Читать онлайн Горькая полынь моей памяти бесплатно

Глава 1

Дамир. Наши дни. Южное побережье

Шквальный ветер с моря – холодный, пронизывающий, сырой, – с силой бил по лицу, врезался в грудную клетку, обхватывал кисти рук, нещадно холодя их. Море Чёрное действительно отливало чёрным, на темнеющей серой, будто живой, поверхности мечущихся волн.

Дамир жил в этом приморском городе с конца сентября, а море вблизи видел впервые. Не из-за загруженности, не было интереса. Море и море. Вода. Гладь – то спокойная, то мечущаяся, то синяя до рези глаз, то сереющая как сегодня, – видна с балкона квартиры Дамира. Вспомнил о море внезапно, по пути из аэропорта, где провожал отца домой. Неожиданно захотелось ощутить себя живым, почувствовать, прочувствовать, включить цепочку нейронных связей в головном мозге, отправить импульсы по позвоночному столбу.

Штормовое предупреждение. Шквальные порывы ветра. Стихия. Если верить всей лабуде, льющейся с экранов зомбоящиков и смартфонов, сейчас он должен почувствовать страх перед стихией, восторг, интерес хотя бы. Ничего. Море и море. Вода.

Дамир развернулся, прошёл узкой улочкой к припаркованному на пустующей площади автомобилю, уселся за руль, безразлично разглядывая покрасневшие на ветру руки. Он и холода не чувствовал. Мертвец. Сраный Дракула. С той лишь разницей, что Влада Цепеша интересовала кровь, а Дамира – ровным счётом ничего.

Он проводил взглядом группку смешливых девчонок. Студентки, скорее всего первокурсницы, кутались в коротенькие курточки, натягивали шарфы на головы, стряхивали с ног в обтягивающих джинсах капли дождя и влаги, тянущейся с моря, окутывающей, студёной.

Зима… Три недели до нового года, плюс семь по Цельсию, дождь… Говорят, иногда бывает ноль, и замерзают лужи по утрам.

Рингтон отвлёк от рассматривания девчонок. Забавные, как воробьи взъерошенные. На дисплее комфортабельного салона авто высветилось имя. Дамир принял вызов.

– Дамир! Сколько можно звонить? – раздался недовольный, слегка обиженный голос Алии, она просила называть себя Лали.

– Прости, телефон в машине забыл. Ходил на море смотреть.

– Море? – смех прорезал салон, красивый смех, завораживающий, женский. – Зачем тебе море?

– Просто. Стало интересно.

– Любопытный какой, – вот и заигрывающая интонация. – А тебе не интересно, зачем я звоню?

– Интересно, – именно так нужно ответить. Отвечает.

– Я купила билет, послезавтра буду у тебя. Ты рад?

– Я рад, – именно это хотят слышать. Он рад.

– Замечательно! – и снова слышен смех, женский, предвкушающий и обещающий одновременно, искушающий даже. – Встретишь?

– Конечно, встречу, Лали, – удаётся выдавить из себя улыбку, будто она её видит, словно она ей нужна.

– Я соскучилась. Пока-пока, – и столько обещаний в этом «соскучилась».

– Я тоже. Пока-пока, – отзеркалил Дамир фразу и нажал отбой.

Дамир знал, зачем на самом деле прилетает Алия. Алия знала, все знали, и все ждали. Он должен сделать официальное предложение женщине, с которой встречается два года. Этот новый год она встретит в статусе невесты, а к лету станет женой Дамира Файзулина, желательно беременной женой.

Женой… Жена и жена. Море и море. Вода.

– Ты должен это сделать, – сухими губами вколачивал истину отец, стоя в терминале современного аэропорта. – Пора создать семью, тебе нужен наследник, нужен сын. Ты должен жениться на Алии. Она подходит тебе. Она подходит нам.

– Я уже был женат.

«Женат» – и это слово никак не отозвалось в Дамире. Должно быть, он мертвее мёртвого.

– И где твоя бывшая жена? – отец насмешливо развёл руками. – Где она? Я скажу где – сбежала. Ты должен создать семью с Лали. Она подходит тебе.

– Не беспокойся, я женюсь на Алии Долматовой, отмахнулся Дамир, как и всегда отмахивался. – Она подходит мне.

– Вот и славно, – отец одобряюще похлопал сына по плечу, довольно крякнул и, спрятав улыбку, двинулся к очереди на посадку, кивнув на прощание сыну.

Алии Долматовой двадцать четыре года. Она красива, чертовски красива, почти безупречна. От длинных, гладких как шёлк тёмных волос, которыми она легко прикрывает налитые, округлые груди, когда двигается на нём сверху, медленно покачиваясь, облизывая полные губы, до ухоженных пальцев ног на продолговатой, узкой стопе, предназначенной для дизайнерской обуви.

Лали образованна и умна, она не правая рука своего отца только потому, что рождена женщиной. Правой рукой должен стать Дамир, подмяв под Файзулиных его бизнес. Это кажется сущей глупостью, пережитком, таким же старым, как засохшее дерьмо мамонта, но не для этих людей.

Что ж, он сделает предложение Лали, она на самом деле ему подходит, и, отец прав, Дамиру действительно нужен наследник. В тридцать два года пора задуматься о ребёнке. Это его действительность.

– Татьяна, – Дамир набрал номер автоматически, не особо задумываясь о том, что минутой раньше рассуждал о наследнике от Лали. – Как ты смотришь на то, чтобы составить мне компанию на ужине?

– Могу и на завтраке, – звонко ответила Татьяна, она никогда не прочь повеселиться за чужой счёт, получить свою порцию удовольствия, щедро поделиться им же, выпрашивая ещё ласки и вознаграждения за труды и компанию.

Завтракать не пришлось. Дамир, насытившись по самое горло, так, что начало подташнивать от цветочных духов и высветленной макушки, маячившей ниже его пояса, убрался домой, чтобы забыться зыбким, как трясина, сном.

Глава 2

Дамир. Наши дни. Южное побережье

Она лежала рядом, отвечала на поцелуи, потом обводила кончиком языка его губы и смотрела, смотрела в его глаза. В темноте радужка её глаз казалась то серой, то тёмной, но Дамир знал – там синева, густая, насыщенная, разбегающаяся яркими васильковыми лучиками, заканчивающаяся ободком цвета индиго. Он знал её глаза, все нюансы цвета и выражений.

Одним движением подмял под себя. Распластал, слизывая со сладких губ стон, провоцирующий, дразнящий. Провёл рукой по гладкой коже, утопая в тихих стонах, запахе ответной любви. Спутывая дыхание, руки, губы, слёзы, невозможно горькие, как хина.

Двигался, словно от этого зависит жизнь, не мог унять себя, остановить, даже услышав протест. Даже поняв, что она отталкивает – не мог. Только зажал её руки, закинув над головой, зафиксировал ладонью тонкие запястья, вдавил в пружинистый матрас и двигался, двигался, двигался, обезумевший, одурманенный её откуда-то взявшимся криком наслаждения, такого острого, настоящего и отчего-то жалобного, прощающегося и прощающего, и двигался, двигался, двигался, вколачивался, пока не открыл глаза прямо в солнечный свет.

Дамира подорвало на собственной кровати.

Сон, просто сон.

Сон, в котором он необъяснимым образом живой.

Откинул скомканную подушку и отправился под душ, чтобы прочистить мозг и унять тело, требующее разрядки, словно не он трахал Таню несколько часов назад, она не отсасывала у него, стоя на коленях в номере гостиницы. Будто ему шестнадцать, и гормоны бьют наотмашь в голову, разнося по организму взбудораженную, возбуждённую, живую кровь, лишая жалких зачатков разума.

Сон, просто сон.

После душа сварил кофе, ткнув пальцем по кнопке кофе-машины, и уставился в окно – на бескрайнее серое море, сливающееся с таким же серым небом и начавшим развеиваться туманом.

Глава 3

Дамир. Прошлое. Поволжье

Дамир Файзулин собирал ухабы просёлочной дороги меж колосившихся полей и лугов с сочной зеленью, усыпанных разнотравьем, издающим оглушающий аромат. Он успел забыть, какой дома воздух, звуки, даже тишину забыл.

Четыре года он провёл в Штатах, в шумном, бесконечно двигающемся Нью-Йорке. Ему оставался год работы по контракту в одной из крупнейших строительных фирм в Северной Америке, а сейчас он наслаждался неожиданным отпуском – результатом проблемы с визой. Ему было двадцать шесть лет, он окончил институт, продолжил учёбу в Штатах, прошёл стажировку и остался работать. В его распоряжении было будущее, целый мир, а он как мальчишка радовался воздуху в центральной полосе России и чак-чаку, который умела печь только эби – бабушка по-татарски. Все женщины в семье умели, но именно у эби чак-чак получался особенным.

Он уедет через три месяца и несколько дней, не променяет блестящие перспективы и бесценный опыт на родные просторы и сладости эби, но именно сейчас Дамир радовался, как щенок новой резиновой игрушке.

Впереди мелькнул женский силуэт, он начал притормаживать, чтобы осела пыль до того, как он нагонит женщину и предложит подбросить. Просёлочной дорогой ходили только местные, живущие в двух сёлах, раскинувшихся на берегу Волги. Дорога уходила вбок от трассы, срезала путь, никому, кроме местных, она была не нужна, тем более – пешком.

Был негласный закон, по которому идущего подкидывали попутки, если случайно встречались, именно случайно, рядом трасса, эта дорога только для работающих на полях, которых всего ничего, да опасающихся попасться в доблестные руки ГИБДД, Дамир был из последних. Уж слишком широко отметил свой приезд с друзьями. Равиль до сих пор отсыпается в обнимку со своей Наткой, храпит как конь, источая перегар на всю квартиру, которую сам же и снимает для Натки.

Дамир не пил наравне, он вообще мало употреблял алкоголь, к тому же иррациональный страх попасться отцу сидел в нём намертво, вбитый прочно ремнём через задницу. В воспитательных методах тот не стеснялся, мог и восемнадцатилетнего лба, здоровенного детину с колкой щетиной на подбородке, приложить, мог и по сёстрам пройтись, если выпрашивали. Ремня Дамир не боялся, да и вряд ли позволил бы, но наказ «не пить» выучил крепко-накрепко.

Женщина, вблизи оказавшаяся девушкой, отошла в сторону, встала по колено в густые травы и смотрела круглыми глазами на остановившийся автомобиль и водителя в немом недоумении. Пришлось выпрыгнуть из салона, подняв задницу с кожаного сиденья, и подойти к девчонке. Испугалась, что ли?

– Прыгай, подвезу, – он подмигнул стоявшей столбом синеглазой.

А что она синеглазая, Дамир заметил сразу. Таких синих глаз он прежде не встречал, точно линзы вставила васильковые. Линзы денег стоят, а одета девушка просто – майка с тоненькими бретельками, так и хочется их скинуть по плечам, да льняная юбка по колено, только её хоть в пол сшей, просвечивается в солнечных лучах. Дамир оценил и стройность длинных ног, и налитую, упругую грудь, существующую будто отдельно от торчащих ключиц. Здесь или грудь должна быть малюсенькой, как у семиклассницы, или ключицы скрыты женской мягкостью.

– Зачем? – голос синеглазой завораживал, глубокий голос, женский, тоже существующий отдельно от лица, немного курносого, покрытого полупрозрачными веснушками, с острым подбородком и взметнувшимися в удивлении бровями.

Пожалуй, подходил голосу рот, чувственный, полный, обещающий пучину такого порока, с каким двадцатишестилетний парень ещё не встречался.

Противоречивая, порочная, невинная… такой она была.

– Принято так, – пожал плечами Дамир.

Нужно было уехать тогда, но его как пригвоздило к месту. Тонкие путы её души уже начали вплавляться в его сердце, пить из него, чтобы в конце убить. Хотя нет, настолько милосердна она не была никогда.

– Да кем-принято-то?

– Всеми, – Дамир засмеялся, смотря, как смешно дёрнулся нос девушки. – Ты не местная, что ли?

– Уже местная, – она пожала плечами. – В конце июня переехала.

– А, тогда ясно, здесь только местные ходят, и вроде как принято подвозить, – он ещё раз оглядел незнакомку. Какая же она… аж зубы свело, а смотрит невинно, ангел с небес… убрали подальше ангела, чтобы порочной красотой Всевышнего не смущал.

– Тогда подвези, – сверкнули белоснежные зубы девчонки, и она лихо забралась в высокий салон, продемонстрировав оголённые ноги и крепкие ягодицы в обрамлении белых трусов. Слишком простых трусов для порочного ангела.

– Куда? – осведомился Дамир. – В Поповку или…

– Поповку, – девчонка заёрзала, оглядывая салон. – Клёво…

– Отлично.

Так и ехали. Дамир смотрел то на дорогу, то на синеглазую, то поправлял стояк, непрошено появившийся и не собирающийся опадать. Уж слишком хороша была попутчица, а когда облизывала нечаянным движением губы, Дамиру хотелось вцепиться зубами в этот юркий, маленький язычок.

– А чего переехали? – он спрашивал, будто его это интересовало на самом деле. Всё, что интересовало Дамира – каков вкус у торчащего под майкой соска, и какого дьявола она не надела лифчик?

– Так, – попутчица неопределённо махнула рукой и тут же продолжила:

– Меня Эля зовут, в честь Элизабет Тейлор.

– Элизабет не Лиза разве?

– Я Элеонора, поэтому Эля.

– Логично! – Дамир засмеялся, даже машину пришлось остановить. Элеонора в честь Элизабет Тейлор! Безумная девчонка.

– Это папка, когда пошёл записывать, имена перепутал, – смеясь, объясняла Эля. – Мама сходила потом в ЗАГС, или где детей записывают, но поменять не дали. Но факта это не меняет, меня назвали в честь Элизабет Тейлор. А тебя как зовут?

– Дамир.

– Странное имя, я такого не слышала.

– Обычное татарское имя, посредственное, я бы сказал, – он усмехнулся, смотря на круглые глаза Эли.

– А зачем тебе татарское имя?

– Потому что я татарин?

– Да ну! Какой же ты татарин, – Эля закатилась в смехе, а Дамир тонул в этом всполохе и едва не набросился на порочные губы, прямо сейчас призывно раскрытые. – Татары – они другие.

– Какие другие? – он невольно улыбнулся непосредственности Эли. – Поволжские булгары, мишари такие и есть, – он развёл руками, шутливо кланяясь, силясь не засмеяться. – А ты думала – какие?

– Ну, тёмные там, с усами… Как Чингисхан! А ты рыжий! Ну, тёмно-рыжий, шатен даже, веснушек-то нет, – она провела пальцем по лицу Дамира, останавливаясь на носу и подбородке. – Колешься… – прошептала.

Сколько раз после этого Эля шептала: «Колешься…». «Колешься… колешься…».

Глава 4

Дамир. Прошлое. Поволжье

Поповка – небольшое село на крутом, обрывистом берегу Волги. Когда-то оно принадлежало колхозу имени Ленина, тех времён Дамир не помнил, но слышал о них порядком. В колхоз входили окрестные деревушки и сёла, вот и Поповка попала.

С того времени много воды утекло, остался лишь кривой асфальт с выщерблинами, да дома-коттеджи из белого кирпича на два или три хозяина. Две параллельно расположенные улицы таких коттеджей, с кривобокими пристройками и задними огородами, некогда поделёнными точно согласно плану межевания, а теперь – кто сколько успел, тот столько и оттяпал. Далеко Поповка от райцентра, кто проверит? А с соседями всегда договориться можно. Полюбовно, под ядрёный первачок.

Странно, Дамир никогда не касался подобных дел, а нехитрые суждения местного населения словно проросли в него, а может, всегда там были. Как панель управления на сенсорном экране – понятно интуитивно.

– Вот здесь остановись! – крикнула Эля, махнув рукой в сторону одного из коттеджей с намалёванной синей надписью «тридцать два».

Названий улиц в Поповке не было, лишь номера на коттеджах, да и те в большинстве случаев облезли, истёрлись от времени. Остальные, частные домишки, и вовсе обходились без номеров, хватало фамилии. Там Ляушины живут, здесь Сергеевы. Не то что по фамилии или в лицо, со спины друг друга узнавали, чья собака по огороду пробежала, знали, куриц, и тех примечали.

Дамир остановился, заглушил мотор. Как же не хотелось отпускать синеглазую, а что хотелось, с тем к малознакомым девушкам не подкатишь. Не к девчонке в простенькой майке, живущей в Поповке. Иллюзий в отношении нравственного облика жительниц окрестных сёл и деревень Дамир не питал, но и правила были, такие же негласные, как подвезти бредущего по просёлочной, обходной дороге. Правила строгие, протокол соблюдался похлеще, чем в Букингемском дворце.

– Так, говоришь, переехала ты? – как-то нескладно Дамир продолжил начатый пятью минутами раньше разговор. Ехать было до обидного мало. – Откуда?

– Поморье, – Эля облизнула губы. Дамира прошибло с головы до паха, аж в пятках отдалось.

– Поморье, Поморье…. – он начинал туго соображать. Васильковые глаза, бесстыдно торчащие крохотные соски, приоткрытый рот. Он сходил с ума, когда бесцеремонно скользил взглядом по прелестям синеглазой.

Приворожила она его уже тогда. Сидя в собственном автомобиле, он намертво прикипел к ней. Навсегда. До скончания веков. С тех пор он даже сдохнуть не мечтал, переродиться – и снова всё сначала. А он переродится, вопреки всем и вся. Она его не отпустит ни на этом свете, ни на том, никогда.

– На море, что ли? На юге? – растерянно пробормотал Дамир, пожирая глазами губы.

– На севере. Архангельск, – синеглазая звонко засмеялась, как откинула паутину с глаз Дамира. Смотри, мол, внимательно, запоминай в деталях.

– А! – он ответил таким же счастливым смехом. – Ступил. Поймала. Давно в России не был, прости.

– Где же ты был? – вылупила глазищи Эля. – По-русски же говоришь!

– В Штатах, – он пожал плечами.

– Соединённых? – заскакали васильковые чертенята в глазах.

– В них, – он согласно кивнул, ожидая лавину вопросов, обычно сваливающуюся после подобного откровения. Предыдущим вечером он устал рассказывать про своё житьё-бытьё там, едва язык не отвалился. Хорошо, алкоголь сморил Равиля с Наткой раньше, а то наговорил бы какой-нибудь чуши, было бы стыдно наутро.

– Клёво… А можно, я тебя потрогаю? – засмеялась Эля и тут же обхватила плечи Дамира. Он ошалел, но с места не сдвинулся. Впитывал, запоминал, как юркие пальцы скользят по плечам, шее, лопаткам, грудной клетке, впрочем, почти сразу те вздрогнули и исчезли.

– Продолжай трогать, – шутя возмутился Дамир. Шутил он лишь наполовину, до дрожи хотелось продолжить, ответить такими же касаниями, провести ладонью по упругим грудям, скользнуть под майку у лопаток, спустить тонкие лямочки, прижаться губами к коже, почувствовать одурманивающий девичий запах. Почему-то издали казалось, что она пахнет чем-то горьким и до одури родным.

– Не, я убедилась, – Эля качнула головой, одёрнув майку. Лучше бы она этого не делала, целомудренный жест привёл к ровно обратному результату.

– В чём?

– Что ты живой. Знаешь, ты первый человек, которого я вижу, кто в Америке был. Я должна была убедиться, что ты не привидение.

– Убедилась? – он ухмыльнулся. Какая она…

– Ты и на самолёте летал? – очень в тему ответила синеглазая.

– На поезде приехал, – заржал Дамир.

– Ну и шуточки у тебя! – закатилась Эля.

– Может, ты меня ещё раз потрогаешь? – смеясь, с надеждой спросил парень. – Вдруг я первый человек, которого ты видишь, кто на самолёте летал.

– Не первый, – Эля беззаботно махнула рукой.

– Через океан? – он хитро скосил глаза. – Аж до Америки?!

– А, так… Так первый, – и, хохоча, потрогала за плечи.

Говорила Эля сущие глупости, младшая сестра Дамира – Карима, соплячка шестнадцатилетняя, и та разумнее изъяснялась. А трогала как женщина. В каждом движении укол по нервам в самую мужскую суть. Будто не по плечам потрепала, как погладила щенка, а ниже пояса скользнула, опалив горячим дыханием.

– Так значит, ты поморка? – Дамир всеми силами сбрасывал васильковый морок.

Сколько лет этой девчонке, кто родители – ничего неизвестно. Да и не привык он руки распускать вот так, без спроса. Не был девственником, целомудрием не славился, нравственностью не отличался. Но одно дело где-то там, в студенчестве, в Штатах, со взрослыми, знающими себе цену женщинами, другое – с васильковой поморочкой, заявившейся за каким-то лядом в Поповку, потерянную среди лугов Поволжья.

– Да, – кивнула Элеонора, названная в честь Элизабет Тейлор.

– И как тебе у нас?

– Хорошо, только ночи тёмные, но привыкнуть можно.

Интересная характеристика, почти удивившая Дамира, а может, он уже привык к Эле, её странным суждениям, выходкам, и ничему не удивлялся? Да и была правда в словах девчонки. О белых ночах в Архангельске здесь только слышали.

– А почему переехала? Архангельск – город, а здесь что делать? Коровам хвосты крутить, так здесь почти не осталось коров, – Дамир в удивлении пожал плечами.

– Я просто так сказала «Архангельск», чтобы понятно было. Мезень, слышал такой город?

– Нет.

– Вот, а о Заакакурье тем более. Деревня, не больше вашей Поповки, только красивей, – не без гордости добавила Эля. – Здесь колледж ближе, вот я и переехала к папке, – она небрежно повела плечом.

– Тебе сколько лет? – Дамир аж отодвинулся от неожиданности.

Всевышний! В колледж ей здесь ближе! В колледж с какого класса поступают? С девятого? С восьмого? Куда смотрит этот «папка», девчонка через поле одна шлындает, и в каком виде. Дамиру стало душно, он ещё раз глянул на Элю… Пойти набить морду, что ли, этому папаше. Мало, что ли, алкоголиков, дураков, пришлых, чтобы малолетнюю дочь выпускать из дома в таком виде?! О чём только люди думают? Да будь это не Дамир на машине, валялся бы сейчас этот ходячий, источающий порок, соблазн в канаве.

– Восемнадцать, перед выпускным исполнилось, – Эля засмеялась. – Не бойся, уже можно, я сама уголовный кодекс читала, – и выпрыгнула из машины.

Глава 5

Дамир. Прошлое. Поволжье

Домой подъезжал неспешно, словно впитывал в себя окружающие пейзажи. Родное село, в отличие от Поповки, раскинулось вдоль берега Волги вольготно, широко, обеспеченно. Шумя садами, переливами петушиных песен, гомоном домашних птиц. Дороги укатаны слоем асфальта, в торце центральной улицы – белое кирпичное здание школы сверкало недавно установленными окнами.

Здесь имелись магазины, один центральный и несколько по окраинам села. Почта, здание банка, аптека, даже фельдшерский пункт стоял – по сути, небольшая, но всё же больница. Исправно работал детский садик, автобусное сообщение с райцентром и областным городом, водопровод. Мужики – не совсем пропащие алкоголики – были при деле. Летом всегда хватало работы, кто на местных фермеров трудился, кто на себя, да и женщины, в большинстве своём, пристроены. Местный люд не назвать богачами, но в сравнении с «поповскими» здесь жировали.

Дамир свернул на тихую улочку, с двух сторон окутанную свисающими на дорогу фруктовыми деревьями, и остановился у большого здания из жёлтого, огнеупорного кирпича. Простой, как куб, дом – трёхэтажный, без изысков, просторный, удобный, надёжный. Забор из такого же кирпича, высокий и неприступный, несколько неприметных камер по периметру, ворота простые с виду, металлические, выкрашенные в чёрный цвет. Максимально функциональные, не бросающиеся в глаза. Были в селе дома больше и вычурней, жёлтый куб смотрелся справным середнячком, не более.

Дамир лет до девятнадцати-двадцати был не в курсе доходов родного отца. Детей своих тот не баловал. Учились все в городе, отвозил и забирал лично, в последние годы – водитель, но Дамиру такая честь практически не перепадала. По заграничным курортам никто не отдыхал, брендовых шмоток не носил. Одежда была добротная, качественная, модная даже, но не более. Карима светила серьгами с бриллиантиками, были и у матери дорогостоящие украшения, но не Картье, не Булгари. Тогда Дамир о подобных торговых домах не слышал. Гаджеты были современные, но чаще раза в два года отец телефоны детям не менял. Потерял? Держи кнопочную Нокию и не ной. Сам виноват. В семье есть нужды важнее прихоти.

Увидев реальный доход компании, которой владел Файзулин-старший, Дамир долго не мог поверить. Он мог содержать не один единственный, относительно скромный дом в селе на Волге, а особняк где-нибудь на Юге Франции. Его дети могли учиться в Европе, а ходили в городской лицей. У его жены мог быть штат работников, а она крутилась по хозяйству с утра до ночи, не нанимая даже помощницу раз в полгода для мойки окон.

– Вот ты в школе как учился? – спокойно ответил вопросом на вопрос отец.

– Нормально.

– Отлично ты учился. И закончил с золотой медалью, потому что знал – тебе надо поступить в институт, поступить самому и на бюджет, оплатить тебе учёбу оплатят, но деньги оторвут от младших, нужд семьи. И ты поступил, учишься, привык головой думать, силы рассчитывать, деньги считать.

Дамир задумался, была в словах отца логика понятная парню. Дамир – парень, сын, старший. Ему необходимо было учиться, и не только профессии, но и жизни. Но сёстры… мать, эби, разве правильно, что они экономят, урезают себя? Справедливости ради, никакой нужды в семье не было, не узнай Дамир истинное положение вещей, подобный вопрос у него и не возник бы.

– А Карима? Кариме тоже необходимо учиться на отлично, поступить и закончить с красным дипломом? – Дамир усмехнулся. Не было никаких сомнений, Файзулин-старший отправит дочь в институт, вот только высшее образование ей понадобится, как третья нога. Галочка, если раньше замуж не выскочит, вернее, семья не выдаст, лет в девятнадцать. Какое уж тут образование? Муж, ребёнок, второй.

– Знаешь, сколько дочерей моих партнёров и знакомых покатились по скользкой дорожке, зная, что отец откупит, заплатит, пристроит? Девушка мгновенно может себя потерять, а с деньгами ещё быстрее. Когда Карима подрастёт, я устрою её будущее, вот тогда деньги и понадобятся, а пока пусть растёт в скромности. Про мать свою не беспокойся, она в курсе положения дел и полностью поддерживает меня.

– Она выматывается, мог бы нанять ей помощницу…

– Скажи об этой ей, если достаточно храбр, сын, – отец засмеялся, громко, раскатисто. – Твоя мать – молодая женщина, собственница, какой свет не видывал. В свой дом, свою кухню она не пустит ни одну женщину.

Дамир невольно усмехнулся, стараясь скрыть это от отца, не дело сына комментировать личную жизнь родителей. В свою кухню женщину она не пустит… а в постель, выходит, пускает.

– Не путай, сынок, семью, дом и мужа. Женщина не так дорожит мужем, как семьёй, а тем более домом. Когда-нибудь ты это поймёшь, а сейчас за работу.

Тогда Дамир не вник в слова отца, скорее всего, и сейчас, в тридцать два года, он не понял их до самого конца. В двадцать шесть же, когда подъезжал к дому детства, глядя на ветвистые, коряжистые яблони у ворот, не думал о них вовсе.

По тропинке, вдоль домов, плавно покачивая бёдрами, шла женщина. Увидев машину Дамира, она замерла на секунду, прищурила глаза, развернула плечи и пошла прямо на автомобиль, задрав нос. Юбка до середины бедра с четырьмя складками впереди, как на школьной форме, демонстрирующая не худые, скульптурные ноги. Обтягивающая кофточка, выставляющая налитую, тяжёлую грудь, туфли на устойчивом, высоком каблуке. Русая коса через плечо, глазищи в пол-лица, полные губы в яркой помаде.

Ох, и горячая эта Дашка. Фельдшер из местного медицинского пункта. Прислали её в село по направлению, если верить людям. В ту пору у неё уже был сын, неизвестно от кого пригулянный. Замужем Дашка не была никогда и не скрывала этого. По приезду ей выделили квартиру в коттедже с газовым отоплением, водопроводом и небольшим огородом, место в садике сыну, а потом и в школе, назначили хорошую зарплату. Да и жители не обделяли благодарностью, так что Дашка прижилась и, кажется, уезжать никуда не собиралась. А вскорости попалась на глаза Файзулину-старшему, с тех пор и вовсе зажила сытно. Обзавелась красивыми шмотками, ювелирными украшениями, а позже и подержанным красным Пежо 107.

Дашка – далеко не первая любовница отца, Дамир это точно знал. Лет в двенадцать, встретив на улице незнакомую женщину, как-то вдруг понял, кто она и что её связывает с отцом, после короткого, перекрёстного кивка между ней и родителем. Имени её Дамир не знал или не помнил. До Дашки же была Алла, такая же сочная, яркая деваха, смотрящая на односельчан сверху вниз, пренебрегающая общением с простыми смертными, не связанными с семейством Файзулиных. Другая бы стеснялась ходить в любовницах, но не Алла. Та вроде гордилась своим положением, а потом резко пропала, переехала куда-то на север. Поговаривали, вышла замуж за военного. Дамир сомневался, но уточнять не спешил.

Дашка же нос не задирала, положения своего вроде как стеснялась, на людях особенно не афишировала, хотя и моль белёсую из себя не корчила. На своём Пежо подвозила соседок, захватывала ребятишек из садика или школы, сама моталась по делам фельдшерского пункта или к сложным пациенткам, у кого давление высокое или диабет.

Постепенно людское осуждение превратилось в жалость, а то и симпатию. Действительно, бабий век недолог, а тут такой мужчина – Арслан Файзулин – незлобивый, щедрый, интересный, что ж теперь, век одной куковать? Да и лучше, чтобы чей-то мужик на Дашку залезал, а не свой, родной муж. А с такой фактурой, ясное дело, Дашка быстро себе найдёт мужичка. Так что в особом осуждении морального облика Дарьи односельчанки были не заинтересованы.

– Здравствуй, Дамир, – Дашка поравнялась с автомобилем, перекрывшим путь, пока ждал отъезжающие ворота.

– Здравствуй, коль не шутишь, – он мазнул взглядом по женщине. Хороша, ой, хороша.

– Надолго приехал? – женщина приветливо улыбнулась.

– На три месяца, – спокойно ответил Дамир. Делить ему с Дашкой нечего, амурные дела отца его не касаются.

– Хорошо отдохнуть тебе.

– Спасибо, – он зачем-то подмигнул пышногрудой и двинулся в открытые ворота.

В гараж авто загонять не стал, решил, что не помешает помыть после обеда. Пыль просёлочных дорог осела плотным слоем на эмали, превратив чёрную краску в серо-песочные, грязные разводы.

Дамир обошёл дом, оказался на заднем дворе, замер, улыбнувшись. Он обожал бабушку, она была самым близким человеком для него, самым любимым, бесконечно дорогим. Семидесятилетняя эби сидела на низком стульчике и перебирала морщинистыми, натруженными руками черешню. Сколько же детей вынянчили эти руки, сколько внуков накормили, сколь многих одарили лаской. Эби подняла ставшие от возраста светло-голубыми глаза, некогда бывшие синими, и улыбнулась Дамиру.

– Мальчик мой, – она покачала головой, цокнув языком. – Какой ты взбудораженный. Что-то особенное случилось в твоей жизни, онык, – по-татарски внук.

– Что ты, – Дамир улыбнулся и принялся выдавливать косточки из ягод, повторяя движения бабушки. – Ничего не случилось. Немного засиделись с Равилем, прости, если огорчил.

– Чем ты мог огорчить меня, глупый? Гуляй, пока гуляется. Ешь, пока естся, спи, пока спится. Как поживает твой друг?

– У него всё хорошо.

– Слышала, он доволен работой у Арслана?

– Более чем, – Дамир улыбнулся.

– Вот и славно, а теперь бросай это женское занятие и иди в дом. Мать извелась, не успел приехать, как след простыл.

– Да мне не сложно помочь.

– Не сложно, верю, только ты ягоду давишь, одни лепёшки оставляешь. Я, по-твоему, компот из этих ошмётков черешни варить стану?

– Не всё ли равно? – засмеялся Дамир. Компот из черешни и есть компот из черешни, неважно, насколько неаккуратно выдавлена косточка из ягоды.

– Много ты понимаешь, – в ответ засмеялась эби, по-доброму обнимая внука.

Дамир замер. Почему люди не живут сто, двести лет, как же он хотел столько лет жизни своей бабушке. Он не представлял, что этот мир может существовать без неё. Что Земля может вертеться вокруг своей оси, времена года сменяться, солнце садиться и вставать, и всё это без эби… Нет. Его бабушка обязана жить вечно. По крайней мере, до тех пор, пока жив он.

Глава 6

Дамир. Прошлое. Поволжье

Дом встретил детскими криками. Со всего маха в Дамира врезалась десятилетняя сестра Алсу, мгновенно отскочив от него. За время, которое Дамир жил не дома, девочка отвыкла от него и, естественно, чуралась чужого человека, тем паче мужчину. Следом на неё налетел девятилетний Назар, они сцепились в ожесточённой хватке, а вокруг с громкими воплями носился Динар, четырёх лет от роду. Когда Дамир уезжал, Динар был пухлощёким, забавным карапузом, а сейчас имел на всё своё мнение, лихо разъезжал по двору на велосипеде или детском электромобиле и хмурил светлые брови, если что-то, по его мнению, шло не так.

Их у матери было пятеро, Дамир почему-то надеялся, что родители остановятся на этом. Хотя мать совсем ещё молодая женщина, ей всего-то сорок пять лет. Высокая, худощавая, с пышными, рыжеватыми волосами ниже пояса, простым, но в то же время строгим лицом, она производила впечатление красивой женщины. Не яркой, сочной, манящей, а той, рядом с которой хочется замереть, слушать, вникать и, даже возражая, не повышать голос.

Детские крики переросли в многоголосый фальцет, а позже в визги, кто-то кого-то пришиб или был в процессе.

– Так! – из прохода в кухню появилась мать.

Замира была одета в простое домашнее платье по колено, приталенное, из тонкой ткани. Стояла жара. Волосы она убрала наверх и заколола, коса, обёрнутая несколько раз вокруг головы, держалась крепко. Сдёрнутая косынка Тиси, которую надевала на голову, суетясь на кухне, и дочерей приучала к этому, цветной тряпкой болталась в руках матери.

Хиджаб в семье Файзулиных женщины не носили. Никогда. Ни по каким праздникам, ни в какие люди. Отец был не более верующим мусульманином, чем его православные соседи, что русские, что крещёные татары, выпивающие во время Великого поста, а потом заглатывающие шашлыки на Пасху. Какие-то традиции соблюдались, какие-то – нет. Верила лишь эби, она же и покрывала голову, но никогда на невестку и внучек не давила. Тем более, сам Арслан был против, считал – не стоит выделяться, люди этого не любят. Село было наполовину татарское, на четверть мусульманское, а вот город – нет. А соблюдение религиозных норм не терпит избирательности.

– Ну-ка, дел у вас нет? – строго прикрикнула мать. – Алсу, марш на кухню, нам с Каримой помощь нужна, Назар, тебя ждут не дождутся грядки с огурцами, Динар, не ты ли с утра обещал убраться в комнатах? Ну-ка, живо!

– Мамочка!

– Ну!

– У-у-у-у-у! – Послышалось недовольное со всех сторон.

Замира лишь улыбнулась краешками глаз и порывисто обняла старшего.

– Ух, – Дамир засмеялся, крепко обнимая мать. – Думал, мне тоже прилетит.

– Прилетит, прилетит, – его потрепали по голове, взлохматив волосы, как когда-то в детстве, Дамир зажмурил глаза. Почти забытое чувство, родное, щемящее. Как же хорошо дома. И пахнет оглушающее вкусно.

За кухонным столом Карима споро нарезала овощи. К ней присоединилась Алсу, косынка кособоко была накручена на светлой головке, выглядывали две жидкие косицы. Мелькнула мысль – сестричке пошла бы короткая стрижка, торчащие, некрасивые косички лишь подчёркивали остренькую, худую мордашку девочки.

Хотя, что Дамир в этом мог понимать? Может, и у Каримы так же торчали волосёнки в десять-то лет, ему тогда дела не было до сестры. А сейчас, смотри, какая красавица выросла. Угловатая пока, конечно, но видно – года через два придётся Арслану Файзулину играть свадьбу, такую красоту долго дома не удержишь, как бы не передержать. Волосы у Каримы пышные, материнские, с рыжеватым отливом, собраны в причудливую косу, как она вчера сказала – рыбкой, что ли, или пташкой. Ноги длинные, худенькая, шея длинная. Розовый фламинго, а не девушка. А мордашка детская ещё, прыщ на носу вскочил.

– В тебя влюбился кто-то, – пошутил Дамир, изо всех сил стараясь не засмеяться, показывая пальцем на нос.

Карима залилась таким румянцем, что парню стало не по себе. Несколько лет назад она смеялась вместе с братом, отмахивалась, кричала, что ей никто не нужен, а сейчас краснеет, глаза прячет. Он прищурился, хм…

Нет, не может быть! Кариму в лицей отвозит водитель, из лицея же забирает. Взаперти никто девушку не держит, но и лишнего шага ей сделать негде, тем более оступиться. Местные парни на пушечный выстрел со скользкими предложениями к дочери Арслана Файзулина не подойдут, если нет склонности к суициду, конечно. У школьных подружек бывает в гостях, в социальной изоляции отец дочерей держать не станет.

– Жених-то есть у тебя? – он подмигнул и пытливо уставился на сестру.

Вроде шутил, а в то же время нехорошо тянуло под ложечкой, сдавливало горло от неясной тревоги. Как же отец справляется с таким грузом ответственности? Дамир приковал бы в подвале дочерей, будь те у него, и выпустил только в руки проверенного со всех сторон мужа.

Вот тебе и страна победившей демократии, тотальный феминизм и толерантность. Стоило ступить на родную землю, куда что делось? А уж после взгляда на фламинго эту в шортах до середины бедра, вовсе взыграло – и кровь предков, и отцовское воспитание.

– Есть! – влезла со своим авторитетным мнением Алсу. – Равиль! Я сама видела, как они шушукались! – и показала язык вспыхнувшей сестре.

– Молчи, – прикрикнула мать. – Ничего ещё не решено. Не мели языком, – приложила указательный палец ко рту в характерном жесте. – Шевели ручками лучше, долго будешь ковыряться, семья останется без салата.

– Маа-а-ам, – прогундосила обиженно Алсу и принялась резать огурцы.

Кривобоко, как и повязанная косынка поверх жиденьких косиц. Дамир улыбнулся. Съедят они салат из кривеньких кусочков, младшие не заметят, эби похвалит, а отец с Дамиром промолчат. Где ещё девочке учиться, как не дома. Не в семье же мужа постигать хитрую науку домашнего хозяйства.

– Какой Равиль? – Дамир посмотрел на мать. Карима, ясно, не ответит. Уткнулась в разделочную доску и шинкует ножом похлеще кухонного комбайна.

– Юнусов, – тут же вставила Алсу и удостоилась-таки подзатыльника от матери.

О как! Равиль Юнусов. Тот самый, что снимает квартиру Натке, где провёл эту ночь Дамир. Они дружили с самого детства. Равиль, Дамир и Натка, последняя втесалась в их компанию классе в третьем или пятом, точнее сказать он не мог. Приклеилась к Равилю, как клещ, или он к ней. В общем, парочка они были – не разлей вода, сегодня ночью Дамир имел сомнительное удовольствие услышать все аспекты их «дружбы». Неудивительно, что Равилю уже пришлось покупать новый диван, в обмен на сломанный хозяйский.

Жениться на Натке он не мог – всякому понятно, ей тоже. Можно пойти против всех и вся, но жизни не дадут. Юнусовы не были настолько влиятельны, как Файзулины, но всё же, кое-какие рычаги давления имели. Не работать Натке в областной больнице педиатром, если станет она Юнусовой. Не трудиться Равилю на завидной должности в компании Арслана Файзулина. О семейных праздниках, родне, тоже можно забыть.

Дело не в том, что Натка – Наташа Иванушкина, православная и русская. Смешанные браки, что межнациональные, что межрелигиозные, не были редкостью в их селе. Нечасто они становились долгими и крепкими, но удивить таким браком сложно. Но Натка – мало того, что из бедной, так ещё и неполной семьи. Мать принесла её в подоле в шестнадцать лет. Уже дочь выросла, а та всё устраивает свою личную жизнь, то с одним залётным молодцом, то с другим. Не потерпят Юнусовы такую родню, стыдно в глаза людям смотреть будет.

На то, что Равиль вьётся вокруг Натки, родные закрывали глаза. Дело молодое, мужское. Уж лучше одна Натка, чем ворох девиц сомнительного поведения. Как-то мать Юнусова устроила разнос сыну, поставила ультиматум, запретила видеться с Наткой, как итог – Равиль через пару недель подцепил букет с какой-то причудливой херью. Вылечился, конечно, отец отволок в клинику, орал на весь дом, отходил взрослого парня за здорово живёшь, а мать после этого примолкла. Лучше чистенькая в плане здоровья Натка, чем такие сюрпризы.

– Равиль, значит? – Дамир в упор посмотрел на Кариму, та поджала губы и только сильнее покраснела. – Странно, а он ничего не сказал…

– Что он тебе скажет, ничего ещё не решено. Да ты разве видел его? – мать спокойно посмотрела на сына, выразительно приподняв брови.

– Действительно, когда бы он успел… сказать, – всё, что оставалось ответить Дамиру.

Не скажешь же рдеющей шестнадцатилетней сестричке, что «женишок» её всю ночь в пьяном угаре драл бабу, да драл так, что визги стояли на весь многоэтажный дом.

Глава 7

Дамир. Прошлое. Поволжье

После обеда Дамир провалился в сон. Когда падал на постель, был уверен – вырубится мгновенно, на деле пришлось поворочаться с боку на бок. Не шла из головы синеглазая. Какая она… Чудился запах, отчего-то горьковатый и до боли родной, мерещились васильковые всполохи не смущающегося взгляда, острые ключицы, лопатки, мелькнувшие из-под майки, когда развернулась спиной к Дамиру, стройные ноги и, конечно, грудь. Налитая, высокая, девичья, умопомрачительная грудь.

Становилось невыносимо стыдно думать в подобном ракурсе об Эле, она почти ровесница Каримы, но не думать не получалось. В паху немилосердно тянуло, Дамир ворочался, не мог найти себе место, пока не помог себе найти облегчение и не уснул зыбким, рваным сном.

Разбудил его Назар, ворвавшийся в комнату без стука.

– Равиль приехал. К тебе, – уточнил пацанёнок, что именно Дамира посетил друг.

– Иду, – он потянулся и скатился с кровати, на ходу надевая джинсы и футболку. Волосы после душа торчали в разные стороны – уснул, не высушив, получил результат. Да и ладно, не красная девица на выданье.

Равиль сидел в гостиной, именуемой не иначе как «зал», вольготно расположившись на одном из диванов, поистине королевских размеров. Мать любила размах. Если дом снаружи был простым, как спичечный коробок, то внутри обставлен «богато». Раньше Дамир не замечал этого – позолота, многоярусные потолки, широкие диваны с подушками, окантованными бахромой, как для падишаха, ковры на стенах и полу, – а сейчас бросалось в глаза.

Рядом с парнем стоял Динар и деловито рассуждал о грузоподъёмности своих машинок и с увлечением демонстрировал содержимое своего «гаража».

Поздоровавшись за руку с другом, Дамир упал рядом и машинально включил телевизор, гоняя бесцельно каналы от рекламы к новостям и бесконечным сериалам.

– Здрасти, – заскочила Алсу, сощурилась, хитро посмотрела на Равиля. – А я могу позвать Кариму.

– Позови, коль не шутишь, – засмеялся Равиль и подмигнул девочке.

– Только сначала папе скажу, – строго заявила блюстительница нравов и, гордо развернувшись, тряхнув жидкими косицами, направилась во двор.

– Не забалуешь, – ухмыльнулся Равиль.

– И давно у тебя с Каримой? – Дамир посмотрел на друга. Ничего против кандидатуры Равиля он не имел, тем более, если родители не противятся, да и сама сестра тоже. Просто хотелось бы знать, как далеко они зашли. Неужели?..

– У меня с Каримой ничего нет, – спокойно ответил на сверлящий взгляд друга Равиль, вложив в «ничего» любому понятный смысл. – За кого ты меня принимаешь? – Он говорил вполне серьёзно. – Карима – хорошая девушка, я бы хотел за ней ухаживать, но не сейчас, – одним движением рук и головы он сказал всё, что нужно было знать Дамиру.

Кариме шестнадцать лет, Равиль прекрасно понимает и это, и то, чья она дочь, и то, что случись непоправимое, на кон будет поставлена не только многолетняя дружба с Дамиром, но и его будущее, карьера, благополучие. Это не связь с Наткой, на которую все закрывают глаза.

Зашёл отец, довольно обнял сына, прискакали Алсу и Назар, выхватили у старшего брата пульт и стали с жаром спорить, что смотреть, сойдясь в итоге на «Трансформерах». Отец разговаривал с Равилем о рабочих моментах, никак не реагируя на визги, писки и возню младших. Он вовсе не стал мягче с возрастом, просто дети выполнили свои обязанности за день, не нарвались на наказание и имели право жить своей, ребячьей жизнью – спорить из-за фильмов, драться, дуться, отираться около отца в надежде на ласку или внеочередное поощрение. Если нужно будет исчезнуть с глаз взрослых, достаточно одного слова или жеста, а пока мелкие наслаждались тем, что и отец, и старший брат дома. К Равилю они привыкли, он стал им родным. За последние несколько лет даже роднее Дамира, четырёхлетнему Динару – уж точно, выходит, и Кариме.

Зашла мама, поднырнула рыбкой под руку мужу, что-то прошептала, тот улыбнулся, коротко поцеловал Зариму, огладив по волосам, и прижал к себе поближе, не обращая внимания на окружающих. Жест был в рамках приличий, но при посторонних отец никогда бы себе подобного не позволил, тем более – сдержанная мама.

Через несколько минут ввалилась Карима с ворохом чистого белья, кинула в угол второго дивана, не меньших королевских масштабов, и принялась перебирать и складывать стопкой, стоя к мужчинам спиной, всё в тех же шортах. Дамир покосился на друга, тот и взглядом не скользнул по оголённым ногам, но в то, что он не видит их, не верил никто, даже Динар, с увлечением катающий машинку, жужжа и бибикая на ходу. Эдакая милая, идиллическая, семейно-бытовая картина.

Карима замерла перед телевизором, шла реклама какого-то девчачьего фильма про любовь школьников или студентов, Дамир не вникал.

– Я хочу в кино, – прокомментировала увиденное Алсу, – на этот фильм. – Она уставилась на отца.

– Это фильм для взрослых, маленькая, – тут же ответил папа. – Кариме уже можно смотреть, а тебе нужно подождать.

– Сколько ждать?

– Шесть лет, – назидательно проговорил Арслан.

– Всё равно этот фильм глупый! – закричал Назар. – Девчоночий!

– Сам ты глупый, – совсем по-детски огрызнулась Карима.

– Не надо спорить, – засмеялся отец. – Лучше сходите в кино, зачем дома киснуть, лето, каникулы. Дамир? – он посмотрел на сына. Но только дураку было не понятно, что в этот момент отец разрешил Равилю пригласить в кино Кариму в сопровождении старшего брата.

Просто отлично! А можно как-то обойтись без него? Когда Дамир уезжал, Карима была пигалицей, не желающей ничего слышать о мальчиках, и уж тем более невозможно было представить в роли её «мальчика» Равиля Юнусова.

– Дамир? – переспросила мама и мягко улыбнулась. Вот лиса…

– Что, пойдёшь в кино? – бодро проговорил Дамир, глядя на замершую в предвкушении сестру.

– Сейчас?

– А что, восемнадцатилетия ждать? – отшутился и кивнул Равилю: – Пошли, машину сполосну.

– Можно? – вслед друзьям спросила Карима у родителей.

Все прекрасно поняли – разрешение получено, но протокол должен быть соблюдён по всем правилам семьи Файзулиных. Кариме не придёт и в голову отпрашиваться у отца в семь вечера, в город, в кинотеатр, не зная наверняка, что он отпускает. В сопровождении старшего брата и Равиля Юнусова. Так, и не иначе, во всяком случае, пока «ещё ничего не решено». Семья ещё присматривается к другу Дамира, даёт время Кариме принять решение – неволить её никто не станет, но и волю давать никто не собирается.

– Иди, конечно, когда тебе запрещали? – засмеялся отец.

Пока ждали Кариму, говорили о чём угодно. О погоде, урожае огурцов, похмелье, стажировке Дамира, его планах и планах Равиля. О перспективе нового филиала строительной компании Файзулина, отчётности за последний квартал, но не о Кариме и Натке. О Кариме говорить было рано. «Ещё ничего не решено», – как сказала мать. А о Натке… Её не существовало в официальной жизни Равиля Юнусова. В одной плоскости с Каримой Файзулиной не могло существовать Натальи Иванушкиной. Две параллельные жизни, которые не должны пересечься даже в разговорах, даже когда «ещё ничего не решено».

Глава 8

Дамир. Прошлое. Поволжье

Равиль сел рядом с Дамиром на переднее сиденье, рдеющая Карима забралась назад, было решено ехать на одной машине, свою Тойоту Равиль загнал во двор Файзулиных, чтобы не ехать домой, не выписывать лишние круги по селу.

– Так что за фильм-то? – Дамир посмотрел на довольную мордашку Каримы через зеркало заднего вида. – Про что?

– Про любовь, – засмеялась Карима.

– Как раз для девочек, – согласился Равиль и улыбнулся, мазнув взглядом по ней. Карима покраснела до корней волос и демонстративно отвернулась в окно, смотреть на проплывающие, малоинтересные виды.

– Слушайте, я захвачу одного человечка? – поставил в известность Дамир, лишь для проформы задав вопрос. Фильм «как раз для девочек» навёл его на простую, даже очевидную мысль – пригласить Элю. Ей наверняка понравится. Девочка же. Почти как Карима. Он резко свернул с дороги в сторону Поповки, не давая никаких комментариев и объяснений.

– Человечка? – Равиль вопросительно посмотрел на друга. – И когда успел?

– Он сегодня дома не ночевал, – сдала его сестра, Дамир закатил глаза, потом посмотрел в упор на Равиля. Что, мол, скажешь? Давай, удивляйся, приятель. Не в компании же тебя и твоей любовницы я провёл ночь.

– Скоро ты, – Равиль воздержался от пространных комментариев.

– Ага, не успел приехать, представляешь? – залилась соловьём Карима.

– Эй, девушка, ты там не много ли разговариваешь? – огрызнулся Дамир.

В любое другое время он не обратил бы внимания на слова Каримы, надежды, что она не понимает, что делает брат ночами, когда не приходит ночевать, у него не было. Сестра не в изоляции живёт – шустрых подружек, книги, фильмы, интернет никто не запрещает. Да и подшутить не возбраняется, он же не отец ей, а брат. Когда-то они были близки, скорее всего, однажды это вернётся в их жизнь. Только речь шла об Эле, до боли не хотелось, чтобы семья подумала о ней плохо.

– Где я был, никого не касается. Не у этого человека, понятно?! – почти гаркнул он на сестру.

– Всё, всё, – перебил Равиль, довольно резко. – Всё понятно, ты был не с… как её зовут?

– Эля. Элеонора.

– Не с Элеонорой, – отрезал Равиль. Ему явно не понравилась реплика и тон друга в отношении Каримы, это была попытка сгладить ситуацию без потерь для обеих сторон.

Дамир остановился у уже знакомого коттеджа с надписью «тридцать два», положил руки на руль и замер. Сердце колотилось как ненормальное, отдавалось в виски, живот, кончики пальцев.

– Слушай, а телефон придумали трусы? – Равиль усмехнулся, глядя на друга, вертя сотовый в руке. – Позвонить?

– Да иди ты! – в сердцах кинул Дамир и выпрыгнул из машины, хлопнув дверью.

Гори всё синим пламенем, ему необходимо увидеть синеглазую. Меньше половины дня прошло, а казалось – четверть века. До зубовного скрежета хотелось увидеть её, вдохнуть запах, притронуться к коже, провести пальцем по ключицам, ниже, под фривольную майку. Впиться в порочный рот жадным, таранящим поцелуем. Ух, как много всего хотелось Дамиру в минуту, пока он шёл по узкой дорожке от калитки с облезлой краской до перекошенной входной двери в дом.

Постучал несколько раз, дверь явно была отворена, но никто не отзывался. Дамир сделал шаг в дом, замирая на входе. Типичная прихожая, называемая по-простому «сени», была захламлена какой-то старой посудой, ветошью, обувью. В углу валялись босоножки Эли, их Дамир запомнил, когда разглядывал пальцы ног синеглазой, второй палец у неё был длиннее большого, так называемый «палец Мортона». Говорили, такая женщина будет управлять мужем. Интересно, получилось бы у Эли управлять Дамиром?..

Открыл дверь из сеней в дом, слева, сразу у входа – фанерная пристройка, даже обоями не обклеена, внутри короба подобие кухни – газовая плита, разделочный стол, обеденный. Напротив входа – печка, как памятник прошлому, газовое отопление провели в Поповку относительно недавно. Коттеджи построили раньше, и по изначальному проекту топились они дровами или углём, кто как приспособится. У печи стоял стол, за ним, на косом стуле, сидел мужичок – какой-то худой, высокий и нескладный, наполовину седой, с глубокими морщинами у рта и на лбу.

– Чего надо? – мужик посмотрел мутным взглядом на Дамира. Было ясно, что он сильно пьян, вряд ли вспомнит, что вообще кто-то приходил.

– Эля дома? – почему-то поздороваться Дамир не посчитал нужным, а мужик не придал значения.

– Спит Эля после дежурства, в зале, – Дамиру махнули в сторону одного-единственного проёма, ведущего внутрь дома, и равнодушно отвернулись.

Дамир прошёл всего три шага, одёрнув шторы вместо двери, остановился, осматриваясь. Нехитрый быт, Дамир встречал такой у некоторых сельских приятелей, он никогда не чурался бедности, друзей выбирал не по финансам. Простенькая мебель, металлическая кровать середины двадцатого века, эби спала на такой и никак не соглашалась менять на любую другую. На спинке стула висело несколько платьиц, на подоконнике стояли духи, валялась какая-то косметика, нехитрый женский скарб. На столе стопкой – книжки, вперемежку художественная литература и учебники, тут же половина шоколадки с миндалём, выделяющаяся яркой обёрткой в унылом царстве, и недопитая кружка молока.

А Эля лежала на кровати, той самой, металлической, на боку, обняв подушку в белой наволочке. В цветастом сарафане, с разрезом выше середины бедра – во сне подол задрался и приоткрыл гладкие стройные ноги, заканчивающиеся крутым изгибом бедра и выемкой талии. Налитая грудь призывно выглядывала в откровенный вырез сарафана. Эля, как почувствовав, что на неё смотрят, перекатилась, открывая внутреннюю, нежную, соблазнительную часть бедра, демонстрируя ряд родинок, убегающих под махонькие трусы с кружевом спереди.

Как часто впоследствии Дамир пробегал губами по этим родинкам, ныряя языком выше, оглаживая манящие места, где родинок уже нет.

Дамир присел рядом с кроватью, легко тронул руку Эли. Она мгновенно открыла глаза и какое-то время глядела расфокусированным взглядом на пришедшего, хмуря брови.

– Не узнала, синеглазая? – улыбнулся Дамир.

– Я думала, ты мне приснился… – пробормотала Эля. Голос со сна был хриплым.

– Приснился? – он негромко рассмеялся и провёл ладонью по лицу Эля, мягкой коже губ и тонкой, шелковистой на шее.

– Уснула с утра, в обед встала, думаю, надо же, какой сон приснился. Парень прямо из Америки ко мне в Поповку приехал! – Эля заразительно засмеялась. – Кто поверит, что на самом деле?

– Действительно, я бы не поверил, – он прикрыл глаза в отчаянном, щемящем удовольствии, позабыв про всё на свете, что где-то существует мир, что в нескольких метрах стоит автомобиль, ждущие его друг и сестра, что сеанс начнётся через сорок минут.

Эля потянулась, как-то нелепо, как неуклюжий котёнок, потом выгнула спину, совсем не детским движением, соблазняющим, а потом потянулась к Дамиру, обняв его за шею. Ему пришлось нагнуться над кроватью. В момент, когда девичьи руки скользнули по его плечам, он не выдержал, порывисто прижал к себе, приподнимая на кровати. Она стояла на коленях, упираясь в скомканную простыню, а он рядом с кроватью, скользя руками по цветастой ткани сарафана, чувствуя грудной клеткой упругую девичью грудь. Сногсшибательное ощущение, невероятное, аж руки затряслись, как в пятнадцать лет, когда обнимал в первый раз девушку.

– Ты ведь не исчезнешь? – шепнула Эля, одаривая горечью. Странный запах, знакомый, родной, понятный и при этом горький, даже на языке отдавался горьковатым привкусом.

– Нет, – пообещал он.

Как в воду глядел – не Дамир исчез, а она. Испарилась, как в воду канула. Истёрлась от времени.

– А ты зачем пришёл? – вдруг спросила Эля, будто только сообразила, что утренний попутчик стоит рядом с ней, в её доме, даже сарафанчик одёрнула, брови нахмурила, посмотрела исподлобья.

– В кино тебя позвать, – он пожал плечами.

– А где здесь кино?

– В городе.

– Когда?

– Сейчас, сеанс через, – он посмотрел на часы, – тридцать минут. Успеем, если поторопимся. В машине ждёт мой друг и сестра. Поедешь? Я могу тебя отпросить у родителей. Где они?

– Поеду. Не надо отпрашивать, я так пойду, – Эля соскочила с кровати, выглянула за штору. – Папка спит уже.

– А мама? – так это был Элин «папа»? Хорош, нечего сказать. Как же хотелось съездить по лицу этому горе-папаше. Бедность – не порок, не всем везёт в жизни, время непростое, иной зарплаты хватало только на еду да минимум одежды. Дамир сам по-первости не шиковал в Нью-Йорке, отец никак не помогал, считал, что оплатив учёбу, сделал сыну огромный подарок, тот был с ним согласен. Во время учёбы хватался за любую работу, на которую дома и не глянул бы. А вот алкоголизм осуждал, тем более – на попечении девочка, дочь.

– А мама в Заакакурье, – легко ответила Эля. – Выйди, пожалуйста, я соберусь быстренько, и поедем.

– Хорошо, – Дамир сделал шаг и встал за шторой.

Подглядывать не решился, хоть и чесалось всё внутри, настолько нестерпимым было желание, а ещё сильнее билась потребность бросить всё и остаться с Элей здесь, на металлической кровати, вдавить её в матрас и целовать до потери пульса, остановки дыхания, смерти.

Она собралась на удивление быстро. Переоделась в симпатичную кофточку с воланами на груди, к радости Дамира скрывающими соблазнительную грудь, так не подходящую острым ключицам, и джинсовую юбку. Длину бы Дамир прибавил, а в целом довольно мило… по-девчачьи. Косметику не использовала, шепнула, что не успела. Дамир искренне ответил, что ей не нужно. Дело не в воспитании, никто не запрещал девушкам прихорашиваться, главное, соблюдать меру, как и в любом деле. В школу малевать губы и ресницы не стоит, а на праздник, совсем немного, можно, а то и нужно.

Карима – красивая девушка, похожая на мать, но не яркая, не бросающаяся в глаза. И если в Зариме было то незримое достоинство состоявшейся женщины, знающей себе цену, то Карима – девчонка совсем. Немного косметики – и другая мордашка у девушки. Может, отец и придерживался иных взглядов, а Дамир считал, что внешность чучела не показатель скромности, да и мать, похоже, считала так же.

А вот Эле не нужна была косметика, чтобы выделяться. Одни глазищи лукавые чего стоили, в пол-лица, с васильковыми сполохами, брови вразлёт, придающие немного удивлённый вид нежному личику, улыбка открытая, с хитринкой, ключицы эти, яремная ямка, куда впиться бы губами, а то и зубами, и совершенная фигурка. Ведь просто девушка, в самой простенькой одежде, а соблазном веет от неё за три версты, пороком.

Равиль вышел из машины, приподнял в удивлении брови, оглядев Элю немного пристальней, чем понравилось бы Дамиру, но никак не прокомментировал «человечка» друга.

– Здравст… вуйте, – растерянно поздоровалась Эля, глядя на Равиля. Дамиру показалось, она запнулась, смутилась, кинув быстрый взгляд в машину.

– Здравствуйте. Равиль, – тут же представился друг.

– Элеонора. Эля, – растерянно ответила Эля.

– Расшаркивание закончилось, надеюсь? – сдерживая откуда-то взявшуюся злость и ревность, заметил Дамир и открыл Эле заднюю дверь. – Карима, это Эля. Эля, это Карима. Опаздываем, поторопись, – он подтолкнул замершую в нерешительности Элеонору и резво запрыгнул на водительское место.

В кинотеатр они добрались почти к началу сеанса, к счастью, свободные места были. Пока Дамир покупал билеты, Равиль взял колу и попкорн, заставив Кариму зардеться, будто он интимный подарок преподнёс.

Кино Дамиру не понравилось. Какая-то лютая чушь про вампиров в париках и с сиреневыми губами, почему-то не жрущих людей, и оборотней, которые тоже людьми брезговали. И любовь, конечно, куда без любви? Странная любовь напудренного вампира со страшненькой девочкой. Ни тебе рек крови, ни жарких поцелуев, ни перестрелок, вообще глазу зацепиться не за что. Хоть бы грудь была у актрисы…

Впрочем, особо в происходящее на экране Дамир не всматривался, оно ему скорей мешало, отвлекало от Эли, не отводящей взгляда от действия. Девчонка даже пару раз пискнула, прикрыв рот ладонями. Равиль с Каримой сидели впереди, остались места только порознь. Дамир не мог рассмотреть точно, что они делали – какая-то парочка постоянно шепталась, парень нагибался к её лицу, она поворачивалась к нему, но кто это был… Одни очертания затылков на фоне яркого экрана. К тому же стало плевать, не станут же они переходить границы в кинотеатре, а немного переживаний сестрёнке полезно, наверное.

Сильнее Дамир был занят Элей, её тонким профилем в свете экрана, вздымающейся грудью под соблазнительными воланами, юркой ладонью, ныряющей за попкорном, и тем, как она скармливала этот ужасный продукт Дамиру с рук. Он задевал губами кожу на руке, ловил тонкие пальцы, чувствуя пластину гладкого ногтя и папиллярный рисунок, опаляя дыханием тонкую ладонь.

Какая это была игра – тонкая, на грани невинности, за гранью чувственности. И его рука, небрежно опустившаяся на плечо Эли, выводившая подушечками пальцев лёгкие, едва задевающие круги. Одурманивающий аромат, остро-горький, летний, свободный. Полудвижения, едва ли намёки, лишь намётки на скрытое за занавесом, чувственное, откровенное обещание большего.

Ему пришлось задержаться в кинозале, сделал вид, что выронил телефон, не выходить же с выпирающим бугром под джинсами. Едва отдышался, желание било в висках и паху такой силы, что впору было идти в уборную и там решать проблему. С трудом придя в себя, Дамир вышел из зала, и первое, что увидел – Равиля рядом с Элей. Неприятно ёкнуло сердце, противно засосало под ложечкой. Неприятное чувство ревности, скользнувшее склизким хвостом в самом начале, сейчас утроилось. Показалось, Равиль и Эля знакомы. Спросить друга не успел, а у Эли не стал, да и не до того было, кровь стремительно покидала голову.

– Где Карима? – спросил он, как ни в чём не бывало, подходя к парочке.

– В туалет пошла, – ответила Эля.

– В туалет?! – рыкнул Дамир, уставившись на Равиля.

– Эй! Ты в уме? – тут же парировал друг. – Что с тобой происходит? Твоя сестра пошла в туалет, люди иногда так делают.

– Пф-ф-ф, – выдохнул Дамир, встряхивая головой. Совсем рехнулся, прав друг. Даже если прямо сейчас оставить Кариму в кинотеатре, она спокойно доберётся домой, вызовет такси и уедет. Она современная девушка, а не забитое вековым шовинистским гнётом существо.

– Я тоже, пожалуй, схожу, – пролепетала Эля и тут же развернулась в сторону уборных.

– Всё нормально? – Равиль внимательно посмотрел на друга. – Слушай, если для тебя это такая проблема, просто скажи, – он поднял руки, как бы сдаваясь. – Я не собираюсь поступать дурно с Каримой. Ты как в Арабских Эмиратах в роли шейха живёшь, честное слово, а не работаешь в строительной компании в Штатах.

– Ты знаешь её? – он перебил поток мыслей друга.

– Кариму? Знаю, прикинь.

– Элю!

– А! Вот я осёл, не врубился сразу! Ну, как знаю, видел. Она у Натки в отделении работает ночной санитаркой, иногда днём. Натка говорила, у неё проблемы в семье, а что именно – не знаю, то ли забыл, то ли не уточнял. Здрасти – до свидания, вот и всё знакомство. Я сам на работу к Натке раз пять заходил, не больше.

– Работает? Она только школу закончила… Без медицинского образования можно санитаркой работать?

– Не знаю, наверняка можно, там, в основном студенты из меда или училища, да пенсионерки трудятся.

– Понятно… Погоди, так Эля знает, что ты с Наткой мутишь? – наконец-то дошло до Дамира, как до жирафа. – Эпический пипец!

– Я попросил ничего никому не говорить, а что оставалось? – Равиль нервно дёрнул плечом. – Эля сказала: спасибо за попкорн и колу, очень вкусно, а личная жизнь Натальи Сергеевны её не касается. Умная девочка, вёрткая. Ты бы поаккуратней с ней.

– Я постараюсь, – засмеялся Дамир.

Постарался… Так постарался, что через шесть лет в себя не прийти, не опомниться, не ожить.

Немного погуляли в парке аттракционов, ночь стояла тёплая, звёзд не видно из-за иллюминации. Катались на колесе обозрения, Карима визжала, когда Равиль начал раскачивать кабинку, Эля лишь вцепилась в поручни и, показалось, усмехнулась.

В село приехали ночью, Дамир заранее предупредил родителей, что они задержатся. Правильнее было бы свернуть в Поповку, завезти Элю, но Дамир проигнорировал развилку, упрямо свернул в сторону дома. Равиль приподнял бровь, никак не комментируя происходящее. Дом Файзулиных находился в центре села, лишний круг, хоть и по пустынным улицам, если потом ехать в Поповку.

– Карима, прогуляемся? – Равиль глянул на Кариму. – Дамиру ещё в Поповку.

– Довезу, – коротко бросил Дамир.

– Не веришь? – друг криво улыбнулся.

– Верю, но довезу.

Подъехал к воротам дома, осветив зелёную улицу с фруктовыми деревьями, нажал на клаксон, несмотря на ночь, вызвав перекличку собак и шавок по всей округе, кое-где всполошились курицы, недовольно гоготнули гуси.

– До двери хоть не пойдёшь провожать? – усмехнулся Равиль, открывая дверь Кариме.

– Зачем провожать? – Дамир широко улыбнулся и показал глазами на горящий свет в окне родительской спальни. – Я тебе больше скажу, у эби бессонница.

– Непруха, – загоготал Равиль, беря за руку Кариму, уже открывая калитку, чтобы войти во двор.

– Ну, что, поедем тебя провожать, – он обернулся на Элю, сидевшую по струнке на заднем сидении и в удивлении смотрящую на выхваченный светом фар угол трёхэтажного дома из жёлтого огнеупорного кирпича, с металлическими воротами и высоким забором, как символом благополучия и закрытости от мира.

– Поехали, – тихо ответила Эля.

И он провожал её, до самого утра. Не мог насытиться, налюбоваться, оторвать рук от сладких изгибов.

Глава 9

Карима. Прошлое. Поволжье

За два месяца до приезда Дамира

Андрей Горшков уговаривал Кариму сходить с ним погулять или в кафе почти полгода. Вообще-то, он был приятным парнем. Высоким, спортивным, красивым, компанейским, хорошо учился. Он нравился, кажется, всем девчонкам в классе, и ей он нравился, тайком и совсем немного. Тем не менее, никуда ходить с ним Карима не собиралась, а почему, и сама ответить не могла, никто же не запрещал.

На прошлой неделе с компанией одноклассников договаривались сходить после уроков в кино. Шёл первый день показа «Мстителей», Карима страшно боялась выудить в сети спойлеры, даже в интернет не заглядывала целый день. А к окончанию уроков выяснилось, что из желающих пойти остались только Никита Сухов и Серёга Лакшин, девчонки дружно передумали. И что прикажете делать Кариме? Она уже отпросилась у мамы, отец сказал, пришлёт водителя к кинотеатру, не отменять же поход в кино из-за глупых дурочек, которым срочно понадобилось пройтись по магазинам, словно другого времени нет. Карима плюнула на всё и пошла в кино с Никитой и Серёгой. Они взяли пончики перед сеансом, каждый на свои деньги, наелись от пуза, а потом, открыв рот, сидели в кинотеатре. Водителю ещё пришлось ждать Кариму, потому что она никак не могла наговориться, обсудить всласть фильм с мальчишками. Они даже подвезли Никиту Сухова, как раз по пути, и всю дорогу спорили, в итоге договорились сходить на следующей неделе ещё раз.

Правда, пришлось признаться маме, что отпрашивалась с девочками, а получилось вон как… вроде и неплохо, но и ничего хорошего.

– Кино-то понравилось? – улыбаясь, спросила мама.

– Конечно! – и за несколько минут Карима вывалила все свои чувства и переживания о героях Марвел на маму, которая только охала, смешно взмахивала руками и смеялась.

А вот с Горшковым никуда идти не хотелось. Наверное, уж слишком он настаивал, пугающе как-то. Ещё и ухаживать начал, подарки дарить, двери открывать. Не досаждал, но…

Не нравилось всё происходящее Кариме, отчего-то казалось странным, подозрительным, слишком взрослым, что ли, обязывающим.

– Слушай, не маринуй парня, – Ленка, подружка с первого класса, закинув ногу на ногу, сидела на лавочке в парке и отпивала маленькими глотками джин-тоник. – Или сходи куда-нибудь, или откажи.

– Я и отказываю, – возразила Карима.

– Ты нормально откажи, по-взрослому, что ты бегаешь от него и глаза прячешь, он же реально думает, что ты стесняешься. Воспитание не позволяет или ещё что, а вообще не против, даже «за».

– Как нормально? – Карима нахмурилась. Ей не хотелось обсуждать эту тему, а лучше, чтобы она испарилась вовсе, вместе с Андреем этим Горшковым, будь он хоть тысячу раз любимчиком одноклассниц.

Дело не в том, что родители как-то по-особенному сторожили Кариму, запрещали дружить, не отпускали в гости, в кафе или кино, просто она всегда знала, что ей позволяется, а что нет. И это было для неё нормально, естественно.

Естественно садиться после лицея в машину с водителем и ехать домой, естественно делать всё домашнее задание, естественно отпрашиваться у родителей, если хотела задержаться после уроков, и всегда точно говорить, где находишься.

И ненормально сидеть в парке так, как сидит Ленка, закинув ногу на ногу, задрав юбку до середины бедра, и пить алкогольный напиток. Ненормально отвечать на скользкие взгляды Горшкова и тем более ненормально идти куда-то с таким парнем.

При этом напрямую отказать у Каримы духу не хватало. Получается, надо обидеть человека, а за что? Ничего же плохого Горшков не сделал… И посоветоваться не с кем. Подружки только рассмеются, им такие проблемы непонятны. Они вроде и знают, что Кариму воспитывают по-другому, что отец строгий, братья, но больше посмеиваются за спиной. Они-то ходят, куда и когда хотят, конечно, в пределах разумного, в девять нужно быть дома, родителей предупредить необходимо, отзвониться, но особенно в известность ставить необязательно. С Горшковым ты в кафе или с Никитой в кино.

А дома тоже не поделишься, мама скажет – спровоцировала, дала понять, что доступная, про девичью честь начнёт говорить, вздыхать, смотреть с укоризной. Про отца Карима старалась вовсе не думать. В последнее время ей не влетало – как прошлым летом в сердцах прошёлся шнуром от пылесоса по ногам пониже задницы, так с тех пор тишина. Долго тогда Карима в брюках ходила, летом, в тридцатиградусную жару. Она, конечно, сама виновата – обещала, что уберётся, вытащила моющий пылесос, раскидала шнур по дому, а сама забыла, заболталась с подружками в интернете, ну и словила… Виновата-то, виновата, но ходить снова с битой жопой, да ещё из-за какого-то Горшкова, не хотелось совсем.

– Ладно, пошли в школу, – поднялась Карима с лавочки, глядя на Ленку.

Шёл урок физкультуры, а после него классный час. От физкультуры Ленка была освобождена, какие-то проблемы с почками, а у Каримы временное освобождение, по физиологическим причинам. На классный час можно было не ходить, судя по тому, что подружка выпила банку джин-тоника, она и не собиралась это делать. В крайнем случае, зайдёт за рюкзаком в раздевалку, а то и верного пажа своего отправит – Вальку Семёнова. Тот был влюблён в Ленку с младшей школы, и она бесстыже этим пользовалась. А Кариме не идти нельзя, она даже не знала, почему нельзя, но точно знала, что на классный час явиться должна.

– Брось, отправим Вальку, он принесёт рюкзаки, твой тоже, – снисходительно ответила Ленка.

– За мной водитель приедет.

– Слушай, он же после классного часа приедет, после седьмого урока?

– Ну да.

– Вот тогда и пойдёшь к школе, он же не проверяет твою успеваемость, – закатилась Ленка в смехе. – Давай погуляем, погода-то какая! Лето почти! Тепло, травка зелёная, красота.

– Трава и трава.

– Это тебе «трава и трава», живёшь на свежем воздухе, в частном доме, а я – городская жительница, нам знаешь, как не хватает всего этого. Давай посидим, поболтаем.

– Не могу я.

– Карима, вот чего ты такая упёртая?.. Когда ещё у тебя такая возможность будет? Выдадут замуж, обрядят в паранджу, будут бить по средам и пятницам, света белого не увидишь, хоть сейчас посиди со мной. Я же тебя не в кровать к парню тащу, а просто в парке посидеть!

– Мы не носим паранджу! – взвилась Карима, порой Лена переходила границы, начинала смеяться, говорить глупости, а то и гадости, как сейчас. – И замуж я выйду, когда сама захочу!

– Ну прости, это я так, для красного словца. Прости! Ты же знаешь. Давай посидим, тем более – классный час уже начался.

– Отлично, – занервничала Карима, почти встала, чтобы направиться в школу, как Ленку повело в сторону, а потом вырвало прямо на тропинку из тротуарной плитки.

– Блин… – отплёвывалась Лена. – Что-то мне плохо… – её ещё раз вырвало, и ещё. Карима еле держалась, чтобы не последовать примеру подруги, хотя алкоголь она не пила, ни сейчас, ни когда-либо в жизни.

Карима носилась вокруг подруги, не зная, что предпринять и с какого угла подойти к Лене, ту швыряло из стороны в сторону. Да она была пьянющая, насколько Карима могла судить. Особого опыта у неё не было, даже отца никогда в жизни пьяным не видела. Один раз – старшего брата, но тогда она маленькая совсем была, мама её сразу увела, как отец схватился за ремень. Карима так обалдела от того, что взрослого, восемнадцатилетнего Дамира тоже могут отлупить, что о причине наказания забыла. Тем более, как эта причина выглядит.

А теперь скачет, как сумасшедшая белка, и не знает, что делать. Оттащить в школу? Взрослые увидят, что Лена пьяная. Посредине дня, во время урока физкультуры! Ну и что, что освобождение? Они должны находиться в спортивном зале, а не шляться в парке. Физрук отпустил, конечно, но неофициально… Официально он несёт за них юридическую ответственность, а здесь такой подарок! Ещё и Кариму накажут, а если до отца дойдёт… Прогул, пьянка во время уроков… Ноги у Каримы подкосились. Словно прочитав мысли подруги, Лена грохнулась на скамейку и вытянулась, сообщив, что никуда не пойдёт, а будет спать.

– Лен, вставай, я домой тебя отвезу! – начала трясти подругу Карима.

– Как?

– На такси, – план действий пришёл сам собой: вызовет такси, оттащит Ленку домой, у той родители на работе, и вернётся в школу, денег должно хватить. Вот только как поднять Лену, она растеклась, как медуза, ещё и слюни пускает. Как же отвратительно выглядит…

Карима решила – никогда в жизни не будет пить. Если всего-то банка джин-тоника превращает симпатичную девушку в безобразное существо, то ей это сто лет не нужно. Ещё и вонь.

– Лен, вставай!

– Не могу, – заныла подруга, – ноги как не мои, не слушаются.

– А как я тебя подниму?! – спросила Карима после неизвестно какой по счёту попытки, закончившейся тем, что Ленка свалилась на неё, уронив обеих на газон, в завершении порвав колготки Кариме.

– Горшкову позвони, – заплетающимся языком проговорила Лена.

Так Карима и сделала, а что оставалось? Ленка с Горшковым приятельствовали ещё с садика, были соседями. Особенно близки не были – в старших классах и вовсе разошлись по разным компаниям, – но относились друг к другу с теплотой, пониманием, можно сказать. Дать списать, поделиться соком, стрельнуть денег – всегда пожалуйста. Они даже в кино время от времени выбирались вдвоём, от скуки, когда другой компании не нашлось.

– Вовремя ты, – Горшков завалился на лавочку рядом со стонущей Ленкой. – Хорошо, что здесь застряли, в эту часть парка никто не ходит, только собачники, а сейчас день. А то бы точно вас директору спалили.

– Лен, вставай, – снова запричитала Карима. – Тебе домой надо.

– Да уж, подруга, давай выбираться, – Горшков подтянул на себя Ленку. – Давай, давай! Договаривались же после уроков, не утерпела, коза дурная.

– Я же немножечко… капельку, – глупо улыбалась Лена.

– Андрей, она и правда немножко, – заступилась за подругу Карима. – Вон, джин-тоник так и не допила.

Горшков потянулся к банке, понюхал.

– Ага, хорошо, что не допила. То-то я думаю, водярой несёт! Эй, коза, ты зачем водку в джин-тоник добавила? На жаре ещё!

– Во-о-о-одку? – Карима вылупилась на банку, словно оттуда полз ядовитый паук. Здоровенный, страшный, опасный, умеющий прыгать метра на полтора, как раз ей на лицо.

– Чёрт, она меня облевала! – завопил Горшков, отталкивая несчастную на газон.

Ленка счастливо смотрела в небо, всё так же беззаботно пуская слюни. Горшков орал отборнейшим матом, стирая голой рукой следы с футболки, пытаясь оттереть её о траву, кривил лицо, будто его тоже сейчас стошнит, а потом и вовсе глотнул то, что оставалось в банке.

– Вот, блин, засада, – Горшков переводил взгляд с Ленки на грязную футболку и, кажется, начинал злиться. – Как я дома покажусь, меня мамка убьёт, сказала, ещё одну вещь испорчу – конец мне, до выпускного ничего не купит.

– Пойдёшь работать, – счастливо пробулькала Ленка.

– Ага, а в языковой лагерь ты за меня поедешь, и Кембридж сдавать тоже ты будешь. Вот же понос енота, – почти завопил Горшков, Ленке всё было нипочём, а Карима испугалась.

– Я застираю, давай футболку, – быстро подскочила она к Горшкову. – Я воду видела у тебя в рюкзаке. Я застираю, честно, видно не будет, такие пятна отстирываются, – извиняясь, лепетала Карима. Нельзя мужчину злить – это она знала наверняка и на всю тысячу процентов.

– Раздеваться? – кажется, удивляясь, спросил Горшков. – Ну, ты даёшь, – он быстро сдёрнул с себя футболку и зажал её в руке. Карима попыталась вырвать скомканный кусок ткани, но вместо этого оказалась вжата в грудь Горшкова.

Лицом. Прямо. В голую. Грудь.

– Да стой ты, не дёргайся, – вцепившись в пышные волосы Каримы, просипел Горшков. – А ты горячая татарская девочка, не смотри, что с виду неразвитая.

– Отпусти, – она упёрлась ладонями в тело Горшкова.

– Да не сделаю я ничего плохого, мы же в парке, – прохрипел Горшков и прижал к себе Кариму так, что между ними и миллиметра не осталось. В нос ударил запах алкоголя, какого-то отвратительного дезодоранта и пота, гадкого мужского пота, едкого. После физкультуры-то… Или потому, что сейчас дышит так, словно кросс бежит. Она же вся провоняет этим потом и алкоголем, и он трогает её, трогает, прямо по спине, забрался ладонью под блузку и лапает.

Ругательству на татарском языке Карима скорее обрадовалась, хотя и испугаться успела за ту долю минуты, пока Горшков всё ещё находился в своём мире, стиснув железными лапищами Кариму.

Через мгновение он отлетел в противоположную сторону газона, и Карима встретилась взглядом с Равилем Юнусовым – другом старшего брата. Лучшим другом. Работающим на отца Каримы. Приходящим в их дом не реже раза в неделю, чаще по делам отца, но всегда задерживающимся, чтобы поболтать с младшими, справиться о здоровье эби, а то и поужинать, если время подошло.

Друг Дамира. Помощник отца. Татарин.

А она тут… в парке… прижатая к голому мужчине… с пьяной подругой. Воняющая блевотиной, водкой и мужским едким потом.

Ей конец!

Глава 10

Дамир. Наши дни. Южное побережье

Дамир встречал Алию лично – именно этого ждут от него, именно так он и поступает. По пути заехал в цветочный магазин, выбрал не слишком вычурный, при этом заметный букет белых лилий – скромные букеты не для Алии Долматовой, в скором будущем Файзулиной. Там же заказал доставку алых роз на вечер. Миловидная флористка поклялась, что цветы прибудут ровно в назначенное время и будут свежайшими. Дамир улыбнулся:

– Надеюсь на это.

Девушка довольно вспыхнула, стрельнув глазками. Милый ребёнок, девятнадцати лет от силы, которого привлекает внешний лоск обеспеченного мужчины, готовый лететь на флёр дороговизны, как мотылёк на огонь. Пламя, в первые мгновения, могло одарить жаром, Дамир ровным счётом ничем.

– Доброго дня, – всё, чем ответил Дамир на слабую попытку флирта. Его тело реагировало на девичьи прелести, разум машинально отмечал гибкую фигурку, высокий подъём стопы, небольшую упругую грудь, душа же оставалась мёртвой.

Спустя сорок минут ожидания Алия выпорхнула из зоны прилёта, высоко неся себя над окружающими. Она действительно была удивительно красива. Правильные черты лица, нежная кожа без единого изъяна, огромные миндалевидные карие глаза. Нежные контуры будто припухлых губ – наверняка чудеса современной косметологии, – Дамира не отталкивали. То, что Алия уделяет много внимания собственной внешности, было естественным – женщина должна радовать глаз. Тем более это далеко не единственное и отнюдь не главное достоинство его женщины.

Знакомство их состоялось два года назад – отец заключил выгодный контракт на поставку строительных смесей с Долматовым. Сделка устроила обе стороны, к тому же у партнёров оказалось много общего, будь то интересы, понимание жизнеустройства или бизнес-стратегия. На совместный ужин в честь знакомства семейств были приглашены и «дети» – Алсу с Назаром, в ту пору четырнадцати и тринадцати лет, в компанию к двенадцатилетней Зулейхе. И Дамир с Алией.

Всем, включая малышку Зулейху, ещё даже не начавшую формироваться в девушку, было ясно – основная цель ужина вовсе не семейно-партнёрский ужин, а знакомство старших отпрысков благородных семейств.

Алия, только вернувшаяся после обучения в Сорбонне, выглядела бесподобно. Умеющая подать себя девушка, точно знающая себе цену, при этом не выпячивая её, умеющая поддержать беседу, знавшая несколько европейских языков, должна была произвести впечатление на Дамира. Он не остался равнодушен к Алие, именно на такой итог встречи рассчитывали семейства. Такой и увидели.

На следующий день Дамир без напоминания отца и лукавых разговоров мамы позвонил Лали и пригласил на свидание, она благосклонно приняла приглашение. Через четыре дня Долматовы улетели домой, в южном направлении, а Дамир молчаливо кивнул отцу, давая своё одобрение и обещание одновременно.

Он не спешил с телесной близостью, но и ждать особого смысла не видел, если только Лали окажется невинной… В это он не верил, слишком чувственные движения, скользящие взгляды, когда они оставались наедине, без ненавязчивого, но пристального внимания родственников с обеих сторон.

Будучи в родном городе Долматовых по делам компании, на обеде с Лали он отпустил водителя, сказав, что вызовет такси, поднёс тонкие женские пальцы к своим губам, оставил едва заметные поцелуи, смотря в глаза. Лали отлично поняла посыл Дамира – он отправил водителя, чтобы создать иллюзию анонимности, интимности происходящего. Приличия должны быть соблюдены, согласие получено, за последствия шага необходимо было нести ответственность. Дамир поступал ровно так, как требовала ситуация.

Он смотрел в глаза, уже видя там согласие, но сомнения всё ещё плескались где-то в глубине карего взгляда, неясный страх, так не идущий этой прекрасной во всех смыслах девушке.

– Я приглашаю тебя на… завтрак, Алия, – назвал он Лали полным именем. – Ты знаешь, где я остановился, – пятизвёздочный люкс – не лучшее ли место для первой близости с такой девушкой?

– У меня есть квартира, – заметила Лали, давая понять, что прекрасно поняла посыл сидящего напротив мужчины.

– Нам ведь не нужны свидетели, Ла-ли, – действительно, дочь Долматова жила в том же жилом комплексе, что и родители, безусловно, удобном, благоустроенном, элитном. Всего на один этаж ниже родительского пентхауса, с видом на море.

– Не нужны, – покладисто согласилась Лали, слегка дёрнув рукой. Он удержал и руку, и взгляд.

– В чём дело? Я слишком давлю, ты не готова? Я не настаиваю, – он врал, он настаивал и давил.

Ему не нужна была эта близость и эта безупречная девушка, и весь этот мир тоже был не нужен. Он делал то, что должен. Всего лишь.

– Надеюсь, ты не ждёшь, что я девственница? – отнюдь не робко посмотрела в глаза Алия. Если бы она родилась в другой семье, она могла бы стать владелицей бизнеса, политиком, стать успешной, состояться, как самостоятельная личность. Если бы… Дамир понял это в первые мгновения, как увидел Алию Долматову. – У меня был… мужчина.

– Не жду, – спокойно ответил Дамир, его даже не интересовало количество мужчин до него. – Всё, что я жду от тебя, Лали – верность сейчас и до конца. Я хочу быть уверенным, что воспитываю своих детей, – уже тогда речь шла о детях. Это не была случайная связь, порыв или страсть. Всё было продумано, приличия соблюдены, сроки установлены.

– Это не обсуждается, – она ответила спокойно, Дамир понял – действительно, не обсуждается. В мировоззрении Алии не существовало понятия женской неверности.

Они поднялись в номер, держась за руки. В прозрачной, высокой вазе благоухали алые розы – Дамир обеспокоился заранее, как и одним цветком, оставленным поперёк белоснежного, атласного покрывала.

Их поцелуи были неспешны, а ласки взаимны. Если у Лали был один мужчина, то он был весьма изобретателен. Этими соображениями Дамир не стал делиться ни с Лали, ни с кем другим. Прекрасная, безупречная всегда и во всём, в постели Алия оказалась такой же. С такой женщиной можно прожить всю жизнь, приходить в её дом, есть пищу, приготовленную её руками, баловать детей, рождённых ею, ласкать ночами гибкое, с грацией кошки, тело, целовать податливые губы.

– Может, ты меня поцелуешь? – вывел из потока мыслей красивый голос Алии. Она остановилась, громыхнув чемоданом на колёсиках.

– Прости, задумался, – очнулся Дамир. Коротко прижал к себе Лали, оставив целомудренный поцелуй в уголке губ. Именно такой, какой она ожидала. Большее только наедине. – С приездом, – он протянул букет, его женщина благодарно, многообещающе улыбнулась. – Как прошёл полёт?

– Отлично, лучше, чем в прошлый раз.

Сейчас Алия Долматова жила в городе, где располагался головной офис компании Файзулина-старшего. Родном городе, где Дамир закончил лицей, а потом и институт. Где в получасе езды раскинулось село на высоких берегах Волги, утопающее по весне в цвету вишен и яблонь, и в багрянце деревьев по осени. Где до сих пор стоит дом из жёлтого огнеупорного кирпича. И будет стоять ещё не один десяток лет. Дом строился не на годы, на века. И в доме были мир и порядок, лукаво улыбалась хозяйка, хозяин дома порой хмурился, а порой смеялся раскатисто, открыто. Устраивали стычки, ставшие подростками Алсу и Назар, учившиеся в том же лицее. Обставил целую комнату конструкциями из Лего Динар, уже ходивший в младшую школу при том же лицее.

Она переехала через месяц после первой близости. Неожиданно компании Файзулина-старшего понадобился специалист по связям с общественностью, и именно Долматова Алия, с её безупречным образованием и внешностью, подходила на эту роль. Именно роль. Ей была предоставлена «служебная» квартира в центре города, рядом с недавно приобретённой квартирой Дамира. Приличия были соблюдены, вопрос стал решённым.

«Южнобережный» филиал компании до августа возглавлял Равиль Юнусов, живший здесь уже несколько лет. И лишь после слияния с несколькими строительными фирмами, филиал отделился в отдельную структуру, став лидером на рынке региона и собственностью Дамира Файзулина. В итоге Равиль остался заместителем, правой и левой рукой друга, формально получив понижение в должности, реально же выиграв не только финансово, но и став совладельцем с малым, но всё-таки участием собственного капитала, сделав бизнес семейным.

С конца августа Лали и Дамир жили в разных городах, регионах страны, пора было заканчивать этот «роман на расстоянии». Сегодня Дамир сделает предложение Алие, она удивится, но благосклонно согласится. К завтрашнему утру родные и близкие будут извещены и продолжат готовиться к свадьбе, которая произойдёт, скорее всего, летом. К этому времени Лали переедет к будущему мужу. «Южнобережной» необходим специалист по связям с общественностью, а самой Алие нужно выбрать проект дома, в котором она будет жить, рожать детей от мужа, став Файзулиной. Это реальность Дамира. Его жизнь. На берегу сверкающего гладью моря.

Море и море. Вода.

Глава 11

Дамир. Наши дни. Южное побережье

Лали лежала на плече Дамира, удовлетворённо закинув ногу ему на бедро. Красивая, безупречная, с гладким шёлком волос, стекающим по изящной линии плеч, встречающимся с шёлком простыней. Её ладонь скользила по мужской груди, пока Дамир прикрыл глаза. В некоторые моменты женщины слишком проницательны. Он не станет портить свои отношения с Лали, она не ждёт этого. Семья не ждёт. Его реальности этого не нужно.

– Я скучала, – голос красивый, как и сама женщина рядом с ним. – Чем ты планируешь заняться?

– Обычно в это время я хочу в бассейн в фитнес-клубе, – он ответил со всё ещё закрытыми глазами. Когда Лали приезжала, они посещали его вместе.

– Почему сейчас не пошёл?

– Потому что я тоже скучал, – именно это он должен ответить. Отвечает, обнимая крепче одной рукой.

– Ах-ха, боюсь, ещё одного раза я не вынесу, мне нужен перерыв, – слукавила Лали. Она бы выдержала, и Дамир бы дал ей то, что необходимо.

С податливой, ласковой кошкой так просто «идти на рекорд». Но ей «нужен перерыв», она его получит. Если бы Дамир на самом деле был верен, его бы не устроили эти три раза за первую половину дня после длительного воздержания. Если бы. Но он не был верен и не собирался им быть. Это тоже его реальность.

– Ты не должен менять свои планы из-за меня, – ластясь, промурлыкала Лали.

– Я должен. Менять планы. Из-за тебя, – резко открыв глаза, твёрдо ответил Дамир. Именно такой тон она ждёт. Эти слова он обязан произнести. Произносит.

– О, – она приподнялась, налитая грудь коснулась его груди, почувствовался сосок, рука Дамира сама потянулась к округлой, соблазнительной мягкости. – У тебя же есть гостевые визиты? Оформи на меня, вместе сходим, а лагман я приготовлю завтра.

– Отличная идея, – согласился Дамир. Именно это он и должен ответить. Не так ли?

Алия была отличной хозяйкой, она прекрасно готовила, не только ежедневные, традиционные и национальные татарские блюда, она умела, кажется, всё, от кубанского борща до вока, суш и блюд французской кухни. В её квартире и квартире Дамира, естественно, всегда была чистота и умопомрачительно пахло блюдами собственного приготовления. Несколько раз Дамир ловил себя на мысли, что чак-чак получался у Алии почти наравне с эби. Почти. Он лишь однажды пробовал чак-чак, сравнимый с произведением искусства, которое печёт эби. Странно, что даже думая об этом, он не испытывает ничего. Вода.

Сегодня готовить смысла нет, они заказали обед в ресторане, Лали, как бы не утверждала, что перелёт перенесла отлично, устала. Дамир настоял на том, что его женщине требуется отдых, а к вечеру они отправятся к Равилю с Каримой.

Предложение Дамир сделает в кругу семьи. Так правильней, именно этого ждут от него. Лучше было бы в присутствии родителей с двух сторон, но такой случай представится не раньше Сабантуя, на празднование которого собираются семьи всем составом, а к тому времени всё уже должно быть решено. По общему молчаливому согласию предложение и всё, что с этим связно, было отдано на откуп молодым. Никто не был религиозен и традиционен до такой степени, чтобы настаивать на выполнении ритуалов. Очень прогрессивное решение старших членов семьи – позволить молодым решать, когда они вступят в брак, а также всего, что с этим связано. Потрясающее свободомыслие, прогрессивный шаг вперёд – женщина может выбрать, от кого ей рождать детей и в чьём доме быть хозяйкой. Выбора, столь логичного в случае с блистательной Алией Долматовой – успешная карьера и только потом семья, или вовсе без семьи, – не предполагалось.

Старое, засохшее дерьмище мамонта. Но Дамир вступит в него, это его реальность, устраивающая его, как и любая другая. У Влада Цепеша не так много вариантов. У Дамира Файзулина ещё меньше выбора. Выбора, который никому не нужен.

Он быстро оформил гостевой визит в фитнес-клуб, с прошлого приезда Лали ещё остались дни. Никого другого он не потерпел бы рядом. Никакая женщина, как бы широко ни раздвигала ноги и глубоко ни заглатывала, не пересекала границу личного пространства Дамира. Демонстрировал свою связь он лишь с Алией – это её привилегия. Так он и должен поступать. Именно так и поступает.

Купальник и одежда для фитнеса дожидалась хозяйку именно там, где та оставила её в прошлый приезд. Алия ощущала себя хозяйкой в квартире Дамира, и это было правильно. Именно Лали выбрала её и некоторую мебель, когда он только собирался переезжать в этот приморский южный город. К счастью, Алия не тяготела к чрезмерной кичливости, предпочитая сдержанные тона и дизайн. Как и всё остальное, вкус у будущей жены Дамира был безупречный.

Алия впорхнула в автомобиль Дамира птичкой, довольно улыбаясь и щебеча что-то без умолку. Если бы он мог, он бы умилился этому. Если бы он только мог…

Фитнес-клуб «Премиум» находился на одной из окраин города, в центре просто не было места для раскинувшегося, сверкающего стеклом, отражающим небо и море, здания. Оно занимало четыре этажа, первый был отведён под салоны красоты, парикмахерские, студии стилистов – царство женщин, и затесавшийся чудом барбершоп. Несколько ювелирных магазинов, магазин спортивного питания, продавалась какая-то специализированная косметика. Там же разместились два кафе – одно с фитнес-питанием, другое – с едой и кальянами, – расположенные рядом с обширной зоной отдыха и ожидания. Мужчинам, ждущим, пока их дамы почистят пёрышки, необходимо было место, и лучше, если время они проведут с пользой для владельцев здания.

Дамир привык к тому, что на его женщину смотрят. Грация, с которой двигалась Лали; волосы, даже убранные в якобы небрежный пучок на затылке, делающий её похожей на девчонку, переливались здоровым блеском молодости и силы. Идеальная фигура, безупречные ноги, достаточно длинные, с продолговатыми мышцами икр, худыми лодыжками, узкими стопами и стройными бёдрами, заканчивающиеся округлыми, упругими и отнюдь не худосочными ягодицами, тонкая талия. Налитая грудь, длинная, изящная шея, нежнейший молочный оттенок кожи, лицо, столь правильное и пропорциональное, что даже женщины останавливают взгляд – всё это привлекало взгляды мужчин.

Дамир должен был ощущать ревность. О, он помнил, отлично помнил, что способен на это жгучее, безумное, почти животное чувство, отголоски которого издохли в корчах несколько лет назад. С тех пор он не ревновал. И это тоже его реальность.

– Ты бесподобна, – отдал он должное красоте будущей жены, сидя недалеко от неё в сауне.

Они были вдвоём, через стеклянную дверь было видно, что никто не движется в сторону парочки, разместившейся на полоках. Он провёл рукой по всей длине женской ноги и захватил в плен пальцы, массируя их – нежные, маленькие, аккуратные. Второй палец короче большого, стопа идеальной, правильной формы. Оставил лёгкий поцелуй на пластине ногтя, покрытого лаком.

– Дамир! – Лали, конечно, возмутилась. Она должна была это сделать. Проявление чувств в общественном месте она не поощряла. – Отпусти, – но ногу в сторону не отвела, она не станет обижать, отталкивать будущего мужа.

– Ладно, – Дамир легко улыбнулся. Он и должен был улыбнуться и отпустить тонкую лодыжку, легко коснувшись губами щиколотки.

– Дамир, я видела внизу маникюрный салон, ты знаешь, какая у него репутация?

– Нет, как видишь, – он взмахнул ладонью перед лицом Лали, как бы показывая, что не балуется цветным маникюром.

На самом деле он не считал возможным игнорировать элементарные косметические процедуры, в том числе и уход за руками. Ходить мохнатым, воняющим чучелом, сверкая заусенцами, человек его положения не мог себе позволить, но все эти пафосные салоны с кожаными обивками на стенах и администраторшами, похожими на акул, вызывали в нём интуитивное отторжение.

– Я, пожалуй, рискну, – Лали улыбнулась. – Ты меня подождёшь?

– Естественно, – он подождёт, она это знает, но спросить должна. – А что с твоим маникюром? – Действительно, что с ним не так?.. Он так же безупречен, как его носительница.

Впрочем, что он в этом понимал? Более того, он не собирался разбираться в этом никогда в жизни. Всё, что он считал необходимым – это зарабатывать достаточно, чтобы его женщина могла себе позволить в любое время сменить маникюр, педикюр, сделать любую косметическую процедуру, которую посчитает необходимым.

– Не подходит к платью, – извиняясь, проговорила Лали. – Его привезли буквально вчера из Милана, экран не совсем точно передал оттенок, и я ошиблась с выбором, – она тяжело вздохнула.

– О. Это серьёзная проблема, конечно, необходимо её решить, – Дамир выдавил из себя улыбку.

Алия заказала платье из Милана специально к поездке к Дамиру. Сегодня она ждёт от него предложения. Все ждут, включая Кариму, озадаченную праздничным столом в честь приезда будущей родственницы.

Спустя два часа, полтора из которых Дамир провёл, курсируя по залу, бесцельно передвигаясь из угла в угол, пока, наконец, не занял беговую дорожку, и лишь в конце посещения вернулся в бассейн. А полчаса спустя сидел в просторном и удивительно удобном кресле в холле косметического салона, в недрах которого пропала Лали. Девушка-администратор вежливо улыбалась, уточняя, что именно его интересует в их прекрасном салоне премиум-класса. А потом усадила в кресло, как самого дорогого клиента, предложила чай, кофе, минеральную воду, свежевыжатый сок на выбор, и позже обращалась с этим же вопросом трижды. Впечатляющий уровень сервиса и комфорта.

Лали выпорхнула, удовлетворённо улыбаясь, встретилась взглядом с Дамиром, засияла, довольная, что он ждёт свою женщину как верный паж. Она обернулась, чтобы перекинуться несколькими словами с девушкой, видимо, мастером. Издали, со света в темноту коридора, обитого кожей каретной стяжки, лица было не разглядеть. И, чуть помедлив, отправилась к администратору, на ходу, совсем по-девчачьи, показывая Дамиру результат трудов. Иногда Лали была похожа на девчонку, Дамир мог бы её полюбить, если бы мог…

Он поднялся, быстро подошёл к ресепшну, не давая расплатиться своей женщине, протянул карточку, не уточняя счёт. Это всего лишь маникюр, может быть, какой-нибудь массаж, маска или что ещё, что можно придумать для манипуляций с руками. Алия, Дамир был в этом уверен, никогда не позволит себе потратить больше, чем Дамир в состоянии оплатить. Даже если и существуют такие процедуры в этом городишке, пусть и в салоне премиум-класса.

– Пойдём, – он нагнулся к самому уху, шепнул, задевая раковину губами, смотря, как разбегаются мурашки по шее Лали. – Карима заждалась.

– Нам к восьми, – ответила Лали и довольно потёрлась щекой о его плечо в мягком кашемире. Дамир обнял свою женщину, поблагодарил администратора и вышел, открывая дверь спутнице.

– Ой, я забыла свою «гесс», – взметнула руками Лали, когда Дамир уже выезжал с парковки. Шлагбаум опустился за автомобилем именно в тот момент, когда невеста неуклюже взмахнула ладонями.

– Гесс? – он осторожно припарковал автомобиль.

– Сумочка, поясная, – напомнили Дамиру. Действительно, когда они приехали в фитнес-клуб, на поясе джинсов, под якобы простой толстовкой, у Лали была небольшая сумочка. Выходит, фирмы Гесс. Дамир не придавал значения маркам и брендам, он придерживался дресс-кода на работе, не позволил бы себе ходить в джинсах подвального пошива, но отличить на глаз бренд солнцезащитных очков или безделицы, болтающейся на поясе, не мог. – Я забыла её в салоне. Заболталась с мастером, такая чудесная девочка, милая. Положила на стол, и…

– Я схожу, – Дамир ответил, не дожидаясь подробностей о милой, чудесной девушке, и вышел из тёплого салона автомобиля. Не отправлять же Лали через всю плохо освещённую парковку, под накрапывающим дождём и врезающимися в лицо порывами ветра.

– Моя девушка… – Дамир не успел договорить, как администратор подскочила со своего места и поспешила навстречу.

– Возьмите, пожалуйста, – она протянула сумочку. – Эля сразу вынесла, как только нашла вашу сумочку, к сожалению, вы слишком быстро вышли, а карточку клиента ваша девушка не заполнила, сказала, вы спешите.

– Да-да, – растерянно ответил Дамир, сжимая в руке злосчастную сумку. В глазах потемнело, кажется, он не дышал, горловина свитера душила. – Спасибо.

Чудесная девочка. Милая. Эля. Эля. Эля!

Он зажмурился, развернулся, оттягивая ворот на шее, кажется, всерьёз задыхаясь. Девочка. Эля. Эля. Эля! Нужно успокоиться. Просто совпадение. Сраное совпадение. Грёбаное, чёртово совпадение. Эльвина, Эльвира, Эльза, Эльмира, Эльнара – любое из этих имён может быть Элей. Любое из этих, и ещё до сраки вариантов. Ей просто нечего делать в этом городе. Она не могла оказаться здесь, именно в это время, в этом месте. Таких совпадений не бывает.

Чудесная девочка. Милая. Эля. Эля. Эля!

Резко обернулся, гонимый тревогой, почти панической атакой – ничего. И только запах. Горький и оттого ещё более родной окутал его удушающей волной.

Глава 12

Дамир. Наши дни. Южное побережье

Дамир приехал к сестре один. Он был настолько сбит с толку, что не придал значения растерянному виду Лали, смотрящей на него в недоумении. Не обратил внимания на странную просьбу своей женщины оставить её, ехать к Кариме одному, она приедет чуть позже, ей нужно собраться.

В любое другое время он бы не оставил её в одиночестве, доверив какому-то таксисту – как минимум, исполнил бы каприз своей женщины, вызвав водителя компании. Сейчас он машинально собрался, позволив Лали выбрать рубашку, вставить запонки, оставил дежурный поцелуй и покорно отправился к Кариме…

Карима открыла входную дверь ещё до того, как Дамир позвонил в звонок. У него был брелок от автоматических ворот, звонить в домофон на входе не пришлось.

– Что с тобой? Лали? – вместо приветствия вскрикнула сестра, в ужасе прижимая руки к мгновенно побледневшим щекам, даже сквозь косметику проступил нездоровый, зеленоватый оттенок кожи. Карима всегда была белокожая, правда, после рождения второго ребёнка румянец стал появляться на её щеках, как и небольшой жирок по бокам, но сейчас, в мгновение, сестра побледнела до зелёного, вглядываясь в лицо брата. – Равиль! – пропищала она, хватаясь за стену, смотря растерянно по сторонам.

– О, вот и гости доро… гие… И? – друг остановился рядом с женой и впился пытливым взглядом в Дамира, давая ему прийти в себя, одновременно сжимая ладонью плечо Каримы и останавливая её от причитаний и судорожных хватаний ртом воздуха и руками брата, чтобы добиться, что случилось, отчего на нём нет лица.

– Чего замерли? – наконец проговорил Дамир. – У меня, что, потёки крови на рубашке или ухо оторвано? В чём дело? И тебе привет, Карима, – он заставил себя улыбнуться, даже подмигнуть и щёлкнуть по носу младшую сестру.

– Ты? Ты… – лепетала Карима.

– Устроила панику, – улыбнулся Равиль. – Мужчина волнуется, не каждый день, знаешь, мы делаем предложения любимым женщинам, – он тепло прижал к себе жену, поцеловал в макушку. – Иди, маленькая, проверь мальчиков. Посиди с ними, убедись, что они крепко уснули.

– Но?

– Иди, – якобы строго шепнул Равиль. – У меня планы, не позволь нашим сыновьям их нарушить, – он ещё раз поцеловал Кариму и подтолкнул в сторону лестницы на второй этаж. – Извини, – бросил он Дамиру, за то, что тот стал невольным свидетелем интимной сцены. Двое детей – достаточное доказательство близости между супругами, тем не менее, внешняя сдержанность редко изменяла Равилю. Свои отношения с женой он не демонстрировал миру, тем более мужчинам, будь это брат, отец, кто угодно.

– Выпьем? – предложил Равиль, заходя в столовую, где всё уже было готово к празднованию. Из кухни доносился аромат горячего, Дамир невольно вспомнил родительский дом. Карима готовила по рецептам мамы и эби, редко привнося что-то своё. – Что случилось?

– Ничего, – Дамир равнодушно пожал плечами. – Не пойму, откуда такая паника?

– Ну, на тебе нет лица, и ты без Лали. А у нас стоит огромный букет роз для твоей невесты. Наводит на мысли, знаешь ли.

– О, пф-ф-ф-ф, – рассмеялся через силу Дамир. – Лали осталась дома, хочет поразить меня в самое сердце. Заказала платье из Милана, привезла чемодан вещей на четыре дня, сегодня переделывала маникюр, потому что тон не подошёл платью, так что я предпочёл смыться, пока не явился парикмахер, – на этих словах Дамир мысленно покрыл себя отборным матом и таким же концентрированным дерьмом. Оставить Лали один на один с каким-то парикмахером… В чужом городе… Но он заставил себя улыбнуться и беззаботно взмахнуть рукой.

– Понимаю, женщины иногда невыносимы, – Равиль облегчённо вздохнул. Было видно, что не поверил ни единому слову друга, но основное оставалось неизменно, и это успокаивало: сегодня Дамир Файзулин сделает предложение Алии Долматовой, сделав её частью семьи. Клана.

Разлив по бокалам виски, друзья молчаливо выпили, думая каждый о своём. В столовую вошла Карима, всё ещё в домашней одежде. При полном макияже, с высокой причёской, но пока в халатике. Девятимесячный Ирек был на грудном вскармливании, в халате молодой мамочке было удобней.

– Так что случилась? – опустилась она на стул рядом с мужем.

– Твой брат собрался делать предложение самой прекрасной женщине в его жизни, как ты думаешь, что случилось? – с улыбкой ответил Равиль за Дамира.

– И что? – Карима нахмурила идеальные брови.

– Он волнуется, маленькая, просто, волнуется.

– О, – Карима перевела взгляд на брата.

– А ты как думала, – ответил ей Дамир. – Ты думаешь, твой муж не волновался перед тем, как сделать тебе предложение?

– Волновался? – она лукаво улыбнулась, совсем как мама.

– Его чуть паралич не хватил!

– Не пали меня! – одновременно воскликнули друзья, уводя внимание дорогой им женщины. Никогда в жизни, ни один из них не скажет, где, с кем и как провёл время Равиль последнюю ночь перед свадьбой. Прямо сейчас у Равиля Юнусова были жена и двое сыновей, не существовало силы в этом мире, способной заставить его усомниться в безусловной константе своей жизни.

Раздался звонок домофона. Лали. Дамир посмотрел на часы, из его жизни пропала пара часов – где он был, что делал, пока добрался до гостеприимного дома сестры и друга?.. Карима убежала надевать заранее приготовленное платье, Равиль поспешил открыть дверь, Дамир неспешно допивал свой виски.

Равиль женился на Кариме почти сразу после её совершеннолетия, была пышная свадьба, длившаяся не один день, с соблюдением традиций и обрядов, как серьёзных, так и шуточных. Щёки юной невесты полыхали каждый раз, когда новоиспечённый муж прикасался своими губами к её губам. Карима – юная, стройная, в традиционном свадебном наряде – светилась счастьем, предвкушением неизведанного, желанием удачи, счастья, любви.

И именно так всё должно было произойти в её жизни, для этого постарались все. Отец, устроивший безбедную жизнь для дочери. Старший брат, к тому времени принявший на себя часть обязанностей отца. Мать, научившая основам счастливой, стабильной семьи. И главное – сам муж, Равиль Юнусов, сделавший всё, чтобы его семья не нуждалась ни в материальном плане, ни во внимании.

Сейчас, спустя четыре года, три из которых чета Юнусовых провела в приморском южном городе, семья жила в частном доме, больше похожем на небольшой особняк, обставленный полностью по вкусу Каримы, схожему с представлением о красивом мамы. Равиль более чем обеспечивал свою семью, вложившись не только в семейный бизнес Файзулиных, что, несомненно, принесёт дивиденды, но и работая на себя, открыв сеть автомастерских для квардроциклов – дорогое удовольствие для людей обеспеченных и не жалеющих денег на собственные радости.

Кариме лишь оставалось вести дом – при этом Равиль никогда не отказывал ей в помощи, как личной, так и наёмных работников, – и следить за благополучием сыновей. Дети стояли особняком и были краеугольным камнем для Равиля. Своих детей он любил самозабвенно, причём не только уже рождённых, но и будущих.

Алия вплыла в дом, остановившись ровно посредине холла, позволяя хозяину дома снять с себя неизвестно откуда взявшуюся шубку, смотря ровно на Дамира, отправив ему мягкую, призывную улыбку. Посмотри на меня, разве я не хороша? И пока Дамир приходил в себя от увиденного, а время ему понадобилось, несмотря на то, что он трахал эту женщину несколько часов назад, оплачивал её обед и посещение косметолога, она сумела поразить его до самых печёнок.

Выскочила Карима, захватывая в плен подругу и будущую родственницу.

Удивительное чувство родства, привязанности, какой-то правильности витало в атмосфере дома Юнусовых. Как это удалось Равилю?.. Дамир хотел знать ответ на этот вопрос, даже зная его наперёд.

Стол ломился от яств на любой вкус, гостеприимные хозяева развлекали разговорами и шутками, мужчины почти не употребляли алкоголь, женщины и вовсе избегали горячительного. Карима – кормящая мамочка, да и Равиль не одобрял алкоголь в руках жены, а всё, что позволила себе Лали – глоток вина.

Женщины щебетали о чём-то своём, делясь секретами ведения хозяйства и красоты, время от времени жалуясь на своих мужчин, укоризненно покачивая головой. Как же сложно порой угодить этим капризным существам – мужчинам. То суп пересолен, то мясо жёсткое, а то уедут мужской компанией в неизвестном направлении, и нет их три дня к ряду. Карима хвасталась подарком мужа – массивным золотым браслетом с причудливым плетением в виде листьев лавра – как раз после такой вот вылазки. Это ж надо было укатить на раздолбанном УАЗике на перевал, где и связи-то нет. А если бы что-то случилось? У машины только что колёса не отваливаются на ходу! И, вообще, что это за развлечение – носиться по грязи по труднодоступной местности… Хорошо, что Дамир знал, куда отправился Равиль, а то бы она точно сошла с ума. И вот, пожалуйста, «извинения» мужа теперь красуются на запястье.

– Я вас покину, – Дамир встал и отправился в одну из дальних комнат на первом этаже за букетом высоких, благоухающих роз.

Вернулся с цветами, неся их головками вниз, покосился на Равиля, включившего торжественную музыку, что-то из классики, явно подшучивая над другом. Впрочем, женщинам не было смешно: Карима обхватила лицо ладонями, пряча слёзы умиления, а Лали смотрела во все глаза на будущего мужа, ни на минуту не забывая, что она должна изобразить удивление. Персиковый цвет струящегося в пол платья неимоверно шёл ей, делая едва ли не семнадцатилетней. Распущенные волосы, уложенные крупными локонами, безупречный макияж, припухлые губы. Красавица.

– Лали, – произнёс Дамир, стоя над сидевшей на стуле невестой, не отмечая в себе ни трепета, ни волнения, ни сбившегося дыхания. Ничего, что было когда-то. Почти при таких же обстоятельствах. Девушка. Букет. Он. – Дорогая моя Лали, ты – лучшее, что случилось со мной, и я очень надеюсь, что ты согласишься стать смыслом моей жизни. Навсегда. В присутствии своей семьи, я прошу тебя стать моей женой.

Он, наконец, потянул букет Лали, она приняла, в восхищении переводя взгляд с роз на Дамира, и обратно. Тихой рыбкой подскочила Карима, забрала тяжёлый букет и поставила в откуда-то взявшуюся вазу, точно заранее приготовленную.

Дамир не собирался вставать на одно колено, он, улыбаясь, смотрел на Лали, смаргивающую слёзы, облизывающую губы, нервно потряхивающую ладонями.

– Ты станешь моей женой, Лали? – как можно мягче спросил Дамир, протягивая кожаную красную коробочку, с говорящей надписью «Картье». Кольцо стоимостью в полмиллиона рублей – белое золото, жёлтое, розовое, бриллианты. Он не чувствовал ничего, даже досады за потраченные деньги на пустой символ, не значащий в их культуре ровным счётом ничего. Кольцо до свадьбы… Равиль тоже преподнёс Кариме кольцо, теперь она постоянно носит два – обручальное и помолвочное. Дамир сделал всё, что от него требовалось. В кругу семьи, под грёбаную романтичную музыку он сделал предложение лучшей женщине, которую только мог встретить в своей жизни.

Интересно, что чувствовал Цепеш, когда впивался в шеи юных красавиц… Как жаль, что Дамир не Влад – его чувства неизменны, их попросту нет. Море и море. Вода.

– Да, да, да, – тихо шептала Лали, кивая, соглашаясь, протягивая руку, чтобы Дамир лично надел на изящный пальчик с безупречным маникюром кольцо. Так он и сделал. Не этого ли от него ждали? Запечатлел на губах невесты поцелуй, чуть больше, чем целомудренный – Лали приоткрыла рот, пуская на мгновение, для короткой и острой ласки, пробудившей мгновенно животные инстинкты Дамира.

Они ещё немного посидели, отметили радостное событие. Карима разглядывала колечко, бросая укоризненные взгляды на мужа. Ей нужно было такое же. Судя по виду Равиля, оно у неё будет. Попрощались ещё в этих сутках, полуночи не было. Карима льнула к мужу, его рука напряглась, притянув к себе женщину чуть более властно, чем стоит демонстрировать. Дверь ещё закрывалась, а Карима уже висела на Равиле, ловя жадные поцелуи мужа.

Глава 13

Дамир. Наши дни. Южное побережье

Она лежала рядом, отвечала на поцелуи, потом обводила кончиком языка его губы и смотрела, смотрела в его глаза. В темноте радужка её глаз казалась то серой, то тёмной, но Дамир знал – там синева, густая, насыщенная, разбегающаяся яркими васильковыми лучиками, заканчивающаяся ободком цвета индиго. Он знал её глаза, все нюансы цвета и выражений.

Одним движением подмял под себя, распластывая, слизывая со сладких губ стон, провоцирующий, дразнящий, провёл рукой по гладкой коже, утопая в тихих стонах, запахе ответной любви, спутывая дыхание, руки, губы, слёзы, невозможно горькие, как хина.

Двигался, словно от этого зависит жизнь, не мог унять себя, остановить, даже услышав протест. Даже поняв, что она отталкивает – не мог. Только зажал её руки, закинув над головой, зафиксировал ладонью тонкие запястья, вдавил в пружинистый матрас и двигался, двигался, двигался, обезумевший, одурманенный её откуда-то взявшимся криком наслаждения, такого острого, настоящего и отчего-то жалобного, прощающегося и прощающего, и двигался, двигался, двигался, вколачивался, пока не открыл глаза прямо в солнечный свет.

Дамира подорвало на собственной кровати. Сон, просто сон.

– Отпусти, – жалобно пищала Лали, распластанная под ним, обнажённая, прекрасная.

В нём ещё билось накалившееся до предела возбуждение, желание, неясное, неестественной силы.

Сон, просто сон. Сраный сон, из-за которого он едва не изнасиловал Лали.

– Прости, – он откинулся на подушки. – Прости меня, – он всё ещё тяжело дышал, не веря себе, что его мёртвый организм способен на такие острые чувства. – Вчера был насыщенный день.

– Мой мужчина чувствует возбуждение? – промурлыкала Лали, гладя по стоявшему колом члену. Да ни черта он не чувствует, лишь желает забыть и этот сраный сон, и те васильковые всполохи глаз, и солнечный свет, бьющий в лицо так рано, так некстати.

– А ты как думаешь? – Дамир перекатился, подмяв под себя Лали.

Провёл рукой между её ног. Уже готова, удивительно темпераментная кошечка. Подготовил ещё немного, не уделяя обычное время, закинул стройные ноги на плечи и вколачивал себя в податливое, идеальное тело. Вколачивал, пока пот не начал катиться по спине и лбу, белый шёлк простыней – качаться в глазах, наряду с чёрными точками, пока не вымотался вконец, всё-таки кончив.

Глава 14

Карима. Прошлое. Поволжье

За два месяца до приезда Дамира

Равиля Юнусова Карима знала всю жизнь. Он был лучшим другом старшего брата, и ещё школьником частенько бывал в их доме. К Кариме он относился с теплотой, но не с большей, чем к остальным членам семьи Файзулиных. Кажется, он не делал разницы между шестнадцатилетней Каримой и десятилетней Алсу. Кидал при встрече: «Привет», иногда угощал конфетами или ягодами из своего огорода: «Жуй, жуй крыжовник, ещё ни у кого не созрел, а у нас уже сладкий» или: «Держи шоколадку», а следом другой сестре: «И ты держи».

И всё-таки Карима отлично понимала, что Равиль – мужчина, а она – девушка. В последнее время старалась меньше попадаться ему на глаза, когда он приходил, отводила взгляд, пыталась улизнуть под благовидным предлогом из комнаты, где он находился. Равиль смущал Кариму, наверное, как и любой мужчина, об этом она не задумывалась. Да и где бы она встречалась с мужчинами, вот так, нос к носу? Родственники, друзья семьи – не в счёт, учителя или односельчане тем более.

А прямо сейчас он стоял на дорожке парка и буравил взглядом Кариму, да каким взглядом! Провалилась бы сквозь землю, не испугалась лавы, сгорела быстро. Это лучше, чем так… как сейчас, от невыносимого стыда и ещё большего страха.

– Эй, дядя, ты чего, – простонал Горшков, потирая ободранный бок и голову, заваливаясь на бок.

Равиль не смотрел на парня, он буравил глазами Кариму. Так буравил, что она не могла дышать, не могла отвести глаз от твёрдого, карего взгляда, какого-то уничтожающего, честное слово.

– Он навредил тебе? – ровным, глухим тоном Равиль обратился к Кариме.

Что ответить? Навредил? Конечно, он навредил, теперь с неё шкуру спустят, хоть из дома убегай, отец места живого не оставит за такие выкрутасы. Но, по правде говоря, вот она, Карима – цела-здорова, Горшков бы вряд ли дальше объятий зашёл, может быть, даже извинился потом.

Скажешь: «Навредил», и Юнусов уроет несчастного Горшкова. Не сейчас, так чуть позже, но наверняка «поговорит» с ним. Дамир бы точно оторвал голову обидчику младшей сестры Равиля, вот и он оторвёт. Горшков, хоть и напросился, но жалко его…

А ответишь: «Нет, не навредил», – выйдет, что она не была против, когда её мужчина лапал. Конечно, Горшкову шестнадцать, вроде и не мужчина, но и не подружка-одноклассница.

Так Карима и молчала, боясь пошевелиться, проронить хоть слово, наблюдая за ещё сильнее обозлённым её молчанием Равилем. Мамочки, мамочки, мамочки, что делать? Что теперь будет? Она сделала пару шагов от в сторону, сжалась, как пружина, не осознавая, что готова дать стрекача в любой момент.

– Стоять! – рыкнул Равиль, скользя по ней внимательным взглядом, от которого не то что провалиться, сгинуть захотелось. – Стой здесь, – Юнусов сделал шаг на газон, где Ленка продолжала пускать жизнерадостные пузыри из слюней.

Он присел на корточки рядом, нагнулся, понюхал у лица, сморщился, кинул ещё один взгляд на Кариму, будто это она напилась водки среди белого дня и валяется тут пьяная. Прощупал пульс на шее Лены, закатил глаза в раздражении и достал телефон.

– Привет, – сказал он в трубку. – Слушай, у меня тут один пьяный ребёнок и один, возможно, с сотрясением. Куда их? А без скорой? – он какое-то время слушал, потом глухо засмеялся, перевёл взгляд на Кариму, прищурив глаза, и снова вернулся к разговору. – Ладно, понял.

– Сюда подойди, – Равиль показал рукой, куда Карима должна подойти, её, кажется, парализовало. – Подошла сюда, живо!

Пришлось идти, ноги онемели, кончики пальцев покалывало, голова кружилась от недостатка кислорода – дышала Карима от страха через раз. Нет, она отлично понимала, ничего ей Юнусов не сделает, пальцем не притронется, слова плохого не скажет. Вслух. А про себя подумает. И от понимания, что именно он подумает, вернее, уже подумал, становилось почти до икоты страшно.

Она подошла вплотную к Равилю, тот ещё раз окинул её взглядом с головы до ног. Мысленно Карима провела инспекцию своего внешнего вида: волосы собраны французской косой, мама научила. Блузка белая, рубашечного покроя, юбка с крупными складками, длиной по колено, балетки. Колготки порваны, дырень на всю коленку.

– Дыхни, – спокойно проговорил Юнусов.

– Ч-ч-что?

– Дыхни, – он нагнулся над Каримой. – Сюда, – показал пальцем себе на нос.

– Я не пила, – пропищала Карима.

– Дыхни, – пришлось дыхнуть. – Сильнее, – он повёл носом, принюхался, Карима силилась перестать так отчаянно краснеть. Равиль нагнулся близко, как для поцелуя, и это жутко смутило.

– Хорошо, – всё, чем прокомментировал мужчина дыхание Каримы. – Тебя водитель забирает?

– Да, от школы, после седьмого урока, – пришлось отчитаться, именно так себя чувствовала Карима.

– Иди к школе, – она развернулась и сделала пару шагов в сторону. – Колготки сними, – таким же глухим, ничего не выражающим тоном заметил Юнусов. – И коленки отмой.

– А? – Карима вздрогнула от того, как прозвучало «Коленки отмой».

Неужели Равиль подумал… Да какая разница, что он подумал, важнее, что он скажет отцу, и то, что будет потом. Несколькими ударами шнура она в этот раз не отделается. Хорошо, если через месяц сможет на задницу сесть. Прогул, пьянство, Горшков этот, дурацкий!

– Я позабочусь о твоих друзьях, – спокойно сказал Юнусов. – Иди, не заставляй водителя ждать.

Как Карима доехала домой, не помнила, силилась не разреветься от страха, ещё и коленку саднило. Была уверена, что Юнусов уже всё рассказал, заходила в дом, не дыша, удары сердца отдавались в висках, колотило, как при лихорадке. Дома уже были Алсу и Назар, носились по комнате – снова дрались, как ненормальные. Мама поехала с Динаром к ортодонту, а отца не было.

Отец пришёл вечером, весёлый, ходил на кухне вокруг мамы, шутил, потом повёз Назара и Динара кататься на мотоцикле. Алсу осталась дома, нужно было помочь маме, пока Карима изображала бурную деятельность выполнения домашнего задания. Алсу насупилась, ей тоже хотелось покататься с папой на мотоцикле, только кто её возьмёт, когда нужна её помощь. Вечером отец заметил ссадину Каримы, она соврала, что упала на физкультуре. Папа посетовал на косолапость дочери, осмотрел внимательно колено и резюмировал, что до свадьбы заживёт. Ещё бы самой Кариме дожить до этой свадьбы…

Поздно вечером позвонила стонущая и причитающая Ленка, сказала, что лежит в больнице. Что Каримин «родственничек» отвёз её и Горшкова в детскую больницу. У Горшкова ничего не нашли и отправили домой, а Ленке делали промывание, потом две капельницы подряд, теперь будут делать третью, вызвали родителей, ещё и в лицей сообщат… Обязаны. Что теперь будет, Ленка понятия не имела, как и о том, что её больные почки так среагируют на водку. А может, это и не почки, просто жарко было, и Ленка голодная, а ей специально так сказали, напугать хотели.

В итоге Карима не спала всю ночь, ворочалась, было жарко, а потом холодно, безостановочно хотела плакать, утром даже заплетать косу не стала, собрала волосы в низкий хвост. Завтрак тоже не лез в горло, мама, конечно, заметила, спросила, в чём дело, пришлось соврать про критические дни, тем более не такая это была и ложь. ПМС, Карима слышала, действительно существует.

В лицее было тихо, никаких разборок, Горшков только смотрел странно, но не подходил. Ленка позвонила на большой перемене и сказала, что ещё в больнице, и что, кажется, её исключают, а физруку вкатили выговор.

Надо ли говорить, что к семи вечера Карима, сидевшая на заднем дворе и угрюмо высаживающая цветы для беседок в подвесные горшки, была близка к нервному истощению. За целый день, со вчерашнего обеда, она не смогла проглотить и кусочка, пила только воду, и ту негазированную. Вот тогда-то и появился Равиль Юнусов. Карима его даже не видела, только слышала, как залаял соседский пёс, и остановилась машина у их дома. Пронырливая Алсу прибежала доложить, что приехал Юнусов и сейчас сидит с отцом в кабинете, а мама сказала, ставить на ужин на одну тарелку больше, значит, он останется. Карима поджала губы, силясь не зареветь.

Останется, чтобы посмотреть, как отец будет орать на Кариму, достанет ремень, а то и за волосы оттаскает, как в тринадцать лет? Тогда она без спросу отправилась на день рождения подруги, в город. Встала утром и поехала. А что? Все её подружки так делают, и она сделала… Оказалось, всем можно, а ей нельзя.

Карима на негнущихся ногах пошла в дом, надо маме помочь, только до кухни не дошла, ноги сами свернули в коридор, ведущий в отцовский кабинет – он располагался в стороне от жилых комнат, чтобы детские крики не мешали работать. Она замерла напротив кабинета, прислушиваясь к тому, о чём говорили за дверью. Был слышен какой-то бубнёж, больше ничего. Дверь кабинета резко открылась, кровь схлынула от лица Каримы, даже не видя себя со стороны, она была уверена, что стала зелёного цвета, руки и ноги поледенели, глаза расширились от ужаса. Она приоткрыла рот в немом крике и сжалась в ожидании хлёсткого удара.

– Карима? – отец выглядел удивлённым, но не злым. – Ты чего здесь?

– Мама-ма, – «мамочки» хотела пропищать она, но от страха не могла произнести ни звука, кроме бессмысленных: «ма», «ма», «ма».

– Мама зовёт? – отец покосился на Равиля, потом на дочь, снова на Равиля, качнул головой, как бы соглашаясь с чем-то, и отступил в сторону, пропуская вперёд Кариму, давая понять, чтобы шла на кухню. – Передай маме – мы сейчас.

Карима сделала два шага, запнулась, её швырнуло об стену, поймал её отец, поднял на руки и быстро усадил на скамью в конце коридора.

– Сейчас маму позову, – обеспокоенно проговорил он и быстрым шагом отправился к жене, а Карима сжалась то ли от ставшего привычным за сутки страха, то ли от жёсткого взгляда Юнусова, то ли от всего и сразу.

– Я ничего не рассказал твоему отцу, – спокойно сказал Равиль, садясь рядом, на мгновение Кариме показалось, что он хотел сесть на корточки, как с Леной, но голые ноги девушки остановили его. Он бы просто уставился на них, а ещё на грудь. Она тут же отмахнулась от этой мысли. – И не расскажу, – добавил он твёрдо.

– Почему? – пискнула Карима.

– Потому что, нечего рассказывать. Но за это ты ответишь мне на один вопрос.

– Какой? – вскинулась Карима.

– Потом, – быстро проговорил Юнусов, в проёме появилась обеспокоенная мама. – Ничего страшного, не трясись, – он улыбнулся и сжал ладонью девичье предплечье, чуть выше запястья. Жест вовсе не интимный, но помимо воли Карима вспыхнула.

Ужинала Карима в своей комнате, позже услышала, как мама выговаривала отцу в спальне, что зря он отдал дочерей в лицей, да ещё физико-математический. Что надо Кариму забирать, пусть идёт в кулинарный колледж, хоть польза будет. А так – света белого не видит девочка, совсем доканала эта зубрёжка, а сейчас самое формирование женского организма. Вон, уже и дни женские стали болезненные, в обмороки падает! Алгебра за неё рожать будет или физика спасёт, когда муж бездетную из дома выгонит? Да и самой ей, каково будет?

Глава 15

Дамир. Прошлое. Поволжье

Дамир приехал домой утром, вернее – ближе к полудню. Мама сортировала огурцы, сидя в тени внутреннего двора. Рядом, на низкой скамейке, устроилась эби, она занималась тем же. Карима с Алсу намывали банки, ныряя узкими кистями рук в горлышко.

– Ц-ц-ц-ц-ц, – всё, чем прокомментировала эби появление внука, Дамир невольно улыбнулся и сел рядом, кивая матери и сёстрам. – Хоть бы дома появлялся, – она потрепала по макушке старшего внука и сунула ему в руки мытый огурец. – Попробуй, сладкий.

– Шлаткий, – согласился Дамир, жуя.

– Голодный? – осведомилась мама и, дождавшись отрицательного ответа, вернулась к своему занятию. Дамир не сомневался, она не оставит без внимания очередное исчезновение сына, но обсуждать при дочерях ничего не собирается. – Тебя отец хотел видеть. После трёх, сказал, в офисе будет.

– Ладно, – почему он не позвонил или не оставил сообщение, Дамир уточнять не стал.

Отец был продвинутым пользователем современных технологий, трудно представить ведение хоть сколько-нибудь успешного бизнеса, будучи ретроградом. Да и вся семья не отставала от главы семейства, даже четырёхлетний Динар и эби имели телефоны и умели ими пользоваться, правда, по-разному. Динар смотрел мультики или играл, пока мама, ругаясь, не отнимала девайс, причитая, что в их времена обходились без электроники, портящей зрение и характер детям. А эби активно пользовалась социальными сетями, общалась с товарками и смотрела короткие видеоролики со зверями и детьми. И, конечно, сериалы, особенно турецкие. Вся семья делала вид, что не знает о слабости эби. Сын однажды предложил провести интернет к ней в комнату и подключить к телевизору, нарвался на проповедь и возмущённо вскинутые руки, на этом всё и закончилось.

– Что, снова не со своим «человечком» провёл ночь? – пропела Карима.

– Не зли меня, мелкая, – рыкнул Дамир и резко встал.

– Какой человечек? – тут же вскинулась Алсу и уставилась на старшего брата. – Ты дома не ночевал? Ничего себе!

– Карима! – прикрикнула мама. – Алсу, мой тщательней, смотри, грязь на дне банки, – она ткнула тонким пальцем в воображаемую грязь, пристыженная дочь притихла.

Дамир отправился в дом, заскочил на кухню, выудил из холодильника кусок запечённого мяса, отрезал и, жуя, отправился в свою комнату. Там скинул одежду и завалился в кровать досыпать свои несколько часов. Солнце било в распахнутые окна, лучи скользили по голым ногам парня, телу, останавливаясь у шеи, опаляя там, где ещё горели поцелуи Эли. Он закрыл глаза, обхватывая подушку двумя руками.

Они не доехали в Поповку, свернули к Волге. Фары осветили крутой берег, убегающий вниз ярко пахнущими травами и всполохами жёлтых соцветий пижмы, высокого иван-чая, приглаженных листьев мать-и-мачехи и бархатистой, удушливой полыни.

– Хорошо как, – промурлыкала Эля, выбираясь из машины, смотря на звёздное небо. – Столько звёзд…

– Звёзд никогда не видела? – тихо ответил Дамир, притягивая к себе Элю, повернул к себе лицом, обхватывая руками на талии.

– Летом – нет, – засмеялась Эля, смех был женским, глубоким, так противоречащим тонкой талии под ладонями Дамира. – У нас летом ночи белые.

– Как в Питере? – пробормотал он.

Ничего его не интересовало в тот момент. Какие ночи на Белом море и в Питере? Только та, что прижалась к нему, устроив личико на его груди, и он чувствовал горячее, опаляющее дыхание и горький запах чего-то, возможно, трав, ещё не окунувшихся в утреннюю росу.

– Я не была в Питере, – тихонечко вздохнула Эля.

– Я отвезу тебя, – дал очередное обещание Дамир, обещание, которое он не выполнит. Она не даст ни единого шанса.

Потом они спустились к тёмной реке, поблёскивающей лишь слабой дорожкой от свисающего полумесяца, нашёптывающей что-то берегам, звёздам и людям, не желающим слушать вековую мудрость, не слышащим ничего, кроме собственного глупого сердца.

Эля ступала по холодной воде, смеялась, звонко говоря, что река теплющая, и что холодной воды Дамир не видел, в реках северных не купался. А он соглашался со всем, что говорила девочка в короткой юбке. Обнимал, кружил, легко целовал в висок, скользил губами по лбу, опускался к шее.

И боялся, боялся оступиться, сделать неверный шаг, провалиться в порочное облако собственных желаний. Приходилось постоянно напоминать себе возраст спутницы, каких-то восемнадцать лет, она наверняка девственница.

Нет, он вовсе не собирался уступать этот приз кому-то другому, возраст его не слишком смущал, Эля была права – Уголовный кодекс позволяет, даёт разрешение на вожделение Дамира, его с трудом сдерживаемую страсть.

Но время… необходимо время. Эле – столь молоденькой, открытой, неловко переступающей с ноги на ногу, когда он, вдавливая в себя гибкое тело, проводил ладонями по спине, скользя под пояс юбки, останавливаясь на краю белья, – необходимо время. Часы, чтобы привыкнуть, осознать, принять собственную женственность, сексуальность.

Если бы у Дамира были год или два в запасе. Если бы он мог, как Равиль, присматриваться к девушке, присматривать за ней, двигаться миллиметровыми шагами на мягких лапах, опутывать её, не давая шанса отступить в свой час, он бы так и поступил.

Но у него оставалось три месяца. Три жалких месяца на время с Элей, и совсем не было терпения, лишь почти животный страх поцелуя. Одно скольжение по губам, и он пропадёт, разорвётся на миллиарды микрочастиц, не сдержится, сделает Элю своей. А они даже не в постели, не в номере, не в съёмной квартире, они на берегу Волги, где удушливо пахнет горькими травами и рекой.

– Как тебе фильм? – скорее для того, чтобы вернуть себя в реальность из морока желания, от которого не только болезненно ныло внизу живота, но и прокалывало пальцы и виски, спросил Дамир.

– Классно! – довольно промурлыкала Эля, сильнее прижимаясь к Дамиру, вряд ли от холода. – Когда я училась в школе, у нас в классе все девчонки были влюблены в Эдварда Каллена.

– А это кто? – искренне опешил Дамир. Имя какое-то нелепое. Эдвард… у них по соседству жил Эдик, так и тот Эдуард, а не Эдвард. Каллен ещё какой-то.

– Вампир из фильма, – засмеялась Эля. От этого грудного, не девичьего смеха стало душно. Как он хотел её, как хотел – до боли, до чёрных точек в глазах, чертей в душе.

– А. Ты тоже в него влюблена? – он усмехнулся, вспоминая напудренного актёра. Так себе секс-символ, но он и не восемнадцатилетняя девчонка.

– Не знаю, – задумчиво пропела собеседница. – Он красивый, – Дамир чуть не засмеялся в голос. Всевышний, верни мозг этой глупышке, мужик с мукой на лице не может быть красивым, даже если вампир. – Меня смущает, что он мраморный.

– В смысле?

– В книге говорится, что он мраморный, каменный, ледяной. Я бы не хотела обниматься с ледяным парнем.

– А кто хвастался, что не мёрзнет, что поморы привычные к холодам? – подколол Дамир, смеясь над рассуждениями девчонки.

Хорошо, что она говорит такие глупости. Это возвращает его на землю, даёт оплеуху, заставляет вспоминать: несмотря на совершеннолетие, сформировавшуюся грудь, стройные ноги, чертей в глазах, призыв в голосе и согласие российских законодателей, Эля – глупая девчонка.

– Не до такой же степени! – засмеялась в ответ Эля. – Он везде холодный, представляешь! Ой! – она прикрыла ладонями рот, таращась на Дамира, а он не мог понять, покраснела ли она. Отблеск звёзд и лунной дорожки скрывал цвет лица. Глаза привыкают к темноте. Видно всё. Кажется, замечаешь любые нюансы мимики, но это лишь иллюзия, самообман. Покров ночи помогает прятать смущение, мысли, желания собеседника.

– Везде? – он выразительно кашлянул.

– Я не это имела в виду! Руки холодные, ноги, и вообще. И твёрдый! Ой…

Дамир зажмурился. Помогите ему, силы небесные и земные, проигнорировать невольные провокации этой едва ли женщины. И не в физиологии дело, в разуме, в мыслях, столь откровенно девчачьих, что становилось физически больно.

Уйти. Надо было уйти тогда. Подарить себе иллюзию короткой влюблённости в чистую, искреннюю девчонку. Утешиться россказнями, что спас поморочку, появившуюся в их краях, от себя самого. Обернуться плащом псевдоблагородства, вскочить в машину и рвануть в свою устроенную «от и до» жизнь. К семье, учёбе, существованию, поделённому надвое, где, живя и работая в далёкой, по сути, чужой стране, он – один человек, а здесь, на берегах Волги – другой.

А потом они говорили, говорили, говорили, много, о разном. Эля рассказывала о своём Севере так, что невольно хотелось прыгнуть в машину и мчать туда на всех парах. Увидеть леденящее Белое море и покатые берега неспешных рек, деревянные памятники зодчества, церкви и дома, густые, грибные леса, северные ягоды, белые ночи.

– Почему же ты уехала, раз там так красиво? – прошептал на ухо Дамир, дурея от запаха волос и кожи, придвигая к себе ближе собственную красоту. Они уже поднялись на берег и уселись на брошенную парнем ветровку, та завалялась в машине.

– Здесь добираться до колледжа ближе, я в медицинский хотела, – будто заученно отмахнулась Эля.

Дамир не знал, есть ли медицинский колледж поближе к её родным местам, да и какая разница – медицинский, педагогический, дизайна, а спрашивать не захотел, даже тогда было ясно – обманет. От Поповки до города, где собиралась учиться Эля – полчаса езды на электричке, да ещё пешком, наискосок через поле, по просёлочной дороге, не так и мало, если без личного автомобиля. Да и какая разница, есть в этом Заакаурье колледж или нет. Одно то, что Эля живёт с отцом-пьяницей, работает ночами, сидит сейчас с мужчиной на берегу реки, а не спит сладким сном, говорило многое о ней… А Дамир не хотел ничего знать, не желал слушать разум и слышать доводы.

Он рассказывал о Нью-Йорке. Эля слушала, раскрыв рот, как самую интересную в её жизни сказку, напоминая маленькую, удивлённую девочку, если не опускать взгляда ниже глаз, не скользить по губам, не гладить мысленно налитую грудь.

– Ты прямо сказки рассказываешь! – подтвердила его мысли Эля.

– Как Золушка?

– Интересней! Что Золушка? Принц даже лица Золушки не запомнил, втрескался в её грудь. Что в этом сказочного?

– Ну как же? Принц увидел Золушку, – Эля скептически хмыкнула. – Хорошо, он увидел её грудь, – невольно он мазнул взглядом по окружностям рядом и очень понял принца. Какое лицо… когда за воланами скрыто настоящее чудо, упругое, волнующее?.. – Потом он узнал, что Золушка – девушка скромная, трудолюбивая, и женился на ней.

– П-ф-ф-ф, – засмеялась Эля. – Всё, что хотел принц – заполучить грудь Золушки, и плевать он хотел, скромная она или нет, тем более трудолюбивая. Он принц, у него были слуги.

– То есть, глупый принц женился из-за сисек? – заржал Дамир.

– Конечно!

– Шикарная версия!

А потом Дамир понял, насколько Эля права, а принц на самом деле глуп…

– Тебе не холодно? – начинало стремительно светать.

Рассветы были быстрые, яркие. Не успело солнце мазнуть по глади воды оранжевым лучом, как свет начал разливаться, лишая интимного полумрака. Тем не менее, не хотелось никуда уходить.

– Немного, – согласилась Эля.

Дамир пересадил с одной ноги на другую, прижав к себе сильнее, обхватывая руками, те сами скользнули по мягкости груди, организм отреагировал должным образом. Бедро Эли упёрлось во вроде успокоившуюся эрекцию, которая от простого движения стала снова каменной. Будто специально она поёрзала, задевая бугор на джинсах. Дамир зажмурился, прогоняя прочь бушующее либидо. Руки покалывало, его самого начинало колотить так, словно женщины не видел не меньше месяца, а то и полугода.

Как он выдержал ту сладкую пытку, Дамир, даже спустя годы, не мог себе ответить. Почему не распластал её прямо там, на берегу Волги, на загорающемся рассвете, прямо среди пахнущих трав, ярких соцветий пижмы, иван-чая, листьев мать-и-мачехи и удушливой полыни, он не понимал.

Дамир довёз Элю домой, в Поповку, и, как ни старался ехать медленно, якобы боясь поднять пыль, приехал слишком скоро. Разбуженные петухами псы перебрасывались короткими сообщениями, заливаясь время от времени в истеричном лае. Кудахтали курицы, вальяжно и лениво гоготали гуси, кое-где вываливались на выпас утки. Слышалось редкое мычание коров и блеянье коз.

Машина притормозила, не доезжая коттеджа с синей надписью «тридцать два». В это время у калитки появился отец Эли, посмотрел по сторонам, передёрнул худыми руками и вышел на улицу, болтая полиэтиленовым пакетом в руках. Эля нырнула вниз, прижавшись лицом к ногам Дамира, явно прячась.

– Ты говорила – не нужно отпрашиваться, – нахмурился Дамир.

Если она обманула, а она могла, уже тогда он это понял, ему следует поговорить с отцом. Каким бы он ни был – он отец Элеоноры, и надо бы, надо отнестись к нему с уважением… Хотя бы обезопасить Элю. Трудно представить, что бы ожидало дочерей Арслана Файзулина, не явись они ночевать. Что отец, Дамир боялся думать, что бы он сделал, останься Карима ночью с Равилем, а если не с ним, то и вовсе страшно представить.

– Отпрашиваться не нужно, скажу – на работе была. А на вопросы отвечать не хочу.

– Ты уверена?

– Конечно! Есть охота… Пойдём? – она махнула головой в сторону дома. – Я тебя накормлю, хочешь? Правда, мяса нет, – она задумалась. – Ты же, наверное, свинину не ешь, – она дождалась утвердительного кивка. Хотя, не так уж и придерживался Дамир традиций, у друзей-не-мусульман запросто мог съесть сало с чесноком или кусок свиного шашлыка. Просто не приучен с детства. Нет пищевой привычки, так же он не смог проникнуться фастфудом, все виды гамбургеров казались ему солёной ватой. – Картошки пожарю, на растительном масле. Будешь?

– Буду, – засиял Дамир.

Во-первых, есть действительно хотелось. Пока Эля молчала, голода он не чувствовал, а потом в животе заурчало, молодой организм напомнил – не только мыслями о сексе едином жив мужчина. Во-вторых, до ужаса умилила поморочка, озадаченная тем, что татарин – мусульманин не должен есть свинину. Вообще-то, когда Дамир рассказывал о своей семье, она смотрела с подозрением, не веря, будто ей книжку читают, причём более глупую, чем Золушка. Русо-рыжий татарин, ничуть не похожий на Чингисхана, вызывал в ней недоверие, но уважение к национальным и религиозным традициям она проявила.

В доме ничего не изменилось, прибавилась грязная посуда на столе, которую быстро, извиняясь, убрала Эля, оттащив за фанерную перегородку. Потом она споро чистила картошку, кидала её на сковороду, принесла тарелки, малосольные огурцы, не забыв похвастаться, что сама солила – первый раз, но получилось вкусно. Дамир откусил, сморщился от соли и количества укропа, но с радостью согласился – вкусно. Не делать же замечание, в следующий раз намекнёт. А чуть позже они ели, и, кажется, за всю двадцатишестилетнюю сытую жизнь Дамира Файзулина, он не едал ничего вкуснее, чем тот картофель, нарезанный ломтиками, присыпанный зелёный луком, и малосольные огурцы, от ядрёного рассола которых сводило зубы.

Глава 16

Дамир. Прошлое. Поволжье

Эля перегнулась через стол. Дамир невольно опустил взгляд ниже шеи, уткнулся в соблазнительную ложбинку, не в силах отвести глаза в сторону.

– У тебя лук, – тонкий пальчик коснулся верхней губы Дамира, едва надавливая. Парень нервно сглотнул, не в силах терпеть мучительное прикосновение. В глазах потемнело, дыхание спёрло, кислород стремительно покидал молодой, взбесившийся организм.

– Подойди ко мне, – задыхаясь, проговорил Дамир, потянув за руку, обведя большим пальцем косточку на запястье. Эля обогнула стол, обтерев юбкой клеёнчатую скатерть, он и не подумал отпустить, дать ей возможность выдернуть руку. Он дёрнул бы Элю через стол, сметая прочь приборы и оставшиеся недоеденные ядрёные огурцы.

– Эля, Эля, что же ты делаешь? – посетовал Дамир тихо, но она всё равно услышала.

– Что я делаю? – она недоумённо приоткрыла рот, пухлые губы призывно разошлись, показывая край белоснежных зубов. Кончик языка, нервно лизнувший по нижней губе, усугубил ситуацию.

Дамир впечатал в себя Элю, резко дёрнув, обхватил рукой за талию, прижал к себе с такой силой, что едва ли она могла дышать, другой рукой обхватил затылок, утапливая пальцы в мягких волосах, пахнущих чем-то горьковатым и родным, знакомым, будто всю жизнь он знал этот запах, чуял его повсеместно.

Эля шлёпнулась на колено Дамира, он удержал её от неловкого падения, зажал ноги своими – не вырваться, и тут же прижался своими губами к её рту. Точка невозврата была пройдена, пролетела со скоростью света, оставаясь далеко за пределами реальности Дамира. Целоваться Эля не умела, она даже попыталась вырваться, глядя в глаза Дамира, настолько близко, что он потерялся в васильковых всполохах и закрылся от них веками. Невозможно. Нереально. Удушающе. Навсегда.

Только ослабив поцелуй, перейдя на ласкающие, лёгкие движения, Дамир почувствовал отклик, а потом и руки в своих волосах, дразнящие движения пальцев, путающиеся и путающие мысли, чувства, дыхание.

И он помнил, всё помнил. Возраст Эли, так не соответствующий её глупым суждениям. Видел, всё видел. Неопытность, скованность, испуг. Понимал, всё понимал. Что рано, что надо подождать, что не здесь, не сейчас, не после бессонной ночи и чёртовых огурцов, которыми до сих пор пахнет его дыхание. И отправил всё в джаханнам[1].

Одним движением он поднял Элю на руки, подхватив под коленями, встал и сделал несколько шагов в сторону «зала». Там уложил на кровать, проигнорировав жалобный скрип расшатанной от времени металлической сетки, и лёг рядом, невольно накатываясь на девичье тело. Руки уже пустились в путешествие, оглаживали ноги от щиколоток до внутренней стороны колена, тем самым заставляя согнуть, отставить в стороны.

Скользил рукой по внутренней стороне бедра, до края крохотного белья, прикрывающего только самое сокровенное. Быстро нашёл застёжку юбки и так же мгновенно справился с пуговичками на кофте, распахивая воланы. Лифчик на Эле был в цвет трусам, с такими же кружевными вставками, сквозь которые проглядывали бледные соски. Одно движение, девичий вскрик, и лишний кусок тряпки с крючками на спине отлетел в сторону, вслед отправились остатки сдержанности Дамира.

Он пробовал остановиться, где-то на краю сознания мелькала истеричная мысль: «Ну не так же, не так!», но грёбаная сетка, прогнутый матрас, не рассчитанный на вес двоих, запечатал, вмуровал Дамира в Элю. Она была под ним, обнажённая, перепуганная, прекрасная, с всполохами шальной решимости, страсти, женственности, пробившейся сквозь васильковый взгляд.

К шайтану! Всё и вся к шайтану! С трудом он протиснул руку между телами, дёргая за молнию джинсов, Эля помогла расправиться с ремнём, суетливо дёргая за пряжку, нервно и тяжело дыша в перерывах между судорожными, жадными поцелуями.

– Больно? Больно будет? – спросила она в панике, цепляясь за голые мужские плечи. – Скажи, что не будет.

– Не будет, конечно, нет, – обманул Дамир.

Было, ей было больно, едва заметно, но было. Он видел это, ощущал всем своим существом, собственной шкурой, как и то, что Эля не была девственницей. В восемнадцать лет она не была девственницей! Не была девственницей! Шах, мат, удар под дых, по яйцам, в душу.

И всё-таки оргазм накрыл настолько оглушительной волной, что он едва успел вынуть, поборов желание остаться в ней. Остаться с ней. Навсегда. Оттолкнуть неизбежное отторжение. В едва исполнившиеся восемнадцать лет она не была девственницей.

А потом, на удивление, отторжения не появилось, как и не пришло желание найти ответы на неминуемые вопросы. Дамир просто качался на волнах неизведанной ранее эйфории, одаривая лёгкими поцелуями разрумянившееся личико и опухшие от поцелуев губы.

Перед отъездом он не выдержал и пошёл на второй раз, не девственница, можно. Эля поморщилась, но уступила.

– Ты теперь не приедешь? – спросила она в дверях, стягивая ладошкой полы простого халатика, впрочем, безуспешно. Всё самое стыдное выглядывало, призывая Дамира не то что приехать, а не уезжать.

– Приеду, – тогда Дамиру показалось, что он соврал.

Засыпая в своей уютной кровати, стоявшей на подиуме в его благоустроенной комнате, с огромным шкафом-купе в углу, системой домашнего кинотеатра, просторным рабочим столом и двумя мягкими, кожаными креслами, Дамир понял – приедет.

Приедет, как миленький, будет приезжать каждый день, с рук есть, на коленях стоять, сделает что угодно ради васильковых всполохов и этого душисто-горького аромата.

Глава 17

Дамир. Прошлое. Поволжье

Дамир подъехал к областной больнице ровно к восьми утра, как и было договорено. То, что Эля работала санитаркой, не укладывалось у него в голове. В принципе, он считал – женщина не должна работать вовсе, для этого созданы мужчины. Если женщины будут работать, кто позаботится о детях? Но мир уже давно устроен не так, как этого хотят люди, или, наоборот, именно так он и устроен, что люди сами не знают, к чему они стремятся. Женщины работают наравне с мужчинами, а то и больше, зато мужчины превращаются в слизней в обтягивающих джинсах с жеманно поджатыми губами.

Однако, всё это не может оправдывать того, что восемнадцатилетняя, поступившая в колледж девчонка работает. И не подрабатывает у отца в офисе, сидя на тёплом стуле, вбивая статистические данные в экселевскую таблицу – как воспитательный момент и иллюзия взрослой жизни и ответственных решений, – а санитаркой, намывая полы, унитазы, вынося ночные горшки.

Если бы Дамир оставался на родине, Эля забыла бы дорогу в педиатрическое отделение областной больницы, но он уезжал через месяц, так что пришлось ему смириться и с работой Эли, и с её упёртостью – а он предлагал ей деньги, сумму, которой бы хватило на год, пока он не вернётся, – как смирился с её прошлым. Эля досталась ему не девственницей…

Он спрашивал несколько раз, кто он. Кто этот мужик, ставший первым, был ли второй, третий, десятый… Кто он?! По здравому размышлению, не было там второго, третьего и тем более десятого. Опыта у Эли в делах плотских было, как у слепого котёнка в бейсболе, а то и меньше. Он, было, заподозрил насилие. Ещё помнилась первая реакция на Элеонору, от неё сквозит пороком, несёт греховными мыслями и желаниями, она ходит с ментальной надписью на лбу «Трахни меня». Только однажды он попытался трахнуть без её на то согласия, и получил по яйцам так, что звёзды в глазах несколько часов мелькали. Такую не изнасилуешь.

Но всё, что получал в ответ на простой вопрос: «Кто он?», это: «Не хочу об этом говорить» и «Какая разница, каждый, кто не первый, тот второй. Слышал такое?».

Тогда, в те дни, Дамир дорого бы отдал, чтобы отмотать время вспять и стать первым у Эли. Мысль, которая зудела в нём, не давая покоя. Сейчас, спустя шесть с лишним лет, он бы дорого отдал, чтобы не встречать её никогда в жизни. Не знать. Не быть первым, вторым, десятым. Никогда не быть с ней.

Со ступеней областной выпорхнула Натка, взмахнув рукой, значит, дежурила сегодня ночью. Дамир оглянулся, вряд ли она приветствовала его, так и есть, Тойота Равиля стояла через дорогу, на маленькой парковке у сквера. Выходной день, суббота, а он, ни свет ни заря, примчался за своей Иванушкиной. Не быть ей никогда Юнусовой, а ходит друг за ней, как приклеенный.

То-то Равиль вчера у них до двенадцати ночи сидел, смотрел с Каримой фильм, снова про вампира в пудре. Судя по тому, что сисек у главной героини не прибавилось – первую часть. Как у него терпения хватает сидеть, внимательно смотреть на экран и даже задавать уточняющие вопросы. Дамиру пришлось отбывать наказание рядом, он чуть не взвыл, единственная эпик-сцена с якобы убийством героини была похерена тонной соплей от парня в муке.

О том, что у фильма есть продолжение, Дамир предпочёл не услышать, свалить под предлогом головной и душевной боли. Правда, периодически выходил на кухню – то попить, то поесть, то звёзды пересчитать, мимоходом заглядывая в «зал». Все оставались на своих местах. Карима лежала на полу, на животе, уставившись на экран с открытым ртом, Равиль сидел на диване, внимательно следя за событиями, напрочь игнорируя ноги в шортах, впрочем, в последнее Дамир не верил. Несколько раз выходил отец, громко покашливая, потом мама выразительно гремела на кухне и даже эби назидательно несколько раз прошаркала вдоль коридора.

Позже они с Равилем пропустили по банке пива, отойдя подальше вглубь внутреннего двора, прячась как школьники. В семье Файзулиных алкоголь не одобряли. Если отец промолчит, то эби точно оттаскает за уши, что одного, что другого, причитая на ходу: «Ах ты, собака немая! Удумал!»

– Чего, фильм понравился? – смеясь, спросил Дамир.

– Да так, – уклончиво ответил Равиль, а потом засмеялся, прикрывая глаза ладонью. – Редкая поебень.

– А зачем смотришь?

– А что, мне с твоей сестрой кинцо с Сашей Грей смотреть?

– Эй!

– Именно. А здесь всё чинно, пристойно.

– Эля говорила, все девочки влюблены в того дрища, вампирчика.

– Карима утверждает, что в волчонка.

– Выпили пару глотков, а темы пошли… – снова заржал Дамир, с размаху падая на садовые качели. Двадцать шесть лет мужикам, сидят на заднем дворе, втихаря глотают слабый алкоголь и обсуждают, кто же круче, вампирёныш в муке или волчонок, пережравший стероидов.

Позже разошлись по домам, как всегда без слов поняв друг друга. Равиль станет смотреть самые глупые фильмы с Каримой, согласится с любыми её доводами. Она будет взрослеть на его глазах, он узнает её пристрастия, привычки, даже самые глупые, нелепые, детские, а когда придёт время – сделает её своей, по закону, честно смотря людям в глаза.

Карима Файзулина достойна только такого обращения. Каста женщин, особенных с рождения, по праву этого самого рождения. Назовите это шовинизмом или расизмом, Равиль не согласится. Девочку, которую берегут дома, в родной семье, к которой с трепетом относится отец и братья, будет оберегать и муж. Она попросту не потерпит неуважительного отношения к себе.

– Привет, – неожиданно Натка свернула к автомобилю Дамира. Для того, чтобы заглянуть в окно внедорожника, ей пришлось встать на цыпочки. Он открыл дверь, приглашая, смотря в недоумении на любовницу друга.

– Привет, – окинул он взглядом усевшуюся на сиденье женщину, на ходу одёргивающую клетчатую юбку.

Откровенно говоря, Дамир никогда не понимал, что Равиль нашёл в Натке Иванушкиной. В лицее, куда по настоянию директора сельской школы перевели Натку после пятого класса, у неё было одно достоинство – хорошо училась. Её мать не платила ежегодную спонсорскую помощь именно по этой причине. Иванушкина вытягивала рейтинг лицея на небывалые высоты своими победами на всевозможных олимпиадах. Внешности же Натка была заурядной. Белобрысая, излишне худая, низкая. Ладненькая, пропорциональная, не костлявая, но в целом – не яркая, не сочная, глаз на ней не останавливался. Рядом же со жгучим Юнусовым и вовсе терялась. А, впрочем, отлично, что у них с другом разные вкусы на женщин, никакая шалава не перебежит дорогу, не испортит дружбу.

– Элю ждёшь? – в лоб спросила приятельница. Мало того, что Натка от природы была бесцеремонным правдолюбцем, ещё и профессия наложила отпечаток. Женской хитрости, изворотливости, ласковости в ней не было и на ломаный грош. Немного менялась она рядом с Равилем, остальным же рубила правду-матку, невзирая на обстоятельства и лица.

– Ну? – вопросом на вопрос ответил Дамир.

– Ты знаешь, что ей только исполнилось восемнадцать?

– Уголовный кодекс позволяет, – он усмехнулся, не напоминать же женщине, во сколько лет она попрала закон и нравственные устои.

– Да мне как-то насрано на закон, я не прокурор. Ты бы о девочке подумал, свалишь через месяц, а ей здесь жить.

– Я ей мешаю здесь жить?

– Слушай, она девчонка совсем, а о ней только ленивый не говорит как о подстилке Файзулина-младшего. Думаешь, это нормально? Ты уедешь, кто за неё заступится? Сейчас местные кобели сидят по углам, не успеешь улететь, вылезет шакальё, пойдут проторенной дорожкой.

– Не пойдут.

– Самое смешное, что ты сам в это веришь.

– К тебе не пошли, а тоже… – он не договорил, какими эпитетами мать Юнусовых удостаивала Иванушкину в нежные пятнадцать лет. Незаслуженно охаживала, со всей злостью, на которую была способна, и как вторили ей кумушки – соседки, разнося слухи по округе, как сошедшие с ума сороки.

– Много ты знаешь, – Натка махнула в раздражении рукой. – Юнусов всегда рядом был, а потом я в город переехала, здесь всем плевать, а Эле ещё жить в Поповке, в медицинском общагу закрыли.

– Отлично, – Дамир скрипнул зубами, умела Иванушкина пройтись катком по живому. – Я тебя услышал, иди.

– Пошла, – усмехнулась Натка, недовольно поджав губы, и выпрыгнула из машины, напоследок от души хлопнув дверью.

Права была Иванушкина, тысячу раз права. Мир вокруг стремительно менялся, несясь, порой казалось, под откос. Устои, нравственность, мораль, ориентиры, даже сексуальная ориентация – всё летело в никуда, переворачивалось с ног на голову, а лицемерие оставалось вековой давности, как и злобливость в односельчанах.

С чем столкнётся Эля, когда Дамир улетит? С тотальным осуждением? С похотью местных мужиков, посчитавших, что если можно одному, то и всем остальным тоже рады? С плевками в спину от женщин? За Наткой незримой стеной стоял Равиль Юнусов, и как бы ни фыркала при встрече мать, как бы ни судачили кумушки на улице, в глаза Иванушкиной все предпочитали улыбаться. За Дашкой Арслан Файзулин, собственной персоной. К тому же, любому было понятно, что ни Натка, ни Дашка угрозы семьям односельчанок не представляют, их мужчины не потерпят измен, изгонят из рая мгновенно, не забыв стереть с лица земли. А кто защитит Элю? Отец – никудышный пьяница, которого иначе как Гришкой не зовут?..

Эля одним своим видом могла вызывать ненависть местных кумушек, а учитывая обстоятельства и ссущих вслед кобелей, и подавно. Просить своего отца? Он только плечами пожмёт. Если о чести девочки не заботится её отец, сама девочка – туда ей и дорога. На Голгофу людского осуждения.

Наконец появилась Эля, в лёгкой майке с тонкими бретелями – на этот раз лифчик на ней был, – и в юбке по колено. Комплекты белья накупил ей Дамир, а также платья, сарафаны, кофточки, юбки, колготки, обувь. Кажется, он спустил небольшое состояние на Элю, благо, она не противилась. Принимала подарки с восторгом и благодарностью.

Науку благодарности она изучила довольно быстро, и пусть не всё получалось у Эли, а что-то Дамир обходил сознательно, решив, что как бы ни хотелось, а крошку нужно пожалеть, благодарила Эля с энтузиазмом, желанием и завидным рвением.

– Привет, – прохрипел Дамир после затяжного, глубокого, приветственного поцелуя.

– Скучал? – Эля игриво пробежала ладонью по животу, ныряя рукой под широкий, мужской ремень, убеждаясь в том, что скучал. – И я скучала, – промурлыкала Эля, дунув на прядь волос, упавшую на глаза. Её руки дёрнули пряжку, ладонь тут же огладила член. Дамир вздрогнул и подался вперёд, не отводя взгляда ото рта Эли.

– Эй, – пришлось одёрнуть шальную девчонку, нырнувшую вниз лицом к паху. – Ты в уме? Люди, – он неопределённо махнул рукой, показывая на несуществующих прохожих. Суббота, восемь утра, даже дворовые коты ещё спали.

– Никого же нет.

– Мало ли, – он дёрнул молнию на джинсах, придавливая член. Она заводила его с полуоборота, с одного взгляда. Ей нужно просто появиться в поле зрения, ему достаточно подумать об Эле, и болезненный стояк был гарантирован.

– Тогда поехали, где народу поменьше.

– Мы собирались в суши-бар.

– Вот заодно и поем, – рассмеялась Эля собственной шутке, кинув красноречивый взгляд вниз. Поест она…

Любому другому в подобной ситуации Дамир сказал бы, что девка использует его, отсасывает со старанием, подмахивает за тряпки, любому, а вот себе он такого сказать не мог. Не про Элю. Она была абсурдной, порой до бесячего глупой, но всегда, абсолютно всегда откровенной, открытой и искренней.

Она умела любить, по-настоящему, не стесняясь, не кривя душой. Она любила свой Север, страшного пса, прибегающего домой время от времени, любила отца, беспокоилась о нём, обязательно проверяла, поел ли он суп, хотя и готовила не лучшим образом. Любила мечтать. Как поедет в Нью-Йорк. Или будет жить у моря, «настоящего» – южного, в доме с зелёными стенами и плетущимся виноградом вдоль забора, чтобы клубника и яблоки круглый год. И мечтала попробовать лайм, говорят, он кислее лимона. И она любила Дамира, тогда он отдал бы голову на отсечение за это. Он был уверен в этом на все проценты, которые существуют во вселенной. Сто, тысячу, бесконечное множество.

И он так же любил Элю, любил до боли в сердце, тахикардии, панических атак среди ночи, когда понимал, что уедет, оставит её и горький аромат, настолько родной, что отнять его, как кожу содрать заживо.

Неужели это и есть любовь? Вот это безумие, граничащее с маниакальностью, не проходящее желание, страсть, поглощающая с каждым днём всё сильнее и сильнее. Животный, почти неконтролируемый страх потери. И нежность, такая нежность, от которой хочется выть, кататься по полу и тонуть в щемящей, болезненной сладости.

В любое другое время Дамир Файзулин отринул бы подобные чувства. Слишком сильные, на износ, но тогда, в преддверии разлуки, он наслаждался этим гремучим коктейлем, пил его взахлёб, будто знал, как мало ему отмерено любви. Спешил насытиться, наесться до отвала, до отторжения, интоксикации.

Глава 18

Дамир. Прошлое. Поволжье

Эля сидела в ресторане японской кухни напротив Дамира и широко улыбалась, изучая меню. Каких-то два месяца назад она таращилась огромными васильковыми глазищами по сторонам и не знала, куда пристроить руки, а потом хихикала над названиями.

«Гункан нигири», «Осидзуси», «Яки гайдзин», «Спайси соус», «Кани Ваками Сиро» – всё вызывало в ней смех и смущённое фырканье. Через месяц она ловко орудовала палочками и выбирала себе любимые блюда.

– Суимано, – продиктовала Эля официанту. – Якитори ясай и лосось терияки.

Дамир просто выбрал сет побольше. К японской кухне он был равнодушен, привёл Элю ради интереса, а ей понравилось. Так что теперь выбирал наборы суши и роллов по принципу «больше и сытнее», чтобы хоть как-то компенсировать себе факт, что жуёт, по сути, пресный рис.

Дамир улыбнулся в ответ Эле, она прикусила нижнюю губу – до ужаса вульгарный жест, так идущий ей. Ей всё шло: и простые сарафаны из ситца, в глупый цветочек, делавшие из Эли девчушку настолько юную, что Дамиру становилось невыносимо стыдно за собственные мысли и слова, и красное платье в обтяжку с присовокуплёнными лодочками на высоком каблуке, и короткие спортивные шортики с лампасами тоже украшали стройную, гибкую фигурку.

Он сходил с ума от любого образа Эли, от неё самой, от всего, что было ею.

– Как ты быстро запомнила, – сделал он комплимент.

– А что тут запоминать? – Эля пожала плечами. – Прочитала и запомнила, если вкусно, хочешь не хочешь, а запомнишь.

– Ты, наверное, в школе хорошо училась?

– Не особо, – снова пожала плечами, на этот раз равнодушно. – Домашку не всегда успевала делать. Доклады задавали, рефераты, презентации, у меня ноут полудохлый, быстрее от руки написать, чем ждать, пока-а-а-а он отвиснет, – весело отвечала Эля. – В колледже тоже самое начнётся, ещё и на электричке каждый день мотаться.

– А если не мотаться? В городе жить? – колледж был в областном городе, том самом, где был лицей, в котором учились Файзулины, находилась Областная больница и работала санитаркой Эля. А слова Натки никак не шли из головы Дамира.

– Где же столько денег взять?! – звонко засмеялась Эля. – Вот проучусь годик, присмотрюсь, что и как, устроюсь официанткой, продавцом ночным или сиделкой, где побольше платят, тогда и перееду, – рассуждала она, делясь нехитрыми планами. – А потом получу диплом, медицинская сестра – хорошая профессия, уколы ставить на дому, капельницы, можно на массажистку выучиться или косметолога, копейка на хлеб всегда будет.

Дамир мысленно обхватывал лицо, укоризненно качал головой, было в этих суждениях восемнадцатилетней девочки что-то от женщины, побитой жизнью, пришибленной усталостью и многолетними обидами.

Он помнил Натку Иванушкину в восемнадцать лет, других девчонок, они были полны бессмысленных мечтаний, а то и полной пустоты в голове, о «копейке на хлеб» мало кто думал, даже подружка Равиля из неблагополучной семьи. Он знал мечты Каримы: та собиралась стать, ни больше ни меньше, авиаконструктором, работать в самолётостроении, выбрала ВУЗ, куда будет поступать. Инженер, из жопы руки. Справедливости ради, Карима могла легко поступить в этот и любой другой институт, она отлично училась. И если литература или обществознание ей давались не без труда, то математика с физикой шли на ура. В этом они с сестрой похожи.

Эля не собиралась становиться авиаконструктором, не мечтала быть стюардессой, даже моделью или актрисой кино себя не видела. Продавцом, официанткой, медицинской сестрой – нехитрые, земные планы девчонки, которой с восемнадцати лет, а то и раньше (Дамир по-прежнему ничего не знал о жизни Эли на Севере), приходится заботиться о себе.

Пообедали с душой, просидели за столиком почти три часа, разговаривали. Эля жаловалась на напарницу, злую тётку пятидесяти лет, а Дамир делился планами.

– Почему ты не хочешь остаться в Штатах? – недоумевала Эля. – Я бы осталась!

– Проблемы с визой. В Нью-Йорке я работаю по контракту, через год он заканчивается, вернусь домой. Отцу нужна помощь, Назару всего девять.

– Я бы осталась нелегально, – фыркнула Эля и отправила ролл в рот, с удовольствием пережевала и закатила глаза. У неё очень живая мимика. Смешная, говорящая, выразительная. – И вообще, Равиль, кажется, заместитель твоего папы? Разве он не может заменить тебя?

– Один из заместителей, – поправил Дамир. – Это семейный бизнес, Эля…

– Слу-у-у-ушай, а что у него с твоей сестрой? – без всякого перехода брякнула Эля. – Ой, я знаю, что надо молчать, но интересно!

– Ничего. Пока ещё ничего не решено.

– Поэтому ты не разрешаешь ему провожать Кариму?

Они ещё несколько раз выбирались в город вчетвером. Надо бы составлять компанию сестре и Равилю одному, но невыносимо тоскливо. Любая минута без Эли – тосклива. Так что он брал её с собой, тем более она, кажется, нормально общалась с Каримой, да и та не смотрела волчонком на подругу брата.

– И поэтому тоже, – всё, чем прокомментировал Дамир ситуацию. Не скажешь же в самом деле, что уважающая себя девушка не позволит… И семья её не допустит.

– Просто это странно, – Эля покосилась на Дамира.

– Чего странного?

– Ну, мне странно. Поморов даже крепостничество не коснулось, на Севере не было крепостного права. У нас собак не привязывали, а вы Кариму как на цепи держите…

– Никто её на цепи не держит, просто Кариме шестнадцать лет, а Равилю двадцать шесть!

– Ох, блин, это всё-всё-всё объясняет, – залилась смехом Эля. Дамир сам понимал, насколько глупо выглядит со стороны, но ничего изменить не мог и не собирался. Если Карима выбрала Равиля, а похоже, так и было, для её же блага, чтобы всё шло именно так, как идёт сейчас.

Юнусов Равиль жёстче лояльного, способного на компромисс и понимание Дамира. Его мать религиозна, и он многое впитал от неё. Дед – турок, от него Равилю досталась восточная внешность, лишь немного сглаженная булгарской и мишарской кровью, бескомпромиссность в решениях и суждениях. Отец же Юнусова был сродни Файзулину-старшему – религиозен и традиционен ровно настолько, насколько это удобно ему здесь и сейчас. Гремучую смесь смешения культур, взглядов и традиций Равиль впитал в себя с младенчества.

Здесь, сейчас и навсегда ему необходима женщина, которую он будет прежде всего уважать, с безупречной репутацией. Та, что будет его и только его. Не только телом, но и помыслами. Женщина, подходящая ему во всех аспектах. Так что лучше Кариме подстроиться под своего Юнусова, и чем раньше это случится, тем меньше шансов, что благополучию её будущей семейной жизни что-то помешает.

Они остановились на берегу Волги, смотрели, как проплывают белые кучевые облака, отражаясь в обманчиво спокойной глади реки. Эле вздумалось искупаться, погода стояла тёплая, но не жаркая, солнце скорее ласкало, чем палило. Дамир не возражал, он тоже был не прочь окунуться в прохладную воду и поваляться на покрытом мягкой сочной травой берегу.

Слева и справа от небольшой тихой заводи шумели камыш табернемонтана и рогоз. Эля их постоянно путала и фырчала, что слово «табернемонтана» глупое. У края воды росла острая осока, проведёшь пальцем – порежешься, а сам затон скрыт был от людских глаз. Пешком сюда не ходили – далеко, даже малышня на велосипедах предпочитала мотаться на пляж, который был ближе и песчаный, где спуск удобнее и пологий подход к воде. На машине же не преодолеешь бездорожье, только на УАЗе или на внедорожнике, как у Дамира, а таких на всё село два – у него и у его отца, тот точно по кустам шляться не станет.

– Купальник взяла? – поинтересовался Дамир, смотря, как слетает лёгкое платье, падая комком к стройным ногам с тонкими лодыжками.

– Я так, – небрежно взмахнула рукой Эля, расстегнула лифчик и отбросила в сторону.

Дамир уставился на грудь второго размера, ближе к третьему. Не такая и большая, в сущности, если бы не худенькие плечи, торчащие ключицы и изящная, девичья шея. Груди призывно колыхнулись, светлые соски напряглись твёрдыми пиками и смотрели на Дамира. Следом в сторону отлетели белые трусы классического кроя с целомудренной кружевной вставкой спереди. Он проводил взглядом бельё, вернулся к соскам, опустил взор на подрагивающий плоский живот, мысленно огладил косточки и посмотрел ниже, туда, где Эля убирала волосы подчистую.

Она, зная наверняка, что Дамир не сводит глаз, видя его восхищение, сродни обожествлению, обернулась вокруг своей оси и, плавно качнув бёдрами, демонстрируя поистине шикарную задницу, двинулась к реке, чтобы заверещать от первого соприкосновения ступней с водой и совершенно по-девчачьи, неуклюже, плюхнуться в воду, поднимая сонмы брызг.

Дамир последовал за ней, также сбросив трусы на берегу, и с разгона упал в воду, хватая Элю. Руки скользнули по обнажённому телу. Вода в мгновение стала горячей, а тёплый воздух душным. Ароматы реки, травы, примятой осоки смешивались со ставшей родной горечью и лёгким запахом гари, доносившимся с полей. Где-то жгли сушняк.

Его рот мгновенно накрыл губы Эли, не давая и шанса на отступление, врезался языком, скользнув внутрь, раздвигая зубы, углубляя поцелуй настолько, насколько хватит у неё сил. Он бы целовал её дольше, жарче, глубже, жаднее.

Закончилось всё на берегу. Эля уткнулась грудью в траву, приподняв зад, выгибая поясницу, как похотливая кошка, уставившись остекленевшим слезящимся взглядом вбок, пока Дамир вбивался с остервенением, сильно, размашисто, хватая бёдра и талию, так, что наверняка останутся следы.

– Эля, что с тобой? – немного отдышавшись после бурного, продолжительного оргазма спросил Дамир. Эля казалась бледной, почти зелёной. – Тебе больно? – нужно всё-таки сдерживать себя. Девчонка совсем молоденькая, узенькая, тесная, он терял голову каждый раз, когда оказывался в ней.

– Нет, не больно, – пробормотала Эля. – Ты не чувствуешь запах?

– Запах?

– Илом воняет, сладу нет, как противно.

– Рекой пахнет… обыкновенно, – с реки доносился обычный, еле заметный запах – дуновение свежести, рыбы, кувшинок. Ни с чем не спутаешь.

– Не могу! – Эля зажала нос, её передёрнуло. Быстро вскочила на ноги, нацепила сарафан и пошла вверх по берегу, крикнув, чтобы Дамир прихватил её бельё. Сумасшедшая, абсурдная, порывистая, такой она была.

Дамир собрал вещи, засунул её трусы в карман и поднялся, крутя лифчик вокруг указательного пальца за бретельку. Белое кружево мелькало, как медлительные лопасти вертолёта. Эля сидела на траве, расставив ноги, обхватив руками голову. Ещё не подойдя, Дамир понял – ей плохо. Схватил в машине салфетки и воду и кинулся к своей поморочке.

– Я этот японский ресторан закрою! – ругался Дамир, пока Элю снова выворачивало, а он держал её покрытую липким потом голову. – Ноги нашей там не будет!

– Причём здесь ресторан? Меня ещё утром тошнило, и вчера тоже, к обеду прошло, а сегодня вот… – она снова схватилась за желудок.

Оставались сильные рвотные позывы, всё остальное давно покинуло желудок, от этого Эле становилось ещё хуже. Воду она пить отказывалась, отталкивая бутылку, со слезами на глазах уверяя, что и та воняет илом.

– Это не воняет? – осведомился Дамир, протягивая бутылку с пепси-колой. Они уже сидели в машине. Если до этого Эля была бледной, то теперь и вовсе зелёной, как примятая осока в набегающей речной волне.

– Нет, – Эля с видимым удовольствием выпила половину банки, даже порозовела немного. – Отвези меня домой, посплю, всё пройдёт.

– Хорошо, – он обеспокоенно покосился на Элю. – Когда у тебя были последние месячные?

– Не помню…

– Эля, такие вещи надо помнить! Ты два месяца живёшь половой жизнью, необходимо помнить, когда у тебя были месячные, – Дамир уже вспомнил, и результат ему не понравился. Первый раз критические дни у Эли появились примерно через неделю после их первого раза и на этом всё. Ничего. Зеро. Полтора месяца. Это может ни о чём не говорить, а может и…

Твою мать! Он покосился на Элю, кинул быстрый взгляд на впалый живот. Не может быть.

– А я не помню! Погоди, – Эля залезла в свой телефон, что-то шептала, загибала пальцы, ещё раз загибала, рисовала ногтём чёрточки у колена. – Ты же всегда пользовался презервативом! – с укором прокричала она.

– Не всегда, для тебя это не новость, – отрезал Дамир. Ей иногда «натирало», или она попросту капризничала, Дамир, как болван, шёл на поводу.

– А у тебя есть деньги на аборт? – снова зеленея, спросила Эля, уставившись щенячьим взглядом на Дамира.

– Есть, – он отвернулся к окну.

Аборт. Аборт. Аборт было бы правильно. Логично. Ей восемнадцать лет, восемнадцать! Какая из неё мать? У неё рефераты, доклады, колледж. У неё Эдвард, мать его, Каллен, вампир с мукой на лице. По той же причине аборт делать нельзя. Восемнадцать лет. Чем это аукнется? Какие последствия принесёт?

Дамир Файзулин никогда не был оголтелым пролайфером, борцом против абортов, его мало интересовало, считается ли эмбрион человеком с причитающимся священным правом на жизнь. О религиозном аспекте он тоже не думал. Харам или нет, он не хотел знать, но выросший в многодетной семье, с матерью, осуждающей аборты, Дамир не мог не впитать негативное отношение к прерыванию беременности. Его мало интересовало, делали ли взрослые любовницы от него аборты, ему не говорили, он был признателен.

Только Эле восемнадцать лет. Какой, в жопу, аборт? Какой, к шайтану, ребёнок?

– Куда ты едешь?

– В аптеку, за тестом.

– Зачем?! – в ужасе подпрыгнула Эля, смотря широко распахнутыми васильково-синими глазищами.

– Узнать, беременна ты или нет. Может, это нарушение какое-нибудь.

– Я боюсь!

– Эль! – он резко ударил по тормозам. Хорошо, что она была пристёгнута, иначе влетела бы в лобовое стекло. – Трахаться не боишься, значит, и пописать на полоску будет не страшно.

Она пописала – закрылась в туалете на автозаправке, прихватив тест и пластиковый стаканчик, а вышла с круглыми от ужаса глазами и двумя полосками, зажатыми в трясущейся ладошке.

Пока мотались в город, пока Дамир бегал в аптеку, ближайшую к въезду в город, пока парковался у заправки, ждал Элю, он всё для себя решил. Эля не станет делать аборт. Его жена не будет избавляться от ребёнка, восемнадцать лет ей или тридцать восемь, это его жена и его ребёнок. Ребёнок, который увидит свет. К тому же, беременность решает все проблемы разом.

Дамир сможет улететь дорабатывать контракт со спокойным сердцем. Эля не останется одна, будет под защитой имени Файзулиных. Ни одна скотина не сможет открыть рот на Элеонору Файзулину. Никто не посмеет кинуть косой взгляд, обидное слово, острое замечание. Будут ходить, улыбаться, кланяться в пояс при встрече, засунув ядовитые языки куда подальше. Он женится официально, защитит свою девочку юридически и фактически. Беременность Эли – лучшая новость за последние недели безостановочной паники, фоном присутствующей в жизни Дамира.

– Я не знаю, сколько стоит аборт – плача, проныла Эля. – Какие нужны документы, справки.

– Девочка, подожди, остановись, – Дамир обхватил ладонями перепуганную, с потёками слёз, мордашку. Васильковый взгляд превратился с тёмно-синий, в глубине глаз перекатывалась неудержимая паника. Она боялась, отчаянно боялась. – Милая моя, подожди. Сейчас я отвезу тебя домой, а к вечеру вернусь. Обещай, что ничего не сделаешь, – о, Дамир уже достаточно знал Элю, чтобы понимать: если она решит, её не остановит ни его мнение, ни листовки пролайферов, ни страх попасть в ад. – Просто сядь дома и дождись меня.

– Хорошо, – Эля посмотрела с недоверием. – Ты приедешь? Привезёшь деньги?

– Приеду, – согласился Дамир. – Часов в семь вечера приеду.

Он довёз Элю домой, бесконечно долго целовал у машины, наплевав на косые взгляды поповцев, совсем скоро его девушка официально станет Файзулиной, со всеми выходящими последствиями. Это последние косые взгляды в сторону Эли. Провалиться ему в джаханнам, последние! Эля закрыла дверь в дом, на прощание одарив таким не доверяющим взглядом, что стало невыносимо больно. Озноб прошил позвоночник, волосы на макушке встали дыбом, руки покрылись мурашками. Тогда он, не задумываясь, отдал бы жизнь за то, чтобы Эля верила ему.

Отец находился в офисе – Дамир уточнил по телефону, – он пообещал дождаться сына, тем более, тот должен был сдать проектно-сметную документацию по новому объекту строительства. Арслан Файзулин был не тем человеком, который бросает деньги сыновьям просто так. Через полторы недели после приезда, Дамира взяли в оборот, и всё время вынужденных каникул он работал на благо семейного бизнеса Файзулиных.

Выслушав доклад сына, посмотрев цифры, Арслан Файзулин промолчал, сделав собственные выводы, о которых он сообщит позднее. Дамиру пока не хватало практических знаний Российского рынка, тогда как в части мировой практики и инновационных технологий он был силён, как никто. Впоследствии всё это сыграет на руку Файзулину-младшему. «Южнобережный» станет одной из крупнейших компаний на рынке страны и ближайшего зарубежья, а наладив контакт с представителями арабского мира, выйдет на мировой уровень. Но это дело будущего, пока Дамир не ждал поощрений и снисхождения от отца.

– Сегодня, в восемь вечера, хочу, чтобы ты и мама были дома, – в том, что эби и дети будут дома, сомнений не возникало.

– Вот как? – бровь Арслана поползла наверх. – Что-то настолько важное?

– Я представлю вам одного человека.

– Элеонору Григорьевну Александрову, правильно понимаю? – Дамир и глазом не моргнул. Лишь хромая слепо-глухо-немая собака не обсуждала его связь с Элей.

Не стоило надеяться, что слухи пройдут мимо отца. Он всегда был в курсе амурных дел сына, но никогда не вмешивался, считая, что мужчина сам в состоянии разобраться со своей жизнью и штанами. Пожалуй, это был тот единственный раз, когда Арслану Файзулину стоило вмешаться и отцовской волей прекратить фарс.

– Правильно.

– С чего такая прыть?

– Она ждёт ребёнка, – на этих словах странное тепло окутало Дамира, опутало дыхание и слова. Ребёнка. Его ребёнка! У Эли будет его ребёнок! У них будет ребёнок.

– У тебя нет денег на аборт? – отец полез в бумажник, переложил несколько купюр, отделив крупные от мелких. Крупные подтолкнул к сыну по глянцевой поверхности стола, аккуратная стопка рассыпалась, как карточный домик и жизнь Дамира. – Здесь хватит на небольшую компенсацию морального вреда, – на большую, по мнению Арслана, залетевшая шалава не имела права. Всего лишь способ заткнуть ей рот раз и навсегда.

– Есть, – Дамир вернул отцу твёрдый взгляд. Он был его сыном и также не менял решения, всегда шёл до конца. – Она не будет делать аборт.

– Это она так сказала?

– Я так говорю.

– Прекрасно, – отец порывисто встал, с грохотом отодвигая покачнувшееся директорское кресло, в итоге упавшее, выставляя на обозрение жалобно крутящиеся чёрные колёса. – В восемь буду дома.

Дамир заскочил в салон цветов, долго пялился на букеты, не зная, какой выбрать. Розы слишком банально, хотя Эле понравятся, а пафосные орхидеи она точно не поймёт. Взял алые герберы, здоровенный букет, не обхватить стебли ладонью – яркий, как раз для его Эли. Цветы, формой напоминающие ромашки, девчонка ведь, каких-то восемнадцать лет, а по разуму и того меньше.

Как подъехал к дому Эли, не помнил, ворвался в двери, встретившись с мутным взглядом Гришки. Собрался с силами – какой-никакой, а это отец Элеоноры. За спиной мелькнуло бледное личико Эли, взлохмаченные волосы, зарёванные глаза, припухшие от плача губы.

– Добрый вечер, – твёрдо произнёс Дамир, смотря на выпучившегося Гришку. Ничего общего с дочерью у него не было, даже отдалённо. Гришка – худой и высокий, как шпала, кареглазый, с торчащим ёжиком тёмно-русых волос, костистым лицом и острым, крючковатым носом, против невысокой, синеглазой, слегка курсносой и белокожей Эли.

– А? – Гришка нахмурился.

– Добрый вечер. Я люблю вашу дочь и прошу её руки, – твёрдо произнёс Дамир, а внутри весь трясся.

Зубы отбивали барабанную дробь, дыхания не хватало. Он будто марафон бежал и не видел финиша, в солнечном сплетении нещадно ломило, горло сдавливало, руки и ноги холодели. Он боялся, он до одури боялся, что Эля откажется. Она могла – ни слова отца, ни слова Дамира сумасбродной девчонке не указ. Она запросто откажется, пошлёт Файзулина в ад, а герберы засунет в задницу шайтану.

Она согласилась. История не знает сослагательного наклонения. Она согласилась.

Прямо под мат Гришки, что нагуляла-таки, принесла в подоле, шлюха. Согласилась, разглядывая колечко, даже не понимая, что сверкающие камешки по ободку – якутские бриллианты. Для покупки того злосчастного кольца Дамир залез в неприкосновенный запас собственных сбережений.

Эля долго собиралась, потом Дамир вернул её в зал. Сам выбрал подходящее случаю платье, длиной по колено, скрывающее грудь и соблазнительные изгибы девичьего тела. Долго умывал холодной водой, чтобы сошли красные пятна, попросил заплести косу, хотя обычно Эля ходила с распущенными волосами. Лично стёр красный лак с ногтей, в итоге получилась эдакая девочка-гербера. Слишком яркая для простой ромашки, но и на орхидею не тянет. Пока не тянет.

Ровно в восемь вечера, когда воздух становился стеклянно-прозрачным в преддверии заката, Дамир остановил машину у дома из жёлтого кирпича, скрытого от людских глаз высоким забором, железными воротами и тенью фруктовых деревьев.

Эля вцепилась в ногу Дамира, вцепилась так, что остались синяки. В ужасе смотрела она на разъезжающиеся ворота, просторную площадку перед домом, ведущую в гараж. Зелёный газон со свежескошенной травой перед высокими распахнутыми окнами, скрывающими жизнь домочадцев за многослойными шторами. Ухоженные клумбы с хризантемами, георгинами и стремящимися вверх гладиолусами. Яркой астильбой вдоль дорожек и золотыми шарами, высаженными вдоль забора, свисающими по ту и эту сторону. В воздухе стоял неповторимый аромат ночной фиалки, и было непривычно тихо.

Дамир провёл Элю на задний двор. Там, на своём привычном месте, на низенькой скамеечке, сколоченной Дамиром ещё в восьмом классе, сидела эби, нарядно одетая, в новеньком, отпаренном халате и платке.

– Эби, это моя Эля, – Дамир привычно сел рядом с эби, вложил её натруженные ладони в свои, погладил руки, молясь Всевышнему дать многие годы жизни этой женщине.

«Собака ты немая… Удумал…», – прочитал он в её укоризненном взгляде, но на Элю она посмотрела ласково, протянула морщинистую руку, улыбнулась приветливо и пригласила в дом, вставая.

В просторной кухне, выделенной под столовую зону, был накрыт стол, во главе которого сидел хмурый Арслан Файзулин. Мама, Карима и Алсу носились вокруг, как заведённые, доводя сервировку до совершенства. Назар выхаживал вдоль стены, ему явно мешали новенькие ботинки и отглаженная белая рубашка. Динар кусал зелёное яблоко, изо всех сил стараясь не заляпать светлую рубашечку с якорьками на воротнике.

Глава 19

Дамир. Прошлое. Поволжье

Дамир был счастлив. Счастлив безумно, отчаянно, яростно. Щемящая тоска и беспричинная радость смешались в его душе ядрёным, наркотическим коктейлем, будоражили мысли, чувства, желания.

Свадьба, по меркам Файзулиных, прошла скромно – небольшое торжество в городе для обязательных гостей, по большей части партнёров отца и нужных ему людей: свадьба старшего сына – хороший повод проявить гостеприимство, и всего один день в домашней обстановке, для родных и близких, среди которых не было ни одного родственника Эли. Против всех правил – в доме жениха, а не невесты.

Эля выглядела бесконечно удивлённой от стремительных перемен в её жизни. От новых родственников, принявших её настороженно, с опаской, но с уважением к выбору Дамира. От казавшегося ей запредельно нарядным свадебного платья, целомудренного, как и полагается невесте, одновременно с тем шикарного, с пышным, струящимся подолом в пол, тонким кружевом, закрывающим руки и шею, и фатой, скрывающей рдевшее личико.

В васильковых глазах стояли слёзы, когда Элеонора сказала: «Да». Дамир с трудом сдержался от того, чтобы позорно разреветься вслед, как мальчишка.

Если Всевышний отмеряет человеку долю счастья, то вся мера, щедро протянутая Дамиру на всю его жизнь, вылилась сплошным, непрекращающимся ливнем в те дни. Дни недолгой семейной жизни с Элей Файзулиной.

Вряд ли родные разделяли его счастье. Отец ходил хмурый, мать недовольно поджимала губы, эби, его эби, дорогая, бесценная эби смотрела на внука с немой укоризной, в каждом взгляде он читал: «Собака немая, удумал…». Но мозг, затуманенный силой таких эмоций, что справиться с ними, не согнуться под хлёсткими, яркими, жалящими всполохами, почти невозможно, отказывался воспринимать ту реальность. Дамир жил в какой-то своей, параллельной, счастливой жизни. Диапазон чувств беспрестанно метался от беспричинной, звенящей радости и жгучей, припекающей, разрывающей изнутри страсти до невыносимой тоски.

Если бы Дамир находился в том состоянии долго, он бы сдох от передозировки счастья, пароксизма собственной любви. Ему было отмерено чуть меньше жалкого месяца, в течение которого он имел право на счастье и реализовал его, наплевав на всё и вся, будто знал наперёд – будущего нет.

Эля спала, раскинувшись на кровати в комнате Дамира, ставшей семейной для него с Элей, в родительском доме, на втором этаже. В месте, куда его привезли из роддома. Ребёнку Дамира суждено знакомиться с миром в этом же месте, дышать тем же воздухом, видеть за окном ту же кряжистую яблоню и высокую, раскидистую липу у самой границы участка.

Вопрос отдельного проживания встал остро. До этих дней Дамир не считал нужным приобретать недвижимость в родных местах, живя и работая на другом континенте, в отдельном жилье попросту не видел смысла. По возвращении он планировал построить дом или купить квартиру. То и другое – с видом на Волгу. В то время вода ещё успокаивала, дарила ощущение родного дома, безотчётно грела душу.

Пришло время задуматься, Дамир посмотрел несколько квартир в городе, но был остановлен доводами отца.

– Что ты сейчас можешь купить? – Арслан с неодобрением покачал головой, цыкнул, совсем как эби. – Двухкомнатную конуру? Через год вернёшься, лучше возьмёшь, я помогу. Начнёшь строить дом сразу на большую семью. Один сын – не сын, – повторил он то, что любил повторять.

«Один сын – не сын. Два сына – половина сына. Три сына – сын». Дамир улыбнулся, соглашаясь с доводами отца. Он не сомневался, Эля родит ему не одного сына, а может и не трёх, а больше. Они молоды, полны сил, здоровья, у них вся жизнь впереди. Вопрос с покупкой отдельного жилья отложили до возвращения Дамира из Штатов.

Всего-то год подождать… Год… Какой-то жалкий год против всей жизни. Счастливой, безоблачной жизни с Элей.

Эля раскинулась на широкой кровати, улыбаясь во сне. Солнечный луч скользил по её щеке, лаская нежную мочку, задевая сбившийся локон. Солнечный след брёл по нежной шее, перебирался на открытую худенькую ключицу, шествовал по полупрозрачной ткани на груди, обхватывая сосок, терялся на косточке, не прикрытой тканью белых, полупрозрачных шорт.

Дамир опустился губами к щеке, повторяя путь солнечного луча короткими поцелуями, шалея от запаха – горькой смеси аромата Эли и ночного, безумного секса. Он задержался губами чуть ниже пупка, пытаясь представить там, под кожей, крошечное существо, ещё и с человеком не схожее, но уже бывшее его ребёнком, продолжением. Острая, звенящая струна, как обычно в такие моменты, лопнула в области груди, он часто задышал, как при панической атаке, отпрянул, сменив губы на ладонь, и на секунду перевёл взгляд на окно. Там шелестела зелень, ничем ещё не намекающая на приближающуюся осень.

Скоро он вернулся к своему занятию, скользя губами, горячим дыханием, языком по гладкой коже, пуская под слабую резинку на шортах пальцы. Ладони обхватили ягодицы, упругие, идеальной формы, немного сжали, огладили и снова сжали, постепенно стаскивая полупрозрачный шёлк по бёдрам.

Эля заворочалась, недовольно что-то пробурчала со сна, но покорно приподняла бёдра, позволяя снять с себя шорты, и раскрылась, следуя движениям рук Дамира. Три родинки, скрытые от глаз посторонних, и четвёртая, небольшая, примостившаяся на бархатной коже почти у клитора. Языком обвёл крошечное пятнышко, нырнул глубже, туда, куда указывает порочная родинка, и отдался всепоглощающему занятию. В висках колотилась кровь, пах невозможно, болезненно пульсировал.

Эля тяжело, надрывно дышала, раздвигая ноги с каждым движением языка шире и шире, призывая ласкать откровенней, сильнее, ярче. В ход пошли пальцы, сначала один, а потом и два, третий оглаживал и вовсе запретное местечко. Пока запретное, но такое манящее, что стоило огромного труда не погрузить палец, второй, третий, не пристроить член, настойчиво продавливая, прогибая, настаивая. Эля была согласна, хотела, попросила в брачную ночь, но нет. В ней бушевали гормоны, она хотела ярче, больше, безумней, а он должен думать о безопасности не только её, но и ребёнка.

Порочные, шальные, безумные желания у восемнадцатилетней девушки, считавшейся женщиной.

– Дамир, – проскулила Эля, вдавливая его голову в себя, хватая за руки. – Дамир, давай!

– Что? – он легко вывернулся из захвата цепких, но таких слабых рук. – Что такое, Эля? – можно подумать, он не знал «что».

– Давай! – с нотками истеричности всхлипнула Эля.

– Кончить хочешь?

– Да! – ох, сколько нетерпения, требовательности, нужды.

– А сама? – он отпрянул, сев на колени между женских ног, закинув их на себя, раскрывая максимально, насколько получалось. Он всё равно помнил о положении Эли, учитывал его в самом ярком, душном забытьи.

– У меня не получается так!

– Получится, – Дамир взял пальцы Эли, облизнул и опустил вниз, устраивая на самом чувствительном месте. – Получится.

Она изгибалась, ёрзала, рука порхала, как обезумевшая колибри. Стонала, их могли услышать в утренней тишине спящего дома, по щекам катились слёзы неудовлетворения, пока Дамир не выдержал и не помог. Всего лишь несколько движений пальцев, и Эля взвилась в оргазме, панически хватаясь за простыню, шаря руками в поисках подушки, чтобы заглушить собственный крик.

Чуть позже он вошёл, наслаждаясь оставшейся пульсацией, теснотой, жаром, и двигался максимально медленно, чтобы продлить собственную агонию, насладиться, выпить до самого донышка, до последней капли… яда ли, рая…