Читать онлайн Сад надежды бесплатно

Heather Burch

IN THE LIGHT OF THE GARDEN

© Селифонова С., перевод на русский язык, 2019

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Айзеку, моему любимому художнику, моему герою паркура и моему сыну. Все твои таланты достойны восхищения. Быть твоей мамой честь для меня.

Глава 1. Бакстер-хаус

В детстве Чарити Бакстер верила в фей и эльфов, а еще в то, что при помощи магии вызывают единорогов и делают сахарную вату. Для нее остров Газовых фонарей был полон магии и уступал разве что Стране чудес, куда Алису завел Белый кролик. Ведь на острове жили ее дедушка Джордж и бабушка Мэрилин, а в их огромном доме были высоченные своды и уютные комнатки, удобные кровати и теплый томатный суп, а самое лучшее – дедушкин гончарный круг.

Чарити видела магию каждое лето, когда отправлялась на остров Газовых фонарей, что у флоридского побережья Мексиканского залива. Они с мамой садились в водное такси, и Чарити, дрожа от восторга, пробиралась в переднюю часть длинной плоской лодки и подходила к борту. Лодка сама по себе была чудом, ведь она перевозила людей, грузы и даже несколько автомобилей. Чарити всегда считала дни до каникул, собирала и вновь разбирала чемодан и каждый вечер на закате вычеркивала день в секретном календарике.

В тот год все началось как обычно. Разве что Чарити исполнилось одиннадцать, то есть за долгие месяцы разлуки с бабушкой и дедом она стала почти взрослой. Вот они удивятся-то!

– Чарити Монро Бакстер! – Резкий мамин голос заставил ее встрепенуться. Как всегда! Однажды она станет совсем взрослой и, услышав этот окрик, больше не дернется и не прикусит язык от испуга. – Не упирайся ногами в борт, глупая девчонка! Я не для того тебе новые босоножки покупала!

А вот и не новые, подумала Чарити, и ты их не покупала, их твой бойфренд Кендрик нашел. Во всяком случае, такую версию он преподнес. Как раз после того, как мама пожаловалась, что им предстоит ужасная поездка на этот мерзкий островок. Мама никогда не гостила у бабушки с дедом. Иногда соглашалась пообедать, да и то без конца крутила запястьем, глядя на часы – не пропустить бы последний паром. Ночевать ни разу не оставалась. И до сих пор не поняла, какое это чудо – остров. Наверное, не все могут видеть магию; Чарити видела ее повсюду.

Не желая огорчать маму, она чуть отступила от борта, однако вместо ожидаемой похвалы получила в ответ лишь мгновенную полуулыбку – и все, мама развернулась на каблуках, бормоча что-то о проклятом ветре и своей прическе.

Чарити прикусила губу. Она догадывалась, что разочаровывает маму. Теперь она почти взрослая и понимает такие вещи. Дедушка часто говорил про маму «вертихвостка», а бабушка добавляла, что дочери хватит вести себя как тинейджер, сама уже мать. Поэтому мама и не оставалась на острове с ночевкой. Они начинали ссориться, а Чарити оказывалась между двух огней.

Иногда мама говорила Кендрику, что остров для нее слишком мал. Мечты у мамы были большие и на таком ничтожном клочке земли просто не помещались. Может быть, их уносили волны или легкий бриз.

Чарити крепче вцепилась в борт. И зачем волнам и бризу мамины мечты? Незачем. Это она начала понимать некоторое время назад, когда смотрела мыльные оперы и ела разогретые в тостере бисквиты. А догадывалась ли мама, что ее жизнь и есть мыльная опера? Бабушка говорила, у мамы от актерского таланта вечно одни убытки. Ну, этого Чарити не знала. Зато она помогала готовить обед и наводить порядок, потому что маму слишком напрягали хозяйственные дела. А вот Чарити с работой по дому справлялась хорошо. Правда, на этом ее достижения и заканчивались. Она прилежно училась, но не отличалась яркой внешностью, не была заводилой и не добивалась успехов в спорте. Хотя читать любила, часто после нескольких глав забрасывала книгу и больше ее не открывала.

А еще она умела готовить спагетти и гамбургеры, печь блинчики и варить яйца пашот, так чтобы желток получался мягким, а белок наполовину сваренным. Любила взять бутылочку «Уиндекса» и до блеска намывать окна, пока стекло в лучах солнца не начнет переливаться всеми цветами радуги. Занималась этой работой всегда в ясный день и порой грелась в лужице пролитого на пол света, свернувшись на ковре как кошка. Свет проходил сквозь оконный проем, образуя на полу неправильный четырехугольник; она старалась уместиться в нем, подтягивая колени к груди, и представляла себя в маленькой комнатке из солнечного света. В безопасной комнатке, где никто и ничто ее не тронет.

В первый раз застав Чарити за этим занятием, мама только посмеялась. Ничего страшного, Чарити и не ожидала, что мама поймет. В конце концов, мама-то ничего не скрывала. Она была красива и привлекала всех мужчин из их дома. Кендрик, сосед сверху, практически переехал к ним. Чарити он не нравился. Он противно смеялся, когда мама над ней подшучивала, и всегда оставлял после себя беспорядок, а Чарити приходилось убирать. Зато ей нравился Ровер Джентри. Он жил наискосок через холл и преподавал в колледже неподалеку. Шерстяной пиджак, круглые очки и добрые зеленые глаза – Чарити считала его почти идеальным. Однажды Ровер увидел, как она что-то не поняла в книге, и остановился помочь. Но мама его совсем не замечала, даже когда он глядел на нее загадочно, почти как мужчины из мыльных опер. После переезда Кендрика Ровер стал избегать встреч.

Чарити вздохнула и оторвалась от мыльной оперы с мамой в главной роли. Теперь все лето никакого Кендрика. И никакой уборки, только в своей комнате порядок навести и постель заправить. Как ни печально, скучать по маме она не будет. Чарити прогнала прочь эту мысль и подставила лицо навстречу брызгам. В морской воде столько соли, что ее вкус будет чувствоваться на коже рук и ног до самого вечера. Засыпая, Чарити лизнет руку, только чтобы убедиться – она и правда на острове.

Впереди показалась суша. Чарити подалась вперед, ветер подхватил волосы. Солнечные лучи танцевали на волнах, настолько яркие, что пришлось зажмуриться. Внезапно какое-то сверкающее пятно поднялось над водой и тут же нырнуло обратно, не дав себя разглядеть. Конечно же, эльф! Выскочил из воды на дрожащих крыльях, дразнит… А вот еще один, справа! У Чарити колени подкосились от волнения, сердце бешено стучало, но она широко улыбалась. Эльфы проводили ее до песчаного берега и длинного пирса. Волны набегали на пляж, потом откатывали назад, увлекая за собой ракушки и водоросли. В ритмичном движении волн казалось, будто остров дышит. Глубокий вдох – и прибрежная полоса расширяется, затем медленный выдох – и вода почти поглощает узкий пляж. Живой остров.

Когда судно пришвартовалось, Чарити сбросила свои новые старые босоножки, перепрыгнула на деревянный мостик и, не слушая мамин окрик: «Чарити Монро Бакстер!», – понеслась по пирсу. Она была послушным ребенком, но только не на острове. И хотя голос мамы срывался от негодования, Чарити позволила ветру, волнам и даже выхлопным газам лодочного мотора унести ее призыв прочь. Она стремилась ощутить воду, песок под ногами, колыхание океана.

Добежав до того места, где было совсем мелко, девочка спрыгнула с пирса. Теплая упругая вода доставала до колена, ноги сразу же погрузились в песок. Сейчас она сделает шаг, и под ступнями будто что-то захлюпает. Знакомое ощущение!.. Чарити открыла глаза, увидела маму и отвернулась от нее лицом к острову. Вверху, будто лопасти огромного вентилятора, покачивались пальмовые листья. У вершины одной из пальм она заметила гроздь кокосовых орехов и подумала, сумеет ли в этот раз забраться по гладкому стволу. Каждый год она пыталась… к восторгу деда. Он смеялся, запрокинув голову и уперев руки в боки, иногда поддерживал, но Чарити выбивалась из сил и соскальзывала, едва вскарабкавшись на несколько футов.

Начинался отлив, и запах гниющей рыбы усилился. Ну и что? Главное – наконец-то она на острове. Вот и наступил один из самых любимых моментов в ее жизни! Как будто она долгие месяцы горела в огне, а теперь обугленная кожа получила шанс на исцеление.

Чарити увидела деда и поискала глазами бабушку, но не нашла. Дедушка махал рукой, дочерна загорелой под флоридским солнцем. Девочка помчалась к нему, шлепая по воде так, что на шум можно было привлечь стаю акул, и когда добежала до берега, шорты промокли, а низ футболки был усеян песком, как конфетти.

Мама посмотрела на нее осуждающе, а дедушка сгреб ее в охапку одной рукой и прижал к себе, приговаривая:

– А вот и картошечка приехала, целый мешок! Сейчас мы тебя отнесем домой к бабушке, почистим да и в котелок бросим!

Чарити засмеялась от восторга. Она была уже большая и не верила в такие глупости, но дедушку любила и заколотила кулачками по спине, подыгрывая ему:

– Я не картошечка!

– Неужели? – Дедушка поставил ее перед собой и осмотрел с головы до талии. – Надо же, и правда. В мешке-то лук! Надо подумать, что из тебя приготовить.

– Деда! – Чарити зажмурилась и крепко обхватила старика за шею. От него пахло керосином, которым он заправлял лампу у себя в гончарной мастерской, а еще корицей и чуть-чуть табаком – он уже не первый год бросал курить.

Внезапно его мышцы напряглись. Это приблизилась мама.

– Здравствуй, папа, – сказала она. Чарити уже знала – мама подумывает тут же взять водное такси и умчать обратно.

– Привет, Эллен, – сухо ответил дедушка. – Всё в порядке?

В маминых глазах промелькнула какая-то мысль:

– Как тебе сказать…

– А девочка похудела. – Он подбросил Чарити на руках.

Мамины глаза обратились в лед:

– Это ей не повредит.

Дедушка оглядел Чарити:

– Как ты питаешься? У вас дома еды достаточно?

Мама не дала ей ответить:

– Арендную плату увеличили. Ты понимаешь, как трудно сводить концы с концами?

– Тебе, Эллен Мари, я денег не дам. Буду посылать продукты для Пуговки.

Теперь мама была готова испепелить его взглядом.

– Нам твои подачки не нужны. И так проживем. Чарити хорошо питается. Она просто вытянулась.

Чарити обняла старика за шею:

– Я ем, когда хочу. Деда, ну правда.

Эллен посмотрела по сторонам:

– А где мама? Даже не удосужилась прийти повидаться со мной?

– У нее грипп. Лежит в постели. Может быть, согласишься переночевать? Маму это приободрит. Ей бы только взглянуть на тебя.

– А как же я, папа? – ехидно ответила Эллен. – Я могу подхватить вирус. Причем у меня работа. Я не могу просто так заболеть и уйти домой. Я не богачка и не на пенсии. – В ее тоне слышалась неприкрытая издевка.

– Ну что ж, вот и попрощались.

Чарити терпеть не могла, когда между мамой и дедушкой в воздухе натягивалась струна. А в бабушкином присутствии было даже хуже. Именно Чарити являлась предметом обсуждения во всех жарких спорах. Она разрушила мамину жизнь самим фактом своего рождения. А у мамы были грандиозные планы: стать для своего поколения новой Мэрилин Монро. За прошедшие пятьдесят лет ни одна женщина не сумела покорить сердца так, как Мэрилин, и мама созрела для этой задачи. Она так и сказала. Бабушка с дедом назвали ее дурой и добавили, что Чарити – ее единственная важная задача, и она с ней тоже не справилась… разрушила, так же как разрушила многое другое.

Дедушка взял чемодан, не выпуская Чарити из рук, как будто мама могла передумать и забрать ее с собой. От этой мысли у Чарити живот свело судорогой, и она еще крепче обхватила старика за шею.

– Я приеду за дочерью в конце августа. – Мама вертела в руках новую сумочку. Чарити не знала, откуда она взялась, но мама сумочкой очень гордилась.

– Мама, я люблю тебя.

Эллен изобразила улыбку и потрепала Чарити по щеке:

– Будь умницей.

– Обещаю.

Дедушка шумно выдохнул. Эллен никогда не говорила Чарити, что любит ее, и ему это не нравилось. А Чарити было плевать. То есть где-то внутри задевало, но мама однажды объяснила, что не все способны выказывать такое чувство. Хотя Кендрику она постоянно говорила о своей любви, и Чарити предположила, что речь о другой любви. За тонкой стенкой, отделявшей комнату Чарити от маминой, это даже звучало по-другому.

Дедушка направился по усыпанной песком и ракушечником парковке к своему грузовичку. Он ездил на пикапе, в то время как большинство жителей острова ездили на легковушках. Посмотрел вслед водному такси, в котором удалялась Эллен, помахал рукой какому-то рыбаку и поставил чемодан в кузов.

– Привет, Джордж! – Рыбак опирался на длинную поперечную балку от лодки. – Ну как, обед уже приготовил?

– А ты наткнулся на косяк желтохвостов? – Дедушка закрыл дверцу и пошел к рыбаку на середину парковки. Чарити наблюдала за ними сквозь стекло. Наверное, обсуждают какие-нибудь рыбацкие дела. Через некоторое время они вернулись к пикапу, и рыбак опустил в холодильник рядом с чемоданом две большие рыбины.

– Спасибо. Может, я все-таки заплачу за них?

– Не-е. Лучше ты мне одолжишь пикап на той неделе, запчасти для лодки привезти.

– Для тебя – в любое время. – Они обменялись рукопожатием.

Когда дедушка переехал в особняк у пляжа, соседям не понравилось, что он ставит свой видавший виды пикап на подъездной дорожке. Не по правилам, видите ли. Но дед отвечал, что это глупо – на остров часто привозят какие-нибудь грузы, и машины как раз на подъездных дорожках и ставят. В конце концов он победил, и с тех пор все соседи при случае одалживали у него пикап. Он ничего против не имел и при случае повторял: «Они живут на старые деньги, а мы пришли с новыми».

Большую часть своей жизни Джордж был беден. Но затем его маленький хозяйственный магазин разросся вдвое, потом втрое, потом он открыл новые и как-то внезапно разбогател. А когда врачи сказали, что он постоянно испытывает стресс и мало отдыхает, Джордж оставил бизнес на толкового менеджера и увлекся гончарным ремеслом.

Вдвоем с бабушкой они уехали из Атланты. Некоторое время колесили по стране, затем устали от дорог, пересели на лодку и наткнулись на остров. Единственным домом на острове, выставленным на продажу, был огромный особняк, на рубеже веков построенный Уильямом Бакстером, знаменитым цирковым магнатом и по странному совпадению однофамильцем деда. Джордж решил, что Бакстер-хаус – это не просто вложение денег и не просто дом; это верх совершенства, и упустить его просто грех. Не иначе как путеводная звезда привела Джорджа к дому, который уже носил его имя.

Эллен настаивала на том, чтобы дедушка разрешил ей с Чарити остаться в их старом доме в Атланте, но в первую же неделю притащила целую компанию бродячих актеров, игравших в пьесе, куда она безуспешно пробовалась. Джордж выгнал их всех, в том числе саму Эллен, и арендовал для нее и Чарити небольшую приятную квартирку, в которой не нашлось места для гостей. Зато у Чарити была своя территория, кровать под пологом, тюлевые занавески и идеальное убежище для фей и эльфов.

– Деда, а как бабушка?

– С ней все хорошо, Пуговка. Просто бережет силы для вечерней прогулки по пляжу. – Однако морщины у его глаз углубились, а пальцы крепче вцепились в рулевое колесо. Ногти у него были грязными, наверняка провел утро в гончарной мастерской. Очень скоро мгновения грусти, тревоги – или еще чего-то – прошли, дедушка вновь стал собой и начал насвистывать. Через открытые окна в кабину залетала водяная пыль. Белый, словно сахар, песок тянулся по обе стороны узкой дороги. Песчаные вихри танцевали на асфальте как живые, плавно кружась под слышимую им одним мелодию. Вдоль обочин расхаживали морские птицы, и дедушка то и дело на них указывал. Как будто Чарити никогда таких не видела!

Вдалеке исчезал за горизонтом парусник. Чарити окончательно успокоилась, волнение улеглось и сменилось безмятежностью. Остров – самое лучшее и навеки любимое место на земле. Как можно сюда приехать и не поверить в магию?

В тот год умерла бабушка.

В тот год для Чарити Монро Бакстер закончилась магия.

Глава 2. Паутина

Наши дни

Попасть в вену становилось все труднее. Джордж Бакстер дотронулся до внутривенной иглы, соединенной с капельницей, и ощупал багровый синяк на коже вокруг нее. Медсестры приходили и уходили, и в последние три дня он замечал, что они ведут себя по-другому. Любимый пациент! Всегда шутил, улыбался, не скупился на добрые слова. Велел им называть себя просто Джордж. Лица медсестер оживлялись, когда они входили в комнату и склонялись над его постелью, словно над собственным заболевшим ребенком, а не над стариком, готовящимся покинуть этот мир. Некоторые скрывали от него свои чувства – и ни одна не сказала то, что он уже знал. Джордж задавал наводящие вопросы, но они взбивали подушки, сверялись со схемой приема лекарств и все время повторяли, избегая смотреть ему в глаза: «Не волнуйтесь». Все, кроме одной. Ее называли Солнышко.

Он был откровенным с ней в ту долгую ночь, когда его легкие наполнялись жидкостью так быстро, что тело не успевало ее выводить. Солнышко часами сидела в палате интенсивной терапии, которую Джордж теперь называл своим домом. Он без обиняков сказал ей, что ее муж неисправим. Джордж и Солнышко договорились быть честными друг с другом, так что когда он спросил: «Сколько, по-твоему, мне осталось?» – она сжала его руку и ответила: «Нисколько, все кончено». А потом молча заплакала, и слезы скатились в стариковскую ладонь. Ему захотелось утешить ее. Час спустя, вспоминая об этом, он решил, что услышать правду о своей скорой смерти и при этом испытать желание утешить другую душу, это значит… что ж, это значит, что он уходит достойно. Вот мерило жизни, которая для него заканчивается. Если бы перед ним в последний миг выложили все, что ценят мужчины, и предложили оставить в наследство что-то одно, то это лучший выбор.

А в тихой стерильной комнате Солнышко наклонилась и поцеловала его в щеку.

– Может, все-таки позвонить вашей дочери? Или внучке?

Взгляд Джорджа переместился к окну в поисках утешения у яркого флоридского солнца, но соседнее здание никогда не впускало его в палату.

– Чарити не отказалась бы приехать. Нет, не надо. Только…

Солнышко наклонилась, готовая выполнить любую просьбу.

– Да?

Она не скрывала надежду в голосе. Другие медсестры тоже уговаривали его позвонить членам семьи. Однако Джордж хотел остаться в воспоминаниях внучки здоровым.

– Я… – Он не смог договорить. Закашлялся так, будто в груди перекатывался гравий. – Я предпочел бы не оставаться один… когда…

Она протянула руку и сжала его исхудавшие пальцы крепче, чем обычно, – слабая попытка удержать смертную душу.

– Вы не будете один. – Ее губы с розовой помадой сжались в одну линию. – Обещаю. Моя смена закончилась час назад. И я остаюсь с вами.

Джордж закрыл глаза. Солнце каким-то образом сумело проскользнуть между высокими зданиями, прорваться в комнату, найти и согреть его лицо, уже леденеющее от идущего изнутри холода. В дальнем уголке сознания он расслышал тихий шелестящий звук.

Он знал – если открыть глаза, все исчезнет. И с крепко смеженными веками искал в темноте источник звука.

Звук стал громче. Джордж различил мелодию, и она принесла ему облегчение.

Плакучая ива!.. Она стояла где-то на самом краю сознания, вся озаренная светом. Каждый листок сиял, будто над кроной развесили полотно, сотканное из украденных солнечных лучей.

Плакучая ива манила его к себе. Мелодия звала за собой, звонкая, как смех, и чистая, как вода из самого глубокого колодца.

В одиннадцать часов девять минут дня Джордж Бакстер откликнулся на зов.

Месяц спустя

Чарити нравилось в Бакстер-хаусе все – европейский дизайн особняка в десять спален, библиотека, застекленная веранда с высокими круглыми колоннами и выходящий прямо к заливу роскошный тропический сад.

Все, кроме страшного растения в правом углу сада. В тридцать один год пора бы уже перестать бояться. Она ожидала, что зловещая тайна, окружавшая дерево, больше не будет ее волновать. Тем не менее… И не важно, что она взрослая. В мире есть вещи, не поддающиеся объяснению. И порой незнание пугает не меньше, чем факты.

– Мисс Бакстер!

Чарити вздрогнула и попыталась сосредоточиться. У подножия лестницы, ведущей к парадной двери, стояла Эмили Радд – юрист, которую Джордж назначил исполнителем завещания. Эмили широко улыбалась, прижимая планшет к жакету делового костюма. Ниже Чарити ростом, но на таких высоченных шпильках, что на них и стоять трудно, а уж сделать шаг и удержать равновесие… Чарити предпочитала обувь на плоской подошве, а то и теннисные туфли. В босоножках тоже удобно, если с ремешками…

…Ну вот, опять отключилась. Думает о чем угодно, лишь бы не о том, зачем сюда приехала. Потому что с тем, что ей предстоит, она никогда не хотела столкнуться.

Тем более одна. Без дедушки.

«Держи себя в руках. Ты взрослая. Ты не ребенок». Она вцепилась в перила. Посмотрела вверх… выше… еще выше… Огромный особняк принадлежал отныне ей. Чарити стояла у подножия широкой лестницы. Здесь, в тени, ощущалась приятная прохлада. В детстве она сидела на веранде, и ветер с залива проносился сквозь нижний этаж дома, как сквозь гигантский туннель. Она купалась или бродила вдоль берега, утопая ногами в раскисшем песке, потом возвращалась на веранду, ложилась на качалку и сохла на ветру. Дедушка предпочитал не заваривать чай, а подолгу настаивать его в кувшинчике на жарком солнце. Иногда Чарити залпом выпивала целый кувшин, а он делал вид, что не заметил. Дедушка легко прощал все ее проделки. По крайней мере, те, о которых знал.

Эмили Радд отступила на шаг в сторону и полезла в сумочку за ключом от парадной двери, посчитав, что дала новой хозяйке достаточно времени, чтобы собраться с духом.

Чарити невольно сравнила себя с безупречно выглядевшей Эмили. Темно-красные подошвы шпилек, подобранные в тон мелированным кончикам волос, давали понять, что эта упакованная красотка способна кого угодно разделать в зале суда, не теряя ни йоты привлекательности. А вот у Чарити футболка спереди вся в пятнах от глины, и подобные пометки украшали большую часть ее повседневной одежды. Издержки профессии, ничего не поделать.

– Ах, вот же они! – Эмили выудила ключи из сумочки и широко улыбнулась, демонстрируя идеально нанесенную помаду. Понятно, почему дедушка выбрал эту пламенную служительницу Фемиды в качестве своей душеприказчицы. Она не была назойлива, не проявляла любопытства… по крайней мере пока. Еще масса времени для допроса с пристрастием.

Эмили держалась рядом, и Чарити была благодарна ей за то, что первый шаг на долгом и трудном возвращении в дом она сделает не в одиночестве. Поддержка другого человека доставляла ей облегчение и боль одновременно. Боль – потому что она слишком много времени проводила наедине с собой, и симптомом считалось уже то, каким образом она подстраивалась к людям.

– Можно не спешить. – Эмили поправила сумочку на плече и опустила ключ в руку Чарити.

Прежде чем отпереть парадную дверь, Чарити глубоко вдохнула, чтобы снять напряжение. Ключ в ее ладони нагрелся – старомодный, с круглой петлей на одном конце и с маленьким флагом на флагштоке с другой. Она закрыла глаза и поднесла ключ к лицу. Пахнуло ржавчиной и какой-то парфюмерией – видимо, Эмили пользовалась лосьоном или дорогим антибактериальным средством. Чарити принюхалась и различила другие запахи: керосин, корица, табак… У нее перехватило дыхание, зрачки расширились. Эти запахи были привычны, как запахи шампуня и зубной пасты, которыми она пользовалась каждый день, или как аромат ее любимого эфиопского кофе. Запахи керосина или табака – старые знакомые, запахи детства. И это означало лишь одно – дедушка здесь. Здесь и сейчас, с ней. А значит, она не будет одна, когда…

– Мисс Бакстер, с вами все в порядке? – Голос Эмили донесся издалека, как сквозь вату.

– Все нормально. – Чарити попыталась улыбнуться, но лицо Эмили расплылось перед глазами. Из левого глаза выкатилась одинокая слезинка. Затем из правого. Не выпуская из ладони ключ, она вытерла щеки, стараясь вспомнить, когда плакала в последний раз.

Она не заплакала, когда ей сообщили о смерти дедушки. Просто бросила на гончарном кругу незаконченную вазу, подошла к окну, за которым постоянно горели огни Нью-Йорка, и простояла там всю ночь, до того момента, когда солнце вырвалось из-за пятидесятисемиэтажного небоскреба и ударило в глаза.

Эмили по-прежнему держалась рядом.

– На сегодня я отложила все дела, спешки нет.

Внезапно Чарити ощутила потребность узнать, что известно Эмили о ее отношениях с дедом.

– Скажите, Эмили, дедушка многое вам доверял?

Профессиональная гримаса исчезла, уступив место доброй улыбке – слишком непосредственной, чтобы быть фальшивой.

– Да.

– Он говорил вам, что я не приезжала сюда много лет?

Эмили присела на качалку с видом на подъездную аллею, узкую песчаную дорогу и несколько разбросанных вдоль побережья больших домов. Положила ладони на сумочку. Подобные сумочки, очень дорогие, Чарити часто видела в витринах, где они свисали с белых рук пластиковых манекенов. До сих пор она не понимала притягательность подобных вещей, теперь же не могла отвести взгляд. Руки Эмили держали сумочку так, будто в окрашенной коже и блестящих пряжках заключена вся сила женщины, стремящейся выжить любой ценой. Фирменный ярлык – это ведь своего рода щит.

Внутри вспыхнула искра зависти. Надо и себе купить такой щит. А может быть, и меч в комплекте.

Эмили наконец заговорила:

– Ваш дедушка был – и остается – моим клиентом.

Чарити смутилась:

– Извините. Я не имела в виду отказ от услуг.

Эмили похлопала по качалке рядом с собой, и Чарити присела возле нее. К ним рвался ветер с залива, но когда они обе оказались под защитой длинной крытой веранды, вернулся в бухту и теперь лениво перебирал листья кустарника за углом. Через день или два Чарити откроет все окна и впустит ветер в дом. Но не сейчас.

– Ваш дедушка говорил, что у вас первое время будет много вопросов. И дал мне четкие указания ничего от вас не скрывать.

У Чарити мурашки пробежали по коже.

– Вы говорите о нем, как будто он жив.

Губы с безупречной алой помадой печально сжались.

– Он здесь. – Эмили провела по груди кончиками пальцев с маникюром в тон помаде. – В моем сердце. И я благодарна, что он обратился ко мне. Общаясь с ним, я многому научилась.

Чарити внезапно поняла, что́ она упустила, не приезжая к деду под предлогом занятости. От этого ей стало только хуже.

– Я… я бы хотела… – Она запнулась. Что сказать? Что хотела быть более заботливой внучкой? Что не следовало впустую растрачивать последние несколько лет? Это правда, но теперь-то что толку?

Где-то далеко пронзительно вскрикнула чайка. Чарити подняла глаза и разглядела птицу, которая, широко раскинув крылья, ловила ветер, готовая нырнуть за кормом.

– Смотрите, чайка. – Точно так же дедушка указывал ей на птиц. Чарити могла часами наблюдать за чайками. Дедушка готовил гончарные изделия к обжигу, а она устраивалась на бабушкином стеганом одеяле у входа на веранду. Мастерская находилась внутри дома; Чарити надеялась, что гончарный круг так и стоит там. Или дед забросил ремесло?.. Нет. Даже когда она была совсем ребенком, дедушка говорил: «Настанет день, и гончарный круг будет твоим».

У Чарити защипало в носу. День настал.

Эмили встала со скамьи.

– Не пора ли нам войти?

Чарити вытерла вспотевшие ладони о брюки и тоже встала. Сердце ухнуло вниз и едва не выскочило из груди. Девушка медленно шагнула вперед и протянула к двери руку с ключом, но вдруг застыла на месте, будто ее оттолкнул незримый магнит.

– Может, лучше вы?

Эмили подняла бровь. Секунды шли, и Чарити почувствовала себя ребенком, который вышел во двор с мячом, а играть-то никто не хочет.

– То есть… может быть, откроете вы?

По лицу Эмили пронесся шквал эмоций. Пальцы с идеальным маникюром прикоснулись к рукаву Чарити.

– Как я сказала, ваш дедушка оставил мне указания, – произнесла она с едва заметной улыбкой и тут же сделала шаг в сторону, будто уклонялась от падающей ей на голову вазы.

Кровь прилила Чарити к лицу. Раздражение боролось с разумом. Спрашивается, для чего здесь Эмили? Разве не для того, чтобы протянуть руку помощи? Разве не за это дед ей платил?

В конце концов Чарити сдалась и выбрала благоразумие. Эмили вовсе не обязана подставлять ей плечо. Как всегда, Чарити должна все сделать сама.

Она вставила ключ в замочную скважину и с усилием нажала на дверь, чтобы справиться с заржавевшим механизмом. Соляной туман способен разъесть все что угодно. Надо будет потом купить какое-нибудь водоотталкивающее средство и смазать как следует. После недолгого сопротивления замок щелкнул, и ручка повернулась. Дверь открылась, приветствуя гостей резким скрипом.

Выходящие в сад окна заливали помещение светом. На второй этаж вела лестница с двумя полукружьями перил, мраморный пол сиял, как водная гладь, и оттого сам вестибюль с потрескавшимся от времени шестнадцатифутовым потолком походил на замок морской девы.

Удивительно: дом выглядел как прежде, разве что немного обветшал и выцвел. Слева двойная арочная дверь вела в библиотеку, где стояли высокие книжные шкафы. Напротив библиотеки – гостиная с огромным камином в центре. Вестибюль по площади был не меньше городской квартиры Чарити.

– В последние годы проводились некоторые ремонтные работы. Все гарантийные талоны и список исполнителей ваш дедушка хранил в шкафчике на кухне.

Чарити подошла к стене и провела ладонью по штукатурке.

– Я помню этот шкафчик, – сказала она и поняла, что улыбается. Она опасалась, что будет чувствовать себя незваной гостьей, самозванкой. И что теперь дом отвернется от нее, как когда-то она от него отвернулась.

Однако ничего подобного не случилось. Оштукатуренная стена была прохладной на ощупь. Указательный палец уперся в трещину. Трещины были всегда. Может, эта трещина новая. Или старая. Какая разница? Теперь все принадлежит Чарити. И трещины, и все помещения от стены до стены, от пола до потолка. Внезапно ей захотелось взять в руки тряпку. А еще чистящее средство, бумажные полотенца и ведро. Возникла острая потребность мыть, чистить, скрести. Заботиться о доме. Вернуть ему гордость и блеск.

Наверное, она произнесла это вслух, потому что Эмили ответила:

– Все необходимое для уборки на кухне. Ваш дедушка…

Чарити, осмелевшая от новой перспективы, обернулась и посмотрела ей в глаза:

– Как вы обращались к нему?

– Простите?.. – Эмили заморгала. То ли не поняла вопрос, то ли удивилась, что серая мышь вдруг обрела голос.

– Как вы обращались к моему дедушке? Мистер Бакстер? Или?..

– Джордж. Он настоял, чтобы я называла его по имени.

– Хорошо, – кивнула Чарити. – Так и продолжайте. Не нужно каждый раз говорить «ваш дедушка». Как будто он посторонний человек.

Эмили поджала губы.

– Джордж следил за тем, чтобы в доме было все необходимое для уборки. Миссис Криди кое-что докупила для вас. Миссис Криди в последние годы помогала Джорджу по хозяйству. Джордж страдал артритом, ему было тяжело одному. Луиза Криди стала дня него хорошей помощницей и другом. Она сейчас гостит у сестры в Небраске и вернется через несколько месяцев.

Сразу же все приятные мысли о доме, окнах и чайках ухнули в пропасть. Ревматоидный артрит. Даже думать не хотелось о том, что эта болезнь делает с суставами.

– Я не знала…

А хотела знать? Что бы это изменило?

– Когда вы виделись в последний раз?

– Три года назад, на Рождество. – Чарити проглотила комок в горле. – Я послала ему билет, и дедушка прилетал в Нью-Йорк. Он скрывал свою болезнь. – Она вспомнила нарядные витрины, снег, рождественские огни. Они гуляли, и он часто тер ладони одна о другую, осторожно обхватывал кружку с горячим какао или дымящимся кофе. Теперь она поняла, что у него ныли суставы. А тогда посчитала просто привычкой.

– Он очень любил вас.

Чарити перевела взгляд на Эмили. Я тоже любила его, мысленно произнесла она.

Они обходили дом, а эхо повторяло голоса и звуки шагов. Через вестибюль в гостиную, потом в библиотеку и снова обратно. Сразу за вестибюлем находилось одно из самых любимых Чарити мест в доме – большая обеденная зона, обрамленная массивными белыми колоннами. В начале века здесь устраивали вечеринки. С одной стороны стоял огромный обеденный стол, а все свободное место предназначалось для танцев. Чарити с дедушкой нашли фотографию прежних владельцев особняка, сделанную в двадцатые годы, – мужчины в однотонных темных костюмах, женщины в свободных платьях и жемчугах до талии. Фото завораживало. Чарити так и сказала деду – вот бы войти внутрь! И тогда дедушка со своим братом Гарольдом, который часто гостил у него летом, передвинули массивный стол в то же самое место, где он стоял на снимке. Затем дед попросил бабушку включить музыку погромче, и копия фотографии – в версии 1995 года – была готова. Бабушка набросила Чарити на плечи скатерть с кистями, завернула на талии и достала из шкатулки жемчуга.

Чарити пошаркала ногой по гладкому мрамору.

– Дедушка обычно говорил, что мы стаптываем полы.

Эмили остановилась.

– Что?

– Он любил танцевать. – Чарити наклонила голову. – Спорим, вы не знали?

– Нет, – усмехнулась Эмили. – Меня он точно на танец не приглашал.

Чарити обхватила себя за плечи, покачиваясь из стороны в сторону. В памяти звучало эхо давно умолкшей музыки.

– Здесь мы танцевали. – Она прошла в центр. – Прямо здесь.

Эмили огляделась.

– Так вот почему обеденный стол сдвинут в сторону… Меня это всегда удивляло.

Чарити кивнула, довольная тем, что знает про дедушку больше Эмили. Как внучке Джорджа, ей казалось несправедливым, что в семейные тайны был посвящен посторонний человек и ничего личного не осталось.

Они продолжили обход, и Эмили нагружала Чарити всевозможными необходимыми сведениями.

– Одно из окон в гостиной не открывается. Если вы распорядитесь, я свяжусь с мастером. У Джорджа был знакомый столяр.

– Нет, спасибо, – ответила Чарити. В гостиной много окон, а она не готова к присутствию чужого человека. Дед еще был здесь; вдруг кто-то придет и украдет его душу? Она знала, что это глупо, но бороться с глупостью не было сил. Лучше пойти у нее на поводу и какое-то время в дом никого не впускать. Эмили прошла отбор. С ней она ощущала деда даже более реальным и осязаемым.

В кухне на Чарити нахлынула новая волна умиротворения. Здесь пахло бабушкиным имбирным печеньем, хлебом и старым деревом. Девушка перевела взгляд на канделябр под потолком. Паутина оплетала его, будто изящная металлическая арматура. Когда-то в канделябре горели настоящие свечи; пришло другое время, и их заменили электрическими лампочками.

– Кажется, у нас завелись ткачи, – проговорила Чарити.

Эмили стрельнула глазами вверх:

– Э… что?

– Ткачи. – Это была семейная шутка. Чарити лукаво улыбнулась и показала на канделябр.

Эмили отступила на шаг, исследуя предмет обстановки. Но Чарити уже выучила ее уловку. Когда Эмили не знала, что ответить, или сомневалась, как реагировать, она находила повод отвернуться. Очевидно, не могла сделать бесстрастное лицо. Прискорбно для юриста.

Эмили вновь повернулась к ней, нацепив победную улыбку.

– Я полагаю, миссис Криди было тяжело взбираться на стулья, чтобы сметать паутину.

– Не проблема. Я справлюсь. Найду на кухне кастрюлю подходящего размера, надену на голову, а деревянная лопаточка сойдет вместо оружия. И насколько я знаю дедушку, у него всегда были запасы меда и корицы для приманки.

Всегда серьезная, Чарити и сама не знала, почему взялась обсуждать такую неблагородную тему, как уничтожение пауков. Здесь, на кухне с детства знакомого дома, она на короткий миг почувствовала себя ребенком.

Широко распахнутые глаза Эмили вернули ее с небес на землю. На лице юриста читалось: «Паутину плетут пауки. Никакие не ткачи. Нет таких насекомых».

А может быть, Чарити зацепилась за пауков, потому что она явно понравилась Эмили? Эмили ей тоже понравилась, да вот только у Чарити был особый талант отталкивать потенциальных друзей. Она могла бы рассказать про ткачей. Нет ничего проще. «Понимаешь, бабушка превращала уборку паутины в игру. Надевала на голову кастрюлю, брала метлу с длинной ручкой и звала меня. Ткачей не так просто разглядеть, они маленькие и проворные. Я светила фонариком, а бабушка лупила метлой по потолку. Иногда она слишком увлекалась, начинала скакать и приговаривать: «А ну-ка ползи сюда! Кому сказала, ползи!» Я хохотала до колик в животе».

Однако Чарити промолчала, и в кухне на несколько минут повисло неловкое молчание.

– Чарити, вы могли бы подъехать ко мне в офис, после того как освоитесь? Или я подъеду к вам. Нам необходимо дополнительно обсудить некоторые проблемы относительно имущества Джорджа.

– Под некоторыми проблемами вы подразумеваете мою мать?

Эмили вновь прикоснулась к рукаву Чарити у самого локтя.

– Я понимаю, что могут возникнуть затруднения, но Джордж выразил свою волю совершенно однозначно.

– Он не вычеркнул ее из завещания, верно? – Мать пришла бы в ярость.

– Нет, это было бы легко опротестовать. У него нет других детей. Джордж оставил ей небольшой дом в Атланте.

– Тот, в котором он родился? – Чарити помнила этот старый, обветшавший за десятилетия, но все же чудесный домик с белой оградой. Фамильный дом. Вряд ли интересный для матери.

– Да. Вы понимаете, что я обсуждаю это с вами только согласно пожеланиям Джорджа.

Чарити кивнула.

– Кроме того, он оставил ей трастовый фонд.

– То есть, – нахмурилась Чарити, – она будет иметь доступ к некоторой сумме, но фактически не сможет контролировать денежные средства, верно? Вроде карманных денег для взрослых? – У матери уже было все, что она хотела. Она не стала для своего поколения новой Мэрилин Монро, зато отхватила себе (это ее слова, не Чарити) богатого преуспевающего врача из Нью-Йорка, который совсем потерял от нее голову. Мечта сбылась – она живет в большом городе, ходит по частным вечеринкам и светским мероприятиям и помогает мужу растить двух его почти взрослых дочерей. – У матери столько денег, сколько надо. Не думаю, чтобы какая-то часть завещания стала предметом спора. Она ненавидела этот дом.

Эмили уселась за кухонный стол. Чарити придвинула стул и устроилась рядом.

– Несколько лет назад Джордж продал сеть хозяйственных магазинов, и его состояние значительно выросло. Все оставлено вам, Чарити. Не только недвижимость.

– Он звонил мне два года назад, после продажи магазинов. Спрашивал, нуждаюсь ли я в деньгах.

– Да, – улыбнулась Эмили. – Как только вы начали свой гончарный бизнес, он поручил мне внимательно следить за ним, на всякий случай.

– Он всегда обо мне заботился, – пробормотала Чарити.

– Как я сказала, состояние значительное.

Чарити пожевала ноготь большого пальца. Он был грязным на вкус.

– Значительное?

– Слабо сказано, – улыбнулась Эмили.

Чарити отвернулась от Эмили и обвела глазами помещение. Да, здесь есть на что потратить деньги. Если придется заменить терракотовую крышу… или электропроводку… или отремонтировать водопровод… Она вспомнила нью-йоркскую подругу, у которой все время откуда-то протекала вода на ковер, и она обвиняла детей, а оказалось, насквозь проржавели трубы. Наверное, Чарити сказала это вслух, потому что Эмили поспешила ее обрадовать:

– Чтобы заменить крышу и проводку, средств больше чем достаточно.

Чарити кивнула. Только что она экономила как могла, чтобы сводить концы с концами, а в следующую секунду ей вполне по средствам заменить проводку во всем особняке.

Эмили положила свою модную сумку на стол.

– Вы бы хотели обсудить финансовые вопросы?

Чарити подскочила так резко, что опрокинула стул.

– Пока не стоит. – Ее голос сорвался на фальцет.

Она настолько ненормальная, чтобы не интересоваться деньгами? Ну да, на посторонний взгляд нелепо. Но деньги – штука странная. С одной стороны – дают огромную власть, а с другой – не дают ничего. Можно купить хоть весь мир… только счастье не купишь. Можно иметь все самое лучшее, но ощущать пустоту в душе. В конце концов, так она и думала, глядя на маму – денег никогда не бывает слишком много, их всегда нужно все больше и больше.

– Не беспокойтесь, наследство вашего дедушки в надежных руках. Мы поговорим о финансах, когда вам будет угодно. Вы согласны?

– Может быть, выпьем чаю? – спросила Чарити. Размышления о деньгах настолько ее измучили, что захотелось размяться.

Чайник стоял, как обычно, на дальней горелке плиты; она взяла его и направилась к раковине. Деда не стало всего несколько недель назад; наверняка в буфете есть чай, причем настоящий «Эрл Грей». Окна кухни выходили в сад, за которым начинался океан. Наполняя чайник, Чарити выглянула наружу. По правую сторону находилась веранда, и пока вода не полилась из переполненного чайника, Чарити не заметила ту самую зеленую массу в правом углу сада. Она следила взглядом за птицей, которая зависла на фоне подсвеченной полосы облаков, высматривая рыбу, и наткнулась взглядом на это. Сердце дало сбой. Ее будто окатили холодным душем, содрали кожу и оголили нервы. Чайник едва не выпал из рук. Плакучая ива, единственное черное пятно в любимом саду. Ребенком Чарити ненавидела это дерево и все связанные с ним легенды, особенно поверье об обрезке ветвей. «Если не обрезать ветви плакучей ивы и одна из них коснется земли, умрет кто-то из тех, кого ты любишь».

Чарити сама не знала, почему решила уничтожить дерево. До сих пор, вспоминая, что оно может по-прежнему расти на том же месте, она отметала прочь подобную мысль. Любой нормальный человек прекрасно знает: ива всего лишь растение. Питается с помощью корней, и ничего более. Но когда ее взгляд заскользил вдоль длинных, ниспадающих ветвей и узких зеленых листьев, она все поняла. Плакучая ива – больше чем дерево. Однажды много лет назад ива уже накликала беду. Желчный вкус ненависти подступил к горлу. Дерево нужно выкорчевать с корнями. Немедленно.

– Она красива, правда? – Голос за спиной прервал ее убийственные планы. – Джордж как-то сказал мне, что его самое любимое на свете занятие – наблюдать за случайным прохожим, сидящим в ее тени. Он настаивал, чтобы вы ухаживали за деревом. Вокруг ивы все заросло. Надо вернуть ей былое великолепие.

От таких слов земля внезапно остановилась. Ухаживать за деревом? Она собралась срубить его, а не ухаживать! Нанять кран, пусть вырвут и уволокут подальше. Последняя месть зеленому монстру. Из-за него умерла бабушка.

– Эмили, – сказала она, из всех сил пытаясь побороть отчаяние, – может быть, мы выпьем чаю в другой раз? Я устала, и нужно еще вещи разобрать.

– Конечно, – с безупречной улыбкой ответила Эмили. Юристы умеют «переключать передачу», виду не подавая, какие мысли роятся в голове. – Проводной телефон действует, ваш мобильный у меня есть. Можно будет позвонить вам завтра?

– Э-э… да.

Чарити только что ответила согласием. Вот только с чем?

– Прекрасно. Завтра я позвоню.

Эмили направилась к выходу из кухни.

Ага, вот с чем Чарити согласилась. Но она может не отвечать на звонок, если не захочет. Подумает, брать трубку или нет. А сейчас с нее довольно.

Эмили подошла к входной двери, уперлась каблуками в пол, взялась за ручку и толкнула. Она действительно часто здесь бывала, раз знает секрет двери – на нее нужно навалиться всем телом, чтобы открыть. В открывшийся проем хлынули лучи флоридского солнца.

– Рада видеть вас в этом доме, Чарити. Надеюсь, мы не упустим возможности подружиться. – Эмили снова улыбнулась. Алая помада, белоснежные зубы, искренняя любезность.

Хотелось бы вот так уметь заводить друзей. Может быть, и у нее получится. Может быть, здесь, на острове, получится. Но тут Чарити вспомнила про дерево. Сумеет ли она здесь остаться, пока оно растет в саду? И этого так просто не объяснишь юристу Эмили Радд, своей потенциальной подруге, обладательнице опасных шпилек и особого щита – фирменной сумочки. Эта женщина, такая приятная в общении, была готова посреди беседы бросить все и бежать, едва Чарити завела разговор о ткачах. Или у самой Чарити голова полна ткачей, и поэтому с ней что-то не так? Ткачей трудно разглядеть. И почти невозможно вывести.

И наверное, ткачи виноваты, что у нее в тридцать с хвостиком нет настоящих друзей, нет нормальных отношений, а бизнес с самого начала пошел ко дну. Ткачи. Вот в чем ее проблема.

* * *

Далтон Рейнольдс устал от допроса. Тем более что на острове Газовых фонарей рыба чуть ли не под окнами кишит.

– Тебе мама список вопросов написала или наизусть выучил?

Уоррен, брат Далтона, с шумом выдохнул и встал из-за деревянного столика, на котором едва поместились две чашки свежесвареного кофе, несколько баночек с наклейками «морилка», «краска», «растворитель», набор кистей и трубочки корицы.

– Ты знаешь, мы ведь все переживаем потерю.

Для Далтона было странным само сравнение его личной потери с тем, что испытали другие члены семьи. Ведь это его дом в Джексонвилле опустел и никогда больше не наполнится смехом родных людей.

В саду множество неотложных задач требовали решения, так что и без приезда брата рыбалка могла бы подождать. Ранняя весна принесла на остров ветра с побережья, а вместе с ними и новую волну жары. Нужно раздобыть какие-нибудь растения, высаживаемые в грунт весной, пока не нагрянул летний зной и не спалил их нежные корешки.

– Далт, послушай, я могу понять, зачем тебе потребовалось скрываться на некоторое время. Но это время слишком затянулось. – Уоррен возмужал за прошедший год. Брат более чем способен управиться с их ландшафтным бизнесом в Джексонвилле, и Далтон мог не упрекать себя в том, что отказывается возвращаться домой прежде, чем будет к этому готов. Один раз он попытался. Фатальная ошибка!.. Три месяца назад он приехал на остров Газовых фонарей реконструировать небольшой коттедж для пожилой пары, которая планировала продать его будущей весной. И впервые за прошедший год оказался реально способен подвести итог своей жизни. Или тому, что от нее осталось.

Далтон снова сел за стол, подставив спину солнцу.

– Я обещал маме привезти тебя домой.

– Неужели? – Ну конечно, брат ничего не понял. Он и сам пока ничего не понял, но дело не в этом. Ему просто нужно находиться здесь, и он останется здесь… пока не начнет исцеляться от потери жены и ребенка. Он понял, что его место на острове, в ту секунду, когда увидел листок, приколотый к доске объявлений на заправке неподалеку от побережья. Несколько часов Далтон ехал куда глаза глядят, но стоило ему взять в руки рукописное объявление, как цель появилась.

Требуется реконструкция коттеджа. Проживанием и питанием обеспечим.

Объем работы не менее чем на полгода.

То, что надо.

Уоррен, такого же роста, как Далтон – шесть футов, – встал, глядя на брата сверху вниз. Солнце скрылось за облака, небо стало серым.

– Нельзя вечно прятаться, Далт.

Слова обожгли его, как виски – больное горло. Правая рука сжалась в кулак. Не от гнева – от отчаяния.

– Я занимаюсь тем, что мне нужно сейчас. Даже если весь мир со мной не согласен.

Уоррен опустился на стул напротив. Им бы взглянуть друг другу в глаза, взяться за руки. Они же братья!.. Но Далтон вообще перестал реагировать. Из него будто выкачали всю энергию.

– Мы все переживаем за тебя. Прошло больше года после трагедии.

Больше года. Год, четыре месяца и два дня. Какая разница! Боль не утихла. И никогда не утихнет. Никогда не оставит его в покое.

– Уоррен, мне нужно оставаться здесь.

Брат приподнял руки и со стуком уронил на столешницу. Банки звякнули.

– Почему сейчас? Первые месяцы после похорон ты был дома. Мы все думали… мы думали, ты восстанавливаешься.

Восстанавливаться? Далтон даже не знал, что это такое.

– И почему здесь? – продолжал Уоррен, показывая в сторону окна.

Далтон любил смотреть в окно на кухне. По утрам, поглощая горячий кофе, он видел дельфинов, днем – рыбацкие лодки, по вечерам – какую-нибудь роскошную яхту. Рыбы подпрыгивали над сверкающей поверхностью моря, когда огненный шар солнца опалял горизонт. Но самым его любимым занятием было наблюдать за птицами, которые сидели на покачивающихся ветвях плакучей ивы по левую сторону от его коттеджа. С утра он пил кофе, жевал трубочку корицы и намечал, какое помещение декорировать, где требуется зачистка и окраска. И все же здесь была жизнь. Пусть даже не его.

Уоррен помахал рукой перед его лицом:

– Эй! Земля вызывает Далтона.

– Что?

Брат обреченно выдохнул. Он устал биться о каменную стену, возведенную Далтоном. Уоррен потер ладонью шрам над правой бровью. Когда-то они играли в бейсбол, и эту отметину подарил ему Далтон.

– Почему здесь? – повторил Уоррен более мягко, хотя уже терял терпение. – Или ты наказал себя этим островком? Здесь хуже, чем в последнем кругу ада? Почему, Далт? Почему ты всех отталкиваешь?

Далтон показал на столик.

– Я сварил тебе кофе. И приготовил постель.

Уоррен вскочил, оттолкнув стул. На этот раз в его движениях не было угрозы, лишь разочарование и полная безнадежность.

– Мама так и знала, что все без толку. – Он повернулся спиной к столу и оперся руками о столешницу.

Далтон закусил губу.

– Я намерен продать бизнес.

Уоррен резко отвернулся от окна, за которым по берегу разгуливали чайки.

– Ты серьезно? – Что звучало в тоне? Раздражение? Недоверие? – Ты ведь любишь свою фирму! Когда не скатываешься в депрессию… Вы с Мелиндой начинали с нуля. – Да, конечно, раздражение. – Как тебе могло прийти в голову продать все?

Вы с Мелиндой начинали с нуля. Это еще мягко сказано. Они задумали создать фирму в колледже, где она получала степень по бизнесу, а он осваивал профессию ландшафтного архитектора. Придумали проекты, работали и смеялись, ели холодную пиццу и мечтали, что однажды наступит «тот день». Тщательно вычерчивали на больших листах дом, постройки, патио для будущих клиентов, а еще увитую цветами и пышной листвой беседку, чтобы каждый знал – мечта легко станет реальностью, стоит лишь обратиться в «Рейнольдс лайф-дизайн». У Мелинды была богатая фантазия, и название фирмы придумала она. «Мы не только создадим вам ландшафт. Мы изменим вашу жизнь. Мы – лайф-дизайнеры». Они вместе воплощали проекты в жизнь. Вплоть до малейшей детали, до каждого цветка колокольчика и каждой веточки гипсофилы.

– Я вернусь, когда буду готов. Не раньше. – Было очевидно, что обсуждать с братом продажу бизнеса бесполезно.

– Ты нужен нам на работе, Далт. – А эту тактику Далтон давно научился распознавать. После гибели Мелинды и Кисси всем стало от него что-то нужно. Дочку звали Крисси, но она – в свои три с половиной года – потребовала, чтобы все звали ее Кисси. У нее были такие же светлые волосы, как у Мелинды, и такая же воля к жизни. От папы дочка унаследовала нос с легкой горбинкой и любовь рыться в земле. Кисси копала с Далтоном червей, а потом гонялась с ними за Мелиндой. Мелинда бегала вокруг дома и визжала, но Кисси была неутомима. В воздухе звенел пронзительный детский смех.

Да, после гибели Мелинды и Кисси всем стало от него что-то нужно. Родителям, сотрудникам фирмы, даже брату. На несколько месяцев он с головой ушел в работу, в бизнес, в семью, которая была убита горем. Но однажды просто взял и уехал. Неудивительно, что людей беспокоит его душевное здоровье.

– Вы прекрасно справляетесь без меня.

Уоррен покачал головой. Далтон знал, что он не прочь поспорить, однако за последние месяцы бизнес действительно пошел в гору. Уоррен стоял у руля, и офис работал без помех, цветы продолжали расти, инвентарь не ржавел – как будто год назад жизнь не оборвалась так внезапно и насильственно.

Уоррен сделал большой глоток кофе.

– Вижу, тебя не переубедить.

Далтон промолчал.

Брат прошагал через кухню и взял свой рюкзак.

– Спасибо, что позволил приехать.

– В следующий раз оставайся на несколько дней. Порыбачим…

Уоррен остановился у входной двери и взглянул на брата.

– Ага. Может, работа и меня достанет вконец, и я к тебе переселюсь.

Это был удар по больному месту, и Далтон понял, что Уоррен раскаялся, едва произнеся эти слова.

– Я не требую твоего согласия, братишка. Будешь ты руководить фирмой или нет – решай сам. Никакого нажима. Если хочешь отказаться, я свяжусь с брокером, и он все оформит.

Уоррен сжал зубы, явно не желая высказывать вслух все, что думал.

– Как ты можешь быть таким покорным? Это же дело всей твоей жизни!

Легко, подумал Далтон. Моя жизнь кончена. Нет необходимости возиться с тем, что мертво.

– Поехали. Я подброшу тебя до водного такси.

Часом позже, наскоро перекусив в заведении «Дайвер», где можно было поесть бургеров и морепродуктов и, само собой, купить дайверское снаряжение, Далтон вернулся домой. Надвигался шторм, надо было заскочить к чете Барлоу, тем самым, которые наняли его реконструировать небольшой коттедж за два дома от их особняка у пляжа. Шторм на побережье – это не шутка. Становится темно, ветер воет, как отвергнутый любовник, а волны обрушиваются с такой силой, что человек понимает, как ничтожен он в системе мироздания.

Далтон помог Барлоу занести садовую мебель из патио на крытую веранду, потом, уже в своем патио, поставил стулья один на один, поближе к стене коттеджа, и перевернул столик. И, уже направляясь в дом, увидел ее.

Новая соседка – темные волосы завязаны в хвост, длинные пряди выбиваются. Она стояла на небольшой крытой веранде, разглядывая потолок. Что там высматривать? Паутину? Осиное гнездо? Серая футболка оверсайз длиной почти до колен, руки на бедрах, черные леггинсы до середины икры – Мелинда надевала такие на йогу – и босиком.

Далтон начал кричать ей, что приближается шторм. Да уж, великолепный повод познакомиться. Он решил подойти поближе, чтобы соседка могла его услышать. Но не успел сделать и нескольких шагов, как она повернулась и исчезла за стеклянной дверью.

Он постоял еще немного, глядя, как растет волнение на море. Небо отвечало глухим рокотом. Затем засверкали молнии, и каждая вспышка сопровождалась порывами холодного ветра с залива. Вскоре начнется ливень. Жуткий ливень.

Особняк по соседству был очень интересным. Старым, построенным в стиле, который подразумевает изобилие денег и прихотей. Далтон был наслышан о первом владельце особняка, цирковом магнате Уильяме Бакстере. Если памятник ему в центре острова соответствовал действительности, то Бакстер на свои средства помогал развивать эту часть штата Флорида. Далтон прикинул, сколько спален может быть в доме: пересчитал окна на верхнем этаже и решил, что не меньше десяти. Одна худенькая, бедно одетая женщина – и десять спален. Затем мысли вернулись к брату и их разговору о доме и семье. Дом? Далтон уже не знал, может ли назвать какое-нибудь место своим домом. После смерти Мелинды он жил в их доме, ожидая, что однажды, как по волшебству, ему станет в нем хорошо. Увы, шли месяцы, а тоска только усиливалась, пока он не понял, что надо что-то менять, как-то избавляться от похоронного настроения. Даже теперь мысль о возвращении в Джексонвилл пожирала его изнутри, как голодная пиранья.

Особняк циркового магната располагался между маленьким коттеджем, который он реконструировал, и домиком, в котором жили Барлоу. Они приобрели оба землевладения одновременно, рассчитывая поселить в коттедж сестру миссис Барлоу, но та заболела и упустила случай. Сперва следовало покрасить наружные стены в кремовый цвет и установить белоснежные жалюзи. Теперь коттедж и дом Барлоу сверкали по обе стороны от особняка, как драгоценные камни. И все же именно особняк, выкрашенный в невнятный терракотовый оттенок, привлекал внимание прохожих. Далтон научился у Мелинды различать бесчисленное множество цветов после того, как выбрал для клиента розы не того оттенка, что стоило его фирме несколько тысяч долларов.

В любом другом месте дом такой расцветки выглядел бы странно, однако вблизи пляжа, где разноцветные кораллы сочетались с зелеными растениями, песком и морской волной, этот лососевый оттенок был самым выигрышным. Белый орнамент подсвечивал каждую деталь. Массивное строение смотрелось как часть природы. Громоздкость скрашивалась благодаря нежным цветам и причудливым башенкам – одной в центре и трем со стороны сада. Последние три смотрели на залив и представляли из себя крытые патио. Далтон с удовольствием заглянул бы за арочные двери особняка.

Первый удар молнии озарил небо голубоватой вспышкой. Пора под крышу.

Со дня приезда на остров Далтон вновь открыл в себе любовь к литературе, и сейчас его ждала стопка непрочитанных книг. Он начал с Хемингуэя, но быстро перекинулся на новые издания Клайва Касслера и Джеймса Уайта. Пошла четвертая глава, когда раздался порыв ветра, а вслед за ним отчаянный женский крик.

Глава 3. Специальные ингредиенты

Далтон отбросил книгу и кинулся к задней двери. Он не понял, откуда послышался крик, и быстро оглядел пляж. Если нашелся сумасшедший купаться в шторм, то кому, как не другому сумасшедшему, спасать его? Но внутренний голос подсказывал, что крик доносился с противоположной стороны.

Он спрыгнул с веранды и ступил прямо в лужу. Ветер поднимал песок, швырял в лицо и обжигал глаза. Далтон прищурился и закрыл лицо руками. По ладоням застучали мелкие камешки. Пляж был почти не виден. Вновь раздался крик, теперь явно слева, и Далтон развернулся и побежал туда. Рубашка сразу промокла, стало холодно. Приблизившись к Бакстер-хаусу, он увидел девушку, которая стояла с вытянутыми вверх руками, мертвой хваткой вцепившись в навес над небольшим патио возле веранды.

– Что вы делаете, черт возьми? – Далтон попытался перекричать ветер.

Девушка вздрогнула и обернулась через плечо. Лицо состояло из одних глаз, огромных, темно-карих, почти черных от страха.

Очередной порыв ветра едва не сбил ее с ног.

– Вы с ума сошли? Идите в дом!

Потоки воды стекали с края низкого навеса прямо на девушку, она сжала губы в струнку и непрерывно моргала.

– Он… сейчас… улетит…

Далтон догадался, в чем дело. Балка, на которой крепился навес, сломалась, и очередной порыв ветра мог его унести. Далтон подбежал к незнакомке и вцепился в металлический край, не давая навесу сорваться.

С завыванием проносились шквал за шквалом. Молнии сверкали без перерыва. По тому, как побелели пальцы девушки, Далтон понял, что ситуация становится опасной.

– Вы слышите меня? – прокричал он.

Она тряхнула головой. Резинка сползла с волос и висела на кончике хвоста.

– У меня есть брус два на четыре, попробую закрепить навес.

Она снова кивнула. Огромные карие глаза выделялись на бледном лице, в ресницах застряли песчинки.

– Я сбегаю к себе в коттедж. Продержитесь минуту?

Удар грома. Новый порыв ветра.

– Да… наверное…

Ветер взял передышку, и Далтон со всех ног бросился к коттеджу, заскочил в сарай и схватил брус, гвозди и молоток. Все настолько промокло и напиталось водой, что инструмент выскальзывал из рук. А хрупкая девушка, казалось, удерживала на тонких руках весь дом. Далтон сунул гвозди в рот, молоток – за пояс джинсов и приложил брус по диагонали к сломанной балке. Наживил гвозди. Затем поочередно вогнал каждый гвоздь по шляпку в дерево одним мощным ударом.

– Ничего себе! – пробормотала девушка.

Далтон усмехнулся про себя. Старый плотницкий трюк. Если гвоздь воткнуть в правильное место, он уйдет в дерево, как дырявая кастрюля на дно. Хороший фокус, если хочешь похвастаться перед девушкой в баре. В колледже он учился с парнем, который на этот случай всегда возил в машине обрубок дерева. И полезная штука, если нужно быстро заколотить несколько гвоздей, пока шторм не сорвал навес.

– Теперь не улетит. – Он сунул молоток за пояс.

– Спасибо. – Девушка попыталась отвести с бледного лица мокрые пряди волос, а они никак не хотели отлипать.

– Рад был помочь. – Далтон направился было к коттеджу, но тут молния ударила совсем рядом; он отпрянул и встал рядом с девушкой.

– Чарити, – улыбнулась она.

– Далтон.

– A-а. Я видела вас вчера. – Она переступила с ноги на ногу.

Он кивнул.

Девушка указала на застекленную веранду, которой Далтон любовался издали:

– Может быть, чаю или кофе? Пока не стихнет…

Чарити покусывала губы, под тонким покровом дружелюбия явно скрывалась недоверчивость. Выглядела она затрапезно, но, казалось, совсем не осознавала этого. Под ногтями грязь, даже после купания под ливнем. У него самого ногти никогда не отмывались, но это была жирная черная земля, а не та светло-серая субстанция, что у нее. Девушка промокла насквозь и выглядела совсем беззащитной под дождем и жестоким ветром. Кто в здравом уме поселится в таком непомерно огромном доме в одиночку? С другой стороны, может, она не и одна. Может, семья еще где-то в пути, а Чарити просто приехала на пару дней раньше. Великолепно – счастливое семейство и орущие дети прямо у него под окнами! А ведь даже просто выйти в город, где постоянно слышался детский смех, ему было тяжело.

– Вы живете здесь одна?

Похоже, вопрос ее испугал. Чарити сделала шаг назад. Глаза утратили яркость, и она выставила вперед плечи, словно готовясь к обороне.

– Да, – кивнула девушка, нашарила за дверью щетку и сжала в ладонях как щит. – Последние несколько лет я жила в Нью-Йорке.

Ее глаза чуть сузились, и Далтон догадался, что Чарити дает ему понять – она не жертва. Для женщины, сумевшей выжить в Нью-Йорке, одинокий сосед с молотком опасности не представляет.

– Нет, спасибо.

– Простите? – смущенно заморгала она.

– Нет, спасибо. Ни чаю, ни кофе. – Он нырнул под ливень и заторопился к своему коттеджу.

И уже оттуда взглянул, ушла ли она в дом.

А Чарити так и стояла со щеткой в руках, будто оценивая качество уборки, но смотрела на Далтона и его маленький коттедж. Она слегка наклонила голову, с мокрых волос капала вода, и с каждой вспышкой молнии он все больше сопереживал этой странной молодой женщине. Какой же маленькой она выглядела на фоне громадного особняка! Впрочем, Далтона не занимали проблемы других людей. Он должен был бороться со своим горем и знал, что если не добьется хоть какого-то прогресса, то отчаяние поглотит его и затащит в бездну, откуда ему уже не вырваться.

Далтон чувствовал, что какая-то часть его жаждет умереть в муках и что он зашел слишком далеко в своем страдании. Теперь надо биться, цепляться за что угодно, но карабкаться наверх. Потому что тьма становилась комфортной и Мелинде было бы за него стыдно.

Лето 1995 года

– Чарити, ты помнишь, чему я учил тебя в прошлом году? – улыбнулся дедушка.

Чарити вскочила с диванчика, который бабушка называла «канапе». Сердце бешено застучало, готовое выскочить из груди.

– А как же!

Дедушка делал набор тарелок для женщины, живущей по соседству.

В мастерскую вплыл аромат имбирного печенья, с пылу с жару. Чарити слышала, как за стеной, на кухне, бабушка напевает за готовкой. Сейчас она ни за что на свете не отвлеклась бы даже на хрустящую бабушкину выпечку. У Чарити просто руки дрожали, так хотелось взять кусок глины и сесть за гончарный круг. Но теперь она стала старше, ей одиннадцатый год, а такие большие девочки должны быть терпеливыми. Так что она вновь присела на канапе и положила руки на колени. Чарити не знала, что означает «канапе». Наверное, диван для детей ее роста. Канапе было обито жатым бархатом, мягким и приятным на ощупь. Прикусив язык, Чарити наблюдала за работой дедушки, его мокрыми руками и плавным вращением круга и твердила про себя, что однажды она тоже станет гончаром. Главное, не уснуть, как вчера, когда ее убаюкали мерное вращение круга и приглушенное гудение. Заснула! Как младенец! Стыдно, большие девочки такого себе не позволяют. А ведь дедушке важно знать, что она намерена всерьез заняться гончарным ремеслом.

– Ты помнишь, что я рассказывал тебе о глине?

– Что я должна ее слушать? – Чарити помнила, только сомневалась, что все поняла.

– А что это означает?

– Э-э… – Слова не находились.

Дедушка засмеялся, подхватил ее, как пушинку, и посадил на самый край канапе. А затем приподнял канапе и переставил ближе к колесу.

– Сначала посмотри, как я работаю. А потом твоя очередь.

Чарити была рада целыми днями на это смотреть. Однако сейчас ей не терпелось самой ощутить, как скользит в руках мокрый кусок глины.

– Я делаю одну вещицу. А потом ты сделаешь то же самое.

Дедушка работал над большим заказом. Он был мастером своего дела, а Чарити всего лишь девчонкой, сидящей рядом на канапе. Она согласно кивнула и отвела с лица непослушные пряди.

– Хорошо. А какую вещицу?

Он шмякнул солидный ком глины в центр круга. Круг вращался все быстрее и быстрее, дедушка водил по краю колеблющейся липкой массы, затем окунул руку в воду и начал давить на ком, пока тот не перестал колебаться и не превратился в ровную фигуру.

– Какую вещицу мы делаем, деда?

Он улыбнулся, и Чарити не сомневалась, что прямо у нее за спиной играют феи и эльфы – так сверкали его глаза.

– А это ты мне скажешь.

Чарити задумалась. Правильно ли она поняла дедушку? Он говорил, что нужно спросить у глины, чем она хочет стать. И вдруг ответ сам собой пришел в голову:

– Мы делаем прекрасную вазу!

Дедушка одобрительно кивнул и распалил ее еще больше. Ей ужасно захотелось создать собственную вещь.

– Убедила. Делаем вазу.

…Он снова окунает руки в чашу с водой и всматривается в глину. Теперь неровные края кома сгладились, и дедушка опускает большой палец прямо в центр. Получается углубление, и он опускает в него палец и другой руки. В ответ на ласку глина кротко повинуется и начинает приобретать форму. Со стороны кажется, что все просто, но только на первый взгляд. Как же это чудесно! Круг вращается, еще немного воды, еще несколько ласковых прикосновений, и через пару минут ваза предстает во всей своей красе. Дедушка берет острую лопаточку и наносит последний штрих – срезает вазу с круга и ставит на донышко. Изучает, держа на вытянутой руке…

– Хорошо, – произнес дедушка и осторожно отправил вазу на полку – сохнуть.

Теперь пришла очередь Чарити. Большими пальцами она сделала углубление в мягкой прохладной глине, потом горлышко и, наконец, выемку. Сердце колотилось, плечи начали болеть, но она старалась держать пальцы под нужным углом, чтобы копия дедушкиной вазы получилась точной. Вначале Чарити не знала, как наклоняться над кругом, но когда спина совсем разболелась, ей удалось подобрать нужную позу. Движения стали плавными, и идеально круглая ваза вырастала из центра круга как по волшебству. Чарити боялась дышать от волнения, чтобы не сломать ее тонкие стенки.

– Добавь воды, – подсказал дедушка.

Чарити вновь окунула руку в чашу и сбрызнула заготовку. Вода впитывалась мгновенно, словно торопилась помочь. Обе руки стали скользкими и мягкими, и ей показалось, что они составляют одно целое с глиной и вместе создают вазу. Когда Чарити закончила, у нее со лба стекал пот.

– Хочешь поставить личную метку, как я? Я покажу, как держать инструмент.

Чарити знала, что дедушка хочет сделать ей приятное, но она закончила вазу, и ваза была просто совершенна.

– А знаешь, пусть твоя ваза останется как есть. На счастье! – Острой лопаточкой он снял вазу с круга и поставил на полку.

Еще никогда Чарити так не гордилась собой. Ее ваза стояла рядом с дедушкиной!

Наши дни

Чарити открыла для себя, что жизнь полна важных мгновений – будто на сером фоне рассыпали яркие цветные конфетти. Каждое из мгновений было чудом. Порой они быстро ускользали, зато некоторые вспыхивали так ярко, что она не сомневалась – будущее подает ей необъяснимые, но явные знаки. Когда на следующий день после шторма Чарити нашла обшитый ярко-синей кожей саквояж с золотыми кистями, она увидела такую вспышку. Саквояж обнаружился в гончарной мастерской, где она ребенком наблюдала, как дедушка творит магию.

Чарити сметала паутину, распаковывала вещи, наводила порядок в доме. И не отвечала на звонки Эмили Радд, своей потенциальной подруги.

Насколько Чарити помнила, в тот день, когда она сделала свою первую вазу, что-то в ее мире изменилось. И это она оставила на десерт, после того как насытится. А она устроила себе просто пиршество. Ни в чем себе не отказывая, проигрывала в голове воспоминания, оживляла картинки двадцатилетней давности, каждую по много раз. И дом понемногу становился таким, каким она его помнила. Вот только в нем было тихо. Слишком тихо. Не хватало звуков – бабушкиных песен на кухне и низкого гудения дедушкиного гончарного круга.

Чарити жила здесь одна, и ее вещи заняли лишь часть стенного шкафа в большой спальне с балконом и видом на залив.

Свою посуду она оставила в коробке, на кухне ее было достаточно, как новой, так и старой. Например, металлические стаканчики. Когда-то они переливались всеми цветами радуги, а теперь темные пятна выдают их возраст. Кофейные чашки «Файер Кинг» и изысканный фарфоровый чайный сервиз были на месте, а деревянные салатницы и большое блюдо бабушка продала, когда закрылся ресторан. Зато к посуде из нержавейки, в которой бабушка предпочитала готовить, добавились кастрюли и чайники.

Чарити не отказалась бы унаследовать бабушкино умение управляться на кухне. Сама она готовила незамысловато и предпочитала простую пищу, а вот бабушка искусно смешивала ингредиенты. Да уж, не переняла она кулинарный талант Мэрилин! Ее привлекал дедушкин дар, и этого было больше, чем нужно для счастья. Пусть даже с дедом ей не сравниться.

В мастерской хранилось много глины и всегда стоял запах новых изделий, земли – и самой жизни. Чарити щелкнула выключателем, и в центре помещения, подобно древней реликвии, появились гончарный круг и скамья. Она вошла, чувствуя одновременно ностальгию и неожиданную клаустрофобию. Неужели мастерская всегда была такой маленькой? Единственное окошко смотрело на дом Барлоу. Чарити попыталась его открыть, но створку заклинило. Девушка села на скамью и осмотрелась. Две стены занимали деревянные полки, заляпанные высохшей глиной. На верхней обнаружилось несколько незаконченных работ – одни расписаны наполовину, другие потрескались. При виде их Чарити ощутила тоску по дедушке. Некоторые изделия вполне можно было восстановить, и она поиграла с идеей покрыть их глазурью и обжечь в специальной печи недалеко от веранды.

У противоположной стены стоял деревянный стол в пятнах глины, весь заваленный гончарными принадлежностями: губками, замшевыми салфетками, иглами, кронциркулями. Над столом висел шкафчик, наверное, с другим инструментом. Глядя на облупившуюся краску, Чарити удивилась, почему не видела этот шкафчик раньше. Она не помнила его. Совсем не помнила.

Любопытно. Она взялась за ручку и потянула. Дверца со скрипом открылась. Внутри было пусто, за исключением какого-то саквояжа с круглым дном, вроде бы замшевого. У Чарити задрожали руки. Вот оно, очередное важное мгновение.

Саквояж был завязан сверху золотым шнуром с кистями. Чарити осторожно взяла его двумя руками и поставила на стол. Ощупала шнур. Кисти все еще блестели, хотя саквояж наверняка много лет простоял в шкафчике. А замша была мягкой и совсем не обветшала, как следовало бы ожидать. Дорогая, такую носили короли или богатые люди, у которых и дети ходили в золоте.

Чарити медленно потянула за шнур; вот-вот она найдет в саквояже золото или оттуда во все стороны разлетятся феи… Увы, обшитый внутри темно-синим сатином саквояж был доверху полон… пылью? Или песком? Какая-то светло-коричневая субстанция. Чарити растерла ее между пальцами. На ощупь мягкая и холодная. Не сказать чтобы пыль, но тоньше песка. Палец наткнулся на что-то внутри саквояжа, и Чарити отдернула руку. Из ямки торчал уголок бумаги. Она подцепила его большим и указательным пальцами, извлекла листок и прочитала:

Чарити, когда будешь делать особые заказы, добавляй одну мерную ложку.

С любовью, дедушка.

Она повернулась и посмотрела на гончарный круг, потом снова на записку. Стряхнула остатки пыли, все еще скрывающие некоторые буквы. Сердце забилось чаще. Дедушка часто делал особые заказы, однако никогда не говорил ей о саквояже с загадочным веществом. Чарити прижала к груди рукописный листок. Дедушка хотел, чтобы она пошла по его стопам, выполняла особые заказы жителей острова. Но ведь ей в гончарном деле пока до него далеко, и на острове она никого, кроме Эмили Радд, не знает. На много ли особых заказов можно рассчитывать? И все же Чарити нашла сокровище. Личное сообщение от дедушки. Она сжала записку в руке и ощутила боль в сердце.

Настойчивый стук в парадную дверь оторвал ее от мыслей. Кто-то нетерпеливый и с дурными манерами. Чарити осторожно положила записку обратно и затянула шнур. Саквояж закрылся, как портал. Посетитель не унимался, она заторопилась к двери и только там поняла, какие липкие у нее руки.

На пороге стоял Далтон. Его белозубую улыбку оттеняли флоридский загар и зеленые глаза.

– Да?

Он с некоторым удивлением приподнял балку.

– Я подумал, вам может пригодиться.

Чарити мыслями еще была в мастерской, в наполненном песком или пылью саквояже, который дедушка счел подходящим для тайных записок.

– Пригодиться… для чего?

– Вы смеетесь? – недовольно спросил Далтон.

Чарити прижала ладони к лицу, чувствуя себя не в своей тарелке. И мистер «голливудская улыбка» это понял. Он шагнул вперед, улыбка сменилась настороженностью.

– У вас все в порядке?

Чарити повернулась к веранде и вскинула голову, разглядывая наискось прибитый брус.

– А-а. Вы принесли мне балку!

Далтон явно ожидал большей заинтересованности и вновь удивленно поднял брови.

– Я не уверен, что ваша старая переживет следующий шторм. Даже усиленная брусом.

– Проходите. – Чарити отступила от двери.

Далтон занес балку и прислонил ее к стене веранды.

– Ваш телефон звонит.

– Что? – Чарити наконец различила звонок. В последние дни она игнорировала телефон. – А, да.

Она не хотела говорить с Эмили прямо сейчас. А звонила, конечно, Эмили, больше ни у кого ее номера не было. Но Далтон продолжал смотреть на нее, и Чарити, извинившись, вышла на кухню.

Телефон перестал звонить, едва она за него взялась. Замигал красный сигнал автоответчика. Чарити нажала кнопку воспроизведения.

Эмили оставила голосовое сообщение. Хочет встретиться. Ну вот.

* * *

Пока Чарити говорила по телефону, Далтон ожидал у входной двери. Странная особа, нечего сказать. Даже телефонный звонок не слышала. Он попал в дом впервые, и, наверное, у него захватило бы дух, будь он в силах отвести глаза от этой чудачки. Босая, никакого педикюра на ногах, кожа бледная, в леггинсах и футболке до колен, сейчас другой.

Когда она вышла, он воспользовался моментом и бегло осмотрел дом. Мраморный пол оттенял стены, а большие окна наполняли помещение светом. На второй этаж вела винтовая лестница. Слева от входа расположилась заполненная книгами библиотека с высоченными потолками. Далтон любил читать. И вряд ли мог себе представить, что у ближайших соседей такое собрание книг. Напротив, будто приглашая гостей, стоял роскошный камин из натурального камня. Дом построен явно больше ста лет назад. Далтон рассматривал резные перила в верхней части лестницы, когда вернулась хозяйка. Перила опирались на вырезанную из дерева фигуру, стоящую на первой мраморной ступеньке.

– Это что же… медведь в платье?

– Ага, – хихикнула Чарити за спиной.

Его тут же заинтересовало, на какую же фигуру опираются перила с другой стороны.

– Лев на круглом помосте. Как в цирке? – Он обернулся к Чарити.

– Точно, как в цирке. – Она впервые улыбнулась, и Далтон заметил искорки в ее глазах.

Она подошла ближе и указала на изображение, вырезанное над входной дверью. Цирковая железная дорога.

– Когда первый владелец строил дом, он решил сделать все цирковые фигурки и изображения похожими на себя. И дал соответствующие указания застройщику. Насколько я знаю, того чуть инфаркт не хватил, когда он пытался сообразить, как все это воплотить в жизнь.

– Поразительно… И вы знаете, где все эти цирковые фигурки находятся?

Девушка покачала головой. Длинные темные волосы рассыпались по плечам.

– Нет. Я продолжаю их находить. Вернее, я нахожу их снова. Я здесь двадцать лет не была.

– Так вы не покупали дом у Джорджа Бакстера?

Она вспыхнула:

– Это мой дедушка. Вы знали его?

Далтон ненавидел тревожить свежие раны, но куда деваться?

– Встречал несколько раз. Я приехал сюда незадолго до его смерти. Примите мои соболезнования.

Джордж Бакстер был очень приветлив и даже однажды приглашал его к себе, но Далтон отказался. В первые недели на острове он был поглощен своим горем и искал уединения.

Огромные карие глаза уставились в пол, будто искали поддержки у мрамора.

– Жаль, не довелось познакомиться с ним ближе. – Далтон и в самом деле слышал много хорошего о Джордже Бакстере от Барлоу и миссис Криди.

Чарити по-прежнему молчала. Она явно не отличалась общительностью.

– Балку нужно заменить. И поскорее, если не хотите лишиться веранды.

– Спасибо, что купили ее.

– У вас есть к кому обратиться?

Она задумалась, покусывая ноготь.

– На кухне.

Далтон последовал за ней. Она что, держит на кухне бригаду строителей? С нее станется… Чарити открыла ящик и начала перебирать стопку бумаг, бормоча под нос: «Сантехник… электрик… каменщик…»

– Я не особо разбираюсь в строительстве, но, кажется, это не те мастера.

Далтон улыбнулся и подошел ближе.

– Как насчет швеи? – Он достал из ящика карточку с вязальной спицей.

Чарити негромко засмеялась.

– А вот уничтожение вредителей. Всех сразу.

– Я могу сам заменить балку.

Девушка внимательно на него посмотрела.

– Вы плотник?

– Нет, но разбираюсь в этом лучше, чем ваши швея или мужик с дустом.

Она снова засмеялась. Далтону было приятно вот так по-дружески поговорить с хорошим человеком. Однако Чарити не решалась принять его предложение, и он добавил:

– Если нужно, могу предоставить рекомендации. Хотя работа несложная, балка-то небольшая.

– Я заплачу́. Только назовите мне расценки.

– Договорились, – ответил Далтон, сообразив, что если не возьмет денег, то вход в дом циркового магната ему будет заказан и он упустит шанс рассмотреть поближе помещения на втором этаже. – Мне потребуется помощник. Я иногда приглашаю одного местного парня, когда нужна вторая пара рук. Вы не возражаете?

– Как скажете.

– Отлично. Я перетащу балку наружу, и завтра с утра приступим.

Чарити проводила посетителя до входной двери. Далтону не терпелось задать ей еще много вопросов, но он догадался, что девушка почти исчерпала свой лимит сил на общение. Бывают такие люди, и она одна из них: то замкнута и настороженна, а то вдруг совершенно раскованна. Для таких людей середины не бывает. Или энергия через край, или с места не сдвинешь. Далтон не то чтобы искал друзей, однако всегда был человеком общительным. То есть раньше был, до того.

Хорошо бы выбраться из скорлупы и познакомиться с соседкой, подумал он, ставя балку снаружи веранды. Да вот только способен ли он на это?

Глава 4. Сад

Гарольд Бакстер включил свет на лестнице, обернулся и окинул взглядом свое жилище в Бирмингеме, штат Алабама. Больше двух десятков лет он называл домом жилые комнаты над танцевальной студией. Целую стену занимали полки с призами, софа застелена лоскутным одеялом – старому человеку нужно тепло, а он уже стар. В семьдесят пять можно наконец в этом признаться.

Гарольд не то чтобы не хотел стариться; он всего лишь ненавидел ограничения, которые приносил возраст. Лестницу в танцевальную студию на нижнем этаже он преодолевал в два приема, а раньше даже не рассматривал в качестве достойного противника. Теперь на первой же ступеньке его старческие колени начинают протестовать. В последнее время лестница стала ему казаться совсем крутой и длинной. Однако тело нужно заставлять двигаться. Потому что это только первая ступенька вниз в пугающем его путешествии.

Гарольд был не из тех, кто жалеет себя, и предпочитал думать о том, за что должен благодарить судьбу. Двадцать лет назад он осуществил свою мечту – открыл собственный бизнес. А до того в некотором роде плыл по течению, и единственным якорем был его брат Джордж.

В последнее время он все чаще думал о Джордже, хотя не общался с ним больше пяти лет. Нужно восстановить отношения. По крайней мере, попытаться. Снова. В конце концов, они оба старики. Но даже если он сделает первый шаг, это будет лишь проявление эгоизма с его стороны. Ведь именно Гарольду по-прежнему не хватало Джорджа. Даже после всех этих лет.

Когда он доковылял до нижней ступеньки и прошелся по неосвещенной студии, то не удивился нахлынувшим эмоциям. Неужели ему больше не почувствовать, как пружинит буковый паркет под ногами, не увидеть, как мягкий свет отражается от теплых стен? Не услышать смеха и оживленных мужских и женских голосов с пяти вечера до полуночи? И не услышать музыку? Музыки будет не хватать в первую очередь…

От мыслей отвлек стук. Гарольд открыл дверь и затем подошел к венецианскому окну. Адвокат Фил Борланд отряхнул плащ от дождевых капель и переступил порог.

– Хочешь кофе? – Гарольд показал на стол. – Угощайся. – Вчера вечером он настроил кофемашину, и теперь по студии распространялся манящий свежий аромат.

Фил покачал головой:

– Через полчаса я должен быть в суде.

Таким способом он давал Гарольду понять, что не позволит втянуть себя в очередную дискуссию о спасении студии. Гарольд сдвинул брови.

– Я приготовлю для тебя навынос.

Фил подавил усмешку. Этот влиятельный бирмингемский адвокат был все же добрым человеком.

– Ладно. Полчашки, и я буду краток.

Довольный Гарольд налил кофе. Чуть больше полчашки. Люди всегда предпочитают чуть больше, чем чуть меньше. Протягивая посетителю дымящийся напиток, он спросил, не пытаясь скрыть призрачную надежду:

– Есть новости?

– Гарольд, ты потерял бизнес, – вздохнул Фил. – Я практически бессилен.

Они обговорили это не раз и не два. Когда Гарольд предложил юному Эфраиму Коннеру стать младшим партнером, предприимчивый молодой человек сразу согласился. Три года они проработали вместе без происшествий.

– Он лгал мне, Фил. Я и подумать не мог, что по этим документам у меня отнимают бизнес.

Эфраим сказал Гарольду, что нужна его подпись на договоре между танцевальной студией и местным телевидением. Гарольд доверял партнеру. За три года Эфраим не дал ни малейшего повода усомниться в своей честности. По правде говоря, Гарольд начал считать молодого человека членом семьи. Сыном, которого у него никогда не было.

Фил посмотрел на часы.

– Послушай, я сказал, что я практически бессилен. Однако…

Гарольд оживился.

Фил отпил большой глоток кофе и быстро обежал глазами студию.

– Я договорился на сегодня о встрече. Трей Шарплес. Имя знакомо?

– Известный адвокат?

– Он добился определенных успехов в подобных ситуациях. То есть в области неправомерных действий в отношении пожилых людей. Прости, не хотел обидеть.

Гарольд согнул ноги в коленях, затем выпрямил.

– Все в порядке, назвать старика стариком не грех. Ты считаешь, Шарплес поможет?

Фил пожал плечами:

– Не знаю. Гарольд, ты бизнесмен, а не какая-нибудь старуха, которая сидит дома, стрижет купоны и хранит деньги в кубышке. Не так просто доказать, что тебя обманом заставили отдать весь бизнес в чужие руки.

– Я планировал со временем продать его Эфраиму.

– Тем сложнее доказать, что ты не передал бизнес добровольно, а потом передумал. Эфраим провел платежи моментально. Все предусмотрел.

– Он лжец и мошенник. А я оказался слишком доверчив.

– Что ж, век живи, век учись. В любом случае Трей Шарплес – твой последний шанс. И он согласился на встречу с тобой по моей просьбе. Не трать его время зря, не грузи ненужными мелочами. Только голые факты. Он захочет узнать некоторые детали. Но пусть спросит о них сам. Добровольно ничего не выкладывай. Может быть, он углядит что-то, чего я не сумел.

Фил подошел ближе и положил руку на плечо Гарольда.

– Я не хочу видеть, как ты теряешь студию.

Фил привел свою маму в студию «Танцы в эфире» шесть лет назад, вскоре после смерти отца. Тогда Лаверн Борланд упала духом и неделями не выходила из дома. Однако, погрузившись в ностальгическую атмосферу джаза и танцевальных ритмов, она вновь ощутила вкус к жизни. Вдобавок именно здесь Фил познакомился со своей женой Митци, которая переехала из Чикаго и обожала все в стиле ретро, включая танцы.

Гарольд закусил губу.

– Как мне тебя благодарить?

– Никак, – улыбнулся Фил. – Сегодня он выкроил для тебя пару часов. Ты обедаешь с ним в отеле «Фор сизонс» в три часа. Не опаздывай.

Гарольд ощутил забытый за последние недели вкус надежды.

– Я приду непременно. Разве что случится всемирный потоп.

– На сегодня дождя не обещали, так что нам ничего не грозит, – засмеялся Фил.

Гарольд посмотрел вслед Филу. Адвокат сделал все, что мог, только этого оказалось мало. Оставалось надеяться на последний шанс – на Трея Шарплеса.

Гарольд уже собирался перевернуть вывеску «Открыто», когда вспомнил, что надо заглянуть в почтовый ящик. В последние несколько дней он забывал проверить почту, просто сидел у окна и думал, что, потеряв студию, не сможет выжить. Дома у него нет, идти некуда. Старик. На счете около одиннадцати тысяч долларов – далеко не уйдешь, но, слава богу, не полная нищета.

На улице было тепло и приятно. Встало солнце, и от утренней прохлады в деловой части Бирмингема не осталось и следа. Гарольд сделал глубокий вдох и поблагодарил судьбу за то, что его легкие могут дышать, за то, что все еще служат ноги, и за то, что он помог изменить жизнь многим людям, которые пришли в студию «Танцы в эфире». Этого у него не отобрать.

Он перешел через пустынную улицу и открыл ящик. Кроме небольшой пачки счетов и рекламных буклетов там обнаружилось письмо с написанным от руки адресом. Гарольд поднес письмо к глазам.

Остров Газовых фонарей, Флорида. Письмо от брата Джорджа.

Гарольд бросил остальную корреспонденцию обратно в ящик и заторопился назад, на ходу распечатывая конверт. В глазах начало темнеть, но, к счастью, сразу за дверью он ощупью наткнулся на стул. Сделав глубокий вдох, Гарольд собрался с силами и достал письмо.

Дорогой Гарольд!

Мы братья, и так не должно больше продолжаться. Я не видел тебя двадцать лет, шесть лет мы не общались даже по телефону. Ты звонил на сочельник, но я не смог ответить. Я позволил себе замкнуться в своей болезни и отталкивал всех. И я вряд ли еще увижусь с Эллен Мари и Чарити.

Я пишу не для того, чтобы пожаловаться или поговорить о своих ошибках. Я хочу извиниться. Ты мой брат, Гарольд. И мне тебя не хватает. Не в моих правилах обращаться за помощью, однако сейчас я в ней нуждаюсь. Ты нужен мне, Гарольд. Я умираю.

Гарольд попытался сдержать рыдания, снова и снова перечитывая последние два слова. Я умираю. Он закрыл лицо дрожащими руками, слезы текли сквозь пальцы и капали на колени.

Не знаю, сколько мне осталось. Приезжай. Мы должны все исправить. Должны разобраться в своих ошибках и вытащить их наружу. Загнанные внутрь, они отравляют нас. Ранам нужен воздух, нужен кислород, только тогда они начинают заживать. Мне нужно знать, что нам это по силам. Слишком многое поставлено на карту. Я люблю тебя. И что бы ни произошло между нами, всегда любил.

Навеки твой брат, Джордж.

Письмо упало на колени. Гарольд прочувствовал слова сердцем и попытался вызвать из памяти образ брата. Он так давно не видел его и не слышал! Это неправильно! Помириться, когда один из братьев на пороге смерти!.. Он вытер слезы тыльной стороной ладони и, едва ноги наконец смогли держать его, прошагал через студию к телефону.

– «Дельта эрлайнс», – ответил женский голос на другом конце линии.

– Мне нужен билет до Сарасоты, Флорида, из Бирмингема, Алабама. Если можно, на сегодня. – Собственный голос в трубке казался Гарольду чужим, он был полон отчаяния и звучал как эхо из прошлого. Даже помехи на линии нашептывали, что он не заслужил прощения у брата.

– Есть прямой рейс сегодня в пятнадцать часов. Вас устроит, сэр?

Гарольд согласился без колебаний. Филу он послал сообщение с просьбой отменить встречу с Треем. Есть вещи важнее бизнеса.

* * *

Чарити проснулась со странным чувством. Было восемь утра, а со стороны веранды доносились удары молотка и визг пилы. Плотницкие работы – вот что ее разбудило. Она выглянула из окна, но кроме крыши ничего не увидела. Проковыляла в ванную, плеснула воды в лицо и спустилась на кухню делать маффины для работников.

Сперва она не хотела связываться с выпечкой, однако сказала себе, что бабушка поступила бы именно так. Если уж хочешь стать своим человеком на острове, так почему бы не культивировать идею «а что бы сделала бабушка»? Действенный метод для такой социопатки, как она?

К несчастью для Далтона и его помощника, маффины подгорели, так что идея отблагодарить их угощением улетучилась из окна кухни вместе с чадом. Не успела Чарити проветрить кухню, как раздался стук в заднюю дверь. Она вздрогнула, бросила кухонное полотенце на стол и помчалась открывать. На пороге стоял Далтон – на бедрах пояс с инструментами, на вспотевшем лбу красная бандана.

– Доброе утро. – Он повел носом.

– Пекла маффины с лимоном, – сказала Чарити и помахала рукой, как веером.

– Балка на месте. Если дадите веник, я подмету опилки.

– Хотите кофе?

Он скрестил руки на груди.

– А вы не хотите посмотреть новую балку?

Она вышла из дома вслед за ним. Не дойдя до навеса, Далтон вдруг остановился и постучал по оконному стеклу.

– Потрясающая у вас веранда.

Чарити посмотрела внутрь – сначала на дальнюю стену, потом перевела взгляд на мраморный пол. Она никогда не видела веранду с такого ракурса.

– Я планирую устроить здесь мастерскую. Та, в которой работал дедушка, очень маленькая. И в ней жарковато. Думаю, дедушка обустроился рядом с кухней, чтобы быть поближе к бабушке, а она проводила там много времени.

Далтон соскреб указательным пальцем пятно старой краски в углу окна.

– Ваша бабушка пекла маффины с лимоном?

– Частенько. Но у нее они не подгорали.

– Представляю, какая вкуснятина… – Далтон полотенцем обтер пальцы от краски.

– Вы теперь руки не отмоете. – Чарити усмехнулась про себя и показала на ряд высоких больших окон. – Стекла покрылись солью и запылились.

Он отступил на шаг.

– И правда. А какую мастерскую вы планируете здесь устроить?

– Гончарную.

– Будет просто великолепно. Много солнца и вид на море.

Чарити едва не сказала ему, что где бы она ни работала, ее занимает проект, и пусть вид будет хоть на голую стену. Но Далтон уже свернул за угол и указывал на крышу:

– А вот ваша новая балка.

Чарити запрокинула голову.

– Спасибо. И не беспокойтесь, я подмету сама, попозже. Выписать чек? Или лучше наличными?

– Мне без разницы. Так как насчет маффинов? – Далтон собирал оставшийся инструмент и закреплял на поясе, причем так неторопливо, что Чарити заподозрила – он дает ей время на размышление.

– Вы серьезно? Разве не видели, как из кухни дым шел?

Он пожал плечами.

– Ну что ж, пеняйте на себя. – Чарити развела руками, покачала головой и направилась в дом. Далтон последовал за ней.

– А ваш помощник? Он ушел? – спохватилась Чарити, налив две чашки кофе.

– Да. Я хотел вас познакомить, но он очень спешил. У его детей сегодня игра. – Далтон положил пояс с инструментами на мраморный пол и теперь сидел на высоком барном стуле с кожаной обивкой. – Кофе приятно пахнет.

И как он мог что-то унюхать на фоне сгоревших маффинов?

– Эфиопский, темной обжарки. – Чарити взяла противень, стоявший рядом с духовкой, и со вздохом поставила на стол.

– Выглядит не так уж плохо.

Края бумажных формочек обуглились, в нижней части маффины почернели.

Далтон взял один и освободил от бумаги.

– Главное, знать, как их есть. – Он провел пальцами по окружности маффина и осторожно отделил подгоревшую часть. – Вот смотрите. – Он откусил изрядный ломоть.

Чарити наблюдала за ним через стол.

– М-мм… – Далтон закрыл глаза, и у нее самой потекли слюнки. Он открыл глаза и улыбнулся; лимонная глазурь прилипла к верхней губе. Чарити вскочила и подала салфетку.

– У вас, наверное, тоже все подгорает? Поэтому вы не чувствуете вкуса? – Слова сорвались с языка, как попкорн с горячей сковородки.

Он улыбнулся, вытер рот салфеткой, откусил еще и ответил с полным ртом:

– У моей жены такое случалось.

Разведен? Чарити прикусила язык – и увидела кольцо на левой руке. Широкий золотой ободок. Нет, не разведен. Его плечи горестно поникли.

– Ваша жена…

– Ее больше нет.

Значит, умерла.

– Простите меня.

Чарити должна была произнести эти два коротких слова, иначе его боль повисла бы в воздухе, как запах пригоревших лимонов. А Чарити понимала, что это такое.

Глаза Далтона остановились на ее лице. Зеленые, как море в шторм, и грустные, как океан в ночи.

– Спасибо, Чарити.

Молчание затянулось, но неловкости не чувствовалось. Было уютно сидеть в прохладной кухне, прислонившись к теплому дереву кухонного стола, и наблюдать за игрой солнечных лучей. И почему-то ее потянуло на откровенность.

– Когда я училась в колледже, одна из моих соседок по комнате погибла в аварии. Мне позвонила женщина – я и погибшая соседка были знакомы с ней еще со школы – и сказала: «Я не буду спрашивать, каково тебе на душе. Просто расскажи мне о ней».

Далтон помрачнел, но подался вперед, упершись локтями в стол. Чарити приняла его жест за заинтересованность.

– Мы проговорили целый час.

– И как, помогло? – Тихий голос едва был слышен за гудением холодильника и плеском волн за окнами кухни.

Чарити прижала к груди чашку.

– Та женщина плохо знала погибшую, однако в ее просьбе сквозило что-то чистое и проникновенное. Я не могу это объяснить… да, помогло.

Она заметила, как изменился язык его тела. Только что Далтон вел себя совершенно раскованно, но когда Чарити заметила слезинку в уголке его глаза, напряженно откинулся назад и несколько долгих секунд изучал потолок.

– А знаете, – выдохнула Чарити, – если вам захочется рассказать о ней, позвоните мне, я буду рада выслушать. И не буду спрашивать, каково вам на душе.

– Спасибо, – выдавил он с трудом.

Чарити отодрала формочку с маффина и отделила нижнюю часть.

– Правильно?

Его губы тронуло подобие улыбки.

– А теперь откусите, и побольше.

Она закрыла глаза и вгрызлась в маффин, зная, что лимонная глазурь прилипнет к губам. Кекс был еще теплый, на вкус сладкий и терпкий.

– И правда, не так уж плохо!

– Чарити, а вы здесь надолго? Или только приведете в порядок владения вашего дедушки?

Владения вашего дедушки. Солидно звучит. А ведь он был просто ее дедушкой, который часто сидел за гончарным кругом, рассказывал сказки на ночь, танцевал до упаду и любил смеяться.

– Я переехала сюда. Насовсем.

Зеленые глаза чуть потемнели. Видимо, Далтон обдумывал услышанное.

– Вот так взяли и переехали? – В его голосе звучал оттенок зависти. – Ваши знакомые, наверное, в шоке?

– Нет. То есть я пока оставила за собой квартиру в Нью-Йорке, по крайней мере до конца года. А вещи упаковала в коробки. – Чарити уставилась на чашку. – Мне было не трудно решиться на переезд.

– Потому что здесь жил ваш дедушка? Надо сказать, ваш дом – это что-то невероятное.

– А еще здесь полно работы, – добавила она. – Замену балки я могу вычеркнуть из списка, а за что дальше хвататься – ума не приложу.

– С этим проблем не будет. Дом сам подскажет, что и когда делать.

– Звучит даже страшно.

– Если вы не против, я помогу составить список необходимого. В округе много опытных специалистов.

– Спасибо, было бы неплохо.

– А для некоторых работ к вашим услугам я.

– Типа замены балки?

– Вьющиеся растения полностью оплели одну из стен вашего дома. С ними нужно что-то делать, если только вы не собираетесь впустить побеги внутрь через водостоки, тогда и дома будет сад. Я могу этим заняться.

– Отлично, вы наняты. А что еще вы умеете?

– О, вы не представляете. – Внезапно Далтон заговорил серьезным и даже взволнованным тоном, глаза загорелись новым светом. Из бокового кармана он достал сложенный листок бумаги.

Чарити слегка отпрянула.

– Вы владеете, – Далтон встал, подошел к широкому окну и раскинул руки, будто пытаясь обнять весь мир, – уникальным тропическим садом, который исчезает буквально на глазах.

Он жестом поманил Чарити, и она медленно придвинулась к окну.

– Посмотрите, вокруг беседки многолетники заглушены вьющимися растениями, и буквально все заполонили сорняки. А на самом деле ваш сад – один из самых прекрасных на острове.

Чарити прикусила нижнюю губу. На ее памяти дед и бабушка сажали эти растения, заботились о них. Здесь, в саду, она наблюдала за бабочками и пчелками, лежала на спине и смотрела на облака, так похожие на животных, воображала эльфов и даже слышала звенящие мелодии их песен.

Далтон говорил и говорил. Чарити слушала, но не слышала, блуждая мыслями где-то в прошлом и будто снова вдыхая давно забытые запахи свежевскопанной земли и цветущих гардений.

– …а магнолию поедают жуки. Но все это, Чарити, можно восстановить.

Только услышав свое имя, она вернулась в настоящее.

– Я могу возродить сад. У меня получится.

Возродить сад. Сад, который был частью деда, который поможет почувствовать себя дома… Сердце застучало в груди. Мысли и воспоминания слились с фантазиями взрослой Чарити, сидящей на бетонной скамейке под магнолией или попивающей кофе в беседке. Возродить сад. Чем больше она об этом думала, тем больше волновалась. Пусть Далтон прямо сейчас берется за дело!.. Но едва она открыла рот, как он произнес нечто немыслимое:

– А ваша бесподобная плакучая ива! Такого большого ивового дерева я никогда не видел. Надо проложить к ней красивую дорожку, выкорчевать кустарник, убрать вокруг лишние камни.

У Чарити мороз пробежал по коже.

– Часть ветвей нужно обрезать, пока не начали ломаться…

– Постойте! – отшатнулась она, внезапно вспотев и подняв руку. Рука дрожала.

К удивлению Чарити, Далтон не стал спорить – замолчал и ждал, пока она что-нибудь скажет.

Она втянула в себя воздух, чтобы успокоиться, подняла другую руку и выставила вперед ладони, как щит. Судя по виду Далтона, такой щит был даже эффективнее, чем фирменная сумочка Эмили Радд. Время шло, часы на дальней стене отсчитывали секунды. Спустя вечность Чарити решилась:

– Я не люблю эту иву.

Далтон наморщил лоб:

– Почему?

Чарити зажмурила глаза и, не отдавая себе в этом отчета, затрясла головой. Пряди волос рассыпались по плечам.

– Просто не люблю.

Во взгляде Далтона появилась заинтересованность.

– Просто не любите?

Другой бы сказал, что она инфантильна. Что нельзя вести себя как избалованное дитя, что она уже взрослая. Чарити слышала подобное, сколько помнила себя.

– Да, просто не люблю.

Далтон обернулся в сторону сада.

– Ладно.

Чарити была готова биться, как билась всю жизнь.

– Я не собираюсь объяснять…

– Хорошо, – прервал ее Далтон, – мы оставляем как есть иву, кустарник и все остальное, что за камнями. У вас маркер есть?

Чарити застыла с открытым ртом. Такого она не ожидала. Разговор о дереве завершился сам собой.

– Дайте, пожалуйста, маркер.

Она показала на ящик. Далтон открыл, нашел маркер и вернулся к окну.

– Вот смотрите. – Он начертил на стекле план сада. Розы вдоль левой стороны дома, в центре лужайка с невысокими цветами. А с правой стороны, где плакучая ива стояла в одиночестве, как часовой у врат в иное измерение, Далтон толстыми линиями нарисовал квадрат и закрасил маркером вместе с деревом и окружавшим его участком. И дерево исчезло. Как просто! Дерево исчезло, а сад остался.

Голос гостя звучал мягко, и Чарити это нравилось. Она воспринимала как шумовой эффект названия редких растений, цветов и кустарников, а он все говорил, продолжая чертить на окне круги и зигзаги.

– Поработать над вашим садом – честь для меня. Некоторые виды флоры… короче говоря, некоторые из них я никогда не видел вживую. Разве что срезанными. Растения из разных тропических регионов мира растут здесь в гармонии! Ваш сад – мечта любого ландшафтного дизайнера.

Чарити будто током ударило.

– Так вот почему вы пришли сюда!

– Вы о чем? Нет, я и разглядеть его толком не мог из-за сорняков. Если не верите, пойдемте со мной к коттеджу. Оттуда, из патио, мне видна одна сторона вашего дома, та, что обращена к заливу. Признаюсь, я пересчитывал окна на втором этаже и размышлял, сколько там спален. И мне действительно нравится ночное освещение вашей веранды. Она просто сияет!.. Пока мы с Мануэлем отдыхали, я набросал кое-что. – Далтон нашел на столе свою шпаргалку и протянул Чарити, предварительно завернув правый верхний угол, чтобы убрать из виду иву.

Она изучила проект. Невысокие кустарники были расположены так, чтобы не закрывать розы; бетонные скамейки стояли хаотично, под разными углами, однако в местах, где можно посидеть в тенечке.

– Вы ландшафтный дизайнер?

– Ландшафтный архитектор. Обещаю не испортить исходный проект сада.

Она подняла бровь:

– Испортить этот беспорядок? Мы ничем не рискуем.

– Значит, да?

Чарити снова посмотрела на листок. Просто план. И тут боковым зрением она увидела какую-то вспышку и посмотрела в сад. Солнечные лучи отражались от воды и слепили. И она вновь поймала забытое ощущение, как в детстве, когда надавливала на глазные яблоки, чтобы узреть легчайшие крылья и услышать звенящие мелодии.

– Эльфы, – прошептала Чарити, ощутив запах корицы. Она положила бумагу на стол, сделала вдох и посмотрела гостю в лицо. – Да, займитесь садом. Всем садом. И пусть даже некоторые растения придется завозить из… откуда-то завозить. – Она помедлила. – Всем садом, кроме ивы.

– Я начну завтра с утра. И пожалуйста, не сочтите вмешательством в семейные дела… Джордж Бакстер сейчас гордился бы вами.

Чарити снова вспомнился дедушка. Он всегда гордился ей, даже когда она того не заслуживала. Однако сейчас он был бы просто счастлив. И у нее стало легко на сердце, от возбуждения и другого неведомого чувства. Может быть, магии. Может быть, надежды.

* * *

Гарольд Бакстер сжимал ручку чемодана негнущимися пальцами. Остановившись на повороте к дому брата, он закрыл глаза и помолился. Никогда раньше поездка на водном такси не была такой долгой. Гарольд устал. Его повело в сторону, и пришлось открыть глаза, чтобы не упасть. Письмо лежало в кармане рубашки, у самого сердца. Он не раз порывался перечитать его, но сердце не разрешало. Сделав судорожный вдох, Гарольд зашагал по направлению к парадной двери. Бизнес и прошлая жизнь остались позади. Еще с утра ситуация вокруг танцевальной студии казалась неправдоподобной в своей жестокости, а теперь она мало что значила. И все дело в письме.

Внезапно раздался голос:

– Скажите, это вы живете в таком большом доме?

Гарольд сосредоточился на вопросе, медленно обернулся и увидел девочку-подростка. Босую, в обрезанных шортах. Смуглая кожа и выгоревшие на солнце волосы выдавали в ней местную жительницу, не приезжую.

– Нет, я…

Она наклонила голову, бриз отвел ее волосы с лица и легко потянул назад. Ярко-синие глаза ждали ответа.

– Здесь живет мой брат.

Девочка скрестила руки на груди и перевела взгляд на чемодан.

– Крутой дом.

Гарольд посмотрел на особняк. Да, девочка права. Дом крутой. Но сейчас ему не до того. Он обернулся и застыл с открытым ртом. Девочка исчезла. Гарольд посмотрел в одну сторону, в другую, но ее и след простыл. Он тяжело вздохнул и направился ко входу. Или теперь привидения являются в образе таких девочек?.. Идти было тяжело, попутный ветер не помогал. Этот долгий путь следовало проделать много лет назад.

* * *

С помощью Далтона Чарити перенесла гончарный круг на веранду. Саквояж со специальными ингредиентами перетащила туда же, хотя никаких заказов не предвиделось и он так и стоял на этажерке позади круга. За окном простирался сад, за садом – океан. Далтон сдержал слово и каждое утро занимался расчисткой зарослей, а после возвращался в коттедж Барлоу и работал там остаток дня. Сегодня он заказал водное такси и пригласил Чарити съездить с ним на материк, но она отказалась.

Стук в дверь раздался, когда Чарити наливала вторую чашку кофе. Она посмотрела на часы. Для Далтона еще рано. Может быть, Эмили Радд? Чарити нехотя согласилась провести время с Эмили и ее друзьями, которые собирались приехать на остров. Хотя Эмили и не намекала на двойное свидание, у Чарити сложилось впечатление, что планируется нечто подобное. Что ж, будет повод вежливо отказаться. Есть вещи, которые лучше делать индивидуально.

Однако дверь распахнулась, и сквозняк прогнал все мысли об Эмили и двойном свидании. У входа стоял пожилой мужчина, слишком знакомый для постороннего. В руках он держал скомканное письмо, а когда Чарити посмотрела ему в лицо, то увидела глаза своего дедушки.

Ей стало трудно дышать, голова закружилась, руки и ноги внезапно похолодели.

Мужчина протянул вперед дрожащую руку.

– Пожалуйста… Пожалуйста, скажите мне, что я не опоздал.

Низкий сдавленный голос звучал с такой мольбой, будто речь шла о жизни и смерти.

У Чарити пересохло во рту.

– Пожалуйста…

И вдруг старик словно сбросил с себя тяжелый груз невысказанных слов. Этот груз, казалось, держался на клею и нитках, и теперь все это начало разваливаться, позволив словам вырваться на волю.

– Я приехал сразу же. Но письмо пришло за неделю до… за неделю… – Старик смежил веки, его плечи затряслись, и он зашелся в рыданиях.

Чарити пришлось обхватить его рукой, чтобы не дать упасть. Чемодан посетителя она поставила на пол. Мужчина был таким знакомым!.. Они стояли рядом, он бормотал что-то неразборчиво. Выше ее ростом, под дряблой кожей выпирают кости. Когда-то этот человек был крепким и широкоплечим, но время взяло свое.

Старик втянул в себя воздух и вроде бы обрел силы.

– Простите меня. – Он вытер слезящиеся глаза тыльной стороной ладони. – Я всего лишь… я бы хотел поговорить с Джорджем. С моим братом.

Глава 5. Письмо

От неожиданности Чарити сама чуть не упала.

– Дядя Гарольд?

Так, значит, она не ошиблась, увидев дедушкины глаза. Такие же миндалевидные, такого же неяркого голубого оттенка, цвета весенней синевы, и теплые, как налитые солнцем ягоды.

Какое-то время они смотрели друг на друга, и Чарити буквально видела, как гость ищет знакомые ему детские черты в стоящей перед ним молодой женщине.

– Чарити?

Она шагнула ближе и крепко обняла его за шею. Зажмурилась и почти – почти – поверила, что прижимает ее к себе дедушка. Это успокоило, и в то же время боль стала сильнее. Из горла вырвались рыдания, идущие из самой глубины души. Никто кроме дяди Гарольда не смог бы понять, что́ Чарити потеряла со смертью деда.

У самого уха что-то зашуршало. Письмо. То самое, которое привело его сюда. Гарольд на миг отпустил девушку, сунул письмо в карман и вновь принялся гладить ее по волосам, пытаясь успокоить. Вообще-то она была не из тех, кто черпает силы от прикосновений другого человека. Выросшая с матерью, которая редко проявляла чувства, Чарити не нуждалась в объятиях. Однако бабушка и дедушка всегда были щедры на подобные проявления любви, и сейчас она скорее умерла бы, чем оторвалась от Гарольда.

И вдруг Чарити вздрогнула. Гарольд сказал, что хотел бы поговорить с Джорджем. Ничего не знает?.. Чарити отпрянула. Она должна сообщить ему о смерти брата. Но лишь беззвучно шевелила губами, не в силах подобрать ни слова.

Гарольд зажмурился, морщины на лбу углубились. Губы сжались в тонкую линию, и он затряс головой. Потом распахнул глаза и произнес:

– Я опоздал.

Такой печали в голосе Чарити еще не приходилось слышать. Слова сорвались с его губ и упали вниз, на пол веранды, как бомбы.

Силы оставили Чарити, и мир расплылся перед глазами.

– Он… он…

Гарольд с силой сжал ее плечо:

– Он умер.

Чарити кивнула, пытаясь снова не расплакаться. Она просто не могла оторваться от человека, которого не видела двадцать лет. Но когда он поднял голову и посмотрел ей в глаза, ее охватило другое чувство, свежее, как утренний дождь, и необычное, как морская раковина. Она ощутила через дядю Гарольда связь с дедом. Словно какая-то часть его вернулась домой. Потрясенная, Чарити перевела взгляд на чемодан гостя. Он останется здесь… по крайней мере, на время. Над ней распустились паруса надежды.

Узнав о смерти брата, Гарольд решил было уехать, однако Чарити настояла, чтобы он остался на ночь. Она отвела его освежиться в ванную на первом этаже, а чемодан отнесла в одну из спален наверху. Без чемодана не сбежит, твердила она себе, выключила в спальне свет, закрыла дверь и решила не говорить Гарольду, в какой комнате его вещи.

Пусть это ребячество, но потеря дедушки была для Чарити внезапной, и она отказывалась отпустить дядю скоро. Им нужно о многом, об очень многом поговорить.

Слушая шум воды в ванной рядом с кухней, Чарити сварила кофе и достала из буфета две чашки. Провела пальцами по безукоризненно гладкой поверхности – только дедушка так умел, ее работы никогда не отличались подобным совершенством. Она в лучшем случае ремесленник, а вот дедушка разговаривал с глиной, знал ее секреты.

Дядя Гарольд вошел в кухню и сел у массивного деревянного стола. К кофе они не притронулись.

– Старая добрая кухня… А здесь уютно, как раньше. Чарити, ты молодец.

– Я приехала недавно. Это дедушкина заслуга, – покачала головой Чарити.

Гарольд опустил глаза:

– Как давно он умер?

– Чуть больше месяца назад.

Гарольд помотал головой, глядя ей в глаза:

– Нет. Не может быть.

Он провел рукой по лицу и извлек письмо из кармана брюк. Чарити невольно подалась вперед, пытаясь рассмотреть надпись на конверте.

– Письмо опустили в мой ящик неделю назад, а дата на штемпеле проставлена за несколько дней до того. Я достал письмо из ящика сегодня утром.

– Оно точно от дедушки? – Чарити вцепилась в чашку. – Что в письме, дядя Гарольд?

Гарольд придвинул конверт ближе к себе – жалкая попытка удержать то, что уже потеряно.

– Он хотел помириться.

Чарити припомнила, что Джордж и Гарольд все эти годы были в ссоре. Однако письмо, отправленное уже после смерти деда? Нет, это невозможно. Или Гарольд имел в виду вовсе не ту давнюю ссору?

– Когда ты был здесь в последний раз?

Он отвел взгляд и уставился в пол.

– Двадцать лет назад.

Неужели братья не общались так долго? Что произошло между двумя близкими людьми?.. Опять же, Чарити была свидетелем ссоры матери с подругой, жившей по соседству. Мать с апломбом заявила, что больше никогда не будет разговаривать с этой женщиной. И сдержала слово. Просто вычеркнула ее из своей системы мира. Но дедушка не мог так поступить.

– Что случилось, дядя Гарольд?

Он покачал головой, от напряжения морщины на лице углубились.

– Я совершил ошибку, Чарити. Ужасную ошибку. Джордж так и не простил мне ее. По крайней мере, до этого письма.

Он выглядел крайне измученным. Чарити решила, что сложит этот пазл сама и не будет расспрашивать его дальше. Она помнила, как Гарольд приезжал на остров, ей тогда было одиннадцать. Он начинал свой бизнес в качестве инструктора в танцевальной студии, и Джордж давал брату множество советов по части финансов.

– Я не заслужил прощения. Это произошло в тот год, когда умерла твоя бабушка. И Джордж… он очень изменился после ее смерти.

– Так ты общался с ним? И вы так и не помирились?

– Нет. Я пытался говорить с ним, особенно в первые пять лет. Сначала он не подходил к телефону; затем стал брать трубку, но отвечал нехотя. Мои звонки только причиняли ему боль. И лет шесть назад я совсем перестал звонить. Решил, что так лучше.

Да, Чарити знала, что дед изменился после смерти бабушки. Даже перестал приглашать ее на лето.

– Он и со мной говорил по телефону нечасто. А потом мы с мамой переехали в Нью-Йорк, и видеться с дедушкой стало еще сложнее. Я скучала по нему, но еще больше скучала по тому, каким он был до смерти бабушки. И я чувствовала себя виноватой.

Гарольд похлопал ее по руке:

– Ты была ребенком. Впрочем, ты всегда брала на себя слишком много… Как поживает мама?

– Замечательно. – Чарити закатала рукава и помассировала плечи. – В то время я надеялась, что мы переберемся к дедушке поближе, а не наоборот. Порой я думаю, мама уехала в Нью-Йорк ему назло.

– Почему? – нахмурился Гарольд.

– Хотела, чтобы он передал ей все финансы. – Чарити давно перестала извиняться за поступки матери.

– Но почему?

Чарити пожала плечами:

– Мама говорила, что дедушке нужна помощь и счетами должна распоряжаться она. А он отказал. Мы собрали вещи и уехали.

Гарольд сжал ее руку:

– Твоя мама хороший человек, просто она…

Он явно подыскивал слова, чтобы подсластить горькую правду.

– Эгоистка? Самовлюбленная? Любит всем указывать?

Гарольд опустил голову:

– Не мое право судить.

– Ничего, я знаю, что представляет из себя мама. И знаю, что она – по-своему – любила дедушку. Она любит даже меня.

Он улыбнулся, и морщины, следы горького опыта, стали заметнее.

– Люди не в силах дать другим то, чего сами не имеют. Но мама любит тебя, без всякого сомнения.

– Приятно, когда кто-то тебя понимает… – Чарити вздохнула. – У нас хорошая семья. Как мы же умудрились настолько испортить отношения?

Гарольд тихо засмеялся. Когда смеялся дедушка, в его глазах так же загорались огоньки. Приезд Гарольда стал одним из лучших подарков, на которые могла надеяться Чарити. И в то же время принес ей боль.

* * *

– Так вы не знаете, что в письме? – Далтон явился к ней с грязью под ногтями и взволнованный, как сбежавший с уроков школьник. Он не переставая говорил о купленных растениях, а Чарити разрывалась между необходимостью узнать, что ей нужно приобрести из флоры и фауны, и тревожными мыслями – устроился Гарольд в своей комнате или тихо ускользнул? Дядя был измучен разговором, и Чарити отвела его наверх отдыхать, а сама решила купить что-нибудь к обеду. Но едва она собралась пойти на рынок, пришел Далтон и уже через пять минут догадался: что-то произошло.