Читать онлайн Цена рестарта – продажа души бесплатно
Часть 1.
I
Территория современной Греции.
Приблизительно 3000 лет до н. э.
/Фертраг/
«Солнце. Часть света Творца, едва проникнувшего в этот мир. Сколько я здесь уже нахожусь?
– Кто ты?
Люди все больше множатся на Земле. Даже сюда забрели. А ведь скоро от них и вздохнуть негде будет. Как быть? Думал, я от них скрылся. Что ж. Пожалуй, они скоро покинут это место, и мне стоит лишь дождаться завершения их дел.
– Неужели так трудно назваться? Совсем уважения к старости не имеешь.
Я нехотя повернул голову назад. Передо мной стоял старик. Седая голова и борода. Мутные серые глаза. Простая бедняцкая одежда.
– Как смеешь, человек, ко мне обращаться?
– Чего-то ты злой, – старик, скрипя больной спиной и сыплясь прахом, уселся подле. Наглости не занимать. Не говори о том, чего не знаешь, люди напрасно лезут в ось мироздания.
– Ты не имеешь понятия о том, что называется злом.
– Так расскажи мне.
Странный человек. Мало того, что он меня видит, так ещё и разговаривает со мной, полагаю, в его роду были маги. Только сейчас обратил внимание – его взгляд… Я не видел такого у людей. Впрочем, мне это не интересно. Повернувшись обратно, таким же безразличным тоном я сказал:
– Убирайся, иначе я заставлю тебя пожалеть.
– Не пугай меня. Если бы я боялся, то не окликнул бы тебя.
– Понял. Ты хочешь продать мне свою душу за желание. С удовольствием, но не сегодня.
Он не ответил. Так мы сидели на краю скалы горы Акти. Красивый вид. Вода тихо плещется где-то внизу. Кругом зелень. Солнце. Теперь оно закатывалось за горизонт. Я поднялся и собирался уйти, но услышал слова старика, все ещё пронзающего заходящее солнце своим взглядом, даже не повернувшегося ко мне:
– Завтра. Приходи сюда снова завтра.
Я развернулся и пошел прочь.
Чем же мне заняться? Скука так и снедает… Я вылетел за пределы неба. Посмотрел на вертящийся земной шар. Сзади меня находилась Луна. Какая глупая выдумка – твой мир, старик. Если бы ты только знал… Солнце колыхало раскаленную красно-желтую породу. Она выплескивалась и извивалась дугами, громко шипя. Планеты мерно двигались по намеченным путям, охраняя людской покой. Раньше здесь было куда веселей. Не понимаю. И зачем Он вас сотворил?
Я бродил, бродил и бродил по земле. Города, страны, деревни, рынки, люди. Еще один год прошел.
Точно. Старик. Я и позабыл о нем. Может, умер уже. Я давно там не был. Люди – лишь инструменты, так как инструмент просит о чём-либо? Инструменты наши и их, да и я тоже инструмент. Тем не менее, я завидую вам, люди. Иногда у меня появляется желание стать человеком, ведь тогда я смог бы лгать себе об обратном. На удачу наведываюсь на место Твоей смерти, всё одно в Последний день я определён врагом. Там и правда красиво. Наведаюсь-ка туда.
Я появился на том же месте. Утро.
Вечер.
– Я тебя ждал. – послышался голос сзади.
Я безучастно спросил:
– Ты еще жив?
– Как видишь. – улыбнулся старик, еще сильнее побелевший с прошлой встречи.
Он снова подсел ко мне. И мы снова смотрели на закат. Будто и не было этого года вовсе.
– Так зачем ты меня ждал? – спросил я.
– Сам не знаю. Почувствовал что-то, вот и попросил тебя явиться.
– Тебе не пристало со мной разговаривать. Я демон.
– Это… не имеет значения.
Любопытная находка. Может, я не зря сюда пришел?
– Веришь в Бога?
– Кто знает.
– Ты немногословен для человека.
– Вовсе нет. Просто ближе к смерти человек становится менее разговорчивым.
– Ты боишься?
– Нет.
– Старик, мне неизвестно, кто ты и почему ко мне пришел. Но знай, даже если тебя в эту минуту будут разрывать на кусочки, и ты будешь умолять о спасении, я и пальцем не шевельну, чтобы помочь тебе. Просто потому, что я демон. Если я пожелаю, то сам отобедаю тобой, хотя ты наверняка отвратителен на вкус. Мне чужды человеческие чувства. И если ты решил найти во мне друга – лучше убирайся.
– Не стращай меня, и так знаю. Ты видишь: мне нечем ответить тебе и меня некому защитить. Я не ищу в тебе друга, лишь хотел поговорить. Мне скоро умирать. Я довольно пожил на этом свете, здесь мою душу ничего не держит. Для тебя не существует времени и тебе не приходится разговаривать с людьми. Ты ничего не теряешь. Поэтому прошу – не откажи старику.
На меня смотрели добродушные глаза, заплывшие от лет и от всего увиденного при их прошествии. Морщинистое лицо осеняла грустная улыбка, от которой веяло одиночеством. Седые волосы порозовели от света заходящего солнца, бросающего последние лучи на тонущую во тьме землю.
– Будь по-твоему, старик. Я буду говорить с тобой. Но не из-за твоей просьбы, а потому, что мне нечем развеять свою скуку. Что ж, задавай мне вопросы, а я стану на них отвечать.
– Тогда поведай мне свое имя.
– У меня нет имени.
– Что ж, без имени нельзя … Могу ли я дать его тебе?
– Не имеет значения, как ты станешь звать меня.
– Тогда твое имя будет Фертраг. А звать тебя я буду Ферт.
– Как хочешь.
– Скажи, Ферт, ты видел Бога?
– Нет. Я не знаю тех, кто Его видел.
– Что будет на этом самом месте через пять тысяч лет?
Загляну в будущее.
– Эта гора станет священной для многих верующих людей. Ей дадут другое имя и построят на ней храм. Тысячи паломников со всего света будут стекаться сюда для молитвы и воздаяния Богу.
Потом несколько минут мы молчали. О скалу плескалась вода где-то внизу.
– Ферт, почему ты не убил меня? В прошлую нашу встречу ты пригрозил мне, что съешь мою душу. Но не сделал этого, несмотря на то, что я ослушался предостережения.
– Я ведь уже говорил, что был не голоден.
– Значит, до этого ты уже поглотил кого-то?
– Верно.
– Кто это? Почему ты съел его?
– Мужчина. Раб. Он вызвал меня сам при помощи языческого обряда и продал мне свою душу в обмен на желание. Хозяин его – большой вельможа. У этого раба была жена и дочь, редкая красавица. Хозяин пожелал сделать рабскую дочь своей наложницей. Отец умолял его не делать этого, но тот был непреклонен. В ночь злодеяния он вызвал меня и пожелал предать вельможу тем же мукам, которым бы его дочь. За это я поглотил его душу.
– Вкусной ли она была?
– В целом – да. Но подправлена горечью мести.
– Что произошло с тем вельможей?
– Так как он обесчестил рабскую дочь, согласно контракту, я обесчестил его самого. От этого он и умер в тот же день.
Солнце зашло.
– Ферт, мне пора. Придешь ли ты завтра?
– Для меня нет такого понятия как «завтра». В нужное время назови мое имя и я появлюсь перед тобой.
– До встречи, Ферт.
Я исчез. Время от времени, старик звал меня побеседовать. Мы долго говорили о разном. Человек оказался на редкость любознательным. Он спрашивал меня об устройстве мира, странах, людях, которых мне довелось увидеть. Но более всего его интересовали истории решившихся на сделку со мной. При этом старик никогда не упоминал о том, чего желал сам. Я не спрашивал. Для меня действительно не существует времени. Я и не заметил, как пролетели еще два года. Старик умер. Я навестил могилу лишь однажды, спустя несколько десятков лет после его кончины.
Потому что место и вправду было красивым. Встретил еще один закат. Без него.»
II
Наши дни.
На дворе февраль. Зима все еще морозит город и его окрестности, заставляя снег трещать под ногами. В школах актированные дни и теперь обрадованные внезапными каникулами ученики шатаются по торговым центрам, спуская родительские деньги на разные бесполезные вещи и вредную еду. Несмотря на все усилия природы, город живет еще более бурной жизнью.
Многоквартирный дом где-то на окраине.
В 11 часов утра Вероника нехотя встала с кровати. Родители уехали на работу и отвезли сестру Маю в садик. В трехкомнатной квартире Ника была предоставлена сама себе до самого вечера. Она выпила некрепкий кофе, съела несколько шоколадных конфет и уселась за компьютер – смотреть аниме. До двух часов ночи она читала историю и теперь хотела дать своему едва проснувшемуся мозгу отдохнуть.
Ника ненавидела книги. К собственной семье не испытывала абсолютно никаких чувств. Романтические отношения ее не привлекали. Выбор будущей профессии она предоставила родителям. Каштановые волосы неопрятной паклей свисали с головы, но Ника и не думала их прибирать. Возможно, только к вечеру.
Прошло два часа. Она искренне посмеялась и погрустила. Открыла свою страницу в социальной сети и зашла в беседу своего класса. Оттуда выписала домашние задания и приступила к их выполнению. На грязном столе покоились груды книг и тетрадок, рядом валялись фантики и упаковки от чипсов. Закончила.
Достала из кармана скомканные наушники и включила музыку. Пришла пора навести порядок в доме. Начала с родительской спальни. Заправила постель, протерла зеркало, распахнула окна. Сложила пижамы под подушки, полила цветы, пропылесосила, убрала мамину косметику. Затем прошла в их с сестрой комнату. Разбросанные вещи вскоре оказались на своих местах, рабочий стол разобран, книги разложены, кровати заправлены. Пропылесосила и здесь. Теперь прихожая. Обувь Ника расставила по росту. В ванной собрала полотенца и забросила стирку в машинку. На кухне помыла посуду и принялась готовить.
Все. С домашними делами покончено.
Она села за стол и выключила музыку. Достала дневник розового цвета в красную клеточку большим сердечком по центру на обложке. Дизайн ей, конечно, не нравился, но это был подарок подруги. Вероника открыла его и стала писать:
«Прибралась дома. Устала. Третий год меня не покидает ощущение фальшивости бытия. Прячусь в аниме, фильмы, комиксы, фанфики. Так легче. И проще. Выдуманные истории кажутся мне более интересными. Так я хотя бы временно не чувствую себя героиней какой-то скверной трагедии».
Вероника училась лучше многих. В детстве была любознательной девочкой. Многие пророчили ей большое будущее. Учителя в школе хвалили, посылали на олимпиады, на которых Вера никогда ничего не занимала. Их семья не всегда жила так хорошо. В былое время они ютились в доме, больше похожем на сарай. Скандалы, особенно подшофе, были частыми гостями в нем. Впечатлительная девочка все запоминала. Тогда маленькая Ника пряталась в книги. Читала все, что только попадалось. Но родителям не нравилось, что она мало работает по дому, а потому ругали ее за чтение и отбирали книги в наказание. Потом родилась сестра. Жить стало еще труднее. Долги тяжким бременем ложились на семью. Приходилось донашивать чужие вещи, которые отдавали знакомые из жалости. Затем мама устроилась на работу и дела пошли лучше. За пару лет они расплатились с долгами, поменяли автомобиль, купили новую квартиру. Стали выезжать на море – отдыхать.
Вероника отложила ручку и уставилась в стену. Прошло несколько минут. Она встала и прошла к шкафу, чтобы достать старые зимние пуховики. Вдруг из прихожей послышались звуки открывающейся двери и входящих в квартиру людей. Это родители с Майей вернулись. Вероника оставила вытащенные вещи в том же положении и направилась на кухню – накрывать на стол.
Пока она раскладывала свою стряпню по тарелкам, отец, Евгений Григорьевич, разбирал пакеты с покупками. Мать, Марина Сергеевна, ушла переодеваться. Вероника уже дорезала только что открытый багет, как из спальни мать ей сказала:
– Ника, а что, Майю уже и раздеть некому? Мы настолько обленились? Или ты уработалась за день, я что-то не поняла?
Вера мысленно взорвала Марину Сергеевну, бросив в сторону спальни воображаемую гранату, и молча прошла в зал, чтобы раздеть Майю. На лице девушки все это время покоилось выражение абсолютнейшего безразличия. Детские вещи отправились по местам, и довольная жизнью Майя весело убежала на кухню.
Семейный ужин прошел как обычно, если исключить пару свежих новостей о похождениях родительских коллег.
Приняв душ и надев чистую пижаму, Вероника вернулась в комнату, которую покинула около часа назад, где уже мирно сопела Майя, и включила ночник. Старые пуховики так и лежали, наполовину вывалившись из открытой дверцы шкафа. Она собрала их и взяла игольницу с нитками.
Затем занялась очень странным делом: принялась сшивать из старых курток подушку. Зачем, Вероника и сама не знала. Благосостояние семьи и обилие мягких подушек с пледами вполне позволяли выбросить вышедшие из употребления предметы гардероба, однако девушка упорно продолжала, обшивая теперь мягкую пуховую массу еще более старым, к тому же рваным пододеяльником, тем самым постепенно придавая ей квадратную форму.
По такому же странному, как и нынешнее занятие Вероники, а, может быть, и вполне логичному – кто знает? – стечению обстоятельств, любая деятельность, и только деятельность, заставляла ее чувствовать и осознавать себя живой сущностью.
Закончив «творить», Вероника снова прошла к шкафу и достала розовую наволочку, которая уже спустя минуту эстетично дополнила новый экземпляр ее подушечной коллекции. Девушка села за рабочий стол и открыла дневник, при этом вдруг осознав: она его не закрывала. Мурашки волной прокатились по спине, прикрытой лишь холодной тканью пижамы – неужели мать прочла ее записи?
Однако лихорадочное замешательство длилось всего долю секунды. Теперь Вероника думала: «Ну, а если все же прочла, то что? Ведь ничего не изменится. Тем более, мой ежедневник лежит здесь, передо мной, все так же содержа в себе мои записи, в полной цельности и сохранности. Получается, я бессмысленно истратила нервные клетки, которые, возможно, пригодились бы мне в будущем для более полезных дел. И из-за чего? Из-за этой нелепой глупости. Хотя… Теперь это не имеет значения. Необходимо больше работать над контролем своих эмоций.»
Вероника снова сделала запись в дневнике: «Только что я сшила подушку из своих старых пуховиков. Она была некрасива, скорее уродлива, но стоило мне надеть на нее красивую наволочку, как уродство превратилось в красоту, и я сама бы не отличила ее от настоящей подушки из магазина. Следствие: что угодно может быть иллюзией. Вывод: нельзя верить глазам.»
Ника положила ручку и закрыла дневник. Смысла прятать не было, и она не стала утруждать себя этим бесполезным занятием. Девушка взглянула на часы – одиннадцать вечера. Спать совсем не хотелось. Чтобы уснуть, нужно было чем-нибудь себя измотать. Но на этот случай всегда находилось спасительное устройство – смартфон. Через полчаса глаза уже слипались от яркости экрана, а разум туманился от бессвязной глупости мелькавшей все это время ленты новостей. Вероника заснула.
III
/Вероника/
«– Сколько мне еще ждать?
– Ей только шесть. Она еще в детский сад ходит.
– Что такое «детский сад»?
– Бессмысленно спрашивать меня о том, что и так узнаешь в будущем.
– И правда.
Бабушка ведет мою маму в садик. В этой жизни мне быть женщиной. Интересно, я буду похожей на нее?
– Слушай, я знаю, что такое садик.
– Ясно.
Он говорит все с той же интонацией. Ничего не изменилось. Все так же хладнокровен. Наверное, он никогда не удивляется.
Кто он? Откуда я его знаю? Хмм… Голова болит… Странно. Как же все это странно. Я точно помню, как ожидала собственного рождения, сидя на краю деревянной песочницы с каким-то мужчиной, напротив двухэтажного дома своей шестилетней матери, которую моя бабушка уводила утром в детский сад. Погодите-ка! Но это же абсурд! Нонсенс какой-то.
Однако… Так хочется вспомнить имя того человека…
Не знаю, что со мной происходит, но у меня такое ощущение, будто я очень давно знакома с ним, словно чувствуется какая-то связь. Вот только…откуда это ощущение? Черт. Как же его зовут? Я уверена, что мне известно имя…
Стоп!
Зачем мне это? Сейчас мне нужно спать, а не заниматься разгадыванием каких-то снов. Завтра трудный день. Без глупостей. Это просто сон.»
IV
Будильник прозвенел в семь. Вероника встала. Вернее, встало только ее тело, явно не мозг. На автомате она прошла в ванную для утренних процедур, которые никак не помогли проснуться. Затем на кухню. Заглянула в холодильник и взяла яблоко. Родители тоже уже возились в спальне, собираясь на работу. Ника вернулась в комнату – будить Майю в сад. Мысль о детском садике заставила ее вспомнить странный сон и того человека, но она повертела головой и продолжила. Спустя пару минут Майя с недовольным видом тоже шлепала в ванную. Тем временем Вероника решила узнать, нужно ли ей сегодня в школу, и с этой целью зашла в Группу. Ничего. Сообщений об актировке не было. Придется идти. Раздосадованная Ника стала собираться.
Родители подвезли ее к школе, так что идти пешком по морозу не пришлось, что уже радовало. До начала занятий оставалось еще полчаса. Половина подруг к этому времени была в школе. Теперь можно и повеселиться.
Прямо по курсу стояли Катя с Соней. Девочки ярко контрастировали на фоне друг друга. Соня – восточная красавица, как ее часто называли. Узкие раскосые глаза, смуглая кожа, пухлые щеки, длинные темные волосы. Одним словом, азиатка. Катя – ее полная противоположность. Золотистые волосы, светло-голубые глаза и светлая кожа с небольшим количеством веснушек. Когда Вероника смотрела на них, то ей почему-то хотелось сделать их фото и отправить Трампу с Ким Чен Ином. Мол, смотрите, европейцы с азиатами дружат и даже вместе уроки прогуливают. Смешно и грустно. Хотя она понимала, что в тонкостях политики, тем более геополитики, сам черт ногу сломит, и представляла все эти встречи и саммиты «на высшем уровне» ничем иным как спектаклем, в котором есть свое, неизвестное зрителю закулисье, на людях все равно придерживалась общего мнения. Осторожность ведь никогда не помешает. Ника накинулась сзади на Соню:
– Привет, девчонки!
– Ооо, какие люди! Привет, – сказала Катя, обнявшись с Вероникой.
– Привет, Вера, – произнесла Соня, улыбнувшись, отчего Нику слегка передернуло: она не любила, когда ее так называют. Но тем не менее, продолжила с игривой улыбкой:
– Что делали на актировках?
– Да ничего, я дома сидела.
– Я тоже.
– Уроки что ли делали?
– Ага-ага. Конечно. Очень смешно.
– А ты сделала?
– Да.
– Дай списать геометрию по-братски?
– Да, сейчас.
Вероника достает тетрадь и отдает подруге. Это происходило уже сотни раз, но почему-то стало вдруг неприятно. Все с той же улыбкой Вероника произносит:
– Ну, я пойду, а то мне еще к классной зайти надо, ок?
– Да, ага, хорошо.
– Вер, я тоже спишу, ладно?
– Без проблем.
Девушка ушла на третий этаж и села на скамейку в самый безлюдный угол. Достала книгу. Нужно просто подавить эти чувства. Так надо. Так будет проще.
Все кругом бродило, шумело, мелькало. Скамейка была неприятно холодной, но Нике было все равно. Читать что-то расхотелось. Она убрала скучный исторический роман в сумку. Посреди коридора скопилась небольшая толпа подростков. При желании, вслушавшись, можно было различить голоса собравшихся. Вероника стала смотреть. Просто смотреть на людей. Что они делают? Зачем?
Бегут куда-то, говорят.
Она представила, как время перед ней отматывается вперед. Как будто она включила фильм на ускоренный просмотр. Учащиеся мелькают быстрей, быстрей, быстрей. Шум сливается в один непонятный звук.
Еще быстрей.
Люди постепенно стали исчезать. Звук затих. Остались стены.
Вероника подумала, что вроде как люди есть, а вроде как их и нет вовсе.
Звонок.
Она вскочила и опрометью понеслась в кабинет математики.
V
/Вероника/
«Ну вот. Еще и на урок опоздала. Благо, Генриетта Михайловна задержалась. Можно сказать, мне повезло. Все будто душит меня. Не хочу здесь находиться. Ладно, нужно учиться.
– Чтобы начать изучение новой темы, нам необходимо повторить некоторые сведения из планиметрии. Итак, назовите мне аксиомы, которые вы помните из курса девятого класса…
Как же мне все надоело. Я действительно не понимаю, почему все именно так. Как будто при рождении человеку по умолчанию задают определенные настройки, по которым ему предстоит жить. И лишь иллюзия выбора мелькает перед ним неосязаемым призраком мнимой свободы, которой никогда не существовало в действительности.
– Стафеева!
Черт, заметила.
– Да, Генриетта Михайловна.
– В облаках витаешь? Какие аксиомы ты помнишь?
– Параллельные прямые никогда не пересекаются.
– Садись, Вероника.
И что я сейчас ляпнула? Удивительно, но мне даже не стыдно.
Сегодня я не выспалась, как следует. Да и когда я последний раз нормально высыпалась, уже и не вспомню… Заставила себя поесть противную мамину кашу с утра. Эти отвратительные мюсли! Как их вообще люди едят? О. Наконец-то формулы записала. Зачем впустую тратить полурока на отступления и предысторию, если в итоге все по формулам решать – не понимаю. Хорошо, что Киры сегодня нет. Парта в моем полном распоряжении.
– Вероника, иди к доске.
Легкая задачка попалась, как я рада. Не придется голову ломать.
– Молодец. Присаживайся, но больше не отвлекайся на уроке, хорошо?
Зачем вы мне это говорите? С чего в вашей фразе звучат нотки заботы?
– Да, Генриетта Михайловна.
Вам ведь на самом деле все равно. Вы придете домой выпьете чаю, поужинаете, примите душ, ляжете спать и даже не вспомните обо мне. Так и должно быть. Люди настолько привыкли притворяться, что тошно становится. Но еще противнее то, что я ничем от них не отличаюсь, возможно даже лживее многих. Как говорил товарищ Ленин, «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Как точно сказано. Лучше и не придумаешь.
Звонок.
– Домашнее задание на доске. Не забываем сдавать тетради! После уроков все ко мне на консультацию.
– До свидания, Генриетта Михайловна.»
VI
Вероника тихо шла по школьному коридору. Из окон бросалась в глаза вечерняя тьма, окутавшая здание снаружи, норовя поглотить целиком. Ярко разрисованные стены выглядели теперь убого и фальшиво, а искусственный свет ламп нагонял тоску. Девушка шла, глубоко погрузившись в размышления и уткнувшись взглядом в пол, так что не заметила, что чуть не навернулась с лестницы. Она была вымотана за сегодня. Учеба отбирала все силы, Ника читала и читала, учила и учила, но мозг будто заблокировал канал приема информации, и новые знания запоминать совсем не получалось. Ника не отчаивалась, скорее, мирилась, однако не отступала. Сейчас же ее заботило другое.
Вероника все спрашивала себя: «А зачем я учусь?»
Ведь ее никто никогда не спрашивал, хочет ли она этого. Родители говорили, что это только для ее блага. В общем, они были правы, Ника сама понимала, что образование в настоящее время для человека все, в том числе и пропитание, но, зачем? Она впервые почувствовала черную зависть к отстающим ученикам, от которых ничего путного не ждут, в отличие от нее. А главное, чего она сейчас хочет? Вероника путалась в мыслях. Не первый раз ей приходилось забредать далеко-далеко в себя и копаться, отчаянно что-то анализируя, с головой окунувшись в рефлексию. Но сейчас это было нечто новое. То, что будоражило сознание и заставляло сердце биться чаще. Она остановилась посреди лестницы и вслух спросила у пустоты:
– А зачем я живу? В чем смысл моей жизни?
Ее словно ледяной водой окатили. Остальные вопросы остались где-то позади, спрятавшись за спину последнего.
Что она могла сделать?
Ника всегда следовала принципу: не знаешь – спроси. И она спросила у Марины Сергеевны.
– Мама, а зачем ты меня родила?
– Ты, наверное, мало работаешь. Нужно давать тебе больше заданий, чтобы дурные мысли в голову не лезли.
Прозвучало достаточно убедительно – вопросы ей больше не задавали. Вероника забила в поисковик: «В чем смысл человеческой жизни?»
/Вероника/
«Религия, философия, концепции духовных практик… Но где же ответ? Неужели его нет?
А вот какой-то форум… с целым топом ответов по рейтингам? Это уже интересно. Ого! Да тут целое обсуждение.
– Да какая разница, в чем смысл? Лучше жить и не думать об этом, а то так и до депрессии недалеко.
Тогда что ты делаешь на этом сайте?
– Смысл жизни в детях, ну в продолжении рода, так природой заложено. Любое живое существо должно оставить кого-то после себя.
Что за глупости? Если каждый из семи миллиардов человек прямо сейчас решит оставить кого-то после себя, особенно не в единственном экземпляре, то вся геополитика по швам треснет от наплыва мигрантов, беженцев и войн за ресурсы. Тем более, дети рано или поздно вырастают и перестают быть детьми. И что тогда? Нет больше смысла жизни? Всех стариков в утиль, очень смешно. Что там дальше?
– Власть, секс, деньги.
Неужели кто-то живет ради минутных удовольствий? Нет, это все не то…»
VII
Апрель.
Вопрос не давал покоя. Ника погрязла в книгах и философско-психологических статьях. От Дарвина и теории относительности Эйнштейна к Юнгу и Фрейду. Затем Вольтер, Гюго. Она повышала уровень своего образования и расширяла кругозор в попытках ответить лишь на один вопрос, но при этом забросила подготовку к экзаменам. Учеба пошла под откос. В журнале появились тройки, а Ника уже не хотела учиться. Она честно пыталась, но была абсолютно невосприимчива к неинтересным знаниям, которые буквально вбивали ей в голову. Дошло до того, что однажды, когда к ней обратилась учитель биологии с замечанием о том, что она расслабилась и совсем перестала учиться, Ника не выдержала и ответила довольно дерзко:
– Если будете оценивать рыбу по ее способности лазить по деревьям, то она проживет всю жизнь, считая себя дурой. Эйнштейн.
Остроумный ответ, обращенный, скорее, ко всей системе образования, пришелся не по вкусу учителю, даже возмутил ее. На стол к завучу легла докладная, а на голову Ники – новость о «серьезном разговоре сегодня же вечером».
Сзади над головой Евгения Григорьевича висят часы. Стрелка степенно отмеряет время с характерным тиканьем. Веронике захотелось быть часами. Не думать, не мыслить – делать, что положено по назначенному кругу миллионы раз. Ничего лишнего. Зато сразу ясно лишь одно единственное предназначение – отмерять время.
Кухня, впрочем, как и вся квартира, была обставлена со вкусом, которым была одарена Марина Сергеевна. Евгений Григорьевич не возражал. Да вообще никогда ни в чем не перечил жене. Данное положение дел всех устраивало. Или так думалось.
Из приоткрытого окна приятно пахло весной, было слышно пение птиц на дереве, росшем прямо под окном квартиры. Мебель цвета каштанового дерева выгодно контрастировала с нежно-розовыми обоями. Теплый солнечный свет разливался по маленькому помещению. Евгений Григорьевич сидел, смотря в экран телефона и не отвлекался, наверное, он не заметил красоты вокруг себя. Они ждали Марину Сергеевну. Разговор должен был состояться именно в ее присутствии. До этого момента отцу с дочерью просто не о чем было говорить. Да и не хотелось, очевидно. Звуки из прихожей известили ожидавших о прибытии Марины Сергеевны.
Она, не спеша, разулась, сняла черную замшевую куртку. Вероника усмехнулась про себя: «Уставшая всем своим видом». Но также отметила, что усталость эта во мгновение ока выветрится вскоре и покажет скандально-стервозную натуру ее матери. Марина Сергеевна прошла на кухню, жестом показала Евгению Григорьевичу отодвинуться, что тот незамедлительно сделал, и начала:
– Ну, рассказывай.
– Что рассказывать?
– Где мы научились хамить учителям. Не разыгрывай мне тут из себя.
Вероника негодовала. Всем своим существом она ненавидела людей, сидящих перед ней. Одну за лживость и властолюбие, а другого за безропотную покорность.
– Я не хамила, а ответила.
– Вот, значит как. Молоко на губах еще не обсохло, чтобы так старшим отвечать. Запомни, Ника, пока ты живешь в моем доме, ты будешь жить по моим правилам. Телефон сюда.
Девушка захотела кинуть в лицо матери своим телефоном, но, сохраняя безразличную маску на лице, положила телефон перед собой.
– Завтра куплю дешевый. Чтобы Вконтактах своих не сидела и не умничала слишком много. Иди в комнату.
Откуда ей было знать, что страница Ники давно удалена?
Вероника зашла в комнату и прикрыла за собой дверь. Единственное ее хоть какое-то убежище. На полке виднелся заброшенный месяц назад туда дневник, успевший покрыться приличным слоем пыли. Девушка села на кровать и стала смотреть в окно. Вероника любила небо. И дожди, ведь они пахли небом.
Внутри была пустота, ненависть и безысходность. Веронике хотелось избавиться от этих чувств, от этой непонятной боли в душе. Внезапная догадка почти осенила. Она тихонько прошла в ванную и взяла лезвие. Затем закрыла дверь и включила воду. Все равно скоро душ принимать, лучше убить двух зайцев одновременно. Она разделась и села в ванну, которая набиралась очень медленно. И провела лезвием по коже на животе. Ей было очень больно. Вероника зажмурилась.
Внезапно стало легко, как никогда. Стеклянные глаза наполнились уже настоящим равнодушием абсолютно ко всему. Она повторила, но уже не так глубоко. Через десять минут грудь, живот, бедра и даже спина – все места, которые скрывала одежда были покрыты царапинами, быстро алеющими, а вода слегка окрасилась в красный.
VIII
Июль.
Стоя в ванной, Вероника разглядывала синяки и царапины на своем теле в зеркале. Села в горячую воду. Неприятно. Но терпимо. Замена душевной боли физической дает лишь временный эффект – отмечала про себя Ника.
Пора выходить. Она быстро оделась и направилась к столу на кухню. Все, чего сейчас хотела Вероника – это пить. По телевизору скучно докладывают о событиях в мире. Ей неинтересно. Она прошла в гостиную и стала читать о любовных похождениях двора в эпоху дворцовых переворотов. Прочла пару страниц и подняла взгляд на буфет. Красивый, белоснежного цвета, с хрустальной посудой внутри. Хотелось спать.
Девушка тихонько пробралась в комнату, боясь разбудить Майю, и залезла на стул, чтобы достать дневник. Когда дело было сделано, Вероника слезла со стула и сунула его под подушку. Затем легла и уснула.
Утро воскресного дня выдалось замечательным. Родители с Майей уехали шататься по торговым центрам и бутикам, скупая всякие бесполезные вещи за большие деньги, чему Вероника была несказанно рада. Она быстро разобралась с домашними делами, забрала из комнаты дневник, села за кухонный стол и начала новую запись:
«Две ночи мерзла во сне, почти не спала. Просыпалась от холода.
Запекла картошку с курицей, сижу, ем. Вкусно. Могу же, когда захочу. Вот только хочется мне редко. От духовки в кухне пекло адское. Из-за перемены температуры даже голова разболелась. Вчера я снова чуть не поддалась на конфликтную провокацию.
Ишида Суя писал словами своего персонажа Фуруты Камиширо: «Эта жизнь похожа на коробку с игрушками. Можешь играть чем пожелаешь, но, как только выйдет твое время, ты лишаешься всего.»
Раз у человека ограниченный лимит времени, то и сам он, смею полагать, является чьей-то заводной игрушкой с таймером.
Но… Я не хочу быть чьей-то игрушкой. Меня не спрашивали, хочу ли я эту жизнь, просто вручили, и все. Я не считаю себя игрушкой. Я хотя бы сама выключу свой таймер»
Вероника зашла в комнату и открыла шкаф. Достала свое самое красивое нежно-желтое платье покроя «солнышко» с золотистыми оборками и поясом и надела его. Сделала макияж и завила длинные волосы. Затем очередь дошла до маникюра, который также оказался нежно-желтым, в тон платью, а безымянный палец украшало золото. Закончив, она волевой походкой прошествовала в прихожую и из обувного шкафа достала самые красивые босоножки телесного цвета с глянцевой поверхностью.
Вероника взяла дневник, телефон и спички, прижала к груди и посмотрелась в зеркало.
На нее смотрел словно другой человек – красивая, молодая и уверенная в себе девушка, ничуть не хуже ее одноклассниц. А главное, она была полна решимости и даже почти счастлива. Все было давно обдумано и должно пройти идеально.
Она вышла из квартиры и закрыла дверь на ключ, который засунула под коврик перед дверью. Затем прошла к пожарной лестнице, ведущей на самый верх – на крышу. Железные и немного обшарпанные решетки будто хвастались сверкающим новизной замком.
Но это препятствие было ей нипочем. Вероника давно поняла, что нормы и правила существуют только для платы за их нарушение. К тому же, она была довольно худенькой. Девушка протиснулась между решеток. И так на каждом этаже. Хотя она уже устала, но каждый новый шаг будто придавал ей сил. И Вероника бежала, как в последний раз. И вот, последняя дверь, что оказалась открытой. Она облегченно вздохнула – не иначе, как судьба.
Вид был великолепный. Палящее летнее солнце, слабый теплый ветерок и абсолютно безоблачное небо над серым городом, который с высоты десятиэтажного дома, на крыше которого стояла Вероника, был как на ладони. И даже некрасивый бетон под ногами не смущал. Сверху пролетали с криком птицы.
Она подошла к краю и произнесла:
– Я не просила, но Ты меня придумал. На мне будет самая страшная вина из всех, но и на Тебе тоже. Вина творца, Создатель. Я долго думала, долго искала, но смогла прийти только к одному выводу: создавая нас, Ты спасался от вечного одиночества. Мы не одиноки во Вселенной. Раз за разом Ты пытался исправить ошибку и творил снова. Множество миров. Но раз за разом все повторялось по намеченному кругу, вызывая дурное чувство дежавю. Твое существо безошибочно, совершенно. Ты, вне сомнения, любишь нас, и Твой мир поистине прекрасен. Но… Разве можно исправить то, что было сломано, сотворено с ошибкой с самого начала? Возможно, я ошибаюсь. Что ж, я всего лишь человек, мне простительны глупость и примитивизм. Набор работающих органов, наделенный сознанием – феноменом электрических импульсов в синапсах нейронов головного мозга. Честно говоря, я надеялась, что сейчас появятся ангелы и начнут судить меня за богохульство. Как самонадеянно, правда? Может, я сошла с ума? Хотя, уже не важно. Даже так, я не хочу больше жить. Поскольку жизнь бессмысленна для меня. Смысл жизни вокруг меня – сбор и передача информации. А какой в этом смысл? Тишина. Я разговариваю сама с собой. Наверное, мне стоило обратиться к психотерапевту. Несколькими сеансами гипноза он бы перепрограммировал мое сознание, и я стала бы наконец нормальным человеком. Нормальным… Ну, прощай и… Прости меня, пожалуйста.
Вероника присела и подожгла дневник. Ей нужно замести следы, чтобы никто не мог их найти. На ветру было довольно трудно это сделать. Когда исписанные страницы в клеточку догорели, она повернулась лицом к солнцу и сделала селфи. Красивое и счастливое. Ника выпрямилась, расправила плечи. Вздохнула полной грудью и встала на край, обернувшись спиной к бездне, что царила в маленьком шаге от нее. Она очень любила небо. Такое красивое и невозмутимое, что влекло к себе. Поэтому Вероника именно его хотела видеть последним в своей жизни. Было страшно. Но она улыбалась. Как могла искренне, поскольку только улыбка способна прогнать страх. Запрокинула голову к небу.
Раз, два, три…
– Даже так.
Вероника вздрогнула. Она не понимала, как еще не летела кубарем вниз, оступившись от испуга. Но осознание пришло быстро. Воспоминания пронеслись в голове молниеносно. Этот голос она узнает из тысячи.
– Фертраг…
– Невероятно. Ты меня помнишь, человек.
Наконец Вероника решилась повернуть голову в сторону говорящего. Равнодушные и высокомерные алые глаза, бледная кожа и черные, длинные, прямые волосы. Древняя одежда черного цвета: то ли платье, то ли халат.
Сомнений не было, все сошлось. Тот сон был воспоминанием, имя было знакомо Веронике, потому что она сама дала его этому демону задолго до своего рождения.
Она вспомнила все: как была тем одиноким стариком и как они сидели на краю обрыва. Вспомнила еще три своих жизни после, вспомнила, как каждый раз умирала. Вспомнила, как они снова встретились с Фертрагом ровно двадцать восемь лет назад и ожидали взросления ее матери, которая тогда действительно еще ходила в детский садик. И это ужасное, отвратительное чувство дежавю, которое гложет изнутри.
Слезы текли сами по себе.
Столько раз проживала разные по оформлению, но по сути идентичные жизни, меняя лишь оболочки. Оставалось только удивляться, как она сама пришла к нынешнему решению, даже без этих воспоминаний. Если верить восточным практикам, которые тоже читала Вероника, то в случае самоубийства душа лишается возможности перерождения в человеческом теле. Если верить иным религиям, то душа отправляется навечно в ад. И то, и другое ее уже устраивало. Именно поэтому она сейчас стояла здесь.
Глаза заплыли слезами, ничего почти не видно.
Какая ирония – думала Вероника. Из всех живых существ только человек имеет возможность самостоятельно оборвать нить собственного существования, но в большинстве случаев за подобное желание становится гоним или помещается в специальное лечебное учреждение. В общем, это считается ненормальным. В памяти всплыло «Самоубийство» Эмиля Дюркгейма. Там суицид также отождествлялся с девиацией. Отклонение от нормы. Какой нормы? Кто и зачем ее придумал?
IX
/Фертраг/
«Что она делает? Я не понимаю. Мне интересно, что побудило в этом человеке такое желание. Почему она хочет это сделать? Эта душа так жаждала рождения. Мне все равно, что с ней будет, но я хочу удовлетворить свое любопытство. Так одета… Готовилась к самоубийству?!
– Почему ты хочешь покончить с собой?
– От безысходности.
Я снова не понимаю.
– Любимый разбил твое сердце?
– Нет.
– Над тобой надругались?
– Нет.
– Дорогой человек умер?
– Нет.
– Тебя гложет чувство вины за страшный поступок?
– Нет.
Что это значит? У нее здоровое тело, дом, семья. Что еще нужно?
– Тогда что заставило тебя пойти на этот шаг?
– Осознание … того, что моя жизнь не имеет смысла.
Смысл? О чем она говорит? Хотя… какое это имеет значение? Я голоден. Ее душа вполне сойдет.
– Человек, так или иначе, ты обрекаешь свою душу на вечные муки. Тебе ведь больше нечего терять. Как насчет того, чтобы продать свою душу мне?
У тебя должно быть последнее желание. Оно есть у всех. В мире нет безгрешных людей. Они алчны, им всегда будет мало. Их желания неиссякаемы. Человеческая натура везде одинакова. Ты не станешь исключением, человек. Я поглощу тебя.
Давай же, посмотри на меня.
Этот взгляд… Она смотрит внутрь меня? Я удивлен. Сила духа невероятно огромна. Когда она так выросла у этой слабой душонки? Я вижу это. Я хочу эту душу. Она белоснежна, но навечно предана тьме. Гордо идет прямо в бездну этой самой тьмы, сознательно позволяя ей поглотить себя целиком, без остатка. Эта девушка – само отчаяние. Глубокое и пропитанное печалью. Великолепнейший символ нравственного падения. Красивого и благородного. Таким рукой подать до Спасения. Но она не станет этого делать. Она шагнет в пропасть. Я восхищен!
Ты плачешь? Плачь. Продолжай. Твои слезы превосходны.
Старик, ты превратился в прекрасное создание. Тогда я и подумать не мог, что твоя душа станет для меня настолько желанной. Столько духовной энергии, на нее я смогу прожить еще несколько тысяч лет. Она уникальна. Вид замечателен. Будто подарок в красивой упаковке…»
X
/Вероника/
«Фертраг… Точно. Именно так тебя зовут. Ты сейчас невероятно сильно хочешь съесть мою душу, я чувствую это всем своим существом. А тогда, в нашу первую встречу ты меня отверг. Я ведь могу попросить сейчас что угодно, он прав – мне нечего терять. То, чего я хочу…
Верно.
Моя теория.
Я хочу ее проверить, подтвердить. Я заключу с ним сделку.
Всю свою жизнь я презирала ложь, но была вынуждена лгать сама. Больше не буду.
Ты свободен, Ферт. Но синоним свободы – одиночество. Я одинока, а значит, свободна. Но это не доставляет мне радости. Ты тоже страдаешь, просто не осознаешь этого. Пожираешь души, причиняешь боль другим, в попытке избавиться от собственной боли, в которой ты по уши погряз. Я знаю о тебе куда больше, чем ты сам, Ферт. Поскольку мы с тобой похожи. Нам не для кого жить.
Но я помогу нам обоим. Я сделаю так, что ты сам не захочешь моей смерти. Я избавлю нас от страданий. Наверное, мной движет эгоистичное желание быть кому-то нужным, пусть даже тебе, демону. А может и глупое, эфемерное желание такой же эфемерной любви – кто знает?
Отныне я различаю только два цвета – черный и белый. Ненавижу этот мир, презираю, бросаю ему вызов. Но я хочу жить эти проклятые тринадцать лет. Я не посмею упасть раньше срока. Контракт – гибель для меня, однако я не верю в смерть. Отказываюсь верить. Если я не справлюсь, клянусь, Фертраг, ты окажешься в одном котле со мной.
Сегодня очень красивое небо…
«Правда всегда одна» – говорил Тутанхамон.
Неужели Ты так и задумал?»
XI
Вероника протягивает руку Фертрагу и произносит:
– В обмен на мою душу ты станешь моим слугой и верным другом сроком ровно на тринадцать лет, начиная с этого момента. В случае нарушения контракта с моей стороны – можешь поглотить мою душу, не дожидаясь окончания срока, с твоей – ты никогда не получишь мою душу, но станешь моим рабом навсегда, вне зависимости от числа моих реинкарнаций.
Демон скалится – это желание он считает весьма высокомерным для человеческого отродья, но берется за маленькую женскую руку:
– Как пожелает госпожа.
– Я приказываю тебе никогда не лгать мне, охранять мою жизнь, Ферт. И… обращайся ко мне просто на «ты», зови Никой.
– Как угодно.
Девушка мягко улыбается. «Снова этот взгляд» – думает про себя Фертраг.
– Мне пора. Сегодня ночью я призову тебя. Будь готов.
– Да, Ника.
Демон проводит Веронику взглядом. Летящее платье развевается на легком ветру, тонкие ноги уверенно ступают вперед, несмотря на довольно высокий каблук. В левой руке телефон. Длинные каштановые волосы красиво дополняют вид сзади. Его воображение уже рисовало страх и мольбу в ее светло-карих, сейчас полных решимости и уверенности глазах, когда он сообщит ей о том, что срок контракта вышел, когда она забудется и войдет во вкус власти над ним. Всего тринадцать лет. Мелочь, ничто для него в сравнении с вечностью.
Вероника быстро вошла в квартиру, сняла с себя свой неудавшийся последний наряд и смыла макияж, что уродливыми полосами застыл на лице. Она уже замела следы. Стоя в ванной, девушка смотрела в зеркало. Смотрела в собственные глаза и пыталась увидеть, понять себя. Она устала жить в омуте дурацких непоняток, которые уже порядком поднадоели. Вероника усмехнулась сама себе в зеркало. Откуда взялись только силы жить дальше?
Она побежала в комнату за наушниками, затем на кухню – за вином. Уже все равно, что скажет мать. Ей было хорошо и весело, тем более, родители вернутся за полночь. Вероника позволила себе сойти с ума. Она стала кружиться под музыку прямо с бокалом вина. Кружилась, пока не тошнило. Затем садилась отдохнуть немного, и снова продолжала свое сумасшествие. Через сорок минут силы совсем покинули ее, а ноги уже не держали. Тогда она, тихонько шатаясь, помыла за собой бокал и поставила на место. Пустую бутылку разбила о раковину и выбросила осколки – скажет родителям, что случайно уронила вино, когда прибирала в холодильнике. Наверное.
Вероника прошла в комнату. На столе открыт недочитанный роман. Ника показала ему язык. Она была пьяна и чувствовала себя выжатым лимоном. Бесполезной массой девушка свалилась на кровать и так заснула, предварительно поставив будильник на час ночи.
Когда Вероника проснулась, вокруг было темно. Грустно. Одиноко. Она оделась потеплее. На улице ночью холодно. Собрала кое-какие вещи и документы в рюкзак. Включила ночную лампу, вырвала из первой попавшейся тетради листок, схватила карандаш и стала писать:
«Я столько раз прокручивала этот момент в голове, но сейчас не знаю, что сказать.
Здесь я жила, словно в клетке. Я не видела любви в ваших глазах.
Немая глупость и ограниченность. Мои воспоминания о детстве серые, хотя такими быть не должны.
Я не виню вас в том, что тогда мы бедно жили, нет. Мне было необходимо тогда вовсе не благосостояние.
То, чего я не получила. Поэтому и не была счастлива.
Мама скажет, что я идиотка. Пожалуйста, твое право. Папа ничего не скажет. Что ж, тоже твое право. Однако на меня вы больше никаких прав не имеете. Просто хочу сказать, что вы никогда не пытались меня понять, и это было вашей роковой ошибкой.
Не смейте искать меня. В данный момент я не могу сказать, что люблю вас, поскольку это было бы ложью, которая сейчас неуместна.
Но раньше, когда-то, точно любила. Не знаю, вернусь ли.
А пока, прощайте, мама и папа.»
Она положила карандаш. Взглянула на фоторамку на столе – может, взять с собой, на память? Нет. Ей не нужны эти воспоминания. Они сами виноваты. Сами убили в ней к себе все чувства. Но Вероника придет к ним. Не скоро, но придет. Она точно знала это. В ночной тьме Ника пробралась по коридору на ощупь до входной двери абсолютно бесшумно. Единственное, что сейчас заставляло ее печалиться – это то, что она вынуждена оставить телефон здесь. Но по нему ее бы с легкостью отыскали.
Девушка накинула куртку, шапку и шарф, вышла из квартиры и закрыла ее снаружи. Ключ все так же засунула под дверной коврик. Минута – и она на улице.
Как давно это было! Воспоминания нахлынули. Ника произнесла:
– Фертраг!
В темноте появились два алых рубина.
– Я здесь.
– Ты ведь умеешь летать?
– Да. Я умею летать.
– Тогда сегодня ты станешь моими крыльями.
Демон опешил. Впервые он не знал, что движет человеком, который повелевает им. Тем более он не знал, как летать не одному…
– Как?
– Ты никогда не летал с людьми?
– Нет.
Вероника улыбнулась.
– Самое время научиться. Повернись. Я запрыгну тебе на спину. Для начала, вези меня подальше от этого города.
Они взлетели. Вероника весьма предусмотрительно оделась потеплее, несмотря на летнюю пору – на высоте всегда холодно. Внизу проносился спящий город. Сверху на них смотрели равнодушные яркие звезды на безоблачном, иссиня-фиолетовом небе. Ника протянула руку в сторону, словно пыталась ощутить пространство собственной кожей. Фертраг был холодным, и она поежилась. Потом обняла его и, засыпая, сказала:
– Спасибо тебе, Ферт.
XII
– Ника, просыпайся. Уже рассвет.
Вероника сонно подняла голову. Точно.
Вчера она чуть не покончила жизнь самоубийством, заключила сделку с демоном, сбежала из дома и в данный момент не имеет ни жилья, ни еды, ни одежды. Обычные будни вчерашней школьницы.
Ферт выглядел неважно. Глаза потускнели, а кожа посерела. Руки устало подрагивали. Он истратил слишком много энергии на полет. Тем более, в дневное время он слабеет. Внизу был какой-то лес. Вероника мгновенно оценила ситуацию и приняла решение:
– Ферт, спускаемся.
Демон начал снижаться. Он не думал, что так быстро вымотается. А главное, он был очень голоден и не знал, что ему делать. Следующая его пища будет «готова» только через тринадцать лет. Они приземлились, вернее, почти упали возле большого дерева.
Вероника полезла в рюкзак. Фертраг устало наблюдал за ней и даже не мог представить, что еще взбрело на ум этой странной женщине. Вдруг она достала лезвие. Ферт уже не удивлялся. Просто недоумевал. Вероника полоснула кожу в районе запястья. В голове демона был только один вопрос на все действия Ники: «Что она делает?»
Между тем девушка приказала ему: