Читать онлайн Живущий здесь бесплатно

Ночь в лесу

На сентябрьском небе столько звёзд, больших и маленьких светящихся точек, словно все искры от костра, подхваченные вихрем морского бриза, взмыли вверх, и на мгновение остановились, напоказ, всем на обозрение. И от них очень трудно оторвать взгляд. Забываешь об усталости и ноющих от дневного перехода коленях. Слышится только треск углей в затухающем костре, и чёрное небо с мириадами звёзд перед глазами. Столько звёзд можно увидеть лишь в юности, они останутся в воспоминаниях, и с возрастом их становится всё меньше и меньше, потом они тускнеют и теряются в небесной черноте. Я пытаюсь заснуть, прижимая к себе ружьё. Постель, наскоро выстланная лапами кедрового стланика, мягка и ароматна. А в закрытых глазах – брусника, брусника, крупная как вишня, рассыпанная бордовым ковром по белому мху. Лес вокруг затих, он устал и засыпает вместе со мной, растворяясь в темноте. Засыпают птицы и тот медведь, что не давал мне покоя целый день. Взрослый с рыжей широкой спиной, он следовал за мной по тропе от самой избы, выдавая себя тяжёлым дыханием, треском поломанных веток и шелестом сухой листвы. Три раза он обгонял меня, срезая путь через ольшанник, оказывался впереди. Он останавливался, смотрел на меня, повернув голову назад, и увидев моё приближение, с шумом убегал в кусты. Затем снова оказывался впереди и шёл, виляя коротким хвостом, как будто он мой пёс. На больших полянах я останавливался для сбора брусники, медведь же бродил в нескольких метрах, не поднимая головы и не обращая на меня внимания. Он ел ягоду, вытягивал длинные губы и ловко «причёсывал» брусничник. Косолапый не проявлял никакой агрессии ко мне, его постоянное присутствие уже не беспокоило меня, и я начал ловить себя на мысли, что стал меньше следить за ним. А внутренний голос всё время мне твердил, что он медведь, а не моя собака, призывая к бдительности. Хотя к обеду я уже стал разговаривать с ним, как со своим псом, делясь самым наболевшим за дни, проведённые в одиночестве в лесу. И как мне казалось, он иногда соглашался со мной, кивая своей лохматой головой. Потом был привал на обед, мой спутник совсем осмелел и подошёл ко мне метров на пять, почуяв запах свежего варева с тушенкой. Я крикнул, пытаясь его прогнать, а он лишь сел на зад, отвалив в сторону задние лапы, с шумом вдыхая ноздрями приятные запахи, и не сводил с меня глаз. И я, понимая, что такое сближение может плохо для меня закончиться, встал и начал громко на него кричать, пока он не ушёл. Медведь сначала отскочил на несколько метров и остановился, потом повернулся ко мне, посмотрел и обиженно рявкнул. Он побежал назад, в сторону избы, что не могло меня не радовать, давая надежду на спокойное продолжение пути и комфортную ночёвку…

Ночь обещала быть холодной, и я сложил костёр из трёх толстых лиственниц и заготовил веток на подтопку. Темнело стремительно, я сразу лёг, стараясь быстрее заснуть. Мысли о сегодняшнем общении с медведем не давали покоя, да ещё эти звёзды на невероятно прозрачном небе, от которых не оторвать глаз, потом эта брусника. И я всё ворочался, подставляя теплу от костра то один бок, то другой. А потом начался сон – цветной и яркий, в котором я увидел весь свой сегодняшний день и медведя, который разговаривал со мной. Он рассказал мне об одиночестве в лесу, и о непонимании медведей людьми, и сколько бед это ему доставляет, и мне его стало очень жалко. Я позвал его к себе, чтобы обнять, и он, приблизившись, стал лизать мне лицо, как преданный пёс. Сквозь сон явственно почувствовался шершавый мокрый язык на моей щеке, и ещё раз он прошёлся по правому глазу, и ещё. Меня как будто ударило током, схватив рядом лежащее ружьё, я вскочил на ноги. Я попытался закричать, но от испуга грудь сдавило, словно в тисках, и я выдавил нечто похожее на мычание. В кромешной тьме я с трудом разглядел рядом со мной виляющую хвостом собаку. Это она лизала мне лицо, пытаясь разбудить. Я узнал её, это была Янка, лайка Сергея, моего знакомого, который охотился в этом районе, и мы часто встречались в лесу. Стало быть, её хозяин остановился на ночлег где-то недалеко, и собака, учуяв, пришла ко мне. Я потрепал её за ушами, как она любит, и Янка запрыгнула мне на руки и принялась снова лизать мне лицо, потом спрыгнула и убежала, исчезнув в темноте, видимо, решив вернуться к хозяину. Как же хорошо, что это был не медведь. То ли от испуга, то ли от холода, тело моё стало словно чугунное, ни руки, ни ноги не слушаются, колотит озноб. С трудом оживил костёр и поставил греть воду. Я наслаждаюсь горячим чаем и жгу жаркий стланик, служивший мне ночью постелью, думаю о вчерашнем медведе, одиноко бредущем по лесу в поисках нового собеседника на ночь. На часах уже без четверти шесть, и на вершины сопок со стороны моря стал пробиваться рассвет, по-осеннему белый, предвещая утренний заморозок. Я наблюдаю, как свет, спускаясь по склонам сопок, проявляет растения и камни, окружавшие меня ночью, вытесняя пустоту ночи. Открывая мне путь домой. Эта ночь была лишь мгновением в моей жизни, одной из многих, проведённых в лесу, но она останется в моей памяти навсегда.

Аквариум

Из диалога двух рыб: «Вот ты говоришь, бога нет! Тогда ответь мне, кто меняет в аквариуме воду?»

Яркие экзотические рыбки, диковинные растения – полноценный живой микромир, замкнутый в стёклах. Красивый аквариум редкого кого оставит равнодушным. Моё знакомство с аквариумистикой началось с трёхлитровой банки с двумя гуппи и веткой пушистой элодеи, подаренной мне в незапамятном детстве, она стала мне отправной точкой в этот удивительный мир, которым я увлечён по сей день. За сорок лет было много аквариумов с разными обитателями и растениями. От простого к сложному, с опытом содержания рыб и водных растений, я постигал непростую науку поддержания баланса в этом микромире, баланса жизненно необходимого и излишества. Бесцельно снующие меченосцы или чинно проплывающие мимо твоих глаз скалярии, кустики живых растений, даже мелкие и незаметные улитки, все они вынуждены взаимодействовать друг с другом и сосуществовать в аквариуме по воле человека. Замкнутая система чрезвычайно ранима, а для поддержания баланса стоит уделить лишь немного внимания, создать условия для её развития и процветания, и от благополучного аквариума не оторвать глаз. Для кого-то аквариум является предметом интерьера, некоторые покупают его детям, ради забавы, вместо собаки. Для меня аквариум – это зеркало своих успехов и неудач, возможность отвлечься от навалившейся рутины, или напротив, детально обдумать последние события, уставившись в него. Сквозь стёкла аквариума я вижу отражение и нашей жизни. Родная мне Колыма, да и другие островки северо-востока России, являются замкнутой системой, полностью зависящей от внешних ресурсов и не способной к автономности, сегодня представляет собой эдакий заброшенный аквариум, окружённый мутным стеклом, в который заглядывают всё реже и реже. Некогда цветущий сад покрывают водоросли, а яркие рыбы превращаются в бесцветных существ. Красота, созданная десятки лет назад, разрушается на глазах, а новых условий для развития и процветания не создаётся. Не дают необходимого, не до излишеств! Север становится местом временного пребывания, как банка для передержки рыб. Трудоспособное население в поисках лучших условий покидает регион, и молодёжь не возвращается после учёбы. Не едет больше народ сюда ни за туманом, ни за запахом тайги. В городе не найти людей на рабочие специальности, что говорить о посёлках! А ведь когда-то жизнь на севере была сродни яркому, цветущему тропическому аквариуму, когда ему уделяли должное внимание.

Живущий здесь

Было тихое туманное июльское утро. Настолько тихое, что треск поломанной ветки в зарослях за рекой прозвучал для меня как выстрел. Никого, кроме медведя, там быть не могло, и я приготовился к встрече косолапого, сняв с плеча ружьё. Нет, я не стрелял в них, особой нужды в этом не было, выстрел в воздух прекрасно их выпроваживал. Лето девяносто пятого года я жил на землях медвежьего заказника в устье реки Аралиханджа и встречался с ними по несколько раз на день. Речку шириной в семь метров взрослый медведь преодолевал в три прыжка и мог в мгновение оказаться передо мной. Все ямы в реке были заполнены поднимающейся на нерест горбушей и кетой, поэтому большинство мишек пребывали в сытости и агрессии ко мне не проявляли, лишь для порядка пофыркивали на близко подходивших к ним собак. Большинство, кроме двух крупных взрослых самцов и одной мамки с тремя маленькими медвежатами, они при каждой встрече сразу показывали, кто здесь хозяин. Самцы угрожающе выпрыгивали из-за укрытий и вставали на задние лапы, защищая свою территорию, а самка, почуяв меня издали, начинала громко кричать, созывая медвежат к себе, и недовольно уркая, уводила их на безопасное расстояние, впрочем, она реагировала так и на своих сородичей. Из стланиковых зарослей продолжал доноситься шум, кто-то медленно приближался ко мне, и моё волнение нарастало. «И собаки далеко ушли», – подумал я, продолжая пристально всматриваться в заросли на противоположном берегу, желая увидеть кого угодно, кроме медведя.

Три недели назад к берегу в устье реки пристала моторная лодка с двумя женщинами. Надо сказать, что это была единственна встреча с людьми за прошедший месяц. Приходили две американки, что работали в научном посёлке в тридцати километрах от меня, они изучали белоплечих орланов. Красивая и грозная птица гнездится на берегах полуострова Кони, и наблюдать за ней приезжают учёные разных стран, рядом с моим станом было два их гнезда. Я не раз видел, как охотятся орланы, они с лёгкостью выхватывают из воды крупных пятикилограммовых кетин, и даже взрослые лайки, издали завидев парящего над морем хищника, боялись его, не отходя от моих ног. Встреча с орнитологами была очень короткой, они осмотрели гнёзда, и, расстроившись пропажей одного птенца, ушли той же водой, не оставшись даже на чай.

– Не стрельни в меня, – услышал я с того берега реки. Сквозь пушистые ветки кедрового стланика я увидел человека, выбирающегося на берег. Невысокий щупленький мужичок, одетый в большую, не по размеру, потрёпанную коричневую замшевую куртку, самошитые штаны из грубого брезента и стоптанные до белёсых заломов кирзовые сапоги. За плечами у него был маленький, выгоревший на солнце брезентовый рюкзак, из которого торчало топорище, ружья при нём не было. По перекату, перепрыгивая с камня на камень, он перебрался на мой берег реки.

– Ты откуда взялся? – спросил я.

– Живу я здесь! – сказал он.

– Где здесь, где живёшь? – в недоумении спросил я.

– Здесь везде, это земля моих предков! – ответил он гордо.

Он подошёл ко мне, и я протянул ему руку в приветствии. Его маленькая ладонь была не видна в моей, но рукопожатие было по-мужски крепким. Смуглый, неопределённого возраста мужчина из коренных национальностей, с копной чёрных, давно не стриженых волос. Под левым глазом его широкого лица зиял большущий синяк, был слышен запах вчерашнего застолья.

– Меня зовут Пётр, а тебя как величать? – спросил я, нарочито начиная на «ты».

– Иван, мужиков в моём селе так часто называли, – ответил он.

– И где это тебе так досталось, кто у нас тут чукчей бьёт!? – поинтересовался я.

– Да погодники, я у них лодку чинил, сами напоили, а потом по лицу, – ответил он грустно, с досадой. И тихо добавил: – Я не чукча, я ительмен! – А я про себя подумал, что, к своему стыду, раньше и не слышал о такой национальности.

Я пригласил его в дом и предложил вчерашней ухи. Несмотря на похмелье, Иван быстро съел большую тарелку и от добавки не стал отказываться. За едой он спросил, может ли остаться у меня на несколько дней для заготовки рыбы в дорогу, сказал, что поможет мне за это по хозяйству. Я согласился, без каких-либо обязательств. Весь оставшийся день я донимал его всякими вопросами. Мне было очень интересно больше узнать о его жизни, ведь раньше мне не довелось встречаться с такими людьми. Нет, я много раз общался с представителями разных коренных народов Колымы и Чукотки, и во время учёбы, и на работе, но они все были городскими во втором и третьем поколении. Иван же, после школы-интерната, всю свою сознательную жизнь работал в оленеводческих бригадах и в полевых бригадах геологов, и городом называл посёлок Эвенск, куда его возили получить паспорт. Он с гордостью предъявил его мне, бережно завёрнутый в газету и пакет из-под соли «Экстра», весь мятый и в разводах паспорт советского образца без российского вкладыша. Я, смеясь, сказал ему:

– Такого государства-то уже нет.

На что он ответил:

– Государства, может, и нет, а гражданин этого государства есть! И сказал он это с максимальной серьёзностью и достоинством, осадив мою иронию.

Из вещей он нёс в рюкзаке запасные портянки и кепку-бейсболку, подаренную туристами, моток плетёной верёвки метров десять, небольшой самодельный нож в ножнах из камуса, ржавый топор и металлический крюк, размером с ладонь, с верёвкой на петле, назначение которого я выяснил позже.

– Небогато живёшь Иван, – глядя на его добро, сказал ему я.

– У других и того нет, а мне хватает, – ответил он.

Вечерело, и с последними лучами заката мы легли спать. Я долго не мог заснуть, прокручивая в голове сегодняшний день, а мой гость спал мертвецким сном, едва донеся голову до подушки. Умаялся, видно, в дороге. Я вообще не мог понять, как он прошёл в ночь, по горным тропам и склонам, заросшим кедровым стлаником, больше сорока километров, один, без оружия и снаряжения. Там полно диких зверей, есть росомахи, которые порой опаснее медведей, да и с лосем один на один я бы не хотел встретиться.

Я проснулся от звона кастрюль в летней кухне. Спросонья, даже и не вспомнив про моего гостя, подумал на собак, вечно ищущих немытую посуду. По пути к умывальнику я увидел Ивана, окружённого собаками, он говорил с ними на своём родном языке, а они звонко лаяли и ластились к нему, извиваясь под ногами, как будто давно знакомы. Даже старый полукровок Бим, который медведей любил больше, чем людей, резвился как игривый щенок.

– Я отдал им уху, а нам варю кашу, – радостно сообщил Иван, видимо, найдя в шкафу перловку, заготовленную для собак, другой там крупы у меня не было.

После завтрака он взялся пилить и колоть дрова, а я натаскал воды, на вечер я пообещал ему устроить помывку в бане. Днём Иван попросил ниток, зашить многочисленные прорехи в своей одежде, делал это он очень сосредоточенно, не отвлекаясь на разговоры, как будто вышивал картину. Никогда ранее не видел такого усердия в простом, казалось бы, деле. Потом была стирка. Как нагрелась вода в бане, я выдал своему гостю оцинкованный таз и пачку стирального порошка. От последнего он отказался, заявив, что стирает только хозяйственным мылом. Твёрдый кирпичик советского хозяйственного мыла «72%» он строгал ножом в мелкую стружку и растворял в горячей воде. Я вспомнил, как в далёком детстве, проводя отпуск в деревне, видел, как так же стирала моя бабушка, натирая мыло на большой металлической тёрке.