Читать онлайн Две квартиры бесплатно

(интерн Ксения Арахис, исследование западного отделения Клиники №19, стр. 1—3)

Вопрос: Представьтесь, пожалуйста.

Ответ: (Чешет подбородок, показывает неуверенность, смущение.) Не думаю, что это хорошая идея.

Вопрос: Конечно, вы имеете право сохранить анонимность.

Ответ: Вы так быстро согласились! (Усмехается, отирает лицо руками.) Вам предоставили копию моих документов из Администрации, да?

Вопрос: Это останется только между нами.

Ответ: (Кивает.)

Вопрос: Вы помните правила? Я задаю вам вопросы – не всегда по теме нашей беседы. Постарайтесь отвечать быстро, не задумываясь. Готовы?

Ответ: (Кивает.)

Вопрос: Чего вы боитесь?

Ответ: (Смеется.) Ну, это сложно сказать. Я – отступник, а таких, как я, не жалуют в районах.

Вопрос: Почему?

Ответ: (Пожимает плечами.) В глазах пышей такие, как я, неполноценны. Совсем. Мы приблизились к Великой Вспышке, но остались равнодушны к ней. Мы НЕ УВАЖИЛИ ее, не предались этому чуть ли не священному действу. Все из-за слабости – так ОНИ считают.

Вопрос: А ради чего вы отказались?

Ответ: (Снова смеется.) Ради справедливости. Высшего блага. Не знаю уже… Я не считаю, что один человек имеет право отнять жизнь другого. Я просто так считаю и… Наверное, я не смог бы жить с таким грузом. Хотя сейчас мне живется тоже не очень, но что поделать. Зато с принципами не поступился.

Вопрос: Вы быстро засыпаете?

Ответ: Обычно да.

Вопрос: Сколько часов в день вы спите?

Ответ: (Задумывается, считает.) Часов семь.

Вопрос: Как пыши понимают, что вы другой?

Ответ: Они это чуют. Точно собаки берут след. Не знаю, как это работает. Они будто подключены к единой системе, они связываются друг с другом непонятным образом, общаются на уровне телепатии или еще чего. В клуб пышей принимаются только пыши. И они чуют чужаков. Нас чуют по запаху.

Вопрос: Какой ваш любимый цвет?

Ответ: Зеленый.

Вопрос: Вы – вспыльчивый человек?

Ответ: Скорее нет.

Вопрос: Вы часто ощущаете усталость?

Ответ: Постоянно.

Вопрос: Вы часто попадаете в неловкие ситуации?

Ответ: Бывает.

Вопрос: Расскажите о последнем случае.

Ответ: На прошлой неделе я увидел грустную женщину в магазине. Она была старой, толстой и безнадежной. Я решил «пофлиртовать», ну, чтоб показать этой кикиморе в кашне, что кто-то еще может желать ее. Я сказал что-то вроде: «Простите, вы не подскажите: если мужчина, который вспыхнул, – пыш, то женщина, получается, – пышка? Вы пышка? Вы очень похожи на пышку…» Она дала мне пощечину и отвернулась.

Вопрос: Какие ассоциации у вас вызывает красный цвет?

Ответ: Кетчуп.

Вопрос: Как думаете, наша жизнь – это повесть или пьеса? Драма или трагедия?

Ответ: Лично моя жизнь – безвкусная фантазия безвкусного человека. Быть может, моя собственная, но мой мозг способен на большее.

Вопрос: Выберите «жанр», пожалуйста.

Ответ: (Задумывается, трет правое ухо.) Новелла.

Вопрос: Объясните выбор.

Ответ: Она короткая, с интересной завязкой, но завязка слишком туго закрученная, и к концу, который наступает скорее, чем хочется, ее невозможно внятно развязать и оставить читателя удовлетворенным.

Вопрос: Как часто вы…

Ответ: Или пьеса! Драма!

Вопрос: Вы изменили решение?

Ответ: Не изменил. Я не уверен.

Вопрос: Скажите, почему драма.

Ответ: Для прозы мы слишком много говорим. Действия нет совсем. С-о-в-с-е-м. Для прозы слишком много болтовни, для пьесы – в самый раз. К тому же, за окном чертов конец света, обезумивший мир, а мы сидим и болтаем о жанрах. Вы спрашиваете у меня про любимый цвет, сон и, небось, скоро перейдем к детским воспоминаниям. И таким образом вы надеетесь понять Вспышку и предотвратить новые жертвы?.. Хороший прозаик окунул бы нас в гущу событий, а не затолкал в тесную комнатушку, в которой пахнет больницей.

Вопрос: У вас были питомцы?

Ответ: В детстве кошка Мурка, в браке – пес Жорка.

Вопрос: Вас часто одолевают мрачные мысли?

Ответ: Каждый день.

Вопрос: В случае неудачи вам трудно начать новое дело?

Ответ: Скорее согласен.

Вопрос: Вам везет по жизни?

Ответ: (Смеется.) Точно нет.

Вопрос: У вас бывают приступы неудержимого смеха?

Ответ: Нет.

Вопрос: Как вы считаете: человек, который оставляет дорогие вещи без присмотра, виноват в том, что его обокрали?

Ответ: Частично.

Вопрос: Вам часто кажется, что обстоятельства, в которых вы оказались, несправедливы?

Ответ: Я сам несправедлив, так что пойдет.

***

Квартира досталась девице. Она заселилась спустя пару дней.

Совсем молоденькая. Видная.

Вагон из соседского милосердия поднялся поприветствовать нового жильца района В1. Девушка ему понравилась – скромненькая, напуганная. С большими грустными глазами.

Мило поболтали.

Катюша – Вагон с первого дня называл ее Катюшей – задавала вопросы. Много вопросов. Первый день в районе!

Вагон помог ей разобрать коробки с вещами. Не мог не отметить приятный факт того, что теперь пышам давали возможность забрать хоть что-то из прошлой жизни. По словам Катюши, после задержания и определения в район ее отвезли домой и разрешили собрать необходимые вещи – до семи килограмм.

Вагону позволили сохранить лишь те вещи, что были при нем в момент ареста. То бишь его одежду, обувь, полпачки жвачки, ключи от квартиры, порог которой он уже не переступит, бумажные салфетки, наушники и кошелек.

Изъяли только мобильник и банковские карточки.

Из налички – двести рублей. Негусто, но хоть что-то. Администрация выдавала авансом полторы тысячи до первой зарплаты. Итого у новенького в районе набралось тысяча семьсот. Одежда есть, за квартиру платить не надо (ну, только коммуналку, но и это больше по совести).

Сокровище – фотографии из кошелька. Две штучки. Жена с пуделем у новогодней елки (разорвана на шестнадцать частей, склеена скотчем). Пятнадцатилетняя София в легоньком платье на бретельках у фонтана на Эспланаде. Струи, торчащие из площади, ей не особо нравились, но от фотографии она не могла отказаться.

Не сфоткаться у фонтана на площади в центре города, не пробежать с визгом среди водяных столбов в жаркий день, не идти домой, мокрой до белья, довольной, как дети в плавках у драматического театра, – это кощунство по отношению к своему городу! Потеря городской идентичности!

У Софии тогда волосы доставали до копчика. У Софии тогда щечки были круглее шанежки. Загореленькая, скромненькая, миленькая, она широко улыбалась на мыльницу Вагона.

Он потом распечатал все кадры с того лета.

Один носил в кошельке. И никогда не показывал Софии. Она не любила себя прошлую. И ей стало бы обидно, что у Вагона есть материальная память, а у нее – нет.

София вспыхнула в первой волне. Ее вещи сожгли в психбольнице на улице Грачей.

Нравы меняются, органы власти стали лояльнее к вспыхнувшим.

Катюше только-только стукнуло двадцать.

Мордочка у нее сохранилась совсем детская. Смыть косметику – вылитая мышка-первоклашка!

Половозрелость выдавала фигура.

Вагон держался душкой.

Он пригласил девушку на небольшую прогулку-экскурсию, чтобы показать, где продуктовый, где аптека, шмотошные и так далее.

Спускаясь на четвертый, они услышали смех из закутка между лестницей и жилым блоком. На подоконнике сидела София, прислонившись спиной к окну с решетками. Возле нее стоял Вьюк, рассмешивший ее чем-то до хрюканья.

Вагон давно не слышал, чтобы София ТАК смеялась.

– Ребята!

Вьюк скептически поднял брови – он не переносил обобщающие «дружелюбные» обращения – народ, мальчики/девочки, друзья, коллеги, дорогие и т. п.

Софии новая соседка не понравилась сразу. Женщина брезгливо скривилась, осматривая Катюшу.

Расстегнутость пуховичка облегчала задачу рассмотрения тела новоприбывшей. Катюша имела фигуру песочных часов, аккуратные бедра и довольно-таки впечатляющий бюст.

– У нас новая соседочка! Это Катя. Вы пока познакомьтесь, я сбегаю за курткой.

Девушка выдавила улыбку, неуверенно помахала ручкой в знак приветствия.

Знакомство не задалось. София даже не пыталась говорить. Вьюк проявил такт.

– Рад познакомиться, – кивнул он. Холодно, но хоть как-то. – Значит, вы теперь будете жить над нами с Алексеем?

Вопрос риторический, призванный заполнить неловкую пустоту.

Девушка начала расхвалить себя в качестве соседки:

– Я не шумная, если это вас беспокоит. Гостей водить вряд ли буду, за чистотой слежу. Вы меня даже не заметите!

– Такую фряшку сложно не заметить, – съязвила София.

Катюша лишь похлопала глазами. Она не поняла.

– София Викторовна, не смущайте девочку.

– Девочку? – возмутилась София. – Да я не намного старше!

Вьюк на секунду задумался, посчитал, понял, что да, не намного.

Выглядела София гораздо хуже. Сложное детство, год насильственного удержания в психиатрической лечебнице и жизнь в районе Вспышки не жалеют внешность. Хотя, справедливости ради, исходные данные у Софии были слабее.

Появился Вагон, застегивая куртку и похлопывая себя по карманам.

– Извиняюсь, что долго – составил список продуктов, закуплюсь сразу. А, и я сотку взял из твоего кошелька, – информировал он Вьюка. – Идем?

– Еще увидимся! – попрощалась Катя.

Вьюк сделал улыбку, София лишь угукнула.

Катя всматривалась в каждую мелкую ступеньку, каждую трещинку краски на стенах. Линия пересечения стен и пола выведена толстой ядовито-зеленой полосой. Назначения ее Катя так и не поняла. Складывалось ощущение, будто купили недостаточно краски, ее хватило бы лишь на стены одного этажа, и ведерко размазали «по справедливости» – обвели дорогу от двери подъезда до крыши.

О жителях дома можно судить по подъезду. По чистоте ступеней, наличию замков на электрощитках и почтовых ящиках, по тому, что служит пепельницей – пол, консервная банка или все-таки пепельница.

Катюше дом №17 не понравился.

Зато акустика подъезда продемонстрировала себя.

Катя будет иметь в виду, что слова, сказанные в курилке четвертого этажа, отлично слышны на втором.

– Вот это сиськи! – только и сказала София.

– Монументальный бюст, – согласился Вьюк. Тише, но все же слышно. Язвительно, жестоко.

Вагон покраснел. Болтовней о районе постарался сгладить впечатление, но Катюша осознала, что придется ей нелегко.

Так, в общем-то, и вышло.

Коммуникации она редко налаживала самостоятельно – обычно в новые компании ее вводили бойфренды или подруги.

В районе пришлось начинать с чистого листа.

При первой встрече она никому не нравилась. Слишком уж яркая, наполняющая комнату своей энергетикой и сладкими духами.

Впоследствии очарование брало верх. Из куска свежего мяса, в который так и хочется вонзиться зубами, разорвать его на части, она становилась смешной резиновой косточкой, с которой можно поиграть. Ее принимали. Однако порог перейти нелегко.

***

Катюша относилась к числу тех девушек, которые, оказавшись в изоляции с преступниками, подвергнутыми психической эпидемии, переживают не из-за нового кровожадного окружения, а из-за малого количества достойной косметики в магазинах.

Районам Вспышки давались в распоряжение обычные спальные районы, обнесенные стеной.

Если в подъездах домов находились косметические или магазины одежды, они оставались и продолжали торговлю с вспыхнувшими. Если таковых в районе не было – пышам приходилось смириться.

Коммерцию заводить в районах – риск.

Во-первых, продавцы. Сложно контролировать персонал, если ты прячешься в «нормальной» части города и ни за что на свете не зайдешь за забор района. Продавцы могли тащить столько выручки, сколько им позволяла наглость.

Во-вторых, вандалы. Часто по ночам пыши крушили все вокруг. Если выдался не лучший день.

Те магазины, что уже имели точки в районах, остались. Риск, но деньги пышей – тоже прибыль.

Катюша купила на пробу тональный крем с рук. От него пошла мелкая сыпь на щеках. Этот опыт ее расстроил.

Нашла в хозяйственном палетку с ядреными цветами. Просроченную на два года, продавщица клялась, что ничего страшного.

Что ж, глаза у Катюши не выпали, даже не воспалились, только тени сыпались при нанесении и скатывались в жирные блестящие колбаски на веках в течение часа.

Она привыкла.

Привыкла к новой косметике. К урезанному гардеробу, из которого исключила без права на возвращение декольте и мини. Эффектно она смотрелась и в джинсах и свитере, а провокации – лишнее. Причем боялась Катюша не мужчин, как в прошлой «до-районной» жизни, а женщин – таких, как София. Завистливых, злобных, безнаказанных. Катюша с юности привыкла ощущать их ненавидящие взгляды, слышать или даже читать по губам комментарии относительно приписываемой ей профессии (абсолютно необоснованные, Катюша – приличная девочка).

Катя привыкла к новому дому, соседям.

Привыкла к новой работе. Первой работе в ее жизни. Об этом чуть позже.

Разумеется, в одиночку с переменами в жизни девушка не справилась бы.

У нее был Вагон. Заботливый. Чуткий. К нему она не стеснялась обращаться. За помощью и за советом.

Не понимаешь слэнг района В1? Ничего страшного, Вагон все объяснит!

Не знаешь, как пройти в магазинчик Лиды Петровской? Вагон тут же тебе подробно расскажет, как туда пройти, или еще лучше – проводит за ручку!

Не можешь донести тяжелый пакет с продуктами до квартиры? Вагон тут как тут!

Ему было в радость помогать наивной беззащитной Катюше. Желанной гостье в сорок шестой квартире. Во время отсутствия Вьюка, конечно. Он гостей не переносил.

К Вагону она прибегала по любому поводу. Иногда без повода.

В первый раз волновалась и смущалась:

– Привет… – Катя робко заглянула в открытую дверь. Вытяжка сломалась, пар выходил со сквозняком в подъезд. – Ты один?

– Приветик! Ага, один. Один одинешенек! – Вагон помешивал суп насколько драматично, насколько это возможно.

– Можно я посижу здесь немного? – смущенно спросила Катя.

– Без проблем! – бодро ответил Вагон, внутренне напрягаясь: не каждый день соседи просились в гости. В районе так не принято!

Катерина осматривалась.

Всегда интересно поглядеть, как другие люди устроились в таких же условиях. Катерина жила ровно над Вьюком и Вагоном, ровно в такой же квартире.

И у нее все не так!

Во-первых, кухонный гарнитур из пластмассы, а не светлого дерева.

Во-вторых, обои желтые, а не серые.

В-третьих, в ее квартире дальнюю стену занимала кровать. Вагон и Вьюк спали на старых раскладных диванах, стоящих друг напротив друга. Между ними из советского еще ковра торчал столик, его они каждую ночь оттаскивали к двери, чтобы расправить диваны. Вьюк часто ругался и предлагал выбросить стол и не заправлять диваны каждое утро. При всей педантичности, нервы от постоянных складываний и укладывание были на пределе. Но Вагону нравился вид их гостиной с «модными» коричным и желтым диванами и столом на кремовом ковре с узором.

Так их комната чем-то напоминала квартиру Чендлера и Джо.

Мысли о ситкоме переносили Вагона в те далекие времена, когда он был счастлив. Ну, более-менее.

– У тебя что-то случилось? – спросил он.

Катя очнулась от его голоса. Присела на край коричневого дивана. Кожа скрипнула.

– Не хочу оставаться одна.

Вагон кивнул. Он не проверил ей. Слишком уж запуганной выглядела девушка.

– Не можешь привыкнуть к новому месту?

– Типа того… – Она слабо улыбнулась.

– Я тоже долго не мог смириться. Да и нервно это все – переезд, переустройство… Новая жизнь, новые люди.

Вагон погрузился в воспоминания.

– И как ты справился? – Катя громко проглотила слюну. Громко и заразительно.

Вагон сглотнул сам. Не насытился одной слюной. Подозрительно глядя на картошку, булькающую в воде, отошел к графину, налил воды в стакан. Предложил жестом гостье, та отказалась. Вагон с облегчением выдохнул – в графине осталось немного, с осадком, неловко таким гостей потчевать.

Мужчина сунул чайник под маленький краник фильтра, наполнил, поставил на свободную конфорку.

– У меня была София, – наконец ответил он. – Мы дружим с детства. Во дворе познакомились – уже не помню, как это так произошло. Помню только, как дружили. Пока она не пошла в десятый, а я не женился. Соня совсем замкнулась, а меня жена, Маринка, ревновала к ней, общаться запрещала, скандалила… В общем, не по тому месту все пошло. А потом мы здесь снова встретились. В один дом поселили, в соседние квартиры. Прикинь, как повезло! До сих пор не верю в такую удачу. Боюсь, что мне причудилась она. Что я спятил совсем и чужую девицу за Софию принимаю! Она не та совсем, что раньше, это еще больше смущает… София – ярый пыш, ей в районе даже нравится, а я по дому скучаю. По жизни прошлой. По собаке своей – пудель у меня был…

Вагон замолчал. Задумался. Достал из пачки вермишель, утопил.

– Я тоже скучаю по прошлому, – подала голос Катя. – У меня был кот Вася.

Вагон умильно улыбнулся. Нечасто удавалось поговорить на такой волне – теплой, хоть и печальной, такой… домашней, что ли.

Они долго молчали, предаваясь воспоминаниям о прошлом.

Катя поправила рукав кофточки – шов немного сполз. Ворот черного трикотажа доходил щитовидки.

– Знаешь, ты – единственный, кто не пристает ко мне, – смущенно проговорила девушка. – И ты никак не комментируешь мою внешность. Спасибо.

Вагон снял кастрюлю с плиты.

Стоять на кухне смысла уже не было. Он стеснялся садиться напротив гостьи или, тем более, рядом с ней. Стоять комфортнее. Безопаснее.

– Неужели и мой сосед к тебе приставал? – удивился он, наморщив лоб. На Вьюка непохоже!

– Не приставал. Но… он так смотрит на меня, будто я дерьмом политая. Мне кажется, его воротит меня.

– Не только от тебя, – заверил Вагон. Вряд ли девушке стало от этого легче.

– Еще я случайно подслушала их разговор. Я еще вчера хотела навестить тебя, но… Когда вышла в подъезд услышала их голоса. Они курили у лестницы, на этаж всего ниже, я просто не могла не слушать, – оправдывалась она.

– Бывает такое, да.

Катюша благодарно посмотрела на него – ей и вправду было одиноко в эти дни.

Она продолжила рассказ:

– София что-то говорила обо мне. Сплетничала, видимо, сучка… Прости, я не хотела ее так называть, но я не могу… Она меня ненавидит! И я не понимаю, что я ей сделала!

У Вагона были предположения, но делиться ими с запуганной девушкой он не собирался.

– София любит позлословить. Так что сделал мой сосед? – подтолкнул разговор Вагон.

– Он… он просто тихо сказал: «Да не думайте о ней, ее через пару дней либо взрежут, либо так совокупят, что она сама взрежется». Сказал он так спокойно и буднично, что мне выть захотелось. А что, если он прав? Если у меня только два варианта? Я не знаю, как мне быть, мне страшно!..

Катя разревелась. Ее лицо налилось цветом помидора, раздулось, опухло.

Вагон быстренько вытер руки полотенцем, сел рядом и аккуратно обнял ее за плечи.

Он ничего не говорил, только слушал бессвязные причитания и молился, чтобы Вьюк не вернулся раньше с работы. Плачущей девицы на своем спальном месте он не перенес бы.

Спустя полчала завываний, плаксивых похрюкиваний Кати и ритмичных похлопываний и поглаживаний по плечам и голове Вагона, девушка, наконец, стихла.

– Прости, что устроила сцену… – жалобно всхлипнула она.

– Ничего. Мне приятно знать, что в этом мире еще есть эмоции. Настоящие и не злые.

Катя размазала потекшую тушь рукавом. Кофточка могла это пережить – черные пятна на черном, щеки отмыть тяжелее. Мицеллярка кончилась.

– Скажи, – начал, покашляв, Вагон. – А во время Вспышки ты… ты убила человека?

Катя удивленно посмотрела на него, но противиться расспросам не стала – ей и без того было неловко.

– Да.

– А тебе… понравилось?

Катя отсела. Насторожилась.

– Да нет. А почему ты вдруг спрашиваешь?

Вагон встал. Подошел к окну. Постоял секунд десять, теребя тюль. Снова сел – уже на свой диван, напротив Кати.

– Во-первых, никогда и никому не признавайся, что тебе НЕ понравилось, – серьезно сказал он, опираясь локтями на колени. – Ты поняла?

Катя кивнула.

– Во-вторых… Во-вторых, я знаю, почему тебе страшно и стремно – просто ты не пыш. Может, воз или еще кто, не знаю, но не пыш. И пыши тебе этого не простят.

– А с чего ты взял, что я не такая?

– С того, что тебе не понравилось, – печально улыбнулся Вагон. – С того, что ты плачешь. Переживаешь из-за своей внешности и того, что о тебе говорят. Ты слишком… нормальная для пыша. Расскажи мне, пожалуйста, как все было в тот день. Я постараюсь помочь.

Рассказ вышел короткий, без лишних подробностей и оригинальностей.

Какой-то парень начал приставать на вечеринке. Затолкал немного датую Катюшу в какую-то тесную комнату. Оставил полупустую бутылку на столе, порвал ее кофточку. Катюша схватила бутылку и разбила об голову парня. Прошлась по черепу лампой. На всякий случай, так сказать.

Обыкновенное превышение самообороны признали Вспышкой.

А кто докажет, что это не Вспышка? Как вообще понять?

В Клинике №19 перепуганной Кате позадавали наводящие вопросы, провели парочку тестов и отправили в район В1.

Вагон так растрогался, что пустил слезу.

Бедная девочка!

Несчастная красавица!

***

Вагон встречал Катю с работы.

К слову, ее определили продавщицей в «Георгину», в двух шагах от дома.

Темнело рано, под ногами лед – поддержка неловкой девушке нужна и при отсутствии потенциальных насильников.

Вдруг как-нибудь аморальный тип решит поджидать ее в щели между домами?! Кто же ее защитит, если не Вагон?!

Герой Вагон усиленно оберегал новую подопечную.

Настолько усиленно, что Катя начала сбегать от него. Уже на третьей неделе заботы превратилась в неблагодарного подростка. Да, ей было приятно, лестно, да, она прекрасно понимала, что никто в этом холодной жестоком мире не станет так заботиться о ней, как сердобольный сосед.

Катя все это прекрасно понимала, но акцент делала на ряде пунктов-«но»:

– Она не ребенок!

– Она знает, что для нее лучше!

– У нее есть личная жизнь!

Аргументы, может, и звучат по-детски, однако за ними таилась истина и Катина правота.

Девушке не хватало стержня, чтоб поставить границы, поэтому, когда Вагон пересекал их со своей гиперопекой, она убегала.

Врала, что задерживается на смене, и уходила гулять.

Дежуря на кассе, Катя познакомилась со всеми обитателями близлежащих домов. Многим приглянулась.

Однажды Вагон пришел в «Георгину», чтоб молоко купить и Катю домой проводить. И встретил Лизу, вторую продавщицу.

– Ты уже заступила? – удивился Вагон на кассе.

– И тебе привет.

– Ой, прости. Привет! Лиз, скажи, а Катя давно ушла?

– Да часа три назад. Она меня попросила пораньше выйти. У нее свидание или типа того.

– Спасибо, Лиза… – Вагон побледнел. – У тебя сережки новые? Очень красивые! Пока-пока.

– Ну пока.

Домой Вагон бежал.

Куда звонить в таких случаях?

Полиция в районы не заезжает. На происходящее в районах закрывают глаза. За колючую проволоку загоняют только убийц, так какая разница, что у них там творится?

Только в случаях массовых беспорядков вызывают гвардию. Такое случалось лишь пару раз, в местном районе В3 и одном из столичных.

У Вагона не было никаких связей.

Но были у Вьюка!

Он – довольно общительный малый. Ну, для пыша. По молодости знакомыми обзавелся, вроде, даже с майором, другом дядьки, водку пил… Возможно, он бы смог упросить кого-нибудь приехать в район, например, с поисковыми собаками?

Вдруг с Катей что-то случилось!

Вагон оббежал три улицы – может, Катя гуляет?..

Снова вбежал в «Георгину» – попросил телефон, набрал домашний. Вымолил, чтоб Вьюк поднялся к Кате. Свет не горел, дверь заперта.

Вагон заглянул в каждый переулок в радиусе семисот метров. Замер, обессилел. Да и понял, что бессмысленно. Глупо звать Катю, если ее уже задушили…

На ее целомудрие покушались и не-пыши, а тут… Никакая бутылка ее не спасет! Пыши в гневе становятся невероятно сильными, жестокими.

Он побежал домой. К Вьюку, который знает людей, которые знают людей, у которых есть поисковые собаки.

Вагон хотел кричать с порога, но Вьюк его остановил.

– Катерина нашлась, – коротко сказал он, макая печенье в черный чай.

– Как? Что? ГДЕ?

– Про «когда» не забудь, – усмехнулся доцент. – Прислушайся.

Вагон послушался.

Замер на одном месте, сжимая ключи в левом кулаке, под мышкой – пластиковую бутылку молока. Всю поисковую экспедицию он не выпускал ее.

Очевидно, «свидание или типа того» прошло успешно.

Катюша издавала звуки такие громкие и сочные, какие не в каждой порнушке услышишь. Вагон, словно сомнамбула, добрел до дальней стены, приложил к ней ладонь. Стена отдавала в такт Катюшиным крикам.

– И давно они?..

– Минут двадцать. – Вьюк немного подумал, разглядывая свои тонкие пальчики в крошках, потянулся за второй печенюшкой. – Что-то не замечаю твоей радости.

– Радости?! – вскричал Вагон. Слог «ти» удачно совпал с концовкой сладострастного «Господи-и-и».

– Катерина нашлась. Не с перерезанной глоткой в переулке, а в своей квартире в весьма комфортабельной для себя обстановке. Очевидно, она получает удовольствие от этого вечера.

Вагон поставил молоко в холодильник.

Попыхтел, зажимая уши. Катюшины звуки и мужские дадетканья сбивали ход мысли.

Он скинул куртку, повесил на крючок. Пригладил ободок облезлого меха на капюшоне.

Вьюк невозмутимо болтал ногой в тапочке и пил чай, будто ничего необычного не происходило.

Вагон потянулся к пачке с печеньем. Он купил ее вчера.

– Руки помой, – шикнул сосед.

– Не хочу.

Вагон захватил всю пачку, демонстративно всунул грязными руками в рот целое печенье. Снова надел куртку.

– Пойду погуляю, – сообщил он, давясь крошками и обидой.

Вьюк его не остановил. Отряхнул руки и допил спокойно чай. Почитал книгу, проверил работы студентов.

***

При всей своей нудности принципиальным преподавателем Вьюка не назвать.

Душным, вредным, злопамятным – да, бесспорно, но с кодексом преподавательской чести и неприступности он поступался легко, нужен был лишь достойным повод, достойный хитрец.

В государственном университете имени Такого-то действовала балловая система – каждый предмет оценивался целым рядом работ на протяжении всего курса, а не одного единственного дня с устным экзаменом. Пятерки получали усердные и приходящие на лекции, а не мастера риторики в экстренных ситуациях.

Как уже говорилось, пышам запрещено пользовать интернетом, то бишь никакой электронной почты. Работы писались в зеленых тетрадках в клеточку, доклады сдавались на разлинованных листочках А4.

Тем, кто умудрялся прятать в обложки тетрадей купюры, Вьюк накидывал один балл. Максимум – два балла.

Вместо двойки – четыре.

Два годных предложения вместо эссе на шесть страниц – твердая тройка.

Честно, разумно, не слишком щедро, но справедливо.

На экзамене Вьюк не валил тех, кто не раскошеливался, оценивал всех по единым критериям – презрительно-снисходительным.

Билеты Вьюк не любил – слишком долго, муторно, и целая толпа в очередь на пересдачу. Тесты же легко списать с телефона, а телефона у Вьюка не было, он завидовал. Меньшее зло – билеты. Так страдали все.

Расколоть скорлупку души смогли только двое – Арина Новолова и Кирилл Джроханов. Только они получали автомат.

Вьюк – отличный специалист своей области, он вел разные предметы на протяжении всего обучения. Подружиться с ним полезно – оба студента это поняли.

Арина – девица наблюдательная.

Брезгливость Вьюка кричала сама за себя. Он протирал антисептиком руки каждые пятьдесят минут. Конечно, он застал пандемию уже зрелым, хорошо понимающим, но все-таки… Тетя Арины же не носит антисептик, хотя, подвыпив, рассказывает о карантине 2020-го весьма красочно.

После пары в шесть часов, в начале октября, когда за окном уже темнело, их группа писала работу, Арина поняла – честным путем она не справляется, учит-учит-учит, но на вопросы с подковыркой ответить не может.

Когда в аудитории никого не осталось, она, немного горбясь от волнения, подошла к столу с кафедрой. Амортизационная наклейка отсутствовала наполовину. Кто-то соскоблил ее ногтем.

– Владимир Авраамович, я не умею говорить загадками, так что скажу просто: моя мать работает фельдшером в муниципальной лаборатории, я могу брать у вас анализ крови из пальца и относить ей. За пятерку. Мне нужен красный!

Вьюк, красивый мужчина в дорогой одежде, подогнанной под его мерки в ателье, прожигал ее взглядом. Арина думала: вот-вот расплавится, рассыплется, не выдержит, убежит!

Она не смотрела ему в глаза, фокусировалась на красной лампочке на его худой шее. Кожаный ремень в четыре с половиной сантиметра. Блок, подающий ток. «Коробка анализа» с лампочкой. Темная – пыш в полном покое, тускло мигает – жизнедействует, ярко горит без перерыва – БЕГИ.

– Имею я слабость к проницательным женщинам. По рукам.

Каждые две недели, во вторник, в 12:45, они встречались в мужском туалете на третьем этаже восьмого корпуса.

Пара заканчивалась в час, Вьюк отпускал студентов пораньше, Арина отпрашивалась на весь день – «на работу»/«по личному делу».

На подоконнике она раскладывалась – одноразовый скарификатор, капилляр, две пары стекол (на всякий случай), спиртовые салфетки, мятную карамельку.

Вьюка беспокоили глюкоза и холестерин, в районе он стал хуже питаться.

Тайные встречи с неотразимым преподавателем, который вроде и не немного старше, но опыт, мудрость, Вспышка возвышали Вьюка на высочайший пьедестал в глазах Арины, которой только-только начали продавать пиво.

Арине дико хотелось поделиться с кем-то. Обсудить Вьюка. Его утонченное чувство юмора. Его манеры. Его запах.

Его любовь ко вкусу мяты под языком в сочетании с ароматом собственной крови.

Поначалу Арине чудилось, будто слова «имею я слабость к проницательным женщинам» что-то значат и относятся по-особенному к ней.

В фильмах часто у студентки и очаровательного преподавателя в очках, который элегантно опирается бедрами на край стола, скрещивая мускулистые руки на груди в модном бордовом жилете… В фильмах часто у студентки и такого преподавателя случается роман.

Арина даже начала читать фанфики на данную тематику.

Это было странно. Неловко. Не совсем прилично.

Читая, она представляла его лицо. Сидя на первой парте, представляла, что читает. Или делает наяву то, о чем читает только под одеялом.

Она начала наряжаться по вторникам раз в две недели. Красить губы блеском.

Вьюк не замечал. Ему было плевать.

Тогда Арина расстроилась. Думала даже не прийти на следующую тайную встречу. Он завалит ее на экзамене – ну и пусть!

Может, вообще забрать документы?

От неверного шага удержала «проницательность».

В коридоре у Ксюши, девушки с потока, рассыпались бусы. Она, в мини-юбочке ползала по полу и собирала «жемчуг». Арина, конечно же, помогала. Она из тех, кто всегда всем помогает и не ждет ничего взамен.

Арина себя ненавидела.

Стоя на коленках, глядя на прохожих снизу вверх, слегка простуженная, усталая, Арина заметила Вьюка, красная лампочка ошейника мигала в бредущей толпе. Точно маяк.

Алый маяк Арининой страсти. Кроваво-красный маяк Вспышки.

Ксюша тянула руку под лавочку, юбка ее задралась по самое то самое. Прохожие поглядывали. Отводили взгляд. Поглядывали снова. Кто-то откровенно пялился. Даже те, которых не привлекали девушки.

Сложно отвести взгляд, когда перед тобой показывается то, что показываться не должно.

– Здравствуйте, Владимир Авраамович! – пропищала Арина, стоя на коленках.

На мгновение он притормозил, сказал:

– Добрый день, Арина. Удачных поисков, Ксения.

И пошел дальше, глядя на часы.

Его беспокоили только глюкоза, холестерин и любая возможность уйти пораньше домой.

Когда Арина забеременела на третьем курсе, она решила уйти. Красный диплом заменило белое свадебное платье.

Вьюк поздравлял ее неискренне. Арина познакомила его с Кристиной – первокурсницей, чья тетка работала в той же лаборатории. Вьюк от души пожелал Арине счастья. Фельдшеро-туалетная «эстафета» за пятерку перешла новому поколению.

Вторая стрела, попавшая в черствое преподавательское сердце, – Кирилл Джроханов.

Он с Вьюком не договаривался. Пошел на абордаж.

Вьюк пил чай дома, проверял работы – эссе на одну из четырех предоставленных тем. Минимальный объем – девять тетрадных листов.

Тетрадь Джроханова выглядела толще, бугристее.

Эссе обрывалось на первой странице.

Пустая строка.

«Владимир Авраамович, я не знаю, что еще написать, но я слышал – многим пышам не хватает новостей. Надеюсь, вы примите эту работу».

Распечатанные скриншоты новостных сайтов прилагались. Семь штук. Приклеенные на ПВА.

– Некоторые из вас решили сжульничать, – строго говорил Вьюк, раздавая тетради. У Кирилла скрутило живот. – Впредь работы, напечатанные, а не написанные от руки, не принимаются.

Протягивая Кириллу тетрадь, преподаватель смотрел ему в глаза.

Студент дрожащими, липкими потными руками, открыл тетрадь.

Максимальный балл.

Вьюк незаметно подмигнул ему.

Джроханов переписывал от руки новостную повестку вместо каждой работы.

Отличник!

От него Вьюк узнавал, что творится в мире.

Из его тетрадки Вьюк вычитал, что на Урале планируется строительство новых районов. Целых семь штук. Не таких маленьких, как В1. Не 2х7,5 км². Полноценные. Размером с поселки городского типа.

Вспомнили ссыльное прошлое края.

Вьюк хорошенько посмеялся.

***

Спустя два часа долгого одинокого гуляния без цели вернулся припорошенный снегом Вагон.

Как раз на второй заход, как сказал Вьюк. Он уже расправил оба дивана, свой застелил.

Делать нечего – пришлось ложиться.

Выспаться не удалось.

Вагону из-за шума и чувства, что его предали. Вьюку из-за того, что сосед в метре от него всю ночь ворочался и бормотал.

В общем, ночка не лучшая.

Утром Вьюк выходил из дома на двадцать минут раньше обычного – лишь бы сбежать от болтливого соседа с личностным кризисом, в крайне плохом настроении.

Неудивительно, что от вида воркующих любовников на лестнице, ему захотелось скандалить.

Катюша, очевидно, провожала своего голубка к выходу. Он уже надел пуховик, она же лишь натянула свитер на весьма откровенную пижамку.

Вьюку стало противно, желание испортить настроение счастливой паре возросло.

– Доброе утро, Катерина, – поздоровался он, презрительно осматривая источники шума.

Соседка опухла от бессонной ночи. Коленки ее были краснее густого румянца, выступившего при столкновении с доцентом.

Вьюк пугал ее.

Спутник ее был «хипстером» в худшем смысле этого слова.

– Здравствуйте, – смущенно ответила девушка, стараясь натянуть свитер вниз, к промежности в тесных шортиках.

Парень только кивнул. Зачем-то обнял за талию Катерину, видимо, давая понять, незнакомому «стремному мужику», что это ЕГО женщина.

– Катерина, в следующий раз я попрошу вас немного отодвинуть кровать от стены и, желательно, подстелить махровый ковер. Так шума будет меньше. Да и вашим коленям это пойдет на пользу.

Девушка, сгорая от стыда, даже не придумала, что сказать в оправдание.

Ступор помешал решить: нужно ли ей оправдываться перед этим человеком или нет?

Парень решил все сразу.

– Слышь, а ты хто ваще?

До чего быстро может рассыпаться образ «хипстера»! Всего несколько слов и свитер с широким воротом, джинсы с подворотами в зимнюю стужу и модная челка на лоб уже не прикрывают истинную натуру.

От интересного произношения Вьюк невольно поднял брови и слегка усмехнулся.

– Сосед снизу, – любезно ответил он.

– Во и касись внис!

– Любопытный совет с учетом того, что мы стоим на лестнице и оба спускаемся на первый этаж.

Вьюк мельком взглянул на свою руку.

Не показалось.

Его вены вновь стали змеями. Ползущими, извивающимися тварями, загнанными под кожу.

И все из-за грубости этого наглого человека!

Возможно, Вьюк успокоил бы змей и успокоился сам, если бы «крутой» герой-любовник не полез к нему, невзначай так отклоняя ворот свитера от куска, очевидно, крайне «блатной» татуировки.

Он, как фильме, хотел боднуть щупленького доцента плечом в плечо.

Вышло не так красиво, как рассчитывал.

Вьюк схватил его за горло и свесил с перил. Все, что выше пояса, неожиданно оказалось в воздухе и удерживалось от полета вниз одной лишь рукой Вьюка, накрепко вцепившейся в ворот серого заношенного свитера.

– Коленька! – завизжала Катюша.

Мышцы Вьюка напряглись, вены-змеи вздулись.

Он слышал их шипение под кожей, чувствовал их шевеление, копошение внутри. Змеи путались, скручивались в тугие клубки, шипели, прыскали ядом друг на друга, на голую плоть Вьюка, на его мясо, жилы, кости.

Змеи требовали крови. Змеи требовали насилия.

Требовали новой пищи. Новой плоти.

– Мушик, ты шо, мушик! Изини, мушик!

Глаза Вьюка помутнели, зрачки сузились. От его взгляда «Коленька» вдруг решил, что падение и, как итог, сломанный позвоночник не так уж и страшны.

Змеи чувствуют страх. Чувствуют слабость.

Они закопошились. Завизжали, стремясь перепрыгнуть с худых, но сильных рук Вьюка в глотку трусливого человечишки, чьи внутренности будут пожирать.

Катюша, девушка не хрупкая, не могла проскользнуть между Вьюком и стеной узкой лестницы, чтобы позвать на помощь.

Кричать со своего места побоялась – вдруг Вьюк еще больше взбесится, и Коленьку полетит вниз?

Змеи переправились сквозь серую шерсть и забитую татуировками грудную клетку к сладким нетронутым внутренностям.

Вьюк прикрыл глаза в экстазе. Он свободен от змей.

До Вспышки не дошло.

Он одним рывком притянул «Коленьку» к себе, парень держался вытянутым как струна, уже решив про себя, что на все согласится, лишь бы выйти из дома №17.

– Еще одна моя бессонная ночь – и я разорву тебя на куски, понял, Коленька?

Парень судорожно кивал.

Вьюк отпустил его, поправил ворот свитера, погладил зачем-то болонью пуховика.

«Коленька» перепрыгивал через три ступени.

– А вы, Катерина, оденьтесь приличнее, прошу вас.

Девушка что-то промямлила, натягивая свитер на ляжки.

Вьюк спустился на три ступени. Обернулся:

– И совет на будущее – если мужчина называет вас ТАКИМИ словами, не обговорив с вами этот аспект соития, лучше найдите нового. Либо он гениальнейший дворовой филолог, либо вас не уважает. До свидания.

Катя на негнущихся ногах поднялась к себе. Заперлась. Расплакалась. На работу не пошла. Даже не позвонила отпроситься. Выдернула телефонный провод.

Легла на кровать. Подскочила. Трудом, хлипами и резкими толчками отделила кровать от стены.

Снова легла. Снова заплакала.

Вечером хотела пожаловаться Вагону, но тот лишь холодно поздоровался с ней и попросил перенести беседу на завтра – он занят…

Катюша усвоила урок. У его терпения есть пределы.

Николая она больше не видела.

На следующий день Вагон встретил ее с работы.

Жизнь вернулась на круги своя.

Вьюк разок кулаками помахал и успокоился. На Катю он вновь не обращал внимания.

А вот София…

Ей слышно было меньше, но чуткий сон нервной женщины нарушить легко. София всю ночь не спала, на утро встала злая, с больной головой. И, видать, решила отыграться на шумной Катерине за все недобрые утра в своей жизни.

Должно быть, обсуждая со всем домой, какая же Катерина потаскуха, она представляла, будто оскорбляет всех тех, кто сверлил в восемь утра, занимал лифт, вывозя старую мебель, всех мамочек, которые не умели утихомирить орущих в три ночи чад или катающихся на детском терхколесном велосипеде по паркету в час ночи, когда кому-то, кто живет снизу, завтра вставать в шесть.

София обозлилась не на шутку.

Дело было уже не только в шуме.

В самой Кате.

В ее нежелании опускать руки. В ее ярком макияже, точно из популярного подросткового сериала. В блестках. Сладких духах.

Давно ее так не раздражали!

Последней, наверное, была Мария. С ней София примирилась лишь посмертно.

В Катюше было самодовольство. София бы не удивилась, если бы застукала новую соседку за мастурбацией перед зеркалом.

Она с ней не здоровалась – только слегка кивала. Беспрекословно прерывала попытки Кати наладить разговор.

Катюшу, привыкшую к иному обращению, до того обижало поведение Софии, что она моментально краснела, точно новорожденный хомячок, и бежала подальше, чтобы поплакать и пожалеть себя.

Дошло до того, что Вагон заметил.

Катерина умело чувствовала грань святилища подруги детства в душе Вагона, поэтому на Софию не жаловалась. Не была уверена, что Вагон встанет на ее сторону. Ведь кто такая новая знакомая Катя по сравнению с Софией, в которую, как догадалась Катя, Вагон был влюблен раньше или влюблен даже теперь?

Она обвиняла в своих слезах плохую погоду, грустную книжку, ПМС, грубияна-покупателя – плевать, только не Софию!

На ее авторитет она не покушалась.

Возможно, боялась последствий.

Возможно, догадалась, что великомученица произведет больший эффект, чем ябеда.

Так и вышло.

Вагон услышал сплетни. Увидел, как София отворачивается от Кати. Как Катюша смущается и глотает слезки.

Защитник побежал бороться с несправедливостью!

– Я бы попросил тебя не обижать Катю, – сказал он с порога.

Он резал салат, когда услышал хлопок соседней двери. Постучался громко и сурово. Даже не сказал «привет».

– Обижать? – Подразумевалось это слово как вопрос, однако вышел гневный плевок.

– Да, не обижать, – твердо, даже сурово повторил Вагон. – Ты откровенно гнобишь ее – буллишь, как это по-современному. Не надо так, София!

Женщина ехидно рассмеялась.

– Она пожаловалась тебе, серьезно?

– Это необязательно. Я же не слепой!

– Разве? А мне кажется, слепой, раз не замечаешь, какая она мерзкая.

– Не говори так! Что она тебе сделала? Стоило ей появиться, как ты начала подшучивать над ней, а потом и вовсе оскорблять. За что?!

– За что, что она – мерзкая самодовольная сука. Она не пыш и выдает себя за него. Может, она – воз, но что-то я в этом сомневаюсь!

– Я тоже не пыш! – напомнил Вагон. – Что же ты меня тогда не материшь? Почему не унижаешь, а?

Вагон впервые повысил голос на Софию. Он впервые позволил себе наехать на нее.

Его слабая заплаканная девочка, которую нужно утешать и уберегать, стала жестокой. Он увидел это только сейчас.

Флер прошлого развеялся.

И впервые София не смягчилась от слов об отступничестве Вагона.

– Разве ты не видишь, что происходит? – пламенно вещал Вагон. – Ты изменилась! Стала такой же, как те дети, что смеялись над тобой! Ты всю жизнь комплексовала из-за своей внешности и решила так вот отыграться на невинной девочке? И почему? Потому что она красивая! Ну не повезло тебе с лицо, что с того? Травить, что ли, всех красавиц? Зачем вести себя как последняя тварь? Думаешь, что тебе станет легче, если будешь пинать лежачего вместе с сильными? У самой еще синяки не зажили!

София молча осмотрела его с головы до ног.

– Мы закончили?

– Нет!

– Закончили, – отрезала София. – Ты можешь делать, что хочешь, Леш. Можешь усюсюкать с этой дрянью, можешь трахать ее – мне пофиг. И это не какая-то заумная манипуляция, мол, я говорю, что мне пофиг, хотя это не так, и надеюсь, что ты, услышав слова безразличия, тут же побежишь исправляться. Нет. Мне реально пофиг. Делай что хочешь. Думай что хочешь. Дери что хочешь. П-О-Ф-И-Г. Вот только не надо напоминать мне о моем прошлом. Не надо СУДИТЬ меня. Ведь я тоже могу тебе о-о-очень о многом напомнить. Мы оба косячили в прошлой жизни и на кой-то ляд делились всем друг с другом. И в следующий раз, когда решишь сделать мне больно, не забывай о том, что я могу сделать тебе гораздо больнее. А теперь убери пальцы от двери или я отхерачу тебе их и даже холодненького не дам приложить. Вали!

Вагон убрал пальцы.

В сердцах он не заметил, какую глубокую рану нанес Софии. Он заставил ее вспомнить те годы, которые она заперла в памяти. Заставил погрузиться в былое отчаяние. Заставил увидеть свои недостатки.

Извиняться поздно.

Сказанные слова не вернуть.

***

Вагон ничего не рассказал Вьюку о ссоре. Ему было крайне любопытно, объяснила ли как-то София тот факт, что они с ее любимейшим соседом, которого она часто в шутку зовет «мамочкой», не разговаривают неделю.

До «конфликтной ситуации» Вагон стирал черное вязаное. София не пришла за своими колготками.

Вагон увидел в этом повод для примирения. Он отгладил ценнейший дар, аккуратно сложил, постучал в дверь сорок седьмой квартиры.

София открыла с неохотой, даже не сняла цепочку.

– Привет, я тут стирку разбирал, у меня твои колго…

– Я купила новые.

– О, здорово! С обновкой.

– Ага, спасибо.

– Ну, ты эти возьмешь?

– Я купила новые. Но спасибо. Пока.

Она захлопнула дверь перед его лицом и протянутыми руками со скатанной шерстью. Вагон с трудом донес всхлипы до своей квартиры. Он вытирал слезы отвергнутыми колготками и варил макароны на ужин.

По существу, жизнь не сильно изменилась.

Он так же ходил на работу, в магазин. Готовил обед и ужин – только в расчете на двоих. Он так же стирал и убирал. Только теперь в его юрисдикции одна квартира.

Если подумать, жить стало проще, только Вагон страдал.

Каждый день, когда он оказывался в коридоре, его сердце сжималось – вдруг сейчас выйдет София или они столкнутся на лестнице, на улице. Столько вариантов!

Что же тогда делать? Как быть?

Вагон делал вид, что ничего не произошло – здоровался с соседкой, спрашивал, как дела, как день. Она отвечала. Не тем тоном, что обычно. Односложно.

Она не задавала вопросов в ответ, но сама отвечала – Вагон считал это добрым знаком. Не все потеряно!

При виде старой подруги лицо Вагона по привычке расплывалось в улыбке, приходилось сгонять ее. София не улыбалась. Отводила взгляд.

«Она не простит меня», – понял Вагон.

Столько лет дружбы. Откровений. Поддержки.

Совместные мечты, планы. Все рухнуло в одну ссору.

Единичный обмен неприкрытой критики и все, конец.

Вагону даже стало немного обидно, что он высказался только насчет отношения к Катюше. Ему было что еще сказать! Он столько лет подавлял негативные эмоции, глотал обиды, поддерживал теплоту между ними ценой собственной гордости не для того, чтобы лишиться всего за раз!

Иногда он думал ворваться к Софии и вылить на нее все остальное – показать ее глазами верного друга. Без прикрас и лести. Показать ей, как много он делал, как много терпел. РАДИ НЕЕ.

Это ничего не изменило бы.

Уже нет.

София отрезала его, как аппендикс. Вроде был, вроде полезности делал, вроде болел, даже шрам остался, но вспоминается только при виде на этот самый шрам. А так – неважно уже, забыто все.

Вагон из придатка кишки сделался шрамом, скрытым под футболкой. Из категории друзей перешел в разряд не самых приятных знакомых, от которых хочется поскорее отделаться.