью.

Домовые, благодаря комментариям злыдня, уже в открытую посмеивались над хлевником. Да и Бульгун сильнее хмурился, чтобы не расплыться в улыбке. Все-таки, хлевник такую чушь порол, что даже в их ситуации тяжело было оставаться серьезным.

А Метла, не обращая внимания на смешки, продолжал уверенно молоть чепуху:

– Они, Ваше Околородие, наши народные герои, энтими самыми спичками наверняка хотели княжеский терем поджечь! – хлевник потряс коробком: – Слышите? Там спичек ещё хватит, чтобы весь стольный град спалить к чертям собачьим!

Предъявленное обвинение было очень серьезным и ничем пока не подкрепленным, и чтобы не оказаться голословным Метла раскрыл коробок, чтобы вытряхнуть из него спички.

– Вот, полюбуйтесь!

Несколько спичинок выпало из коробка, но вместе с ними оттуда вылилось струйка воды, набежавшей с Тритохи. Само-собой, внутри коробок оказался мокрым, а все спички до единой отсыревшими и для преступных поджогов непригодными.

– С помощью этого твоего коробка скорее утопить кого-нибудь получиться, чем подпалить, – бросил, ухмыляясь, Стопарь. – Или сейчас начнешь заявлять, что это от лягушки мокрое место осталось?

Окончательно растерянный хлевник ничего заявлять не стал.

Вдоволь натешившись перепалкой Поставец примирительно кивнул заблудшим дружкам:

– Ладно, сделаем вид, будто я поверил, что вы и в самом деле заблудились. Можете идти, только предупреждаю, без разрешения больше на моем подворье не появляться. В следующий раз так легко не отделаетесь.

– Какой разговор, Ваше Околородие! – галантно, как только он один умел, вновь козырнул Стопарь. – Больше такого не допустим! До скорого свидания!

Злыдень потянул за рукав Бульгуна, все ещё нерешительно переминавшегося с ноги на ногу, и украдкой поглядывающего на колодец, где томился в неизвестности Тритоха.

– Пошли скорее! – шепнул он лешему. – Надеюсь Тритоха в колодце догадается притаиться, а мы попозже придем и вытащим его оттуда.

Не согласиться с доводами дружка Бульгун не мог и тоже собрался уносить ноги. Он бросил на прощание тревожный взгляд в сторону колодца и… остолбенел.

Словно в замедленном времени он увидел, как из колодезной шахты сначала вылетает книга в черном кожаном переплете и с громким хлопком падает на траву недалеко от них, потом появляются перепончатые лапы водяного, которые хватаются за верхнее бревно и вскоре, сопя и отдуваясь, через бревенчатый сруб переваливается Тритоха.

С этот момента время вернулось в свой обычный ритм.

Поняв, что дело безоговорочно проиграно, злыдень шепнул Бульгуну – «Шухер! Валим!» и ломанулся в кусты. Все домовые во главе с Поставцом, за исключением куда-то запропастившегося Копуши, даже не взглянули вслед злыдню, так они были заняты созерцанием некстати появившегося Тритохи, который, все ещё не обращая ни на кого внимания, поднялся и как ни в чем не бывало стал отряхиваться.

Бульгун вместе с остальными пялился на своего чешуйчатого товарища, только в его взгляде не было удивления, а было только одно смятение и уныние. Оказаться пойманным во время похищения у самого теремного Книги Мертвых, да еще и группой лиц, преступление едва ли не пострашнее поджога княжеского терема. В воздухе сильно потянуло скорым изгнанием из княжества.

– Вот дела, так дела-а-а! – произнес Поставец первое пришедшее на ум, после того как к нему вернулся дар речи.

– Вот это ни фигагуси у бабуси! – поддержал его Кочерга.

– Глазам не верю и ума не приложу! – поддержал их обоих Веретено.

– Вот тебе дедушка и Юрьева ночь! – завершил Ухват своим возгласом недоумения парад удивленных высказываний.

– А-а! Я прав оказался! – радостней всех завопил хлевник Метла. – Вот вам и лягушонка из коробченки! Теперь все стало на свои места!

– Помолчи! – сурово бросил ему теремной, ещё немного сам помолчал и затем взял себя в руки. От былого его благодушия не осталось и намека: – Эх, Тритоха, Тритоха! С виду вроде порядочный водяной, хороший семьянин. Озеро свое в образцовом порядке содержишь, – с затаенной грустью промолвил он, – А все туда-же. Связался с башибузуками и покатился по наклонной. Ты бы о дочерях своих подумал, о супружнице Ундине. Как они теперь в глаза нелюдям смотреть будут?! Никто бы не подумал, что в твоем таком уж насколько тихом омуте, и такой вот «чертик» водится. Ай-яй-яй! Огорчил ты меня, водяной. Ну, что молчишь, словно воды в рот набрал. Есть что сказать в свое оправдание?

Обескураженный Тритоха вылил изо рта набранную впрок на обратный путь воду и все равно ничего не сказал. Теперь он понуро стоял, безмолвно открывая и закрывая рот, как окунь выброшенный на берег.

В отличии от лешего врать водяной умел виртуозно и, что греха таить, любил это сырое дельце, но и он не нашелся что сказать в данной ситуации: увесистая улика, запертая на семь замков, лежала у его перепончатых лапок.

Дабы хоть как-то смягчить приговор себе и подельникам, водяной пошел, по его сугубо субъективному мнению, на сделку со следствием – чистосердечно признался и искренне раскаялся.

– Это не я… гхм… не мы. Не виноватые мы! Это все Зыбун. Он сам все придумал и нас подговорил.

Теремной ещё горше вздохнул и даже потемнел немного.

– Вот как?! От Зыбуна я такого подвоха и вовсе не ожидал. Кара его постигнет суровая.

– Зыбун тут ни при чем! – вступился за тестя Бульгун, которому надоело потворствовать вранью и играть в молчанку. – Болотника просто по голове сильно ударили, вот и наговорил он ерунды всякой, а мы, недоумки, его зачем-то послушали.

Тут из кустов вынырнул неповоротливый с виду Копуша и приблизился к сборищу нелюдей. В руке у него болтался Стопарь, пойманный тиуном за воротник рубахи уже на соседском подворье боярина посольского приказа. Атаман злыдней, конечно же, мог улизнуть, попросту выпроставшись из рубахи, да пожалел оставить свою одежку, преподнесенную ему в подарок благодарными ыскыргышами, во вражеских руках в качестве трофея.

– Какое небо голубое! – покачиваясь из стороны в сторону, протянул злыдень, продолжая настойчиво делать вид, что он тут вообще случайно оказался.

Стопарь ещё хотел добавить, что они не сторонники ни кражи, ни разбоя, но передумал. Побоялся ещё больше разозлить и так потемневшего от злости Поставца. Он-то ещё не знал, что теремной потемнел пока-что лишь от огорчения.

Теремной подошел к лежавшей в пыли книге и поднял её с земли.

– Ох, Зыбун, ох друже, как же ты опустился до этого, – поморщился он, как давеча болотный. Поставец тоже не хотел ворошить давнее прошлое, доставать пыльные скелеты из сундуков, копаться в памяти и рыхлить то, что быльем поросло. – Совсем из ума выжил, раз на такое решился, да ещё и молодежь подговорил на преступный умысел. Ну-с, как говорится – на чужой платок, не накидывай роток. Все должно быть по закону. Коли ступил на путь кривой, отвечай головой. Позарился на чужое, получи в живот ногою. Решил чужое украсть, клади голову в пасть. Вору одна наука, готовь к отрубу руку. Чужое не воруй, в колодец нос не суй. Решили украсть книгу, нате-ка вам фигу, – поняв, что уже заговаривается, Поставец наконец, завершил свой спич: – Ну что, ещё можете сказать что-нибудь вразумительное в свое оправдание, товарищи воры? Зачем на лихое дело решились? Почему на чужое позарились?

Бульгун не выдержал таких обидных слов и высказался в ответ тоже весьма нелицеприятно, как высказывается тот, кому уже терять практически нечего.

– Знаете, что! Может быть мы и решили взять эту книгу без вашего ведома. Но если так посмотреть, то вообще-то Книга Мертвых не совсем ваша вещь. Она, насколько я знаю, принадлежит Омелии, а вы её себе присвоили. Вы, уважаемый Поставец и есть сами во… во… – леший не осмелился обозвать вором теремного, но сразу же придумал его поступку новое определение: – …присваиватель чужого имущества!

Ох уж этот Бульгун!

Его вспыльчивость до добра никогда не доводит.

– Да что ты вообще знаешь, молокосос! – эмоционально отреагировал Поставец. – А если я скажу, что мне Омелия сама дала эту книгу и попросила её никому не давать. Да! Никому! Даже этому умному недоумку Зыбуну! Да, я одно время приносил книгу на болото, но потом Омелия и это запретила. Не верите?! Если хотите, спросите у Омелии сами!

– Не получится! – ответил леший. – Нет больше с нами Омелии!

– Как нет?! – оторопел теремной и ещё сильнее потемнел. – Умерла?

– Нет, слава Роду! Скажете тоже! Её черти похитили! Сегодня на рассвете. Они же и Зыбуну по голове настучали.

– А зачем её похитили и куда?

В вопросе теремного сквозило далеко не праздное любопытство. Это было совсем даже не любопытство, а больше неравнодушие. У лешего начало складываться такое впечатление, что судьба его тещи Поставцу далеко не безразлична.

– Это мы и хотели узнать из Книги Мертвых, – раскрыл карты Бульгун. – Зыбун сказал, что в книге много чего понаписано и, наверняка, там есть про похитителей Омелии, что даст хоть какую-то зацепку.

– Вот же вы болваны, ей-роду, – покачал головой Поставец. – Неужели нельзя было сразу ко мне прийти, по нормальному, и все рассказать. Зачем надо было все это затевать. А-а? Бульгун? Ладно, если ты говоришь, что Зыбун сильно по голове получил от чертей, с ним понятно. У тебя-то вроде с головой все в порядке. Про Стопаря я молчу. Тритоха, тоже скорее всего, подался его тлетворному влиянию. Но ты то почему не пришел ко мне?! Я же тебе не враг! Можно ведь было избежать этого досадного недоразумения, не торчать здесь битый час и не терять столь драгоценное время. Ну?! Разве не так?

Тут лешему крыть было нечем. Опростоволосился косматый, по самую макушку. Бульгун, пообещав себе с этой минуты всегда прислушиваться к внутреннему голосу, в этот раз только развел руками и промолвил:

– Впредь больше ничего подобного со своей стороны не допущу.

– Эх, молодежь! – махнул рукой теремной. – Что мне с вами делать?

– Понять и простить?! – откликнулся вопросом на вопрос Стопарь, продолжая болтаться в крепкой руке Копуши. Его вопрос прозвучал даже не столько как вопрос, а больше как деловое предложение.

– Ладно, прощаю! – снизошел к неудавшимся воришкам теремной и, покрутив книгу, добавил: – Копуша, да отпусти ты уже Стопаря.

Распорядитель выполнил указание и опустил злыдня на землю, но все равно продолжил за ним внимательно приглядывать.

Повертев тайную книгу в руках и проверив семь запечатанных замков, Поставец произнес:

– Вообще, при любом раскладе, даже если бы вам удалось стащить эту Книгу Мертвых, вам все равно без меня было не обойтись. Я на книгу наложил семь печатей, которые никто не в состоянии вскрыть. Любой последний дурак сможет вскрыть одну печать. Обычные полуночники две, ну, максимум, три печати вскроют. Мудрый Зыбун, при всем старании, не больше пяти печатей осилит. А семь печатей никому не дано распечатать, ни одному полуночнику. Так что непонятно мне на что вы надеялись?

Стопарь не преминул высказаться по этому поводу:

– А если допустим, Тритоха вскрыл бы одну печать, Бульгун – две, а я три печати, то Зыбуну оставалось бы разделаться всего лишь с одной последней печатью. И книга была бы нами вскрыта и без вашей помощи. Как такой вариант?

– Хм! Об этом я как-то не думал, – задумчиво промолвил теремной. – Надо будет проверить твою версию на досуге.

– Э-э, Стопарь, а почему это я только одну печать?! – сопоставив слова теремного и злыдня, возмутился водяной.

– Да это я к примеру, – примирительно отмахнулся от водяного атаман.

– Это обидный пример! – не унимался Тритоха.

– Ладно, допустим я вскрою одну печать, а ты – три. Всё? Успокоился?

– То есть получается, что это ты у нас последний дурак?! – хохотнул Тритоха.

– Ну, ничего не поделаешь. Такой вот я… дурак, – кивнул злыдень и пробормотал себе под нос, но так чтобы другие в этот раз не услышали: – …Что связался тут со всеми вами.

– Ладно, хватит переливать из пустого в порожнее. Надо идти, решать проблему! – напомнил присутствующим Поставец, ради чего они вообще тут нежданно-негаданно собрались и, протянув книгу лешему, стал отдавать распоряжения: – Держи, Бульгун! Головой за ней отвечаешь! Вы: Кочерга, Ухват и Веретено, возвращайтесь по домам, занимайтесь дальше своими делами. Ты Метла, получишь по заслугам за свою верную службу, однако сейчас тоже дуй к себе в хлев и носа оттуда не высовывай. И самое главное братцы – никому ни слова о том, что здесь услышали и увидели. Особенно про чертей, Книгу Мертвых и похищение Омелии. Ни-ни! Не дай Род начнутся кривотолки или того хуже, паника среди нашей тайного народца. Мало никому не покажется. А мы с этими горе-героями отправимся к болотнику, сами уже знаете зачем. Если вопросов нет, то расходимся!

Как не хотели любопытные домовые и хлевник увязаться за теремным и троицей сообщников, а ослушаться указаний Поставца не решились. Лишних вопросов тоже задавать не стали. Все же каким бы любопытным ты ни был, а в иной ситуации меньше знаешь – лучше спишь или дольше живешь, а чаще и то, и другое.

Распрощавшись со своими приспешниками теремной немедля отправился вместе с лешим, водяным и злыднем прямиком в самые дебри весеннего леса.

С собой на болото Поставец взял только Копушу. Как полагал теремной, его новый распорядитель хоть и был немного тугодум, но в беде не бросит, лишнего не спросит, вот что значит настоящий думный тиун.

Глава 5. Аргументы и факты Книги Мертвых

К тому времени когда наспех сколоченная банда воров-дебютантов, задержанная на месте преступления, объявилась вместе с теремным на болоте, там было уже довольно многонелюдно, не в том смысле, что немноголюдно, а наоборот – собралось там очень много лишних нелюдей: кикимор, русалок, лесавок, куда же без них, а ещё листотрясов, подколодников, дупловиков, забубенных, шишкарей и прочей мелюзги. А это означало, наличие множества лишних глаз, ушей и языков, особенно языков, которые практически все присутствующие зеваки, свидетели, ротозеи, очевидцы, ветрозвоны и глазопяльцы не в состоянии были и пару минут подержать за зубами. Тяга к сплетням практически у всех бескровных полуночников была в крови, ибо страсть ко всяческим слухам-растрезвонам, толкам-перетолкам, да судам-пересудам, они впитали в себя с молоком телячьей матери, то бишь с любимым ими коровьим молочком.

Среди собравшихся нелюдей Бульгун заприметил и Нимфею, которую оперативно оповестила одна из кикимор, та, которая самая молодая, прежде уже сбегавшая с докладом к Стопарю.

Нимфея, в отличие от своей матушки, узнав о похищении оной, не стала как последняя в прошлый раз, впадать в длительный обморок, а примчалась на всех парах к отчему болоту и стала хлопотать вокруг хворого папаши.

Прибытие на болото Поставца лесные полуночники восприняли как знак того, что похищении Омелии – событие крайне неординарное и сугубо государственно важное. Зеваки и ротозеи приготовились приобщиться к делу государственной важности, однако все пошло не так, как они ожидали.

Дабы сузить круг посвященных в тайну великую сию до минимума, теремной Поставец, на правах официального главы тайного народца, распорядился временно покинуть болото и прилегающие территории в радиусе версты всех, включая обитавших здесь кикимор, за исключением узкого круга избранных. В узкий же круг вошли сам теремной, леший Бульгун, болотница Нимфея, атаман злыдней Стопарь, водяной Тритоха (надо сказать, довольный до чертиков, оказанной честью), жена водяного Ундина и, собственно, главный свидетель и потерпевший, болотник Зыбун. Распорядитель Копуша, в виду его не особой нужности при мозговом штурме, был направлен на указанный периметр контролировать подходы к месту собрания и пресечения попыток несанкционированного приближения других любопытных нелюдей.

Удостоверившись, что все лишние глаза, уши и длинные языки удалились на указанное расстояние, Поставец без объявления совещания открытым, обратился к Зыбуну.

– Ну-с, поведай мне старый друг, как это ты профукал бедную Омелию?

Теремной был рассержен на Зыбуна и, шагая к болоту, предвкушал как сейчас пропесочит того, устроит моральную взбучку и задаст психологическую головомойку. Увидев же в каком угнетенном состоянии находится болотный, к тому же ещё и здорово побитый, вся злость на него у Поставца мигом улетучилась. Остался только небольшой осадок досады.

– Как-то так, – вздохнул Зыбун и непроизвольно сплел между собой несколько щупалец, что означало у болотных высшую степень печали и растерянности.

– Ладно тебе тужить раньше времени, – подбодрил друга Поставец, и ткнув пальцем в небесную высь, где лучилось ясно-солнышко, добавил. – Уже не утро!

Любой человек в такой ситуации сказал бы – «ещё не вечер», но у нелюдей на все случаи жизни, как мы с вами уже не раз убеждались, были свои присказки, порой прямо противоположные людским, но зачастую имеющие один и тот же смысл, подтекст и концепцию. В общем – уже не утро!

– Черти нагрянули целой кодлой. Омелию схватили. Я схватился с ними… – стал оправдываться Зыбун перед Поставцом, почему не уберег наяду, но теремной остановил его.

– Мне происшедшее в общих чертах твой зятек по дороге сюда поведал. Так что не будем переливать из пустого в порожнее, займемся делом. Где книга, Бульгун?

– Вот она!

Леший подал Книгу Мертвых теремному.

Тот пошептал над книгой семь тайных заклятий, снимая с неё все печати и положил фолиант на кочку рядом с болотным.

– Надеюсь за прошедшие сотни лет не позабыл мертвый язык, коим начертаны письмена на её страницах?

– Надеюсь, – без особой уверенности ответил Зыбун, переворачивая щупальцем обложку книги, искусно обитую шкурой реликтового дракона. С учетом совсем недавнего сотрясения содержимого его мудрой головы опасения были небезосновательными.

Болотный пролистнул несколько десятков плотных папирусных страниц, отороченных крокодильей кожей и остановился где-то посередине книги.

– Вот здесь, насколько я помню, я закончил чтение в тот самый последний раз. Когда это было, Поставец, не помнишь?

– Да уж почти с полтысячелетия минуло, ежели не больше – откликнулся теремной. – Давай, друже, не отвлекайся, ищи нужную главу мертвецких откровений.

– Угу!

Болотный сосредоточенно, как школяр перед экзаменом в крайнюю ночь, склонился над книгой. Через его плечи стали заглядывать все присутствующие, включая Поставца. Несмотря на то, что никто кроме болотника не знал мертвого языка, всем было до смерти интересно хоть одним глазком увидеть чудные письмена. А посмотреть там было на что.

Этот мертвый язык, называемый в разных частях света по-разному: где «блатынью», из-за того, что его могли читать только особенные существа и то по большому блату; где «немэнибэникукарекским», потому как на нем практически никто ни мэкал, ни бэкал, ни кукарекал; а где и «лекаревским», ибо даже опытные лекари и знахари, с медицинским спиртом и образованием, и те не всегда могли в нем правильно прочитать сакральные руны-иероглифы-закорючки-буковки. Все дело в том, что в мертвом языке или в языке мертвых, кому как угодно, помимо нескольких уже забытых, было намешано многое из языков и ныне здравствующих, причем многих и в случайной последовательности. А, всем известно, сколько языков, столько и видов письменности. Теперь представьте себе, что творилось на страницах Книги Мертвых. Если бы мы с вами тоже заглянули через одно из восьми плеч болотника, то увидели бы название очередной главы, разборчиво написанной на кириллице. Сам текст с красной строки уже начинался латиницей, плавно переходившей на следующей строке в арабскую вязь, которую полагается читать справа налево. Следующая строка – древнеегипетские иероглифические письмена. Следующая строка – протоармянский закругленный алфавит. Следующая строка – китайская грамота. Следующая строка – тевтонские руны. Затем – индуистско-ведические брахми и кхароштхи, причем где там брахми, а где кхароштхи, сам индо-ведуны затруднились бы сказать. А дальше – сразу несколько строк на великом и могучем эфиопском трансформационно-слоговом языке. Потом – ассиро-вавилонянской клинописью. Следующая строка – финикийские, режущие глаз, каракули. Сразу за ними – консонантный иврит с кучей диакритических знаков. Там опять иероглифы, только теперь самурайские. Потом – хеттская рисуночная письменность. Помимо вышеуказанных алфавитов дальше в Книге Мертвых построчно были представлены следующие языки: древнеливийский тифиаг, кельтское огамические письмо, письмена чероки, звучание которых никогда не совпадало с оригиналом, либерийское слоговое ваи, спиральные идеограммы феста, фиванские руны гонория, ещё называемые алфавитом ведьм, концептуальные символы системы хобо, тайная азбука допотопных морзей и даже рельефно-точечный алфавит незрячих брайлей. И ещё много-много языков, письмен и алфавитов. В общем всех языков и не перечислить, коими была написана книга, которую сейчас штурмовал полуконтуженный болотник.

Однако Зыбун не подвел. Несмотря на недомогание, болотный довольно быстро нашел необходимый абзац нужной страницы надлежащей главы.

– Вот оно! – воскликнул болотный и углубился в чтение. Перелистнув страницу он прочитал ещё несколько невообразимо непонятных строк, и задумчиво забарабанил щупальцами по книге: – Эге-ге! Вот видимо из-за чего Омелия находила каждый раз причину, чтобы я дальше двенадцатой главы не продолжил читать, а потом и вовсе тебе, Поставец, запретила приносить книгу на болото, якобы беспокоясь за её сохранность.

– Да говори уже, в чем дело Зыбун! Не томи! – потребовал теремной, чувствуя, что сейчас они станут обладателями некоей ужасно страшной тайны.

– Она просто не захотела, чтобы мы с тобой узнали её тайну и не стали носителями опасной информации, – пробормотал болотный, продолжая вглядываться в запредельные письмена.

– Ну, ну, ну, дурак старый, да говори скорее, ну доводит же нелюдей до белого каления! – не стерпела уже даже Ундина.

– Кикимор я не понимаю, – сурово зыркнул на водяниху Зыбун. – Убери её Тритоха!

– Ну правда, чего-тянешь-то Зыбун, говори уж! – заинтригованный не меньше других воззвал к тестю Бульгун.

– Я лучше прочту.

– Дак читай! – почти крикнул Поставец, сдерживаясь, чтобы не отвесить старому дура… другу хорошей затрещины.

– Читаю, – произнес невозмутимо Зыбун и начал водить щупальцем по прыгающим и извивающимся строчкам единственного на три мира манускрипта.

– «…Так вот для исполнения данного пророчества много ума не надо. Надо просто провести темный ритуал. А именно, взять тринадцать светлых наяд, тринадцать бурерожденных в туче грозовой и вскормленных в пене морской, правнучек Хаоса – предтечи всего сущего и Мглы – хозяйки туманов и ночей, внучатых племянниц Эфира – прародителя ветров и богини Гемеры – берегини дневного света, внебрачных дочерей владычицы морей Амфитриты одной из ветреных жен Посейдона, рожденных ею после прелюбодеяния со своим возлюбленным, морским исполином Орионом, нелюдем из полуночного народа. Затем необходимо поместить двенадцать наяд в зодиакальные дольмены, расположенных вокруг жерла потухшего вулкана Вельзувия на Эгегейском острове, у подножия которого раскинулся древний некрополис. Тела двенадцати полубогинь-полуночниц, заключенные в камнях зодиака, образуют пиктограмму тонких нитей бытия. От них во время солнечного затмения темные лучи черного полуденного солнца сойдутся на жертвенном алтаре, куда должна быть помещена тринадцатая наяда. Её помноженная сила всколыхнет темные силы Тартара и откроет проход из пекельного мира. Дальше все и случится. Вот и всех делов…».

Читать далее