Читать онлайн Игрушечные люди. Синий луч бесплатно

Потеря ликвидности

– Але, анализы? Записывайте: пять, – произнес женский хриплый голос в телефонной трубке.

Леночка из анализов, принимавшая звонок, молчала. Ответить с полным ртом было бы проблематично. Челюсти увлечённо пережёвывали соленый огурец, выдернутый только что маленькими пальчиками из стеклянной банки. Радиоприемник на столе мурлыкал весеннюю мелодию: «Зайчик по лужам, ты мне так нужен…». Рядом с приемником лежала надкушенная плитка шоколада в фольге. Леночка уважала шоколад с солеными огурцами. Дело не в беременности, а в настроении. Кто не понимает, идите лесом. Между шоколадом и банкой лежал журнал регистрации прихода и ухода. На листочках в клеточку стояли чернильные суммы, на них с огрызка огурца медленно падали капельки рассола.

– Але, анализы, вы записали или что?

– Пять чего? – наконец смогла выдавить из себя Леночка, обсасывая губами огурец, чтоб меньше капало.

– Миллиардов, – ответил голос в трубке и закашлялся. – Михал Иваныч просил вас в известность поставить, чтобы в курсе были, а не как в тот раз, когда… ну, сами помните…

– Спасибо, а это приход или уход?

– Ой, ну вы прям такие вещи спрашиваете. Я-то откуда знаю? Михал Иваныч просил анализы проинформировать, чтоб в позицию поставить. Что вам не ясно-то?

– Так я в уход ставлю?

– Ставьте куда хотите.

– Это в какой валюте?

– Ой, действительно… У меня грипп третий день, еле разговариваю. Хриплю как недобитая лошадь. Сейчас у Мани спрошу. Мань… – голос в трубке пропал на несколько секунд, видимо микрофон прикрыли ладонью. – Але, Маня уверена, что вроде бы евро.

– Хорошо, ставлю на уход.

Леночка стряхнула капли рассола с бумаги и записала пять миллиардов евро в графе «уход». И сразу пробормотала: «Вот я звезда!» Она поняла, что забыла спросить, куда уходят деньги. Ну, да фиг с ними. Она написала в графу «наименование клиента»: «Гриппозная С.», имея в виду, что звонила больная сучка. «За такую зарплату поцелуйте меня в зад», – решила Леночка и потянулась за вторым огурцом.

Поцеловать в очаровательный зад Леночку хотели многие мужчины не только в анализах, но и в валютном, кредитном и брокерском отделах. Как раз один из них нарисовался сейчас в дверях. Это был упрямый и обидчивый Ашот. Он вился вокруг Леночки последние три недели больше других и жужжал, как муха над унитазом.

– Лэночка, пайдомте с вами пакурим разок-другой, а? На улице настоящий хароший вэсна наступиль, – сказал Ашот, подмигнул и покрутил ус. Он начал напевать в такт песни из приемника с небольшим искажением: «Зайчик по люжам, трэтий нам савсэм нэ нужэн».

Леночка посмотрела на Ашота и сообразила: лучше отдаться, чем пререкаться. Ашот был племянник любовницы брата жены главного. А ведь банка огурцов только началась… Вот, сука, жизнь!

– Анек, посиди за меня, пока мы сходим, – обратилась она к коллеге и, не дожидаясь ответа, выпорхнула из комнаты впереди истекавшего слюной Ашота.

Анек произнесла короткое восклицание из трех букв, но покорно оторвала попу от кресла. Она двумя руками стянула вниз задравшуюся от статического электричества розовую плюшевую мини-юбку и пересела на место улепетнувшей Леночки. Последние два часа Анек по заданию шефа «анализировала» валютные операции, а точнее, уставившись огромными синими глазами в экран, складывала компьютерный пасьянс. Она загадала: если карта ляжет, вечером позвонит Максим, а если нет, она купит Мартини, поедет к Маринке, и вынесет этой замужней дряни последний мозг. «Косынка» почти складывалась…

– Але, анализы? – в трубке загудел породистый начальственный бас. – Говорит Новокамский из кредитного. Запишите сумму: пять миллиардов. Смотрите, не провороньте как в тот раз, когда… ну, вы помните.

– Пять миллиардов чего? – спросила Анек.

– Долларов, конечно, мы только через доллары можем евро на бирже брать. Вы что до сих пор не в курсе? Вы сколько лет работаете? Тамбовское банковское ПТУ заканчивали?

– Я на подмене сижу…

– А, ну понятно тогда. Сажают куриц. Запишите: пять миллиардов долларов.

– Приход или уход?

– Тля, ну вы совсем там озверели? Нюх потеряли? Если у нас кредитно-вексельная схема, куда, по-вашему, надо ставить?!

– Хорошо, не волнуйтесь, ставлю уже, – сказала Анек, проклиная девичью судьбу, и повесила трубку.

Если честно, ей ни черта было непонятно. А тут еще орет этот мымрик Новокамский. Спорить с ним, как писать, не сняв трусы. Как-никак, вице-президент. «Поставлю на уход, а там пусть Ленка разбирается», – поразмыслила Анек.

– Эй, Николай, слушай, посиди на базе, а то Ленка ушла, а я не могу. У меня ноги чешутся в этих черных колготках, надо поменять на другой цвет, – крикнула она, встала и вышла из комнаты.

Николай был зелен как огурец в смысле своего опыта, но считал себя умней всех: мехмат МГУ, едрена-корень. Он любил программировать, но попал случайно в анализы. Впрочем, и здесь программы требовалась позарез. Принимать звонки он ненавидел, но отказать Аньке не мог. Каждый раз при взгляде на нее у него сводило судорогой горло. Он как-то раз даже прикинул – ее ноги заканчивались примерно на уровне второй сверху пуговицы его клетчатой рубашки. Такой разве откажешь? А глаза синие, как небо Египта… и крохотный острый нос. О такой девушке он мечтал еще с детского сада. Оставалось поправить массивные очки и сесть на место Леночки. Он поморщился и покрутил настройку радио. «Зайчик по лужам» уступил место: «Let’s break all the rules, we are animals» («Нарушим правила, мы – животные»)

– Але, анализы? Отдел системного программирования беспокоит. Меня Антон зовут.

– Антон, привет, это Николай. Как там, третью версию накатили?

– Коль, привет. Накатили. Слушай, запиши сумму: пять миллиардов фунтов. Сказали вам сообщить.

– А вы каким боком здесь?

– Да, понимаешь, мы видим по системе вылазит сумма большая, шеф сказал вам сообщить на всякий.

– Приход или уход?

– Да, хрен проссышь, тут коды какие-то. Вроде дебет… Ставь на уход.

– Хорошо, вечером заскочу, есть вопрос по объектным переменным…

– Заходи, братан, покеда. Если что и пиво прихвати.

Яркое весеннее солнце заморгало из-за соседнего корпуса. Там на всех этажах сидели неподвижно, выпрямив спины, угрюмые люди в черных пиджаках: раздутый отдел безопасности. Леночка избавилась от Ашота, перекурила еще с тремя домогавшимися ее тела сотрудниками и ровно в восемнадцать ноль-ноль хлопнула дверью. В коридоре гулким эхом раздались ее слова: «Спермотоксикоз очередной». Анек разговаривала с Максимом по мобильнику во дворе. Она повторяла с глупой улыбкой на лице: «Я тоже, Максимчик». Николай купил пиво, пришел к системщикам и проверял с Антоном переназначение объектных переменных. Они напевали хором: «we are animals, we are animals…».

Начальник анализов Боборыкин вернулся после затянувшегося «делового» обеда с приятелем из другого банка. Он был трезв: бутылка терпкого монтепульчиано на брата ничего не решала в этой гребаной жизни. Он снял пальто, потянулся крепким, накаченным в фитнес зале, торсом и взял в руки отчет…

Итоговая сумма по колонке «уход» сразу насупила его лохматые брови. Он почувствовал себя раненым животным, истекающим кровью в саванне. Это, мать вашу, катастрофа. Конец света. Потеря, мать ее, гребаной ликвидности. Он взъерошил черные волосы и стремглав побежал к начальству, саданув дверью так сильно, что та соскочила с петель и грохнулась на линолеум.

Начальница Боборыкина Аделина Германовна Струйкина была дамой рассудительной и нервную систему берегла каждый день в плавательном бассейне. Но и у нее при виде отчета под мощной грудью участилось сердцебиение.

– А ты чего раньше не сообщил, голубчик ссаный? На встрече был? Знаем мы эти встречи… Винцом-то попахивает за версту. Итальянское пил? Где все твои обормоты? Разбежались, конечно, уже полседьмого. Так, куда хоть деньги-то уходят?

– Какая-то Гриппозная С. – пять миллиардов евро.

– Не знаю о таком, но это похоже на махинации Витопластунского с Литовцами. Он всегда шифруется под такие дебильные названия. В это лучше не лезть, а то в лес вывезут. Я бы позвонила, но он и так нами недоволен… Вздрючит лишний раз в задницу, а информации не даст. Какие там еще цифры?

– Еще пять миллиардов долларов: кредитно-вексельная схема Новокамского.

– Так, понятно, этот башку открутит, не моргнув глазом за свои мутные схемы. Что еще?

– Третий раз пять миллиардов, причем фунтов. Написано: «системщики».

– Так, это, наверное, те самые платежи, о которых нас тогда предупреждали, помнишь?

– В которые нельзя лезть ни при каких обстоятельствах?

– Да, они идут туда… – Аделина Германовна скосила томные серые глаза влево до отказа.

– Да, это лучше даже не обсуждать вслух… – вздохнул Боборыкин.

– Так, все ясно. Ночуем сегодня в офисе. Звоним кому можно, привлекаем деньги. Это капец. Вот так рушатся финансовые империи, выстраданные душой. Это потеря ликвидности1. Пока не будет полной катастрофы, главному не сообщаем.

Может, Центральный банк поможет? Надо позвонить Тамаре Яковлевне. Ясно тебе?

– Ясно, – сказал хрипло Боборыкин, он вспотел от напряжения и покраснел как елочный шар.

Вечер прошел трудно. Привлекали все, что могли. Наскребли кое-что. Но решительно не хватало половины суммы, хоть вены режь. Оставалось двадцать минут до финального срока отправки денег. Надо было решать, кому отказать, какие платежи снять. Были эти три невозможные крупные суммы, и две из них точно не пролазили. Пройдет ли третья, уже не имело никакого значения для их судьбы.

Аделина Германовна откинулась на спинку кресла в изнеможении. Она выглядела неважно: без жакета, в расстёгнутой на три пуговицы блузке, залитой коньяком, с растрёпанными волосами и растекшейся по лицу тушью с ресниц. Перед ней на столе стояла бутылка, отпитая на треть. Боборыкин описывал круги по кабинету. Он уже сбил кулаком вазу с цветами, уронил телевизор с тумбочки и попинал его ногами. Теперь, схватив жирную стопку платежных документов со стола, он начал долбасить изо всех сил по аквариуму. Аквариум не выдержал и повалился на пол. Вода залила ковер и брюки Боборыкина. Маленькие красные рыбки трепыхались среди осколков в предсмертных судорогах.

– Мать вашу! Мать вашу! Мать Вашу!

– Нас вывезут в лес, я всегда это знала… – бормотала Аделина Германовна.

Ее мобильник ожил и, завибрировав, пополз к краю стола. Она не реагировала, еще секунду и он упал бы и придавил одну из полудохлых рыбок на полу. Она взяла телефон в дрожащую руку: звонил главный. Наверное, ему уже донесли. Это конец.

– Але, – сказала она голосом женщины, вернувшейся с похорон.

– Что, Аделина Германовна, нервничаете? Мне доложили про ваши подвиги из валютного. Так вот, медленно выпускайте пар из ноздрей. Я не знаю, что вам там анализы ваши доложили. Дела обстоят так: к нам приходят пять миллиардов фунтов, мы меняем их на доллары, потом на евро. А завтра отправляем по делам Новокамского. Понятно вам?

– Приходят???

– Да, приходят.

– Приходят!!!

– Да, приходят… Вы что там, в своем уме?

– Приходят… пять… спасибо. Я поняла, благодарю. Приходят! Ха-ха-ха-ха…

Боборыкин уже все сообразил по ответам начальницы и по выражению ее лица. Он вообще был сообразительным пацаном. Он думал сейчас, кого уволить. Леночку трогать было нельзя: у нее отец в министерстве. У Анечки жених в органах. Оставался Николай. Обидно, хороший парень и программы некому будет писать. Вот ведь, сука, жизнь. Он решил сегодня по-настоящему нажраться. Не в хлам, не в сардельку, не стельку. Нет, по-настоящему, по-мужски, как десантник на день ВДВ. Он посмотрел на Аделину Германовну. Их глаза встретились и проскочила искра: они мгновенно поняли мысли друг друга. Нервная все-таки работа в банке, но плюсы тоже есть.

Чистый моржовый спред

– Посчитайте к трем часам чистый маржевый спред, лучше минут за двадцать, чтобы успеть проверить и обсудить.

Начальник строго посмотрел на меня поверх очков, оторвавшись на секунду от развернутой газеты. Я проработал всего месяц в банке и понятия не имел, о чем шла речь, но ударить в грязь лицом очень не хотелось. Как-никак я новоиспеченный «мастер оф экономикс», а не хрен моржовый. Кстати, спред моржовый или маржевый2? Вот ведь ситуация, у начальника не спросишь – скала неприступная. Гранит, а не человек. Бывший доктор наук по философии марксизма-ленинизма. А в багаже моих знаний значилось все что угодно, только не это. Дефект советского образования: теорфизика и беззаботный год на экономическом.

– А почему так срочно, Вячеслав Викторович? – попытался я прокачать ситуацию.

– Ягузинский просил. Так что, из штанов вылези…

Ягузинский – явление серьезное. Это был наш главный обормот. Я его видел всего один раз и то при странных обстоятельствах. Поднимался как-то по лестнице, а его охрана меня вышвырнула в коридор с криками: «Куда прешь, дебил, не видишь Ягузинский спускается!». Проходя мимо двери, за которой я вынужден был притаиться, Ягузинский спросил охрану: «Это кто ж такой прыткий и тупой? Не иначе из анализов?». Ему назвали мою фамилию. Он вынес краткий вердикт: «Еще раз встретится на пути, уволю нахрен!».

Из штанов ради такого дела вылезти было несложно. Жили тогда скромно, фигурка у меня была худенькая, а штаны я купил на рынке на два размера больше, чем нужно. Как бы на вырост. В те времена все так брали: под будущий достаток. Но вот посчитать чистый маржевый спред к трем часам… Нереально. Как минимум, нужно понять, о чем речь, да и данные собрать.

Полез в словари. Спред быстро нашел: его американцы на хлеб намазывают. Например, мягкое масло или сыр, на худой конец, мармелад. Включив мозги, понял, что имеется в виду некая надбавка. Но вот почему этот спред маржевый (или моржовый), да еще чистый? Значит, бывает грязный и его чистят? Вот, засада. Надо спросить у опытных коллег.

– Виталий, слушай тут такое дело… – подошел я к одному хмырю, с которым успел наладить мимолетный контакт.

– Что, созрел наконец в пятницу с нами в пивную? Тогда скидываемся по двести…

– Да нет, тут меня попросили чистый маржевый спред посчитать для Ягузинского…

– Они чего с дуба рухнули? Пердень бегемота какая-то.

– У тебя соображения есть какие-нибудь, хоть из какой оперы?

– Слушай, не парься. Возьми процентные ставки по активам, по пассивам, усредни и вычти одно из другого. Если получится минус, подкорректируй на глазок, а то уволят сразу.

– А где их взять-то? Может в базе данных?

– Не, туда их отродясь не забивали, сходи по отделам, пусть тебе прикинут на коленке.

Мысль была дельная. Я пошел по отделам.

Первой попалась Роза Павловна из валютного. На ее коленках я бы с удовольствием что-нибудь бы прикинул. Дама знойная, молодящаяся, к интеллекту неравнодушная, ценившая умных мальчиков.

– А, анализы! Какими судьбами? Что сегодня брать будете кровь или мочу?

– Роза Павловна, мне бы ставки средние по вашему отделу…

– Для чего, милок?

– Чистый маржевый спред посчитать…

– Ты давай не выражайся. Вон Ниночка наша аж покраснела. Слушай, а может чайку? С пряничками? А у нас и мартини есть…

– Роза Павловна, не могу, меня Ягузинский в три часа прирежет.

– Это он может… Хладнокровный мужчина. Ну, ладно. Ниночка дай нашему красавчику из анализов ставки.

– Какие ставки, Роза Павловна? По налогам или по тарифам?

– По активам и пассивам, пожалуйста, – уточняю я с мольбой в голосе.

– Таких у нас нет. Могу взять по тарифам и вычесть из них по налогам, если хотите…

Ниночка скорчила гримасу на личике и почесала бедро под юбкой. Как будто ее комар укусил. Заусенец на ее ногте процарапал в колготках проплешину, и она совсем сникла.

– Ну, давайте какие есть, – сказал я, сообразив, что до трех не успеть иначе.

На очереди был господин Бердяев из брокерского отдела. Злющий товарищ, хоть и господин. Носил обтягивающие торс жилеты и сыпал матом каждому встречному в лицо.

– А можно мне от вас ставки по…

– Пошел в жопу! И дверь закрой за собой. – Бердяев был краток, а краткость – сестра таланта.

«Жопа» – это признак уважения или может даже расположения. Люди от него этой «жопы» годами добиваются, выслушивая такую отборную брань, что потом друзьям и женам пересказывают как нечто экзотическое или даже эротическое. Сам Ягузинский его побаивается. Говорят, если сделать аудит, в брокерском отделе найдут столько убытков, что Ягузинскому конец. Это и есть основа доверия между ними.

Ладно, Бердяева сократим. Приравняем к среднему по больнице, то есть, по банку. Вообще уже полвторого, а я на месте топчусь. Зайду-ка я к Настеньке для очистки совести и на базу – делать расчет.

Рыженькая длинноногая Настенька Оболенская служила в бухгалтерии и знала о жизни больше других. Но капризна была до безобразия. Какое у нее настроение сегодня? Может истерику устроить, а может и унизить при людях до слез. Все зависело от климата в переменчивой сфере ее отношений с невидимыми нам мужчинами, в которой она плавала как бойцовая рыбка в аквариуме.

– А, анализы пожаловали! Как я выгляжу в этом платье?

Наверное, Настенька была в игривом настроении. Платье цвета перезрелой малины облегало ее фигурку чересчур плотно, как эластичный бинт. Каждая складочка напоказ. Даже видно, как трусики проступают. В общем, шик-модерн. На ногах были зеленые туфли на шпильках, и она прихрамывала с непривычки. На ресницах тушь в четыре слоя: «я черная моль, я летучая мышь». Губы выкрашены в цвет платья, а волосы взлохмачены в модную в то время прическу «взрыв на макаронной фабрике».

– Великолепно выглядите! – сказал я, не сморгнув.

– Что прямо вот возьмешь и женишься?

Весь женский коллектив бухгалтерии захихикал так радостно, как на Восьмое марта после подарков от руководства.

– Мне бы ставочки от вас получить процентные…

– Это мне бы от вас мужиков хоть что-нибудь получить! С какого-нибудь дойного козла хоть клок шерсти! – голос Настеньки неожиданно зарычал хриплым басом. – Зачем тебе наши ставочки?

– Чистый маржевый спред посчитать…

– Слыхали, девочки, у этого моржовый.

Девочки, многим из которых было уже за шестьдесят, опять дружно захихикали. Видимо, я ошибся, и настроение у Настеньки было не игривым, а разбитым. Надо было улепетывать подобру-поздорову. Жать в три лопатки, а на ставки плюнуть слюной.

Добравшись к себе на рабочее место, немного вспотев от стыда, я взялся за расчеты. Вот у каждого свой конек. Коммуникации – не мое, а вот расчеты – мое родное. В этой сфере никакой Ягузинский мне не указ. Гусь свинье не товарищ. Через час листок пестрел узором формул и цифр. Как татуировки на теле японских мафиози: ни черта непонятно, но красиво. Риск, конечно, был велик. Вдруг начальник окажется плотно в теме этого моржового спреда? Однако, наблюдая его месяц безвылазно сидящим за газетой, я решил, что риск разумен. В конце концов, я ему кто? Дэвид Копперфильд? Он же не совсем дебил и все понимает.

Сунув листок начальнику под нос без четверти три, я отрапортовал:

– Четыре целых и две десятых, Вячеслав Викторович!

– Что? – спросил он.

– Чистый маржевый спред в целом по банку.

– Хорошо, цифра разумная, молодец. Данные из базы брал?

– В базе не все есть, Вячеслав Викторович. Собрал по отделам.

– Что, и у Бердяева был?

– Был, Вячеслав Викторович.

– И что он, сильно сердился?

– Сердился, но ставки у него приблизительно равны средним по банку, как я прикинул.

– Мне тоже так показалось… А Оболенская дала?

– Пока не дала, но устно подтвердила, что даст. У нее в районе пяти по прогнозу.

– По активу или по пассиву?

– В пересчете на маржевый спред.

– Чистый?

– Абсолютно, Вячеслав Викторович.

– Молодец, что разобрался. У нас пока в отделе никто не владеет методикой.

Не даром мы тебя взяли. Все-таки такой багаж: теорфизика. Нам это очень пригодится, да ты и сам, наверное, понял… Люди-то у нас хорошие работают, но инструкций грамотных пока не хватает.

– Все правильно, Вячеслав Викторович. Только уже три ноль пять. Не пора ли нам отнести расчет господину Ягузинскому?

– А, не волнуйся. Видишь, его «мерседеса» под окном нет? Он уехал на встречу с водочным заводом. Нескоро будет, дня через три. Ему кредит надо одобрить. Он, кстати, жаловался на тебя: слишком часто ты ему под ноги попадаешься. Ты, знаешь, давай по основной лестнице не ходи. А сейчас дуй домой, отдыхай. Чистый маржевый спред много сил отнимает, по себе знаю.

Я пошел к метро радостный и спокойный. У трех вокзалов купил бутылку пива «Белый медведь». Солнце светило в глаза и приятно согревало. Будущее казалось безоблачным. Я шел и думал, что же такое этот загадочный чистый маржевый спред. Да я и до сих пор не знаю, черт возьми.

Генетический материал

Рассказываю вам как на духу, ибо видел сам. А чего не успел заметить, соседи донесли опосля. Мы люди подневольные: огородники, зарытые по пояс в грядки. Грунтус ковырятус обыкновенный. Поселок Верхняя Репа от станции Большие Штыри через просеку и мимо водокачки налево. К вечеру навкалываешься в огороде, спину ломит. Если телевизер включишь, спина меньше болит и спишь как в гробу, без сновидений. Особенно любим про внешнюю политику новости узнавать. В какую сторону, к примеру, антенны наших боевых машин направлены. Но речь не о том. О политике, впрочем, тоже будет тонкий момент, сами посмеётесь.

Июнь выдался дождливый. Небо в соплях, а участки кой-где подтопило. В сапогах резиновых ходим. На септик не у всех размеры денежных средств отвечают, очковые сортиры в большой моде. Да не везде руки доходят их вовремя высосать. А почву залило по щиколотку… Но это все пустяки по сравнению с мировой революцией. Зашел я, значит, давеча вечерком к нашему электрику Степан Абрамычу на тридцать шестой участок. Сели мы с ним на терраске закусить. Телевизор верещит всякую мутату, а мы пельмени трескаем и балаболим по-мужски. Как, к примеру, газ подсоединить, если справки на газ нет, а тепла хочется. Бутылочка у нас, консервы кой-какие, огурчики припасены. Культурно. А на дворе уже темно и комарик пищит.

Вот приспичило Степан Абрамычу по большой нужде. Извинился он, значит, перед публикой, то есть, передо мной, влез в сапоги, взял фонарь и пошел. Я слышу только, как его сапоги в глине чавкают. Посреди участка Степан Абрамыч внезапно притормозил и присел. Как потом выяснилось, вспомнил бедолага, что под корягой еще с осени заложил пол-литру. Жена чтобы не нашла и не лишила законного удовольствия. Полез он под ту корягу – пол-литра целехонька. Ну, он отпил малость вне регламента встречи, сунул бутылек в карман и почапал дальше. Зашел он, так сказать, в свой будуар – щели между досок шире самих досок. Там не только комар какой, но и собака легко проскочит, если ей надо. Но ни одна собака в будуар Абрамыча проскакивать не будет, потому что прогнило все и не выкачано. Об этом факте в поселке известно, и если по нужде, то уж лучше к Михлычу напротив сбегать. У того септик по последнему слову финской техники оборудован, ибо наш Михалыч в звании своем лейтенант.

Так вот, сидит Степан Абрамыч в своем неаккуратном сортире и слушает, как комар пищит. А сам из внерегламентной бутылочки помаленьку прихлебывает. Один подлый насекомый, жирный такой, сел нашему электрику прямо на нос и норовит напиться пролетарской крови. Степан Абрамыч размахнулся и не успел даже комара хлопнуть, как доски под ним возьми и подломись. Прогнило все, я ж говорю, к чертям. И вот уже летит Степан Абрамыч в собственную выгребную яму, как Алиса в кроличью нору. Летит, летит и бац голым задом в жижу. А следом за ним и фонарь прилетел, рядом упал и поплыл в плотных массах как кораблик моей мечты.

Яма-то большая оказалась. Еще дед Степан Абрамыча, майор запаса, при Брежневе копал под семейное ядерное убежище, но комиссия параметры забраковала и пришлось пустить на сортир. В общем, внутри оказалось просторно и удобно, примерно как оперному певцу Паваротти в джакузи отеля Редисон. Даже вылезать не хочется. Достал электрик из глубин бутылку, протер горлышко о воротник – в бутылке еще слегонца оставалось. Только смотрит Степан Абрамыч в темноту и глазом своим не верит – рядом с ним в яме шевелится черным резиновым телом гребаный водолаз. «Опаньки, – думает Степан Абрамович, – наверное, водочка паленая была, сейчас и белочки прибегут». Но нет, сколько глаза ладошками не тер – истинный крест: водолаз. И маска на нем, и трубочки дыхательные, и баллон с газом на спине. Екарный Бабай!

Водолаз тоже в полном недоумении сквозь стекло маски круглыми глазищами на Степан Абрамыча вылупился. Сидели они так минуты две, а потом Степан Абрамыч водолаза спрашивает, мол, ты кто такой будешь, сынок. Уж не с того света ли адский посланник? А тот только мычит в трубочки и внятного слова сказать не может. И тут Абрамыча спьяну осенило – шпион. Вспомнил наш электрик давешнюю передачу по телевизору, как Америка жизнь народа санкциями изнутри подтачивает: то персик в полях сопреет, то курс валюты провалится. Включил наш электрик свою бдительность на полную катушку и хрясть водолаза бутылкой по голове. А потом как заорет благим матом: «Спасите, шпионы Трампа атакуют!».

На крик сбежались кто мог, а именно: я и соседская Баба Люся, бывший венеролог из пансионата для престарелых работников эстрады. Огонь-баба. В груди у нее отвага, а в ягодицах – дым. На выборах она всегда за коммунистов голосует – это я так, между прочим, для досье. Баба Люся быстро остатки досок выломала и давай тащить Степан Абрамыча наружу. Вытащила. Окатили мы его из ведра дождевой водой, он как новенький засиял. Тельняшку только пришлось поменять, чтоб не воняло. Потом мы втроем налегли и потянули полуживого водолаза. Окатили его из того же ведра, сняли с него снаряжение и поволокли на терраску, на свет божий. Посадили его на стул, Баба Люся ему заехала по роже от души и спрашивает: «Кто ты, братец, такой? Шпион или человек?»

Водолаз все мычит, да странно так мычит, не по-нашему. Смотрим мы втроем – и правда, шпион. Мычит-то, зараза, вроде по-американски. Мы аж все присели на стулья. А водка, как назло, кончилась. Пришлось Бабе Люсе сбегать к себе за самогонкой. Выпили мы по два стаканчика и шпиону тоже налили. Только по-американски никто из нас троих ни бельмеса. Нам что олрайт, что гутенморген – привыкли мы лишь на языке Пушкина между собой кое-как изъясняться. В Европах, между прочим, не бывали, как говорится: арривидерчи, амиго, буенос ночес. Анкетка у всех чистая. На наше счастье, у Бабы Люси племянник гостил. Ученый парнишка, зубрил в школе инфинитив и герундий вплоть до пятого класса, пока не влюбился и не запил, а уж после жизнь мальца завертела… И отсидел сколько положено и белый свет повидал из окна арестантского вагона. В общем, шпрехал он по-иностранному, как Мюллер из «Семнадцати мгновений весны». Баба Люся ему говорит: «Давай, летс транслейт, милок». А тот отвечает: «Яволь, майн либен фрау». Выпили мы еще по два стаканчика и начали допрос пленного…

Начать-то мы начали, а вот дальше я плохо помню… Видать, самогон у Бабы Люси крепкий и последние мозги заливает, как бетоном… Очнулся я от яркого света в глаза и обнаружил себя, как говорят англичане, в выгребной яме. Нет, это я не фигурально выражаюсь, а буквально. Сидел я в водолазном костюме в той самой выгребной яме, привалившись к бревну, что укрепляет строение. Солнце сквозь открытую дверь и проломанную дыру в досках нестерпимо светило мне в левый открытый глаз. Как потом выяснилось, когда я перебрал, Баба Люся со Степан Абрамовичем решили на мне эксперимент провести, может ли шпион в яме безопасно для жизни переночевать. Оказалось, может. Ну, натурально, я вылез из ямы, снял водолазные причиндалы, окатился дождевой водой и пошел на терраску. Вижу, компашка наша уже сидит за столом и чай пьет с пряниками. И шпион тоже сидит в чистом белье: видно Степан Абрамович поделился. Рожи у всех хмурые. Только никто ничего из вчерашних разговоров не помнит…

Так мы правду бы и не узнали, если бы не телевизор. Тут как раз утренние новости показывают. Дикторша, миловидная такая дама с разрезом до пупка, лепечет нежным соловьиным голоском, мол, обнаружено компетентными органами, что иностранные державы спят и видят, как заполучить для анализа генетический материал россиян. И для этой, дескать, подлой цели они, по наущению своего военного ведомства, снарядили переодетых в русские национальные костюмы шпионов рыскать где ни попадя биологические пробы… «Ага! – произнесли мы все хором, – теперь-то, еж-майож, все ясно!» И смотрим мы все в сторону нашего шпиона недобрым взглядом. Но не срослось красивое объяснение.

Шпион-то наш, уже к утру оклемавшийся, заговорил вдруг на чистейшем местном диалекте, так что никакой, зараза, Пушкин бы в тот момент бы не придрался.

«Братва, – говорит шпион, – вы меня задолбали, твари, никакой я, в жопу, не шпион!». Мы глядим внимательнее в его честные синие глаза и видим – не шпион, а Дядя Витя с шестнадцатой дачи, что у леса. Оказалось, они компанией пошли на рыбалку на лесное озеро. Лодку резиновую одолжили у другана-спасателя, а там в лодке и водолазное снаряжение завалялось… Как попал в сортир, Дядя Витя не помнит, потому что бухали на рыбалке не по-детски, а как взрослые люди. К тому же праздник на прошлой неделе был: День защиты ребенка. А лопотал он по-американски, потому что пытался петь свою любимую песню: «Дестинейшн анновн». В переводе означает, типа, место моего прибытия мне не известно.

Посмеялись мы от души, а племянника Бабы Люси за плохое знание языка отправили в сельмаг за пивом. Пиво там хорошее, бодрит как чистый пенициллин. Только вот проблема – настоящие-то шпионы где-то продолжают сбор проб. По телевизеру ведь не врут никогда. Эксперты говорят, что шпионы ищут в наших русских генах слабое звено. И для этой цели, по слухам, Пентагон организовал генетический институт. Эксперты у нас никогда не ошибаются, значит лишняя бдительность не помешает. С той поры мы народную дружину организовали. Баба Люся – атаман, а мы ее опричники. По ночам дежурим и сортиры с фонариками просвечиваем – нет ли кого постороннего. И пока, тьфу-тьфу-тьфу. весь генетический материал при нас.

Ольга Дмитриевна

Нынче год сложный, катастрофа за катастрофой, сами знаете… В Техасе вот, слышали? Свет ветеранам Вьетнама отключают и потом счета на тыщи долларов выставляют. Но это в Америке, а у нас все гораздо лучше. Мы народ к разному привыкший и нас все устраивает. У нас сознание натренировано на катастрофу, как у пограничной овчарки на нарушителя. Если, скажем, холодно, одеваем шубу, а если солнечный удар – прикладываем к затылку лед. В розетку пальцы не суем, а нос в чужие дела – тем более. Ни во что мы не верим, кроме вечной божьей благодати, но ради начальства в лепешку расшибемся, только оно бровью поведи. Мы заранее на все согласны и ко всему готовы, подвержены любым влияниям, но против любых идей. Если с нами по-человечески, хочешь, веревки из нас вей, хочешь – гвозди клепай, все равно никакого толку не выйдет. Одно мученье… Вот, взять хоть Ольгу Дмитриевну. Живет она благополучно, и ночная рубашка у нее желтыми цветами вышита, только вечно с ней фантастические истории приключаются… Нельзя не поведать.

Трудится Ольга Дмитриевна кассиром в столовой нашего завода и известна каждому работяге как женщина истинно верующая. Во что Ольга Дмитриевна поверила, то, как пить дать, оказывается истиной, и потом эту истину колом из мозгов не вышибешь… На почве поиска истины мы с Ольгой Дмитриевной однажды даже поцапались по-дружески. Стоим мы, значит, на прошлую Пасху в очереди за святой водой. А Ольга Дмитриевна меня отчитывает как мальчишку, зачем, дескать, я с одним бидоном приперся как дурак. Я гляжу по сторонам – и вправду, народ в основном с двумя бидонами стоит. Хотя батюшка загодя предупреждал, чтобы не жадничали. Святая, мол, вода вовсе не для того, а для особых нужд: брызгать по капле куда надо как духи. Не пельмени же в ней варить, тем более, их потом отдельно ходят окроплять. Да никто батюшку не послушал, прикрикнули только из конца очереди: «Наливай по два трехлитровых на рыло, душа горит!». Мне даже стыдно за себя стало, как малое дитя себя веду. Дают – надо брать про запас. Святая вода не стухнет. А Ольга Дмитриевна глядит на меня и улыбается одними глазами. А губы у нее в такую строгую ниточку вытянулись. Говорю вам, истинно верующая женщина, монолитной постройки. Но это все это лирическое отступление, а история наша впереди.

В нынешнем трудном годе Ольга Дмитриевна внезапно замуж вышла. Покончила разом со своим одиноким бессмысленным существованием. Вот так, на скорую руку, не благословясь у подруг, как в омут сиганула. И не пожалела потом, потому что на редкость удачно. А дело было так. Шла она как-то с покупками из универмага. Видит, – а глаз у нее намётанный, как у прожжённого опера, – стоит на ветру одинокий мужчина без шапки. В руках у него кружка, и в кружке пенится пиво. Симпатичный мужчина, вроде бесхозный, окоченел только малость и пошатывается. Еще не старый, но и не молод, и пальто на нем обшарпанное и затертое, как коврик у подъезда. Дала Ольга Дмитриевна мужчине бутерброд с колбасой. Он благодарно прожевал. Она сунула ему кусок сахару в рот и потащила за воротник домой. Пальто с него дома сняла и пробовала почистить щеткой, но без толку. Усадила она мужчину на кухне пить чай и давай его расспрашивать, откуда он, такой подарок, на ее голову свалился.

Оказался мужчина этот не таким уж и никудышным, а бывшим интеллигентным человеком из бухгалтерии унитарного предприятия. Холостым бегал на воле, что по нынешним временам громадная редкость, как, к примеру, древняя мушка в янтаре. Однако исковерканной судьбы человек. Политика бедолагу скрутила хуже радикулита. Поверил он по наивности либералам, которые демократы. А те оказались не искренние, а такие, что рвутся к власти, не брезгуя ничьими трупами. Втянули они его в свою партию обманом, а сами хотели либеральную диктатуру в стране учредить, наподобие как в Америке, но еще почище, с вывертами. Нашу религию они ни в грош не ставили, а вместо конституции навязывали гражданам однополую любовь с темнокожими. Словом, кошмар. Пенсию они у бедняги отобрали, квартиру тоже. Выгнали на улицу и обложили кредитами, даже передачу любимую по телевизору не дали досмотреть до конца. С тех пор бывший бухгалтер у универмага отирался и пивом пробавлялся на подаяние прохожих.

Ольга Дмитриевна отмыла голубчика в ванной с помощью мочалки на длинной деревянной ручке, поставила сохнуть у батареи. А тот все дрожит и дрожит как осиновый лист, так на улице закоченел. Надела она на него чистую пижамку, что от ее покойного мужа Ивана Васильевича случайно сохранилась. Только смотрит, а гость больной совсем. Заикаться начал. И все твердит про какой-то разумный выбор гражданина, без которого, мол, потеряем нафиг страну. Видимо, политика опять наружу из него полезла. Да вот еще вторая беда – из головы его на пол начало что-то серое капать. Кап-кап. Ручеек такой, а пахнет неприятно. Дырочка такая в затылке обнаружилась и подтекает из нее. Не скажу, чтобы ужасно, но не романтично. Ольга Дмитриевна тут припомнила, как подобный ручеек в стояке образовался, когда муфта на трубе лопнула. Тяжело одной, без мужа трубы чинить. Не сообразишь сразу, с какой стороны к ним подплыть. А теперь вот, в доме появился мужчина, да из него из самого на линолеум капает. Одно расстройство. Но и выгонять мерзавца жалко, хоть и подтекает как снеговик на солнышке, но все же какой-то отдаленный намек на будущее родное существо. В общем, дрогнуло женское сердце.

Кое-как дотянули до утра, и потащила Ольга Дмитриевна своего найденыша в поликлинику. Медицина у нас какая? Сами знаете… Мы ко всему привыкшие и нас все устраивает. Притерпелись уже… Врачи у нас вежливые, а медсестры счастливые – у них оклады давеча проиндексировали по тарифному коэффициенту. Специалиста по болезням головы, правда, в тот день на месте не оказалось, он сам от менингита погиб, прости господи. Но уролог согласился нашу пару принять. Осмотрел он внимательно больного и только руками развел.

– Вы, – говорит он, обращаясь к Ольге Дмитриевне, – признайтесь честно, к батарее вашего мужчину недавно прикладывали.

– Ну да, – признается она, – чего греха таить, было дело, отогревала я его.

– А вот этого, милочка, делать было категорически нельзя, – заявляет врач и хмурит левую бровь.

– Это почему ж нельзя? – вскидывается Ольга Дмитриевна.

– Этого, – говорит врач, – я вам сразу объяснить не смогу, пока не сходите оба на рентген.

Сходили они оба на рентген. Мужчине голову просветили, а Ольге Дмитриевне легкие заодно, чтобы два раза потом попусту не бегать. Легкие оказались чистые, а с головой – форменное безобразие. Врач с полчаса вертел-крутил в руках злополучный снимок, подходил два раза к окну, брызгал на пальцы слюной и даже бегал советоваться к окулисту. И в итоге огорошил так огорошил. Отвел он Ольгу Дмитриевну в сторонку и шепчет:

– Он вам кто, муж?

– Нет, – говорит она, – знакомый просто, на улице вчера подобрала, у магазина продуктового.

– Вы его лучше назад отведите и на прежнее место поставьте, а то мороки не оберетесь.

– Вот еще!

– Как знаете, только у него, как бы это вам помягче сформулировать… разжижение.

– И что, ничего сделать даже нельзя?

– Сделать, конечно, кое-что можно, но бесплатно я вам ничего не гарантирую.

Ничего не попишешь, раскошелилась Ольга Дмитриевна. Медицина у нас бесплатная только для здоровых. Врач воткнул бедолаге через ноздрю какой-то зонд и подморозил временно внутреннее вещество жидким азотом. Литра два влил без малого, только шипение зловещее в кабинете раздавалось. Клятвенно обещал улучшение, но при одном условии – к батарее больше больного не прислонять и от политики держаться за километр. Прописал доктор еще какие-то чудодейственные таблетки. С лекарствами у нас как? Сами знаете… Выбор огромный, но лучше вообще не болеть. Бывают такие капсулы, что от почек зверски помогают. Моча более чистая выходит, я сам проверял. Но и от головы их принимать тоже не возбраняется, если знать дозировку. Есть американские аналоги, те обычно сильно кусаются по ценам. А есть отечественные, ничем не хуже, на основе таежных витаминов. А еще врач посоветовал гель приобрести. Такой сильнодействующий состав, производится только в одном месте, на фабрике имени Космодемьянской. Помажешь больное место – и больше ничего не беспокоит. Намертво схватывает: подобной же химической формулой пробитые радиаторы в автомобилях чинят. Ученые от безысходности в трудные девяностые изобрели на военном заводе.

Оказалось, с разжижением тоже люди живут в нашей стране. К весне, когда лекарства немного подействовали, а гель подсох, они с Ольгой Дмитриевной по-тихому расписались. Съели тортик на кухне вдвоем и живут теперь в душа в душу. Антоша, так зовут бывшего бухгалтера, оказался мужем покладистым. Пальто только новое пришлось ему купить, старое вообще никуда не сгодилось, даже на коврик не подошло. А так он тихий, этот Антоша. В основном сидит у телевизора, смотрит все передачи подряд. Пиво требует, чтобы вовремя подносили, а то скандал. Очень Антоша уважает телевидение и, бывает, нашептывает про себя разные фразы, какие там говорят, чтобы назавтра припомнить, если случится по телефону социологический опрос. А к либералам Антоша больше ни ногой – ну их к лешему, снова обманут и доведут до беды. Ольга Дмитриевна не нарадуется на мужа, даже постройнела. Выражение лица у нее строгое, как и раньше, а губы совсем истончились – в такую струнку вытянуты, наподобие окончательной черты, а глаза… Глаза даже не улыбаются, как раньше, а скорее светятся, как такие два маяка.

А недавно Ольге Дмитриевне и вовсе подфартило. Осмотрел Антошу по случаю другой врач, более внимательный, из областного центра. Костюм у него великолепный: синий в желтую полоску. Светило, одним словом, и по совместительству в прокуратуре должность занимает, потому что когда-то учился на кафедре марксистской философии. Такое сейчас случается. Называется «решала», это значит умеет решить практически любой вопрос. Главное, он дружен с разными вертикальными людьми и способен повлиять на ситуацию. Например, если требуется надавить сверху на домоуправа, чтобы трубы в стояке приварить, или с медицинской точки зрения поспособствовать. Пощупал этот светило, значит, Антошино разжижение, и оказалось по ближайшем рассмотрении, что это вовсе не уникальный случай и не против законов природы. Такие люди, дескать, повсюду встречаются и даже лучше приспосабливаются к окружающей обстановке, чем другие, у которых наблюдается затвердение. Разжиженные более неприхотливы, сговорчивы и лояльны. Из них, мол, исторически выковывался неплохой электорат. А социологи, дескать, вообще только таких и предпочитают. Это их самая надежная статистическая база.

Анализы, к слову, у Антоши оказались вообще чистые. Ничего в них нет. Анализы у нас знаете, как берут? Мы ко всему привычные и нас все устраивает. Уж точно лучше, чем заграницей. А с чистыми анализами и чистой анкетой людям открыты все пути и любые кривые дорожки в разные боковые дверки. Словом, Антошу рекомендовали восстановить на работе в бухгалтерии унитарного предприятия. Оклад установили по тарифному коэффициенту с северной надбавкой. И жидкий азот выписывают бесплатно по нормативу. В основном Антошу просят бумаги всякие подписывать. За бумаги тоже кому-то нужно нести ответственность, не всем же за просто так сидеть. На этом и истории нашей конец, не было бы у Ольги Дмитриевны семейного счастья, да разжижение кавалера ей сильно на руку сыграло.

Победитовое сверло

В восьмидесятые годы на прилавках советских магазинов царило сравнительное изобилие. На селе кой-чего недоставало: масла, сыра, колбасы. Но в городах даже излишек наблюдался. Например, необъяснимый завал мужской туристической обуви. Бери не хочу, хоть всю Восточную Европу обуй. В столице избалованные жители гонялись за импортным и редким товаром. Они из принципа давились в длиннющих муторных очередях, чтобы друг дружку удивить. Но местами, в виде исключения из правила, картину социализма уродовал дефицит. Бывало и так – простую вещь днем с огнем не сыскать, хоть язык на плечо положи. Вот возьмем сверло. Простое – пожалуйста, а победитовое, что бетон сверлит, было подобно синей птице. Каждый мужик мечтал о таком счастье, но в руки оно не давалось никому. Особенно, если вы простой советский инженер.

Логинов Петр Иванович не был простым инженером. Он занимал должность главного энергетика огромного строительного управления. Его возили на работу на черном авто с государственными номерами. Но победитового сверла у Петра Ивановича отродясь не водилось. По этой причине и разгорелся семейный скандал тихим октябрьским вечером в тесной трехкомнатной клетушке, где обитала семья Логиновых.

– Наплевать тебе на сына! – Орала Клавдия Яковлевна, супруга Петра Ивановича. – Ты хоть заметил, что Вовка уже в школу пошел?

По правде сказать, Петр Иванович пропустил знаменательное событие. Пахал он как мерин, без выходных. Уезжал на работу чуть свет, а возвращался прокуренный и усталый черт знает когда. У него горел план по рытью каких-то секретных ракетных шахт. Зачем были нужны шахты, никто не имел права знать. Но все домочадцы, даже Вовкина склеротическая бабушка, страдающая диабетом, понимали – несвоевременное рытье насупит густые брови дорогого генерального секретаря Леонида Ильича. А насупленные брови генсека означали подрыв авторитета социализма в борьбе за мир во всем мире, против волчьего оскала капитализма. Одна лишь Клавдия Яковлевна не признавала борьбу за мир во всем мире уважительной причиной, позволяющей отцу семейства пренебрегать воспитанием сына.

Как бы в подтверждение своего недовольства Клавдия Яковлевна засверкала карими очами и приняла гордую стойку римского гладиатора, держа в правой руке захваченную с кухни чугунную сковородку.

– Ты когда обещал сыну место для уроков оборудовать, отщепенец? – Спросила она супруга.

Петр Иванович припомнил обещание. Еще к первому сентября требовалось потеснить склеротическую бабулю в ее комнатенке, перетащить туда старый письменный стол из гостиной и навесить лампу-бра над столом. Лампу купили загодя, еще пять лет назад. Вроде, дело-то плевое. Можно хоть сейчас исполнить. Только вот незадача – для лампы нужна дырка в бетоне. Можно попробовать и без сверла подолбить долотом, как дятел. Все зависит от бетона. Петр Иванович, как опытный инженер, знал, что советский бетон бывает двух типов: либо крошится и сыпется сам, либо его ядерной бомбой не возьмешь. Это как повезет: заливали бетон с похмелья или после обеда.

Время было позднее, соседи наверняка досматривали «Спокойной ночи, малыши». Но огрести от супруги сковородкой не хотелось. Клавдия Яковлевна весила в два раза больше мужа и бедра ее с трудом пролезали в узкую дверь ванной комнаты. Такая придавит как вошь и не пискнешь. Логинов лишь на стройке ощущал себя начальником, а дома безропотно подчинялся железной воле жены. Благодаря матриархату в семейной ячейке властвовала суровая любовь. Малейшие промахи карались ранящими душу криками, отлучениями от груди, а иногда и побоями. Логинов покорно снял пиджак, рубашку и принялся двигать мебель. Через полчаса стол стоял на нужном месте, а бабушкин хлам был распихан по комодам и шкафам. Оставалась злополучная дырка. Петр Иванович взял долото и молоток. Размахнулся…

Бетон оказался прочным. После получаса долбёжки дырка почти не продвинулась. Соседи уже колошматили по батареям и орали с балкона мартовскими котами. Долото нагрелось и жгло руку, кончик его сплющился и напоминал опенок. Стало ясно, что фокус не пройдет, однако упрямый Логинов постучал еще минут десять. В дверь настойчиво зазвонили. Пришлось оставить сизифов труд и пойти открывать.

– Ты чо, дятел, не знаешь который час? Люди спят! В рыло хочешь!

В двери стоял Иван с верхнего этажа. Грозный детина в семейных трусах, с внушительным пузом, квадратной челюстью и бычьими красными глазами. Он работал таксистом, но и выпить был не дурак. Вероятно, его вечерняя будничная четвертушка уже рассосалась в желудке. Иван нервничал. С похмелюги или недопивши Иван разговаривал сиплым голосом, и отдельные слова разобрать было почти невозможно. А вот получить от шоферюги в глаз в такие минуты было элементарно. Как и удариться макушкой о низко нависающую антресоль. Впрочем, ни один сосед, даже нетрезвый, не рискнул бы задеть Петра Ивановича в присутствии супруги. Клавдия Яковлевна отстаивала свою монополию на насилие с ревностностью маленького средневекового государства.

– Иван, у тебя случайно сверла по бетону нет? Вовке лампу прикрутить нужно над столом. – Робко спросил Логинов.

– Почему нет? Может и завалялось… Если найдешь чего налить, гляну…

Иван был человек прямой. На случай подобной помощи по дому Логиновы держали в доме спирт. Клавдия Яковлевна, подслушав разговор, смекнула суть вопроса и достала медицинский пузырек. Такие подарочки она приносила регулярно с работы, из психиатрической лечебницы, не опасаясь соблазнить ими мужа. Сам Логинов, между прочим, не употреблял, только курил запойно. Захватив пузырек, два соседа, как крокодил Гена с Чебурашкой, отправились искать сверло.

В квартире Ивана было сумрачно, затхло и тесно. Проходу мешала выступающая острыми углами, явно излишняя мебель. В спальне при открытой двери мирно похрапывала жена Ивана, трамвайщица Нюра. Наверное, ей уже снилась утренняя смена. На куне лежали неприбранные остатки скудного ужина: консервы, селедка, картошка. Сам Иван уже жадно опустошал пузырек, не разбавляя, но отхлебывая спирт выверенными глотками. Так ловко глотают спирт только доктора и летчики. От удовольствия Иван урчал как большой неразумный котяра. Прикончив спирт, шоферюга засунул в рот картофелину и начал лениво копошиться в многочисленных ящиках. Сверла что-то не попадалось…

– Слушай, сосед, затерялось сверло. Не помню куда засунул.

Голос Ивана волшебным образом перестал сипеть и загремел басовой трубой. Наверняка спирт всосался и вернуть его назад в пузырек было никак нельзя. Это понимал и сам Иван, стыдливо скосивший взгляд на свои затертые войлочные тапки.

– А давай к соседке с пятого заглянем, – придумал Иван. – У нее верняком есть победитовое сверло…

Почему у соседки с пятого, симпатичной и рано овдовевшей бездетной Людки, должно непременно оказаться искомое сверло, Логинов не знал. Не знал и Иван, на которого спирт действовал странным образом: из интроверта-социопата тот превращался в экстраверта-милашку, общительного и вежливого. Ивана совершенно не смущал собственный наряд, состоявший по-прежнему из мятых семейных трусов и стертых до дыр тапочек. Между соседями не принято стыдиться естественного и домашнего. Позвонили к Людке.

Людка тоже явно не стыдилась естественного. Она была в коротком халатике, застегнутым едва на две пуговицы, к тому же вдрызг мокром. В верхнем вырезе халатика прорисовывалась небольшая, но правильная грудь. Снизу, на всю длину, выглядывали немного кривоватые ноги. Кожа у Людки была белая и вся просвечивала мелкими синими венками. Людкин огромный рот ехидно улыбался, а причёска сбилась набок в творческом беспорядке.

– Чо надо, мужики? – спросила Людка.

– Нам бы сверло победитовое, – промямлил оробевший Логинов.

Иван же стоял молча и рассматривал Людку с таким интересом, будто был пионером, и мама впервые отвела его в цирк.

– Победитовое? Ща гляну на антресоль, может от мужа осталось… Но услуга за услугу: у меня стиралка не фурычит, воду слить не могу. Глянете?

Людка, задрав короткий халат выше пупка, полезла с табурета на антресоль. Логинов стыдливо отвернулся и потянул Ивана за локоть в ванную. Стиралка была тяжелая, авиационной стали. Произведение рижского завода – такой бесхитростный цилиндр с мотором внизу. Как будто конструировали подводную лодку, но передумали в последний момент. Машинка легко рвала лифчики неудачно расположенным подводным винтом, а воду сливала не до конца. Как ее ни насилуй, а пока не перевернешь вверх дном, остатки не вывернешь. Людка, наверное, пыталась проделать процедуру в одиночку и только устроила лужу на полу.

Иван попинал машинку ногой, потом кряхтя опрокинул ее над ванной. Даже такому бугаю упражнение давалось с трудом. Машинка весила тонну. Выкатить ее из ванны – и то проблема. Логинов закурил и мысленно пожалел Людку. Он подумал, что каждая советская женщина должна иметь спутника жизни. Не для удовольствия, а по необходимости, ввиду недостатков конструкции разных агрегатов. А при коммунизме семья окончательно распадется на отдельных сознательных членов общества. Дети будут воспитываться в лагерях, а взрослые – трудится бок обок с женщинами-сестрами в трудовых колониях. Женщины того времени наверняка станут стройными и ласковыми как Людка. Финского сервелата тогда будет вволю, а стиральные машины научатся сливать воду до конца. Да и победитовые сверла раздадут бесплатно прорабы после смены.

От сладких мыслей разомлевшего Логинова оторвала Людка. Она стояла со счастливой улыбкой у двери в ванную и держала в руках огромное толстое сверло.

– Таким хорошо в пипиське ковыряться, – беззастенчиво прокомментировал Иван.

– Да и вправду… – не смутилась Людка. – Ну, какое есть… Мальчики, а пойдемте чай пить с пряниками?

– Можно и чай, если в этом доме не уважают человека труда, – обиделся Иван.

– Ой, у меня и наливочка смородиновая припасена, – обрадовались Людка.

Уселись на тесной кухоньке. Чтобы за стол поместился третий, нужно было открыть дверь и сесть в проход. Логинов был рад неожиданной компании. Однообразие будней утомляло, а агрессия супруги просто осточертела. Он не пил, и потому друзей на работе почти не имел. Отношения сводились к бесконечным авралам и нагоняям, доставляемым по вертикали от высшего начальства к нему и от него вниз до последнего рабочего. Шахты никак не хотели вырыться в положенный срок. Их хронически затапливало подземными водами.

Людкин чай был крепким и пах незнакомой травой. Пряники напоминали приморскую гальку и угрожали зубам трещинами. Их надо было размачивать в чае или рассасывать как леденцы. Людка дернула наливочки и раздухарилась. Она без умолку лепетала какие-то невнятные истории про бесчисленных подруг: продавщиц и парикмахерш. Разбегавшиеся во все стороны части халатика Людка стыдливо поправляла – то сверху, то снизу. Иван налегал на наливку и многозначительно молчал. После каждой рюмки он почесывал волосатое пузо и урчал как кот, уловивший мышь. Так и просидели они до утренней зари втроем, постигая бесхитростное кухонное счастье. От ночного веселья осталась груда окурков в стеклянной банке из-под огурцов.

Вернувшись к утру домой без сверла, Петр Иванович огреб сковородкой с добавкой кулаком в глаз. Супруга, угомонив гнев после мордобоя, замазала ему фингал своей пудрой, чтобы не пугал начальство. Логинов одел костюм и уехал на работу. Как всегда.

Лампа над столом Вовки так и не была привешена до следующего первого сентября. А потом снова до следующего, и снова… Когда Вовка пошел в шестой класс, его отец Петр Иванович Логинов умер. Поминки организовало начальство. Стол накрыли богатый в доме культуры при строительном управлении. Собралась уйма сослуживцев: Логинова сильно уважали. Каждый подходил к вдове и обещал помощь. Сунули даже пухлый конверт в руки: премию за пущенные в срок шахты. В сильном подпитии начальник строительного управления шепнул Клавдии Яковлевне в самое ухо:

– Лучшие люди от нас уходят в расцвете… Радиация, будь она неладна.

Поздно вечером, когда народ, пошатываясь, расходился к машинам и автобусам, к Клавдии Яковлевне подошел невзрачный сгорбленный мужичок в изношенном чуть не до дыр старом костюме.

– Клавдия Яковлевна, я прораб с шестого участка. Меня Федором зовут. Вот, чуть не забыл… Петр Иванович очень просил достать…

Он протянул ей какой-то маленький предмет в темной сморщенной ладони. Это было победитовое сверло.

Как стать единственной

Дорогие посетители сайта знакомств, не отчаивайтесь! Как семейный психотерапевт, наблюдающий семейные отношения вблизи, поделюсь с вами психологическими приемчиками, помогающими обрести вторую половинку. Для начала скажу вам ответственно, дорогие мои, не ищите второй половинки, не избавившись от первой, а лучше станьте чем-то целым и не морочьте голову порядочным людям. Пути Господни неисповедимы и чудны, а жизнь течет, не спрашивая разрешения… Да, так вот, в качестве иллюстрации эффективности работы сайта знакомств приведу письма двух одиноких сердец, нашедших друг друга и пребывающих в счастье навеки.

Единственное Солнышко 117, Девушка, 27, 167, 90 ищу парня. О себе: милая, единственная. Нужны только серьезные отношения, срочно.

«Здравствуйте, мое настоящее имя Алла, на сайте я под забавным ником. К сожалению, мои любимые псевдонимы Единственная Солнышко и Единственная Милая кто-то нагло и бесповоротно занял. Я не скрываю, что хочу прямо сейчас быть единственной и желанной для того, кого все нет и нет. Жажду просыпаться каждое утро со своим единственным в нежных объятиях и готовить ему вкусный салат с майонезом и зеленым горошком на завтрак. Пусть дарит мне живые, желательно полевые, цветы-ромашки каждый день в розовой корзиночке, можно в желтой. Любимый обязан заботиться обо мне и моем сыне-Солнышке и самому быть моим Солнышком сладким. Должен он стать надежным-пренадежным, никуда не убегать, и быть со мною вечно и всегда-всегда. Уверена, что настоящий муж побеспокоится о каждой мелочи нашего быта, совсем как Алладин со своей лампой. О таком муже, наверное, мечтает каждая женщина, но некоторые дряни сей факт тщательно скрывают.

Да и как, спрашиваю, стать независимой и современной женщиной, если ты еще не нашла единственного, от кого можно полностью зависеть и возложить заботы без остатка? Это поймет любая дура, если она не так глупа, как дерево, из которого сделан ее мозг. На сайте я торчу пять лет и пока безрезультатно. Верю – неудача временная, потому что я достойна счастья. Вскоре я буду самой нежной и самой любимой, и самой единственной, и главной. Я знаю, что я Солнышко сахарное сладкое, единственная и милая, в этом меня никто не переубедит, кроме меня самой, а мне того не надо.

Я уверена, что счастье нагрянет неожиданно. Может быть, и чуть позже, чем я думаю. Оказалось, что здесь, на сайте, я тут такая не одна-единственная, а мужчин приличных раз-два и обчелся. Трутся одни неуравновешенные психопаты и озабоченные алкаши. Ошиваются тут всякие уроды, как коты, роняя клоки линялой шерсти. Напоминают моего первого мужа, о котором неплохо бы тоже позаботиться и устроить наконец на работу, чтобы платил алименты вовремя. Мужчины, поймите, ваше достоинство измеряется не сантиметрами, а годами прожитой совместной жизни на благо общей со мной семьи.

Годы-то идут, и мне уже тридцать семь, но по анкете, слава Богу, намного меньше. Жизнь в качестве единственной и милой без своего милого и единственного мне не мила. Поэтому мне невтерпеж, я согласна я встретить хоть-лишь-бы-кого, пусть невысокого. Но чего я точно не принимаю – это всяких неверных особей-котов, прыгающих от юбки к тому, что под юбкой, и алкашей, цепляющихся за подол дрожащей в делирии рукой. А еще сильнее не выношу глупых мужчин, без искры интеллекта, не знающих, как правильно позаботиться обо мне и моем Солнышке сладком, и не имеющих достаточно материальных средств, а лакающих пиво жбанами без стакана у телевизора. Неужели они мечтают, что я, подобно голодной малолетке, сломя голову, понесусь в кровать? До туалета не добежишь, как смешно. Я – единственная!

К счастью, недавно я встретила на сайте Антона, не такого, как все. Он единственный и меня понимает. Похоже, я понравилась ему, и он наговорил мне кучу комплиментов в переписке. Впрочем, на фотографии я выгляжу вполне себе ничего, килограммов лишних не видно. Снималась я еще до рождения Солнышка лет восемь назад, к тому же на мне красовались любимые итальянские солнечные очки и морщинок у глаз не заметно. С нетерпением жду встречи. Надеюсь, в жизни Антон не будет иметь такой глупый вид, как на своем фото в спортзале в трусах. Пусть лучше наденет костюм и сводит меня в Большой театр, а оттуда, из партера, ЗАГС видно без бинокля».

Единственный рыбак 19 Парень, 27, 197, 27. Ищу девушку. О себе: свободный спортсмен. Мне нужны отношения, срочно и серьезно.

«Здравствуйте, меня зовут Антон, на сайте я под хитроумным ником, чтобы девушки, западающие на слово «единственный», западали куда надо. Я удивился, что только восемнадцать моих коллег-рыбаков доперли сделать себе такой зачетный псевдоним. Я не скрываю, что моя задача – повстречать в узких пределах кровати как можно больше женщин за свою нелегкую жизнь. Знаю, что всех их туда не перетаскаешь, мускулов не хватит. Но, как известно, к этой цели обязан стремиться всякий настоящий мужчина-рыбак. Хотя некоторые из нас тщательно скрывают свою сущность в целях конспирации.

Ну скажите, что может быть лучше бурной ночи с очередной незнакомкой? Главное – потом не рассматривать ее на утро за завтраком во время первой похмельной тошноты. Скажу вам откровенно, лучше внезапной незнакомки может быть только качественный алкоголь, но на него денег категорически нет сейчас. Посасываю в основном копеечное тепленькое пивцо перед телевизором, как новорожденный младенец. Залить грусть я люблю не меньше, чем женщин на матрасе, но лучше и то и другое, а остальное мне неинтересно.

Давно надоел этот писк насчет семьи и серьезных отношений. Мозг мне вынесли уже не один раз. Поймите, дамы, ваша красота измеряется не годами, потраченными на созерцание вашей персоны, а радиусами изгибов и диаметрами форм, сантиметрами плоти, но тоже чтобы не лишними. Чего я точно не выношу, так это придурковатых морщинистых кошелок, глубоко за тридцать пять, возомнивших, что я буду воспитывать чужих детей, как директор детского садика. Нашлись бы средства оплаты, выписал бы в интернете длинную, как капитан волейбольной сборной, дефку. А лучше купил бы в «Ашане» ящик того, чего можно вылакать по кайфу и без длинной дефки. Да и не свободен я давно, прерван мой полет, никак не могу смазать пятки от своей на остаток жизни любви: денег нет на то, где отдельно и свободно существовать.

На сайте я уже пять лет, и нельзя сказать, что годы прошли впустую. Повстречал я немало легкомысленных мамаш и пощекотал им интимные места. Да, случались встречи при Луне, но психика моя попорчена крепко, так что даже пью меньше и весь морально поистаскался. Хочется чего-то гениального, интересного, как феллиниевские «Восемь с половиной», и без особых проблем для нервов.

К счастью, я встретил Аллу с ярким до зубной боли псевдонимом Солнышко. Она милая, меня понимает, и ноги у нее на фото устремлены в небо, как крылья у истребителя. Жаль только, что лица не видно за шизофреническими солнечными очками в две трети лица. Чувствуется, что Алла – сочная вампирша, жирновата только малость для своих неопытных лет. Чувствую, Алла влюбилась в меня по анкете. Недаром я вывесил фотки из спортзала в трусах. В переписке Алла наговорила мне кучу занятного. Предвкушаю развитие в кровати или на полу. С интересом жду встречи. Не предвижу ничего дурного, кроме пользы для предстательной железы».

Заключительный комментарий семейного психотерапевта

Алла и Антон зарегистрировали брак через восемь с половиной недель после первого свидания. Они живут теперь под общей фамилией Кривоножко в доме номер пять, во втором подъезде, на восьмом этаже. У счастливой пары родилась дочь-Солнышко. Соседи отмечают необычную гармоничность молодой семьи, но иногда жалуются на шум по ночам. Случаются и визиты неотложки. Справедливости ради отметим, что инциденты происходят по причинам пустяковыми и ничем страшным не заканчиваются.

Так, к примеру, недавно Алла застала мужа за написанием сообщений любовного содержания в адрес отвратительной чужой дряни с нашего же сайта. Она шваркнула на эмоциях Антона сковородкой в область черепа. Сковородка была алюминиевая, турецкого производства. Издав жалобный звук, изделие внушительно деформировалось, повторяя форму черепа любимого и утратив навсегда пригодность для жарки глазуньи. Антон не обиделся, но, покачнувшись, рухнул на груду пустых бутылок из-под виски «Уайт Хорз», производства Республики Дагестан. Там неверный муж пробыл до утра в мире с собой. Однако несчастный застудил лицевой нерв с левой стороны, отчего ему теперь трудно моргать и произносить слова «эпифеноменализм» и «гипотиреоз».

Повторяю – не унывайте, дорогие посетители, а заполняйте анкеты. Не забывайте, что, указывая настоящие имя и фамилию, размещая только самые свежие фото, раскрывающие ваш образ, а также наиболее полно отражая личные данные в анкете, вы значительно повысите эффективность поиска личного счастья.

Григорий Михайлович

Григорий Михайлович замечательный человек, но сомнительный. Не всякий живописец возьмется за перо. Сверху на нем приличные брючки из габардина надеты, а душа его – потемки. Роман «Обломов» читали? Нет, это не про Григория Михайловича, хотя тот тоже частенько обламывается. Скорее уж подходит «Ромео и Джульетта»… Потому что герой наш давно и безутешно влюблён в известную поэтессу Марину Б., о чем и пойдет дальнейший рассказ.

Признаюсь, про известность поэтессы Марины Б. я несколько преувеличил. Напечатали-то всего пару ее романтических стихов. Имеется, правда, незаконченная любовная поэма, но в ней рифмы хромают. Марина Б. предпочитает сочинять примерно так: «поцелуй в пупочек – на окне цветочек». Мужчинам ее стихи ужасно нравятся, но не всем, а если попадется случайно терпеливый человек. Ноги у Марины Б. стройные, а глаза раскосые и лукавые. Не мудрено, что Григорий Михайлович раскис с первого взгляда, застав ее однажды в булочной за покупкой сайки с изюмом. А как стихи прочитал, опечалился до такой степени, что лег спать в носках, как в герой песни великого барда Б.Г.

Спит он так в носках ночь-другую, потом вскакивает и произносит: «Женюсь и точка». Узнал он у знакомых Маринин телефон, – дело-то не хитрое, потому что ее телефон половина мужского населения Москвы знает наизусть, – и позвонил. «Выходи, – говорит он по телефону, – дорогая Марина, за меня завтра с утра замуж». И замер в ожидании, как студент-нарушитель во время оглашения приговора суда. А Марина Б. отвечает благосклонно, мол, согласная я, но при одном условии. Нужен ей, видите ли, позарез чайный сервиз на двенадцать персон. Да не простой сервиз, а подходящий по цвету к обоям в новой квартире. А в старой хибарке, где она ютится как сирота без прописки, Марина Б., извините покорно, никаких серьезных отношений с мужчинами иметь не желает. Ничего не попишешь, требование законное. Что она, девочка что ли? Как-никак поэтесса.

Григорий Михайлович расстроился, нацепил в спешке габардиновые штанишки наизнанку и выбежал как полоумный на улицу. Пробежал квартал в левую сторону до аптеки. Купил пузырек валерианы, потом промчался, распугивая бездомных собак, два квартала в правую сторону до той самой булочной, где повстречал Марину Б. Поплакал там в уголке, съел сайку с изюмом, развернулся и отмахал три квартала до хозяйственного. Приобрел задешево чайный сервиз – ничего такой, с цветочками и жуками на боку, китайского фарфора. Вернулся домой, снял габардиновые штанишки, повесил их аккуратно на вешалку и погрузился в депрессию. Сидит и рыдает. Где взять квартиру Марине Б.? Да чтоб еще цвет обоев к купленному сервизу подошел. Квартиры нет, разве что свою подарить, но в ней лишние люди обитают. Мама пенсионерка, к примеру. Сердце подсказало Григорию Михайловичу, что брак его находится под угрозой. Напялил он снова штанишки, глотнул коньяку для храбрости, сунул сервиз под мышку и рванул к Марине Б. лично объясниться. Решил он раз и навсегда покончить с неопределённостью своего холостого положения. Надеялся разжалобить поэтессу и вступить с ней немедленно в самое серьезное сожительство.

Марина Б. умилилась речами влюбленного и не прогнала его, а уложив в постель, изобразила, как она была бы нежна, если бы имела надежное место, где жить. Наутро, впрочем, проведя пристрастную беседу с Григорием Михайловичем, Марина Б. постепенно остыла. Осознала она, что пролетает мимо квартиры как фанера над Парижем. Конечно, она обиделась. Первым делом расквасила китайский сервиз о стену. Потом всхлипнула и сказала, что она так и знала. Мужчины, дескать, все одинаковые. Только Григорий Михайлович среди других мужчин еще скучнее. С ним даже не всякая мышь в дому уживется, не окочурившись от тоски. «Ты, Гриша, – говорит, – вообще не человек, а перезревший гриб подосиновик. С виду красивый, большой, шляпка коричневая на солнышке светится. А внутри – труха и червячки ползают». Что она имела в виду под шляпкой, понять было сложно. Но Григорий Михайлович оскорбился, как младенец от прививки. А Марина Б. засмеялась ему в лицо и говорит: «А замуж я вовсе и не спешу, у меня тайный супруг давно в Сочи проживает под другой фамилией». И добавила сгоряча, что знать она Гришу не хочет и катился бы он на три буквы прямо сейчас. Мужчины, мол, все врожденные идиоты, неспособные понять поэзию женской души.

На месте Григория Михайловича многие герои сиганули бы в Москву реку или отравились барбитуратами с водкой. Но он перенес стойко, без нытья. Вышел на улицу, забыв даже надеть свои габардиновые штаны. Идет и рыдает в три ручья. Первые два ручья – это слезки из глаз, а третий – сопелька из носа. А навстречу, к счастью, попалась ему давняя знакомая. Тут я, как рассказчик, немного сконфужен. Дело в том, что знакомую эту тоже завали Марина Б. Чтобы не спутать двух женщин, назовем вторую Марина Львовна (на самом деле она была, кажется, Геннадьевна, но Львовна ей как-то к лицу). Так вот, Марина Львовна, женщина в соку, бывалая и разбитная, как увидела Григория Михайловича без штанов в слезах, сразу сообразила что к чему.

Проводила она безутешного влюбленного под ручку домой. Заварили они чайку с чабрецом, побеседовали по душам, вспомнили старое, утерли друг дружке слезки и сопельки передником. И как-то так вышло, что Марина Львовна согласилась сочетаться законным браком с Григорием Михайловичем даже без квартиры. Но опять-таки при одном условии, чтобы жить каждый в своем доме раздельно с собственной мамой и прочими домочадцами. А у Марины Львовны было аж пятеро домочадцев в двух комнатах: два ребенка от второго брака, один, немного нервный юноша семнадцати лет, от первого, мама и мамина сестра-близняшка.

Григорий Михайлович на радостях, что попадет в такую дружную семью, поклялся служить двум тещам верой правдой. Уподобился он библейскому Иакову, проработавшему в рабстве у дяди четырнадцать лет ради любимой Рахили. Обещал Григорий Михайлович подвозить тещ куда следует на машине, гулять с детьми, доставлять продукты и произвести косметический ремонт. Только снова при условии, чтобы не маячить особо перед глазами – в квартире и без него так тоскливо, что хоть вешайся. Марина Львовна улыбнулась любезному своему Грише очаровательно и сказала, что раз так все хорошо складывается, она сразу после регистрации брака поедет отдохнуть в Сочи с одним другом дома.

Так и получилось. Расписались молодые, выпили шампанского, а друг Марины Львовны уж торопит гудками из машины под окнами. Укатила она с ветерком. Григорий Михайлович же выполнял обещанное с огоньком в глазах. Детей он любил, даже тех, кому семнадцать лет, и кто ходит из угла в угол с перочинным ножичком, страдая от нервных болезней. Две тещи в нем души не чаяли до такой степени, что доверили Грише управлять семейными инвестициями. Дескать, вложи куда считаешь нужным, милок, но чтоб с пользой. А вернуть потом надо с процентами.

Задумался Григорий Михайлович об инвестициях. Все кругом инвестируют, а он что рыжий? Он, кстати, не рыжий, а скорее седой от вечных неприятностей. А средства, между прочим, были не так уж велики, чтоб попусту инвестировать. На биржу и в банки Григорий Михайлович не пошел, а присмотрел в рекламе бытовку на дачу. А реклама сейчас знаете, какая подлая? Пишут: «четыре бытовки по цене трех». Разве не заманчиво? Четыре Григорию Михайловичу и не нужно совсем, ему и три не нужно. Ему и одна не нужна, если честно. Но раз решил… Взял тещины деньги и купил четыре… по цене трех.

Поставил он бытовки по периметру дачного участка – красота. Похоже на заброшенный поселок геологов, потому что в центре вышка стоит и на вышке бочка – водонапорное устройство. Соседи подумали, что война миров началась, но нет, всего-навсего Гришина шестиметровая башня на трех ногах качается на ветру и руками-трубами со скрежетом размахивает. А могла бы ведь упасть, если бы с водой была… Но на насосы денег не хватило.

Так вот, четвертая бытовка оказалась маленькой. Прямо как собачья конура. А что вы хотели забесплатно? Не верьте рекламе! Григорий Михайлович задумал в ней баню соорудить. Погреться если надо или пропотеть. А помыться в той бане пока нельзя – воды в ней нет. Туалета, между прочим, тоже нет. Кому надо – беги в лес за три версты. Такой своеобразный фитнес. Зато печка теплая – из старых утюгов, обложенная речным камнем. Вот с этим камнем и вышла оказия.

Сидит как-то в июне Григорий Михайлович в бане и потеет, расслабляется. А две тещи на участке клубнику пропалывают. Хорошо жить в браке. Только вот в желудке бурчит и в голове чувствуется когнитивный диссонанс. Вроде бы от камней прет в воздух микроэлемент. Григорию Михайловичу от того микроэлемента, с одной стороны, прекрасно на душе, а с другой – немного страшно. Захотелось даже померить параметры разные и состав воздуха определить, убедится в оптимальности выбранной брачной жизни. Протерся он от пота полотенчиком, надел габардиновые штанишки и рванул на радиорынок приборы покупать. Приобрел китайский дозиметр, анализатор воздуха и определитель магнитуды электрических полей с адской чувствительностью. Вернулся, замерил и обалдел – почти все параметры отличаются от воображаемых им ранее. Особенно магнитуда полей подкачала – ни в какие ворота не влезает.

И вот, Григория Михайловича сомнение взяло. Может зря он женился? Да первая Марина в сердце иголочками колется. Сомнение, конечно, следовало задушить в себе железной рукой в тот же миг. Но было поздно: тут как раз нагрянула из Сочи Марина Львовна с другом семьи. Увидела она Григория Михайловича потным и раскисшим и мгновенно отлучила от семьи. Дескать, видала она мужчин и получше, а не таких слизняков. Если, конечно, он желает, пусть раз в месяц гуляет с детьми. А она, мол, вольная птица. Словом, браку конец.

Роман «Обломов» читали? Теперь вы и сами убедились, что он не про Григория Михайловича. Про Гришу другие писатели пишут, что попроще. А писать есть о чем, согласитесь.

Стихийный буддизм в Вешняках

Слово «вешняк» означает объездную дорогу, прокладываемую на время половодья. Однако в народе ходит и иная трактовка. Говорят, что станция железной дороги «Вешняки», находившаяся до войны за городом, под Москвой, служила конечным пунктом для поездов с необычным грузом. Сюда свозили тела расстрелянных и попросту сваливали их на пустырях. Если дело было летом, трупы кое-как присыпали землей, а если зимой – никто особенно не заморачивался. Весной, когда припекало солнышко, снега таял и проходившие мимо обыватели замечали, как из-под него выглядывают неприятные сюрпризы – «вешняки».

В незабвенные годы застоя вокруг станции, по приказу партии и правительства, выстроились до самого горизонта кварталы одинаковых серых девятиэтажек. В тесных квартирках обитала неприхотливая, стойкая к невзгодам публика. Никто ни на что не жаловался. Старушки у подъезда говорили так: «Сквозит в окна – заткни щели ватой, лопнул стояк – надень резиновые сапоги». В подъездах нещадно несло кошачьим калом и человеческой мочой. Но жильцам было некогда принюхиваться. После работы у станка они стояли в нескончаемых очередях в окрестных магазинах. Светлое будущее в Вешняках никак не наступало. Борьба коммунизма против темных сил запада пробуксовывала. А белая горячка вырывала из коллектива лучшие умы. В такой обстановке и родился наш скромный герой Казимир Адольфович.

В Вешняках как-то не принято было внимать наукам. Несчастные педагоги местных школ часто болели. Иные отправлялись с неврозами и инфарктами в клиники, другие под звуки медных труб ехали прямиком на кладбище. Выжившие обрастали корой индифферентности и напоминали сломанных роботов из фантастического кинофильма «Москва-Кассиопея». Ученики бесились от безделья и никак не могли запомнить, что такое косинус. Наследственная олигофрения портила процент успеваемости. Поэзия Пушкина усваивалась из рук вон плохо. Военруки рвали на себе последние волосы, а иностранные языки вообще пролетали мимо сознания. Зато древо жизни зеленело пышно. Девочки беременели, не дожидаясь аттестата. Мальчики, не стесняясь, отхлебывали из стаканов беленькую и дымили как фабричные трубы. Процветала мелкая преступность и пакостное дворовое хулиганство.

Вопреки народной традиции маленький Казимир учился прилежно. Как-то незаметно для завистливых соседей он вырос, поступил в институт и получил диплом инженера-техника. Старушки у подъезда сплетничали: «Он теперь у нас теперь инженер по тепловым агрегатам, а может быть, и по холодильникам». Точно никто сказать не мог, да и какая им была разница, ведь тепло и холод суть две стороны одного физического явления. Самое главное, что наш Казимир спиртного в рот не брал. А уж это, по мнению актива жильцов, было равносильно государственной измене.