Читать онлайн Падшие ангелы бесплатно

© Grem Lee Miller, 2023

ISBN 978-5-0059-7992-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сон

Чечня. 1995 год. Молодой снайпер, искусно замаскированный, лежит в «зелёнке» в своём «новом» логове и смотрит в оптику: в восьмистах метрах от него находится северный блокпост, и к нему направляется на велосипеде девочка лет двенадцати или тринадцати. За спиной у неё висит рюкзак, который она в двадцати метрах от поста снимает и перекладывает в свою правую руку. Двое бойцов на блокпосте – один у пулемёта, другой с автоматом в руках, – целятся в неё и командуют, кричат остановиться и положить рюкзак. Но она демонстративно делает круг, затем – другой и, на выходе из третьего, уже может бросить свой рюкзак в бойцов.

…Снайпер нажимает на спусковой крючок…

Пуля входит девочке между грудей и проходит «на вылет». Она падает на спину, на асфальт, а рюкзак, взметнувшись вверх, так и остаётся в её руке.

Белое ситцевое платье в мелкий голубой горошек быстро обагряется кровью, кровь вытекает из-под тела, и лужа неудержимо расползается – кровь выходит из девочки, как вода из пробитого резервуара, как жизнь…

Глава I

Лёха с пронзительным криком подскочил на кровати: весь в поту, его подушка, простынь под ним и одеяло – промокли насквозь, а мокрый круг на простыне напоминал ему ту самую лужу из сна. Он не сразу пришёл в себя – какое-то время он потратил на понимание, где он находится и когда. Через несколько секунд он узнал место и окончательно вышел из сна – этот сон уже несколько лет преследовал его и он, каким-то чудовищным образом, становился всё правдивее и яснее, чем сама явь.

Лёха отбросил одеяло, поставил ноги на пол и в изнеможении положил свою голову на правую руку: это уже в конец измотало его. На мгновение он испытал облегчение, что это всего лишь сон, но это было лишь мгновение, а реальность состояла в том, что всё это повторяется годами и будет повторяться ещё в будущем до самой смерти, до самой смерти… Даже сквозь килограммы выпитого алкоголя. Даже сквозь пятисуточную борьбу со сном. Даже…

Спать страшно, а умирать ещё страшней – там ведь не проснёшься. А может, это и будет смерть, когда Она оживёт?..

Лёха поставил греться чайник и поплёлся в ванну умываться. Он долго-долго держал своё лицо в ладонях так, чтобы ледяная вода затекала в них и освежала опухшее лицо. Затем поднял голову и уставился на себя в зеркало:

армейский светлый «ёжик», худое угловатое лицо со шрамами – глубокими и не очень… Это лицо можно было бы принять за лицо подростка, если бы не эти шрамы. Но главное в нём – это неизменная «печать смерти», которую приносят с войны все, кому довелось умирать и убивать…

На груди со стороны сердца наколоты группа крови и резус-фактор.

Он почистил зубы и вышел на кухню, налил себе чай, сел и уставился в единственное окно – такое жёлтое и засранное, будто на нём жарили чебуреки: вроде бы на улице солнце…

Он только несколько дней в городе. Снял эту кухню-прихожую и «бросил кости» – всё, приехали. С 1994-го года нет покоя – 8 лет: восемь лет российской армии, миротворческих сил и иностранного французского легиона. Лёха сидел и пил свой чай, привыкая к мысли, что он, наконец-то, сам по себе и никому ничего не должен. Но радости не было: всё самое паскудное, что было в его жизни, по-прежнему следовало за ним по пятам и, возможно сейчас, стало ещё хуже, потому что ко всему прочему добавилось одиночество. И отсутствие цели…

Но рано ещё было «бить в гонг» и «вскрывать себе вены в туалете» – этот этап его жизни он мог бы назвать – Возвращением. Ничто не длится вечно! А все дороги всё равно ведут – к Дому…

Он оделся в то, что носил в армии, – армейскую «горку» и бушлат, – и, особо не заморачиваясь по поводу внешнего вида, сквозь плохо освещённый, серый, вонючий и длинный, как кишка, коридор, с облегчением вышел на улицу.

Осень… Густые, чёрно-сине-молочные тучи на небе устали лить на землю тонны воды и на время взяли передышку. Лёха хлюпал по лужам и жёлтым кленовым листьям, прилипшим к асфальту, в своих иностранных удобных и не промокающих берцах и радовался тому, что он жив. Он с глубокого детства не видел Мир именно таким: простым и вечным. Просто дождь, просто осень, просто листья, которые опали сейчас первыми, после Тех – крайних – из Детства. Свобода, с которой нечего делать… Надо ещё научиться жить и пользоваться этим бесценным даром.

Он шёл по серой улице, кое-где уже начинали загораться первые фонари, несмотря на довольно ранний час.

«Да, эти шрамы и единственную наколку на всём моём теле, я вынес из спецназа Внутренних войск. А ещё пару ранений и контузию – но это так, уже для «кучи» … – размышлял Лёха, гуляя без цели по городу. – Мне 27 лет, и я вернулся назад – в чужой и чуждый мне город, в котором в детстве я был лишь проездом, с той лишь разницей, что мне отсюда до Родины всего 300 км по прямой…

Чувствую себя голым. Я ничего подобного никогда не видел: люди просто идут куда-то из ниоткуда, попадая в никуда… Я понимаю, что у них у всех есть семьи, свои дела, работа, но я пока что не могу понять, как можно так спокойно жить и заниматься своими делами, когда в Мире столько мест полыхает в огне…, гибнут люди… Дети пухнут с голоду… Это вопрос, конечно, риторический. Мне далеко не двадцать лет, чтобы с пеной у рта доказывать какому-нибудь студенту, что его жизнь гавно и гавном и будет, не хлебни он этой «армейской баланды», но всё же…

На моём счету первая Чеченская война, второй штурм Грозного. Потом я подался в Миротворцы, считая, что там можно принести пользу, защитить кого-то от чего-то, не убивая никого. Но… «не убивая» с оружием в руках не получается, а миротворцы, вооружённые «до зубов» – это само по себе горько и смешно.

Затем, был Французский Иностранный Легион. «Если уж и не найти в душе Мир, то хоть заработать на войне», – подумал я и отправился в Париж. Отчасти, я был прав: куда более приятнее искать смысл жизни, когда есть что съесть. Но если вспомнить, чем я рисковал, то… сейчас я уже не так в этом уверен. Поверни время вспять – и я бы не прошёл этот путь дважды.

Сначала увезли в Африку, собственно, как и всех новобранцев. Это своего рода боевое крещение, посвящение в легионеры. Такой жопы я нигде не встречал, даже дома. Учебку проходили где-то на юге Франции, и я тогда полагал, что хуже, чем там, быть нигде уже не может, но оказалось, что может… Думаю, был просто не мой «климат». Потом, после успешной «обкатки», дали отпуск месячный и вообще всё наладилось: первые деньги скрасили будни, а уж отпуск в Париже – это вообще был «улёт». Просто надо было потерпеть… Все же мы терпим что-то, просто кто-то терпит за пять тысяч рублей в месяц, я же терпел за 1000 долларов. И это только первый год, а потом зарплата выросла втрое, но не важно – я чудом остался цел в этой проклятой Африке и был счастлив до безумия, когда нас оттуда выдернули и увезли на большую землю. Потом была Южная Америка, пару раз летали во Вьетнам и Лаос ограниченным контингентом – чью-то там войну воевали…

Но прошло пять лет и мой контракт завершился, а заключать новый я был не намерен.

И вот я здесь – стою в этой толпе. Самое удивительное для меня открытие в том, что это и есть жизнь и она всегда была такой – быстротечное время её не касается… Я словно из аквариума выброшен в море – мне холодно, грустно, одиноко… Я не хочу бежать назад в свою привычную жизнь – это было бы логически просто и очевидно. Но нет… Для слабости во мне нет места – там для меня всё кончено, а здесь я пока не знаю с чего начать идти вперёд. Но ведь и это временно…

Много раз ловил себя на мысли: чего ищу? от чего бегу? чего хочу? чего хотел?.. И не найду ответа. В юности хотелось быть полезным, приносить обществу пользу, охранять кого-то, оберегать, может даже, – быть Героем. В армии это было так оголённо всё, так сильно и так ограниченно, что взрыв был всепоглощающим, сметающим всё на своём пути… Не было никакого дела под пулями арабских наёмников до всего Мира, лишь бы пережить этот день, другой день, месяц, год… И главное, чтобы твои товарищи, твои друзья и братья по оружию тоже не умерли, а дожили с тобой до светлого «завтра», которое переносилось постоянно, но не теряло своей силы.

Но они погибали. Они погибли все, а кто не погиб от рук боевиков, погиб дома в своих алкогольных и наркотических «мирах», другие просто замолчали и похоронили в себе всё, что видели, а те, что выжили и продолжили служить и выполнять свой «долг» – с теми мне стало не «по пути» … Моё военное братство закончилось с последним моим похороненным другом. И я убежал, чтобы больше никем и ничем не «обрастать», убежал искать смысл жизни, спешил применить своё умение в мирных целях, но, как оказалось, у оружия есть только одно призвание – убивать. Сажать картошку им невозможно…

Меня всегда раздражали фильмы или поднимаемые кем-то темы про времена, что ждут каждого солдата после войны, про синдром этот посттравматический или как его там… Ничего этого я не чувствовал. Не имел надобности ходить по группам терапии, анонимным «бывшим военным со стрясённой „кукушкой“» и так далее. Да в России это и не принято.

Я понимаю, что те, от кого осталась половина, может, и имеют право пустить слезу, но наблюдать здоровенного мужика, плачущего навзрыд посреди сидящих «анонимщиков», – для меня это перебор.

Я не железный человек без чувств и эмоций… Но Вы никогда их у меня не увидите, друзья.

…Что же мне тут делать, а? Идти грузчиком в магазин? Пришлось бы, не будь у меня с деньгами всё в порядке. Учителем в школу? Даже если и обучусь всем университетским наукам и «премудростям», то чему я смогу научить детей?.. Им не нужно это в школе… Лучше бы совсем не нужно было. Кем ещё? Врачом? Так это реально учится надо. Военный, Мент? Ой да ну, достало… Это точно нет.

«Солдаты, возвращённые отчизне, хотят найти дорогу к новой жизни»…

Надо навестить мать в деревне. И никаких глупостей, потому что: «Жизнь проложит себе путь хочет того или не хочет это нечто, живущее во мне и называемое – Я…».

***

Он приехал на следующий день до обеда.

Этот день был субботой, и мама оказалась дома. Мама Лёшки являлась суровой женщиной, прожившей полжизни с нелюбимым человеком, пьющим и поднимающим на неё руку. Семейное счастье, если таковое и было, кончилось для неё после первого прожитого сыном года – для обоих родителей этот ребёнок оказался ранним и неожиданным: Ему едва исполнилось восемнадцать, Ей – шестнадцать. И хоть Лешкиному отцу и дали отсрочку от армии на год, но служить всё равно пришлось, да ещё как: «благодаря» этой отсрочке он попал в Афганистан, а семнадцатилетняя девчонка осталась одна с грудным ребёнком на руках, рискуя каждый день получить «похоронку» и стать вдовой.

Родственники не помогали – родители отвернулись от неё, не выгоняли лишь из жалости. Отец, Лёшкин дед, и куском хлеба попрекал – для него она так и оставалась «шалавой» до самой его смерти в 91-м году. Мать, Лёшкина бабка, и близкие родственники Лёшкиного отца временами протягивали молодой матери с малышом руку помощи, но это было по «великим праздникам».

Лёшкин отец вернулся, когда мальчишке шёл уже седьмой год: после трёх лет «срочки» в погранвойсках, он остался ещё на два года в Афгане и, как оказалось, это стало самой большой ошибкой в его жизни – «заговорённый» механик-водитель был подбит и горел под обстрелом в своём БТРе незадолго до окончания сверхсрока. Обе ноги пришлось ампутировать в несколько приёмов по самый пах из-за гниения по причине несвоевременного врачебного вмешательства. Так он и вернулся домой – страшный, обгоревший, а на тележке сидело всё, что осталось от некогда здорового и красивого парня – «метр с кепкой».

И он запил… А Лёха не видел его трезвым с того момента и до самого своего ухода в армию ни разу.

***

– Здравствуй, мам…

Мать выронила грабли из рук:

– Здравствуй… – пробормотала она.

Они встретились на улице и теперь сидели в теплой натопленной избе – Лёшка хлебал суп. Он, сам того не понимая, избегал смотреть матери в глаза. Что он мог ей сказать? Кроме работы от зари до зари, пьяного отца-дебошира и её слёз, в детстве он ничего не видел. Единственной отрадой были стрельбы в тире, да рукопашные битвы «стенка на стенку» с парнями с «Зелёного клина» – района в той же деревне, только за рекой. Два моста – один бетонный, другой деревянный – соединяли две половинки одного целого.

Уходя в армию, он ни о чём не жалел и не волновался, а она не проронила ни слова, ни слезинки. Только отец пожелал ему в дорогу «быть мужиком»…

Она сидит и не спрашивает ничего. Но он ясно чувствует её взгляд на себе.

«Почему я не могу поднять свои глаза и посмотреть на неё?.. – думал Лёха, пока хлебал свой суп. – Неужели этот материнский авторитет бьёт весь мой боевой опыт, будто и не было этих лет, и я снова салага?.. Смотрит и молчит. И я, должно быть, напоминаю ей отца всем своим видом и поведением, своими мимикой и жестами. Слава Богу, ноги на месте… Она не бросила его, жила с ним до конца. И я пошёл „его дорогой“: „бросил“ её и ушёл вместо того, чтобы остаться и помогать… „жевать“ здесь каждый вязкий день и ночь, закапывая себя заживо, не имея ни слова, ни права на что-то, кроме молчания и работы – работы „там“, работы „тут“, работы „сейчас“, работы „потом“ … А ещё какой-нибудь деревенской „Мани“, которая бы „обложила“ меня детьми со всех сторон и смотрела бы… Смотрела точно также, как и Она… Чем руководствовался отец, когда уходил? Нет! Не так… Чем руководствовался отец, когда не вернулся? Может, тем же? Он же целый год прожил с нами и, наверное, понял тогда то же, что и я сейчас – что это не его судьба. Однако, Судьба сурово с ним обошлась за такой дерзкий и, возможно, даже гнусный „побег“ от жены и сына. Ведь хранило его Небо, пока он был срочник… Слава Богу, у меня нет детей».

– Давно приехал? – наконец произнесла мать.

– Несколько дней…

Мама покачала головой.

– Надолго?

– Не знаю… Я никуда не тороплюсь.

Мама снова покачала головой. Она нервно разгребла шершавыми рёбрами ладоней в разные стороны крошки на столе, оставив пред собой идеально чистый пятачок.

– Прости, что не приехал на похороны отца.

– Не важно. Даже если бы ты и приехал – его точно также зарыли бы. И он бы не ожил – слава Богу.

– Он мёртв… О мёртвых либо хорошо, либо никак.

– О мёртвых либо хорошо, либо ничего кроме правды! Ты мне скажи, ты опять поедешь?

– Нет, я остаться хочу…

–Прекрасно. Только работы нет нигде, а сидеть на моей шее, как паршивцу- отцу твоему, я не позволю – не железная.

Лёха смотрел на неё и понимал, что всё кончено. Давно. С рождения. И ничего никогда не наладить – ни сейчас, ни потом. Время тут не имеет значения.

– Мне не нужны твои деньги, мам. И твоя помощь – тоже. Хотя было бы не плохо, чтобы ты хоть немного меня бы любила. Почему ты не любишь меня, мама?.. Я ведь ни в чём, ни в чём не виноват… Хочешь, я тебе денег дам?.. Хватит на тот свет ещё прихватить. Хочешь?

Она сидела, и температура кипения внутри неё должна была вот-вот зашкалить: лицо почернело, губы перекосила злобная гримаса, в глазах читался гнев, презрение, отчаяние… Лёха давно уже не видел её такой, очень давно, – с детства, но сейчас это не внушало ему дикий страх перед ней – сейчас он сидел в похожем оцепенении, но испытывал не страх, а… жалость.

– Верни мне мою жизнь назад, если сможешь, тыыы!.. – взвыла она. – Вы меня сожрали с отцом, сожрали и высрали. Я ничто!!! Ты во всём виноват, ты! Слышишь меня?!.. – Она вскочила на ноги и тыкала своим искривлённым узловатым пальцем через стол в сторону Лёхи. – Мерзавцы… Зачем ты приехал?.. – Она, обессиленная, снова упала на стул. – Ты его копия, понимаешь?.. Хорошо, что хоть ноги хватило ума уберечь. Ты ведь и сам не любил меня…

Лёха смотрел на неё. «Ты ведь и сам не любил меня, – говорит она. – Боже…», – думал Лёха.

– Я не просился в эту жизнь, мама. Ты сама меня родила. Я уверен, что орал, как одержимый и упирался всеми руками и ногами, чтобы не вылезать оттуда. Но ты старалась, тужилась, наверно, да? И с воплями выпихнула меня в эту пустоту. Ну кто тебя просил?.. Ты думаешь, я – живу? Моя жизнь – это моментальные снимки детства, а за ними – выжженое каменное поле, в котором я бреду, как в бреду… и не могу ничего «посадить», потому что ничего хорошего не растёт на камнях…

Она сидела и плакала. «Это уже истерика», – подумал Лёха и решил дома не задерживаться.

– Надо было задушить меня тем шарфом тогда, в спальне. Помнишь? Я промочил валенки, и ты впала в такое бешенство, будто я сделал какую-то ужасную гадость. Ты душила меня, а я болтался на одной твоей правой руке и не мог коснуться пола. И если бы с улицы тогда не заехал отец и не рявкнул, ты бы доделала… Опять отец виноват и тут, да?.. – Лёха встал из-за стола и направился к выходу. – Но я давно простил тебя, мама… И я буду любить тебя всегда только потому, что ты моя мама. Прости…

Она сидела и смотрела в пустоту. Он вышел на улицу и направился к гаражу – там, он знал, должна была стоять отцовская «семёрка». Никто не знал, кто и за какие заслуги ему её пригнал, но факт оставался фактом – она стояла в гараже, и отец точно её не покупал. Он давал некоторым своим знакомым покататься, а техосмотр делали все вместе – отец очень любил порядок и всё у него было разложено по полочкам.

Ключи от гаража висели на гвоздике, который был вбит в стену этого же гаража, только со стороны двора… Лёха открыл створки ворот и остановился на пороге – машина стояла под брезентом на берёзовых чурках, а колёса висели на стене. Он сдернул брезент и стало трудно дышать – «вековая» пыль повисла в воздухе, но сквозь неё хорошо виднелась вишнёвая «семёрка» – красотка.

«Я не знаю, что с документами на неё, – думал Лёха, – но по деревне кататься сгодится. Потом у знающих людей спрошу о том, что есть из доков на руках – в бардачке точно лежали какие-то бумаги. – Он открыл дверь со стороны пассажира и заглянул в бардачок. – Да… На месте». – Лёха плохо понимал во всех этих технических и юридических трактатах, поэтому решил бумажную волокиту оставить «на потом». Он заглянул в бак – там было сухо, как в пустыне. Зато масло было «в норме». – «Заправим, колёса прикрутим, отмоем и пофорсим», – улыбнулся Лёха сам себе.

Он решил сходить на заправку засветло, а потом заняться всем остальным. Спустя час Лёха вернулся с двадцатилитровой канистрой и со спокойной душой принялся за «лоск»: он пропылесосил салон, помыл коврики и протёр пыль на панели управления и сзади; помыл с порошком кузов и хорошо сполоснул проточной водой из шланга; прикрутил колёса, но они оказались спущенными, а накачать было нечем – инструмент растащили «доброжелатели». Лёшка на чердаке откопал свой старый велосипедный насос и накачивал им автомобильные камеры ещё пару часов – когда закончил, спустились густые сумерки, а Лёха подумал, что не плохо бы это «упражнение» включить в подготовку армейских «спецов». Но у него всё получилось и дело оставалось за аккумулятором, который «доброжелатели» оставили – чудом ли Господним или матерью, которая могла вступит в бой с кем угодно и чем угодно избить обидчика.

Конечно, аккумулятор тоже был «мёртв», а шнура для зарядки днём с огнём не сыщешь, поэтому Лёшка изготовил свой собственный, припомнив армейские «мудрости» и проявив врождённую смекалку.

Лёшка спустил машину на домкрате на землю – перевалило за полночь, и он собирался заночевать в машине, когда вдруг пришла мать и принесла ужин.

– Я постелила тебе в доме. И баня натоплена. Поешь… – Женщина поставила кастрюлю с котлетами, молоко и хлеб прямо на капот машины. – Завелась?

– Завтра посмотрим, – сказал Лёха и вытер полотенцем руки и лицо от пыли и пота. – Должна завестись… Аккумулятор зарядить надо.

Мама стояла, скрестив руки на груди, привалившись к стене, а висящая на потолке одинокая лампочка своим натужным светом вычленяла из её лица все морщины и изъяны, какие были и даже указывала на те, какие ещё будут. Она успокоилась, превратившись снова в обычную старушку, одинокую и сломанную ещё в самом начале своего становления, как женщины, как жены, как Мамы…

– Не суйся на ней в город, Лёша…

– Ты что-нибудь знаешь про неё? – спросил Лёха, уплетая котлету.

– Дело ясное, что дело тёмное. Твой отец ездил на сборы ветеранов-афганцев в город, не помнишь? Тебе лет одиннадцать было… Ну, тогда они ещё ветеранами не были – были просто «афганцами». Ну и вот: на них там «наехали». И что там было в подробностях я, конечно, не знаю, знаю только то, что через неделю после возвращения отца домой, какие-то люди пригнали ему эту машину. Что там произошло – кто теперь узнает… Он был очень рад, так рад, как потом и разочарован – вспомнил, что ног-то нет, как ездить? Никак… Приезжали друзья-«афганцы», обкатывали её, но никто не решался спросить про продажу, хотя, наверное, хотели многие. Короче говоря, блатным языком – «отжатая» она у кого-то. Документы вроде бы в порядке, но кто знает – столько лет прошло. Вдруг сейчас в розыске?

– Да уж… Отец был, оказывается, не прост.

Мама посмотрела на сына долгим невидящим взглядом, который на миг прояснился, и сказала:

– Да… Но то немногое хорошее, что было, «смыла» монотонная река многолетнего гавна.

Лёха выпил стакан молока, поставил его на капот и прямым открытым взглядом посмотрел матери в глаза:

– Пойдём спать, мама. Я помоюсь только… Не жди меня, ложись.

– Я все эти годы тебя ждала – не могу разучиться так сразу… Ты же исчез сразу после «срочки», укатил миротворцем в свою Сербию. Только вот где ты болтался больше года, ведь она в 1998-м началась?.. – она посмотрела в сторону сына очень обиженно, но быстро опустила глаза. – А потом я получаю письмо из Франции… И тут я готова тебя убить была.

– Ты же не ответила ни на одно моё письмо…

– Я знала, где ты, и мне этого было достаточно – я злилась очень. Ты понял это после второго письма и больше не писал… Я садилась за письмо сто раз и даже написала что-то, но выкинула. Прости меня…

– Пойдём спать, мама… Утро вечера мудренее, – он обнял её за плечи, и они вместе направились к выходу из гаража. – Товарищ выключатель, разрешите разомкнуть Ваши нежные контакты?.. – обратился Лёха к выключателю и потушил свет.

– Усложняешь…

– Это армейский юмор, мам.

– Тупой.

– Согласен с каждой буквой…

Ворота со скрипом закрылись в ночи.

Глава II

Лёха проснулся в 10:30 и, не умываясь, ринулся в гараж проверять машину. Он открутил самодельные клеммы, залил бензин в бак и, затаив дыхание, повернул ключ в замке зажигания – движок пару раз с надрывом крутанулся, Лёха помогал ему, поджимая на педаль газа, а на третий раз движок будто освободился и «полетел» – машина завелась.

– Даааа!.. – восторженно прошипел Лёха и, оставив автомобиль «прогреваться», пошёл в дом.

Мама собирала завтрак на стол.

– Завелась, мам!

– Отлично, – улыбнулась мама. – Умывайся и за стол.

– Хорошо! – Лёха подошёл к умывальнику, умылся ледяной водой и стал мочить зубную щётку. – Сейчас поедим и я проеду по улице туда-сюда… Посмотрим, может, что отвалится. Не дай Бог.

– Поешь… – Мама пожарила яичницу на сале и порезала маринованные огурцы, помидоры выставила в тарелке. – Ты рассол помидорный всё ещё любишь?

– Да, мам, – Лёха зашёл на кухню и сел за стол. – Люблю… Мммм!.. Яичница на сале! – Он закатил глаза. – Это просто фантастика.

– Да… Я беру поросёнка одного на зиму. – Мама села за стол и протянула сыну ложку. – Сейчас дорого всё. Если своей кормовой базы нет, то скотина тебя съест, а не ты её. А у меня её нет… этой базы… С паёв моих дроблёнку возит мне фермер – Науменко, помнишь?

– Всё ещё живой, что ли?..

– А что с ним сделается. Работает. Троих детей «на ноги» поставил, образование дал и прочее… Внуки уж большие. Он же один остался у нас из «кулаков», остальные разорились и опустились. Колхоз развалился. Остались тут только те, кто помирать собрался. Молодёжь пьёт, а это значит – нет будущего тут. А когда-то ведь было шумно… Работа была, и ребятишки бегали по улицам толпами. И ты с ними бегал… Знаешь, вот ни у кого из Вашей детской компании судьба не сложилась, Лёша…

Лёха заканчивал с яичницей и посмотрел на мать:

– Моя судьба не несложилась, мам. Она ещё складывается.

– Иди учится, коли деньги есть. Оставаться тут – это конец… Оставаться надо было раньше, когда колхоз был и кипела жизнь, а сейчас… Цены на всё взлетели до небес, мужики последнюю технику распродают, бросают всё, потому что не на что её заправлять. А принимают хлеб, мясо, молоко, знаешь, – за сколько? Гроши! Чтобы ты лишь бы с голоду не подох да дальше Город содержал! Ленка Крюкова ездила к младшей своей в город, на «побывку» с внуками сидеть, так говорит литр молока тут взяли за рубль, там – разбодяжили и продали – за десять. Даже не за три!.. За десять! Так что… А в райцентре только лесопилка, так с неё работяг только вперёд ногами выносят – люди держатся за работу зубами.

– Я подумаю, на кого учиться. Пока отдохну, съезжу в центр – посмотрю, что там. Мне город не особо нравится – нехер там делать.

– Ты в райцентр хочешь податься?..

– Ну да. А почему нет? – Лёха уловил тревожные нотки в голосе матери. – Там и с машиной через ментов вопрос решу… И с корешами из «пучихи», может, встречусь – интересно же, кто кем стал. Может, глядя на них, и сам пойму, куда мне надо… Чего ты?

– Там просто всё совсем не так, как было… – уклончиво пробормотала мама.

– Так это везде сейчас так – не так, как было…

– Ты не понял, – сказала твёрдо мама и посмотрела Лёхе прямо в глаза. —Там наркотики. До Казахстана недалеко. И если раньше ограничивались коноплёй да опиумным сырцом, то теперь «на иглу» молодёжь посадили – героин в моде. А кореша твои, вполне возможно, червей давно кормят.

– Откуда ты всё это знаешь?..

– Так я слушаю. Кто хочет слышать, тот услышит. О чём ещё говорить старикам – только про беспредел властей. Такого ещё не было, понимаешь? Народ скоро с вилами поднимется против торгашей…

– Да некому подниматься, мам. Всех людей нормальных ещё в двадцатом веке поубивали – между двумя Мировыми войнами – одна Гражданская, затем Афган и Чечня. Я уж не говорю про репрессии и голод… А мы-то родились от тех, кто «за кустиком, да бугорком» спрятался.

– Не хочу в это верить… что не осталось Людей… И, кстати, брат деда твоего по отцовой линии, не прятался – он Героем войны был. Через Ладожское озеро боеприпасы возил. И топили его и убивали, а он до Берлина всё равно дошёл. Черед 12 лет после войны умер…

– Остались, мам, да. Только гавно, как всегда, «плавает сверху». Все эти недоноски, неучи и просто быдло однажды нас шапками закидают своими… И дальше будет только хуже. «Национальной идеей» станет ни стабильность и процветание, а выживание и помоехлебание.

– Откуда ты всё это знаешь?.. – в свою очередь спросила изумлённая мама.

– Я видел весь Мир, мам… И я хорошо учился в школе по «не точным» наукам: не надо иметь семи пядей во лбу думающему человеку, когда он видит то, что видит и умеет сравнивать и рассуждать. И делать выводы… потом…

Мама убирала со стола посуду, а Лёха выпил кофе и двинулся к выходу:

– Я на тест-драйв!

– Чего?..

– Выходи на меня посмотреть.

Лёха выехал из гаража на широкую и просторную улицу – ни асфальта, ни гравия не было – просто обычная просёлочная дорога растягивалась на триста метров в обе стороны. Ночью грязь хорошо подморозило, Лёха спокойно доехал до одного из концов улицы, развернулся и разогнался до скорости в семидесяти км/ч до следующего края. Там вновь развернулся и «втопил» уже сотню – машина вела себя прекрасно, остервенело отбрасывая во все стороны куски сырой земли. Мама стояла у калитки и смотрела на сына. Он подъехал к ней и опустил стекло:

– Садись, поехали. Ленинская улица асфальтированная и длинная – не меньше километра.

– Я?! Я не поеду…

– Не бойся.

– Колёса отвалятся!

– Я хорошо прикрутил.

– Ну, значит ещё что-нибудь отвалится – она на пеньках шесть лет стояла…

– Да поехали, мам. Она новая, в том-то и дело, что на пеньках стояла…

– Ладно… – Нехотя согласилась мама и села на заднее сиденье.

Леха проехал главную улицу, протяжённостью в тысячу сто метров за пять минут – некогда приличный асфальт превратился в ничто: яма на яме, ухаб на ухабе… Только последние метров стопятдесят-двести выдался нормальный отрезок, и Лёха снова разогнался до сотки.

За концом асфальта кончалась и сама деревня – дальше раскидывались только поля да леса с деревенским кладбищем…

Машина ровно гудела.

Лёха сидел и смотрел в даль.

– Поехали, – через некоторое время тихо произнесла мама, – я тебе могилу отца покажу…

Он был похоронен у самого края – Свечников Сергей Константинович, 11.11. 1958г. – 12.12. 1997г.

– Такой лютый мороз стоял в тот день, что мужики кирками копали могилу – экскаватор гонять такую даль из райцентра было накладно…

Они вернулись домой, и Лёха снова затопил баню – хотелось нормально, не в торопях, погреться и подумать. Переписав идентификационный номер автомобиля, он зашёл в избу и сел возле печки так же, как любил делать отец.

– Завтра я уеду, – сказал он маме. – Я тебе оставлю денег… Тебе надолго хватит. Если там меня ничего не «зацепит», то поеду в город и начну новую жизнь.

Мама села на диван в прихожей и молча смотрела сыну в спину – он чувствовал её взгляд, он жёг его, как огонь.

– Будь осторожен. Приезжай…

– Теперь буду приезжать. Обещаю…

Лёха рано утром затопил печку, натаскал дров, сена корове и телку и уехал при первых лучах солнца. Мама делала вид, что спит.

***

Он вставил кассету в магнитолу и ехал по знакомым и родным местам: он смотрел вокруг и видел себя буквально по всюду. Так или иначе, маленьким, он был тут везде…

Через полчаса Лёха заехал в село, вокруг которого и формировался район. Доехав до центральной площади, он остановился и, не заглушая мотор, зашёл в Универмаг купить газету. Ему нужна была квартира и желательно в центре – тут находился районный Дом Культуры, поликлиника и школа, а значит, именно здесь жизнь и била «ключом».

«И всё по голове», – подумал Лёха и, вернувшись в машину, забегал глазами по строчкам газеты «Знамя труда».

Ему повезло – сдавалась «двушка» на первом этаже двухэтажного кирпичного дома по проспекту Победы. Это было, конечно, не совсем в центре, но и не у чёрта на рогах: на машине – пару минут езды. Пешком – минут десять-пятнадцать.

Поэтому он, не раздумывая, добрался до телефонной будки и набрал нужный номер.

…В квартире был сделан очень приличный ремонт, и проектировка в целом радовала своим «угловым» расположением: кухонное окно и окно зала выходило во двор, окно спальни – в переулок. Совмещённый санузел отделан кафелем, водонагреватель, вся мебель и кухонный гарнитур со всеми бытовыми приборами тоже были в наличии – заходи и живи. Что Лёха и сделал, заплатив сразу за два месяца. Потом он заехал в магазин и закупился продуктами так, чтобы не ходить туда каждый день – сыр, колбаса, мясо, рыба, яйца, пастеризованное молоко и прочее, что не портится в течении нескольких суток или даже лет.

Когда он «забивал» холодильник, мысли бродили в его голове, но не спешили выстраиваться в ряд: он пока не знал, что он тут будет делать, но чувство предчувствия его не подводило никогда – должно произойти что-то такое, что не оставит в стороне никого. Он посмотрел на часы – был полдень.

«Скоро закончатся занятия в школе у первой смены… Надо посмотреть, кто тут есть – кто и чем живёт. Посмотреть, приглядеть, „срисовать“ действующие лица, одним словом, – оглядеться и, возможно, можно будет начать действовать. Мне нужна цель… Тогда здесь будет сделано много хороших дел. Мать сказала – наркотики. Значит, надо перво-наперво в школу съездить».

В час дня Лёха вышел из квартиры и закрыл за собой дверь, однако, выйти из подъезда на улицу ему помешал подозрительный шорох на втором этаже – Лёха осторожно поднялся на лестничную клетку и увидел открытый люк на крышу. Выглянув наружу, он застал двух мальчишек лет 14 —15: один из них с белой пеной у рта находился в «отключке», второй пытался, видимо, ему помочь. Когда мальчишка увидел Лёху, то на мгновение растерялся и бросил товарища, но затем заговорил:

– Я только клей нюхал, а этот…

– Давно он такой? – Лёха подскочил к телу подростка и попытался нащупать пульс.

– Я не знаю…

Лёха поднял глаза на парнишку и понял, что они тут «зависали», должно быть, с восьми утра – с начала уроков. Пульс не прощупывался, но дыхание ещё было. Лёха посмотрел зрачки – расширены. Он перевернул мальчишку на бок, достал перочинный нож и надавил им на основание носа, затем попробовал сжать трапециевидную мышцу – подросток не приходил в сознание. Лёха снова положил мальчишку на спину.

– Засунь руку ему в рот и держи язык, чтобы тот не запал.

– Что?..

– Ты глухой? Держи ему язык!!!

Лёха приступил к сердечно-лёгочной реанимации: он через носовой платок на каждый один вдох трижды массировал сердце, но это не помогало. Через пару минут он начал просто бить по сердцу, изо всех сил пытаясь завести измученный подростковый «мотор», но тщетно…

– Спускайся вниз, примешь его, – сказал Лёха второму наркоману. – Повезём в больницу.

– Я не поеду…

– Помоги мне его спустить отсюда и вали куда хочешь!

Они погрузили тело на заднее сиденье «Жигулей», и Лёха на скорости пролетел всё село до самого бора – там находилась ЦРБ.

Лёха положил на каталку своего «пассажира», доктор начал проверять состояние пациента. Через несколько секунд доктор повернулся и посмотрел на Лёху ничего не значащим взглядом:

– Он мёртв. Давно…

Лёха опустился на корточки, но никак не мог оторвать взгляда от трупа: «не от пули он погиб, не от ножа… Не сгорел в БМП, не подорвался на мине. Просто ввёл героин…», – думал Лёха.

– Он же холодный, вы не чувствовали?.. – не унимался доктор.

– На улице холодно…

Лёха не стал никого ждать и ничего подписывать, а просто уехал. Надо было заехать в «гайцам», узнать о машине и поставить её на учёт – советские номера выдавали с потрохами. Он посмотрел на часы – время 13:45. «В школу можно наведаться теперь только часов в семь вечера, – думал Лёха пока ехал, – если наркоту «толкают» там, то это происходит скорее всего на парковке, а не внутри.

Идентификационный номер есть, осталось просто заехать в ГАИ и заплатить за информацию: согласится мент – хорошо, нет – тоже хер с ним. Говорить надо всегда правду – в большинстве случаев ложь до добра не доводит, поэтому, наверно, начну-ка я сразу с постановки на учёт – чего «лепить горбатого»? Там сразу всё и вскроется, если она в розыске. Я, по крайней мере, владельца узнаю… Но припаркуюсь всё равно где-нибудь в далеке, чтобы не сцапали в случае чего. Пока так, а там посмотрим».

Лёха припарковался возле дома-интерната и последние триста метров до отдела ГИБДД прошёл пешком. В «дежурке» сидел развязного вида не по годам всё ещё лейтенант, курил и смотрел телевизор.

– Добрый день, – сказал Лёха и достал документы на машину. – У кого мне машину на учёт поставить?

«Летёха» не сразу соизволил посмотреть на посетителя: только спустя несколько секунд он всё-таки оторвался от своего зомбо-ящика и демонстративно смерил Лёху презрительным взглядом:

– ОБЕД, – наконец-то выдавил из себя «мусор» и упёрся локтями в стол. – До ДВУХ.

Лёха сквозь стекло смотрел на него какое-то время, совершая внутри себя моральный выбор между: «а не въебать ли ему?» и «да ладно, сучок недоделанный, ради благой цели потерпим».

– Ну ладно, – спокойно отозвался Лёха, – до двух обед, а после что, все на фронт идут что ли?

Лейтенант снова откинулся на своё кресло и повернулся боком, бросив:

– Третий кабинет…

В 14:05 Лёха постучал в третий кабинет и, дождавшись слова «Войдите!», приоткрыл дверь:

– Разрешите?

– Да, проходите, – за столом сидел приличного вида молодой инспектор лет тридцати в звании майора и смотрел на Лёху. – Присаживайтесь. Чем могу служить?

Лёха сел на стул и моментально оценил и вид, и голос, и приятный взгляд милиционера и принял решение не юлить, а рассказать всё, как есть:

– В общем, дело такое…

Рассказав десятиминутную историю внезапного появления автомобиля в гараже отца, Лёха уставился на своего ровесника, пытаясь уловить его отношение к этой истории и, по возможности, предсказать реакцию. Он рассказал всё, кроме настоящего адреса и названия деревни, где это всё происходило.

– Вы сейчас на ней? Я имею ввиду – машину…

– Н-н-ет…

– Ясно… – всё понял «гаец».

– Я хорошо заплачу за постановку на учёт и новые номера, если, конечно, она не в розыске. Ну, а если в розыске, то отдам. Но только не спрашивай ничего – не заставляй меня врать.

«Гаишник» некоторое время смотрел на Лёху, будто оценивая его, решая, нравится ли он ему или нет. Решение было принято положительное:

– Ладно, давай VIN…

Лёха протянул листочек, на котором был записан номер.

– Автомобиль не в розыске, – сказал инспектор через пару минут, смотря в компьютерный монитор. Затем, немного замешкавшись, непродолжительно посмотрел в окно. – Но я не могу его поставить на учёт без договора купли-продажи или дарственной. Есть вариант тебе ездить по доверенности, но фактическим владельцем будет оставаться тот человек, на кого машина оформлена.

– И кто владелец?..

– Цхавребов Алан Асланович.

– Ахуенно… – Лёха откинулся на спинку стула.

– То, что я тебе уже сказал, стоит 300 долларов. Хочешь липовую доверенность и номера – это ещё 1200…

– Не хило.

– Можешь не брать.

– Да ладно… Она мне нужна.

– Тогда давай все документы и встречаемся завтра у стадиона, часов в семь вечера, чтобы темно было уже…

Лёха отсчитал инспектору 300 долларов, пожелал ему здоровья и простился до завтра.

***

Лёха стоял в гаражах напротив школы с 7:30. Первая смена начала выходить с половины первого и до 13:20 – в бинокль Лёха вычислил поставщика и ученика, который взял товар утром. Этот ученик выглядел «старым» и потасканным для своих лет: долговязый и худющий, в нестиранных джинсах и потёртой «косухе» он выглядел как «колхозный панк». Ему, конечно же, было не больше восемнадцати, но на лице его неизбежно отметились все его беспутно прожитые детские годы, слишком рано «обросшие» пагубными привычками. С ним было ещё двое, таких же, как и он – без определённого возраста, – с дебильными лицами и глазами, не выражающими ни одной мысли. Они стояли поодаль и ждали, когда их старший решит вопрос. Лёха намётанным глазом сразу выяснил кто есть кто по жестам и поведению, по движениям и выражениям лиц.

Поставщик приехал на модной машине, был молод и хорошо сложен, старше школоты лет на пять-семь. В салоне виднелись ещё люди, но они не выходили.

– Это в последний раз, когда я вот так приезжаю, «Тощий», – сказал парень из автомобиля, когда поздоровался.

– А в чём дело? – спросил «Тощий»

– Сегодня в ДК встретимся вечером и я расскажу всё.

– Ну лады, – «Тощий» пожал руку поставщику и со своими подручными скрылся в здании школы.

Это было утром, а в обед они торчали у ворот и снабжали вторую смену – совсем ещё детей лет по 10—14 – своим проклятым «зельем». У Лёхи «кипело» всё внутри – дети брали это. Много. Почти все что-то да приобретали. Лёха хотел подойти и побить эту паршивую троицу, но потом понял, что этот поступок, сделанный на эмоциях, навредит всему делу непоправимо. Затем у него появилась мысль съездить за винтовкой и «пощёлкать» всю эту рванину поганую на следующий день, но и это было слишком необдуманно…

Из грустных и гневных мыслей Лёху вывело одно обстоятельство: на воротах произошла стычка нечестивой троицы с тремя молодыми людьми и единственной среди них девочкой.

Одежда и свежие румяные лица ребят говорили о том, что они учатся, вероятнее всего, занимаются спортом и не имеют бесполезных привычек. Девочка держала за руку одного из ребят, а остальные двое выполняли роли как бы телохранителей – когда они увидели на воротах дилеров, то сразу встали по обе стороны от пары и продолжили движение, постоянно смотря по сторонам.

– О-хо-хо-хо!.. – деланным смехом американского Санта Клауса пробасил «Тощий». – Не желаете ли ширнуться, Дааамы и… Господа?

– Отвали, – парировал высокий, стройный молодой человек с длинными чёрными волосами, собранными в хвост – он был ближе к «Тощему» и потому едва выставил левую руку вперёд.

Ребята вышли из ворот, но быстро набрать скорость им мешал поток детей, идущих в школу, и двое отморозков – «шестёрок» «Тощего».

– А Светочка всё хорошеет и хорошеет… – «Тощий» громко втянул воздух ноздрями, будто желая уловить запах прекрасной белокурой красавицы с телом богини любви и красоты. – А какая у неё Ж-ж-жопа-а-а, ха-ха-ха-ха!!! – покатился он со смеху от своего «остроумия». – Эй, Света! Тебе если уже не в терпёж, то я тебя вы@бу! Обращайся.

Все четверо недоумённо уставились на «Тощего» – хамству не было предела и с каждым годом это заходило всё дальше, но теперь… Если и сейчас смолчать, то что будет завтра?

Парень, которого Света держала за руку, вдруг отделился от неё, сделал несколько быстрых шагов и отчаянно вмазал «Тощему» по морде. Тот в свою очередь не ожидал такой борзости от тех, кого он вечно шпынял, и не успел закрыться от удара: удар-щелчок развернул «Тощего» вокруг своей оси, и он даже коснулся земли обеими руками, дабы не сесть на жопу. Но это было лишь секундой – он быстро оправился от шока и кинулся на обидчика.

– Витя, осторожно! – пронзительно крикнула девушка своему защитнику.

– Ах ты петух ебуч… й! – прорычал «Тощий».

Он в прыжке хотел ударить ногой Витю в грудь, но Витя «пропустил» летящую в него пятку «Тощего» и когда «Тощий» по инерции на какой-то миг оказался к Вите спиной, тот кинулся на него сзади и обхватил худую шею «Тощего» в удушающем захвате. На стороне «Тощего» было преимущество в росте в целую шею и голову – Витя со своими ста семи десятью пятью сантиметрами просто болтался на нём. «Тощий» прижался спиной к железным воротам школы, придавив к ним Витю, и начал «окучивать» его у себя на загривке локтями по бокам то справа, то слева пока в конце концов Витя не ослабил хватку, и «Тощий» не сбросил его через себя на землю. Он, не давая передышку ни себе, ни противнику стал исступлённо топтать Виктора – длинные ноги «Тощего» не давали подняться Вите с земли, и тот, лёжа на спине, пытался обороняться также – отпинываясь ногами.

– Эй ты! Ну всё, хорош! – крикнул парень с длинными волосами – его звали Валерой.

– Да иди нах… й! – злобно огрызнулся запыхавшийся «Тощий», не прекращая пинать своего противника.

Валера зашагал к «Тощему», но ему наперерез выскочил один из тех двух бойцов – унылое гавно с перочинным ножом. Валера нанёс разворотный удар ногой в голову, используемый в кикбоксинге, и любитель перочинных ножей упал, как подпиленное дерево, потеряв сознание. Второй друг «Тощего» просто беспомощно поднял руки и привалился к деревянному школьному забору.

– Суши колготки, чушкан, – посоветовал ему третий мальчишка из компании друзей – блондин, с волосами длиннее среднего, поднятыми при помощи лака и фена вверх и образующими на голове «творческий беспорядок». Его звали Стас и он на всякий случай прикрывал своей спиной Свету – девушку своего лучшего друга.

«Тощий» перестал пинать Витю и угрожающе сделал пару шагов навстречу Валере, однако, остановился на почтительном от него расстоянии. Витя, наконец, смог подняться с земли.

– Слышь, ты, кикбокСер… У тебя яйца до колен висят, да? Не боишься зацепиться ими за что-нибудь… ОСТРОЕ?

– Присматривай за своими бубенцами, Саша, – Валера подошёл вплотную к «Тощему». – Я каждого из Вас, выродков, покалечить могу даже не напрягаясь.

«Тощий» по имени Саша промолчал – он только люто смотрел Валере в глаза, а Валера смотрел в его. Эта «дуэль» продолжалась несколько секунд, но «Тощий» внезапно моргнул и напряжение спало… Витя, проходя мимо «Тощего», бросил ему:

– Ещё раз заговоришь с ней – я тебе шею сверну, понял? Руками не дотянусь, так я возьму что-нибудь в них и этим заколочу тебя, гнида…

– Это типа как сейчас? – «Тощий» презрительно смерил Витю сверху вниз взглядом и подошёл к своему лежащему бойцу, склонился над ним, похлопал по щекам – тот пришёл в себя, но подняться пока не мог. – Ещё увидимся, козлы, – прошептал «Тощий», посмотрев вслед удаляющимся друзьям.

Драка привлекла не только Лёшкино внимание, но и половины школы, включая учителей, поэтому ребята поспешили смыться с глаз долой, а Лёха, изумлённый, решил проследить за каждым из них и выяснить, где они живут:

как выяснилось, пешком они не ходили – у Валеры была «Жигули» -«шестёрка» и он развозил своих «корешей» по домам. Так получилось, что все жили в разных концах села: дом Светиной мамы стоял на выезде из села на город – это около двух с половиной километров до школы, Витя жил с родителями прямо противоположно Свете, только с ещё большим километражем, а сам Валера и Стас проживали за рекой в бору, по соседству, и являлись друг другу троюродными братьями.

Но ребята не поехали по домам, а отправились на речку: они хотели развести костёр, посидеть, отдохнуть и обсудить произошедшее. Валера на пустынной дороге скоро заметил Лёшкино преследование и сказал друзьям:

– За нами «хвост».

Витя и Света сидели сзади и оба повернулись, чтобы посмотреть назад:

– Не похоже на местных «торчков». Ещё номера эти чёрные – бред… – произнёс Витя.

– Надо остановиться и всё выяснить, – заключил Валера и включил поворот «направо», прижимаясь к обочине. – Стасян, приготовь ствол.

Стас достал из бардачка «травмат», переделанный в боевой, и передал Валере. Валера остановился, но не вышел из машины – он скрытно, под курткой, правой рукой держал пистолет, готовый выстрелить сквозь дверь в случае необходимости.

Лёха не стал объезжать ребят спереди, а остановился за ними в нескольких метрах.

«Что я им скажу?» – думал он. Но он ничего не придумал сказать, кроме правды…

Лёха подошёл к «Жигулям» со стороны водителя – стекло уже было приспущено и на него смотрели два мужественных и серьёзных зелёных глаза. «15-ть, – подумал Лёха про возраст. – 16-ть – это „потолок“…».

– Заметили? – улыбнулся Лёха. – Я разведчик никакой… Да ещё с такими номерами. – Лёха махнул рукой в сторону своей машины и наклонился, чтобы заглянуть в салон. – Не волнуйтесь… Я хочу подружиться и рассказать Вам свою историю, после которой, я думаю, мы сможем – все вместе – очистить улицы от этого Дерьма.

– Слишком дерзкое желание для нескольких секунд Незнакомства, – сказал Валера, не спуская с Лёхи ствол. – И с чего мы тебе должны верить? Ты из их кодлы?

– Валер… – вмешалась добрым ангелом Света и дотронулась до плеча друга. – Это невероятно – слишком быстро.

– Не быстро, – ответил Валера, не отрывая взгляда от Лёхи. – Он с утра там торчал.

В воздухе повисла гнетущая тишина, которую нарушил сам «виновник»:

– Ребят, тут вообще-то не место стоять и «отсвечивать». Поехали за мной – ко мне – и я Вам всё расскажу. Я на дембеле неделю всего, недалеко отсюда моя Родина, ПТУ я здесь заканчивал в 94-м году… Поехали! Подробности будут в надёжных стенах. Я пойду к машине и не торопясь тронусь в сторону своей берлоги. Если Вы за мной не появитесь – я пойму и отстану от Вас.

Лёха направился к своей машине, а ребята переглянулись – никто не знал, как поступить, но, видимо, «купил» незнакомец Свету своим открытым и добрым взором.

– Мальчики, надо ехать за ним… – произнесла девушка.

– С какой стати? – спросил Валера и повернулся, чтобы посмотреть на неё. – С чего?

– Ты что не видишь, что он не местный? Всё в нём какое-то… другое… что ли… Не могу объяснить, но думаю, он хороший.

– Хороший? – усмехнулся Стас.

– Я чувствую, ребята! Не смейтесь… Скажи, малыш! – в поисках поддержки обратилась она к своему любимому, как к последнему, кто может принять правильное решение.

– Нам нечего бояться, – сказал Витя Валере и похлопал того по плечу. – Я тоже не почувствовал в нём никакой опасности… К тому же ствол у нас на готове – ты останешься с ним на лестнице или крыльце, а мы осмотрим помещение. Если что, завалим его нахуй и дёру. Оставим Свету на это время за «баранкой» – если что, сигналить будет об опасности извне. Ну?

– Я согласна, – сказала девушка и взяла Витю под руку.

Валера колебался. Он смотрел на Стаса.

– Чего смотришь? – ответил Стас на вопросительный взгляд брата. – Я – как ты… Но, может, всё-таки стоит рискнуть?

– Ладно… – выдохнул Валера, спрятал пистолет во внутренний карман куртки и круто развернул автомобиль.

Лёха проехал мост через реку и до дома оставалась пара минут… Он уже успел потерять надежду увидеть машину подростков в зеркало заднего вида, когда она вдруг появилась на горизонте и стала быстро приближаться. «Да… – улыбнулся Лёха. – Молодцы, ребята».

Лёха позволил проделать ребятам в своём жилище всё, что те задумали. И когда весь «официоз» был позади, Лёха вытащил кухонный стол в зал, «накрыл» на него «чем Бог послал» и достал пиво – из мальчишек не отказался выпить только Стас. Но через двадцать минут посиделок, до всех постепенно начало доходить, что опасности действительно нет. Лёха сделал огромный бутерброд из колбасы, сыра и помидор и протянул Вите:

– Сходи, отдай девчонке своей. Сидит там голодная… Воду возьми в холодильнике – я покупал минералку себе на утро…

Ребятам стало совсем не по себе – глупо как-то что-то из себя воображать, осторожничать после такого жеста таинственного нового друга: стал бы он заботиться о девчонке в машине. Другой на его месте о ней, скорее всего, вообще бы не вспомнил…

– Пойду я позову её, короче… – буркнул Витя и, ни на кого не посмотрев, вышел из квартиры.

Через час в ход пошло и пиво. По дому разлилась тёплая и душевная атмосфера – такая бывает, когда встречаются родственные души, а в тепле и уюте так хорошо, что Мира за окном вовсе не существует… Ребята оказались все из нормальных семей, правда, не у всех они были полные: Валера жил с отцом и у них не было мамы – она умерла три года назад от рака. Валере тогда было двенадцать. У Стаса были мать и отец, они работали и имели хороший социальный статус, но это нельзя было назвать счастливой жизнью: их постоянные склоки и ссоры угнетали Стаса, и он часто уходил из дома, благо особо никто не беспокоился, да и уходил он не дальше Валериного двора. Братья являлись погодками. У Светы не было отца, мама-пенсионерка одна «поднимала» дочь – четырнадцатилетняя Света оказалась младше всех своих друзей. И только у Виктора были и мама, и папа и, насколько он мог судить, они любили и уважали друг друга. Оба работали в районной поликлинике – мать терапевтом, а отец – педиатром. Мальчишки дружили с первого класса, называя себя «святой троицей». Спортивных развлечений в селе особых не было: Валера сам для себя изучал кикбоксинг, бегал за школу кроссы на районных соревнованиях; Стас любил стрелять – из тира его было не вытащить за уши, но Валера часто брал его своим спарринг партнёром, благодаря чему и Стас умел хорошо съездить по роже – удар у него был «поставлен». Иногда можно было увидеть его с сигаретой и если это видел Валера, то тумаками гонял брата «по кругу», где бы они ни находились в тот момент.

Витя играл в футбол и баскетбол, но везде без фанатизма, а Света очень хорошо училась и писала сказки для детей и стихи про любовь… Когда два года назад они с мамой переехали и её определили в 7й «В» класс, любовь между Витей и Светой возникла с первого взгляда. С тех пор Витя никогда больше не сидел с мальчиками, и «святая троица» тоже перестала существовать – в компании друзей появился четвёртый «номер» – Света, девушка Вити.

Ребята поведали Алексею всё о местных «воротилах»: их было два брата – одному 22, другому – тому, что был у школы – 17-ть. Старший брат чем-то занимался в городе, а младший – тут за «старшего» оставался. Их отец владел мельницей, имел паи в лесном хозяйстве, но тем не мнее оба его чада оказались не способными трудится и обучаться и ступили на «скользкую дорожку»: сначала старший, а через пару лет – и младший. Торговля процветала не из-за чумовой заселённости района и близлежащих населённых пунктов, а благодаря двум курортным зонам, до которых было рукой подать. «Тощий», несмотря на всю свою ограниченность, мечтал открыть собственную лабораторию и начать свой собственный бизнес, затем – собственный траффик, но… тут-то ему и не хватило образования. Однако же главным тормозом всё-таки являлись обилие попоек и лень…

Местная банда включала в себя от 30-ти до 40-ка человек и была хорошо моторизирована и вооружена. «Крышевал» их и снабжал товаром некий «Барон».

Лёха в свою очередь рассказал ребятам всю свою жизнь, начиная с ранних лет и заканчивая возвращением и посещением дорожного инспектора.

Витя и Света пригнездились на диване у стены – девушка лежала у своего парня на плече, а Стас и Валера придвинули кресла к столу и так и «утонули» в них, разморённые едой и алкоголем. Лёха сидел на табурете во главе стола и смотрел на спускающиеся сумерки за окном. Свет никто не хотел включать.

– …я служил восемь лет… Воевал за разные государства и флаги. Иногда эти войны сводятся к чьим-то меркантильным и грязным интересам, таким, как у этих, что орудуют прямо здесь и сейчас. Почти всегда в жизни не надо далеко ходить, чтобы что-то пережить – достаточно просто высунуть башку в окно и открыть рот. Единственное, что не даёт оседлая жизнь – это опыта и сознания того, что счастье зарыто у порога. Только ради того, чтобы приобрести опыт и благодаря ему стать взрослыми, мы и уходим из родительского дома… Только с опытом мы становимся способными дать отпор иным силам, большинство из которых не желают нам добра. Я сделал такой жуткий круг по этому Свету, убивал людей за границей, которые не причинили мне вреда и всё это, как выяснилось, было только для того, чтобы обрести опыт убийства и применить его здесь, дома. Я тут учился, дружил, впервые любил… Не было в те времена всей этой «накипи», что сейчас убивает детей. Это не укладывается в голове, но всё то зло в моей жизни, что я совершил, сейчас впервые может послужить претворению в жизнь добрых дел…

– Ты хочешь Их всех убить?.. – прозвучал в тишине голос девушки.

– Да, – однозначно ответил Лёха.

– Как ты хочешь сделать это, Лёша?..

– Именно… – отозвался Валера. – Этим же не сорванцы заправляют. Они лишь пешки, Брат…

– Я знаю… Но они тут выполняют важную функцию – через них идёт наркота в столицу края. Если мы им тут всё «обосрём», приедут более значимые силы из города на разборки и тогда можно будет задать вопрос им, кого надо замочить в городе, чтобы тут это всё прекратилось, понимаете?..

– Ты в это правда веришь? – пришёл в себя Валера, но не от воодушевлённых речей товарища, а начиная немного терять терпение от всей этой дремучей наивности. – Веришь, что всё прекратится и что мы в силах это прекратить? И что на место того скота, которому мы, пока что только чисто теоретически, отшибём голову, не придёт другой? Ты бредишь…

– Я не такой наивный, чтобы не понимать, что войну нам не выиграть, но можно хотя бы побеждать в битвах, забирая их одна за другой, ребята! Нельзя ничего не делать!

– Почему Мы? – спросил сонным голосом Стас. – Мы?..

– В Вас есть стержень и характер, а именно это мне и надо. Думаете, мне есть кого звать? Я всех «своих» похоронил… И думаете, взрослым такое под силу вообще? Где Менты, где ФСБ, где Спецназ? Потерялись? Только что были здесь и потерялись? Да нет же!.. Растлённый мозг, развращённый, с посеянными в сердце семенами лжи и обмана, связанный Законом, писанным Оборотнями для Оборотней, и семьями с жёнами и детьми, – он не может вершить Правосудие. Потому что в этих людях воспитан «предохранитель», не позволяющий кусать руку Хозяина… Это может сделать только ребёнок, движимый возвышенными светлыми чувствами и преданностью своему детству и будущему, обострённому чувству справедливости, любви к правде. Помните: «пусть всегда будет небо, пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет мама, пусть всегда буду Я…». Это и есть детская правда, которую взрослые, повзрослев, забывают…! Я, наверное, и сам нифига не вырос, раз вообще говорю такое и готов за эти слова кровь пролить. За все эти годы именно Эта кровь для меня не будет напрасной, мальчики и девочки. Я вооружу Вас и научу убивать, лишь бы у Вас хватило желания столкнуться со своим страхом и мужества выстрелить в него, а затем стрелять снова и снова, пока не останетесь только – ВЫ…

Возникла долгая тишина. Лёха поднялся со стула и прошёл на кухню, чтобы налить себе воды.

– Мне пора ехать к «гайцу» на стадион. У Вас есть время подумать до конца недели. Я начну без вас, если откажетесь, только держите язык за зубами… Это будет «в одного» не так стремительно, конечно, но кровь я им попорчу изрядно.

Ребята поднялись со своих мест, собираясь, и Лёха включил в коридоре свет.

– У тебя есть оружие? —обуваясь, спросил Стас.

– Всё будет к концу недели, – ответил Лёха.

Когда все вышли в подъезд и Лёха закрыл дверь на ключ, девушка первая протянула Лёшке руку:

– До скорого, Алексей…

– До скорого, Света…

Ребята, словно следуя примеру девушки, все пожали Лёхе руку, тепло попрощались, развернулись и вышли в холодную мглу. Лёха немного помедлил, как бы застывая на линии, перешагнув которую будет уже не вернуться.

Глава III

«Тощий», минуя гардероб и танцпол, по узкой и крутой лестнице поднялся на второй этаж районного Дома Культуры – к себе в «офис». В ДК царила тишина – начало недели отменяла дискотеки. Пара бойцов из банды, болтающихся без дела, предупредила своего главаря, что его ждут.

– Миха? – уточнил «Тощий».

– Да, Сань.

Дилер вошёл в просторное помещение, разделённое тонкой стеной на две комнаты: два огромных двустворчатых окна-витража дарили много света в любую погоду и через них можно было выйти на широкий балкон, который, правда, основательно прогнил за двадцать лет без крыши над ним и ремонта, а доски опасно прогнулись. Посредине первой комнаты стоял бильярдный стол, у окна по обе стороны – два сложенных дивана и стол со стульями у противоположной стены.

Комната, находящаяся чуть левее первой, была приспособлена под спальню. Помимо стены, комнаты разделял санузел.

– Привет, Миха! – «Тощий» с порога с протянутой рукой направился к гостю.

– Здорово ещё раз, – улыбнулся Миха и слегка привстал с дивана, отвечая на рукопожатие – рукопожатием.

– Пить будешь? – бросил «Тощий».

– Да нет, Сань… Спасибо. Мне ещё до города ехать весь вечер.

– А я, пожалуй, бухну, брат. Необессуть.

– Давай… – махнул рукой Миха и украдкой посмотрел своему «коллеге по бизнесу» в спину.

«Тощий» подошёл к древнему холодильнику у стола, открыл дверцу и достал оттуда две бутылки пива: одну тут же выпил залпом, другую – только пригубил и, наконец, «упал» на диван рядом с Михой.

– Жажда, блять… – пробормотал он, и Миха мог видеть, как «накрывает» «Тощего» эти выпитые пол-литра на тощак.

– Давай уже к делу, – Михе определённо надоело быть частью этого места.

– Да!.. Так в чём… оно?.. – «Тощий» попытался сконцентрироваться.

– Я пошёл на повышение, – Миха добродушно улыбнулся.

– И…?

– Тебе будут привозить «герыч», «кокс» и прочее раз в месяц столько, сколько нужно, – Миха серьёзно посмотрел на опьяневшего подростка. – Ты понимаешь?

– Да, да…

– Всё посчитай и прикинь. Я «волшебный» номер тебе оставлю – в него всё скажешь. У тебя время до 10-го числа каждого месяца сказать, сколько надо. С 10-го по 15-е число каждого месяца тебе будут привозить товар, а ты будешь отдавать деньги за предыдущий месяц, понял?

– Да…

– На шлюзах передачи будут.

– Понял… А почему всё так?

– А что, сложности?

– Да нет… Просто к переменам не люблю привыкать.

– Всё к лучшему, Саня, – Миха потрепал «Тощего» по плечу. – Дела идут хорошо, ты справляешься. Нет причин для беспокойства.

– Ладно…

– Запомни всё, что я сказал: до десятого числа Заявка, с десятого по пятнадцатое – Товар. Забирать на шлюзах. И деньги отдавать… – Миха встал с дивана и направился к выходу – у него вдруг свело затылок всё разжёвывать. Но, вспомнив кое-что, Миха обернулся. – Там под столом стоит чемоданчик, в нём хватит тебе до назначенного срока. Ну, мне пора…

– Давай… – «Тощему» уже было всё равно на этого человека. Он терял интерес к каждому, с кем ему не надо было больше контактировать.

– Тебе сколько лет?.. – остановившись в дверях, вдруг спросил Миха.

– В следующем году летом восемнадцать будет… А что?

– «Загремишь» если в армию, оставь после себя надёжного человека. Это так, совет…

– Не загремлю, – сказал «Тощий» и прикурил сигарету. – У меня астма.

Миха ушёл, а «Тощий» выпил ещё пива, придвинул с подоконника к себе телефон и набрал номер своей «правой руки» – той самой, что была отправлена Валерой в нокдаун.

– Суслов! Оклемался? Хорошо… Садись в тачку и приезжай! И обзвони всех-всех «наших», кто есть сейчас из бойцов – пусть тоже мигом едут. У меня новости. Серьёзные. Давай…

***

Лёха получил доверенность и номера и удивился, как всё быстро и чётко делается у нас за хорошие деньги. «Кудесники, блять», – подумал он, возвращаясь домой. Но оставалась более важная проблема, а именно – проблема покупки оружия. И дело было даже не в не знании места, где взять, а во времени доставки – один день или неделя – это разница большая.

У Лёхи был целый ежедневник с «полезными» номерами от Ангарска до Африканской Джибути, но вспомнил он первым делом почему-то не о Джибути или Ангарске…

Ему на ум пришёл Антон Лозняк – его бывший сослуживец, который очень быстро наступил на мину и уехал на «зимние квартиры». Он был классным парнем при классных связях своего папы и несмотря на то, что прошло столько лет, эти связи должны были бы не только окрепнуть, но и перейти от отца к сыну. Если, конечно, они оба ещё живы… Лёха вспомнил даже название ночного клуба – «SоNя», название, которое называл ему в те далёкие времена Антон. Он называл его тогда всем, кто был способен слышать и хвастал, что отец отдаст ему клуб, как только тот вернётся из армии.

«Вот и проверим», – подумал Лёха, сидя в спальне и при свете настольной лампы чистя пистолет. Но тут же и передумал затевать проверки. Он на мгновение замер, а затем отложил ограничитель затвора в сторону:

«Пустая трата времени, братан, – сказал Лёха сам себе, вслух не говоря ни слова. – Ну встретимся мы, ну выпьем и поговорим за жизнь, а потом я расскажу ему, зачем приехал и озвучу список того, что мне надо и он поднимет меня на смех: четыре автомата, три „Макарыча“, пулемёт, гранаты и, само собой, – патроны ко всему этому… Ещё спросит: „А Танк тебе не нужен?“ … А если он вообще не „в теме“ и помочь не сможет? Даже если допустить, что сможет, всё равно эта „оптовая“ закупка – „палево“. Они же там все связаны. А если принять во внимание, кого я хочу „порешить“ и какой это вызовет резонанс в преступной среде, то несчастного Антона по этим стволам вычислят через несколько часов и поставщика его и головы им отрежут. А перед этим… они меня „заложат“ … А что если у него у самого там „интерес“, то тогда я вообще не выйду от него живым. Мы рисковать зря не будем».