Читать онлайн Жатва I. Жертва бесплатно

Жатва I. Жертва

Пролог

Я проснулась от громких хлопков, доносящихся с улицы. Соседи взрывали фейерверки, и огни разных цветов сквозь задернутые шторы освещали комнату. Помню, как подумала, что Резники совсем из ума выжили, и спрятала голову под одеяло. У меня заложило уши. Пришлось сглотнуть и даже зевнуть, чтобы слух вернулся. Хлопки становились громче. В ушах запульсировала боль. Ее сменил звон.

Мое оделяло откинул отец. Он кричал на меня. Я не могла разобрать слов из-за звона в ушах. Вспышка, толчок. Отец упал на пол. Я бросилась к нему, чтобы помочь подняться. Снова вспышка и толчок. Стеллажи, полки, тумбы, стулья, стол, – все ходило ходуном перед глазами. Я встала на четвереньки и поползла следом за отцом к двери. Мама и Соня… Отец указал рукой на лестницу. Я поняла, что нужно ползти на первый этаж. Запах гари. Ядовитый. Неужели Резники опять купили паленую пиротехнику, и на этот раз разнесут и наш дом вместе со своим? Ничего! Приедут архиереи, и тогда их празднику наступит конец. Отец спустит с них три шкуры в суде, и на деньги, которые мне выплатят в качестве компенсации за боль в ушах и бессонную ночь, я прикуплю себе новую сумку из последней коллекции L. Об этом я размышляла, пока пятой точкой протирала мраморные ступени. Слух все не возвращался, а в горле стало першить. На полпути вниз я увидела мать. Она ползла ко мне навстречу, держась за перила. Очередная вспышка света осветила холл. Осветила маму, ее белоснежную ночную рубашку, ее распущенные иссиня-черные волосы. Вспышка осветила Соню, пригибающуюся к полу. Она зажимала ладонями уши и, кажется, верещала. Я помню, как испугалась в тот момент. По-настоящему испугалась. Я поняла, что происходит нечто ужасное. И Резники, похоже, были вообще ни при чем. Удар. По всему телу сразу. Болезненный, сильный. А потом стало холодно.

Я открыла глаза и уставилась в ночное небо, освещаемое вспышками разных цветов. Появились облысевшие деревья, украшенные разноцветными лампочками. Лицо отца, окровавленное. Он склонился надо мной и что-то говорил. Не помню, что именно. Что-то важное, наверное. Его лицо исчезло, и перед глазами вновь поплыли облысевшие ветки деревьев. Холодно. Мне было так холодно!

Потом я узнала, что отец тащил меня за руки по снегу. Через задний двор, через пролесок за домом, тащил по льду обледенелой реки, чтобы спрятать меня под мостом. Он умер там, лежа рядом со мной и держа меня за руку. Он объяснил, зачем притащил меня именно туда. Он сказал, что мне делать и чего не делать никогда. Он назвал имя человека, которого я должна найти во что бы то ни стало. Папа умер ради того, чтобы жила я. Папа умер, а я продолжила жить.

Глава 1

Семнадцать лет спустя. Город Р. округ Т.

Я вошла в приемное отделение местной больнички и остановилась. Похоже, недавно здесь был апокалипсис. На полу салфетки, перчатки, кровь… И вокруг никого, даже уборщика… Когда я была здесь в прошлый раз, в приемном отделении яблоку упасть было негде. Пациенты атаковали стойку регистрации поступивших и требовали немедленно их принять. Сейчас, глядя на пустой холл, я непроизвольно покосилась на настенные часы. Двадцать минут восьмого… Н-да, рановато я заявилась. Поскольку при оформлении на работу руководитель отделения, в котором я должна работать, был в отпуске, руководитель клиники предложил мне приступить к моим обязанностям через неделю, когда мой новый непосредственный начальник вернется. Конечно же, я согласилась.

Я присела в одно из пластиковых кресел в холле, бросила сумку на пол и стала ждать. Рабочий день начнется только в восемь утра: тогда-то я и смогу нанести руководителю клиники запланированный визит.

– Эй! Эй, вы!

Я обернулась на столь странный возглас.

– Да, вы! Кто такая?!

За стойкой регистрации пациентов из ниоткуда появилась «помятая» медсестра. Хуже «гнезда» из ее перепаленных краской белых волос были только черные «стрелки» на испещренных морщинами веках.

– Я жду руководителя клиники, – ответила я и отвернулась.

– Ишь ты, фифа какая! – услышала я в свой адрес.

– Простите? – я обернулась. – Это вы мне?

– Нет, что вы…

Я ничего не ответила. Демонстративно пожала плечами и вновь отвернулась. Спустя минут десять, проведенных в умиротворении, я услышала тревожный звук, похожий на визг тормозов. Плохой знак для приемного отделения больницы. Очень плохой…

Парадные двери распахнулись и в них вбежал мужчина.

– Помогите! Пожалуйста, помогите!

Одежда мужчины была в крови, а за его спиной в распахнутых дверях стоял пикап. Медсестра побежала к мужчине, а я встала и подошла к переносному блоку у стены. Переместила затвор в торце блока в положение «включено», и панель поднялась в воздух, превращаясь в смотровой стол. Меня, конечно, о помощи еще не просили, но судя по «обилию» персонала вокруг, скоро попросят.

– Господи! – возглас медсестры с улицы. – Что случилось?!

– На трассе бросилась пацану прямо под колеса, – объяснял мужчина. – Я проезжал мимо!

А вот это уже серьезно. Я покатила смотровой стол к парадным дверям.

– У нас все в операционной! Свободных врачей сейчас нет! – медсестра обернулась ко мне. – Да-да, тащите стол сюда!

«И почему это делаю я, а не она?» – промелькнуло в голове. Взгляд зацепился за молодого парня, что сидел в багажнике пикапа. На вид ему было не более семнадцати лет… Руки в крови… Мать твою…

Владелец пикапа переложил пострадавшую женщину из багажника на стол, в то время, как парень, заливаясь слезами, пытался всем нам что-то объяснить.

– Что случилось?! – спросила я, пытаясь определить пульс пострадавшей.

– Говорю же, бросилась с обочины прямо под колеса! – повторил мужчина. – Хорошо, что я проезжал мимо… Решил сразу к вам везти!

Зря он принял это решение. Бригада неотложной помощи помогла бы поддержать жизнь этой женщины на месте происшествия, а теперь… Знаете, иногда достаточно одного взгляда, чтобы понять, чем именно все это закончится. Мы не Боги, всего лишь врачи, которые обезличивают своих пациентов, дабы в процессе работы с тем, на что нормальные люди смотреть не могут, остаться профессионалами и сделать все от нас зависящее, чтобы снять с плеч бремя ответственности и спать ночью спокойно.

Сдавленная грудная клетка и развороченный таз… Это то, что осталось от женщины после столкновения с чудом техники, под названием «автомобиль». А за рулем этого «чуда» был молодой парнишка, жизнь которого сломалась в тот момент, когда на капоте его автомобиля оказалась эта женщина.

– Позовите хоть кого-нибудь, – попросила я, помогая медсестре толкать стол с пациенткой.

– Сигнал тревоги подала! Когда кто-нибудь освободиться – прибегут!

Раньше я никогда не задумывалась над тем, как мне действовать в подобных ситуациях. Все было отработано и неслось по накатанной. Мы были сыгранной командой инструментальщиков, исполнявших свои партии в одном симфоническом оркестре. Сейчас же, в этот самый момент, на сцене осталась я одна. При том же количестве партий, мои шансы на блестящую игру казались скорее вымыслом, нежели реальностью. Новая сцена, другие инструменты и огни софитов, направленные на меня. Что ж, врачу нельзя отступать. А значит, настало время начать игру со смертью за чужую жизнь.

– Смотровая левее по коридору! – командовала медсестра.

– Ее в ремзал нужно вести. Где он тут у вас?

– А вы что, врач?

«Что». Я теперь «что».

– Да, я травматолог.

– Значит, чем-нибудь да поможете, – подытожила медсестра, указывая рукой направление нашего с ней движения.

Откуда в голове выстреливают мысли? Почему заученные с таким усердием строчки обретают словесные формы именно в тот момент, когда в них есть необходимость? Врачи редко задумываются над этим, просто некогда нам думать о таких мелочах в подобных ситуациях. А потом… Потом еще одно имя в графе: «мои потери». Нет, мы не всегда хороним тех, кому, кажется, жить уже не дано. Иногда случаются чудеса, и имя попадает в графу: «а повезло ли?». Красивые истории про спасение обреченных, и ни слова о том, какая участь многих из них ждет на самом деле. Мы знаем эту оборотную сторону медали, и поверьте, не испытываем удовлетворения от того, что иногда творим невозможное.

– Жгут на ногу, – командовала я, – оттуда льется… Подключайте системы. Литр «синтетики» струйно.

– Цыпа, подожди, – пробурчала медсестра. – Я не поспеваю за тобой.

Я уже «ты» и «цыпа».

– Почему она босая? – я разрезала на пациентке одежду и сбрасывала ее на пол, чтобы осмотреть внешние повреждения на теле.

– Может, ботинки слетели во время удара? – предположила медсестра.

– Тогда где носки? Стопы грязные, как будто она босиком шла.

– Архиереи с этим разберутся, – справедливо заметила медсестра.

– Господи, в этой больнице есть еще хоть кто-нибудь, кроме нас с вами? – в сердцах выпалила я, осматривая тело пострадавшей.

– Говорю же: все заняты, – с невозмутимым видом ответила медсестра. – Тут с час назад четверых с трассы привезли! Ужас!

– Жгут на ногу! – повторила я.

– Уже-уже…

– Черт, пульс определить не могу.

– Сейчас датчики подключим, – спокойно ответила медсестра, затягивая жгут на бедре женщины. – Деточка, халаты и перчатки на стойке справа от тебя.

Я на мгновение оторопела.

– Да не суетись ты так, – вздохнула медсестра. – Она пока что дышит сама.

В чем-то эта пожилая медсестра была права. Нельзя суетиться. Сумбурность моих мыслей может породить фатальные ошибки. Медсестра начала подключать датчики приборов, а я натянула на себя одноразовый халат и надела перчатки. В этот момент в ремзал влетел человек в хирургическом костюме.

– Что тут? – спросил он, отодвигая меня в сторону.

– ДТП. Сбитая, – ответила медсестра.

– А вы кто? – мужчина кивнул мне.

– Травматолог, – ответила я.

– А я – реаниматолог. Ну, что ж… Дерьмово все, как я посмотрю…

Как будто я этого не понимала… Но, тем не менее, мне стало легче. Намного, если честно. Партия реаниматолога была одной из самых тяжелых в этой симфонии. Именно он должен был задавать темп и ритм, под который мне необходимо было подстроиться.

– Сканером умеете пользоваться? – спросил реаниматолог и указал пальцем на потолок.

Я подняла голову: одна из последних моделей для полного сканирования тела все это время находилась именно там.

– Полагаю, что умею, – ответила я и потянула за ручку панель управления прибором вниз.

– Полагаете? – переспросил меня реаниматолог.

– С такой моделью никогда не работала, но, надеюсь, что справлюсь, – пояснила и включила прибор.

Разобраться в его настройках оказалось непросто, и на это у меня ушло несколько драгоценных минут. Реаниматолог тем временем подключил приборы вспомогательного жизнеобеспечения и продолжал давать указания медсестре.

– Все готово! – объявила я, когда подобрала необходимые параметры сканирования. – Отходите!

Реаниматолог и медсестра отступили от смотрового стола на несколько шагов и замерли. В помещении раздались характерные щелчки, оповещающие остальных, что в данный момент прибор сканирует тело пациента. Это самое трудное – стоять и ничего не делать. Пациентку нельзя шевелить, иначе на сканах изображение «смажется», и все придется начинать сначала. Остается только ждать, пока прибор сделает свое дело. Щелчки стихли, и на панели высветилось сообщение о том, что сканирование завершено.

– Готово! – объявила я, и реаниматолог с медсестрой вернулись к телу пострадавшей.

На сенсорном экране перед моими глазами уже мелькали изображения с послойными «срезами» тела этой женщины. На то, чтобы обработать информацию и построить трехмерную реконструкцию у прибора уйдет несколько минут. Но мне и так уже многое стало понятным. Не теряя времени, я начала оглашать предварительные результаты сканирования:

– Перелом свода и основания черепа. Ушиб лобной доли слева. Пластинчатая гематома слева. Множественные переломы ребер слева. Там же гидроторакс. Разрыв селезенки. Печень и почки, вроде бы, целы. Перелом таза. Открытый перелом средней трети бедра справа, слева – рваные раны.

– Странно, что позвоночник цел, – заметил реаниматолог и цокнул языком.

– Действительно, – согласилась я. – Ладно, пойдем от простого к сложному: где тут у вас плевральный набор?

Медсестра тут же оказалась возле меня с бутылкой антисептика в руках. Щедро полив раствором грудь пациентки и мои перчатки, медсестра протянула скальпель. Не успела я сделать надрез, как коробка с плевральным набором оказалась по правую руку от меня.

«Вот это скорость!» – подумала я, но вслух ничего говорить не стала.

Гидроторакс – довольно грозное осложнение травмы грудной клетки. Легкое поджимает жидкость, при травме это кровь, и человеку становится нечем дышать. Для того, чтобы легкое расправилось и человек задышал нормально, необходимо поставить в плевральную полость специальную трубку, по которой аппарат будет «выкачивать» жидкость из грудной клетки. Собственно, «постановкой трубы» я и занялась. Спустя минуту с этим этапом работы я закончила.

Реаниматолог приложил фонендоскоп к груди пациентки и утвердительно кивнул:

– Хорошо. Но наши дела по-прежнему плохи. Нужны хирург и нейрохирург.

– Все заняты, – ответила медсестра. – Может, передадут кому…

– Звони в операционную, – произнес реаниматолог. – Скажи, что будем поднимать черепно-мозговую и внутрибрюшное. Пусть подготовят…

Не успел он договорить, как у пострадавшей начались судороги. С момента их наступления, при подобных обстоятельствах, обычно, начинается обратный отсчет.

«Десять».

– Твою ж мать! – ругнулся реаниматолог, и мы с медсестрой разом навалились на несчастную.

Меня, как перышко, отбросило в сторону, прямо на стойку с инструментами. В спину что-то врезалось, но мне было не до этого.

«Девять».

– Держите же ее!!! – закричал реаниматолог. – Вену потеряли!!!

– В этой больнице вообще есть хоть один хренов хирург?! – прокричала я и снова навалилась на женщину всем телом.

– Этот хренов хирург уже здесь, – совершенно спокойным тоном ответил мужчина, вбежавший в ремзал в одноразовом халате поверх своей повседневной одежды.

Он навалился на трясущееся тело рядом со мной.

«Восемь».

– Да, выруби ты ее, наконец! – прокричал хирург и с силой прижал несчастную к столу. – А это кто? – он в упор уставился на меня.

– Сказала, что травматолог, – пояснил реаниматолог.

«Семь».

– Райот?!

– Послушница! – прошипела я в ответ, и получила от пострадавшей рукой по лицу.

Удар, надо сказать, был что надо. Даже в глазах потемнело.

«Шесть».

– Ты еще с нами? – спросил хирург и слез с обмякшего тела вместе с медсестрой.

– Я? Да, вроде.

– А вот пациентка вряд ли, – заметил реаниматолог.

«Пять».

– Так, что у нас здесь! – тут же оживился хирург, осматривая живот пострадавшей.

– Сбитая, – докладывал реаниматолог. – Шок 3-4. Субдуральная гематома, множественные переломы ребер слева, гидроторакс слева, разрыв селезенки, таз и «открытое бедро» слева.

– Вызывайте нейрохирурга, – отчеканил хирург.

– Он занят! – ответила медсестра. – Тут четверых привезли! Вся дежурная бригада в операционных!

– Ты плевральный дренаж «поставил»? – спросил хирург, обращаясь к реаниматологу.

– Она, – тот кивнул в мою сторону.

«Четыре».

– Стелла, что с оперблоком? – спросил хирург.

– Я не знаю! Сигнал подала, а что они там организуют…

– Пусть одна медсестра размоется и откроет плановый блок.

Хирург отошел от стола и обратил взор на электронную панель сканера:

– Кто сканировал?

– Я, – прозвучал мой голос.

– Параметры неверно ввела. Легкие и сердце практически не визуализируются.

– Я с этим сканером в первый раз работаю, – оправдывалась я.

– Ты не ввела корректировку на возможные повреждения грудной клетки!

А вот это называется «здрасьте!» Я хотела было слово в свою защиту сказать, но меня опередил протяжный звуковой сигнал кардиомонитора.

– Остановка! – огласил реаниматолог. – Качайте!

«Три».

Хирург скрестил ладони и начал непрямой массаж сердца.

– Не «пробиваешь»! – прокомментировал реаниматолог. – «Выброса» практически нет.

– И вряд ли будет, если там тампонада, – ответил хирург.

– Крови в перикарде вроде бы не было… – заметила я.

– Откуда тебе знать, если сердца на сканах практически не видно? – заявил хирург.

«Два».

– Я пропунктирую перикард, и если…

– Тут и прямой массаж сердца вряд ли спасет! Нужно было параметры сканирования корректно вводить. У нее все признаки тампонады. Если бы ты ввела поправки на травму грудной клетки – увидела бы сердце. А увидела бы сердце, сейчас бы не гадала: вскрывать тебе грудную клетку этому полутрупу или оставить ее в покое.

– Вскрывайте, – едва слышно произнесла я.

– Сама вскрывай, если хочешь, – хмыкнул хирург.

Я решилась на это не ради женщины, лежащей на столе. Ей уже было все равно, точно так же, как и будет. Я сделала это для парня, ревущего в холле, ведь если эта женщина останется жива, пусть даже и в форме «овоща», он «пойдет» по статье «тяжкие телесные», а если она умрет – «убийство».

«Один».

– Открывайте набор для срединной торакотомии, – попросила я.

– Упертая, – покачал головой хирург.

«Ноль».

– Время смерти – восемь сорок две, – огласил хирург, убирая мою окровавленную ладонь с сердца женщины.

«Мои потери» пополнились новым именем, хотя, я даже не знала, как ее зовут. «Неизвестная в первый рабочий день», наверное, так я назову ее. Хотя, какая разница, если лицо навсегда останется в памяти?

Я отошла от стола и сняла с рук перчатки.

– Она умерла еще до того, как ты вскрыла ей грудную клетку, – произнес хирург.

– Кровь в перикарде была, – я покачала головой. – Если бы я ввела параметры корректировки…

– Пропунктировала бы сначала, а потом все равно бы вскрыла грудную клетку и потеряла ее. С такими травмами выживают единицы. Сегодня не ее день.

– И не мой, – прошептала я и вышла в коридор.

Здесь столпились люди. Откуда все они взялись? Врачи и медсестры молча расступались, уступая мне дорогу. Я стянула с себя окровавленный халат, обернулась и метнула его в ведро.

– Кто это? – шептались за спиной.

– Не знаю. Никогда раньше ее не видел.

– Она грудную клетку женщине вскрыла.

– Она?

– Эй, ты! – окликнул меня хирург.

Я остановилась и обернулась:

– Да?

Он выбросил халат в то же ведро, что и я, и махнул мне рукой:

– Иди за мной.

– Куда? – не поняла я.

– В перевязочную.

– Зачем?

Хирург поморщился:

– Слишком много вопросов задаешь.

– Там вещи мои остались.

– Потом заберешь.

Я пожала плечами и последовала за хирургом. Он завел меня в просторную перевязочную. Интересно, для чего?

– Ложись!

– Что, простите?! – не поняла я.

– У тебя рана на спине: надо клеить.

– Где? – я тут же изогнулась, в попытке узреть все своими глазами.

Хирург приподнял край моей окровавленной блузки и указал пальцем на глубокую резаную рану прямо на пояснице, из которой до сих пор сочилась кровь.

– Н-да… Хорошо я приложилась о стойку.

– Да, неплохо, – согласился хирург.

– Придется шить, – вздохнула я.

– У нас есть клей.

– У меня на него аллергия.

– Значит, тебе не повезло, – пробурчал хирург. – Да и мне тоже… – добавил он себе под нос.

Я, конечно же, услышала эту последнюю фразу, но осуждать его за нетерпимость не стала. Все же, заклеить рану проще, чем зашить. Таких, как я, с аллергией на «суперклей» немного. Сегодня этому хирургу не повезло: он будет вынужден затратить на мое лечение времени в три раза больше, чем собирался.

– Меня зовут Алексис Ней, – я потянула хирургу руку и попыталась улыбнуться как можно более доброжелательно, дабы немного разрядить напряженную атмосферу.

– Вымоешь руки, тогда пожму, – ответил хирург и указал пальцем в сторону умывальника.

Если бы мои руки были в крови, его замечание имело бы смысл. Но они, вроде бы, чистые… В отличие от манжет рукавов моей блузки… Я включила воду и попыталась их застирать. Черт, проще блузку выкинуть.

– Ты собралась в этой раковине искупаться? – хирург раскладывал инструменты.

– Хотелось бы, но я в нее не влезу, – выключила воду и промокнула затеки на манжетах полотенцем.

Он так и не сказал, как его зовут, а я намеренно спрашивать не хотела. Не люблю хранителей. Может потому, что все архиереи – хранители, или потому что подсознательно испытывала страх перед теми, кто физически сильнее меня. Хирург был их типичным представителем. Кроваво-красные волосы и багрового цвета глаза… Не хватает только рогов на лбу, и он бы выглядел точь-в-точь, как дьявол.

– На анестетик аллергии нет, или с обезболиванием тоже проблемы? – спросил хирург.

– Нет. Хоть в чем-то повезло, не правда ли? – я попыталась улыбнуться.

Безрезультатно. Этот хранитель с непроницаемым видом продолжал выкладывать инструменты на рабочий стол.

– Не стой, ложись на живот, – не глядя в мою сторону, произнес он.

Ну вот и поговорили. Я легла на смотровой стол, приподняла блузку и приспустила брюки, чтобы ему было удобней работать. Почувствовав укол, зажмурилась.

– Потерпи немного, – более «нейтральным» тоном попросил хирург.

– Эта анестезия беспокоит меня больше, чем рана, – хмыкнула я.

– На адреналине долго не протянешь. Все равно болеть начнет.

– Ничего, я как-нибудь переживу.

На этот раз хмыкнул он:

– Травматолог, значит… И какими судьбами ты здесь оказалась?

– Кажется, теперь я здесь работаю. Сегодня мой первый рабочий день, кстати.

– Да, в приемном отделении врачей не хватает.

– Я не в приемном буду работать. Меня взяли в основной штат отделения экстренной хирургической помощи.

– У них руководитель в отпуске, – заметил хирург. – Или хочешь сказать, что тебя приняли в штат во время его отсутствия?

– Намекаете, что сегодня, когда руководитель отделения вернется из отпуска, ему мое назначение покажется прыжком выше головы?

– Не думаю, что он придет в восторг от того, что в его отделение взяли травматолога без предварительного согласования.

– Да, наверное, ему не понравится такое положение вещей, – согласилась я. – А вы из какого отделения?

– Из третьей хирургии.

– Понятно, – ответила я, хотя даже представления не имела, о чем он говорит.

– И что же тебе понятно? – неожиданно спросил хирург.

– Что вы работаете в третьей хирургии, – пробурчала я и снова зажмурилась.

– Потерпи, сейчас пройдет.

– Угу… Скажите, а вы хорошо знакомы с моим новым руководителем?

– Неплохо.

– И… что вы можете о нем сказать? – спросила, как будто невзначай.

– Смотря, что ты желаешь о нем узнать.

– Ну… Какой он человек?

– Глупый вопрос, Алексис. «Ни о чем», так сказать.

– Ладно, перефразирую: что говорят коллеги о докторе Ригарде?

Судя по возникшей паузе, хирург обдумывал свой ответ.

– Говорят, что он эксцентрик.

– Прямо так и говорят?

– Иногда его называют «невоспитанным засранцем». Но это, скорее, потому, что он слишком прямолинеен.

– Значит, он довольно тяжелый в общении человек? – попыталась «смягчить» характеристику своего неизвестного начальника я.

– Можно и так сказать.

– А вы не особо разговорчивы, – заметила я.

– Успокойся, ты мне мешаешь.

– Извините.

– Надеюсь, я был не слишком груб, отчитывая тебя в присутствии своих коллег за погрешности в диагностике этой женщины?

Ну и ну… Не ожидала, что он станет поднимать эту тему.

– Все в порядке. Вы были правы: я допустила ошибку.

– Нет, это я был не прав. Если учесть, что ты здесь впервые, и оказалась в подобной ситуации «один на один», все твои действия были верными. Прошу извинить меня за некорректное поведение.

– Извинения приняты, – вздохнула я.

– Тем не менее, я надеюсь, что впредь таких ошибок ты допускать не будешь.

Что за бред? Сначала извиняется, а потом снова поучает!

– Я постараюсь, – сжав от злости зубы, ответила я.

– Так почему ты выбрала именно наш городок? – спустя несколько минут спросил он.

– А почему нет?

– Хочешь сказать, что взяла карту, ткнула пальцем в первое попавшееся место и решила, что переедешь туда?

– Примерно так и было. Клинику, в которой я работала, собираются закрывать. Я не хотела ждать, когда попаду под сокращение.

– Сейчас такое не редкость, – равнодушным тоном заметил хирург.

– Но этой клинике, судя по всему, расформирование не грозит.

– Опрометчиво так полагать, – коротко ответил он.

– Конечно, для такого невзрачного городка наличие многопрофильной больницы своего рода роскошь, но и без работы вы тут не сидите, разве я не права?

– «Невзрачного городка»? – переспросил хирург.

Я замялась:

– По сравнению с Т. здесь особо не на что посмотреть.

– Значит, наш городок и наша больничка ассоциируются у тебя исключительно с «дырой», в которую ты приехала?!

Я даже обернулась, чтобы взглянуть на него.

– Я не это хотела ска…

– Я закончил, – перебил меня хирург и, стянув с рук перчатки, отвернулся. – Что ж, добро пожаловать в дыру! – отрезал он и вышел из перевязочной, демонстративно хлопнув дверью.

Некрасиво получилось. С другой стороны, это место на самом деле ассоциировалось у меня с дырой.

***

Широкий коридор приемного отделения вновь опустел. Я вернулась в холл и нашла свою сумку там же, где оставила ее: на полу возле пластикового стула.

– Вы еще здесь?

Я повернулась к стойке регистрации пациентов лицом, чтобы встретится взглядом с уже знакомой мне медсестрой.

– Вещи свои пришла забрать, – ответила я и попыталась улыбнуться.

– Меня зовут Стелла.

– Алексис Ней, – представилась я в ответ.

Стелла сложила руки на груди и победоносно мне улыбнулась:

– А вы молодец, доктор Ней! С вами приятно было работать!

– Это взаимно, Стелла. Спасибо вам за помощь.

– Кабинет руководителя клиники в конце того коридора, – Стелла указала рукой на узкий длинный коридор за своей спиной.

– Спасибо, – вновь поблагодарила я, хотя дорогу к этому кабинету уже знала.

– И не обращайте внимания на нашего Оди! – прокричала мне в спину Стелла. – Если бы вы действительно сделали все неправильно – от вас бы живого места не осталось!

Хохот Стеллы «провожал» меня вплоть до самого кабинета руководителя клиники. Оди… «Фифа», «цыпа», теперь вот «Оди». Так зовут хирурга, который зашил мою рану? Я не привыкла к такому фамильярному обращению ни к собственной персоне, ни в адрес своих коллег. Но, если Стелла привыкла к этому, значит в этом месте мне придется пересмотреть свое отношение к правилам субординации.

Вздохнув полной грудью несколько раз, я открыла дверь в приемную и подошла к столу секретаря. К сожалению, руководитель клиники принять меня не смог, однако, он отдал распоряжение проводить меня к своему заместителю. Пожилой мужчина по имени Стефан Хотрик осмотрел меня с головы до пят и сквозь зубы процедил:

– Ваш пропуск в отделение будет готов только после обеда.

– И как же мне туда попасть? – задала наводящий вопрос я.

Доктор Хотрик все с тем же недовольным видом взял со стола свой браслет развернул голоэкран. «Порывшись» в книге контактов, он тяжело вздохнул и набрал чей-то номер.

– Это Хотрик. Вызовите ко мне Ригарда: пусть заберет своего нового, – взгляд в мою сторону, – травматолога.

Недолгое молчание.

– Ну так найдите его!!!

На этом разговор был окончен, причем, не только «по сети». Я молча кивнула и вышла в коридор. Интересно, почему доктор Хотрик не вызвал руководителя моего отделения лично? Наверняка для этого были свои причины, мне пока неведомые.

Не знаю, что произошло в последующие десять минут, но именно спустя это время «полубог» вылез из своих апартаментов и, взглянув на меня, отчеканил:

– Следуйте за мной.

Этой емкой фразой, усугубленной недовольным выражением лица, он вполне конкретно дал мне понять, где мое место. А судя по тому, что за все время нашего путешествия от его кабинета к отделению он не проронил ни слова, это место было даже не в сестринской…

Как ни странно, дверь на третий этаж, где располагалось пресловутое отделение, была не заперта. Из кодового замка торчали провода, и доктор Хотрик явно удивился такому положению вещей.

– Совсем от рук отбились… – буркнул «полубог» и вошел в отделение, минув дверь с табличкой «санпропускник».

Просторный коридор простирался по левую сторону от нас. Где-то там, вдалеке, я заметила стойку сестринского поста. Справа от нас оказалось две двери: ординаторская и все тот же «санпропускник». Удобно конечно: поднялся на этаж, переоделся и тут же, через вторую дверь, прошел в отделение, уткнувшись носом в ординаторскую.

Из палаты вышла медсестра и, заметив заместителя руководителя клиники, вежливо кивнула.

– Ригард у себя? – даже не поздоровавшись с ней, спросил Хотрик.

– Я не видела его. Возможно, он уже…

– Все ясно! – перебил медсестру «полубог» и повернулся ко мне. – Сами его найдете. Если возникнут вопросы – он знает, где меня найти.

– Конечно, доктор Хотрик, – смиренно ответила я.

Мне всегда казалось, что новых врачей, поступивших на работу, можно, как минимум, представить коллегам. Однако доктор Хотрик решил поступить иначе. Открыв дверь в ординаторскую чуть ли не ногой, он пропустил меня вперед и громко огласил:

– Ваш новый травматолог!

Хлопок – и я осталась по другую сторону двери, глядя на лица четырех коллег.

– Алексис Ней! – выпалила я и улыбнулась, дабы хоть как-то смягчить приветствие.

– Кофе будешь, Алексис? – улыбнулся самый пожилой доктор.

– Буду.

– Да, не стой ты в дверях! – воскликнул другой. – Проходи, не стесняйся! Стол у окна свободен. Размещайся, раскладывай вещи. Меня зовут Огри Наварро.

– С сахаром? – спросил первый доктор.

– Нет, спасибо.

– Я – Дик Патриксон, – представился мужчина. – А двое молодчиков, что с тебя глаз не сводят, – Чарльз Ельзи и Дональд Петкинс.

– Очень приятно, – продолжала улыбаться я, пока выкладывала вещи на свободный стол.

– Это же вы там, внизу, были? – выпалил Ельзи.

– Да, – кивнула я.

Хранители Патриксон и Петкинс – переглянулись.

– Сколько же вам лет, деточка? – спросил доктор Наварро.

– А сколько дадите? – улыбнулась я.

– Двадцать пять-то хоть есть?

Я похлопала себя по щекам и засмеялась:

– А я хорошо сохранилась, не так ли? Ладно, мне еще нужно встретиться с руководителем отделения и переодеться.

Остальные в ответ промолчали. Решив, что на этом разговор окончен, я вышла из ординаторской и направилась в санпропускник. Нашла свободный шкафчик и сразу же выбросила свою одежду в мусорное ведро. К сожалению, бюстгальтер и трусы спасти не удалось: кровавые подтеки испортили и их. Теперь придется домой ехать в хирургическом костюме. «Душ» – волшебное слово. К счастью, повязку на мою рану хирург наклеил непромокаемую. Я залезла в душевую кабину и тут же расслабилась. Давно мне не было так хорошо. И за воду платить не нужно, а это всегда приятно. Открыв дверь кабины, я никак не ожидала увидеть перед собой голого хранителя!

– Твою мать!!! – воскликнул хирург.

– Неужели нельзя было подождать?! – заверещала я, прячась за пластиковой дверцей душевой.

– Это – мужская раздевалка!!!

– На двери не написано, что она «мужская»!

– Вылезай! Мне нужно в душ!

Стянув полотенце на груди, я вышла «в свет» и, надменно приподняв подбородок, направилась к своему шкафчику. Хоть бы прикрылся, честное слово!

И только я подумала о том, что смотреть на голых хранителей все равно, что разглядывать накачанных, обмазанными маслом спасателей в календаре, как моя правая нога «уехала» вперед, а я, соответственно, полетела назад.

Меня вовремя подхватили, иначе голову бы точно расшибла.

– Спасибо, – прохрипела я, шаря руками по полу в поисках полотенца.

– Я не смотрю, – буркнул хирург, в связи с чем я быстро встала на ноги и спряталась за крайним шкафчиком.

Он вошел в душевую кабину и захлопнул за собой дверцу так громко, что у меня зазвенело в ушах.

– Дерьмо, – произнесла я и вернулась за своим полотенцем, валявшемся на полу.

– Ты что-то сказала?

– Нет-нет, ничего, – ответила я и начала одеваться. – Кстати, а что вы здесь делаете?

– Душ принимаю!

– Логично, – прошептала я, тихо прикрыла дверь шкафчика и так же бесшумно покинула «сцену».

Да, весь путь придется проходить сначала. Со временем я должна потерять свой женский облик для коллег-мужчин и стать «своим парнем», а для женщин остаться «одной из своих, живущей в тылу врага». Сделать второе, кстати, намного сложнее первого. В мужском коллективе всегда проще работать. Пару раз придется объяснить, что интрижек на работе я не завожу. Коллеги, конечно, все равно попытаются проверить истинность моего утверждения, но, рано или поздно, махнут на меня рукой. Тяжелее будет ужиться с медсестрами. Большинство из них – женщины. Женщины, которые видят во мне существо, обскакавшее их. Да, я стала врачом. Да, я моложе многих из них, и они обязаны меня слушать. Да, я вращаюсь в кругу мужчин и разговариваю с ними на равных. Зачем мне налаживать отношения с ними, спросите вы? Потому что медсестра для врача – его первый помощник. Не приведи Господи, врачу попасть в немилость к этой части коллектива. Все пропало. Врача не предупредят о неожиданном обходе руководства, после бессонной ночи ему не напомнят о том, что он не продлил лист назначений для одного из своих пациентов, в операционной на него натянут перчатки, на два размера больше положенного, со словами: «Простите, других нет». Нет-нет-нет, с медсестрами нужно дружить, потому что они вкалывают не меньше врачей, потому что они поддержат в трудной ситуации и сразу протянут скальпель, не дожидаясь, когда врач попросит их об этом.

Единственный человек, с которым я пока лично не общалась – это руководитель отделения. Следует заметить, что эта персона для каждого рядового врача – ключевая. Именно этот коллега будет постоянно долбать мне мозг, причем, обычно, по делу, и прикрывать мой зад, если я вляпаюсь. А вляпаюсь я обязательно, в этом сомнений нет. Из всего вышесказанного становится понятно, что с руководителем отделения необходимо дружить. И если этот человек действительно хороший специалист и управленец, он передаст мне свой опыт, и за ним я буду чувствовать себя, как за каменной стеной.

Итак, пока я не поговорю с моим непосредственным начальником, мой рабочий день не начнется. Я приняла решение покараулить неизвестного доктора по фамилии Ригард под его кабинетом. Проведя на удобном диване под дверью с надписью «руководитель отделения экстренной хирургической помощи» двадцать минут, я поняла, что проще найти его в клинике, чем ждать здесь.

Кто знает лучше, где искать руководство, чем постовая медсестра? Стойка медсестринского поста находилась на пересечении двух длинных коридоров. Кабинет руководителя располагался в самом конце одного из них, а вот ординаторская – в самом начале другого. Грамотная планировка, ничего не скажешь: начальство не мозолит глаза подчиненным, а подчиненные не маячат перед лицом начальства.

Сегодня дежурит блондинка в годах по имени… К сожалению, надпись на бейдже мне так и не удалось прочесть. Я улыбнулась и обратилась к ней:

– Здравствуйте!

Молчание. Хоть бы глаза подняла для приличия.

– Здравствуйте! – громко повторила я.

Женщина вопросительно изогнула бровь и посмотрела на меня.

– Не могли бы вы мне помочь? Я ищу доктора Ригарда. Возможно, вы знаете где он?

– Доктор Ригард не отчитывается передо мной.

Кажется, меня только что отшили.

– Но, возможно, он будет участвовать в плановых операциях сегодня? – не сдавалась я.

– Сегодня не операционный день.

– Спасибо за помощь, – любезно ответила я и улыбнулась.

Женщина натянула на себя некое подобие ухмылки и вернулась к своим делам.

Ладно, на медсестрах клин клином не сошелся. Пойду в ординаторскую. Кофе допью, что ли.

С моим появлением в ординаторской пятеро действующих лиц, которые находились там, умолкли. Хирург-хранитель был одним из них. Сомнение закралось в мою голову, но я тут же подавила опрометчивый смешок. Кстати, в медицинском костюме он смотрелся не менее представительно, чем в одноразовом халате. Нет-нет, на нем было не одно из тех зеленых убожеств, что лежали в шкафу в санпропускнике. Хирург-хранитель был одет в дорогущий белый хирургический костюм с черным воротником стойкой. Мой опытный взгляд скользнул на его запястье и часики, очень похожие на оригинал знаменитого бренда для богачей. Странно, что раньше я их не заметила. Интересно, с каких пор хирурги в подобных «дырах» могут позволить себе такие часы?

– Всем привет еще раз, – уставшим голосом произнесла я и тут же направилась к своему новому столу, на котором стояла кружка с остывшим кофе.

Все покосились в мою сторону, но не проронили ни слова.

– Я так понимаю, что это и есть «третья хирургия»?

– Она самая… – кивнул хирург-хранитель.

– Могли бы сразу меня просветить.

– Были причины этого не делать.

Прекрасный ответ. Прям, не «отрезал», а «обрубил».

– Надеюсь, ваша фамилия не Ригард? – хмыкнула я и сфокусировалась на его бейдже.

– Доктор Одьен Ригард, – наконец, представился хирург. – Руководитель отделения экстренной хирургической помощи.

Что-то мне нехорошо…

– Приятно познакомиться, доктор Ригард, – я кивнула.

– И мне, доктор Ней. С вами все в порядке?

– Да, вполне.

– Кстати, мы вас ждали, – заметил Одьен, скользя взглядом вдоль выреза в моем «общественном» хирургическом костюме.

И тогда я очень пожалела, что выбросила окровавленный лифчик… Пришлось скрестить руки на груди, пряча свои соски, которые, чтоб им провалиться, затвердели.

– Ждали? Извините.

– Сегодня совместный обход, и он должен был начаться, – Одьен грациозно приподнял руку и взглянул на свои аристократические часы, – десять минут назад.

– Извините. Впредь постараюсь не задерживать вас.

Одьен смерил меня оценивающим взглядом.

– Все за мной!

Мгновение, и все остальные, словно очнувшись, подорвались со своих мест. Я едва успела схватить свой новый голопорт и вылететь в коридор.

Мы начали обход с первой палаты. Всего в отделении их было двадцать. «По четыре на доктора», – посчитала я. «Итого – завались…».

Докладывали коллеги быстро и четко. Очевидно, подготовка к обходу была довольно ответственным мероприятием. Ригард задавал вопросы, осматривал каждого пациента и корректировал назначения. Безусловно, он был еще слишком молод для такой должности. Честно говоря, я никогда еще не встречала руководителей отделений младше тридцати пяти лет. Но, очевидно, все когда-нибудь бывает в первый раз.

Из отделения мы спустились на первый этаж в реанимацию. Там мы встретились со своими коллегами: реаниматологами, хирургами, нейрохирургами, гинекологами, терапевтами и еще, Бог знает, с кем. Человек тридцать толпилось в коридоре перед палатами интенсивной терапии и внимательно изучали незнакомую женщину, то есть меня. Одни вели себя достаточно скромно: покосились в мою сторону и тут же отвернулись. Другие же наоборот: рассматривали меня, как аукционный товар. До костей не пробрало, но неприятно стало. Я попыталась ретироваться от назойливых взглядов, спрятавшись за спиной доктора Ригарда, но трюк не удался: Ригард, заметив, что я дышу ему в затылок, обернулся и задал сакраментальный вопрос:

– Вы что-то хотели, доктор Ней?

– Нет, ничего! – ответила я и отвернулась от начальства, подыскивая взглядом другую широкую спину.

Тем временем все собрание стало перемещаться в одну из палат интенсивной терапии. Пристроившись за доктором Наварро, я поплелась туда же. Толпа обступила кровать первого пациента, и доктор-реаниматолог начал кратко излагать историю заболевания пожилого мужчины, находящегося на аппаратном дыхании. После недолгой дискуссии, коллеги облепили следующую кровать и перешли к обсуждению другой истории болезни. Спустя минут пятнадцать я заметила, что ряды коллег значительно поредели, в то время, как за моей спиной началось фоновое обсуждение последних новостей, то есть сплетен.

Другая палата, очередная кровать и новая история. Из-за плеча доктора Наварро я краем глаза взглянула на молодого пациента, о котором в данный момент шла речь. Райот. Неделю назад он упал с высоты. У парня был сломан череп, позвоночник, таз и бедро. Разрыв селезенки и печени уже оперировали. Пациент пришел в себя, но его держали в медикаментозном сне. На экране над кроватью засветились результаты последнего сканирования его позвоночника. Тем временем реаниматолог докладывал, что, после перенесенной несколько дней назад операции на позвоночнике, у парня в ране скопилась кровь, которая давила на спинной мозг. Нейрохирурги в ответ на это понимающе закивали и один из них ответил:

– Продолжаем наблюдать.

Стоит отметить, что нейрохирурги – это отдельная каста врачей-профессионалов, точно такая же, как и гинекологи. Только, если с последними еще можно договориться, то с нейрохирургами это сделать практически невозможно. Этим специалистам всегда некогда. Они постоянно заняты, когда необходимо проконсультировать пациента. С чем это связано, я не могу сказать. Очевидно, они действительно всегда очень заняты. Да и скептики они бóльшие, чем все остальные. По части сарказма их опережали только онкологи и реаниматологи, которым, по долгу службы, только и оставалось, что шутить, пусть зло, пусть жестоко, ну а как иначе? Эти специалисты хоронят своих пациентов чаще, чем все остальные. «Се ля ви».

Все начали отходить от кровати, будто бы обсуждение уже окончено, и меня это немного удивило.

– А разве ему не показана операция? – спросил голос, принадлежащий, черт бы меня побрал, мне самой.

Нейрохирурги с кислыми минами начали активно переглядываться. Я молчала, ожидая, когда же кто-нибудь из них сможет ответить на столь простой вопрос. Доктор Наварро даже отошел в сторону, чтобы остальные смогли меня рассмотреть. Наконец, один из коллег повернулся ко мне (спасибо, что соизволил!):

– Завтра возьмем его.

– Почему только завтра? – не поняла я.

– Он на хорошей терапии. Возьмем его завтра.

Не в первый раз я встречалась с подобным пренебрежением. Все было понятно и без слов: кое-кто уже приговорил ноги этого парня и лишний раз пыжиться над райотской задницей не собирался. У каждого из них были свои недостатки. Я со своими боролась, но, видимо, не слишком усердно. Рот открылся сам собой, и я ступила на проторенную дорожку под названием «язык мой – враг мой».

– Почему не взять его сегодня?

– Простите, а вы, собственно, кто? – обратился ко мне один из нейрохирургов.

– Доктор Алексис Ней. Травматолог отделения экстренной хирургической помощи.

Зря он усмехнулся. Очень зря…

– Парень на хорошей терапии, – повторил нейрохирург. – Гематома еще не слишком большая.

– Вряд ли к вечеру она испарится.

– Возьмем завтра.

– Тогда, возможно, вообще ничего делать не стоит? – спросила я.

– Он все равно не пойдет!

– Может, он и не пойдет, но, если рассматривать перспективу установки стимулятора в будущем, гематому все равно следует убрать как можно скорее.

– Стимулятор – слишком дорогое удовольствие для такого, как он!

Я подумала, что ослышалась, потому переспросила:

– «Для такого, как он»?

– Успокойся, – услышала я за спиной тихий голос доктора Наварро. – Завтра сделают.

Я обернулась и взглянула на Одьена. Его слово в этом споре могло стать решающим. Но он прищурился и ничего не сказал. Все ясно. Он ничего не станет делать. Почему? У меня не было ответа. Может, это их собственные игры, а может, ему просто наплевать?

– С каких пор травматологи дают указания нейрохирургам?! – раздался громкий голос за спинами собравшихся.

Все расступились, и обладатель голоса подошел ко мне. Это был хранитель лет тридцати пяти в дорогом хирургическом костюме. Кого-то он мне напомнил… Я присмотрелась к надписи на бейдже и приподняла брови от удивления. Никто иной, как Айени Ригард, – руководитель службы нейрохирургической помощи… А у них тут – семейный подряд, оказывается…

– Я не даю указаний! – ответила я. – Я лишь прошу обратить внимание на этого парня.

– Вы полагаете, что мы проявляем халатность по отношению к нему? – спросил Айени Ригард.

– Нет.

– У вас есть основания думать, что мы некомпетентны в вопросах его лечения?

– Нет, – тихо ответила я и потупила взор.

– Или вы полагаете, что мы будем удовлетворять все пожелания молодой особы, которую видим здесь впервые?

Вот это пассаж… Кажется, только что мне снова указали, где мое место в этой дыре. Я взглянула на доктора Айени Ригарда и поняла, что он улыбается. Еще один красавчик-хранитель. У них с Одьеном было много общего. Разрез глаз, форма носа, телосложение. Но все-таки, в отличие от Одьена, этот хранитель показался мне слишком опасным.

– И к чему все эти нападки?

Теперь все смотрели на Одьена, простите, доктора Одьена Ригарда, который, кажется, только что вступился за меня.

– Она врач, а не девочка на побегушках! – продолжал гневную отповедь Одьен. – И ее замечание вполне оправдано! У пациента гематома и ее придется удалять!

Смех Айени Ригарда заставил меня отступить на шаг.

– Твоя специализация – хирургия? – обратился к Одьену Айени Ригард. – Вот и занимайся своей хирургией, а в мою область не лезь! Мы сами решим, что и когда нам делать.

Кажется, из глаз Одьена посыпались искры.

– У нас нет специализированного отделения политравмы. У нас даже отдельной травматологии нет! А твои ребята все еще отвечают за нейрохирургическую помощь в этой больнице, – произнес Одьен. – Этот пацан закреплен за моим отделением. Так что тебе придется отвечать на вопросы моего травматолога, просто потому, что я тоже хочу услышать на них ответ.

– Мой ответ «возьмем завтра!» – прошипел Айени.

– Все ясно! – процедил Одьен и покинул палату.

Айени вновь рассмеялся и на этот раз обратился ко мне:

– Похоже, вы стали причиной небольшой перепалки!

– Я прошу прощения.

Айени, продолжая улыбаться, протянул мне ладонь:

– Доктор Айени Ригард.

– Доктор Ней, – я пожала руку.

– Ней…

– Алексис.

– Очень приятно, Алексис.

– Взаимно.

Остальные доктора засеменили к выходу, но Айени, похоже, не собирался идти следом.

– Вы всегда такая? – спросил он, отпуская мою руку.

– Какая «такая»?

– Упертая?

– А вы всегда такой строгий?

– Этого у меня не отнять, – пожал плечами Айени Ригард и проводил меня к выходу.

Обход завершился планеркой в ординаторской. Комментарии, пожелания и… …втык. Получил доктор Ельзи. Как оказалось, он – травматолог, и годков ему еще меньше, чем мне. Ельзи пропустил начало застойной пневмонии, за что был весьма серьезно наказан: лишен премии в этом месяце. Выслушивая поток речи, которую изливал Одьен, мне становилось все хуже и хуже. Я уже поняла, как Одьен может разговаривать с подчиненными, но, как оказалось, то был его спокойный тон.

Только я подумала, что сегодня один из тех великих дней, когда во время планерки я не получу по шее, как Одьен со злостью взглянул на меня и продолжил террор:

– Еще раз устроите спектакль на совместном обходе, и я освобожу вас от ваших обязанностей!

Хорошо, что я сидела, иначе точно бы рухнула на пол. Меня пугал звук его голоса. Слишком стальной, слишком властный. На меня и раньше кричали, но никогда при этом я не испытывала такого отупляющего страха.

– Одного «нет» для вас должно быть достаточно! – прогремел его голос. – Остальное – не ваши проблемы!

– А чьи? – очень тихо прошептала я. – Парня, который там лежит?

– Мои. Все эти вопросы буду решать я, а не вы! – закричал Одьен и ударил ладонью по столу так сильно, что я непроизвольно подпрыгнула на месте. – Если хотели выставить себя неуравновешенной выскочкой, у вас это получилось!

– Больше не повторится, – ответила выскочка и вжалась в стул.

– Что-то я очень сильно в этом сомневаюсь! – выпалил Одьен и, поднявшись с места, покинул ординаторскую.

– Неплохо, – вздохнул доктор Патриксон. – Первый день, а Оди уже все себя.

– Простите, – промямлила я.

– Да, чего уж там! – засмеялся доктор Наварро. – О твоем приходе к нам Одьена поставили в известность только сегодня утром, а он очень не любит, когда кто-то принимает важные решения за его спиной.

Намек на мое неожиданное появление в этом отделении я уловила без труда.

– Теперь я в немилости?

– Да, нет, – махнул рукой пожилой доктор Патриксон. – Оди заводится с пол-оборота, но довольно быстро отходит. Делаю ставку, что сейчас он пришлет Мари, чтобы она позвала тебя к нему в кабинет.

– Что спорить, коль результат известен? – пробурчал Ельзи и присел за свой рабочий стол.

В ординаторскую вошла блонд за сорок и, посмотрев на меня в упор, огласила:

– Доктор Ней, руководитель просил вас зайти к нему в кабинет.

Несколько секунд абсолютной тишины, и все в ординаторской начали хохотать. Я благоразумно сдержалась.

Медсестра, судя по всему, уловила общий смысл разговора и, фыркнув на прощание, покинула нашу скромную обитель.

– И что меня там ждет? – поинтересовалась я.

– Не думаю, что он станет говорить об инциденте с Айени, – покачал головой Наварро. – Извиняться перед вами за вспышку гнева он тоже не станет, но сгладить неприятные впечатления попытается.

В этот момент Патриксон захохотал:

– Оди?! «Сгладить» ?! Вы что, издеваетесь?

– По крайней мере, он всегда пытается это сделать, – вторил ему Наварро. – Выходит у него или нет – совершенно другой вопрос.

– Странно, что они с Айени не подрались сегодня, – заметил Ельзи. – Честно говоря, я уже начал думать, что вот-вот начнется бойня!

– А ты только того и ждал, – хмыкнул Петкинс.

– Еще бы! – не унимался Ельзи. – Увидеть, как наш Оди пытается намылить рожу Айени в первый же рабочий день после отпуска, – это же как бальзам на мою израненную душу!

– Значит, взрывной темперамент, – это то, что объединяет доктора Айени и доктора Одьена Ригардов? – предположила я.

Коллеги, почему-то, тут же умолкли и с удивлением воззрились на меня.

– Э-э-э… – промычал доктор Петкинс.

– Темперамент? – переспросил Наварро. – У Одьена? Нет-нет, это у Айени есть темперамент, а у нашего Оди есть только скверный характер да отвратительные манеры, с которыми всем нам приходится мириться.

– Но он хороший специалист, – заметила я.

– Этого у Оди не отнять, – улыбнулся Петкинс. – Когда живешь только работой, волей-неволей станешь хорошим специалистом.

– Значит, доктор Одьен – фанат?

– Можно и так сказать, – ответил Наварро. – Вообще, эта клиника держится на плаву только благодаря вливаниям из фонда семьи Ригардов. Айени и наш Оди братья. Старший – нейрохирург, младший – хирург. Оба сделали карьеру к тридцати годам и оба руководители. И еще у них… – Наварро подбирал формулировку, – несколько натянутые отношения.

– Да, и не вздумай закрутить с Айени! – вдруг воскликнул Петкинс.

– Я уже поняла, что он ходок.

– Нет, не поэтому. Ты вроде как в нашей команде. Если свяжешься с Айени, Оди тебя сожрет.

– Понятно: с Айени – «ни-ни», – я покачала головой и рассмеялась. – Ладно, пойду на коврик к руководителю.

– Иди-иди, – закивали остальные.

Кабинет доктора Одьена Ригарда был обставлен, словно приемная самого руководителя клиники. Шерстяной ковер, кожаная мебель, дубовый стол. На стенах висели фотографии в рамках, дипломы, премии и прочая «мишура».

– Не знала, что у вас есть ученая степень, – удивилась я.

– Вы многого не знаете, – коротко ответил Одьен и указал на стул перед рабочим столом.

Как только я заняла предложенное мне место, начался самый настоящий допрос. Откуда родом, где закончила учреждение высшей профориентации, какой стаж работы, есть ли публикации. Интересующая его информация отскакивала от зубов, но, как оказалось, мои сухие ответы не вполне его устроили. Я понимала, что ему нужно. Он хотел узнать не историю моей жизни, а путь моего становления, то, каким образом я стала той, кем была сейчас. Но этого я рассказать не могла. Я невидимка, работающая в маленьких городках, в маленьких больничках, которая не сидит на одном месте дольше двух лет и мечется в поисках места, где никто и никогда не узнает, что я из себя представляю на самом деле.

– Знаете, что меня беспокоит? – наконец, произнес Одьен.

– Нет.

– Ваша вылизанная история – чушь собачья! Вы работали в Центре Л.А.? Но в центре Л.А. травматологи не вскрывают грудные клетки! А у вас рука поставлена!

– Я не только в Центре Л.А. работала. В городе Г. больница еще меньше вашей. И на смене по ночам мы дежурили по одному. В таких условиях приходится быстро осваивать смежные специализации.

– Вы постоянно меняли места работы. И хотя характеристики написаны отличные, мне, как руководителю отделения, хорошо известны маневры, с помощью которых можно избавиться от неугодного сотрудника, расставшись с ним полюбовно.

– Пообещать написать хорошую характеристику взамен на добровольное прерывание контракта? – предположила я.

– Именно! И ваше поведение в первый же рабочий день подтверждает мои опасения на этот счет. Вы не умеете держать себя в руках и совершенно не соблюдаете правила субординации.

Шах и мат, так сказать…

– Согласен, у нас недостаток кадров, – продолжал говорить доктор Ригард. – И я лично не раз подавал заявку в центр профориентации, чтобы мне прислали специалистов. Однако за пять лет никто так и не приехал. И вот тут появляетесь вы. Конечно, руководитель клиники быстро потер руки и подписал ваше назначение, не согласовав его ни с кем. Что вы здесь забыли, доктор Ней, в нашем маленьком скромном городке?

– Я не люблю большие города. Там слишком много людей, все куда-то бегут, торопятся. Эта суета мне не нравится. Что касается работы в каком-нибудь крупном медицинском центре… Там всегда кто-то дышит в затылок. Мне тридцать три года, и я владею всеми видами остеосинтеза. Как думаете, быстро бы я научилась выполнять эти операции самостоятельно, работая в месте, где кроме меня есть еще с десяток желающих пойти в операционную?

– Поэтому вы умеете не только переломы оперировать, но и грудную клетку вскрывать? Может, и лапароскопией владеете?

– Лапароскопией не владею, – соврала я.

– Зря не научились, – он откинулся на спинку своего удобного кресла.

– Вы пытаетесь мне что-то доказать? – едва сдерживая гнев, произнесла я.

– Нет, я пытаюсь понять, кто вы такая и какие у вас цели.

– Жить и работать – вот мои цели!

– А что на счет первой части вопроса?

– Я – послушница, – пожала плечами я. – Какой родилась, такой и умру.

– Ваша семья… – он запнулся. – У вас же есть семья, доктор Ней?

– У меня была семья, доктор Ригард. В личном деле все написано.

Он на мгновение задумался.

– Родители сгорели в доме… Давно это было?

– Там все написано, – я кивнула на его голопроектор.

– Год вы жили в приюте, а потом получили частный грант на обучение в высшей ступени профориентации. Спонсор не указан, и это странно. Вы закончили ординатуру в крупном медицинском центре и поехали по стране, нести свои знания и умения в маленькие городки, вроде нашего. Правда, больше двух лет ни в одном не проработали. Мне кажется, Алексис, или у вас есть проблемы, о которых в личном деле не написано?

– Что вы имеете в виду?

– У вас дефицит массы тела. Есть синяки под глазами, которые вы достаточно неумело замазали. Значит, краситься вы не привыкли, иначе, справились бы не только с синевой под запавшими красными глазами, но и с цветом лица, который кажется таким же зеленым, как и униформа на вас.

Я почувствовала дурноту. Впервые в жизни такую правду мне выговаривали в лицо. Да еще кто? Человек, которого я совершенно не знаю! Он вообще в курсе, что я все-таки женщина? Что, черт побери, он позволяет себе?

– Маникюр – это тоже не про вас, – продолжал доктор Ригард. – Хорошо еще, что ногти стрижете. Об остальном я вообще молчу.

Я поджала губы, чтобы не высказаться «по матери», как хорошо умела делать.

– Знаете, если бы вы покрасили свои темно-синие волосы, вполне сошли бы за послушницу. Но на волосы райотов красители не действуют, и в этом проблема.

– К чему вы ведете? – злобно процедила я.

– А вы не догадываетесь?

– Нет.

– Вы слишком похожи на райота.

– Я не райот.

– А если бы вы были райотом, к чему это скрывать?

– Если бы была райотом и скрывала, вопрос имел бы смысл.

Доктор Ригард прищурился и наклонился вперед:

– Мне не нужен специалист, который пребывает в депрессии и даже не может толком объяснить причин своего появления здесь. Мне не нужен врач, который не соблюдает субординацию и полагает, что он лучше, опытней и умнее своих коллег. Потому что все выше перечисленное порождает проблемы, доктор Ней. А у меня и без вас проблем хватает.

Я воровато покосилась в сторону двери.

– Я вас поняла. Извините, что отняла время.

– Сидеть! – рев Ригарда наверняка был слышен даже в ординаторской.

Я приросла к стулу и, кажется, стала с ним одним целым.

– Никто из трудящихся здесь не ищет легких путей, – он сбавил тон до «громкого». – Мы все вкалываем ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Многие из нас пережили трагедии в жизни и прошли через депрессию. И это отражалось на наших пациентах, что бы там кто ни говорил. Если вы пришли сюда вкалывать, мы с радостью примем вас с вашими проблемами и поможем жить и работать дальше. Вы пришли сюда вкалывать, доктор Ней? – спросил он.

– Да, – кивнула я.

– Итак… – Одьен прочистил горло и продолжил, – в течение недели в операционной вы будете только ассистировать. У нас смешанные бригады, но я полагаю, что вы привыкли так работать. Если все пройдет гладко, я поставлю вас оператором. Такой подход вас устраивает?

– Да, вполне.

– Еще один нюанс. Вы уже поняли, что у нас – мужская раздевался. Если хотите, можете переодеваться в отдельном крыле вместе с медсестрами или в отделении гинекологии. Я могу договориться на этот счет.

– Нет, спасибо. Меня вполне устроит общая раздевалка.

– Если вы не смущаетесь, – продолжал давить Одьен, – это может стать проблемой для остальных наших сотрудников.

– Если кто-нибудь из них будет против, я отправлюсь в гинекологию.

– Я против! – возмущенно заявил доктор Ригард.

– Почему? – искренне удивилась я.

– Что значит «почему»?

– Почему вы против?

– А я должен вам что-то объяснять? – он прищурился.

– Знаете, сколько я вкалывала, чтобы стать хирургом? – обреченно произнесла я. – Сколько пахала, чтобы получить специализацию травматолога? Я не замужем, у меня нет семьи, нет друзей. Работа заменила их всех. И если уж так получилось, что ежедневно мне придется ходить в другое отделение, чтобы переодеться в этот зеленый костюм, – я потерла ткань рубашки между пальцев, – который сливается с цветом моего лица, – я подняла глаза на Одьена, – могу я хотя бы знать причину, по которой вы не хотите, чтобы я переодевалась в одной общей раздевалке с вами, в которой можно поставить простую перегородку, позаимствовав ее на любом из этажей этой клиники?

– Вон из моего кабинета! – прошипел он.

Я встала, опустила голову и покинула его кабинет.

***

Вернулась в ординаторскую. К счастью, там никого не было. Присела за стол, спрятала лицо в ладонях и застонала. Дверь отворилась, и в нее вошла медсестра-брюнетка.

– Доктор Ней, к вам в палату поступление.

Я отняла ладони от лица и вперила взгляд в немолодое лицо медсестры.

– Я не знаю, я все еще работаю здесь или уже нет, – честно призналась я.

– Мне плевать, работаете вы здесь или нет, – отчеканила та. – Перед обходом доктор Ригард дал мне поручение ввести вас в курс дела и передать медкарты пациентов из двух палат. На данный момент у вас одно поступление, – она положила распечатанные карты на мой стол. – Если доктор Ригард узнает о том, что я не выполнила его поручение, меньше всего его будут волновать причины. Так что, доктор Ней, приступайте к обязанностям. А если вас все же уволили, завтрашнее утро вы сможете провести в постели, а не в этой больнице, – медсестра вопросительно изогнула бровь. – Поспать подольше – это ведь тоже неплохо, не так ли?

Я улыбнулась ей и взяла распечатки историй со стола.

– Ну, что ж… Тогда еще немного поработаю?

– Я полагаю, что это мудрое решение в утро понедельника, – она быстро ретировалась из ординаторской.

Я осмотрела пациентов, которых мне передали, оформила документы и откорректировала назначения. До конца рабочего дня доктора Ригарда я так и не увидела. Перед самым уходом, я решила заглянуть в реанимацию и узнать, как обстоят дела у того парнишки.

– А, Девушка-Пила… – услышала я позади себя.

В палату вошел реаниматолог, с которым мне довелось утром поработать. Некрасиво получилось, ведь мы до сих пор не представились друг другу, а на обходе я его не видела.

– Почему «Пила»? – спросила я, продолжая стоять возле кровати пациента.

– Потому что можете запилить кого угодно, – рассмеялся мужчина.

На вид реаниматологу было не больше тридцати лет. Послушник. О-о-очень высокий и симпатичный.

– А у вас есть прозвище? – поинтересовалась я и повернулась к собеседнику.

– Куда ж без него.

– И-и-и…

– Башня.

– Вам подходит. Надеюсь, я не обидела вас?

– Нисколько. Только Ригарды не терпят, когда их называют по прозвищам, – он улыбнулся.

– О-о-о, с этого места поподробней, пожалуйста!

– Оди и Шило.

Я прикрыла рот ладонью, потому как громко смеяться в отделении реанимации не принято:

– Оди и Шило? Вы шутите?

– Никаких шуток.

– Мне показалось, что звания Шило достоин именно Оди!

– Ну что вы, – махнул рукой Башня. – Наш Оди уникален, так сказать. Это знают все!

– А Айени Ригарда за что прозвали Шилом? – поинтересовалась я.

– У Айени характер слишком жесткий.

– Хуже, чем у доктора Одьена Ригарда? – к тому моменту я уже зажимала рот рукой, чтобы не хохотать.

Башня улыбнулся:

– Не стоит их сравнивать. Я же сказал, что Одьен уникален!

– То есть, Айени не очень здесь любят?

– Смотря кто… – многозначительно покачал головой Башня.

– Кстати, меня зовут Алексис Ней, – я протянула руку новому знакомому, и он тут же пожал ее.

– Очень приятно, доктор Ней. Денни Ориссон.

– Взаимно. Вы с дежурства сегодня?

– Да. Напоследок мне передали этого пациента. Зашел перед уходом узнать, как у него дела.

– И как у него дела?

– Без динамики. По крайней мере, после операции ему не стало хуже, а это уже большой плюс.

– Какой операции? – не поняла я.

– А вы, разве, не в курсе? – удивился Денни.

– Нет.

– Его днем оперировали.

– Понятно… – спустя некий промежуток времени выдавила я из себя.

– Вы удивлены?

– Да, если честно.

– Вы удивитесь еще больше, когда я сообщу вам, что оперировал сам Айени Ригард.

Ну, теперь у меня просто пропал дар речи. Сам «Всея» снизошел до никому ненужного райота…

– И какой прогноз вы могли бы озвучить?

– Я не метеоролог, чтобы давать прогнозы, – улыбнулся Денни.

– А если серьезно?

– Не знаю. Айени сказал, что от «мозгов» ничего не осталось. Значит, либо парень подойдет для внедрения стимулятора в будущем, либо нет. Но, если честно, с таким переломом таза вряд ли ему предложат столь дорогостоящую операцию.

– Я изучила результаты его сканирования. Таз рано или поздно срастется. Хотя, реабилитация займет много времени. Но, может, родственники помогут?

– Вы – оптимист. Боюсь, очень скоро ваша вера в чудеса завянет, и тогда вам станет все равно, когда оперировать таких пациентов.

– Думаете, я выгорю?

– Очень хочется верить, что нет, – улыбнулся Денни. – Я видел многих врачей, которые начинали карьеру с твердой верой в то, что смогут помочь всем и вся. Но, к сожалению, со временем их запал угасал, и они превращались в таких же скептиков, как и все остальные.

– Но, есть же исключения?

– Безусловно. Вам повезло, что вы работаете с Оди. Он, конечно, с возрастом немного успокоился, но все же продолжает верить в чудеса.

– Одьен Ригард? – переспросила я. – Странно, но мне кажется, что мы говорим о разных людях.

– Зря вы так, Алексис, – вздохнул Денни. – Одьен прекрасный хирург. Раньше в нашей клинике было отделение травматологии. Однако пять лет назад нам сократили бюджет и многие из ребят уехали в соседние города искать лучшей жизни. В итоге, работать стало некому. Травматологию расформировали. Одьену удалось уговорить нескольких врачей остаться здесь и перейти работать в его отделение. Теперь на нашу округу приходится одно отделение экстренной хирургической помощи, где оперируют в том числе пациентов с травмами конечностей. Конечно, если бы не деньги семьи Ригардов, вряд ли бы эта больница вообще существовала.

– А нейрохирурги? У них штат укомплектован?

– О чем вы? – засмеялся Денни. – Их в основном штате всего четверо работает.

– А что вы скажете об Айени Ригарде? – продолжала расспрашивать я.

– Айени? Он прекрасный хирург – этого у него не отнять. Но жизнь немного потрепала его. Когда-то Айени похоронил свою невесту. Автоавария. После этого он очень изменился. Стал скептиком.

– Понятно, – кивнула я.

– Айени не верит в чудеса. Он верит в себя и свои руки. Он берется за дело только тогда, тогда это имеет, по его мнению, смысл, или совпадает с его личными интересами.

– По какой же причине Айени взялся за этого парня?

Денни подмигнул и ответил:

– Думаю, вы сами знаете ответ на этот вопрос.

Я пристально взглянула на Денни, затем повернулась к пациенту, лежащему на койке, и подумала о том, что у каждого своя судьба. И если на дороге этого парня был указатель с моим именем, значит не все так плохо, как кажется. Я всегда буду верить. Надеюсь, что буду…

Глава 2

Я забрала новый пропуск с сестринского поста приемного отделения и покинула больницу. Снятый мною одноэтажный домик находился в относительном отдалении от центра города. Я приготовила ужин, заставила себя съесть половину, остальное выбросила в мусорное ведро. Да, с аппетитом опять проблемы, хотя мне нельзя голодать…

Запив таблетку снотворного водой, я прошла в гостиную и прилегла на диван. Рана на спине только сейчас начала болеть. Ничего, переживу.

Я закрыла глаза и попыталась уснуть. Перед взором возникла заснеженная дорога, и я, босая, в ночной рубашке пробираюсь вдоль нее по сугробам к сервисной станции, принадлежащей моему двоюродному дяде. На станции есть небольшой магазинчик. Если мое появление будет обнаружено, я попрошу служащего записать все покупки на счет моего отца, и, если он этого не сделает, завтра же дядя его уволит. Огни машин впереди. Я рухнула в снег и замерла. Колонна военной техники проехала по дороге в сторону центра города. Станция находилась на пригорке. Утопая в снегу, я вскарабкалась наверх и оказалась прямо у черного входа в магазинчик. Недалеко от него был вход с улицы в туалет, а из туалета был второй выход в торговый зал. Я осмотрелась: кажется, на станции никого не было. Я пробралась в туалет и сперва заперла дверь, ведущую в торговый зал, затем вернулась и заперла выход на улицу. Подошла к раковине, включила теплую воду и начала греть руки. От боли они тряслись. Затем настал черед отогревать и ноги. Когда стало легче, и боль в стопах начала накатывать при каждом движении пальцев, я поняла, что пора выходить из туалета и, если меня все-таки запалят, просить помощи у сотрудника станции. Хранителей на работу дядя Петр принципиально не брал. Всегда утверждал, что только страх послушника перед начальником-райотом способен сделать из подчиненного идеального сотрудника. Отец при его заявлениях всегда приходил в ярость, и в дело вмешивалась ма… Я заставила себя не думать о ней. Ни о ней, ни о Соне. Папа сказал, что я должна справиться. Причин ему не верить у меня не было.

Я вытерла руки и ноги бумажными полотенцами и подошла к двери в торговый зал. Прислушалась. Музыка в зале не играла, голосов слышно не было. Я разблокировала замок и приоткрыла дверь. Абсолютная тишина показалась мне странной, ведь раньше здесь всегда ставили динамичный блюз. Очередная прихоть дяди Петра, хотя, если подумать, подобных «прихотей» у него было слишком много, чтобы обращать на них внимание. Я юркнула в торговый зал и спряталась за стеллажами с одеждой. Сняла с себя мокрую ночную рубашку и надела первую попавшуюся кофту, что висела на вешалке. К стеллажу со штанами пробиралась ползком. Дядя продавал одежду исключительно туристам, и на каждой из дешевых тряпок был налеплен какой-нибудь бредовый логотип с городской символикой. Джинсы я натянула, не расстегивая их, и подпоясала каким-то ремнем. Оставалось найти носки. Желательно, несколько пар и теплые. Стеллаж с носками находился через широкий проход. Жаль, что обувь в магазине дядя никогда не продавал. Но я собиралась перешерстить личные шкафчики сотрудников и позаимствовать у кого-нибудь из них рабочие кроссовки, которые входили в комплект униформы. Я снова осмотрелась и юркнула на карачках через проход. Нашла носки, натянула на ноги две пары и еще несколько рассовала по карманам джинсов. В такой холод не мешает стащить не только кроссовки, но и куртку. Мысль о том, почему меня все еще не заметили и не поймали с поличным, несколько раз мелькнула в голове. Но я списала все на счет того, что служащий вполне мог прилипнуть в наушниках к телевизору и смотреть последние новости о том, что творится в городе. Этим же я и объяснила себе молчание в динамиках в магазине. Растяпа, не заметил даже, что музыка не играет. Дверь в служебное помещение. Я приняла решение обзавестись курткой, кроссовками и, возможно, чужой наличкой или брелоком, и покинуть магазин, не вступая в контакт с послушником, который сегодня работает на смене. Проникнув в служебное помещение, я замерла, как вкопанная. На полу перед распахнутыми настежь и пустующими шкафчиками были разбросаны вещи. Тулуп моего дяди, который он сшил на заказ, шуба тети, которую та надевала по праздникам, куртки моих троюродных племянниц. Шапки, шарфы, рукавички, кофты, брюки, штаны, зимние ботинки на меху, мужские и женские, и детские, носки, теплые колготки… Все было сброшено в общую кучу. И никаких следов борьбы вокруг. Как-будто кто-то украл все эти вещи из дома дяди и тети и оставил их здесь, либо…. Либо кто-то добровольно здесь разделся и свалил все вещи в кучу. Думать о том, что здесь сегодня произошло, я больше не хотела. Надела тетины сапоги, шубу натянула на плечи, шапку на голову и собиралась покинуть служебку через черный ход, когда поняла, что не могу просто так уйти оттуда. Эти вещи неслучайно там валялись. В семье дяди Петра – все райоты. Я повернула назад. Я собиралась только проверить свою бредовую идею о том, что семья моего дяди может находится здесь, на этой станции. И возможно, им нужна моя помощь… Возможно, я смогу им чем-то помочь. Я вышла из служебного помещения и медленно вдоль стены стала пробираться к кассе. Миновала стеллажи со всякой электронной утварью, с едой и напитками, с запасными аккумуляторными блоками… За стойкой кассира никого не было. Я подошла к ней и медленно повернула голову к центральному входу в магазин. Помню, как осела, увидев всех их. Тела лежали в лужах крови. Кровью были заляпаны двери. А на входе, прямо перед дверями, в ряд были выставлены их головы. Я подняла глаза вверх, чтобы больше не смотреть вниз, и увидела разбитые камеры видеонаблюдения под потолком. Они готовились к тому, что сделали. Служащие-послушники готовились к тому, как и когда они расправятся со своим начальником-райотом и его семьей.

***

На работу я приехала в семь утра. Памятуя замечание Одьена Ригарда, я даже не пыталась неумело замаскировать синяки под глазами. Теперь мои «фонари» достойно дополняли измененное хроническим истощением лицо. В приемном отделении опять было пусто. Я прошла мимо ремзала, в котором сутки назад погибла женщина, и поднялась по лестнице. Спокойно переоделась в санпропускнике и отправилась в ординаторскую. Сегодня ночью в нашем отделении должен был дежурить доктор Ельзи. Именно его я и ожидала встретить в ординаторской, но там было пусто.

Я заварила кофе и приняла решение прогуляться до сестринского поста, чтобы узнать первые новости из уст дежурной медсестры. На посту восседала пожилая брюнетка, которая подбадривала меня вчера. Я прочла надпись на бейдже и поздоровалась. Послушница Николетт приветственно улыбнулась мне.

– А где доктор Ельзи? – спросила я.

– Он все еще спит в комнате отдыха.

– Уже семь двадцать. Пора бы уже и встать. Пойду, разбужу его.

И только я повернулась в сторону коридора, где находилась комната отдыха, как вдогонку мне уже неслась пожилая Николетт.

– Ну, что вы, – улыбалась она. – Я сама, не стоит обременять вас. Доктор Ригард придет в семь тридцать, а у вас в палате двое поступивших.

– Двое, – скривилась я.

– Да. «ДТП» и избитая.

– Понятно. Так вы сами его разбудите?

– Конечно, – расцвела медсестра.

– Ладно, вернусь через пять минут. Может быть, вы поможете мне на обходе?

– Безусловно, – продолжала подпевать Николетт.

В такой ситуации нужно брать от жизни все. Конечно, я могла бы разбудить доктора Ельзи лично, но застать его в постели со второй дежурной медсестрой отделения мне не очень-то и хотелось. А тут и заступница объявилась. И про время прибытия Ригарда доложила, и с обходом готова помочь. Прямо бери и к ране прикладывай!

Не успела я допить кофе, как в ординаторскую ворвался помятый Ельзи. «Да, ночка была, что надо!» Именно это я прочла на его изможденном лице.

– Доброе утро! – поздоровался Ельзи. – Вы так рано сегодня?

– Доброе. Я всегда прихожу раньше всех.

– Понятно… – протянул Ельзи и замялся.

– Обычно я на работе в семь утра.

– Ясно, – повеселел молодой ловелас и подошел к кофеварке. – Вы, наверное, жаворонок, раз так рано встаете?

– Честно говоря, сама не знаю кто я.

Да, я могла не спать несколько ночей подряд, но при этом чувствовала себя разбитой и уставшей. Просто, не могла уснуть. Касательно ранних подъемов… Что же делать, если подрываешься в половине пятого утра с зареванным лицом после очередного кошмара? В такие моменты у меня нет ни желания, ни сил улечься обратно в постель.

Осмотр вновь поступивших занял у меня тридцать минут, причем двадцать из них я обследовала избитую женщину. История стара, как мир: «шла по дому, поскользнулась и упала с лестницы». В такие моменты мне всегда хочется добавить: «А потом поднялась, и ударилась несколько раз лицом о перила». Что тут скажешь, когда и говорить-то не хочется? Мне их не понять, да и тех, кто на них поднимает руку, тоже. Может, заслуженно? Может, раз они терпят, так и нужно поступать? Но все равно, каждый раз мне становиться их жаль. Отекшее лицо, посиневшее от кровоизлияний, заплывшие веки, судя по осмотру доктора Ельзи, ушибы поясницы и почек. Иногда им ломают руки, иногда череп. Но, к сожалению, вылечивая их, я понимаю, что они придут ко мне снова. Может, и не ко мне, конечно, но обязательно придут. А иногда мне на глаза попадаются те, кто сделал это с ними. С этими я вообще не могу спокойно разговаривать. Обычно, они сразу понимают это и больше с расспросами не лезут.

Вспоминая лица тех женщин, с побоями которых мне приходилось иметь дело, я остановила руку внизу живота пациентки и вновь погрузила пальцы вглубь.

– Вам не больно? – спросила я, глядя, как глаза женщины начинают метаться по сторонам… – Софи, вам больно или нет? – повторила я.

– Нет.

– В записи вашего осмотра указано, что вы отказались от проведения сканирования. Почему?

– Все эти ваши обследования слишком дорого стоят. У меня нет на это денег.

– Эти обследования ваша социальная страховка покроет с лихвой.

– Знаю я вас… Счет потом придется мне оплачивать, а не вам.

«Ладно, – подумала я, – зайдем с другой стороны».

– Вас гинеколог осматривал? – спросила я.

– У меня есть свой врач. Он меня и осмотрит.

– Софи, когда у вас была последняя менструация?

Она побледнела на моих глазах и отвернулась, убирая ладони со своего живота.

Я выдохнула и остановилась у изголовья ее кровати.

– Софи, вы беременны?

Молчание в ответ.

– Я должна знать, Софи. От этого зависит выбор лекарственных препаратов для вашего лечения.

– Назначайте все, что хотите. Я не собираюсь оставлять этого ребенка.

– Какой срок, Софи?

– Этот вопрос вас не касается.

– Есть понятие «врачебная тайна», Софи. Существуют и такие понятия, как «сокрытие данных о состоянии своего здоровья», «намеренное введение в заблуждение врача» и тому подобные. Если я назначу вам препараты, которые вызовут у вас выкидыш, никто не гарантирует, что вы не скончаетесь от осложнений в этом отделении. Это вы понимаете?!

Конечно, я немного сгустила краски, но в данный момент я чувствовала, что только так можно вытянуть из нее хоть что-то.

– Так что, Софи? – я продолжала давить, – сколько недель?

– Десять, – призналась она.

– Я вызову гинеколога. Он вас осмотрит.

– Я не хочу! И имею на это право!!! – взвилась Софи.

– Вы можете отказаться, но, что это изменит? Вы приняли решение, насколько я поняла. Что вам терять?

– Муж не хочет оставлять этого ребенка.

Да… Не каждый день такое услышишь…

– Но решение принимаете вы, а не ваш муж.

– Ладно, доктор Ней. Только, пожалуйста, вызовите доктора Кейдж Оусен на осмотр. Она меня знает.

– Хорошо. Я попрошу доктора Оусен осмотреть вас.

На этом утренний обход был окончен.

Выйдя в коридор, я сразу же наткнулась на Одьена.

– Доброе утро, – поздоровался он и прошел мимо.

– Доброе, – бросила я ему вслед.

Похоже, сегодня он не собирается меня увольнять. И на том «спасибо». Я вошла в ординаторскую и поняла, что кроме Ельзи там никого нет. Самое удачное время для разборок без посторонних глаз.

– Доктор Ельзи, вы сегодня осматривали избитую, поступившую в мою палату? – спросила я.

– Да. Какие-то вопросы?

– Она беременна.

Ельзи продолжал пристально на меня смотреть и молчать при этом. Плохой признак.

– Стоит указать беременность в записи вашего осмотра, – посоветовала я. – И попросить специалиста, выполнявшего УЗИ органов брюшной полости и почек, дополнить свой протокол исследования.

– Я ничего дописывать не собираюсь, – отчеканил Ельзи. – И никого ни о чем просить не буду!

Вот это пассаж! Мне даже мотив такого поведения трудно было самой себе объяснить. Пофигизм? Или он думает, что я тоже пойду на поводу у пациентки и сокрою факт ее беременности?

– Доктор Ельзи, я ни за что вас не упрекаю. Просто прошу оформить медицинские документы, как следует, чтобы избежать проблем с этой пациенткой в будущем. Уверяю вас, все это останется только между нами, – добавила я.

Ельзи медленно повернулся ко мне и, предварительно выдохнув, изрек:

– Хочешь меня сдать – беги и жалуйся. Я в ее карте ничего менять не буду. Ее муж – райот. И она не собирается оставлять ребенка. Сегодня придет ее любимая доктор Оусен и инцидент будет исчерпан. А ее благопристойный муж – руководитель общества борьбы за права Райотов этого округа – заберет свою, в очередной раз избитую, жену обратно, домой. И мы не увидим ее до тех пор, пока он снова ее не изобьет.

– Личность и метафизический уровень того урода, который ее избил, меня не интересуют. Сейчас мы говорим о вашем осмотре и ваших врачебных назначениях.

Именно в этот момент в помещение вошли Патриксон и Наварро.

– Всем привет!

– И вам, – ответила я.

– Райотская свинья, – произнес Ельзи, продолжая пристально на меня смотреть.

Я опешила.

– Да… как вы… смеете… – прохрипела я.

– Ельзи, успокойся! – возмутился Наварро.

– Нашла, кого в дерьмо макать, райотка хренова! – прокричал тот.

Меня словно по лицу ударили. Я поморщилась и отвернулась от Ельзи, глядя куда-то в пол.

– Ельзи, что ты несешь?! – закричал Патриксон. – Извинись немедленно!

Я вскинула руку в знак того, что больше не собираюсь об этом говорить, и тут же направилась к выходу.

– Давай! Беги, жалуйся!!! – кричал он мне в спину. – Но запомни! Если хочешь жить спокойно – помни свое место среди нас!!!

Я остановилась в распахнутых дверях и медленно обернулась.

– Будь я райотом, вы бы уже не могли говорить. А если еще раз вы посмеете мне угрожать, я обращусь в комитет по этике, и тогда посмотрим, кто кого.

Я шла по коридору, не разбирая пути. Не в первый раз на меня нападают коллеги. Но еще ни разу меня не оскорбляли подобным образом уже на второй рабочий день. Дело с этой Софи нечисто. Ельзи намеренно скрыл ее беременность. Но почему? Кого-то прикрывает? Кого? Ее мужа? Причем тут муж? Шишка очередная? Ну и пусть. Но он боится, а значит, есть нечто, чего я не знаю.

– Доктор Ней! Доктор Ней!!!

Я подняла глаза и уткнулась в обеспокоенное лицо Николетт.

– Да…

– Вы что-то хотели? – спросила Николетт.

– Да, Николетт. Подскажите, пожалуйста, где я могу найти доктора Оусен?

– Она в гинекологии работает. Это на девятом этаже.

– Спасибо.

Отделение гинекологии встретило меня холодным надменным приветствием. Это царство прекрасных женщин и заботливых мужчин навеяло на меня тоску. Никогда не хотела быть гинекологом. Мне казалось, что для этой специализации требуется особый дар, но, к сожалению, ее часто выбирали потому, что она была престижной.

Кейдж Оусен оказалась высокой стройной хранительницей с перламутровыми волосами и правильными чертами лица. Она была умной (глупые такой специализации не получают), красивой и знающей себе цену… …стервой.

Именно это слово я прочла на ее лице и в повидавших виды алых глазах.

– Доктор Ней? Травматолог? – удивилась Кейдж Оусен. – Я вас представляла себе несколько иначе…

Не плохое начало, правда? А кого она ожидала встретить? Как в ее представлении должна выглядеть женщина-травматолог? Сильной, поджарой (физическая выносливость в нашей специализации приветствуется) и достаточно высокомерной (раз смогла «выбиться в люди») девицей в дорогом костюме (у нас неплохие зарплаты) и ортопедической обуви (чтобы ноги к концу смены не отвалились)? Увы, я не оправдала ее ожиданий. Я была слишком худой (хотя все еще оставалась сильной), высокомерие я давно запихнула в свой задний проход (хотя изредка оно оттуда выглядывало), костюм мой был «общественным», а ортопедические тапочки изношены. «Красавица и чудовище» – вот как мы вместе с ней смотрелись. И мне, честно говоря, было на это наплевать.

– Я пришла попросить вас осмотреть мою пациентку. Она поступила сегодня ночью.

На лице Кейдж Оусен заиграл интерес:

– Что случилось?

– Ее избил муж.

– Софи, что ли? – хмыкнула Кейдж.

– Да, – кивнула я.

– Она заявила на него?

– Нет.

– Все как обычно, – вздохнула Кейдж.

– Вам виднее, – пожала плечами я.

– Хорошо, я зайду к вам около двух часов.

– Спасибо.

Коротко и ясно. Без ссылок на занятость и уточнения подробностей. Это в Кейдж импонировало. Возможно, она не такая уж и стерва, какой показалась вначале?

Из отделения гинекологии я прямиком отправилась в санпропускник оперблока. Одьен записал меня на две операции: одна из них – остеосинтез бедра, вторая – открытое вправление и фиксация переломовывиха плеча. Остеосинтез был моим коньком. Уж не знаю почему, но я инстинктивно проводила направляющую спицу с первого раза так, как нужно, за что пользовалась популярностью у своих коллег. Этот шаг в операции очень важен, именно с него все и начинается, и, если попасть с первого раза, время, проведенное «у стойки» можно значительно сократить.

Оператором на остеосинтезе бедра был доктор Патриксон. Я пришла в операционную, когда анестезиолог со своей медсестрой уже «колдовали» над пациентом. Поприветствовав всех, кого увидела, я направилась в предоперационную «мыться».

Обработав руки, я подошла к операционной сестре и только тогда поняла, что меня ждет. Женщина лет пятидесяти необъятных размеров смотрела на меня холодно и грозно. Протянув мне халат, размера на три больше, чем следовало, она даже не удосужилась помочь мне накинуть его на плечи. Я стерпела. Но, когда дело дошло до перчаток, меня обуял гнев. Вместо седьмого размера, она натянула на меня девятый, и, улыбаясь, продолжила готовиться к операции.

– У меня седьмой размер, – спокойно ответила я, перебирая в руках свисающие силиконовые пальчики.

– Других сейчас нет. Нужно получить на складе.

– Простите, но, по-моему, на вас – седьмой размер.

– У меня осталась всего одна пара.

– Она меня вполне устроит, – улыбнулась я и, стянув «девятку» со своих рук, выкинула их в ведро.

Точки над «i» были расставлены. Уверена, что к началу второй операции, она носом землю перероет, но найдет заветный седьмой размер.

Доктора Патриксона вся бригада ждала десять минут. Еще пять минут он «мылся» на операцию. К тому времени, как мы начали, у меня уже разболелась рана на спине. К моему удивлению, доктор Патриксон в свои шестьдесят работал быстро и четко. Такой скорости даже я позавидовала. Закончив за сорок минут, мы «размылись» и вышли в протокольную.

– Ельзи не описал беременность в осмотре? – как-то неожиданно спросил пожилой травматолог.

– Откуда вы знаете?

– Эта Софи та еще штучка. И муж ее – большая местная шишка. В твою палату она попала только потому, что больше нигде не было мест. Ельзи понадеялся, что ты не станешь так тщательно ее осматривать и спустишь все на тормозах, ведь она – простая послушница. В этом и прокололся, собственно.

– Причем здесь ее метафизический уровень?

– Это хорошо, что ты не разделяешь нас и их, – улыбнулся Патриксон.

– Я сама послушница, хотя имею права не вдаваться перед вами в такие подробности.

Патриксон искоса взглянул на меня и промолчал.

– Но даже если бы я была райотом, какая разница, кто мой пациент? Я не могу кого-то лечить намеренно плохо, а кого-то слишком хорошо. Я лечу так, как умею, и постоянно совершенствуюсь над собой.

Патриксон глубоко вздохнул.

– Здесь было принято, что послушников лечат послушники, а хранителей и райотов – хранители и райоты. Врачей-райотов в нашей больнице давно нет, поэтому все заботы легли на плечи хранителей. Сейчас и хранителей мало осталось, а лечить нужно всех. Поэтому правила изменили.

– Это неправильно.

– Алексис, у меня больше опыта в подобных вопросах. Поверь, система, которая существовала здесь, себя вполне оправдывала.

– Вы пели гимны расизму – вот что вы делали! – возмутилась я.

– Возможно, но это всех устраивало. Теперь у нас появилось много проблем, и тебе, моя дорогая, еще придется с ними столкнуться. Ты не знаешь Софи, а вот мы с ней знакомы. Когда-то она встречалась с Ельзи, а потом бросила его и выскочила замуж за райота. Ельзи не описал беременность, потому что она попросила его.

– Постойте, вы его оправдываете?

– Не оправдываю. Он должен был заранее предупредить тебя.

– Предупредить? – я едва ли не вскочила с места. – У нас здесь что, детский сад? Мы не в игрушки играем! Запись осмотра – это документ, который имеет правовую ценность! Ельзи должен получить уже за то, что у него не хватило мозгов тихо переписать свой осмотр и замять это дело!

– А ты бы позволила ему это сделать?! – удивленно спросил Патриксон.

– А зачем, спрашивается, я вообще стала об этом с ним говорить?!

– Он сказал, что это был не разговор. Ты накинулась на него, как на мальчишку, и начала тыкать носом в медицинскую карту.

«Получите, распишитесь». Теперь во всем была виновата я. Прекрасное начало, постойте, продолжение…

– Объяснять вам, что и как было, я не собираюсь, – ответила спокойным тоном. – Ельзи неправ. И, если у него не хватило ума не обсуждать свой прокол с вами, тогда, простите, я умываю руки.

– Девочка, ты можешь заиграться! – повысил голос Патриксон.

Я прищурилась:

– Что вы хотите этим сказать?

– Ты пришла сюда только вчера и тут же распустила хвост! – вкрадчиво произнес Патриксон. – Если и дальше так пойдет, сомневаюсь, что ты сможешь прижиться в нашем коллективе.

Я никак не ответила на его выпад. Начни я спорить и отстаивать свою точку зрения, – все было бы еще хуже. Я для них – чужая, и любая критика с моей стороны все рано будет восприниматься, как замечания выскочки, возомнившей себя кем-то. Мне было обидно услышать такие слова из уст этого врача. Еще вчера я полагала, что смогу влиться в их коллектив. Очевидно, я ошиблась.

Во время второй операции, на которой нам с Патриксоном помогал Ельзи, я молчала. Так же молча я покинула операционную и направилась в санпропускник переодеваться.

Войдя в отделение в десять минут третьего, я тут же направилась к сестринскому посту. Николетт встретила меня с теплой улыбкой на устах (за что ей огромное спасибо):

– Доктор Оусен ожидает вас в кабинете доктора Ригарда.

– Она давно пришла?

– Да, минут двадцать назад.

– Спасибо, Николетт.

Интересно, что заставило приму явиться так рано?

Ответ на свой вопрос я получила, как только вошла в кабинет Одьена. Оусен восседала в одном из кожаных кресел, стоящих здесь, и распивала ароматный кофе, улыбаясь во все тридцать два белоснежных зуба. Доктор Ригард, следует заметить, тоже не скучал: попивая все тот же ароматный кофе, он так же улыбался ей в ответ. УЛЫБАЛСЯ!!! Оказывается, этот хранитель-социопат не только умеет улыбаться, да еще и на флирт реагирует!!!

– Здравствуйте, – произнесла я. – Простите за опоздание.

– Ничего страшного, – грациозно махнула рукой Оусен. – Одьен напоил меня вкусным кофе.

«Одьен»… Неслабо! И это – обращение к руководителю отделения в присутствии его подчиненной!

– Не думаю, что Ней нужна тебе во время осмотра, – произнес Одьен, продолжая плотоядно улыбаться этой «кукле».

– Ты прав, – «кукла» повернулась ко мне и с ухмылкой произнесла: – Когда закончу, загляну к вам в ординаторскую.

«Когда закончу». Она забыла пояснить, что именно закончит: клеить Ригарда или осматривать мою пациентку?

– Вы можете идти, – кивнул Ригард.

По неизвестной причине, именно в этот момент я почувствовала себя оплеванной. Ощущение собственной незначительности и стороннего безразличия к моей персоне стали особенно остро травить душу. Наверное, все дело в том, что, глядя на Кейдж Оусен в кабинете Одьена, я вдруг поняла, что эта женщина очень гармонично вписывается в окружающую обстановку. Будто само кресло, в котором она восседала, выпрямив свою спину, и маленькая чашечка кофе, которую она столь изящно держала в руках, были специально созданы для нее. В эту идеальную картину укромного места для двух красивых хранителей не вписывалась лишь одна я, стоящая на пороге кабинета Ригарда. Я настолько сильно почувствовала себя лишней, что невольно в моей голове возник вопрос: а не лишняя ли я вообще в этом мире?

Я двигалась по коридору, не в состоянии понять, куда именно иду, а главное, зачем я вообще куда-то иду. Захотелось вдохнуть свежего воздуха. Просто выйти на улицу и постоять там, глядя зеркалами опустошенной души на все еще живой мир. Почему меня так забрало? Что вообще со мной происходит?

– Алексис!!!

Я обернулась и не понимающе взглянула на Айени Ригарда, с которым разминулась на лестнице.

– Вы меня звали?

– Да, вообще-то.

– Что-то случилось?

– Пожалуй, этот вопрос мне следует задать вам. Что-то случилось, Алексис?

– Нет, ничего, – покачала головой я, продолжая стоять на месте.

– Ладно, – Айени собирался было пойти дальше, как вновь обернулся: – Могу я попросить вас об одолжении?

– Конечно.

– Не могли бы вы передать своему руководителю некоторые документы?

– Хорошо, – пожала плечами я.

– Правда, они в моем кабинете. Вас не затруднит подняться вместе со мной?

В этот момент я очнулась. Стиль давно известен, но вот я все-таки умудрилась угодить в ловушку.

– Не затруднит, – ответила я и поплелась следом за Айени.

Отделение нейрохирургии располагалось на два этажа выше нашего. Я прошествовала мимо сестринского поста, где кроме сестер находились еще два врача, и, кивнув им в знак приветствия, вошла в кабинет Айени Ригарда, который любезно пропустил меня вперед.

– Присаживайтесь.

Я плюхнулась в одно из кресел, обтянутых темной замшей, и сложила руки на груди.

– Кофе будете?

– Не знаю, стоит ли мне пить кофе в вашем кабинете, – угрюмо заявила я.

– А почему нет? Я, вроде бы, не кусаюсь, – засмеялся Айени, и я невольно улыбнулась в ответ.

– Тогда буду.

Спустя несколько минут у меня в руках была маленькая фарфоровая чашечка с кофе. Взглянув на нее, я задумалась над тем, как смотрюсь в этом кабинете. Маленькое, болезненно худое создание в зеленом хирургическом костюме, сгорбленное в огромном кресле, купить которое с одной зарплаты не смогло бы даже при очень большом желании. И снова в памяти всплыл образ Кейдж Оусен. Чего мне не доставало? Туфель на высоком каблуке? Дорогих колготок или выглаженного белоснежного халата? Нет, надень я все это – ничего бы не изменилось. Я лишняя, потому что чувствую себя лишней.

Я подняла глаза и взглянула на Айени. Беспокойство… С чего, вдруг? Наверное, слишком отстраненной выгляжу. Хотя, таких мужчин как Айени, это должно цеплять.

В этот момент я чуть было не рассмеялась, но одернув себя, просто улыбнулась столь очевидному предположению.

– Кстати, где мое персональное «спасибо»? – Айени присел в соседнее кресло.

– Спасибо. Хотя, честно говоря, не думала, что вы обратите на этого пациента внимание.

– Вы так рьяно пытались отстоять его интересы, что меня это воодушевило. Кстати, моего брата тоже.

– Доктора Ригарда? – не поняла я.

– Угу… – улыбнулся Айени. – Я вижу, вы удивлены? Это притворство или вы на самом деле не знаете, благодаря кому оперировал именно я?

– Не знаю.

– Ваш руководитель был весьма настойчив, когда убеждал меня в необходимости бесполезной экстренной операции.

Я улыбнулась.

– Так вы об этом… Напомню, доктор Ригард, что я присутствовала во время вашей с ним беседы.

Айени нахмурился:

– Разве вы были в моем кабинете вчера?

– Нет, – пожала плечами я. – Я вообще здесь впервые!

– Так он не сказал вам, – многозначительно улыбнулся Айени.

– О чем не сказал?

– Вчера ваш руководитель нанес мне визит и лично попросил оперировать этого прыгуна.

Я с трудом сделала глоток кофе.

– Вы молчите, Алексис, потому что вам нечего мне сказать, или потому, что вы очень удивлены?

– Второе, доктор Ригард, – выдавила из себя.

– Я дам вам один совет: не привязывайтесь к этому пациенту.

– Причем здесь привязанность? – спросила я. – Мне просто его жаль, вот и все.

Айени улыбнулся:

– Жалость – опасное чувство для врача. Мы должны лечить, а не жалеть.

– Я не считаю, что одно мешает другому.

– Это как посмотреть, – покачал головой Айени. – Однажды во время моего дежурства к нам поступил подросток, прыгнувший с моста. Ко мне в ноги бросилась его мать и умоляла меня сделать все, чтобы спасти ему жизнь. И я поддался на уговоры: настоял, чтобы реаниматологи качали его около часа, пока сердце не завелось. И что? Сохранились только витальные функции. Кора погибла, и юноша превратился в «живой труп». Спустя пять месяцев мать забрала его на выхаживание домой. Она вернулась ко мне через год: измученная и уставшая, она просила пристроить пацана в хоспис. Он умер там через два месяца, и тогда в глазах его матери я увидел не скорбь, а облегчение. С тех пор я дал себе слово останавливаться вовремя. Нельзя переплюнуть природу, Алексис. Всегда следует об этом помнить.

– Не хочу думать об этом, – я махнула рукой.

– Я не зря рассказал вам эту историю. Вчера вы вскрыли грудную клетку женщине, которая, останься она в живых, потеряла бы «мозги».

– Я прекрасно знала, на что иду. И сделала это не для женщины, а для мальчишки, который ее сбил.

Айени нахмурил брови. Кажется, услышать от меня такой ответ он не ожидал.

– «Убийство» или «тяжкие телесные»… – задумчиво произнес он. – Вы поражаете меня, Алексис.

– Я сама себя, порой, поражаю.

– У вас красивый цвет волос, – невпопад изрек Айени. – Синие оттенки присущи только представителям высшей расы. Когда-то быть похожей на райота дорогого стоило, а сейчас это уже немодно.

Я поставила кружку с недопитым кофе на стол и поднялась.

– Спасибо за теплый прием, доктор Ригард. Думаю, вам пора найти документы для другого доктора Ригарда.

– Вы и сами знаете, что никаких документов нет, – развел руками Айени.

– Но проверить стоило, – улыбнулась я.

– Зайдете ко мне завтра? Я заварю один из своих лучших зеленых чаев.

– Обещать ничего не могу, – увильнула от ответа я и повернулась, чтобы открыть дверь, как та самая дверь распахнулась перед моим носом сама.

На пороге стоял Одьен собственной персоной. И выражение его лица заставило меня пожалеть о том, что я вообще пришла сегодня на работу. Прищуром, подобным этому, меня одаривали лишь один раз в жизни, и было это во время допроса… Моя кожа покрылась мурашками. Я даже поежилась от этого чувства беззащитности перед ним. Никогда прежде так не пасовала перед руководством. Но сейчас мне вновь стало страшно. Этот взгляд Одьена практически парализовал меня. В горле пересохло и захотелось просто убежать оттуда прочь.

– Доктор Ней? – обратился ко мне Одьен. – Что вы здесь делаете?

– Стою, – ответила я, продолжая смотреть на него.

– Вам лучше поспешить на этаж. Доктор Оусен наверняка уже завершила осмотр.

– Конечно, – ответила я и вылетела из кабинета Айени, даже не попрощавшись с ним.

***

– Вы чем-то расстроены? – поинтересовалась Николетт, глядя на меня из своего укрытия за стойкой поста.

– Немного, – ответила я и улыбнулась.

– Поначалу всегда тяжело. Это пройдет.

– Думаете?

Николетт вскинула брови и покачала головой. Может, пожилая медсестра понимала гораздо больше, чем казалось?

– Доктор Ней?

– Да, – я обернулась к Оусен. – Вы закончили?

– Да, закончила, – кивнула Кейдж.

Судя по выражению ее лица, хороших новостей после этого осмотра мне не стоило ждать.

– И что скажете?

– Сегодня выполним УЗИ малого таза, окончательно определимся со сроками и, скорее всего, начнем готовить ее к «чистке».

– Может, стоит попытаться уговорить ее оставить ребенка?

Кейдж вопросительно изогнула бровь.

– Вы поборник запрета абортов?

– Нет. Софи не в первый раз лежит в больнице, и я подняла из архива ее медкарты. Три неразвивающихся беременности и выкидыш за последние два года.

– Если бы Софи соблюдала рекомендации, которые мы ей давали, и не беременела в сроки, когда беременеть было нельзя, возможно, таких последствий не было бы.

– Но сейчас она беременна. Возможно, это единственный шанс для Софи стать матерью. А она хочет сделать аборт, потому что на этом настаивает ее муж.

Кейдж долго на меня смотрела.

– А вы сердобольная, – наконец, произнесла она. – Смотрите, чтобы ваша сердобольность не вылезла вам боком, – Кейдж развернулась и ушла.

Что это было? Что вообще это было?

***

По данным УЗИ срок беременности Софи соответствовал одиннадцати неделям. Да, по закону она имела право прервать беременность по собственному желанию. Но понимала ли она, что этот шаг может стать фатальным в ее дальнейшей жизни? Сейчас она не хочет ребенка, потому что его не хочет муж. А что будет через год? Через два? Может, она найдет в себе силы бросить ублюдка, который ее избивает, и наладит жизнь с другим мужчиной?

Проводив взглядом коллег, спешащих по делам с работы, я предоставила им двадцать минут на переодевание и направилась в санпропускник.

– Доктор Ней? – окликнул меня знакомый голос в коридоре.

– Да, доктор Ригард.

Я подождала, пока он приблизится ко мне, и только тогда повернулась в его сторону.

– Как прошел день? – словно ни в чем не бывало, спросил Одьен.

Я даже удивилась, потому как от его негодования, судя по всему, не осталось и следа.

– Все хорошо, спасибо.

– Вы перевязали свою рану?

И тут я вспомнила, что у меня есть рана на спине и что она, вообще-то, ноет весь день.

– Потом перевяжу.

– Пойдемте со мной, – очень тихо произнес Одьен и прикоснулся к моей руке, сжимая ладонь пальцами.

У меня чуть ноги не подкосились. Он не прикасался ко мне, он сжимал мою руку так сильно, словно имел на это полное право, и потянул меня следом за собой так резко, будто не хотел принимать никаких возражений на этот счет. Это было неправильно! Неподобающе! Но именно в этом властном хвате его пальцев я ощутила столько заботы, что остальные причины выдернуть ладонь потеряли всякий смысл.

Он завел меня в перевязочную и закрыл за нами дверь на замок. Когда я поняла, что он пытается разжать пальцы в то время, как я продолжаю их сжимать, незаметно одергивать руку было уже поздно. Ощущая, как под его пытливым взглядом кровь приливает к щекам, я отпустила его ладонь и тихо извинилась.

– Покажите мне повязку, – спокойно произнес Одьен, приподнимая край моей рубашки.

Руки потянулись к спине и вновь задели его пальцы.

– Наверное, вам лучше прилечь, – предложил Одьен.

– Да, конечно, – ответила я и забралась на смотровой стол.

– Штаны приспустите.

Я оголила нижнюю часть спины. Господи, он снова коснулся меня!!! Теплыми пальцами без перчаток зацепил резинку штанов и медленно потянул ее вниз. И, черт бы меня побрал, мне захотелось большего. Я почувствовала, как скручивает низ живота, как учащается дыхание, как пересыхает во рту и хочется наброситься на Одьена Ригарда не только в поисках удовлетворения похоти, но еще и ради того, чтобы поесть… Метафизический голод и сексуальное возбуждение смешались в одно целое. «Все потому, что он – хранитель. Все потому, что он – хранитель», – повторяла я про себя, словно молитву. Самоконтроль. Самообладание. Самоуправление. Боль…

– Присохло. Нужно отмочить, – произнес Одьен.

– Сорвите так.

– Не лучше ли…

– Потерплю.

Рывок – и мое лицо непроизвольно поморщилось. Н-да…

– Говорил же, что нужно отмочить.

– Все в порядке.

– Смотреть будете? – спросил Одьен.

– Нет, я вам доверяю.

Салфетка с антисептиком замерла на моей коже.

– Вы подружились с Айени?

«Контрольный» в голову. Я закрыла глаза и выдохнула. Хороший вопрос, почти что не личный.

– Если с Айени Ригардом можно просто дружить, то «да», – ответила я.

– Это он вас расстроил? – продолжал расспрашивать меня Одьен.

– Вовсе нет.

– Кто тогда?

– Почему вы решили, что я расстроена? – спросила я.

– Остановитесь, пока еще не поздно, – тихо и очень вкрадчиво произнес Одьен.

– О чем вы говорите, доктор Ригард?

– Нельзя привязываться к пациентам. Вы это знаете.

– Не понимаю о…

– Вы все прекрасно понимаете! – повысил тон Одьен. – Никто и не говорит о том, что вам должно быть все равно. Грань между профессиональным отношением и личным очень тонка. Сегодня вы беспокоитесь о нем, навещаете в свободное время. А завтра начнете переживать и пройдете через его болезнь вместе с ним!

– Откуда вы узнали, что я заходила к нему? – повышенным тоном спросила я.

– Денни рассказал.

– Это мое дело, доктор Ригард!

– Айени помог ему. На этом вы должны поставить точку!

– Я знаю, что это вы попросили доктора Айени! А значит, вам тоже не все равно!

– Я сделал это не для пациента! – начал оправдываться Одьен.

– Только не говорите, что для меня! – разозлилась я.

– И не для вас! Для своей совести!

– Знаете, что, доктор Ригард?!

– Что, доктор Ней?!

– «Положите», пожалуйста, водонепроницаемый пластырь!

Одьен замер:

– Знаете, что, доктор Ней? – произнес он.

– Что?!

– В следующий раз попросите кого-нибудь другого перевязать вас!

Ну все… Достал меня, хранитель…

– По-моему, доктор Ригард, вы сами вызвались мне помочь!

– Насколько я помню, вы не особо возражали, доктор Ней! – парировал Одьен и, подскочив со стула, навис надо мной.

– Опасно отказывать начальству, если оно просит! – прошипела я.

– А если бы я предложил вам переспать со мной, вы бы тоже побоялись мне отказать?!

Мои зубы заскрежетали. Я подтянула штаны и одернула рубашку. Затем слезла со стола и окинула взглядом Одьена с головы до пят.

– Если вы хранитель, – с угрозой в голосе произнесла я, – это еще не значит, что можете вести себя со мной подобным образом.

Багровые глаза Одьена заметно потемнели. Плохой признак для хранителя. Очень плохой…

– Намекаете на классовую неприязнь? – процедил Одьен.

– Понимайте, как хотите, доктор Ригард. И в следующий раз, когда соберетесь кого-нибудь перевязать, не забудьте надеть перчатки!

Одьен уставился на свои «голые» руки, а затем посмотрел на меня:

– Вы все сказали?

– Нет, но об остальном я лучше промолчу! – отчеканила я.

– Вы с предыдущими своими руководителями вели себя так же, или мое происхождение привнесло определенные коррективы? – выпалил Одьен.

– Это вас не касается! – огрызнулась я и пулей вылетела из перевязочной.

Я быстро переоделась и вышла на стоянку. Сев в свою развалюху, я завела двигатель. Не знаю, каким образом эта машина все еще ездила, но иногда я всерьез опасалась, что она развалится прямо по дороге домой или, что еще хуже, на работу. Сумерки сгустились, и мне побыстрее захотелось убраться оттуда. Я посмотрела на дорогу, уводящую в город, и вновь ощутила знакомую боль. Не стоит думать об этом. Нужно побыстрее ехать домой.

Глава 3

В семь утра я пересекла порог приемного отделения больницы. Поднялась на этаж, переоделась, вошла в пустую ординаторскую и присела за стол. Открыла в сети план операций. Итак, сегодня я должна участвовать в двух операциях. И… Не может быть!!! Уже в трех?! Откуда!? Посмотрим… Два остеосинтеза и… …холецистэктомия. Оператор – доктор О. Ригард. И я – единственный ассистент. Очень интересно. Вчера в этом списке фигурировала фамилия Патриксона. Ладно, как бы там ни было, перед началом операционного дня я собиралась сделать обход.

Софи, увидев меня, начала заметно нервничать.

– Здравствуйте, Софи. Я пришла узнать, как у вас дела.

– Все хорошо, – ответила она и сразу же отвернулась.

– Мне бы хотелось поговорить с вами, – перешла на шепот я.

– Здесь не о чем говорить.

– Ваш супруг… Вы можете изменить свою жизнь…

Софи, вдруг, резко обернулась ко мне:

– Это не его проблема…

– Но…

– Это не его ребенок. И супруг об этом знает.

– Понятно…

– Я поговорила с доктором Оусен. Она мне поможет.

– Доктор Оусен объясняла вам возможные последствия этой процедуры?

Софи очень странно взглянула на меня. Взглянула так, будто об осложнениях прерывания беременности ей никто и никогда не рассказывал.

– Вы понимаете, что есть вероятность… – продолжала я, – что вы после аборта не сможете больше иметь детей?

– Не смогу забеременеть? – переспросила Софи.

– Или выносить, – добавила я. – Доктор Оусен не говорила об этом с вами?

– Она хороший врач, – Софи откинулась на подушку и укрылась одеялом. – Она все сделает, как надо.

– Иногда это не зависит от врача, – пробурчала я и вышла из палаты.

Мы не можем влиять на решения наших пациентов. Мы можем только рассказать о перспективах и возможных последствиях. Последнее слово всегда за пациентом. И неважно, как считаем мы. Я должна была согласиться с решением Софи. Но с тем, что Кейдж не поговорила с пациенткой о возможных осложнениях аборта, я мириться не собиралась.

Приход моих коллег на работу ознаменовался наступлением ледникового периода в ординаторской. Никаких диалогов, монологов и реплик в принципе. Словно статуи, они восседали на своих рабочих местах, то и дело, бросая на меня косые взгляды. В какой-то момент мне даже стало смешно, ведь со своим игнорированием они напомнили мне шестнадцатилетних подростков, которым отказала последняя свободная девчонка на танцполе. Это немного огорчило меня, но все же, именно к такому повороту событий я и готовилась.

Ровно в восемь сорок я покинула злосчастную ординаторскую и поспешила в гинекологию. Дежурная постовая сестра встретила меня с нескрываемым удивлением. С еще большим удивлением меня поприветствовала доктор Оусен.

– Что-нибудь случилось? – спросила она.

– Да. Мы можем поговорить где-нибудь наедине?

– Конечно, – хмыкнула Кейдж и повела меня в ближайшую подсобку.

– Доктор Оусен, я бы хотела поговорить с вами о моей пациентке.

– Софи?

– Да, о ней.

– Девушка хочет сделать аборт – это ее право, – пожала плечами Оусен.

– Вы не рассказали ей о последствиях этой процедуры.

– Я собиралась сделать это сегодня.

– То есть вы сначала взяли с нее письменное согласие на процедуру, а предупреждать об осложнениях решили после?

– Вы забываетесь! – взвилась Кейдж.

– Нет, забываетесь здесь вы! Нарушение протокола взятия согласия на медицинское вмешательство допустили вы.

Оусен не смогла скрыть своего веселья и рассмеялась в голос.

– О-о-о!!! Какая правильная! – она наклонилась ко мне и прошептала: – Ну так иди и пожалуйся на меня.

– Жаловаться я никому не буду. Только прошу поговорить с Софи о возможных осложнениях.

– Я поговорю, – пообещала Кейдж и вышла из подсобки.

Я постаралась взять себя в руки. Кажется, будто проблемы Софи стали моими собственными, и теперь я бьюсь головой о стену, пытаясь их решить. Впереди еще целый рабочий дань, а нервы мои уже натянуты до предела. Я посмотрела на часы и поняла, что опаздываю в операционную. Бросившись со всех ног в оперблок, я все-таки опоздала: доктор Патриксон начал операцию без меня.

– Простите за опоздание, – извинилась я.

– У меня нет времени нянчиться с вами, молодая леди. Либо приходите вовремя – либо не приходите вообще!

Я стояла перед всей бригадой и стекала на пол. Как же все они меня достали! Кто бы говорил?! Патриксон?! Тот самый Патриксон, которого вчера ждала вся бригада десять минут, а не две!

– Прошу прощения перед всеми за опоздание, – произнесла я и отправилась «мыться».

– Не расстраивайтесь, – послышался тихий женский голос за моей спиной.

Молоденькая девчушка, лет восемнадцати, во все глаза смотрела на меня. «Помощница медсестры», – подумала я и пожала плечами.

– Спасибо…

– Нори.

– Спасибо, Нори.

– Они не любят новеньких. А вы, к тому же, еще и женщина-хирург.

– Травматолог.

– О-о-о, простите. Тогда, тем более…

– Вам тоже трудно пришлось? – улыбнулась я Нори.

– Да. Я провалила экзамены, но в следующем году попытаюсь снова.

– Вы хотите стать медсестрой или врачом?

– Врачом. Хирургом.

– Что ж, Нори… Придется вкалывать в два раза больше, чем все остальные, да и похвалы вы вряд ли дождетесь…

– Как вы?

– Да, как я.

Я вернулась в операционную и встала напротив операционной сестры.

– У меня нет времени одевать вас, – заявила эта стерва.

– Покажите, тогда, где халаты.

– Нори! – закричала медсестра.

Помощница тут же оказалась возле нас.

– Помоги доктору Ней одеться.

– Хорошо, – кивнула Нори. – Пойдемте.

Нори вскрыла для меня пакет со стерильным халатом, а затем и с парой перчаток моего размера.

– Спасибо еще раз, – поблагодарила я помощницу и заняла место «у стойки».

Две операции прошли в абсолютной тишине. Никто даже и не пытался заговорить со мной. Безусловно, друг с другом они общались, но я не понимала, о чем они говорят, и, соответственно, в разговор не лезла.

Неумолимо операционный день близился к завершению. Помывшись на третью операцию, я тихо присела на стул в углу операционной и начала ждать. Одьен задерживался. Пять минут… Десять… Анестезиолог начал нервничать. Операционная сестра тяжело вздыхала и в мою сторону старалась вообще не смотреть.

– Да, позвоните же ему кто-нибудь! – наконец воскликнул анестезиолог. – Пациент «на трубе»! Где его носит?

– Нори! – закричала операционная сестра, и помощница тут же бросилась к внутреннему телефону.

– Его вызвали в приемник, – спустя минуту сообщила Нори. – Там кто-то тяжелый.

– Какой «тяжелый»? – закричал анестезиолог. – Пациент «на трубе»!

– Может, серьезное что, – обронила я.

– Иногда у меня возникает ощущение, что в нашей больнице работает только один хирург! И это никто иной, как Оди!

– Что будем делать? – тут же поинтересовалась я.

– Если он не явится сюда через минуту, я снимаю пациента со стола, – заявил анестезиолог.

– Тогда, возможно, мы можем кого-нибудь позвать на подмену?

– Делай, что хочешь, – махнул рукой анестезиолог и присел на стул возле спящего пациента.

– Нори, набери нашу ординаторскую, – попросила я.

– Хорошо.

Нори поднесла голопорт. На другом конце ответил Ельзи:

– Да?

– Это Ней. Кто из хирургов может выполнить холецистэктомию?

– Оди.

– Кто еще?

– Наварро.

– Он там?

– Да, сейчас дам.

– Да?

– Доктор Наварро, это Алексис. Я в операционной. Пациент «на трубе», а Ригарда все еще нет.

– Там в приемнике проблемы.

– Я знаю. Пожалуйста, замените его либо внизу, либо здесь.

Молчание.

– Пожалуйста, доктор Наварро…

– Сейчас приду.

– Наварро заменит Ригарда, – торжественно объявила я и улыбнулась.

– Хоть кто-то в этой больнице может взять на себя ответственность, – куда-то в пространство прокомментировал анестезиолог.

– Не думаю, что ее за это погладят по голове, – покачала головой сестра-анестезистка.

– И то верно, – вздохнула я.

– «Пила», – засмеялся анестезиолог. – Меня, кстати, зовут Джеронимо По. А это – моя правая рука – Лолита.

– Очень приятно, – улыбнулась я.

Сестра-анестезистка по имени Лолита улыбнулась мне в ответ.

– Я – Роберта, – тут же представилась операционная сестра и протянула мне инструмент с салфеткой. – Начинайте обрабатывать живот. Мы и так задержались.

Я кивнула и принялась за работу.

– О, все готово?! – услышала я за своей спиной. – Я сейчас!

Все, как по команде, обернулись, и увидели Одьена собственной персоной.

– Но…

Не успела я и рта открыть, как в операционную влетел Наварро. Заметив не менее удивленного Одьена здесь, он сразу же перевел взгляд на меня.

– Доктор Ригард только что пришел, – попыталась оправдаться я.

– Прежде, чем кипишь поднимать, нужно узнать, в чем дело! – закричал Наварро.

– Успокойтесь, Наварро! – повысил тон Одьен.

– На хрен меня сюда вызвали?!

– Доктора Одьена не было, – начала тараторить я, – и не известно было…

– Так удосужилась бы узнать, в чем дело! – снова перебил меня Наварро.

– Эй, ты! – крикнул вдруг ему анестезиолог. – Она вызвала тебя, потому что я попросил. Так что обращайся или ко мне непосредственно, или закрой рот и вали отсюда!

– Я сама могу постоять за себя, – тихо ответила я, глядя куда-то в пол.

– Мы уже видели, как ты можешь за себя постоять! – продолжал кричать анестезиолог. – Послала бы на хрен один раз – он бы и рта своего не открыл! Так нет, ты все «простите», да «пожалуйста». Они ноги о тебя вытрут и пойдут дальше!

– Не заводитесь, – шикнула на него анестезистка.

– Что «не заводитесь»?! Да, задолбали уже!

– Успокоились все! – прогремел голос Одьена. – Доктор Наварро, вы свободны!

– Какого?!

– Я сказал: «Свободны!!!»

От такого «ора» Одьена я едва не присела… …на пол… Судя по выражению лица Наварро, он собирался на этот самый пол плюнуть, но все-таки сдержался и, развернувшись, покинул операционную.

– А ты… – Одьен уставился на меня – …вы, – тут же поправил он себя – послали бы на хрен один раз, да и дело с концом!

Я моргнула несколько раз, не зная, как мне реагировать на эту реплику, и приняла решение просто промолчать.

– Чего молчите? – немного сбавив тон, спросил Одьен, продолжая сверлить меня взглядом. – Вчера смелой были, а сегодня воды в рот набрали?!

– Вы неправы, доктор Ригард, – выдавила я из себя.

– В чем это я неправ?! – тут же возмутился Одьен.

– Доктор Наварро пришел сюда потому, что я его попросила. Он просто разозлился, а вы его… – мой поток речи на этом иссяк и, скрестив руки на груди, я отвернулась.

– Договаривайте!

– Ничего, доктор Ригард. Пациент в наркозе, и мы все вас ждем.

– Хотите сказать, что я был неправ?

«Ну, надо же! Догадался!»

– Давайте обсудим это позже, доктор Ригард. Бригада ждет вас.

– Тогда, вы свободны, доктор Ней, – спокойным тоном заявил Одьен.

– Как это… – опешила я.

– Нори! – позвал Одьен. – Нори, вызови сюда Наварро! Пусть поможет мне на операции!

– Да, доктор Ригард, – отозвалась Нори.

Я обернулась к доктору По, чтобы по выражению его лица понять, что мне делать дальше, и доктор По развел передо мной руками, намекая, что операционный день для меня действительно окончен.

– Вы не слышали, что я сказал, доктор Ней? – с издевкой в голосе поинтересовался Одьен.

Да, пошел ты! Я стянула с себя перчатки и выбросила их в мусорное ведро.

– Как скажете, доктор Ригард.

– Одьен, мойся и начинай, – произнес доктор По, – иначе, я сейчас закончу!

Одьен развернулся и пошел «мыться». Я же застыла посреди операционной, не в силах опустить вниз стерильные руки.

– Это урок!

Я взглянула на доктора По, который только что произнес это, и нахмурилась:

– Урок?

– Да, урок. Если будешь позволять остальным разговаривать с тобой тоном, которым говорил сегодня Наварро, – они на голову тебе сядут. – Ты, в конце концов, хирург, и свои бабские штучки должна была оставить еще во время учебы. В мире мужчин нужно вести себя как мужик. Иначе, так и будешь до конца своих дней смотреть в пол, когда на тебя кричат.

– Я – не мужчина, и не женщина. В этом здании я – врач, и мой пол здесь ни при чем, – ответила я.

– Да, что ты говоришь?! – засмеялся доктор По. – И давно к тебе стали относиться, как к равной?

Хороший вопрос. Ответить, правда, было нечего.

Одьен вернулся в операционную.

– Почему вы все еще здесь, доктор Ней? – спросил он.

Я вновь взглянула на доктора По, затем перевела взгляд на Одьена и, набрав в грудь воздух, ответила:

– Извините, доктор Ригард, но вам требуется помощь. С вашего позволения, я задержусь, пока доктор Наварро не сменит меня.

Одьен поправил на руке перчатку и молча подошел к столу. У меня возникло ощущение, что только что я разговаривала сама с собой.

– Смелее, девочка, – прошептал доктор По. – Перчатки натягивай и за дело!

– Ваш седьмой, – произнесла Роберта, протягивая мне перчатку.

– Так, что же вас так задержало, уважаемый доктор Ригард? – громко спросил анестезиолог.

– К одной из пациенток пришел муж, – ответил Одьен. – Пришлось его выставить.

– Почему вам, а не лечащему врачу?

– Лечащий врач был в это время в операционной.

– Софи? – испугалась я.

– Да.

– Черт!

– Он был пьян и хотел встретиться с вами лично, доктор Ней, – в этот момент Одьен пристально взглянул на меня и, кажется, улыбнулся под своей маской.

– Пусть бы встретился, – разозлилась я.

– И что бы вы ему сказали? – поинтересовался Одьен.

– Чтобы проваливал с глаз моих долой.

– Так бы и сказали? – хмыкнул Одьен.

– Более корректно, если вы о формулировке.

– Пожалуй, мне стоит уточнить, что этот мужчина пришел, как он сам соизволил выразиться, «удушить эту суку».

– Софи?

– Нет, доктор Ней. Вас!

– Пусть бы попробовал!

– Да, что вы! – усмехнулся Одьен. – Даже мне потребовалось время, чтобы утихомирить его.

– И он сам ушел? – удивилась я.

Тут в голос рассмеялся доктор По:

– Ай-яй-яй, доктор Ней. Вы, как никто другой, должны понимать, что пьяные скандалисты сами никогда не уходят.

– То есть, вы вызвали службу охраны, доктор Ригард?

– Да, нет, – пожал плечами Одьен. – Выставил сам.

– Как нехорошо, доктор Ригард, – продолжал веселиться доктор По. – Такой уважаемый человек, а тут драка…

– Вы подрались с ним? – не поняла я.

– Мне обязательно отвечать на этот вопрос? – спросил Одьен.

– С вашим руководителем, уважаемая, лучше не спорить, – напомнил доктор По. – Про его удар правой ходят легенды. Правда, поговаривают, что у Шила левый хук получше будет, но об этом нам с вами остается только догадываться.

– Доктор Айени левша? – не поняла я.

– Нет, – ответил Одьен, вводя троакар в брюшную полость. – Просто у него поставлен хук левой.

– А я обычно бью ногой в пах.

– Вы? – засмеялся Одьен. – Ногой в пах?

– Да. Некоторые из моих пациентов предпочитают душить своих жертв, поэтому удар ногой в пах действует безотказно.

– Да вы – опасная женщина! – не без сарказма отметил доктор По.

– Будете держать камеру. Умеете или показать? – спросил Одьен.

– Умею, – вздохнула я и перехватила оптоволокно.

Дверь в операционную в очередной раз распахнулась и в ней замер доктор Наварро.

– Вызывали, доктор Ригард? – Наварро едва сдерживал гнев.

– Кажется, доктор Ней справляется со своими обязанностями, – как ни в чем не бывало, произнес Одьен. – Спасибо, что пришли, доктор Наварро, но помощь уже не нужна.

– Ну, знаете… – доктор Наварро набрал в грудь воздух и, кажется, собирался начать отповедь, но его перебил громкий голос Одьена.

– На этом все, доктор Наварро! Можете идти!

Наварро хлопнул ладонью по кнопке, и двери в операционную закрылись.

– Буря прошла стороной, – засмеялся доктор По.

– И то верно, – согласилась анестезистка по имени Лолита.

– Да, Наварро в последнее время сдает позиции, – заметила медсестра Роберта.

– Скажите мне «спасибо», – ответил Одьен.

– Да, – кивнул доктор По, – если бы не ты, доктора Ней пришлось бы отскребать от стены.

– Кажется, я чего-то не знаю, – очень тихо произнесла я.

– Вы не знаете доктора Наварро, – констатировал Одьен.

– Еще узнает, – хохотнул доктор По. – Кстати, Алексис, могу я задать вам вопрос?

– Конечно, доктор По.

– Скажите, какую непростительную ошибку совершил ваш непосредственный начальник?

Я посмотрела сначала на Одьена – он удивленно вскинул брови – затем перевела взгляд на доктора По:

– Доктор Ригард не спросил, можно ли начать операцию.

Удовлетворенный моим ответом, По сложил руки на груди и взглянул на Одьена:

– Совершенно верно, дорогая доктор Ней. А тебе, Одьен, я напомню, что анестезиолог в операционной – не предмет интерьера.

Одьен с непроницаемым видом ответил:

– Да, он находится здесь для того, чтобы развлекать операционную бригаду своими шутками.

Я хмыкнула в маску, но не рассмеялась.

– Вот видите, уважаемая! – По развел руки по сторонам и картинно вздохнул. – Никогда, повторю, никогда не позволяйте себе так разговаривать с анестезиологом!

– Не обижайтесь, доктор По, – ответила я. – Доктор Ригард шутит.

На этот раз Одьен пристально на меня посмотрел:

– Шучу? – серьезным тоном спросил он.

– Шутите? – чуть ли не заикаясь, переспросила я.

Повисло молчание.

– Не приведи Господь, чтобы это была правда! – расхохотался анестезиолог, и я с заметным облегчением выдохнула.

– Повелась… – очень тихо произнес Одьен, но все же я его расслышала.

– Вы что-то сказали, доктор Ригард? – уточнила я.

Одьен мельком взглянул на меня и ответил:

– Нет, я ничего не говорил.

Он закончил операцию через сорок минут. Поблагодарив всех присутствующих за работу, Одьен отошел от стола и стянул с себя перчатки.

Нори тут же подлетела к нему и помогла развязать халат.

– Спасибо, Нори.

Я улыбнулась и попыталась развязать свой халат самостоятельно.

– Сейчас помогу, доктор Ней! – откликнулась Нори.

– Ничего, я сама.

– Доктор Ней, не могли бы вы зайти ко мне в кабинет в три часа? – спросил Одьен, покидая операционную.

– Конечно, – вздохнула я и поплелась следом.

У самого выхода я обернулась к остальным участникам действа и, кивнув, поблагодарила за работу.

Доктор По и анестезистка улыбнулись мне в ответ. Операционная сестра вскинула брови и кивнула головой. А Нори просто помахала рукой и хихикнула. С этими людьми, кажется, я нашла общий язык.

***

В три часа дня я, уставшая, с разболевшейся спиной, сторожила Ригарда возле его кабинета. Он опаздывал. Хотя, если задуматься, Одьен мог себе это позволить.

– Доктор Ней! – окликнул меня знакомый голос в коридоре.

– Доктор Оусен?

– Да. Рада, что вы пришли вовремя.

– Вовремя для чего, простите? – спросила я.

– Утром у нас возник конфликт. Я подумала, что наилучшим решением будет обсудить этот вопрос с вашим руководителем.

Вот, сука!!! Решила из меня стукача сделать?!

Одьен показался в конце коридора и, кивнув то ли мне, то ли Оусен, поспешил к нам.

Открыв дверь перед нами, он вежливым жестом пригласил обеих зайти. Кейдж тут же устроилась в удобном кресле возле кофейного столика, я же предпочла присесть на стул возле стола.

– Кофе? Чай? – поинтересовался Одьен, бегая взглядом от Кейдж ко мне и обратно.

– Кофе, – томно произнесла Оусен и закинула ногу за ногу.

– Чай, – ответила я и скрестила руки на груди.

– Черный или зеленый? – переспросил Одьен.

– Черный.

– Лимон?

– Да, если можно.

– Можно, – ответил Одьен и протянул Кейдж ее кофе.

Себе Одьен заварил зеленый чай. Уж не знаю, то ли для того, чтобы поддержать нейтралитет, то ли потому, что ему просто захотелось зеленого чаю.

– Итак, – начал Ригард, присаживаясь с кружкой на край стола, – в палате доктора Ней лежит пациентка, насколько я понимаю, избитая мужем и, вдобавок, беременная.

– Да, – оживилась Оусен. – И эта пациентка настаивает на прерывании беременности.

– Сколько недель? – тут же спросил Одьен.

– Одиннадцать, – одновременно ответили мы с Кейдж.

– Имеет на это право, – он пожал плечами.

– Пациентка подписала информированное согласие на процедуру, – Кейдж с прищуром глянула на меня, – но доктор Ней в разговоре с пациенткой усомнилась в моей компетенции и в том, что я рассказала о всех возможных осложнениях.

Вот это пассаж! Да, я усомнилась. Но не в компетенции, а в информированном согласии. Пока я хлопала ресницами, пытаясь понять, куда вообще катится этот разговор, Одьен повернулся ко мне:

– Доктор Ней, вы обсуждали с пациенткой действия доктора Оусен?

Сложный вопрос… Твою мать, очень сложный!

– Я только спросила, рассказала ли доктор Оусен о возможных ослож…

– Значит, обсуждали, – перебил меня Одьен.

– Доктор Оусен не сообщила…

– В форме информированного согласия на процедуру перечислены все возможные осложнения, и, подписывая этот документ, Софи должна была их прочесть, а доктор Оусен обязана была проконтролировать, чтобы пациентка их прочла. Вы проконтролировали, доктор Оусен? – Одьен повернулся к ней.

– Безусловно, – ответила она. – И собиралась снова поговорить с Софи о процедуре сегодня, учитывая всю сложность ее ситуации. Собственно, уже поговорила. И пациентка не изменила своего решения.

– Конфликт исчерпан? – Одьен взглянул на меня.

– Да. Благодарю вас, доктор Оусен, – ответила я и встала.

– Доносчиков никто не любит, – ответила она.

– Доктор Оусен! – рявкнул Одьен.

Я обернулась к этой суке и сжала пальцы в кулаки.

– Вы правы, доктор Оусен. Доносчиков никто не любит.

– Доктор Ней! – от звука его голоса я вздрогнула.

– Я могу идти?

– Можете.

И я ушла. Маленький городок, где все друг друга знают. Лучшая тактика – это нападение. И Кейдж Оусен ей воспользовалась, приструнив меня с помощью Одьена. И что же меня так забрало? Жажда справедливости? Но не большее ли зло принуждать Софи вынашивать и рожать того, кто ей не нужен? Не большее ли зло растить ребенка в семье, где побои являются нормой жизни? Вот оно, столкновение. Но, кто я в этом споре? Я, прежде всего, врач. «Не навреди». «Не навреди»…

Я вернулась в ординаторскую и присела за стол.

– Алексис? – обратился ко мне Петкинс. – С тобой все в порядке?

Я взглянула на него и покачала головой. Что сказать? Что я могла ему сказать?

– Алексис? – снова окликнул меня Петкинс.

– Да, все хорошо, – ответила я и прижала ладони к лицу.

Система. Мясорубка. И я – ее часть. Марионетка…

– Не трогай ее, – шикнул Патриксон. – Сама разберется.

Петкинс еще раз покосился в мою сторону, но все же оставил в покое. Что там еще на сегодня? И вообще, когда закончится этот чертов день?!

Читать далее