Брисбен

Вероятно, когда нибудь мы все попадём в «Брисбен». Нет, обязательно попадём. Когда и как не известно (должна же оставаться интрига). И автор Евгений Водолазкин заботливо и не торопливо, на примере своих героев, объясняет: что все, что уже случилось и продолжает случаться с нами, все, кроме, пожалуй, того, что еще не успело произойти и только представляется в нашем воображении, – все это позволяет нам подготовиться к такой поездке. И даже хорошо, если подготовка будет обстоятельной и займет достаточно времени. Вот, и прочтение этого романа тоже может помочь…А еще он о музыке (главный герой музыкант, не просто музыкант, а настоящий виртуоз). И не смотря на наличие специфической музыкальной терминологии в тексте, эта музыка не требует знания нотной грамоты, она доступна пониманию каждого, свободно льётся прямо со страниц, а в описаниях концертов вырастает до размеров цунами, застает в врасплох, накрывает волной настоящего читательского восторга…Ведь музыка без труда преодолевает любые границы, ей по праву истинного искусства, открыта вечность.Приобщайтесь;)

Эту книгу я увидел на промо выкладке в «Книжном мире», пробежал глазами пару страниц и захотел дочитать. Текст простоватый, не слишком метафоричный. Скупые описания. Всего этого автору достаточно, чтобы контексты отрывались от бумаги и оживали.В центре повествования судьба знаменитого музыканта, переживающего творческий кризис в связи с прогрессирующим заболеванием. Герой, насколько могу судить, не имеет реального прототипа, но при этом он экстремально знаменит.О тексте и стилистикеБуквально сразу обращает на себя внимание манера давать в скобках уточняющие комментарии. Там – в скобках – оказываются порой целые фразы и прямая речь кого-то из персонажей. Приём вроде бы совсем не художественный, но вписывается хорошо и язык не портит, а может и придаёт ему то, что принято называть почерком, самобытностью.  Спойлер«Они (бабушка первая) осторожно спускались по ступеням».«Всё как положено: забитые до предела книжные полки (мужу дарят много книг, мы же их давно не покупаем), где вертикальная расстановка соседствует с горизонтальной».«Книги на столах, на кроватях, на полу, на микроволновке и стиральной машине (писатель любит читать в ванной)».Продолжая о стилистике, в качестве иллюстрации:«Катя утыкается лицом в плечо Нестора. Нестор гладит ее по голове. Передние машины трогаются с места, задние сигналят. Катя резко стартует и чуть не врезается в черную Ауди. От удара о стекло после резкого торможения ее и Нестора спасают ремни безопасности».Ритм текста не меняется независимо от того, что происходит в кадре, и происходит ли вообще что-либо или же это всего лишь мысли главного героя. Если бы в приведенном отрывке Катя все-таки догнала чёрную Ауди, на ритме это никак не отразилось бы. Может показаться монотонным, а то и нудным. Про повторы сейчас не будем – редактор не поправил – значит пусть так.Я вот нахожу это малоинтонированное бормотанье, по меньшей мере, обаятельным. Оно узнаваемо, демократично, хорошо вмещает в себя ровный же юмор, когда смех не накладывается фонограммой и автор не смеётся первым над своей шуткой, а спокойно дожидается реакции читателя, какой бы она ни оказалась.Приведенный отрывок ни в коей мере шутливым назвать нельзя, зато здесь встроена своего рода «драматургия». Смотрите: если идти последовательно, как и происходит чтение в обычном режиме, то взгляд цепляется за оборот «чуть не врезается», который на фоне размеренного, усыпляющего нарратива довольно напряжён. Читатель выходит из равновесного состояния. Следом он сначала выхватывает «от удара о стекло» и уже готовится увидеть кровь и, возможно, что-то ещё более травмирующее психику. И только в конце следует успокаивающее: «спасают ремни безопасности». Если уместна метафора: курс акций в итоге почти не изменился, но котировки успели сходить вверх-вниз с изрядной амплитудой. Понятно, что инсайдер, он же бенефициар, здесь только один. В результате нервозная атмосфера сюжетных перипетий ещё и так, исподволь, передаётся читающему. Кто-то скажет: «Мастерски». Другие (и я в том числе) будут робко напоминать о манипуляциях. На что первые вполне резонно возразят, дескать, любая большая проза сильна подтекстом, аллюзиями и коннотациями, а это тоже своего рода манипулятивные приёмы. Полемизировать можно долго. Но главное для себя понять и читать дальше, если нравится. Учитывая образовательный и профессиональный (дописательский) профиль уважаемого Евгения Германовича, подобные приёмы случайными точно не назовёшь. А как к ним относиться – на ваше усмотрение. Для тех же, кто, как и я, любит забегать вперёд, ни драматургии, ни манипуляции не случилось, но мы за это не в обиде!Быть может так и надо писать большие вещи – однообразным монохромным слогом, в котором скобки и нечастые описания, расцвеченные неожиданными эпитетами, – немногие дозволенные средства худ выразительности. В конце концов читатель устанет и от обилия метафор, и от прочих декораций, а от такого, как здесь, языка не сможет. Потому что его и нет будто, он неприметен. Лишь временами напоминает о своём присутствии необычным сравнением ли, очередной звуковой аллюзией, а то и подробным портретом персонажа. Читатель тут не избалован и жадно ловит каждый художественный всплеск на ровной глади повествования, если конечно не заснёт раньше!Но если наблюдаемые главным героем созвучия, рассыпанные во множестве в главах, посвященных детству и становлению, нашли бы отражение в определенной ритмической организации текста, то возможно это добавило бы несущую и резонирующую частоту и обогатило бы в итоге восприятие в целом?Текст точен в описании обстоятельств – может даже с избытком – в приведенном примере это оборачивается дополнительными сомнениями. При резком торможении непристегнутым водителю и пассажиру будет довольно сложно удариться о стекло. Вероятнее всего водитель приложится к рулевому колесу, а пассажир боднёт бардачок. О жанровой эклектике.Отдельные эпизоды романа зачастую демонстрируют принадлежность к абсолютно разным жанрам. Не возьмусь судить, насколько удачно получилось, – на мой вкус – пёстренько. Вот наиболее яркий:Случайная знакомая Глеба, с которой, по всей видимости, у него даже ничего и не произошло, заявляется к нему (и супруге) в дом. Через некоторое время приезжает и её мама. Какое-то время они все вместе живут под одной крышей.Сложно однозначно сказать, какого эффекта добивался автор с помощью представленного «драматичного» поворота, могу доложить лишь о своих ощущениях. Я буквально вдруг обнаружил себя, смотрящим не очень доброкачественный сериал. Как читатель отказываюсь верить, что сие произошло по доброй воле создателя (романа). Вот и я стал комментировать в скобках – видимо, надышался – подхватил. Мне было бы гораздо удобнее считать, что наш книгоиздатель всея Руси в лице ловкого редактора таки-настоял! В конце концов, с какой стати сужать целевую аудиторию до интеллектуальной, тонко чувствующей и такой же тонкой прослойки. Простым людям, живущим на земле и случайно заглянувшим, тоже хочется простого человеческого счастья или, по крайней мере, уюта. Так в роман «Брисбен» была аккуратно внедрена серия из «Сватов-5». Правда, мне не показалось, что аккуратно, и я забеспокоился, что же почувствует бедная прослойка. Хотя там люди понимающие, не впервой! Вообще, маркетинг – субстанция удивительно прилипчивая. Вступив в неё лишь раз, отмыться бывает сложно до самого конца (романа или жизни – по-всякому). Она модифицирует генотип творчества механизмом обратной связи с целевой аудиторией. Автор получает более совершенную технологическую линию – попробуй откажись!Я, скорее всего, нафантазировал и упомянутый эпизод ничего общего с маркетингом не имеет. Быть может, он всего-навсего призван показать, как глубокая личная драма, происходящая с главным героем на фоне прогрессирующей болезни и утраты, таким образом, смысла существования в профессии, в карьере, оборачивает деструктивным влиянием прочие сферы его жизни, которые, по традиционной логике, болезнь должна была бы укрепить и сплотить. Тяга к саморазрушению может принимать, безусловно, разные формы. Ну а аргументом «в жизни ещё и не такая Санта-Барбара бывает» можно покрыть любые призывы оставаться в границах жанра, стиля, меры.В качестве ещё одной иллюстрации, вся главка про встречу Нового года в Питере – кусок из какого-то адова женского романа. Апартаменты, приобретенные исключительно для празднования и только потому, что расположены на месте университетского общежития. Гастрономический беспредел, стилизованный под голодные 90-е. Всё во имя любимой, одним словом.Карнавально-криминальная история из киевских 90-ых о музыкальной группе на деньги овощного короля и вокального энтузиаста написана с эдакой эстрадно-сатирической интонацией. Не возьмусь классифицировать. Да и вообще сдаюсь – не расшифровал, для чего все эти врезки весьма чужеродных жанров. Может разрозненные иллюстрации к дипломной работе по полифонии? О достоверности.Где-то на середине начинаешь уставать от непомерной известности главного героя. Пожалуй, соглашусь с тем, что это неправдоподобно и к тому же навязчиво. Возникло запоздалое предложение – сделать Глеба Яновского не гитаристом-виртуозом, а рок или поп исполнителем (а то и группой) и подданным каких-нибудь США или, на худой конец, той же Германии, раз уж она всё равно заявлена. Хотя с подданством тут и так всё более-менее. Ну а происхождение (и детство, стало быть) у него могло бы остаться тем же – киевским. В этом случае никаких проблем с достоверностью ни один въедливый читатель не посмел бы отыскать. Но тогда другой вопрос: почему в рамках своей художественной правды писатель не имеет права сделать его всё-таки гитаристом и при этом, ах, боже мой, суперизвестным? Ну и что, что «не бывает»! Вот так впервые случилось в этом романе! Украинец по происхождению, считающий себя русским? – Да сплошь и рядом! А как же, а вдруг усмотрят боль за пошатнувшееся братство народов? – Пусть усматривают, надо усматривать! Братство было? – Было! – А боль? – Есть! О сомнительных местахКак-то неуклюже появляется в романе дед Мефодий. Он, словно по вызову (дедушка по вызову), является на выручку уже относительно взрослому внуку (15 лет), не объясняя, где пропадал до сих пор. Цель понятна – наставить на путь, воцерковить – с его помощью завершается «смертельная» инициация Глеба, после чего он возвращается в музыкальную школу. Но лично мне от этого понимания только хуже. Да, и про Гагарина многотиражная шутка, на мой взгляд, совсем зря. Ну и выглядит дед Мефодий искусственно внедренным – шпионом-нелегалом со слабой легендой.Иногда встречаются неловкие фразы:«Впрочем, наибольшим удивлением в этой квартире была для него другая птица – Катя.»– Здесь вроде бы и логика есть – интерьер в квартире семьи орнитологов изобилует чучелами птиц и… И этой прямолинейной метафорой героиню накрывает как шрапнелью! «Растворяясь в Глебе без остатка, она хотела видеть и встречное движение».Не ради того, чтобы упрекнуть автора в банальности и, о ужас, в пошлости, просто выразить лёгкое разочарование от того, что подобные обороты вкупе с описанными эпизодами на мой взгляд неуклонно понижают уровень произведения в целом. Вот ещё:«Здесь речь пошла преимущественно о русско-немецких связях, которые пара укрепляла всеми доступными средствами». Тут даже комментировать не хочу, но на всякий случай: Фраза по форме слишком клиширована, по сути же содержит вдобавок весьма приземленный сальный намёк, что по совокупности отягчающих делает её едва ли уместной.Ну и самое вопиющее:«Катя и Глеб очень горевали и не могли представить Дуню мертвым».Это уже за гранью! Ради какой великой цели был умерщвлён персонаж, пусть не главный, Красимир Дуйчев по прозвищу Дуня? Чтобы главный герой с возлюбленной в одном коротком предложении погоревали о его безвременной и ничем не обоснованной кончине? Если бы речь шла о начинающем авторе, можно было бы предположить, что фраза перекочевала из синопсиса, и автор просто забыл (или не захотел по какой-то причине) развернуть вместо нее яркое и исчерпывающее описание обстоятельств «горевания» (да и гибели вообще-то). Здесь же извинительных моментов не наблюдается, и по всему выходит, что Дуню автор убил цинично и небрежно, не удостоив даже минимальных погребальных почестей. О цинизме к тому же можно спорить, ведь Красимир, являя собой яркий боковой персонаж, никому, включая автора, не мешал. Так что запишем: даже цинизма не был удостоен! Обидно ещё, что сквозная тема смерти, о которой ниже, здесь тоже мимо. По меньшей мере, странно!Замыкает перечень спорных моментов фамилия главного героя. Для чего это «созвучие» вкупе с дипломом филолога? Чтобы показать, что не из каждого Яновского получится Гоголь? Достоевский тоже, видимо, не получится, несмотря на тему дипломной работы. Но вот в данном случае получился гитарист-виртуоз. Следуя высказыванию в начале романа: «Там где кончается слово, начинается музыка…» Слово, видимо, кончилось на рубеже диплома, и полифония в терминах Бахтина уступила место иной, более привычной. Прошу прощения, если чего-то не догнал.Вообще, возникло ощущение, что, перевалив через экватор, текст похужел и ослаб. Быть может, по мере погружения Глеба в экзистенциальный кризис и, видимо, следом в кризис идентичности. А может, я просто устал читать.С появлением девочки Веры повествование напротив обретает упругость, становится звонче, что ли. Здесь также видится определенная синхронизация с жизнью Глеба – она одновременно наполняется новым смыслом, к которому герой уже подошёл вплотную, переживая собственную боль. Тот же смысл находит свои полифонические отражения и интерпретации от лица других персонажей – справиться с болезнью, принять её, помогая тем, кому несравнимо хуже. И первая же попытка достойно и масштабно доказывает, что процесс может перевесить результат или даже стать им.Интересно показаны взаимоотношения со смертью. Глеб Яновский при непосредственном участии явленной смерти получает своего рода творческую инициацию. В Киеве, на берегу Днепра, герой становится свидетелем гибели девушки. И хоть последующее сюжетное решение отдаёт схематичностью, этот аккорд звучит многозначительно и веско! Город Брисбен, давший название роману, превращается в некий семейный мем или, если угодно, символ лучшего из миров, царства вечного покоя. Можно даже предположить вектор Киев-Брисбен своего рода некро-координатным для произведения в целом. Если развивать этот образ, всё пространство романа расчерчивается жутковатой координатной сеткой, в смысловых узлах которой кто-то умирает. Наверное, притягиваю и дорисовываю – у подобной идеи в романе не чувствуется должной поддержки. Эпизоды, где смертельные энергии и дыхания выходят на передний план, интегрально не осмысливаются, а некоторые вообще оставлены без внимания. Однако, заявка, по-моему, сделана основательная.В целом роман запоминается ярким и детальным изображением мироощущения человека, для которого музыкальное творчество становится чувственной основой бытия и универсальным инструментом познания. Весь мир для него состоит из созвучий, звучит сам и резонирует с мелодиями внутри, а автор щедро делится с нами этим удивительным восприятием, в котором зрительные образы далеко не самые впечатляющие.Когда проникаешься подобными вибрациями, уже не так напрягают описанные выше сюжетные ходы. Думаешь: «Бог с ним! Пусть будет как в жизни. Она ведь не всегда настолько же стильная, насколько нам бы этого хотелось. Случаются и эпизоды из сериала, и приступы немотивированного счастья, как в женских романах».Смерть Красимира вот только простить не смогу! Хоть в зловещий концепт она и укладывается.

Потряссюще! с первых страниц хочется растянуть удовольствие от чтения, хочется чтобы эта книга не заканчивалась. в конце я плакал, такие сильные эмоции она вызвала.... завидую тем, кто будет читать ее в первый раз!!!!!

Если честно, очень средненько. Начиная читать очередную книгу Евгения Водолазкина, каждый раз жду, что вот автор сейчас покажет всю глубину, мощь и силу своего писательского таланта!…И опять мимо. Может быть, автор в процессе работы над текстом сильно угодничает перед современными реалиями и публикой, желая «быть в тренде», что-ли. Быть читаемым всеми. Возможно, это влияние (или условия публикации) издательства.Одним словом, хочется большего. Тем более от автора с такими фундаментальными знаниями и эрудицией!

"Трагизм нашего существования – вот главная тема книги, так и всего творчества Водолазкина." цитата из рецензии выше..Трагизм существование Водолазкина, отлитого в бронзе при жизни – вот главная трагедия и контрапункт с реальностью. Раньше это называлось- графоманство. Теперь, если автор умеет расставлять запятые, то это уже претензия на «Большую литературу».Натягивание «листажа», вторичность сюжетных поворотов, надуманность мотивации поступков и местами пронзительно зашкаливающая выспренность в диалогах. …Увы. В море современной «издатой» литературы Водолазкин не тонет (скорее всплывает) из-за меньшей плотности пошлости и безграмотности.

Прекрасно!Настоящее читательское удовольствие!С первых же страниц погружаешься в красивый язык и тонкий юмор.Постоянно хочется перечесть многие фрагменты,но потом останавливаешься и обещаешь себе прочитать книгу снова в будущем.Спасибо,Евгений Германович!

Потрясающе. Умная, пронзительная книга о том, что за жизнь можно и нужно цепляться, что бы ни случилось. Проза Водолазкина звучит как разговор наедине с человеком, в которого хочется вглядываться и вслушиваться.

Удивительно, что роман о жизни человека, в которой нет места боевику или трагической всепожирающей страсти, можно написать так увлекательно. Это действительно большое мастерство – так расположить главы и слова в них, что не захочется книгу откладывать. При этом вопросы, которые автор поднимает, совсем не легки, а финал далек от хэппи энда. И все же от прочтения осталось светлое ощущение, что все будет хорошо, несмотря ни на что.

Открыла для себя нового писателя! Книга понравилась, написана очень хорошим языком о жизни и любви. Жить и любить нужно здесь и сейчас! Рекомендую к прочтению.