Читать онлайн Морские рассказы. Жизнь судового механика. Избранное бесплатно

Морские рассказы. Жизнь судового механика. Избранное

© Алексей Макаров 2021

Введение

В Рубрике «Жизнь судового механика», автор коснулся необычной темы для читателя.

Эта тема для сухопутного человека немного чужда. Потому что не каждому человеку приходится проводить дни и месяцы, а иногда и годы, в открытом море, подвергаясь воздействиям стихии, с которой человек еще до сих пор не может справиться.

Для большинства читателей море – это место для отдыха и развлечений.

А для некоторой категории людей – это суровый труд. От результатов этого труда многое зависит.

Для хозяина судна – целостность судна. Для фрахтователя – это бесперебойная доставка грузов. А для самих моряков – это успешное возвращение домой.

Но самое главное – это жизнь, сохранность которой и объединяет всех моряков в единое целое. Все на судне стараются сделать всё возможное, чтобы обеспечить безопасность судна и своих друзей. В какой-то степени, это делают и судовые механики.

Их труд незаметен. Судно вовремя пришло в порт – заслуга механика. Его за это никто не похвалит и не ободрит. Это его обычная работа. Для этого и существует на судах должность судового механика, чтобы все было исправно и судно шло без задержек.

Судно задержалось в рейсе или, не дай Бог, потерпело аварию из-за поломок – виноват механик. И тогда его взгреют по полной программе.

И ещё одна особенность моряков – это то, что в море нет национальностей, которые порой разделяют многие государства. На море есть только одна национальность – это моряки. Они в любой ситуации протянут друг другу руку помощи и поделятся последней рубашкой, что испытал на себе и автор этих рассказов.

В некоторых рассказах этой серии книг автор описывает события от первого лица. Но это только от того, что автору было легче вжиться в образ героя очередного рассказа и ярче представить себе все события, которые были рассказаны ему его друзьями и знакомыми.

Да, отчасти это так и было. Но многое из того, что описано в рассказах «Жизнь судового механика» – это обычная морская жизнь, эпизоды которой произошли не только с самим автором, а и с многими его друзьями и знакомыми. Пусть они простят автора этих рассказов, что он их истории передал от своего имени.

Автор очень рад, что Вы прочли эти строки. Значит, Вам не всё так безразлично в этом мире.

С уважением ко всем морякам и их семьям.

Алексей Макаров.

Нельсон

Жизнь судового механика

Да, этот рейс для меня был одним из самых тяжелых, которые были в моей жизни. Я чувствовал себя полностью вымотанным. Иногда создавалось такое впечатление, что я был отжатой тряпкой. Меня оставалось только повесить на ветру, и я бы болтался на нём без сопротивления и сушился.

Вот и сейчас после того, как «Кристина О» ошвартовалась в порту Ватерфорд, такое поганое чувство меня не покидало.

После морского перехода, во время которого в проливе Святого Георга «Кристину» валяло, как ваньку-встаньку, она подошла к устью реки. Болтанка прекратилась и до порта уже по глади реки надо было еще идти полтора часа вверх по течению. Иной раз я выходил из машинного отделения, и вместе с Кразимиром, нашим поваром, смотрел на берега реки, перекидываясь незначительными фразами, о том, как изменился облик окружающих холмов, по сравнению с осенними пейзажами.

С тех пор, как я приехал на судно, в декабре месяце, и по сегодняшний день, рейс так и оставался неизменным: Авенмаус – Ватерфорд.

И вот, в этом самом Ватерфорде сейчас опять стоит ошвартованная «Кристина О». Я сидел в ЦПУ и ждал команды об окончании швартовки.

Володя, наш новый капитан, по громкой связи позвал меня:

– ЦПУ – мостик.

Я приподнялся с кресла, и в тангетку ответил:

– Мостик – ЦПУ. На связи.

– Ну что! Машине отбой, – бодрым и громким голосом скомандовал он: – Выводи главный.

Приготовь всё к стояночному режиму. Продолжительность стоянки – неизвестна.

– Понял, – вяло ответил я и отрепетовал: – Машине отбой, готовность суточная, – и в ожидании последующих указаний смотрел на тангетку.

Но в ответ ничего не последовало и, подвесив тангетку на крючок, я пошел останавливать насосы, обеспечивающие ходовой режим.

Поставил главный двигатель на обогрев и дождался, пока компрессор подкачает воздух в баллоны, прошёл к котлу и убедился, что он запустился в автоматическом режиме. И всё. Я могу спокойно покинуть машинное отделение. Контроль над работой механизмов в моё отсутствие, будет осуществляться автоматикой.

В машине уже делать было нечего. Поднявшись в ЦПУ, я сел в своё знаменитое кресло и закурил. Немного передохнув, поднялся на две палубы выше и вышел на главную палубу. Судно стояло у причала контейнерного терминала. Он был полностью огорожен колючей проволокой и только вдоль причальной линии можно было выйти за его пределы. Все контейнеры стояли внутри этой колючки. Таким образом власти порта ограничивали доступ посторонних лиц к контейнерам. Я посмотрел на небо. Погода была истинно английская. Низкие облака, из которых временами сыпал мелкий и противный дождик, а над гребнями ближайших холмов висел туман. Такая хмарь как раз подходила под стать моего паскудного настроения. На душе было муторно. Всё вокруг настолько опротивело, что я не знал, куда бы себя деть.

Но тут с мостика, грохоча по трапам ботинками, спустился Володя. Он, как обычно, был бодр и доволен.

– Что не весел? – пòходя поинтересовался он.

А я, понимая, что вопрос задан просто так из-за проформы, пропыхтел:

– А что тут веселиться? Встали и ждем неизвестно чего, – но он, также весело, скалясь белозубой улыбкой, ответил:

– Сегодня никаких грузовых операций не будет. Суббота! Так что ждем завтрашнего утра.

Оно-то нам точно принесёт какие-нибудь новости.

– Слава Богу, – подумалось мне, – Хоть этой ночью можно будет поспать спокойно в своей кровати. Я посмотрел на Володю, а он уже и забыл, что только что говорил мне. У него были какие-то свои мысли.

Пройдя на противоположный борт встали, опёрлись о планширь фальшборта и тупо смотрели на серую гладь реки, по которой только что подошли к причалу.

На противоположном берегу виднелись какие-то разрушенные старинные строения, около которых плавали лебеди. Полюбовались на лебедей. Всё-таки – какая это грациозная птица!

Немного помолчав, я поделился с Володей:

– Пойду я прогуляюсь по берегу. Тоска меня заела.

Он понимающе посмотрел на меня:

– Пошел бы и я с тобой прогуляться, но есть другие дела, – и, немного подумав, добавил: Ладно, иди один, а я займусь бумагами, чтобы хоть вечером немножко отдохнуть. Ты там с прогулкой не очень-то задерживайся. Я заказал агенту пузырёк. Он скоро его привезёт. А филины уже готовят барбекю. Так что посидим здесь под тентом, пропустим по надцать граммулек на зуб, – так же скалясь и улыбаясь, проинформировал он меня.

– Спасибо. Попробую не опоздать, – уже веселее ответил я и двинулся к трапу.

Филиппки как раз только что закрепили трап, который был вывален чуть ли не до самой колючей изгороди контейнерного терминала.

Выйдя на причал, я прошел мимо колючки, затем вдоль старинных полуразрушенных строений, которым было лет по двести – триста. По всей видимости, это были когда-то очень хорошие дома состоятельных людей. А сейчас от них остались только полуразрушенные стены. Межэтажных перекрытий и крыш у них давным-давно уже не было, а внутри стен росли только крапива с чертополохом и – больше ничего.

Пройдя вдоль мрачных развалин, я направился к дороге, ведущей на трассу, по которой грузовики вывозили контейнеры с терминала.

Сегодня вечером, в субботу, машин не было, но ворота остались открытыми. Только за стеклом будки была видна голова охранника. Увидев меня, он махнул мне рукой, разрешая выйти с терминала, и я не спеша пошел по дороге.

Куда надо идти, я не знал, потому что еще не ходил по этой дороге, а только по карте видел, что до трассы тут было около пару километров. Подумалось:

– Пройдусь до трассы, а там посмотрим, что делать дальше.

Окрестности вокруг терминала я исходил еще в начале весны, когда деревья и кустарник были голыми, без листвы, а сейчас вдоль дорожного полотна пробивались даже цветочки, которые разноцветьем проглядывали сквозь густую зелёную траву.

За воротами порта сразу начинались поля и луга для выпаса животных. Все они были огорожены естественными насаждениями – терновником.

Терновник был высажен по периметру всех полей и лугов. Сейчас он цвел нежно-желтыми цветами. Издали, посмотрев на эти естественные изгороди, можно было подумать:

– Какое это красивое растение. Как оно похоже на женщину своей нежной расцветкой.

Но, когда подойдешь ближе к нему и присмотришься к этим цветам, то поражаешься. А и в самом деле – женщина. За невинностью и нежной красотой ярко жёлтых цветов тебя подстерегала опасность. Изнутри, из-за каждого цветка, торчали громадные шипы.

Да! Через этот естественный забор из терновника вряд ли кто проберётся. Только внизу, где ветки не доходили до земли, можно было пролезть ползком, да и то не человеку, а мелкому животному. Я шёл не спеша, глядя на зелёные луга и цветущий терновник. Дождь перестал. Я даже сложил зонтик и с удовольствием вдыхал теплый, влажный воздух, пропитанный запахом разнотравий.

За зарослями терновника проглядывала зелень лугов, а в просветах этого естественного забора можно было разглядеть пасущихся или лежащих коров, вяло жующие жвачку. На других лугах паслись овцы.

Неожиданно эту идиллию нарушило какое-то шевеление под кустами терновника. Я остановился и пригляделся, надеясь, что мне это показалось. Но нет. Из-под кустов, выскочил заяц. Чтобы не спугнуть его, я застыл, чтобы не испугать ушастого. Заяц пошевелил ушами, повертел головой, и вернулся обратно на луг, проскользнув под нижними ветками терновника. Вероятно, на лугу травка была вкуснее.

Слева от меня раскинулись распаханные поля, на которых уже что-то было посажено. Я перешел на другую сторону дороги, чтобы посмотреть на пашню. А и в самом деле, на ней что-то было высажено. Или мне это только показалось?

На свежей пахоте были видны цепочки свежих заячьих следов. Кто-то из этих длинноухих, наверное, пересекал дорогу, чтобы побегать и поноситься по просторам пашни, а потом вернулся обратно на правую сторону дороги, на луга.

Дорога пошла немного вверх, но я так же не спеша продолжил свой путь, не обращая внимания на начавшуюся морось. Но это уже был не дождь. Воздух был настолько пропитан влагой, что мельчайшие капельки воды так и висели вокруг меня в воздухе.

Комбинезон на мне был плотный и теплый и надёжно защищал меня от влаги. Как я был в нём в машинном отделении, так и вышел с судна, не переодеваясь. В рабочих ботинках, в бейсболке, которыми нас снабжали бензовозы и с зонтиком под мышкой. У водителей бензовозов, всегда можно было выпросить пару кепок, кружку для чая, какой-нибудь проспект, ручки – всякую мелочь, которую им давали то ли для рекламы, то ли она у них, как хлам валялась в машинах.

Бензовозы бункеровали нас раз в месяц дизельным топливом. Иной раз интересно было поболтать с их водителями. Мужики они были самые простые и обыкновенные. Без всяких выкрутасов. Поэтому мы свободно говорили о политике, о личных переживаниях, о жизни страны. Вообще обо всём, что придёт на ум во время непродолжительной бункеровки.

Так что, идя вдоль дороги, я не чувствовал ни холода, ни мороси. Ничего. Шёл себе и шёл, ни о чем не думая.

Мне так хотелось побыть в тишине, мне так её не хватало! За последние месяцы я очень устал от постоянного шума работающих механизмов, вибрации и постоянной качки, что моей мечтой было – это спрятаться от всего этого.

А сейчас здесь, среди полей и лугов меня радовало, что вокруг не было ни проходящих машин, никакого постороннего шума – ничего. Вокруг стояла только тишина. Я остановился и присел на придорожный столбик, который, не знаю для чего, торчал у обочины. Обычные километровые столбы (здесь они отмеряли мили) стояли чуть поодаль, а это был обыкновенный столбик. Ну, обычный столбик, который неизвестно кем и неизвестно для чего был тут вкопан.

Он оказался очень удобным. Я сидел на нём и бесцельно смотрел по сторонам, выпуская дым от ароматной сигареты.

Вокруг была благословенная тишина и спокойствие. Душа, как будто, стала оттаивать.

Затушив окурок, я поднялся и пошел дальше. В обволакивающем меня тумане и сетке мороси слышался только хруст моих башмаков о гравий, которым была засыпана обочина дороги. Я шёл, шёл и шёл. Ни о чём не думая, только наслаждаясь долгожданной тишиной и воздухом, насыщенным влагой и пропитанным ароматом разнотравья лугов.

Постепенно тишина стала пропадать из-за шума проезжающих машин по трассе. По мере приближения к неё гул проезжающих автомобилей становился всё громче и отчётливее.

Пора было поворачивать назад. Не хотелось вновь возвращаться в цивилизацию. Хотелось хоть намного, но оттянуть встречу с ней.

И вдруг! Или мне показалось, или это было явью, но как – будто сбоку от меня, чуть правее и сзади, раздался писклявый голосок:

– Ой!

У меня пронеслась мысль:

– Что за хрень такая? – но голос и в самом деле слышался сзади:

– Ой-ой-ой!

В испуге подумалось:

– Ну, ничего себе! Что же это такое? – я оглянулся по сторонам – никого нет.

Вновь подумалось:

– Вот это да! Это точно крыша у меня уже едет. Как у нас говаривал молодой старпом Валерка: «Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша».

– Да…, – вновь подумалось: – Что, не спеша, так это точно, но, что она у меня и съезжает однозначно.

Я остановился и осмотрелся. Что же это было такое?

Но вокруг никого не было. По-прежнему всё было так же тихо и спокойно. Я ничего не понял и попытался продолжить свой путь.

Но только я сделал первый шаг, как вновь послышалось:

– Ой! Ой!

Я вновь в недоумении остановился.

Странно, что это за «ойё-ёй» такое? И еще раз осмотрелся. Под ногами – ничего. Вдоль дороги, ни спереди, ни сзади – никого не было.

Тогда я перевёл взгляд на придорожные кусты терновника и, приглядевшись к зелени кустов, неожиданно для себя среди желтых цветков одного из кустов, а точнее на его колючках, увидел небольшой желтое пятно.

Сосредоточив на нём взгляд, я неожиданно понял, что это не густое соцветие жёлтых цветков терновника, а какая-то жёлтая игрушка.

Сойдя с дороги и подойдя к кустам, я протянул руку и снял с иголок куста небольшого плюшевого медвежонка.

Он был такого же желтого цвета, как и цветы терновника. И, поэтому его сразу-то и невозможно было разглядеть, и он сливался с желтыми цветами кустов.

Откуда он мог здесь взяться? Я терялся в догадках, но перепрыгнув через канаву, отделявшую кустарник от дороги, подошёл к кустам и с удивлением принялся разглядывать свою находку.

Действительно – это был плюшевый медвежонок. Он весело улыбался и, расправив толстенькие ручки, тянулся ко мне.

Налюбовавшись на свою находку, я полушутя поинтересовался у найдёныша:

– Чего кричишь? – а он, услышав вопрос и, как будто в ответ, кивнул головой и махнул мне в ответ ручкой.

От таких действий нового знакомого я опешил. Это что? Явь или глюки.

Поморгав и протерев глаза, я вновь посмотрел на странного незнакомца. Я никак не мог сообразить – слышал я его голос или нет. Правда это, что со мной происходит, или нет?

Разговаривает этот зверь со мной, или это уже у меня в голове точно что-то шуршит?

Но все-таки мишка был, и он действительно застрял в иголках куста терновника, ветви которого под воздействием небольшого ветерка слегка шевелились.

Мишутка сидел на иголках. Это точно. Он не упал, а задержался на иголках терновника, когда кто-то его выкинул из проезжающей машины, поэтому и висел там.

Разглядывая свою находку, мне непроизвольно подумалось:

– Вот это да! Если кому рассказать, то не поверят же. Точно посчитают, что у «деда» крыша поехала.

Но чем больше я его разглядывал, тем больше он мне нравился. Какой же он был красивенький и хорошенький, но только весь мокрый.

Медвежонок весело улыбался мне. Глазки у него были веселые и довольные, от того, что я нашёл его и он теперь не пропадёт, поэтому настроение у меня само собой приподнялось и хандра, которая последние дни не оставляла меня, куда-то исчезла.

Разглядывая свою находку, я непроизвольно заговорил с мишуткой:

– Привет. Ты что тут делаешь? Как ты тут оказался? – а он, как будто поняв меня, в ответ махнул лапкой:

– Привет-привет, – послышалось мне.

– Ты что, и в самом деле со мной разговариваешь? – как с самым настоящим существом, понимающим меня, заговорил я. – Ну, говори, говори, – от произошедшего мне как-то стало тепло и спокойно.

Значит, с кем-то и в самом деле, можно будет поговорить в трудную минуту.

– Да ты весь мокрый и холодный, – посетовал я. – Иди ко мне поближе. Погрейся.

Друзьями с тобой будем. Я расстегнул ворот комбинезона и положил мишутку к себе на грудь. Пусть согреется и обсохнет.

На трассу идти как-то сразу расхотелось. Не хотелось вновь очутиться в объятьях цивилизации, хотелось как-то хоть немного оттянуть встречу с ней.

Заглянув за отворот комбинезона, я посмотрел в глаза спасённого мишутки. Вижу, а у него сбоку прицеплена какая-то бирочка с надписью. Надев очки, чтобы прочесть надпись, я прочёл – «Нельсон».

– Ха! Так тебя что, Нельсоном зовут, что ли? – удивленно спросил я. Мишутка в ответ как будто даже подмигнул мне.

– Вот это да! Ну и нормально! – от изумленья, что меня вновь поняли, я покрутил головой:

– Ну, привет, Нельсон. Пошли назад, будем вместе куковать на нашей «Кристине».

Будешь жить у меня, я тебя отогрею, высушу, и ты будешь у меня всегда в тепле. Будешь говорить мне хорошие слова. Утром будешь говорить: «Доброе утро!» – вечером «Спокойной ночи!» Давай будем друзьями? – мишутка, как бы, согласившись со мной, опять подмигнул мне и утвердительно кивнул головой.

– Да, «дед», тебе точно пора домой под бочок к жене, – вновь невольно подумалось мне. – Но какой ты хорошенький! Какой замечательный! Я тебя тут не оставлю. Пошли домой, – и, застегнув поплотнее комбинезон, чтобы Нельсон смог согреться, я развернулся и пошел обратно к порту.

Уже не обращая внимание на окружающий меня пейзаж я невольно подумал:

– Вот это да! Надо же! Или мне это всё кажется, или Нельсон и в правду со мной разговаривает? Не понимаю.

* * *

Но тут же мне вспомнился случай, который случился со мной на «Бурханове». Судно было поставлено на линию из Владивостока в Сиэтл. В Сиэтл мы уже сходили два раза. Ходили с погрузкой и выгрузкой в Магадане. Продолжительность рейса была полтора месяца. В Сиэтле я познакомился с одним мужичком, бывшим стармехом из Приморского пароходства по фамилии Зайцев. Он жил там с молодой женой и пятилетней дочкой Машей. Как-то раз он попросил меня:

– На стоянке во Владивостоке придет к тебе на «Бурханов» мой сын. Я с молодой женой уехал в впопыхах, и все свои вещи оставил в Находке. Он привезет тебе несколько ящиков с моими личными вещами. Возьми их с собой, а я у тебя их тут, в Сиэтле, заберу. Если, конечно, тебя это не затруднит.

– Не затруднит, если там бомбы не будет, – полушутя пообещал я ему.

– Хорошо. Значит, я звоню сыну? – обрадовался Юра.

И когда мы пришли во Владивосток, в один из вечеров приходит на борт парень и говорит:

– Я – сын, Зайцева и я Вам привез ящики для папы.

– Хорошо, а что же ты предварительно не позвонил мне и не сказал ничего? – удивился я его неожиданному появлению.

– Папа мне сказал, что я могу прийти к Вам в любое время, – наивно смотрел он на меня.

Деваться было некуда, ведь мы находились уже в порту под выгрузкой, и стоянка обещалась быть в несколько дней.

– Хорошо, давай, тащи сюда свои ящики, – поняв ситуацию, разрешил я ему.

Так он притащил не несколько ящиков, а 15 штук здоровых ящиков из-под яблок.

Наверное, там было по двадцать с лишним килограмма в каждом ящике. Здоровенные и тяжеленые оказались эти ящики. Я забил ими всю ванную комнату в каюте. И плюс к тому же было еще два свёрнутых ковра.

Господи, думаю, вот это да, вот это я влетел. Что мне теперь с этими вещами делать? А потом решил, понадеясь на русский авось:

– Да ладно, может быть, пронесёт.

Таможня во Владивостоке особо нас тогда не трясла. Семен Иваныч умер, и никто такими ловкими пальцами не лез в карманы пиджаков, чтобы оттуда достать один рубль или лотерейный билет за тридцать копеек, которые могли бы серьёзно подорвать экономику СССР. А после нахождения такого преступления, несчастного морячка, который по пьяне забыл вынуть из кармана советское достояние, лишали визы и возможности совершать заграничные рейсы.

Мы же стояли на линии. Возить ни в Америку, ни с Америки было особенно нечего. Это же не японская линия, когда оттуда прут всяческое барахло, машины и всё остальное к ним в придачу.

Так оно и вышло. Никто особо нас не досматривал. По каютам таможенники не ходили.

Мы заполнили декларации, принесли их в столовую, где, как обычно и собирали их при отходах. Этим дело и закончилось. Всё. Так и отошли из Владивостока.

Ну, отошли и отошли. Обычно, я с утра ухожу в машинное отделение на работу, возвращаюсь в обед, после обеда опять пропадаю в машине. Вечером смотрю какой-нибудь фильм по видику, и ложусь спать. Такой был режим работы и отдыха в течение рейса.

Но где-то дня через четыре просыпаюсь ночью от того, что кто-то кукарекает. Странно, интересно, думаю:

– Вот это да! Что у меня, крыша едет, или я дурак какой-то?

Я обошел, осмотрел всё в каюте. Кукареканье раздавалось откуда-то из ванной комнаты.

Но она была забита злополучными ящиками и не было видно, откуда это нечто кукарекает. Думаю – мне это кажется. Положил голову на подушку, заснул – и всё.

Больше не слышал кукареканья.

На следующую ночь произошло то же самое. А каждый день, приближаясь к Америке, мы переводили часы – один час через два дня. Получается, что первый раз оно закукарекало в 2 часа ночи, потом в 3 часа ночи, потом в 4 часа. А из Владивостока в Сиэтл с нами решил проехаться корреспондент какой-то то ли сан-францисской газеты, то ли сиэтловской газеты. Он неплохо говорил по-русски. По-английски я тоже тренировался, особенно сейчас, потому что в рейс с нами пошла Галина Степановна – преподаватель английского языка. Как она нас дрючила, бедных и несчастных! Она вычисляла, где мы можем находиться, ловила нас, и после этого мы минимум два часа проводили в ее твердых, жестких объятиях преподавателя английского языка. Из этих тисков уже невозможно было никуда вывернуться. Галина Степановна скручивала из нас верёвки и вбивала в нас этот английский язык со страшной силой «П» нулевое, невзирая на ранги и должности. А тут еще и американец был. Так что вбитые знания, что черпали мы от Галины Степановны, мы понемножку применяли к этому американцу. С носителем языка велись различные разговоры на всевозможные темы. Ох, и любопытный был этот кореспонденьтик. В общении с ним иногда использовались слова и выражения, которые Галина Степановна вбивала в нас кувалдой. После этого они залегали в памяти глубоко и надолго. И вот как-то утром, проснувшись от кукареканья, я пошел на мостик. Поднявшись на мостик, я увидел американца, тупо уставившегося в лобовое стекло. Судно было основательное, ледового класса, мощное. Моряки эти суда между собой называли «морковками». Оно имело два мощнейших дизеля и метровые льды для него в полярных морях – были, что семечки. Но мы пока шли на одном, чтобы было экономичнее. Приближались мы к Алеутам. Штормило, баллов пять-шесть было, но качки практически не чувствовалось из-за солидных размеров судна. Длиной оно было около 180 метров. Не выдержав тишины мостика, я обратился к корреспонденту:

– Майкл, Ты живёшь в каюте прямо надо мной. Я – старший механик, если ты помнишь, тот утвердительно кивнул головой. Мы с ним уже не один раз вели различные беседы, в которых то он поправлял мой английский, то я его русский. Поэтом, убедившись, что он меня понимает и слушает, я продолжал:

– По ночам тебя ничего не тревожит? – на эти слова Майкл с удивлением приподнял брови. – Потому что расположение твоей каюты примерно такое же, как и мое, – я постарался развеять его непонимание. – И туалет и ванная у тебя находятся так же, как и у меня.

– Правда? А я и не знал об этом. Значит мы по-настоящему соседи? – Майкл повеселевшим взглядом смотрел на меня.

– Конечно соседи, – продолжал я. – Даже и вентиляция из туалета и ванной у нас одна. Так я вот о чём хочу спросить тебя, – мялся я, как бы покорректнее задать вопрос. – Из вентиляции у тебя кукареканья не слышно? Корреспондент широко открыл глаза, и они у него округлились. Он посмотрел на меня с удивлением:

– Нет, ты знаешь, у меня в туалете ничего не кукарекает, может быть, тебе это послышалось?

– Да нет, ночью, то ли в два, то ли в три часа там что-то начинает кукарекать.

– Нет, у меня в туалете ничего не кукарекает, – подозрительно глядя на меня, уверил меня Майкл. Когда я узнал, что у него ничего не кукарекает в каюте, я попрощался с кореспондентом и вернулся в каюту.

Через полчаса забегает ко мне капитан:

– Дед, ты что, совсем сдурел, что ли! Ты что к американцу пристал? Он вообще думает, что у тебя крыша поехала, потому что у тебя там, – он постучал себя кулаком по голове, где-то ночью что-то кукарекает.

– Ты знаешь, Валерий Николаевич, на самом деле кукарекает, – попытался я объяснить ситуацию возбуждённому капитану.

– Да не может быть, чтобы кукарекало, – также напирал он на меня.

– Хорошо, тогда я приглашаю тебя на концерт этого кукареканья. Давай, приходи, посидим, послушаем. Ну, часика через полтора. Придёшь? Он и точно пришел в назначенное время. Мы сидим, пьём чай, курим и ждём. И, на самом деле, вдруг послышалось: «Кукареку!». Услышав петушиный призыв, капитан подозрительно уставился на меня. Тут уже пришла моя очередь отвязываться, и я с ехидцей интересуюсь:

– Ну что? Кукарекает? Слышишь?

– Точно! Кукарекает, – озадаченно покачал головой капитан и почесал в ухе пальцем. Думал сначала, что показалось. А оно, и в самом деле, кукарекает. А где оно у тебя кукарекает? – он уже с интересом смотрел на меня, забыв про чай.

– Да вон там, в спальне, – махнул я рукой в сторону ванной комнаты.

А из спальни дверь шла в ванную комнату и сейчас она была открыта. Ванная комната была огромной. Там находились ванна, туалет, и еще там можно было бы и в футбол поиграть. Места было достаточно. Капитан зашёл в ванную и остолбенел – а там все было забито ящиками.

– Откуда ящики?! – возмущённо завопил он.

– Зайцев попросил привезти, – я наивно смотрел на бешенного капитана и хлопал глазами.

– Ты что, дед, дурак что ли?! Если бы ты влетел с этими ящиками во Владивостоке, когда таможня проверяла, пароход бы арестовали! Что ты натворил!

– Но ничего же не случилось …, – с прежней наивностью пытался оправдаться я.

– Это тебе просто повезло, что они сюда не зашли, – зло сплюнул капитан. – Да…. Ну, ты и дурак, дед! Елки-палки, вот это же надо…! – от возмущения он потерял все слова. Потом, немного успокоившись он поглядел на стопу ящиков:

– Может быть, в каком-то из этих ящиков что-то кукарекает? – предположил он.

– Да я, вроде бы перебирал их – и ничего не нашёл, – оправдывался я.

Но кукареканье неслось именно откуда-то оттуда. Он – бац, бац, бац – ниже-ниже…. Простучал по ящикам.

– Да, – говорит, радостно поднимая лицо ко мне, – Вот из этого ящика и кукарекает.

И на самом деле. Я прислушался к этому ящику. Точно! Этот ящик кукарекал.

– Да там, наверное, сингапурский будильник. Кто-то нажал кнопку на нем – и он, поэтому и кукарекает, – предположил капитан.

– Да ты что!? – я был ошарашен от простоты такого решения.

Вытащили мы с капитаном этот ящик, отнесли его в кладовку подальше, и заперли там. До конца рейса я так его и не трогал больше, не заходил в кладовку, но кукареканье в каюте прекратилось. А когда Зайцев пришел в Сиэтле к нам на борт, я поинтересовался:

– Что у тебя в ящике там может кукарекать?

– Да, елки-палки, это моя жена, наверное, будильник положила, клавишу на нем нажала – вот он и кукарекает. Ну, мы посмеялись. Но капитан говорит:

– Все-таки одно нормально, что у тебя с башкой всё в порядке, и крыша у тебя нормальная. Ты ещё не чокнулся и не дурак, хоть и в рейсе находишься больше полугода, но соображаешь ты очень хорошо. И рассказал, что этот корреспондент пришел к нему и говорит:

– С вашим стармехом проблемы – у него кукареканье в голове слышно. А по нашим законам, если моряк находится в море больше 4 месяцев, то этому человеку нужно отдыхать. А вы уже больше полугода в рейсе. Обратитесь в компанию, чтобы ему срочно предоставили отдых, а то, его ни один суд не возьмет свидетелем в случае какого-либо инцидента. Капитан, спокойно выслушав озадаченного корреспондента, успокоил его:

– Да все нормально, мы уже нашли кукареканье, устранили причину, теперь у него нет проблем в каюте. Потом, уже перед подходом к Сиэтлу, корреспондент выбрал время, зашёл ко мне в каюту и поинтересовался:

– Ты меня, конечно, чиф, извини за такой вопрос, но я всё-таки хочу спросить у тебя – у тебя здесь, – он обвёл каюту рукой, – больше ничего не кукарекает?

– Да нет, – успокоил я его, – мы нашли этот ящик, из которого неслось кукареканье, там был будильник.

– Да, это был один из морских анекдотов, я его попытаюсь описать его в моих очерках, рассмеялся Майкл и попросил: – Если ты, чиф, будешь не против этого.

– Напиши, – разрешил я ему.

Мы тепло распрощались. Но описал ли этот случай Майкл, я не знаю.

* * *

И вот, пока я гулял с Нельсоном, этот случай непроизвольно вспомнился мне.

– Но чтобы медвежонок разговаривал со мной, и я это слышал – вот что странно. Это тебе не ящик перетащить, – сам с собой рассуждал я. На судно я возвращаться не торопился и ещё долго гулял с Нельсоном по густой роще, расположенной рядом с портом. Хозяева засадили её различными деревьями, собранными со всех континентов мира и, бродя по ней я наслаждался их видами. Хозяева ухаживали за рощей. Проложили многочисленные дорожки и тропинки для прогулок, по которым я долго бродил. Не знаю, нарушил ли я этим ирландские законы о частной собственности, но за прошедшие почти полгода меня никто не остановил и не сделал замечания о моём несанкционированном проникновении на чужую территорию. Когда я вернулся на «Кристину», никого, конечно, у трапа не было. Следов вечернего отдыха под тентом тоже не наблюдалось. Вахтенный матрос-филиппок, сидел где-то в каюте. Ужин я прогулял. Кразимир оставил мне кое-что покушать. Я залез в холодильник, сделал себе бутерброд и разогрел в микроволновке ужин. Поужинал и поднялся в каюту. Посадил на иллюминатор Нельсона со словами:

– Ну, Нельсон, все. Теперь мы будем вместе с тобой путешествовать. Будем вместе работать. Теперь ты будешь моим товарищем. Постарайся всегда создавать мне хорошее настроение. Ты согласен? – Нельсон как будто вдруг моргнул глазами и кивнул головой:

– Да – согласен, – вот тут у меня, и в самом деле, непроизвольно вырвалось:

– Вот это да!

Сняв комбинезон, я принял душ и лёг в кровать. Наверное, это был один из тех редких случаев за последние почти полгода, когда я ложился раздетым в постель. Обычно я спал, не раздеваясь, на диванчике или в своём знаменитом кресле в ЦПУ.

* * *

Первый месяц на «Кристине» был для меня самым настоящим кошмаром. Комбинезон я вообще не снимал. Спал, где придётся. Комбинезоны я только менял. Один на мне, другой стирается, а остальные сушатся. Как-то раз старпом Валерка заскочил в ЦПУ и, увидев меня, скорчившегося на стульчике за столом, предложил:

– Дед! А не сделать ли нам для тебя достойное лежбище, – я был не против его предложения.

– Но как это сделать? – я был озадачен Валеркиным предложением.

– Не переживай. Всё сделаем быстро, – Валеркин энтузиазм меня всегда поражал.

При первой же стоянке в Авенмаусе, Валерка попросили Майкла, чтобы он отвёз его на ближайшую автомобильную разделку. Майкл – пенсионер. Ему далеко за семьдесят. Он одинок и скрашивает свою жизнь тем, что ходит по судам и помогает морякам. Просто так, от души. Помогает и всё. Я ему, иной раз наливаю за его доброту, по паре канистр дизельного топлива, которым Майкл заправляет свой «Лэнд Ровер». Денег у Майкла достаточно. И поэтому и машина у него очень даже приличная. Майкл отвёз нас на разделку, на которой мы за несколько часов отыскали пару шикарных автомобильных кресел. Хозяин разделки, конечно не бесплатно, но по божеской цене, отдал нам эти кресла и привёз нас с ними обратно на судно. У Валерки появилось занятие. Он несколько вечеров пилил и строгал постаменты для добытых кресел. Одно из них было установлено на мостике, а другое у меня в ЦПУ. Кресло и в самом деле было шикарное. Оно крутилось на триста шестьдесят градусов, регулировалось по высоте и по ширине. Его можно было поддуть и отрегулировать наклон спинки и подголовника. А можно было разложить, как кровать. Вот тут-то и наступили мои блаженные вахты. Можно было полностью разложить кресло и спать, спать и спать, находясь, как и прежде, в ЦПУ. Иной раз Кразимир приносил мне еду прямо в ЦПУ, так как покинуть его не было никакой возможности во время длительных отходов из Авенмауса или подходов к Ватерфорду. Видя, как я мирно сплю в таком кресле от усталости, он не будил меня, а оставлял тарелки с едой на столе. Из-за постоянных отходов и приходов, я вынужден был большую часть времени проводить в машинном отделении, где осуществлял пуски механизмов и постоянно контролировал и обслуживал их. В машине я был один. У меня не было ни моториста, ни механика, ни электрика. Всё приходилось делать самому. Самому всё мыть, красить и заниматься ремонтом. Так что в моём машинном отделении можно было ходить по плитам без обуви, в носках, не опасаясь их испачкать. Такая у меня в машине была чистота. Хозяин после двух месяцев моей работы посетил судно и, увидев такую чистоту, даже поднял мне оклад почти на двести долларов. Но бывали и грязные работы, после которых приходилось всё заново перемывать. А если нужно было произвести какой-либо ремонт, то мне помогали или старпом, или Ромио. Ромио работал со мной на предыдущем моём судне, балкере. Длина того балкера была 250 метров. Не чета, этой «Кристине». А если были ночные отходы из Авенмауса, да ещё и во время прилива, то моё нахождение в ЦПУ продлевалось часов на шесть, потому что отливы и приливы в Бристольском заливе достигают девяти метров. А против прилива «Кристина» ползла по девять узлов, вместо девятнадцати по отливу.

А если ночью на ходу срабатывала какая-нибудь сигнализация, а я в это время находился в каюте, то приходилось стремглав лететь в машину для устранения причин срабатывания сигнализации. Поэтому-то и находиться большее время суток мне приходилось в этом знаменитом кресле в ЦПУ, а не в каюте. Я был очень благодарен Валерке, за его заботу обо мне.

* * *

А тут – в кровати, на свежих простынях – я моментально уснул, как будто провалился в глубокую и тёмную яму. Только утром, сквозь сон, услышал, что звонит будильник. Неохотно покинув нагретую постель, я поднялся, протер глаза и пошёл умываться. Нельсон так же, улыбаясь, сидел на иллюминаторе. Я помахал ему рукой и сказал:

– Привет, Нельсон! Как дела? – он как будто меня понял и стал улыбаться еще шире.

Улыбка его была все такой же, как и прежде, веселой и обаятельной. До конца контракта оставалось почти два месяца. В зависимости от того, как наше круинговое агентство пошлет мне замену. Надо было собрать силы и продержаться оставшееся время.

* * *

Тяжело давался мне этот рейс. Ой, как тяжело. А начиналось все очень хорошо. Агентство купило мне билет до Москвы, а из Москвы в Лондон. С полетами все прошло без задоринки, и я легко добрался до Лондона. Выхожу в Лондоне из самолета, тут же проверка. Таможня. Таможенник спрашивает:

– Вы зачем сюда приехали?

– У меня письмо есть от компании, я приехал на судно, – я полез в портфель и достал сопроводительное письмо.

– Вы на работу приехали? – задал второй вопрос таможенник, прочитав письмо.

– На работу по контракту на судно, – подтвердил я.

– Понятно, – не меняя выражения лица зафиксировал таможенник и шлёпнул мне в паспорт печать. Все, допущен в Англию без права на работу на берегу, без права найма на работу. Прочитав надписи на печати мне только и оставалось, что поблагодарить этого невозмутимого таможенника:

– Большое спасибо, сэр, – забрать паспорт и выйти из здания аэровокзала.

Телефон агента мне дали ещё во Владивостоке. Из первой же попавшейся на глаза будке, я позвонил агенту и доложил, что я уже приехал, и что в Хитроу. На календаре было двадцать четвёртое декабря, головная боль по устройству какого-то старшего механика никому была не нужна, поэтому агент постарался отфутболить меня:

– Садись на автобус и езжай в Бристоль, – разобрал я из телефонной трубки из которой в основном были слышны только детские крики и смех.

– А где тут автобус? – невольно вырвалось у меня. – Я первый раз в Англии. Ничего здесь не знаю.

– Не переживай, чиф, – попытался успокоить меня агент. – Всё будет в порядке только ты выслушай меня, – и начал объяснять мне мои последующие действия: – Перейдешь дорогу и иди направо, там увидишь автобусную остановку. Купи себе билет до Бристоля. До Бристоля и поедешь. В Бристоле возьмешь такси и поедешь в Авенмаус. Там в порту тебя ждёт твоя «Кристина О». Понял?

– Понял, хорошо. Спасибо, – я повесил телефонную трубку и озирался вокруг, стараясь найти куда же мне всё-таки надо двигаться.

Но, ничего. Разобрался.

Разменял доллары на фунты, потому что доллары в Англии не берут, только фунты.

Поменял сто долларов. Купил за восемнадцать фунтов билет на автобус, который отходил минут через сорок. И у меня еще оставалось около 50 фунтов. Сел в автобус.

Хороший, комфортабельный автобус. Со мной рядом сел парень, засунул себе наушники в уши, и так два с половиной часа и ехал с этими наушниками.

А напротив сидели две женщины. Ну, я не знаю, что можно сказать про одесситок, их я видел в знаменитой Одессе и мне прекрасно понятны сплетни и анекдоты про них, но тут я впервые услышал, что английские женщины мало чем отличаются от них.

Два с половиной часа они без умолку о чем-то говорили, наверное, у них был какой-то общий интерес. Они были так увлечены разговором, что вообще ничего не видели и не слышали вокруг.

А для меня была интересна сама дорога. Аккуратная, гладкая с легко заметной разметкой и знаками и влажная от постоянного тумана и мороси. К этому мне было не привыкать. Во Владивостоке с мая по июль стоит точно такая же погода.

Интересно было то, что руль у всех машин английский, и естественно, движение не так как у нас. Но и к этому мне не привыкать. Во Владивостоке почти все машины с правым рулём. И сам я езжу на такой же праворульной тачке. И, не знаю даже, как бы я сел за руль леворульной машины…. Как бы я на ней поехал? Интересные разъезды, развязки, а дорожные знаки почти не отличаются от наших. Я с интересом смотрел на дорогу, наблюдая кто кого и как обгоняет и какие машины ездят здесь по дорогам.

Во Владивостоке мы ездили только на японских машинах, с таким же рулём, поэтому особо я не был удивлен этим, но, чтобы движение такое…! Ну, английское и есть английское движение. Хотя я и по Японии, и по Индии ездил, вернее меня возили. Но всё равно быть первый раз в стране – интересно. Обязательно найдёшь что-либо интересное.

Два с лишним часа за этими наблюдениями пролетели незаметно.

И вот мы доехали до Бристоля.

* * *

Я всегда вспоминаю тот случай, когда мы с Инной были в Одессе и спросили у одной женщины в трамвае:

– Скажите, пожалуйста, а где у вас здесь кассы, в которых можно купить билет в оперный театр?

Одесситка сразу так встрепенулась:

– А зачем вам оперный театр? – и с интересом уставилась на нас.

– Ну, мы хотим оперу послушать, – стушевался я от такого неожиданного вопроса.

– Вы хотите купить билеты в оперный театр? – начала подсказывать одесситка, видя наше смущение.

– Да, мы хотим купить билеты в оперный театр, чтобы послушать, что там в этом оперном театре у вас есть, вот и все, – я пожал плечами.

Ведь вопрос не стоил и выеденного яйца. Ты только скажи, где кассы и мы тебе скажем спасибо, но не тут-то было.

– Хе, граждане, вы посмотрите, они хотят купить билеты в оперный театр… – на весь трамвай, который шел по проспекту Красной Армии, громогласно возвестила дама, – И они его хотят купить здесь посреди улицы Красной Армии! Доехали бы до самого театра и купили их там. Это же так просто! Именно там эти билеты и продаются. Что? Так трудно доехать до этого оперного театра? Тут и пересаживаться не надо. Ехай себе да ехай. Я умоляюще смотрел на возбуждённую одесситку и пытался, ну хотя бы ненамного снизить тембр её голоса:

– Женщина…, – уже, чуть ли не слёзно, просил я разволновавшуюся одесситку, – Вы можете говорить тише.

В разговор вступила и Инна, стараясь усмирить громогласную мадам:

– Но мы же просто хотим купить билеты. Вы только скажите. Где это можно лучше сделать?

Тут я понял, что сейчас начнется что-то странное и ужасающее.

Весь трамвай начал обсуждать, где нам лучше выйти и купить билеты в «ёперный» театр.

Не выдержав столь экспансивных советов, я взял Инну за руку, и мы выскочили из трамвая, ошарашенные и обалдевшие от коллективных советов, которые от всего сердца с нами делились все пассажиры трамвая, а, может быть, ещё и пол Одессы.

Трамвай тронулся, но, по-моему, одесситы еще там и дальше обсуждали, как и где лучше купить билеты в оперный театр. Я тогда сказал Инне:

– Инночка, мы тут больше так никого не будем спрашивать, потому что здесь такие люди, которые все хотят узнать от нас и во всем нам хотят очень сильно помочь. Давай лучше разберемся сами, где купить билеты в оперный театр, – но билеты в оперный театр мы тогда так и не купили. В тот год театр был на ремонте.

* * *

А когда автобус остановился на автовокзале в Бристоле, чёрт меня дернул обратиться к этим двум женщинам, которые самозабвенно отдавались разговору всю поездку.

– Дамы, а вы не скажете, как мне можно пройти на остановку такси? – обратился я к ним с вопросом. И тут же получил тот же самый ответ:

– А что вам надо на этой остановке такси? – я был так ошарашен тем, что тут так чётко была проведена связующая линия между Одессой и Бристолем, которая крепкими узами братства связала два этих города навеки. У меня даже слов не хватило, чтобы передать моё удивление.

– Вообще-то, я хочу взять такси, чтобы доехать до Авенмауса, – как можно деликатнее постарался я передать им свою просьбу.

– А!.. Такси…. Послушайте! – дамы громогласно обратились ко всем пассажирам автобуса. – Он не знает, где лучше взять такси! Что может быть проще в этом городе. Вам просто надо завернуть за угол, и там будет остановка такси. Англичане люди более скромные, чем одесситы, гвалта в автобусе не получилось, но сразу с помощью ко мне обратилось еще трое человек, и парень, который сидел рядом со мной. Он снял наушники, и они все вшестером принялись объяснять мне, как мне повернуть за угол, как там выйти на соседнюю улицу, потом там еще раз свернуть налево – и там будут стоять такси. Подойти к первому из такси, которые стоят в очереди, и что сказать этому таксисту, чтобы он отвёз меня по назначению. Выслушав многочисленные советы, я поблагодарил всех своих советчиков и с облегчением вздохнул, когда наконец-таки покинул автобус. Следуя четким указаниям шестерых доброжелательных англичан, я прошел к остановке такси. Там, и правда, стояло несколько машин. Подойдя к первой машине, сказал таксисту, как мне и советовали, куда мне надо ехать. А попутчики в автобусе поняли сразу, что я иностранец и мне трудно будет сориентироваться в чужом городе. Поэтому, наверное, они мне так подробно и доходчиво всё объясняли. Но тогда мне показалось, что говорили они не со мной, а скорее между собой. Когда эти две женщины разговаривали между собой, то они так тарахтели, что из пяти слов можно было понять едва одно. А тут они разъясняли мне всё медленно, доходчиво и я понял все их слова.

Шофёр, узнав, что мне надо ехать до Авенмауса, сразу поинтересовался, чем я буду платить.

– Наличкой, но мне нужен чек, – разъяснил я ему.

– Хорошо, поехали, – тут же согласился водитель такси, открыл багажник, забрал у меня сумку с вещами и уложил в багажник.

И вот мы поехали в Авенмаус. Времени это заняло не больше тридцати минут, может быть, чуть больше. Когда такси подъехало к проходной порта, то полицейские в красивых высоких шапках сделали отмашку, открыли шлагбаум, и на такси мы въехали в порт.

Это для меня тоже было интересным моментом, потому что в наш порт на такси просто так не въедешь. Для этого нужно специальное разрешение, в которое вписывается номер паспорта. К тому же надо было ещё заплатить деньги в кассе, чтобы въехать, взять пропуск и показать его охраннику на проходной. Процедура длилась бы минут пятнадцать – двадцать минимум, если не было очереди на проходной в кассу, где записываешься на получение пропуска.

А тут полицейский только махнул рукой, и таксист въехал в порт. Машина объехала почти всю бухту. Как потом оказалось, что это был огромный док, который запирался специальными воротами, чтобы уровень воды в доке не зависел от колебания приливно-отливных течений.

Наконец-то подъехали к доку, в котором стояла моя «Кристина». Когда я впервые увидел её сбоку, то оказалось, что это небольшой пароходик на два трюма, метров сто длиной с небольшой надстройкой на корме. «Кристина» стояла у контейнерного терминала.

Таксист подъехал к контейнерному терминалу, но не смог подъехать к судну – терминал был огорожен колючей проволокой. Он объехал терминал с другой стороны – и там не смог въехать в него. Там тоже была колючая проволока. Тогда я решил:

– Да ладно, тут весь терминал огорожен. К судну не проедешь. Я лучше сам вдоль причальной линии пройду к судну, спасибо, что довез, – и таксист выписал мне чек, который точно соответствовал счётчику.

Всё. Мы попрощались, а таксист на прощанье даже дал мне свою визитную карточку. Я прошёл вдоль колючей проволоки, идущей вдоль причальной линии, к судну.

Подойдя к судну, я увидел спущенный трап. Только подошёл к трапу – господи, боже мой! У трапа на вахте стоит Марио. Он на предыдущем моём судне был матросом.

– Привет, Марио, что ты тут делаешь? – не на шутку удивился я.

– Привет, чиф, – приветствовал не менее удивлённый Марио. – Только сегодня утром с Филиппин прилетел.

Мы с ним, обнялись, как старые друзья, и я поинтересовался:

– А где капитан и стармех.

– Стармех в машине, он готовит её к отходу, потому что агент позвонил, что ты скоро приедешь. Сейчас будем отходить, капитан тебя уже ждет на мостике. Я покажу тебе каюту, в которой ты будешь жить, а сейчас поднимайся на мостик к капитану.

Он подхватил мой чемодан и занёс его в малюсенькую каюту.

Каюта была палубой выше. До неё вёл трап в пять ступенек.

Каютка была малюсенькая. В неё можно было протиснуться только боком. Кровать и диванчик, на котором во весь рост не ляжешь. Я поставил чемодан и портфель на него и пошёл на мостик. Еще пара таких же трапов наверх – и уже мостик.

Когда я вошел на мостик, то навстречу мне вышел здоровенный, бородатый мужичина ростом, наверное, больше, чем метр девяносто. На вид лет шестидесяти. Борода с проседью. Он на хорошем английском поприветствовал меня и попросил, чтобы я принес ему все свои морские документы. Пришлось спустился вниз, открыть портфель и достать все документы, которые были нужны капитану. Вернувшись на мостик, я передал их капитану. Тот поинтересовался, как я доехал, устал или нет. Ну и рассказал мне перспективы работы на ближайшие дни. А сегодня у нас как раз было двадцать четвёртое декабря. Завтра будет Кристмас. Сегодня последний рабочий день во всем католическом мире.

– Ну а мы отходим, – с сожалением проговорил капитан и, пересняв копии моих документов, передал данные обо мне в порт контроль. Когда всё было оформлено, я спросил его:

– А стармех где? Как бы мне с ним встретиться и поговорить?

– Он в машинном отделении. Он уже готовит машину, мы сейчас будем отходить, капитан был уже озадачен другими проблемами. А мне предстояло, встретился тут с другими. Конечно, я от всего увиденного был расстроен. У меня последняя зарплата была три двести, а тут из-за того, что якобы Питер пошел мне навстречу и пообещал мне взять сына с собой на одно судно, мне назначили зарплату в две восемьсот пятьдесят. Тогда я, скрипя зубами, сказал в агентстве:

– Хорошо, я пойду на эту зарплату, но только чтобы со мной был мной сын.

А в итоге, и Лешки со мной нет. Вместо него прислали Марио и зарплата 2850, и контракт шесть месяцев, вместо четырёх, как прежде. Ну, что делать? Работать всё равно придётся, контракт ведь подписан. Всё! Уже поздно кукарекать. Спустившись в каюту, я переоделся в комбинезон, спустился еще на палубу ниже – там стоял повар. Почему повар? Да потому что он был в белом халате, переднике и белой шапочке. Он приветствовал меня на русском языке. Но, с каким-то твёрдым акцентом. Оказалось, что он болгарин и зовут его Кразимир.

– Кушать хочешь? – сразу поинтересовался кок.

– Пока нет, – что-то из-за всех переживаний никакого аппетита не было.

– Ну, если захочешь – все найдёшь в холодильнике, – повар открыл большой холодильник и показал мне егосодержимое.

– Хорошо, Кразимир, спасибо, но сейчас я пойду в машину, – поблагодарил я. – А куда идти-то?

– А вот сюда и иди. Иди вниз – не ошибешься. Тут негде блуждать. Сам всё увидишь, – Кразимир мне рукой показал путь куда мне надо было идти на мои ближайшие полгода. Спустившись на пару трапов вниз, я открыл дверь и вошёл в помещение, ярко освещённое флуоресцентными лампами. Это и было ЦПУ с пультом управления, но никого в нём не было. Стол с открытым машинным журналом, какой-то непонятный стульчик и открытая дверь в машинное отделение из которого нёсся шум работающих дизелей. Двигатель еще не запускался, а шум от вспомогательных дизелей был довольно таки ощутим даже здесь. Закрыв за собой дверь в ЦПУ, я спустился еще ниже. Смотрю, там ходит какой-то мужик с небольшой бородкой, лет на 10 старше меня. Как потом оказалось, ему было 58, а мне в то время – 48. Но ничего необычного в его виде не было. Механик, как механик, одетый в немного испачканный, но выстиранный синий комбинезон. Он посмотрел на меня из подлобья и продолжал заниматься прежними делами, как будто меня здесь вообще не было. Он закачивал балласт в танки и тут же параллельно готовил к отходу машину. Закончив очередную манипуляцию, он протянул мне руку. Немного напрягая голос, чтобы его было лучше слышно, он прокричал:

– Збышек.

Я в ответ пожал его широкую ладонь, наклонился к его уху, защищенным наушниками и тоже крикнул:

– Алексей.

А так как он работал, то руки у него были в перчатках, а у меня – нет. Поэтому я пожал его руку за запястье. Он вновь наклонился к моему уху:

– Пойди в ЦПУ, там, в ящике стола возьми перчатки. А потом приходи сюда и я тебе буду показывать, как готовить машину к отходу, – все это он прокричал по-русски, почти без акцента. Я быстро сгонял в ЦПУ, где взял перчатки, и мы с ним продолжили готовить машину к отходу.

А машина-то, господи… слова доброго не стоит. До крышек можно было достать рукой.

Как дизель генератор с предыдущего моего балкера «Фредерике Зельмер».

Там главным двигателем был шестицилиндровый здоровущий дизель «MAN», у которого поршень был диаметром девятьсот миллиметров, и высотой этот «MAN» был в четыре этажа жилого дома. Когда мы в Китае дергали из него втулку, то китаец, который залез туда обмерять её не смог оттуда вылезти без посторонней помощи.

Эта втулка могла стать хорошей тюрьмой тому, кто попал бы попал туда. Там можно было и умереть, если тебя там забудут, потому что из этой втулки просто так не вылезешь. Она была девяносто сантиметров в диаметре, и у нее были полированные до зеркального блеска поверхности. В дополнении ко всему и высота этой втулки была три с половиной метра.

А тут двигатель.… Одно название, что главный двигатель. Я смотрел на него с недоумение.

Ну – обычный восьмицилиндровый дизель генератор.

Вспомнилось, что еще Питер Борчес допытывался у меня по телефону:

– Ты когда-нибудь работал на «MAКах»? Ой, это такой двигатель! Он такой сложный! Ты сможешь с ними работать? – а сейчас я смотрел на этот дизелёк – господи, боже мой!..

Смех и грех – главный двигатель. Я перед отъездом на судно просмотрел историю этих «МАКов». На наших подводных лодках стояли точно такие же дизеля, только содранные у немцев и сделанные русскими специалистами на балтийских заводах. Так что, этот дизель был мне знаком от пяток до макушки и от переда до заду, и проблем с этим дизелем у меня не должно было возникнуть.

После того, как мы подготовили главный двигатель к пуску, прокрутили его на воздухе и топливе и передали управление на мостик, только тогда мы поднялись в ЦПУ, где не надо было кричать друг другу на ухо.

Поляк вновь представился, уже сняв с рук перчатки:

– Збышек. Сейчас мы с тобой посмотрим, как двигатель запускается с мостика, и тогда уже поговорим обо всём, – на полном серьёзе начал он моё обучение.

Двигатель работал на винт регулируемого шага, и поэтому он, после запуска, работал постоянно при одних и тех же оборотах. Штурман же с мостика только регулировал разворот лопастей, чтобы придать судну передний или задний ход.

Для меня это тоже было не новостью, потому что на «Бурханове» у меня был такой же винт. Ничего сложного в его эксплуатации не было. И для меня это не было открытием.

Меня больше всего удивляло только одно, что в машинном отделении я буду – один.

На палубе были три матроса и боцман. В кают-компании только повар. Один старший механик в машине и капитан со старпомом на мостике. Все – это был весь наш экипаж.

На предыдущем судне у меня было три вахтенных моториста, три вахтенных механика и два электромеханика. Электрик, и два токаря-сварщика. Народу было достаточно. Но там и работы было много на этом четырёхэтажном дизеле, да и на всем судне её там было выше крыши. Там я не знал за что хвататься в первую очередь, потому что механизмы «сыпались» один за другим. Там вместо доброе утро всегда спрашивалось: «Что сегодня сломалось?». Настолько оно было запущено. А тут я только один. Вот это меня больше всего и озадачивало.

После проверки и запуска главного дизеля в работу мы уже спокойно просмотрели все параметры работающего дизеля. Я надел наушники, обошел машину и еще раз всё осмотрел, чтобы лучше усвоить, полученную только что информацию.

Ну что машина. Спустился по трапу вниз и все – ты уже у дизеля. По трапу поднялся – и снова уже в ЦПУ. Только было ещё и соседнее машинное отделение. Там стояли два дизель генератора. В настоящее время они работали. Я заглянул в третье отделение – там была тишина. Разобранный дизель генератор лежал вверх ногами.

После обхода Збышек рассказал мне, как он обнаружил неисправность в этом дизельгенераторе и заказал все необходимые запчасти. Их сегодня привезли. И нам с ним вместе, в течение трёхсуточного рейса, а идем мы сейчас в Голландию на ремонт, потому что масло вытекает из дейдвуда, предстоит этот дизель собрать, поставить «на ноги» и запустить. И на все это нам даётся только три дня. Столько же времени займёт и переход.

И вот уже тогда Збышек уезжает на Новый год домой, а я продолжаю здесь работать в гордом одиночестве.

Так что в Голландии судну предстоит стать в док, где должны будут устранить утечку масла из дейдвуда. До тридцатого числа судно должно простоять в этом голландском доке, и произвести все запланированные ремонты. А тридцать первого числа будет отход из Голландии обратно в Англию, чтобы третьего января вновь стать под погрузку в Авенмаусе.

После отхода от причала пришлось ещё шесть часов сидеть в ЦПУ, обеспечивая безопасный проход в док, из дока и вдоль всего Бристольского залива. До выхода из всех зон разделения в свободные воды. Только тогда от капитана с мостика поступил приказ:

– Останавливать вспомогательные дизеля. Вводить главный двигатель в ходовой режим.

Збышек показал мне, как всё это делается. И только тогда мы вдвоем уже вышли из машины. Было далеко за полночь.

– А где мне можно помыться? – поинтересовался я у Збышека.

– Вон там есть душ. Иди и мойся, – показал он пальцем на каюту за углом и важно добавил: – У меня в каюте есть свой душ. И он только для меня. А вот когда уже будешь стармехом вместо меня, то и будешь в нем мыться, а сейчас я буду в нем мыться только сам.

Что ж пришлось иди мыться в общий душ. Каютка, где мне предстояло ночевать, была настолько маленькой, что мимо стола и кровати можно было только боком, на диване – только сидеть, а на кровать спать, поджав колени. Я воспользовался советом Збышека и помылся в душе, который был за углом.

На кровати лежала брошенная простынь и подушка с наволочкой. Одеяло я нашел в небольшом шкафчике, прикреплённого над кроватью. Чемодан мой никак не помещался в этой миниатюрной каюте. Я бросил его на диван, лёг, скрючившись на кровать и уснул.

Через несколько дней «Кристина», и в самом деле, пришла в Роттердам и встала в док.

* * *

Нельсон долго со мной путешествовал. Он перебывал со мной почти на всех моих судах. И всегда в трудную минуту он подбадривал меня своей улыбкой. А иногда, в особые тяжёлые моменты, он мне дружески подмигивал, стараясь поддержать меня и придать силы для преодоления трудностей в жизни судового механика. Он до сих пор всё время находится со мной. Правда, его место обитания сейчас не каюта моего очередного судна, а всего лишь шкафчик с парфюмерией. Каждое утро я открываю этот шкафчик, чтобы взять оттуда одеколон и протереть им лицо после бритья. Открывая шкафчик, я всегда говорю своему старому другу:

– Привет, Нельсон.

А он задорно мне подмигивает и желает удачи на весь сегодняшний день. Я закрываю шкафчик, оставляя там Нельсона, а сам, подбодрённый его улыбкой иду заниматься своими делами.

Владивосток. Август 2014.

Пожар

Жизнь судового механика

Будильник радостно возвестил, что начался новый день. От этого звона, Борзов проснулся, скинул с себя одеяло, и встал с кровати. По привычке он посмотрел в иллюминатор. Яркое утреннее солнце заглядывало в спальню. Судно было построено в Англии 27 лет назад, поэтому иллюминаторы в каюте старшего механика были круглые, с бронзовой окантовкой, такого диаметра, что в них смогла бы пролезть только голова. Это на современных судах они были квадратные, позволяющие любоваться океаном в полной его красе. Голубое небо было без единой тучки. Бирюзово-синий океан равномерно катил валы зыби и "Леди Белла" отвечала ему лёгким покачиванием. Слегка дрожа корпусом, она шла на северо-восток. Таким образом, по дуге большого круга был проложен её курс до Перу. Борзов прислушался к работе цилиндров главного двигателя. Они, были где-то там внизу, но отвечали равномерными басовито-мягкими ударами. Хорошо! Не зря поработали на стоянке. Теперь на месяц точно гарантирована надёжная работа «Зульцера». А когда судно придёт в порт, двигатель будет вскрыт и осмотрен. Осталось всего-то двадцать дней идти до Кальяо. А там, в порту, Борзов знал, где есть телефон. Он сразу же позвонит своей любимой женушке. Ведь целый месяц он не будет слышать её голоса. На "старушке" «Леди Белла» не было телефона. Хозяин сэкономил. Установил только телекс. Жаль, что не было возможности позвонить, чтобы услышать её. А так бы хотелось перекинуться парой слов. Борзов прошел в туалет и открыл кран холодной воды, который только фыркал жёлтой водой, пока не сойдет весь воздух, потому что вода подавалась только по два часа утром и вечером из-за жесткой экономии. Подождав, пока вода приобретет нормальный цвет, Борзов вымылся под душем, побрился и набрал ведро, чтобы ополоснуться днем. Надев свежий летний костюм, он спустился в кают-компанию. Кэптин Брэдли уже курил свою ароматную сигарету.

– Доброе утро, мастер, – приветствовал Борзов капитана.

– О! Чиф. Рад тебя видеть, – в ответ услышал Борзов стандартный ответ. – Как ты себя чувствуешь? Как прошла ночь? Борзову только и оставалось ответить:

– Прекрасно. Смотри, какая сегодня отличная погода, – он показал на иллюминаторы кают-компании.

– Да, – ответил капитан. – Я уже был на мостике. Мы выбрали хороший путь. Погода благоприятствует нам. Капитан пришел на судно только месяц назад, но своей обходительностью и вежливостью, он покорил Борзова. Это был настоящий бритишь. Он всегда был вежлив, обходителен, подчеркнуто уважителен к собеседнику. Ему было немного за семьдесят, но выглядел он бодро и был всегда в движении. Его интересной особенностью было то, что с утра он выкуривал несколько сигарет, много говорил, а потом замолкал на несколько часов.

Чуть позже Борзов понял причину его молчания. У капитана во рту всегда был глоток пива. Если он его проглатывал, то спускался с мостика к себе в каюту, набирал в рот новый глоток пива и так ходил еще полчаса, наблюдая за действиями помощников. Он полностью отличался от предыдущего филиппинского капитана, который в рейсе просыпался в десять утра и звал к себе на доклад старпома и старшего механика. А потом до обеда бегал по мостику, создавая видимость работы. Он чувствовал себя царьком на судне. В отличие от него, каптин Брэдли был всегда вежлив, настойчив в своих указаниях и уважителен к подчиненным. Обстановка на судне изменилась. Нервозность прекратилась. Первое время Борзову было очень трудно с филиппинским царьком. Хотя Борзов прекрасно читал и переводил с английского, но разговорный язык у него не получался. Как только надо было что-то произнести, то тут у него наступали муки в произношении и выражении мыслей и чувств. В один из таких утренних докладов «царьку», тот беспричинно начал кричать на Борзова. Из-за ограниченного количества слов, Борзов не мог ответить «царьку» на его претензии. Но тут, что-то переключилось в нём. Он, в бешенстве от своего бессилия, ухватился за спинку бамбукового стула, стоявшего перед капитанским столом, и переломил её пополам. Держа в руках обломки спинки стула, подошел к этому недоноску, ростом чуть больше ста шестидесяти сантиметров, потряс ими перед желтой мордой «царька», и с хрипом выдавил из себя:

– Больше никогда на меня не кричи.

От неожиданности «царек» только лупал глазами, а Борзов, бросив обломки стула к его ногам, вышел из каюты. Больше, после этого инцидента, «царёк» никогда не орал на Борзова. А если была необходимость в передаче приказов, то он передавал их через начальника рации, преданного своего слугу. И, даже вплоть до своего списания, он никогда не повышал голос на Борзова. Это случилось четыре месяца назад, а сейчас всё было по-другому. Стюард принес Борзову омлет и чай. Он спокойно намазал сыр на кусочек хлеба и с удовольствием откусил его. Капитан откинулся в кресле и, сквозь завитки дыма ароматной сигареты, посмотрел на Борзова.

– Как прошла ночь, чиф? – как бы невзначай вновь спросил он.

– Я думаю, что нормально, – оторвался Борзов от омлета. – Есть одна небольшая проблема, но второй механик с ней до обеда справится.

– Что за проблема? – вновь поинтересовался капитан.

Борзов помолчал, пережевывая омлет:

– На расходной цистерне тяжелого топлива стоит термостат. По всей видимости, он неисправен и не позволяет топливу в расходной цистерне нагреться выше шестидесяти градусов, хотя установлен на восемьдесят пять. Из-за этого топливо не может перед двигателем прогреться до ста двадцати градусов, а греется только до ста десяти.

– А…, – протянул капитан. – Понятно. Сгорание стало хуже.

– Конечно, – подтвердил мысль капитана Борзов. – Даже дым из трубы стал идти более черный и расход топлива немного увеличился.

– Понятно, понятно, – продолжал капитан выпускать кольца дыма к подволоку. – А это не сложно, чтобы поменять термостат?

– Сложности особой в этом нет, – спокойно отреагировал Борзов на новый вопрос капитана. – Сейчас подберем термостат, и второй механик с электромехаником его заменят. Там надо только открутить пластиковую гайку и вынуть чувствительный элемент. А потом вставить новый. Это займет не больше часа.

– Хорошо, – одобрил капитан предложение Борзова. – Меняйте.

Они одновременно встали из-за стола, и вышли из кают-компании. Капитан сразу поднялся на мостик, а Борзов остановился у открытой двери кладовой, в проеме которой стоял электрик Бармеджо. Тот вежливо поздоровался со стармехом:

– Доброе утро, чиф.

Борзов также вежливо отозвался:

– Доброе утро, Бармеджо.

Хотя Бармеджо и был только начинающим электрикам, Борзов обращался к нему так же вежливо, как и к остальным филиппинцам. Вадик, второй механик, сидел где-то в глубине кладовки. Борзов показал Бармеджо жестом, что он хочет войти в кладовку, и тот освободил ему проём двери. Войдя в кладовую, Борзов посмотрел на занятого Вадика. Тот что-то старательно перебирал в огромном ящике. Увидев стармеха, он, как всегда, сразу же спросил:

– Владимирыч, какой из этих термостатов ему дать? – Вадик, как всегда, с миллион первым вопросом вместо приветствия, встретил Борзова.

– РТ 107. У нас же он полетел? – удивился непониманию Вадика Борзов.

Отстранив Вадика от ящика, он выбрал нужный термостат, а потом передал его Вадику. Вадик повертел коробку с термостатом. Убедившись, что находящийся там термостат, соответствует маркировке на коробке, предал его Бармеджо. Получив коробку с термостатом, тот сразу же исчез.

– Как прошла вахта? – поинтересовался Борзов. – Температура в расходной держится? Не падает?

– Так же держится, – пожав плечами, ответил Вадик. – Куда ей деваться. Перед двигателем по-прежнему сто десять.

– Хорошо. Когда поменяете термостат, подрегулируй температуру в расходной цистерне.

От этого предложения, у Вадика перекосило физиономию:

– Что? Они сами не справятся, что ли? – недовольно пробурчал он в ответ, имея ввиду филиппинского электромеханика с Бармеджо.

– Справятся, не справятся – это другой вопрос. Но ты должен быть там, – Борзов ткнул пальцем в сторону машинного отделения. – И все проконтролировать. Понятно? – это Борзов уже спросил у Вадика повышенным тоном.

– Да, всё ясно, – по-прежнему недовольно бубнил Вадик. – Сейчас позавтракаю и пойду к этим недоделкам. Вадика тоже можно было понять. Вахта у него была с четырех до восьми утра. Конечно, ему хотелось, и спать и есть. Но эту работу с термостатом надо было делать в первую очередь.

– Давай, давай, – Борзов хлопнул Вадика по плечу, а сам, напевая себе под нос «На границе тучи ходят хмуро…», быстро поднялся в каюту и переоделся в комбинезон. Машина встретила его жарким дыханием, воздухом горячего железа и нагретого масла. На крышках всё было в норме, турбина свистела, как и положено ей на этих оборотах. Четвёртый механик Бакаланко уже принял вахту и, улыбаясь, приветствовал Борзова взмахом руки и лёгким поклоном. Борзов прошел к пульту управления, вынул черновой журнал и проверил его. Механики за ночь в журнале ничего лишнего не написали. Валентино, электромеханик, что-то уже колдовал у распредщита. Борзов вспомнил, что вчера он ему дал задание почистить контактор насоса пресной воды.

Внизу Фортич с Бангсалом начали красить борт. С виду они сосредоточены, в наушниках, не спеша, делали свою работу. Впереди ещё двадцать дней перехода. Эту работу, по их понятиям, надо было сделать качественно, т. е., как можно дольше, оттягивая её завершение. Они, весело скалясь, макали катки в бадью. Бангсал уже успел мазнуть Фортича по спине катком. Он вечно что-нибудь чудит. Но Фортич не обижался. Он всегда говорил, что без шутки за год контракта, у любого крыша съедет. И он в этом был, где-то прав. Убедившись, что в машине всё нормально и все заняты своими делами, Борзов стал подниматься по трапу, на выход из машинного отделения. У выхода из машины в тамбур, где были расположены рефкамеры, повар Ромио выносил из них продукты. Вернее, работали два стюарда, а он, как начальник, руководил ими.

– Как дела, Ромио? – приветствовал Борзов кока. – В камерах температура нормальная?

– Доброе утро, чиф, – вежливо ответил кок. – Все нормально. Видишь, как это мясо заморожено? Думаю, до Кальяо оно не растает, – усмехнулся он. Вообще-то филиппинцы со стармехом такой фамильярности не позволяли себе, но кок был важной персоной, и ему это было негласно позволено. Он, таким образом, демонстрировал перед подчиненными свою значимость. Борзов перекинулся с ним ещё парой слов и прошёл в рулевую, а из неё, повернув налево, в углекислотную станцию. В ней стояли рефкомпрессоры. Всё сегодня было замечательно. Проверив работу рефкомпрессоров и рулевой машины, Борзов вновь спустился в машинное отделение. Он подошел к неисправному датчику и осмотрел его. Пластиковая гайка чувствительного элемента была покрыта толстым слоем краски.

– Долго же ты, родной, тут стоишь, – невольно подумалось ему.

Борзов осмотрелся. Метром ниже площадки, с которой можно было наблюдать за температурой в расходной цистерне и оперировать быстрозапорными клапанами, располагался первый цилиндр главного двигателя. Выше этой площадки, был выхлопной коллектор главного двигателя. От его торца шел жар. И, немудрено, термометр на торце коллектора показывал больше трехсот градусов. До коллектора было не более двух метров. Несмотря на такую высокую температуру, торец коллектора был не заизолирован. Борзов, вообще-то не придавал этому большого значения. Двадцать семь лет судно работало так. Ничего же не произошло ни с топливными цистернами, ни с коллектором. Зато было удобно его открывать при осмотрах. Никто не обсыпался асбестом, и грязи от этой изоляции не было. Борзов еще раз осмотрел датчик, убедился, что работы по его замене не вызовут трудностей, и вновь поднялся к пульту управления. Внимательно осмотрев приборы, и убедившись, что все показания в норме, он взглянул на часы. Ого! Было почти десять часов. Наступало время кофе-тайма. Краем глаза он увидел поднимавшихся по трапу Фортича с Бангсалом. Мимо пробежал Вадик и, по трапу противоположного борта, спустлся вниз, чтобы проконтролировать работу Бармеджо, который в это время подошёл к датчику. Борзов постоял на платформе крышек, обошёл их, проверяя температуру выхлопных газов по цилиндрам и вышел из машинного отделения. Поднявшись на палубу камбуза, он по коридору левого бота прошёл к трапу, ведущего к его каюте. Проходя вдоль переборки машинного отделения, он, невзначай слегка ударил по его неизолированной переборке.

Когда Инночка была у него на судне, во время стоянки в Тяньцзине, она удивилась слышимости из машинного отделения. Вадик кувалдой отдавал гайки на одной из крышек главного двигателя. И каждый удар кувалды был отчетливо слышен в каюте, как будто он работал в паре шагов.

– Ой! Что это такое? Что там ломают? – удивленно воскликнула Инночка.

Борзов успокоил жену:

– Это Вадик отдает крышку. Сегодня будем дергать поршень. Изоляции на переборках нет. Поэтому и слышимость такая, – а потом невесело пошутил. – Случись пожар в машине, тут через десять минут всё судно сгорит. Инночка испуганно посмотрела на него:

– Ты не пугай меня. Пусть у вас рейс будет спокойный. Без всяких пожаров.

– Не беспокойся. Все будет в порядке, – Борзов нежно привлек к себе жену и поцеловал.

Это воспоминание невольно возникло в сознании Борзова. Кофе-тайм. Святое дело. В каюте Борзов ополоснулся из ведра, заранее припасённой водой и переоделся в свежую футболку и шорты. На босую ногу надел тапочки. Это у филиппинцев в норме. Никаких носков. И со стаканом ароматного чая, принесённого стюардом, устроился в кресле. Начальник рации уже положил ему на стол несколько телексов из офиса. Что-то Пол сегодня прислал? Вечно ему что-то надо. Сидит себе в Гонконге и от безделья только бумажки шлёт. Ну, ничего, отпишемся, не впервой. Неожиданно наступила тишина. Перестала ощущаться вибрация корпуса судна, прекратился звук равномерного «уханья» поршней главного двигателя. До каюты доносились только их последние «вздохи». Исчезло тарахтение работающих дизель генераторов. Замолчал, только что включённый магнитофон. Вот это новость! Что там Бакаланко натворил? Борзов подскочил с кресла и кинулся к двери каюты. Не успел он её открыть, как чуть ли не сбил с ног Вадика, пытающегося открыть дверь каюты.

– Владимирыч! Горим! – запыхавшись, чуть ли не выкрикнул он.

Глаза его были широко открыты, и в них чувствовался ужас, от того, что он только что увидел. Борзов оттолкнул Вадика и кинулся к трапу, ведущему на нижние палубы. Палубой ниже располагалась станция быстрозапорных клапанов топливных танков. Две недели назад, в Корее, Борзов сам лично предъявлял их инспектору порт-контроля. Они были подрегулированы и отлажены. Подбежав к щиту станции, Борзов увидел третьего механика, закрывающего их. Сняв с предохранителей несколько ручек клапанов, он дернул за них. Где-то внизу, на цистернах, они должны были закрыться. В этом Борзов не сомневался. Топливо из них уже никуда не выльется. Убедившись, что все клапана закрыты, он отбежал от щита станции и повернул налево, в коридор, в конце которого был трап, ведущий к входу в машинное отделение. Дым уже плотной завесой приклеился к подволоку. На стальной, не заизолированной переборке в машину, пучилась краска.

– Ну, ничего себе, – проскочила моментальная мысль у Борзова. – Какая же там температура?! Отскочивший, от лопнувшего пузыря, кусок краски, неожиданно обжег щеку и левую руку.

Не ощущая боли, Борзов стряхнул их и помчался дальше, вниз, к входу в машинное отделение. Подбежав к двери, он увидел, что самодельная, деревянная дверь начала открываться и в приоткрывшуюся щель на четвереньках вылезал Бакаланко. Его начало выворачивать, и он надрывно кашлял. Борзов заглянул в приоткрывшуюся дверь, в надежде спуститься вниз и что-то предпринять для тушения пожара. Но, не тут-то было. Внизу от дыма была сплошная чернота. Дым едкими клубами заполнил маленький тамбур перед помещением рулевой машины и рефкамерами. Такого чернющего дыма Борзов ещё никогда не видел в жизни. Всё! К углекислотной станции путь отрезан! Оставался единственный вариант – это отрыть углекислотные клапана в машину из щита, который располагался в коридоре главной палубы с противоположного борта. В коридорах стояла темнота. Ни одна лампочка не горела. Вспомогательные дизеля встали. Света нигде не было.

– Вадик! – проорал Борзов. – Бегом на правый борт, к пульту СО2! Открывай газ в машину! Я – на кап. Там его закрою! – и бросился к двери из надстройки на палубу. Вадик все время бежал следом за Борзовым. Услышав приказ, он только утвердительно кивнул головой и скрылся за углом. Борзов помчался наверх по наружным трапам к капу машинного отделения. Там уже был фиттер Серёга. Он пытался подойти к капу и отдать трос быстрого закрытия. Но, не ту-то было! Вырывающиеся из капа клубы чёрного дыма с пламенем, сносились небольшим ветерком в его сторону и не давали подойти к утке, на которую был накинут трос, удерживающий кап в вертикальном положении. Гидравлика, которая должна была это делать, давным-давно вышла из строя. И, вместо неё было сделано приспособление, которое обеспечивало быстрое закрытие капа. Инспектор в Корее проверил его и остался доволен таким закрытием. Но сейчас люк не мог быть закрыт. Осознав безвыходность ситуации, Борзов прокричал Сереге:

– Всё! Бесполезно! Сгорели! Погнали плоты сбрасывать!

Еще одна мысль клокотала в мозгу Борзова:

– Как бы не было взрыва топлива. Ведь переборки дизельных танков в машине, не заизолированы! А в них семьдесят тонн топлива. Только в расходной цистерне пять тонн газойля. Каюта Борзова находилась палубой ниже, по левому борту, он непроизвольно бросился к двери, ведущей к каюте, но тут вспомнил, что на ней замок испортился уже неделю назад, и она была закрыта на защёлку изнутри. У боцмана всё не доходили руки, чтобы отремонтировать его, поэтому с палубы дверь не открывалась, а открывалась только изнутри. Пронеслась мысль что, надо хотя бы взять жилет, да документы из каюты. Но для этого надо было спуститься вниз на палубу, пробежать по коридору и подняться по трапу. Поэтому Борзов кинулся к двери правого борта палубой ниже и нырнул в неё. Дым в коридоре опустился уже до пояса и из-за него вокруг была абсолютная темнота. Борзов глубоко вдохнул и, как можно ниже нагнувшись, побежал по коридору. Пробежать надо было прямо восемь метров, потом повернуть налево за угол и по трапу подняться наверх. Там, в метре от трапа, была дверь его каюты. В ней, может быть, ещё нет дыма. Борзов почти добежал до трапа, но дым нещадно разъедал глаза, и из-за него вокруг ничего не было видно. Темнота.

– А если и там наверху дым, – проносится мысль. – Добежать назад дыхания не хватит.

– Да чёрт с ним, с жилетом, – махнул рукой на свою затею Борзов.

Он тут же развернулся и, выбежав на палубу, глубоко, полной грудью вдохнул свежий воздух.

– Да! Назад бы воздуха не хватило, – опять пронеслась мысль.

Если бы он продолжил бежать за документами, которые находились в спальне в шкафу, дыхания бы точно не хватило на обратную дорогу. Ветер сносил дым с пламенем на правый борт. К шлюпке и плотам правого борта уже было не подойти. Они горели. Но, ниже, на главной палубе был ещё один плот. Серёга выбежал из двери своей каюты с жилетом, ящиком лапши и одеялом. Его каюта как раз находилась у входной двери.

– Только и успел взять, – возбуждённо, блестя глазами, прокричал он.

– На главную палубу! Там плот! Давай его скидывать! – крикнул ему в ответ Борзов, и они кинулись к плоту на главной палубе. Навстречу им из коридора выбежал Вадик:

– Какая-то падла открыла дверь из машины и весь коридор в огне и дыму – в бешенстве орал он. – Я не смог добраться до ящика дистанционки!

– Давай плот скидывать, – не обращая на его крики внимания, Борзов прокричал в ответ Вадику. – Сейчас может топливо взорваться. Большая температура в машине! Смотри! Уже из иллюминаторов бьет пламя, – и Борзов выкинул руку в сторону иллюминаторов правого борта. А там уже было видно, как пламя красно-черными языками вырывалось из пустых глазниц иллюминаторов кают. Рядом оказался моторист Вадика. Он, плача навзрыд, умоляюще протягивал руки к Борзову:

– СО2. СО2. Чиф включи, пожалуйста, СО2.

– Да пошел ты … со своей СО2. Где твоё место? – зло прокричал на него Борзов.

– У шлюпки, – прервав поток рыданий, скулил филиппинец.

– Так иди и помогай её спускать, – это уже Борзов крикнул ему, видя, как остальные филиппинцы, с капитаном во главе, все в жилетах и личными вещами, начинали спускать шлюпку. А они втроём кинулись к плоту. Инспектор в Гонконге заставил капитана перевязать узел вытяжного троса на прессостате вместе с его слабым звеном. И сейчас плот было невозможно сдвинуть с места. К тому же, в нарушении всех правил, он был привязан к леерам капроновым кончиком. Борзов попытался их развязать, но это у него не получилось. За прошедшие после проверки два месяца узлы капроновой верёвки окаменели и узел не поддавался. Ну не грызть же его зубами! Борзов лихорадочно окинул взглядом палубу, пытаясь найти что-нибудь железное. Вон! Кусок шпильки от крышки главного двигателя! Как он его давно хотел выкинуть за борт! Но всё руки не доходили. Теперь спасение здесь! В этом куске железа. Борзов схватил шпильку и принялся бить ей по треклятому кончику. Он быстро перебил узел, крепящий плот к леерам, и они вместе освободили плот от паутины верёвок и, поднатужившись, выкинули его за борт. Плот смачно плюхнулся в зеркальную гладь воды. Вытяжной линь держал его за судно, и плот начинал раскрываться. Слава богу! Один есть! Борзов захотел погладить крест на шее. Но его не было. Тут он вспомнил, что снял его, когда мылся! Вот невезуха! Золотой крест с золотой цепью остались в каюте.

– Надо же! Да черт с ним! Главное – выжить, – мелькнула мысль, и он крикнул Вадику и Сереге:

– Погнали на бак! Там есть ещё один плот!

Пробегая вдоль надстройки, Борзов наступил на пожарный шланг, который валялся на палубе. Обнаженную ногу обожгло кипятком из шланга. От неожиданности он чуть не взвыл, но, не обращая внимания на боль, побежал вслед за Вадиком и Серегой на бак. Плот находился на фундаменте при входе в подшкиперскую. Дверь в неё была открыта. Борзов заглянул туда, но там стояла кромешная темень, и только раздавался рокот дизеля аварийного пожарного насоса.

– Дизель работает, но почему нет воды в магистрали? – удивился Борзов.

Он огляделся. Аварийного фонаря на переборке подшкиперской не было, но перед её дверью стояли баллоны с кислородом и ацетиленом. Как ни долбал Борзов Серегу, но тот, предвидя завтрашнюю работу, никогда не отсоединял от них шланги. Вот и сейчас эти шланги были прикручены к баллонам. Увидев такую картину, Борзов радостно крикнул:

– Серега! Зажигай горелку!

Серега, ничего не поняв, быстро размотал шланг, открыл баллон и зажег горелку. Борзов, не дожидаясь, пока Серега отрегулирует пламя, выхватил у него горелку и бросился внутрь подшкиперской, подсвечивая себе путь. Так и оказалось, как он думал. Дизель работал, и муфта насоса была соединена с ним. Дизель запускался отлично. Месяц назад Борзов сам поменял на нём форсунки с топливным насосом. Но на приемной магистрали насоса было два клапана. Один из форпика, а другой из-за борта. Клапан из форпика был покрашен зеленым цветом, а который был из-за борта – красным. Открытым оказался зеленый клапан. Вода из форпика была откатана после окончания погрузки, и он был пустой. Кто-то при запуске дизеля перепутал клапана. Ведь в темноте цвета клапана не разглядишь. Насос, который находился ниже, на уровне ватерлинии, перегрелся, заклинил и его привод, ведущий наверх к дизелю – срезало. Поэтому в пожарной магистрали воды не было. Насос только выкачал небольшой остаток воды из форпика, который и поступил в пожарную магистраль. Вот этими остатками воды Борзову и обожгло ногу. Пока Борзов осматривал дизель, Серега с Вадиком освободили плот от креплений, а потом они втроем так же выкинули его за борт. Проследив за плотом, Борзов с удовлетворением увидел, что и он начал раскрываться. Они все вместе быстро прошли к трюму номер два, где столпились филиппинцы, которые спустили через фальшборт штормтрап и ждали, когда к нему подойдет шлюпка. Все они были возбуждены и о чём-то горячо спорили. Экипаж шлюпки собрал три выкинутых плота и подволок их к штормтрапу. Капитан дал приказ:

– Экипажу покинуть борт судна! – и экипаж по штормтрапу начал спускаться в подошедшую шлюпку, а часть его стала перебираться в плоты. У большинства филиппинцев с собой были даже личные вещи. Они не боролись за живучесть судна, с пожаром. Они спасали свои шкуры. Капитан, дождавшись, когда последний филиппинец спустится на шлюпку, встал на штормтрап, оглядел опустевшую палубу и тоже спустился в неё. Борзов с разочарованием посмотрел на свою одежду, ту в которой ему придется, неизвестно сколько, «куковать» на этих плотах.

На нем была только старая футболка с шортами, резиновые тапки на босу ногу, часы и обручальное кольцо. Это было всё, с чем он покинул борт судна. Остальные вещи остались в каюте и сгорели. Вадик был одет также, а вот Серега был немного прозорливее. Его каюта находилась первой от входа. В рейсе, конечно, в ней было не очень-то комфортно жить. Потому что каждый входящий и выходящий на палубу, хлопал дверью. Иногда, среди ночи Серега от ударов «броняшки» просыпался и матерился на «разных недоделков». А вот сейчас ему повезло с расположением каюты. Он прихватил с собой одеяло, куртку, ящик сублимированной лапши и даже пластиковую электронную карточку, на которой у него в каком-то американском банке лежали деньги. Со всем этим богатством они втроем перебрались на крайний плот. Погода была отличная. Ветра не было. Только метровая океанская зыбь равномерно то опускала, то поднимала плоты. Плоты по своей конструкции имели повышенную остойчивость, поэтому их сильно «валяло» на зыби. Перебравшись на крайний плот, Борзов скомандовал Вадику и Сереге:

– Так, ребята! Это наш плот! Возьмем сюда только капитана! Осмотритесь. Над входом в российских плотах должен быть нож. Серега посмотри! А в этом он есть там? – Серега, преодолевая болтанку, пролез к входу и, немного повозившись, показал Борзову заветный пакет с ножом.

– Вадик! Смотри, вон контейнер со снабжением, – спокойно указал Борзов Вадику на объемный сверток из прорезиненной ткани, находящийся у одного из надувных бортов плота, к которому он был плотно привязан. Борзов его раскрыл. Содержимое пакета не отличалось от содержимого, по которому они проходили обучение в тренировочном центре. Очки Борзов оставил в каюте и поэтому, доставая очередной предмет из контейнера, он показывал его Вадику, который читал этикетки. Конечно, у Вадика с английским не было никакой дружбы, но из прочитанных букв, Борзов составлял слова, и становилось понятно, что находится в пакетах и упаковках. Но на пакетах с водой ничего не надо было читать. И так было ясно, что там вода. Вода была в пакетах и в запаянных банках. Борзов сразу же решил:

– Воду никому не давать! По воде будет строгий режим!

Вадик с Серегой непонимающе посмотрели на него:

– Чего это вдруг? – в их голосах чувствовалось недовольство полученным приказом.

– А вот почему, – попытался объяснить Борзов, – сигнал с аварийного буя только что пошёл в эфир. Его, конечно, сразу же обнаружат. Но, пока его обсудят и решат, что делать – пройдут сутки. До Гавайских островов пятьсот миль. До Мидуэя – триста. Чтобы добраться до нас, буксирам потребуется суток двое, а, чтобы найти нас, еще столько же. Нас же отнесет и ветром, и течением. Значит еще пару суток. Итого – пять. А по закону подлость прикиньте сюда еще парочку. Вот тебе и получается – неделя. Так что, эту воду надо растянуть на неделю для четверых человек.

– А кто четвертый? – недоуменно посмотрел на Борзова Вадик.

– Кто, кто? Да, капитан. Не будет же он с филиппками сидеть в их плотах! Он будет у нас, – уже решительно подытожил Борзов.

Возражений по этому поводу не было. Из контейнера достали галеты, пакетики с концентратами, рыболовные принадлежности и даже гелиограф. Всё это Борзов аккуратно разложил по отдельным пакетам и закрепил у бортов плота. А Вадик похвастался:

– И курево тоже будем экономить. Я перед пожаром только раскрыл новую пачку, – он достал из кармана шортов пачку «Мальборо» и повертел ею.

– Ну, а это уж как получится, – пробормотал Борзов.

Курить хотелось не на шутку. Он посмотрел на часы. Было уже начало первого.

– Ну, если начинать экономить, то давай сейчас и закурим, – деланно весело предложил он Вадику. Вадику ничего не оставалось, как вытащить из пачки сигарету и протянуть ее Борзову. Они с Вадиком закурили и смачно пускали дым в отверстие входного лаза. Выкурив сигарету, Борзов ощутил сильную жажду. Во рту всё пересохло и нестерпимо хотелось пить. Но он сдержался и только старался выдавить из щек слюну, чтобы смочить ею рот. Увидев его страдания, Серега посоветовал:

– Владимирыч, а ты забортной водой прополощи рот.

– Ты что? – взвился Борзов. – Ни в коем случае не пить и не употреблять морскую воду.

Отравитесь и сдохнете. Конечно, все они об этом знали. Только в данный момент Серега почему-то об этом забыл. Нестерпимо саднила обожженная нога. Борзов уселся на борту плота и опустил в чистую теплую воду ногу. Температура воды была двадцать пять градусов. Это он сегодня видел на термометрах в машинном отделении. А у поверхности она была, наверное, немного выше. На какое-то время боль прекратилась, и он огляделся. Плоты были связаны между собой и привязаны к шлюпке. Шлюпка отвела их метров на сто от борта судна. Оно уже начало проседать на корму. По всей видимости, резиновые прокладки на трубопроводах охлаждения механизмов в машинном отделении прогорели, и забортная вода из них начала поступать в машинное отделение. Из иллюминаторов надстройки всё ещё были видны открытые языки пламени, и оттуда валил густой черный дым. Чувствовалось, что в надстройке продолжал бушевать пожар. Из капов машинного отделения языков пламени уже не было видно, но оттуда также валил черный дым, но он был уже не такой густой, как из надстройки. По всей видимости, вода, поступавшая через сгоревшие прокладки трубопроводов забортной воды, способствовала прекращению пожара в машинном отделении. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо, что от пожара в машинном отделении не перегрелись и не взорвались танки с дизельным топливом. Плохо – это то, что машинное отделение затапливалось. Естественно, сейчас уже ничего невозможно было сделать с его восстановлением, но это было уже не главным. Главное – это то, что останется ли судно на плаву после затопления машинного отделения. Хотя груза по весу было не очень много. В Китае во все трюма был загружен парафин. А в Корее твиндеки и палуба были забиты различными автомобилями. На первом трюме, поперек крышки, даже стоял шикарный катер. Так что был шанс, что судно не утонет. Борзов на всё это смотрел, как со стороны. Как будто это всё происходит не с ним. Как будто это был сон или фильм. Ему казалось, что если он немного напряжется, то проснется, и весь этот кошмар исчезнет, и он окажется в своей каюте на мягком тёплом диване. Это состояние его как-то отвлекло от действительности. Он погрузился в него в ожидании чуда. Немного напрягся, потряс головой, чтобы прогнать кошмарный сон и проснуться, но сон не проходил.

Перед ним также находилась «Леди Белла», глубоко просевшая на корму и было видно, что из иллюминаторов надстройки, то здесь, то там вырывались зловещие языки пламени и валил черный дым. Борзов скинул с себя оцепенение, навеянное предполагаемым сном, огляделся и увидел в шлюпке капитана. Он помахал тому рукой и прокричал:

– Каптин Брэдли! Иди сюда. Нас тут только трое!

Капитан услышал Борзова, повернулся к нему и прокричал в ответ:

– Спасибо, чиф. Я приду немного позднее.

Плоты нещадно мотало на зыби. В них можно было находиться, если только распереться. То есть, надо было раскинуть руки и ноги, таким образом, увеличивая площадь своего соприкосновения с резиновым днищем плота, и попутно руками держаться за внутренние леера. Вода была теплая, так что на днище можно было комфортно лежать. Вадик выглянул в дверь плота и повернулся к Борзову:

– Владимирыч, смотри, что твориться с филиппками!

Борзов на четвереньках подполз к двери и выглянул наружу. С соседнего плота свесились два филиппка. Их не на шутку полоскало. Рвотные движения следовали одно за другим, но из их нутра уже ничего не выходило. Они в бессилии лежали, свесившись с мягкого борта и только стонали:

– Воды, воды….

Вадик, увидев такую картину, обреченно проговорил, покачивая головой:

– Да, не жильцы они, если еще недельку мы здесь проболтаемся.

Из двери соседнего плота высунулась голова четвертого помощника:

– Чиф! Дайте воды! Мы умрем без воды! – в панике орал он.

– А ваша вода где? – в ответ прокричал Борзов.

– Мы её уже выпили, – истерично продолжал вопить четвертый помощник.

– Как выпили?! У вас же на плоту был запас воды на десять дней для двадцати человек. А вас-то всего двенадцать! Вы что наделали?! Прошел же только час! Что вы будете делать дальше?! Но филиппинец ничего не слушал и не понимал. Он только истерично кричал:

– Воды… Воды…

– Воды им не давать, – крикнул по-русски внутрь плота Борзов. – Если отдадим её, то сами через пару дней будем такими же. Панике не поддаваться! Он вновь сел на борт плота и опустил обожженную ногу за борт. Вода ласково приняла её, и боль от ожога значительно снизилась, хотя в некоторых местах на ступне проступали пузыри от ожогов. Вскоре капитан перебрался к ним на плот. Ему, как и любому обычному человеку, нужно было поговорить. Борзов вскрыл банку с водой, и предложил капитану отпить первым. Капитан сделал небольшой глоток, посмаковал воду во рту, а потом и второй. После этого он передал банку Борзову со словами:

– А пиво, было бы лучше, – и они невесело рассмеялись.

– Пожар уменьшается, – стал рассуждать капитан. – Опасности взрыва нет. Значит, через час можно будет подойти к борту и подняться на него. В машинах мы сможем переночевать и спрятаться от солнца и ветра. Там будет теплее. Таким образом, мы сможем дождаться спасательных судов. Он это говорил, как будто рассуждал сам с собою, но чувствовалось, что ему была нужна поддержка в его правоте.

– Ты абсолютно прав, капитан. Надо подходить к борту и высадиться на судно. Там не так будет качать, – и он, кивнув на соседний плот, продолжал. – И они останутся живы. Наверное, этих слов и не хватало капитану. Они вместе с Борзовым смотрели на просевшую на корму «Леди Беллу» и на закопченную надстройку, из иллюминаторов которой выходил дым. Судя по его цвету и интенсивности пламени, можно было предположить, что пожар в надстройке подходил к концу. Но тут из рации, которая висела на груди капитана, раздался далекий скрипучий голос:

– «Леди Белла», «Леди Белла»! Это «Алика». Если Вы меня слышите, ответьте мне.

Приём, – так монотонно и скрипуче вещал далекий спасительный голос. Капитан тут же стал отвечать:

– «Алика», «Алика»! Это «Леди Белла». Я слышу Вас хорошо. Приём.

Голос из рации оживился:

– «Леди Белла»! Это «Алика»! Как Ваши дела? Вы где находитесь?

Капитан тут же стал описывать ситуацию:

– «Алика»! Я капитан Брэдли. Вместе с экипажем я нахожусь на трех плотах и шлюпке в сотне метрах от судна. Пожар в надстройке уменьшился, и я планирую высадиться вновь на борт судна.

– «Леди Белла»! Говорит капитан. Есть ли у Вас пострадавшие или погибшие? продолжал голос из рации.

– «Алика»! Говорит капитан. Бог был к нам благосклонен, погибших нет, только у старшего механика обожжена нога.

– «Леди Белла»! Говорит капитан. Ждите меня. Я через несколько часов должен подойти к вам.

– «Алика»! Говорит капитан. Спасибо, мастер! Мы будем Вас ждать на борту судна.

– «Леди Белла»! Говорит капитан. До встречи, каптин Брэдли, – и рация замолкла.

Капитан высунулся из плота и прокричал:

– Чиф! Ты где?

– Здесь я, – из соседнего плота высунулась взъерошенная голова старпома.

– Запускайте мотор шлюпки, – скомандовал капитан. – Мы идем к борту судна и будем туда высаживаться.

– Я все слышал! – радостно завопил старпом, высоко над головой подняв точно такую же рацию. Мотор шлюпки был запущен, и шлюпка медленно пошла к борту несчастной «Леди Беллы», таща за собой караван из трех плотов. На палубе филиппинцы преобразились. Среди них уже не было видно страдающих и умирающих. Они быстро рассосались по палубе и по-хозяйски принялись устраиваться в машинах, которые являлись грузом. Дверцы у машин были открыты, и залезть вовнутрь каждой из них не составляло труда. Матросы и в предыдущем рейсе повытаскивали из таких же машин магнитофоны с колонками. Поэтому вечерами в районе кают филиппинцев всегда было весело, потому что изо всех щелей грохотала музыка. Боцман вежливо подошел к капитану и предложил ему место в небольшом автобусе, стоящим на крышке третьего трюма. С капитаном туда прошли и Борзов с Вадиком и Серегой. Борзов перебрался на крышку четвертого трюма и с опаской подошел к лобовой надстройке.

От неё пахнуло жаром и вонью от сгоревшей резины и пластика. Через разбитые иллюминаторы были видны раскаленные угли догорающих остатков интерьера помещений. Борзов с волнением смотрел на них. Ведь прямо под надстройкой находилось два танка с дизельным топливом. «Крыши» этих танков были не заизолированы. И только с трудом можно было себе представить, какая температура была внутри этих танков. К тому же, они не были герметичны. Их воздушники выходили на главную палубу тут же, у углов надстройки. Что не позволило топливу взорваться в этих танках? Борзов не мог и предположить. Температура самовоспламенения дизельного топлива в танках, согласно паспортам, была в районе трехсот градусов. Значит, пожар не нагрел топливо в танках до температуры, чтобы солярка закипела, поэтому и не произошло самовоспламенение её.

– Слава Богу, что он затих, – подумал о пожаре Борзов и перекрестился. – Бог и тут к нам благосклонен. Но долго ли это будет продолжаться? Невеселые мысли бродили в его голове. И он, чтобы прервать их вернулся в автобус. На сиденьях автобуса были разложены галеты, шоколад и красовалась белая пятилитровая канистра с водой.

– Откуда такое богатство? – удивился Борзов, вопросительно посмотрев на Вадика.

Тот хитро подмигнул Борзову:

– Филины полезли в катер и раздербанили его. Пришлось их заставить, чтобы они поделились с нами. А это тебе, Владимирыч, – Вадик протянул Борзову спасательный жилет. – Ведь мы с тобой остались безжилетными, – и он весело рассмеялся. Видно, ощутив под собой твердую палубу и зная, что помощь будет через несколько часов, стресс покинул его. Вадик расслабился и, развалившись на одном из диванов автобуса, похрустывал галетами, запивая такое богатство водой. В автобус зашел капитан:

– Смотрите! Уже видно «Алику», – указал он в сторону правого борта.

Борзов посмотрел на капитана и коротко рассказал ему о том, что он только что видел в надстройке:

– Пока всё нормально, – он криво усмехнулся. – Пожар в надстройке почти прекратился.

Остались только незначительные очаги горения, но они идут на убыль. Если всё будет также продолжаться, то опасность взрыва дизельного топлива в танках исчезнет. Капитан внимательно выслушал Борзова и перекрестился:

– Наверное, Бог сегодня с нами.

– Мне тоже так показалось, – согласился с ним Борзов, непроизвольно перекрестившись.

Выйдя из автобуса, он увидел, как на крышках трюмов прыгали и кричали от радости филиппинцы. Они махали руками и что-то бессвязно кричали. Хотя «Алика» только появилась на горизонте. Её надстройка едва возвышался над водой. Конечно, радостных моряков с «Леди Беллы» с «Алики» не было видно, но это никому не мешало выражать свой восторг. Ожидая подхода «Алики», Борзов с капитаном и парнями вновь вернулись в автобус. Немного перекусили и капитан осторожно начал:

– Если «Алика» возьмет весь экипаж на свой борт то, как же «Леди Белла» останется без охраны? Кто-то же должен остаться на борту? Услышав такое вступление, Борзов сразу же ответил капитану:

– Я не останусь! У меня совсем другие планы. Слава богу, мы живы, а испытывать судьбу вновь, я не хочу.

Капитан с пониманием посмотрел на Борзова. Скорее всего, он и сам не хотел испытывать судьбу во второй раз. Хотя, в судьбе капитана было немало различных ситуаций, где надо было рисковать жизнью. О них он несколько раз рассказывал Борзову. Но Вадик, немного поколебавшись, выдавил из себя:

– Если мне оставят достаточное количество воды и пищи, я бы остался. Я же ничего ещё не успел заработать. А мне надо выплатить много долгов, – он в нерешительности посмотрел на окружающих.

– Я не останусь, – так же твердо заявил Серега.

– Но, это еще не окончательно, – продолжил капитан. – Нужна ли будет охрана – или нет.

Всё это решит Хозяин. Это только мои предположения. Но, спасибо вам за правдивые ответы, – а потом прибавил. – Когда будем на «Алике», то позвоним Хозяину. Он тогда скажет своё окончательное решение. После этого разговора, они вышли на палубу и смотрели, как «Алика» подошла на траверс «Леди Беллы» и остановилась в полумиле от неё. Сразу же из рации послышался голос капитана «Алики»:

– «Леди Белла», «Леди Белла». Говорит капитан. Как вы слышите меня? Как ваши дела?

Приём.

– «Алика»! Это «Леди Белла». Говорит капитан. Слышу вас хорошо. Пожар пошел на убыль. Опасности взрыва топлива нет! Пострадавших, кроме старшего механика нет. Приём.

– Мастер, – продолжал капитан «Алики». – Я предлагаю Вам перевезти экипаж на борт моего судна. У нас для всех найдутся помещения, вода и пища. Это надо сделать, пока не наступила ночь. Приём. Капитин Брэдли немного помедлил с ответом и посмотрел на окружающих его моряков. В глазах каждого из них сквозила только просьба:

– Капитан! Не отказывайся! – но все молчали, ожидая, какое же решение примет сам капитан.

– «Алика»! Говорит капитан! Я полностью с Вами согласен, Мастер. Сейчас же начнем пересадку первой половины экипажа. Приём.

– «Леди Белла»! Говорит капитан. Я благодарен Вам за Ваше решение. С нетерпением ждем Ваш экипаж на борту. Приём.

– «Алика»! Говорит капитан. Спасибо, Мастер. Начинаем посадку в шлюпку. Приём.

Рация ещё немного потрещала, но оттуда уже ничего не было слышно, поэтому капитан скомандовал:

– Чиф! Проконтролируй, чтобы все матросы и мотористы первыми уехали на «Алику»!

Господа офицеры и механики поедут вторым рейсом. Филиппинцы дружно кинулись к штормтрапу и под руководством старпома начали посадку в шлюпку. Никакой паники и ажиотажа не было. Первоначальный страх и стресс уже прошел, поэтому посадка в шлюпку прошла спокойно и вскоре она отвалила от борта. Когда шлюпка отошла, капитан скомандовал старпому:

– Чиф! Заведи моторы на всех машинах на палубе. Включи на них фары и аварийные огни. Таким образом, мы обозначим себя, и нас будет видно издалека. Старпом с боцманом пошли выполнять приказание капитана, и вскоре все машины были заведены и у них на всех горели фары и мигали желтые аварийные огни. Понемногу начало смеркаться, поэтому четвертый помощник, который был оставлен у штормтрапа на вахте, не сразу разглядел подходящую шлюпку.

Она шла от ярко освещенной «Алики», поэтому её топовый огонь был трудно различим. Когда четвертый помощник различил топовый огонь шлюпки, он радостно прокричал:

– Капитан! К борту приближается шлюпка!

Капитан с Борзовым, Вадиком и Серегой вылезли из автобуса и прошли к штормтрапу. Все офицеры, уже не спеша, спустились в шлюпку. Последним был капитан. Спустившись в шлюпку, он скомандовал:

– Отходим.

Третий механик, прибавил газу, а третий помощник вывернул руль. Когда шлюпка отошла от борта, он направил её в сторону спасительной «Алики», которая сияла яркими огнями палубного освещения. Не спеша шлюпка приближалась к борту «Алики». С борта до воды был спущен парадный трап. Шлюпка уверенно подошла к нему, и четвёртый помощник кинул матросу, стоящему на трапе фалинь. Тот поймал его и, быстро поднявшись на палубу, закрепил его там. Борзова поразили борта «Алики». Они были идеально гладкие. На них не было видно ни единой выбоины и царапины. Борта сияли свежей краской, как будто её нанесли только вчера. Не то, что на «Леди Белле», где на бортах были видны следы всей её долгой жизни. У неё они были изъедены глубокими язвами и покрыты в несколько слоев шелушащейся краской. Разница почувствовалась сразу. «Алика», наверное, только недавно сошла со стапелей. Борзов, следом за остальными, поднялся по трапу на палубу. Обожженная нога давала о себе знать. На неё было почти невозможно встать. Палуба была тоже идеально чистая. Она была выкрашена в зеленый цвет, и на ней желтым цветом были обозначены дорожки для прохода, которые вели до самого бака. Борзов только поднялся на палубу, как к нему сразу подошел высокий филиппинец:

– Чиф, пройдемте со мной в лазарет. Я второй помощник. Я Вам помогу там устроиться.

Там для Вас приготовлена кровать и там я Вам сделаю перевязку. Борзов не сопротивлялся. Силы, как-то сами, оставили его. Он с трудом оперся на руку филиппинца и вошел в надстройку. Там он увидел стоявших в нерешительности Вадика и Серегу. Он им махнул рукой:

– Идите за мной в лазарет. Я думаю, там места для всех хватит.

С трудом преодолев два трапа, он поднялся ещё на одну палубу.

– Чиф, поворачивайте налево, – предупредил второй помощник. – Там, в конце коридора находиться лазарет. Из угловой каюты, расположенной так же, как и у Борзова на «Леди Белле», выглянул полноватый, небритый мужчина в чалме. Он вежливо обратился к Борзову:

– Добрый вечер, чиф. Как ты себя чувствуешь? – и, не дождавшись ответа, продолжал, Рад приветствовать тебя на борту нашего судна. Проходи в лазарет, там тебе всё приготовлено. Если что тебе или твоим друзьям понадобиться, – он посмотрел на Вадика и Серегу, – обращайтесь ко мне. Я старший механик. Не стесняйтесь. Мы вам во всём поможем. Борзов прошел в лазарет и в бессилии опустился на прикрепленный к переборке топчан. Второй помощник тут же достал со стола заранее приготовленные медикаменты и принялся обрабатывать обожжённую ногу. Вскоре с забинтованной ногой Борзов устроился на кровати и полностью расслабился. Нога после обработки и перевязки уже так сильно не болела. Второй помощник, убедившись, что с Борзовым всё в порядке, обратился к Вадику и Сереге:

– Пойдем со мной. Я вам покажу, где можно будет взять переносные кровати и постельное белье. Они ушли, и Борзов остался в лазарете один. Вокруг все сияло чистотой и пахло свежестью. Кондиционер гнал прохладный воздух. Всё было новым. Вокруг стояла тишина. Это так разительно отличалось от той обстановки, где несколько часов назад находился Борзов. Неожиданно постучали в дверь, но она не открылась. Зная, что так всегда поступают филиппинцы, Борзов крикнул:

– Войдите!

В лазарет вошел старший механик.

– Чиф, – вежливо обратился он к Борзову. – Я тут принес тебе зубную щетку, пасту, мыло и бритву. Ты уже прими их, пожалуйста. Это я тебе принес от всего сердца. Не отказывайся. Борзов был поражен такой вежливостью индуса.

– Спасибо, – пролепетал он, стараясь подняться на кровати. – Посмотри сам куда их поставить. Стармех прошел в душевую кабину, совмещенную с туалетом, и вернулся. Из пакета он вынул рубашку с длинным рукавом и брюки:

– А это тебе на первое время, до Японии, – объяснил он.

– Так вы что, в Японию идёте? – тут уже пришла пора удивляться Борзову.

– Да, – подтвердил стармех, – в Японию. Через неделю будем там.

Тут в лазарет вошли Вадик с Серегой. Они принесли раскладушки, матрасы и постельное белье.

– А теперь, – обратился стармех уже ко всем, прошу вас пройти в столовую. Там повар приготовил для вас ужин. Вы, наверное, уже давно ничего не ели… Серега помог Борзову слезть с кровати. После перевязки нога уже не так сильно болела, и он сам, своим ходом, доковылял до столовой. Экипаж уже сидел за столами и поглощал пищу. Один из столов был свободен. За ним сидели капитан со старпомом. Капитан махнул рукой Борзову:

– Проходи к нам, чиф! У нас тут свободно.

Борзов устроился за столом, и стюард принес ему тарелку с макаронами и кусками обжаренного мяса с луком. На столе стоял соус к мясу, от которого во рту чуть ли не возник «пожар». Так что пришлось его срочно гасить из поставленного тут же на столе кувшина с соком. Немного посмеявшись и закончив ужин, капитан сказал:

– Я сейчас пойду на мостик и позвоню Хозяину. Узнаю, что нам делать дальше, а вы пока располагайтесь. Как вы устроились?

– Мы втроем поселились в лазарете. Там всё хорошо, – успокоил его Борзов.

– А меня вы сможете найти в каюте лоцмана, – проинформировал Борзова капитан. – Ну, я пошел. Что передать Хозяину?

– Передай ему, что мы сделали всё возможное, но пожар оказался сильнее нас, – Борзов развел руками.

– Хорошо, – капитан поднялся и направился к выходу из столовой команды.

Борзов с парнями поблагодарили повара за сытный ужин и поднялись в лазарет. Он лег на кровать и молча лежал, глядя в потолок и вспоминая события прошедшего дня. Постепенно мысли стали путаться в голове, и он начал проваливаться в глубокий и спасительный сон.

* * *

Борзов подскочил на койке и ухватился за ногу. Наверное, он неловко повернулся во сне.

– Что, Владимирыч, опять тушишь пожар? – участливо спросил Вадик, – Сейчас сходим на завтрак, потом возьму бинты. Сделаем тебе перевязочку. Не волнуйся. До Японии пять денёчков осталось-то. А там и доктора рядом. Не переживай. Хотя и меня кошмары одолевают чуть ли не каждую ночь.

– Не говори, Вадя. И мне всякая хренотень по ночам жить не даёт, – как всегда, спокойно подтвердил проснувшийся Серёга. "Алика" мерно переваливалась с борта на борт. Двигатель работал мощно и ритмично. Что ж. Она новая. Ей только шесть месяцев. Не то, что было "Леди Белле" – двадцать семь лет. У «Алики» всё впереди. А "Леди Белла" осталась одна в океане в пятистах милях к северу от Гавайских островов, глубоко осевшая в воду кормой из-за затопленного машинного отделения, сгоревшая и брошенная на произвол судьбы. Затонет ли она от первого же циклона? Или будет месяцами бродить по океану, как Летучий Голландец, пока её не найдут и не отбуксируют в порт на разгрузку и дальнейшую разделку. Ведь весь груз остался цел. Топливо в дизельных цистернах, из-за затопления машины, не взорвалось, поэтому она была цела и осталась на плаву. Когда "Алика" уходила с места аварии, Борзов вышел на корму, и долго смотрел вслед этой частичке своей судьбы, брошенной в океане жизни. Слёзы сами наворачивались на глаза. Но их сдувало ветром, надвигавшегося циклона. Всё-таки как много хорошего у него было связано с ней, с "Леди Беллой". А сейчас пора ковылять на ужин. Их повар, чилиец, изумительно готовит.

Январь 2019 г. Владивосток

«Шатура»

Жизнь судового механика (начало)

После четвёртого курса, я был направлен на практику на теплоход «Шатура», который ходил на линии Находка-Магадан. Это был четырёх трюмный лесовоз польской постройки примерно двенадцатилетнего возраста и экипаж его в основном состоял из проштрафившихся моряков. Это тех, кто по каким-то причинам что-то нарушил в таможенном законодательстве при пребывании за границей, то есть тех, кто где-то и когда-то напился, и попался нашим доблестным органам, но только из-за милости администрации не был уволен из пароходства. Им была только прикрыта виза. То есть, они потеряли право выхода в заграничные рейсы. А чтобы вновь открыть визу, нужно было целый год отработать в каботаже и проявить себя с лучшей стороны. Это с точки зрения командно-политического состава судна, а если яснее, то в лице помполита. Это был помощник капитана по политической части, а ими были, в основном, неудавшиеся штурманы, электромеханики, начальники радиостанций и те, кто прошёл специальный курс обучения на специальных политических курсах в Одессе или Хабаровске. Администрация судна, в лице капитана и партийной организации судна, только ходатайствовала о новом открытии визы молодому моряку или «залётчику», то есть мотористу, матросу, механику или штурману перед пароходством. Она писала бумаги, собирала собрания, утверждала решение этих собраний и … отправляла всё это куда-то наверх. А там уже какой-то божественный дядя решал ничтожную судьбу очередного грешника. Ходить ему за границу – или не бывать там никогда. Ну, а нам, курсантам, после нескольких лет учебы тоже открывали визу. У меня пока её ещё не было, потому что после перевода из МВИМУ в ДВВИМУ, по мнению командира нашей роты Сысоева Геннадия Гавриловича, я ещё не созрел для того, чтобы с честью представлять наше Советское государство за границей из-за многочисленных «залётов», произошедших в моей курсантской жизни. Вот поэтому виза у меня ещё была не открыта, даже, несмотря на то, что учился я хорошо. За сессию в моей зачётке иногда бывали и тройки, хотя в основном она была заполнена отметками повыше. Но вот с дисциплиной у меня постоянно были проблемы. А, если бы я был уличён во всех «самоволках» и остальных проступках, которые случались со мной очень часто то, наверное, меня давным-давно бы выперли из училища. Но, слава богу, я уже окончил четвёртый курс, и был направлен на индивидуальную практику. Это явилось только результатом моей учёбы. Тот, кто учился только на тройки – проходили коллективную практику на учебных судах «Профессор Ющенко» и «Меридиан». А везунчики, то есть отличники, и даже те, кто не был отличником, проходили индивидуальную практику на судах загранплавания. Им визу открывали заранее. У некоторых из них родители были у «власти», то есть начальниками в администрации края, города или каких-нибудь райкомах и парткомах. Вот если бы с сегодняшней точки зрения рассуждать о результате нашего обучения, то на учёбе в Училище, которая рождает истинных моряков, я бы оставил только троечников. Потому что все отличники, хорошисты и дети влиятельных родителей вскоре после окончания Училища ушли на берег и на пароходы смотрели только с высоких строек коммунизми.

Морю они не отдали ни капли своей души, да и жили только для себя. Для них главной целью было – это получить диплом. А остальное – Вася не чешись. Романтики в этом не было. Да и какая романтика в жизни механика? Грязь, постоянные нарекания за невыполненный ремонт, переживания, постоянно грязная роба, замазученные руки и тело, которые свели в могилу не одного из моих друзей, истинных троечников. Недаром наша профессия, как механика, штурманами пренебрежительно называется «маслопуп». И ими же пренебрежительно бросалось в наш адрес: «Жопа в масле, грудь в тавоте, но служу в торговом флоте». Иногда это писалось на стенках туалетов «замазученными» пальцами уставших пацанов. После несложного оформления документов в отделе кадров Дальневосточного пароходства, я выехал в Находку. Ночной поезд доставил меня в этот необычный морской город, вытянувшийся вдоль берегов бухты Находка. Погода была самая, что ни на есть Приморская. Туман, морось и слякоть. Мне ещё в отделе кадров Мария Александровна рассказала, как добраться до судна, которое стояло на мысе Астафьева. Так что, пока я доехал до мыса Астафьева, то промок до нитки, но цели достиг. На проходной узнал, где стоит «Шатура» и без труда нашёл её на контейнерном терминале мыса Астафьева. Приняли меня на судне хорошо. Вахтенный матрос сразу отвёл меня в каюту второго механика, осторожно постучав в открытую дверь:

– Степаныч. К вам нового моториста прислали.

Из глубины небольшой каюты вышел полный, похожий на колобок, лысоватый мужичок с пронзительным взглядом.

– И кого это в очередной раз прислало нам наше родное Пароходство? – как бы с издёвкой, произнёс он. Матрос протянул ему мои документы. Степаныч напялил на внушительный нос очки и уставился в бумажки, которые передал ему матрос.

– А, студент, – протянул он разочарованно. – Ну что ж. Иди вниз. Вань, – уже обратился он к матросу. – Покажи ему Колькину каюту. Там он пока будет жить. А потом, сквозь очки, вновь пронзив меня взглядом, обратился ко мне:

– Устроишься, пообедаешь, а потом уже после разводки поговорим о твоей работе.

Второй механик сразу окрестил меня студентом. Это название так и прилипло ко мне на всю практику. Поселили меня в каюту с мотористом, который в данный момент спал после ночной вахты. Поэтому, чтобы не тревожить сон своего соседа, я прошёл в столовую команды и сидел там, перебирая газеты и дожидаясь обеда. Вот уже после обеда и началась моя трудовая деятельность. На послеобеденной разводке меня определили на работу к третьему механику. Это был высокий, худой дядька, от которого на версту несло перегаром. Видимо, перед обедом он немного «подлечился», поэтому работать ему не очень-то и хотелось. Посмотрев на выделенного ему помощника, он оценивающе окинул меня взглядом сверху донизу, а потом наоборот и, почесав в затылке, пробубнил:

– Пошли. Будем динамку разбирать. За стоянку надо её сделать.

Спустившись вниз на нижнюю платформу, он подвёл меня к трёхцилиндровому дизельгенератору, который уже был частично разобран.

– Вот его и будем курочить, – прокричал он мне на ухо.

Хотя дизель-генератор, который вырабатывал ток для судовых нужд, работал на правом борту, за главным двигателем, но для меня, с непривычки, здесь было очень шумно, но через пару часов я привык к этому шуму и почти его не замечал.

– Вот ключи, – кивнул он мне на ящик. – Бери их и начинай снимать лючки картера.

Будем масло оттуда выкатывать. Когда все будет готово, позовешь меня.

Прокричав всё это мне на ухо и обдав неповторимым амбре, он ушёл наверх.

Посмотрев на ключи, я подобрал нужные, и принялся за работу.

С непривычки ключи то не подходили к головкам болтов, то неожиданно соскальзывали с них. При таких манипуляциях я даже ободрал в нескольких местах кожу с рук.

Колупался я около часа. Когда лючки были сняты, а трубы разобраны, я пошёл искать третьего механика.

Найти его я нигде не мог. Но из одной каюты левого борта неслись громкие голоса. Было понятно, что там пьют. Постучав туда, я вошёл.

За столом сидело несколько человек. Среди них был и третий механик.

У всех в руках было по стакану, которые были частично наполнены. На столе, накрытом газетой, были разложены селёдка, лук и хлеб.

Когда я вошёл, то жаркий спор, звук которого я слышал в коридоре, прекратился и все в недоумении уставились на меня:

– Ты кто такой? – слегка заплетающимся языком спросил меня одетый в грязную робу кучерявый моторист. – Чё те тут надо?

– Третьего механика ищу, чтобы сказать ему, что работу я сделал, – сказал я это для всех, но увидев третьего механика среди сидящих на диване, обратился к нему. – Что дальше делать то?

– Так это же наш студент! – заплетающимся языком начал объяснять третий. – Он динамку разбирает. Лючки надо вскрыть, да масло с картера выкатать. Щас. – он пьяно мотнул головой. – Обожди. Вот допью, и пойдём, – осоловевшим взглядом он оглядел окружающих и поднёс стакан ко рту.

– Нет, – прозвучал абсолютно трезвый голос. – Так не пойдёт. Парень только что приехал. Ещё ничего не знает. А вы тут его нагружаете. Завтра будете его нагружать. А сейчас надо познакомиться, – и он протянул мне руку. – Вадим. Токарь. Я пожал его неширокую, шероховатую сильную ладонь:

– Алексей.

– А-а, – понимающе протянул кучерявый моторист в грязной робе. – Это ты мой сосед что ли? – и увидев мой утвердительный кивок, представился. – Колян, – и пожал мне руку. – Будем, значит, вместе кантоваться, – весело подмигнул он.

Из самого угла широкоплечий, плотный мужик протянул мне свою, нет, не ладонь, а лопату:

– Сергей. Сварной. Давай садись, – указывая на свободный стул-раскладушку, прислонённый к переборке.

– Нет, – упрямо долдонил третий механик, размахивая одной рукой. Второй рукой он виртуозно держал стакан, не расплескав из него ни единой капли. – Он должен сегодня работать. Надо масло выкатать….

– Да, хорош тебе, Васильевич, – перебил его сварной. – Завтра все вместе всё и сделаем. Даже если и не будем успевать, то чуток задержимся после рабочего дня, – за подтверждением он обратил взгляд на Вадима.

– Точно так и будет. Так что Васильевич, не переживай. К отходу соберём мы твою динамку, – уверил третьего механика Вадим.

Тот что-то невнятно промямлил, но в знак согласия вновь мотнул головой и допил содержимое стакана. Потом, тупо посмотрев в его донышко, отвалился на спинку дивана.

– Готов, – констатировал Колян. – А ты садись. На. Вот тебе стакан, – он протянул мне пустой стакан. – Завтра будет вся твоя работа. Сегодня никак ничего не получается, – он приподнял плечи и немного развел руки, в расчете, что я его пойму. – Только вахта.

– Ну, ты и вахтенный! – ехидно усмехнулся Вадим, – А ты, Лёха не стесняйся, – он плеснул мне в стакан из бутылки. – За знакомство. Знакомство продолжалось ещё долго. Но к вечеру все угомонились и разошлись по каютам. Утром и в самом деле ребята взялись за динамку, и к отходу она была собрана и обкатана. Вот с такими парнями и пришлось мне начинать свою индивидуальную практику. А теперь «Шатура» опять подходила после очередного рейса к тому же самому причалу на мысе Астафьева. Это был специальный контейнерный терминал, плотно уставленный рыжими трёх и пятитонными контейнерами. Пограничники его не охраняли. Они охраняли только иностранные суда, которые приходили за лесом. Лесные причалы находились левее. И, чтобы пройти к проходной или на рейдовый катер, приходилось всегда проходить мимо них. Молодые пограничники подозрительно косились на нас, а мы в свою очередь с интересом рассматривали суетящихся на палубе иностранных моряков, наблюдая за их непонятной жизнью, о которой нам рассказывали столько много чёрных сказок. Судно быстро ошвартовалось у причала. Вокруг стояла тишина. Никому-то мы здесь были не нужны. Наш причал был безлюден. После каждого рейса желающие могли съездить домой. На это у них была установлена очередь. А нам, кто был «бездомным», приходилось все стоянки куковать на судне. Поэтому, как только судно приходило в порт, половина экипажа разъезжалась по домам, а остальные имели возможность выйти в город после рабочего дня. Только, об этом надо было поставить в известность своих главных начальников – старшего помощника и второго механика. Мотористы были обязаны подойти к Ивану Степановичу и отпроситься у него. Если Степаныч давал добро на сход на берег, то надо было сразу смываться, а то он мог и передумать через пару минут. А так как я был пока еще совсем зеленый, то мечты о посещении города и схода на берег, мне надо было напрочь выкинуть из головы. Моей задачей было только одно – посвятить себя изучению машинной установки и работать под руководством моих остальных двух начальников. Вадима – токаря и Серёги – сварщика. Вадим был парень лет тридцати. Он уже отслужил армию, работал на заводе, женился, а потом развёлся. И вот сейчас он отрабатывал год, чтобы ему открыли визу. Вадим был токарем. Он всегда понимал меня и всегда был готов прийти на помощь. В токарке у него был идеальный порядок. Станок отлажен, как часы, и любые вещи, которые заказывал ему Иван Степанович, Вадим мог выточить виртуозно. Серега был примерно такого же возраста, что и Вадим. Он в то же время был и лекальщиком. Он тоже был после армии. На вопрос, как он оказался на «Шатуре», он только махнул рукой:

– Будет время, расскажу, – было заметно, что такой разговор ему неприятен.

Серёга был неразговорчив, но дело своё знал отменно. Было чему у него поучиться. Он был классным лекальщиком. То есть, он умел так притирать форсунки на главный и вспомогательные дизеля, что после его ремонта, ни один цилиндр не дымил, и все цилиндры на двигателях работали ровно без излишнего разброса температур. В лекалке всегда были чистота и порядок. Дело свое он любил и хорошо знал. Меня он окрестил студентом и гонял так, как положено старослужащему, хотя поначалу это было обидно, но потом я к этому привык. Когда я уже приобрел небольшой опыт, то Серёга даже стал уважительно относиться ко мне, ведь я же в перспективе должен стать механиком. А сейчас у меня заканчивался второй месяц практики, и я уже ощущал себя оперившимся птенцом, который уже все может и все умеет. Но вот летать, самостоятельно ещё не научился. Особенно после того, как мы работали с четвертым механиком. Тот только в прошлом году закончил наше училище, но вид у него был профессорский. Со мной он разговаривал только через губу, постоянно пытаясь чем-нибудь поддеть, подчёркивая, что он старше, умнее и опытнее меня. А когда я его называл Женей, то он подчёркивал, что он не Женя, а Евгений Михайлович. Но, после того как мы с ним поработали на одной из грузовых лебёдок, он перестал задирать нос и остался для меня просто Женей. Иван Степановичу показалось, что одна из грузовых лебёдок, как-то шумно работает и я был выделен четвёртому механику в помощь. Надо было вскрыть лючки картера редуктора, чтобы осмотреть шестерни. Конечно, вскрывать пришлось их только мне, а мой начальник Евгений Михайлович только подавал ключи, забирал открученные болты и лез с советами, какой болт надо открутить в первую очередь. Когда лючки были вскрыты, то четвёртый механик Евгений Михайлович принялся вставлять свинцовую проволоку в зубья шестерён, чтобы снять выжимку, для определения зазоров и обнаружения места, предполагаемого «странного» шума. Конечно, всё это было правильно, согласно учебнику по судоремонту профессора Меграбова, лекции которого мы с удовольствием слушали. А я, в нарушении всех советов профессора Меграбова, взял обычную проволку, опустил её до дна и померял уровень масла в корпусе редуктора. Мерное стекло было разбито и заглушено и уровень масла в редукторе было невозможно определить. Оказалось, что масла в редукторе очень мало. Ведущая шестерня его только-только захватывала. Да и то это масло оказалось обводнённым. Хорошо, что лебёдками пользовались очень мало. Их использовали только для подъёма стрел, но не для выгрузки и погрузки. И поэтому шестерни ещё не заклинили и зубья на них не повылетали. По-хорошему, этому Жене за такое содержание лебёдок, надо было сделать прокол в талоне рабочего диплома. Но, на «Шатуре» это не профилировалось. Масло слили. Картер я промыл и вытер насухо, а потом заполнил свежим маслом. Лебёдка стала работать без «странного» шума, который слышал Иван Степанович. Я об этом случае никому не рассказал. Но четвёртый механик Женя после этого перестал задирать нос передо мной. Всё равно, несмотря на все свои пролёты, Женя строил из себя опытного и умелого механика. Когда он заступал на вахте в восемь утра, то у него был такой важный вид, что в пору было орать:

– Раздайся грязь, кишка ползёт!

Зато с токарем и сварщиком, с Вадимом и Серёгой, я подружился. А, с Коляном – кучерявым, высоким и разбитным парнем даже завязались приятельские отношения. Сам Колян занимал нижнюю койку, а я как молодой – должен был спать на верхнем ярусе. Может быть для кого-то это решение Коляна было бы и обидным, но мне от этого было только лучше. Потому что когда я учился два года в Мурманске, то тоже спал на втором ярусе и привык, что на втором ярусе мало кто видит, что я там делаю и не тревожит мой сон. У меня там была койка с продавленной сеткой. Так что если я в неё ложился и прикрывался одеялом, а потом разравнивал его, то только с трудом можно было определить, что я там нахожусь и то, если этот желающий нагнётся и посмотрит на провисшую сетку. А спать во время полярной ночи хотелось постоянно. Так что эта койка частенько держала меня в своих объятьях. Вот и сейчас, я с удовольствием занял второй ярус. Койка закрывалась шторкой. Свет от ночника не тревожил соседа, так что можно было спокойно читать книги или учебники, даже когда Колян отдыхал после вахты. Колян стоял вахту со вторым механиком, поэтому ложился спать часов в девять вечера. Перед полуночью его поднимали на вахту и только после четырёх утра он возвращался в каюту и спал до одиннадцати часов. Так что, мы с ним почти не виделись. То он спит, а я на работе, то наоборот. В каюте почти всегда стоял полумрак. Броняшки на иллюминаторах всегда были полуприкрыты, что создавало атмосферу для расслабления и отдыха. Каютка была небольшая – только койка в два яруса, диванчик под иллюминатором, небольшой столик, тумбочка и шкафчик. В углу уместился небольшой умывальник, и в этом заключалась вся компоновка каюты мотористов. Душ и туалет были в коридоре на противоположном борту, а так как я был курсантом и в подобных условиях прожил уже четыре года, то ко всему этому был приучен, и это для меня не представляло трудностей и не создавало никаких неудобств. Здесь, на судне, хоть в кранах была горячая вода и можно было каждый день после работы принимать душ, тогда как в Училище в кранах была только холодная вода. Но я и к этому привык и ополоснуться из-под крана или помыть ноги в умывальнике, мне труда не составляло. Хотя зимой, когда в помещениях было около десяти градусов, это было не очень-то комфортно. Зато баня была у нас каждую субботу. Вот там мы уже по-настоящему «отрывались». Рабочий день для рабочей бригады, куда определил меня Степаныч, начинался в восемь часов утра и без десяти восемь мы обязаны были приходить на разводку. Она проходила в небольшом выделенном помещении в коридоре, где были установлены две скамейки. Мы садились и чинно ждали восьми часов. Кто-то закуривал, а в остальном это сводилось к тому, что по прочтению приказаний второго механика из потрёпанного журнала, все расходились по выделенным работам. У нас был электромеханик, который всё-всё знал. Он обязательно рассказывал на каждой разводке какой-нибудь интересный случай из жизни или истории. Задавал различные вопросы, на которые трудно было найти ответ. Наверное, он читал энциклопедию, потому что вопросы, которые он нам задавал, были энциклопедические, так что иногда даже трудно было сообразить, что можно ответить на них. У электромеханика был электрик. Он был из нашего училища. Его, как и меня, на «Шатуру» прислали на практику. Я его знал – это был небольшого росточка невзрачный пацанёнок. Глазки всё время опущены, слова от него не добьешься. Колян, как я помню, его звали в роте электромехаников. Их рота находилась на этаже выше нашей. И частенько я его видел идущим в строю. Он все время замыкал строй, потому что рост у него был метр пятьдесят с кепкой. Колян всегда сидел на разводке тихо и всё слушал, ни на один вопрос электромеханика он не отвечал, а электромеханик задавал эти вопросы только нам, надеясь, что кто-то проявит свою мудрость и сообразительность. Особенно он донимал меня:

– Ну, что, студент? – обычно он обращался ко мне.

Хотя Колян-электрик тоже студент, вернее, курсант, но его студентом никто не называл. Он себя вел как-то обособленно, и кличка «Студент» к нему не приклеилась. А ко мне сразу пристала. «Студент», так «Студент», да и ладно. Меня это не напрягало.

Электромеханик всегда начинал так:

– Ну-ка, студент, подумай, я тебе сейчас задам очень интересный вопрос. Такой, что ты не сможешь на него ответить? – и задавал очередной провокационный вопрос.

Иногда я отвечал, иногда нет. Когда я не отвечал, то электромеханик был настолько доволен, что они вдвоем с четвертым механиком – четвертый тоже без десяти восемь спускался на разводку – уличали меня в моем невежестве. Ну, что ж. Уличили, так уличили, я от этого сильно не страдал. Иногда с всеобщим смехом мы так и спускались в грохочущее машинное отделение на работу. Я был в рабочей бригаде, работал с восьми до пяти часов вечера. С двенадцати до часу был обед. Так что жизнь вошла в свое русло, и я за эти два месяца практики уже так вписался в коллектив и в морскую жизнь, что мне это очень нравилось.

В тот день, когда «Шатура» подходила к причалу, в городе стояла туманная мерзкая погода. Шла морось, и было очень неприятно выйти даже на минуту из надстройки.

Выскочив на палубу, я с любопытством смотрел, как судно заходит в бухту Находка и швартуется.

Матросы уже раскладывали швартовные канаты по палубе, выкладывая их ровными шлагами.

Швартовка, за которой я наблюдал, у меня уже была не первая, но всё равно было интересно посмотреть, как матрос, размахивая выброской точно кидает её на берег. Наши швартовщики на берегу ловили её и вытягивали с помощью этой выброски швартовочные канаты на берег, чтобы закрепить их на причальные тумбы.

Дождавшись, когда судно полностью будет привязано к причалу и на палубе делать будет нечего, я спустился в курилку. Там уже сидели Вадим, Колян и Серёга.

Колян чего-то сегодня рано проснулся. Меня это немного удивило, ведь на вахту ему надо было к двенадцати. При моём появлении он подозвал меня:

– Садись, дело есть, – он показал мне на свободное место на скамейке рядом с собой, а когда я устроился рядом, задушевно начал. – Слышишь, Лёха, у Вадима сегодня день рождения и надо бы кое-что прикупить, – он выразительно щёлкнул себя тыльной стороны ладони по горлу. – Так что тебе придётся ехать за водкой, – как бы с сожалением проговорил он, но вместе с тем подчеркивая, что без меня они никак не смогут обойтись в таком серьёзном мероприятии. Ещё не отошедший от швартовки, я даже не знал, что и ответить, а только мямлил:

– Степаныч-то не отпустит, рабочий день ведь идет. Он хочет, чтобы и ресивер главного двигателя был почищен, и двигатель вскрыт для осмотра.

Но Коляну уже было всё по барабану. Он был озадачен только одной идеей. Не обращая внимания на мой лепет, он успокоил меня:

– Не переживай. Со вторым я сам договорюсь, – и тут же сорвался и чуть ли не побежал пошел куда-то наверх. Я же остался сидеть в курилке и смотрел, как пришедшие после швартовки матросы рассаживались для перекура.

Через некоторое время Колян с Вадимом подошли ко мне. Колян поманил меня пальцем, чтобы матросы не обратили внимания на мой уход, и жестами показал, чтобы я шёл в каюту Вадима.

Зайдя в каюту токаря, я увидел, как Вадим пересчитывал деньги. Отсчитав сорок рублей, он передал их мне со словами:

– Пойдешь и купишь водки, – это было произнесено так, что я понял, никакие возмущения с моей стороны категорически приниматься не будут.

От такого приказания, да ещё от того, что столько денег сразу попало ко мне в руки, я обалдело бормотал:

– Ты что? На эти все сорок?

Вадим вальяжно усмехнулся:

– Да нет, не на все сорок, а насколько получится. Тебе просто не дадут столько.

– Да и куда ехать? Я же ничего здесь не знаю, – всё еще пытался отвертеться я от такого необычного задания.

– Чё тут ехать, – вмешался Колян. – Вышел на причал и чеши прямо. Дойдешь до забора.

Там дырка, пролезешь в неё, – Колян даже плечами показал, как надо в неё пролезать. Сядешь на катер, – продолжил он, – доедешь до Морвокзала, а там, у Якорей, гастроном есть, – объяснял он мне простоту такой элементарной задачи. – Вот там уже ты какого-нибудь ханыгу или бича возьмёшь, там их навалом около магазина шарахается. С ними и возьмёшь столько, на сколько денег хватит. Я в нерешительности смотрел на мужиков:

– А куда ехать-то вообще надо? Я же тут в Находке вообще ничего не знаю.

Находку я не знал. Это было точно. Все предыдущие две стоянки я просидел на судне, изучая схемы и системы для моего будущего отчёта по практике и в город не ходил, а только выскакивал тут, на Астафьева, в гастроном, чтобы купить себе всякой мелочёвки, да посмотреть, что находится возле порта.

Но тут уже Вадим, дружелюбно похлопав меня по плечу, проникновенно посоветовал:

– Да что тут ехать? – пожал он плечами, заглядывая мне в глаза. – Вышел на причал, прошел вдоль берега, сел на катер, и он тебя отвезет к Морвокзалу. Катер ходит каждый час, так что ты быстренько туда и назад обернёшься, – доходчиво принялся объяснять он.

Но я всё равно был в недоумении:

– Мужики, ну, а как, просто так бичи возьмутся мне помогать водку покупать?

– Как не возьмутся? Да ты любому стакан налей, и он тебе за стакан все, что хочешь, сделает, – видно было, что для Вадима это было очень просто.

В моей голове потихоньку с громадным скрипом от такого предложения стали укладываться шарики за ролики:

– Ну, ладно, хорошо. Всё! Не орите. Пойду я, – но тут же очередная мысль пронзила меня.

– А как насчет того, чтобы отпроситься у Степаныча?

– Да уже всё сделано, не переживай. Договорились мы с ним. Степаныч знает, что у Вадима сегодня день рождения и что ты сейчас пойдешь в город. Не мозоль ему глаза, а просто двигай. Только исчезай побыстрее. Не попадись Степанычу на глаза, напутствовал меня Колян, – а то у него всегда семь пятниц на неделе. Не дай бог передумает. Я быстро переоделся и спустился на причал.

Интересно было пройтись по причалам после двух месяцев пребывания на судне. Ведь я только пару раз за эти два месяца сходил на берег, да и то по полчаса.

Вспомнились морские рассказы Джек Лондона и Биля Белоцерковского, но таких ощущений, как там описывалось, я в себе не ощутил. Я спокойно, даже не покачиваясь, как настоящий моряк, о которых писали эти писатели, шел вдоль причалов, зевая по сторонам. Земля у меня под ногами не качалась и ноги при ходьбе я широко не расставлял.

Поглазел на бдительных и грозных пограничников, которые стояли на вахте у японских лесовозов. Не дай бог, если какой-нибудь шпион спрыгнет с них на нашу Советскую землю. Они бережно охраняли нерушимые границы Родины от всяческих врагов и шпионов, поэтому все эти молодые ребята в зелёных фуражках с автоматами, были очень сосредоточены на объектах повышенной опасности, а на бесцельно бредущего по причалам пацана не обращали никакого внимания.

Лесовозы, в основном были маленькими, обшарпанными судёнышками. Даже меньше нашей «Шатуры», которая была предназначена на перевозку пяти тысяч кубометров леса.

На них полным ходом шла погрузка с вагонов и с причала. Пока я дошёл до забора, где была проходная на катер, я насчитал пять таких судёнышек.

В заборе я нашёл дыру, о которой мне рассказал Колян, и которая выводила меня прямо к проходной на катер. Я пролез через неё и вышел на причал, а минут через пятнадцать, подошёл катер.

Вместе с группкой отъезжающих, я сел на этот катер, который быстро пересёк бухту и подошёл к Морвокзалу, где я и вышел. Я вообще не представлял, как мне идти к этим общеизвестным Якорям, где был заветный магазин с водкой. Но мужики, которые сходили вместе со мной с катера, объяснили, что надо идти наверх к железнодорожному вокзалу, выйти на дорогу, сесть в автобус и через две остановки выйти у этих самых Якорей.

Так я и сделал. Сел в автобус, который тут же подошёл. Заплатил кондуктору пять копеек и вышел у Якорей.

Мужики мне объяснили, что от Якорей надо перейти на левую сторону аллеи, которая ведёт к ДКМу (Дому Культуры Моряков). А там, метров через пятьдесят, и будет тот долгожданный гастроном, в котором есть водочный отдел. Около него, справа, всегда толпятся бичи, которые за бутылку все, что хочешь, могут сделать.

Водка стоила то 4.12, то 4.42. На эти деньги, что были у меня, можно было запросто купить девять бутылок. Но одному бы мне столько не дали. Я быстро нашел вожделенный магазин, зашёл в него и осмотрелся. Водка в продаже была.

У меня была с собой сумка. В неё запросто можно было поместить девять бутылок. А так как у меня были свои деньги – можно было и еще кое-что купить. С собой я прихватил немного своих денег. Откуда у курсанта большие деньги?

Мама с папой присылали мне 15 рублей в месяц, да и стипендия была 12.50. Так что на танцы, шманцы, обжиманцы, девочек и мороженное с плодово-выгодным вином всегда вполне хватало. Так вот и приходилось выкручиваться на полном государственном обеспечении. А пока первую свою получку на судне я ещё не получил. Что-то было с задержкой выплаты. Хотя на судне все её уже получили. Говорили, что на этой стоянке, может быть, и выдадут деньги. Ну, и ладно. Деньги у меня ещё оставались, а так как, на берег я последние два месяца, можно сказать, не сходил, то и особой нужны в них у меня не было.

Осмотрев содержимое витрин гастронома, я вышел на улицу. Смотрю – какая-то группка мужичков стоит за углом. Вид у них у всех был немножко потрепанный и очень выразительно проглядывались опухшие и кирпичные морды.

Оглядевшись по сторонам, я подошёл к ним и, интуитивно определив, кто из них главный, обратился к нему:

– Помощь нужна.

– И чем это тебе, касатик ты мой, помогать то надо? – спросил глава группки страждущих.

– Водяры мне купить надо, бутылок десять, – сразу выложил я, – но мне же столько не дадут, сами знаете, – с пониманием посмотрел я на босса этой шайки. – Поэтому без вас, ну никак не обойтись.

– Да нет проблем, дорогой, – заулыбались мужички. – Но ты же знаешь таксу? Пузырь – нам, а остальное распределим. Тебе даже в очереди не придётся стоять. Твоя задача только денежки нам дать. А потом получишь всё остальное.

– Добро, – согласился я с этими условиями бартерной торговли и полез за деньгами.

– Ребятки, – обратился «старшой» к своим дружбанам. – Берём по три. А тебя как звать то?

– Ну, Лёха и зови, – я с выжиданием смотрел, чем может закончиться этот процесс. Или они меня тут грохнут или выхватят деньги и «сделают ноги».

– А Лёха берёт одну, – не обращая на мою нерешительность, продолжил «старшой, – но бабки гони сразу, – он усмехнулся. – Не бзди горохом, сдачу мы тебе вернём. Только один пузырь наш! – поднял он указательный палец. – Ты понял?

– Да, понял я все. Понял, – согласился я. – Пошли, – я отсчитал мужикам деньги, и мы двинулись в сторону открытых дверей гастронома. Но, перед самыми дверьми, «старшой» обернулся ко мне:

– Но одна бутылка будет нам, – ещё раз напомнил он.

– Да будет тебе пузырь, будет. Чего пургу гонишь? – сделал я нарочито недовольный вид.

Вадим же предупредил, что бичи возьмут с меня бутылку. Весь процесс прошёл без особых проблем. Бичи на троих взяли по три бутылки. То есть получилось девять бутылок. Десятую я брал уже сам. Каждый из бичей с важным видом протягивал продавщице свои, вернее мои деньги. Продавщица тетя Маша – это было нечто. Щеки намазаны помадой, аж прямо лоснятся, красные, как спелые яблоки. Глаза намазюканы какой-то чернью. На всех пальцах кольца понавдёваны (не надеты), сама чуть ли не лопается от счастья. Глазастая – ужас, аж передник чуть ли не трескался на ней в районе немного выше предполагаемой талии. Она с презрительным видом осмотрела своих клиентов-пациентов:

– Деньги-то откуда взялись?

– Не твое дело, Машуля! Ты только давай водочку-то. Вот они – бабосики-то, – «старшой» помахивал купюрами. – Все тут есть! Каждый из этих «джентльменов» важно рассчитывался, складывал бутылки в авоську, сдачу складывал в карман, а потом неспешной, важной походкой выходил из магазина. После такого респектабельного выхода, он сразу же заворачивал за угол и ждал остальных подельников. Как я не боялся, что они меня грохнут из-за этих бутылок или удерут вместе с ними? Не знаю. Наверное, только молодость и безрассудство спасало меня от таких неприятностей. Когда я последним вышел из магазина, то «старшой» важно изрёк:

– Вот тебе твои пузыри, а этот будет наш. Давай, давай сюда бутылочку, не ныкай, – он передал мне авоськи с бутылками и вернул сдачу, а бутылку, которая была у меня, прямо-таки вырвал из рук.

– Ну и чего же вы делать будете с этим пузырём? – спросил я у «старшого», после того, как авоськи были опорожнены, и бутылки уложены в сумку. – Надо же вмазать где-то по этому поводу. Такое предложение компании понравилось.

– Не волнуйся, сейчас мы все организуем, – был однозначный ответ. Тем более, когда они увидели, что в руках у меня находиться «закусон». Пока бичи покупали водку, я, поскольку у меня были ещё деньги, купил пирожков. Они уже были холодные, скорее всего, вчерашние. Как все их тогда называли – это были «тошнотики». Это было холодное слипшееся тесто с чем-то внутри. Непонятно, что это такое там было. То ли это был ливер, то ли еще что, но это нечто было ещё и с рисом. Мерзость приличная, но закусить ими можно было практически все. Бац! Всех «дружбанов» такое предложение устроило, и мы дружно прошли в соседний двор. Тут же завернули за угол, завернули в ближайший подъезд и «старшой» постучал в дверь на первом этаже:

– Васька, открывай! – громко потребовал он.

Через некоторое время из-за запертой двери раздался полусонный голос:

– Чего надо? Чего долбишься? – но дверь не открывалась.

– Стакан гони, – нахально потребовал «старшой».

– А для чего стакан-то тебе? – поинтересовался тот же, голос, но уже более заинтересованно.

– Да вот, нам тут парень водку предлагает распить, – «старшой» снизил тембр голоса и говорил в щель двери.

– О! – из-за двери раздался радостный вопль. – А мне сто грамм нальете?

«Старшой» вопросительно глянул на меня:

– Ну, не знаю, – ответил я на его взгляд. – Бутылка ваша. Хотите – наливайте, хотите – нет.

– Нет, – решительно произнёс «старшой». – Тебе ни хрена не будет. Давай стакан. Потом с тобой рассчитаемся.

Васька вышел, недовольно посмотрел на нашу компанию, но стакан дал.

Стакан был граненый, с ободком. Мы вышли во двор, зашли за сарай, и в таких антисанитарных условиях положили на сумку «тошнотики» и тут же, по очереди стали наливать друг другу. Этим заправлял «старшой».

Он наливал четко. Бутылки хватило точно на четверых. Как выпили, то сразу хватанули по «тошнотику».

Мне выпитое как-то врезало сразу по башке. Потом, пожевав тошнотик, это состояние немного прошло.

А бичи смотрят на меня с непониманием. Тут-то до меня и дошло.

– Дай им ещё водки и делай отсюда ноги побыстрее, а то тут тебя с твоей же водкой и закопают, – пронеслась мысль. Я вздохнул поглубже:

– Ну, что, мужики? Ещё по одной? – и полез в сумку за очередной бутылкой. У бичей морды расцвели.

– Вы уж давайте сами тут управляйтесь, а то меня там, наверное, други мои заждались. Ну, давайте. Бывайте здоровы. Все. Пока, – я снял с сумки остатки «тошнотиков» и передал их бичам, а потом, уже перекинув сумку через плечо, постарался побыстрее отделаться от компании «страждущих».

Довольные мужики, уцепившись в предложенную бутылку, только доброжелательно бросили мне в след:

– Если деньги будут, приходи, мы еще, что хочешь, для тебя возьмём!

Мне тут же подумалось:

– Пока не «развезло», надо быстренько чесать на пароход, а то я точно где-нибудь тут в этой Находке потеряюсь.

В Находке ещё была, так называемая, «аллея смерти». Правда, она «работала» только в ночное время, где моряков раздевали и разували. Сейчас я в неё не попадал, потому что было светлое время суток и мне не надо было сворачивать на неё, а нужно было идти на Морвокзал через виадук.

Кое-как я доперся до Морвокзала, сел на скамеечку и стал ждать очередного катера.

Минут через двадцать я был уже на Астафьева, но за это время даже успел заснуть, присев в тёплом пассажирском салоне.

Очнулся от того, что кто-то толкнул меня в плечо:

– Слышишь, ты, молодой, вставай, приехали, – я обалдело покрутил головой и, подскочив со скамейки, на которой прикорнул, подхватил сумку.

Бутылки в ней издали неповторимый перезвон ксилофона. Присутствующие в салоне катера понимающе смотрели на меня.

– Смотри, – предостерёг меня один из пассажиров. – Осторожнее будь, когда через проходную будешь идти. Могут не пропустить.

– А что такое? – я всё ещё не мог понять всю серьёзность ситуации, в которую я был невольно вовлечён.

Только много позднее я её осознал. Ведь охрана меня могла сдать в милицию, если бы обнаружила у меня спиртное, а та бы написала письмо в Училище и тогда…. Прощай родные стены и мечты о море и до здравствует армия! Некоторым из моих однокашников из-за таких случаев пришлось пройти по этой тропинке.

– Да ты их хоть заверни, во что-нибудь, бутылки-то свои, – продолжал советовать мне кто-то из попутчиков. На мне было две футболки. Так как утром было прохладно, то я надел их перед выходом с судна. А сейчас солнце палило, и было жарко. Пришлось зайти за стеллаж досок, который стоял рядом с забором и раздеться, оставшись только в майке. Мозгов у меня хватило ещё на то, чтобы перемотать все бутылки снятыми футболками. Вот так, со своей честной юношеской мордой, я и пролез в долгожданную дыру забора. То есть в пограничную зону, и на охраняемый доблестными пограничными войсками супер-важный объект. То есть, порт. Уже подходя к трапу, я почувствовал, что меня валит с ног и, еле-еле вскарабкавшись на трап, и каким-то образом спустившись с главной палубы вниз, я завалился к себе в каюту. Там никого не было, что не вызвало у меня никаких эмоций и, аккуратно поставив сумку на диван, я упал на него, сразу провалившись в сон. Сил, чтобы взобраться на второй ярус койки, у меня уже не было. Колян потом рассказывал:

– Захожу после вахты, смотрю, а мой студент дрыхнет. Но сумку в руках держит крепко.

Попытался взять, а он за неё держится и никому не отдаёт. Ну, а когда меня растолкали, то все смеялись надо мной и над рассказом Коляна. Вечером Вадим решил:

– Все. Давай готовиться. Скоро приедет жена. С наливанием давай пока подождём, охладил он наши пылкие взгляды в сторону сумки. – Мы вчера с Серегой налепили пельменей по поводу моего дня рождения.

– Ну, хорошо, пельмени так пельмени. Сейчас и начнем их варить, – ввязался в приготовление Колян. Башка у меня дурная, ничего не соображает. Я пошел за ними следом в каюту Вадима. Только пришли в каюту, как услышали крик вахтенного:

– Вадим! Иди к трапу, к тебе тут пришли!

Радостный Вадим тут же выскочил из каюты. Через некоторое время он вернулся с женщиной примерно его же возраста, а, может быть, чуть моложе. Красивая девица – в меру накрашена, хорошо причесана, одета в модное платье. В руках она теребила болоньевый плащик.

– Людмила, – скромно представилась она.

Вадим, который пропустил её в каюту, втиснулся за ней следом и, показывая пальцем на каждого из нас, назвал наши имена. Колян, который оказался самым галантным, тут же забрал у неё плащик, повесив его в шкаф. Вадим усадил Людмилу на один из свободных стульев у стола. Ну, а мы расселись уже на привычные места, готовые есть и пить всё, что сейчас появиться на столе. Усевшись, Людмила подозрительно посмотрела на Вадима:

– Ну, что, опять начинается прежнее?

О прежнем мы ничего не знали, но Вадим развёл руками:

– Ну, а что делать? Ведь день рождения же у меня.

Людмила поднялась со стула, сделала шаг в сторону Вадима, прижалась к нему и крепко поцеловала:

– Ну, вот, ради него, я и приехала.

Она подошла к своим сумкам, которые Вадим оставил у порога, поставила их на стол и начала вытаскивать различные пакеты. В них оказались овощи – помидоры, огурцы, какие-то салаты в баночках и жареная курица. Курица – это было нечто! Особенно если это была домашняя курица. Вынув курицу, Людмила посмотрела на Вадима:

– Может быть, разогреть её?

Вадим только замахал руками:

– Ни в коем случае! Не надо! Холодная она будет ещё вкуснее.

Картошка, отваренная с чесночком и свежим укропом! Вкуснотища! Вся каюта заполнилась прелестными запахами домашней еды. Даже стало страшно, что этот чудный запах заполонит всю надстройку. К нам сбегутся матросы, и нам так ничего и не останется от этих прелестей. Ну, а пельмени, которые, скромно лежали на нескольких досòчках, надо было срочно варить, а то они могли прилипнуть к ним и тогда из них уже получилось бы только тесто с мясом. Колян притащил плитку и на неё была поставлена огромная кастрюля. В неё набрали воды и стали ждать, когда она в ней закипит. Пока вода закипала, Вадим налил всем по стопке. Потом покосился в мою сторону:

– Студенту не наливать, он пельмени будет есть. Сегодня он уже выпил свою дозу.

На такую наглость, у меня едва хватило сил возразить:

– Да, вы что? На самом деле, издеваетесь? Хоть чуть-чуть то можно? Я же ходил за ней, за этой водкой, – в отчаянии смотрел на окружающие меня смеющиеся морды.

– Ладно, – смиловался Вадим. – Хорошо. Но только пять капель и налил мне грамм пятьдесят. Гранёные стаканы, в ознаменование такого радостного события, как день рождения, были подняты, и все чокнулись «камушками». Это чтобы помполит не слышал. Хотя со вчерашнего дня его и дух простыл. Он одним из первых свалил во Владивосток, якобы на доклад в партком. Ну, а дальше стаканы поднимались один за другим. В основном – за день рождения Вадима. На судне за главных командиров остались только второй механик, старпом и второй помощник, который следил за погрузкой. Ну, и матросы с мотористами, которых тоже наполовину распустили. Мы на судне были одни – что хотим, то и творим. Проверяющие сюда не приедут. Тем более, в Находку. На контейнерные каботажные причалы!? Куда тут переться! Только по специальному заданию кто-то из пароходства мог появиться с проверкой. Да, даже если бы и приехал кто-то, то нас бы об этом уже известили за три дня до подхода в порт. Этому же проверяльщику надо было выписать командировочные, а в бухгалтерии у капитана работала жена, которая всё и обо всех знала. Так что маловероятно, что кто-нибудь неожиданно появиться с проверкой. Находка – это же другой край света! Это же другая страна! Мы этим и пользовались. Тут закипели пельмени. За их варкой строго следил Колян. Люда стала хозяйкой кастрюли, достала шумовку, и всем стала раскладывать на тарелки горячие, аппетитные пельмени. Вадим с Серегой и Коляном взяли и жахнули ещё по стопочке. Считай, по полстакана они уже выпили, и разговор у них стал добросердечный и доверительный. Ну, просто замечательный. Они начинали всё больше и больше любить друг друга.

Места за столом было мало, а сидели мы так: Люда сидела на диване около стола, рядом с ней Вадим, мы с Коляном и с Серегой сидели с другой стороны стола. Посредине стола стояла кастрюля с пельменями. Около неё бутылки водки, курица и всё остальное. Стол же был не банкетный, и места на этом столе было мало даже для стаканов. Их нам приходилось всё время держать в руках

И тут Вадим широким жестом приказывает Серёге:

– Дай-ка мне уксус. Я хочу пельмени с уксусом!

Серега протянул руку к шкафчику над столом и, открыв его, достал бутылочку с уксусной эссенцией, а затем широким жестом протянул её Вадиму:

– На тебе твой уксус, – язык у него начал заплетается, а движения рук размашистыми. Вот этот уксус я сейчас и налью тебе в тарелочку, – Серёга открыл пробку на бутылочке с уксусной эссенцией. Рука у него немножко съехала с предполагаемой траектории к тарелке, а тарелку Вадим держал в руке в районе живота. И вот этой эссенцией Серёга обильно принялся поливать тарелочку с пельменями. Эх, лучше бы это сделал я, самый трезвый из этой компании! Но у Серёги получилось всё совсем по-другому. Пока он выписывал траектории с бутылкой эссенции, в попытке налить её в тарелочку Вадима, рука его промахнулась, и белая прозрачная жидкость попала Вадиму на живот. Уксусная эссенция стала стекать у него в промежность. Вот тут-то нас потряс невообразимый вопль:

– Ой – ой, ты что творишь? Паскуда ты замазученная!

От таких криков мы все обездвижили, а Серёга, глядя на свою руку, так и продолжал выливать из небольшой бутылочки эссенции её содержимое на живот Вадима.

Тут вскакивает Люда. И все начинают носиться по маленькой каюте. Один Вадим сидит, ноги раздвинуты, ему в промежности всё печет, а он только и орёт:

– Что вы сделали со мной, суки? Что делать? Ой, падлы, поубиваю всех!

Серёга, образумившись от содеянного, во всю глотку кричит:

– Воду, воду давай!

Я подскочил с дивана. В руках был стакан с водкой. Я быстро опрокинул его содержимое в себя (не пропадать же добру) и подставил стакан под кран умывальника, а когда стакан наполнился, плеснул воду Вадиму на живот. Вода с эссенцией затекла Вадиму ещё глубже. У него от этой дозы воды ещё больше запекло, и Вадим ещё сильнее заорал, посылая все известные ему матюги уже в мой адрес.

Тут вмешалась в кавардак, стоящий в каюте, Люда. Она спокойным голосом возвестила:

– Ну-ка, все отвернулись!

Мы отвернулись, а она – бац! – снимает с Вадима трусы и тут же льет ему на яйца водой, которая стояла рядом в банке, приготовленная для следующей варки пельменей.

– Так! Балбесы! Заткнулись! – властно прекратила она вопли в каюте и спокойно приказала мне: – Неси сюда соду, да побыстрее Я тут же побежал на камбуз, зная, где она там лежит, и, схватив пачку прибежал в каюту.

Вадим уже лежал на диване с распростёртыми ногами. Да…! Причинное место у него было такое, что на него бы собралось посмотреть (ну, может быть, и не только посмотреть) уж очень много любопытных женщин. Оно бы стало шедевром в любом из музеев о мужской красоте. Одной из ценителей этой красоты и была Людмила. Она постоянно лила воду на эту неописуемую красоту.

Увидев соду в моих руках, она выхватила у меня из рук пачку, и принялось обильно посыпать то, что ей принадлежало по праву.

– Ой-ой! – орал и стонал Вадим. – Все сожглось! Не могу больше! Ой-ой-ой. Печёт! – мы от его воплей только покатывались со смеху.

Это же надо! Вадим представлял, что у них будет с Людой такая бурная ночь…. Он даже как-то говорил об этом с Серегой:

– Вот приедет Людка – ой, не слезу с неё вообще. Буду всю ночь ее мучить. Спать не дам ни на минуту. Ты только утром меня не буди. Понял? – Серега, как всегда мирно кивал головой:

– Да, ладно, ладно. Что ты переживаешь? Сделаю, как ты хочешь.

А теперь мы стоим – Серега, я и Колян – и смех нас душит над страданиями Вадима. Тот, видя наши ехидные пересмешки, аж взбеленился:

– Вы чего, сволочи, смеетесь? Что? Поиздеваться надо мной решили, – и попытался встать. Но Серега, как всегда, как будто ничего не произошло, успокоил его:

– Ну, все, Вадик, не будет у тебя ночной работы, – и попытался уложить Вадима на диван.

– Побереги себя.

Но тот орал в прежнем экстазе:

– Да пошел ты! – изрыгая ругательство и маты на Вадима. Видать от боли он и сказать то толком больше ничего не мог. Какой уж тут день рождения праздновать?! Вадима оставили с Людой лечить раны на причинном месте. Уж не знаю, какими методами происходило это дальнейшее лечение, а мы пошли к нам с Коляном в каюту. Конечно, перед этим захватив бутылку водки с половиной курицы и картошкой, а также не забыли и про остатки пельменей. Сели, посмеялись и уговорили и эту бутылку. Ближе к вечеру, когда разговор пошёл на убыль, и мы уже собирались мирно разбрестись по шконкам, нас поднял вахтенный матрос, с бешенными глазами забежавший в каюту:

– Спасайте Васильича! Тонет!

От такого неожиданного сообщения у нас чуть ли стаканы из рук не попадали.

– А ты что здесь делаешь? Что ты сам его не спасаешь?

– Да я ему уже круг кинул, и он с ним так и барахтается в мазуте. Как я его оттуда один вытащу? – орал охеревший от страха матрос. Откуда тащить? Как Васильевич оказался в воде? На расспросы времени не было. Делать было нечего. Ясно было только одно. Надо спасать Васильевича, и мы, вывалившись из каюты, бросились на палубу. Был поздний вечер, на улице наступили сумерки и было включено палубное освещение. Поэтому, присмотревшись я увидел между бортом и причалом барахтающееся тело.

– Выброска у тебя где? – проорал Колян офанаревшему матросу:

– Так вот же она, – растерянно протянул её Коляну парень из Манзовки.

Колян выхватил у него выброску и, распутывая её, побежал по трапу вниз на причал. Мы с Серёгой кинулись вслед за ним. Между бортом и причалом было месиво из мазуты, палок, щепок и различного мусора. Среди этой срачи виднелся спасательный круг, и в середине него просматривалась голова человека.

– Держи кончик, – прокричал Колян голове, и бросил гашу в это месиво.

Увидев, что за гашу ухватились руки утопающего, мы начали тянуть его вверх. Хоть и худой был этот Васильевич, но говна в нём было приличное количество. Втроём мы еле-еле вытянули его на причал. Когда замазученное тело выбралось на край причала, то все бросились к нему. Но, не тут-то было. Тело было скользкое и мерзкое, от облепившей его мазуты. Руки непроизвольно с омерзением сами отстранились от него, а осклизлое тело только и мычало:

– Бля…. Суки… Вы, где шляетесь? Так и сдохнуть можно, – откуда-то из-под слоя мазуты неслись невразумительные междометия.

Тело еле-еле поднялось и, шатаясь, побрело к трапу. Мы, онемевшие от такой благодарности, смотрели только ему вслед. А оно, оставляя за собой дорожку мазута, стало карабкаться вверх по трапу. Колян только вслед прокричал ему:

– Смотри, с трапа ещё не навернись, – но тело Васильевича разразилось в ответ только благим матом. Мы ещё немного постояли на причале, очистили от мазута выброску и разошлись по каютам. Вот так и прошёл тот знаменитый вечер, когда мы спасали третьего механика и праздновали день рождение Вадима. После того, как меня в семь часов поднял вахтенный моторист, то проснулся и Колян. Он со стоном перевернулся на своей кровати:

– Ой, башка что-то болит! Просто раскалывается.

Хотя он с 0 до 4 стоял вахту, но вид у него был такой, как будто он вообще не спал:

– Не могу больше, – стонал Колян. – Башка точно лопнет! Надо что-то выпить. Иначе – сдохну. Он выбрался со стонами из кровати, вышел в коридор и постучался в соседнюю дверь к Серёге. Вскоре послышалось, как тот вышел и недовольно пробурчал:

– Чего надо? – чувствовалось, что Серега очень недоволен.

– Надо вот. Голова болит, – заискивающе, с страдальческими нотками в голосе, канючил Колян. После недолгого молчания послышалось:

– Сейчас, – дверь хлопнула и через минуту разговор продолжился: – Все, иди, я тут занят, голос Серёги был уже добрее. Колян ехидненько поинтересовался:

– Ну, и как работалось этой ноченькой?

Серёга уже со смехом выпроваживал не в меру любопытного Коляна:

– Иди уже, иди. Я тут ещё немного поработаю и приду на разводку. Если Степаныч, что-нибудь спросит, то прикроешь меня, – уже попросил он Коляна.

– Не боись! – бодро ответил тот и через секунду вернулся в каюту с початой бутылкой.

– Вставай, – толкнул он меня и гордо потряс добычей перед моим лицом.

Делать нечего. На работу всё равно бы пришлось вставать. Мы уселись за столом и посмеялись, как это Серёга умудрился «проработать» всю ночь. Ну, ладно, не наше это дело. Разлили водку по стаканам, морщась от отвращения выпили и закусили вчерашними остывшими пельменя. После чего я начал собираться на работу. Иван Степанович, посмотрев на наши опухшие физиономии сакраментально изрёк:

– Чё? Уже успели нажраться? Смотрите у меня, чтобы сегодня работа была! После обеда будем начинать чистить ресивер, а пока идите и вскрывайте его! Подготовьте весь инструмент для чистки. Вскрыть горловины не доставило особого труда. На каждой горловине было по двенадцать гаек. Открутив их, мы притащили вёдра, скребки, робу и сели в ожидании Ивана Степановича, что же нам еще прикажет. Лезть сейчас в ресивер или не лезть, или сделать все это после обеда? А лезть туда страшно не хотелось. Двигатель после закрытия на нём воды обогрева, еще полностью не остыл. Потому что обогрев двигателя был закрыт только вечером. Обычно на стоянке температура на нем поддерживалась около шестидесяти градусов, а сейчас она была ещё в пределах сорока.

Я засунул голову в открытую горловину. Ой-ё-ёй! Сколько грязи там было! Ой-ой-ой! Вид такой «красоты» напрочь отбил у меня желание о посещении столь прекрасного места, а особенно с бодуна.

На разводке пришлось рассказать Ивану Степановичу о «травме», полученной вчера Вадимом.

Иван Степанович был человек с понятиями, поэтому он постучался к Вадиму в каюту и, в полуоткрытую дверь сказал тому, чтобы Вадим сегодня отдыхал.

Сидим понурясь втроем и ждем дальнейших приказаний в курилке. Лезть в ресивер неохота.

Серёга предложил:

– Что это мы тут сидим? Пошли. На палубу выйдем. Воздухом подышим. Да, и прохладнее там.

Выходим на палубу. Солнышко светит. Тепло. Ни ветерка. Хорошо!

Вдруг, смотрим – мама родная! На наш борт поднимаются по трапу три девушки.

Брюнетка, блондинка и рыжеватенькая пампушка.

Что надо этим девчонкам у нас на судне? Мы с интересом наблюдали за ними.

Девчонки скромно поднявшись на палубу, обратились к вахтенному матросу:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, девушки, – важно ответил вахтенный. Не часто это нашему Ваньке из Манзовки приходилось встречать таких прелестных созданий. Его от гордости аж раздуло, – Чё это Вы к нам пожаловали? – важность из него так и пёрла.

– Мы бы хотели увидеть старшего механика, – скромно произнесла одна из девчонок, первой поднявшейся на палубу.

– Но его сейчас нет на судне. Он уехал во Владивосток, – так же важно ответил Ванька.

– Тогда нам нужен, тот механик, который его заменяет, – не отставали от вахтенного матроса девушки.

– Это у нас второй механик, – так же важно выдал из себя матрос. – Вот он-то сейчас и здесь. – Лёха, – крикнул он в нашу сторону, увидев наши любопытные физиономии. Отведи-ка девчонок ко второму механику! Я тут же услужливо подскочил к визитёршам:

– Пойдемте, девушки. Я покажу вам каюту второго механика, – предложил я, прикрывая таким вежливым обращением своё любопытство к девушкам.

Войдя в дверь надстройки, я поднялся по небольшому трапу вверх на одну палубу и прошёл к каюте второго механика. Девчонки следовали за мной и, постучавшись костяшками пальцев о косяк открытой двери, я осторожно спросил:

– Иван Степанович, вот девчонки пришли к нам. И очень хотят Вас видеть.

Из глубины каюты раздался удивлённый голос Ивана Степановича:

– Да? Какие такие девчонки? – послышался звук отодвигаемого стула и на пороге каюты появился Степаныч. Он внимательно осмотрел визитёрш, толпившихся за моей спиной. Ну, если пришли, то пусть тогда заходят, – и, немного отступив вглубь каюты, пропустил их.

Иван Степанович был невысокого роста. Если у меня было метр 70, то он был на полголовы ниже меня. Маленький, кругленький, толстенький, лысенький, как шарик. Он «катался» по машине, и всё знал про неё, родимую. До малейшего винтика. На любой вопрос, с каким бы я не обращался к нему, он всегда давал исчерпывающие, обстоятельные ответы. Машину он знал досконально.

Своим особенным взглядом механика, которым определяют готовность механизмов к работе, он окинул девчонок:

– Ну, и что это вы, девушки? Хотите поработать что ли? Или по какому другому вопросу прибыли к нам?

Самая бойкая из них, брюнетка, пылко начала:

– Вы знаете, мы студентки кораблестроительного факультета политехнического института, который находится во Владивостоке. У нас сейчас началась практика.

Иван Степанович внимательно, не перебивая брюнетку, смотрел на девчонок, но когда заметил мою любопытную физиономию, всё ещё торчащую в проёме двери, то скомандовал:

– Лёха, ну-ка, исчезни! – а потом уже вежливо продолжал девчонкам. – А вы, девушки, проходите, садитесь. Сейчас мы с вами побеседуем, и решим все ваши вопросы. Я вышел, а девчонки, пройдя в каюту, уселись на указанный им диванчик. Каюта второго механика тоже была не ахти, какая огромная. Но, все равно, там можно было хоть спокойно разойтись трем человекам. Я вышел в коридор, но из любопытства, остался стоять около двери.

По морской традиции моряки двери в каюту никогда не закрывают. Ни в море, ни на стоянке, если они находятся на судне. Это потом уже стали закрываться двери, когда появились пираты, а в портах воры. А тогда, в те спокойные Советские времена, двери в каютах вообще ни у кого не закрывались.

Проснулся – дверь открыл, значит, можно заходить. Если дверь закрыта – значит, спишь или на берегу – не заходи. Дверь в каюте Иван Степановича оставалась открытой. Поэтому я сделал вид, что вышел, но сам остался около двери, чтобы послушать процесс развития дальнейших событий.

Одна из них – по голосу брюнетка, продолжила свой рассказ:

– У нас сейчас началась практика.

– Ну, и что же это за практика такая для девушек? – послышался вкрадчивый голосок Ивана Степановича. Как будто это кот мурлыкал после съеденной сметаны. – А бумаги об этой практике у вас есть?

– Да вот они, – послышался шорох разворачиваемых листов бумаги. – Практика у нас на целый месяц, – продолжала брюнетка. – Вот и направили нас из пароходства к вам. Вот наши паспорта, вот направление, что мы направляемся из пароходства к вам на практику.

– Ну да. Да-да-да, – послышался скрежет пальцев по коже. Иван Степановичем всегда так зверски чесал лысину, когда начинал интенсивно думать о пришедшей проблеме, которую надо было срочно решить.

Он что-то мычал и ходил по каюте, а потом загадочно произнёс:

– Девушки, но вы, вообще-то, знаете, что такое море? – в каюте воцарилось небольшая пауза, которую прервал сам Степаныч. – Ну, как же вы на целый месяц пойдете с нами в рейс? Это же будут шторма, морская болезнь, нехватка воды. Да, мало ли что может произойти в море? Может быть даже и кораблекрушение.

На такую проникновенную речь брюнеточка нежным голосочком прервала Степаныча:

– А вы знаете, может быть, мы с вами как-то договоримся об этом, чтобы избежать таких приключений? Вы нам напишите, что мы эту практику тут у вас проходили, а мы тогда в рейс и не пойдем.

– Каким образом Вы это себе представляете? – уже не на шутку возбуждённо переспросил её Иван Степанович. – Вы же должны отработать свою практику! – повысил он голос.

– А Вы напишите нам такую бумагу, что мы прошли у Вас такую практику и печать поставьте, а потом и распишитесь, – мило упрашивала его брюнетка.

– Так я же не капитан, чтобы расписываться, – выставил контраргумент Степаныч, чтобы отвязаться от девчонок.

– Но печать-то у вас есть? – настаивала на своём брюнетка.

– Печать есть, – немного подумав, согласился с таким доводом Иван Степанович.

– А у нас в институте капитанскую подпись никто не знает. Так что, какая разница, кто подписал? Лишь бы печать была, – наивно подытожила свои рассуждения собеседница Степаныча.

Опять послышался скрежет пальцев на затылке Ивана Степановича. Он долго молчал, расхаживая по каюте, чего-то тяжело вздыхал, а потом уже решительно выдал созревшее решение:

– Так, девочки, я, вообще-то, с этим согласен, но только с одним условием.

– С каким условием? – уже дружно в один голос, чуть ли не выкрикнули все девчата.

– Вот если вы почистите ресивер главного двигателя, то я подпишу все ваши бумаги.

Стоять мы здесь у причала будем ещё неделю. Может, за неделю и управитесь. Работы там много. Работа, конечно, не ахти какая сложная, но – грязная, – честно сознался он. – И её надо обязательно сделать в течение стоянки, – подытожил Иван Степаныч.

Девчонки в один голос стали заверять Ивана Степановича:

– Да, сделаем мы, сделаем эту работу.

– А, если мы её сделаем, то Вы потом подпишите нам бумаги? – это опять был голос брюнетки.

– Потом всё вам подпишу, родные вы мои, – уверенно подтвердил Иван Степанович.

Неожиданно из каюты послышался хлопок ладони по столу и Иван Степанович громко прокрисал:

– Лёха, заходи! Я слышу, что ты там сопишь. Иди сюда!

Я зашел в каюту, и Иван Степанович полез в свой заветный ящичек с ключами:

– Вот девчонки. Это моторист Лёха. Он отведёт вас в каюту. Вы там переоденетесь, а потом он вам покажет всё, что вам предстоит сделать, – и обратился ко мне. – Вот тебе ключ от запасной каюты. Покажи девушкам, где им раздеться и что им предстоит сделать.

Дайте им робу, сапоги и все такое остальное, чтобы они почистили ресивер. Вас, охломонов, на сегодня я прощаю, а вот девчонки пусть поработают. Но! – он грозно посмотрел на меня: – Смотрите, чтобы за ними был постоянный контроль. Не дай бог, чтобы что-нибудь случиться с ними! В льялах сгною, – об этом можно было не сомневаться, если Степаныч пообещал это.

Но потом, уже более мирным тоном, он продолжил:

– Электрики пусть организуют им безопасные лампы, вы им выдайте ветошь, и пусть они все почистят, – повторил он. – Когда после чистки вы всё проверите, то позовите меня. Вот тогда я уже сам осмотрю этот наш прекрасный ресивер.

После такой продолжительной речи, от которой у Степаныча даже пот проступил на лбу, он вновь обратился к девушкам:

– А вот уже после этого я подпишу вам всё, что вы хотите. И что вы у меня месяц отработали и что ходили с нами в рейс. А сейчас, распишитесь в журналах техники безопасности, что вы были проинструктированы при поступлении на судно и перед работой. Такой у нас порядок, – важно добавил он.

Девчонки были рады. Они, не глядя в журналы, расписались в них. Глаза у них сияли, и они восторженно смотрели на Ивана Степановича. Но тот, как бы ни замечая, ничего особенного, так же спокойно, как и прежде пропыхтел:

– Ну, все, все. Идите уже, идите. Не мешайте мне заполнять инвентаризацию, – потом строго посмотрел на меня. – Лёха. А ты веди их в каюту. Чего пнём застыл на поляне?

Пусть они там переодеваются. На камбузе скажи, чтобы повар и на них тоже готовила еду, – он вручил мне ключ, и мы с девчонками вышли в коридор.

Спустились вниз. У всех встречных на лицах было неподдельное любопытство. Это же надо! У нас из женщин были только буфетчица, повариха, да уборщица. Но всё это были тети Моти лет сорока пяти и даже под пятьдесят, старые морячки, у которых папироса изо рта никогда не вынималась. Они могли тебя покрыть и обложить, чем только хочешь и не хочешь. На пьяной козе подъехать к ним даже было страшно. А тут девчонки-одуванчики. Платьица развеваются. Юбчонки коротенькие, волосы аккуратно уложенные.

У матросов челюсти отвисали. А я, гордый собой, иду впереди них и веду в каюту, всем своим видом показывая, что девчонки наши – машинные, и не вам, матросне с ними общаться.

Подведя девчонок к запасной каюте, я открыл дверь и отступил на шаг в коридор:

– Вот, девочки, это будет ваша каюта. Сейчас вы пока тут размещайтесь, а я сбегаю за постельным бельем, и скажу тете Маше, чтобы она вам его приготовила. Нужно вам бельё? – я с интересом рассматривал немного обалдевших девчонок, заходя за ними следом в каюту.

– Конечно, нужно. И полотенчики нам нужны, вообще, все нам нужно, – уже более свободно ответили мне наши красавицы. Я только-только собрался выходить из каюты, как в неё заглянул Серега.

– Серега, – не ожидав его появления, я стал оправдываться перед ним, – вот Степаныч направил этих девчонок к нам на работу, – а потом хитро посмотрел на него. – Он хочет, чтобы они почистили нам ресивер.

У Сереги округлились глаза:

– Да ладно!? – удивленно произнес он, но потом сурово обратился к девчонкам. Пойдемте, девчонки, я вам покажу, что придётся вам делать. Видя, что девчонки засобирались с Серегой и мне не придётся вести их в машинное отделение, я успокоил их:

– Да, да. Вы идите с Серегой, ну, а я пока пойду за постельным бельем.

Поднявшись наверх, я нашел буфетчицу, тётечку очень внушительных размеров:

– Тёть Маш. Там девчонок к нам прислали. Степаныч сказал, чтобы им постельное бельё выдали. Выделите, пожалуйста, постельное белье для девчонок.

– Какие такие девчонки? Не те ли, что надысь к Степанычу в каюту прошли?

– Вот, вот. Именно они. Так вот Иван Степанович и сказал, чтобы Вы им выдали полотенца, наволочки, и простыни.

Тетя Маша что-то пробурчала и, как всегда недовольная, достала ключи и подняла своё грузное тело с кресла. Мы пошли с ней в её богадельню, где она там долго копалась, но, в конце концов, собрала три комплекта постельного белья. После долгих и красноречивых выражений по поводу нашей кобелячей жизни, она выдала мне их на руки. В напутствие она сурово пообещала мне:

– Иди, иди. Смотри! К девкам не приставать! Я сама приду и всё проверю. А то вы там, кобели чёртовы, еще, что сотворите с ними.

Подхватив бельё в охапку, я поспешил покинуть недружелюбную буфетчицу:

– Да ну, теть Маш! Что творить-то? Иван Степанович там всем руководит. Он уже выдал нам все инструкции, как с ними обходиться.

– Ладно уж тогда, – голос у тёти Маши подобрел. – Тогда я пойду и скажу поварихе, чтобы она обед готовила еще на трех человек.

Тетя Маша пошла на камбуз к поварихе Ольге. Та была тоже красивенная, всеобъемная и необъятная женщина. Таких женщин можно было встретить только на судах. Повар есть повар. Но в нашей Ольге души было так много, и готовила она так вкусно, что все моряки в ней души не чаяли. Многие из них даже говорили, что и дома их жёны так готовить не умеют.

С кипой белья я спустился вниз. Около закрытой двери каюты, где поселились девчонки, понуро стоял Серега.

– Что такое? Чего не заходишь? – попытался я войти в каюту:

– Девчонки сказали – не заходить, – преградил мне путь Серега. – Я им робу дал, они ее взяли и сказали, чтобы я не заходил. Я остановился около него и, поудобнее перехватив кипу с бельём, поинтересовался:

– Но ты хоть показывал им, что делать-то надо?

– Конечно, – хмыкнул Серега. – Я спустился с ними вниз и показал, куда им предстоит лезть и что делать, – а потом, ехидно посмотрев на меня, добавил: – А мы будем стоять у ресивера и принимать у них ведра.

– Ну, ладно. Принимать, так принимать, таскать, так таскать, – сказал я примирительно и прислонился к переборке, ожидая, когда же откроется дверь.

Ждать пришлось недолго. Девчонки вышли из каюты цепочкой. Вот тут я точно, чуть на жопу не сел. Они были только в трусиках и в бюстгальтерах. На голове у них были повязаны какие-то тряпки, которые мы им дали для того, чтобы они протирали ресивер после того, как он будет зачищен скребками от мазута, гудрона и от всего того, что было там внутри.

– Девочки! Вы что? Так собрались чистить ресивер? – непроизвольно вырвалось у меня.

– Мы подумали, что мы испачкаем всю вашу робу, – попыталась объяснить свой вид брюнетка. – Поэтому мы полезем так, а потом отмоемся.

Мы с Серегой молча смотрели на них, потеряв дар речи.

– Девочки, но вы именно так решили лезть в ресивер? – уточнил Серёга.

– А что? Мы сейчас быстренько все сделаем. Уж полы-то мы мыть умеем. Не волнуйтесь.

Всё протрем, промоем. Будет идеальная чистота, – за всех заверила его брюнетка.

– Ну-ну-ну, – подумалось мне. – Давайте, давайте, давайте. Посмотрим, что будет с вами через часик.

От этих слов Серегу аж согнуло от смеха, который он еле-еле сдерживал. Он уже не мог от него сдержаться и отошел за угол, где тряслись от смеха его огромные плечи.

Занеся бельё в каюту, и положив его на диванчик, я вышел в коридор. Девчонки нерешительно мялись перед входом в машинное отделение. Я открыл дверь-броняшку и первым вошёл туда, знаками предлагая девчонкам следовать за мной.

Спустившись к ресиверу, я показал им на открытую горловину:

– Ну, вот, смотрите. Я буду тут снаружи, а вы давайте, лезьте туда. Начинайте чистить. Возьмите скребки, вёдра. Я их тут у вас принимать буду.

Девчонки, как были в трусиках и в бюстгальтерах, так и полезли туда – в эту преисподнюю из которой раздавался только смрад перегоревшего масла и всего того, что остаётся от сгорания топлива. Я успел им только посоветовать:

– Слышь, девчонки. Там на коленях придется ползать. Вы хоть возьмите ветошь, да на колени намотайте. А то поранитесь – там все-таки всякой пакости полно.

Хоть тут они меня послушались и, обмотав колени ветошью, полезли внутрь ресивера. Я уселся около горловины не зная, что мне делать дальше. Что я им скажу? Ничего сказать я им не мог. Сами так захотели.

Через некоторое время пришли Серега с Коляном, который готовился заступать на вахту.

С любопытством они заглянули внутрь в ресивер.

– Ну, что, чистят? – с любопытством смотрели они на меня.

– Чистят, чистят, – отмахнулся я от них.

У каждой из девчонок был отдельный фонарь, каждая из них взяла по ведру и скребку на длинной ручке. Через горловину было видно, что внутри ресивера лучи света метались из стороны в сторону. Через некоторое время мы стали забирать у них ведра. Содержимое этих вёдер мы переливали в другие вёдра, что побольше, а маленькие опять отдавали девчонкам. Большие же вёдра таскали в бочку, стоявшую на корме.

Читать далее