Читать онлайн Народный артист, сошедший с ума от любви к себе бесплатно

© Александр Староторжский, 2021

ISBN 978-5-0055-5175-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Народный артист, сошедший с ума от любви к себе

….Меня зовут Сергей Сергеевич Морозов. Я драматург. Я решил покончить жизнь самоубийством. Да… Решил… Сейчас много людей подводят итог своей жизни и я вступаю в этот отряд!

…Коротко, почему, что и как! Мне 65 лет. Я пишу 30 лет. Мои пьесы идут по всей стране, но, к сожалению, только детские. Комедии для взрослых, театрами игнорируются. Недавно в интернете я наткнулся на украинскую постановку моей самой удачной пьесы – и чуть не умер от отчаяния! Как это было глупо! Как бездарно! Я 14 лет ждал появления этой вещи на сцене, и вот – дождался! Но это не главная причина! Я больной и нищий. Мои пьесы можно найти в Сан —Франциско, в Торонто, во всех странах бывшего Союза! А я нищий! Но есть одна деталь, которую я поясню. Я не совсем нищий! В большом периферийном театре, где на Новый год играли мою детскую пьесу, лежат мои сто двадцать, сто тридцать тысяч рублей, то есть процентные отчисления за спектакли. Было их 28 штук. (10% от валового сбора за каждый спектакль). И я жду их 7 месяцев. Но мне их не высылают! Опоздали месяца на 3- 4…Однако! Уверен – им на это наплевать! Впереди гастроли! Сложное положение! Театр на нервах! Вот и может драматург подыхать с голоду! Главный режиссер, набитый деньгами, занят! Главрежу не до него! Главреж купается в построении фантастических творческих планов и утопает в их разнообразии! А тут какой —то Морозов… Мои театральные агенты пять раз просили Народного артиста выплатить мне мои деньги! Но ничего не получилось. Он друг какой – то высокопоставленной змеи, и поэтому имеет право делать любые гадости. Змея защитит. Так вот! Мне все надоело и я ухожу! Я выпиваю несколько таблеток и медленно погружаюсь в серую бездну. Лечу, лечу… Вдруг полет остановился и я очутился в своей кровати! Напротив меня, в моем драном кресле, сидела очень миловидная полная женщина неопределенного возраста. На ней была цветастая одежда прошлых веков, ноги были скрыты странной дымовой завесой. Может быть это смешно – ноги в дымовой завесе… Но было именно так! Других слов найти не могу.

– Здравствуй, Саша! – сказала женщина и очень приятно улыбнулась.

– Тебя мой вид удивит, наверное. Ты меня не приглашал… Я, Екатерина Великая! Узнал меня? Вижу, что нет… Но это не существенно! Меня прислали помочь тебе! Ты хотел покончить жизнь самоубийством, и это понятно! Деньги зажал один негодяй, а у тебя ни лекарств, ни еды нет… Вот лекарства, (на стол мягко опустились знакомые коробочки) … А вот шоколад на фруктозе… Он вернет тебе силы… (Плитка шоколада оказалась у меня в руках. Я сразу стал его есть.) Екатерина подождала, пока я съел шоколад, и стала рассказывать, не обращая внимания на мой безумный вид. Я не видел себя, но остро чувствовал, что выгляжу как сумасшедший.

– Саша, режиссеру, который убивает тебя, недавно присвоили звание Народного артиста, и он от гордости спятил… Теперь он полагает, что он пуп земли, а остальные – мелочь… Посмотри как он обращается с деньгами, которые давным – давно обязан выплатить тебе!

…Театр! Кабинет Народного артиста. Он сидит за огромным столом и пьет чай с медом. Рядом с ним стоит главный бухгалтер, черноволосая женщина средних лет в зеленом платье. Она вытащила из желтой папки листочек и сказала:

– Федор Генрихович, вот пришел запрос с просьбой выплатить процентные отчисления драматургу Морозову, художнику Кораблеву и фотографу Ягодкину.

Режиссер. Сколько там?

Бухгалтер. Морозову 145 тысяч, Кораблеву 50, Ягодкину 20…

Режиссер (задумчиво). 220 тысяч… Недавно обо мне писала Комеди Франсез… Наш театр приглашают в Париж, на гастроли… Я буду играть Тартюфа… Понимаете?

Бухгалтер (очень мягко). Нет…

Режиссер. Я объясню… Я, Народный артист… Очень многие считают меня артистом гениальным… Понимаете?

Бухгалтер (еще мягче). Нет, к сожалению…

Режиссер. Ничего… У меня мировая слава! И я должен ей соответствовать! Я должен приехать в Париж в очень хорошем костюме! Я уже узнавал у Толоконникова, сколько это будет стоить… Он сказал…300 тысяч!

Бухгалтер. Боже мой! Да он с ума сошел! Он губернатору шил за 240!

Режиссер. Он прав! Сейчас время рвать деньги! И справа, и слева! Отовсюду! У нас есть эти деньги, но впереди день рождения Вареньки Брошкиной… Вы знаете, как я к ней отношусь! Потом! Свадьба моей дочери! Это миллион, как минимум! А потом, черт его побери, юбилей артиста Дятлова! Это мой друг, мой раб, то есть все вместе! Следовательно, Федор Генрихович, извольте выложить на стол тысяч 400! Дятлов нужен мне! Он авторитетен, и он во всем поддерживает меня! И еще извольте отстегнуть 350 тысяч на ремонт соседней церкви! У меня с Богом хорошие отношения и портить их я не хочу! Более того, я хочу их укрепить! Так что остается один вариант! Ни Морозову, ни Кораблеву, ни Ягодкину мы деньги не выплачиваем! На них мы будем шить мне костюм!

Бухгалтер (растерянно) Федор Генрихович! Это уже пятый запрос от них! Они болеют! Голодают!

Режиссер. Наплевать! Меня ждет Париж! Там я докажу всему миру, что моя слава заслужена! Что я второй русский Станиславский или Качалов! Мир вздрогнет от моего мастерства и успеха!

Бухгалтер. Федор Генрихович, может быть все – таки выплатить этим людям, ну совсем немного! Ну, хоть крошечку! А то они вдруг умрут!

Режиссер (нахмурился, зло).Что вы мне говорите?! Ну, умрут и умрут! Мне – то что?! Они мелочь! Дерьмо! А я гений! Я имею право на жизнь, а они… не знаю! Меня это не касается! Прошу вас, Полина Игоревна, не мешайте мне жить! Не мешайте мне готовиться к величайшему подвигу в театральном искусстве! Я покачну Земной Шар! Да! Я уверен в этом! Давайте, несите мне деньги, и я поеду шить костюм! И предупредите о моем визите портного! И еще скажите Хромову, чтобы он протер машину! Я должен быть в полном блеске!

…Моя комната. Я пью чай с венгерским тортом. Еще передо мной горка розовой итальянской ветчины и французское масло и хлеб. Я их уже ел. Три бутерброда. В комнате новая хорошая мебель, новый компьютер, и новая одежда. Итальянская! О, прекрасная Италия!

Екатерина. Торт вкусный?

Я (промычал). Очень!

Екатерина. Ну, хорошо… Дальше! В чем провинился Народный артист? Во многом! Главное, он руководит множеством людей и в первую очередь он должен думать о них, а не о себе! А Народный артист стал жадным, эгоцентричным, самовлюбленным негодяем! Он думает только о себе и на других ему совершенно наплевать! То есть он стал профессиональным убийцей! И ты, и Кораблев, и Ягодкин, были на грани смерти! И это только потому, что Народному артисту страстно хотелось как- то многогранно блеснуть в Париже! Любой ценой! Кстати вы все гораздо талантливее его! Но судьба, есть судьба! Ну, Саша, летим во Францию! Пришло время!

…Париж. Вокзал. Множество парижан встречают поезд с нашим знаменитым театром! Цветы, аплодисменты, воздушные поцелуи… Народного артиста увезли в отель в золотистом Бентли. Через 2 часа шикарный обед. Артисты смеются, пьют шампанское, французскую водку Кальвадос, которую так любил Куприн. Пауза. Тишина. Народный артист говорит что- то комплиментарное в адрес Франции, Мольера, Расина… Сожалеет, что в России с драматургами беда… Куда – то делись… Интересны только классики… Ну и так далее!

Вечер следующего дня. Театр Комеди Франсез. Он полон. Публика состоит из самых известных парижан. Масса репортеров. Спектакль начался! Все хорошо! Зрители ждут Народного артиста! Он – Тартюф! И вот он появляется! Зал замер! Тишина поразительная! Тартюф хочет что —то сказать… Но не может! Он забыл слова! Весь текст! Совершенно! Он стоит неподвижно. Зал ждет. Наконец публика понимает, что произошло и начинает смеяться! Сначала тихонько, слегка… Потом от хохота трясется весь зал! Вот так Народный артист совершил свой театральный подвиг! Когда он понял, что произошло, он бросился бежать со сцены, на ходу сбрасывая с себя театральный костюм! Видимо он сошел с ума, но через десять минут он бежал по Парижу совершенно голый! Высокий негр в дорогом пальто достал из кармана пистолет и несколько раз выстрелил Народному артисту в голову! Тартюф – неудачник рухнул на мокрый блестящий асфальт и перестал шевелиться. Измученная душа его исчезла в оранжевых облаках. Негр положил пистолет в карман, зашел в ближайшее кафе за углом, и выпил бутылку крепкого красного вина. Потом подмигнул приятелю официанту, закурил дорогие мягкие сигареты и почувствовал от жизни некоторое удовлетворение. День закончился удачно! Париж в крепких руках! Можно пойти домой и написать юмористический рассказ с интригующим названием * Убийство голого сумасшедшего у кафе Прелестная Мадлен*. Ему хорошо платили за подобные вещи.

…Негр был не из простых. Он родился в сердце Парижа. Окончил Сорбонну. Каждый день ходил молиться в Нотр-Дам-де-Пари и всегда проводил там не менее пяти- шести часов. А его веселые книжки облетели весь Земной Шар.

…Моя комната. Я пью французское вино. Маленькими глоточками.

Екатерина. Не удивляйся Саша! Но избавиться от подобных людей иначе, невозможно. Они неисправимы. Мне надо спешить! Кораблев и Ягодкин погибают. Сидят у Ягодкина на кухне и пьют что- то мерзкое, настоящую отраву. Прощай! Ах, да! Чуть не забыла!

Она посмотрела вверх и с потолка спустилась большая плотная пачка денег. Екатерина, ласково улыбнулась и исчезла.

Русский дед мороз, друг собак и министров

…Я умолял: не снитесь мне! Отстаньте от меня! Но, нет! Опять! Опять! Опять! Видимо, нет спасенья!

…Сон! Чья – то комната… Красивая, уютная… Светлая, дорогая мебель… Камин… На стене, огромный экран… Там множество людей хотят что – то сказать, кричат, плачут… Грозят кулаками… В комнату входит мужчина, знакомой внешности. В руке у него стакан чая из целебных трав. На шее висят золотые часы, ценой в миллион долларов. Он их не любит, но носит: подарила дочь. Мужчина садится в кресло и включает экран, где минуту назад бесновались тысячи людей. Теперь там гораздо спокойней: играет знаменитый симфонический оркестр. Мужчина поморщился, убрал оркестр, и появились молодые каратисты. Дрались они красиво, отчаянно, ловко. Мужчина улыбнулся, и, смотря на экран, стал пить чай, (чай простой, чашка – тысячу долларов, банальное лекарство.) Входит с подносом его дочь. Молодая, красивая женщина, лет двадцати пяти, может быть двадцати семи.

Женщина. Папа, тебе с 9 кухни прислали лимонное печенье, эстонский хлеб, морковные котлеты, и паштет… (Ставит поднос перед мужчиной).

Мужчина. Спасибо! Ты знаешь, я так доволен! Я дал всего 89 миллионов на карате и столько секций сразу появилось! Столько мастеров! Я собой доволен!

Дочь. Папа, у меня к тебе разговор! Можно выключить телевизор?

Мужчина. Жаль… Но можно!

Дочь. Папа все знают, что ты велик и патриотичен! Но мне кажется, что ты велик и патриотичен, больше, чем нужно!

Мужчина. То есть?

Дочь. Папа, я в большой тревоге! По статистике 20 миллионов человек, почти умирают с голоду! Но ты знаешь, что такое статистика! Пишут одно, на деле другое! Цифра может быть уменьшена в три, четыре раза!

Мужчина (улыбнувшись). Знаю!

Дочь. Ну и что ты собираешься делать?

Мужчина. Посмотрим! Печенье очень вкусное! Передай на кухню!

Дочь. Папа, дай людям деньги! Смертность невероятная!

Мужчина. Знаю, но не дам!

Дочь. Почему?!

Мужчина. Детка! Я делаю великое, гигантское дело! Я охраняю Россию! И разговоры о жертвах со мной лишены смысла!

Хочешь оригинальную конфету? Президент Франции прислал! Новый год все таки… Как ты думаешь что ему выслать в ответ?

Дочь. Спасти от гибели миллионы жителей страны, которую ты возглавляешь, тоже гигантское дело! (Картинка исчезает.)

…Рабочий кабинет руководителя. Он пишет что- то… В кабинет входят несколько человек. Крупные, суровые мужчины в черных костюмах. Это охрана.

Руководитель. Где моя дочь?

Главный спец. Тысячи сотрудников разведки участвуют в операции. Сведения такие: ваша дочь эмигрировала в США, сделала пластическую операцию, и вышла замуж за гонщика- итальянца. После этого они улетели в Тибет. Фамилия у нее теперь другая.

Руководитель. Откуда сведения?

Главный. Наш человек в американской разведке!

Руководитель. Какие у них планы?

Главный. После Тибета они собираются путешествовать по древним монастырям Лаоса, и Камбоджи.

Руководитель. Спасибо. Идите.

Охрана уходит. Руководитель долго сидит молча и неподвижно. Потом нажимает кнопку на столе и говорит тихо, нервно:

– Миша, принесите мне водку! (Орет). Да! Огромную бутылку водки! К чертовой матери огурчики! Сало и черный хлеб!

Ударяет кулаком по столу. Закрывает лицо ладонями.

…Другой кабинет. Огромный, благоустроенный… В углу кабинета стоит красивая, пушистая, новогодняя елка, украшенная разноцветными, яркими игрушками. Ясно, что Новый Год в двух шагах от этого кабинета. За столом сидит полный, лысоватый мужчина приятной внешности. Он в праздничном сером костюме с блестками. Он с аппетитом ест изюм, орешки, и быстро пишет что – то.

Мужчина. Двадцать семь поздравлений написал! Больше не могу! (Бросил ручку на стол. Рассмеялся.)

В комнату странно тихо, как бы по воздуху, входит огромный седобородый старик, в легком белом, сверкающем костюме, и в красной шапке – ушанке с помпончиком. В руке его большой длинный посох. Старик дошел до середины комнаты и гулко кашлянул.

Мужчина, открывавший бутылку, увидел его и бутылку выронил.

Мужчина. Кто вы?

Старик. Я, русский дед Мороз… Зашел с тобой потрепаться… Ты готов, главный министр?

Министр (страшно растерян, дрожит). У меня нет времени… Я занят!

Старик (посмеиваясь). У тебя нет, а у меня есть! Ты написал тут закон про минимальный прожиточный минимум… Одиннадцать тысяч, шестьсот рублей… Так?

Министр. Так…

Старик. Сам – то сможешь месяц прожить на этот минимум?

Министр. Смогу!

Старик. Ну, давай! Начинай! Эй, Пашка! Иди сюда!

В комнату вбегает веселый, пушистый, красивый песик. Подбегает к министру и начинает играть с ним.

Старик. Твой пес?

Министр. Мой… А зачем он?

Старик. Увидишь!

Министр вдруг схватился за сердце. Застонал. Полез в стол.

Старик. Что ищешь?

Министр. Лекарство от сердца. А оно куда – то исчезло.

Старик. Сколько оно стоит?

Министр. Восемь тысяч… Новое… Американское…

Старик. Сейчас получишь!

На столе министра появляется коробочка с видом на Капитолий.

Старик. Оно? То, что нужно?

Министр. Да, оно… Можно выпить?

Старик. Можно!

Министр выпил таблетку и пришел в себя.

Старик. Так! От одиннадцати тысяч, шестисот рублей, отнимаем восемь тысяч. Получается три тысячи, шестьсот…

Министр схватился за голову. И застонал.

Старик. Что с тобой?

Министр. Голова болит. И опять лекарство исчезло!

Старик. Ерунда! Оно у тебя в кармане!

Изумленный министр вынул из кармана коробочку и выпил две таблетки.

Старик. Лучше?

Министр. Да! О! (министр застонал и схватился за коленку.)

Старик. Мазь нужна? Пожалуйста!

С потолка медленно опускается зеленый тюбик с изображением Эйфелевой башни.

Старик. Тот самый?

Министр. Да… Он…

Старик (загибает пальцы). Ну, если подсчитать, сколько ты истратил на лекарства… то на еду… на месяц… тебе полагается… сто рублей! Ну, начинай жить, как предложил жить другим! Ажно, миллионам! Давай! Включайся!

Картинка исчезает. Моя комната. Дед Мороз сидит у меня за столом, и мы пьем клюквенную настойку.

Старик. Посмотрим, как он справится! Все, Саша! Я пойду к нему! Прошло семь дней! Пора посмотреть на этого благодетеля!

Кабинет министра. Министр лежит на полу и стонет. Пес Пашка лежит рядом с ним, и тихонько стонет и скулит.

Министр. Дайте мне поесть! Звери! Сволочи! Где вы?!

Старик. Мы здесь! Как дела?

Министр. Я виноват! Простите! Я исправлюсь! Дайте мне еды!

Старик. Дадим! Собачку поджарим и дадим тебе!

Пашка исчезает. Перед министром появляется тарелка с аппетитным блюдом: жареное мясо, картошка, огурцы, грибы…

Министр. Что это?!

Старик, Твой Пашка жареный! Кушай! Больше нечего!

Министр (кричит). А!!! Пашка, мой! Пашка!

Министр теряет сознание. Он умер.

Старик. Вот так —то подлые законы писать! Что посеешь, то и пожнешь!

Старик прикасается посохом к собаке и к министру. Они оживают. Пашка весело лижет сумасшедшее, синее лицо министра и радостно повизгивает.

Министр. Что это было?! Пашенька мой! Милый мой! Ты жив! Голубчик мой! Ты жив!

Министр плачет навзрыд. Обнимает и целует пса. Старик исчезает.

Утром я узнал, что прожиточный минимум поднялся до 46 тысяч рублей.

Адмирал старая ржавая консервная банка

…Я сходил с ума. Я не знал, куда себя деть. Интерес народа к литературе упал. Причём так низко, так ужасно, что заниматься ей, писать что-то, не имело смысла… Ситуация эта сделала мою жизнь невыносимой, бессмысленной… Я литератор! Я ничего другого делать не хочу, и не могу! Ну что, заняться восстановлением здоровья, чтобы получить возможность литрами пить вино? И таким образом остановить действие творческих сил, сжигающих меня? Еще этот проклятый короновирус, превративший нашу жизнь в ад. И постоянные пророчества о пришествии новых вирусов, еще более ужасных! Что же делать?! Ведь назойливо приходят в голову мысли, что конец Мира не за горами! Ах, Господи, дай мне ящик портвейна, и я улечу в гости к милейшему Бахусу! Там мне будет весело, и от привязанности к литературе меня освободят!

– Ты не прав, Саша! – сказал неизвестно откуда взявшийся старик. Он висел в воздухе между полом и потолком, и мрачно смотрел на меня. Я помертвел, оцепенел, окаменел. Это был Лев Толстой! Лично! В крестьянской одежде! Очень сердитый!

– Да, Саша! Я, Лев Толстой! У вас тяжелое время, все рушится, и, одновременно мерещатся дикие пейзажи социального горизонта! И я решил вам помочь! В первую очередь коллегам, литераторам! Вам ведь за работу не платят! Не обижайся, Саша! Я скажу тебе не все, что знаю! Но этого будет достаточно, что бы ты пришел в себя, и перестал мечтать о портвейне! Это, ведь не живая вода, Саша! Смотри вниз!

…Я посмотрел в пол и увидел комнату. Большую, очень светлую, заставленную разной аппаратурой. Посреди комнаты человек со знакомой внешностью, с аппетитом ел запеченную картошку. И, смеясь, отбивался от мячей, которые с визгом бросали в него маленькие дети. Видимо, его внуки. Человека я узнал сразу. Это был Билл Гейтс. Весь Мир знает, кто это такой!

…Лев Николаевич мягко переместился в кресло и сказал:

– Этот человек добился всего, что возможно в этом Мире. Он заработал денег больше всех. Сделал лучшие компьютеры, и еще какие – то уникальные электронные штуки. И ему стало скучно. Он долго искал и наконец, нашел идею, которая увлекла его. Какая – то компания *благодетелей* пришла к выводу, что для спасения Земли нужно из семи миллиардов человечества уничтожить шесть! И он решил за это взяться! Смотри!

…В комнату к Гейтсу медленно вплыл красивый черноволосый человек в красной одежде и золотой короне на голове. Он сел недалеко от Гейтса и замер.

Толстой. Полюбуйся, Саша! Это представитель тех сил, смысл существования которых, в активном противодействии Богу! Сейчас он объяснит Гейтсу, что нужно сделать, что бы реализовать его планы. Там, где замышляется убийство, он всегда рядом! (Гейтс подскочил и забегал по комнате). О, получилось! Этот, в золотой короне, вложил в его голову то, что сам Гейтс не понимал!

…Человек в красном исчез…

Толстой. Все! Внушил! И ушел к другим, нуждающимся в его помощи! А теперь смотри, что делает Гейтс! Он представился Миру, как главный благотворитель! Он разбрасывается миллиардами! Он спас от гибели несколько стран Африки! И одновременно построил десятки лабораторий, где изготавливаются смертоносные вирусы! Вместе с деньгами, спасительными для экономики африканцев, он взял на себя их проблемы борьбы с болезнями! Миллионам чернокожих бесплатно ввели вакцину от инфекционных заболеваний… Его изготовления! Вакцина была сделана так тонко, что люди умирали не сразу! Сначала эффект был положительный, а по прошествии пяти – шести лет из миллиона *спасенных* Гейтсом, умерли половина! Долго никто не мог понять, в чем дело! И обвинять в смерти этих людей – Гейтса! Никому и в голову не пришло! Но! Излагаю коротко! Кому – то вдруг пришло! Сколько миллионов и сотен тысяч он убил, не очень понимают… Но, когда – нибудь, поймут! Главное, это то, что происходит в Мире сейчас! По всем континентам огнем идет странный коронавирус! В природе невозможный! Множество ученых уверены, что это любимое дитя Гейтса! Уже некоторые европейские страны требуют его ареста! И Всемирного Суда над ним! Так что же произошло? Самое удивительное, что страшнее всего была поражена Америка! Несколько сот тысяч погибших! Но разве Гейтс этого мог хотеть?! Нет! Конечно, нет! Он гений! Патриот! Сын великого народа! Он трудился для него! Он объяснил, что вакцина, которая может уничтожить вирус, содержит какой- то там чип, дающий возможность управлять человечеством! И дающая власть над миром! Он, Гейтс будет решать, кому жить, а кому – нет! И как жить! В Америке тайные силы с жадностью и трепетом ждали этой возможности! Управлять Миром – главная, страстная мечта рулевых Америки! И вдруг такой удар! Вирус не мог убежать самостоятельно! Он охранялся с чрезвычайной тщательностью! Как это могло произойти?! Почему?! Я объясню! Вирус выскользнул потому, что подобными делами, например, Управлением Мира, имеет право заниматься только Бог! …И, Он, дал это понять! …Человек должен знать свое место! Все великие империи, и вожди, стремившиеся к управлению Миром – были уничтожены!

…Толстой махнул рукой и все картинки, потрясшие меня, исчезли. На столе стояли чашки с зеленым чаем и клубничное варенье в хрустальных вазочках.

Толстой. Ты устал, Саша! Надо отдохнуть! Давай, молча, попьем чаю. Это хороший, китайский… А варенье – финское… Они мастера по этой части…

Я (очень кротко, даже с легкой дрожью). Лев Николаевич, можно мне немножко портвейна? Я, конечно, злоупотребляю…

Толстой нахмурился, потом рассмеялся, и передо мной появился граненый стакан бордового, почти черного вина…

– Пей, Саша! Ты неисправим! Ну, давай! Сейчас, это тебе полезно! – сказал Толстой.

Я медленно, с наслаждением выпил вино, оказавшееся чудесным. Правда, не очень похожим на портвейн. Потом мы быстро допили чай и Лев Николаевич предупредил меня, что сейчас мы отправляемся на собрание тайного общества, решившего защитить Гейтса.

…Музыка! Шум волн… И! …Большой красивый зал. По нему, с бокалами, бродят самые крупные люди Америки. Среди них Гейтс. Он весел и спокоен. Пьет легкое, сладкое Асти, вино Италии, требующей его выдачи. Вообще все очень хорошо. Трагедия забыта. На столах полно всякой еды, придуманной в разных странах Мира. Вина – сколько угодно! Самого лучшего, самого разнообразного! Дорогого чудовищно! Собравшиеся кушают с аппетитом, пьют много и с удовольствием. Приветственные слова и тосты летят в адрес Гейтса со всех сторон! Гейтс счастлив! Неожиданно шум стих, а потом зал взорвался аплодисментами! Медленно, с трудом, по залу, в сторону Гейтса шел, увешанный орденами, адмирал, по прозвищу Старая Ржавая Консервная Банка. Прозвище это он получил, потому что командовал самыми старыми авианосцами США. Ему предлагали, конечно, и новые, самые лучшие, самые эффективные, но он отказывался. Из принципа! И не было случая, когда его не самые технически свежие корабли не справлялись с самой сложной, поставленной задачей. Адмирал подошел к Гейтсу. Гейтс радостно и почтительно протянул ему руку… И в этот момент Ржавая Банка нанес ему молниеносный удар в горло. Гейтс умер сразу, мгновенно… Дело в том, что вся семья адмирала погибла от коронавируса. Убив Гейтса, адмирал медленно вышел из зала. Тронуть его, задержать – не посмел никто. Куда Консервная Банка делся потом, никто не понял. Он просто исчез.

А через два месяца США облетела весть, что адмирал Старая Ржавая Консервная Банка застрелился на борту авианосца * Джордж Вашингтон*. У берегов Японии. Это было последнее плавание гордости Америки, кавалера всех высших орденов, лучшего моряка за всю историю США.

Сенека и Калиостро

…Я сидел за компьютером и не знал, что делать. Рассказ, уже сложившийся в голове, вдруг рассыпался. Печально, но это стало повторяться. Это пугает! А не впадаю ли я в маразм? Я достал из шкафа бутылку дешевого, крепкого вина и хотел выпить. Может быть поможет? Я так уже спасался. Не один раз.

– Не пей, Саша! Только хуже станет! – услышал я чей – то голос. Я огляделся. В комнате никого не было. И вдруг что – то странное стало происходить: неизвестно откуда подул летний теплый ветерок, распахнулось бездонное голубое небо… Удивительный, нежнейший запах цветов поразил меня, тихо заиграла музыка… И передо мной появился очень красивый мужчина в золотисто – зеленом, пестром костюме. На плече его сидела маленькая красная птичка.

– Здравствуй, Саша! Не пугайся! Я просто граф Калиостро! Всего -навсего! Я заглянул к тебе потому, что ты нуждаешься в моей помощи! Мне сказали об этом некоторые твои гости, действующие в других пространствах. Я еще вчера видел тебя на улице Герцена, ныне Большой Никитской. (Птичка чирикнула и кивнула мне). Да, забыл тебе представить моего друга и ученика, философа Сенеку! Это он сидит у меня на плече! Он сейчас в несколько странном обличье, но сегодня так нужно!

Я встал и поклонился. Калиостро сел на стул напротив меня и, махнув рукой, сказал:

– Не надо, Саша. Не кланяйся. Мы понимаем, что ты нам симпатизируешь, и этого довольно. Так вот! Ты шел по Большой Никитской улице и плакал. Ты прощался с Москвой! Твои книги не покупают, пьесы твои идут, но денег ты за это не получаешь. Ты болен, лекарства кончились. Кстати, брось этот сверток куда – нибудь! Там деньги на еду и на лекарства. Не вставай, благодарить не надо! (Я спрятал деньги в шкаф). А главное, что мучает тебя – искусство страшно исказилось! Почти умерло! Компьютер обезобразил его! То, что сейчас кипит, бурлит, и резко пахнет – искусством не является! Талантливым людям здесь очень тяжело! А ты талантлив! У тебя было две сотни постановок в театрах России и в других странах! Но что это меняет в твоей жизни? Ничего! По идее ты должен иметь деньги хотя бы на лекарства и приличную одежду, а у тебя их нет! Через неделю две премьеры – а гонорары ты не получил! Безобразие это, Саша, ужасное! Мы, жители небесного пространства, прекрасно это осознаем! Ваше руководство забыло о вашем существовании! И напрасно! Люди искусства украшают мир! Спасают от безысходности! Я прав, Сенека?

Сенека – птичка. Прав! Только ты сказал Саше то, что он и сам знает! Это так, Саша?

Я (очень взволнованно). Милый Сенека! Граф сказал все очень верно! Внимание к нам жителей небесных стран, имеет для нас огромное значение!

Калиостро (Сенеке). Ты понял, что ты не самый умный?

Сенека (птичка). Может быть! Но я тактичный, в отличие от тебя!

Калиостро. Если это тебя утешит, я соглашусь…

Сенека. Меня все утешит, что не утешит тебя!

Калиостро. Злодей! Но пусть так! Минут на пять!

Калиостро и Сенека рассмеялись.

Калиостро. Без юмора жить нельзя! Но это ты, Саша, и сам знаешь! Кстати, юмор, счастье, любовь – для вашего поколения, в этой стране потеряны! За два месяца ты смеялся один раз! Плохо! Очень плохо! Далее! У нас, жителей неба, появилась новая работа! Мы летаем среди вас, и спасаем от смерти больных людей! Боже мой! Сколько их! Если бы не мы, количество смертей было бы невероятным! Ваше руководство откровенно игнорирует вас! Медицина теплится еле-еле! Недавно я летел над машиной, в которой везли в больницу больного мальчика, пяти лет, с поврежденным глазом! Отец успел его довести, но в больнице в помощи ребенку отказали! Она отведена под ковид! Но неужели это повод, чтобы не лечить людей с другими заболеваниями? Отец понесся дальше, и в другой больнице, километров за двести от этой, за большие деньги, глаз ребенку удалось спасти! Одна деталь! Если бы не мы с Сенекой, вся семья: отец, мать и ребенок погибли! Такая была ситуация! Кстати, ты сам не смог записаться к врачу! Помог сосед! Первоклассный компьютерщик! Возможность попасть к врачу усложнена до предела! Плохо это! Очень плохо!

Сенека- птичка. Хватит! Вернись к Саше и Большой Никитской улице!

Калиостро. Да! Верно! Сейчас! (На столе появилась бутылка). Саша, давай выпьем! Это успокоит!

…Мы выпили. Таким вином меня еще не угощали. Я помолодел (как мне показалось) лет на тридцать! Фантастический! Потрясающий момент!

Калиостро. Далее! Летим над Москвой!…И, на Большой Никитской, где, удрученный, шел ты, Сенека огненной стрелой промчался сквозь тебя, и ты ожил! Обрадованный, веселый, ты пошел в ресторан! Ты хотел выпить немного коньяка! С мороза, приятно! И вот что из этого получилось! Смотрим вниз!

…Ресторан. Я вхожу в зал. Он был совершенно пуст! Шикарный, роскошный ресторан, и ни души! В углу сидел мужчина в малиновом пиджаке и рассматривал какие то бумаги. Видимо, считал что-то… Ко мне быстро подошел маленький рыжий официант, и приготовился записать заказ. Я попросил сто граммов коньяка и бутылку минеральной. (Диабетику больше нельзя.) Официант сделал грустное лицо и сказал, что у них в ресторане обычно заказывают и еду. Ну, просто, так принято. Я спорить не стал, и попросил цыпленка – табака. Официант радостно улыбнулся и ушел. Через двадцать минут я выпил коньяк, цыпленка не тронул, и очень довольный вышел на улицу… Солнце! Мороз! Небо голубое! Хорошо! Вперед! Удивительно поздоровевший, сказочно воодушевленный писатель! Вперед! Что – то хорошее ждет тебя! Наверняка!

Калиостро. Теперь, самое интересное! Смотри!

Мужчина, сидящий в углу, поднялся, подошел к столу, где я сидел, посмотрел на цыпленка, понюхал его и крикнул: « Фокин!»… Официант быстро вышел из коридора, ведущего вглубь ресторана и, улыбаясь, подошел к мужчине.

Мужчина. Почему он не ел? Не свежий?

Официант. Павел Андреевич, что вы! Только что сделали! Кстати, он не хотел брать закуску, но я его убедил! Ну, как, премия мне полагается?

Мужчина. Ты его заставил взять этого цыпленка?

Официант. Нет! Что вы, Павел Андреевич! Я просто был дипломатичен! Просто слегка настойчив!

Мужчина. Настойчив?

Официант (улыбаясь). Ну, слегка!

Мужчина бьет официанта по лицу. Тот падает.

Официант. Павел Андреевич, что вы?! За что?!

Мужчина. За то, что ты дурак! Он не притронулся к цыпленку! Он разозлился! А что, если это богатый человек? И завтра он мог бы прийти с компанией, человек в двадцать? Теперь он, из – за твоей идиотской дипломатии, не придет! А мы горим! У нас нет клиентуры! Я купил разрешение на работу ресторана! Ковид, блин, всем перекрыл кислород! Все закрыты! А мы работаем! И все равно никто не идет! Народ так обнищал, что мы скоро загнемся к черту! Иди, умой рожу! И, помни, что с клиентами нужно быть предельно деликатным! Как никогда! Пошел вон!

Ресторан исчез. Моя комната.

Калиостро. Такие сцены, или подобные, происходят сейчас в тысячах российских ресторанов! Люди обнищали предельно! Но это известно всем! И руководством в расчет не берется! Какая жестокая ошибка! Далее! Я вижу другую картинку! Смотрите! По шоссе едут три автобуса! Они везут в аэропорт известный оркестр! Этот оркестр, ваш! Знаменитый! Он отправляется на гастроли в Англию, в Лондон! По специальному приглашению английской королевы! Она тонкий ценитель музыки и любит ваш оркестр больше других! Руководит оркестром талантливейший и красивейший дирижер, Иван Платонович Рубинштейн – Синица! Королева тайно влюблена в него! Ибо нет человека более обаятельного и милого, чем Иван Платонович! Ему всего 31 год, а его знает весь мир! И что самое потрясающее, он уже шесть раз пил чай с королевской семьей! И даже один раз – наедине с королевой! Правда, ей 89 лет, но слухи! Слухи! Так вот, друзья! Беда близко! У Ивана Платоновича, неожиданно, под мышкой правой руки, которой он руководит оркестром, вздулась какая – то блямба, для избавления от которой, нужны антибиотики! А ему не продали их! Нужен, вдруг, рецепт! Как?! Зачем?! Всегда можно было купить, а теперь нельзя! Распоряжение Минздрава! Ну, мол, злоупотребление антибиотиками… Нужно остановить… А то, что есть болезни, которые без антибиотиков вылечить нельзя, разве им не известно? Известно! И, тем не менее, создана вот такая дикая ситуация! Какой бардак в медицине! Невероятный! И вот остался без антибиотиков великий Иван Платонович! А на посещение доктора и получение рецепта – времени нет! И полетел в Лондон знаменитый дирижер Иван Платонович Рубинштейн – Синица, на свой страх и риск! Уж там – то вылечат, конечно! Можно не сомневаться! Гость самой королевы!

Калиостро. Смотрите, что сейчас будет!

…Автобус. Иван Платонович стоит и левой рукой держится за кресло.

Иван Платонович. Коллеги! Все будет нормально! Долетим до Англии, и там меня спасут! Не сомневайтесь! Концертик забабахаем, будь здоров! Как всегда! Лондон спятит от счастья!

Автобус качнуло и Ивану Платоновичу пришлось правой, больной рукой, схватиться за чье- то плечо. Схватился, вскрикнул, и упал! Оркестранты закричали, заплакали, и стали его поднимать! Но он большой! Тяжелый! Как это сделать?! Не получается! Да и живой ли он?! Оркестранты притихли в ужасе!

Калиостро (Сенеке). Давай!

Сенека. Знаю! Понять не трудно! (Сенека исчез).

И!…Огненная стрела молниеносно пронзила город, потом Ивана Платоновича… Потом, по дороге, подлечила еще кого-то …И Сенека появился у нас за столом, в образе человеческом. Это был, на вид, шестнадцатилетний юноша, в синем хитоне, расшитом странными золотыми буквами.

Калиостро. Спасибо, талант – гигант! Смотрим дальше!

…Автобус. Иван Платонович, смертельно бледный, вдруг порозовел, открыл глаза, пошевелил руками, ногами, и самостоятельно поднялся с пола! Выглядел он замечательно! Хоть сейчас в Лондон! Потом дается концерт! Овации, вопли восторга! А после концерта, к королеве в гости! Пить чай и рассказывать всякие веселые, увлекательные истории про музыкантов! Он был мастер по этой части! Подкован – энциклопедически!

Иван Платонович. Ребята! Я ожил! Это Господь Бог спас меня! Он! Я уверен! Слава Тебе, Господи! – закричал Иван Платонович и упал на колени.

…Картинка исчезла. Моя комната. На столе бутылки. Тарелка с фруктами. Красивые бокалы с вином.

Калиостро. Вот так, Саша! Дирижер прав! Все мы дети Божьи! И вы, и мы! Давайте выпьем за этого Ивана Платоновича! Он действительно парень гениальный! И слава его заслужена! (Мы выпили).

Сенека. Я слушал его оркестр. Он меня очень удивил! Оркестр- прима! И дирижер тоже!

Калиостро. А теперь, Саня – твое дело! Главное! Ради которого мы у тебя появились! Твою комедию « Итальянский ревматизм», хочет ставить Ямало – Ненецкий театр, имени « Золотого оленя». Ты выслал им все необходимые для заключения договора документы, но директор требует еще какой- то диплом, для договора этого, совершенно не нужный. Происходит это от того, что он человек совершенно неопытный. Он на этом месте недавно, и как нужно работать, еще не знает. Он недавно принял на работу трех артистов, и все они предъявили ему дипломы. Вот и кажется ему, что ты тоже должен представить диплом. То, что для работы с тобой это не нужно, ему говорили, но он никого не слушает. Он был большим начальником на приисках, что- то там сделал не так, и его выгнали. Вот он и считает, от обиды, что все вопросы в театре он будет решать сам…. Ты, от отчаяния, хотел послать ему свой консерваторский диплом, но найти его не можешь. И не ищи, Саня, он тобой утерян давно.

Я. Что делать?

Калиостро. Вот что! Поставить ему на место мозги, которые после увольнения с приисков сдвинулись! Сделает это Сенека! Слетает и поставит! И все будет хорошо! (Сенека исчез). Сейчас часто на ответственных местах, сидят глупые, некомпетентные люди… Беды от них огромные! (Появился Сенека).

Сенека. Я не справился! Я таких директоров еще не встречал. Я пятнадцать раз облетел с ним вокруг Луны! Шестнадцать раз вокруг Солнца! Двадцать раз вокруг Сатурна! Пятьдесят раз ударил его головой о вершину Арарата! Но ничего не получилось. Он продолжает твердить: « Дайте диплом! Дайте диплом!» Кошмар! Я опозорен!

Калиостро. Ладно, давай я попробую. Вообще, директор этот – субъект удивительный!

(Калиостро исчезает.)

Сенека. Саша! Я в шоке! Мне не по себе! Мне стыдно! Как такой человек может руководить театром? Артисты ведь люди очень эмоциональные, не глупые, к ним нужен особый подход! И вдруг у руля нечто каменное!

Я. Это в последнее время стало нормой. В театрах сражения, скандалы… Директор выбирает пьесы, которые артистам не нравятся. А главный режиссер отодвинут в сторону.

Сенека. Как глупо! (Появляется Калиостро).

Калиостро. Все нормально, Саня! Твой диплом не нужен!

Сенека. Как ты это сделал?

Калиостро. Сначала я отвел его к Сократу! Не вышло. Потом к Платону! Не вышло. Потом к Черчиллю! Тоже не вышло! Ну, идем мы с ним по одному из коридоров. И вдруг, навстречу, медленно идет пожилой человек с усами, и в военной одежде. Сталин! Я ему объяснил ситуацию, попросил помощи и получил! Сталин бросил один взгляд на директора, и тот сразу стал кричать, что диплом не нужен! Я поблагодарил Иосифа Виссарионовича, и мы простились! Талантливый мужик этот генералиссимус! Талантливый и страшный! Все, Саня! Завтра ты получишь деньги! Мизерные, но для тебя большие! Слушай, у меня есть к тебе предложение! Ты давно мечтаешь появиться в Москве своей молодости! Особенно там было хорошо перед Новым годом! Звонки телефонные, один за другим! Компания ваша, в волнении выясняет, кто, куда, и с кем идет! Что принести из вина! Из еды! Ведь у вас все было! И деньги, и счастье и еда! И молодость, главное! Она, самая! Хозяйка вашей жизни! Ну, хочешь? Мы можем это сделать!

…Через минуту я стоял на Красной площади, заполненной веселым, сытым, здоровым народом! И обливаясь слезами, снял шапку! Рядом со мной, потерянно, стояли Сашка и Костя… Они изумленно смотрели на меня, и пытались понять, что со мной происходит!

Борщ спасская башня

…Я помню, как Павел Первый умолял своих убийц: « Помолиться мне! Ради Бога помолиться!»… Я его понимаю.

…Я лечу по черному, узкому коридору! Долго! Странно! Кто меня отправил в это путешествие, я не знаю. Вдруг что- то хлопнуло, коридор кончился, и я вылетел в огромный зал. Потолок – синее небо, с сияющими звездами. Пол – тяжкие, искристые волны огня. Посредине висел маленький круглый столик, окруженный черными креслами. Я спрятался за какой – то каменный столб и замер. Послышалось хлюпанье, что – то взревело… И в зал на удивительных птицах, похожих на динозавров, тяжело влетели трое мужчин. Они были совершенно голые. Полетав по залу, и осмотрев его, они сели за стол, и приготовились чем – то заниматься. Птицы улетели, смеясь, и брызгая тоннами слюны.

…Я быстро разглядел мужчин, и сразу понял кто это. Это были черти. Один – трехглазый, другой – четырехрогий, а третий – красивый, трехметровый гигант. Правая рука его была обычной, а левая – целиком из золота. Гигант не двигал ей. Она висела неподвижно.

Четырехглазый. С чего начнем?

Трехглазый. С России!

Четырехглазый. И что же?

Трехглазый. Там все хорошо! Полный порядок! Народ страдает ужасно! Народ страдает прекрасно! И горы его физической и нервной боли, спрессованные нашими специалистами, регулярно падают на кухню к Герману Герингу! Он трудится, не покладая рук!

Четырехрогий. Надо укрепить руководство. От него большая прибыль.

Трехглазый. Сделаем!

Золотая Рука. Кто там на кухне?

Трехглазый. Братья Штраусы, Хошимин, Мерилин Монро, и Лолита Торрес!

Золотая Рука. Надо передать руководство кухней Хошимину и Лолите Торрес! А то Геринг закормил немецкой едой! Колбаса, да пиво! Надоело!

Трехглазый. Сделаем!

Золотая Рука. А кто следит за печкой?

Трехглазый. Троцкий и Ротшильды!

Золотая Рука. А, евреи! Это хорошо! Талантливый народ! На него можно положиться!

Четырехрогий. Дальше! Европа!

Трехглазый. Все великолепно! Главный Француз – наивен удивительно! Он считает, что ислам в *глубоком кризисе* и собирается смягчить эту религию! Он хочет учить исламистов *просвещенному* исламу! Как вы понимаете, мы еже собираем урожай этой плодотворной глупости! Безостановочно!

Четырехрогий. Надо расширить резервуары! Ожидается серьезнейшая схватка!

Трехглазый. Сделаем!

Четырехрогий. Германия?

Трехрогий. Превосходно! « Добрая» Немка – генерал, набила страну арабами. Пожалела их! То есть, на самом деле, хотела продемонстрировать свою святость всему миру. Самовлюбленность распирает ее. Теперь не знает, как от них отвязаться! Они, ведь, уже считают себя хозяевами Германии и собираются ее перестраивать! Значит – кровь! Много! Коктейль!

Четырехрогий. Немке тоже нужно помочь… Найти в ее деятельности что – то положительное… И внушить это каждому немцу…

Трехглазый. Сделаем! Хотя это сложно! Там появились пятьсот человек, типа Гитлера! И они авторитетны!

Четырехрогий. Китай? Индия?

Трехглазый. Разрешите напомнить! Не наша территория! Там работают другие коллегии!

Четырехрогий. Порядок нарушать не будем… Это основа нашего существования… Испания?

Трехглазый. Страна на грани развала! Ситуация благоприятная!

Золотая Рука. Соединенные Штаты?

Трехглазый. Там все чудесно! Белые целуют у негров ботинки! Страна на грани гражданской войны! ЦРУ готовится сталкивать негров с неграми! У населения 180 миллионов стволов на руках! И будет больше! Вулкан Йоллустоун оживает! Скоро на прекрасную Америку и Канаду польются океаны лавы! Все великолепно! Американская кровь перестанет быть деликатесом!

Четырехрогий. Африка?

Трехрогий (замявшись). Там неприятности… Появился негр уровня Ленина и его образа мыслей…

Четырехрогий (закричал). Зачем вы это мне докладываете?! Зачем портите мне настроение? Вы не знаете, что надо делать?!

Трехрогий. Знаем… Уничтожить! Сколько времени вы даете?

Четырехрогий (яростно). 6 минут!

Трехглазый (побагровел). Сделаем!

Четырехрогий (успокаиваясь). 3 минуты!

Трехглазый (позеленел). Сделаем!

Четырехрогий (смеясь) 2 минуты, 10 секунд!

Трехглазый стал белым, сияющим, полупрозрачным, на лбу выскочили еще два огненных глаза. Он колоссально увеличился в размерах.

Трехглазый. Сделаем! Команда уже в пути!

Четырехрогий. Стоп! Мне позвонил Геринг и сказал, что готово первое блюдо. Борщ «Спасская башня»!

Золотая Рука. Что такое борщ?

Трехглазый. Ну, это русская еда! Геринг мечтал сварить его в Москве, но вы, конечно, помните, что из этого вышло!

Четырехрогий. Слушайте, а почему у нас до сих пор нет русских поваров?

Трехглазый. Ерунда! Скоро будут! Кстати, Геринг предупредил, что в борще будут плавать кусочки души кардинала Ришелье! Вы не против?

Четырехрогий. Нисколько! Ну, идем?

Трехглазый. А что с этим делать? (Он указал в мою сторону.)

Четырехрогий. Золотая Рука, можно тебя попросить?

Золотая Рука. Конечно… Трехглазый, помоги мне!

Трехглазый. С удовольствием! (Трехглазый поднял Золотую Руку, и грянул выстрел. Шаровая молния ударила в столб, за которым я скрывался, и все исчезло.)

Очнулся я у себя на кухне. Передо мной стояла чашка чая. А Лариса, улыбаясь, жарила блинчики, которые я так люблю.

Рождество! Генрих Пражский едет в санях!

…Какой чудесный сон! Неизвестно почему, передо мной появился, старинный, красивый, европейский город! Весь в снегу! Рождество! Огни! Факелы! Витрины магазинов ошеломляют!

…Я еду в санях, по широкой улице, в теплом меховом пальто, в норковой шапке! И, с удовольствием пью коньяк из серебряной фляжки! (Коньяк бежит огнем! Веселит! Радует! И, кажется, обещает что – то!)

…Навстречу, медленно, покачиваясь, едут другие сани… В них, в развалку, сидят молодцеватые офицеры и румяные, веселые дамы… Они щедро разбрасывают мелкие монеты по сторонам… Компания явно перемещается из одного ресторана в другой… За санями бегут мальчишки с пачками газет, и кричат: « Новость! Новость! Новость! …Великий писатель, Генрих Пражский, (это я!) написал новую смешную книгу! Будете читать – лопнете от смеха! Книгу можно купить на улицах Гете, Макиавелли, и Эразма Роттердамского! Спешите, господа! Тираж крохотный! 600 экземпляров! Скоро книга станет недоступной! Охотников ее купить очень много! Покупайте наши газеты, господа! В них тайный доклад Начальника Генштаба! И свежий ассортимент наших рынков! И рыбных и мясных! Спешите, господа!»…

…Я вхожу в чей- то дворец. Нарядные люди встречают меня аплодисментами, поцелуями. И просят автограф. Мне весело и страшно. Я знаю, что от счастья иногда умирают.

…Я просыпаюсь. Напротив меня, на стене, висит красивый разноцветный листочек в тяжелой крупной деревянной рамке. На листочке этом написано, что я стал финалистом национальной литературной премии « Писатель года»…Денег не полагается… Я и не ждал… Где занять деньги на писчую бумагу, новые кальсоны и красивый шерстяной шарф?

…Я снова засыпаю. Сплю. Просыпаюсь. Меня трясет! Сон меня испугал! Пытаюсь его восстановить, но это сложно… Картинки мелькают перед глазами одна за другой. Голова кружится. Молодой Твардовский (советский поэт), в бежевом костюме, серьезный, сосредоточенный, осторожно выносит из какой —то комнаты книги, бутылки и пропуска… Куда —не ясно…

…Потом я вижу женщину, в которую был влюблен в ранней молодости. Сейчас ей лет 58, но она выглядит прекрасно. Красива и обаятельна, как никогда. Она и ее подружка, которую я тоже помню, сидят на диване между небом и землей, и курят маленькие сигаретки, вставленные в длинные лакированные мундштуки. Весело болтают, размахивают руками, смеются… Едят японский виноград… Вот – исчезли… Кажется улетели в сторону Аргентины…

…Я, съедаю тарелку жареных грибов, и делаю себе укол инсулина. Капелька крови из ранки, превращается в розовое облако и растворяется в синем небе. Я надеюсь, это к лучшему.

…Просыпаюсь. Сажусь за компьютер. Читаю. Опять одно и тоже. Коронавирус неизвестного происхождения (китайского, американского, рыбного, мышиного, военного, антивоенного) грызет мир беспощадно… Учительница истории повесила своего четырехлетнего сына на колготках. Пишут, что сошла с ума. Отец убил двух маленьких сыновей, жену и себя. Семью нечем было кормить. Крупный чиновник украл миллиард. Опять убийства, самоубийства, протесты. Войны. Хватит. Выключаю.

Наступает вечер. Засыпаю. Сон! Швейцария. Маленький горный городок, совершенно сказочного вида. Иду в гости к пастору Александру. У него меня ждут читатели. Человек 30…Половина русские. Пастор тоже русский. Потомок князя Долгорукого. После чтения – швейцарский обед. Интересно, что будет… Горячий сыр? Водка? Овощные фокусы? Может быть… Дорогу мне перегораживают коровы. Такие сытые, ухоженные и всем довольные, что хочется какую – нибудь шлепнуть по заднице. Звонко! Весело! По дружески! Нет, нельзя. Что обо мне скажут? Я уверен, что корова без напряжения поймет, что я просто симпатичный русский шутник, общение с которым не лишено удовольствия! Но коровы и читатели, тем более иностранные, не одно, и тоже… Коровы уходят. Жаль. Иду дальше. И натыкаюсь на афишу: « Балет Братья Карамазовы»…Какая глупость! Это тоже самое что стрелять из пушек не снарядами, а мороженным или клубничным вареньем!

…У пастора меня расспрашивали о России… Каюсь, я был осторожен… Поэтому мою писанину слушали не так как я ожидал… Но обед был превосходен! Я слегка перепил, и многое рассказал совершенно искренне. Меня поняли, меня простили… Одна дама даже нарисовала мой портрет губной помадой…

…Улетаю! Лечу над городами, реками, лесами… Рядом со мной летит моя собачка Шера, пудель, самочка. Ну, кончились города и прочее… Где мы? А, понял! Африка! Шера, ставшая огромной, берет меня за шиворот, и мы опускаемся на берег озера. Оно большое, окружено банановыми пальмами, сгибающимися под тяжестью плодов, вода в озере странная, красного цвета. А, ясно! В озере не вода, а вино! Конечно, в озере много пловцов. Среди них Чайковский, Даргомыжский, Мусоргский, Куприн, Бунин, Паустовский, Репин, Гендель, Сен – Санс, Равель, Гайдн и прочие… Им хорошо! Они непрерывно пьют вино, болтают, и на берег не собираются. Как я их понимаю!

…На берегу тоже кто- то есть. Подлетим, посмотрим! Ах, Господи! Какая счастливая встреча! Под банановым деревом сидит мрачный Лев Николаевич Толстой и с удовольствием ест банан. Сзади него стоит высокая, почти голая красавица, негритянка с черными зубами и серебряным кольцом в носу. Конечно, она охраняет нашего гения. И есть от кого! Молодой Тургенев, одетый дервишем, крадется к Толстому, поскольку бананы Толстого самые вкусные… Негритянка улыбается, вынимает из своих узких одеяний огромный нож…

…Все! Улетаем! Шера засмеялась, выпустила меня из пасти, и я плавно полетел вниз. Странный сон! Может быть он вещий?

…Просыпаюсь. Как хочется вина, шоколада, жареной картошки! Но нельзя. Диабет не разрешает. Да и денег на них нет. Да! Надо заплатить за квартиру! А где взять деньги? Не у кого! Ужасно это! Читаю новости. Так! Сгорели три дома престарелых. Количество жертв уточнить не удалось. Какой- то министр в командировке заплатил пять миллионов за два дня пребывания в отеле. Молодец, вписался в рынок. (Утверждают, что вписаться в рынок, это значит потерять совесть.) Читаю дальше. Какие —то артисты поставили спектакль о Горбачеве. Есть поговорка: берешь деньгами, отдаешь судьбой. Дальше! Известную певицу поклонники заставляют похудеть. Не слушайте их, актриса прекрасная! Ваша красота и чудесный голос удивляют весь мир! Обидно это потерять!

…Хочется уснуть, но не получается! К счастью повезло. Что-то в очередной раз сочинил, наболтал влиятельный министр, и я уснул. Естественно, сон не заставил себя ждать! Опишу его!

…Ночь! Румыния! Бухарест! Я иду по широкой улице. Толпы веселых, счастливых людей! Я заворачиваю в тихий переулок и иду к известному монастырю. Архитектурно он изумителен. Навстречу тихо едет машина с полицейскими. Я останавливаю ее, полицейские выходят из машины, и я прошу их одолжить мне пистолет. Просто так! Ну, просто по человечески! Полицейские улыбаются, приглашают меня в машину, и подвозят к красивому зданию европейского вида. Это сумасшедший дом. Меня встречают медсестры, вводят в какую- то комнату и укладывают на кушетку. Я смеюсь, рассказываю анекдот. И в этот момент входит врач, похожий на Грига. Он делает мне укол и хочет уйти. Я умоляю его сделать еще два. Он делает и все вокруг исчезает. Где я был? Где гуляет мой мозг? А где хочет! Это обычная жизнь писателя! Бег за собственным мозгом!

…Господи! Ну почему мы так долго живем, как идиоты! Не получив ответа, лечу куда-то вниз… Постепенно становится тепло и солнечно. Что это значит? Где я?

…Средиземное море. Голубое, зеленое, теплое! А вот и пляж! Песок белый, мельчайший! По нему с трудом ходят старики европейцы, пенсионеры. Они смеются и пьют легкое вино и ледяное пиво. Своих страшных, обвисших тел совершенно не стесняются. Они объездили весь мир и видели все, что украшает его. Мне горько, обидно, но за них радостно! Я улетаю! В полете плачу! Я делаю сравненья и плачу!

…Манхеттен! Отель « Бархатная кожа»! Год не ясен: пятидесятый, шестидесятый, тридцатый… Великолепный зал ресторана! Поют молодая Джо Стаффорд, и Перри Комо! Поют знаменитую песенку Винсента Юманса « Чай для двоих!». Успех сумасшедший! Зал ревет! Я, естественно, в оркестре. Я играю на саксофоне, который всегда ненавидел, а сейчас люблю. Я счастлив! Вдруг все переворачивается! Все летит кувырком! Я в другом ресторане! В Чикаго! Я молод, красив, строен! Я танцую буги- вуги с гибкой, стремительной, легкой как пушинка, Ритой Хейворт! Мы танцуем яростно, с восторгом! Пот летит с нас дождем! Я не хочу просыпаться! Не хочу!!!

Прощание с добрыми духами

…Строжайшая диета! Какая мерзость! За что? Ну, диабет… Ну и что? Даже бутылку вина выпить нельзя? Нельзя! Тьфу! А пошли вы все к чёрту!

…Нет ситуации более приятной, чем та, обаятельнейшая, когда ты сидишь зимой в мороз на тёплой кухне, с чашкой горячего чая, а в туалете, кто-то из домочадцев, тихонько, деликатно, шуршит бумажкой… Ну вот зачем ты написал эти возмутительные глупости?! А просто из ненависти к себе… Редактор какой-то, свинья… Не отвечает… Ну а чего ты ждал?! Почему волновался как мальчик и два месяца не подходил к пьесе? Уже, наверное, дописал бы…

Ну ладно, пора забыть всё это… Навсегда!

Сейчас я, дрожа от холода, (29!) стою у Никитских Ворот, у заснеженного, чёрного памятника Тимирязеву… И на виду у редких прохожих, оглушённых морозом, бредущих как во сне, пью портвейн из пластмассовой бутылки с розовощёким, весёлым младенцем на этикетке… Маскируюсь… Менты озверели… Схватят, заключат в кутузку…

…Ну, осталось пол бутылки. Прячу её в карман шубы, и быстро иду по бульвару к Пушкинской площади. Бульвар этот дорог мне: по нему я, студентом консерватории, прогуливался со своим знаменитым Учителем. И размахивая руками, страшно краснея, и вспотев от волнения, говорил ему всякие невероятные глупости. Учитель весело смеялся.

…Что такое Ледяные прогулки? Кстати, вы заметили, что из Москвы совершенно исчезли снегири? Маленьким мальчиком я ходил по нашему двору, сосредоточенный как охотник, от одного снегиря до другого. А теперь их нет…

Так вот! Сорок лет назад, когда я был очень молод (25!) Ледяные прогулки были самым любимым моим развлечением. Мороз, 23- 24! Иду с парой бутылок портвейна в карманах, и наслаждаюсь небом, морозом и Москвой! Какая она была тогда! Удивительная, прекрасная! Широкие проспекты, чистота… Ну что, а сейчас другая? Нет, та же… И совсем не та! Проспекты и улицы уже не кажутся ни красивыми, ни родными и приветливыми. Медленно катятся по ним, совершенно их убивая, заслоняя, железный вал грязных, вонючих машин. Без конца и без края. Ну что говорить, моей Москвы больше нет! А тогда – четыре, пять часов, румяный и слегка опьяневший от вина, молодости, мороза и всяких, вполне осуществимых мечтаний, ходил я по Москве, и остро чувствовал, что такое Родина! А теперь не чувствую. Ничего не чувствую. На душе пусто. Иногда она наполняется раздражением, отчаянием… Но радостью – никогда! Молодость ушла? Да, ушла. Но не только в этом дело. Из Москвы ушёл какой-то Добрый Дух… И на смену пришли Плохой Запах, Боль и Пустота… Всё!

…Сегодня я попытался, что называется, вспомнить молодость, пережить то, что было у меня когда-то в избытке. Хоть каплю! Зачем? Это глупо, но это нужно. А вдруг диабет раздавит меня, распластает на кровати, лишив радости движения, и тогда я не прощу себе, что не использовал последней возможности пройтись по городу, в котором когда-то был так счастлив. Впрочем, элементарная комбинация таблеток, и прощайте сожаления!

…Дошёл до МХАТа им. Горького. Его ещё зовут Доронинским. Была тут история! Мирового значения!

…35 лет тому назад, я, начинающий драматург, ждал у служебного входа очень известного режиссёра, Глеба Марчука- Ковшова. Он прочитал мою пьесу, и пригласил для разговора. Причём, разговор должен был состояться во время перехода Марчука из одного театра в другой. С репетиции на репетицию. Марчук был нарасхват. Человеком, действительно, занятым до последнего предела. И на предложение его я нисколько не обиделся. Я просто был одним из многих. Целый рой начинающих драматургов домогались внимания Марчука. И безуспешно. Но мне повезло.

Жду! Лето! Хорошо! Всем, но не мне! Два года сжигает меня постоянная боль в ногах и спине. Откуда? Почему? Врачи определить не могут. Я готовлюсь к смерти, но писать и общаться с режиссёрами не прекращаю. Всё-таки отвлекает как-то…

Жду! Выходит, наконец, Марчук. С ним идёт какой-то высокий, седой, серый человек в тюбетейке, и с раздвоенной бородой до пупа. Кто это – не знаю. Марчук делает мне знак: мол, иди за нами. Иду. Они идут медленно. И я иду медленно. Они идут долго. И я иду долго. Но очень долго – не могу… Боль! Нервы на пределе, и ярость вспыхивает во мне… Я на всю улицу начинаю истерически вопить, что-то самому мне не очень понятное:

– Там!!! В этом театре! И в другом, будете указывать, кому куда ходить!!! А я не собираюсь за вами ползти как червяк!

И ещё что-то… Марчук, человек очень эмоциональный, пришёл в такое изумление, что я больше никогда не видел подобного изумления. И юмор, и предельное изумление вспыхнули в глазах этого крохотного, изящного человека. Он ни в чём не был виноват! Он был всегда предельно вежлив и деликатен со мной! Он не мог бросить своего солидного, экзотического спутника, и переключиться на меня! Это было невозможно! Я должен был это понять и пережить… Но у меня не было сил это понять и пережить… Выкрикнув массу глупостей и сразу забыв о Марчуке я пошел в магазин *Армения* надеясь купить пару подков суджука и лиловую бастурму… Через 30 лет Марчук неожиданно позвонил мне и странно-робко спросил меня, я тот Саша Староторжский или не тот… Может быть однофамилец… Он не мог поверить, что я способен был выжить в перестроечной мясорубке… Видимо недавно, в интернете, ему попалась одна из моих пьес, там был мой номер телефона и он позвонил… Я подумал, что он хотел ее поставить… Я был взволнован… И очень… А его интересовало: тот я Саша или не тот… Он знал, какое впечатление произведет на меня его звонок, какие головокружительные мечтания у меня зародятся, но ему это было безразлично. Его интересовало, тот это Саша, который орал на него посреди улицы или не тот. Драматурги вряд ли орали на него когда-нибудь… Да еще так яростно и публично…

Я долго приходил в себя после этого звонка, но злости на Марчука у меня не было. Вина за этот дикий звонок лежала на мне. А Марчук… Что Марчук? Ему в прошлом году стукнуло 80…

…Я вспомнил эту историю, стоя у МХАТа им. Горького, хозяйка которого была знаменита своими сверкающими достоинствами и, не менее сверкающими недостатками. Однажды она заявила, что не пустит современных драматургов на порог. Не знаю как другие, а я в этот *храм* и не собирался…

…Вино кончилось… И я пошел в сторону улицы Горького. Надо было раздобыть чего-нибудь спиртного… Вот магазин * Армения*…Когда-то в нем густо толпился, бурлил народ, жаждущий *оторвать* вкуснейший суджук, бастурму, пахлаву. Стоило это не дешево, но деньги были! Теперь магазин почти пуст. За прилавками скучают продавцы. А перед ними лежат армянские деликатесы в красивых упаковках, сделанные в Пензенской или Челябинской области. Я не пойду сюда. Все тут страшно раздражает, отталкивает… Прохожу мимо… Напротив, на другой стороне улицы Горького, памятное место… Когда-то, на первом этаже этого здания, располагался знаменитый ресторан ВТО. Лет 7 я ходил в него почти каждый день. С друзьями и без… Там было весело, вкусно и уютно. Родное гнездо! Потом, где-то в 89, за шестиэтажный офис-дом ВТО началась борьба, и все здание сгорело… Ресторан, естественно, тоже… Какие-то мудрецы поняли, что на восстановление Родного Дома у артистов денег нет и не будет. И купили его останки по дешевке. Или просто получили в * подарок*…Верно я описываю ситуацию, или нет, я не знаю… Но ресторан и Дом сгорели… Теперь там никому не нужная выставка чего-то очень дорогого и не очень понятного. Залы пусты. Много лет… А! Безразлично!

…Иду по Горького…3 или 4 километра дорогих и совершенно пустых магазинов… Бессмыслица! А как здесь когда-то кипела жизнь! Нету, кончилась… Даже оригинальнейший, когда-то богатейший Елисеевский – и тот еле жив…

От огорчения взял машину и куда-то поехал… Спрашиваю у водителя: куда мы едем? Он изумленно косится на меня… Оказывается, на Фрунзенскую набережную… Я ему сказал, куда ехать и забыл… Хорошо что он не забыл…

На Фрунзенской набережной я жил когда-то… Оттуда самые нежные воспоминания… Бабушка – солнце, хрустящие пирожки, дедушка с вечной ароматной папиросой, солнце номер два… Уютный двор, фонтан в котором мы сидели часами… Какая теплая была в нем вода! Каймановы острова отдыхают! Десяток странно изогнутых японских рябин… пушистый густой кустарник… мы прятались в нем от дворников, которым не было до нас никакого дела… желтые сладкие цветы… мохнатые шмели… Собачья площадка, на которой разворачивались

яростные игры в войну… чистенькие, тихие девочки с куклами… штандер… ножички… лапта-вышибала… попытки сделать бомбу и взорвать какую-нибудь старуху, мешающую нам жить… вечерами веселая музыка из Парка Горького. Зимой, на набережной, огромные деревья в снегу! Небо голубое, бездонное! Щеки-помидоры! Хрустальный воздух! Сказка!… Ледяные горки, с которых можно было съезжать вверх ногами и на боку, столбиком. Полет на санках с одновременным воем и свистом… снежки… снежная баба с обкусанным носом. Снегири, вороны, синицы, собаки и кошки – товарищи по партии… Страстная, пламенная слежка за рыжей Наташкой Левенвольд, красивой, почти взрослой девочкой… Что еще? Ну, что-то было…

Как хорошо греет виски! Водитель косится, но молчит. Проехали больницу, где меня когда-то давно резали, то есть лечили. Странная история… Мама моя была врачом. Но больше она была мама, чем врач. Наступил момент, когда мне надо было сделать маленькую операцию, но мама не позволила. Коротко, что собственно произошло. На копчике моем, через боли и зуд, вырвался на свет Божий маленький свищик. Из него шел гной. Не очень густо, но шел. Доктор Иванов, мамин знакомый, велел три дня пить антибиотики и явиться на операцию. Я бы явился, но без маминой помощи я не мог это сделать. Нужно было специальное направление Минздрава и сам я его получить, естественно не мог. Клиника была блатная. Я не мог, а мама могла. Но она меня убедила, что лишний раз резать задницу – глупо. Ведь ранка-то зажила. Вот в этом и заключалась ужасная мамина ошибка. Ранка зажила, но внутри процессы продолжались, о чем мама, по доброте душевной, не подозревала. Свищик скоро опять открылся, и я показал его маме. Она сказала, что это ерунда и принесла какую-то мазь с антибиотиком.

Ну что – вторая ошибка. Посерьезней первой. До сих пор не понимаю, как я жив остался. Мне говорили, что я напрасно во всем обвиняю свою маму, что я должен был сам справиться с этой напастью… Взять в районной поликлинике направление в обычную районную больницу, и лечь на операцию… И всё! Но моя мама была врачом! И она была мамой! И она нежно меня любила! И всю мою жизнь тряслась надо мной! Ну как я мог предпринимать какие-то действия самостоятельно? Я ничего не смыслил в медицине и верил ей! И как я мог ей не верить?! Она была зав. отделением,

дружила с известными профессорами-медиками… И она была МАМОЙ! Она не могла ошибиться так дико! Не могла! Я не мог понять, что стал жертвой обычной БЕЗУМНОЙ материнской любви, которая губит массу народу! В самых разных ситуациях! С возрастом я насмотрелся на материнскую любовь… Обычно она бежит в связке с сумасшествием и, если ее не контролировать, может стать величайшим злом! К сожалению! К глубокому сожалению!

Через два месяца у меня в ягодицах появились сильнейшие боли и нестерпимое жжение… Словно какие-то огненные гвозди там вспыхнули.

Внешних проявлений не было никаких. Врачи осматривали меня, но объяснить, откуда, что взялось – не могли. Потом стала гореть точка в позвоночнике. Осмотрели и позвоночник. И естественно ничего не нашли. Долго мы шлялись по врачам, но безрезультатно. Наконец маму осенило! У ее сына Саши, какое-то психическое расстройство! А что же еще? С девушками встречаться перестал. Вино не пьет. Это он то! Что-то пишет, пьесы какие-то. Музыку забросил и целыми днями штудирует инструкции каких – то лекарств! Даже наизусть их знает! Ну, спятил мальчик! Ну, очевидно же!

Я знал, что я не спятил. Если бы спятил, это лучше, это можно лечить. А что делать со странными болями? Что-то страшное, непонятное, сжигающее меня живет во мне, и выловить ЭТО и уничтожить – невозможно! Все это происходило на фоне вдруг бурно начавшегося писательства.

Писал я, несмотря на боли, очень весело, от смеха катался по кровати. Писания меня умиротворяли. Но влюбиться в свои сочинения мне не удалось. Я совершенно не понимал, что я такое пишу. Хорошо это или плохо.

В литературных частях театров мои пьесы осторожно хвалили, но показывать их худсовету не решались, почему – то боялись увольнения.* Чертовня какая-то, – думал я… Что происходит? Ведь это совершенно безобидные вещи! Чего они боятся?* Я тогда не знал, что безобидно для театра, только эскимо на палочке. Все остальное: шоколадное, ореховое, крем – брюле, земляничное и клубничное – сомнительно! Очень СОМНИТЕЛЬНО!

Мама предложила разослать пьесы всем известным драматургам. Но это ничем интересным для меня не обернулось. Все меня прочитали, все пригласили в гости, напоили чаем, пытались напечатать, но даже у них ничего не получилось. Я стал думать, что действительно схожу с ума. Что я такого написал, что от моих пьес шарахаются как от бешеной собаки? Я впал в депрессию… Воспользовавшись таким моим состоянием, мама уговорила меня сходить к знакомым психиатрам. Она говорила, что эти люди гении и могут помочь. Я безвольно согласился. Пришли. Передо мной сидели два профессора. Маленький плотный мужчина лет 60, с серебряными волосами, зачесанными назад. И старуха лет 85…Веселая, дерганая… Мужчина имел глаза удивительной конструкции: щелочки, шрамчики, а не глаза… Через них он видел и понимал всех, его понять не мог никто. Глаз не видно – как понять? Гений непроницаемости! Однако улыбка фальшивая. Мать его называла Петей. Старуха – профессор, подскакивая на стуле, слушала их разговор и вдруг, без всякой причины, весело рассмеялась, вернее заржала… И, представьте себе – как лошадь! Рот её широко раскрылся и оказалось, что зубов в нем нет совершенно! Только торчит один огромный, желтый, кривой клык! Меня словно током ударило! Шкурой почувствовал! Эти двое, мать их, они же оба сумасшедшие! А старуха еще и ведьма! Отсмеявшись, она подмигнула маме, и ласково предложила мне у них ПОЛЕЖАТЬ! Оснований *лежать* не было. Я знал. Просто она хотела угодить моей матери как подружка подружке! Вот такие профессора!

…Я встал со стула и быстро, все ускоряя шаг, выскочил на улицу… Солнце сияло на весь мир! В кармане у меня трепетала десятка! И я нуждался в утешении! Маршрут нарисовался мгновенно: ресторан ВТО! Утешения там было сколько угодно! И плевать на боли! Жить надо! ЖИТЬ!

…Да надо, но не так как я… На копчике появилась и стала расти лиловая шишка – опухоль. Я спросил у мамы: что это? Она посмотрела, в глазах её мелькнул страх, и, она сказала, что НИЧЕГО! Да, ничего! Потому что, у её любимого сына Саши ничего плохого быть не может! Фиолетовая шишка величиной с куриное яйцо и это – ничего! Я понял, что надо спасаться. Я жестко сказал маме, что если она не положит меня в свою больницу, я пойду в районную. Слово * районная* подействовало магически. (Мать больше всего боялась своих коллег.) На следующий день я лежал в хирургическом отделении. Оперировал меня её друг, сосудистый хирург. Оперировал долго, ответственно и серьезно думал, что понимает, что делает. Когда все это слегка зажило, на месте разреза появилось четыре свища, и повалил гной. Диагноз был поставлен неверно. Хирург удалил здоровую часть копчика, которая в этом не нуждалась, а основное заболевание, эпителиальный копчиковый ход, оставил. Оно и понятно. Больных в таком диком, запущенном состоянии, он еще не видел. Понять, что со мной происходит на самом деле – было невозможно. Ох, как он, бедняга, расстраивался! Страшно смотреть было на него! Бросил курить и опять начал! Не повезло ему со мной! Он был хирург прекрасный! Известный! Но вот я, жертва маразма, и, в результате, страшный удар по самолюбию!

…Через два дня я лежал под ножом доктора Иванова. Ох, как он ругался! Как костерил *всяких там*! (Я думаю и мою матушку тоже.) В больнице я, вместо положенных после этой операции, трех дней, пролежал я два месяца. Иванов вдумчиво изучал мою задницу, громко матерился, и сделал еще шесть надрезов. Вскрывал какие – то таинственные *карманы*…Из которых всякая дрянь вытекала медленно и долго… Наконец, в правой и левой ягодицах обнаружились два гнойных затека. Это они два года горели как раскаленные гвозди, сводя меня с ума. Затеки были столь ужасны и странны, что из института проктологии приехали какие – то две тетки и измеряли их… Один—10 см, другой—12…Тетки ввели в них какие-то палочки и тихо что – то говорили… На меня смотрели с изумлением и сочувствием… (Зачем мама пошла в медицинский институт! У нее был неплохой голос, и она запросто могла бы петь. Ну, например, в хоре театра оперетты…)

…Доктор Иванов сделал все блистательно, но гениальный врач может справиться с самым сложным заболеванием, но против идиотизма бессилен даже он. За два года гнойники разрушили меня ужасно. Остаточные боли сохранились навсегда. Да и жив я остался, как я понимаю, благодаря вмешательству каких – то чудесных сил. Как затеки закапсулировались и находились в таком состоянии столь долгое время – совершенно непостижимо. Гной должен был разбежаться по телу, и исход понятен. Я рассказывал через несколько лет врачам о том, что со мной произошло, но они смотрели на меня как на сумасшедшего и говорили, что ничего подобного быть не может… Никогда! (А вот было, господа! Было!)

Так вот вытекла из меня эта дрянь, и я вышел из больницы полный надежд.

В больницу мама принесла мне письмо из одного ленинградского театра с оповещением, что две мои одноактные пьесы приняты к постановке. Письмо было красивым: белая сверкающая бумага, красно – золотой орнамент, и размашистая подпись известного человека. Приятно, да? Конечно! Но долго радоваться не пришлось. Постановка не состоялась. Мама умерла. Год я ходил как мертвый. Друзья перестали меня понимать… Чем бы это кончилось, не знаю… Случайно, в гостях у приятельницы, я познакомился с Ларисой. Это знакомство спасло меня. Я влюбился и ожил… Лариса переехала ко мне и моя конура превратилась в дом, где живут люди. В хороший, чистый, уютный дом!

…Ну, вот и Фрунзенская набережная. Я обрадовался… Но, только я увидел свой бывший дом, красивый, с башенкой… Отвращение и ненависть вспыхнули во мне. Сколько хорошего и сколько ужасного я пережил в этом доме! Теперь я живу в другом и мне там хорошо…

– Куда ехать? – спросил водитель. Я попросил проехать по всей набережной, завернуть на Комсомольский, а потом прокатиться на Герцена, в ЦДЛ (Центральный Дом Литераторов.)

Приехали. Машина встала, но я не отпускаю её… Идти или не идти?

Первый раз я появился в ЦДЛ в 1972 году. Академический хор моего Учителя почему – то репетировал в Большом зале ЦДЛ… В деканате меня попросили отвезти ему письмо, и я отвез. Учитель, красный и раздраженный, взял письмо, небрежно сунул его в карман и забыл обо мне… В хоре что – -то не ладилось… Учитель нервничал. Я понял, что пора исчезнуть, исчез и, воспользовавшись ситуацией, совершил экскурсию по ЦДЛ. Давно я об этом мечтал! Место было престижное, известное, о нем ходили легенды. И не случайно! И не без оснований! И ничего в них не было приукрашенного и преувеличенного! ЦДЛ кипел жизнью! Работало несколько богатейших буфетов, коньяк, вино лились рекой… На каждом этаже чем – то торговали. Например, свежайшими пирожными и редкими книгами. В ресторане, в Дубовом зале, солидные старички кушали осетрину с жареной картошкой, суп из шампиньонов, крабовый салат, и много всего – другого… Обед в любой комбинации стоил меньше рубля… А шум какой стоял! ЦДЛ гудел как улей с потревоженными пчёлами! Это было в 72…

В прошлом 2016 я зашел него… Шел мимо и зашел… ЦДЛ умер. Он показался мне похожим на огромный пустой гроб. В баснословно дорогом ресторане сидели два человека. Я спустился в нижний буфет. Он был совершенно пуст. Женщина за стойкой и все! Я взял бутылку вина. Сделал пару глотков и ушел. Мне вдруг там стало страшно, противно… Ну что я здесь один делаю? Что за глупость? Обаяние этого места утеряно навсегда! Неужели тебе не понятно!

…Я не вышел из машины и попросил водителя медленно прокатиться по Герцена… В сторону консерватории… Родные места… Стоп! Вот она! Скамейка!

Летом на ней приятно греться на солнышке, пить пиво и забыть о существовании литературы. Где – то в июле, вокруг неё появляются яркие красные цветы и в них деловито заползают пчелы и шмели… Летом это лучшее место в Москве! Тихо, цветы, пчелы! Что – то забытое, теплое просыпается в душе! Но забыто не все. Каждый августовский вечер, ровно в 5 мимо меня проходила, неимоверной красоты, загорелая девушка. В розовом платье, с золотыми волосами… Лорелея… Сердце бешено стучало! Голова горела! Но это было давно! Страшно давно! Прошлым летом, сидя на этой скамейке, я видел её… Я нисколько не удивился. Мне ли не знать, как изобретательна жизнь на беспощадные, страшные шутки!

…Ну вот я и дома… Через неделю перечитал этот рассказ и он мне очень не понравился… Клочки какие – то… Совершенно бесформенный… Но! Если выпить стакан перцовки, то минут через 5 впечатление от рассказа может измениться… В лучшую сторону!

…Не надо охотиться за прошлым, оно неуловимо, оно ушло навсегда…

…А впрочем, как хотите…

Мой небесный гость! Мой коллега!

…Один крупный, известный театр принял к постановке мою пьесу… Премьера через полгода, а деньги, крохотные, я получу через год… И что мне делать сейчас? Надо ведь покупать какую то еду, ботинки, одеяло… На что? Я этого совершенно не понимаю…

…СССР, ты оказался райской обителью! Мы не поняли тебя! Не оценили! В СССР такой ситуации в жизни состоявшегося драматурга быть не могло! Одному известному советскому драматургу, которого я знал, и который помогал мне, (его слово в Министерстве культуры много значило), Литфонд (финансовая часть Союза Писателей), спокойно выделил деньги на покупку двухэтажной дачи под Москвой. Когда он вернет эти деньги? А когда сможет! Известные драматурги зарабатывали хорошо! И подобную финансовую поддержку им делать не боялись! Даже были обязаны это делать! Такое решение правительства! Вот так!

…О! Солнышко выглянуло! Надо прогуляться! Где мои носки…

– Здравствуй, дорогой Саша! – услышал я приятный мужской голос. В двух метрах от меня, в моем драном кресле, сидел удивительно красивый румяный старик, внешность которого напомнила мне известную историческую личность. Понял! Это был Константин Сергеевич Станиславский! Когда-то давно я считал его самым красивым мужчиной, из попавших в поле моего зрения! А сколько самых разных там было! На улице, в театрах, в музейных альбомах! Да! Самый красивый, самый талантливый, самый обаятельный! Вот он! Сидит напротив меня, появившись чудесным образом!

– Не пересаливай, Саша! Я обычный человек! Ну, слежу за собой! И только! – сказал Станиславский и слегка покраснел.

– Я появился у тебя по просьбе твоей матушки! Мы с ней служим вместе, очищаем воздух Москвы от всякой гадости. То есть не только от газов, пыли и копоти… Но и от удивительно гнусных отношений, которыми Москва кишит буквально!

– Над Кремлем чистили? – спросил я.

Станиславский поморщился и сказал:

– Да, пытались… Но ничего не получилось… Там сейчас надрываясь, и обливаясь потом, вкалывает другое ведомство… Так вот! Я с большой симпатией отношусь к твоей матушке и не выполнить ее просьбу я не могу… К тому же, ты, как драматург мне интересен. Ты пишешь не хуже Владимира Ивановича Немировича – Данченко, а он умел это делать. Но только это! Как режиссер он был пустое место! Так вот! Далее! И яснее! Сашенька, положение в театре и литературе очень плохое! Они умирают! Интернет, эта многослойная помойка, схавал их! И поэтому у тебя пропадает желание работать! Тем более вам за работу не платят! Гроши какие – то вы получаете! Но это не важно! Ты тридцать лет писал и жил таким образом! И много сделал!

…Вообще, я не понимаю, как можно было плюнуть на деятельность такого крохотного и важного для искусства отряда, как драматурги! Но ведь они вообще на всех плюют! Кроме себя!

…Ну ладно, забудем о них! Перейдем к главному! Сашенька, ты стареешь, болеешь, мозг слабеет, пишется все хуже и хуже, интерес к работе падает! Это плохо! Ты обратил внимание, как слабеет твоя память? А память для писателя – это очень важно!

– Нет, не обратил, – сказал я задумчиво.

Станиславский. А я помогу прояснить тебе ситуацию. Ты помнишь своего бывшего друга, Женьку Метеора?

…Я поразмышлял, и вынужден был признаться, что не помню.

…Станиславский печально улыбнулся и сказал:

– Ну вот, видишь… А когда то вы вместе работали в Московском театре оперетты. Ты был хормейстером, а он артистом балета. И вы очень часто в перерывах пили кофе за одним столиком, стоящим недалеко от выхода на сцену и женского туалета. Помнишь, как было хорошо?

Я заплакал и прошептал:

– Да, Константин Сергеевич! Было очень, очень хорошо!

Станиславский. Ну, есть еще вещи, опасные для тебя. Ты забываешь, какую таблетку ты пил, а какую не пил. Работает ли твой телефон. Есть ли у тебя еда. Но это не главное! Ты тридцать лет болен и, в связи с этим, просидел эти годы в своей комнате, как в тюрьме! У тебя нет ни сил, ни денег на путешествия! И у тебя очень мало интересных жизненных впечатлений! В таком положении писать нельзя! Невозможно! И по просьбе твоей матушки, я хочу тебе помочь! Хочу выручить тебя! Сейчас мы с тобой покатаемся по Москве и посмотрим, что в ней делается! Может быть что – то вдохновит тебя на работу! Согласен?

…Естественно, я согласился…

А через минуту мы в странной прозрачной машине неслись над Москвой. Станиславский морщился, но молчал. Вдруг оживился:

– Саша, смотри! Гигантский цветочный магазин! И кроме продавцов в нем никого нет! Покупатели даже не заглядывают сюда! Цены на цветы сумасшедшие! Да и вообще не до них! Килька в томате важнее! Поэтому сделаем вот что! Нырнем в квартиру человека, который владеет всеми цветочными магазинами в Москве! Я тебе объясню почему!

…Влетаем. Огромная квартира. Комнат пятнадцать. И все они заставлены вазами с цветами. Аромат ошеломляющий. Райский сад! Мебель, посуда, техника – прекрасные! Станиславский махнул рукой,

и цветы волшебно испарились. Исчезли, словно их и не было!

Станиславский. Вот так! И будем ждать!

…Через несколько минут входная дверь открылась и в комнату, в которой мы висели под потолком, устало вошла очень красивая женщина, лет 38…Она была одета странно… Так в рабочие моменты одеваются женщины с пониженной социальной ответственностью… То есть проститутки….Правда очень дорогие, но проститутки. Она быстро разделась до гола, и тут что – то удивило её. А именно – отсутствие цветов, которые у нее всегда были огромном количестве. Она обожала их!

– Ах, ты сука! – прошипела женщина.– Да как ты посмел! Да я тебе, блин, яйца на лысину натяну! Баран!

Женщина села в кресло и стала напряженно ждать. Её трясло! Ждала она не долго… Минут шесть… В комнату вошел мужчина лет пятидесяти, очень некрасивый, но прекрасно одетый.

Мужчина. Милочка моя! Ты дома! Как я рад! А у меня для тебя есть подарок! Твои любимые венские булочки! Утренним самолетом!

Женщина (тихо, сипло). Где цветы?!

Мужчина (удивленно). Какие цветы?

Женщина. Оглянись!

Мужчина (оглянулся и побагровел). Милочка! Это происки врагов! Сегодня утром цветов принесли полвагона! Те, которые особенно любишь ты!

Женщина (истошно орет). Врешь, сука! Ты забыл обо мне! Ты забыл, что я генерал тайной службы! И что со мной так нельзя! И сейчас ты это поймешь!

Женщина подбежала к сумочке, выхватила из нее маленький золотой пистолет, и стала палить в мужчину, в своего мужа. Она очень хотела его убить, но от ярости у нее тряслись руки, и она ни разу не попала. Наконец пули кончились, и * Милочка* бросила его на пол. Выпив стакан виски, женщина стала орать дальше, уже не так громко, давясь хрипом:

– Ты забыл, кто тебя сделал миллионером?! Забыл?! Мне пришлось переспать с десятком подонков, чтобы ты стал тем, кем являешься! И еще кое – что сделать, непроизносимое! Забыл?! Олигарх, х… ев! Говно ты, неблагодарное!

Мужчина упал на колени и крикнул:

– Милочка прости меня! Нас хотят уничтожить! Это банальное дело! Ежедневный процесс! Пойми меня! И прости!

Женщина. Нет! Сейчас я тебя разрублю на куски! Сука, поганая! Тварь эгоистичная! Падло самовлюбленное! Враг красоты!

Женщина сорвала со стены казацкую шашку, украшенную золотом и камнями, и подняла ее над головой. В этот момент Станиславский поднял руку, и цветы вернулись на место. Женщина оцепенела, уронила шашку и упала на пол. Муж рухнул рядом.

Станиславский улыбнулся и сказал:

– Из этого может что- то получиться… В театральном отношении… Ты согласен, коллега?

Я кивнул.

– Летим дальше! – сказал Станиславский, и мы оказались над памятником Пушкину. Станиславский огляделся и сказал, печально и презрительно:

– Одно слово! Было хорошо, а стало плохо! Смотри, Саша! Напротив Макдональдса новый зеленый туалет. Летим туда! Там будет сцена! Видишь, двое мужчин подходят к туалету? Один в белом, другой в синем костюме? Смотрим!

Мужчины подошли к туалету и попытались войти в него. Не получилось. Дверь не открылась.

Белый костюм сказал:

– Что за х..йня? Сколько пятидесяти рублевок ты бросил?

Синий костюм. Три!

Белый костюм. Ну и что делать? Это третий туалет, который мы не можем открыть! Я тебя спрашиваю, что будем делать?

Синий костюм. Я не знаю, господин Ястреб!