Читать онлайн Зло во мне бесплатно
Не вслух
Мать лишь спиной:
«Мне всё равно…»
Отец махнул:
«Гордиться нечем…»
Ты, взяв меня у них,
Сказал:
«Мой «материал»!..
…Забудь о свете!»
Закрою уши, рот, глаза,
Спущусь в подвал…
И что? Ответь мне!
Как позабыть тот свет,
Ведь он,
Внутри меня
Так ярко светит!
Глава первая
Несмотря на предновогодние суровые, декабрьские морозы, которые ежегодно сопряжены здесь с ураганными ветрами, в хате было тепло и уютно. Мерно потрескивали дрова в свежесложенной печи. Запахи были разнообразны, но так гармонично сплетены, что создавали ту неповторимую, светлую атмосферу деревенского дома, которая согревает душу и имеет только свой исконно русский колорит. Пахло свежеприготовленным борщом, гречневой кашей, топленным маслом и ещё, дурманящим с детства, ароматом медовой сдобы.
Он подошел сзади, когда, после нехитрого обеда, она в огромном, алюминиевом тазу перемывала посуду. Нежно обняв жену и, прикоснувшись губами к, так всегда сводившим его с ума, завиткам на её шее, немного взволнованно прошептал:
– Тонюшка, хочешь ещё ребятёнка? Давай Милочке подарим братика… ну… или сестрёнку.
Она повернула к нему своё прекрасное, светящееся счастьем, лицо. На нем играла улыбка, обнажающая идеально-ровные, жемчужные зубы. Её щёки застенчиво зарумянились, но чарующие, зелёные глаза озорно и влажно блеснули.
– Колька, проказник, пусти. Мамка увидит… совестно – притворно вырываясь, проговорила она, и отмахнулась от мужа белоснежной косынкой. Косынка только что слетела с головы девушки, распустив её роскошные, каштановые волосы.
Мужчина, с обожанием любуясь своей Тонюшкой, подумал: «Как же мне повезло, первая красавица совхоза и моя… моя любимая! Едва исполнилось девятнадцать, родила мне дочку… Да, надо Людмилке родного человечка. Вместе им будет куда веселее… да, и нам счастье, а батьке с матушкой отрада сердца на старости лет». И, заразившись смущенным весельем, залившейся колокольчиком, жены, он ещё крепче прижал к себе молодое тело супруги… Его губы нежно прикоснулись к её губам…
1999 год
…Фу-у, чё за хрень?.. Приснится же… Что за отстойно-сопливая муть лезет в мою простреленную навылет голову? И опять про мою бабку… Чёрт! Прав клоун-Фоменко: «Тревожен и краток сон алкоголика». Третья бутылка «девятки» была вчера излишне употреблена, тем более натощак! Диета, мать её так! Не естси деффке, так пьётьси.
А вообще, многоразовые трагические любовные истории моей прародительницы меня никогда не колыхали, тем более не вдохновляли. Да и родного деда я видела только на черно-белой, потертой фотографии. Но, к сожалению, для сородичей, его вид на меня не произвел, ну никакого маломальски значимого (хотя бы для приличия) впечатления.
Он ушел безвременно, но не геройски. Тридцать лет. Перитонит. А у единственного районного хирурга как раз дочь родилась, и он под «мухой» отложил «так себе» срочную операцию на завтра. Вот как-то так. И если у моей тётки, которой насчитывалось в момент смерти деда четыре года, ещё теплятся о нем хоть какие-то воспоминания, то у моей матери только одно, но как она утверждает невероятно счастливое. Двухлетняя кроха, взлетает в воздух, захлебываясь радостным смехом, а папа, каждый раз поймав своё чадо, целует дочь то в нос, то в лоб, то в щеку и сам при этом также заливается раскатистым, громким смехом…
Ладно, лирика продолжается что ли, тудыть её в качель, как изрёк бы мой замечательный сосед дядя Толя?!
Ё-прст, шестой час… и, чёт, сон напрочь отшибло. Ладно, пойду покурякаю, да кофия хлебну. Может моя «ненаглядная совесть», то есть Женька, не проснется и не начнет в его любимом, драматическом образе Ивана Грозного мне мораль читать. Ну типа, как быть хорошей девочкой, а вернее «леди», без вредных привычек и замашек. Хотя чё? Скажу, что наш дядя Толя-алкоголя опять ухрюканный надымил своей «примой» на кухне, а я провоняла…
Да-а уж, в растлении малолетки, то есть меня семнадцатилетней «дивы», наша коммуналка-общежитие играет нормальную такую шито-крытую роль. А эту роль, действительно, необходимо отыгрывать перед «светочем» моих очей, так как он всё не оставляет надежды воспитать из меня цивилизованного, и, так сказать, перспективно-культурного индивидуума. Господи, и из кого? Из меня! Морально разложившейся гулёны, начинающей алкоголички и, не только табако, куришки… Э-эх, да я, кажись, туговата… всё в «лес» смотрю…
…Ну вот! Бли-и-ин, ну Толян!.. Опять вывернуло нехитрым закусоном моего великовозрастного другана под один из столов на нашей общей кухоньке. И как этот циркач умудряется выделывать свои эквилибры? То под свою кровать наделает, то, как сейчас, далеко под стол. Всё-таки зелёный змий скручивает Толясика не по-детски в такие моменты. Ну да Бог с ним, с кем не бывает? Щас закурю, вонь разгоню…
Итак, общага-то у нас обыкновенная, занимающая весь первый этаж обычного дома. Шесть каморок, общая кухня, душ, прачечная и два туалета. Правда, один толчок самовольно прихватизирован, под замок, Мариной – сукой-интеллигенткой в первом поколении и её малочисленной семейкой, состоящей из шестилетней дочери и мужа под названием Серёжа.
Ладно, начну по порядку. В норе номер «раз» живет баба Надя, особа лет шестидесяти пяти или семи. Хотя, чаго уж там расшаркиваться?.. Это не «особа», а наипротивнейшая старуха, с вечно осуждающим взглядом и мерзкими занудными наставлениями… Но может это только для меня, «малолетней соплячки», у неё постоянно наготове вечно заряженный арсенал тяжелой артиллерии про то «как раньше всё было хорошо» и «как теперь стало ай-яй-яшечки», благодаря как раз вот таким вот выродкам, как я?
Впрочем, чего это я так сразу и грустно о ней начала? Случаются же и удивительные «весчи» с бабой Надей. Это когда глаза нашей мудмозелины загораются девичьим счастием. Происходит сие чудо только раз в месяц, в день посещения её одним старпёром, ой, то есть, видимо ещё, «снайпером»! Что умиляет, «снайпер» всегда прибывает строго при своем несменном джентльменском наборе: жидкие цветочки, клюквянка и баян.
Баба Надя тоже не разнообразничает. С самого утра моцион – скворчат окорочка на противне, и она вся такая искупано-розовая (на целых два с половиной года помолодевшая), порхает по нашему «дворцу» в приподнятом настроении.
Правда, нам не повезло быть соседями через стенку от этой престарелой «Лолиты». Так как после нескольких романсов под гармошку и под непонятные тошнотворные старческие ритмичные звуки, доносящиеся через картонную стенку, я опять задаюсь двумя риторическими вопросами: «А что в таком возрасте и в ТАКОМ виде тоже сношаются?!» и «Не фига себе! Так наша личная жизнь ей точно также отчетливо слышна?!» Тогда не удивительно, что бабулю бесит только один мой «вызывающе-наглый вид!»… Видимо, приличные девочки должны «этим» заниматься, как она двенадцать раз в год, а не в день!
Ну да ладно…
Глава вторая
Вторая берлога занята нами.
Мы – это я – семнадцатилетнее создание и мой «Бог» – двадцатитрёхлетний молодой офицер Женька. Евгений Викторович, пожизненный золотомедалист, абсолютно эрудированная, но при этом феерично-артистичная натура. Как это всё угодило в армию и было прислано в наш город, прямо мне в руки или на мою голову, я не в курсе. Но после многочисленных гопников, с которыми я периодически подшофе заваливалась домой, типа знакомиться с родителями, мой папик пафосно изрёк:
– Дочь, если на тебя клюют такие парни, как этот, то я наконец-то могу спать спокойно.
Я, внемля родителю, через недельку нашего с Женькой знакомства радостно прошептала:
– Вот и спи!
А потом скоренько клюнув маму в щечку и прощебетав: «Я к Женьке на уик-энд!» свалила на веки вечные из своего сумасшедшего дома. Кто-то скажет рано… А я вам отвечу, что шестнадцать лет своей жизни отдать моему дому – это много!!! Тут всё срослось: любовь неземная, восхищение друг другом и жажда свободы!
И если для кого-то из наших «коммунальных» сожителей общага – это последний приход от неблагодарных, выселивших их детей или перевалочный пункт перед вожделенной отдельной квартирой, то для нас с Женькой это обособленный рай без разного рода предков.
Женька – это теперь моё всё!..
Вот я порой думаю, и школа, и высшее военное, всё с «золотом», а угораздило же этого, во всех отношениях наиперспективнейшего молодого человека, попавшего на теплое место в штаб, вляпаться именно в меня. Двоечница, прогульщица, малолетка, в общем, двортерьер на отшибе. Разве что (по оценкам гетеросексуальных «экспертов»), мордочка смазливая, да испорченность непомерная. Видимо они и разожгли искру интереса в этом незаурядном мальчике и душе любой компании … А там интерес сексуальный, спортивный или милосердный, типа направить заблудшую овцу, это дело десятое. Главное, я горю от него, как кошка. Главное, теперь не мыслю и секунды без него. Вообще, уже при первой встрече я четко, как и мой папаня, поняла, что это что-то невероятное среди моих бывших пэтэушников, рокеров, парней кавказкой национальности, нацистов и, даже, ухажеров на игле.
А началось всё год назад… Мы валялись с подружакой на пляже и тут к нам направились очень симпатявые, спортивного телосложения два молодых человека. Я, уже жутко избалованная дешевым вниманием парней, вальяжно закатила глаза и устало мяукнула своей соседке на ухо:
– Бли-и-ин, опять… Достали.
Она могильно угукнула и мы обе синхронно, прикрыв глаза темными очками, превратились в две непробиваемые скалы.
Тут мой слух полоснуло не стандартное «Девушки бла-бла-бла…можно с вами познакомиться?», а сухое и до безобразия деловое:
– Добрый день, девушки! Дирекция пляжа! Вы неоднократно заплывали за буйки и, соответственно, оштрафованы на два минимальных размера оплаты труда, прошу с вещами следовать за мной!
Имея с собой средства только для того, чтобы без проблем добраться до дома на совсем уж общественном транспорте, на секунду мы оторопели и не сразу поняли, что это всего лишь галимый развод… Когда необходимый эффект с нашими мямлящими оправданиями был достигнут, голос, исходивший от более высокого и до жути серьезного паренька продолжил:
– Но мы можем договориться и на два минимальных… французских поцелуя…
Далее добавил, уже очаровательно смеясь:
– Кстати, перед уплатой штрафа… меня зовут Евгений.
А потом… а потом, естественно, он был мой… Я всегда первая в компании выбирала парня. Хотя, наверное, этого не удавалось мне делать с такой легкостью, если бы они сами не впивались в меня мертвой хваткой! А почему? Может потому что их привлекает во мне кошка, которая вечно гуляет сама по себе?.. Частенько приходилось слышать: «От тебя просто прёт свободой! Хочется быть рядом, потому что ты не приемлешь «удавок» ни для себя, ни для других»…
Да-а, но видимо только не в этих отношениях… И куда всё это нас с тобой, Женька, заведёт?
А тогда… Я начала жить только от встречи к встрече. Он потрясающе, в ролях, читал сатирические басни и прямо-таки «играл» юмористические зарисовки с анекдотами. От этого я хохотала до коликов в животе. А также он рассказывал мне жизнь, не свою, а в принципе и я могла его слушать бесконечно! В общем, взахлеб пила и пила этого человека и никак не могла напиться… Я буквально ни спала, ни ела и вскоре мои глаза приобрели блеск на грани сумасшествия. Но я же видела, что и он тоже чокнулся от моей безбашенности, так как приличных мальчиков я умела шокировать…
Как-то, я затащила его на крышу двенадцатиэтажки и, приказав читать что-нибудь из моего любимого, начала порхать по краю. При этом я весело крикнула: «Любимый, остановишься – прыгну!». Такая забава для меня обычна, так как сложные подростки любят курсировать по местам «свободы» – подвалам, стройкам, гаражам, крышам, рощам… Но приличненьких пробирает!
Кстати, тогда он жил на седьмом этаже в комнатухе с балконом, которую ему благородно за символические деньги на лето сдали родители сослуживца. Так вот опять же одним из моих наилюбимейших занятий, после бурного секса, было, обмотавшись простынёй, сесть на край балкона, свесив ноги в «бездну»… Я тогда вальяжно закуривала и, устремив взор в небо, заводила пафосный монолог. При этом, чем зануднее изливался этот монолог, тем угарнее было у меня на душе. Далее, впадая, с кровожадной улыбочкой, в весёлый транс, я начинала мерно раскачиваться взад и вперед, чем невероятно действовала на нервы моему новому другу. В эти минуты он напоминал несчастного, больного тиком, гепарда, готового со скоростью света броситься на меня, чтобы успеть всё исправить, в случае неудачной игры «этой дуры», свалившейся на его голову.
Далее спрыгнув в сторону какую надо, чтобы остаться целой и невредимой, я врубала на полную катушку музыку и начинала танцевать бешенные танцы, прихлёбывая из горла шампанское, не преминув облить мою прифигевшую от адреналина половинку. Потом шла пенная вечеринка в ванной со всеми шампунями «доброй» хозяйки и требование тащить выпивку и сигареты прямо на место дислокации моего шабаша…
Но мои вакханалии не ограничивались стенами квартиры. Если мы выходили в социум, то частенько, поназаказав и отведав всего самого-самого, я хватала за руку Женьку и сбегала к чёртовой бабушке, не оплатив километровый счет ресторана. На возражения моего порядочного принца голубых кровей и желание вернуться, я говорила: «Давай вали, а я как раз успею познакомиться и свинтить вон с тем симпатичным парнишей… ну или вот с этим…» Естественно, он продолжал бежать за мной. А потом я в состоянии радостного, преступного аффекта, резко останавливалась и накидывалась на него, начиная целовать, требуя всего прямо здесь и сейчас… будь то парк, подъезд или темный переулок. Он слабо протестовал, ссылаясь на то, что я чокнутая, бессовестная и испорченная… Но я, продолжая бесчинствовать, мурлыкала: «Так воспитывай! Чай не слабо, мой генерал?» Но он сдавался со словами: «Воспитаю… потом… Всё потом…»
Да-а, знаю, любвеобильная я, вся в папаню-кобеля… Ни Боже мой… это не гон на родителя! Это слова мамкины, да бабкины…
В общем, Женька не видел никогда такого отмороженного поведения наяву, а я не слышала ничего подобного из того, что декламировал он. Но, главное, нам было интересно взаимно постичь всё это друг в друге. Да, мы стали идеальной парочкой. Слиплись две разноразрядные батарейки.
А сейчас всё стало так… так серьёзно и так сильно… Да, кстати, в кафешках мой бойфренд теперь требует счет сразу после заказа, чтобы я не дай Бог, не омрачила его кристальную биографию позорной административной или уголовной статьёй… Хотя теперь могла бы и не только этой…
Глава третья
Следующие по коридору и моему списку числится зануда Марина со своим семейством.
Ну что сказать?.. Она, её дочь и отец семейства – это заложники злосчастнейшего рока, так как будучи людьми высшей, мать их, расы, оказались волей какого-то абсурдного случая среди черни и плебеев. Но… это временно! Так как вот-вот их ждут личные апартаменты, которые им отстегнёт наше хермогущее государство. Примечание: здесь «вот-вот» – отрезок в восемь лет и по ходу ещё столько же…
А пока они бесят всех, вся и всем, начиная со своих буржуазных замашек и кончая прихваченным и единолично отмарафеченным толчком!
При одинаково скромных заработках их фрукты, дорогие колбасы и сыры, при наших вечных «кубиках», «анакоме», «Балтике» и убогой утвари, естественно, смотрятся диссонансно. Пипец, какой дорогой по типу «Цептер» и музейная, раритетная посуда с итальянскими пейзажами, в обычном ходу!
При этом Мариша тунеядничает, отсиживаясь дома с дочкой, а её муж Сергей вместе с Толясиком и Гришей работают на одном объекте, проще говоря, на городской стройке. Короче, та муниципальная строительная организация и свела их под одной крышей нашей нескучной коммуналки. И что, собственно говоря, бесит?! То, что заработки у всех одинаково нищие, а «эти» всё пытаются сделать вид, что они никакого отношения к нашей общей «заднице» не имеют!
Ну да хрен с ними, далее…
А далее, в комнате номер четыре, по-моему, живёт мистер-никто. Высокий, тонкий, прозрачный юноша, которого никто никогда не видел в местах общего пользования. Все видят раз в неделю, как он заходит в свою комнату, и никто ни разу не видел, как он оттуда выходит! Также, этот паренёк из своего словарного запаса, кроме тихого, короткого слова «Здрасте», никогда никому из нас ничего так и не подарил. В общем, праноед, наркоман или фантом?.. Остаётся только догадываться. Ну это, если кому интересно, а нам так всем по барабану… самый идеальный, симпатичный и беспроблемный жилец!
В пятой комнате живёт моя «Елена-прекрасная» со своим семейством. Она очень-приочень симпатичная, слегка в статном теле, блондинка с карими, миндалевидными глазами. Со своим Гришаней она уже давно, со школьной скамьи. В свои неполные двадцать девять, Лена обладательница двух дочерей, старшей из которых минуло на днях двенадцать.
Пятилетний же ангел, Анечка, и радость, и печаль мамы… Нет-нет, со здоровьем у крошки всё в порядке, просто этот кристально чистый и красивый ребенок на мамину голову родился с ангельски чистыми васильково-фиалковыми глазками. И дела ей нет, что у ревнивого по жизни папы и у несчастной теперь периодами мамы, насыщенный шоколадный цвет глаз.
Гогий на протяжении пяти лет, как только крепко переберет, тут же напрочь забывает, уже тысячу раз ему доказанную, генетическую теорию о том, что в двадцати пяти процентах случаев у кареглазых могут родиться синеглазые. И, в связи со своей алкогольной амнезией, начинает гонять бедную Ленусю по нашей общаге с криками: «От кого, сука, нагуляла? Признавайся, а то пришибу курва белобрысая!» Тогда, от греха подальше, Лена вынуждена со своим «чудом природы» запираться в общественном душе и там, пережидая бурю, периодически всхлипывать в голос: «Да твоя она, твоя, дебил!»
Из женского полу коммуналки я сошлась только с Ленчиком. Вначале я ровно хладнокровно относилась ко всем её обитателям и только потом начали вырисовываться очень явные симпатии и, соответственно, антипатии.
С Ленчиком мы сошлись по работе. Им в продовольственный магазин требовался продавец в отдел вино-водочной и табачной продукции. А лучшей кандидатуры, чем милого и тем более всеядного дегустатора этого товара, трудно было найти. В общем, она предложила мне, а я – девушка с яркой внешностью и финансовыми проблемами, в свою очередь, как нельзя лучше подошла моему работодателю на приличную, но абсолютно серую зарплату со зверским графиком работы.
Наш «рабовладелец», необъятных размеров чистокровный грузин, который хоть и в летах, но не упускает возможности при любом удобном случае обшарить и буквально облапать меня с ног до головы своим липким, сальным взглядом. При этом он прицокивает и бормочет себе под нос на своем родном диалекте какие-то, видимо, невероятно целомудренные слова! Но, благо, что всё это происходит от меня дистанцированно и рук он пока не распускает.
В общем, с Ленчиком у нас вполне слаженный и бойкий тандем получился. Ну, а я несказанно рада, что сама при финансовом, да и просто, деле. И, ко всему прочему, не совсем плотно сижу на шее у своего нищего, но шибко перспективного друга.
Глава четвертая
Кстати, у Ленчика с ее Гришаней, я познакомилась с ещё одной моей женской симпатией – чудом-чудным Альбиной. Двадцативосьмилетняя голубоглазая брюнетка. Очаровашка, стриженная под мальчишку. Весёлая вдова. Наша не ближайшая соседка, но частая гостья общаги. Она счастливая обладательница трёшки на втором этаже. Мужчины общаги Алю иначе как «прости господи, экстрасекс» не называют. Такое название прицепилось к ней, не только потому, что она в поисках простого женского счастья частенько привечает «моряков дальнего плавания», да зажиточных мужчин «несчастных в браке». Последние, естественно, по жизни на грани развода со своими мегерами, чтобы вскоре уйти к этой прекрасной во всех амплуа женщине. «Экстрасекс» к ней плотно приклеился также в связи с её неординарными способностями. Они заключаются в том, что не позднее, как после третьего бокала вина, эта «богиня» начинает со стеклянным взором сквозь тебя вещать всю твою подноготную, страхи, мечты, прошлое и будущее.
Так вот, в первый раз я её увидела, когда однажды вечером забежала к Ленке за луком. У них как раз гостила Альбина. Она мне сразу показалась какой-то странной, так как очень активно создавала двусмысленную ситуацию, не характерную для нормальной среднестатистической семьи. Сняв носок, Альбина совала Гришке в нос свою правую ногу и при этом зазывно-кокетливо улыбалась: «Гришаня, ну ты и валенок, это не синий цвет ногтей, а ультрамарин…мне педикюрша моя сказала, что последний писк…» Я ошарашено шепотком спросила: «Лен, а чё это за Клеопатра?» Она закатила смеющиеся глаза, махнула в её сторону рукой и в пол голоса снисходительно произнесла: «Это же Альбинка! Поверь мне, мы все уже, включая мужчин, привыкли… и ты тоже привыкнешь».
Тут гостья, с нежно-розовым носком в руках, резко разворачивается, впяливает в меня через всю комнату свой стеклянный взгляд и безапелляционно молвит:
– Какого ты боишься, что не сможешь родить? Херня это всё!.. Будут у тебя дети и не один… сто процентов даю! – потом, как будто задумавшись, тише добавила – Просто Бог тебя почему-то любит…
Я остолбенела, так как, действительно, в моей голове на данном этапе это был самый глобальный вопрос. А начал он формироваться ещё тогда, когда я, приглашенная в качестве моральной поддержки и держа за руку каждую из своих подруг, возила их одну за другой на аборты. Начались эти поездки, естественно, с начала нашей половой жизни, ещё в старших классах школы и некоторых я «держала за руку» уже не по одному разу.
Но сама я, тоже птаха дюже ранняя, да не постоянная, в смысле партнёра, умудрилась так ни разу и не «залететь», за более чем двух летний стаж моей половой жизни. Но что я знала точно, да и до моей «мутер» было это предельно доходчиво доведено, что дитят кромсать не буду, ни при каких обстоятельствах. Так мамаше с папашей и говорила: «Чтобы добраться до моего чада, вам придётся сначала меня и только потом его, а не то, ведь, я вас всех…» Так что не знаю, кого боженька больше бережёт, оставляя меня неоплодотворённой, моих батюшку с матушкой, парнишек, детишек или меня неразумную…
А тогда это заявление «посторонней тёти» было для моей неокрепшей психики, конечно, сильным потрясением, потому что меня за такую изнанку дёрнули, о которой ни одна живая душа не знала.
Я только и смогла промычать: «А?..»
Она: «Ничего сейчас больше не скажу. Кстати, я – Аля» … и вопросительно посмотрела на меня.
Я выдавила: «Настя»
Она пять секунд задержала на моей персоне свой, пронизывающий до пяток, взгляд, потом также резко хладнокровно отвернулась и протяжно, но задорно крикнула: «Го-огий, милый, наливай!»
Я рассеяно поблагодарила Ленчика за лук и ушла. Правда, она секундным движением всё же успела показать мне отношение к соседским бредням. Её выразительное подмигивание и незаметно покручивающийся палец у виска, четко говорили мне: «Не бери в голову. Что не ляпнет в пьяном угаре одинокая женщина?».
Но и после нашего незаурядного знакомства Альбина продолжала «жечь»…
Однажды, на её дне рождения она нам с Женькой сказала, что у нас родится непременно дочка. Вылитая «папа» и даже имя девочки назвала, но это будет много позже, через несколько лет. В этот момент мы с Женькой переглянулись и поняли друг друга без слов: «Делать нам нечего, этим именем ребёнка называть!» В огне противоречия мы решили, во что бы то ни стало не назвать дочь именно так! Хе, да и не факт, что дочь!
Но на перекуре «муза» не отпускала Альбину и, когда Жени не было рядом со мной, она сказала: «У тебя родится мальчик, очень похожий на тебя, ну просто вылитый. Это будет не скоро, лет через 10, но он будет от другого мужчины».
Мы хохочем, но всё же поражаемся её пьяному дару, а я так в душе замерла тогда: «Не могу представить, что кто-то другой будет моим мужем когда-либо… Неужели чёрт попутает и в подоле от другого принесу? Стрёмноватая перспективка… Да, не-е… Не может быть… гон-гон-гон! Притом, пьяный!..»
Что удивительно, Альбинка, как неожиданно начинает «вещать», так неожиданно и обрывает это. А обрывает она обычно всё довольно эксцентрично. Говорит-говорит и вдруг вскакивает, бежит и, например, одевает свой немыслимый, прозрачно-красный, длинный пеньюар в перьях. Хватает такого же кровавого цвета боа, набалтывает музыку, прыгает на стол и начинает, на радость нам, танцевать кухонное, страстное танго со своей замысловатой, то поднимающейся, то опускающейся люстрой.
Странная мадам… то ли эзотерик, то ли алкоголик…
Да, кстати, «третий глаз» у неё не так, чтобы давно стал «зрячим». Открылся он, в связи с трагическими событиями в её семье. Аля вышла замуж в двадцать один год. Жила хорошо, так как родственники и с одной, и с другой стороны смогли организовать паре отдельную трёхкомнатную жилплощадь. Три года они прожили отлично. Детей Бог не давал, да никто из них пока и не стремился сковывать себя обязательствами и такой ответственностью.
Но вот однажды теплым, весенним вечерком Альбина птичкой прилетает с работы и застаёт в своём гнёздышке жутчайшую картину. В центре зала, на добротно-присверленной, хрустальной люстре висит её благоверный. Ужас, усугублялся неожиданностью поступка, так как ничего не предвещало такой трагедии. И только на похоронах она узнаёт от дальних родственников мужа, что его отец, дед и даже прадед точно также расстались с жизнью.
Но молодость и время всё же осушили слёзы молодой женщины, превратив печальную, неутешную вдову в приму районных сплетен. А бабульки на лавочках так вообще, непрерывно и ядовито «медитируют» на это порочное, свободное и разгульно-развратное дитя. Их «Санта Барбара» отдыхает против похождений нашей «Клёпы».
Отвлеклась я очень. В шестой и заключительной комнатухе живет, уже мною упомянутый всуе, Толясик. Я как-то одинаково слабо разбираюсь в возрасте людей, которые за собой как усиленно следят, так усиленно и не следят. Вот мой дядя Толя-алкоголя, естестно, из числа вторых. А ваще меня не парит сколько ему лет, да он скорее всего и не помнит…
Толян – это бич, наших чистоплотных, общажных курочек. Так как он через день может превращать места общего пользования, но чаще, конечно, туалет, в настоящую, ужасающую срачем, скунс-камеру!
Вот вроде, казалось бы, антисоциальная и антисанитарная личность, а какой-то ген у нас с ним вибрирует на одной волне. Я его назвала «ген-выродок», «ген-отброс общества». Я комфортабельно себя чувствую рядом с ним, а у всех остальных из нашей общаги на Анатолия Семёновича рвотный рефлекс. И сказать, что это из детства, так нет, это могло быть, если б я выросла с родителями-алкоголиками, но у нас другие заморочки были, и ни отец, ни мать сильно-то никогда не бухали и даже не курили. Просто мне легко с Толясом … да, и хрен с ним знает почему… просто потому! Потому что, может, он более-менее без маски… «На дне» масок не носят…
Глава пятая
Что говорить, общага у нас колоритная и за несколько месяцев стала уже мне какой-то родной. Но вот одно неожиданное происшествие чуть не лишило меня общества столь неординарных личностей… Это был самый страшный вечер в моей жизни, и даже не из-за боли физической, а, наверное, душевной…
Тогда была ничем не примечательная, глубоко ноябрьская пятница… Поздний вечер.
На пороге нарисовалась моя подруга Танюшка:
– Насть, приветик! Я к тебе не одна, а с «красненьким» … У отчима сегодня днюха, вот я и свинтила к тебе с презентом по-тихому… там всё равно уже никто ничего не считает…
– Я тебя и без этого всегда рада видеть. Проходи… Чёт сегодня Женька задерживается, как никогда… уже вроде десятый час… Кстати, у меня «дым» закончился, давай смотаемся по-бырому в соседний ларёк, а то потом «сидеть» станет невмоготу без курева…
– Всё не бросишь?
– Ты чё, мать, я только начала! Какие мои годы! Но может, если подашь пример…
– Мне низя, у меня вредность и психологический прессинг. Я с родаками живу.
Через пятнадцать минут мы, невероятно весёлые и громкие, ввалились домой. Открыв дверь, я увидела своего благоверного, мило посапывающего в кресле. Не раздеваясь, я тихо подошла к нему и, целуя в нос, пропела:
– Жень, Женё-ёчек, встава-ай… ну, милый, ну, воробушек, вставай… к нам Танюшка пришла!
И тут вспышка!.. Я получаю сверх неожиданный, резкий удар в лицо… Упала. Волосы в охапку и повторный удар головой об пол… Дальше всё, как в тумане…
Меня, как кошонка, схватив за «шкирку», поднимают и сажают на табурет около онемевшей подруги. Я в прострации. Боль, кровь, шок. Вижу почерневшие в ярости, некогда абсолютно зелёные и такие любимые мной глаза. Они устремлены на Танюшку. Далее слышу голос… жёсткий, мёртвый, холодный и слова, которые не могут исходить от Женьки, от МОЕГО Женьки… Голос вкрадчиво задаёт подруге вопрос:
– Что с ней сделать, как ты думаешь?.. Ножом или вилкой?..
И, медленно протягивая свои сильные и вместе с тем ухоженные руки, нежно берёт со стола эти кухонные принадлежности. Мы смотрим на него, как кролики на удава, а у меня в голове проносится финальная строчка бородатого анекдота: «Ку»… «А почему так ма?..»
Таня, не видя всю бесперспективность конструктивного общения с индивидуумом, только что словившего белку, начала, заикаясь от страха, ему вещать:
– Жень, ты что? Настя любит тебя!
– Я не об этом тебя спрашиваю, дура!..– взревел мой любимый.
Я, немного придя в себя и воспользовавшись их содержательной беседой о препарировании моей тушки, быстро оценила ситуацию – мы одеты, обуты, сбоку, в шаге от нас, благо, приоткрытая дверь …
Я резко оттолкнула его и одновременно, схватив Таньку за рукав, вылетела из нашего крошечного «любовного гнёздышка». Пихнув её в спину к входной двери общаги, крикнула: «Беги!», а сама уже почувствовала сильный толчок и удар в спину. Он дёрнул за шубу и, увидев моё лежачее, беспомощное положение, воодушевился.
Я же, только успев обхватить голову руками, ждала пока он вдоволь «выгуляет» свои «гриндерсы» по моему дохлому телу. Слава Богу, полушубок скрадывал силу беспощадных ударов и превращал их не в переломы моего истерзанного тела, а в уродующие кровоподтёки и синяки.
Вдруг, на секунду всё затихло… «Что он собирается делать дальше?» Открыла глаза и, увидев, что я совсем одна лежу между душем и туалетом, вскочила на ноги. Побежала…
Танюха… Моя отважная Танюха ждала около подъезда. С ужасом в глазах она матюгнулась. А я только смогла произнести: «Дай закурить!»
Но прикурить я не успела, так как дешевая зажигалка и моя сигарета взметнулись в воздух. Они были выбиты снизу тяжёлым ботинком, неожиданно вклинившимся между нами.
И тут, увидев у него в руке мой кухонный нож, я заорала во всю глотку:
– Пожар, твою мать! Люди добрые, по-о-ожар!
Он оторопел от неожиданности, а нам того и надо…
Мы бежали минут двадцать без остановки, пока не поняли, что оторвались от моего любимого «оборотня в пагонах». Благо бежать нам было куда… к нашей общей с детства девятиэтажке … Забежала домой и разрыдалась. Нет-нет! Это страшный сон. Но по какой-то глупой иронии, страшный сон, в котором просто мечтаешь ещё глубже уснуть и больше никогда не просыпаться…
Глава шестая
Утро… Ну зачем же оно наступило? Мне ведь так не хотелось жить, дышать, а тем более думать и размышлять над тем, что произошло… За более, чем год нашей совместной жизни не было ничего подобного… Да мало того, что за год, за всю мою жизнь… Хоть раньше в ней и появлялись откровенно дворовые ублюдки, но никто из них никогда до меня и пальцем не дотронулся, в смысле агрессии… А тут… И было бы за что… Да, и правда, а за что?
Но мне нельзя было проваливаться в этот миллион терзающих меня вопросов, так как у «серорабочих» нет больничных и какой бы «каток» по тебе не проехался накануне, на работу надо выходить в любом случае.
В полседьмого утра я, как побитая собака, поплелась на работу. Внутри была чёрная дыра, кровавые слёзы, но почему они больше не вырывались наружу? Фарфоровая…
На автомате, открывая магазин и при этом, глубоко погрузившись в свои размышления, я не сразу поняла, что произошло. И только когда от боли брызнули слёзы из глаз, я очнулась. Боль ощутила, от сковавших меня сзади, крепких мужских объятий. От неожиданности я похолодела и затряслась. Но окончательно растерялась, когда услышала, быстрые, произнесённые будничным тоном, слова Женьки:
– Малыш, что произошло? Ты куда делась? Я проснулся один… Ничего не помню! Помню только за Кирилла и его присвоенного майора пили, а потом темнота… Как домой добрался, что было?.. Чёрт его знает!
Я повернула к нему своё некогда красивое, а теперь наспех безрезультатно замазанное, дешёвым тональным кремом, лицо и, читая неподдельный ужас в его глазах, только и смогла произнести:
– Забудь моё имя, зверь! Я не заявлю… только не приближайся!
… Но он ходил за мной, словно тень… убитая горем тень… Я была не лучше… Я была, как замороженная кукла, над которой надругались и вырвали одним махом все её искусственные внутренности.
За всю неделю после того вечера я не сказала Женьке больше ни слова, хотя мама через несколько дней и начала пускать его с корзинами цветов к нам домой. Он стоял на коленях и клятвенно обещал, что ни капли больше, никогда, только бы я вернулась. А я, смотря на всё это, думала: «Что же это было… тогда? Ведь совместная жизнь на протяжении довольно долгого времени не выявляла в нём такой жестокости». И всё-таки я произнесла:
– Не ходи сюда больше. Мне больно… Но я забуду…
Домой Женька перестал ходить, но теперь он стал провожать и встречать меня с работы. Тянулись дни, превращаясь в недели. Бывало, что я скупо и холодно отвечала каким-нибудь «больным» словом на его признания и уверения, а чаще шли в гробовом молчании, так как всё было уже и так давным-давно сказано…
Но всё же его настойчивость и совершенно разбитое состояние подтачивало меня день за днём. И однажды вечером, когда мы шли домой через парк, во мне, наконец, лопнула эта струна… Я, неожиданно тяжело и резко рухнув на лавочку, не выдержала и расплакалась навзрыд, не обращая ни на прохожих, ни на Женьку никакого внимания…
Он тут же упал на колени передо мной и начал хаотично, но невероятно нежно покрывать поцелуями мои пальцы, которые судорожно сжимали отчаянно плачущее лицо. При этом он непрерывно шептал:
– Настенька, Настенька, прости меня… Я умру за тебя, солнышко моё… Ты счастье моё!.. Без тебя меня нет. Я прошу, прошу, вернись ко мне…
Из груди вырывались страшные рыдания. Я захлёбывалась в своей боли и вместе с тем в своей больной любви. И спустя долгие, мучительные минуты я только и смогла произнести:
– Как ты мог? Как ты посмел с нами это сделать?.. Ведь я так люблю тебя…
Да-а, пока думала, да ностальгировала вся сигарета до фильтра стлела. Хотя один из моих «бывших» утверждал, что в фильтре тринадцать затяжек. Сам что ли, придурок, раскуривал? Он бы мог, даже без спора… а так… чисто из своей непримиримой тяги к абсурдным дворовым рекордам. Но так как я не рекордсмен, лучше следующую подкурю.
Ну вот! Опять совесть в виде сурового Женькиного взгляда карябает и всплывает перед моими бесстыжими глазёнками… Да, брошу я, брошу, не мельтеши…
Ой, щас прикрою, Толяськино блевотное неглиже газеткой… Хотя… Маришка всё равно завтра с утречка заставит его всю кухню языком выдраить и эту газетку в глотку ему запихнёт. Да ещё каблучком своих неимоверно элегантных тапочек с розовым помпоном, протолкнёт её как можно глубже в его проспиртованный желудочно-кишечный тракт… Ладно, всё равно надо бы…
…Бли-и-ин! А вот и наша принцесса… Тьфу ты! Вспомни «его», вот и «оно»!.. Легка на помине. Марусь, никак «горошина» сегодня велика, что в такую рань?
Да-а уж, ничё не скажешь, нормальный у меня сейчас видос перед нашей «Императрицей Всея Руси»! Цигарка набок зажата в зубах, давая колоритный слёзный прищур левого глаза, и ручки трепетно и нежно прикрывают «желтым экспрессом» блевотину товарища по несчастью… Лепотень, твою дивизию!
Марина, взглянув под стол, с отвращением пропела:
– О, Боже, опять…
Потом, переведя свой одухотворённый до тошноты взгляд, на меня промолвила:
– Насть, опять надымила?..
– Занозу в заднице забыли спросить, что мы тут с Толяном наделали!..
– Настён, не хами… Твой чайник вскипел, мне нужна эта конфорка. Я освобожу?
В голове молоточком: «Вот сука! Воплощение интеллигентности и очарования! Фея, пальцем деланная, мать её так! Эх, с каким удовольствием, Мариша, я сейчас бы этот чайник, да на твою филигранно стриженную головку… Но може кого покрепше доколебёшь своей идеальностью, и он тебе скорее две прекрасные конечности выдернет… А мне низя… Я должна, вроде Вас, становится исполненной достоинств «Лэди»… Ладно уж… Споки-ноки, сказочная фея! Чтоб тебя… Да пошла ты!»
Глава седьмая
2001год
Женька, Женечек, Женечка…
Да, за эти годы происходили у нас с тобой ссоры, скандалы, притирки, но сколько в то же время было сказочного, невероятного полёта нашей любви. Да, порой больно ударялись об дно, но оттолкнувшись от него, мы опять парили в облаках. Жизнь, как на вулкане… зато не прозябание, не робкое тление серого пепелища.
Тьфу, ты чёрт! Опять?.. Вопросы, ответы, терзания по кругу?.. Ну что за…? Всё! Стоп!
Не хочу больше думать о нём! У меня новая жизнь, новые перспективы! Больше никто не будет меня ломать и унижать!
Да, хотела сказки, да жаждала её, но… не срослось…
Я только что себя в списках увидела, я только что в университет поступила, вот о чём надо думать! Сейчас прибегу домой и удивлю родных, которые на мне, как на интеллектуальном индивидууме давно крест поставили.
«Вот так-то, мамочка, папочка, а я взяла и поступила без всяких там «доноров» и «спонсоров». Да, сильно ты меня, мой милый, разозлил в этот раз! Я не тварь дрожащая, я право имею!.. Право имею убить, наконец, в себе эту тварь! Да, переиначила классика, но ты-то был вообще уверен, что я крепше «Курочки рябы» в жизни ничего не читала. Читала, дорогой, только эти правила к моей беспризорной игре не подходили…»
Всё хватит с ним болтать! Пошёл он куда подальше…
Но опять из глубин сознания выплывает его образ, который непрерывно следует изо дня в день за мной по пятам с того самого момента… с того самого повторившегося, злополучного вечера. Это произошло два месяца назад… И знаю, что надо бы уже потихоньку забывать, стирать из памяти, замещать эти воспоминания другой, позитивной жизнью, жизнью «дальше», жизнью «потом», но… но… Как же больно… идти одной… идти не рядом с ним…