Читать онлайн План для Лайзы бесплатно

С корабля на бал

Отпуск в разгаре лета – далеко не всегда милость работодателя. Бывает так, что пашешь месяц за месяцем на нефтяной платформе, потом заканчивается очередная вахта, и ты вдруг понимаешь, что с такой лафой пора завязывать. Всех денег не заработать, а где-то далеко-далеко тебя ждет милый и уютный городок, в котором прошло детство, где тебе было хорошо, и где у человека с инженерным образованием все еще есть шансы найти непыльную работенку на ближайшие несколько лет.

Первые полдня после прилета в родные пенаты ощущал себя, как гренадер, которому отдали на разграбление город. Заработанных денег хватило бы и на вино, и на женщин, и на встречи с друзьями школьных и университетских лет. Но стоило начать натягивать парадные джинсы, как приходило осознание того, что за время работы на платформе совершенно одичал, забыл, как вести себя в любой компании, и со своими “немереными бабками”, которых оказалось, по нынешним понятиям, не слишком-то и много, буду выглядеть как ворона, пытающаяся по-павлиньи распушить хвост.

Промаявшись пару дней на диване, решил начать “завоевание” города с ностальгической прогулки по местам своего детства. Бродил по давно знакомым улицам, петлял между серыми бортами панельных дредноутов-пятиэтажек, вспоминая, в которых из них жили мои приятели школьных лет; прошелся по скверам мимо синих и зеленых скамеек, засиженных бабушками, выгуливающими внуков. Город был по-летнему пуст, зноен и переполнен собаками, лижущими жестяные бока бачков для пищевых отходов.

К обеду выдохся и бухнулся на лавку в облюбованном еще в отрочестве закоулке нашего тенистого городского парка. Тупо посмотрел на вывеску летнего кинотеатра, раскинувшего облупленный фасад прямо напротив меня, прочитал:

ООО “Лайза”;

вспомнил, что раньше, во времена моего детства и отрочества, это заведение называлось как-то по-другому, но, очевидно поменялся хозяин, дощатую развалюху купил поклонник таланта г-жи Миннелли и счастливо окучивает народ показом киношек полувековой давности.

Пока, с трудом вникая в содержание, перечитывал афишку между входом и окошком билетной кассы:

“Голоиллюзия!

Шедевры мирового кино в объемном изображении”,

сеанс закончился, на улицу вывалила орава созерцателей голографических видений и принялась оживленно обсуждать увиденное. К моему удивлению, кроме 12-14-летних пацанов – обычных в моё время завсегдатаев киношек – среди вышедшей из кинотеатра публики было несколько парней моего возраста и даже пара солидных мужиков за 50. Пожестикулировав и погомонив пару минут, половина этой толпы потянулась к билетному окошечку, и у меня в груди зашевелился червячок любопытства: чего такого надо показать людям, чтобы они ходили на один и тот же сеанс два раза подряд?

Прикинул, что, возможно, это и есть вариант хоть как-то скрасить часок-другой незадавшихся каникул, встал с лавки и пристроился к хвосту очереди за билетами.

От стоящих впереди мужиков доносился бубнёж типа:

– Мы как рванём!

– А Лайза тут!

– И вы тоже? – словно они сами были участниками экранного действия. Списал эту ажиотажность на впечатления от объемности изображения.

Зал внутри дощатой развалюхи был евроотремонтирован гипсокартоном; все пространство разделено перегородками на боксы, или, говоря по-старинному, ложи; в одну из таких меня провел юноша в белой сорочке с бабочкой под двойным подбородком из расплодившейся с недавних пор породы солидно-деловых молодых людей лакейско-менеджерской профессии.

Вся обстановка внутри бокса-ложи состояла из общепитовского столика на алюминиевых ножках и нескольких стульев такого же сорта. Из-за тонких перегородок доносился шорох одежды, сдавленные смешки, время от времени – сбивчивые фразы с непременным упоминанием все той же Лайзы. Почти сразу же свет погас, на установленном вместо экрана большом мониторе замелькала реклама, потом забегали забавные диснеевские зверушки – неизвестные махинаторы IT-технологий постарались придать им объемность, но получилось не очень, хотя и забавно, и через несколько минут уже от всей души хохотал над суетой Тома и Джерри.

Я не заметил, как она вошла; во всяком случае, дверь за ней отворилась и закрылась совершенно беззвучно. Материализовалась возле столика, чуть улыбнулась, спросила:

– Этот стул свободен? – не дожидаясь ответа, села по другую сторону стола, положив на его поверхность тонкий смуглый локоток.

Это была ошеломляющая женщина – начиная от взъерошенной копны каштаново-фиолетовых волос и кончая малиновыми кончиками ногтей на пальцах ног. Скосившись на меня, высоко закинула ногу на ногу и, откидываясь на спинку стула, прогнулась, демонстрируя туго обтянутую тканью блузки грудь. А теперь представьте себе состояние человека, парня, который провел много-много месяцев на жестяной колокольне посреди угрюмого арктического моря, и вдруг оказался один на один с такой особой. Взор мой неумолимо возвращался к ней; я ловил взглядом каждое ее движение, искал в каждом ее вздохе многозначительные намёки; потом мне пришла в голову мысль: а не видение ли она, не порождение ли деформированного затяжным целибатом во время заполярных буден мозга?

Девушка тем временем со снисходительной усмешкой смотрела на экран и пару раз стрельнула в мою сторону глазами; дождавшись, когда кончится очередная серия “Тома и Джерри”, буркнула, обращаясь наполовину ко мне, наполовину – в пространство:

– Интересно, что еще они нам покажут? – и добавила, глянув на пожелтевший потолок:

– А всё-таки здесь изрядная конюшня!

Я мог лишь отчаянным усилием мышц лица улыбнуться. Но для установления контакта с этой особой улыбки оказалось достаточно:

– В детстве мы часто ходили сюда смотреть мультики! А ты?

– Я тоже, – проскрипел, ощущая, как испарина выступает на лице и подмышками. Слава богу, в зале темно.

– Класс! – пискнула девушка и, развернувшись ко мне, взгромоздилась коленями на стул и облокотилась локтями на столешницу, демонстрируя в вырез блузки всё, что можно, и что нельзя. – А тебе какой мультик больше всего нравился? – спросила, окунув меня с ног до головы в черные провалы нацеленных в упор зрачков. – Расскажи что-нибудь, пока реклама идёт!

– “Ну, погоди!” – выдавил из пересохшего горла

– А мне – “Ёжик в тумане”. Правда, забавный? Да? – я не успел ответить.

– Так вот ты где, дрянь потаскучая! – раздалось за спиной: в дверях бокса стоял парень с физиономией громилы из американских боевиков и в одеждах кожано-металлического покрова. – Уже другого пацана клеишь?

– А без тебя ну никак не обойтись! – соседка по ложе иронично скривила губки.

– И полчаса не можешь без того, чтобы не сблудить! – агрессивный посетитель вразвалку подступил к девушке. – Не успел на минуту отойти, а уже нашла, к кому прилипнуть!

– Отстань, урод! Надоел ты мне до нету сил! Дай с нормальным человеком хоть минутку поговорить! – девчонка спрыгнула со стула. – Пошел отсюда, дебил недоношенный! – она попёрла грудью на пришельца, и зря: тот залепил ей такую затрещину по накрашенной физиономии, что девчонка полетела на пол, бестолково хватаясь растопыренными пятернями за воздух.

– Ах ты, гадина! – парень нагнулся, схватил девушку за ворот блузки и начал накручивать материю на кулак, вываливая на свет божий ее дезабилье. – Сейчас ты узнаешь, кто из нас уродом станет! – я почувствовал, что если не впрягусь в разборку сейчас, то до конца дней не буду считать себя мужиком, и вякнул:

– Э-эй, земеля! Потише там!

– Ты что, лошара? – огрызнулся парень. – Закрой пасть и гляди мультики!

Я вскочил, схватил за спинку стул; приценился, как позаботливее охладить своего визави этим инструментом. Однако той секунды, которую дуболом в кожано-металлической косухе потратил на реплику в мой адрес, девчонке хватило, чтобы по-ящеричьи вывернуться, и, оставив полблузки в кулаке у своего знакомца, вскочить на ноги и броситься к двери.

Я решил было, что конфликт исчерпан, и собирался вернуть стул в исходное положение, но девчонка закричала:

– Осторожно! У него пистолет! – и я действительно увидел в кулаке дуболома тускло отсвечивающий металл ТТ. Вот уж не думал, что из-за ерунды влипну в такую историю!

Нас спасло то, что дуболом растерялся. Не мог сообразить, в кого из нас стрелять сперва: если в меня, то девчонка успеет захлопнуть дверь и убежать; если в нее, то стул у меня все еще наготове, и я долбану им промеж ушей и поперек косухи. Несколько секунд он слюняво матерился и переводил ствол с меня на девчонку и обратно; наконец, у нее не выдержали нервы и с криком:

– На! Стреляй, козел драный! – девушка сдёрнула с себя остатки блузки и шагнула прямо на ствол. Аккуратные ”дыньки” ее так задорно качнулись в полуметре от носа пистолетовладельца, что у того отпала челюсть; я понял, что это – шанс, и со стулом наперевес бросился на него.

Ожидал чего угодно – грохота выстрелов, вспышки боли, провала во мрак. Но с ошеломляющим изумлением обнаружил, что пролетаю сквозь фигуру дуболома, а потом и сквозь гипсокартонную перегородку и вваливаюсь в соседний бокс, опрокидывая с ходу столик и рассыпая по полу поп-корн и еще какую-то мишуру. Причем напротив меня стоит все тот же дебил со шпалером, а наша общая знакомая, прикрывая кистями рук оголенную грудь, топчется у двери. Затем вспыхнул свет, и я увидел себя посреди заставленного столиками-стульями киношного зала, под ошеломленными взглядами сидящих за этими столами людей: все прочее – и отвязная девчонка, и обормот с пистолетом, и даже перегородки – абсолютно бесследно исчезли.

Где-то захлопали; потом засвистели. Маневрируя между столиками, словно идущая в бейдевинд парусная шлюпка, ко мне приближался прилизанный юноша лакейской наружности с усиками щёточкой, но его опередил возглас из зала:

– Ба, да это Женек Журавлёв! Какими судьбами! Что, свалил со своей платформы? – из-за одного из столиков поднялся и шел ко мне, протягивая руки, экс-сиделец за одной школьной партой Сашка Машкин. – Ты что, решил, что здесь все взаправду? Не знал, что тут голографическую иллюзию показывают?

– Что за безобразие, гражданин? Почему срываем представление?– до меня наконец-то добрался прилизанный соплежуй; у него оказался талант выговаривать нотацию, словно шелуху от семечек выплёвывать. – Вы чуть не убили человека своим стулом! Немедленно покиньте помещение, иначе мне придется обратиться в полицию!

– Да ладно тебе, Жако! – подоспел Сашка Машкин. – Сразу, и полицию! Предупреждать надо было! Не видите – человек в первый раз!

– На лбу у него не написано, – проскрипел прилизанный юноша. – Мужчина, покиньте зал, не доводите до крайности! – начинать светскую жизнь в родном городе со скандала не хотелось; понукаемый кинолакеем, я направился к выходу.

– Погодь меня в парке! – крикнул вдогонку Сашка Машкин. – Потрындим!

Так я вновь оказался на лавке перед фасадом летнего кинотеатра. Причем в довольно смятенном состоянии. Еще бы! То много-много монотонных дней и ночей без единого существенного события, то вдруг, за какую-то четверть часа, – знакомство с сногсшибательно красивой и безбашенной девчонкой, секунды под прицелом психопата с пистолетом; наконец, изгнание из театра иллюзий… Пусть даже голографических, но все равно – неприятно!

Полчаса пролетели незаметно: внутренний кинопроектор проигрывал на экране моего мозга картинки только что увиденной феерии: то приближающееся ко мне, словно для поцелуя, лицо моей соседки по ложе с бездонными глазами под сиреневыми веками, то набыченный силуэт мордоворота на фоне экрана с мультяшными Томом и Джерри, то внезапно обнаженная грудь девушки, подпрыгивающая перед жерлом пистолета… Действительно, в этой голографической афере что-то есть – нечто такое, что способно взбудоражить даже увальня, сидевшего вахта за вахтой безвылазно среди бескрайней пустоты Ледовитого океана!

Сашка Машкин вышел из дверей кинотеатра во главе оравы поклонников нового вида искусства, гомонящих и размахивающих руками. Он почти не изменился со школьных лет, разве только половина башки воссияла лысиной. Господь бог или же природа наделили его вождистской комплекцией: комодообразной грудной клеткой и толстенькими ляжками при росте метр шестьдесят с кепкой; круглой, как арбуз, головой с ланитами, все еще розовеющими юношескими прыщами; плюс ко всему этому – мощный голос уличного трибуна. Еще в школе он зарекомендовал себя как борец за экологию, организатор всяческого рода дискуссионных клубов, активист всевозможных партий, поэт в стиле Маяковского и прозаик в жанре Хемингуэя.

Углядев меня сквозь круглые джон-ленноновские очки, Сашка немедля взял курс на мою скамейку, таща за собой шлейф поклонников голоиллюзии:

– Правильно! Так и надо! – вскричал он, хватая меня за вялую ладошку. – Я тоже в первый раз чуть не набросился на Мурдака, хотя у того и был пистолет! А ты – молодец! Не испугался! – Машкин покрутил головой, ища поддержки у своей свиты. – Вот что значит настоящее искусство! Оно вторгается, входит в нашу жизнь! Так, что мы перестаем различать, где кончается вымысел и начинается реальность! – Санёк наконец-то отпустил мою ладошку. – Жаль, ты не досмотрел до конца! – тут из-за Сашкиной спины выскочил самый преданный адепт и, брызгая слюной, поведал:

– Мурдак только к ней шагнул, а Лайза как ему даст приемчиком! Пистолет – фьюи-ить! И туфлёй его по яйцам! И бежать! У нее там мотоцикл! А их – целая гангста банда! Мы прятались от них в Амазонии! Леса! Анаконды! Ягуары! Абсолютный зачот!!! – из этого бурного спича и восторженных реплик других членов окружившей меня компании я только и понял, что как бы случайно подсаживающуюся в ложу к посетителям летнего кинотеатра чику сообщество поклонников голоиллюзионных миражей постановило называть Лайзой, ее преследователя – Мурдаком, а главный смак состоит вовсе не в просмотре голографической версии допотопных мультиков, а в виртуальном соучастии в приключениях этой самой Лайзы, убегающей от шайки гангстеров-недотёп.

– Какой приём! Какой подход! – вновь завладел всеобщим вниманием Машкин. – Как точно все рассчитано! Прямо по Фрейду! Старому театру такое и не снилось! Они индивидуализируют действие, интимизируют его! Они подсаживают каждому зрителю прекрасную девушку и заставляют его претвориться в участника действа! Причем само действо – фабула, сценарий – не повторяются! Каждый раз и для каждого зрителя все происходит чуть-чуть иначе! Не веришь? – Сашка привстал на цыпочки и покровительственно приобнял меня за плечи. – Пойдем, посмотришь еще раз, и убедишься! – и мой экс-одноклассник потянул за собой всю нашу толпу к билетной кассе.

И, действительно, при втором просмотре Лайза оказалась немного не такой, как в первый раз: копна ее волос была не столь фиолетовый, и она даже чуточку смахивала на Мерлин Монро; мы сидели вместе с Сашкой в одном боксе, и она умудрялась заигрывать с нами обоими, встав коленками на стул и мотая перед нашими носами своим дезабилье, вываливающимся из белого платья того знаменитого покроя, который так удачно позволяет демонстрировать дамские ножки над вентиляционным люком.

Потом появился Мурдак, все завертелось и закрутилось, правда, без моего буйного вмешательства. Получив по мордасам, Лайза повалялась на полу, сноровисто оголяясь, потом изловчилась залепить своему оппоненту ногой в пах, и, пока он корчился, крикнула нам:

– Бежим! Их целая банда! – и, неожиданно, мы, все трое – Лайза, я и Сашка Машкин – оказались в кабине автомобиля, мчащегося с бешенной скоростью по улицами застроенного небоскрёбами города. За нами гнались, стреляли; пули дырявили стекло и явственно жужжали над нашими головами; я (да и Сашка, который смотрел этот клип в 27-й раз) даже пригибались; Лайза уверенно крутила баранку, и мы оказались на небольшом аэродроме, откуда стартовали в леса Амазонии, где начался “Клуб кинопутешествий” с крокодилами, павианами и питонами.

В общем, все обошлось хорошо.

– Вот видишь? А в прошлый раз мы удирали на мотоцикле! Как они добиваются этого? Как подстраивают действие под конкретного зрителя? Как меняют сюжет в зависимости от количества зрителей в боксе? – стоя у дверей в летний кинотеатр, Санёк одну за другой откручивал пуговицы моей рубашки и забрызгивал слюной мой покерфейс. Его яростное либидо, до сих пор искавшее выход в экологических диспутах и исполнении репертуара Высоцкого под аккордеон, наконец-то обрело свое достойное приложении в поклонении голографической красотке и в рефлексиях по поводу ее похождений.

– Просто эта Лайза вместе со своим Мурдаком сидят в специальной студии, следят по мониторам за происходящим в боксах и корректируют сюжет. В конце концов, есть и компьютерная графика, и другие айтишные фокусы-покусы. Думаю, что это не так уж и сложно, – попытался отмахнуться от него я.

– Да! Мы думали над этим! – Санек от возбуждения даже сделал несколько каратистских выпадов своими коротенькими пухлыми ручками. К счастью, мимо меня. – Но и мы не щи лаптем хлебаем! Мы установили круглосуточную слежку за кинотеатром! Еще полтора месяца назад! Как только начала работать эта голоиллюзия! И за эти полтора месяца из кинотеатра не выходила ни Лайза, ни Мурдак! Вообще никто не выходил! Кроме билетерши и бабки, которая моет по утрам перед началом сеансов полы!

– Ну и что? Значит, студия находится в каком-то другом месте! Очень им надо гнездиться в такой халупе, – я мотнул башкой в сторону растрескавшегося фасада.

– А что? Это идея! – озаренно буркнул Сашка и сомнабулически побрел по тропинке в сторону парковых аттракционов, погруженный в такой глубокий мыслительный транс, что даже гомон свиты не мог рокировать его обратно в реальность.

А ля ниндзя

Я, в свою очередь, подумал о том, что полтора месяца топтаться возле этого сарая и так ничего не разузнать – для этого надо быть абсолютным пентюхом и имбецилом, и решил исправить эту недоработку коллегии лайзоманов. Замысел мой был прост до изумления: в годы моего детства мы, десяти-двенадцатилетние пацанята, не имея денег на легитимный вход в кинотеатр, пробирались в санкта санкторум кинематографии via растущий поблизости клён, ветви которого удачно нависали над самой крышей кинотеатра. Чердак обычно не запирался; а если и запирался, то замок легко поддавался обычному гнутому гвоздю. С чердака же десятилетнему пацану ничего не стоило перебраться на прожекторную площадку – в былые времена летний кинотеатр выступал в амплуа летнего театра.

В закатных лучах солнца я проинспектировал старый клён – он стоял на месте, кажется, даже окреп со времен наших подвигов, и ветви его всё также нависали над крышей развалюхи.

До темноты побродил по парку, пострелял в тире, посидел в кафе, а когда начался последний сеанс, взгромоздился, с изяществом налившегося пивом орангутанга, на клён и плюхнулся с его ветки на крышу кинотеатра.

Чердачная дверка не оказала достойного сопротивления; на самом чердаке было душно и пыльно; насквозь проржавевшая прожекторная площадка закачалась на своих опорах под моей тушкой, но устояла.

Сверху перегородок, разделяющих боксы, не видно, и чудно было наблюдать людей, сидящих за столиками в трех шагах друг от друга, но друг друга не видящих и увлеченно переживающих события феерии, которую развертывали перед ними голографические Лайза и Мурдак; впрочем, я заметил, что в тех боксах, где за столами сидели девушки, трудился совсем другой персонаж: посетительниц охмурял маслянистый тип итало-турецкой наружности; девушек пересаживали из венецианских гондол в тридцатиметровые лимузины, заваливали цветами, увозили в Париж на виртуальную примерку свадебных платьев и в Милан за прочей галантереей.

Пока пытался придумать, что делать дальше, сеанс окончился; народ внизу загремел стульями и потёк выходу. Через минуту зал опустел; свет погас, я оказался в такой кромешной темноте, что даже не мог сообразить, как пробраться обратно на чердак.

Пока доставал телефон и включал фонарик, под потолком загорелась тусклая служебная лампочка; поморгав и глянув вниз, в зал, внезапно увидел Лайзу и в первый миг даже не узнал ее.

Девушка брела по залу, и в одной руке у нее было ведро с водой, в другой – тряпка. На ней были самые обыкновенные джинсы и завязанная узлом на животе ковбойская рубаха; она выглядела очень устало и даже ее великолепная каштаново-фиолетовая шевелюра поникла и свисала по щекам витыми сосульками. Дошла до первого ряда столиков и начала меланхолично их протирать.

“Так, значит, студия здесь? – пронеслось в голове. – Однако, бизнес у этого ООО – явно не ахти, если ведущей артистке приходится после смены ещё и уборщицей работать, – и вдруг ощутил прилив щемящего сердце чувства – того самого исконно мужского желания слететь птицей вниз, как-то защитить, обогреть, заслонить от жестокого и враждебного мира эту незатейливую, но такую милую и почти родную фигурку, понуро переходящую от столика к столику. – Неужели сохранились еще и такие девушки? Безумно красивые, талантливые и не чурающиеся никакой работы? А что если?.. Если это судьба? Шанс?” – я еще не додумал этой мысли, а ноги уже сами спускали мою тушку по шаткой лесенке вниз. Я не знал даже, с чего начать разговор, но инстинкт подсказал мне беспроигрышный вариант: очутившись в зале, я достал из кармана сопливчик и принялся также протирать им столы, начав с противоположного края ряда.

Мы едва не столкнулись в самом центре зала; от неожиданности девушка резко отстранилась и вскрикнула:

– Вы кто?

– Я… Я…Я … – вдруг понял, что у меня странным образом защемлено горло, и я не могу ничего выговорить, кроме этого бесконечного “я”.

– Что – вы? – улыбнулась девушка. – Как вы сюда попали?

– Через чердак! – выдохнул с облегчением, чувствуя, что дар речи ко мне вернулся.

– Зачем?

– Я два раза был на ваших представлениях… Так и не понял, как у вас это получается?

– Что получается?

– Ну, все это! И чтобы в каждом боксе шло свое представление, и все остальное!

– Это ноу-хау фирмы. Зачем вам знать? Уходите! Здесь нельзя находиться посторонним! – я стоял перед ней с обалдевшей физиономией, пожирал ее глазами и даже не шевельнулся, услышав ее приказ. Вблизи она казалась еще красивее, чем в амплуа безбашенной совратительницы невинных зрителей. – Стойте, стойте! Это не вы ли сегодня бросились со стулом на моего партнера?

– Я! Только это было уже вчера.

– Ага! – девушка взглянула на часики. – Неужели вас так захватил наш маленький перформанс?

– Не знаю! Я просто ничего подобного не ожидал. Был первый раз на представлении. Вы так играли! Честное слово!