Читать онлайн Обман Розы бесплатно

Глава 1. Чёрные розы и чёрная маска

– Рози! – маэстро Панчини ворвался в мою гримерную без стука. – Тебе опять букет от таинственного поклонника!

Я замерла, держа в руке пуховку, которой собиралась припудрить нос. Нет, меня совсем не обрадовала эта новость. Наоборот…

– Прошу сюда! – пригласил кого-то маэстро Панчини, бурно жестикулируя. – Ставьте корзину вот здесь, у кресла!

Рабочий сцены внес корзину с черными розами, и в комнате сразу стало тесно. Пуховка, кружась, опустилась на пол, но я этого даже не заметила. Все мое внимание было приковано к великолепным цветам.

Черные розы стоили дорого, очень дорого. И я не могла даже представить, кто в нашем городке решил заплатить такую сумму. Конечно, розы не были черными, так назывался сорт – «чёрный принц», а сами цветы были темно-красными, бархатными, с синеватой тенью в глубине лепестков.

– Как благоухают! Белиссимо! – простонал маэстро, закатывая от восторга глаза. – Сегодня ты была великолепна, моя дорогая Рози! И видишь – не я один оценил твой талант!

Но я не спешила упиваться успехом. Да и смешно было считать успехом выступление на провинциальных подмостках, где я уже три года играла графинь, герцогинь и принцесс разных эпох и стран. Смешные наивные пьески, где мне отводилась роль красивой куклы – какой талант можно продемонстрировать в них? Скорее – отсутствие таланта.

Только вот черные розы…

Первый раз я получила их около месяца назад. Это было приятно и неожиданно, но я не обнаружила визитки, и даритель так и не объявился. Сначала я посчитала, что подарок был случайным – мало ли какие обстоятельства заставили человека преподнести дорогой букет актрисе, которая за все представление только ахала, плакала и смотрела на исполнителя главной роли восторженными глазами.

Но через неделю мне прислали еще корзину этих чудесных цветов, и опять я не обнаружила визитки.

Цветы присылали снова и снова, директор театра (режиссер и сценарист по совместительству) пообещал написать пьесу специально для меня, объявив, что я, наконец, состоялась, как актриса, а маэстро Панчини посматривал хитро, и я прекрасно знала, о чем он думает. У каждой актрисы уже был покровитель, а некоторые успели поменять далеко не одного поклонника красоты и таланта, но я упорно отказывала молодым и не очень молодым господам, желавшим познакомиться поближе. Многие считали это не добродетелью, а высокомерием, и я не раз слышала, как артисты злословили, рассуждая, кого же я высматриваю – графа или князя, или другую особу королевских кровей. И вот теперь – черные розы…

– Кто-то хочет привлечь твое внимание, – говорил маэстро, выпроваживая рабочего, который таращился в вырез моего пеньюара. – Черная роза означает – «вы прекрасны и не осознаете этого». Кто-то оценил тебя по достоинству, Рози. И этот кто-то очень богат, не упусти свой шанс!

Он вещал это с таким душевным подъемом, словно это ему прислали розы, да не простые, а из королевского сада. Но я не торопилась радоваться сомнительной удаче.

Черные розы были огромными – с мою ладонь. Капельки воды застыли на них, как жемчужинки. Глянцевые темно-зеленые листья казались восковыми. Но вся эта красота не радовала меня, даже пугала.

– Не вздумай отказаться, когда он придет, – напевал мне на ухо маэстро Панчини. – Я видел твои башмаки – подошву можно привязывать ленточкой. Как обидно – быть такой красавицей и не иметь возможности одеваться достойно своей красоте…

– Прекратите, – произнесла я с трудом, потому что цветы в корзине будто гипнотизировали меня, а соблазняющие речи маэстро вливались ядом в уши. – Я не фарфоровая статуэтка, выставленная на продажу.

– Именно – фарфоровая. Тебя надо беречь, полировать бархатом и заворачивать в шелк.

– Тут записка! – я поспешно перевела тему, заметив среди цветов сложенный вдвое листок.

– Я прочту! – маэстро оказался проворнее меня и схватил письмо первым.

– Отдайте! – возмутилась я. – Это мое!

Но он и не подумал проявить хоть каплю деликатности и развернул листок, пробежав строчки глазами, а потом приглушенно выдохнул:

– О-о-о! Этой твоя удача, Розочка! – и зачитал с выражением. – «Прошу мадемуазель Розу Дюваль принять меня сегодня в восемь вечера для выражения восторгов и благодарностей. Если согласны, поставьте цветы на окно».

– Что за глупости, – сказала сердито, выхватив, наконец, записку из его длинных и цепких пальцев.

Пока я перечитывала послание, убедившись, что все было прочитано от слова до слова, маэстро схватил корзину и водрузил ее на подоконник.

– Что же вы делаете?! – закричала я, бросаясь, чтобы убрать цветы.

Но маэстро встал у меня на пути, не позволяя подойти к окну. С неожиданной для такого коротышки силой он схватил меня за локти и сильно встряхнул. Восторги и дурашливость мгновенно исчезли, и на меня смотрел уже другой маэстро Панчини – вовсе не поклонник театрального искусства, а расчетливый и холодный коммерсант.

– В этот раз тебе придется спрятать шипы, моя дорогая Роза, – сказал он тихо, и в его голосе мне послышалась угроза. – Ты считаешь, можешь отказывать господам? Воротить от них свой хорошенький носик? Очнись! Пока тебе везло, но везение может закончиться.

– О чем вы? – я вырвалась из его рук, но он по-прежнему не давал мне подойти к корзине.

– Тебе везло, что никто из этих важных господ не стал с тобой связываться. А что касается меня – я каждую ночь кошмары вижу, потому что жду, как однажды кто-то из этих господ подключит свои связи и прикроет наш балаган к чертям собачьим!

– Разве в этом будет моя вина? Насколько я помню, у вас театр, а не бордель!

– Это жизнь, цветочек, – деловито сказал маэстро Панчини, достал из кармашка жилетки часы, взглянул на них и удовлетворенно кивнул. – Советую тебе приготовиться к восьми часам и подумать о том, что ты живешь в квартире, которую оплачивает театр. Девчонки и так возмущаются, почему они вынуждены одаривать благосклонностью и толстых, и старых, а Розочка живет, как графиня – не иначе бережет себя для короля. Я долго терпел, но терпению приходит конец. Особенно, когда кто-то дарит тебе розы стоимостью три золотых штука.

– Как у вас совести хватает говорить мне такое, – произнесла я с трудом, до того он огорошил меня этой речью.

Маэстро засмеялся и вновь превратился в добродушного восторженного толстяка, каким я привыкла его видеть:

– Ну что ты такая злючка-колючка, Розочка? – он молитвенно воздел руки. – Прими господина, посмотри, кто придет. Вдруг он тебе понравится!

– Не желаю никого принимать! – ответила я и невежливо толкнула маэстро в грудь.

Сняв корзину с окна, я гневно указала ему на дверь, и он вышел, на прощание подмигнув.

– Это твой последний шанс! – сказал он прежде, чем захлопнуть дверь. – Будешь важничать – выставлю из театра и из квартиры в два счета. Кэрри давно просится на твои роли!

Я осталась одна и закусила костяшки пальцев, чтобы прийти в себя.

Кэрри просит мои роли… Маэстро угрожает выгнать… Все это разозлило, а еще больше напугало. Если я и в самом деле лишусь работы и жилья, это будет… это будет катастрофой.

Я осторожно выглянула в окно, приподняв штору. Больше всего я опасалась увидеть там какого-нибудь господина с брюшком и гусиной зубочисткой, важно прохаживающегося по дорожке между липами и искоса посматривающего на здание театра.

Но по аллее гуляла только парочка – женщина держала мужчину под руку и что-то нежно шептала ему на ухо. Может, мне повезло, и мерзкий поступок маэстро Пначини не будет иметь последствий. Приславший розы просто подумает, что я отказала, и не придет.

Я опустила штору и обошла корзину с розами стороной, будто цветы были живыми существами, да еще и настроенными ко мне враждебно. Конечно же, я наступила на оброненную пуховку, и лебяжий пух превратился в грязно-белую кляксу.

Часы пробили восемь часов, когда ворвалась Дилия – наша лучшая актриса-травести и крикнула пронзительным голоском:

– Роза! Что сидишь?! К тебе посетители!

– Посетители? – я была в халате, потому что готовилась отправиться спать, и едва успела затянуть поясок и подвязать волосы лентой, когда дверь отворилась, и вошел гость, которого я совершенно не ждала.

Дама. Гость оказался дамой.

Я мгновенно оценила темно-лиловое платье, явно сшитое на заказ, с тончайшими кружевами в пять оборок, и бархатный сапожок, кокетливо выставленный из-под подола. На сапожке притаилась металлическая брошка-змейка – последний крик моды. Этот сапожок так поразил меня, что я не сразу догадалась посмотреть даме в лицо.

Она была в маске. В черной маске, оставляющей на показ только нежный белый подбородок и алые губы, сейчас приоткрытые в улыбке.

– Добрый вечер, мадемуазель Дюваль, – сказала дама. – Ах! И правда – какое удивительное сходство! Пожалуй, вблизи еще больше, чем на расстоянии. Взгляни, Коко, – она позвала кого-то из коридора.

Вошел господин – тоже роскошно одетый, тоже в маске, а в петлице его пальто красовалась… черная роза. Я так и впилась в него взглядом. Он был молод и – насколько позволяла определить маска – красив. Но если это тот самый щедрый поклонник, то зачем он пришел с дамой?

– Добрый вечер, – сказала я строго. – С кем имею честь разговаривать?

Дама посмотрела на Дилию, которая беззастенчиво таращилась на ее кружевные перчатки, и ласково сказала:

– Подите вон, милочка.

Дилию словно сдуло ветром.

– Кто вы? – спросила я, когда мужчина в маске плотно прикрыл двери.

Что-то неприятное было в этой изящной и роскошно одетой паре. Что-то зловещее, пугающее, как… как и в черных розах.

Дама засмеялась и сняла маску, и теперь ахнула я, потому что мы с этой странной гостьей оказалась похожи, как две капли воды.

Глава 2. Предложение, от которого невозможно отказаться

– Сразу перейду к делу, – сказала моя странная гостья, без приглашения усаживаясь в кресло, в то время как я продолжала стоять. Но дама тут же исправила это, королевским жестом указав на скамеечку для ног: – Присядьте, разговор займет какое-то время.

Ее кавалер встал возле подлокотника, картинно уперев руку в бедро и разглядывая меня из-под маски насмешливо и с любопытством.

Но меня больше интересовала женщина. Я рассматривала ее лицо с изумлением и даже страхом. Мне казалось, будто я смотрю в зеркало и вижу себя – только в другой одежде, более уверенную, более яркую.

Да, сходство было огромным, но в чем-то мы различались. Пожалуй, брови незнакомки изогнуты более изящно и более тонки, чем мои. Волосы темнее. Носик у нее чуть вздернутый, а верхняя губа немного коротка – хотя, возможно, это впечатление создавала манера дамы вежливо и часто улыбаться. Холодная, аристократическая улыбка. Да и сама женщина точно принадлежала к высшему свету. Что же ей нужно от меня?

– Вы не знаете, но я наблюдала за вами достаточно долго, Роза Дюваль, – сказала дама. – И я пришла к выводу, что вы – именно та, кто мне нужен.

– Кто нужен? – переспросила я, нахмурившись. – Вы говорите загадками. Мне не нравятся загадки.

– Знаю, нищета вам нравится больше, – сказала женщина и засмеялась, указав взглядом на мою потрепанную шляпку из черной соломки.

Я почувствовала, как кровь прилила к щекам и ответила твердо:

– Не считаю, что следует стыдиться честной бедности.

Но женщина мне не поверила:

– Что же вы тогда покраснели, душечка? Только я пришла сюда не для того, чтобы вести разговоры о морали. Я пришла, чтобы предложить вам сделку. Крайне выгодную сделку. Для вас – в первую очередь.

– Сделку?..

– Мне все известно о вас, бедняжка Роза Дюваль, – сказала женщина, понизив голос и чуть подавшись вперед – будто желая придать нашей беседе оттенок доверительности. – Вы родились в уважаемой и благородной семье, в четырнадцать остались сиротой, воспитывались в королевском приюте, а потом оказались на улице, без средств к существованию. Какой крах для единственной наследницы рода дю Вальен, – она с сожалением поцокала языком. – Как, должно быть, переживают ваши бедные родители, наблюдая за вами с небес… Их любимая доченька стала актрисой. Актрисулькой! Да еще где – в этом богом забытом месте! Какой позор…

Это было уже слишком, и я сказала холодно, с трудом сдерживая гнев:

– Вы пришли, чтобы оскорблять меня? Но мне нечего стыдиться. И честно зарабатывать на хлеб…

– Не кричите, – осадила меня дама. – Я не оскорблю вас, что вы, Роза. Наоборот, хочу помочь. Честные деньги – и не только на хлеб, но и на новые шляпки, на новые платья… Да что там! Вам хватит прикупить маленький домик на берегу моря, а захотите – отправляйтесь покорять столицу. Только, признаться, я не вижу в вас особых актерских задатков…

Я хотела возразить, но дама остановила меня движением руки:

– Поменьше эмоций, моя милая. Я не предложу вам ничего постыдного. Так, небольшое одолжение. Вы должны стать мною.

Она так и сказала – вы должны.

В этот момент я ненавидела ее. Ненавидела красивую женщину, так похожую на меня. Ненавидела за ее богатство, снисходительность, за ее насмешливый покровительственный тон. За то, что у нее есть все, а у меня ничего, но этого мало, и она насмешничает мне прямо в лицо, показывая, что несмотря на огромное сходство мы очень разные.

– Уходите, – сказала я сквозь зубы, – я вам ничего не должна.

– Простите, я не так выразила свою просьбу, – на даму моя злость не произвела ни малейшего впечатления. – Я богата, мадемуазель Дюваль. Вы это уже поняли, я думаю, – она указала на корзину с розами. – О! Вы молчите? Вам что-то не нравится? Наверное, вы ожидали, что цветы вам дарит какой-нибудь восточный набоб или принц крови? Или вы предпочитаете, чтобы я называла вас дю Вальен? Нет? По лицу вижу, что вам это не по душе… Тогда давайте я буду звать вас Розой. Вот забавно, – она разулыбалась, показав белоснежные зубы, – даже имена у нас похожи. Я буду звать вас Розой, а вы зовите меня Розалин.

– Благодарю, – процедила я. – Но ваши любезности лишни. Прошу удалиться.

Мужчина в маске тихо фыркнул. Похоже, его позабавила моя гордость. Наверное, я и в самом деле выглядела жалко – в потертом бархатном халате рядом с дамой, один наряд которой стоил столько, сколько наш театр со всеми артистами.

– Тише, – Розалин приложила пальчик к губам. – Вы станете мною на три месяца. За… скажем, за десять тысяч? Видите ли, я должна кое-кого проведать, но не хочу, чтобы об этом знали. Моя поездка сохранится в тайне, если вы станете мной. На время, и вам ничего не надо будет делать. Я живу одна, у меня всего две служанки и старик-садовник. Я с ними почти не разговаривала, они не заметят подмены. А потом я вернусь, мы поменяемся местами, и вы уедете из этого ужасного городка обеспеченной и довольной. Ну как? Отличный план, правда?

Но мне план таковым не казался.

– Все это странно, – сказала я строго, хотя в ушах так и зазвенело – десять тысяч!.. десять тысяч!..

Ничего странного, – сказала она, кокетливо складывая губы бантиком. – Признаюсь, я так устала от светской жизни, что мне захотелось спрятаться. Захотелось уехать далеко-далеко, но я занимаю слишком высокое положение в обществе, чтобы путешествовать открыто – слишком много обязательств, знаете ли… Многие станут искать со мной встреч… А я хочу свободы, – она мечтательно вздохнула, но глаза смотрели пристально. – Вы создадите прикрытие для меня. Поживете тихо в моем провинциальном доме, насладитесь роскошью, отдохнете, потренируете свое хрустальное горлышко… Вот если вы займетесь пением, моя дорогая, толк будет, можете мне поверить. Итак, я убедила вас?..

– Нет, – сказала я, подавив желание уступить соблазну. Пусть дама говорила складно, не стоило ей верить. Слишком легкие деньги никогда не даются просто так.

– Роза, но вы ведь сами согласились на эту встречу… кое-чего от нее ожидая, – сказала Розалин вкрадчиво. – Эти цветы вы выставили на окно, а значит, готовы были к разговору о… деньгах.

– Вы ошибаетесь. Розы на окно поставил наш маэстро, который прочитал записку. Не самая лучшая шутка, – сказала я сердито. – Я бы никогда так не поступила.

Мужчина в маске недовольно заворчал, а лицо Розалин выразило разочарование:

– Почему? – спросила она с искренним удивлением. – Вы опасаетесь подвоха с моей стороны? Зря. Вам ничего не угрожает, я всего лишь хочу исчезнуть. Совсем недавно я рассорилась со всеми своими родственниками, и еще полгода мы будет дуться друг на друга, поэтому встреча с людьми из моего прошлого вам не грозит.

– Не только в этом дело, – сказала я твердо, но она не дала мне договорить.

– О, я понимаю, – прошептала она. – Семейная гордость дю Вальенов… Что ж, мне не хотелось прибегать к этому средству, но придется…

– Какому средству? – насторожилась я. – Имейте в виду, стоит мне закричать…

– Нет, не думаю, что вы станете кричать, – сказала Розалин ласково. – Вы ведь добрая, славная девочка. Слишком добрая. Иначе с чего бы вы взяли на себя заботу о старой нянюшке? Вы ведь поместили ее в богадельню в Анжере и каждый месяц исправно платите за ее содержание.

– И об этом разузнали? – не сдержала я сарказма. – Вы, правда, хорошо подготовились, шпионя за мной. Но только я не соглашусь на подобную авантюру. Честные деньги – только они приносят пользу.

– Боже, она говорит, как Этьен, – вздохнула Розалин, обращаясь к своему спутнику, а потом заговорила со мной нежно, словно с ребенком: – Я очень умилилась, узнав о таком трогательном участии к бедной старушке. Но вот что удивительно – вашу нянюшку недавно забрали из богадельни. И где же она сейчас?..

– Забрали?! – я на мгновение задохнулась, а потом крикнула: – Что вы сделали с ней?

– Пока ничего, – заверила меня Розалин. – Да что вы так взволновались? Сейчас ваша нянюшка ни в чем не нуждается, я определила ее в хорошее место… Какое? О, нет! Не скажу! – она лукаво погрозила мне пальчиком. – И только от вас, Роза, будет зависеть, как с ней станут обращаться. Покажете себя послушной девочкой – и бабулечке будет хорошо. Но если рассердите меня…

– Это шантаж? – спросила я в отчаянии.

– Увы, вы сами заставили меня прибегнуть к нему, – сказала она огорченно. – Итак, ваше решение?

– Согласна, – ответила я, словно шагнув в пропасть. – Но что я скажу в театре? Куда я пропаду на такой долгий срок?

– А зачем надо что-то объяснять? – усмехнулась женщина, похожая на меня. – Или вы не принадлежите сами себе?

Глава 3. Дом графини де ла Мар

Дом моей новой знакомой можно было назвать домом, сильно покривив душой. На самом деле это был настоящий дворец – из белого камня, стоящий на берегу озера, окруженный садом. Мы ехали от города Санреж до этого чудесного места ровно девять миль, и по пути встретили только одну крохотную деревушку.

Едва увидев белокаменные колонны фасада, увитые плющом, я подумала: замок спящей красавицы!

Ровно подстриженные кусты, статуи античных богинь, острые башенки и флаги – все это создавало впечатление нереальности, сказочности. Я никогда не бывала в таких красивых домах. Наше родовое гнездо было куда скромнее, и, конечно же, никаких прудов и садов поблизости. А здесь…

Я озиралась по сторонам, рассматривая потрясающую по своей яркости и свежести живопись на стенах и потолке, легко касалась отполированных перил из красного дерева, и даже не осмелилась присесть в кресло, обтянутое алым бархатом. Все вокруг было таким великолепным, сверкающим… Словно я попала совсем в другой мир, живущий по своим законам, идущий параллельно с моим прежним миром и никогда не пересекающийся с ним.

– Прислугу я отпустила на выходной, так что всё в нашем распоряжении, – с воодушевлением объявила Розалин. – Вы согласились, и я очень этому рада. Не бойтесь, Роза, я не причиню вам никакого вреда, – она потрепала меня по щеке – ласково-небрежно, как комнатную собачку.

Это было неприятно, и я отстранилась, но Розалин будто ничего не заметила и продолжала:

– Не причиню вреда ни вам, ни вашей милой нянюшке, – но тут же уточнила, скромно опустив ресницы. – Если, конечно, вы будете следовать моим указаниям.

– Да, – пробормотала я.

– Можете брать любое мое платье, – щедро разрешила Розалин, показывая огромную гардеробную. – Я не стала привозить сюда все – так, что-то из старого… Даже не знаю, какие тут наряды. Поэтому не обижусь, если вы заберете парочку с собой. Да хоть десяток! – она засмеялась, обхватывая меня за талию. – Признаться, я не была довольна, когда Коко заявил мне, что был в провинциальном театре и видел там девицу, похожую на меня, как две капли воды. Что он там делал, спрашивается? – в ее голосе проскользнули ревнивые нотки. – Но это огромная удача, что вы существуете, и что я вас встретила. Иметь двойника – так забавно, но и опасно… – она почти промурлыкала это.

– Чем же опасно? – спросила я, осторожно высвобождаясь из ее объятий, которые напоминали больше объятия удава, решившего задушить насмерть.

– Вы можете убить меня и занять мое место, – тут же предположила Розалин.

Я посмотрела на нее с ужасом, и это ее рассмешило до слез.

– У вас такой глупый вид, моя дорогая, – заявила она, отсмеявшись. – Что вас так удивило? Ах да, вы ведь не знаете, кто я. Позвольте представиться – Розалин Монжеро, графиня де ла Мар. Вы слышали обо мне?

Я медленно покачала головой.

Графиня досадливо поморщилась.

– Вот за это я никогда не любила провинцию.

– Как я могу быть уверена, что вы – графиня, а не авантюристка? – спросила я.

– Вопрос делает честь вашему уму, – похвалила она, – но вы не в том положении, чтобы мне не доверять. Отныне мы с вами сообщники. Заговорщики. Нет, это все грубо. Мы с вами сестры. Так подойдет?

Взгляд мой упал на огромный портрет в резной раме – там Розалин в потрясающе элегантном туалете позировала возле корзины роз. Воздушное платье цвета зари, с легкой, как облако, кисеей, придавало ей вид сказочной принцессы из пьесы про трубадуров и отважных рыцарей.

Но женщина, которую я видела сейчас перед собой, была вовсе не принцессой, в этом я уже успела убедиться. Она быстро, и явно заготовленной речью, посвящала меня в привычки и распорядок, принятые в этом доме. Завтрак, прогулка, отдых, обед, занятие по интересу – чтение, вышивание, прогулка, сон, потом ужин, отдых в зале у камина, сон. Раз в неделю – прогулка в открытом экипаже до Санрежа, ни с кем не разговаривать, никуда не заезжать. Дважды в неделю – посещение церкви. Не исповедоваться – это обязательное условие.

– Не хочу, чтобы вы лгали небесам и священнику, милочка, – сказала Розалин. – Не потому, что я так пекусь о вашей душе, а потому что, между нами говоря – вы плохая актриса.

– Я и не собиралась лгать на исповеди, – ответила я, задетая за живое этой невысокой оценкой моих сценических способностей.

– Тогда тем более, – авторитетно заявила она. – Просто сыграйте свою роль здесь, большего я от вас не требую.

Она рассказала о слугах, показала, куда складывать корреспонденцию.

– Письма вскрывайте, – приказала она, – иначе это покажется подозрительным. Слуги – они такие шпионы! Но не отвечайте. Несмотря на сходство, сомневаюсь, что почерки у нас одинаковые.

– Голос у нас тоже разный, – заметила я.

– Это не страшно, – ответила Розалин беззаботно. – Я так редко разговаривала со слугами, что они ничего не распознают. К тому же, первые дни вы можете говорить шепотом, скажете, что болит горло, а потом они и вовсе не заметят разницы в голосах. Люди такие невнимательные!

Я промолчала, а она склонила к плечу голову, разглядывая меня.

– Ваши волосы светлее, чем мои, – сказала она задумчиво. – Но я знаю, как поправить дело.

Она потащила меня в ванну – огромную, отделанную мрамором, с круглой чашей посредине.

– Есть чудодейственные средства, – говорила Розалин, разжигая жаровню, чтобы нагреть воду, и растворяя в кипятке какой-то темный порошок. – Полчаса – и мы будем неотличимы.

Она была права – когда через полчаса мы встали у зеркала (я в платье, которое было надето на Розалин до этого), отличить нас не смог бы даже самый опытный глаз. Теперь, когда мои волосы потемнели, лицо выглядело выразительнее и стало таким же ярким, как лицо Розалин.

– Чудесно, – прошептала она в восторге.

Сама она надела мое платье – простое, черное, с отложным белым воротничком, расчесала волосы на пробор и повязала на голову косынку, целомудренно сколов ее под подбородком скромной серебряной булавкой.

Розалин встала за моей спиной и положила мне руки на плечи, заставляя смотреть в зеркало.

– Почти неотличимы, – сказала она тихо. – Вы странная девушка, Роза дю Вальен… Нет-нет, ничего не отвечайте, просто смотрите в зеркало. Говорят, зеркало меняет души, но мы с вами совершим нечто другое – поменяем тела. Ваша душа мне совсем не нужна – глупенькая, наивная, слишком светлая, чтобы быть яркой…

Я слушала ее слова почти с ужасом. Графиня казалась мне сумасшедшей, а ее взгляд, устремленный на меня через зеркало, подошел бы к роли ведьмы-злодейки, что мечтает убить главного героя.

– Недаром я присылала вам черные розы, девочка, – продолжала она. – Вы – настоящая черная роза. Скрываете под трауром алый цвет. Вы прекрасны, но даже не догадываетесь об этом… Но это к лучшему. Все же я не слишком довольна, что вы существуете. Мне нравилось думать, что моя красота исключительна – и вот, природа так зло надо мной подшутила… А если бы вы исчезли…

Пальцы ее больно вцепились мне в плечи – как когти хищной птицы. Я дернулась из ее цепких рук, но Розалин уже отпустила меня и рассмеялась – весело и хрустально, запрокидывая голову.

– Вы испугались? – спросила она с живым интересом. – Это хорошо, побаивайтесь меня. Слушайтесь меня во всем. Считайте, что я ваша хозяйка и арендовала ваше тело на ближайшие три месяца.

– Мне не нравится, как вы это говорите, – сказала я, все еще под впечатлением ее речи у зеркала.

– Что поделать? Такова жизнь – вам не нравится, но вы вынуждены подчиниться, – ответила она беззаботно. – Но я не понимаю, почему вы не довольны. Вам выпал шанс пожить моей жизнью. Используйте его.

«Сомнительное удовольствие», – хотела сказать я из чистого упрямства, но промолчала. И в самом деле, почему я так волнуюсь? Даму из высшего света всего лишь потянуло на приключения. Но если она задумала что-то недоброе… Я становлюсь ее соучастницей…

– Сейчас мы проверим все на деле, – словно в ответ на мои сомнения Розалин подмигнула мне с видом заговорщика и позвала: – Коко! Зайди, милый! Надо посоветоваться! – и она почти насильно усадила меня в кресло, заставив облокотиться на туалетный столик, а сама встала у стены, заложив за спину руки.

Не прошло и минуты, как раздались шаги и Коко вошел в ванную комнату, даже не постучавшись. Он снял маску, и я не смогла отвести от него взгляда – так он был красив. Белокурый, голубоглазый, с золотистой щеточкой усов, с нежным румянцем на белоснежной, как фарфор, коже. И снова я подумала, что оказалась актрисой в странной пьесе, где все знают свои роли, а я вынуждена импровизировать. Этот красавчик так походил на главного злодея, который до времени притворялся верным другом героя…

– Что случилось, Розалин? – спросил он немного развязно и подошел ко мне. – В чем дело? – он наклонился и поцеловал меня в шею.

От неожиданности я вскрикнула и отшатнулась, а Розалин – похожая на прежнюю меня – залилась смехом и захлопала в ладоши.

– Обознался! Обознался! – восторженно повторяла она. – Ну вот, я была уверена, что идея отличная.

– Да, ты права, – сказал Коко, окидывая меня совсем другим взглядом – ленивым, оценивающим.

– Ну-ка! – Розалин закрыла ему глаза ладошкой. – Не смей так смотреть на нее, – и добавила, обернувшись ко мне: – Я никому не отдаю то, что принадлежит мне.

– Но я не желаю ничего вашего, – ответила я, покачав головой. – Вы заставили меня, если помните.

– Уходи, Коко, – велела Розалин, и он послушно ушел. – Да, я заставила, – сказала она безмятежно-нежно. – Но это всего лишь забавная игра, вам нечего бояться. А пять тысяч уже в сумочке, – она указала на бархатную сумочку, которую до этого положила ко мне на колени. – Остальные пять получите, когда я вернусь. Теперь же – удачи, моя дорогая, – она поцеловала меня в щеку – так мог бы поцеловать ветер, – оставляю вас. Желаю хорошо провести время! – она помахала мне рукой и вышла вон, пританцовывая и оглядываясь через плечо.

Было странно видеть себя со стороны – такую игривую, словно я исполняла роль субретки. Но вот дверь закрылась, и я осталась одна.

Одна в доме графини де ла Мар. И вместо нее.

Глава 4. Планы нарушены

Вопреки опасениям, мне удалось прекрасно сыграть роль графини. Слуги держались поодаль и совершенно не заметили подмены. По-крайней мере, я не поймала ни одного удивленного взгляда, а вопросов они не задавали – видимо, прежняя хозяйка уделила их дрессировке много времени.

Мне было немного жаль юную Сесиль и уже далеко не молодую мадам Пелетье, которые старались угодить мне с поспешностью, красноречиво свидетельствующей о том, что раньше наказание ожидало их за любую провинность. Когда Сесиль, расставляя приборы на столе, нечаянно уронила серебряную ложечку на блюдце, то испуганно уставилась на меня, забормотав извинения.

Я улыбнулась и кивнула, ничего не сказав. Я старалась говорить поменьше, чтобы не выдать себя, и старалась держаться так же непринужденно, как вела себя Розалин, прохаживаясь по этим залам, но вечером, оставшись в чужой спальне и приготовившись лечь в чужую постель, я неожиданно для себя расплакалась.

Этот дом виделся мне ловушкой. Да он и был таким. И пять тысяч наличными не грели ни руки, ни сердце. Мне оставалось только надеяться, что графиня и в самом деле задумала лишь забаву, ничего больше, и моя нянюшка не пострадает. Вспомнив о няне – единственном человеке, оставшемся мне от прежней жизни, я еще поплакала в подушку, да так и заснула в слезах.

Но проснувшись утром, все показалось мне не таким уж трагичным. И не в меньшей степени этому помогла мягкая постель, бледно-желтое кашемировое домашнее платье, которое я позаимствовала из гардероба графини, и вкусный завтрак, который подали прямо в спальню.

Все это разительно отличалось от пробуждения в гримерке или комнатке на самом верхнем этаже в меблированном доме, где по утрам немилосердно дуло изо всех щелей.

А уж хрустящие и горячие круассаны!..

Кто мог накормить такой прелестью актрису из провинциального театра?

Я с наслаждением выпила кофе со взбитыми сливками, попробовала выпечку и три вида паштетов – все разные, но одинаково божественные на вкус, а на десерт полагались дольки апельсина, посыпанные сахарной пудрой.

До обеда я гуляла по саду, играя с крохотной лохматой собачкой, которую звали Пуфф, и любовалась спокойной гладью озера. Правда, меня напугал старик-садовник – месье Бернар, выскочивший из кустов с ножницами наперевес.

– Прошу прощения, мадам, – буркнул он, приподняв шапку, и сразу же развернулся, уходя в другую сторону.

Пуфф оглушительно залаял, но старик даже не оглянулся.

Жизнь в этом доме была спокойной и размеренной, и ничто не нарушало ее течения. Прошел день, и второй, и третий, и мои страхи и тревоги постепенно улеглись, и, прогуливаясь вечером четвертого дня по саду, закутавшись в соболиное манто, я вдруг начала мечтать.

Да, теперь, я была одета в теплые меха, а на ногах у меня были сапожки графини де ла Мар – из тончайшей кожи, опушенные мехом, и можно было наслаждаться прогулкой, не боясь замерзнуть. Я вспомнила о своих прежних туфельках – в них невозможно было бы прогуливаться по парку в феврале. Прогуливаться, любоваться звездами и мечтать при этом.

Бледная луна взошла над домом, и я подумала, что десять тысяч – это огромная сумма. Она откроет мне дверь в новую жизнь, в ту жизнь, к которой я привыкла с детства, но была лишена в юности. Мне не нужно будет работать, чтобы заботиться о няне, и я стану свободной.

Что я буду делать, оказавшись на свободе?

Сердце мое, молчавшее столько лет, вдруг затрепетало.

Смешно мечтать, когда вынужден зарабатывать для того, чтобы выжить. Зарабатывать не для того, чтобы купить пятую пару туфель или новую шляпку, а для того, чтобы у тебя было, что поесть этим вечером. Смешно ставить какие-то цели, если нет средств их достичь. Оставаясь актрисой, никому не известной Розой Дюваль, я не могла ни мечтать, ни планировать дальнейшую жизнь. Но теперь все изменилось. Десять тысяч – и я смогу выйти в свет, как Роза дю Вальен, я смогу занять причитающееся мне положение, стать завидной невестой… Вот только захочу ли я выходить замуж? Театр показал мне мужчин совсем с другой стороны – вовсе не как благородных господ, а как животных, жадных до женского тела и низменных развлечений. Многих из них дома ждали молоденькие и очаровательные жены, но это не мешало господам искать развлечений под сводами театра.

Быть примерной женой при таком муже? Нет, это не то, чего бы мне хотелось.

Продолжить карьеру артистки? Нанять самого лучшего учителя пения?.. Ведь так советовала графиня де ла Мар.

Но и это не лежало к душе. Быть артисткой – точно не мое призвание. Всякий раз, выходя на подмостки, я чувствовала неловкость, притворяясь другим человеком. А ведь и в жизни я притворялась Розой Дюваль, и теперь вынужденно изображаю графиню. Только получив обещанные деньги, я смогу снять маски и стать собой.

Стать собой. Это и есть – мечта и цель. Вот к чему надо стремиться.

Задумавшись, я не сразу заметила, что нахожусь в саду не одна. Темная фигура замерла шагах в десяти от меня, скрытая тенью деревьев. Человек стоял и молчал, и я чувствовала его взгляд – он обжигал, он причинял боль, и в нем не было ни капли приязни.

– Месье Бернар, это вы? – позвала я, невольно вздрогнув, хотя манто уютно обнимало меня за плечи, не позволяя замерзнуть.

Человек не ответил и сделал несколько шагов вперед, попав в полосу лунного света. Это был не садовник, а совершенно незнакомый мне мужчина – очень высокий, в длинной черной шубе… Он показался мне похожим на дикаря – не только из-за шубы. На нем была странная шапка – кожаная, с длинными «ушами», а на макушку он поднял очки с огромными круглыми стеклами. Мужчина смотрел на меня, и в его взгляде были презрение, насмешка и даже ненависть. А ведь я не сделала ничего, чтобы вызвать такие чувства…

Я уже хотела позвать на помощь, приняв его за грабителя, как вдруг мужчина произнес:

– Не сказать, что рад видеть тебя, Розалин, но все равно здравствуй.

Это был кто-то из жизни графини. А ведь она говорила, что рассорилась со всеми родственниками, и никто меня не побеспокоит. Пока я раздумывала, что ответить, мужчине надоело ждать.

– Что молчишь? – сказал он, стиснув зубы. – Могла бы пригласить мужа в дом.

Глава 5. Муж графини де ла Мар

Земля поплыла под моими ногами.

Муж? Муж графини?!

Ни о чем подобном Розалин мне не говорила.

Опасаясь выдать себя, я молча повернулась и пошла к дому. Мужчина двинулся следом за мной.

– Не надейся, что я простил твои выходки, – сказал он. – Но завтра приезжают мои родители, они хотят нас помирить. Не желаю огорчать стариков, поэтому будешь играть роль любящей жены.

Слова, что я опять должна кого-то играть, больно укололи меня.

– Вы принимаете меня за актрису? – спросила я, стараясь подражать голосу графини. – Боюсь, вас разочарует моя игра.

– Раньше ты прекрасно с этим справлялась, – сказал мужчина с издевкой.

Он обогнал меня и бросил через плечо:

– Постарайся. Мои родители, а мать – особенно, не должны ничего узнать. Скорее всего, они задержаться на неделю, не больше.

В тот момент я от души пожалела графиню, если этот человек и правда был ее мужем. Но… кем тогда был тот красавец Коко?.. Любовником?..

Пока мы не дошли до дома, у меня было время продумать свои дальнейшие действия. Судя по всему, затея графини удалась, и человек, знавший ее раньше – муж! боже мой! – не заметил подмены. Но это в неверном свете, при луне…

Глядя на широкие плечи мужчины, идущего впереди, я представила, как он, узнав об обмане, может запросто свернуть мне шею. С такого грубияна хватит поднять руку на женщину. Но, возможно, у него были на то основания. Судя по всему, Розалин тоже не отличалась добрым нравом.

– Будут спрашивать, почему ты уехала сюда, – продолжал мужчина, – скажешь, что врачи посоветовали тишину и свежий воздух, чтобы побыстрее забеременеть.

Мы вошли в дом, и навстречу бросилась мадам Пелетье.

– О! Месье! Как неожиданно вас видеть! – мне показалось, она была искренне рада появлению этого человека. – Но когда вы приехали? Я прикажу Бернару, чтобы он поставил вашу лошадь…

– Не надо, – сказал он, сбрасывая странный головной убор и шубу, и награждая меня еще одним недовольным взглядом. Под шубой обнаружился прекрасный костюм – строгий, черный, и мужчина из дикаря сразу превратился в элегантного господина. – Я приехал на машине, а сюда добрался пешком. Погода чудесная, отчего бы не прогуляться.

Я покосилась на кожаную шапку и очки, гадая, для чего носить подобное человеку из высшего общества, и что такое машина.

– Соберу поскорее ужин, – засуетилась мадам Пелетье. – Какой приятный сюрприз!

Она убежала, а мы остались вдвоем. Я медлила снимать манто, растерявшись от нежданного визита, но мужчина понял мое замешательство по своему, покривился и подошел помочь снять накидку.

– Значит, ты все поняла? – спросил он, отряхивая ладони, словно прикоснулся к чему-то грязному.

– Вполне, – ответила я ему в тон, решив, что самым правильным будет подражать ему во всем. Я всегда смогу ответить, что разговаривала с ним так же, как он позволил себе разговаривать со мной. – Будут еще какие-то инструкции?

– Пока хватит, – сказал он резко. – Проследи, чтобы приготовили комнаты для моих родителей.

– Думаю, две смежные спальни на втором этаже подойдут. А вам я попрошу приготовить комнату напротив.

– Приготовить комнату для меня? – он повернул голову, и я впервые смогла разглядеть его при ярком свете.

У него были прямые, чуть насупленные брови, греческий профиль и темные блестящие глаза. Пожалуй, слишком темные, и слишком блестящие… Мужчина насмешливо кривил губы, но это его ничуть не портило. Четко очерченный рот говорил о твердости характера своего хозяина, как и пронзительные темные глаза. Этот человек привык отдавать приказы и привык, чтобы приказы немедленно выполнялись.

– Мне не надо комнаты, – сказал он. – Будем спать в одной спальне, как и положено добрым супругам. Мы же добрые супруги, Розалин? – он подошел ко мне вплотную, заглядывая в лицо.

– Боюсь, и здесь я вас разочарую, – ответила я с холодной улыбкой, стараясь изобразить графиню, хотя все во мне помертвело от страха – вдруг он разглядит, что я не слишком уж похожа на его настоящую жену?..

Несколько секунд мне казалось, что он с трудом сдерживается, чтобы не ударить меня. Темные глаза горели яростью, ненавистью и… страстью?.. Вот это последнее пугало сильнее всего. Пусть ненавидит, пусть презирает, но что делать, если муж графини де ла Мар пожелает исполнения супружеских обязанностей?

Мне захотелось убежать. Или тут же упасть на колени и признаться во всем, умоляя о пощаде. Что тогда произойдет? Он назовет меня мошенницей, возможно, захочет отдать под суд… А нянюшка? Что станется с ней? Если графиня, рассердившись, отправит ее в какой-нибудь нищий приют для умалишенных? Я знала, как там обходятся с бедными стариками, выжившими из ума… Разве я могла допустить, чтобы женщина, качавшая меня на руках, рассказывавшая мне сказки, закончила жизнь в таком ужасном месте?..

«Главную роль исполняет мамзель Роза Дюваль!» – услышала я как наяву голос конферансье.

Роза, ну же… Сыграй лучшую роль в своей жизни!..

Я глубоко вздохнула и сказала, подражая низкому голосу графини:

– Мы поняли друг друга, поэтому оставим все остальное. Я не выйду к ужину. Не вижу в этом смысла, пока не приехали ваши родители.

Я пошла к лестнице, и мужчина, к огромному облегчению, не остановил меня.

– Иди, иди, – сказал он. – Все равно у меня в твоей компании пропадает аппетит.

Он словно чего-то ждал от меня. Чтобы я ответила на колкость? Уместно ли это в их отношениях с женой? Я поднялась уже до середины лестницы, но что-то заставило меня оглянуться.

Муж графини стоял у нижней ступени, даже в костюме похожий на медведя, пробудившегося от спячки – злого, изголодавшегося, готового напасть на первого встречного. Он смотрел на меня, не отрываясь. Вернее, не на меня – а на Розалин де ла Мар. Ведь он думал, что я – это она. Наши взгляды встретились, и мужчина поспешно отвернулся. Лицо его приняло ожесточенное выражение.

Внезапно я почувствовала жалость к нему. Он ничего мне не сделал, мне – Розе Дюваль, он ничего ко мне не чувствовал. Он ненавидел свою жену – Розалин де ла Мар. Ненавидел и… желал. Я не могла ошибиться, слишком много страстных мужских взглядов я видела за последние годы. Но и от нее он пытался скрыть свои чувства, а их свидетелем оказалась я – сторонний человек, даже не знающая его имени. Мне стало противно, будто я пришла в гости и заглянула в корзину с грязным бельем.

Боже! Я и в самом деле не знаю его имени!

И что бы ответила ему настоящая графиня?

– Вам надо научиться есть в моем присутствии, – сказала я спокойно, – если хотите обмануть родителей.

Он вскинул голову, и теперь в его взгляде я прочитала только злость.

– Для большей достоверности нам надо договориться, как будем обращаться друг к другу, чтобы все выглядело естественно, – продолжала я. – Как мне называть вас в присутствии ваших матери и отца?

Злость в его темных глазах немного поугасла, он на секунду задумался, а потом предложил:

– Не станем ничего придумывать, будем называть по именам. Так правильнее всего.

«Имя! Назови свое имя!» – мысленно взмолилась я.

Но мои способности внушения собственной воли никогда не были высокими. Он не назвал себя. Конечно! Подразумевалось, что жена должна знать имя своего мужа! По спине пополз противный холодок. Как же мне удастся сохранить тайну? Неужели муж не распознает подмену?

– Признаться, я рад, Розалин, что мы нашли общий язык, – сказал мужчина. – Мне не хотелось бы ссориться с тобой. Я устал от ссор.

– Тогда можете быть спокойны, – улыбнулась я. – Не стану вас утомлять. Отдыхайте, и мне тоже надо отдохнуть.

Он кивнул и пошел в гостиную, а я почти бегом отправилась в спальню. Там я бросилась пересматривать письма, адресованные графине. Может хоть где-то я увижу имя ее мужа? Но писем от мужчин было много, и после первого же я покраснела до ушей и сразу порвала его, не задумываясь, что делаю. Письмо было от человека, который знал графиню очень близко. Иначе как можно было написать «целую твою ножку над подвязкой»?

Но стыд и негодование схлынули, а их место занял страх. Что будет, если граф обнаружит эти письма?! Вдруг решит их прочитать?! Я заметалась по комнате, не зная, куда спрятать корреспонденцию. Минута, еще минута… Взгляд мой упал на горящий камин. Графиня не будет довольна, что я сожгу ее письма… А как она узнает?

Присев на корточки возле каминной решетки, я методично сортировала письма: от мужчин – в огонь, а если на конверте стояло женское имя – в корзину.

Наконец, в корзине осталось совсем немного писем – пять или шесть, можно было просмотреть их, чтобы узнать хоть что-то о жизни графини, но я не успела. Дверь спальни бесшумно приоткрылась, и появился граф де ла Мар. Застигнутая с корзиной у огня, я замерла, не зная, что сказать.

– Сжигаешь письма от любовников? – спросил он и криво усмехнулся. – Могла бы не суетиться. Мне давно не интересны твои похождения.

Помимо воли, я опять покраснела, и на графа это неожиданно произвело впечатление:

– Ты и краснеть научилась? – спросил он с издевкой. – Вижу, жизнь в уединении пошла на пользу.

– Вы сказали, что устали от ссор, – ответила я, поднимаясь и небрежно возвращая корзину на место, – но сами их начинаете.

Он смутился, но тут же принял невозмутимый вид и спросил:

– Ловишь меня на слове?

– Всего лишь напоминаю то, что вы сами сказали. Зачем вы пришли?

– Позвать тебя к столу, – сказал он отрывисто.

– Как же ваш аппетит? Я не хочу, чтобы он пострадал.

– Нам надо привыкнуть к роли любящих супругов. Поэтому прошу тебя поужинать со мной, – это прозвучало, как приказ, и мужчина тут же закрыл двери.

Поужинать!

Я села на край кровати и со стоном спрятала лицо в ладонях. Все хуже и хуже. Что мне делать? Сказаться больной? Спрятаться в комнате? Но когда приедут его родители, мне все равно придется ужинать с ним, и обедать. Интересно, а его родители видели меня? То есть не меня, а графиню? Наверняка. По-крайней мере, на свадьбе. Я боялась, что меня узнает месье де ла Мар (вернее – не узнает), но не надо ли больше бояться, что мою тайну раскроют его родители?

Поразмышляв, я решила спуститься. Если допущу какую-нибудь оплошность, раскрыться перед одним человеком, все же, проще, чем перед тремя.

Но надо переодеться.

Я открыла двери в гардеробную и придирчиво осмотрела наряды графини. Они были великолепны, но все чуть-чуть нарочиты – слишком яркие, слишком откровенные, чтобы быть образчиком аристократического вкуса. Я не сомневалась, что в них мадам Розалин смотрелась, как Афродита, и чувствовала себя весьма уверенно, но как буду смотреться и чувствовать себя в них я?

Поколебавшись, я остановила выбор на темно-синем платье – приталенном, но не слишком открытом на груди. С кружевами на манжетах и газовым голубым шарфом, предназначенным прикрыть декольте. Оно висело почти у самой стены, скрытое пышным вечерним платьем сочного оранжевого цвета, и сразу привлекло мое внимание простотой покроя. То, что нужно, чтобы выглядеть достойно и элегантно. И уж, конечно, женщина в таком платье не вызовет страсти.

Страсти!..

Я снова ощутила холодок вдоль позвоночника, вспомнив темные глаза, горящие яростью и желанием. Все же, граф и графиня де ла Мар очень подходят друг другу – оба они явно теплокровные. Судя по всему, и жизнь у них похожа на вспышки бенгальских огней – искры так и летят. Она ему изменяет, он это знает и… ревнует? А вдруг она изменяет ему в отместку? В ответ на его неверность?

Как же мне вести себя, чтобы не попасть впросак?

В дверь тихо постучали, и заглянула служанка.

– Мадам, – сказал она, уставившись в пол, – месье ждет вас.

– Скажи, что я уже спускаюсь, – ответила я.

Платье сидело на мне, как влитое. Забавно, что даже фигуры у нас с графиней похожи. Может, мы и правда сестры?

Я нахмурилась, подумав об этом. Нет, невозможно. Брак моих родителей был исключительным. Они любили и уважали друг друга. И допустить, что один из них мог быть неверен венчальной клятве я не могла. Всего лишь совпадение. Одно на миллион.

Платье определенно требовало более массивных украшений, чем мои крохотные сережки с жемчужинками. И шея казалась голой без ожерелья или хотя бы нитки бус. Но графиня не оставила мне драгоценностей, а своих у меня не было – кроме вот этих самых сережек. Поколебавшись, я нашла черную шелковую ленту и повязала ее под горло, расправив петли бантика. Не слишком роскошно, но как нельзя лучше подходит к скромному ансамблю.

Посчитав себя готовой к встрече с мужем графини, я направилась в столовую.

Граф де ла Мар уже сидел за столом, и при моем появлении встал, отодвинув кресло. Сделал навстречу пару шагов – и остановился, как вкопанный.

– Как нам лучше сесть? – спросила я, не понимая его замешательства. Мне казалось, он хотел что-то сказать, но вдруг словно потерял дар речи. – Уместно ли нам садиться рядом, чтобы изобразить добрых супругов, или будем сидеть по разные стороны? По-моему, это создаст ненужную нервозность. Лучше сядьте во главе стола, справа и слева от вас сядут ваши родители, а я сяду рядом с вашей матушкой, вот здесь… – я отодвинула одно из кресел, но сесть не успела, потому что граф схватил меня за руку и сжал так крепко, что я вскрикнула.

– Зачем ты надела это платье?! – прошипел он мне в самое ухо. – Я уже не тот дурак, что был раньше, и на твои штучки не куплюсь!

Глава 6. Немного нервный ужин

– Отпустите, мне больно, – попросила я, чувствуя, что еще чуть-чуть и из глаз брызнут слезы.

Он отпустил меня, пробормотав что-то сквозь зубы, а потом прошел к месту во главе стола, как я и предложила.

– Не думала, что этот скромный наряд произведет на вас такое впечатление, – сказала я, потирая помятое запястье. – Скажите, что вам будет приятно видеть на мне следующую неделю? Я надену то платье, которое вам нравится. Иначе как вы собираетесь изображать любящего супруга? Вы мне едва руку не сломали.

Взглянув на меня исподлобья, он помедлил и сказал:

– Лучше сядь рядом со мной. Так мы больше станем походить на супругов… любящих.

– Только если вы обещаете не вести себя, как дикарь, – ответила я.

Он кивнул и отодвинул кресло, чтобы помочь мне сесть.

Мадам Пелетье подала рыбные закуски, а потом ароматный консоме с профитролями, и вкусная еда немного примирила меня с неловкой ситуацией. В самом деле – если он сразу не распознал подмену, возможно, я и дальше смогу играть свою роль. Играть роль! Я чуть заметно усмехнулась, и муж графини сразу же это заметил.

– Что смешного? – спросил он настороженно.

– Я не смеялась, если вы следили за мной достаточно внимательно. Просто усмехнулась собственным мыслям. К вам они не имели никакого отношения.

Он смерил меня взглядом, словно пытаясь определить – не насмешничаю ли я над ним, а потом отрывисто спросил:

– Что за серьги? Я не дарил тебе таких.

– Я купила их сама.

– Сама? – с издевкой переспросил он. – Вот эти жемчужинки, в которых только к первому причастию ходить? Насколько помню, ты всегда любила бриллианты. С чего бы такая перемена?

Сам того не зная, он чуть не отправил меня в обморок. Но я призвала на помощь всю выдержку и спокойно ответила:

– Люди меняются. Я тоже изменилась.

– Неужели? – он буравил меня взглядом, тыча вилкой в льняную салфетку, и не замечая, что немилосердно портит тонкую ткань. – Почему-то я в это не верю.

– Можете не верить, я не настаиваю.

– И не буду, – грубо ответил он, возвращаясь к суповой тарелке.

Я украдкой скосила на него глаза. Греческий профиль особенно четко выделялся на фоне светлой обивки стен. Красивый мужчина. Под стать графине де ла Мар. Как по мне – подходят друг другу идеально. Но похоже, что между ними не одна кошка пробежала.

Граф резко повернул голову в мою сторону, и взгляды наши встретились.

– Что такое? – спросил он с раздражением.

Я пожала плечами и взяла еще ломтик поджаристого хлеба.

– Мне сказали, ты зачастила в церковь, – сказал муж графини де ла Мар. – Замаливаешь грехи? Значит, у тебя их много?

– Не больше, чем у вас, – ответила я ему в тон. – Но я свои исповедую, а вы – нет.

Укол попал в цель. Судя по тому, что мужчина сразу замолчал, в церковь он ходил нечасто.

Подали перемену блюд, и я сделала вид, что полностью увлечена сочным кусочком лосося на подушке из тушеных овощей.

– Когда приедут родители, сходим в церковь, – снова заговорил граф. – Это будет хорошо, если ты проявишь душевное рвение. Хоть одну молитву-то помнишь?

– Конечно, – ответила я. – Если вам угодно меня проэкзаменовать, могу прочитать сейчас, на ваш выбор.

– Не надо, – проворчал он.

Мы не произнесли ни слова, пока не подали сладкое, а затем десерт – кофе и нежнейший ванильный мусс, украшенный полупрозрачными тончайшими пластинками из жженого сахара с орехами. Само блюдо уже было произведением искусства, а на вкус это было истинное блаженство.

– Восхитительно, мадам Пелетье, – не удержалась я от благодарности. – Ваш десерт – самое прекрасное, что я видела в жизни.

Моя похвала произвела на женщину неожиданное впечатление. Она покраснела, потом побледнела, забормотала что-то непонятное и почти бегом бросилась вон.

Я не успела оправиться от удивления, когда муж графини де ла Мар вдруг расхохотался. Он смеялся до слез, а потом сказал:

– Ты потрясаешь, Розалин! Если будешь вести себя так и дальше, встреча с моими родителями пройдет наилучшим образом. Только не переигрывай, чтобы не было фальши. Ведь ты ее терпеть не можешь – мадам Пелетье, – он перестал смеяться и придвинулся ко мне, раздувая ноздри. – Это ведь ограниченная дура, у которой руки со спины растут. Ты же так о ней говорила?

Его ладонь легла на мое колено, продвинулась чуть выше…

– Что молчишь? – прошептал он хрипло. – Надела это платье и превратилась в скромницу? Но мы же знаем, что ты не скромница, ты…

– Кофе остынет, – торопливо сказала я, пока он не перешел к оскорблениям, стараясь не показать, как испугало и взволновало меня это прикосновение.

Он отстранился от меня и с отвращением посмотрел на чашку кофе, а потом процедил сквозь зубы:

– Лицемерка.

Все в этом мужчине дышало ненавистью и страстью. Но я к его чувствам не имела никакого отношения. Он ненавидел и желал свою жену, и мне оставалось только молиться, чтобы безумие не захлестнуло его. Ведь сейчас я находилась полностью в его власти, и он не разглядел подмены. Я была для него женой – не слишком благочестивой, совсем не уважаемой, и… лицемерной. Он мне не верил. Но, может, это мне лишь на пользу?..

Мне вспомнилась роль развратницы царицы Иезавели. Эту пьесу не ставили в нашем театре, но я читала ее, и всё во мне переворачивалось, когда я представляла злую силу этой женщины. Тогда мне казалось, я никогда не смогла бы изобразить ее на подмостках – бесстыдную, коварную, гордую даже перед лицом смерти.

Переборов собственную стыдливость, я посмотрела графу прямо в глаза и улыбнулась уголками губ, а потом подалась вперед и положила руку ему на колено.

– Но разве вы не этого требовали? – произнесла я тихо. – Моего лицемерия. Вы определитесь, кто вам больше по душе, господин граф. Кого вы хотите? Скромницу или блудницу? Решитесь уже, чтобы ненависть и страсть не вели войну в вашей душе. Иначе нам не удастся разыграть спектакль.

– Ну ты и чертовка, – произнес граф и смахнул мою руку со своего колена. – Прибереги артистизм до приезда моих родителей, Розалин, – сказал он почти с угрозой. – А на мне свои штучки больше не применяй. Я не собака для дрессировки.

Он резко отодвинул кресло и встал из-за стола.

– Сегодня, пожалуй, буду спать в отдельной комнате, – сказал граф, вложив в свои слова как можно больше презрения. – Подальше от тебя.

Я возблагодарила небеса, что получила отсрочку. Кто знает, как поведет себя этот мужчина, оказавшись в одной комнате с женщиной, которую считает женой.

– Значит, мы договорились, – сказала я, кивнув. – Я – примерная жена, вы – любящий и уважительный муж. Давайте и наедине играть эти роли. Относитесь ко мне уважительно, даже если никого нет рядом. Так вам будет легче войти в образ.

Наградой мне был потрясенный взгляд графа. Он смотрел на меня, будто я только что отрастила крылья и собиралась взлететь. А я снова подумала, что он красив настоящей мужской красотой – без смазливости и малейшей мягкости. Резкие черты лица, энергия и огонь в каждом движении, в каждом слове, а его глаза… Чета де ла Мар – на редкость красивая пара. Подходящая пара. Я ощутила сожаление, и еще раздражение и гнев, что оказалась лишней, случайным персонажем в пьесе их жизни. Но следом за гневом пришло раскаяние – я не имела права злиться. Сделка с графиней была заключена по обоюдному согласию. Я приняла деньги, поэтому должна выполнить обязательства. И не имею права завидовать графине, если ее муж оказался таким… притягательным.

Чтобы разбить наваждение, я двумя пальцами подхватила золотистую карамельно-ореховую пластинку и отправила ее в рот.

– Удивительный десерт, – сказала я графу де ла Мар. – Такое приятное послевкусие после карамели, ароматизированной анисом… И ваниль во взбитых сливках… Мне кажется, вы должны повысить жалованье мадам Пелетье. Она сто́ит бо́льшего.

Граф ничего не ответил – развернулся и быстрым шагом вышел из комнаты.

Глава 7. Очень волнительный день

Родители графа де ла Мар приехали раньше, чем ожидалось. Утром я только успела спуститься к столу, когда снаружи раздались голоса, конское ржание, грохот чемоданов, и граф сбежал по лестнице со второго этажа, перепрыгивая через две ступеньки. Он не заметил меня, и вылетел на крыльцо.

– Мадам! – услышала я его веселый голос. – Отец! Почему вы не предупредили? Я бы забрал вас из Санрежа сам, не надо было ехать в казенном экипаже!

– Лучше я поеду в казенном экипаже, чем еще раз сяду на твою адскую коляску! – раздался мужской добродушный бас. – У меня до сих пор кости болят, после прошлой поездки.

– Почему ты называешь Огюста отцом, а меня – мадам?! – вступила в разговор невидимая мне женщина. – Этьен! Когда ты уже бросишь дурачиться!

– Наверное, никогда, дорогая мама! – засмеялся в ответ Этьен.

Так вот как зовут моего мужа…

То есть мужа графини.

Этьен. В этом имени были сила и ласка. Совсем не похоже на «Коко». Коко – даже повторить смешно.

Я и в самом деле усмехнулась, но тут в комнату вошли Этьен и его родители, и я поспешила изобразить приветливую улыбку.

Передо мной стояла элегантная дама в шляпе с вуалью и в соболином манто. Седые волосы были уложены локонами, а фиалки, приколотые к отвороту дорожного костюма, подчеркивали необыкновенные темно-синие глаза дамы.

– Доброе утро, дорогая Розалин, – сказала дама радушно, – счастлива вас видеть.

Но я заметила, как она поджала губы – нет, она не рада видеть невестку. Совсем не рада. Но она тоже не заметила подмены. Она тоже не отличила меня от настоящей графини де ла Мар.

Отец Этьена был выше жены на две головы и на полголовы выше сына. Сын и отец были совершенно непохожи – в отличие от сына, обладавшего почти классической красотой, отец был вовсе не красив. Он был рыжий, темно-рыжий. Лицо у него было красное, с крупным мясистым носом, светлые глаза, обрамленные рыжими ресницами, смотрели задорно, а живот заметно нависал над поясным ремнем.

– Я тоже рада вас видеть, – сказала я, идя к ним навстречу. – Мадам де ла Мар… Месье де ла Мар… – присев перед ними в книксене, я хотела пожать руку дамы, но обнаружила, что все трое смотрят на меня с недоумением.

Мадам первая пришла в себя и натянуто засмеялась:

– Вы стали такой же шутницей, Розалин, как и мой сын.

– Забавная шутка, – согласился отец Этьена и коротко поклонился мне. – Мы еще не были представлены, во время вашей свадьбы я был в Вестфалии, по делам. Но Этьен много говорил о вас! – он ободряюще подмигнул мне.

– Надеюсь, только хорошее, – ухитрилась выдавить я, не понимая, в чем допустила оплошность.

В это время слуги пронесли мимо вещи гостей, и я увидела дорожную бирку на одном из чемоданов – «мадам и месье Аржансон».

Аржансон?! Но ведь родители графа де ла Мар…

Ффу! Я почувствовала, что краснею. Конечно же, я должна была догадаться. При живом отце сын не может называться графом. Графом был бы его отец. Значит… значит… отец Этьена умер, а его мать вышла замуж во второй раз… Как глупо я провалила первое же выступление!..

– Мы как раз собирались завтракать, – я попыталась напускным оживлением сгладить неприятность встречи. – Присоединяйтесь к нам. Наша кухарка готовит чудесно, вы должны оценить ее искусство…

– Конечно, мадам Пелетье готовит чудесно, – сказала мадам Аржансон немного высокомерно и снова недоуменно посмотрела на меня. – Это же я порекомендовала ее Этьену. И я рада, что спустя год вы, наконец-то, оценили ее мастерство. Раньше, насколько я помню, вы называли ее блюда стряпней для собак.

Я прикусила язык. Второй промах. Лучше мне помалкивать, а говорить только на нейтральные темы.

Этьен насмешливо покосился на меня, и взял мать под руку:

– Ты же знаешь, мама, что Розалин далека от домашних дел. Современные барышни не слишком любят заниматься хозяйством.

– Но теперь она замужняя женщина, – возразила мадам Аржансон, – ей надо больше уделять внимание дому. Тем более что ты постоянно занят. Как, кстати, дела на фабрике?

Фабрика? Я навострила уши. Какая еще фабрика?

– Ты же все равно ничего не понимаешь в моих делах, мама, – возразил Этьен, посмеиваясь. – И спросила только из вежливости. Если начну рассказывать – заскучаешь. Поговорим лучше о другом. Как там мистер Пупс?

Мадам Аржансон сначала запротестовала, но потом расцвела улыбкой и начала рассказывать о мистере Пупсе, который оказался котом какой-то редкой породы.

– Я хотела взять его с собой, – говорила она с энтузиазмом, – но побоялась, что дорога будет для него трудной. Он может простудиться…

– Признайся уже, Софи, что это я уговорил тебя не таскать кота с собой, – сказал мистер Аржансон, опять добродушно мне подмигивая. – Иначе Розалин выгнала бы нас на второй день.

– Мистер Пупс нечаянно разбил твою чернильницу! – запротестовала мадам Аржансон. – Это всего лишь животное! Как ты можешь быть таким злопамятным!

Месье Аржансон вскинул руки в шутливом молитвенном жесте:

– И это говорит женщина, – сказал он, – которая не может простить мне пирожное, которое я съел девять лет назад!

– Это было мое пирожное! – воскликнула мадам Аржансон, и все трое рассмеялись этой семейной шутке.

Я стояла немного в стороне, не вмешиваясь больше в их дружескую беседу, но Этьен вспомнил обо мне и подошел, обнимая за талию. В первое мгновение я чуть было не отстранилась, но потом вспомнила – мы ведь женаты, к тому же – счастливо женаты.

Было странно чувствовать постороннего мужчину так близко. Он и пугал, и притягивал меня, но я напомнила себе, что это всего лишь очередной спектакль. И Розе Дюваль надо просто изобразить восхищение главным героем пьесы.

– Очень мило, что вы решили нас навестить, – говорил тем временем граф, – мы с Розалин счастливы видеть вас! Да, Розалин? – он прижал меня крепче и поцеловал в щеку.

– Очень счастливы, – подхватила я и посмотрела на Этьена сияющим взглядом – так в постановке смотрела на Тристана Изольда, а Офелия – на Гамлета. – Надеюсь, поездка была приятной?

– Достаточно, – сдержанно ответила мадам Аржансон. – Мне бы хотелось переодеться. Куда можно пройти?

– Комнаты уже приготовлены, – сказала я. – Позвольте, провожу вас.

Я пошла вперед, приглашая мадам пройти за мной, и она, поднимаясь по ступеням, спросила:

– Зачем вы уехали в эту глушь, дорогая?

– Доктор сказал, что так будет лучше для моего здоровья, – произнесла я, как прочитав по книге, – так будет лучше для ребенка…

– Вы ждете ребенка?!

– Еще нет, мадам, – я поспешила разуверить ее. – Но сельский воздух этому способствует.

– Я рада, что вы задумались о ребенке, – сказала мадам Аржансон, медленно поднимаясь по ступеням. – Признаться, я чуть не умерла, когда услышала, что вы повздорили с Этьеном, а когда он заговорил о разводе…

Не удержавшись, я оглянулась, быстро взглянув на графа. Он поймал мой взгляд и чуть нахмурился, покачав головой, словно говоря мне «нет».

– Думаю, вам не стоит волноваться, мадам Аржансон, – сказала я так мягко и ласково, как только могла. – Сейчас между мною и мужем полное взаимопонимание, давайте же говорить только о хорошем. Сегодня прекрасная погода, не хотите прогуляться после завтрака?

Разговор о погоде был самым нейтральным, и позволял мне немного передохнуть после первых промахов.

– Почему вы называете меня «мадам»? – спросила мать Этьена. – Зовите Софией, как раньше.

– Конечно, прошу прощения. Проходите, София, – я распахнула двери, пропуская женщину вперед. – Боюсь, я не очень хорошая хозяйка, но Сесиль заверила, что устроила все наилучшим образом. Если вам что-то не понравится – дайте знать.

– Благодарю, – София оглянулась, оценивая комнату, – пока мне все нравится. Пришлите мне служанку, моя дорогая. Я хочу переодеться и освежиться с дороги.

– Сейчас же отправлю, ма… София, – я оставила ее одну и только в коридоре выдохнула с облегчением.

Как же страшно! Но вроде бы, все обошлось. Никто не заметил подмены.

– Неплохо справилась, – раздался голос графа, и я поняла, что ничего еще не закончилось.

Пожалуй, все только начиналось.

Оказывается, он поднялся следом за нами.

– Вы следили? – спросила я.

– Не слишком тебе доверяю, – он подошел совсем близко и говорил почти шепотом, склонившись ко мне. – Объясни-ка, зачем нужно было выкидывать эти фертели? «Мадам и месье де ла Мар»! Ты решила пощекотать мне нервы? Берегись, Розалин, доиграешься, – он взял меня за горло и чуть сжал пальцы.

– Вы мне угрожаете? – спросила я холодно.

Только не выказывать страха. Только не выказывать. Вряд ли настоящая графиня испугалась бы. Да и граф ведет себя осторожно – не причиняет мне боли, лишь пугает. Кто знает, может, такое обращение – это норма в этой семье? Но все мои мысли испарились в одно мгновение, потому что граф поцеловал меня. Да как поцеловал! Словно мы встретились после столетней разлуки и все эти сто лет страстно желали встречи!

Губы его были твердыми и горячими, и настойчивыми. Он схватил меня за затылок, не позволяя отстраниться, и обнял за талию, прижимая к себе…

Казалось бы – что такого? Меня и раньше целовали. В театре. Важные и не очень важные господа, пытаясь доказать, что они стоят моей благосклонности. От кого-то я отворачивалась, кому-то сразу давала пощечину, но сейчас… Это был какой-то другой поцелуй, не похожий на остальные. Он закружил меня, как буря сухой листик. Закружил и понес куда-то… Я готова была поклясться, что пол закачался под моими ногами, а ведь он был каменный…

Как во сне я услышала демонстративное покашливание, а потом голос Софии:

– Не хотела тебе мешать, Этьен, но я попросила служанку.

Граф оторвался от меня и улыбнулся матери поверх моей головы.

– Простите, мадам! Розалин как раз хотела пойти за Сесиль. Но я ее задержал.

– Я вижу, – сухо ответила ему мать. – И почему ты опять зовешь меня мадам!

Я стояла к ней спиной, безуспешно пытаясь прийти в себя после бури и полета. Сердце стучало быстро и сильно, а щеки пылали, словно вся кровь прилила к лицу.

– Розалин? – окликнул меня граф. – Позовешь Сесиль или мне сходить за ней?

– Позову, – сказала я, пытаясь сохранить достоинство. – Прошу простить, – я присела в книксене и поспешила к лестнице, боясь даже оглянуться.

– Вас не понять, – услышала я тихий голос мадам Аржансон, – то вы ссоритесь, то такая любовь…

Я сбежала по лестнице, нашла в кухне Сесиль и ухитрилась довольно связно приказать ей подняться в комнату к гостье. Когда служанка ушла, я попросила у мадам Пелетье воды, сделала пару глотков и окончательно вернулась с небес на землю.

Любовь.

Нет, мадам София, это не любовь. Это лицедейство.

Но я невольно задумалась – какова же любовь на самом деле, если даже игра в нее заставляет так трепетать. А душа моя именно трепетала, стоило лишь вспомнить горячие губы и прикосновение ладони к затылку… На сцене я сотни раз разыгрывала влюбленную героиню, но только сейчас поняла, какими жалкими были эти потуги изобразить чувство. Увидь меня маэстро Панчини теперь, он вопил бы от восторга, что я так тонко вошла в образ.

Призвав себя к спокойствию, я прошла в гостиную, где отчим Этьена сидел в кресле, развернув утреннюю газету. При моем появлении месье Аржансон несколько тяжеловато поднялся.

– Не надо вставать, – запротестовала я, – вы же у себя дома, устали в пути…

– И правда – устал, благодарю, – добродушно засмеялся он. – Дороги тут и в самом деле ужасные. А Этьен хотел везти нас на своей громыхалке. Софи ее, кстати, до ужаса боится!

Я вежливо улыбнулась, совершенно не понимая, о чем он, и предложила:

– Хотите кофе? Пока мадам спустится?

– Лучше позавтракаем все вместе, – сказал он. – Пусть будет прекрасный семейный завтрак.

– Что может быть лучше, чем трапезничать в кругу семьи! – объявил Этьен, появляясь на пороге.

Похоже, граф не хотел оставлять меня надолго одну. Он принял мои ошибки, как фертели. Наверное, думал, что я болтала ерунду ему назло.

– Принесу салфетки, – сказала я, решив ускользнуть в кухню, но граф не позволил.

– Мадам Пелетье принесет, – заявил он, а ты лучше присядь, милая. Чтобы бегать – есть слуги.

В его словах мне послышалась насмешка, но я послушно села на краешек кресла, всем своим видом изображая примерную жену.

Месье Аржансон углубился в чтение газеты, а Этьен подошел и встал за спинкой моего кресла. Тяжелая мужская рука легла мне на плечо, погладила, сжала… Я невольно вздрогнула, опять почувствовав смятение, как во время поцелуя…

– Не сиди, как гайка на винте, – прошептал Этьен, наклонившись ко мне и легко касаясь губами моей щеки. – Предложи отцу кофе…

– Я предложила, он отказался, – ответила я тоже шепотом, боясь шевельнуться, и ощущая чужого мужа всем своим существом. Он подавлял мою волю одним лишь своим присутствием и заставлял трепетать всего-то от звука голоса и прикосновения ладони.

– Значит, говори о чем-нибудь, – его жаркое дыхание опалило мою шею.

Этьен выпрямился, убирая руку, и я мысленно и скороговоркой прочитала слова коротенькой молитвы, чувствуя себя так, словно прыгнула из горнила в холодную воду.

Так. Заговорить о чем-нибудь. Роза, о чем-нибудь…

– Что интересного пишут, месье Аржансон? – спросила я любезно.

– Совсем ничего, – ответил отчим Этьена, переворачивая газетный лист и чуть улыбаясь. – Вот, в столицу приехал маэстро Рикарди… В Гранд-Опера будет парад его спектаклей… Жаль, что вы решили уединиться в провинции. Обещается грандиозное зрелище.

– Розалин устала от светских мероприятий, – сказал Этьен. – Ведь так, милая?

– Ужасно устала от театра, – подтвердила я вполне искренне.

– Выставка Клода Боннера… – продолжал перечислять новости месье Аржансон. – Видел я его мазню – не понимаю, почему его считают лучшим художником современности…

Имена маэстро Рикарди и художника Боннара ничего мне не говорили, но на всякий случай я закивала, полностью соглашаясь с месье Огюстом.

– Вобщем, ничего интересного… – подытожил он. – С тех самых пор, как вы устроили скандал на приеме у его высочества.

Я как будто второй раз прыгнула в ледяное озеро.

– Об этом писали все газеты, – любезно продолжал месье Аржансон. – Мне стоило огромных трудов скрыть это от Софи. Боюсь даже представить, что с ней было, узнай она о драке в присутствии императрицы.

О драке…

Облизнув пересохшие губы, я лихорадочно соображала – неужели, граф и графиня подрались в присутствии ее императорского величества?!. Что же это за семейка такая?..

Рука графа де ла Мар снова легла на меня – на шею, пониже затылка, и предостерегающе сдавила.

– Тогда я выпил лишку, признаю, – сказал он небрежно. – Но Пужи сам виноват. Начал нести какую-то ересь и довел меня до бешенства своими памфлетиками. Да и не сильно мы с ним подрались – всего-то обменялись парой тумаков.

– В газетах писали, что ты спустил его по главной лестнице Вайзерфилд-холла, – заметил месье Огюст. – А графиня… – тут он перевел взгляд на меня, и я испуганно встрепенулась, – а графиня сломала веер о твою голову и называла тебя сумасшедшим алхимиком.

Крепкие пальцы чуть сдавили мою шею, подсказывая, что теперь должна дать объяснения я.

Сердце мое пропустило удар, а потом забилось в сумасшедшем ритме, но я ухитрилась произнести, улыбаясь немного смущенно:

– Журналисты – известные фантазеры, месье. Конечно же, всё это – преувеличение. В тот момент я просто пыталась остановить Этеьена, чтобы он не наделал глупостей. Я так испугалась за него – вцепилась, не позволяя подойти к месье… Пужи… Тем более, что все это происходило при свидетелях… Мне жаль, что мы доставили вам столько волнений. Обещаю, что ничего подобного не повториться.

– Очень на это надеюсь, – месье Огюст проницательно глянул на меня, а потом вернулся к газете, и мне показалось, что он с трудом сдерживает улыбку.

Рука Этьена на моей шее ослабила хватку, а сам он наклонился поцеловать меня в щеку. Я едва сдержалась, чтобы не отшатнуться, потому что каждое его прикосновение действовало на меня, как пчелиный укус.

– Умница, – шепнул он мне.

Можно было уже меня отпустить, но он медлил, и пальцы поглаживали мою шею так… призывно…

– Я готова! – раздалось сверху – к нам спускалась мадам София, переодевшаяся в свежее платье – бледно желтое, придававшее ей вид весеннего цветка. – Можем садиться за стол.

Я вырвалась из-под руки графа и вскочила, приглашая всех пройти в столовую. Месье Огюст отложил газету и подал руку жене, они пошли первыми, а следом за ними – мы с Этьеном. Граф посматривал на меня тяжелым, подозрительным взглядом, и руки не подал.

За стол мы сели, как и было оговорено: Этьен – во главе, я – по левую руку от него, рядом со мной – месье Огюст, напротив – мадам София.

Были поданы утренние лакомства – такие легкие и изысканные, что можно было подавать их и за императорским столом. Особенно мне понравились поджаристые ломтики хлеба, на которые были выложены яйца, сваренные без скорлупы, а сверху всё заливал ярко-желтый яичный соус «исиньи» – маслянистый, чуть кисловатый, горячий и удивительно нежный.

– Что ж, я рада, что примирение между вами состоялось, – торжественно изрекла София, подкладывая себе на тарелку еще запеченного картофеля, – и теперь мне хотелось бы узнать – долго ли вы собираетесь жить здесь, как затворники?

Этьен открыл рот, собираясь говорить, но я опередила его.

– Еще месяца три-четыре, ма… София, – сказала я с улыбкой. – Именно этот срок рекомендовали врачи.

– Если это рекомендация врачей… – мадам Аржансон милостиво кивнула. – Передайте хлеб, пожалуйста.

Мы с Этьеном одновременно потянулись за плетеной корзиночкой, полной ломтями свежевыпеченного хлеба, соприкоснулись пальцами и одновременно отдернули руки. Я заметила, как София обменялась взглядом с мужем, но она ничего не сказала, а я жестом предложила Этьену передать матери хлеб.

– Чем хотите заняться днем? – спросил граф с преувеличенным энтузиазмом. – Хотите прогуляться или, может, отправимся на рыбалку?

Месье Огюст оживился, и мужчины принялись увлеченно обсуждать рыболовные снасти.

– Почему бы и нет? – пожала плечами София. – Отправляйтесь на озеро, а мы с Розалин подождем вас с уловом.

Я открыла рот, чтобы согласиться с ней, но тут граф де ла Мар опередил меня:

– Зачем вам сидеть дома, милые дамы? – спросил он весело и приобнял меня, скользнув ладонью по моей спине. – Давайте пойдем все вместе. Погода обещает быть чудесной, возьмем корзину с провиантом и устроим пикник.

Он хочет постоянно держать меня в поле зрения, догадалась я. Вернее, не меня, а Розалин. Боится, что я выкину очередной фертель.

– А что? – подхватил месье Огюст. – Отличная идея! Зачем вам сидеть в душном доме, Софи? Прогулка, свежий воздух, природа – что может быть лучше?

– Мягкое кресло, засахаренные орешки и интересный роман, – парировала Софи. – Но ты прав – устроим пикник. Мы так редко бываем вместе, воспользуемся этой возможностью. Вы согласны, Розалин?

– Конечно, согласна, – ответил за меня Этьен. – Моя дорогая жена обожает прогулки на свежем воздухе.

– Будет очень мило, – с улыбкой согласилась я. – Думаю, надо взять тартинки, фрукты и вино. Пойду, приготовлю угощение и достану пледы. С вашего позволения…

Я уже встала, готовясь сбежать из-за стола, но Этьен резко дернул меня за юбку, усаживая обратно, и тут же обхватил за талию, поцеловав меня в щеку.

Это разозлило меня, но я удержалась от колкостей. Он хотел примерную жену? Напоказ родителям? Хорошо, примерная жена уже в свете софитов.

– Сначала закончи завтрак, милая, – сказал Этьен, играя завитками моих волос, выбившимися из прически. – А потом я помогу тебе и с тартинками, и с пледами.

– Благодарю, – ответила я, заставив себя повернуть голову и посмотреть ему в глаза, хлопая ресницами, как влюбленная дурочка. – Уверена, что с вашей помощью тартинки получатся божественными.

– И такими же сладкими на вкус, как ты, – заверил он.

Я опять заметила, как супруги Аржансон обменялись взглядами. Похоже, их и радовало и настораживало наше примирение.

Наконец, мы закончили завтрак, я отправилась в кухню, и граф де ла Мар пошел за мной следом.

Мадам Пелетье, узнав о пикнике, сказала, что принесет из кладовки окорок, чтобы сделать еще и несладкие тартинки. Сесиль убежала помочь Софии переодеться (да, на пикник мадам Аржансон решила надеть совсем другое платье), и мы с Этьеном остались наедине.

– Вы так и будете пасти меня? – спросила я, когда он достал из буфета бутылку вина. – Вы настолько мне не доверяете?

Он презрительно хмыкнул.

– Зачем этот спектакль? – спросила я, повязывая фартук и вооружаясь ножом, чтобы порезать хлеб. – Надо ли вам так страдать, целуя меня напоказ? Вполне можно обойтись дружеским пожатием или улыбкой. Вы так стремитесь доказать, что между нами все хорошо, что ваши родители, по-моему, в это не верят. Не проще ли сказать правду?

– Ты ничего не скажешь, – он тяжело посмотрел на меня. – Моя мать должна быть уверена, что в моей жизни все в порядке, а о разводе узнает, когда мы с тобой будем уже разведены. И если ты скажешь ей хоть слово не так… – он подался вперед, понизив голос: – Я тебя придушу, Розалин. И это не шутка.

Я чуть не порезалась, услышав это, и готова была запаниковать, потому что в этот момент граф де ла Мар и в самом деле был страшен. Неудивительно, что графиня предпочла бегство!

– Давайте решать проблемы по мере их поступления, – сказала я успокаивающе, как разговаривала бы с рычащим псом. – Сейчас мы идем на берег озера, дружески болтаем, вы ловите рыбу… и не хватаетесь за меня каждую минуту. Честное слово, это выглядит смешно. Будем вести себя достойно, Этьен. Тем более, что потрясения не нужны ни вам, ни мне, ни вашим родителям.

Граф удивленно вскинул брови, а потом с преувеличенным восхищением покачал головой:

– Ты потрясаешь, Розалин! В тебе умерла актриса! Чуть сам не поверил, что ты нормальная женщина! Вот так талант!

Похвалы несуществующему таланту показались мне настолько нелепыми, что я не удержалась от смеха. Талант! У меня – у Розы Дюваль, которая только и способна, что влюбленно вздыхать, когда рыцарь Ланселот произносит проникновенный монолог, победив дракона!..

Этьен вдруг потемнел лицом и шагнул ко мне, но в это время в кухню заглянула София. Она была уже в коричневом платье для прогулок, в коричневой шляпке-цилиндре и держала на сгибе локтя рукодельную корзиночку.

– Слышу смех, – сказала мадам Аржансон, перебегая глазами с меня на сына, и обратно. – Это хорошо, что вам весело. Огюст взял удочки, и мы ждем вас в саду.

– А я как раз принесла окорок, мадам! – радостно заявила кухарка, занося в кухню ароматный окорок иберийской свиньи. – О! Мадам Розалин! Вы уже нарезали хлеб?

Ее это искренне удивило, но она не позволила себе отвлечься от работы и принялась нарезать окорок на тонкие, почти прозрачные, ломтики.

– Идем, мама, возьмем пледы, – сказал Этьен, сунув бутылку под мышку. – А Розалин нас догонит.

Он мог хотя бы помочь мне донести корзину с угощением для пикника, но я промолчала. Пусть уходит. В его отсутствие я чувствовала себя спокойнее и могла вздохнуть свободно.

Тартинки были готовы – одни с окороком и ломтиками моченых яблок, другие – со сладким сливочным маслом, в которое были добавлены мед и орехи.

Взяв корзину и салфетки, я пошла к озеру, где уже расположились Этьен с матерью и отчимом. София возлежала в шезлонге, развернув его так, чтобы солнечные лучи не падали на лицо, и укутавшись в плед, хотя было достаточно тепло, а Этьен и месье Огюст уже забросили удочки и терпеливо ждали улова.

– Никогда не понимала этих мужчин, – пожаловалась София, когда я подошла. – Полдня стоять неподвижно, уставившись на поплавок, и дико радоваться, если удалось поймать тощую плотвичку!

– Говорят, мужчины – охотники по своей природе, – ответила я, передав ей корзину и занявшись складным столиком. – Рыбалка – наименее безобидная из страстей. Пусть утоляют свои инстинкты с удочкой, чем воюя или соблазняя женщин.

– Наверное, вы правы, – признала София после некоторого молчания. – Никогда не думала об этом в таком ключе…

Я поставила столик рядом с ее шезлонгом и расстелила салфетки, а потом достала чашки и бокалы.

– Этьен положил бутылку в воду, чтобы охладить, – подсказала София, заметив, что я ищу вино. – Не будем ждать мужчин. Они могут до вечера просидеть со своими удочками.

– Хорошо, принесу вино, – ответила я с улыбкой и пошла к озеру.

Зеленоватое горлышко торчало из воды, и я схватила его двумя пальцами, чтобы не замочить рук.

– Позволь, помогу тебе, – Этьен оказался рядом быстрее, чем я успела моргнуть.

Он вкопал удочку в песок и теперь бережно поддерживал меня под локоть, потянув бутылку из моих рук.

– Лучше вернитесь к рыбалке, – посоветовала я, не отпуская бутылку, – мы же с вами договорились, что общаемся нейтрально, без переигрывания в чувства.

– Ты сама на себя не похожа, Розалин, – усмехнулся он. – Раньше ты терпеть не могла меня с удочкой. А сейчас так хочешь от меня отделаться?

Упоминание, что я сама на себя не похожа, тут же заставило меня сдаться. Я позволила графу забрать бутылку и послушно прошла вместе с ним к столику.

– Все, как ты мечтала, мама, – сказал Этьен весело, разливая вино по бокалам. – Тишина, спокойствие, и вся семья вместе.

– Главное, чтобы твои мечты сбылись, – деликатно заметила София.

– Замечательный тост! – восхитился граф. – За то, чтобы сбылись мои мечты! – при этом он выразительно посмотрел на меня, и я, вспомнив его угрозы, от души пожелала, чтобы его мечты потерпели полное и безоговорочное фиаско.

Вино было легким и пахло яблоками, но от него по всему телу сразу же пошли горячие токи. Голова закружилась, и на сердце стало отчаянно-задорно. Хотелось выкинуть какую-нибудь глупость – например, сломать веер о голову графа.

– Присядьте, Розалин, – предложила София, кивнув в сторону второго шезлонга. – Розовое вино ударяет в голову слишком сильно, Этьену надо было взять белого.

– Брось, мама, – воспротивился граф. – Розалин не такая неженка, как ты. Пойдем, дорогая, поможешь мне удить, – он схватил меня за талию и повел обратно к озеру.

– Вам все неймется, – вздохнула я, но не стала сопротивляться, потому что это и в самом деле выглядело бы странным.

– Уединение пошло тебе на пользу, – хмыкнул он. – Какая ты стала сговорчивая.

– А вы как были грубияном, так и остались, – ответила я сдержанно.

– Ну что ты, я – сама вежливость и предупредительность по отношению к любимой жене, – он взял удочку и обнял меня со спины, вкладывая удилище в мои руки.

– Это уже слишком, – произнесла я тихо, но он сжал мои пальцы и принялся насвистывать.

Он чувствовал себя превосходно, чего нельзя было сказать обо мне. Конечно же, виною всему было выпитое розовое – оно туманило разум и кружило голову, обостряя все чувства до предела. Было просто невозможно ощущать этого мужчину так… близко…

– Отпустите меня! – зашептала я. – Этьен!

– И не подумаю, – шепнул граф мне на ухо. – Представь, как хорошо мы смотримся вместе.

Этот шепот, и крепкие объятия дурманили сильнее вина, и я поняла, что надо прекратить это немедленно, потому что игра зашла слишком далеко.

– Если сейчас не отпустите… – пригрозила я.

– То что? – он назло прижал меня еще крепче и поцеловал в шею – явно напоказ.

Если бы не выпитое розовое, я бы никогда на такое не осмелилась. Но вино будоражило кровь и толкало на подвиги, и все во мне протестовало против того, чтобы чужой муж вот так обнимал меня… и целовал…

Я резко повернула голову и укусила графа в щеку – быстро, не слишком сильно, но он зашипел и разжал руки. Удочка плюхнулась в озеро, а я была свободна.

– Этьен! – запротестовал месье Огюст, который не заметил, что произошло между мною и Этьеном. – Ну что за баловство? Вы так всю рыбу распугаете, молодежь!

– Теперь мы будем вести себя смирно, – пообещал граф, сверкнув на меня глазами.

– И смирно, и благопристойно, – поддакнула я, смело встречая его взгляд. – Как и положено добрым супругам.

Остаток дня прошел спокойнее, хотя я держалась настороже – мало ли, как граф придумает отомстить. Сумерки мы провели в гостиной, и разошлись рано, потому что София устала и хотела лечь спать пораньше.

Что касается меня, я бы тоже не отказалась лечь спать, если бы не одно «но» – эту ночь муж графини де ла Мар собирался провести в одной спальне со мной.

– Иди, дорогая, – сказал он, взяв с подоконника лампу. – Я провожу маму и приду.

Я смогла только кивнуть в ответ и облизнула вмиг пересохшие губы.

Мне казалось, что самое важное – пережить этот день, наполненный волнениями, страхом разоблачения и… смятением. Но я ошиблась. Предстояла не менее страшная и волнительная ночь.

Если мадам и месье Аржансон были обыкновенными людьми, с которыми я знала, как себя вести, чтобы не наделать слишком грубых ошибок, то муж графини де ла Мар оставался для меня человеком-загадкой. Человеком, с которым я чувствовала себя так, словно решила побаловаться спичками на куче пороха.

Дожидаясь его в спальне, я мысленно прокрутила тысячу возможных сценариев, которые могли бы сейчас разыграться.

Он говорил, что Розалин ему противна – даже не хотел есть с ней за одним столом, и это давало надежду, что спать с ней ему тоже будет противно. Но с другой стороны, слова графа все время расходились с делом. Я не верила, что его поцелуи и нежные объятия – это напоказ, для успокоения родителей. Он хотел свою жену. Если я что-то понимала в их отношениях – он хотел ее безумно, исступленно, но так получилось, что ему в ней нравилась оболочка, но вовсе не содержание. И он бесился от этого несоответствия, был просто одержимым…

Я промокнула платочком лоб, потому что оказаться в одной спальне с одержимым мужчиной – это и в самом деле страшно. По закону он имел на Розалин все права, и вздумай взять ее силой – ни один судья в мире его не осудил бы.

Но я не собиралась приносить в жертву или продавать свою честь за десять тысяч. И за сто не собиралась…

В который раз я от души пожелала графине попасть в такой же переплет, в который она с улыбкой отправила меня. Она уехала, даже не сказав, как я смогу найти ее. И если обман раскроется… Не посчитает ли граф де ла Мар, что я убила его дорогую супругу, пытаясь занять ее место в обществе?

Убила…

У меня сердце остановилось от такого предположения. И как я раньше не подумала? Если я признаюсь и покаюсь, то где гарантия, что мне поверят? А если не поверят, я окажусь в королевской тюрьме по обвинению в убийстве, мошенничестве, воровстве… Да кто знает, что могут придумать те, у кого есть деньги и власть?!.

Признаваться нельзя, Роза! Ни в коем случае!

И спасти тебя могут лишь выдержка, хитрость и… актерский талант, которых у тебя нет и в помине…

Надо успокоиться… Самое главное – успокоиться…

Когда муж графини де ла Мар зашел в спальню, я сидела в кресле, чинно сложив руки на коленях. Я не сняла платья, и снимать его в присутствии этого мужчины не собиралась. Я заготовила речь, в которой должна была пристыдить Этьена за лицемерие, обман и излишнюю назойливость, но стоило ему появиться, как все обличающие слова улетучились из моей памяти.

– Не спишь еще? – граф расстегнул пиджак и бросил его в свободное кресло, ослабляя шейный платок. – Ну просто образцовая жена! Спасибо, кстати. Сегодня ты была на высоте. Я с трудом сдерживался, чтобы не зааплодировать такой замечательной актрисе.

Шейный платок отправился в компанию к пиджаку, а граф сел на постель и стал снимать башмаки.

– Только кусаться было лишним, – сказал он и поднял голову, посмотрев на меня в упор.

Взгляд его был темным и опасным, пряди волос упали ему на глаза, и я вздрогнула, потому что в этот момент он и в самом деле казался мне одержимым.

– Вы говорили, что я вам противна, – произнесла я, тщательно подбирая слова, – обвиняли меня в лицемерии, но вы тоже обманываете… Причем, самых дорогих вам людей. Не знаю, стоит ли эта игра свеч…

– Я уже сказал, – резко оборвал он. – Мать не должна ничего знать, пока дело с разводом не решится. А я все равно с тобой разведусь, хоть ты на голову перед судьей встань.

– Одно мое присутствие вас раздражает, – я поднялась и бочком двинулась к выходу. – Не будем усугублять, Этьен… Я переночую в гостиной, на диване, ваши родители уже спят, никто не заметит…

– Стоять! – он заговорил не слишком громко, но меня приморозило к месту. – Из комнаты ты этой ночью не выйдешь. Ложись и не строй из себя обиженную недотрогу, – он сорвал с постели покрывало, перебросил его на одну сторону кровати, а сам улегся на другую, не сняв ни рубашки, ни штанов, и решительно закрыл глаза. – Я не любитель подержанного товара, если что. И прикасаться к тебе побрезгует любой нормальный человек. Погаси лампу, я хочу спать.

Несколько секунд я стояла столбом, не зная, что делать – убежать или же поверить ему. Он не собирался на меня покушаться… вернее, на Розалин. Но как грубо и жестоко сказано… про подержанный товар…

– Погаси лампу, пожалуйста! – сказал Этьен резко. – И ложись. Или хочешь, чтобы я тебя уложил?

Нет, таких хлопот я ему доставлять не собиралась. Прикрутив рожок лампы, я на цыпочках обошла кровать, которая в полутьме казалась мне страшным чудовищем, разинувшим белую пасть, и сначала села на краешек перины, а потом легла, тоже не раздеваясь, только сбросив туфли, и тоже повернувшись к графу спиной. Я боялась даже шевелиться, чтобы не напоминать о своем присутствии.

В спальне стало тихо, и я подумала, что мы с Этьеном затаились каждый на своей стороне кровати, как враги в окопах – только и выжидая, когда противник первым нарушит перемирие.

Я думала, что не смогу уснуть до рассвета, но граф спал на своей стороне, и я постепенно расслабилась и задремала. Волнения пережитого дня сделали свое дело, и я провалилась в сон – тяжелый, мутный, в котором видела Этьена, который тихо ходил по комнате, вокруг постели, и заглядывал мне в лицо. Пару раз я чувствовала осторожное прикосновение – как будто кто-то гладил меня по лодыжке. Гладил медленно, подбираясь к колену, но сон был слишком крепок, и я так и не смогла открыть глаза.

Когда я проснулась утром – отдохнувшая и посвежевшая, то обнаружила, что лежу в постели одна.

Смятые подушка и простыни на другой стороне кровати – вот и все, что напоминало о графе, и о моей с ним первой ночи. Самого Этьена не было, пропали его башмаки и пиджак, а в окно уже вовсю лился солнечный свет, и где-то на птичьем дворе задорно кричал петух.

Глава 8. В церковь на адской машине

Как было бы хорошо, если бы все, что было накануне, мне приснилось – приезд мужа графини, потом визит его родителей… А еще лучше – пусть бы приснилась встреча с Розалин. Я укладывала волосы в прическу и делала это медленно, оттягивая как можно дольше встречу с графом и Аржансонами. Но прятаться в спальне было невозможно, и мне пришлось покинуть свое убежище и снова выйти на сцену в образе мадам де ла Мар.

В гардеробной было больше дюжины утренних платьев, но я никак не могла выбрать – все они пугали меня некоторой фривольностью, чрезмерным кокетством. После долгих колебаний я остановила свой выбор на бледно-оранжевом платье – достаточно скромном, без излишних оборок и кружев, а слишком глубокий вырез я прикрыла газовым шарфом, перебросив его со спины на грудь и завязав концы позади, обернув талию на манер кушака.

В столовой никого не было, хотя на столе уже стояли тарелки с закусками и корзинка со свежевыпеченным хлебом. Окно было распахнуто настежь, впуская солнце и свежий воздух, напоминая, что весна уже близко.

– …и все же, мне кажется, Этьен пожалеет, – услышала я голос Софии.

Я выглянула в окно и увидела мадам Аржансон, которая под ручку с мужем прогуливалась по аллее недалеко от дома.

Они не заметили меня, и я смогла в полной мере насладиться мнением свекрови о Розалин.

– Она высокомерная, грубая, – перечисляла София, тыча сложенным зонтиком в песчаную дорожку. – Я была против их союза изначально! Она совсем не подходит моему мальчику.

– Вчера она вела себя очень мило, – добродушно ответил месье Аржансон, попыхивая трубкой.

– Это притворство! – сердито возразила его жена. – Наверное, все дело в том, что она очень красива, и ты смотришь на нее глазами мужчины. А я смотрю глазами матери и вижу, что мой сын несчастен с ней.

Они остановились в тени лип, глядя, как голуби сбились в стаю, греясь на солнце, и месье Огюст примирительно сказал:

– Она красива, но это не главное. В ней есть огонек. Такие женщины всегда привлекают мужчин. И Этьен, я думаю, ценит в ней именно это.

– Это не огонек, это чертовка, – проворчала София. – Мой мальчик еще наплачется с ней!

– Он уже далеко не мальчик, – деликатно напомнил ей муж. – И лучше не вмешивайся в их отношения. Они поссорятся и помирятся, а твое вмешательство никогда не простят.

– Как я могу не вмешиваться?! – София с таким возмущением вскинула голову, чтобы посмотреть на мужа, что чуть не потеряла шляпку. – Я – его мать! Я обязана приложить все силы, чтобы ему было хорошо и…

Слова ее заглушили пронзительный вой и адский грохот. София взвизгнула, месье Огюст оглянулся, а я только и успела, что отступить вглубь комнаты, чтобы не быть замеченной.

Снова повторился странный звук – как фабричный гудок, только выше и пронзительней, сердце от него так и переворачивалось. Из кухни выскочили перепуганные Сесиль и мадам Пелетье, и бросились к выходу. Я побежала за ними, гадая, что могло быть причиной такого шума.

Мы высыпали на крыльцо одновременно с Аржансонами, которые спешили из сада.

На дорожке перед домом стояла карета – с открытым верхом, на четырех металлических колесах, с металлическими же бортами. На облучке восседал закутанный в черную шубу граф де ла Мар и вдохновенно давил ладонью на резиновую грушу с металлической воронкой – она-то и издавала пронзительный звук. На голове графа были кожаная шапка и круглые очки, которые он сдвинул на затылок. Волосы растрепались и смешно торчали в разные стороны, а руки и левая щека были перепачканы чем-то черным и маслянистым.

– Ради всего святого, Этьен! – завопила София, затыкая уши. – Прекрати!

– Как вам? – похвалился он и нажал еще пару раз, вспугнув голубей. – Теперь даже глухой не встанет у меня на пути!

– Что это? – строго спросила его мать.

– Клаксон! – объявил он гордо. – Гораздо лучше, чем кричать, чтобы убирались с дороги.

– Ты перепугал нас до смерти!.. – София погрозила ему зонтиком. – У меня до сих пор сердце не успокоится… – она облокотилась на руку мужа и прикрыла лицо ладонью.

– Пойдем в дом, дорогая, – предложил ей месье Огюст. – Может, тебе лучше прилечь?

– Мы собирались в церковь после завтрака, – напомнил Этьен, лихо выпрыгивая из кареты. – Я специально подогнал машину…

София отняла руку от лица, и они с мужем выразительно переглянулись.

– Тут дорога почти ровная, – принялся убеждать их Этьен. – Это не как в Шале, тут нет камней.

– Благодарю, но мы лучше отправимся в Санреж на лошадях, – тоном, не терпящим возражений, сказала София. – Вымой руки, и пойдемте завтракать, – она поднялась по ступеням и добавила, прежде чем войти в дом: – И лучше переоденься, Этьен. Ты весь пропах керосином.

Служанки потянулись в дом следом за мадам Аржансон и ее мужем, и я осталась на крыльце одна.

Граф достал из кармана платок, безуспешно пытаясь стереть темные пятна с ладоней. Он тер скомканным платком с таким ожесточением, словно собирался протереть собственную кожу до дыр. Потом он поднял голову, увидел меня и сразу отвернулся. Я не стала раздражать его и тихонько вернулась в столовую.

– Предлагаю не ждать Этьена, – командовала София, хмуря брови. – Садимся за стол, а то опоздаем к службе.

Мадам Пелетье поставила перед ней блюдо со сладкими слойками – еще горячими, пахнущими вишневым вареньем, и София немного подобрела.

– Этьен как с ума сошел со своими машинами, – пожаловалась она мне. – Я ничего не имею против, если он занят фабрикой – хотя, на мой взгляд, это дело купцов и ремесленников, а графу можно было заняться чем-то более благородным – воинской службой, например. Или политикой… Но сегодня можно было не устраивать переполох с утра!

– Он предложил прокатиться до церкви, – смущенно хмыкнул месье Онгюст, передавая мне баночку с мармеладом.

– Нет, благодарю покорно! – мадам София картинно схватилась за сердце. – Мне хватило прошлого раза! Я не сяду в эту адскую телегу даже под страхом смерти!

В это время в столовой появился Этьен. Лицо его было замкнутым, и было похоже, что он прекрасно всё слышал. С грохотом отодвинув стул, он демонстративно показал матери чистые руки и взял кусочек хлеба, щедро намазывая его маслом.

За столом повисло неловкое молчание, и София сочла нужным извиниться:

– Не хотела тебя обидеть, – сказала она ласково, – но мы с Огюстом лучше проедемся в двуколке.

Я наблюдала за ними, не вмешиваясь в разговор. Мне было любопытно и непонятно, но я боялась, что если вмешаюсь, то сразу выдам себя с головой.

Этьен съел бутерброд, сжевал слойку, залпом выпил кофе – и все это с таким похоронным видом, как будто ел не нежнейший хлеб и самое сладкое французское масло, а жевал подметку своего башмака.

София и месье Огюст переговаривались вполголоса, обсуждая погоду и стрижку розовых кустов в саду.

Я тоже допила кофе, и теперь ждала, когда остальные закончат завтрак, искоса наблюдая, как граф мрачно крутит в пальцах серебряную вилку.

Вдруг он повернулся ко мне и спросил:

– А ты не хочешь прокатиться?

– Этьен, – сказала София с мягким укором, тут же позабыв о стрижке кустов. – Вряд ли Розалин захочется сменить удобную коляску на твой… эм… на твой…

– Я с удовольствием прокачусь, – сказала я неожиданно даже для самой себя. – Хотя не совсем понимаю, о чем речь.

– О-о… – София приподняла брови и покачала головой.

– Пусть прокатится, – тут же поддержал меня месье Огюст. – Молодые кости – не старые, – он раскатисто засмеялся. – В молодости тело требует встряски!

– И все же… – протянула его жена.

– Да бросьте, – сказал Этьен, бросая вилку на стол. – Можно подумать, это что-то страшное! Пойду, заправлю двигатель. Керосином, – он с грохотом отодвинул стул, поднимаясь из-за стола. – Надень шубу, Розалин. Замерзнешь.

Он вышел из гостиной, и Аржансоны опять переглянулись.

– Я его обидела, – вздохнула София.

– Ну что ты, – успокоил ее муж. – Он все понимает.

Но София уже смотрела на меня, и во взгляде ее я читала сострадание:

– Вы такая добрая, – сказала она и снова вздохнула. – Господь любит добрые дела.

– Жду вас во дворе! – крикнул граф уже из прихожей.

– Удачи вам, моя дорогая, – пожелала София и вздохнула в третий раз.

Я посчитала, что надевать шубу было бы слишком – солнце светило ярко, погода была ясной и тихой, но Этьен скривился, увидев меня в пальто и шляпке с вуалью.

– Сказал же – надевай шубу, – он забрался на облучок и теперь натягивал перчатки.

– Но зачем? – удивилась я.

– Ладно, забирайся так, – он протянул мне руку, помогая залезть на высокое сиденье, и набросил мне на плечи свою шубу – тяжелую, и в самом деле пахнущую керосином и еще чем-то резким, незнакомым – словно металлом, нагретым солнцем. – Вот ручка, – Этьен указал на полукруглую скобу перед моим сиденьем. – Держись крепче, а то вылетишь на первом же повороте.

Он надел кожаную шапку, так удивившую меня в первый день нашей встречи, надвинул очки на глаза и сразу превратился в героя фантастических рассказов из серии путешествий на луну на пушечном ядре.

– Но где лошади? – робко спросила я, не понимая, как можно запрячь в эту коляску лошадей, если не было дышла.

Мадам и месье Аржансон уже выезжали со стороны внутреннего двора в двуколке. Серые лошади в яблоках помахивали хвостами и переставляли тонкие ноги изящно, как балерины.

– К черту лошадей, – резко сказал Этьен и надавил на какой-то рычаг.

Раздался грохот, и нас обдало удушливым облаком – с таким же резким и металлическим запахом, который пропитал шубу. Коляска дернулась, зафыркала, как живая, и поехала сама, безо всяких лошадей!

Я взвизгнула и схватилась за скобу, потому что коляска резко повернула – Этьен управлял ею, закручивая из стороны в сторону колесо, крепившееся прямо перед ним.

– Дорогу! – крикнул он и нажал на резиновый клаксон.

– Этьен! – завопила София, потому что месье Огюст с трудом удержал перепуганных лошадей.

Но граф де ла Мар только рассмеялся и еще раз крутанул колесо, заставляя коляску повернуть направо и миновать ворота.

Эту поездку я запомнила на всю жизнь и сразу поняла, почему София смотрела на меня с таким состраданием.

Машина мчалась по дороге, подпрыгивая на всех ухабах. Я стиснула зубы, чтобы они не стучали, и изо всех сил держалась за железную скобу. Ветер так и свистел в ушах, и шуба, которую набросил на меня граф, была очень кстати.

Когда первый страх прошел, я оглянулась. Где-то далеко виднелась серая в яблоках пара, а наша безлошадная коляска летела вперед, как на крыльях, грохоча и испуская клубы едкого дыма.

– А! Какая скорость! – крикнул Этьен мне в ухо. – И мотор – зверь! Я его усилил, теперь могу за два часа домчаться до столицы!

Два часа!..

Я вспомнила свою поездку в столицу, в королевский приют – день на лошадях, которые уныло тащились по дороге. Ужасные гостиницы, где останавливались, чтобы покормить лошадей и хоть немного отдохнуть самим. День унылого и тяжелого путешествия. А здесь… два часа?!.

Мы ворвались в Санреж, распугивая прохожих и гусей гудками клаксона. Люди шарахались в стороны, провожая нас взглядами. Я чуть не потеряла шляпку на повороте – едва успела поймать ее, прижав к макушке, и тут же чуть не слетела с сиденья, потому что машина подскочила на кочке.

– Держись! – Этьен успел схватить меня за талию, прижимая к себе.

Я оказалась рядом с ним так близко, что чуть не коснулась щекой его щеки. Он смеялся! Это было невероятно, но он смеялся, наслаждаясь путешествием!

Он отпустил меня почти сразу же, вцепившись в колесо управления двумя руками, но я продолжала чувствовать его рядом – так близко, как никогда не чувствовала ни одного мужчину.

Одержимый… Он и в самом деле одержимый…

Мне стало трудно дышать, сердце замерло, а потом понеслось вскачь, как эта самая машина по дорожным ухабам, но впереди уже показалась церковь, и Этьен снова задергал рычаги, заставляя железную коляску остановиться. Она замолчала возле самого церковного забора, едва не столкнувшись с ним, и меня бросило сначала вперед, а потом назад, больно ударив о жесткую спинку.

– Сейчас помогу тебе спуститься, – Этьен спрыгнул на землю, привычно сдвигая очки на лоб, обошел машину и открыл дверцу с моей стороны. – Тут ступенька, осторожнее…

Он принял меня в объятия так легко и бережно, словно ловил в ладонь тополиный пух. На мгновение я оказалась прижатой к его груди, но тут же отстранилась, потому что со всех сторон на нас глазели горожане. Мальчишки со свистом и улюлюканьем скакали вокруг, вереща еще громче и пронзительнее клаксона, но кроме них восторг был лишь в глазах графа. Остальные смотрели на нас настороженно, а некоторые – с испугом.

– Даже не пикнула, – сказал граф одобрительно, снимая с меня шубу и бросая ее на сиденье. – Идем, здесь есть кафе, где подают отличный чай. У нас есть полчаса, пока мама с отцом сюда доберутся, а ты замерзла.

Я и правда продрогла, и больше всего мечтала поскорее оказаться в тепле и у зеркала, потому что представляла, на что сейчас похожа моя прическа.

– Когда я первый раз прокатил мать, – рассказывал мне граф, – она визжала не переставая.

– Прекрасно ее понимаю, – с трудом выговорила я.

Граф засмеялся и повел меня к двухэтажному домику, увитому плющом, над дверью которого красовалась надпись, сделанная в стиле прошлого века – с вензелями и фигурными завитушками над заглавными буквами: «Чайная «Пепел роз» у мадам Эсмеральды».

– Что думаешь об этом? – небрежно спросил Этьен, кивнув в сторону машины.

Но его небрежный тон меня не обманул. Если он готов спрашивать мнения жены, которую не уважает, и один вид которой доводит его до бешенства – значит, этот странный аппарат очень для него важен.

– Думаю, что это – чудо, – сказала я совершенно искренне. – Мне это кажется настоящим волшебством.

– Волшебство – сказки для бабушек, – заявил граф, ухмыляясь, но я видела, что он доволен. – Это одно из последних изобретений, двигатель внутреннего сгорания, установленный на этой малютке, сильнее пяти лошадей…

Он принялся с увлечением рассказывать мне об устройстве железной машины, одновременно заводя в чайную.

Мы сели за столик в уютном небольшом зале, и граф сделал заказ, не заглядывая в меню. Нам принесли фарфоровые белоснежные чашки и пузатый чайник в стеганой пестрой грелке. Чай пах мятой и был обжигающе горячий. Я с наслаждением грела озябшие ладони о чашку и слушала, как Этьен рассказывает о том, что хочет усовершенствовать модель самоходной машины, поставив ее на амортизаторы, усилив привод и сделать сиденья с ремнями, чтобы пассажиры не вылетали за борт.

Я увидела свое отражение в витрине и запоздало вспомнила, что хотела посмотреться в зеркало, но не осмелилась перебить графа. Впервые он говорил со мной без неприязни и наигранного радушия.

– Хочу пустить их на поток, – Этьен позабыл о чае, чуть наклонившись ко мне и поставив локоть на спинку моего стула. – Чтобы у каждого в нашей стране была такая малютка. Взгляни на моих родителей – вот они приехали на лошадях, но их нельзя оставить так, как мы оставили машину. Лошадей надо распрячь, накормить, привязать, а железному коню ничего подобного не требуется. Его можно бросить под дождем, заправить топливом через неделю или даже через месяц – и ему всё нипочём.

– Он совсем не требует ухода? – спросила я, загипнотизированная его рассказом.

– Требует, конечно, – засмеялся граф. – Но согласись, что лошади не приставишь новую ногу, и не заменишь старое сердце на молодое, а этому жеребчику, – он любовно указал на машину, которую мы видели из окна чайной, – можно поменять колесо, и двигатель, и он побежит по дорогам, как новенький. А вот и родители прикатили! – он помахал в окно мадам Софии и месье Огюсту, которые только что прибыли в своей двуколке к церкви.

Но я напрасно надеялась, что поездка на железном коне заставит Этьена переменить отношение к Розалин. Что было причиной – то ли сама обстановка церкви, то ли смущение из-за того, что он слишком разоткровенничался – я так и не поняла, но едва началась служба, как граф помрачнел, нахмурился и взглянул на меня с раздражением.

Я всегда любила бывать в церкви, и постаралась не замечать недовольных взглядов мужа графини де ла Мар. Меня не касается, как он смотрит на свою жену. Если Богу будет угодно, мой обман не раскроют, и пусть потом супруги ссорятся и мирятся сколько угодно – лишь бы мне остаться в стороне.

После проповеди, когда все прихожане потянулись к священнику за благословением, граф стоял за моей спиной. Я не видела его, но чувствовала присутствие так же явно, как если бы он положил руку мне на плечо. Он не отходил от меня ни на шаг – когда я подошла поцеловать крест, положить монетку в свечной ящик, когда остановилась возле статуи святой Розалины…

Священник произносил напутственное слово, объявляя о времени и дне следующей службы, и в это время Этьен наклонился ко мне и шепнул:

– Ты специально прикрыла грудь вот этой прозрачной тряпочкой? Чтобы свести с ума всех мужчин?

– Что? – удивленно спросила.

– Говорят, жена одного римского императора поступала так же, продолжал нашептывать Этьен, – она прикрывала свои прелести вуалью, и это распаляло больше, чем откровенная нагота, – и он закончил с оскорбительным презрением: – Теперь я понял, с чего ты стала такой набожной. Да, тут зрителей больше, чем достаточно. Каждый на тебя посмотрел.

– Это была супруга императора Нерона, – ответила я спокойно.

– Что? – теперь настала его очередь удивляться.

– Супруга Нерона, – повторила я и улыбнулась, показывая, что меня ничуть не задели его обидные слова. – Только она делала это из скромности, чтобы не смущать никого своей красотой. Кстати, потом император обезумел и убил ее без вины. Беременную.

Этьен ничего не ответил и остался стоять столбом, а я закрыла молитвослов и пошла к выходу следом за Софией и месье Огюстом.

Глава 9. Сыграй со мной

Во дворе, как обычно, толпились нищие, и я раздавала им заранее припасенные мелкие монеты. Грязные ладони тянулись со всех сторон, и я старалась никого не обидеть. Граф тоже вышел из церкви и остановился, наблюдая за мной.

– Ты стала слишком жалостливой, – заметил он, когда мы подошли к машине, дожидаясь, пока мадам и месье Аржансон выведут двуколку. – Еще год назад тебя воротило от попрошаек.

Я опять попала впросак – надо думать, графиня Розалин не утруждала себя раздачей милостыни. Но я не собиралась менять свои жизненные принципы в угоду графине, графу или кому-то еще.

– Люди меняются, Этьен, – сказала я, стараясь говорить равнодушно. – Мне жаль, что вы этого не понимаете. А я… я для себя решила, что даже если они нищие, то нет причин отталкивать их.

Он посмотрел на меня недоуменно, но язвить прекратил.

Дорога обратно была более приятной – я уже привыкла к реву машины и сняла шляпку, чтобы ее не потерять. Да, Этьен говорил правильно – ремни на сиденьях были бы очень кстати. Но теперь я держалась за скобу двумя руками, и с восторгом смотрела по сторонам – как быстро пролетали мимо деревья, дома, фонарные столбы… Машина и в самом деле было чудом! Чудом человеческого разума!..

– Лео считает, что если сделать хорошую рекламу, то такие машины будут иметь успех среди аристократов, – сказал Этьен, когда мы приехали и дожидались возвращения мадам Софии с мужем. – Но я бы хотел запустить недорогую модель, чтобы и средний класс мог позволить себе такую покупку.

Лео – это был кто-то, кого знала Розалин. Я благоразумно промолчала и кивнула, но Этьену и не нужно было моих слов.

Он уже позабыл обо мне – вернее, позабыл о Розалин, и мечтал вслух.

– Представь, что когда в каждой семье появятся такие машины, – говорил он, любовно похлопывая по железному боку своего «скакуна», – расстояния сократятся. Съездить в соседний город станет не сложнее, чем сходить в гости в соседний дом. Человек будет повелевать дорогами! А потом он замахнется и на большее…

– На большее? – переспросила я, захваченная его порывом.

– Осталось покорить небо, – сказал он и с усмешкой посмотрел на легкие перистые облачка. – Пожалуй, мы с отцом сходим на озеро, порыбачить. Погода – как раз ловить карпов. Не поссоришься с матерью?

Я заверила его, что буду вести себя согласно образчику достойной жены, и он только хмыкнул в ответ.

После обеда, когда мужчины отправились на рыбалку, мы с Софией устроились в гостиной. Мадам откровенно скучала – пыталась вышивать, потом взяла книгу, а потом заметила, чем занимаюсь я.

– Что это за штучка у вас, Розалин? – спросила она, пересаживаясь на диван ко мне.

– Это челнок для фриволите, – объяснила я. – У нас его почти не знают, но моя мама научилась от своей бабушки. Это успокаивает, и мне нравится больше, чем вязание или вышивание. Не надо считать петли и иглой не уколешься. А кружевная тесьма всегда пригодится в хозяйстве.

– Все верно, – сказала София, следя, как я при помощи деревянного овального челнока плела тесьму. – Это кажется таким простым…

– И на самом деле – ничего сложного, – заверила я ее. – Если хотите, я вас научу.

Я взялась показывать приемы фриволите с тем большим усердием, что разговор о рукоделии не был опасен. Софии не придет в голову заговаривать об общих знакомых или – чего доброго! – выяснять, с чего это ее дорогой сыночек решил разводиться.

Вскоре беседа приобрела более доверительный характер, и София, орудуя челноком, принялась вспоминать детство Этьена. Я не мешала ей, потому что когда мать рассказывает о сыне – остальные могут помолчать и подумать о чем-то своем. Но думать о другом не получалось, и я поймала себя на том, что прислушиваюсь к рассказам мадам Аржансон с интересом.

– Ах, он был такой упрямый, – поверяла она мне. – Мы с мужем не могли с ним сладить. А после того, как мой дорогой Эмильен умер, он вообще никого не слушает. Хотя с Огюстом у них хорошие отношения, но Огюст – не отец, он ко всему относится так мягко… Да и разве мужчина может понять сердце матери? Эти ужасные машины… Это ведь так опасно! Все может взорваться! Я слышала об этом. А аварии?! Вдруг он попадет в аварию!

– Но на лошади вероятность аварии еще выше, – успокоила я ее, пытаясь скрыть улыбку. Потому что беспокойство о графе, словно он был еще мальчишкой в коротких штанишках, казалось мне забавным. – Машину не напугать, она не подвернет ногу, и все зависит только от умения того, кто ее ведет.

София посмотрела на меня с сомнением, а потом вздохнула:

– А ведь вы правы. Вот наш сосед – месье Нитуш, вылетел из седла, когда лошадь испугалась ворон и понесла, и сломал ключицу.

– Машину вороны не испугают, – заверила я ее.

– Спасибо, дорогая, вы меня утешили, – она с признательностью погладила меня по руке, но тут же заговорила о другом, словно застеснявшись своего порыва.

Мужчины вернулись уже в сумерках, и Этьен первым делом внимательно посмотрел на меня и на мать.

– Как провели время? – спросил он, целуя мать.

– Мы ничуть не скучали без вас, – ответила она. – Мы с дорогой Розалин прекрасно провели время, и не появись вы – прекрасно бы поужинали.

– Что поделать? Придется тебе терпеть за столом наше присутствие, – весело объявил Этьен. – И мы голодны, как волки! Скажи, чтобы накрывали на стол, – он подошел ко мне, и поцеловал – тоже в щеку, но долгим поцелуем, обняв за талию, а потом шепнул: – Хвалю, отлично стараешься.

Я притворилась, что меня совсем не задела его оскорбительная похвала. Ужин прошел спокойно и мило, месье Огюст очень уморительно рассказывал, как они с Этьеном рыбачили, и мы с Софией не могли удержаться от смеха.

Граф почти не участвовал в разговоре – потягивал вино, слушал, подперев голову, и как-то очень внимательно смотрел на меня. А может, мне это чудилось при неверном свете свечей.

София предложила сыграть перед сном в карты, и мужчины ее поддержали. Но я не умела играть и перепугалась до смерти. Я попыталась отговориться усталостью, но Этьен мне не поверил.

– Не скромничай, дорогая, – сказал он, тасуя колоду карт и поглядывая на меня все так же странно. – Мы прекрасно знаем, что ты можешь играть сутки напролет.

– Сегодня нет настроения, – быстро сказала я.

– Тогда иди ко мне, – он бросил карты на стол, крапом вверх и поманил меня пальцем. – Сядешь рядом со мной. Это наверняка принесет мне удачу.

Я замешкалась, не зная, как улизнуть, но граф схватил меня за руку и притянул, усадив к себе на колени против моей воли.

– Этьен, это неприлично… – попробовала усовестить его я, но он только рассмеялся и обнял меня покрепче за талию.

– Берешь карты, – командовал он, – и держишь. А я буду говорить, какую карту класть, – и он взял еще один бокал с вином.

Я беспомощно посмотрела на Софию и месье Огюста, но в глазах их было молчаливое одобрение. Наверное, они и в самом деле были рады, что супруги помирились. Обреченно взяв карты, я приготовилась и дальше играть роль нежной, влюбленной жены.

Но было похоже, что Этьен лучше вошел в образ. Он изображал пылкого любящего мужа, шепотом подсказывая мне, какую карту выкладывать – и обязательно целовал или за ухом, или в шею. Я пыталась остановить его – взглядом, уговорами, но он не унимался, и ближе к полуночи пошел еще дальше. Пока месье Огюст раздумывал, какой картой ходить, ладонь графа легла на мое колено и погладила.