Читать онлайн Капризы и сюрпризы романтического воображения бесплатно
Что за глупый скворец
Он так чувственно произносил “моя Милька”, ласково заключая её лицо в сильные ладони. Виктор так обаятельно улыбался, нежно целуя в губы, так искренне радовался.
Отказать ему во взаимности было невозможно.
Людмила помнила магию простых слов некогда любимого мужчины, оттенки его удивительных запахов, чарующее тепло рук.
Кажется, это была любовь с первого взгляда. Во всяком случае, времени на второй, когда их представили друг другу, не было: нужно было спешить отметиться на проходной института, чтобы не получить взыскание.
Люся машинально протянула руку. Виктор улыбнулся, – рад познакомиться, Дюймовочка!
– Я Люда.
– Какая миниатюрная ладошка. Люда… Людмила. Мне больше нравится Милька. Можно обращаться так?
– Подумаю.
У нового знакомого были тёмные волосы и особенные карие глаза, цепляющие за живое. Он смотрел на Людмилу, словно нажимал на потайную кнопочку. По телу сверху вниз прокатилась и разбилась об удивительно приятное ощущение тёплая волна наслаждения или же его предвкушение.
Несколько секунд общения – не повод для сближения, однако в воображении чётко отпечатался фотографический слепок манящего взгляда, а подсознание без спроса поместило виртуальный образ в красный угол оперативной памяти.
Новый знакомый за считанные минуты ухитрился уютно устроиться и обжиться в глубине её мыслей, обретя причудливый романтический облик, порождающий навязчивые видения и вполне осязаемые светлые чувства.
Вечером, намеренно или случайно (об этом так и не суждено было узнать никогда) новые знакомые вновь встретились на проходной.
– Замечательная погода, Милька. Пройдёмся?
Сердце радостно замерло. Это именно то, о чём она мечтала весь день.
– Вообще-то… мне в ту сторону, за горбатый мост, – вопреки желанию застенчиво пролепетала Людмила, тайно мечтая, что юноша сам угадает её истинное стремление.
– Надо же – нам по пути. Далеко живёшь?
– Три остановки, за городским парком.
– Почти соседи. Так идём или как?
Люся покачала головой сразу во все стороны, что никак не могло означать согласие.
– Вот и замечательно. Ты такая забавная, такая милая.
– Хочешь сказать, коротышка? Очень неудобно смотреть на тебя снизу.
– Привыкнешь.
– Как это понимать?
– Три остановки – целая вечность. Торопиться не будем.
Виктор говорил и говорил, по большей части восторженно, чего Люся не могла оценить, поскольку была ошеломлена скоростью сближения: юноша как бы невзначай, совершенно случайно, на эмоциях, взял её за руку, отдёрнуть которую девушка не решилась.
Проваливаясь в состояние невесомости, теряя точку опоры, Люда не успевала адаптироваться к новым ощущениям. Вращение то ли головы, то ли асфальта под ногами ускорялось и ускорялось. Требовалась немедленная передышка.
– Давай постоим.
– Сам хотел предложить. Смотри туда, на правый берег. Фантастический вид, правда? Любишь наблюдать, как садится Солнце? Или лучше в кино сходим?
– Не знаю. Правда, не знаю. Мы же совсем незнакомы.
– Вот именно. Эту оплошность необходимо срочно исправить. Я даже знаю как. Идём в парк, возьмём в прокат лодку. Будем кататься до заката, кормить лебедей, есть мороженое… и знакомиться.
– Давай не сегодня. Я не готова.
– Жаль. У меня такое солнечное настроение. Что тебя смущает?
– Голова. Кажется, я падаю.
– А так, – прошептал Виктор, заключая Людмилу в объятия, – так ведь некуда падать.
Он целовал осторожно, медленно, словно пробовал на вкус нечто слишком горячее или чересчур холодное.
– Так нечестно, – пьянея от нереальности происходящего, сладко стонала Люда, поглощённая наслаждением, – на нас смотрят.
Она чувствовала нечто невозможное, неправдоподобное. Тёплая вязкая субстанция пронизывала тело насквозь, растекалась тончайшим слоем по чувствительным волокнам, извлекала из глубин восприятия густой расслабляющий дурман, вызывающий неземное блаженство.
– Пусть завидуют, Милька. Моя Милька.
Они были идеальной парой. Их отношениями восхищались.
В густом тумане безмерного счастья, который неожиданно начал рассеиваться по истечении трёх лет супружеской жизни, влюблённая парочка заскучала.
Муж всё ещё называл её Милькой, только забывал говорить “моя”.
Поцелуй в губы стал редкостью.
Однажды он увлёкся своей лаборанткой, о чём Людмиле поспешили сообщить чувствительные, но недалёкие доброхоты. В тот день она узнала, что не умеет прощать измен.
Разменять квартиру, разрушить с любовью создаваемую вселенную, оказалось непросто. Жить вместе без любви – ещё сложнее.
Как давно это было. Как давно.
С тех пор минула не одна вечность. Людмила чётко усвоила, что жизнь – абсурд, парадокс, явление, не поддающееся логике, а вовсе не предначертанная в книге судеб закономерность: в ней всё, от рождения до смерти несправедливо, бесчестно, жестоко.
Виктор пытался склеить разбитые вдребезги отношения, во всяком случае, делал робкие шаги навстречу, но сам всё и испортил, не устояв в очередной раз перед натиском гормонов: на сей раз Люда застала его, уже не мужа, с лучшей подругой.
Естественной реакцией на увиденное порно была истерика. События начали развиваться с небывалым ускорением.
Людмила с дочкой переселилась в однокомнатную квартиру, Виктор – в комнату с подселением.
Жизнь превратилась в ярмо, тяжёлым грузом закреплённое на нежной шее. Пришлось приспосабливаться к новым обстоятельствам: менять место работы, где график позволял растить и воспитывать дочь, брать сверхурочные задания, повышать квалификацию.
Решиться на новые отношения с мужчиной было страшно: женщина боялась за невинное чадо (всё же девочка), да и мужчинам не доверяла после того как её предал самый родной и близкий на свете человек.
Есть такое понятие в психологии – выученная беспомощность, состояние, развивающееся при многократном повторе неблагоприятных обстоятельств.
Стоило кому-то обратить на Людмилу внимание, как она начинала накручивать себя, составляя голографические шоу с участием этого персонажа в самых легкомысленных и эгоистичных сценариях.
Напугать себя, озадачить и дать соискателю взаимности от ворот поворот оказалось совсем не сложно. Труднее выдержать одиночество, складирующее в закромах памяти негативный опыт и нерастраченные эмоции.
Люда была уже немолода, когда встретила друга юности, разведённого, неприкаянного, который активно искал спутницу жизни.
Неприступная крепость была взята не стремительным натиском и не осадой – ощущением тревожного ожидания приближающейся старости, запущенностью и наигранным смирением кавалера.
Люда поверила, что два одиночества – не приговор, что немного усилий и унылое существование того и другого можно превратить в праздник.
Много ли надо одинокой потерянной женщине в пресловутом бальзаковском возрасте, обречённой вынужденно страдать без любви, растрачивающей всуе невосполнимые ресурсы отнюдь не богатырского организма: толику искреннего внимания и душевного тепла, щепотку нежности да доброе слово.
Можно жить бездумно, утопая в унынии и беспричинной меланхолии или порадовать себя прикосновением к человеку, готовому поделиться избытком оптимизма.
“Куда нам пpотив пpиpоды. И дело дpянь и лету конец, и только споpя с погодой поёт какой-то глупый сквоpец.”
Колька умел прочувствованно петь. Наверно потому его любили девчонки в школе, что голос был задушевный, а манера исполнения заставляла впадать в нирвану.
Теперь ему было не пятнадцать. Плачущий о неблагодарной судьбе обыватель с брюшком пел совсем о другом: жена – сука, неблагодарные дети. Но разве в том суть, когда человек открывает свою душу до донышка?
Сашка выплакался у неё на плече, допил бутылку белой.
– Любил я тебя… ой как любил! Открыться не посмел. Давай попробуем жить вместе.
Как можно не поверить в такое, как?
Бывший одноклассник поселился, довольно быстро застолбил за собой право… в том числе налево.
Людмила не сразу осознала, что “любимому” необходима полная свобода.
Он появлялся, пропадал, возвращался через неопределённое время, плакался.
Хорошо, что дочь всего этого не видела – осваивала азы общежития в столичном институте.
Люся проклинала всё на свете, рыдала, но даже такого бездарного любовника выгнать не могла, потому что жить в одиночестве немыслимо.
Сашка, паршивец, да-да, даже он, мог на несколько незабываемых минут сделать её счастливой.
В такие минуты он казался ей мужчиной мечты.
Потом Шурик уходил, иногда надолго, не давая знать о себе, но неизменно возвращался, потому, что здесь могли накормить и одеть за малую толику тепла, за душевную песню, за способность сделать наедине нечто такое, отчего даже предательство казалось незначительной глупостью.
Люда прощала его… даже когда ловила на горячем, потому что память неизменно напоминала о том, что всё могло сложиться иначе, не будь она такой принципиальной тогда, с Виктором, который был не самым худшим.
“Милька моя!”
Теперь она отдала бы что угодно за озорной взгляд, за наглое рукосуйство, за тёплый и искренний поцелуй.
Судьба обошлась с ним жестоко: раковая опухоль и безвременная кончина.
А ведь он приходил мириться.
Ползал на коленях, молил о прощении.
Кто знает, как могла повернуться судьба.
Милька ревела как белуга, но не отступила, за что поплатились оба.
Сашка особо не суетился – куда денется разведёнка с прицепом?
И она бы терпела, тем более что ловить ей больше было нечего. Впереди маячил возраст, обозначенный в литературе баба-ягодка – последний вагон уходящего в неизвестность поезда, идущего в никуда.
Дочь выросла. Она не могла больше быть ни подспорьем, ни преградой.
Что бы они понимали, дегустаторы пороков и несчастий. Им бы испытать подобное. “А он, чудак, не мог понять никак, куда улетать – зачем его куда-то зовут, если здесь его дом, его песни, его pодина тут”.
– Сашка, сволочь, что я тебе такого сделала… за что ты со мной так!
Чем дальше, тем больше: сожитель решил, что мужское достоинство – нечто сакральное, за что можно назначать любую цену.
Просчитался. Вылетел с треском.
Дочь жила своей жизнью: не до матери.
Вот когда одиночество начало выкручивать не только руки – душу.
Ещё немного и Людмила спилась бы.
Кроме рюмки и телевизора не было больше стимулов в жизни. Обязательно нужен кто-то рядом, с кем можно поговорить, кому излить душу, позволить дотронуться до своей.
– Витька, паршивец, я ли была тебе не верна! Жизнь поломал…
Так она думала и теперь, когда даже полупустые сумки с продуктами на неделю казались непосильным и не очень нужным грузом.
– Хоть бы дочь на праздники приехала, хоть бы кто-то про меня вспомнил…
– Хотите – помогу донести, – окликнули её.
– Пустое. Здесь веса – всего ничего. Доплетусь.
– Вдвоём веселее. У меня шампанское, апельсины и молдавский виноград.
– Тебя обманули. Теперь модно выдавать желаемое за действительность. Молдавский виноград выращивают теперь в Турции и Египте. Знаешь в чём разница?
– Ещё бы. От осины не бывает апельсинов. Но виноград настоящий, зуб даю. Соглашайся, красавица.
– Тебе не смешно, мальчуган? Мне сорок семь. Я тебе в бабушки гожусь.
– Усынови. Отплачу добром.
– “И кому весной его тpель нужна, ежели весна и без того весна. И кто сказал, что песням зимой конец? Совсем не конец. Что за глупый сквоpец!”
– Меня Игорь зовут, а тебя?
– Людмила. Но ты опоздал льстить и лицемерить.
– Испытай.
– Мальчишка! Зачем тебе это нужно?
– Не знаю. Просто так. “ В городе нашем ох многолюдно: три остановки, а встретиться трудно”. Народу полно, людей не видно. Ты мне симпатична, старушка.
– Смешно. Если тебе всё равно, с кем… мне – тоже. А пошли! Мне того добра не жалко.
Виноград оказался настоящим, шампанское – тоже. Мало того – Игорь не обманул даже в чувствах.
Молодость, кто знает, чего самоуверенному юнцу не хватало на самом деле, не устояла перед обаянием осторожной опытности.
Праздник получился феерический, чего не ожидали ни тот, ни другой.
Как просто оказывается стать счастливым, как легко стало жить и дышать.
Хотя бы на время.
Игорь остался.
Кто знает, любовь это была или что иное, но праздник растянулся на долгие десять лет, пока Игорь не попал в смертельную аварию.
Забираю себя обратно
Глаза в глаза поставить точку.
Уговорить, просить забыть,
Кромсая сердце на кусочки.
И дальше жить, но не любить.
От Егора, на самом деле он Игорь, ушла любимая.
Хлопнула дверью, испарилась, растаяла: как сон, как утренний туман.
Но ведь сначала пришла, сообщила, пыталась успокоить, изображала бесстрастность, только заметно нервничала.
С гордым независимым видом любимая сказала, что они взрослые люди, поэтому не нужно делать из обычного расставания трагедию или драму.
– Можно ведь остаться друзьями.
Наверно да, можно. Когда-нибудь потом, в другой жизни. А как жить без любви в этой, настоящей?
Было больно. Сильно кольнуло под рёбрами, немного выше солнечного сплетения. Голова пошла кругом. С каждой минутой нарастал в голове и ушах шум.
Егор не понимал, не слышал обидных, жалящих беспощадностью слов. Парню казалось, что сейчас безумный розыгрыш закончится, девочка улыбнётся привычно, скажет, что это шутка, репетиция, бросится обнимать.
Света говорила что-то, становилась уверенней. Так автомобильный двигатель набирает обороты на старте.
Внезапно он вспомнил недавний разговор с приятелем, который завёл нудную полемику про счастье и утверждал, что нужно иметь маленькие потребности и большие, просто неподъёмные цели, чтобы никогда не разочаровываться, не страдать.
В голову Егора стучалась мысль, что всё сходится: нужно купить ампулу дешёвого крысиного яда и выпить. В таком акте минимальные потребности и чрезмерная цель: всё, ты счастлив.
Юноша хихикнул, не меняя потерянного выражения лица, несколько мгновений раскрывал рот, как вытащенный из воды карась, но так ничего и не сказал.
– Ты что, не понял, – чётко, с расстановкой объясняла девушка, – мы должны расстаться. Я по-настоящему, всерьёз влюбилась.
– Хочешь сказать, что со мной ты репетировала, тренировалась?
– Да нет же! Всё у нас было потрясающе, волшебно, но понарошку, как бы не совсем всерьёз. С тобой невозможно соскучиться: ты изумительный, невероятный, нежный, но… разве я клялась тебе в любви?
– Я уже говорил, что ты очень красивая, что безумно люблю, говорил? А то, что ты сумасшедшая, непредсказуемая, взбалмошная, говорил? Что жить без тебя не хочу и не буду, говорил?
– Егорка, ты бредишь. Я не твоя собственность, не вымпел, не вещь. Очнись. У меня теперь другой парень, которого я лю-блю. Обсуждать свои чувства не намерена. Добро пожаловать в реальность. Хочешь, поцелую в последний раз в качестве утешительного приза?
– Я люблю тебя!
– Будь реалистом. Попробуй схватить кусочек ветра, завернуть в бумагу запах жасмина, запечатать в пакет фрагмент радуги. Я не испытываю к тебе неприязни, просто вчера я была не такая, как сегодня. Возможно, завтра я решу расстаться с Ромкой, как сегодня с тобой. Это жизнь. Гармония с самим собой и окружающим пространством, движение вперёд – вот что важно.
– На улице пахнет осенью. Я похож на раскрашенный лист на ветке дерева, который представляет, что это и есть бесконечное счастье: висеть и излучать в пространство вокруг себя разноцветную радость. Просто он, как я десять минут назад, не знает, что его время закончилось.
– Глупости. Ты преувеличиваешь, сгущаешь краски. Посмотри, сколько вокруг красивых девчонок.
– Мне не нужны другие. Я люблю только тебя.
– Ты меня выдумал, Егор. Я обыкновенная, как миллион других. У меня такие же руки, ноги и губы.
– А у Ромки? Что у меня не так с руками и губами? Он прилетел с другой планеты?
– Вовсе нет. Знаешь, что такое резонанс? Это когда совпадают колебания. А у меня с Ромкой сходство ощущений, предпочтений и вкусов… во всём. Понимаешь? Я душой почувствовала, что он мой, родной.
– Получается, что ты отворяешь дверь души для него, а меня отправляешь в пустоту одиночества, изгоняешь из рая? Неужели непонятно что жизнь без тебя теряет смысл? Ты подарила мне любовь, теперь забираешь её обратно. Как сувенир, как безделушку.
– Не усложняй. Я оставляю тебе удивительные воспоминания. Разве этого мало? Ну… последний поцелуй?
– Тогда в лоб, как покойника. Мы же прощаемся навсегда, так?
– Нет, не так. Я не подарок, не приз… я имею право забрать себя обратно, только и всего. Это не фатально.
Света развернулась и выбежала.
Егор видел, что в её глазах блеснули слёзы. Значит, есть надежда, что любимая когда-нибудь вернётся.
Координаты счастья
Вагонная суета понемногу улеглась, пассажиры угомонились.
– Как хорошо, – подумал Виктор, – что купил билет в купейный вагон.
Только что по пути из вагона-ресторана пришлось преодолеть едва не половину состава, где в тесных сотах пассажирских купе неприятно пульсировал глухой раздражающий гул.
Несколько дней Виктор был в командировке, теперь возвращался в посёлок, где ему предстояло, как молодому специалисту, работать ещё года два.
Спать юноша привык голышом, поскольку довольно долго уже жил один, потому сразу начал раздеваться. Тело у него было сбитое, спортивное, не стыдно показать такое. Только кому?
На нижней полке справа лежала девчушка: симпатичная, миниатюрная. Витька на неё сразу глаз положил, даже разглядывал тайком. Вот бы ему такую невесту.
Познакомиться бы, да не судьба. Утром выходить. Проснётся красота, а его уже нет. Да и не умеет Витька знакомиться.
В посёлке девчонки наперечёт: с колыбели распределяют, кто кого любить будет, с кем жить. Такие у них порядки. Мало кто из молодых решается нарушать традиции.
Конечно, он давно уже не девственник. Двадцать шесть лет парню. Армию отслужил, техникум закончил. Невеста у него была, даже две. Правда, с первой только целовался, зато с Тоней у него всё было. Оставалось лишь свадьбу сыграть.
Не судьба. Физрук, вражина, увёл. Другом прикидывался. В одной компании отдыхали, тренировались вместе.
На последнем курсе Тонька от него родила. Педагог, твою мать!
Виктор бросил любопытный взгляд на молоденькую попутчицу, мимолётом, вскользь.
Она смотрела. Внимательно, заинтересованно.
Расшифровать посланное сообщение было несложно. Понравился.
Парень подмигнул, застенчиво улыбнулся.
Попутчица смутилась, зашевелилась, вылезла из-под одеяла.
– Виктор, – неуверенно представился он, – путешествуешь? Кто же такую красу без охраны отпустил, – скрывая смущение, попытался продолжить общение.
– Каникулы. Лариса… Павловна я.
– Не спится?
– Дома давно не была, соскучилась по родным. Лежу, фантазирую. Студентка я. На третьем курсе учусь.
– Я отучился, диплом отрабатываю. Ты это, Лариса… Павловна, мне курить вдруг приспичило, – решил парень взять тайм аут, чтобы обдумать дальнейшие действия, – я быстро. Приду – поговорим.
– Я с тобой. Всё равно теперь не усну. Эмоции переполняют. Впору расплакаться.
– Накинь что-нибудь. Зябко там.
Девочке шёл двадцатый год. С любовью ей не везло, да и дружбой с мужчинами была не избалована. Явный интерес со стороны симпатичного, судя по поведению и речи порядочного попутчика, был приятен.
Разговор завязался легко. Первая неловкость прошла быстро. Создавалось впечатление, что попутчики давно знакомы, настолько непринуждённо и темпераментно они беседовали.
Рассказы о студенческой жизни и детских приключениях плавно перетекли в тему любви и дружбы. Возраст такой.
Лариса, хоть и представлялась по-взрослому, с отчеством, была невинна, как новорожденная. Не довелось ей ни разу в жизни нежиться в мужских объятиях. Вкус поцелуя тоже был неведом.
Непонятно отчего, но глядя на Виктора, Лариса стеснялась своей целомудренности. Хотелось выглядеть в его глазах взрослой, умудрённой романтическим опытом женщиной.
Врать оказалось легко и приятно.
Девочка припоминала рассказы бывалых подружек, скорее всего тоже выдуманных, и увлечённо пересказывала случайному знакомому. Правда, без подробностей. Лариса понимала, что краткое общение не может дать шанса изобличить в невинном обмане.
Повествования о любовных похождениях в её пересказе выглядели весёлыми и бойкими приключениями.
Влюблённые мальчишки попадали в смешные ситуации, а она…
Рассказы не содержали вульгарностей, лишь давали понять, что она уже не ребёнок, а вполне зрелая девушка, знающая себе цену.
Витька, напротив, рассказывал всё как есть, но расставлял акценты таким образом, чтобы выглядеть романтичной жертвой. Не потому, что хитрил или на что-то рассчитывал, хотел выглядеть в глазах Ларисы таким, каким быть мечтал.
Он тоже изобретательно приукрашивал любовные истории, с небывалым вдохновением используя эффектный драматический гротеск, но совсем в ином ключе: видимо подсознательно хотел вызвать сочувствие.
Его подружки вероломно (коварный поступок Тони забыть или простить невозможно) предавали любовь, несмотря на его предельную честность и безупречную верность в отношениях.
Витьку понесло.
Неожиданно для себя парень с художественными подробностями пылко изложил пару-тройку проникновенных, волнительно насыщенных трагизмом и лирикой историй любви: настоящих, реальных, только к нему никакого отношения не имеющих.
Несмотря на заиндевевшее пространство тамбура, ему стало нестерпимо жарко. Захотелось немного остыть, тем более, что разговоры о любви разжигали изнутри огонь иного, знакомого и в то же время диковинного, неизведанного ещё свойства.
Состав на перегоне резко притормозил, Лариса невольно повалилась на Виктора. Тот машинально обнял, чтобы поддержать, но что-то пошло не так.
Уста собеседников сомкнулись.
Радужный свет в глазах девчоночки заплясал и померк, унося в мир волшебных грёз.
Дальше разговаривали безмолвно: без труда воспроизводили предложения и фразы руками, губами, телами, руководствуясь интуицией и древнейшими знаниями.
Была ночь. Пассажиры спали, проводники отдыхали в служебных закутках.
Никто не мешал наслаждаться плодами познания вечности.
Мерный перестук колёсных пар на стыках рельс звучал любовной мелодией в возбуждённых сверх всякой меры сердцах.
– Я люблю тебя, Лариса Павловна, люблю, – шептал Виктор.
Лариса не могла произнести ни слова. Она полностью подчинилась гипнозу первобытного очарования, позволив открывать запретные тайники.
Иногда любовники приходили в себя. Юноша удивился целомудренной невинности подружки, – как же так, зачем ты меня обманула? Я не имел права так поступить. Прости меня, прости!
Лариса Павловна плакала. Наверно от счастья.
Время от времени страсть вновь заставляла совершать безумные действия, не обращая внимания на сумасшедшую тряску (поезд ночью мчал с бешеной скоростью, без остановок, видно догонял упущенное на перегонах время).
Любовникам было плевать на последствия. Такого сильного опьянения им не приходилось переживать никогда прежде.
Инъекции адреналина следовали одна за другой, возбуждая тем больше, чем сильнее и ярче разгорались эмоции. Остановил ребят только призрак приближающегося рассвета, да неясный стук в соседнем тамбуре.
Перевозбуждённые, они попытались уснуть.
Лариса проснулась около десяти часов утра. Верхняя полка была пуста.
Сердце её заколотилось, из глаз хлынули слёзы. Она вспомнила, как Виктор вчера рассказывал о предательстве своих бывших невест, отчего стало ещё больнее.
– Никому нельзя верить, – подумала девушка. – Неужели на свете нет по-настоящему верных мужчин и преданных женщин?
В это время в купе зашёл сияющий Виктор. В руках у него были пирожки, апельсины и коробка конфет.
– Доброе утро, Лариса Павловна! Почему плачем? Ой, кажется, догадался. Прости, ну, прости, маленькая! Не подумал.
Виктор нежно поцеловал девушку в губы.
– К великому сожалению мне скоро выходить. Я тут всё подробно записал. Диктуй координаты. Родителей тоже. На всякий случай, мало ли что. Надеюсь, ты не сбежишь к какому-нибудь смазливому мальчишке.
Морской прибой, Луна, цикады, звёзды
Давай в фантазию сыграем.
Вообразим, как будто мы
давным-давно друг друга знаем,
хотим, и страстно влюблены…
Жизнь не стоит на месте, какой бы статичной она ни казалась. Мало того, события, происходящие с нами, ни в коей мере не подчиняются формальной логике.
Случайности различной насыщенности и значимости, то бурлят и несутся, как выскакивающие из берегов потоки горной реки после дождя, то просачиваются сквозь песчаное дно, впитываясь в потрескавшееся русло практически бесследно.
Жизнь состоит из разрозненных эпизодов. В ней, кроме рассчитанных и правильных действий, достаточно курьёзов, роковых ошибок, иронии, авантюризма.
Мы не можем употребить эти ингредиенты в концентрированном, раздёлённом на фракции виде по собственному желанию, потому, что кухня одна, а поваров, стряпающих изысканные блюда, много.
Павел Савинов лицом к стенке купе болтался на верхней полке пассажирского поезда, следующего в Керчь. Он тосковал по себе вчерашнему, пытался вычленить из коктейля различных эпизодов семейного счастья, закончившегося так внезапно, причину крушения семейного судна.
Август, месяц, когда на море солнце палит нещадно. Ему была безразлична погода. Плевать он хотел на море и отдых. Нужно, во что бы то ни стало успокоить растревоженную разводом душу, которая никак не хотела признавать обоснованность и реальность случившегося, изменить которую уже невозможно.
Проспавшись в один из дней после тяжёлого похмелья, Павел осознал, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Марина поступила подло, но она распорядилась собственной жизнью, единственной неотъемлемой ценностью личности. Теперь он должен подумать, как устроить свою судьбу.
Мужчина до сих пор не мог осознать и принять за данность, что на самом деле послужило причиной печальных событий.
Ему казалось, что повода для развода не было. Во всяком случае, серьёзного объективного основания, достаточного, чтобы взять и цинично разрушить с таким трудом выстроенные взаимоотношения.
Маленькие семейные конфликты не в счёт. Именно на них и держится большинство счастливых семей, разряжая обстановку громом и молниями, уходящими в песок. Ссоры, размолвки, гнев, споры ни о чём – это же катализатор, транквилизатор для лечения искалеченных безжалостным временем чувств.
Любовь, это бесконечное коллективное творчество, а не застывшее раз и навсегда, однажды отлитое в бронзе изваяние. Она ранима и чувствительна к переменам и всегда разная, потому, что живая.
Павел определённо любил Марину, блаженствовал от их романтического союза безмерно. А она? Что влюблённый мужчина может знать о своей женщине, чего способен видеть, если смотрит на жизнь сквозь цветные стёкла сентиментальных, определяемых по большей части иллюзиями представлений?
После развода Павел узнал, что жена встречалась со своим бывшим, причём не однажды. Она отрицала этот факт, но ведь уехала из города в неизвестном направлении. Исчезла бесследно вместе с ребёнком, даже родителям адреса не оставила.
Не подавать же её в розыск. Надежда только на то, что дочка уже не маленькая. Но… пока не пишет.
С тех пор, как Марина рассталась со своей первой любовью, болезненной, навязчивой, чересчур страстной, после которой чудом не произошли трагические события, прошло без малого десять лет.
Павел думал, что Марина с ним полностью откровенна, что вся эта эпопея с роковой любовью происходила в другой жизни, которую они обнулили своими чувствами, родством и доверием.
Оказалось, ошибался. Недаром говорят, что старая любовь не ржавеет.
Дочка подрасти успела. И на тебе: не успел на горизонте появиться призрак прошлого, как жена вильнула хвостом и ушла на дно.
Печально, гадко. Тем не менее, это уже случилось, нужно смириться, привести себя в порядок. Ведь ему только тридцать два года.
У них с Мариной была страстная, наполненная чувствами и романтикой любовь. На этом месте мужчина поморщился. Это он о своих чувствах говорит. В голову супруги залезть невозможно.
Тайно любить столько лет того, кто однажды предал, надругался над чувствами – разве это разумно?
Пансионат, куда Павел купил путёвку, стоял почти на берегу Чёрного моря. До Азовского моря рукой подать, минут двадцать ходьбы.
С пеших прогулок он и начал договариваться с расшалившимися нервами. Выходил гулять ещё затемно, встречал рассвет, потом брал напрокат лодку и рыбачил недалеко от берега.
На крючок цеплялись лишь бычки, хотя вокруг лодки целыми косяками ходила крупная кефаль, наблюдать за которой было сущее удовольствие.
После завтрака Павел покупал у местных жителей ягоды, фрукты и овощи, удивительно вкусные в этой местности и делал записи, сидя под навесом, до которого мерно докатывались волны прибоя.
Ему ни до кого практически не было дела. Общение, даже мимолётное, раздражало неимоверно. Мужчина пытался лечиться бальзамом одиночества.
С Павлом то и дело пытались знакомиться женщины, но он был слишком сильно ранен любовью, чтобы отвечать им взаимностью.
Однажды утром, море слегка штормило, поэтому на рыбалку он не пошёл, сразу сел под навес, принялся записывать мысли о событиях, предшествующих разводу. Слова ловко складывались в строки, помогали вспоминать ускользнувшие от внимания детали семейных будней.
Павел не знал, зачем это делает. Хотел выплеснуть на бумагу эмоции, потом читать свои мысли и вычёркивать чувства к Марине одно за другим.
Забыть её никак не получалось. Десять лет выбросить из жизни не так просто. Однако, шум прибоя, морской воздух, одиночество и позитивные размышления потихоньку успокаивали.
Немного раздражала юная парочка, отвлекающая внимание откровенными ласками и звучными чмокающими поцелуями, которая нисколько не стеснялась присутствия посторонних.
На кромке воды, прямо в волнах, сидела молодая женщина в ярком купальнике, которую то и дело переворачивал и выбрасывал на берег очередной набегающий вал.
– Глупое, даже опасное занятие, – подумал Павел, глядя на эксцентричные упражнения дамы. – Умеет ли она плавать? Что, если накатит большая волна, унесёт на камни или на обломки старого пирса, таящиеся в глубине недалеко от берега?
Однако, женщина не унималась. Ей явно нравилось играть с волнами. Она была совсем белая, однозначно только приехала. Возможно первый раз в жизни на море.
Павел отчётливо помнил, как такая волна захлестнула неожиданно и унесла в море дочь, хотя она играла на берегу в нескольких метрах от линии прибоя. Ребёнка чудом удалось вызволить из морского плена, а эта сама лезет в пасть коварной стихии.
Мужчина отложил блокнот, прижал его тяжёлым камнем и направился к берегу. Ему было не по себе. Интуиция требовала поторопиться.
Словно по заказу накатила гигантская волна, поглотила дерзкую незнакомку и унесла.
Павел вглядывался в пенные водовороты, перемешавшие в грязный коктейль ил, песок и водоросли. Женщины нигде не было видно.
Сердце и грудь сдавили спазмы, дыхание спёрло. Он испугался. Кажется, даже больше, чем тогда, с дочерью.
Мужчина вглядывался в буруны. Белое тело показалось на миг и снова скрылось. Ветер и рёв волн заглушали крик, если он был.
Павел бросился в воду. Смерть женщины он пережить бы не смог.
Грязные волны не позволяли видеть, куда плывёт, поэтому то и дело приходилось оглядываться на берег.
Женщина ещё держалась на поверхности, но силы оставили её в тот самый миг, когда Павел схватил за волосы.
Спасать ему приходилось прежде, поэтому мужчина опасался мёртвой хватки утопающей, способной погубить обоих.
Как и сколько времени занял обратный путь, Павел не знал. Время, спрессованное напряжением и страхом, тянулось бесконечно долго.
На берегу уже толпились зеваки. Видно влюблённые позвали на помощь.
Голова у Павла кружилась, в ушах звенело. Хотя он был уже на берегу, тело словно качалось на волнах.
Спасённая, казалось, совсем не дышала. Павел из последних сил уложил её животом на колено, чтобы вызвать рвоту, заставить вздохнуть.
Вода изо рта женщины потекла, но дышать она так и не начала.
Павел собрал остатки сознания, начал с остервенением делать искусственное дыхание: нажимал на грудную клетку, нагнетал в лёгкие воздух через её рот.
Зрители потихоньку приходили в себя, начали помогать.
Женщину рвало. Долго, изнурительно. Выворачивало внутренности до самого дна.
Выглядела она неважно, если употреблять осторожные эпитеты. Невозможно было определить её возраст, даже приблизительно, настолько море исказило внешность.
Утопленница, так теперь её между собой звали в пансионате, оказалась молодой, весьма привлекательной и живучей особой.
На обед, Лила, такое у девушки было необычное имя, пришла своими ногами, разве что была мрачна и необщительна.
Доброхоты тут же указали ей на спасителя, который поприветствовал девушку кивком головы, но не встал.
Павел сделал своё дело, спас жизнь безалаберной женщине, дальнейшее его не касается. Может быть, происшествие послужит дамочке уроком.
Лила подошла, опустилась перед Павлом на колени и поклонилась.
Это простое действие оказало на мужчину столь сильное впечатление, что он отвернулся, пытаясь скрыть выступившие предательски слёзы. Видно душевное напряжение вышло за пределы возможностей психики.
Что происходило потом и дальше, почти до самого вечера, стёрлось из памяти.
Лила и Павел, неожиданно и вдруг прониклись друг к другу доверием.
Завтракали они теперь за одним столом, беседовали непринуждённо, словно старые знакомцы. Потом гуляли по берегу, ходили смотреть на Азовское море, лазили по холмам, плавали на лодке, даже выпили по бокалу холодного игристого вина, после чего обоих прорвало на откровения.
Рассказывая про свою жизнь, каждый слегка приукрасил её. В повествования была добавлена гротескная острота, чуточка цинизма, немного иронии.
Если вдуматься, несмотря на превратности судьбы, разводы и мелкие неприятности, в целом они жили счастливо. Во всяком случае, спаситель и спасённая женщина пришли именно к такому выводу, когда выяснили, что у них схожие судьбы.
Ведь любить своих супругов никто не заставлял. Чувства, серьёзные, искренние, даже спустя столько времени, до сих пор будоражили возбуждённое расставанием воображение.
У них были замечательные, насыщенные прекрасными событиями годы семейной жизни, включающие огромное количество счастья. То, что любовь выцвела, состарилась, скорее закономерность, чем случайное происшествие.
Ненавидеть они не научились. К бывшим супругам относились с оттенком грусти. И ей, и ему было о чём вспомнить.
В дальнейшем, не сговариваясь, оба рассказывали только о счастливых и комичных случаях, много смеялись, мысленно перебирая между тем варианты возможного сближения.
За разговорами, словно случайно, они оказались где-то далеко за ухоженными пляжами.
У каждого это происходит по-разному, но в целом сценарии интимного знакомства схожи. То ли Павел лихорадочно раздевал девушку, то ли, она его.
Любовники долго яростно сливались, утопая с головой в восходящих потоках восторга. Сначала целовались и обнимались стоя, потом полулёжа, пока не растворились друг в друге полностью, соприкасаясь не только физически, но и на более тонких уровнях восприятия.
Женщина впервые в жизни испытала неожиданной силы и интенсивности сексуальный восторг. Сладостный трепет естественным образом переходил в бурное излияние эмоций, полностью отключающих сознание.
Полёт, растворение в пространстве и времени, безумие, эйфория.
Женщина стонала и кричала. Это была реакция, с которой прежде не сталкивалась. Она отдавалась с невиданным, фанатичным энтузиазмом, превосходящим многократно эмоциональное состояние даже в медово-восторженные времена первого любовного опыта.
Откуда ей было знать, что такое возможно?
Откровенные крики женщины привлекли нечаянных зрителей, которые бессовестно уставились на неосторожную парочку.
Лила, скрестив руки и ноги, безуспешно пыталась прикрыть обнажённое тело, Павел пребывал в прострации. Он был счастлив.
– Пусть смотрят. Кому какое дело до того, что мы, от избытка чувств, блаженно беспечны, потому, что испытываем сказочный восторг, – хихикая, шептал Павел.
– Пусть завидуют! Пусть завидуют! Пусть! – несколько раз громко крикнул он, светясь от избытка эмоций.
Им было хорошо вдвоём, необходимости торопиться куда-либо, не было. Любовники приступали к поступательно развивающейся процедуре интимного знакомства ещё и ещё. Потом бежали купаться нагишом и снова ныряли между камней, чтобы согреться новой порцией страсти.
Они никак не могли успокоиться, даже когда опустились сумерки, когда берег резко накрыла южная ночь.
Все последующие дни Павел и Лила любили друг друга до потери пульса. Кажется, к ним вернулась молодость. Такой восторг прежде был недоступен.
Возможно, супруги им здорово недодали доверия и нежности.
Мужчина и женщина путешествовали по утёсам, пляжам и лиманам, вновь и вновь повторяли древнейшие манипуляции, стоило лишь обнаружить укромное местечко, и были счастливы.
За это время были изучены все маршруты и ландшафтные особенности на телах, испробован на вкус каждый миллиметр плоти.
Павел с изумление обнаружил, насколько упоительно сладок внутренний сок возлюбленной, насколько восхитителен и желанен запах Лилы, особенно в минуты слияния.
Женщина прежде не могла представить, насколько прекрасна естественная похоть, если даришь себя человеку, который настолько дорог, как Павел.
Иногда Лила замирала от страха, когда представляла, что Павел мог её не спасти. Не окажись его в тот момент на берегу…
– Неужели вот это всё… всё это… я так никогда бы не испытала? Кого мне благодарить за то, что начала тонуть настолько своевременно?
Боже, какие милые глупости приходят в головы безнадёжно влюблённых людей.
Дни переходили в ночи, ночи сливались с дниями.
Всё когда-то кончается. Завершился и их медовый месяц. Только расстаться уже было совсем невозможно.
Павел уехал на два дня раньше подруги. Пора выходить на работу.
Мужчина обещал всё уладить и приехать за Лилой.
А ведь ещё месяц назад казалось, что жить дальше бессмысленно, глупо.
Кто-то теряет, а кто-то находит
Девочку звали Аэлита. Это имя само по себе будило романтические размышления, размытые, но вполне осязаемые ассоциации, похожие на ощущения от созерцания яркого звёздного неба в лунную ночь, когда ты абсолютно один, душа и сердце трепещут в предвкушении каких-то важных, но неведомых свершений, отчего возникает волнение, обостряется чувственность.
Павел сходу влюбился в сочетание этих восхитительных звуков, даже не зная ещё, кому они предназначены.
Её позвали по имени, – Аэлита, Элька!
Юноша обернулся, сделав паузу длинной в несколько мгновений, которые понадобились, чтобы несколько раз повторить про себя это имя, ощутить всем существом странно-волнующий вкус.
Павел невольно отреагировал на зов, предназначенный не ему, и обомлел, встретившись глазами с той, кому эти звуки предназначались.
Что именно привело его в состояние оцепенения, юноша так и не понял. Он даже не заметил, как довольно громко произнёс поразившее его слово.
Аэлита отреагировала удивлённо-заинтересованным взглядом.
– Разве мы знакомы, – спросила она.
Павел смотрел, не отрываясь, в её изумительные глаза, не в состоянии произнести ни единого слова. Собственно, он не успел понять, осознать, насколько они прекрасны на этом милом лице, которое тоже не было времени рассмотреть.
Тотчас к ней подбежал возбуждённый юноша с распростёртыми объятиями. Они обнялись, довольно эмоционально, потёрлись щеками. Мальчишка поцеловал Аэлиту в нос, отчего у Павла возникло ощущение потери, разочарования.
Парочка стояла посреди тротуара, не обращая внимания на прохожих. Они смотрели друг на друга, держась за руки. Юноша вслух выражал восторг внешним видом девушки, щедро осыпал её комплиментами.
Павел не мог тронуться с места. В голове у него возник вакуум, а в сердце переполох. Он ревновал Аэлиту к этому восторженному мальчишке.
– Чего застыл? Проходи. Тебе что, места мало? Элька, пошли к фонтану. Как же давно я тебя не видел.
Смущённый, с пылающими непонятно отчего щеками, юноша обошёл парочку, но не смог далеко уйти. Хотелось рассмотреть девушку как следует.
Пройдя несколько шагов, он спрятался за широкий ствол липы и стал наблюдать.
Молодые люди шли, размахивая сцепленными руками, увлечённо жестикулировали. Павел незаметно последовал за ними в небольшом отдалении, позволяющем видеть мельчайшие детали походки, силуэта и наряда незнакомки.
Стройная, не до конца сформированная девичья фигура, которой далеко до идеала женственности: не хватает чётко очерченных выпуклых форм и объёма. Тоненькие ноги с плоскими икрами. Простенькая однотонная одежда.
Отчего же её вид вызывает в его душе такое волнение, смятение чувств? Почему он не может оторвать взгляд от девушки, о которой знает лишь то, что зовут её Аэлита?
Её спутник купил белую розу у старушки с полным ведром цветов. Всего одну. Подарил ей дурачась, в полупоклоне, держа левую руку на сердце.
Кто он ей?
Аэлита одарила парня очаровательной улыбкой, положила руки на его широкие плечи и чмокнула в губы. Кажется, такое могут себе позволить только влюблённые.
Павел внутренне обиделся на девушку, хотел было уйти, но в душе всё ещё шевелилась надежда познакомиться с ней. Он никак не хотел верить, что встретил Аэлиту случайно.
Лицо её выглядело потрясающе. Овальное, слегка удлинённое гладкое лицо с едва заметным румянцем, на котором не было ни грамма косметики, открытые глаза, кажется зелёного цвета. Очаровательной глубины взгляд. Жаль, что он устремлён не на него. Изумительной формы полуоткрытые чувственные губы цвета нежного розового перламутра обнажали ряд жемчужно-белых зубов. Маленький носик идеально правильной формы, высокий лоб, собранные на затылке шелковистые волосы, спадающие по контуру до самых плеч трогательные локоны.
Пока Павел подробно разглядывал Аэлиту, в поведении парня и девушки что-то стремительно изменилось. Они уже не держались за руки, не улыбались.
Мальчишка что-то говорил, отчаянно жестикулировал. Эля стояла с закрытыми глазами, сжав губы. Розу она прижимала обеими руками к груди.
Ещё несколько мгновений и по щекам девушки безвольно потекли ручейки слёз.
Парень прижал голову Аэлиты к своему лбу, чмокнул её и поспешно удалился.
Девочка так и стояла с закрытыми глазами, только руки теперь были опущены, а роза валялась у её ног.
Что произошло, Павел не знал, но интуиция подсказывала, что скорбное, потрясённое состояние незнакомки, несмотря на неприглядность – реальный шанс познакомиться.
Колебался он недолго. В кармане у Павла лежал чистый, аккуратно сложенный платок. Им он и решил воспользоваться.
Подойдя, юноша поднял розу, легонько тронул девушку за плечо, – не расстраивайтесь так. Жизнь полна невзгод и огорчений, но в любых проявлениях она прекрасна. Возьмите платок, вытрите слёзы. Вы такая замечательная, такая красивая.
– Он так не думает. Говорит, что влюбился в другую.
– А до этого клялся в любви к вам?
Аэлита подняла заплаканное лицо. Она едва удерживалась от рыданий. Зерно сомнения, однако, было посеяно в благодатную почву.
– Получается, врал?
– Выходит так. Меня Павел зовут. Можно я за вами поухаживаю?
Любовь на каникулах
– Как же я люблю тебя, Антошка! Теперь ещё больше
– Я тоже. Очень-очень-очень! Даже представить себе не мог, что можно такое чувствовать.
Так начался очередной медовый месяц. Третий по счёту за последние полгода.
Объединяли их теперь не только эмоции и чувства, но и нечто третье, незримо, но реально ощутимо присутствующее внутри Лизы.
Во всяком случае, несмотря на то, что оно только зародилось, это малюсенькое существо соскучиться и забыться девушке не даёт: перестраивает организм будущей матери под свою насущную потребность. Не всегда нежно и приятно. Чаще напоминает внезапными сердцебиениями, спазмами и выворачивающей наизнанку тошнотой.
Однако в перерывах, когда в отношениях между плодом и матерью наступает перемирие, очень громко и назойливо заявляет о себе любовь. Маленькая женщина мурчит и ластится, прижимаясь к своему мужчине чувствительно и нежно, вызывает прикосновениями прилив крови, немыслимые эмоции и возбуждение.
Супруги, не сговариваясь, сливаются в единое целое.
Они соединяются в страстном поцелуе, немыслимо продолжительном и сладком.
Руки сами собой начинают путешествовать по периметру желанных контуров, напитываются мощнейшей энергией прикосновений, вызывают опьянение и лихорадку, провоцируют исступлённый азарт более глубоких исследований, предпочтительно в запретных зонах.
Внешние прикосновения рождают импульс нырнуть под покровы одежды. И вот уже горячие ладони крадутся под кофточку, ощупывают дрожащими пальцами мягкую кожицу нежного животика, поднимаются всё выше, пока не встречают преграду, очерчивающую границу, за которой скрываются податливые, ожидающие ласки прекрасные девичьи грудки, налившиеся уже от избытка чувственности небывалой упругостью.
Несколько нелепых в страстной спешке движений и вожделённые холмики освобождаются от своих покровов, вываливаясь прохладными, но обжигающими комочками в ладони, пронизывают их разрядом немыслимой экзальтации, вызывая во всём теле чувственный восторг.
Это его, Антона, женщина, целиком и полностью.
Даже абсолютно скрытые от посторонних глаз сферы подвластны его нескромным желаниям.
Влечение и похоть пронизывают его существо до самых кончиков пальцев, вызывая сильнейшую эрекцию, генерируют приступы любовной горячки.
Воздух вокруг супругов накрывает волна терпких тонизирующих запахов, дразнящих, требующих немедленного продолжения и реализации немыслимых фантазий, избыток которых клокочет в каждой клеточке тела, стучится взволнованным пульсом, отдающимся мощнейшими ощущениями внизу живота.
Антон нащупывает сладкие виноградинки восставших сосков, налившихся упругостью сверх меры, которые стремятся проткнуть его внутреннюю вселенную до самой сердцевины.
Мужчина с головой залезает под кофточку, дрожа всем телом, которое насквозь пробивают электрические разряды. Кажется, что микровзрывы и щелчки не только ощутимы, но и слышны.
Сладковато-терпкий дух, исходящий от тела невесты ударяет в нос, сбивая дыхание.
Антон застывает, пытается успокоить дыхание, впитывает душой и телом сладостные мгновения, острота которых ничуть не убывает со временем.
Остаться бы в живых после таких испытаний, думает он, испытывая нечто нереальное, но продолжает эротическое путешествие.
Ему становится смешно от своих глуповатых мыслей.
Лиза изгибается чувственно, сладострастно вздыхает.
Влажные губы юноши скользят по чувствительной ложбинке живота, вызывают в теле подружки трепетную дрожь.
Антон языком проникает в ямочку её пуповины. Лиза вздрагивает от избыточного возбуждения, прижимает к себе его голову, следующую всё выше по пути к желанной цели..
Парень облизывает поспевшие персики ланит, поглощает ароматные ягоды сосцов.
Оба уже на пределе. Они предвкушают последующее наслаждение, переживают его заранее, но пытаются продлить любовный танец.
Насытившись вдоволь сладостью нежнейшей кожи, Антон осторожно снимает с Лизы верхнюю одежду, укладывает на кровать.
У женщины закрыты глаза, расслабленна поза. Лишь подрагивающие веки и волны эмоциональной мимики выдают перезревшее желание, готовое взорваться.
Сильнейшее возбуждение и азарт выдают спонтанные конвульсии то одной, то другой частички животика, такого притягательного и нежного, требовательно влекущего к себе, словно мощнейший магнит.
На уровне резинки трусиков вызывающе топорщится дорожка кучерявых волосков, обозначающих начало бесконечного пути в средоточие наслаждений.
Ещё немножко усилий, приятных и сладких, и дразнящая цель будет достигнута.
Девушка застыла в порочном нетерпении, готовая впустить в себя целиком и полностью. Молодое тело настойчиво и требовательно ожидает продолжения.
И оно последует.
Нужно лишь немного сосредоточиться и тогда…
Говорят, что в этот момент происходит гормональный взрыв. Возможно так, но ребята уверены, что это любовь.
Это она, ненасытная, играет эмоциями и чувствами, выдавая инстинктивные природные импульсы за собственные желания.
Но, какое им до этого дело. Влюблённые рады стараться, независимо от природы восхитительных ощущений, день и ночь.
Только он и она, она и он. И пусть весь Мир подождёт.
Впрочем, окружающее к излияниям чувств настолько толерантно, что страстей и вожделений попросту не замечает.
Для Большой Жизни частный случай незрим, он – лишь один из миллионов похожих событий и движений, не имеющих индивидуальной ценности.
Ну и пусть. Главное, что это предельно важно для самих ребят.
Много ли человеку надо? От богатства и изобилия такого счастья не случается. Только от безумства. От страсти обоюдной.
Влюблённые, несмотря на чувства, тоже скандалят, порой устают от слишком тесного общения. Тогда им хочется в тишине побыть в одиночестве. Это тоже нормально.
Но почти сразу они понимают, что вместе тесно, а порознь невозможно.
На то она и половинка, что нет без неё целого. Есть только боль, тоска, пустота и печаль. Этого добра в жизни и без того довольно. Зачем же их взращивать?
Влюблённые быстро мирятся.
Чаще уступает Антон. Не потому, что не прав. Первый шаг легче сделать более сильному человеку в паре. Он мужчина всё-таки, немного старше Лизы.
Женщина этим бессовестно пользуется. Тем более теперь, когда появилось для этого веское обстоятельство.
Лето пролетело незаметно. На днях свадьба, к которой всё готово.
Родители Антона, его братья, все уже приехали. Готовятся к событию.
Антону по такому случаю дали неделю отпуска.
Лиза успела здорово измениться. Животик, конечно, совсем незаметен, даже платье для беременных не пришлось шить, но позвоночник стал похож на изгиб гусиной шеи. На её лице веснушек прибавилось. Потешных, чувственных.
Так и хочется Антону каждую в отдельности перецеловать.
Зато невесту тошнить перестало. Но, взамен или довеском появились капризы: хочу то, хочу это, то вдруг фу, не хочу. Говорят, это нормально. Ну, не знаю.
Свадьбу сыграли. Не сказать, чтобы шумно, традиционно, со всеми местными обычаями.
После свадьбы сенокос подоспел. Антон потихоньку эту науку освоил.
Часто с ночёвкой на покосе оставались . Траву лучше по росе валить, с раннего утра, а днём вздремнуть можно прямо в прокосе. Или под деревцем, на одеяле.
Погода стояла чудесная. Духмяный запах свежескошенной травы и подсыхающего разнотравья просто душу наизнанку выворачивал.
Кругом цветы: направо полевые, налево лесные. Ягоды наливаются, птицы поют, кузнечики стрекочут. Вечерами сверчки светятся синим холодным пламенем, как звёзды, а созвездий на небе, не сосчитать. Вёдро.
Благодать. Давно Антон так не отдыхал.
Ха, отдыхал… Какой там отдых: с четырех утра косят, потом завтрак, после сгребают кучи, носят их на жердях к скирдам, укладывают, утаптывают.
К вечеру ноги отваливаются, руки совсем ничего не чувствуют. Но всё одно отдых выходит. Вот тебе и первый семейный отпуск. До свадьбы вольготнее было.
– Неужели теперь каждый год такой отдых будет, – думал Антон?
– Да если и такой. Зато жена под боком, скоро сынок родится. Хотя, кто сказал, что сынок? – Последнее время ему больше дочку захотелось. Умницу, красавицу.
Закроет Антон иногда глаза и видит: малюсенькая девочка в жёлтом расклешённом платьишке, лёгком-лёгком. Он её на руках держит, а она ручкой куда-то вдаль показывает. И Лиза их обнимает.
Воображением и фантазией природа юношу наделила щедро. Ему постоянно сны цветные виделись . но, это по ночам. Юноша мог любые видения в любое время вызвать, даже во время работы.
Сидит, бывало, заполняет журнал учёта кормов или рационы кормления рассчитывает, а перед глазами она, Лизонька. До того иногда насмотрится, что приходится плоть успокаивать.
Девочка рядом с ним стала на ментальных картинках появляться всё чаще. Всегда в жёлтом. Видит он дочурку уже подросшей. Маленькую, только родившуюся, совсем никак представить не получается.
Всё хорошо на покосе: природа, молока парного вдоволь, простокваша, овощи с грядки. Тёща блины да пироги каждый день на стол мечет. Обедать без ста граммов не садятся.
Вода, воздух, солнце…
Вот только с Лизой они теперь лишь плотоядно улыбаются да переглядываются.
Дом у тёщи мизерный: зал, запечный угол для хозяев да одна комнатка на всех на втором этаже, вот и всё. Уединиться в нём негде.
На покосе и вовсе каждую секунду под присмотром.
Антон уже чувственность свою мужскую разве что в узел не завязывает, а жёнушка ходит, как ни в чём не бывало, будто так и надо.
Он ей знаками и по-всякому намекает: встретиться, мол, нужно на нейтральной полосе, вопросы семейные порешать, нежностью обменяться.
Молчит, только ухмыляется да животик чувственно оглаживает, вызывая у парня внизу живота томление и конвульсии.
И чего делать?
– Всё, – думает, – надо спасать положение, хоть даже самообслуживанием, сил больше моих нет.
Видно женщины и вправду всё чувствуют. Когда стало совсем невмоготу, Лиза подмигнула Антону с улыбкой, огладила грудь, провела чувственно руками по изгибам тела, закатила глазки, изобразила на лице сладострастие.
Явно флиртует.
В тот день в доме ночевали, потому, что топили баню, парились. Это на селе традиция, ритуал.
Приосанилась Лиза, ручкой Антона зовёт, прикладывая палец к губам, чтобы молчал, и направляется в сени.
От предвкушения мужчину затрясло.
До чего же ему прислониться к желанному телу хочется.
Вот оно, родимое, в метре от него уютной попкой виляет.
Как представил Антон техническую и чувственную последовательность действий, заканчивающихся извержением вулкана, испариной покрылся, безнадёжно пытаясь унять колебательные движения неугомонной эрекции.
Воображение услужливо нарисовало объёмную цветную картинку, как шаловливая ладонь проскользнула под её юбку.
Юноша напрягся в реальном физическом теле, пришедшем моментально в состояние готовности встретиться с любовью, но на автомате задумчиво следует за женой.
Его фантом тем временем продолжал исследовать запретные закрома, даже запах уловил, отчего голова Антона закружилась, а сознание поплыло.
Он чудом не впечатался в упругий зад жены, наяву притягивающий страстным магнетизмом. Как же сложно возбуждённому мужчине пребывать сразу в двух мирах.
Антон машинально огладил спелые полукружия милого зада, прижал жену к стенке, ощутил трепещущий корпус подруги и налитые тяжёлые груди, развернул к себе.
– Не спеши. Всё будет. Не хочу, чтобы кто-то видел. У нас такое не принято.
– Что именно? А откуда у них дети?
– На людях миловаться не принято.
Тем не менее, нетерпеливый Антон перецеловал глаза, веснушки жены, впился губами в ёё рот, пытаясь хотя бы языком ощутить блаженство проникновения.
Оглянулся назад. Вроде, никого.
– Да одни мы, одни! Не томи, милая. Видишь же, от страсти сгораю.
– Здесь у меня в дальнем углу сеновала, – прошептала Лиза, – место потайное, заветное. Я в нём в детстве пряталась, о любви и счастье мечтала. Золотое времечко было, часто о том вспоминаю. Там у меня гнездо сделано, я проверила, до сих пор сохранилось, никто его не трогает. Вот туда мы и спрячемся. Вижу, притомился ты без женской ласки. Я ведь понимаю, что мужику только внутри влажной тесноты небо в алмазах видится, а как вынырнет, так и счастье его заканчивается. Дороже тебя нет у меня никого на целом свете. Всё тебе одному отдам. Люблю, честное слово люблю. Может быть больше жизни. Пошли, сегодня твой день.
Залезли супруги в тот угол. Темно. Сено старое, трухлявое, пылью просыпается на голову, пахнет плесенью. Зато одеяло предусмотрительно постелено, всё не на сене колючем валяться.
Скинул Антон с себя дрожащими руками нижнюю часть одежды, платье у подружки задрал, трусики стягивает торопливо.
Таким родным запахом повеяло, голова кругом пошла. Затрясло, залихорадило парня.
Целует он Лизу свою, обнимает, гладит по шелковистой коже. Возбуждение зашкаливает.
Любимая раздвинула волшебные белые бёдра…
Поздно, Антон уже сам опростался, не успев донести страсть до мечты.
Стоило ли из-за этого в тёмный вонючий чулан залезать?
Повалился юноша на жену без сил. Ничего вроде не делал, а отдышаться не может. Расстроился, упал духом. Злой как чёрт.
– Извини, милый! Передержала я тебя. Не подумала. Другой раз такого не будет. Ты отдохни маленько, остынь, помечтай, я всё как надо сама сделаю. Не расстраивайся, не обижайся. Время у нас есть. Сил молодых полно, желанием близости тоже не обижены. Лежи и молчи. А лучше и вовсе глаза закрой и обо мне мечтай.
Тут она так заиграла на его дудочке, что обо всё прочем Антон мигом забыл, отдавшись очарованию мелодии, извлекаемой милой.
Тишина, звуков не слышно, но в голове и во всём теле музыка звучит. Волшебная, чувственная.
Заслушался Антон, шалея от непривычных ласк, отключился совсем.
В голове сверкают фейерверки цветных вспышек, накатывает волнами шум прибоя. Дальше, всё происходило, как в фантазиях и снах.
Почувствовал вдруг Антон недюжинную, явно пригрезилось, силу в чреслах и многократно возросшее желание немедленно очутиться внутри милой, что произошло в ту же секунду.
Слышит только неприлично-прекрасные звуки – хлюп, хлюп, хлюп. И мерное биение одного липкого тела о другое.
Очнулся парень от судорожных спазмов внизу живота и взрыва внутри влажной тесноты.
Трясло его не по-детски, словно после марафонской дистанции с полной выкладкой.
Ощущения были необычно яркие, неведомые прежде.
Поплыл Антон, растворился в благодарности и нежности к жене.
Сердце стучит. Как бы совсем не выскочило.
Жена сует ему в руки свои трусики, – вытрись. Ну как, полегчало? Ещё разок полечимся или хватит на этот раз? Теперь веришь, что люблю?
– И я тебя люблю! Ты у меня самая лучшая.
Подумал Антон секунду и решил не отказывать даме в продолжении банкета. Конечно, это он кокетничал. Накопилось у него за сенокос добра в закромах – ешь, не хочу. Подружка для него всегда желанное лакомство. Аппетит у парня хороший. Может он сладкоежка?
Продолжили они светскую беседу на высшем уровне немедленно. Теперь-то им торопиться некуда, можно всё с толком, с чувством, с расстановкой, чтобы ничего не упустить.
Лизались и ластились молодые часа полтора.
Кажется, всё обследовали, ничего не забыли.
Вылезли после окончания рандеву из убежища: в головах от пыли и грязи можно рассаду высаживать, а ведь только из бани.
Уж они и вытряхивались, и дули, всё без толку. Пришлось в остывшую баню идти, головы мыть.
Разделись, начали мылиться. Не утерпели, глядя на соблазнительные упругие тела, опять слились в порочной страсти, опьянённые неутолённой до сих пор жаждой.
Домой явились раскрасневшиеся, счастьем светятся, словно блины со сковородки.
Тёща лыбится, будто свечку над нами держала. Ну и интуиция у этих баб.
Зато настроение у Антона сразу появилось.
– Сейчас бы на сенокос да косой помахать, – вдруг подумалось ему. – Может дрова поколоть? Что-то силушку девать некуда.
Отпуск пролетел быстро, заметить не успели.
Антон даже привыкнуть успел к сенокосной жизни.
Каждый день томлёная молочная каша из русской печи, с разварочки, блины-оладьи, простокваши хоть ведро, налистовники. Это лепешки такие деревенские. От них парень просто чумеет. До чего хороша простая деревенская еда.
Щи, наваристые, картошка в ста видах, капуста квашеная, сметана. Кормили на убой. Опять же по стаканчику водки в каждое застолье.
Дома так не поешь. Не хозяйка пока Лиза, хоть и выросла в большой семье. Ну да ладно, это дело поправимое. Научится.
Вот в плане любви почти весь отпуск просто диетический. Всё по выдаче: сколько и когда дадут.
Чувствует Антон, что здорово недодали. Дефицит накопился.
Требует этот голод утоления, причём немедленного. Ничем невозможно удержать возбуждённого и приумноженного сознанием желания.
Вот только доберётся парень до дома…
– Семья! Как же это всё-таки здорово! – подумал Антон, когда автобус тронулся.
Лиза прислонилась к нему, прикрыла глаза.
Юноша погрузился в мир грёз. Два часа и они дома…
За ущерб ответишь
Сегодня Анна почти не спала: Пётр, муж, впервые не пришёл ночевать.
Немыслимо, чудовищно. Как он мог так бессовестно, жестоко с ней поступить? С ней, Анной, руки и согласия которой добивался больше трёх лет.
Она вообще не намеревалась выходить замуж, пока не встанет на ноги, не обретёт безусловной во всех отношениях самостоятельности.
Когда, почему и как уступила Петру в его стремлении создать семью, теперь даже вспомнить не могла. Он был терпелив, изобретателен, последователен, настойчив.