Читать онлайн Глубоко под землей бесплатно

Глава 1

По лесу бежал человек. Медведь наблюдал за ним с противоположного берега реки, такого же крутого и обрывистого, поросшего высокими соснами и елями. Быстро движущаяся тщедушная фигурка хорошо просматривалась между стволами деревьев, и наметанный глаз охотника безошибочно определил, что это не зверь.

В том, что человек именно убегал, не оставалось никаких сомнений. Это было понятно по тому, как он несся – отчаянно, не разбирая дороги, то и дело спотыкаясь, но, едва удержав равновесие, продолжал бежать, не выбирая, где меньше уклон или суше земля, на ходу перепрыгивал через упавшие стволы и упорно продирался через кустарник. Человек бежал так, как бегут только те, кто борется за жизнь, – на пределе возможностей, расходуя последние силы.

Чуть дальше Медведь заметил и преследователей. Двое крепких мужчин в отличной физической форме неотвратимо сокращали расстояние, отделяющее их от беглеца. Если убегавший мог помочь себе только голыми руками, продираясь сквозь колючие ветви, а его уставшие от погони ноги едва справлялись с препятствиями, то преследователи-солдаты (в том, что это именно солдаты, Медведь понял сразу) расчищали дорогу взмахами мечей, их мощные мышцы работали слаженно и точно, как машина. Охотнику казалось, что он чувствует, как трудно дышит беглец, как отчаянно колотится его сердце, готовое выпрыгнуть из груди, но человек продолжал бежать, и по всему было ясно, что на кону стоит его жизнь.

Едва видная тропа привела беглеца к обрыву – дальше дороги не было. Медведь отлично знал это место и частенько сам прибегал к такой ловушке, загоняя зверя, когда бывал на той стороне. Беглец едва успел остановиться на самом краю, из-под его ног в ущелье, прямо в бурный горный поток посыпались мелкие камешки. Выход виделся только один – прыгнуть в пенящиеся речные воды, но это был бы шаг навстречу гибели. Острые камни и высота обрыва не оставляли ни единого шанса на спасение.

Теперь Медведь смог лучше разглядеть человека – он был молод, невысокого роста, худой, одет в лохмотья, не спасавшие от холода поздней осени в этих местах. Спутанные волосы едва доставали до плеч, лица жертвы невозможно было рассмотреть, но оно – в этом охотник мог дать руку на отсечение – явно выражало смертельный ужас.

Преследователи были совсем близко и, вероятно, уже торжествующе улыбались. Но беглец вдруг решился на нечто невероятное. В его руках оказалась длинная толстая ветка, метра полтора, не больше – прикинул на глаз Медведь. У беглеца уже не оставалось времени проверить ее на прочность, он сделал небольшой разбег, насколько позволял утоптанный пятачок земли перед обрывом, оттолкнулся палкой как шестом и на глазах у изумленных преследователей взмыл в воздух над ущельем.

Медведь одобрительно хмыкнул, глядя, как маленькая фигурка с легкостью перемахнула на другой берег. Прыжок чуть не завершился катастрофой: беглец не удержался на ногах и в последний момент попытался ухватиться за корни деревьев. Руки заскользили, а ноги беспомощно болтались в воздухе, не находя опоры. Но желание выжить было столь велико, что смельчак чудом зацепился пальцами босой ноги за крохотный выступ. Мгновение спустя он уже вскарабкался наверх и, не останавливаясь ни на секунду, устремился вглубь леса. Преследователям на противоположном берегу оставалось только в ярости пинать стволы деревьев и швырять камни в обрыв.

Медведь бесшумно двинулся назад в скрывавших его кустарниках, не привлекая внимания чужаков. Наблюдение за погоней явилось для него небольшим развлечением в ежедневной рутине, но он прекрасно знал, что в подобных ситуациях нужно быть невидимкой, чтобы не стать нежеланным свидетелем.

Поэтому он осторожно выбрался на едва заметную тропинку и не торопясь последовал домой.

Лес он хорошо знал на много километров вокруг и с уверенностью мог сказать, что ни единой человеческой души больше не встретит. О том, выживет ли беглец в этих местах в одиночку, Медведь даже не задумывался: он знал, что без припасов зимой здесь делать нечего. Сам он к суровым холодам готовился загодя: еще летом начинал бить птицу и ловить рыбу, драгоценные шкуры добытых зверей менял на ближайшей ярмарке на соль и муку. Сегодня он садки не проверял – рыба уже уходила на дно, и оставалось лишь надеяться на силки: авось попадется парочка жирных тетеревов или куропаток. Медведь пока не разбирал коптильню специально для такой оказии.

Первый снег уже выпал, но еще не лег основательно. Под ногами было сыро и грязно, поэтому Медведь не доставал еще меховые унты из чулана. Его ноги, обутые в мягкие кожаные сапоги, ступали легко и бесшумно.

Слева от охотника, в поредевшем кустарнике, мелькнул рыжий хвост. Медведь одобрительно кивнул: вернулся старый друг, перебрался на зиму поближе к человеческому жилищу. Лис выбежал на тропу, поглядел на охотника глазками-бусинками, привет, мол, и потрусил впереди как ни в чем не бывало. Помнил, шельмец, где у отшельника излюбленные места для ловушек. Подбежал к осине, уже окончательно сбросившей листья, копнул землю разок и снова посмотрел на охотника. Тот сразу понял: вынул из-за пояса небольшой нож с потемневшей деревянной рукояткой и, разворошив палую листву, откопал немного съедобных корешков. И то ладно, будет, что в похлебку добавить. Лис-хитрец покрутился рядом, словно говоря: я тебе пригодился, но и ты меня не забудь.

– Хорошо-хорошо, – добродушно произнес охотник. – Вот проверим все и решим, чем тебя угостить.

Лис согласно тявкнул и побежал дальше.

Так они, не торопясь, за несколько часов обошли все силки, но кожаный мешок Медведя наполнился лишь наполовину.

– Зима приближается, – сказал охотник лису. – Пора на другую добычу переходить.

Зверь хищно оскалился и ткнулся мордой в бедро Медведю. Тот в очередной раз подивился, насколько его знакомец велик размером даже для взрослого матерого самца.

– Пойдем, – кивком пригласил лиса охотник, и странная парочка направилась домой.

На развилке у старой сосны с выжженной когда-то от удара молнии макушкой лис вопросительно глянул на Медведя.

– Не знаю, – с сомнением покачал головой отшельник. – В ту яму давно никто не попадался. Думаешь, стоит проверить?

Зверь, словно выражая свое мнение, свернул налево и помчался, набирая скорость, между елями, слегка задевая нижние ветви широким хвостом. Охотник последовал за ним: торопиться некуда, можно и яму проверить.

На западню он особых надежд не возлагал. Конечно, пару раз удача улыбалась ему: как-то по весне в тщательно замаскированную ветками и листьями ловушку угодил совсем еще маленький лосенок, отбившийся от матери, в другой раз – молодой олень, но после ничего не попадалось. Так что Медведь, все больше рассчитывавший на свой лук и стрелы, нечасто в последнее время ходил проверять эту яму. Но звериному чутью лиса он привык доверять: хитрое животное не раз подсказывало отшельнику верный путь к добыче. Уже на подходе, увидев, как лис навострил уши – точь-в-точь как охотничья собака, Медведь понял, что в ловушке кто-то есть.

Попавшийся в западню зверь звуков не издавал. На дне ямы были заостренные колья – может, сразу издох? Однако когда охотник заглянул внутрь, то грязно выругался: в яме сидел тот самый беглец, чей невероятный прыжок восхитил Медведя некоторое время назад.

– Адские огни, да ты еще и баба! – воскликнул охотник, присмотревшись к чумазому лицу. Беглянка дрожала всем телом, по ее неестественно вывернутой ноге было понятно – сама она не то что не выберется из ямы, но и пары шагов ступить не сможет.

– Добрый человек, – прохрипела она и, облизнув растрескавшиеся губы, постаралась смягчить голос и придать ему большей убедительности, – добрый человек, помоги мне выбраться!

– И зачем только ты меня сюда привел! – со злостью обратился к лису Медведь. – Пусть бы она здесь и подохла. Что мне теперь делать?!

Лис подбежал к краю ямы и осторожно заглянул вниз. Женщина сидела, умоляюще сложив руки. Говорить она больше не могла, так как стиснула зубы от боли.

Охотник, бормоча ругательства, достал из-за пояса топорик и срубил небольшую сосенку. Обломив ветви так, что деревце превратилось в подобие лесенки, он спустил его в яму.

– Поднимайся и проваливай отсюда, – недовольно произнес он и скомандовал лису: – пошли!

Однако упрямый зверь и не думал уходить, он внимательно наблюдал за тем, как женщина безуспешно пытается вскарабкаться наверх. На больную ногу ступить она не могла, а подняться с помощью одних только рук сил уже не осталось. После нескольких попыток беглянка в изнеможении снова села на землю.

– Уходи, – глухо произнесла она с обреченностью в голосе. – Считай, что ты меня не видел, иди своей дорогой.

Охотник так и хотел поступить, но лис неожиданно цапнул зубами его штанину и потащил обратно к яме.

– Ах, чтоб тебя, отпусти! – прикрикнул на зверя Медведь. Тот послушался, но снова подбежал к краю западни, заглядывая вниз.

– Нельзя ее забирать, понимаешь? За ней же придут и обязательно найдут нас, – раздраженно объяснил лису охотник. Женщина в яме хрипло рассмеялась.

– Ты разговариваешь со зверем? – превозмогая боль, спросила она.

– Жрецы разговаривают и с камнями, что же тебя удивляет? – огрызнулся охотник. Беглянка устало откинула голову назад и прикрыла глаза.

– Уходи, добрый человек. И ты, лис, иди, – тихо проговорила она. – Я готова встретить свою судьбу.

– Пойдем, слышишь? – поманил зверя охотник. Но тот сел, аккуратно обвив лапы хвостом, и уставился на яму.

– Ну и оставайся, коли тебе так хочется, – окончательно разозлился охотник и пошел прочь.

До землянки оставалось идти не больше четверти часа, но встреча с беглянкой изрядно испортила Медведю настроение, и он еще какое-то время бесцельно кружил по лесу, то ли в поисках добычи, то ли стараясь утихомирить злость, обрушившуюся на него из-за предательства друга. Отшельник так привык к неназойливому зимнему союзничеству, что только теперь понял, насколько его задело поведение зверя. В конце концов он сплюнул, обозвал себя глупцом, прекратил бессмысленное хождение и наконец добрался до дома.

Там он разложил костер под коптильней и небрежно распотрошил сегодняшнюю добычу. Дело не спорилось, настроения не было, из головы никак не шел умоляющий взгляд беглянки и лис, сидящий на краю ямы. Вполголоса выругавшись, но так, что перепало не только темнейшим демонам и подземным змеям, но и всем их предкам и потомкам до седьмого колена, Медведь нашел крепкую веревку и пошел обратно к западне.

Уже смеркалось, короткий осенний день неумолимо стремился к концу. Охотник прибавил ходу и вскоре увидел неподвижный силуэт лиса, по-прежнему сидевшего у края ловушки. На звук шагов Медведя зверь слегка повернул голову и негромко тявкнул.

– Молчи, предатель, – упрекнул его охотник и заглянул в западню. Женщина лежала в той же позе, в какой оставил ее Медведь, и даже не открыла глаза при звуке его голоса.

– Эй, ты, – окликнул ее отшельник. Она не реагировала. – Живая? – он бросил в нее шишку. От легкого удара узница вздрогнула и очнулась.

Медведь кинул ей веревку, на конце которой предварительно сделал петлю.

– Накинь себе на пояс и держись крепко, – скомандовал он. Женщина повиновалась, а лис вскочил на все четыре лапы. Вскоре беглянка была наверху. Вытащить ее оказалось делом несложным, не труднее, чем поднять оленя. Она была совсем легкой; здоровенный широкоплечий охотник без усилий подхватил ее на руки и понес. Почти стемнело. Лис бежал впереди, словно указывая дорогу, белый кончик его хвоста служил Медведю надежным ориентиром. Женщина сильно замерзла, ее ледяное тело сотрясала крупная дрожь. Поврежденная при падении в яму нога ощутимо распухла, но беглянка не издавала ни звука, только крепче обвивала шею спасителя руками и прижималась к нему, пытаясь согреться.

Когда они достигли землянки, кругом уже была кромешная тьма. Костер под коптильней прогорел, угли лишь изредка вспыхивали желтыми искрами. Медведь внес женщину внутрь и положил на свое ложе, накрыв шкурами. При свете лучины как мог обработал ногу и крепко забинтовал полосками ткани, оторванными от старой рубахи, приладив по бокам две дощечки. Лис примостился у двери и поглядывал на людей влажными глазами. Вглубь землянки он никогда не проходил – таково было одно из правил этого странного союза человека и зверя.

Покончив с лечением, Медведь развел огонь в небольшой железной печурке и согрел на ней котелок с остатками вчерашней похлебки. Лису были отданы птичьи кости, женщине – горячий бульон, сам же хозяин с удовольствием вычерпал гущу, собирая ее лепешкой прямо из котелка.

– Спасибо, добрый человек, – прошептала гостья, допив бульон из деревянной кружки, такой же грубой и примитивной, как вся обстановка ее нового пристанища. – Я отблагодарю тебя, как только смогу.

– Ничего мне не надо, – отмахнулся Медведь. – Но завтра ты уйдешь из моего дома и забудешь дорогу сюда навсегда.

Женщина в ответ промолчала и лишь удобнее устроилась на лежанке, чувствуя, как блаженное тепло, наконец, растекается по ее измученному телу. Охотник же, потоптавшись немного в раздумьях, затащил в землянку деревянный настил, который он использовал для многочасовых засад при выслеживании крупной добычи, бросил на него пару шкур и, не раздеваясь, улегся, моментально провалившись в сон. «Ворон… – вспомнил он, засыпая. – Должен быть еще ворон».

Глава 2

В столице уже который день ощущалось приближение зимы. Дули пронзительные северные ветра, солнце почти не выглядывало из-за низких свинцовых туч. Разноцветные листья были окончательно сорваны и разметаны по земле, смешались с водой и грязью, став бурым месивом; голые деревья, скрючившись, замерли, съежились в ожидании снега. Перелетные птицы давно покинули эти края, и в городе господствовали одни только вороны, хриплым карканьем предвещая снег и морозы.

В королевском дворце тоже все словно замерло в ожидании зимы. Король Феермант со свитой должен был вернуться лишь через несколько недель, и молодая королева наслаждалась тишиной и покоем. Третья подряд беременность за пять лет в ее юном возрасте давалась тяжело. Ее величество Элеонор еле передвигалась, переваливаясь с боку на бок, поддерживая руками огромный живот, ее мучили отеки и непрекращающаяся тошнота. Но более всего ее одолевал груз непомерной ответственности – родить нужно было непременно мальчика, здорового и крепкого.

Первенец Валентин, появившийся в положенный срок сразу после свадьбы Элеонор и Феерманта, поначалу был настоящей отрадой для матери и триумфом стареющего отца, тревожившегося за судьбу престола в отсутствие законных наследников. Но затем родители, а вслед за ними и вся придворная знать, обнаружили страшную вещь: мальчик болен эпилепсией, и впоследствии припадки происходили все чаще и тяжелее.

Король мгновенно утратил интерес к больному инфанту. Королева вскоре опять понесла. Но и на этот раз чуда не случилось – родилась девочка, очаровательная, здоровая, но, увы, не имевшая никаких прав на трон после своего отца. Роды прошли не так гладко, как в первый раз, однако, несмотря на предостережения врачей, Феермант не желал больше ждать, и королева каждый вечер со слезами смирения встречала супруга в опочивальне, до тех пор, пока, наконец, не было вновь объявлено о деликатном положении ее величества.

Измученная тревогой за сына и постоянными напоминаниями короля о ее высочайшем долге обеспечить стране наследника, Элеонор практически не вставала с постели, оставив при себе только некоторых верных слуг. Поэтому в отсутствие Феерманта, когда во дворце не происходило никаких обязательных церемоний или праздничных мероприятий, королевская резиденция погружалась в полное безмолвие: большая часть свиты разъезжалась по поместьям, оставались лишь самые близкие фрейлины королевы, няни, прислуга и врачи.

В этот холодный осенний день во дворце все дышало покоем и умиротворением. В голубом кабинете, любимом уголке Элеонор, собрались наиболее преданные ей люди. Королева в скромном домашнем платье полулежала на изящной кушетке, две придворные дамы вышивали у окна, а еще одна, присев на табурет у ног ее величества, читала вслух избранные отрывки из Священной книги. Маленькая принцесса, крепко ухватившись за нянины руки, неуверенно топала вокруг небольшого столика, на котором все было накрыто к чаепитию. Королева из-за тошноты страдала отсутствием аппетита, но ее мучения немного облегчал чай с мятой и лимонная пастила. У камина, растянувшись на огромной шкуре с длинным густым мехом, играл в солдатики инфант Валентин, с ним рядом сидела, заботливо придерживая мальчика за плечи, самая любимая фрейлина королевы – юная Анна, прелестная шестнадцатилетняя девушка с ясными умными серыми глазами и пепельно-светлыми косами, спускающимися почти до пола.

Именно Анна стала едва ли не первым человеком, оказавшим дружескую поддержку прибывшей на чужую землю невесте короля. Сама еще совсем ребенок, девочка помогла будущей королеве понять и принять новую родину, освоиться в роли жены, а затем и матери и подставила верное плечо безутешной женщине в ту горькую минуту, когда пришло осознание страшной болезни маленького инфанта. Кроме того, сердце Анны было настолько большим и чутким, что девушка искренне полюбила несчастного кроху и по мере сил помогала королеве и няне заботиться о нем. Только Анне удавалось чудесным образом ослаблять приступы маленького Валентина, в ее ласковых объятьях ребенок легче переносил припадки и быстрее восстанавливался. Вот и сейчас в тревожном ожидании нового испытания девушка легонько приобняла малыша, поглаживая его кудрявую головку, и тихонько напевала песенку. Элеонор не спускала глаз с сына, но при виде любимой подруги взгляд ее был не скорбным, а, скорее, наполненным искренней благодарностью.

– …И тогда безупречный отец, насытившись в доме своего сына, с благоговением направил стопы к священному источнику, – продолжала чтение фрейлина, а Элеонор незаметно зевнула, деликатно прикрыв рот отекшей ладонью, но тут же жестом остановила чтицу.

– Вы слышите? – встревожившись, спросила она остальных.

Одна из фрейлин, сидевших у окна с вышивкой, согласно кивнула:

– Да, ваше величество, похоже, что всадник скачет.

– Чьи цвета? Наши? – слегка приподнялась на своем ложе королева, но тут же, сморщившись от резкой боли, опустилась обратно.

– Да, черно-желтые цвета. Вести от короля? – предположила фрейлина.

– Аделаида, помогите мне одеться, – попросила королева другую даму, и та отправилась в спальню за верхним платьем.

– Но мы не ждали его величество так рано, – удивленно заметила первая девушка.

– Возможно, дорогой супруг прислал справиться о нашем здоровье, – с достоинством ответила королева, возобновив попытки приподняться с кушетки. Вскоре ей это, наконец, удалось с помощью фрейлины. Королева облачилась в подходящий для приема наряд и, когда в дверь кабинета постучали, была готова к визиту посланника.

Молодой гонец стремительно вошел в кабинет и с глубоким почтительным поклоном передал Элеонор свиток, скрепленный печатью самого короля. Ее величество погрузилась в напряженное чтение, и по мере того, как она подходила к концу письма, фрейлины с тревогой наблюдали за изменением выражения ее лица от умеренного любопытства до полного отчаяния.

Окончив чтение, королева немного помолчала, сглотнув ком в горле, и затем, откашлявшись, с достоинством обратилась к посланнику.

– Мы благодарим вас за добрые вести от нашего дорогого супруга. Прошу передать ему в ответ, что его воля будет выполнена в точности. В каком месте вы оставили короля, когда отправились к нам с посланием?

– В Солнцеброде, ваше величество, – с поклоном ответил гонец.

– Что ж, полагаю, в таком случае, мы встретимся самое позднее через неделю, – рассеянно проговорила Элеонор. – Аддикта, – обратилась она к одной из придворных дам, – распорядитесь от моего имени, чтобы этого юношу хорошенько накормили и устроили на отдых, прежде чем он отправится в обратный путь.

Девушка присела в почтительном реверансе и поманила за собой посланника, отвесившего на прощание глубокий поклон королеве.

Элеонор погрузилась в молчание, обдумывая прочитанное, до тех пор, пока не вернулась Аддикта, а затем обратилась ко всем присутствующим.

– Итак, мои дорогие дамы, как вы уже поняли, мы готовимся к встрече короля. Но его величество прибудет не один, – чуть поколебавшись, добавила она. – Король настолько обеспокоен судьбой наследника, – королева с печалью посмотрела на маленького Валентина, – что решился на отчаянные, если не сказать спорные меры, – осторожно уточнила она. – Он везет с собой женщину… Ведунью, – задумчиво закончила она.

– Ведунью? – переспросила Аделаида.

– Да, именно так сказано в письме его величества, – озабоченно кивнула королева. – Мой дорогой супруг очень высокого мнения о ее способностях и уверен, что она не только может помочь принцу, но и посодействует мне в благополучном окончании беременности и в родах.

– Мы все молимся об этом, ваше величество, – робко сказала Аддикта.

– Я знаю, моя милая, – с грустной улыбкой произнесла Элеонор. – Посему мы должны хорошенько подготовиться к встрече. Прошу вас сейчас же разослать уведомления фрейлинам о немедленном возвращении во дворец. Лейла, – повернулась королева к няне, – уведите принца и принцессу в детскую, а попутно велите управляющему зайти ко мне, я дам ему необходимые распоряжения. Не сейчас, – помолчав, уточнила она. – Через час, не ранее.

Дамы присели в реверансе и разошлись. В кабинете остались только Элеонор и Анна.

– А что же будет поручено мне, ваше величество? – с любопытством спросила фрейлина, пересаживаясь поближе к королеве – на табурет у ее ног.

– Тебе, моя дорогая и любимая подруга, – со слезами проговорила королева и, неожиданно спустившись на пол, села с ней рядом и крепко схватила за руки, – тебе будет поручено самое тяжелое и важное!

– Это как-то связано с прибытием ведуньи? – догадалась девушка.

– Ведуньи! – фыркнула Элеонор. – Моя милая глупышка, неужели ты, образованная женщина, все еще веришь в деревенские сказки? – она перешла на шепот и с жаром заговорила. – Король совсем тронулся умом из-за желания иметь здорового наследника. Он не только не оставит меня в покое, пока не добьется желаемого, но еще и будет предпринимать все меры, даже самые чудовищные и нелепые, которые, на его взгляд, могут помочь в этом. Ведунья! – королева в ярости скрипнула зубами. – Наверняка это какая-то знаменитая провинциальная шарлатанка, помогающая рожать женам местных мелких дворянчиков, таких же темных и невежественных, как и мой дорогой супруг. Она начнет лечить Валентина куриным пометом и слюной единорога, от чего моему мальчику станет только хуже, а я при этом должна буду стоять подле короля и с вежливой улыбкой одобрять весь этот бред, который она скажет с умным видом!

Элеонор зарыдала и уткнулась лицом в руки. Анна, чье сердце просто разрывалось от переживаний за подругу, крепко обняла ее.

– Просите все, что нужно, ваше величество. Я все исполню. Я не подведу вас, не брошу! Клянусь самым дорогим, что только у меня есть!

Королева отстранилась от фрейлины и пристально посмотрела на нее.

– Мне поможет только здравый смысл и лечение сына, основанное на знаниях и лекарствах, а не на заклинаниях, – твердо произнесла она. – И только один человек способен на это.

Анна вопросительно посмотрела на королеву.

– Далеко отсюда, за пределами моей родины, восточнее Ландариума, есть небольшое княжество Гармаж.

Фрейлина кивнула, восстановив в памяти карту мира.

– При светлейшем князе есть Академия врачей, где трудится Гаран Синебрюхий. Это мой учитель. В свое время батюшка, увидев во мне тягу к медицинским знаниям, пригласил его в наш дом для бесед и лекций. Гаран пробыл у нас всего несколько месяцев, но за эти дни дал мне столько знаний, сколько я не получала от других учителей за всю мою жизнь. Более просвещенного и умного врача и ученого я не встречала. Он рассказывал мне об устройстве человека, о причинах болезней и способах их лечения, но особенно его интересовало то, что находится внутри нашей головы, человеческий мозг.

Анна продолжала внимательно слушать подругу, понимая, к чему та клонит.

– Моих знаний, конечно, не хватает, чтобы вылечить Валентина. Но я убеждена, что Гаран сможет это сделать. Король никогда не согласится пригласить иноземного ученого лечить ребенка, – Элеонор сжала кулаки так, что побледнели костяшки. – Он не верит в силу науки, ведунья из леса – вот предел его познаний. Я долго думала, как мне все устроить, но теперь времени совсем не осталось, и надо будет пойти на риск.

Она вновь залилась слезами.

– Мне придется подвергнуть тебя опасности, мой дорогой друг, моя опора и надежда. Больше мне довериться некому. Ты должна отправиться в княжество Гармаж и привезти оттуда Гарана, чего бы это ни стоило. Я напишу письмо, уверена, он вспомнит меня, а природа болезни Валентина не оставит его равнодушным. Конечно, я пообещаю ему щедрую награду, но тайны медицины – вот то истинное сокровище, ради которого Гаран согласится приехать. Моя милая Анна, езжай скорее, прошу тебя, – взмолилась королева, – иначе и мне, и Валентину грозит смертельная опасность.

Фрейлина еще раз крепко обняла подругу.

– Я поклялась сделать все необходимое, и я сделаю. Пишите письмо и дайте мне время на сборы до завтрашнего утра.

– Ты не можешь ехать одна, – резонно заметила королева. – Твой жених, гвардеец канцлера, должен сопровождать тебя в поездке. Я отошлю записку его светлейшеству, он не откажет, я знаю.

– Не волнуйтесь, ваше величество, – твердо ответила Анна. – Вместе с Ники или без него, но я привезу Гарана для маленького инфанта.

Глава 3

Ворон прилетел на следующее утро и на крыльях принес снег – пошел настоящий, затяжной снегопад. Медведь почуял перемену погоды еще накануне в северном ветре, гулявшем по ущелью и осторожно заглядывавшем в лес. Но надеялся, что успеет спровадить нежданную гостью до того, как белые хлопья повалят меж поникших ветвей так густо, что впору поверить в ледяного великана Черные Ноги, который перевернул-таки свой колдовской котел, решив засыпать снегом весь белый свет.

С досадой охотник разгреб ногами снег у входа в жилище и, заметив в предрассветной тьме черные крылья, тяжело хлопающие под огромными белыми комьями, даже не кивнул приветственно еще одному своему другу, уже шестую зиму проводившему вместе с ним и лисом. Зверь еще ночью убежал охотиться и пока не возвращался, но Медведь до сих пор злился на него из-за давешнего предательства. Но больше на себя – из-за непонятной душевной слабости, одолевшей его при виде умоляющей покалеченной беглянки.

– Надо было бросить ее там и уйти, – буркнул охотник ворону, севшему ему на плечо. – А теперь возись с ней, пока снегопад не закончится. Как бы еще и новых гостей не заполучить.

Ворон хрипло каркнул, словно поддакивая.

– Что, думаешь, придут? – Медведь настороженно огляделся, а затем посмотрел вверх – нет, дыма от крохотной печурки совсем не видать, но вот запах… Острый нос почует его издалека. – Кем бы они ни были, нам лучше подготовиться.

За землянкой, под развесистым орешником, ныне печально обвисшим под тяжелым снегом, был схрон. Медведь нечасто туда наведывался, только чтобы смазать петли на арбалете, аккуратно переложить в промасленную тряпицу запас болтов к нему и начистить до блеска меч. Оружие всегда должно быть в порядке, хотя Медведь и не собирался пускать его в ход. Не мог он отказаться от этой части своей прежней жизни. Меч для него был словно брат и спаситель, а арбалет – любимая женщина, чьи изгибы он тщательно натирал, лаская грубыми пальцами каждый поворот. Не смел он осквернить боевое оружие охотой на зверя и потому каждый раз после чистки бережно укутывал его в старую рогожку и укладывал в крепкий кованый сундук, пересыпая стружками и опилками. Захлопывая крышку, Медведь будто закрывал шкатулку с воспоминаниями о прошлом и не позволял себе думать об оружии до следующего раза, превращаясь в обычного охотника, скромного отшельника, незаметного, никому неизвестного.

Но сегодня он знал, нет, предчувствовал, что, несмотря на снегопад, по следу беглянки придут те двое в черном. В очередной раз укорив себя за непростительную, непонятную слабость, Медведь направился к орешнику и, копнув пару раз специально припрятанной лопаткой, быстро добрался до сундука. Оружие было на месте и в полном порядке, как с удовлетворением отметил охотник, почувствовав приятное возбуждение, которого давно уже не испытывал, когда брал в руки меч. Это было почти забытое ощущение, которое охватывало его в прежней жизни перед каждым боем – смесь дерзости, силы и чувства собственного превосходства, которое лишь однажды сменилось горечью поражения. Медведь вдруг осознал, как молод он тогда был, ему показалось, что он вспомнил какого-то другого человека – самоуверенного, везучего воина, беззаботного, неразумного, не познавшего печали утраты.

– Что ж… – сказал охотник ворону, все еще сидевшему на его плече, – будем готовы, брат.

Он достал оружие и аккуратно убрал на место сундук, присыпав его землей и набросав сверху снега. Получилось не очень хорошо, но Медведь понадеялся на долгий снегопад, который, по его расчету, надежно скроет заветное место. Затем он вернулся в землянку, приладил арбалет у малюсенького окошка, рассыпав рядом болты, меч поставил у печурки, так, чтобы можно было быстро до него дотянуться. После этого подбросил поленьев в еле тлевший огонь и стал готовить еду.

Ворону, расщедрившись, дал полоску вяленого мяса. Погладив иссиня-черные перья, наказал ему:

– Это тебе наперед. Полетишь в лес смотреть за дорогой. Как увидишь кого – возвращайся. Дам еще.

Ворон схватил мясо и отлетел в сторону, поклевывая и посматривая на отшельника блестящим глазом. Охотник знал, что птица не подведет, поэтому продолжил неторопливо готовить. В чугунок положил еще немного мяса, засыпал крупы, залил водой – в бочке была припасена чистая, родниковая, добавил корешков для аромата. Услышал, как кто-то скребется в дверь – и точно, лис вернулся. Зверь на ворона даже не взглянул, как будто знал, что все на месте, сразу улегся у порога и уснул – видать, ночная охота была удачной, раз не просил еды у Медведя.

Все так, все правильно, подумал охотник, кабы не эта проклятая девка, нарушившая заведенный порядок. Беглянка между тем, словно услышав его мысли, проснулась, но лежала тихо, лишь темные глаза поблескивали в полумраке.

Ворон склевал угощение, и охотник выпустил его наружу.

– Жду, – коротко напутствовал Медведь птицу и, обернувшись, заметил, что гостья не спит.

– Снег пошел, – буркнул вместо приветствия хозяин. Женщина едва заметно кивнула.

– Отхожее место снаружи – где найдешь. Умывайся снегом, вода только для пищи.

Беглянка выбралась из-под шкур и попыталась встать. Больная нога подкосилась, но женщина кое-как удержалась, не издав ни единого стона, и поковыляла к выходу. Сквозь лохмотья виднелось худое тело, и Медведь, в очередной раз осыпав себя ругательствами, принялся искать рубаху, единственную приличную, которую он надевал для поездок на ярмарку.

– На вот, надень, – он бросил вернувшейся беглянке одежду и кое-какие шкуры.

– Благодарю, – прохрипела гостья и, отвернувшись, без тени смущения скинула остатки своей одежды, представ перед охотником полностью обнаженной. Тот на мгновение опешил, жадно пожирая глазами стройное тело и успев отметить, что не изможденное оно вовсе, а, скорее, поджарое, мускулистое, что объясняло и быстрый бег женщины, и ее ловкий прыжок через ущелье. Но вот гостья быстро накинула рубаху, скрывшую ее почти полностью, так, что остались видны только босые ноги, одна из которых была перевязана вместе с двумя дощечками. Впрочем, этого минутного взгляда хватило Медведю для того, чтобы понять, как же давно он не был в деревне и не навещал там женщин в одном веселом трактире.

Гостья между тем проковыляла к печке и протянула к огню озябшие ладони.

– Кто ты и откуда? – задал ей вопрос охотник, помешивая еду в чугунке.

– Я Ирве, – ответила беглянка. – Сейчас у меня нет постоянного дома.

– Ну а родом ты откуда? Где жили твои предки? – продолжал расспрос Медведь.

– Этого места больше не существует, – проговорила гостья, не вдаваясь в разъяснения.

Медведь нахмурился.

– Тебя не назовешь разговорчивой.

– Верно. С животными и птицами я тоже не говорю. Ведь есть люди, которые не хотят, чтобы о них что-то знали, – не скрывая намека, сказала Ирве и метнула острый взгляд на охотника. Тот скрипнул зубами – женщина была права на его счет.

– Закончится снегопад – проваливай, – сварливо произнес Медведь и, морщась, попробовал обжигающую похлебку с кончика черпака. Еда была готова, и он подал беглянке ложку.

Но не успели они приступить к трапезе, как снаружи послышалось хриплое карканье, а лис, мгновенно сбросив с себя дремоту, вскочил на все четыре лапы и навострил уши.

– О, женщина, – со стоном бросил ложку охотник, – почему ты свалилась на мою голову?!

Медведь подошел к окошку, прислонил меч к стенке и не спеша вставил болт в арбалет. Лис попятился назад, поглубже в темный угол. Женщина, не раздумывая, быстро проковыляла к хозяину и вжалась в стенку рядом, пытаясь слиться с мраком.

Ждать пришлось недолго. Охотник зорко всматривался в окошко и за мгновение до того, как щелкнул его арбалет, лис втянул носом воздух и махнул хвостом – словно это послужило сигналом, по которому Медведь спустил крючок. Болт пропел свою смертельную песню, и вскоре послышался отдаленный стон – отшельник промаха не знал, ни в прошлой жизни, ни в настоящей. Раздалось одобрительное карканье, и охотник неторопливо начал перезаряжать арбалет.

– Послушай, хозяин! – незваный гость начал запоздалые переговоры. – Мы не хотим тебе зла!

«Мы?» – одними губами спросил Медведь женщину, и та показала три растопыренных пальца.

«Значит, третьего я вчера не заметил», – с досадой подумал охотник, а вслух прокричал:

– Убирайтесь прочь, это моя земля!

– Мы только хотели спросить, не видал ли ты здесь женщины?

– Ближайшие женщины – в трактире «Большая сова» в деревне Ясной, ждут там твои денежки. Проваливай туда, а то и тебе достанется стальное угощение.

Ворон предупреждающе каркнул, и охотник заметил, как две тени стали подбираться ближе к землянке, скрываясь за стволами деревьев.

– Ну что ж, брат, вспомним былое, – негромко обратился к лису охотник и осторожно опустил заряженный арбалет. Зверь неотрывно глядел на Медведя и облизнулся, когда тот уверенно сжал меч и толкнул дверь землянки.

Незваные гости стояли уже совсем близко, в нескольких метрах.

– Вы, я вижу, люди непонятливые, – хищно улыбаясь, крикнул Медведь, разминая плечи широкими круговыми движениями. – Сказал же, проваливайте. Нет здесь для вас никаких женщин.

– Мы не ищем ссоры с тобой, хозяин, – сказал один из мужчин, переглядываясь со своим напарником. – Мы знаем, что она у тебя. Отдай ее нам, и мы не причиним тебе зла.

– А я так мыслю: кто хотел с вами пойти – давно бы ушел. А ежели нет желания – не обессудьте.

– Без нее мы не можем вернуться, – вступил в разговор прежде молчавший воин. – Она пойдет с нами в любом случае.

Но тут раздался негромкий щелчок, и прежде чем солдаты поняли, что произошло, арбалетный болт вонзился в живот стоявшего справа воина и тот с проклятьями повалился на землю.

«Да что это за баба такая?» – только и успел подумать Медведь, как третий солдат, не медля более, бросился на него с мечом, и завязалась жестокая схватка.

Да, давно не пела внутри у отшельника смертельная птица войны Виринга, но стоило ему перехватить покрепче рукоять верного меча, как распустила она свои пестрые крылья, раскрыла хищный клюв и выпустила яростный боевой клич, от которого радостно вскипела кровь и голове стало жарко… Все вспомнило тело бывшего воина – годы тренировок, месяцы сражений. Под сенью метровых крыльев Виринги не падал снег, от ее чудовищных взмахов разлетались прочь ветки и сучья, под ее когтями плавился лед и взрыхлялась почва. Боевая песня вела вперед, и у незваного гостя не было шанса устоять против этой музыки. Не продержался он даже в течение ста ударов сердца, как острый клинок вонзился в его тело, с жадностью утоляя жажду крови, терзавшую охотника пять долгих лет.

Медведь вошел в землянку, огромный, страшный, сильный, ничуть не насытившийся коротким боем, держа в руках чудовищный меч, с которого капала дымящаяся на морозе кровь. Беглянка дрожала всем телом, пытаясь перезарядить арбалет, но отшельник знал – оружие послушно только ему: не каждому мужчине хватит сил совладать с ним, не говоря уж о слабых женских руках. Тогда гостья отбросила арбалет и вжалась в стену, всем существом ощущая опасность, исходившую от Медведя. Птица Виринга продолжала петь свою песню, и один шаг отделял отшельника от того, чтобы принести ей еще одну кровавую жертву. Но тут предатель лис вновь стал на защиту женщины, преградив путь Медведю. Он сел между ними как ни в чем не бывало, обвернулся хвостом и смотрел не мигая на хозяина: мол, успокойся, остынь. В распахнутую дверь влетел ворон, карканьем возвещая о своем прибытии, и его хриплый голос оборвал пение смертельной птицы войны.

– Ты расскажешь мне, кто ты и почему за тобой приходили эти люди. А потом уйдешь навсегда, – тяжело дыша, приказал Медведь, и в его голосе звенела сталь.

Ирве едва сдерживала дрожь. Вид Медведя с безумными, налитыми кровью глазами, возвышавшегося над ней как гора, страшил ее, но она не произнесла ни слова.

– Ну же! – подстегнул ее отшельник. Лис встал на все четыре лапы, но с места не сдвинулся.

– Я… не могу рассказать, – еле слышно ответила гостья.

– Тогда уходи прямо сейчас, пока я не отправил тебя туда же, куда и твоих друзей, – Медведь указал мечом на дверь.

Ирве опустила голову. Затем она бросилась на пол, обняла ноги отшельника и жарко заговорила:

– Добрый человек, позволь мне остаться на зиму с тобой! Я щедро отблагодарю тебя по весне. Одной мне не выжить. Я буду делать все, что ты скажешь. Я умею шить и готовить, могу прясть и плести кружева. Не прогоняй меня, прошу! Мне нужно совсем немного еды, я не стану для тебя обузой.

– Ты уже стала ею, – зло бросил Медведь. – Сколько еще воинов придет сюда за тобой? – он схватил женщину за спутанные волосы, задрав ее голову так, что подбородок устремился вверх, и почувствовал, как желание близости овладевает им. – Чем ты наградишь меня, если у тебя нет даже обуви?

Ворон с карканьем поднялся в воздух и сел на плечо женщины, недобро посматривая на отшельника. И лис, предатель лис, подошел ближе на мягких лапах и встал рядом с беглянкой, оскалив зубы. Медведь, страшный служитель смертельной птицы войны Виринги, сдался и отпустил гостью.

– Расскажи, что можешь, если хочешь остаться, – настаивал он. – Раз животные тебе верят, должен поверить и я.

Охотник развернулся и направился к печи. За то недолгое время, что длилась схватка с незваными гостями, похлебка не успела остыть, и Медведь с аппетитом приступил к трапезе, не спуская глаз с Ирве. Та осторожно сняла с плеча ворона, погладив его взъерошенные перья, приласкала лиса и на коленях подползла к хозяину, усевшись рядом с печкой. Дождавшись, пока Медведь насытится, она приняла от него ложку и аккуратно доела похлебку, а затем, помолчав, произнесла.

– Будь по-твоему. Расскажу, что смогу. И ты поймешь, что мое обещание награды – не пустые слова.

Глава 4

Анна стояла во внутреннем дворике дворца, зябко кутаясь в теплый плащ от пронзительного ветра. С тоской она смотрела на маленький садик, занесенный снегом, на еле заметные цветочные кусты, которые они с королевой с такой любовью пестовали летом, когда выдавалась свободная минутка. В последний год Элеонор почти не наведывалась в их заветный уголок, а ведь когда она только приехала в Безымянное королевство, это место стало для новоиспеченных подруг главной отдушиной и предметом неустанной заботы, приносящим девушкам большую радость.

Анна подумала о том, что когда невеста короля появилась в Веенпарке, будущей королеве было столько же лет, сколько Анне сейчас. Неопытная во многих житейских вопросах, но умная и образованная чужестранка, тонко ценящая искусство и весьма способная к наукам, остро нуждалась в человеке, который мог бы стать ее проводником в незнакомом мире. И таким человеком стала она, одиннадцатилетняя девочка, которую так же, как и королеву, разлучили с любимой матерью и поместили в чуждую среду, хоть и из лучших побуждений.

Фрейлина о таком повороте в своей судьбе никогда не жалела. Напротив, ей открылись возможности, о которых в прошлой жизни нельзя было и мечтать. Сокровища королевской библиотеки, лучшие музыканты, поэты и живописцы, ученые и философы – все стало доступно скромной деревенской девчонке. Юная королева ввела моду на женскую образованность, на которую раньше было наложено табу в Безымянном королевстве, и Анна жадно пожинала плоды этого нововведения.

Но садик, милый маленький садик во внутреннем дворике всегда оставался тем крохотным островком, на котором подруги могли быть самими собой – молоденькими девушками со своими простыми человеческими радостями и огорчениями.

После долгой холодной зимы в Веенпарке Элеонор и Анна с нетерпением ожидали появления первых предвестников весны. Будь то крохотные белые колокольца подснежников, пронзительно-синие стаканчики пролески, желтые ключики примулы, затем буйно зараставшие буро-фиолетовыми кустиками яснотки, – девушки с радостью встречали их, ласково поглаживая нежными пальчиками хрупкие соцветия. За ними вслед вытягивались кудрявые малыши-мускарики и растрепанные гиацинты, стройным забором зеленели крепкие стебли нарциссов, горделиво подставлявших солнцу ярко-желтые головки.

Когда становилось совсем тепло, пестрым ковром разливались тюльпаны: алые, сливово-фиолетовые, белые с розовинкой и сливочно-желтые – любимцы королевы. Анне же милей всего были нежные ландыши, она не уставала наблюдать, как беззвучно колышутся их колокольчики под дуновением апрельских ветров. Душистым каскадом рассыпалась сирень, служившая живой изгородью, скрывавшей от любопытных глаз секретное пристанище подруг, плотным ковром стелился барвинок. Ну а чуть позже там, где когда-то грелись под весенним солнцем нарциссы, вспыхивали ярким пламенем роскошные пионы и рододендроны, ирисы и лилейники выбрасывали ввысь свои пахучие стрелы, завлекая в середину своего бесчисленного множества лепестков пчел и шмелей как будто со всего света. Нежным розовым цветом радовал глаз шиповник, пестрели неприхотливые виолы, разливали в вечернем воздухе томительный аромат петуньи.

Летом подруги приводили сюда и маленького инфанта. Мальчику становилось легче на свежем воздухе, среди красоты цветущего сада, подальше от сурового взгляда отца. Малыш, как и любящие его женщины, бережно ласкал крохотными пальчиками чашечки цветов. Ни одного лепестка, ни единого листочка не оборвал он напрасно, не тревожил ни паука, торопливо плетущего свою паутину, ни пестрых бабочек, на мгновение присаживающихся на душистый островок и тут же уносящихся дальше.

Летом всем было легче и свободнее дышать – в теплое время король частенько выезжал с визитами к своим вассалам. Но стоило подуть холодному осеннему ветру, как все возвращалось на круги своя. И последние цветы, астры и хризантемы, привносили привкус горечи в радостные прогулки по садику. Поздней осенью королева туда почти не ходила. Именно в ноябре у инфанта случился первый приступ, а два года спустя, день в день, родилась принцесса.

Вот и сейчас, на излете осени, Анна стояла во дворике одна, краем глаза наблюдая за синицами, которые слетелись на одинокий куст снежноягодника. Девушка слабо улыбнулась их веселому щебетанью, но мысли ее были заняты другим.

Она немного прошлась по тропинке, стараясь согреться ходьбой и вдруг среди припорошенной снегом травы заметила красноватое поблескивание. Девушка подошла ближе, сняла перчатку, рукой разгребла снег и глазам своим не поверила – в самом конце ноября расцвела малютка гвоздика-травянка. Анна не помнила, чтобы она или королева высаживали это растение. Находка так обрадовала фрейлину, что она сняла перчатку и прикоснулась тонкими пальчиками к полураскрывшимся бутонам, словно здороваясь.

– Как же тебя угораздило расцвести в такой холод? – ласково спросила она у цветка. – И что теперь с тобой делать?

– С кем ты разговариваешь, моя милая невеста? – вдруг услышала Анна за спиной знакомый голос и живо обернулась.

В садик вошел высокий молодой мужчина в гвардейской форме, прекрасно подчеркивающей его крепкую мускулистую фигуру. В ту же минуту неистовый ветер разорвал облака, и сквозь ноябрьскую хмурь неожиданно проглянуло солнце. Нестерпимо яркий луч, словно указующий перст, коснулся непокрытой головы мужчины, и его светлые волосы вспыхнули золотом, образовав ангельский нимб вокруг лица.

– Воин света! – обрадованно ахнула Анна и бросилась в раскрытые объятья. Гвардеец бережно, но крепко прижал девушку к груди и целомудренно поцеловал ее в лоб.

– Чем любуешься в этом унылом месте? – оглянулся вокруг мужчина.

– Вовсе оно не унылое, а наоборот, чудесное, – с улыбкой возразила девушка. – Вот погляди, – указала она на гвоздику-травянку. – Разве не чудо, что у такой крохи достало сил расцвести, несмотря на снег, стужу и неурочное время года? А, кроме того, я знаю, что глубоко под землей спрятана другая красота. Просто дремлет немного, – девушка склонила голову на плечо любимому. – Но пройдут морозы, выглянет весеннее солнышко, вот как сейчас, посмотри, – она весело указала ладошкой на ослепительный разрыв в серых тучах, – и все сокровища ринутся наружу, полные сил, надежды и намерения дарить счастье окружающим.

– Это ты мое чудо, приносящее счастье и радость, – еще раз нежно поцеловал в лоб девушку гвардеец. – Впрочем, и я жду – не дождусь весны, когда, наконец, смогу назвать тебя своей законной женой.

– И я, – доверчиво призналась Анна. – Чтобы не разлучаться больше никогда, правда?

– Правда, – подтвердил мужчина. – Но, насколько я понял из срочного сообщения его светлейшества, прежде нам предстоит непростое испытание?

– Это так, любимый, – серьезно сказала девушка. – Завтра же отправляемся в путь.

– Далеко? – улыбнулся гвардеец.

– Далеко, – кивнула Анна. – Но мы должны справиться, Ники. На кону жизнь инфанта и благополучие ее величества, – тихо прибавила она.

Улыбка слетела с лица мужчины.

– Тогда не будем терять ни минуты. Скажи только, куда надо ехать.

– В княжество Гармаж, – коротко ответила фрейлина. И то ли от того, что в этот миг солнце вновь скрылось за тучей, то ли от того, что гвардеец вдруг осознал всю сложность предстоящей миссии, тень набежала на его лицо. Он припал губами к озябшей, так и остававшейся без перчатки руке невесты.

– Какая ты отважная и сильная духом, Аннушка, – ласково проговорил он. – Ни капли сомнения не вижу я в твоем сердце, а ведь ты, верно, не понимаешь до конца, что нам предстоит совершить.

– Не понимаю, – признала девушка. – А если б понимала – все равно не отказалась бы. Нет мне другого пути, Ники. Королева с инфантом, ты да матушка с сестренкой и братишкой – вот единственные близкие мне люди на всем белом свете. Разве могу я предать хоть кого-то из вас, даже перед лицом явной опасности?

– Ну что ж, – ответил гвардеец. – Тогда сорви-ка мне, милая, тот чудесный цветок – на память о том, что даже в самой нежной крохе таятся недюжинные силы и вера в чудо.

Немного поколебавшись, девушка сорвала гвоздику и прикрепила к петлице гвардейской формы.

– Я жду тебя на рассвете. Отправляемся без лишнего шума.

Влюбленные распрощались, и Ники покинул садик.

Анна же, еще немного померзнув на ветру, мысленно попросила прощения у гвоздики и, напоследок окинув ласковым взглядом любимое место, отправилась во дворец.

Там она с удивлением обнаружила ужасную суматоху. Слуги носились как угорелые, громко стуча башмаками по мраморному полу, срывали чехлы с мебели, которая ранее, за ненадобностью, была прикрыта от пыли, зажигали свечи в многочисленных люстрах, разжигали камины. Отдуваясь на ходу, бежал на королевскую кухню повар, за которым устремилась стайка поварят. Дворец все наполнялся и наполнялся людьми, шумом и суетой, причины которой Анна никак не могла понять.

– Что случилось? – спросила она одну из служанок, еле успев ухватить ее за рукав.

– Его величество вернулся! – выпалила та и помчалась дальше.

– Как вернулся? – удивилась Анна и торопливо направилась в голубой кабинет к королеве. Не застав там Элеонор, она поспешила дальше, в личные покои подруги, и на этот раз не ошиблась. Королева, вся в слезах, переодевалась в парадное платье и, увидев фрейлину, воскликнула:

– Он уже здесь! И с этой женщиной!

– Ваше величество, будьте сильной! – призвала подругу Анна и, на ходу сбрасывая плащ, устремилась на помощь Элеонор. Та в отчаянии смотрела на себя в зеркало: платье плохо сидело на располневшей фигуре, отекшее и красное от слез лицо стало некрасивым, на распухшие пальцы не налезало ни одно кольцо. Вся надежда была только на прическу, но служанка никак не могла совладать с трясущимися пальцами, в который раз пытаясь сплести сетку из волос, но у нее ничего не выходило.

– Дай-ка я, – отстранила девушку Анна и сама взялась за волосы королевы. – Принеси мятного чая ее величеству.

Ловкие пальчики фрейлины уверенно справлялись с делом. От присутствия подруги королеве стало спокойнее.

– Да, ваше величество, возвращение короля застало нас врасплох, – признала очевидное Анна. – Но он прекрасно знает, как тяжело дается вам ваше деликатное положение и, несомненно, должен с пониманием отнестись к ситуации.

Служанка, отправленная за чаем, так и не сдвинулась с места, все мялась, словно не могла решиться на что-то.

– Что тебе, милая? – ласково спросила девушку Анна, в то время как королева обмахивалась кружевным платком, пытаясь совладать со своими чувствами.

– Ваше величество… – со смущением произнесла девушка. – Госпожа Анна…

– Говори, не бойся, – позволила ей продолжить королева.

– Кухарка, которой было велено накормить посланника, рассказала мне… – девушка замолчала, сконфузившись, но затем все же набралась духу и закончила: – Посланник признался ей, что ведунья, которая нынче прибывает с его величеством, дала ему денег, чтобы тот как можно дольше ехал во дворец с посланием от короля.

– Ах так… – лицо королевы вспыхнуло, и она задумалась.

– Ну, иди, милая, иди, – отправила девушку Анна, но не успела та покинуть королевские покои, как туда с поклоном зашел королевский слуга.

– Ваше величество, его величество ждет вас в малом тронном зале, – провозгласил юноша, – И его высочество принца Валентина тоже.

Элеонор в волнении прикусила пальцы, сжатые в кулак, и совсем не по-королевски быстро закивала головой. Слуга поспешил удалиться.

– Анна, что это? – слезы снова выступили на глазах королевы. – Я чувствую, что вся эта суматоха неспроста. И зачем ему понадобился Валентин?

– Не знаю, – покачала головой фрейлина. – Но согласна, что что-то здесь нечисто. Крепитесь, ваше величество. Я рядом, что бы ни случилось.

Анна торопливо закончила прическу и прикрепила небольшую корону поверх уложенных кос. Элеонор, поморщившись, встала, и вдвоем с Анной отправилась за сыном.

Дело принимало плохой оборот. Напуганный дворцовой суетой, инфант никак не хотел облачаться в парадный костюмчик, вырывался и кричал, несмотря на все увещания няни. Лишь увидев мать и любимицу Анну, он немного успокоился и позволил переменить хотя бы камзол и штаны.

– Идемте, Валентин, ваш отец-король ждет вас, – ласково позвала Элеонор, но мальчик, упрямо сложив ручонки на груди, стоял не двигаясь. – Ну же, сын мой, будьте послушным ребенком.

Лицо инфанта побагровело, точно он собирался заплакать, и королева не на шутку испугалась, что вот-вот случится приступ.

– Пойдем без него, будь что будет, – решила она, но Анна остановила подругу.

– Позвольте, я попробую, – сказала она и присела перед мальчиком. Глаза ребенка увлажнились, маленькая слезинка повисла на длинных ресницах.

– Ваше высочество, – тихонько начала Анна. – Мой принц! Я знаю, что вам не хочется уходить из вашей милой комнатки. Вам, должно быть, хочется и дальше играть в солдатиков здесь, у камина?

Мальчик кивнул.

– Ах, как я была бы рада составить вам компанию, – призналась Анна. – Но я должна сопровождать вашу матушку на очень важную встречу с вашим отцом. Признаться, мне даже немного страшно, – фрейлина сделала большие глаза, а инфант пристально посмотрел на нее. – Там, конечно, будет много людей, незнакомых мужчин и женщин, все будут смотреть на меня. Вот если бы кто-то добрый и смелый держал меня за руку в этот момент! – посетовала Анна, лукаво поглядывая на мальчика. – Тогда бы время пролетело незаметно, и вскоре я смогла бы вернуться в эту замечательную комнату играть в солдатиков.

Валентин разжал руки и посмотрел на свои ладошки.

– Ваше высочество, может, вы поможете мне? – с надеждой обратилась к нему флейлина. – Сможете держать меня за руку так крепко, как только получится, чтобы мне не было страшно?

Мальчик, насупившись, кивнул и протянул руку девушке. Королева с облегчением вздохнула.

– Ну что ж, мой дорогой, тогда пойдем скорее, – поторопила Элеонор сына, и вся процессия, наконец, потянулась в малый тронный зал.

Придворных, собравшихся по случаю возвращения правителя, было немного: близкий круг королевы да постоянная свита короля. Сам Феермант, немолодой, лысоватый, сутулый мужчина, облаченный в простой черный наряд, украшенный массивной золотой цепью, уже был порядком раздражен ожиданием. Едва королева вошла, он поприветствовал ее сухим кивком и нетерпеливо указал на кресло рядом с собой. Элеонор изо всех сил пыталась не показывать боли, которую причинял ей каждый торопливый шаг, почтительно поцеловала руку супруга и с тихим вздохом облегчения села рядом с королем. Следом подошли Анна и Валентин. Мальчик по заученной привычке клюнул носиком в кожаную перчатку отца и проворно уселся на низенькой табуретке у ног матери. Фрейлина заняла свое место за троном королевы.

– Зовите гостей, – распорядился король, и церемониймейстер, почтительно склонившись, дал знак открыть парадные двери.

Все присутствующие с любопытством уставились на входящих. Во взгляде Элеонор явственно читалось волнение, король тоже был изрядно напряжен. Когда гости поравнялись с первыми кавалерами и дамами, по залу пронесся вздох восхищения.

Вошедших было пятеро: трое мужчин и две женщины. Возглавляли эту небольшую процессию, как было понятно по их поразительному сходству, брат и сестра. Но если мужчину можно было назвать настоящим красавцем, то те же самые черты лица привносили во внешность женщины излишнюю резкость и даже в какой-то степени грубость. Орлиный нос придавал гостю гордый, аристократический вид, а на лице его сестры выглядел слишком крючковатым, едва ли не достававшим до узких губ. Высокие рельефные скулы, подчеркнутые легкой щетиной, смотрелись очень мужественно, в то время как чрезмерная впалость щек у женщины придавала ей изможденный вид. Темно-карие, почти черные глаза под широкими бровями делали взгляд пронзительным, только от мужского взора придворные дамы закраснелись, чувствуя, как взбудораженные сердечки оживленно погнали кровь по венам, а от взгляда женщины всем становилось не по себе, словно он обжигал кожу до кровавых отметин. Разной была и походка: мужчина шел легко, развернув широкие плечи, и, несмотря на невысокий рост, будто сверху поглядывал на присутствующих. Его спутница, напротив, сильно сутулилась, втянув тонкую шею в покатые плечи, и напряженно осматривалась, будто подкрадывалась к королевской чете.

Шедшие позади, очевидно, были слугами: двое почти одинаковых мускулистых мужчин в солдатской форме и при оружии и коренастая крепкая женщина со здоровенными ручищами и бессмысленным выражением на лице.

Наряд гостей был выполнен в очень ярких, контрастных цветах – узкие красные и синие полоски так часто чередовались друг с другом, что вскоре у всех присутствующих зарябило в глазах от этой пестроты.

– Ваше величество, – низким голосом произнесла шедшая впереди женщина, и прибывшие склонились в поклоне перед королевской четой.

Феермант сделал нетерпеливый жест рукой.

– Эту женщину зовут Очури, с ней ее брат Онур, – представил он гостей своей супруге. – Они прибыли помочь тебе и нашему сыну.

– И как же они намерены это делать? – с напряжением в голосе спросила королева.

– Позвольте мне осмотреть ваше величество, – попросила женщина, и король согласно кивнул.

– Как? Здесь? – возразила пораженная Элеонор.

– Не беспокойтесь, – усмехнулась Очури и приблизилась к королеве. – Мне нужно только прикоснуться.

Она протянула руки, увитые браслетами со множеством маленьких круглых зеркалец, от которых тут же разбежались солнечные зайчики. Маленький инфант, как завороженный, смотрел на игру световых бликов.

– Мой дорогой супруг, избавьте меня от этого прилюдного унижения, – дрожа от возмущения, тихо взмолилась Элеонор.

– Пусть посмотрит, – процедил сквозь зубы король, и Очури, не встретив возражений, прикоснулась к животу королевы.

Элеонор тут же почувствовала, как резкая боль пронзила ее тело, и не смогла сдержать стон. Чужачка нахмурилась, но рук не отняла, продолжая водить ими, словно поглаживала живот, а Элеонор корчилась от чудовищной боли, словно это были не руки, а два острых лезвия. Когда прикосновения стали совсем невыносимыми, она в отчаянии крикнула:

– Хватит!

От громкого возгласа матери Валентин соскочил с табуретки и накинулся на Очури, молотя ее маленькими кулачками.

– Прекрати! – со злостью скомандовал Феермант сыну, но тот словно не слышал отца и продолжал мутузить чужачку, а та с какой-то странной улыбкой наблюдала за малышом, даже не пытаясь отстраниться от его легоньких ударов.

Анна подбежала к инфанту, чтобы оттащить его от Очури, но не успела подхватить ребенка – он упал наземь и стал биться в конвульсиях. Девушка с ужасом поняла, что припадок начался прямо в тронном зале, на глазах у короля, гостей и всех придворных. Элеонор, как раненая птица, бросилась к сыну, обняла его и, как могла, прижала к себе. Пока королева и фрейлина пытались хоть как-то помочь малышу, Феермант холодными глазами отстраненно наблюдал за ними. Очури, в свою очередь, жадно следила за происходящим, стараясь не упустить ни одной детали. В ее любопытствующем взгляде не было ни капли сочувствия. Элеонор обливалась слезами, страдая от мучений сына. Придворные перешептывались, многие впервые видели припадок инфанта.

Вскоре все закончилось, но Элеонор, вцепившись в сына, оставалась на полу, продолжая тихонько плакать и не собираясь возвращаться на трон.

– Ваше величество, – умоляюще обратилась к королю Анна, – позвольте нам удалиться в покои инфанта.

Феермант молчал, словно не услышав обращения фрейлины. В зале воцарилась зловещая тишина, нарушаемая лишь еле слышными рыданиями королевы.

– Ребенку и ее величеству нужен отдых, – резко произнесла Очури. Король вздрогнул от ее слов, вышел из оцепенения и кивнул в знак согласия. – Эгейне проводит королеву, – распорядилась чужачка, словно все было давно согласовано между ней и Феермантом, и огромная мужеподобная женщина из ее сопровождения направилась к Элеонор. Обессилевшая от переживаний королева больше не нашла в себе сил сопротивляться и, когда Эгейне потянула ее вверх, чтобы помочь подняться, подчинилась ее воле, оперлась на нее и медленно направилась к выходу из зала.

– Я займусь инфантом, – Очури сделала несколько шагов к ребенку, но тут на ее пути возникла Анна.

– Нет, – решительно возразила фрейлина и преградила чужачке путь к Валентину. – Ваше величество, ребенку не нужны сейчас дополнительные испытания. Пусть наша гостья осмотрит принца завтра, когда он отдохнет. Сейчас ему нужна забота привычного человека.

Очури криво усмехнулась, но возражать не стала. Со странной, не присущей ему медлительностью, словно ожидая сначала реакции гостьи, Феермант сделал Анне знак удалиться. Она подхватила мальчика на руки и поспешила уйти, пока король не передумал.

Что происходило дальше в тронном зале, фрейлину не беспокоило, ее занимали совсем другие мысли. В том, что в визите чужаков скрывалось что-то неладное, было для Анны очевидным. Тревога за любимую подругу переполняла девушку, видеть ее мучения и не иметь возможности помочь было невыносимо.

С помощью няни Анна раздела маленького инфанта и уложила его в постель, ласково поглаживая по вспотевшей головке. Валентин был слаб, вяло попросил молока, а затем и вовсе уснул. Фрейлина немного посидела рядом с ним, затем поцеловала его в бледный лобик и, наказав няне не спускать с принца глаз, поспешила проведать подругу.

К ее огромному удивлению, в покои королевы ее не пустили – у дверей спальни стояли стражники, которые со смущением преградили вход и объяснили это тем, что король запретил пропускать кого-либо к Элеонор.

– Но я не кто-либо! – с возмущением возразила Анна. – Я фрейлина и подруга королевы, я должна убедиться, что с ее величеством все в порядке!

– Такова воля короля, госпожа Анна, вы уж не сердитесь, – развел руками один из стражников.

– Мне хотя бы взглянуть на нее, – тихо попросила девушка. В этот момент двери распахнулись, и из покоев вышла Эгейне.

– Королева отдыхает, – грубо сказала она Анне и остановилась в дверях, сложив ручищи на груди. Весь ее вид демонстрировал, что при необходимости она применит силу, лишь бы не пустить фрейлину к Элеонор.

– Я хочу знать, как она, – продолжала упорствовать Анна, но Эгейне лишь ухмыльнулась в ответ.

– Что ж… я все поняла, – фрейлина сжала кулаки и, развернувшись, поторопилась в свои комнаты. Лезть в драку с огромной бабой было бы глупостью. Поэтому оставалось только одно – собираться в путь, чтобы как можно скорее исполнить просьбу королевы.

Глава 5

Медведь не заметил, как провалился в это чудно́е видение. Он помнил только, как женщина подбросила поленьев в печурку, отчего та вдруг вспыхнула каким-то странным белым пламенем. Затем она начала неторопливый рассказ мелодичным, убаюкивающим голосом. Говорила она негромко, но каждое ее слово отчетливо доносилось до охотника. Картины, нарисованные ею, были столь реалистичными, что в какой-то момент ему показалось, будто он перенесся из темной и тесной землянки куда-то в другое место.

Там тоже царил полумрак, но неяркий свет шел откуда-то сверху, как будто из-под охристых облаков, обволакивая все светло-коричневой дымкой. Утоптанный пол землянки вдруг оказался покрытым бурыми квадратными плитами, замшелые стены выровнялись и стали гладкими, напоминая своды пещеры. Перспектива удлинилась, потолок стал высоким. Но воздух был тяжелым и густым – казалось, что-то не давало вздохнуть полной грудью. Кое-где можно было различить чахлые бледные кустики и клочки желтоватой травы, а слева возник желоб, наполовину наполненный мутноватой водой.

Картина вдруг стала такой явственной, что Медведь почувствовал, будто он действительно оказался в этом удивительном месте. Впереди рыжей стрелой летел лис, и, тяжело взмахивая крыльями, на небольшой высоте парил ворон. А рядом шла Ирве, но она удивительным образом изменилась: вместо огромной рубахи охотника и старых шкур на ней было надето темно-коричневое шелковое платье и изящные кожаные сандалии, руки обвиты тяжелыми браслетами. Уродливые дощечки с больной ноги исчезли, походка стала плавной и слегка покачивающейся. Волосы, прежде грязные и спутанные, завивались тяжелыми кольцами и спускались до поясницы блестящим каскадом.

Медведь во все глаза рассматривал фантастический пейзаж, пока не догадался, что он и в самом деле идет по огромной, потрясающей своими размерами пещере. На стенах появились факелы, полумрак понемногу рассеялся, но светло-коричневая дымка не исчезла, и ощущение, что все это происходит не наяву, а во сне, по-прежнему сопровождало охотника.

Вскоре раздались глухие удары, и Медведь увидел вдалеке работников с кирками и небольшими тележками, запряженными диковинными маленькими лошадками без грив и хвостов. Шахтерами он этих мужчин назвать не мог, поскольку они были совсем не похожи на встречавшихся ему ранее подземных тружеников: лица их были бледны и чисты, работали они не во тьме, а в хорошо освещенном месте. И добывали, как ему показалось, не уголь или железную руду, а нечто иное, периодически вспыхивающее разноцветными искрами.

– Это драгоценные камни? – спросил Медведь свою спутницу и удивился тому, как необычно звучал его голос в этом тягучем плотном воздухе. Его загадочная проводница в знак согласия склонила голову и безмолвно повела дальше, туда, куда шла под небольшим уклоном дорога, вымощенная квадратными плитами.

Вдалеке показались какие-то ярко светящиеся полусферы: подойдя поближе, Медведь догадался, что это было нечто наподобие теплиц, но только подсвеченных изнури. В пещере отсутствовал естественный источник света, и живительную энергию, столь необходимую для растений, получали иначе. Ирве подвела охотника к одной из полусфер и протянула ему затемненные очки – и вовремя: яркое сияние стало нестерпимым для глаз. Медведь с любопытством заглянул в теплицу и удивился царившему внутри растительному разнообразию: пространство заполняли многочисленные овощи и фрукты огромных размеров. Впрочем, осмотр пышной зелени не был главной целью визита, поэтому Ирве поманила охотника дальше.

Вскоре по сторонам появились небольшие дома со странным покровом: в одних крыши были как будто разобраны, а другие венчались чем-то, похожим на плоскую тарелку. Окна были без стекол, либо плотно закрыты ставнями, либо распахнуты настежь. Показались и люди: невысокие бледнолицые мужчины и женщины, дети с серьезными лицами. Все они проходили мимо, словно не замечая Медведя и его спутницу.

Ирве остановилась и широким жестом обвела пространство вокруг.

– Как тебе нравится моя родина, добрый человек? – и, не дождавшись ответа, пошла дальше.

Наконец они подошли еще к одному строению, совсем не похожему на те, что встречались им ранее. «Возможно, огромный амбар для зерна», – решил про себя Медведь. Строение было цилиндрической формы, с гладкими глухими стенами, отполированными до блеска, довольно внушительных размеров. Верх его терялся в золотистых облаках… Вход охраняли двое часовых в черной форме. Медведь вспомнил, что похожая одежда была на давешних незваных гостях. Ирве беспрепятственно подошла вплотную к воинам, они словно не заметили ее. «Это все сон, – сказал себе Медведь с удивлением. – Я просто сплю». Женщина тем временем прошептала какие-то слова, приложив ладонь к двери, Та медленно приоткрылась, и Ирве пригласила отшельника внутрь.

Они сразу же наткнулись на винтовую лестницу, уходящую высоко вверх, насколько мог рассмотреть Медведь. Ирве поднялась на один пролет и плавным жестом указала по обе стороны ступеней. И тут охотник понял, что они находятся в сокровищнице. На сколько хватало глаз, всюду лежали драгоценные камни, золотые и серебряные изделия: всевозможные кольца, браслеты, серьги, диадемы, тиары, ожерелья, височные кольца, обручи, наручи, столовая утварь, шкатулки, подносы, зеркала, статуэтки, часы разных видов, механические птицы и звери, клетки для них, троны и кресла, повозки и кареты. Несметное богатство и осознание его баснословной стоимости пригвоздили Медведя к месту. Он стоял, разинув рот, не в состоянии вымолвить ни слова. Ирве печально посмотрела на охотника и легко потянула его за рукав, приглашая вниз, к выходу. Отшельник механически подчинился, но горы драгоценностей долго стояли у него перед глазами, и он никак не мог избавиться от этой картинки.

Они вышли из сокровищницы, и Ирве заклинанием закрыла дверь. Тут только Медведь стряхнул с себя наваждение и заметил, что лиса и ворона рядом нет.

– Мы встретим их позже, – с легкой грустью произнесла женщина, заметив, что охотник оглядывается по сторонам. – Совсем скоро конец, – обреченно добавила она и последовала дальше.

Квадратные плиты все вели и вели их вглубь пещеры. Вновь показались дома со странными крышами, яркие теплицы, работники с кирками в руках. Казалось, нет конца и края этой гигантской пещере, как вдруг Медведь почувствовал, будто что-то на него капнуло. Он посмотрел вверх, но золотистый клубящийся туман над ними никак не напоминал дождевые тучи. Капнуло между тем еще раз, затем еще и еще; мутный желоб слева наполнился до краев – тонкий ручеек, весело мчавшийся по его дну, превратился в бурный поток. По стенам тоже побежали струйки воды. Странный дождь усилился. Ирве все вела и вела Медведя вперед. Факелы заливало водой, и один за другим они гасли; мягкий свет, струившийся из-под потолка, постепенно тускнел. Охотник посмотрел вниз – они шли уже по щиколотку в воде, и она все прибывала. В нарастающем полумраке Медведь увидел медноволосого юношу с острым лицом, шагающего рядом с согбенным седым стариком: молодой человек бережно поддерживал его под руку, а старик остановился, зайдясь в приступе глухого кашля. Ирве все шла: волосы ее, насколько мог рассмотреть в темноте охотник, стали полностью мокрыми, платье во многих местах порвалось, а босые ноги неуверенно брели по колено в воде.

– Что это, женщина? – встревоженно спросил Медведь.

– Это конец, – тоскливо ответила та. Вдруг мощный поток воды сбил их с ног и понес на бешеной скорости в кромешный мрак. Охотник греб изо всех сил, чтобы удержаться на поверхности, но течение было слишком быстрым; то здесь, то там образовывались водовороты, стремящиеся затащить его на самое дно; уже не было видно ни медноволосого юношу, ни старика, пропала и Ирве. Медведь все греб и греб, пока силы окончательно не оставили его, а потом погрузился в холодную темную воду с головой…

Он очнулся от наваждения в собственной землянке. Женщина по-прежнему стояла перед ним на коленях, печально глядя темными глазами, лис дремал у входа, а ворон сидел на окне.

– Что это было, проклятая ты ведьма?! – взревел Медведь хриплым голосом, словно вода все еще стояла в его горле.

– Ты велел рассказать, как смогу, – ответила Ирве. – Я и рассказала.

Глава 6

Глубокой ночью в рабочем кабинете светлейшего канцлера Кая Ристера все еще горел свет. В камине уютно потрескивало пламя, свечи, расставленные таким образом, чтобы в первую очередь осветить стол, заваленный бумагами и книгами, уже порядком оплыли, но сам хозяин кабинета не собирался его покидать.

Его светлейшество мучила застарелая боль в спине. Искалеченный позвоночник, с юных лет сделавший своего обладателя горбуном, в последние годы превратил жизнь канцлера в непреходящий кошмар. Травяные отвары приносили небольшое облегчение, но совсем ненадолго, в остальное же время Ристер смиренно сосуществовал с жуткой болью, уже не надеясь на то, что она когда-либо оставит его.

Сегодня, помимо физических мук, канцлеру изрядно досаждали и душевные терзания. Дела в королевстве шли плохо, и он отчаялся отыскать какой-нибудь выход. Казна была пуста, найти новые источники ее пополнения не удавалось. Плодородный юг, ранее обеспечивавший население зерном, никак не мог оправиться после Большой воды. Люди с неохотой возвращались на затопленные земли, засеивать пашни было нечем. Королевские амбары пустовали, страну сотрясали голодные бунты.

Торговый путь, ради которого была принесена чудовищная жертва и на который возлагались огромные надежды, этих надежд не оправдал, по крайней мере не компенсировал затраченных средств. На нем не было ни гостиниц, ни рынков, ни мастерских, и купцы открывшемуся речному пути к Серому морю предпочитали прежний, через Республику.

С севера начали приходить тревожные вести о неизвестной болезни, которая выкашивала деревню за деревней. Люди разбегались, на лесозаготовках работать было некому.

Но самое плохое заключалось в другом: король Феермант медленно, но верно выживал из ума.

Ничем другим Ристер не мог объяснить то, с каким упорством король отвергал все предложения канцлера хоть как-то улучшить положение дел в королевстве. Он отказался брать заем в Банке Терхов, чтобы закупить пшеницу для сева, не поддержал идею послать карантинные войска к источнику эпидемии на севере, не стал предоставлять казенным землепользователям перерыв в арендной плате на год, отклонил проект по снижению налогов на торговлю шерстью.

Все время короля занимали лишь бесконечные разъезды по вассальным поместьям, которые заканчивались каждый раз одним и тем же: лживые заверения в вечной преданности прекращались сразу же, как только за Феермантом и его свитой захлопывались ворота.

Ристер хорошо представлял глубину разверзающейся пропасти и без устали готовил, обосновывал и выдвигал все новые и новые предложения по спасению страны. Но король, как заведенный, твердил одно и то же: «Мои поданные верны мне». От того энергичного и скорого на принятие решений человека, которым Феермант был еще пару лет назад, почти ничего не осталось. Король стал скуп до смешного, недоверчив и мнителен, количество разъездов по уделам стремительно увеличивалось, в то время как важные государственные дела месяцами оставались без какого бы то ни было продвижения. Глядя на высохшее сморщенное лицо монарха с глубоко залегшими тенями под скулами и в глазницах, Ристер не мог отделаться от мысли, бросавшей его в холодный пот, – все кончено, все пропало, не сегодня – завтра королевство сгинет в восстаниях и болезнях, и его жалкие остатки растащат жадные соседи.

В тот день раздался очередной тревожный звоночек – по возвращении короля канцлера не пригласили в тронный зал. О прибытии чужаков и обо всем, что произошло на приеме, Ристеру, конечно, доложили верные люди, но сам факт того, что второе лицо государства отсутствовал на совете по воле его величества, стал настоящим ударом для старого горбуна.

В дверь постучали, и в кабинет осторожно заглянул Никлаус.

– Заходи, – поманил крестника Ристер, и слабая улыбка озарила его уставшее лицо. – Приехал проститься? – догадался он.

– Да, выдвигаемся на рассвете, – кивнул Ники. – Аннушка очень встревожена и хочет ехать как можно скорее.

– Пожалуй, я разделяю ее озабоченность, – канцлер мучительно потер лоб и внезапно добавил, – я так устал, Ники.

Гвардеец вгляделся в лицо крестного. Возможно, игра света была тому виной, но морщины, казалось, стали глубже, в потускневших глазах не было привычного живого блеска. Бледные руки со вздувшимися венами безвольно повисли на ручках кресла, и весь вид канцлера действительно отражал его крайнюю усталость и апатию.

– Король больше не видит во мне верного помощника и главного советника, – озвучил очевидное Ристер. – А я больше не нахожу в себе сил переубедить его. Все мои предложения отвергаются как несущественные, – он кивнул в сторону свитков, грудой лежавших на столе. – А сегодня его величество не счел нужным представить мне его новых фаворитов. Ты видел их?

– Видел, – кивнул Никлаус со смешком. – Как раз уезжал от Анны, когда прибыла процессия. Я подвернулся под руку распорядителю, повелевшему мне, за неимением альтернативы, указать дорогу гостям в их покои.

– Неужели во всем дворце не нашлось ни одного лакея? – удивился горбун, постукивая пальцами по подлокотникам.

– Короля не ждали так рано, – пожал плечами Никлаус. – А возможно, таким образом хотели произвести впечатление на гостей.

– Или унизить человека канцлера, – задумчиво добавил Ристер. – И что же гости?

– Молчаливы до скрытности, – подумав, ответил гвардеец. – Возможно, это следствие робости, которую могут испытывать простые люди, удостоившиеся высокой милости короля… Но чужаки не производят впечатления стеснительных людей.

– Ты слышал о том, что произошло на приеме?

– Я вижу в этом плохой знак, – нахмурился Никлаус.

– И не один, – грустно усмехнулся канцлер, – но у меня нет желания как-то влиять на этот процесс. Я очень устал, – повторил он. – Попрошу короля позволить мне уехать в поместье на время. Уверен, он не откажет.

– А потом?

Вместо ответа Ристер покачал головой.

– В стране должен оставаться островок трезвомыслия, – попытался пошутить Никлаус, но канцлер по-прежнему был серьезен.

– Очевидно, этот островок находится в моем поместье, – без тени улыбки произнес Ристер. – Езжай домой, мой мальчик, отдохни перед дорогой. Путь предстоит неблизкий. Не знаю, поможет ли ваша поездка королеве по-настоящему… – с сомнением произнес канцлер, – но пока есть такие неравнодушные люди, как ты и твоя милая невеста, в моем сердце будет храниться капля надежды на светлое будущее нашего королевства.

Горбун с трудом поднялся и тепло, по-отечески обнял гвардейца, превосходившего его ростом едва ли не в два раза.

– Я буду писать вам по мере возможности, крестный, – пообещал Никлаус.

– Будем поддерживать связь, – согласился канцлер.

* * *

В это же самое время в личных покоях короля шла еще одна поздняя беседа. Феермант сидел в кресле у огня, а чужачка Очури расслабляющими движениями массировала ему плечи.

– Элеонор больна, это сразу стало понятно, – вкрадчиво мурлыкала она.

Король рассеянно следил за тем, как блики от зеркалец на браслетах женщины прыгали по стенам.

– Я сделаю все, что в моих силах, но при этом она должна оставаться в уединении, – продолжала говорить женщина. Ее горячие руки переместились с плеч на шею, ласково снимая напряжение с уставших мышц. – Эгейне присмотрит за ней и обеспечит полный покой. Полный, ваше величество, – подчеркнула она, склонившись к самому уху короля и обдав его тяжелой волной пряного аромата духов.

Феермант с наслаждением прикрыл глаза, чувствуя, как уходит усталость.

– Делай, как знаешь, Очури. А что с Валентином? – поморщившись, спросил он, словно воспоминания об инфанте причиняли ему сильную боль.

Ловкие пальцы Очури перебежали на виски короля, и появившаяся у него на лбу вертикальная морщина тут же исчезла.

– Я постараюсь облегчить его страдания, – низким манящим голосом пообещала Очури. – Но… вам нужен здоровый сын!

– Сделай так, чтобы роды у Элеонор прошли благополучно, – сонно велел Феермант. Женщина холодными равнодушными глазами смотрела на пламя в камине.

– Да, ваше величество. Конечно.

Пальцы Очури легко нажали на несколько точек на голове и шее Феерманта, и король мгновенно уснул.

– Будьте уверены, я сделаю все, что нужно, – сквозь зубы процедила женщина и покинула королевские покои, взметнув напоследок целый ворох ярких отблесков от своих браслетов.

Глава 7

Снегопад продолжался весь день. На горы быстро наползли сумерки, а за ними сразу пришла ночь. В землянке царило безмолвие. Лис дремал у порога, ворон – на окне. Медведь, потрясённый видением, показанным Ирве, угрюмо чинил силки, в то время как его гостья, по молчаливому согласию хозяина, перебирала запасы еды. Когда совсем стемнело и единственным источником света остался только огонь в печурке, женщина взялась за приготовление пищи. Ворон с готовностью склевал подпорченные зерна пшена и гречихи, лис же от предложенной сморщенной морковки деликатно отвернулся. Поскрёб лапой у входа: отпустите, мол, на охоту. Ирве ласково провела рукой по его густой шубе и отворила дверь, с наслаждением вдохнув запах морозной свежести и снега.

Медведь нахмурился: ему не нравилось то, с какой лёгкостью животные привыкли к женщине. Не нравилось ему и то, что ей нашлось место в его тесном жилище, что ее присутствие и вправду не обременяло – будто ещё одна тень неслышно скользила по убогим стенам. Приготовленная ею похлёбка приятным ароматом дразнила ноздри; отведав, Медведь признал – вкусно.

– О какой награде ты говорила утром? – прервал молчание охотник.

– Ты все видел сам, – кратко ответила Ирве.

– Это богатство твое?

– Нет, но я имею право распоряжаться им по своему усмотрению, – с достоинством произнесла женщина.

– Ты сказала, что твоей родины больше нет. Как же ты доберёшься до сокровищницы?

– В этом мне поможешь ты, – просто ответила беглянка. – Мы дождёмся, когда сойдет снег, и войдём в хранилище.

Медведь расхохотался.

– Женщина, ещё утром ты умоляла меня не прогонять тебя, а вечером уже отдаёшь мне приказы?

– Я знала о тебе и раньше, – задумчиво промолвила гостья. – Просто сразу не догадалась, что медведь из моего видения – это ты.

Охотник вздрогнул от ее слов – откуда она узнала его боевое имя?

– А после боя я все поняла, – туманно пояснила женщина. – Птица над твоей головой, – Медведь глянул на ворона. – Нет, не эта, – сказала Ирве, проследив за взглядом охотника. – Птица смерти, верно? Я видела ее. Видела и медведя в твоём обличье. И обо всем догадалась. Если ты пойдёшь со мной по весне, то, клянусь, получишь свою награду.

– Что это за место? Куда надо идти? – недоверчиво спросил охотник.

– Я пока не знаю, – призналась женщина. – Здесь, наверху, все иначе, и нет тех ориентиров, к которым я привыкла. Пять лет я блуждала по земле, но теперь нащупала нить.

– Ты странно изъясняешься. У нас бы сказали, что ты безумна.

– А у нас считают безумцами тех, кто разговаривает со зверями и птицами, – расхохоталась женщина. – Так что, пойдёшь со мной?

– Не знаю, – покачал головой Медведь. – Но ты можешь остаться до окончания снегопада.

Женщина осталась намного дольше.

Закончился один снегопад, за ним пришёл другой, снег лёг ровным ковром во всем лесу. Для охотника наступило ленивое время. Он чинил силки и мастерил новые ловушки. Чистил меч и натирал арбалет, оружие в схрон не убирал, опасаясь новых гостей, невзирая на заверения Ирве о том, что больше никто не придёт. Предателя лиса он давно простил и, как и прежде, подолгу гулял с ним и вороном по заснеженному лесу, пока женщина хлопотала в землянке.

Но вскоре ему пришлось отлучиться на неделю: уйти в Ясную выменять заготовленные шкуры на съестные припасы. Медлить больше было нельзя, близилась ярмарка по случаю зимнего солнцестояния.

В деревне, по заведенному для себя порядку, Медведь сначала купил огромную голову сыра и с аппетитом съел добрую четверть вприкуску со свежей лепешкой. Ему очень не хватало в отшельничестве творога, сыра и сливок – всего того, что на родине делала из овечьего молока его мать. Оставшуюся часть он аккуратно завернул в чистую тряпицу и убрал в заплечный мешок, надеясь растянуть удовольствие как можно дольше.

После охотник наведался в известный ему весёлый трактир к сговорчивым женщинам. Сжимая белые бёдра и тяжёлые груди, он совсем некстати вспоминал звон браслетов на тонких мускулистых руках и шелест шёлкового платья. Ирве из видения, так непохожая на гостью в землянке, стала для него прекрасным недостижимым образом, который он мучительно воссоздавал в памяти едва ли не каждую ночь. И забыться в объятиях девушек из трактира не получилось.

Но, по крайней мере, плотские вопросы были разрешены. Медведь занялся делами и удачно сбыл меха и шкуры знакомому торговцу за хорошую цену. Народ все прибывал в деревню, в гостиницах становилось тесно. Охотник, может, и двинулся бы в обратный путь сразу после того, как продал товар, но он не любил выходить в сумерки, предпочитая ночевать под крышей, а не в снегу. Так что он отсыпал трактирщику монет и отправился вверх по лестнице, но его неожиданно остановил высокий светловолосый юноша лет двадцати.

– Добрый охотник, – вежливо обратился он к нему. – Не уступишь ли моей спутнице свою постель? В деревне совсем не осталось свободных мест на постоялых дворах. Ты, как я вижу, человек бывалый, крепкий, привыкший к простым условиям, а моя спутница не готова к таким испытаниям. Я заплачу двойную цену, – поспешно добавил молодой человек, заметив сомнение на лице Медведя.

– Мне завтра отправляться в дальний путь, я хочу хорошо выспаться, – ворчливо ответил охотник.

– Тройную цену, – незнакомец был настойчив и вынул из-за пазухи небольшой, но туго набитый кошелек. Из-за его спины выглянула упомянутая спутница, закутанная в теплый плащ, и опустила капюшон, ранее скрывавший ее лицо.

Девушка была настоящей красавицей, отметил Медведь. Высокая, статная, с длинной косой и светлыми глазами. Она приблизилась к охотнику и твердо произнесла.

– Благодарю тебя, добрый человек, не беспокойся, мы найдем другое место, – и потянула молодого человека за рукав.

Но Медведь уже схватил кошелек, который все еще протягивал незнакомец, и кивком указал наверх:

– Идите за мной.

В тесной комнатушке едва нашлось место, чтобы разместиться всем троим, но охотник великодушно простил новоиспеченным соседям увеличение их количества. В уме он уже прикидывал, что по весне потратит полученные деньги на новый кожаный жилет и пояс.

Молодой человек с презрением осмотрел бедное пристанище и обратился к спутнице, слегка сжав в руках ее ладони.

– Я спущусь вниз и раздобуду немного еды. Ничего не бойся, – добавил он, покосившись на Медведя, и как бы невзначай слегка распахнул плащ, под которым показался меч. – Я мигом вернусь.

Охотник фыркнул. Он и так, без всяких намеков, сразу же разглядел в незнакомце воина и угадал под его плащом оружие.

Девушка вместо ответа поцеловала руки светловолосого, и тот, еще раз бросив подозрительный взгляд на охотника, торопливо вышел из комнаты.

Девушка скромно присела на край кровати и дернула завязки на плаще: в тесном помещении становилось душно.

– Какая причина занесла такую нежную птицу в столь глухие места? – спросил Медведь, стягивая сапоги и ничуть не смущаясь из-за удушливого запаха, поплывшего от грязных ног по комнате.

– Чувство долга, – кратко, но вежливо ответила девушка, сопроводив свой ответ легкой улыбкой.

Охотник хохотнул.

– У девицы твоих лет чувство долга может выражаться только в удачном замужестве и детях. Он муж тебе? – Медведь кивнул в сторону двери.

– Жених, – поправила девушка. – А если это чувство долга по отношению к высокому лицу? От того, насколько я буду добросовестна и настойчива в выполнении своих обязанностей, зависит, возможно, судьба всей страны.

Медведю понравилось то, как свободно и уверенно девушка вела с ним беседу. Такая манера общения напомнила ему его землячек, спокойных, свободных, знающих себе цену, так сильно отличавшихся от забитых и темных женщин Безымянного королевства.

– Ты не с Севера ли, девица? – решил проверить свою догадку охотник.

– Нет, – покачала головой девушка, – но моя мать родом из стран Северного Кольца.

В это время в дверь кто-то яростно забарабанил, послышался грубый хохот и перебранка.

– Ломай дверь! – раздался чей-то пьяный голос, и хлипкая преграда затрещала под натиском крепких рук.

Девушка в испуге глянула на Медведя. Тот спокойно достал длинный охотничий нож: боевое оружие он не брал с собой в деревню, поскольку был уверен, что справится с местными задирами и голыми руками.

В комнату ввалились трое краснолицых парней и застыли на пороге, с удивлением смотря на Медведя.

– Ты же говорил, что ее мужик ушел, – с неудовольствием пихнул в бок своего приятеля парень, стоявший по центру.

– Ушел, – развязно ответил тот, – я сам лично видел его внизу, в трактире.

– А это тогда кто? – не унимался первый. Медведь с интересом наблюдал за незваными гостями, в то время как перепуганная девушка прижалась к стене.

– А это хозяин комнаты, который вышвырнет вас наружу, – весело ответил охотник и поднялся на ноги.

– Не раньше, чем мы насладимся этой сладенькой куколкой, – задиристо ответил молчавший до сих пор парень, и бросился на Медведя.

Началась потасовка. Теснота комнаты не давала возможности дерущимся развернуться в полную силу. Охотник и замахнуться-то как следует не мог, не говоря уж о том, чтобы нанести мало-мальски приличный удар. Мужчины, скорее, пихались и толкались. Нападавшие пытались прижать Медведя к стене, чтобы он не мешал им добраться до девушки, а тот, в свою очередь, старался вытеснить их в коридор, но, несмотря на недюжинную силу, одолеть троих крепких, хоть и подвыпивших парней у него не получалось.

Вдруг один из нападавших застонал, изо рта у него потекла струйка крови, он обмяк и упал. Второй был кем-то крепко схвачен сзади за волосы, мелькнул острый кинжал, залитый кровью, и парень был отправлен к праотцам с перерезанным горлом. В освободившемся пространстве Медведь, наконец, нанес третьему оглушительный удар в висок. Переступая через тела, в комнатенку вошел неизвестный. За ним влетел и светловолосый молодец, с яростью разглядывавший завал из тел.

– Слишком медленно, Никлаус, – процедил сквозь зубы новый гость. – Или непонятно, что раз вас занесло в эту дыру, неподходящую для фрейлин ее величества, то, по крайней мере, с девушки нельзя спускать глаз?

– Какого черта вы здесь забыли? – зло бросил в ответ светловолосый.

– Послушайте, – вмешался в разговор Медведь, – я рад, что вы нашли друг друга, но о таком количестве соседей в своей комнате я точно не договаривался.

– Не беспокойся об этом, охотник, – надменно проговорил вновь прибывший. – Мы уходим. С трактирщиком я улажу все недоразумения.

– Я никуда не пойду с вами, Онур, – с неожиданной твердостью заявила девушка, постепенно приходя в себя от испуга. – Благодаря заступничеству этого доброго человека мы продержались бы до возвращения Ники. Я и вправду не знаю, какая небесная ирония свела нас в этом месте, но нам точно не по пути.

– Ошибаетесь, госпожа Анна, – насмешливо возразил новый гость. – Отныне наши дорогие совпадают. Его величество был весьма недоволен, когда узнал о той скромной компании, в которой вы покинули дворец. Гвардеец канцлера, как мы все только что сумели убедиться, едва ли может послужить надеждой защитой для фрейлины ее величества. Идемте же, – мужчина властно протянул девушке руку. – Я снял приличную комнату в другой гостинице, где вам будет гораздо удобнее. Ну же, – поторопил он, видя, что Анна колеблется, – или вы намерены ослушаться короля?

– Главное, не перепутать волю его величества с вашей собственной, – недовольно ответил Никлаус. – Почему мы должны вам верить?

Вместо ответа Онур продемонстрировал перстень с изображением орла. Анна при виде этого знака королевской власти сникла, но молча подчинилась и пошла к выходу. Ники, беззвучно выругавшись, последовал за ней.

Уже в дверях девушка обернулась к Медведю и произнесла на прощание:

– Благодарю тебя, добрый охотник, за все. Деньги можешь оставить себе.

Тот пожал плечами и принялся перетаскивать бездыханные тела в коридор, где на значительном расстоянии стоял встревоженный трактирщик. Закрыв за беспокойными гостями дверь, Медведь тотчас же улегся в постель и крепко заснул.

Но прежде чем погрузиться в сон, охотник вспомнил о предложении Ирве и решил, что примет его. Засиделся он в лесу, замшел, покрылся тонкой осенней паутинкой. Пришла пора вспомнить, почему он скрывался в этих местах пять лет, и обещанная Ирве награда, несомненно, ему пригодится.

Осталось только дождаться весны. Сойдет снег, убежит надолго лис, улетит и ворон. И он, Медведь, отправится в путь.

Но вышло все иначе.

Глава 8

В гостиницу Анна, Никлаус и Онур ехали в полнейшем молчании. Девушка сильно устала, хоть и не хотела признаваться в этом, и мечтала только о том, чтобы лечь спать. Сил у нее ни на что больше не осталось, и она решила, что поутру найдется способ отделаться от нежелательного спутника.

Но утром ничего не вышло: на все расспросы и предложения Онур отвечал односложно, мол, он получил приказ короля сопровождать Анну и будет его исполнять, чего бы ему это ни стоило. Поэтому сразу после завтрака, пополнив запасы еды, путники отправились дальше на северо-запад.

Окружающая местность начала сильно меняться, становилась гористой, дорога заметно сузилась и устремилась под небольшим уклоном вверх, снег повсюду уже лежал ровным слоем. Голые и печальные ряды лиственных деревьев вскоре сменились угрюмыми, тянувшимися ввысь соснами и елями, стоявшими непроходимым частоколом на фоне пасмурного неба.

Людской поток, который нес путников к Ясной, после деревни стал редеть, а затем совсем прекратился, и путники перестали встречать людей на дороге. Короткий световой день усложнял путешествие: как только спускались сумерки, тропа становилась едва различимой среди густых деревьев. Приходилось спешиваться и идти очень медленно, держа лошадей под уздцы. Справа на дне обрыва зашумел бирюзовой ледяной водой горный поток, и путешественникам пришлось удвоить бдительность – в потемках можно было легко потерять дорогу и соскользнуть в пропасть.

Онур почти все время молчал, да и Анна с Ники не желали вступать с ним в беседу. Отчужденность и напряженность между путниками чувствовались все время, не сближала даже необходимость решать насущные проблемы: искать место для ночлега, разводить костер, готовить пищу. В тех местах, где ширина дороги позволяла ехать вдвоем, Анна и Никлаус изредка негромко переговаривались, но больше обменивались светлыми теплыми взглядами. Онур держался впереди, однако каждое движение своих спутников чувствовал, словно у него на затылке были глаза.

Впрочем, скоро волей – не волей всем троим пришлось вступить в беседу.

– Если судить по карте, – заметил Никлаус во время одной из коротких остановок для отдыха, – неподалеку должна быть деревня. Скоро будет темнеть, мы можем сделать небольшой крюк, чтобы попроситься там на ночлег, – он бросил озабоченный взгляд на Анну. Та ласково улыбнулась ему.

– Вторые сутки подряд нам не встречается ни души, – ответил на предложение Онур с такой интонацией, будто возражал.

– Места здесь дикие, – пожал плечами Ники. – Зима, вот и сидят по домам. Тем более, нам нужно воспользоваться этим шансом, следующий может нескоро подвернуться, – он ткнул пальцем в карту.

– Ни человека, ни зверя, ни птицы, – продолжал говорить Онур. – Ни огня, ни дыма. Словно все вымерли.

– Мы в горах и в лесу одновременно, – раздраженно произнес Никлаус. – Не думал, что мне придется указывать на очевидные факты, но здесь явно не стоило ожидать столпотворения, как в Веенпарке в ярмарочный день.

Онур промолчал, и тогда Ники взглянул на Анну.

– Я согласна поехать в деревню, – поддержала жениха девушка. – Нам не мешало бы пополнить запасы.

Тогда Онур молча схватил уздечку и повел коня влево, по едва заметному ответвлению от главной тропы, изрядно занесенному снегом. Не в первый раз Анна отметила про себя, что чужак предпочитает пеший ход верховой езде, даже в тех случаях, когда передвигаться верхом было бы проще. Но вскоре всем пришлось спешиться, поскольку по тропе, ведущей к деревне, стала совсем трудно ехать, как будто здесь не ходили не то, чтобы пару дней, а скорее пару месяцев.

– И вправду слишком тихо, – обернулась Анна к Никлаусу. – Даже вороньего карканья не слышно.

Тот лишь встревоженно вглядывался в карту, надеясь, что не допустил ошибки.

– Быть может, поворот не тот? – нехотя обратился он к Онуру. Чужак вместо ответа указал на дерево рядом: там были видны зарубки, явно сделанные топором.

– Я схожу вперед, разведаю дорогу. Отдохните пока, – обратился Онур в большей степени к Анне. Девушка с благодарностью сразу же присела на лежавшее вблизи бревно, вытянув уставшие ноги.

– Хочешь перекусить? – спросил ее Никлаус. Анна отрицательно помотала головой.

– Надо экономить. Вдруг до деревни не получится дойти. Что дальше? Дай взглянуть на карту, – попросила она жениха. Мужчина передал ей свиток, но пергамент скользнул по холодной коже перчаток и упал на землю рядом с бревном. Оба поспешили наклониться за картой и застыли, увидев страшную картину: Анна сидела вовсе не на бревне – это был почерневший и заледеневший труп мужчины, лежавшего ничком.

Девушка вскочила на ноги, едва сдерживая крик ужаса. В этот же момент вернулся Онур.

– Дальше хода нет, – быстро проговорил он. – Деревня совсем близко, но она мертва.

Увидев взгляды компаньонов, направленные на то, что казалось бревном, чужак лишь пожал плечами.

– Тут за поворотом, ближе к деревне таких тел полно, – признался Онур. – Я не стал заходить в дома, но трупы валяются повсюду. Ни дыма, ни собачьего лая. При этом я не увидел никаких следов сражения.

Вдвоем мужчины попытались перевернуть мертвеца, но тот как будто вмерз в землю. С большим усилием они, наконец, сдвинули тело, и на них жутким застывшим взглядом уставилось совершенно черное лицо.

– Я тоже не вижу отметин от ран, – согласился Никлаус. – И он не выглядит истощенным, значит, причина смерти вовсе не в голоде.

– Болезнь? – предположила Анна.

– Это единственное, что можно предположить, – озабоченно кивнул Никлаус. – В таком случае в деревню нам точно нельзя.

– Возвращаемся, – коротко скомандовал Онур, и путники печально побрели обратно.

– Я так и не успела посмотреть, что дальше по карте, – устало заметила Анна. – До Тарского канала далеко?

– Далеко, – приобнял ее за плечи Никлаус. – Мы даже не вышли на границу с Пейродом. Но пары дней должно хватить, чтобы добраться до пограничной заставы.

– Погода меняется, – не оборачиваясь, произнес Онур. – Не сегодня – завтра начнется снегопад. Нам придется переждать его в каком-нибудь поселении. Что еще есть поблизости, Никлаус?

Изучив карту, путники решили, что переночевать придется в лесу, но к концу следующего дня, если погода позволит, они должны выйти к другой деревне.

Ночью пошел снег. Анна никак не могла согреться, даже несмотря на костер, весело потрескивающий совсем рядом. Перед глазами все стояло черное страшное лицо, и, поскольку заснуть так и не удалось, девушка первая заметила снежинки, летевшие с черного неба и таявшие от огня.

Она растормошила Никлауса.

– Снегопад начался, – шепнула она. – Надо торопиться.

Едва тот протер заспанные глаза, как рядом беззвучно сел Онур. Его непокрытую черноволосую голову уже припорошило снегом.

– Зимой в такой путь отправляются только безумцы, – процедил он сквозь зубы.

– Так возвращайтесь в Веенпарк, – парировала Анна, едва удержавшись от того, чтобы не сообщить, по чьей милости она была вынуждена так спешно отправляться в трудное путешествие. Но Онур молча собрал немногочисленные вещи, зажег от костра самодельный факел, состоявший из палки с намотанной на нее промасленной тряпки, и пошел вперед по тропинке.

Погода постепенно ухудшалась, снегопад усиливался, почти ничего не было видно. Как Онур отыскивал дорогу, для Анны оставалось загадкой, поскольку даже тусклый свет его факела, грозивший погаснуть едва ли не каждую минуту, с трудом удавалось различать в кромешной тьме. С рассветом легче не стало. Посветлело, но ненамного, а снег прибавил. Мужчины шли, словно не чувствуя усталости, а вот девушка осознавала, что силы оставляют ее. Бессонная ночь, постоянный холод и тяжелый путь, и вот она уже не понимала, куда они идут, лишь механически делала шаг за шагом, но каждый новый давался ей с большим трудом. Никлаус, заметив, что девушка передвигается из последних сил, нашел крепкую ветку, очистил ее от сучьев и сделал для Анны трость. С опорой идти стало полегче, но девушка все равно чувствовала, что вот-вот упадет.

К счастью, они наконец вышли на основную тропу, где стало возможным хотя бы сесть верхом. Онур продолжал идти пешком, но Анна не раздумывая ни мгновения, забралась на коня, припала к его теплой шее и тут же погрузилась в дрему. Сквозь неглубокий сон она чувствовала, как холод змеится по ее ногам и рукам, от кистей и ступней ползет вверх, к самому сердцу, пробирается по кровеносным сосудам, наполняя каждую клеточку ледяной стужей. Руки одеревенели и едва удерживали уздечку. Анне казалось, что по спине от позвоночника тянутся морозные узоры, но не было сил сбросить с себя этот холод и дрему, и она продолжала свой странный путь во тьме, сквозь снегопад, путь, который, казалось, шел в никуда.

Погода стала еще хуже. Поднялся ветер и метался между стволами деревьев, смешивая снег с неба, ветвей, земли в одну сплошную белую массу, закрывающую все собой. Анна едва могла различить идущего впереди Онура, назад же и вовсе взглянуть не получилось: ветер бросил прямо в лицо горсть колючих льдинок. Конь остановился. Подошел Онур и громко предложил:

– Надо искать укрытие, дальше идти нельзя.

– Да, но где? – девушка беспомощно осмотрелась – вокруг был только снег. Чужак лишь кивнул и нырнул куда-то влево.

К Анне подошел спешившийся Никлаус и молча подал ей шерстяное одеяло, но девушка настолько замерзла и устала, что не смогла даже протянуть руку. Она вновь припала к шее коня и закрыла глаза.

Онур чудом нашел укрытие рядом, под огромной елью. Ее нижние ветви спускались наподобие шатра; накинув на них сверху несколько одеял и вытоптав снег, мужчины соорудили сносное пристанище. Пока Онур пытался развести костер, Ники бережно снял Анну с лошади, отнес ее в укрытие и осторожно уложил на ельник, накрытый одеялом. Еле справившись с костром – попробуй-ка отыскать в снегопад пригодные дрова, Онур устало сел рядом с Никлаусом и потребовал карту.

– Толку от нее нет, не видно кругом ничего, – пробурчал гвардеец, но карту дал. Чужак молча изучал свиток.

– До пограничной заставы недалеко, – с надеждой проговорил Ники. – Оттуда спустимся по реке к Тарскому каналу. Дальше… – он запнулся, не зная, нужно ли посвящать Онура в детали дальнейшего путешествия, но тот, казалось, не слушал гвардейца, размышляя о чем-то своем. Его красивое лицо выглядело отрешенным, в черных глазах плясали отблески костра. Он замер, задумавшись, и как будто находился далеко отсюда.

Никлаус не стал его тревожить, да и вообще разговаривать с чужаком ему не хотелось. Он испытывал к нему явно выраженную неприязнь, усилившуюся после инцидента в гостинице, и от души мечтал, чтобы Онур исчез так же внезапно, как и появился. Ему и путешествие было не в радость, лишь Анна, его любимая, нежная, тонкая Анна была движущей силой всей поездки, но мысленно он был совсем в другом месте – с однополчанами на южных рубежах, отражая набеги республиканцев, то тут, то там наносящих удары по приграничным территориям королевства. Он ждал, когда наступит весна, они с Анной, наконец, поженятся, и он уедет в расположение полка. Нынешнее путешествие в княжество гвардеец расценивал как трудновыполнимую прихоть королевы, позволяющую скоротать зимний простой.

Девушка спала. Никлаус смотрел на ее белокожее точеное личико и любовался. Его сердце стало принадлежать Анне с первого взгляда, когда она была еще совсем ребенком, а он – восторженным юнцом. С улыбкой вспоминал он то время, в которое они встретились, хотя оно было непростым: битва с северянами, гибель дяди, заменившего ему, Ники, родного отца, наконец, страшное наводнение, с последствиями которого королевство борется и поныне. Но Анна, его необычная, восхитительная Анна, стала его маячком во тьме прошлых лет.

Гвардеец прислонился к стволу ели и тоже погрузился в сон. Чужак же продолжал неподвижно сидеть перед костром.

Глава 9

Снег шел, не прекращаясь, ровно сутки. Костер давно прогорел, хорошо хоть получилось нагреть воды, чтобы приготовить горячую похлебку. Но злой ветер дул с прежней силой, и путникам пришлось тесно прижаться друг к другу, чтобы сохранить хоть какое-то тепло. Никлаус жутко злился от того, что Онур сидел так близко к его невесте, но ничего не мог поделать, понимая, что это единственный шанс выжить в непогоду. Они спали, спали и спали, редко выглядывая наружу из своего укрытия, чтобы убедиться, что продолжать путешествие невозможно.

Через сутки снег прекратился, и ветер утих, словно ничего и не было. Начало светать, сквозь стволы деревьев стали даже проглядывать солнечные лучи. Мужчины заторопились в путь; Анна, так и не избавившаяся от ощущения, что она промерзла до костей, с молчаливой отстраненностью последовала их примеру. Идти было сложно, дорогу замело. Онур как обычно шел молча впереди, утаптывая тропу для коней. Чувствовалось, что общая усталость вот-вот обернется раздраженностью.

Анна молилась про себя, чтобы в ближайшей деревне им удалось найти приют, и отчаянно гнала прочь мысли о том, что вся эта поездка не имеет смысла и является ошибкой. Она уже не в первый раз задумывалась о том, что взяла ношу не по силам, но понимала, что пути обратно нет. Конечно, она в любой момент могла бы развернуться, чтобы поехать назад в Веенпарк, и понимала, что оба спутника с большим облегчением приняли бы ее решение. Но она не могла предать доверие подруги, не могла лишить отчаявшуюся мать надежды на спасение ребенка.

Анна часто вспоминала свою семью и тот момент, когда покойный отец в приступе пьяной злобы с силой бросил новорожденную сестренку на пол. Малышка на несколько страшных мгновений замолчала, и Анна, тогда сама еще совсем ребенок, испугалась, что девочка умерла. Но больше всего ее ужаснули глаза матери, ставшие совершенно безумными, отчаянными, когда она увидела свое неподвижное дитя и припала к малышке, в исступлении требуя от нее хоть малейшего писка или вздоха. Сестренка выжила, мать выходила ее ценой невероятных усилий, но те отчаянные глаза Анне не забыть никогда.

Путники, вытянувшись в цепочку, шли все дальше по узкой тропе. Впереди пеший Онур протаптывал дорогу, ведя коня под уздцы, за ним на лошадях следовали Анна и Никлаус. В какой-то момент гвардеец задержался, и чужак, остановившись в ожидании, обратился к Анне:

– Лес мертвый. Чую, что дело плохо.

Девушка, погруженная в невеселые мысли, на окружающую обстановку почти не обращала внимания, но после слов Онура прислушалась. И вправду, который день путники шли в абсолютной тишине. После непогоды, со свистом и шумом обрушившейся на них накануне, в лесу царило полное безмолвие. Ни единого звериного следа на свежевыпавшем снегу, ни одной нахохлившейся птицы на ветках. Справа от дороги, в обрыве по-прежнему звонко струилась река, но ее хрустальное звучание в лесной тишине было каким-то инородным, неуместным.

Из-за поворота показался Никлаус, и компания снова двинулась в путь. Вскоре на главной тропе появилось новое ответвление, ведущее, очевидно, в ближнюю деревню. Анна скрестила пальцы на удачу: пусть только в деревне будут люди! Она готова переплатить вдвое, втрое, лишь бы только их пустили в теплую избу, чтобы отогреться и выспаться у печи. Мучил не столько голод, сколько невыносимый холод, от которого девушка никак не могла избавиться. Ей казалось, что стужа пробралась в самое нутро и оттуда пронзает все ее тело ледяными иглами, от чего девушку периодически била дрожь.

Когда из-за деревьев показались первые дома, Анна от радости еле сдержала крик – из трубы ближайшего шел дым! Но Онур по-прежнему шел встревоженный, что-то его настораживало.

Деревня была совсем маленькой, Анна разглядела не больше десятка домов. Избушки стояли плохонькие, темные, покосившиеся, некоторые настолько низенькие, что войти в них, пришлось бы согнувшись. Вдалеке у кривого забора на завалинке сидел человек. Никлаус помахал ему, но тот не ответил.

Онур остановился, осматриваясь.

– Не торопитесь, – негромко произнес он. – Здесь что-то не так.

Никлаус бросил на него злобный взгляд, спешился и решительно направился к первому же дому.

– Эй, хозяева! – громко позвал он. – Есть тут кто?

Ответа по-прежнему не последовало. Анна ощущала всю ту же странную тишину. Не лаяли собаки, не мычали коровы, не раздавались людские голоса.

Гвардеец толкнул калитку и направился к избе. Даже под толщей снега на дворе угадывался беспорядок: валялась опрокинутая набок тележка, друг на друга были нагромождены пустые кадки, под навесом разбросана огородная утварь. Никлаус постучал в дверь и зашел в дом.

– Хозяева! – снова громко позвал он, пытаясь осмотреться в полумраке. Изба была маленькой, тесной, с подслеповатыми крохотными окошками. В углу белела давно не чищенная печь, вдоль стен угадывались лавки.

Вдруг он услышал шарканье чьих-то ног, и в середину избы вышла женщина, прижимавшая к себе какой-то черный чурбачок. Хозяйка была грязная, простоволосая, в дурно пахнущих лохмотьях, непонимающим взглядом она уставилась на Никлауса.

– Мне нужен ночлег, – с отвращением отпрянул от хозяйки гвардеец, не уверенный уже, что ему хотелось бы остановиться в этом доме. – Ты понимаешь, что я говорю? – с тревогой спросил он женщину, поскольку та по-прежнему молчала. – Ночлег мне и моим спутникам. Нужны кров и еда, – он попытался объясниться жестами, но женщина вдруг впихнула ему в руки чурбачок и страшным скрежещущим голосом проговорила: