Читать онлайн Отдайте сердца бесплатно

1. Хорошая, все-таки, ночь

Первой шла женщина, которая держалась с достоинством королевы и казалась чужой в этой грязной части Алеонте. За ней следовал мужчина, прячущий лицо и волосы под капюшоном. В сумерках его фигура была едва видна, расстояние скрадывало звуки, и незнакомка впереди уверенно двигалась, не догадываясь о таинственном провожатом.

Алето преследовал их обоих и почти не таился. Внутри даже теплилась надежда, что что-то пойдет не так, его заметят, и тогда-то он встретится со старым знакомым лицом к лицу.

Дождь прекратился, но с крыш еще капало. Спустя несколько дней жары, доводящей до сумасшествия, на город обрушился ливень, и воздух сделался свежим-свежим. Он пах мокрой землей, морем и цветами. Было так хорошо, что Алето даже решил, это очень красивое мгновение, хотя для него красота заключалась не в природе, а в происходящем. Ему нравилось думать о том, как по-разному сложатся судьбы всех троих.

Незнакомка получит второй шанс – ненадолго, правда. Мужчина окажется еще на сантиметр ближе к тому, чтобы упасть с пьедестала да прямо в грязь лицом. А он сам устроит небольшой розыгрыш. Да, определенно, это отличная ночь.

Алето замер за углом и выждал несколько секунд, держась ближе к щербатым стенам домов. Женщина так и шла первой, громко стуча каблуками по брусчатке. Ее преследователь двигался уверенно, легкой грациозной походкой и напоминал хищную кошку, вышедшую на ночную охоту. Мужчина все выжидал момента, и можно было подумать, что тот трусит или сомневается, но Алето слишком хорошо знал его. С годами такие не становились слабее или трусливее – с годами такие повышали ставки.

Женщина уже готовилась свернуть на ярко освещенный газовыми фонарями проспект, но фигура в капюшоне резко подняла руки. Пальцы были скрещены, и как же хорошо Алето знал, что означают выставленные вперед указательный и средний, и почему мужчина разводит руки в стороны, а затем ведет их по косой, будто разрубает воздух, и сжимает кулаки. Он тоже умел это. Его учили, учили долго. Вышло плохо, ведь они оказались по разные стороны.

Незнакомка замерла, прижав руки к груди. Алето знал, что с ней происходит: сердце бьется все быстрее, как птица, зажатая в кулаке, а затем медленно-медленно, кровь отливает от лица, рук, ног, они немеют, дрожат. Наверное, она хрипит или стонет – Алето отошел назад и не мог расслышать, но так было с другими. Сначала женщина опустилась на землю, сжавшись в комок, затем упала набок.

– Найди свет, – приглушенным голосом произнес мужчина и легким шагом, словно обычный гуляка, дошел до проспекта, опустил капюшон – Алето успел увидеть золотые волосы, стянутые на макушке в пучок – и свернул на боковую улицу.

Пора было начинать, но он все смотрел в сторону, где скрылся преследователь. Да, когда-то он не просто хорошо его знал – знал, казалось, лучше самого себя. Было ему известно и значение сказанного. Так говорили при рождении и при смерти, как напутствие или пожелание – все, кто верил в бога. В чертового Эйна-Дарителя, подарившего чертову искру чертовым людям.

Алето подошел к женщине. Глаза закрыты, кожа бледная-бледная, голова запрокинута. Так же ясно, как температуру воздуха или запах моря и цветов, он чувствовал, что ее сердце перестало биться, что кровь уже не двигается.

Опустившись на колени, Алето одну руку положил ей на грудь, на другой переплел пальцы и начал водить в воздухе, вторя узору из вен, аорт, капилляров. Он выучил его наизусть, как алфавит или цифры, повторив десятки, даже сотни раз.

Мир наполнялся золотом – это нити магии откликались на каждое движение рук подобно тому, как струны отзываются на прикосновение музыканта. Кончики пальцев уже горели огнем, но он все чертил узор, взывая к крови, заставляя сердце ударить вновь, разогнать потоки.

Лежащая напоминала бесцветную тряпичную куклу. Сильная дрожь прошлась по телу, скрутила конечности и едва не связала их в узел. Голова болталась из стороны в сторону, на губах выступила кровавая пена.

– Тихо, тихо, – прошептал Алето, утирая ей лицо ласковым, даже любовным жестом.

Пена сменилась тоненькой струйкой бордовой крови, которая потекла из уголка рта, по щеке, по шее и закапала на серую брусчатку.

Женщина была мертва, но кровь оставалась жива – он сумел поймать нужное мгновение. Все, что выучил, прячась по темным залам, скрывая лицо под капюшоном, слушая высокие мелодичные голоса братьев, сработало быстро и четко. Магия не подводила и день за днем делала его на шажок ближе к цели. Скоро он так же склонится над другим, но уже безо всякой заботы подотрет слюни из перекосившегося рта человека, сошедшего с ума. И не нужна будет даже кровь, чтобы властвовать над его волей.

Женщина судорожно хватанула воздух, но ослабевшие легкие не справлялись, и на лице появилось страдальческое выражение человека, который задыхается. Алето она напомнила рыбу, выброшенную на берег, но та совсем не была для этого предназначена и не справлялась с дыханием.

– Ты сможешь, – Алето мягким движением погладил женщину по щеке.

Конечно, она не поймет и не запомнит этого. Но запомнит кровь и будет верно направлять своего носителя, заставляя повиноваться чужому голосу.

Губы выдали хрип – это было тяжелое свистящее дыхание. Ресницы затрепетали, стараясь справиться со светом фонарей и дать возможность увидеть мир.

Алето залюбовался мерной работой грудной клетки, как красиво билась голубая жилка на шее, как побледневшим губам постепенно возвращался цвет. Все говорили, что рождение – это величайшее чудо, но не меньшим чудом было возрождение. Он чувствовал себя отцом, наблюдающим за первыми шагами своего ребенка, и с дикой, безумной радостью ждал настоящего пробуждения. Она справится, эта невероятная женщина достаточно сильна. Она заслужила второй шанс, и он даст его. С маленьким условием.

Достав из кармана склянку, а из рукава плаща вытащив тонкий, больше похожий на иглу нож, Алето сделал надрез повыше запястья лежащей. Он надавил на руку, заставляя капли стечь в емкость, и плотно закрыл крышку, затем наклонился губами к самой царапине и зашептал:

– Тебе стало плохо, тебе нужен отдых. Иди домой. Я позову.

Женщина зашевелилась, Алето поднялся, еще несколько секунд он простоял над ней, затем пошел в обратную сторону. Хорошая, все-таки, ночь. И воздух – свежий-свежий.

2. Странный это был город

К стене крюками крепилось тело – не человек, а, скорее, наспех сделанная тряпичная кукла. Туловище принадлежало высокому стройному мужчине, но пришитые руки казались слишком короткими для него. Коленей не было, только грубые красные нитки, соединяющие бедра и голени. Кровь с шеи смыли плохо, и она темным пятном указывала на границу между кожей и мешком, заменявшим голову. Красками вывели голубые глаза, штрихами наметили черты лица. Только волосы делали куклу похожей на живого человека – прямые и длинные, настоящее золото. Она изображала бога и подобно иконе стояла у алтаря среди цветов и свечей.

Хватало одного взгляда, чтобы вынести приговор: Раон Кавадо – фанатик, убивавший во имя веры. Дознание явно не затянется, затем преступника будут судить и сошлют в каменоломни Рицума или, вероятнее, повесят. Хотя чертово предчувствие говорило Грею, что надежда на «все ясно» не оправдается.

– Зарисуй, – скомандовал он стоящему рядом офицеру, отворачиваясь от тела. Дело было далеко не первым за годы службы, но смотреть от этого легче не становилось.

Мужчина коротко кивнул в ответ, морща нос от запахов крови, гниения и химикатов. Он достал толстый альбом с серыми страницами, карандаш и быстрыми штрихами начал переносить увиденное на бумагу. Остальные офицеры осматривали церковь и находили улику за уликой: ножи, топор, мужскую и женскую одежду, обувь, клочки волос.

Грей прошел между рядами покосившихся скамей. Мозаичный пол пересекала кривая трещина. Высокие своды усиливали звуки, и каждый шаг оставлял за собой шелестящее эхо. Казалось, в заброшенной церкви десятки людей, словно это прихожане собрались на вечерней службе, но внутри было всего пятеро офицеров и преступник, прозванный «похитителем сердец».

Ему сковали запястья и так вывернули руки, что он почти уткнулся лицом в пол, но Кавадо все старался поднять голову и посмотреть на свою куклу, прославляющую бога.

Появившись в Алеонте восемь месяцев назад, каждую неделю Раон оставлял на улицах города по одному убитому с вырезанным сердцем и отрубленными конечностями – рукой или ногой, а иногда только пальцем. Полиция долго шла по следу маньяка, понимая одно – он коллекционирует части тел убитых. Верным оказался другой ответ: Кавадо искал идеал, достойный бога, и собирал его кусочек за кусочком.

Грей оттянул воротник накрахмаленной рубашки и тяжело вздохнул. Сегодня был один из тех жарких, душных дней, которые приходили в Алеонте с началом лета. Горячий воздух, смешанный с запахом гнилого мяса и крови, лип к коже, проникал под одежду и оставлял на теле аромат, который еще не скоро получится смыть, сколько ни три мочалкой.

– Пора уходить, – громко произнес Грей, осмотрев собранные улики, и еще раз окинул зал церкви взглядом.

Дело, над которым он работал больше полугода, подошло к концу. Улики указывали всего на одного человека, а тот сразу признался, будто с гордостью носил звание убийцы.

– Да, инспектор Горано, – откликнулся офицер, закрывая чемодан с найденными доказательствами.

– Прости, отец, – возбужденно прошептал Раон, огненным взглядом уставившись на куклу в эркере церкви.

Двое офицеров толкнули его на улицу, где уже стояла полицейская карета, запряженная лошадьми, но Кавадо все шептал:

– Прости, прости, прости, – он словно не замечал никого вокруг и видел перед собой только куклу, продолжая выворачивать в ее сторону голову.

«Фанатик», – повторил про себя Грей, последним выходя из церкви.

Верхнюю комнату полицейской башни, как всегда в этот утренний час, заняли офицеры и инспекторы Третьего отделения, прозванные коршунами. Маленькие грязные окна, сделанные под самым потолком, едва пропускали свет, поэтому ярко горели газовые рожки, из-за которых лица казались чересчур рельефными. В неподвижном воздухе стоял запах кофе и сигарет, а громкие грубоватые голоса обсуждали новости, домашние дела и очередную забастовку в доках.

На плечо Грея легла рука:

– Эй, черт, справился-таки?

Ремир – инспектор Третьего отделения – с широкой улыбкой сел рядом. Тот опустил утреннюю газету и ответил:

– Конечно. Всего-то восемь месяцев бессонных ночей понадобилось.

– Что, на награду напрашиваешься?

На секунду перед глазами мелькнула огненная вспышка – старое, но не отпускающее воспоминание, и, дернув рукой, Грей задел чашку с кофе, едва не уронив ее со стола.

Комиссары Третьего отделения не были щедры на награды для инспекторов и офицеров – на службе держались на голом энтузиазме, на юношеских мечтах защищать людей. Грей работал здесь уже пятый год и за это время всего однажды заслужил награду – за дело, которое стоило жизни десятку офицеров. Получение обычно оборачивалось не дружескими поздравлениями, а сочувственными вздохами.

– Ладно, ладно, – Ремир сразу понял, о чем вспомнил Грей, и примирительно поднял руки. От улыбки морщинки, появившиеся слишком рано для его тридцати, разгладились, делая лицо друга моложе и проще.

Инспектор достал сигареты и протянул Грею, но тот покачал головой, тогда Ремир закурил сам.

– Ты уже ходил к «похитителю»?

Грей взглянул на часы на стене и поднялся.

– Да, я как раз собирался.

Залпом допив кофе, он с грохотом поставил чашку на стол и быстрым шагом отправился вниз.

Полицейская башня была одним из самых высоких зданий в Алеонте и штырем торчала на севере. Она виднелась из любой части города, поэтому жители шутили, что «птицы наблюдают с дерева». Башня тянулась вверх на восемь этажей, где постоянно было шумно и суетно, громко разговаривали и всегда хлопали дверями, и еще на три вниз, где в сырости и холоде, в закрытых камерах держали преступников до суда.

Отдав указания, Грей сел в узкой мрачной комнате, больше похожей на каменный мешок. Здесь были только стол и два стула, но из потолка показательно не убрали штыри, на которые раньше подвешивали преступников за руки. На самом деле, столь «близкое» общение с ними было запрещено уже десяток лет, но в исключительных случаях…

Двое охранников ввели Раона Кавадо и, с силой усадив на стул, застегнули на руках цепи, тянущиеся от ножек железного стола.

Грей поставил большие часы с ярким белым циферблатом. Стрелки не двигались. Раон бросил на них холодный взгляд, а затем уставился на инспектора, но по тому, как он сжал пальцы, было ясно – нервничает. Хотя сегодня Раон уже не походил на безумного фанатика – на обычного парня, который мог бы попасть в башню за драку или, может, кражу, и был бы отпущен после короткого суда.

Кавадо исполнилось всего двадцать два. Он родился в одной из богатейших семей Алеонте, а какие надежды отец возложил на сына, когда в том проснулась магия! Но путь Раона не был долгим и особо счастливым – уже в четырнадцать он, не сумев совладать со способностями, убил другого юношу. Его должны были отправить в Рицум – тюрьму для магов, но благодаря влиянию семьи парня признали нездоровым умом и заключили в больницу. Он провел там восемь лет, пока не сбежал, и тогда превратился в «похитителя сердец».

– Говори, коршун, ну! – с неприкрытой злостью выкрикнул Кавадо и дернул головой, откидывая черные волосы. На худом смуглом лице было столько отвращения, будто это он смотрел на жестокого убийцу, который отрубал людям конечности.

Грей не раз видел подобное. Первое отделение расследовало обычные преступления, а вот Третье бралось только за особые дела – они требовали больше времени, больше сил, а вместе с этим – иных методов.

Коршуны носили темно-синие куртки и тяжелые ботинки. Про такие говорили «бить, а не бежать», а самих полицейских в городе сравнивали с уличными бандами, жестокими, даже безжалостными. Но у всех была своя правда, и для Грея она заключалась в том, что он верил, их служба нужна городу, а значит, ради нее можно пойти на многое.

– Тебя зовут Раон Кавадо? – спокойно начал Грей, двигаясь в хорошо знакомом порядке.

– Да, – процедил парень.

– Ты родился в триста десятом году в Алеонте?

Взгляд карих глаз нервно забегал по сторонам.

– Да.

– В возрасте десяти лет тебя приняли в школу Ордена жизни, верно?

Прозвучало третье «Да», и Грей быстро спросил:

– Ты убил тридцать два человека, вырезав у них сердце, так?

На лице Раона медленно проступила улыбка, как у ребенка, которому показали игрушку, и он не решался поверить, что это его.

– Да.

Убийца даже не думал отпираться. Грей хрустнул пальцами. Он работал в Первом отделении, во Втором, затем перешел в Третье – его служба началась в восемнадцать и длилась уже девять лет, он провел сотни допросов, но всегда такое откровенное признание в убийстве заставляло внутренние органы сжаться тугим узлом.

– Зачем?

Это был непрофессиональный вопрос, Грей сам знал. Такие прямые вопросы редко давали результат, и Раон действительно замолчал, уйдя в себя. Он прикрыл глаза, точно собрался вздремнуть, однако губы зашевелились в беззвучном шепоте – молился?

Инспектор завел пружину часов, стрелка сдвинулись, и раздался громкий щелчок, больше похожий на удар. Он так привык к этому звуку, что уже перестал замечать его, но Кавадо беспокойно дернулся, а на лице появилось выражение, как у виноватого мальчишки, пойманного на краже яблок.

– Пока не прошел час, ты можешь говорить.

– А потом?

Грей промолчал. Раон покосился на циферблат, снова задвигал губами и, резко округлив глаза, наклонился вперед. Он сидел так не меньше минуты, пока не выдал короткое:

– Во имя города, – голос звучал с придыханием, если даже не с восторгом.

– Во имя города? – переспросил инспектор.

– На благо Алеонте, – Раон просиял улыбкой. – Может, его оставили короли, но не бог.

Грей не сдержал вздоха. Странный это был город. Большой, жаркий, он неумолимо тянул свои паучьи лапы все дальше, забирая людей, традиции, религии, переплетая их в тугой клубок и переделывая на свой манер.

Алеонте называли по-разному: городом, рожденным дважды, городом, которого не должно быть, городом мятежников и даже городом бродяг. В каждом из названий была толика правды, но и ту исказили да исковеркали.

Он появился на границе, основанный беглецами двух королевств. В нем мешались верования и обычаи севера и юга, обретая новые, причудливые формы. Одно лишь оставалось неизменным – каждый знал, что здесь его примут, не выдадут. Для других государств Алеонте был бельмом на глазу, уродливым шрамом на теле, но сколько его ни пытались захватить, ни осаждали, жители, преданные мятежному городу верностью псов, защищали его до последнего.

По-прежнему сюда бежали со всех уголков Арлийского континента, принимая Алеонте за тихую гавань. Но это была не гавань – скалистый берег, удержаться на котором не так-то просто. Грей родился на севере, вырос на севере и видел, каков южный город на самом деле. Однако жизнь привела его сюда и ему же заставила служить.

– Почему ты сбежал? – резко спросил инспектор.

Отчет врачей показал, что в течение восьми лет Раон был «отличником» – не нарушал распорядка, со всеми вежливо держался и даже интересовался книгами. Но десять месяцев назад он стал беспокойным, а спустя восемь недель сбежал, проникнув на кухню и устроив взрыв газа.

Какая-то перемена произошла в Кавадо – может, его встревожила случайная новость? Что-то случилось в больнице? Или замысел он вынашивал годами и просто ждал момента? Так или иначе, в ответе заключалась разгадка дальнейших поступков, и до него стоило добраться.

– Паршивый сын занял мое место, – забывшись, Раон попытался скрестить руки, и цепи зазвенели.

– Кого ты называешь паршивым сыном?

– Того, кого отец выбрал наследником вместо меня.

Грей положил руку на часы, прикрыв циферблат. Речь явно шла не о настоящих отцах и сыновьях – может, об учителе и учениках? Или о пастыре и верующих? Обе версии могли иметь смысл. Надо проверить списки тех, кто приехал в город десять-двенадцать месяцев назад или был избран на управленческие должности.

– Наследником чего?

– Войны за мир.

Раон неожиданно хихикнул, словно сказал шутку. Это был нервный смех душевнобольного человека – Кавадо был таким всегда или его свели с ума годы в больнице? И снова обе версии могли иметь смысл.

– Вы не хотите, чтобы искра вернулась, да? – Кавадо перегнулся через стол, насколько позволяли цепи, и пристально посмотрел в карие глаза Грея. – Грязные птицы. Служите выродку-королю, но что хоть один из вас знает о жизни обычных людей?

Раон дернулся с такой силой, что на секунду показалось, сталь не выдержит.

– А знаешь, каждый перед смертью вспоминал не о том, что сделал – о том, что делают с ним. Никто так и не понял, почему я их выбрал.

В правом глазу Кавадо лопнул сосуд, и белок начал наливаться кровью. Раон не чувствовал этого, продолжая смотреть тяжелым, пристальным взглядом. Рот приоткрылся, он по-звериному показал зубы.

Грей перевел стрелку на десять минут вперед и тихо, чтобы Кавадо прислушивался, произнес:

– Время летит быстро. От часа остается все меньше.

Раон медленно опустился на стул, кончики губ подрагивали.

– Отец должен был выбрать меня, должен был! – голос перешел на визг.

Грей задумчиво потер заросший подбородок. Раон поселился в заброшенном храме, соорудил статую бога из частей тел – в фанатизме не стоило сомневаться, но что сделало его таким? Вернее, кто?

Большая часть жителей Алеонте поклонялась Эйну-Дарителю. Это была религия беглецов, и они выдумали себе бога, который прощал их низменные грехи и принимал всех, любыми. Церковь учила быть собой, учила защищать, бороться и не опускать головы, когда свистят кнуты. Наверное, это была хорошая религия, и лишь одно вызывало осуждение служителей других богов – она не учила становиться лучше.

Но беглецы не просили уроков – они искали убежище, и церковь охотно принимала их в свое лоно. То, какой собачьей преданностью платили лидеру, как слушали других служителей, заставляло бояться их фанатизма.

Так что же произошло с Кавадо – он возомнил себя богом, а может, приносил жертву во славу Эйна-Дарителя или замаливал грехи?

– Да, должен был, – мягко согласился Грей. – Почему он выбрал другого?

– Он ошибся, – уверенно ответил Раон.

– Кого же выбрал отец?

– Подкидыша. А он не на стороне жизни.

Очередная фраза из словаря фанатиков. Эйн считался богом, принесшим искру жизни в мир. Кроме того, во главе церкви стояли маги крови, которых традиционно связывали с жизнью и смертью. Даже здесь мятежный город отличился – по всему континенту после губительной войны сила попала под запрет, и только Алеонте остался местом, где еще использовали магию.

Наклонившись, Раон вдруг ударился головой об стол, затем снова и снова.

– Прости, отец, – послышался громкий, разгоряченный шепот сквозь слезы. – Я не справился.

Грей вскочил, схватив Кавадо за волосы, чтобы не дать упасть лицом вновь, и потянул на себя. Стрелки продолжали громко тикать, а они так и смотрели друг на друга – побледневший парень с трясущимися губами и хладнокровный инспектор, хорошо знакомый с такими, как он.

Одной рукой продолжая держать Раона за волосы, другой Грей подтолкнул к нему часы.

– Возьми. Я приду через двенадцать часов, и мы поговорим вновь.

Раон протянул дрожащие пальцы. В глазах стояли слезы, точно и не был он тем, кто убил столько людей, вырезав у них сердце, а просто юношей, который сам стал жертвой. Но так ведь не могло быть.

Комиссар Гон выстукивал по столу мелодию, звучавшую как дробь.

– Успокойся, Горано, – проворчал он. – Признание подписано, это главное. Мне плевать, какими методами ты его добился и какие там «отцы» у тебя остались неизвестными. Дело раскрыто, маньяк пойман. Все. А вздернули его или он сам разбил себе голову – разница невелика.

Комиссар провел рукой по острой черной бороде и тяжело вздохнул, уставившись в открытое окно. С улицы шел жар, который делал воздух в комнате плотным и липким, осязаемым.

Стоящий перед столом Грей тоже посмотрел в окно. Из кабинета открывался вид почти на весь Алеонте: бесконечные шпили, резные башни, колонны, и все такое высокое и острое, словно вырезанное из бумаги по прямым линиям. Город переливался всеми оттенками красного и коричневого, и даже море казалось не синим, а более мягкого, приглушенного цвета.

Несмотря на этаж, снизу все равно слышались стук лошадиных копыт, ленивые крики чаек, уставших от жары, и многоголосый людской гомон, который иногда перекрывало гудение редких паромобилей.

– Горано, – настойчиво повторил Гон. – Во имя Эйна, ты уснул?

– Вы правы, комиссар. Главное, что дело выполнено. Отчет будет у вас через два дня.

– Отлично. Думаю, ты заслуживаешь награду, Грей.

Гон назвал его по имени всего второй раз за годы работы. Да, это явно говорило об успехе, но почему-то у Грея все равно возникло гадливое чувство, будто он только что выбрался из помоев.

Проклятое дело не выходило из головы. Кавадо признался в преступлениях, но… Вот именно, оставалось слишком много «но»! Он не рассказал о настоящих мотивах – это во-первых. Не рассказал об «отце» и «паршивом сыне» – это во-вторых. И разбил себе голову о стену – это в-третьих. У Грея оставались только зацепки, а картина, так и не успев сложиться, рассыпалась пылью. Однако чутье, выработанное годами практики, упрямо твердило, что это не конец.

Итого, теперь у него есть вопросы без ответов, похвала комиссара и еще один труп на совести. Лучше бы награда так и осталась шуткой.

Скрипнула половица – Грей поднял голову. Ремир бодрым шагом зашел в кабинет, который они делили с двумя комиссарами. Столы стояли так тесно, что пробираться между ними приходилось боком.

Устало вздыхая, друг сел, закинул ноги прямо на стол и закурил.

– Что пишешь? – спросил он.

– Письмо Мерсаде.

Взъерошив темные курчавые волосы, Ремир вздохнул с бесконечной усталостью:

– Опять? Может, хватит?

– Почему это? Ну, скажи? – голос Грея зазвучал с неожиданной злостью.

Коршун смутился:

– Личное подождет – я только про это. Тебе нужно подготовить комиссару Гону отчет.

– Он уже готов, – Грей небрежно кивнул в сторону папки, лежащей на краю, и вернулся к письму.

«…Поймали «Похитителя сердец». Расскажу в следующем письме. Комиссар Гон уже подготовил для нас…» Рука застыла в воздухе. Инспектор отложил ручку и потянулся к отчету. Он не достал листов, а только коснулся ладонями поверхности бумажной папки.

Все следы указывали на Раона, он признался в преступлениях, и не было повода сомневаться в вине. Однако… Мужчина сказал, что отец выбрал не того сына. Если Раон хотел доказать, что тот ошибся, и убивал для этого – чем занимался верно выбранный? Мог ли по улицам Алеонте ходить еще один маньяк, но более хитрый, более умелый, которого Раон лишь пытался затмить?

– Ремир, – протянул Грей. – Помнишь, у тебя было дело о подражателе? Расскажи мне о нем.

– Во имя Эйна, ты же не думаешь…

Коршун коротко кивнул в ответ:

– Думаю.

– Грей, знаешь, почему именно тебе в голову пришла такая мысль?

– Потому что это мое дело?

– Нет, потому что у тебя постное лицо человека, который вынужден разгребать за другими их дерьмо, вот оно и пристает все время к твоим подошвам.

Грей постучал ручкой по столу.

– Ты хочешь сказать, что раз дело закрыто, мне надо просто забыть?

– Нет, конечно. Взялся за работу – сделай ее хорошо. Это я так советую тебе запастись вином и сигаретами.

– Да, без этого никак, – Грей улыбнулся. – Не тяни, рассказывай.

Ремир кинул ему пачку сигарет, затем, убрав ноги со стола, выпрямился и начал. Чем дольше инспектор слушал, тем громче разум в унисон с чутьем твердили, что дело вовсе не закончено.

К полицейской башне примыкало квадратное серое здание, которое в народе прозвали «могильником». Внутри всегда стояла прохлада, даже скорее холод, и оно было настоящим спасением от жары Алеонте. Если не знать, что коридоры ведут в комнаты с безжалостным белым светом, под которым режут трупы и ковыряются в них.

– Коршун Грей, давно ты не залетал к нам, – Истар поприветствовал широкой улыбкой, выйдя из-за стола.

Инспектор был рад, что «врач» оказался в кабинете, а не в одной из комнат, изучая мертвое тело и пытаясь разгадать тайну его смерти. Мужчина практически всегда работал, и часто приходилось говорить с ним, стоя над разворошенными кишками.

– Соседи у тебя не из дружелюбных, не хочется лишний раз заходить.

Грей взял стоящий у пустой стены стул и сел напротив врача.

– Да что ты, они куда дружелюбнее людей, – улыбка сделалась шире. Истар так прижал голову к груди, что сразу стал виден второй, третий и даже четвертый подбородок.

– Ну да, – отозвался Грей, оглядывая комнату с серыми обоями, которые казались еще серее из-за плохого освещения. Свет точно берегли для лабораторий, где проходили исследования. – Я пришел по делу, Истар. Скажи, за последние восемь-двенадцать месяцев ты не замечал чего-то необычного? Странные отметки на телах, нехарактерные признаки? Может быть, увеличилось количество тех, кто умер от удушья или от удара по голове, скажем?

– Что-то необычное, – задумчиво протянул собеседник, скрещивая на массивной груди руки. – Я не занимаюсь всеми, кто умирает в Алеонте. Я говорю только об убитых, а о них ты сам можешь прочесть в отчетах.

– Вопрос в другом, Истар. Я знаю, что без контроля никто из твоих ребят не посмеет отправить в архив ни одну бумажку, ты читаешь все их отчеты. Так не замечал ли ты чего-то общего, чего-то странного? Ты ведь знаешь это чувство, когда настоящих зацепок нет, но что-то не дает покоя. Оно было, скажи?

Истар начал перебирать исписанные листы, лежащие перед ним. Грей молчал, давая ему собраться с мыслями. Утерев с лысой головы проступившую испарину, врач медленно произнес:

– Ну да, было. В последний год увеличилось количество тех, кто умер от сердечных болезней. Не могу говорить за весь город, но среди аристократов – да. Многие были совсем молодыми, не старше тридцати, и прежде не жаловались на здоровье. Из-за этого их родные предполагали отравление, мы вскрывали тела, но никаких следов яда не могли обнаружить. Вот только… Ты знаешь, как устроено сердце?

Грей покачал головой.

– Это мышца, но она нуждается в регулярном притоке крови. Чтобы остановить кровотечение на руке, например, врачи могут наложить жгут сроком до двух часов, однако с сердцем так не получится – даже несколько минут губительны.

Хотелось поторопить мужчину, но Грей не смел сказать ни слова – он начинал понимать, почему тот решил говорить так подробно. Лучше, конечно, оказаться неправым.

– Нет, не о том я, – Истар отвернулся, пожевывая губу. Он помолчал еще с минуту и продолжил: – Чаще всего кровь собирается в этакую бляшку, которая закупоривает сосуды, ведущие к сердцу, и человек умирает. У тех, кого мы вскрывали, этого не было, но их сердца выглядели… – Истар сделал еще одну паузу. – Странно. Как если бы их сжали по краям.

– Разве такое возможно?

– Сердце весит не больше трехсот грамм, человек способен раздавить его даже, но до него не добраться, не убив. Тех людей, мне показалось, коснулось что-то изнутри. Ты же понимаешь..?

Грей покачал головой, но все стало ясным – и еще более запутанным.

Группа магов крови была самой многочисленной в Алеонте. Они называли себя Орденом жизни и даже создали свою религию – церковь Эйна. Большинство служителей владели силой, но не каждый маг был верующим.

В возрасте девяти лет Раон Кавадо поступил в школу Ордена жизни. Доучившись, он мог бы стать одним из лидеров церкви Эйна или начать государственную службу – такой род силы открывал любые двери даже быстрее, чем богатство или знатная фамилия.

Кавадо принадлежал церкви, где все называли друг друга братьями и сестрами, а старших – отцами и матерями. И пусть его учение не было долгим, в голове могла успеть поселиться мысль, которая, подпитавшись годами заточения в больнице, переросла в одержимость верой и желанием очистить город.

Что если нужно воспринимать слова Раона буквально? Где-то среди церковников действительно есть отец, который выбрал несколько сыновей и вложил им в голову ужасную идею. И если один, совершив убийство по неосторожности, не оправдал надежды, но остался другой, более верный, более правильный, что ли?

Достав из кармана часы на серебряной цепочке, Грей начал крутить их в руках. Это всегда помогало направить мысли в нужную сторону, вот и сейчас они выстроились в простую, понятную линию: узнать про школьную жизнь Раона, собрать список лечившихся вместе с ним, снова проверить места, которые полиция считала его убежищем.

– Мне нужны имена, Истар. Почему ты не сказал раньше?

– Да разве было о чем… – мужчина отвел взгляд и так понурил голову, что стал казаться меньше.

Грей крепче сжал часы.

– Да, было, – отчеканил он, поднимаясь со стула.

– Я думал, это болезнь, – попытка прозвучала жалко.

Алеонте был морским городом, он существовал благодаря кораблестроению и торговле, а еще в нем развивали искусство, но не медицину. За одним исключением – вопросы, касающиеся крови и сердца. Короли хотели поставить могущественный Орден жизни на место и искали способ сделать его магию ненужной, заменив ее наукой, поэтому хорошо спонсировали университеты и больницы.

Нет, Истар сразу все понял и испугался Ордена. Как бы то ни было, теперь Грей твердо знал, что где-то ходит еще один «сын», служащий своему богу не только молитвами, но и кровью. И даже если впереди снова восемь месяцев поисков и погонь, ладно. Все-таки это его работа, и ее он выбрал сам.

– До завтра мне нужен список людей с «помятым» сердцем. Сделаешь или направить официальную бумагу?

– Сделаю, – пробурчал Истар.

Кивнув, Грей опустил часы в карман и вышел.

3. В их жизнях не осталось места сказке

Эйнар любил улицы Алеонте. Каждый раз, как в первый, он взглядом влюбленного осматривал идеально симметричные башни, дворцы и соборы, любовался куполами, арочными галереями и колоннадами. С удовольствием вдыхал запах листвы и цветов, такой яркий, островато-сладкий, и чувствовал на губах соль, принесенную с Эйнского моря теплым ветром.

Но в Алеонте были и те улицы, о которых большинство старалось не думать. Стоило ступить на одну из таких, воздух сделался более плотным, пропахшим грязью, дешевым алкоголем и рыбой, казалось, он лип к лицу, рукам, одежде и оставлял на них некрасивые следы. Величественные здания так резко, словно стараясь отодвинуться как можно дальше, сменились простыми домами в два или три этажа из камня, выщербленного временем.

Эйнар прошел под аркой. Прямо за ней к стене жалась женщина, робко протягивая вперед чашу для подаяний. Он тут же выгреб из карманов все, что у него было – слишком мало! Нищенка хотела ответить, но зашлась в хриплом кашле, похожем на лай, и не смогла выдавить ни слова.

– Сестра, идем со мной, тебе нельзя оставаться здесь, – Эйнар протянул ей руку.

Женщина ответила диковатым взглядом.

– Куда? – выдавила она.

– В приют. Там тебе дадут одежду, еду и лечение.

Нищенка стыдливо отвернулась.

– Нет, сен. Меня не примут, не надо.

– Почему?

Вместо ответа она опять зашлась в приступе кашля. Эйнар положил руку ей на плечи, помогая подняться. Стоило их бокам соприкоснуться, на его белом сюртуке появилось серое грязное пятно.

– Не бойся. Идем, я знаю, где тебе помогут.

Ведя за собой больную, тяжело опирающуюся на его плечо, Эйнар дошел до высокого коричневого здания, толкнул кованые ворота и остановился во внутреннем дворе. Это был кусочек рая, так не подходящий к тем улицам, которые остались позади.

Статуя юного Эйна-Дарителя высилась в центре фонтана. Его выключили, и опавшие листья не двигались в стоячей воде. Стены увивали лианы с мелкими бутонами красного цвета. На краю фонтана сидела девушка в длинном платье, подстригавшая листья растения в горшке. Увидев зашедших, Амика с шумом поставила его на мозаичный пол и всплеснула руками.

– Душа Амадо, мы не ждали вас так рано.

Услышав обращение, женщина отскочила от Эйнара с неожиданной силой и залепетала:

– Извините, я не хотела мешать вам, я не должна была, я не хотела, извините…

Вот поэтому он не любил, когда называли его должность! Даже фамилию не любил – простым людям она говорила слишком о многом.

– Сестра, я сделал то, что должен был, вот и все, – Эйнар уверенно взял женщину под руку. – Идем, тебе нужна помощь. Амика, скажи, что я пришел.

– Да, душа Амадо, – девушка поклонилась.

– Неужели меня здесь примут, – прошептала нищенка, с недоверием оглядываясь.

Старые стены приюта осыпались, витражи по большей части были выломаны, а мозаики и гравюры давно потеряли цвета и контуры. Он держался, держался из последних сил, и былое величие прикрывало разруху только для тех, кто не умел видеть. Когда-то это была огромная богадельня, где принимали нуждающихся со всех уголков континента, но сейчас от нее остались только приют да маленький лазарет. Церковь старалась помогать: людьми, материалами, деньгами – но королю и его свите давно уже не было дела до таких мест.

Эйнар довел бродяжку до лазарета, и пока вокруг нее суетились сестры, он прошел между кроватями, внимательно вглядываясь в лица лежащих. Еще несколько месяцев назад зал был разделен ширмами на женскую и мужскую части, но сейчас людей стало так много, что перегородки убрали – это позволило поставить дополнительную койку.

Большинство он уже знал по именам. Рыбак Питеро, которого сын выгнал из дома, и старик заболел, ночуя под мостом. Оника, ей едва исполнилось четырнадцать, но она чуть не погибла, попав в руки бабки, которая должна была сделать аборт, да только изрезала девчонку и наспех зашила. Дильяна – женщина угодила под карету какого-то богача, переломала кости и от удара потеряла память, но никто, никто ее не искал.

Их было много. Они кашляли, стонали, ворочались, а некоторые лежали без движения и стеклянными взглядами пялились в потолок. Вступая в должность, Эйнар был уверен, что сможет помочь всем. Жизнь быстро показала, что это просто наивная юношеская мечта. Помочь всем нельзя, невозможно. Но та мысль не уходила и напоминала, что надо хотя бы стремиться к этому.

У Ордена жизни и церкви Эйна были одни предводители. Духовного лидера называли «душой», а «телом» – защитника, хотя на самом деле тот отвечал за организацию и материальную сторону. Да, вступая в должность, Эйнар действительно верил, что если он станет главой многочисленной и богатой церкви, сильного Ордена, то и сделать сможет многое. Его ведь готовили к этому. Но в жизнь вмешались деньги, отношения с королем и двором и бесконечные внутренние противоречия, которых оказалось слишком много.

– Душа Амадо, – послышался приятный женский голос, тихий, чтобы не потревожить лежащих.

– Сенора Ката, – Эйнар поклонился.

Среди прихожан было принято обращаться «отец» или «мать», «брат», «сестра», но он никак не мог назвать подошедшую «матерью» и использовал «сенору», как было принято в Алеонте обращаться к замужним женщинам.

Как и многие, она не родилась в городе, а приехала сюда в поисках новой жизни. Уже больше десяти лет Ката Меха возглавляла приют, для обездоленных став настоящей матерью. Эйнар никогда не вел с ней откровенных разговоров, но ему казалось, что она сама когда-то была на их месте и поэтому так яро сражалась за чужие судьбы.

– Вы прекрасны, – честно сказал Эйнар.

Ей было лет сорок пять, и она действительно хорошо выглядела, но он говорил из-за другого – вид этой красивой богатой женщины, так легко тянувшей руки к нищим, вдохновлял его и помогал верить, что скоро город изменится.

Пряча улыбку, Ката поделилась:

– Вы были правы, тот благотворительный вечер действительно имел успех. Мы начнем восстанавливать оранжерею. Жаль, что вас не было.

– Конечно же! – фыркнул Эйнар. – Чтобы аристократы так открыто показали свою жадность?

Женщина посмотрела с осуждением, как мать на ребенка, сказавшего грубое слово. Такое сравнение часто приходило на ум – наверное, потому что мать умерла так давно, что Эйнар едва ее помнил, но с Катой они были бы одного возраста.

– Позвольте сказать: вы хоть и возглавляете орден и церковь, но еще очень молоды. Уметь говорить – это важно, но иногда важнее промолчать. Если вы хотите договориться с королем, не будьте так резки. Не война дает результат, а мир.

Эйнар улыбнулся вместо ответа. В ее словах был резон. Даже не так – она оказалась права, да, но одно лишь молчание не могло примирить королевскую власть с религией, их сражение началось не год, даже не десяток лет назад. Власть обвиняла церковь в том, что та лезет в управление городом, дурит головы, обманывает, а церковь ставила власти в укор закрепощение народа, бесправие – как тут договориться о мире?

– Душа Амадо, – совсем мягко проговорила Ката. Эйнару показалось, что она хочет продолжить начатую мысль, но вместо этого женщина сказала: – Я соберу детей, они ждали вас.

– Хорошо, – он кивнул и, осмотрев лежащих и переговорив с некоторыми, прошел в зал.

Это была большая комната с простыми светлыми обоями. По стенам стояли скамейки, на которых расселись приютские дети, а воспитательницы нависали над ними, как стражницы. Единственным украшением комнаты была икона Эйна. Когда Эйнар увидел его изображение – будто самого себя в зеркале, в голове снова появилась предательская мысль, что его выбрали не из-за того, что он мог, каким был – из-за внешности, из-за имени. Он оказался на своем месте случайно.

Эйнар вздохнул и улыбнулся собравшимся, садясь на стул напротив. Оказался же – надо соответствовать.

Это взрослые нуждаются в тихой гавани и ищут ее в любимом деле, другом человеке или в религии. Дети хотят иного, но и у них рано или поздно наступит сложное время, когда потребуется опора. Пусть знают, что Эйн примет их любыми, что бы ни произошло.

Пришли еще четверо ребят. Воспитательницы постарались принарядить их ради встречи с душой, но Эйнар все равно видел, сколько же заплат на их одежде, как потерты ботинки. И грязь под ногтями из-за того, что большинство помогают на огороде.

Дети расселись, мать Анка произнесла короткую сбивчивую речь, представив Эйнара. На последних словах девочка лет четырех на вид – даже самых маленьких привели! – неуверенно подошла к нему и неожиданно схватила за длинные волосы.

– Золото, – она широко улыбнулась.

– Мерса, так нельзя, – Анка с обеспокоенным лицом подскочила к ним. – Извините, душа Амадо.

– Все в порядке. У тебя же такие же скоро вырастут, – Эйнар ласково погладил девочку по коротким пшеничного цвета волосам. – Отпустишь?

– Хе, – малышка издала странный звук и, подгоняемая Анкой, вернулась на свое место.

В Алеонте север встречался с югом, и обе стороны света наложили отпечаток на жителей города. Здесь можно было увидеть и черноволосых, черноглазых мужчин и женщин, а наравне с ними – светлокожих, с волосами, как золото. Город принимал всех независимо от цвета кожи, религии, вкусов и тайн, хранящихся в прошлом. Некоторые пренебрежительно называли Алеонте приютом бродяг, но так или иначе, Эйнар знал, что у города есть своя душа, и он заслуживает того, чтобы бороться за него – всеми способами.

– Хорошо, – лидер церкви кивнул и снова пробежался взглядом по лицам детей.

Все они были не старше четырнадцати, такие худые, нескладные.

– Я расскажу вам историю, – голос стал тише, словно он решил доверить секрет.

Эйнар поерзал по дощатому полу. Приходя к детям, он всегда нервничал. Наверное, потому что у него самого детство закончилось рано. Со смертью родителей разом прекратились игры и смех, уступив учебе в школе при Ордене, ежедневным службам и помощи в церкви.

– Есть место, – начал Эйнар. – которого не найти на картах, и зовется оно Краем Времени. Там живет Лаар-создатель, Творец, Отец тысячи миров, Лаар, стоящий на Перекрестке – у него множество имен. Это бог, сотворивший каждый из миров. Там, где он оставил искру, потекли реки, выросли деревья, появились люди, птицы, животные. Там же, где искры не было, царили мрак, холод и камень.

Но однажды в одном из пустых миров все равно появились люди. Это был наш мир. Каждый день жители боролись с тьмой и холодом, и жизнь их была тяжела и опасна. Один из детей Лаара, Эйн, заметил их, он молил отца подарить искру, но тому не было дела до мира, появившегося против его воли. Тогда Эйн похитил искру и передал людям. Мир наполнился светом и теплом, и они смогли жить свободной спокойной жизнью, не боясь тьмы. Но узнав о краже, Лаар разгневался и отправился вернуть украденное. Эйн не хотел оставлять людей, он вышел на защиту нашего мира и сразился с Творцом. Эйн одолел Лаара, искра продолжила освещать мир, но не простил отец сына и вырвал его душу, обрекая на земную жизнь.

Эйн стал обычным человеком, его век не был долог, но он не стоял в стороне – вместе с людьми он строил новый мир, мир света и тепла, где не нужно бороться за свою жизнь. После смерти Эйна Лаар простил мятежного сына и согласился даровать ему второй шанс, однако тот отказался от божественных сил, от Края Времени и выбрал родиться в теле человека, но в своем мире, рядом со своими людьми и продолжив бороться вместе с ними.

Эйнар оглядел детей – одни слушали раскрыв рот, другие усиленно разглядывали потолок и окна, едва обращая внимания на слова. Обычно после окончания истории они наперебой задавали вопросы – большинство хотели найти трещину в рассказе. В их жизнях не осталась места сказке, и они усиленно пытались подвергнуть сомнению все хорошее.

Это было нормально, Эйнар сам знал, сколько в истории трещин. Он не пытался делать вид, что верит, что все так и было – нет, он видел в ней островок, где можно задержаться во время бури. Все ведь нуждались в надежде. История Эйна была создана беглецами, которые хотели верить, что где-то есть бог, понимающий, принимающий и готовый жить с ними общей жизнью. Церковь пыталась дать надежду и сказать: «Ты не один».

Парень лет тринадцати, держась с высокомерным видом и поджимая тонкие губы, громко спросил:

– А почему вас называют псами Эйна?

Одна из воспитательниц дернулась, но Эйнар остановил ее взмахом руки.

– А разве псы плохие животные?

Мальчик промолчал.

– Нет, они самые преданные и чуткие. Если нас так называют, я рад носить это прозвище. Мы действительно верим, а где-то закрываем глаза и все равно продолжаем верить. Я вам так скажу: задавать вопросы – это нормально. Я и сам не понимаю: ну как могут существовать боги, а кто создал их самих? И как это они всемогущи?

Дети постарше начали переглядываться и улыбаться.

– Мы не запрещаем спрашивать и сомневаться. И даже ругать можно! Мы только говорим: если грустно или одиноко, или холодно, и хочется сбежать от всего, мы примем. Мы вместе найдем вашу искру.

Наверное, это были не те слова, которые нужны малышам, но как сказать иначе, Эйнар не знал. Такой он видел свою церковь.

– А искра – что такое?

Душа улыбнулся. Вопрос задавали всегда, и всегда он находил для ответа разные слова.

– Искра, в которой нуждался мир – это огонь, а вот искра внутри человека – то, что заставляет просыпаться по утрам. Ее не ощутить телом, но вы все можете быть уверены, что она у вас есть или скоро появится. Это самое важное в нас: у одних – любовь, у других – вера, а у кого-то – призвание. Мы не рождаемся с искрой, но находим ее в течение жизни, что и делает нас людьми.

В детстве Эйнар услышал, что Алеонте лишился своей искры, и он должен вернуть ее городу. Тогда он никак не мог понять, что это значит, что ему надо сделать. Но уроки продолжались, и спустя годы он нашел ответ – тот стал его собственной искрой.

Эйнар уже задавал детям новый вопрос, как с улицы послышался шум: громкий женский голос, переходящий в крик. Воспитательницы начали переглядываться, дети – вытягивать шеи, пытаясь что-то разглядеть сквозь окно. Эйнар быстрым шагом вышел.

– Нет, мне нужно сюда! – кричала темноволосая незнакомка в песочного цвета платье.

Он видел его вчера. Совпадение?..

Заслышав шаги, женщина обернулась. Синяки под глазами выдавали бессонную ночь, один уголок рта беспокойно дергался, в остальном же у нее было красивое лицо с тонкими аристократичными чертами.

Эйнар стоял, не находя в себе силы сделать шаг, и только смотрел. Этот человек не мог прийти сюда.

Он убил его вчера.

Сестра Анжи виновато глянула, оправдываясь за шум, и настойчиво повторила:

– Мы не можем вам ничем помочь.

– Если этой женщине нужен ночлег, предоставьте его, – через силу произнес Эйнар. – Требуется врачебная помощь – позовите доктора Тинье. Мы должны помочь.

«Во имя Эйна…»

Нельзя так просто вернуться. Нельзя при всех убить ее вновь. И нельзя прогнать – от него ждут другого. Эйнар вздохнул. Хорошо, пусть остается, он должен поговорить с ней.

В голове появлялось все больше предательских мыслей: что магия перестала действовать, что кто-то узнал его тайну, что Эйн отвернулся от него. Этой женщины не могло быть здесь, сейчас. Но она пришла и была живой, плотной – Эйнар чувствовал, как течет кровь по ее венам. Достаточно густая, застоявшаяся, она двигалась медленно, подобно лениво накатывающим на берег волнам, но все же сердце качало жидкость. Как вчера, пока он не сжал пальцы, заставляя его остановиться.

Эйнар кивнул сестре Анжи и вернулся в зал. Он разберется. Этой встречи мало, чтобы сбить его с пути. Город слишком нуждается в нем.

4. Почувствовать себя живой

Грей взглянул на часы на столе – почти девять, вот-вот сенора Габ начнет разносить письма. Не прошло и пяти минут, как в коридоре послышался ее голос, которые то и дело сменялись стуком в двери и довольными ответами получателей. Шаги становились все ближе, пока не затихли. Вытянувшись, Грей настойчиво уставился на вход – ну вот сейчас постучит! Но дверь открыл сосед слева, а затем шаги начали удаляться.

Коршун вздохнул. Письма от Мерсады снова не было.

Он взялся за отчет Истара и вновь пробежался по нему глазами. Всего в нем было два женских и четыре мужских имени. Старше тридцати, из того типа респектабельных людей, которые сами поднялись из грязи, не побоявшись ради этого пойти по головам.

Грей пролистал другой отчет, с информацией на каждого из шестерки. В их смерти не обнаружили ничего подозрительного, поэтому дела оказались тонкими, но в каждом из них был абзац «Подозревается…» Ни у одного из отделений не накопилось достаточно свидетельств для ареста, хотя поговорив на работе, инспектор узнал, что коршуны подозревали воронов из Первого, а вороны – коршунов, что доказательств было больше, но они «затерялись».

Грей простучал по столу короткую мелодию и спросил сам себя:

– Что дальше?

Слова Истара были лишь косвенным доказательством того, что в Алеонте есть второй маньяк. Болтовня Кавадо об «отцах» и «сыновьях» не слишком убедила комиссара Гона. Можно действовать неофициально, но…

Грей взял со стола сигареты и закурил. Сенора Габ, хозяйка дома, не любила, когда ее жильцы курили, и жаловалась, что от дыма темнеют обои, но если говорить честно, обои и так были не слишком красивы. Да и вся эта комната, совмещающая гостиную, кабинет и спальню, маленькая кухня не отличались дружелюбием. Только цветок в красном горшке, оставленный Мерсадой, вносил капельку цвета в мрачное жилище.

Потянувшись к нижнему шкафчику, Грей замер. Захотелось перечитать последнее письмо Мерсады, но не стоило. Это было даже не письмо – записка по работе, написанная перед их последним общим делом.

Итак. Надо срочно найти аргументы, чтобы расследование возобновили. И не зацепки и домыслы – реальные доказательства. Если завтрашний день не принесет новых дел, стоит посетить больницу, где лечился Кавадо, и школу Ордена жизни, чтобы поискать «отца» и «паршивого сына».

Грей погасил лампу и лег спать. Проклятое чутье все не унималось и твердило, что доказательства сами найдут его, но вряд ли эта встреча будет такой, как он хочет.

– Во имя Эйна, Горано, почему так долго?

Комиссар Гон явно был не в духе, как и каждый день, впрочем. Ему требовалось не меньше двух сигарет и столько же чашек кофе, чтобы прийти в себя, но передышка длилась не больше часа, а потом он снова терял равновесие. На столе лежала газета, раскрытая на середине – не успел дочитать, еще один плохой знак.

– Ты, значит, все никак не хочешь оставить дело о «похитителе сердец»?

Грей крепко сцепил руки за спиной. Вот и все, что осталось от похвалы. Во всех отделениях ходили легенды о том, как блистательно Маньоса Гон раскрывал дела будучи офицером, затем инспектором. Но стоило признать, что став комиссаром, он слишком полюбил высокую зарплату и власть. Все, что могло затянуть дело, доводило его до зубовного скрежета, а история Раона Кавадо как раз подходила под этот пункт. Грей знал, что комиссар точно вызовет его к себе, но надеялся, это произойдет, когда у него появятся неопровержимые доказательства существования второго маньяка.

Мерсада не раз говорила, что ему нужно перейти в отдел, возглавляемый другим комиссаром, да хотя бы в тот, где работала она. Грей сам знал, в этих словах немало справедливого. Но была и другая сторона – Гон мог многому научить, а еще у него был нюх на дела. Для комиссара это выглядело, как «отобрать у другого отдела, чтобы получить прибавку побольше». Грей же видел возможность сделать что-то действительно полезное. Помочь городу, как бы глупо ни звучало.

– Я направлял вам отчет Истара Мирилье. У шестерых сердца были примяты, как если бы… – осторожно начал Грей.

– И в их смерти не было обнаружено ничего преступного! – раздраженно бросил Гон. – Я не об этом, Горано. Если тебе так хочется взяться за мертвых и связанных с магией, я дам шанс.

Грей вытянулся и недоверчиво уставился на комиссара. Что-то здесь не так. Может, отчет, где сказано об «отцах» и «сыновьях» дошел до верхов, и Маньосе приказали продолжить расследование? Тогда бы тот уже кричал и брызгал слюной. Может, в нем проснулся долг, и он поверил во второго маньяка? Тогда бы Гон не взял такой насмешливый тон в начале – между раздраженным и раздраженным, конечно.

– Ты сейчас же возьмешь своих офицеров и поедешь в больницу святой Атрианы. После осмотра женщина заперлась, схватив одну из сестер милосердия. Она угрожает убить ее.

– Но ведь это дело для воронов.

Первое отделение занималось «повседневными» преступлениями и считало, что коршуны задвигают их, а те, в свою очередь, пренебрежительно называли воронов «дворниками». Хотя оба отделения объединялись против второго – грифов. Те расследовали дела, связанные с магией – от злоупотребления до убийств.

– Во имя Эйна, Горано, нашел время перекидывать задания! Она мертва. Так сказал врач, который осмотрел ее.

– Что?!

– Ты знаешь, на чью работу это указывает. Ты же хотел влезть в грязное белье магов крови. Вот тебе. Вороны уже едут, но они медлили, решив, что какая-то нищенка сошла с ума. Грифы тоже выехали. Мы должны опередить всех, ясно, Горано?

– Ясно, выезжаю.

– Держи, я кое-что успел собрать, – Гон бросил на край стола папку с небрежно торчащими листами.

Грей взял ее и вышел, на ходу раскрывая. Опять магия крови? Чересчур много совпадений для пары дней.

Грей взял двух офицеров, и они поехали в больницу. Карета двигалась слишком медленно, пробираясь по проспекту как улитка. Обе стороны окружали толпы – отмечали день святого Гидерио. Это был церковный праздник в память об одном из соратников Эйна, но традиционно в Алеонте устраивали всеобщий выходной, и люди покидали свои дома, чтобы пройтись по улицам с зажженными свечами в руках, принести церквям в дар первые плоды, а затем увидеть театрализованное представление и послушать музыкантов.

Женщины и мужчины единой процессией шли по обеим сторонам проспекта, держа пиалы со свечами – считалось, что если пламя не погаснет во время шествия, год будет удачным. Дети бегали по дороге с веселым гомоном – иногда родители хватали их и с ворчанием притягивали к себе, но в основном это были беспризорники, до которых никому не осталось дела.

Толпа вокруг выглядела пестро и красочно – в моду вошли яркие цвета, и жители будто вторили самому Алеонте, выстроенному в красных и коричневых тонах с добавлением белого, серебряного и золотого.

Грей снова уткнулся в отчет – это был даже не отчет, скорее, записка на двух листах, исписанных лишь на четверть. Около трех в больницу святой Атрианы пришла женщина и пожаловалась на самочувствие. Ее осмотрел врач и вынес странный вердикт: «Вы мертвы». Тогда она начала крушить приемную, затем схватила помощницу врача и заперлась, угрожая убить.

Вопросов возникло много.

Во-первых, чего напавшая хочет? Такое хаотичное действие могло объясняться страхом и растерянностью, вряд ли у нее есть настоящие требования – в первую очередь ей нужна помощь.

Во-вторых, могло ли это быть спектаклем? Что если врач и женщина сговорились, они пытаются отвлечь внимание других, пока… Пока что? Денег в больнице не найти, но лекарства, опиум?

В-третьих, была ли здесь замешана магия крови? Стоило ли связывать маньяка и появление сумасшедшей незнакомки? Если верны слова врача, что она мертва, но женщина ходит и говорит – это работа некроманта.

Наконец, карета свернула с проспекта на боковую улицу и поехала быстрее. Здание лечебницы было одноэтажным, но тянулось во все стороны, по-паучьи разбросав лапы-корпуса. Это была самая старая, самая большая больница города. Здесь лечили глаза и зубы, печень, легкие, почки, но настоящие специалисты работали только в области болезней сердца и крови.

У дороги остановилась другая полицейская карета, и одинокий ворон в черной куртке стоял перед ней, покуривая. Грей выбрался первым, следом – двое офицеров, Одриго и Эрике. Те сразу схлестнулись взглядами с курящим, а он ответил презрительно скривленными губами.

Махнув рукой, Грей двинулся к главному зданию. Он не знал, где заперлась женщина, но если та жаловалась на плохое самочувствие, она не могла миновать общий осмотр.

Корпус встретил приятной прохладой и множеством голосов. В большом зале, выложенном коричнево-серыми плитами, уже не осталось пациентов, но врачи и сестры милосердия, разделившись на группы, переговаривались: одни – испуганно и взволнованно, другие – с возбуждением, словно на их глазах разыгрывался интереснейший спектакль.

Грей строго оглядел собравшихся. Он ненавидел такие моменты – люди слетались на происшествия, как глупые мотыльки на огонь, забыв об опасности, о своих делах, они пялились и слушали, и никакие заграждения, грозные слова и даже приказы не остужали их интереса.

Один из врачей скупо произнес:

– Ваши уже приехали, – он ткнул рукой в сторону закрытой двери.

– Хорошо. Кто из вас осматривал эту женщину?

Врач с противным крысиным лицом подошел и быстро сказал:

– Это я.

– Ваше имя, на чем вы специализируетесь?

– Мерхио Аркина, я врач общего профиля.

– Сен Аркина, расскажите о пришедшей к вам женщине. Как ее зовут? На что она жаловалась, что показал осмотр?

Бегая взглядом по сторонам, Мерхио сбивчиво произнес:

– Она назвалась Гареллой Мато. Вообще-то, мы принимаем по записи, но она кричала, и ее приняли вне очереди. Можете спросить Орисию, это она привела пациентку ко мне. Та жаловалась на онемение конечностей, слабость, головную боль. И на голоса. Видите ли, кто-то сказал, что она скоро умрет. Я измерил температуру, послушал сердце. По всем показателям она должна быть мертва.

Врачи и медсестры, слушавшие рассказ, разом присмирели. Грей переглянулся с Одриго и Эрике. Он мог поклясться, что вердикт офицеров прост – сумасшедшая. Однако инспектор Горано видел слишком много того, что указывало на магию крови. Грей уже сталкивался с ней и знал, как действуют маги.

Грей под пристальными взглядами собравшихся прошел через зал и открыл двухстворчатую дверь. Солнце так ярко заливало коридор, что пришлось зажмуриться. По правую руку шло несколько дверей – кабинетов врачей, где они принимали больных, затем начинались комнаты без указателей – наверное, подсобные помещения.

Коршуны подошли к воронам – двое мужчин топтались под дверью с таким видом, словно ждали очереди в туалет. Один и вовсе подпирал стену плечом и лениво глазел по сторонам.

– Где ваш инспектор? – гаркнул на них Грей, и те сразу вытянулись, но уже через секунду вспомнили о вражде между отделениями, и на лицах появилось неприкрытое недовольство.

Один из них буркнул:

– Разговаривает с врачами. Это дело передали нам.

– Сколько вы здесь находитесь? Что уже сделали?

– Два часа, – неохотно ответил ворон.

Одриго хмыкнул:

– То есть, какая-то сумасшедшая баба два часа вам угрожает, а вы топчитесь под дверью?

Грей посмотрел на офицера, давая понять, что надо заткнуться, и спросил:

– Где она?

Не успели вороны дать ответ, как позади хлопнула дверь, в коридоре появился Иегель Арсе. Грей сразу заметил, что нашивка на его куртке сменилась с офицерской на инспекторскую. Мужчины хмуро переглянулись.

– И ты здесь, Грей.

Они даже дружили когда-то. Вместе окончив полицейскую школу, оба начали служить в Первом отделении. Через два года Грей перешел во Второе, и Арсе принял это за удар в спину, а переход в Третье – за контрольный выстрел.

– Как видишь. Иегель, расскажи обо всем по порядку. Что вы уже сделали?

– То есть, я должен передать тебе наше дело? – Арсе изогнул одну бровь, на смуглом лице появилась откровенная насмешка.

– Иегель, что важнее – жизнь человека или «молодец» от своего комиссара? Ты когда таким стал?

Сделав шаг к Грею, Арсе тихо спросил:

– Инспекторская куртка не жмет? – он легко улыбнулся, будто удачно пошутил. – Она пришла с револьвером. Угрожает убить сестру милосердия.

– А требования?

– Никаких. Просто никого не подпускает.

– Кто-то смог подтвердить ее имя и фамилию? Вы пытались привлечь родных?

Хотелось влепить Арсе смачную затрещину, какой отцы награждают нерадивых сыновей. Иегель ведь раньше не был таким – он мечтал служить в полиции и рьяно брался за каждое дело. Но в таких равнодушных ублюдков со временем превращались многие. Разговаривая с ними, Грей думал, что стучится в закрытые двери, которые уже не открыть, скорее руки в кровь собьешь.

– Пока не успели.

Но это же первое, что необходимо сделать! Как рассказывали в школе, взятие пленных – это последняя попытка спасти свою шкуру, если дело пошло не по плану. Нападающие пугались и терялись, и чтобы достучаться до них, требовалось узнать как можно больше об этом человеке. Хорошими помощниками выступали родственники преступников, чаще всего мирные люди, которые не знали о тайной жизни близких. Ради них те открывали двери и складывали оружие.

– Вы пытались поговорить или это все со слов врачей? – после вопроса Грея Одриго и Эрике вместе ухмыльнулись.

– Пытались, – Арсе скрестил руки на худой груди – непрофессиональный жест, лишающий защиты. – Что, хочешь попробовать?

– А для чего я здесь, по-твоему? Где она?

Иегель сделал такое лицо, что Грею показалось, инспектор не ответит и будет смотреть, как коршун стучится во все двери, но Арсе все же сказал:

– Третья комната с конца.

– Инспектор Горано, – начал Эрике, но Грей остановил его взмахом руки.

– Стойте здесь. Я сам поговорю с ней.

– Но…

– Это просто испуганная женщина, тут нет «но», – Грей зашагал в конец коридора.

Даже если в деле замешана магия, вела себя «преступница» как жертва. Инспектор думал не о револьвере, с которым она пришла, а о голосе в ее голове. Это так походило на результат работы магов крови. Он хорошо знал, на что они способны, и слишком многих потерял из-за них, чтобы сейчас оставить дело незаконченным.

Нужная дверь была деревянной и казалась достаточно хлипкой – такую можно выломать с ноги. Сначала Грей зашел в соседнюю комнату, чтобы оценить размеры помещения и планировку, затем осторожно постучал к Гарелле.

В школе научили общим правилам. Во-первых, никогда не опускать и не бросать оружие, иначе есть риск попасться самому. Во-вторых, преступник знает, что взятый в плен – единственная защита, и последнее, что он сделает – убьет его. Нельзя поддаваться на угрозы. Впрочем, женщина могла быть сумасшедшей – это уже другой разговор. В-третьих, надо выслушать требования.

Но не существовало ни одного правила, учившего стучаться преступникам в двери. Грей предполагал, что если выломать створку, он успеет схватить револьвер, да и вряд ли женщина по-настоящему готова стрелять, но чтобы добиться от нее правды, следовало говорить.

С той стороны послышался слабый шорох, однако никто не ответил.

– Вас зовут Гарелла, верно? – коршун сделал паузу и, не получив ни слова в ответ, продолжил: – Я Грей Горано, инспектор Третьего отделения. Вы знаете, зачем мы здесь, а я знаю, почему вы оказались там. По ногам идет холод, перед глазами все темнеет и кажется, что кто-то стоит над ухом и шепчет, но никого нет, так?

– Кто вы? – из комнаты послышался визгливый голос.

– Я Грей, – повторил инспектор как можно мягче. – Вам нужна помощь врача.

– Не нужна! – голос стал ближе, словно Гарелла приникла к двери с той стороны.

– Нужна, ведь вы сами пришли сюда. Еще все можно изменить. Я знаю, как вам помочь.

– Как?

– Откройте, я расскажу.

– Нет, иначе я застрелю ее!

Послышался более звонкий голос – судя по тону, пленницу ткнули или ударили. Встав к двери как можно ближе, Грей произнес медленно, чеканя каждое слово:

– Если ты убьешь ее, я убью тебя. Так ты хочешь жить или умереть сейчас? Открой, чтобы я помог.

Прошло секунд тридцать, прежде чем в замке провернули ключ. Грей тронул револьвер, проверяя, затем дал знак рукой своим офицерам и воронам, чтобы стояли. Дверь открылась всего на сантиметр или два, показалось женское лицо. Коршун резко толкнул створку от себя, схватил Гареллу за плечо и, развернув, прижал к стене. Маленький, почти игрушечный револьвер выпал из ослабевших пальцев, Грей оттолкнул его ногой.

У женщины была синевато-красная ледяная кожа, вены набухли, а сама она мелко-мелко дрожала, точно от озноба, хотя в комнате с закрытым окном стояла духота.

Продолжая держать ее, Грей спросил девушку в платье и фартуке сестры милосердия, жавшуюся в углу:

– Не ранена?

Она подняла на него зареванные глаза и выдавила:

– Н-н-нет.

– В коридоре полицейские. Иди к ним.

Девушка выскочила, тогда Грей ослабил хватку и, подтолкнув Гареллу в сторону дивана, как можно мягче произнес:

– Я должен позвать врача.

Дрожа, она посмотрела на него пустыми, тусклыми глазами. Женщина выглядела вполне милой, несмотря на яркий макияж, особенно заметный на синюшном лице. Черты казались смутно знакомыми, словно Грей уже видел ее в полицейской башне. Может, она была свидетелем по одному из дел? Или даже подозреваемой?

Мато резко замотала головой. Грей сел рядом на покосившийся диван – одна ножка короче другой. Комната была полна старой мебели: столов, стульев и досок. Настоящий преступник мог бы сделать это оружием.

– Мое сердце не бьется, врач сказал, – Гарелла с отчаянием посмотрела на коршуна. – А я знаю, оно еще бьется, но медленно. Он меня отпустил.

Простой вопрос «Кто?» так и рвался с губ, однако Грей не смел задавать его раньше времени, чтобы не спугнуть женщину.

– Я понимаю. И внутри так тяжело, кажется, кровь стала каменной, верно?

Грей сжал правую руку в кулак. Это было частью дела, закончившегося огненным адом. Его так хотелось забыть, но оно не отпустило даже с началом нового расследования.

– С вами такое было? Что со мной?

– Не было, но я знаком с тем, кто умирал дважды. Расскажите, что с вами произошло?

– Я не знаю! – Гарелла снова перешла на визг. – Я возвращалась домой, потом мне стало плохо, и очнулась я уже дома. Утром сердце закололо, а я знала, что в приюте мне помогут. Я пошла туда.

– Что за приют?

– Не знаю, я не была там никогда раньше. Так давит! – Гарелла говорила возбужденно, но глаза казались стеклянными, как у чучела. Она положила руку на грудь. – Я не чувствую ничего. Я знаю, что это все. Он так сказал. Я сделала, что надо было, и он меня отпустил.

– Кто? Что сделали?

– Не знаю, не знаю, не знаю, – как заклинание зашептала Мато. – Дай мне почувствовать себя живой!

Гарелла вдруг скользнула к Грею и, пытаясь залезть на колени, положила ледяную руку ему между ног. За одну секунду синие губы оказались так близко перед его лицом. Коршун обеими руками оттолкнул женщину в сторону от себя. Падая, она ухватилась за подлокотник дивана и так и осталась сидеть на полу, приникнув к нему, и все шептала:

– Живой, живой, живой…

Грей наклонился к ней, и одновременно с этим она дернулась и сразу обмякла, закрыв глаза. Инспектор прижал пальцы к шее – пульс остановился.

Грей медленно вышел. В деле появлялось все больше неизвестных переменных.

4.5. Мне нужно к вам

Двенадцать лет назад

Мальчик в старой потертой куртке, слишком большой для его тощего тела, стоял, вцепившись в прутья решетки, и со страхом смотрел на дворец с пятью высокими башнями. Во дворе сидели юноши и девушки в бело-красной форме. Сад был таким огромным, что их фигуры казались совсем маленькими, а лица вовсе стирались. Алето не видел ничего, но так же ощутимо, как запах распускающихся цветов, как ветер с набережной Эйнского моря, как привкус соли на губах, он ощущал магию.

Мальчик подался вперед, ближе к золоченым воротам, и снова замер. Он знал, что оказаться внутри нужно любой ценой – это его единственный шанс. Но если не поверят? Или выгонят?

Алето прижался лбом к прутьям и с тоской вгляделся в фигуры. Все говорили, что учениками Ордена жизни становятся только лучшие, самые достойные. А его же вся деревня называла оборванцем и тыкала пальцами!

Вот поэтому и надо зайти. Насупившись и грозно сжав кулаки, Алето сделал еще несколько шагов к входу.

– Эй! – по ту сторону неожиданно появился мальчишка. – Ты что, следишь за нами?

На вид он казался не старше самого Алето – лет десяти, может, одиннадцати. По нему сразу было ясно – аристократ. Алето уже видел таких: они ездили в экипажах, запряженных красивыми лошадьми, и одежда у них была без заплат, вся такая чистая и светлая, а рядом суетились слуги.

– Да не смотри так, я пошутил! – парень по-доброму улыбнулся. – Заблудился, что ли? Ночлежку ищешь? Тебе вниз по улице, а у такой большой серой статуи – направо.

– Не нужна мне ночлежка, – огрызнулся Алето, затем смягчил тон: – Мне к вам нужно. У меня есть магия.

Ученик смотрел просто и не выглядел задирой. Алето вспомнилось, как изображали юного Эйна-Дарителя: высоким, стройным, с длинными золотыми волосами и глазами небесного цвета. Мальчик напоминал его.

Он присвистнул:

– У тебя? Ты уверен?

– Да, у меня! – обиженно выкрикнул Алето.

В деревне только Синир знал, что у него проснулась магия, да и то понял он это случайно. Мужчина посоветовал прийти в Орден жизни, а на вопрос, как доказать, что у него есть сила, дал настоящий совет.

Алето достал из кармана нож и немедля резанул себя по ладони. Полоса набухла красным. Он только успел сморщиться, как аристократ схватил его за запястье и сильным движением дернул на себя.

– Ты что делаешь! – воскликнул ученик, положив пальцы на порез. Края защипало.

Алето попытался вырваться, но даже сквозь прутья парню удавалось удерживать его. Когда тот выпустил руку, кровь уже превратилась в корку.

– Я хотел доказать, что тоже так могу!

– Тебе кто сказал, что нужно так доказывать? – фыркнул ученик.

– Синир, из моей деревни.

– Не общайся с ним, он тупой или по-дурацки шутит. Как тебя зовут?

– Алето, а тебя?

– Эйнар. Алето, тебе точно нужно к нам? – улыбка поникла. – Поверь, здесь нелегко.

– А здесь будто лучше! У вас правда… – Алето замялся, вспоминая слово, сказанное Синиром. – Стипендии большие?

Парень кивнул.

– У меня мать не может работать. Если не будет этой вот, – Алето снова сделал паузу. – Стипендии, она умрет с голоду. И Лота, это моя сестра. Мне нужно к вам.

Эйнар уверенно кивнул:

– Хорошо, идем, теперь ты не один. Я приведу тебя к Альвардо.

– Кто это?

– Наш отец.

Почему-то Алето стало не по себе от упоминания этого имени, но он все равно пошел.

5. Мертвец тебе сочувствует

 Быстро спустившись по каменным ступеням, Алето вихрем залетел в комнату и упал на кресло, пристроив руку на подлокотник. Помещение напоминало колодец: в высоту оно было больше, чем в ширину. Запах сырости, привычный для дома, перебивал аромат крепкого табака.

– Не торопись, – с угрюмым видом произнес Энкарт, отрывая от губ трубку и выпуская колечки дыма, не слишком ровные и быстро распадающиеся в воздухе. – Твой кровный брат опять опаздывает.

Свет ламп усиливал морщины на лице Энкарта, и казалось, что ему даже не сорок, а все шестьдесят. Впрочем, некоторые в Ордене крови говорили, что он преуменьшает свой возраст – лысина подтверждала это.

– Безобразник, – изображая негодование, Алето осуждающе покачал головой.

Спустившись пониже в кресле, он сложил руки на животе. В этой комнате он бывал нечасто – обычно братья собирались наверху, в больших залах со старинной мебелью, пропахших пылью и книгами, напоминавших музей.

В Алеонте любили поболтать, что Орден крови – некроманты и чернокнижники, которые проводят кровавые жертвоприношения, издеваются над умершими, постоянно пьют, устраивают оргии и вообще. Если поделить все на два, то результат становился похожим на правду.

Да, опыты с телами были, но они же мертвы, какая им разница? А те, кого удалось вернуть к жизни, обычно говорили «спасибо». Это второй Орден боялся заглянуть за черту смерти – его последователи отказывались от половины тех возможностей, которые давала магия крови. Оба ордена были связаны с ней, но пока одни держались за выдуманные правила и все сводили к своему хорошенькому светловолосому богу, другие не боялись изучать жизнь и смерть.

А вот знала ли чертова церковь, сколько послушников тайно служили в Ордене крови? Или, не сумев найти свое место, поверили в иного бога – в человека? Не десятки – сотни. Это и было причиной схожих названий, обращений и бесконечной вражды, в которой «некроманты» уступали годами. Алето и сам когда-то принадлежал другому ордену. К счастью, умница-судьба все расставила на свои места.

– Ты вообще контролируешь его? – Энкарт продолжал бурчать, делая паузы только для новой затяжки. – Нет! Отпустил в город, как собаку на выгул, а он должен быть здесь! Я говорил брату Дано, что такого нельзя позволять, но нет, тебе же все с рук сходит. А это риск для нас, ясно?

Алето резко сел и, опустив ноги на пол, приблизил лицо к говорящему.

– Мой кровник – мое дело. За своим следи.

Он увидел, как резко расширились зрачки Энкарта. Улыбнувшись, Алето снова забрался в кресло с ногами и сложил руки на животе.

Вот она – та сторона, из-за которой поползли слухи. Для Ордена жизни окончательность секунды смерти была непреложным обетом и все делила на «до» и «после». Второе братство научилось использовать силу, чтобы вернуть человека, который умер несколько минут назад. Это было сродни тому, как на севере применяют науку – чистый расчет и годы опыта.

Однако было кое-что еще. Круг тех, кто заходил дальше. Кто мог вернуть умершего неделю, месяц или даже год назад. Хотя возрожденные менялись и вели себя не как нормальные люди, их нужно было постоянно поддерживать с помощью крови и контролировать. Так, у некоторых из братьев появлялся свой «кровник» – одновременно слуга и подопытный.

Алето было плевать на опыты, поэтому своего он отпустил погулять в городе и дал немного пошуметь. Недавно у него появилась новая идея – пусть лучше пошумит в церкви. Старый друг не должен заскучать, а вдруг ожившая женщина не смогла его развеселить? Нет, он заслуживает сюрпризов почаще. И здесь-то появление кровника будет как нельзя кстати.

– Мой кровный брат метет полы, не выходит в город и слушается меня, – Энкарт все не унимался. Ну пусть выпустит яд, пусть, а то захлебнется еще, бедолага.

Наконец, дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая фигура, закутанная в плащ и в широкополой шляпе. Быстрым движением Чезаре Бона, кровник Алето, скинул маскировку на пол и прошел на второе кресло, затем снял темную кофту, обнажая торс с двумя черными пятнами на груди – следами начавшегося разложения.

– Ты опоздал, – голос Энкарта скрипел.

Сначала мужчина осмотрел Чезаре, затем принялся готовить иглы, трубки и бинты.

– Да? А я и не заметил, как неловко получилось, – на бледном лице вошедшего медленно проступила ухмылка.

Энкарт излюбленным осуждающим взглядом посмотрел сначала на Алето, затем на Чезаре и наморщил острый нос – ну да, кровники пахли не розами и даже не ванилью.

– Тебе не жарко так ходить, Чезаре? Или в моду вошли плащи и шляпы, а я не заметил? – спросил Алето, закатав рукав черной рубашки и устроив руку на подлокотнике кресла.

– Нет, не вошли, но это мечта моей юности, хотя на меня напялили бело-красное. А ведь для исполнения мечты не бывает поздно, согласен?

– Абсолютно, – кивнул Алето, переглядываясь с Чезаре с одинаковой ухмылкой.

Энкарт с шумом вздохнул.

Кровному брату было за тридцать. Вряд ли он на самом деле мечтал о шляпе и плаще, но то, что его заставили надеть бело-красную форму – форму церковников, было правдой.

В Алеонте чаще всего сжигали тела, но Орден крови хранил еще один маленький секрет – иногда братья выкупали умерших у гробовщиков, чтобы потом попытаться вернуть их. Да, возможно, в слухах все же было немало правды. Что же.

Одним из таких купленных стал Чезаре Бона, который «умер» десять месяцев назад. Он был предыдущей душой церкви Эйна. Идеальное совпадение, идеальный расклад. Алето знал, что кровником ему нужен только Чезаре, и рискнул ради него. Тот был идеальным винтиком в плане. Все складывалось так удачно, что слово «идеально» можно было повторять еще десятки раз, пихая буквально ко всему.

– Дай руку, – Энкарт грубым движением затянул жгут и куском ваты, смоченным в спирте, потер сгиб локтя – больше для виду, чем для настоящего обеззараживания.

– Понежнее, пожалуйста, – попросил Алето с очаровательной улыбкой.

Мужчина воткнул в вену лежавшего полую иглу, к трубке приладил другую, затем наклонился над Чезаре. Кровь потекла от одного ко второму, Алето начал сжимать и разжимать кулак, чтобы она шла быстрее.

Чем дольше человек мертв, тем сложнее добудиться до его крови. Требовалось убрать старые, застоявшиеся потоки и влить новые. Спустя сотни экспериментов братья нашли идеальное решение: маг отдавал возвращаемому один литр шестьсот миллилитров своей крови. Однако эксперимент не заканчивался и после – кровники нуждались в постоянной подпитке, они полностью зависели от своего донора, а кровь другого человека не давала результата. Каждый из братьев, начавший такой опыт, знал, что за него еще долго придется платить здоровьем: из-за тяги к знаниям, из-за амбиций, из-за старых обид – каждый находил свою причину рискнуть.

Поговаривали, что из-за такого «единства» кровники перенимают чужие черты характера. Отлично. Значит, Чезаре точно будет рад встрече со старым знакомым.

– Ты что-то придумал для меня? – спросил тот.

– Нет, я просто хочу, чтобы ты жил полной жизнью

– Отлично. Коварные шлюхи и вино уж слишком много сил отнимают.

– Что, берешь то, что не давали при старой жизни?

Энкарт бросал недовольные взгляды то на одного, то на другого. Решил поиграть в святошу и притворяться оскорбленной девицей? Пусть, пусть слушает.

– Да нет, псы Эйна никогда не отказываются от сахарной косточки, это же не аскеты из Паучьей секты.

– Ага. О том, что происходит за воротами Южного храма, говорят многое. Это правда?

Последователям Эйна принадлежало не меньше десятка церквей по всему Алеонте и два храма. Южный был огромным комплексом, который включал в себя главное здание, где проходили богослужения, кельи, хозяйство, школу, приют и прочее. Это был город внутри города и явно не самый праведный. Хотя последователи Эйна никогда не выступали за нестяжательство и аскетизм, наоборот, они предлагали наслаждаться жизнью. Поэтому в Алеонте так любили слушки о том, что творят братья и сестры за стенами храма.

– Каждый делает, что хочет, пока это не мешает другим, – Чезаре подмигнул. – Было у меня несколько интересных людных вечеров… – поймав взгляд Энкарта, кровник не выдержал и громко засмеялся.

– Поспокойнее, – буркнул тот, поправляя иглу и трубки.

– На службе не до развлечений. Нас готовили для другого, – Чезаре печально улыбнулся, отбросив свою браваду.

Да, Алето знал и смог только понимающе вздохнуть, уставившись на высокий потолок с темными разводами.

Все началось с Альвардо. Чезаре стал его первой пробой вырастить идеального исполнителя для своей сумасшедшей мысли. Не вышло, тогда он нашел другого – других, чтобы наверняка.

Сначала Альвардо взял себе хорошего породистого щенка, затем подобрал уличную дворнягу. Он смотрел, кто из них лучше умеет сторожить и охотиться, кто лучше учит команды и вернее их исполняет. И долгие годы Алето видел в нем самого лучшего хозяина, самого любимого. Спроси его тогда, он бы честно ответил, что считает Альвардо настоящим отцом и жизнь за него готов отдать. Глава заметил, достал из грязи, отмыл и откормил, позволил почувствовать спокойствие и безопасность. Вот только два пса ему не были нужны, и когда породистый решил покусать дворнягу, оказалось, что второго проще выкинуть на улицу, да не просто выкинуть, а отдать на живодерню.

Алето осторожно коснулся черной полосы, которая тянулась от плеча до запястья на правой руке. Несколько горизонтальных и вертикальных линий были и на груди – такими татуировками в Рицуме отмечали принадлежность к отряду и положение осужденного. Вместе с оставшимися ожогами, шрамами и выбитыми зубами они составляли карту лет, проведенных в тюрьме. Такую карту не сжечь и не выбросить – она всегда будет рядом.

– Ты сколько крови забрать у меня собрался, чертяка? – Алето снова нацепил на лицо ухмылку.

– Энкарт, ты что, рассказал, что я тебя подкупил, и мы заберем всю кровь?

Секунду на худом вытянутом лице виднелась тоска, но Чезаре быстро включился в игру и тоже изобразил ухмылку.

– Почти все, – буркнул Энкарт, внимательно следя за аппаратом в виде железного короба с медными трубками и циферблатом. Он гнал кровь от одного человека к другому и вымерял каждый миллилитр. Чертовы ученые короля пытались заменить магов крови научными методами, но те с помощью их изобретений становились только сильнее. Жаль, что никто из них не видит этого момента.

Прошло не больше трех минут, как Энкарт отключил аппарат, убрал иглы и наложил на локти обоих повязки.

– Пойдем, надо поговорить, – сказал Алето Чезаре, быстро вставая. Перед глазами заскакали черные точки.

– Посиди, – в голосе Энкарта впервые послышалось что-то похожее на заботу. – Ты и так бледный, а сейчас, как бумага стал.

– Я сидел три года, – к точкам добавился шум в ушах, но Алето все равно улыбнулся Энкарту как можно шире и вышел.

Чезаре двинулся следом, громко хлопнув дверью на прощанье. Он крутанул в руке шляпу и процедил:

– Ну и что это? Твое лицо, как идеальный контраст черного и белого сейчас. Надеюсь, с кровью мне не передалась твоя глупость.

– Не переживай, все мое при мне, – Алето взъерошил темные волосы.

Годы на каменоломнях Рицума и так превратили его в этот самый идеальный контраст, дело было не в потере крови. Думать о здоровье он уже давно разучился, ведь нельзя думать о том, чего осталось немного.

– Пойдем наверх, надо поговорить.

– Все-таки не просто так меня позвал?

Алето кивнул, крепко хватаясь за перила каменной лестницы, ведущей наверх. Орден крови расположился в особняке на севере Алеонте. По документам тот принадлежал одному эксцентричному аристократу, и соседи не удивлялись вечным гостям, странным звукам и ночным вылазкам жильцов. Впрочем, о предосторожности братья не забывали и чаще всего пользовались нижними проходами – подземная часть больше напоминала целый город, а не подвал.

– Время здесь точно остановилось, – протянул Чезаре.

Алето снова кивнул, не отвечая. Пол устилали мягкие ковры, привезенные с востока, на стенах висели гобелены, картины в тяжелых золоченых рамках, оружие. Даже самые вычурные аристократы не обставляли так свои особняки уже лет сто, а может, и двести. Впрочем, западное крыло с жилыми комнатами и кабинетами выглядело не так пышно и было обставлено более современной мебелью.

– Давай зайдем сюда, – Алето толкнул дверь.

Солнце заливало комнату ярким светом. Желтые кружевные занавески дробили его на множество лучей, и в них было видно, как в воздухе плавают пылинки. Чезаре раскинулся на массивном кресле, обитом красным бархатом.

Алето достал из шкафа два стакана и виски. Он не успел поставить их на стол, как кровник выхватил добро из рук, налил и сделал несколько жадных глотков, затем достал сигареты и закурил.

В годы учебы в школе Ордена жизни некромант не раз видел Чезаре Бона, про которого говорил весь Алеонте. Его искренне любили, в него верили – он делал для людей все возможное и действительно заслуживал уважения города. Когда-то Алето смотрел на него с восхищением – на совсем молодого парня, который сумел стать душой Ордена всего в двадцать один, который так верил, которого хотелось слушать и идти за ним.

И вот чем тот стал – даже не совсем человеком, затыкающим пустоту внутри алкоголем и сигаретным дымом, ночами со шлюхами и шатанием по подворотням. Громкие проповеди, белый шелковый сюртук с красными полосами на рукавах и любовь города остались позади. И это сделал с Чезаре не Алето – Альвардо, освободив место вожака стаи для своего любимого пса.

– Так говоришь, ты пробыл в тюрьме три года? – кровник с закрытыми глазами откинулся на кресле и, подняв лицо к белому потолку с лепниной, выдохнул дым.

– Да, почти четыре даже, – Алето выпил виски – слишком большой глоток для такого благородного напитка.

– А сколько тебе было, когда ты вышел?

– Двадцать, – Алето глотнул еще – снова слишком быстро и много.

– А когда я умер? – лицо Чезаре оставалось равнодушным, как и голос, но по тому, как крепко он сжал подлокотник, было ясно, как тяжело далось последнее слово.

– Ты решил написать мою биографию? Мне это льстит, но не рановато ли?

– Я знаю, о чем ты хочешь попросить, и пытаюсь понять тебя, поэтому спрашиваю.

– Мне было двадцать один. Уже на год больше, если таков следующий вопрос. Что тебе это дает?

Чезаре покивал своим мыслям и, отведя взгляд на каминную полку с двумя золотыми канделябрами, произнес:

– Значит, он стал душой в двадцать один, как и я. Забавно. И вот уже десять месяцев, как для всех я сгорел, оставив после себя единственную искру. Восемь месяцев, как умер Альвардо. И шесть, как я вернулся.

На каждой новой временной точке Алето пил. Приятное тепло делало слова легче – это лекарство всегда спасало.

– Ты хочешь, чтобы я пришел к нему? – Чезаре закурил вторую сигарету.

– Да, ты прав.

Алето ничего не скрывал от кровного брата – тот изначально знал, что жизнь ему вернули всего ради двух целей: правды и встречи. Историю своей смерти он рассказал сразу, а вот время для встречи наставало сейчас. План начал претворяться в жизнь, и бывший душа ордена был важной ступенькой.

– Это бессмысленно. Он ничего не сделал, ни тебе, ни мне.

Алето перегнулся через стол и медленно спросил:

– Эти слова ты хочешь сказать мне?

Чезаре тоже наклонился, так что между их лицами осталось не больше десяти сантиметров.

– Если собаку с детства учат кусаться, как она узнает, что можно иначе? Главный ублюдок уже мертв. Можешь теребить свои обиды, но сам знаешь, это ничего не даст, – он улыбнулся.

Схватив его за кофту, Алето вскричал:

– Тебе смешно?

Теребить обиды, обиды, да? Перед глазами так живо, ярко промелькнули все воспоминания: как заталкивают в полицейскую карету, как читают приговор, как толкают на сухую землю каменоломен, как бьют и тот маленький домик, в котором все умерли, потому что его не было рядом, и он не смог помочь.

Неважно, кто научил собаку кусаться. Она укусила – надо выбить ей все зубы, посадить на цепь, изморить голодом. Да, укус не станет болеть меньше, но… Просто но.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? И что будет потом? – Чезаре сделал паузу. – Я умру?

Алето сел и отпил еще виски, медля с ответом. Ему и правда не требовался слуга, его не интересовали опыты над смертью. После встречи кровник уже не будет нужен – незачем платить за него остатками здоровья. Но жизни Чезаре заслуживал больше, чем многие.

– Решай сам. Я не оставлю тебя, ты мой кровный брат. Можешь жить любой жизнью, я не буду держать – и не жить вовсе, если выберешь это.

– Кровный брат? – Чезаре поднял стакан, и сквозь стекло его ухмылка превратилась в широченную гримасу. – Ты только что был готов убить меня.

Алето молча посмотрел на него, даже не оправдываясь, а признавая этот факт. Было не так много вещей, которые могли задеть его по-настоящему – только прошлое и семья.

– Так мне нужно прийти к нему?

– Да. Расскажи, что с тобой произошло. Расскажи все: что говорил Альвардо, чему учил, про вашу войну и последнюю встречу. Я хочу, чтобы он подумал, какая жалкая и ненастоящая у него жизнь.

– Я ведь бывал в школе, когда вы учились. Я помню вас вместе. Такие разные, как… – Чезаре долил в стаканы виски и почти залпом осушил свой. – Как зима и лето. Не то ты имя носишь. Мне жаль вас.

– Спасибо, спасибо, а эту жалость можно обменять на монеты? Просто сделай, что мне надо, и я отпущу.

– Как думаешь, чего стоит твоя жизнь, если даже бывший мертвец тебе сочувствует?

Алето громко опустил стакан на стол.

– Если бы я хотел разговора по душам, я бы пошел в таверну и напился с первым же портовым грузчиком. Я тебе доверяю, правда, и хочу, чтобы ты жил нормальной жизнью, если это еще возможно, но сделай для меня одно дело, хорошо? Как буду жить я, никому не важно.

– У меня уже не появится нормальной жизни, ты сам знаешь. Я пуст. Может, дело правда в искре – своей я лишился. Но твою волю я выполню, иного и не остается.

Они вместе поднялись и посмотрели друг на друга одинаковыми тоскливыми взглядами. На секунду Алето показалось, что на самом деле оба мертвы – его убили еще тогда, в Рицуме, а Чезаре и вовсе никогда не возвращался к жизни. Лучше бы так и было.

6. Не каждую боль видно снаружи

Не меньше двадцати минут Грей ждал во внутреннем дворе приюта. Ему уже начало казаться, его специально заставляют ждать, чтобы показать, насколько здесь не рады людям короля, но появившаяся женщина улыбнулась так, что сразу стало ясно – это случайность. Она сложила руки и произнесла:

– Инспектор, извините за ожидание, сегодня так много дел. Чем я могу помочь вам?

Женщина, Ката Меха, говорила с легким акцентом, но в Алеонте их было столько, что коршун не смог по нему разобрать ее происхождение.

Он почтительно поклонился:

– Меня зовут Грей Горано, Третье отделение. Сенора Меха, я хочу задать несколько вопросов. Возможно, вы слышали о том, что вчера произошло в больнице святой Атрианы.

Хозяйка приюта села на край фонтана и поправила длинную юбку. Две женщины, пришедшие с ней, остались стоять. Грей опустился рядом. Сегодня был очередной жаркий день, и капли воды, попадающие на лицо и руки, приятно холодили.

– Да, я слышала, но какое это имеет отношение к нам?

Сенора нахмурилась, и Грей понял, что ей уже хорошо за сорок, хотя на первый взгляд она казалась достаточно моложавой.

– Женщину звали Гарелла Мато, и нам известно, что утром она приходила к вам. Я хочу, чтобы вы рассказали мне об этом.

Умершая назвалась настоящим именем, и узнать ее историю не составило труда. Гарелле было тридцать два, она жила в западной части Алеонте. Мато родилась в обычной семье, ее отец работал в доках. Девочка рано ушла из дома, последовав примеру тех, кто мечтает о быстром заработке ради красивой жизни, но оказалась в аду. Мато стала шлюхой в одном из публичных домов. Впрочем, этот ад пришелся ей по нраву, и сначала девушка дошла до «дорогих» клиентов, а затем стала хозяйкой дома удовольствий. В Алеонте они не были запрещены, для них выстроили целый квартал, и Гарелла заправляла тем, который славился самыми жесткими нравами, близкими к рабству. Это не было доказано, но Грей успел узнать, что некоторые «девочки», не сумев уйти от Мато и не выдержав работы, покончили с собой.

Вскрытие показало, что сердце у нее действительно примято, словно его легко-легко сжали пальцами. Но было кое-что еще – Истар сказал, ее кровь слишком густая, как кисель, а между тем, она не могла свернуться так быстро. При этом температура тела стремительно опустилась, хотя учитывая жару, она должна быть близка к уличной. Вне отчета Истар сказал, что ее тело сошло с ума, официально причиной смерти назвал сердечную болезнь.

Итак, у Грея появилось разрешение комиссара Гона продолжить дело и десяток новых вопросов. А перед этим его пыталась поцеловать полумертвая шлюха – вот ее способ «почувствовать себя живой». Грей не знал, смеяться ему или проклинать судьбу, и поэтому при каждом воспоминании курил. Вот и сейчас рука потянулась в карман, но он так и не достал пачки – не в приюте.

– Хорошо, инспектор Горано, – хозяйка кивнула и позвала: – Анжи, ты вчера говорила с ней, верно?

– Верно, – хмурая черноволосая женщина подошла, настороженно глядя на Грея. – Она явилась около полудня и попросила помощи, но не говорила, что с ней не так. Она выглядела здоровой и богатой, а такие обычно не приходят сюда, поэтому я попыталась расспросить ее, тогда эта женщина начала кричать. Я думала, она пьяна или еще что и хотела прогнать ее, у нас ведь дети! Но вышел душа Амадо и сказал, что если она просит, мы должны помочь. Он ушел, а я повела ее к доктору Тинье, но она вдруг убежала. Это все.

Грей кивал в такт словам. Гарелла говорила, что почувствовала, ей помогут в приюте. Напрашивалось два варианта. Или голос в голове действительно существовал и велел идти сюда – зачем? Или магия меняла не только организм, но и сознание, и Мато спятила – и все же, почему она выбрала именно это место?

Инспектор сделал мысленную пометку, что нужно больше узнать о механизмах действия магии крови и о работе некромантов.

– Доктор не осматривал Гареллу Мато, верно? – уточнил Грей.

Анжи кивнула.

– Скажите, как она выглядела? Может быть, вы заметили или почувствовали что-то необычное?

Женщина возмущенно уставилась в ответ:

– Она кричала! Разве этого мало? Мы помогаем людям добровольно, а она требовала помощи, хотя даже не могла сказать что с ней не так!

– А еще? Может быть, что-то не так было в ее внешности?

Анжи задумчиво пожевала губу и выдала:

– У нее на подоле платья было темное пятно, словно она упала и не успела отряхнуться. А такие обычно следят за собой. У нее холеные руки, она явно не привыкла ими работать. Я только из-за пятна поверила, что ей нужна помощь, иначе бы она обратила внимание.

Руки холеные, значит. Не стоит здесь рассказывать, как Гарелла работала этими руками. Грей еще сильнее захотел курить, а лучше вернуться домой, принять ванну и заварить кофе. И съесть свежую булку из пекарни у дома. Это было такое простое желание, но он уходил на службу до ее открытия, уходил после закрытия и только видел в окно суетящихся пекарей, которые никогда не открывали дверь все графика.

– Спасибо, сеноры. У меня остались последние вопросы: сколько Гарелла Мато пробыла в приюте и кого она видела за это время?

Анжи молчала так долго, что сенора Меха поторопила ее настойчивым взглядом.

– Анику, она как раз сидела здесь во дворе и подстригала растениями. Потом мы увидели Мико – это наш воспитанник, он опять отлынивал от работы и пытался спрятаться. Еще мимо прошел доктор Тинье, и потом появился душа Амадо. Все.

Грей почувствовал себя охотником, взявшим след крупной дичи. Если здесь был служитель Ордена жизни, то… Что если часть истории Гареллы, что ей стало плохо во время возвращения домой, не имела отношения к делу, на самом деле, что-то произошло с ней уже здесь?

– Душа Амадо часто бывает в приюте? Вы сказали, он велел помочь женщине – это нормально для него?

Анжи едва не задохнулась от возмущения:

– Да как вы смеете! Вы что, думаете… Да что вы думаете?

Грей молча посмотрел на нее. Несколько секунд она пыталась упрямо смотреть в ответ, но затем отвела взгляд. Вот она – собачья верность Эйну и его служителям. Он всего лишь задал два вопроса, не сказав ни слова против человека, но за своего лидера послушник уже приготовился встать под огонь и удары.

Сенора Меха осталась более рассудительной и спокойно ответила:

– Да, инспектор Горано, душа Амадо часто бывает в нашем приюте, а также в других приютах, больницах и школах города. Если у вас есть вопросы к нему, вы можете поговорить прямо сейчас. Душа Амадо здесь, в лазарете.

Хотелось презрительно фыркнуть, но Грей только кивнул с почтением. О мальчишке, который возглавлял Орден и церковь, говорил весь Алеонте – конечно, верные псы встретили нового хозяина радостным вилянием хвоста. Люди так легко отдали ему сердца, купившись на внешность, как у Эйна-Дарителя, и несколько хороших дел.

Но Грей знал подобных ему. Они владели силой и думали, что способны на все. Один такой же самоуверенный маг-юнец убил его отца, когда тому стало плохо на улице, так легко убедив окружающих, что не нужно искать врача – достаточно магии крови. Но всего несколько жестов привели к смерти человека.

Сенора Меха проводила Грея в лазарет, где на узких койках лежало десятка полтора людей. В одном конце зала стоял врач, готовя лекарства для пациентов, в другом сидел душа Амадо, слушая бойкого старичка, радующегося нежданной компании.

Лидер церкви и правда напоминал Эйна – точнее, это было ужасающее сходство, словно иконы писали с него. Длинные, до лопаток, волосы были такими золотыми, что казалось, от всей фигуры исходит сияние. Заслышав шаги, Амадо повернулся, и Грей поймал взгляд его пронзительных голубых глаз. Он повидал многих людей, но на секунду ему стало не по себе – таких глаз инспектор еще не видел, было в них и правда что-то… Эйнар, казалось, мог заглянуть в самую душу и знал, из чего она состоит и в какой последовательности собрана.

Заметив нашивку инспектора, церковник остановил старика уверенным жестом, легко улыбнулся ему и поднялся Грею навстречу. У души была высокая, хорошо сложенная фигура человека сильного, здорового. В полицейскую школу таких принимали, даже если они недотягивали на экзаменах или у их родителей не хватало денег для оплаты обучения. Грей попытался вспомнить, что он слышал о нем плохого, но на ум ничего не пришло.

– Чем я могу помочь вам, инспектор?

Держался парень явно не как человек, в чем-то виновный. Он казался полной противоположностью Раона Кавадо: и внешностью, и характером.

– Прошу, давайте отойдем, чтобы не мешать доктору Тинье, – Амадо по-хозяйски указал Грею на выход из зала. Усатый мужчина по-прежнему был занят лекарствами и даже не поднимал головы на говорящих.

Сухо кивнув, Грей прошел следом. Сенора Меха и другие женщины исчезли, оставив их вдвоем в коридоре. Это к лучшему. Возможно, без своей паствы парень будет вести себя иначе.

– Душа Амадо…

Церковник, взмахнув рукой, улыбнулся:

– Инспектор, я знаю, что среди людей короля немногие верят в Эйна и уж точно не являются магами крови, поэтому вы можете обращаться ко мне по имени – Эйнар.

Слишком уж он самоуверенный. Грей подумал об этом не потому, что хотел поставить парня на место, а было что-то в его поведении… Он пока не мог описать это словами, но уже знал, что надо присмотреться к лидеру церкви.

– Хорошо. Мое имя Грей Горано, Третье отделение. Я пришел сюда в связи с тем, что вчера здесь была женщина по имени Гарелла Мато.

Лицо Эйнара не изменилось. Он даже не сразу понял, что Грей все сказал, и с опозданием спросил:

– Я должен ее знать? Что с ней случилось?

– Она пришла вчера в приют и попросила помощи. Сестры хотели, чтобы она ушла, но вы велели помочь ей.

Парень кивнул:

– Да. Так что случилось? Я помню ту женщину, но не знал, как ее зовут. Что с ней, что она заинтересовала Третье отделение?

Грей внимательно следил за его руками – язык тела обычно говорил куда больше, чем голос и мимика. Скрещенные или спрятанные за спиной руки, на секунду сжатые в кулак ладони – это могло указывать на многое. Однако Эйнар даже не шевелил ими, оставаясь спокойным.

– Она умерла.

– Да найдет она свет, – быстро произнес Амадо.

– Почему вы велели помочь ей? Гарелла Мато кричала и напугала женщину, работающую здесь, она могла угрожать детям.

– А что я еще должен был сделать? – удивление казалось искренним. – Не каждую боль видно снаружи, и так часто люди прикрывают ее криком. Если мы можем помочь, мы должны попытаться.

– Вы ведь маг крови, верно?

Эйнар рассмеялся:

– Конечно! Иначе бы я не занимал своего места.

– Скажите, а почувствовали ли вы, какая у нее кровь?

Мимо прошмыгнула девчонка. Не обращая на нее внимания, Эйнар ответил:

– Да, конечно. Мы слышим ее движение так же, как любой другой звук . У нее кровь была густая, застоявшаяся. Я поэтому хотел поговорить с ней после – возможно, она больна и не знает этого. К сожалению, усилий приютского доктора не хватит, чтобы помочь в таком случае.

– Наверное, вы знаете, нормальное ли это состояние для человека? Может быть, вы почувствовали или увидели что-то необычное?

Эйнар на несколько секунд замолчал. Рука впервые дернулась – он задумчиво потер подбородок.

– Думаю, что нет. Эта Гарелла показалась мне напуганной и растерянной женщиной, поэтому я решил, что мы должны ей помочь. Но как сказали сестры, она неожиданно убежала, и больше я ее не видел.

Грей медленно кивнул. Это было похоже на то, что он сам подумал о Мато.

– Хорошо. Вы сказали, что хотели поговорить после – после чего?

– Я был у приютских детей. Иногда я прихожу к ним, чтобы рассказать истории из наших книг или помочь.

Итак, наверное, версия, что с Гареллой что-то произошло в приюте, неверна. Это было случайное место и случайные люди.

– Душа Амадо, у меня остался всего один вопрос к вам. Сколько среди служителей вашей церкви магов крови?

– Не знаю, если честно. Вам должно быть известно, что верх всегда занимают маги, но они есть и на более низких должностях, а некоторые маги не служат церкви. Если это важно, наша канцелярия поможет вам.

– Спасибо за ответы, душа Амадо.

– Не за что, инспектор Горано. Я всегда готов помочь.

«О да», – насмешливая мысль появилась сама собой, но Грей все же подумал, что на этот раз Алеонте получил себе хорошего защитника. Чутье подсказывало, что Эйнару Амадо можно верить, он действительно оберегает город. А оно обычно не подводило.

Грей так и не успел зайти в пекарню, но план с ванной и кофе удался. Поставив на стол перед собой уже вторую чашку, он закинул руки за голову и посмотрел на карту Алеонте, висевшую над столом. На ней еще остались карандашные отметки, которыми он выделил точки, где нашли жертв «похитителя сердец».

Раон выбирал просто: если о человеке шли грязные слухи, тот мог стать его жертвой. Это соответствовало предположению о том, что так он пытается очистить город. Второй действовал похоже. Список Истара показал, что все люди с «примятыми» сердцами так или иначе подозревались в преступлениях, но закон не мог до них добраться.

На первый взгляд, все складывалось в единую картину. Среди псов Эйна появился человек, который решил очистить Алеонте от преступлений, и взялся за убийство тех, кого сам осудил. Ключом к разгадке личности маньяка мог стать вопрос, что связывает выбранных людей – как, с помощью кого или чего убийца узнавал их тайны?

К этой версии оставались вопросы, но все же она двигалась в верном направлении. Так казалось, пока не появилась Гарелла Мато. Возможно, врач был неопытным и что-то перепутал. Возможно, она сама сошла с ума. А возможно, дело касалось не Ордена жизни, а Крови.

Что если конечной целью двух убийц было не очищение города, а воскрешение? Магию Раона за годы в больнице заглушили с помощью лекарств, поэтому он создавал из частей тела куклу – обезображенное подобие человека. Второй же мог убивать, чтобы затем воскресить. В городе болтали, что некроманты практикуют это, тогда появление Гареллы вписывалось в общую картину. Возможно, второму мало времени, на которое он может вернуть человека? И тогда Мато умерла сама – у мага просто не хватило сил поддерживать ее жизнь дольше. Или, начав с малого, он учится воскрешать тех, кто умер давно?

Как бы то ни было, теперь версий две. Где-то на улицах Алеонте по-прежнему ходит маньяк, который убивает – или ради магии, или ради самого города. А может, все вместе? Могло ли таких «сыновей» быть больше?

Грей сделал глоток кофе. В любом случае дело продолжается, и в своем расследовании он должен пойти или против Ордена жизни, или против Ордена крови. Хорошо, пусть так.

6.5. Уже не один

Двенадцать лет назад

– Быстрее! – подгонял Эйнар Алето, пока они шли по школьному двору. – Ты же знаешь, Альвардо не любит, когда к нему опаздывают.

– Ага, знаю, – буркнул друг, на ходу запихивая в тетрадь рассыпающиеся листы.

Под глазами у него залегли синяки, вечно бледное лицо казалось еще бледнее. Нервничает – это Эйнар видел яснее ясного. Алето не умел ни читать, ни писать, а все его знания о магии были окутаны предрассудками – он оказался из тех, кто даже неожиданный ливень списывает на ее действие. Однако Альвардо поверил в нового ученика и дал ему шанс. Пока Алето занимался отдельно от других и сегодня, по результатам экзамена, должно было решиться, станет он настоящем учеником Ордена или вернется к себе.

– Эй! – послышалось со ступеней школы.

К ним приближался Раон Кавадо. Он был одет в бело-красную форму, как все ученики, но на нем она сидела так идеально, словно за ним бегал десяток слуг с утюгами, хотя все знали, что таких свиней, как Раон, в Ордене больше нет.

Следом шли двое парней из его «свиты».

– Что, нашел себе новую псину? – Кавадо противно ухмыльнулся.

Алето угрюмо насупился, но промолчал. За прошедшие месяцы он подрался уже трижды, и Альвардо все грозился, что не потерпит такого – еще одно нарушение, и у нового ученика не останется шансов.

Эйнар знал, что у него запас этих шансов больше. Он шагнул к Кавадо, сжимая кулаки:

– А ты ведь знаешь, что собак называют самыми верными друзьями? Или что, мне с тобой, тараканом, общаться?

– Что? – процедил Раон, толкая Эйнара в плечо. – Это ты меня тараканом назвал? Ты знаешь, кто мой отец?

– А тебе мать не рассказала? Извини, не знаю.

– Думаешь, Альвардо выбрал тебя первым, так все с рук сойдет? Нет, ты ведь один. Все знают, что твои родители подохли под забором.

Эйнар вихрем кинулся на Раона и, сбив с ног, увлек на землю, затем ударил кулаком. Прыщавое лицо Кавадо покраснело, а глаза он выпучил, как выброшенная на берег рыба. Парень попытался поднять руки, чтобы ударить с помощью магии, но Эйнар выгнул его пальцы до хруста, и тот завизжал. На шею легли противные сжимающие руки, и кто-то с силой потащил в сторону, а другой из свиты уже замахнулся, целясь в живот.

Алето прыгнул сбоку и повалил того на землю, но всего секунду он был сверху, и вот уже второй, взобравшись на него, с размаху влепил кулаком по щеке. Эйнар кинулся на помощь, но Раон ухватил его за ногу.

Мигом собралась толпа, словно ученики только и поджидали драки. Послышались голоса учителей. Эйнар снова почувствовал, как его оттаскивают в сторону, а затем встряхивают, точно щенка.

– В ударах твоя справедливость, да?

Эйнар округлил глаза от удивления и испуга. Его держал Чезаре Бона, душа Ордена! Изредка он посещал школу, и тогда и ученики, и учителя старались вести себя идеально, чтобы не попасть под горячую руку лидера.

Душа Бона выпустил Эйнара и быстрым шагом направился к школе.

– После полудня зайдете в мой кабинет, все пятеро, – бросил один из учителей и поспешил за Чезаре.

– А вы расходитесь! – добавил другой, руками замахав на толпу, и скрылся внутри здания.

Эйнар подбежал к Алето, злобно глядящему на свиту Раона и потирающему щеку. Он крикнул ему:

– Ты что творишь? Хочешь, чтобы тебя выгнали? Альвардо не дает вторых шансов!

– Я должен остаться в стороне? Ты слышал, что он сказал! И их было трое!

– И что? Тебе нельзя подставляться. То, про моих родителей, это мои проблемы. А что Раон говорит про тебя – он скоро заткнется, обещаю. Я бы разобрался со всеми.

Посмотрев серьезным взглядом, Алето выдал:

– Раон неправ, ни я, ни ты, уже не один. А друзья должны стоять друг за друга. Не знаю как здесь, а у нас так было принято, – он бросил взгляд на центральную башню с часами и подскочил: – Мне пора!

Алето схватил с земли разлетевшиеся листы и кинулся внутрь школы.

7. Помолитесь за город

Обычно Эйнар посещал утренние службы. Ему нравилось стоять рядом со своими людьми, слушать низкие уверенные голоса служителей, читающих отрывки из книги Эйна, и вместе со всеми вкушать эдо – маленькие кусочки теста красного цвета, символизирующие искру. Но утро выдалось слишком суетным, чтобы идти в храм, поэтому перед тем, как отправиться во дворец к королю, Эйнар опустился на колени у иконы Эйна-Дарителя, стоящей в углу комнаты.

С губ сорвался тяжелый вздох:

– Помоги мне найти нужные слова.

От того, что он услышит сегодня, от сказанного в ответ, от поступков короля и кионского посла зависела судьба Алеонте. Однако верного пути Эйнара не видел: или начнется война между городами, или война внутри.

– И разобраться во всем, – добавил, вспомнив мертвую женщину, пришедшую в приют.

История не выходила из головы уже который день. Он должен был вести себя как обычно, поэтому вернулся к детям, решив, что поговорит после, но гостья успела сбежать.

Магия не подводила. Он знал, что убил женщину, и все же она пришла.

Эйнар закрыл глаза и положил руку на дерево, покрытое масляной краской. Икона была старой, ровесницей самого города. Ему нравилось думать, сколькие же смотрели на нее и просили ответов – будто тонкая ниточка тянулась к нему от предков.

– Я ведь поступаю правильно? – спросил Эйнар. – Она держала людей как в рабстве – и женщин, и девушек, и даже совсем девочек, а вороны закрывали глаза.

Стоило вспомнить об этом, ответ перестал быть нужным. Пока власть спит, а полиция продается, нельзя оставлять своих людей.

– Я все сделаю. Ты выбрал меня, я знаю.

Альвардо говорил так. Учитель дал веру, дал опору в жизни, настоящий дом и семью. Подобрал семилетнего мальчишку, оставшегося без родителей, и указал путь.

Вдруг пальцам стало горячо и липко. Открыв глаза, Эйнар отшатнулся. От резкого движения икона упала на пол. По лицу Эйна текли слезы – две кровавые дорожки, тянущиеся так карикатурно медленно. Эйнар прижал икону к себе и попытался рукавом утереть поверхность, но влажные капли выступили снова.

Безумие, это безумие. Такого не могло быть.

Эйнар приблизил икону к лицу, стараясь сквозь кровавую пелену разглядеть каждую черточку бога. И все же это было реальностью, это происходило и что-то значило. Он убрал несколько капель и растер кровь между пальцами. Такая живая, такая сильная и горячая, что сердцебиение казалось почти ощутимым. Словно Эйн перед ним был не иконой, а реальным человеком, и действительно плакал – плакал тяжелыми кровавыми слезами в ответ на вопрос своего сына.

– Ты же не оставил меня? – голос прозвучал сдавленно.

Эйнар сунул икону под подушку и, выпрямившись, снял испачканный сюртук. Он во всем разберется, только нужно немного времени. Это просто…

Сделав глубокий вдох, Эйнар подошел к платяному шкафу и рывком открыл дверь. Внутри висело пять одинаковых белых сюртуков, у каждого – по две красные полосы на левом и правом рукавах. Столько же белых рубашек. Последняя в ряду висела не той стороной, и Эйнар быстро поправил ее. Вернувшийся порядок успокоил мысли.

Ему говорили, что не следует надевать другое – ставший душой должен верно служить городу и в любом месте, в любое время суток не забывать, кто он. Церковь учила жить свободно, выбирая себя и свой путь, но все же один ее служитель не мог себе этого позволить. Хотя в самом углу висела черная куртка с капюшоном, какие носили рабочие. Но и она была для того, чтобы служить городу.

Сменив верхнюю одежду, Эйнар вышел в длинный коридор с рядами дверей – келий, в которых жили другие служители, затем во двор, под сень деревьев. Солнечный луч копьем пробился сквозь пелену облаков и высветил листья так, что они загорелись яркой нефритовой зеленью. На сердце снова стало спокойно, и Эйнар почувствовал прежнюю уверенность.

К дворцу вела сеть длинных узких улиц, таких запутанных, будто змеи собрались в клубок. Алеонте возник четыре века назад, превратившись из крошечной деревушки, основанной беглыми рабами и крестьянами, в большой цветущий город. От той деревни уже ничего не осталось – на ее месте построили военную крепость, которая затем стала королевским дворцом, и все дороги Алеонте вели к нему.

Это было большое прямоугольное здание с четырьмя башнями – память о прошлом, они символизировали четыре центра работорговли и крепостничества, откуда бежали основатели. Стены, обращенные к городу, выложили камнем, а мраморные балконы даже придавали дворцу грозный и величавый вид, но внутри он был отделан кирпичом, а там, где никто не видел – саманом.

Пройдя через главные ворота, у которых несли службу караульные в алой форме, Эйнар попал во внутренние дворы. Самый большой окружали крытые галереи, украшенные скульптурами и лепниной. Туда выходили окна многочисленных советов: магического, финансового, морского и прочих, и прочих.

Каждое утро сотни, даже тысячи людей устремлялись внутрь. Дворы превращались в городскую площадь, и лавочники, коробейники раскладывали товары, аристократы в сопровождении пажей и слуг приходили, чтобы подать прошение или уладить дела, торговцы – получить разрешение, капитаны и моряки – просить пенсию. День ото дня толпа не становилась меньше, ведь посетителей могли принимать неделями, месяцами, и чтобы получить от королевских людей свое, требовалось обладать бессмертием, пожалуй.

Эйнар представил, с каким скорбным лицом каждое утро смотрит король Альдо на все это безумие, и губы исказились в ухмылке. Пусть, пусть смотрит. Может быть, прозреет однажды и поймет, как живет его народ на самом деле.

Душа поднялся по парадной лестнице. Внутри дворец походил на атласную коробку для пирожных: все такое блестящее и вычищенное, с нарочитой утонченностью и нежностью, что так не подходило тем картинам, которые разыгрывались за закрытыми дверями.

На третьем этаже собирались различные советы, и пусть Эйнар входил только в состав королевского, магического и религиозного, он знал, что происходило в других. Финансисты были готовы удушить соседа за украденную монету – как же, ведь не им досталось! В морском совете то причитали из-за нападений пиратов, то жадно потирали руки, радуясь налогу, собранному в островных или южных колониях. А в военном вместо действий были пышные церемонии и громкие бравады.

Утонченный слуга в золотой ливрее открыл дверь и известил о приходе. Внутри уже собрались король Альдо Третий, Игаро Фарьеса – глава магического совета и Огест Олитейра – военный министр. В углу сидел молодой человек в очках – секретарь, протоколирующий встречу.

Эйнар поклонился:

– Ваше Величество, – затем кивнул министрам. – Сен Фарьеса, генерал Олитейра.

Король, стоявший у окна, медленно повернулся к нему. Черты лица у него были настолько же мягкими, насколько жестко смотрели глаза. Несмотря на высокий рост, он обладал изящной комплекцией: узкие бедра, тонкие запястья, длинные утонченные пальцы. Черные кудри ниспадали на плечи, и они лежали так специально небрежно, что навевали мысль о лихих пиратах. Но в короле не было ничего лихого – Эйнар хорошо знал, что это осторожный лис.

Альдо надел военный мундир. Он никогда не воевал, чин достался ему по праву рождения, но Эйнар знал почти наверняка, парадную форму король выбрал специально, чтобы напомнить кионским гостям о грядущем. На поясе висел скрученный кнут, кажущийся неуместным здесь. Когда-то это был символ свободы – каждый мужчина носил такой, чтобы показать, что бывший раб теперь сам себе хозяин. Верными традиции остались только аристократы, но это больше говорило не о прошлом – о том, что сменился хозяин. Хотя Эйнар тоже носил хлыст из бычьей кожи. Это было единственное, что осталось от отца, и еще напоминало о принадлежности к аристократии.

– Душа Амадо, – Альдо произнес так скупо, точно каждое слово стоило ему тысячи монет.

Он молчал, и Эйнар, сцепив руки за спиной, стоял, ожидая разрешения сесть. Наконец, послышалось пренебрежительное разрешение, и он опустился за стол. Хотелось отодвинуться от всех подальше, но церемониал велел сесть по левую руку от королевского места. Все-таки он был главой Ордена жизни, что означало власть не только над церковью, но и над всеми магами крови – вместе это делало его одним из сильнейших людей города.

Церемониал велел сесть Игаро Фарьесе по правую руку, а Огесту Олитейре – следом. Глава магов был худощавым и сутулым, но не дряхлым стариком, и двигался с изрядной живостью, а смотрел всегда неодобрительно и осуждающе. То ли «ревновал», что маги крови ни во что не ставят его совет, то ли боялся, что владеющих другим родом силы становится все меньше, и власть ускользает из его рук.

– Душа Амадо, как поживает ваша паства? – Олитейра говорил с видом доброго дядюшки, он улыбался, поглаживая густую черную бороду, а руки открыто держал перед собой.

– Хорошо, генерал Олитейра. Ваша жена и дочь регулярно посещают Северный храм, что же, они не рассказывают вам, как проходят службы?

Огест дернулся и обратил к королю виноватый взгляд, но тот не удостоил его вниманием, продолжая стоять у окна и смотреть на шумную площадь внизу со скорбным, недовольным лицом.

– Говорят, за последний год количество прихожан увеличилось еще на пять процентов, – протянул Фарьеса.

– Алеонте вырос. Вы знаете, что Торлигур начал новую войну, и люди бежали от нее. Все хотят мира и ищут его здесь.

Эйнар многозначительно посмотрел на короля, но тот не обратил внимания.

В Алеонте практически каждая династия приходила к власти в результате волнений. Так было и с Авойским родом. Однако в городе вновь стало неспокойно: землевладельцы требовали уменьшения налогов, торговцы – снятия таможенных пошлин, рабочие и крестьяне – свобод и права голоса. Альдо нуждался в том, чтобы объединить людей и превзойти своих отца и деда. Его планы вылились в простое и ужасное «Маленькая победоносная война».

– Люди хотят наживы, – заметил Огест с видом знатока. – Война дает шанс взять больше, чем дано при рождении. Армия для них – это шанс получить славу, деньги и титул.

– Война триста десятого года стоила Алеонте ста тысяч мужчин и серебряных рудников на юге. А когда началась осада, сколькие умерли от голода? Их количество так и не подсчитали.

– Душа Амадо, – процедил Альдо, садясь во главе стола. – Оценку истории оставьте историкам. Наша с вами цель сейчас – защитить Алеонте, разве вы не согласны со мной?

– Конечно, ваше Величество, – откликнулся Эйнар, крепко сжимая зубы.

Чертов цирк – и не мог он подобрать более мягких слов. Все присутствующие знали, какая игра велась за стенами города. Альдо устраивал одну провокацию за другой, чтобы сделать Кион зачинщиком войны, а себя и свой народ – защитниками мира и порядка.

Алеонте находился между двумя королевствами: северным Ленгерном и южным Торлигуром. Ленгерн захватила волна революций, и он распался на отдельные города-государства. Кион стал одним из новых центров, столицей наук и искусств, как его называли. Часть подвластных Киону территорий вплотную подступала к Алеонте, а золотоносный Гарлийский рудник они разрабатывали вместе.

Альдо винил Кион в злоупотреблении магией, в подстрекательствах на руднике, в набегах на свои земли. Эйнар не был на границе, но знал достаточно, чтобы понять, что каждое обвинение выдумано, и король, как мальчишка-фигляр, провоцирует северный город выступить против.

Наконец, дверь открылась, и слуга представил гостей, хотя называть их имена не требовалось – это была не первая встреча, но последняя, чувствовалось.

Во главе шел Лаэрт Адван – худой темноволосый мужчина лет тридцати. Белоснежная рубашка и черный жилет идеально подходили его сдержанному, строгому облику. В Кионе власть принадлежала ученым, и он был из них, хотя слухов про него ходило достаточно. Что Эйнар смог узнать, так это что он нашел способ наделять людей магией. В городах бывшего Ленгерна сила попала под запрет, но Адван сумел обойти законы, он захватил власть и объявил себя главой совета министров. Кион стал единственным ленгернийским городом, где практиковали магию, и это тоже не нравилось Альдо – прежде она была преимуществом Алеонте.

Следом за Лаэртом вошли двое мужчин под сорок – Иеген Нортван и Лавен Мирейн. Первый был советником при Адване, второй – министром внешних дел.

Последовали аккуратные приветствия, вежливые вопросы – обе стороны прощупывали соперников, как два зверя, ходящие по кругу в ожидании, кто нападет первым. Альдо решился – чуть тронул противника лапой:

– Сен Адван, во время нашей последней встречи вы обещали посетить Гарлийский рудник и лично разобраться в происходящем. Скажите, что дало ваше расследование?

– То, что я писал вам, подтвердилось, – сдержанно ответил кионец. Эйнар пытался прочесть по его лицу и лицу Альдо, что могло быть в переписке, но ни одна эмоция не выдавала правды. Пульсы обоих тоже оставались умеренными, будто они вели светскую беседу.

– Вы знаете, что Алеонте не подтверждает сих слов.

– Знаю и по-прежнему отвечаю, что это провокация.

Вожак постарше первым ударил по наглой морде молодого зверя. Собравшиеся с жадным интересом наблюдали за ними, переводя взгляд то на одного, то на другого, и никто пока не смел вставить ни слова.

– Знаю, сен Адван, и мой ответ тоже остается неизменным. Алеонте должен выступить защитником своих границ, богатств и самой магии.

Иеген Нортван прикрыл рот, но его смешок все равно был отчетливо слышен. Фарьеса так сжал руки, что на секунду показалось, он вот-вот пустит в дело магию.

– Ваше Величество, – начал Эйнар. – Как глава Ордена жизни, я должен заметить, что за пять лет, как в Кион вернулась магия, мы тоже стали сильнее, воспользовавшись практикой наших уважаемых соседей.

Эйнар едва заметно склонил голову перед Адваном, и тот ответил таким же движением. Это была чистейшая ложь, что понимали оба. У них состоялся всего один разговор, начавшийся так по-светски и буднично, но закончился он единым решением. У них была всего одна общая черта: оба не хотели войны – она оказалась решающей.

– Наделять человека магией с помощью таблеток и порошков – это нарушение всех законов природы, – процедил Фарьеса. – Алеонте не может допустить столь противоестественного вмешательства.

Лавен Мирейн, пригладив аккуратную бородку, громким, так не подходящим его тщедушному телу голосом, начал:

– Насколько мне известно, партия нашего лекарства была выписана в Алеонте полтора года назад. Возможно, стоит вспомнить, кто заключал договор.

Фарьеса побагровел. Эйнар чувствовал, как бешено заколотилось сердце мага, и чуть пошевелил пальцами, заставляя его успокоиться – старик был близок к удару.

Альдо не показал растерянности или недовольства:

– Вот именно, уважаемые сены, между нашими государствами так долго длился мир, и нарушение договоров со стороны Киона грозит перечеркнуть сотрудничество в золотодобыче, торговле, медицине.

Адван подался вперед, сцепив руки в замок.

– Ваше Величество, возможно, мои слова заденут вашу особу, но я должен сказать: Кион знает о каждой провокации с вашей стороны. Однако мы не заинтересованы в войне, потому предлагаем заключить новый договор, который урегулирует наши интересы в перечисленных областях и подтвердит проложенные ранее границы.

Становилось все жарче. Солнце, казавшееся белым шаром раскаленного металла, настойчиво заглядывало в окна, нагревая поверхности до невозможного. Эйнар подумал, что Альдо собрал послов в этом зале специально – он хотел, чтобы гости мучились от непривычной жары, чтобы они чувствовали слабость и принимали неверные решения.

– Сен Адван, Кион считает себя творцом революции, так?

Мужчина скупо кивнул.

– Король отрекся от престола, но революционерам этого показалось мало. Они боялись сторонников монархии, и тогда правящую семью схватили и расстреляли – без суда, в грязном подвале чужого дома. Всех: короля и королеву, вдовствующую мать, троих детей. Только одна принцесса спаслась и бежала в Алеонте. Альдо Второй женился на ней. Кион лишил мою семью наследства, а сейчас он занялся ужасными экспериментами с магией и начал беспорядки на нашей земле. Как я могу закрыть глаза и остаться в стороне?

Это была продуманная, заготовленная заранее речь – Эйнар не сомневался и ни на каплю не поверил Альдо. Да, его мать действительно была беглой принцессой, но о ее правах на престол разрушенного государства не вспоминали. Нет, король искал поводы, чтобы оправдать свои действия, а для жителей придумал сладкую ложь про войну за справедливость.

– Позвольте напомнить, – Лаэрт не изменился в лице и продолжал тем же уверенным, хорошо поставленным голосом. – По пакту двести восемьдесят третьего года Алеонте был признан вольным городом, принята политика невмешательства и установлены условия передачи и укрытия беглецов. Если вы называете Кион наследником Ленгерна, то почему же сами не готовы наследовать законы, принятые вашими предками? Четвертая статья пакта запрещает принимать политических беглецов, к которым относится ваша мать. Мы имеем право потребовать ее выдачи.

– Кто первым нарушил пакт? – начав любимую тему, Огест заговорил твердо, по очереди одаряя послов огненными взглядами. – В трехсотом году Кион в союзе с Нортом вступил в Алеонте, желая «освободить» город от королевской власти.

– Генерал Олитейра, скажите, вы участвовали в той войне? – спросил Лаэрт.

– Да, это были мои первые битвы.

– Значит, на вашу судьбу выдалось две войны, одна из которых закончилась почти годовой осадой Алеонте. А сколько стычек на границе произошло за это время? – Адван открыто посмотрел на короля, и тонкие губы того недовольно скривились. – Я буду честен: в Кионе последние тридцать лет тоже не были легкими. И для вас, и для нас настало мирное время, нужно ли нашим городам становиться соперниками и развязывать новую войну?

Эйнар не смог промолчать:

– Для Алеонте действительно началось спокойное, благодатное время. Люди молятся, чтобы мир не заканчивался. Им не нужна война, так почему она нужна нам?

Альдо медленно перевел на него взгляд. Тонкие ноздри дернулись как у хищника, вдруг уловившего чужой запах. Сердце короля застучало громче и быстрее, и Эйнар чувствовал, как тот едва сдерживает гнев.

Сенора была Ката права, говоря, что иногда лучше промолчать, но слова остались единственным оружием – если показать истинные намерения короля, у него останется меньше сторонников.

– Да, сены, вы правы, война не нужна никому. Мы готовы обсудить новый договор, и вот наши условия: Гарлийский рудник переходит под контроль Алеонте, маги Киона признают верховенство нашего магического совета. В свою очередь, Алеонте обещает снизить пошлины для кораблей Киона.

– Ваше Величество, это неприемлемо. Кион – вольный город, граждане которого не будут зависеть от других, какой бы сферы это ни касалось. Право же на Гарлийский рудник досталось нам раньше, чем вам.

– Сен Адван, я напомню. Ваши подстрекатели привели к восстанию на нашей половине рудника – это первое. Подвластные вам города преступили наши границы – это второе. Ваши революционеры отобрали трон моей матери – это третье. Ваши эксперименты с магией нарушают равновесие сил – это четвертое. Озвученные нами условия являются непоколебимыми.

– Вы же понимаете, что стоит на кону? – серые глаза Адвана сделались совсем хмурыми, напомнив холодное северное небо.

– Наша честь, – Альдо не сдержал улыбки. – Алеонте не готов терпеть столь наглое поведение со стороны Киона. Если вы не можете признать ваши попытки подстрекательства, то и не стоит – мы их прекрасно видим.

Поднявшись, Лаэрт упер руки в стол и свысока посмотрел на Альдо:

– Ваше Величество, я понимаю, почему вы затеяли этот разговор. Кион не намерен вступать в войну и всеми силами будет стремиться к миру, но если провокации продолжатся, город ответит.

Лаэрт Адван вышел из зала, с силой распахнув перед собой двустворчатую дверь, а его двое министров проследовали за ним, на прощание наградив присутствующих такими же высокомерными взглядами. Эйнару хотелось уйти с ними.

Едва захлопнулась дверь, Альдо твердым голосом произнес:

– Готовьте армию, генерал Олитейра, и магов, сен Фарьеса. Я думаю, повод не заставит себя долго ждать, – тон стал едким и пронзительным, как удары хлыста. – А вы, душа Амадо, помолитесь за город.

Эйнар вцепился в столешницу так, что побелели костяшки пальцев. У него не было козырей, способных побить карты короля. Он не мог пойти против решения, не мог сказать, что его паства не будет воевать. Он ничего не мог сделать для людей. Помочь армии, не оставить семьи воинов, но что это, что за капля в море? Сколько нужно взывать к богу, чтобы отцов, братьев, сыновей не убивали? Чтобы солдатам из-за ран не пришлось отрезать руки и ноги, перекраивать лица? Алеонте должен был стать убежищем от рабства, от войн – сюда бежали все, кто хотел свободной мирной жизни, и люди всегда были готовы верно защищать свое убежище, но сейчас, что сейчас? Когда защита нужно от самого города?

Кончики пальцев начало покалывать – это магия напоминала о себе. Всегда один быстрый жест – король, схватившись за сердце, упадет, и некому будет объявить о начале войны. Или нет, направить его кровь к груди, собрать в сгусток, чтобы тот перекрыл сосуды, и спустя время сердце, лишенное притока крови, остановилось.

– Это недопустимо, – решительно произнес Эйнар. – Вооруженный отряд будет добираться не меньше месяца. Придут холода, однако у армии нет достаточного оснащения, нет опыта войны на севере. Торлигур не упустит возможности и нападет вновь. И скоро жатва! Нельзя оставлять поля без рабочих рук. Война станет катастрофой для города.

Альдо кивнул, будто соглашался, но взгляд темных, почти черных глаз, сделался еще более жестким:

– Ваше мнение ценно, душа Амадо. Спасибо, что высказались, мы подумаем над этими словами. Вы можете быть свободны.

– Позвольте остаться, ваше Величество, – процедил Эйнар. – Орден сможет помочь силами и средствами, поэтому я бы хотел знать ваши замыслы не по слухам.

Альдо повел ладонью так, как хозяин отмахивается от надоевшего пса. Кончики пальцем уже горели, и Эйнар убрал руки под стол. Надо что-то делать, но появившаяся мысль казалась слишком смелой.

Жаркий раскаленный день сменился нежным прохладным вечером, укрывшим город светом, как золотая парча. Эйнар смотрел в окно, изредка кивая самому себе, а Эррано Ортега в нетерпении следил за ним, ожидая рассказа о встрече с королем и кионскими послами.

Он был вторым лидером. Стоило признать, что Эррано талантлив – и Орден, и церковь богатели, увеличились подвластные им территории, выросло количество служителей, они стали могущественнее других и сравнялись силами с королем. Ортеге было всего двадцать шесть, но опыта и хватки у него, казалось, как у старика, который работал десятилетиями. Одного лишь не понимал Эйнар – он не чувствовал в нем ни капли веры в Эйна.

Наконец, мысли выстроились в единую цепь, видение того, что необходимо сделать, стало более четким, и Эйнар поделился услышанным и своим замыслом. Вместо ответа Эррано прошелся по комнате, задержал руки на фортепиано, поднял крышку, легонько провел пальцами по клавишам, наполнив келью нестройными звуками.

– И это все? – Эйнар сдержал вздох.

Конечно, он знал, что Ортега печется не о городе – тот был настоящим дельцом, и только финансовые дела его волновали. Но поделиться страхом войны, необходимостью бороться против замыслов короля было больше не с кем, и душа надеялся хоть на толику понимания.

Эррано опустил крышку, но недостаточно плотно, Эйнар видел зазор и от раздражения скрипнул зубами. Все должно было находиться на своих местах, в правильной последовательности, только так возможен порядок в мыслях, в поступках, в жизни.

– Сыграешь? Ты же умеешь? – Эррано повернулся с хитрой улыбкой.

У него было, пожалуй, самое порочное лицо из всех, кого знал Эйнар. Приверженцы их религии не следовали законам нестяжательства, и Ортега нарушал их первым. Он был из тех, про кого любят пошептаться, но ни один слух не был пущен зря.

– Умею, но не буду. Я говорю о городе!

Фортепиано было любимым предметом в комнате. Времени на музыку не хватало, но виделось в нем что-то красивое и уютное – это был кусочек спокойной жизни, какой она могла стать, да не становилась.

– Тебе надо расслабиться, – Эррано продолжил улыбаться, не теряя хитрого выражения. – Ты прав, король Альдо выбирает неверный путь, но не давая себе отдыха, ты не получишь город.

Ортега наполнил бокалы вином, услужливо принесенным послушницей, и протянул один из них Эйнару. Тот сделал едва заметный глоток – аромат ежевики оттеняли тонкие ноты гвоздики и корицы.

– Полезно для сердца, – Эррано усмехнулся и обошел кресло, на котором сидел Эйнар.

Ортега положил руки тому на плечи, большими пальцами надавил рядом с шейным позвонком, разминая спину.

– Ты должен предотвратить войну, – голос стал тише, он прозвучал так, словно в словах не было ни капли сомнения, и в нем слышалось так многое от Альвардо – бесконечное «Ты должен».

Эйнар сделал еще один глоток.

– Должен. Но не будет ли мир с другим государством стоить мира в Алеонте? Я не знаю, как найти компромисс.

– Компромисс в том, чтобы прислушаться к народу. Это не только даст мир – это сделает Орден и церковь сильнее, чем когда-либо.

Пальцы Эррано опустились чуть ниже, растирая крупные мышцы плеч.

– Никому не нужна война, – продолжал он. – Пойдут за тобой, а не за королем. Город любит тебя, как бога.

Воздух с улицы пах ванилью и цветами, он был до невозможности сладким, и от этой сладости кружило голову. Эйнар помнил: столь же жаркий день, наполненный теми же запахами, был, когда на его глазах убили родителей. И когда вороны отпустили их убийцу, а еще когда он впервые переступил порог школы Ордена жизни. Когда Альвардо сказал, что видит в нем искру Эйна и что тот единственный сможет построить в Алеонте новый мир.

Наверное, такие жаркие дни, наполненные запахами цветов и ванили, всегда стояли в городе – не стоило видеть в них ничего особенного. Да и не нужны они были, чтобы сделать то, что должен.

– Это мой город, не Альдо решать его судьбу, – жестким голосом ответил Эйнар, прикрывая глаза.

Даже если Эйн готов отвернуться от своего верного пса, он чувствовал, что не потеряется и не свернет с пути. Все стало таким предельно ясным – довольно размениваться на гроши, выслеживая и пробираясь темными переулками. Пора навести в городе настоящий порядок.

– Да, – тихо откликнулся Ортега. – Ты нужен Алеонте, и ты знаешь, что должен делать.

8. Доверять не только чутью, но и фактам

На столе не осталось свободных островков. Половину места занимала карта Алеонте. Грей снял ее со стены в кабинете и расстелил перед собой. На ней так часто оставляли штрихи, что карандашные отметки уже не стирались, и поверху жирными точками он указывал места, где были найдены тела с примятыми сердцами, крестами – церкви и храмы Ордена жизни, а дома, где, как подозревали, собираются некроманты, обводил кругом. Коршун менял линии, наносил все новые отметки, пока карта не превратилась в бесполезный зачирканный рисунок.

По бокам лежали листы бумаги, исписанные бесконечными строками. Грей с педантичной точностью заносил каждое услышанное слово, переписывал информацию из отчетов о вскрытиях, а любую догадку превращал в огромную схему с квадратами, кругами и стрелками. Впрочем, их по-прежнему оставалось всего две – про церковника, возомнившего себя судьей и богом, и про некроманта, интересующегося тайнами жизни и смерти.

Прошло не так много времени, но Грея не покидало чувство, что он напрасно теряет время: ни посещение школы, ни посещение больницы, ни даже публичного дома Гареллы Мато не дало результатов. Будто те часы, которые он всегда показательно ставил на допросах, теперь отмеряли его время, а каждый удар стрелки превращался в «быстрее», повторяемое бессчетное количество раз.

Ладно.

Из инспекторов, с которыми Грей делил кабинет, Ремир пришел первым. Он держался этой привычки уже лет пять, с тех пор как его семейная жизнь превратилась в сплошные крики и скандалы.

– Так, – протянул друг. – Ты что здесь делаешь? Ты же раньше девяти не являешься.

– Одриго заболел, я вышел на дежурство вместо него. Зато было время подумать.

Вообще-то, инспекторов освобождали от дежурств, но офицеры опять начали любимую игру «кто на кого спихнет ночную службу», а Грею хотелось остаться в тишине и подумать. Пустые коридоры полицейской башни делали его мысли более собранными и четкими. Он призраком слонялся по этажам и перебирал в голове варианты один за другим, разговаривая сам с собой и загибая пальцы. Дежурства и прежде казались Грею благодатью – отличное время на подумать, все равно для Третьего отделения никогда не находилось срочных дел.

Хотя сегодня в размышления о деле постоянно закрадывались мысли о грядущей войне. Объявлена она не была, но все уже знали, что ее не миновать. Впервые в истории Алеонте не защищался – он нападал. Грей не брался судить, кто прав, но он видел, что происходит на улицах: их заполонили толпы, крича и скандируя, рабочие и крестьяне оставили работу и, возглавляемые громкоголосыми церковниками, взывали к королю, а полиция и гвардия пытались разгонять толпы. Поговаривали, что жертвы есть с обеих сторон.

Ремир уставился на светлое пятно на фоне серовато-коричневых обоев.

– Опять забрал карту?

– Ага, – буркнул Грей.

После бессонной ночи движения казались замедленными, а от количества выпитых чашек кофе участилось сердцебиение – и тут еще эти бессмысленные разговоры.

Все-таки ночью в полицейской башне было лучше, а сейчас опять захлопают двери, комиссары с видом важных гусей протопают в свои кабинеты, офицеры и инспекторы разбегутся по делам, но перед этим наполнят коридоры сигаретным дымом, обсудят последние новости и от души поругают своих начальников, а если будет настроение – короля.

Ремир сел за свой стол и откинулся на спинку стула. Он с шумом, по-театральному, втянул воздух.

– Чуешь, чем пахнет?

– Нет, чем? Опять Мильтаз оставил обед в столе?

– Пахнет дерьмом, в которое ты вляпался, уже весь кабинет провонял. Да только от того, что ты бегаешь как загнанная лошадь, пахнуть меньше не станет. На тебе же лица нет. Иди домой, а? Дежурство кончилось.

Грей устало посмотрел на Ремира, но не успел ничего сказать, как тот воскликнул:

– Снова это постное лицо! Я переставлю стол и буду сидеть к тебе спиной.

– Ремир, прекращай. Да, конечно, схожу-ка к портному, закажу новый костюмчик, в модном красном, затем съем жареного петуха в таверне, а после пойду смотреть бычьи бои. Это ты предлагаешь? Как мне сидеть на месте, если в городе по-прежнему ходит убийца?

Положив руку на край стола, Ремир наклонился к Грею.

– Нет, не это я предлагаю – поспать, чтобы хоть круги под глазами исчезли, а затем вернуться на службу. Если твой старик не давал тебе жизни, не значит, что ты сам не можешь себе этого позволить. Ты уже большой мальчик и заработал право не бежать все время, а иногда останавливаться для передышки.

Грея передернуло. В словах друга была доля правды, но… Но ведь пока полиция отдыхает, убийца на свободе! Дело вовсе не в воспитании – в том, что правильно. А сидеть дома и грызть булки из пекарни напротив сейчас не может быть правильным.

Взглянув на лицо Грея, Ремир уверенно произнес

– Ясно, опять думаешь, я – дурак, а ты – умник и точно знаешь, как правильно.

Однако тот так не думал, в словах друга действительно звучала истина.

Отец родился в Алеонте, но еще в юности уехал на север, где и вырос Грей – от южного города ему досталась только фамилия, а все остальное в него впиталось от севера. Отец не брезговал поднять руку, если сын получал плохие отметки в школе, или учителя жаловались на его поведение. Он следил, чтобы мальчик вставал с первыми лучами, и гонял его: физические упражнения, фехтование, стрельба, ну и, конечно, не меньше ста страниц чтения в день, чтобы ум развивался тоже.

Горано-старший служил в армии и того же ждал от сына, да не просто ждал – знал, что тот должен превзойти его, поэтому с ранних лет взялся за воспитание по-своему. Грей хотел того же, но мечты обоих изменил Алеонте.

Умер дед, и отец, взяв мальчика, отправился на юг, чтобы решить вопрос с клочком земли, доставшимся в наследство. Не прошло и недели, как отец погиб по ошибке мага-юнца, слишком верившего в свои силы. Так Грей остался один в чужом городе. Мать умерла десяток лет назад, собственным жильем семья не обзавелась – возвращаться было незачем. У парня осталось небольшое наследство деда да мечта отца – через пару лет он смог воспользоваться деньгами и оплатить обучение в полицейской школе Алеонте.

Сейчас, спустя года, Грею казалось, что он сам искренне хотел поступить, но червоточина сомнения говорила, что не нужны ему ни армия, ни полиция – то был выбор отца. И он же до сих пор заставлял не спать и загнанной лошадью бегать по городу, пока дело не будет закончено.

– Сегодня уйду пораньше, – пообещал Грей, потянувшись к чистым листам. Он вспомнил, что уже почти неделю не писал Мерсаде – накопилось много всего, что хотелось рассказать. Во время письма к нему часто приходили новые мысли – он будто разговаривал с девушкой как раньше, когда они работали вместе и помогали друг другу.

– Не уйдешь, ты же лошадь-тяжеловоз, такие всегда тащат груз. Парень, который в тринадцать остается один, но с деньгами и не становится ни преступником, ни развратником, а затем служит городу – ты что, святой?

– Только не говори это псам Эйна, – быстро улыбнувшись, Грей склонился над листом.

Пришли двое других инспекторов, и Ремир вцепился уже в них, засыпав разговорами и шутками, а те отвечали грубоватыми ухмылками.

Слова лились так естественно – в жизни Грей говорил меньше, чем писал. Буквы выходили прямые и четкие, почти как напечатанные, но правый край строки постоянно уходил вверх. Мерсада писала еще менее красиво – буквы разлетались как птицы и были написаны легко-легко, под стать ее непоседливому характеру. Она никогда не могла усидеть на месте. Грей хотел думать, что именно из-за этого она не отвечает на его письма, но причина была в другом.

Рука наполовину вывела строку про школу Ордена жизни и замерла над листом. Отложив письмо, Грей снова посмотрел на карту, на маленькую точку рядом с набережной.

Раона Кавадо выгнали из школы восемь лет назад – не столь большой срок для учителей. Многие из них помнили смуглого черноволосого мальчика-аристократа, чья семья принадлежала к первым беглецам Алеонте. Однако учителя не скрывали своего презрения к людям короля, и даже несмотря на обязанность отвечать на вопросы полиции, не поговорили с Греем – процедили несколько слов. Он имел право вызвать их в башню, но думал, что разговорят их только инструменты, которые полицейские достают для молчунов – этого не хотелось.

А если поговорить с тем, кто не принадлежит церкви Эйна или держит обиду? Такие должны быть среди слуг. Между тем они могли знать больше учителей, ведь у учеников была жизнь вне магии, уроков и служб. Каждый слуга своим долгом считал знать о хозяине всю подноготную, вряд ли в школе существовал другой порядок. Что дети, что взрослые – слуги стремились знать про каждого.

Итак. Нужен список тех, кто работал в школе восемь лет назад: воспитателей, садовников, поваров, да хоть посудомоек! В решении головоломки ключевой обычно становилась самая крошечная деталь. Это было как найти кончик нитки на катушке – нащупаешь, и сразу потянется весь клубок. Девять лет службы научили находить его даже в целом ворохе.

От старухи шел ужасный запах кислой капусты и грязного белья. Анесса Ольяносо подслеповато щурилась и не переставала говорить. Пять кошек постоянно крутились у ее узловатых тощих ног, а на коршуна смотрели с недоверием и поворачивались к нему хвостами. Он сидел на самом краю засаленного кресла, стараясь занимать как можно меньше места и не касаться поверхностей, покрытых жиром и пылью.

– Ну конечно, конечно, как я могу не помнить своих ребят? – старушка всплеснула руками. – Они же росли при мне. Ну что учителя? Урок отведут – вот и все. А воспитатели всегда рядом. Мы же их и в церковь водили, и за домашней работой следили, и за каждый синяк переживали! Даром что маги – дети как дети.

Анессе шел седьмой десяток. Всю жизнь она посвятила воспитанию учеников Ордена, пока ей не пришлось уйти из-за слабого здоровья – Грей уже знал, что ее «попросили». У женщины остался только крошечный домик в предместьях Алеонте, за который она держалась, как за надежную крепость, хотя обычно одинокие старики переезжали в специальные дома, где за ними ухаживали.

– Слышала я, слышала, что случилось с Раоном. Не верится просто! Да и тогда я не могла поверить. Такой хороший мальчик был! Я вам скажу по секрету, – старуха доверительно наклонилась к Грею, а он едва сдержался, чтобы не зажать нос и не скривиться от резкого запаха. – Его отец – настоящий деспот! Он сыну покоя не давал, вот Раон и цеплялся за всех в школе. А на самом деле он такой милый и добрый был. Никогда кровать не застеленной не оставлял, всегда делал уроки, а однажды, когда я приболела, пришел ко мне и пытался помочь с хозяйством, хотя у него все из рук валилось!

Ольяносо даже не требовалось разговорить: она сама была готова вылить поток воспоминаний, лишь успей ухватить верное. Грей обошел всех уволенных и уволившихся, выискивая человека, которой расскажет больше. Среди них действительно были и обиженные, и равнодушные, и сознательные, готовые говорить с инспектором, но они не дали нового – спасение пришло в виде болтливой старухи, с трепетом вспоминавшей каждого ученика.

– Не верится, конечно, – Анесса провела рукой по щеке, будто смахивала слезу, хотя выцветшие глаза оставались сухими. – Не мог он так поступить! Да и не… – внезапно старуха осеклась.

Грей насторожился, но решил пока не цепляться – лучше вернуться к этому позднее. Сейчас женщина будет внимательна и не скажет нужного. Если такое состояние для нее еще возможно, конечно.

– А потом… Во имя Эйна, какое же горе! Я думаю, это в больнице с ним такое сделали, что он умом повредился. Раньше ведь Раон таким сознательным мальчиком был. Чутким очень. Ему нравилось работать в церкви. Однажды, представляете, даже с учеником из другого класса сцепился за право помогать на службе! – Анесса задумалась. – С Эйнаром Амадо, да. Тоже такой хороший мальчик. Они оба подавали большие надежды, недаром отец Гаста выбрал их.

Грей уставился на старуху. Он проверял список одноклассников Кавадо: большинство, как и полагается, заняли должности в церкви, некоторые поступили на королевскую службу. Изучать списки всех учившихся на тот момент показалось ему лишним, но, видимо, это стало ошибкой.

То, что Эйнар и Раон были одного возраста и учились вместе, еще ни о чем не говорило, но уже шептало. А «выбор»… Слишком много подходящих слов.

– Что значит выбрал? – Грей изобразил непонимание.

Орденом жизни управляли трое – духовный лидер, организатор и директор школы. Они влияли на разные сферы, не всегда между ними был мир, но традиция сложилась так, что директор выбирал несколько учеников, в которых видел преемников нынешних лидеров, воспитывал их, а затем они переходили в служение душе и телу, и те делали окончательный выбор наследников.

Грей знал, что Раон Кавадо был одним из сильнейших учеников, поэтому Альвардо Гаста обратил на него внимание. Однако тогда инспектору казалось важным не то, что происходило до убийства, а дальнейшее – еще одна ошибка.

– Отец Гаста занимался с ними после уроков. Говорят, он лично обучал их владеть силой, но… Кто же знает теперь, где выбранные им? Трое умерли. А Эйнар – хороший мальчик, конечно – стал душой. Коли это важно, спросите у него.

– Трое? – Грей напрягся, высоко подняв плечи.

Он думал, что в городе остался один маньяк, но если их больше… Мог ли Альвардо Гаста быть тем самым отцом, который вложил в голову Кавадо мысль об убийствах?

Ольяносо начала загибать распухшие пальцы.

– Знаете, чему я дивилась? Отец Гаста воспитал Чезаре Бона. Какой шустрый мальчик был! Как ветер, а вырос, так настоящим ураганом стал, даже учителя перед ним клонились. Ему ведь всего двадцать один исполнилось, когда его выбрали душой, так рано! Но не прошло и года, как отец Гаста снова выбрал ученика. А ведь душа Бона был так молод, зачем ему наследники? Чезаре я посчитала за первого, кто умер. Вторым был Раон. Третьим стал, – сделав паузу, Анесса с тоскливым вздохом положила руки на кошку, прыгнувшую ей на колени, и принялась наглаживать. – Бедный мальчик! Алето Аманьеса. Тоже печальная судьба у него. Он связался с Орденом крови, и его сослали в Рицум. Такой маленький был! Он мне всегда напоминал цветок, выросший в трещине скалы. Он ведь не был аристократом, как другие, тяжело ему пришлось. С Раоном не раз дрался. Хорошо, что Эйнар его защищал. Они вместе, как братья были.

– Можно я открою окно? – Грей рывком встал и распахнул ставни, впуская в комнату горячий ветер. Он простоял у окна несколько секунд, смотря на заросший сад.

Итак. Сначала Альвардо Гаста выбрал Чезаре Бона, который затем стал душой Ордена жизни. Он был достаточно молод, но директор школы уже начал готовить наследника – почему так рано?

Выбранными стали сразу трое.

Раон Кавадо, сошедший с ума и убивший больше тридцати людей, чтобы что-то доказать «отцу» – не Альвардо ли?

Алето Аманьеса, нарушивший закон и сосланный в Рицум. Человек, связанный с Орденом крови, подходил на роль того, кто может воскрешать и управлять убитыми – не он ли второй маньяк? Однако из Рицума не сбегали – в Рицуме оставались навсегда. А если?.. Нужно проверить.

Эйнар Амадо, ставший наследником Чезаре Бона, глава магов крови и духовный лидер церкви. Если он сумел занять должность, мог ли Раон подумать, что «отец выбрал не того сына»? Но чутье так легко успокоилось после встречи. Грей видел, что Эйнар искренне хочет помогать людям, не отказал душа и в помощи коршуну.

Однако все это был детский лепет. Он пошел в полицейские, а не в гадалки, значит, стоит доверять не только чутью, но и фактам. Проблема заключалась в том, что они противоречили друг другу.

– Расскажите про Эйнара и Алето, какими они были? Как вы думаете, почему отец Гаста их выбрал?

Анесса всплеснула руками с такой силой, что кошка на коленях ответила беспокойным мяуканьем.

– Да как же я могу знать? Родителей Эйнара убили, тогда у него и проснулась магия. Как сейчас помню: ко мне привели его, такой красивый золотоволосый мальчик семи лет, попросили устроить. Из-за возраста он не мог заниматься вместе с другими учениками, и отец Гаста взял его на свое попечение. Они как настоящая семья стали. Эйнар все ходил за ним, как щеночек за хозяином, и каждое слово ловил. А что ему оставалось? Он ведь совсем один был – маленький одинокий мальчик с огромным наследством, но без семьи. Когда появился Раон, Эйнар сдружился с ним, а потом, как отец Гаста выбрал того вторым учеником, они перестали общаться. Ревновали наставника.

Ольяносо вздохнула с еще большей печалью, и кошка заботливо прижалась к ней.

– Я одно время даже удивлялась, что Эйнар с Алето сдружились. Ну какими они разными казались! Я как увидела Алето, решила, что он злобный мальчишка, маленький демон, уж такой взгляд был! А потом узнала, что у него мать и сестра болеют, он сам, представляете, инспектор, пришел из деревни в Алеонте, чтобы начать учиться и помочь им. Маленький одинокий мальчик в большом чужом городе. Поэтому, наверное, они и сдружились.

Грей вздохнул следом за Анессой. Чем больше человек делал плохого, тем более печальной у него была история. Это показывало каждое дело, об этом же говорила каждая книга и обычный житейский опыт. У трех магов были равнозначные шансы опуститься до убийств.

– А потом Алето вступил в Орден крови, верно?

– Так сказали. Он всегда был любопытным мальчиком и вдумчивым, но чтобы такое… Да зачем же? Больно мне было видеть, как его увозят. Ему ведь даже не дали попрощаться с семьей. Вы бы видели его лицо! И как он рвался к матери – не от страха за себя, за нее переживал. Бедный, бедный Алето.

Любопытный вдумчивый мальчик, значит. Почему бы такому не захотеть взглянуть на другую сторону силы? Аманьеса отлично смотрелся во второй версии про то, что в городе ходит тот, кто интересуется тайнами смерти.

Так или иначе, все указывало на то, что замешан маг. Перед глазами снова появилось видение огненного ада – единственное расследование, касавшееся магии, многое отняло. А на этот раз какой будет цена? Впрочем, даже если придется выскрести все – немногое ведь осталось, с делом стоит разобраться.

– А что Эйнар?

– Не знаю, инспектор, не знаю. Он ведь к тому времени уже стал взрослым – воспитатели ему были ни к чему. Я и в коридорах его не встречала, он все силы бросил на служение церкви. Хотя нет, видела я его один раз после того, как забрали Алето – весь печальный-печальный, как скулящий пес. Верными они были друзьями, да развели их по разные стороны.

– Развели? – уточнил Грей. – Не сами разошлись?

Анесса странно посмотрела на него – без своего подслеповатого прищура, более ясно и даже гордо.

– Комиссар, у меня кое-что есть, – голос перешел на доверительный шепот. – Когда Раона забрали, я собрала вещи, чтобы отнести его родителям, да кое-что выпало. Дневник. Я побоялась идти к сену Кавадо второй раз, так тетрадь и лежит у меня.

Ольяносо шустро поднялась с кошкой на руках и прошла в соседнюю комнату, прикрыв за собой дверь. С минуту раздавалось шуршание, затем она вернулась с тетрадью в кожаном переплете.

Это было такое великолепное совпадение, что верилось с трудом. Грей не рассчитывал, что болтливая старуха поможет делу, но она оказалась той крошечной деталью, благодаря которой головоломка могла сложиться. Возможно, в дневнике не было важного – ну кто из мальчишек вообще ведет дневник! – но Грей, как опытный охотник, почувствовал след даже на голых камнях.

– Много времени с тех пор прошло, но недостаточно, чтобы мы перестали нуждаться в правде.

 Грей внимательно посмотрел на Анессу, а она улыбнулась в ответ печально, но с пониманием.

– Я думаю, вы сможете разобраться, инспектор Горано, – сдержанно сказала она.

– Обязательно. Спасибо за помощь.

Коршун все не сводил взгляда – а была ли Анесса болтуньей на самом деле? Все ее разговоры вдруг показались маской, будто это не он нашел зацепку – она сама умело подвела его к правде. Грей покрепче сжал тетрадь. Если это так, что же записано в дневнике?

8.5. Вы станете новыми богами Алеонте

Десять лет назад

– Давай, давай, – Эйнар подталкивал в спину.

– Так о чем нам говорить? – уже в который раз спросил Алето.

Накануне вернувшись в их комнату, Эйнар таинственно сказал, что утром Альвардо хочет поговорить с ними. Друг явно знал причины этого разговора, но упорно не называл их. Наверняка раньше времени не хотел расстраивать, что Алето отчисляют. За два годы учебы тот так и не смог почувствовать себя в школе Ордена своим, наравне со всеми. Ему все время казалось – нет, так и было, – что над ним смеются за деревенский говор, за вечный голод, за манеры, что он так мало знает. И что другим известно о его больных матери и сестре. Ну куда ему против всех этих аристократов? Магия обычно не выбирала простых людей – с Алето она ошиблась.

– Скоро узнаешь, – улыбнулся Эйнар. – Шагай быстрее.

Они вместе поднялись в западную, самую высокую башню школы, где находился кабинет директора Альвардо Гасты. Друг едва постучался в дверь, только для вида, и сразу толкнул ее. Он мог себе это позволить. У него магия проснулась, когда ему исполнилось всего семь. Это произошло сразу после убийства родителей, и его забрали в Орден. Эйнар считал Альвардо почти что отцом и вел себя не так, как другие ученики. Алето до сих пор робел, ловя тяжелый взгляд карих глаз директора.

– Отец Гаста, – сказал Эйнар, и Алето поклонился вместе с ним.

– Присаживайтесь, – Альвардо с добродушной улыбкой указал им на стулья напротив стола, за которым сидел, укрывшись книгами.

Один уже занимал Раон, встретивший вошедших сердитым выражением и нахмуренными бровями. Эйнар сел справа, и Алето досталось место посередине. Парень беспокойно заерзал на сиденье. Ну и что он делает здесь, наедине с директором и двумя лучшими учениками?

– Алето, я рад, что ты пришел, мы давно с тобой не говорили, – Альвардо снова улыбнулся.

Парень быстро кивнул в ответ. В первый год, когда он только оказался в школе, директор занимался с ним лично, после же перестал обращать на него внимание, и к ученику за это время вернулось прежнее недоверие, хотя поначалу он был готов смотреть на Альвардо, кажущегося едва ли не всемогущим в своем королевстве-школе, как на настоящего бога.

– Как твои успехи в учебе?

Пробелов: в истории, в географии, в языках – до сих пор был много. Все свободное время Алето тратит на книжки, лишь бы догнать остальных, однако в том, что с магией у него возникают сложности, пожаловаться не мог ни один из учителей.

– Я стараюсь, – негромко откликнулся Алето.

В кабинете приятно пахло книгами и кофе, и запах потихоньку начал успокаивать. Если его хотели отчислить, то звать Эйнара и Раона не было нужды. И уж тем более спрашивать об успехах.

– Я знаю, – кивнув, Альвардо надел очки и притянул к себе исписанный лист бумаги. – Ты терпелив и старателен. Не считая безобразного поведения, твои успехи радуют меня. Впрочем, это касается всех троих, – он строго посмотрел на Эйнара и Раона, но ни один из них даже не потрудился сделать виноватый вид. – Хорошо, я позвал вас для того, чтобы обсудить другое.

Альвардо сделал паузу, и Алето снова беспокойно заерзал. Эйнар локтем ударил его в бок.

– Эйнар, ты знаешь, что я вижу в тебе искру Эйна. Это знаешь и ты, Раон. Я выбрал вас в разное время, но поверил в каждого одинаково. Есть искра и в тебе, Алето.

Тот вздрогнул. Да не могло быть! Несмотря на свой возраст, Раон был самым сильным учеником. Эйнар был силен не магией, но духом, как говорили про него учителя. Никто не удивлялся, что именно их отец Гаста видел будущими лидерами Ордена. Но… Его, правда?

– В тебе есть хватка, Алето. Это важное качество. Когда Эйн стал смертным, лишь воля к жизни помогла ему обрести свое место и продолжить нести искру.

– Но я… – Алето не смог ничего ответить, только всплеснул руками.

Альвардо мягко улыбнулся:

– Ты хочешь сказать, что недостоин, верно? Что ты ничего не сделал, что случайно оказался на своем месте? – Алето осторожно кивнул. – Мне знакомо это. Многие из нас считают себя самозванцами. И вот мой совет всем вам: если это чувство не получается побороть, его нужно принять. Неважно, какие причины привели сюда – вы здесь, и это главное. Но поверьте мне, в ваших силах идти вперед, вы станете новыми богами Алеонте.

9. Тот еще фантазер

Щелчки секатора звучали с постоянной частотой, как ровная мелодия. Засохшие цветы с едва слышным шумом падали на мягкую черную землю. Жужжали насекомые, воздух пах влажной почвой и листвой.

– Плохо растет, – заметил Ридерио, сидевший на дорожке между клумбами и грядками.

– Главное не цветы, – Алето потрогал насыщенного темно-зеленого оттенка, мясистые листья.

Он сделал шаг назад и, уперев руки в бока, по-хозяйски осмотрел оранжерею. В начале она больше напоминала огород, и там даже росли помидоры. И тыквы, Алето любил тыкву. Но чем дальше, тем гуще, тем выше становилась зелень, она превращалась в цветники и раскидистые кусты, и они-то и были его богатством. Помидоры – это, конечно, хорошо и вкусно, но много заработать на них не получалось.

Пока оставались безутешные родители, возлюбленные, дети, работа для некроманта находилась всегда. Алето вступил в братство, но это было, скорее, маленьким вызовом: Орден жизни обвинил его в том, что он переступил запретную черту и отправил в Рицум – что же, почему бы не попрать правила на самом деле? Однако удовольствия это доставило немного, и он взялся за другой заработок. Там, за помидорами и тыквами, за кустами с розами росло то, из чего делали яды и противоядия, что унимало боль или стирало память, что можно было курить, вдыхать, растерев в порошок, или превращать в алкоголь.

Орден жизни построил свой храм с хозяйством и богадельней, а он – свой. И пусть это был всего лишь особняк на востоке Алеонте, реквизированный у одного доброго сена, в него, подобно эйнскому храму, стягивались люди, ища лекарство для больного тела, для беспокойной души, а может, оружие против врагов.

Такой «храм» не был целью, он появился сам собой. Начавшись со случайного бродяги, обратившего внимание на сорную траву во дворе, он стал убежищем для нищенок и беспризорников, помогавших на грядках, для отчисленных студентов, уволенных химиков, врачей, фармацевтов и находчивых людей, которые гнали алкоголь, растирали травы в порошки, высушивали, делая из них мыслимое и немыслимое.

Это место стало вызовом церкви Эйна, оно словно повторяло действия той, но было кривым зеркалом. Что же. Его жизнь тоже когда-то оболгали и исказили. Один-один, черт возьми.

– Верно, – Ридерио встал рядом и, быстрым движением взъерошив черные кудри, спросил: – Можно мне остаться здесь? Мой отец был садовником в доме сена Дигано, я помогал ему, и я знаю…

– Да, – просто ответил Алето и, наклонившись к чемоданчику с садовыми инструментами, убрал секатор, затем кинул сверху перчатки.

Он любил работать в оранжерее. Это давало возможность почувствовать себя нормальным человеком и напоминало время до школы в Алеонте, когда он еще жил с матерью и сестрой в деревне и помогал им возиться на огороде. А еще с растениями было понятнее, чем с людьми. Оттенок листьев, цветов, корней, их форма, размер всегда говорили честно. По ним сразу было понятно хорошо растению или плохо, без полутонов и недомолвок.

– Мне некуда пойти, – голос парня дрогнул. На вид Ридерио было лет шестнадцать, но он сразу стал казаться младше. – Дом уже выставлен на торги, в семье тоже больше никого нет. Отец последнюю чайную ложку проиграл, и его скинули с моста за неуплату долга, – черноволосый покачал головой, даже не с грустью, а покорно принимая правду.

Алето потер грудь, чувствуя боль в легких – влажный воздух оранжереи унимал ее, но и то не полностью. Все из-за чертовых каменоломен. Даже спустя годы они напоминали о себе.

– Не рассказывай, если не хочешь. Мне неважно вообще прошлое, оставайтесь, если надо.

Он достал из кармана жилетки фляжку и протянул парню. Тот еще сильнее замотал головой, будто ему предлагали яд. Алето открутил крышку и сделал большой глоток. Вино сохранило прохладу и на полуденной жаре казалось спасительной каплей.

– Отец всегда проигрывал, когда пил, – Ридерио смущенно отвел взгляд.

– Ну, у меня и так немногое есть, мне бояться нечего

– А?.. – парень развел руками, указывая на оранжерею.

– Это создали такие, как ты. Моей заслуги нет, – Алето положил руку на плечо Ридерио. – Не пробуй здесь ничего, что делают из растений. Это дрянь, которая тебе не нужна, ты сам со всем справишься.

Алето подхватил чемоданчик с инструментами и пошел между ровными рядами кустов, зеленых таким идеальным оттенком – глубоким, насыщенным, больше в темный.

– А тебе нужна? Почему? – голос Ридерио звучал так по-мальчишески звонко.

Не оборачиваясь, Алето ответил:

– Запомни, здесь не спрашивают о чужих историях.

Несколько дней жары опять разразились ливнем, и дорога превратилась в грязь. Закончив в городе с делами, Алето возвращался быстрым ровным шагом, но иногда специально с силой наступал на лужи, чтобы взметнуть фонтан брызг. Они попадали на штаны, но тем уже было нечего терять – пыль и грязь осели на них в равной степени, превратив черный цвет в серо-коричневый.

Особняк стоял на холме, после крестьянской деревни, жавшейся к стенам Алеонте. Дороги здесь не было – только тропа, и ни один паромобиль не мог преодолеть ее. Иногда посетители приезжали на лошадях, но чаще поднимались пешком. Алето тоже любил пройти дорогу сам. Хотя у него была лошадь и верхом он держался неплохо – еще бы, в чертовой школе учили всему, что должен уметь и знать «приличный» человек.

Чем выше поднимался Алето, тем отчетливее он видел две фигурки, идущие тем же путем – девушка шла, устало склонив плечи, а парень вертелся вокруг нее и то и дело хватал за руки. Он был из тех, кто недавно прибился к дому – такая шелупонь тоже иногда приходила, но обычно оставалась ненадолго – вернее, ее вышвыривали.

Девушка отворачивалась, пыталась сделать шаг влево, вправо, но парень снова и снова вставал перед ней. С напыщенной улыбкой теребя свою куцую бородку, он так увлекся, что ничего не замечал.

Алето пригнулся к земле и крадучись подобрался к паре. Он прыгнул как кошка, схватил парня за плечи, оттаскивая в сторону, и встал так, что девушка оказалась за его спиной.

– Привет, – улыбнулся некромант. Первую секунду бородатый глядел ошарашенно, затем лицо скривилось, и он принял вид боксера, готовящегося к удару. – Я тоже хочу внимания. Может, со мной поговоришь?

Он снова положил ладони на плечи парня. Тот попытался ударить по предплечьям, но Алето только крепче сжал его, надавливая пальцами под ключицы.

– Я что, так плох? – он навис над чужаком. – Даже ничего не скажешь? – губы скривились в обиде.

Бородатый неуклюже дернулся, пытаясь зайти сбоку, но Алето схватил его за запястье и вывернул руку. Вот щеночек-то. В Рицуме таких иначе наказывали. В Рицуме такие оставляли попытки уже в первый вечер.

Почти уткнув парня носом в лужу, Алето повернул голову к девчонке. Она так и стояла, глазея то на первого, то на второго. Ясно, одна из тех, у кого нет ума, зато большое сердце. Такие не думают, что от драки лучше отойти, таким лишь бы мычать свое «спасибо».

На руке у нее уже начал наливаться синяк, оставшийся от грубых хватаний. Алето вспомнил, как у него самого на запястьях был похожий след, только не от пальцев, а от кандалов, а затем снова перед глазами промелькнули полицейская карета во дворе школы, сухая земля Рицума и маленький опустевший домик.

Повалив парня на дорогу, он сел ему на спину, выхватил из рукава тонкий, как игла, нож и оставил на щеке длинный порез – рука двигалась слишком медленно, криво, как у неопытного портного. Бородатый закричал, забился, а потом затих с видом абсолютной покорности и положил голову на землю, что-то заскулив под нос. Алето опустился к нему и так близко приблизил лицо к порезу, что почувствовал на губах привкус соли.

– Теперь твоя кровь – моя кровь. Я буду знать все, что ты делаешь, так будь хорошим мальчиком.

Алето встал. Парень подскочил с земли и побежал по дорожке, поскальзываясь на лужах. Поверил, небось. Он не стоил того, чтобы тратить на него силы – хватит и припугнуть.

Девчонка продолжала дрожать. Она плотно обхватила себя руками, точно этот жест мог защитить ее от целого мира.

– Да не бойся, я так не умею.

Путница едва доставала Алето до груди и была такой тощей, что талию, казалось, можно обхватить двумя пальцами. Она напомнила ему осень: золотая кожа, волосы с отливом в медь и коньячно-карие глаза. Незнакомка выглядела теплой, понимающей, вот только он слишком любил лето, чтобы купиться на это.

– Просто надо было что-то сделать и сказать, – Алето помолчал пару секунд и спросил: – Ты шла наверх?

Девушка кивнула, пряча взгляд.

– Идем, мне нужно туда же.

Незнакомка сделала удивленное лицо.

– Ну что так смотришь? Разве я выгляжу страшнее того парня? Скажи мне хоть что-нибудь!

Она указала себе на рот, затем развела руки в разные стороны, качая головой. Алето ссутулился, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

– Ты что, немая?

Незнакомка со смущенным видом кивнула.

Девушка, которая не может говорить – кажется, ему начало везти!

– А наверх шла для чего? Если я дам тебе лист и карандаш, расскажешь мне? Ты умеешь писать?

Она явно была из крестьян или обедневших горожан – простое заштопанное платье и загрубевшие руки ясно указывали на это, а образование такие не получали обычно. Однако девчонка кивнула.

Алето выпрямился и протянул ей руку. На секунду он понял людей, которые, пожалев, подбирают на улице бездомных котят. А ему-то казалось, что годы в тюрьме разучили жалеть. Лучше бы так и было.

Алето наклонился над граммофоном, поставил эбонитовую пластинку и опустил иглу. По залу разнеслась музыка, в которой смешивались барабаны, гитары и трубы. Это чудесное изобретение оставил кто-то заезжих. Гость говорил, что на севере во всех богатых домах есть граммофоны, а вот в Алеонте они только-только появились.

Алето постоял перед камином, покачиваясь с пятки на пятку. Горело всего одно маленькое бревнышко. Жара не спадала, и в отоплении комната не нуждалась, он зажег его потому, что пламя – это красиво.

В свете огня янтарный виски выглядел особенно привлекательно, и, наполнив стакан, Алето сделал маленький глоток. Вот теперь-то можно посмаковать этот глубокий, насыщенный вкус, в котором угадывались миндаль, грецкий орех, шоколад.

 Он присел на подлокотник кресла, продолжая смотреть на огонь. Рыжий кот, дремавший на сиденье, поднял голову и вопросительно мяукнул. На самом деле, Алето не был уверен, что это настоящий кот – животное уже достигло размера средней собаки, а ело побольше человека. Однажды даже вылакало виски. Наверное, съел в оранжерее не те травы. В этом доме хватало странностей, их нужно было принять и не пытаться выяснить, почему они начались.

– Ты ведь знаешь, что я тот еще фантазер, да? – Алето обратился к зверю.

Оранжевые глаза горели в полумраке как маленькие огонечки – хотя нет, у такого гиганта они были вовсе не маленькими огонечками.

– Что, даже ты этого не заметил? – котяра не пошевелился. Ну и ладно. Алето сделал несколько глотков один за другим.

Ни черта он не чувствовал ни миндаля, ни грецкого ореха, ни тем более шоколада. Он все это нафантазировал, его нищий вкус так и не научился понимать благородных напитков. Ему нравилось терпкое крепленое вино, которое готовили в деревнях вокруг Алеонте из домашнего винограда. Или легкое, с добавлением кусочков фруктов, которое хорошо пить днем в жару.

Да и особняк этот он не очень-то любил: слишком большой, как настоящий замок, слишком многолюдный, слишком красивый даже. Он больше подходил какому-нибудь аристократу-земледельцу, а не мальчишке, который мыслями снова и снова возвращался в свою деревню, в тот маленький домик.

Сделав еще глоток, Алето так бросил стакан на стол, что тот прокатился по деревянной поверхности и упал на мягкий ковер, затем некромант поднялся и подошел к окну.

Ночи Алеонте были такими черными, что тьма казалась плотной и осязаемой. В оранжерее горело несколько ламп – кто-то еще работал. В отражении Алето даже разглядел тонкие черные линии, тянущиеся по тощей груди, которые остались после Рицума. Две вертикальных – второй отряд, и одна горизонтальная – новоприбывший. Когда пришло время наносить следующую линию, он уже не дался.

На самом деле, в отражении не было видно татуировок. «Разглядел» Алето тоже нафантазировал. Он просто знал, что они там есть.

Кот спрыгнул с кресла – это был не мягкий грациозный прыжок, а, скорее, неуклюжее падение картофельного мешка. Он лениво подошел к человеку и так же лениво тронул пояс, свисавший с расстегнутого халата.

– Говорят, животные похожи на своих хозяев. Если это так, мне срочно пора что-то менять.

Кот мяукнул. Если травки в оранжерее сделали его еще и понимающим, это отлично. Будет кому пожаловаться на жизнь. Ура.

Алето вспомнил о девушке, которую он привел днем. Она же тоже хотела пожаловаться и шла ради покупки. Наверное, у нее были серьезные причины, раз она, вся такая милая и целомудренная на вид, решила добраться до «гнезда некроманта», как любовно величали его дом жители окрестной деревни.

– Что, найти мне ее?

Кот снова мяукнул, затем попытался вспрыгнуть на подоконник, но толстый зад перевесил. Алето успел поймать его – да он же весил килограмм двадцать! – и посадил наверх.

– Ты как таким умным стал?

Кот начал вылизывать лапу, сделав пренебрежительное выражение. Хотя другого у котов просто не бывало.

– Хорошо, никаких вопросов. Сам ведь сказал, что здесь не спрашивают чужих историй.

Алето посмотрел на бутылку виски, на граммофон. Прекрасно же вечер начинался. Ладно, к этим прелестникам он вернется позже, пока стоит проведать девчонку. Ей и правда нужна помощь. Он так быстро пошел по коридору, что полы длинного халата развивались, как крылья.

Сначала умыться, затем найти Гивана – мужчина был вроде дворецкого, однако на эту должность его не назначали. Алето сразу понял, что гостья нуждается в приюте хотя бы на пару дней и попросил устроить ее, а она и не спорила – как немой мог поспорить? Надо поискать бумагу для нее, на кивках и жестах разговор далеко не уйдет.

Алето с ноги открыл дверь в ванную, соседствующую с его спальней. Сначала он услышал плеск воды, затем увидел, как из медной ванной выбирается та девчонка. Она открыла рот, но с губ не сорвалось ни крика, ни шепотка. Гостья прикрыла маленькую грудь руками и резко нырнула в воду так, что только макушка осталась видна. Но Алето успел увидеть узкие, почти мальчишеские бедра, тонкую талию, милую родинку под грудью – и следы от ожогов, синяки, безобразные шрамы.

– Это моя ванная! А потом что, моя спальня? Но я не такой! Закрывалась бы, – некромант отвернулся и увидел на полу крючок – ладно, дверь была закрыта, наверное, тот сорвался от удара. – Знаешь, я как раз хотел найти тебя, чтобы узнать, зачем ты шла сюда.

Продолжая болтать, Алето посмотрел на бельевой шкаф, на умывальник с миской и кувшином, подставкой для мыла, на фарфоровый поднос, на котором были выложены щетка, зубной порошок, губка. Между всем этим уже лежал гребень для волос, флакончик духов, крем – серьезно, эта женщина только появилась и уже все изменила? Она ведь пришла даже без вещей, и где успела найти это?

– Эй, ты не утонула? – не было слышно ни плеска, ни шевеления. – Не бойся, вылезай, мне неинтересно.

Алето заметил платье девушки – пыльное, десятки раз перештопанное, и ему стало стыдно за собственную браваду – незачем смущать эту овечку. Наверное, себя, готового над всем и всеми насмехаться, он тоже нафантазировал.

– Правда, не бойся. Я найду, во что тебе переодеться и оставлю на ручке. Буду ждать в зале.

Алето аккуратно прикрыл дверь и снова двинулся по коридору. На первом этаже целую комнату отвели под забытые вещи. За два года и спустя десятки случайных жильцов она превратилась в залежи из сотен предметов одежды, книг, игрушек, посуды, как на рынке, устроенном коробейниками.

Он зажег лампу. Всего здесь было так много, и кучи казались громоздкими и хрупкими, словно вот-вот рухнут.

Так, какой цвет мог подойти девушке с волосами – темной медью? Алето растерянно осмотрел горы тряпья. А, черт с ней, пусть сделает вид, что ей нет дела до моды. Он вытащил из залежей коричневые штаны, оставшиеся от какого-то парня-подростка, и светлую рубаху. Зато точно подойдет. Платье на ней, такой тощей, повиснет, а корсетом и поддерживать нечего.

Алето оставил вещи, затем нашел бумагу, ручку и вернулся в зал. Огонь превратился в угольки, и он подбросил небольшое полено. Налил еще виски, снова включил граммофон. Котяра спрыгнул с подоконника, намереваясь вернуться в кресло, но Алето его опередил. Он вытянул ноги и прикрыл глаза, вслушиваясь в музыку и изредка делая глоток. В таким моменты жизнь казалась почти сносной.

Веки сжимались все сильнее, мелодия долетала уже тише… Алето почувствовал прикосновение к плечу и вскочил, высоко подняв кулаки. Он сразу понял: его опять тащат с койки, чтобы избить – в Рицуме общались только на этом языке.

Девчонка испуганно отскочила. Кот недовольно мяукнул и отвернулся к камину. Алето на выдохе провел рукой по лицу, затем указал на соседнее кресло:

– Садись.

Хотелось сказать что-то другое, с ухмылкой или улыбочкой, но слова не шли. Их место так легко заняли виденья прошлого, и тело заныло, вспоминая удары по почкам и печени, сломанные ребра, и как сам сбивал кулаки в кровь.

Девушка подняла стакан, упавший на ковер, налила виски и протянула Алето.

– А ты быстро учишься, – наконец, получилось улыбнуться. – Останешься со мной?

Она замотала головой.

– Ну ладно. Рассказывай, зачем ты здесь, – Алето осекся, но девушке, кажется, было плевать. – Напиши, – он подвинул к ней бумагу и ручку. – Как хоть тебя зовут?

Каждую букву она выводила медленно, как прилежный ученик, который хотел писать хорошо, но еще не научился делать это достаточно быстро.

«Рони», – девушка протянула лист. Алето посмотрел на нее, склонив голову набок. Ну какая это Рони? Слишком звонкое и уверенное имя. Впрочем, в Алеонте говорили: «В тихом море самые опасные шторма».

– Напиши, за чем ты шла. Считай, я продавец, а ты пишешь список покупок, – Алето отпил виски и откинулся на спинку кресла. Рони уставилась на его отметки на груди. – Ну чего так смотришь? Да, я худенький, думаешь, как откормить меня?

Это секунда замешательства была у каждой. Все знали, что означают черные линии, где их оставляют и что живыми оттуда не выбираются. И одни, испугавшись, бежали, торопливо надев уже расстегнутое платье, а другие только сильнее льнули, чувствуя от мысли об опасности еще большее возбуждение. Те, кто оказался рядом из-за другого, вели себя не лучше – прятали глаза, старались поскорее уйти. Мало кто мог просто глянуть и вернуться к своим делам.

Смутившись, Рони что-то написала, всего пару слов, и остановилась, нервно теребя ручку.

– Не бойся, – Алето покрутил по стенкам стакана золотистый напиток и снова посмотрел на нее. – Сколько тебе, лет восемнадцать? В твоем возрасте сюда приходят, чтобы отравить соперницу, реже – родителей ради наследства. На ту, которая нюхает или курит, ты не похожа.

Рони смотрела в ответ, как учитель на оправдывающегося ученика, уже зная правду. От этого взгляда стало неуютно – она больше не смущалась, а сидела с таким видом, будто знала его наизусть. Ну нет уж.

– Не смотри на меня так больше, – Алето грозно ткнул пальцем в воздух. – Напиши, что ты хочешь, не надо ничего рассказывать. Это не мое дело.

Девушка неуклюже вывела и, отведя взгляд, протянула лист. «Чтобы один человек умер». Алето держал клочок бумаги в вытянутой руке и смотрел на него не мигая. В голове начала появляться новая фантазия. Это была еще одна идеальная ситуация.

Его старый друг нашел себя новое хобби, начав убивать. Он яро и до безумия верил словам Альвардо, звучавшим тысячи, даже миллионы раз: «Станешь новым богом Алеонте», «Вернешь в город искру», «Искоренишь зло». Они были напыщенными и громкими, но превратились в заклинание, в молитву, в мантру.

Алето так долго следил за старым другом, пытаясь понять, как тот выбирает жертву. Надо подвести его к выбору именно недруга Рони, и если Алето заранее будет знать… Этот затейник не должен заскучать. Надо подготовить ему еще одно развлечение. И, наверное, даже раньше, чем встречу с кровником. Необходимо поменять кирпичики местами – фундамент будет крепче.

Вспомнились слова Альвардо. Учитель говорил, что в нем больше рассудка, чем сердца. Ну вот же – он чувствовал себя оголенным нервом, который живет всего одним чувством, и все в нем подчиняется ненависти. Пусть возрадуется.

– Кого? – спросил Алето.

Что же, заповедь, что здесь не спрашивают о чужих историях, пора нарушить. Некоторые стоили того, чтобы отказаться от собственных слов, а ради старого друга можно было нарушить любое табу.

Крошечными буквами Рони вывела: «Отец».

Так вот откуда у нее столько синяков? Если он бил собственную дочь, та вполне могла ополчиться против него. Отличный вариант. Друг не устоит, особенно если добавить в историю острых деталей.

– А кто твой отец? – осторожно спросил Алето, лишь бы не спугнуть девчонку.

Некромант чуть пошевелил пальцами, коснувшись нитей магии, заставляя сердце Рони забиться медленнее. Он слышал, как успокаивается ее пульс, как кровь течет по венам ровными сильными потоками, и это было сродни музыке – красивой завораживающей мелодии.

Девушка медленно вывела: «Гирвано Корана, ворон».

Алето держал записку в руке на несколько секунд дольше, чем следовало. Не любил он воронов, не любил коршунов и других птичьих ублюдков, гордо именовавших себя «полицией».

Его отец работал коршуном и бросил их, когда мать была беременна вторым ребенком. Тогда у них совсем не осталось денег, и Алето помнил, как она варила суп из картофельных очисток. Из-за голода и нервов сестра родилась больной, да и у матери здоровье пошатнулось. Она уже не могла нормально работать, ее гнали с одного места на другое, пока вовсе не перестали принимать. Тогда они перебрались в деревню, но и там было не лучше. И все из-за одного чертового коршуна, который пытался быть защитником города, а оказался обычным ублюдком.

Перегнувшись через стол, Алето на секунду сжал ладошку Рони.

– Ты не одна. Я помогу. Расскажи мне, что с тобой произошло.

«Ты не один», – говорила чертова церковь. Он ненавидел эту фразу и теперь сам ее произнес. Слова давали слишком много надежды, они были коркой хлеба для голодающего. Он сам когда-то продался за них, но стоящего в них оказалось немного. Что поделать, девчонка должна доверять ему, чтобы рассказать все.

И она, как послушная кукла, все писала и писала. Алето прочел текст – настоящую исповедь, вернее, крик души, и детали планы сами собой встали на место. Да, все же он был фантазером, и это ему нравилось. Вон какой чудный план получилось нафантазировать. Старому другу не будет скучно.

9.5. Нужно найти компромисс

Восемь лет назад

Эйнар с хмурым видом вглядывался в даль. Алето переминался с ноги на ногу. Они стояли наверху школьной башни, и весь двор, занесенный белым, был как на ладони. Снег, такой редкий в Алеонте, казалось, специально выпал именно сегодня, чтобы сделать день еще более тревожным, неясным.

– Как думаешь, что с ним будет? – спросил Алето, делая шаг в сторону от балюстрады.

– Отправят в Рицум или повесят.

Известие о том, что ученик Ордена жизни убил другого, потрясло не только школу, но и весь город.

Конечно, Раон всегда был козлом, но… Эйнар знал о его семье, знал, что вечные цепляния к другим только от того, что парня унижают дома. И пусть он сам сталкивался с ним едва ли не каждый день, были моменты, когда они разговаривали на равных, и Раон казался, в общем-то, неплохим. А тут… Он не рассчитал магию и сжал сердце другого ученика слишком сильно. Подобное случалось редко, но за преступление судили всех одинаково.

Алето посмотрел на свои руки так, словно видел в них орудие убийства.

– А если мы тоже когда-нибудь не сможем контролировать себя? Между жизнью и смертью так мало, я боюсь не нащупать этот миг.

Эйнар положил руку на плечо Алето:

– Я тоже боюсь. Но если мы не будем бороться за жизнь, то кто тогда? Да, в наших руках огромная сила, однако мы научимся управлять ею.

– Хорошие слова, Эйнар.

Альвардо появился как всегда неожиданно. Директор уезжал на два месяца, и несмотря на короткий срок, серебряных нитей в его густых черных волосах заметно прибавилось. Карие глаза смотрели устало, но по-доброму, с бесконечным пониманием. Эйнар уже плохо помнил, как выглядел отец, но казалось, Альвардо должен быть похож на него.

– Алето, ты боишься, что не сумеешь совладать с магией, как это произошло с Раоном?

– Да, – друг выпрямился, но взгляд по-прежнему был прикован к заснеженному двору.

– Если ты боишься сделать больно, это говорит о твоей человечности. Страх – хорошее чувство, оно показывает нам, когда нужно остановиться. Но грань невероятно тонка. Иногда, попав во власть страха, мы можем отказаться от всего – и не будет в этом решении правды. Магия – не бог, это инструмент, и нам решать, как его использовать. Алето, в тебе больше рассудка, чем сердца, – Альвардо улыбнулся второму ученику. – А в тебе больше сердца, чем рассудка, Эйнар. Вам обоим нужно найти компромисс, только так вы приручите свою силу и найдете верный путь.

Эйнар промолчал, но крепко стиснул зубы. Альвардо говорил, что Алеонте нуждается в боге, который снова наполнит город искрой. Хотелось сделать это, какой бы компромисс ни понадобилось найти: с разумом или сердцем, с совестью, с людьми – неважно.

10. На кону стоит сам город

– Невозможно, – женщины, обсыпанные пудрой, чтобы придать коже желанную белизну, всплескивали руками, испуганно перешептывались и косились на своих спутников.

Те одинаковыми голосами, браво выпячивая груди, отвечали:

– Возможно, и долг каждого мужчины – защита своего города.

Сбивающей с ног волной пронесся слух о том, что застрелен Тьяр Дон – губернатор Аусской области, подчиняющейся Алеонте. На ней находился золотоносный Гарлийский рудник, поделенный с Кионом, и это стало настоящим вызовом южному городу. Тем более, пойманный убийца подтвердил – его наняли кионцы. Сколько в этих словах было правды? Эйнар мог поклясться своим местом, что ни капли.

Однако люди поверили. Они роптали, жаловались и плакали, но в разговорах все чаще звучало «война». В салонах аристократов и пивных, где собирались работяги, в университетах, парках, на улицах – везде слышалось это проклятое слово. Эйнар все чаще сам проводил службы, еще больше посещал школы, приюты, богадельни и своих прихожан и все говорил, говорил, говорил о том, что нет нужды идти на войну, нет нужды даже в самой войне. Ему кивали, соглашались, но знали – король отдаст приказ, и они пойдут, потому что надо.

В течение трех дней рабочие отвечали стачками, крестьяне разгромили несколько поместий землевладельцев, но это было крошечной искоркой, которая не смогла стать пламенем.

– Долг каждого мужчины сделать так, чтобы в его городе не слышали о войне, – не сдержавшись, произнес Эйнар и пошел в другой конец зала, продолжая кивать и улыбаться гостям.

Официальный приказ не был отдан, но все уже знали, к чему идет дело. Сегодняшний благотворительный вечер стал тому доказательством – зачем собирать деньги на нужды армии и во вдовий фонд, если не война стучится в двери? Вернее, если город сам гостеприимно не распахивает их.

Толстяк-распорядитель, одетый в слишком тесный для него костюм, объявил о том, что базар заканчивает работу. Женщины, с вымученным видом сидящие за деревянными стойками, принялись торопливо сгребать непроданные украшения и безделушки. Судя по тому, как опустели ряды, продать удалось многое. Еще бы, богачи всегда старались перещеголять друг друга – и уж если они видели, что кто-то сделал пожертвование, то не могли остаться в стороне.

Сцепив руки за спиной, Эйнар встал сбоку от кружка аристократов-прихвостней. Желая угодить королю, некоторые из них надели военные мундиры, но большинство, все же, явились в обычных сюртуках. И женщины, и мужчины так и льнули к правителю, сидящему на высоком кресле с резной спинкой. Альдо смотрел по сторонам с истинно королевским видом и, заметив, как кто-то делает пожертвование, так кивал, будто солнце лучом одаряет. Но Эйнар видел: глаза у него не менялись – они были как у довольной лисицы, обнаружившей курятник открытым.

Повинуясь приказу распорядителя, два десятка девушек выстроились в линию. С каждой из них можно было «купить» танец, и деньги тоже шли на то, чтобы потешить мечты короля о войне.

– Пятьсот лено за сену Орьядо! – послышался голос мужчины в военном мундире.

Одна из девушек покраснела и улыбнулась, прикрыв рот рукой. Первые ставки были сделаны, деньги собраны, музыканты начали медленную, нежную мелодию, и несколько пар закружились. Основной свет приглушили, сделав атмосферу более таинственной, остались лишь свечи с длинными, трепещущими тенями.

– Душа Амадо, что же, церковь не будет жертвовать? Или вы не танцуете? – голос прозвучал громко, с вызовом.

Эйнар обернулся – Ользо Чикрос, сын крупного землевладельца и верный прихвостень короля. Белозубая улыбка резко выделялась на смуглом лице, и сам он так и светился лживым благодушием.

– Сен Чикрос, церковь не будет жалеть ни денег, ни сил, когда поймет, что война неизбежна. Пока же я верю, Алеонте и Киону хватит благоразумия сберечь своих людей.

– Благоразумия? – Ользо искривил губы. – По-вашему, мы должны закрыть глаза на провокации Киона? Подождем, пока их армия сама подойдет к стенам города?

– Не псы, а комнатные собачки, – раздался презрительный голос – вроде бы тихий, но недостаточно, чтобы не услышать.

На этот раз заговорил Ремон Тью, который за глаза хвастался, что король относится к нему как к брату, а увидев Альдо, лебезил перед ним как слуга, а не брат.

У Эйнара появилось нехорошее предчувствие, что оба заговорили неспроста. Сколько бы лет ни длилась вражда церкви Эйна и людей короля, на открытый вызов решались немногие. Может, Чикрос и Тью хотели выслужиться перед Альдо? Пусть попробуют.

– Уважаемые сены, – Эйнар с улыбкой оглядел кучку аристократов вокруг короля. – Церковь стоит на том, что каждый способен сделать ошибку и каждый заслуживает того, чтобы его выслушали. Нет в мире тех вещей, которые не может решить разговор. И если мы в силах избежать потери тысяч людей и половины бюджета Алеонте, надо сделать для этого все возможное. Не гордость будет кормить нас зимой, и не гордость согреет.

Танец кончился, начался новый круг торгов. Ользо и Ремон исподлобья поглядывали на Эйнара, словно копили слова, чтобы высказаться. Однако когда снова заиграла музыка, они не успели раскрыть ртов – их опередил Дано Фьела, очередной из стайки короля. Он него так и разило вином, а глаза были, как мутные стеклянные шары, но на ногах он держался уверенно и столь же твердым голосом произнес:

– Может и так, душа Амадо, но как жить, если знаешь, что смолчал, когда тебя оскорбили? Если Кион покушается на наши территории, нашу свободу мы дадим отпор.

Он выпячивал мощную грудь, стянутую военным мундиром. Уж кто-кто, а Фьела был на войне – вернее, сдерживал восстания в колониях и защищал южные границы от Торлигура. Лишь его рвение Эйнар мог понять – третий сын обедневшего землевладельца, он мог сделать имя только в сражениях. И сделал – возвращался, чтобы блеснуть при дворе новой победой, вскружить голову очередной девице и ускакать в закат навстречу новым подвигам. У него просто не было иной жизни. Но ведь она была у других, так почему они соглашались променять ее на боль, страх, потери?

Король Альдо с явным интересом наблюдал за разговором, а придворные, вторя ему, жадно уставились на церковника и троицу. Эйнару все больше казалось, что его, не спросив, обрядили в костюм клоуна и поставили на середину циркового круга.

– Сколько вам лет? – обратился он к ним. – Вы помните осаду триста десятого года? Я – нет, но я родился в самый голод, в начале зимы, когда не осталось ни муки, ни дров. Моя сестра умерла, а ведь у родителей были деньги, но что они значат в осажденном городе? Из-за того, что первые месяцы я недоедал, я рос маленьким и щуплым – недокормыш, так меня могли бы дразнить. Да, я не видел настоящей войны, но я застал ее, мое тело помнит, и поэтому каждой своей частичкой я буду против. Пусть войну ведут те, кому она нужна. А обычные люди просто хотят мира.

– Мы все помним ту осаду, – хмуро ответил Ремон Тью. – При всем уважении, не надо делать вид, что вы один настрадались и поэтому стали миротворцем. Если вы против войны, то вы ничего не теряли из-за действий Киона – ни своих земель, ни своих людей.

– А кто-то здесь терял? – Эйнар не удержался от ухмылки. Он увидел, как Альдо покрутил кисть, будто разминал перед ударом.

– Тьяр Дон был моим отцом, и кионский наемник его убил! – худенькая девушка грозно потрясла кулачком. – Мы приехали сюда, потому что мама боялась, за нами придут тоже!

Эйнар жалостливо посмотрел на нее. Может, он ошибался, но… Но, скорее всего, нет, и вряд ли она когда-нибудь узнает, кто стоял за убийством отца на самом деле.

– Я соболезную вам, сена Дон, – Эйнар поклонился девушке. – Если вам или вашей семье понадобится помощь, вы всегда можете прийти в церковь Эйна. Вы не одни здесь.

Ользо громко хмыкнул. Ремон все не унимался:

– При всем моем уважении, я должен сказать, что ваша паства – это по большей части необразованные крестьяне и рабочие. Приличным девушкам не место в вашей церкви.

Кончики пальцев наливались жаром. Чуть сжать руки – и каждый из троицы успокоится. Сердце будет биться медленно-медленно, и не захочется им уже ни спорить, ни даже стоять.

– Алеонте – это и есть крестьяне и рабочие. Большая часть из нас – потомки беглых рабов, и нет здесь тех, кто равнее других.

Дано еще сильнее выпятил грудь – точь-в-точь бойцовский петух.

– Не нужно обвинять нас, если сами не способны дать ответ. Знаете, что я вам скажу? Вы просто душный козел, который как старик прячется за сводами своей церкви и не может по-мужски принять войну.

– Чего вы от меня ждете, сен Фьела? Что я обижусь и пожалуюсь? Или влезу в драку с вами? А может, одумаюсь и начну выступать за войну?

Эйнар все понял. Грубость в присутствии короля могла стоить головы любому. Этот лощеный двор никогда не позволял себе прямого вызова – не считая юнцов, живущих ради дуэлей, – нет, здесь проклятья прятали за лестью, а вместо кулаков пускали в ход слова острее кинжалов. Если король спокойно наблюдает за ссорой, она с его подачи.

Конфликт королевской власти и церкви родился столетия назад, и сейчас, когда Эйнар открыто высказался против войны – уже дважды! – это стало для Альдо финальной чертой, которая могла подвести к крушению его планов. Но он не мог в открытую выступить против церкви – в Алеонте было слишком много верующих. Король хотел, чтобы душа сам скомпрометировал себя – и начал строить план кирпичик за кирпичиком.

Эйнар чувствовал себя мальчишкой во дворе школы, которому бросают оскорбления и подбивают на драку. Ударить первым – быть наказанным. Смолчать – показать слабость. Но он ведь уже не был мальчишкой, да и не школа это вовсе, а на кону не собственная честь, а судьбы жителей Алеонте. Альдо думал, что оба решения ударят по Эйнару: смолчав, он покажет, что церковь ниже королевской власти, выступив против, предстанет несдержанным глупцом.

Видимо, Альдо забыл, что церковь Эйна не про смирение, а про борьбу.

Ользо опять громко хмыкнул – все слова забыл? Королю надо было выбрать кого поразговорчивее.

– Драка? – Дано рассмеялся. – Ну что вы, разве могу я соперничать с магом? А без магии вы будете слабее меня – неравный бой мне не нужен. Я знаю, что ваша вера – не вера сильных.

Во имя Эйна, до чего глупые, жалкие попытки! Проблема заключалась в том, что среди слушающих никого, совсем никого не было из церкви. Что бы Эйнар ни сказал, его поставят на место подстрекателя. Любые его слова перековеркают, а поступки увеличат во сто крат. Альдо даже не нуждался в умных подручных – хватало задир, бросивших несколько громких слов.

Пусть посмотрят, чья это вера, и кто здесь не сильный.

Эйнар положил руку на хлыст, неизменно висящий на поясе. Тот был хорош – легкая деревянная рукоять в двадцать пять сантиметров и четырехметровый плетеный ремень, не чета красивым, почти игрушечным кнутам остальных аристократов.

– Если вы хотите вызвать меня на поединок, сен Фьела, скажите это прямо.

– А вы откликнетесь, религия вам позволяет?

Эйнар легко улыбнулся.

– Скажите и услышите мой ответ.

Седовласый придворный, наклонившись, что-то яростно зашептал на ухо королю, но тот лишь пренебрежительно махнул рукой, продолжая смотреть на Эйнара и своих прихвостней.

– Таким поведением вы ставите под сомнение честь Алеонте, поэтому я вызываю вас на поединок. Немедленно.

Танцы все продолжались, и лишь группа рядом с королем жадно слушала разговор, не обращая внимания на музыку, на кружащихся в танце. Альдо легко мог остановить пререкания. Альдо не хотел.

– Воля ваша, сен Фьела.

Эйнар снял с пояса кнут. Взгляды толпы были прикованы к его руке, они следили, как он берется за гладкую рукоять, как кожаный ремень падает на землю и сразу взвивается вверх. Послышался глухой звук упавшего револьвера. Эйнар снова взметнул бич и в следующую секунду уже подтаскивал к себе упирающегося Ремона. Резким движением он заставил Тью упасть и притянул плеть назад.

Смотрящие закричали так, словно тот уже лежал мертвым, но что у Ремона был револьвер, что это не поединок один на один с двумя секундантами, никто не обратил внимания. Вся честь аристократов осталась где-то там, далеко, и криками, яростно скривленными лицами они напоминали деревенских мужиков, смотрящих на петушиный бой во дворе.

Ользо бросился на Эйнара, подняв руку с кнутом, но плеть того мелькнула в воздухе раньше и, сделав сухой щелчок, обвила ноги аристократа. Еще один удар – Чикрос согнулся, схватившись за живот.

Ремон и появившийся Дано кинулись на Эйнара и сбили с ног. Ремон выкрутил ему запястья, заставляя бросить кнут. Навалившись сверху, Дано огромной ладонью сжал горло, и Эйнар так явственно ощутил запах пота и тяжелый кислый аромат вина.

Уперевшись спиной в землю, он вытолкнулся и ударил Дано в солнечное сплетение. Мужчина, сжавшись, согнулся на боку. Эйнар изогнулся и кулаком ударил Ремона в челюсть, а затем вскочил, схватив кнут.

На секунду он навис над троицей: Ользо со скорбным лицом жался в стороне, Дано поднялся на колени, а Ремон сидел на траве, держась за челюсть – и спросил:

– Что вы сказали про мою паству?

Каждое слово сопровождалось ударом кнута – по каждому из аристократов, друг за другом. Эйнар понизил голос, чтобы смотревшие не слышали:

– Город сам себе хозяин и не даст втравить себя в чужую войну, – он зашагал к выходу мимо рядов карет и редких паромобилей, слуг и кучеров, спиной чувствуя взгляды каждого гостя.

«Хорошо, король Альдо. Вызов принят». Значит, на кону стоит сам город. Надо сделать все, чтобы Алеонте не коснулась война. Сражения должны вести те, кому они нужны, так будет же королю битва.

Сначала Эйнар хотел взять экипаж, чтобы добраться до обители, но в голове была столько разгоряченных мыслей, что им мог помочь лишь прохладный ночной воздух. Наконец, жара спала, поднялся ветер и с шумом трепал кроны деревьев.

Эйнар вышел с кипарисовой аллеи, свернул в переулок, в котором дома подобно врагам стояли друг к другу глухими стенами и щерились кривой кирпичной кладкой.

Из головы не шло: «Вызов принят, король Альдо». Эйнар прокручивал десятки и сотни вариантов того, что может сделать правитель и что он сам способен поставить против него.

Власть церкви Эйна была велика, но каждый, каждый документ выступал на стороне короля. И как бы Эйнар ни пытался защитить свою паству, по указу Альдо люди были обязаны пойти в армию, а сколько бы он ни приказывал магам Ордена, лидером магического совета оставался Игаро Фарьеса. Эти «но» – не повод отступить от решения, конечно, не повод, но пока ответов было слишком мало. Эйнар шумно вздохнул. Хотелось обсудить это с кем-нибудь, но близких людей, с которыми можно разделить тяжесть, уже не осталось.

Дома понемногу расступились и пополнились узкими балкончиками с балюстрадами. Стоило ступить на следующую улицу, сверху хлынул целый поток, липкий и горячий. Кровь пролилась подобно дождю, и с высоты так медленно, карикатурно слетел белый лист. Прежде чем бумага размякла, Эйнар успел прочесть: «Одна сотая тех, кого ты убил».

Он провел рукавом по лицу, но красные струйки все капали с волос, стекали по носу, щекам, подбородку, все ниже и ниже, оставляя на сюртуке разводы, точно это его собственная кровь.

Эйнар посмотрел наверх, на балконы, крыши, но не увидел никого. Взгляд ушел дальше, к высокому густо-синему небу. Неужели Эйн и правда оставил его? Что это было?

«Одна сотая тех, кого…»

11. Неважно, кто из нас столкнется с адом

– Черт возьми! – от души воскликнул Грей.

– Что? – Ремир оторвался от заполнения отчета.

– Я… Потом.

Грей перечитал последнюю запись дневника Раона, затем снова. Хотелось взвыть. Он должен был найти маньяка в настоящем, а не убийцу среди прошлого. А теперь, теперь-то что делать со всем этим? Да и насколько можно доверять записям мальчишки?

– Есть закурить? – сдавленно спросил Грей.

Ремир кинул пачку сигарет, коршун торопливо чиркнул зажигалкой и с новой силой всмотрелся в лист бумаги, исписанный слишком крупным, неровным почерком.

«Меня заперли в спальне. Отец Гаста сказал, что я должен дождаться, когда приедут родители. Наверное, это потому что я плохо стараюсь. Сегодня на занятии отец Гаста кричал на меня и еще сказал, что я подвожу его, а Эйнар может больше. Неправда, он ничего не умеет, только болтает. Наверное, у отца Гаста что-то случилось, он никогда не кричал раньше. Он назвал меня негодным и заставлял использовать незнакомую мне магию. Я даже упал в обморок в середине занятия. Кьяро, с которым я сражался, посмеялся потом. Отец Гаста не позволил уйти, и мы дрались, пока у Кьяро тоже не заболело сердце, и он сам не упал в обморок. Отец Гаста отпустил меня, а сам остался с Кьяро. Может, он хочет меня заменить?»

Край листа оказался более тонким на ощупь, как если бы на бумагу пролили воду или на нее упала слезинка.

Это была последняя запись дневника. Грей сверил дату – в тот день Раон убил другого ученика. Строки оставляли слишком много вопросов. Итак.

Первый. Как на самом деле происходит обучение, если ученики падают в обморок, у них болят сердца, и они не удивляются этому? Или это «особые» занятия с Альвардо?

Второй. Кьяро был тем убитым Раоном учеником, но что произошло до, мог ли он быть еще одним выбранным, про которого Анесса не знала?

Третий. Чего хотел Альвардо на самом деле? Воспитать истинно верующего, может, самого сильного мага? Город запомнил его как заботливого директора школы Ордена жизни, который провел на своем посту почти тридцать лет и так много сделал для других, а мог ли он?..

Четвертый. Раон не понял, что убил ученика, однако маги крови чувствуют сердечные ритмы людей. Как далеко зашло их сражение на самом деле?

Пятый. Альвардо остался рядом с Кьяро. Между тем, все были уверены, что это Раон приставал к парню и не сдержал силы. Отец Гаста скрыл свои занятия. Кто убил мальчика на самом деле?

Шестой. Если виновником был не Раон, то чего хотел Альвардо? Избавиться от Кьяро, избавиться от разочаровавшего его ученика?

Седьмой. Почему Раон не рассказал о занятиях?

Грей достал из пачки еще одну сигарету. Так или иначе, теперь Кавадо в его глазах предстал жертвой. Конечно, запись не отменяла его вины в последующих убийствах, но началось-то все с учителя. Даже если это Раон убил Кьяро, Альвардо заставлял его практиковать магию до обморока и боли, оскорблял – специально подначивал? Как сказала бы Анесса, маленький одинокий мальчик, за которого выбрали судьбу.

Был еще один важный факт. На всех допросах и во время суда Раон клялся, что не убивал. Возможно, так говорить ему велел отец, но как надолго хватило бы твердости четырнадцатилетнему мальчишке, запертому в одиночестве? Если он правда не убивал, и это сделал Альвардо Гаста?

– На, – Ремир с шумом поставил на стол чашку с кофе. – Выпей, на тебе же лица нет. Что ты там вычитал?

– Спасибо, – Грей с наслаждением сделал глоток, но слишком кислое послевкусие перебило все удовольствие. – Такое чувство, что в этом проклятом городе у всех двойное дно. Хоть ты-то не прячешь тайн?

Ремир как-то странно дернулся и сразу отвел взгляд, но голос зазвучал со знакомой насмешкой:

– Эй, ты обвинять меня вздумал? Рассказывай, что произошло, давай подумаем.

Грею не понравилась реакция друга. Неужели и он, как некоторые, продался и начал брать взятки? Или о каком таком втором дне сразу подумал Ремир? Ладно, не это сейчас важно – необходимо срочно сделать запрос по поводу Алето Аманьесы и начать слежку за Эйнаром Амадо, а также больше узнать об Альвардо Гасте. Две версии, двое подозреваемых – нужно уцепиться за обе и запомнить: нельзя верить никому.

– Черт возьми! – от души воскликнул Грей.

– Да что опять? – Ремир развернулся на стуле.

Вторая новость пришла через пару дней, и сразу одна из версий выступила вперед.

– Ты знаешь, скольким удавалось сбежать из Рицума?

Ремир насторожился.

– Единицам, да и те погибали, пробираясь через леса. Ты же не хочешь сказать, что?..

– Хочу. Его зовут Алето Аманьеса. Считается, что он умер во время обвала на каменоломне, однако один из охранников доложил на начальника тюрьмы, что тот помог заключенному сбежать. Разбирательству не дали ход, но это необходимо проверить. Аманьеса слишком подходит на роль второго маньяка. Я думал о том, что это некромант, который убивает и оживляет тела – сам помнишь историю со шлюхой.

– Маг крови, значит?

– Да. В Рицуме магию глушат таблетками, но магия возвращается, стоит только перестать их принимать.

Ремир провел рукой по коротким черным волосам взад-вперед.

– Ты же знаешь, что в Ордене крови у Второго отделения есть свои прикормыши. Возможно, они помогут тебе.

Грей скривился. Прикормыши! Да, стоило признать, что на некоторых преступников полиция действительно закрывала глаза, если они сотрудничали с отделениями и делились сведениями. Но как же он не любил с ними работать! Это было таким чернющим и зловонным пятном на репутации полиции, что касаться его не хотелось – приходилось.

– Нет, я справлюсь своими силами. Надо кое-кого проведать.

– Оша?

Знакомец принадлежал кочевому народу оша, известному как воры и конокрады, шумные скитальцы без дома, но в нем ничего от них не было. У Грея даже язык не поворачивался назвать его «прикормышем» полиции – каждая встреча напоминала хорошо продуманную торговую сделку.

– Его самого.

– Ясно. А кто второй подозреваемый?

– Эйнар Амадо.

– Ты спятил! Такого не может быть.

– Когда я поговорил с ним, я тоже так решил. Он мне чуть ли не святым показался, есть в нем что-то необычное. Но факты говорят честнее, чем люди. У меня нет доказательства, и я подозреваю его уже меньше, чем Аманьесу, но слишком уж тесно его история переплетена с историями Раона Кавадо и Альвардо Гасты.

– Черт возьми, Грей, куда ты влез, – Ремир покачал головой. – Тебе мало того дела? Если речь идет о магах, передай его Второму отделению и успокойся!